Кибердемоны 3. Динамический хаос бесплатное чтение

3.1

У гарсона, который принёс кофе, была искусственная рука, оправленная в глянцево-розовую псевдо-плоть.

Мирон сделал глоток из крошечной чашечки – кофе напоминал чёрную грязь, приправленную корицей, и посмотрел сквозь дождь на безлюдную улицу.

Говорят, Париж под дождём пахнет жареными каштанами. Для Мирона этот город навечно приобрёл запах горящей бумаги и дешевого японского табака Мёвиус.

…Появилась, как всегда, с опозданием. Волосы летят по ветру, помада на губах чуть смазана, в руке – сумочка из натуральной кожи.

Сев за столик, она заложила ногу на ногу – чёрная сетка чулок натянулась на коленях – и поправила короткую юбку.

– Беги, – сказала Амели, небрежно закуривая и выпуская дым в промозглый парижский вечер. – Сматывайся, пока не убили.

Он попытался возразить, но Париж раскололся на миллион зеркальных осколков, сквозь которые проступил выгоревший тент палатки.

Мирон поморгал. Что его разбудило? Вспомнив зеркальные осколки – вечная память о Сонгоку – он вздрогнул, откинул тонкую нанопорную плёнку спальника и вылез из палатки в морозное утро.

Что-то изменилось.

На фоне фиолетового, начинающего светлеть неба, очертания высокого комбайна для уборки сои напоминали небоскрёб. Он бесшумно плыл над сонными ещё растениями, стряхивая с листьев ночную росу.

Фактически, это был не комбайн. Настоящая фабрика-кухня, управляемая со спутника. На входе поступают бобовые стручки, прямо с жесткими сухими стеблями, на выходе – готовые обеды в вакуумных упаковках.

Длинные усики-сенсоры комбайна топорщились, как жвалы исполинского насекомого.

В километре от него высился еще один комбайн, дальше – еще один, создавая непрерывную цепочку переработки бобов в условно-съедобные, совершенно одинаковые замороженные обеды.

Мирон вдохнул пряный, наполненный запахами влажной земли и скошенной травы воздух, и застегнул куртку – изо рта при каждом выдохе вылетали облачка пара.

Взяв бинокль, он настроил видоискатель и стал внимательно, сектор за сектором изучать пространство вокруг себя.

Степь. Когда-то выжженная и сухая, как подмётка стоптанного башмака, сейчас она сплошь колосилась зелёными побегами и вибрировала от гула работающих днём и ночью машин.

Пока работающих, – поправился он, наблюдая, как комбайн, раскинув множество щупалец, собирает урожай. За ним оставалась чёрная развороченная земля – с внесёнными во взрыхлённую почву удобрениями и новыми семенами.

Наследие Карамазова, воплощенное в миллионе таких вот комбайнов по всему миру, сокращалось с каждым днём. Как раз вчера Мирон видел мёртвую фабрику-кухню, с развороченными внутренностями, пустую, как скорлупа выеденного яйца. Перед ней расстилалась километровая полоса высохшей на корню сои – в соседние комбайны не была заложена программа прибирать за погибшими…

Вот бинокль зафиксировал движение – вспышки крошечных зелёных огоньков вычерчивали траекторию трассерной пули. Она приближалась с неотвратимостью, к которой Мирон уже привык.

Куда бы он ни скрылся, где бы не спрятался – его всё равно находят. По спутниковым снимкам, по следу покрышек турбо-джета. По тонкому, но неистребимому облачку феромонов.

После того, как покинул Токио, Мирон пытался затеряться в мегаполисах Карачи, Мумбаи, Лагоса и Стамбула – там, где человеческие муравейники достигали исполинских, совершенно абсурдных размеров. Не помогло. Его находили так же легко, как амёба находит единственный источник света в совершенно тёмной среде.

Запомнив направление, Мирон скрылся в палатке, и появился с винтовкой, на ходу настраивая голографический прицел.

Трассерная пуля к этому времени выросла до размеров желудя и продолжала приближаться. Мирон поймал её в прицельный маркер и сделал один глубокий выдох. Нужно подождать еще пару секунд и…

Получается, пустыня тоже не вариант. Степь, где на многие сотни километров нет ничего, кроме автоматических комбайнов, где взгляд уходит за горизонт, так и не встретив ни малейшего препятствия, тоже подвергается тщательному анализу – как и городские трущобы. Каждый её клочок, каждая пядь просматривается со спутников. Чтобы отыскать его, Мирона.

Наконец дрон подлетел на такое расстояние, что можно было стрелять. Мирон закрыл один глаз, нашел пальцем крючок, и…

Дрон рухнул в заросли сои неожиданно, словно камень. Выстрелить он так и не успел.

Из-за спины, оттуда, где находился упакованный в компактное яйцо турбо-джет, раздался сухой смешок. Чувствуя, как съёживается кожа на спине, Мирон медленно повернулся. Глянул поверх поляризованного тента палатки. А затем осторожно разжал одну руку и поднял винтовку над головой.

Кочевники. Слышал о них много, но увидел в первый раз. Бородатые дядьки в малахаях, кожаных костюмах и на совершенно бесшумных электробайках. Вот почему он их не слышал…

В руках одного из них пучилась широким раструбом портативная энергетическая пушка. Это объясняло падение дрона – ему попросту вырубили всю электронику.

Ближайший комбайн, кстати сказать, тоже остановился. Жвалы замерли под нелепыми углами, сенсоры слепо уставились в землю.

– Салам, – поздоровался дядька и убрал пушку за спину. – Твоя добыча – моя добыча?

– Салам, – в тон ему ответил Мирон и опустил винтовку – рука уже стала затекать. – Моя добыча – твоя добыча.

Дядька кивнул джигитам, коих насчитывалось еще трое, и те, пришпорив байки, унеслись в направлении поверженного дрона.

– Хороший софт, хорошее железо, – дружелюбно улыбнулся сквозь усы тот, кто остался. – Ты точно не в обиде?

Говорили на унилингве: смеси русского и японского, им пользовались все в этой части Евразии.

– Да я собирался просто его грохнуть, – пожал плечами Мирон. – Рад, что вам он пригодится. Только распотрошите его хорошенько, лады?

– Не сомневайся, – дядька сощурил узкие глаза. По коричневому лицу разбежались тонкие лучики морщинок.

– Комбайны – тоже ваша работа? – Мирон кивнул на замершую махину. В глубине её что-то потрескивало, остывая.

– Батареи, – мужик похлопал по круглому боку своего металлического жеребца.

– И не жалко? – спросил Мирон. – Они, вроде как, еду делают…

– А, Шайтан-машина, – беззлобно ругнулся мужик. – Это замороженное говно – не еда. Мясо – вот настоящая еда. Хлеб – настоящая еда. А эту дрянь даже овцы не едят.

Мирон бросил взгляд на синеватые, величиной с кукурузный початок стручки генмодифицированных соевых бобов. Они глянцево поблёскивали на ярком уже утреннем солнце и походили на коконы сотен миллионов металлических бабочек.

Он представил, как бабочки вылупляются, прорезая коконы острой режущей кромкой крыльев и содрогнулся.

– Куда путь держишь? – небрежно, глядя в сторону, спросил мужик. Тело его под курткой и малахаем пахло мускусом и железом. Мирон подумал, что так должны пахнуть хищники – кем кочевник и являлся.

– Хочу выехать к Каспию, – ответил он.

Мужик сплюнул в пыль.

– Каспий пересох. Города забрали всю воду.

– Хреново, – посочувствовал Мирон.

– Скоро мы раскурочим все комбайны, – доверительно сообщил кочевник. – Соберем огро-о-омную орду и разрушим все города. Будем пасти овец, растить лошадей и отстреливать дроны. Женщины будут варить шорпо, а мужчины есть мясо. Тогда в Каспий вернётся вода.

– От всей души желаю удачи, – сказал Мирон.

Он заметил, что мужик время от времени бросает задумчивые взгляды на винтовку. Коротко вздохнул, а потом протянул оружие кочевнику.

– Подарок, – пояснил он. – Удобно отстреливать дроны…

– Дело, – дядька вновь залучился улыбкой, осматривая винтовку. – "Сумрак" две тысячи двадцать второго. Раритет, однако. Но состояние отличное… – он закинул ружьё себе за спину. – Парадигма кочевого образа жизни предполагает обмен предметами быта в качестве подарков, дабы закрепить доверительные отношения и упрочить временные союзы, а?

Мирон икнул. А мужик, вынув из багажника на байке лазерный пистолет, небрежно протянул ему.

– Дрон – слишком мелкая цель для винтовки. Это куда эффективнее.

– Спаси-бо, – выдавил Мирон.

Мужик расхохотался, откинув голову, а затем активировал зажигание на байке.

– Доберешься до стойбища – кочевник махнул рукой на восток. – Передай, что тебя пригласил Торгутай-Кирилтух.

Привстав, он дал газу и беззвучно канул в сою.

Мирон остался один.

Одним движением сложив палатку, он запихал её в карман, а затем нажал кнопку брелка, активируя турбо-джет. Металлическое яйцо треснуло по швам, разошлось, выпуская колёса, рулевую колонку и сиденье. Кофр, в котором пряталась походная плитка и два последних питательных батончика, он решил не открывать. Кто его знает: вдруг этот начитанный, но прикидывающийся дурачком кочевник решит, что винтовка – слишком малая цена для закрепления доверительных отношений?

Оседлав машину, Мирон рванул на запад. Его специально предупреждали ни в коем случае не приближаться к стойбищам. Всем известно, что кочевники делают с пленниками…

Выжимая из турбо-джета всю мощность, он думал о том, что в момент опасности ему приснилась Амели. Она превратилась в Сонгоку – зеркального кибер-демона, который пытался убить его в Токио.

Не в первый раз демон прикидывается Амели – понимая, что её образ вызывает у Мирона особые чувства. Он не догадывался, почему: внучка покойного главы Технозон была сумасшедшей на всю голову. Её безумие чуть не погубило его самого и Платона, обрушив им на головы хакеров всего мира.

Технозон рухнул. На его месте образовался новый конгломерат – множество мелких компаний. Эдакий садок с пираньями, которые будут жрать друг друга, пока не останется кто-то один.

Мирон отказался участвовать в кибер-войнах. Хватит с него. Хватит убийств, смертей, хватит покорёженных жизней. Он сам – продукт и жертва стабильной войны, которая тянется с тех пор, как первый кабель соединил в одно целое два компьютера. Если он что-то и понял – так это то, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на виртуальность. Спасибочки, как-нибудь без него.

Пару месяцев он наслаждался покоем: ни Платона, ни Призраков, ни Сонгоку. Затем, мерно покачиваясь на волнах вместе с траулером, который шел через Корейский пролив на материк, он увидел во сне Амели.

В Париже, под дождём, среди цветущих каштанов.

А на следующий день, в Пусане, его настиг первый дрон…

Пристрелив соглядатая и бросив в пустом пакгаузе, из которого только что вытащили сухогруз, он вышел в незнакомый город с твёрдой целью исчезнуть с радаров. Затеряться, осесть на дно, забыть, что в мире есть что-то, кроме простых потребностей: набить брюхо, найти безопасное место для сна, найти сговорчивую девчонку, которая не будет болтать о том, с кем провела ночь, а потом переместиться в следующий город.

И ждать. Ждать, пока его отпустит.

Поначалу он не придавал значения снам. Пару недель провёл в монастыре у профессора Китано. Гонял вместе с Хитокири по ночному Токио, даже работал в саду – что-то такое было в мерном опускании лопаты во влажную унавоженную почву…

Затем ему стало тесно. И скучно. Раньше он компенсировал этот мандраж, этот неприятный зуд под коленками, погружаясь в Ванну – Кровавый Точила всегда приходил на выручку.

Но после странного аттрактора одна мысль о погружении в биогель вызывала тошноту. Даже Плюсы, обычный интерфейс для входа в киберпространство, не хотелось брать в руки.

Профессор говорил, что это – гиперкомпенсация. Состояние перенасыщенности информацией, которую его разум никак не может переварить.

Пройдёт, – успокаивал старик, покачивая белоснежным венчиком волос. – Однажды ты проснёшься, и почувствуешь, что готов.

С памятной атаки на Технозон прошло шесть месяцев. Пока ничего не изменилось. Корпорации делили власть, Нирвана, раздробившись на сотню пользовательских сеток, продолжила принимать посетителей, а Платон, доказав Призракам, что является в Плюсе силой, с которой нужно считаться, занялся обустройством личного пространства.

По словам профессора, он "отделил" часть Плюса, закрыв её непроницаемым файерволлом, и теперь что-то усиленно строил там, за этой новой Великой Китайской Стеной.

Внутрь он никого не пускал.

Мирон был уверен, что для него-то лазейка найдётся – брат неоднократно выказывал стремление к более тесному общению, чем было при жизни.

Но даже ради Платона он не хотел нарушать собственное эмбарго на посещение Плюса. Когда-нибудь. Может быть. Но не сейчас. Однозначно.

Вдалеке появились дымы. Они стелились над горизонтом, как чёрный саван, разделяя сливающиеся в бесконечности землю и небо узкой тревожной полосой.

Поля сои остались позади, а впереди расстилалась желтовато-коричневая степь.

Стойбище, – в первый миг подумал Мирон.

Но дым был слишком чёрным, слишком жирным для мирного костра… Секунду подумав, он направил турбо-джет в ту сторону. Мысленно ругая себя за то, что сам нарывается на приключения.

…Близко подъезжать не стал – не было смысла.

Взобравшись на невысокий холм, он обшаривал в видоискатель обширное пепелище, и взгляд не мог, не хотел ни за что зацепиться.

Оплавленные останки юрт, покорёженные, смятые жестяные цветки ветроловушек, торчащие, как обгорелые деревья, ветряки со сломанными, похожими на лапы пауков, лопастями..

Никого живого он не заметил. Если подумать – мёртвого тоже. Ни скота, ни вечных, сопровождающих любое стойбище, собак, ни людей…

От сердца немного отлегло: внутренне он готовился увидеть обгорелые, почерневшие и застывшие в позах зародышей тела.

Ветер доносил запахи горелых полимеров, нагретого металла и горькой полыни. Больше ничего…

Развернув турбо-джет, он спустился с холма – подумав, что тот слишком симметричен для естественного образования, и скорее всего, является курганом, и припустил в другую сторону.

Было ли это стойбище Торгутай-Кирилтуха, или чьё-то другое, он не знал.

Среди кочевников нападения на соседей были в порядке вещей – как еще разжиться нужными в хозяйстве вещами?

