Горе бесплатное чтение

Шиму Киа
Горе

I

Безусловно, человеческое горе не описать одним романом, и уж тем более маленькой историей. Это настолько огромный душевный океан, который присутствует в каждой человеческой душе по умолчанию, что если кто-либо осмелиться приравнять его с чем-то индивидуальным, то будет караться призванием «преступник». Настолько Горе масштабно. Оно входит в Сенат чувств, где всем знакомое нам состояние души решает глобальную проблему нашего настроения на сегодняшний день. Почему именно Горе? Возможно, именно на нем основывается история, которая была придумана спонтанно, не простаивало, как хорошее вино несколько лет, и не обдумывалось тысячами думами с бесконечных углов. Эта история пишется здесь и сейчас, и не имеет пока продуманного и логического конца. Она как путь личности- может оборваться уже на следующей минуте.

Свободный, свежий, сырой городок, где каменная плитка стоит ровнее, чем пьяная горстка мужиков, поддерживающих друг друга и идущих искать приключения на свою пропитую голову. Все обыденно здесь, все просто. Вон опытная и пышная мать несет под руку своего малыша, который, хихикая, показывает на всех своим липким от леденца пальцем, а доблестный родитель дает наглецу хороших подзатыльников, чтобы тот не позорил их гордую семью и вел себя прилично на улице. Где-то пробежала черная лохматая собака, хоть вечер был прохладный, но этому зверю, пушистому и огромному, было невыносимо жарко, и он, высунув свой длинный и массивный язык, бежал рядом с молодой парой влюбленных, постоянно смеющихся и то и дело посматривающих смущенно друг на друга, желающие поцеловаться, но не имеющие смелости это сделать. Городок находился среди степей. Высоких гор, глухих лесов рядом не было и быть не могло. Все в нем просто и неброско. Такой городок мало чем мог завлечь давнего туриста, побывавшего много где, но мечтательному поэту это, на удивление, опрятное поселение покажется местом скопления вдохновения и открытых звезд, а затем он пропьет все свои незначительные деньги в баре, стоя рядом с незнакомыми мужиками. Все просто. Не было в этом городе чего-то грустного, чего-то уникального, трагичного, страдального. Он небольшой. Оттого и неинтересный. Поэтому все в округе лишь крутят пальцем у виска перед тем, кто захотел переехать в эту глушь. Там не на что смотреть, кроме бесконечных баров, не на чем отвести душу, кроме борделей. Одна школа, один сад, одна любовь и несколько сортов пива. Как вы поняли, этот городок специализировался на производстве пива и на этом же жил и процветал. Наверно, я назову этот городок Пивоварня. Да, Пивоварня. Мне так захотелось. Естественно, это уютное и алкогольное поселение имело другое прозвище на карте, но дайте мне оставить романтизм таинственности места действий в этом непримечательном произведении.

Люди здесь были счастливы. У них все есть- Пиво! Иной религии не существовало- Пиво! Другой радости не было- Пиво! Увы, но все так просто. И как в таком городе, где кроме Пива! ничего не знают и знать не хотят, находить интересные сюжеты? Неужели обыденность людей зацепит другого обыденного человека? Вряд ли. Но начался этот рассказ как раз-таки в Пивоварне, так почему именно здесь?

Вы присматриваетесь к окнам? Или стесняетесь, что хозяин дома посчитает вас подозрительным и вызовет полицию? Вы пытались разглядеть в бликах окон лица, смирно обитающие в своем замке? Я думаю, что многим дела не было до окон. Ну, окно и окно. Оно хорошо тогда, когда ты смотришь на улицу, но никак не в дом. Да и стесняешься вглядываться в чужую, интимную жизнь незнакомого тебе человека. Что подумают остальные? Подумают скверно. Скажут:,Смотри-и-и! Ишь какой вор нашелся. Полицию вызывайте!”. И все. Ты за столом перед комиссаром пытаешься оправдаться, что просто любишь смотреть в окна. А скучный полицейский ответит:,Ну и чудак! Да тебя в психбольницу надо, а не в тюрьму. Все воры тоже любят смотреть в чужие окна”. И что ответить этому человеку? Зачем доказывать ему то, до чего он никогда не додумается? В его жизни и так кроме обыденности ничего не существовало. Может быть, он специально стал хранителем порядка, чтобы сделать свои дни интереснее, но ведь в таком деле нет места оправданиям, исходящим из души. Убив человека, я лишь заведу себя в угол, сказав, что просто люблю убивать. Нет, в таких делах сентиментальности и душевности нет, поэтому все постоянно подозревают друг друга. Нет верности. Ведь какой человек довериться прохожему и даст ему ключ со словами:,Ты мой друг!”. А ведь за окнами сидят люди в безопасности. Они за четырьмя стенами. За семью замками. Сидят и наслаждаются уединением.

Я украдкой посматриваю в окна. Иногда мне удается заметить угрюмый и страшный взгляд жильца, как раз смотрящего из окна. Иногда мне везет увидеть смиренные дела домоседцев. Иногда я являюсь счастливым участником какого-нибудь события. Редко из окна мне улыбаются в ответ на мой любопытный взор. Но все же из всех, иногда” и, редко” выделяется одно окно. Я проходил мимо него осенью. Это был красивый двухэтажный дом, и именно из окна второго этажа я заметил прекрасную девушку с белыми волосами, с красивым лицом, но какими-то печальными глазами. Она смотрела куда-то вдаль. Окно ее было открыто. На улице стояла осень, сентябрь с первыми дождями. Она молча смотрела на дерево, которое росло на противоположной стороне улицы. Ее глаза блестели серым оттенком. Несмотря на всю красочность этого города, которую я чувствовал в любое время года, этот печальный взгляд удивил меня. Я видел прекрасную белую березу, которая под каплями дождя светилась под фарами проезжающих машин. Сырой и свежий воздух ветром разносился повсюду, подгоняя первые опавшие листья лететь вместе с ним. Ветки под весом небесной воды шевелились, словно костлявые руки извилистого монстра, однако и в нем была неописуемая красота. Хоть тучи присутствовали в небе, но более тяжелые и темные братья были ближе всех к нам и их быстрое, но плавное движение можно было увидеть невооруженным глазом. И весь мир был так красив, но скучен! А в глазах этой красавицы я не увидел никакого восхищения. Она сидела у окна, словно ее заставили это сделать. Какой-нибудь ужасный принц бросил ее в этом закрытом доме. Девушка пристально следила за запотевшим окном. Ее глаза сливались с цветом осевших на стеклянную поверхность каплями. Вдруг ее губы зашевелились. Она что-то сказала, но слов не было слышно из-за шума падающего дождя.

Я смотрел наверх, прикрывая рукой свои глаза. Она не видела меня, ее завлекли ее же мысли. Девушка медленно подняла открытую банку тушенки и что-то положила туда. Зачерпнула небольшую порцию ложкой, ее рот медленно стал что-то жевать. Я следил за ней, удивленный и очарованный таким странным поведением такой равнодушной персоны. Обычно все во время дождя закрывали, завешивали шторами окна и уходили в свой уют, а я оставался одиноким странником улиц. И во время дождя я редко смотрю в стекла. Я бы и сейчас не посмотрел, если бы какая-то странная сила не подняла мою голову и не свела мой взор с этим прекрасным ликом. Она была красива и странна. Дожевав, девушка выплюнула что-то красное из своего рта в банку. Снова что-то неслышно проговорила. И вдруг я услышал громкий и серьезный голос.

— Быстро закрой окно! Закро… Господи! Ты поранилась?

Женщина по старше, видимо, ее мать подбежала к девушке и быстро закрыла окно. Из-за запотевшего стекла я больше не мог любоваться такой открытостью дома. Еще немного стоя под дождем и наблюдая за мутными силуэтами, я пообещал себе, что буду теперь ходить по этой улице каждый день и надеяться увидеть снова эту загадочную девушку.

Осень довольно грустное время года для меня. Хоть в ней и есть та полная палитра природных красок, та свежесть земли и пик лесного шума, но небо вечно закрыто тучами. Небо- для меня главная часть любого пейзажа. Голубое небо- украшение любой картины или даже приравнивание ее к шедевру. А если на небосводе присутствуют величественные города облаков… Хороните меня с открытым гробом, пожалуйста. В осени нет такого. Вечные тучи навевают такую хандру, что хочется сесть в углу какого-нибудь заведения и просто демонстративно показывать, как тебе плохо, или быть загадочной личностью, смотрящей на всех исподлобья. Да… Такое время вряд ли захочется вспоминать. Но оно существует, как существуют зима, лето, весна. Осень- это неотъемлемая частичка всего года, которая находит, как и другие сезоны, своих людей по нраву и которая помогает определить твое взросление.

Думая об осени, я вспоминал эту девушку. Она была так прекрасна и печальна. Я не раз проходил мимо того дома, но окно на втором этаже вечно было закрыто шторой. В моей голове возникла страшная мысль: она заметила тогда меня. В ту дождливую пору. Она заметила мой любопытный взор и ужаснулась. И даже порезала себе рот! Но как бы в противовес моей тревоге на другую чашу весов вставали рассуждения о ее холодном голосе, грустном лике, вечном замирании взгляда на запотевшем окне. Вряд ли бы она продолжала оставлять окно открытым, зная, что внизу стоит незнакомец, нагло наслаждающийся ее красотой. Удивительно. И при мысли об этой странной реакции во мне вдруг начинает светиться теплый лучик надежды, что девушке понравилась моя безмолвная компания, если она, конечно, заметила меня. Вдруг красавица специально так странно себя вела, чтобы привлечь мое внимание? Неужели это намек, что когда-нибудь я снова ее увижу? Нет, это уже мечты. Безусловно, я человек поэтичный, но мечтателем становится пока не стремлюсь, поэтому пора бы добавлять в мою голову крупицу реальности и рациональности. Многое обдумав, походив под окнами, я все же принял за правильные суждения мысли, шедшие вторым (или средним) порядком. Все взвешенно и имело хоть какую-нибудь логическую развязку. Но мечты… Они пробивались. Пробивались и стремились завладеть мной. Однако чувство уважения к незнакомке и страх беззакония остановили меня от идеи стучаться в окно виновнице моих бесконечных дум.

В Пивоварне в начале октября часто шли дожди. Проливные дожди. Поэтому я особо часто стал выходить на улицу и бродить по мощенным дорожкам. Постоянный стук капель головы приводил мысли в определенный такт движения, что помогало сосредоточиться в иных моментах и определится со своими желаниями. Чего я хотел? Деньги у меня были. В работе не нуждался. Все прожитые годы накопили мне существенный капитал, так что я мог проводить ближайшие 10 лет в достатке. Переехал я в этот город после одного скандала в больнице, где я работал репортером, а потом и вовсе по чистой случайности меня назначили смотровым одного интересного мальчика. Это происшествие, конечно, немного надорвало мое психическое состояние, чуть ли не отправив меня в монастырь, но я смог найти в себе силы заниматься любимым делом. Писательство. Ах, как было приятно найти среди стольких занятий это благородное ремесло и как приятно снова не уставать восхищаться этим искусством! Красота! А Пивоварня показалась мне крайне поэтичной. Глухое местечко, исторические улочки, неуловимые просторы, красочные дома, вечно пьяные люди. Здесь я нашел свое вдохновение. Здесь я нашел свой источник творчества. Этот городок скучный, обыденный. Но когда тебе уже 40 лет, обыденность становится чем-то удивительным, таким новым и необычным, что самые масштабные фентезийные миры, придуманные фантастами, не сравняться с привычным рабочим столом ленивого бухгалтера, полного всяким мусором и бумажками. Чем-то такой беспорядок привлекает, заставляет смотреть на него снова и снова, не отрывая глаз. Этот бардак настолько естественный, что просто начинаешь воображать, при каких условиях эта бумажка попала на клавиатуру. Может быть, хозяин стола был по уши в долгах и, принеся эту бумажку домой, очищал свой пистолет для дальнейшего устранения всех кредиторов. Он собирался переступить черту несчастья прямым путем. Да, абсурдно. Но как же необычно вот так стоять над чьим-либо столом и просто мечтать, придумывать сюжеты. Для меня обыденный мир был истоком творчества. Пивоварня идеально подходила под очаг всего самого обыкновенного, самого банального.

И вот среди всего обыденного и поэтичного я встретил эту девушку. Настолько поэтичную, что все прошлое поэтичное было уже не таким интересным. Вся голова была забита ею. Странной, печальной, задумчивой, красивой леди. Ах, ну как же я страдал, когда снова видел закрытое окно, зарешеченное шторами! Мне нужно было как-то отвлечься. Найти новый ориентир, способный на время стать для меня чарующим Божеством. Но кроме этой девушки ничего в голову не лезло! Ну не может же все мое сердце крутиться вокруг этой незнакомки! Я не раз и не два влюблялся. Имел прекрасную жену. И вот сейчас моя пылкость должна исчезнуть. А тут она разыгралась. Что за бред? Как такое терпеть? Да и что мне делать? Я влюбился в нее? Неужели? С первого взгляда? Нет. Нет, нет, нет. Ни за что. Не может быть. Я не влюблюсь в ту, которую вижу впервые. Которую даже не знаю!

Почему я заговорил о влюбленности?.. Вечно мы так, как только дело заходит о знакомстве с любым человеком, первым делом сразу думаем о возможной любви с ним, словно делаем прогнозы о возможных путях развитий вместе с этим бывшим незнакомцем. И странно, как люди любят романтику, несмотря на ее банальность, предсказуемость, известность. Мы хотим любить. Любовь создает в наших сердцах смысл жизни. Мы обретаем стимул существовать и продолжать делать то, что нам и до этого вряд ли нравилось, но теперь «есть смысл». Любовь что горе. Такое же всеобъемлющее и неописуемое. Но все же моя любовь… Я не могу влюбиться в нее. Я, наверно, заинтересован в ней. Она хранит какие-то тайны. И ее секреты требуют разгадки, она страдает от их нерешенности. Я так думаю. Если это так, то как мне их решить?

Дождь не просто приводил мысли в такт, он их ускорял, делал конвеерными. Меня словно понесли на плечах дикие кони, и бежали они так быстро, что моя координация потерялась еще в начале мимолетного пути. Истинная мука людей- их мысли. Они же и наше спасение.

Бродя по мокрым пешеходным дорогам, наступая на лужи между плитками, я промок до нитки. Скоро будет зима, а с ней и болезни. Лучше укрыться где-нибудь. Люди здесь хоть и вечно пьяные, но добрые и гостеприимные. Я заметил ближайший ларек. Он был скромным, но ярким и атмосферным. Зайдя в уютное заведение, я сразу же почувствовал запах фотопленок. Таких… пыльных, похожих немного на листы бумаги. Это, видимо, фотоателье. Небольшая прихожая с полочками из черного дерева, на которых в особом порядке лежали обмотанные в цилиндр те самые пахнущие фотопленки. Каждая полочка имела свой год в желтой рамочке. Я ходил вдоль хранилищ памяти, рассматривая с интересом и любопытством эти черные тонкие бумажки, на которых еле-еле можно было разглядеть изображение. Здесь были снимки недавнего времени. Я замечал года настоящие, года прошлые. Но пока прошлого столетия не видел. Из этой комнатки выходила небольшая арка. Вместо двери была штора. Раздвинув ее, я зашел в большое помещение с огромным количеством полок, подобных тем, что я видел в прошлой комнате. Здесь уже начиналось прошлое столетие. Это была словно приличная библиотека. Потолки в три метра высоту, и все стены уставлены полочками с пленками. Освещала это хранилище большая люстра, пережившая, вероятно, не одно столетие. Впереди был виден лестничный пролет. Винтовая лестница уходила вниз. Идя по скрипучем полу, на котором вальяжно разлегся старый ковер, я подошел к чугунным перилам. Из черного металла сделали настоящие маленькие сюжеты с небольшими человечками, пейзажами, животными и предметами. Удивительно! Я еще минуты две стоял и рассматривал только начало спуска, а потом все же решился пойти вниз по лестнице. Каждая ступенька, стоило на нее наступить, громко пошатывалась, передавая свое беспокойное движение соседним. Это создавало колебания всей лестнице, отчего я крепко держался за перила. Каменные, заставленные большими фотографиями в рамке стены сопровождали мой шатающийся спуск. Я вышел в коридор. Он вел направо, и вдоль него расположились множество дверей, а в конце выделялись настоящие ворота, ведущие неизвестно куда, но обещающие настоящее приключение. Я подошел к одной двери, подергал за ручку. Заперто. Здесь уже не так веяло пылью. Видно, тут кто-то живет. Ковер чистый, растения, стоящие в горшках рядом с каждым проходом, были недавно политые, освещение ярче, ручки отполированы. Все ухожено, в отличие от верхнего этажа, где на каждой полке с пленкой был свой слой пыли. Наверно, хозяин специально их не чистит, думает, чем больше пыли, тем древнее фотография. Здесь приятно пахло. Свежо, немного отдавало пивом и яичницей. Подо мной иногда поскрипывали половицы, но я продолжал идти дальше. Почти дошел до ворот, но меня сзади окликнул старческий голос.

— Эй! Куда идешь? Кто таков?

Это был сгорбленный дедушка в выглаженной голубой рубашке с коричневыми брюками. На его переносице сидели большие очки. Его большие серые глаза удивленно смотрели на меня.

— Я, — начал я оправдываться, — зашел укрыться от дождя, а потом увидел фотопленки и заинтересовался…

— Тебе кто разрешал входить в мой дом, сорванец? — старец злился, надувшись.

— Кто там шумит? — послышался женский голос из ближайшей двери. Проем открылся. В коридор вышла грузная женщина в фартуке. Она посмотрела сначала на деда, потом на меня и спросила. — Вы пришли фотографироваться?

— Нет! — завопил старик. — Никаких фотографий! Нет, нет, нет. Сейчас не время! Не та погода! Проваливай!

— Постойте, — я старался успокоить странного жителя этого ларька, — я всего лишь зашел укрыться от дождя. Вы не так поняли.

— А, так вы просто от дождя укрыться пришли, — улыбнулась женщина, — Хорошо, хорошо. Не хотите ли поесть? Мы как раз приготовили завтрак.

— Вы уверены?

— Полностью!

— Ни за что! — никак не мог угомониться старик. — Не пущу!

— Климент, успокойся, — она посмотрела на старика, и тот аж ахнул от испуга. Что это был за взгляд? Но потом женщина по-доброму улыбнулась мне и указала внутрь комнаты за дверью. — Прошу, проходите.

Я зашел. Большая кухня с длинным столом, полным всякой еды. Множество стульев были готовы принимать на себя посетителей. Вдалеке виднелся огромный камин, а проход на кухню ограждался от приемной пищи дверью и стеклянной оградой. Я только сейчас осознал весь диссонанс внешнего вида ларька и настоящих размеров этих комнат. Для кого так много еды наготовлено?

— Что вы предпочитаете?

— Я, наверно, воздержусь от еды.

— Вы нас обижаете, — взмахнула руками женщина. — Ну, хоть хлебом вы питаетесь?

— Питаюсь.

— Тогда берите, сколько влезет, пока весь остальной народ не пришел.

— Вы точно уверены, что так можно?

— Да-да, я уверена. Кушайте же, — она усадила меня на стул и подала запеченного гуся с чесноком. Затем рядом поставила большую миску с овощами, фруктами, салатами, а поодаль принесла корзину с хлебом и кружку с какой-то водянистой жидкостью.

Я посмотрел на все эти убранства с подозрением и стал немного откусывать кусочки сначала от гуся, потом от огурца и помидора. Женщина удалилась на кухню, а старик сел рядом со мной и шепотом проговорил мне прямо в ухо:

— Сколько тебе нужно денег?

Я удивился и подавился хлебом.

— Зачем денег?

— Чтобы ты ушел.

— Хотите, я сейчас уйду.

— Давай. Быстро.

Он стал пихать меня своими морщинистыми руками. Я встал, бросив кусок хлеба в тарелку с мясом и пошел туда, куда хозяин вел меня, пихая костлявой рукой. Вышел в коридор, услышал какой-то нарастающий гул. Старик начал ругаться.

— Пленки уже проснулись. Придется идти через основную библиотеку. За мной!

Он нелепо, хромая на правую ногу, шел к воротам. Я следовал за ним и слушал множество оскорблений в свой адрес. Сейчас все настолько быстро и неожиданно повернулось в обыденной жизни в новую сторону, что мысли до сих пор остались там, на улице, под дождем. Сейчас мной двигают только чувства. Чувства интереса, любопытства, энтузиазма. Оглядываясь, я слышал, как гул людских голосов все приближался, словно нечто неумолимое из глубин океана дает звуковой сигнал о том, что вот-вот тебя схватит в свои челюсти размером в континент невиданно морское чудище. Своими хилыми ручонками старик распахнул врата.

— Скорее же!

Я вошел и помог ему закрыть массивные ворота, в щели заметив открывающиеся в коридоре двери. Гул стих. Мы оказались у входа в спуск какого-то туннеля. Был этот спуск широким, словно в метрополитене. Этот маленький ларек все больше и больше делал мое представление о мире неправильным. Теперь я буду по-другому смотреть на дома, вспоминая это происшествие. А ведь я виновник этой встречи. Мягкий свет настенных светильников показывал мне убранства великолепного декора в стиле уютной деревянной усадьбы. Зеленый окрас никак не мог сочетаться с бывшим величественным коридором, однако массивные врата словно чертили границу между этим нескладным дизайнерским решением. Ступени, как слои торта, рассеялись в ширину пять метров и вели прямо вниз. Спуск обещал быть недолгим, конец пути был виден уже в начале, однако в этом ларьке могло быть все. Да, вопросы, тайны, загадки появились при первой винтовой лестнице, но сейчас я не хотел думать о всех знаках вопроса и просто следовал за хозяином. Эхо разлеталось, даже несмотря на плотные ковры, на дальние дистанции. Лишь потолок был мрачным, потрескавшимся от времени и грозил провалиться ни первый год, однако все никак не мог исполнить своего обещания.

— Забудь все, что здесь видел, — сказал старик, когда мы спустились и пошли к небольшой дверце.

— Хорошо, — но забыть такое я, конечно, никак не мог.

Пройдя невзрачный туннель, перед мной открылась библиотека невиданных размеров. Колонны полок уходили вниз, скрывая свой конец мраком. Нас от великолепия отделял небольшой заборчик, предостерегающий новичков и неуклюжих людей от неумолимого и страшного падения. Это помещение представляло собой большую окружность, кольцо, где в середине и выступали хранилища знаний. Старик чихнул, большой гул разнесся и возрос до таких децибелов, что невольно хотелось закрыть уши.

— Не смей издавать громких звуков, — шептал старик, но эхо преувеличивала его шепот до нормального голос. — Если хоть один невольный шум изойдет по твоей причине, ты полетишь в эту пропасть, — он указал за заборчик.

Я кивнул и тихо шел за ним. Меня поражали размеры этой библиотеки. Лишь тусклый свет солнца сверху пытался через купол осветить ободок, по которому мы шли. Каждая полочка была заставлена книгами, отчего общий вид этого чуда являлся настолько многообразным, что глаз не хватало, дабы рассмотреть непрекословное великолепие этих колонн. Цветовая гамма обложек создавала детализированную картину, которую на темном фоне хотелось рассматривать все больше и больше. Это помещение было мрачным, таинственным и величественным. Оно манило невольно меня. Я сам не заметил, как подошел к окраине, схватился руками за перила и посмотрел вниз.

— Стой! — пискнул старик. — Ты что удумал?!

— Я… хотел посмотреть на высоту этих колонн, — шептал ему в ответ, но он пригрозил мне.

— Скоро будешь на своей шкуре испытывать всю глубину этих пещер.

Мы обошли это помещение и вошли в небольшую комнатку, где посередине стояла коробка с вырезом. Рядом лежала черно-белая фотография, изображение которой я не мог разобрать. Снизу была надпись, Вид из окна. 1826 год”. Напротив висел потрет мужчины с высоким лбом и усталым взглядом. Жозеф Нисефор Ньепс”. Так звали мужчину на картине. Я долго смотрел на портрет и не заметил, как старик что-то усердно пытается открыть своей огромной связкой ключей. Когда же, наконец, он подобрал нужный ключ, сказал мне:

— Проваливай!

Я молча вышел, и хозяин громко закрыл дверь. Еще немного меня слепили лучи солнца после дождя. Я понял, что оказался на центральной Площади, а позади меня хмуро стоял серый дом. Немного еще погодя, я ошеломленный пошел домой…

II

Несколько дней я снова и снова вспоминал о случайном моем посещении маленького с виду ларька. Я даже название не помнил этого заведения. Единственное, в мою память точно отпечаталось место, откуда я вышел. Центральная Площадь. Серый дом. Тайны. Тайны. Тайны. Много тайн… А ведь Пивоварня обещала мне спокойное время перед смертью, но, видимо, судьба решила иначе. В чем же… В чем же был основной секрет этого городка?

После мной овладела горячка. В эти дни я особенно болезненно для своей головы думал о грустной девушке снова и снова. Эти печальные глаза отпечатывались в моей голове, когда я пил очередные таблетки, а бледное лицо и шея ее странно появлялись в тенях вечерней стены, освещенной одной лишь лампой на столе. Во время болезни мой разум застрял в том мире отчуждения, где для тебя нет разницы, что происходит за окном твоего дома: какой дождь льет, что за человек бродит, откуда слышны крики и стуки снаружи. Все было замкнуто в одном доме, олицетворяющим мой внутренний мир: такой же горячий, пламенный, непостоянный и переменный. Чем меньше был мой жар, тем меньше чувствовал я жаркое свечение ламп и люстр. Оттого они казались мне холодны. Для любого мечтательного человека постоянная тьма- намек о тупике жизни, из которого надо выбираться, зажигая все новые и новые свечи. Я понял это предупреждение жизни и решил все же хоть чем-нибудь заняться. За долгое время сделал уборку, сел за писательский стол, штрихом ручки запечатлев лишь пару рассказиков, и, спустя еще время вышел на улицу.

Эта вылазка в белый свет невероятно ослепительно встретила меня после долгих часов болезненного одиночества. Мои мысли встретили серьезный удар, потрясение, выражавшееся в долгом признании общества. Встретив первого человека, я смотрел на него, как попугай на интересную вещичку. Такими же любопытными и бесцветными глазами, наклоняя голову и пытаясь рассмотреть подвох в этом материальном теле нового существа. Прохожие не обращали на меня внимания, хоть некоторые враждебно, чувствуя мой взгляд, отходили от меня куда подальше. Бродя по улочкам, я все больше возвращался к социальной жизни, которая пропала и была вытеснена болезнью из моего окружения. Окна вновь привлекали меня, заставляя вглядываться в них, и соблазн был слишком велик, чтобы отказаться. Смотря на первое встреченное мне окно, я вновь вспомнил о ней и вновь ненадолго закрылся в своих мыслях. Следил за разрезами между плиток и старался наступить на них, чтобы, как мне пришла эта мысль в голову, не, умереть” от столь мистической и губительной поверхности плитки, поэтому именно бетонные трещины являлись для меня спасением, на которое я наступал. Разумеется, воображаемая смерть много раз уже забрала меня на тот свет, ноги не слишком ловки, однако это не мешало мне все больше и больше входить в этот дорожный азарт, отвлекаясь от тягучих дум. Так я и дошел до центральной Площади.

Просторное пространство, с множеством лавок скамеек и любых других сидячих мест, окруженное по периметру деревьями и обустроенное для редких туристов, навлекло на меня еще большую волну воспоминаний. Серый дом. Я лихорадочно стал оглядываться и искать мрачное строение, из которого меня ногами выволокли на улицу. Жители Пивоварни любили здесь отдыхать культурно, разумеется, с кружкой пива в руках и в невероятном алкогольном состоянии, в котором оба наплыва- культура и пьянство- действовали на бедную людскую голову быстро и завлекающе. В глазах их так и виднелась эйфория от происходящего мозгового штурма, поэтому все живое здесь было вялым и расслабленным, как это всегда бывает в Пивоварне. Среди рассеянной толпы мой взгляд постоянно останавливался на похожих, но не точно таких же домах. Я бродил по площади и вдруг услышал выстрел. Такой громкий, такой неожиданный и страшный, он выделялся на фоне спокойствия и умиротворения городка. Мое внимание быстро и предательски переместилось именно на звук этого выстрела. Я снова стал просачиваться через толпу и увидел нервного, высокого, крупного телосложением, яро дышащего, в сером пальто и пистолетом в руках человека. Он крикнул на уже мертвое тело неизвестного бедолаги.

— Я же сказал, убери от меня свое чертово пиво! Ненавижу этот пьяный сброд!

Жители городка, пьяные и блаженствующие, непонимающе смотрели на психопата, угрожающего им пистолетом, и ничего не делали, даже не паниковали, а просто стояли и любопытно поглядывали на единственный лучик неправильности Пивоварни. Вдруг рядом с великаном стала прыгать маленькая девочка, и ее белые волосы подлетали от прыжков и небрежно спутывались на спине. Она тянулась короткими ручками до руки незнакомца и громко жаловалась:

— Да прекрати же ты! Сколько можно убивать невинных людей! Перестань сей-час же! — и с этими словами девочка била по животу психопата.

— Вы все должны умереть! Ваше пьянство должно исчезнуть, а этот город гореть в аду! — он пару раз выстрелил в несчастных, и те, пьяные и вялые, падали на землю.

— Да прекрати же ты! — визжала девочка, и убийца все же успокоился немного. Спрятав пистолет, психопат взял за руку девочку, все еще кричащую на него, и быстрыми шагами уходил в определенном направлении.

Я решил проследить за этими странными людьми. Они слишком уж выделялись в скучной, однообразной и пьяной Пивоварне. Никто из прохожих не стал паниковать и вызывать полицию, все просто смотрели на убегающего убийцу, а спустя некоторое время словно теряли его из виду (хотя на немноголюдной и обширной Площади сложно было не заметить убегающего высокого мужчину) и уже тогда начинали ужасаться трупам, валяющимся на плитке. Вокруг неожиданно быстро зародился хаос, который обязан был прийти на 10 минут раньше, но из-за вялого настроения общества набирал обороты только сейчас. Кто-то в панике достал телефон и стал звонить в полицию, кто-то кричал, кто-то вдумчиво смотрел на трупы, словно был хирургом высшей степени и интересовался работой пистолета, оценивая, можно ли еще спасти эту тушку или нет. Мне сложно было уследить за беглецами, но все же высокая макушка мужчины в плаще являлась для меня ориентиром, к которому я неумолимо приближался.

Убийца с девочкой подбежали к домам, расположившимся по периметру Площади, и резко свернули вдоль них. Терпеливо и монотонно идя по мокрой и сырой каменной плитке, они приблизились к серому дому. Тому серому дому, который я так старательно искал, изначально ступив на территорию Площади. Мужчина открыл дверь и тут же затолкнул туда девочку, которая возмущалась и продолжала осуждать его. Они исчезли в доме. Он был таким серым и скучным, что нетрудно было потерять его из виду, находясь в двух шагах от него. Я увидел, что дверь была не заперта. Эти двое так спешили, что забыли полностью закрыть дверь, и из маленькой щели лился теплый желтый свет. Культурность в данный момент разгромно проигрывала любопытству и детективному азарту, поднявшемуся в моей душе так высоко, что мне казалось, мое предназначение изначально заключалось в исследовании новой тайны. Тайной она являлось только для меня, ведь только моей везде сующей свой нос голове было интересно то, что вообще происходило за эти дни. Я осторожно просунул указательный палец в щель и открыл ее. Маленькая комнатка, из которой меня так бесцеремонно выгнал этот старик. В середине так же расположилась коробка и картинка с надписью. Приятный запах дерева, фотопленки и еще каких-то химикатов отзывался здесь. Позади на стене висел портрет Ньепса. Я медленно обошел стол, искоса посмотрев еще раз на картинку и приблизился к двери. Открыв ее, я почувствовал бурный поток прохладного ветра, какой бывает в больших и просторных помещениях небывалого масштаба. Это библиотека. Эхом раздавался разговор мужчины и девочки.

