В поисках шестого океана. Часть третья. Возрождение бесплатное чтение

© Светлана Нилова, 2023

ISBN 978-5-0059-9663-3 (т. 3)

ISBN 978-5-4498-3330-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Калифорния

Салли предложила мне работу, и я согласилась с радостью. Но я боялась назваться своим настоящим именем, поэтому сказала, что меня зовут Летиция Чезаре, по мужу – Малан.

Всю дорогу, пока мы ехали до фермы, я считала, что совершенно случайно встретила Салли Харди, пропавшую девочку. Но как только мы подъехали к дому и навстречу выбежали дети, я поняла, что женщина, так похожая на фото в доме Харди, – совсем не та Салли. Старшему из детей было шесть, младшему – четыре, и округлости Салли, которые я первоначально приняла за лишний вес, при ближайшем рассмотрении оказались очередной беременностью.

– Ты хочешь работать на ферме? – спросил меня, окинув хозяйским взглядом, Джон, муж Салли.

Я почувствовала себя немного лошадью.

– Ты что-нибудь умеешь?

– Я выносливая. Я буду делать все, что скажете.

Мне показалось, Джон сейчас откажет, и я чуть не расплакалась.

– Ты знаешь, Джонни, нам сейчас любые руки пригодятся, – Салли погладила живот.

– Мы не сможем платить, – помолчав, сказал Джон.

– Я буду работать за еду, – тихо сказала я.

– Джон, не пугай девочку, – властно отрезала Салли, дав мне понять, кто хозяин на этой ферме.

Позже Салли рассказывала, что взяла меня из жалости.

– Худая, бледная, руки в ссадинах, щека припухла… Понятно, что муженек постарался.

Еще в пути рассказала Салли, что сбежала от мужа и подала на развод, что у меня нет родственников и совсем нет денег.

– Такая молоденькая и уже разводишься? – спросила тогда Салли.

– Я не могу с ним жить, – сказала я и заплакала.

О Диего я ничего не рассказывала, но Салли сама сделала выводы: по моему дорогостоящему обручальному кольцу и синяках на теле.

– Вот тебе и богатенький муж! Такой скот! Ничего, переживешь. У тебя еще вся жизнь впереди.

Джон, муж Салли, мне понравился. Симпатичный мужчина со светлыми волосами и такими светлыми глазами, что они казались кусочками неба. Улыбка его была открытой и доброжелательной. Но это было, пожалуй, единственным его достоинством.

Умом Джон не блистал. Он был прямым и простосердечным, говорил всегда то, что думает, даже если его мнения никто не спрашивал. Говорил много и не по делу, часто пересыпал речь пустыми словечками. Салли же наоборот – взвешивала все слова, прежде чем сказать, и от этого казалась немногословной.

Говорил Джон быстро, а вот думал – медленно. Ему с трудом удавалось произвести простые математические действия, вроде вычисления процентов, он так утомлялся, что даже спрашивать его что-либо в этот момент было бессмысленно. Его мозг «зависал» на пару часов.

А уж распланировать выплаты кредита или привести в порядок книги учета или заполнить налоговую декларацию для него было вовсе концом света.

Всеми «цифрами» на ферме занималась Салли.

Их историю можно рассказывать в двух вариантах: длинном и коротком. В коротком варианте Салли окончила школу, но на колледж ей не хватило денег, и она стала работать в магазине, торгующем фруктами. Джон был поставщиком этого магазинчика и пару раз привозил товар. Увидел Салли, она ему приглянулась, и он сразу предложил ей переехать к нему на ферму.

– Я же городская девочка, – сказала Салли, – что мне делать на ферме?

– Ну… я буду о тебе заботиться. Хозяйкой будешь на ферме. И это… у тебя будет отлчный секс, – успокоил ее Джон.

И Салли вдруг решилась. Ее вялотекущий роман с женатым боссом не имел никаких перспектив и навевал тоску. А Джон ей нравился. Она собрала свои вещи, попрощалась с матерью и сестрой и села в фермерский пикап. Родственники, друзья и соседи были в шоке. Все ждали, когда же у Салли пройдет блажь и она вернется. Но Салли осталась у Джона.

Первый год показался ей раем. Салли быстро освоилась на ферме, и они жили хорошо. Следующий год принес им первенца и полный разор по овощным культурам. Разобравшись в документах, Салли пришла в ужас от того, какие кредиты и под какие проценты взяты Джоном. После смерти родителей Джон так запустил дела, что маленькое, но довольно крепкое фермерское хозяйство пришло в упадок. И дело было не в самом фермерстве, а в управлении. Джон хорошо разбирался в сельском хозяйстве, но налоги и неразумно взятые кредиты сжирали не только прибыль, но и загоняли Джона в финансовую яму.

В тот год Салли уговорила Джона бросить половину земель под пары. Так они получили компенсацию от государства и смогли выжить. Тогда же Салли поняла, что Джон не способен управлять фермой, и сама занялась хозяйством.

Все это она рассказывала мне, дополняя свое повествование положениями о фермерстве и обзором ежегодных квот на посевы. Хоть она и не поступила в колледж, но за последние годы здорово научилась разбираться в законах и теперь неурожай или засуха хоть и наносили ущерб, но Салли старалась компенсировать его, выбивая дотации и беспроцентные ссуды. Местные фермеры уважали Салли. Джону это не нравилось. Он считал, что хорошая фермерская жена должна сидеть дома, вести хозяйство и заниматься детьми. А не носиться по чиновникам или околачивать пороги банков, тем более с растущим животом.

Сам Джон не умел договориться с перекупщиками: его каждый раз неизменно надували. Только с тех пор как поставками стала заниматься Салли, дела перестали катиться под гору. Джону не хватало мозгов справиться с планированием, расчетами и уплатой налогов.

Я никак не могла понять, что связывает Салли и Джона, они были такими разными!

– Салли, – спросила я однажды, – а кем ты мечтала быть в детстве?

Она задумалась, потом смутилась, махнула рукой:

– Да, ну. Так нелепо…

– Все же?

Салли вздохнула, расправила на коленях передник.

– Я хотела стать финансовым аналитиком.

У меня от неожиданности даже рот открылся. Этого я не могла предположить. Увидев мое ошарашенное лицо, Салли смущенно оправдывалась:

– Я очень хорошо училась в школе и по математике посещала продвинутый курс.

– Почему же ты не пошла учиться в колледж?

– Потому, – неожиданно огрызнулась Салли. – Моя старшая сестра хотела учиться на фармацевта. Мама решила, что аптекарша – это реальнее, чем финансист, и отдала деньги на колледж ей. Я тогда еще в школе училась.

– А отец?

– К тому времени он умер, а денег хватало только на один колледж.

– А как же ты?

Салли вздохнула.

– Я сама отчасти виновата. Уже в выпускном классе. Расстроилась и сорвалась. Не стала посылать документы в Йель, чуть не провалила экзамен по математике… Ну, вот и результат. Получила аттестат, стала работать в магазине. Глупо…

– А сейчас? – спросила я.

– Что сейчас? Учиться и строить карьеру мне уже поздно. Ферму бы восстановить. У меня ведь планы на десять лет вперед расписаны. Сертификацию земель надо пройти. Сейчас на волне органические фермы, за ними – будущее.

У меня от обилия незнакомых терминов голова пошла кругом. Я вспомнила Джона с его простодушным лицом. И Салли – грамотная, жесткая, активная. Что может быть у них общего?

Я видела их дикие ссоры, когда они выплескивали из себя не только обиды и эмоции, но и пытались побольнее «ущипнуть» друг друга.

– Аналитик-хренолитик! Катись в свой Йель и учи тамошних, как жить! Я распрекрасно управлялся и без этих твоих ино… ново.. Тьфу, язык сломаешь!

– Мозги, похоже уже сломал. – Усмехалась Салли. – Ты хоть помнишь, сколько должен и какому банку?

– Да много ты понимаешь в фермерском деле! Я всю жизнь на ферме, работаю как лошадь…

– Да, у лошади мозгов больше, чем у тебя. Она хоть помолчать может. А ты только ржешь не по делу, – огрызалась Салли.

– Дура! – орал Джон. – Ты же дура!

– Сколько не говори «сахар», во рту слаще не станет, – спокойно парировала Салли.

Джон набирал полные легкие воздуха, но придумать достойный ответ не мог и снова орал:

– Дура! Убирайся в свой чертов город! Это моя ферма!

Если бы мне даже очень любимый человек крикнул такое, я бы ни минуты не осталась рядом с ним. Салли же не обращала внимания на истерики Джона, отмахиваясь от него, как от слепня, и припечатывая сильными и точными эпитетами. Как после этого всего можно было жить вместе и даже больше – заниматься любовью? Это не укладывалось в моей голове.

Любили друг друга Джон и Салли тоже часто и шумно. Не сразу, но я привыкла и к этому. После таких «примирений» супруги сдавали свои позиции. Джон снисходительно усмехался:

– Ладно, пусть думает, что она здесь хозяйка.

А Салли махала рукой:

– Не в уме сила.

– Ты любишь его? – спрашивала я Салли.

Она пожимала плечами.

– Мне хорошо с ним. Вот так устанешь за день, а он прижмет, утешит пару раз, и можно снова работать: хоть в поле, хоть в огороде. Словно мы друг от друга сил набираемся. А любовь – это все розовые сопли для школьниц. Сама школьницей была.

Салли вздохнула.

– И парень у меня был. Красивый.

Она помедлила, потом продолжила, в голосе ее появилось железо.

– Ну, любила. Вздыхала. А он меня после выпускного вздрючил и укатил в Лос-Анджелес, красивой жизни искать. Вот и вся любовь. А ведь ходили вместе, за ручку держались. В кино, и все дела…

Салли махнула рукой, в глазах ее блеснули неожиданные слезы.

– Нет, я ни о чем не жалею. С Джоном мне хорошо, спокойно. И детки у нас пригожие получились.

Дети у Джона и Салли были славные: красивые и покладистые мальчики. Я часто думала, что если бы у меня были детки, я бы хотела именно таких сыновей.

«Ну и пусть, – думала я, – у меня никогда не будет детей, но я же могу любить чужих».

Мальчишки, Майк и Рой, полюбили меня с первой встречи. Честно говоря, в джинсах, бейсболке и при короткой стрижке они сперва приняли меня за парня. Но потом, когда Салли обрядила меня в платье, стали звать «занавесочная фея». Это потому, что простенькое платье, которое сшила Салли, было из той же ткани, что и занавески в детской.

«Занавесочная фея…» – что ж, мне нравилось.

Платье я надевала только по выходным, когда мы всей семьей ходили в церковь. Со временем я начала считать Джона и Салли своей семьей. Мальчишки висели на мне и называли «тетя Летти», я с удовольствием возилась с ними.

В отличие от меня, дети не обращали внимания на ссоры родителей, и скоро я тоже научилась воспринимать их как легкий дождь при ясном небе. Через некоторое время я поняла, что буйные ссоры необходимы супругам для последующего, такого же бурного, примирения.

Но чем больше становился живот Салли, тем тише и нежнее становились эмоции. В редкие минуты отдыха Джон и Салли сидели, обнявшись, и я завидовала им. Их отношения нельзя было назвать романтичными, но они жили простой бесхитростной жизнью, которая приносила удовольствие им обоим.

Зеленые фермерские поля Калифорнии принесли мне успокоение. А может быть, тяжелая работа, от которой поначалу болело все тело. Работы было так много, что на мысли, переживания и размышления просто не оставалось времени. И только вечером, глядя в бескрайнее и глубокое небо Калифорнии, я думала о себе и своем месте в жизни. Мне казалось, что я наконец-то нашла хрупкое равновесие.

Я говорила с Богом не молитвами, а своими собственными словами.

«Спасибо, Создатель, что ты у меня есть», – говорила я и проваливалась в сон. Это был хороший сон: свежий и чистый, без сновидений. Я так боялась и сновидений, и предсказаний, и предчувствий. Они словно погружали меня в тяжелый мир денег, власти и похоти. В том мире не было любви. А есть ли она вовсе? Я закрывала глаза, слушала цикад, вдыхала запах травы, улыбалась и думала: «Есть. Всё вокруг – это любовь. Только надо научиться чувствовать ее. Надо вернуться к истокам. И быть как дети».

Так я и жила, возрождаясь с каждым днем.

2. Перец

Через три месяца, в начале декабря, Салли родила прелестную девочку, которую назвали Евангелина. Когда я первый раз взяла ее на руки, то просто заплакала от радости, от какого-то несказанного счастья.

Мне вспомнилось то, что я почувствовала однажды, еще в Рио, до свадьбы с Диего. Тогда, в своем видении, я держала на руках крошечную девочку и была наполнена любовью. Это видение подтолкнуло меня к замужеству. Я тогда очень захотела ребеночка. Доченьку. Но больше, чем ребеночка, я хотела любви. Я захотела наполниться ею до краев. Но тогда этому не суждено было исполниться, я не получила ни ребеночка, ни любви.

А теперь это видение сбылось. Только теперь! Сколько же мне пришлось испытать, чтобы, наконец, получить эту неземную любовь? И я плакала и плакала от счастья, осторожно прижимая к своей груди малышку. Я вдруг почувствовала себя счастливой. Словно открылись огромные синие небеса Калифорнии и это счастье хлынуло на меня, окутало, проникло под кожу и наполнило всю. Это нельзя было объяснить логически. Та же самая работа, то же самое окружение, тот же самый пейзаж, а меня словно подхватило и вознесло.

«Ты полетишь! – говорила мне когда-то мама. – За нас всех полетишь!»

И я – летала. Словно снова погрузилась в безмятежное детство.

Я вдруг поняла: чтобы любить, не обязательно, чтобы любили тебя. Вспоминала мою сестренку Стейси и чувствовала, что тоже люблю весь мир. И весь мир любит меня.

Еще одна трансформация произошла со мной: я стала посещать церковь вместе с Джоном и Салли. Это была методистская церковь, с дружной общиной, и я тоже стала частью этой общины. Простые молитвы, на привычном зыке, никакой торжественности, никакого органа и белых одежд, но Бог вдруг стал мне ближе. Я прямо чувствовала его поддержку и заботу каждый день, каждую минуту. Хотя я продолжала считать себя католичкой, воскресные службы доставляли мне радость. Без разницы, какой храм использовать для разговора с Богом: католический, греческий или синагогу. Бог слышит тебя, даже если ты молишься в поле, без возможности остановиться и перевести дух.

В церковь я ходила в своем единственном «занавесочном» платье. Салли настаивала на том, чтобы сшить мне новые, но я была против. Мне казалось, своим неброским нарядом я меньше привлекаю внимания.

Но я ошиблась.

В один из дней, оказавшись в городке, я зашла в небольшой магазинчик, торгующий фруктами. Я смотрела на сочные авокадо, вспоминая их вкус, на золотые персики и спелые плоды манго. У меня не было денег, чтобы купить, я хотела просто насладиться видом и запахом, вспомнить то время, когда я ела вдоволь. На ферме Джонсонов из фруктов в изобилии росли лишь лимоны. Мне порой казалось, что я вся пропахла ими и других запахов уже не будет.

Я взяла с витрины персик, понюхала его. Он источал сладкий аромат солнца.

Неожиданно с витрины упал и покатился к моим ногам еще один персик. Я присела, чтобы поднять его, и тут очередной персик попал прямо мне по макушке.

– Ой! – я потерла ушибленное место.

Из-за витрины показался сухонький старичок, владелец магазина.

– Вы пострадали, мисс? Простите, я так неловок!

– Ничего страшного, – улыбнулась я. – Расценивайте это как стихийное бедствие – персикотрясение.

Старичок захихикал.

– Но все равно, мисс, получается, что я ударил вас. Персиком.

Я тоже смеялась.

– Зато есть шанс, что теперь мне в голову придет какое-нибудь гениальное открытие, как Ньютону.

Старичок подошел ближе и протянул мне руку, помогая подняться.

– Может быть, стоит поцеловать, чтобы не болело? – игриво предложи он.

Смотреть на «старичковый» флирт было забавно. Хозяин лавки молодел прямо на глазах. Я решила подыграть ему.

– О, нет! Боюсь, тогда из моей головы исчезнут все мысли, не только гениальные. Вы слишком горячи!

Тут я заметила, что старичок так и не отпустил мою руку.

– Итан. Меня зовут Итан Пеппер*.

Я смутилась. И от такого имени и оттого, что снова приходится врать и называть имена своих бабушек:

– Летиция Маллан.

– О, Лэтис! Или Летти? – старый перец явно перешел в наступление. – Откуда вы? Мне казалось, я знаю все население округи. За исключением так называемых сезонных рабочих. Но это просто грязный скот…

Он снова захихикал. В этот раз его хихиканье показалось мне неприятным.

– Я как раз из «так называемых», – сказала я, и Пеппер перестал хихикать. – Работаю на ферме Джонсонов.

– Неужели Джонсоны так разбогатели, что могут себе позволить наемных работников? Сколько же они вам платят?

Я пожала плечами.

– Меня все устраивает, мистер Пеппер.

– Зовите меня просто Итан.