Оставляя пыльный след, Мирон мчался по узкой грунтовке, а мысли вертелись вокруг утреннего происшествия с сонгоку.

Почему раз за разом возвращается сон об Амели? Она не привлекала его, как женщина. Нет, честно… С её закидонами, с её амбициями… Чертовски трудно было представить Амели в домашнем халатике, за чашкой утреннего кофе.

Мирон попытался выбросить её образ из головы. Сонгоку. Вот что сейчас важно.

Он предупредил о том, что опасность уже близко. Наверное, так близко к нему ещё не подбирались – кроме того первого случая в Пусане…

Мирон даже не пытался задумываться над тем, кто посылает дронов. Это может быть любая из нео-корпораций, желающая узнать секрет перемещения сознания в Плюс. Это может быть Амели – живая, настоящая Амели, которая поклялась отомстить ему за убийство Ясунаро. Это мог быть, в конце концов, и сам Платон. Соскучившись по общению, он добивался внимания с деликатностью паровоза.

И всё-таки: почему сонгоку его предупредил?

Призрак, человекообразная фигура с оплывшими плечами и головой, похожей на нашлёпку из грязи, время от времени навещал Мирона в его изоляции. Всегда неожиданно, как чёртик из табакерки. Размахивал руками-полотенцами, гудел, как электрический провод под высоким напряжением. Он будто силился что-то сказать, но не мог.

После того памятного случая на платформе в Токийском заливе Призрак больше с Мироном не говорил.

Он даже стал склоняться к мысли, что и тот разговор ему приглючился. Разум и так был перегружен впечатлениями, вот и оформил появление призрака в знакомую форму. "Если мы придём к соглашению, я отвечу на твои вопросы" – сказал тогда Призрак. Но исчез, как только на платформу опустился вертолёт, управляемый Хитокири.

Мирон понимал, что для разговора с Призраком он должен выйти в Плюс. Ведь именно киберпространство – естественная для него среда обитания… В Минусе он почти ничего не может – кроме создания смутных образов на сетчатке глаза.

Может быть, рано еще получать ответы, – решил Мирон. Не пришло еще время. И где-то в самой глубине, в сумрачных уголках подсознания таилась истинная причина: он просто не хочет знать. Не желает взваливать на себя ещё одну обузу, очередной пласт ответственности.

Поиграв с дронами в кошки-мышки в городах, он купил турбо-джет, почти такой, как был у него в Токио, и пустился в дорогу. Он сомневался, что где-нибудь остался хоть клочок земли, не охваченный спутниковой сеткой, но пустые пространства гор, лесов и степей создавали хотя бы иллюзию одиночества, оторванности от технологичных муравейников и их урбанизированных жителей.

Мирон не знал, что будет, если дроны его догонят. Может, вообще ничего. Но проверять почему-то не хотелось.

Замигала красная лампочка – он выжал из турбо-джета почти всю энергию. Мирон свернул с грунтовки в открытую степь, и выбрав относительно ровный клочок травы, остановился.

Как только в ушах перестал свистеть ветер, окружила тишина. Её прорезал неровный стрёкот кузнечиков, тихий шелест травы, пение невидимого в вышине жаворонка… Но всё равно это была тишина.

Без вечного городского гула, производимого миллионами работающих машин, грохота автострад, вечного жужжания дронов, первое время он не мог даже спать. Ветер создавал вокруг палатки иллюзию движения – всё время казалось, что кто-то подкрадывается в темноте…

Тогда Мирон вылезал наружу и смотрел на звёзды. Господи, что это было за зрелище! Он придумал множество метафор, но ни одна даже близко не передавала величественного сияния пустоты, которое каждую ночь дарило звёздное небо.

Со временем он научился ценить эту громкую тишину: журчание ручья, шорох куропатки в зарослях джигиды, шелест сухой травы, пение ковыля… Однообразие солнечных, напоенных ветром дней, пустоту и холод ночей – всё это приносило его душе необходимое умиротворение.

Если бы не сны, и не призраки, которые выводили его из равновесия с завидной регулярностью – всякий раз, как он понемногу начинал забывать.

Вытащив из кофра плитку и всё остальное, Мирон развернул солнечные батареи турбо-джета на всю длину, а сам задумался о еде.

Энергетические батончики, которых осталось всего два, лучше экономить. Отложив их, Мирон проверил заряд дарёного лазерного пистолета, и криво улыбнулся: кочевник ничем не рисковал, отдавая ему оружие с почти разряженной батареей. Заменить её в степи не на что, так что один-два выстрела, и лазерник станет бесполезной игрушкой.

Тем не менее, и он на что-то сгодится.

Достав бинокль, Мирон настроил видоискатель на поиск теплокровных объектов, и вскоре засёк то, на что надеялся: жирного, отъевшегося на весенней траве, сурка. Зверёк сидел у норы, сложив лапки на пузике, покрытом светлым пушком, и негромко посвистывал.

Бесшумно подкравшись сзади – господь знает, сколько изнурительных, голодных часов потребовалось Мирону, чтобы овладеть этим искусством – он выпустил последний лазерный заряд в голову сурка.

Животное юркнуло в нору. Мирон выругался.

Отбросил бесполезный пистолет, и достал из кармана самодельное боло – полиуретановый шнурок, утяжеленный с двух сторон катушками высокого напряжения.

Устроившись как можно удобнее с наветренной стороны, за кустом цветущего саксаула, он приготовился к долгому ожиданию.

Посвистывал негромко ветер. Солнце медленно клонилось к горизонту. В горле образовался жаркий комок, утыканный, казалось, сухими колючками. Но кашлянуть, или просто перевести дыхание, было нельзя.

Наконец сурок, бдительность которого была успокоена тишиной и безмолвием, вновь показался. Понюхал ветер, подслеповато огляделся, и усевшись на толстые задние лапы, принялся высвистывать вечернюю песню.

Мирон молниеносно метнул боло. Полиуретановая нить захлестнула шею и сурок, дёрнув лапами, рухнул у входа в нору.

Когда Мирон, натащив сухого саксаула, запалил наконец костёр, уже стемнело. Разделывая упитанную тушку, он криво улыбался: видел бы его сейчас профессор Китано!

Еще полгода назад он с восхищением следил, как из разрозненных продуктов – хлеба, ветчины, острого соуса – получается произведение кулинарного искусства: свежий сэндвич.

Теперь же Мирон собирался отведать жаркое на вертеле из добычи, которую выследил и убил совершенно самостоятельно.

Времена меняются. И мы меняемся вместе с ними… – непременно сказал бы Платон, узнай он, чем занимается на досуге младший брат.

Мясо был жестким, чересчур жирным и сильно воняло мускусом. Но ничего вкуснее Мирон в жизни не ел. Потому что в этот миг, под высокими белыми звёздами, он был Охотником, а старый толстый сурок – Добычей. Его добычей…

На этот раз не было ни Призрака, ни Сонгоку. Никто не пытался его предупредить или помешать содеянному.

Просто вдруг, совершенно неожиданно, в затылке взорвалась бомба, и Мирон, подавившись костью, повалился лицом в костёр.

3.2

Когда он попытался открыть глаза, веки, да и всё лицо, охватила жуткая боль. Кожа превратилась в обгорелую отбивную. Мирон чувствовал, как при малейшем движении кожа на щеках, на лбу лопается, и в трещинках появляются капли сукровицы.

Значит то, что он рухнул лицом в костёр, не приснилось. А вот… что было до этого?

Он выслеживал суслика. Затем пёк его на костре, затем ел.

В затылке взорвалась боль.

Мирон еле сдержался, чтобы не потрясти головой – уверенность, что от этого станет еще хуже, послужила отрезвляющим фактором.

Итак, можно попытаться проанализировать: он жив, но чувствует зверскую тошноту. Лицо горит. Башка раскалывается. Он находится в каком-то тёмном, и судя по запахам, замкнутом помещении.

Вывод – его выследили. Совсем, как он давешнего суслика… Затем оглушили, связали и взяли в плен. Кто?

На вскидку, два варианта: или владельцы дронов, или кочевники. Например, Торгутай Кирилтуху могло показаться, что одной винтовки в качестве мзды за свободный проезд по степи слишком мало…

Осталось открыть глаза и проверить.

Мирон предпринял еще одну героическую попытку разлепить веки. Кожа распухла и отекла, так что удалось создать лишь узкие щелочки, сквозь которые просочился неровный свет.

Ах да, были ещё запахи.

Крови – значит, приложили его знатно. Пота и еще чего похуже – значит, обморок был достаточно глубоким, чтобы тело перестало себя контролировать. Едкий запах антисептика – значит, о нём всё-таки позаботились. Обработали ожоги и рану на затылке…

Помимо антисептика, пахло сырыми шкурами, овечьей кошмой и горящим кизяком.

Значит, дроны здесь всё-таки ни при чём, – решил Мирон. Как-то не совмещались в его сознании высокотехнологичные ищейки и запах горящего кизяка…

Мирон поворочался на колючей, ядрёно пахнущей кошме и сел. В голове сразу загудело, в горло хлынул поток горькой желчи.

Значит, всё-таки сотрясение, – думал Мирон, прислушиваясь к утихающим спазмам в пустом желудке.

Отёк спадал, и глаза уже открывались довольно широко. Теперь он видел, что находится в так называемой юрте – самопрограммируемом сборно-разборном коттедже, из которого удалили, вырвали с мясом все внутренности – спальни, кухню с линией доставки, биотуалет и систему подачи воды…             Остались лишь стены и голый пол, заваленный кошмами, сырой овчиной и пластиковыми упаковками из-под замороженных соевых обедов.

В дальнем углу обширного замусоренного пространства громоздилась еще одна куча шкур. Неожиданно она пошевелилась, и из глубины на Мирона уставились две светящиеся точки…

– Кто здесь? – вскрикнул он, но тут же сообразил, что точки – это отражения огонька примитивного светодиодного маячка, тлеющего ровно посередине помещения. Отражался светильник в глазах.

А глаза принадлежали тощему лысому существу. Худющему, с орлиным носом, иронично изогнутыми тонкими губами и огромным адамовым яблоком. Одето оно было в сильно заношенный спортивный костюм из нанопоры и громадные, сорок последнего размера, кроссовки.

– Ты почему молчишь? – спросил Мирон. – Ты меня понимаешь?

Существо моргнуло – раз, другой. Глаза его оставались совершенно пустыми. Лицо не выражало ни единой мысли, было похоже на пустой экран.

– Чёрт, – выругался Мирон. – Подсунули в соседи овоща…

– Я не овощ, – вдруг сказало существо. Как-то сразу стало понятно, что это мальчишка, подросток.

– А какого хера молчишь? – сердито спросил Мирон, ощущая себя полным придурком.

– Мне нужно было закончить запись, – пояснил мальчишка.

Разложившись, как шезлонг на своих ногах-ходулях, он поднялся и в два шага преодолел расстояние до Мирона.

– Здорово они тебя, – сказал он и вновь отключился. Лицо опустело, взгляд расфокусировался.

– Эй, кончай придуриваться, – нервно попросил Мирон. – А то хочется тебе по морде съездить.

– Нужен был крупный план, – не обидевшись, пояснил мальчишка. – Но теперь всё. Конец. Следующая передача завтра…

– Что ты несёшь? Какой план? Какая передача? – Мирон протянул руку и дотронулся до мальчишки. Фух… А то показалось, что он вновь провалился в какой-нибудь сраный аттрактор.

– Я видеолог, – скромно потупившись, выдал пацан. – Снимаю фильм о жизни нео-кочевников. Изучаю социальные течения в среде маргинальных обществ.

– Ничего я, на хрен, не понял, – пожаловался Мирон. – Какой, в жопу, фильм? Чем ты его снимаешь?

– У меня имплант, – мальчишка уселся рядом. Пахнуло давно не мытым телом и острым, солёным запахом сои. – Камера подключена напрямую к зрительному нерву, – он погладил кончиками пальцев бритый висок. – Запись идёт прямо на подкорку, а потом сразу уходит в Плюс. У меня такая фишка: никакого монтажа, никаких правок. Всё в реале – как оно есть на самом деле.

– Тут есть вода? – на языке остался горький привкус желчи, в горле немилосердно першило.

– Извини, я не подумал… – мальчишка вскочил и принялся рыться в упаковках на полу. В призрачном свете фитилька был он похож на сильно исхудавшего богомола. – Сейчас-сейчас…

Наконец он отыскал бутылку с осмотической мембранной крышкой и протянул Мирону.

– Пей.

Мирон взял бутылку, внимательно осмотрел крышку. По идее, мембрана задерживала как частички грязи, так и бактерий. У него самого была такая бутылка – можно набрать воду из грязевой лужи, и высосать из неё чистый дистиллят.

Приглядевшись, он понял: это и была его бутылка. Характерная царапина на боку и чуть погнутое донце… Он сделал несколько больших глотков, а остатки вылил в ладонь и плеснул на лицо.

– Где остальные мои вещи? – спросил он хрипло.

Вода помогла прийти в себя. Даже острая боль в затылке стихла до тупой неприятной ломоты. Но думать она не мешала.

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. – Мне дали только это.

– Стоп, – скомандовал Мирон. – Давай начнём сначала. Где мы находимся?

– Где конкретно географически, или…

– Без разницы, – он уже начал сатанеть. Святая подростковая простота так и подмывала пересчитать зубы.

– Мы в плену. У одного из кочевых племён. Они называют себя племенем Рыжего Волка. В данный момент стойбище расположено на берегу реки.

– Погоди, – перебил Мирон. После воды захотелось в туалет, но пока он решил не придавать этому значения. Надо во всём разобраться… – Ты знаешь, что находишься в плену, и всё равно снимаешь свой сраный фильм и выкладываешь видео в Плюс?

– У меня сорок пять миллионов подписчиков. Они каждый день ждут проду, – мальчишка посмотрел на Мирона сияющими глазами. – Я знаменитость! Меня смотрит половина мира!..

– Ты больной на всю голову уёбок, – Мирон закрыл глаза. В затылке вновь начало болезненно пульсировать. – Плен – это не приключение. Это, на хрен, самоубийство, – вдруг он встрепенулся и сел прямее. – Давно ты здесь? Ты послал сигнал о помощи?

– Здесь я уже месяц, – обиженно сказал мальчишка. – Мы кочуем по берегу какой-то большой реки, но так как у меня нет карты…

– Погоди, – перебил Мирон. – Как это нет карты? У тебя же выход в Плюс!

– Односторонний, – пожал плечами мальчишка.

– Что?

