Отрочество бесплатное чтение

«Платон Кочет»

(роман-эпопея)

серия «Платон Кочет XX век»

Книга четвёртая

© Александр Омельянюк

Посвящается моей бабушке – Макаровой (Ерёминой) Нине Васильевне

Глава 1. Новая жизнь (август 1960 – август 1961 гг.)

Новая жизнь началась и у многих жителей Подмосковья.

Ведь Указом Верховного Совета РСФСР № 437 от 18 августа 1960 года было произведено существенное расширение территории Москвы. По нему её новой и официальной границей стала Московская кольцевая автомобильная дорога (МКАД), строившаяся с 1956 года.

Реутов, как и весь Балашихинский район, входил в Лесопарковую защитную полосу Москвы (ЛПЗП), и напрямую подчинялся столице.

И теперь становилась непонятной судьба территорий ЛПЗП, отрезанных от Москвы этой кольцевой дорогой, и не вошедших в её территорию, как, например, вошли другие пригородные населённые пункты, в частности соседний с Реутовым пригород Перово и отрезанная часть Реутова – деревня Ивановское.

Зато всё сразу поняла Алевтина Сергеевна:

– Ну, вот, нам с детьми Москва и обломилась! Мы теперь жители области! Жалко, ошиблась я, поторопилась! Вернее получается, что власти меня и других людей обманули. Жалко! Но ничего теперь не поделаешь! Зато у нас есть хорошее жильё! И детям здесь комфортно и вольготно! И теперь мы начнём новую жизнь! – вынужденно успокаивала она себя.

В эти дни Алевтина Сергеевна была довольна заканчивающимся летом и собранным урожаем. Дети побывали в пионерлагере, сама она много поработала на участке, а на каникулы к ней заезжал брат Евгений с женой Зинаидой. Давно наученный Петром Петровичем и увлечённый фотографированием, Евгений сделал множество фотографий своего с женой Зинаидой пребывания в гостях у сестры, в том числе на участке Кочетов.

По вечерам Евгений с Зинаидой, как и он один пару лет назад, прогуливались в компании супружеских пар Кругляковых и Деревицких.

Соседи Владимир и Рива Деревицкие гуляли с двухлетним сыном Алёшей, родившимся 11 мая 1958 года, а Александр и Кира Кругляковы – с почти четырёхлетними двойняшками Женей и Мариной, родившимися 12 сентября 1956 года. И они со смехом вспоминали, как два года назад гостивший на участке у сестры Евгений Комаров катал сразу всех малышей в двух колясках.

Кругляковы жили на участке № 21, который получила мать Александра – начальник отдела министерства Фаина Вениаминовна Круглякова. Её муж Моисей Львович, как кандидат сельскохозяйственных наук, заведовал лабораторией минеральных удобрений Всесоюзного НИИ сельхозмашиностроения (ВИСХОМ). Потому и их сын Александр, родившийся 6 сентября 1927 года, работал там же инженером, уже защитив диссертацию кандидата технических наук и став заведующим лабораторией по уборочным комбайнам. Он и его жена Кира Евгеньевна Кочинева родившаяся 27 февраля 1924 года, уже имели старшего сына Юрия, родившегося 10 сентября 1948 года.

А Деревицкие жили на соседнем с Кочетами участке № 63, полученном старшей из трёх сестёр Гасановых – вдовой Патимат Арослоновной Кошман, родившейся 10 сентября 1926 года. Бездетная вдова взяла участок больше не для себя, а для своих двух сестёр Октябрины и Ривы. Средняя из трёх сестёр – Октябрина, родившаяся в 1927 году и работавшая зубным техником, была замужем за инженером оборонного предприятия Давидом Соломоновичем Орманом. А младшая – Рива, родившаяся 12 декабря 1930 года и ставшая скульптором, была замужем за журналистом Владимиром Владимировичем Деревицким, родившимся 5 сентября 1932 года.

В общем, в этой, давно знакомой Евгению Комарову, компании они с женой провели несколько вечеров. Да и всё это лето сложилось у них весьма удачно – даже появились новые знакомые и друзья.

В числе них оказались и соседи с северной стороны, с участка № 61, который получила Галина Борисовна Костылина. До того она работала секретарём-машинисткой директора Всесоюзного института пищевой промышленности, влившегося затем в Министерство лёгкой и пищевой промышленности, Алексея Фёдоровича Мерекалова, получившего здесь же, поначалу соседний с нею участок № 12.

Но Галина Борисовна, родившаяся в Москве 1 января 1911 года в семье Введенских, не захотела опять жить рядом со своим начальником и попросила того помочь ей обменять, выпавший ей по жребию участок, на другой участок где-нибудь в центре их садоводства.

– «Алексей Фёдорович! Я боюсь жить с краю! Вдруг ограбят!?».

Она была замужем за уроженцем Тульской губернии, родившимся 4 марта 1907 года, Андреем Васильевичем Костылиным. Поженились они рано, так как уже 6 июня 1929 года у них родилась дочь Светлана.

Бывший майор интендантской службы, а потом бухгалтер А. В. Костылин теперь работал парторгом своего же вагоноремонтного завода.

А на вопрос товарищей, почему он отказался от важной и престижной должности, бывший фронтовик шутливо ответил:

– «А я посоветовался со своей попой, где ей комфортней будет: на нарах или в кабинете?».

После замужества дочери супруги совместно проживали с молодой семьёй в разделённой ширмой пополам двадцатиметровой комнате. Это позволили сделать два окна их комнаты в коммунальной квартире дома на Каланчёвской улице.

Но ещё в 1955 году опытный партиец-муж вопрошая, отговаривал жену брать участок:

– «Галя! Сейчас возьмёшь, а потом линия партии опять повернёт, изменится, и его отберут! И тогда все твои труды пропадут! Да ещё и тебя же и меня обвинят в мелкобуржуазном уклоне!?».

Но Галина Борисовна настояла на своём и уже в 1956 году в шутку показала, наконец, приехавшему на участок мужу, якобы выросшую на саженце яблони четвертинку:

– «Вот, смотри! Уже появились первые плоды!».

Но её муж Андрей не успел насладиться первыми реальными плодами и принять правильность решения жены, так как в 1956 году умер.

Его внук Алексей Котов, родившийся 19 апреля 1955 года, почти не помнил своего деда по матери бывшего фронтовика Андрея Костылина. Его молодые родители сняли комнату в частном доме в Останкино ещё в первый год после его рождения и теперь жили отдельно.

– «Вот эта наша Света! Мы её возьмём!» – как пробир-дама, решила тогда придирчивая хозяйка дома Валентина Александровна дать кров молодой семье.

Поэтому теперь общения с бабушкой и, особенно, с дедушкой стали редки. Лишь когда при редких встречах дед поднимал малыша, тот вспоминал его большие сильные руки и ощущал с младенчества знакомый запах, видимо чувствуя, что это его родное.

После смерти Андрея Васильевича Костылина и возвращения семьи дочери на прежнее место жительства, его бывшие сослуживцы – отставные старшие офицеры, среди которых был и его друг майор интендантской службы, а ныне председатель Федерации бокса СССР, представлявший её и в международной ассоциации, Николай Александрович Никифоров-Денисов, – сходили на приём к директору завода.

Они похлопотали за вдову о предоставлении ей отдельной жилплощади, обратив внимание руководства на то, что её муж, будучи настоящим партийцем – человеком скромным и принципиальным – при жизни никогда и ничего у государства не просил. И Галине Борисовне вскоре выделили отдельную комнату в небольшой коммунальной квартире дома на Рабочей улице.

Пришедший как-то в сентябре 1959 года гости к вдове Николай Александрович пошутил про возраст её внука, гостившего у бабушки:

– «Ну, что, четвертинка с половинкой, как вырастишь, приходи ко мне учиться боксу!».

До этого её очень волновал вопрос, сколько же надо будет потратить денег на строительство дома на садовом участке и его освоение.

Но Алексей Фёдорович Мерекалов успокоил Галину Борисовну:

– «Галь! В нашем садоводстве состоят такие тузы и видные люди, что они обязательно что-нибудь придумают и снизят расходы свои и всех членов!».

И он оказался прав, а Галина Борисовна успокоилась – всё обошлось ей в умеренную цену.

А когда в 1960 году дом на её участке № 61 был полностью готов для проживания, семья Костылиных-Котовых на грузовике перевезла туда из Москвы старую мебель и прочие вещи.

Пока шла их разгрузка, пятилетний Лёша забрался на пограничную с их участком молодую берёзку Алевтины Сергеевны, оттуда наблюдая, как почти его ровесники – два Серёжи – Базлов и Капин бегают по улице с деревянными автоматами, играя в войну.

У своих первых дачных друзей Алёша Котов узнал, что деревянные автоматы им выпилил из обрезков широкой, толстой доски его сосед по участку – заметно старше их по возрасту – Платон, который был пока в пионерлагере.

А Пётр Петрович сфотографировал Алексея Котова на фоне своего дома и участка и, постоянно работающей на грядках, своей жены.

Вспоминал удачно прошедшее лето и Платон, рассматривая свои рукодельные поделки.

В пионерлагере он не только лобзиком выпилил по копии из фанеры и выжег эту дубовую веточку, собрав ажурную полочку, но и с разрешения преподавателя привёз домой выпиленный из куска толстой фанеры большой маузер.

Дома он уже выжег его и раскрасил в чёрный цвет.

Домой он привёз и трубочки для стрельбы бузиной. Их, знающие мальчишки, выбирали тщательно, чтобы она уже была сухой и крепкой, а диаметр подходил даже под недозревшие ягоды бузины. Если трубка была ровной и длинной с небольшим отверстием, то бузина выдавливалась из неё с натугой и лёгким хлопком, улетая с большей скоростью и потому дальше, и точнее попадая в цель.

В Реутове Платон продолжил делать танки и другие бронемашины из катушек, спичечных коробков и весьма податливого серого воскового пластина, позволявшего делать танковые башни гладкими. И вместе с броневиками он сделал их целую коллекцию. Но теперь пушками для танков служили сначала тонкие деревянные стержни от леденцов, а потом полые пластиковые трубочки от других сладостей.

Платон уже осознавал, что его детство прошло, и у него начался новый период в его жизни, связанный с получением большей свободы и бо́льших прав. Однако он также понимал, что это налагает на него и новые, зачастую уже взрослые, обязанности, и что его отрочество и новая жизнь на новом месте жительства не являются отказом от их общего московского отчего дома и тем более от отца.

А тот не забывал детей и вне совместного садового участка. В конце лета Пётр Петрович, возвращаясь после санаторного лечения на грузовом авиарейсе из Еревана в Москву, в, сколоченном по аналогии с чемоданом, ящичке, но с прорезями для вентиляции, привёз детям в Реутов очень вкусный, крупный и сладкий армянский виноград.

И у него тоже, но как у вновь разведённого мужчины, начиналась новая жизнь. Но сначала Петру Петровичу предстояло завершить эпопею с вынужденным разводом и судебными тяжбами из-за жилья. Пока он одержал лишь первую, но очень важную победу в своей жизни. Ведь он победил бездушный формализм и бюрократизм, можно сказать, что выиграл в войне генеральное сражение. Но он не почивал на лаврах. Ведь ему ещё предстояли арьергардные бои за формальное оформление своего успеха. Потому он решил усилить натиск на, борющуюся лишь за честь мундира, а не за социалистическую законность, московскую прокуратуру, на этот раз, написав ещё 31 августа, письмо в прокуратуру РСФСР.

В нём он жаловался на незаконные действия 18-го отделения милиции и поощрение их со стороны работников прокуратуры Москвы. Сначала Пётр Петрович изложил историю вопроса с фрагментами переписки и своими комментариями, конкретно указав пункты нарушения законов и правил, а также здравого смысла.

В заключение он просил положить конец открытому попиранию головотяпами советских законов и гражданских прав советского человека.

Пока П. П. Кочет ждал на него ответа, ещё 8 сентября пришёл ответ из ГУВД Москвы, в котором сообщалось, что его ходатайство «…оставлено без удовлетворения, т. к. Вы получили новую жилплощадь по другому адресу».

– Великолепно! Они ещё не знают, что я не получил эту жилплощадь! И на это есть весомый документ! Значит, когда узнают, то этот их якобы аргумент отпадёт само собой! Отлично! – пока радовался Пётр Петрович.

К 16 сентября Мособлсуд расторг брак между Кочетами, судопроизводство по которому было прекращено Балашихинским районным судом ещё 30 июля. Но многие родственники и знакомые осуждали их за это.

Однако такой шаг для них стал просто жизненной необходимостью.

А 22 сентября и советское правительство осудило, но США, за вмешательство в дела Лаоса. Происходившие там события гражданской войны очень заинтересовали Платона. Ему понравилось изображение этой бывшей французской колонии на карте, да и отец рекомендовал, и он стал внимательно следить за событиями, происходящими в этой стране.

Там партизаны военно-политических сил социалистической ориентации в Лаосе (Патет Лао), представлявшие Патриотический фронт Лаоса (Нео Лао Хаксат), при поддержке СССР и Демократической республики Вьетнам (ДРВ) вели борьбу против королевского правительства страны, поддерживаемого США и Южным Вьетнамом. Ещё 9 августа, пока премьер-министр Лаоса Тиао Самсанит и военное руководство страны совещались в королевской резиденции в Луангпрабанге, капитан Конг Ле со своим батальоном десантников бескровно захватил столицу Лаоса Вьентьян.

Целями этого нейтралистского переворота были, прежде всего, остановка боевых действий в Лаосе, а также прекращение иностранного вмешательства и коррупции в стране. Для этого они в качестве временного правительства организовали в столице Исполнительный комитет Верховного командования революции.

Однако нейтралисты не получили широкой поддержки у воюющих сторон. А США оказали на них давление, дав понять, что по-прежнему будут поддерживать короля и прозападное законное правительство Тиао Самсанита. Поэтому тогда уже на следующий день 10 августа правительственный генерал Фуми Носаван заявил, что вернёт власть короля в стране силой. А США гарантировали ему поддержку своими быстрыми и решительными действиями. И всё это сулило теперь разворачивание противостояния в Лаосе уже трёх сил.

О почти таком же противостоянии, но в гражданских делах, среди прочих новостей, написала Алевтина Сергеевна 28 сентября брату Евгению:

«… Маманя с 14 сентября в деревне, жду со дня на день. Её отсутствие задерживает мою учёбу. Ребята стали лучше учиться, хотя вначале были и двойки, особенно у Насти. Но теперь исправилась и стала лучше заниматься. Платон всё больше четвёрок приносит, сталь серьёзнее, хорошо помогает по хозяйству. А Настя – легкомысленная, всё надеется на брата и мать. Бабушка её малость избаловала. Придётся исправлять.

С Петром развод оформили 16 сентября, а ещё 5 сентября всех нас прописали. Горсуд отменил решение о выселении Петра. Но на 14 октября вновь назначено заседание районного суда в новом составе. Будут пересматривать предыдущее решение. И этой канители не видно конца…».

И действительно противостояние трёх сил продолжалось не только в Лаосе, но и вокруг гражданского дела Кочетов. К 3 октября Пётр Петрович получил письмо из прокуратуры РСФСР с сообщением, что ответ на его письмо задерживается, в связи с проводимой прокурорской проверкой.

– Ну, слава богу! Хоть занялись моим вопросом вплотную! – опять пока тихо радовался он.

И тут он вдруг уловил, что если московская прокуратура покрывает ляпы московской милиции, бережёт честь московского мундира, то у подобной российской службы видимо есть давний и большой зуб на них.

– А-а! Здесь значит мундирчик то другой – чужой, поди!? И бороться за его честь они не будут! А наоборот! Значит, я попал куда надо! Российские теперь будут копать под московских, чтобы приструнить их! – сделал он неожиданный для себя вывод.

К тому же он понял, что на основании этого ответа, можно усилить натиск на 18-ое отделение милиции, и 11 октября напечатал письмо на имя министра внутренних дел РСФСР Н. П. Стаханова, с января 1951 года бывшего членом коллегии МГБ СССР и хотя бы заочно, по предположению Петра Петровича, знавшего его. В письме Кочет, указывал на незаконность действий 18-го отделения милиции и поощрения их со стороны УВД Москвы. Он кратко, но понятно изложил ход дел, в заключении попросив помочь товарищам из 18-го отделения милиции и покрывающим их коллегам из УВД Москвы исправить в поспешности допущенную ими ошибку.

И если П. П. Кочет ещё смог сдержать свои эмоции в этом письме, то руководитель страны Никита Сергеевич Хрущёв, 12 октября выступая на 15-ой сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, свои эмоции сдержать не смог. Он обвинил страны НАТО в подавлении всякого рода борьбы народов их бывших колоний за свою свободу и независимость. А дав бурный отпор представителю Филиппин, заикнувшемуся по поводу стран Восточной Европы, якобы находящихся под советской оккупацией, назвал его «холуём американского империализма».

– Оказывается, везде есть свои холуи! Даже целые страны! – сделал Пётр Петрович глубокомысленый и точный вывод.

В эти же дни начала октября и его бывшая жена продолжила переписку с братом Евгением, написав ему, что их мать, продав овец, купила себе зимнее пальто и вернулась в Реутово, но корову и пчёл она оставила Юрию. Сообщила она и что их мать понемногу привыкает к городской жизни и даже стала читать книжки, иной раз, даже забывая о домашнем хозяйстве.

«Видимо она этим демонстрирует мне, что не является домработницей, коей её назвали завистливые соседки по деревне?! – написала сестра в конце письма, с добавлением от Насти – Теперь у меня две пятёрки и ни одной двойки!».

А ещё почти чрез три недели Алевтина Сергеевна написала Евгению, что: «Мать, не предупредив меня, устроилась на работу санитаркой в хирургическое отделение Реутовской больницы. Работает через день от семи утра до семи вечера, убираясь в палатах и коридоре, выполняя другие разовые поручения. Так что помогать по дому стала меньше. А на состоявшемся 25 октября заседании суда опять отложили решение вопроса, так как бывшие соседи всё ещё сутяжничают, хотят вернуть всё к первому решению суда в их пользу и выселить Петра из их общей коммунальной квартиры».

Жизнь теперь словно накладывала своё эмбарго на решение вопроса с П. П. Кочетом, как это 19 октября сделали США в торговле с Кубой, установив экономическую блокаду острова.

Но беда, как говориться, одна не приходит, став теперь бедой для всего советского народа, когда ещё 24 октября на испытательной стартовой позиции Байконура взорвался, как позже стало известно, опытный образец межконтинентальной баллистической ракеты Р-16, в результате чего погибло до восьмидесяти человек, включая Главного маршала артиллерии Митрофана Ивановича Неделина.

– «А у Виталия всё-таки очень опасная служба!» – поделился Пётр Петрович своим опасением с бывшей женой, навестив детей в их осенние каникулы.

Ведь пока старшие Кочеты боролись с бюрократами, их дети уже отучились первую четверть.

В пятом классе, где по каждому предмету были уже разные учителя, Платон быстро позабыл свою последнюю учительницу четвёртого класса начальной школы – Надежду Сергеевну Хрущёву, так как проучился под её руководством всего одну четверть. Но он никогда не забывал свою первую учительницу Марию Михайловну Медведеву, так как она их не только учила в школе, но и учила жизни и поведению, в частности ещё первоклашками она учила их уступать места пожилым в трамвае.

Диссонансом их поведению явилось поведение его одноклассников при посещении ими театра ещё в конце четвёртой четверти четвёртого класса. Во время дневного детского спектакля его одноклассники вели себя в зрительном зале не культурно, демонстрируя всем свою невоспитанность.

Ещё перед началом спектакля они друг за другом бегали по залу, что-то оскорбительное кричали друг другу, кидались чем-то, и толкались.

И Платону тогда стало очень стыдно за них.

Он даже пересел от одноклассников подальше на свободное место с самого левого края, но на том же ряду, чтобы о нём те не подумали плохо.

– Ну, надо же!? Какие они дикари оказывается! Сразу видно, что не из интеллигентных семей и не москвичи! – сокрушался бывший москвич.

Но тут он вспомнил, что и в его московском классе был один подлец по фамилии Воронцов. Он хорошо помнил его подлянку.

Когда они как-то раз на продлёнке в первом классе шли по Трубной площади, поставленный специально в пару с хулиганистым Воронцовым, Платон увлёкся интересными рассказами тому, беспрерывно донимая его ими и отвлекая от возможного хулиганства.

Однако тот и здесь отличился. Видя, что Платон, повернув к нему голову, увлечённо что-то рассказывает, шедший справа Воронцов стал брать ещё правее, вынуждая Платона невольно следовать за ним. В итоге Платон налетел лбом на фонарный столб, в самый последний момент успев повернуть голову налево прямо в исходное положение, но не успев увернуться от удара или остановиться.

В связи с этим ему вспомнился и многоэтажный гараж в многогранном, почти круглом здании на Цветном бульваре, впоследствии переделанный в панорамный кинотеатр «Мир». и находящийся рядом цирк.

Но цирк в этом театре в исполнении четвероклассников реутовской средней школы закончился с началом спектакля. Теперь они сидели, как заворожённые. Возможно, что некоторые из них были в театре впервые.

Платон уже забыл название спектакля, помня лишь, что на него произвело неизгладимое впечатление, когда разбойники поставили связанную девочку Таню на большую сковороду и стали поджаривать её, брыкающуюся своими длинными красивыми голыми точёными ножками. Непонятное, сильное, и ранее не испытываемое, но захватывающе-приятное томление внизу живота охватило его тогда. Ему почему-то захотелось ещё и ещё смотреть на это и продолжать испытывать такое ранее незнакомое, но приятно томящее ощущение.

И теперь это давно подзабытое томление внизу живота вновь проявилось, надолго взяв его в плен, когда он смотрел на крупную одноклассницу Нину Калуцкую. Хотя Платону она совсем не нравилась, но в их классе она была одной из двух девочек с уже явственно проявляющимися женскими формами. Но больше всего его удивляли её какие-то бесформенные, напряжённые, нечёткие и даже некрасивые, но властные и почему-то именно поэтому манящие губы на простом лице. Чем-то они напоминали губы Джоконды и вызывали у отрока лёгкий трепет. Но ему всё равно нравилась другая, и тоже крупная и сформировавшаяся, но симпатичная и фигуристая девочка Таня Кривская, жившая в том же бараке около их дома, где жил и Толя Калинин. Однако Платона отталкивали от второгодницы её неопрятность и плохая успеваемость. По всему было видно, что пользующейся успехом у старших мальчиков красивой девочке было теперь не до учёбы.

– Хоть бы мне поручили подтянуть её по учёбе, а не хиляка бледнолицего Толю Калинина! – тайно мечтал Платон.

Теперь он стал внимательней приглядываться к особям женского пола, но старше себя. Из всех учительниц их школы явно выделялась одна – шикарная и всегда благоухающая преподавательница французского языка Елена Никаноровна Кошехлебова.

На её уроках Платон поначалу неожиданно перед всеми блеснул знаниями и произношением. Елена Никаноровна даже подошла к нему вплотную и чуть ли не заглядывала ему в рот, видимо пытаясь понять, как ему удаются такие звуки, особенно глоссирующая «р».

В пятом классе на уроках французского языка Платону поначалу было интересно изучать уже знакомый ему язык. Если раньше он только слышал и немного говорил, то теперь начал писать. Но не все его ожидания и ассоциации оправдались, и подтвердились. Было даже некоторое разочарование. Но он всё равно пока блистал и, видимо, зазнался, почивая на лаврах – стал прохладней относится к выполнению домашних заданий.

В других учебных предметах он также преуспевал. Теперь он чувствовал себя свободней, комфортней и обеспеченней, к тому же стал взрослеть, с пониманием принимая свои новые обязанности в семье. Недаром мать хвалила его в своих письмах братьям.

Успехами сына был доволен и отец. Пётр Петрович, видя, что Платон продолжает рисовать выдумываемое им оружие, и интересоваться всем военным, на 1961 год выписал ему журнал «Советский воин».

– Пусть сын познакомится с реальным оружием и не пребывает в заблуждении. А может ещё захочет стать военным? Пусть пока знакомится с армией, всё равно служить придётся! – тогда решил отец.

Но дети дружно попросили его больше не выписывать им журнал «Юный натуралист», накопившийся на подоконнике большой нечитанной стопкой. То же самое произошло ранее и с журнал «Юному энтомологу», который Пётр Петрович принёс детям, увидев летом большой интерес сына к бабочкам. Но тогда Платон объяснил отцу, что ему это было интересно только на один раз.

– «Ну, что ж? С возрастом интересы детей меняются, и это нормально» – согласился тогда тот с женой.

