Щелкунчик и четыре королевства бесплатное чтение

Мередит Рузью - Щелкунчик и четыре королевства

Литературно-художественное издание

Для среднего школьного возраста

УОЛТ ДИСНЕЙ. НЕРАССКАЗАННЫЕ ИСТОРИИ

ЩЕЛКУНЧИК И ЧЕТЫРЕ КОРОЛЕВСТВА

Руководитель направления Т. Суворова

Редактор Е. Остроумова

Художественный редактор И. Успенский

Технический редактор О. Лёвкин

Компьютерная верстка А. Щербакова

Корректор Н. Лин

Новеллизация Мередит Рузью

Иллюстрации Томаса Флюарти

Сценарий Эшли Пауэлла

Постановочный сценарий Эшли Пауэлла и Тома Маккарти

По мотивам сказочной повести Э.-Т.-А. Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король» и балета «Щелкунчик» на либретто Мариуса Петипа

THE NUTCRACKER AND THE FOUR REALMS: THE SECRET OF THE REALMS

Габи, Мэттью и Люку

Мэридит Рузью

Моей жене Кристи

Томас Флюарти

Глава 1. Клара

Пахнет сосновыми шишками и корицей. Жарятся каштаны, в очаге потрескивают поленья. Манящие ароматы, смешиваясь в воздухе, плывут всё выше, переплетаются со струйками дыма над печными трубами и со снежными вихрями... На краткий миг они словно бы растеклись под сгущающимися снежными облаками, как зыбкое дуновение рождественского духа. И тут же – шух! – и вкусные запахи, и дым, и снег – всё это развеялось под мощными взмахами совиных крыльев.

Сова спикировала из-за облаков прямо на город. Если она и заметила разлитые над мощёными улочками благоухания, то ничем этого не показала. Сова летела своим путём, решительно и целеустремлённо. Опускаясь всё ниже, она стремительно пронеслась над домами, а следом, точно конькобежец по льду, по заснеженным обледеневшим крышам проскользила её тень. Над бесконечными рядами зданий попыхивали дымом печные трубы. Вдалеке на замёрзшей Темзе гоняли на коньках ребятишки: от их весёлой суеты аж в глазах рябило. Солнце склонялось к горизонту; фонарщики с помощью длинных шестов зажигали уличные фонари, и мягкий тёплый свет омывал витрины лавок и торгующих всякими безделушками коробейников.

В окнах мерцали свечи. Владельцы лавок украшали ленточками венки над дверями. Нагруженные подарками прохожие, зябко кутаясь в плащи, спешили куда-то по своим делам, вели розовощёких детишек домой. Откуда-то издали донёсся перезвон церковных колоколов, возвещая наступление самого волшебного вечера в году.

Лондон, канун Рождества.

А вот сову вся эта суматоха и толчея нимало не занимали. Она высматривала себе ужин: ничто другое её не заботило.

Ага! А вот и пожива – по уступу мансардного окна бежала крохотная мышка. Санта-Клауса нынче вечером полагается угощать сладким печеньем – а вот сове пушистый комочек придётся в самый раз!

Сова подлетела ближе. Тень её упала на мышь. Сова спикировала на добычу...

...и промахнулась!

В последний момент мышь шмыгнула в дыру в кирпичной кладке под окном и исчезла. Сова растерянно заухала. Опустилась на подоконник и немножко подождала. Поморгала. Но мышь не показывалась. Потеряв терпение, сова ещё раз ухнула – и улетела прочь, зорко высматривая новую добычу.

А зверёк бежал по узкому лазу внутри кирпичной стены – в такой никто, кроме мыши, и не протиснется. Грызун сам искал, чем бы полакомиться. На пыльных чердаках и в полутёмных погребах Лондона, пока счастливые семьи веселятся, не заглядывая лишний раз в тёмные углы и закоулки, с наступлением сумерек всегда найдётся, чем поживиться.

Лаз расширился, в конце его забрезжил свет. Мышь шмыгнула в просторную мансарду.

Писк! Ага, вот оно! В самом центре комнаты лежало вкуснющее печенье. Зверёк не задавался вопросом, что делает свежевыпеченное лакомство на маленьком расчищенном пятачке посреди грязного пола в захламлённой мансарде и как оно туда попало. Мышка знала одно: здесь, совсем рядом, её поджидает аппетитный ужин, и упускать его из лапок она не собиралась.

Осторожно, дюйм за дюймом, мышь подкрадывалась к печенью, не замечая, что из сумрака за нею следят любопытные глаза. Глаза куда более зоркие и внимательные, чем у совы.

– Так ты правда хочешь поймать эту мышку, Фриц? – шепнула младшему брату Клара Штальбаум. С растрёпанными волосами, в измятом перепачканном платье девочка почти сливалась с тенями. Только умные карие глаза посверкивали из тёмного угла.

– Ещё бы! – нетерпеливо отозвался Фриц.

Клара улыбнулась. С трёх часов дня малыш Фриц только и говорил о том, как бы поймать мышку, которая скреблась в мансарде по ночам.

Девочка чиркнула спичкой; огонёк осветил детские лица.

– Тогда это делается так, – уверенно сказала она. – С помощью науки, механики – ну и малой толики удачи.

Она осторожно зажгла чайную свечку. Играть с огнём в доме – особенно в мансарде – строго-настрого запрещалось. Но это же не игра. Это наука, и Клара отлично знала, что делает.

Клара медленно подвинула свечку под миниатюрный воздушный шар – первую из деталей своего хитроумного изобретения. По всей мансарде громоздились рычаги, шкивы и наклонные скаты – всё это приводилось в движение аэростатами, мячами и игрушками, размещёнными в соответствии с точными расчётами. А в самом конце этой последовательности находилась корзина, уже готовая опрокинуться и накрыть ничего не подозревающую мышь, как только та надкусит печенье.

Всё отлажено идеально. Осталось лишь привести механизм в движение – и он сработает.

– Для начала нужна энергия, – шёпотом объяснила Клара брату. – От тепла свечи шар поднимется в воздух.

Фриц заворожённо наблюдал, как шар взмыл вверх и натолкнулся на мяч, дожидающийся на верхней площадке деревянного ската.

– Мяч даст нам импульс, – продолжила Клара.

Бум! Мяч врезался в игрушечную обезьянку.

– Соударение придаст вращательный момент обезьянке, и она раздует воздухонадувные мехи.

– Которые дунут на баркас. – Фриц с трудом сдерживал возбуждение: каминные мехи начали выдыхать воздух, подгоняя игрушечный кораблик на колёсах.

– ...подтвердив третий закон Ньютона, – докончила Клара. – На любое действие найдётся противодействие. И при некотором везении...

Шлёп! Баркас врезался в корзинку, корзинка опрокинулась и упала, накрыв мышь вместе с печеньем!

– Мышеловка! – Фриц захлопал в ладоши.

Клара засияла от гордости. Они с Фрицем подошли к корзинке – рассмотреть пойманного мышонка поближе. Изобретение сработало просто блестяще – да простится изобретательнице малая толика самодовольства.

– Потрясающе! – прошептала она. – Мне прямо не терпится показать...

Клара прикусила язык. По счастью, Фриц был так занят пушистой пленницей, что ничего не заметил. Не заметил, как по лицу Клары скользнула бледная тень печали, и не услышал даже намёка на слово, что так и не сорвалось с её губ.

«...маме», – докончила про себя Клара.

Со дня смерти их матери Мари минуло всего-то несколько месяцев. Боль утраты была ещё остра, особенно для четырнадцатилетней Клары. Девочка была очень близка с матерью и к её отсутствию так и не привыкла: порою Клара забывалась и звала маму из соседней комнаты или предвкушала, как покажет ей своё новое изобретение, вроде сегодняшней мышеловки, – и с запозданием осознавала, что это невозможно.

В семье Штальбаумов было трое детей: Луиза, старшая; Клара, средняя; и Фриц, их непоседливый младший братишка. Но одной лишь Кларе достался от Мари изобретательский зуд. Мари была талантливой изобретательницей, «Самоделкиным», как её ласково называли в семье. Луиза унаследовала грацию матери и её гордую осанку, а Фриц – смешливость. Клара же воистину пошла по стопам матери. Колёсики и шестерёнки, клапаны и шкивы, нивелиры, противовесы и всевозможные механизмы – Клара отлично в них разбиралась! Они же словно крохотные кусочки мира: их можно взять в руки, ими можно управлять, с их помощью можно свершать великие деяния. Но мама – мама была настоящим гением! В её руках оживали самые миниатюрные и хитроумные устройства. За многие годы она научила Клару всему, что знала сама. Терпеливо. С любовью. Деталька за деталькой, механизм за механизмом.

Больше всего на свете Клара радовалась, когда её очередное изобретение срабатывало с первого раза – и мама сияла от гордости за дочку. Но теперь, хотя и знания, и инструменты по-прежнему оставались при ней, Кларе поневоле казалось, что с уходом матери вся радость – та самая искорка, оживляющая любой механизм, – навсегда померкла.

– А как думаешь, папа разрешит мне оставить мышку? – волнуясь, спросил Фриц: пойманный зверёк по-прежнему занимал все его мысли. – Если я посажу её в клетку?

Клара улыбнулась краем губ. Отец наверняка не разрешит Фрицу держать пушистого грызуна в качестве домашнего питомца. Но видя, как счастлив младший братишка, и зная, что её изобретение подарило ему радость праздника, который в этом году, без мамы, утратит всю свою притягательность, Клара не нашла в себе мужества сказать «нет».

Внезапно в полу резко откинулась крышка люка, корзинка опрокинулась набок, и мышь оказалась на свободе. Пискнув, зверёк кинулся бежать: прошмыгнул под деревянным ящиком и удрал сквозь дыру в стене.

– Ну вот! – обескураженно простонал Фриц. – А ведь мы её почти поймали! А можно мы попробуем ещё раз? Ну пожалуйста!

Но не успела Клара ответить, как в люк просунулась голова. Это была миссис Эшмор, кухарка.

– А, вот вы где! – пропыхтела она. – А я вас, негодников, ищу, бегаю взад-вперёд! Прямо с ног сбилась!

Кухарка принюхалась. Сообразительная Клара тут же спрятала спички за спину. Миссис Эшмор подозрительно оглядела мансарду, проверяя, не натворили ли чего дети. Девочка насторожённо ждала.

– Мы просто мышку ловили, – объяснил Фриц.

Дородная кухарка утёрла вспотевший лоб:

– Ну так не для того ж я испекла ваше любимое печенье, чтоб оно простаивало, никому не нужное на столе в гостиной!

– Имбирное?! – радостно воскликнул Фриц.

– Оно самое, молодой господин Фриц, – кивнула миссис Эшмор. – Имбирное печенье. А теперь поторапливайтесь! У нас до вечера ещё дел невпроворот!

Клара с Фрицем кубарем скатились по приставной лестнице в коридор. И спустились по ступеням вниз, где их уже дожидалась старшая сестра.

– Да вы только посмотрите на себя! – возмутилась Луиза, отчищая от Фрицевых штанов здоровенное грязное пятно.

– Так мы ж в мансарде были! – воскликнул Фриц. – Пытались поймать мышь с помощью игрушек, импульса и спичек...

– Спичек? – насторожилась Луиза.

Клара вдохнула поглубже.

– Это была Кларина идея, – быстро заверил Фриц.

Клара бросила на брата негодующий взгляд, а лицо Луизы посуровело.

– Клара Штальбаум, ты же знаешь, как опасно играть с огнём в доме – и уж тем более в мансарде! – отчитала она сестру.

Клара промолчала. Разумеется, она знала, что спички опасны. Но она ж не новичок желторотый – она инженер-механик. Она всегда принимает должные меры предосторожности, когда использует в своих изобретениях что-то опасное. Например, спички. Или ножи. А иногда даже пилу (мама обещала, что это останется их общей тайной).

Но Луиза почему-то считала Кларины занятия детской игрой – а ведь на самом-то деле речь шла о вещах гораздо, гораздо более важных!

Нужно признать, что Кларе и впрямь случалось создавать всем проблемы. Порою её сложные устройства занимали целые комнаты. Или её инструменты случайно оказывались там, где на них того и гляди кто-нибудь наступит или сядет. И уж конечно Луиза всегда замечала, что Кларины волосы перепачкались в солидоле, а на платье красуется здоровенное масляное пятно – как раз перед очередным выходом семьи в свет или приёмом гостей. Вот в такие моменты Луиза всегда заявляла, что тратить столько времени на возню с какими-то железяками для юной барышни вроде Клары – чистой воды безумие.

«А вот мама никогда меня не стыдила», – подумала Клара. Напротив, всегда улыбалась и ненавязчиво помогала вычистить из волос сажу, и ничуть не раздражалась, если в какую-нибудь из комнат вдруг никого не пускали, потому что внутри шла работа над очередным изобретением. Мама понимала Клару как никто другой. Упрёки Луизы больно задевали девочку – будто она дитя несмышлёное, играющее в опасные игры, а ведь её изобретательство что угодно, только не игра!

– Ничего страшного не произошло, – заступилась за детей миссис Эшмор. – Я своими глазами удостоверилась.

Луиза нахмурилась:

– Им вообще не следовало играть наверху. Пойдёмте скорее. Отец ждёт нас в гостиной.

С ликующим воплем Фриц помчался по коридору. Клара и Луиза последовали за братом – несколько более чинно. Клара искоса глянула на старшую сестру. Луиза, похоже, не так уж и рассержена. Скорее погружена в себя. И обиженная Клара тут же смягчилась. Девочке казалось, она знает, чем заняты мысли сестры: Луиза гадает про себя, что за рождественский сюрприз приготовил им отец всего в нескольких комнатах отсюда.

Их мама каким-то волшебным образом умела превратить семейную гостиную в рождественский лес. Она развешивала над каминной полкой и столами гирлянды из свежих сосновых веток, а на них крепила блестящие ярко-алые украшения, которые искрились и сверкали как светлячки. «Прямо как на картинке из сборника сказок!» – восклицала Клара. А мама приглаживала дочери волосы, целовала её в макушку и говорила: «Да, родная. Это на наших глазах оживает воображение».

В этом году Клара даже не была уверена, что они станут украшать дом к Рождеству. Они только-только сняли с двери траурный венок, а зеркало маминого трюмо до сих пор было затянуто чёрным крепом. Но отец пообещал, что сам обо всём позаботится: поставит ёлку, повесит чулки с подарками и даже украсит гостиную гирляндами. Он пообещал детям, что Рождество будет для них по-прежнему исполнено волшебства, потому что этого хотела бы их мама. И в глубине души Клара надеялась, что её отец прав.

Фриц подбежал к дверям гостиной и ворвался внутрь. Клара с Луизой вошли следом.

– Ну-с, что скажете? – Карл Штальбаум балансировал на шатком стуле, укрепляя звезду на верхушке ёлки. – Как вам?

Он спрыгнул на пол и широким жестом указал на ёлку. Клара и остальные дети оторопело застыли на месте.

Клара ожидала... совсем не этого.

Комната и впрямь была украшена гирляндами и лентами, но как-то довольно редко; сегодня она ничуть не напоминала зимний лес. Над камином, под портретом покойной матери, болтался скособоченный венок. Кривобокая ёлка накренилась влево, блочные игрушки висели как-то беспорядочно. Клара понимала: отец старался изо всех сил. Но у него... просто не получилось.

– Это... просто чудесно, папа! – выдавила улыбку Луиза.

Мистер Штальбаум удручённо обернулся к ёлке:

– Ну, если самую чуточку подправить...

– У мамы всё было не так! – выпалил Фриц.

Клара шикнула на брата, но поздно. У мистера Штальбаума поникли плечи. Все понимали: Фриц прав.

– Ну что ж, – глухо промолвил мистер Штальбаум. И принуждённо рассмеялся. – Тогда помоги мне, Фриц.

Дети собрались вокруг ёлки и принялись помогать отцу покрасивее развесить на ветвях хрупкие изящные игрушки. Луиза, встав на стул, поправила звезду, а Клара занялась гирляндами и лентами на стенах. Очень скоро гостиная приобрела вид если не идеальный, то хотя бы вполне приличный.

– А теперь, дети, – мистер Штальбаум сложил руки в замок, – у меня для вас есть подарки.

– Подарки! – возликовал Фриц.

– Но ведь Рождество пока не наступило. – Луиза склонила голову набок.

Клара с любопытством наблюдала, как отец достал из-под ёлки три коробки в красивой обёрточной бумаге. Наверное, папа пытается привнести в вечер хоть немножко веселья.

– Это особенные подарки, – медленно проговорил мистер Штальбаум. – От вашей матери.

Все молчали.

– Ваша мама хотела... хотела подарить каждому из вас что- то особенное на память о себе. – Мистер Штальбаум с трудом подыскивал слова. – Она попросила меня вручить вам её подарки в канун Рождества.

Дети нерешительно взяли свои коробки. Клара приняла в ладони увесистый свёрток – и чувства волной захлестнули девочку. «Мама сама его упаковала? – гадала Клара. – Она держала эту вещицу в руках, зная, что я открою подарок, когда её уже не будет?»

Фриц открыл коробку первым. Сорвал бумажную обёртку – и внутри обнаружилось десять игрушечных оловянных солдатиков. Грусти как не бывало: расстроенный мальчуган повеселел и радостно рассмеялся. Это ведь те самые солдатики, которых он показывал маме в витрине лавки игрушек! Он тотчас же принялся расставлять доблестных воинов в боевом порядке.

Следующей свой подарок открыла Луиза. Грациозно присев на диван, она открыла подарочную коробку – и охнула.

– Что там? – спросила Клара.

– Это же мамино любимое! – Луиза вынула изысканное зелёное бальное платье, отделанное тончайшим кружевом.

Глаза Клары округлились. В этом платье мама была на прошлом Рождестве. Девочка вспомнила, как они с Фрицем с гомоном ворвались в гостиную, притащив корзинки с ёлочными украшениями. А мама, одетая в это дивное платье, ждала их рядом с ёлкой. Элегантная и царственная, как королева.

– Так оно и есть, – подтвердил мистер Штальбаум.

– Но я же не могу... – оробела Луиза.

– Конечно, можешь, – заверил её отец. – Мама очень этого хотела.

Луиза встала и приложила прелестное платье к себе:

– Ох, какая красота! Я надену его на праздник, хорошо?

В груди у Клары стеснилось. Праздник. Стоило произнести это слово – и стало ясно: праздника и впрямь не избежать. Очень скоро они отправятся в дом крёстного, Дроссельмейера, па ежегодный рождественский бал.

– Мне кажется, для этого оно и предназначено, – кивнул мистер Штальбаум.

Клара вздохнула. «Не хочу никуда идти», – подумала она. Обычно Клара предвкушала этот праздник весь год. В конце концов, мама и крёстный придумали его вместе, давно, ещё когда Мари была совсем маленькой девочкой и воспитывалась в имении Дроссельмейера.

На самом деле Дроссельмейер был всемирно известным изобретателем, причём не только рождественских увеселений. Он сконструировал множество всяких штуковин, больших и малых. Безлошадные экипажи, заводные игрушки, даже летающие аппараты – вся его усадьба представляла собой коллекцию механических чудес, и все они с превеликим тщанием были изготовлены им самим и его воспитанницей Мари. Он обучил маленькую изобретательницу всему, что знал; а потом они оба, в свою очередь, обучили Клару. Сколько счастливых часов провела Клара с мамой и крёстным Дроссельмейером, постигая разные хитрости в его легендарной мастерской! Но праздник Рождества всегда был совершенно особенным событием. Это была единственная ночь в году, когда в роскошную бальную залу Дроссельмейера стекались сотни гостей – подивиться на его коллекцию и всласть повеселиться; это была ночь, исполненная чуда и ликования – и немножечко волшебства. Клара просто обожала делить это событие с семьёй, в особенности с мамой.

«Без мамы всё будет совсем не так», – думала Клара.

Девочка сглотнула и сделала вид, что всё в порядке. Все ведь так стараются, чтобы сегодняшний праздник удался. Отец делает всё возможное. И Луиза тоже. И даже Фриц по-прежнему словно цепляется за незримую золотую ниточку праздничного волшебства, которая не даёт вечеру окончательно развалиться. Значит, и Клара должна постараться. Ради них.

Девочка нервно вертела в руках подарок. Вот оно. Самое последнее сокровище, которое мама может ей передать.

– Ну же, Клара, – поторопил отец. – Открывай!

Затаив дыхание, Клара потянула за обёрточную бумагу. Упаковка легко подалась и с шуршанием легла на кресло. А внутри обнаружилось... обнаружилось...

– Яйцо? – недоумённо спросила девочка.

Действительно, ей в подарок досталось прихотливо украшенное металлическое яйцо. На корпусе были выгравированы замысловатые узоры из спиралей и завитков. А посередине словно тянулся шов, соединяя вместе две половинки яйца, скреплённые замочком в виде звезды с шестью лучами.

– Ах, Клара, ну разве не прелесть?! – воскликнула Луиза.

Клара не знала, что и думать. Да, вещица очень красивая. Но девочка ожидала получить что-то... большее. Не ценное, нет. Но более значимое. На одно краткое мгновение она поверила, что прощальный подарок матери окажется посланием, или воспоминанием, или даже звукозаписью её голоса, – возможно, чем-то таким, над чем они работали вместе, до того как мама заболела. Ларчик в форме яйца очарователен. Но это же... совсем не то.

– Да... да, очень красиво, – наконец выговорила Клара. И попыталась открыть ларчик. – Но он же заперт.

– Наверняка где-то есть ключ, – предположила Луиза. Она пошарила среди обёрточной бумаги – и на пол выскользнуло запечатанное послание, адресованное Кларе и подписанное почерком матери.

Клара проворно схватила конверт и вскрыла его.

«Моей красавице Кларе, – говорилось в записке. – Здесь всё, что я могу тебе дать. Внутри всё, что тебе нужно».

Сердце Клары так и подпрыгнуло. Мама в самом деле оставила ей что-то ещё! Вот и в письме говорится: всё, что ей нужно, находится внутри ларчика. Что же это такое – настолько драгоценное, настолько значимое, – всё, что может дать ей мама! – и при этом вмещается в миниатюрное, изящное яйцо?

Есть только один способ выяснить.

Клара кинулась к двери.

– Клара? – встревоженно крикнул ей вслед отец.

Но Клара даже не обернулась. Она понеслась прямиком к лестнице, птицей взлетела вверх по ступеням, пересекла площадку и взбежала по второму лестничному маршу.

Она мчалась, мчалась, мчалась со всех ног – ни на миг не задержавшись, она ворвалась в родительскую спальню и устремилась к мамину туалетному столику. Выдвинув ящик, она принялась рыться в инструментах, стараясь не задеть чёрный креп, прикрывающий зеркало.

Девочка так увлеклась, что даже не услышала, как в открытую дверь спальни у неё за спиной тихо постучали.

– Клара? – ласково окликнул её отец.

– Я ищу ключ, – отозвалась Клара, не поднимая головы.

Она обшарила ящик до самого дна, но безуспешно. Девочка уже начинала отчаиваться. Ключа не было. Но ведь мама всегда держала всё важное в этом ящике! Здесь хранились все их общие инструменты. Где же быть ключу, как не здесь? Так почему его тут нет?!

Клара выбрала несколько подходящих отвёрток и, усевшись на кровать, атаковала замочную скважину, пытаясь вскрыть ларчик. Но упрямый замок не поддавался.

– Что, не нашла? – спросил отец.

Клара покачала головой. В уголках её глаз защипало. Она смахнула рукой непрошеные слёзы и вновь принялась за дело. Плоскогубцы, миниатюрная отвёртка, тонкозаточенный пинцет – ничего не помогало.

– Папа, – обескураженно вздохнула Клара, – зачем маме дарить мне ларец без ключа?

– Не знаю, – покачал головой мистер Штальбаум. – Но я уверен, это не просто так.

– Мне обязательно нужно узнать, что там внутри, – всхлипнула Клара. – Обязательно!

Какое бы сокровище ни вложила мама в это миниатюрное драгоценное яйцо – это последняя ниточка, соединяющая Клару с той, по ком она отчаянно тосковала. Последний подарок матери – других ведь уже не будет. То, что внутри, для Клары важнее всего на свете.

Отец присел на кровать рядом с ней:

– Можно? – Он взял из рук дочери адресованное ей письмо и прочёл его. – Да, понимаю. Вот так так! И что, никакие инструменты не помогли?

Клара покачала головой:

– Это замок с секретом.

– То есть очень сложный, да, мой маленький механик? – понимающе улыбнулся мистер Штальбаум.

– Очень, – кивнула Клара. И, уже не сдерживая слёз, воскликнула: – Папа, ну что за Рождество – без неё?!

Мистер Штальбаум обнял дочку за плечи:

– Я знаю, как тебе трудно, родная. Я всё понимаю.

В это самое мгновение в дверях появилась Луиза в прелестном платье матери.

– Ох! – воскликнул мистер Штальбаум.

Клара даже вздрогнула. Если бы она не знала про подарок, она могла бы поклясться, что на пороге стоит мама – только очень юная.

Платье идеально подошло Луизе: оно плавно сужалось к её тонкой талии, а рукава, отделанные тончайшими кружевами, эффектно драпировали руки.

– Родная, – выдохнул мистер Штальбаум. – Ты так же очаровательна, как твоя мать.

– Папа, ты правда так считаешь? – переспросила Луиза с надеждой. – И ты тоже? – Она обернулась к Кларе.

Клара утёрла глаза. Незачем старшей сестре знать, что она плакала.

– Конечно, – подтвердила она. – Мама правильно сделала, что оставила платье тебе. Ты само совершенство. Все в один голос со мной согласятся.

Луиза стёрла с Клариных щёк разводы слёз и порывисто обняла сестрёнку.

– Ты тоже будешь настоящим совершенством, – заверила она. – Я сама приведу тебя в порядок перед тем, как пойти на праздник к Дроссельмейеру, и мы обе явимся настоящими красавицами – ведь маме именно этого и хотелось.

Клара обняла сестру в ответ. Но в глубине души девочка чувствовала, что её мир рушится.

Яйцо перекатывалось у неё на коленях, Клара ощущала его тяжесть. Она покосилась на подарок. Если ей только удастся открыть ларчик, возможно, она получит какое-то послание от матери. Оставалось только цепляться за эту надежду.

Ей необходимо отыскать ключ.

– Пойдём, – позвала Луиза. – Мы причешем тебе волосы и подберём красивое платьице и самую лучшую пару туфелек. Мы же идём на праздник.

Глава 2. Клара

Очень скоро Клара и её семья уже катились по лондонским мощёным улицам в конном экипаже. Клара смотрела, как окно понемногу заметает снегом. Они проехали мимо какого-то дома, где на крыльце стояли мама с малюткой-дочкой, а группка колядующих распевала для них святочные гимны. Никто не обратил на них внимания; одна только Клара заметила, как ласково мама поглаживает дочь по волосам.

Клара вздохнула и снова сосредоточилась на ларчике у неё на коленях. Тряский экипаж подпрыгивал на камнях, но пышные оборки лавандового вечернего платья не давали хрупкому сокровищу упасть. Для праздника у Дроссельмейера Луиза одолжила сестре одно из своих лучших платьев. А ещё расчесала Кларе волосы и уложила их в безупречную причёску. Клара украдкой потрогала локоны. Ощущение было совсем другое, нежели когда причёску ей делала мама, – слишком туго всё заколото. И ногам в туфельках на высоком каблуке, надетых по настоянию Луизы, неудобно. А вот когда одеваться к празднику у Дроссельмейера ей помогала мама, она всегда умела расчесать колтуны в спутанных Клариных волосах нежнейшим прикосновением. И по секрету от всех разрешала дочке надеть разношенные, удобные туфли, чтобы не натирали мозолей. Клара, бывало, спрашивала маму, хорошо ли выглядит, и мама всегда отвечала: «Конечно, моя умница, конечно, родная. Ты прекрасна и внутри и снаружи как никто другой». Клара так скучала по утешающим, ласковым касаниям материнских рук! Таким чутким и осторожным – и вместе с тем уверенным, спокойным и надёжным... ведь это руки изобретателя и механика!

А теперь Клару утешала лишь тяжесть сумочки с инструментами: девочка тайком прихватила её с собой. Она достала пинцет с острыми концами и снова принялась ковыряться в замке.

– Клара, ты взяла с собой инструменты на праздник?! – От зорких глаз Луизы ничто не укрылось.

– Но мне же надо открыть подарок, – отозвалась Клара, аккуратно вращая остриём пинцета в крохотной замочной скважине. Нет, не срабатывает.

Девочка покрутила изящное яйцо в руках и поднесла к свету, чтобы разглядеть повнимательнее – экипаж как раз проезжал мимо уличного фонаря. Тут-то она и заметила витиеватую букву «Д», выгравированную на торце.

– «Дроссельмейер»! Это же его подпись! – охнула Клара. Если ларчик сделан её крёстным, тогда у него наверняка и ключ найдётся!

– Вот мы и приехали! – внезапно возвестила Луиза.

Все трое детей как по команде высунулись из окон экипажа – полюбоваться видом на величественную усадьбу Дроссельмейера в роскоши рождественского убранства. Пышные гирлянды, обвивая островерхие крыши башенок, протянулись от балконов до контрфорсов. Изо всех окон струился тёплый свет, алые и золотые китайские фонарики освещали подъездную аллею к изукрашенным чугунным воротам с вензелем «Д». К тому времени метель стихла, кусты и деревца стояли, припорошённые мерцающим инеем. Словно картинка из сборника сказок! «В каком чудесном месте росла мама – неудивительно, что у неё было такое живое и богатое воображение!» – подумала Клара. Как и каждый год, Клара, запрокинув голову, любовалась печными трубами на крыше. Их было не меньше дюжины, и каждая выдыхала дым – верный знак того, что сердце дома бьётся подобно надёжной и неутомимой машине.

Экипаж остановился перед воротами. Но никаких привратников там не оказалось. Ворота начали открываться сами по себе.

– Смотрите, смотрите! – изумлённо воскликнул Фриц. – А откуда они знают, что мы приехали?

– Пневматика, – объяснила мальчику Клара.

– Что ещё за невматика? – не понял Фриц.

Клара наклонилась к брату и показала в окно:

– Видишь вон то устройство? К нему подсоединены механические руки, они контролируют петли ворот. Экипаж всей своей тяжестью давит на «подушку» перед воротами – и механизм приходит в движение.

Глаза Фрица вспыхнули от изумления.

– Магия! – выдохнул он.

– Право слово, Клара, где ты только всего этого набираешься? – полюбопытствовала Луиза, пока семья выходила из экипажа. Клара уже собиралась задиристо ответить, что прочла об этом в одной из книжек Дроссельмейера, но, по счастью, все разговоры о пневматике разом позабылись, едва отец с дочерьми переступили порог дома.

