Ди-Джей бесплатное чтение

^{Глава 1. Локация 0. Что у пьяного на уме — трезвому не догадаться, а тому потом не вспомнить.}

Дима был пьян. Нельзя сказать, что находился совсем в невменяемом состоянии, машину же он вёл. И достаточно долгое время. Притом с превышением скорости по ночной трассе, обгоняя редкие «тормоза» через двойную сплошную, и до сих пор не убился. Даже тот факт, что молодой человек пристегнулся ремнём безопасности, говорил, что он ещё что-то соображал, пускай и на автомате.

А ещё Дима не стал мочиться под себя, когда приспичило. Правда, пожалел не штаны и собственное человеческое достоинство, а почти новый автомобиль, за который ещё кредит не выплачен.

Только добравшись до обочины экстренно отлить, не удержал равновесия и нырнул в кювет, продолжая при этом справлять физиологическую потребность. Благо, откос оказался неглубоким, да и мощный борщевик принял на себя падение бренного тела, не дав бедолаге закончить начатое, лёжа в кювете с разбитым носом, застопорив его размякшее туловище между своими травинами в руку толщиной, в экстравагантной позе с прогибом спины. Вот и говори после этого о вреде сорняка. Он, может, тогда Диме жизнь спас!

Как назло, ни один гаишник по пути не тормознул, чтобы арестовать злостного нарушителя ПДД, отобрать права к чёртовой матери, загнав машину на штрафстоянку, а заодно конфисковать оставшуюся недопитой бутылку водки, которая, к счастью, уже сама где-то потерялась, скатившись на пол салона.

Да и какие стражи «дорожного развода» в глухой ночи и так далеко от Москвы, где-то в дебрях одичавшего «Замкадья»? Хотя, где он вообще находился в данный момент, пьяный Дима уже давно не понимал. А дорожные указатели категорически отказывались читаться, назло превратившись в абракадабру нерусскую.

Как он покинул столицу — ни помнил напрочь. Потому что проревел этот момент. Даже не так. Прорыдал в голос от обиды и отчаяния, колотя по рулевому колесу, торпеде, по соседнему пассажирскому креслу. Притом последнее лупил наотмашь, со всей дури и с особым остервенением.

Даже несколько раз порывался пнуть, но правая рабочая была занята педалью акселератора, а левая постоянно запутывалась между коленом и рулём, ни в какую, не выходя на траекторию пинка. После очередной попытки слетел ботинок и непонятно куда девался. Найти не смог. Хотя и не искал.

Казалось, всё выпитое за свадебным столом, где они с Ольгой гуляли в качестве друзей жениха, вылилось через слёзы практически сразу, одним сплошным потоком. Ну, может быть, за первые полчаса. После чего наступило полное отупение. Время и какие-либо мысли в опухшей голове замерли. Так он проехал ещё непонятно сколько.

Далее вспомнил о прихваченной со стола бутылке водки. Не останавливаясь и не сбавляя скорость, откупорил беленькую и хлебал мелкими глотками, цедя, как воду, абсолютно не чувствуя, что за дрянь употребляет. А после падения в борщевик вообще обозлился на весь мир. И вот в этом «приподнятом» из кювета настроении и находился всё последнее время.

Все стёкла в машине опустил, кроме лобового и заднего. Их тоже пытался, да кнопки не нашёл. А к ночи значительно посвежело. Градусов десять, не больше. Зачем-то в полную силу молотил кондиционер, направленный в ноги. Но при всём при этом ему было жарко. Особенно горело лицо, словно его абразивной шкуркой натёрли.

Дима открыл окна машины, ни сколько вентилируя поганое настроение, сколько выплёскивая его на всю округу, голося непристойные ругательства в адрес своей теперь уже ненавистной супруги, полоща её светлый образ в помоях и нечистотах разной консистенции, изредка перемежая маты битьём головы о руль. Затем какое-то время бесслёзно выл и опять принимался костерить вторую половину, всякий раз обещая, как можно скорее развестись с этой сукой — к членам собачьим.

А всё начиналось вполне благопристойно и добропорядочно, как и любой семейный праздник подобного уровня. Они с Ольгой, нарядные, трезвые и влюблённые друг в друга, по крайней мере, на вид со стороны, сидели за свадебным столом и счастливо кричали молодым «Горько!». Их собственный брак длился уже больше двух лет, и для молодожёнов они считались благополучной семейной парой со стажем.

За их столом, поставленным несколько отдельно от родственников жениха и невесты, сидели только друзья жениха. Пацаны прибыли на торжество кто с молодыми жёнами, кто пока ещё только с подругами, но все парами. В своей компании сиделось комфортно, непринуждённо, весело, пока не напилась Ольга. Дима даже не заметил, как это произошло. Да и не следил он за ней особо, общаясь в большей степени с друзьями.

Он не помнил, кто из них или их половинок завёл разговор на постельную тему. Все ржали. А вот Оленька сначала ни с того ни с сего пьяно разревелась, да так, что не остановить. Затем с супругой вообще случилась истерика, и благоверная при всех, кто сидел за их столом, хотя и за другими наверняка слышали, начала такое говно на Диму выливать, что он теперь за всю свою жизнь не отмоется.

Оказалось, что её муж, то есть он, как мужик — полный ноль, ничтожество с членом на полморковки, скорострелка конченая, что только сунул, тут же кончил. И что она, бедная, оказывается, за всё время их близко-телесного знакомства ни одного оргазма от мудака не испытала. И что каждый раз, как козёл, то есть опять же он, сделает свои два «дрыга» и, отвалив на бочок тут же уснёт. Она, разнесчастная, чтобы получить хоть какую-то разрядку, вынуждена была заниматься мастурбацией, а потом реветь в подушку.

Да она много там чего наговорила. Дима и не запомнил всего. Но такого публичного унижения — в жизни не испытывал. И как только смог всё это пережить? После такого, либо её надо было убивать прямо там, за столом, либо кончать с собой, не пережив позора.

Вот последним, прилюдно униженный молодой человек в данный момент и занимался. Потому что, положа руку на сердце, посчитал, что супруга была всё же в чём-то права. Он как-то о подобных вещах даже не задумывался никогда. Но зачем при всех то…

— Сучка драная! — с особым остервенением процедил он сквозь сжатые зубы, обгоняя очередную полуночную фуру, — Ненавижу, потаскуха! — и, закончив манёвр, ныряя обратно в правый ряд, вдруг резко высунул голову в окно и что было мочи заорал встречному ветру, — Суккуба вонючая!

— Это, с какого перепуга, вонючая? — раздался истерично обиженный женский возглас с пассажирского сидения, — Ты свои штаны понюхай, зассанец.

Дима одновременно обернулся на неожиданно объявившуюся пассажирку, вдавил педаль тормоза в пол, что было дури, и попытался вывернуть руль в противоположную сторону от приведения, материализовавшегося рядом. Но миниатюрная ручка девушки не только вовремя схватилась за баранку, но и, не прилагая особых усилий, крутанула её в обратную сторону, чуть не выломав водителю руки!

Машина, вереща резиной по асфальту, скользнула на гравийную обочину, прошуршала ещё несколько метров и встала как вкопанная, окончательно заглохнув в клубах пыли.

Сзади раздался протяжный и до глубины души обиженный рёв фуры, пронёсшейся сбесившейся электричкой мимо, объезжая идиота с глубоким выездом на встречку, подняв такую же тучу пыли с противоположной обочины. Видимо предчувствуя, что от придурка с тормозами на всю голову можно ожидать всего что угодно.

Парень тем временем в раз протрезвел. Панически вытаращив глаза на непонятно откуда взявшуюся молодую попутчицу откровенно наглого вида, лихорадочно пытался трясущейся рукой отстегнуть ремень безопасности, что, как назло, не удавалось. Наконец рука что-то там сделала, ремень улетел за спину, но тут его подкараулила другая проблема — ручка открытия двери потерялась.

Он несколько долгих секунд царапал обшивку ногтями, пытаясь обнаружить пропажу на ощупь, продолжая ошарашенно, с распахнутым ртом и совсем не дыша, пялиться на нагло улыбающуюся и с неподдельным интересом следящую за его потугами девушку. Но ничего уже не соображающие мозги неожиданно приняли кардинально иное решение и экстренно эвакуировали бренное тело через открытое окно головой вперёд.

Как только туловище грузно плюхнулось на землю, вжимаясь в гравий и изображая неодушевлённый предмет, считая при этом, что спряталось, из салона раздался заливистый девичий смех, через несколько секунд перешедший в истерику с топотом ногами.

Эта какофония безудержного веселья оказала на Димино оцепеневшее тело такое же воздействие, как африканский барабан на зомби. Невидимая сила медленно подняла молодого человека с земли, скрючила и сунула головой в аварийный выход, которым он только что воспользовался при экстренной эвакуации, заставляя в упор всмотреться в хохочущую попутчицу и буквально выдавить из себя в негодовании, самый естественный вопрос в данной ситуации:

— Ты кто?

Хотя его обессиленный рассудок и догадывался, «кто» перед ним. Но тот же мозг по другим нейронным связям категорически отказывался в это верить. Да Дима вообще не верил ни в Бога, ни в чёрта, ни в зомби с приведениями. Только где-то на уровне подсознания вынужден был уверовать в отечественную медицину, что, в принципе, является одним и тем же. И тут его накрыло. Всё. Допился. Белая горячка.

Девушка, охая и утирая ладошками якобы мокрое лицо, сдувая мимоходом со лба ярко-красную чёлку на фоне осветлённых волос, вместо того чтобы ответить на конкретно поставленный вопрос, нагнулась и, пошарив рукой на полу, выудила из-под сидения недопитую бутылку водки. Зачем-то пристально осмотрела этикетку, что-то на ней вычитывая, и легонько, брезгливо держа двумя пальчиками за горлышко, вышвырнула стеклотару в открытое окно, в темноту кювета.

В том направлении яростно затрещали ломающиеся кусты, словно через них ломился бульдозер, а следом послышался мощный глухой удар и взрыв разлетающейся вдребезги бутылки. Подобный звуковой фейерверк заставил Диму впасть в очередную панику. Он выдернул голову из салона машины, больно ударившись затылком, присел, сжавшись в комок, и в этом скрюченном состоянии заметался из стороны в сторону, не без основания полагая, что на него сейчас рухнет и само дерево, в которое угодила стеклотара.

Тут, наконец, в пустой голове возникла мысль:

Дима: — Надо немедленно остановить любую проезжающую машину.

Как назло, и впереди, и сзади зияла кромешная тьма. Ни одного проблеска фар. Тогда мысль резко поменялась, приводя его к выводу, что необходимо срочно бежать. Но долго не мог сообразить в какую сторону, пристально вглядываясь то в одну темноту, то в другую, мучительно выбирая, какая из них предпочтительнее.

Неожиданно перед ним со стороны капота, в такой же позе пацанского приседа возникла «белая горячка» с крашеной чёлкой и на полном серьёзе заявила:

— Если собрался в бега, то делать ноги надо в ту сторону, — и она ткнула указательным пальчиком туда, откуда приехали.

— Почему? — чисто на автомате спросил до смерти перепуганный молодой человек с видом мало что понимающего идиота, но при этом ещё говорящего.

— Потому что по правилам дорожного движения по обочине следует двигаться навстречу потоку, а не наоборот.

Вот тут его голова наконец-то осознала, что слишком резко протрезвела и впала в приступ глубочайшего похмелья со всеми вытекающими последствиями и лозунгом типа: «ну почему я не сдох до того, как». Он упал перед ней на колени и, схватив голову руками, замер, стараясь даже не дышать, пережидая резкий приступ боли.

— Ну, за простое напоминание ПДД мог бы и попроще отблагодарить. Без коленопреклонения.

Хохотушка в очередной раз разразилась смехом, от которого Диме совсем поплохело и затрясло, словно он не гравий коленками давил, а рукоять отбойного молотка при попытке вскрыть им броневой лист. Благо, это продлилось недолго. Ладонь незнакомки легла на разламывающийся затылок, и похмельный синдром как рукой сняло.

— Что, головка бо-бо? — издевательски поинтересовалась «горячка», продолжая сидеть перед ним на корточках и заглядывать в опухшие глаза похмельно-пострадавшего.

— Ты кто? — выдавил он из себя сиплым голосом, с интонацией, как бы упрашивая: только не говори правду.

— Я та, кого ты звал, — ответило наглое создание.

— А кого я звал?

— Ты что, дурак или прикидываешься? — поинтересовалась красночёлочная, но при этом, не меняя спокойной, издевательской формы общения, — Ты оторвал меня от важных дел своим призывом. А теперь взад пятки? Не, мальчик, так не пойдёт. Я за ложный вызов, знаешь, что с тобой сделаю? Да то, что произошло за свадебным столом, для тебя покажется простым душевным недоразумением, нестоящим выеденного яйца.

Такая осведомлённость окончательно добила молодого человека. У него словно перегорели внутренние предохранители, и всякая способность сопротивляться внешним обстоятельствам пропала. Вместе с отказом противостоять собственным глюкам, Диму неожиданно отпустило, накрывая спокойствием и пофигизмом. Он отчётливо осознал, что поздно пить Боржоми, когда почки отвалились и «крыша потекла». И от этого ему стало всё равно — всё равно.

Болезный медленно и грузно поднялся с колен. Сделал вялую попытку отряхнуть брюки. Оглядел их в сумраке рассеянного света фар, насколько смог. Одеяние представляло собой изрядно удручающую картину. Заправил вылезшие из расстёгнутой ширинки трусы с вывалившимся в них содержимым. Застегнул молнию. И только сейчас осознал, что всё то, что он заправлял и застёгивал, было насквозь мокрое.

Затем медленно прощупал взглядом освещённый не выключенными фарами участок дороги в поисках потерянной туфли, прекрасно понимая, что её здесь быть не может. Тем не менее, переводя глаза с босой ноги на асфальт и гравийную обочину, всем видом показывал, что находится в режиме поиска.

Он проделывал эти манипуляции неторопливо и заторможено, растягивая время, при этом судорожно стараясь вспомнить последний отрезок своего существования до того, как «это» появилось. Но в резко потяжелевшей голове заключительный кусок жизни словно вырезали. Наконец, бедолага и в этом сдался, решив сыграть со своим глюком в честность.

— Ну, хоть убей, не помню, кого звал. Я даже не понимаю, как здесь оказался. И вообще, где я?

— Да, пьянь ты моя, — в сердцах посетовала непонятно кто, тоже поднимаясь в полный рост, — Водка — субстанция бесцветная, но умудряется порой так разукрасить последствия её употребления, что иногда всю жизнь приходится оттираться.

Она, как бы делая великое одолжение, лениво хлопнула в ладоши… и мир пропал. Дима от увиденной картинки не только на колени, на задницу приземлился и на ней умудрился даже отползти на пару метров задним ходом.

В светлой серости «ничего» без краёв и горизонтов, прямо перед ним стоял самый настоящий ангел за три с лишним метра ростом, с бархатисто чёрными крыльями за спиной.

Ангел предстал, толи абсолютно голый и имел блестящую чёрную кожу, толи был обтянут облегающим материалом типа латекса, что Диме показалось более вероятным, так как лицо у небожителя, светящееся белым расплывающимся пятном, по всем признакам принадлежало той самой девице, появившейся непонятно откуда. Даже крашеная ярко-красная чёлка присутствовала. Вот только на лбу, в зоне межбровья отчётливо проступал золотом знак спирали, чем-то похожий на заглавную букву «G».

— Сатана, — обречённо констатировал явление молодой человек, опуская глаза как побитая собака.

Дима: — Вот и всё. Вот и кончил с собой. Надо же, как просто. Боль, как от зверского похмелья. И кранты.

Неожиданно ангел расхохотался заливистым смехом. Тем самым, что лишал Диму собственной воли и заставлял проделывать несуразные вещи. Примерно то же самое произошло и сейчас. Молодой человек, сам того не желая, вскочил на ноги и изобразил бег на месте, высоко задирая колени.

— Ну ты дебил, — выдал чёрный ангел, вдоволь насмеявшись, — я смотрю, все твои познания о мире оставляют желать лучшего. И как только умудрился при такой степени кретинизма вообще вспомнить моё имя? Да ещё и призвать!

— Ну, — сконфуженно ответил новоиспечённый «покойник», — я, наверное, очень хотел покончить с собой. От того и призвал Сатану. Не в рай же мне проситься с моими-то заслугами.

Ангел, осознав, что с непроходимой тупицей больше не имеет смысла разговаривать загадками, решил попросту представиться, тяжело вздыхая.

— Я непременно передам брату о твоём жгучем желании с ним встретиться. Но я не он. Твои соплеменники дали мне имя Суккуб. Учитывая скудность твоего ума, я даже не буду применять карательных мер за то, что обидел моё достоинство, обозвав вонючей. Хотя и простить не смогу. Попросту не умею этого делать. Но и мстить не собираюсь, расслабься. Мелковат ты для моей мести.

Вот тут Дима, наконец, вспомнил о душераздирающем вопле навстречу ветру, сам не понимая, с чего это вдруг помянул похотливую дьяволицу и тем более, с какого перепуга обозвал вонючей. Она вроде вообще ничем не пахнет. Но глубоко закопаться в аналитику своих необдуманных действий ангел не дал. Очередным хлопком он вернул несостоявшегося самоубийцу в реальный мир на ночную обочину непонятной трассы, к сиротливо стоящей машине с включёнными фарами.

Воскрешённый лихорадочно заозирался по сторонам, приходя в себя, а затем уставился на хрупкую девушку. Она стояла в полутьме в узких светло-голубых джинсах, вдрызг разодранных в районе колен, олицетворяя последний писк моды. В тёмной футболке без рукавов и каких-либо принтов с надписями, довольно плотно обтягивающую её грудной бруствер, размером чуть выше среднестатистического, и с надеждой в голосе поинтересовался:

— Так я не умер?

— Нет ещё, к сожалению, — с наигранной досадой ответила Суккуба, — тебе ещё как до Южного Китая пешком через Тибет по прямой. Ты мне тут дурочку-то не валяй и зубы не заговаривай. Ты тратишь моё драгоценное время, смертный. Говори, зачем звал.

Вот тут молодой человек всерьёз задумался. С одной стороны, он безоговорочно поверил с первого раза, что, признав вызов недоразумением, это сверхсущество того света устроит ему такой душевный Армагеддон — врагу не пожелаешь, а не то что себе любимому.

С другой — ну, надо быть полным идиотом, чтобы не воспользоваться подобным счастливым случаем, наверняка выпавшим единственный раз в жизни. Он ещё никогда и нигде, даже в свободном от правды Интернете, не слышал, чтобы кому-то также повезло.

То, что дьяволица затребует в оплату Душу — даже не сомневался. Но так как Дима до сегодняшнего дня являлся глубоко законченным атеистом, ему эта субстанция вроде бы как была без надобности. Таких бездушных в современном мире пруд пруди. Наверное, каждый второй, если не больше. Но что попросить взамен? Вот тут фантазия зависала, как маломощный комп на последней версии какой-нибудь продвинутой «стрелялки».

Бросив взгляд на слабо освещённый силуэт девушки, тем не менее, отчётливо заметил, что та как-то странно и загадочно улыбается, внимательно разглядывая Диму, и тут же понял, что эта потусторонняя сущность просто слышит его мысли и откровенно издевается!

Молодой человек сначала обиделся, что его подслушивают, затем растерялся, не зная, как можно обдумывать, не думая при этом. Тут же, непонятно зачем вспомнил Ольгу с её истерикой и даже сам от себя не ожидая, выпалил требование:

— Научи меня ублажать женщин.

Видимо, заминка в сознании, вызванная необходимостью не думать что думаешь, дала возможность подключиться для решения поставленной задачи глубинному подсознанию. Проделать в нём самостоятельно всю необходимую работу и выдать решение на-гора в полной неожиданности для хозяина.

Падший ангел в виде хрупкой девушки с вытаращенными от изумления глазами уставился на смертного и через несколько секунд оторопи выругался:

— Мать моя — девственница опосля шести абортов. И откуда ты такой умный выискался? А ведь прикидывался дурак-дураком.

Дима был доволен собой. Кажется, ему удалось удивить не только себя, но и самого ангела разврата! К тому же он мгновенно оценил свой экспромт. Одно дело убить кого-нибудь: Ольгу или себя. Или сбежать в дальние края от позора, бросив привычную жизнь, друзей, родителей, и начать всё с чистого листа, без жилья, денег, знакомых. Такой вариант он тоже рассматривал.

И совсем другое — получить эдакую суперспособность мегатрахальщика. Вернуться и показать всем бабам без разбора, кто тут царь на их Лысой Горе. Да Оленька себе все локти сгрызёт, когда о нём по всей Москве начнут складывать легенды. И все подруги в презрении станут тыкать пальцем, говоря: глянь на эту! Он всю Москву удовлетворил, уже на область переключился, а это «дерево бесчувственное» им было недовольно…

— Да, — неожиданно прервала дьяволица порочные мыслительные закидоны человечка, напоминая мечтателю, что слышит все отзвуки его больной фантазии, — лишний раз убеждаюсь, что идиоты, никогда не переводятся. Они просто деградируют в нечто большее.

— Извини, — тут же стушевался пойманный на подростковых грёзах Дима, — замечтался.

— Проехали. Мечты — это такая волшебная штуковина, в которой никто ни в чём себе не отказывает. Так что мастурбируй иллюзии на здоровье. Только помни, что фантазия — это наркотик, делающий действительность рафинированной и превращающий информационного наркомана в никчёмность в реальности. Человеческие «хотелки» вообще не имеют ограничений. Хорошо хоть они есть у ваших возможностей, — менторским тоном выдало потустороннее создание, продолжая о чём-то напряжённо размышлять или делать вид, что задумалось.

Дима, ожидая решения, внезапно вспомнил, что кучу раз видел изображения Суккуб в Интернете, и они все почему-то даже отдалённо не напоминали ту, что стояла сейчас перед его протрезвевшим взором.

Дима: — Странно. А где у неё рога с хвостом?

И в продолжение своих подозрений даже постарался заглянуть девушке за спину, аккуратно вышагивая в сторону, противоположную световому лучу фар, оценивая её контур на просвет.

Но тут красночёлочная посланница Ада встрепенулась, быстро шагнула к изыскателю, бесцеремонно пощупала его в плечах, повертела из стороны в сторону, ущипнула за задницу всей пятернёй, словно проверяя товар на невольничьем рынке, и выдала заключение:

— А знаешь, мальчик, из тебя, в принципе, выйдет неплохой насос. Правда, придётся над собой поработать, как следует, но это дело решаемое. Я согласна.

С этими словами исчадье потустороннего мира отстранила клиента и протянула руку для заключения договора.

— Поготь, — спохватился будущий секс-трактор с навесным отбойным молотком, вскидывая руки и отстраняясь от рукопожатия, — я не понял. Во-первых, ты ничего не сказала об оплате. И что это за насос ты собираешься из меня соорудить? Сделка должна быть прозрачна и, прежде чем заключать договор, неплохо бы было с ним ознакомиться. А то я подпишусь сейчас на что-нибудь такое, что потом век буду икать потрохами. Вас же, демонов, хлебом не корми, дай только обдурить доверчивых смертных.

— Ты глянь, как он заговорил! — взъярилась Суккуба, убирая руку и подбочениваясь, — ты кому тут пытаешься диктовать условия, плесень алкогольная? Я и так пошла на беспрецедентное действо, согласившись учить тебя элементарным азам, а тебе в твоём мире и этого за глаза хватит. А оплата у меня за начальный курс стандартная — тридцать три процента эмоциональной энергии твоего оргазма с любой партнёршей. И цени мою доброту. С тебя беру только треть, как больного на всю голову.

— А как же Душа? — недоумённо вытаращился Дима, ничего толком не поняв из её объяснений.

— Чья Душа? — столь же непонимающе уставилась на него Суккуба.

— Ну, — замялся молодой человек, — демоны вроде Душу в оплату берут.

— Уму непостижимо, до чего глупость безгранична! — тяжело выдохнуло адское создание, — Ты хоть знаешь, убогий, что это такое?

— Ну… не очень.

— Душу нельзя забрать или отдать, продать или подарить. Это просто невозможно. Её можно только истончить до ничтожности. Что, кстати, ты и проделаешь к концу обучения.

— Не понял, — набычился Дима, почему-то решив, что его попросту водят за нос, как лоха педального.

— А тебе и не понять. Зелен ты ещё, — резко поменяла тон потустороннее создание на нечто громоподобное, — Зрелость ума заключается не в умении разглагольствовать о высоко абстрактных понятиях, а в умении задавать умные вопросы самому себе, в первую очередь. Ты ничего не знаешь об устройстве мира, и учить я тебя этому не собираюсь. Ты запросил другое. Поэтому давай договоримся на берегу: ты не касаешься этих тем. Они для тебя табу.

— Да и не собирался я учиться этой ахинее, — насупился кандидат в ученики профессионального разврата, — так, только из любопытства и для общего развития спросил.

— А для общего развития, — грубо прервала она не в меру любопытного человечка, — лучше забудь всё о сексе, что почерпнул из вредоносных книг, надписей на стенах и заборах, что одно и то же, а заодно засунь себе куда-нибудь всё виденное на порно сайтах. Ты меня понял?

— Понял, не дурак, — на этот раз с готовностью откликнулся будущий абитуриент, тупо чему-то улыбаясь.

— И последнее. Ты должен дать мне имя для тех миров, где мы будем работать. Желательно короткое, и на ваше земное не похожее. Некий абстрактный позывной. И не спрашивай зачем. Так надо.

Дима почему-то мгновенно вспомнил её в качестве ангела с золотой загогулиной в виде латинской буквы на лбу и предложил:

— Джи.

Девушка задумалась буквально на секунду, отсканировала его мыслительный процесс, в результате которого родился этот шедевр, и решительно кивнула в знак согласия. Но тут же поправила двоечника, даже латинских букв незнающего:

— Джей. А я тебя буду звать Ди. И получится у нас пара — Ди-Джей. Йо-хо, — изобразив «козу» распальцовкой и скрючившись телом в реперскую загогулину, взвизгнула наглая девица, мотнув красной чёлкой, а затем, резко выпрямившись, уже серьёзно добавила, — и постарайся вообще никаких земных имён не поминать, а то зацепят.

Молодой человек закивал, словно болванчик, даже не обратив внимание на странное предупреждение, потому что в это время про себя уже думал о другом:

Дима: — Крутяк! Путешествие в другие миры!

— Наивный, — с горечью в голосе проговорила красночёлочная, получившая позывной Джей, — Прыгнуть в выгребную яму легко, вот только выбраться обратно — не всем под силу.

После чего настойчиво протянула руку. Новоиспечённый Ди, не раздумывая, ухватил её за кисть… и вновь оказался в светло-сером «ничего» держась за ангела с чёрными крыльями.

— Договор заключён, — констатировала Суккуба, выпуская жалкую ручонку смертного и, чему-то усмехнувшись, добавила, — Когда Высшие Силы хотят наказать — они всегда исполняют желания.

Но Дима не въехал в сказанное, потому что почувствовал холод в ладони и, взглянув, раскрыл рот при виде неожиданного подарка. На ладони светилась золотая спираль, как на лбу ангела. Только размером поменьше, да свечением пожиже.

— И не раскатывай губу, — охладила она его ликование, — этот пропуск только на время заключённого контракта. Да. И по поводу моих рогов с хвостом. Рога, мальчик, будут у тебя, когда их тебе жена наставит, а за одно и хвост приобретёшь в виде алиментов при разводе. Хотя…

Тут чёрный ангел как-то нехорошо улыбнулся, явно задумав какую-то пакость, скрутил длинными и тонкими пальцами левой руки хитрое переплетение, и перед Димой возник перламутровый прямоугольник размером с дверь.

— Хвост, пожалуй, я прямо сейчас тебе устрою, — закончила дьяволица свою каверзу, и этот светящийся объект буквально всосал в себя ничего не понимающего молодого человека, отключив всё его восприятие…

^{Глава 2. Локация 1. Главное в любом инструктаже не то что наговорили, а то, за что расписался.}

Просыпаться не хотелось. «Ломы» — полные. Но вездесущий стрёкот, жужжание, писк с цоканьем, лезшее самым беспардонным образом не только в уши, но и расползающиеся по всему телу противной чесоткой, вынуждало Диму с раздражением и душевной мерзопакостностью расстаться с этим сладким состоянием сонной неги.

Он нехотя разлепил глаза, и зло уставился на голубое небо без единого облачка, половинкой видневшееся на фоне стены из высоченной травы. Издающие мерзкие и громкие звуки насекомые мельтешили в воздухе, создавая броуновское движение разнокалиберных элементов фауны.

Сам воздух изначально показался каким-то тягучим и тяжёлым от обилия незнакомых запахов, притом, как отметил про себя молодой человек, явно естественного, а не искусственного наполнения. Странно. Но в тот момент, это благоухание даже не насторожило коренного жителя мегаполиса, априори непривыкшего к благовонию травы с цветами.

А всё из-за того, что его вниманием завладел огромный цветастый жук, медленно прожужжавший прямо перед глазами с натужностью тяжёлого бомбардировщика из фильмов о Великой Отечественной. Экзотический экземпляр фауны совершил жёсткую посадку на высоченную травину в палец толщиной, отчего та вальяжно качнулась, словно мачтовая сосна под резким порывом ветра.

Дима сел, опять не придав значения непонятно откуда взявшейся лёгкости в теле, и уставился на невиданное разноцветное насекомое размером со спичечный коробок. Офисный планктон айтишного бизнеса лицезрел данную причуду природы впервые в жизни, тут же приняв решение, что его надо непременно поймать и посадить в банку. Потому что этот великолепный экземпляр наверняка редкий и должен стоить ну ОЧЕНЬ дорого.

Рассматривая потенциальный эксклюзив ползающе-летающей фауны со всех сторон, он боковым зрением заметил какое-то движение и, резко повернув голову, тут же забыл о жуке и своих далеко идущих бизнес-планах относительно его выставочного будущего. В пяти шагах сидело грустное «нечто» и время от времени торопливо почёсывалось, как мартышка.

Дима даже дышать перестал, чтобы не спугнуть подобную невидаль, и, вытаращив глаза, принялся лихорадочно рассматривать живое инопланетное существо, стараясь не потревожить резким движением и соображая по ходу, что это такое. Оно было похоже ни то на очеловеченную обезьянку, ни то на обезьяненного человечка.

Маленькое, щупленькое и лысенькое, оно сидело в круге вытоптанной травы на небольшой земляной кочке, прижав колени к груди и сложив на них руки и голову, печальным взором рассматривая варварски загубленную растительность. Ну просто один в один модель для картины Васнецова «Алёнушка, перед тем как с горя утопиться». Только топиться вроде бы было негде. Вокруг стоял травяной лес.

Присмотревшись к этому существу внимательнее, молодой человек сделал вывод, что оно вовсе не лысое, а, наоборот, с ног до головы покрыто жидкими светлыми волосиками на загорелом теле. Эдакая «няшная мохнатка».

И только когда до заторможенного сознания, наконец, дошла информация, что это непонятное создание имеет ярко-красную чёлку таких же мелких волосиков, как и на всём теле, понял, кто перед ним, и Димины мозги по непонятной причине взорвались в истерике.

Приступ смеха накрыл столь резко и немилостиво, что живот с лёгкими мгновенно схватило спазмом, а из зажмуренных глаз брызнули слёзы. Дима даже расхохотаться в голос не смог. Поэтому скорчившись и повалившись на бок, забился в молчаливых конвульсиях, издавая несуразные звуки с плеванием слюны через нос. Что его так рассмешило, ни понял никто. В том числе и он сам.

Приступ закончился так же скоропалительно, как и начался. Стоило только молодому человеку на приделе удушья со стоном втянуть в себя воздух, ткнуть пальцем в направлении объекта веселия и раскрыть глаза, полные слёз.

Бедолага увидел собственную руку, покрытую сплошным ковром рыжей растительности, казалось произрастающей везде. Даже на кисти и пальцах. Сначала сдуру показалось, что и ногти покрыты волосами!

Смех как обрезало. А истерика триггерно поменяла полярность. Он тут же выставил перед собой вторую руку, зачем-то сравнивая. Вскочил и принялся осматривать своё, но явно чужое тело. Оно всё оказалось волосатым сверху донизу. Схватился за лицо и в очередной раз задохнулся, только на этот раз от отчаяния. Он, как и то создание, в котором признал Джей, являлся чем-то среднем между человеком и обезьяной!