В Реутове Платон продолжал заниматься, ещё в Москве подаренным ему отцом, детским металлическим конструктором. Тогда же, увидев интерес сына к технике, Пётр Петрович даже разрешил ему посмотреть книгу «Карбюратор – двигатель внутреннего сгорания», которую тестю подарил автолюбитель зять Марлен. Пётр Петрович вообще хотел, чтобы Платон в будущем занялся бы конкретными делами материального производства. Особенно он хотел, чтобы сын был поближе к технике, инженерии и конструированию, к чему у него была явная предрасположенность, проявилась склонность, и уже имелись некоторые задатки. Он хотел, чтобы сын был в будущем подальше от болтологии и демагогии, а занимался бы лишь конкретным общественно-полезным трудом в реальной материальной сфере. И Платон в повседневной жизни стал обнадёживать отца.

Ему нравилось с помощью маленьких отвёртки и гаечного ключа, а чаще всего просто пальцами, прикручивать винтиками и гаечками металлические детали – конструкции различной формы. Он собирал разные механизмы и машины, и не только рекомендуемые в инструкции, но и придумываемые им самим.

Больше всего ему нравился колёсный подъёмный кран с поворотным механизмом и действующей в различных направлениях стрелой с лебёдкой – вращающимся рычажком, канатиком и крюком на его конце.

В каникулы отец подарил детям набор-конструктор «Юному физику», из которого им больше всего понравился красно-синий магнит.

Видя, как дети вместе играют, а Платон ещё и пытается придумать различные механизмы, отец вспомнил, что сын придумывал ещё и тексты.

– «Платон, а ты продолжаешь что-нибудь сочинять?» – спросил Пётр Петрович, тут же несколько смутившегося сына.

Ведь ещё в Москве Пётр Петрович обнаружил на письменном столе первые и недописанные стихотворные строчки второклассника Платона, относящиеся сугубо к песне и, видимо, вызванные его впечатлением от фильма про подвиг героев комсомольцев-подпольщиков Краснодона – Молодой гвардии:

И он спросил об этом сконфузившегося сына, похвалив его.

Отец ещё не знал, что уже в Реутове, под впечатлением от седьмой симфонии Д. Д. Шостаковича, Платон написал слова к ней, к её первым звукам и якобы от немцев:

Но дальше писать не стал, видимо посчитав, что для немцев слишком много чести. Ещё живя в Москве, Платон часто походя слышал по радио классическую музыку. Но он пока не отдавал себе отчёт, что она нравится ему и оказывает на него самое благоприятное влияние, будоража его мальчишескую душу, неосознанно возвышая его над своими же простыми жизненными помыслами. Иногда он даже задумывался о том, что смог бы и сам писать музыку, если бы умел, знал хотя бы нотную грамоту. Но осознание этого пришло к нему уже слишком поздно, когда к его удовольствию канули в лету уроки пения. Платон даже подумал, что если бы к нему не приставали с пением, он смог бы ещё в раннем детстве заинтересоваться музыкальным сочинительством.

А так эта область человеческого творчества стала для него недоступна.

Зато очень доступными для Платона стали игры во дворе.

Если в Москве его окружало девчачье царство, то теперь – мальчишки разных возрастов. Но его опыт игр с девчонками не пропал даром. Ещё на Сретенке Платон у своих подружек-девчонок научился прыгать через скакалочку, как индивидуально, так и при вращении её двумя партнёршами. Он даже научился впрыгивать под вращающуюся верёвку и выпрыгивать из-под неё на ходу. Так что в Реутове он не ударил в грязь лицом перед девчонками их двора, что случилось с некоторыми другими мальчишками.

Но главной игрой, конечно, был футбол.

Если весной, ещё толком не умевшего в него играть, Платона из-за роста ставили в ворота, а во дворе Коля Валов тренировали его бросанием рукой теннисного мяча, то теперь осенью, с появлением в их доме братьев Антоненко, старший из которых Виктор был выше всех ростом, Платон стал играть в поле и постоянно прогрессировать.

Но играть они ходили в чужие дворы и к лесопосадке на севере города.

А пока дети гуляли во дворе, у Алевтины Сергеевны была возможность позаниматься институтскими заданиями. Но в её голову ничего не лезло. Опасность пересмотра решения суда давила на неё, отвлекая от занятий, расстраивая её нервную систему.

Недаром после переезда в Реутов Алевтина Сергеевна и Настя вскоре стали пациентами МОНИКИ, которые Платон по незнанию считал каким-то населённым пунктом и потому в названии института делал ударение на «о».

Немного волновался и Пётр Петрович. Поэтому 31 октября он направил Прокурору РСФСР А. А. Круглову напоминание о задерживающемся ответе на своё письмо «в связи с прокурорской проверкой».

Видимо уроженец Калужской губернии и тоже временный житель Серпухова принял меры, так как уже 3 ноября 1960 года Распоряжением в адрес начальника 18-го отделения милиции г. Москвы № 9/7-13665 заместителю начальника паспортного отдела УВД Исполкома Моссовета было предложено восстановить постоянную прописку гр. Кочета П. П., проживающего по адресу Печатников переулок, дом 20, кв. 7, о чём сообщить заявителю.

И 14 ноября и Народный суд 8 участка Свердловского (ранее Дзержинского) района Москвы по просьбе истца – Отдела учёта и распределения жилплощади Свердловского района – своим решением на открытом заседании прекратил судопроизводство по делу о выселении гражданина П. П. Кочета.

– Ну, вот всё и закончилось! И прописку восстановили и суд прекратили! И у Али с матерью всё в порядке! – искренне радовался Пётр Петрович, сообщив об этом уже бывшей жене.

– «Аль! А ты чувствуешь, что нам дополнительная жилплощадь всё-таки досталась! Но это только в тяжёлой борьбе, которую мы, в общем-то, пока выигрываем! А?!» – спросил он Алевтину Сергеевну.

– «Да, хорошо! Вот только развестись нам пришлось!» – ответила она, про себя подумав:

– А может это и к лучшему?!

Но тут же она вспомнила, что всё началось с её неудачной попытки 30 марта этого же года прописать в Москве свою мать с помощью подделки на заявлении подписи мужа – ответственного нанимателя жилья.

Бывшие супруги теперь искренне радовались.

Но оказалось, что пока рано.

Молчановы – Кисляковы с этим не согласились, опять подключив родственные, и не только, связи Николая Семёновича.

Бывший народный заседатель, даже и.о. нарсудьи Н. С. Молчанов, по данным Мосгорсуда от 17 ноября узнав, что умный Кочет его переиграл, тоже поднял уровень инстанций, по совету своего двоюродного племянника Рагозина обратившись в МГК КПСС, где тот, до избрания депутатом Моссовета, недавно занимал высокий пост.

Оттуда кляуза, в которой якобы обижали члена партии и ветерана войны, без проверки, но с направляющей резолюцией заведующего отделом городского хозяйства МГК КПСС Ланшина, попала в Управление учёта и распределения жилплощади Мосгорисполкома.

А накануне 16 ноября на проходившем в Москве совещании представителей 81-ой коммунистической и рабочей партии с большой пламенной трёхчасовой речью выступил лидер албанских коммунистов Энвер Ходжа. В ней он неожиданно подверг резкой критике руководство КПСС и лично её Первого секретаря Н. С. Хрущёва за перегибы и необъективность в оценке деятельности И. В. Сталина. В этом албанских коммунистов поддержали китайские товарищи. Остальные же делегации в разной степени осудили наметившийся раскол.

Окончательный раскол закрепился и между Москвой и Реутовым, когда 22 ноября 1960 года был открыт для движения первый восточный участок МКАД от Ярославского до Симферопольского шоссе длиною в сорок восемь километров, проходивший и по территории прежнего Реутова.

Раскол произошёл и во взаимоотношениях бывшего сотрудника МИД СССР Петра Петровича Кочета со своими бывшими французскими товарищами.

Даже приезд к нему в гости Пьера Куртада, с этого года работавшего в Москве корреспондентом «Юманите», не произвёл на, отошедшего от активного участия в международных делах, москвича заметного впечатления.

Гость подарил хозяину бутылку французского коньяка, а хозяин угостил его своей рябиновкой.

Куртад рассказал Кочету, как французские коммунисты организовывают массовые кампании против французского империализма в связи со всё ещё ведущейся войной в Алжире.

– «Молодцы! Я хорошо помню, как вы это делали во время войны во Вьетнаме!» – поддержал его Кочет.

– «Да, теперь только одна война сменилась другой!».

– «Как раз в пятьдесят четвёртом!» – уточнил Пётр.

Куртад кратко рассказал Кочету об их общих знакомых, посетовав на позицию философа Жана-Поля Сартра, всё ещё стремящегося соединить марксизм и экзистенциализм.

– «Он хоть и поддержал Кубинскую революцию и Фронт национального освобождения Алжира, но всё равно для нас является лишь попутчиком!» – с сожалением заключил Пьер.

А в заключение он проникновенно рассказал Петру о своих впечатлениях от путешествия по Волге:

– «Я с большим интересом проплыл по этой великой русской реке! Только тут я окончательно и явственно понял, почему ни один народ, кроме русского, не смог за полвека своей истории накопить столь богатый опыт в искусстве изменять людей, строить новую цивилизацию, у которой не существовало никакой модели в прошлом!».

На прощание французский гость подарил Кочету стопку газеты «Юманите-Диманш» и выразил сожаление по поводу распада его семьи.

– «Пётр, пусть твои дети совершенствуются во французском языке! Я надеюсь, что они когда-то придут тебе на смену!» – заключил он.

Проводив гостя, Пётр Петрович с интересом полистал толстую и красочную воскресную газету французских коммунистов, про себя подумав:

– А хороший подарок оставил мне Куртад! Детям скоро пригодится! Да и мне память о работе в Париже будет! Оставлю на память!

На другую память о своих сыновьях купила репродукцию картины В. М. Васнецова «Три богатыря» Нина Васильевна Комарова, попросив внука повесить её стену напротив своей кровати над кроватью Насти.

– «Они мне будут напоминать о Юрии, Виталии и Жене!» – объяснила всем она.

– «Да, бабань, точно! Дядя Юра – Илья Муромец! Дядя Виталий – Добрыня Никитич! А дядя Женя – Алёша Попович!» – обрадовался своим точным ассоциациям Платон.

Но больше он обрадовался, привезённым отцом, экземплярам газеты «Юманите-Диманш», сразу став вместе с Настей рассматривать её богато иллюстрированные страницы и уже кое-что, читая и понимая, на зависть сестре радуясь при этом. Даже там он увидел информацию о Лаосе. В ней, с помощью отца он узнал, что 20 ноября премьер-министр Лаоса Суванна Фума и лидер Патриотического фронта Лаоса принц Суфанувонг подписали в городе Самныа совместное коммюнике о единстве действий.

В это же время их отец, продолжая просматривать станицы другого экземпляра толстой газеты, надолго задержался в их туалете.

Тут-то Платон и вспомнил, как в их туалете на Сретенке изнутри на двери висел самодельно сшитый большой холщёвый карман, заполненный порезанной, преимущественно отцом, газетной бумагой. Кому уж, как ни старому интеллектуалу так было распорядиться старыми газетами. И сам он при посещении надолго кабинки туалета, бывало, подолгу задерживался там, перечитывая газетные строки, при этом получая от жены замечание, что он здесь не один и другие тоже хотят почитать старые новости.

– «Пап! Я тоже очень хочу почитать новости!» – в шутку через дверь попросил он отца.

– «Щас освобожу! – сердито ответил тот – А ты всё шалишь, играешь!».

А Платон действительно любил разные игры, порой придумывая свои.

И он теперь решил переиграть чемпионат СССР по футболу, в котором впервые чемпионом стало любимое Колей Валовым московское «Торпедо», а любимое Кочетом московское «Динамо» – чемпион прошлого года – стало только третьим, пропустив на второе место киевских одноклубников, не смотря на двухразовый обыгрыш их.

– Не надо было «Торпедо» второй раз проигрывать, тогда бы стали чемпионами! – сокрушался он.

Теперь, в придуманной им игре, он в бабушкино отсутствие на работе стал жонглировать ракеткой и теннисным шариком, пытаясь в итоге забить его за, висящую на стене, эту картину, якобы забивая гол командой – хозяином футбольного поля. Если же он не попадал шариком за картину или тот вылетал из-за неё, то гол не забивался. А если попадал шариком в изображение на картине, то забивали гости.

Причём при этом он ещё и придумал, как определять авторов голов. Пятерка нападающих, фамилии которых он брал из справочника составов футбольных команд, распределялась им по зонам на картине. Центр нападения забивал за изображение Ильи Муромца, инсайды – за двух других богатырей, а крайние нападающие забивали, если шарик оставался за краями картины. Соответственно и промахи, то есть попадания шариком в саму картину и в изображения богатырей, считалось голами гостей, также распределяясь между пятёркой нападения. На тайм он давал три попытки. Если все они завершались голами, то добавлял ещё удары до первого промаха. Голы, забитые в этот период распределялись уже между двумя полузащитниками (попадания, как у инсайдов) и тремя защитниками (центр и края). Так и играл Платон тур за туром согласно календарю чемпионата СССР по футболу, занося результаты в турнирную таблицу и после каждого тура составляя положение команд и список бомбардиров.

Сначала он играл честно, как само получалось. Но вскоре ему перестало нравиться положение команд в его таблицах и ему всё чаще приходилось подыгрывать в пользу нужной команды. Поэтому вскоре ему такая необъективная игра надоела, и он бросил её.

Тем временем 28 ноября была провозглашена независимость очередной бывшей французской колонии – Мавритании, находившейся в составе Французской Западной Африки.

И теперь, как бы по наследству, Платону от отца стало переходить отслеживание событий во Франции и в её бывших колониях. Для этого Пётр Петрович даже передал сыну большую и подробную, старую и потрепанную политическую карту мира, в основном почти сплошь покрытую розовым цветом французских колоний и салатовым – британских.

– «Сын! Ты теперь можешь делать с этой картой всё, что захочешь – рисовать, чертить, разукрашивать, кромсать и прочее. Она уже устарела!» – обрадовал он Платона.

И тот принялся фантазировать, нанося на неё новые границы, простым карандашом ставя стрелки ударов воинских соединений, а потом, из-за якобы изменившейся обстановки, стирая их и ставя новые. В общем, он стал воевать на карте.

Он даже не очень-то обратил внимание на запуск 1 декабря уже шестого советского искусственного спутника Земли (ИСЗ).

К тому же 8 декабря в Лаосе была предпринята попытка государственного переворота командующего Вьентьянским военным округом полковника Купрасита Абхая.

Но на следующий день премьер-министр Суванна Фума передал всю полноту власти начальнику Генерального штаба генералу Патаммавонгу и вылетел в Камбоджу.

А 11 декабря этот генерал от лица Высшего национального комитета Лаоса передал власть правительству во главе с Кинимом Фолсеной, а генерал Фуми Носаван начал наступление на Вьентьян. В этот же день было опубликовано итоговое обращение к народам всего мира, завершившего работу в Москве, Совещания представителей коммунистических и рабочих партий.

А на следующий день командование Освободительной армии Лаоса (ПФЛ) отдало приказ начать боевые действия против правительства в Саваннакхете. И словно в поддержку этому 14 декабря Генеральная Ассамблея ООН по инициативе СССР приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам.

Однако ситуация в Лаосе казалась Платону и его отцу пока запутанной. Когда войска генерала Фуми Носавана штурмом захватили столицу Лаоса город Вьентьян, там было сформировано и утверждено королём правительство во главе с принцем Бун Умом. Но прежний премьер-министр Суванна Фума заявил, что не подавал в отставку, и новый кабинет министров не является законным.

Но эти международные события перебились внутренними, когда 22 декабря в СССР был запущен 7-ой советский искусственный спутник Земли, совершивший почему-то лишь суборбитальный полёт, а заместитель начальника Управления учёта и распределения жилплощади Мосгорисполкома Н. М. Зуйков послал письмо председателю Реутовского горисполкома А. В. Пустовалову.

В нём он сообщал, что Управление рассмотрело жалобу гражданина Н. С. Молчанова в МГК КПСС на неправильные действия Реутовского горисполкома и предлагал отменить, как необоснованное и неправильно вынесенное, Решение № 380 от 30 августа 1960 года для дальнейшего доклада заведующему отделом городского хозяйства МГК КПСС т. Ланшину.

– Ну, вот, опять началось! Всё Молчанову неймётся! Он, как …, ну прям империалист какой-то, колонизатор! Всё за свою, то бишь чужую, территорию воевать хочет! Что ж!? Опять повоюем! Теперь легче будет! – досадовал старший Кочет, готовясь к новым сражения с сутягами и бюрократией.

А пока он готовился, отряды Патриотического фронта Лаоса к концу года очистили от сил правительства в Саваннакхете всю Долину Кувшинов.

Под Новый 1961 год и бабушка Нина, съездив за своими вещами в деревню, окончательно переехала на жительство в Реутов. Платон, встретив её в тулупе, почувствовал знакомый запах овчины. Он помнил его ещё по её зимним приездам в Москву и при проживании у неё в деревне, когда ему приходилось изредка ночевать в чулане или на печке, и полок которой был застелен старыми овчинными тулупами.

Платон до этого не раз вспоминал бабушкины деревенские малосольные огурцы с молодой варёной картошкой. А сейчас он вспомнил, как в деревне они вместе с дядей Юрой и дядей Женей спали на сушилах и он чуть там не вывихнул себе ногу, ступив между жердями под сеном.

Платон любил лазать на чердак большого бабушкиного дома и рассматривать там старые диковинные вещи. И в этом сестра Настя старалась не отставать от брата. Однажды они нашли там мешок с какими-то серыми почти плоскими твёрдыми лепёшками, вероятно старого жмыха. Подсознательно и интуитивно они попробовали их на вкус. Оказалось не так вкусно, как вполне съедобно. Бабушка объяснила внукам, что во время войны они вместе с их мамой и младшим Женей и этим спаслись от голода.

И она была права, ведь клетчатка, находящаяся в льняном жмыхе, была для желудка и едока обманкой, загружая пищеварение при малой отдачи калорий и питательных веществ. Зато в ней имелись микроэлементы.

Там же в деревне, увидев интерес сына к пчеловодству, чему немало способствовала совместная работа того с дядей Юрой, Пётр Петрович как-то решил разводить пчёл на своём садовом участке, установив улья не в саду, а в мансарде, выведя летки через её, выходящий в сад, фронтон. Но опытный пчеловод Юрий Сергеевич Комаров отговорил Кочета от его затеи из-за отсутствия условий для зимовки пчёл и потом больших проблем с кусанием пчёлами соседей. Платон сразу вспомнил, что в деревне пчёлы кусали его довольно редко. И то, когда он делал неожиданные резкие движения, воспринимаемые пчелой-разведчицей как агрессия. На даче же пчёл заменили хоть и редкие, но в тоже время весьма непредсказуемые осы, от которых доставалось и Платону.

Он опять вспомнил о своём пребывании в деревне летом 1959 года. Как-то к полудню от жары разомлели не только колхозники в поле и домашние животные, но и птица на заднем дворе. Сонные куры закатывали глаза, будто бы падая в обморок. А у петуха его гребешок совсем завял и свесился на бок. Им всем явно не хватало воды.

Сам же Платон в такие жаркие дни иногда спасался в прохладе бани, вдыхая с её стен неповторимый, перемешанный с запахом гари, аромат недогоревших, в основном берёзовых, головешек.

В другой раз он увидел, как бабушка положила на выстилку хлева большой и крепкий кусок каменной соли. И корова, телёнок и овцы периодически подходили к нему и, почему-то выпучив глаза, с удовольствием лизали его своим большими шершавыми языками.

Платону же бабушка давала поедать лишние, сваренные вкрутую, яйца. И он их ел просто так, всухую, даже без соли, молока и хлеба, но получая удовольствие.

Платон вспомнил, что на кухне в деревне был совсем иной запах. В основном там пахло молоком и лёгкой гарью из подтопка. А в Реутове же пока пахло водопроводной водой и новой клеёнкой. Причём вкус здешней воды отличался от вкуса московской немного в худшую сторону.

Он был, как его назвал Платон, какой-то электрический.

Возможно, что эта вода повлияла и на вкус Чайного гриба, который Алевтина Сергеевна, как ранее бывало на Сретенке делал Пётр Петрович, стала разводить в Реутове.

Но вскоре частые разбавления его настоя всё новыми порциями кипячёной воды без надлежащей выдержки постепенно свели на нет его необыкновенный вкус. И интерес к этому полезному напитку в их семье постепенно угас.

Зато не угас интерес Платона к деревне.

– А интересно, как в деревне зимой?! Хотя в городе конечно лучше, топить не надо, вода горячая и в доме тепло! Да и еды навалом! – решил он вопрос в пользу города.

Платон вспомнил, как ещё в Москве в конце лета и ранней осенью отец покупал сразу много початков кукурузы, мать долго отваривала её в заполненной солёной водой большой кастрюле, и потом они всей семьёй обгладывали ещё горячие початки, предварительно смазывая ряды зёрен сливочным маслом.

– «Насть, ну куда ты столько много масла мажешь?! Оно же быстро тает и растекается, а ты не успеваешь сразу столько зёрен откусить и съесть! Вон у тебя все руки в нём! – как-то возмутилась мать, вмешавшись в коллективный процесс – Ты смотри, как Платон аккуратно обгладывает початок: по порядочку, рядки за рядками, мажет маслом только тот кусочек, который сможет откусить и сразу всасывает сок с растаявшим маслом! А ты вон, как беспорядочно кусаешь, много зёрен пропускаешь! Куда спешишь-то?».

– «А это не сок, а солёная вода!» – уточнял довольный брат.

Отец же пришёл на помощь дочери, обглодав пропущенные ею зёрна с отложенного початка и поглядывая на, жадно уставившегося на него, глотающего слюну, сына:

– «Ну как, сынок, наелся? Любишь кукурузу?».

– «Да, Люблю! Но больше всего омлет!».

– «А он вообще любит всё жёлтое: бананы, груши, дыни, кукурузу, яйца, … даже пшёнку! Так, Платон?» – уточнила мать.

– «Ещё картошку обжаренную!» – добавил сын.

– «А я – обжарёнки!» – влезла со своими кулинарными пристрастиями и сестра.

В эти годы, благодаря стараниям Н. С. Хрущёва после его поездки в США, кукуруза стала весьма популярным продуктом. Её сваренные горячие початки продавали даже, как мороженое, с лотков на улице и в московских парках.

И это подтвердилось при встрече семьёй Нового 1961 года.

У мамы в комнате поставили, как никогда большую, живую ёлку, нарядив её всеми, что были в доме ёлочными игрушками.

Да и стол казался праздничным.

К тому же мама испекла давно любимый Платоном большой лимонный пирог. Его дольки быстро таяли во рту, и он мог один съесть всё, хотя сам лимон Платон никогда не ел ни в каких других видах, в отличие от отца, любившего чай с лимоном.

Платон даже вспомнил, лежащий между рамами окна их прежнего московского жилища уже заплесневевший лимон, от которого отец каждый раз отрезал ломтик для чая.

Но более всего его поразил сосед с первого этажа Миша Евдокимов, как яблоко кусавший лимон в автобусе перед их отъездом в пионерлагерь. Впечатлительный Платон тогда весь изошёлся слюнями, отвернувшись от него и защемив свой нос пальцами.

– Да! Действительно о вкусах не спорят! – наяву оценил он наличие чуждых ему и гастрономических вкусов, сразу вспомнив разнообразие продуктов во время их жизни на Сретенке.

– Да, Реутов не Сретенка! Здесь нет «Лесной были» и «Даров леса», Да и мороженого тоже! – сокрушался он.

Но на встречу Нового года отец всё-таки привёз детям их любимых былых сретенских деликатесов – медвежатину и лосятину, клюкву и фруктовые желе, пирожные и конфеты в ассортименте под ёлку.

– «Вот только жалко мороженое я не стал брать – по пути всё равно бы растаяло!» – раздеваясь, пожалел он, увидев загоревшиеся глаза детей.

Но их глаза загорелись и от увиденного парадного облачения отца. Платону всегда нравилось, когда тот приезжал к ним в костюме и галстуке, как на праздник. И брала досада, что к счастью было очень редко, когда он приезжал в простой рубашке и просто одетый.

В общем, Новый год Кочеты встретили полной семьёй, весело и комфортно, а отец остался на ночь, что очень порадовало детей.

К тому же сосед Борис Григорьевич уехал на несколько дней, и никто Кочетам не мешал в местах общего пользования.

Однако родители рисковали.

Ведь Молчановы везде доказывали, что Кочеты развелись фиктивно, поэтому всё время пытались с помощью добровольных и не только общественных помощников разоблачить аферистов, найдя тому неопровержимые доказательства для следующего заседания суда.

Поэтому десятки глаз соглядатаев, вспомнив чуть подзабытое своё прошлое, шпионили за Кочетами, высматривая, выслушивая и может даже вынюхивая: не ходит ли Пётр Петрович к Алевтине Сергеевне на ночь.

Но новогодняя ночь благополучно прошла, и начались зимние школьные каникулы, которые Платон беззаботно в основном проводил во дворе или дома в играх с Сашей Комаровым.