– Нет, – я покачала головой.

– Почему? – глаза старичка продолжали игриво блестеть.

– Не хочу, чтобы вы называли меня Летти.

– Хорошо, мисс Маллан.

– Миссис Маллан. Я была замужем.

Зря я сказала это. Во взгляде Итана произошла перемена, словно я вытащила красную тряпку перед быком.

– В разводе? – переспросил он заинтересованно.

– В процессе, – поправила я.

Я вспомнила эту встречу, когда спустя неделю Пеппер привез на нашу ферму целый ящик персиков. У Джона чуть челюсть не отвисла.

– С чего ты так расщедрился, мистер Скрудж? – спросил он, а я даже сразу не сообразила, почему он назвал Итана этим именем.

– Девочке надо хорошо питаться, – смущенно хихикал старичок. – Она такая… тоненькая. Вы, верно, плохо ее кормите.

У Салли глаза побелели от гнева. Я заметила это и постаралась смягчить ситуацию.

– Я хорошо питаюсь, мистер Пеппер, – поспешно сказала я.

– Но на ферме такая тяжелая работа! Я могу предложить работу в моем магазине.

Тут к Салли вернулся дар речи.

– Торговать твоими гнилыми овощами?

Итан поджал губы.

– Салли, милая, не надо… – пробормотал Джон.

– Ах, ты забыл? – накинулась на него Салли, – в тот год, когда у нас рухнула водонапорная башня и весь наш урожай высох. Он же ни цента нам в долг не дал! И потом…

– Джон, уйми свою жену! – предупредил Итан, но Салли было не остановить.

– Да ты все годы обдирал Джона как липку! А теперь приехал сманивать наших работников?

– Работников! – передразнил старичок. – Да я уверен, что вы ей и заплатить-то не можете! Вы просто позорите звание калифорнийских фермеров!

Итан мягко обратился ко мне:

– Летти, девочка, когда тебе надоест этот рабский труд, переезжай ко мне. Я дам тебе хорошее место и оплату…

– А за то, что лапать ее станешь, бонус выплатишь?

Пеппер разозлился, сел за руль и тут Салли добила его окончательно:

– Перчик-то, небось, засох уже, а все хорохоришься!

Салли добавила еще что-то, кажется не вполне пристойное, но я не расслышала. Рев мотора перекрыл ее слова.

Когда пыль от машины рассеялась, я сказала.

– Надо было вернуть персики.

– Конечно, вернуть! – резко сказала Салли. – В целости и сохранности. Джон, иди за ключами!

Но вернуть персики оказалось непросто. К ящику с золотистыми фруктами подбежали дети и с радостным визгом схватили их.

– Не получится вернуть, – засмеялся Джон.

* * *

Я не знала, что за давняя вражда у Джонсонов с Пеппером. Лишь однажды Салли упомянула, что Итан хотел выдать свою дочь за Джона и таким образом прибрать к рукам ферму. Когда же это не получилось, начал планомерно разорять Джона, чтобы купить ферму с торгов. Облапошить Джона было легко, но с тех пор как здесь появилась Салли и дела Джонсонов начали выправляться, Итан Пеппер стремительно терял надежду стать когда-нибудь хозяином фермы.

Теперь же в эти непростые отношения между Джонсонами и Перцем встряла еще одна фигура. Я почему-то понравилась Итану, но мне от этой мысли было неприятно. Он хотел заполучить меня. И здесь речь вряд ли шла о сексе. Если у Диего в его пятьдесят было так все плохо, то что может быть у семидесятилетнего Пеппера? Итан хотел получить меня, чтобы досадить Салли. Несколько раз он делал мне предложения, которые раз от раза становились все определеннее, настойчивее и гаже. Меня от них тошнило, но рассказывать Салли я не стала – ей хватало забот и без меня.

Я чувствовала себя яблоком раздора.

*pepper – перец

3. Цветение

В феврале зацвел миндаль, и это было прекрасно. Миндальных деревьев у Джонсонов росло не много, зато сады соседей поражали своей красотой. Невысокие, усыпанные белоснежными цветами, они напоминали спустившиеся с небес облака. Из красноватой пустыни, которая была для меня адом, я попала в рай. Именно такими я представляла себе райские сады. И у меня была Ева – маленький ангел, которому я посвящала все свое свободное время.

На весну пришелся невероятно большой урожай артишоков, так что Джонсонам пришлось озаботиться наймом рабочих. Работа кипела вовсю, Джон и Салли трудились целыми днями, как рабы, мне было их жалко, но по Салли было видно, что она довольна результатами, а значит дела налаживаются. Артишоки удалось выгодно продать. Еще осенью Салли, по словам Джона, «ошивалась в городе». Оказалось, в то время она договорилась с покупателями и урожай купили весь.

– Куда ты его пристроила? – спрашивал Джон.

– Есть места, – загадочно усмехалась Салли.

Из обрывков ее телефонных переговоров я поняла только, что артишоки хороший афродизиак и Салли нашла какую-то новую нишу на рынке.

Когда эпопея с артишоками закончилась, Салли загорелась выращиванием клубники, договорившись с университетом и предоставив небольшое поле для экспериментальных сортов. С тех пор как она родила Еву, ей не сиделось на месте, хотелось новых достижений и побед. Я видела ее планы, они были грандиозными. Все, что она задумывала, воплощалось. Единственное, что не поддавалось ее изменениям, это сам Джон. Он чувствовал, что Салли умнее, и не мог смириться с этим. Он ворчал и злился, устраивал скандалы, но окрестные фермеры продолжали обращаться к Салли, ее авторитет неизменно рос.

Когда интенсивность сельхозработ поутихла, Салли решила заняться мной.

– Тебе обязательно нужно кого-нибудь найти, – твердила мне она. – Оглянись! Вокруг тебя столько мужчин! И все тебя хотят. Некоторые даже замуж. Замуж, представляешь?

Я пожимала плечами.

– Ну и что в этом такого?

– Знаешь, Летти, у меня хоть и были поклонники, а замуж меня позвал исключительно Джон. И то, только когда у меня уже срок подходил родить.

Салли вздохнула.

– Сестре моей тридцать пять, и ей еще никто и никогда не делал предложения. А у тебя такой выбор! А ты что хочешь? Остаться одинокой?

– Салли, милая, замужество не спасает от одиночества. Я уже была замужем, жила в большом красивом доме и чувствовала себя такой несчастной, что хотелось покончить с собой. А у вас на ферме я счастлива. Да и в одиночестве нет ничего тоскливого.

– И тебе не хочется секса? – прищурившись, спросила Салли.

– Да как-то не особо.

– Значит, ты по-другому устроена. Я вот без этого не могу. Прямо на стену лезу.

Мне хотелось съязвить, что когда у них с Джоном «это» – на стену лезут все остальные, но я не стала. Мне было странно, что Салли придает такое большое значение сексу. Для меня до сих пор секс ассоциировался с чем-то мучительно нудным, вызывающим только разочарование. Были, конечно, у нас с Диего и приятные моменты, но после того как он первый раз ударил меня, любое его прикосновение вызывало во мне настороженность и страх. Если собственный муж действовал на меня так, то я вовсе не представляла, что до меня может дотрагиваться какой-то посторонний мужчина, незнакомый мне.

Это было сложно объяснить Салли, поэтому я сказала:

– Да. Я устроена иначе. И мне не нужен секс. Мне очень хорошо одной.

Салли пожала плечами.

– Странная ты, Летти. Столько мужиков вокруг – пользуйся в свое удовольствие.

– Сомнительное удовольствие, – буркнула я, а сама задумалась.

Где эти толпы жаждущих? Пожилой хозяин заправки? Паренек из сервисной мастерской? Сосед-фермер? Да еще тот прилипчивый старичок из магазина. Вот и все мужчины, хоть раз обратившие на меня внимание. Рабочие, собиравшие артишоки, и вовсе не смотрели в мою сторону.

Почему ко мне неравнодушны только старики и дети? Джек Перкинс, парень с соседней фермы, хоть и выглядел как взрослый мужчина, являлся, по сути, еще совсем ребенком, простодушным и наивным. Он был младшим сыном в большой фермерской семье. У них было много земли и даже небольшое собственное производство.

Мы познакомились с Джеком в церкви, а потом он вдруг зачастил на нашу ферму. Джек беседовал с Джоном и Салли о погоде и видах на урожай, забавно смущался, когда здоровался со мной. В то время я уже не выходила с Джоном в поле, а работала дома: готовила, убирала, возилась с детьми, учила старшего читать и почти не спускала с рук малышку Еву. Джек приходил, садился рядом и смотрел, как я вожусь с детьми, или вешаю белье, или выполняю какую-нибудь иную рутинную работу. Когда мы встречались взглядами, он смущенно улыбался, но неизменно молчал.

– Все, спекся парень, – сказала однажды Салли.

– О чем ты? – не поняла я.

Салли всплеснула руками:

– Да ты слепая, что ли? Он же глаз с тебя не сводит! Вот разведешься со своим муженьком и можешь выходить за Джека.

– Салли, с чего вдруг такие фантазии? Джек просто сосед, приятель. У нас с ним ничего нет. Никаких отношений.

Салли смотрела на меня внимательно.

– А вот он считает, что есть.

Я досадливо поморщилась.

– Это все его фантазии. Как я могу думать о каком-то новом муже, если еще с этим не развелась?

Это был весомый аргумент. Салли знала о моем разводе и сколько сил и денег он требует. Раз в месяц Джон ездил в город и забирал письма от моих адвокатов. Диего не хотел разводиться со мной. К тому же дело осложнялось тем, что наш брак был заключен в Бразилии, и по законам этой страны расторгнуть его можно было только теоретически. Диего через адвокатов намекал, что готов ускорить процесс, если я отдам ему половину моего состояния.

В брачном контракте, который я подписала, было оговорено, что инициатор возможного развода должен заплатить обиженной стороне половину состояния. «Обиженным» был Диего. Он получал половину моих денег и вот теперь претендовал еще и на остаток.

– Не давай ему ничего! – кипятилась Салли. – Ты должна подать встречный иск! Я же видела твои синяки и ссадины! Да у нас так со скотом не обращаются, как он с тобой. Я буду твоим свидетелем!

Но я не хотела никаких процессов, достаточно было развода. К тому же в любой момент Диего мог рассказать полиции о наших махинациях и меня бы точно посадили в тюрьму. Его удерживало, вероятно, то, что я могла поступить с ним так же.

«Но он не сделает этого, – думала я. – Он слишком любит деньги».

В один из дней терпение мое лопнуло, я написала адвокатам, что согласна на условия Гонсалеса. Пусть забирает все за вычетом адвокатских комиссионных.

Теперь я была в стадии ожидания ответа Диего.

Салли была в курсе этой ситуации, но ей хотелось устроить мою судьбу, и она настойчиво рекламировала мне Джека Перкинса.

– Такой парень, три месяца вокруг ошивается. Уже вся его родня в курсе…

– В курсе? Да я понятия не имею, что у него какие-то намерения по отношению ко мне, – возмущалась я.

– Ну, ты бестолочь, – вздохнула Салли. – Джек приходит сюда каждый день, сидит с тобой и детьми. Ты думаешь, ему на своей ферме нечем заняться?

– Да откуда же мне знать его мысли? – оправдывалась я.

– А догадаться ты не в состоянии? Мыслей-то в голове у мужчин не более одной. Вот они ее и думают.

С Салли можно было согласиться. Ни Джона Джонсона, Ни Джека Перкинса нельзя было назвать мыслителями. Зато у обоих было крепкое здоровье, незлобивый характер и, вероятно, хорошая потенция. По крайней мере, Салли была довольна Джоном.

– Мне только это и нужно, – говорила она. – А Джон – всегда готов.

Я задумалась: а что нужно мне? Здесь, на ферме, рядом с Джонсонами и их ребятишками, я чувствовала себя счастливой. Мне снова хотелось жить, словно свежий ветер развернул мой парус. Жить и любить весь мир.

А смогу ли я снова быть женой?

Верной подругой.

Помощницей.

Прислугой.

Рабыней…

Меня передернуло. Нет. Я не хочу принадлежать никому. Отныне я буду принадлежать только самой себе.

– Мне рано об этом думать, – говорила я Салли, когда она снова затевала разговоры о Джеке.

– Разумное планирование никогда не повредит, – отвечала Салли. – И вообще: соседями будем. Джек – отличный парень. И ферма у них богатая. Миндаль растет и персики. Ну, артишоки и виноград вовсе не в счет. Чего только он медлит, никак не пойму?

Джек, и правда, хоть и ходил вокруг меня кругами, старался ничем не выдать своей заинтересованности. Просто ходил рядом и молчал.

Ответ на такое загадочное поведение оказался прост и противен одновременно.

Оказалось, что в городке – центре местной культуры, развлечений и сплетен – обо мне и Джонсонах расползлись неприятные слухи. Самым приличным из них был такой: Джон стал мормоном и завел себе вторую жену. Когда местные жители, перемыв нам косточки, решили, что «Джон все же порядочный парень да и Салли бы не допустила такого», слухи и сплетни продолжались только обо мне. Я была «темной лошакой» и придумать обо мне можно было что угодно.

Эти сплетни авторитетно распространял мистер Пеппер, «прилипчивый старичок».

4. Закат

Я не знаю, что зеленщик наплел всей округе, но однажды к нам на ферму приехал местный шериф. Сначала он уединился с Джоном и Салли, потом позвал меня.

– Это правда, что мне рассказала о тебе миссис Джонсон? – в лоб спросил полицейский.

Я пожала плечами.

– Не знаю, что рассказала Салли, но думаю, что правда.

– Почему ты в этом уверена?

– Салли незачем врать.

– А тебе? София Фланна Гонсалес… – полицейский смотрел на меня пристально, я опустила глаза.

– Только в целях безопасности, – сказала я тихо.

Полицейский поморщился:

– Мне кажется, некоторые дамочки склонны все преувеличивать и драматизировать.

Тут вмешалась Салли.

– Шериф, вы просто не видели ее! На ней живого места не было от синяков. И этот урод до сих пор не хочет оставить ее в покое. Летти, покажи, что ты получила от адвокатов.

Коп поджал губы, рассматривая мои документы и бумаги по разводу, потом записал что-то в свой блокнот.

Я схватила его за руку.

– Пожалуйста, шериф, пожалуйста…

– Ладно, – мужчина закрыл блокнот. – Никуда информация не пойдет. Только проверю по официальной базе.

Он засобирался.

– А этот… перец у меня еще получит. За сплетни.

Шериф уехал.

– Все, хватит дрожать. – Подбодрила меня Салли. – Шериф обычно держит слово.

Я кивнула, но в душе у меня поселилась тревога.

Надо отдать должное шерифу: он никому не открыл мое инкогнито. Салли и Джон тоже продолжали звать меня Летти.

Это было хорошо, но слухи обо мне становились все гаже. Шериф даже посоветовал:

– Не спускай это, девочка. Подай на него в суд за клевету. А то ведь не утихнет.

Старый перец словно чувствовал, что я не дам ему отпор, и фантазировал во всю.

Когда я однажды пришла в церковь, пожилая дама, сидевшая на первой скамье, вдруг подхватилась и вышла. Это была миссис Перкинс, мама Джека.

Все это было ужасно неприятно.

Джек по-прежнему молчал и ходил возле меня кругами, только диаметр их заметно уменьшился.

В конце августа Джон привез ответ из адвокатской конторы. Все было готово для моего развода, осталось только подписать соглашение и получить на руки документы. Я готовилась к поездке, как к отпуску, и даже купила пару платьев. Салли под ворчание Джона заплатила мне за год работы, впервые у меня появились свои заработанные деньги.

В один из дней Салли посмотрела на меня многозначительно и сказала, что вечером приедет Джек.

Я пожала плечами.

– Он приезжает каждый вечер.

Закатное солнце мягко освещало все золотистым светом. Такой красивый закат! Теперь, научившись радоваться каждому прожитому дню, я воспринимала каждый закат как необычный.

Но именно тот вечер стал действительно особенным. Поворотным.

Мы стояли недалеко от дома.

– Летиция, выходи за меня… – еле слышно сказал Джек Перкинс.

– Чего?

– Замуж, – упавшим голосом закончил он.

Я знала, что когда-нибудь он скажет это, но не думала, что так скоро.

– Джек, – сказала я, – ты очень хороший человек, но для брака требуется еще кое-что.

– У меня своя доля в нашем хозяйстве, – поспешно начал Джек.

– Я не о имуществе.

Повисла пауза.

– Ты мне нравишься, – наконец выдавил Джек. Эти слова дались ему с большим трудом. Он сглотнул, перевел дыхание и заговорил быстро и горячо:

– Это ничего, что ты в разводе. Тысячи людей по всей Америке разводятся, а потом начинают новую жизнь, с другим человеком.

Он вдруг покраснел. Джек был старше меня лет на пять, но казался школьником.

Я кивнула, чтобы подбодрить его, но совершенно не представляла, что буду говорить дальше. Я знала только, что откажу ему сразу. Я не буду обнадеживать его, как когда-то Алека.