– Сигнал односторонний. Я могу только передавать свои впечатления, и всё, – Мирон смотрел на него молча, как на диковинное, но не очень приятное насекомое. – Такие условия, – поспешно сказал пацан. – Реалити-шоу… Я подписался путешествовать по Азии как бы "без ничего". Из гаджетов – только имплант с камерой и передатчиком. У меня была бумажная карта, но её отобрали.

– Ёбаный насос, – Мирон подогнул ноги и спрятал лицо в коленях.

– Можно тебя попросить не материться? – сердито буркнул пацан. – У меня уже уши в трубочку…

Он посмотрел на подростка с новым интересом.

– Ты вот уже месяц сидишь в плену у кочевников. Месяц ты не мылся, не видел ни одного человеческого лица, питаешься одной сублимированной соей… И тебя напрягает мой мат?

– Ну да – мальчишка удивлённо распахнул глаза. – Неприятно же.

– Ладно, извини. Постараюсь фильтровать.

– Спасибо.

– Как тебя зовут?

– Виталик. То есть, Виталий Озеров.

– А я – Мирон, – он протянул руку, почувствовал вялое и слегка липкое рукопожатие.

– Почему у тебя лицо обгорело?

– Упал в костёр. Когда по башке огрели.

– Круто.

– Сам в шоке.

– Есть хочешь?

– А что?

– Соевый обед. Котлета, пюре и горошек. Сырые, но если привыкнуть… Газы, правда, потом мучают.

– Я почуял.

– Ну так что, будешь?

Мирон сглотнул. Хотел отказаться, но ведь нужно набраться сил.

– Давай.

Остро-солёный вкус сои напомнил о Токио. В горле встал комок. Мирон хотел уже плюнуть на всё, зашвырнуть пенопластовую каретку с склизкой коричневой дрянью в стену и отрубиться, но сдержался.

Будем рассматривать нынешнее положение, как интересную задачу с множеством переменных, – решил он. Соль отбила все другие вкусы, и жевалось совершенно механически.

Нужно отыскать выход. То есть, освободиться и сбежать. Прихватив с собой мальчишку, который до сих пор, спустя месяц, воспринимает плен у кочевников как увлекательный квест…

Его предупреждали: кочевники ловят людей. На границе степи, в крошечном городишке, где он останавливался в последний раз пополнить запасы. Мужики там жили суровые, вооруженные до зубов. От набегов из степи они защищались стальными роль-шторами и пулеметами, расположенными на крышах зданий.

К сожалению, в тот момент предупреждение его не столько насторожило, сколько обнадёжило: там, куда он едет – земли абсолютно дикие. А значит, преследования корпоратов можно не опасаться…

Вывод был правильный. Но совершенно бесполезный.

В том городишке ему говорили, что кочевники используют пленников как рабов – на самых чёрных, самых тяжелых работах. А потом продают на органы…

Судя по истощенному виду Виталика, продажа ему светит в самом обозримом будущем. Значит, надо торопиться.

***

О том, что настало утро, Мирон понял по узким косым лучам, пронизавшим стену сборного домика там, где секции стен были пригнаны не слишком плотно друг к другу.

И как только забрезжил рассвет, за стенами началась какая-то суета. Топот ног, крики, пронзительные вопли ребятишек, рокот разогреваемых двигателей…

Виталик, прикорнувший рядом – всё-таки соскучился пацан по общению, по живому человеческому теплу – встрепенулся, распахнул огромные глазищи и повёл оттопыренными ушами, как антеннами.

– Опять кочевать будем, – сказал он шепотом. – И неделю на этом месте не простояли…

Будто подтверждая его слова, дверь домика со скрипом отворилась, и в неё просунулась голова в малахае.

Вслед за малахаем возникло дуло автомата. Калашников, – как нетрудно было догадаться, – усмехнулся Мирон.

Дуло недвусмысленно приказало им выходить на белый свет.

– А всё-таки здесь красиво, – Виталик, стоя по колено в воде, плескал на тощую грудь и спину. Рёбра у него выпирали, как у старинного электронагревателя, а позвоночник походил на хребет осетра.

– Зайди поглубже, – посоветовал, отфыркиваясь, Мирон. – Заодно и постираешь.

– Я плавать не умею, – прищурился пацан. При свете дня оказалось, что лицо его усыпано веснушками, как лепешка – кунжутным семенем. – И глубины боюсь.

– Не бойся, я тебя поймаю, – Мирон лёгкими гребками выплыл на мелководье и нащупал дно.

В реку – широкую, неспешную и полноводную, их загнал давешний владелец Калаша. Мирон этому только порадовался: всё тело зудело от пота и засохшей крови.

Но и насторожился. Виталика явно купаниями не баловали, а значит, точно готовят к продаже. Показать, так сказать, товар лицом… Правда, кто мог позарится на тощее лопоухое чучело двух метров ростом, Мирон не представлял. Версия с чёрными хирургами представлялась всё более реальной. И пугающей.

Пока плавал, он успел наскоро осмотреть стойбище – ту часть, что располагалась возле реки. Плоский берег почти незаметно уходил в воду, и кибитки, или юрты, разбросанные в художественном беспорядке по зелёному полю, смотрелись очень живописно. Юрты были круглые, с коническими крышами. Впрочем, это всё, что связывало их с жилищами кочевников прошлого.

Белый нано-пластик, программные ассемблеры – из них вполне можно было построить высотное здание, с общей канализацией и водопроводной системой. Как только пришла в голову эта мысль, Мирон тут же понял, что так оно и было: когда-то эти жилища составляли дома-ульи, но потом их раскурочили, растащили и частично перепрограммировали.

За юртами находился загон для скота. Вешки небольших треугольных ботов огораживали периметр, достаточный для сотни баранов и табуна лошадей.

За стойбищем начиналась равнина, которая плавно переходила в горы. На том берегу реки скалы начинались сразу из воды…

За ночь его успели увезти на довольно значительное расстояние, – прикинул Мирон. Километров пятьсот, может, больше.

В подтверждение своих выкладок он увидел несколько скоростных спидеров – один как раз приближался к юрте, ведя за собой волокуши на электротяге. Кочевник, спрыгнув с седла, набрал на ручном планшете какой-то код, и юрта начала складываться, проваливаться внутрь себя, таять, как глыба льда под пламенем ацетиленовой горелки…

Когда от домика остался лишь компактный кубик в полметра высотой, кочевник закинул его в волокуши и направил планшет на следующую юрту.

Надо выбираться, – лихорадочно думал Мирон, отжимая одежду. Он решил не ждать, пока вещи высохнут, и напялить их сразу – мало ли, что. Надежда, гревшая душу всю ночь – что благодаря Виталику его физиономия попадёт в Плюс, таким образом оповещая всех заинтересованных, где он находится – рассыпалась прахом, как только он увидел своё отражение в речной воде.

Кожа на обгоревшем лице натянулась, сквозь слой антисептика просвечивала лиловая маска Фантомаса из винтажного кино.

Никто его не найдёт. Значит, рассчитывать придётся только на себя.

– Ты даже примерно не знаешь, где мы находимся? – спросил он Виталика, который тоже облачился в мокрую нанопору. Которая, впрочем, высохла буквально на глазах.

– Местные зовут реку Идэр, – ответил пацан, натягивая кроссовки. – Это всё, что я знаю.

– Ты сидел здесь целый месяц, и даже не потрудился разведать обстановку?

– А зачем? – громадные глаза делали Виталика похожим на куклу. – Через неделю всё будет по-другому. Племя кочует по громадной территории – тыщи две километров.

– Как ты не поймёшь, горе луковое: не будет для нас с тобой следующего кочевья. Нас прямо отсюда увезут на продажу.

– Ну и ладно, – философски вздохнул мальчишка. – Новые люди, новые впечатления. Полезно для фильма.

Мирон закатил глаза. Ничем этого идиота не пронять…

– А ты и местным своё кино показывал? – как бы вскользь спросил он.

– Ну да, – пожал плечами Виталик. – Я же им объяснил, что делаю. Мне разрешили походить по стойбищу, поснимать народ… У них антенна с широкополосным доступом, фигачит через спутники.

– И они знают о твоём импланте, – в глазах Виталика впервые мелькнуло что-то, похожее на страх. – Который стоит больше, чем наши с тобой задницы, вместе взятые.

– Они не имеют права, – быстро сказал мальчишка. – Имплант мне не принадлежит, это собственность компании. Минск-Неотех. У меня с ними контракт…

– Плевали они с высокой юрты на твой контракт.

– Но в имплант встроен передатчик! Если со мной что-нибудь случиться, за ним прилетят.

– И что с тобой должно случиться?

– Ну… Физические повреждения, – пацан сник.

– Например, если тебе отпилят голову, – подлил масла Мирон.

Пускай. Пускай уже вытаскивает голову из собственной жопы. Одному ему не справиться.

– Он настроен на мои биоритмы.

Хватается за соломинку, – усмехнулся Мирон. – Сейчас у него случится слом системы…

– Как ты думаешь: его слишком трудно перепрограммировать?

Мальчишка побледнел. Вопреки логике уши его запылали настоящим малиновым цветом.

– Нас убьют?

– Не сразу, – успокоил Мирон. – Органы гораздо лучше хранятся в естественной среде.

– То есть, в живом теле?

– Уловил.

– И… Что же делать?

На мгновение глаза его расфокусировались, лицо приобрело сходство с гипсовым слепком.

– Эй, ты что, опять логинишься? – разозлился Мирон.

– Это же сенсация, – пожал плечами Виталик. – Представляешь, как поднимутся рейтинги, когда станет известно, что меня собрались продать на органы?

В случае удачи пацану не придётся работать до конца жизни, – подумал Мирон. – Только живая собака всё же лучше мёртвого льва.

Раздался окрик. Видимо, охраннику показалось, что пленники разговаривают слишком долго.

Мирон с Виталиком послушно зашагали в направлении, указанном дулом автомата.

      Хибары, в которой их держали ночью, уже не было, и охранник сунул пленников в загон к овцам – на мгновение отключив периметр, поддерживаемый охранными дронами.

Мирон уселся на траву, отогнав не в меру любопытную овцу. От животного пахло всё тем же кизяком, шерстью и противоблошиной сывороткой. Виталик расположился рядом.

Юрты таяли одна за другой, по пустым вытоптанным проплешинам носились весёлые собаки и совершенно голые дети.

А ведь не тепло, – подумал Мирон, наблюдая за ребятёнком лет трёх. Тот ковылял босыми ножками прямо по колючей траве, голая попка розово поблёскивала в солнечных лучах. – Градусов пятнадцать, не больше.

Там, где он был раньше, днём зашкаливало за тридцать.

– Смотри, – неожиданно толкнул его Виталик. – Твоя машина?

На платформу как раз грузили турбо-джет. Он был сложен в компактное яйцо, наружу торчали лишь солнечные батареи.

Мирон проследил за ним равнодушным взглядом и отвернулся. Наблюдают. И турбо-джет показали не зря… Ждут, что он предпримет.

Иногда, когда голова вспыхивала особенно сильной болью, Мирону казалось, что всё это не по-настоящему. Что он вновь угодил в аттрактор, или ещё куда. Но самое главное – всё происходит в Плюсе. Вот сейчас вылезет Призрак, или Сонгоку…

– А ты кроме кочевников здесь никого не видел? – спросил он Виталика, который, пригревшись на солнышке, кажется, задремал.

– Например? – пацан приоткрыл один глаз.

– А, забудь.

Мирон отвернулся.

Можно, конечно, попросить пацана отправить прямой "СОС". То есть, назвать его имя и фамилию, обратиться напрямую к Платону или Амели… Уж кто-нибудь да откликнется. Но этот вариант он решил приберечь на самый крайний случай.

Легко представить снисходительную ухмылку Платона, когда младший брат прибежит за помощью. А уж как обрадуется Амели… Не говоря уже о корпоратах.

И шесть месяцев пряток, заметания следов и подпольного образа жизни псу под хвост. Была еще крошечная, почти нереальная надежда на Призрака… Но с тех пор, как Мирон покинул зону активного пользования Плюсом, он его не видел. Вероятно, демоны слишком сильно привязаны к кибер-пространству, и вдали от его интерактивного облака находиться не могут.

– План такой, – он придвинулся к Виталику как можно ближе, но говорил, отвернувшись в другую сторону. – Надо любым способом добраться до турбо-джета. Там есть папиллярный активатор. Батарей хватит на триста километров в форсированном режиме.

– Спидеры летают со скоростью двести километров в час, – ответил пацан. Лёжа на спине, он прикрывал руками глаза. Птичьи косточки просвечивали сквозь кожу, как на рентгеновском снимке.

– Турбо-джет развивает триста пятьдесят. Но только на полчаса. Успеем скрыться – спасёмся.

Виталик приоткрыл один глаз.

– Вся степь полна разведчиков. Кто-нибудь нас обязательно заметит.

– Ты поэтому не пытался бежать?

Виталик сел и потёр руками лицо.

– У меня гигантизм. СТГ зашкаливает. Органы и кости не справляются с нагрузкой. Я подписал контракт, чтобы добыть денег на операцию. Полная замена костного мозга с частичной подменой ДНК. Представляешь, сколько это стоит?

– Признаться, не представляю.

– Мой фильм почти окупил операцию. Сорок пять миллионов! Представляешь, сколько рекламы втюхала им Минск-Неотех за месяц?

– И ты согласился на этот самоубийственный трип.

– Я социолог. Учился по квоте. Когда Минск-Неотех объявили набор добровольцев для тестирования нового импланта – я пошел. А потом оказалось, что у меня самая высокая совместимость из всей группы. Жить мне оставалось полгода. Максимум – год.

– А зачем неотехам кочевники?

– Я сам выбрал тему. У меня дисер "Кодификация символов власти в культуре неокочевников"

– Сколько же тебе лет? – удивился Мирон. Виталик казался ему сущим подростком…

– Шестнадцать. Я же говорю: учился по квоте, поступил в универ в двенадцать. Осенью должна быть защита.

Тоже гений, – беззлобно сплюнул травинку Мирон. – Что-то много нас в последние годы развелось.

– Как ты думаешь, сколько мы ещё здесь пробудем? – спросил он Виталика.

– К вечеру двинемся, – уверенно ответил тот.

– Значит, до турбо-джета нужно добраться немного раньше, – заключил Мирон. – В тот момент, когда все спидеры будут впряжены в волокуши. Это даст фору.

– Одна проблема, – вздохнул Виталик. – Как мы выберемся за периметр?

– С роботом я договорюсь, – Мирон незаметно, сантиметр за сантиметром перемещался в сторону ближайшего охранного бота. – Если я не ошибся в модели…

Виталик его не слушал. Повернув голову, он вглядывался во что-то, невидимое Мирону.

– Что там? – спросил он.

