Средневековье в России бесплатное чтение

Развитие государственности на Руси и в странах Запада

Государственность Древней Руси представляла собой простодушное и прямодушное наивное детство общественного развития. Понадобилось немало времени для создания нового типа государя, основа которой и была заложена предками Ивана Грозного¹. Новый тип создавался постепенно, шаг за шагом, под влиянием новых событий и жизненных начал и значительно отличался от становления государственности на Западе. Русь невольно защитила Европу от татарского нашествия, ибо татары боялись оставить её позади себя, благодаря чему у Западных стран появилась возможность развития, а наша страна была отброшена на три столетия из-за Татаро-монгольского Ига².

Забелин³ считал, что наше древнее общество сложилось путем непосредственного распространения, нарождения рода без участия каких-либо пришлых, чуждых ему элементов. Своеобразная сила нашего быта была так велика, что даже реформа Петра⁴ оказалась во многом бессильной. Характер, существо и свойство нашей русской власти выражали быт, в котором род являлся единственным непосредственным источником и силой. Здесь можно вспомнить о варягах, но они были поглощены нашим обществом, ассимилированы силой его быта.  Варяжское завоевание растворилось в нашем быту, почти не оставив следа. “… наша древняя власть была власть по преимуществу родовая. Где бы и в какой бы форме она не возникала, она везде и всегда была властью отеческою со всеми своими свойствами, с одной стороны, с непомерною жестокостью безотчетного произвола” [2], где не могло существовать даже малейшего понятия о каком-либо праве; а с другой – любовная родственность в отношениях всегда ставила её в непосредственные родственные, братские отношения к подвластной среде. “Такими свойствами нашей власти и самого быта определяется и особенное своеобразие нашей истории… Старшие идеализировали себя или свое общественное положение характером отцов, свою власть характером власти отеческой; младшие – подвластные идеализировали свое положение характером детей, вообще малолетних, несовершеннолетних”. [2] Смысл именно таких житейских отношений высказывался всюду и очень наглядно обнаруживал глубокие бытовые доисторические корни.

Для личности в таком быте просто не было места, да и сейчас мало что изменилось. Много ли от нас зависит в глобальном масштабе? О какой личности могла идти речь, если для общества существовал только родоначальник, в руках которого была власть во дворе-хозяйстве. Умирал родоначальник, на его место вступал старший, из остававшихся в живых, который и был владельцем и пользователем земского имущества. Отсюда и возникало равенство всех членов земщины. Это были не отдельные личности, которые не имели никакого значения, а дворы-хозяйства. Личность рассматривалась лишь с имущественной земской точки зрения, с точки зрения владения землёй. Наиболее независимое положение личность могла приобрести лишь разбогатев. Поэтому и выделялись несколько богатых, как бы аристократических родов, которые заправляли всеми делами общины. Так вот и выработалось вотчинное право (право владения землёй), а смерд всегда и везде оставался смердом. Тоже было и в Московском государстве Ивана Грозного, где существовало только равенство прав на землю. Забелин считал, что это и: “…составляло первозданную стихию русской народной жизни по всей русской земле. Эта-то стихия и сохранила русский народ от всех исторических и всяких вражеских напастей; она же создала и государство, именно как охрану и защиту от тех напастей”. [3]

Грустно, когда в обществе нет места для личности, как таковой, но, в конечном итоге стихия старшей воли, по Забелину, и была главным, начальным достоинством человеческой личности, на которой держалось всё общество, ею строилось наше государство Российское, выработалась государственная сила и стойкость народа. Именно такой характер власти стал господствующим в народном быту. Личности отдельного человека не осталось места, поскольку продолжительная опека воспитывала своеволие и самодурство. Забелин возлагал вину не на отсутствие образования, а на тяжёлое влияние Домостроя5, которое: “… до крайности сильно выработало, известные, нравственные сдержки всякой личной самостоятельности, – вот что именно воспитывало и развивало каждый личный характер и делало его с одной стороны робким, ребенком, дитятею, пред всякою силою, а с другой самовольным, своевольным, то есть самовластным пред всяким отсутствием силы. … В то время, о котором мы говорим образование бессильно. Старый наш предок жил в обществе ребенком и не имел ни малейших представлений о нравственной самостоятельности лица, на чём сосредоточивается всякое образование”. [3]