— Сколько раз ты будешь убивать невинных жителей из-за своих больных нервов?

— Пока этот городок не опустеет.

— В тебе вообще есть что-то, кроме гнева?

— Да, ненависть.

— Боже, ты воплощение глупого ужаса и гнева.

— Вайолетт, здесь жил всякий народец, но тот, что живет сейчас…

— Он такой же, как все!

— Он олицетворение человеческих пороков!

— И ты думаешь, что если истребишь их всех, то в мире воцариться спокойствие и доброта?

— Да!

— Ты эгоист!

Дверь закрылась.

Я осторожно вышел в библиотеку. Она так же поражала меня своими размерами. Каждая полка с каждой книгой, обязательно неправильно стоящей, делали из обычных, скучных и величественных колонн детализированную и уникальную статуэтку, словно кто-то положил большие карандаши в пенал и оставил их на долгие-долгие годы, а те покрылись пылью, которая неравномерно оседала на поверхности письменной принадлежности. И все это было вечно окутано тусклым светом, скрывающим жуткие тени и непроглядную тьму впереди.

Я медленно шел к двери, в которую зашли незнакомые мне люди и чувствовал, эту сырость, этот книжный запах, которые вместе с ветром образовывали свой внутренний мир, отличающийся от внешнего и всеобъемлющего своими правилами, тишиной, неприкосновенностью. Подойдя близко к ограде, за которую грозил меня толкнуть старик, мне захотелось закричать и разрушить спокойствие этого места. Я так и представил, какое эхо получилось бы и какие обитатели библиотеки (дальше пошла уже фантастика) могут появиться из темноты и улететь вниз, в самое ядро, осесть там и больше не вылезать. Мое тело казалось таким ничтожным, как книга, по сравнению со всеми этими колоннами. Воображение делало из меня странника, увидевшего храм настоящего божества, тихого, угрюмого, величественного. Я узрел то, чего мои глаза никогда не могли захватить своими узкими зрачками. Меня рассматривала с разных сторон камера, летая между полками и приближаясь к единственному человеку, посмевшему стоять среди этой красоты. Слишком просторно…

Думая о чуде этого сооружения, в голову пришла мысль, о строителе этого творения. Кто он? Сколько он строил? Как много здесь книг? Безусловно, я был любителем статистики, тем самым человеком, который приходит в восторг от цифр на бумаге. Конечно, вместе с графиками и результатами, спрашиваешь себя и об финансах, потраченных на ЭТО. Боишься представить, сколько состояний ушло на постройку библиотеки. Каждая книга, это ведь тоже копейка, которая в сумме со всеми этими единицами дает число колоссальных масштабов кошелька.

Наконец, дойдя до двери, я еще раз закрыл глаза, чтобы лучше обострить осязание и почувствовать, прохладу и сырость ветра, заставляющего мурашки бежать по коже от невероятной чувствительности тела в такие моменты. Открыл глаза и вздохнул, ручка дверцы повернулась. Снова тихий и теплый коридор с многочисленными дверьми по бокам. Все закрыты. Впереди виднеется поворот на лестничный пролет. Он особенно выделялся. Темный, мрачный, таинственный. Пока все остальное здесь не скрывало от тебя что-либо, не изображало страшные тени, оно являлось простым и дружелюбным. Я тихо закрыл дверь и стал идти по коридору. Разумеется, мое любопытство требовало от меня зайти в какую-нибудь боковую дверь, и мой страх и сознание не могли этому противится, так как сами того хотели. Выбрав первую попавшуюся ручку, я повернул ее.

Эта был огромный бассейн. Пахло хлоркой и какими-то духами. Вода бурчала из-за постоянной работы насосов, а панорамное окно впереди было какой-то иллюзией, ведь природа относилась к какой-нибудь Южной Америке. Дикие леса, высокие горы, разнообразная флора и фауна. Все двигалось, но не могло быть реальным, ведь климат Пивоварни не позволял сделаться такому чуду, а под землей это уже точно никак нельзя было построить. Хотя кто знает.

Обойдя все помещение, я вышел. И снова очутился в коридоре. Шурша ногами по ковру, я услышал голоса, говорящих на повышенных тонах. Однако они были настолько тихими из-за шумоизоляции помещения, что еле тревожили тишину и без того спокойного коридора. Прислонившись к двери, я пытался разобрать какие-нибудь слова. Но удалось мне только опознать голос того психопата, девочки и старика. Мне что-то подсказывало уходить отсюда, но любопытство упорно держала меня здесь, сковывая ноги.

— Опять?! — старик громко вопил. — Опять ты убил из-за пива?! — его палка била мягкий ковер.

— Он тыкал мне в лицо кружкой. Я взбесился и…, — убийца виновато оправдывался перед хозяином ларька.

— Взбесился, — карикатурно повторил слова мужчина старик. — Ты постоянно бесишься! Ты можешь, наконец, излечить свои поганые нервы?!

— Я стараюсь, но меня все здесь бесит. Все!

— Ты записался к психологу, как я тебе и говорил? — голос деда сделался более спокойным и деловитым.

— Да.

— И как идет прогресс?

В ответ была лишь тишина.

— Я спрашиваю, какие результаты?! — старик начинал снова гневаться.

— Я его убил…

— Что?! — отчетливо донесся звук громкого стука палки. — Этого-то за что?!

— Он… Слишком много говорил…

— Это его работа! — старое тело плюхнулось на кровать. — Дурак! — протянул досадно хозяин.

— Он говорил, что мне стоит уехать из этого города, что тут все пьяные и что я всегда буду беситься…

— Ну так уезжай отсюда! Тебя никто не держит!

— Вы знаете, я не могу покинуть вас. Я дал вам клятву…

— К черту твою клятву! Вали отсюда, ради Бога! Ты скоро и меня застрелишь!

— Ни за что! — мужчина воскликнул это гордо. — Я никогда не подниму руку на семью Ньепсов. Я дал клятву вашему прапрапрадеду…

— Опять та же пластинка, — устало проговорил старик. — Прекрати. Никто больше не нуждается в твоей охране. Никогда не нуждался.

— Как… Никогда…, — мужчина ошеломленно подошел к двери. Я в страхе чуть не отстранился, но понял, что никто выходить не собирается, и снова стал слушать разговор.

— Ты никогда не нужен был нам. Ты обычный крестьянин, которого случайно сфотографировал мой прапрапра… тьфу! Короче, предок. Да, ты служил нам верой и клятвой, но теперь твои услуги нам не нужны. Можешь уходить.

Молчание.

— Дядя! — вдруг крикнула девушка. — Пусть остается!

— Виолетта, он убьет еще больше людей.

— Я помогу ему!

— Ты ему уже не первый год помогаешь. Он безнадежен. Он- большая проблема.

— Он мой друг!

— Не будь ребенком! — крикнул старик. — Он- убийца! Монстр! Машина разрушений! Я устал вечно читать в газетах об очередных таинственных убийствах! Никаких новостей про садоводство- одна криминалистика!

— И кто из нас еще ребенок? — дерзко ответила девушка.

— Ах, вы… Неблагодарные твари! — старик опять гневно вопил. — Столько лет о вас заботишься, а вы… Прочь!!!

Я услышал шум приближающихся шагов. Нужно было уходить. Оглянулся. Одни сплошные двери. Шаги все ближе. Я тут же вбежал в дверь напротив и оставил небольшую щель, чтобы проглядывать за обстановкой. Тишина… Резкий шум открывающейся двери, из которой вышли девушка и мужчина в пальто. Они молча шли по коридору. Все затихло…

Вдруг меня что-то утащило назад, закрыв дверь…

III

— Тс! — передо мной стоял толстый мальчик с серой кожей, его губы были грязными, а брови густыми. Он подсветил себя снизу фонариком так, что его пухлая физиономия становилось еще более пухлой: свет особенно подчеркивал круглые щеки и слившийся с шеей подбородок. Мальчик глухо произнес. — Кто ты?

— Я? — я недоумевающе смотрел на него и чувствовал, как его жирные пальцы держат мои плечи, как небольшой мячик. Этот мальчик был настоящим великаном.

— Ты! — он грозно посмотрел на меня, скрестив свои густые брови, отчего его детское лицо и огромное тело стали куда строже.

— Я сюда попал случайно…, — пока что другой отмазки в моей голове не нашлось, однако, все еще разглядывая это неприятное лицо, я старался придумать достойную причину своего ненамеренного попадание в этот странный мир.

— Врешь! Я видел тебя здесь раньше. Тебя дедушка вел за собой, — он оглянулся в темноту и снова пристально взглянул на меня. — Ты с ним знаком? Кто ты?

— Я с ним не знаком. Я тогда случайно попал.

— Ты ему не друг?

— Нет.

— Тогда кто ты?

— Ридл.

— Ты тут живешь?

— Да, недалеко от центральной площади.

— Тут весь город недалеко от центральной площади, — небрежно ответил великан и отвернулся с фонариком, оставив меня в полной темноте. Затем, как гром, прозвучал крик этого мальчика. Эхо, которое бывает только в огромных помещениях, пришло ко мне обратно с еще большей силой. — Он ему не друг! Спокойно!

Тут же по стенам зажглись многочисленные огни, которые устремлялись все выше, пока не поднялись на несколько десятков метров вверх. Присмотревшись, я понял, что на меня смотрят тысячи детей-великанов, внимательно оценивая меня. Цилиндрическая комната была окружена небольшими отсеками, в которых лежали эти… ребята. Я ошеломленно смотрел вверх. Повсюду, как маленькие звезды в отражении реки, мерцали огни фонариков детей, любопытно и недоверчиво поглядывающих на меня.

— Что тебе здесь нужно? — проговорил строго тот самый мальчик, который встретил меня здесь.

— Я следовал за убийцей, который застрелил несколько людей на площади и пришел сюда, — на меня смотрели сотни взглядов, помещение, несмотря на весь масштаб, хорошо прогревалось, и было не холодно.

— А до этого? — великан причмокивал, когда говорил, а его веки постоянно сужались, пытаясь разглядеть своего собеседника в тусклом свете.

— Зашел случайно.

Мальчик устало вздохнул и развернулся снова, косолапо идя к своей кровати.

— Да-да! — кричал он, махая мне одной рукой. — Все вы, случайно заходите”, а потом дедушка гневается, что мы снова кого-то пропустили. Нам и так тут живется не очень!

Его непропорционально большое тело плюхнулось на койку.

— Тебе здесь не место! — он грозно указал на меня пальцем.

— Знаю, — присмотревшись к нему, я не увидел в нем какой-то серьезной угрозы. С годами пришла особая способность чувствовать в людях в той или иной степени враждебность или опасность. Опыт помогает при знакомстве с новыми людьми оценивать их нутром и интуицией, подсказывает, кому доверять. Поэтому я так смело и расслабленно стал оглядываться и ходить по твердому металлическому полу. — Все вы меня отсюда прогоняете, и я снова тут.

На моем лице появилась улыбка, которая взбесила мальчика.

— Тогда мне придется тебя навеки тут и оставить, — он хрустнул своими жирными детскими пальцами.

Раздался громкий скрип, который услышал каждый.

— Он идет! — кто-то крикнул сверху. — Гыц!

Все стали выключать свои фонарики и прятаться в койках. Огни на стенах хаотично затухали, снова погружая помещение в темноту. Мальчик посмотрел на меня, пристально и грозно, обдумывая что-то. Я смотрел на него непонимающе и нагло. Наконец, великан прорычал:

— Дуй сюда! — он указал на свою койку.

Я мигом прыгнул на его кровать, прижавшись к стене. Мальчик грузно и неуклюже лег на кровать, прикрыв себя одеялом и оставив для меня немного места. Его тяжелая туша продавила мягкую постель. Дверь открылась, и комнату осветил небольшой клочок яркого коридорного света. Между длинными волосами, головой и шеей великана была маленькая щель, сквозь которую виднелась часть комнаты. Тело мальчика страшно подымалось со вздохом и медленно и шумно опускалось при выдохе. От него исходил легкий неприятный запах, а пара жирных волос лезла мне на лицо.

Зашел старик, глухо постукивая своей палкой.

— Что за шум?! — высоким и вопящим голос, который разнесся эхом, проорал хозяин.

Никто не ответил. Тишина. Слышны только дыхания великанов.

— Я слышал, что вы здесь болтали, — палка медленно прокружилась, указывая на каждого, кто спит на своих кроватях. — Признавайтесь, кто шумел в сонный час?!

Снова тишина. Старик топнул ногой, развернулся, подошел куда-то и щелкнул выключателем. Зажегся свет. Ослепительно яркий. Многие стали притворно-сонно стонать, будто бы были только разбужены.

— Подъем, обманщики! — кричал старик. — Кто здесь шумел?!

Никто не отвечал. Кто-то подтягивался, кто-то зевал, кто-то продолжал нежится в кровати.

— А-ну! — строго приказал хозяин. — Выстроились все передо мной!

Мальчик, до этого смирно лежащий на кровати, встал, накинув на меня одеяло. Запах был отвратный, но я терпел и незаметно следил за происходящим.

Целая армия великанов спускалась со своих мест, громко падая или мастерски спускаясь, держась за койки товарищей. Они выстроились перед маленьким стариком, который на их фоне казался еще более маленьким и сгорбленным. Однако огромные дети с трепетом и страхом слушали вопящую речь хозяина, который нервно и истерически стучал палкой по полу.

— Я еще раз спрашиваю, кто шумел?!

Колонна великанов не дрогнула. Тишина.

— Молчите, — подозрительно протянул старичок. — Нагло молчите и не хотите говорить своему дедушке, кто шумел!

Он грозно стукнул палкой прямо перед ногой какого-то ребенка. Тот боязливо дрогнул и тут же стал на свое место. Хозяин присматривался к его двойному жирному подбородку и презрительно продолжал свою речь.

— Вы же понимаете, что нельзя обманывать своего дедушку? Вы понимаете, что ложь карается работами? Вам мало тех условий, которые я даю вам сейчас?!

Кто-то в колонне покачал головой, кто-то совестно дергался, но многие смирно стояли и молчали.

— Неблагодарные, — наконец жалко и грустно проговорил старик. — Я вам столько дал! Столько дал! А вы!

Хозяин раздосадовано стучал своей палкой вдоль выстроившихся детей-переростков. Видно было, что на их толстых лицах были сострадание и совесть. Вдруг тот самый мальчик громко сказал.

— Это я.

Старик мигом обернулся. Его жалкая физиономия преобразилась в довольную ухмылку кота, который раскусил свою хитрую жертву.

— Н! — притворно и удивленно спросил старик. — От кого я не ожидал такого, так это от тебя! Ты же первый среди всех Н в комнате! Как ты мог!

— Простите меня, дедушка, — мальчик виновато опустил голову.

Старик подошел к нему и снизу-вверх посмотрел в его глаза. Затем палкой поднял его жирный подбородок и ласково произнес.

— Ничего. Ты признался. Это самое главное.

Все облегченно выдохнули. Колонна тут же расслабилась.

— А теперь! — хозяин снова стал по-командирски кричать. — Продолжать обеденный сон!

Великаны тут же стали подыматься на свои койки, а мальчик подошел к своей кровати и забрал у меня одеяло, укрывшись сам. Свежий и чистый воздух меня окружил. Я уже привык к той вони одеяла этого потного мальчика, оттого было так приятно вновь дышать чистым воздухом.

Старик выключил свет и громко крикнул всем.

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, дедушка! — со всех сторон, как шум водопада, прозвучали ответы великанов.

Дверь закрылась. Вновь наступила темнота. Мальчик вскочил, включил фонарик, встал и повел меня к двери.

— Теперь, — говорил он торопливо и тихо. — Вали отсюда и больше никогда сюда не приходи. Понял?

— Да, — отвечал я и, разумеется, лгал.

Мальчик приоткрыл дверь, осмотрел все и приказал мне.

— Беги!

Я вышел из комнаты в коридор. Стоило мне ступить на красный ковер, как какая-то дверь позади меня закрылась. Это был старик. Впереди проход в библиотеку. Я побежал на выход.

IV

Выйдя на улицу, я тут же почувствовал ужасный запах. Когда глаза привыкли к дневному свету, меня поразила картина, изображающая Площадь. Несколько десятков убитых лежали на сырой плитке. Небо было спрятано за бездушными серыми тучами, из которых даже капли не вылетело. Кровь растекалась по земле, как дождевая вода. Рассеянные и пьяные лица умерших или смотрели на равнодушное небо или прятались в земле. Вокруг метались полицейские, оградившие место убийство, фотографирующие трупы и пыхтящие своими детективными головами. Я аккуратно, стараясь не наступить ни на кого, ступал по площади, зажмурив нос. Меня вдруг обдало дрожью. Какой-то легкий холод повеял и заставил меня остановиться.

— Эй! — прокричал кто-то сзади. — Ты что здесь делаешь?

Мужчина в униформе и с медицинской маской на лице подошел ко мне.

— Я вышел из своего дома и…

— Пройдемте со мной, — он быстро ухватил меня под руку и повел, маневрируя между телами, к еще одному полицейскому только уже в синем свитере и коричневых брюках, который разговаривал с девочкой.

Подойдя к ним, ведущий меня мужчина громко проговори.

— Вот еще один тут ходил!

Он небрежно толкнул меня к человеку в свитере. Я посмотрел на него. Острый нос, темные волосы, особенно выделенные скулы, большие и вечно щурящиеся глаза, потрескавшиеся губы, небольшая щетина под носом, плоские уши и морщинистый лоб на его физиономии составляли все вместе очень задумчивый, но в то же время туманный вид. Несмотря на это, эмоции, которые выражало его лицо, придавали ему вид очень впечатлительного и, между тем, чувствительного человека, который в разговоре пытается дополнить своей рассказ мимикой, оставляя движения тела в статичном положении. Этот мужчина в свитере рассеянно посмотрел на меня, а потом, разглядев достаточно мою одежду и вид, задумчиво-удивленно стал изучать меня, стараясь проникнуть через глаза в душу.

— Еще один? — голос у него был молодой и бодрый. Видно, что человек недавно перебрался в это алкогольное царство, где самый энергичный человек раз в неделю становится вялым, уставшим и хмурым. — То девочка, теперь…

Он посмотрел на меня, потом на девочку. Я тоже взглянул на собеседницу и узнал в ней ту самую красавицу, смотревшую печально из окна. Пару капель пота появились на моем лице, но тут же пропали.

— Постойте, — он пристально взглянул на меня. — А вы случайно не знаете эту девочку?

Я посмотрел в сонные, уставшие глаза. Они молили что-нибудь придумать, иначе случиться долгое разбирательство, которое никому не нужно.

— Да, — пропел я, — Это… Моя сестра.

— Сестра? — переспросил полицейский, посмотрев на меня еще более пронзительно.

— Да, младшая сестра.

— И как же ее зовут?

Я стал вспоминать. Откуда я мог знать ее имя? И в голове прошлись все воспоминания из прошлого…

— Вайолетт.

Девочка изумленно посмотрела на меня.

— Это правда? — взглянул на нее полицейский.

— Да, — она удивленно кивнула.

— После всего этого ужаса, — я стал врать, чтобы ситуация казалась куда более правдоподобнее, — моя сестра в страхе убежала. Я пытался догнать ее, но хаос, что творился здесь, в итоге разделили нас. Я думал, что уже не увижу ее, — моя игра заставила задуматься полицейского.

— Хорошо…, — он посмотрел на кого-то позади нас. — Можете идти.

— Спасибо, что нашли мою сестру!

Я вместе с девочкой стал идти в сторону своего дома, но мужчина в свитере взял меня за локоть.

— Постойте. Вы видели лицо убийцы?

— Нет, — на этом я хотел закончить, но мои мысли, стоило мне взглянуть в глаза следователю, почему-то сами собой продолжили, — но я запомнил его силуэт.

— Отлично! — полицейский заметно оживился. — Могли бы вы мне его описать?

— Конечно. На нем был плащ темно-серого цвета, мешковатые черные брюки и лакированные туфли.

— Благодарю вас. Если вы его снова заметите сообщите нам, пожалуйста, — он стал уходить в сторону группы людей в белых комбинезонах.

— Разумеется! — я тоже стал отстранятся от него.

Мы вышли на улицу, где жила эта девочка. Когда площадь скрылась за углом дома, она оказалась впереди меня и направила на мой лоб дуло пистолета.

— Откуда тебе известно, как он называл меня?

Я остановился и посмотрел на нее. Видно, что это было очень личное.

— Это просто совпадение, — мой голос звучал спокойно, даже несмотря на потенциальную пулю в моей голове.

— Ты бы вероятнее всего сказал Виолетта, но произнес именно так. Откуда ты знаешь мое имя?

Она взвела курок.

— Простое совпадение, — беспечно пропел я, не показав ни капли тревоги, хотя пальцы мои нервно дрожали, а пот стал стекать по телу.

— Врешь, — мрачно и злобно проговорила девочка.

— Как я мог забыть человека, который на улице просто убил человека.

— Ты… помнишь? — она опустила пистолет.

— Конечно. Такое трудно забыть.

— Как ты можешь помнить его… Он же не существует.

— Со стороны он казался довольно-таки живым, — мои глаза наблюдали, как девочка ошеломленно отвечала мне непонимающим и даже испугавшимся взглядом, и облегченно вздыхали, ведь возможная попытка умереть была исчерпана

— Неужели у тебя…

Вдалеке прозвучал взрыв. Девочка тут же встрепенулась.

— Вот он где! — хищно проговорила она и стала убегать.

Я пошел за ней. Бежать как-то не хотелось, да и вряд ли я мог упустить ее на одной улице, где из поворотов- входы во дворы. Девочка хоть и была красивой, но спортивными данным не блистала: уже спустя пару десятков метров ее темп заметно поубавился, а тяжелое дыхание доходило до меня. Я уже подходил к ней, как вдруг она резко повернула в переулок между двух трехэтажных домов. Мой темп увеличился. Я повернул туда же, но никого не увидел, хотя узкий переход на другую улицу был длинным и темным. Остановился, прислушался… Тишина. Лишь вдалеке шумели редкие машины, разъезжающие по немногочисленным улицам Пивоварни. Я медленно и аккуратно стал идти по переулку, прислушиваясь к каждому шороху и всматриваясь в каждый самый темный угол. Никого. Девочка словно испарилась.

Я обернулся. Никто не убегал. Даже заветного силуэта не наблюдалось.

Я вышел на противоположную улицу. Она была куда шире той, что была до, и заметно оживленнее. Здесь встречались прохожие, в панике бежавшие в свои дома, бездомные собаки, единственные существа в этом городе, которые все так же беспечно рыскали по мусорным бакам в поисках провианта и наслаждались свободной жизнью блохастого пса, а в больших количествах туда-сюда метались полицейские и их верные металлические кони, делавшие всей это суматохой иллюзию, будто на одного человека в Пивоварне приходится сотня суетных людей в синей форме. Но среди всей этой паники людей и спокойствия псов не было девочки. Улица хоть и была богата на оживление, чем другие районы, но все равно плотность потока была все еще невелика, так что убегающего маленького ребенка можно было заметить без труда. Пройдя вдоль улицы, я вздохнул и решил направиться домой.

Позади послышались выстрелы, которые разрывали тишины вечно пьяной Пивоварни. Они не волновали меня. Я знал, как и все, кто стреляет, но мне еще было известно, что угроза получить пулю в лоб мне не грозит, и лучше пойти домой и крепко уснуть, чем пытаться догнать то, что, скорее всего, тебя убьет.

Чувствовал, что с этой парочкой я еще встречусь.

V

Вечером следующего дня я стоял около чахлой осины и наблюдал, как жители Пивоварни хоронили ужасающе огромное количество умерших во вчерашней резне неизвестного убийцы граждан. Один человек перестрелял невинных граждан тихого городка, а затем исчез, не оставив ни следа. Меня не слишком волновало исчезновение самого отбитого психопата мира, как вопрос о запасе арсенала знакомого Вайолетт. Откуда у него так много огнестрельного запаса в таком мирном и спокойном городке? В Пивоварню уже направились тысячные толпы журналистов, которые в скором времени заполнят улицы городка и, как бы противно это не звучало, компенсируют всех мертвых хотя бы на пару недель.

Люди горько плакали над могилами своих знакомых, друзей, родственников. Я думал об убийце. Что же с ним происходит? Причина его зверств спрятана не в корысти. Им не движет материальные цели. В голове мелькали немногочисленные кадры нашей встречи с ним. Убийца лишал жизни одним движением, и все из-за пьяного состояния жертвы. Неужели он терпеть не может алкоголь? Или у него есть свои убеждения, нарушение которых грозит немедленным лишением на тот свет? Тогда что это за убеждения? Не может же даже самый импульсивный человек тут же хвататься за лезвие ножа, когда незнакомый человек всего лишь наступил на его ботинки. Гнев хоть и страшная штука, но способная поддаваться контролю. Если же человек не обделен способностью самоконтроля, его сажают в психбольницу. Но этот убийца… В нем гнев не просто царит или движет им, он буквально состоит из ненависти.

«Он же не существует».

Не существует… У него нет материального тела, его помнят только до первых секунд исчезновения, а имя и внешность невозможно отобразить в голове, хотя одежда всплывает в памяти очень четко. Это ненависть… Как смерть, только если та куда более объективна и приходит в срок, то это лишь ее последователь, помогающий делать свою работу. Это сеятель хаоса, которые почему-то живет именно в этом городе, знаком именно с той девочкой и ссорится именно с тем стариком. Почему же он бродит не по всему миру? Неужели на него действуют законы физики?

Кто же все эти люди, которые окружают ненависть? Возможно, это ограничители, кандалы, удерживающие гнев от тотального разрушения Пивоварни, являющейся местом спокойствия и вечного пьянства, раздражающего ненависть. Это точка кипения настоящей войны, где жизнь и смерть выставляют своих генералов на важную и вечную битву за души землян. А бедные жители Пивоварни варятся в этом месиве…

Тот старик явно не ограничитель. Именно из-за него и началась трагедия, которая позволила ненависти убивать. Он… смертный. Обычный смертный, имеющий только… клятву с ненавистью? Что? Бред какой-то…

Люди постепенно стали расходится. Погода стояла серая, какая и полагает быть в траурные дни. Только дождя не было. Серые тучи душили надежду и счастливые мысли в головах людей. Сейчас победила смерть. Именно она является на этот день властительницей Пивоварни.

Власти направили в Пивоварню огромное количество техники и людей на чистку улиц городка. Вонь стояла ужасная. Жителям советовали оставаться дома и не открывать дома, пока последнее разлагающееся тело не будет отправлена в похоронное бюро, которое явно завалено работой. Сейчас на улицах куда оживленнее, чем в самые радостные праздники. Трагедия сближает людей больше, чем счастье.

Я быстро шел по мощенным плиткой улочкам домой. На похороны всех умерших обязан был прийти каждый. Это была дань уважения и сожаления погибшим и оставшимся в живых. Сегодня во всех заведениях, которые не закрылись, бесплатно раздавали еду. Проходя мимо небольшой забегаловки, известной своими теплыми светильниками, создающими домашний уют, я почувствовал, как мой желудок повелительно просил поесть. Решение было принято охотно, так как терпеть больше это зловоние было невозможно. Колокольчик радостно звенел, что на фоне всеобщего горя было неуместно и неловко. Заведение было не слишком заполнено людьми. Из постояльцев здесь сидели только малообеспеченные граждане или такие, как я. Мне приглянулся столик возле угла. Присев, я стал медленно вдыхать этот отфильтрованный воздух и выбирать блюдо в меню. Выбор был богатым. Разнообразие блюд впечатляло, а спиртных напитков, даже будучи в Пивоварне, и подавно. Мои глаза недолго бегали по темно-голубым страницам меню и, прислушавшись к мольбам желудка, выбрали обычный суп с сухарями.

Сделав заказ, я стал молча смотреть в окно. Мимо проходящие люди, прикрывая рты, быстро шли домой подальше от зловония. Скучно смотреть на мир из уютного помещения, когда нет ощущения чужого человека. Ты чувствуешь ответственность, находясь в здании- ты гость или хозяин- и это не позволяет с такой легкость и бесстыдством глядеть на жизни других. Какие тут жизни? Это спешка, суета. Она безразличная и скучная, может даже заразить и ввести в угнетающую меланхолию и раздумье. Когда ты на улице, то в твоей душе нет тех нравственных оков, тебя не теснит общественный взгляд, твои ноги не чувствуют стен- свобода поможет в любой момент сбежать в самый темный переулок и исчезнуть навсегда. Оттого смотреть в окна чужих домов куда веселее. Я становлюсь наблюдателем, камерой, которую никто не замечает, но она все видит. Мои зрачки фиксируют все, мозг запоминает повадки живущих в домах, у тебя появляется информация- ценный и важный инструмент, который в определенный момент поможет тебе. Тебя не волнует, что думают люди внутри. Они стеснены стенами. Пока хозяин откроет входную дверь, я уже буду пристально наблюдать за другими гражданами беспечной Пивоварни. Им становится жутко, мне становится весело. Все думают, что по улицам их пьяного города ходит психопат, что вот он убийца, но я неосознанное прикрытие настоящего монстра. У меня есть роль в этом сценарии…

Я- наблюдатель.

— Ваш заказ, — официант поставил на стол ароматный суп. Из тарелки еле видимыми горячими струйками поднимался вверх пар.

— Благодарю. Могу ли я сразу оплатить счет?

— Конечно.

Сотрудник на время удалился. Я снова повернулся к окну. Напротив меня стоял низкий мужчина, толстый и сгорбленный. Он смотрел прямо на меня и слегка улыбался, отчего на его щеках появлялись морщины. Его четкий подбородок сверкал, узкие ноздри широко раскрывались, отчего его грудь под серой курткой подымалась. Из-под шапки торчали пряди прямых коротких волос. Низкий лоб от улыбки становился еще меньше: его еле заметные брови так же, как и грудь вздымались вверх, а усмехающиеся глаза хитро глядели на меня. Несмотря на зловонье на улице, его руки в перчатках даже не поднялись, чтобы перекрыть нос.

— Вот счет, — неожиданно отвлек меня официант.

Я сунул ему купюру.

— Сдачи не надо. Вам на чаевые.

— Спасибо вам. Приятного аппетита.

— Спасибо…

Я повернулся обратно к окну. Мужчина пропал. Колокольчик зазвенел. Незнакомец вошел. Откланялся метрдотелю и стал направляться прямо ко мне. Меня это насторожило. Он вальяжно проходил мимо столиков, постоянно незаметно улыбаясь, иногда неуклюже сталкивался с сотрудниками и мило извинялся. Мужчина подошел к моему столику.

— Вижу, у вас не занято, — его протяжный, высокий голос немного картавил, мурча на звуке «р». — Меня зовут Атан.

Я ничего не ответил и смотрел на него снизу-вверх. Не дождавшись ответа, Атан бухнулся на стул, немного ойкнув.

— Ужасное зловоние в городе.

— Да, — немного понаблюдав за собеседником, я принялся за суп. Этот неожиданно наглый поступок меня смутил, но не полностью вывел из колеи.

— Может, и мне что-нибудь заказать?

— Как хотите.

— Вы были уже на похоронах?

— Да.

— Ужасающее зрелище, правда?

— Да.

— И ведь неизвестно, кто убийца.

Я промолчал, съев пару ложек. Незнакомец снял шапку и повернулся, пытаясь найти официанта. В глаза сразу бросилась большая лысина, которая, как остров в море, блестела под светом ламп. Сделав заказ, мужчина снова повернулся ко мне.

— Интересно, — он нагнулся ко мне поближе, — что вы делали у Ньепса?

Я остановился и медленно посмотрел на него. Его круглое невзрачное лицо улыбнулось шире- морщины на щеках стали отчетливее.

— Кто такой Ньепс?

— Как? — веки удивленно выставили белые глаза с красными венами. — Вы не знаете, кто такой Ньепс?

— Понятия не имею, — я равнодушно ответил и снова собирался взять ложку супа.

— А та лавочка? Та библиотека? Те Пленки? Разве вы их не помните?

Ложке снова пришлось упасть на тарелку. Я еще пристальнее взглянул на него.