Суккуба отреагировала на его обеспокоенное буйство, но ни так бурно, как ученик, издав короткий, но звонкий мелодичный смешок, явно получив удовольствие от разглядывания мечущегося полуобезьяна, хлопающего себя по телу, словно он в панике тушил горящую на себе шерсть.

Наконец рыжий недочеловек обнаружил жидкий отросток между ног габаритами с мизинец, брезгливо вытянул его двумя пальчиками, держа за кончик, и, выпучив глаза на эту несуразность, замер, как статуя.

Мелодичный смех обезьянки с красной чёлкой подавился истерикой, и она, так же, как и самец поначалу, в беззвучной судороге повалилась на бок и принялась кататься по траве.

Дима, не приходя в себя, тем не менее, осознав, что это всё проделки белобрысой сволочи потустороннего мира, моментально распалился, да так, что глаза налились ослепляющей яростью, и он что было мочи заорал: «Убью!».

Вот только получилось из этого ора «у-ю», и всё. Но тогда он даже не обратил внимания на кардинальное изменение собственной фонетики, упростившейся до гласных звуков, и на то, что от лексики в голове тоже осталось немного — лишь ненормативная.

Дикая, поистине звериная жажда убивать затуманила разум и восприятие реальности. Он не понял, откуда это взялось, но однозначно зафиксировал. То, что тело чужое — стало понятно сразу, но что оно и вести себя будет иначе, оказалось для попаданца полной неожиданностью.

Джей, как и положено полудикому примату, среагировав исключительно на инстинктах, прямо из положения лёжа, звонко по-обезьяньи взвизгнула и метнулась в высокую траву очумелым зайцем, скача на четырёх конечностях и при этом задирая голую задницу выше головы.

Следом в те же дебри врезался «взбесившимся паровозом» разъярённый рыжий обезьян, образовывая просеку в зарослях высоченной травы, громко пыхтя при этом и на всех парах укладывая попавшую на пути растительность в накатанную дорогу. Его состояние было таковым, что попадись на пути деревья, и они бы легли как травины.

Буквально через полминуты запыхавшийся «паровоз» встал как вкопанный. Пар кончился и, тяжело шипя его остатками, Дима огляделся. Хотя, что толку было оглядываться в этих зарослях выше человеческого роста. Единственное направление, куда можно было смотреть — это назад, на просеку.

Он так увлёкся самим процессом погони, что практически сразу потерял цель из виду и бежал, похоже, только для того, чтобы бежать, выбрасывая из себя негативные эмоции, а не с целью кого-либо поймать.

Вот только отдышавшись, молодой обезьян начал действительно приходить в себя, резко сообразив, что не только потерялся ни пойми, где, но и лишился последней связующей ниточки, ни пойми с чем.

— Ы, — тихонько попытался позвать «потеряшка».

Она не отозвалась. Попаданец пристально вслушивался в окружение, крутя головой в надежде уловить шорох пробирающейся через траву белобрысой обезьянки. Но в этой истеричной трескотне с жужжанием, превратившейся в бешеную какофонию, после того как обитатели растительного царства были подняты по тревоге с насиженных мест, услышать что-либо помимо ора насекомых не представлялось возможным.

Он принялся махать руками, разгоняя тучи летающих агрессоров, обнаруживших нарушителя спокойствия и кинувшихся в атаку, кусая, жаля и щекоча, при этом навалившись скопом, беря числом, заваливая и облепляя большого рыжего зверя своими тельцами. Пришлось Диме пуститься в пляс с притопами, прихлопами и выгибонами.

Не прекращая отчаянного сопротивления нападению агрессивной фауны, он ещё раз позвал Суккубу, но уже громко. Ответа вновь не последовало. Наконец, сообразив, что с его речевым аппаратом какие-то нелады, не прекращая неравный бой, принялся с усилием двигать челюстью и шевелить языком, заодно выплёвывая особо наглых насекомых.

Разговорный инструмент оказался толстым и на редкость неповоротливым, будто в него злющая пчела всадила жало, и от этого язык опух, превращаясь в чужеродный предмет во рту, который, тем не менее, просто взять и выплюнуть как муху, не получалось.

Найдя для себя единственный выход в сложившейся ситуации, в виде собственноручно проделанной просеки, обеспокоенный «потеряшка» решил вернуться на поляну, притом бегом, отрываясь от преследователей, где, к своему облегчению, и обнаружил цель погони.

Она сидела на том же месте и в той же позе, будто ничего не произошло. Притом, белобрысую, в отличие от него, никто не кусал. А он, как показалось, просто сдуру пробежал мимо. Но запал негодования и ярости был уже исчерпан, и на смену пришла растерянность.

Дима подошёл, сел напротив и, продолжая почёсываться, добивая остатки ползающих по телу тварей, с интересом заглянул Джей в мордочку, покрытую светлым пушком волосиков.

Ему показалось, что её черты несколько изменились. Хотя попаданец тут же отметил, что в темноте на дороге, да и в салоне машины он её как следует, так и не разглядел. А в образе светящегося ангела, вообще черты были смазаны. Хотя что-то узнаваемое всё же угадывалось. Суккуба была спокойна и расслаблено улыбалась, следя за его действиями.

Наконец адское создание поднялось, отряхивая с попы траву, и встала перед ним в полный рост. Только тут Дима с изумлением осознал тот факт, что они оба были абсолютно голые, ну, если не считать бурной растительности, хотя и не такой густой, как у настоящих приматов.

Сказать, что эта самка полуобезьяны-получеловека произвела на него возбуждающее впечатление, значит откровенно соврать. Джей имела фигуру и все половые женские принадлежности в состоянии подросткового зачатия, в совокупности напоминая «гадкого утёнка».

Вместо грудей — два опухших прыща в стадии обострившегося воспаления. Талия, как и задница, отсутствовала, формируя тушку в виде сплющенного бревна. Руки вытянуты до колен. Ноги укорочены до безобразия. Маленькая круглая голова на несуразно тонкой шее. Два лопоухих локатора ушей, торчащих в плоскости нормали. Одним словом, красота неописуемая, потому что описывать стыдно.

Дима, после пристального и критичного изучения стоящей перед ним псевдоженской натуры, сделал для себя неутешительный, но при этом исключительно мысленный вывод, напрочь забыв, что эта развратная дрянь может подслушивать.

Дима: — Да уж. На такой не сексу обучаться, а стойкую импотенцию на всю жизнь зарабатывать.

— А ты себя-то хорошо рассмотрел? — скривившись в презрении, отреагировала на его мысли Джей.

— Ак не сесно, — негодующе в очередной раз взорвался рыжий обезьян, вскакивая на ноги и с ожесточением принимаясь гонять кусок мяса во рту, пытаясь его хоть немножко размять, сделав более покладистым.

— Честно, — обрезала белобрысая наставница, — кстати, не мучай свой отросток за зубами. Так здесь говорят абсолютно все, ну, кроме меня, любимой. У тебя даже лучше получается, чем у большинства особей здешнего анклава. Да и говорить тебе со мной необязательно. Просто думай. Я услышу.

— Но эо не павино, — продолжал возмущаться ученик, стараясь как можно чётче проговаривать буквы, — ты зе мозес сдеать так, шоб я говоил номано. И пеестань подсушивать мои мыси!

— Ди, — тяжело вздохнула Суккуба, вновь усаживаясь на кочку и показывая рукой, чтобы ученик перестал дёргаться и тоже где-нибудь пристроил задницу, — я специально высадила нас в этом безлюдном месте и прежде, чем тебе влиться в дружный коллектив себе подобных, прочитать небольшой вводный инструктаж по этому миру и кое-каким особенностям наших с тобой взаимоотношений.

Дима в очередной раз резко сменил эмоциональный окрас своего поведения. Он успокоился, сел и приготовился внимательно, насколько это было возможно, её послушать, даже находясь в непонятном для него теле с эмоциональными дебильными заскоками.

Осознав, что эти резкие перепады психических реакций как-то связаны с гормональными особенностями нового организма, в чью оболочку эта потусторонняя сволочь его засунула, молодой человек постарался задавить всякое проявление чувств на корню силой своего интеллекта. Мозги, слава тебе, яйца, оставались родными и принадлежали особи двадцать первого века, утяжелённые как минимум, корочкой диплома о высшем образовании. Хотя, сколько там эта корочка весит.

— Во-первых, я не могу перестать слышать твои мысли. Это всё равно, что заставить слышать всех, кроме кого-то конкретного. Понимаешь? Я не нарочно. Я так устроена. Во-вторых, не переживай. Здесь все коряво говорят. И связано это с физиологическими особенностями человека этого мира.

Дима: — А что, кстати, это за мир? Какая планета? — стараясь держаться спокойно и чуть ли не медитируя, подумал горе-ученик.

— Это твоя родная планета Земля, Ди. Континент Африка. Только мы с тобой в очень далёком прошлом, когда человек ещё находился на заре своего эволюционного восхождения, как доминантная особь животного мира.

Дима: — На кой?

— Ты же изъявил желание учиться, — самым натуральным образом удивилась Джей, — а всё познаётся постепенно, от простого к сложному, по святому для вас закону очереди. И начинать следует с конца хвоста, то есть с азов. Поэтому первым делом ты должен будешь усвоить, что в вас, людях, заложено природой и что вы представляете собой как млекопитающие класса приматов. Но не в полном объёме, не пугайся, а лишь в той части, что касается нашей специфики.

Дима кивнул, соглашаясь с предложенной установкой. Устроился на примятой траве поудобней и приготовился учиться, понимая, что без теории, оказывается, и тут никак.

— И так. Тема первого занятия, — тоном прожжённой училки начала белобрысая бестия образовательный процесс, — основной половой инстинкт. Что ты знаешь об этом чуде природы?

Дима резко схватился за виски. Ощущение было такое, что в голову ворвался вертолёт, и все мозги винтами хаотично разбросало по черепной коробке. В глазах потемнело. Подкатила тошнота. Будто кто по затылку дубиной заехал до состояния сотрясения мозга. Но боли при этом — никакой. Правда, предсмертное состояние продлилось всего пару секунд или чуть дольше, а затем постепенно отпустило, приводя в чувство.

Дима: — Что это со мной? — на автомате подумал он, не безосновательно полагая серьёзные проблемы со здоровьем.

— А, не бери в голову, — тут же отмахнулась радостная Джей, — это с непривычки. Потом будет легче.

Дима: — То есть? Что значит, будет легче? — продолжал не понимать происходящего молодой обезьян, но, избавившись от головокружения, уже вполне осознано уставился на белобрысую мучительницу.

— Видишь ли, Ди, — серьёзно проговорила наставница, при этом, смешно почёсывая длинной рукой спину, подражая, таким образом, людям, скребущим с умным видом затылок, — я буду вдалбливать в твою голову знания не фигурально, а реально. Всё, что я вот таким образом вложу тебе в сознание — забыть ты уже не сможешь никогда. Эти базовые знания у тебя установятся в виде некого ПЗУ и по мере их накопления кардинально изменят твоё мировоззрение. Вот я сейчас вложила в тебя тему первого класса обучения, и ты об этом законе будешь думать, будто знал о его наличии всегда. Удобно ведь. Правда?

Дима: — Вот ни хрена себе вложение. Я чуть не сдох.

— Да ладно тебе. Немного головка покружилась и всё. Даже больно не бывает. К этому довольно быстро твой организм привыкнет, и ты вообще не будешь ощущать вмешательства.

Дима: — Круто. И что так любые знания можно вложить?

— В принципе, любые. Но не отвлекайся. Ты не ответил на вопрос. Так что ты знаешь об основном половом инстинкте.

Дима: — Пришёл-увидел, поймал-оприходовал. Чо тут знать?

— Ди-бил. Что я ещё могу сказать. Обезьян ты и есть обезьян. Основной половой инстинкт — это постоянный процесс поиска в общности предпочтений и аверсивности.

Дима: — Чего? — скривился обучаемый, услышав непонятную хрень, параллельно вновь поплыв сознанием.

— Корову. Аверсивность — это способность вызывать неприятные эмоции, отвращение. Вот как раз ты для меня в данный момент и есть полный аверсив.

Дима: — Взаимно, — огрызнулся абитуриент, поморщившись и издав параллельно соответствующие звуки носом, — меня аж тошнит, какая тут умная обезьяна завелась. Это вас что, в дьявольской школе так натаскали?

— Нет, красножопый ты мой, — наигранно ласково парировала Суккуба, нисколько не обидевшись, — это я, в отличие от тебя, иногда с умными людьми общаюсь. Кстати, на будущее. Мужчина, выделяющийся по интеллектуальному развитию среди окружающих, способен вызвать у женщины интерес и желание близости, даже независимо от того, как он выглядит. Примитивный мозгами самец очень быстро утрачивает свою привлекательность.

Тут она попыталась изобразить кого-то умного и величественного, состроив смешную мордочку и задрав одну руку вверх, торжественно продекламировала:

— Не каменей в познанном, расти во древе и будь гибок в росте познаваемого.

Затуманивания мозгов не произошло, и молодой обезьян решил, что запись этой дряни в ПЗУ не производилась, или он уже адаптировался и просто не замечает воздействия.

Дима: — Это кто у нас был такой умный? — облегчённо и с ехидством подумал ученик, видимо уже понимая, что эта блондинистая зараза за время обучения ему всю плешь проест своей завышенной интеллектуальностью, а заодно в мозги столько нагадит, что лопатой нужно будет вычерпывать.

— Не помню, — тут же расслабилась Джей, становясь прежней, — а раз не помню, значит, запишешь данное высказывание на мой счёт, занеся в полное моё собрание сочинений в томе где-нибудь так в сорок втором.

Дима: — То есть, выходит, чтобы быть интересным женщине, я должен как минимум стать членом команды «Что. Где. Когда»?

— Многознание уму не научает, дебил.

Дима: — Сама дебилка. И вообще, хватит уже обзываться. Это, по крайней мере, непедагогично. Кстати, — тут же состроив ехидную рожу поинтересовался ученик, — а это в какой том твоего полного собрания сочинений занести?

— Эту формулу вывел Гераклит, дебил, — ответила она, не собираясь обращать внимание на его протесты, — один из первых древнегреческих философов, основатель научной диалектики, считавший, что в мире нет ничего постоянного, и в результате этого противоположности притягиваются.

Дима: — Ну, всё, понеслось. Давай не будем пока растить из меня интеллектуала. Я уж как-нибудь с этим сам, когда-нибудь. И так от всего творящегося вокруг крыша едет не спеша, тихо шифером шурша.

Он зачем-то с остервенением выломал здоровенную травину, нервно понюхал стебель, куснул, словно злая собака, после чего, задавив в зачатии очередное нервное возбуждение расшатанной психики, невпопад поинтересовался:

Дима: — Хотя любопытно. Почему это многознание не научает уму. Я всегда считал, что как раз наоборот.

— Ни тем считал, — хмыкнула Джей, явно настроенная на желание помолоть языком, который, в отличие от Диминого, нисколько не пострадал от отката в эволюции, — Ты можешь стать ходячей энциклопедией, выучив её наизусть, и быть при этом непроходимым тупицей по жизни — лохом средней комплектации. А можешь вообще не уметь ни читать, ни писать, ну или иметь три класса образования, и то в тюрьме, и быть при этом в высшей степени разумным созданием. Ум, говоря твоим компьютерно-технологичным языком, это некий аналитический центр обработки данных, поступающих от органов чувств об окружающей среде в совокупности с внутренней информацией от блоков абстрактного мышления.

Дима только успел открыть рот и распахнуть глаза, не успев при этом ни прервать лектора протестом по поводу заумности, ни заставить замолчать физическими методами. Он мало что понял из сплошного потока слов. Его мозг, изрядно перегруженный со времени появления этого чуда, был уже не в состоянии воспринимать непонятную тарабарщину, да ещё втискиваемую в ускоренном режиме. Джей это заметила.

— Понятно, — махнула она щупленькой ручкой, — Не впихивай «невпихуемое» — подели на удобоваримое. И ты, кстати, зря делаешь такую кислую обезьянью рожу. Я ведь тебе не школьная училка. Я тебе двойки в дневник ставить не буду. И папу к себе на дом вызывать по ночам тоже. Я тебя, милый, просто не выпущу из этого мира, пока весь материал не освоишь и в переводе не сдашь. А если начнёшь артачиться, то и в двух.

Дима: — Не понял? — в самом деле, принялся артачиться ученик, резко переключившись с одного непонимания на другое, — в каких ещё переводах? Мы с тобой так не договаривались. И вообще, я тут сексу учусь или иняз заканчиваю.

— А где ты видел, убогий, чтобы наставник с учеником договаривались о методике преподавания? — начала явно заводиться белобрысая обезьянка, исходя на нервы, — Как потребую, так и будешь тут пляски с бубнами устраивать. А ни захочешь или ни сможешь, так обезьяной и сдохнешь в этом мире. Знаешь, сколько у меня таких дебилов по разным локациям сидит? Ты не в том положении, прыщ, чтобы мне указывать. Так что влип ты, пацан, по самую задницу головою вниз. Притом сам напросился.

Дима: — Я не понял, что значит перевод, — надулся горе-ученик, идя на попятную, неожиданно вспомнив, что имеет дело со всемогущей адской сущностью, а не с простой белобрысой «недообезьянкой».

— А то и значит. Всё, что я буду вдалбливать в твою тупую башку, как обязательные для тебя познания, будешь рассказывать мне другими словами и понятиями, сделав перевод с русского на русский. Тогда я поверю, что ты освоил материал.

Дима: — То есть пересказ своими словами, что ли?

— Внимательно меня слушай. Не своими словами, а другими, несовпадающими с моими.

Накал страстей взаимно возрастал. Похоже, у Джей в теле полуобезьянки, так же, как и у Димы образовались проблемы с гормональным балансом, и поэтому оба уже чуть ли не прыгали, сидя на задницах.

Дима: — Как можно сказать другими словами, что многознание уму не научает? — взвился с носовым мычанием нервно елозивший пятой точкой, ничего не понимающий ученик, — многознание — оно и в Африке многознание, а уму ты вообще дала только что чёткое определение.

— Внимательно. Меня. Слушай. Дебил, — жёстко и озлоблено прервала его красночёлочная училка, так же, как и он, стирая пятой точкой земляную кочку, — во-первых, это твои проблемы, как ты это будешь делать. Во-вторых, только обязательные для тебя познания на этом уровне. А относительно мужчины-интеллектуала я чётко дала понять, чтобы ты запомнил это на будущее. Я с тебя спрошу, но позже, если умудришься из обезьян выбраться. Каким был обязательный для усвоения закон, который я до тебя довела?

Дима: — Не помню, — мысленно рявкнул горе абитуриент, сопровождая подуманное мимическим букетом озлобленности с ослиным упрямством «наплевательности», всем видом показывая, чтобы она уже шла лесом со своими нравоучениями. Притом, как можно глубже в кишечник.

Обезьянка с красной чёлкой не осталась в долгу и, скорчив свирепую мордашку, вскочила и замерла напротив неподвижным изваянием, уставившись следственным дознавателем на обвиняемого, словно гипнотизируя. Диме вдруг стало неловко и холодно от её пронизывающего взгляда. И он, забыв, что эта, с позволения сказать, нехорошая сущность адского замеса читает мысли, как по писаному, принялся нецензурно про себя выражаться, пытаясь разгрести в памяти кашу, которая, похоже, уже окончательно разварилась, превращаясь в голове в однородное месиво.

Наконец, сдавшись и вспомнив, что Суккуба прекрасно слышит все его мыслительные изыскания, резко сменил негативно эмоциональное мышление на раскаяние.

Дима: — Ну, я действительно не помню. Ты уже столько наговорила, что я запутался.

— Ладно, — ожила блондинка на всё тело, — но учти. Повторяюсь в первый и последний раз. Основной половой инстинкт — это постоянный процесс поиска в общности предпочтений и аверсивности. Переведи.

Дима замешкался. Он почему-то даже не смог сразу повторить про себя всю эту фразу целиком, какой уж там перевод.

Дима: — Всё как-то расплывчато… и не совсем понятно, — он принялся растирать виски, стараясь физическим воздействием заставить мозги работать, — вернее, совсем непонятно. Я имею право на уточнения и более детальное толкование?

— Браво, — неожиданно расцвела Джей в подобии улыбки, скривившись только одной половинкой лица и хлопнув себя по тощим ляжкам, — В рамках основной истины я буду развеивать все твои сопутствующие недопонимания, пока ты, тупоголовый, не посчитаешь, что наконец-то понял суть. После чего, либо перестанешь задавать тупые вопросы и замолкнешь, либо сделаешь требуемый перевод.

Дима: — Ну, хоть на этом спасибо, — облегчённо вздохнул зашуганный донельзя ученик, осознав, что появилась отсрочка неминуемого наказания в виде немедленного ответа у доски и приведения своих расшвырянных по черепной коробке мозгов в порядок, что позволило в очередной раз резко успокоиться и собраться, — Что значит основной? Есть ещё и не основной?

— Начну с конца, — спокойно отреагировала Джей на его первый уточняющий вопрос, переходя в рабочий педагогический режим и принимаясь расхаживать, как препод у доски, — есть. И достаточно много. Но этот, даже среди всех законов продолжения рода, резко отличается от остальных. Он подобен невидимому основанию, но без которого вся пирамида этих законов рассыплется. Любое живое существо стремится к тому, что его привлекает, и сторонится того, что противно или вызывает боль.

Дима: — Понятное дело. Рыба ищет, где глубже, человек, где на халяву кормят.

— Правильно. Плюсик тебе. Но это, в общем. А ты помнишь, что такое ум?

Дима: — Анализатор информации.

— А откуда он её получает?

Дима: — От органов чувств и внутреннего блока абстрактного мышления.

— Умница, — не скрывая изумления, восхитилась белобрысая недоросль, — отсюда следует, что и для глаз есть картинки прекрасные и отвратительные, и для ушей существуют звуки, завораживающие и режущие слух, и запахи для носа — благоухающие и зловонные. И прикосновения — приятные и вызывающие омерзение. Притом, заметь, выбор всегда делается неосознанно, а подсознательно. Это не говорит, что весь мир поделён на плюс и минус. Наоборот. Большая часть информации — нейтральна. Она не приводит к ответным реакциям с твоей стороны, но положительно оценённая вызывает ощущение гармонии и порождает то, что называется искусством. Гармония для зрения — живопись, архитектура, скульптура. Гармония для слуха — музыка, гармония слов — поэзия и так далее.

Дима: — Ну, я с горем пополам разобрался, почему он основной. Потому что является фундаментом. Но с какого перепуга он вдруг стал половым?

— Он является основой для законов продолжения рода. Потому что самое гармоничное создание по совокупности всех потоков информации для человека — особь противоположного пола.

Тут белобрысая обезьянка смешно подпрыгнула и принялась перед ним крутиться, изображая показательные выступления топ-модели на подиуме, задирая руки над головой и показывая себя во всей красе. При этом продолжила нравоучение в довольно мерзкой, самовлюблённой тональности.

— Самое прекрасное зрелище для мужских глаз — было, есть и будет красивое, гармоничное обнажённое женское тело. Нет для мужчины сладостнее звуков, чем щебетание любимой на ушко или её завораживающий смех, — она тут же продемонстрировала и то, и другое, — а её запах? А прикосновение и ощущение упругой плоти на ощупь?

Дима: — И нет ничего более отвратительного, чем несуразность этого туловища, — укоризненно подумал ученик, отводя глаза от её уродливо непропорционального тела.

Джей никак не отреагировала на его колкость, продолжая модельно вертеться, и сама собой довольная, продолжила:

— Ты идёшь в толпе и, не желая того, каждую встречную женщину неосознанно оцениваешь: «нравится — не нравится». Даже если ты заставишь себя этого не делать, ничего не получится. Потому что твой мозг работает в этом случае автоматически. Это очень древний животный рефлекс.

Дима задумался, как бы проверяя данный постулат на собственном опыте, вспомнив себя почему-то в переполненном метро. И был вынужден согласиться. Было такое.

— Кстати, женщина проделывает с каждым мужчиной то же самое. Она, как и любой человек, всегда стремится к тому, что привлекает, и сторонится того, что отталкивает и вызывает у неё неприязнь или боль, в том числе и моральную. Так формируется внутренний мир предпочтений женщины. Как бы она ни была внешне безразлична к окружению, но её мозг всегда автоматически поставит на любом мужчине клеймо: «нравится — не нравится».

Дима: — Нравится — не нравится, спи, моя красавица, — мысленно пробурчал молодой обезьян, — и что мне даёт знание этого закона, если он автоматический и им невозможно управлять?

— Ты не вправе его выключить, дебил, но управлять им — просто обязан! В твоих силах выглядеть так, чтобы понравиться её взору. Одеться в соответствии со вкусами и предпочтениями, предварительно походив в спортзал, где приобрести хотя бы нечто отдалённо похожее на мужскую фигуру. Ну или хотя бы умыться и побриться для начала. Благоухать не грязным потом с перегарным выхлопом, а соблазнительными тонкими ароматами дезодорантов, производя на избранницу благоприятное впечатление. Ты можешь при желании, что называется, поставить голос, чтоб ЗВУЧАЛ, а не мямлил. Ну, а уж покорять женщину разумностью своих суждений и интеллектом — тут уж сам Бог велел, как говориться.

Дима: — Ну, ну, — тут же недовольно подумал ученик, — опять, «Что. Где. Когда».

— Дело не в этом, — пресекла его Джей, — просто умный изобразить дурака может, а вот на оборот не получится. Дурак — это навсегда.

Дима: — И я, по-твоему, достаточно умный для этого, раз согласилась на обучение? — не без потаённой гордости поинтересовался Дима.

— Для подавляющего числа сегодняшних женщин — вполне. Для многих красавиц с ногами от ушей придётся даже выглядеть значительно глупее, чем есть, чтобы общаться с ними на понятном для них уровне.

Дима: — Но это же буду уже не я. Это же будет обман, который рано или поздно раскроется.

— Но ты же хочешь владеть любой женщиной, а не только той, что подобрала тебя под забором? Для этого потребуется перевоплотиться для избранницы под её вкус, сыграть роль её кумира. У всякой женщины в мечтах имеется идеал особи противоположного пола. Чем дольше ты пребываешь в роли идеала, тем дольше владеешь ею безраздельно. А вжившись в этот персонаж, заодно и сам исправишься, став, в конце концов, хоть немного похожим на мужчину. Куда не плюнь — одна польза с выгодой.

Дима: — А если я не захочу меняться? — хмуро задумался ученик, проявляя наигранное упрямство, но при этом явно заинтересованный расписанной перспективой, — Если я люблю себя таким, какой есть.

— А придётся, — тихо, но тоном, не терпящим возражения, пресекла она его попытки уклониться от перевоспитательного процесса, — в том виде, в котором пребываешь сегодня, ты ни на что не годишься. Играя в жизни роль обычного человека, ты никому не интересен.

Дима: — Обидно. Я был о себе лучшего мнения.

— Каждый определяет личную ценность, сравнивая себя с ничтожеством. Поэтому всегда имеет завышенную самооценку. Я тоже люблю себя такой, какая я есть, но всякий раз вынуждена меняться, выполняя свои функциональные обязанности. Артистичность — наше всё! Совершенствоваться — значит меняться. Стать совершенным — значит научиться, мгновенно становиться всем, кем угодно.

Дима: — Но это же пожизненный обман! — мысленно негодовал ученик, уверовавший с детских сказок в силу правды.

— Ложь — это основа человеческого общества, где каждый индивид — клубок эгоистичных проблем. В людском гадюшнике выживает не сильнейший, Ди, а всех обманувший. Правда, за которую ты сейчас мысленно цепляешься — худшее из зол. А вот враньё, воспринимаемое за правду — высшая добродетель вашего мира.

Дима: — Фу, — выразил своё несогласие с данной концепцией ученик.

— Не нравится определение в данной формулировке, могу перефразировать по-другому: весь мир — театр, а люди в нём — актёры. Так больше нравится?

Дима задумался. С этим выражением он, в принципе, был хорошо знаком и даже согласен, но первый вариант всё равно оставался для него «фу». Но тут красночёлочная обезьянка его добила:

— И тут следует уточнить: у жизни есть одно кардинальное отличие от театра. Если ты не хочешь играть жизненную пьесу, то пьеса начинает играть тобой. Каждый человек вынужден постоянно исполнять выбранную или навязанную обстоятельствами роль. Ты идёшь по улице — играешь пешехода, костеря водителей — уродов. Сел за руль — пешеходы превращаются в тупых баранов. В кабинете начальника — ты безропотный подчинённый. Вламываясь к подчинённым — ты авторитарный начальник. Когда ты ухаживаешь за девушкой — ты один, а когда добился её — другой. И так ведёт себя каждый, и женщина не является исключением. Мало того, она явно лидирует в маскараде масок. Даже в одном и том же сюжете, но с разными актёрами, отыгрывает сценарий по-разному.

Дима: — Ну и как понять, какая она настоящая?

— Не правильный вопрос. Она настоящая не какая-то конкретная, а совокупность всех масок вместе взятых. И ты такой же. И любой другой. Вспомни себя. Даже наедине с собой ты, как правило, разный, в зависимости от настроения, жизненных обстоятельств и даже элементарной сытости. И при этом каждый артист по жизни пыжится, во что бы то ни стало, стараясь выглядеть более значимым, чем является на самом деле. Обман — это один из основных механизмов эволюции человечества, и в первую очередь в половых отношениях. Конкретная женщина для мужчины — цель, стимулом которой является получение сексуального удовлетворения именно с этой избранницей. Любой мужчина для женщины — лишь средство достижения цели и желательно успешное.

Дима: — Точно, — тоскливо согласился он, лишний раз вспоминая женскую меркантильность и желание подавляющего большинства представительниц слабого пола пожить за чужой счёт.

— А что в твоём понимании означает успешность?

Дима: — Ну, в первую очередь богатство, наверное.

— То есть преуспевающий бизнесмен.

Дима: — Или очень известный человек.

— Медийная личность — это тоже бизнес. А как стать богатым и знаменитым?

Дима: — Кто бы знал. А они не признаются. Наверное, для этого надо много и целенаправленно работать.

— Исходя из твоих представлений. Если ты начнёшь работать не восемь часов в день, а двадцать, то в недалёком будущем появишься в списках Форбс?

Дима: — Навряд ли, — усмехнулся ученик, почёсывая затылок, — скорее сдохну, чем разбогатею.

— Правильно. Секрет успешного бизнеса — это честность и порядочность, при условии, что умеешь их имитировать. Успешными становятся лишь те, кто свято блюдёт основной закон бизнеса: обмани государство или государство обманет тебя. Безголосые певцы, благодаря технологическому обману звукостудий, собирают огромные залы и стадионы. Бездарности, благодаря лживой раскрутке средств массовой информации, становятся знаменитостями. Политики хитрят и обманывают народ в пользу себя и своих кланов. Дипломаты обманывают другие страны в пользу своего государства и так далее, и тому подобное. Вся успешность знаменитости в твоём обществе коренится исключительно на одурачивании других. Потому что это основа общества, где каждый играет выбранную для себя роль. И чем лучше он это делает, тем успешней становится в глазах окружения. Так что меняться тебе не только придётся, но и требуется сознательно учиться профессиональному актёрскому мастерству. А будешь игнорировать мои мастер-классы, так это обезьянье стадо, где тебе придётся проходить практику. Хочешь, не хочешь, через год — другой деградируют тебя до такой степени, что превратят в настоящую дикую обезьяну, опустив на самое дно социального подвала.

Дима, скрепя сердцем переваривал услышанное, всеми фибрами души сопротивляясь прописанным истинам, но тут, уловив слово «практика» встрепенулся, прерывая её и переводя нравоучения с неприятной темы на нечто для себя полезное:

Дима: — А это ещё что за практика? И в какую такую задницу ты собираешься меня впихнуть? Господи, прибери к себе учителей, издевающихся над учениками.

— Уточнение, — с усталостью в голосе проговорила Джей, в мимике которой промелькнуло некое раздражение на то, что ученик постоянно перебивает её дурными мыслями не по делу, — Мольбы учеников, Высшими Силами к рассмотрению не принимаются, чтобы не уменьшать поголовье преподавателей.

Дима: — Жаль, — с досадой процедил горе ученик, понимая всю безвыходность своего положения и уже жалеющего о своём выборе.

Но Суккубе было по барабану на его упадническое настроение, и она продолжила прерванный культпросвет.