Мощные домостроевские сдержки довольно часто приводили к недовольству народа, выливающегося в жестокий бунт. С одной стороны, безграничное терпение населения, с другой – звериная злоба. Нет ли здесь противоречия? Ещё Пушкин сказал: “Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!” [11] Здесь нет ничего противоречащего ни у Пушкина, ни у Забелина. “Против лома нет приёма, если нет другого лома”. Бунт на Руси тоже национальная черта. Это средство простого народа обратить внимание тупой и неповоротливой власти на Руси с её хроническим нежеланием что-либо менять: “Эта-то опека и создавала тот тяжелый, душный мир, из которого вырваться было возможно только с силою богатыря. Она-то и производила богатырей необузданной воли; но не потому, что недоставало им переходного времени образования, или нравственной опеки общества, а потому что слишком эта воля была зануздана”. [3] Здесь вступает в силу естественный закон – крайность вызывает другую крайность. Отрицание самостоятельности человека в природе его нравственных дел, является отрицанием в нём самом его человеческих свойств, и он становится зверем, или, по Забелину – богатырем. Он совершенно справедливо считал, что, если есть общество, то есть и опека, и именно нравственная. Существо нравственной идеи русского человека заключалось в том, чтобы во имя родового идеала сдерживать до принижения нравственную свободу и нравственную самостоятельность личности. Полное всестороннее подчинение ума и воли этим началам было нравственностью века.

На Руси всё, в том числе и общество, крепко держалось родительской опеки, ей же строилось наше государство, выработалась эта необычайная государственная плотность и стойкость народа.

Раньше налоги платили со двора (с хозяйства), что принуждало семью жить одним двором. Даже в наши “лихие” девяностые семьи предпочитали выживать вместе. Родовым бытом было пронизано всё общество от княжеского Рюриковского рода⁶, для которого русская земля была таким же двором-хозяйством, до последнего крестьянского. Княжеские междоусобия были ничем иным, как борьба за пользование общим имуществом. На семейном начале выросла и личность, к чему стремилась вся наша история.

В западном обществе в основу бытового развития и в основу бытовой власти легли отношения завоевателей, дружинников или собственно право сильного, право личное. Властный человек всегда и везде чувствовал себя, как победитель, а подвластный – как побеждённый. Оба были чужими друг другу и на этой идее устанавливали свои отношения. Бытовой связью людей там руководили право, закон, а у нас, наоборот, вся бытовая связь людей основана на родственных отношениях, совокупности родни, где члены не разграничены своими правами. Родовое чувство, родовое начало, управлявшие нашим старым бытом, и есть, по Забелину, родовая идея, которая была творцом нашего единства, нашей народной силы, творцом всех наших народных добродетелей и всех наших народных напастей, государственных и общественных. Если западный властный человек, в средние века, чувствовал себя победителем, завоевателем, то наш властный человек даже и в девятнадцатом веке считал себя отцом-опекуном, смотрел на подвластных или вообще на меньших, подчиненных, как на малолетних, несовершеннолетних, недорослей в общественном смысле. Он не думал, как Пётр Великий, что он, прежде всего только первый, передовой слуга обществу. Он убеждён, подобно царю Алексею Михайловичу⁷, что для управляемого общества он отец-опекун, что его обязанности к обществу, права отеческие, опекунские, а не гражданские. Забелин сделал вывод, что в этом и ”… заключается все глубокое, коренное различие нашего востока от европейского запада; отсюда и различие истории, культуры, всей жизни, со всеми её понятиями и движениями”. [2]