— Хорошо. Допустим, я знаю, кто такой Ньепс. Зачем вам знать, что я забыл?

— Простое любопытство, — он своей пухлой рукой стал подпирать свой тяжелый подбородок.

— Оно вас приведет к тому психопату.

— Но ведь вы знаете, кто он, — мгновением появился его желтоватый оскал.

— Лишь видел.

— А Вайолетт?

— Ее я выручил от полиции. Не более.

— Но почему вы пришли второй раз? Когда в свое первое посещение Климент ясно дал понять, что вам здесь не место? Неужели тоже любопытство? — он довольно смотрел на меня.

— Обычное совпадение.

— Не думаю, что человек, любящий нагло смотреть в чужие окна мог бы случайно попасть в самое скрытое место этого города.

— Скрытое?

— Вы единственные, кто «случайно» попал в дом к Ньепсу. Остальные годами ждали приглашения и платили невероятные деньги, чтобы потомок знаменитого изобретателя сделал единственную фотографию.

— Я везучий человек.

— С этим спорить не буду.

Официант принес небольшой стакан светлого пива. Белая пенка лопалась у самого верха, а пузырьки газа по стенкам взбирались вверх. Мужчина поблагодарил сотрудника и начал медленно, тщательно пробуя каждый глоток, пить. Я же доел и собирался уходить подальше от этого неприятного незнакомца. Видя, как я встаю, мужчина вальяжно поднял на меня глаза и коротко спросил.

— Хотите я отведу вас снова туда?

Он хитро щурился, делая периодически небольшие глотки. Я смотрел на него и проклинал все его существо.

— Разумеется, — сквозь зубы процедил я.

Мужчина широко улыбнулся и в один глоток выпил весь стакан, громко стукнув им о стол и сверху положив деньги.

— Тогда вперед! — его морщинистые щеки довольно ухмылялись.

VI

Мужчина привел меня к тому самому месту, откуда и началось мое знакомство с главной тайной Пивоварни. Вход в непримечательный ларек. Я намеренно искал вывеску, гласящую о названии фотоателье, но над маленький чугунным навесом ничего не было. Это было невзрачное место без названия и адреса.

— На картах города нет этого здания, — стал объяснять мне незнакомец, который снял шапку и снова стал светить своей лысиной при входе в помещение. — Юридически этого здания не существует, хоть оно и стоит в центре города- настолько неприметны владения Ньепсов. Каждый, кто посещает этот дом, тут же забывает о его местоположении, если не посетит его три раза. Правда, магия?

Мужчина, улыбаясь, прошел мимо полок с фотопленками и, подойдя к лестнице, прислонил ухо к перилам.

— Его нет. Пойдем.

Тучное тело в мешковатой куртке, которая особенно громко шуршала в тишине здания, быстро спускалось по винтовой лестнице, заставляя ее дрожать и колебаться. Я следовал за ним, еле успевая за ногами проводника. Мы спустились в коридор с красной ковровой дорожкой. Мужчина уверенным шагом шел мимо многочисленных дверей, которых, как мне показалось, становилось все больше. Резко повернув в последнюю левую дверь, он поманил меня рукой. Я очутился в узком каменном проходе, похожим на подземные туннели в каком-нибудь замке. По бокам тускло горели факела. Пригнувшись, незнакомец эхом говорил мне:

— Каждый, кто носит имя Ньепса, приносит в этот дом новую комнату, отличную от другой. Кто-то строил невероятные помещения, наподобие библиотеки, а кто-то отличился лишь бассейном за непримечательной дверью. Но лишь один Климент не пополнил коллекцию дома новыми апартаментами. Вечные слуги семьи были в ужасе и шоке. Он однажды так и ответил своему уже погибшему отцу: «Я не собираюсь содержать этот дом!» Такое решение взбудоражило всех. Причиной такого наглого поведения преемника стала обыкновенная любовь не только к девушке, но и к мирной жизни. После смерти Артура Ньепса Климент получил в наследство все владения своей семьи, но никак о них не заботился. Сейчас этот дом в запустение. Многие слуги или освобождены, или добровольно, в память о былом величии Ньепсов, остались верно служить Клименту, который только и делает, что старается всех прогнать из своего дома.

— Что это была за любовь? — подземные туннели тянулись бесконечными извилинами. Шея затекала, а колени начинали болеть.

— Тетя Люсия. Ты ее наверняка уже видел.

— Она готовила еду…

— Верно! Она занимается исключительно готовкой, так как прокормить одних только Пленок невероятно сложно, поэтому времени на содержание дома у нее нет.

— Кто такие Пленки?

— Те карапузы, в кровати одного из которых ты прятался.

— Это швейцары?

— Климент ненавидит швейцаров. Это обычные рабочие, которые из-за жадности нынешнего хозяина совсем перестали производить пленки для камеры и обленились. Хотя и в этом сейчас нет необходимости.

— То есть эти карапузы создают сами себя?

— Что? Нет-нет-нет! Мы называем карапузов Пленками, потому что они раньше создавали пленки для фотоаппарата. Настоящие имена- это буква из фамилии Ньепса и порядковый номер.

— Н-1? — в моей голове возник образ мальчика.

— Правильно!

— Разве это не детский труд?

— Им уже за сто лет. Они не стареют. Как и все мы…

Наступило молчание. Эти стены в тишине давили еще больше, мне становилось трудно дышать, конца не было видно за спиной сопровождающего, я срочно стал продолжать разговор.

— Убийца- это тоже слуга Ньепса?

— Да. Он был телохранителем Ньепсов. Однако Климент отправил его охранять свою племянницу, так как терпеть его не может.

— К чему такая ненависть?

— Его всегда недолюбливали. То ли из-за работы, которую он выполняет, то ли из-за его размытости?

— Размытости?

— Никто не может запомнить его внешность, только одежду, а имя и подавно никому неизвестно.

— Он никому не рассказывал о себе?

— Рассказывал. Видимо, не раз, но никто не запомнил. Никто из нас не способен отчетливо вспомнить что-нибудь о нем. Только Климент и племянница четко помнят его. Оттого он их и ценит.

— Почему же его никто не запоминает?

— Это одна из загадок дома Ньепсов. Правда, никто не стремится ее разгадать.

— Потому что никто не помнит?

— Именно.

Стал дуть сильный попутный ветер. Мы скоро выйдем. Мои затекшие шея и ноги из последних сил подталкивали впереди идущего. Осознание конца сделало ощущение боли чувствительнее.

— Вот мы и здесь! — сказал мужчина, когда его спина разогнулась, а я вслед за ним вышел в огромное… Нет, огромнейшее помещение, пещеру, похожую на дно какого-нибудь каньона, где ввысь устремляются многочисленные и величественные колонны, а сверху разрезает пыль, осевшую в воздухе, тусклые лучи света.

— Это…, — начал одушевленно я.

— Библиотека! — радостно подхватил спутник.

— Огромная…

— Она больше всего самого большого в мире. Здесь так много книг, что мне еще многое придется прочитать и записать, хотя я здесь уже два столетия.

— Это все книги…

— Это знания Земли. Вся ее культура и история в этих многочисленных столбах, на которых держится дом Ньепса.

— Откуда она здесь?

— Удивительная находка второго из Ньепсов, который обнаружил наполовину заполненную библиотеку. Он сразу же выкупил эту землю и построил дом. С каждым новым поколением хранилище пополнялось с геометрической прогрессией, но Климент и тут прервал многолетнюю династию.

— Настолько противен этот старик, — в голове появился образ хозяина дома, и все восхищение от библиотеки немного испортилось.

— Здесь все его не любят.

— Так почему вы еще служите ему?

— Клятва, — четко и как-то грозно произнес мужчина. Я посмотрел на него.

— Почему же вы не можете ее нарушить?

— Мы не в силах это сделать. Для нас клятва- святое дело. Ньепс подарил нам бессмертие, и мы стараемся отплатить сполна.

— И когда же ваша плата закончится? — в этот момент моя душа затрепетала. Я сделал что-то, что не стоило творить. Изменил мир- перемены будут страшными. Меня стали колоть в один миг тысячи ножей, но тут же все стихло.

Атан подошел к полке и взял книгу. Страницы быстро сменялись. Слуга Ньепса задумался, медитируя путем перелистывания листов книги.

Я снова обернулся на библиотеку. Огромные колонны, как ноги греческих титанов, спускались водопадами книг на холодную землю, покрытую пылью, грязью и бетоном. Наверху все было мутным из-за осевшего тумана, частицы которого парили и мешали лучам света проникать к нам. Возле полок были бра для факелов. Книги разной величины, цвета и толщины, как чешуя на коже дракона, покрывали столбы знаний.

Вдруг Атан хлопнул книгой.

— Когда умрет Климент, — эти слова эхом проходили сквозь туман.

— Вряд ли это случится скоро, — спокойно отвечал я, рассматривая корешки книг.

— Смертью мы не командуем. Когда надо, она придет.

— Тогда всех убийц надо оправдать, — мой черный юмор вызвал во мне все те же неприятные ощущения.

Мужчина затих.

— А нас посадить пожизненно, — тихий шепот дошел до меня. Я обернулся. Атан смотрел вверх, стуча кончиками пальцев по обложке.

,Устроить бы здесь диванчики и брать по монетке за вход, тогда богатство польется рекой”,— эта мысль появилась неожиданно и не вовремя. Резкий дух дизайнера начал прикидывать расположение декоративных предметов по периметру библиотеки: куда поставить столики, как устроить освещение, где поставить стулья, где поместить ковры. Меня испугала такая перемена настроения в голове. Мужчина, наблюдая за мной, вдруг изменился с озабоченного лица на привычное хитрое.

— Нам пора выходить отсюда. Из-за разности давления и отсутствия чистого воздуха голова может затуманиться. Потом и сознание потерять можно.

Атан пошел обратно к двери, откуда мы вышли в эту библиотеку. Вдруг кто-то громко загоготал. С полок колонн взлетели силуэты огромных костлявых птиц.

— Это… кто? — я таращился на черные тени неизведанных существ, отходя назад. Каждый взмах крыльев приближался все ближе и ближе. Я чувствовал, как два зорких глаза смотрят прямо мне в сердце. Пролетая между колонн, птицы быстро, как шумные самолеты, спускались прямо к нам. Их длинные острые клювы довольно гоготали. Туман вокруг них волной разлетался по сторонам, оставляя расплывчатые профили их тела в воздухе. Некоторые книги с огромной высоты падали прямо на пол. За одной птицей появилась другая, а за ней- третья, и так все доросло до настоящей армады туманной библиотеки, которая с громким гоготом, как гром, стремилась нагнать нас. Атан вышел вперед.

— А-ну цыц! — еще громче цыкнул он, и птицы вмиг умолкли и остановились в воздухе, махая большими крыльями. Затем он обернулся ко мне и виновато улыбнулся. — Это естественные обитатели библиотеки, которые давно не видели здесь новых лиц. Они давно устали от меня. Ты им понравился сразу, — в тусклом свете промелькнуло его подмигивание.

— Здесь еще и своя экосистема…

— Тут много обитателей, только менее общительных. Эти сорванцы самые дружелюбные, — Атан подошел к одной из птиц и стал гладить ту по клюву.

— Может, это галлюцинация? — голос дрожал вместе с ногами.

— А какими ты их представляешь?

— Большими… Костлявыми…Страшными…

— Какого они цвета?

— Серые.

— Пойдем-ка наверх.

— Тогда какого они цвета? — голос надрывался, ноги еле держали.

— Ты все правильно сказал, — спокойно произнес мужчина. — Пойдем наверх.

Он взял меня за руку и стал выводить из библиотеки. Птицы позади нас досадно гоготали в унисон, тревожа тишину огромной пещеры. Шурша курткой, Атан вывел меня коридор и стал тяжело дышать. Его грудь быстро поднималась вверх и вниз.

— А ты… тяжелый…

Я упал на пол. Здесь был чистый и свежий воздух. Пахло еще чем-то очень вкусным. С трудом мне удалось встать на красный ковер. Отдышавшись, мужчина принюхался и быстро стал выводить меня из дома Ньепсов вверх по винтовой лестнице.

— Тебе пора идти. Люсия приготовила ужин для Пленок. Скоро нас снесет отсюда целая армия голодных великанов.

Мы быстро взбирались по лестнице, расшатывая ее. На улице мои легкий прорезал холодный воздух. Закрыв рот и нос рукой, я пытался отогреться.

— Беги домой, — приказал Атан. — Мы еще точно увидимся, — он улыбнулся.

Я побежал домой, все еще тяжело дыша

VII

Открыв дверь, я надеялся, что меня кто-нибудь встретить у порога с предложением пойти в дом Ньепса. Моя комната все еще была окутана запахом медикаментов, которые остались от болезни. Первым делом, зайдя в мою квартиру, вы заметите странное решение расположить кровать чуть ли не прямо у входа, если быть точнее, то слева от двери. Таким образом, проявлялся коридорчик, который вел к столу напротив входа и окну, находящемуся за рабочим местом. Слева уходила дверь на кухню. Она представляла из себя самую обычную кухню одинокого человека: два стула, 3 тарелки, большая часть из которых всегда лежит грязными в раковине, черная, словно полная угля, печка, под нею же духовка, а затем маленький старый холодильник, давно уже не хранящий в себе никаких продуктов. На холодильнике лежит пачка кофе, а на столе, рядом со столовыми приборами, никогда не находившимися на законном месте- в ящике под ними- расположились уже использованные пакетики зеленого чая. Обеденный стол пустой. На стене одиноко тикают часы. В углу- узкая дверь в санузел. Приходится вечно обегать дом, чтобы попасть в уборную или, по совместительству, ванную. С собой я никогда не ношу много вещей, а если те и имеются, то всегда безобразно валяются на рабочем столе возле окна. Среди всего хлама особенное место, которое отделяет все остальные вещи, имеет большая кожаная тетрадь и ручка, прислонившаяся рядом. Если бы не мои порывы бережливости, то в доме, кроме ручки и тетрадки больше ничего бы не было.

Обыкновенно я иду есть в местные заведения, в которых еда стоит дешево, а пиво чуть ли не бесплатно раздают. Моя улица представляет собой сплошную прямую, бесконечно уходящую вдаль. Она, как и все остальные семь проспектов, соединяются центральной площадью- главной неалкогольной достопримечательностью Пивоварни. Иногда по улицам можно увидеть общественный транспорт, точнее, два старых автобуса, которые отдыхают в последние три дня недели, поэтому у местных жителей никогда не болеют ноги, а бегущий куда-то человек- это и вовсе обыденность, которую в другом городе приняли бы за излишнюю суетность. Но Пивоварня не может быть суетной. Самый мирный уголок мира не знал о каких-либо потрясениях, но недавнее массовое убийство написало свой абзац в летописи городка. Люди вокруг вдруг вышли из вечного пьянства, попали в реальность и не могли понять, что же случилось с их жизнью, потому что существование с вечерней кружкой пива и без нее почти никак не отличается. На первый взгляд не отличается. Когда у тебя в голове есть мысль о том, что вечером тебя ждет приятное вознаграждение в виде душистой и свежей, светлой и нефильтрованной кружки пива, то мозг автоматически начинает расслабляться, и день приносит больше радости, даже несмотря на возможные неудачи, потому что тот самый желанный момент в любом случае придет. Если же эту награду отнять, то вмиг все проблемы ощущаются куда острее, любая оплошность тяжелее бьет в ребра, хотя раньше это ощущалось, как небольшой шлепок. Одно условие делает реальность приятнее, стоит его убрать- все. Жизнь.

Все жители Пивоварни были счастливыми. Хмурый день ощущался, как летний, а плохое событие забывалось в алкоголе. Все хорошо было в этом городе, пока не погибло свыше ста человек.

Сто человек, а вечное смирение города сошло на нет. Никакие войны не могли сломить жизнерадостного духа пивных граждан, а один неизвестный убийца навек поменял привычный лад горожан. И нельзя точно сказать, почему все так резко поменялось. Возможно, дело в заметном опустении. Если вчера в это время, как обычно, плелся уже знакомый тебе незнакомец на работу, то сегодня он был похоронен среди остальных таких же случайных бедолаг, и это ощущается невероятно странно. Ты потерял деталь, которая сделала из одинакового пейзажа эффект дежавю. Обычный человек стал для тебя винтиком, без которого ты чувствуешь себя неуютно и одиноко. В этом неосознанном чувстве единства прохожих и заключается единство всего человечества.

Я вышел поесть в первом попавшемся мне ресторане. Улицы были наполнены чувством тоски и печали, которое никак нельзя было здесь встретить. Переезжая в Пивоварню, я знал, что меня бесконечно будут вдохновлять эти обыденность и туманность окружающего мира, но блаженство города разрезала молния горя и траура. Это меня волновало. Я снова стал ощущать себя не в том месте. Раньше окна таили в себе уют и радость, сейчас- тревогу и непонимание. И все равно, вглядываясь в эти стекла, я чувствовал знакомое ощущение, которое никак не мог вспомнить. Тротуарные плитки уже не ставили меня в воображаемую ситуацию жизни и смерти. Во мне вдруг исчезла фантазия. Появилась романтика, от которой я вечно пытаюсь избавиться. Это меня раздражало. Это меня бесило.

Впервые за долгое время я шел, опустив голову вниз. Сначала мой взгляд проникал в чужие дома через стекла окон, но мне это надоело. Мысли в голове путались, небо тоже, как на зло, тяготило меня своими кучерявыми тучами, выстроившимися рядам небольшими холмиками, сквозь которые кое-как пробивались лучи света. В таком рассеянном состоянии я увидел первую столовую, в которую и собирался зайти…

Но не увидел женщину, неожиданно вышедшую из узкого перехода. Наши тела столкнулись, и сумка, которая была у нее в руках, полетела на землю, не пытаясь удержать содержимое внутри.

— Извините…, — рассеянно ответил я, выходя из запутанного клубка дум.

— Это вы меня простите, — послышался озабоченный и мягкий голос пострадавшей.

— Давайте я вам помогу, — мне нужно было отвлечься, и кто-то свыше решил снизойти и помочь мне, за что я ему бесконечно благодарен.

— Ох, спасибо вам большое!

Собрав все продукты в сумку, я отдал хозяйке ее вещь.

— Еще раз спасибо вам! — обеспокоенно заговорила женщина. Она была немолода, но на ее лице еще сохранились черты былой молодости, которая таила в себе острые скулы и мягкие губы с невысоким лбом. Ей можно было дать не больше тридцати пяти лет, однако эти уставшие глаза сразу старели собеседницу на десяток годов. В ее хрупком и, кажется, постоянно дрожавшем теле осталась привычка грациозно подавать руку в знак благодарности. В отличие от высокомерных дам, имеющих такую же привычку, в действиях этой женщины были робость и искренность, которые преображали уже немолодую барышню в милую и добрую мадам.

— Не стоит благодарности, — мне показались черты лица незнакомки до боли знакомыми. — Может, мне вас довести до дома?

— Ох, что вы! Что будет, если мой муж нас увидит? — она озабоченно и печально опустила взгляд.

— Мы ему все объясним.

— Но он вспыльчивый и может сотворить много дурного…

— Не беспокойтесь, мне все равно в вашу сторону.

— Правда? — она немного подняла голову. — Если нам по пути…, — сомнение выразилось на ее лице. Когда она стала поднимать глаза, я понял, что меня ждет отказ, поэтому решил взять инициативу на себя, только чтобы вновь не оставаться наедине с этим мысленным клубком.

— Не стоит ждать!

Я повел ее вперед, взяв бережно под локоть. Видя, что спутница покорно последовала за мной, я опустил ее руку. Только сейчас до меня дошло, что мне безумно повезло: если бы этой даме нужно было идти совсем в другую сторону, то проблемы ждали бы меня. Но мы шли. Вокруг царил тот же траур, однако теперь меня не захватывали тяжелые мысли, не имеющие никакого смысла. Я был рад, что моя собеседница не задалась вопросом, откуда я знаю, в каком направлении она живет. Тогда пришлось бы срочно придумывать какую-нибудь ерунду, чтобы оправдать себя.

— У вас кто-нибудь из знакомых погиб? — этот бестактный вопрос сразу пристыдил меня, но, на мое удивление, женщина спокойно на него отвечала.

— Слава богу нет. Но у наших соседей сын умер.

— Вы были на похоронах?

— Конечно! Было так грустно… Многих из наших знакомых постигло такое горе! А, извините за такой вопрос, у вас кто-нибудь…ну…

— Нет, — подхватил я. — Я здесь живу один и переехал недавно, так что никаких знакомых или родственников у меня здесь нет.

— Почему же вы переехали сюда?

— Хотел спокойствия и уединения.

— Разве вы не за алкоголем?

— Я уже давно не пью, — отвечал я, немного умиляясь простоте мадам.

— Как так? — она искренне удивлялась. — Вы просто нарушаете законы этого города. Вы никогда не пробовали здешнего пива?

— Никогда, — улыбнулся я.

— Боже мой! — женщина чуть не всплеснула руками, но вспомнила про сумку. — Что ж вы тогда находите в этом городе?

— Много всего, — мне вспомнились последние приключения.

— Вы странный.

— На странных мир держится.

— Как именно?

— Вы пользуетесь воображением?

— Да, — озадаченно ответила собеседница.

— Это странные его придумали.

— Как же они придумали то, чего не существует.

— Так же, как человек придумал все. До него- это была Земля с животными. После него- все.

— Вы сумасшедший человек, — она засмеялась.

— Для любого другого города я абсолютно нормальный.

— Но для Пивоварни нет!

— Все относительно, — произнес я словами великого ученого.

— Вы еще и физик?

— А вы знакомы с этой наукой?

— Я работала в одном пивном доме, выводила новые сорта и участвовала в создание новых машин по изготовлению этого продукта, — стыдливо и тихо произнесла собеседница.

— Такой талант! Почему же вы не продолжаете свое дело?

— Сперва свадьба, потом дочка.

— Семья…, — почему-то это навлекло меня на мысли о жизненных преградах. Снова путаница.

— Без этого никуда, — на ее лице появилась печальная улыбка.

— И вы счастливы?

— Очень, — солгала она.

Мы подошли к тому самому дому, где я впервые увидел Вайолетт.

— Вот и мой дом.

— Вот как? — я поднял голову. Окно было закрыто.

— Спасибо вам большое, что проводили меня! — женщина поставила сумку на землю и стала признательно жать мне руку.

— Не стоит.

Вдруг дверь открылась и оттуда выглянул мужчина с грозными глазами. На нем была рубашка в синюю полоску и строгие брюки. Некогда красивый и строгий стан его немного ожирел, но не потерял былой привлекательности. Он громко рявкнул.

— Лилия! Вот и ты! — мужчина взглянул на меня и немного нахмурился. — А это кто?

— Это…, — начала робко женщина, нервно хватая сумку и боязливо подходя к мужу.

— Я случайно столкнулся с вашей женой и решил в знак извинения проводить ее до дома. Мне все равно надо было идти в ту же сторону, — старательно вежливо я проговорил эти слова.

— Ах, вот как, — задумался хозяин и изменился в лице. — Что ж! А не хотите ли зайти к нам на чай?

— Коломан, — мадам удивленно на него посмотрела.

— Я не против, — приветливо улыбнулся.

— Чудесно! Просим в гости! — громко засмеялся мужчина и растворил двери.

Я поднялся по лестнице, пройдя мимо озадаченной Лилии. Стоило мне ступить за порог, как тут же явно в нос ударил четкий запах каких-то духов, который озадачил меня. Вещи в доме словно дополнение к запаху: аккуратные, декоративные, кукольные. В декоре преобладал белый цвет, который сочетался с мягкими оттенками различных красок. Мебель была недешевая, изящная и какая-то мраморная. Сразу было видно, что семья небедная. Вокруг царило ощущение неправдоподобности и наигранности. Окружение будто бы компенсирует свое несчастье красивыми вещами, прикрывается богатством, скрывая где-то в глубине дома беспорядок, в котором находится вся правда. Аромат помещения только подтверждал догадки.

В этом доме живет Вайолетт? Сначала я не поверил, что девочка, угрожавшая мне дулом пистолета, может быть такой же «ненастоящей», как и место ее обитание. Однако в голове возник еще раз образ знакомой барышни, только теперь особое внимание уделялось гардеробу. На ней были розовая пышная юбка ниже колен, белоснежный свитер с длинными рукавами, в которых прятались руки с пистолетом и ножом, длинные шерстяные гетры с высокими ботинками. Весь образ ее, как частичка паззла, подходил дому, в котором она жила. Эта неестественность и картинная ложь передались и ей, но чем-то она отличается. С ней что-то не так… Как бы похоже она не одевалась, Вайолетт не будет частью этого дома, девочка будет выделятся даже среди самых сверкающих и пышных декораций, потому что в ее душе… Есть отличительная особенность…

— Вот сюда, прошу! — учтиво подвинул мне стул муж Лилии.

— Благодарю вас, — стол был без скатерти, тоже белый, изящный и грациозный. На нем расположились узкие бокалы, через которых мир искажался в иллюзии стекол.

— Как же к вам обращаться? — присаживаясь напротив меня, произнес хозяин дома.

— Мистер Ридл, — на лице наигранная улыбка.

— Мистер Ридл, значит. Приятно познакомиться! Меня можете называть Коломан, — он протянул через стол руку. Я пожал ее. Собеседник быстро ее потряс и обратно убрал к бокалу.

— Хотите чего-нибудь выпить? — он уже повернулся к жене, которая стояла позади, все еще непонимающе глядя на мужа.

— Спасибо, но я не пью.

— Даже пива, — глаза у того округлились не меньше, чем у жены.

— Даже пива, — улыбнулся я.

— А чаю?

— Чаю… Думаю, можно.

— Чудесно! — он радостно обратился к Лилии. — Лилия, завари-ка нам чаю.

— Хорошо…, — мадам повернулась к полкам с различными кухонными нуждами и стала искать чай.

— В каком пивном доме вы работаете, мистер Ридл?

— Ни на каком.

— Тогда что вы тут делаете?

— Живу.

— И ничего не делаете?

— Почему же ничего? Я писатель.

— Писатель? — мужчина вскинул брови.

— Да.

— Тогда задам предыдущий вопрос. Что вы тут делаете?

— Не поверите, но Пивоварня меня вдохновляет.

— Это скучнейшее место? — ошеломленно произнес мужчина.

— Да, — улыбнулся я.

— Советую вам уехать отсюда, потому что ваш талант вы быстро пропьете.

— И куда же мне уехать?

— Ну, например, в какую-нибудь деревню. У нас в стране такие восхитительные деревни! А природа… Красота!

— Вы не городской?

— Нет, все детство провел в провинции, до сих пор люблю с семьей выезжать на отдых.

— Это чудесно, однако думаю, Пивоварня мне подойдет куда больше.

— Что ж, — тот вздохнул, — поэту про вдохновение сложно что-то рассказывать. Ему виднее.

— Точно. Рад, что вы благоразумен.

— С моей работой я просто не могу быть не благоразумным, — мужчина гордо поднял грудь.

— Неужели вы важная личность?

— Еще какая. Я директор пяти крупных пивных домов. Думаю, вы это и сами заметили, — он самодовольно позволил мне полюбоваться тем, что я и так давно заметил.

— Впечатляет. Можно вас спросить?

— Конечно.

— О чем вы мечтаете? — собеседник вмиг стал озабоченным.

— Мечтаю? Разумеется, о счастье семьи.

— Благородно. Не ожидал такого от директора пяти крупных пивных домов.

— Вы на что-то намекаете? — он начинал хмуриться.

— Ничуть. Просто мне интересны мечты людей. Сам-то я уже добился всего, чего хотел, остается только жадно искать чужие цели, чтобы приметить что-нибудь себе.

— Ох, вот оно что, — Коломан расслабился и вернул доброжелательный вид.

Все это время позади стояла Лилия, держа чайник в руках. Она боялась подавать голос, смотрела выжидающе на мужа, и в ее взгляде было удивление. Когда собеседник, наконец, уследил за моими глазами, он повернулся телом назад.

— Вот и чай! Наливай его скорее, гость уже заждался.

Лилия аккуратно подошла ко мне и налила в бокал чаю. Затем отошла на свое привычное место и, опираясь об стол, продолжала внимательно слушать наш разговор.

— Вы все наливаете в бокалы? — с интересом спросил я, крутя бокал в руках.

— Больше у нас никаких емкостей для напитков нет. Да и чай мы, если честно, пьем редко.

— Дайте угадаю, по утрам- шампанское, в обед- пиво, на ужин- вино?

— Почти, — улыбнулся Коломан. — По утрам у нас вино, а на ужин шампанское.

— У вас же есть ребенок?

— Да, дочка.

— Ей уже можно пить?

— Разумеется, нет. Но это Пивоварня, здесь дети с младенчества начинают употреблять алкоголь.

— Интересная привычка.

— Скорее обычай. Алкоголь- символ этого города.

— И несмотря на это, Пивоварня- одно из самых культурных и тихих мест, где я бывал.

— Такая вот аномалия. Для многих жить в вечном алкоголе- мечта, а для нас- обыкновенная жизнь.

— Быть может, это Рай.

— Точно! — мужчина достал из кармана небольшую фляжку и вылил содержимое в свой бокал. — Это обычное пиво, — пояснил он.

— Вот оно как. Чай тоже с пивом?

— Мы не такие извращенцы, — засмеялся Коломан. С каждым вздохом у него поднимались плечи и грудь.

Я немного отпил. Крепкий и горький чай. Не люблю горькое, оно тут же портит весь настрой. Особенно на работу. Меня больше мотивирует сладкое, и несмотря на то, что я заядлый сладкоежка, пока сахарного диабета у меня никакого не наблюдается. Хозяин жадно выпил весь бокал и с громким выдохом поставил сосуд на стол.

Вдруг послышался телефонный звонок. Мужчина снова замешкался и достал из кармана дорогой и стильный смартфон.

— Простите, по работе звонят, — оправдывался он, вставая с места. — Мне придется вас покинуть, а вы можете поговорить с моей женой. Приятно было с вами познакомиться, — Коломан кивнул и вышел из дома.

После довольно громкого звонка, тишина стала еще тише. Я смотрел на бокал с чаем, а Лилия, не зная, что делать, мяла руки и крутила чайник. В три глотка я опустошил свой бокал и обратился к хозяйке.

— Как зовут вашу дочку?

— Вайолетт, — ответила робко она.

— Красивое имя, — я не удивился и стал крутить стеклянный бокал в руках.

— Простите… моего мужа, — женщина присела напротив. Я взглянул на нее. В ее глазах был стыд, удивление и непонимание. — Я не ожидала такого поведения от него. Обычно он не любит гостей. Особенно мужчин… Но в этот раз он был радушен, и вы ему даже понравились. Однако все равно простите его. С ним бывает такое, когда настроение хорошее.

— Ничего страшного. Вы и он прекрасная семья. А можно взглянуть на комнату вашей дочки?

— Комнату дочки? — она сразу поменялась в лице. Тут же в глазах появились первые волны недоверия. — Зачем?

— Я встретил ее после той катастрофы на площади. Тогда полицейские осматривали периметр, и она была там живой. Я чудом тогда выжил. Меня тоже привели к, видимо, детективу, где мы и встретились. Затем я сказал, что Вайолетт- моя сестра, и нас отпустили.

— Вот оно что…, — она явна не цеплялась за те вещи, на которые обратил бы внимание обыкновенный человек. Хозяйка думала о чем-то другом, немного отдаленном от событий на площади, и в ее глазах была какая-то огненная туманность. — Спасибо вам большое. Вот так совпадение!

— Мир состоит из подобных случайностей.

— Да, да, вы правы, — Лилия явно обдумывала будущее.

— Я могу посмотреть на комнату вашей дочери?

— Да, да, конечно.

— Благодарю вас. Я быстро и тут же уйду.

Ответа я не получил.