Ещё осенью Платон тоже стал коллекционировать этикетки от спичечных коробков, периодически обменивая лишние на недостающие у, дольше этим занимавшимся, Саши Комарова.

Но теперь в каникулы их игры стали динамичней.

Нацеленный на разрушение предприимчивый Саша Комаров теперь увлёк Платона расстрелом оттянутым резиновым жгутом строя оловянных солдатиков, устроив в этом с ним соревнование – кто быстрее это сделает.

Поэтому, настроенный на творчество и созидание, Платон частенько играл и занимался один, без своего бесшабашного друга-соседа.

Единственное, что его озаботило и озадачило, так это разговор родителей о прошедшей деноминации денег, когда новые банкноты меньшего размера стали стоить в десять раз дороже больших старых банкнот.

– «Петь, а что ты скажешь, как опытный экономист и специалист по финансам об этой деноминации? Некоторые люди вон шутят, что сталинские портянки поменяли на хрущёвские фантики! А я что-то не пойму, хорошо это или нет?!» – спросила отца мать.

– «Аль, вообще-то наша партия всё делает для народа! Во всяком случае, должна! Денег стало в десять раз меньше, но и все цены во столько же раз уменьшились. Согласись, что нам теперь будет удобней с новыми деньгами?! Но это только с одной стороны. А с другой стороны, золотое содержание рубля уменьшилось больше, чем в два раза! А это значит, что для нас подорожают заграничные товары!».

– «Ну и чёрт с ними! У нас вон как производство ширпотреба увеличилось!».

– «Да бог с ними, с заграничными товарами! Я боюсь, что наш внутренний рынок среагирует по-другому – продукты на нём подорожают!».

– «Ну и что? Мы на рынок ходить не будем!».

– «Да, не будем! Но ты, Аль, представь себя на месте директора магазина. Тебе будет выгодно хороший товар продать втридорога на рынок, а народу продать не кондицию, положив себе в карман разницу и по отчётам перевыполнив план и ещё получив за это премию!?».

– «Так это может привезти к пустым полкам в магазинах!? Неужто руководство страны этого не понимает?!» – вдруг живо и очень эмоционально встрепенулась она.

– «Наверно они берут пример с заграницы? Вон, де Голль в прошлом году поменял деньги во Франции! А для чего? Он этим пытается возвратить во Францию золото, украденное американцами во время войны!».

– «Да, дела! Ну, поживём – увидим!» – подвела итог недоучившийся экономист.

– «Да, посмотрим!» – согласился Пётр Петрович.

И Платон успокоился.

Ведь он был ещё очень далёк от таких забот.

На фоне разговора родителей даже разрыв США 3 января дипломатических отношений с Кубой показался ему естественным.

И у него тоже чуть было не произошёл разрыв прежних отношений, но с Колей Валовым, когда тот предложил ему в один из каникулярных дней съездить с ним в Кремль на Новогоднюю ёлку.

– «Платон! У меня есть лишний билет на ёлку в Кремль! Приглашаю тебя со мной поехать!».

– «Спасибо! Но я не смогу!» – не мог согласиться быстро росший Платон, так как понимал, что одеть ему сейчас в Кремль было нечего, а позориться перед москвичами стеснительный мальчик не хотел. Да и утруждать маму сейчас тратиться на билет он не решился.

– «Сынок, а ты почему с Колей Валовым на ёлку не поехал?! Билеты же были бесплатные – профсоюз дал!» – поняла Алевтина Сергеевна подход сына к этому вопросу, не коря его за выбор, а наоборот, жалея.

Ведь она не раз делилась с ним денежными проблемами семьи, объясняя ему необходимость и очерёдность расходов, якобы советуясь с ним об экономии расходов, накоплении денег и откладывании некоторых покупок на более позднее время, всегда находя с его стороны понимание, сочувствие и согласие.

– «А я не знал и Коля не сказал!» – растерянно ответил чуть погрустневший Платон.

Но он об этом не жалел, потому что сейчас его увлекли другие каникулярные забавы. Да и на ёлку он всё же сходил, но не в Кремль, а в место попроще, в Лужники, зато бесплатно и с племянником Гришей. Платон заехал за ним в Коптельский переулок, а в метро проводил его бесплатно за свой же пятак, держа Гришу перед собой за конец свисающего сзади шарфа и не допуская между ним и собой просвета, а по дороге беспрерывно что-то рассказывая племяннику. Зато после их ждал вкусный обед от бабушки Антонины и совместные игры до вечера.

А дома в каникулы Платон много рисовал, в том числе и жанровые сцены из прежней их жизни в Москве.

– «Сынок! А как ты здорово нарисовал работающую снегоуборочную машину в Печатниковом переулке! Всё очень узнаваемо!» – отметила мама.

Реже, из-за отсутствия подходящего материала, Платон выжигал, переводя через копирку рисунки на отшлифованную поверхность фанеры.

Не забывал он и гулять во дворе, играя там с другими детьми. Но самые интересные игры были с одногодком и соседом сверху Сашей Комаровым.

Теперь они нарисовали себе страны, причём Комаров выбрал остров, и стали воевать друг с другом в морской бой за право в случае победы высадить десант на территорию противника.

Поначалу Платон всё время проигрывал, но высаженный противником десант сразу уничтожался. Наконец Платон выиграл, а на суше он постоянно бил противника до полного уничтожения его войск и захвата его территории.

После этого их игра в такую войну закончилась.

В эти же зимние дни, но по воскресеньям, отец стал брать сына на коллективные лыжные прогулки, организуемые для сотрудников его министерства. Рано утром Платон с отцом встречался в вестибюле станции Комсомольская, а затем с компанией – на пригородной платформе Ленинградского вокзала, где отец однажды и сфотографировал его.

Весёлая компания лыжников, а больше лыжниц, доехав до платформы Планерная, шла далее пешком до лыжной базы, где Кочеты и некоторые другие их коллеги брали лыжи бесплатно напрокат. Маршрут начинался сразу от базы затяжным спуском в пойму реки Сходня и ещё более затяжным подъёмом наискосок на противоположном её берегу. Лыжня обычно пролегала далее в лес на запад или на северо-запад в сторону Подрезково.

Накатавшись по лесу, Кочеты возвращались на базу, смело спускаясь по длинному и крутому спуску. А если силы ещё оставались, и отец не возражал, то Платон повторял спуски, выбирая всё более крутой и скоростной участок. Ему нравилось управлять своим телом, маневрируя на скорости и представляя себя героем недавно им просмотренного австрийского художественного фильма «Двенадцать девушек и один мужчина», в роли которого снялся многократный олимпийский чемпион по слалому Тони Зайлер. Единственное, что мешало Платону, были выступающие от ветра слёзы, мешавшие разглядывать трассу. К счастью, она была ровной и накатанной.

А когда любовавшийся удалью сына Пётр Петрович замерзал, подавая знак своими палками, они по менее крутому и высокому подъёму поднимались к базе. Но и тут, вошедший в раж Платон, поднимался на силу или бегом под углом к подъёму, а не ёлочкой или приставным шагом, опять ловя на себе восторженные женские взгляды и завистливые мужские.

После переодевания Кочеты там же на базе обедали и довольные и чуть разморенные разлетались по своим гнёздам. Старший – в Печатников переулок, а затем в Сандуновские бани. А младший – в ванную и под крыло наседки матери.

На следующий день Платон, как правило, рассказывал, совсем без отца живущему, Саше Комарову о своей лыжной прогулке, вызывая у того зависть не только к успехам друга в катании на лыжах, но и к его контактам со своим имеющимся отцом. А зависть и проигрыши требовали от Саши Комарова реванша и выхода его эмоций в подлости. Поэтому изменившаяся их игра в войну перекочевала из их квартир в подъезд.

Как часто бывает у детей, и в этот раз не обошлось без озорства и хулиганства. Саша Комаров как-то раз нашёл где-то пачку стреляных гильз от мелкашки и предложил Платону делать из них «шумихи», на что тот, не подумав, согласился.

В гильзы они начищали серу со спичек. Затем плоскогубцами крепко зажимали срез, даже загибая и сжимая расплющенную часть гильзы, обворачивая её ватой. И положив под чью-то дверь на лестничной площадке своего же подъезда, спичками поджигали вату, при этом в ожидании произведенного эффекта от громкого хлопка, прятались между пролётами лестницы этажом выше или ниже.

Но днём мало кто был дома и большого эффекта не следовало. А вечерами это делать озорники опасались, боясь быть пойманными на месте преступления с поличным, что, впрочем, один раз всё же случилось, когда Комаров подставил Кочета, после чего они остановились в этих своих забавах и в общении друг с другом.

Но время – лекарь, и дети помирились. После чего они стали играть только у Платона дома, так как, только у него были все самые интересные самодельные игрушки.

– «Сынок! Не надо вам шляться по подъезду! Играйте лучше у нас!» – предложила мать сыну.

Но и этих игр хватило ненадолго, так как поверхностный Саша не только не оценил труд друга, но и взял за всё реванш, быстро поломал, слепленные тем танки и бронемашины, после чего и эта их игра закончилась насовсем. Пришлось Платону выпроводить друга, а самому убрать за ним им же поломанные свои поделки, сев за интересную книгу.

Они всегда будоражили его сознание. Здесь был простор для творческого воображения с различными его вариациями.

Ведь ещё на Сретенке, до школы, отец прочитал детям книги: «Детям» В. Маяковского, «Солнечный денёк» Д. Воронковой и другие детские книжки, включая сказки, в том числе немецкие про великана Рюбецаля.

А уже сам, научившийся читать Платон, кроме первой книги «Рассказы о Дзержинском» и множества сказок, прочитал ещё и «Сказку о Мальчише-Кибальчише» А.Гайдара, «Птица-синица» С. Могилевской и другие.

Всего год назад он прочитал, пожалуй, самую интересную из ранее прочитанных им книг. Это была книга Ю. П. Дольд-Михайлика «И один в поле воин», в которой рассказывалось о деятельности советского разведчика, действовавшего под именем Генриха фон Гольдринга. Но особенно ему понравилась концовка книги, когда после окончания войны главный герой встречается со своей невестой в мае в Москве около метро, и они обращают внимание на то, что сейчас их свели вместе три буквы «М»: май, Москва и метро! Самой последней книгой, прочитанной им в Москве, стала «Хижина дяди Тома» Г.Бичер-Стоу. А самой первой книгой, прочитанной Платоном в Реутове, стала книга «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, которую ему дал почитать московский сосед Рашид, и которую Платон задержал с возвратом.

Пришлось её отдавать с большим опозданием и через отца, попросив поблагодарить больного туберкулёзом и по сему, видимо, большого любителя чтения, бывшего старшего товарища по старому дому.

Но Платон не только играл и читал книжки, но и помогал бабушке и маме по хозяйству. Он ходил в магазины и помогал убираться в доме: раскладывал всё по местам, протирал пыль, подметал пол и вытряхивал половики. А как-то он даже помог бабушке отправить с почты посылку дяде.

– «Платон! На! Напиши на крышке адрес!» – попросила бабушка, протягивая ему химический карандаш.

– «А ты поплюй на него – будет писать, как чернилами!» – посоветовала она внуку, видя, что на фанерной крышке надпись плохо видна.

А когда внук закончил писать – укорила его:

– «Я же тебе говорила – поплюй! А ты в рот взял!? Теперь у тебя губы и язык в чернилах!».

Платон достал носовой платок и, поплевав на него, стал им тереть губы и язык, с ужасом поглядывая на появляющиеся на платке фиолетовые чернильные пятна.

– Да, увлёкся я – не заметил! – досадовал мальчик.

Зато он заметил, как после школьных каникул первым важным международным событием стало сообщение 11 января из Лаоса. Там силы Патриотического фронта Лаоса (ПФЛ) заняли город Сиангкхуанг, прервав сообщение между столицей Вьентьяном и резиденцией короля Лаоса в Луангпрабанге. А в городе Самныа был сформирован Национальный военный совет, ставший совместным военным командованием ПФЛ и правительственных войск.

Ободрённый этими последними политическими новостями, тёплой встречей нового года, хорошо и с пользой проведенными каникулами, встречал Платон своё двенадцатилетие.

На день рождения отец подарил ему модель для склеивания самолёта.

А для привития сыну тяги к технике, он принёс ему свои два старых неработающих будильники, чтобы тот разобрал и попробовал починить. И Платон с большим интересом принялся разбирать их до винтика.

Ему понравилась эта работа. Он аккуратно разложил детали на столе, потом осмотрел весь механизм, но явной поломки не нашёл. Тоже самое он проделал со вторым и обнаружил сломанную деталь.

Но аналогичная деталь из первого будильника не совсем подходила ко второму – к удивлению мальчика их конструкции отличались. Тогда он снова собрал будильники, к своему удивлению обнаружив и лишние детали. Часы, конечно, не ходили, починить их у Платона не получилось.

В этот важный момент с ним рядом не оказалось отца или другого опытного и знающего человека. На этом его эксперименты с мелкой работающей механикой приостановились, хотя его мастерство работать с ней и выросло. И интерес мальчишки к таким техническим разборкам тоже упал, переключившись на другое.

Вырос и сам Платон. Ранее в Москве на день рождения сына отец отмечал на дверном косяке его рост. А теперь в Реутове уже нет. Сын и так был явно рослым, заметно выше и мужественней своих сверстников, и волноваться было незачем, и сравнивать его было не с кем. Хотя по просьбе внука это теперь сделала бабушка.

По просьбе бельгийских колонизаторов 17 января катангскими сепаратистами был расстрелян ранее незаконно арестованный первый премьер-министр независимой Республики Конго Патрис Лумумба и два его соратника.

А 20 января на бабушкин день рождения в США вместо Дуайта Эйзенхауэра президентом стал Джон Кеннеди.

Эту новость Кочеты уже увидели по своему телевизору. Купленный вскладчину с соседом Борисом Григорьевичем телевизор «Заря-2» теперь постоянно стоял их кухне, став главным событием, достопримечательностью и местом притяжения для всех жильцов их коммунальной квартиры.

С его появлением и Пётр Петрович иной раз задерживался в гостях у детей на просмотр телефильма, телеспектакля или интересной телепередачи.

Да и Алевтина Сергеевна часто подолгу задерживалась у него, с удовольствие совмещая на кухне приятное с полезным, о чём созналась 9 февраля в своём письме брату Евгению, извиняясь за задержку с ответом на его письмо, и в котором, как всегда, делилась личным опытом, сообщая, что: «У меня опять возобновилась канитель с квартирой, соседи бывшие никак не успокоятся, что какая-то «колхозница», прожив четырнадцать лет в Москве, получила площадь, а они всю жизнь – нет. Мать из-за этого очень расстраивается, о себе я уж молчу … Сам будь, братик, настойчивее, стеснительность никому не нужна, она только мешает нам жить. Из-за неё Виталий уехал на кулички, и ты можешь прозевать. Меньше делись с балаболами и завистниками. Я убедилась в жизни своей, что никому нельзя довериться, кроме самого родного. Только с матерью боюсь откровенничать, тоже не воздержана бывает на язык».

И действительно, Нина Васильевна любила рассказывать о достижениях своих личных и близких ей людей, даже хвалиться. Но чаще соседей по подъезду и новых сослуживцев её слушателями становились внуки, которые внимательно слушали бабушкины рассказы, задавая уточняющие вопросы. Обычно она вспоминала интересное её внукам своё детство – видимо самую счастливую пору своей, да и не только, жизни.

Но теперь в жизнь всех людей всё чаще входили новости о запусках очередных советских искусственных спутников Земли. Ещё 4 февраля был запущен первый спутник в сторону Венеры, а 12 февраля туда же полетел и космический аппарат «Венера-1».

Но если в космосе всё шло по плану, то на земле Кочеты продолжали бороться за свои права, когда 21 февраля Пётр Петрович сходил на приём к Н. М. Зуйкову, изложив ему суть вопроса с объяснением обстоятельств и лукавства в заявлении Н. С.Молчанова, и оставил ему своё письмо об этом.

На приём неожиданно попал и пятиклассник Кочет.

Их классный руководитель и учитель истории Мария Степановна Петрова, бывшая Платону по грудь, подозвала его к себе в коридоре во время одной из перемен и в полголоса попросила:

– «Платон, я знаю, что ты очень хорошо рисуешь! Но прошу тебя, не рисуй ты больше этим дуракам голых женщин! Они ведь это не понимают – ещё маленькие!».

Платона это удивило, но он оценил такт и мудрость пожилой маленькой доброй женщины, перестав рисовать на заказ от своих ещё не созревших одноклассников.

Однако сам он уже испытывал некоторый дискомфорт в области низа живота и паха, что стало тревожить его, особенно усиливающийся зуд под кожей подросшего члена.

В субботу, при подготовке к традиционному принятию ванны, Платон решил осмотреть место жжения над раковиной, поначалу обмыв конец тёплой водой и почувствовав, что ему чуть полегчало.

Тогда он немного оттянул кожу и увидел появившееся из-под неё что-то твёрдое и бело-жёлтоватое, отлетевшее при прикосновении после попытки дальнейшего плавного оттягивания кожи.

Он опять обмыл конец и почувствовал ещё большее облегчение. Пальцами отковырнул с полуоткрывшейся головки остатки этого вещества, теперь успокоившись, что оно не часть его тела, и он ничего не потерял, и ничего предосудительного не сделал.

Но что-то неведомое толкало его на продолжение этого процесса.

Он плавно, но с трудом попытался оголить всю головку и окончательно обмыть её, но кожа не поддавалась, вызывая болезненное ощущение. Тогда он отпустил её, и кожа вернулась в прежнее положение. Платон теперь ощущал какую-то потерю в этом месте, но вместе с тем и облегчение, совсем успокоившись.

А через несколько дней отец объяснил ему, что это была смегма, образовывающаяся и со временем твердеющая под кожей из-за накопления смеси секрета сальных желёз, кожного эпителия, мочи или иной влаги.

– «Тебе надо теперь каждый раз, когда ты моешься, чуть оголять и промывать головку пиписьки!» – посоветовал он.

И Платон послушался, в следующий раз увлекшись, и почувствовав постепенно подкатывающее и всеохватывающее, ранее никогда не ведомое и пленяющее приятное ощущение.

Он продолжил фрикции, от подкатывающего удовольствия чуть ли не теряя сознание. В глазах его немного посерело, тело напряглось, а в пояснице и тазу заломило. И вдруг что-то мощное низверглось из его члена пульсирующей белой струёй. Он только и успел наклониться над раковиной. И почти тут же наступило блаженное облегчение.

Заметая следы, Платон тщательно обмыл раковину и член, в раздумье, залезая в ванну.

– Как же мне было приятно! Вот почему мужики любят это и стремятся к женщинам! А ведь то, что я сделал, называется онанизмом!? Но ведь мне было очень приятно! И голова светла, и нет какого-то непонятного томления!

И вообще, на душе как-то легче стало! Но ведь онанизм вреден! Тогда я больше не буду! – решил он это держать в тайне даже от самого себя.

А вскоре на столе у Платона появилась привезённые отцом брошюры на эту тему. И он их с интересом изучил, особенно брошюру «Девочка, девушка, женщина».

Кроме того, отец стал привозить ему весьма красочно иллюстрированный журнал «Куба» с обилием фотографий красивых женщин, в том числе в купальниках, и Платон стал засматриваться на них, возбуждаясь. Поэтому вскоре он повторил своё упражнение, получив огромное удовольствие и спокойствие на несколько дней. Но этим Платон не злоупотреблял, срываясь лишь, когда ему совсем становилось невмоготу.

Теперь он как-то успокоился, больше читая и смотря телевизор, в основном интересуясь споротом и особенно политикой.

Из последних политических новостей он узнал, что 23 февраля принц Суфанувонг и посетивший освобождённые районы Лаоса премьер-министр Суванна Фума подписали совместное коммюнике с приветствием победы Освободительной армии Лаоса, очистившей от войск Бун Ума ещё три провинции страны.

Отец был доволен интересами сына, что тот стал много читать и узнавать, постепенно превращаясь из ребёнка в подростка со всеми отсюда вытекающими последствиями.

А видя, что Платон из девчачьего московского царства попал в мальчишеское реутовское братство, отец на всякий случай показал сыну несколько приёмов из рукопашного боя, боевого самбо и Джиу-джитсу. К своему удивлению Пётр Петрович увидел, что Платон не только быстро освоил их, но даже внёс и кое-что своё. Более того, он вскоре купил заинтересовавшемуся сыну ещё и книги «Борьба самбо», «Дзюдо», «Гантельная гимнастика» и «Развивайте силу», познакомив его и со статической гимнастикой, с Джиу-джитсу, и с некоторыми специальными упражнениями для утренней зарядки, посоветовав делать её регулярно.

И Платон этим очень заинтересовался, со временем став присматривать подходящего себе спарринг-партнёра. Для этого он решил заинтересовать кого-нибудь из мальчишек их двора, рассказывая всем об этих видах борьбы и ища отклика от кого-нибудь. Но никто пока не выказывал желания, а может просто боялись.

А самый во всех отношениях близкий друг Саша Комаров, не подходивший в соперники из-за своей хилости, вдруг решил перехватить инициативу у Платона, и хоть как-то вернуть свой давно уменьшившийся и так малозначительный авторитет. Он при всех попытался опустить добродушного конкурента и тем попытаться самоутвердиться перед старшими товарищами.

И он специально, но весьма опрометчиво выбрал себе Платона в качестве жертвы. Как-то раз будто бы невзначай Саша взмахнул рукой около лица Платона, из-за чего тот естественно моргнул.

– «А-а! Саечка за испуг!» – попытался, было, он своей худой ручонкой с длинными пальцами добраться до подбородка друга.

Но не тут-то было. Худая ручонка Комарова была перехвачена Платоном у своего лица и резко завёрнута за спину обидчика. И после сильного пинка ногой под зад, уже под смех старших товарищей, летя вниз к счастью по короткой лестнице, Комаров услышал, брошенное ему вслед Платоном:

– «Безумству храбрых поём мы песню!».

И добавленное парнями:

– «Да-а! Красиво комарик полетел!» и «Теперь наверно долго пищать не будет!?».

Через несколько дней, когда обида Саши за его публичный срам вытиснилась неуёмным желанием снова играть с Платоном, он, как ни в чём не бывало, возобновил общение с другом. Но при первом же удобном случае был готов ему отомстить.

А к старшим ребятам их двора, с просьбой стать его соперниками при отрабатывании приёмов борьбы, Платон пока обращаться не решился. А в его классе ему бы подошёл по комплекции лишь один – второгодник Валера Глухов. Даже сосед по парте ловкий Саша Сталев не подходил.

– Да-а, что-то я слишком большой вымахал для своих сверстников – побороться не с кем! – пока не очень-то сожалел Платон.

Но было с кем бороться его отцу, причём на бумажном фронте.

Петру Петровичу пришлось 2 марта теперь послать письмо заведующему отделом городского хозяйства МГК КПСС Ланшину с жалобой на незаконные действия заместителя начальника Управления учёта и распределения жилплощади Мосгорисполкома Зуйкова при контроле им за действиями райисполкомов по распределению жилплощади.

За ним было направлено подробное письмо председателю Балашихинского райисполкома П. С. Шибаеву с копиями секретарю Балашихинского РК КПСС А. Я. Баланину и в Реутовский горисполком А. В. Пустовалову и С. А. Платоновой.

А 8 марта Пётр Петрович послал письмо и депутату Верховного Совета РСФСР Е. К. Рагозину, ранее при длительном телефонном разговоре с Кочетом отмежевавшегося от своего родственника и сутяжника Н. С. Молчанова.

В этот же день письмо в Нарсуд Свердловского района Москвы направил главк ВСНХ – РОСГЛАВТЕКСТИЛЬСНАБСБЫТСЫРЬЁ за подписями заместителя начальника главка, секретаря парторганизации и председателя месткома.

Кроме того, и Пётр Петрович и Алевтина Сергеевна в феврале и марте посылали свои кассационные жалобы на решение суда.

Они делали упор на искажения показаний свидетелей, в частности их бывшей соседки по дому Зинаиды Николаевны Алексеевой. Они также указывали на искажения в констатирующей части Решения, на расследование нарсудом дела не объективно, претензиционно, с передёргиванием фактов, и изложением итоговой его изменённой решающей части в заранее подготовленной форме, что вошло в противоречие с констатирующей частью и принятым по ней первичным решением.

Алевтина Сергеевна даже послала письмо на имя Н. С. Хрущёва с просьбой, по аналогии с прежней жалобой в МГК КПСС партийца Н. С. Молчанова, защитить её права, как члена партии и мать двоих несовершеннолетних детей.

Бывшие супруги теперь били по своей цели из всех калибров. И это их, конечно, очень напрягало, особенно Алевтину Сергеевну, Но словно бальзамом на душу явились подарки ей со стороны детей.