На Западе отношения между народами складывались, как отношения между победителями и побеждёнными. Забелин считал, что если общество складывается через завоевания, то характер власти в таком обществе иной, чем в обществе, которое сложилось путем нарождения. Властные, общественные и личные отношения победителей и побеждённых стремятся определить себя юридически, разгородив свои отношения необходимыми правами и обязанностями, отчего и характер власти выражается более сурово и беспощадно. В таком обществе власть развивается и утверждает в себе идею права, закона, более определена и строго разграничивает жизненные отношения. В этом случае вырабатываются определённые понятия о независимой личности человека, личность выдвигается во всех сферах жизни. Об этом пишет не только Забелин, но и другие историки. Здесь они не спорят, а лишь дополняют друг друга. Погодин⁸, например, отмечал характер основания всех Европейских государств. Они составились из победителей и побежденных, пришлецов и туземцев. Первым существенным отличием Российского государства, считал Погодин, является то, что сначала к нам пришли добровольно избранные варяги. Европейские государства были основаны на развалинах Западной Римской Империи с Римской Христианской Религией, а мы своё Христианство унаследовали из Константинополя, став как бы преемницей Византийской Империи с предназначением сохранить и развить особую сторону Веры, которая окончательно закрепилась в 1204 году (произошла схизма⁹), а западная вера продолжалась в лице прочих Европейских государств. У нас, как и в Греции, духовенство подчинялось Государям, а на Западе – Папе Римскому. Погодин отмечал принципиальные отличия западной церкви с её инквизицией и терпимости восточной веры, обращённой в себя. Есть отличия и в образовании государственных систем. Во всех Европейских государствах возникло Майоратство¹⁰, а в Московском государстве в силу малой населённости развилась удельная система¹¹. Кажется очень интересным сравнение Погодина русского дворянства с западными аристократами: “Наше Дворянство, не Феодальнаго происхождения, а собравшееся въ позднейшее время съ разныхъ сторонъ, какъ бы для того, чтобъ пополнить недостаточное число первыхъ Варяжскихъ пришельцевъ, изъ Орды, изъ Крыма, изъ Пруссии, изъ Италии, изъ Литвы, не можетъ иметь той гордости, какая течетъ въ жилахъ Испанскнхъ Грандовъ, Английскихъ Лордовъ, Французскихъ Маркизовъ и Немецкихъ Бароновъ, называющихъ насъ варварами. Оно почтеннее и благороднее всехъ дворянствъ Европейскихъ въ настоящемъ значении этого слова; ибо приобрело свои отличия службою отечеству”. [10] С точки зрения Погодина наше Государство, в отличие от западных, началось не вследствие завоевания, а “… призвания, безпрекословного занятия и полюбовной сделки”. [10] Он так же видит различие в том, что в основание государства у нас была положена любовь, а на Западе – ненависть. Возможно его утверждение, кажется, довольно спорно, но если проследить мысль Погодина с начала становления государственности в мире в её развитии, то, наверное, можно с ним и согласиться. На Западе Король был обязан своим сподвижникам (феодалам), помогавшим ему покорить землю, а наш Князь не имел никаких обязанностей к боярам и его родственникам, которые сопровождали его без особой нужды и в случае неудовольствия могли оставить его. У нас Князь был лицом к лицу с народом, как его защитник и в редких случаях, как судья, за что и получал определённую дань, а Западный Государь был совершенно отделён от своих вассалов. Западные феодалы считали себя почти равными Королю, который без них ничего не значил, зависел от них, не мог владеть государством, не мог действовать и повелевать ими, а наши находились в полном распоряжении и зависимости от Князя, – ближайшие исполнители его приказаний, – его родственники, слуги, наёмники, без которых он мог обойтись. Западные феодалы делали что хотели, отнимали землю у коренного населения, которую покорили под предводительством Короля и делили её как добычу. Отняв землю, феодалы с самого начала поставили себя во враждебное отношение к обитателям, заставив их работать на себя и возбудив ненависть к себе. Они основали малые государства, где властвовали в полной мере. Наши Бояре – Воеводы получали землю и часть доходов с городов, от Князя, временно, в качестве жалованья или по договору за свою службу как его наместники, приказчики или откупщики, которые не имели постоянного места жительства и которых Князь всегда мог заменить. Воеводам не было никакого дела до народа, кроме сбора налогов и суда. Между ними и народом не было ненависти. Наше государство собирало Земли под единым государём – Князем. Не следует забывать, что вера у нас была принята Восточная – из Константинополя, во многом противоположная Западной, полученной из Рима. Западная церковь из необходимости соприкасалась со светской властью, получив, пусть временное, над ней преимущество, а наша, углубляясь внутрь, действовала со светской властью параллельно.

Крепостное право на Руси

Запад успешно развивался, процветали искусство, наука, право, ремёсла, а на Руси – самодурство, безграмотность, полное бесправие и крепостное право¹², продолжающееся до 1861 года, когда в Европе такового практически не существовало, но зато там было рабство¹³, которое продолжалось значительно дольше. Это даёт повод современным либералам отдавать приоритет Западному развитию, обвиняя “лапотную” Россию в дремучести и отсталости.