Усадьба Дроссельмейера была убрана в стиле, который иначе как эклектичным никто бы не назвал. На ярко-красных с позолотой стенах висели сокровища, привезённые крёстным из путешествий по всему миру: индийские гобелены, африканская керамика, китайские драпировки. В выставочных нишах затаились нефритовые драконы; на расписных декоративных столиках и в шкафчиках красовались свёрнутые в трубочку древние свитки. Даже прихожая представляла собой настоящий музей континентального искусства и всяческих диковинок, по случаю Рождества украшенный традиционными ветками остролиста и венками, увитыми алыми лентами. Это смешение сокровищ со всего мира и типично рождественского убранства завораживало.

Слуги забрали у Штальбаумов верхнюю одежду, ловко развесили её на крючки, закреплённые на конвейерной ленте, и механизм – раз! – и унёс все пальто в гардеробную где-то в глубине дома.

– Ух ты! – выдохнул Фриц.

У дверей парадной залы дежурили лакеи в белых перчатках: они поимённо объявляли новоприбывших. Многие приглашённые уже приехали. В бальной зале толпился народ: по-рождественски наряженные гости танцевали, веселились, смаковали портвейн. Слуги разносили на золотых блюдах пирожные и шампанское. Дети заливались смехом: запряжённые восьмёркой заводных оленей механические сани, доверху нагруженные подарками, словно взмывали в воздух. А в самом центре, пламенея алым и золотым, красовалась высоченная рождественская ёлка. Только она и освещала просторную залу, однако сияла она ярче, чем любая люстра с тысячью миниатюрных газовых рожков.

– Невероятно, – пробормотал мистер Штальбаум. – Дроссельмейер в который раз превзошёл сам себя.

– Ты его видишь? – шепнула Клара брату, оглядывая толпу.

– Дроссельмейера? – переспросил Фриц. – Нет. Погоди-ка... а это не он?

Мальчуган указал на фигуру высокого мужчины с пышной гривой седых вьющихся волос: ещё немного – и он окончательно затеряется в толпе.

– Да, он, – кивнула Клара.

И с этими словами она, незаметно ускользнув от семьи, прошмыгнула мимо лакея и нырнула в толпу. Девочка краем уха слышала, как от дверей объявляют имена Штальбаумов, в том числе и её собственное, но ей было не до церемоний. Ведь она, можно сказать, послана с поручением. От мамы.

Кое-кто из гостей неодобрительно оглядывался на девочку, когда она случайно наступала кому-нибудь на ногу, но вот наконец Клара нагнала седовласого старика.

– Крёстный! – тронула она его за рукав.

Старик обернулся, и лицо у Клары вытянулось. Перед девочкой стоял краснолицый незнакомец в плохо подогнанном парике – в свете свечей парик этот и впрямь напоминал пышную шевелюру Дроссельмейера. Увы, это был не её крёстный.

– Ох, простите, пожалуйста, – извинилась Клара. Незнакомец озадаченно посмотрел на девочку – и зашагал прочь.

Клара вздохнула. Не похоже это на крёстного – держаться в стороне от всеобщего веселья. Он всегда был любезным хозяином и охотно развлекал гостей удивительными рассказами о своих путешествиях по свету. Куда же он подевался?

Девочка уже собиралась продолжить поиски, как вдруг за её спиной кто-то спросил:

– Не потанцуешь ли со мной?

Клара обернулась. Перед ней стоял отец – и протягивал руку.

– Ох, ну папа, я же танцую хуже всех на свете! – запротестовала девочка. И не солгала ни словом. Клара хоть и обожала музыку, на вальсе вечно спотыкалась.

– Так и я тоже! – усмехнулся мистер Штальбаум. – Мы с тобой идеальная пара!

Но Клара всё ещё медлила.

– Ну пожалуйста, – с надеждой воззвал мистер Штальбаум. – Один только танец. В честь Рождества.

Клара сдалась и кивнула. Она приняла руку отца, и тот повёл её в центр залы. Но едва струнный квартет заиграл следующий вальс, как в груди у девочки снова стеснилось. Какая знакомая мелодия – слишком, слишком знакомая, такая красивая и завораживающая... просто невыносимо.

Это был любимый мамин вальс.

Внезапно Кларе захотелось убежать с этого праздника куда глаза глядят. Все ведут себя так, как будто ничего не произошло. Но ведь произошло же! Мамы больше нет. Как они могут веселиться без неё?!

Клара резко развернулась и кинулась бегом вверх по ближайшей лестнице.

– Клара, милая, подожди!.. – взмолился мистер Штальбаум.

Но Клара даже не обернулась. Ей было просто необходимо выяснить, что мама оставила для неё в ларчике.

Задевая на бегу пышные юбки дам и фраки кавалеров, перепрыгивая через ноги детей, девочка добралась до балкона, проходящего вдоль всей залы. Оказавшись на самом верху, Клара свернула налево и прошла сквозь громадные двойные двери, уводящие прочь от праздничной суеты. Здесь гостей встречалось не много; пробежав мимо них, Клара нырнула в ещё одни двери и оказалась в прохладной полутёмной библиотеке.

Облегчённо вздохнув, девочка тяжело прислонилась к степе. «Вдох-выдох, вдох-выдох», – диктовала она себе. Острая боль, накатившая от звуков любимой маминой мелодии, постепенно отступала. Комок в груди таял. Сюда гости не забредали. Она одна.

На спинке парадного кресла в углу угнездилась сова. Птица заухала на девочку; жёлтые глаза мерцали в лунном свете, струящемся из ближайшего окна. Клара с любопытством поглядела на сову, а затем прошла через очередные двери в ту самую комнату, которую про себя считала самой удивительной и волшебной во всей усадьбе Дроссельмейера: в его мастерскую.

– Крёстный? – окликнула Клара.

Неясное эхо голосов из парадной залы прокатывалось по мастерской от стены к стене, заглушённое жужжанием, тиканьем и пощёлкиванием. Вращались шестерёнки, ходили ходуном клапаны. Повсюду, аккуратно рассортированные по кучкам, лежали безделушки и сувениры со всего света. Здесь, в окружении стрекочущих механизмов и отлаженных приборов, Клара всегда чувствовала, себя как дома. Здесь ей всё было понятно.

Сова снова ухнула и вспорхнула в воздух. И приземлилась на верстак в противоположном конце комнаты, за которым, склонившись, сидел сам хозяин усадьбы – в безукоризненном костюме, смуглокожий, с буйной гривой седых волос. Он поднял глаза на сову, затем на Клару. Улыбнулся. Один его глаз прикрывала повязка, зато второй, тёмно-карий, искрился добротой.

– Здравствуй, Клара, – сказал он. – Я как раз надеялся, что ты сюда заглянешь. Никак не могу отладить треклятую штуковину.

И он показал девочке то, над чем трудился не покладая рук: затейливую модель озера из чистого золота с двумя керамическими лебедями. Под поверхностью воды на четырёх золотых колоннах покоилась сложная система из приводов и колёсиков, явно предназначенная для того, чтобы лебеди хлопали крыльями и гребли лапками. Но стоило Дроссельмейеру сдвинуть рычажок – и лебеди замахали крыльями в обратную сторону.

– Так нужно же просто реверсировать механизм, – предположила Клара.

Дроссельмейер иронически усмехнулся:

– Именно это я и пытаюсь сделать, дорогая моя. Но при том, что в усадьбу съехались две сотни человек, ни один даже не подумал прихватить с собой звёздчатую отвёртку.

Клара пошарила в сумочке и торжествующе предъявила нужный инструмент. Дроссельмейер просиял:

– Я так и знал, что могу на тебя рассчитывать. А ну-ка, попробуй ты. Моими ручищами всё равно туда не подлезть.

И он вручил девочке своё новое изобретение. Не моргнув глазом, она принялась переналаживать механизм, меняя местами шестерёнки и смещая зубчатые передачи. И минуты не прошло, как девочка спросила:

– Ну-ка, а теперь?

Дроссельмейер повернул рычажок – и на сей раз лебединые крылья захлопали правильно.

– Умница девочка! – зааплодировал мастер. – Кого-то ты мне напоминаешь.

Клара не сдержала улыбки. Когда тобой гордится такой наставник, как Дроссельмейер, это выше всех похвал!

– А теперь, юная барышня, – как ни в чём не бывало продолжал Дроссельмейер, – отчего ты не веселишься вместе со всеми?

– Крёстный, мне нужна ваша помощь. Вот с этим.

И Клара продемонстрировала ларчик в форме яйца. Дроссельмейер глубоко вдохнул:

– А, эту вещицу я создал для твоей матери. Когда она впервые оказалась здесь, я понятия не имел, как обходиться с малолетней сироткой – в мои-то преклонные годы! – поэтому сделал единственное, что умею. Я смастерил для неё вот это.

Словно во власти давних воспоминаний, Дроссельмейер заворожённо разглядывал яйцо. «Наверное, крёстный заново переживает про себя тот самый день, много лет назад, когда в усадьбе впервые появилась мама», – подумала Клара. Сколько раз мать пересказывала ей эту историю: как совсем маленькой девочкой, когда её родители трагически погибли при пожаре, Мари нежданно-негаданно объявилась на заснеженном крыльце Дроссельмейера, с одной-единственной заплечной сумкой и с куклой, а из всей одежды было – только то, что на ней.

– А теперь вот она отдала эту вещицу тебе, – размышлял вслух Дроссельмейер. – Занятно, правда?

– Так без ключа же! – напомнила Клара.

– Ах, вот как? – Дроссельмейер всмотрелся в замочную скважину. – Хм... Замочек-то с секретом. Умница Дроссельмейер. Тут звёздчатая отвёртка не поможет.

– Знаю, – кивнула Клара. Голосок её дрогнул. – Я пыталась. Дроссельмейер посмотрел на девочку, и лицо его смягчилось.

– Ты, верно, очень по ней скучаешь, – сказал он.

Клара кивнула: слова не шли с языка.

– Клара, иногда нужно просто поговорить с кем-то. – Дроссельмейер вернул ей драгоценный ларчик. – Дай выход горю, чтобы сердце смогло исцелиться.

Клара как раз размышляла над словами крёстного, глядя на чудесный, загадочный, последний рождественский подарок матери, как вдруг...

БОММММ!..

Это пробили высокие стоячие часы в парадной зале. А следом заиграла удивительная мелодия – такой ни в одних часах не было.

Дроссельмейер поднялся на ноги: момент был упущен.

– Пора дарить подарки, – заторопился он. – Негоже заставлять гостей ждать. Милая Клара, окажи мне честь... – и он предложил девочке руку.

Клара охотно взяла крёстного под руку и проследовала вместе с ним из мастерской в бальную залу.

Едва они вдвоём вновь окунулись в искромётную и радостную атмосферу рождественского праздника, Клара задумалась: а каково пришлось её маме, когда она увидела всё это в первый раз – осиротевшая малышка, внезапно оставшаяся одна-одинёшенька в огромном мире. Стало ли ей весело? Или грустно? Охватило ли её любопытство? Гадала ли она, в точности как сейчас Клара, останется ли Рождество для неё таким же волшебным праздником, как прежде?

Глава 3. Мари

Мари во все глаза смотрела на воздвигшуюся перед нею величественную усадьбу. Под ботиночками похрустывал жёсткий наст, и девочка переступила с ноги на ногу, покрепче прижав к груди сумку и куклу.

Двое полисменов беседовали с хозяином усадьбы – высоким и смуглокожим, с повязкой на одном глазу. Мари уже случалось видеть его прежде, в родительской часовой мастерской – из-под прилавка, куда девочка обычно забивалась поиграть с куклой, пока родители работали. Она и имя его много раз от них слышала – Дроссельмейер.

Но это было до пожара. Теперь и мастерская и её дом сгорели дотла, а вместе с ними и родители. Всю последнюю неделю перепуганная малышка проплакала, но сейчас слёзы у неё иссякли. Поиски ближайших родственников, к вящему прискорбию, окончились ничем, несмотря на все старания Скотленд-Ярда. Увы, Мари знала, что никакой родни у неё нет: она да родители – вот и вся её семья. Мама с папой днём трудились в часовой мастерской, а вечером возвращались в однокомнатную квартирку над нею. Но почему-то всякий раз, как кто-нибудь из полицейских предлагал отвезти девочку в сиротский приют, всплывало имя Дроссельмейера.

И теперь маленькая Мари в сопровождении двух констеблей стояла на заснеженном крыльце усадьбы Дроссельмейера, а до Рождества оставалось всего ничего. Что же теперь будет?

– Ужасная трагедия, просто ужасная, – говорил Дроссельмейер полисменам. – Но я не вполне понимаю. Родители девочки оставили её мне? Назначили меня опекуном?

– Ну, не совсем, – отозвался один из констеблей, приземистый толстячок, шумно сопя: нос его покраснел на холоде. – Просто ваше имя упоминается в их счетоводных книгах чуть ли не на каждой странице: сплошь Дроссельмейер да Дроссельмейер. Только книги и уцелели при пожаре, да вот ещё девчушка.

– Других зацепок у нас почитай что и не было, – подхватил второй констебль, высоченный, с тёмными усищами под стать чёрной фуражке. Он оглянулся на Мари, и девочка зарылась лицом в волосы куклы.

– Расскажи-ка ему всё то, что рассказывала нам, – велел высокий. Мари подняла глаза. Дыхание её клубилось над кукольной головой облачками белого пара. – Не бойся, – сказал констебль уже мягче. – Расскажи, что говорили тебе родители насчёт этих книг.

Мари сглотнула.

– Мама с папой сказали, что эти книги очень важные, – еле слышно прошептала она. – Когда мастерская загорелась, мы все выбежали наружу. Папа отдал мне книги. Велел сберечь их для господина Дроссельмейера. А потом мама с папой снова кинулись в дом: они пытались потушить пожар. – Девочка не стала рассказывать, как ещё до приезда пожарных обрушилась крыша и погребла под собой её родителей.

– Родственников у неё нет, – объяснил высокий полицейский. – Её родители, по-видимому, жили очень замкнуто, и почти всё их добро погибло в огне. Но девочка упомянула о том, что вы их знали, и, учитывая ваше... гм... положение, мы решили, что стоит проверить...

– ...не возьму ли я её на своё попечение? – уточнил Дроссельмейер.

– Кхм... да. – Полисмен откашлялся. – Мы бы с вами ещё раньше связались. Но ваш камердинер сообщил, что вы уехали в экспедицию до самого Рождества.

– Ужасно, просто ужасно, – снова пробормотал Дроссельмейер скрипучим голосом. – Такая трагедия! Я много лет пользовался услугами их мастерской. – Старик полистал счетоводную книгу. – Мастер, бывало, говорил, что только благодаря таким заказчикам, как я, которые ценят красоту старых механизмов, его мастерская и продолжает работать в нынешнем изменчивом мире.

– То есть вы были близкими друзьями? – гнул своё высокий констебль.

– Да, можно сказать и так, – отозвался Дроссельмейер. – Родители девочки были куда более сведущи в своём деле, нежели большинство их собратьев по профессии. И только у них в мастерской – в одном-единственном месте во всём Лондоне – продавались инструменты, необходимые для моих изобретений.

– Ах, значит, вы изобретатель? – хихикнул краснощёкий полисмен. – И что же вы там такое создаёте в стенах своего замка? Какого-нибудь монстра под стать Виктору Франкенштейну?

Дроссельмейер недовольно покосился на него:

– Я действительно был очень привязан к родителям Мари. Я даже работал вместе с её отцом над несколькими общими проектами. Но ребёнок... мне никогда даже в голову не приходило... У неё в самом деле никого больше нет?

Мари с интересом прислушивалась к разговору. Дроссельмейер устремил на неё единственный, не закрытый повязкой глаз, и девочка уткнулась лицом в сумку и ещё крепче прижала к себе куклу.

– А что с ней будет, – спросил Дроссельмейер, – если родственники так и не отыщутся?

– О «если» речи не идёт, – шмыгнул носом краснощёкий констебль. – Мы уже всё перепробовали и всё обыскали. Ей прямая дорога в приют.

– Говорите тише, – укорил Дроссельмейер. – Она же не глухая.

– Да какая разница, – отозвался высокий констебль, чуть понизив голос. – Реджинальд прав. Вы были нашей последней зацепкой. Скотленд-Ярд больше не может её содержать. Мы сдадим её в приют ещё до ночи. – Он оглянулся на Мари и вздохнул. – Жалко, конечно. Терпеть не могу такого рода задания в это время года. Грустно, ужасно грустно. – Он поманил Мари рукой: – Пойдём, детка. Полезай-ка обратно в карету.

Плечи девочки поникли. Что такое сиротский приют, она не знала, но, судя по выражению лиц полисменов, наверняка ничего хорошего её там не ждёт. Она побрела назад по глубокому хрусткому снегу; ботиночки её разъезжались на обледеневшей дорожке. Проходя мимо Дроссельмейера, она поскользнулась и упала прямо в сугроб. Мороз пробирал насквозь даже сквозь плотные чулочки.

– Осторожно, дитя. – Дроссельмейер помог ей подняться на ноги. – Кости починить куда труднее, чем механизмы. – В глазa ему блеснул металл: из сумки свисали карманные часы. На их оборотной стороне красовалась гравировка: витиеватая буква «Д».

Дроссельмейер взял часы в руки, осторожно открыл крышку и рассмотрел неподвижные крохотные стрелки внутри.

– Я помню, как подарил эти часы твоему отцу, – сказал он. – В благодарность за помощь при починке старинных стоячих часов – ох и возни же с ними было!

Дроссельмейер внимательно глядел в глаза девочке. Мари, сама нe ведая почему, не отвела взгляда. Отчего-то у неё вдруг сделалось спокойно на душе. В конце концов, Дроссельмейер – последний, кто хорошо знал её родителей. Наверное, он подумал о том же.

Старик завёл карманные часы и вернул их Мари. А затем взял её крохотную ладошку в свою широкую, надёжную руку.

– Да идём уже! – раздражённо буркнул констебль Реджинальд. – Карета ждёт.

– В том нет нужды, – обронил Дроссельмейер, не выпуская ручонки девочки.

– Но я же вам объяснил, – настаивал высокий констебль. – Мы больше не можем держать её в Скотленд-Ярде.

– Ну что ж, – Дроссельмейер приветливо улыбнулся Мари. – Значит, её новый дом будет здесь.

* * *

Минуло несколько дней, и настало рождественское утро. Маленькая Мари, в простеньком, но милом рождественском платьице, сидела за завтраком и за обе щеки уплетала овсянку. Молочную, с пылу с жару, прямо как у мамы.

– Не набрасывайся так на еду, а то живот разболится! – пожурила кухарка. – Тебя что, родители вообще не кормили?

– Кормили, – тихо отозвалась Мари. – Но они умерли.

Кухарка тут же смягчилась.

– Прости, детка, – вздохнула она. – Не хотела тебе напоминать, тем паче в рождественское-то утро! Вот, угощайся. – И она поставила на стол перед Мари целую корзинку ещё тёплого имбирного печенья.

Девочка так и просияла.

– Это я на вечер напекла, – объяснила кухарка. – Но чего страшного-то, если девчушка и сгрызёт штучку-другую? Только смотри всю корзинку не съешь, а то станешь похожей на маленькую сахарную сливу!

– Так зовут мою куклу. – Мари гордо показала кухарке свою фарфоровую красавицу. Даже сейчас, за столом, девочка держала куклу на коленях. Мари не выпускала её из рук с тех пор, как оказалась в усадьбе. Этот чудесный подарок девочка получила от родителей на прошлое Рождество – и уж конечно обошёлся он им куда дороже, чем небогатые часовщики могли позволить себе потратить на детскую игрушку. Для Мари кукла стала драгоценнейшим сокровищем.

– Какое милое имечко, – улыбнулась кухарка. – Как только доешь, ступай в библиотеку. Господин Дроссельмейер тебя ждёт.

Покончив с двумя порциями овсянки и в охотку угостившись имбирным печеньем, Мари в сопровождении дворецкого поднялась по лестнице в огромную библиотеку усадьбы Дроссельмейера. Даже рядом с дворецким девочка чувствовала себя маленькой и одинокой на фоне окружающего её грандиозного великолепия. Она в жизни не видала такого громадного и роскошного дома: даже вообразить не могла, что подобные дворцы существуют наяву, не в сказках. Широкие лестницы устилали узорчатые ковровые дорожки, а над ними горели массивные люстры – по меньшей мере на сотню газовых рожков каждая. Обои на стенах – и те повергали в изумление. До сих пор Мари по большей части пряталась в своей комнатке, читая и перечитывая несколько сказок, найденных для неё в библиотеке. Вся прислуга обращалась с девочкой очень ласково: ей помогли найти одежду по размеру – для такой-то худышки! – и застелили мягкую, уютную кроватку. Мари была бесконечно благодарна судьбе, что не попала в сиротский приют, – но всё, что она видела вокруг, казалось ей ненастоящим. Её комнатка, усадьба, слуги, да и сам Дроссельмейер – всё это казалось иллюзией, которая вот-вот развеется. Даже в постельке, под подоткнутым одеяльцем, куда заботливо подкладывали грелку, чтобы девочке не пришлось разжигать огонь в камине, Мари поневоле чувствовала себя как-то потерянно. Единственной её связью с реальностью оставалась кукла – и ещё сказки, которые она перечитывала снова и снова – точно так же, как когда-то их читала ей мама. Они-то, по крайней мере, остались знакомыми и родными. А всё прочее в этой новой жизни казалось... таким чужим. Разве здесь место такой крохе, как она, – дочке обыкновенного часовщика, у которой ничегошеньки-то в мире не осталось?

Дроссельмейера Мари почти не видела с тех самых пор, как он заявил констеблям, что оставляет девочку при себе. От слуг она знала: господин Дроссельмейер много путешествует, ездит в экспедиции по всему миру. Но на праздники он вернулся в усадьбу и, как сказали девочке, днюет и ночует в месте под названием «мастерская». Родители Мари говорили, что господин Дроссельмейер изобретатель. Интересно, а что такое он изобретает?

И тут, словно волшебный ответ на невысказанный вопрос, утром – рождественским утром! – под дверью девочки обнаружилось одно такое изобретение. В дверь тихонько постучали – осторожно поскреблись, Мари едва не пропустила этот еле уловимый звук мимо ушей. Исполненная любопытства, она подкралась к двери, приоткрыла её – совсем чуть-чуть! – и выглянула в щёлочку.

В коридоре не было ни души, зато на полу лежало блестящее металлическое яйцо. По металлу вилась прихотливая гравировка – завитки и узоры, а в самой серёдке красовался замочек в форме шестиконечной звезды. Видимо, какое-то хитроумное устройство. Красной бархатной лентой к яйцу крепилась записка, в которой затейливым, витиеватым почерком было выведено: «Подарок для Мари. Счастливого Рождества!»

Девочка удивилась сюрпризу, гадая, что бы это значило.

И тут в коридоре послышались знакомые шаркающие шаги кухарки. Каждое утро она приходила узнать, достанет ли у Мари храбрости спуститься позавтракать в столовую. И впервые любопытство возобладало над страхом: девочка отважилась переступить порог комнаты.

И вот теперь Мари прошла сквозь гигантские двойные двери в библиотеку, осторожно неся в ладонях яйцо, а под мышкой – куклу. Дроссельмейер с книгой в руках устроился в кресле, обитом тафтинговой тканью. На спинке сидела крупная птица – сова, наверное? Дворецкий с поклоном вышел.

– А, малютка Мари! – Дроссельмейер захлопнул книгу. – Позволь мне первым пожелать тебе счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, сэр, – застенчиво пролепетала Мари. – Но меня уже поздравила кухарка.

– Ну, значит, я буду вторым, – улыбнулся Дроссельмейер.

– Ещё меня поздравил дворецкий, – уточнила Мари.

Дроссельмейер усмехнулся:

– Что ж, тогда будем надеяться, что Рождество и впрямь принесёт тебе много счастья. Вижу, ты нашла свой подарок?

Мари протянула ему яйцо.

– Нашла, – подтвердила она. – Большое спасибо, сэр. Но что это?

– Всё разъяснится в своё время, – заверил Дроссельмейер, лукаво подмигнув единственным глазом. – Но перво-наперво дай-ка я на тебя посмотрю. Ну надо же, я тебя едва узнал! Какое милое рождественское платьице подобрала для тебя миссис Розмунд! Неужели это та самая дочка часовщика, которая, как мне помнится, всё пряталась под прилавком?

– Да, это я, сэр, – пискнула Мари.

– Слуги хорошо о тебе заботятся? – спросил Дроссельмейер.

– Да, сэр, – кивнула Мари. И крепко прижала к груди куклу. – Спасибо, сэр.

– Ну полно тебе! – фыркнул Дроссельмейер. – Неужели я выгляжу таким стариканом, чтобы каждый раз обращаться ко мне не иначе как «сэр»?

Мари молча переминалась с ноги на ногу. Дроссельмейер снова рассмеялся:

– На последний вопрос отвечать не обязательно. Но раз уж ты теперь живёшь здесь, надо бы нам перейти на какое-нибудь менее церемонное обращение. Ты согласна?

– Да, сэр, ой... то есть я могла бы называть вас «господин Дроссельмейер», – пробормотала Мари.

Дроссельмейер покачал головой:

– Нет, так не пойдёт. Давай-ка подумаем. Я сотрудничал с твоим отцом, был, можно сказать, его деловым партнёром. Собратом по профессии. По-моему, обращение «дядя» будет очень даже уместным. Как оно тебе?

Мари не сдержала улыбки при мысли о том, что Дроссельмейер, «собрат по профессии» её отца, таким образом, становится ей почти родственником.

– Дядя Дроссельмейер... Мне нравится!

– Вот и славно! – Дроссельмейер сцепил пальцы. – Ну что, малютка Мари, ты тут понемногу обживаешься?

– Да, сэр... дядя, – тут же поправилась Мари. – Дом у вас ужасно большой.

– В самом деле? – Дроссельмейер обвёл взглядом библиотеку. – Я тут сижу в четырёх стенах безвылазно. Сдаётся мне, я и сам по усадьбе давным-давно не прохаживался.

– Вот и я всё прячусь у себя в комнате, – призналась Мари. – Я... я боюсь потеряться.

Дроссельмейер удручённо наклонил голову.

– Ты не потеряешься, детка, – заверил он. – Миссис Розмунд говорила, тебя невозможно оторвать от твоих книжек. Мне страшно жаль, что я уделял тебе так мало времени с тех пор, как ты здесь появилась. Я ведь всегда по уши в работе, и... боюсь, что это всё для меня внове. Я, понимаешь ли, никогда не был отцом. Слишком много путешествовал – а вот на то, чтобы создать семью, времени как-то и не нашлось. Наверное, тебе здесь тоже непривычно, совсем не так, как дома.

– Да, – тихо отозвалась Мари. – Непривычно.

Дроссельмейер сочувственно поглядел на девочку:

– И наверное, тебе очень грустно.

Глаза у Мари защипало от слёз. С тех пор как погибли её родители, о её чувствах вообще никто не задумывался. Вокруг неё шушукались да перешёптывались, и все эти разговоры заканчивались фразой «Бедное дитя!». Все говорили о ней – но не с ней. Вплоть до сего момента.

– Я ужасно скучаю по маме и папе, – тихо произнесла девочка.

И она уткнулась в плечо Дроссельмейеру, заливая его костюм слезами. Впрочем, старик, похоже, совсем не возражал.

– Я понимаю, как тебе тяжело. – Он погладил девочку по волосам. – Но ты справишься. Обещаю.

– Правда? – всхлипнула Мари.

– Ну конечно, – кивнул Дроссельмейер. – Пойдём, я хочу тебе кое-что показать.

Он протянул девочке руку, и Мари последовала за ним сквозь ещё одни двойные двери в мастерскую. Переступила порог – и задохнулась от удивления. Просторную, похожую на пещеру комнату от пола до потолка загромождали стрекочущие и тикающие механизмы и невиданные устройства.

– Ты только посмотри! – прошептала девочка кукле. – Мы словно попали внутрь какой-то машины!

Дроссельмейер повёл её в угол комнаты, где высились богато украшенные, разволочённые стоячие часы. Мари уставилась на них во все глаза. Даже будучи дочкой часовщика, она в жизни не видывала ничего подобного. Верхняя часть корпуса походила на глобус, на кракелированном стекле располагались крупные цифры. Нижнее отделение было полым: сквозь обрамлённые позолотой окошечки просматривался часовой механизм. Там, внутри, крутились колёсики и шестерёнки; тяжёлые удары отмечали ход времени. А на месте маятника красовалась изящная женская статуэтка в пышной юбке – вся из чистого золота. Вдоль подола юбки была проделана прорезь – сквозь неё выглядывали ещё более мелкие фигурки. Они вращались по кругу на миниатюрной карусели, и, по мере того как тикали секунды, каждая со щелчком передвигалась на шаг дальше. Они напомнили девочке крохотных толстопузых матрёшек.

– Знаешь, что это такое? – спросил Дроссельмейер.

– Часы, – отозвалась Мари.

Дроссельмейер кивнул:

– Верно, часы, но не простые. Я в жизни не встречал такого головоломного, такого замысловатого и каверзного механизма. Именно эти часы мне помог починить твой папа.

– Мой папа?! – воскликнула Мари.

– Да, – кивнул Дроссельмейер. – Никто во всём Лондоне так и не сумел их наладить, но у твоего папы были золотые руки. Я понятия не имею, откуда эти часы взялись – когда я обосновался в усадьбе, они тут уже стояли. У меня не получалось привести механизм в движение, сколько я ни пытался. Но твой папа не сдавался. Он бился над этими часами неделю за неделей, пока наконец они не заработали – и, как видишь, работают по сей день.

Дроссельмейер опустился перед Мари на колени и положил ладони ей на плечи.

– Ты очень похожа на отца, – сказал он. – На обоих своих родителей. Только очень храбрая и сильная девочка справилась бы с такой бедой. Ты ведь не сдашься – ради них? И ради меня?

Мари всхлипнула – и кивнула.

– Вот и молодчина. – Дроссельмейер ласково утёр слёзы с её щёк. – А теперь полно плакать. Нынче Рождество. А в день Рождества полагается веселиться и радоваться. И ещё – дарить подарки. – Дроссельмейер взял с верстака блестящий ключик, вручил его Мари и указал на замочек в форме звезды. – Боюсь, единственные подарки, которые я умею делать, – это разные механические штуковины, – признался он. – Но надеюсь, тебе понравится. Счастливого Рождества.

Мари осторожно повернула ключик в замке и бережно открыла ларчик.

– Ох! – воскликнула она.