— Кроме того, что человек отыгрывает разные роли, в него, как на грядку, посажены два семени, — она сделала паузу, вытягивая перед собой два оттопыренных пальчика, — Первое принадлежит самой природе и даётся ещё при оплодотворении, определяя тебя как животное, млекопитающее, класс приматов. Каким ты в данный момент и являешься в чистом виде.

Дима: — На себя посмотри, — мысленно огрызнулся в очередной раз ученик.

Но Джей и это его зубоскальство пропустила мимо лопоухих ушей.

— В этом семени заложена биологическая составляющая, естественным образом влияющая на поведение любого человека. Второе семя закладывает окружение тебе подобных, которое, как правило, вступает в конфликт с биологическим началом, формируя запреты, табу и вообще голося на все лады, что люди не звери, а дети божьи. Да и в отличие от прочего животного мира — разумные, коим надлежит всячески бороться со своими низменными инстинктами. Так вот, в поведении любого человека, в его суждениях и поступках всегда ищи борьбу между этих двух начал. Но так как ты в данный момент «противный обезьян», а изысканную мораль местное стадо ещё не придумало, то твоя задача будет воочию лицезреть за поведением женщины, доставшимся ей от природы и на которое в будущем будут наложены морально-аморальные аспекты.

Дима вновь разволновался, задницей почувствовав подвох. И собрался было задать ей массу уточняющих вопросов, но Джей опередила, не желая более отклоняться от намеченного учебного плана, отвечая на его тупые «непонятки» не по теме.

— Да, кстати. Кроме того, что тебе надлежит прижиться каким-нибудь образом в их стаде и приступить к научным изысканиям, у тебя будет ещё одно практическое задание, касающееся персонально самого себя, раз уж разговор пошёл о театральном искусстве в обыденной жизни. Говоря вашим технологическим языком, тебе необходимо будет изменить свои базовые прошивки.

Дима: — Это ещё что за дичь?

— И мой тебе совет, — не слушая мыслительную «бескультурщину» ученика, перебила Джей, став задумчивой и серьёзной, — а к тому, что я тебе буду советовать, мальчик, рекомендую отнестись даже с большим вниманием, чем к знаниям, вдалбливаемым в твою пустую башку. Ибо каждый мой совет — это подсказка. Так сказать, бесплатная техпомощь от духовной службы поддержки. Итак, в первую очередь научись управлять тем, что тебе в данный момент не подвластно — своими эмоциями.

С этими словами она без всякого объявления войны, как это принято только у вероломных фашистов, в один молниеносный прыжок подскочила вплотную и врезала со всей дури ученику промеж глаз. Дима сначала потерялся от величины физического воздействия и фактора неожиданности, а затем захлебнулся в собственном негодовании, тут же запутавшись в последовательности надлежащих ответных действий и словесных высказываний в адрес агрессора.

И пока он с выпученными глазами и судорожно сжатыми кулаками соображал, как бить и какими матершинными лозунгами сопровождать свой адекватный ответ на неспровоцированную агрессию, она успела опередить, выставив ему в лицо указательный пальчик и прямо туда же заявив:

— Ты абсолютно не владеешь ими. Тобой управляют внешние обстоятельства. Тебя обижают — ты обижаешься. Тебя злят — ты злишься. Тебя смешат, и ты смеёшься. Ты меня понял, дебил? Не ты управляешь, а тобой.

Дима, задыхаясь от негодования, тем не менее, бить её передумал, а вынужден был признать, что действительно обиделся на то, что его обидели. Но как можно по-другому? Тем временем Джей, опустив руку, продолжила:

— Это не говорит, что надо отрешиться от всего, спрятавшись в скорлупе, подобно какому-нибудь буддийскому монаху. Ты должен воспринимать окружение в полном объёме, во всей красочности этого мира, но быть не «ведомым», а «ведущим». Только получив контроль над собой в любой ситуации, ты будешь в состоянии управлять другими.

Дима: — Но как это сделать?

— Подумай над этим. Моя задача не выложить перед тобой разжёванный материал на блюдечке, а заставить над ним задуматься и зажевать его самостоятельно. И самое замечательное будет, если ты научишься делать правильные выводы сам по себе, без помощи извне.

Дима: — Подумай над этим, — недовольно передразнил он её, тем не менее, решил подумать, — «Я — ведущий», — проговорил он про себя как можно уверенней, словно проговаривая мантру или занимаясь самовнушением, что, по сути, одно и то же, — «я — ведущий», «я — ведущий».

Неожиданно он поймал себя на состоянии успокоения и появления какой-то непонятной внутренней уверенности. И этот резкий эмоциональный скачок лишний раз напомнил, что он обладает довольно странным, реактивным по перемене настроения телом, тут же решив, что к нему следует как можно быстрее привыкнуть и каким-то образом использовать данную способность себе на пользу.

— Уже лучше, — похвалила Джей, заметив своим сверхъестественным ни то глазом, ни то, чутьём внутреннюю трансформацию ученика и тут же коварно ринулась вперёд, чтобы повторить унижающий удар и попытаться вывести его из состояния равновесия.

Дима, продолжая бубнить про себя «я — ведущий» легко и шустро уклонился, даже успев порадоваться ловкости подаренного ему тела. И, чтобы предотвратить дальнейшие попытки нападения, попытался схватить и вывернуть её шаловливые «махалки». Но руки прошли сквозь обезьянку, словно через призрак!

Дима: — Не понял? — вытаращился он на нападающую, — Так ты что, не настоящая?

— Дебил, — со смешком констатировало приведение, нисколько не расстроившись, что не удалось врезать как следует этому болвану повторно, — конечно, настоящая! И ты бы это ещё раз почувствовал, если бы не увернулся. Просто меня много, и я могу находиться одновременно во всех мирах одновременно, но только в качестве аватара, как у вас это называется.

Молодой обезьян на короткий промежуток времени завис в очередном ничего непонимании, но на всякий случай отошёл от этой мегеры подальше.

Дима: — Так выходит, ты можешь предстать кем угодно? Зачем ты тогда тут обезьянничаешь?

— Ну, ведь прикольно, — по-детски наивно обрадовалась Джей.

Белобрысая «недообезьянка» тут же превратилась в прима-балерину в белоснежной пачке и ярких красных стрингах, резанувших сексуальным клочком материи по глазам и сознанию молодого обезьяна. У бедного, как по мановению ока, дёрнулся тонкий отросток между ног, намереваясь, видимо, тоже поглазеть на высокое искусство балета.

Дима: — Во! — поддержал он её весёлость, стараясь за этим скрыть появившееся возбуждение, — вот так и пойдёшь со мной в стадо приживаться.

— Да, пожалуйста, — неожиданно легко согласилась балерина с красной чёлкой и такого же цвета «клиторопрекрывашкой», продолжая медленно кружиться на пуантах не касаясь земли, задирая пачку кверху и уподобляя её круглым крылышкам, — всё равно, кроме тебя, меня никто не сможет увидеть и услышать. Я твоё персональное наказание, милый.

Тут она звонко рассмеялась своим волшебным смехом, от которого у Димы мурашки по всему телу побежали, поднимая все до одного волоска дыбом. Ножки задрыгались, а щуплый отросток вновь прикинулся шлангом, вернее, трубочкой для газировки, только не целой, а сильно пожёванной и изрядно укороченной.

Это обстоятельство невидимости для других оказалось неожиданным. И ещё раз, взглянув на распутную представительницу Мельпомены, он нехотя подумал:

Дима: — Не. Лучше вернись в обезьянку.

— Правильное решение, — преображаясь в свой первичный образ, похвалила Джей, — теперь понял почему?

Дима: — Понял, — протянул он, по-обезьяньи почёсывая подмышку, — не дурак. Мне надо будет других разглядывать, а не тебя.

^{Глава 3. Локация 1. Нудистам мудрость по поводу встречи по одёжке — не писана.}

Инструктаж закончился, и преподаватель, окрылённый предвкушением неминуемого провала ученика на практике, злорадно подтрунивая, повела горемычного в пункт приведения в действие педагогического наказания. Двигалась белобрысая гадина в зарослях травяного леса посредством привидения, просачиваясь сквозь травины, будто их и не было. А вот следом продирающемуся рыжему обезьяну, было не позавидовать.

С трудом проламываясь сквозь заросли, постоянно накалывая голые ступни, поскальзываясь, запинаясь, он неистово матерился как сапожник, даже с плохо ворочающимся языком. При этом успевал отплёвываться от сплошного облака чего-то крылатого и прыгучего, и к тому же нещадно покусывающего его, как лютого и ненавистного врага всего живого.

Кроме того, ему стабильно приходилось огрызаться на постоянные издевательские реплики и нудные нравоучения своей безжалостной наставницы, у которой всю дорогу рот не закрывался.

Началось всё с простецкого и вполне риторического вопроса, мол, «Куда идём мы с Пятачком?», а закончилось её всеобъемлющей лекцией с философски-изуверскими наклонностями.

— Поздравляю, Ди, — торжественно декламировало впереди плывущее красночёлочное привидение, даже не оглядываясь, — сегодня самый великий день в твоей никчёмной жизни. Ты идёшь изучать Изначальную Женщину!

Дима: — Что-то я уже не горю желанием никого изучать. А вот что действительно хочется, так это прибить всех без исключения, начиная с тебя, — мысленно бурчал недовольный ученик, продолжая отплёвываться, отмахиваться и шлёпать себя по всему, до чего дотянется.

— А что ты должен будешь узнать о женщине? — не обращая внимания на его жалкие потуги огрызнуться, тоном ментора продолжала Джей.

Дима: — Ну и что я у них ещё не видел? — недовольно думал замученный обезьян, тут же переключаясь на нецензурную ругань в сторону окружающей среды.

— Всё! — радостно выкрикнула Суккуба, пропустив оскорбления природы мимо перпендикулярно торчавших ушек, — и в первую очередь её особенности анатомии и физиологии.

Дима: — Анатомия с физиологией — понятия общие. Так в умных книжках написано. Учебники называются.

— Дебил, — показательно горестно вздохнула Джей, — Обобщение — это первый и основной источник искажения истины. Не существует двух анатомически и физиологически идентичных особей. Все до одной разные. Они что, для тебя на одно лицо?

Дима: — Ну, на лицо, может быть, и разные.

— А это что, не анатомия, по-твоему? У них разные лица, строение тела. Кстати, анатомия у молоденьких выглядит значительно лучше. Ты не замечал?

«Гадкий подростковый утёнок» развернулась на сто восемьдесят градусов и, плывя сквозь траву спиной вперёд, подёргала свои грудные прыщи за малюсенькие сосочки, при этом сделав такую довольную рожицу, что Диму аж передёрнуло. А Джей, поглаживая те места, где должна была быть талия, изящно переходящая в покатые женские бёдра, и кокетливо шевеля короткими ножками в воздухе, продолжила:

— Они по-разному двигаются, думают и, в конце концов, о разном мечтают. Так вот, чтобы покорить конкретную женщину, тебе требуется знать все эти мелкие, но очень важные особенности каждой индивидуальной самки.

Дима: — Вот ни фига себе. Я что, каждую должен буду таскать в медицинский диагностический центр? Да я же на первой разорюсь к чёртовой матери! Хотя быть ассистентом у гинеколога при этом — я не против.

— Ди. Цель вашей медицины — не дать вам выздороветь, но при этом и не сдохнуть, оставаясь пациентом на все ваши сбережения. Тебе не понадобится это голодное до денег сборище коновалов, способных даже у абсолютно здорового найти весь перечень официально признанных заболеваний. Для этого потребуется только твоё внимание. Внимание и способность анализировать.

Дима: — Любая попытка концентрации внимания ведёт к непреодолимому желанию отвлечься. На собственной шкуре сорок раз проверено.

— Да, к сожалению. Ваш мозг по своей природе — это лень в чистом виде. Он не желает думать и сосредотачиваться на нужном, а хочет только пить, есть, испытывать удовольствие и отдыхать от всего этого. Только я имела в виду внимание несколько в другом ключе. Женщина может простить мужчине всё. Абсолютно всё, Ди. Кроме отсутствия внимания к себе. Ты понял, о чём я?

Дима: — А, ты в этом смысле?

Он тут же прикинул, чем простая концентрация отличается от внимания к женщине. Помусолил эту тему с разных сторон, и в первую очередь с точки зрения понимания её анатомии с физиологией, и пришёл к выводу, что ни хрена не понял, как это работает.

Суккуба, с безразличным видом слушая его интеллектуальный понос, тем не менее, вмешиваться не стала. Только когда он пришёл к неутешительному выводу по поводу своих умственных способностей и, сделав для себя нужные выводы, продолжила.

— Даю новую вводную: внимание к мелочам, концентрируемое в памяти, и внимание, отдаваемое женщине, будет твоей второй задачей научения после освоения собственной эмоциональной составляющей.

Дима: — Да долбануться. Сколько же времени я тут буду обезьянничать, пока во всём этом разберусь?

— А в чём тут разбираться? — взвизгнула Джей уже выведенная из себя нахальством и тупостью ученика, — Весь мир человека зиждется на трёх китах. Первый — это физиологические потребности: дышать, пить, есть, размножаться и так далее. При этом, попискивая, тужиться, стараясь выперндриться перед себе подобными и пролезть в доминанты в общем стаде. Потому что именно доминантность даёт внеочередное право дышать, пить, есть, размножаться и тому подобное. Второй — это беготня в поиске источников для удовлетворения этих физиологических потребностей, по возможности побольше и повкусней, где опять же преобладают доминанты. И третий — сотворение иллюзий с фантазиями по поводу первых двух пунктов. Всё просто.

Тут неожиданно заросли закончились, и они оказались на открытом пространстве с безжалостно вырубленной травой под корень, которая оставила после себя острые пеньки в виде акульих зубов. Джей отплыла в сторону, давая возможность ученику осмотреть перспективу. Увиденное его не обрадовало.

«Зубастое» поле простиралось метров на сто, а в его конце, похоже, из этой же срезанной и связанной жгутами травы, красовалась возведённая рукотворная преграда в два или три роста человека. На стенах импровизированной травяной крепости виднелись фигурки четырёх чёрных обезьян с длинными палками в руках, напоминающих копья. Охрана травяной крепости уставилась в его сторону, насторожено припав к искусственному заграждению, как собаки в охотничьей стойке.

Солнце палило нещадно. Влажность воздуха зашкаливала, уподобляясь парной. Дима, с ног до головы взмокший, облепленный мелкой шелухой от травы, насекомыми и ещё непонятно чем, принялся отряхиваться, чесаться и обтираться, стараясь избавиться от мерзкого налёта флоры и фауны. При этом он не упускал возможности соображать между делом по поводу дальнейших планов бытия, как обычно, задаваясь вопросами «что делать» и «кто виноват».

— Как что делать? — тут же влезло потустороннее создание в его мысленный процесс, — иди, веди переговоры. Напрашивайся в гости. Только учти, если убьют, то вновь вернёмся на поляну, и придётся проделывать весь путь заново.

Дима: — Оба на. Так я типа бессмертный?

— Ты, типа всякий раз не до конца убиваемый, — обрадовала его Джей, — то есть убивать убиваемый, но не полностью. И при этом получающий изумительный спектр незабываемых ощущений по этому поводу.

Дима: — Вот уж спасибо. Что-то как-то резко расхотелось, — но тут же, вспомнив её прежнее запугивание, встрепенулся, — а как же обещанная смерть от старости в облике обезьяны, если не справлюсь?

— К старости, — многозначительно протянула Суккуба, — я тебя просто сотру. Не превращать же прекрасный, девственно чистый мир в помойку такими отходами, как некоторые.

Дима в ответ, стиснув зубы, даже умудрился мысленно промолчать, в очередной раз, уставившись на далёкую преграду, и провокационно подумал:

Дима: — Ну, ты ведь мне вкратце объяснишь их обезьяньи закидоны, чтобы я хотя бы приблизительно понимал, как себя вести. Мне как-то по жизни не приходилось изучать приматов в естественных условиях. Хотя я их и в зоопарке ни разу не видел. Так, только в мониторе компа.

Судя по выражению мордочки Джей, она была крайне удивлена подобной просьбой. Даже несколько секунд корчила рожицы с открытым ртом, видимо, для ответа подбирая литературные слова и отбрасывая нецензурные. Но всё это время вынужденной паузы, похоже, ей удавалось только отбрасывать.

Наконец, красночёлочная наставница закрыла рот с тяжёлым выдохом и начала свой очередной культпросвет:

— Девственность твоих мозгов поражает. Ди, разве ты никогда не интересовался, чем человек отличается от других животных?

Дима: — Умом и сообразительностью, — отшутился мысленно ученик, подражая известной инопланетной птице из древнесоветского мультика.

— С этим у тебя как раз БОЛЬШИЕ проблемы. Человек — единственное животное, самка которого имеет полноценный оргазм. Самкам других животных секс приятен, но и то не всегда, а только когда чешется. Оргазма у них не бывает. Он им не нужен для функции продолжения рода. А у женщины он не только имеется, но и, в отличие от вас, мужланов, выстроен на условных рефлексах, что позволяет женским особям обучаться данной особенности, доводя половое удовольствие до высот совершенства, о которых вам, ошибкам природы, даже мечтать противопоказано.

Дима: — Ну и что это знание мне даёт, кроме понимания, что ты феминистка недоделанная и обезьяна мужененавистная.

— А то, что, научившись самостоятельно получать оргазм без посторонней помощи, она кардинально изменила структуру сообщества приматов, превратив его в нечто похожее на современное человеческое. Там нет единого альфа-самца с гаремом самок и молодняка, ждущего своей очереди, как у всех прочих обезьян. За этой преградой поселение с большим количеством семей разной степени сложности, глава одной из которых верховодит над остальными, имея при себе сторонников и сподвижников в качестве демонстрации силы и авторитета. Эдакий главный доминант поселения. Это почти первобытные люди, только ещё на обезьяньем уровне. Так что хватит тупить и ступай знакомиться. Видишь, сторожа уже извелись от нетерпения утыкать тебя острыми палками.

Дима ещё раз осмотрел травяной бруствер с «пограничниками». Те действительно стали вести себя нервно. Они уже не прижимались к травяному настилу, а возбуждённо скакали, прыгали, махали палками и что-то нечленораздельно вопили. Вероятно, таким образом «приветствовали» местными ругательствами непрошеного гостя, стараясь отогнать неприятеля от своего блокпоста, взяв его на испуг.

Ученик основательно почесался для приличия, и уверенной обезьяньей походкой, вразвалочку, внимательно смотря под ноги, отправился на встречу с далёкими пращурами, которые действительно уже совсем извелись, ожидая своего непутёвого потомка.

Переговоры как-то сразу не задались. Язык мимики и жестов, сопровождающийся невнятным звуковым аккомпанементом, был непонятен обеим сторонам в равной степени. Ещё бы. Такой временной разрыв обособленного существования даже родные языки делает иностранными. Лингвисты не дадут соврать. К тому же сторожа, как один, были жгучими брюнетами, а Дима, как истинный ариец, предстал пред ними породистым шатеном. Какое уж тут родство.

Наконец, кривляние рож с театральной жестикуляцией как-то резко закончилось, и началась дискотека. Вернее, танцы демонстрировал только Дима, а четверо гомо-дебилов, как окрестил этих уродов потомок из будущего, исполняли роль ди-джеев, поочерёдно, а то и одновременно швыряя в него всем, что попадало под руки. Как выяснилось, на стене у хозяев был припасён внушительный арсенал «швырятельных миксов»: палки, камни, фрукты, кости. Господи, чем они в него только не швыряли.

Дима, попрыгав от прилетающих подарков какое-то время, приноровился отправлять «ответки» войдя в раж, приняв данный ритуал за некий «обряд гостеприимства». Первым же камнем зашиб ногу одного. Вторым брошенным предметом оказалась палка, приложившаяся плашмя о волосатую спину другого сторожа, который вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону, просто отвернулся, посчитав, что раз не видит полёт снаряда, значит, спрятался.

Но, к сожалению, на этом Димино веселье закончилось. По всей вероятности, самоотверженные вопли сторожей, наконец, привлекли внимание остальных самцов поселения, поднятых по тревоге для отражения коварного нападения чужеродной армии непрошеных захватчиков. Их высыпало на стену столько, что пришлый агрессор аж опешил от переполненного стадиона фанатов, замерев с очередным метательным снарядом в руке, оказавшимся незнакомым плодом с плотной кожурой.

Всё то время, что шли переговоры и выполнялись ритуальные приветственные протоколы, Джей, как сумасшедшая визжала от удовольствия, находясь в состоянии патологического азарта, изображая махрового спартаковского болельщика, только без пиротехники и омоновского садомазохизма. Она, кажется, даже умудрилась свои ангельские голосовые связки сорвать. Вот как орала около спортивные и совсем неспортивные «кричалки».

Рыжий обезьян замер и расслабился, понимая, что бежать назад не имеет никакого смысла, так как, похоронив его тут, он и без всякого бега с препятствиями окажется на первоначальной поляне. Так что чего лишний раз ноги колоть, потеть и пачкаться. К тому же, новоиспечённый ученик неожиданно вспомнил об обязанности быть «ведущим», а не «ведомым», и, похвалив себя за это, широко улыбнулся, раскинув руки в стороны, подобно звезде эстрады, приветствуя всю эту ораву с кольями. Как ни странно, но это подействовало на публику положительно, судя по волне фанатской радости, прокатившейся по их рядам.

— Э, — крикнул ему какой-то более крупный самец, несколько отличавшийся от остальных перекормленным животом внушительных габаритов, и при этом сделал вполне понятный жест рукой, как бы подзывая.

Диму уговаривать долго не пришлось, и он, выбросив незнакомый фрукт и отряхнув ладони, ибо с детства был воспитан не подбирать с земли непонятно что и тем более не тащить «всяку каку» в рот, спокойным шагом направился к вождю, как он его для себя определил.

Подойдя вплотную к стене, остановился, задирая голову. Вождь повторил жест, чем-то напоминающий «айда ко мне». Гость легко вскарабкался наверх и тут же, получив дубиной по башке, потерял сознание. Вот вам, Димочка, и радушная встреча предков, явно по тёщиной линии.

Очнулся он ни то от струи воды, прилетевшей в лицо, ни то от коллективного плевка, ибо, с трудом разлепив глаза, увидел перед собой кучу весёлых рож с малой порослью волосяного покрова на них, оттого, считай, почти безволосых. Чему эти морды радовались — не понятно. Похоже, полуобезьянки были довольны, что шоу не закончилось. И раз объект развлечений ещё жив, то обязательно ожидается продолжение.

Он оказался к чему-то привязанный, притом по стойке смирно. Свободной от привязи оставалась только голова. Похлопав глазками, Дима осмотрелся. Судя по грудным «отвислостям», перед ним стояла куча разнокалиберных самок разной степени потасканности, разглядывающие его с нескрываемым любопытством.

Среди этой радостной своры пленник заметил уже ненавистную, вездесущую Джей. Она отчего-то лыбилась больше остальных, что сразу не понравилось рыжему. Но не успел он мысленно высказать, всё что думает по поводу её образовательных стандартов, как одна из самок с грудями в виде ушей спаниеля, резко подскочила и, выдернув из его тела пучок волосинок, отпрянула обратно, внимательно разглядывая, обнюхивая и пробуя на вкус приобретённый трофей.

Пример оказался заразителен. Его принялись ощипывать, как курицу перед варкой в супе. Даже Джей, сволочь, не упустила возможности поиздеваться над беспомощным, подключившись к процессу его без наркозной эпиляции. Дима, ни то, не выдержав боли, ни то, сильно обидевшись на оказанное «звёздное» внимание, истерично заверещал что было мочи, и задёргался в эпилептическом припадке, словно на электрическом стуле. Вернее, на столбе.

Отстали. Принялись недовольно «перегукиваться».

Дима: — Джей, сволочь! Ты за меня или за них? — накинулся он на красночёлочную наставницу, при этом мыча и выпучивая глаза, словно бык с отдавленными яичками, — они же меня сейчас в супе сварят. Что это за образовательный процесс такой, мать твою?

— Заткнись, «ведомый», — резко став злой рявкнула на него Суккуба, — опять эмоциями обделался! Ну-ка соберись, тряпка. Это не кухня с кулинарией, а твои смотрины. И оттого, как ты себя покажешь на этой выставке эксклюзива, будет зависеть твоё будущее. Вспоминай основной половой закон, дебил. Ты им пока не нравишься.

Дима: — А пошли бы они все в жопу волосатую, — отреагировал ученик на её обвинения, но уже в спокойном, собранном состоянии «ведущего», а не «ведомого».

Как выяснилось, непонятный рыжий обезьян действительно не понравился местным женщинам. Одна за другой экзаменаторши стали отходить к основной массе, стоявшей сплошной стеной за их спинами. Каждая при этом считавшая, видимо, за «обязаловку» выдать выставленному экземпляру свою оценку, недвусмысленной мимикой, презрительными возгласами и уничижительными жестами, все как одна указывая на недопустимую величину его мужского достоинства, что было понятно даже без сурдопереводчика.

Разошлись все, кроме одной. Той самой кошёлки с отвисшими плоскими грудями, показавшей пример в ощипывании. Она, выпятив волосатое пузо, задумчиво почёсывалась, смотря в землю и нервно жуя нижнюю губу. Как показалось пленнику, самка обстоятельно обдумывала явно нехорошие мысли относительно его персоны. И, наконец, придя к решению, махнула рукой, уставилась на жертву долгим злым взглядом, перестав жевать собственную плоть, сжав губы с силой слесарных тисков.

Он тут же понял подоплёку её решения. Эта самка его выбрала. Но судя по всему не из жалости к горемыке, а от собственной безысходности, видимо поняв, что большего ей в жизни уже ничего ни светит. Когда ещё попадётся бесхозный самец. Пускай он и уродец с недоразвитым органом, но всё же хоть какая-никакая отдушина в одиночестве. Кроме того, пленённый самец буквально почувствовал, что эта самка устала жить никому не нужная, и с его приобретением намеревалась зажить как все. Это столь явно читалось на сморщившейся морде страхолюдины, что Диме даже слова не понадобились.

Рыжий обезьян лихорадочно завертел головой в поисках белобрысой сволочи устроившей подставу и, обнаружив Джей в состоянии полного умиления, будто она «мимишных котеек» в Интернете разглядывает, мысленно завопил, чуть не плача.

Дима: — Не хочу я её!

— Пф, — презрительно фыркнула красночёлочная невидимка, — Ди, а тебя тут кто спрашивал? Радуйся, что хоть эта тебя выбрала, а то просто бы выгнали или пустили на мясо. А так ты, считай, прошёл вступительный тест. Правда, еле-еле на последнем издыхании. У тебя появилась возможность начать познавание окружающего мира Изначальных Женщин.

Дима встрепенулся, собираясь негодующе возразить, но не успел. Женская особь уверенно шагнула к нему и присосалась разжёванными губами, затыкая его рот, а вместе с ним и мыслительный процесс.

Сделала она это с такой киношной страстью, что голова избранника звонко брякнула затылком о то, к чему был привязан, отчего поцелуй оказался незабываемым, с искрами в глазах.

Все зрители радостно возликовали и принялись возбуждённо о чём-то друг с другом «уукаться». Дима с какой-то ясной обречённостью подумал, что шоу с ним только начинается и, собрав последние моральные силы в кулак, приготовился терпеть дальнейшие издевательства.

Но, как оказалось, на этом бесплатный аттракцион закончился, и зрители начали рассасываться. А женщина с отвисшими грудями принялась нарочито медленно развязывать травяные верёвки зубами, освобождая приобретённого избранника.

Как только она закончила торжественный ритуал «освобождения от пут прошлой жизни», во время которого, то и дело томно заглядывала ему в глаза, женская особь местного развода мёртвой хваткой вцепилась в его запястье и в прямом смысле слова потащила молодого самца в своё логово создавать полноценную семью.

Диму только одно порадовало во всей этой кутерьме, что до ритуала бракосочетания эти гомо-дебилы ещё не додумались. Ему только обезьяньей свадьбы не хватало для полного счастья с волосатым тамадой. Вот где было бы наказание, так наказание.

Когда обезьянья моромойка дотащила его до своей норы, выкопанной в склоне земляного холма, где «молодожёны», наконец, уединились, белобрысая вездесущая бестия не в счёт, началось обстоятельное знакомство друг с другом. Хозяйка землянки усадила приобретённого самца в самый дальний закуток на травяную подстилку, видимо, служившую ей постелью, а сама, загородив выход, чтобы не сбежал раньше времени, представилась:

— Аф, — торжественно произнесла она, тыкая себя пальцем между грудных «ушей» и смотря на него с такой вопросительной мимикой, что переводчика не требовалось.

— Ди, — еле справившись с языком, представился новоиспечённый муженёк, тоже тыкая в себя пальцем.

Жёнушка задумалась, шевеля беззвучно челюстью, пытаясь воспроизвести первый согласный звук его имени. И, несколько раз опробовав произношение, громко и отчётливо выдала:

— Ди.

Радости её не было придела. Она ещё с минуту тыкала пальцем поочерёдно то в себя, то в него, на все лады повторяя своё и его имя, как бы боясь забыть и оттого заучивая наизусть, чтоб от зубов отскакивало.

Диму позабавила эта эмоциональная тётка своей неподкупной непосредственностью. Было в её простецкой весёлости что-то заразное, и уже через минуту общения он был откровенно рад знакомству, по-иному взглянув на супружницу.

В сумраке земляной норы самка показалась ему не такой уж и старой. Он даже мысленно поинтересовался у Джей, сидевшей в сторонке, о её возрасте. И когда узнал, что ей ещё и тридцати нет, несказанно удивился и даже где-то обрадовался.

После голосового знакомства с тыканьем пальцев, началось тактильное ознакомление. Аф застенчиво пододвинулась вплотную и принялась гладить, щупать и чесать, освобождая его волосяной покров от частичек мусора. А поймав какую-то мелкую живность, тут же её съела, смачно причмокнув и расплываясь в умилении.

Диму подобная выходка не обескуражила, ибо ему было не до оценок огрехов в её воспитании, так как он с любопытством сам её ощупывал, трогал и мял мнущиеся части тела. Это неожиданно возбудило, и Аф заметив изменения, даже не думая скрывать эмоций всем видом показала, что непомерно удивлена его органом размножения, который, вместо того чтобы просто подняться, ещё и значительно увеличился в размерах. Похоже, у местных самцов такая анатомическая особенность не встречалась.

Самка, недолго думая, ловко поднырнула под него, раздвигая ноги и предлагая себя для более тесного знакомства. Самец был не против. Первая брачная ночь средь бела дня пролетела как пуля, закончившись быстрей, чем началась.

Дима: — Перевозбудился, — подумал горе муженёк, и ему стало нестерпимо стыдно.

Он тут же вспомнил Ольгу, и к позору добавилась лютая ненависть к своей никчёмности. Возбуждение как сквозняком сдуло. Рыжий обезьян отринул от самки и, смотря в её довольную морду забился в уголок, собираясь немножко пореветь. Но непутёвого любовника тут же взяли в клещи. С одной стороны, Аф, нежно пристроившись с бока, поглаживая и успокаивая неопытного самца, а с другой больно ткнула под рёбра Джей, с раздражением зашипев на ученика:

— Ди, знаешь, в чём твоя проблема?

Дима: — В чём? — тут же встрепенулся оплошавший любовник, почувствовав, что, может быть, наконец, узнает что-то такое, что поможет горемычному стать настоящим самцом, а не его пародией, кем считал себя в процессе самобичевания.

— В твоей безмозглой башке! — рявкнула Суккуба ему прямо в ухо, отчего Дима аж дёрнулся, и Аф, не поняв его реакции, тут же увеличила темп успокоительного поглаживания, — Ты о чём думаешь, когда частью своего тела находишься в партнёрше? — принялась распекать его училка.

Дима: — Об этой части и думаю, — зло огрызнулся ученик про себя.

— Дебил, — не менее зло констатировала Джей, — ты знаешь, кто такой импотент?

Дима: — Знаю. Тот, кто хочет, но не может. Я не импотент. Даже скорее наоборот — антиимпотент.

— Ты — импотент. Самый настоящий, в простонародном смысле этого слова. Вообще-то истинная импотенция и биологическая жизнь вещи несовместимые. При наличии истиной импотенции у мужчины наступает смерть, что называется, от старости. А вот мнимая импотенция, которой ты страдаешь, коренится не в системе деторождения, а в твоей бестолковой башке. Тебя что, возбуждает разглядывание собственной письки?

Дима призадумался, бросив взгляд на свой завядший отросток.

Дима: — Нет, конечно. Меня возбуждает разглядывание её письки.