Лилия осталась сидеть в раздумьях на кухне, а я тихо и осторожно поднялся по крутой лестнице. Наверху оказались три двери. Заглянув в одну из них, я увидел высокую и мягкую кровать, покрытую узорчатым покрывалом, книжные полки, которые в интересном дизайнерском стиле охватывали всю стену. Многочисленные книги стояли на белых деревянных подставках. Рядом с окном- письменный стол, убранный и аккуратный, на котором гордо восседают две миниатюрные статуи Адама и Евы. Плюшевые игрушки рядом с подушками. Типичная комната девочки, полная розовых и нежных тонов. Она была уютной. Но меня интересовало другое.

Я подошел к окну с широким подоконником, на котором удобно сидеть, открыл его и выглянул вниз. Там я стоял… Оттуда я видел ее… Тут она меня не замечала, печально глядела вдаль, рядом с ней было запотевшее окно, по которому вниз падали капли дождя. Если бы она тогда посмотрела вниз, то увидела жалкого маленького человека, безобразно смотревшего на нее, и это определенно ее напугало. Поэтому даже хорошо, что только один я глядел на ее задумчивое лицо. Один я…

«Зачем?», — вдруг всплыл в голове вопрос. Почему я стою у окна? Что я тут делаю? Ради этого я лгал доброй и доверчивой Лилии? Это все ради такого бессмысленного действия… Оно принесет миру ничего: ни пользы, ни горя, ни даже трагедии. Оно даже мою душу не тронуло, я все накрутил у себя в голове, чтобы дать этому поступку хоть какое-то значение. Все настолько бессмысленно… Внутри этой комнаты, лицемерной, чистой, опрятной и светлой я задаю себе вопрос о бессмысленности совершенного действия, при этом продолжая смотреть вниз. Вот он где полет мыслей. Она смотрела в серые тучи, пытаясь прорваться к солнцу, а я лицезрел на ее подвиги. Мы находились на разных высотах: она- чистых, я- низких. Между нами были пару метров, но душевно мои позиции далеко позади. Она зацепила меня зрелостью. Она взрослее меня, понимает жизнь лучше, хотя шестеренок этого мира я увидел больше. Наши знания отличаются, но моральное превосходство распределилось не в мою пользу. С чем это связано? С обычным окном? Она же девочка, а я мужчина… В буквах различия не так значительны, как в мыслях, которые заключены в этих двух словах. Два разных мира. Один- праведный, чистый, другой-… потерянный…

Я отошел от окна. Бессмысленность меня привела к правде. К той правде, которую я не хотел видеть. Мы не хотим ее видеть… Отвернуться от бессмысленности- значит, повернуться к другой точно такой же бессмысленности. Слово «смысл» перестало нести своего прямого значения, потому что, если захотеть, то бессмысленным станет все. Даже сам смысл. Так почему же мы еще живем? Почему действуем? Почему стремимся к чему-то… Безобразному?

Чувства… То, что спасает нас от потери себя, всего самого ценного. То, что дает нам уязвимость, слабые стороны. То, что отличает наше имя от сотни таких же имен. То, что делает нас… Человеком. В этих бессмысленных действиях заключены порывы. Пока смысл думает, чувства, как волны, по накатанной набирают мощь и толкают нас на берег. Волны тоже с чего-то начинаются. Они начинаются с движения литосферных плит, которые находятся где-то в прошлом… И дальше, еще глубже обитает то самое слово, еще несказанное, неоткрытое и неизведанное, которое дает смыслу то самое значение «смысл». Дает ему опору, на которой держится все человечество… Весь мир!

Только сейчас я заметил одинокое белоснежное фортепиано, который стоял вдоль стены. На нем не было пыли: недавно играли. Я не решился подойти к нему. Слишком много времени я потратил на обдумывание бессмысленных мыслей.

Быстро спустившись с лестницы, я встретился с Лилией, которая выходила из кухни.

— Вы уже уходите? — спросила она слегка печально.

— К сожалению, да. Нужно доделать дела, — задумчиво и угрюмо ответил я, отчего хозяйка застыдилась своего вопроса.

— Удачного вам дня! — пожелала она.

— И вам.

Я надел пальто и вышел из дома.

Еще долго смеялся я со своих мыслей о бессмысленностях, которые появились из-за такой мелочи, как окно, фортепиано и она…

VIII

Проснулся я от громких стуков в дверь. Окно трещало от постоянных вибраций. Я тяжело встал с кровати, подошел к двери и прислушался. В дверь долбили знатно.

Повернув ключ и отворив дверь, я увидел перед собой уже знакомое дуло пистолета. Мне уже не было так страшно перед возможностью получить пулю в лоб, но колени немного дрожали. Наклонился и взглянул на гостя, держащего оружие.

— Невежливо, не пожав руки, приветствовать хозяина дома, — сонно ответил я.

— Это ты рассказал маме, что я была на площади?! — гневно из-за ног убийцы, лицо которого я не мог рассмотреть, вышла Вайолетт, маленькая и раздраженная. Она бесцеремонно ступила за порог и указала на меня пальцем снизу-вверх.

— А еще невежливо указывать на людей пальцем.

— Отвечай! — ее гнев походил скорее на капризную истерику, но когда твои виски в шаге от потенциального сквозного отверстия, эта девочка сразу превращается в грозного амбала.

— Да, я.

— Я тебя убью! — девочка посмотрела на мужчину, готовая приказать меня пристрелить.

— За что же?

— Из-за тебя мне мама запретила на неделю приходить к дедушке!

— И потому стоит убивать человека?

— Да!

— Неужели моя жизнь ничего не стоит?

— Для меня- ничего!

— А мне она дорога. Если я ее потеряю, то потеряю все.

— Плевать! — капризно отгрызалась девочка. Затем она села на мою кровать. Некоторое время она болтала своими ногами, пока у моей головы находился пистолет.

— Ты что, медик, что ли? Почему так лекарствами воняет?

— Недавно болел. Я писатель.

— Писатель? — ее гнев с каждым словом потихоньку затухал. Ей становилось больше интересно. Чем меньше она раздражалась, тем более скромной становилась. Наглость исчезала и появлялись робость и грация молчания.

— Именно. Вон на столе лежит рукопись.

— Правда? — она с любопытством вытянула голову, чтобы взглянуть на стол. — Можно… Посмотреть?

— Конечно, — я кивнул плечами. Мужчина с пистолетом не двигался.

Девочка осторожно подошла к письменному столу. Она некоторое время всматривалась в бардак, ничего не трогая и стараясь найти мою тетрадку. Вскоре ее руки переворачивали исписанные листы. Вайолетт светилась от счастья.

— Тебе так нравятся писатели?

— Мне нравится искусство, — восторженно воскликнула она. Ее глаза сияли.

— И что же тебе нравится больше всего?

— Все! — радостно крикнула девочка.

— И как тебе мои рукописи?

— Что вы пишите?

— Небольшие рассказы.

— У вас интересные идеи, но язык бедный, да и какой-то мысли, морального посыла, который бы цеплял отсутствует. Пустая жестокость, трагедия и драма. Нечего вынести полезного из ваших рассказах, сплошная картинность, — рассуждала гостья, пока она меня безжалостно громила, переворачивала страницы, анализируя текст.

— Ты так быстро прочитала всю тетрадь?

— Нет, только два рассказа. Первый и последний. У вас ничего не поменялось в стиле письма. Все то же.

— Критиковать ты умеешь, — усмехнулся я и взглянул на дуло пистолета. — А твой друг тоже увлекается искусством?

— Нет, убийствами, — быстро отрезала Вайолетт.

— Это я уже понял.

Рука убийцы дрогнула.

— Как долго твой друг будет держать пистолет?

— Точно! Мы же хотели тебя убить! — она вскочила. — И как я могла забыть?

Затем подойдя ко мне, девочка оценивающе взглянула на мой стол.

— Хотя жалко будет убивать сына искусства, даже такого бездарного…

«На оскорбления она богата», — подумал я, стиснув зубы. Это немного задело меня, хоть и было правдой.

— Так не убивайте. Вы знаете, что значит помиловать?

— Знаем, но никогда не используем.

— Вы так безобразно распоряжаетесь чужими жизнями.

— У нас есть такая возможность, — такие недетские рассуждения делали из небольшой девочки настоящего солдата, прошедшего не одну войну и сейчас допрашивающего меня в захваченном доме.

— А если ваши жизни будут во власти другого, вы поймете всю их ценность?

— Такого никогда не будет, — нагло ответила Вайолетт и аккуратно положила тетрадь обратно на стол.

— Вы так самоуверенны.

— Мы бессмертны.

— Мне вас жаль.

— Что? — она возмущенно подняла на меня глаза.

— Вы будете обречены на страдания.

— Почему?… — она немного испугалась. Видимо, мой взгляд в этот момент был пугающе строг.

— Потому что когда-нибудь придет плата за чужие жизни.

Вайолетт пристально посмотрела на меня, затем развернулась и ушла, крикнув своему другу:

— Пойдем отсюда.

Мужчина убрал пистолет и вышел вслед за девочкой. Лица его я так и не запомнил…

Дверь захлопнулась. Естественно, я их так просто не оставлю, прослежу за ними. Накинув пальто, я тихо вышел и закрыл дверь. Быстро и бесшумно спустился по лестнице, вышел на улицу. Меня тут же кто-то схватил крепкими руками, сжимая рот.

— Я так и знал, что он пойдет за нами, — громко говорил раздраженный и нервный голос. — Лицо у него знакомое было. Это он в прошлый раз за нами следовал.

— Я забыла спросить, — сказал снизу девочка. — Как вас зовут?

В ответ я лишь промычал. Мужчина открыл мне рот, я вдохнул холодный и сырой воздух. Его мозолистые и грязные руки отвратительно пахнули.

— Мистер Ридл…, — отдышавшись, ответил я.

— Мистер Ридл…, — она задумалась. — Запомню. А теперь говори, почему ты следишь за нами?

— Это все обычная случайность.

— Это не случайность! — когда девочка произнесла эти слова, мужчина ударил меня в живот. Боль была невыносима. Я скорчился.

— Я первый раз встретил вас на Площади, — каждое слово давалось мне тяжело и отдавалось сильной болью в груди. — Тогда вы убили несколько человек… Мне стало интересно, кто вы, и я решил проследить за вами.

— Ты был в доме дедушки?

— Был…

— Что ты там видел? — она грозно смотрела на меня снизу.

— Все, — честно отвечал я.

— Тебя нельзя оставлять в живых. Как бы жалко мне тебя не было, ты слишком много знаешь.

— Трудно быть умным, но за это убивать точно не стоит, — отшучивался я.

— Стоит! Но не здесь… Куда бы нам отойти…

— Неужели я настолько важная персона, что вы не хотите, как всех остальных, убивать прямо на месте?

— Это не я убивала! А он! — неожиданно стала перекладывать вину на своего друга девочка.

— Да они меня все достали! — проорал истерически мужчина. — Курят, пьют и не стесняются! Хоть немного бы уважали окружающих, зашли бы в свои бары, но нет! Надо испортить мне настроение, выйти на улицу и демонстративно показать, какая ты свинья!

— Хотя бы драку начал бы, но зачем убивать! — стала возмущаться Вайолетт.

— Это слишком долго и муторно! Тратить время на таких отбросов…

— Женщин-то зачем убивать?!

— Мужчина, который курит похож на свинью. Женщина, которая курит, прячет свое свинство за красотой, что еще хуже! Они не имеют право на жизнь!

— Они имеют право на исправление!

— Нет!

— Стоп, — от этого спора я скоро оглохну. — Может, не будем нарушать тишину улицы? Пройдемте, может, обратно ко мне домой?

— Ну уж нет, там ужасно пахнет! — раздраженно отозвался мужчина.

— Тогда куда нам уйти?

— Может, к дедушке?

— По-твоему этот дряхлый чудик впустит нас после прошлого раза?

— Мы зайдем с парадного, — хитро проговорила девочка. — Я знаю комнату, в которую никто не заходит.

— Я думаю, нам стоит идти, — мужчина ослабил хватку, пока он спорил, я смог без проблем освободиться и увлечь парочку за собой: вокруг нас стали собираться зеваки, которые явно создадут немало проблем, если мы останемся на том же месте.

— Ты про какую комнату говоришь? — спрашивал по пути убийца.

— Та, что находится под лестницей, — стараясь поспеть за мной, говорила Вайолетт.

— Там есть дверь?

— Всегда там была.

— Я уже больше двух столетий живу в доме Ньепсов, но никогда ее не видел.

— Значит, плохо искал.

Мы свернули в переулок и вышли на улицу, где находится вход в фотоателье. Пройдя дом Вайолетт, дошли до заведения без какой-либо вывески.

— Откуда ты знаешь, где еще и парадный вход находится? — недоверчиво спрашивала девочка.

— Случайно забрел.

— Врет, как дышит, — злобно отгрызался мужчина.

— Иногда стоит верить незнакомцам.

Я открыл дверь. Вайолетт зашла быстро, а мужчина остался за порогом. Девочка кричала на него:

— Чего ты ждешь?

— Кто ты? — убийца смотрел на меня. Я не видел его глаз- они были размыты- но голос его злобно рычал. «Убийца Размытое Лицо», — вдруг на всю голову прозвучало это прозвище. УРЛ… Звучит не очень. Вот Лур- куда лучше. Может, мне его Луром назвать? «Лицо убийцы размыто». Чего-то не хватает… «Лицо убийцы всегда размыто»— Лувр. Как символично. Думаю, это идеальный вариант.

— Отвечай! — Лувр потянулся за пистолетом.

— Разве я не говорил? Я мистер Ридл, писатель, недавно переехавший в Пивоварню.

— Откуда ты знаешь про нас? — каждое слово он гневно произносил. Казалось, что с каждым выдохом он выпускает пар.

— Обычная случайность.

— Врешь! — он направил на меня пистолет.

— Если ты зайдешь в дом, то я все тебе расскажу. Да, я думаю, стрелять через порог не слишком культурно.

— Черт подери! — выругался мужчина и обернулся. Люди смотрели на нас.

— Мы ждем, — беспечно сказал я.

Убийца вошел. Я тут же закрыл дверь, а Вайолетт закрыла ее на ключ, который затем спрятала в кармане юбки.

— Говори! — он не переставал держать дуло пистолета перед моим лицом.

— Ты мне не поможешь? — я обернулся к девочке.

— Нет, — она равнодушно прошла в большой зал.

— Да отвечай же ты уже! — мужчина стал тыкать мне металлическим пистолетом в висок.

— Ведь ты тоже участница всех его преступлений, — девочка остановилась.

— Нет, — Вайолетт смотрела в пол.

— Не ври сама себе. Ты помогаешь ему в преступлениях. Вечно носишься за ним, бегаешь и ничего не делаешь, чтобы помочь невинным жертвам.

— Я не могу его остановить! — вдруг обернулась и крикнула Вайолетт.

— Можешь. Ты ведь, как никто другой, можешь его остановить. Ты для него важный человек. Ты для него единственный друг.

Мужчина молчал. Девочка смотрела на меня. Ее выразительные глаза, темные, серые, смотрели на меня. В ее душе были муки, терзания. Она могла все остановить. Все. Но ничего не делала. Плакала, страдала, но ничего не предпринимала, чтобы опустить руку с пистолетом. Она боялась его. Любила и боялась.

— Опусти… Пистолет, — ее голос дрожал, но лицо было твердо.

Лувр стоял.

— Опусти пистолет, я сказала!

Рука дрогнула. Я кивнул девочке.

— Ради меня! — Вайолетт стиснула кулаки. — Опусти пистолет!

Я почувствовал, как дуло пистолета медленно опускается вниз. На лице девочки появилась радость. Она была сильной. Она спасла человека. Она гордилась собой. Ей было радостно!

Мужчина молча пошел к лестнице. Его рука гневно засунула пистолет в кобуру.

— Стой!

Лувр остановился и стал медленно оборачиваться.

— Ты пойдешь с нами.

Размытое лицо посмотрела на пол. Девочка подошла к нему и указала мне идти за ней.

Мы спустили по винтовой лестнице. Она ужасно тряслась и шумела. Девочка осторожно выглянула в коридор, кивнула нам, и резко свернула влево, затем повернула ручку, которая сливалась с стеной, неожиданно появился контр, который отчерчивал прямоугольник на холсте обоев, и эта часть выдвинулась вперед.

— Тут всегда была дверь? — неожиданно подал серьезный и мрачный голос Лувр.

— Всегда, — довольно отвечала девочка.

Мы вошли в темное помещение. Маленькая спутница куда-то пропала.

— Вайолетт? — обеспокоенно крикнул Лувр. Девочка минуту назад была перед нами и вдруг куда-то исчезла. Мужчина тут же заволновался. Для него она была самым ценным человеком. Я стоял в темноте и наблюдал за тенями.

Послышались шорохи. Они доносились с правой стороны. Затем в щели стал выделяться тусклый теплый свет, который постепенно становился ярче, и из-за тени вышла девочка с канделябром в руках. Три большие свечи тепло горели и освещали небольшую часть комнаты.

Я услышал, как мужчина выдохнул.

— Не переживай, я тут, — заботливо проговорила она.

— Что тут находится? — Лувр пытался осмотреться, но света свечек не хватало.

— Здесь заброшенные картины, — восторженно говорила девочка.

— Какие картины? — не понимал мужчина.

— Портреты разных людей, пейзажи и много чего другого. Здесь настоящий кладезь искусства! И все в разных стилях! Вот постмодерн, барокко, авангард, кубизм, реализм- настоящее чудо света! — девочка воодушевленно бегала по помещению и подсвечивала разные картины, стоящие на полу, висящие на стенах, лежащие на больших деревянных ящиках.

Во все время их диалога, я рассматривал равнодушно пару картин: одну с усатым и тощим аристократом, другую с пейзажем какого-то европейского городка 19 века.

— Что в этих ящиках? — спросил Лувр и стал отрывать деревяшки.

— Я не знаю, не могла открыть их.

Мужчина еще сильнее надавил на ящик. Под напором сил его рук доски хрустнули и, в итоге, треснули пополам. Из образовавшейся дыры проглядывались клочки ткани.

— Это одежда? — спросила Вайолетт.

— Да, служебная. Видимо, старая или ненужная.

Лувр встал и подошел к картине. Девочка щупала одежду. Я наблюдал за ними.

— Вы же, по-моему, хотели меня убить? — мне становилось скучно. Все были завлечены комнатой и совсем забыли про настоящую причину появления в этом старом складском помещении.

— Уже не хочется, — отмахнулся Лувр. — Ты ничего не сделал, так что убивать тебя не за чем.

— То есть…, — я не понимал его ход мыслей. — Ты просто так убивал людей, а меня решил пощадить, потому что… «не за чем»?

— Тех людей я убивал, потому что они вечно пьют. Я ненавижу алкоголь. Он вызывает во мне гнев и раздражение, — это звучало как-то равнодушно, словно потухший огонек.

— А я? — как обиженный ребенок, которому не досталось конфеты, непонимающе воскликнул я.

— А ты? — его голова повернулась ко мне. Равнодушный тембр Лувра четко произнес. — Ты куришь?

— Да, — с вызовом ответил я.

— Пьешь?

— Да!

— Ты меня все равно не раздражаешь. Почему ты так хочешь умереть? Я тебя пощадил, иди во все стороны.

— Разве вы не хотели меня убить?! Почему вы остановились на самом интересном месте? Вот он я, — мои руки раскинулись на всю ширину. — Убейте меня! Темное помещение, здесь никто не услышит и не увидит.

— Что ж, — устало встал Лувр и медленно подошел ко мне, доставая из кобуры пистолет. — Еще меня психом называют…

Девочка села на ящик и стала просто наблюдать.

— Раз ты так хочешь умереть, то, — он стал дулом пистолета касаться моих плеч, а затем головы, громко произнося, — благословляю тебя на нудную смерть от моего грешного пистолета. Аминь!

Он направил уже в который раз курок, подождал пять минут…

— Пуф! — и сымитировал выстрел, театрально изобразив отдачу. — Ты умер.

Я ошеломленно стоял пару минут неподвижно.

— Почему?..

— Потому что мне лень тебя убивать, — снова уселся рядом с картиной Лувр.

— Просто нажми на курок! — во мне начинало расти странное отчаяние.

— Будет отдача, которую, чтобы стерпеть, нужно потратить силы. Сейчас я устал. Тут так уютно, что я хочу спать.

Он свернулся клубком и укрылся старым балахоном.

— Устал…, — я обессиленно сел на ящик.

— Ты работал в театре? — спросила вдруг девочка.

— Нет…

— Жаль. Ты отлично играешь психопата.

Вдруг послышались шаги. На лице Вайолетт мигом появился страх.

— Кто-то идет сюда! Срочно спрячься!

— Куда? — я продолжал сидеть.

— Ты не успеешь! Или…, — она забегала по комнате. — На! — вручила мне в руки одежду. — Быстро надень!

Я снял с себя свое пальто и накинул старый пиджак. Быстро завязал галстук. Надел белые перчатки и застегнул пуговицы. Девочка исчезла. Дверь отворилась, ослепив меня ярким коридорным светом.

— Кто здесь? — противно и громко раздался на всю комнату голос старика.

Я застыл на месте. По телу пробежала дрожь. Это было чувство обнаружения, когда тебя находят в прятках, за этим- в большинстве случаев- ничего не следует, но рефлексы сами по себе говорят тебе, что дальше будет что-то недоброе. Такое ощущение можно сравнить с чувством ложной смерти, когда ты живешь настоящим, думая о хищнике, и прошлым, когда рассуждаешь о других возможных последствиях уже произошедшего и параллельно в голове мелькает вся жизнь. Дрожь исходит изнутри, будто появляется в каком-то вентиляторе в области желудка и в дальнейшем распространяется по всему телу, избыток же выходит наружу, заставляя тело содрогаться.

— А… Ты, — пригляделся старик. — Ты что здесь забыл?

— Я…, — машинально зашевелились губы, но голова еще не отошла от шока. — Я случайно… Да, случайно наткнулся на эту комнату и…

— Прочь отсюда сейчас же! — Климент небрежно указал мне на выход. — Тебе здесь не место!

— Как скажите…

Я медленно прошел мимо старика и стал направляться в сторону библиотеки. В это же время появилась идея методом великой случайности зайти в какую-нибудь дверь, но старик окликнул меня.

— Стой, — крикнул он в раздумьях. — Пошли со мной. Мне скучно. Попользуюсь тобой.

Ноги дрогнули. «Убить?», — появилась первая мысль в голове. Видимо, заразился от этой парочки садистским наклонностям.

— Хорошо…

Ньепс захромал впереди меня и свернул в дверь направо. Я последовал за ним и оказался в небольшой комнате с огромной кроватью. Это помещение было каким-то продолжением коридора. Весь интерьер спальни ничем не отличался от прошлого длинного помещения: такие же обои, ковер, даже те же цветки по углам, однако главными отличиями здесь были кровать, два стула и тумбочка с высоким зеркало напротив матраса.

Я закрыл дверь и, стоя у порога, наблюдал за действиями старика. Тот медленно снял свой пыльный халат и повесил его на спинку стула. Затем расстегнул верхние пуговицы на рубашке и стал снимать брюки. Когда молния звенела уже на другой спинке стула, Климент с большими трусами телесного цвета своими хилыми ногами плюхнулся на кровать и неуклюже стал перекатываться в середину, укрывшись большим одеялом.

— Чего стоишь? — недовольно спросил старик. — Садись!

Его тощий палец указывал на стул. Я аккуратно, не облокачиваясь на спинку сел и следил в зеркале за Ньепсом. Тот открыл в стене ящик, который сливался с обоями, и вытащил оттуда бокал и бутылку вина, медленно налив напиток в сосуд.

— Как странно, — тихо и задумчиво хрипел старик, — что все так меня не любят. Разве я что-то плохого сделал? Вы живете на улице, как при моем дедушке? Или же вы работаете в поте лица каждую секунду каждого дня? Нет. Вы живете за мой счет, по сути, ничего не делая. Я дал вам долгожданный отпуск. Вы можете отдыхать, ничего не делать, но вместо этого вы жалуетесь, выражаете свое недовольство, хотя никто- он указал на меня, — никто из вас не сказал мне это прямо. А я вижу. Я вижу ваши угрюмые лица. Вы злобно смотрите на меня, не задерживая взгляд, скрываете ненависть ко мне, хотя она уже пропитала этот дом. Бедная Люсия делает всю работу за вас, а вы? Я даже поговорить с ней не могу!.. Может, сжечь вас всех, — Климент опечаленно отвел взгляд в сторону. — Все считают меня жалким. Я не оправдал ожидания других, но- Бог с этим- я не оправдал ожидания свои… Я мечтал о спокойной жизни, но вместо этого мучаюсь с вами. Я хотел жить в одиноком доме, в одной из маленьких деревень, а вместо этого провел большую часть своей жизни под землей в этой… Дыре, — он злобно сжал бокал в руках. — Я для всех ничтожество. Для всех… Даже в глазах своих же слуг я жалок. Но разве вы плохо живете? Вам так не нравится эта жизнь? Я вас заставляю работать каждый божий день? И вы продолжаете меня ненавидеть… Пивоварня давно уже забыла про мое существования. Каждый в городе считает, что мое тело лежит в могиле, и ведь оно вправду будет скоро там лежать…

Старик положил бокал на тумбочку, тяжело дыша, снова улегся. В его старческих глазах не было слез, но губы его дрожали. Пальцы нервно перебирали одеяло. Сейчас он был похож на маленького ребенка, которого отругали родители или же который чувствует себя одиноко среди сверстников и не может полностью осознать это чувство. Он жалок. Сейчас я смотрю на жалкого человека. Для своих слуг Ньепс- жестокий диктатор своего дома, но на самом деле он боится. Боится себя же. У него особый дар рушить любые первые впечатления о нем. Сейчас мне хотелось задушить его подушкой, потому что во мне пробуждалось милосердие к этому противному старику. Но я сидел. Слушал. А он молчал.

— Все ведь напрасно, — тишину комнаты нарушил хриплый, почти рыдающий голос. — Я уже ничего не исправлю. К моему имени уже добавлено клеймо самого худшего из Ньепсов, так зачем я остаюсь здесь? По своей же воле я мог бы покинуть этот дом, уехать, забрать все с собой, а вас, олухов, оставить здесь, находится в этом вечном саркофаге, где вы проведете свое бессмертия, даже не додумавшись выйти наружу. Но я остаюсь… Стараюсь что-то исправить. Дать вам счастья, когда своего мне уже никогда не достигнуть. Да и счастливы ли вы? — усмехнулся Климент. — Если вами руководит несчастный, то и путь ваш окунется в печали. Что же меня держит? Неужели я люблю вас? — старик засмеялся. — Нет уж. Это дряхлое сердце уже не любит. Но не могу я оставить вас- моих якорей. Не могу… Этот дом дорог мне, как дороги мечты. Несмотря на все унижения моего отца, я стал владельцем этого поместья, пускай и под угрозой лишения наследства. Да, вы ненавидите меня, но к вам я ненависти не испытываю. Скорее, неприязнь.

Ньепс снова взял бокал вина в руки и стал, наконец, пить содержимое.

— И все же я к вам ненависти не испытываю…

Наступило молчание. Отчего-то у меня по телу пробежали мурашки. Эта исповедь старика явно не первая. Он со многими слугами так общался. Почему же, зная правду, они все еще ненавидят своего хозяина? Почему он им так противен?

Да и с чего я взял, что они ненавидят его? Может, все наоборот? Это игра в скрытые чувства?

— Поди прочь…, — вдруг махнул рукой Климент и укутался в одеяло. — И свет выключи.

Я тихо встал. Выключатель громко щелкнул, дверь закрылась. Я вышел в коридор. Никого. Так какие же настоящие чувства царят в этом доме?

Зайдя в кладовую, я увидел все еще горящие свечи. Они были тут. Правда, импровизированное одеяло мужчины валялось на полу, а самого Лувра нигде не было.

— А, это ты, — вышла из темноты девочки. — Мы как раз собирались уходить.

— Где моя одежда?

— Тут, — она указала на ящик. — Дедушка тебя не трогал?

— Нет. Всего лишь рассказывал истории.

— А, тоже ныл тебе? — вдруг спросил мужчина, стоящий рядом с дверью.

— Ты тоже это проходил?

— Бывало. Все через это проходили, кто-то не первый десяток.

— И что же вы чувствуете к нему?

— Не знаю, как другие, но я только преданность и раздражение. Меня бесят такие сентиментальные разговоры. Однако эту рухлядь вправду жалко.

Я молча смотрел на него. И в нем было что-то хорошее. Даже в самом отпетом психе есть доля благоразумия. Но другие точно не чувствует то, что Лувр испытывает к Ньепсу…

— Мне пора идти домой, — девочка подошла к двери.

— Вас провести? — спросил я учтиво, выходя из темного помещения.

— Не смей, — раздраженно проговорил сквозь зубы Лувр. — Мы пойдем первые, а ты даже не смей за нами следить. Если замечу, то убью тебя.

— Я буду только рад, — видя, что мужчина не мог ничего на этот ответить, я улыбнулся.

— Ублюдок, — прошептал сквозь зубы мужчина и пошел по лестнице вверх. Девочка побежала за ним.

Я постоял еще немного времени под лестницей, прислушиваясь к глухим металлическим лязгам ржавых перил. Когда все стихло, я медленно поднялся.

Темно. В холодное время суток быстро темнеет. Становится мрачно, туманно и непонятно на душе. То ли грусть, но она неуловимая и неосознанная. Ты созерцаешь мир, не чувствуя отдачу. Твоя кожа застыла, холодная и потная, она не может уловить порыв ветра. В этих пальцах нет чувств. Они онемели. Вечер. Казалось, еще два месяца назад в это же самое время солнце только-только собиралась ложиться на покой, а сейчас молочный свет лишь больше путает душу, не дает ей разобраться в себе. Если раньше все просто, то теперь невозможно. Ты скребешься в себя, пытаясь понять, где находится твое сердце, которое должно стучать и любить, но кажется, словно стучать там больше нечему. И холода нет, а тепла и подавно. Это пустое наблюдение за миром, его лицезрение. Ты видишь ужасное, ты видишь прекрасное, ты просто видишь, слышишь, но не чувствуешь. Не питаешь к действию симпатии или же ненависти. Ответной реакции на мир нет. Это глухой выстрел пистолета без отдачи. Руки онемели. Людей нет. Они далеко. Один в этом мире лишь я. Мое тело. Без души.

Смешно становится, как быстро сменяются мысли. Как мгновение назад тебя волновало одно, а теперь волнует то, что ничего не волнует. Такое пассивное состояние, когда хочется встать на колени и смотреть в небо, но остается только шаг. Бездумный, неосознанный шаг в никуда. И вроде нет никого… Ничего-ничего, но есть ты. Наблюдатель. И все, что ты можешь дать этому миру- свой взгляд. Пустое существование. Ненужную жизнь. И черствую душу…

IX

Я шел по улице с одним вопросом: что же чувствуют слуги к Ньепсу? Это стремление узнать чужие чувства для меня было детским. Пустое любопытство, которое появилось ниоткуда, оно поглощает тебя и ставит цель, которая, наверно, сметает все прежние мечты, глобальные и желанные.

Дверь в фотоателье громко скрипнула. Спустившись по лестнице, я думал, к кому идти? В голову пришел Атан. Его небрежная и противная улыбка вызывала отвращение, однако к тем гигантам с детскими лицами мне точно не хотелось идти. Надеясь на счастливый случай, я повернул ручку. Эта была та дверь. Низкий бесконечный темный туннель в библиотеку. Я старался чуть ли не бежать, чтобы вновь не ощущать эту боль в мышцах. Переход по длинному туннелю уже казался мне и вправду бескрайним, но тут впереди показался выход.

И снова эта сырость и холод. Аура одиночества и пустоты, страх, питаемый неизвестностью тумана и падением книг. Вдалеке эхом раздавались глухие взмахи крыльев. Что-то капало на пол, и одна капля в этом большом мире казалась водопадом. Туман навис над верхними полками. Я стоял между первыми колоннами, рассуждая, стоит ли мне рисковать и идти в этот лабиринт знаний. Я определенно здесь потеряюсь, но, если мне повезет обнаружить Атана, быть может, получится выбраться. Однако есть ли тут Атан? Сплошное везение.