– Гости какие-то, – откликнулся пацан. – На электробайках.

В душе Мирона зашевелилось нехорошее предчувствие.

– Сколько их?

– Четверо. Разговаривают с Каганом. Указывают на тебя…

– План изменился, – Мирон уже в открытую пополз к охранному боту. – Уходим прямо сейчас.

– Ты с ума сошел. Нас схватят через двадцать метров.

– Не схватят.

Преодолевая защитный механизм бота – тот плевался электричеством, что должно неплохо отпугивать овец – Мирон повалил невысокий конус в траву и нашарил на днище углубление. Вставил туда жесткий стебель ковыля… Пискнув, бот отключился.

– Ходу! – скомандовал Мирон и бегом бросился к платформе с турбо-джетом.

Слава богу, Виталик не отставал.

Ну конечно, – мелькнула шальная мысль. – Какой материал для очередной проды…

На небольших расстояниях человек может развить вполне приличную скорость. Мирон выжал из своего организма всё, на что тот был способен. Сказался образ жизни последних месяцев: от постоянных путешествий мускулы его закалились естественным путём, и сейчас бег давался довольно легко, несмотря на головную боль. Не то, что полгода назад, в Токио, когда приходилось скакать по крышам, а тело привыкло лишь к виртуальным поединкам.

К счастью, платформа стояла неподалёку – в хвосте длинного каравана, предназначенного к отправке.

Одним прыжком преодолев последние пару метров, он вскарабкался на платформу и бросился к яйцу турбо-джета. Шлёпнул по глянцевой поверхности ладонью… Ничего не произошло. Мирон в отчаянии заколотил по яйцу, пытаясь активировать байк, но что-то было не так. Байк не реагировал.

Мирон лихорадочно оглядел поверхность, нашел гнездо для зарядного кабеля… Вот в чём причина. Гнездо было заблокировано. Кабель торчал наружу, тем самым мешая байку раскомпактифицироваться.

Подёргал кабель – тот держался крепко. Если бы было время, он обязательно разобрался бы, в чём дело. Но в затылок дышал Виталик. А сзади доносились крики рассерженных кочевников. Они будут здесь секунд через двадцать, понял Мирон и оглядел пол вокруг байка. Взгляд зацепился за серебристый комочек – его палатку. Значит, рюкзак тоже где-то здесь… Он заметил лямку рюкзака в тот момент, когда подумал о нём. Схватил, встряхнул – кажется, содержимое на месте.

Запустив руку в горловину рюкзака, с выдохом облегчения он нащупал там круглую ребристую рукоять.

На платформу в этот момент запрыгнуло сразу двое кочевников. Выражения их лиц не предвещали ничего хорошего для пленников.

– Еще один шаг – и вы трупы, – сказал Мирон.

Мужики – по правде говоря, такие же подростки, как Виталик – остановились. В полуметре от того, что стоял слева, мягко оседал в траву угол платформы. Гладкий срез выглядел так, словно его отполировали.

Мирон занёс руку для нового удара.

Конечно же, похитители перетрясли все его пожитки. Но меч, подарок профессора Китано, реагировал только на него, Мирона. Для всех остальных это была совершенно бесполезная, непонятная штуковина.

3.3

– Вит, посмотри, что там с гнездом, – скомандовал Мирон, не отводя взгляда от ближайшего кочевника. Пацан просто утопал в лисьем малахае, тот всё время съезжал на нос. – Попробуй отключить кабель.

Виталик прокрался ему за спину, настороженно поглядывая на меч.

– Ты собираешься их убить? – спросил он.

Голос дрожал. Непонятно, от страха или перевозбуждения.

– Нет, если нам не будут мешать, – ответил Мирон, надеясь, что кочевники его понимают.

Пацан в малахае дёрнулся, и пришлось легонько пошевелить кончиком меча.

Перед глазами промелькнули мёртвые, похожие на личинок тела под монастырской стеной, к горлу подкатил горький комок.

Мирон был АБСОЛЮТНО УВЕРЕН, что не сможет никого убить. Лучше сдаться. Лучше пусть его продадут на органы.

– Готово! – крикнул Виталик.

Послышалось негромкое потрескивание – турбо-джет разворачивался в рабочее положение.

– Управлять умеешь? – спросил Мирон, не теряя зрительного контакта с мальчишкой в малахае. Того било крупной дрожью, из носу текли зеленоватые сопли, но поднять руку, чтобы утереться, он не смел.

Ты в полной жопе, пацан, – мысленно посочувствовал Мирон. – В лучшем случае, огребёшь пиздюлей от Кагана. В худшем – отправишься на органы вместо нас. Один хрен – жопа.

Турбо-джет за спиной дернулся, взревел, как раненый бизон, но потом затарахтел в ровном ритме. Мирон сделал шаг назад, перекинул ногу через седло позади Виталика, затем перехватил меч левой рукой.

– Как только спрыгнем с платформы, включай форсаж, – скомандовал он и крепко обхватил тощие бока парнишки свободной рукой.

Байк тряхнуло, затем сработали гироскопы и они полетели над травой.

– Вниз по течению, – крикнул Мирон, перекрывая рокот двигателя. – В верховьях ущелье сужается, там нас загонят, как баранов.

Виталик дал газу, турбо-джет сделал широкий круг и припустил по кромке воды – там, где песок слежался в плотную корку.

– Йу-ху!.. – в голосе Виталика был неподдельный восторг.

Последнее, что увидел Мирон на стойбище – это широко улыбающееся лицо Торгутай-Кирилтуха, глядящего в прицел его винтовки.

Он не будет стрелять, попытался успокоить себя Мирон. – Мёртвый пленник бесполезен. Кочевники постараются нас догнать.

Но выстрел всё же прозвучал. Байк дёрнулся, вильнул, чуть не сбросив Мирона, но не остановился.

– Что это было? – прокричал Виталик. Ветер унёс его слова назад, к стойбищу.

– Стреляют по колёсам, – крикнул в ответ Мирон. – Постарайся уйти с прямой линии.

– Держись, – предупредил Виталик и заложил крутой вираж.

Мирон почувствовал, как метёлки ковыля секут рукав куртки и колено. Мозги, казалось, перетекли в правую половину черепа и вот-вот полезут из уха. Он втянул сквозь зубы воздух, пытаясь удержаться, но турбо-джет уже выровнялся и заложил вираж в другую сторону.

Так они мчались секунд тридцать – сумасшедшее ралли между прибрежных затонов и камней.

Потом в свисте ветра Мирон различил более глубокий, густой звук и обернулся. Их нагонял спидер. За первым шло еще два…

Чёрт, – Мирон активировал меч, которых засунул было в карман куртки.

– Сейчас держи ровнее, – крикнул он Виталику, и отпустив его талию, развернулся назад.

Я не хочу никого убивать, – твердил он как мантру, как заклинание. – Я не хочу никого убивать…

Когда спидер поравнялся с байком – Мирон увидел перекошенное бородатое лицо, как в слоу-мо, проплывающее мимо, – он легонько махнул мечом и отрубил спидеру правый генератор.

Оставшийся генератор взвизгнул, пытаясь компенсировать нагрузку, но лёгкую машинку закрутило и бросило в глинистый, нависший над водой берег.

Оглянувшись, Мирон увидел густой клуб красной пыли, из которого в разные стороны летели кусочки фольги – детали разбитого спидера.

Вопреки ожиданиям, два других преследования не бросили. Что-то просвистело, оцарапав ухо Виталика – крупные шарики крови унеслись назад, одна разбилась о щеку Мирона.

– Держись! – заорал парнишка и на полной скорости врезался в воду.

Мирон задержал дыхание…

Река в этом месте разливалась широкой излучиной, похожей на чуть подернутое рябью зеркало. Турбо-джет понёсся по воде. Широкие колёса оставляли пенный след.

Молодец парнишка, – усмехнулся Мирон. – Не зря учился… Поверхностное натяжение воды на такой скорости – почти как асфальтированная трасса.

– Дави на газ, – крикнул он на всякий случай. Виталик не отреагировал.

Вылетев на другой берег, пришлось почти сразу сбавить скорость: скальник подступал к самой воде. Пляжа, как такового, не было, вдоль реки тянулась каменная осыпь.

Мирон оглянулся: спидеры остановились на том берегу.

В последний момент он заметил предательский блеск – в мозгу возник образ электронной пушки – и закричал:

– Сворачивай! Быстро сворачивай!

Но байк уже падал, как подкошенный. Они с Виталиком покатились по камням.

Мирон почувствовал острую боль в голени, в голове взорвался фейерверк…

Пролежал, наверное, секунд десять. Затем почувствовал тычок в плечо и поднялся на колени. Виталик стоял рядом, в такой же позе. По лицу его будто прошлись крупной наждачкой, от нанопорной кофты остались клочки. Крупные костистые руки были перемазаны в земле, под ногтями запеклась кровь.

От берега и прямой видимости кочевников их закрывал высокий выступ скалы.

– Ничего не сломал? – хрипло спросил Мирон, закашлялся и сплюнул каменную крошку.

– Ребро колет, – откликнулся парнишка. – С правой стороны. Дышать больно.

– Покашляй, – скомандовал Мирон. Виталик послушался.

– Розовой пены нет, значит, лёгкое не проткнуто.

– Я умею падать, – сказал Виталик. – Иначе давно уже болтался бы в каком-нибудь мешке для мусора.

– Красава, – выдавил Мирон и попытался подняться. – Тогда погнали.

Встав и наступив на левую ногу, он снова сел. Острый обломок больно впился в ягодицу.

– У тебя нога сломана, – сказал Виталик, глядя широко открытыми глазами на его правую голень. Штанина, вымазанная в красной глине, набухла кровью.

Записывает, – усмехнулся Мирон про себя. – Ну еще бы! Такое приключение… Фанаты будут кипятком писать.

– Не сломана, – поправил он. – Найди мне какую-нибудь палку.

Виталик поморщился и с трудом вытянул длинные ноги. Лицо его превратилось в кровавую маску, в одном ухе не хватало кусочка – кровь продолжала капать, впитываясь в нанопору на плече.

– А что толку? – всхлипнул он. – Нам всё равно кабзда.

– Спокуха, хрящ, – буркнул Мирон. – Всё под контролем.

– Ты ещё не понял? – пацан указал подбородком на тот берег. – Они нас поймают через час. Как только найдут брод. И даже если не поймают – без байка мы далеко не уйдём. Карты нет, да ещё твоя нога…

В глазах Виталика стояли слёзы. Парнишка всхлипывал, острые плечи так и ходили ходуном.

Я выгляжу не лучше, – напомнил себе Мирон. – И чувствую себя соответственно…

Ему хотелось согласиться. Очень хотелось сказать: да, блин, ты прав. Давай подадим сигнал, пусть нас заберут. Окажут первую помощь, дадут пожрать…

Но глядя на Виталика, он испытал знакомое чувство. Ответственность. Не за себя, а за другое живое существо. Как тогда, когда заботился о Платоне.

Мирон понял, что просто не может сдаться. Не может допустить, чтобы этот нескладный дуралей закончил свою короткую жизнь… вот так.

– Скоро стемнеет, – тихо сказал он. – По факту, солнце уже зашло, так что скоро здесь будет, хоть глаз коли. Они побоятся форсировать реку в темноте. А к утру мы будем далеко, даже пешком.

– Ты представляешь, какой здесь ночью дубор? – Виталик искоса глянул на Мирона и вновь свернулся в подобие опалённого на свечке паука. – Через пару часов мы не сможем шевелиться, через пять – окочуримся. Утром собаки отыщут наши остывшие трупы.

– Значит, будем двигаться всё время, – упрямо сказал Мирон и поднялся, балансируя на одной ноге. – Пока будем идти – не замёрзнем.

– Ты слышал, что я сказал про собак? – спросил Виталик, но всё же поднялся. Голова его торчала над обломком скалы, взгляд прикипел к противоположному берегу.

– Ну что там? – спросил Мирон.

– Один остался, – парнишка имел в виду спидер. – Второго нет. Наверное, отправился за подмогой.

Несколько секунд Мирон покрутил в голове идею вернуться на тот берег и завладеть спидером… Не получится. Виталик не умеет плавать, а сам он, с больной ногой, ничего не успеет сделать.

Парнишка потянулся длиннющей рукой и вытащил из песка крепкий горбыль – нанесенного рекой плавника вокруг валялось в избытке.

Нога болела уже не дико, а просто очень сильно, и Мирон понял, что идти, опираясь на палку, не так уж и трудно.

Виталик копошился вокруг поверженного турбо-джета.

– Ну и как? – спросил Мирон.

– Дохлый номер, – вздохнул он. – Электроника выгорела.

– Идём, – Мирон оглядел обрывистый берег над головой. – Попробуем выбраться на плато.

– У меня другое предложение, – остановил его Виталик. Мирон вздохнул. Всё-таки хочет уговорить его сдаться… – Попробуем сплавиться по реке.

Кинув быстрый взгляд на чёрную в фиолетовых сумерках реку – по воде плыли коряги, кое-где закручивались медленные, обманчиво неспешные воронки, – Мирон посмотрел на парнишку с каким-то новым восхищением.

– Ты с ума сошел, – выдохнул он. – К тому же, ты не умеешь плавать.

– Поймаем бревно, – взгляд Виталика горел отчаянием обреченного. – Дальше течение сильное, сильнее, чем здесь. Я знаю, мы же оттуда пришли… И от нас этого не ожидают. Они думают, мы попробуем выбраться на плато. Они думают, что утром пустят за нами собак и поисковых дронов.

– Вода ледяная, – заметил Мирон. – Мы окочуримся от переохлаждения.

– Сорок минут, – сказал Виталик. – Может быть, даже час. Столько-то мы продержимся. Затем выберемся, и сразу греться.

– Чем? – почти что взвизгнул Мирон. В стремительно опускающейся тьме и так уже зуб на зуб не попадал. – Чем мы будем греться? Если разведём костёр – оповестим о своём присутствии всю степь…

– Батареи с байка, – сказал Виталик, указывая на развороченный турбо-джет. – Если чуток поколдовать, они будут выделять накопленную энергию в виде тепла.

– Серьёзно?

– Социология – это дополнительный факультет. Я технарь.

– То есть, ты всё-таки гений, – хмыкнул Мирон.

– Только если мой план сработает, – в темноте блеснули на удивление ровные зубы. Виталик улыбался.

Хорошо, – подумал Мирон. – Кризис миновал, значит, выбраться шанс всё-таки есть.

– Когда ты отсылал видео в последний раз? – спросил Мирон.

– Только что. Мы были в прямом эфире, с тех пор, как сбежали из стойбища.