Внутри обнаружился крохотный механизм: весь покрытый бугорками цилиндр в окружении миниатюрных шестерёнок. Шестерёнки пришли в движение; цилиндр медленно стал вращаться. Металлические зубчики один за другим задевали выступы на цилиндре, расположенные строго в определённых местах, – и рождалась похожая на перезвон колокольчиков мелодия.

– Да это же музыкальная шкатулка! – обрадовалась Мари. Шкатулка наигрывала песенку, да такую милую, что девочка себя не помнила от восторга. – Это вы сами смастерили? Для меня?

– Именно, – подмигнул Дроссельмейер. – Твой папа однажды сказал мне, что каждый поршень, каждый клапан и каждое вращающееся колёсико рассказывают мастеру свою собственную историю. А я хочу, чтобы эта музыкальная шкатулка напоминала тебе о родителях, маленькая Мари. Они тебя очень-очень любили. И ты, слушая эту песенку, помни: их любовь по-прежнему живёт в тебе.

Мари порывисто обняла Дроссельмейера – крепко-крепко.

– Спасибо, – прошептала она.

Старик потрепал её по волосам.

– Не бог весть что, – вздохнул он. – Но всегда пожалуйста!

Мари благоговейно разглядывала музыкальную шкатулку. Какая красивая – просто чудо! И ещё более затейливая, чем любые часы, большие и маленькие, над которыми работали в мастерской её родители.

– Ах, если бы я тоже умела мастерить такие вещицы! А вы меня научите? – спросила девочка с надеждой.

– В чём в чём, а уж в этом-то я разбираюсь неплохо, – отозвался Дроссельмейер. – Ты хочешь научиться изобретательству?

Мари энергично закивала:

– Ужасно, ужасно хочу!

– Значит, научишься, – заверил Дроссельмейер.

Мари просияла и оглядела мастерскую со всеми её вращающимися колёсиками и тикающими устройствами. Девочке казалось, что всё это магия, не иначе.

И этой магией она твёрдо вознамерилась овладеть.

Глава 4. Мари

Время в усадьбе Дроссельмейера летело быстро. Шли месяц за месяцем. Зимние снега растаяли, сменились прохладными весенними ливнями и тёплыми летними ветрами. Мари попривыкла к новой жизни. Она быстро убедилась, что дядя Дроссельмейер управляет хозяйством словно отлаженным механизмом. Завтрак, обед и ужин, уроки и даже свободное время подчинялись строгому расписанию. Но Мари не возражала. Слуги к девочке были неизменно добры, а упорядоченность ей даже нравилась. Она всегда знала, чего ждать.

Тяжелее всего было ночью, когда в тишине Мари оставалась наедине со своими мыслями. Она отчаянно тосковала по маме с папой. Спала она урывками – или не спала вовсе. Её мучили кошмары, в темноте она звала родителей – а отвечало ей только эхо. Но слугам она не жаловалась – чтобы её не посчитали неблагодарной.

– Мари, у тебя опять тёмные круги под глазами, – говорили слуги.

– У меня всё хорошо, – неизменно отвечала девочка. – Но спасибо вам за заботу.

Иногда, играя в саду, Мари улавливала аромат роз – и её захлёстывали воспоминания о папиных ухоженных цветах в горшках, выставленных в солнечном дворике. А иногда, возясь с куклой, девочка словно наяву ощущала, как ей на плечо ложилась ласковая рука – так мама всегда звала дочку к ужину. В такие моменты Мари бегом кидалась искать драгоценную музыкальную шкатулку, подарок Дроссельмейера. Открывала её, слушала чудесную песенку – и представляла в своём воображении, будто внутри шкатулки хранится родительская любовь.

– Я вас тоже люблю, – шептала девочка в ответ.

Из всей новой жизни Мари больше всего полюбились регулярные уроки в мастерской. Они были для девочки совершенно внове, и пока она возилась с инструментами, места для горестных мыслей в голове просто не оставалось. Дроссельмейер начал учить её с самых азов: объяснял, как устроены часы, и замки, и заводные игрушки, и всякие-разные механические штуковины. Мари всё схватывала на лету. Очень скоро девочка уже вовсю помогала Дроссельмейеру в работе над его последними моделями: над самоходными повозками, над механическими тепловыми аэростатами и даже над ленточным транспортёром, протянувшимся через всю усадьбу, – благодаря ему можно было перемещать вещи из комнаты в комнату, не делая и шагу.

– Умница девочка, – говаривал обычно Дроссельмейер в конце каждого урока, восхищённый сметливостью ученицы. – Если ты не сбавишь темпа, то очень скоро, чего доброго, уже я стану у тебя учиться.

Но Мари не желала сбавлять темпа. Работа в мастерской привносила смысл в её жизнь, утешала и успокаивала. С каждым новым хитроумным изобретением ей казалось, что она словно обретает малую толику контроля над миром. А для маленькой девочки, чьи мечты затянуло дымом и мглой, это было воистину сильное переживание.

Лето и осень сменились зимой. Снова настало Рождество. И ещё одно, и ещё. Каждый год Дроссельмейер спрашивал у Мари, чего бы ей хотелось в подарок. «Праздника!» – неизменно отвечала она. И Дроссельмейер отдавал распоряжения поварам приготовить любимые блюда девочки, а музыкально одарённым слугам – сыграть весёлую мелодию. А затем увлекал Мари в парадную залу и танцевал с ней вокруг рождественской ёлки – как будто на самом настоящем великосветском балу.

Мари росла, и руки её обретали все большую уверенность. От простейших занятий – арифметики, чтения и письма – гувернантка перешла с ней к предметам более сложным. Три года промелькнули в мгновение ока: Мари исполнилось десять лет. Ей уже казалось, будто она прожила в усадьбе Дроссельмейера всю свою жизнь.

Единственное, чего ей не хватало, – это общества сверстников. Почти все друзья Дроссельмейера были уже немолоды – детишек в возрасте Мари не нашлось ни у кого. Конечно, девочку отпускали в город в сопровождении слуг – в свободное от занятий и от работы в мастерской время, – но друзей она себе так и не нашла. Усадьбу Дроссельмейера и её обитателей окутывал ореол тайны. Горожане проявляли интерес к малютке Мари, но никакие родители и помыслить не могли пригласить воспитанницу самого Дроссельмейера на детский праздник. А поскольку по собственной воле дети в усадьбу не заглядывали, Мари проводила время по большей части в одиночестве.

Но на самом-то деле она ничуть не скучала, о нет. Пока у неё были её дядюшка и её поделки, девочка ни в чём больше не нуждалась. Если она не сидела за книгами или не играла с куклой в саду, слуги отлично знали, где её искать: в мастерской Дроссельмейера.

Однажды днём, после уроков, Мэри возилась с одним особенно затейливым устройством. Дроссельмейер на несколько дней уехал по делам и должен был вернуться только на следующее утро. Мари воспользовалась его отсутствием, чтобы доработать новый механизм, над которым трудился изобретатель: танцовщица-балерина, кружась в пируэте, скользила по позолоченной кукольной сцене. На первый взгляд она показалась бы самой обыкновенной марионеткой. Но если приглядеться внимательнее, обнаруживалось, что никаких ниточек к балерине не подведено.

Мари, вооружившись лупой, аккуратно подкручивала последние крохотные винтики.

– Ну вот, Сахарная Слива, почти готово, – сообщила она кукле, восседающей на верстаке рядом. Кукла была той одной-единственной опорой, которую девочка вынесла из прежней жизни, и Мари ни на миг не расставалась со своей любимицей. Года два назад она сглупила – притащила куклу на урок. Гувернантка так строго отчитала девочку, что больше подобной ошибки Мари не повторяла. Теперь она прятала свою фарфоровую подружку в ранец с книгами, а при необходимости даже и под юбку. Мари понимала, что ведёт себя немного по-детски – по ведь кукла была с ней с самого начала, ещё до пожара!

– Балерина готова! – Мари затянула последний винтик и отстранилась. Она сняла налобную лупу и повернула крохотный ключик в спине фигурки.

Балерина с жужжанием пробудилась к жизни и изящно заскользила на розовых атласных пуантах по игрушечной сцене.

– Она само совершенство, – гордо улыбнулась Мари. – Дядя Дроссельмейер будет доволен.

Мари оглянулась туда, где, ссутулившись, сидела кукла. Её фарфоровые ножки бессильно свисали с верстака, шелковистые розовые волосы закручивались в замысловатую высокую причёску. Такая красивая – и такая неподвижная...

– Вот бы и тебя научить танцевать, – грустно промолвила Мари. – Ты бы всех очаровала. – Девочка окинула взглядом механические игрушки, расставленные по полкам в мастерской. Медведи, и солдатики, и даже заводные обезьянки, заменяющие целый оркестр, – они все ужасно занятные, но только Сахарна я Слива гораздо красивее...

Тем временем в балерине закончился завод. Она запрокинула головку, опустила ручки и остановилась.

Мари внимательно рассмотрела балерину со всех сторон. А затем перевела взгляд на Сахарную Сливу. У куклы в локтях, коленях и запястьях суставами служили тряпичные сочленения. «А ведь заменить ткань на механизмы совсем несложно», – подумала Мари.

Девочка переводила взгляд с балерины на куклу и обратно.

– Любопытно...

На следующее утро, едва рассвело, в мастерскую вошёл Дроссельмейер. Поездка очень утомила его; он собирался только выложить свои инструменты – и сразу подняться в спальню. Но к его изумлению, в мастерской горели газовые лампы, а за верстаком, подложив руки под голову, крепко спала Мари.

– Мари? – окликнул девочку Дроссельмейер, ласково тронув её за плечо. – Ты тут всю ночь продремала?

Мари встрепенулась, откашлялась.

– Простите, дядюшка, – хриплым со сна голосом покаялась она. – Я вовсе не собиралась спать. Я работала.

Дроссельмейер взглянул на верстак: на нём танцевала прелестная механическая куколка – без всяких ниточек.

– Вижу, – кивнул он. – Ты привела в движение балерину. Молодчина... – Старик прервался на полуслове. И пригляделся к плясунье с розовыми волосами повнимательнее. – Но это же не та балерина, над которой мы работали! – В голосе Дроссельмейера звучало непривычное для него удивление.

Встав на пуанты, кукла закружилась в изящном пируэте.

– Это же... твоя кукла?! – поражённо воскликнул Дроссельмейер.

– Да, – гордо кивнула Мари. – Здорово, правда?

– Но как, ради всего святого, тебе удалось её механизировать?!

На глазах у Дроссельмейера кукла виртуозно исполнила арабеск.

– У меня вся ночь на это ушла, – объяснила Мари. Девочка уже окончательно проснулась. – Понимаете, у неё все сочленения были тряпичные. Я просто заменила их шестерёнками. А фарфоровые руки и ноги – они полые, там места для механизма полным-полно. На самом деле, как только я взялась за работу, всё оказалось не так уж и сложно. Она словно рождена для танца.

– Невероятно! – прошептал Дроссельмейер.

– Вы серьёзно? – просияла от гордости Мари.

– Абсолютно серьёзно, – заверил Дроссельмейер, не сводя глаз с куклы.

Сахарная Слива развернулась к нему лицом и запрокинула головку.

– Не будь я настолько сведущ в механике, – промолвил старик, – я бы решил, что она ожила.

Глава 5. Клара

Толпа восторженно зааплодировала: балерина поклонилась и легко спрыгнула со сцены.

– Потрясающе! – громко восхитился кто-то из гостей. – Просто потрясающе!

– Бис! Бис! – воскликнул какой-то джентльмен в смокинге.

Дроссельмейер наблюдал за танцем из-за кулис. Клара стояла рядом.

Каждый год в самом конце вечера устраивалось грандиозное рождественское представление на радость гостям: колядовщики распевали святочные гимны. Но в этом году Дроссельмейер предпочёл рождественский балет с участием балерин и танцоров, наряженных феями и щелкунчиками.

– Танцы были просто великолепны, крёстный, – промолвила Клара.

– Согласен, – улыбнулся Дроссельмейер. – Но самое лучшее ещё впереди.

Старик вышел на сцену. Гости взволнованно зашептались в предвкушении.

– Леди и джентльмены! – возвестил он. – Настало время для моей любимой составляющей Рождества – для самой лучшей части сегодняшнего вечера. Позвольте мне представить вам... ваши подарки!

Лакеи торжественно распахнули громадные стеклянные двери, ведущие в сад. Дети с радостными воплями выбежали на морозный воздух.

Сады в усадьбе Дроссельмейера восхищали и радовали глаз – в этом замысловатом лабиринте из цветов и зелени некоторые растения цвели даже на зимнем холоде. Пока детишки носились туда-сюда мимо замёрзших прудов и вокруг разукрашенной беседки, величественные римские скульптуры несли стражу. В лучших традициях Дроссельмейера сады подсвечивались диковинными китайскими ало-золотыми фонариками. Но воистину незабываемое зрелище представляла собой разноцветная паутина нитей, расходящаяся от центра беседки по всему саду.

– Игра в «путеводную нить»! – восторженно завопил кто-то из детей.

Нити протянулись во все стороны: они перекрещивались, обвивались вокруг статуй, оплетали ветви и терялись в кустах. На каждой из нитей крепился ярлычок с именем одного из гостей.

– Дорогие друзья, – возвестил Дроссельмейер, – дети и те, кто в душе ещё ребёнок! Отыщите нить со своим именем – и она приведёт вас к подарку. Как видите, вам придётся немножко потрудиться. Действительно, жизнь зачастую задаёт нам головоломки. Но, поверьте моему слову: в конце пути непременно обнаружится что-нибудь интересное. Удачи всем!

Толпа разразилась одобрительными возгласами и аплодисментами. И взрослые и дети, одинаково радуясь развлечению, кинулись отыскивать свои имена: они поскальзывались и спотыкались в снегу и весело хохотали. Дроссельмейер, довольно кивая, наблюдал за происходящим. Внезапно он заметил, что Клара по-прежнему стоит рядом с ним.

– Клара, там и для тебя есть подарок, – ободрил он девочку.

– Спасибо, – застенчиво поблагодарила Клара. – А можно я поищу его потом, не сейчас?

Дроссельмейер сжал её руки в своих:

– Милая моя Клара, сегодня же канун Рождества! Время тайн и время надежд. Кто знает, что может случиться? На твоём месте я бы мешкать не стал.

Клара не сдержала улыбки. Если Дроссельмейер уверяет, что это важно, наверное, это и в самом деле так.

Девочка направилась в сад. Под каблуками туфелек поскрипывал снег. Многие из гостей уже отыскали свои подарки и теперь самозабвенно играли с ними в беседке. Детишки грызли карамельные леденцы. Взрослые дивились на миниатюрные заводные игрушки, сами собою расхаживающие вдоль садовых стен. Маленький мальчик тащил за собой деревянную лошадку на колёсиках. Клара вдруг осознала, что малыш её вовсе не тащит – лошадка-то механическая!

Клара провела рукой по разноцветному переплетению нитей. Как тут найти своё имя? Их же так много! И вдруг она заметила одну, непохожую на все прочие, – золотая нить поблёскивала и мерцала в свете фонариков. К ней одной, похоже, до сих пор никто не притронулся. Девочка направилась туда, обогнув группку малышей, играющих в снегу, и отыскала конец золотой нити, обмотанный вокруг статуи ангела. На ярлычке значилось её имя, выведенное витиеватым почерком.

Девочка осторожно потянула за нить, и та легко соскользнула со статуи. Нить тянулась обратно в усадьбу.

«Странно», – подумала Клара. Только её нить уводила из сада. Аккуратно намотав свободный конец нити на ладонь, девочка последовала за ней, прошла сквозь двойные двери назад в парадную залу, вверх по лестнице и дальше, по длинному коридору.

– Должно быть, мой подарок спрятан где-то в доме, – сказала она себе.

К тому времени внутренние помещения почти опустели. Несколько малышей носились туда-сюда вдогонку друг за дружкой и играли со своими подарками. Клара неотрывно следовала за нитью. Внезапно, словно из ниоткуда, перед ней возникла кукла-щелкунчик.

– Смотри-ка! – раздался детский голос.

Это Фриц возбуждённо размахивал своим подарком. Дроссельмейер осчастливил мальчугана солдатиком-щелкунчиком ручной работы, в яркой военной форме и великолепной шляпе.

– Солдат-щелкунчик! – воскликнула Клара. – Какой красавец!

– Пойду покажу папе и Луизе! – крикнул Фриц и кубарем скатился по лестнице.

Клара рассмеялась, радуясь уже тому, что младший братишка веселится от души. А затем вновь поглядела на свою нить. Интересно, что за сюрприз приготовил для неё крёстный? Всё ещё улыбаясь, девочка вновь взялась за золотую нить и продолжила поиски – обошла балкон кругом, пересекла вестибюль и свернула в длинный пустой коридор.

Клара оглянулась. Вокруг ни души, праздничный гомон затих где-то в отдалении. На миг девочка заподозрила, что пропустила нужный поворот. В этой части дома она ещё никогда не была. Но нет, золотая нить посверкивала прямо перед нею, уводя по коридору всё дальше.

Охваченная любопытством, Клара двинулась вперёд. Этот коридор отличался от всех прочих. Пол был выложен шестигранной плиткой – алой, чёрной и золотой, а стены оклеены диковинными обоями.

Клара присмотрелась к рисунку внимательнее. Обои снизу доверху были изукрашены крошечными мышиными силуэтами на алом фоне. А в конце коридора обнаружилась массивная деревянная дверь. Причём закрытая. Нить ныряла в щель под дверью.

– Наверное, мой подарок там, внутри, – озадаченно проговорила Клара. «Что же это может быть? – гадала она. – Кабинет? Или даже ещё одна мастерская?»

Что ж, выяснить это можно было только одним способом.

Девочка повернула дверную ручку и толкнула дверь. Та заскрипела, словно петли давным-давно не смазывали. Внутри оказался ещё один, неосвещённый, коридор. Золотая нить уводила во мглу.

«Да что ж за подарок такой приготовил для меня крёстный?» – спрашивала себя Клара. Если бы речь шла о ком-то другом, девочка бы уже занервничала. Но ведь она в усадьбе Дроссельмейера. Клара всецело доверяла ему, как некогда мама. Да, крёстный немного чудаковат, но он так добр, и притом мастер на все руки! Гениальные изобретатели – они все такие. И какой бы сюрприз он ни задумал, наверняка это что-то потрясающее!

Клара уходила в темноту, всё дальше и дальше от мерцающего отблеска газовых фонарей снаружи. Одной рукой крепко вцепившись в золотую нить, другой девочка придерживалась за стену, чтобы не оступиться.

Откуда-то повеяло ароматом сосновой хвои – куда более свежим и пряным, нежели от гирлянд, украшающих парадную залу. «Как странно», – подумала Клара, нюхая воздух.

По коридору из конца в конец пронёсся холодный ветер – да такой сильный, что разметал пряди волос, не уложенные в причёску.

Наверное, где-то там открыто окно. Клара изо всех сил вглядывалась во мглу. Да толку-то! В коридоре было темно – хоть глаз выколи. Девочка по-прежнему держалась рукой за стену – хоть какая-то опора!

Внезапно Клара почувствовала нечто странное. Стена, ещё секунду назад такая гладкая и ровная, теперь казалась шероховатой и грубой на ощупь, точно необработанная древесина. Девочка сделала ещё несколько шагов и снова ощупала стену. Теперь под пальцами ощущалось нечто шишковатое, покоробленное, с наростами. А затем ладонь легла на мох.

Да это же ствол дерева!

«Где же я? – недоумевала Клара. – Как я могла оказаться снаружи, если дверь, выводящая в коридор, находилась на втором этаже?»

Щеку защекотали сосновые иголки. Волосы зацепились за ветку. Девочка рванулась вперёд, крепко держась за золотую нить, – и наконец вышла из темноты коридора в мягко мерцающий лунный свет.

Дыхание у Клары перехватило.

Она уже ни в каком не в коридоре. И вообще не в усадьбе Дроссельмейера!

Клара стояла в заснеженном лесу. Повсюду, сколько хватало глаз, к небу тянулись сосны.

Глава 6. Мари

– Дядя, а почему мы не пользуемся этим коридором?

Мари помогала Дроссельмейеру дотащить целую груду старых деталей и неоконченных поделок из коридора, который служил своего рода складом. Это был странный коридор: на полу поблёскивали алые, золотые и чёрные плитки, выложенные в шахматном порядке.

На обоях просматривался какой-то затейливый узор, но сквозь паутину, пыль и нагромождения всевозможных замысловатых конструкций разглядеть рисунок в подробностях было невозможно.

Дроссельмейер отряхнул руки, стараясь не запачкать брюк. Он всегда щеголял в безупречном костюме – даже когда возился со старым хламом.

– Дорогая моя, – вздохнул он, – когда ты доживёшь до моего возраста, ты поймёшь, что у тебя в запасе есть много всего такого, что тебе на самом деле не так уж и нужно. – Он оглядел стены и потолок так, словно видел их впервые. – Я прожил в этой усадьбе много-много лет. Но даже я не знаю всех её секретов. Возможно, в молодые годы я бы с удовольствием облазил все её уголки и закоулки. Но теперь я куда охотнее провожу время в мастерской – там мой настоящий дом.

– Но ведь и этот коридор – часть вашего дома, разве нет? – указала Мари.

– Верно, – кивнул Дроссельмейер. – Но он служит куда лучшим домом для моих изобретений, пока я над ними не работаю.

Мари благоговейно залюбовалась выстроившимися вдоль стен механизмами – их явно давным-давно не касалась рука человека. Швейные машины, снабжённые шестерёнками и клапанами, подведёнными к педалям. Велосипед с подсоединёнными к нему мехами и дровяной печуркой. А это что такое – неужели роликовые коньки на паровой тяге?!

– Это все ваши изобретения? – спросила девочка.

– И да, и нет, – сознался Дроссельмейер. – Некоторые из них создал я сам. А остальные привёз из своих путешествий. Но я ко всему приложил руку, и уж будь уверена – с каждым из них связана какая-нибудь история.

– Как насчёт вот этого? – Мари указала на свисающий с крючка миниатюрный аэростат. Крохотная жестяная корзиночка с беговым колесом внутри крепилась к шару бечёвками.

– Это воздушный шар на мышиной тяге, – объяснил Дроссельмейер. – Так что даже наши маленькие друзья смогли бы полюбоваться видами с высоты птичьего полёта.

Мари хихикнула.

– А это что? – Она указала на пару механических крыльев.

– А, с помощью этой штуки можно совершить эпохальный побег из плена по воздуху. – Дроссельмейер озорно сверкнул глазом. – Это история времён моей молодости, но её я поведаю как-нибудь в другой раз.

– Ну а что вот это такое, там, в глубине? – девочка указала рукой. – Вон то, золотое. Что это и для чего оно?

В тусклом свете лампы Мари с Дроссельмейером едва различали золотой отблеск какого-то хитроумного приспособления в дальнем конце коридора.

– Право слово, – тихо охнул Дроссельмейер, – что эта штука здесь делает?!

И он направился в глубь коридора, осторожно пробираясь между всевозможных пропылённых деталей и железяк. Дойдя до позолоченного устройства, он остановился как вкопанный.

– Так что это, дядя? – спросила Мари, неловко протискиваясь за ним сквозь беспорядочные завалы. – Похоже на... ой!

Прямо перед ними высились великолепные напольные часы – те самые, что Дроссельмейер некогда показывал Мари в своей мастерской, когда девочка только появилась в усадьбе. Но сейчас весь корпус часов был покрыт таким толстым слоем пыли, что едва просматривались цифры. Казалось, будто погружённый во тьму механизм только и ждёт, чтобы озариться изнутри золотым светом.

– Это ведь... те самые часы, которые вам помог починить мой отец? – спросила Мари.

– Да, это они, – медленно кивнул Дроссельмейер. – Но я не могу взять в толк, что они тут делают. Я готов был поклясться, что они всё ещё стоят в мастерской.

– Вот и мне так казалось, – подхватила Мари. – Я же поначалу любовалась на них каждое утро. Но они такие пыльные, будто стояли тут испокон веков. Как странно, дядя. Не помню, чтобы я когда-то заметила их отсутствие.

– А я не припоминаю, чтобы когда-либо их переставлял, – отозвался Дроссельмейер. – Вот уж и впрямь загадка.

Мари в жизни не слышала от Дроссельмейера ничего подобного. Она вгляделась в лицо своего опекуна. В его глазах промелькнуло какое-то незнакомое выражение. Озадаченность?

– А куда ведёт эта дверь? – спросила девочка.

– Дверь? – недоумённо переспросил Дроссельмейер.

– Ну да! – Мари указала пальцем: – Вон та деревянная дверь позади часов.

Дроссельмейер уставился на стену прямо перед ними. На его лице отразилось удивление. Действительно, позади напольных часов обнаружилась внушительная массивная деревянная дверь – причём наглухо закрытая.

– Ну надо же! – охнул он. – Представляешь, я знать не знаю, куда она ведёт, я туда никогда и не заглядывал.

– Может... может, откроем? – предложила Мари.

– Да, – кивнул Дроссельмейер. – Наверное, надо попробовать.

Вместе с Мари они осторожно сдвинули старинные часы в сторону. Основание их протестующе заскрипело; на пыльном полу остались широкие полосы.

– Ой! – воскликнула Мари. За часами обнаружилось что-то живое!

В коридоре послышался писк! Это же мышь, да какая крупная! Зверёк забегал по кругу, затем шмыгнул в сторону и исчез за нагромождениями пыльных механизмов.

– А ведь наш пушистый приятель наверняка знает, что там, за дверью, – усмехнулся Дроссельмейер. – Давай и мы это выясним. – И он взялся за ручку.

– На счёт «три»? – предложил он.

Мари и её опекун досчитали до трёх – и вместе с силой толкнули массивную деревянную дверь.

В воздух взметнулась пыль. За дверью царила непроглядная темень. Ни окна, ни какого-либо источника света. Переступить порог – всё равно что прыгнуть в пропасть...

– Дядя, мне это не нравится, – забеспокоилась Мари. – Вы не думаете, что там опасно?

– Да полно тебе, – ободрил девочку Дроссельмейер. – Разве моя Мари не любительница приключений? Пока я с тобой, ты в безопасности, обещаю тебе. – Он успокаивающе положил руку девочке на плечо, и они вместе шагнули в неизвестность.

Поначалу ничего не было видно. Но чем дальше они шли, тем больше их глаза привыкали к темноте. Дроссельмейер и Мари оказались в немыслимо длинном коридоре. Он тянулся всё вперёд и вперёд, уводя от вестибюля с плиточным полом. Внезапный порыв свежего ветра разметал волосы девочки. «Верно, где-то в стене усадьбы есть дыра», – подумала Мари.

– Я что-то вижу, – воскликнула она. – Там, впереди.

В конце туннеля и впрямь забрезжил мягкий свет – сперва розоватый, затем оранжево-жёлтый.

– Дядя, эти стены сделаны из коры дерева! – Мари ощупала стены коридора. Дроссельмейер последовал её примеру.

– И впрямь так, – подтвердил он. – Любопытно!

По мере того как они шли дальше, свет разгорался всё ярче. Стены коридора словно тускнели и меркли, уступая место живым древесным стволам. Взошло солнце – и Мари и Дроссельмейер наконец-то поняли, где они.

– Дядя, мы в лесу! – воскликнула Мари.

И девочка не ошиблась. Прямо перед ними сколько хватало глаз раскинулся хвойный лес. Между деревьев вились травянистые, сбрызнутые росой тропки. В свежем воздухе разливался аромат хвои.

– Дверь вывела нас наружу! – сказала Мари.

Но Дроссельмейер покачал, головой:

– В Лондоне нет никаких лесов. Похоже, мы перенеслись... куда-то в другое место.

– Как такое возможно? – удивилась Мари.

– Я ещё не понял, – отозвался старик. – Давай пройдём чуть дальше, посмотрим, не отыщется ли ответ.

Вместе они зашагали между деревьев. Однако куда бы они ни направляли шаг – возникали лишь новые и новые вопросы, но не ответы.

В этом густом и дремучем лесу извилистые тропы петляли между вековых сосен, величественно вздымающих к ясному синему небу пышные хвойные шатры.

Мари и Дроссельмейер по очереди выбирали, по какой тропе пойти, тщательно отслеживая направление и оставляя вехи из сосновых шишек, чтобы не заблудиться.

В какое удивительное место они попали, думала Мари. Немыслимо яркая свежая зелень искрилась и переливалась под солнцем; и сколько ни высматривай – нигде не видно ни единой побуревшей сосновой иголки, ни поваленного бревна. Девочка даже вообразить не могла леса настолько... идеального.

Дроссельмейер и его воспитанница пробродили по лесу почти час, так и не выяснив, где находятся. Наконец, когда в животе у Мари уже забурчало, деревья поредели, и девочка услышала впереди смутный шум бегущей воды.

– Дядя, вы слышите? – спросила она. – По-моему, там река.

– Может, и так, – кивнул Дроссельмейер. – Но по мне, там скорее водопад.

А в следующий миг они вышли из-за деревьев на опушку леса – и утонули в ярком солнечном свете. Грохот воды эхом отзывался всё громче и громче, пока наконец лес не закончился – и не сменился новыми горизонтами.

– Дядюшка! – воскликнула Мари. – Мы словно попали в совсем иной мир!

Мари и Дроссельмейер достигли поросшего травой края обрыва, с которого открывалась чудесная панорама – от этой незамутнённой красоты просто дух захватывало. На мили и мили тянулись поля, пестреющие дикими цветами; мягкие переливы красок ласкали взор.

Вдалеке высились горы; заснеженные пики мерцали под солнцем. А под обрывом, всего в нескольких ярдах, разверзлась громадная пропасть – каменная стена отвесно обрывалась вниз на сотни и сотни футов. На дне её стремительно катила свои воды река.

Глубокое ущелье, змеясь, огибало остров, отделённый и от полей, и от гор точно некое заповедное святилище. В пропасть низвергался бурный водопад. Остров соединялся с берегом одним-единственным каменным мостом.

Во всей этой восхитительной картине взгляд не различал ни человека, ни зверя. Могло показаться, что здесь никто не живёт – если бы не одна весьма примечательная деталь.

– Дворец! – выдохнул Дроссельмейер.

На острове и впрямь высился великолепный дворец с высокими шпилями. Переливчатое многоцветье каменной кладки слепило взор; оконца донжона отсвечивали стеклом и хрусталём.

Узорчатые купола, венчающие каждую из башенок, напомнили Мари аппетитный завиток мороженого в рожке. У неё даже сердце забилось от этой немыслимой красоты. Словно картинка из книги сказок стала реальностью, словно сбылся волшебный сон. Словно воображение стало явью.

– Дядя, где мы? – только и смогла выговорить девочка.

– Не знаю. – Дроссельмейер был потрясён не меньше своей воспитанницы. – Открывая ту дверь, я не ожидал ничего подобного. Но теперь, когда мы здесь, необходимо... как следует всё изучить.