Огонь факела дрогнул от движения моего тела. Я медленно ступал вперед, постоянно оглядываясь. Бездумно орать на всю библиотеку мне точно не хотелось. Бывают такие моменты, когда рот попросту не хочется открывать, и молчание- единственное, что держит спокойствие мира на твоих плечах. Состояние полного погружения в ход времени, одновременно с тем такое же полное отречение от ходьбы реальности. Замирает сердце, остывает разум. Уже забываешь, чего хотел минуту назад, предаешься духу приключения. Шаг за шагом все больше уходишь в тишину, где каждый шорох подобен визгу, а визг- грохоту. В темноте библиотеки любое движение ощущается острее, любой шаг сразу замечаешь. Опершись о книжную полку, я встал и прислушался. В животе закололо. Чувствуя тяжесть тишины, рассудок боялся.

Вдруг стали быстро приближаться шаги. Со всех сторон. Вот-вот они достанут меня. Догонят. Ближе, ближе… Еще чуток- меня схватят и навеки заточат в этой библиотеки. Тяжелые шаги нечто большого приковали ноги к полу, я оборачивался, дрожал, боялся. В темноте показался силуэт. Все ближе подбегал ко мне огромный зверь. Я панически, не отрывая глаз от опасности, искал рукой, не глядя, свое оружие. Им оказалась маленькая книжонка, естественно.

Но стоило лапам монстра до меня дотронуться, как яркий свет факела отпугнул зверя в темноту. Передо мной встал Атан, широко расставив ноги и высоко подняв руки.

— Никаких объятий! — крикнул он, и голос его сразил мрак библиотеки. — Нельзя! Только под моим присмотром! Ты его себе в конуру утащишь! Фу!

Монстр жалобно заскулил и убежал прятаться за колоннами. Атан повернулся ко мне и широко улыбнулся.

— Какая встреча! — он расставил руки в сторону, приглашая обняться, но я все еще в страхе стоял и смотрел на него. — Ты прости его. Он любитель объятий. Жуть как любит обниматься, вот только ты ему очень понравился, оттого он и бежал как сумасшедший. Хотелось ему тебя в свою конуру украсть, а оттуда мало кто возвращается. Я пока еще не нашел его укрытия, так что лучше не рисковать своей жизнью.

— Это…

— Какими судьбами? — он взял меня под руку и повел по библиотеки, освещая путь факелом.

— Я…, — тихо и осторожно мой голос улетал вглубь пещеры. — Хотел вопрос задать…

— О! Вопрос! Интересно. И ты решил обратиться ко мне? Почему же не к нашей убийственной парочке?

— Потому что…, — я удивленно взглянул на него.

— Я все знаю, — улыбнулся библиотекарь.

— Хотел спросить… Что слуги чувствуют к Ньепсу?

— Ненависть, — добродушно и коротко ответил Атан.

— Разве после его монолога вам не становится его жаль?

— Ты слишком добр, друг мой. Стоит человеку заплакать, ты его полюбишь. Это плохая черта. Наш старый кретин просто ищет повода, чтобы выпить, а совесть у него работает не там, где надо.

Мы вышли из лабиринта. Виднелся вход в тоннель, а рядом с ним стоял столик с диваном. На столе- одинокая лампа, которая тускло освещала пару книжек.

— Знаешь, ты очень вовремя пришел, — одушевленно заговорил Атан. — Я как раз хотел идти за тобой.

— Зачем? — выйдя из лабиринта, я только сейчас ощутил, как страх отпустил меня.

— Я хочу рассказать тебе о своем плане. В прошлый раз, когда я тебя привел сюда, ты мне дал очень важную идею. Я долго над ней думал и, наконец, перешел к планированию.

— Планированию чего?

— Садись сюда, — он указал на диван. На столе помимо книжек лежал большой лист, на котором кто-то чертил и ставил маленьким почерком многочисленные заметки.

Я сел. Библиотекарь закрыл одну книгу, поставил ее в сторону и повернулся ко мне.

— Я хочу убить Ньепса, — он бодро взглянул на меня.

— Из-за ненависти?

— Ненависть? — он рассмеялся. — Нет! Мне нужна только эта библиотека.

— Разве она уже не твоя?

— Нет, — он перестал смеяться и посмотрел в темноту библиотеки. — Многие полки заперты на ключ, который хранится только у Ньепса. Без этих книг библиотека, считай, наполовину пуста. Это меня раздражает. У этого старика есть такая уникальная возможность прикоснуться к всемирным знаниям, а он даже носа сюда не сует. Был бы этот ключ у меня…, — Атан стиснул кулаки.

— И как же ты его хочешь убить?

— Революция! — в его глазах вспыхнул огонь.

— Радикально.

— По-другому нельзя. Просто убить- мне не позволит безликий и его девчонка. Сделать это тихо- меня все равно найдет этот преданный придурок. Но если поднять на бунт всех слуг, то у нас что-то может получится.

— Зачем же бунт? Можно просто, пока его нет рядом, устранить старика.

— Нет…, — протянул библиотекарь. — Он найдет. Он почувствует. Он всегда чувствует, когда Ньепсу угрожает опасность.

— Он же просто убьет тогда вас всех.

— Не убьет. Не сможет. Но мы- толпой- способны устранить его, схватить, посадить и заняться стариком.

— По-вашему он так прост?

— Нет. Он точно не прост. Но если постараться, то может получится. Но стоит еще долго продумывать. Безликий наш не так прост. Он, наверно, самый сильный среди всех слуг. Самый безумный, бестолковый и сильный.

— В чем же его сила? Думаю, одна Пленка уже сможет его ухватить.

— Пленки неповоротливы. У него есть сила и ловкость. Когда он в ярости, он способен уничтожить чуть ли не весь мир.

— По описанию точно Божество какое-то.

— Кто знает. Когда сделали его фотографию, он был сильнее любого борца Франции.

Сверху послышалось ворчание. Я поднял голову вверх.

— Это Ньепс, — Атан шепотом приказал молчать.

Неразборчивое ворчание возмущало тишину библиотеки. Глухие шаги доходили до самого низу. Акустика в этом помещении была феноменальная. Дверь захлопнулась.

— Думаю, мы высказали все, — шепотом подытожил Атан. — Нам обоим пора идти.

Я согласился с ним. В такой обстановке Ньепс мог бы поймать меня. Мы по тоннелю снова вышли в коридор. Атан свернул налево.

— Мы еще увидимся, — улыбнулся тот. — Я буду держать вас в курсе. Когда надо, вам придет весточка от меня.

Он своим тучным и неуклюжим телом вальяжно прошел по коридору и скрылся в дверях. Я еще немного постоял, смотря на несуществующий силуэт и думая ни о чем, и медленно поднялся на улицу. Было тепло и солнечно. Немного постояв на свежем воздухе, я решил прогуляться к площади. Еще рано идти домой и ложиться спать, а по пути, может быть, зайду в какую-нибудь забегаловку и попробую блюдо местного шеф-повара.

Задумчиво и рассеянно я ступал по плиткам улицы. Все было как прежде: спокойствие городка вернулось, люди уже не боялись до паники выходить на улицу, а некоторые перестали постоянно оборачиваться. Степенность Пивоварни, которая вдохновляла меня, вернулась. Я смотрел в окна, а там привычный уют и безопасность. Безусловно, чувствовались нотки напряжения и бдительности, но чем дальше уходили дни, тем больше городок погружался в свое оптимальное состояние- вечный сон. Некоторые взрослые даже осмелились выпустить своих детей на прогулку. Я обрадовался прежнему виду Пивоварни, однако что-то в душе щемило и говорило о нехорошем. Отчасти оно являлось причиной моих дум: я пытался понять, что же это чувство означает, однако, не находя ответа, возвращался в реальность.

Из Площади пропали красные цвета. Не видно было крови, не было трупов. От недавней трагедии не осталось ни следа. Возможно, я не возвращался сюда из-за страха увидеть этот кошмар снова. Неосознанно в моей голове возникала эта сцена проникновения внешнего ада во внутренний рай Пивоварни, и мне становилось дурно. Появилась какая-то реакция на Площадь, но теперь, видя, как люди продолжают мирно сидеть на лавочках, уличные музыканты запевают народные песни, а группа мужчина, громко смеясь, выпивает уже не первый ящик пива, в моей душе вернулось спокойствие. Спокойствие, которое не могло окончательно усесться в моей душе из-за этих воспоминаний о прожитом горе.

Идя вдоль деревьев, я услышал, как кто-то кого-то окликает.

— Постойте! По-стой-те!

Я обернулся. Ко мне бежал тот полицейский в свитере, с кем я в тот злополучный день общался. В этот раз на нем было светло-коричневое пальто, рубашка в полоску и мешковатые темные штаны. Его лицо покраснело, рука, поднятая вверх, непрерывно махала, а грудь то и дело поднималась от частого дыхания. Я остановился.

— Это же… Вы… На Площади… Тогда с девочкой… Вы? — пытаясь отдышаться, полицейский прерывисто говорил.

— Да, я. Вы меня звали?

— Да! Фух! Вас! — он, подкашиваясь, выпрямился.

— Извините меня, но мне еще не удалось вспомнить лицо убийцы.

— Ничего! Мне хотелось бы узнать ваше имя!

— Хорошо. Мистер Ридл. А вам зачем?

— Вы же недавно переехали, — полицейский достал блокнот и карандаш. — Как вы сказали? Мистер Ри…?

— Ридл. Да, я переехал, и что же дальше?

— Мне нужно записать вас, чтобы в случае чего допросить о преступлении. Я как раз собирался в архив, чтобы узнать все о новоприбывших в наш город, — после этих слов я напрягся.

— Вам повезло, одного искать уже не надо.

— В целом, уже больше никого искать не надо. Вы единственный безумец, что переехал в Пивоварню.

— Это комплимент?

— Можете считать это синонимом «глупой смелости».

— Как скажете.

— Не хотите ли зайти ко мне? — вдруг предложил полицейский.

— Вдруг вы тут же отправите меня в тюрьму? — собеседник рассмеялся.

— Не переживайте! На вас пока доносов нет.

— Обман- причина мести.

— Даю свое честное правоохранительное слово. Сегодня я получил новую пластинку. Вы любите музыку?

— Стараюсь не слушать.

— Тогда я расскажу вам про все прелести недавно вышедшего альбома местной музыкальной группы. Я их обожаю! Проигрыватель мне подарила любимая жена, и он просто потрясающий! Идеально гладкая игла, великолепные узоры на…

Я слушал его, идя по одинаковому проспекту, уже от Площади. Мысли никак не приходили в голову. Иногда они попросту мешают жить, избивают, дают очередную почву для волнений и бессмысленной нервотрепки, а потом наступают такие моменты пустоты, когда и снаружи, и внутри- ничего. Тупой взгляд, косые ноги, руки болтаются, однако люди не замечают этого. Они привыкли много чего не замечать: у самих душевных забот вагон и маленькая тележка. Так что неожиданно разговорчивый полицейский не замечал моего полного равнодушия к его словам и игнорирования бурного и эмоционального описания какого-то проигрывателя. Я просто шел, для приличия, будто бы вникаю в разговор, кивая головой, а, на самом деле, не замечая никого и ничего.

Меня пугала моя неожиданная пассивность. Если же я и до этого не блистал бурными эмоциями, а моя книга всегда оказывалась закрыта, то сейчас на обложке большой замок с цепью. Безусловно, окружающие не заметят перемен, но мне страшно. Я не хотел становиться одним из тех, кто, словно холодный герой романа, пускает на остальных свой угрюмый взгляд, пугая тех до чертиков. Мне нравилось мое состояние спокойного созерцания, как только я переехал в Пивоварню. Ничего не волновало, оставляя душу в покое. Сейчас же эта пассивность вызывает одни лишь раздумывающие колокола, которые громкой трелью бьют по моей черепной коробке. Иногда кажется, что все, находящееся выше шеи, попросту треснет пополам, и будет мое тело нести разрезанный пополам мозг, свободный и бездумный.

— Вот мы и пришли!

Дом полицейского был такой же, как и остальные дома в Пивоварни: темно-красный кирпич на лицевой стороне, коричневая, обшитая кожей дверь, перил не было, чистая лесенка. Серьезный и хмурый вид встречал гостей, однако стоило зайти внутрь, как обстановка мигом менялась. Уютное темное дерево, из которого изготовлена почти вся мебель, сочеталась с оранжевыми и красноватыми предметами, стоящими повсюду и создающими уют, а периодическое появление растений делало помещение свежим и немного диким, где любой гость мог найти свой уголок. Справа от входа- кухня, из которой исходили приятные запахи свежеиспеченных пирожков, а слева зал, освещенный желтой люстрой. Окно в зале казалось необычайно большим. Камин напротив дивана, тумбочка вдоль стены, где и расположилась музыкальная сокровищница хозяина, теплый ковер темных цветов, и в углу свисали широкие листья большого цветка, укрывающего кресло рядом с проигрывателем.

— Алексей, ты? — послышался женский голос из кухню.

— Я, дорогая! У нас гость, — хозяин быстро разулся, снял с себя верхнюю одежду и тут же, как ребенок в Новый год, побежал в зал.

— Какой гость?

— Недавно переехавший в Пивоварню господин Ридл! — кричал из зала полицейский.

— Опять ты приводишь незнакомцев показать свои пластинки? — недовольно в ответ орала из кухни жена.

— Я уже всем в городе показал их. А тут новый слушатель!

Пока между ними был подобный диалог на расстоянии, я медленно разделся и встал между кухней и залом. Красивая, стройная и молодая девушка стояла в фартуке у плиты и что-то увлеченно готовила, параллельно разговаривая с мужем. Она заметила меня и кокетливо поздоровалась. Я прошел в зал. Алексей сидел на полу возле проигрывателя и перебирал в руках пластинки, словно ребенок выбирает игрушку.

— Вы пока садитесь на диван, — махнул рукой хозяин. — Сейчас поставлю нужную пластинку, и мы вас чаем угостим.

— Большое спасибо.

Я сел на диван и стал следить за тем, как полицейский тщательно выбирает пластинки, пристально рассматривая их. Он серьезно подходил к такому делу, как музыка, и, видимо, очень увлекался. Когда нужная композиция была найдена, Алексей довольно встал и сел напротив меня на кресло-качалку.

— Как вам? — спрашивал меня хозяин.

— Уютно. — играла какая-то спокойная мелодия с приятным ударным ритмом.

— Вы слушаете такое? — с интересом рассматривал меня полицейский.

— В последнее время стараюсь не слушать музыку, — невольно я поморщился.

— Почему же?

— Сказать честно, болят уши.

— Ох! Как же мне вас жаль. Вы обращались к доктору? — на лице собеседника появилось искреннее сожаление. Этот человек был действительно чувственным и очень добрым.

— Пока еще нет. Собираюсь сходить в местную поликлинику.

— В нашу поликлинику? — удивленно вытаращил на меня глаза Алексей. — Вы с ума сошли! Не смейте! Да вам скорее ампутируют эти уши, нежели дадут нормальное лекарство. Езжайте на север, все лучшие медики находятся там! Советую вам уезжать из Пивоварни как можно скорее. Она угробит вас!

— Благодарю вас за совет, но здесь я чувствую себя куда более здоровым, чем в моем прежнем месте жительства.

— Где же вы раньше жили, если не секрет?

— Как раз на севере.

— Почему же вы оттуда уехали? — непонимающе замотал головой полицейский.

— Слишком шумным стал тот регион. Мне нужен был покой в уединенном уголке.

— И из всех вариантов вы выбрали Пивоварню?

— Именно так.

— Вы безумец!

— Мне уже не первый человек это говорит. В вашем городе есть психиатрическая лечебница?

Мы засмеялись. Алексей стал кричать своей жене:

— Дорогая! Принеси чаю!

— Все уже готово! — отвечала девушка.

— Простите, она не ожидала гостей, — извинялся передо мной собеседник.

— Ничего страшного. Я бы тоже опешил, если бы какой-то незнакомец так же зашел ко мне в дом.

— Уже весь город знает о том, какой у меня проигрыватель, но только вы один не знали!

— Ради этого вы и звали всех к себе в дом?

— Да, — улыбнулся Алексей.

— У вас есть понятие «личная жизнь»?

— Конечно, есть, что вы, — смеялся Алексей.

— А про жену вы не думали?

— Она не против. Меня дома часто не бывает: застреваю на работе, так что я думаю, новые знакомые не дадут ей скучать.

— Может, ей хочется побольше времени проводить с вами, а не с другими?

— Я уделяю ей достаточно времени.

— Смотрите, чтобы она от вас не сбежала, — тут я задумался о своем бесцеремонном вхождении в личную жизнь, которая меня не касается.

— Что вы имеете в виду? — стал напрягаться собеседник.

В зал зашла жена Алексея, которая несла на подносе чашки чая, небольшой чайничек и тарелку со сладостями. Тут же напряжение отступило, музыка вернулась, мир продолжил двигаться в привычном ритме. Я слишком нагло себя повел.

— Вот и угощенья! — она поставила все на столик и присела рядом с мужем.

— Спасибо дорогая! — тот поцеловал ее в щеку, женщина широко улыбнулась.

— Берите чаю, — хозяйка указала рукой на наполненные чашки.

— Благодарю, — я отпил. — Нет алкоголя?

— Конечно, нет! Какой безумец будет добавлять алкоголь в чай? — засмеялась женщина.

— Думал, в вашем городке это обыденность.

— Что вы! — всплеснул руками полицейский. — Мы не такие пьяницы!

— Сказать честно, я удивлен.

— Мы почти не пьем алкоголь, — улыбнулась хозяйка. — Я по праздникам, а Алексей- только, когда расследование заходит в тупик.

— Ну, хватит об этом…, — засмущался полицейский.

— Он только один раз уходил в запой, — продолжала с увлечением дама. — Когда не смог найти своего первого преступника, и его сняли с этого дела. Ох, он тогда впал в настоящее уныние! Я очень переживала! Так жалко он выглядел! Ходил целыми днями грустный по дому, ничего не ел, только пил. Я уже собиралась вызывать докторов!

— И что же?

— Ему доверили новое дело, и он тут же загорелся! — с гордостью проговорила женщина.

— Вы верны своему делу, — почтительно обратился я к хозяину.

— Что вы! — стыдился Алексей. — Кто ж из нас не впадал в такие запои? Это все по молодости! По глупости! В итоге же я выбрался из этого ужаса и уже стабильные несколько лет ловлю преступников.

— Пивоварня может гордится вами, — после моих слов мужчина встал и сменил пластинку, оставаясь возле проигрывателя.

— Это он смущается, — шепотом сказала мне жена и стала осматривать меня.

— Он у вас очень чувствительный.

— Это уж точно! Он все принимает близко к сердцу! С одной стороны, это милая сторона, но с другой, она меня утомляет! Алексей вечно впадает в свою меланхолию!

— Зато страстно вас любит, — я все время поглядывал за мужчиной, не замечая, как хозяйка своими пальцами гладила мои руки.

— На что мне эта любовь, если она никак не выражается! — говорила с наигранной печалью она.

— Это уже ваши проблемы. Он старается, как может, и вы должны ценить это.

— Плохо старается!

— Вы плохо видите, — ее тактильные игры меня стали раздражать. Я серьезно посмотрел на нее. — Советую вам сходить к окулисту.

Девушка обиженно отвернулась. Музыка сменилась. Алексей подошел к нам.

— Может, вы хотите пройтись? Мне немного душно в этой комнате, — поправляя воротник, хозяин предложил мне пройти в прихожую.

— Соглашусь с вами. Сейчас чудесная погода.

— Какая там чудесная, — девушка театрально взяла поднос и вышла.

— Простите ее, — кивнул плечами мужчина. — Она у меня очень импульсивная.

— Такие девушки особенно поддаются ветреной погоде.

— О чем вы? — недоуменно посмотрел на меня Алексей.

— Пройдемте на улицу?

— Да… Давайте!

Хозяин в спешке надел пальто и вышел вместе со мной. Еще не успело стемнеть, но оранжевая грусть заката постепенно охватывала тени города. Свет уходил, превращаясь в тени, мрак наступал, становясь фонарем. Прохладный ветер продувал прохожих, голые ветки неумолимо шумели. Когда я пропустил момент этого увядания? Забываясь в настоящем, я пропускал окружающий мир, общий план. Вдруг что-то пробежало по всему моему телу. Я неожиданно вышел душой из тела. Сердцебиение четко звучало, перекрывая шум ветра, живот терял равновесие, ноги подкашивались, дыхание замедлилось. Я потерял контакт с пространством, контроль над собой. Меня вышвырнуло из своего же тела. Стоя на лестнице, я уже находился в стене дома. Мое ощущение мира контужено, мне трудно сделать шаг вперед. Алексей уже стоял впереди, но двигаться ему навстречу было невероятно сложной задачей. Самое странное, что мое осознание этого состояния забудется уже через день. И все же так чувствовать пульсацию вен изнутри странно…

— Вы в порядке? — озадаченно смотрел на меня спутник.

— Что-то голова закружилась.

— Наверно, смена температур на вас влияет. Вы, случаем, не метеозависим?

— Я… Метео? — моя голова была вся в тумане.

— Зависим, — обеспокоенно закончил Алексей.

— Нет. По-моему, нет.

— Я вам помогу, — он подхватил мою руку так, что я всем телом опирался на него. Это действие вывело меня из парализации. Дыхание вернуло прежний ритм, сердцебиение утихало, туман рассеивался, мысли концентрировались.

— Спасибо большое, — я отошел немного от собеседника.

— С вами все хорошо?

— Да… Все.

— Давайте все же я…, — Алексей снова хотел взять меня под руку.

— Нет, — я отошел еще дальше. — Я в состоянии идти сам. Думаю, нам пора прощаться.

— Может, я вас хотя бы до площади доведу?

— Думаю, можно.

Мы пошли вдоль улицы молча. Алексей то и дело обеспокоенно смотрел на меня. Мои глаза жадно хватали окружающий меня пейзаж. Закат в Пивоварне… Безжизненная природа, холодные здания- яркие лучи закатного неба, разрезающие темноту тонкими полосками. Так нежно, так ласково, так приятно.

От дома Алексея до Площади было недалеко. Я взглянул на большое пространство с многочисленными скамейками.

— Как же странно, что все вернулось на круги своя, — бурчал себе под нос, но собеседник услышал.

— А что-то менялось? — вопросительно уставился на меня полицейский. Я смотрел в его глаза. Мне стало понятно, почему все забылось.

— Скажите, как ваше дело с тем убийцей, что бесследно исчез, убив больше сотни людей в один вечер? — я четко проговорил все подробности трагедии. Алексей сделался туманным.

— С тем убийцей? — он рассеянно взглянул на площадь. — Дело идет. Идет своим ходом…

— Может, оно съехало с рельс?

Он взглянул на меня отчаянно.

— Оно остановилось.

Я видел перед собой жителя Пивоварни. В его глазах туман, в его голове страх.

— Мне искренне вас жаль, — я положил руку ему на плечо.

— Ничего… Скоро оно сдвинется с места…

— Надеюсь, вы переживете эту неудачу.

— Не стоит хоронить это дело, — усмехнулся полицейский. — Все будет. Время всех рассудит.

— Время всех рассудит…, — я взглянул на небо. Яркое. Разноцветное. Уходящее… — Думаю, здесь мы и попрощаемся. Как видите, меня отпустило.

— Хорошо…, — так же тихо и задумчиво произнес Алексей. — Прощайте.

— До свидания.

Мы пожали руки. Он направился к себе домой, то и дело смотря на стены домов. Я же, проводив его взглядом, последний раз взглянул на небо и медленно, ни о чем не думая, пошел домой.

X

Снова меня разбудили агрессивные стуки в дверь… Настолько агрессивные, что теперь вся мебель в комнате медленными прыжками уходила в окно. Я с трудом поднял голову и оглядел обстановку. Пока ближе всего к побегу был письменный стол, однако стул собирался идти на обгон. Понимая, что мне будет лень спускаться и возвращать имущество на прежние места, я все же решился встать с кровати.

Никто не звал меня. Хотя в прошлый раз Лувр с Вайолетт особо не церемонились. Что же им нужно было? Сонно отбросив одеяло, я открыл дверь.

Нагнувшись в три погибели, тот самый мальчик-гигант неуклюже и тесно стоял на пороге моей квартиры. Его огромная рука уже собиралась точным и сильным ударом пробить мою черепную коробку, однако вовремя остановилась. Голова гиганта была сильно опущена набок. Казалось, его плечи вот-вот прорвут стены и потолок. Он был похож на надутый пузырь, которого сжимали прессом.

— Да-да? — я сонно протер глаза и уставился на Пленку.

Ничего не отвечая, гигант взял меня на руки и одним прыжком, чуть не проломив лестничный пролет, спустился на самый низ. Я болтыхался, как носовая тряпка на сильном ветру. Чудом мое тело еще ни разу не столкнулось со стеной. В этот момент мой ангел-хранитель точно проснулся. Однако я ничего не понимал и скакал на плече огромного мальчика. Улица была пуста. Еще не успело наступить утро. Лишь легкие землетрясения от шагов гиганта нарушали степенное спокойствие сонной Пивоварни. Необычайно сильный конь нес меня на своих плечах, видимо, к уже повседневному мне доме Ньепса.

Пленка легко открыл парадную дверь, аккуратно протиснулся в проем и тихо стал ступать по входному залу. Неожиданно он свернул в угол, где находился стол с какими-то фотографиями. Бережно отодвинув пальцем массивный стол, мальчик открыл деревянный люк, куда прыгнул вместе со мной. Все это время я словно потерял дар речи. Моя голова уже столько раз билась о стальное тело гиганта, что, кажется, совсем потеряла все разумное в ней. Пролетев мглу, мы приземлились (кстати, довольно плавно) в просторный каменный зал, освещенный тусклыми факелами. Эта комната была наполнена людьми, Пленками и Атаном. Гигант осторожно опустил мое тело на пол. Я упал.

— Доброе утро, мистер Ридл! — радостно взмахнул руками Атан и подошел ко мне. — Простите, что так рано, но иначе никак нельзя было. Вы пришли самыми последними.

— Куда? — моя голова кружилась, не привыкшая еще к статичной земле, а язык заплетался.

— На наше пламенное собрание!

— Куда? — уже более нагло и четко переспросил я.

— Понимаете, — библиотекарь присел на корточки рядом со мной, — мы не можем обсуждать план нашей революции, пока Ньепс ходит по дому, так что мы решили организовать собрание ночью в этом помещении. Чтобы попасть сюда, нужно специально спускаться в подвал. Ноги этого старика уже еле его держат, так что вряд ли он способен сюда добраться.

— Ты… мне рассказал так много ненужной информации, — я покрутил головой. Вроде, все вернулось в норму. — Мне неинтересно, где вы собрались и почему именно здесь. Меня интересует почему.

— Чтобы тщательно спланировать наш бунт, конечно же, — хитро улыбнулся Атан.

— С какой целью?

— Вы уже забыли? — удивленно поглядел на меня библиотекарь. — Чтобы свергнуть Ньепса, конечно же!

— А…, — я вспомнил все. — Эта ваша ерунда…

— Не ерунда! — обиженно встал Атан. — Мы вернем себе свободу! Мы будем такими же людьми, как и все остальные!

— Но бессмертные…

— Зато сможем жить свободной жизнью!

— Бог с вами, — я с трудом встал на ноги. — Зачем вам нужен я?

— Вы поведете нас вперед! — воодушевленно проговорил Атан и подошел к середине комнаты. Я оглянулся. Вдоль стен стояла многочисленная толпа слуг Климента. Видимо, все настолько плохо.

— Вы хотите меня сделать символом? Я отказываюсь. Веди ты.

— Я? — Атан смутился. — Я… не могу!

— Можешь. Ты же это все организовал. Ты и верши правосудие.

— Но именно вы подали идею!

— Я лишь ляпнул то, чего не стоило говорить, — мне хотелось просто вернуться домой и снова лечь на кровать, пускай и уже в взъерошенном виде.

— Разве вы не ненавидите Ньепса? — удивленно проговорил Атан.

— Ты иногда кажешься таким умным и хитрым. Что эта за маска глупой мартышки? Сними ее. Что ты задумал?

— Я…, — Атан оглядел толпу, которая непонимающе на него посмотрела. — Я всегда такой, когда думаю! Отвечайте: вы с нами? — он явно был раздражен. Его поймали врасплох. Этот скользкий библиотекарь заманил всех слуг только благодаря своему наигранному простодушию.

— Разумеется, нет. Да и почему я должен быть с вами? Я не так близок с Ньепсом, как вы, чтобы испытывать к нему такое близкое чувство, как ненависть.

— Тогда…, — Атан вернул свое прежнее вальяжное лицо. — Всего доброго! — он с улыбкой указал мне на выход.

— И вы не отчаивайтесь, — я помахал всем рукой и вышел из большого, сырого, темного и холодного каменного зала.

Поднявшись по лестнице, я оказался… Где-то. Трудно было сказать, что это. Похоже на какой-то каменный пузырь, который постоянно в движении. Каждый кирпич, как чешуя дракона, плавно волной перетекало по поверхности помещения, меняя свою форму. Что-то похожее на выход я не приметил. Однако я почувствовал, что если бы и нашел этот выход, то дальше пути все равно не оказалось бы. Это было схоже с той невидимой зоной за кадром фильма. Осознав, что дальше мне дороги нет, пришлось вернуться обратно. Толпа удивленно посмотрела на мое возвращение: кто-то горящими глазами улыбался, кто-то сонливо и озадаченно пялился на мою фигуру. Один Атан противно улыбнулся. Он все продумал, гад.

— Вы одумались? — сказал он, прервав свою пламенную речь.

— Это ты сделал с комнатой? — устало и раздраженно я уставился на него.

— Соглашайтесь, иначе отсюда вам дорога только в плен.

— Какой же ты жалкий…, — я вздохнул и встал напротив него.

— Вы поведете нас вперед!

— Тебе эта роль больше идет.

— Поверьте, нас ждет успех!

— Я-то верю, но не хочу в этом участвовать.

— В случае отказа вы знаете, что вас ждет, — опять эта противная ухмылка…

— Допустим, — я обернулся к толпе. — Тогда какой у вас план, господа!

— И госпожи! — выкрикнул кто-то в толпе.

— И госпожи, — подметил я.

— Мы хотим, — стал говорить Атан, — окружить комнату Ньепса и просто напугать старика, чтобы привлечь Безликого. Пленки заблокируют все входы и будут караулить его. Когда он появиться, наши малютки схватят его, мы же в это время набросимся на Ньепса и сделаем то, для чего собрались.

— Убьем?

— Безжалостно, — оскалил свои желтые зубы хитрый библиотекарь.

— Что же после свершения вашего «правосудия»?

— Все мы получим свободу.

— А как же Лувр?

— Кто? — не понял Атан.

— Безликий.

— А! Он дал клятву Ньепсам, что будет защищать любого, кто носит это гадкое имя, так что после смерти Климента, он просто сметет нас в порошок.

— Дальше?

— Дальше его жизнь потеряет смысл. Он будет обречен на вечные страдания, — Атан встал в театральную позу, словно читает монолог Шекспира, и окруженный взглядами толпы противно улыбнулся.

— Он-то вам что сделал?

— Мешал вершить правосудие.

— Вы намного хуже Ньепса, — я покачал головой и оглянул всех. Слуги смотрели на меня: кто удивленно, кто очарованно, кто гневно, кто сонно.

— Не смей сравнивать нас с ним! — Атан вспылил и подошел ко мне. Его глаза, хитрые и воспаленные, смотрели на меня. Он изображает гнев. Он все знает. Он играет.

— Отчего же не сравнивать? — я старался заглянуть в душу каждому. — Убить человека- самый страшный грех. Вы преданные ему слуги. Да, он жадный, горделивый, противный и мерзкий, но Климент, прежде всего, ваш хозяин.

— Хозяин… Как же мерзко звучит.

— Разве это не так? Кто же вам подарил бессмертие?

— Не Климент, — четко отчеканил библиотекарь.

— Однако он носит фамилию Ньепсов, что делает его вашим… Создателем! — я особенно громко крикнул последнее слово, от которого каждый в помещении в удивлении дрогнул.