В подарок маме к 8 марта Настя сделала игольницу размером с обычный лист бумаги. На середине передней панели из материи она прикрепила розы, сделанные из лент. Такие же ленты в сборочку окаймляли и весь периметр игольницы. Качество работы было непревзойдённым, и эта игольница прослужила потом много лет, периодически радуя маму.

Любуясь творением сестры, Платон вспомнил, как ещё в Москве он одно время увлёкся рисованием одежды богатырей, воинов, царей и цариц, принцев и принцесс. Именно это тогда и подвигло родителей и тётю Катю к окончательному решению пригласить мальчишку в Дом моделей. Но это его увлечение оказалось слишком кратковременным. Как только он одел всех своих героев, так сразу потерял к этому интерес. Не мальчишеское это дело.

Зато мальчишеским делом было проявлять удаль и бесстрашие.

В одно из весенних воскресений мальчишки их двора пошли к фабричному пруду, около которого они как-то играли в футбол на большом поле фабричного стадиона «Дружба».

А поводом для их похода послужило выбрасывание на свалку соседнего «пьяного завода» поломанной радиоаппаратуры, в которой можно было наковырять деталей и элементов для радиолюбительства.

По чьему-то предложению, не желая обходить кругом, ватага мальчишек решила по заметно подтаявшему льду перейти пруд в его узком месте. Самые смелые, ловкие и бесшабашные сразу перепрыгнули полыньи у берега и решительно пошли к противоположному берегу. Платон поначалу не решился – было страшно провалиться у берега. Ведь в случае чего он даже не умел плавать.

Он долго не решался. Но когда на лёд сиганули даже младшие мальчишки. Платону стало стыдно перед товарищами, и он решился:

– Ладно! Будь что будет!

Оттолкнувшись от берега, он шагнул далеко, сразу хоть и на уже зыбкий, но на всё ещё относительно толстый лёд, и пошёл. Платон с опаской смотрел на былой лёд, ставший рыхлым под лучами весеннего солнца.

Его ноги утопали, но глубоко в воду не проваливались. Он специально шёл быстро, но осторожно, ставя сразу всю ступню, чтобы не провалиться. А следы он оставляя существенно глубже, чем младшие его мальчишки, но старался на их следы не наступать, а ступать рядом на чуть вспухшую ледяную кашицу.

– А вот и берег! Слава богу, что на середине я не провалился – здесь уже мелко! – понял он, попытавшись теперь оттолкнуться от снежной кашицы и широк шагнуть на спасительный берег.

Но его толчковая нога вдруг начала проваливаться. Тогда Платон со страху поспешил, не разбирая дороги и уже под смех некоторых ребят проваливаясь под лёд почти до колена. На берегу Платону даже пришлось вылить воду из ботинок и немного отжать обшлага брюк.

– Чёрт меня дёрнул поддаться на слабо и пойти за всеми, боясь показаться трусом!? Я ведь даже плавать не умею! Утонул бы! И что тогда? Как бы мои родители и Настя с бабушкой потом были?! – после этого про себя ещё долго терзался Платон, решив больше никогда не экспериментировать с опасностью для своей жизни.

– Вот так наверно и погиб наш кот Кузя, поскользнувшись на скользком карнизе!? – после этого решил он.

А произошло это совсем недавно в начале марта, когда пришедший из школы мальчишка не обнаружил дома своего любимца. Взрослый котёнок Кузя был принесён в дом Алевтиной Сергеевной ещё в начале осени. Он и жил у Кочетов всё это время, доставляя радость, прежде всего детям. А они из-за ухода за ним, стали ответственней и серьёзней.

Ведь мама обещала им кота только при условии, что они будут ухаживать за ним, прежде всего, менять ему песочек.

И Платон каждый день ходил на улицу за новой порцией песка, выбрасывая старую.

А кормили его все, прежде всего бабушка и Настя. Зато главным игруном с котёнком был Платон, сделавший ему искусственную мышку на верёвочке и придумывавший разные игры с ним. И Кузя больше привязался к Платону, надолго садясь к нему на колени, когда тот делал уроки.

Однако со временем у кота обнаружились глисты. Мать и бабушка пытались их вывести своими способами, но безрезультатно. Возможно, это и явилось причиной пропажи Кузи.

А доброму сыну мать сказала, что пока он был в школе кот опять пошёл погулять по подъезду, забрался на самый верхний этаж и вылез на подоконник, с которого потом и упал, разбившись насмерть.

Вспомнив сейчас про кота, Платон опять загрустил. А пока он шёл домой, его ноги замёрзли, и на следующий день он заболел.

Тем временем участившиеся в СССР запуски искусственных спутников Земли наводили теперь на мысль, что процесс освоения околоземного космического пространства пошёл активнее.

Это подтвердилось ещё и 9 марта запуском 9-го советского спутника.

Когда после болезни Платон пошёл на поправку, мама сварила ему традиционный куриный бульон, заправив его мелкими самодельными сухариками, которые по давней привычке заготавливала бабушка, но теперь, в основном, из кусков недоеденного белого хлеба.

– «Насть! А ты чего теперь не хазишь и не просишь бульон, как раньше просила тюрю Платона из молока и сладких сухарей?!» – спросила бабушка внучку, вспомнив, как до конца 1958 года Платон ел её, а Настя завидовала ему. – «Бабань, да сухарики не те, не сладкие!» – засмеялась в ответ внучка.

Даже во время болезни Платона больше интересовали международные события, особенно если они носили позитивный характер. Поэтому сообщение, что 21 марта правительство Антуана Гизенги в Стэнливиле объявило о низложении президента Конго Жозефа Касавубу за нарушение конституции страны, обрадовало его. Но в столице Конго Леопольдвиле это решение не было признано.

– «Платон! Мне думается, что в Конго гражданской войны тоже не избежать!» – поделился Пётр Петрович мыслью с сыном.

А 25 марта был запушен уже 10-ый советский искусственный спутник.

Но 27 марта неожиданно сорвалась попытка США получить поддержку членов СЕАТО для начала интервенции в Лаосе. На проходившей в Бангкоке сессии этого военного блока Англия и Франция не поддержали США и высказались за созыв международного совещания по лаосской проблеме.

И Платон был доволен. К тому же после болезни он, наконец, пошёл в школу. Второе полугодие они занимались во вторую смену. И в этом тоже были свои плюсы. Ведь после школы он весь вечер посвящал активному отдыху – играм во дворе и своим делам дома. Зато утром сразу брался за уроки, первыми всегда делая письменные – математику и русский язык, оставляя на закуску литературу. В отличие от многих мальчишек, утром он никогда не гулял, а, пообедав, направлялся в школу.

В классе он сидел за одной партой с Сашей Сталевым. Тот ещё в четвёртом классе выбрал Платона себе в друзья, став в некотором роде его покровителем из числа местных аборигенов. Ведь он был коренным жителем Реутова. А однажды он даже предотвратил возможную драку между новичком Платоном и своим другом и соседом – крупным и вспыльчивым Васей Симаевым, назначившим повздорившему с ним «москвичу» встречу после уроков.

Его отец Сталев Михаил Порфирьевич родился 5 сентября 1910 года в селе Куньи Выселки Серебряно-Прудского района Московской области, с детства познав крестьянский труд. Во времена начавшейся индустриализации страны он 1928 году переехал в фабричный посёлок Реутов, став рабочим фабрики и поселившись у своей сестры двенадцатым жильцом её шестнадцатиметровой комнаты.

В 1932 году он женился на Наталии Антоновне и переехал жить к ней в посёлок Мальцево на территории того же Реутова.

В 1942 году Михаил Порфирьевич был призван в армию и в должности повозочника сапёрного подразделения 83-ей отдельной штурмовой бригады прошёл боевой путь от Ленинграда через Прибалтику и Польшу до Берлина.

На своей повозке он перевозил мины, не раз рискуя жизнью, иногда попадая под обстрелы. И однажды он получил ранение в кисть руки, повредив пальцы.

Михаил Порфирьевич был награждён медалями «За оборону Ленинграда» и «За взятие Берлина». После войны работал слесарем высокой квалификации на заводе имени М. И. Калинина в Москве.

Супруги имели двух сыновей – рождённого ещё до войны Михаила и послевоенного Александра, ставшего школьным товарищем Платона.

– «Платон! А почему ты в футболе болеешь за «Динамо», а в хоккее – за ЦСКА? Надо болеть за какой-то один клуб и по всем видам спорта!» – спросил он как-то своего соседа по парте.

Но особенно этим вопросом Кочета донимал сосед и друг Сталева – ярый болельщик «Динамо» – их крупный ровесник Вася Симаев, с которым он познакомился ещё в четвёртом классе, когда дело чуть было не дошло до их драки, но возникший конфликт между своими друзьями погасил Саша.

Но с этим, да и с любым «болением» Платона за какую-либо команду вообще, не согласился, после санатория заехавший к ним в гости его двоюродный дядя Витя Заикин. Во время службы в армии с 1955 по 1958 годы он занялся штангой и повредил позвоночник, фактически став инвалидом. Не помогла ему ни операция, ни лечения в санаториях. Но Виктор не сдавался, женился на Нине Антоновне и теперь ожидал первенца.

Как самый младший из всех, надоевших ему своими постоянными нравоучениями, братьев и сестёр и истовый экстраверт он любил поучать своего самого старшего из всех племянников – Платона, этим как бы беря реванш хотя бы у его матери – педагога. Потому его подход к нравоучениям и освещению своего опыта был антипедагогичным, что сразу почувствовал сын бывшей учительницы.

– «Платон! Что же ты так учишься?! Практически на одни тройки! Ни то, ни сё! А знаешь что это такое? Это место между жопой и п…й!» – сообщил он ранее неизведанное двенадцатилетнему мальчику.

Он же потом научил Платона шевелению ушами. И Платон вскоре продемонстрировал своё умение пред товарищами, не раз выигрывая споры. Мальчишки вообще любили спорить, иногда с кулаками доказывая свою правоту. А вот бравировали они друг перед другом не знаниями и умениями, не только силой и ловкостью, а больше своей безрассудной смелостью и бесшабашностью. И однажды Платон чуть ли не стал жертвой такой коллективной бравады. На Пасху, пришедшуюся в этом году на 9 апреля, мальчишки их двора, подстрекаемые Вовой Мироновым при участии Юры Гурова, которые жили в однокомнатных квартирах друг над другом и только с верующими соответственно с бабушкой и матерью, решили поучаствовать в крестном ходе в Никольскую церковь.

Но мало кто из мальчишек согласился. Ведь люди были в основном уже не верующими.

Это приглашение вызвало у Платона воспоминание, как в Москве на Пасху соседка Татьяна Тихоновна угощала атеистов Кочетов крашеными яйцами, и по всей квартире и даже дому тогда разносился вкусный пряный ароматный запах свежеиспечённого кулича. В этом угощении Платона, не вдававшегося в подробности, интересовала всего лишь потребительская польза и вкус круто сваренных яиц.

Их крашением на Пасху в Реутове хотела было заняться и бабушка Нина. Но в 1960 году она на Пасху оказалась в своей деревне, а в этом году до них просто руки не дошли. Да и понимания семьи она бы не нашла. Как не нашла она и благодарности дочери, жалующейся на неё в письме младшему брату Евгению: «Мать стала бестактна. А когда я тактично с ней разговариваю – молчит, упрямится и делает по-своему, кое-как. А когда повышаешь тон – обижается. А перед соседом кривляется. Порой такое отмочит, что я со стыда сгораю. Иногда неуместно смеётся. Видно старческое. В последнее время часто стала повторять, что ей скоро в «могилёвскую». Помощница в воспитании детей плохая, но по хозяйству, конечно, мне с ней легче. Надеюсь, общий язык постепенно будет найден».

В том же письме, уставшая от судебной тяжбы, Алевтина Сергеевна проинформировала брата и о судебных делах: «Мои жилищные дела в суде. 6 апреля была в Мосгорсуде, решение народного суда о выселении Петра ко мне отклонено, но ещё будет рассматриваться в Мосгорсуде по первой инстанции, в другом составе с привлечением свидетелей.

Товарищи меня поддерживают. Думаю, что недолго уж мотаться придётся. Жалоба моя в ЦК попала к тому, на кого жаловалась, пока никакого решения по ней нет».

А на заседании этого суда прокурор сделал заключение в пользу Кочетов: «Решение нарсуда вынесено с нарушением статей 5 и 118 по необследованным материалам. Жилплощадь была предоставлена третьему лицу в порядке улучшения жилищных условий, но с включением ответчика. Брак расторгнут. Ответчик просил исключить его из списка и ордера и исполком исключил. После решения был выдан новый ордер, уже без ответчика. У исполкома не было оснований выносить третье решение об обратном включении ответчика в ордер. Решение нарсуда следует отменить».

И это опять было маленькой победой Кочетов и здравого смысла.

Но Пётр Петрович не обольщался, решив продолжать давление на сутяг, послав повторное письмо депутату Е. К. Рагозину, на это раз прося совета, как ему поступать дальше.

А в письме Алевтины Сергеевны брату Евгению досталось и, в отличие от сестры, теперь Платону: «Настя учится на «5» и одна «4». Платон на «3», но две «4» – сдал темпы, злой стал, раздражительный, обидчивый, драчливый».

А причиной того конечно стало его половое созревание.

К тому же взрослые не раз говорили вслух о вреде онанизма и его разрушительных последствиях. Платон, конечно, старался избегать так понравившихся ему упражнений, но организм требовал своё и подросток не в силах был этому сопротивляться. И этот коренное противоречие между понятиями «очень хочется» и «категорически нельзя», которому он не мог сопротивляться, раздражало и злило его, заставляя сбрасывать прущую из него энергию каким-то другим способом.

Изменения в его поведении заметила и бабушка, ещё раз намекнув об этом в своём письме младшему сыну: «Платон уж очень, знаешь!».

А про Настю она написала: «Скоро опять дача, будем там торчать все. Насте что-то не хочется туда. Она ни с кем на даче не гуляет, вот ей и скучно. Просится в деревню, но меня ведь там нет, и коровы с курами и гусями нет. Если соскучится по Реутову и телевизору, уезжаем с дачи».

А вскоре новые события и эти планы бабушки постепенно свели на нет.

Днём в среду 12 апреля, уже сделавший уроки, собравший ранец и подготовившийся к походу в школу Платон с кухни вдруг услышал вопль бабушки, до этого дремавшей в полной тишине после возвращения с ночного дежурства в больнице:

– «Платон! Иди скорей, слушай! Человека в космос запустили!» – восторженно вскричала она, поворачивая на всю громкость ручку репродуктора.

Платон почти подбежал, и они, прослушав новость, вместе закричали:

– «Ур-ра!».

Он слушал и ушам своим не верил.

– Неужто свершилось! Это надо же? Недаром спутники так часто запускали! – сверх радостно проносилось в его сознании.

А через день Москва уже встречала Гагарина, и Кочеты с соседом Константиновым следили за этим в новостях по их общему телевизору.

– «Альк! Иди скорей! Гагарина кажут!» – позвала Нина Васильевна к телевизору, вошедшую в квартиру, приехавшую с работы дочь.

А по телевизору показывали Гагарина перед полётом и во время встречи в Москве и на Красной площади.

Глядя, как на некоторых плакатах написано «Чур, я второй!» сосед не удержался от вопроса:

– «Платон! А ты наверно теперь захочешь стать космонавтом?!» – сверкнув очками, спросил Борис Григорьевич.

– «Нет! Я высоты боюсь, и меня укачивает!» – неожиданно для него ответил подросток.

– «У него лучше получится быть конструктором космических кораблей! Он здорово рисует и хорошо чертит!» – поддержала сына, и уточнила мать.

– «Да и воображение у него очень богатое!» – добавила сестра.

– «Да уж!» – согласилась и бабушка.

– К тому же он большой выдумщик и изобретатель!» – на радость сына и всей семьи поставила жирную точку мать.

Но радость оказывается тоже одна не приходит. Ещё через два дня, 16 апреля лидер кубинской революции Фидель Кастро выступил с публичным заявлением о социалистическом характере кубинской революции. Однако на следующий день в заливе Кочинос (Свиней) на малонаселённое побережье Кубы высадились подготовленные ЦРУ эмигранты.

Высадка этих полутора тысяч наёмников-контрреволюционеров производилась при поддержке эсминцев и боевых самолётов США. Они пытались, прежде всего, захватить аэродром в районе Плайя-Хирон.

Целью захвата аэродрома было принятие потом на него самолётов с подкреплением, боеприпасами, вооружением и другими грузами.

Но кубинская армия дала надлежащий отпор интервентам, ударив по их позициям самоходками СУ-100 и танками Т-34. А командиром головного танка был сам Фидель Кастро, своим энтузиазмом увлекавший бойцов. И за три дня с интервенцией было покончено. Кроме того молодая кубинская армия потопила четыре судна и сбила пять самолётов. Было убито 82 интервента-наёмника «гусанос» и ещё 1.197 человек сдались в плен. Таким образом, первая интервенция, подготовленная США в Латинской Америке, потерпела поражение, а Куба сумела отстоять свою свободу и независимость.

Но ещё 18 апреля в Москве у здания посольства США прошёл стихийный митинг протеста против их вторжения на Кубу.

В этот же день Пётр Петрович неожиданно получил копию официального ответа Управления учёта и распределения жилой площади Мосгорисполкома за подписью Зуйкова в адрес депутата Верховного совета РСФСР Е. К. Рагозина, который оказался очередной формальной отпиской.

И тут же пришло письмо из Балашихинского Райисполкома со ссылкой на Зуйкова и с отфутболиванием Кочета в Исполком Моссовета.

– Ну, вот! Лыко, да мочало – начинай сначала! Придётся мне им всё разжевать и заново написать! – понял бывший журналист, поникнув головой.

– Чем бы сейчас взбодриться, что бы такое увидеть, услышать, или почитать, чтобы восстановить душевное равновесие?! – думал Кочет.

И такая новость появилась. Словно взбодрённое победой Кубы 21 апреля началось восстание в ангольском городе Луанда. Но на следующий день 22 апреля недовольные политикой президента де Голля по предоставлению независимости Алжиру, где проживало полтора миллионов французов, генералы Салан, Жуо, Шалль и Зеллер подняли там мятеж.

Силами парашютистов они захватили ключевые здания города Алжир, взяв под контроль города Оран и Константину. Однако это не помешало Франции 25 апреля провести на юге Алжира испытание своей первой атомной бомбы.

В этот же день королевское правительство Лаоса во главе с принцем Суванна Фумой поддержало инициативу председателей Женевской конференции по национальному урегулированию в Лаосе.

А Пётр Петрович направил новое письмо в Балашихинский райисполком, в котором на трёх страницах текста, напечатанного через один интервал, подробнейшим образом, с приведением точных фактов, дат и документов, обрисовал всю историю своего вопроса.

В заключение он вторично просил рассмотреть свой вопрос по существу и отменить решение Реутовского Горисполкома от 31.01.61 г., оставив в силе прежнее его решение от 30.08.60 г. Более того, Кочет просил: «Довести до сведения Мосгорисполкома о неправильных действиях т. Зуйкова, который пытается диктовать местным Исполкомам угодные ему решения вопреки фактическим обстоятельствам и мнению исполкома. Тем самым это мешает правильному воспитанию руководящих кадров работников местных органов государственного управления».

На следующий день Кочетов обрадовали сразу два международных события.

В Конго 26 апреля армия, наконец, арестовала президента самопровозглашённой провинции Катанга Моиза Чомбе.

А в Алжире потерпел поражение мятеж французской армии, чему весьма способствовала компартия Франции, призвавшая французских солдат к неповиновению путчистам. Генералы Шалль и Зеллер были арестованы, а генералы Салан и Жуо скрылись.

Приятные для Платона события происходили почти ежедневно.

На следующий день после провозглашения 27 апреля независимости Сьерра-Леоне, советский лётчик Георгий Мосолов на экспериментальном реактивном самолёте Е-66 (в будущем Миг-21) поставил абсолютный мировой рекорд, достигнув высоты полёта в 34.200 метров.

И в этот же день для переговоров по национальному примирению премьер-министр Лаоса принц Суванна Фума прибыл в город Сиангкхуанг. Туда же прибыли делегации Патриотического фронта Лаоса и нейтралистов капитана Конг Ле. Однако представители правительства Бун Ума на переговоры не явились.

В конце апреля для того, чтобы продолжить приучение детей к ответственности и любви к животным, и в какой-то мере для компенсации им потерю кота, Алевтина Сергеевна купила двух крольчат – мальчика и девочку. Платону срочно пришлось делать для них деревянную клетку с выдвижным поддоном, для чего отец предложил вместе подобрать подходящий мебельный строительный материал в магазине «Инструменты» на улице Кирова.

И Платон подъехал к отцу, встретившись с ним в назначенное время в начале Рождественского бульвара. А тот, по пути из своего министерства встретив сына, попросил его подождать на скамейке у газетного киоска, на время отойдя домой, куда Платону пока путь был заказан во избежание провокаций со стороны соседей. И мальчик сел, долго ожидая отца и пока разглядывая прохожих.

Вскоре на его скамейку подсел чуть подвыпивший молодой мужчина, внешне напомнивший Платону бывшего соседа по отчему дому дядю Гену Кислякова, которого он не видел уже больше года, и закурил.

И Платон стал разглядывать его, взглядом ища кадык, и раздумывая:

– Если это дядя Гена, то почему он не узнаёт меня? Я так сильно изменился? Но и я ведь тоже не узнаю его!? Так может это не он? Но очень похож! – ещё раз внимательно посмотрел он на соседа по скамейке.

И такое подозрительное разглядывание не понравилось незнакомцу.

Перехватив очередной подозрительный взгляд мальчишки, он неожиданно раздражённо и грозно сказал:

– «Парень! Иди-ка ты отсюда!».

У Платона будто что-то оборвалось внутри – так он не ожидал такого поворота событий. У него даже от испуга мурашки пробежали по спине. Он встал и отошёл от скамейки к противоположной стороне, ибо совсем уйти не мог, опасаясь не встретиться с отцом. Он смотрел через бульвар поверх ближайшего дома, над крышей которого видел два, забитых изнутри, окна своей бывшей родной комнаты и мысленно молил отца поскорее прийти. Платон повернул взгляд на ближайшую подворотню, через которую ходил в первые классы двести тридцать первой школы и в детскую поликлинику, а также гулять на бульвар, и ждал появления отца, боясь обернуться и снова увидеть грубого дядьку.

Но отец всё не появлялся. Тогда мальчик решил немного пройтись туда и обратно, не теряя из виду арку спасительной подворотни.

Невольно он обернулся и с радостью увидел пустующую скамейку, теперь окончательно успокоившись.

А тут и отец подошёл, но почему-то со стороны Сретенки, объяснив своё долгое отсутствие:

– «Заждался, сын? Мне пришлось ещё в сберкассу зайти за деньгами, а там очередь! А ты почему на скамейке не сидишь?!».

– «Пап! А тут один дядька злой сел – меня прогнал! Наверно это шпион был?!» – с облегчение сознался сын.

– «Может … быть» – протяжно ответил отец, внимательно вглядываясь в лицо сочинителя.

И они отправились на Сретенский бульвар, а через него за угол на улицу Кирова. В магазине «Инструменты» от их разнообразия у Платона просто разгорелись глаза. Там было всё, о чём можно было только мечтать мастеровому человеку. Но кроме различных инструментов были и материалы для различных домашних поделок.

Глядя на всё это, у любого мужчины могла бы разгуляться фантазия на самые смелые и решительные действия по ремонту и изобретательности чего-то нового и нужного, как в домашнем хозяйстве, так и в любом творчестве.

Кочеты быстро нашли им нужное, ибо отец заранее подготовил список необходимых деталей для строительства клетки, и вместе выехали в Реутов.

Пётр Петрович передал сыну и свой эскиз будущей клетки с ободряющим советом:

– «Когда ты будешь её сам строить, можешь внести свои поправки в конструкцию!».

Таким образом, отец полностью обеспечил сына необходимыми ему стройматериалами, включая в основном эллиптические в сечении крепкие рейки для изготовления стенки-решётки и такого же пола клетки. И столярная работа закипела. На следующий день клетка была готова.

Единственное, что не удалось Платону, так это забить до конца некоторые гвозди в слишком твёрдые рейки, сделанные из какой-то слишком твёрдой породы дерева.

И пара крольчат стала обживать свой домик. Только тут Платон понял, почему отец купил рейки из твёрдой породы дерева – крольчата стали пытаться их разгрызть, но тщетно.

– Какой же у нас папа знающий и умный! – ещё раз убедился он.

Теперь Платон и Настя каждый день ходили по окрестным вдоль дорог оврагам, и на их склонах рвали свежую траву для прожорливых кроликов, которой с каждым днём вырастало всё больше и больше.

И каждый день им приходилось чистить поддон от кроличьей мочи и фекалий.