* * *

Именно этим Мари с Дроссельмейером и занялись. В течение месяца, между уроками и занятиями в мастерской, они каждый день возвращались к двери в конце коридора и вступали в волшебный мир, находящийся за пределами стен усадьбы. А мир этот казался бесконечным: на мили и мили тянулись поля и долины с журчащими ручьями.

В главном дворце оказалось столько комнат, что за один день не осмотришь. Казалось, за дверью пыльного заброшенного коридора скрывалось неведомое королевство. Так Мари с Дроссельмейером и назвали этот удивительный мир: Королевство.

Они понятия не имели, где на самом деле находится Королевство. Объездивший весь мир Дроссельмейер был абсолютно уверен: эта загадочная земля не отмечена ни на одной карте. Между тем неутомимые исследователи сделали три открытия.

Открытие первое: Королевство было необитаемым, в нём не встречалось ни зверья, ни людей. Да, кто-то этот дворец построил – но кто бы это ни был, он давным-давно покинул этот мир. Просторные комнаты стояли пустыми, без мебели и каких бы то ни было украшений.

В тишине и безмолвии они словно ждали, чтобы явились новые гости или даже новые хозяева – и заполнили их жизнью и воспоминаниями.

Открытие второе: время в Королевстве текло по-другому, нежели во внешнем мире. Здесь можно было часами блуждать в полях, а в усадьбе между тем проходило всего несколько минут, не более. Мари с Дроссельмейером могли провести за своими изысканиями целый день – и даже не опоздать к чаю.

И наконец, открытие третье: из Королевства ничего невозможно было забрать с собой в реальный мир. Мари убедилась в этом по чистой случайности. Однажды, когда они с Дроссельмейером полдничали на мягкой травке, она сплела себе венок из полевых цветов.

– Ах, Мари, как красиво! – похвалил Дроссельмейер.

– Не беспокойтесь, дядюшка, – откликнулась Мари. – Я и вам венок сплету!

Старик усмехнулся:

– В душе самого талантливого изобретателя всегда есть место для чуда. И ты об этом тоже не забывай!

Позже Мари с Дроссельмейером вернулись в усадьбу, оба – в венках из цветов. Но едва они переступили порог и оказались в реальном мире, как хрупкие стебельки и лепестки исчезли – развеялись, точно пыль в солнечных лучах.

– Ой! – воскликнула Мари. – Куда же они делись?

Дроссельмейер почесал в затылке.

– Сам в толк не возьму. – На всякий случай он выглянул обратно в дверной проём. – Но мне никогда не приходило в голову принести что-то из Королевства в реальный, настоящий мир. Любопытно.

– Но цветы-то разве не настоящие? – удивилась Мари. – Когда я плела венки, они казались очень даже настоящими. Хотя... – Девочка на мгновение умолкла. – Помню, как я подумала, что для вашего венка подошли бы синие цветы, а здесь растут только розовые. И тут я вдруг заметила картинку синих цветов – совсем рядышком. Мне ещё это показалось странным, потому что минуту назад я была уверена – никаких других цветов, кроме розовых, на лугу нет.

– Получается, ты в своём воображении создала синие цветы – и они внезапно появились наяву? – спросил Дроссельмейер.

– Не знаю, – пожала плечами Мари. – А разве так бывает?

Старик медленно кивнул:

– Становится всё любопытнее и любопытнее.

– Но что это значит? – Мари внезапно встревожилась: выходит, их фантастическое открытие – это всего-навсего иллюзия?

– Наверное, это значит, что в Королевстве возможно всё то, что невозможно здесь, в реальном мире, – отвечал Дроссельмейер.

– То есть оно не совсем настоящее? – разочарованно протянула Мари. Девочка уже успела всей душой полюбить Королевство и их беззаботные прогулки вместе с дядей – и даже думать не желала, что всё это фальшивка.

Дроссельмейер обернулся к воспитаннице:

– Зачем ты так? Напротив, это необыкновенное Королевство, и очень даже настоящее – по-своему: оно создано и порождено воображением.

– Ага! – Мари тут же приободрилась. – То есть вы думаете... я смогу создать в Королевстве ещё что-нибудь? Ну как цветы!

Дроссельмейер обдумал вопрос со всех сторон.

– Не вижу в том ничего дурного, – заявил он наконец. – В конце концов, воображение – колыбель изобретательства.

Мари просияла счастливой улыбкой:

– Ой, спасибо, дядюшка, огромное вам спасибо! Вы только представьте, как весело будет создавать в Королевстве что-то новое! И открывать для себя новые возможности!

При виде ликующей Мари рассмеялся и старик-изобретатель.

– Сдаётся мне, мы с тобой на пороге великого приключения, – заявил он. А затем положил руки ей на плечи. – Только всегда помни: сделать так, чтобы мечты сбывались в реальном мире, способна только ты. Здесь ты такая одна. Поэтому не вздумай потеряться – и не забывай возвращаться сюда.

– Не забуду, дядюшка, – заверила Мари. – Я обещаю.

Глава 7. Клара

Клара не могла прийти в себя от изумления. Золотая нить провела её через весь коридор – в зачарованный зимний лес!

«Но что же это за место? – гадала она. – Я знаю весь Лондон как свои пять пальцев, а лесов в нём никогда не видела. И почему здесь столько снега – куда больше, чем в саду? Может, пока я следовала за путеводной нитью, опять разыгралась метель? Но неужели сугробы намело так быстро?»

Все эти вопросы вихрем проносились в голове Клары, безответным эхом разбиваясь о безмятежное безмолвие леса. Понятно было одно: золотая нить уводила дальше, сквозь густой лес – а это означало, что подарок Дроссельмейера всё ещё ждёт её где-то в неведомой дали.

– Наверное, мне остаётся только одно. – Клара вдохнула полной грудью и побрела дальше, раздвигая колючие сосновые ветки и приминая туфельками хрусткий снег.

Но вот золотая нить вывела её на поляну.

Клара задохнулась от восторга.

Глазам девочки открылось великолепнейшее зрелище. В самой середине поляны высилась рождественская ёлка – величественная, статная, украшенная мерцающими сосульками и огненно-красными ягодами.

«Какая красота! – Клара изумлённо разглядывала зелёные ветви. – Она же... она точь-в-точь такая же, как ёлка, которую мама наряжала в гостиной. Только ягодки и сосульки на ней настоящие!»

Клара растроганно вздохнула. «И как только крёстному удалось создать этакое чудо? – гадала про себя девочка. – Он с этой ёлкой целую вечность провозился, не иначе!»

Клара заворожённо подошла к дереву и тронула пальцем одну из ягод.

– Ой! – вскрикнула она.

Ягодка взвилась в воздух!

Нет, это вовсе не ягодка! Это яркий, как леденец, светлячок волшебно сияет на фоне ночного неба! Крошка-жучок приземлился девочке на нос. Она скосила глаза, чтобы разглядеть его получше. А светлячок с жужжанием улетел обратно на ветку.

Клара в восторге потрясла дерево. В воздух поднялся целый рой светящихся насекомых – и разлетелся по лесу тысячами искорок.

– Невероятно! – захлопала в ладоши Клара.

Светлячки исчезли, и дерево опустело. Теперь, покачиваясь на одной из верхних веток, на нём сияло одно-единственное золотое украшение, один конец которого был сделан в форме шестилучевой звезды. К нему-то и подводила золотая нить.

Да это же ключ к маминому ларчику!

У Клары неистово заколотилось сердце. Могла бы сразу догадаться!

Девочка приподнялась на цыпочки и потянулась к ключу. Её пальцы уже почти сомкнулись на драгоценном подарке, как вдруг...

Откуда ни возьмись сверху вниз по ветке соскользнула взъерошенная мышь и, зубами сцапав ключ, шмыгнула прочь!

– Эй, отдай! Это моё! – закричала Клара.

Но мышь удирала во всю прыть – прямо в гущу леса.

– А ну вернись! – настойчиво звала Клара. Она подобрала юбки и бегом кинулась вдогонку за негодяйкой. Хвостатая воровка стащила подарок – её подарок! – ту единственную вещь, с помощью которой удалось бы открыть тайну металлического ларчика и узнать, что содержится в последнем послании матери. Тесные туфли на каблуках, навязанные Кларе старшей сестрой, безжалостно натирали ноги, но девочка не обращала внимания на боль. Она должна любой ценой вернуть ключ!

Сосновые ветки царапали Кларе лицо, узловатые корни словно нарочно попадались под ноги. На щеках вспухали царапины, от чудесной ароматной пудры, которую помогла наложить Луиза, и следа не осталось. То-то отчитает её сестра по возвращении в парадную залу! Девочка словно наяву слышала её укоризненный голос: «Ради всего святого, Клара, ты только посмотри на себя! Как можно быть такой замарашкой?!» Но она тут же выбросила из головы подобные мысли. Главное – не упустить мышь. По счастью, бурая шёрстка отлично выделялась на белом снегу. Клара мчалась за мышью точно за путеводной звездой, не сбавляя шага даже для того, чтобы перевести дух.

Мышка досеменила до края леса и выскочила из-под деревьев. Клара уже решила, что в чистом поле-то точно догонит негодницу. Но, выбежав на опушку, девочка задохнулась от ужаса и инстинктивно притормозила.

Прямо перед ней колыхалось туманное марево. Из полумрака выступали смутные очертания разрушенных зданий: обвалившиеся стены, поломанные механизмы – руины заброшенного города, заросшие сорняками и мхом...

Клара почувствовала себя неуютно. Ей здесь очень не нравилось. Лондонские трущобы совсем не то место, куда её направил бы крёстный. Наверное, она сбилась с пути. Ведь это мышь завела её сюда. Но ключ необходимо вернуть! Только с его помощью возможно получить последнее послание от мамы!

Среди руин высилось уродливое сучковатое дерево. Кори его свисала со ствола гниющими рваными клочьями. Листва давным-давно облетела. Угнездившись на одной из голых ветвей, мышь внимательно разглядывала Клару одним-единственным блестящим глазом. Второго недоставало: на его месте тянулся уродливый шрам. В зубах у мыши поблёскивал золотой ключ.

– Этот ключ принадлежит мне, – заявила Клара и шагнула к пушистой воровке. А в следующий момент дерево словно дрогнуло, всколыхнулось и ожило. Клара застыла на месте: тысяча блестящих глазок разом открылись и неотрывно уставились на неё. Всё дерево снизу доверху было покрыто мышами.

Клара с омерзением отпрянула. Хотя она и была мастером по изготовлению мышеловок, но такого количества грызунов сразу она в жизни не видывала.

И всё равно девочка упрямо не трогалась с места. Она твёрдо вознамерилась вернуть ключ – чего бы ей это ни стоило! Она не сдастся и не отступит!

Одна из мышей, оскалив зубы, двинулась к ней. Затем ещё одна, и ещё. Клара не сдавала позиций... и тут мышь подпрыгнула и приземлилась ей на плечо! Взвизгнув, девочка стряхнули грызуна:

– Кыш! А ну пошла прочь!

Но мыши продолжали наступать. Они подпрыгивали, цеплялись коготками за Кларино платье и карабкались всё выше. Несколько мышей уже запутались у Клары в волосах.

– Прочь! Убирайтесь прочь! – визжала Клара. Она сбрасывала с себя мышей, шлёпала по ним ладонями, но маленькие твари кишмя кишели, постепенно оттесняя её от леса в сторону городских развалин.

– Ну пожалуйста! – кричала Клара. – Мне просто нужен ключ! Он же мой!

Внезапно в темноте эхом прогремел дробный перестук конских копыт. Из тумана, потрясая мечом, галопом вылетел молодой всадник в военной форме.

– Защищайтесь! – крикнул он мышам.

Доблестный воин, гордо вскинув голову, сплеча обрушивал удар за ударом по серой копошащейся массе мышей, атакующих Клару. Мыши с яростным писком разбегались от разящего клинка. Несколько грызунов попытались наброситься на всадника, но храбрец снова размахнулся мечом, и мыши, дрогнув, отступили в ночь.

Клара провела рукою по волосам, проверяя, не запуталась ли в них мышь-другая, а затем с благодарностью обернулась к своему спасителю.

– Капитан Филипп Гофман. – Воин вложил меч в ножны и поклонился Кларе. – Не знаю, что ты тут делаешь, но давай-ка садись позади меня. Надо уезжать отсюда.

И он протянул Кларе руку, чтобы помочь ей запрыгнуть на спину коня. Девочка замешкалась.

– Уезжать? – переспросила она. – Но я не могу. Эта мышь украла мой ключ!

– Вообще-то я ценю храбрость, – отозвался Филипп. – Но поверь, в этом месте задерживаться не стоит. Тем более в бальном платье.

– И кто бы говорил! – фыркнула Клара, разглядывая необычную форму юноши. У крёстного, конечно, полным-полно друзей и знакомых по всему миру, но такого мундира она в жизни не видела. Скорее уж он смахивает на костюм, в котором щеголяет кукла-щелкунчик её младшего братца! – Не помню, чтобы в приглашении говорилось что-то насчёт костюмированной вечеринки, – съязвила девочка.

– В каком ещё приглашении? – нахмурился Филипп.

– В приглашении на праздник Рождества, разумеется, – пояснила Клара. – И без своего ключа я не уйду!

В это самое мгновение Клара с Филиппом услышали пронзительный писк тысяч мышей – такой звук ни с чем не спутаешь! – и как по команде оглянулись. Под покровом тумана грызуны словно перестраивались: карабкались друг на друга и сцеплялись хвостами, образуя гигантскую шевелящуюся массу.

– Что они делают?! – содрогаясь от отвращения, спросила Клара.

Зверьки копошились, взбираясь друг другу на спины, цепляясь коготками за шерсть. Мышь со шрамом, укравшая Кларин ключ, оказалась в самом центре. Вся эта живая серая масса внезапно всколыхнулась, на глазах принимая форму одной гигантской мыши, которая выпускала цепкие когти и скрежетала зубами.

– Они создают Мышиного Короля, – предостерёг Филипп. – Нам надо убираться отсюда. Немедленно!

Но было уже поздно. Мышиный Король неуклюже шагнул вперёд, пощёлкивая скользким хвостом, состоящим из тысячи мышей с глазами-бусинками. От испуга конь Филиппа взвился на дыбы и метнулся в сторону. Отважный солдат выхватил меч – но опоздал. Мышиный Король нанёс удар, отшвырнув противника в сугроб – оглушённого и безоружного.

Он взвыл и навис над капитаном Филиппом, занеся лапу. Клара похолодела. Что ей делать? Она должна, должна спасти храброго юношу!

Девочка лихорадочно озиралась в поисках какого-нибудь оружия. Должно же найтись хоть что-нибудь! Но единственным хоть сколько-то острым предметом на всей этой пустоши был меч Филиппа – а до него не дотянуться! Ах, да, ещё эти её треклятые туфли на высоких каблуках!

Туфля – ну конечно! Не задумываясь, Клара стянула с ноги туфлю и швырнула её в Мышиного Короля – в самую середину колышущейся живой массы.

Точно в цель! Острый каблук угодил в мышь со шрамом и выбил её из общей кучи. Зверёк негодующе запищал – и исчез в тумане. Кларин ключ вылетел из мышиной пасти и затерялся среди развалин.

Гигантская фигура Мышиного Короля дрогнула. Без предводителя, управляющего ими из центра, мыши утратили равновесие. Они снова закопошились, принялись карабкаться друг на друга, пытаясь перестроиться, но за это время Филипп успел прийти в себя. Он схватил меч и яростно атаковал врага, расшвыривая мышей направо и налево. Грызуны в беспорядке отступили к лесу. Последний писк угас за деревьями, и Клара с Филиппом остались вдвоём посреди белого безмолвия.

Клара подобрала туфельку. И посмотрела на неё уже другими глазами.

– А они не так уж и бесполезны, – пробормотала девочка.

Воспользовавшись мгновенной передышкой, чтобы собраться с мыслями, Филипп отряхнул мундир и криво улыбнулся Кларе:

– По правде говоря, впервые спасаю прекрасную даму.

– Это я-то прекрасная дама? – недоверчиво переспросила Клара. – Кроме того, сдаётся мне, это я тебя спасла, разве нет?

– Ну, наверное, мы можем поделить лавры поровну. Ты здорово управляешься с туфлей.

Клара не сдержала улыбки. Ей нравилась прямота Филиппа. Он совсем не походил на шумных грубиянов-мальчишек, которые встречались ей в городе, – с этими их мраморными шариками, камешками и дурацкими фокусами. А ещё он был самый юный солдат на её памяти.

– Меня зовут Клара, – представилась она. – Мне кажется, мой ключ упал куда-то туда.

И девочка направилась было к руинам. Филипп кинулся за ней.

– Да послушай же! – воскликнул он. – Здесь не то место, чтобы задерживаться и искать какие-то ключи. Мыши вот-вот вернутся, и не одни.

– Но это очень важно, – настаивала Клара, вглядываясь в тени.

– Настолько важно, чтобы рисковать своей жизнью? – осведомился Филипп.

Клара недоумённо оглянулась на него:

– Что это за солдат, который отступит перед дюжиной-другой мышей?

– Перед дюжиной-другой?! – потрясённо спросил Филипп. – Или ты ужасно храбрая, или просто не представляешь себе... – Он умолк на полуслове: в голову ему пришла страшная мысль. – О нет! Ты не из королевств, да?

– Из королевств? – нахмурилась Клара.

Одним стремительным движением Филипп схватил Клару и, зажав ей рот, оттащил её за громадный растрескавшийся камень. Девочка сдавленно вскрикнула в знак протеста, но железная хватка не ослабла.

– Замри, не шевелись, – настойчиво приказал Филипп.

Клара попыталась было отбиваться, как вдруг вдалеке послышался жуткий звук. Сперва еле слышный, он стремительно наpaстал – этот маниакальный раскатистый смех, словно десяток жутких клоунов летели сюда по небу. Не успела Клара попять, что происходит, как целый ряд мёртвых деревьев, нависавших над руинами города, отклонился назад – будто его сдвинуло какое-то гигантское существо. Кто-то – или что-то? – высматривало чужаков.

– Что это?.. – в ужасе выдавила из себя Клара.

– Когда я скажу «давай!» – беги к лесу, – прошептал Филипп.

Существо, оттянувшее назад деревья, приближалось. Только тогда Клара осознала, что это – рука! Немыслимо огромная белая фарфоровая рука! Она просунулась сквозь туман, промахнувшись мимо добычи на каких-нибудь несколько дюймов!

– Давай! – заорал Филипп.

Они с Кларой выскочили из укрытия и со всех ног помчались к стене деревьев. Вслед им летел безумный хохот. Филипп пронзительно свистнул в два пальца, и в мгновение ока из тьмы галопом вылетел его верный конь.

Филипп вскочил на коня, подхватил Клару, и они с громовым топотом помчались через лес. Трещали ветви, в воздухе кружились листья. А позади, не стихая, эхом гремел маниакальный смех.

«Что происходит?! – лихорадочно думала Клара, сидя на спине коня. Холодный ветер обжигал ей лицо; глаза слезились. – Я сплю и вижу сон? Как такое вообще возможно?!»

Филипп и Клара долго скакали в ночи, бесконечно долго. Наконец бедный конь совсем выдохся, и Филипп натянул поводья, переводя его с галопа на шаг.

– Думаю, мы от них оторвались, – выдохнул он.

– Что это было?! – потрясённо спросила Клара.

– Это была Матушка Имбирь, – ответил Филипп. – Чудовище, которое правит Четвёртым Королевством. Вот почему туда никто и носу не сунет. Тебе здорово повезло, что я заметил тебя со своей сторожевой заставы и сразу понял: ты в беде. Как ты вообще там оказалась – одна-одинёшенька?

– Но я была в доме моего крёстного, – запротестовала Клара. – В Лондоне.

– Так вот – здесь никакой не Лондон, – заявил Филипп.

– Не Лондон? Погоди, что ты сказал? – Клара в смятении соскользнула с коня. Что, в конце концов, происходит?! Сперва эти мыши, потом Матушка Имбирь, а теперь я ещё и не в Лондоне?!

Филипп глядел на неё во все глаза, не в силах ничего объяснить.

– Всё так, – кивнул он.

Клара помотала головой:

– Начинаю думать, что сестрица моя права и что я и впрямь единственная ненормальная в семье Штальбаумов.

– Штальбаумы?! – охнул Филипп. Внезапно он спрыгнул с коня и низко склонился перед девочкой. – Ваше высочество, я не знал, что вы дочь Мари!

При упоминании имени матери сердце Клары радостно забилось.

– Ты её знал?! – потрясённо спросила она.

– Ну, конечно! – воскликнул Филипп. – Это же её владения. Это она создала четыре королевства. А если вы её дочь, нам нужно торопиться. Здесь вы в опасности. Скорее во дворец!

– Но Филипп, пожалуйста, подожди, – взмолилась Клара. – Я ничего не понимаю. Где я и что происходит?

– Едем! – Филипп подсадил девочку в седло позади себя и пришпорил коня. – Я всё покажу вам!

Глава 8. Клара

Клара глазам своим не поверила, когда они с Филиппом вырвались из леса в слепящий свет дня. Только что в доме её крёстного была ночь. А здесь в небе ярко сияло полуденное солнце. Хмарь и мгла заброшенного Четвёртого Королевства остались далеко позади. Филипп сдержал скакуна у края обрыва, откуда открывался потрясающий вид на...

– Королевства, – гордо указал рукою Филипп.

– Ох! – выдохнула Клара.

Прямо перед ними раскинулся прекрасный пейзаж – словно переливчатый калейдоскоп ярких, живых красок. Подобной красоты Клара даже вообразить не могла.

– Это Королевство Цветов, – объяснил Филипп и показал на переливающуюся всеми оттенками радуги долину.

В роскошных садах цвели бессчётные клумбы с розами, лилиями и нарциссами – настоящая симфония красок и ароматов! Тут и там в полях, среди лаванды и плюща, взгляд различал фермерские домики и ветряные мельницы. Певчие птицы весело перепархивали с места на место, едва не задевая крылышками венчики цветов – и лепестки раскрывались им навстречу во всём своём великолепии, а затем снова сворачивались в хрупкие бутоны.

– А это Королевство Снежинок. – Филипп указал поверх горного кряжа, обрамляющего долину, на соседнее королевство.

За скалистыми пиками, на вершине глетчера, раскинулась искрящаяся льдом и снегом зимняя деревушка. Иней посеребрил церковные шпили и крыши домиков, а обледеневший пейзаж казался таким ровным и гладким, что в нём словно в безупречном зеркале отражалось ярко-синее небо.

– И наконец – Королевство Сладостей, – сказал Филипп.

Клара проследила направление его взгляда. Третье королевство представляло собой целый город, построенный из чудеснейших сластей и конфет. Пряничные домики. Мостики из карамельных палочек. Вымощенные мятными леденцами улицы. Даже черепица на крышах была украшена глазурью, а над каминными трубами клубился кремовый зефир.

– Просто невероятно! – заворожённо промолвила Клара. Девочка просто не находила слов, чтобы выразить переполняющие её чувства. Этот мир... эти королевства – они же словно ожившая волшебная сказка. В это самое мгновение Клару захлестнуло престранное чувство: словно она всё это уже видела прежде. Где-то в глубине души всколыхнулось смутное воспоминание, неуловимое и ускользающее, точно зыбкий туман над рекой. Цветы, снежинки и сласти... какое знакомое сочетание! Но где же она о нём слышала? Может, давным-давно прочла в какой-то книге? Может, и мама её черпала вдохновение из того же источника?

«Моя мама, – снова и снова повторяла про себя Клара. – Это всё создала моя мама – втайне от всех нас». Едва ли не впервые в жизни Клара утратила дар речи.

– Вот он, дворец, – проговорил Филипп рядом с нею, указывая на величественный замок в самом центре королевств. Казалось, он точно бдительный страж озирает с высоты окрестные земли. Четыре длинных моста соединяли замковый двор с каждым из королевств, хотя на пути к разорённому Четвёртому Королевству зиял провал: массивный пролёт, соединяющий мост с берегом, был поднят. Под дворцом грохотал громадный водопад: могучий поток, вращающий гидравлические турбины, низвергался в туманную бездну.

– Нам сюда, – объявил Филипп. – Регенты будут счастливы познакомиться с тобой, Клара Штальбаум.

– Регенты? – переспросила девочка.

– Доверенные лица и приближённые твоей матери, – улыбнулся Филипп. – Можно сказать, её лучшие друзья.

Клара тяжело вздохнула. Лучшие друзья?

Как так вышло, что она столького не знала о маме?!

Филипп пришпорил коня. Выехав из тёмного леса, они пересекли мост – и окунулись в лучезарную красоту королевств.

Стражники опустили тяжёлый пролёт, чтобы новоприбывшие могли войти в замковый внутренний двор.

– Только подъёмный мост и хранит нас от опасности, – объяснил Филипп. – Пока он поднят, Матушка Имбирь и её мыши не могут покинуть Четвёртое Королевство.

Селяне с любопытством оглядывались вслед Филиппу и Кларе: как же, новая гостья! Девочка надивиться не могла их причудливым одеждам. Платья словно были сотканы из сахарных волоконец. Банты и чулки цвета радуги. Кларе казалось, будто перед ней – прелестные ожившие куклы из магазина игрушек.

Филипп привязал коня во дворе, и вдвоём с гостьей они вошли под дворцовые своды. Клара в жизни не видывала ничего подобного. Затейливые, прихотливые украшения символизировали каждое из трёх оставшихся королевств. Фигурно подстриженные цветущие лианы гирляндами обвивались вокруг великолепных скульптур, изваянных из льда. Над головой покачивалась гигантская люстра, целиком сделанная из пастилы. Сквозь кристально-прозрачные леденцовые окна струился солнечный свет, испещряя радужными бликами льдисто-зеркальный пол.

Филипп провёл Клару по широкой лестнице. Запели трубы, возвещая о прибытии гостей. Стражники распахнули гигантские двойные двери, впуская новоприбывших в тронный зал.

Внутри высились четыре трона, каждый – напротив одного из четырёх окон, выходящих на одно из королевств. Три трона были заняты; четвёртый оставался пуст. А в самом центре зал» стояла хрустальная витрина, внутри которой на бархатной подушечке покоилась изящная корона.

– Ваши сиятельства, – обратился Филипп к регентам. – Позвольте представить вам мисс Клару Штальбаум!

И хотя Клара обычно сохраняла спокойствие под испытующими взглядами, сердце у неё в груди затрепетало, едва регенты обернулись в её сторону. Ей предстояло впервые познакомиться с теми, кого мама считала самыми близкими своими друзьями – при том что ещё несколько минут назад девочка даже не подозревала об их существовании.

Итак, регенты обернулись – и глаза Клары изумлённо округлились. Ей в жизни не доводилось бывать в присутствии столь высокопоставленных особ. На одном троне, весь закутанный в тёплые меха, восседал регент Королевства Снежинок. Его волосы снежно-белыми завитками обрамляли точёное лицо, а со лба, точно инистая чёлка, свисали сосульки.

Противоположный трон занимал регент Королевства Цветов, далеко не такой представительный. Одежда его была целиком соткана из лепестков, а чело венчала затейливая цветочная корона. Его зелёные глаза взволнованно, интригующе поблёскивали.

– Это правда?! Правда?! – воскликнул Цветочный Регент, подскакивая на своём троне. – Какое чудо, какое...

– Боярышник, ну, право слово, – одёрнул его Снежный Регент. – Успокойся, будь так добр.

– Простите, о, простите! – перебил его регент Королевства Цветов. – Боярышник, регент Королевства Цветов, твой смиренный слуга, госпожа. – Боярышник схватил руку Клары и поднёс её к губам.

– Ой, – смутилась девочка.

Снежный Регент выступил вперёд.

– Озноб, регент Королевства Снежинок, – представился он, отвесив элегантный поклон. – Польщён оказанной честью, госпожа.

– Я... благодарю вас, – пролепетала Клара.

– И регент Королевства Сладостей, – продолжил Озноб, указывая на третьего регента, всё ещё восседающую на своём троне. – Госпожа Сахарная Слива.

Сахарная Слива изящно поднялась с места. Кларе отчего-то показалось, что с этой красавицей она уже знакома, хотя девочка твёрдо знала: она видит её впервые в жизни. Регент Королевства Сладостей была самим воплощением совершенства и несравненной прелести. Её белоснежная, точно фарфоровая, кожа выглядела такой нежной и гладкой на фоне сверкающего розового платья, на плечах и лифе которого искрились кристаллики сахара. Губы были карминно-красными, а глаза – шоколадно-карие. Розовые волосы, уложенные в пышную высокую причёску, напоминали сахарную вату.

– Очень рада с вами познакомиться, – промолвила Клара.

Сахарная Слива шагнула вперёд – легко, как балерина, – положила руки Кларе на плечи и внимательно рассмотрела девочку, заглянув в самую глубину её глаз.

– Я уж и не надеялась, что этот день когда-нибудь настанет, – тихо проговорила она.

Клара открыла было рот, чтобы ответить, и тут же закрыла его, не зная, что сказать.

– Так поведай же нам скорее все новости, – продолжала Сахарная Слива. – Мы просто изнываем от любопытства. Как поживает наша королева – наша дорогая Мари?

– Моя мама? – опешила Клара.

Сахарная Слива кивнула:

– Мы по ней так соскучились.

– Я... – пролепетала Клара. – Разве вы не знаете?

Регенты выжидательно смотрели на девочку – они явно пребывали в неведении.

– Моя мама... она умерла, – промолвила Клара.

Регенты так и ахнули.

– Мари умерла?! – захлебнулся словами Боярышник.

Озноб потряс головой; тихо звякнули сосульки:

– Мы скорбим о твоей утрате.

– О нашей утрате, – поправил Боярышник. В уголках его глаз, словно роса, поблёскивали слёзы.

– Тяжкую потерю понесли мы все, милый друг. Но этой юной леди приходится горше всех, – укорил его Озноб.

– Да-да, конечно. – Боярышник тщетно пытался взять себя в руки.

Сахарная Слива, казалось, совсем растерялась: она словно отказывалась поверить услышанному. Взгляд её сделался отрешённым. Вероятно, она заново переживала про себя какое-то давнее воспоминание.

– Уйти из жизни в столь юные годы! – прошептала Сахарная Слива. – О, Клара, она была прекрасной, удивительной, чудесной... она столько для нас значила! А мы с ней даже не попрощались! – По её щеке покатилась блестящая слезинка.

– Простите, – промолвила Клара. Девочка так привыкла к соболезнующему шёпоту, осаждающему её семью со всех сторон, что понятия не имела, как разговаривать с кем-то другим, впервые испытавшим то же горе, что и она сама.

Взгляд Сахарной Сливы вновь сосредоточился на гостье.