– То есть, вся наша погоня уже есть в Плюсе?

– Да.

– Тебе не в технари нужно было идти, – Мирон сплюнул. На языке всё время ощущался привкус песка. – А в репортёры. Горячие новости каждый день… Если выживешь – подумай об этом.

– Если выживу, – кивнул Виталик. – А пока что нужно заработать как можно больше.

– Мертвецам деньги не нужны.

– По договору мои деньги получит детский дом. Ну тот, где я вырос.

Вода оказалась намного, намного холодней, чем Мирон себе представлял. Ноги свело почти сразу. В животе образовался ледяной колючий ёж, и когда желудок одолевали спазмы, иглы протыкали прямо насквозь.

И тем не менее, Мирон чувствовал извращенное, почти весёлое удовлетворение: если он утонет в этой грёбаной реке, ни Платону, ни Амели, ни тем более Призракам его больше не достать.

Перед тем, как войти в реку, Виталик взбежал по осыпи почти до самого плато, оставляя крупные, хорошо различимые следы.

Умно, – подумал Мирон. – Если кочевники и не поверят, всё равно потратят какое-то время на отработку этой версии.

Потом они минут десять ждали, выбирая более-менее крупное бревно – чтобы Виталику было за что уцепиться.

– Ты охрененно смелый мужик, – сказал Мирон, когда они подошли к кромке воды. – Не умея плавать, ночью, в такую холодрыгу… Твой план – полное безумие.

– Просто я везучий. И ты везучий, Мирон Орловский. Наше помноженное везение должно сработать.

– Я не говорил тебе свою фамилию, – зуб на зуб не попадал, и стоять в ледяной воде становилось всё сложнее. – Только имя.

– Я тебя узнал, – сказал Виталик, провожая взглядом тёмную массу – плавучий островок из собранных водоворотом веток и прочего мусора. – Месяц назад твоё лицо мелькало по всему Плюсу. С пометкой "разыскивается за вознаграждение".

Мирон остановился. Ног он уже не чувствовал, а теперь онемело и всё тело. Перед глазами поплыли цветные пятна, во рту сделалось кисло и муторно.

– То есть, сейчас обо мне знают все, кто смотрит твой канал? – тихо спросил он.

Неожиданно накатило дикое желание уронить парнишку в воду и навалиться коленями ему на грудь…

– Я не идиот, – буркнул Виталик, будто угадав, какие мысли одолевают Мирона. – Как только я понял, кто ты такой, я не отослал ни одного кадра, по которому тебя можно узнать. Первые не в счёт: там твоя морда больше похожа на шашлык.

– То есть, ты всё-таки можешь редачить видео?

– Это не редактура, – усмехнулся Виталик. – Скорее, естественный физический дефект. Я плохо вижу левым глазом: когда смотрел на тебя, всё время прикрывал правый… Так что подписчики видят лишь размытый силуэт.

– Но ты не сказал, что узнал меня.

– Да как-то не до того было, – пожал плечами Виталик. – Вон подходящая коряга. Ныряем?

Мирон кивнул, и они с размаху плюхнулись в воду.

Оказалось, что стоять по колено в ледяной воде, и бултыхаться в ней же с головой – две большие разницы.

Дыхание спёрло. В уши будто забили по здоровенному гвоздю. Но тело он перестал чувствовать почти сразу…

Коряга была сучковатая – что давало возможность хорошенько зацепиться. Но стоило чуть изменить положение, как её начинало крутить в воде, так что, пока нашли равновесие, их обоих окунуло несколько раз с головой.

Батареи, предусмотрительно засунутые в закрытые на замки карманы, тянули ко дну. Башмаки – тоже, но почему-то там, на берегу, ни ему, ни Виталику не пришло в голову разуться.

Итак, задача: скорость реки – примерно четыре метра в секунду, – думал Мирон, леденеющими руками хватаясь за сучки на коряге. – Вопрос: через сколько километров мы окочуримся?

– Вит, ты здесь? – позвал он. Собственный голос показался далёким эхом.

– Здесь, – донеслось другое эхо.

– Сколько еще продержишься?

– Не знаю. Минут пять…

Продержались почти час. Учитывая скорость течения и общее время… Километров пятнадцать – семнадцать, прикинул Мирон. Возможно, этого хватит. Если какому-то хитрожопому кочевнику не придёт в голову искать их вниз по течению…

Отпустив корягу, они какое-то время барахтались в поисках берега – луны и звёзд не было, небо было похоже на опрокинутый котёл с сажей, – а потом неожиданно выплыли на мелководье.

– Я же говорю, мы везучие, – голос Виталика осип, и то и дело давал петуха. – Еще чуть-чуть, и начинаются пороги. Слышишь грохот? – Там бы нас размолотило, как пластиковые стаканчики.

– Что-то ты раньше о порогах не говорил, – Мирон понял, что и его голос скачет, как на качелях.

– Я не предполагал, что мы доплывём. До них километров двадцать.

Значит, скорость течения была еще выше, чем я думал, – решил Мирон. – Но это к лучшему.

Они нашли относительно тихое место между двух валунов на берегу и достали батареи.

– Сейчас, – присев на корточки, Виталик пытался что-то делать, но его пальцы то и дело сводило судорогой. – Сейчас-сейчас…

– Не торопись, – Мирон попытался расслабиться. Но вместо того, чтобы расслабить мышцы живота, расслабил сфинктер… Горячая струя мочи, текущая внутри штанины – это было лучшее его переживание за всю ночь.

– Чёрт, ничего не выходит, – взвизгнул Виталик и поднялся. Опрокинул лицо к пустому небу… – У меня пальцы не гнутся.

– Давай, – Мирон протянул руки. – Давай сюда свои пальцы.

Пацан неуверенно поднял ладони, Мирон подхватил их своими, сжал, поднёс ко рту, и широко открыв рот, стал дышать.

– Чувствуешь? – спросил он через пару минут.

– Мурашки побежали.

– Тогда разомни и попробуй ещё раз.

Батареи давали ровное, очень мощное тепло. В радиусе тридцати сантиметров от центра песок спекался в стеклянную массу.

Еще полчаса назад верхом блаженства было просто тупо стоять рядом с батареей, чувствуя, как волны тёплого воздуха поднимаются, омывая тело, – усмехнулся Мирон. – Сейчас я не отказался бы от яичницы. Через час захочется принять горячую ванну…

– Как твоё ребро? – спросил он Виталика.

Пока бултыхались в реке, с лица парнишки смыло корочку крови и грязи – остались лишь тёмно-лиловые борозды там, где он проехал мордой по камням.

– Сойдёт, – откликнулся пацан. – А твоя нога?

– Норм.

Мирон думал, не пора ли подавать сигнал СОС. Ладно: они отплыли достаточно от стойбища, и дай-то бог, запутали преследователей, не подохли и даже согрелись. Но скоро рассвет. Точнее, небо над восточным горизонтом уже напоминает брюхо снулой рыбины… Что дальше? Пешком далеко не уйти, а сарафанное радио в степи работает безотказно.

К вечеру они опять будут валяться в юрте. Только на этот раз – оглушенные и связанные.

– Ну что, пора идти? – неуверенно спросил Виталик и шмыгнул носом.

Неудержимое соплетечение напало на них обоих, как только отогрелись носы.

– Пора, – рассеянно ответил Мирон. Лицо уже начало пощипывать от жара, и он сделал шаг назад.

– Батареи придётся бросить, – вздохнул Виталик. – Реакция, к сожалению, необратимая, так что…

– Закидаем песком, – предложил Мирон.

– Через полчаса здесь будет лужа из стекла.

– Ну и хрен с ним. Главное, чтобы их не нашли. Слишком быстро.

Оставив уютное и тёплое гнёздышко в камнях, он вылез наружу. Пахнуло холодным, напоенным запахом горькой полыни, ветром.

В лицо уставился зрачок ствола.

– Зря я сделал тебе подарок, – сказал Мирон. Подняв руки, выбрался из-за камней и встал лицом к Торгутай-Кирилтуху.

– Я знал, что ты слишком умный, чтобы бежать в степь, – кочевник ощерился. А потом легонько так, будто шутя, съездил Мирону дулом винтовки по зубам.

– Ёбаный насос, – Мирон сплюнул кровь в песок.

– Ничего личного, – беззлобно пояснил кочевник. – Просто чтобы расставить приоритеты: вы – мои пленники. Попробуете свои фокусы – уебу на хер.

В этот момент над их головами промчалась довольно крупная тень.

Дрон, – сообразил Мирон. – Почему Торгутай-Кирилтух не выстрелил? Не успел?

Кочевник бросил в небо равнодушный взгляд и кивнул двум парням, стоящим за спиной.

– Свяжите его, – приказал он. Приспешники бросились выполнять.

Когда руки заломили Виталику, тот сквозь зубы зашипел.

– Полегче, – попросил Мирон. – У парнишки ребро сломано.

– Пошёл, – Мирона толкнули в спину, и он, чтобы не упасть, сделал шаг. Нога почти не болела – только в пятку отдавало так, будто вместо кости под кожей была острая спица.

Торгутай-Кирилтух вразвалочку шел рядом. На лице – спокойное удовлетворение от хорошо проделанной работы.

– Что с нами будет? – спросил Мирон. Со связанными руками идти было неудобно. – Продадите на органы?

– Продадим – однозначно, – спокойно ответил кочевник. – А что там с тобой сделают – не моя забота.

– Зря я тебе винтовку подарил, – повторил Мирон.

– Это еще как сказать, – пожал плечами Торгутай-Кирилтух.

За спиной шепотом ругался Виталик. А может, не ругался. Может, добавлял комменты к очередной серии фильма…

Мирон сильно удивился, когда их провели мимо электробайков. Он-то думал, их сейчас свяжут, как баранов, погрузят на багажники и повезут обратно, к Кагану – в стойбище… Но ничего такого не произошло.

Торгутай-Кирилтух неспешно вёл их по просыпающейся степи. Он негромко насвистывал сквозь зубы, винтовка беспечно покачивалась на груди.

Полчаса они шагали, не перемолвившись ни одним словом. Мирон то и дело бросал взгляды на Виталика – тот старался идти медленнее, сокращая шаги своих длинных, как ходули, ног.

Меня бережет, – подумал Мирон. – Помнит о больной ноге…

Наконец они выбрались на пригорок. Пока поднимались, Мирон весь вспотел – солнце висело уже довольно высоко, и даже успело напечь макушку.

Кочевник дал знак остановится. Мирон, ничего не понимая, оглядел окрестности. Холм был невысоким, но всё же давал охват: степь простирается во все стороны, до самого горизонта. Пустая и безмолвная.

И вдруг воздух перед его лицом задрожал, поплыл, будто от нестерпимого жара, а затем прямо перед глазами проявился силуэт.

Конвертоплан, – удивился Мирон. – Мать его за ногу.

В кабине открылась дверь, пахнуло нагретым пластиком и еще какими-то полимерами. Показалось бородатое лицо. Кожа щек – неестественно белая, на носу – круглые очки без оправы. Только стёкла, ни дужек, ничего.

Мирон поймал себя на мысли, что пытается разгадать, как они держатся.

– Здравствуйте, господин Орловский, – сказало лицо. В темноте кабины больше ничего видно не было. – Наконец-то мы с вами встретились.

Торгутай-Кирилтух подошел сзади и полоснул ножом по рукам. Верёвки соскочили.

– Всё-таки не зря ты мне ружьё подарил, – сказал он. Дружески толкнул Мирона в плечо, развернулся и вразвалочку зашагал вниз с холма.

3.4

– Кофе? – спросил рыжебородый. Кроме него в кабине конвертоплана сидели еще двое.

Сама кабина была похожа на салон дорогого лимузина – сплошь мягкие подушки, обтянутые искусственной замшей и скрытые источники света. Кресла располагались вокруг одноногого столика, вырастающего прямо из коврового покрытия на полу.

Пилота видно не было – кабину отгораживала непроницаемая стена.

Как только они с Виталиком уселись, конвертоплан резко пошел вверх. Ощущение было как в скоростном лифте.

– Кто вы такие? – спросил Мирон, растирая запястья – извечный жест любого, с кого только что сняли наручники. – И зачем я вам нужен?

В первую очередь на ум приходило вознаграждение, по словам Виталика обещанное за его поимку в Плюсе. С другой стороны, людей, в собственности которых находится конвертоплан, вряд ли заинтересует такое предложение…

– Это мои работодатели, – ответил Виталик. Мирон посмотрел на него с удивлением.

– Ты обещал, что меня никто не узнает.

– Обстоятельства изменились, – ответил не рыжий, а другой, с короткой стрижкой. Мы включили трансляцию, как только наша собственность оказалась под угрозой.

– Трансляцию? – переспросил Виталик.

– Устройство передавало нам всё, что происходило с вами в реальном времени. Мы не могли рисковать экспериментальным образцом, – подал голос третий, с едва пробившимися усиками.

Да им всем не старше двадцати – двадцати пяти, – прикинул Мирон. – Стартаперы. Молодая поросль айтишников.

– То есть, если бы меня продали на органы, вы бы вмешались? – спросил Виталик.

– Образец не должен попасть на чёрный рынок, – вновь ответил тот, с усиками. – К тому же, твой контракт по отношению к нам можно считать закрытым. И мы посчитали нелишним сообщить приятные новости лично.

– О чём вы говорите? – голос парнишки вновь дал петуха.

Гликогеновое голодание, – подумал Мирон. – Если мы не пожрём в ближайшие полчаса – оба свалимся в обморок.

– А знаете, – сказал он вслух. – Давайте свой кофе. Парнишке – с молоком и сахаром, мне – по-ирландски.

Тот, что с усиками, нажал кнопку на подлокотнике своего кресла, в столе открылся лючок, из которого выползла и зажужжала миниатюрная кофе-машина.

– Наш контракт подразумевал сто миллионов подписчиков, – сказал рыжий, передавая Мирону чашку на блюдце. От чёрной поверхности напитка шел ароматный пар.

– У меня только сорок пять, – угрюмо напомнил Виталик. Дрожащими руками он обхватил свою чашку и осушил её в два глотка.

– Последние сутки дали прирост в двести пятьдесят миллионов, – сообщил усатый. – Так что в данный момент твоя аудитория составляет триста миллионов.

Виталик дернулся, чашка съехала с блюдца и глухо стукнулась о ворсистый ковёр под ногами.

– Извините, – буркнул мальчишка и потянулся вниз. Ему даже не пришлось наклоняться – просто протянуть руку.

– Твой гонорар возрос соответственно, – добавил тот, что пока говорил меньше всего. – Виталий Озеров – теперь звезда мирового масштаба.