При мысли об Алеке меня снова кольнула совесть. Похоже, это теперь будет со мной всегда.

Следующее, что я услышала от Джека, огорошило меня настолько, что я забыла приготовленные ответы.

– Это ничего, что ты там была чьей-то женой. Пусть даже у мормонов. И они проделывали с тобой все эти вещи… – Джек выискивал мне оправдания. – И что у тебя не может быть детей, это тоже не страшно..

– Это тебе Джон сказал? Или Салли? – я вновь обрела дар речи.

Про свое бесплодие я рассказала только Салли.

– Нет. Мистер Пеппер. Он сказал, что после… ну, после таких дел женщины не могут иметь детей.

– Постой, – сказала я. – Каких дел?

– Ну, после такого заведения, где ты была…

Джек стоял весь красный, смущенный.

– И что еще тебе рассказал про меня этот болтливый старичок? Может быть, что я снималась в порно?

Глаза Джека расширились то ли от удивления, то ли от восторга.

– А ты снималась в… таких фильмах?

– Я догадывалась, что с чувством юмора на калифорнийских фермах тяжело, – сказала я уныло. – Но не представляла, что до такой степени.

На самом деле до меня только теперь начало доходить, как же испорчена моя репутация и чего стоило Джеку пойти против родителей и все-таки сделать мне предложение.

– Джек, дружище, – вздохнула я наконец. – Я слишком испорченная, чтобы быть твоей женой.– Найди себе кого-нибудь по… – Я хотела сказать «помоложе», но вспомнила, что мне самой еще только двадцать один, и закончила, – понеопытнее.

– Летти, мы можем попробовать… – бубнил Джек.

Неожиданно из дома выскочил Джон и побежал в нашу сторону. Обычно он никогда не бегал, а ходил степенно.

«Что-то случилось», – подумала я, и нервы у меня натянулись.

– Флан! – задыхаясь от бега, крикнул Джон.

Флан! – звонко лопнуло у меня внутри, и я опустилась прямо на землю. Джек опустился рядом со мной, испуганно схватил за руки.

Наконец подбежал Джон.

– Он все знает!

– Кто? – я охрипла в одно мгновение, словно пустыня, от которой я успешно пряталась целый год, проникла в меня, иссушая изнутри.

– Твой муж, Гонсалес.

– Отку…

Я не могла выговорить. Во рту была сушь.

– Мистер Пеппер сообщил ему. За вознаграждение.

– Откуда он узнал?

Джек уже поднял меня и вел к дому. Внезапно он смутился.

– Он нашел твое фото в Интернете. И показывал мне. Но я почти не смотрел! И я не помогал ему, Летти. Честное слово!

– Он приедет за тобой? – спросил Джон.

Я кивнула.

– Пусть только попробует! – хорохорился Джек.

– Он приедет. И не один. И очень скоро. Спасибо вам за всё, но мне надо ехать.

Мне подумалось, что если Диего увезет меня на ранчо, я уже не смогу убежать.

– Куда, Летти? – заволновался Джек. – Ты думаешь, я не смогу защитить тебя? Ты переедешь ко мне на ферму…

Тут из дома вышла Салли с малышкой на руках. Мальчишки тащили мои вещи.

– Мальчики, положите вещи в машину мистера Перкинса. Джек, ты отвезешь Летти к поезду. Джон, позвони шерифу. Так, на всякий случай.

Я обняла Салли вместе с Евой, и у меня сжалось сердце. Неужели сейчас мне придется уехать? Прямо сейчас? И покинуть тех, кого я уже считала своей семьей.

– Ничего. Мы с Джоном поставим на место твоего изверга, – прошептала она мне на ухо.

– Салли! Ева! Майк! Рой! – я плакала и целовала всех подряд. Мальчишки разом заревели. Ева тянула ко мне свои ручонки и тоже хныкала. Даже Джон был растерян от такого внезапного и судорожного прощания.

Только Салли была собрана.

– Все, нет времени на рыдания. Мне позвонила соседка. Они уже в пятидесяти милях.

Она почти силой посадила меня в машину Джека, попутно давая ему какие-то наставления.

До меня еще не дошло, что я покидаю этот благодатный рай навсегда.

5. Итальянские корни

Дорога на поезде заняла около шести часов. Я честно пыталась уснуть, но не могла.

– Я жалею, что упустила тебя. Ты классный парень! – сказала я Джеку на вокзале Сан Хоакин и поцеловала в губы. Он потянулся мне ответить, но я уже запрыгнула в вагон.

Кто же знал, что я буду чувствовать прикосновение его губ так долго! Мне просто хотелось утешить его. А в результате я сама слишком разволновалась…

Когда же последний раз я целовалась? Это точно было с Диего, а вот когда… Память услужливо преподносила фрагменты нашей жизни, там было много разного, но поцелуев не было. Или я просто не могла их вспомнить.

Может быть, Салли права? И когда всё уляжется и я вернусь на ферму, стоит попробовать с Джеком? С чего это я вдруг так воспламенилась от поцелуя?

Джек. Я вспомнила его крепкую фигуру, светлые, торчащие во все стороны волосы, кожу, из-под загара которой проступали веснушки, простодушное лицо…

Нет. Я не люблю Джека. А то, что я к нему почувствовала, это просто влечение. У меня слишком чувствительные губы, в этом вся беда. Я уже два раза загоняла себя в эту ловушку. Первый – когда поцеловала Джо Харпера, а второй раз – Диего. Я сама пьянела и теряла голову от поцелуев. Надо знать свои слабости и больше не обольщаться.

Тем более Джеком Перкинсом.

Незачем коверкать его жизнь. К тому же его родители, да и остальная родня в ужасе от такой предполагаемой невестки.

Прямо с вокзала я позвонила Салли.

– Что у вас?

Мне отвечал сонный голос.

– Сегодня они приедут, вечером. Не пустили мы их вчера на ферму, шериф постарался. Все нормально у нас, – Салли зевнула. – Ева только всю ночь покоя не давала, хныкала. Ты уже ходила к адвокатам?

– Сейчас пойду.

– Давай разводись поскорее. А потом можно будет получить решение суда, чтобы он к тебе даже не приближался.

Салли снова зевнула.

– Как Джек?

– Ну, он – молодцом. Поговорил со своей семьей. Ты бы знала, как все Перкенсы ополчились против старика Пеппера! И шериф их поддержал. У нас тут просто гражданская война имени Летиции Фланны Гонсалес. Теперь тебя никто не обидит. Давай разводись поскорее и возвращайся. Ребятишки по тебе уже скучают.

Я улыбнулась.

– Салли, милая! Как же я скучаю по вам! Я постараюсь поскорее разделаться с этим. Пока! Я позвоню завтра.

Приехав в Окленд, я остановилась в отеле и первую половину дня потратила на получение свидетельства о разводе. Это была очень и очень долгая процедура, но я была так вдохновлена, что мне казалось, теперь мне не страшен ни Диего с его дружками, ни даже наркокартель. Всё. Теперь я вольная пташка!

Я переоделась и отправилась в портовый кабак. Праздновать. Я потеряла все свои деньги, никогда не могла больше выйти замуж, ведь это был всего лишь гражданский развод, но я ощущала свободу. Словно подрезанные крылья вновь срослись и я могла, хоть невысоко, но полететь.

И вначале хотела освободиться от воспоминаний о Диего. Ведь он был первым и единственным мужчиной. С тем, что он был первым, уже ничего нельзя было поделать, но я до судорог в животе не хотела, чтобы он был единственным. Чтобы мое тело помнило лишь его прикосновения.

Я сидела у барной стойки и выбирала. Мне хотелось, чтобы мужчина был полностью противоположен моему бывшему мужу.

Он обязательно должен быть высоким. Я тут же охватила взглядом всех высоких мужчин в зале.

Широкоплечим и крепким. Большинство было именно такими.

Молодой. Половина кандидатов сразу отсеялась.

Без усов и бороды. Это было моряцкое заведение, а моряки предпочитают носить бороду. Но нескольких подходящих я отметила.

Но никаких чувств не было. Я пригубила ром и поняла, что зря. Голова сразу закружилась. Мне совсем нельзя пить.

Расплатилась за спиртное, попросила у бармена воды, а сама стала размышлять. Что же я делаю здесь?

«Что ты понимаешь в мужчинах?» – звучал в моей голове голос Диего.

«Кому ты нужна?»

«Да в дохлом койоте больше страсти, чем в тебе!»

«С тобой хуже, чем с резиновой куклой!»

Похоже, что так. Я сидела в баре в лучшем своем платье уже десять минут, и никто из мужчин не подходил ко мне. Они поглядывали на меня, переговариваясь, но ни один не двинулся в мою сторону. Значит, Диего прав. Я не нужна никому. Даже в качестве такой легкой добычи, как теперь. Я вздохнула и снова посмотрела на часы. Куда теперь? Вернуться на ферму я не могла. Найти работу на другой ферме или затеряться в каком-нибудь крупном городе?

Ко мне подкатил смешной рыжий человечек, словно пивная бочка на ножках. Его раскрасневшееся от алкоголя лицо расплывалось в добродушной улыбке.

– Можно вас побеспокоить, мисс? – спросил он вежливо.

Я подняла голову.

– Что вам угодно?

– Мы с парнями поспорили, кого вы ждете: подругу или дружка?

Я покачала головой:

– Никого не жду. Развлекаюсь одна, как могу.

– С минералкой? – изумился толстяк, кивнув на мою бутылку.

Я пожала плечами.

– У меня нет настроения ни на что другое.

– Может, мы с друзьями развлечем вас лучше?

Я вздохнула.

– Не до развлечений. Мне пора…

Я поднялась со стула и вдруг поняла, как глупо себя веду. Я весь вечер ждала, что ко мне подойдут, а теперь вдруг убегаю.

Толстяк сник, но я одарила его самой своей приветливой улыбкой.

– Я передумала. Вы умеете праздновать?

Толстяк оживился, сделал знак кому-то за столиком.

– Умеем ли мы праздновать! Да веселее нас нет на всем побережье!

К нам подвалили еще двое. Они, перебивая друг друга, называли свои имена. Я машинально представилась именем, которое на самом деле хотела поскорее забыть:

– Фланна Гонсалес.

– Испанка?

Я засмеялась:

– Теперь уже нет. Я хочу отпраздновать свой развод.

За столиком моих новых знакомых оказалось весело. Я настояла на том, что оплачиваю выпивку – праздник-то мой – и заказала темного рома и апельсинов с корицей.

– О, да ты знаешь толк в выпивке! – похвалил меня толстяк. – Такой ром мы пили, помнится, на Ямайке. Так, парни?

Я не хотела пить и налегала больше на апельсины. Блюдо с ними нам меняли раза три. Мужчины рассказывали о своей последней регате, пытаясь поразить мое воображение. Я восторженно ахала: «Неужели? Вы пересекали океан? И вам совсем-совсем не было страшно? Вы такие отважные мужчины!»

На самом деле слушать их было забавно. Они выделывались передо мной как мальчишки.

Капитаном оказался загорелый бородач. Думаю, в море он гонял остальных и они подчинялись ему безоговорочно, но сейчас, на берегу, все были на равных. Капитан произнес тост «за тех, кто в море». Я пригубила.

Рядом со мной сидел мужчина в брюках из хлопковой ткани, так близко, что я чувствовала жар его тела. Кажется, его звали Ким. Я поменяла положение, и моя коленка коснулась его ноги. Он вздрогнул и придвинулся ко мне под столом. Я не стала отодвигаться и почувствовала, как у меня вспыхнули щеки. Он был широкоплечим и крепким, голубые глаза выделялись на его загорелом лице. И, кажется, я ему нравилась.

Да, определенно, нравилась. Морячок придвинулся ко мне ближе и осторожно обнял за талию. Я отклонилась назад и почувствовала тепло его тела.

Когда капитан и Рыжий отвлеклись, заспорив о чем-то, я шепнула Киму:

– Ты покажешь мне вашу яхту? – и покраснела еще больше.

– Прямо сейчас? – Ким сжал мою руку, глаза его горели. Я избегала смотреть ему в лицо и просто кивнула.

Пока я прощалась с Рыжим, Ким быстро переговорил о чем-то с капитаном. Потом накинул мне на плечи свою куртку и потянул к выходу.

Куртка была как раз кстати – на улице шел дождь. До пристани было недалеко, но пока мы шли – промокли до нитки. Из-за стены дождя яхту рассматривать снаружи не хотелось, но я заметила, что она была меньше «Ники», с пластиковым корпусом. Мы спустились вниз, закрыли люк.

Ночь была длинной и стремительной одновременно.

– Ты что, детка, из тюрьмы сбежала? – задыхаясь, спрашивал Ким. – Из одиночки?

– Из монастыря, дружок, – посмеивалась я.

Уже под утро я услышала от него:

– Только не уходи! Пожалуйста… – проговорил он и провалился в сон.

Яхта покачивалась, встающее солнце мягким светом проникало в каюту, напоминая мне о безмятежности. Мне тоже хотелось спать. Но я уже знала, что уйду.

Я получила то, что хотела: подтверждение собственной сексуальности. Диего был не прав. Сейчас только я поняла, что это у него были проблемы, а не у меня. Большие проблемы. Точнее одна: маленькая и вялая. И с этим ничего нельзя было поделать.

Теперь я могла вздохнуть спокойно. Воспоминания о Диего были смыты с палубы моей жизни. Но мне не хотелось больше никаких отношений с мужчинами. Достаточно этой ночи, с морячком, когда я почувствовала себя желанной. И мне больше не нужно доказательств.

Теперь я хотела вернуться в то состояние покоя и любви, которое настигло меня на ферме, когда я была одна, но очень и очень счастлива. Я уходила с яхты с твердым намерением вернуться на ферму.

В гостиннице я хорошо выспалась, прежде чем позвонить Салли:

– Как у вас дела? Как мальчишки? Как Ева? – сразу спросила я.

– Да всё у нас хорошо. Видела я твоего муженька, – сразу сказала Салли. – Приезжал со своими дружками-гомиками.

Салли не стеснялась в выражениях, и я сразу поняла, о ком идет речь.

– Смотреть не на что, истасканный какой-то весь. Как тебя вообще угораздило выйти за него? По нему сразу видно: мягко стелет – жестко спать. А вот дядя твой мне понравился.

– Дядя? – я так опешила, что чуть не рухнула прямо в телефонной будке.

– Ну, да. Солидный такой, породистый. Сразу видны итальянские корни.

«Дядя». «Итальянские корни». О чем она?

– Он сказал, чтобы ты не дурила и возвращалась в семью. Он сказал, что ты знаешь, что это значит, – понизив голос сказала Салли. – И он примет тебя с радостью.

– Дядя… как его фамилия? – с трудом спросила я. В горле у меня пересохло, сердце упало и дергалось где-то в районе желудка.

– Да как и у тебя – Чезаре. Мистер Салазр Чезаре – очень приличный человек. Он как узнал, что вытворял с тобой твой муженек, чуть не убил его на месте. Я ведь все ему рассказала. Мистер Чезаре сказал, что если бы раньше узнал, как Гонсалес с тобой обращается, сам бы вас развел. А мужа твоего и вовсе посадил за рукоприкладство. Как он его боится! Прямо приятно посмотреть.

Я поняла, что последняя фраза относится к Диего.

– У тебя хороший дядя, понимающий. А ты говорила, что родственников у тебя нет.

– Салли, – мой голос был хриплым, – у меня нет и никогда не было дяди.

– Да, брось. Я вот не пойму, чего ты бегаешь? Надо держаться своей семьи. Ты где сейчас? Все еще в Окленде? За тобой приехать?

Я отшвырнула от себя трубку, потом поспешно и аккуратно повесила ее на рычаг.

Только дяди мне сейчас не хватало.. Дон Салазар. «Мистер Чезаре»… Какая наглость назвать фамилию моей бабушки! И вообще представляться моим дядей.

У моего папы не было братьев, даже двоюродных. У бабушки Летиции, мне – то она приходилась прабабушкой, кроме дочери Лауры, были еще два сына. Но они погибли очень давно, в Палермо, в перестрелке с полицией. Вот и все мои итальянские корни. И я точно знала, что никаких дядюшек у меня быть не могло.

Это наркокартель. И Дон Салазар – один из них.

Мне явно давали понять, что они обложили меня со всех сторон и будут преследовать неотступно. Они даже умницу Салли склонили на свою сторону. Нет. Я не буду больше ей звонить. Напишу. Да, напишу письмо и отправлю с какого-нибудь вокзала.

Все воспоминания о чувственной ночи исчезли, словно меня окатили ледяной водой.

Меня била дрожь. Можно отследить телефонный звонок. Да и Салли могла сказать, что я в Оленде. Из лучших побуждений, конечно. И не Диего, а «дяде Салазару».

И в гостинице я остановилась под своим настоящим именем… Какая глупая беспечность! Я всегда должна помнить, что меня ищут.

Я расплатилась за номер, подхватила вещи и отправилась на вокзал. В большом городе затеряться проще, но мне не нравились большие города.