– Ты добрая девочка. – Она легонько погладила Клару по щеке. – Утешаешь нас, когда это мы должны утешать тебя.

– Значит, Клара, ты пришла взять нас под свою руку? – с надеждой вопросил Боярышник. – Ты возложишь на чело корону матери?

– Я... нет! – запротестовала Клара. – Я ведь вообще ничего о вас не знала. На самом деле, я здесь оказалась по чистой случайности! Мама оставила мне рождественский подарок. Ларчик в форме яйца. – И Клара извлекла яйцо из сумочки с инструментами.

При виде него глаза Сахарной Сливы изумлённо расширились.

– Можно взглянуть? – спросила она.

И не успела Клара ответить, как регент Королевства Сладостей уже схватила ларчик – бережно и вместе с тем жадно. Красавица повертела его в руках.

– Какая тонкая работа, – прошептала она. – Как это в духе твоей дорогой мамы.

– А потом я каким-то образом оказалась в Четвёртом Королевстве, – продолжала Клара. – Какая-то гадкая мышь со шрамом утащила ключ, отпирающий ларчик, и...

– Ключ! – внезапно воскликнул Боярышник. – Озноб, ты это слышал? Ключ! Ключ! Это ведь тот самый ключ, правда, Сахарная Слива?

Сахарная Слива внимательно осмотрела яйцо со всех сторон. Тронула точёным пальчиком скважину в форме шестилучевой звезды.

– Неужели это и впрямь тот самый ключ?! – с восторгом подхватил Озноб.

Глава 9. Мари

В усадьбе Дроссельмейера лето сменилось осенью, а Мари по-прежнему всякий день отправлялась навстречу приключениям. В Королевстве смены времён года как будто не существовало. Погода всегда стояла идеальная. Тем легче было потерять счёт времени.

После своего открытия с цветами Мари жаждала проверить, какие ещё удивительные вещи она сумеет создать. Но сколько бы девочка ни пыталась, очень скоро выяснилось, что творить по собственной прихоти у неё не получается.

Магия появлялась и исчезала как будто по своему хотению – и ровно тогда, когда девочка меньше всего этого ожидала.

Если Мари отправлялась исследовать новые земли, будучи в особенно авантюрном настроении, то ещё в самом начале её путешествия перед ней, словно приветствуя гостью, ослепительным калейдоскопом красок открывались целые цветущие поля.

А порою, если Мари одолевали печальные мысли или воспоминания, например о родителях, или она досадовала на неудавшийся проект, – небо затягивалось облаками и падала капля-другая дождя.

А вот если она пыталась заставить случиться какие-либо события или усилием воли вызвать что-нибудь из небытия – магия не срабатывала.

Дома разные деловые начинания постепенно завладевали вниманием Дроссельмейера, и он уже не наведывался в Королевство вместе с Мари так часто, как прежде. Изобретательство требовало сосредоточенности; Дроссельмейер осознал, что все его мысли поглощает работа. Так что Мари теперь отправлялась в Королевство одна – разве что куклу Сахарную Сливу везде брала с собой.

Мало-помалу она перетаскивала свои собственные поделки из дядюшкиной мастерской в Королевство, дабы улучшить и украсить его.

Поскольку время там шло по-другому, девочка обнаружила, что может заниматься любимым делом – мастерить и конструировать – в золотом солнечном свете, струящемся из дворцовых окон, не тревожась, что отнимает слишком много времени от классных занятий.

Хитрый план работал отлично – вплоть до того дня, когда Мари, проработав над усовершенствованием Королевства целые сутки, вернулась в свой мир – и обнаружила, что там всё ещё раннее утро и уроков никто не отменял. Выслушав суровую отповедь гувернантки по поводу того, что она-де зевает и клюёт носом над книгами, Мари твёрдо решила, что, если она хочет и дальше проводить в Королевстве столько времени за работой, ей необходимо обустроить там удобную спаленку.

– Ты уверена, что господин Дроссельмейер действительно желает переставить этот предмет мебели сюда? – недоумённо переспрашивали слуги у Мари, помогая ей перетаскивать на багажной тележке гостевую кровать в дальний конец коридора, вымощенного пёстрой плиткой.

– Да, – серьёзно кивала Мари. – Это крайне важно для успеха его эксперимента.

Слуги озадаченно переглядывались, но оспорить волю Дроссельмейера никто не решался.

Мари оглядела кровать, застланную самым обыкновенным покрывалом, с одной-единственной подушкой.

– А ещё господин Дроссельмейер сказал, что подушек нам понадобится несколько штук.

Очень скоро Мари обустроила для себя во дворце уютную маленькую спаленку.

На это ушло немало сил и времени: сперва понадобилось снабдить багажную тележку самодельным мотором, чтобы в одиночку перевезти кровать через лес, а потом пришлось изобретать грузоподъёмник, чтобы втащить кровать на верхний этаж дворцовой башни. Но дело того стоило.

Смотрелась спаленка просто чудесно: прелестный полог, мягкое покрывало.

А подушки, «позаимствованные» из усадьбы, придавали комнатке прямо-таки королевский вид. Мари даже завесила окошки розовыми шторами и расписала стены цветами – на манер акварельных обоев.

– Лучшего и желать нельзя, – радостно объявила девочка кукле, любуясь трудами своих рук. – Вот теперь я смогу проводить здесь сколько угодно времени. Целые дни или даже недели. А может, и больше. – Мари обвела глазами уютную мирную комнатку, а затем выглянула в окно, откуда открывался великолепный вид на всё Королевство.

– Жаль, дядюшка этого не видит, – промолвила она не без грусти. – Интересно, что он сейчас поделывает – там, в реальном мире...

В это самое мгновение Мари краем глаза заметила нечто такое, что заставило её медленно обернуться – а в груди всколыхнулось странное чувство.

– Сахарная Слива... а это ещё что?

На стене спальни, в том самом месте, где девочка изобразила букетик цветов, обозначились еле заметные очертания дверного проёма.

Его на мгновение высветили золотые лучи послеполуденного солнца, струящиеся сквозь башенное окно, – в противном случае проём остался бы незамеченным.

– Ещё одна дверь! – выдохнула Мари. – Отчего же я не видела её раньше?

«Что означает эта новая тайна в пределах Королевства?» – гадала девочка. Эта дверь появилась нежданно-негаданно или была здесь всегда? Может, Королевство сочло нужным показать её гостье только сейчас?

А главное – куда она ведёт?

Солнце сместилось дальше, отразившись в стеклянных глазах куклы.

Мари тяжело вздохнула:

– Есть только один способ это выяснить.

* * *

– Дядюшка, вы не поверите! Просто не поверите! – Мари настойчиво тащила Дроссельмейера через лес прямиком ко дворцу.

– Потише, детка, не беги так! – Дроссельмейер осла бил воротничок. – Я уже не столь молод, как выгляжу, не забывай.

– Но вы не понимаете – это просто невероятно! – Мари увлекла его за собой через дворцовую парадную залу и вверх по лестнице – на самую вершину одной из башен, где оборудовала свою уютную комнатку.

– Это твоя спальня? – удивлённо спросил Дроссельмейер, озираясь по сторонам. – Очень мило. А я и не догадывался, что ты тут обустраиваешь себе личные покои... Кстати, не мои ли это подушки?

– Да при чём тут подушки, дядя? – отмахнулась Мари.  Вот – вот что я хотела вам показать!

Мари распахнула дверь, загадочным образом возникшую в стене её спальни, и повела Дроссельмейера наверх по короткому лестничному маршу – в просторную и гулкую, похожую на пещеру комнату, заполненную жужжащими механизмами, шестерёнками и клапанами. Девочка с восторгом наблюдала, как её наставник дивится на механические чудеса – почти так же, как сама она дивилась на его мастерскую, впервые там оказавшись.

– Невероятно! – выдохнул Дроссельмейер. – Ты создала мастерскую изобретателя внутри дворца!

– Нет, дядюшка, всё куда чудеснее! – воскликнула Мари. Она подвела старика к стене с несколькими окнами за наглухо задёрнутыми плотными шторами. – Смотрите! – И девочка отдёрнула занавеси.

Дроссельмейер выглянул в окно. Сквозь кракелированное стекло видно было нечётко; к тому же на нём красовался какой-то покоробленный и размытый знак. Старик присмотрелся – похоже, какая-то цифра, начертанная в зеркальном отображении. И тут Дроссельмейер наконец распознал, что же находится по ту сторону, и понял, что видит перед собою отнюдь не окрестный пейзаж.

– Неужели это... моя мастерская?! – в недоумении воскликнул он.

Мари с энтузиазмом закивала:

– Я тоже глазам своим не поверила, когда увидела!

– Но где же... – Дроссельмейер обвёл взглядом работающие приводы и механизмы. И тут он услышал знакомый перезвон. – Неужели мы внутри старинных часов? – спросил он.

– Ну да! – воскликнула Мари. – Помните, как мы передвинули стоячие часы обратно в вашу мастерскую? Королевство каким-то образом создало возможность видеть сквозь них реальный мир! Всё равно как через окно!

– Или портал, – прошептал Дроссельмейер. – Любопытно. Это твоих рук дело? Ты создала внутри этой комнаты механизм напольных часов – чтобы он служил своего рода порталом?

– Нет, – покачала головой Мари. – Я... мне кажется, что дверь была здесь всегда, просто я её не замечала.

– И в этом мы сходимся, – подхватил Дроссельмейер. – Я ведь тоже при всей её очевидности её не замечал.

– А я ведь в самом деле гадала, что происходит в реальном мире, когда впервые заметила дверной проём, – вдруг осознала Мари. – Наверное... наверное, поэтому он мне и открылся. Такое возможно?

Дроссельмейер какое-то время размышлял над её вопросом.

– Вероятно, – медленно проговорил он, – между тобою и Королевством установилась глубокая связь. Личностная и неповторимая. – Изобретатель вновь сосредоточил внимание на вращающихся колёсиках вокруг. – И смею предположить, что эго удивительное место хранит ещё немало неразгаданных тайн.

* * *

После того как сам собой возник портал старинных часов, Мари всё чаще и чаще хотелось возвращаться в Королевство в надежде узнать больше о его потаённой магии. Но, как и прежде, Королевство ревностно хранило свои секреты. Никаких новых неожиданных открытий не последовало, несмотря на то что Мари глядела в оба, высматривая любые подсказки и намёки, и то и дело пыталась прицельно о чём-то подумать, а потом стремительно разворачивалась проверить, не оживило ли воображение её мысли.

Со временем жизнь вошла в привычную колею. С утра девочка завтракала в усадьбе, а потом бежала в мастерскую Дроссельмейера забрать своё очередное изобретение с собой в Королевство, чтобы там над ним поработать. Вот только теперь она могла нет-нет да и заглядывать в реальный мир, проверяя, сколько прошло времени.

Во дворцовых покоях повсюду валялись её инструменты и поделки, детали разнообразных механизмов и аппаратов и всякая всячина.

Мастерство Мари росло: Дроссельмейер отмечал про себя, что юная ученица уже превзошла учителя. Она протянула вдоль замковых стен ленточный транспортёр для верхней одежды, в точности такой, как в усадьбе. «А то вдруг однажды гости съедутся на бал», – мечтала девочка.

Она заполнила дворцовые кухни паровыми морозильниками и самопополняющимися дровяными печками. И даже вдохновилась на создание велосипеда с подвесным двигателем, чтобы в мгновение ока добираться из дворца по мосту до двери в реальный мир – куда быстрее, чем пешком.

Всякий раз, закончив работу над новым изобретением, Мари выглядывала сквозь оконце старинных часов, проверяя, в мастерской ли дядюшка – чтобы выбежать наружу и поскорее привести наставника полюбоваться своим очередным шедевром. Но в Королевстве время текло очень медленно в сравнении с реальным миром, и чаще всего оказывалось, что Дроссельмейер ушёл куда-то по делам.

Как-то раз, в один из таких дней, Мари сидела у себя во дворцовой спаленке, одна-одинёшенька, если не считать её куклы.

– Как тут тихо, правда, Сахарная Слива? – печально промолвила девочка. Она повернула ключ в спине куклы, и та закружилась в грациозном танце.

Мари обвела глазами комнатку, украшенную цветами и изящными безделушками, и полки, заполненные игрушечными друзьями – чтобы не скучать.

Вот только... она всё равно скучала. Ведь в Королевстве она всегда одна. Да и дома настоящих друзей у неё нет.

Гувернантка частенько говаривала, что девочке пошло бы на пользу поиграть со сверстниками. Но где же Мари могла познакомиться с детьми?

У неё то уроки, то занятия в мастерской, а всё свободное время она проводила в Королевстве, создавая что-нибудь новое. А про Королевство, кроме неё, знал только Дроссельмейер.

Они оба давным-давно договорились хранить этот секрет. Ведь неизвестно, что произойдёт, если о мире, сокрытом в степах усадьбы, узнает кто-то ещё. Вдруг его попытаются отнять? Или захватить? Или даже уничтожить? Пусть это прозвучит немного эгоистично, но ни Мари, ни Дроссельмейер не хотели подпускать никого чужого к этой величайшей изобретательской силе – к чистому, незамутнённому воображению.

И всё-таки Мари порой ужасно хотелось пригласить в Королевство кого-то помимо дяди. Желательно сверстника, который станет для неё товарищем по играм в созданном ею мире. И который полюбит этот мир так же сильно, как и она.

– По крайней мере, у меня есть ты, – обратилась Мари к кукле. Завод кончился, и Сахарная Слива застыла на месте в привычной позе, выжидательно склонив головку набок.

– Ты была со мной с самого начала, – тихо продолжала Мари. – Вот было бы здорово, если бы ты тоже стала настоящей!

Кукла немигающим взглядом смотрела на хозяйку.

– Стала, настоящей... – задумчиво повторила Мари. Ей тут же вспомнилось, что сказал дядюшка, когда они впервые обнаружили потаённую страну: «В Королевстве возможно всё то, что невозможно здесь, в реальном мире».

Мари оглянулась на дверь, выводящую в портал в старинных часах.

«Вероятно, между тобой и Королевством установилась глубокая связь. И смею предположить, что это удивительное место хранит ещё немало неразгаданных тайн».

Мари взяла куклу в руки. Осмотрела механические соединения и ключ от завода. И внезапно вспомнила про музыкальную шкатулку, которую сделал для неё Дроссельмейер много лет назад, когда маленькая одинокая сиротка только поселилась в его усадьбе. Крохотный безупречный механизм, наполненный любовью и воспоминаниями – и приводимый в движение просто-напросто ключиком...

– Знаешь, Сахарная Слива, есть у меня одна идея, – медленно протянула Мари. – Но чтобы она сработала, деталей мне понадобится куда больше.

Следующие несколько месяцев пролетели как один день. Мари работала над своим изобретением, проводя в Королевстве неделю за неделей. Даже Дроссельмейер начал замечать её отсутствие в реальном мире – при том что уж он-то наблюдательностью не отличался.

– Что ты такое затеяла, а, Мари? – заинтригованно спрашивал он всякий раз, как девочка выносила из мастерской очередную кучу деталей и всякого-разного металлолома.

– Будет готово – скажу, – неизменно отвечала она. – Потерпите немножко.

В потаённых глубинах дворца, внизу самой длинной лестницы, под надёжной защитой тяжёлых железных дверей, в гулкой, похожей на пещеру комнате, в окружении всевозможных механизмов Мари трудилась не покладая рук. И не смыкая глаз. Неутомимо и неустанно. Но вот наконец настал день, когда девочка затянула последний болт. И закрепила последний шкив. И приладила последний рычаг, и сфокусировала последнюю линзу.

– Готово! – объявила она, вытирая пот со лба.

Мари, отступила на шаг, любуясь творением своих рук – громадным механизмом. Крутились зубчатые колёса, ходили ходуном клапаны. Вращались гидравлические турбины, подавая пар на вентиляторные ремни, подведённые к шкивам, поворачивающим шестерни, – и всё это подсоединялось к одной гигантской трубке со встроенными линзами, направленной вниз, на платформу в самом центре комнаты.

А на платформе сидела кукла Сахарная Слива.

Механизм был готов к работе. Оставалось только повернуть ключ.

Мари шагнула к отверстию в форме звезды в боковой части машины и достала из сумочки драгоценный ключик от музыкальной шкатулки.

– Ну что, поехали, – прошептала она.

Девочка вставила ключ в отверстие и повернула его.

Механизм ожил. Чихнул. Зажужжал.

Ослепительно вспыхнул свет.

Глава 10. Клара

Сахарная Слива повертела в руках Кларин ларчик. Провела пальчиком по отверстию для ключа в форме шестилучевой звезды, и на губах её заиграла исполненная надежды улыбка.

– Думаю, да, – отозвалась она. – Да, это определённо тот самый ключ!

Боярышник восторженно запрыгал вверх-вниз.

– Ключ! Ключик! – восклицал он. – Озноб, ты слышал? Наконец-то у нас есть ключ!

При этих его словах Озноб сразу помрачнел.

– Но у нас его нет, – уныло напомнил он. – Очень может быть, что это и впрямь тот самый ключ, но, как сказала юная Клара, он утерян.

Лицо Боярышника вытянулось.

– Ох, – прошептал он.

– Ты потеряла его в Четвёртом Королевстве? – обратился Озноб к Кларе. – Его утащила мышь, да? Мышь со шрамом? Наверняка это Мышольд.

– Он самый, сэр, – отрапортовал Филипп.

Озноб трясущейся рукой провёл по лицу:

– Ах, тогда всё пропало – ключом завладеет Матушка Имбирь!

– Осмелюсь предложить организовать вылазку, ваше сиятельство, – предложил Филипп.

– По-моему, отличная идея, – подхватила Клара, благодарная Филиппу за решимость и твёрдость. – Мне непременно нужно вернуть ключ.

– Это нужно нам всем, дорогая моя, это нужно нам всем. – Боярышник тяжело прислонился к колонне. – Но тебе никак нельзя возвращаться в Четвёртое Королевство. Об этом нечего и думать! Это страшное место. Тебе несказанно повезло выбраться оттуда живой.

– Боярышник прав, – кивнул Озноб. – Мы не можем рисковать потерять нашу принцессу, тем более когда она только что прибыла.

– Кстати, о прибытии, – продолжил Боярышник. – Где наши манеры, господа регенты? Нам необходимо немедленно устроить празднество в честь её высочества.

– Прекрасная мысль, – согласилась Сахарная Слива.

– Но как же ключ?.. – настаивала Клара. Её шансы вернуть ключ стремительно убывали.

– Нет-нет, – покачал головой Озноб. – Об этом не может быть и речи.

Лицо у Клары вытянулось. Девочка устало рухнула на один из пустых тронов.

– Гм... это трон Матушки Имбирь, – занервничал Филипп.

Сахарная Слива метнулась к Кларе и подхватила девочку под руку.

– Ты очень устала: день выдался долгим и волнительным, – промолвила она. – Позволь проводить тебя в твои покои.

И не успела девочка запротестовать, как Сахарная Слива уже увлекла её прочь из тронного зала. Клара растерянно оглянулась на Филиппа – а в следующий миг массивные двойные двери уже захлопнулись за её спиной.

– У Матушки Имбирь есть трон?! – удивилась вслух Клара, шагая по завешанному гобеленами коридору. Она не могла взять в толк, почему такому кошмарному чудовищу отведено отдельное место во дворце.

– Раньше Матушка Имбирь была регентом Четвёртого Королевства, – объяснила Сахарная Слива. – Прежде, чем её изгнали.

– А что произошло? – полюбопытствовала Клара.

– Когда Мари... не вернулась, – медленно проговорила Сахарная Слива, – Матушка Имбирь попыталась силой захватить власть над всеми королевствами. Твоя мама поручила нам хранить и беречь королевства в её отсутствие. Она доверяла Матушке Имбирь. Но та вынашивала совсем иные замыслы. Ей хотелось единолично управлять всем, что создала твоя мама.

Сахарная Слива подвела Клару к окну, выходящему на Четвёртое Королевство. Сверху было видно, что оно представляет собой затянутый туманом остров, где царят запустение и разруха.

– Страшные нынче настали времена, – горестно посетовала Сахарная Слива. – Мы отправили Матушку Имбирь в изгнание, но она создала чудовище, которое разорило Четвёртое Королевство и едва не схватило тебя. – Сахарная Слива указала на подъёмный мостик, по которому Клара с Филиппом въехали во дворец. Сейчас он был поднят – чтобы никакой коварный враг из Четвёртого Королевства не сумел проникнуть в остальные три.

– Но подъёмному мосту, защищающему нас от мышей, долго не выстоять, – объяснила Сахарная Слива. – Не думаю, что твоя мама отпустила бы тебя в Четвёртое Королевство. Мой долг – позаботиться о твоей безопасности.

Клара неотрывно смотрела на подъёмный мост. Девочке просто не верилось: неужели только он и защищает величайшее из творений её мамы от полного уничтожения? Как могла мама доверять настолько злобному существу?

Сахарная Слива ласково взяла Клару за руку:

– Пойдём.

Прелестная соправительница провела гостью по лабиринту дворцовых коридоров и вверх по длинной лестнице в комнатку, обустроенную под самой крышей одной из башен. Клара переступила порог – и у неё от восторга перехватило дыхание.

– Какая чудесная спаленка! – воскликнула она. В самом деле, комната, украшенная атласом, кружевом и цветами, радовала глаз. Да, эти покои достойны самой королевы!

– Это была спальня твоей мамы, – рассказала Сахарная Слива. – А теперь, если хочешь, она будет твоей.

Клара легонько коснулась пальцами мягкого пушистого постельного покрывала. На стене висела картина: мама вместе с Сахарной Сливой на цветочном лугу. Они радостно смеялись в лучах полуденного солнца. Клара заворожённо разглядывала полотно, не в силах отвести глаз. Мама выглядела на нём такой юной! Такой счастливой и полной жизни!

Сердце у девочки знакомо сжалось. В нежной и утончённой красоте спаленки ощущалось незримое присутствие матери: Кларе казалось, что она тут, рядом – настолько близко, что можно с ней заговорить, прикоснуться к ней, – и всё-таки вне досягаемости.

– Сахарная Слива, пожалуйста, – прошептала Клара, – расскажите мне о маме.

Регент Королевства Сладостей улыбнулась.

– Мы с твоей мамой были неразлучны, – вспоминала она. – Мы всё делали вместе: катались на коньках по реке, танцевали в замковом внутреннем дворе, украдкой, пока никто не видит, отламывали себе леденцы с крыш... Порой всю ночь напролёт гуляли по цветущим садам, говорили – и не могли наговориться. Ах, какие счастливые, счастливые были времена!

Уголки точёных губ поползли вниз. Должно быть, Сахарная Слива печалилась и тосковала при мысли о том, что эти воспоминания навеки остались в прошлом. Клара всё понимала: ведь она переживала то же самое.

Внезапно Сахарная Слива посмотрела прямо на гостью.

– Милая, милая Клара, умеешь ли ты хранить секреты? – заговорщицки спросила она.

Клара кивнула. Сахарная Слива взяла её за руку и провела через ещё одну дверь, затем вверх по короткому лестничному маршу – в комнату, загромождённую механизмами. Отсчитывая секунды, медленно проворачивались шестерёнки. Вдоль всей стены в ряд тянулись двенадцать занавешенных окон.

– Мы с твоей мамой очень дорожили нашими тайными вылазками в другой мир, – лукаво улыбнулась Сахарная Слива.

– В другой мир? – переспросила Клара.

– В твой мир, – пояснила регент.

Она отдёрнула одну из штор – и перед ними появилось кракелированное стекло, с другой стороны которого была начертана огромная цифра. Сквозь мутное окно Клара различала далеко внизу бальную залу Дроссельмейера, пышно украшенную рождественскими гирляндами.

– Да это же бальная зала крёстного! – воскликнула девочка. – Мы внутри его часов! Но... как?!

Сложный механизм позади них внезапно зажужжал громче. Что-то вот-вот произойдёт!

– Пора! – воскликнула Сахарная Слива и подтолкнула Клару к подвижной платформе. – Подожди... подожди чуть-чуть... ага, вот, сейчас! Поднимайся!

Клара и Сахарная Слива вместе вскочили на подвижную платформу, закреплённую на конвейерной ленте, которая тянулась по всему периметру часовой комнаты. Платформа стремительно понесла их к дверце, дверца открылась, ослепительно вспыхнул свет, и...

– Мы снаружи! – воскликнула Клара, внезапно оказавшись в шумной, сияющей всеми огнями рождественской бальной зале.

С высоты напольных часов перед Кларой открывался великолепный вид на праздничные торжества. А сама девочка внезапно уменьшилась в росте – сделалась совсем крохотной. Клара посмотрела на свои руки – она и впрямь превратилась в миниатюрную статуэтку! Они с Сахарной Сливой, как две декоративные куколки, игрушечные копии себя самих, двигались вдоль внешней поверхности старинного корпуса по извилистой конвейерной ленте, вызванивая точное время вместе с боем часов. Клара потрясённо озиралась по сторонам, а повсюду вокруг неё мерцала и переливалась магия.

– Как такое возможно?! – воскликнула она, не веря своим глазам.

Сахарная Слива только улыбнулась:

– Это любимый вид твоей мамы. И мой тоже.

Дивясь и восхищаясь, Клара вглядывалась в развесёлую толпу гостей далеко внизу.

– Ой, а вон папа, Фриц и Луиза! – внезапно воскликнула она, указывая в самую середину залы.

Фриц играл со щелкунчиком, пытаясь рассмешить отца. А с Луизой беседовал какой-то пригожий и статный юноша.

– Она такая красавица, правда? – восхитилась Клара сестрой, снова отмечая про себя, насколько Луиза похожа на мать – особенно сейчас, в элегантном зелёном платье.

– Ты находишь? – Сахарная Слива склонила голову набок. – Да, миленькая. Но не забывай: для путешествия в четыре королевства твоя мама выбрала тебя, а не её.

Клара поневоле зарделась от гордости. Сахарная Слива права. Для этого приключения мама выбрала именно её, Клару. Пусть она не такая грациозная, пусть не умеет держаться с достоинством и не знает, что и в какой момент кому сказать, мама доверила свою удивительную тайну ей, а не кому-то другому. А ведь это самое главное!

Конвейерная лента, погромыхивая, несла Клару и Сахарную Сливу вдоль всего часового корпуса к автоматической дверце. Перед тем как нырнуть внутрь, Сахарная Слива придвинулась ближе и шепнула Кларе на ухо:

– Отсюда я наблюдала, как ты растёшь и взрослеешь, и гадала, когда же твоя мама познакомит тебя с нами.

Платформа въехала в дверной проём, и Клара с Сахарной Сливой вновь окунулись в прохладную темноту внутри часового корпуса.

– Вот она нас и познакомила, – просияла улыбкой Клара, демонстрируя драгоценный ларчик. – Мама передала мне свой подарок, и вот я здесь!

– Да, наконец-то! – кивнула Сахарная Слива. – Твоя талантливая мама всё продумала!

– Но... а мои близкие не забеспокоятся, что меня нет? – внезапно задумалась девочка.

– Нет-нет, – заверила Сахарная Слива. – Здесь время течёт очень медленно. Ты вернёшься ещё до того, как они заметят твоё отсутствие. Если, конечно, тебе захочется возвращаться.

– Я не могу вернуться, пока не найду ключ, – решительно заявила Клара.

– Отлично тебя понимаю. А до тех пор ты почётная гостья на нашем праздничном представлении. Все жители нашего мира захотят посмотреть на тебя!

Сахарная Слива вновь схватила Клару за руку и повела девочку обратно, в прелестную спаленку матери. С порога красавица поспешила прямиком к раззолочённому гардеробу и распахнула дверцы. На атласных вешалках висели бессчётные ряды роскошных бальных платьев.

– Итак, какое же ты выберешь для своего дебюта? – спросила Сахарная Слива.

Клара замялась.

– Не знаю, – неуверенно пролепетала она. – Я с нарядами, причёсками и туфельками как-то не в ладах, и потом...

Голос девочки дрогнул. Она понимала: регенты стараются принять гостью как можно радушнее. Ей, конечно, было бы приятно, если бы на празднестве её осыпали почестями перед всеми собравшимися – излишней застенчивостью Клара не отличалась. Но вдруг здесь, в королевствах, где так любили и чтили её мать – а ведь мама была само совершенство! – она не оправдает ничьих ожиданий? Что, если жители будут разочарованы? Кларе как никогда хотелось поговорить с мамой по душам. Ей просто необходим ключ – чтобы получить последнее послание матери.

Сзади неслышно подошла Сахарная Слива:

– Ты не обидишься, если я предложу свою помощь?

– Ой, правда?! – облегчённо выдохнула Клара.

– Конечно! – заверила Сахарная Слива. – С радостью!

Очень скоро Клара уже послушно сидела перед зеркалом, закрыв глаза. Вокруг высились горы платьев. Сахарная Слива расчесала и заколола девочке волосы и теперь добавляла к причёске последние, завершающие штрихи.

– Чур, не подглядывать, – предупредила Сахарная Слива. – Ты почти готова.

Клара кивнула. Руки Сахарной Сливы оказались не в пример ласковее и нежнее Луизиных – и всё-таки не такие, как мамины.

– А мама обо мне когда-нибудь упоминала? – тихо спросила Клара.

– Да она только о тебе и говорила, – отозвалась Сахарная Слива. Втыкая последнюю шпильку, она сделала Кларе больно, но девочка не стала жаловаться. – Она столько всего о тебе рассказывала, что иногда казалось, будто ты сама здесь, с нами, – договорила Сахарная Слива. – Ну всё, теперь можно.

Клара послушно открыла глаза и, увидев своё отражение в зеркале, задохнулась от изумления:

– Ох!

Выглядела Клара великолепно! Сахарная Слива выбрала для неё восхитительное белоснежное платье, отделанное перьями и цветами. На лифе и рукавах была нашита золотая парча. Волосы Клары были изысканно перевиты переливчатыми лентами и жемчужными нитями.

Клара в жизни не была настолько очаровательна. На одно краткое мгновение девочке даже померещилось, будто она такая же красивая, как мама.

– Нравится? – спросила Сахарная Слива.

– Не то слово! – воскликнула Клара. – Я... словно преобразилась.

– Ты выглядишь как и пристало дочери королевы, – улыбнулась Сахарная Слива.

Глава 11. Сахарная Слива

Ослепительно вспыхнул свет.

Мир обрёл звуки и краски... и возникло чьё-то лицо.

– Сработало! – закричала девочка рядом с нею.

– Что сработало? – переспросила Сахарная Слива.

– Моё устройство! – отозвалась девочка. – Ты теперь настоящая!

– В самом деле? – Сахарная Слива посмотрела на свои руки: мягкие, гладкие и белые.