– Очень выгодный для вложения денег брэнд, – добавил рыжий. – И всё это – благодаря вашему вмешательству, господин Орловский. – Так что, мы не могли допустить, чтобы с вами случилось что-нибудь нехорошее.

– Мы могли утонуть в реке, – буркнул Мирон. – Погибнуть от переохлаждения.

– Не беспокойтесь, – успокоил рыжий. – Мы мониторили вашу биометрию.

– А ночь в степи дала лишних сто миллионов подписчиков, верно?

Они нас спасли, – пытался убедить себя Мирон. – Они – хорошие.

Но вся равно не мог удержаться от ядовитых комментариев.

– Минск-Неотех – формация бизнесменов нового поколения, – сказал средний. Мирон подумал, что короткая стрижка и консервативный костюм придают ему вид корпоративного служащего. – Мы зарабатываем огромные деньги в сети, и вкладываем их в новые технологии.

– Которые призваны облегчить жизнь пользователям Плюса, – подхватил рыжий.

– Ладно, но я-то вам зачем? – спросил Мирон, протягивая чашку за новой порцией кофе.

– Вы – Чёрный Ферзь, – пояснил рыжий. – Спаситель угнетённых.

– Что за бредятина? – очень хотелось выругаться.

– Ну подумайте сами, господин Орловский, – вздохнул похожий на корпората. – Загадочная фигура с сияющим мечом, освобождает из плена героя Плюса…

– Меч не сияет. Он чёрный, – буркнул Мирон.

– Это же метафора, как вы не понимаете? Символ, если хотите.

– Это вы подкупили Торгутай-Кирилтуха?

– Не подкупили, – сказал корпорат. – Перекупили. Когда он вас узнал, сразу устроил аукцион. Цена за вашу голову достигла отметки в пятьдесят миллионов коинов.

– Не ждите, что я верну долг.

Мирон просто не знал, что еще сказать. Впрочем, если речь действительно шла о корпорации – сумма не такая уж и крупная.

– Деньги для нас не проблема, – подтвердил его мысли тот, что в костюме. Мирон предположил, что он в этой троице главный. – Больший интерес для нас представляете вы сами. Как личность.

– Куда мы летим? – спросил Виталик.

Голос его стал тягучим, веки опустились. Мирон не успел отреагировать, как парнишка откинулся на мягкую спинку и тихонько засопел.

– Безобидное снотворное, – пояснил рыжий. – Нам нужно поговорить без свидетелей. К тому же, господин Озеров заслужил отдых.

– Завтра он проснётся другим человеком, – добавил тот, с тощими усиками. – Чистая ДНК, солидный счёт в банке…

– А как же его подписчики? – удивился Мирон. – Вы сказали, что это новый брэнд.

– Брэнд – скорее вы, господин Орловский. Виталий же, если позволите, не более чем инструмент. Для испытания опытного образца. Пока он был в трипе, мы устранили все недочёты и имплант-камера завтра поступит на рынок.

– А его приключения послужат отличным трамплином для продаж, – кивнул Мирон. – Ловко.

– Я уже говорил, – напомнил костюм. – Мы зарабатываем в Плюсе. В основном, на индустрии развлечений.

Что-то зашевелилось в памяти Мирона, какая-то мысль. Эти ребята, обладатели конвертоплана, вели себя знакомо. Слишком знакомо.

– Вы – анонимусы, – вдруг сказал он. – Просто вы переобулись. "Вышли из сумрака".

Все трое переглянулись, но ответил рыжий:

– Мы в вас не ошиблись, господин Орловский. Вы – именно тот, кто нам нужен.

– Не надо фамилий. Просто Мирон.

– Я Айзек, – протянул руку рыжий. – Вот этот сноб в хипстерском костюмчике – Леонид.

– А я Родригес, – сказал парень усиками.

– Вас действительно так зовут?

– Это настоящие имена, – пожал плечами рыжий Айзек. – Нам больше незачем прятаться.

– И что это за легальный бизнес, который вам так помог?

– Задумывались, кто поддерживает Нирвану после гибели Технозон? – спросил Леонид.

– Вот это мы и есть, – улыбнулся Родригес. – Независимые фирмы. Никакой монополии. Только здоровая конкуренция.

– Здоровая ли? – скептически переспросил Мирон. Он почувствовал, как волнами, плотными, как пенорол, накатывает усталость, и сделав над собой усилие, протянул пустую чашку рыжему. – А сделайте-ка мне еще по-ирландски. Кофе, кстати, можно не добавлять.

В этот момент Мирон дико завидовал Виталику, мирно сопящему в мягких объятиях страховочной сетки.

– Конкуренция оздоравливает экономику, – кивнул Леонид. Заставляет держаться в тонусе. Выдавать новые трэнды, совершенствовать технологии… И выбрасывает на обочину неконкурентосопособных.

– То есть, вы – такие себе санитары Плюса, – заметил Мирон.

– Не только Плюса, – сказал рыжий Айзек. И добавил, переглянувшись с остальными: – Наша задача – оздоровить весь социум. Целиком.

– Круто, – Мирон попробовал то, что ему предложили вместо кофе. Тёмная, цвета чая жидкость, с запахом можжевельника и лёгким привкусом древесного угля… В горле она оставляла ощущение огненно-ледяного метеорита. – Флаг вам в руки.

– Вы нам не верите, – заметил Родригес. Его тёмные и яркие, как вишни, глаза прищурились.

– Исторический опыт гласит, что управляющие структуры – будь то государства, религиозные конфессии или же корпорации – всегда объявляют себя "силами добра", – Мирон сделал кавычки в воздухе. – Так легче управлять массами. Легче находить оправдание своим неблаговидным поступкам. "Всё на благо человечества"… Боюсь, этот лозунг изжил себя не только морально, но и психологически.

– Ну, зачем вы так грубите? – заметил Леонид.

– Ой, простите, – Мирон аккуратно прицелился и поставил пустую чашку на стол. – Это так заметно? – перед глазами всё плыло. В голове шумело, конечности будто опустили в горячую воду. Он потряс головой, но лишь вызвал новый приступ головокружения. – Что вы мне подсыпали? – спросил он, еле шевеля губами. – Тоже снотворное?

– Всего лишь хороший виски, – сквозь туман улыбнулся Айзек. – Поспите. В запасе еще несколько часов.

Не дослушав, Мирон откинулся на спинку и мгновенно вырубился.

Снился ему Торгутай-Кирилтух, в дорогом деловом костюме и с электронными пушками вместо глаз…

***

– Наденьте, – рыжий Айзек протягивал ему обсидиановое, сплошь затемнённое яйцо. Мирон понял, что это шлем.

– Зачем?

– Вы же не хотите, чтобы вас узнали? Чтобы какой-нибудь дрон снял вас на камеру и тут же запостил видео в Плюс?

Конвертоплан уже никуда не летел. Виталика, а также Леонида с Родригесом не было.

Мирон потянулся и потёр ладонями лицо.

– Где мы? – спросил он. В прошлый раз он ответа не получил…

– В Минске, разумеется. Точнее, рядом, в пригороде. Здесь располагается наш филиал.

Айзек нажал на боковину стола, и тут же вся поверхность превратилась в экран. На экране возник пейзаж: пронзительно-голубое небо, ярко-зелёные холмы и белая вилла, похожая на ступенчатое пирожное безэ.

– Мы вот здесь, – указал он на один из выступов пирожного. – Чтобы войти внутрь, нужно преодолеть двадцать два метра открытого пространства, и я не могу гарантировать полную конфиденциальность. Вы сейчас – загадка номер один, Мирон. Некоторые готовы почти на всё, лишь бы узнать, кто такой Чёрный Ферзь.

– Почему я должен верить вам? – спросил Мирон, беря в руки шлем.

Гладкая поверхность приятно холодила ладони, в глянцевой тьме проступило отражение его лица. Чёлка сгорела, кожа на щеках, лбу и подбородке отваливалась тонкими чешуйками – пузыри ожогов давно полопались, под ними проступала новая, ярко-розовая кожа. Но в целом, в целом – это был он, Мирон. Никаких сомнений.

– Хотя бы потому, что мы вытащили вас из плена и до сих пор об этом никому не сообщили.

Рыжий Айзек улыбнулся бесконечно терпеливой улыбкой.

– Вы думаете, у меня нет выбора, – сказал Мирон. – Думаете, мне всё равно больше некуда идти.

– Мы всего лишь хотим, чтобы вы нас выслушали, – в глазах рыжего не появилось ни малейшего намёка на напряжение.

Или он говорит правду, или чертовски хорошо подготовлен, – подумал Мирон. – Об этом забывать нельзя. Я и сам – профессиональный врун.

Надев шлем, он шагнул из конвертоплана на пружинящее покрытие взлётной площадки.

– Где Виталик? – спросил он, пока рыжий вёл его к прозрачной стене здания.

– В данный момент – на операции. Ему меняют костный мозг. Рекластеризация ламинов – тоже наше изобретение…

– Так он перестанет расти?

– По большому счёту, он обретет новое тело. Более крепкое, более выносливое. И совершенно здоровое.

– Технология будущего?

– Уже настоящего, Мирон, – Айзек махнул рукой и стена перед ними разошлась, как протаявшая вакуоль. – Пока это безумно дорого, но через несколько лет мы оптимизируем процесс, и поставим операцию на поток.

– Для всех желающих?

– Разумеется. Технология перестройки ламинов даёт безграничные возможности. СПИД, рак, генетические заболевания…

– Вы можете баснословно разбогатеть, если придержите эти вещи лишь для избранных.

– Мы уже говорили: деньги – не проблема.

Они шли по прохладному коридору, полностью пустому. Мягкий, словно живой ворс на полу абсолютно глушил шум шагов.

– Тогда власть, – заметил Мирон. – Корпорации играют на рынке тоже не ради денег. Власть – самый крепкий наркотик.

– Не в том значении, которое придаёте этому слову вы, – этот голос был женским. Он звучал откуда-то сбоку, и Мирон подумал, что на стене находится динамик.

Но в следующий миг стена протаяла, обнаружив кабину лифта, а в ней – стройную белокурую девушку.

– Это Оссеан, – представил Айзек. – Глава отдела исследований иррационального интеллекта.

– Попросту говоря, поведенческих стереотипов толпы, – улыбнулась девушка. Кожа её, в отличие от волос, был очень смуглой, тёмно-кофейной. А зубы на её фоне такими же белыми, как и волосы. – Ахроматия, – добавила она. – Так называется моё заболевание. Это чтобы ты не гадал, почему я так странно выгляжу…

Мирон поймал себя на мысли, что действительно не может отвести глаз от её лица. Радужки глаз Оссеан были бледно-серебристыми, в них тёмными змейками ветвились кровеносные сосуды. Моргнув, он переключил внимание на свои ботинки – точнее то, что от них осталось после путешествия по степи, плена и пребывания в воде.

***

– Неохипстеры, – сказал Виталик. – Они не похожи на молодых руководителей начала двухтысячных. Никаких игр в тимбилдинг, никаких веганских заморочек. Осталась, пожалуй, любовь к зауженным костюмам и причёскам в стиле помпадур.

Мирону разрешили навестить парнишку на следующий день. Палата походила на надутый полиэтиленовый пузырь, с мембранным входом, не пропускающим бактерии.

Ему тоже пришлось пройти биообработку, а еще надеть маску-фильтр и перчатки – у Виталика еще не было естественного иммунитета.

Для его запуска понадобится бомбардировка кожи пучками радио-излучения, – так объяснил Айзек, пока вёл его к палате.

– Им можно доверять? – спросил Мирон. – Ты знаком с ними дольше, чем я, так что…

– Настолько, насколько это возможно по отношению к людям, облеченным неограниченной властью, – пожал плечами Виталик.

Под больничным халатом проступали тощие, похожие на куриные косточки, ключицы. Руки вылезали из рукавов сантиметров на двадцать.

– Оссеан сказала, что они пытаются не допустить какой-то жопы, которая должна, по их расчётам, случиться в самое ближайшее время.

– Я не настолько знаком с верхушкой, – покачал головой Виталик. – Всего лишь подопытный кролик, помнишь?

– Ты социолог, – сказал Мирон. – И понимаешь в этой муре больше, чем я. А еще я тебе доверяю.

– Почему?

– Ты сам говорил, что узнал меня еще там, у кочевников. Но не сдал – хотя деньги предлагали немалые.

Виталик какое-то время молчал, только хлопал длинными ресницами. Его нескладная фигура едва умещалась на функциональной кровати, да и то, как заметил Мирон, пришлось выдвинуть дополнительный карниз.

Но глаза его больше не светились той наивной верой в себя, что так бесила Мирона в стойбище. Теперь её даже не хватало…

– Что они конкретно сказали? – спросил он.

– Падение Технозон вызвало ударную волну, которая прокатилась по экономике всей планеты. Они стараются минимизировать последствия – в конечном итоге диверсификация Нирваны пойдёт на пользу… Но до этого еще далеко. Сказали, сейчас наша цивилизация как нельзя близка к началу техногенной катастрофы.

– Средние века, – кивнул Виталик. Затем пояснил: – Роберто Вакка. Он выстроил модель падения цивилизации еще в двадцатом веке. Всё начинается с автомобильной пробки и аварии на железной дороге…

– Деградация крупных систем, – кивнул Мирон. – Это произошло в Америке, в двадцать первом. Из-за аварии диспетчеры аэропортов не смогли добраться до работы, и два реактивных лайнера упали на высоковольтную линию. Из-за перегрузки случилось полное выключение электричества, да еще и снег выпал… Словом, тогда всё закончилось гражданской войной с применением ядерного оружия. И теперь у них там феодальные государства. То есть, средние века…

– На самом деле, это происходит по всему миру, просто не так заметно, – сказал Виталик. – Государства деградировали до корпораций – они были слишком обширны и сложны, чтобы какая-то центральная власть могла координировать их действия. Теперь настала очередь корпораций, – парнишка дотянулся рукой, опутанной множеством трубок, до груши с водой, и сделал пару глотков. – Технозон – только первая ласточка. Ты же понимаешь, что остальные – и ЕвроТранс, и Санскрит-нешнл – колоссы на глиняных ногах. Они обязательно разделят участь Технозон. Вопрос – когда?.. Но проблема в том, что вместе с ними обрушится вся промышленная цивилизация. По самому неприятному прогнозу, мир раздробится на множество замкнутых, слабо связанных между собой кластеров, а люди – в массе – неизбежно лишаться тех знаний, что успела накопить техногенная культура.

Мирон вспомнил, что профессор Китано считал этот сценарий неизбежным. И даже начал к нему готовиться.