Крепостное право, как и государственность, у нас образовались исходя из родовых отношений, поскольку хозяева земель, на которых работали крестьяне, также взяли на себя отеческие, опекунские обязательства. Во всяком случае, так было поначалу. Как и государство, крепостное право развивалось постепенно, под влиянием и исходя из потребностей этого государства. Забелин считал, что русское рабство – широкое, всестороннее развитие в жизни родовой идеи, никогда не было, да и не могло быть полным, законченным рабством, хотя и выражалось в унизительных рабских формах в силу наивной первозданной природы родовых отношений, непомерно возвышавших родительскую власть, а по её идеалу и всякую другую. Хозяева земель, на которых работали крестьяне, также взяли на себя отеческие, опекунские обязательства. По Забелину для общества существовал только родоначальник, в руках которого была власть во дворе-хозяйстве, который и был владельцем и пользователем земского имущества. Личность рассматривалась лишь с имущественной земской точки зрения, с точки зрения владения землёй. Наиболее независимое положение, не свободное, а своевольное, личность могла приобрести лишь посредством богатства. Богатые и заправляли всеми движениями общины. Всё было сложно и зависело от экономической ситуации. Собственно, свободы личности никогда не было. Забелин считал, что: “ В нашем быту людские отношения выражались как отношения детства ко всякой предержащей власти. Они представляются рабством, по той причине, что большие, старики, вообще люди уже независимые и самостоятельные, являются по форме отношений к старшей их власти совершенными детьми”. [3] Так вот и выработалось вотчинное право, а смерд всегда и везде оставался смердом. В сущности, по Забелину, это было детство, а не рабство. “И если это детство выражалось действительно в унизительных рабских формах, то в этом сказывалась только наивная первозданная природа родовых отношений, возвышавшая непомерно родительскую власть, а по её идеалу и всякую другую. Старшая власть всех равняла с малолетними, а потому от всех требовала к себе отношений детства, а не равенства. Эти-то отношения детства, в которых в нашем быту выражались людские отношения ко всякой предержащей власти, представляются по естественной причине формами рабства и даже самым рабством, по той простой причине, что здесь большие, старики, вообще люди уже независимые и самостоятельные, являются по форме отношений к старшей их власти совершенными детьми”. [3]

Крепостное право на Руси сильно отличалось от рабства в других странах. Справедливости ради, необходимо обратить внимание на реальное положение вещей в Средневековье. В то время, как все Государства получали первоначальное образование друг от друга – мы, в силу своей изоляции и влияния Монгольского Ига, которое отбросило развитие Руси почти на триста лет, варились “в собственном соку”, жили натуральным хозяйством и значительно отстали от Европейского просвещения. Трудности становления государственности в России после Татарского Ига, где отсутствовало единовластие, и была необходимость “собирания земель” тоже не способствовала процветанию в том виде, как бы нам сейчас хотелось. Сейчас историки изо всех сил по социальному заказу власть предержащих пытаются показать, что Россия не была столь отсталой, как кажется, что она просто развивалась по-своему. В чём-то они правы, но и закрывать глаза на её отсталость тоже нельзя. Потом пришлось догонять Европу, преодолевая косность, безграмотность и религиозный фанатизм, не допускающих никаких перемен с помощью иностранцев. Русские с какой-то маниакальной упёртостью, в силу своей ортодоксальности, отказывались от перемен. Достаточно вспомнить хотя бы Раскол¹⁴ Церкви в семнадцатом веке к чему привели чисто формальные изменения в богослужебных обрядах.