– Ага! – воскликнула девочка, обнимая её на радостях – так тепло и сердечно, как никто другой. – И ты – само совершенство!

Таково было самое первое воспоминание Сахарной Сливы о Мари – из тех давних времён, когда в Королевстве никто не жил, кроме них двоих.

Теперь-то воспоминаний у неё накопилось великое множество! А Королевство ныне представляло собой не одну страну, а целых четыре, и каждую из них населяли игрушки, оживлённые с помощью гениального изобретения Мари – с помощью Механизма.

В восторге убедившись, что Механизм успешно работает, Мари и Сахарная Слива создали себе десятки и сотни друзей по играм.

Фарфоровые куклы, марионетки, даже миниатюрные статуэтки – все они превращались в людей, красивых и нарядных, как с картинки, безмятежно-счастливых и готовых поселиться в новом месте. А как только жителей набралось достаточно много, конечно же им потребовались дома. И лавки. И разные прочие места, где можно играть, и обедать, и развлекаться. Так что Сахарная Слива, Мари и все жители вместе придумывали, как использовать механические изобретения для постройки новых городов на всей этой цветущей земле. Стоило только начать – а дальше дело пошло как по маслу. Несложные механизмы, сконструированные Мари в реальном мире, в Королевствах оказывались куда как полезны.

Машина, выпускающая клубы пара, создавала в небе кучевые облака.

Самая обыкновенная печурка с добавлением буквально нескольких механических настроек и с кнопкой «ускоренный режим» стряпала столько печенья, что можно было вымостить сладкими кругляшами целые улицы.

Механизированный садовый плуг буквально за несколько минут вспахивал целые поля.

Переоборудованный морозильник выдавал столько льда, что его хватало на создание целых глетчеров. А опытная модель аппарата для приготовления сахарной ваты, по словам Мари, привезённая Дроссельмейером из-за границы, производила стеклянно мерцающие сахарные волоконца, которым можно было придать абсолютно любую форму. Эта машинка нравилась Сахарной Сливе больше всех прочих, вместе взятых.

Мари объяснила Сахарной Сливе, что все её творения имеют своё назначение или связаны с каким-то воспоминанием. Так, вместе с новыми жителями две подруги превращали дарованный им мир в волшебное диво четырёх королевств.

– А расскажи мне ещё раз, что означает каждое из королевств? – частенько просила Сахарная Слива, когда они вдвоём любовались из дворцовых окон на великолепные пейзажи, тянувшиеся до самого горизонта.

Мари, улыбнувшись, брала подругу за руку и указывала в нужном направлении.

– Вот это Королевство Цветов. – Девочка широким жестом обводила переливающуюся разными красками цветущую долину. – Как садик моего отца позади часовой мастерской. – Затем она приглашала Сахарную Сливу взглянуть на далёкие горы, где среди заснеженных домиков и мерцающих инеем троп искрился ледяной собор. – Это Королевство Снежинок, – объясняла Мари. – Оно создано в память о том дне, когда я впервые попала в усадьбу Дроссельмейера.

Высунувшись из окна, Сахарная Слива рассматривала королевство, раскинувшееся в противоположном направлении. Между вершинами вечнозелёных деревьев проглядывали аттракционы: колесо обозрения, всевозможные карусели, качели, горки и цирковые шатры. А под деревьями были расставлены столы, уже накрытые для чаепития.

– Это Королевство Развлечений, – говорила Мари. – Оно посвящено моей маме.

– А наше любимое королевство? – нетерпеливо подсказывала Сахарная Слива. Глаза её сверкали, как кристаллики сахара.

Подруги восхищённо разглядывали конфетно-кондитерский ландшафт королевства, ближе всего расположенного ко дворцу. В этом раскрашенном в пастельные тона городке кипела и бурлила жизнь. Между пряничных домиков перекрещивались вымощенные мятными леденцами дорожки, высились леденцовые фонарные столбы и даже бил фонтан из сахарной пудры.

– Королевство Сладостей, – Мари ласково толкнула подругу в плечо. – Оно напоминает мне о тебе.

Всякий раз, как Мари это говорила, Сахарная Слива розовела от гордости – щёчки её становились такого же цвета, как сахарная вата. И не важно, сколько удивительных и неповторимых жителей Мари оживила с помощью Механизма – весёлых кондитеров, и прелестных цветочниц, и колядовщиков: они ходили от дома к дому, распевая святочные гимны, – не важно, Рождество на дворе или нет, – Сахарная Слива твёрдо знала: она тут самая главная. Она особенная. Она появилась первой, и, как уверяла Мари, она само совершенство.

Сахарная Слива всегда с нетерпением ждала возвращения подруги в королевства. Несколько раз Мари приводила с собой ещё и старика Дроссельмейера. В первый свой визит он просто опешил при виде сказочного великолепия, созданного руками Мари и её бывшей куклы.

– Боже мой, дитя! – воскликнул он. – И как долго ты здесь проработала?

– Изрядно, – хихикнула Мари. – Но, как ни странно, кажется, что время здесь проходит очень быстро.

– Потому что у неё есть мы! – Сахарная Слива обняла, подругу за плечи. – Это наше общее творение! Мари – наша королева!

– Ах, значит, ваша королева? – изогнул бровь Дроссельмейер. – А я и не подозревал, детка, что тебя так уж влекут королевские почести.

– Ну, тут ведь такой роскошный дворец и всё такое... всё получилось как-то само собой, – смущённо улыбнулась Мари.

– И совершенно справедливо, – смягчился Дроссельмейер. – В конце концов, этот мир создан твоим воображением. Так кому и приглядывать за ним, как не тебе. – Дроссельмейер потрясённо озирал живописную панораму. – Потрясающе, просто потрясающе! Твои родители гордились бы тобой!

Сахарная Слива видела: Мари очень приятно восхищение старика.

Оживлять королевства Сахарная Слива просто обожала – но ещё больше она любила играть и веселиться здесь. Пока Мари гостила в волшебном мире, девочки были неразлучны: они хохотали и резвились с рассвета до заката.

Одним ранним утром, ещё до восхода солнца, Сахарная Слива вихрем ворвалась во дворец.

– Пойдём скорее! – закричала она Мари. – А не то всё пропустим!

– Уже иду! – откликнулась девочка. На плече у неё болтались коньки. Чтобы не отстать, она перешла на бег. То и дело поскальзываясь и едва не падая, она пересекла мост, уводящий в Королевство Снежинок. Сахарная Слива скользила легко, как пёрышко.

– Сюда! – подгоняла её Сахарная Слива. – Да быстрее же!

Подруги нырнули в туннель, подводящий к лестнице с тысячью ступеней, поднимающейся на самую вершину замёрзшего глетчера. Мари тяжело дышала – но не отставала от Сахарной Сливы ни на шаг.

– Зачем... здесь... столько... ступенек? – пропыхтела она.

– Меня не спрашивай, – бросила через плечо Сахарная Слива. – Это же ты их создала!

– В следующий раз напомни мне сделать лестницу покороче! – рассмеялась Мари.

Они карабкались всё выше и выше, торопясь вовремя добраться до вершины.

– Мы почти на месте, – подгоняла Сахарная Слива. – Ну же, поторопись!

Ещё тридцать ступеней... двадцать... десять... и вот наконец подруги вынырнули в заснеженный мир. Они стояли на самой вершине. Сверкающие белые хлопья сыпались им на плечи и на волосы. Сахарная Слива с Мари стремительно бежали через сугробы и лёд. Вот они вскарабкались на высокий снежный завал, перебрались через гребень и съехали на другую его сторону, притормозив на замёрзшем пруду.

– Успели! – тяжело выдохнула Мари. – А я уж и не надеялась!

– Как раз вовремя, – похвалила Сахарная Слива. – Погляди вверх!

Обняв Мари за плечи, она указала рукой на небо. Над заснеженными вершинами уже забрезжили первые проблески зари. Горизонт окрасился в розово-оранжевые тона; но выше, в ещё нe затронутых рассветом небесах, заплясали туманные вихри – жёлтые, зелёные и пурпурные.

– Какая красота! – прошептала Сахарная Слива. – Расскажи мне ещё раз, что это такое.

– Это северное сияние – aurora borealis, – гордо улыбнулась Мари. – По крайней мере, в реальном мире оно называется именно так. Разноцветные огни порождаются магнитными зарядами в верхних слоях атмосферы на дальнем Севере.

– А как же здесь? – спросила Сахарная Слива.

– Здесь это просто... магия, – объяснила Мари. – Я всегда мечтала, полюбоваться на северное сияние – с тех пор как впервые о нём прочла, – но не думала, что мне это когда-либо удастся. А потом я поняла, что здесь возможно всё. Благодаря науке, механике и капельке воображения.

Подруги плюхнулись в пушистый мягкий снег. Сахарная Слива привалилась спиной к сугробу. На её фарфорово-белой коже играл отсвет многоцветных огней.

– И ещё благодаря тебе. Без тебя ничего этого бы не было. – И она крепко обняла подругу.

Девочки заворожённо любовались пляской переливчатых огней в вышине. Но наконец с восходом солнца краски померкли. Засияло яркое утро – ив голубом небе зелёные, оранжевые и жёлтые разводы окончательно погасли.

– Надевай коньки, – шепнула Сахарная Слива. – Пойдём покатаемся.

Девочки, хихикая, зашнуровали ботинки коньков. Оттолкнувшись от берега, они выехали на замёрзший пруд и принялись выписывать безупречные восьмёрки и отрабатывать балетные прыжки. Мари то и дело падала, а вот Сахарная Слива двигалась так же выверено и грациозно, как и в ту пору, когда была всего-навсего заводной куклой.

Сахарная Слива поддерживала подругу всякий раз, как Мари спотыкалась, и учила её выполнять фигуру «ласточка» – в балете она называется арабеском, – скользя на одной ноге. Девочки то самозабвенно кружились на месте, то носились наперегонки по льду, пока в животах у них не забурчало от голода: значит, настало время заглянуть в пекарню Королевства Сладостей. Обе просто обожали тамошние вкусности.

Рука об руку подруги вприпрыжку сбежали по тысячеступенчатой лестнице и вихрем пронеслись по мощённой мятными леденцами улице. В воздухе разливалис�

THE NUTCRACKER AND THE FOUR REALMS: THE SECRET OF THE REALMS

Copyright © 2018 Disney Enterprises, Inc. All rights reserved.

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Габи, Мэттью и Люку

Мэридит Рузью

Моей жене Кристи

Томас Флюарти

Глава 1

Клара

Пахнет сосновыми шишками и корицей. Жарятся каштаны, в очаге потрескивают поленья. Манящие ароматы, смешиваясь в воздухе, плывут всё выше, переплетаются со струйками дыма над печными трубами и со снежными вихрями… На краткий миг они словно бы растеклись под сгущающимися снежными облаками, как зыбкое дуновение рождественского духа. И тут же – шух! – и вкусные запахи, и дым, и снег – всё это развеялось под мощными взмахами совиных крыльев.

Сова спикировала из-за облаков прямо на город. Если она и заметила разлитые над мощёными улочками благоухания, то ничем этого не показала. Сова летела своим путём, решительно и целеустремлённо. Опускаясь всё ниже, она стремительно пронеслась над домами, а следом, точно конькобежец по льду, по заснеженным обледеневшим крышам проскользила её тень. Над бесконечными рядами зданий попыхивали дымом печные трубы. Вдалеке на замёрзшей Темзе гоняли на коньках ребятишки: от их весёлой суеты аж в глазах рябило. Солнце склонялось к горизонту; фонарщики с помощью длинных шестов зажигали уличные фонари, и мягкий тёплый свет омывал витрины лавок и торгующих всякими безделушками коробейников.

В окнах мерцали свечи. Владельцы лавок украшали ленточками венки над дверями. Нагруженные подарками прохожие, зябко кутаясь в плащи, спешили куда-то по своим делам, вели розовощёких детишек домой. Откуда-то издали донёсся перезвон церковных колоколов, возвещая наступление самого волшебного вечера в году.

Лондон, канун Рождества.

А вот сову вся эта суматоха и толчея нимало не занимали. Она высматривала себе ужин: ничто другое её не заботило.

Ага! А вот и пожива – по уступу мансардного окна бежала крохотная мышка. Санта-Клауса нынче вечером полагается угощать сладким печеньем – а вот сове пушистый комочек придётся в самый раз!

Сова подлетела ближе. Тень её упала на мышь. Сова спикировала на добычу…

…и промахнулась!

В последний момент мышь шмыгнула в дыру в кирпичной кладке под окном и исчезла. Сова растерянно заухала. Опустилась на подоконник и немножко подождала. Поморгала. Но мышь не показывалась. Потеряв терпение, сова ещё раз ухнула – и улетела прочь, зорко высматривая новую добычу.

А зверёк бежал по узкому лазу внутри кирпичной стены – в такой никто, кроме мыши, и не протиснется. Грызун сам искал, чем бы полакомиться. На пыльных чердаках и в полутёмных погребах Лондона, пока счастливые семьи веселятся, не заглядывая лишний раз в тёмные углы и закоулки, с наступлением сумерек всегда найдётся, чем поживиться.

Лаз расширился, в конце его забрезжил свет. Мышь шмыгнула в просторную мансарду.

Писк! Ага, вот оно! В самом центре комнаты лежало вкуснющее печенье. Зверёк не задавался вопросом, что делает свежевыпеченное лакомство на маленьком расчищенном пятачке посреди грязного пола в захламлённой мансарде и как оно туда попало. Мышка знала одно: здесь, совсем рядом, её поджидает аппетитный ужин, и упускать его из лапок она не собиралась.

Осторожно, дюйм за дюймом, мышь подкрадывалась к печенью, не замечая, что из сумрака за нею следят любопытные глаза. Глаза куда более зоркие и внимательные, чем у совы.

– Так ты правда хочешь поймать эту мышку, Фриц? – шепнула младшему брату Клара Штальбаум. С растрёпанными волосами, в измятом перепачканном платье девочка почти сливалась с тенями. Только умные карие глаза посверкивали из тёмного угла.

– Ещё бы! – нетерпеливо отозвался Фриц.

Клара улыбнулась. С трёх часов дня малыш Фриц только и говорил о том, как бы поймать мышку, которая скреблась в мансарде по ночам.

Девочка чиркнула спичкой; огонёк осветил детские лица.

– Тогда это делается так, – уверенно сказала она. – С помощью науки, механики – ну и малой толики удачи.

Она осторожно зажгла чайную свечку. Играть с огнём в доме – особенно в мансарде – строго-настрого запрещалось. Но это же не игра. Это наука, и Клара отлично знала, что делает.

Клара медленно подвинула свечку под миниатюрный воздушный шар – первую из деталей своего хитроумного изобретения. По всей мансарде громоздились рычаги, шкивы и наклонные скаты – всё это приводилось в движение аэростатами, мячами и игрушками, размещёнными в соответствии с точными расчётами. А в самом конце этой последовательности находилась корзина, уже готовая опрокинуться и накрыть ничего не подозревающую мышь, как только та надкусит печенье.

Всё отлажено идеально. Осталось лишь привести механизм в движение – и он сработает.

– Для начала нужна энергия, – шёпотом объяснила Клара брату. – От тепла свечи шар поднимется в воздух.

Фриц заворожённо наблюдал, как шар взмыл вверх и натолкнулся на мяч, дожидающийся на верхней площадке деревянного ската.

– Мяч даст нам импульс, – продолжила Клара.

Бум! Мяч врезался в игрушечную обезьянку.

– Соударение придаст вращательный момент обезьянке, и она раздует воздухонадувные мехи.

– Которые дунут на баркас. – Фриц с трудом сдерживал возбуждение: каминные мехи начали выдыхать воздух, подгоняя игрушечный кораблик на колёсах.

– …подтвердив третий закон Ньютона, – докончила Клара. – На любое действие найдётся противодействие. И при некотором везении…

Шлёп! Баркас врезался в корзинку, корзинка опрокинулась и упала, накрыв мышь вместе с печеньем!

– Мышеловка! – Фриц захлопал в ладоши.

Клара засияла от гордости. Они с Фрицем подошли к корзинке – рассмотреть пойманного мышонка поближе. Изобретение сработало просто блестяще – да простится изобретательнице малая толика самодовольства.

– Потрясающе! – прошептала она. – Мне прямо не терпится показать…

Клара прикусила язык. По счастью, Фриц был так занят пушистой пленницей, что ничего не заметил. Не заметил, как по лицу Клары скользнула бледная тень печали, и не услышал даже намёка на слово, что так и не сорвалось с её губ.

«… маме», – докончила про себя Клара.

Со дня смерти их матери Мари минуло всего-то несколько месяцев. Боль утраты была ещё остра, особенно для четырнадцатилетней Клары. Девочка была очень близка с матерью и к её отсутствию так и не привыкла: порою Клара забывалась и звала маму из соседней комнаты или предвкушала, как покажет ей своё новое изобретение, вроде сегодняшней мышеловки, – и с запозданием осознавала, что это невозможно.

В семье Штальбаумов было трое детей: Луиза, старшая; Клара, средняя; и Фриц, их непоседливый младший братишка. Но одной лишь Кларе достался от Мари изобретательский зуд. Мари была талантливой изобретательницей, «самоделкиным», как её ласково называли в семье. Луиза унаследовала грацию матери и её гордую осанку, а Фриц – смешливость. Клара же воистину пошла по стопам матери. Колёсики и шестерёнки, клапаны и шкивы, нивелиры, противовесы и всевозможные механизмы – Клара отлично в них разбиралась! Они же словно крохотные кусочки мира: их можно взять в руки, ими можно управлять, с их помощью можно свершать великие деяния. Но мама – мама была настоящим гением! В её руках оживали самые миниатюрные и хитроумные устройства. За многие годы она научила Клару всему, что знала сама. Терпеливо. С любовью. Деталька за деталькой, механизм за механизмом.

Больше всего на свете Клара радовалась, когда её очередное изобретение срабатывало с первого раза – и мама сияла от гордости за дочку. Но теперь, хотя и знания, и инструменты по-прежнему оставались при ней, Кларе поневоле казалось, что с уходом матери вся радость – та самая искорка, оживляющая любой механизм, – навсегда померкла.

– А как думаешь, папа разрешит мне оставить мышку? – волнуясь, спросил Фриц: пойманный зверёк по-прежнему занимал все его мысли. – Если я посажу её в клетку?

Клара улыбнулась краем губ. Отец наверняка не разрешит Фрицу держать пушистого грызуна в качестве домашнего питомца. Но видя, как счастлив младший братишка, и зная, что её изобретение подарило ему радость праздника, который в этом году, без мамы, утратит всю свою притягательность, Клара не нашла в себе мужества сказать «нет».

Внезапно в полу резко откинулась крышка люка, корзинка опрокинулась набок, и мышь оказалась на свободе. Пискнув, зверёк кинулся бежать: прошмыгнул под деревянным ящиком и удрал сквозь дыру в стене.

– Ну вот! – обескураженно простонал Фриц. – А ведь мы её почти поймали! А можно мы попробуем ещё раз? Ну пожалуйста!

Но не успела Клара ответить, как в люк просунулась голова. Это была миссис Эшмор, кухарка.

– А, вот вы где! – пропыхтела она. – А я вас, негодников, ищу, бегаю взад-вперёд! Прямо с ног сбилась!

Кухарка принюхалась. Сообразительная Клара тут же спрятала спички за спину. Миссис Эшмор подозрительно оглядела мансарду, проверяя, не натворили ли чего дети. Девочка насторожённо ждала.

– Мы просто мышку ловили, – объяснил Фриц.

Дородная кухарка утёрла вспотевший лоб:

– Ну так не для того ж я испекла ваше любимое печенье, чтоб оно простаивало, никому не нужное на столе в гостиной!

– Имбирное?! – радостно воскликнул Фриц.

– Оно самое, молодой господин Фриц, – кивнула миссис Эшмор. – Имбирное печенье. А теперь поторапливайтесь! У нас до вечера ещё дел невпроворот!

Клара с Фрицем кубарем скатились по приставной лестнице в коридор. И спустились по ступеням вниз, где их уже дожидалась старшая сестра.

– Да вы только посмотрите на себя! – возмутилась Луиза, отчищая от Фрицевых штанов здоровенное грязное пятно.

– Так мы ж в мансарде были! – воскликнул Фриц. – Пытались поймать мышь с помощью игрушек, импульса и спичек…

– Спичек? – насторожилась Луиза.

Клара вдохнула поглубже.

– Это была Кларина идея, – быстро заверил Фриц.

Клара бросила на брата негодующий взгляд, а лицо Луизы посуровело.

– Клара Штальбаум, ты же знаешь, как опасно играть с огнём в доме – и уж тем более в мансарде! – отчитала она сестру.

Клара промолчала. Разумеется, она знала, что спички опасны. Но она ж не новичок желторотый – она инженер-механик. Она всегда принимает должные меры предосторожности, когда использует в своих изобретениях что-то опасное. Например, спички. Или ножи. А иногда даже пилу (мама обещала, что это останется их общей тайной).

Но Луиза почему-то считала Кларины занятия детской игрой – а ведь на самом-то деле речь шла о вещах гораздо, гораздо более важных!

Нужно признать, что Кларе и впрямь случалось создавать всем проблемы. Порою её сложные устройства занимали целые комнаты. Или её инструменты случайно оказывались там, где на них того и гляди кто-нибудь наступит или сядет. И уж конечно Луиза всегда замечала, что Кларины волосы перепачкались в солидоле, а на платье красуется здоровенное масляное пятно – как раз перед очередным выходом семьи в свет или приёмом гостей. Вот в такие моменты Луиза всегда заявляла, что тратить столько времени на возню с какими-то железяками для юной барышни вроде Клары – чистой воды безумие.

«А вот мама никогда меня не стыдила», – подумала Клара. Напротив, всегда улыбалась и ненавязчиво помогала вычистить из волос сажу, и ничуть не раздражалась, если в какую-нибудь из комнат вдруг никого не пускали, потому что внутри шла работа над очередным изобретением. Мама понимала Клару как никто другой. Упрёки Луизы больно задевали девочку – будто она дитя несмышлёное, играющее в опасные игры, а ведь её изобретательство что угодно, только не игра!

– Ничего страшного не произошло, – заступилась за детей миссис Эшмор. – Я своими глазами удостоверилась.

Луиза нахмурилась:

– Им вообще не следовало играть наверху. Пойдёмте скорее. Отец ждёт нас в гостиной.

С ликующим воплем Фриц помчался по коридору. Клара и Луиза последовали за братом – несколько более чинно. Клара искоса глянула на старшую сестру. Луиза, похоже, не так уж и рассержена. Скорее погружена в себя. И обиженная Клара тут же смягчилась. Девочке казалось, она знает, чем заняты мысли сестры: Луиза гадает про себя, что за рождественский сюрприз приготовил им отец всего в нескольких комнатах отсюда.

Их мама каким-то волшебным образом умела превратить семейную гостиную в рождественский лес. Она развешивала над каминной полкой и столами гирлянды из свежих сосновых веток, а на них крепила блестящие ярко-алые украшения, которые искрились и сверкали как светлячки. «Прямо как на картинке из сборника сказок!» – восклицала Клара. А мама приглаживала дочери волосы, целовала её в макушку и говорила: «Да, родная. Это на наших глазах оживает воображение».

В этом году Клара даже не была уверена, что они станут украшать дом к Рождеству. Они только-только сняли с двери траурный венок, а зеркало маминого трюмо до сих пор было затянуто чёрным крепом. Но отец пообещал, что сам обо всём позаботится: поставит ёлку, повесит чулки с подарками и даже украсит гостиную гирляндами. Он пообещал детям, что Рождество будет для них по-прежнему исполнено волшебства, потому что этого хотела бы их мама. И в глубине души Клара надеялась, что её отец прав.

Фриц подбежал к дверям гостиной и ворвался внутрь. Клара с Луизой вошли следом.

– Ну-с, что скажете? – Карл Штальбаум балансировал на шатком стуле, укрепляя звезду на верхушке ёлки. – Как вам?

Он спрыгнул на пол и широким жестом указал на ёлку. Клара и остальные дети оторопело застыли на месте.

Клара ожидала… совсем не этого.

Комната и впрямь была украшена гирляндами и лентами, но как-то довольно редко; сегодня она ничуть не напоминала зимний лес. Над камином, под портретом покойной матери, болтался скособоченный венок. Кривобокая ёлка накренилась влево. Ёлочные игрушки висели как-то беспорядочно. Клара понимала: отец старался изо всех сил. Но у него… просто не получилось.

– Это… просто чудесно, папа! – выдавила улыбку Луиза.

Мистер Штальбаум удручённо обернулся к ёлке:

– Ну, если самую чуточку подправить…

– У мамы всё было не так! – выпалил Фриц.

Клара шикнула на брата, но поздно. У мистера Штальбаума поникли плечи. Все понимали: Фриц прав.

– Ну что ж, – глухо промолвил мистер Штальбаум. И принуждённо рассмеялся. – Тогда помоги мне, Фриц.

Дети собрались вокруг ёлки и принялись помогать отцу покрасивее развесить на ветвях хрупкие изящные игрушки. Луиза, встав на стул, поправила звезду, а Клара занялась гирляндами и лентами на стенах. Очень скоро гостиная приобрела вид если не идеальный, то хотя бы вполне приличный.

– А теперь, дети, – мистер Штальбаум сложил руки в замок, – у меня для вас есть подарки.

– Подарки! – возликовал Фриц.

– Но ведь Рождество пока не наступило. – Луиза склонила голову набок.

Клара с любопытством наблюдала, как отец достал из-под ёлки три коробки в красивой обёрточной бумаге. Наверное, папа пытается привнести в вечер хоть немножко веселья.

– Это особенные подарки, – медленно проговорил мистер Штальбаум. – От вашей матери.

Все молчали.

– Ваша мама хотела… хотела подарить каждому из вас что-то особенное на память о себе. – Мистер Штальбаум с трудом подыскивал слова. – Она попросила меня вручить вам её подарки в канун Рождества.

Дети нерешительно взяли свои коробки. Клара приняла в ладони увесистый свёрток – и чувства волной захлестнули девочку. «Мама сама его упаковала? – гадала Клара. – Она держала эту вещицу в руках, зная, что я открою подарок, когда её уже не будет?»

Фриц открыл коробку первым. Сорвал бумажную обёртку – и внутри обнаружилось десять игрушечных оловянных солдатиков. Грусти как не бывало: расстроенный мальчуган повеселел и радостно рассмеялся. Это ведь те самые солдатики, которых он показывал маме в витрине лавки игрушек! Он тотчас же принялся расставлять доблестных воинов в боевом порядке.

Следующей свой подарок открыла Луиза. Грациозно присев на диван, она открыла подарочную коробку – и охнула.

– Что там? – спросила Клара.

– Это же мамино любимое! – Луиза вынула изысканное зелёное бальное платье, отделанное тончайшим кружевом.

Глаза Клары округлились. В этом платье мама была на прошлом Рождестве. Девочка вспомнила, как они с Фрицем с гомоном ворвались в гостиную, притащив корзинки с ёлочными украшениями. А мама, одетая в это дивное платье, ждала их рядом с ёлкой. Элегантная и царственная, как королева.

– Так оно и есть, – подтвердил мистер Штальбаум.

– Но я же не могу… – оробела Луиза.

– Конечно, можешь, – заверил её отец. – Мама очень этого хотела.

Луиза встала и приложила прелестное платье к себе:

– Ох, какая красота! Я надену его на праздник, хорошо?

В груди у Клары стеснилось. Праздник. Стоило произнести это слово – и стало ясно: праздника и впрямь не избежать. Очень скоро они отправятся в дом крёстного, Дроссельмейера, на ежегодный рождественский бал.

– Мне кажется, для этого оно и предназначено, – кивнул мистер Штальбаум.

Клара вздохнула. «Не хочу никуда идти», – подумала она. Обычно Клара предвкушала этот праздник весь год. В конце концов, мама и крёстный придумали его вместе, давно, ещё когда Мари была совсем маленькой девочкой и воспитывалась в имении Дроссельмейера.

На самом деле Дроссельмейер был всемирно известным изобретателем, причём не только рождественских увеселений. Он сконструировал множество всяких штуковин, больших и малых. Безлошадные экипажи, заводные игрушки, даже летающие аппараты – вся его усадьба представляла собой коллекцию механических чудес, и все они с превеликим тщанием были изготовлены им самим и его воспитанницей Мари. Он обучил маленькую изобретательницу всему, что знал; а потом они оба, в свою очередь, обучили Клару. Сколько счастливых часов провела Клара с мамой и крёстным Дроссельмейером, постигая разные хитрости в его легендарной мастерской! Но праздник Рождества всегда был совершенно особенным событием. Это была единственная ночь в году, когда в роскошную бальную залу Дроссельмейера стекались сотни гостей – подивиться на его коллекцию и всласть повеселиться; это была ночь, исполненная чуда и ликования – и немножечко волшебства. Клара просто обожала делить это событие с семьёй, в особенности с мамой.

«Без мамы всё будет совсем не так», – думала Клара.

Девочка сглотнула и сделала вид, что всё в порядке. Все ведь так стараются, чтобы сегодняшний праздник удался. Отец делает всё возможное. И Луиза тоже. И даже Фриц по-прежнему словно цепляется за незримую золотую ниточку праздничного волшебства, которая не даёт вечеру окончательно развалиться. Значит, и Клара должна постараться. Ради них.

Девочка нервно вертела в руках подарок. Вот оно. Самое последнее сокровище, которое мама может ей передать.

– Ну же, Клара, – поторопил отец. – Открывай!

Затаив дыхание, Клара потянула за обёрточную бумагу. Упаковка легко подалась и с шуршанием легла на кресло. А внутри обнаружилось… обнаружилось…

– Яйцо? – недоумённо спросила девочка.

Действительно, ей в подарок досталось прихотливо украшенное металлическое яйцо. На корпусе были выгравированы замысловатые узоры из спиралей и завитков. А посередине словно тянулся шов, соединяя вместе две половинки яйца, скреплённые замочком в виде звезды с шестью лучами.

– Ах, Клара, ну разве не прелесть?! – воскликнула Луиза.

Клара не знала, что и думать. Да, вещица очень красивая. Но девочка ожидала получить что-то… большее. Не ценное, нет. Но более значимое. На одно краткое мгновение она поверила, что прощальный подарок матери окажется посланием, или воспоминанием, или даже звукозаписью её голоса, – возможно, чем-то таким, над чем они работали вместе, до того как мама заболела. Ларчик в форме яйца очарователен. Но это же… совсем не то.

– Да… да, очень красиво, – наконец выговорила Клара. И попыталась открыть ларчик. – Но он же заперт.

– Наверняка где-то есть ключ, – предположила Луиза. Она пошарила среди обёрточной бумаги – и на пол выскользнуло запечатанное послание, адресованное Кларе и подписанное почерком матери.