– Эти чуваки – Минск-Неотех – говорят, что стремятся удержать технологии от уничтожения, – заметил он.

– Новые тёмные века неизбежно породят неолуддитов. Которые будут громить машины каменными топорами, – кивнул Виталик. – А еще расцвет религий.

– Суеверий и мракобесия, – перевёл Мирон.

– Называй, как хочешь, – покладисто согласился парнишка. – Да только я УЖЭ этого насмотрелся. Кочевники, – пояснил он после того, как хорошенько побулькал питьевой грушей. – Они отказались от технологий – кроме самых необходимых. Человеку, который проводит жизнь среди степей, среди высокого неба и россыпей звёзд, гораздо легче поверить в существование бога, чем в существование роботизированной Ванны, и как следствие – Плюса.

***

После визита к Виталику Мирона потянуло на воздух. Айзек предупредил, что на балконы Термитника – так он назвал дом-пирожное – можно выходить безбоязненно. Они защищены облаками нано-ботов, не дающих любопытствующим заглядывать в окна…

Теперь он стоял на одном из таких балконов, на высоте тридцатого этажа. Вид расстилался великолепный: голубая излучина реки, на дальнем берегу – смешанный лес. Отдельных деревьев он не различал, но общая зелёная масса выглядела пышной и довольно густой.

Ближний берег представлял собой поля, засаженные гречихой. Сиреневые метёлки невысоких кустиков колыхал лёгкий ветерок, он же доносил пряный медовый аромат.

– Это для пчёл, – на балкон вышла Оссеан. Со вчерашнего дня, когда его, почти "никакого" Айзек проводил до комнаты, похожей на дорогой гостиничный номер, они не виделись.

– Гречиха – это для пчёл, – повторила девушка. В улыбке вновь блеснули неестественно белые зубы.

– Ты всегда отвечаешь на невысказанные вопросы? – спросил Мирон, освобождая ей место у перил, рядом с собой.

– Я изучаю язык тела, – снова быстрый высверк улыбки. – А с тобой и гадать не надо: все, кто смотрит на нашу гречиху, задают один и тот же вопрос: зачем?

– И что, у вас есть пчёлы? – он вспомнил, что у профессора в монастыре был жизнеспособный рой.

– Пока только боты, – вздохнула девушка. – На их примере мы изучаем, какие условия необходимы для настоящих насекомых. Но растения самые настоящие. Ты когда-нибудь пробовал гречневую кашу?

– В глубоком детстве.

Мирон вспомнил специфический терпкий, отдающий горелым запах и непроизвольно поморщился.

– Идём, – Оссеан взяла его за руку. – В кафетерии сегодня гречка с говяжьими тефтелями.

– Не уверен, что мне хочется, – Мирон вежливо высвободил руку. – Я – выходец из Улья, привык питаться с линии доставки.

– Ясно, – кивнула Оссеан. Белоснежные волосы, подстриженные идеально-ровным каре сразу под ушами, чуть загибались у щек. – Привык к усилителям вкуса, поэтому натуральная еда тебе кажется слишком пресной. Ничего, это быстро проходит, – она вновь взяла его за руку и потащила к выходу с балкона.

Вакуоль перед ними разошлась – Мирон еще не привык к этим супермембранным технологиям, как назвал эту хрень Айзек, – и вздрогнул. Каждый раз ему казалось, что в стене открывается голодный рот…

Гречка оказалась совсем не такой, как он помнил. Рассыпчатая дискретная масса, пахнущая сливочным маслом и какими-то специями. Оссеан сказала, что это укроп.

Тефтели ему понравились больше – наверное, сработал инстинкт мясоеда.

– Значит, вы хотите предотвратить средние века.

Мирон ни секунды не сомневался, что его разговор с Виталиком записывают.

– Не предотвратить, – девушка проглотила последний кусок тефтели, и аккуратно вытерла уголки губ салфеткой. – Просто замедлить падение – на большее мы пока не рассчитываем.

– "Вы" – это Минск-Неотех?

– Не только. Таких групп множество, по всему миру. Мы объединяемся по общему признаку: не хотим, чтобы планета окончательно стала помойкой.

– В начале двухтысячных всех до смерти запугали экологической катастрофой, – задумчиво сказал Мирон. – Глобальное потепление, озоновые дыры… Хотя планета только-только выходила из малого ледникового периода, все верили в парниковый эффект. Экологи сколотили на этом неплохой политический капитал.

– Думаешь, мы тебя пугаем? – тёмные пальцы Оссеан заканчивались бледно-розовыми ноготками. Она держала стакан с компотом, но не пила, а медленно поворачивала его вокруг оси.

– Да нет, наверное. Собственно, я и сам приходил к таким же выводам – может, другими словами. Нетрудно догадаться, что падение такого монстра, как Технозон, отразится на всех отраслях жизнедеятельности. И в принципе, я понимаю, что вы хотите заручиться поддержкой и помощью Платона. Мой брат – непревзойденный аналитик. А имея в распоряжении все ресурсы, которые предоставляет Плюс… Разумеется, вы хотите, чтобы я стал посредником.

– Ты правильно догадался, кто мы такие, – на этот раз без улыбки кивнула Оссеан. – И наверное, ты просто забыл, что у анонимусов есть свои каналы связи с Платоном. Мы работаем в плотной сцепке уже много лет.

– Но зачем тогда я?.. – удивился Мирон. – Я не обладаю ни властью, ни влиянием… Чем я могу вам помочь?

– Ты можешь познакомить нас с Призраками, – глядя ему в глаза, сказала Оссеан.

3.5

– Это невозможно, – Мирон взял компот, но понял, что не сможет сделать ни одного глотка, и вернул его обратно на стол.

– Почему? – ровные, как по линейке, белоснежные брови Оссеан чуть поднялись, придав лицу кукольное выражение.

– Они сами решают, когда говорить. И с кем.

– В этом-то и проблема, – кивнула девушка. Белые пряди волос коснулись смуглых щек. Мирон подумал, что это ужасно сексуально, и смутившись, отвернулся к окну.

Вдалеке, под самыми облаками, летели птицы. Они шли ровным клином, похожие с такого расстояния на чёрные галочки в тетради.

Настоящие, или тоже боты? – отстранённо подумал Мирон, но спрашивать не стал.

– Тебе не кажется неправильным то, что они спокойно вмешиваются в нашу жизнь, а нам отводят пассивную роль? – девушка передернула плечиками, обернутыми какой-то лёгкой материей, похожей на шелк. По ткани бежали всё время меняющиеся фрактальные узоры.

– Мне они помогли, – сказал Мирон, но тут же осёкся: несостоятельность данного аргумента давно приходила ему в голову. Просто мысли шли по наезженной колее. – На самом деле, это была не помощь, поправился он. Всего лишь попытка контакта. Они пытаются. Но мало кто может воспринять их присутствие… Во всяком случае, я так думаю.

– Но Платон говорил…

– Платон вычислил их в Плюсе. В Минусе они общаются только со мной, – перебил её Мирон. – Во всяком случае, я о других не знаю. И, честно говоря, не представляю, как убедить их контактировать с вами.

Идём, – неожиданно Оссеан встала из-за стола и вновь протянула руку. – Тебе надо кое-что увидеть.

Мирона несколько напрягала девушки привычка чуть что, хватать его за руку. Не то, чтобы она ему не нравилась – совсем наоборот. Но в его мире прикосновения считались… неприличными. Нечистыми. Ведь так и заразу какую-то можно подхватить, верно?

Тем не менее, он послушно поднялся. Ладонь Оссеан была тёплой, сухой и очень миниатюрной.

– Тебе поручили возиться со мной, потому что ты – девушка? – спросил Мирон. Аромат, шедший от её волос, щекотал ноздри. – В смысле, что с тобой я размякну, и буду делать, что ты скажешь?

– Вообще-то я не девушка, – засмеялась Оссеан.

– Ну женщина…

– Я – оно.

Мирон дернулся и случайно задел соседний столик. Зазвенела посуда, на него устремились испуганные взгляды.

– Что? – ничего тупее придумать было нельзя. Мысленно он поморщился.

– Оно – существо без гендерной принадлежности, – терпеливо пояснила Оссеан, осторожно оттягивая его от чужого стола. – У меня полный набор хромосом – XX, но при этом мужские…

– Стоп, – он осторожно высвободил руку и попятился. – В такие игры я не играю. Ничего личного, но…

Оссеан закатила глаза.

– Послушай, – терпеливо сказала она. – Если хочешь, если тебе так будет легче, можешь продолжать считать меня девушкой. Я не обижусь. Но сразу предупреждаю: секс между нами невозможен.

– Ладно, – кивнул Мирон. – Как скажешь.

– Эй, с какой планеты ты свалился? – подняла брови Оссеан. – Никто давно уже не удивляется гендерному разнообразию.

– Просто я был несколько оторван от реальности, – как бы оправдываясь, пояснил Мирон. – Не поверишь, но в Минусе я живу лишь последние месяцев семь.

– Отчего же, – пожала плечами девушка, – да, так действительно легче… – Мы в курсе твоей одиссеи.

– Платон постарался?

– И не только.

Оссеан вновь взяла его за руку и потащила к выходу из кафетерия. К слову сказать, на этот раз он ощутил нечто вроде облегчения: неловкость разрешилась сама собой. Теперь чужое прикосновение успокаивало. Давало поддержку. Возможно, без него он попросту врубился бы в стену – перегруженный информацией мозг упорно хотел отключиться.

Мирон подумал, что охотнее всего оказался бы сейчас в своей комнате. Точнее, в номере, где его поселили. Простая кровать, простой, без японских наворотов, унитаз, простой, не пытающийся жрать пыль, коврик на полу… Хотелось завалиться в постель, укрыться с головой одеялом и забыть обо всём.

– Это – наш операционный зал, – объявила Оссеан.

Мирон оглядел громадное помещение, разделенное на небольшие – два на два метра – клетушки матовыми пластиковыми перегородками.

В каждой, в удобном кресле, сидел человек. В шлеме виртуального присутствия и в тактильных перчатках. Руки бегали по невидимым клавишам, головы в шлемах иногда кивали или поворачивались.

Технологии, устаревшие лет на тридцать. Он уже видел такое – в монастыре у профессора Китано.

– Вы не пользуетесь Ваннами потому, что не хотите встречаться с Призраками, – сказал он.

– Скорее, чтобы не нарушать чистоту эксперимента. Неприятно думать, что открытие, которое ты можешь совершить, вложил тебе в голову кто-то другой.

– Но это же так тормозит! – Мирон прошелся вдоль парапета – они с Оссеан стояли на балконе, который тянулся вокруг всего зала.

Мирон представил Плюс – набор пикселей на экране. Текстовые сообщения, примитивные смайлики, двумерные картинки…

– Не знаю, как люди жили, когда не было Плюса, – пробормотал он про себя.

– Корабли полетели в космос задолго до того, как появились компьютеры, – сказала Оссеан. – В нашем понимании этого слова… К тому же, человеческий мозг намного быстрее любого компьютера. И оснащен движком самого лучшего виртуального присутствия – воображением.

– Я всё это прекрасно знаю, – нетерпеливо отмахнулся Мирон. – Просто дай человеку привыкнуть.

– Ты провёл в Плюсе всю сознательную жизнь, – тихо сказала Оссеан. – Ты знаком со всеми его преимуществами. Но ты плохо представляешь опасность этого несуществующего мира.

– В первую очередь, – Мирон вновь посмотрел вниз, в операционный зал. Там, по его прикидкам, работало человек двести. – В первую очередь я отказываюсь считать его несуществующим. В конце концов, там живёт мой брат. Я не могу общаться с ним, и в то же время думать, что его нет.

– Когда ты говорил с ним в последний раз? – спросила Оссеан.

– Давно, – быстро сказал Мирон. – Возможно, слишком давно. Но я еще не готов. После всех тех событий, после того, как он стал…

– Призраком?

– Ты надо мной издеваешься, – сказал Мирон.

– Самую малость, – согласилась Оссеан. – Извини, но меня забавляет твой дуализм.

– Дуализм?

– Приобретенная биполярность. Раздвоение сознания, – она повернулась к Мирону, встав спиной к поручням балкона, и посмотрела ему в глаза.

Тонкая фигурка. Талия, грудь – всё на месте. Лицо – как у эльфа из сказки, – Мирон смотрел на Оссеан и никак не мог разобраться в своих чувствах. – Но физиологически она – мужик, – напомнил он себе.

– Эта особенность развивается у людей, много времени проводящих в Плюсе. В Минусе они – законопослушные граждане, отцы и матери, тихие незаметные люди. А в Плюсе…

– Ты имеешь в виду способность перевоплощаться в персонажа, – перебил Мирон. – Но это – не биполярка. Обыкновенный аватар, для удобства пользования.

– Да ну? – Оссеан стала похожа на проказливого лисёнка. – Ты готов признать, прямо сейчас, что Мирон Орловский – боевик, способный убить человека, и неоднократно это делавший?

– Это не я! – против воли воскликнул Мирон. – Это… Кровавый Точила.

– …

– Ладно, я понял. Но сейчас-то здесь я. Не он.

– Вот об этом я и говорю, – серьёзно кивнула Оссеан. – Человек, сутки назад творивший чудеса для того, чтобы выжить, сейчас боится встретиться с братом.

– Кстати, – вспомнил Мирон. – Почему Чёрный Ферзь? Что это за имя такое?

– В шахматах ферзь – самая сильная фигура.

– Ладно, но причём здесь я?

– Ты появился в стойбище – и в нашем фильме – неожиданно. Вне плана. Леонид хотел тебя выпилить, но мы с Айзеком решили, что квест Виталия может от этого выиграть. Месяц кочевой жизни для наших подписчиков – это слишком много, рейтинги уже начали падать. Мы сами уже хотели вмешаться, но тут появился ты… И за считанные часы превратил однообразный пасторальный трип в приключенческий вестерн. Рейтинги взлетели до небес, а ты стал новым идолом молодежи. Разумеется, мы не могли упустить такой возможности. Наши пиарщики придумали тебе ник, имидж, историю…

– Погоди, – вставил Мирон. – Виталик говорил, что фильм идёт без редакции. Ни монтажа, ни режиссуры…

– И все подписчики искренне в этом уверены, – кивнула Оссиан. – Но представь, что Виталика убили – там, где он был, это обычный способ решать проблемы… Что бы стало с психикой изнеженных пользователей Плюса? Разумеется, мы редактировали всё, что он видит – и снимает. Не забывай, встроенный нейротранслятор – это наша разработка. Мы не могли рисковать.