«Время еще есть!» – успокаивала я себя, вглядываясь в табло с расписанием поездов. Куда? Куда мне поехать? Городов было слишком много. Хотелось увидеть какой-то знак, но видения не было, а решение нужно принимать быстро.

«Ежегодный фестиваль джаза в Монтерее» – прочла я на обложке журнала. Чем не знак? Решение было принято.

Монтерей… Красивое название, в нем есть что-то французское. Осталось узнать, где он и как до него добраться…

Тут краем глаза я заметила видеокамеру. Точно. Их же полно на вокзалах! У меня мелькнула мысль сбить своих преследователей со следа, и я попросила у продавца путеводитель по Сан-Франциско. Полистала его и купила, попутно поинтересовавшись, откуда отправляются автобусы.

– В Сан-Франциско? – парень кивнул на путеводитель.

Я улыбнулась.

– Да, именно туда.

6. Монтерей

Я вновь увидела и уже не могла покинуть его. Океан – первая любовь моей жизни. Как я тосковала по нему в пустыне Нью-Мексики и на равнинах Калифорнии! Теперь же я вновь встретилась с ним и уже никуда не хотела уезжать. Прибрежный городок Монтерей я выбрала из-за названия, но, попав в него, поняла, что именно в нем хочу жить.

Приняв такое решение, я вдруг увидела себя рядом с черноволосой высокой девушкой, живущей в трейлере. Видение было как раз кстати: из него я подробно поняла, где смогу найти жилье. Девушку звали Дороти Хоуп*, и она совсем не удивилась, когда я обратилась к ней. О том, что и ей нужна компаньонка, она повесила объявление на местном сайте неделю назад. Но желающих поселиться в трейлере рядом со стоянкой да еще около кладбища не находилось. О цене мы договорились быстро.

Работу я нашла тоже быстро: на большом складе. Работа начиналась рано, изматывала сильнее, чем на ферме, но и к ней я привыкла. К тому же работать надо было только до четырех и все вечера я проводила у береговой линии.

Жизнь наладилась. Утро – кофе без сахара и кусочек сыра без хлеба. Работа. Обед. Работа.

Вечер – пробежка вдоль берега, купание. Книга перед сном. Сон.

Вокруг кипела жизнь. Дороти ссорилась со своим дружком, потом бурно примирялась, переезжала к нему и через неделю возвращалась, побитая. Или через две недели. Я не запоминала.

Мне хватало информации на работе. Платили нормально, но снимать жилье в одиночку я бы не потянула, поэтому предпочитала жить с Дороти. Опасалась только, что она все же выйдет замуж, и тогда уже мне придется искать новую компаньонку.

Но недели сменялись неделями, ничего не менялось.

– Заведи себе парня! – твердила Дороти, когда ее отношения были на подъеме. – Разве это не классно, когда тебя любят и делают разные приятные вещи? Давай, Софи, не кисни! Я плохих вещей не посоветую.

Когда же отношения с дружком были на грани разрыва, Дороти твердила:

– Они все – придурки! Даже самые лучшие из них! Правильно, что ты одна. Никто не трахает тебе мозг и не лезет под юбку. Как я тебе завидую!

И тот и другой монолог я слушала молча, давая Дороти выговориться, а сама думала:

«Неужели вся моя жизнь пройдет вот так, между двумя монологами соседки по квартире, работой, спортом и книгами по вечерам? И больше в моей жизни не будет ничего интересного и стоящего?»

В такие времена меня начинала мучить депрессия.

Зачем я живу? С какой целью?

Ведь даже мои видения – результат жутких экспериментов – отступили и почти не появлялись. Я вспоминала свое безмятежное детство и бурную юность, и мне казалось, что в моей жизни уже было всё: любовь, дружба, предательство, чудесное спасение. Я уже получила от жизни столько, что хватило бы на несколько человек.

Взять хотя бы Дороти. Она родилась в Ситке, на Аляске, и всю жизнь мечтала переехать в Калифорнию, чтобы проводить время на пляже. Переехала. И это событие стало главным пунктом в ее жизни. Теперь она хотела свадьбу и белое платье, но с кем бы ни встречалась, толку не было. Не знаю, о чем мечтал ее нынешний дружок, но свадьба в его планы явно не входила. В его жизни главным событием была тюрьма, куда он попал по глупости, убив кого-то на ринге.

А что значительного было в моей жизни? Слишком много всего. Может быть, события просто неправильно распределились? Поэтому все сконцентрировалось от восьми до двадцати одного. У кого-то эти тринадцать лет будут тянуться всю жизнь.

Я снова начала рисовать. Это произошло внезапно, когда после работы я пила кофе в ближайшей от склада забегаловке. Пятно на салфетке напомнило силуэт дельфина. Я достала из сумочки ручку и завершила рисунок. Дельфин у меня улыбался. Я дорисовала ему морскую фуражку.

В ближайшем магазине я купила альбом, карандаши и пастель. Сначала класть на белоснежную бумагу первую линию было страшно. Словно она выползает из моего прошлого.

«Ты бездарна!» – слышались мне слова Диего, и судорога сводила руку. Неужели я так и не избавлюсь от этого «наследства»? Но ведь в сексе получилось? К сожалению, оценить мои рисунки было некому и я решила: пусть я бездарна, я буду рисовать просто для удовольствия. Я рисовала Монтерей, каким он представлялся мне в прошлом, силуэты деревьев на закатном небе, береговую линию и паруса прекрасных яхт в лазурной дали.

Дороти вздыхала:

– Вот бы хоть раз покататься на такой яхте! А ты бы хотела, Софи?

Я качала головой:

– Нет. Мне хорошо на суше.

Но это была неправда. Я вспоминала нашу «Нику» и родителей, и нашу кочевую жизнь…

Иногда я плакала. Тихо-тихо, чтобы никто не узнал. Плакала по моей тяжелой, трагичной, сумасбродной, ослепительной жизни. Прошедшей жизни.

То, что происходило со мной теперь, жизнью называть не хотелось. Работа – спорт – книга – сон – работа. А ведь кто-то так живет всю свою жизнь. И считает это жизнью. Не знаю почему, но праздничная легкость, с которой я жила на ферме, куда-то улетучилась, и остались только унылые будни.

Даже рисунки не спасали меня от них.

У меня не было друзей, я боялась пускать кого-то в свою жизнь. Дороти знала обо мне только то, что я приехала с фермы и была замужем. Больше я ничего не рассказывала.

Но все-таки один дружок из прошлого у меня остался. Это был Сэм Найколайски. Мы не виделись с ним Бог знает сколько лет. Он не мог приехать ко мне на суд, потому, что в то время поступил на службу в армию. А потом я не смогла встретиться с ним, потому, что он уехал на похороны отца. Когда я была замужем, Диего очень ревностно относился к моей переписке и читал все письма, и я ничего не писала Сэму о том, как мне плохо. И одиноко. И так не хватает его.

После того как я сбежала от Диего, мы переписывались с Сэмом довольно откровенно. Я писала ему обо всем, что чувствую. Я очень боялась, что мою почту могут взломать, поэтому никогда не упоминала, где я живу и чем занимаюсь. Я писала только, что адвокаты занимаются разводом и что, похоже, я останусь совсем без денег. Сэм тоже мало что рассказывал о себе. Он все еще служил в армии, но в подробности меня не посвящал, видимо, это было запрещено. Сэм писал о разных мелочах, об общих знакомых, о своих многочисленных родственниках и о своих девушках.

В девушках Сэма я запуталась. Каждые два месяца Сэм присылал мне очередную фотографию с длинноногой красоткой и спрашивал: «Ну как?» и уже через месяц писал: «Мы решили остаться друзьями». Судя по тому, что такие письма я получала с завидной регулярностью, список «друзей» Сэма Найколайски неуклонно расширялся. Почему Сэм не мог остановиться? Зная легкий характер Сэма, мне казалось, что дело в девушках. Сэм был настолько прост, что ужиться мог бы с любой. Что ему нужно? Приласкать, накормить, выслушать, похвалить. И все: душа Сэма, выросшего без матери, откликалась на любую ласку. Почему же он их бросал? То, что инициатором разрывов был Сэм, я не сомневалась. По собственной воле Сэма бросить нельзя, в этом я была уверена. Или надо быть полной дурой, чтобы отказаться от такого красивого, сильного, покладистого парня. «Ну, ничего, – думала я, читая про очередную подружку, – Сэм еще слишком молод, чтобы заводить серьезные отношения».

Сэм действительно был очень и очень молод, ему едва исполнилось двадцать три, а вот я в свои двадцать два чувствовала себя не то чтобы старой, но уже достаточно потрепанной. И мне не хотелось больше ничего: ни отношений, ни семьи, ни новых друзей.

Вообще в семье Найколайски женились рано. Все братья Сэма были уже женаты, и я давно запуталась в его племянниках и их русских именах. Русские имена это тоже была традиция.

Еще Сэм писал, что учит русский язык и что французский, по сравнению с ним, вообще легкотня. Я вспомнила, как Сэм страдал на уроках французского. Он с трудом осиливал английскую грамматику, куда ему было до французской! А если русский язык еще сложнее – Сэму не позавидуешь.

Завидовать можно было мне: французский язык был для меня родным, папа рассказал и прочел мне столько французских сказок! К сожалению, я сама мало читала на французском, поэтому при письме могла пропустить непроизносимые буквы или, наоборот, от усердия написать лишние. На уроках французского в школе я не очень-то выделялась. Вторым моим языком был английский. Мы всегда говорили на нем, общаясь с целым светом. Он был везде. И даже папа, отдавая нам приказания на Нике, говорил именно на английском. Четкий и лаконичный, этот язык был хорош там, где требовалась логика и трезвый ум. Мне нравился английский, и я тоже считала его родным.

Итальянский язык был для души, он завораживал, в нем было столько экспрессии! К сожалению, мне не с кем было говорить на нем. Я с удовольствием слушала итальянские песни, читала книги и представляла, что именно на этом языке говорили мои предки. Если брать точнее, то не только на этом, но и на корсиканском. Но корсиканский язык, так же как и галлейский, канули в прошлое. Умерли, лишившись своих носителей. Хорошо, что Россия большая страна и их язык не умрет, даже если Сэм так его и не выучит.

У Сэма в его письмах проскакивали ошибки даже в тех словах, которые безграмотно написать просто невозможно, но Сэм умудрялся. К тому же он вовсе игнорировал знаки препинания, он считал, что это лишнее, и писал, как говорил. Зато его письма были живые, наполненные жизненной силой, которой мне так не хватало.

С тех пор как я поселилась в Монтере, я отправляла Сэму письма с рабочего компьютера. Менеджер иногда разрешал мне пользоваться им в личных целях.

Когда от Сэма в положенный срок не пришло письмо, я поначалу не придала этому значения. Ну, загулял братишка, или очередная командировка. Про свои «командировки» Сэм упоминал вскользь. Просто предупреждал, что месяц или два он будет не на связи. В этот раз он тоже предупредил меня, но у меня почему-то сильно тянуло сердце и я все время думала о Сэме. Я даже сходила в православный храм и поставила свечку за него. Так делается у русских. Я не нашла святого с именем Семен, поэтому поставила свечку к иконе Девы Марии.

Два месяца я пребывала в неведении и, в конце концов, решила позвонить на Аляску. Мне повезло, я дозвонилась сразу. Мне ответил Фрол.

– Софи? Как же, помню… Сэм просил тебя найти, но я не знал – как, а тут ты сама звонишь – чудо!

Фрол оказался очень разговорчивым.

– Где Сэм? – перебила я.

Если соблюдать все вежливости, то я так все деньги потрачу на телефонные разговоры.

– А ты не знаешь? – удивился Фрол. – Сэм в госпитале, я только что вернулся от него.

У меня потемнело в глазах, я стала опускаться на пол, трубка вырвалась из рук и повисла на шнуре. Сэм! Мой самый лучший друг! Все что у меня осталось от счастливого детства!

– Алло! Алло! – орала трубка. – Софи, куда ты пропала?

Я пришла в себя и схватила трубку.

– Что с ним?

– Не могу сказать, что и как, – замялся Фрол, – не по телефону. Сама увидишь.

– Где он, Фрол? В каком госпитале?

– Записывай, адрес такой.

Я уже писала в блокноте, прямо в середине, не разбирая строк, размашисто и непонятно.

7. Госпиталь

Если бы меня не отпустили, я бы уволилась, но выслушав мой сбивчивый рассказ, менеджер покачал головой и даже распорядился выплатить мне зарплату раньше времени. Он поинтересовался:

– Это военный госпиталь?

Я кивнула и задумалась. Госпиталь военный и попадают туда обычно после военных инцидентов. Сэм был в «командировке». Всё сходится. Он ранен где-нибудь в Ираке или Афганистане. Я была так далека от политики, что даже не знала, где сейчас могут миротворить американские солдаты, но слово «Ирак» я знала. Это где-то в Азии, где мусульмане.

Я собралась в один день. Мне хотелось быстрее, но для перелета денег было слишком мало. «Лишь бы хватило долететь туда, подумала я, и все же отправилась в аэропорт. Госпиталь, в котором оказался Сэм, был огромным и очень строгим. Мои документы проверяли несколько раз, потом разрешили пройти в специально отведенный холл для встреч. Там уже сидело несколько человек.

– К Найколайски, – один военный подмигнул другому, – еще одна деваха.

– Ну и ходок этот Найколайски! Позовите кто-нибудь его.

Судя по тому, как напряглась чернявая девчонка у окна, я поняла, что именно она приехала к Сэму раньше. Она зло глянула на меня и отвела взгляд.

Я вся извелась. Шло время, а Сэма все не было. Руку мне оттягивал бумажный пакет с персиками, я купила их для Сэма, помня его детскую слабость. Я могла бы сесть, свободные места были, но я не могла унять волнение, мне хотелось кругами ходить по залу, размахивая тяжелым пакетом, и я с трудом сдерживала себя.

Между тем зал постепенно начал заполняться, словно ожидалось шоу. Вновь прибывшие поглядывали на меня и на девчонку у окна, о чем-то шушукались и, казалось, делали ставки, но мне не было до них дела. Я ждала Сэма. С моего места был виден коридор и другой холл. Там сновали военные, больные, сестры в белых халатах, но Сэма все не было. Я волновалась. Последний раз я видела Сэма на Аляске, в Датч-Харборе, когда Ника отчаливала, а Сэм с Нилом стояли на берегу. Сэм держал серебристый велосипед, который мы оставили ему. Нил обнимал сына за плечи, и Сэм казался тогда щуплым, нахохлившимся птенчиком.

Потом он присылал мне свои фотографии, и я наблюдала, как он менялся. Я видела его и в военной форме с какими-то товарищами, и на пляже, в окружении девчонок, но все равно боялась не узнать.

И я не узнала.

Первой встрепенулась чернявая девица.

– Сэмми!

Она подскочила на месте и бросилась к высоченному мужчине в больничной одежде и с железной арматурой вокруг правой руки.

– Привет, котенок. Давно ждешь? – он чмокнул девушку, попутно здоровой рукой прихватив ее за попу.

– Я готова ждать тебя всю жизнь, Сэмми! – заверещала девушка, – но у тебя тут, оказывается, целая очередь! Как это понимать?

Девушка повысила голос и обожгла меня взглядом.

Сэм увидел меня, лицо его вытянулось, моментально став детским, как десять лет назад.

– Софи?!

– Вот и я говорю: что за девица? – хорохорился «котенок», вися на здоровой руке Сэма.

Сэм стряхнул ее, как сметают пыль, шагнул ко мне.

– Софи! – повторил он и прижал меня к себе.

Парни, которых набилось в холл предостаточно, загомонили. В этом гомоне, присвистывании и улюлюкании тонули визгливые обиды «котенка». Девушка была готова разорвать меня на кусочки, но Сэм так крепко обнимал меня, окружив собой со всех сторон, что девушка подпрыгивала на месте, но никак не могла приступить к своим угрозам.

Сэм обнимал меня, и в его объятьях мне было так хорошо и спокойно, словно не было этих десяти безумных лет и мы с ним всего лишь маленькие дети, которые хотят согреться, прижимаясь друг к другу.

Пакет давно выпал из моей руки, и персики раскатились по всему залу.

– Хватит тискаться, Сэм. Публика жаждет женского бокса.

– Делаем ставки, парни!

Сэм отвечал глухо, уткнувшись в меня:

– Дурни вы, это моя сестра.

Повисла тишина, и в ней я отчетливо услышала, что Сэм, этот огромный мужчина, плачет, уткнувшись мне куда-то в шею.

Когда мы наконец сели за стол, персики уже были заботливо собраны, помыты и лежали в пластиковой миске. Чернявая девушка вертелась где-то неподалеку, но подойти не решалась.

– Что это, Сэм? – я указала на арматуру, торчащую из руки.

– Я теперь – Терминатор, – засмеялся Сэм. – Главное, понимаешь, руку оставили, а эту фиговину скоро уже снимут.

Я погладила Сэма по коротко стриженной голове.

– Мне жалко твоих кудряшек. Ты был такой милый.

– Но я-то в армии, понятное дело, а ты куда свои кудри дела?