— Так какого лысого ты, вместо того чтобы продолжать возбуждаться женщиной во время полового акта, переключаешься на собственные гениталии! Да ещё и вспоминая свою бывшую! Тебя что, ненавистная воображаемая Оля возбуждает больше, чем реальная женщина?

Рыжий обезьян, погладив чернявую головку новой супружницы, пристроившейся на его плече, уставился на белобрысую и раздражённо подумал:

Дима: — Я её во время секса не вспоминал. Я о ней вспомнил после. Потому что понял, что опять облажался. Я во что бы то ни стало, старался не кончить… — тут он замешкался, после чего стыдливо выдал заключение, — поэтому и кончил…

— Наконец-то дошло до идиота! — возликовала Джей, — Совершая соитие, ты вообще не имеешь права думать о себе и тем более о злополучном отростке. Только о партнёрше и ни о чём другом. Ты должен научиться чувствовать ЕЁ, дебил, а не себя. Твой разум не имеет права касаться собственного тела. Он обязан покинуть твою тупую башку, влиться в эмоции партнёрши и чувствовать то, что чувствует она. Давай, пробуем ещё раз.

Дима: — Как ещё раз? — не на шутку перепугался ученик, полагая, что во второй раз точно уже ничего не получится.

— КАком, — грозно рявкнула наставница, помахивая непонятно откуда взявшейся в её руке указкой, — выгоняй остатки рассудка из своей ленивой башки и для начала просто прилепи его на тело партнёрши. Даже можешь его засунуть ей куда-нибудь. И помни, — тут голос Джей погрубел, что указывало на закладку в Димин мозг очередной незабываемой истины, — Воспитанный мужчина может позволить себе абсолютно всё, чему имеет меру дозволенного. Женщина допускает делать с собой только то, что повлечёт для неё исключительно положительные эмоции.

И, перейдя на обычное нудное пустословие, закончила:

— Так что вперёд на изучение, бездарность. И на тебе, мой подарок на свадьбу.

С этими словами она с размаха врезала ученику подзатыльник, от которого голова рыжего обезьяна смачно клюнула подбородком в грудь. Аф аж вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась, а замерев, напугано уставилась на вновь приобретённого самца с подозрением: «А не болен ли ты, любезный?».

Дима встряхнул головой, разгоняя помутнение перед глазами, и постарался собраться с мыслями, пропустив в памяти подзатыльник и соображая, как ему «выгнать» из себя разум и «прилепить» его на супругу. Как это вообще можно сделать?

— «Ведущий», — тихо напомнила ему Джей.

— Ах, да. «Я — ведущий». «Я — ведущий».

— Переключи на неё внимание, — тут же подсказала Суккуба.

— Не мешай. Отвлекаешь.

Тем ни менее, совету белобрысой бестии последовал, постаравшись полностью переключить внимание на самку… и офигел. Он с удивительной ясностью почувствовал весь разброд и шатания эмоционального шторма Аф, разразившегося в её обезьяньей голове. Притом, чётко понимая, что это не его, а её эмоции. Испуг и не понимание. Озабоченность и до сих пор не угасшее половое возбуждение, поймав которое, Дима сам стал возбуждаться.

Та непонимающе хлопала глазками, но оказывать сопротивления даже не подумала. Она послушно легла на спину, подчиняясь его мягкому, но решительному напору, с любопытством следя за разглядывающим её тело муженьком, который к тому же принялся ласкать нежными прикосновениями.

Её не разрядившееся возбуждение резко стало набирать обороты по новой, и рука сама устремилась к клитору, собираясь помочь себе в удовлетворении. Но рыжий, проследив намерение самки и реально ощущая её подъём вожделения, решительно взял инициативу в свои руки. Да как взял! Аф аж невольно застонала от удовольствия. И когда стало совсем невтерпёж, настойчиво потянула самца на себя, умоляющим взглядом требуя естественного совокупления.

На этот раз Дима, во что бы то ни стало, старался не переключать внимания с эмоций партнёрши на себя. И у него хоть и коряво, хоть и скачками, но получилось! А когда его обезьянья супруга забилась в оргазме, он буквально утонул в эмоциональном шквале удовольствия партнёрши, полностью умудрившись отключиться от окружения.

Такого качественного секса у Димы не было никогда в жизни! Он даже сам не понял, как кончил, и кончил ли, так как напряжение в детородном органе не спадало. Только поймав себя на собственной эрекции, торчок разом обмяк, лишний раз доказывая правоту Суккубы о недопустимости в этом деле оказывать внимание самому себе.

Дима был доволен и, валяясь с закрытыми глазами между двумя представительницами противоположного пола: истиной и аватаром, счастливо улыбался, ни о чём не думая.

Аф, пристроившись у него на груди, тоже была довольна приобретённым самцом, вернее довольная своим решением подобрать это никому не нужное недоразумение. И то, что заморыш оказался ни тем, чем выглядел изначально, её несказанно радовало. Она мечтала о будущей нормальной жизни, как у всех. Даже задумалась о потомстве от него, чего Аф была лишена долгие годы. А так хотелось.

Джей, развалившись по другую руку от рыжего и закинув ногу на ногу, расслабленно ей покачивала. Ученик оказался ни таким бестолковым, каким старался выглядеть, и это внушало некоторые надежды, что долго она с ним тут не задержится, выстраивая в своей пакостной головке на этот «половой насос» далеко идущие планы.

^{Глава 4. Локация 1. Подъём престижа без финансового домкрата возможен только при наличии реактивной тяги нужных связей.}

Время шло. В его новой семье цвела полная идиллия, чего нельзя было сказать об отношениях с остальным обезьяньим сообществом. Несмотря на то что Аф его выбрала и пригрела в своей норе на законных основаниях по их понятиям, остальные сородичи относились к рыжему с какой-то непонятной долей презрительности, всякий раз подчёркивая чужеродность шатена в дружном коллективе исконных брюнетов.

До огня в своём уровне развития эти гомо-дебилы уже додумались, но он явно считался неким эксклюзивом. Костёр имелся один на всех и горел в центре поселения, в большом импровизированном очаге, обложенным камнями, который охраняли даже лучше, чем пограничные подступы. Диму к нему ни разу не подпустили, отгоняя, даже если просто мимо проходил.

Еда была крайне скудной. Какие-то корешки с вершками, да фрукты с ягодами. За скудным пропитанием они с Аф ходили в джунгли, что начинались на другой оконечности поселения. Мяса Дима не видел вообще. Нет. Мясо сородичи потребляли и даже готовили его на общем костре, не поедая сырым, как дикари, но это было привилегией избранных.

За добычей в виде мелких обезьянок типа макак ходило почти всё взрослое мужское население, устраивая коллективную охоту, но Диму с собой не брали. Он попытался пару раз пристроиться к «мясному рейду», но те с воплями и запугами прогоняли чужака. Это сильно обидело попаданца из будущего, и он в порыве очередного, непонятно откуда взявшегося негодования, решил им всем показать, где тут макаки зимуют.

По сути дела, навыками, необходимыми для жизни среди дикарей, молодой человек не обладал. Сидя в уютном офисе за компьютером, ему как-то в голову не приходило учиться выживанию в африканских джунглях. К тому же в его родной фирме свои местные джунгли имелись, заполненные коллегами чуть ли не через одного с хищными зубищами и ядовитыми языками.

Как истинный коренной москвич, он не умел ни охотиться, ни собирать дары природы по полям и лесам, ни разбирался в съедобности того, что произрастало вокруг. Ни разу не пробовал в своей жизни добыть огонь без использования спичек или зажигалки. По большому счёту, он, как представитель отряда белых воротничков, вообще ничего не умел делать руками по хозяйству, тем более в обезьяньей жизни.

Для подобной деятельности в его цивилизованном обществе существовали другие особи, относящиеся к отряду гастарбайтеров, трудившиеся за мелочь, отбирая у офисного планктона всю работу, не требующую высшего образования и уникальной способности делать вид умственного напряжения.

К тому же, имея перед собой белобрысую красночёлочную «недообезьянку» в виде постоянного напоминания о цели своего нахождения здесь, он больше старался решать поставленную перед ним задачу по освоению основного полового закона, чем пытался влиться в общество приматов полноценным «полуобезьяном».

Памятуя об особенностях женского восприятия на своём подсознательном «нравится — не нравится», ученик Суккубы занялся собственным внешним видом. В первую очередь спрятал то, что так раздражало всё сообщество местных самок и его самого — недоразвитые причиндалы, смастерив изысканную набедренную повязку.

Аксессуар выглядел как поясок с нанизанными шкурками разномастных мелких животных, никак не скреплённых между собой, образуя эксклюзивную шторку-висюльку по кругу. Вышло прикольно. С одной стороны, подобная конструкция не мешала в движении, а с другой — вызвала у окружения самый настоящий эстетический шок.

И если самцы при виде его презрительно выпячивали нижнюю губу, давая понять, что им, в отличие от рыжего, прятать свою гордость нет необходимости. То вот самки залётным модником явно заинтересовались. И кое-кто даже изобразил на заднице нечто похожее.

Правда, их элементы «нажопных» штор скорее предназначались не для сокрытия сокровенного, а исключительно для выпендрёжа перед конкурентками, давая лишний повод выделиться из окружения. Но это уже дело другое. Главное, что он считал своим достижением, это то что обратил внимание всей женской части поселения, качнув весы «нравится — не нравится» в нужную для себя сторону.

Следующий шаг, утяжеливший его чашу на этих весах — непонятная для дикого общества чистоплотность чужака, вызвавшая резкий контраст с остальными самцами. Мало того, что рыжий обезьян и так по цвету волосатости являлся бельмом на глазу исинно чёрного коренного населения, так он ещё постоянно мылся в небольшой речке, протекавшей вдоль селения, и тщательно вычёсывался, введя в обиход дикарей такое понятие, как стильная причёска.

Вообще-то, «причесон» он презентовал не осознано, а так само получилось. Собирая в джунглях очередной несытный, можно даже сказать полуголодный ужин в виде каких-то кисло-сладких фруктов, надувавших пузо, но не насыщая, Дима провёл эксперимент-исследование над своей Аф на предмет предпочтения запахов.

Когда законная супруга поняла, что он от неё добивается, то, взяв за руку, отвела к реке, где буквально унюхалась до потери сознания каким-то большим розовым цветком, всем своим видом отдавая ему предпочтение по шкале вонючести. Определившись со вкусами своей сожительницы, Дима после очередного омовения и вычёсывания, нашёл этот цветок и использовал приличного размера бутон в качестве дезодоранта, вымазав для начала только волосы на голове.

Вот только цветок оказался не только ароматным, но и до неприличия сочным, буквально сочившегося липким нектаром, что тут же придал Диминым волосам блеск и клейкость. Глядясь в воду реки, как в зеркало, молодой обезьян зализал нестриженую чёлку на бок, как привык носить в прошлой жизни, и, заявившись в таком виде в селение, произвёл очередной фурор среди эстетически отсталого населения.

Больше всего это преображение возымело действие на Аф, которая, только встретив своего самца у входа в жилище и вдоволь насмотревшись и с придыханием нанюхавшись вонью, исходившей от мужа, чуть ли не тут же на глазах у всех попыталась с ним совокупиться. Чего хорошо воспитанный для данного времени Дима позволить себе не мог, утащив сожительницу в земляную нору, где был аж два раза вознаграждён за смоделированный образ дикого, но очень симпатичного альфа-самца.

Следующее его неосознанное деяние, вызвавшее недоумение у местного населения, стала импровизированная фитнес-тренировка. И если в бегающего трусцой и скачущего на самодельной скакалке аборигены просто тыкали пальцами, то при накачке пресса, отжимании и подтягивании на ветке, недочеловеки этими же пальцами чуть ли не крутили у виска. Благо такой жестикуляции у них не имелось, но она и не требовалось, так как всё было написано на тупых рожах полуобезьян.

Несмотря на негативную реакцию сообщества, рыжий чужак продолжал выделываться, стараясь не обращать внимание на непонятливых, осознавая, что нужная фактура тела появится лишь со временем, когда нарастёт то, что можно будет пощупать. Вот только для этого требовался белок в пище, а его не было, так как от раздачи мяса Дима был по-прежнему отстранён.

Аф показала ему пару разновидностей жирных гусениц, которых Дима сначала с брезгливостью, а затем с удовольствием выискивал и поедал, убедив себя, что это чистейший и крайне полезный протеин. Суккуба, кстати, подтвердила его предположения. Но этого было до слёз мало.

Самой большой проблемой в освоении и управлении основным половым законом самок стал последний компонент — «убийство» волосатых красавиц посредством своего неподражаемого интеллекта. Как можно было вешать им лапшу на уши таким не поворотливым языком, Дима даже ума не мог приложить. Хотя из своего времени помнил замызганное до дыр утверждение, что женщина любит ушами. В какое время эволюции она успела это полюбить?

Но исследования исследованиями, а жрать в этом голодном краю хотелось до одури. Следовательно, вопрос с качественным пропитанием необходимо было как-то решать. Притом в его случае самым кардинальным образом, то есть в одиночку.

Ненавязчиво изучив орудия труда и охоты аборигенов, рыжий обезьян решил обзавестись собственным оружием, но ни палкой-кидалкой и ни каменным молотком, с коими многие тут бегали, а замахнулся на технологии дальнего боя — луком со стрелами. Дима не знал, как его сделать, но, по крайней мере, имел представление, как он вообще должен выглядеть, хотя бы в принципе.

Уже через несколько дней проб и ошибок ему удалось совершить ряд революционных деяний в «предпервобытном» обществе. Первое, он углубил нору в пологом земляном холме, превратив её в настоящие полнометражные хоромы, укрепив потолок балками на распорках. Из вынесенной земли соорудил забор, обустроив двор.

Проделал в потолке дырку, выходящую на склон холма. Под ней смастерил каменный очаг, где после многочасовых мучений запылал небольшой костерок. Персональный! Радости у Димы не было придела, хотя и массу неожиданных проблем, тут же приобрёл на красиво зализанную голову.

В этот же день к ним в нору наведалась целая делегация племенного Пожнадзора, прокурора и судьи в одном лице. И этим лицом оказался сам вождь. Прибыл толстопуз ни то с инспекцией, ни то сразу с ордером и готовым заочным приговором не один, а как полагается, с группой агрессивно настроенных сопровождающих. И судя по юридической жестикуляции, тут же обвинил новенького в воровстве и святотатстве.

На что Дима в качестве адвоката представил «лицензионный» инструмент по добыванию огня и прямо у них на глазах, орудуя веткой с травяной верёвкой и двумя палочками, в считанные секунды вызвал белёсый дымок. Это произвело на «надзорный орган» неизгладимое впечатление, лишая представителя всех властей улик с обвинениями.

В тот день местная власть ушла, но не отстала, установив негласную слежку. Теперь один из чернявых соглядатаев в обязательном порядке сидел у входа в нору молодожёнов и без зазрения совести внимательно следил за всем, что хозяева вытворяют внутри.

При всех попытках Димы устроить задушевный скандал по этому поводу и непременно с побоями, надсмотрщик молча, не произнося ни звука, слежка же негласная, стыдливо ретировался за земляной забор, а после того, как хозяин возвращался внутрь, как должное, в наглую занимал предписанный вышестоящим начальством пост.

Далее рыжий обзавёлся копьём, как у всех, и самое главное — смастерил свой первый лук, хоть и корявый, но вполне дееспособный на короткие дистанции. Аф наплела ему прочных травяных верёвок, из которых он решил изготовить петлю-ловушку, имея по этому поводу лишь очень отдалённое представление, и во всеоружии, в гордом одиночестве направился в джунгли на свою первую в жизни охоту.

Надо отдать должное, что вечно ходящая по пятам Джей, поначалу скептически относящаяся к его революционным преобразованиям, тем не менее, с завидной регулярностью снабжала его дельными советами, подсказывая по тому или иному поводу. И нисколько в качестве техподдержки, сколько бесплатного развлечения, потому что ржала над его безрукостью до слёз, с покатами.

Как оказалось, она много что знала, и не только в области разврата. Хотя уровень Суккубских навыков по выживанию был нисколько не выше Диминого. Знать знала, а уметь ничего не умела, так как ни разу сама не делала. Тем не менее, первый свой травяной капкан Дима соорудил, опираясь именно на её подсказки и познания в этой области. Как оказалось, удачно.

Не успел горе-охотник навести маскирующий марафет на примитивную ловушку, устроенную на звериной тропе, как из зарослей выскочил здоровенный кабан с огромными, как показалось Диме, жёлтыми клыками и, недолго думая, рванул на опешившего ловчего. Рыжей зверолов для начала отскочил назад, вытаращив от испуга глаза, а затем там же и замер как вкопанный, сам себя парализовав.

Кабан влетел в ямку с петлёй обеими передними копытами. Ловушка сработала. Загнутое дерево выпрямилось, но поднять полностью тушу в воздух не смогло, отчего тот, задрав передние копыта над головой, принялся скакать на задних конечностях, круша всю растительность на своём пути, как мясорубка. Ну, кроме деревьев, конечно. Ломая и уничтожая естественную декорацию, кабан устроил целую балетную вариацию, вереща при этом так, что охотник, вышедший из одного ступора, тут же впал в другой, уронив приготовленное копьё и заткнув уши пальцами.

Данное па-де-де оторопевшего охотника и беснующегося зверя продолжалось около минуты. Дима с заткнутыми ушами и с широко распахнутыми глазами и ртом, не дыша, лицезрел кабаний балет, а взбесившееся животное прыгало, скакало и бегало на цыпочках, то и дело стукаясь тушкой об оставшуюся декорацию в виде стволов деревьев.

Радостная, как ребёнок Суккуба носилась за кабаном, вереща от восторга не хуже последнего, и зачем-то пинала пляшущее животное, то и дело что-то голося в сторону охотника. Но что конкретно, Дима разобрать в этой истеричной феерии режущих по ушам звуков не мог.

Потом, видимо, сообразив, что не кабана надо запинывать, а горе-охотника, Джей переключилась на рыжего обезьяна. Только после третьего ощутимого пинка, он ошалело начал приходить в себя и, подобрав с земли копьё, с опаской стал примиряться к броску по быстро движущейся мишени. Хорошо, что не бросил. Во-первых, метать копья офисный работник совсем не умел, а во-вторых, даже если бы попал, то вряд ли смог причинить хоть какой-нибудь вред толстокожей добыче.

Кабан всё сделал сам. Дима даже сказал спасибо ему за это. Сам прибежал. Сам поймался и, по сути — сам убился. Бегая между деревьями, он не только умудрился намотаться на одно из них, но и каким-то невероятным образом зацепился одним клыком за намотанную на ствол верёвку и, повиснув в таком положении, не доставая задними копытами до земли, бешено дёргался, елозя пузом по гладкой коре.

Тут, получив ещё один увесистый пинок, у Димы, наконец, прорезался слух, и он услышал визжащую Джей.

— Да коли ты его, придурок! В шею коли! Кровь пускай! Верёвка порвётся, он тебе сам кровь пустит, дебил! Хрен ты от него убежишь!

Дима никогда никого в жизни не убивал. Комары, мухи и еже с ними ни в счёт. Он с опаской, на дрожащих ногах подкрался к добыче сбоку, держа копьё наперевес, но перед самой атакой совсем растерялся.

Рука на убийство живого существа не поднималась. Но тут же, пристыженный очередным пинком под зад, неуверенно попытался вонзить оружие зверю в шею. Вот только у него ничего не получилось. По ощущениям заточенная обожжённая деревяшка ткнулась не в мягкую плоть, а в бревно средней твёрдости. Кабан от укола только заверещал ещё сильнее и резко увеличил амплитуду своих телодвижений, словно ему кто скипидаром задницу намазал.

От истеричных брыканий верёвка под клыком заметно надорвалась. Вот тут горе охотник с великого перепуга, благо штанов не было, обделываться было не во что, в порыве нешуточной истерики, сам себя не помня, издав душераздирающий визг, ни то заглушив кабана, ни то его обескуражив, заставив замереть, с короткого разбега, напрягая до предела мышцы щуплого, по сравнению со свинкой, полуобезьяньего тельца, вогнал своё оружие зверю в шею снизу-вверх, пробив толстенную шкуру.

В порыве неистового беспамятства вырвал палку, намереваясь проделать ещё одну дырку, но хлестнувшая горячая струя крови в лицо, резко перевела ярость охотника в гипнотическое оцепенение, и он, в очередной раз выронив орудие убийства, перестал дышать.

Только когда почувствовал нестерпимое жжение в распахнутых, напрочь залитых кровью глазах, бросив все дела, и в первую очередь эту сраную охоту, Дима сиганул в сторону и с остервенением принялся утираться, стараясь избавиться от выедающей глаза субстанции.

Хорошо, что удар оказался настолько правильным, что кабан умер сразу, хотя и подёргался ещё несколько секунд. В наступившей тишине у рыжего обезьяна уши заложило от внутреннего звона в голове. Утерев руками залитое кровью лицо и разлепив воспалённые глаза, он сослепу принялся искать потерянное копьё, быстро озираясь в скрюченном положении.

И только когда Джей, стоя возле поверженной жертвы, демонстративно медленно и нарочито издевательски похлопала в ладоши, сдувая со лба якобы взмокшую красную чёлку и делая при этом усталое и злое выражение лица, Дима обессилено плюхнулся на задницу, осознав себя победителем. Вернее, что наконец-то всё это закончилось к чёртовой матери.

Кабанчик, по утверждению Суккубы, весил около пятидесяти килограмм, хотя Дима был уверен, что она врёт. Кабанище, по его ощущениям, явно переваливал за стольник. Тащил он его в стойбище на импровизированной волокуше из связанных веток с широкими листьями, впрягшись в остатки верёвки.

Ещё проходя край джунглей, примыкающих к поселению и на десятки метров, представляющих собой общественный туалет, что отпугивало лесного хищника похлеще травяной стены с пограничниками, Дима почуял неладное. Слишком тихо было в обезьяньей деревне средь бела дня.

Каково же было его удивление, когда, вынырнув из зарослей, он наткнулся на стену копий. Всё мужское население, вооружившись до зубов, приветствовало чужака, ощетинившись неровным строем, но при этом, не издавая ни звука. Даже в самом селении, где вечно галдел разноголосый ор с детским визгом, стояла гробовая тишина.

Рыжий обезьян, измазанный с ног до головы кабаньей кровью, с верёвками крест-накрест на груди, словно революционный морячок пулемётными лентами, с окровавленным копьём и почему-то таким же кровавым луком, одетым через плечо, замер со злорадной ухмылкой, медленно обводя строй зверским взглядом.

На самом деле он был не злой, а сильно уставший. У него просто уже сил не было нормально улыбнуться. Но черноволосые аборигены в нём не иначе как Рембо признали или, на худой конец, Шварценеггера. Хотя нет. Эта киношная парочка бы нервно курила в сторонке при виде такого эпика.

Воины-обезьяны, не желая связываться с этим садистом, который голыми руками свинку целый час мучительно убивал, заставляя её визжать на все джунгли и нагоняя эпидемию инфарктов на округу, почтительно разошлись в стороны, перестраиваясь в живой коридор.

Такая реакция придала рыжему силы. Вернее, он сам их себе придал, не желая позориться в столь фееричном эпизоде своей жизни. Дима вальяжно поправил врезавшиеся в тело верёвки, напрягся и потащил законное «своё» в родную нору. Всё в дом. Всё для семьи.

— Обрати внимание на реакцию женщин, — спокойным назидательным тоном выдала вводную Джей, царственно восседая на поверженном кабане верхом.

Дима: — Где ты здесь видишь женщин? — удивился бурлак, бросая косые взгляды по сторонам.

— А я тебе не про «здесь» говорю. Тебе ещё пол селения тащить. Сейчас все набегут. Подожди.

Дима: — И на что я должен обратить внимание?

— Вот я и проверю твою наблюдательность. Зафиксируешь, проанализируешь и доложишь. Только не делай скоропалительных выводов. Внимательно смотри, запоминай, думай, как следует, что представляют собой их реакции. После чего сделаешь соответствующее заключение. А я вечером послушаю, вместо сказки на ночь твои соображения.

Суккуба оказалась права. Как только вошёл в поселение, из всех нор, как тараканы, высыпали представительницы женского пола, а к ним в придачу целая кодла детёнышей, мгновенно устроившая кирдык тишине и спокойствию местного дибило-питомника.

Дима волок добычу и снисходительно лыбился, разглядывая лица набежавших самок. Но кроме удивления и восхищения кабаном он ничего не приметил, как ни вглядывался и не настраивался на их эмоции. Ни одна сволочь на него, героя, даже мельком не взглянула! Только дотащив волокушу до дома, исследователь узрел другую реакцию, отличную от всех остальных. Единственной женщиной, кто вела себя никак все, была его Аф.

Супруга стояла у входа во двор, почему-то сгорбившись, низко опустив и без того длинные руки, и на её лице застыла, как приклеенная, улыбка наглой уркаганки. Она растянула рот от уха до уха, а зрачки, словно в прорези маски, метались из стороны в сторону. Но разглядывала хозяйка ни муженька с добычей, а реакцию соседок. При этом явно довольная результатом увиденного, всем своим видом восклицая: ну что, суки, съели.

Лишь когда взмокший и до предела вымотанный рыжий обезьян подтащил кабанчика к ней вплотную, Аф, наконец, обратила внимание и на него. Сделав лицо попроще, она тут же кинулась к своему самцу и нежно прижавшись, принялась поглаживать удачливого охотника, наплевав на то, что он весь в крови. Притом делала это опять демонстративно наигранно, как бы напоказ и больше не для своего героя, а для ненавистных товарок по селению.

Дима на ломаном обезьяньем, сопровождая речь сурдопереводом, погнал сожительницу за водой, для начала хотя бы лицо умыть. А сам, бросив оружие и освободившись от пут, оглянулся.

Вот теперь было на что посмотреть, что запомнить и проанализировать. Женщины поселения, все как одна без исключения принялись проявлять к чужаку резко возросший интерес. Все! Несмотря на свой возраст и положение. Это первое, что констатировал Дима. Притом, делали они это настолько вызывающе бессовестно, что даже не обращали никакого внимания на своих самцов, стоящих рядом.

Дима: — Похоже, одна половина селения меня сейчас будет насиловать от большой любви, а вторая — убивать от ревности, — подумал удачливый охотник, косясь на Джей.

— Не делай скоропалительных выводов, — напомнила училка, слезая с туши и зачем-то отряхиваясь, будто замаралась, — сейчас не будут.

— А, — произнёс он вслух, поняв её по-своему, и продолжил мысленно, — Чуть попозже?

— По крайней мере, не сейчас, — успокоила его Суккуба, — но обязательно постараются сделать и то, и другое.

Дима: — Вот спасибо! Успокоила. И куда бежать?

— А бежать некуда, — припёрла его Джей к воображаемой стенке, — Так что срочно продумывай свою стратегию поведения, притом основательно. Ибо от этого зависит твоё выживание. Пока мне зачёт по этой теме не сдашь…

Суккуба неопределённо покрутила ладонью в воздухе и с усталым видом, будто это ни он тащил её с кабаном, а она их обоих, притом без волокуши, побрела в нору, оставив ученика на растерзание толпы. Хорошо, что пока только визуального.

С горем пополам содрав с кабана шкуру, он отпилил передние лапы, оставив себе на прокорм, а остальное мясо оттащил вождю, убив сразу двух зайцев этим подношением. Во-первых, подкупил власть, которая с подобающим пиететом приняла взятку, дав понять, что чужак всё правильно сделал, по их обезьяним понятиям, и может рассчитывать на «крышу». По крайней мере, на первое время, пока они этого кабана едят. А во-вторых, избавился от излишков мяса, что всё равно уже к утру по такой жаре вонять начнёт.

Вернувшись со «стрелки» с вождём, рыжий обезьян застал у себя в «квартире» собрание женского кружка. Около десятка разновозрастных самок, забившись в его просторную нору, что-то невпопад «укали», «ыкали» и «акали», рассматривая и восхищаясь хоромами и «бытовыми приборами»: аккуратным очагом, вертелом, самопальной посудой и «пылегоном», в виде пушистого веника.

Аф выступала почётным экскурсоводом, купаясь в лучах заслуженного зазнайства. Она держалась так высокомерно, что у неё даже «уши спаниеля» затопорщились, оторвавшись от пуза.

— О, а вот это уже интересно, — подытожила увиденное Джей, таскавшаяся с Димой к вождю и с этой репликой устраиваясь на бревно во дворе, — быстро же они скооперировались.

Исчадье разврата жестом предложила ученику занять место в воображаемом партере возле себя и приготовилась к просмотру горячего триллера, предвкушая неординарное зрелище.

Дима послушно пристроился рядом, искоса поглядывая на чрезмерно довольную Суккубу и предчувствуя для себя как минимум паршивую трагедию с элементами ужаса. Но с жанром он не угадал. На суд почётного зрителя была представлена бессовестная низкопробная эротика, как-то сразу и без преамбулы перешедшая в откровенную порнуху.

Женщины, гостившие в его жилище, обнаружили хозяина быстро, не успел он даже как следует пристроить своё седалище на придомовом бревне. Началось представление весело. Разнокалиберные самки гурьбой кинулись в узкий проход на двор. Выражая нешуточную ненависть друг к другу, пихаясь локтями, пинаясь коленями, оттаскивая вылезающих вперёд конкуренток и даже кусаясь, каждая старалась оказаться на помосте первой. Парочка под натиском всеобщей давки упала на землю, и их без зазрения совести затоптали.

— Женщины живут эмоциями, — начала свой комментарий Джей, уподобляясь критику-искусствоведу, поясняющую дилетанту тонкости и нюансы той или иной сцены разыгрываемого на их глазах спектакля, — а если учесть, что у большинства ещё и ума нет, то эмоциями неконтролируемыми.

Выскочив из узкого прохода на простор, все как одна резко превратились в само обаяние и привлекательность. Гостевые особи женского пола принялись бессовестно расхаживать перед единственным зрителем, поглаживая себя по голым виляющим задницам и нежно теребя выставленные на показ молочные железы различных форм и габаритов. Диме даже стало как-то стыдно за их распущенное поведение, и он начал неосознанно отводить глаза в сторону.

— Если женщина принарядилась или принялась показательно демонстрировать фигуру, с элементами женской аутентичности — это безоговорочный признак, что она в своей милой головке считает себя неотразимой. В этом эфемерном состоянии любая самка уверена, что источник обольщения просто обязан пасть пред ней на колени, поражённый её ослепительной красотой и безмерной сексуальностью. И обязательно обидится, если тот, на кого направлено это воздействия, поведёт себя как-то иначе.

Дима: — Да пошли они в пим дырявый, — не поддержал зритель профессиональной рецензии потустороннего искусствоведа.

— Женщина ещё на заре человечества чётко осознала, что природная красота — вторична, первично — умение себя подать. На эффект природной красоты самец лишь способен заворожённо смотреть, а вот правильное умение себя подать вынуждает его действовать. В этом случае женщина исходит из простого правила: если сучка захочет, то кабель просто обязан заскочить.

Дима: — Фу! Стыдоба-то какая. Позорище.

— Это ещё цветочки, — захихикала Джей.

И, словно услышав её, самки обезьян устроили полное безобразие. Они, как по команде принялись показательно мастурбировать, предлагая себя наперебой прямо здесь и сейчас. И что любопытно, в этом бедламе не было однообразия. Наоборот, от обилия сценических образов глаза разбегались, потому что каждая творила это в меру своей испорченности. Кто стоя, кто лёжа прямо напротив него, задрав ноги. Кто на четвереньках, повернув к единственному зрителю задницу. И Дима сразу понял, что аморальность данного общества в своём бесстыдстве — просто зашкаливает!

Спасла его от неминуемой измены Аф. Она выскочила с пушистым веником в руках и, по-обезьяньи вереща, принялась «выметать» этот позорный мусор со двора поганой метлой. Сексуально озабоченные односелянки повизгивали в ответ, но драться с хозяйкой не кидались. Руки были заняты. Какие тут могут быть драки, когда оргазм впереди светил вот-вот.

Наконец Аф, видимо, тоже поняла бесполезность своих действий и решила возникшую проблему кардинальным образом. Она схватила распустившего слюни муженька, хлёстко врезав веником по его возбудившемуся хозяйству, отчего тому резко стало не до просмотра живой порнухи, и насильно уволокла в нору, загородив проход заборчиком, смастерённым Димой в качестве входной двери.