Вопрос о возникновении крепостной неволи крестьян один из самых важных и самых трудных в нашей историографии. Историки до сих пор не пришли к единому мнению о возникновении и развитии крепостного права в России. Соловьёв¹⁵ отметил, что причина этого явления – обилие земли и недостаток рук для её обработки. Положение крестьян регламентировалось новым Судебником¹⁶ Иоанна IV. Богатые землевладельцы старались переманить к себе как можно больше работников, разоряя бедных помещиков, и удерживать их с помощью больших льгот, выплат на обзаведение и даже насилия. Едва ли не самой главной потребностью государства было увеличение войска, в основном состоящее из дворян и боярских детей. За свою службу они получали поместья и постоянных работников, за счёт которых они содержали себя и являлись на службу по призыву государя вооружёнными со своими людьми. Если в Литовской России было введено общее положение об условиях привлечения вольных крестьян с введением штрафов за переманивание крестьян, то в Восточной России – прикрепляли к земле. Ключевский¹⁷ считал, что поместная система¹⁸ подготовила коренную перемену в судьбе крестьянства. До конца шестнадцатого века крестьяне были вольными хлебопашцами, пользовавшимися правом свободного перехода с одного участка на другой, от одного землевладельца к другому. Но из-за этого происходили большие неудобства для общественного порядка, для государства и особенно для хозяйства мелких служилых землевладельцев, у которых богатые вотчинники и помещики сманивали крестьян. Они оставляли их без рабочих рук, и, следовательно, без средств исправно отбывать государственную службу. Правительство царя Фёдора¹⁹ попыталось начать разрешение этих затруднений. Все печальные последствия крепостного права, обнаружившиеся позднее, вышли из прикрепления крестьян к земле. В поземельных договорах (порядных записях) изредка можно встретить указания на крестьянский «отказ», на свободный и законно совершённый переход крестьянина от одного землевладельца к другому, поскольку лишь немногие крестьяне могли расплатиться с землевладельцами. “Огромная масса тяглых крестьян уже не пользовалась правом перехода не потому, что это право было отменено общим законом” [8], а потому, что сами крестьяне лишились или частными мерами были лишены возможности выплатить долги. В этом лишении и завязались основные, первичные условия крепостного права. Ключевский, анализируя большое количество порядных записей XVI – XVII веков, в которых крестьяне уговаривались с землевладельцами, садясь на их земли, отмечал, что в записях ничего не говорилось о прикреплении крестьян, а лишь существовали условия выхода. “Крестьянин обязывался в случае ухода заплатить землевладельцу пожилое за пользование двором, возвратить ссуду и вознаградить землевладельца за льготу, которой пользовался”. [8] Порядная не предполагала незаконность ухода крестьянина с участка. Он только обязывался заплатить неустойку, чтобы вознаградить землевладельца за сделанные им расходы.

Крестьянская нужда привязывала крестьян к известной оседлости и была действительным житейским средством держать земледельцев на владельческой пашне. Должникам ничего не оставалось как "выбежать" без расчета с владельцем или ждать отказчика, который бы их выкупил и вывез.

Историки считали, что первый указ, отменявший крестьянское право выхода, был издан, когда государством правил именем царя Фёдора его шурин – Борис Годунов²⁰, и что именно на него падает вся ответственность за эти последствия, что он – первый виновник крепостного права, крепостник-учредитель. Ключевский различал два главных положения на происхождение крепостного права:

“отняв у них право выхода, прикрепив их к земле, и 2) вследствие этого прикрепления крестьяне попали в неволю к землевладельцам”. [8] Карамзин²¹ мягко сформулировал побудительные мотивы царя Фёдора для решительных шагов по закрепощению крестьян. Речь шла не о добре, которое решил сделать сердобольный царь своим подданным, а о вынужденных мерах для успокоения населения. Ключевский писал: «…при царе Фёдоре вельможами, особенно роднёй и сторонниками всесильного правителя Годунова, как и большим дворянством, обуяла страсть порабощать кого только было можно: завлекался в неволю всячески, ласками, подарками, вымогали. „Написание служивое“, служилую кабалу, силою и муками; иных зазывали к себе „винца токмо испить“; выпьет неосторожный гость три-четыре чарочки – и холоп готов!..» [9] Костомаров²² отметил, что закон о холопстве приводил к насилию. Судья мог в угоду богатому приговорить к холопству и того, кто лишь несколько дней работал на господина, а не то, что шесть месяцев “на том основании, что господин на него издержался”. [7] Призовут мастерового работать в дом, а господин дома изъявит притязание, что он его холоп. Начнётся суд, судья за взятку встаёт на сторону господина. Или позовут человека в гости, обласкают, покормят, а потом вымучат у него кабалу. Даже детей боярских, которые имели поместья и поступали к боярам и к богатым дворянам служить в ратном деле, сильные господа при случае принуждением обращали в холопов. Хватали иногда прохожих по дороге, затаскивали в дом и вымогали с них кабалу муками и насилием. Богатый подавал на бедняка иск, и его присуждали в рабство богатому. Но случалось и иное: ловкие пройдохи продавали себя в одном доме, немного жили и обкрадывали хозяина, потом другом доме или городе делали тоже самое”. [9] Так и ходили кругами – то господин обращает насильно свободного человека в холопа, то последний, сделавшись добровольно холопом, разоряет господина. В основном, от переходов крестьян страдали мелкие землевладельцы, составлявшие основу служилого сословия, что наносило государству урон в связи с их обнищанием. Казне наносился прямой ущерб, когда черносошные (государственные) крестьяне уходили к крупным феодалам. Но, если со сменой господина крестьянин оставался тягловым земледельцем, то государство ничего не теряло. В противном случае он становился слугой, и терялась производительная единица. Годунов попытался сократить негативные последствия этих явлений. Правительство Бориса Годунова от имени царя Фёдора 24 ноября (4 декабря)  1597 года издало “Указ об урочных летах”²³ (обозначение срока давности поиска и возвращения беглых крестьян в период русского царства), якобы отменивший право крестьянского выхода, лишивший крестьян возможности покидать раз занятые ими земли. Многие историки с середины девятнадцатого века, в том числе и советские историографы, считали, что все печальные последствия крепостного права прикрепления крестьян к земле, обнаружившиеся позднее, вышли из этого указа, на которого и возлагали всю ответственность за возникновение крепостного права. Между тем, историки не смогли обнаружить более ранний общий указ, отменяющий крестьянский выход, поскольку в Указе от 24 ноября (4 декабря)  1597 года устанавливалась лишь временная (исковая) давность для иска и возврата беглых после 1 (10) сентября 1597 года с целью упорядочивания судопроизводства вследствие множества и запоздалости исков о беглых крестьянах. Из акта следовало, что если крестьянин убежал от землевладельца не раньше 5 лет до 1 (10) сентября (тогдашнего нового года) 1597 г. и землевладелец вчинит иск о нем, то по суду и по сыску такого крестьянина должно возвратить назад, к прежнему землевладельцу, «где кто жил», с семьей и имуществом, «с женой и с детьми и со всеми животы… Если же крестьянин убежал раньше 5 лет, а землевладелец тогда же, до 1 сентября 1592 г., не вчинил о нем иска, такого крестьянина не возвращать и исков и челобитий об его сыске не принимать». [8] В этом указе нет сведений об общем прикреплении крестьян в конце XVI в. Пункт о формальном упразднении Юрьева дня (26 ноября (9 декабря), «крестьянский выход» – единственный день года, во время которого в XI–XVII веках крестьяне могли переходить от одного помещика к другому.) отсутствовал. Ключевский отмечал, что в Указе говорится только о беглых крестьянах, которые покидали своих землевладельцев «не в срок и без отказу», т. е. не в Юрьев день и без законной явки со стороны крестьянина об уходе, соединенной с обоюдным расчетом крестьянина и землевладельца.

“В период царствования Фёдора Иоанновича и Бориса Годунова чётко проявились две тенденции, лишь обозначившиеся ранее. Во-первых, большое число свободных людей стремилось в добровольную кабалу, считая её благом по сравнению с жизнью свободного тяглового крестьянина. Во-вторых, землевладельцы буквально охотились за людьми, толпами, бродившими по стране после разорения в правление Ивана Грозного”. (https://www.rulit.me/books/samye-znamenitye-reformatory-rossii-read-446149-28.html) У Козлякова можно прочесть: "Которые крестьяне из поместий и отчин выбежали до нынешнего года за пять лет, на тех суд давать и сыскивать накрепко, и по суду этих беглых крестьян с женами, детьми и со всем имением отвозить назад, где они жили; а которые крестьяне выбежали до этого указа лет за пять, за семь, за десять и больше, а помещики или отчинники на них в побеге не били челом, на таких суда не давать". [13] Большинство историков именно Годунова считают виновником закрепления крестьян и, что разрешённый крестьянам переход от одного хозяина к другому в Юрьев день был отменен при Фёдоре Иоанновиче, хотя это право подтверждалось ещё в Судебнике, созданном при его отце. Проблемы возникли благодаря правлению Ивана Грозного, загнавшего страну в чрезвычайные обстоятельства Ливонской войны²⁴ и сопутствовавшие этому кризис и разорение. Начало движения к крепостничеству Козляков²⁵ датирует с осени 1581 года, когда впервые был запрещен вывоз крестьян до нового указа. Отменялась статья действовавшего Судебника 1550 года, регламентировавшего крестьянский выход в Юрьев день, порядок уплаты налогов и отработки барщины. Запрет («заповедь») и, соответственно, «заповедные лета» удержались, по крайней мере, на пять лет до 1587 года. Возможно, он продолжал действовать всё это время после указа Ивана Грозного. Поговорка “Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!“ сложилась и получила общее распространение лет через семьдесят пять после смерти Годунова.