– «Ничего! Пусть вспомнят деревенский труд!» – сходились во мнении их мать и бабушка.

А иногда с ними за травой ходили и их друзья-соседи, потом вместе кормя забавных крольчат. Их дни в новых заботах теперь летели незаметней.

– «Хорошо хоть теперь у Платона вместо кота кролики будут! А то мне его так жалко было!» – поделилась с матерью Алевтина Сергеевна.

– «Да уж! У него такая добрая душа – по деревне помню! Он мне всё время говорил: бабань, ну они же живые, им тоже больно и обидно бывает! Вон, посмотри в их глаза – там всё написано!» – поддержала дочь Нина Васильевна.

– «Да, мамань, не надо было тогда в лугах ему всю эту бесчеловечную жестокость видеть! Он ведь тогда тебя возненавидел! Пришлось ему всё долго объяснять!» – вдруг вспомнила дочь, закинув «камешек в огород» матери.

– «Ну, а ты-то потом как сама с кроликами поступишь?!» – подобрала она камешек, вернув в огород дочери.

– «Как, как? Ты опять поможешь!» – саркастически засмеялась дочь, принимая от матери «подарок».

– «Ладно! Поживём – увидим!» – нехотя согласилась мать.

– «Посмотрим!» – поддержала её дочь.

– Всегда у неё так: как трудно – мать, помоги! А что случись – мать виновата! – с грустью про себя подумала Нина Васильевна.

Но грустить долго не пришлось, так как приближались майские праздники и новые заботы и работы на участке.

Праздник Первое мая все Кочеты отметили ударным трудом на участке.

А 3 мая Патриотический фронт Лаоса прекратил все военные действия на период переговоров о национальном примирении. Но это естественно ожидалось.

Такое же ожидаемое решение о прекращении дела по иску о выселении гр. Кочета П. П. было принято 4 мая на заседании Судебной коллегии по гражданским делам Мосгорсуда.

Но Петра Петровича смущала формулировка причины прекращения дела: «Иск заявлен с грубым нарушением ст.2 ГПК РСФСР». И это давало право сутягам на новое обращение в суд, но уже с новыми доводами и «фактами». А это предполагало и новый этап борьбы.

Зато неожиданностью стали два других события, происшедшие на следующий день 5 мая.

В этот день отставной французский генерал Рауль Салан в речи, переданной подпольной радиостанцией, объявил о принятии на себя руководства военно-политическим комитетом тайной военной организации ОАС (Organization de l’armee secrete).

А другой новостью стал запуск в космос первого американца Алана Шепарда, правда совершившего всего лишь пятнадцатиминутный суборбитальный полёт на космическом корабле «Меркурий-3».

– «Толку-то от него не много! Всего лишь поднялся вверх и опустился! Не то, что наш – всю землю облетел!» – прокомментировал семье это достижение США советский патриот Пётр Петрович Кочет.

Достижения сейчас были видны и в Лаосе, когда 8 мая было опубликована политическая программа правительства Суванна Фумы, поддержанная Патриотическим фронтом Лаоса.

– «Ну, наконец-то! В Лаосе в итоге всё же победила позиция нейтралистов!» – прокомментировал ситуацию теперь и младший Кочет.

Но в судебном споре не победили пока доводы и позиция его отца.

Потому 9 мая он напечатал письмо в суд со своим несогласием по поводу сформулированной причины прекращения дела, дающей возможность подачи нового иска.

Его просьбу невольно поддержала заместитель заведующего отделом учёта и распределения жилой площади Свердловского района Сальникова, тоже попросив суд рассмотреть дело по существу.

– Эх, и они тоже зашевелились! – не понял Пётр Петрович, радоваться ему этому, или нет.

Но шевеление произошло и на международной арене. После победы в Лаосе национальных патриотических сил, ставленники США зашевелились по соседству в Южном Вьетнаме, о чём свидетельствовало опубликованное 13 мая совместное коммюнике США и Южного Вьетнама об увеличении американских ассигнований на южновьетнамскую армию и о посылке в Южный Вьетнам американских военных советников.

– «Видимо они теперь хотят там развязать войну?! Американцы просто так ничего не делают!» – резюмировал теперь старший Кочет.

А на следующий день 16 мая в Женеве, наконец, открылось международное совещание по мирному урегулированию в Лаосе.

Но продолжали поступать новости о новых победах СССР в космосе, когда 19 мая впервые в истории человечества советский беспилотный космический аппарат «Венера-1» достиг окрестностей Венеры, пройдя от её поверхности на расстоянии 100.000 километров. Радиосвязь с первой в мире межпланетной станцией продолжалась до тех пор, пока она не удалилась от Земли на 3 млн. километров, в итоге став искусственным спутником Солнца.

А 21 мая была проведена первая телетрансляция из-за рубежа товарищеского матча футбольных сборных Польши и СССР, в котором хозяева поля взяли реванш 1:0 за поражение год назад в Москве 1:7.

Прочитав отчёт о поражении сборной СССР в газете «Советский спорт», Платон вспомнил, как о предыдущей её победе над поляками писали ещё в первом номере нового еженедельника «Футбол».

А с 1961 года родители по просьбе Платона выписали ему газету «Советский спорт», по которой тот стал следить за спортивными событиями и новостями, главным образом в футболе, особенно с весны прошлого года.

Уже год каждое раннее воскресное утро Платон ходил в газетный киоск на ближайшем перекрёстке улиц Ленина и Новой и покупал свою любимую еженедельную газету «Футбол», на которую, ещё с самого первого её майского номера прошлого года навёл его отец.

И это стало теперь доброй традицией, заменившей прежнюю их московскую по воскресным утрам ходить в кинотеатр «Уран» на детские сеансы. Проблемой была лишь покупка газеты в летнее время, когда Платон жил в каникулы на участке. Тогда эту обязанность часто брал на себя отец.

Ведь его единственный сын очень полюбил футбол.

Когда по радио звучали позывные радиотрансляции футбольного матча и звучал футбольный марш, Платон весь возбуждался и был готов хоть сам выйти сейчас на поле. А когда в эфире звучал голос известного и всеми любимого футбольного комментатора Вадима Синявского, Платон заворожено слушал его, представляя и домысливая себе происходящее на поле, будто сам участвуя в игре.

Платон до сих пор сожалел, что Алексей Мамыкин ещё в 1958 году перешёл из «Динамо» в ЦСКА, и он никогда его не видел в составе своей любимой команды, лишь горько вспоминая начало частушки:

Эх, Мамыкин-горемыкин, самый лучший бомбардир.

Теперь Платон стал весьма информированным в футболе человеком, блистая своими знаниями перед товарищами по двору и в классе.

А началось всё с победы команды «Торпедо» в чемпионате СССР по футболу 1960 года и увлекательных рассказах об игроках команды её болельщика Коли Валова – сына начальника Алевтины Сергеевны.

– «Ка два, две баранки и два топора!» – называл он Платону номер рабочего телефона их родителей.

На день рождения Насти 22 мая ей подарили сачок. Но её увлечения хватило ненадолго. Дальше бабочек и стрекоз ловил один Платон. Он вообще, если за что брался, то делал всё основательно, долго и дотошно.

– «Сынок, зачем тебе столько бабочек и стрекоз?!» – как-то удивилась мама.

– «А он из них салат будет делать!» – первой уела брата Настя.

– «Нет, гербарий!» – неудачно вмешалась и бабушка.

– «Но, тогда уж энтомологическую коллекцию!» – поправила всех бывшая учительница.

После окончания пятого класса Платон впервые проходил отработку, заключавшуюся в приведении в порядок школьного сада. Но ему было не привыкать – пригодился навык работы на своём участке.

Опытный в копании земли Платон показал всем пример.

Мама давно научила его правильной перекопке почвы, когда штык лопаты с помощью ноги втыкался на нужную глубину, но пласт отрезался по толщине не толстый, а умеренный. Это позволяло поднимать его без труда и переворачивать его не тут же, а на уже вскопанную землю, после чего разбивать ребром лопаты. А копание земли с переворачиванием её толстых пластов на то же место мама считала халтурой и показухой, а главное, не приносящее пользу.

И Платон блеснул мастерством, своим быстрым и качественным трудом посрамив слабаков и халтурщиков, опять вызвав их зависть. Но этим делом занимались только самые сильные мальчишки их класса. Девочки же сгребали прошлогоднюю листву и прочий мусор, а остальные мальчики носили его на носилках в общую кучу для вывоза или сжигания.

Наконец состоялся долгожданный выезд детей с бабушкой на их летние каникулы на участок.

Первое время Платону пришлось изрядно потрудиться в огороде, вскапывая землю под грядки. И как-то раз, не соизмерив свою силу, он сломал лопату.

– «Петь! Нам надо было сына назвать не Платоном, а Мишей!» – первой прокомментировала мама.

– «Причём косолапым!» – добавила и Настя, с трудом выдёргивая свою туфлю из-под ботинка, наступившего ей на ногу брата.

Переехавшие на участок на летние каникулы Кочеты естественно взяли с собой и уже заметно подросших кроликов. Платон с отцом соорудили для них из досок и сетки переносной загон. И дети регулярно кормили своих питомцев обилием вокруг росшей травы и даже подрастающими корнеплодами. Ведь родителям Платона в первые годы садоводства и огородничества удавалось вырастить хорошие урожаи корнеплодов, особенно редиски, свёклы и моркови.

Отец очень гордился этим, вспомнив свой прежний огородный опыт. Но ещё больше он ценил свой опыт общения с советской бюрократией.

И 26 мая Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РСФСР оставила в силе предыдущее решение Мосгорсуда, но уточнила, что основанием для его решении явился отзыв истцом своего прежнего иска, а новый иск был подан им по тем же основаниям.

– Уф! Слава богу, справедливость восторжествовала! Теперь можно спокойно заняться садовыми и огородными делами! – облегчённо вздохнул Пётр Петрович.

В делах теперь очередь дошла и до модернизации дома. Кочеты решили разгородить большую комнату на две: меньшую размером 3,3 на 2,0 метра с одним южным окном и большую размером 3,3 на 3,0 метра с двумя окнами на запад и север. Для этого под окном с южной стороны дома отец соорудил временный верстак для строгания досок. И вскоре и до Платона дошла очередь продемонстрировать свои детские столярные навыки.

Ему родителями была обещана в личное пользование меньшая комната. И он интенсивно и тщательно принялся строгать доски для перегородки, предвкушая скорое вселение на лето в отдельную комнату. А когда он закончил работу, и доски были готовы, приехавшие в гости дяди Юра и Женя вместе с ним построили стену из вертикальных досок. Закрепив их внизу и вверху плинтусами, они посередине высоты ещё и скрепили их горизонтальным брусом со стороны маленькой комнаты, новая стена которой оказалась строганной. Однако отдельная комната Платону обломилась.

– «Сынок! Вот хочу с тобой посоветоваться. Ты же видишь, что бабушка у нас уже старенькая, много работает в огороде, устаёт. Поэтому ей нужно дать возможность отдохнуть в своём тихом углу. Потому я прошу тебя пока уступить ей свою комнату! А ты потом оборудуешь себе комнату наверху под крышей, в мансарде. Мы тебе поможем! Что ты на это скажешь?» – вдруг обратилась к сыну мать.

– «Мам, конечно, я согласен! Пусть бабушка живёт в отдельной комнате! А мне жить везде хорошо!» – неожиданно быстро согласился сын.

– «Спасибо, сынок! Я всегда знала, что ты у меня очень добрый и щедрый! Только ты сам предложи бабушке эту комнату, а то она иначе откажется!» – обрадовалась Алевтина Сергеевна.

И когда комната была готова, а в неё была поставлена кровать и другие вещи, внук неожиданно предложил бабушке, мечтавшей о комнате:

– «Бабань! У меня для тебя сюрприз! Твоя комната готова! Можешь переселяться!» – обрадовал он, почти до слёз растрогавшуюся Нину Васильевну.

Решение племянника приветствовали и его, гостившие на участке, дяди Юра и Женя. С ними Платон спал наверху под крышей на только что совместно окончательно настеленном полу.

До этого Евгений Сергеевич Комаров в июне 1961 года окончил Поволжский лесотехнический институт в Йошкар-Оле, получив квалификацию инженера-технолога по механизации лесоразработок и транспортировки леса. И после окончания института они с женой Зинаидой сначала погостили у старшего брата Юрия в Беляйково, где их сфотографировала с детьми – девятилетней Тамарой и пятилетним Сергеем – их мать Маргарита Николаевна.

И уж потом Евгений с женой Зинаидой и братом Юрием приехали в гости к сестре на участок Кочетов. А в августе по распределению его уже ждал целлюлозно-бумажный комбинат Кондопоги.

После установки перегородки, разошедшиеся братья предложили сестре построить ещё и забор с улицы, но та отказалась, сославшись на пока не желание европейца мужа вообще отгораживаться от улицы.

Когда в их садоводстве повсеместно стали ставить заборы, в том числе между участками, то соседи Костылины и Кошман оплатили свои половины боковых заборов, и на границе с участком Кочетов он был поставлен от улицы до середины глубины участка.

А Пётр Петрович, как человек действительно европейский, не стал ставить заборы, в том числе со стороны улицы, а решил посадить вместо него живую изгородь. Она должна была представлять собой посадки кустов чёрной рябины, шиповника, привезённого бабушкой Ниной из деревни терновника, и других редких растений.

А на вопрос дочери Нина Васильевна ответила:

– «Альк! А то ты не знаешь, зачем «торновник» сажают?! Забыла? В войну на нём мочёном и солёном, жмыхе, мёде, картошке, засолах огурцов, капусты и мочёных яблоках мы с тобой и Женькой только и выжили!».

Алевтина Сергеевна поняла свою мать, на память посадившую здесь, привезённый с родины, терновник. Ведь и она сама на углу участка Кочетов с улицы на границе с участком Костылиных ещё в первые годы посадила маленькую берёзку, тоже привезённую ею с родины, предварительно собственноручно выкопанную в песке на косогоре за оврагом и ручьём. И теперь она, подросшая, частично проросла через забор соседей Костылиных.

На участке сестры уже сам Евгений сфотографировал свою мать с женой Зинаидой.

Теперь на участках стало жить веселее. Ведь в связи с завершением строительства домов, проведением воды и света, садоводы стали жить на своих участках практически всё лето, знакомясь друг с другом, осваивая и прилегающее к садоводству пространство.

Постепенно и Кочеты стали осваивать его. Вскоре, пока гости провожали Юрия в Москве, состоялся и первый поход отца с детьми на речку Дорка. С собой они взяли чай в термосе и бутерброды, думая, что идти далеко. Но оказалось около трёх километров. По пути к речке по тропинке, Кочеты иногда углублялись в лес и собирали себе в рот землянику и чернику. А на обратном пути они набрали и грибов.

Вообще-то, окружающий садоводство Бронницкий лес давно славился своими грибами. Самыми заядлыми и опытными грибниками в их садоводческом товариществе считались пожилые друзья садоводы Михаил Капин и Василий Жуков, которые вместе ездили за белыми грибами в далёкие леса. Он жил на 106-ом участке около сторожки и имел дочь Лену – идеально белую блондинку, бывшую на два года младше Платона.

По всему чувствовалось, что чрезвычайно по-доброму относящийся к Кочетам Василий Иванович, возможно в будущем мечтал и породниться с ними. Он даже познакомился с Евгений Сергеевич Комаровым, который по возращению из Москвы на участок сфотографировал жену и племянницу Настю на фоне дома и племянника Платона с лопатой.

А потом Евгений Сергеевич подкараулил и сестру, идущую собирать первый урожай овощей для угощения дорогих гостей.

А вот подкараулить щуку на реке Дорка у него не получилось. Как бывало и в деревне, он с Платом как-то раз в солнечный день корзиной ловили огольцов. Охота шла с переменным успехом. Только когда рыбаки заводили свой «невод» в тени, у них был шанс. И один раз в азарте они чуть было не поймали даже щуку средних размеров. Та неподвижно стояла в прозрачной воде и, как показалось Платону, с издёвкой наблюдала за глупыми рыбаками, а потом вдруг вмиг исчезла.

– «Недаром мужики говорили, что щуку корзиной никогда не поймать!» – вдруг вспомнил тут дядя Женя наказы старших.

Но иногда старшие донимали его.

В один из дней его мать сделала окрошку из одной капусты с горчицей и хреном. Несмотря на простоту еды она, Женя и дети Кочеты уплетали её с аппетитом, съедая по несколько порций. Но Нина Васильевна вдруг остудила пыл сына, внезапно переведя разговор на мышей.

– «Мамань! Ну, за столом не надо об этом! Аппетит пропадает!» – не выдержав, сделал младший сын замечание матери.

А та, не потерпев это в присутствии внуков, ловко вывернулась, вызвав смех тех, но не над нею, а над дядей:

– «Хе, пропадает у него?! Вон как за ушами трещит-то!».

А увидев, как непонятно на что именно расхохоталась внучка, она просто приказала Насте:

– «Давай, доёдывай скорее!».

Провожая семью младшего брата, Алевтина Сергеевна по традиции как всегда предложила:

– «Ну, что? Присядем на дорожку?!».

После отъезда гостей перед Кочетами встали новые задачи.

Всё лето 1961 года дети проводили на участке и в основном с бабушкой.

Родители приезжали на выходной и в отпуск.

К домам уже подвели электричество и в них поставили индивидуальные электросчётчики. Теперь дело оставалось за самими садоводами. Кочеты не стали нанимать электрика, решив делать электропроводку самостоятельно, сэкономив на этом.

Пётр Петрович объяснил, научил и поручил обязательному, обстоятельному и аккуратному сыну самостоятельно сделать эту работу, купив всё необходимое – провода, ролики, розетки, выключатели, плафоны, шурупы и изоляционную ленту.

И Платон начал. Да так увлёкся этой работой, что на время забросил все свои занятия и игры. Где было нужно, он с определённым интервалом по предварительной разметке прикручивал шурупами к стенам и потолку фарфоровые ролики. Поначалу он для ускорения работы попытался было прибивать их гвоздями. Но разбив несколько из них, снова переключился на шурупы. На ролики он затем надевал заранее им же скрученные попарно провода в матерчатой оплётке, предварительно нитками опутав и связав их в двух местах – перед роликом и после него. Делал он это с целью не дать проводу расплестись и не дать петле провода соскочить с ролика, особенно на потолке.

Работы оказалось много. Но мальчишке не терпелось увидеть результат своей работы – свет в их доме. Потому он работал упорно, но с удовольствием. Особенную трудность вызывало место соединения нескольких концов проводов. Надо было не только крепко и надёжно соединить нужные концы, но ещё и хорошо изолировать друг от друга проходящие мимо провода. После проверки работы отцом Платон аккуратно подсоединил оголённые концы проводов к розеткам, выключателям и патронам, учитывая при этом ход тока, дабы не замкнуть цепь саму на себя.

Когда он закончил с этим в комнатах, на кухне и веранде, проведя провод и на второй этаж, отец ещё раз всё просмотрел и проверил, убедившись, что сын всё сделал правильно. После этого Пётр Петрович даже как-то торжественно и загадочно сам подсоединил провода к счётчику. И тут же на радость всей семьи были опробованы все выключатели, розетки и лампочки, заранее вкрученные в патроны. Всё функционировало. И все женщины с уважением уставились на Платона, а тот был горд.

А когда отец для официального подключения дома к электросети вызвал прикреплённого к садоводству профессионального электрика, то тот, долго и внимательно всё осмотрев, опять переспросил Петра Петровича:

– «Так вы, что? Действительно всё сами сделали!».

А когда отец указал на сына, то электрик так и сел от удивления, особенно когда узнал возраст Платона.

Теперь их семье можно было использовать и электроплитку, и утюг, и рефлектор, и радиоприёмник, до этого напрямую подключённый к счётчику, и даже телевизор с холодильником, которых у них пока здесь не было.

А Платон был просто счастлив. Ведь это была его первая самостоятельная работа как взрослого мужчины, и он с нею вполне справился. И теперь можно было подключить к розетке старого друга отца – радиоприёмник «Москвич», который был им привезён на садовый участок ещё в прошлом году и использовался лишь иногда и не долго прямым подключением его провода к счётчику.

И теперь Платон позволил себе погулять и поиграть.

На улице садоводства он встретился с Женей Дубовиком и Андреем Юдушкиным, несколько лет назад предавшим его и сбежавшим с поля брани.

Тот теперь ходил с их бывшим обидчиком и новым патроном и при встрече с Платоном повёл себя неожиданно для того высокомерно, вызывающе заносчиво и даже задиристо. И в результате их короткой перепалки с взаимными оскорблениями, начатыми Андреем, дело дошло до схватки.

Однако Платон быстро положил толстоватого и конопатого Юдушкина на лопатки, прижав к земле и его обе раскинутые руки, приказав при этом:

– «Всё! Сдавайся!».

Но Андрей, видя молчаливую поддержку своего старшего товарища, в ответ лишь усмехнулся:

– «Чего-то вдруг?! С какой стати?!».

Тогда Платону пришлось сильно прижать Андрея своей богатырской грудью к земле, сбив ему дыхание, после чего тот как-то захрипел и проронил слезу. Пришлось Жене Дубовику разнять их и по-честному засчитать Платону безоговорочную победу над пустившим слезу соперником. Предатель был наказан.

А через несколько дней этот Андрей сам подошёл к Платону и извинился, предложив дружить. И не злопамятный Платон согласился. К тому же в их садоводстве ровесников больше не было.

В этот период, получивший свободу на свежем воздухе, Платон был просто окрылён. Он теперь вспоминал свою такую же свободную жизнь в деревне всего два года назад.

Ешё в раннем детстве Платону нравилось там бегать. Особенно как угорелый он носился на деревенской природе, представляя себя свободно скачущим конём, иногда даже изображая галоп, рысь или иноходь. Обычно он бегал по извилистой и с перепадами высот тропинке, проходившей в леске на косогоре за ручьём, где его никто не видел, и можно было одному порезвиться вдоволь. И теперь тоже, как и в раннем детстве, Платон любил бегать. Особенно ему нравилось бегать по тропинкам с перепадом высот, как бывало, бегал у бабушки в деревне по окрестным косогорам и кручам.

Тогда он с трудом, но упорно, взбирался по склону вверх, а потом стремглав устремлялся вниз, чуть успевая перебирать ногами, будто паря над поверхностью земли, получая от этого несказанное удовольствие. Платон вспомнил поздние августовские деревенские тропинки, плотно затоптанные босыми ногами детей и взрослых, с уже пожухлой травой по краям.

Вспомнил он и просёлочные дороги, разбитые в пыль конскими копытами и металлическими ободами колёс телег, в некоторых местах с глубокой колеёй, и кое-где припорошенные редкими пересохшими травинками, а ещё реже остатками и обломками ржаной соломы.

Тогда изредка на дороге или тропинке ему попадались разбросанные ветром чёрные козьи шарики и лежали редкие коровьи лепёшки. На деревенской дороге их, как правило, успевали убрать для удобрения огорода.

Но иногда, сразу после прогона по деревне возвращающегося с пастбища стада, опять на что-либо зазевавшийся юный натуралист вляпывался босой ногой в свежую и ещё тёплую лепёшку. При этом он невольно выдавливал её содержимое между большим и остальными пальцами сверху на стопу, не ставя под сомнение с ним происшедшее.

В таких случаях бабушка не пускала на крыльцо внука с «говёнными ногами», вынуждая его помыть их на улице под студёной колодезной водой.

И это случалось всякий раз, когда Платон возвращался домой, минуя попутные ручьи и лужи, не имея возможности помыть или очистить ступни о траву полностью.

По их деревне иногда ходили нищие. Бабушка всегда откликалась на их стук в окно и просьбы, предавая невольным попрошайкам свои пресняки и пироги, а то и яйца. А на вопрос дочери – зачем – отвечала:

– «Им сейчас это нужней! Мало ли у кого в жизни что-то может случиться?!».

И Алевтина Сергеевна соглашалась с матерью, хотя и подсознательно относилась к нищим попрошайкам предвзято и с некоторой брезгливостью.

Он даже вспомнил, как их самый старший дядя Юра, где-нибудь лёжа с ещё маленькими племянниками, рассказывал им «Сказку про белого бычка Ваську», заключавшуюся в повторении рассказчиком слов слушателя.

– «Платон и Настя, а рассказать вам сказку про белого бычка Ваську?!» – начинал, было, он.

– «Да, дядь Юр, расскажите!» – хором отвечали малыши.

– «Я – дядь Юр, расскажите! Ты – дядь Юр, расскажите! Рассказать вам сказку про белого бычка Ваську?!» – с видимым ощущением своего сейчас интеллектуального превосходства начинал он.

Тогда малыши повторяли просьбу по-другому, но дядя опять повторял за ними. Этим он чуть было не довёл Настю до слёз. А Платон вовремя сориентировался, и, преодолев неловкость и стеснительность, неожиданно для дяди вдруг сказал:

– «Ты дурак, дядь Юр!».