Для самца шоу закончилось, а вот гостьи, явно поймав кураж, расходиться и не подумали, продолжая свои непристойности до желанной эмоциональной разрядки. Только сладостно отстонав нестройным хором на всё поселение, труженицы Мельпомены успокоились, но двор всё равно не покинули, устроившись там на групповой пикник, где отдыхали после развратно показательных выступлений.

Дима, загнанный веником в дальний угол, сидел смирно, исподлобья поглядывая на разъярённую хозяйку. Та металась из угла в угол в состоянии озверения. Грозно порыкивая и негодующе попискивая, она рвала и метала, рвала и метала всё, что попадало ей под руки. Наказанный самец отчего-то подумал, что если и он сейчас попадёт ей под горячую руку, то и его порвёт, как листок для подтирания.

Джей за ним в нору не последовала, оставшись досматривать дворовое секс-шоу, и Дима несколько растерялся, не понимая, как себя вести в подобной ситуации. С одной стороны, он вроде бы как не виноват: в гости к себе не звал, глазки не строил, пикап не демонстрировал. Но с другой — грыз его какой-то червячок вины за случившееся. Он не понимал, в чём виноват, но вместе с тем винился.

Наконец, рыжий вспомнил, что ему следует обуздать себя и перестать управляться внешними обстоятельствами.

Дима: — Да, в конце концов, из конца в конец. Какого чёрта я тут раскисаю, — подумал он про себя вполне мужественно, — Я член с горы или не член под горой.

Решительно встал. Расправил обезьяньи плечи. Почесал хозяйство, высвобождая мошонку, зажатую ляжками, и с высоты приматного патриархата глянул на беснующуюся самку, потерявшую берега.

Удивительное дело, но, осознав силу своего мужицкого мяса и потного духа, от него исходящего, рыжий обезьян абсолютно по-другому взглянул на сожительницу и сложившуюся ситуацию. Её истеричная беспомощность даже возбудила самца, и он, не раздумывая, кинулся на Аф мириться прямо на пороге дома, где поймал.

Та как-то быстро перестала рычать, лишь продолжая повизгивать, но при этом явно поменяв тональность. Поотбивавшись от насильника несколько секунд, и то, похоже, только для порядка, почти сразу отдалась на милость победителя, посчитав подобный расклад событий вполне закономерным и её устраивающим.

Эмоционально негодующее возбуждение Аф моментально переросло в сексуальное, и она с такой страстью отдала супругу долг, что у Димы «крышу сорвало» от экспансивных ощущений, переполняющих его сознание и выплёскивающихся упругими струями, откуда положено. Они рычали и визжали, словно дикие обезьяны, а не одомашненные, то есть не проживающие в отдельной земляной квартире.

Примирение вышло классическим, по разумению Димы, и в высшей степени качественным, но вынырнувшая, как черт из табакерки Суккуба, непонятно, когда успевшая по-турецки устроиться сбоку от парочки, его в этом не поддержала.

— Дебил, ты чем занимаешься? — устало поинтересовалась она, притом всем видом показывая, что усталость эта была не физическая, а моральная, потому что уже заколебалась объяснять всяким тупым воспитанникам прописные истины.

Дима: — Не видишь? Мирюсь, — так же утомлённо, но от усталости физической, ответил ученик, валяясь на спине и затащив на себя обмякшую и уже прикорнувшую на его груди самку.

— Примирение — дело хорошее, только делать его вот так — я бы не рекомендовала. И вообще, запомни на БУДУЩЕЕ, — она интонацией выделила последнее слово, — моральные раны, нанесённые партнёрше по жизни — сексом, НЕ ЛЕЧАТСЯ. Подобная процедура не только не способствует их заживлению, а наоборот, делает их глубже и больней. Глупо верить, что междоусобную войну между мужем и женой сможет примирить сексуальная ночь. Такая ночь рождает в её душе лишь стену отчуждения.

Дима: — А я-то тут причём? Я виноват, что ли, что эти дуры меркантильные, подчиняясь основному половому закону, позарились на меня?

— А ты подумай. Чем можно ранить женскую душу? — задала она, казалось бы, риторический вопрос, но при этом настойчиво упёрлась в него взглядом, ожидая ответ.

Дима ничего не смог придумать и просто с неким раздражением буркнул носовое «хм» и добавил про себя:

Дима: — Да хоть чем.

— Правильно, — тут же расплылась в довольной улыбке красночёлочное привидение, — женщину можно ранить словом, насмешкой, поступком и даже нечистым телом, а можно, наоборот, ранить что-то не сказав, не сделав и вообще поведя себя так, как она это не санкционировала.

Дима: — Кто бы сомневался, — презрительно хмыкнул рыжий, — как всегда. Ни так сидишь, ни так свистишь. Сама придумала, сама обиделась.

— А отчего это зависит?

Дима: — Да кто вас знает.

— Дебил, — подытожила она короткий диалог, — это зависит от её настроения.

Дима: — А я-то, каким боком к её настроению?

— А вот сейчас ты даже меня обидел, мужлан, — демонстративно надула губки Джей, отворачиваясь в сторону, уподобляясь жене с ПМС без таблеток, и самым натуральным образом пустив слезу по щеке, с надрывом театрально продекламировала, вскидывая руку ко лбу, — Ты меня не любишь.

Дима: — Тфу! — сплюнул раздосадованный самец, в порыве чувств грубо скидывая с себя размякшую самку.

— Вау, — презрительно улыбаясь, протянула Джей, — опять обделался.

Дима тут же схватил себя в руки, уверив, что он не «ведомый», а «ведущий», и нежно поглаживая ничего не успевшую понять Аф, показал жестами, при этом очаровательно улыбаясь по-обезьяньи, что зверски проголодался. Самка ответила взаимной звероподобной улыбкой сквозь заспанные глазки и услужливо поползла на четвереньках к очагу.

Дима: — Выйдем, — скомандовал злой обезьян Суккубе, отодвигая декоративный заборчик входной двери и, не дожидаясь реакции наставницы на подобный тон, отправился на свежий воздух, воняющий нечистотами.

Ветерок дул от леса, вернее, с импровизированного туалета, отчего дышать было нечем. Джей выскользнула следом, прогнув спину и укладывая скрещённые руки на груди, замерев с кислой рожицей в ожидании очередного педагогического скандала.

Дима: — Ты полагаешь, что я должен каким-то образом регулировать её настроение? — поинтересовался рыжий обезьян, заложив руки за спину и смешно переваливаясь с боку на бок, принялся вышагивать перед Джей туда-сюда.

— Конечно, — в полном изумлении всплеснула ручками белобрысая, выходя из оборонительной стойки и пристраиваясь к вышагивающему с боку, — настроение женщины, как флаг, развёрнутый по ветру. И ты для этого флага главный ветродуй. Внешние обстоятельства могут лишь вызывать порывы, нагоняя тучи, но в твоих силах и тучи разогнать, и флаг в нужном направлении выставить. В этом отношении ты сто процентов «ведущий», а она «ведомая». Поэтому, если у неё плохое настроение — это полностью твоя вина.

Дима остановился и, не расцепляя рук, пристально посмотрел в бесстыжие глаза Джей, которые в ожидании реакции на сказанное, то и дело похлопывали ресничками, как у молоденькой дурочки в ожидании умопомрачительного подарка.

Дима: — Ты кого из меня выращиваешь, вражина, — подумал рыжий обезьян, зло прищурившись, — ты из нормального пацана подкаблучника решила вылепить? Я что, по-твоему, всю жизнь жопу ей должен вылизывать?

— Насчёт последнего я бы не была так категорична, — опуская стыдливо глазки, смиренно проговорила Джей, — всю, конечно, не надо, но если у неё появится такое желание, то да.

Дима: — Да я тебя…

— Ты меня?! — Суккуба блеснула чёрными ангельскими глазами, моментально преображаясь в сверхъестественное существо, одним только взглядом прибивая к земле, — Не забывайся, смертный. Прикажу, и будешь вылизывать, пока язык не сотрёшь.

Она шипела с такой яростью, что Диму от эмоциональной плотности её «наезда» даже качнуло, как от напора воздуха, и по спине пробежал холодок. Но тут же, её глаза приняли прежний вид, и Джей успокаивающе добавила:

— Да не ведись. Любая женщина по своей природе чистоплюйка. И, как правило, брезглива. Она же не полная дура. Прекрасно понимает, что после этого ей ещё с тобой целоваться. К тому же мужчина, делаясь по отношению к женщине во всём «ведомым», стараясь уступить на каждом шагу, превращается из самца в тряпку. И она, вытирая об него ноги, идёт искать другого, сильного, который стал бы опорой, и на кого могла бы положиться, кому довериться. Она уходит искать «ведущего» относительно себя. Вспоминай основной закон, по поводу изучения которого ты здесь находишься.

Дима ничего не ответил, задумавшись над нравоучением и своим поведением. После минутной паузы он пришёл к отчётливому выводу:

Дима: — Женщина может простить всё, кроме отсутствия внимания. А внимание и чрезмерная предупредительность — вещи разные.

— Молодец, — с нескрываемым удивлением похвалила его красночёлочная училка, — заработал ещё плюсик. Начинаешь вникать в суть.

Дима: — Вот только я не совсем понимаю, как я должен умудриться понравиться каждой и при этом не нанести душевные раны единственной?

Джей молчала, но своей дурашливой мимикой демонстративно подзуживала, вынуждая его ответить на поставленный вопрос самостоятельно.

Дима: — Внимание! — словно Архимедова «эврика» прозвучала в его голове, — я могу нравиться и при этом их игнорировать, обделяя вниманием. Находясь в роли «ведущего», я просто обязан это делать. Как бы меня не соблазняли внешние обстоятельства, внутренний «ведущий» легко пройдёт мимо и глазом не моргнёт. Вместе с тем, контролируя себя, я, естественно, буду уделять внимание только единственной, не давая даже повода усомниться во мне.

— Браво, — произнесла Джей, похлопав своей маленькой ладошкой по его заросшей грудине, — ты всё больше и больше мне нравишься, рыжий. Ладно. Иди, пожуй чего-нибудь. А то твоя зазноба уже в проёме вся извелась, махая всеми конечностями и приглашая на прокорм, а я пройдусь по селению. Похулиганю по старой памяти, а то с тобой совсем соскучилась по разврату.

Она звонко взвизгнула и, потирая руки, двинулась в ближайшую соседнюю нору. Диму даже покоробило, толи от ультразвука её визга, толи от предчувствия того, что там сейчас начнётся.

^{Глава 5. Локация 1. Окружение — это не всё что вокруг, а только то что до тебя доходит.}

Утро следующего дня для Димы ознаменовалось очередным стрессом. Проснувшись и обновив огонь в очаге, он вылез из норы, умываясь на ходу слезами от едкого дыма, в котором успел прокоптиться, пока разводил жалкий костерок. Пнул походя под зад очередного сонного соглядатая от входа. Чернявый подневольник пробурчав что-то невнятное и крайне недовольное спросонок, отполз на четвереньках на несколько шагов в сторону.

Рыжий обезьян в хорошем расположении духа, в выспавшимся настроении прищурился слепящему солнцу, потянулся, но раздавшееся торжественно весёлое «та-та-та-там» вездесущей Суккубы, его резко напрягло, и он, припав к земле с опаской осмотрелся.

На краю его законной придомовой территории, на огораживающем двор земляном заборчике сидели две самки, а над ними широко раскинув руки висела в воздухе уже конкретно осточертевшая белобрысая обезьянка. И выражение её мордашки Диме сразу не понравилось. Джей откровенно ликовала, а это всегда было не к добру.

Он присмотрелся к двум ранним гостьям, явно ожидавшим именно его выхода. Одна оказалась запредельно старая, по виду значительно древнее его Аф, а вторая — совсем молоденькая, у которой грудки только начали проклёвываться. И обе были худыми до безобразия, будто первую давно перестали кормить, а вторую в этой жизни ещё и не начинали.

Дима: — Ну, и из какого топового модельного агентства ты их сюда притащила? — с разом скисшей миной поинтересовался ученик, понимая, что зря радовался утру, потому что оно по определению добрым не бывает, да ещё проходя стажировку у этой красночёлочной сволочи.

— Ни из какого, — не прекращая ликовать по непонятному поводу, воскликнула Суккуба, — они сами притащились. Это У, — показала она на «бабушку обезьяну», — а это её типа дочь Уаух, — представила белобрысая, малолетку недокормыша, — прошу любить и жаловать.

Дима: — И на кой они мне?

Тем временем пожилая гостья, скорчив жалостливую рожу «подземнопереходной» попрошайки раздвинула трясущиеся мослы коленок и оттянув скрюченными чёрными пальцами отвисшие половые губы принялась мастурбировать, изображая игру на балалайке.

Скосила белёсые глаза на рядом сидящую молодку, что с нескрываемым любопытством разинув рот, разглядывала Диму. Ткнула её острозаточенным локтем, настоятельно потребовав от ребёнка заниматься тем же самым, и та в отличие от выжившей из ума старой кошёлки занялась беспутством, как и подобает с подростковым задором и непосредственностью, явно получая наслаждение от морального непотребства.

— Ы-ы-ы-ы, — прорычал Дима в голос, мгновенно побагровев.

Дима: — Ты что, вообще чиканулась, исчадье ада, — параллельно дополнил он рык мысленно, — Ты что творишь?

Суккуба только заразительно звонко расхохоталась и даже затопала в воздухе ножками от восторга. Но накинуться Диме в праведном гневе на белобрысую бестию, да и просто потанцевать под её хохот не дала Аф, подкравшаяся из-за спины. Повиснув на его руке и выпятив губы в трубочку, она принялась издавать жалостливые звуки, как бы упрашивая, тем самым показывая, что она с ними заодно.

Дима: — Это ещё что? Она упрашивает меня заняться с этой парочкой некрофилией с педофилией? Аф?!

Диминому негодованию не было придела. Всё в нём клокотало и бурлило как в жерле вулкана, но подорваться окончательно вновь не дала супружница. Она, перестав виснуть на его руке ловко перебралась на шею, умудряясь при этом что-то жалостливо выпрашивать плаксивыми звуками и малопонятными несмелыми жестами, которых потомок с высшим образованием будущих сверх технологий, абсолютно не понимал.

Он с трудом пытался отцепить от себя сожительницу, которая, как, и положено обезьянке оказалась на удивление цепкой. Но этой короткой схватки за свободу такой нужной ему шеи, хватило охваченному бешенством обезьяну, чтобы сбить спесь и несколько прийти в себя, успев в голове проговорить несколько раз: «я — ведущий».

Наконец устав бороться с домогающейся его шеи липучкой, он глубоко вздохнул, и грозно уставившись на Суккубу, потребовал.

Дима: — Объясни.

— А что тут объяснять? — через чур наигранно вопросила Джей всплёскивая ручками, — У и Аф старые подруги, по несчастью. Обе давно живут без самцов и до появления тебя, красавца, по сути, были одной семьёй. Своих детей у них нет. Старушка их вообще никогда не имела. Она бесплодна. А у твоей Аф было четверо в разный период, но они по той или иной причине умерли. Детская смертность здесь очень высокая, знаешь ли. Хотя и взрослые самки мрут не меньше, но вот отцов-одиночек в этом обществе пока не водится. И подруги, плюнув на неустроенную личную жизнь на пару занимались в селении тем, что подбирали детей сирот. И тут ты такой молодой, красивый и незарегистрированный осчастливил одну из них. Вот Аф и просит тебя разделить счастье с её подругой. Ну, или хотя бы взять их совместных детей на прокорм. Хотя Аф и так им всё своё мясо перетаскала.

Дима, выслушав всё это, долго раздумывать не стал. Ему показалось это очень по-человечески. Место в норе действительно много, да и охотник он уже знатный, как он не без гордости о себе возомнил. А себя не похвалишь с утра, так весь день ходишь как оплёванный. И Дима уверенно согласился, абсолютно забыв, зачем он здесь находится. Даже не подумав, что исчадье ада сознательно устроила ему очередную подставу. Уж больно всё выглядело естественно.

После недолгого женского ликования самки куда-то унеслись со всех ног, а Дима неожиданно призадумался по-хозяйски, вообразив в одночасье себя отцом большого семейства. И на охоту надо бы сходить, припасы пополнить и двор самым настоящим забором огородить, не понятно зачем. И даже прикинул, что неплохо бы было вместо норы в земле, дом деревянный поставить. Но как подумал, так и отмахнулся от этой идеи, всё равно не зная, как эти дома строятся. Но на будущее, может быть, может быть…

Самки вернулись быстро. Даже помечтать Диме не дали как следует, потому что эти грёзы разом улетучились, когда он увидел, на что согласился. Аф и У привели и принесли с собой аж восемь детёнышей разного возраста, мал мала меньше. И всё «хозяйское будущее» из него как-то сразу улетучилось.

В норе начался полный кавардак. Пополнение принялось обживаться, отчего Дима сразу забыл о доме с забором, и у него возникло стойкое необоримое желание сбежать куда-нибудь, например, на охоту. Что он тут же и сделал, просто выскочив из норы, на ходу хватая оружие и наматывая на плечо новые травяные верёвки.

Джей, естественно, увязалась за учеником, но неожиданно всю дорогу до места их охоты двигалась молча, абсолютно не вмешиваясь в мыслительный процесс ученика, отчего тот даже и забыл, что наставница слышит его думы. Только дойдя до вырытой на звериной тропе ямки, где был изловлен кабан и, начав обустраивать новую ловушку, она впервые заговорила подсказывая. И Дима, завязывая верёвки к деревьям, неожиданно поймал себя на мысли, что белобрысая сволочь подозрительно немногословна сегодня.

Памятуя о недочётах с первой ловушкой и кабаньем балете, охотник усовершенствовал новую западню, использовав на этот раз два дерева на растяжку вместо одного. По его расчётам, это позволит не только зафиксировать жертву, чтоб она не бегала, но и оторвать её от земли, сделав более беспомощной.

Удивительно, но все помыслы его были связаны ни с тем, а заявится ли зверь вообще, а с тем, как он с ним будет разделываться. Он даже не сомневался в том, что добыча придёт почти сразу, как только смастерит и подготовит орудие ловли. Так оно и случилось. Вот только зверь на этот раз был не тот, кого ожидал горе-охотник. Вместо сытной и вкусной свинины из джунглей на тропе показался… лев.

Грозный хищник вышел. Посмотрел на глупую обезьянку, раскидывающую прелую листву на тропе, и грозно рыкнул. Этого вполне хватило охотнику для того, чтобы перестать дышать, выронить из рук оружие и обделаться со страха. Правда, не по-большому, а по-маленькому, жалкой струйкой смочив толстый слой листвы у ног. Ну и сами ноги сполоснул заодно.

Лев оказался молодым. Грива ещё не отросла до пышной лохматости, но Дима в одночасье понял, почему эту кошку называют Царём зверей. Ему, оказывается, даже охотиться не надо, как всем. Подошёл, рыкнул, парализовал, поел, пока тёплое и пошёл дальше гулять и размножаться. Ну, чем не Царское Величество.

Всё дело оказалось не в силе львиного рыка. Он вроде бы и не сильный был, не оглушающий. Но, мать его, настолько низкий и ужасающий, что любая жертва со страха просто теряет способность что-либо делать, кроме расслабления органов выделения всего, что можно. Дима оказался физиологически нормальной обезьяной и отреагировал на душераздирающий рык вполне естественно.

Тем не менее, Царь зверей не пошёл к остолбеневшей рыжей жертве вразвалочку, а в два ленивых прыжка допрыгал до него и так же, как и кабан, угодил в ловушку передними лапами. Тонкие палочки под его весом хрустнули, деревья взметнулись, выпрямляясь, и петли, мёртвой хваткой вцепившись в массивные лапы, задрали хищника в воздух, даже чуть-чуть оторвав от земли.

Был бы зверь помассивней, этого бы не произошло. А так он оказался в некой точке равновесия у самой земли, то принялся прыгать, словно на батуте. Всякий раз, когда его задние лапы касались тропы, он зачем-то сразу подпрыгивал, видимо, таким образом стараясь выскочить из ловушки.

Рёв в джунглях стоял такой, что зверьё, наверное, за километр в обморок попадало. Макаки с деревьев все как одна, подобно переспелым яблокам, посыпались. Собирай — не хочу.

Охотник хоть и не считал себя зверьём, да и к макакам не относил, но отставать от собратьев меньших не стал, а мягко завалился на бочок расслабленным кулём и, перевернувшись на спину, изобразил на земле звёздочку с расфуфыренными лучами в разные стороны.

Джей, дрянь адская, вместо того чтобы оказать первую помощь потерявшему сознание, во всю развлекалась, как дитя малое с попавшей ей в руки кисой. Ухватив бедное животное за хвост, она принялась помогать ему раскачиваться, всякий раз дёргая вниз, когда тот устремлялся вверх. И верещала от удовольствия громче, чем охеревший от всего этого лев.

Именно сверхъестественный смех Суккубы и сделал своё чёрное дело. Дима, находясь в полном беспамятстве, поднялся, словно киношный зомби. Медленно и неспешно подобрал копьё. Подошёл со спины к развлекающейся парочке. Несколько прыжков понаблюдал, уставившись на оттянутый хвост и быстро выскочив из-за спины Джей, на очередном львином подпрыгивании вонзил острозаточенную палку ему точно в задний проход. Даже шкуры не попортил. А когда зверь, пройдя верхнюю точку экстремума в своём колебательном процессе, отправился вниз, то тупо насадился на кол по самые уши.

Душераздирающий рёв льва и истеричный смех красночёлочной садистки оборвались одновременно. Киса умерла мгновенно, даже не дёрнувшись. Джей замерла, парализованная в шоке. Многое она в своём адском существовании повидала, но такого изуверского способа убийства зверя в Суккубской памяти не значилось. Это уже был перебор.

Наставница по разврату стояла с распахнутыми глазами и отпавшей челюстью, выпустив игрушку из рук, уставившись на ученика, который в абсолютно лишённом эмоций состоянии тупо глазел, как «люля-кебаб» на палочке, ещё пару раз качнулся и замер, уткнувшись торчавшим из задницы копьём в землю. Всё живое замерло, словно на фотографии.

Сняла со стоп-кадра картинку Джей.

— Ну, ты даёшь, — выдохнула она с нотками восхищения, — первый раз вижу такой способ убийства Царя зверей.

Суккуба нервно хихикнула.

Дима: — А что толку, — пожал плечами герой с такой безмятежностью и обречённостью, что олимпийцы со своим спокойствием зарыдали бы от зависти, сидя где-нибудь под трибунами, — Мясо-то у него не съедобное, а мне целую ораву кормить чем-то нужно.

Она опять нервно хмыкнула.

— Да я посмотрю, ты у нас гурманом заделался. Сразу видно, не кошатник. Кошек не любит только тот, кто не умеет их готовить.

Лев хоть и был молодой, но по весу раза в два превосходил предыдущего кабанчика, поэтому тащить его пришлось Диме на волокуше, даже несколько раз останавливаясь, чтобы передохнуть. Копьё из задницы вынимать не стал. Побрезговал.

Джей уже по традиции ехала верхом на добыче, а когда рыжий обезьян миновал общественный туалет поселения и вышел на неровный строй ощетинившихся копьями своих собратьев, даже «затамкала» бравурный марш, размахивая ручками, как заправский дирижёр.

Дима на этот раз даже не стал ни останавливаться, ни скалиться, как в прошлый раз, а пропёр добычу через расступившийся строй с видом обыденности. Тем не менее, заметил, что некоторые из аборигенов от вида льва на палочке приходили в буйное расстройство психики.

Когда он уже протащился через весь строй, толпа за спиной взревела футбольной трибуной, словно там гол забили. Как из-под земли материализовались самочки с визгливым потомством, а на полпути на него накинулось собственное, резко увеличившееся семейство, что в состоянии всеобщего ликования помогло дотащить добычу до огороженной придомовой территории.

Только затащив тушу во двор, Дима устало скинул с себя верёвки, не собираясь дальше тащить эту тяжесть. Оглянулся, и несмотря на усталость пристально обвёл инспекторским взором разнокалиберные морды жителей поселения. А собрались у его норы практически все от мала до велика в полном составе.

Мужские особи с нескрываемым любопытством и страхом рассматривали труп Царя зверей. Женские — с любопытством и восхищением. Притом, в отличие от первого раза, в большей степени восхищались самим охотником, а не насаженной на копьё страшной кошкой.

Памятуя об основном половом законе, Дима не без гордости отметил, что очередным героическим поступком вознёс свою значимость в их глазах чуть ли не до небес. Если так и дальше дело пойдёт, то в скором времени надо будет привыкать к режиму местного Бога, ибо тут поголовно на него молиться начнут. Но вездесущая Суккуба не была бы Суккубой, если бы морально не подгадила.

— Возвышенный поступок — это деяние, возвышающее тебя в глазах окружения, — наставительно постаралась она опустить ученика на грешную землю, — но оно не возносит тебя над себе подобными, а лишь делает достойным этого.

Дима: — Достойность — это и есть возвышение. Посмотри на них. Ты же тоже можешь чувствовать их эмоции.

Джей ничего не ответила, но очень нехорошо скосила прищуренные глазки на непомерно задравшего чувство собственной важности ученика. И то, что она не смогла донести до дебила словами, тут же исправила обстоятельствами.

Восхищённая толпа фанатов расступилась и, не спрашивая хозяйского разрешение, прямо через забор на частную территорию запрыгнули четыре здоровенных гомо-дебила из личного окружения вождя. Ни сказав ни здрасьте, ни до свиданья, все как один, сделав морды кирпичом, самым наглым образом схватили добычу за четыре лапы и куда-то потащили.

Диму чуть «Кондратий не обнял» от их наглости. И он, недолго думая, схватил первое, что в руки попало. А первым попал ему лук. И в порыве негодования, практически в упор всадил заточенную и обожжённую стрелу в накаченную задницу одному из «несунов».

Притом инъекцию от жадности и наглости произвёл по всем правилам «уколопроставления». Точно в верхнюю четверть ягодицы. Полеченный таким образом вор бросил лапу и, дико завизжав, умудрился обеими руками схватиться за рану. Пока ничего не понимающие подельники смотрели на него, как на идиота, Дима подхватил с земли ещё одну стреловую инъекцию и, практически не метясь, прописал вакцинацию от наглости ещё одному.

Тот тоже резко завязал с воровством, заревел раненным зверем и упал вперёд, в аккурат поперёк земляного вала, выпятив задницу к верху с торчащей перпендикулярно стрелой. Вакцинированный замер, вроде даже потеряв сознание, видимо, от стыда за содеянное.

Оставшаяся парочка, поняв, что их всех бессовестно убивают, бросили отобранное по праву сильного и, издавая нечленораздельные вопли, кинулись бежать. Как понял Дима, они рванули жаловаться вождю на произвол чужака, поступающего с задницами их подельников, не по обезьяним понятиям.

Первый, продолжая держаться за раненую ягодицу, издавая мучительный стон, заковылял за убегающими. Второй — так и остался лежать без движения к верху задом на заборе.

Властителя долго ждать не пришлось. Как и всегда, когда дело касается того, что он считает своим, просто потому, что так считает. Вождь, как и положено «королю» заявился чуть ли не бегом и сразу со всем своим «королевским двором».

Дима ещё издали насчитал двенадцать мордоворотов с пиками, сразу сообразив, что сейчас будет драка с морем крови и горой мяса. Он посмотрел под ноги. Осталось три снаряда. Мало.

Рыжий поднял стрелы, зажав их в зубах. Не спеша, явно на показ, подошёл к раненому и вырвал из его зада четвёртую, окровавленную, вставляя её в лук. И тут случилось чудо. Умерший боец ожил и, жалостливо постанывая, перевалился за земляной забор и на четвереньках, подтягивая за собой одну ногу, пополз умирать на руках хозяина.

Вожак, подойдя примерно на двадцать шагов, остановился и испепеляющим взглядом уставился на бунтовщика, с прищуром стараясь рассмотреть, что это он держит в руке и насколько это для него опасно. Дима сразу понял, чем пузан заинтересовался, и решил тут же усугубить его настороженность, устроив презентацию.

В стороне от входа в землянку стояла старая толстая пальма, которую он как раз использовал в своих тренировках в стрельбе из лука. Дима тут же решил продемонстрировать всю силу дальнобойного оружия в показательных выступлениях. Он поднял лук со стрелой над головой, как бы говоря вожаку: «Смотри!». И, натянув тетиву, мысленно вспомнив о Высших Силах, в надежде на их помощь, выстрелил.

Откуда не возьмись, прямо наперерез стреле из широченных лопухов тропического растения, выпорхнул огромный жёлто-зелёный попугай величиной с курицу. Стрела, пронзив вспорхнувшую птицу, пригвоздила летуна к пальме, из-за которой тут же высунулась мордочка белобрысой бестии и, жестом дёрнув паровозный гудок, издала победное «ес».

Стрелок от такого цирка сам офигел. Грудная клетка Димы вздулась так, будто пацан лет пять безвылазно в качалке просидел на анаболиках, и теперь ему грудные мышцы девать некуда. Да, самцовый рельеф класса альфа качается самогордостью практически мгновенно, в отличие от железа с тренажёрами.

Рыжий обезьян в приступе звёздной болезни осмотрел фанатов, пребывающих в ступоре. Медленно крутанувшись на все триста шестьдесят градусов, остановил покровительствующий взгляд на Аф и небрежным движением головы выдал команду своей самке: «Фас».

Сожительница, купающаяся в лучах славы её личного самца, без промедления кинулась выполнять повеление избранника, но, боясь от чего-то прикасаться к самой стреле, натужно выдрала её из ствола, держась исключительно за тушку птицы.

Вожак тоже по достоинству оценил эффектную демонстрацию силы, но, будучи самоназначенным лидером этого обезьянника, отступить и тем самым передать бразды правления этому выскочке, ну никак не мог. Вкусивший власть — свинье не товарищ. И в деле доминантности, однажды высунувшийся — обратно ни в какую не засовывается.

Он считался в стае не только самым крупнопузым, потому что лучше всех питался, но и самым хитроумным. По крайней мере, он был о себе именно такого мнения. А раз так, то попытался решить конфликт дипломатическим путём, то есть обманом.

Толстопуз всем видом сменил гнев на милость, и уже не размахивая копьём типа всех убью, а кого не убью — до смерти затыкаю, а используя его, как посох патриарха, миролюбиво и расслаблено двинулся к Диме. Рыжий опустил лук, но разряжать оружие не стал, ожидая, как и положено в подобных киношных сценах, отборной пакости.

Вождь подошёл вплотную к земляному забору. Сопровождение на такой смелый шаг не решилось, остановившись поодаль. Осмотрел лежащего у ног охотника льва и, мило улыбаясь, сначала ткнул пальцем в трофей, а затем указал на себя, как бы говоря: «Дай мне его по-хорошему». И тут же мимикой добавил: «ну, очень надо».

У Димы моментально созрела идея, как можно разрулить данный конфликт с коммерческой выгодой для себя. Улыбнувшись вождю в ответ, он одобрительно кивнул, как бы соглашаясь, но тут же добавил, казалось бы, ничего не значащие условия, мол, я тебе льва, а ты мне мяса пожрать на всю мою семейную ораву. Так сказать, честный обмен по живому весу.

Вождь сначала растерялся, не понимая, чего хочет за льва чужак, а когда сообразил, принялся торговаться, будучи уверенным, что непременно облапошит этого рыжего лоха. Ведь он — вождь. Ведь он — хитрый.

Уже через пять минут мирные дипломатические переговоры превратились в самый настоящий восточный базар с театральной жестикуляцией, подкреплёнными «клятвами мамами» в обязательном порядке.

Но, как и всегда бывает, когда схлёстываются два пройдохи одной весовой категории, взаимно проиграв, оба остались довольны своими победами. Вождь получил тушу льва, а Дима — мясо четырёх молодых макак, притом уже ободранных и разделанных.

Его женщины были в восторге. Они тоже, как и он, оказались не кошатницами и понятия не имели, в каком виде готовятся львы. А вот это мясо было им знакомо, и поэтому, не соблюдая никакой санитарии при приготовлении пищи, прямо волоком по земле потащили тушки в нору.

Попаданец хотел было возмутиться на уровне рьяного инспектора санэпиднадзора, но тут же, уверив себя, что поварихи таким нетрадиционным способом лишь добавляют специи в мясо, успокоился.

День прошёл на сытый желудок. А что ещё надо для счастья. Обожравшийся Дима сидел на подстилке у входа, в очередной раз пнув с неё соглядатая и щурясь, как кот, отдыхал от забот, слегка подрёмывая. Даже вечно прилипчивая белобрысая вражина его не домогалась, пропав куда-то после горячих торгов, в которых принимала участие, между прочим, сразу на двух фронтах.