— Мы сами себе создатели! Мы были рождены нашими матерями! — выкрикнул кто-то из зала.

— Даже они? — я указал на Пленку, стоящую возле выхода. Все оглянулись на него. Мальчик застыл и стал оглядываться на окружающих, покраснев.

— Даже они! — снова чей-то голос. Поднялись одобрительные возгласы.

Я остановился. Пленки все одинаковые, их много… Сколько тайн в этом домишке…

— Иди, — в шуме я услышал раздраженный скрежет зубов Атан. Он искоса взглянул на меня.

— С удовольствием.

Окруженный хаосом, я направился на выход. Кто-то кричал мне вслед оскорбления, кто-то вот-вот собирался сорваться с места и броситься на меня- все были недовольны мной. Я высказал свое мнение, пускай где-то и не слишком правдивое, но несогласных со мной куда больше, чем даже нейтральных слушателей. Количество играет свою роль. Особенно в обществе, где царит идея. Один слуга почти дотянулся до моей руки, но я машинально отдернул ее и быстрее поднялся по лестнице. Провожала наверх меня успокоительная и пламенная речь подлого библиотекаря…

Оказавшись на улице, я осознал, что меня украли без верхней одежды. Рубашка с коротким рукавом да домашние брюки. В такую холодную погоду этот костюм был похож на костюм шута. Один лоб оставался необычайно горячим, руки холодными, а ноги тряслись.

— Лишь бы не заболеть, — зубы трещали.

Я помчался домой. Люди смотрели на меня сначала странно, а потом к ним в голову приходила мысль, что я являюсь обыкновенным любителем спорта, который в такую холодную погоду решил размять свои немолодые ноги. Такие безумцы обыкновенно кажутся ненормальными и неадекватными, однако именно в э

I

Безусловно, человеческое горе не описать одним романом, и уж тем более маленькой историей. Это настолько огромный душевный океан, который присутствует в каждой человеческой душе по умолчанию, что если кто-либо осмелиться приравнять его с чем-то индивидуальным, то будет караться призванием «преступник». Настолько Горе масштабно. Оно входит в Сенат чувств, где всем знакомое нам состояние души решает глобальную проблему нашего настроения на сегодняшний день. Почему именно Горе? Возможно, именно на нем основывается история, которая была придумана спонтанно, не простаивало, как хорошее вино несколько лет, и не обдумывалось тысячами думами с бесконечных углов. Эта история пишется здесь и сейчас, и не имеет пока продуманного и логического конца. Она как путь личности- может оборваться уже на следующей минуте.

Свободный, свежий, сырой городок, где каменная плитка стоит ровнее, чем пьяная горстка мужиков, поддерживающих друг друга и идущих искать приключения на свою пропитую голову. Все обыденно здесь, все просто. Вон опытная и пышная мать несет под руку своего малыша, который, хихикая, показывает на всех своим липким от леденца пальцем, а доблестный родитель дает наглецу хороших подзатыльников, чтобы тот не позорил их гордую семью и вел себя прилично на улице. Где-то пробежала черная лохматая собака, хоть вечер был прохладный, но этому зверю, пушистому и огромному, было невыносимо жарко, и он, высунув свой длинный и массивный язык, бежал рядом с молодой парой влюбленных, постоянно смеющихся и то и дело посматривающих смущенно друг на друга, желающие поцеловаться, но не имеющие смелости это сделать. Городок находился среди степей. Высоких гор, глухих лесов рядом не было и быть не могло. Все в нем просто и неброско. Такой городок мало чем мог завлечь давнего туриста, побывавшего много где, но мечтательному поэту это, на удивление, опрятное поселение покажется местом скопления вдохновения и открытых звезд, а затем он пропьет все свои незначительные деньги в баре, стоя рядом с незнакомыми мужиками. Все просто. Не было в этом городе чего-то грустного, чего-то уникального, трагичного, страдального. Он небольшой. Оттого и неинтересный. Поэтому все в округе лишь крутят пальцем у виска перед тем, кто захотел переехать в эту глушь. Там не на что смотреть, кроме бесконечных баров, не на чем отвести душу, кроме борделей. Одна школа, один сад, одна любовь и несколько сортов пива. Как вы поняли, этот городок специализировался на производстве пива и на этом же жил и процветал. Наверно, я назову этот городок Пивоварня. Да, Пивоварня. Мне так захотелось. Естественно, это уютное и алкогольное поселение имело другое прозвище на карте, но дайте мне оставить романтизм таинственности места действий в этом непримечательном произведении.

Люди здесь были счастливы. У них все есть- Пиво! Иной религии не существовало- Пиво! Другой радости не было- Пиво! Увы, но все так просто. И как в таком городе, где кроме Пива! ничего не знают и знать не хотят, находить интересные сюжеты? Неужели обыденность людей зацепит другого обыденного человека? Вряд ли. Но начался этот рассказ как раз-таки в Пивоварне, так почему именно здесь?

Вы присматриваетесь к окнам? Или стесняетесь, что хозяин дома посчитает вас подозрительным и вызовет полицию? Вы пытались разглядеть в бликах окон лица, смирно обитающие в своем замке? Я думаю, что многим дела не было до окон. Ну, окно и окно. Оно хорошо тогда, когда ты смотришь на улицу, но никак не в дом. Да и стесняешься вглядываться в чужую, интимную жизнь незнакомого тебе человека. Что подумают остальные? Подумают скверно. Скажут: ,,Смотри-и-и! Ишь какой вор нашелся. Полицию вызывайте!”. И все. Ты за столом перед комиссаром пытаешься оправдаться, что просто любишь смотреть в окна. А скучный полицейский ответит: ,,Ну и чудак! Да тебя в психбольницу надо, а не в тюрьму. Все воры тоже любят смотреть в чужие окна”. И что ответить этому человеку? Зачем доказывать ему то, до чего он никогда не додумается? В его жизни и так кроме обыденности ничего не существовало. Может быть, он специально стал хранителем порядка, чтобы сделать свои дни интереснее, но ведь в таком деле нет места оправданиям, исходящим из души. Убив человека, я лишь заведу себя в угол, сказав, что просто люблю убивать. Нет, в таких делах сентиментальности и душевности нет, поэтому все постоянно подозревают друг друга. Нет верности. Ведь какой человек довериться прохожему и даст ему ключ со словами: ,.Ты мой друг!”. А ведь за окнами сидят люди в безопасности. Они за четырьмя стенами. За семью замками. Сидят и наслаждаются уединением.

Я украдкой посматриваю в окна. Иногда мне удается заметить угрюмый и страшный взгляд жильца, как раз смотрящего из окна. Иногда мне везет увидеть смиренные дела домоседцев. Иногда я являюсь счастливым участником какого-нибудь события. Редко из окна мне улыбаются в ответ на мой любопытный взор. Но все же из всех ,,иногда” и ,,редко” выделяется одно окно. Я проходил мимо него осенью. Это был красивый двухэтажный дом, и именно из окна второго этажа я заметил прекрасную девушку с белыми волосами, с красивым лицом, но какими-то печальными глазами. Она смотрела куда-то вдаль. Окно ее было открыто. На улице стояла осень, сентябрь с первыми дождями. Она молча смотрела на дерево, которое росло на противоположной стороне улицы. Ее глаза блестели серым оттенком. Несмотря на всю красочность этого города, которую я чувствовал в любое время года, этот печальный взгляд удивил меня. Я видел прекрасную белую березу, которая под каплями дождя светилась под фарами проезжающих машин. Сырой и свежий воздух ветром разносился повсюду, подгоняя первые опавшие листья лететь вместе с ним. Ветки под весом небесной воды шевелились, словно костлявые руки извилистого монстра, однако и в нем была неописуемая красота. Хоть тучи присутствовали в небе, но более тяжелые и темные братья были ближе всех к нам и их быстрое, но плавное движение можно было увидеть невооруженным глазом. И весь мир был так красив, но скучен! А в глазах этой красавицы я не увидел никакого восхищения. Она сидела у окна, словно ее заставили это сделать. Какой-нибудь ужасный принц бросил ее в этом закрытом доме. Девушка пристально следила за запотевшим окном. Ее глаза сливались с цветом осевших на стеклянную поверхность каплями. Вдруг ее губы зашевелились. Она что-то сказала, но слов не было слышно из-за шума падающего дождя.

Я смотрел наверх, прикрывая рукой свои глаза. Она не видела меня, ее завлекли ее же мысли. Девушка медленно подняла открытую банку тушенки и что-то положила туда. Зачерпнула небольшую порцию ложкой, ее рот медленно стал что-то жевать. Я следил за ней, удивленный и очарованный таким странным поведением такой равнодушной персоны. Обычно все во время дождя закрывали, завешивали шторами окна и уходили в свой уют, а я оставался одиноким странником улиц. И во время дождя я редко смотрю в стекла. Я бы и сейчас не посмотрел, если бы какая-то странная сила не подняла мою голову и не свела мой взор с этим прекрасным ликом. Она была красива и странна. Дожевав, девушка выплюнула что-то красное из своего рта в банку. Снова что-то неслышно проговорила. И вдруг я услышал громкий и серьезный голос.

–Быстро закрой окно! Закро… Господи! Ты поранилась?

Женщина по старше, видимо, ее мать подбежала к девушке и быстро закрыла окно. Из-за запотевшего стекла я больше не мог любоваться такой открытостью дома. Еще немного стоя под дождем и наблюдая за мутными силуэтами, я пообещал себе, что буду теперь ходить по этой улице каждый день и надеяться увидеть снова эту загадочную девушку.

Осень довольно грустное время года для меня. Хоть в ней и есть та полная палитра природных красок, та свежесть земли и пик лесного шума, но небо вечно закрыто тучами. Небо- для меня главная часть любого пейзажа. Голубое небо- украшение любой картины или даже приравнивание ее к шедевру. А если на небосводе присутствуют величественные города облаков… Хороните меня с открытым гробом, пожалуйста. В осени нет такого. Вечные тучи навевают такую хандру, что хочется сесть в углу какого-нибудь заведения и просто демонстративно показывать, как тебе плохо, или быть загадочной личностью, смотрящей на всех исподлобья. Да… Такое время вряд ли захочется вспоминать. Но оно существует, как существуют зима, лето, весна. Осень- это неотъемлемая частичка всего года, которая находит, как и другие сезоны, своих людей по нраву и которая помогает определить твое взросление.

Думая об осени, я вспоминал эту девушку. Она была так прекрасна и печальна. Я не раз проходил мимо того дома, но окно на втором этаже вечно было закрыто шторой. В моей голове возникла страшная мысль: она заметила тогда меня. В ту дождливую пору. Она заметила мой любопытный взор и ужаснулась. И даже порезала себе рот! Но как бы в противовес моей тревоге на другую чашу весов вставали рассуждения о ее холодном голосе, грустном лике, вечном замирании взгляда на запотевшем окне. Вряд ли бы она продолжала оставлять окно открытым, зная, что внизу стоит незнакомец, нагло наслаждающийся ее красотой. Удивительно. И при мысли об этой странной реакции во мне вдруг начинает светиться теплый лучик надежды, что девушке понравилась моя безмолвная компания, если она, конечно, заметила меня. Вдруг красавица специально так странно себя вела, чтобы привлечь мое внимание? Неужели это намек, что когда-нибудь я снова ее увижу? Нет, это уже мечты. Безусловно, я человек поэтичный, но мечтателем становится пока не стремлюсь, поэтому пора бы добавлять в мою голову крупицу реальности и рациональности. Многое обдумав, походив под окнами, я все же принял за правильные суждения мысли, шедшие вторым (или средним) порядком. Все взвешенно и имело хоть какую-нибудь логическую развязку. Но мечты… Они пробивались. Пробивались и стремились завладеть мной. Однако чувство уважения к незнакомке и страх беззакония остановили меня от идеи стучаться в окно виновнице моих бесконечных дум.

В Пивоварне в начале октября часто шли дожди. Проливные дожди. Поэтому я особо часто стал выходить на улицу и бродить по мощенным дорожкам. Постоянный стук капель головы приводил мысли в определенный такт движения, что помогало сосредоточиться в иных моментах и определится со своими желаниями. Чего я хотел? Деньги у меня были. В работе не нуждался. Все прожитые годы накопили мне существенный капитал, так что я мог проводить ближайшие 10 лет в достатке. Переехал я в этот город после одного скандала в больнице, где я работал репортером, а потом и вовсе по чистой случайности меня назначили смотровым одного интересного мальчика. Это происшествие, конечно, немного надорвало мое психическое состояние, чуть ли не отправив меня в монастырь, но я смог найти в себе силы заниматься любимым делом. Писательство. Ах, как было приятно найти среди стольких занятий это благородное ремесло и как приятно снова не уставать восхищаться этим искусством! Красота! А Пивоварня показалась мне крайне поэтичной. Глухое местечко, исторические улочки, неуловимые просторы, красочные дома, вечно пьяные люди. Здесь я нашел свое вдохновение. Здесь я нашел свой источник творчества. Этот городок скучный, обыденный. Но когда тебе уже 40 лет, обыденность становится чем-то удивительным, таким новым и необычным, что самые масштабные фентезийные миры, придуманные фантастами, не сравняться с привычным рабочим столом ленивого бухгалтера, полного всяким мусором и бумажками. Чем-то такой беспорядок привлекает, заставляет смотреть на него снова и снова, не отрывая глаз. Этот бардак настолько естественный, что просто начинаешь воображать, при каких условиях эта бумажка попала на клавиатуру. Может быть, хозяин стола был по уши в долгах и, принеся эту бумажку домой, очищал свой пистолет для дальнейшего устранения всех кредиторов. Он собирался переступить черту несчастья прямым путем. Да, абсурдно. Но как же необычно вот так стоять над чьим-либо столом и просто мечтать, придумывать сюжеты. Для меня обыденный мир был истоком творчества. Пивоварня идеально подходила под очаг всего самого обыкновенного, самого банального.

И вот среди всего обыденного и поэтичного я встретил эту девушку. Настолько поэтичную, что все прошлое поэтичное было уже не таким интересным. Вся голова была забита ею. Странной, печальной, задумчивой, красивой леди. Ах, ну как же я страдал, когда снова видел закрытое окно, зарешеченное шторами! Мне нужно было как-то отвлечься. Найти новый ориентир, способный на время стать для меня чарующим Божеством. Но кроме этой девушки ничего в голову не лезло! Ну не может же все мое сердце крутиться вокруг этой незнакомки! Я не раз и не два влюблялся. Имел прекрасную жену. И вот сейчас моя пылкость должна исчезнуть. А тут она разыгралась. Что за бред? Как такое терпеть? Да и что мне делать? Я влюбился в нее? Неужели? С первого взгляда? Нет. Нет, нет, нет. Ни за что. Не может быть. Я не влюблюсь в ту, которую вижу впервые. Которую даже не знаю!

Почему я заговорил о влюбленности?.. Вечно мы так, как только дело заходит о знакомстве с любым человеком, первым делом сразу думаем о возможной любви с ним, словно делаем прогнозы о возможных путях развитий вместе с этим бывшим незнакомцем. И странно, как люди любят романтику, несмотря на ее банальность, предсказуемость, известность. Мы хотим любить. Любовь создает в наших сердцах смысл жизни. Мы обретаем стимул существовать и продолжать делать то, что нам и до этого вряд ли нравилось, но теперь «есть смысл». Любовь что горе. Такое же всеобъемлющее и неописуемое. Но все же моя любовь… Я не могу влюбиться в нее. Я, наверно, заинтересован в ней. Она хранит какие-то тайны. И ее секреты требуют разгадки, она страдает от их нерешенности. Я так думаю. Если это так, то как мне их решить?

Дождь не просто приводил мысли в такт, он их ускорял, делал конвеерными. Меня словно понесли на плечах дикие кони, и бежали они так быстро, что моя координация потерялась еще в начале мимолетного пути. Истинная мука людей- их мысли. Они же и наше спасение.

Бродя по мокрым пешеходным дорогам, наступая на лужи между плитками, я промок до нитки. Скоро будет зима, а с ней и болезни. Лучше укрыться где-нибудь. Люди здесь хоть и вечно пьяные, но добрые и гостеприимные. Я заметил ближайший ларек. Он был скромным, но ярким и атмосферным. Зайдя в уютное заведение, я сразу же почувствовал запах фотопленок. Таких… пыльных, похожих немного на листы бумаги. Это, видимо, фотоателье. Небольшая прихожая с полочками из черного дерева, на которых в особом порядке лежали обмотанные в цилиндр те самые пахнущие фотопленки. Каждая полочка имела свой год в желтой рамочке. Я ходил вдоль хранилищ памяти, рассматривая с интересом и любопытством эти черные тонкие бумажки, на которых еле-еле можно было разглядеть изображение. Здесь были снимки недавнего времени. Я замечал года настоящие, года прошлые. Но пока прошлого столетия не видел. Из этой комнатки выходила небольшая арка. Вместо двери была штора. Раздвинув ее, я зашел в большое помещение с огромным количеством полок, подобных тем, что я видел в прошлой комнате. Здесь уже начиналось прошлое столетие. Это была словно приличная библиотека. Потолки в три метра высоту, и все стены уставлены полочками с пленками. Освещала это хранилище большая люстра, пережившая, вероятно, не одно столетие. Впереди был виден лестничный пролет. Винтовая лестница уходила вниз. Идя по скрипучем полу, на котором вальяжно разлегся старый ковер, я подошел к чугунным перилам. Из черного металла сделали настоящие маленькие сюжеты с небольшими человечками, пейзажами, животными и предметами. Удивительно! Я еще минуты две стоял и рассматривал только начало спуска, а потом все же решился пойти вниз по лестнице. Каждая ступенька, стоило на нее наступить, громко пошатывалась, передавая свое беспокойное движение соседним. Это создавало колебания всей лестнице, отчего я крепко держался за перила. Каменные, заставленные большими фотографиями в рамке стены сопровождали мой шатающийся спуск. Я вышел в коридор. Он вел направо, и вдоль него расположились множество дверей, а в конце выделялись настоящие ворота, ведущие неизвестно куда, но обещающие настоящее приключение. Я подошел к одной двери, подергал за ручку. Заперто. Здесь уже не так веяло пылью. Видно, тут кто-то живет. Ковер чистый, растения, стоящие в горшках рядом с каждым проходом, были недавно политые, освещение ярче, ручки отполированы. Все ухожено, в отличие от верхнего этажа, где на каждой полке с пленкой был свой слой пыли. Наверно, хозяин специально их не чистит, думает, чем больше пыли, тем древнее фотография. Здесь приятно пахло. Свежо, немного отдавало пивом и яичницей. Подо мной иногда поскрипывали половицы, но я продолжал идти дальше. Почти дошел до ворот, но меня сзади окликнул старческий голос.

–Эй! Куда идешь? Кто таков?

Это был сгорбленный дедушка в выглаженной голубой рубашке с коричневыми брюками. На его переносице сидели большие очки. Его большие серые глаза удивленно смотрели на меня.

–Я,– начал я оправдываться,– зашел укрыться от дождя, а потом увидел фотопленки и заинтересовался…

–Тебе кто разрешал входить в мой дом, сорванец?– старец злился, надувшись.

–Кто там шумит?– послышался женский голос из ближайшей двери. Проем открылся. В коридор вышла грузная женщина в фартуке. Она посмотрела сначала на деда, потом на меня и спросила.– Вы пришли фотографироваться?

–Нет!– завопил старик.– Никаких фотографий! Нет, нет, нет. Сейчас не время! Не та погода! Проваливай!

–Постойте,– я старался успокоить странного жителя этого ларька,– я всего лишь зашел укрыться от дождя. Вы не так поняли.

–А, так вы просто от дождя укрыться пришли,– улыбнулась женщина,– Хорошо, хорошо. Не хотите ли поесть? Мы как раз приготовили завтрак.

–Вы уверены?

–Полностью!

–Ни за что!– никак не мог угомониться старик.– Не пущу!

–Климент, успокойся,– она посмотрела на старика, и тот аж ахнул от испуга. Что это был за взгляд? Но потом женщина по-доброму улыбнулась мне и указала внутрь комнаты за дверью.– Прошу, проходите.

Я зашел. Большая кухня с длинным столом, полным всякой еды. Множество стульев были готовы принимать на себя посетителей. Вдалеке виднелся огромный камин, а проход на кухню ограждался от приемной пищи дверью и стеклянной оградой. Я только сейчас осознал весь диссонанс внешнего вида ларька и настоящих размеров этих комнат. Для кого так много еды наготовлено?

–Что вы предпочитаете?

–Я, наверно, воздержусь от еды.

–Вы нас обижаете,– взмахнула руками женщина.– Ну, хоть хлебом вы питаетесь?

–Питаюсь.

–Тогда берите, сколько влезет, пока весь остальной народ не пришел.

–Вы точно уверены, что так можно?

–Да-да, я уверена. Кушайте же,– она усадила меня на стул и подала запеченного гуся с чесноком. Затем рядом поставила большую миску с овощами, фруктами, салатами, а поодаль принесла корзину с хлебом и кружку с какой-то водянистой жидкостью.

Я посмотрел на все эти убранства с подозрением и стал немного откусывать кусочки сначала от гуся, потом от огурца и помидора. Женщина удалилась на кухню, а старик сел рядом со мной и шепотом проговорил мне прямо в ухо:

–Сколько тебе нужно денег?

Я удивился и подавился хлебом.

–Зачем денег?

–Чтобы ты ушел.

–Хотите, я сейчас уйду.

–Давай. Быстро.

Он стал пихать меня своими морщинистыми руками. Я встал, бросив кусок хлеба в тарелку с мясом и пошел туда, куда хозяин вел меня, пихая костлявой рукой. Вышел в коридор, услышал какой-то нарастающий гул. Старик начал ругаться.

–Пленки уже проснулись. Придется идти через основную библиотеку. За мной!

Он нелепо, хромая на правую ногу, шел к воротам. Я следовал за ним и слушал множество оскорблений в свой адрес. Сейчас все настолько быстро и неожиданно повернулось в обыденной жизни в новую сторону, что мысли до сих пор остались там, на улице, под дождем. Сейчас мной двигают только чувства. Чувства интереса, любопытства, энтузиазма. Оглядываясь, я слышал, как гул людских голосов все приближался, словно нечто неумолимое из глубин океана дает звуковой сигнал о том, что вот-вот тебя схватит в свои челюсти размером в континент невиданно морское чудище. Своими хилыми ручонками старик распахнул врата.

–Скорее же!

Я вошел и помог ему закрыть массивные ворота, в щели заметив открывающиеся в коридоре двери. Гул стих. Мы оказались у входа в спуск какого-то туннеля. Был этот спуск широким, словно в метрополитене. Этот маленький ларек все больше и больше делал мое представление о мире неправильным. Теперь я буду по-другому смотреть на дома, вспоминая это происшествие. А ведь я виновник этой встречи. Мягкий свет настенных светильников показывал мне убранства великолепного декора в стиле уютной деревянной усадьбы. Зеленый окрас никак не мог сочетаться с бывшим величественным коридором, однако массивные врата словно чертили границу между этим нескладным дизайнерским решением. Ступени, как слои торта, рассеялись в ширину пять метров и вели прямо вниз. Спуск обещал быть недолгим, конец пути был виден уже в начале, однако в этом ларьке могло быть все. Да, вопросы, тайны, загадки появились при первой винтовой лестнице, но сейчас я не хотел думать о всех знаках вопроса и просто следовал за хозяином. Эхо разлеталось, даже несмотря на плотные ковры, на дальние дистанции. Лишь потолок был мрачным, потрескавшимся от времени и грозил провалиться ни первый год, однако все никак не мог исполнить своего обещания.

–Забудь все, что здесь видел,– сказал старик, когда мы спустились и пошли к небольшой дверце.

–Хорошо,– но забыть такое я, конечно, никак не мог.

Пройдя невзрачный туннель, перед мной открылась библиотека невиданных размеров. Колонны полок уходили вниз, скрывая свой конец мраком. Нас от великолепия отделял небольшой заборчик, предостерегающий новичков и неуклюжих людей от неумолимого и страшного падения. Это помещение представляло собой большую окружность, кольцо, где в середине и выступали хранилища знаний. Старик чихнул, большой гул разнесся и возрос до таких децибелов, что невольно хотелось закрыть уши.

–Не смей издавать громких звуков,– шептал старик, но эхо преувеличивала его шепот до нормального голос.– Если хоть один невольный шум изойдет по твоей причине, ты полетишь в эту пропасть,– он указал за заборчик.

Я кивнул и тихо шел за ним. Меня поражали размеры этой библиотеки. Лишь тусклый свет солнца сверху пытался через купол осветить ободок, по которому мы шли. Каждая полочка была заставлена книгами, отчего общий вид этого чуда являлся настолько многообразным, что глаз не хватало, дабы рассмотреть непрекословное великолепие этих колонн. Цветовая гамма обложек создавала детализированную картину, которую на темном фоне хотелось рассматривать все больше и больше. Это помещение было мрачным, таинственным и величественным. Оно манило невольно меня. Я сам не заметил, как подошел к окраине, схватился руками за перила и посмотрел вниз.

–Стой!– пискнул старик.– Ты что удумал?!

–Я… хотел посмотреть на высоту этих колонн,– шептал ему в ответ, но он пригрозил мне.

–Скоро будешь на своей шкуре испытывать всю глубину этих пещер.

Мы обошли это помещение и вошли в небольшую комнатку, где посередине стояла коробка с вырезом. Рядом лежала черно-белая фотография, изображение которой я не мог разобрать. Снизу была надпись ,,Вид из окна. 1826 год”. Напротив висел потрет мужчины с высоким лбом и усталым взглядом. ,,Жозеф Нисефор Ньепс”. Так звали мужчину на картине. Я долго смотрел на портрет и не заметил, как старик что-то усердно пытается открыть своей огромной связкой ключей. Когда же, наконец, он подобрал нужный ключ, сказал мне:

–Проваливай!

Я молча вышел, и хозяин громко закрыл дверь. Еще немного меня слепили лучи солнца после дождя. Я понял, что оказался на центральной Площади, а позади меня хмуро стоял серый дом. Немного еще погодя, я ошеломленный пошел домой…

II

Несколько дней я снова и снова вспоминал о случайном моем посещении маленького с виду ларька. Я даже название не помнил этого заведения. Единственное, в мою память точно отпечаталось место, откуда я вышел. Центральная Площадь. Серый дом. Тайны. Тайны. Тайны. Много тайн… А ведь Пивоварня обещала мне спокойное время перед смертью, но, видимо, судьба решила иначе. В чем же… В чем же был основной секрет этого городка?

После мной овладела горячка. В эти дни я особенно болезненно для своей головы думал о грустной девушке снова и снова. Эти печальные глаза отпечатывались в моей голове, когда я пил очередные таблетки, а бледное лицо и шея ее странно появлялись в тенях вечерней стены, освещенной одной лишь лампой на столе. Во время болезни мой разум застрял в том мире отчуждения, где для тебя нет разницы, что происходит за окном твоего дома: какой дождь льет, что за человек бродит, откуда слышны крики и стуки снаружи. Все было замкнуто в одном доме, олицетворяющим мой внутренний мир: такой же горячий, пламенный, непостоянный и переменный. Чем меньше был мой жар, тем меньше чувствовал я жаркое свечение ламп и люстр. Оттого они казались мне холодны. Для любого мечтательного человека постоянная тьма- намек о тупике жизни, из которого надо выбираться, зажигая все новые и новые свечи. Я понял это предупреждение жизни и решил все же хоть чем-нибудь заняться. За долгое время сделал уборку, сел за писательский стол, штрихом ручки запечатлев лишь пару рассказиков, и, спустя еще время вышел на улицу.

Эта вылазка в белый свет невероятно ослепительно встретила меня после долгих часов болезненного одиночества. Мои мысли встретили серьезный удар, потрясение, выражавшееся в долгом признании общества. Встретив первого человека, я смотрел на него, как попугай на интересную вещичку. Такими же любопытными и бесцветными глазами, наклоняя голову и пытаясь рассмотреть подвох в этом материальном теле нового существа. Прохожие не обращали на меня внимания, хоть некоторые враждебно, чувствуя мой взгляд, отходили от меня куда подальше. Бродя по улочкам, я все больше возвращался к социальной жизни, которая пропала и была вытеснена болезнью из моего окружения. Окна вновь привлекали меня, заставляя вглядываться в них, и соблазн был слишком велик, чтобы отказаться. Смотря на первое встреченное мне окно, я вновь вспомнил о ней и вновь ненадолго закрылся в своих мыслях. Следил за разрезами между плиток и старался наступить на них, чтобы, как мне пришла эта мысль в голову, не ,,умереть” от столь мистической и губительной поверхности плитки, поэтому именно бетонные трещины являлись для меня спасением, на которое я наступал. Разумеется, воображаемая смерть много раз уже забрала меня на тот свет, ноги не слишком ловки, однако это не мешало мне все больше и больше входить в этот дорожный азарт, отвлекаясь от тягучих дум. Так я и дошел до центральной Площади.

Просторное пространство, с множеством лавок скамеек и любых других сидячих мест, окруженное по периметру деревьями и обустроенное для редких туристов, навлекло на меня еще большую волну воспоминаний. Серый дом. Я лихорадочно стал оглядываться и искать мрачное строение, из которого меня ногами выволокли на улицу. Жители Пивоварни любили здесь отдыхать культурно, разумеется, с кружкой пива в руках и в невероятном алкогольном состоянии, в котором оба наплыва- культура и пьянство- действовали на бедную людскую голову быстро и завлекающе. В глазах их так и виднелась эйфория от происходящего мозгового штурма, поэтому все живое здесь было вялым и расслабленным, как это всегда бывает в Пивоварне. Среди рассеянной толпы мой взгляд постоянно останавливался на похожих, но не точно таких же домах. Я бродил по площади и вдруг услышал выстрел. Такой громкий, такой неожиданный и страшный, он выделялся на фоне спокойствия и умиротворения городка. Мое внимание быстро и предательски переместилось именно на звук этого выстрела. Я снова стал просачиваться через толпу и увидел нервного, высокого, крупного телосложением, яро дышащего, в сером пальто и пистолетом в руках человека. Он крикнул на уже мертвое тело неизвестного бедолаги.

–Я же сказал, убери от меня свое чертово пиво! Ненавижу этот пьяный сброд!

Жители городка, пьяные и блаженствующие, непонимающе смотрели на психопата, угрожающего им пистолетом, и ничего не делали, даже не паниковали, а просто стояли и любопытно поглядывали на единственный лучик неправильности Пивоварни. Вдруг рядом с великаном стала прыгать маленькая девочка, и ее белые волосы подлетали от прыжков и небрежно спутывались на спине. Она тянулась короткими ручками до руки незнакомца и громко жаловалась:

–Да прекрати же ты! Сколько можно убивать невинных людей! Перестань сей-час же!– и с этими словами девочка била по животу психопата.

–Вы все должны умереть! Ваше пьянство должно исчезнуть, а этот город гореть в аду!– он пару раз выстрелил в несчастных, и те, пьяные и вялые, падали на землю.

–Да прекрати же ты!– визжала девочка, и убийца все же успокоился немного. Спрятав пистолет, психопат взял за руку девочку, все еще кричащую на него, и быстрыми шагами уходил в определенном направлении.

Я решил проследить за этими странными людьми. Они слишком уж выделялись в скучной, однообразной и пьяной Пивоварне. Никто из прохожих не стал паниковать и вызывать полицию, все просто смотрели на убегающего убийцу, а спустя некоторое время словно теряли его из виду (хотя на немноголюдной и обширной Площади сложно было не заметить убегающего высокого мужчину) и уже тогда начинали ужасаться трупам, валяющимся на плитке. Вокруг неожиданно быстро зародился хаос, который обязан был прийти на 10 минут раньше, но из-за вялого настроения общества набирал обороты только сейчас. Кто-то в панике достал телефон и стал звонить в полицию, кто-то кричал, кто-то вдумчиво смотрел на трупы, словно был хирургом высшей степени и интересовался работой пистолета, оценивая, можно ли еще спасти эту тушку или нет. Мне сложно было уследить за беглецами, но все же высокая макушка мужчины в плаще являлась для меня ориентиром, к которому я неумолимо приближался.