А тот, уже немного дремавший, неожиданно для всех, видимо уже по инерции, повторил за ним, вызвав душераздирающий смех довольных детей, после чего рассказчик совсем проснулся, не сразу осознав, чем вызван смех, уже убегающих от него племянников.

А когда он понял, что произошло, то надолго затаил на Платона обиду, при случае пытаясь поставить наглого племяша на место.

– «Юр, а ты сам во всём виноват! Вспомни, сколько раз ты подшучивал над Платоном, пытаясь показать ему свою силу и знания, что и мы мол, деревенские, не лыком шиты и не пальцем деланы, а-а!? Нашёл с кем связаться! Но я теперь тебе не завидую! Платон ведь долго терпел, стеснялся нагрубить взрослому, к тому же родному дяде, которым он гордился и с которого брал пример! А теперь всё! Как говорится, Рубикон перейден! Теперь он будет к тебе относится, как к равному, с которым можно быть запанибрата! Так что, братец, держись!» – вовремя вмешалась в происшедшее Алевтина Сергеевна.

И Юрий Сергеевич крепко задумался. Как человеку самолюбивому ему сейчас очень импонировали слова о том, что племянник им гордится и берёт с него пример. Потому он совершенно не обратил внимания на остальное, больше подсознательно, чем осознано, зауважав самого старшего племянника, даже теперь считая его своим товарищем.

Позже, когда в доме на участке Кочетов он ночевал с племянником на полу под крышей, забираясь туда по вертикальной приставной лестнице через проём в полу, то ночью два товарища синхронно писали через открытое настежь окно, выходящее на улицу.

Вспомнив все эти курьёзы, Платон чуть взгрустнул по тем дням его жизни в деревне, которые он по-детски не ценил, подсознательно считая всё, происходящее с ним, само собой разумеющимся.

Вспомнил он и свою симпатию Людмилу – единоутробную сестру своего двоюродного дяди Валерия Андреевича Комарова, с которой тот в 1959 году заезжал к тёте Нине в деревню.

Теперь же ему очень понравилась соседка с участка № 49 Варя Гаврилова, правда бывшая старше него на три года. И он пока стеснялся её, тем более как-то проявить публично свою к ней симпатию. Но самое главное, что доводило Платона просто до сумасшествия, было её внимание к нему – рослому и симпатичному, но очень стеснительному соседу.

В их садоводстве вообще было много симпатичных девчонок. У мальчишек даже глаза разбегались. Первой из симпатичных девчонок, увиденных Платоном в их садоводстве, была Наташа Моховикова с участка № 58, располагавшегося по той же стороне их же улицы. Вместе со своим братом – двойняшкой Серёжей они, как ровесники Насти, были с ней в одной детсадовской группе, а теперь познакомились и с её братом.

Двойняшки Моховиковы были очень стеснительными детьми. Они часто смущались и краснели.

Особенно это было видно по совершенно белобрысому Серёже. Но и жгучая брюнетка, но с такими же серыми как у брата глазами, Наташа в этом не отставала.

Изобретательный Платон, будучи в гостях у Моховиковых, придумал подходящую для обстановки новую игру с ракетками и шариком для пинг-понга. Сначала дети, по очереди меняясь парами, перепасовывали шарик друг другу, имея целью подольше продержать его в воздухе.

Потом каждый должен был в одиночку как можно дольше продержать шарик в воздухе, всё время подбивая его. Затем каждый должен был дольше других бить шариком о стену дома. Это соревнование оказалось самым трудным, так как шарик всё время норовил отскочить в сторону от неровностей стены. Поэтому приходилось стараться точно направлять его на ровную часть доски. И эта игра оказалась очень азартной.

А для придания всем играм ещё большего интереса, Платон предложил всем устроить Олимпийские игры по разным видам спорта, по старшинству выбрав себе конечно СССР. А Серёжа почему-то выбрал Испанию.

Но во время этих игр к Моховиковым неожиданно пришла их соседка с участка № 57 – красавица Маша, бывшая на год младше двойняшек. Однако своим заносчивым и бесцеремонным поведением она практически навсегда оттолкнула Платона от себя. Придя в гости, излишне избалованная всеобщим вниманием, она сразу пригласила к себе играть во врачей только одну Наташу. Но та, как воспитанная девочка, отказалась, сославшись на находящихся здесь же своих гостей. Тогда Маше ничего не осталось, как пригласить к себе на участок всех. Оказалось, что родители подарили ей шикарный и наверняка очень дорогой набор игрушек, включая одежду, для игры во врача и медсестру, тем продемонстрировав всем свою хорошую материальную обеспеченность.

И действительно, отец Маши – Александр Николаевич Извеков, родившийся 6 сентября 1927 года, служил в ПГУ КГБ СССР и бывал в длительных командировках.

Их семья, включая дочь Машу и жену ровесницу Нону Дмитриевну, жила на участке № 57, выделенном его родному бездетному дяде по матери – начальнику главного управления министерства Петру Ефимовичу Бочину, очень любившему свою внучатую племянницу.

Отсюда и были такие дорогие и редкие в СССР игрушки. Это были термометр, тонометр, фонендоскоп, различные колбочки, бутылочки и коробочки, груша, клизма и трубочки, а также кое-что из обилия и разнообразия хирургического инструмента. В общем, его хватило бы на всех.

Хозяйка сразу распределила роли, себя назначив врачом. Наташу – медсестрой, Настю – нянечкой, а мальчишек – пациентами. И игра началась.

Но всеми, как хозяйка, верховодила Маша. Предприимчивая Настя попыталась, было, перехватить инициативу в свои руки, но тщетно. Маша капризничала и требовала делать только по её желанию.

Она не давала Насте предпринимать хоть какую-то инициативу, периодически одёргивая её своим нытьём:

– «Ну, Настя, не надо так! Я не хочу! Не бери это! Это же не твоё! Я здесь врач, а не ты!».

Остальные же дети, пока почти молча и безропотно, выполняли указания хозяйки-начальницы. Естественно, первой, кому надоела такая игра, оказалась Настя. За нею сразу же последовал и брат Платон, которому тоже надоели эти девчачьи бредни и быть подопытным кроликом.

Дед и родители Маши пытались было остановить Платона, на которого давно они положили глаз, как на возможного и потенциального в будущем жениха для неё, но тщетно.

Тот поблагодарил за приглашение, но попрощался, пообещав ещё не раз составлять им компанию.

Моховиковы же пока остались – хотя бы из-за приличия и близкого соседства, но тепло распрощались с Кочетами, будучи приглашёнными посетить и их участок № 62.

Участок № 58 получила их мать Тамара Дмитриевна Моховикова, работавшая в том же министерстве заведующей отделом научно-технической информации.

Родилась она 18 апреля 1915 года и была ровно на шесть лет старше своего мужа Евгения Николаевича Моховикова, родившегося 20 апреля 1921 года и после войны работавшего техником на оборонном предприятии.

Перед войной красивая, фигуристая и даже фундаментальная и знающая себе цену волевая и властолюбивая женщина задержалась в невестах. А после войны надо было уже торопиться с замужеством, ибо мужчин на всех не хватало. И Тамара, которой было уже за тридцать, нашла подходящего и, не долго думая, соблазнила молодого мужчину.

В результате этого у них 11 сентября 1947 года родился первенец, названный Владимиром.

А уже в законном браке 23 декабря 1950 года у них родилась двойня – Наташа и Серёжа.

Евгений Дмитриевич, как человек мастеровой, принял активное участие в строительстве заборов и электрификации садоводства, в результате чего с керосиновых ламп ещё в 1958 году оно уже на следующий год в основном перешло на электрическое освещение.

До этого десятилетний Владимир на велосипеде ездил за керосином в деревню Кузнецово или на станцию Бронницы, где отстаивал длиннющую очередь у частично заглублённого в землю хранилища.

А как только в садоводстве провели водопровод, Евгений Николаевич самым первым сделал на своём участке душ, и вся семья теперь пользовалась им по мере необходимости и без, злорадствуя над ещё не имеющими душ.

– «Петь, а мы когда сделаем душ на своём участке?» – узнав об этом, спросила бывшего мужа Алевтина Сергеевна.

– «А зачем он? Мы приезжаем поздно вечером в субботу, а вечером в воскресенье уезжаем! У вас в Реутове ванна с горячей водой, там и помоетесь. Даже, когда в отпуске и на каникулах будете – сможете ездить на банный день! Тут же недалеко?! Зачем зря деньги тратить?» – отмахнулся экономист.

Сейчас его заботило другое. В связи с завершением прокладки теплоснабжения в дом № 20 по Печатникову переулку, Домоуправление ещё весной объявило о необходимости сноса дровяных сараев, принадлежащих жильцам дома.

И теперь, когда у Петра Петровича подходил очередной отпуск, этот вопрос вышел на первое место, стал внеочередным. Но он специально тянул его решение до лета, чтобы в тёплую погоду разобрать сарай, выбросить хлам, а все нужные вещи, в том числе и из его комнаты, перевезти на участок.

Но сначала предстояло отметить день рождения Алевтины Сергеевны.

В этот день в воскресенье 9 июля вся семья Кочетов побывала на воздушном параде в Тушино.

Из всех самолётов самое большое впечатление на Платона произвёл тяжёлый сверхзвуковой стратегический бомбардировщик Мясищева М-50, низко пролетевший над аэродромом под эскортом истребителей.

А в последующие будни, находящийся в отпуске Пётр Петрович закончил с разборкой сарая. И вместе с разобранными досками, части содержимого сарая и другие вещи из комнаты, в том числе и мебель, загруженные в грузовик, он привёз на участок.

Вся семья с интересом выгружала их из кузова, разглядывая давно позабытое и неиспользуемое.

Важное мероприятие отметили праздничным обедом с жарким из крольчихи, приготовленным из тушки, скрытно от Платона разделанной бабушкой.

– Хорошо хоть, что кролик от нас сбежал! – про себя немного злорадствовал внук.

И действительно. Подросший самец как-то раз взял ограничивающую его высоту и скрылся на просторах садоводства, самостоятельно добывая, росший вокруг в изобилии разнообразный корм.

На том же грузовике отец привёз в их садовый домик и старую родительскую металлическую кровать. Наверху её ажурной спинки размещались вынимаемые медные стержни, видимо задуманные для полотенец. Собой они представляли толстостенные трубки с блокирующими их перемещение по торцам набалдашниками – окручивающимися медными шарами. В плоскости спинки стержни горизонтально вставлялись в два соосных отверстия в ней, а по торцам закручивались этими шарами. Для этого в стержни с обоих торцов были вкручены металлические шпильки с резьбой. Благодаря этому можно было регулировать затяг шаров на стержнях, и даже их совместное вращение внутри отверстий в спинке.

Сама кровать была не только довоенной, но и дореволюционной.

В первые годы супружеской жизни Алевтине Сергеевне периодически приходилось чистить эту медь. Ведь муж ежедневно хватался за эти стержни руками, качая на кровати пресс.

Но после Парижа, когда в их отсутствие стержни окислились и потемнели, отношение Алевтины Сергеевны к этой своей обязанности круто изменилось.

– Раз уж сами французы свою Жанну д'Арк не чистят, тогда мне здесь дома перед кем выкаёживаться? – рассуждала она.

А подрастающие дети в своих играх, шалостях и познаниях окружающего их мира частенько добирались и до этой меди, выкручивая стержни и фехтуя ими, из-за чего на их обечайке кое-где стали появляться неглубокие и пока мало заметные вмятины и царапины.

Но, в конце концов, одна из них помешала закручиванию шпильки, а один шар шалуны в итоге совсем куда-то задевали.

А когда, в попытке замести следы от содеянного, Платон с силой попытался ввернуть шпильку поглубже, используя для этого оставшийся шар, то от перекоса резьбу совсем заклинило. Поэтому с тех пор кровать эксплуатировалась без этих стержней.

Без сдерживающих их стержней, проводили лето в садоводстве и другие дети.

Сосед Алёша Котов и два Серёжи – Базлов и Капин – продолжили осваивание их садоводство и его окрестностей. В его южном углу за участком № 98 давно был вырыт небольшой противопожарный прудик, восьмигранные стенки которого были укреплены уже несколько подгнившими и теперь скользкими досками. Из-за этого самый младший из них, увлекшись гоняньем палкой в воде лягушек и ловлей головастиков, поскользнулся и упал в холодную воду. К счастью, воды там было ему по грудь. И Серёжа Базлов вытащил его из водоёма, сразу проводив до-нитки промокшего домой.

– «Ой! Надо же? Как же так, Лёша?» – запричитала, встретившая их, его бабушка Галина Борисовна.

– «А он г…г…головастиков ловил, п…поскользнулся и упал в п…п…руд!» – объяснил его бабушке всегда чуть заикавшийся Базлов.

– «Как в пруд?! Ты же мог там утонуть!?» – всплеснув руками, чуть ли не вскричала она.

– «Так Серёжа меня вытащил!» – успокаивал бабушку внук.

– «А ты же спас ему жизнь! Серёжа, спасибо тебе!» – прослезилась Галина Борисовна, обнимая спасителя.

А через несколько дней мальчишки уже увлечённо и даже с завистью смотрели, как их сторож дядя Костя со странной фамилией Кедя вместе со своим другом-напарником вычерпывали из прудика воду с водорослями, ловя так карасей.

У Константина Трофимовича Кеди были две собаки: стороживший его дом овчарка Верный и, стороживший всё садоводство, овчарка Анчар.

А из детей в семье Кеди были сын Александр и две дочери: Алла и Аня, которая вскоре тоже вошла в их компанию.

Бывший фронтовик и ровесник отца Алексея, награждённый медалью «За отвагу», сторож Константин Трофимович Кедя, являясь в садоводстве постоянным жителем в классическом деревенском доме, не стесняясь, и на полную использовал территорию садоводства в своих личных и семейных целях. Если козу они держали у себя во дворе и саду, то их корову его дочь Алла пасла на улицах садоводства.

Дети побаивались рогатую, а взрослые ходили по её следам с совками и вёдрами. Корову иногда привязывали около дома сторожа, но иногда она отвязывалась и бродила по улицам, поедая траву и своими рогами пугая детей. Эта троица друзей оказалась весьма любопытной и предприимчивой. Их садоводство было ограничено с остальных трёх сторон забором с глубоким оврагом с водой.

А вход в садоводство осуществлялся сначала по мостику через овраг, а потом через прихожую сторожки в виде белой мазанки, как через КПП.

К середине лета вода в канаве убывала, и троица частенько сидела под входным мостиком, забавляя себя пуганием прохожих.

В этом 1961 году сначала у Лёши Котова, а вскоре и у Серёжи Базлова появились двухколёсные велосипеды соответственно «Школьник» и «Орлёнок». Поэтому они поочерёдно давали прокатиться Серёже Капину от крайнего по улице участка Базловых до центрального перекрёстка, пытаясь тем отбиться от назойливого товарища.

Но самыми назойливыми в их садоводстве были конечно мухи.

Для борьбы с ними в доме на участке Кочеты использовали традиционную липкую ленту, подвешивая её в нескольких местах под потолком, как делал отец в Печатниковом переулке.

Но однажды переросший родителей Платон приклеился к ней волосами.

– «Ну, что? Платошка! Теперь и ты как муха попался?!» – язвительно спросила брата Настя.

Но тот даже не обратил на неё внимания, так как был поглощён политическими новостями.

В эти дни они с отцом почти не отходили от радиоприёмника, жадно вслушиваясь в тунисские события.

Ведь все до этого происходившие международные политические события не вызывали у них такого интереса, как начавшиеся разворачиваться события вокруг тунисского города-порта Бизерта и находящейся там военно-морской базы Франции.

Когда 13 июня Франция прервала, проходившие в Эвиане переговоры по алжирскому вопросу, Кочетам это не понравилось. Но это ещё пока не вызывало у них тревогу.

Тем более, когда 22 июня в Цюрихе представители трёх противоборствующих группировок в Лаосе принцы Суванна Фума, Суфанувонг и Бун Ум подписали совместное коммюнике о создании временного правительства национального единства.

А 6 июля в Москве был подписан Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и КНДР, вызвавшие у отца и сына большое удовольствие.

Но бомбардировка 19 июля французской авиацией частей туниской армии, окруживших блокировавших французскую военно-морскую базу в Бизерте, вызвали у них большое опасение.

На следующий день президент Туниса Хабиб Бургиба разорвал дипотношения с Францией. А 21 июля французский десант прорвался к центру города Бизерты.

И только 24 июля, когда огонь прекратился, в Тунис прибыл Генсек ООН Даг Хаммаршельд, и стороны приступили к мирным переговорам.

Но переговоры были не только на международной арене, но и в семье Кочетов. Из-за обилия урожая чёрной смородины Нина Васильевна вызвалась избытки его продать на рынке в Раменском, попросив помочь Платона и Настю. А тот стеснялся торговать.

Мать и бабушка долго уговаривали его, в результате чего был достигнут компромисс, что Платон будет только перевозить тяжёлые корзинки, а торговать будут бабушка с Настей.

Но когда процесс пошёл, он невольно тоже втянулся в него, и все остались довольны.

А на участке Платон помогал маме прокручивать чёрную смородину через мясорубку. Затем она засыпала её сахарным песком и долго перемешивала толкушкой до однородной массы, закладывая этот «витамин», как называла его мама, в большие кастрюли.

И этим «витамином» семья наслаждалась всю осень, зиму и весну, а остатками – и в начале лета.

Но самой тяжёлой была перевозка урожаев домой, особенно этих больших кастрюлей, почти до краёв заполненных «витамином».

В отсутствие автомобиля Кочеты сначала шли пешком до станции Бронницы, доезжая до станции Перово. Затем они переходили на станцию Чухлинка, доезжая до Реутово, и далее шли пешком до дома.

И Платону всегда давали большие и тяжёлые сумки, которые он таскал регулярно, ощущая себя мужчиной – помощником матери. Было конечно тяжело, но он терпел, понимая, что этим он и накачивает силу в своих мышцах, помня и совет отца, который он давал своим детям, когда им было трудно, и они начинали скулить:

– «Когда я был молодым комсомольцем, и нам не в пример вам, было по-настоящему трудно, то у нас был такой лозунг: не пищать!».

В отсутствие отца Платон периодически обращался к его мудрости, вспоминая и былую их жизнь на Сретенке, особенно сейчас, в жару.

Платон вспомнил хлебный московский квас, летом продававшийся на Сретенке на перекрёстке с Бульварным кольцом.

В Реутове же его пока не продавали.

Зато он летом продавался в деревне Малышево у станции Бронницы. И Платон ходил туда за квасом, иногда вместе с бабушкой, покупая его в трёх и двухлитровые бидоны.

А иногда сама Нина Васильевна по деревенской привычке сама делала квас и сазу много. Но он был другого вкуса, не такой хлебный, а кислый, но зато с хреном, правда, лишний раз заставлявший бегать по малой нужде, ходить по которой в дождливые дни лишний раз не хотелось.

В такие дни они читали книжки или рассказывали друг другу истории. Да и готовить в такое время бабушке не хотелось. Поэтому иной раз все обходились лишь белыми булочками, но с покупным квасом – так это было вкусно, и готовить не надо было.

Но когда на выходные приезжали родители, стол был, конечно, разнообразней. Поэтому их праздничный стол в воскресенье 6 августа оказался кстати. В этот день в космос полетел второй советский космонавт Герман Степанович Титов, пробывший в космосе более суток.

Особенно баловал детей отец, иногда по традиции привозил разносолы и сладости, сразу окунаясь в работы на огороде.

В этом году особенно сильно разрослась грядка люпина, насыщая землю азотом.

– Не зря я в апреле пятьдесят восьмого получил из Минска посылку с семенами этого зелёного удобрения! – вспомнил Пётр Петрович своё мудрое решение.

Но иногда и он давал маху.

Вечером за посиделками на веранде Кочеты неожиданно увидели бежавшую по полу мышь.

– «Платон! Давай скорей прибей её!» – подхлестнул сына Пётр Петрович.

И тот, схватив под руку подвернувшийся трехгранный напильник, начал дубасить по ней, всё время опаздывая за шустрой, пока та на их изумлённых глазах не влезла в тончайшую щель между полом и плинтусом, а напильник переломился пополам.

– «Вот это да?! Как это она туда пролезла?!» – изумлялся Платон.

– «Так тебе надо было бить не так сильно, а точно и чуть впереди по ходу, упреждая её!» – объяснил отец.

– «Да! Мыши со страху в такие щели пролезают! Жить-то хочется!» – уточнила мама, с лёгкой укоризной поглядывая на сына.

И Пётр Петрович стал ставить мышеловки, прикрепляя на крючок или твёрдый кусочек старого сыра, или черствую корочку чёрного хлеба, пропитанную подсолнечным маслом и обожжённую спичкой.

– «Это чтобы от наживки запах далеко распространялся!» – объяснил отец, в один из моментов прикрепления её больно прихлопнув себе палец.

– «Ух! Японский бог! Оказывается, сильно бьёт!» – подул он на палец, а потом опустил его ведро с холодной водой.

Словно душем холодной воды стали для советских людей неожиданные последствия проведённой ещё в январе деноминации.

Наряду, в общем-то, с позитивными моментами, как укрупнение колхозов, и массовое превращение колхозов в совхозы, в этом деле были и негативные.

Совхозы, в отличие от колхозов, не могли вывозить продукцию на рынок, а были обязаны всё произведенное сдавать государству. Укрупнению подверглись и колхозные машинно-тракторные станции (МТС).

Теперь для ремонта и обеспечения запчастями автотракторного парка совхозов стали организовываться межрайонные объединения «Сельхозтехники». Коснулось это и села Берёзовки.

Но бывшие их жители гордились тем, что в отличие от церквей других сёл и городов, в их церкви был лишь снят колокол, а саму церковь не разрушали. На первых её этажах работал промтоварный магазин – сельмаг, ассортимент которого был весьма разнообразен. И это в своё время даже оценил москвич Кочет – доходчивый до всего нового и прогрессивного.

И теперь, поскольку летними августовскими вечерами стало темнеть раньше, Пётр Петрович купил мощную большую лампу-рефлектор, прикрепив её на фронтоне для вечернего освещения сада и огорода. Это позволило отцу работать в них допоздна.

В ранние вечерние сумерки и Платон любил побродить по своему участку.

В конце июля и в начале августа, когда был разгар сбора малины, он вечерами выходил в сад послушать стрекот и увидеть крупных зелёных кузнечиков, которых кто-то из взрослых ошибочно назвал сверчками. Платон пеленговал их по периодическому стрекоту, затем внимательно всматривался, пытаясь разглядеть их на веточках малины, и снимал с них, аккуратно беря за сложенные крылья. Потом он ставил кузнечика на ладонь и внимательно разглядывал его, после чего тот резко и далеко выпрыгивал из ладони в кусты, оставляя лёгкое ощущение жжения от толчка лапками.

– «Сын! Я смотрю – в тебе опять проснулся юный натуралист!?» – как-то спросил, заставший его за этим занятием отец.

– «Да нет! Просто интересно!» – смущённо ответил Платон, возвращаясь в дом.

Он ведь почему-то считал это занятие девчачьим, как впрочем, и всё сентиментальное, и если занимался им, то не афишируя это, и даже втайне от всех, даже от родных.

Ведь он не любил казаться слабым, а наоборот, привык всегда считаться сильным, и физически и особенно морально – с самых ранних своих лет быть опорой более слабым.

– «А помните, как мы сидели и ели в яме под папиной офицерской плащ-палаткой и песок у нас на зубах хрустел?!» – спросил всех, сидящих вечером на веранде, Платон.

– «Так там плащ-палатки было две! На одной мы же сидели!» – уточнила мама.

– «И обе были солдатские! Отдельно офицерских плащ-палаток не бывает!» – поправил отец.

В августе, проездом в очередную командировку, Виталий Сергеевич Комаров привёз погостить к Кочетам на участок свою жену Елену и дочь Ирину.

Это позволило их общей бабушке Нине Васильевне на время съездить по делам в деревню.

Хозяйственная тётя Лена сразу навела в их доме идеальный порядок и чистоту, обеспечив всем уют.

Но сад и огород её не интересовал ни в каком виде.

Настя и Ира сразу окунулись в совместные девчоночьи игры, а Платон занялся своими делами и играми, изредка совмещая их и играми с сёстрами. Иногда они и вчетвером играли в карты или в домино, попутно рассказывая друг другу различные истории и случаи. Они и часто читали, особенно в дождливую погоду. И тётя Лена следила за этим. Но особенно она следила за своей дочерью, часто подсовывая плохо евшей Ирине кусочек покрупнее, повкуснее и послаще. И это не прошло мимо внимания Платона и Насти, сделавшей соответствующий вывод.

А пока девочки играли, Платон с тётей Леной ходили на станцию по магазинам, возвращаясь с полными сумками в двух руках.