Дима даже ни сразу сообразил, как это у неё получилось, если Суккубу, кроме него никто ни видит и ни слышит. Но тут же, вспомнив, с каких краёв это «милое» создание, успокоился, убедив себя, что эта адская дрянь может в собственном мире творить абсолютно всё, особенно когда это касается её развлечения.

Только когда в джунглях «выключили» солнце, а именно так здесь наступала ночь, напрочь игнорируя понятие «вечер», впрочем, как и «утро», Дима уступил настил из листьев дежурному соглядатаю от вождя и отправился на свой лежак баиньки, даже не выходя из состояния полусонной неги, не желая больше ничего, кроме как поспать.

В норе уже все угомонились. Домашний очаг догорал, превратившись в своеобразный ночник. В его персональном углу был свежий настил из огромных и мягких листьев, на котором он благополучно устроился, собираясь как следует отдохнуть от через чур напряжённого дня. Но не тут-то было. Не успел рыжий расслабиться, как ему под бок пристроилось женское туловище, странно пофыркивая и чуть ли, не мурлыча в предвкушении получения удовольствия.

Дима в раз проснулся. Ибо понял, что это не Аф, а старушка У решила отблагодарить его своей безотказностью. Вот только самец не оценил её податливую жертвенность. Он резко сел, но тут же встретившись взглядом с вездесущей мордочкой Джей, в одно мгновение понял: всё, что сегодня произошло — это лишь умело подстроенная для него ловушка.

Дима: — Ты хочешь сказать, что я должен буду собрать все отбросы и отребья в этом селении и, вылезая из кожи вон всю эту погань удовлетворять?

— Ди, — неожиданно устало и серьёзно ответила Суккуба, — расслабься. Ты здесь на учёбе, а не на «трах-тибидох» полигоне. И ты не просто диким обезьяньим сексом занимаешься, а познаёшь изначальную природу женщины.

Дима: — И что я должен познать с этой старухой? Да меня сейчас стошнит от одной её гнилой вони. Как я должен буду «окунуться в её чувства», если кроме омерзения к ней, у меня других ассоциаций не возникает?

На что Джей, в отличие от импульсивного ученика, спокойно и назидательно проинформировала:

— Женщины с заниженной самооценкой, такие как Аф и У, считающие себя уже непривлекательными и далеко не первой свежести, не придают, как правило, особого значения сексу. Расслабься. Для них желание создать семью, иметь детей и просто боязнь одиночества — превыше.

Дима: — Ну создал я им семью. Что им ещё от меня нужно? Зачем же она ко мне в пастель лезет? Мы же с тобой прекрасно понимаем, что старая кошёлка разлеглась тут не просто так.

— Запомни, дебил, — грозным ангельским окриком одёрнула его Суккуба, демонстративно сдув красную чёлку со лба, хотя она торчала настолько коротко, что никуда не свисала, — Как бы женщина не выглядела снаружи, внутри она всегда остаётся женщиной. И раз ты её приблизил, то просто обязан дать то, что она хочет. Отказом ты её обидишь, а обижать женщину, и тем более в интиме, я тебе не советую. А к моим советам, надеюсь, помнишь, как относиться.

— Уууу, — прорычал негодующе ученик, грубо хватая развалившуюся старую обезьяну за дряблую кожу живота и заросли лобка.

На что неожидающая такого порывистого проявления страсти У, жалобно и возбуждающе томно засопела.

— Поверь. Наощупь в темноте — все женщины секси, — подмигнув с улыбкой подтрунивала его преподаватель телесных наук уже обычным тоном, — а я по ходу дела расскажу тебе одну занимательную историю, которой, кстати, лично была свидетелем.

Дима, с которого окрик ангела мгновенно сбил спесь, обречённо выдохнул и принялся наощупь определять, где у старухи, что ещё осталось от женщины.

— Была в истории человеческой цивилизации такая неординарная личность, как Бенджамин Франклин, — начала свой рассказ Джей, — Слышал о таком?

Дима: — Слышал. Какой-то там по счёту президент Америки.

— Дебил. Франклин никогда не был президентом. Он был крупный политик, дипломат, государственный деятель, учёный, писатель, изобретатель. Да, он был кем угодно, но только не президентом. Но при этом Бенджамин, кстати, навеки запечатлён на стодолларовой купюре. Так вот, этот деятель имел обыкновение заниматься постельными развлечениями исключительно со старушками. Ревностный защитник института брака, в любовницы выбирал себе женщин на тридцать, а то и сорок лет старше себя.

Дима: — Извращенец.

— Извращенец у нас ты, Ди. Да ещё какой. А Бенджамин был мужик умный и на комплексах не зацикленный, в отличие от некоторых. Он абсолютно правильно полагал, что у девочек в возрасте больше опыта, они более разумны и сдержанны, а самое главное — лучше хранят тайны и не вызывают у окружения подозрение в прелюбодеянии. Что же касается того, что ниже пояса, никто и никогда в полной темноте не отличит молодое влагалище от старого. У всех женщин оно, в общем-то, устроено одинаково.

Дима: — Да, конечно. У неё оно дряблое и мягкое.

— Любое явление по своей сути нейтрально. Позитивную или негативную окраску оно приобретает благодаря твоему отношению к нему. Ты идёшь летом по раскалённой пустыне и костеришь жару последними словами, а дойдя до дома, заваливаешься в баню с друзьями, где температура значительно выше природной песочницы, и получаешь кайф. Явление жары по внешним проявлениям, в общем-то, одно и то же, а вот отношение к нему разное. Отсюда и разный результат восприятия. Так же и здесь. Можно думать о дряблости и противной мягкости, а можно о нежности и трепетной податливости.

Костерок домашнего очага тем временем потух, и Дима, увлёкшись в полной темноте тактильным изучением особи противоположного пола, уже входя в раж, то же сопел, как и У, с удивлением купаясь в новых для себя эмоциях партнёрши.

Дима: — Это получается, я к каждой женщине должен персонально подстраиваться?

— Привыкнув к одной женщине и затаскивая в постель другую, ты теряешь то, к чему привык, что возбуждало и влекло раньше. Столкнувшись с новой, неизвестной, ты обречён по новой привыкать.

Дима: — Я так полагаю, что женщина в этом отношении тоже заново учится получать от нового мужчины удовольствие?

— Не совсем, — «обломала» его скоропалительные выводы Джей, — В этом отношении женщина качественно отличается от мужчины. Мужчина может получить оргазм с любой женщиной. Ему в принципе без разницы в кого совать, тем более, когда темно и ничего не видно. А вот для женщины всё сложнее. Ни один мужчина НЕ МОЖЕТ довести женщину до оргазма по определению. Он способен лишь помочь ей получить его самостоятельно.

От явно записываемой в мозг информации, на этот раз помутнения в голове не произошло. Диму лишь слегка повело, как подшофе, что только способствовало раскрепощению. Он к этому времени уже достаточно изучив особенности анатомии старушки, доведя себя до состояния «невтерпёж», даже не обратил внимание на спецэффект и с мыслью, мол, да ладно, всё потом, полез на самку помогать ей в получении удовольствия. Или в получении его для себя, что, судя по его торопливости, больше соответствовало истине…

^{Глава 6. Локация 1. Жизнь подобна скоростной трассе, где стоит только задуматься о высоком, как ты уже в чьей-нибудь заднице.}

Сон как рукой сняло, и рыжий обезьян, выбравшись из норы усталой побитой собакой, плюхнулся у хода с противоположной стороны от соглядатая. Тот, видя, что его не пинают и не прогоняют, поелозил на благоустроенной лежанке из листьев и завалился на бочок. «Спящий» шпион для начальства всегда почему-то более ценный сотрудник.

Выжатый, как лимон за этот долгий нескончаемый день, Дима завалился на покатую стену норы и, задрав голову, уставился на звёздный купол. Красота ночного неба завораживала. Такого сплошного ковра небесных светил он не видел ещё никогда в жизни. Даже находясь здесь уже достаточно долгое время, как-то ни разу не представлялось возможности полюбоваться ночным небом.

Всё как-то не по-человечьи у него тут. Когда подходило время к «выключению» солнца, он уже был высушен как сухофрукты, этой обезьяньей жизнью. Ни то, что в родном мире, когда в это время суток «жизнь» у него только начиналась, особенно с пятницы.

Здесь же наступление ночи всегда проходило в постоянном процессе изучения женской первоприроды на одной и той же особи обезьяньей наружности, с последующей потерей сознания в виде крепкого сна, до очередного включения небесного светила. Притом даже без сновидений. По крайней мере, при пробуждении, ни одного сна не помнил.

И вот сегодня он впервые поменял особь для исследования и так же впервые не завалился спать, а вышел в ночь подышать. Почему-то сразу вспомнилась родная Москва. Почему? Да, наверное, по ассоциации с орущими вокруг джунглями. Местные дебри, подобно столице тоже по ночам не спали. Это, во-первых. А во-вторых, в джунглях в тёмное время суток постоянно кто-то кого-то жрал с визгом и воплями. И это почему-то тоже напомнило милый-премилый мегаполис.

А принявшись ностальгировать по родному миру — вспомнил Ольгу, родителей, друзей. Вспомнил, наконец, кто он на самом деле. А то в последнее время так свыкся с окружением, что и забыл себя настоящего. В принципе, ему здесь даже в определённой степени нравилось. Уйма новых впечатлений, интересная насыщенная жизнь, свежий воздух, экологически чистая еда. Но вот впервые что-то внутри защемило.

Навернулась предательская слеза слабости, а вместе с ней захотелось домой. К друзьям, с которыми корешился почти с самого детсадовского горшка. Захотелось к маме с отцом заглянуть в гости, порадовать предков своим нечастым визитом и непременно что-нибудь съесть, из того что мама приготовила. К некогда любимой девушке, а теперь разочаровавшей его жене. Интересно, как она там?

И вообще. Молодой человек впервые задумался, а что с ним стало в его реальном мире? Он исчез или продолжает жить в виде двойника? А если продолжает, то что делает? Нет. Скорей всего, просто исчез. Найдут машину на обочине, а в ней никого, и объявят без вести пропавшим. Мало ли людей пропадает в его мире непонятно как, и непонятно куда. Интересно, как Оля это воспримет? Будет ли переживать, плакать? Как она вообще оценила свою выходку на следующее утро, протрезвев?

Женщина всегда находится в режиме поиска лучшей жизни. И та, что была у Ольги, её явно не устраивала. Почему она с ним просто не поговорила, а устроила это свадебное стыдобище? В конце концов, она молодая, красивая и неглупая, могла бы давно уже себе на стороне кого-нибудь завести для секса. А может и завела. Может, это её и подвигло на скандал?

Хотя вряд ли. Если бы хотела уйти к другому, то просто бы взяла и ушла. Вот это было бы в её стиле. Послала бы меня. Молча собрала вещи и ушла. А то что она сделала, абсолютно на неё не похоже. Скорее всего, благоверная дошла до точки кипения и, напившись, её прорвало. Получается, она хотела изменить свою жизнь к лучшему путём изменения меня, а не с другим.

Интересно получается. Смысл жизни для женщины — это некая халява для её вечного «хочу». Ей всегда хочется чего-то лучшего, чем есть. Всегда. Независимо от среды обитания, возрастных рамок, социального положения. Только удовлетворение её «желаний» делает жизнь женщины полноценно счастливой.

Но, достигнув желанного рубежа, ей хочется чего-то ещё большего или просто чего-то другого, но обязательно эмоционально будоражащего. Она хочет жить в ярком эмоциональном мире своих предпочтений, в мире не приедающегося разнообразия чувств, но вместе с тем консервируя, усовершенствуя своё «гнездо», куда входят все материальные блага в виде квартиры, машины, дачи, мужа с детьми и домашних кошек с собаками.

Если эволюция — это постоянный процесс адаптации к изменяющимся условиям окружающей среды, то женщина в этом отношении — самое эволюционное создание природы, ибо её способность к адаптации просто феноменальна.

И при всём при этом, имея полный комплект для счастья, она не в силах нарушить основной половой закон, постоянно тестируя окружающих особей противоположного пола на предмет: нравится — не нравится! И по закону женской подлости: чужой в её мечтах всегда оказывается лучше своего. Но, как ни странно, она не кидается всякий раз к чужому сломя голову, а для начала, во что бы то ни стало старается усовершенствовать то, что уже имеет.

Нет, зря она, конечно, с ним не поговорила один на один. Он не знал в ту пору, как бы поступил, осознавая себя сегодняшнего уже чуть ли не половым гигантом и ходящей энциклопедии по сексуальным отношениям. Правда, только среди обезьян. Но, по крайней мере, и тогда бы задумался.

Может быть, книжки умные почитал бы. На курсы какие платные записался с тренингом. В Москве всякого подобного говна полно. Да просто бы у неё спросил: чего она хочет и как.

Удобно устроившись на завалинке, заложив руки за голову и размышляя на заумные темы меж половых отношений, он так увлёкся, что не сразу обратил внимание в общем ночном гомоне на подозрительный шум во дворе. А когда заметил источник, то тут же сполз на землю и, стараясь не шуметь, крадучись на четырёх конечностях, почти по-пластунски пополз к старой пальме, где у него была обустроена оружейка.

Тут, как по заказу, из-за кромки чёрных джунглей, чётко очерченных звёздным небосклоном, показалась луна. Неполная, но в большей своей части. Двор посветлел, вырисовывая две тёмные фигуры у самого забора, что, настороженно прижимаясь к земле, о чём-то махали руками, в которых по контурам узнавались большие деревянные ножи, если их только так можно назвать. Эти деревяшки не резали, но зато кололи изумительно.

Дима: — Оба на! — тут же подумал хозяин дома, нащупывая лук со стрелами, — вот тебе и обезьяны. До чего хорошего они ещё не додумались, а плохое и пакостное из них так и прёт. Это что, они меня убивать пришли? Ай да вождь. Ай да сукин сын.

Помахав некоторое время в жестах переругивания, обе фигуры замерли, совсем распластавшись на земле, видимо поняв, что вышедшая луна их демаскирует. Но, убедившись в своём полном инкогнито, синхронно поползли к входу в Димино жилище, где разделились.

Один поднялся на ноги в стороне от входа за спящим соглядатаем и, занеся руку с ножом над служивым, замер. Дима логически заключил, что тот убьёт не в чём невиноватого постового сразу, как тот только дёрнется. Второй же змеёй вполз внутрь.

И тут рыжего запоздало перекосило от ярости. До него только сейчас дошло, какую глупость совершил, решив не кидаться сразу на незваных гостей, а понаблюдать за ними. Интересно ему, видите ли, стало, что убийцы будут делать, когда его не обнаружат. Дима, наконец, осознал, что в норе кроме него ещё две взрослые самки и куча детей, которых эти твари уж точно жалеть не станут.

А если вождь им поставил задачу не просто убрать политического конкурента, а вырезать всё его семейство? То, что этой операцией заказного убийства руководит толстопуз, Дима даже не сомневался, полагая, что жирдяй именно так и сделает.

Рыжий обезьян сначала хотел было убиться мозгами об вопрос что делать, но нахлынувшее гормональное озверение решило эту дилемму без участия его интеллекта. Резко натянутый лук, стрела, нацеленная в голову стоящего у входа наёмника, и последующий приглушённый сиплый рык верзилы разорвал замершую в статичности ночную картинку, превратив её в хаотично замелькавшее действо.

Снаряд, как тут же осознал лучник, попал вместо головы в шею ночному лазутчику. Притом даже нисколько в саму шею, сколько точно в гортань, пробив её насквозь, награждая урода оригинальным шейным украшением в виде галстука-бабочки. Вместо того, чтобы, как нормальный упасть замертво, раненный принялся изображать курицу без головы, хаотично мечась по огороженному двору, продолжая при этом громко сипеть.

Бедный соглядатай спросонья, похоже, тоже с головой не успел подружиться и так же принялся носиться по огороженному двору. Только в отличие от первого бегуна, больше изображал биллиардный шар, постоянно натыкающийся на преграды и отскакивающий от них на соответствующий угол, согласно законам физики.

Делал он это не молча, а вереща на одной высокой ноте, которая прерывалась при столкновении с забором, но тут же возобновлялась в той же тональности при дальнейшем забеге.

Разъярённый защитник собственного дома вложил в лук вторую стрелу и ринулся к входу, не отдавая себе отчёт в том, как он сможет им воспользоваться в полной темноте замкнутого пространства, и притом практически лицом к лицу с убийцей. Но он тогда даже не задумался об этом. Этого и не понадобилось.

Наёмный убийца выскочил из норы пулей. Хотя, по правде сказать, это плохое сравнение. Тот скорее вылетел оттуда орудийным снарядом, сметая всё на своём пути и опрокидывая по ходу хозяина дома у самого входа. Но живая болванка задела Диму вскользь, лишь сломав вставленную в лук стрелу. Хотя рыжий и брякнулся на задницу, но скорее от неожиданности, чем от столкновения.

Пролетевший через двор бугай отшвырнул кого-то из двух безголово бегающих и, сиганув через насыпной забор, подобно бегуну с препятствиями, кинулся к поселковому костру, горевшему сутками напролёт и являющемуся единственным ориентиром в ночи. Дима, находясь в неописуемом бешенстве, ринулся вдогонку, но потерял некоторое время на поиск новых стрел, хватая, сколько нашёл, а под руку попало только две.

В тот момент он абсолютно не понимал: куда бежит, зачем. Его тушкой руководило то же самое чувство — убить кого-нибудь, как и в первый день пребывания в этом мире, когда он попытался грохнуть Суккубу. Только если на той поляне, набегавшись, разъярённый душегуб выдохся, заблудился и сдулся, то сейчас блудить было негде, и улепётывающая цель виднелась отчётливо в свете луны.

Вот только добежав до общепоселкового очага, ситуация резко изменилась. Во-первых, к свету ночного светила добавилось искусственное освещение костра, а к незадачливому убийце — свора вооружённых соплеменников, среди которой нарисовался и сам вождь.

Пузан отчего-то противно скалился, почёсывая беременную выпуклость, видимо, решив, что на ловца и зверь бежит. Только зря он подумал так плохо про представителя своего далёкого будущего. Безбашенность с беспредельностью и в Димином мире цвела пышными кустами.

Не задумываясь о последствиях, да по большому счёту, в тот момент вообще ни о чём не думая, взбешённый чужак схватил одну стрелу в зубы, вторую вложил на тетиву и, практически не метясь, на бегу, всадил острозаточенный снаряд прямо в глаз вожаку.

А когда добежал до ошарашенной и деморализованной группе вооружённых гомо-дебилов, то ещё умудрился с разгона припечатать пяткой умершего, но не собирающегося падать предводителя в пузо. Только после таранного удара жирдяй, с грохотом замертво рухнул на землю.

Но даже после этого внутренний «озверин» не отпустил мстителя. Продолжая сжимать стрелу в зубах, он перехватил лук как дубину, скорчив устрашающе злобную физиономию и приняв стойку из фильма «Джентльмены удачи», при произношении главным героем эпической фразы: «сколько я зарезал, сколько перерезал», взревел вместо неё звероподобным и душераздирающим: «Ы».

Бывшее окружение местного царька, быстренько политически «переобувшись», плюхнулось на землю, свернувшись на бочок в позе беспомощных эмбрионов, тем самым однозначно приняв законность смены власти и в усечённом варианте принося очередную присягу на верность очередному правителю. И только сейчас Дима начал приходить в себя, расфокусировано оглядываясь.

— Ну ты, пацан, выдал, — тут же хохотнула непонятно откуда взявшаяся Суккуба, разглядывая безжизненную тушку бывшего вождя, — прям по головам и трупам во власть прёшь. И что теперь будешь делать?

Дима: — Ты меня спрашиваешь? — удивился растерянный ученик.

— А кого же? — с напором переспросила она.

Дима: — Это я хочу тебя спросить: что же мне теперь делать? Я не умею править обезьянами. И не обезьянами тоже.

— А на кой тогда вождя грохнул?

Но Дима уже окончательно пришёл в себя от охватившего его зверства, в очередной раз резко поменяв настроение. Он постарался взять себя в руки, хотя и руки, и ноги тряслись от отходняка, и задумался, стараясь даже выглядеть умным.

Дима: — Так сложились обстоятельства, — наконец выдал ученик мысленно, — он только что хотел меня убить. И если бы я его сейчас не грохнул, то этот жирный боров непременно бы это проделал со мной. Если не сейчас, то завтра или послезавтра. Но вождь бы не остановился. Я ему слишком сильно мешал править.

— Логично, — отрешённо прокомментировала Джей, — вот только если бы он тебя убил, то ты бы просто начал всё сначала, уже имея опыт и багаж определённых знаний. Я, в принципе, на это и рассчитывала. Прогнать тебя пяток раз через поляну для закрепления материала, а на шестой попробовать экзаменовать. Но ты мне весь педагогический план сорвал. Вот что теперь с тобой делать?

Дима: — Понять и простить, — автоматически вспомнилось неадекватному ученику.

— Не умею я прощать, дорогой. Не умею. Я же тебе об этом говорила. Или что-то с памятью твоей стало? Всё, что было не со мной, помнишь. Ладно. Избавляйся от трупа и принимай царские дела. А там видно будет.

Вот и настало для Димочки сказочное «Кукареку. Царствуй, лёжа на боку». Хотя, по правде сказать, царствование его проходило не на боку, а скорее выходило боком. Первую политическую технологию по управлению собственным микрогосударством он применил сразу, ещё находясь над поверженным вождём и принимая от его бывшего окружения верноподданнические заверения своей преданности позами безоговорочного подчинения.

Притом, они сами рыжего на это натолкнули своей запуганностью. Дима тут же вспомнил народную мудрость: боятся — значит уважают. Поэтому он всё первое время так и ходил по стойбищу, запугивая всех своей зверской рожей. Ну, по крайней мере, такой, какую был способен состроить на своей морде.

Вторую политтехнологию: разделяй и властвуй, новому вождю пришлось применить уже на следующий день, когда из-за него подрались два гарема: бывшего вождя и его собственного, выступившего в количестве почему-то трёх представительниц. К его Аф и У неожиданно примкнула Уаух, хотя рыжий обезьян ни коим образом не объявлял эту малолетку своей очередной женой. Даже намёка не давал.

Как оказалось, Дима, благодаря вооружённому перевороту, не только заполучил власть, но и всё имущество бывшего главаря. Вот в число перепавшего ему добра и входила троица молодых и самых соблазнительных самок обезьяньего поселения. Жирдяй при себе плохого не держал. А как какая надоедала, просто и безоговорочно разводился пинком под зад, заменяя б/у очередной подросшей для этого дела симпатичной особью.

Молодой и борзый гарем старого правителя, привыкший жить за счёт вождя в своё удовольствие, буквально мёртвой хваткой вцепился в нового главу стада, не желая упускать возможность продолжения красивой жизни. Они в полном праве считали себя законной добычей победителя и насмерть встали за свои права и несвободы.

Когда как старый гарем рыжего давил на другую сторону закона, доказывая на очень шумной разборке шести самок свою исконную привилегированность в данной ситуации. Аф с двумя родственницами по мужу, с предельно децибельным визгом доходчиво вдалбливала самозванкам, что семейный закон куда законней их «шалавных хотелок». Дело дошло до мордобоя с выцарапыванием бесстыжих глаз.

Когда источник раздора попытался успокоить конфликтующие стороны, мол, девочки, не ссорьтесь, то огрёб от всех шестерых сразу. Только получив множественные ранения от их ногтей, глава поселения взбесился не на шутку. Он, отпинав и грубо расшвыряв дерущихся в разные стороны, разогнал самок по своим норам, лишний раз продемонстрировав обезьяним подданным, устроившимся вокруг как на трибунах стадиона, кто тут главный бугор. И что будет с теми, кто ещё примется за него драться без соответствующего разрешения.

Дима не придумал ничего лучшего, как определить для обоих гаремов жёсткий график, своего солнце подобного посещения. Одну ночь рыжий царь проводил, так сказать, на службе во дворце правителя, выдавая разврат сразу с тремя молодыми и горячими сотрудницами административного офиса за служебные обязанности.

Следующую ночь проводил дома, отдыхая от трудов праведных на благо общества, в кругу семьи, целомудренно ночуя при этом только с одной. Кому из них согревать ночью мужа в постели, определяла только Аф, как главная жена. Хотя У в список уже не лезла, подарив эту награду своим родственницам.

Жизнь попаданца превратилась в Рай на земле. Он всё чаще начинал подумывать, а не бросить ли ему это, на хрен не нужное обучение и, провалив все экзамены, остаться здесь жить до скончания века. Вот только адское создание в лице красночёлочного отродья такое положение явно не устраивало.

В одну из прекрасных ночей, посвящённых работе в царском офисе, когда измождённый трудами правитель задремал до самого утра на мягкой подстилке, его во всех отношениях приятный и заслуженный отдых был неожиданно прерван.

Не открывая глаз и находясь в неге «расслабона», Дима повернулся на бочок, тихо хрюкнув, намереваясь продолжить приятное времяпровождение, но вездесущий и ненавистный голос Джей безжалостно ликвидировал сладостное сновидение на самом интересном месте:

— Может ты всё-таки обратишь на НАС своё драгоценное внимание, — проурчала она милой киской, а потом как рявкнет, — или мне заорать надо!

Подъём Дима произвёл, как по тревоге, по случаю уже нанесённого ядерного удара по тумбочке дневального. Кинулся было на ощупь искать портянки с сапогами или носки с берцами, но, открыв ошарашенные глаза, замер, как изваяние на четырёх конечностях.

В окружении светло-серого «ничего», он мгновенно почувствовал себя не обезьяной, а самим собой. То есть настоящим. Хотя был одет как последняя обезьяна, то есть стоял в звериной позе абсолютно голым.

Продолжая прибывать на корячках, он обернулся в сторону громкоговорителя и замер с отвисшей челюстью. Перед ним на роскошном троне восседал чёрный латексный ангел со светящимся ликом в виде молодой, божественно красивой, но очень несимпатичной для Димы девушки с красной чёлкой, поблёскивая спиралью во лбу. Вид бестии был крайне недовольный. И это ещё мягко сказано.

Суккуба, поняв, что грязное и жалкое ничтожество опознало властительницу его судьбы и личного преподавателя по извращённой науке по совместительству, откинулась на спинку трона и леденящим душу голосом потребовала:

— Выкладывай. Мы к тебе прислушиваемся.

Дима с недоумением осмотрел себя в поисках карманов, из которых она требовала что-то выложить, но, не найдя таковых, поинтересовался вслух:

— Чего выкладывать? Я ничего у тебя не брал.

— Дебил, — рявкнул адский ангел, резко вскакивая на ноги, создавая при этом воздушную ударную волну, вновь роняя ученика на бок и метра два протаскивая по непонятно чему, — ты где, по-твоему, находишься? В своём обезьяннике?

Дима, толи оглушённый рёвом Высшего Существа, толи деморализованный сверхъестественным ударом, вяло принял сидячее положение даже в этой, казалось бы, устойчивой позе, пошатываясь, будто вокруг штормило. Потряс головой. После чего медленно огляделся, стараясь собраться мыслями.

Вокруг было виденное им светло-серое «ничего», без верха и низа. При этом ещё не имеющее горизонта, как такового, ни с какой стороны. Молодой человек не знал, что это такое и тем более не имел представление, как это всё называется.

С одной стороны, для успокоения Дима, принялся лихорадочно соображать, как бы это всё обозвать. С другой, стараясь во что бы то ни стало ответить на заданный вопрос грёбаного ангела. Только бы она больше не орала и не била, тем более спросонок. Это же так низко с её стороны.

— Дебил, — жалобно проскулила Джей чуть не плача, и вновь бухаясь на трон, — Вот угораздило же меня связаться с этим убожеством.

Тем временем оговорённое убожество было выведено из пограничного с шизофренией состояния посредством непонятно откуда взявшейся ледяной воде, вылитой одуревшему на голову. При этом, даже придя в себя, Дима некоторое время оставался в полном недоумении, не понимая, откуда вылили и куда потом эту воду девали. Так как, несмотря на реальное ощущение, что его только что окунули в прорубь, он оказался абсолютно сухой.

Но почему-то предвидя дальнейшие над собой издевательства, он постарался их заблаговременно остановить, поднимая руки, как при сдаче в плен, и торопливо проговаривая, словно объясняя тупому рефери на ринге, что никакого нокаута не было и он в полном порядке:

— Всё-всё. Я понял. Успокойся.

— Что ты понял? — на этот раз непонимающе затупила Суккуба, не соотнося его нелогичный ответ с происходящим.

— Всё, — решительно подтвердил ученик, с глубоким кивком, отчего-то тяжело дыша и глазами преданной собаки уставившись на небожителя.

Наступила пауза. Джей пыталась сообразить, что он имел в виду. Дима молча даже мысленно, уставился на Суккубу, уже ничего не имея в виду, как и не имел до этого, но, чувствуя, что требуется закрепить начавшуюся разрядку напряжённости, тут же добавил в своё оправдание:

— Я просто ещё не проснулся, — но тут же, спохватившись, исправился, вновь сдаваясь в плен с поднятыми руками, — нет, вот теперь я точно проснулся.

— Дебил, — в третий раз констатировала Суккуба очевидное, но на этот раз с интонацией обречённости.

Она посмотрела на своего горе-ученика с нескрываемой жалостью. Поёрзала на троне от увиденного и отвела взор в сторону, тоскливо спросив:

— Ну вот, что мне с тобой делать?

— Всё нормально. «Я — ведущий», — неожиданно брякнул очередную нелогичность ученик, — я так понимаю, что ты решила устроить мне экзамен по заданной теме?

Суккуба не подтвердила, но и не опровергла его предположение, продолжая смотреть в никуда, о чём-то размышляя про себя. Через некоторое время она принялась это проделывать вслух, словно говоря сама с собой:

— Ты, как истинный паразит, слишком хорошо устроился. Даже начал задумываться о постоянной прописке.

Дима резко напрягся, не ожидая ничего хорошего, тут же обматерив себя за крамольные царские помыслы. Запнулся в самобичевании и опять покрыл себя толстым слоем мата, так как осознал, что она его и сейчас слышит.

Джей, снисходительно улыбаясь, перевела взор на кающееся ничтожество и продолжила излагать мысли вслух. Негромко, но вполне разборчиво:

— По-хорошему надо было бы тебе устроить там Кузькину мать, чтобы Рай Адом показался. Так сказать, в воспитательных целях. Но это, к сожалению, лежит за рамками учебного плана. А жаль.

— Виноват, — принялся подлизываться провинившийся, — зажрался. Но это было всё в рамках твоей учебной программы. Ты велела стать «ведущим» для всего женского общества. Я им стал.

— А чего тебе им не стать, совершив военный переворот и захватив ничем не ограниченную власть?

— Извините, — тут же влез ученик с претензией, — Была указана цель, но не определялся путь её достижения, а значит, я посчитал себя вправе определять его самостоятельно.

— Согласна, — неожиданно жёстко проговорила Суккуба, враз сделавшись серьёзной, — это задание зачтено. Мне действительно не важно, как ты научишься управлять собой и другими. Получилось даже лучше, чем предполагалось. Со вторым дополнительным заданием тоже, в общем-то справился. Но позволю себе сделать одно замечание. Твои размышления по поводу бывшей, там, на завалинке — в корне не верны, что говорит о незрелости твоих суждений. Напомню, если ты забыл. Зрелость рассудка — это правильная постановка вопросов самому себе. Ты неправильно сформулировал вопросы, в результате чего сделал ложные выводы. Чтобы рассуждать о взаимоотношениях, требуется хоть немножко в них разбираться. А ты ещё этого делать не умеешь. Поэтому выбрось подобные вещи из головы и учись, пока есть возможность. Запомни, что я сказала. В конце обучения ты в корне пересмотришь своё отношение к супруге. Это я тебе обещаю.

— А надо будет?

— Не захочешь, да сделаешь. Но это будет позже. Может быть. А сейчас я жду от тебя главное. Перевод.

Дима как-то резко успокоился, хотя владел уже не обезьяньим телом, а человеческим. Зачем-то оглядел себя голого. Прикрыл своё хозяйство обеими ладошками и, быстренько задавшись вопросом, с чего бы начать, принялся разглагольствовать на заданную тему…

^{Глава 7. Локация 2. У страха глаза настолько велики, что от одних размеров можно дуба дать.}

Возвращение из небытия в реальность оказалось неожиданным, что заставило Диму вздрогнуть, прежде чем открыть глаза. Он ощутил себя резко проснувшимся и до жути перепуганным, в результате чего мысли в голове мгновенно соорудили кучу-малу, где ни одной адекватной и цельной не обнаруживалось. Не успев осознать, что могло его так напугать, он решил бояться самого этого состояния страха. Так хоть какая-то конкретика прослеживалась.