Убийца с девочкой подбежали к домам, расположившимся по периметру Площади, и резко свернули вдоль них. Терпеливо и монотонно идя по мокрой и сырой каменной плитке, они приблизились к серому дому. Тому серому дому, который я так старательно искал, изначально ступив на территорию Площади. Мужчина открыл дверь и тут же затолкнул туда девочку, которая возмущалась и продолжала осуждать его. Они исчезли в доме. Он был таким серым и скучным, что нетрудно было потерять его из виду, находясь в двух шагах от него. Я увидел, что дверь была не заперта. Эти двое так спешили, что забыли полностью закрыть дверь, и из маленькой щели лился теплый желтый свет. Культурность в данный момент разгромно проигрывала любопытству и детективному азарту, поднявшемуся в моей душе так высоко, что мне казалось, мое предназначение изначально заключалось в исследовании новой тайны. Тайной она являлось только для меня, ведь только моей везде сующей свой нос голове было интересно то, что вообще происходило за эти дни. Я осторожно просунул указательный палец в щель и открыл ее. Маленькая комнатка, из которой меня так бесцеремонно выгнал этот старик. В середине так же расположилась коробка и картинка с надписью. Приятный запах дерева, фотопленки и еще каких-то химикатов отзывался здесь. Позади на стене висел портрет Ньепса. Я медленно обошел стол, искоса посмотрев еще раз на картинку и приблизился к двери. Открыв ее, я почувствовал бурный поток прохладного ветра, какой бывает в больших и просторных помещениях небывалого масштаба. Это библиотека. Эхом раздавался разговор мужчины и девочки.

–Сколько раз ты будешь убивать невинных жителей из-за своих больных нервов?

–Пока этот городок не опустеет.

–В тебе вообще есть что-то, кроме гнева?

–Да, ненависть.

–Боже, ты воплощение глупого ужаса и гнева.

–Вайолетт, здесь жил всякий народец, но тот, что живет сейчас…

–Он такой же, как все!

–Он олицетворение человеческих пороков!

–И ты думаешь, что если истребишь их всех, то в мире воцариться спокойствие и доброта?

–Да!

–Ты эгоист!

Дверь закрылась.

Я осторожно вышел в библиотеку. Она так же поражала меня своими размерами. Каждая полка с каждой книгой, обязательно неправильно стоящей, делали из обычных, скучных и величественных колонн детализированную и уникальную статуэтку, словно кто-то положил большие карандаши в пенал и оставил их на долгие-долгие годы, а те покрылись пылью, которая неравномерно оседала на поверхности письменной принадлежности. И все это было вечно окутано тусклым светом, скрывающим жуткие тени и непроглядную тьму впереди.

Я медленно шел к двери, в которую зашли незнакомые мне люди и чувствовал, эту сырость, этот книжный запах, которые вместе с ветром образовывали свой внутренний мир, отличающийся от внешнего и всеобъемлющего своими правилами, тишиной, неприкосновенностью. Подойдя близко к ограде, за которую грозил меня толкнуть старик, мне захотелось закричать и разрушить спокойствие этого места. Я так и представил, какое эхо получилось бы и какие обитатели библиотеки (дальше пошла уже фантастика) могут появиться из темноты и улететь вниз, в самое ядро, осесть там и больше не вылезать. Мое тело казалось таким ничтожным, как книга, по сравнению со всеми этими колоннами. Воображение делало из меня странника, увидевшего храм настоящего божества, тихого, угрюмого, величественного. Я узрел то, чего мои глаза никогда не могли захватить своими узкими зрачками. Меня рассматривала с разных сторон камера, летая между полками и приближаясь к единственному человеку, посмевшему стоять среди этой красоты. Слишком просторно…

Думая о чуде этого сооружения, в голову пришла мысль, о строителе этого творения. Кто он? Сколько он строил? Как много здесь книг? Безусловно, я был любителем статистики, тем самым человеком, который приходит в восторг от цифр на бумаге. Конечно, вместе с графиками и результатами, спрашиваешь себя и об финансах, потраченных на ЭТО. Боишься представить, сколько состояний ушло на постройку библиотеки. Каждая книга, это ведь тоже копейка, которая в сумме со всеми этими единицами дает число колоссальных масштабов кошелька.

Наконец, дойдя до двери, я еще раз закрыл глаза, чтобы лучше обострить осязание и почувствовать, прохладу и сырость ветра, заставляющего мурашки бежать по коже от невероятной чувствительности тела в такие моменты. Открыл глаза и вздохнул, ручка дверцы повернулась. Снова тихий и теплый коридор с многочисленными дверьми по бокам. Все закрыты. Впереди виднеется поворот на лестничный пролет. Он особенно выделялся. Темный, мрачный, таинственный. Пока все остальное здесь не скрывало от тебя что-либо, не изображало страшные тени, оно являлось простым и дружелюбным. Я тихо закрыл дверь и стал идти по коридору. Разумеется, мое любопытство требовало от меня зайти в какую-нибудь боковую дверь, и мой страх и сознание не могли этому противится, так как сами того хотели. Выбрав первую попавшуюся ручку, я повернул ее.

Эта был огромный бассейн. Пахло хлоркой и какими-то духами. Вода бурчала из-за постоянной работы насосов, а панорамное окно впереди было какой-то иллюзией, ведь природа относилась к какой-нибудь Южной Америке. Дикие леса, высокие горы, разнообразная флора и фауна. Все двигалось, но не могло быть реальным, ведь климат Пивоварни не позволял сделаться такому чуду, а под землей это уже точно никак нельзя было построить. Хотя кто знает.

Обойдя все помещение, я вышел. И снова очутился в коридоре. Шурша ногами по ковру, я услышал голоса, говорящих на повышенных тонах. Однако они были настолько тихими из-за шумоизоляции помещения, что еле тревожили тишину и без того спокойного коридора. Прислонившись к двери, я пытался разобрать какие-нибудь слова. Но удалось мне только опознать голос того психопата, девочки и старика. Мне что-то подсказывало уходить отсюда, но любопытство упорно держала меня здесь, сковывая ноги.

–Опять?!– старик громко вопил.– Опять ты убил из-за пива?!– его палка била мягкий ковер.

–Он тыкал мне в лицо кружкой. Я взбесился и…,– убийца виновато оправдывался перед хозяином ларька.

–Взбесился,– карикатурно повторил слова мужчина старик.– Ты постоянно бесишься! Ты можешь, наконец, излечить свои поганые нервы?!

–Я стараюсь, но меня все здесь бесит. Все!

–Ты записался к психологу, как я тебе и говорил?– голос деда сделался более спокойным и деловитым.

–Да.

–И как идет прогресс?

В ответ была лишь тишина.

–Я спрашиваю, какие результаты?!– старик начинал снова гневаться.

–Я его убил…

–Что?!– отчетливо донесся звук громкого стука палки.– Этого-то за что?!

–Он… Слишком много говорил…

–Это его работа!– старое тело плюхнулось на кровать.– Дурак!– протянул досадно хозяин.

–Он говорил, что мне стоит уехать из этого города, что тут все пьяные и что я всегда буду беситься…

–Ну так уезжай отсюда! Тебя никто не держит!

–Вы знаете, я не могу покинуть вас. Я дал вам клятву…

–К черту твою клятву! Вали отсюда, ради Бога! Ты скоро и меня застрелишь!

–Ни за что!– мужчина воскликнул это гордо.– Я никогда не подниму руку на семью Ньепсов. Я дал клятву вашему прапрапрадеду…

–Опять та же пластинка,– устало проговорил старик.– Прекрати. Никто больше не нуждается в твоей охране. Никогда не нуждался.

–Как… Никогда…,– мужчина ошеломленно подошел к двери. Я в страхе чуть не отстранился, но понял, что никто выходить не собирается, и снова стал слушать разговор.

–Ты никогда не нужен был нам. Ты обычный крестьянин, которого случайно сфотографировал мой прапрапра… тьфу! Короче, предок. Да, ты служил нам верой и клятвой, но теперь твои услуги нам не нужны. Можешь уходить.

Молчание.

–Дядя!– вдруг крикнула девушка.– Пусть остается!

–Виолетта, он убьет еще больше людей.

–Я помогу ему!

–Ты ему уже не первый год помогаешь. Он безнадежен. Он- большая проблема.

–Он мой друг!

–Не будь ребенком!– крикнул старик.– Он- убийца! Монстр! Машина разрушений! Я устал вечно читать в газетах об очередных таинственных убийствах! Никаких новостей про садоводство- одна криминалистика!

–И кто из нас еще ребенок?– дерзко ответила девушка.

–Ах, вы… Неблагодарные твари!– старик опять гневно вопил.– Столько лет о вас заботишься, а вы… Прочь!!!

Я услышал шум приближающихся шагов. Нужно было уходить. Оглянулся. Одни сплошные двери. Шаги все ближе. Я тут же вбежал в дверь напротив и оставил небольшую щель, чтобы проглядывать за обстановкой. Тишина… Резкий шум открывающейся двери, из которой вышли девушка и мужчина в пальто. Они молча шли по коридору. Все затихло…

Вдруг меня что-то утащило назад, закрыв дверь…

III

–Тс!– передо мной стоял толстый мальчик с серой кожей, его губы были грязными, а брови густыми. Он подсветил себя снизу фонариком так, что его пухлая физиономия становилось еще более пухлой: свет особенно подчеркивал круглые щеки и слившийся с шеей подбородок. Мальчик глухо произнес.– Кто ты?

–Я?– я недоумевающе смотрел на него и чувствовал, как его жирные пальцы держат мои плечи, как небольшой мячик. Этот мальчик был настоящим великаном.

–Ты!– он грозно посмотрел на меня, скрестив свои густые брови, отчего его детское лицо и огромное тело стали куда строже.

–Я сюда попал случайно…,– пока что другой отмазки в моей голове не нашлось, однако, все еще разглядывая это неприятное лицо, я старался придумать достойную причину своего ненамеренного попадание в этот странный мир.

–Врешь! Я видел тебя здесь раньше. Тебя дедушка вел за собой,– он оглянулся в темноту и снова пристально взглянул на меня.– Ты с ним знаком? Кто ты?

–Я с ним не знаком. Я тогда случайно попал.

–Ты ему не друг?

–Нет.

–Тогда кто ты?

–Ридл.

–Ты тут живешь?

–Да, недалеко от центральной площади.

–Тут весь город недалеко от центральной площади,– небрежно ответил великан и отвернулся с фонариком, оставив меня в полной темноте. Затем, как гром, прозвучал крик этого мальчика. Эхо, которое бывает только в огромных помещениях, пришло ко мне обратно с еще большей силой.– Он ему не друг! Спокойно!

Тут же по стенам зажглись многочисленные огни, которые устремлялись все выше, пока не поднялись на несколько десятков метров вверх. Присмотревшись, я понял, что на меня смотрят тысячи детей-великанов, внимательно оценивая меня. Цилиндрическая комната была окружена небольшими отсеками, в которых лежали эти… ребята. Я ошеломленно смотрел вверх. Повсюду, как маленькие звезды в отражении реки, мерцали огни фонариков детей, любопытно и недоверчиво поглядывающих на меня.

–Что тебе здесь нужно?– проговорил строго тот самый мальчик, который встретил меня здесь.

–Я следовал за убийцей, который застрелил несколько людей на площади и пришел сюда,– на меня смотрели сотни взглядов, помещение, несмотря на весь масштаб, хорошо прогревалось, и было не холодно.

–А до этого?– великан причмокивал, когда говорил, а его веки постоянно сужались, пытаясь разглядеть своего собеседника в тусклом свете.

–Зашел случайно.

Мальчик устало вздохнул и развернулся снова, косолапо идя к своей кровати.

–Да-да!– кричал он, махая мне одной рукой.– Все вы ,,случайно заходите”, а потом дедушка гневается, что мы снова кого-то пропустили. Нам и так тут живется не очень!

Его непропорционально большое тело плюхнулось на койку.

–Тебе здесь не место!– он грозно указал на меня пальцем.

–Знаю,– присмотревшись к нему, я не увидел в нем какой-то серьезной угрозы. С годами пришла особая способность чувствовать в людях в той или иной степени враждебность или опасность. Опыт помогает при знакомстве с новыми людьми оценивать их нутром и интуицией, подсказывает, кому доверять. Поэтому я так смело и расслабленно стал оглядываться и ходить по твердому металлическому полу.– Все вы меня отсюда прогоняете, и я снова тут.

На моем лице появилась улыбка, которая взбесила мальчика.

–Тогда мне придется тебя навеки тут и оставить,– он хрустнул своими жирными детскими пальцами.

Раздался громкий скрип, который услышал каждый.

–Он идет!– кто-то крикнул сверху.– Гыц!

Все стали выключать свои фонарики и прятаться в койках. Огни на стенах хаотично затухали, снова погружая помещение в темноту. Мальчик посмотрел на меня, пристально и грозно, обдумывая что-то. Я смотрел на него непонимающе и нагло. Наконец, великан прорычал:

–Дуй сюда!– он указал на свою койку.

Я мигом прыгнул на его кровать, прижавшись к стене. Мальчик грузно и неуклюже лег на кровать, прикрыв себя одеялом и оставив для меня немного места. Его тяжелая туша продавила мягкую постель. Дверь открылась, и комнату осветил небольшой клочок яркого коридорного света. Между длинными волосами, головой и шеей великана была маленькая щель, сквозь которую виднелась часть комнаты. Тело мальчика страшно подымалось со вздохом и медленно и шумно опускалось при выдохе. От него исходил легкий неприятный запах, а пара жирных волос лезла мне на лицо.

Зашел старик, глухо постукивая своей палкой.

–Что за шум?!– высоким и вопящим голос, который разнесся эхом, проорал хозяин.

Никто не ответил. Тишина. Слышны только дыхания великанов.

–Я слышал, что вы здесь болтали,– палка медленно прокружилась, указывая на каждого, кто спит на своих кроватях.– Признавайтесь, кто шумел в сонный час?!

Снова тишина. Старик топнул ногой, развернулся, подошел куда-то и щелкнул выключателем. Зажегся свет. Ослепительно яркий. Многие стали притворно-сонно стонать, будто бы были только разбужены.

–Подъем, обманщики!– кричал старик.– Кто здесь шумел?!

Никто не отвечал. Кто-то подтягивался, кто-то зевал, кто-то продолжал нежится в кровати.

–А-ну!– строго приказал хозяин.– Выстроились все передо мной!

Мальчик, до этого смирно лежащий на кровати, встал, накинув на меня одеяло. Запах был отвратный, но я терпел и незаметно следил за происходящим.

Целая армия великанов спускалась со своих мест, громко падая или мастерски спускаясь, держась за койки товарищей. Они выстроились перед маленьким стариком, который на их фоне казался еще более маленьким и сгорбленным. Однако огромные дети с трепетом и страхом слушали вопящую речь хозяина, который нервно и истерически стучал палкой по полу.

–Я еще раз спрашиваю, кто шумел?!

Колонна великанов не дрогнула. Тишина.

–Молчите,– подозрительно протянул старичок.– Нагло молчите и не хотите говорить своему дедушке, кто шумел!

Он грозно стукнул палкой прямо перед ногой какого-то ребенка. Тот боязливо дрогнул и тут же стал на свое место. Хозяин присматривался к его двойному жирному подбородку и презрительно продолжал свою речь.

–Вы же понимаете, что нельзя обманывать своего дедушку? Вы понимаете, что ложь карается работами? Вам мало тех условий, которые я даю вам сейчас?!

Кто-то в колонне покачал головой, кто-то совестно дергался, но многие смирно стояли и молчали.

–Неблагодарные,– наконец жалко и грустно проговорил старик.– Я вам столько дал! Столько дал! А вы!

Хозяин раздосадовано стучал своей палкой вдоль выстроившихся детей-переростков. Видно было, что на их толстых лицах были сострадание и совесть. Вдруг тот самый мальчик громко сказал.

–Это я.

Старик мигом обернулся. Его жалкая физиономия преобразилась в довольную ухмылку кота, который раскусил свою хитрую жертву.

–Н!– притворно и удивленно спросил старик.– От кого я не ожидал такого, так это от тебя! Ты же первый среди всех Н в комнате! Как ты мог!

–Простите меня, дедушка,– мальчик виновато опустил голову.

Старик подошел к нему и снизу-вверх посмотрел в его глаза. Затем палкой поднял его жирный подбородок и ласково произнес.

–Ничего. Ты признался. Это самое главное.

Все облегченно выдохнули. Колонна тут же расслабилась.

–А теперь!– хозяин снова стал по-командирски кричать.– Продолжать обеденный сон!

Великаны тут же стали подыматься на свои койки, а мальчик подошел к своей кровати и забрал у меня одеяло, укрывшись сам. Свежий и чистый воздух меня окружил. Я уже привык к той вони одеяла этого потного мальчика, оттого было так приятно вновь дышать чистым воздухом.

Старик выключил свет и громко крикнул всем.

–Спокойной ночи!

–Спокойной ночи, дедушка!– со всех сторон, как шум водопада, прозвучали ответы великанов.

Дверь закрылась. Вновь наступила темнота. Мальчик вскочил, включил фонарик, встал и повел меня к двери.

–Теперь,– говорил он торопливо и тихо.– Вали отсюда и больше никогда сюда не приходи. Понял?

–Да,– отвечал я и, разумеется, лгал.

Мальчик приоткрыл дверь, осмотрел все и приказал мне.

–Беги!

Я вышел из комнаты в коридор. Стоило мне ступить на красный ковер, как какая-то дверь позади меня закрылась. Это был старик. Впереди проход в библиотеку. Я побежал на выход.

IV

Выйдя на улицу, я тут же почувствовал ужасный запах. Когда глаза привыкли к дневному свету, меня поразила картина, изображающая Площадь. Несколько десятков убитых лежали на сырой плитке. Небо было спрятано за бездушными серыми тучами, из которых даже капли не вылетело. Кровь растекалась по земле, как дождевая вода. Рассеянные и пьяные лица умерших или смотрели на равнодушное небо или прятались в земле. Вокруг метались полицейские, оградившие место убийство, фотографирующие трупы и пыхтящие своими детективными головами. Я аккуратно, стараясь не наступить ни на кого, ступал по площади, зажмурив нос. Меня вдруг обдало дрожью. Какой-то легкий холод повеял и заставил меня остановиться.

–Эй!– прокричал кто-то сзади.– Ты что здесь делаешь?

Мужчина в униформе и с медицинской маской на лице подошел ко мне.

–Я вышел из своего дома и…

–Пройдемте со мной,– он быстро ухватил меня под руку и повел, маневрируя между телами, к еще одному полицейскому только уже в синем свитере и коричневых брюках, который разговаривал с девочкой.

Подойдя к ним, ведущий меня мужчина громко проговори.

–Вот еще один тут ходил!

Он небрежно толкнул меня к человеку в свитере. Я посмотрел на него. Острый нос, темные волосы, особенно выделенные скулы, большие и вечно щурящиеся глаза, потрескавшиеся губы, небольшая щетина под носом, плоские уши и морщинистый лоб на его физиономии составляли все вместе очень задумчивый, но в то же время туманный вид. Несмотря на это, эмоции, которые выражало его лицо, придавали ему вид очень впечатлительного и, между тем, чувствительного человека, который в разговоре пытается дополнить своей рассказ мимикой, оставляя движения тела в статичном положении. Этот мужчина в свитере рассеянно посмотрел на меня, а потом, разглядев достаточно мою одежду и вид, задумчиво-удивленно стал изучать меня, стараясь проникнуть через глаза в душу.

–Еще один?– голос у него был молодой и бодрый. Видно, что человек недавно перебрался в это алкогольное царство, где самый энергичный человек раз в неделю становится вялым, уставшим и хмурым.– То девочка, теперь…

Он посмотрел на меня, потом на девочку. Я тоже взглянул на собеседницу и узнал в ней ту самую красавицу, смотревшую печально из окна. Пару капель пота появились на моем лице, но тут же пропали.

–Постойте,– он пристально взглянул на меня.– А вы случайно не знаете эту девочку?

Я посмотрел в сонные, уставшие глаза. Они молили что-нибудь придумать, иначе случиться долгое разбирательство, которое никому не нужно.

–Да,– пропел я,– Это… Моя сестра.

–Сестра?– переспросил полицейский, посмотрев на меня еще более пронзительно.

–Да, младшая сестра.

–И как же ее зовут?

Я стал вспоминать. Откуда я мог знать ее имя? И в голове прошлись все воспоминания из прошлого…

–Вайолетт.

Девочка изумленно посмотрела на меня.

–Это правда?– взглянул на нее полицейский.

–Да,– она удивленно кивнула.

–После всего этого ужаса,– я стал врать, чтобы ситуация казалась куда более правдоподобнее,– моя сестра в страхе убежала. Я пытался догнать ее, но хаос, что творился здесь, в итоге разделили нас. Я думал, что уже не увижу ее,– моя игра заставила задуматься полицейского.

–Хорошо…,– он посмотрел на кого-то позади нас.– Можете идти.

–Спасибо, что нашли мою сестру!

Я вместе с девочкой стал идти в сторону своего дома, но мужчина в свитере взял меня за локоть.

–Постойте. Вы видели лицо убийцы?

–Нет,– на этом я хотел закончить, но мои мысли, стоило мне взглянуть в глаза следователю, почему-то сами собой продолжили,– но я запомнил его силуэт.

–Отлично!– полицейский заметно оживился.– Могли бы вы мне его описать?

–Конечно. На нем был плащ темно-серого цвета, мешковатые черные брюки и лакированные туфли.

–Благодарю вас. Если вы его снова заметите сообщите нам, пожалуйста,– он стал уходить в сторону группы людей в белых комбинезонах.

–Разумеется!– я тоже стал отстранятся от него.

Мы вышли на улицу, где жила эта девочка. Когда площадь скрылась за углом дома, она оказалась впереди меня и направила на мой лоб дуло пистолета.

–Откуда тебе известно, как он называл меня?

Я остановился и посмотрел на нее. Видно, что это было очень личное.

–Это просто совпадение,– мой голос звучал спокойно, даже несмотря на потенциальную пулю в моей голове.

–Ты бы вероятнее всего сказал Виолетта, но произнес именно так. Откуда ты знаешь мое имя?

Она взвела курок.

–Простое совпадение,– беспечно пропел я, не показав ни капли тревоги, хотя пальцы мои нервно дрожали, а пот стал стекать по телу.

–Врешь,– мрачно и злобно проговорила девочка.

–Как я мог забыть человека, который на улице просто убил человека.

–Ты… помнишь?– она опустила пистолет.

–Конечно. Такое трудно забыть.

–Как ты можешь помнить его… Он же не существует.

–Со стороны он казался довольно-таки живым,– мои глаза наблюдали, как девочка ошеломленно отвечала мне непонимающим и даже испугавшимся взглядом, и облегченно вздыхали, ведь возможная попытка умереть была исчерпана

–Неужели у тебя…

Вдалеке прозвучал взрыв. Девочка тут же встрепенулась.

–Вот он где!– хищно проговорила она и стала убегать.

Я пошел за ней. Бежать как-то не хотелось, да и вряд ли я мог упустить ее на одной улице, где из поворотов- входы во дворы. Девочка хоть и была красивой, но спортивными данным не блистала: уже спустя пару десятков метров ее темп заметно поубавился, а тяжелое дыхание доходило до меня. Я уже подходил к ней, как вдруг она резко повернула в переулок между двух трехэтажных домов. Мой темп увеличился. Я повернул туда же, но никого не увидел, хотя узкий переход на другую улицу был длинным и темным. Остановился, прислушался… Тишина. Лишь вдалеке шумели редкие машины, разъезжающие по немногочисленным улицам Пивоварни. Я медленно и аккуратно стал идти по переулку, прислушиваясь к каждому шороху и всматриваясь в каждый самый темный угол. Никого. Девочка словно испарилась.

Я обернулся. Никто не убегал. Даже заветного силуэта не наблюдалось.

Я вышел на противоположную улицу. Она была куда шире той, что была до, и заметно оживленнее. Здесь встречались прохожие, в панике бежавшие в свои дома, бездомные собаки, единственные существа в этом городе, которые все так же беспечно рыскали по мусорным бакам в поисках провианта и наслаждались свободной жизнью блохастого пса, а в больших количествах туда-сюда метались полицейские и их верные металлические кони, делавшие всей это суматохой иллюзию, будто на одного человека в Пивоварне приходится сотня суетных людей в синей форме. Но среди всей этой паники людей и спокойствия псов не было девочки. Улица хоть и была богата на оживление, чем другие районы, но все равно плотность потока была все еще невелика, так что убегающего маленького ребенка можно было заметить без труда. Пройдя вдоль улицы, я вздохнул и решил направиться домой.

Позади послышались выстрелы, которые разрывали тишины вечно пьяной Пивоварни. Они не волновали меня. Я знал, как и все, кто стреляет, но мне еще было известно, что угроза получить пулю в лоб мне не грозит, и лучше пойти домой и крепко уснуть, чем пытаться догнать то, что, скорее всего, тебя убьет.

Чувствовал, что с этой парочкой я еще встречусь.

V

Вечером следующего дня я стоял около чахлой осины и наблюдал, как жители Пивоварни хоронили ужасающе огромное количество умерших во вчерашней резне неизвестного убийцы граждан. Один человек перестрелял невинных граждан тихого городка, а затем исчез, не оставив ни следа. Меня не слишком волновало исчезновение самого отбитого психопата мира, как вопрос о запасе арсенала знакомого Вайолетт. Откуда у него так много огнестрельного запаса в таком мирном и спокойном городке? В Пивоварню уже направились тысячные толпы журналистов, которые в скором времени заполнят улицы городка и, как бы противно это не звучало, компенсируют всех мертвых хотя бы на пару недель.

Люди горько плакали над могилами своих знакомых, друзей, родственников. Я думал об убийце. Что же с ним происходит? Причина его зверств спрятана не в корысти. Им не движет материальные цели. В голове мелькали немногочисленные кадры нашей встречи с ним. Убийца лишал жизни одним движением, и все из-за пьяного состояния жертвы. Неужели он терпеть не может алкоголь? Или у него есть свои убеждения, нарушение которых грозит немедленным лишением на тот свет? Тогда что это за убеждения? Не может же даже самый импульсивный человек тут же хвататься за лезвие ножа, когда незнакомый человек всего лишь наступил на его ботинки. Гнев хоть и страшная штука, но способная поддаваться контролю. Если же человек не обделен способностью самоконтроля, его сажают в психбольницу. Но этот убийца… В нем гнев не просто царит или движет им, он буквально состоит из ненависти.

«Он же не существует».

Не существует… У него нет материального тела, его помнят только до первых секунд исчезновения, а имя и внешность невозможно отобразить в голове, хотя одежда всплывает в памяти очень четко. Это ненависть… Как смерть, только если та куда более объективна и приходит в срок, то это лишь ее последователь, помогающий делать свою работу. Это сеятель хаоса, которые почему-то живет именно в этом городе, знаком именно с той девочкой и ссорится именно с тем стариком. Почему же он бродит не по всему миру? Неужели на него действуют законы физики?

Кто же все эти люди, которые окружают ненависть? Возможно, это ограничители, кандалы, удерживающие гнев от тотального разрушения Пивоварни, являющейся местом спокойствия и вечного пьянства, раздражающего ненависть. Это точка кипения настоящей войны, где жизнь и смерть выставляют своих генералов на важную и вечную битву за души землян. А бедные жители Пивоварни варятся в этом месиве…

Тот старик явно не ограничитель. Именно из-за него и началась трагедия, которая позволила ненависти убивать. Он… смертный. Обычный смертный, имеющий только… клятву с ненавистью? Что? Бред какой-то…

Люди постепенно стали расходится. Погода стояла серая, какая и полагает быть в траурные дни. Только дождя не было. Серые тучи душили надежду и счастливые мысли в головах людей. Сейчас победила смерть. Именно она является на этот день властительницей Пивоварни.

Власти направили в Пивоварню огромное количество техники и людей на чистку улиц городка. Вонь стояла ужасная. Жителям советовали оставаться дома и не открывать дома, пока последнее разлагающееся тело не будет отправлена в похоронное бюро, которое явно завалено работой. Сейчас на улицах куда оживленнее, чем в самые радостные праздники. Трагедия сближает людей больше, чем счастье.

Я быстро шел по мощенным плиткой улочкам домой. На похороны всех умерших обязан был прийти каждый. Это была дань уважения и сожаления погибшим и оставшимся в живых. Сегодня во всех заведениях, которые не закрылись, бесплатно раздавали еду. Проходя мимо небольшой забегаловки, известной своими теплыми светильниками, создающими домашний уют, я почувствовал, как мой желудок повелительно просил поесть. Решение было принято охотно, так как терпеть больше это зловоние было невозможно. Колокольчик радостно звенел, что на фоне всеобщего горя было неуместно и неловко. Заведение было не слишком заполнено людьми. Из постояльцев здесь сидели только малообеспеченные граждане или такие, как я. Мне приглянулся столик возле угла. Присев, я стал медленно вдыхать этот отфильтрованный воздух и выбирать блюдо в меню. Выбор был богатым. Разнообразие блюд впечатляло, а спиртных напитков, даже будучи в Пивоварне, и подавно. Мои глаза недолго бегали по темно-голубым страницам меню и, прислушавшись к мольбам желудка, выбрали обычный суп с сухарями.

Сделав заказ, я стал молча смотреть в окно. Мимо проходящие люди, прикрывая рты, быстро шли домой подальше от зловония. Скучно смотреть на мир из уютного помещения, когда нет ощущения чужого человека. Ты чувствуешь ответственность, находясь в здании- ты гость или хозяин- и это не позволяет с такой легкость и бесстыдством глядеть на жизни других. Какие тут жизни? Это спешка, суета. Она безразличная и скучная, может даже заразить и ввести в угнетающую меланхолию и раздумье. Когда ты на улице, то в твоей душе нет тех нравственных оков, тебя не теснит общественный взгляд, твои ноги не чувствуют стен- свобода поможет в любой момент сбежать в самый темный переулок и исчезнуть навсегда. Оттого смотреть в окна чужих домов куда веселее. Я становлюсь наблюдателем, камерой, которую никто не замечает, но она все видит. Мои зрачки фиксируют все, мозг запоминает повадки живущих в домах, у тебя появляется информация- ценный и важный инструмент, который в определенный момент поможет тебе. Тебя не волнует, что думают люди внутри. Они стеснены стенами. Пока хозяин откроет входную дверь, я уже буду пристально наблюдать за другими гражданами беспечной Пивоварни. Им становится жутко, мне становится весело. Все думают, что по улицам их пьяного города ходит психопат, что вот он убийца, но я неосознанное прикрытие настоящего монстра. У меня есть роль в этом сценарии…

Я- наблюдатель.

–Ваш заказ,– официант поставил на стол ароматный суп. Из тарелки еле видимыми горячими струйками поднимался вверх пар.

–Благодарю. Могу ли я сразу оплатить счет?

–Конечно.

Сотрудник на время удалился. Я снова повернулся к окну. Напротив меня стоял низкий мужчина, толстый и сгорбленный. Он смотрел прямо на меня и слегка улыбался, отчего на его щеках появлялись морщины. Его четкий подбородок сверкал, узкие ноздри широко раскрывались, отчего его грудь под серой курткой подымалась. Из-под шапки торчали пряди прямых коротких волос. Низкий лоб от улыбки становился еще меньше: его еле заметные брови так же, как и грудь вздымались вверх, а усмехающиеся глаза хитро глядели на меня. Несмотря на зловонье на улице, его руки в перчатках даже не поднялись, чтобы перекрыть нос.

–Вот счет,– неожиданно отвлек меня официант.

Я сунул ему купюру.

–Сдачи не надо. Вам на чаевые.

–Спасибо вам. Приятного аппетита.