– В Лас-Вегасе оставила, за проигрыш, – засмеялась я. – Ну, как? Похожа я теперь на мальчика?

Я тряхнула головой. Волосы уже отросли, но назвать их длинными было нельзя.

Сэм мельком глянул на мою фигуру, задержался взглядом на груди.

– Не. Не похожа.

Сэм методично ел персики, запихивая их в себя здоровой рукой и оставляя в миске косточки.

– Не торопись, – сказала я, – они все для тебя.

– Я уничтожаю только те, которые не доживут до утра, – причмокивая оправдывался Сэм.

– Если будешь жрать такими темпами, братишка, то сам не доживешь до утра.

– Да меня теперь поносом не запугаешь, – Сэм кивнул на руку, – я и пострашнее видел.

– Болит?

– Да теперь не очень, – сказал Сэм, – заживает.

– А это что за кукла? – я кивнула на девицу, – невеста твоя?

– Да у меня таких невест в каждом городе полсотни, – Сэм усмехнулся, – это местная. Моя правая рука.

– Ты о чем? – спросила я.

– Ну… Она делает то, чего не могу сделать я сам.

– Рукой? – тупо переспросила я.

– Почему рукой? Рукой я и сам могу, – сказал Сэм и вдруг осекся, – черт, я воспринимаю тебя как парня…

– Балбес, – засмеялась я, шлепнув его по голове, – лучше воспринимай меня как сестру. Я так соскучилась по тебе!

Я прижалась щекой к его плечу, он осторожно обнял меня.

– Как это получилось? – я осторожно коснулась пальцами железа.

– Да что уже вспоминать… Я вообще везунчик, что живым остался. Да и в госпитале всего второй раз.

– У тебя еще какое-то ранение было? Ты не писал.

– Так, по глупости вышло. Я еще по первому контракту служил, сразу после Аляски. Заснул на солнце и обгорел так, что две недели потом только на животе спал.

– Дурачок ты, Сэмми, – с любовью сказала я, – совсем еще маленький.

Мы проговорили часа два, я рассказала ему, что уже в разводе, но теперь у меня нет доступа к моему счету, поэтому денег у меня нет совсем.

– Может дать тебе денег? – оживился Сэм.

Я пожала плечами.

– Да я же работаю, мне хватает.

– Где работаешь? Где живешь? Ты же ничего не писала.

– Работаю на складе. Живу… в маленьком городке на западном побережье. В Калифорнии, короче.

Мне захотелось рассказать Сэму всё: и про слежку наркокартеля, и про то, что мой бывший муж связан с ними, но я не стала. Зачем вовлекать в это еще и Сэма? Я просто сказала:

– Я не писала потому, что боялась, что мою почту могут взломать, прочтут письма и найдут меня.

– Кто?

– Бывший муж.

– Слушай, может ему ноги переломать, чтобы он оставил тебя в покое?

– Он оставит, – пообещала я, – он уже получил деньги, теперь я ему ни к чему.

– Не понимаю, почему ты должна платить, алименты что ли?

– Сэмми, я полная дура! Я подписала дикий брачный контракт. Никогда так не делай.

– Да я вообще жениться не собираюсь. Какая в этом радость?

Я задумалась.

– Может быть, радость и есть, но я больше не хочу рисковать, мне хорошо одной.

– Даже парня нет?

Я покачала головой.

– Я вполне могу жить одна, научилась.

– А как же секс? – удивился Сэм. – Или ты это… с девушками?

Я рассердилась.

– Думай, что хочешь, но вслух, пожалуйста, не фантазируй, иначе меня стошнит.

– Так ты нормальная? Ну, так я тебя быстро с кем-нибудь познакомлю. У меня полно друзей…

– Такие же балбесы, как и ты, – перебила я, – давай уже не будем затрагивать эту тему. Поверь, если мне нужно будет снова замуж или просто секса, я как-нибудь сама справлюсь. Это вообще не проблема, вероятно, как и у тебя, – я засмеялась, кивая головой на скучающего «котенка». – Может не стоит обделять девушку вниманием? Она тебя уже два часа дожидается.

– Ладно, – согласился Сэм, – скажу ей пару слов.

Он подошел к скучающей девице, она обрадовалась и вся затрепетала. Сэм по-хозяйски обнял ее здоровой рукой, что-то сказал. Девушка понимающе кивнула, поцеловала Сэма и направилась к выходу.

«Ловко он с ней, – подумала я, – и ведь она совсем не обиделась на Сэма за такое хамское поведение. И почему девушки ведутся на таких типов? Дуры».

Сэм отвел меня в кафе и угостил обедом. Мы расстались только вечером. Сэм проводил меня до самых ворот, мы долго стояли обнявшись. Я уезжала счастливая. Я поняла, что у меня все-таки есть семья. Пусть только брат – это тоже немало. Это именно то, что мне сейчас нужно. Сэм – это мое второе крыло. Теперь я снова смогу летать.

Я была так вдохновлена встречей с Сэмом, что когда снова вернулась в свой городок и вышла на работу, то уже не ходила, а просто летала, наполненная счастьем. Сэм любит меня, и я нужна ему! И пусть мы на разных сторонах Америки и между нами добрых три тысячи миль, но для того, что связывает нас – любовь, дружба, привязанность, благодарность и верность, – расстояние не существенно.

8. Кража

Прошло полгода, с тех пор как я побывала у Сэма в госпитале. В моей жизни мало что изменилось. Только то, что я поменяла работу, и трудилась теперь на кухне большого ресторана.

Я продолжала жить в трейлере вместе с Дороти и на работу теперь ездила вместе с ней на автобусе. Это если мы работали в одну смену. Остальная моя жизнь текла по-прежнему. Я извела множество листов и пастели на наброски, а еще много читала, особенно, когда Дороти уходила на свидание и оставляла меня одну.

– Несправедливость! Вот почему так? – возмущалась Дороти, готовясь к очередному рандеву. – Я столько времени трачу, чтобы привести себя в порядок, а тебе это все дано от природы: идеальная фигура, шикарные кудри, чистая, гладкая кожа и ведь ни единого волоска на теле! А я мучаюсь с этим чертовым эпилятором!

– Не от природы, – буркнула я, не отрываясь от книги. – Муж мой бывший настоял.

– Да ну! – удивилась Дороти. – И не растет больше? Как это удалось? Я думала, что все эти процедуры только на время.

– Мне гарантировали 10 лет.

– Как?! – Дороти бухнулась рядом и приготовилась слушать, словно я сейчас открою ей секрет вечной молодости. Я вздохнула и захлопнула книгу.

– Дороти, это было долго, очень дорого и очень больно.

Я вспомнила, что проделывали с моей и без того сверхчувствительной кожей, и поморщилась.

– Очень, – повторила я. – Дороти, поверь, оно того не стоит. Очень дорого!

Дороти была чрезвычайно скупа, и только так ее можно было остановить в стремлении к идеалу.

Я не стала ей рассказывать, что Диего нужна была безупречная модель, поэтому он и вложил в меня крупную сумму.

– Эх, подруга, а теперь такое тело пропадает! – сетовала Дороти.

– Не начинай, – оборвала я.

Но Дороти было не унять.

– Ты ведь все вечера проводишь с книгами! Зачем тогда тебе такое красивое белье? Тебе же некому его показать?

Я мысленно усмехнулась. В Аргентине я снималась для коллекции белья, и вся Южная Америка лицезрела меня в кружевных трусиках и бюстгальтере. Хорошо, что в США я не так популярна и меня не узнают.

– Дороти, хорошее белье – это моя единственная слабость. Это как у тебя – каблуки.

Дороти вздохнула.

Туфли на высоченных каблуках были ее слабостью. Она надевала их не только на работу, но и дома, любуясь своими безупречными ногами почти постоянно.

Дороти была красива. Сочетание светло-серых глаз и черных блестящих волос завораживали. Крутой изгиб бедер, большая грудь и великолепные ноги. Как у богини с Олимпа.

Мне было непонятно только одно: почему с такой внешностью она никак не может устроить свою личную жизнь? Вот ведь загадка. Почему Салли, с заурядной внешностью, вышла замуж, а у Дороти до сих пор даже нет парня? Стива, нынешнего дружка Дороти, я за парня не считала.

А ведь Дороти и Салли ровесницы. Может быть, дело в образовании?

– Почему ты не пошла в колледж? – спросила я однажды Дороти.

– Да училась я в колледже. Три года, еще в Ситке. Потом ушла.

– Почему?

– Почему ушла или почему училась? – усмехнулась Дороти. – Ладно, слушай, рассказываю только тебе.

Дороти села напротив меня, и лицо ее стало очень серьезным.

– У меня есть мечта. И она совсем не связана с учебой на чертова эколога.

– Ты хочешь выйти замуж за миллионера? – пробовала шутить я, но Дороти оставалась очень серьезной.

– Я хочу открыть свой ресторан, а потом сеть ресторанов по всему побережью! – глаза Дороти горели, и было что-то недосказанное в ее словах, словно еще что-то висело на кончике языка.

– Но это же огромные вложения! – я пыталась вернуть подругу на землю.

– Деньги – ерунда, – перебила меня Дороти, – я уже накопила на небольшой ресторанчик, главное – идея! Понимаешь, Софи, у меня такая идея… Я думаю ее запатентовать, чтобы не украли. Нужен хороший юрист. Меня ведь уже грабили, – вздохнула Дороти, – но это были всего лишь деньги. Если бы у меня украли мою идею – я бы не пережила. Я ведь думаю о ней уже шесть лет!

– И много у тебя украли? – спросила я.

– Десять штук.

– Кто?

– Бывший дружок, – усмехнулась Дороти. – Теперь видишь, как мне не везет с парнями? Ну, я теперь ученая и все деньги храню в банке. И не в одном.

Этот разговор я вспомнила месяц спустя, когда меня саму ограбили. Случилось это, когда мне надо было проходить очередной медосмотр. Я ведь работала на кухне, и это было обязательно. Я боялась обращаться в больницу Монтерея, чтобы меня случайно не отследили те, от кого уже почти год удавалось скрываться. Я ездила в Лос-Анджелес.

Закончив с врачами, я гуляла по вечернему городу, ожидая свой рейс. Проходя мимо очередной витрины, я остановилась. По спине побежали мурашки: на витрине выставлялись рисунки. Точнее хороший фотошоп фотографий, но идеи были мои. Я узнавала их в каждом плакате. У меня мгновенно пересохло в горле. И я узнала руку, узнала стиль…

Вот «Берег атакует». Вот «Загадочный айсберг». Именно тот, что я нарисовала Сэму Найколайски в библиотеке на Аляске. Потом я сделала набросок в своем альбоме. В том самом альбоме, что со всеми моими вещами прислал Алек Макалистер и который остался теперь у Диего.

Меня обобрали. Сначала этот грабительский брачный контракт. Я потеряла все, все свои деньги. А теперь это. Мои рисунки. Диего взял идеи, обработал и продал как креативную рекламу.

Я стояла перед очередным плакатом, и по щекам текли слезы.

Огромный белый кит плыл в синей глубине, и только его плавник торчал над поверхностью. Плавник я изобразила в виде айсберга, с отсветами солнца. Глаза у кита получились синие и настороженные, а его пасть изогнулась в какой-то нелепой усмешке. Но картина получилась шедевральная! Я часто и долго смотрела на нее. И почему-то мне вспоминалась перевернутая карта в доме папиного друга, спасателя Роберта.

Теперь же я видела и кита и его плавник в виде айсберга, но так и не понимала, что он рекламирует. Какие-то проценты. Но это же мой рисунок! Мой! Неужели у Диего так все плохо с вдохновением, что он начал использовать мои примитивные идеи?

Не совсем понимая, что я делаю, я зашла в первую же будку и набрала знакомый номер. Он ответил сразу.

– Зачем ты это сделал? Зачем ты трогал мои вещи? – я сразу начала кричать.

– Флан… коньо! – Диего обрадовался, словно ждал моего звонка.

– Не называй меня так!

– Хорошо, Софи, детка… Я так рад услышать твой голосок…

Голос Диего был глубоким и завораживающим.

– Зачем ты сделал это? Ты не имел права! Это мои рисунки!

– О чем ты, детка?

– Ты не только забрал все мои деньги, но и рисунки присвоил? – слова срывались в слезы.

– Я так сожалею, ко… детка! Я верну все твои деньги, все твои вещи, только вернись! Хотя бы на время!

Я тихо плакала и почему-то продолжала слушать его.

– Я ничего не трогал, все твои вещи ждут тебя. – Голос Диего стал мягким и вкрадчивым. – И все твои фотографии… И твои детские платья. И даже спасательный круг с вашей яхты…

Я вспомнила оранжевую поверхность круга с моей ладошкой… У меня ведь ничего не осталось от прежней жизни… Совсем ничего…

– Софи, детка, я так сожалею, – продолжал нашептывать Диего так мягко, словно залезал в мою душу. – Я обидел тебя. Прости меня! Я готов пойти за тобой хоть на край света, чтобы вымолить его! Где ты, малышка? Твой голосок, кажется, совсем рядом. Ты плачешь, детка? Мне нет прощения! Но ты сама чуточку виновата. Ты же бросила меня там, в казино, на растерзание бандитам…

Паутину его слов сорвало с меня, словно шквалом.

«Сама виновата…»

Он управлял мной, как безвольной куклой, и теперь снова.

«Сама виновата» – это я слышала изо дня в день из года в год!

«Сама виновата» – он культивировал во мне чувство вины, и я начинала чувствовать себя преступницей, смирялась с этим.

Я повесила трубку. У меня дрожали руки. Зачем я звонила ему? Где мой разум? Прошло два года, а я снова чуть не попалась на его крючок.

«Сама виновата…»

Нет! О моих грехах судить только Богу! Ему одному.

Когда я вернулась из Лос-Анджелеса, я была уже другой.

– Дороти, милая, не надо откладывать свою мечту «на потом». До «лучших времен». Ведь «потом» может никогда не наступить! И не надо юристов и патентов. Никто не воплотит твою идею лучше тебя! Никогда!

– Что с тобой? – удивилась Дороти. Она была еще сонной, и бигуди смешно торчали из ее головы.

– Что ты так взбаламутилась? Тебя дьявол, что ли, за задницу укусил?

Я кивнула.

– Дьявол. И почти укусил…

9. Мальчишник

Работая в ресторане, я редко пользовалась компьютером, это было запрещено, я могла проверить свою почту, лишь когда менеджера не было на месте и Дороти прикрывала меня.

– Не понимаю, зачем все эти сложности? – ворчала она. – Твой братишка мог бы воспользоваться обычной почтой. Тогда бы у тебя были его фотографии. Он такой милашка! Очень на тебя похож, только волосы светлые.

Дороти однажды видела в моей почте фото Сэма, он ей понравился.

– Сразу видно – порядочный парень! – сказала она. – Такой мозги крутить не будет.

– Дороти, да Сэмми бабник, каких свет не видел! – смеялась я. – И долго еще не успокоится.

Я действительно так думала до того самого дня, когда мне пришло приглашение на его свадьбу. Уже полгода после госпиталя Сэмми не писал мне ни о каких новых девицах. Я еще подумала, что наконец он остыл и стал серьезнее. А тут вот – женится.

Приглашение оставалось непрочитанным почти месяц, и я, чтобы успеть на церемонию, едва успела уладить дела с работой. На сборы вообще не осталось времени. Тут Дороти проявила инициативу, купила билет на самолет и собрала мои вещи.

– Эх, подружка, всех классных парней расхватали! Может, хоть тебе что-то обломится на этой свадьбе? Давай, будь расторопнее! – советовала она.

Я отмахивалась от ее советов и до самой последней минуты думала: ехать мне или нет? С одной стороны: я очень хотела повидать Сэма, но мне было почему-то так обидно, что он женится! Словно он был моей собственностью и его забирали у меня.

Я задумалась. Я всегда считала Сэма своим. Братом. Другом. И вот теперь у него… эта. Как ее зовут? Я все время забываю. Надо записать. Хельга. Дурацкое имя.

И сама Хельга наверняка не стоит такого классного парня, как Сэм.

* * *

– Как это замечательно! – щебетала Хельга. – Ты будешь подружкой невесты!

– Я лучше сделаюсь дружком жениха, даже если мне придется поменять пол, – пробурчала я.

Хельга не расслышала, а Сэм заржал.

– Все подружки невесты будут в розовом. Платье для тебя можно взять в прокате, – подсказала Хельга.

– Я куплю, – сказала я.

Хельга меня раздражала. То, что я чувствовала к ней, больше всего подходило под определение «ревность». Меня нервировало, что Сэм, всегда с обожанием глядевший на меня и с головой кидавшийся по первому моему зову в самые отчаянные авантюры, сейчас исполнял прихоти этой белобрысой куклы. И если бы она была хотя бы изумительной красоткой, как Мэрилин Монро, я бы поняла Сэма. Но тут… Слишком узкие бедра, слишком широкие, словно у пловчихи, плечи, грудь… Грудь тоже большая. И тоже непропорционально. Хельга даже сутулилась под ее тяжестью. Диего пририсовывал мне такую, когда писал на заказ для Латинской Америки.