Молодой человек лежал, прижавшись щекой к сырому и тёплому каменному полу, накрыв голову руками, словно защищаясь от удара. Испуганно приоткрыл глаза, дрожащими щёлками лихорадочно осматриваясь перед собой. Жалкий источник света, находившийся где-то за спиной, судя по еле ощутимому мерцанию, ассоциировался с пламенем церковной свечки, едва различимыми жёлтыми проблесками играл на сыром камне пола.

Где-то громко капала вода. Притом не получалось определить даже примерное направление, откуда доносился этот звонкий бульк. Потому что монотонная капель настигала слух сразу отовсюду. Именно этот ритмичный, как метроном, звуковой раздражитель, создавая реверберацию, позволил Диме однозначно определить, что помещение, где он находился, замкнутое и достаточно просторное.

Кроме звяканья с бульканьем, от самого камня исходил странный низкочастотный гул, глухой и монотонный, чем-то напоминавший пение трансформаторной будки, только частотой значительно ниже. Почему-то именно этот явно природный источник шума наводил на молодого человека наибольшую жуть, обволакивая сознание липкой всепоглощающей паникой, поднимая каждую волосинку на теле дыбом. Но чем он был так опасен, Дима не понимал или не помнил.

Не видя перед собой явной опасности, открыл глаза полностью и постарался успокоиться, запуская в голове уже привычную мантру: «я — ведущий». Колотившееся, как у загнанного зайца сердце заставило обратить внимание на тело, в котором оказался. Оно было не родным, но и не обезьяньим, что с одной стороны внушало оптимизм, но с другой, туловище своими кондициями не порадовало.

Первое, что осознал — болезненная худоба. Пуп прилип к позвоночнику. Ручки щупленькие, ножки тоненькие. Плечики чуть по шире головы. Второе, что валялся одетый в штаны и рубаху. Одежда оказалась насквозь мокрой, грубой и судя по лёгкому сквозняку на различных участках тела, ещё и рваной. Босые ступни буквально окоченели, несмотря на ощущаемый жар во всём остальном теле.

Третью несуразицу нового образа обнаружил, когда осознал, что на голове довольно пышная шевелюра. Притом волос казался толстым и жёстким. А может, просто долгое время немытый и поэтому покрытый приличным слоем грязи, что и создавало иллюзию густоты и пышности. Сложно было сказать.

Дима минут пять потратил на изучение нового туловища, но при этом стараясь не двигаться, кроме как открывать и закрывать глаза, таращась в пустоту темноты и на едва различимые отблески, отражающиеся в каплях влаги на сыром полу. Он с какой-то непонятной для себя маниакальной уверенностью понимал, что ни в коем случае нельзя шевелиться, потому что любое движение сдаст его с потрохами.

Он не знал, почему этого делать нельзя, но был уверен, что за спиной кто-то есть. Притом, этот кто-то внимательно следит и ждёт, когда валяющийся на полу придёт в себя. Мало того, подумав о наблюдателе, Дима отчётливо вспомнил на уровне дежавю, что этот кто-то и был причиной ужаса парнишки, в тело которого переселился.

Тем не менее, время, потраченное на изучение нового тела и скудного окружения, позволило несколько восстановить сердцебиение и практически полностью расслабить напряжённо скрюченные мышцы. А мерное постукивание капель и вовсе успокоило перепуганное сознание, дав, наконец, возможность думать, задав себе ряд вопросов.

Дима: — А чего это я валяюсь? Где эта красночёлочная мегера? И кого это я, такой бессмертный, тут боюсь до уссачки?

С этими, как показалось ему здравыми мыслями юноша демонстративно медленно, даже несколько лениво сел, опираясь руками за спиной на скользкий пол. Глянул на гипотетического наблюдателя. Закатил глазки. Скривил губки. Ручки в локотках сложились, как самолётные шасси при взлёте, и он, глухо брякнувшись затылком, потерял сознание…

Очнулся в исходном скрюченном состоянии, прижимаясь к каменному полу щекой. Все мышцы скованны. В голове коллапс, граничащий с паникой и еле терпимой болью. Тем не менее, там сформировалась первая мысль и она была не об обнаруженном наблюдателе, а выразилась в удивлении от скорости собственной смерти, что называется с одного взгляда.

Дима: — Любопытно. Меня разбил инфаркт или инсульт? Хотя какая хрен разница.

Но сейчас, в отличие от первого прихода в это тело, молодой человек точно знал, кто за его спиной сидит. Вернее, наоборот. Он понятия не имел, что это за отродье. Но более страшного существа, да ещё так близко, в жизни видеть ещё не приходилось. Дима не успел запомнить чудовище как следует и, хоть убей, не помнил мелких деталей. Но страшно было до одури. Хотя, какая уж там одурь, когда попросту кони двинул от одного вида этой нереальной жути.

Пытаясь воссоздать в памяти мельком запечатлённый образ, ему на ум неожиданно пришло понимание, что перед ним находилась самая настоящая материализовавшаяся Смерть собственной персоной. Вот только без балахона с капюшоном, и сенокосного сельхозорудия, как её принято изображать, где ни попадя.

Притом рук у посланницы загробного мира показалось много, как у какой-нибудь индийской богини. Хотя он тут же усомнился в этом, решив, что многорукость могла и померещиться со страха. Уж больно они напоминали оленьи рога, раскинувшиеся по кругу на все триста шестьдесят градусов.

Чудо-юдо-баба-смерть ни то стояла на раскорячку в позе наездника, зависнув в воздухе как иллюзионист, ни то на чём-то сидела в пацанском приседе, раскидав в стороны костлявые коленки. Последнее дипломированный IT-специалист, друживший с математикой, посчитал более логичным. Только на чём сидела эта жуть, разглядеть не успел.

Но вот что врезалось в память, словно фотография, так это огромный мужской детородный орган, свисавший между ног старухи. Этот атрибут, вызвавший диссонанс с общей картиной, сразу приковавший к себе изначальное внимание, и не позволил как следует рассмотреть всё остальное.

Хотя суммарная поверхностная картинка в голове всё же сложилась. И главное, что удалось осознать — перед ним была древняя измождённая старуха, несмотря на мужской половой орган конских размеров, хоть и приделанный, где положено, но ни к селу, ни к городу. Почему так решил? Да кто его знает. Вот зародилась чёткая уверенность, что эта особь отдалённо женского пола. И всё тут. Эдакий адский гермафродит.

Наверное, потому, что вторым половым признаком оказались молочные железы. Только назвать эти отвислости грудями можно было с большой натяжкой. Тем не менее, они когда-то точно ими были. Ни такими грудными ушами, как у его Аф, но очень на них похожими.

Дряхлая старушенция восседала абсолютно голая, и в этом был весь ужас апокалиптической инсталляции. Страшилка казалась, огромна: ростом больше двух метров. Широка в размахе плеч и грудной решётке рёбер. И при этом с напрочь усохшей талией до толщины позвоночника.

В общих чертах создание представляло собой человекоподобный скелет, обтянутый кожей землисто-грязного оттенка, туго охватывающей каждую выпирающую косточку. И от этого экземпляра мира ужасов явно смердело трупной вонью.

Последнее, что запомнил попаданец — это высохший лик старухи с впалыми щеками и приоткрытой пастью, забитой чёрными острыми клыками и, похоже, ещё не в один ряд. И убивающие одним взглядом мелкие нечеловеческие глазки, глубоко утопленные в чёрных провалах глазниц.

Дима отчётливо их запомнил, потому что создавалось впечатление, что зрачки слегка подсвечивались изнутри. Но вот сопоставить их с кем-нибудь, хоть убей, не получалось. Они вообще казались какими-то нереально жуткими и ни на кого непохожими. Вроде звериные, но у какого зверя могло быть нечто подобное, даже предположить не мог.

Пока валялся и силился зачем-то воссоздать образ той, что сидела за спиной, видимо, перепуганное сознание таким образом пыталось успокоиться, поймал себя на мысли, что в помещении посветлело. И это было явно не привыкание зрения к темноте. Он уже отчётливо распознавал край пола перед собой, оканчивающийся каменной стеной и огромной, коряво выгрызенной полукругом норой, тёмный проход которой уходил куда-то вниз.

Дополнительный свет прибавлялся сверху, и бедолага предположил, что в потолке имеется толи отверстие, толи щель. В общем, какая-то дырка. И что за пределами его узилища, похоже, наступает утро. Именно оно, крадучись, пытается заглянуть во мрак его зиндана или пещеры. Он затруднялся пока определить, как именовать место своего пребывания.

Осознание наличия чёрного прохода в стене, мгновенно настропалило попаданца на героический побег из лап Смерти. Притом, решение было принято с бухты-барахты и в полной уверенности, что оно единственно возможное в сложившейся ситуации.

Дима резко подорвался из лежачего положения и с пробуксовкой по мокрому полу руками и ногами, по-обезьяньи задрав задницу, кинулся в темноту проёма, даже не удосужившись хоть чуть-чуть подумать: а что его могло там ожидать? А ожидали беглеца грубо обгрызенные каменные ступени, как и пол мокрые и такие же скользкие, по которым он, не останавливаясь, колотясь всеми частями тела и в голос матерясь, будто резиновый мячик заскакал вниз.

Специально ступени не считал, но показалось, что их было явно больше десятка. Может, полтора, а может и все два. Затормозил задницей только в жидкой грязи на полу нижнего помещения и лихорадочно принялся осматривать очередную пещеру. Но успел разглядеть только её обитателей. Потому что, узрев их, ничего рассматривать вокруг уже не захотелось.

Освещения здесь вообще никакого не было, но оно и не требовалось, потому что светились сами хозяева. Поэтому Дима их хорошо разглядел и, насколько успел, запомнил. Хотя, заставь их описать, вряд ли бы из этого что-нибудь получилось.

На нижнем этаже его встретили явно сказочные твари. Вот только сказка, из которой эти уроды сбежали, больше напоминала отмороженный на всю голову фильм ужасов, где больная фантазия сценаристов с режиссёрами непонятно чего обкурившихся, родила на свет звероподобных монстров весом в пару тонн каждая.

Тела их напоминали перекормленных горилл, если тех увеличить раза в три и основательно подкачать жирком. Вот только вместо шерсти светилась лысая ни то хитиновая, ни то, каменная кожа, то и дело осыпающаяся флуоресцентным песком на пол, словно перхоть. А может, они полностью состояли из этого непонятного пластичного вещества. При этом угловатые прямоугольные морды на их могучие торсы насадили толи от тупоносых крокодилов, толи от легендарных драконов. Другого аналога Дима подобрать не смог.

И, как уже насмешка этого нового мира, куда его закинула Джей, чудовища обладали пятой конечностью в виде огромного, притом эрегированного полового члена, напоминающие массивные бейсбольные биты. Эти конечности не просто стояли колом, а размахивались и дёргались из стороны в сторону, словно существовали отдельно от чудовищ и жили самостоятельной жизнью.

Две перекаченные сказочными стероидами твари, недолго думая, тут же с грохотом камнепада и низкочастотным, пробирающим до самой задницы внутриутробным рыком явного удовольствия, кинулись на незваного гостя, распахнув зубастые пасти и раскинув могучие лапище с когтями-лезвиями, видимо, намереваясь ладошками с человеческую голову прихлопнуть появившееся на их территории недоразумение.

Дима, ничего не соображая и действуя исключительно на непонятных ему рефлексах, вместо того чтобы рвануть обратно наверх, со всей дури кинулся ни то на людоедов, ни то на половых извращенцев, почему-то приняв их за меньшее зло, чем то, что обитало наверху.

Заверещав, как недорезанный поросёнок, он попытался проскользнуть между крупногабаритными ожившими статуями, наивно полагая, что такие массы должны быть крайне инертны. Но не тут-то было. Несмотря на свою массивность и кажущуюся неповоротливость, фантастические твари оказались намного шустрее хитрожопого тщедушного человечка.

Первое, что почувствовал прорывающийся — резкую боль в правой руке, застрявшей в пасти одной из сущности ужаса. Почти одновременно последовала нестерпимо острая боль в ноге, которой захрустел его собрат. И, как апофеоз смелого прорыва — потеря сознания от болевого шока и приход в себя в исходной позиции на мокром полу верхнего помещения, в первоначальной темноте…

Как ни странно, кроме всепоглощающего страха, отчётливо давала о себе знать фантомная боль в руке и ноге. Правда, она довольно быстро успокоилась, постепенно сойдя на нет, но оставив после себя до мерзости противное ощущение.

В очередной раз полежав и успокоившись, Дима, поняв, что при любом раскладе при возрождении первый ход всегда оставляется за ним, спешить не стал, а решил дождаться наступления утра, наличие которого не без основания предполагал. В дополнительном успокоении сыграла свою роль и осознание собственной бессмертности.

Именно понимание этой суперспособности в совокупности с магической мантрой: «я — ведущий», помогло иномирянину сначала прийти в себя. Затем в том же себе обрести уверенность. И в конечном итоге даже позволить себе обнаглеть. Вальяжно устроившись на боку спиной к ужасающему гермафродиту и подперев голову рукой, он спокойно и без суеты стал ожидать наступление светлых времён в этом мире мрака.

От нечего делать и желая хоть чем-то себя занять, вчерашний вождь принялся размышлять над обустройством обезьяньего сообщества на новый лад. Так сказать, не мытьём, так катаньем принудительно поставить его в позу технического прогресса. Он прекрасно понимал, что, скорей всего, обратного пути в его просветлевшее прошлое уже не будет, но это оказалась единственная тема в данной ситуации, которую думать было не страшно.

Прошло не так много времени, когда рассвет действительно наступил. Притом, первое, что уловил молодой человек — это ставший уже привычным отдалённый шум джунглей. А именно, где-то высоко над толщей каменного свода неожиданно резко заверещало стадо макак. Дима бы ни с кем не перепутал эту истерику шерстяного мяса, пасущееся на деревьях.

Вот только стоило ему войти в режим охотника и насторожиться, как еда перестала издавать звуки. А вот живот, до этого, казалось, совсем отсутствующий, неожиданно дал о себе знать предательскими позывами недокорма.

Наконец, окружение посветлело настолько, что стали угадываться не только контуры помещения, но и детали в виде странных настенных рисунков. Незамысловатые каракули, похоже, нанесённые чёрным углём, с одной стороны, являлись до безобразия примитивными, уподобляясь принудительному искусству детсада к очередному празднику, но с другой — до ужаса понятными своей садисткой тематикой, вновь вынимая откуда-то из Диминых внутренностей нешуточный страх.

Как только сознания в очередной раз коснулось это липкое чувство, как по заказу или согласно неведомому сценарию, помещение вновь резко погрузилось в темноту, а затем сверху раздался странный ни то шелест, ни то, скрежет коготков о камень.

На выключение утреннего света Дима отреагировал вздрагиванием и вжатием головы в плечи, а на последующий шорох — неосознанным и перепуганным взглядом вверх. Но всё, что успел рассмотреть — это изломанную щель в потолочном камне, испускающую жалкий рассеянный свет, и на её фоне, что-то падающее прямо ему на голову.

Он инстинктивно перекатился на другой бок, уклоняясь, и это что-то небольшое и явно мягкое шлёпнулось на пол прямо перед ним. Вчерашний полуобезьян сразу распознал в этом куске плоти животное, и, судя по габаритам, оно точно было макакой. Притом, похоже, только что умершей.

Молодой человек приподнялся, ещё раз посмотрел на расщелину в потолке и неосознанно, автоматически перевёл недоумённый взгляд на сидящую напротив Смерть, толи спрашивая, мол, «чо за хрень», толи констатируя явление возгласом: «вот ни хрена себе».

Но на этот раз умереть от одного взгляда у него не получилось, так как первое, что бросилось в глаза — это проступающая в посветлевшем полумраке ярко-красная чёлка на абсолютно лысой башке бабки-смерти. И от осознания этого факта Дима растерялся, застряв в тисках диссонанса. Наверно, поэтому и не окочурился.

С одной стороны, по-хорошему следовало бы уже умереть от её смертоносных «зыркалок», но с другой — с чего это ему отправляться на очередное перерождение от вида сволочной Суккубы. А он уже ни сомневался, что перед ним не просто Божество Смерти, как думал изначально, а самая подлая, изуверская скотина того света, которую и прибить хочется, аж всё чешется. Но и не получится, потому что силёнок не хватит.

— Джей, — выдавил из себя замученный страхами и смертями несчастный юноша, переборов неимоверное желание сдохнуть прямо здесь и сейчас, фиксируя трясущееся тело на четырёх конечностях, — какого хрена?! Ты что, тварь, с дуба рухнула…

— Чо?! — рявкнуло страшилище с интонацией криминальной распальцовки и априори находясь в пацанском приседе, такими басами, что у Димы от прошедшей через него вибрации, кажется, взорвались не только все внутренности, но и все внешности пошли трещинами, отчего он преспокойненько и в очередной раз представился…

Новое возрождение, как и положено, сопровождалось фантомной болью, оставленной всеразрушающим рыком Суккубы. Болело всё. Ни всё тело, а именно ВСЁ. Волосы, глаза, слёзы, сопли, даже грязь под ногтями. Но вместе с тем впервые появился хоть какой-то просвет в этой бестолковой сырой мгле. И оживший ученик тут же осознал, что училку в таком прикиде лучше не троллить.

— Прошу прощения, Джей, — попытался реабилитироваться горе-абитуриент, слащаво подмасливая интонацию и так по-детски юного голоска, доставшегося ему тела, тем не менее, ни спеша поворачиваться к ней лицом, — не могла бы ты убавить душераздирающие басы своего ангельского сабвуфера. А ещё лучше, если бы перешла на привычный тон. Очень сложно, знаешь ли, оставаться живым на стадии обучения, когда тебя постоянно норовят убить либо взглядом, либо рыком.

— Да без проблем, — тут же послышался привычный уже за последнее время голос Джей.

Молодой человек облегчённо вздохнул, расслабленно улыбнулся, считая, что это непонятное зверское испытание наконец-то закончилось, и, усевшись попой на мокрый пол, развернулся к красночёлочной страшилке. Но как оказалось, расслабился он рано. Исчадье ада, видите ли, ещё не наигралось. И как только расцветающий в улыбке ученик обратил на неё свой лик, училка демонстративно небрежно швырнула к его ногам голову бородатого мужика, державшую до этого за волосы.

Башка оказалась не отрезанной, а оторванной, и поэтому из того места, где должна была быть шея, торчали лохмотья остатков мышц, сосудов, ещё чего-то непонятного. В общем, выглядела она совсем непрезентабельно, к тому же, громко шмякнувшись о каменный пол, подпрыгнула словно мячик, размахивая в воздухе ошмётками внутренностей, и тяжело шлёпнулась сидящему Диме в область паха. Радостный до этого ученик вздрогнул, завалился на спину, продолжая кривиться в улыбке, и умер…

Следующее его возрождение, вернее, оживление, ознаменовалось резкими изменениями в окружении. А именно, вместо тягучей и пугающей тишины пещеру заполнял мерзко истеричный хохот Джей, услышав который, Дима моментально из состояния испуга переключился на всё испепеляющую ярость.

Эта вспышка внутренней злости оказалась намного действенней для прочистки мозгов, чем крепкий утренний кофе с пробежкой и ледяным душем. Такая бодрость образовалась во всём теле, что худосочный паренёк пулей вскочил в праведном порыве порвать эту дрянь на Андреевский флаг. Но так как костлявая бабка, в образе которой пребывала Суккуба, восседала перед ним без малейшего признака хоть какого-нибудь одеяния, то рвать на ней оказалось нечего. Да и темнота вернулась на прежнее место. Хоть глаз выколи.

Но колдовской смех потусторонней сущности сделал своё грязное дело, и вместо порыва порвать, он рванул в бега на месте, высоко при этом задирая колени, как футболисты на тренировке. Внутренняя злость позволила выполнить эти разминочные упражнения с особым остервенением, до щемящего состояния тянущей боли в мышцах.

Несмотря на полную самоотдачу физподготовке, молодой человек умудрился рассмотреть где-то чуть в стороне от хохочущего страшилища на каменном приступке небольшой сосудик в виде заварочного чайника, на краю носика которого колыхался жалкий лепесток жёлтого пламени. Его трудно было не заметить, так как это была единственная иллюминация в кромешной тьме.

Так же успел разглядеть, что оторванной от кого-то бородатой головы у ног не было. Она опять обнаружилась в руке Джей, которой та, неистово хохоча, колотила обо что-то, на чём сидела. Мужицкая башка от подобного обращения напрочь потеряла форму, изрядно сплющившись, и мерзко брызгалась мозгами в разные стороны.

Суккуба перестала смеяться резко. После чего неожиданно рассекла со свистом воздух перед самым носом ученика чем-то увесисто тяжёлым и, чуть подавшись к отпрянувшему на рефлексах Диме, вопросительно прошипела:

— Страшно?

Смертоносный шелест перед носом чего-то массивного Диму не испугал, потому что он даже не успел осознать опасность. А вот от этого шёпота чуть штаны не обмочил, хотя они и так были насквозь. Волосы на всём теле вскочили дыбом. Размеры глаз устремились к диаметру распахнутого рта. Ответить ученик в таком состоянии ничего не мог, даже если бы захотел. Но ответа, как оказалось, и не требовалось.

— То-то, — подытожила длительную паузу Джей, отстраняясь обратно.

Только тут обалдевший абитуриент смог рассмотреть, на чём же восседала Суккуба. Это было очень странное… дерево! Мало того, что оно росло в глухой пещере, вгрызаясь корнями в монолитный камень. Это чудо природы имело массивный ствол примерно в полметра диаметром, метром в высоту и круглую, но почему-то сплюснутую крону практически голых веток, создавая причудливую обманчивость многорукости сидящей на этом пне с ветками старухи.

Кроме того, из несуразности, на лысом черепе Джей, когда она наклонилась, с ярко-красной чёлкой соседствовали раскидистые рога, теперь сливающиеся с лысыми ветками в единый фон.

— Для этого ты сюда и прибыл, — неожиданно закончила Джей длительную паузу.

— Для чего этого? Помирать тут от страха? — обиженно взвизгнул фальцетом горе-ученик, задав голосом петуха, всё ещё офигевая от всего происходящего.

— Да, — с неподражаемым спокойствием ответило красночёлочное чудовище, скребя при этом когтями район паха, отчего огромный член заколыхался, словно изрядно перекормленная и оттого до нельзя обленившаяся змея.

Диму подобное зрелище покоробило и окончательно эмоционально добило. Он плюхнулся на мокрый пол, закрыл глаза ладонями, чтобы не лицезреть этого уродства, да и вообще всего окружающего. Взбесившиеся мурашки, до этого носившиеся по телу, резко нырнули под кожу, где принялись трясти все внутренности, порождая лихорадочный озноб. Наступил отходняк.

— Артистичность — наше всё, — в очередной раз констатировала Суккуба свой любимый лозунг, наконец-то хоть что-то начав пояснять, — но искусство театральной игры — это не только умение запоминать большие массивы текста и воплощать их в пламенные речи с нужной интонацией. При этом ещё требуется как можно натуральней изображать эмоции, притом иногда даже доводя их до гротескного состояния оголённых нервов.

Здесь она сделала паузу. Без замаха швырнула размозжённую голову в черноту прохода на нижний уровень. Та, шмякнувшись внизу в жижу, вызвала парный рык и суетливый шум, похожий на мелкий камнепад. Попаданец тут же вспомнил чудищ нижнего этажа. Передёрнул плечами от прошедшей по всему телу очередной волны мурашек. Откуда они только берутся, сволочи. И когда закончатся. И, наконец, вполне осознано уставился на педагога-садиста всем видом показывая всю свою ненависть и к ней, и к её методам обучения.

— Открытое проявление чувств, — не обращая внимание на его злую рожу, продолжила Джей, — всегда проявляется в мимике. Но и обратный процесс имеет место. Надев маску соответствующей эмоции и насильно продержав её на лице, ты через непродолжительное время, несмотря ни на что, войдёшь в состояние изображаемой эмоции. Сострой радость на своей тупой морде, и ты, даже обозлённый на всю свою грёбаную жизнь, уже через минуту повеселеешь.

Молодой человек хмыкнул, вместо предложенной радости скорчив на лице недоверие и всем своим видом давая понять, что считает это полной чушью. На что Джей равнодушным тоном, которому верилось больше, чем театрально наигранному, предупредила:

— Будешь корчить неверие, получишь его во внутреннем состоянии. А с ним неспособность усвоить материал. Что, в свою очередь, приведёт к невозможности сдать экзамен и покинуть данную локацию.

На этих словах исчадье разврата хищно оскалилась. А вот Дима в очередной раз вздрогнул и тут же попробовал воссоздать на своей физиономии маску сосредоточенного внимания, почему-то безоговорочно поверив предупреждению с первого раза.

— Пра-виль-но, — по слогам и продолжая скалиться в зловещей ухмылке проговорила Джей, а затем добавила, — для того, чтобы владеть собой, научись обманывать свой мозг. Любая эмоция несёт в себе как положительные, так и отрицательные качества. Любая. Не существует строго положительных или безоговорочно отрицательных. Каждая в человеке бесценна и крайне нужна для эволюции.

Дима, обхватив голову руками, замер. Опять прошло помутнение в глазах и головокружение, про которые в обезьянах он уже забыл. А вот новое тело восприняло принудительную запись в мозги, как впервые с этим столкнувшееся.

Джей не спешила продолжать, давая возможность ему прийти в себя. Но даже тогда, когда молодой человек потряс головой и вновь изобразил на лице внимание, продолжала помалкивать, ожидая толи нужного вопроса, толи ответа на незаданный вопрос. Поняв это, Дима поинтересовался:

— То есть я тут для того, чтобы научиться управлять эмоциями?

— Не-а, — издевательски усмехнулась Джей, покачав головой, — ты тут для того, чтобы научиться управлять только одной эмоцией — страхом. Вот только он из вышеупомянутого правила является исключением. Его нельзя породить мимикой. Чем дольше будешь изображать на лице ужас, желая его усугубить, тем вероятнее получишь обратный результат. Эту его особенность используют как раз для того, чтобы избавляться от всевозможных патологических испугов. Принято считать, что страх — это недостойная человека слабость, от которой непременно требуется избавляться. Поэтому все вокруг учат, как быть храбрым, как побороть в себе страх и не поддаваться панике. Все эти учителя забывают одну простую истину: человек, лишённый этой защитной эмоции — нежизнеспособен. Страх следует ни уничтожать в себе, а уметь использовать его для своего блага.

— На кой? — вклинился в её монолог Дима, выражая полное недоумение, успев за последнее время уже столько раз обделаться от этой милой защитной эмоции.

Притом до самой смерти в прямом смысле этого слова и подобное заявление для него в данный момент ни в какие ворота не лезло.

— Только бесконтрольный страх лишает человека рассудка, порождая неуправляемые ответные реакции. Имитация смерти, иногда с потерей сознания, а иногда и умирания по-настоящему. Или реакцию панического убегания. Либо рождения такой же бездумной ярости, заставляющей накидываться на источник страха в желании его уничтожить, не считаясь с логикой и адекватностью.

— Стоп! — прервал её Дима, вскидывая руки, — это всё понятно. Только что на собственной шкуре испробовал. Но причём тут специфика моего обучения и страх? И почему обязательно это чувство, а не чувство радости, к примеру?

— Смех и половое возбуждение — вещи не совместимые, — спокойно ответила Суккуба, — Хочешь погасить в человеке сексуальное желание — рассмеши его.

— А страх и возбуждение совместимые? — продолжал упорствовать ученик, постепенно заводясь от непонимания и, казалось бы, логического противоречия.

— Ещё как, — в очередной раз хищно оскалилась Джей, — никогда не задавался вопросом: почему у вас так развита индустрия ужасов?

— Не знаю, — даже не задумываясь над ответом, буркнул ученик, — я не фанат поделок этой индустрии. Но причём тут это?

— Притом, что зона генерации страха и получения полового удовольствия соседствует в миндалевидном теле головного мозга, переплетаясь между собой пограничными нейронами, — для демонстрации она сцепила скрюченные пальцы рук, наглядно показывая взаимодействие, — поэтому возбуждаясь, одна зона тянет за собой соседнюю. А когда эти зоны возбуждаются одновременно…

Её морду осчастливила хищная зубастая улыбка, больше напоминающая оскал, как раз из какого-нибудь фильма ужаса. А мелкие убийственные зрачки закатились куда-то вверх и там спрятались, выставив вместо себя окровавленные белки, от чего жути в её облике только добавилось.

Дима прикрыл глаза рукой и поник. Только бы не любоваться этим красночёлочным ужасом, кроме страха вызывающим в добавление ко всему ещё и отвращение до рвотных позывов. Суккуба недолго пребывала в состоянии предвкушения непонятного для ученика блаженства, неожиданно перейдя на змеиное шипение, чем в очередной раз вызвала в нём вздрагивание и топот мурашек по всему телу.

— Страх — усиливает всё, к чему прикасается, пуская в разнос любое наполненное им чувство.

— Не понимаю, — с расстановкой, не отнимая руки от лица, упрямо процедил Дима, — на кой ляд всё это нужно.

— Хватит тупить, — тихо, но зло прорычала Джей, — включай мозги. Не скрою. Я в этом преследую собственную выгоду. Для меня мало научить тебя разводить на секс любую мокрощелку. Мне необходимо, чтобы ты получал при этом как можно большее удовольствие, потому что треть его будет моим. Ты забыл об этом?!

Рявкнула она под конец так, что нежное сознание ученика в очередной раз не выдержало эмоционального шквала, и он рухнул у ног учителя замертво. На что Суккуба смачно сплюнула и про себя, кажется, даже выругалась…

^{Глава 8. Локация 2. Быть марионеткой в чужих руках позорно, но выгодно, потому что за тебя тобой всё сделают.}

Очухавшись в очередной раз и потирая бешено колотящееся сердце в груди, отходящее от фантомной боли, Дима не стал продолжать прерванный диалог, а, оставаясь в горизонтальном положении, отвернулся от учителя-убийцы пытаясь отдышаться и переварить услышанное. Вернее, молодой человек был вынужден лихорадочно придумывать, что необходимо сделать такого-эдакого, чтобы перестать всякий раз умирать от этого грёбаного страха.

Он уже понял, что ему досталось очень впечатлительное и совсем слабенькое здоровьем тельце. Вот только поменять его на другое, вряд ли представится возможным. Поэтому решать проблему придётся с тем материалом, что имеется.

Тут в голову пришла её же подсказка, что страх — особое чувство, которое чем больше в себе распаляешь, тем меньше он оказывает воздействие на сознание. Но как, мать её, можно перестать бояться низкочастотного рыка, буквально разрывающего внутренние органы в клочья, и убийственного взгляда Смерти, проникающего в голову и тупо останавливающего работу мозга? Как можно не бояться жуткой нежити, дожидающейся этажом ниже, готовое порвать его на миллионы маленьких Димусек? И как, скажите на милость, можно подобным аутотренингом научиться не бояться страхов, которых ты ещё не видел? И о которых даже не знаешь?!

— Не правильная постановка вопроса, — бесцеремонно влезла в его мысленный процесс Джей, — в первую очередь следует понимать, что вне тебя страхов не существует. Ни я, ни асуры нижнего этажа сами по себе ужасом в чистом виде не являемся.

— Ну да, — ехидно хмыкнул ученик, не оборачиваясь, — вы совсем для меня никакой опасности не представляете. Подумаешь, просто убиваете и всё.

— Не ври, — тут же отреагировала Джей не менее ехидным тоном, — я лично тебя ни разу даже пальцем не тронула. Любой страх формируется исключительно внутри твоей тупой башки. И он только твой и больше ничей. А так как ожидание страха всегда значительно превосходит саму суть опасности, то твоё воображение тебя и приканчивает. Человека убивают собственное сознание, заранее по жизни донельзя перепуганное. А там внизу, кстати, тебя вообще никто не просил кидаться в пасть нежити. Я бы даже назвала их действия по разрыву твоей бренной тушки на части, элементарной самообороной.

Подобный расклад изрядно повеселил Диму, заставив скривиться в ухмылке. Действительно. Какие монстры-людоеды? Сплошная самооборона. Захекав, словно старый дед, молодой человек принял сидячее положение и развернулся, намереваясь поинтересоваться дальнейшими планами. Но Суккуба продолжила психоликбез в наставительном тоне, не дав ему даже рот раскрыть.