И в один из таких походов они подверглись нападению грабителей. Подходя к переходу через рельсы у края платформы, Платон увидел, как из последнего вагона подошедшей из Москвы электрички на платформу вышли двое молодых мужчин.

Но они сразу не пошли, куда им надо, а стали озираться по сторонам, словно высматривая кого-то.

Увидев женщину с подростком и полные сумки еды, они перебросились не слышимыми фразами, кивая головами друг другу на них.

– Это наверно бандиты?! Ищут жертву для ограбления! А ведь мы сейчас одни пойдём вдоль рельсов и никого даже рядом не будет!? – пронеслось в голове у, часто воображающем различные жизненные ситуации, Платона.

Но он пока не стал делиться своим опасением с тётей Леной, решив понаблюдать за мужчинами.

– А вдруг я ошибся, и им нужно по пути чрез переход в деревню Юрово?! – с надёждой подумал Платон.

Один из них был высокого роста, худощав, и с рельефным от худобы лицом, сразу вызывающим неприязнь. Одет был в тёмно-серый костюм с рубашкой в бело-голубую клетку. Второй был ниже ростом, нормальной полноты с обычным лицом, но в рубашке в бело-коричневую клетку под пиджаком коричневого костюма.

Перейдя через рельсы и свернув налево на пустынную тропу, полуобернувшийся Платон с ужасом увидел, что мужчины, не ускоряя шага, вальяжно свернули за ними. Он даже нарочно остановился, будто вытаскивая из сандалии попавший под подошву камешек.

– Ну, всё! Это точно бандиты! Надо теперь ухо держать востро! – взволнованно решил он.

А тётя Лена, лишь озабоченная тяжестью сумок и довольная от покупок, шла спокойно, переговариваясь с Платоном.

Тот же отвечал ей односложно и иной раз невпопад. А на случай нападения, он уже искал пути их возможного отступления.

– Сейчас, пока мы идём вдоль путей в видимости с платформы и со станции, они врядли нападут! А когда сойдем с тропы вниз, вот тогда станет опасней! Но зато будет куда убежать! А сейчас? Справа канава и забор, а слева рельсы и пустырь! А потом вообще на мосту будет узко, а справа – болото! Значит, там они и нападут! – размышлял бывалый и опытный игрок в казаки-разбойники.

Но в этот момент его раздумья прервал высокий, обогнавший их слева, и стремительно удаляющийся вперёд.

– Странно! А где же второй? – обернулся Платон назад, увидев его и лишь на мгновение успокоившись.

Но тут же задался новым вопросом:

– А зачем они разделились?! Окружают?!

И его сердце в тревоге учащённо забилось.

И уже через несколько шагов, когда они с тётей прошли по узкому бетонному мостику, шедший впереди вдруг остановился и обернулся на них.

Тогда Платон инстинктивно обернулся на второго, увидев, что тот засунул руку во внутренний карман пиджака. И тут же раздался удивлённо-испуганный крик тёти.

Платон обернулся обратно и увидел блестевший нож в руке высокого. И тут же тётя Лена, не выпуская сумок из рук, побежала с насыпи вниз в болото. А Платон наоборот, что есть духу, рванул вперёд по нижней из раздвоившейся тропинке. Сначала он бежал мимо зданий телевизионной ретрансляционной вышки, от страха ни о чём не думая. А когда вбежал на территорию садоводства, то пока спрятался за ближайшей копной сена, прислушиваясь к голосам за забором. Но было тихо. И лишь удары его сердца были слышны Платону.

Чуть отдышавшись и немного успокоившись, он подумал:

– Это получается, что я бросил там тётю Лену одну?! Хорош защитник из меня!?

И он встал, превозмогая страх, направившись к сторожке. Но в этот момент и тётя Лена, как ни в чём не бывало, прошла через неё ему навстречу.

– «Ну, ты, герой! В штаны не наложил? – ещё чуть взволнованно спросила она. – А то я за тебя боялась!».

– «А я – за вас! Вот решил пойти вам на помощь!».

– «Так они уже сами убежали в сторону Москвы!».

Платон взял одну из ручек сумки, и они пошли к дому, постепенно успокаиваясь и даже переходя на истерические смешки.

Дома они рассказали девчонкам о своём подвиге, как не оставили грабителям свои продукты, но этим лишь вызвав у девочек, особенно у Иры, испуг за возможно печальный исход этого их, якобы подвига.

Потом они несколько раз рассказывали об этом всем родственникам по очереди, в том числе и возвратившейся из деревни бабушке.

– «Да, были времена!» – что-то своё вспомнила и Нина Васильевна, начав рассказывать случаи и из своей жизни.

Глава 2. Нина Васильевна

И бабушка начала вспоминать своё отрочество и юность.

Многое Платон уже слышал из рассказов матери и воспоминаний самой бабушки. Но многое он узнал впервые.

Нина Васильевна родилась 7 января (20 по новому стилю) 1903 года в семье Ерёминых. Её отец Василий Иванович Ерёмин, родившийся 25 февраля 1871 года по старому стилю, был крестьянином из деревни Галкино.

А мать – Александра Петровна, урождённая Миханова, родившаяся в 1872 году, была крестьянкой из села Вачи Новосельской волости Муромского уезда Владимирской губернии. Семья имела дом, сад, огород, двор и скот.

Кроме Нины в семье были три старших брата Михаил, 1896 года рождения, Иван, Григорий, родившийся в 1901 году, и младшая сестра Павлина, родившаяся в 1906 году. В отличие от старших братьев, родившихся в деревне Галкино, Нина родилась в селе Ворсме, куда её отца, как мастерового, направили работать на Ворсменский завод, выполнявший военные заказы.

Его давно все знали, как технически опытного и творческого человека, потому сразу приставили старшим мастером ко всем видам прессов.

Василий Иванович занимался их наладкой и ремонтом, работая сверхурочно и по ночам, получая большую зарплату.

Управляющим заводом в то время был Павел Михайлович Пережогин, а бухгалтером – Сергей Петрович. Инженеров на их заводе почти не было. Поэтому начальство уважало и ценило В. И. Ерёмина, заведя с ним дружбу. Более того, они даже ходили к Ерёмину не только за помощью, но и в гости. А в Ворсме семья Ерёминых снимала три комнаты на втором этаже дома Дюковых.

На заводе Василий Иванович сам делал чертежи и эскизы для изготовления любых матриц и пуансонов, и лично штамповал пробные детали, доводя их до нужных форм и размеров.

С началом русско-японской войны номенклатура заказов увеличилась, возросла их сложность и объёмы производства.

Уже в послевоенные годы Нина с удовольствием и часто ходила к отцу на работу, наблюдая, как он старательно и без пустой траты времени просто творит из металла чудеса.

Здесь пригодилась его крестьянская жилка и любовь к скоту. Даже в Ворсме они держали корову, лошадь, телят, поросят, гусей, уток и кур.

В 1909 году отец доверил Нине кормление маленького телёнка:

– «Нина, это теперь будет твоя работа!» – сообщил он своей шестилетней дочери.

И Нина давала телёнку смоченный в молоке белый хлеб, а тот жадно поедал его и невольно покусывал её пальцы до крови. Она приходила к отцу и плакала, жалуясь на телёнка.

– «Так ты знай сноровку, когда ему в рот кладёшь свою руку непростую! А лучше кидай ему хлебушек туда в ротик!» – советовал отец, ласково поглаживая дочь по волосам.

Пока трое старших братьев учились в местной школе, Нина ходила на пруд пасти гусей и уток.

А летом, когда наступала жара и солнце пекло нещадно, предприимчивая Нина делала себе из ила чулки на ногах. И вскоре те покрылись цыпками, причём даже выше колен, кое-где вызвав и кровотечение. А Нина долго не понимала причину этого, а потом решила, что переживёт их. Но дело дошло до лечения в больнице.

Отцу стало жаль дочь, и он постепенно переколол на мясо всех уток и гусей, вообще престав их держать.

На следующий год, когда Нине в январе исполнилось семь лет, их лошадь родила жеребёнка, который к лету уже заметно подрос.

Однажды, уходя на работу, Василий Иванович взял с собой дочь, и они пошли на зады пасти жеребёнка на подросшей за забором высокой луговой траве. И когда тот стал мирно щипать её, отец наказал Нине:

– «Я сейчас пойду на работу, а ты пока паси его! А когда я вернусь на обед, то вас заберу домой!».

Отец ушёл, а дочь осталась пасти, накрутив на правую руку длинную верёвку – чтобы жеребёнок далеко не уходил.

Но когда тот увидел, что хозяина нет, то сразу рванул галопом домой к маме, таща лёгкую малышку Нину по траве за затянутую верёвкой правую руку. Она не смогла сразу удержать его, и теперь ничего не могла с этим поделать.

В результате с вывихом кисти правой руки и большого пальца жеребёнок мчал несчастную девчушку по Веденееву переулку мимо школы и далее по Большой дороге к их дому, напротив которого через улицу и находился завод.

Народ сразу сбежался и руку распутали. А рабочие сообщили о несчастье её отцу.

– «Ну, Нина, ты живая?!» – со слезами на глазах спросил Василий Иванович.

– «Вроде, только больно руку!» – сквозь рёв дочери услышал он.

– «Потерпи! Сейчас я её тебе вправлю!» – успокоил отец, к счастью бывший ещё и опытным признанным костоправом.

Василий Иванович вправил дочери кисть руки и палец, и сделал холодный компресс с помощью кем-то вовремя поднесённой колодезной воды.

– «Ну, вот! Всё будет хорошо! Не плачь!» – прижал он к себе дочь, ласково разглаживая её прямые тёмные волосы на темени.

– «Вот ты её всё заставляешь, а она ещё мала!» – укорили отца, подбежали недалеко купавшиеся её братья Михаил и Иван.

– «Я вас где буду искать? А она всегда со мной!» – и их укорил отец.

И было за что. Ведь Василий Иванович был просто нарасхват, и у него практически не было свободного времени, к тому же он был безотказен. Он был ценен не только, как мастер по металлу и всему другому, но и как замечательный костоправ. К нему за помощью с вывихами рук и ног людей, ног и лап скотины ходили со всего села. Шли к нему и с другими трудностями и жизненными проблемами.

И одна из таких проблем вскоре коснулась всей семьи Ерёминых.

Рядом с домом и двором Дюковых соседствовал дом и двор Батаевых, занимавшихся ямской гоньбой, то есть в основном перевозом казённой корреспонденции, потому имевших много лошадей, в том числе и скаковых, не раз бравших призы на местных скачках.

И однажды Нина из своего окна увидела, что во дворе Батаевых готовятся заколоть самую лучшую их лошадь, всегда обгонявшую на скачках всех других лошадей их села. Нине так стало жаль её, что она заплакала. Ведь дома никого не было и помощи ждать было не от кого.

Лишь пришедший на обед отец спросил её:

– «Ты что плачешь?».

– «Я не зна-ай! Батаевы свою лучшую лошадь хотят зарезать!» – заверещала дочь.

Закончив еду, Василий Иванович поспешил к соседям, захватив и Нину.

– «В чём дело?!» – спросил он хозяина.

– «Да она заднюю ногу напрочь переломила!» – ответил сам Батаев.

– «Я вам не дам её резать! – возразил он татарину – Идите! Дело обойдётся хорошо, нога будет ходить и бегать, как и раньше!».

Василий Иванович и хозяева двора под живот подвесили лошадь в стойле, и он стал, как надо собирать сломанную ногу, постепенно крепко стягивая её материей и жгутами.

А когда закончил, сказал хозяину:

– «Пусть так пока повисит, кормите и поите её. А я буду каждый день приходить лечить!».

И действительно, Василий Иванович каждый день заходил к соседу и сам из своих рук подкармливал лошадь хлебом с насыпанным на него тёртым мёдом. Для этого он заранее напильником счищал его с давно закристаллизовавшегося куска.

– «А это зачем ты её так кормишь?» – спросила отца, всё это видевшая Нина.

– «Чтобы нога срослась быстрей!» – ответил тот.

И действительно нога вскоре срослась. Но лошадь опускать на землю ещё долго не спешили.

Но Василию Ерёмину чаще приходилось помогать людям.

А однажды даже собственной жене, когда она вдруг тяжело и как-то странно заболела. У неё сильно болела нога, а сама она впадала в беспамятство и бредила.

На тройке лошадей самого владельца завода Завьялова, бесплатно выделенных Василию Ивановичу Ерёмину управляющим П. М. Пережогиным, он днём и ночью возил жену по разным врачам. Но никаких причин боли они у неё не обнаруживали.

Наконец, отчаявшись, он вызвал из Нижнего Новгорода хирурга. Тот осмотрел ногу больной и решил вскрыть её. Но в этот момент в процесс вмешалась Нина, сквозь слёзы и возмущение задавшая прямой вопрос:

– «Вы что маманьку режете?!».

– «Так надо!» – ответил врач.

И Нина успокоилась.

– «Кровь хорошая! Значит, кость не гниёт!» – объяснил хирург её отцу.

Потом врач стал протыкать больную ногу вдоль кости очень длинной иглой, в итоге заключив:

– «Да вот! Боли в ней нет никакой!».

А Александра Петровна при этом продолжала беситься, дразниться и ругаться, а то петь и смеяться. В общем, традиционная медицина оказалась бессильной.

Тогда Василий Иванович обратился к нетрадиционной. Ночью он привёз на тройке средних лет женщину, которая всю ночь читала над больной молитвы и какие-то заклинания, а та дразнила её, пока уже утром чуть было не откусила себе язык.

Увидев это, Нина побежала к уже ушедшему на работу отцу.

– «Иди! У неё язык уже скоро пополам будет!» – сообщила ему запыхавшаяся дочь.

– «Мне люди велят ехать в деревню Долотково к знатоку. Он какую-то книгу раскрывает!» – позже сообщил отец.

На следующее день после работы Василий Иванович взял тройку и уехал. Женщина продолжала читать, а дочь с нетерпением ожидать возвращения отца.

– «Знаток сказал, что это порча, пущенная на мужчину, но попавшая ей!» – сообщил всем он по возвращении.

– Так это получается, что порча была пущена на отца! – вдруг догадалась Нина.

После этого отец стал ездить чаще, а женщина продолжала читать молитвы и заклинания.

И в один из дней мать вдруг притихла, перестав бесноваться. А отец подумав, что она уже умирает, убежал куда-то.

– «Ты куда бегал?» – спросила Нина вернувшегося бледного отца.

– «Ребятам дал телеграмму!».

Утром те приехали, и Нина увидела своих старших братьев в красивой форме гимназистов. Михаил и Иван в это время учились уже в Нижегородской гимназии, в то время как все их остальные дети – ещё в местной школе.

– «Ну, как ты справляешься с делами?» – спросили сестру старшие заплаканные братья.

– «Дела ладно, но маманька-то что-то никак не выздоравливает!?» – ответила им Нина.

– «Вези её ещё раз в больницу Горбатова!» – предложили они отцу.

И семья начала собираться. Отец собрал мать и младшую дочь Павлину, а Нина осталась домовничать. А тут и кучер вбежал в дом с громким от глухоты криком:

– «Тройка готова!».

Василий Иванович понёс в тройку жену, а кучер повёл в неё младшую Павлину.

Но в Горбатове ему врачи опять сказали:

– «У неё нет никакой боли. Мы вам уже говорили!».

Василий Иванович опять расстроился, но одна женщина посоветовала ему на ухо:

– «Поезжай в Богородск. Там есть хороший лекарь от таких болезней, как у вас!».

Поехали они тогда и в Богородск к занимающейся знахарством пожилой бездетной, но весьма зажиточной паре.

Василий Иванович изложил им суть проблемы с некоторыми подробностями о боли, но в ответ неожиданно услышал от женщины, указавшей на Павлину:

– «Дай мне дочку. У нас нет своих, а я имею два магазина и двухэтажный каменный дом!».

– «Что хотите, чем хотите и сколько хотите я вам заплачу, но дочь не дам! Их у меня только две, и они прошены, молёны, а то всё были сыны – три сына!».

– «Ну, я вижу, ты человек хороший. Я тебе всё сделаю, Жена всю жизнь будет хорошая, болеть больше не будет!» – ответила женщина, загадочно улыбаясь Ерёмину.

Она ушла в залу и раскрыла там какую-то книгу. А вскоре вернулась к Ерёмину со словами:

– «Это было на вас сделано. Ну, ладно!» – ушла она обратно в залу и надолго.

А вернулась она к Ерёмину уже со стаканом, наполненным мазью медового цвета и запиской, сказав гостю:

– «Вот, делайте, как здесь написано!».

И каждое раннее утро Василий Иванович намазывал жене ногу, а затем туго обворачивал в четыре полотенца.

На следующее утро он снимал их и выбрасывал на четыре стороны света, читая молитву «Богородицу». Одно полотенце падало на улицу, второе – в проулок, третье и четвёртое – на крыши соседских построек двора Батаева, окружавших двор Дюковых с двух сторон. Но к следующему утру эти полотенца бесследно исчезали.

Их явно кто-то подбирал.

А когда полотенца закончились, Василий Иванович использовал новую белую материю, разрезая её лоскуты на четыре части.

И так продолжалось несколько дней, пока не закончилась вся мазь. К этому времени рано утром на каникулы приехали и Михаил с Иваном, увидев, что мать находится в том же состоянии.

При них, оставшихся около кровати матери, отец пошёл выкидывать последние полотенца.

А когда он вернулся в комнату, то неожиданно услышал от, будто бы очнувшейся от сна, жены:

– «Василий Иванович! Я ведь проспала, а тебе надо на работу!».

У того от удивления даже волосы поднялись на голове. А сыновья чуть ли не прыгали от радости.

– «Ничего, ничего! Всё будет в порядке!» – почти не дыша, будто бы боясь спугнуть что-то хорошее, успокоил муж жену.

А та вдруг уверенно встала и направилась к печи, на ходу бросив дочери:

– «Ну-ка, Нинка! Давай скорее, надо их всех кормить, помогай мне!».

Радости всей семьи не было предела, ведь их жена и мать родилась как бы заново. А что с нею было, так никто и не понял. Но это уже никогда не повторялось.

А уже осенью, когда Нина пошла в первый класс, а братья последний год учились в гимназии, она и остальные дети – Гриша и Павлина – по глупости или недомыслию рассказали матери, что с нею было, как она долго болела, как себя вела и как её лечили и вылечили. После этого Александра Петровна дала слово идти пешком в Саров молиться Богу.

Она обула лапти и вместе с подружкой двинулась в путь.

А вернувшись через несколько дней, она предложила мужу:

– Давай съездим к муромским чудотворцам, помолебствуем!».

И тут же её поддержали, гостившие дома сыновья:

– «Возьмите и нас. И мы поедем!».

И они собрались в Муром, оставив Нину на хозяйстве.

– «Нина уже большая, восемь лет ведь. Она и скотину уберёт, и воды наносит, и дома всё сделает!» – как-то неловко оправдывала своё отсутствие её мать.

– «И я на неё очень надеюсь. Она всё сделает. А корову подоит Марья Яшкова!» – поддержал её и отец, имея ввиду соседку через проулок.

Эти предположения родителей опирались на приобретённые навыки Нины. Она уже умела топить печь, мыть полы и вести домашнее хозяйство. Единственная проблема была с вёдрами для воды. Маленьких вёдер не было, поэтому Нине приходилось их, и то не полные, буквально, волоком тащить по земле до дома.

Наконец за паломниками подъехала тройка, и Павел Михайлович Пережогин спросил:

– «А дома кто останется?!».

– «Нина. А корову Яшковы подоят. Остальное она всё сделает сама!» – ответил ему и изумлённому кучеру Василий Иванович.

Тогда уже изумился и Пережогин, сходя на землю:

– «Справится ли она?».

– «Да. Надеемся!» – ответили родители, садясь вместе с сыновьями в запряжённую тройку.

Была уже весна и на улице потеплело. А в хлеву Нину ждали лошадь, поросёнок, телёнок и корова с новотёлом.

Оставшись одна, Нина рано утром затопила печь и пошла к Яшковым.

– «Тётя Марья, иди, подои корову. Я ещё не умею!» – поздоровавшись, попросила она отзывчивую соседку.

Но корова, которую звали Красоткой, не приняла незнакомку, не подпуская к себе, начав бычиться на неё рогами и как лошадь лягаться ногами.

– «Она никому не даст подойти! Что мне делать?» – спросила Марья.

А корова эта была от Пережогина и считалась ведёрницей, то есть давала за раз по ведру молока. Павел Михайлович сам называл её Георгиевской породы. Она с малолетства привыкла к Нине, так как та кормила её ещё телёночком и ухаживала за нею, потому теперь всегда ходила за своей кормилицей.

– «Ладно! Я попробую сама! А там видно будет!» – успокоила Нина обязательную соседку.

– «Попробуй! В случае чего – зови! Надо вот так пальцами и ладонями делать – от самого начала соска к его концу!» – уходя, показала Марья, как надо доить.

И Нина воспользовалась любовью Красотки к себе, выпустив её из стойла и пока поставив у крыльца, не пуская на улицу. Она сходила за подойником и села доить, но на практике пока не зная как. Ведь руки её были ещё слабы. Она начал дёргать корову за соски и так, и сяк, но дело никак не шло, потому Нина и расплакалась от бессилия.

Потом она оставила корову у крыльца и ушла в дом молиться. Так Нина и чередовала свои многократные попытки подоить Красотку и выдоить хоть сколько-нибудь с молитвой, всё время бегая наверх в большую комнату, и при этом не просыхая от слёз.

– Что же я буду делать? – мучилась она вопросом.

Наконец она взяла себя в руки, перестав плакать и решительней направившись к корове.

И в этот раз в результате сверх усилий ей, наконец, удалось выдоить немного молока. Она сразу побежала в дом и через марлю процедила его в крынку, заполнив наполовину. И так Нина бегала шесть раз, в итоге нацедив несколько горшков молока.

При этом хозяева дома Дюковы, жившие на первом этаже, опасались помочь Нине и подойти к её бодучей корове.

Потом Нина доила её и днём и вечером, всё время переживая, что делает ей больно, поначалу недодаивая при этом. Но постепенно ей удалось надаивать за одну дойку полное ведро молока.

А вскоре родители и братья возвратились, расспрашивая Нину, как она управилась с хозяйством, кто и как доил их корову.

Проходившая мимо Марья вмешалась в разговор:

– «Разве можно такую корову кому доить? Нина всё её доила. Она у вас, видишь, сама её и воспитала».

– «Мы же знаем, что она её и кормила. Да, это так!» – согласилась мать. А однажды – посмотреть, как Нина управляется с дойкой коровы, к ней в гости зашла её закадычная подружка Любочка Завьялова.

А Нина, гордая перед подружкой, не догадалась предупредить ту, что её молодая корова очень озорная и бодучая, и чужих людей, даже детей, не любит, и может даже их забодать, потому подходить к ней близко нельзя.

И когда Любочка, видя, что Нина не боится коровы, приблизилась к ней, та молниеносно перебросила её рогами далеко через себя, как мяч. Нина только и увидела мелькнувшее в воздухе тельце подружки, как та оказалась уже лежащей на навоженной соломе.

Сильно перепугавшаяся Люба громко заревела. А её ещё сильнее перепугавшаяся мать Маргарита сразу прибежала, подумав, что корова её дочь подняла на рога. Но они у коровы оказались широкими, потому она ими действовала, как ухватом, пока не причинив самоуверенной девочке никакого вреда.

И успокоившаяся жена владельца завода Маргарита Завьялова не стала ругать дочь их главного работника Ерёмина, поняв, что та всё ещё несмышлёный ребёнок.

Однако летом этого же 1911 года мать уже посылала Нину одну ходить доить корову в луга на стойбище:

– «Вот и на стойбище будешь ходить».

Но когда настал этот её первый день доения коровы на стойбище, она на всякий случай поинтересовалась у матери:

– «Я пойду, или ты?».

– «Хочешь, иди» – ответила та.

Взяв водоносное ведро, Нина пошла на стойбище, пересекая реку Кишму по Борисоглебскому мосту. У неё было хорошее настроение, и уже идя по мосту и приближаясь к стойбищу, она начала сама с собой разговаривать. А Красотка, услышав знакомый голос и увидев Нину, ринулась прямо в реку, поплыв к ней навстречу.

А Нина в растерянности остановилась и стала реветь, причитая:

– «Ай-я-яй! Красотынька, ты ведь утони-и-ишь!».

А та остановилась среди реки и недоумённо смотрит на мост и на орущую на неё хозяйку. И так продолжалось несколько минут, пока пастух не подошёл к Нине и не взял её за руку, уводя с моста.

– «Ну-ка, Красотынька, пошли со мной!» – повёл он девочку с моста в сторону мельницы, по направлению к которой сначала и плыла корова.

Они встретились на берегу, и Нина ждала, пока с Красотки стечёт вода, а потом опять надоила полное ведро молока. После этого возникла новая проблема – как нести ведро? К тому же Нина не взяла крышку. Пришлось ей брать ведро обеими руками и постепенно переставлять его на новое место. Но всё равно ей было очень тяжело.