–Спасибо…

Я повернулся обратно к окну. Мужчина пропал. Колокольчик зазвенел. Незнакомец вошел. Откланялся метрдотелю и стал направляться прямо ко мне. Меня это насторожило. Он вальяжно проходил мимо столиков, постоянно незаметно улыбаясь, иногда неуклюже сталкивался с сотрудниками и мило извинялся. Мужчина подошел к моему столику.

–Вижу, у вас не занято,– его протяжный, высокий голос немного картавил, мурча на звуке «р».– Меня зовут Атан.

Я ничего не ответил и смотрел на него снизу-вверх. Не дождавшись ответа, Атан бухнулся на стул, немного ойкнув.

–Ужасное зловоние в городе.

–Да,– немного понаблюдав за собеседником, я принялся за суп. Этот неожиданно наглый поступок меня смутил, но не полностью вывел из колеи.

–Может, и мне что-нибудь заказать?

–Как хотите.

–Вы были уже на похоронах?

–Да.

–Ужасающее зрелище, правда?

–Да.

–И ведь неизвестно, кто убийца.

Я промолчал, съев пару ложек. Незнакомец снял шапку и повернулся, пытаясь найти официанта. В глаза сразу бросилась большая лысина, которая, как остров в море, блестела под светом ламп. Сделав заказ, мужчина снова повернулся ко мне.

–Интересно,– он нагнулся ко мне поближе,– что вы делали у Ньепса?

Я остановился и медленно посмотрел на него. Его круглое невзрачное лицо улыбнулось шире- морщины на щеках стали отчетливее.

–Кто такой Ньепс?

–Как?– веки удивленно выставили белые глаза с красными венами.– Вы не знаете, кто такой Ньепс?

–Понятия не имею,– я равнодушно ответил и снова собирался взять ложку супа.

–А та лавочка? Та библиотека? Те Пленки? Разве вы их не помните?

Ложке снова пришлось упасть на тарелку. Я еще пристальнее взглянул на него.

–Хорошо. Допустим, я знаю, кто такой Ньепс. Зачем вам знать, что я забыл?

–Простое любопытство,– он своей пухлой рукой стал подпирать свой тяжелый подбородок.

–Оно вас приведет к тому психопату.

–Но ведь вы знаете, кто он,– мгновением появился его желтоватый оскал.

–Лишь видел.

–А Вайолетт?

–Ее я выручил от полиции. Не более.

–Но почему вы пришли второй раз? Когда в свое первое посещение Климент ясно дал понять, что вам здесь не место? Неужели тоже любопытство?– он довольно смотрел на меня.

–Обычное совпадение.

–Не думаю, что человек, любящий нагло смотреть в чужие окна мог бы случайно попасть в самое скрытое место этого города.

–Скрытое?

–Вы единственные, кто «случайно» попал в дом к Ньепсу. Остальные годами ждали приглашения и платили невероятные деньги, чтобы потомок знаменитого изобретателя сделал единственную фотографию.

–Я везучий человек.

–С этим спорить не буду.

Официант принес небольшой стакан светлого пива. Белая пенка лопалась у самого верха, а пузырьки газа по стенкам взбирались вверх. Мужчина поблагодарил сотрудника и начал медленно, тщательно пробуя каждый глоток, пить. Я же доел и собирался уходить подальше от этого неприятного незнакомца. Видя, как я встаю, мужчина вальяжно поднял на меня глаза и коротко спросил.

–Хотите я отведу вас снова туда?

Он хитро щурился, делая периодически небольшие глотки. Я смотрел на него и проклинал все его существо.

–Разумеется,– сквозь зубы процедил я.

Мужчина широко улыбнулся и в один глоток выпил весь стакан, громко стукнув им о стол и сверху положив деньги.

–Тогда вперед!– его морщинистые щеки довольно ухмылялись.

VI

Мужчина привел меня к тому самому месту, откуда и началось мое знакомство с главной тайной Пивоварни. Вход в непримечательный ларек. Я намеренно искал вывеску, гласящую о названии фотоателье, но над маленький чугунным навесом ничего не было. Это было невзрачное место без названия и адреса.

–На картах города нет этого здания,– стал объяснять мне незнакомец, который снял шапку и снова стал светить своей лысиной при входе в помещение.– Юридически этого здания не существует, хоть оно и стоит в центре города- настолько неприметны владения Ньепсов. Каждый, кто посещает этот дом, тут же забывает о его местоположении, если не посетит его три раза. Правда, магия?

Мужчина, улыбаясь, прошел мимо полок с фотопленками и, подойдя к лестнице, прислонил ухо к перилам.

–Его нет. Пойдем.

Тучное тело в мешковатой куртке, которая особенно громко шуршала в тишине здания, быстро спускалось по винтовой лестнице, заставляя ее дрожать и колебаться. Я следовал за ним, еле успевая за ногами проводника. Мы спустились в коридор с красной ковровой дорожкой. Мужчина уверенным шагом шел мимо многочисленных дверей, которых, как мне показалось, становилось все больше. Резко повернув в последнюю левую дверь, он поманил меня рукой. Я очутился в узком каменном проходе, похожим на подземные туннели в каком-нибудь замке. По бокам тускло горели факела. Пригнувшись, незнакомец эхом говорил мне:

–Каждый, кто носит имя Ньепса, приносит в этот дом новую комнату, отличную от другой. Кто-то строил невероятные помещения, наподобие библиотеки, а кто-то отличился лишь бассейном за непримечательной дверью. Но лишь один Климент не пополнил коллекцию дома новыми апартаментами. Вечные слуги семьи были в ужасе и шоке. Он однажды так и ответил своему уже погибшему отцу: «Я не собираюсь содержать этот дом!» Такое решение взбудоражило всех. Причиной такого наглого поведения преемника стала обыкновенная любовь не только к девушке, но и к мирной жизни. После смерти Артура Ньепса Климент получил в наследство все владения своей семьи, но никак о них не заботился. Сейчас этот дом в запустение. Многие слуги или освобождены, или добровольно, в память о былом величии Ньепсов, остались верно служить Клименту, который только и делает, что старается всех прогнать из своего дома.

–Что это была за любовь?– подземные туннели тянулись бесконечными извилинами. Шея затекала, а колени начинали болеть.

–Тетя Люсия. Ты ее наверняка уже видел.

–Она готовила еду…

–Верно! Она занимается исключительно готовкой, так как прокормить одних только Пленок невероятно сложно, поэтому времени на содержание дома у нее нет.

–Кто такие Пленки?

–Те карапузы, в кровати одного из которых ты прятался.

–Это швейцары?

–Климент ненавидит швейцаров. Это обычные рабочие, которые из-за жадности нынешнего хозяина совсем перестали производить пленки для камеры и обленились. Хотя и в этом сейчас нет необходимости.

–То есть эти карапузы создают сами себя?

–Что? Нет-нет-нет! Мы называем карапузов Пленками, потому что они раньше создавали пленки для фотоаппарата. Настоящие имена- это буква из фамилии Ньепса и порядковый номер.

–Н-1?– в моей голове возник образ мальчика.

–Правильно!

–Разве это не детский труд?

–Им уже за сто лет. Они не стареют. Как и все мы…

Наступило молчание. Эти стены в тишине давили еще больше, мне становилось трудно дышать, конца не было видно за спиной сопровождающего, я срочно стал продолжать разговор.

–Убийца- это тоже слуга Ньепса?

–Да. Он был телохранителем Ньепсов. Однако Климент отправил его охранять свою племянницу, так как терпеть его не может.

–К чему такая ненависть?

–Его всегда недолюбливали. То ли из-за работы, которую он выполняет, то ли из-за его размытости?

–Размытости?

–Никто не может запомнить его внешность, только одежду, а имя и подавно никому неизвестно.

–Он никому не рассказывал о себе?

–Рассказывал. Видимо, не раз, но никто не запомнил. Никто из нас не способен отчетливо вспомнить что-нибудь о нем. Только Климент и племянница четко помнят его. Оттого он их и ценит.

–Почему же его никто не запоминает?

–Это одна из загадок дома Ньепсов. Правда, никто не стремится ее разгадать.

–Потому что никто не помнит?

–Именно.

Стал дуть сильный попутный ветер. Мы скоро выйдем. Мои затекшие шея и ноги из последних сил подталкивали впереди идущего. Осознание конца сделало ощущение боли чувствительнее.

–Вот мы и здесь!– сказал мужчина, когда его спина разогнулась, а я вслед за ним вышел в огромное… Нет, огромнейшее помещение, пещеру, похожую на дно какого-нибудь каньона, где ввысь устремляются многочисленные и величественные колонны, а сверху разрезает пыль, осевшую в воздухе, тусклые лучи света.

–Это…,– начал одушевленно я.

–Библиотека!– радостно подхватил спутник.

–Огромная…

–Она больше всего самого большого в мире. Здесь так много книг, что мне еще многое придется прочитать и записать, хотя я здесь уже два столетия.

–Это все книги…

–Это знания Земли. Вся ее культура и история в этих многочисленных столбах, на которых держится дом Ньепса.

–Откуда она здесь?

–Удивительная находка второго из Ньепсов, который обнаружил наполовину заполненную библиотеку. Он сразу же выкупил эту землю и построил дом. С каждым новым поколением хранилище пополнялось с геометрической прогрессией, но Климент и тут прервал многолетнюю династию.

–Настолько противен этот старик,– в голове появился образ хозяина дома, и все восхищение от библиотеки немного испортилось.

–Здесь все его не любят.

–Так почему вы еще служите ему?

–Клятва,– четко и как-то грозно произнес мужчина. Я посмотрел на него.

–Почему же вы не можете ее нарушить?

–Мы не в силах это сделать. Для нас клятва- святое дело. Ньепс подарил нам бессмертие, и мы стараемся отплатить сполна.

–И когда же ваша плата закончится?– в этот момент моя душа затрепетала. Я сделал что-то, что не стоило творить. Изменил мир- перемены будут страшными. Меня стали колоть в один миг тысячи ножей, но тут же все стихло.

Атан подошел к полке и взял книгу. Страницы быстро сменялись. Слуга Ньепса задумался, медитируя путем перелистывания листов книги.

Я снова обернулся на библиотеку. Огромные колонны, как ноги греческих титанов, спускались водопадами книг на холодную землю, покрытую пылью, грязью и бетоном. Наверху все было мутным из-за осевшего тумана, частицы которого парили и мешали лучам света проникать к нам. Возле полок были бра для факелов. Книги разной величины, цвета и толщины, как чешуя на коже дракона, покрывали столбы знаний.

Вдруг Атан хлопнул книгой.

–Когда умрет Климент,– эти слова эхом проходили сквозь туман.

–Вряд ли это случится скоро,– спокойно отвечал я, рассматривая корешки книг.

–Смертью мы не командуем. Когда надо, она придет.

–Тогда всех убийц надо оправдать,– мой черный юмор вызвал во мне все те же неприятные ощущения.

Мужчина затих.

–А нас посадить пожизненно,– тихий шепот дошел до меня. Я обернулся. Атан смотрел вверх, стуча кончиками пальцев по обложке.

,,Устроить бы здесь диванчики и брать по монетке за вход, тогда богатство польется рекой”,– эта мысль появилась неожиданно и не вовремя. Резкий дух дизайнера начал прикидывать расположение декоративных предметов по периметру библиотеки: куда поставить столики, как устроить освещение, где поставить стулья, где поместить ковры. Меня испугала такая перемена настроения в голове. Мужчина, наблюдая за мной, вдруг изменился с озабоченного лица на привычное хитрое.

–Нам пора выходить отсюда. Из-за разности давления и отсутствия чистого воздуха голова может затуманиться. Потом и сознание потерять можно.

Атан пошел обратно к двери, откуда мы вышли в эту библиотеку. Вдруг кто-то громко загоготал. С полок колонн взлетели силуэты огромных костлявых птиц.

–Это… кто?– я таращился на черные тени неизведанных существ, отходя назад. Каждый взмах крыльев приближался все ближе и ближе. Я чувствовал, как два зорких глаза смотрят прямо мне в сердце. Пролетая между колонн, птицы быстро, как шумные самолеты, спускались прямо к нам. Их длинные острые клювы довольно гоготали. Туман вокруг них волной разлетался по сторонам, оставляя расплывчатые профили их тела в воздухе. Некоторые книги с огромной высоты падали прямо на пол. За одной птицей появилась другая, а за ней- третья, и так все доросло до настоящей армады туманной библиотеки, которая с громким гоготом, как гром, стремилась нагнать нас. Атан вышел вперед.

–А-ну цыц!– еще громче цыкнул он, и птицы вмиг умолкли и остановились в воздухе, махая большими крыльями. Затем он обернулся ко мне и виновато улыбнулся.– Это естественные обитатели библиотеки, которые давно не видели здесь новых лиц. Они давно устали от меня. Ты им понравился сразу,– в тусклом свете промелькнуло его подмигивание.

–Здесь еще и своя экосистема…

–Тут много обитателей, только менее общительных. Эти сорванцы самые дружелюбные,– Атан подошел к одной из птиц и стал гладить ту по клюву.

–Может, это галлюцинация?– голос дрожал вместе с ногами.

–А какими ты их представляешь?

–Большими… Костлявыми…Страшными…

–Какого они цвета?

–Серые.

–Пойдем-ка наверх.

–Тогда какого они цвета?– голос надрывался, ноги еле держали.

–Ты все правильно сказал,– спокойно произнес мужчина.– Пойдем наверх.

Он взял меня за руку и стал выводить из библиотеки. Птицы позади нас досадно гоготали в унисон, тревожа тишину огромной пещеры. Шурша курткой, Атан вывел меня коридор и стал тяжело дышать. Его грудь быстро поднималась вверх и вниз.

–А ты… тяжелый…

Я упал на пол. Здесь был чистый и свежий воздух. Пахло еще чем-то очень вкусным. С трудом мне удалось встать на красный ковер. Отдышавшись, мужчина принюхался и быстро стал выводить меня из дома Ньепсов вверх по винтовой лестнице.

–Тебе пора идти. Люсия приготовила ужин для Пленок. Скоро нас снесет отсюда целая армия голодных великанов.

Мы быстро взбирались по лестнице, расшатывая ее. На улице мои легкий прорезал холодный воздух. Закрыв рот и нос рукой, я пытался отогреться.

–Беги домой,– приказал Атан.– Мы еще точно увидимся,– он улыбнулся.

Я побежал домой, все еще тяжело дыша

VII

Открыв дверь, я надеялся, что меня кто-нибудь встретить у порога с предложением пойти в дом Ньепса. Моя комната все еще была окутана запахом медикаментов, которые остались от болезни. Первым делом, зайдя в мою квартиру, вы заметите странное решение расположить кровать чуть ли не прямо у входа, если быть точнее, то слева от двери. Таким образом, проявлялся коридорчик, который вел к столу напротив входа и окну, находящемуся за рабочим местом. Слева уходила дверь на кухню. Она представляла из себя самую обычную кухню одинокого человека: два стула, 3 тарелки, большая часть из которых всегда лежит грязными в раковине, черная, словно полная угля, печка, под нею же духовка, а затем маленький старый холодильник, давно уже не хранящий в себе никаких продуктов. На холодильнике лежит пачка кофе, а на столе, рядом со столовыми приборами, никогда не находившимися на законном месте- в ящике под ними- расположились уже использованные пакетики зеленого чая. Обеденный стол пустой. На стене одиноко тикают часы. В углу- узкая дверь в санузел. Приходится вечно обегать дом, чтобы попасть в уборную или, по совместительству, ванную. С собой я никогда не ношу много вещей, а если те и имеются, то всегда безобразно валяются на рабочем столе возле окна. Среди всего хлама особенное место, которое отделяет все остальные вещи, имеет большая кожаная тетрадь и ручка, прислонившаяся рядом. Если бы не мои порывы бережливости, то в доме, кроме ручки и тетрадки больше ничего бы не было.

Обыкновенно я иду есть в местные заведения, в которых еда стоит дешево, а пиво чуть ли не бесплатно раздают. Моя улица представляет собой сплошную прямую, бесконечно уходящую вдаль. Она, как и все остальные семь проспектов, соединяются центральной площадью- главной неалкогольной достопримечательностью Пивоварни. Иногда по улицам можно увидеть общественный транспорт, точнее, два старых автобуса, которые отдыхают в последние три дня недели, поэтому у местных жителей никогда не болеют ноги, а бегущий куда-то человек- это и вовсе обыденность, которую в другом городе приняли бы за излишнюю суетность. Но Пивоварня не может быть суетной. Самый мирный уголок мира не знал о каких-либо потрясениях, но недавнее массовое убийство написало свой абзац в летописи городка. Люди вокруг вдруг вышли из вечного пьянства, попали в реальность и не могли понять, что же случилось с их жизнью, потому что существование с вечерней кружкой пива и без нее почти никак не отличается. На первый взгляд не отличается. Когда у тебя в голове есть мысль о том, что вечером тебя ждет приятное вознаграждение в виде душистой и свежей, светлой и нефильтрованной кружки пива, то мозг автоматически начинает расслабляться, и день приносит больше радости, даже несмотря на возможные неудачи, потому что тот самый желанный момент в любом случае придет. Если же эту награду отнять, то вмиг все проблемы ощущаются куда острее, любая оплошность тяжелее бьет в ребра, хотя раньше это ощущалось, как небольшой шлепок. Одно условие делает реальность приятнее, стоит его убрать- все. Жизнь.

Все жители Пивоварни были счастливыми. Хмурый день ощущался, как летний, а плохое событие забывалось в алкоголе. Все хорошо было в этом городе, пока не погибло свыше ста человек.

Сто человек, а вечное смирение города сошло на нет. Никакие войны не могли сломить жизнерадостного духа пивных граждан, а один неизвестный убийца навек поменял привычный лад горожан. И нельзя точно сказать, почему все так резко поменялось. Возможно, дело в заметном опустении. Если вчера в это время, как обычно, плелся уже знакомый тебе незнакомец на работу, то сегодня он был похоронен среди остальных таких же случайных бедолаг, и это ощущается невероятно странно. Ты потерял деталь, которая сделала из одинакового пейзажа эффект дежавю. Обычный человек стал для тебя винтиком, без которого ты чувствуешь себя неуютно и одиноко. В этом неосознанном чувстве единства прохожих и заключается единство всего человечества.

Я вышел поесть в первом попавшемся мне ресторане. Улицы были наполнены чувством тоски и печали, которое никак нельзя было здесь встретить. Переезжая в Пивоварню, я знал, что меня бесконечно будут вдохновлять эти обыденность и туманность окружающего мира, но блаженство города разрезала молния горя и траура. Это меня волновало. Я снова стал ощущать себя не в том месте. Раньше окна таили в себе уют и радость, сейчас- тревогу и непонимание. И все равно, вглядываясь в эти стекла, я чувствовал знакомое ощущение, которое никак не мог вспомнить. Тротуарные плитки уже не ставили меня в воображаемую ситуацию жизни и смерти. Во мне вдруг исчезла фантазия. Появилась романтика, от которой я вечно пытаюсь избавиться. Это меня раздражало. Это меня бесило.

Впервые за долгое время я шел, опустив голову вниз. Сначала мой взгляд проникал в чужие дома через стекла окон, но мне это надоело. Мысли в голове путались, небо тоже, как на зло, тяготило меня своими кучерявыми тучами, выстроившимися рядам небольшими холмиками, сквозь которые кое-как пробивались лучи света. В таком рассеянном состоянии я увидел первую столовую, в которую и собирался зайти…

Но не увидел женщину, неожиданно вышедшую из узкого перехода. Наши тела столкнулись, и сумка, которая была у нее в руках, полетела на землю, не пытаясь удержать содержимое внутри.

–Извините…,– рассеянно ответил я, выходя из запутанного клубка дум.

–Это вы меня простите,– послышался озабоченный и мягкий голос пострадавшей.

–Давайте я вам помогу,– мне нужно было отвлечься, и кто-то свыше решил снизойти и помочь мне, за что я ему бесконечно благодарен.

–Ох, спасибо вам большое!

Собрав все продукты в сумку, я отдал хозяйке ее вещь.

–Еще раз спасибо вам!– обеспокоенно заговорила женщина. Она была немолода, но на ее лице еще сохранились черты былой молодости, которая таила в себе острые скулы и мягкие губы с невысоким лбом. Ей можно было дать не больше тридцати пяти лет, однако эти уставшие глаза сразу старели собеседницу на десяток годов. В ее хрупком и, кажется, постоянно дрожавшем теле осталась привычка грациозно подавать руку в знак благодарности. В отличие от высокомерных дам, имеющих такую же привычку, в действиях этой женщины были робость и искренность, которые преображали уже немолодую барышню в милую и добрую мадам.

–Не стоит благодарности,– мне показались черты лица незнакомки до боли знакомыми.– Может, мне вас довести до дома?

–Ох, что вы! Что будет, если мой муж нас увидит?– она озабоченно и печально опустила взгляд.

–Мы ему все объясним.

–Но он вспыльчивый и может сотворить много дурного…

–Не беспокойтесь, мне все равно в вашу сторону.

–Правда?– она немного подняла голову.– Если нам по пути…,– сомнение выразилось на ее лице. Когда она стала поднимать глаза, я понял, что меня ждет отказ, поэтому решил взять инициативу на себя, только чтобы вновь не оставаться наедине с этим мысленным клубком.

–Не стоит ждать!

Я повел ее вперед, взяв бережно под локоть. Видя, что спутница покорно последовала за мной, я опустил ее руку. Только сейчас до меня дошло, что мне безумно повезло: если бы этой даме нужно было идти совсем в другую сторону, то проблемы ждали бы меня. Но мы шли. Вокруг царил тот же траур, однако теперь меня не захватывали тяжелые мысли, не имеющие никакого смысла. Я был рад, что моя собеседница не задалась вопросом, откуда я знаю, в каком направлении она живет. Тогда пришлось бы срочно придумывать какую-нибудь ерунду, чтобы оправдать себя.

–У вас кто-нибудь из знакомых погиб?– этот бестактный вопрос сразу пристыдил меня, но, на мое удивление, женщина спокойно на него отвечала.

–Слава богу нет. Но у наших соседей сын умер.

–Вы были на похоронах?

–Конечно! Было так грустно… Многих из наших знакомых постигло такое горе! А, извините за такой вопрос, у вас кто-нибудь…ну…

–Нет,– подхватил я.– Я здесь живу один и переехал недавно, так что никаких знакомых или родственников у меня здесь нет.

–Почему же вы переехали сюда?

–Хотел спокойствия и уединения.

–Разве вы не за алкоголем?

–Я уже давно не пью,– отвечал я, немного умиляясь простоте мадам.

–Как так?– она искренне удивлялась.– Вы просто нарушаете законы этого города. Вы никогда не пробовали здешнего пива?

–Никогда,– улыбнулся я.

–Боже мой!– женщина чуть не всплеснула руками, но вспомнила про сумку.– Что ж вы тогда находите в этом городе?

–Много всего,– мне вспомнились последние приключения.

–Вы странный.

–На странных мир держится.

–Как именно?

–Вы пользуетесь воображением?

–Да,– озадаченно ответила собеседница.

–Это странные его придумали.

–Как же они придумали то, чего не существует.

–Так же, как человек придумал все. До него- это была Земля с животными. После него- все.

–Вы сумасшедший человек,– она засмеялась.

–Для любого другого города я абсолютно нормальный.

–Но для Пивоварни нет!

–Все относительно,– произнес я словами великого ученого.

–Вы еще и физик?

–А вы знакомы с этой наукой?

–Я работала в одном пивном доме, выводила новые сорта и участвовала в создание новых машин по изготовлению этого продукта,– стыдливо и тихо произнесла собеседница.

–Такой талант! Почему же вы не продолжаете свое дело?

–Сперва свадьба, потом дочка.

–Семья…,– почему-то это навлекло меня на мысли о жизненных преградах. Снова путаница.

–Без этого никуда,– на ее лице появилась печальная улыбка.

–И вы счастливы?

–Очень,– солгала она.

Мы подошли к тому самому дому, где я впервые увидел Вайолетт.

–Вот и мой дом.

–Вот как?– я поднял голову. Окно было закрыто.

–Спасибо вам большое, что проводили меня!– женщина поставила сумку на землю и стала признательно жать мне руку.

–Не стоит.

Вдруг дверь открылась и оттуда выглянул мужчина с грозными глазами. На нем была рубашка в синюю полоску и строгие брюки. Некогда красивый и строгий стан его немного ожирел, но не потерял былой привлекательности. Он громко рявкнул.

–Лилия! Вот и ты!– мужчина взглянул на меня и немного нахмурился.– А это кто?

–Это…,– начала робко женщина, нервно хватая сумку и боязливо подходя к мужу.

–Я случайно столкнулся с вашей женой и решил в знак извинения проводить ее до дома. Мне все равно надо было идти в ту же сторону,– старательно вежливо я проговорил эти слова.

–Ах, вот как,– задумался хозяин и изменился в лице.– Что ж! А не хотите ли зайти к нам на чай?

–Коломан,– мадам удивленно на него посмотрела.

–Я не против,– приветливо улыбнулся.

–Чудесно! Просим в гости!– громко засмеялся мужчина и растворил двери.

Я поднялся по лестнице, пройдя мимо озадаченной Лилии. Стоило мне ступить за порог, как тут же явно в нос ударил четкий запах каких-то духов, который озадачил меня. Вещи в доме словно дополнение к запаху: аккуратные, декоративные, кукольные. В декоре преобладал белый цвет, который сочетался с мягкими оттенками различных красок. Мебель была недешевая, изящная и какая-то мраморная. Сразу было видно, что семья небедная. Вокруг царило ощущение неправдоподобности и наигранности. Окружение будто бы компенсирует свое несчастье красивыми вещами, прикрывается богатством, скрывая где-то в глубине дома беспорядок, в котором находится вся правда. Аромат помещения только подтверждал догадки.

В этом доме живет Вайолетт? Сначала я не поверил, что девочка, угрожавшая мне дулом пистолета, может быть такой же «ненастоящей», как и место ее обитание. Однако в голове возник еще раз образ знакомой барышни, только теперь особое внимание уделялось гардеробу. На ней были розовая пышная юбка ниже колен, белоснежный свитер с длинными рукавами, в которых прятались руки с пистолетом и ножом, длинные шерстяные гетры с высокими ботинками. Весь образ ее, как частичка паззла, подходил дому, в котором она жила. Эта неестественность и картинная ложь передались и ей, но чем-то она отличается. С ней что-то не так… Как бы похоже она не одевалась, Вайолетт не будет частью этого дома, девочка будет выделятся даже среди самых сверкающих и пышных декораций, потому что в ее душе… Есть отличительная особенность…

–Вот сюда, прошу!– учтиво подвинул мне стул муж Лилии.

–Благодарю вас,– стол был без скатерти, тоже белый, изящный и грациозный. На нем расположились узкие бокалы, через которых мир искажался в иллюзии стекол.

–Как же к вам обращаться?– присаживаясь напротив меня, произнес хозяин дома.

–Мистер Ридл,– на лице наигранная улыбка.

–Мистер Ридл, значит. Приятно познакомиться! Меня можете называть Коломан,– он протянул через стол руку. Я пожал ее. Собеседник быстро ее потряс и обратно убрал к бокалу.

–Хотите чего-нибудь выпить?– он уже повернулся к жене, которая стояла позади, все еще непонимающе глядя на мужа.

–Спасибо, но я не пью.

–Даже пива,– глаза у того округлились не меньше, чем у жены.

–Даже пива,– улыбнулся я.

–А чаю?

–Чаю… Думаю, можно.

–Чудесно!– он радостно обратился к Лилии.– Лилия, завари-ка нам чаю.

–Хорошо…,– мадам повернулась к полкам с различными кухонными нуждами и стала искать чай.

–В каком пивном доме вы работаете, мистер Ридл?

–Ни на каком.

–Тогда что вы тут делаете?

–Живу.

–И ничего не делаете?

–Почему же ничего? Я писатель.

–Писатель?– мужчина вскинул брови.

–Да.

–Тогда задам предыдущий вопрос. Что вы тут делаете?

–Не поверите, но Пивоварня меня вдохновляет.

–Это скучнейшее место?– ошеломленно произнес мужчина.

–Да,– улыбнулся я.

–Советую вам уехать отсюда, потому что ваш талант вы быстро пропьете.

–И куда же мне уехать?

–Ну, например, в какую-нибудь деревню. У нас в стране такие восхитительные деревни! А природа… Красота!

–Вы не городской?

–Нет, все детство провел в провинции, до сих пор люблю с семьей выезжать на отдых.

–Это чудесно, однако думаю, Пивоварня мне подойдет куда больше.

–Что ж,– тот вздохнул,– поэту про вдохновение сложно что-то рассказывать. Ему виднее.

–Точно. Рад, что вы благоразумен.

–С моей работой я просто не могу быть не благоразумным,– мужчина гордо поднял грудь.

–Неужели вы важная личность?

–Еще какая. Я директор пяти крупных пивных домов. Думаю, вы это и сами заметили,– он самодовольно позволил мне полюбоваться тем, что я и так давно заметил.

–Впечатляет. Можно вас спросить?

–Конечно.

–О чем вы мечтаете?– собеседник вмиг стал озабоченным.

–Мечтаю? Разумеется, о счастье семьи.

–Благородно. Не ожидал такого от директора пяти крупных пивных домов.

–Вы на что-то намекаете?– он начинал хмуриться.

–Ничуть. Просто мне интересны мечты людей. Сам-то я уже добился всего, чего хотел, остается только жадно искать чужие цели, чтобы приметить что-нибудь себе.

–Ох, вот оно что,– Коломан расслабился и вернул доброжелательный вид.

Все это время позади стояла Лилия, держа чайник в руках. Она боялась подавать голос, смотрела выжидающе на мужа, и в ее взгляде было удивление. Когда собеседник, наконец, уследил за моими глазами, он повернулся телом назад.

–Вот и чай! Наливай его скорее, гость уже заждался.

Лилия аккуратно подошла ко мне и налила в бокал чаю. Затем отошла на свое привычное место и, опираясь об стол, продолжала внимательно слушать наш разговор.

–Вы все наливаете в бокалы?– с интересом спросил я, крутя бокал в руках.

–Больше у нас никаких емкостей для напитков нет. Да и чай мы, если честно, пьем редко.

–Дайте угадаю, по утрам- шампанское, в обед- пиво, на ужин- вино?

–Почти,– улыбнулся Коломан.– По утрам у нас вино, а на ужин шампанское.

–У вас же есть ребенок?

–Да, дочка.

–Ей уже можно пить?

–Разумеется, нет. Но это Пивоварня, здесь дети с младенчества начинают употреблять алкоголь.

–Интересная привычка.

–Скорее обычай. Алкоголь- символ этого города.

–И несмотря на это, Пивоварня- одно из самых культурных и тихих мест, где я бывал.

–Такая вот аномалия. Для многих жить в вечном алкоголе- мечта, а для нас- обыкновенная жизнь.

–Быть может, это Рай.

–Точно!– мужчина достал из кармана небольшую фляжку и вылил содержимое в свой бокал.– Это обычное пиво,– пояснил он.

–Вот оно как. Чай тоже с пивом?

–Мы не такие извращенцы,– засмеялся Коломан. С каждым вздохом у него поднимались плечи и грудь.

Я немного отпил. Крепкий и горький чай. Не люблю горькое, оно тут же портит весь настрой. Особенно на работу. Меня больше мотивирует сладкое, и несмотря на то, что я заядлый сладкоежка, пока сахарного диабета у меня никакого не наблюдается. Хозяин жадно выпил весь бокал и с громким выдохом поставил сосуд на стол.

Вдруг послышался телефонный звонок. Мужчина снова замешкался и достал из кармана дорогой и стильный смартфон.

–Простите, по работе звонят,– оправдывался он, вставая с места.– Мне придется вас покинуть, а вы можете поговорить с моей женой. Приятно было с вами познакомиться,– Коломан кивнул и вышел из дома.

После довольно громкого звонка, тишина стала еще тише. Я смотрел на бокал с чаем, а Лилия, не зная, что делать, мяла руки и крутила чайник. В три глотка я опустошил свой бокал и обратился к хозяйке.