Клара проворно схватила конверт и вскрыла его.

«Моей красавице Кларе, – говорилось в записке. – Здесь всё, что я могу тебе дать. Внутри всё, что тебе нужно».

Сердце Клары так и подпрыгнуло. Мама в самом деле оставила ей что-то ещё! Вот и в письме говорится: всё, что ей нужно, находится внутри ларчика. Что же это такое – настолько драгоценное, настолько значимое, – всё, что может дать ей мама! – и при этом вмещается в миниатюрное, изящное яйцо?

Есть только один способ выяснить.

Клара кинулась к двери.

– Клара? – встревоженно крикнул ей вслед отец.

Но Клара даже не обернулась. Она понеслась прямиком к лестнице, птицей взлетела вверх по ступеням, пересекла площадку и взбежала по второму лестничному маршу.

Она мчалась, мчалась, мчалась со всех ног – ни на миг не задержавшись, она ворвалась в родительскую спальню и устремилась к мамину туалетному столику. Выдвинув ящик, она принялась рыться в инструментах, стараясь не задеть чёрный креп, прикрывающий зеркало.

Девочка так увлеклась, что даже не услышала, как в открытую дверь спальни у неё за спиной тихо постучали.

– Клара? – ласково окликнул её отец.

– Я ищу ключ, – отозвалась Клара, не поднимая головы.

Она обшарила ящик до самого дна, но безуспешно. Девочка уже начинала отчаиваться. Ключа не было. Но ведь мама всегда держала всё важное в этом ящике! Здесь хранились все их общие инструменты. Где же быть ключу, как не здесь? Так почему его тут нет?!

Клара выбрала несколько подходящих отвёрток и, усевшись на кровать, атаковала замочную скважину, пытаясь вскрыть ларчик. Но упрямый замок не поддавался.

– Что, не нашла? – спросил отец.

Клара покачала головой. В уголках её глаз защипало. Она смахнула рукой непрошеные слёзы и вновь принялась за дело. Плоскогубцы, миниатюрная отвёртка, тонкозаточенный пинцет – ничего не помогало.

– Папа, – обескураженно вздохнула Клара, – зачем маме дарить мне ларец без ключа?

– Не знаю, – покачал головой мистер Штальбаум. – Но я уверен, это не просто так.

– Мне обязательно нужно узнать, что там внутри, – всхлипнула Клара. – Обязательно!

Какое бы сокровище ни вложила мама в это миниатюрное драгоценное яйцо – это последняя ниточка, соединяющая Клару с той, по ком она отчаянно тосковала. Последний подарок матери – других ведь уже не будет. То, что внутри, для Клары важнее всего на свете.

Отец присел на кровать рядом с ней:

– Можно? – Он взял из рук дочери адресованное ей письмо и прочёл его. – Да, понимаю. Вот так так! И что, никакие инструменты не помогли?

Клара покачала головой:

– Это замок с секретом.

– То есть очень сложный, да, мой маленький механик? – понимающе улыбнулся мистер Штальбаум.

– Очень, – кивнула Клара. И, уже не сдерживая слёз, воскликнула: – Папа, ну что за Рождество – без неё?!

Мистер Штальбаум обнял дочку за плечи:

– Я знаю, как тебе трудно, родная. Я всё понимаю.

В это самое мгновение в дверях появилась Луиза в прелестном платье матери.

– Ох! – воскликнул мистер Штальбаум.

Клара даже вздрогнула. Если бы она не знала про подарок, она могла бы поклясться, что на пороге стоит мама – только очень юная.

Платье идеально подошло Луизе: оно плавно сужалось к её тонкой талии, а рукава, отделанные тончайшими кружевами, эффектно драпировали руки.

– Родная, – выдохнул мистер Штальбаум. – Ты так же очаровательна, как твоя мать.

– Папа, ты правда так считаешь? – переспросила Луиза с надеждой. – И ты тоже? – Она обернулась к Кларе.

Клара утёрла глаза. Незачем старшей сестре знать, что она плакала.

– Конечно, – подтвердила она. – Мама правильно сделала, что оставила платье тебе. Ты само совершенство. Все в один голос со мной согласятся.

Луиза стёрла с Клариных щёк разводы слёз и порывисто обняла сестрёнку.

– Ты тоже будешь настоящим совершенством, – заверила она. – Я сама приведу тебя в порядок перед тем, как пойти на праздник к Дроссельмейеру, и мы обе явимся настоящими красавицами – ведь маме именно этого и хотелось.

Клара обняла сестру в ответ. Но в глубине души девочка чувствовала, что её мир рушится.

Яйцо перекатывалось у неё на коленях, Клара ощущала его тяжесть. Она покосилась на подарок. Если ей только удастся открыть ларчик, возможно, она получит какое-то послание от матери. Оставалось только цепляться за эту надежду.

Ей необходимо отыскать ключ.

– Пойдём, – позвала Луиза. – Мы причешем тебе волосы и подберём красивое платьице и самую лучшую пару туфелек. Мы же идём на праздник.

Глава 2

Клара

Очень скоро Клара и её семья уже катились по лондонским мощёным улицам в конном экипаже. Клара смотрела, как окно понемногу заметает снегом. Они проехали мимо какого-то дома, где на крыльце стояли мама с малюткой-дочкой, а группка колядующих распевала для них святочные гимны. Никто не обратил на них внимания; одна только Клара заметила, как ласково мама поглаживает дочь по волосам.

Клара вздохнула и снова сосредоточилась на ларчике у неё на коленях. Тряский экипаж подпрыгивал на камнях, но пышные оборки лавандового вечернего платья не давали хрупкому сокровищу упасть. Для праздника у Дроссельмейера Луиза одолжила сестре одно из своих лучших платьев. А ещё расчесала Кларе волосы и уложила их в безупречную причёску. Клара украдкой потрогала локоны. Ощущение было совсем другое, нежели когда причёску ей делала мама, – слишком туго всё заколото. И ногам в туфельках на высоком каблуке, надетых по настоянию Луизы, неудобно. А вот когда одеваться к празднику у Дроссельмейера ей помогала мама, она всегда умела расчесать колтуны в спутанных Клариных волосах нежнейшим прикосновением. И по секрету от всех разрешала дочке надеть разношенные, удобные туфли, чтобы не натирали мозолей. Клара, бывало, спрашивала маму, хорошо ли выглядит, и мама всегда отвечала: «Конечно, моя умница, конечно, родная. Ты прекрасна и внутри и снаружи как никто другой». Клара так скучала по утешающим, ласковым касаниям материнских рук! Таким чутким и осторожным – и вместе с тем уверенным, спокойным и надёжным… ведь это руки изобретателя и механика!

А теперь Клару утешала лишь тяжесть сумочки с инструментами: девочка тайком прихватила её с собой. Она достала пинцет с острыми концами и снова принялась ковыряться в замке.

– Клара, ты взяла с собой инструменты на праздник?! – От зорких глаз Луизы ничто не укрылось.

– Но мне же надо открыть подарок, – отозвалась Клара, аккуратно вращая остриём пинцета в крохотной замочной скважине. Нет, не срабатывает.

Девочка покрутила изящное яйцо в руках и поднесла к свету, чтобы разглядеть повнимательнее – экипаж как раз проезжал мимо уличного фонаря. Тут-то она и заметила витиеватую букву «Д», выгравированную на торце.

– «Дроссельмейер»! Это же его подпись! – охнула Клара. Если ларчик сделан её крёстным, тогда у него наверняка и ключ найдётся!

– Вот мы и приехали! – внезапно возвестила Луиза.

Все трое детей как по команде высунулись из окон экипажа – полюбоваться видом на величественную усадьбу Дроссельмейера в роскоши рождественского убранства. Пышные гирлянды, обвивая островерхие крыши башенок, протянулись от балконов до контрфорсов. Изо всех окон струился тёплый свет; алые и золотые китайские фонарики освещали подъездную аллею к изукрашенным чугунным воротам с вензелем «Д». К тому времени метель стихла, кусты и деревца стояли, припорошённые мерцающим инеем. Словно картинка из сборника сказок! «В каком чудесном месте росла мама – неудивительно, что у неё было такое живое и богатое воображение!» – подумала Клара. Как и каждый год, Клара, запрокинув голову, любовалась печными трубами на крыше. Их было не меньше дюжины, и каждая выдыхала дым – верный знак того, что сердце дома бьётся подобно надёжной и неутомимой машине.

Экипаж остановился перед воротами. Но никаких привратников там не оказалось. Ворота начали открываться сами по себе.

– Смотрите, смотрите! – изумлённо воскликнул Фриц. – А откуда они знают, что мы приехали?

– Пневматика, – объяснила мальчику Клара.

– Что ещё за нев-матика? – не понял Фриц.

Клара наклонилась к брату и показала в окно:

– Видишь вон то устройство? К нему подсоединены механические руки, они контролируют петли ворот. Экипаж всей своей тяжестью давит на «подушку» перед воротами – и механизм приходит в движение.

Глаза Фрица вспыхнули от изумления.

– Магия! – выдохнул он.

– Право слово, Клара, где ты только всего этого набираешься? – полюбопытствовала Луиза, пока семья выходила из экипажа. Клара уже собиралась задиристо ответить, что прочла об этом в одной из книжек Дроссельмейера, но, по счастью, все разговоры о пневматике разом позабылись, едва отец с дочерьми переступили порог дома.

Усадьба Дроссельмейера была убрана в стиле, который иначе как эклектичным никто бы не назвал. На ярко-красных с позолотой стенах висели сокровища, привезённые крёстным из путешествий по всему миру: индийские гобелены, африканская керамика, китайские драпировки. В выставочных нишах затаились нефритовые драконы; на расписных декоративных столиках и в шкафчиках красовались свёрнутые в трубочку древние свитки. Даже прихожая представляла собой настоящий музей континентального искусства и всяческих диковинок, по случаю Рождества украшенный традиционными ветками остролиста и венками, увитыми алыми лентами. Это смешение сокровищ со всего мира и типично рождественского убранства завораживало.

Слуги забрали у Штальбаумов верхнюю одежду, ловко развесили её на крючки, закреплённые на конвейерной ленте, и механизм – раз! – и унёс все пальто в гардеробную где-то в глубине дома.

– Ух ты! – выдохнул Фриц.

У дверей парадной залы дежурили лакеи в белых перчатках: они поимённо объявляли новоприбывших. Многие приглашённые уже приехали. В бальной зале толпился народ: по-рождественски наряженные гости танцевали, веселились, смаковали портвейн. Слуги разносили на золотых блюдах пирожные и шампанское. Дети заливались смехом: запряжённые восьмёркой заводных оленей механические сани, доверху нагруженные подарками, словно взмывали в воздух. А в самом центре, пламенея алым и золотым, красовалась высоченная рождественская ёлка. Только она и освещала просторную залу, однако сияла она ярче, чем любая люстра с тысячью миниатюрных газовых рожков.

– Невероятно, – пробормотал мистер Штальбаум. – Дроссельмейер в который раз превзошёл сам себя.

– Ты его видишь? – шепнула Клара брату, оглядывая толпу.

– Дроссельмейера? – переспросил Фриц. – Нет. Погоди-ка… а это не он?

Мальчуган указал на фигуру высокого мужчины с пышной гривой седых вьющихся волос: ещё немного – и он окончательно затеряется в толпе.

– Да, он, – кивнула Клара.

И с этими словами она, незаметно ускользнув от семьи, прошмыгнула мимо лакея и нырнула в толпу. Девочка краем уха слышала, как от дверей объявляют имена Штальбаумов, в том числе и её собственное, но ей было не до церемоний. Ведь она, можно сказать, послана с поручением. От мамы.

Кое-кто из гостей неодобрительно оглядывался на девочку, когда она случайно наступала кому-нибудь на ногу, но вот наконец Клара нагнала седовласого старика.

– Крёстный! – тронула она его за рукав.

Старик обернулся, и лицо у Клары вытянулось. Перед девочкой стоял краснолицый незнакомец в плохо подогнанном парике – в свете свечей парик этот и впрямь напоминал пышную шевелюру Дроссельмейера. Увы, это был не её крёстный.

– Ох, простите, пожалуйста, – извинилась Клара. Незнакомец озадаченно посмотрел на девочку – и зашагал прочь.

Клара вздохнула. Не похоже это на крёстного – держаться в стороне от всеобщего веселья. Он всегда был любезным хозяином и охотно развлекал гостей удивительными рассказами о своих путешествиях по свету. Куда же он подевался?

Девочка уже собиралась продолжить поиски, как вдруг за её спиной кто-то спросил:

– Не потанцуешь ли со мной?

Клара обернулась. Перед ней стоял отец – и протягивал руку.

– Ох, ну папа, я же танцую хуже всех на свете! – запротестовала девочка. И не солгала ни словом. Клара хоть и обожала музыку, на вальсе вечно спотыкалась.

– Так и я тоже! – усмехнулся мистер Штальбаум. – Мы с тобой идеальная пара!

Но Клара всё ещё медлила.

– Ну пожалуйста, – с надеждой воззвал мистер Штальбаум. – Один только танец. В честь Рождества.

Клара сдалась и кивнула. Она приняла руку отца, и тот повёл её в центр залы. Но едва струнный квартет заиграл следующий вальс, как в груди у девочки снова стеснилось. Какая знакомая мелодия – слишком, слишком знакомая, такая красивая и завораживающая… просто невыносимо.

Это был любимый мамин вальс.

Внезапно Кларе захотелось убежать с этого праздника куда глаза глядят. Все ведут себя так, как будто ничего не произошло. Но ведь произошло же! Мамы больше нет. Как они могут веселиться без неё?!

Клара резко развернулась и кинулась бегом вверх по ближайшей лестнице.

– Клара, милая, подожди!.. – взмолился мистер Штальбаум.

Но Клара даже не обернулась. Ей было просто необходимо выяснить, что мама оставила для неё в ларчике.

Задевая на бегу пышные юбки дам и фраки кавалеров, перепрыгивая через ноги детей, девочка добралась до балкона, проходящего вдоль всей залы. Оказавшись на самом верху, Клара свернула налево и прошла сквозь громадные двойные двери, уводящие прочь от праздничной суеты. Здесь гостей встречалось не много; пробежав мимо них, Клара нырнула в ещё одни двери и оказалась в прохладной полутёмной библиотеке.

Облегчённо вздохнув, девочка тяжело прислонилась к стене. «Вдох-выдох, вдох-выдох», – диктовала она себе. Острая боль, накатившая от звуков любимой маминой мелодии, постепенно отступала. Комок в груди таял. Сюда гости не забредали. Она одна.

На спинке парадного кресла в углу угнездилась сова. Птица заухала на девочку; жёлтые глаза мерцали в лунном свете, струящемся из ближайшего окна. Клара с любопытством поглядела на сову, а затем прошла через очередные двери в ту самую комнату, которую про себя считала самой удивительной и волшебной во всей усадьбе Дроссельмейера: в его мастерскую.

– Крёстный? – окликнула Клара.

Неясное эхо голосов из парадной залы прокатывалось по мастерской от стены к стене, заглушённое жужжанием, тиканьем и пощёлкиванием. Вращались шестерёнки, ходили ходуном клапаны. Повсюду, аккуратно рассортированные по кучкам, лежали безделушки и сувениры со всего света. Здесь, в окружении стрекочущих механизмов и отлаженных приборов, Клара всегда чувствовала себя как дома. Здесь ей всё было понятно.

Сова снова ухнула и вспорхнула в воздух. И приземлилась на верстак в противоположном конце комнаты, за которым, склонившись, сидел сам хозяин усадьбы – в безукоризненном костюме, смуглокожий, с буйной гривой седых волос. Он поднял глаза на сову, затем на Клару. Улыбнулся. Один его глаз прикрывала повязка, зато второй, тёмно-карий, искрился добротой.

– Здравствуй, Клара, – сказал он. – Я как раз надеялся, что ты сюда заглянешь. Никак не могу отладить треклятую штуковину.

И он показал девочке то, над чем трудился не покладая рук: затейливую модель озера из чистого золота с двумя керамическими лебедями. Под поверхностью воды на четырёх золотых колоннах покоилась сложная система из приводов и колёсиков, явно предназначенная для того, чтобы лебеди хлопали крыльями и гребли лапками. Но стоило Дроссельмейеру сдвинуть рычажок – и лебеди замахали крыльями в обратную сторону.

– Так нужно же просто реверсировать механизм, – предположила Клара.

Дроссельмейер иронически усмехнулся:

– Именно это я и пытаюсь сделать, дорогая моя. Но при том, что в усадьбу съехались две сотни человек, ни один даже не подумал прихватить с собой звёздчатую отвёртку.

Клара пошарила в сумочке и торжествующе предъявила нужный инструмент. Дроссельмейер просиял:

– Я так и знал, что могу на тебя рассчитывать. А ну-ка, попробуй ты. Моими ручищами всё равно туда не подлезть.

И он вручил девочке своё новое изобретение. Не моргнув глазом, она принялась переналаживать механизм, меняя местами шестерёнки и смещая зубчатые передачи. И минуты не прошло, как девочка спросила:

– Ну-ка, а теперь?

Дроссельмейер повернул рычажок – и на сей раз лебединые крылья захлопали правильно.

– Умница девочка! – зааплодировал мастер. – Кого-то ты мне напоминаешь.

Клара не сдержала улыбки. Когда тобой гордится такой наставник, как Дроссельмейер, это выше всех похвал!

– А теперь, юная барышня, – как ни в чём не бывало продолжал Дроссельмейер, – отчего ты не веселишься вместе со всеми?

– Крёстный, мне нужна ваша помощь. Вот с этим.

И Клара продемонстрировала ларчик в форме яйца. Дроссельмейер глубоко вдохнул:

– А, эту вещицу я создал для твоей матери. Когда она впервые оказалась здесь, я понятия не имел, как обходиться с малолетней сироткой – в мои-то преклонные годы! – поэтому сделал единственное, что умею. Я смастерил для неё вот это.

Словно во власти давних воспоминаний, Дроссельмейер заворожённо разглядывал яйцо. «Наверное, крёстный заново переживает про себя тот самый день, много лет назад, когда в усадьбе впервые появилась мама», – подумала Клара. Сколько раз мать пересказывала ей эту историю: как совсем маленькой девочкой, когда её родители трагически погибли при пожаре, Мари нежданно-негаданно объявилась на заснеженном крыльце Дроссельмейера, с одной-единственной заплечной сумкой и с куклой, а из всей одежды было – только то, что на ней.

– А теперь вот она отдала эту вещицу тебе, – размышлял вслух Дроссельмейер. – Занятно, правда?

– Так без ключа же! – напомнила Клара.

– Ах, вот как? – Дроссельмейер всмотрелся в замочную скважину. – Хм… Замочек-то с секретом. Умница Дроссельмейер. Тут звёздчатая отвёртка не поможет.

– Знаю, – кивнула Клара. Голосок её дрогнул. – Я пыталась.

Дроссельмейер посмотрел на девочку, и лицо его смягчилось.

– Ты, верно, очень по ней скучаешь, – сказал он.

Клара кивнула: слова не шли с языка.

– Клара, иногда нужно просто поговорить с кем-то. – Дроссельмейер вернул ей драгоценный ларчик. – Дай выход горю, чтобы сердце смогло исцелиться.

Клара как раз размышляла над словами крёстного, глядя на чудесный, загадочный, последний рождественский подарок матери, как вдруг…

БОММММ!..

Это пробили высокие стоячие часы в парадной зале. А следом заиграла удивительная мелодия – такой ни в одних часах не было.

Дроссельмейер поднялся на ноги: момент был упущен.

– Пора дарить подарки, – заторопился он. – Негоже заставлять гостей ждать. Милая Клара, окажи мне честь… – и он предложил девочке руку.

Клара охотно взяла крёстного под руку и проследовала вместе с ним из мастерской в бальную залу.

Едва они вдвоём вновь окунулись в искромётную и радостную атмосферу рождественского праздника, Клара задумалась: а каково пришлось её маме, когда она увидела всё это в первый раз – осиротевшая малышка, внезапно оставшаяся одна-одинёшенька в огромном мире. Стало ли ей весело? Или грустно? Охватило ли её любопытство? Гадала ли она, в точности как сейчас Клара, останется ли Рождество для неё таким же волшебным праздником, как прежде?

Глава 3

Мари

Мари во все глаза смотрела на воздвигшуюся перед нею величественную усадьбу. Под ботиночками похрустывал жёсткий наст, и девочка переступила с ноги на ногу, покрепче прижав к груди сумку и куклу.

Двое полисменов беседовали с хозяином усадьбы – высоким и смуглокожим, с повязкой на одном глазу. Мари уже случалось видеть его прежде, в родительской часовой мастерской – из-под прилавка, куда девочка обычно забивалась поиграть с куклой, пока родители работали. Она и имя его много раз от них слышала – Дроссельмейер.

Но это было до пожара. Теперь и мастерская и её дом сгорели дотла, а вместе с ними и родители. Всю последнюю неделю перепуганная малышка проплакала, но сейчас слёзы у неё иссякли. Поиски ближайших родственников, к вящему прискорбию, окончились ничем, несмотря на все старания Скотленд-Ярда. Увы, Мари знала, что никакой родни у неё нет: она да родители – вот и вся её семья. Мама с папой днём трудились в часовой мастерской, а вечером возвращались в однокомнатную квартирку над нею. Но почему-то всякий раз, как кто-нибудь из полицейских предлагал отвезти девочку в сиротский приют, всплывало имя Дроссельмейера.

И теперь маленькая Мари в сопровождении двух констеблей стояла на заснеженном крыльце усадьбы Дроссельмейера, а до Рождества оставалось всего ничего. Что же теперь будет?

– Ужасная трагедия, просто ужасная, – говорил Дроссельмейер полисменам. – Но я не вполне понимаю. Родители девочки оставили её мне? Назначили меня опекуном?

– Ну, не совсем, – отозвался один из констеблей, приземистый толстячок, шумно сопя: нос его покраснел на холоде. – Просто ваше имя упоминается в их счетоводных книгах чуть ли не на каждой странице: сплошь Дроссельмейер да Дроссельмейер. Только книги и уцелели при пожаре, да вот ещё девчушка.

– Других зацепок у нас почитай что и не было, – подхватил второй констебль, высоченный, с тёмными усищами под стать чёрной фуражке. Он оглянулся на Мари, и девочка зарылась лицом в волосы куклы.

– Расскажи-ка ему всё то, что рассказывала нам, – велел высокий. Мари подняла глаза. Дыхание её клубилось над кукольной головой облачками белого пара. – Не бойся, – сказал констебль уже мягче. – Расскажи, что говорили тебе родители насчёт этих книг.

Мари сглотнула.

– Мама с папой сказали, что эти книги очень важные, – еле слышно прошептала она. – Когда мастерская загорелась, мы все выбежали наружу. Папа отдал мне книги. Велел сберечь их для господина Дроссельмейера. А потом мама с папой снова кинулись в дом: они пытались потушить пожар. – Девочка не стала рассказывать, как ещё до приезда пожарных обрушилась крыша и погребла под собой её родителей.

– Родственников у неё нет, – объяснил высокий полицейский. – Её родители, по-видимому, жили очень замкнуто, и почти всё их добро погибло в огне. Но девочка упомянула о том, что вы их знали, и, учитывая ваше… гм… положение, мы решили, что стоит проверить…

– …не возьму ли я её на своё попечение? – уточнил Дроссельмейер.

– Кхм… да. – Полисмен откашлялся. – Мы бы с вами ещё раньше связались. Но ваш камердинер сообщил, что вы уехали в экспедицию до самого Рождества.

– Ужасно, просто ужасно, – снова пробормотал Дроссельмейер скрипучим голосом. – Такая трагедия! Я много лет пользовался услугами их мастерской. – Старик полистал счетоводную книгу. – Мастер, бывало, говорил, что только благодаря таким заказчикам, как я, которые ценят красоту старых механизмов, его мастерская и продолжает работать в нынешнем изменчивом мире.

– То есть вы были близкими друзьями? – гнул своё высокий констебль.

– Да, можно сказать и так, – отозвался Дроссельмейер. – Родители девочки были куда более сведущи в своём деле, нежели большинство их собратьев по профессии. И только у них в мастерской – в одном-единственном месте во всём Лондоне – продавались инструменты, необходимые для моих изобретений.

– Ах, значит, вы изобретатель? – хихикнул краснощёкий полисмен. – И что же вы там такое создаёте в стенах своего замка? Какого-нибудь монстра под стать Виктору Франкенштейну?

Дроссельмейер недовольно покосился на него:

– Я действительно был очень привязан к родителям Мари. Я даже работал вместе с её отцом над несколькими общими проектами. Но ребёнок… мне никогда даже в голову не приходило… У неё в самом деле никого больше нет?

Мари с интересом прислушивалась к разговору. Дроссельмейер устремил на неё единственный, не закрытый повязкой глаз, и девочка уткнулась лицом в сумку и ещё крепче прижала к себе куклу.

– А что с ней будет, – спросил Дроссельмейер, – если родственники так и не отыщутся?

– О «если» речи не идёт, – шмыгнул носом краснощёкий констебль. – Мы уже всё перепробовали и всё обыскали. Ей прямая дорога в приют.

– Говорите тише, – укорил Дроссельмейер. – Она же не глухая.

– Да какая разница, – отозвался высокий констебль, чуть понизив голос. – Реджинальд прав. Вы были нашей последней зацепкой. Скотленд-Ярд больше не может её содержать. Мы сдадим её в приют ещё до ночи. – Он оглянулся на Мари и вздохнул. – Жалко, конечно. Терпеть не могу такого рода задания в это время года. Грустно, ужасно грустно. – Он поманил Мари рукой: – Пойдём, детка. Полезай-ка обратно в карету.

Плечи девочки поникли. Что такое сиротский приют, она не знала, но, судя по выражению лиц полисменов, наверняка ничего хорошего её там не ждёт. Она побрела назад по глубокому хрусткому снегу; ботиночки её разъезжались на обледеневшей дорожке. Проходя мимо Дроссельмейера, она поскользнулась и упала прямо в сугроб. Мороз пробирал насквозь даже сквозь плотные чулочки.

– Осторожно, дитя. – Дроссельмейер помог ей подняться на ноги. – Кости починить куда труднее, чем механизмы. – В глаза ему блеснул металл: из сумки свисали карманные часы. На их оборотной стороне красовалась гравировка: витиеватая буква «Д».

Дроссельмейер взял часы в руки, осторожно открыл крышку и рассмотрел неподвижные крохотные стрелки внутри.

– Я помню, как подарил эти часы твоему отцу, – сказал он. – В благодарность за помощь при починке старинных стоячих часов – ох и возни же с ними было!

Дроссельмейер внимательно глядел в глаза девочке. Мари, сама не ведая почему, не отвела взгляда. Отчего-то у неё вдруг сделалось спокойно на душе. В конце концов, Дроссельмейер – последний, кто хорошо знал её родителей. Наверное, он подумал о том же.

Старик завёл карманные часы и вернул их Мари. А затем взял её крохотную ладошку в свою широкую, надёжную руку.

– Да идём уже! – раздражённо буркнул констебль Реджинальд. – Карета ждёт.

– В том нет нужды, – обронил Дроссельмейер, не выпуская ручонки девочки.

– Но я же вам объяснил, – настаивал высокий констебль. – Мы больше не можем держать её в Скотленд-Ярде.

– Ну что ж, – Дроссельмейер приветливо улыбнулся Мари. – Значит, её новый дом будет здесь.

Минуло несколько дней, и настало рождественское утро. Маленькая Мари, в простеньком, но милом рождественском платьице, сидела за завтраком и за обе щеки уплетала овсянку. Молочную, с пылу с жару, прямо как у мамы.

– Не набрасывайся так на еду, а то живот разболится! – пожурила кухарка. – Тебя что, родители вообще не кормили?

– Кормили, – тихо отозвалась Мари. – Но они умерли.

Кухарка тут же смягчилась.

– Прости, детка, – вздохнула она. – Не хотела тебе напоминать, тем паче в рождественское-то утро! Вот, угощайся. – И она поставила на стол перед Мари целую корзинку ещё тёплого имбирного печенья.

Девочка так и просияла.

– Это я на вечер напекла, – объяснила кухарка. – Но чего страшного-то, если девчушка и сгрызёт штучку-другую? Только смотри всю корзинку не съешь, а то станешь похожей на маленькую сахарную сливу!

– Так зовут мою куклу. – Мари гордо показала кухарке свою фарфоровую красавицу. Даже сейчас, за столом, девочка держала куклу на коленях. Мари не выпускала её из рук с тех пор, как оказалась в усадьбе. Этот чудесный подарок девочка получила от родителей на прошлое Рождество – и уж конечно обошёлся он им куда дороже, чем небогатые часовщики могли позволить себе потратить на детскую игрушку. Для Мари кукла стала драгоценнейшим сокровищем.

– Какое милое имечко, – улыбнулась кухарка. – Как только доешь, ступай в библиотеку. Господин Дроссельмейер тебя ждёт.

Покончив с двумя порциями овсянки и в охотку угостившись имбирным печеньем, Мари в сопровождении дворецкого поднялась по лестнице в огромную библиотеку усадьбы Дроссельмейера. Даже рядом с дворецким девочка чувствовала себя маленькой и одинокой на фоне окружающего её грандиозного великолепия. Она в жизни не видала такого громадного и роскошного дома: даже вообразить не могла, что подобные дворцы существуют наяву, не в сказках. Широкие лестницы устилали узорчатые ковровые дорожки, а над ними горели массивные люстры – по меньшей мере на сотню газовых рожков каждая. Обои на стенах – и те повергали в изумление. До сих пор Мари по большей части пряталась в своей комнатке, читая и перечитывая несколько сказок, найденных для неё в библиотеке. Вся прислуга обращалась с девочкой очень ласково: ей помогли найти одежду по размеру – для такой-то худышки! – и застелили мягкую, уютную кроватку. Мари была бесконечно благодарна судьбе, что не попала в сиротский приют, – но всё, что она видела вокруг, казалось ей ненастоящим. Её комнатка, усадьба, слуги, да и сам Дроссельмейер – всё это казалось иллюзией, которая вот-вот развеется. Даже в постельке, под подоткнутым одеяльцем, куда заботливо подкладывали грелку, чтобы девочке не пришлось разжигать огонь в камине, Мари поневоле чувствовала себя как-то потерянно. Единственной её связью с реальностью оставалась кукла – и ещё сказки, которые она перечитывала снова и снова – точно так же, как когда-то их читала ей мама. Они-то, по крайней мере, остались знакомыми и родными. А всё прочее в этой новой жизни казалось… таким чужим. Разве здесь место такой крохе, как она, – дочке обыкновенного часовщика, у которой ничегошеньки-то в мире не осталось?