А про корову, что она сейчас не на том берегу Кишмы, Нина теперь даже не вспомнила. Видимо Красотка сама переплыла реку, присоединившись к стаду, или пастух помог ей в этом. Нина уже не обращала на это никакого внимания.

Но ей повезло. Подошли две женщины и поинтересовались:

– «Ты чья, доченька?».

– «Ерёмина!» – ответила Нина.

– «Ты где живёшь?».

– «На Большой дороге, напротив завода Завьяловского».

– «Ну и мы туда идём – взяла одна из них ведро. – Иди за нами!».

А когда они подошли к дому то пристыдили мать. Но Нине стало жалко её – ведь она сама вызвалась идти, а мать и так долго болела. И она рассказала маме, как их Красотка плавала за нею через реку.

В Кишме не только плавали коровы, но и купались дети, в том числе и Ерёмины. Но Нина очень боялась плавающих в ней ужей. Поэтому она чаще плавала по реке на лодке, но и тогда очень их опасалась.

Однако встреча с настоящей ядовитой змеёй у неё всё же состоялась. Как-то раз Гриша, Нина и Павлина ходили за грибами в лес за Кишму. И вдруг Нина, наклоняясь за очередным грибом, сначала услышала шипение, а потом только увидела почти под носом разинутую пасть огромной змеи с торчащим из него трепещущим пикообразным жалом.

Увидевший это Григорий, крикнул сестре:

– «Беги скорей!».

Но Нина от неожиданности и страха остолбенела, вытаращенными от удивления глазами в упор глядя на змею. И та длинная, обвившая собой ствол и корень кустарника, словно нехотя сползла на траву и будто бы поплыла по ней, удаляясь прочь.

А однажды змея всё же настигла, ушедшую за вениками в Есенетский дол в сторону Павлово, компанию Нины, укусив за ногу её подружку. К счастью с ними оказалась взрослая женщина, перетянувшая несчастной ногу, и приказавшая всем скорее бежать домой. Потом эту девочку успешно и без последствий вылечили.

Но оказалось, что опасаться надо не только змей, но и капризов природы.

Как-то раз Нина с сестрой Павлиной и ближайшими подружками Лидой Батаевой, Людой Завьяловой и Маней Молокиной ходили за щавелём в окрестности деревни Ямицы.

А это было почти за три километра от их деревни в сторону Павлово.

Но, не успев набрать корзинки щавеля, они попали под песчаную бурю. Из-за вьющихся столбов пыли и сплошных песчаных вихрей вокруг ничего не было видно, как будто в поле появился песчаный лес. Нина окликнула девчонок и первой побежала в сторону Ворсмы. Остальные пустились за ней. За бурей они даже не видели друг друга, а только слышали, когда ведущая Нина кричала им, чтобы не отставали. Прибежали они на зады, где Нина обычно пасла тёлку Тамарку. И взрослые сразу отправили всех пятерых в больницу, где им от песка и земли промывали глаза, носы, рты и уши.

Так в свободное от учёбы время и работала Нина по дому, занимаясь и скотиной. Четыре класса школы она окончила в 1914 году.

А после лета началась Мировая война. К этому времени её братья Михаил и Иван с интервалом в год окончили гимназию, а потом также поочерёдно поступили в военное училище, приезжая домой на побывку.

С началом войны и Василия Ивановича Ерёмина несколько раз пытались призвать в армию, но каждый раз завод его отхлопатывал. В то время мастер Ерёмин тем более был нужен заводу, так как пошли военные заказы. Но семья всё равно боялась, что отца призовут на фронт.

Годы войны постепенно сказались и на быте Ерёминых. Василий Иванович понемногу стал готовиться и к самым худшим временам, создавая возможные запасы. Но запасы создавались не только для его семьи, но и для жителей всей Ворсмы.

В один из дней мужчины с их завода перетащили к Ерёминым на второй этаж большое количество пудовых мешков с белой мукой. А Нина им открывала дверь. Одну из комнат набили мешками почти до потолка, и пол не выдержал, провалился. Хорошо, что в это время Дюковых дома не было.

– «Не надо было так много таскать сюда мешков!» – заключила Нина.

– «А что есть будем? Это вам ведь война – значит голод!» – оправдался отец.

И пришлось ему за свой счёт делать в доме Дюковых большой ремонт, но завод помог стройматериалами и плотниками.

У Ерёминых тогда кроме коровы уже был жеребёнок, и отец, в случае чего, имел на него, подросшего, свои планы.

Он как-то ими поделился с семьёй:

– «Я вас в Павлово отправлю! Возьму магазин и вы будет там торговать. А то, если меня всё же возьмут на фронт, что вы будет тогда без меня делать? Вас ещё остаётся четверо!».

– «Тятенька, ты говорил, что в деревне есть дом, и хороший! Отвези нас туда!» – вдруг предложила Нина, никогда не бывавшая в их родовой деревне Галкино.

– «Нет! Пока не получится! Ведь меня уже давно просят у Пережогина отпустить в Кошелёво. Но он всё не пускает. А там стоит завод Денисовых, который вышел из строя и пустует!» – сообщил отец неожиданную новость.

– «А что с ним?» – спросила любознательная Нина о личильном заводе братьев Денисовых – богатых крестьян села Кошелёво.

– «Пока не знаю!» – ответил ей и себе отец.

А через полтора месяца этот вопрос вновь встал на повестку дня.

К Павлу Михайловичу Пережогину неожиданно приехал один из братьев Денисовых и стал просить его хотя бы ненадолго отпустить к нему В. И. Ерёмина. Видимо получив принципиальное согласие управляющего заводом, он затем явился и в дом к Ерёмину, теперь став и его уговаривать:

– «Всё тебе сделаю. Дам коренную лошадь, семян всяких бесплатно. Перевезу семью и добро. Дам человека на лето и людей в помощь, чтобы вам летом всё убрали!».

– «Девчонки давно уже просятся, как война началась. Вези, да вези нас в деревню!» – согласился Василий Иванович.

Как и обещал, Денисов перевёз всю семью Ерёминых, но в Галкино.

Дом давно был нежилым, но под железной крышей хорошо сохранился. Вокруг дома был огород и два сада, в одном из которых стоял второй дом, ранее принадлежавший уже умершему брату Василия Ивановича, и тоже пустовавший.

По весне, присланная Денисовым в домашние работницы Офросинья, стала пахать землю и делать всё, что нужно было семье Ерёминых.

Но однажды на побывку домой в Галкино прибыл в нарядной военной форме Михаил. Так Офросинья, поставив лошадь в конце полосы у дола, села на траву и засмотрелась на него. А тот застеснялся пытливого взгляда молодой женщины и тоже молчал, но не уходил.

А самая младшая Павлина, по молодости и наивности возьми и спроси её бестактно:

– «Офрося, ты что не пашешь?».

А та, смутившись и разозлившись бестактности сопливой девчонки, толкнула Павлину в дол. И та полетела с косогора в орешник, обдираясь о его острые пеньки, рассадив себе живот и ободрав лицо и руки.

Прибежав домой вся в крови, она испугала мать.

– «В чём дело?!» – грозно спросила та.

– «Меня Фрося ваша толкнула!» – сквозь слёзы ответила матери её младшая дочь.

Тогда мать, взяв с собой, как всегда работавшую по дому, Нину, пошла на место преступления.

– «Ты мне не нужна. Иди домой!» – сурово объявила она, даже не став разбираться.

– «Ведь меня Денисов прислал и он мне будет платить, а не вы!» – пыталась защититься Фрося.

– «Нинка, бери лошадь и паши!» – решительно распорядилась мать, показав, что обсуждения её слов не будет.

И Нина взяла плуг в руки. Но поначалу у неё дело не шло, плуг всё время наклонялся, то в одну, то в другую сторону.

Пахалось не глубоко, хотя и ровно. Но в этом была заслуга самой лошади, привыкшей идти по холмику от уже проделанной борозды.

Однако постепенно Нина приноровилась правильно наклонять ручки плуга, и дело пошло.

И с тех пор она стала пахать сама.

А Александра Петровна лишь приходила смотреть на работу дочери и нахваливать её:

– «Хорошо всё сумела!».

После того, как Василий Иванович починил и восстановил станки, запустив в работу завод в Кошелёве, он стал опять ездить на работу в Ворсму. А все его женщины оставались в Галкино. К этому времени Михаил, а за ним и Иван, получили унтер-офицерские звания, и попали на фронт. А самый младший из сыновей Гриша тоже пока пошёл по стопам братьев, учась в той же гимназии на учителя.

И стала Нина Ерёмина настоящей крестьянкой. Она быстро всё освоила. Потому сама гоняла в ночное лошадь, пахала и волочила (бороновала), сеяла, сажала с помощью сохи картофель, опахивала (окучивала) его, жала рожь и вязала снопы, молотила цепами и с помощью лошади мяла на молотилке солому, косила траву и убирала сено. А вместе с младшей сестрой Павлиной она заготавливала дрова и перевозила всё это на лошади. Все дела Нина делала быстро и со старанием. От такой загруженности времени на гулянья у неё совсем не было – всё работа и работа, одна работа.

И лишь с братом Гришей и сестрой Павлиной Нине иногда удавалось немного пошалить. В Галкино они вместе облазили всё окрест, чаще всего лазая по горам и деревьям.

Однажды, как всегда, Гриша лез на дерево первым, Нина – второй, а Павлина – замыкала. Залезли высоко. Но Гриша с Ниной – на берёзу, а Павлина – на осину. Покачавшись на них, всё трое стали спускаться, но осина под Павлиной обломилась и та сильно шлёпнулась на землю, к счастью по молодости не пострадав.

Зато с годами стал стареть их денисовский ломовик. Тогда Василий Иванович купил жеребенка по имени Мальчик, и Нина опять ухаживала и за ним, пася его в саду и играя с ним.

Однажды, уходя на гумно за садом, Нина оставила Мальчика пастись в саду. Но он вскоре увидел свою любимую хозяйку и принялся за нею бегать, а та от него. В очередной раз, догоняя Нину, жеребёнок хватал зубами за платок вместе с волосами и трепал их. Так и бегали они вокруг молотилки, пока тот не отвлёкся на свежую травку, а Нина скрылась с его глаз и спряталась в сенницу, ожидая, пока он куда-нибудь уйдёт. И дождалась – жеребёнок ушёл вглубь сада, но оттуда тайно карауля Нину, которой в обед надо было дать лошади овса. Тогда Нина выскочила и быстро через сад побежала к дому, жеребёнок за ней, но не успел догнать её, уже вскочившую на крыльцо заднего входа в дом, где её уже ждал готовый обед.

А когда Нина села за стол на своё место у окна, то разыгравшийся жеребёнок увидел её и полез своей головой в открытое окошко. Тогда Нина дала ему хлеба, погладила по мордочке, и тот ушёл в сад довольный и успокоившийся. А Нина пошла во двор давать лошади воды и овса.

Через некоторое время Василий Иванович сменил денисову лошадь на красивого взрослого жеребёнка – будущего производителя Соколика, оказавшегося очень прытким. Нина опять стала ухаживать за ним, и они тоже полюбили друг друга. Соколик был хорош и в пахоте и в езде, но особенно в управлении им – вожжи можно было почти не держать, не то, что при езде на прежней ломовой лошади.

Но оказалось, что Нина зря радовалась некладёному жеребёнку.

В одну из пахот за домом, когда уже вечерело, стадо уже пригнали, а буквально бегавший по полю Соколик был уже в мыле, то и сама тоже запыхавшаяся Нина предложила ему:

– «Соколик, как ты устал!» – повернула она его с поля домой.

А тот вдруг заржал и пустился галопом к дому. Нина только и успела схватиться за металлическую перекладину между ручками деревянного плуга, боясь, что Соколик им себя поранит. Она крепко держалась за неё, а молодой жеребчик мчался в деревню на свидание к лошадям.

Соколик протащил Нину на животе всё поле, затем с горы через мост и снова в гору, и далее на деревенскую улицу к кобылам. И только тут сбежавшиеся мужики поймали его верёвками, а Нину с трудом оторвали от перекладины между ручками плуга.

Другой брат её отца Яков Иванович тогда сказал:

– «Вась, зря ты купил такую лошадь. Продай её, а то девчонку не увидишь, он убьёт её!».

И Василий Иванович послушался брата.

Однажды на Покров, когда женщины Ерёмины возвратились со служения обедни в Мещерской церкви, он объявил дочери:

– «Нина, я другую лошадь тебе купил!».

Та вышла и обомлела. Это опять была ломовая лошадь, как ранее денисовская. Но эта лошадь была старой, и в одном глазу было бельмо. Зато ноги её были громадные.

Но поняв, что отец продал её любимого Соколика, Нина сильно разревелась:

– «Тятенька! Зачем ты Соколика продал? Ведь он такой хороший, прыткий и ржёт всё время! А эта старая лошадь!».

Отец долго и всячески успокаивал дочь, а потом сказал:

– «Нина, собери всех девчат и всех ребят в деревне, запряги сноповую телегу, сажай всех, и не слезайте с неё ни в гору, ни под гору! Узнаете, как она ходит в гору и как с горы на шлее спускает! «Накладите» в лесу побольше дров берёзовых, сколько сможете по самые спицы и сами сядьте все, сколько вас есть, и в гору и под гору не слезайте! Тогда узнаете, какая это лошадь!».

Они так и сделали. Уложили в телегу «сажень», а потом ещё столько же добавили, связав всё. И все сами сели в большую телегу, кто где, всю дорогу до самого дома не слезая с неё.

После этого дети успокоили Нину:

– «Нинушка, не жалей Соколика. Этот сильный. Не бойся его, он тебя не убьёт, как тот!».

И Нина смирилась с этим ломовиком. Она продолжала хозяйствовать в доме и во дворе, пока не подпуская к делам Павлину. А Мальчика всё держали, и он рос, а на этом ломовике Нина работала.

Когда отец приезжал на велосипеде из Ворсмы на воскресенье, мать говорила ему:

– «Поди, отец, посмотри, что Нинка-то там делает и как!».

А он, для проформы будто бы посмотрев издали, успокаивал жену:

– «Нина лучше нас с тобой сделает!».

И когда Нина вернулась с поля домой, мать порадовала её откровенной высокой оценкой её труда:

– «Отец даже за тобой и не проверяет ничего. Говорит, что ты лучше нас делаешь!».

И Нина делала, работая каждый день. Она осенью сеяла рожь, а весной – горох, гречиху, лён, овёс, просо, даже чечевицу, и, конечно, картофель.

У семьи было и много загонов со скотом. И со всей работой они справлялась без посторонней людской помощи.

Поэтому, когда по стране прокатился голод, семья Ерёминых выжила на своих запасах хлеба и картофеля.

Когда их подросшему жеребцу Мальчику исполнилось три года, ему сделали кастрацию, превратив в мерина. После болезненной операции Нина ухаживал за ним, протирая ранку между ногами. Но Мальчику было больно, и он отставлял заднюю ногу и не сходил с места, препятствуя её действиям. А когда шов загноился, Нина стала промывать его «синим камнем» (квасцами) и всё прошло.

И как только у коня всё зажило, по первой пороше Нина стала обучать его.

Приехав из леса с дровами на ломовике, она объявила дома:

– «Завтра буду обучать Мальчика, как ему запрягать и возить сани!».

– «Нинка! Он тебе башку разобьёт!» – возразила мать.

– «Нет! Не разобьёт!» – уверенно возразила та.

На следующий день Нина подошла к коню и, погладив по морде, объявила ему:

– «Ну, Мальчик, тебе предстоит работа. Надо же тебе учиться когда-нибудь!?».

Она взяла его за гриву и сначала надела, давно к этому привыкшему коню, уздечку. Тот даже сам головой лез в неё. Затем Нина надела седёлку, хомут и прочую упряжь.

А мать в этот момент заохала, запереживала.

– Ну, раз нет мужчин, значит это моя работа! – про себя думая, твёрдо продолжала Нина.

Она взяла вожжи, поперечник, дугу и стал пятить коня к саням. А тот упёрся и ни в какую – упрямо стоит на месте и не идёт. Нина и так и сяк – ничего не выходит.

– Ну, погоди, Мальчик! За куском ты за мной, куда «хошь» пойдёшь! – ушла она в дом.

Вышла с хлебом и к коню, а тот уже тянется к куску цапнуть его губами. А Нина не даёт – с помощью хлеба пятит его к оглоблям. И тот вошёл на место между ними. А Нина зашла справа и подняла одну оглоблю, крикнув матери, чтобы та взяла другую. И та подняла и помогла. А Нина заложила (запрягла) Мальчика.

А тот повернул голову – что-де это такое. Нина, взнуздав его, села в сани и крикнула матери:

– «Открывай ворота!».

– «Нинка! Я боюсь! Он тебя убьёт!».

– «Буду держаться! Не вылечу, наверное?!».

Снег заскрипел под полозьями. А конь, вывернув на улицу, во всю прыть рванул по ней.

– «Легче, легче!» – кричал возница, натягивая поводья.

Но, куда там. Конь, почувствовав лёгкость скольжения, нёсся по деревенской улице во всю прыть.

– Надо же? «Како» легче? Он бежит, сломя башку! – с такой же скоростью проносилось в сознании Нины.

Их деревенская улица была с уклоном в сторону дола, поэтому сани разогнались и конь не чувствовал их, сейчас наслаждаясь относительной свободой. Но в конце улицы он неожиданно остановился сам, будто бы решая, куда теперь рвать свои копыта.

Нина пыталась, было, его вожжами повернуть обратно, но всё было впустую.

– Может мне слезть и поворотить его? Нет! Он может меня оставить! – рассуждала она.

Нина ещё некоторое время дёргала его вожжами и кричала на него, а Мальчик не поворачивался, а только пятился назад.

И тут на своё счастье она увидела, движущиеся к деревне сани. Оказалось, что это едет сын богатого местного крестьянина Флегонт Новожилов.

– «Фленка! «Едь» потихоньку, а я за тобой. Он, может, пойдёт?!» – обратилась к нему Нина.

И Фленка поехал, а Мальчик, как вьюрок, за ним. Фленка – к дому, а на Мальчика крикнул. Тот и припустил по накату до дома, но по дороге задел стену амбара раскатившимися санями, и Нина чуть не выпала из них. Но в итоге он домчал её до дома. Вылезая из саней, девочка чувствовала, как у неё всё ещё дрожат руки и ноги.

Их поездки стали теперь ежевечерними, и конь вёз сани всё лучше и лучше.

А когда Нина ездила за Мещёры в Тренино за строевым лесом, то запрягала старого ломовика, а Мальчика пускала за ним. По пути им приходилось преодолевать три горы: большую Галкинскую, Горбуновскую и Мещёрскую. Но их преодолевали благополучно, хотя иногда сани сильно раскатывались и опускались в обвалину, что заставляло Нину сильно потрудиться.

Лес на срубы дома для среднего сына Ивана, поучившего на войне ранение и теперь работавшего учителем в местной школе, валили Василий Иванович и Нина. Затем они трелевали его в груды, и зимой Нина вывозила его на их двух лошадях. Мальчик постепенно привык и стал ходить впереди ломовика.

Для вывоза длинных стволов Нина запрягала лошадей цугом, а к основным саням привязывала короткие дополнительные сани – подсанок.

Теперь Мальчик шёл впереди и был очень прыток. И, увидев впереди раскаты, успевал пробежать их, не сваливая в них подсанок. А лошадь, когда шла одна, надеясь на свою силу, сваливала подсанок в каждый раскат. Поэтому Нине, всегда ездившей одной, приходилось всё время контролировать её. И если она не успевала среагировать, то, бывало, опрокидывались и основные сани.

Зимой было особенно трудно таскать стволы деревьев по глубокому снегу, складывать, связывать и грузить их на сани, выезжая затем на дорогу. Нужны были сила и сноровка. Но нужна была ещё и голова. А у Нины она была ещё и светлой и сообразительной, даже изобретательной.

Она сама для себя придумала технологию транспортировки леса на санях. Сначала на передок саней она клала кол. В сани и в подсанки втыкала колы-задержки. Затем наваливала концы стволов деревьев на передок саней, закрепляя их колом-задержкой. Затем перекатывала стволы на сани и подсанки, закрепляя с их торца вторым колом-задержкой. Потом их утягивала и связывала, отправляясь домой.

После лазания по глубокому снегу в длинных одеяниях, все их полы промокали и промерзали. Но из-за их непомерной длины даже традиционное отсутствие на девичьем теле каких-либо штанов и трусов не приводило к переохлаждению ног, даже в сорокоградусные морозы.

По приезде домой Нина сваливала лес, выпрягала лошадей и давала корм, а сама шла обедать. Потом снова их запрягала, и снова уезжала в Тренино. И постепенно Мальчик научился работать.

А по приходе весны опять началась пахота и вывоз навоза на поля на обоих конях. Пахала она на ломовом, а волочила на паре. Сначала Мальчик ходил на поводе за ломовым, но потом привык так работать и стал всё делать самостоятельно, что очень понравилось Нине. К тому же он стал очень послушным и развитым. Поэтому Нина и предложила отцу наконец продать ломовика.

А тот всегда переживал за старшую дочь, что та всегда всё делает на лошадях одна.

В свою очередь семья переживала за отца, что он на неделе живёт один вдали от них, и стал плохо питаться.

Но, в конце концов, когда он стал частенько болеть, они упросили его вернуться в родную деревню.

А когда Василий Иванович Ерёмин возвратился в Галкино, его выбрали председателем Новосёловского волисполкома. Поэтому он всё равно отсутствовал дома, только теперь по общественным делам. Летом он ходил в Новосёлки пешком, а зимой Нина возила его на работу на Мальчике.

По воскресеньям Василий Иванович рубил сруб для дома среднему сыну Ивану, который теперь работал в Муроме редактором газеты «Луч». А Нина бывала у него и на этой работе.

Затем Иван работал инспектором народных училищ и преподавал в Левинской школе музыку по классу фортепьяно и баяна.

А летом Иван участвовал в семейных сельскохозяйственных работах. Вместе с товарищем – сыном Мещёрского священника – Борисом Демокритовым он помогал Нине в лугах метать стог сена.

Но не успели они дометать его, как неожиданно началась буря, и ударил гром. Да так сильно, что Борис присел к земле, Ваня бросился прочь, а Нина с граблями села на стогу. И тут же начался ливень, но к счастью короткий. Однако он успел промочить и стог, и Нину, и парней, и не поднятые копны, и не собранное в них сено, и лошадь с телегой. Пришлось им домётывать стог мокрым сеном, запрягать лошадь, и на уже подсохшей телеге возвращаться домой. А там их ждало новое приключение.

Пока все обсыхали, а Нина ставила самовар и собирала на стол для обеда, молодые мужчины принялись развлекать хозяйку домашним концертом. Иван играл на гитаре, а Борис на балалайке.

Но самовар ещё не успел поспеть, как кто-то настойчиво постучал в окошко.

– «Вы что стучите?!» – вбежала из кухни в комнату Нина.

– «Мы? Нет!».

Тогда все сразу повернулись к окну, а под ним тётя – жена дяди Якова, которым было уже около семидесяти лет:

– «Ваня! Иди, помоги нам вытащить корову из погреба у Варвары на бобылках!».

– «Иду!» – крикнул Ваня.

– «Пусть стоит там до Ноева пришествия!» – отшутился своим громовитым и редким басом Борис, ещё и ударив вскользь по всем балалаечным струнам.

– «Это кто у вас так крикнул?!» – грозно спросила тётя.

– «Попа Мещерского сын Борис!» – выдала Нина кощунствующего остряка.

– «Какой дурак!» – подтвердила тётя.

Однако они все вместе пошли на бобылки.

– «Нарядка, што тебя занесло куда?» – риторически спросила тётя свою пёструю корову.

А мужчины стали спасать любопытное домашнее животное. Под живот коровы они подложили побольше одежды, обмотали её тело толстой веревкой и за два конца с трудом вдвоём вытащили её из погреба, поставив на ноги.

– «Милушка, моя!» – обняла тётя корову.

А взглянув в сторону её спасителей, с восхищением молвила:

– «Вот силачи-то!».

Вернувшись домой, мужчины продолжили играть на своих музыкальных инструментах. А Борис, видимо от осознания сделанного им доброго дела, на радостях пустился в пляс, даже вприсядку, при этом продолжая играть на балалайке.

Нина и сама любила играть на разных инструментах, но свободного времени у неё было мало. Но ей всё же удавалось выкроить время для занятий музыкой.

– «Нинка, вяжи, давай!» – в такие моменты слышала она грубый окрик от матери.

Постепенно Нина освоила настольную многострунную цитру, на которой по субботам играла молитву «Достойную», а также играла и пела некоторые другие молитвы. За другое пение и в другое время мать бы надрала дочери космы.