«Непропорциональная» – окрестила я Хельгу. Как мог Сэм, красавец и умница, выбрать себе такую жену?

Когда я напрямую спросила Сэма, какие еще достоинства есть у Хельги, кроме ее выдающегося бюста, Сэм сначала лепетал что-то про ее характер и правильные решения, а потом смутился и поведал мне тайное, что он, Сэм, был ее первым мужчиной. А до этого они встречались уйму времени, и Хельга, такая вся порядочная, никогда не позволяла лишнего. Но потом все же…

– Ты крут, – перебила я. – И после этого она заставила тебя жениться?

– Это было мое решение. – Рассердился Сэм. – Ты просто не знаешь всего, что между нами. Я был в таких переделках… А она меня ждала. И может, только благодаря ей я остался цел.

«Дурачок ты, Сэмми, – думала я. – Это я молилась за тебя!»

Я вздохнула. Сэм продолжал.

– Она ждала меня. И верила. А потом я вернулся, и такой подарок…

Слушая это горделивое признание Сэма, я только снова вздыхала: моя девственность не пригодилась Диего даже для амбиций. А теперь я и вовсе – второй сорт. И никому не важно, сколько у меня было мужчин: один, два или двести. Второй сорт и все.

– Я рада, что твоя Хельга такая целомудренная, – сказала я, прерывая поток красноречия. – А венчаться вы будете?

И тут Сэм вдруг огорошил меня ответом.

– Мы повенчались три недели назад, в Уналашке.

– Но ведь Хельга…

– Она тоже православная, представляешь? – Сэм весь сиял.

Слишком много совпадений. Разве такое бывает? Со времен грандиозного обмана Диего я стала сомневаться, что такое возможно. Но ведь Сэма никто не обманывал. Хельга православная? Вполне возможно, раз уж ее предки финны. Девственница в 23 года? Ну что ж, бывает. То, что Сэм влюбился в нее… Это беда самого Сэма. Я видела его девчонок, и Хельга не самая плохая из них. Спокойная и рассудительная. Может быть, именно такая жена и нужна безалаберному Сэму? Ведь главное, чтобы он был счастлив. И плевать ему на наше мнение. И это правильно.

– Ладно, – сказала я. – Я все поняла. Хельга – само совершенство. Пойду добывать себе платье, пока все магазины не закрылись.

На мальчишник к Сэму я все-таки напросилась. Но, как оказалось, я была там не единственной девушкой. Несмотря на мальчишечьи замашки, широкие штаны и рокерскую футболку, и даже вопреки полутьме бара, было видно, что темнокожее существо – девушка. Ее жесты и интонации мне показались знакомыми, и я вдруг узнала ее: Баффи!

– Сержант Смит, – представил ее Сэм, – инструктор по боевой подготовке.

Баффи окинула меня презрительным взглядом, отошла подальше и плюхнулась за стол.

– Красивая девчонка, – глядя ей вслед, сказал Сэм. – Жалко, что лесбиянка.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась я.

– Знаю, – отмахнулся Сэм.

Баффи была хороша. Ее черты лица утратили подростковую несоразмерность и стали гармоничными. Когда-то дикие кудри выпрямлены, коротко пострижены и блестят. Фигура же и вовсе была идеальной. Только не для глянцевых журналов с гипертрофированным изяществом, а для спорта, для жизни, для войны.

Под черной кожей проступали сильные мышцы, и это было красиво.

Баффи пила пиво наравне с парнями. Я прикладывалась редко, но хмель уже ударил мне в голову. Я все время думала о Баффи и украдкой бросала на нее взгляд. Как она оказалась в армии? Как сложилась ее жизнь после приюта? Почему Сэм считает ее лесбиянкой? У нее же был дружок. В моей голове крутился десяток вопросов, которые мне хотелось задать Баффи, но она сидела на другом краю стола и не обращала на меня никакого внимания.

Парни сыпали шуточками, которые я понимала через раз. Потом стали бороться на руках. Лидировали братья Найколайски. Они все были большими и сильными. Но вот и старшие братья Сэма вылетели и остались только сам Сэм и почему-то Баффи. Я и не заметила, как она вышла в финал. Я болела за Сэма, но на Баффи тоже смотрела с восхищением. Она была меньше Сэма, и ее довольно крепкая рука тонула в его лапище. И это было преимущество Сэма. Но Баффи начала так яростно, что Сэм не ожидал и с трудом вернулся на прежнюю позицию. Ну а дальше Сэм попросту заломал ее, надавливая сверху.

Вокруг нас загалдели и засвистели. Оказывается, наша нехитрая забава привлекла внимание всего зала.

Я не сразу обратила внимание, что около меня трется какой-то парень. Меня не знакомили с ним, значит, он не из друзей Сэма.

– Тебя угостить, детка? – обратился он ко мне.

От него пахло алкоголем и потом. Вообще, потом пахло от всех парней, в баре было довольно жарко, но вот от этого – особенно.

– Я с компанией, в угощении не нуждаюсь, – отшила я его.

– Ну, может, ты нуждаешься в чем-то другом? – он высунул язык и поводил им между губами.

Пиво из моего желудка попросилось обратно. Я заметила, что в нашу сторону решительно направляется Сэм. Вот только драки сейчас не хватало!

– Отвали, я лесбиянка! – рыкнула я на парня и пошла навстречу Сэму.

– Сэм, у меня от этого пива только голова болит. Закажи мне рому. Лучше темного.

Сэм тут же отвлекся, изменил траекторию движения и направился к бару. Я воспользовалась затишьем и пошла в туалет.

В туалете, у зеркала, я встретила Баффи. Она приглаживала блестящие волосы.

– Не всегда действует, – сказала она.

– Что? – не поняла я.

– Когда называешься лесбиянкой. Но тактика хорошая. Помогает.

– А ты? – спросила я в упор. – Не мое дело?

– Ты пьяная, Софи. Завязывай с выпивкой.

– Ты помнишь мое имя? – докапывалась я.

– Нас познакомил сержант Найколайски, – нагло заявила Баффи. – А я первый раз тебя вижу.

Мне стало так обидно!

– Конечно, – усмехнулась я, – кто же захочет связываться с такой, как я? У меня за плечами не только приют и отчим-педофил! А еще и тюрьма, психушка, ублюдочный брак, развод… А знаешь, что мне помогло выжить во всем этом дерьме? И не угодить в мексиканский бордель?

Я потеряла равновесие, сильно наклонилась к Баффи и горячо зашептала ей прямо в лицо:

– Еще в приюте одна замечательная девчонка научила меня, как поступать с насильниками. И знаешь, может тебе на это наплевать, но я ей до сих пор благодарна! Потому что таких ублюдков, как эти парни в раздевалке, надо убивать! И если надо будет, я сделаю это снова.

Я икнула, меня качнуло в сторону, и я чуть не упала.

– Ну, ты совсем хороша, подруга, – засмеялась Баффи, подхватив меня. – Давай-ка я тебя домой отвезу. Хватит с тебя сегодня трупов.

Как мы добрались в мой номер, я не помнила. Меня действительно развезло. И это только от пива – страшно подумать, что стало бы от рома! Надо завязывать с выпивкой.

Баффи умыла меня, уложила в постель, сама села рядом, вытащила откуда-то фляжку и, прихлебывая из нее, рассказала, что из того приюта написала заявление, социальные службы одобрили, и Баффи отправилась в армию. После учебки ей предложили контракт на два года. Потом Инженерная академия, звание сержанта и новый контракт.

– Тренирую молодняк в учебке. Натаскиваю. Инструктор по рукопашному бою.

– А с Сэмом вы служили вместе?

– Нет, у нас разные рода войск. Он же в ВВС. На соревнованиях встречались. Ты думаешь, это он меня сегодня уделал? Как бы не так! Я поддалась.

– Зачем? – не поняла я.

– Мужики такие неженки. Стоит их заломать, так у них потом и не стоит. – Баффи криво ухмыльнулась. – А у него завтра свадьба.

– Слушай, Баффи, а у тебя ведь был дружок? Я помню: такой черный-черный.

Баффи стала серьезной, медленно приложилась к фляге и сказала:

– Убили его. В тот же год.

– Ты любила его? – я уже совсем засыпала, но мне очень хотелось получить ответ на этот вопрос.

– Такого больше нет. Настоящий мужик был, – сказала Баффи, и я провалилась в какой-то нервный, рваный, но полный сновидений сон.

10. Свадьба Сэма

Я все-таки промахнулась. Мое платье было розового цвета, но на несколько тонов светлее остальных и на фоне цикломенового раздолья смотрелось почти белым. Баффи повезло больше. Она была в военной форме, в темных очках и стояла среди дружков жениха.

Несмотря на платье цвета невинности, репутация моя была испорчена. Я ушла из бара в обнимку с Баффи, ее видели выходящей из моего номера глубоко ночью. Что тут можно было добавить? Дружкам Сэма теперь все стало ясно по поводу моей ориентации. Они поглядывали на нас с Баффи и посмеивались. Впрочем, именно над Баффи никто не подтрунивал. Глядя на ее крепкую фигуру, шутить никому не хотелось. Все досталось мне.

«Ладно, – думала я, – сегодня все кончится, и я их никогда больше не увижу».

Всю церемонию я так нервничала, словно женилась вместо Сэма. Непонятное чувство вдруг охватило меня, словно сейчас должно что-то произойти.

«Наверное, мне надо просто выпить, – подумала я, – и сразу успокоюсь. Ведь не каждый день Сэм женится».

Между тем церемония продолжалась. Подружки невесты образовали коридор и осыпали молодоженов рисом. Я стояла последней и теперь вдруг очутилась в первых рядах, вместе с Сэмом и Хельгой. Мне дали слово, и я, конечно, опозорилась. Я сказала, что Сэм для меня как брат, и если Хельга будет любить его и сделает Сэма счастливым, то я тоже буду любить и Хельгу. Парни заржали.

Потом молодожены носили по рядам гостей русский каравай и всех угощали. Дальше мужчины запели песню, и я вдруг узнала ее. «Вечерний звон»! Это про моряков, которые ищут свой путь домой. На глазах у меня выступили слезы. Эта песня была памятью о Ниле Найколайски, отце Сэма. Я пошатнулась и чуть не упала от нахлынувших на меня чувств, но меня вдруг подхватила сильная рука и вывела из толпы. Это был новый гость в сером костюме и черных очках.

«Секретный агент», – решила я.

– Вы первый раз на свадьбе? – спросил он, протягивая мне носовой платок.

– На чужой – первый раз.

– И много было собственных свадеб? – вежливо поинтересовался незнакомец.

– Достаточно, чтобы обрести стойкое отвращение. Слава Богу, что разводов столько же.

– В самом деле? И что интереснее: свадьба или развод?

– Ни то ни другое, – ответила я серьезно. – В обоих случаях тебя имеют по полной программе.

– Вы из друзей Сэма?

– Откуда такие умозаключения?

Мужчина усмехнулся и покачал головой:

– По всему видно, что вы не знакомы ни с одной из девушек в розовом, а с братьями Найколайски у вас тесные отношения. Если бы я так хорошо не знал Сэма, то решил бы, что вы – его бывшая подружка.

– А вы знаете всех подружек Сэма? – скептически усмехнулась я.

– По крайней мере, видел. А вы…

– Софи Бертон. И если вы так хорошо знаете Сэма, то должны быть в курсе, кто я. Мы с Сэмом дружили еще в те сопливые времена, когда он был ниже меня на полголовы и носил дурацкую зеленую шапку. Еще на Аляске.

– Софи… – задумчиво повторил мужчина. – А я…

Тут все вокруг загалдели, и распорядитель объявил конкурс на самый романтичный поцелуй среди гостей. На площадку, где стояли Сэм и Хельга, стали выходить смущенные парочки.

– Всех участников ждут призы! – подбадривал распорядитель. – Смелее!

Вдруг незнакомец, держащий меня за руку, протиснулся к площадке, взобрался на нее и вытащил меня. Дальше все происходило как во сне.

– Приветствуем участников! – объявил распорядитель, и начался обратный отсчет.

Незнакомец снял темные очки и шагнул ко мне. Его глаза оказались ярко-голубыми, а взгляд таким решительным, что я испугалась.

– Может, не надо? – пробормотала я. – Я так не могу… У меня не получится… Я не умею…

Но мужчина уже целовал меня.

И разом наступила тишина.

В этой тишине не было ни музыки, ни возгласов зрителей, только ошалевший стук моего собственного сердца.

Время тоже остановилось. Его просто не было.

Я растворялась и таяла. Словно восковая фигурка от языка пламени.

И меня больше не существовало.

Я больше не принадлежала самой себе, только – ему. Совершенно незнакомому мне мужчине с голубыми глазами.

Мы остановились только, когда нас затормошили. Оказалось, мы целовались так долго, что оставили позади все парочки и даже Сэма с Хельгой. Нам подарили воздушные шарики и какой-то сертификат, но я уже мало понимала во всем происходящем.

– Так как тебя зовут? – спросила я, когда снова могла говорить.

– Это имеет значение? – усмехнулся мужчина.

– Теперь нет, – сказала я, думая только о том, чтобы незнакомец поцеловал меня снова.

– Риккардо. Рико.

– Ты испанец? – я с сомнением посмотрела в его голубые глаза.

– Во мне есть испанская кровь. Я родился в Каролине, это Пуэрто-Рико.

– Я была там.

– Давно?

Мне никак не удавалось сосчитать, в голове клубился какой-то туман, и я махнула рукой.

– Давно. Больше десяти лет.

– Я примерно тогда же уехал из Каролины.

– Почему уехал? Там ведь просто рай.

– Родители развелись, и я перебрался в Америку.

– С мамой?

Я почему-то была уверена, что испанец Риккардо по отцу.

– Нет, – Рико усмехнулся. – Стал сам по себе. А потом отец определил меня в военную школу.

– Так ты военный? – догадалась я. Теперь я понимала, откуда у Рико такая осанка и жесты.

– Нет, – смутился он. – Вообще-то я – инженер.

– Мой папа тоже инженер, – почему-то сказала я. – Судостроитель.

– А мама?

Я не знала, что ответить. В этом мире статусов и престижа ни мне, ни моим родителям нельзя было найти определения.

– Моя мама – просто мама и жена.

– Это самая лучшая женская профессия, – улыбнулся Рико. – А чем занимаешься ты?

– Я тоже была просто женой, но у меня не получилось. Хотела учиться в колледже, но никак не могу получить школьный аттестат. Это какой-то рок. Только не смейся, Рико: я училась в выпускном классе три раза. И каждый раз что-то мешало мне пройти этот путь до конца. А теперь уже поздно.

– Почему?

Я пожала плечами.

– Жизнь окончена.

– Сколько тебе лет?

– Дело не в возрасте. Технически – я на полтора года младше Сэма. Но в моей жизни уже было всё. И хорошее, и страшное. И мне не хочется по второму кругу во все это дерь…

Я быстро прикусила язык. В обществе порядочных людей не принято выражаться.

– А что у тебя было хорошего? – спросил Рико.

Вдруг оказалось, что мы танцуем. Просто раскачиваемся под музыку, не разжимая объятий.

– У меня была семья. И дом. И друзья. И любовь тоже была. А теперь только осколки от всего этого. И собирать их вместе – только руки резать.

– А как же Сэм? – спросил Рико.

– У него теперь есть Хельга. Жена важнее самого близкого друга. И, наверное, это правильно. По крайней мере, у моих родителей было так.

К нам подошел мужчина с бородой, смутно знакомый мне.

– Позвольте пригласить вашу даму? – обратился он к Рико, и я узнала голос.

– Джастин, это ты!? – поразилась я.

От высокого стройного юноши, которым был Джастин на Аляске, осталось мало. Он был полноват и не выше меня ростом. Правда, я была на каблуках, но все равно, это не повод, чтобы быть таким низеньким.

– Софи, ты так изменилась! – изумлялся Джастин, рассматривая меня со всех сторон. – Ты теперь такая красотка!

Мне так и хотелось сказать ему: «Ага! И сиськи выросли!», но я не стала. Он бы и не понял. Все мои детские обиды были только у меня в голове.

Рико отпустил меня и отступил на шаг назад, не мешая общаться. Джастин подошел еще ближе, хотел меня обнять, но я отступила, убрав руки назад.

– Как поживаешь, Джастин?

– Работаю в Джуно. Я – ветеринар. А ты?

– Просто красивая женщина, – я пыталась шутить, но Джастин не понял.

– Говорят, ты вышла замуж.

Я махнула рукой.

– Уже развелась.

– Может быть, потанцуем? – Джастин тянул руки к моей талии.

– Извини, Джастин, но у меня уже есть кавалер.

Я взглянула на Риккардо, тот улыбнулся и тут же заключил меня в объятия.

– Как-нибудь в другой раз, Джастин.

Мы с Рико закружились в танце, и Джастин уплыл куда-то в сторону.

– Навязчивый поклонник? – спросил Рико.

– В этого придурка я была влюблена на Аляске, когда мне было двенадцать.

– А он?