Дроссельмейера Мари почти не видела с тех самых пор, как он заявил констеблям, что оставляет девочку при себе. От слуг она знала: господин Дроссельмейер много путешествует, ездит в экспедиции по всему миру. Но на праздники он вернулся в усадьбу и, как сказали девочке, днюет и ночует в месте под названием «мастерская». Родители Мари говорили, что господин Дроссельмейер изобретатель. Интересно, а что такое он изобретает?

И тут, словно волшебный ответ на невысказанный вопрос, утром – рождественским утром! – под дверью девочки обнаружилось одно такое изобретение. В дверь тихонько постучали – осторожно поскреблись, Мари едва не пропустила этот еле уловимый звук мимо ушей. Исполненная любопытства, она подкралась к двери, приоткрыла её – совсем чуть-чуть! – и выглянула в щёлочку.

В коридоре не было ни души, зато на полу лежало блестящее металлическое яйцо. По металлу вилась прихотливая гравировка – завитки и узоры, а в самой серёдке красовался замочек в форме шестиконечной звезды. Видимо, какое-то хитроумное устройство. Красной бархатной лентой к яйцу крепилась записка, в которой затейливым, витиеватым почерком было выведено: «Подарок для Мари. Счастливого Рождества!»

Девочка удивилась сюрпризу, гадая, что бы это значило.

И тут в коридоре послышались знакомые шаркающие шаги кухарки. Каждое утро она приходила узнать, достанет ли у Мари храбрости спуститься позавтракать в столовую. И впервые любопытство возобладало над страхом: девочка отважилась переступить порог комнаты.

И вот теперь Мари прошла сквозь гигантские двойные двери в библиотеку, осторожно неся в ладонях яйцо, а под мышкой – куклу. Дроссельмейер с книгой в руках устроился в кресле, обитом тафтинговой тканью. На спинке сидела крупная птица – сова, наверное? Дворецкий с поклоном вышел.

– А, малютка Мари! – Дроссельмейер захлопнул книгу. – Позволь мне первым пожелать тебе счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, сэр, – застенчиво пролепетала Мари. – Но меня уже поздравила кухарка.

– Ну, значит, я буду вторым, – улыбнулся Дроссельмейер.

– Ещё меня поздравил дворецкий, – уточнила Мари.

Дроссельмейер усмехнулся:

– Что ж, тогда будем надеяться, что Рождество и впрямь принесёт тебе много счастья. Вижу, ты нашла свой подарок?

Мари протянула ему яйцо.

– Нашла, – подтвердила она. – Большое спасибо, сэр. Но что это?

– Всё разъяснится в своё время, – заверил Дроссельмейер, лукаво подмигнув единственным глазом. – Но перво-наперво дай-ка я на тебя посмотрю. Ну надо же, я тебя едва узнал! Какое милое рождественское платьице подобрала для тебя миссис Розмунд! Неужели это та самая дочка часовщика, которая, как мне помнится, всё пряталась под прилавком?

– Да, это я, сэр, – пискнула Мари.

– Слуги хорошо о тебе заботятся? – спросил Дроссельмейер.

– Да, сэр, – кивнула Мари. И крепко прижала к груди куклу. – Спасибо, сэр.

– Ну полно тебе! – фыркнул Дроссельмейер. – Неужели я выгляжу таким стариканом, чтобы каждый раз обращаться ко мне не иначе как «сэр»?

Мари молча переминалась с ноги на ногу. Дроссельмейер снова рассмеялся:

– На последний вопрос отвечать не обязательно. Но раз уж ты теперь живёшь здесь, надо бы нам перейти на какое-нибудь менее церемонное обращение. Ты согласна?

– Да, сэр, ой… то есть я могла бы называть вас «господин Дроссельмейер», – пробормотала Мари.

Дроссельмейер покачал головой:

– Нет, так не пойдёт. Давай-ка подумаем. Я сотрудничал с твоим отцом, был, можно сказать, его деловым партнёром. Собратом по профессии. По-моему, обращение «дядя» будет очень даже уместным. Как оно тебе?

Мари не сдержала улыбки при мысли о том, что Дроссельмейер, «собрат по профессии» её отца, таким образом, становится ей почти родственником.

– Дядя Дроссельмейер… Мне нравится!

– Вот и славно! – Дроссельмейер сцепил пальцы. – Ну что, малютка Мари, ты тут понемногу обживаешься?

– Да, сэр… дядя, – тут же поправилась Мари. – Дом у вас ужасно большой.

– В самом деле? – Дроссельмейер обвёл взглядом библиотеку. – Я тут сижу в четырёх стенах безвылазно. Сдаётся мне, я и сам по усадьбе давным-давно не прохаживался.

– Вот и я всё прячусь у себя в комнате, – призналась Мари. – Я… я боюсь потеряться.

Дроссельмейер удручённо наклонил голову.

– Ты не потеряешься, детка, – заверил он. – Миссис Розмунд говорила, тебя невозможно оторвать от твоих книжек. Мне страшно жаль, что я уделял тебе так мало времени с тех пор, как ты здесь появилась. Я ведь всегда по уши в работе, и… боюсь, что это всё для меня внове. Я, понимаешь ли, никогда не был отцом. Слишком много путешествовал – а вот на то, чтобы создать семью, времени как-то и не нашлось. Наверное, тебе здесь тоже непривычно, совсем не так, как дома.

– Да, – тихо отозвалась Мари. – Непривычно.

Дроссельмейер сочувственно поглядел на девочку:

– И наверное, тебе очень грустно.

Глаза у Мари защипало от слёз. С тех пор как погибли её родители, о её чувствах вообще никто не задумывался. Вокруг неё шушукались да перешёптывались, и все эти разговоры заканчивались фразой «Бедное дитя!». Все говорили о ней – но не с ней. Вплоть до сего момента.

– Я ужасно скучаю по маме и папе, – тихо произнесла девочка.

И она уткнулась в плечо Дроссельмейеру, заливая его костюм слезами. Впрочем, старик, похоже, совсем не возражал.

– Я понимаю, как тебе тяжело. – Он погладил девочку по волосам. – Но ты справишься. Обещаю.

– Правда? – всхлипнула Мари.

– Ну конечно, – кивнул Дроссельмейер. – Пойдём, я хочу тебе кое-что показать.

Он протянул девочке руку, и Мари последовала за ним сквозь ещё одни двойные двери в мастерскую. Переступила порог – и задохнулась от удивления. Просторную, похожую на пещеру комнату от пола до потолка загромождали стрекочущие и тикающие механизмы и невиданные устройства.

– Ты только посмотри! – прошептала девочка кукле. – Мы словно попали внутрь какой-то машины!

Дроссельмейер повёл её в угол комнаты, где высились богато украшенные, раззолочённые стоячие часы. Мари уставилась на них во все глаза. Даже будучи дочкой часовщика, она в жизни не видывала ничего подобного. Верхняя часть корпуса походила на глобус, на кракелированном стекле располагались крупные цифры. Нижнее отделение было полым: сквозь обрамлённые позолотой окошечки просматривался часовой механизм. Там, внутри, крутились колёсики и шестерёнки; тяжёлые удары отмечали ход времени. А на месте маятника красовалась изящная женская статуэтка в пышной юбке – вся из чистого золота. Вдоль подола юбки была проделана прорезь – сквозь неё выглядывали ещё более мелкие фигурки. Они вращались по кругу на миниатюрной карусели, и, по мере того как тикали секунды, каждая со щелчком передвигалась на шаг дальше. Они напомнили девочке крохотных толстопузых матрёшек.

– Знаешь, что это такое? – спросил Дроссельмейер.

– Часы, – отозвалась Мари.

Дроссельмейер кивнул:

– Верно, часы, но не простые. Я в жизни не встречал такого головоломного, такого замысловатого и каверзного механизма. Именно эти часы мне помог починить твой папа.

– Мой папа?! – воскликнула Мари.

– Да, – кивнул Дроссельмейер. – Никто во всём Лондоне так и не сумел их наладить, но у твоего папы были золотые руки. Я понятия не имею, откуда эти часы взялись – когда я обосновался в усадьбе, они тут уже стояли. У меня не получалось привести механизм в движение, сколько я ни пытался. Но твой папа не сдавался. Он бился над этими часами неделю за неделей, пока наконец они не заработали – и, как видишь, работают по сей день.

Дроссельмейер опустился перед Мари на колени и положил ладони ей на плечи.

– Ты очень похожа на отца, – сказал он. – На обоих своих родителей. Только очень храбрая и сильная девочка справилась бы с такой бедой. Ты ведь не сдашься – ради них? И ради меня?

Мари всхлипнула – и кивнула.

– Вот и молодчина. – Дроссельмейер ласково утёр слёзы с её щёк. – А теперь полно плакать. Нынче Рождество. А в день Рождества полагается веселиться и радоваться. И ещё – дарить подарки. – Дроссельмейер взял с верстака блестящий ключик, вручил его Мари и указал на замочек в форме звезды. – Боюсь, единственные подарки, которые я умею делать, – это разные механические штуковины, – признался он. – Но надеюсь, тебе понравится. Счастливого Рождества.

Мари осторожно повернула ключик в замке и бережно открыла ларчик.

– Ох! – воскликнула она.

Внутри обнаружился крохотный механизм: весь покрытый бугорками цилиндр в окружении миниатюрных шестерёнок. Шестерёнки пришли в движение; цилиндр медленно стал вращаться. Металлические зубчики один за другим задевали выступы на цилиндре, расположенные строго в определённых местах, – и рождалась похожая на перезвон колокольчиков мелодия.

– Да это же музыкальная шкатулка! – обрадовалась Мари. Шкатулка наигрывала песенку, да такую милую, что девочка себя не помнила от восторга. – Это вы сами смастерили? Для меня?

– Именно, – подмигнул Дроссельмейер. – Твой папа однажды сказал мне, что каждый поршень, каждый клапан и каждое вращающееся колёсико рассказывают мастеру свою собственную историю. А я хочу, чтобы эта музыкальная шкатулка напоминала тебе о родителях, маленькая Мари. Они тебя очень-очень любили. И ты, слушая эту песенку, помни: их любовь по-прежнему живёт в тебе.

Мари порывисто обняла Дроссельмейера – крепко-крепко.

– Спасибо, – прошептала она.

Старик потрепал её по волосам.

– Не бог весть что, – вздохнул он. – Но всегда пожалуйста!

Мари благоговейно разглядывала музыкальную шкатулку. Какая красивая – просто чудо! И ещё более затейливая, чем любые часы, большие и маленькие, над которыми работали в мастерской её родители.

– Ах, если бы я тоже умела мастерить такие вещицы! А вы меня научите? – спросила девочка с надеждой.

– В чём в чём, а уж в этом-то я разбираюсь неплохо, – отозвался Дроссельмейер. – Ты хочешь научиться изобретательству?

Мари энергично закивала:

– Ужасно, ужасно хочу!

– Значит, научишься, – заверил Дроссельмейер.

Мари просияла и оглядела мастерскую со всеми её вращающимися колёсиками и тикающими устройствами. Девочке казалось, что всё это магия, не иначе.

И этой магией она твёрдо вознамерилась овладеть.

Глава 4

Мари

Время в усадьбе Дроссельмейера летело быстро. Шли месяц за месяцем. Зимние снега растаяли, сменились прохладными весенними ливнями и тёплыми летними ветрами. Мари попривыкла к новой жизни. Она быстро убедилась, что дядя Дроссельмейер управляет хозяйством словно отлаженным механизмом. Завтрак, обед и ужин, уроки и даже свободное время подчинялись строгому расписанию. Но Мари не возражала. Слуги к девочке были неизменно добры, а упорядоченность ей даже нравилась. Она всегда знала, чего ждать.

Тяжелее всего было ночью, когда в тишине Мари оставалась наедине со своими мыслями. Она отчаянно тосковала по маме с папой. Спала она урывками – или не спала вовсе. Её мучили кошмары, в темноте она звала родителей – а отвечало ей только эхо. Но слугам она не жаловалась – чтобы её не посчитали неблагодарной.

– Мари, у тебя опять тёмные круги под глазами, – говорили слуги.

– У меня всё хорошо, – неизменно отвечала девочка. – Но спасибо вам за заботу.

Иногда, играя в саду, Мари улавливала аромат роз – и её захлёстывали воспоминания о папиных ухоженных цветах в горшках, выставленных в солнечном дворике. А иногда, возясь с куклой, девочка словно наяву ощущала, как ей на плечо ложилась ласковая рука – так мама всегда звала дочку к ужину. В такие моменты Мари бегом кидалась искать драгоценную музыкальную шкатулку, подарок Дроссельмейера. Открывала её, слушала чудесную песенку – и представляла в своём воображении, будто внутри шкатулки хранится родительская любовь.

– Я вас тоже люблю, – шептала девочка в ответ.

Из всей новой жизни Мари больше всего полюбились регулярные уроки в мастерской. Они были для девочки совершенно внове, и пока она возилась с инструментами, места для горестных мыслей в голове просто не оставалось. Дроссельмейер начал учить её с самых азов: объяснял, как устроены часы, и замки, и заводные игрушки, и всякие-разные механические штуковины. Мари всё схватывала на лету. Очень скоро девочка уже вовсю помогала Дроссельмейеру в работе над его последними моделями: над самоходными повозками, над механическими тепловыми аэростатами и даже над ленточным транспортёром, протянувшимся через всю усадьбу, – благодаря ему можно было перемещать вещи из комнаты в комнату, не делая и шагу.

– Умница девочка, – говаривал обычно Дроссельмейер в конце каждого урока, восхищённый сметливостью ученицы. – Если ты не сбавишь темпа, то очень скоро, чего доброго, уже я стану у тебя учиться.

Но Мари не желала сбавлять темпа. Работа в мастерской привносила смысл в её жизнь, утешала и успокаивала. С каждым новым хитроумным изобретением ей казалось, что она словно обретает малую толику контроля над миром. А для маленькой девочки, чьи мечты затянуло дымом и мглой, это было воистину сильное переживание.

Лето и осень сменились зимой. Снова настало Рождество. И ещё одно, и ещё. Каждый год Дроссельмейер спрашивал у Мари, чего бы ей хотелось в подарок. «Праздника!» – неизменно отвечала она. И Дроссельмейер отдавал распоряжения поварам приготовить любимые блюда девочки, а музыкально одарённым слугам – сыграть весёлую мелодию. А затем увлекал Мари в парадную залу и танцевал с ней вокруг рождественской ёлки – как будто на самом настоящем великосветском балу.

Мари росла, и руки её обретали все бóльшую уверенность. От простейших занятий – арифметики, чтения и письма – гувернантка перешла с ней к предметам более сложным. Три года промелькнули в мгновение ока: Мари исполнилось десять лет. Ей уже казалось, будто она прожила в усадьбе Дроссельмейера всю свою жизнь.

Единственное, чего ей не хватало, – это общества сверстников. Почти все друзья Дроссельмейера были уже немолоды – детишек в возрасте Мари не нашлось ни у кого. Конечно, девочку отпускали в город в сопровождении слуг – в свободное от занятий и от работы в мастерской время, – но друзей она себе так и не нашла. Усадьбу Дроссельмейера и её обитателей окутывал ореол тайны. Горожане проявляли интерес к малютке Мари, но никакие родители и помыслить не могли пригласить воспитанницу самого Дроссельмейера на детский праздник. А поскольку по собственной воле дети в усадьбу не заглядывали, Мари проводила время по большей части в одиночестве.

Но на самом-то деле она ничуть не скучала, о нет. Пока у неё были её дядюшка и её поделки, девочка ни в чём больше не нуждалась. Если она не сидела за книгами или не играла с куклой в саду, слуги отлично знали, где её искать: в мастерской Дроссельмейера.

Однажды днём, после уроков, Мэри возилась с одним особенно затейливым устройством. Дроссельмейер на несколько дней уехал по делам и должен был вернуться только на следующее утро. Мари воспользовалась его отсутствием, чтобы доработать новый механизм, над которым трудился изобретатель: танцовщица-балерина, кружась в пируэте, скользила по позолоченной кукольной сцене. На первый взгляд она показалась бы самой обыкновенной марионеткой. Но если приглядеться внимательнее, обнаруживалось, что никаких ниточек к балерине не подведено.

Мари, вооружившись лупой, аккуратно подкручивала последние крохотные винтики.

– Ну вот, Сахарная Слива, почти готово, – сообщила она кукле, восседающей на верстаке рядом. Кукла была той одной-единственной опорой, которую девочка вынесла из прежней жизни, и Мари ни на миг не расставалась со своей любимицей. Года два назад она сглупила – притащила куклу на урок. Гувернантка так строго отчитала девочку, что больше подобной ошибки Мари не повторяла. Теперь она прятала свою фарфоровую подружку в ранец с книгами, а при необходимости даже и под юбку. Мари понимала, что ведёт себя немного по-детски – но ведь кукла была с ней с самого начала, ещё до пожара!

– Балерина готова! – Мари затянула последний винтик и отстранилась. Она сняла налобную лупу и повернула крохотный ключик в спине фигурки.

Балерина с жужжанием пробудилась к жизни и изящно заскользила на розовых атласных пуантах по игрушечной сцене.

– Она само совершенство, – гордо улыбнулась Мари. – Дядя Дроссельмейер будет доволен.

Мари оглянулась туда, где, ссутулившись, сидела кукла. Её фарфоровые ножки бессильно свисали с верстака, шелковистые розовые волосы закручивались в замысловатую высокую причёску. Такая красивая – и такая неподвижная…

– Вот бы и тебя научить танцевать, – грустно промолвила Мари. – Ты бы всех очаровала. – Девочка окинула взглядом механические игрушки, расставленные по полкам в мастерской. Медведи, и солдатики, и даже заводные обезьянки, заменяющие целый оркестр, – они все ужасно занятные, но только Сахарная Слива гораздо красивее…

Тем временем в балерине закончился завод. Она запрокинула головку, опустила ручки и остановилась.

Мари внимательно рассмотрела балерину со всех сторон. А затем перевела взгляд на Сахарную Сливу. У куклы в локтях, коленях и запястьях суставами служили тряпичные сочленения. «А ведь заменить ткань на механизмы совсем несложно», – подумала Мари.

Девочка переводила взгляд с балерины на куклу и обратно.

– Любопытно…

На следующее утро, едва рассвело, в мастерскую вошёл Дроссельмейер. Поездка очень утомила его; он собирался только выложить свои инструменты – и сразу подняться в спальню. Но к его изумлению, в мастерской горели газовые лампы, а за верстаком, подложив руки под голову, крепко спала Мари.

– Мари? – окликнул девочку Дроссельмейер, ласково тронув её за плечо. – Ты тут всю ночь продремала?

Мари встрепенулась, откашлялась.

– Простите, дядюшка, – хриплым со сна голосом покаялась она. – Я вовсе не собиралась спать. Я работала.

Дроссельмейер взглянул на верстак: на нём танцевала прелестная механическая куколка – без всяких ниточек.

– Вижу, – кивнул он. – Ты привела в движение балерину. Молодчина… – Старик прервался на полуслове. И пригляделся к плясунье с розовыми волосами повнимательнее. – Но это же не та балерина, над которой мы работали! – В голосе Дроссельмейера звучало непривычное для него удивление.

Встав на пуанты, кукла закружилась в изящном пируэте.

– Это же… твоя кукла?! – поражённо воскликнул Дроссельмейер.

– Да, – гордо кивнула Мари. – Здорово, правда?

– Но как, ради всего святого, тебе удалось её механизировать?!

На глазах у Дроссельмейера кукла виртуозно исполнила арабеск.

– У меня вся ночь на это ушла, – объяснила Мари. Девочка уже окончательно проснулась. – Понимаете, у неё все сочленения были тряпичные. Я просто заменила их шестерёнками. А фарфоровые руки и ноги – они полые, там места для механизма полным-полно. На самом деле, как только я взялась за работу, всё оказалось не так уж и сложно. Она словно рождена для танца.

– Невероятно! – прошептал Дроссельмейер.

– Вы серьёзно? – просияла от гордости Мари.

– Абсолютно серьёзно, – заверил Дроссельмейер, не сводя глаз с куклы.

Сахарная Слива развернулась к нему лицом и запрокинула головку.

– Не будь я настолько сведущ в механике, – промолвил старик, – я бы решил, что она ожила.

Глава 5

Клара

Толпа восторженно зааплодировала: балерина поклонилась и легко спрыгнула со сцены.

– Потрясающе! – громко восхитился кто-то из гостей. – Просто потрясающе!

– Бис! Бис! – воскликнул какой-то джентльмен в смокинге.

Дроссельмейер наблюдал за танцем из-за кулис. Клара стояла рядом.

Каждый год в самом конце вечера устраивалось грандиозное рождественское представление на радость гостям: колядовщики распевали святочные гимны. Но в этом году Дроссельмейер предпочёл рождественский балет с участием балерин и танцоров, наряженных феями и щелкунчиками.

– Танцы были просто великолепны, крёстный, – промолвила Клара.

– Согласен, – улыбнулся Дроссельмейер. – Но самое лучшее ещё впереди.

Старик вышел на сцену. Гости взволнованно зашептались в предвкушении.

– Леди и джентльмены! – возвестил он. – Настало время для моей любимой составляющей Рождества – для самой лучшей части сегодняшнего вечера. Позвольте мне представить вам… ваши подарки!

Лакеи торжественно распахнули громадные стеклянные двери, ведущие в сад. Дети с радостными воплями выбежали на морозный воздух.

Сады в усадьбе Дроссельмейера восхищали и радовали глаз – в этом замысловатом лабиринте из цветов и зелени некоторые растения цвели даже на зимнем холоде. Пока детишки носились туда-сюда мимо замёрзших прудов и вокруг разукрашенной беседки, величественные римские скульптуры несли стражу. В лучших традициях Дроссельмейера сады подсвечивались диковинными китайскими ало-золотыми фонариками. Но воистину незабываемое зрелище представляла собой разноцветная паутина нитей, расходящаяся от центра беседки по всему саду.

– Игра в «путеводную нить»! – восторженно завопил кто-то из детей.

Нити протянулись во все стороны: они перекрещивались, обвивались вокруг статуй, оплетали ветви и терялись в кустах. На каждой из нитей крепился ярлычок с именем одного из гостей.

– Дорогие друзья, – возвестил Дроссельмейер, – дети и те, кто в душе ещё ребёнок! Отыщите нить со своим именем – и она приведёт вас к подарку. Как видите, вам придётся немножко потрудиться. Действительно, жизнь зачастую задаёт нам головоломки. Но, поверьте моему слову: в конце пути непременно обнаружится что-нибудь интересное. Удачи всем!

Толпа разразилась одобрительными возгласами и аплодисментами. И взрослые и дети, одинаково радуясь развлечению, кинулись отыскивать свои имена: они поскальзывались и спотыкались в снегу и весело хохотали. Дроссельмейер, довольно кивая, наблюдал за происходящим. Внезапно он заметил, что Клара по-прежнему стоит рядом с ним.

– Клара, там и для тебя есть подарок, – ободрил он девочку.

– Спасибо, – застенчиво поблагодарила Клара. – А можно я поищу его потом, не сейчас?

Дроссельмейер сжал её руки в своих:

– Милая моя Клара, сегодня же канун Рождества! Время тайн и время надежд. Кто знает, что может случиться? На твоём месте я бы мешкать не стал.

Клара не сдержала улыбки. Если Дроссельмейер уверяет, что это важно, наверное, это и в самом деле так.

Девочка направилась в сад. Под каблуками туфелек поскрипывал снег. Многие из гостей уже отыскали свои подарки и теперь самозабвенно играли с ними в беседке. Детишки грызли карамельные леденцы. Взрослые дивились на миниатюрные заводные игрушки, сами собою расхаживающие вдоль садовых стен. Маленький мальчик тащил за собой деревянную лошадку на колёсиках. Клара вдруг осознала, что малыш её вовсе не тащит – лошадка-то механическая!

Клара провела рукой по разноцветному переплетению нитей. Как тут найти своё имя? Их же так много! И вдруг она заметила одну, непохожую на все прочие, – золотая нить поблёскивала и мерцала в свете фонариков. К ней одной, похоже, до сих пор никто не притронулся. Девочка направилась туда, обогнув группку малышей, играющих в снегу, и отыскала конец золотой нити, обмотанный вокруг статуи ангела. На ярлычке значилось её имя, выведенное витиеватым почерком.

Девочка осторожно потянула за нить, и та легко соскользнула со статуи. Нить тянулась обратно в усадьбу.

«Странно», – подумала Клара. Только её нить уводила из сада. Аккуратно намотав свободный конец нити на ладонь, девочка последовала за ней, прошла сквозь двойные двери назад в парадную залу, вверх по лестнице и дальше, по длинному коридору.

– Должно быть, мой подарок спрятан где-то в доме, – сказала она себе.

К тому времени внутренние помещения почти опустели. Несколько малышей носились туда-сюда вдогонку друг за дружкой и играли со своими подарками. Клара неотрывно следовала за нитью. Внезапно, словно из ниоткуда, перед ней возникла кукла-щелкунчик.

– Смотри-ка! – раздался детский голос.

Это Фриц возбуждённо размахивал своим подарком. Дроссельмейер осчастливил мальчугана солдатиком-щелкунчиком ручной работы, в яркой военной форме и великолепной шляпе.

– Солдат-щелкунчик! – воскликнула Клара. – Какой красавец!

– Пойду покажу папе и Луизе! – крикнул Фриц и кубарем скатился по лестнице.

Клара рассмеялась, радуясь уже тому, что младший братишка веселится от души. А затем вновь поглядела на свою нить. Интересно, что за сюрприз приготовил для неё крёстный? Всё ещё улыбаясь, девочка вновь взялась за золотую нить и продолжила поиски – обошла балкон кругом, пересекла вестибюль и свернула в длинный пустой коридор.

Клара оглянулась. Вокруг ни души, праздничный гомон затих где-то в отдалении. На миг девочка заподозрила, что пропустила нужный поворот. В этой части дома она ещё никогда не была. Но нет, золотая нить посверкивала прямо перед нею, уводя по коридору всё дальше.

Охваченная любопытством, Клара двинулась вперёд. Этот коридор отличался от всех прочих. Пол был выложен шестигранной плиткой – алой, чёрной и золотой, а стены оклеены диковинными обоями.

Клара присмотрелась к рисунку внимательнее. Обои снизу доверху были изукрашены крошечными мышиными силуэтами на алом фоне. А в конце коридора обнаружилась массивная деревянная дверь. Причём закрытая. Нить ныряла в щель под дверью.

– Наверное, мой подарок там, внутри, – озадаченно проговорила Клара. «Что же это может быть? – гадала она. – Кабинет? Или даже ещё одна мастерская?»

Что ж, выяснить это можно было только одним способом.

Девочка повернула дверную ручку и толкнула дверь. Та заскрипела, словно петли давным-давно не смазывали. Внутри оказался ещё один, неосвещённый, коридор. Золотая нить уводила во мглу.

«Да что ж за подарок такой приготовил для меня крёстный?» – спрашивала себя Клара. Если бы речь шла о ком-то другом, девочка бы уже занервничала. Но ведь она в усадьбе Дроссельмейера. Клара всецело доверяла ему, как некогда мама. Да, крёстный немного чудаковат, но он так добр, и притом мастер на все руки! Гениальные изобретатели – они все такие. И какой бы сюрприз он ни задумал, наверняка это что-то потрясающее!

Клара уходила в темноту, всё дальше и дальше от мерцающего отблеска газовых фонарей снаружи. Одной рукой крепко вцепившись в золотую нить, другой девочка придерживалась за стену, чтобы не оступиться.

Откуда-то повеяло ароматом сосновой хвои – куда более свежим и пряным, нежели от гирлянд, украшающих парадную залу. «Как странно», – подумала Клара, нюхая воздух.

По коридору из конца в конец пронёсся холодный ветер – да такой сильный, что разметал пряди волос, не уложенные в причёску.

Наверное, где-то там открыто окно. Клара изо всех сил вглядывалась во мглу. Да толку-то! В коридоре было темно – хоть глаз выколи. Девочка по-прежнему держалась рукой за стену – хоть какая-то опора!

Внезапно Клара почувствовала нечто странное. Стена, ещё секунду назад такая гладкая и ровная, теперь казалась шероховатой и грубой на ощупь, точно необработанная древесина. Девочка сделала ещё несколько шагов и снова ощупала стену. Теперь под пальцами ощущалось нечто шишковатое, покоробленное, с наростами. А затем ладонь легла на мох.

Да это же ствол дерева!

«Где же я? – недоумевала Клара. – Как я могла оказаться снаружи, если дверь, выводящая в коридор, находилась на втором этаже?»

Щеку защекотали сосновые иголки. Волосы зацепились за ветку. Девочка рванулась вперёд, крепко держась за золотую нить, – и наконец вышла из темноты коридора в мягко мерцающий лунный свет.

Дыхание у Клары перехватило.

Она уже ни в каком не в коридоре. И вообще не в усадьбе Дроссельмейера!

Клара стояла в заснеженном лесу. Повсюду, сколько хватало глаз, к небу тянулись сосны.

Глава 6

Мари

– Дядя, а почему мы не пользуемся этим коридором?

Мари помогала Дроссельмейеру дотащить целую груду старых деталей и неоконченных поделок из коридора, который служил своего рода складом. Это был странный коридор: на полу поблёскивали алые, золотые и чёрные плитки, выложенные в шахматном порядке.

На обоях просматривался какой-то затейливый узор, но сквозь паутину, пыль и нагромождения всевозможных замысловатых конструкций разглядеть рисунок в подробностях было невозможно.

Дроссельмейер отряхнул руки, стараясь не запачкать брюк. Он всегда щеголял в безупречном костюме – даже когда возился со старым хламом.

– Дорогая моя, – вздохнул он, – когда ты доживёшь до моего возраста, ты поймёшь, что у тебя в запасе есть много всего такого, что тебе на самом деле не так уж и нужно. – Он оглядел стены и потолок так, словно видел их впервые. – Я прожил в этой усадьбе много-много лет. Но даже я не знаю всех её секретов. Возможно, в молодые годы я бы с удовольствием облазил все её уголки и закоулки. Но теперь я куда охотнее провожу время в мастерской – там мой настоящий дом.

– Но ведь и этот коридор – часть вашего дома, разве нет? – указала Мари.

– Верно, – кивнул Дроссельмейер. – Но он служит куда лучшим домом для моих изобретений, пока я над ними не работаю.

Мари благоговейно залюбовалась выстроившимися вдоль стен механизмами – их явно давным-давно не касалась рука человека. Швейные машины, снабжённые шестерёнками и клапанами, подведёнными к педалям. Велосипед с подсоединёнными к нему мехами и дровяной печуркой. А это что такое – неужели роликовые коньки на паровой тяге?!