– Сколько… – Мирон почувствовал, что в горле пересохло, и закашлялся. – Сколько у Виталика подписчиков сейчас?

– Не так уж и много, всего двести миллионов. Основная масса перешла на новый аккаунт: Чёрный Ферзь. Там – больше миллиарда. И они тебя обожают. Чтобы усилить впечатление, мы смонтировали несколько роликов из твоих старых приключений – битва в монастыре, гонки на мотоциклах по Токио…

– Как вы о них узнали? – рявкнул Мирон.

– От Платона, – пожала плечами Оссеан. – Он слил нам терабайты видео: ты скачешь по крышам, ты мчишься на турбо-джете, ты вершишь правосудие чёрным композитным мечом…

– Правосудие? – вскричал Мирон. – Что за бред!..

– Платон решил, что такой контекст будет более чем уместен. Людям давно не хватало героев. Кого-то, кто не задумываясь встанет на защиту слабых и угнетённых. Сделается новым символом справедливости. И этот герой – ты, Мирон.

Он понял, почему к нему приставили эту… это… нечто с эльфийским личиком, хрупкой талией и белыми, похожими на нимб, волосами. Если бы то, что он сейчас узнал, рассказал, например, Айзек – а еще лучше Леонид, с его лощеной улыбочкой, с его нарочитыми манерами… Он бы бросился в драку. Размазал бы сопли по его холёной морде, смешал их с кровью, а потом свалил на этот прозрачный, снобско-нанопластиковый пол, и пинал бы…

Оссеан он ударить не мог. Поэтому ей – ему – и поручили высказать всю правду-матку. Всю, так сказать, неприкрытую правду.

– Значит, всю эту лажу придумал Платон?

Разобравшись, как функционируют вакуоли, он без труда открыл выход на балкон и вновь уставился на бесконечное колышущееся море гречихи. Ветер даже доносил жужжание пчёл… Искусственных пчёл, – напомнил он себе. – Фальшивых. Таких же, как и всё здесь.

– У него не было связи с тобой несколько месяцев, – сказала Оссеан, вставая рядом у перил. – Но, как только он увидел первые кадры трансляции…

– Всё, к чему прикладывает руку мой брат, становится ненастоящим, – сказал Мирон. Во рту, на языке, ощущалась кислая горечь. – Он не способен испытывать подлинные эмоции.

– Он пожертвовал собой ради всего мира.

– И это был точный расчёт. Не эмоции. Он просчитал, что так ему легче будет справиться с Призраками.

Мирон вспомнил, с чего начался этот разговор и усмехнулся.

– Я не буду вам помогать, – сказал он. – Не буду больше скакать по крышам на потеху толпе.

– На самом деле, это и не потребуется, – улыбнулась Оссеан. – По тому материалу, что у нас уже есть, была составлена нейромодель, и теперь нам остаётся лишь придумывать достаточно захватывающие приключения Чёрного Ферзя, и выкладывать их на выделенном канале. Этим занимается отдельная творческая группа.

Мирон вновь усмехнулся. Теперь Платону не нужен даже брат. Только его виртуальная копия.

– Ты ведь ещё не понял своей выгоды? – спросила девушка. Мирон угрюмо пожал плечами. – Ты теперь свободен. Можешь стать кем угодно, лицом из толпы. Стоит тебе снять зеркальный шлем – и ты невидимка. Живи, как хочешь, никому нет до тебя дела.

– То есть, как выглядит Чёрный Ферзь без шлема, никто не знает, – на всякий случай уточнил Мирон.

– Я думала, до тебя дойдёт намного раньше.

– Ты сказала, вы использовали видео из Токио. А я там не носил никакого шлема.

– Ну ты как ребенок, – она закатила глаза. – Это графон. Мультяшная картинка.

– Я хочу поговорить с братом, – заявил он.

– Но мы не закончили…

– Закончим после того, как я доберусь до его тощей виртуальной шейки. Совсем распоясался, иск-ин недоделанный. Надо вправить ему мозги.

А вот сейчас, – улыбнулась Оссеан. – Узнаю Чёрного Ферзя. Кстати: я тоже его фанатка. Идём, – она схватила его за руку, как маленькая девочка, обеими ладошками. – Я отвезу тебя к Платону.

Оссеан отпустила его и поднесла одну руку к лицу – Мирон только сейчас заметил у неё на запястье имплант. Девушка нажала кнопку, перед её глазами, прямо в воздухе, появился виртуальный образ пульта управления. Она махнула рукой, и прямо из балкона стал вырастать трап.

– Наниты, – пояснила девушка. – Мы только экспериментируем, но это здание построено из "умных" клеток, которые могут перестраиваться, повинуясь набору сигналов.

К выдвинутому трапу подплыла авиетка.

– Я думал, вы общаетесь с Платоном прямо из конторы, – заметил Мирон.

– Мы – да, – Оссеан нажала еще одну виртуальную кнопку, и авиетка раскрылась, подобно цветку. – Но я хочу тебе кое-что показать.

– Это как-то связано с моим братом? – Мирон не двигался с балкона. Надоело, что ни на один свой вопрос он еще не получил ни одного конкретного ответа.

– Напрямую, – ступив в авиетку, девушка устроилась на подушках. Ни рулевой колонки, ни пульта управления внутри авиетки Мирон не заметил. Только круглый диван со столиком в центре.

– Похоже на летающую тарелочку из детских мультиков, – заметил он, устраиваясь рядом с Оссеан.

– Мы на это и рассчитывали, – кивнула она. – Образы, усвоенные в детском возрасте – самый стойкие.

– Мы летим в город? – спросил Мирон, когда под днищем авиетки замелькали крыши домов.

– В самый центр, на площадь Независимости.

– Ого. И что там?

– Увидишь.

Авиетка опустилась возле стеклянного купола, с крыши которого пытались взлететь бронзовые аисты. Мирон осторожно выглянул наружу – никто не обращал на них внимания, хотя по площади гуляли толпы народу.

– И зачем нам фонтан? – спросил он.

Ветер пах красным кирпичом, солнцем и голубиным помётом.

– Встань лицом к куполу и положи руку вот сюда, – Оссеан указала на что-то вроде клюшки для гольфа, острым концом воткнутой в брусчатку. – Приложи ладонь поплотнее.

Мирон послушался. Фонтан исчез, на его месте появилась кухня их старой квартиры. За столом, на котором лежала знакомая до последней царапины скатерть в безвкусных подсолнухах, сидел Платон. В своеобычной растянутой олимпийке с торчащими из-под неё уголками застёгнутой на все пуговицы рубашки, с расчёсанными на пробор волосами – типичный образ ботаника, которому не приходит в голову следить за внешностью.

– Мать моя женщина!.. – отдернув руку, он отскочил. – Что это было?

– Терминал виртуального присутствия, – сказала Оссеан. На этот раз она даже не улыбнулась. – Сенсоры считывают твою биометрию через плёнку пота на ладони, и воссоздают образ, наиболее тебе близкий. Или понятный.

– Ты хочешь сказать, сюда, в нашу бывшую квартиру, может прийти любой?

– Не в квартиру. Терминал генерирует образы индивидуально.

– Но… Зачем?

– Чтобы встретиться с Платоном, конечно.

Мирон почувствовал, как по спине, под рубашкой, течёт горячая струйка пота. Стараясь не касаться клюшек – те располагались по всему диаметру фонтана – он осторожно сел на поребрик и спрятал лицо в ладонях.

– Ты как? – спросила Оссеан, присаживаясь рядом. – Наверное, тебя накрыло джет-лагом. Перелёт всё-таки был долгим.

– Я просто ни хрена не понимаю, – пробубнил Мирон сквозь ладони. – Какое, к свиням, виртуальное присутствие? Зачем? Он что теперь, Правитель Галактики?

– Ничего такого. Просто… Ты отключился от Плюса спустя месяц после того, как Платон переселился в киберпространство, верно? – Мирон лишь кивнул. – О большой битве в Токио ходили легенды, – продолжила она. – Разумеется, о виртуальной. Миллиарды людей видели стеклянный купол над Технозон, китов, атакующих левиафана – словом все события, участниками и инициаторами которых вы с Платоном являлись. И люди жаждали объяснений, – она коротко усмехнулась. – Веришь ли, многие решили, что таки настал Конец Света. Долгожданный Джек-Пот, который ведёт прямиком к краху цивилизации. Началась паника – ты должен её помнить.

Мирон неуверенно кивнул, не отрывая ладоней от лица. Наверное, он тогда были слишком занят своими проблемами, чтобы обращать внимание на весь мир…

– Ну так вот. Платон, чтобы предотвратить панику, решил явить себя миру. И объяснить, что случилось.

– Что? – Мирон вскинулся. Увидел своё безумное, встрёпанное отражение в зеркальных глазах Оссеан и выдохнул. Нельзя. Нельзя так распускаться.

– Не сразу, конечно. Он обратился к нам, а мы уже построили вот такие терминалы в самых больших городах мира. В Токио, кстати, тоже. В Москве, в Минске, в Буэнос-Айресе, Мумбае, Париже – всего в шести городах. Пока в шести. Любой человек может войти в такой терминал и поговорить с Платоном.

– О чём?

– О чём угодно. О мировом кризисе, о вымирающих оленях, о футболе. Обо всём. Но в-основном все хотят знать, как это: жить в Плюсе.

– Он рассказал им о Призраках?

– Нет, – покачала головой Оссеан. – Они ещё не готовы.

– Ладно, – Мирон поднялся. Затем снова сел – клюшка была совсем рядом, стоило протянуть руку. – Я готов. Ты меня подождёшь?

– Ну разумеется, – Оссеан поднялась. – Пойду, куплю себе круассан.

Мирон огляделся. В нескольких метрах от него сидел мужчина в шляпе и коричневом плаще. Его рука лежала на головке ближайшей к нему клюшки.

О чём они разговаривают? – подумал Мирон и вытянул руку. Обхватил головку и вновь оказался в старой кухне.

– Привет, крокодил, – сказал он.

– Здорово, аллигатор, – ответил Платон.

Мирон расслабился. Да. Внешне это был он, его брат. Но Призраки умеют принимать любые обличья.

– Что мы делали в странном аттракторе? – спросил он.

– Мы долго брели по пустыне, а потом вышли к кенотафу из лавы, который ты выстроил для Мелеты.

– Хорошо, – кивнул Мирон. – Это и вправду ты… Значит, сможешь объяснить, что за хрень вокруг твориться.

– Я думал, ты сам хочешь во всём разобраться, – заметил Платон.

Кожа его на фоне дешевых материнских занавесок отливала желтухой, уголки рубашки засалились и потемнели. Глаза были красные, на подбородке – трёхдневная щетина. И всё бы ничего, но у Платона она росла клочками.

– Тебе правда необходима такая реалистичность? – Мирон не удивился бы, если бы на кухне запахло мартини – мать частенько оставляла за собой липкие, пахнущие алкоголем лужицы.

– А тебе не нравится наша квартира?

Мирон не заметил, когда стены, покрытые выцветшими зеленоватыми обоями сменились бесконечными книжными полками. Стол превратился в солидное сооружение из морёного дуба, его поверхность освещала лампа под стеклянным зелёным абажуром.

Платон устроился в кожаном кресле, перекинув нога на ногу. Теперь на нём был коричневый плюшевый халат с золотыми кистями, под ним – белоснежная сорочка и зеленоватый шейный платок. Небритость, впрочем, никуда не делась.

– Так лучше? – спросил он, раскуривая длинную сигару.

– Ты никогда не курил, – буркнул Мирон. – На дух не переносил табачного дыма.

– Ой, ну что ты сердишься? – сигара исчезла, на столе появился чайный сервиз голубого фарфора. – Чем ты недоволен?

– Чем? – Мирон в избытке чувств махнул рукой – изображение библиотеки и Платона пропало. Опомнившись, он вновь взялся за клюшку…

– Будь добр, не снимай руки с сенсорного передатчика, – сказал брат. – Твоя экспрессия сбивает настройки.

– Пошел ты в жопу, – беззлобно выругался Мирон.

– Сам пошел.

– Вот и поговорили, – Мирон сделал вид, что собирается уходить.

– Подожди, – Платон робко улыбнулся. – Я рад тебя видеть, брат. Нам столько нужно обсудить…

– Например, как ты без спроса сделал меня звездой Плюса?

– Это был просто удачный случай, нельзя было его упускать.

– А что с этими ребятами? Минск-Неотех.

– Ты о них правильно всё понял, – отмахнулся Платон. – Просто мне нужны руки в Минусе. На самом деле, много рук. Я подсказал им несколько удачных идей, они зарегистрировали патенты, и вот…

– Новая корпорация, – кивнул Мирон. – И кто помешает им стать второй Технозон?

– Я, конечно.

– Знаешь, мне кажется, найти способ изолировать тебя в Плюсе, где-нибудь на дальних серверах, не составит большого труда. И когда ты не будешь полезен…

– Меня невозможно изолировать, – перебил Платон. – Образно говоря, на данный момент я – и есть Плюс. Мои нейросети опутали все серверы в мире. Я везде.

– А… Как же Призраки? – опешил Мирон. – Я так понял, они не очень-то рады твоему присутствию.

– Я с ними догово…

И всё пропало. Мирон почувствовал толчок, упал, но тут же поднялся.

– Ты что, с ума сош… – он осёкся. Думал, это чудит Оссеан – по своей привычке, дёргает его за руку, но ошибся.

Перед ним стояла Амели.

3.6

– Ну здравствуй, щеночек, – сказала Амели, всунула в губы сигарету и прикурив, выпустила сизый клуб дыма.

– Как ты меня нашла?

– А ты поглупел, – прищурилась девушка. – Чёрный Ферзь. Таких клинков в мире всего два. Один из них остался в Токио. Другой забрал ты.

Ноги обтянуты чёрными чулками в крупную сетку, дальше – короткие кожаные шорты. Выше – полоска белого живота, сетчатая майка на голое тело, сверху – растянутая кофта грубой ручной вязки. Последний писк Парижской моды: гротескное сочетание вульгарной порочности и домашнего уюта.

– Ты пришла меня убить?

– Снова мимо, – Амели щелчком запустила окурок в голубя, сосредоточенно клюющего в паре метров от них.

Голубь подёрнулся рябью, заискрил и исчез. На брусчатке остался лишь окурок с карминно-красными следами помады.

– Всё фальшивка, – сказала девушка и тряхнула чёрными волосами.

С тех пор, как мы не виделись, волосы у неё отросли… – подумал Мирон.

– О чём ты? – вроде бы рассеянно, он блуждал глазами по площади, высматривая Оссеан. Почему-то казалось, если они столкнутся, случится что-то нехорошее.