– А ему тогда нравились девочки с большими… формами.

– Действительно придурок, – засмеялся Рико и вдруг снова поцеловал меня в губы. Я не ожидала этого, но поспешно ответила. Джастин вылетел из моего сознания мгновенно.

– Ты хотя бы предупреждай, – сказала я, едва дыша.

– О чем?

– Что будешь целовать.

– Хорошо, – сказал Рико, – предупреждаю…

Где-то вдалеке шумело свадебное торжество, там запускали в небо шары и китайские фонарики. Там гоготали парни и визжали девицы. Но все это было словно в другом мире.

Только мы разлепили губы и перевели дыхание, как что-то шлепнулось между нами прямо мне на грудь. Это был свадебный букет. Нам что-то говорили, куда-то звали, но оторваться друг от друга было невозможно. Мы снова целовались. Букет свалился на пол.

В этот вечер я так и не дошла до своего номера, как и Рико до своего. Мы сидели в опустевшем саду на скамейке и разговаривали. Я давно так ни с кем не разговаривала.

– Тебя не было на мальчишнике? – спросила я.

– Был. Я приехал позже. Как раз вместе с этим бородатым ветеринаром из Джуно.

Я вспомнила о Джастине и скорчила рожицу.

– Сэм хотел нас с тобой познакомить, но оказалось, что ты уже ушла. С Баффи. Парни еще отпускали шуточки на этот счет.

Я представила, что могли наговорить о нас с Баффи пьяные балбесы, и покраснела.

– Баффи не лесбиянка, – сказала я. – У нее убили парня, вот она и замкнулась.

– Откуда знаешь? – удивился Рико. – Она скрытная.

– Мы с Баффи были в одном приюте, до распределения под опеку.

– Ты была в приюте?

И я рассказывала Рико о своем детстве, о Полинезии, о нашей жизни на «Нике» и о том, как страшно было умирать, когда мы попали в крушение; о том, как мы летали с Сэмом на велосипедах по всей Уналашке и строили аппараты по рисункам да Винчи. И о том, как пропали мои родители.

Риккардо был первый человек, которому я рассказала про тот ад, в какой попала, когда за мной приехала служба опеки.

– До этого дня я два месяца жила одна. Ходила в школу. И к мессе… Мне было очень страшно, особенно по ночам. Но у меня была надежда, что мама и папа вот-вот вернутся и все будет по-прежнему. А когда меня забирали в приют, я вдруг поняла, что никакой надежды нет и прежней жизни уже не будет. Никогда.

Вспоминая это, я чуть не заплакала, но Риккардо обнял меня, прижал к себе, и от этого стало легче. Он заговорил сам, но это были не слова утешения. Его жизнь оказалась не лучше. Он тоже потерял семью. Только его родители никуда не уезжали. Они были рядом, но между ними шла война. Война без правил и конвенций. Война, где были только проигравшие. И территория, на которой шла эта война, вся пропиталась ненавистью.

– Я убежал из дома. Пытался наняться на судно матросом, но меня вернули. Опять сбежал. Бродяжничал. Занимался черт-те чем. Чуть в Венесуэлу не уплыл. Это все еще в Пуэрто-Рико было. Тут родители развелись, и меня присудили отцу. Уже здесь, в США, я тоже попытался вести вольную жизнь, но отец быстренько определил меня в Военную академию. Это такая закрытая школа в Миссури. Что-то вроде твоего приюта.

И Риккардо рассказывал о военной школе, я – о приемной семье. Потом он – об армии, я – о тюрьме. И о том, что вышла замуж, а потом сбежала от мужа и в результате развода стала полным банкротом.

– Представляешь, у меня не было денег даже на еду! – смеялась я. – Зато я не разжирела после развода, и это плюс. А еще я так рада, что не осталась на ферме!

– Я тоже рад, что приехал на эту свадьбу.

– Ты мог не приехать? – ужаснулась я.

– Теперь уже не знаю. У меня ведь тоже стойкое отвращение к свадьбам.

– Ты был женат?

– Почти. Я вернулся из… – Рико вздохнул. – Ну, короче, думал, что возвращаюсь к невесте. К своей невесте. А попал прямиком на ее свадьбу.

Я молчала, потрясенная.

Рико зло прищурил глаза, словно что-то вспоминая, и добавил:

– И я оказался последним, кто узнал об этом.

– Жалеешь? – спросила я.

– Нет, – жестко ответил Рико. – Это не та женщина, которая мне нужна и о которой стоит помнить.

– С тех пор ты не любишь свадьбы? – спросила я.

– Ненавижу, – признался Рико. – Но эта – особенная. Я не жалею, что приехал.

Рико снова целовал меня, но теперь эти поцелуи были совсем другими: нежными и целомудренными. Мне было странно, что этот сумасшедший день, начавшийся с пылких и горячих объятий, наполненный душевными откровениями, заканчивается такими нежными и невесомыми поцелуями, словно время повернулось вспять. Мы теперь как будто отдалялись друг от друга. И еще мне вдруг подумалось, что так искренне я давно ни с кем не разговаривала. Наверное, только в детстве, с Сэмом.

Когда наступило утро и в сад пришли уборщики, мы словно очнулись.

– Куда ты теперь? – спросил Рико.

– Провожу Сэма и Хельгу, они завтра… то есть уже сегодня отправляются в круиз, и поеду обратно, на свое Тихоокеанское побережье. А может, в какое-нибудь другое место. Пока не знаю.

– Что за круиз у Сэма? – как-то рассеянно спросил Рико.

– Круиз молодоженов. Билеты на него он купил чуть ли не за полгода. На этом корабле только парочки. Кто-то только до Майами, кто-то до Багамских островов. Не знаю точно, спроси у Сэма. Хельга мне что-то говорила, только я не слушала. Мне это мало интересно. Я же не парочка.

Мы стояли у моего номера и прощались. Рико поцеловал меня куда-то в висок, еще целомудренней, чем прежде, и ушел. Мне даже в голову не пришло пригласить его к себе. Хватит с меня одноразовых встреч.

Я приняла душ и повалилась на нетронутую постель. Сказка прошлого дня заканчивалась, мне хотелось удержать ее хоть на минутку, и я заснула совершенно счастливая.

11. Медовый месяц

Сэм Найколайски, мой дружок детства, уезжал в свадебное путешествие на большом лайнере, и мне казалось, что он уплывает из моей жизни навсегда. Я потеряла всех. Вот теперь и Сэма. Хорошо, что я смогу хотя бы переписываться с ним. Если, конечно, Хельга не станет, как когда-то Диего, читать письма. Все же в браке есть что-то противоестественное. Словно в тюрьме, когда твою свободу ограничивают.

Пока Сэм заносил вещи, я стояла на берегу. У меня за плечом тоже болталась сумка с вещами, но только чтобы больше не заезжать в гостиницу, а сразу сесть на автобус, потом на поезд.

Сэм и Хельга спустились попрощаться. Сэм обнял меня.

– Спасибо, что приехала, сестренка. Я очень рад был видеть тебя.

– Куда вы плывете?

– Круиз вдоль побережья, а дальше – на Багамы. Там мы пробудем две недели, потом вернемся.

– Не сразу, Сэмми, – перебила его Хельга. – Потом мы навестим моих родителей и девочек… – продолжала Хельга, она была старшей из своих сестер и относилась к ним так, словно была их мамой.

И я вдруг подумала, что Сэм так прилепился к Хельге, потому что она всем своим поведением напоминала маму, которой у него никогда не было. Я вспомнила, что он говорил про нее: «заботливая», «разумная», «понимающая». Со всем этим хорошо сочеталось слово «мамочка». Да. Именно так. Я улыбнулась, догадавшись о такой причине их союза. Ведь Сэм, несмотря на свои габариты, был совсем еще ребенком.

Я уже хотела уходить, как вдруг неизвестно откуда на нас налетел Риккардо.

– Привет Сэм, Хельга! – он кивнул молодоженам и обратился ко мне: – Софи! Я обо всем договорился. Мы плывем с тобой на Багамы.

Я была ошеломлена и не знала, как реагировать.

– Мне на работу… – пробормотала я растерянно.

– Париж стоит мессы! – улыбнулся Риккардо, взял мою сумку, обнял за талию и повел к трапу.

Я шла с ним, не сопротивляясь, боясь поверить, что это не сон. Сэм и Хельга так и остались стоять на берегу, открыв от изумления рты.

Наша каюта оказалась небольшой, но огромная кровать и всякая романтическая атрибутика вроде сердечек, колечек, голубков и прочей чепухи, заполняли ее всю. Это была не самая фешенебельная каюта, она располагалась на нижней палубе и довольно далеко от каюты Сэма и Хельги, но мне она показалась чем-то сказочным. Мужчины договорились с рестораторами и обедали мы все вместе, за одним столиком. Как раз за обедом мы и встретились с молодоженами.

– Ну, ты даешь, Рико! Это ж надо было такое провернуть! Как тебе удалось? Так, с налета, взять билеты, – тормошил его Сэм.

– Это, наверное, стоило очень дорого! – говорила Хельга.

Риккардо пожал плечами.

– Ерунда. Я боялся только одного, – Риккардо глянул на меня, – что Софи может отказаться.

Я смутилась. По всему выходило, что я согласилась слишком поспешно, но мне казалось, что Риккардо даже не спрашивал моего согласия. Просто взял. Как тогда, на свадьбе: просто начал целовать…

Когда после обеда мужчины вышли покурить, Хельга принялась поучать меня:

– Мне кажется, Софи, ты ведешь себя не вполне прилично. Оказывается, ты совсем не знаешь Риккардо! Сэм сказал, что вы с ним только вчера познакомились! И ты уже едешь с ним в одной каюте! Вы и спать будете вместе?

Честно говоря, я совсем об этом не думала, но слова Хельги меня задели.

– Знаешь, Хельга, что я скажу, – я улыбалась, словно собиралась изречь жемчужину истины. – Иди ты в задницу со своей скандинавской моралью. Я родилась на островах Французской Полинезии. Я горяча и развратна, как Таити, где молодые девушки со смуглой кожей призывно покачивают бедрами, словно лодки в прибрежных волнах.

Я шептала ей в самое ухо, а она открыла рот, вытаращила глаза и хлопала ресницами в такт моему дыханию.

Когда вернулись мужчины, Хельга все еще пребывала в ступоре.

– Что с ней? – забеспокоился Сэм.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Может быть, ее укачало.

Объявили о вечеринке в таитянском стиле.

– О, это как раз то, о чем я говорила! – я подняла палец вверх и подмигнула Хельге. – Пойдешь?

Хельга испуганно замотала головой.

– Пойдем? – спросила я Рико, и он кивнул. Глаза его сияли.

В каюте я быстро переоделась в купальник (спасибо Дороти, она предусмотрела все), замотала парео вокруг бедер и потащила Рико на верхнюю палубу. Там уже выдавали гирлянды с бумажными цветами. Мы оба были босиком, Рико – в шортах и рубашке.

Это был мой день. Точнее вечер. Я вспомнила все, что отплясывала в Пого-Пого и в Таутире и даже в Уналашке. Рико тоже ритмично двигался под музыку, и получалось у него не хуже. А после, устав от диких плясок, мы с Рико танцевали какую-то невообразимую бачату, прижимаясь друг к другу так откровенно, что я даже не успевала подумать, насколько это допустимо.

Только совсем глубокой ночью, когда мы с Рико вернулись в каюту, я пошла в душ, и там, взглянув на себя в зеркало, подумала: «Что же я делаю?»

Я была вся красная от танцев, ноги болели и пощипывали: я их стерла о палубу. Приняла душ, но он не освежил меня, мне было по-прежнему жарко, щеки горели.

«Что теперь?» – думала я. Мне казалось, что как бы я ни поступила сейчас, что бы ни сказала, все будет неправильным.

Хорошо, что Рико приглушил свет, и я из душа сразу нырнула в постель. Пока мылся Рико, я думала и думала.

Что теперь? Я должна переспать с ним? Или не должна? Я почему-то так нервничала, что никакого желания не возникало. И что я придумываю? Может, он вовсе и не хочет меня, как Диего. При воспоминании о моем недавнем муже мне захотелось плакать…

Я была совсем голой, и меня била дрожь. Мне нечего было даже надеть на себя, Дороти почему-то не положила мне ни одной сорочки, ну не спать же в купальнике? Свое мокрое полотенце я бросила на спинку кресла.

Что думает обо мне Рико? Так же, как Хельга, считает, что я безнравственна? За кого он меня принимает? За девочку на одну ночь? За дамочку, пресыщенную унылым браком?

Чем больше я думала об этом, тем сильнее меня била дрожь. Никаких видений не возникало, просто нервы. Я замерла, только когда из душа вышел Рико, щелкнул выключателем, и мы погрузились во тьму.

«Я буду гореть в аду», – подумала я, когда Рико, совершенно голый и прохладный после душа, нырнул ко мне под одеяло.

Больше я ни о чем не думала.

* * *

Эта ночь разом изменила все мои представления о сексе. Все оказалось так просто и так прекрасно! Никакой спешки. Никаких марафонов. Никаких разочарований. Мои мозги отключились, а тело стало невесомым и парило, как утренний туман над водой.

Мне снилось бирюзовое море и коралловые острова. Чудилось, что я плыву, раздвигая воду до самого горизонта и после, так же свободно, плыву в небо, раздвигая ладонями лазурный воздух. И тело парит в небе. А небо такое чистое и голубое, как чьи-то глаза…

* * *

Когда я проснулась, Рико уже одевался. Его волосы были влажными после душа, а на груди еще оставались капельки воды. Я залюбовалась им. Какое гармоничное, хорошо сложенное тело! Боже мой, как он красив! Я вспомнила его торс кончиками пальцев, всей кожей, и воспоминания о прошедшей ночи окатили меня горячей волной.

– Софи, пойдем скорее, мы опаздываем к завтраку.

– Ты проголодался? – я потянулась, пытаясь вновь обрести границы собственного тела.

– Очень, – серьезно сказал Рико, – и если ты сейчас же не встанешь и не пойдешь вместе со мной завтракать, я съем тебя. Прямо здесь.

«Как же мужчины зависимы от еды», – подумала я, а сама сказала:

– Хорошо, я только быстро приму душ.

– Ладно, – согласился Рико, усаживаясь в кресло, – подожду.

Я едва успела включить воду, как в душевую зашел Рико, раздеваясь на ходу.

– Пожалуй, я еще немного поголодаю, – сказал он, отводя душ в сторону.

12. На лайнере

С Сэмом и Хельгой мы увиделись только за обедом. Она была бледна, Сэм суетился вокруг нее, но я почему-то совсем не ревновала. Может быть, потому что Рико держал меня в объятиях. Он не отпустил меня, даже когда здоровался с Сэмом.

Принесли еду.

– Обед? Очень вовремя! – обрадовался Рико. – Люблю, когда все по расписанию.

– Это армейская привычка, – усмехнулся Сэм.

Я вспомнила, что ночью между нашими телами болтались два жетона на цепочке, и спросила у Рико:

– Ты и сейчас служишь? Вместе с Сэмом?

Мужчины переглянулись.

– Я инженер, – ответил Рико напряженно.

– Да, он работает по контракту… – подхватил Сэм, но почему-то поперхнулся и закашлял.

Я вздохнула.

– Складно врете, ребята. Я бы даже сказала: слаженно. Похоже, врать вас обучали в одном месте.

Недоверие повисло в воздухе. Я тоже много чего скрывала, но не так явно.

– Ты обиделась? – наклонился ко мне Рико.

– Я не люблю вранья. Лучше ничего не говори.

У Сэма стало такое потерянное лицо, он переводил взгляд то на меня, то на Рико. Я не выдержала и рассмеялась.

– Ладно, парни, забудем. Если мне не положено чего-то знать, то и не надо.

Но Рико повернул меня к себе, поймал мой взгляд.

– Мы с Сэмом раньше служили вместе. Знакомы уже больше пяти лет. Этого достаточно?

– Вполне.

– Рико помог мне с карьерой, – вставил Сэм.

– Да, – подтвердил Рико, – и теперь, похоже, он считает меня своим крестным отцом.

– Крестной матерью, – засмеялся Сэм.

Напряжение рассеялось, но какая-то тайна так и осталась висеть в воздухе невидимым туманом.

Рико ел быстро, ловко орудуя левой рукой, потому что правой все еще обнимал меня.

– Рико, ты левша? – удивилась я.

– Я амбидекстр.

Я знала это слово. Все-таки время, проведенное с книжками доктора Келли, не прошло для меня зря.

– Я знаю. Это значит, что ты одинаково хорошо владеешь и правой и левой рукой, – блеснула я эрудицией.

– Я хорошо владею не только руками, – шепнул мне Рико в самое ухо. Я покраснела.

Сэм засмеялся:

– Есть Рико может и вовсе без рук. Однажды я ему уже проспорил. Кстати, спорить с ним тоже бесполезняк. Он всегда выигрывает.

– А еще я все делаю быстро, – сказал Рико, вытирая губы салфеткой.

– Не все, – тихо сказала я.

– Да, – сказал Рико и легко поцеловал меня, – в некоторых случаях поспешность вредна.

– Пойдем, покурим, – Рико обращался уже к Сэму.

Сам Сэм не курил, но послушно пошел с ним. Мы с Хельгой остались одни. Я совсем не знала, о чем с ней говорить. К счастью, она сама начала рассказывать о своих сестрах и о племянниках Сэма.

– Знаешь, они такие милые! И очень любят дядю Тейлора.

– Кого? – переспросила я.

Хельга удивилась.

– Риккардо Тейлор. Парень, с которым ты…

Я смущенно пожала плечами.

– Я не знала, что он Тейлор. Мы не успели познакомиться так близко.

Хельга покачала головой.

– Знаешь, Софи, Сэм всегда говорил о тебе только хорошее, а ты путаешься с первым встречным и даже имени его не знаешь.

– Это второй, – засмеялась я.

– Что? – переспросила Хельга.

– Это второй встречный, сестренка. Первый был почти год назад на побережье.

Хельга покраснела, кровь снова прильнула к ее щекам, делая ее хорошенькой. Вернулись мужчины.

– Что ты сделала с моей женой, Софи?

– Ничего. Поговорили о сексе.

– Не развращай мне жену, – пригрозил Сэм.

– Чем я могу ее развратить? – насторожилась я.

– Ну… ты была замужем за таким типом, – начал Сэм, – в том смысле, что он был старше тебя в два раза. А некоторые его картины такие э… откровенные.

– Особенно «Антология войны», – перебила я. – Не будь ханжой, Сэмми. Могу поспорить, что ее репродукция украшала твой армейский шкафчик. А твой, – я повернулась к Рико, – «Валькирии».

– Не угадала! «Валькирии» у меня, – засмеялся Сэм и вдруг вспомнил о Хельге, лицо его вытянулось. – Это было еще до тебя, милая.

– Не угадала, – в тон Сэму засмеялся Рико, – в моем армейском шкафчике вовсе не было репродукций. А у этого художника, Гонсалеса, есть только одна стоящая картина. Не помню названия. Там девушка, с кисточкой…

– «Рисующая судьбу», – подсказала я.

– Да, – задумчиво согласился Риккардо, потом медленно, словно увидел впервые, обвел меня взглядом. – Ты постригла и покрасила волосы?

Я тряхнула головой.

– Это сейчас отросли мои настоящие.

Рико опустил взгляд на грудь. Я покраснела.

– Она тоже настоящая, – прошептала я поспешно.

– Золушка, – вдруг выдохнул Рико.

– Что?

– В золотом платье на голое тело, с дикой копной рыжих волос и с туфлей в руке, как с пистолетом.

Рико ошарашенно засмеялся.

– А я тогда еще подумал, что попал в фильм про Джеймса Бонда, а ты – его девушка.

У меня пересохло в горле. Этого не могло быть!

– Так это был ты?! Тот мотоциклист? Что ты там делал?

– Ну, если ты еще помнишь, тебя спасал. По-моему, за тобой тогда черти гнались. Не так?

– Так вы знакомы? – вмешалась Хельга.

– И давно? – влез Сэм.

Но мне было не до них теперь.

– И ты не узнал меня?

– Ну, если бы ты сразу стала колошматить меня туфлей по груди, то непременно бы узнал.

– Я не успела. Ты начал меня целовать, а я к этому не привыкла. Обычно я сама целую мужчин. Первая.

– Нельзя сказать, что у тебя большой опыт, – усмехнулся Рико. – Ты совсем не умеешь целоваться.

– Это я не умею целоваться? – вскипела я.

Но Рико уже целовал меня, настойчиво и властно. И я таяла, как масло, поставленное в микроволновку.

– Да прекратите уже! – возмутился Сэм. – Что-то я не пойму: вы что, раньше знакомы были?

– Сержант Найколайски, ты никогда не говорил мне, что твой «дружочек Софи», с которой вы дурили на Аляске, – это Фланна Гонсалес, – сказал Рико, не отрывая от меня глаз.

– Это она по мужу была Гонсалес. Так она уже развелась. Ты же развелась, Софи?

– Развелась, – подтвердила я. – А ушла от него еще два года назад.

– Тогда писали и говорили, что жена Диего Гонсалеса сбежала от него, прихватив миллион наличными, – задумчиво проговорил Рико. – Гонсалес даже награду объявил за информацию о тебе.

– А ты поверил? – спросила я, глядя ему в глаза.

– Не-а, – Рико хитро сощурился. – Тебе некуда было спрятать миллион. Да еще наличными. Помнится, на тебе даже трусиков тогда не было…

Сэм подавился. Рот Хельги открылся и больше уже не закрывался.

– У тебя в сумочке поместилось бы… – Рико прикинул, – от силы две пачки. Если брать по максимуму – двести тысяч.

– Пятьсот долларов, – улыбнулась я. – Еще паспорт, права и блокнотик.

– Какой блокнотик?

– Детский. С бабочками. Толщиной как раз с пачку банкнот.

– Тогда понятно.

– Что тебе понятно?

– Что ты сама стоишь миллион.

– А ты хочешь купить или продать? – усмехнулась я.

– Я хочу иметь…

– …миллион?

– Тебя!

Хельга и любопытствующий Сэм все же куда-то отвалили, а мы с Рико смотрели друг на друга, и мне казалось, что даже воздух между нами наэлектризован.

Я вспомнила, как обнимала незнакомого мотоциклиста, тепло, исходившее от его тела…

– Ты так пах тогда.

– Плохо? – Рико поморщился. – Могу себе представить!

– Нет, – я тихо засмеялась. – Ты пах табаком и бензином. И еще свободой. Моей свободой…

Рико тоже засмеялся.

– Ты всю дорогу прижималась ко мне своими ногами… Я потом долго еще вспоминал. Особенно купание. Ты была такая… нереальная. Красивая…

Я покраснела.

– А ты был, как Дарт Вейдер в своем шлеме. Неприступный и невозмутимый…

– Шутишь? Да я в себя прийти не мог от увиденного. Я в разных переделках бывал, но чтобы такое! И как назло туристы подвалили. А там, в городе, ты просто исчезла. Сверкнула своим платьем и все. Иди сюда, Софи, – Рико привлек меня к себе и обнял со спины, поцеловал в щеку, в шею. Я мгновенно растворилась в его объятиях.

– Мне до сих пор не верится, что это ты. И ты больше никуда не убежишь. Как ты жила все это время?

Я вздохнула и закрыла глаза.

– Хорошо жила. Спокойно. Сначала на ферме. Потом с Дороти.

– С кем?

– Дороти Хоуп – моя подруга, мы вместе снимаем жилье.

– А где ты живешь?

Я смутилась. Мне вдруг пришло в голову, что мы с Рико хоть и спим друг с другом, но почти ничего друг о друге не знаем.

– На западном побережье, в Мон…

Тут грохнула музыка. Именно грохнула. Начиналась очередная вечеринка.

– Пойдем танцевать? – крикнул мне на ухо Рико. Я кивнула, повернулась и, обвив шею руками, прильнула к нему горячим, как самба, поцелуем.

Танцевали мы не долго. Стоило нам прижаться друг к другу, и музыка вдруг перестала существовать. Только его горячие руки на моих бедрах, только его дыхание, обжигающее до трепета в животе.

13. Десерт

На следующее утро мы с Рико встречали туманный рассвет и купались в бассейне, пока весь лайнер еще спал. За завтраком мы встретили Сэма. Он сидел один, без Хельги.

– Привет Сэм, где твоя супруга?

– Ей нехорошо, – расстроено отвечал Сэм, наверное, качка.

По моей коже прошла волна морозного воздуха. Видения вернулись.

– Она беременна. И у вас будет мальчик, – сказала я.

Сэм опешил.

– Откуда ты…

– Предположение, – быстро нашлась я. – Сам посуди: утренняя тошнота, два месяца назад вы … – я смутилась, – первый раз. Рановато, конечно, для токсикоза, но ты сам говорил – качка. А девчонки в вашей семье почему-то не рождаются. У тебя есть хоть одна племянница?

Сэм оттаял.

– И верно. А я думал, ты предсказываешь, как в шоу.

– Это все логика, Сэм. Иди к ней, – сказала я.

– Только телефон свой оставь, мне надо сделать пару звонков, мой разрядился, – попросил Рико и смущенно добавил: – Я зарядное устройство в гостинице забыл.

Сэм отдал телефон и ушел к Хельге. Рико отдалился и сразу же начал куда-то названивать, а я решила прогуляться одна.

Рико действовал на меня странным образом. В его присутствии я не могла ни о чем думать: мозги превращались в какой-то розовый кисель. И каждый раз, когда Рико брал меня за руку или обнимал за талию, я теряла не только разум, но и волю.

«Что происходит?» – судорожно думала я, освежая лицо ледяной водой и пытаясь привести в порядок свои мысли.

«Что он делает со мной? Почему я верю ему так безоговорочно?» – вопил рассудок, но его очень скоро сметало розовой волной, и сознание становилось спокойным и безмятежным, как у ребенка. Я знала только одно: я люблю этого человека. И я пойду за ним куда угодно. Хоть босиком по осколкам. Но что я значу для него? Это оставалось для меня тайной, и я боялась заглянуть за ее завесу.

Днем Хельге стало лучше, и мы видели их с Сэмом на палубе. Хельгу укрывал плед, они стояли обнявшись и смотрели вдаль, как в «Титанике». Я вспомнила Диего, как он ухаживал за мной, и фыркнула. Мне казалось тихо, но Рико уловил.

– У них, похоже, идиллия. Тебе не нравится? – спросил он.

– С некоторых пор у меня стойкая аллергия на романтику. Для меня это как сигнал: приготовься, сейчас тебя будут охмурять.

– Сигнализация, значит. Ну и как? Помогает? – спросил Риккардо.

Он стоял рядом и курил, стараясь, чтобы дым не попадал на меня.

– До недавнего времени помогало, – вздохнула я, а сама подумала: «А теперь еду неизвестно с кем, неизвестно куда и таю от его прикосновений».

– А теперь? – сигарета тлела в его пальцах, но он словно забыл о ней.

– А теперь мне кажется, что я тебя люблю, – неожиданно для себя самой тихо сказала я.

Сигарета из пальцев Рико скользнула за борт.

Уронил или выбросил? Я проводила взглядом тусклый огонек, пока он не коснулся воды, и тут услышала:

– Мне тоже кажется.

«Прекрасно! Ему тоже кажется, что я его люблю!»

Я вспыхнула, и сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди:

– Это так заметно?

Рико остановил меня, взял за руку.

– Нет. Что я тебя.

Между нами повисло молчание, я не знала, как быть дальше. Я боялась. Каждого следующего слова. Не хотелось даже думать ни о чем: ни о чувствах, ни о будущем, ни об отношениях – только наслаждаться настоящим. Хрупким равновесием, где все равны и независимы одновременно.

Подскочил Сэм, затормошил меня:

– Две полоски! Софи, сестренка, две полоски!

Рико недоуменно поднял бровь, а я пояснила:

– Хельга беременна. И Сэм знакомит нас с результатами теста.

– Знаешь, как мы решили назвать?

Я кивнула:

– Нил Найколайски.

Сэм покачал головой разочарованно.

– Вечно ты все знаешь, Софи. С тобой неинтересно.

– С ней интересно, – сказал Рико, обняв меня сзади и привлекая к себе, – очень интересно.

Мы подошли к Хельге. Она стояла у борта, такая бледная, что ее кожа была одного цвета с волосами. Губы тоже бесцветные, почти белые. Но вот глаза у нее сияли. В них появилось что-то, недоступное нам, словно она одна знала тайну и охраняла ее.

Сэм тоже сиял. Несмотря на его громадные размеры, особенно по сравнению с низенькой Хельгой, он казался щеночком, который хочет, чтобы его приласкали. Я протянула руку Хельге:

– Сэм нам сказал, я поздравляю вас!

Хельга пожала мою руку, но смотрела недоверчиво.

Позже, когда мы сели за столик в ресторане, а мужчины пошли курить, я призналась Хельге:

– Я правда очень рада за вас с Сэмом. И даже завидую.

– Чему? Меня мутит уже два дня.

– У тебя будет ребенок. А у меня не может быть детей. Никогда.

В глазах Хельги затеплилось сочувствие. Лед между нами стал таять.

– Поэтому твой брак и распался?

– Я думаю, это тоже сыграло роль, – ответила я уклончиво.

– А Тейлору ты скажешь? Он, бедняжка, всегда хотел большую семью и чтобы деток было много. Он любит детей.

Мне вдруг стало очень больно.

– Я больше не выйду замуж. Никогда. Мне хватило одного раза, – сказала я резко, но Хельга только покачала головой.

– Вы с Риккардо хорошо смотритесь вместе. Мои родители даже подумали, что вы с ним жених и невеста. Правда Тейлор тоже против брака… – Хельга перешла на шепот. – Говорят, у него была какая-то дикая история с его невестой, но никто толком ничего не знает. С тех пор он ни с кем надолго не задерживается.

– Вот и хорошо, давай закончим на этом, – быстро подвела я итог, потому что мужчины возвращались. Но меня кольнули слова Хельги.

«Он ни с кем надолго не задерживается».

Сколько же нам осталось быть вместе?

Принесли десерт. Это было мое любимое ванильное мороженое с горкой взбитых сливок, украшенное ягодой земляники. Я коснулась ягоды языком. Она была такая прохладная и манящая, что я не удержалась и утянула ее в рот вместе с верхушкой десерта.

Рико шумно выдохнул. Я с удивлением взглянула на него. Он напрягся и покраснел, словно ему стало жарко. Перед ним тоже стояло мороженое, но он не притронулся к нему.

– Что с тобой? – спросила я.

– Сделай это еще раз, – тихо попросил он, протягивая мне свой десерт.

– Ты смеешься?

– Смеюсь я, – сказал Сэм, действительно ухмыляясь, – а Рико, похоже, не до смеха.

– Вообще-то нам принесли ложечки, – подала голос Хельга, демонстрируя прибор, завернутый в салфетку. – А засасывать десерт – это некрасиво!

Я и сама считала теперь, что мой импульсивный поступок неприличен, но сейчас, когда об этом мне сказала Хельга, я завелась, притянула десерт Рико к себе, пока он не растаял. Горку сливок украшала вишенка без косточки.

Я лукаво глянула на Рико, взяла креманку с мороженым в руки, начала осторожно водить кончиком языка по ягоде. Рико замер, казалось, он даже не дышит. Потом я осторожно взяла ягоду губами, словно целуя, раздавила языком и проглотила.

Рико перевел дыхание и расстегнул ворот рубашки еще на одну пуговицу. Я поставила десерт на стол, наклонилась над горкой сливок и в одно мгновение втянула их в себя. Мороженое втянуть не удалось, оно было еще твердым и осталось на дне креманки.

– Пылесос! – констатировал Сэм и загоготал.

Хельга фыркнула:

– Меня тошнит!

– Вы бы прогулялись, ребята, – сказал Рико изменившимся голосом, но по нему было видно, что это ему надо прогуляться. По крайней мере, чтобы прийти в себя.

Хельга послушно встала и потянула Сэма за собой.

– Да, Софи, ты даешь! Не подозревал в тебе таких талантов, – ухмыльнулся Сэм, вставая из-за стола. – Ты от него, – он кивнул на Рико, – хоть что-нибудь оставь. Хоть шкурку. Я потом его соломой набью, будет чучелко…

Рико хотел что-то ответить, но не стал. Вместо этого он схватил меня за руку и притянул к себе.

– Дразнишься?

– Ты о чем? – я отводила взгляд и слабо сопротивлялась.

– Сама знаешь.

– Даже не догадываюсь, – сказала я, насмешливо глянув на Рико из-под опущенных ресниц.

– Хорошо, – вдруг согласился Рико. – Я подожду, когда ты захочешь… понять. Осознать, постигнуть, догадаться… – шептал он мне, касаясь губами мочки уха.

– А если не захочу? – спросила я иронично.

– Я постараюсь, чтобы захотела. Чтобы умоляла… – прошептал он тихо-тихо.

Одновременно с этим он гладил под столом мою коленку, поднимаясь все выше. Меня обожгло желание, но я с полуслова приняла условия игры: кто первый запросит пощады, тот и проиграл. Напряжение между нами росло, хоть мы оба старались казаться спокойными и даже безразличными. Мы болтались по всему лайнеру, то вливаясь в мероприятия, затеянные аниматорами, то бросая их. На одной из площадок мы танцевали. Сначала бачату, потом ламбаду. До Рико я еще не встречала мужчин, которые так потрясающе танцуют. Танец, где мы скользили телами друг по другу, так завел нас, что пришлось идти в бар, чтобы немного остыть. Там мы взяли два мохито. По случаю жары выбрали безалкогольный.

Рико, не отрывая от меня взгляда, слизнул капельку с края стакана. Я смотрела в его голубые глаза, они просто прожигали меня насквозь. Слепили и сводили с ума. Я легонько плеснула мохито себе на грудь. Холодный коктейль потек в декольте, это освежило.