— Твоя задача не превратиться в бесстрашный овощ, что просуществует до первой смертельной опасности, а, не прекращая бояться, тем не менее, держать страх под контролем. В этом и заключается умение им управлять.

— Но как? Это же бессознательная особенность психики организма. Как сознанием можно его контролировать, когда оно, бедное, от страха вообще выключается?

— Можно, если обладаешь соответствующим инструментом, который базируется на другой негативной, по утверждению людей, эмоции — злости. Злость — очень полезная человеческая эмоция, выпестованная эволюцией за миллионы лет. Злость — это ядерный реактор твоих свершений, дающий очень ценную энергию для деятельности, отсутствие которой приводит к состоянию, называемому вами депрессия. Никогда не разбрасывайся злобой, изливая её из себя на окружение. Это всё равно, что разбазаривать свою жизненную энергию в пустоту. Научись аккумулировать этот актив внутри себя. Только внутренняя злость на себя заставит тебя себя заставить. Внутренняя, или вы иногда называете её спортивная злость, является фундаментом силы воли. А вот уже с помощью этого инструмента можно управлять всеми своими эмоциями, в том числе и страхом.

— С этим мне не повезло. Я, к сожалению, не отношусь к волевым людям. Я бесхарактерный, бесхребетный, как мама частенько говаривала, — тяжело вздохнул горе-ученик.

— Характер — это принципы, формирующиеся миропониманием и преобразующиеся в статус закона самодисциплиной. Человек с характером в первую очередь — это сгусток силы воли. Воля не объект, который либо есть, либо нет. Это процесс. Если хочешь чего-нибудь достичь в жизни — наведи в ней порядок, потому что воля — это дисциплинированность. А дисциплинированность, помноженная на внутреннюю злость, даёт как раз ту самую силу воли, которой у тебя якобы нет.

С минуту они молча сидели, не смотря друг на друга. Дима обдумывал услышанное и взвешивал свои способности хоть что-нибудь воплотить из сказанного Суккубой в жизнь. Та же не мешала, давая тем самым понять, что ученик делает всё правильно. Но затем тяжело вздохнула, заявив, что он ей надоел своим бездельем, и махнула рукой.

От порыва ураганного ветра легковесного юношу сдуло, как пылинку, отправляя вслед за оторванной головой в темноту выгрызенной норы. «А-а-а!», только и успел завопить ученик на одной длинной ноте, в знак протеста, скользнув по мокрому полу и в очередной раз с отборным матом пересчитывая такие же скользкие ступени.

Как ни старался приговорённый к встрече с асурами затормозить на вырубленных уступах, у него не получилось. И он со всего маха шлёпнулся в грязь нижнего этажа, да так смачно, что облил жидкой субстанцией каменные изваяния с головы до ног.

Единственно, на что успел обратить внимание — оба крокодила-гориллы встрепенулись от подобного непотребства и на секунду остолбенели, обтекая, дав молодому человеку сгруппироваться. Но затем радостно, как показалось, кинулись обниматься, раскинув свои лапища. На этом моменте юноша перестал что-либо соображать. Только впоследствии вспомнил, как в голове зазвучала бодрая песенка голосом Высоцкого. Притом, как понял горе-ученик, заиграла она не без помощи меломанки Джей.

«Тут вообще началось — не опишешь в словах, и откуда взялось столько силы в руках? Я, как раненый зверь, напоследок чудил, выбил окна и дверь, и балкон уронил…»

Дима абсолютно не помнил, как взлетел по ступеням обратно. Вот только ногти на ногах и руках отчаянно разболелись, потому что оказались ободранными до крови. Ныла нижняя челюсть, словно он и этой частью тела помогал карабкаться или, вернее, скакать по ступеням вверх.

В очередной раз перепуганный до жутиков в глазах ученик, постепенно приходил в себя, сидя у бабки-смерти и обхватив мосол её ноги. Широко распахнутыми глазищами он пялился на расплавленные туши асуров, выскочивших за ним следом и тут же попавших под колдовскую раздачу хозяйки верхних апартаментов.

Продолжая часто и шумно дышать, несчастный обернулся и, поняв, за что держится, тут же вспомнил своё обезьянье прошлое. Он, уподобляясь макаке звонко взвизгнул, кидаясь на карачках прочь в дальний угол, где из темноты, как чертёнок из коробочки, выскочила здоровенная крыса размером с откормленного кота. Эта тварь, яростно заверещав, запрыгала на месте, стараясь всем своим видом ещё больше запугать трусливого человечка. Но это оказалась для Димы уже перебором.

Нет. Он не умер от страха. Наоборот, повёл себя как настоящий мужик. Молодой человек, с остервенением и нечеловеческой реакцией, поймав агрессивного грызуна за массивный хвост, когда тот находился в воздухе в своём очередном подпрыгивании, и со всего маха брякнул не ожидавшую такого подвоха крысу башкой о камень.

Зверёк, наверное, сдох сразу, но Диме этого показалось мало. Поэтому он принялся в бешеном ритме с остервенением лупить обмякшей тушкой об пол, пока совсем не выдохся. Вернее, пока пещера не огласилась визгливым воплем фанатки бесчеловечной расправы:

— Мочи крысёныша! «Зенит» — чемпион!

Только тогда молодой человек, наконец, осознал, что устал и, выпустив из рук размозжённый трупик, без сил рухнул на пол, опираясь спиной на стену и закрывая глаза от дикого изнеможения.

— Я впечатлён, — негромко, с ноткой едкого сарказма, сбитым дыханием проговорил загнанный в угол ученик-страдалец.

— Чем? — хмыкнула ликующая Суккуба, продолжая находиться в приподнятом расположении духа.

— Демонстрацией, что у страха глаза велики, и что он увеличивает всё, к чему прикасается. Мне бы без его помощи от каменных монстров ни в жизнь не убежать.

— А, брось, — отмахнулась бабка-смерть с озорной красной чёлкой на лысом черепе с рогами, — не было в этом никакой демонстрации. Просто я тебе этим указала на единственный способ отсюда выйти. Ты хоть сообразил, где и в каком времени находишься?

Дима вопросительно уставился на уродливую страшилку. Этот вопрос оказался для попаданца полной неожиданностью. Странно. Но он действительно ни разу за всё время пребывания в этом мокром каземате даже не соизволил поинтересоваться: а где это он?

— Понятно, — тут же подытожила Джей, правильно оценив его тупой взгляд без единой мысли в голове, — там, за толщей камня, — указала она на стену, у которой как раз пристроился Дима, — течёт небезызвестная тебе река Инд и…

— Что-то я не помню в индийском пантеоне ни таких, как ты, ни таких, как они, — мотнув головой в сторону расплавленных кучек камня, довольно бестактно прервал ученик пояснения учителя, похоже, с потерей сил, потерявший ещё и страх с признаками хорошего тона.

Бабка-смерть грозно зыркнула на него, но карательных мер не предприняла, а лишь помолчав, продолжила:

— В это время страны с названием Индия не существовало. А культура, в которую ты попал, вашими историками называется индской. И я, соответственно, ни богиня индийского пантеона, а самая настоящая Перво-Матерь. В это время ещё не народилось ни одного известного тебе Бога. Тут даже до рождения Будды, как до космоса. Все аспекты верований данного времени тебе знать необязательно. Тем не менее, с некоторыми всё же придётся познакомиться, так как, по легенде, будешь моим посланником, а это, как понимаешь, накладывает определённые обязательства на поведение.

— Прикольно, — без эмоционально буркнул ученик, ни то от усталости, ни то, находясь в психологическом состоянии отходняка, — я так понимаю, снаружи каменный век.

— Бронзовый, — столь же равнодушно поправила училка, — я для аборигенов та, кто порождает любую жизнь, — с этими словами богиня взвесила свой огромный детородный орган, тут же выпустив болтаться, — и та, кто любую жизнь обрывает.

Бабка-смерть резко приподнялась и в один миг оказалась до зубов вооружённой. В одной руке увесистая дубина, в другой устрашающего размера тесак красноватого металла. Ни то медь, ни то, бронза. У ног появилось копьё с маленьким круглым щитом. На голове к рогам добавился причудливый шлем. Талию толщиной в позвоночник охватил пояс, увешенный разного размера ножами, ножичками, шипастыми колотушками и ещё непонятно чем. В общем, арсенал оказался достаточно внушительным и по весу тянул на центнер, не меньше.

Продемонстрировав убийственную воинственность, чудо-юдо-бабка-смерть с милым позывным Джей уселась на свой импровизированный бонсай, растворив в воздухе всё оружие, и преспокойненько продолжила читать очередную нотацию:

— Ты обязан соответствовать моему посланнику. Ты — аватар богини, то есть меня, любимой. Если аборигены тебе не поверят, то убьют, как проходимца или вредоносную пакость.

— И как ты себе это представляешь? — впал в недоумение Дима, уже отдышавшись и начиная приходить в состояние адекватности.

На что Джей оскалила пасть в улыбке и, раскинув руки, продемонстрировала себя во всей красе, в полный рост, всем своим видом говоря: «во я кака». Но подобная наглядная демонстрация нисколько не убавила у юноши недоумения и не прибавила понимания, что и как ему надлежит изображать.

— Ну ни чо себе. Где — ты, — он указал на Суккубу, — и где — я, — тут же подёргав себя за отворот рубахи.

На что Джей только загадочно продекларировала знаменитое выражение:

— Весь мир — театр, а люди в нём — актёры, — и тут же, переходя на заговорщицкий голос, добавила, — а умные люди не только актёры, но и сценаристы, режиссёры и костюмеры с осветителями. Голова дана для того, чтобы думать, а не жрать в неё и не плеваться матерными словами. Думай. Рожай сценарий. Режиссируй. Играй. Обучайся. И главное, это тебе моя подсказка, не забывай, по поводу чего ты здесь находишься.

С этими словами рогатое отродье ада с красной чёлкой, указав рукой на проём, оскалившись, скомандовала:

— Твой выход, Ди. Не облажайся.

Ученик тяжело поднялся на жидкие ножки. Сказывалась и усталость, и боль в мышцах от перенапряжения, и откровенный внутримышечный тремор от страха. Ещё немного поколебавшись, он, всё же осторожно ступая по мокрому полу, держась за стену рукой, пошёл вниз.

Спустившись на этаж и, окончательно скрывшись с глаз Суккубы, молодой человек притормозил и, прежде чем двинуться в очередной проём, зияющий на противоположной стороне, решил собраться с мыслями.

Огляделся. Насыпанный на пол мелкий флуоресцентный песок, даже скорее пыль, являлся плохим освещением, расцвечивая тьму зеленоватыми оттенками. Словно смотришь в прибор ночного видения. Но, обойдя всё нижнее помещение, Дима довольно быстро понял, что рассматривать здесь абсолютно нечего. Оно было пустым. Ни одной зацепки. Ни одной подсказки.

Дойдя до противоположного выхода и заглянув в узкий проём, уходящий круто вверх и на значительно большую высоту, чем первое помещение, Дима пустился в размышления, начав их с постановки главного, как посчитал, вопроса.

Дима: — Что значит написать сценарий? Я так понимаю, что наверху меня ожидает нечто определённое. То есть саму сцену с декорацией я придумать не могу. Она будет задана. Поэтому сочинять могу лишь своё поведение на этой сцене. А для этого на её, как минимум, надо взглянуть. Что сейчас можно анализировать и моделировать, если исходные данные не известны.

Он ещё какое-то время колебался, но, в конце концов, поняв, что, не увидев всё своими глазами, сценарной каши не сваришь, и смирившись с тем, что при этом придётся возвращаться на исходные позиции, а может быть, и не единожды, Дима, назначенный представителем местной богини решительно направился вверх, на встречу с неизвестностью.

Узкий, только для прохода одного взрослого человека и достаточно крутой подъём с мелкими ступеньками вывел к закрытой двери, за которой виднелся дневной солнечный свет. Притом, дверь оказалась заперта снаружи!

— Это ещё что за хрень? — выругался ученик в голос, поняв, что просто так преграда не отпирается.

Высадить её плечом оказалось несподручно. Ступеньки под ногами крутые и мелкие. Того и гляди, оступишься или поскользнёшься, и тогда прости-прощай шея, держащая дурную голову. Дощатая преграда оказалась добротно сколоченной, и щели виднелись только на уровне пола и потолка.

Снизу ничего разглядеть не удалось. Перед дверью снаружи оказался приямок. Сверху заглянуть в щель не позволила физподготовка. Диме не удалось свернуться, упираясь в стены спиной и ногами, чтобы умудриться взглянуть хоть одним глазком на то, что творится с той стороны. Оставалось только, приложив ухо к доскам, прислушаться.

Сначала ничего не происходило. Какие-то звуки явно искусственного происхождения доносились до слуха: отдалённый стук, скрип и тому подобное. Но никакой информационности они не несли. Наконец иномирянин услышал человеческие голоса. Их было двое. Мужчины. И они приближались.

Аборигены вели интенсивный, но не эмоциональный диалог, будто шёл обмен ничего не значащей информацией. Дима никак не мог разобрать, о чём они говорят. И только когда голоса приблизились почти вплотную, попаданец с ужасом понял, что диалог ведётся на непонятном ему языке.

Дима: — Чёрт. Надо ж, какой облом. Обезьяны и те по-русски руками махали, а тут, похоже, придётся в довесок ко всему непонятному ещё и без переводчика обходиться.

Говорившие подходили ближе, и молодой человек расслышал не только их шаркающие шаги в жёсткой обуви, но и то, что они волокли по земле что-то тяжёлое. А когда до него дошло, что незваные гости направляются прямо к двери, он, недолго думая, быстро, но как можно осторожней, чтобы не улететь вниз, стал спускаться, используя все четыре конечности, побоявшись попадаться чужакам на глаза.

В голове сверкнула мысль Суккубской закладки, что ожидание опасности всегда превышает саму опасность у зашуганного по жизни мозга, но он тут же парировал это правило другим: бережёного Бог бережёт.

Шорох открываемой задвижки. Резко распахнувшаяся дверь. Двое здоровых бородатых мужиков в одинаковых одеяниях, похоже, даже военного покроя, судя по блестящим однородным наплечникам и наручам, с размаха забросили тело голого человека в проём двери. И не успело то докувыркаться по ступенькам до притаившегося попаданца, как бородачи так же резво дверь захлопнули, закрывая на задвижку.

Дима не смог ни увернуться от падающего трупа, ни удержать его, застопорив в проходе. Мёртвое тело, к тому месту где он находился, уже набрало достаточную скорость и так как было значительно массивней, то буквально смело худосочного парнишку, не оставляя ему никаких шансов на выживание. И всё началось сначала…

Проанализировав свой первый блин комом и не найдя выхода из сложившейся ситуации, исконный житель мегаполиса, вспомнив, что наглость — второе счастье, решил действовать на опережение. При следующем оживлении и прохождении через оплавленные трупы каменных чудовищ нижнего этажа, он, не задерживаясь, поднялся к двери и, усевшись на верхнюю ступеньку, принялся ждать.

Когда бородачи притащили труп и открыли задвижку, Дима, толкнув дверь как можно сильней, выскочил наружу, рассчитывая на эффект неожиданности. Судя по реакции носильщиков, ему это удалось. Оба, тут же бросив ношу, приземлились на задницы в состоянии неописуемого ужаса. Юноша даже не исключил, что мужики в штаны наложили. Уж больно запах знакомый донёсся до обоняния.

Тем временем, вырвавшись на оперативный простор, пещерный узник заметался из стороны в сторону, жадно впитывая информацию об окружении, понимая, что много времени ему на ознакомление не дадут. Он оказался на небольшой каменной платформе, размером с волейбольную площадку и напомнившую театральную сцену, окружённую с трёх сторон скалами, а с четвёртой — земляной склон с врезанными в него деревянными ступенями.

Внизу склона виднелась большая поляна — эдакий зрительный зал, за которым начиналось человеческое поселение, состоящее вперемежку как из каменных, так и деревянных строений незнакомой архитектуры. Посреди самой скальной сцены непонятно как росло дерево, похожее на то, на котором сидела Джей. Только это было явно живым, с листочками, аккуратно подстриженное, и в его ветвях сидела копия Суккубы, только в виде скульптуры.

Именно вокруг неё и нарезал круги Дима, стараясь сообразить, где он находится и что ему здесь надлежит сделать. Пробежав вокруг дерева со статуей и узрев двух бородачей, стоящих на карачках с вытаращенными глазами, посланец богини не придумал ничего лучшего, как просто набрать в лёгкие побольше воздуха и что было сил, завизжать.

Сложно сказать, почему молодой человек с высшим образованием и воспитанный в приличной семье, решил, что все посланники богинь должны выглядеть придурками. Тем не менее, данная выходка сработала на ура. Оба мужика, а судя по одеянию, это действительно были какие-то военные или стражники, хотя оружия при себе и не имели, тут же растянулись мордами в землю, раскинув руки в стороны и при этом, перестав подавать какие-либо признаки жизни.

Дима ещё пометался какое-то время, изображая «божественного» на всю голову, но высматривать на площадке с деревом больше было нечего. Она оказалась попросту пуста. Спускаться по склону не рискнул. Поэтому оставалось только вернуться к Джей и попытать эту заумную сволочь на предмет: что ей от него надо и как это «надо» с кем-то где-нибудь сообразить.

Юноша, тяжело дыша от заполошного бега по импровизированной сцене, с оторопью в широко распахнутых глазах смотрел на крутой спуск в темноту пещер. В один момент, поняв, что спускаться оказывается куда страшнее, чем подниматься. Он почти с минуту не мог заставить себя двинуться вниз. Но тут на страх высоты наложился страх быть пойманным — мужики за спиной зашевелились.

Дима ещё несколько секунд колебался, а затем обозлился на собственную никчёмность, сжимая кулачки. Автоматически перешёл в режим «я — ведущий» и аккуратно, на трясущихся ножках принялся спускаться, всё-таки заставив себя пойти вниз, решив, что это меньшее из представленных на его рассмотрение зол. А когда достиг светящегося пола, то даже похвалил себя с гордостью за проявление силы воли, которую, оказывается, так просто в себе вызвать.

Забравшись по мокрым ступеням в исходную пещеру и протиснувшись между двух оплавленных изваяний, расхрабрившийся ученик бесцеремонно уселся напротив чудо-юдо-бабки-смерть и, даже не успев отдышаться, тут же выпалил:

— Ну, давай, рассказывай.

— Что? — переспросила Джей, всем своим видом изображая статую на поверхности.

— Чего ждать? Чего не миновать?

— Забей. Ещё не вечер.

— Очень информативно. А что произойдёт вечером? — тоном, лишённым всяких эмоций, допытывался Дима, уже поняв, что всю подноготную из Джей придётся вытягивать клещами занудства.

— Ну, вернее даже не вечером, а уже ночью. А ещё точнее — в полночь.

Неожиданно скелетообразное чудище спрыгнуло со своего импровизированного трона и, заложив руки за тазобедренные кости, обтянутые пергаментной кожей, узорно выпачканной ни то кровью, ни то, фекалиями, и проковыляв на раскорячку мимо обалдевшего ученика, легко, пинками отправила оба каменных бугра скакать вниз по мокрой лестнице.

Удостоверившись, что асуры благополучно на своём этаже материализовались, синхронно рыкнув, она принялась расхаживать, менторским тоном увещевая абитуриенту собственной школы имени себя любимой:

— Благодаря тому, что ты до смерти напугал стражников, они сейчас оклемаются и устроят в городе нешуточный переполох. К вечеру власти примут решение устроить тебе полную «Хакрапую».

Дима не стал даже спрашивать, что это такое, только вскинул брови крутыми дугами, одной мимикой давая понять свою полную неосведомлённость по этому вопросу.

— Не бери в голову, — махнула скелетом руки Джей, — это такой особый праздничный ритуал пяти удовольствий. А удовольствия у аборигенов простые и без изысков. Обожраться мясом, рыбой, печёными яичками шелкопряда, упиться алкоголем и после всего этого заняться неординарным сексом.

— Ну, нормальные удовольствия, — не без сарказма констатировал ученик, — Приемлемые.

После чего резко вспомнил, что жрать хочет, как со вчерашнего дня некормленый.

— Не гони волну макак по веткам, джунгли ещё вчера закончились, — несколько неадекватно и как-то коряво пошутила училка, состроив глумливую гримасу, ну или чем-то на неё похожую, — мясо подадут варёное, а не в виде привычного для тебя шашлычка.

— Печалька, — тут же отреагировал Дима, с детства ненавидевший мясо в супе, и, как оказалось, этот факт был хорошо известен исчадью ада с красной чёлкой.

— Хотя бульончик стоящий. Советую.

Молодой человек кивнул в знак того, что данный совет принял к сведению.

— С рыбой тут дела обстоят ещё хуже. Эти уроды просто не умеют её готовить. Я даже не могу объяснить, с чем это связано. Поэтому рыбные блюда у них такое «Г», прости Господи. Руки бы поварам оторвать. Яички шелкопряда — деликатес на любителя, которым ты, как я понимаю, не являешься. С алкоголем тоже беда. То, чем они заливают зенки, алкоголем назвать, по большому счёту, вообще нельзя. Редкостная гадость. Поэтому ещё совет: с пойлом не заморачивайся. И даже не пробуй, иначе до секса не доживёшь. Или всё, что умудришься съесть, окажется на партнёрше в пережёванной и слегка переваренной консистенции.

Дима вновь кивнул, находясь в сосредоточенном состоянии. Видимо, всё это прокручивая в голове и моделируя собственное поведение за виртуальным столом.

— Зато с партнёршей тебе однозначно повезло. Девочка необычная. Тебе, убогому, такая ещё не попадалась. Не буду раскрывать её таланты и особенности, но для тебя самое главное, что партнёрша опытная, не одной сотней мужиков тренированная. Не подведёт.

— Хороша девочка, — брезгливо скривился ученик, — местная прошмандовка. Хотя, чего было ожидать от апофеоза адского разврата.

— Чья бы корова мычала, — беззлобно отреагировала Суккуба, — И вообще, завидуй молча. Она, в отличие от тебя, получит свои пять удовольствий сполна. А вот для таких, как ты, каждая минута пребывания наверху может стоить жизни. Поэтому нисколько не удивлюсь, если так до аборигенки и не доберёшься, застряв где-то между мясом и рыбой с яйцами.

И тут бабка-смерть в противовес старческому образу, залилась таким задорным и заразительным хохотом, что Дима уже через несколько секунд валялся и сучил ножками, изображая бег на месте, лёжа на боку. Свалился не преднамеренно. Натруженные ножки не выдержали вертикального положения.

До вечера горе-абитуриент не маялся, а тупо спал. Опять же ни сам уснул — Джей подсобила. Она с особым старанием, аж вывалив из пасти длинный раздвоенный змеиный язык, скрутила одну фигу на просьбу ученика чего-нибудь поесть, а затем вторую на мольбу чего-нибудь попить, объявив, что пожрать и попить у него ещё будет возможность, а вот поспать — вряд ли. Поэтому, убрав фиги обратно за тазобедренные мослы, скомандовала: Спать. На что ученик послушно потерял сознание и проспал до самой полуночи.

Его никто не будил. Сам встал в режиме зомби, неустойчиво покачиваясь. Но услышав от восседавшей на своём дереве училки многообещающее: «пора», как примерный ученик, подтянул спадающие штаны и поплёлся на приготовленный для него эшафот с удовольствиями. Но так как находился с глубоких спросонок, то по поводу предстоящего испытания вообще никаких эмоций не проявил. Голова находилась в девственно пустом состоянии. Локомоторные функции туловища вроде как на половину проснулись, а вот мыслительный процесс — вообще забыл это сделать.

Только когда спустился на нижний этаж, невольно замер на последней ступени, тупо уставившись на двух светящихся монстров, с таким же недоумением пялившихся на обнаглевшее мясо, так беспардонно вышагивающее прямо к ним в пасти. Встреча с асурами, с одной стороны окончательно разбудила, возвращая к реальности, а с другой, погрузила в глубокий ступор, что не дало времени испугаться.

Он попросту не успел, так как с противоположной узкой лестницы, ведущей наружу, вывалилась очередная порция свежеохлаждённого корма, на этот раз женской конфигурации, и сквозь доносящийся издалека барабанный бой, какая-то писклявая тётка заунывно принялась звать какого-то Халяма-маляма. Да так настойчиво и призывно, что оба каменных урода, даже не позарившись ни на свежак в виде Димы, ни на охлаждённые консервы мертвечины, рыча и толкаясь, рванули наверх на тёткин голос, быстро скрывшись в норе, выводящей на свежий воздух.

И тут наступила полная тишина. Барабаны смолкли. Плаксивая тётка успокоилась. Убежавшие наверх асуры и те никаких признаков активности там не проявляли. Никого не хватали, никого не жрали. В наступившей гробовой тишине Дима осторожно ступил на пол нижнего этажа, ежесекундно ожидая подвоха. Но ничего не произошло. Тишина сохранила свою целостность.

Призрачно светившаяся зеленоватая пыль, постоянно сыпавшаяся с каменных асуров, толстым слоем покрывала пол пещеры. А в первой половине помещения, ближе к апартаментам Перво-Матери из-за стекающей по ступенькам воды, эта пыль превратилась в светящуюся грязь, очень напоминающую по консистенции мазь типа вазелин, только разжиженный.

Осознав это, у Димы тут же родилась идея, как можно её использовать для пользы дела. Вот только она оказалась не совсем обычная, вернее даже можно сказать, сказочная какая-то. Голые руки в ней пачкались, а одежда ни в какую. Светящаяся грязь с неё просто осыпалась пылью.

Недолго думая, молодой человек скинул с себя рваные тряпки и принялся намазываться этой дрянью с ног до головы. Притом на голову потратил значительно больше времени, втирая флуоресцентную субстанцию в пышную шевелюру и пытаясь изобразить с волосами что-нибудь такое-эдакое. Изначально старался придать им сходство с рогами, как у чудо-юдо-бабки-смерь. Но получилось не очень похоже.

В результате с причёской а-ля морской ёж он отправился наверх. Пожрать, попить, ну и так далее по списку. Всё время, пока накладывал макияж, в различных вариантах прикидывал свой поведенческий образ. В конечном итоге пришёл к выводу, что изображать безмозглого, как утром, будет неправильно, а вот божественно величавого, пожалуй, то что нужно. Тем более с такой иллюминацией на всё тело.

Деревянная дверь оказалась распахнутой настежь. Снаружи царила непроглядная ночь. Даже луны в обозримом пространстве неба не наблюдалось. Поэтому сразу бросились в глаза две светящиеся спины монстров нижнего этажа, замершие изваяниями, словно часовые на посту справа и слева от дерева со статуей.

Дима: — Твою ж маму, — промелькнула в голове единственная мысль от увиденного.

Юноша, непрестанно озираясь по сторонам, выбрался наружу. Его основательно потряхивало. Толи жидкие ножки после крутого подъёма тряслись от перенапряжения, толи они дрожали от страха в преддверии чего-то непонятного и явно смертоубийственного. Без бутылки не разберёшь.

Подкравшись к окаменевшим монстрам, он замер в нерешительности.

Дима: — Ну и как по их грёбаному ритуалу правильно обходить этих уродов: справа или слева? А вдруг это важно и за неправильно выбранное направление меня тут же сожрут, как лжепосланника.

В итоге недолгих умозаключений, так и не найдя решения, поступил неадекватно, по-айтишному, почему-то решив пролезть прямо напролом через нижние ветви дерева и выныривая в результате между ног каменной бабки-смерти.

На партер зрительного зала, заполненного до отказа разношёрстной публикой, его экстравагантное явление народу как бы из чрева статуи с каменным членом по колено, произвело неизгладимое впечатление. Народ сначала в едином порыве, словно по команде шумно выдохнул, а за тем с причитаниями и блеянием попадал на землю. Кто в молитвенном коленопреклонении, кто в обморок.

Но Дима в зрительный зал не смотрел. Аборигены его мало занимали. Куда больше заинтересовала голая тётка, сидевшая на раскорячку в позе лотоса прямо напротив того места, откуда выполз посланник богини и которую Суккуба по недоразумению обозвала девочкой.

От неожиданности его появления женщина заметно качнулась, видимо собираясь рухнуть в беспамятство, но какими-то силами удержалась и, судорожно утерев мгновенно вспотевший лоб, вытаращив глаза, уставилась на странного светящегося аватара Перво-Матери, представшего в виде прекрасного юноши, из одежды которого наличествовал только зеленоватый свет.

Тётенька, судя по потасканности, мальчику в мамы годилась. Хотя по лицу даже примерный возраст не определялся, ввиду разукрашенности и разрисованности под манер примитивного кубизма с признаками позднего бездарного авангардизма.

Никаких источников освещения вокруг не наблюдалось, кроме тех же монстров, изображающих в данный момент ни то стражей, ни то храмовые светильники, как раз на этот случай. Ну и самого Димы, от которого в полной темноте ночи, тем не менее, света изливалось недостаточно. Хотя детально рассмотреть свою партнёршу его всё же хватило.

Первое, на что он обратил внимание — цвет кожи. Изначально тётка показалась негритянкой в зелёной подсветке. Но, присмотревшись, он всё же эту версию отмёл, как не соответствующую действительности. Несмотря на то что кожа и в самом деле выглядела очень смуглой, до африканского иссини чёрного отлива, ей было далеко. Да и чертами лица, изрядно измазанного красками, она скорее напоминала цыганку с Казанского вокзала, что ни так давно, но уже в прошлой жизни приставала к нему с просьбой позолотить ручку.

Дима, тогда ещё сдуру, отчего-то растерявшись, заявил, мол, он ей не золотарь, чтобы ручки золотить. На подобное заявление разодетая во всё цветастое «ромалка» тупо зависла, уподобившись глюкнувшей программе. А два мужика, проходивших мимо и нечаянно ставшие невольными свидетелями сцены, одновременно в голос заржали. Один из них походу даже одобрительно хлопнул Диму по плечу, с восхищением похвалив, мол, молодец, паря, так её.

Молодой айтишник с высшим образование тогда, по сути, не понял, что сморозил. Поэтому, немного отойдя и не выдержав, залез в Интернет за пояснением, что же такое золотарь, которое почему-то ни с того ни с сего пришло ему на ум. А когда нашёл значение, даже сам себя зауважал за столь, как ему показалось, интеллектуальный каламбур.

Так вот, та цыганка почему-то сразу инициировалась у него с сидевшей голой аборигенкой. Ну, прямо зуб можно дать — одна в одну. Такая же чёрная копна растрёпанных волос и не малое количество украшений, опутавших смуглянку с макушки до пяток. Даже выставленное на показ, заросшее волосяными дебрями влагалище и то было увито бусами крест-накрест, больше напоминая революционного матросика, увешанного и перевешанного пулемётными лентами и прочими украшениями военной атрибутики.

Черты лица крупные. Особенно выделялся мясистый нос и пухлые щёки. Губы, напротив, выглядели худосочными. Но это могло быть результатом натянутой фальшивой улыбки, от которой сам рот аборигенки казался через чур большим для её маленькой головы.

Пухлости и мягкости прослеживались во всём теле. Сразу видно, тётеньку голодом не морили. Ни сказать, что заплыла жирком, но рёбра, в отличие от Диминого тела, не прослеживались. Вот только это на грудях почему-то не сказалось. Титьки у аборигенки были так себе. Ни нулёвка, но и до второго размера не дотягивали. К тому же оканчивались странными образованиями, соединяя в нечто единое — соски с ареолами. Эдакий большой конусообразный сосок на пол груди.

Дима производил осмотр в режиме ошпаренной кошки, и только закончив с напарницей и перейдя к обзору накрытого на земле стола, неожиданно вспомнил, что он «ведущий», да ещё к тому же посланник Божий, которому так тупо вести себя не подобает. Да и свет, исходящий от него, как от сказочных чудовищ, подсказывал, что молодой человек из далёкого будущего тут не просто так, а о-го-го ещё как.

Он тут же состроил на физиономии царскую, ну или божественную надменность. Зачем-то раскинул руки в стороны, мазнув наигранно презрительным взглядом по коленопреклонённой толпе и попытался с ленивой небрежностью сесть напротив наряженной в бусы аборигенки в ту же позу, что и она. Но моментально сообразил, что он не йог. И ему до него далеко. Поэтому после никчёмных потуг по скручиванию одеревеневших конечностей в морской узел, попросту прилёг на бок, опираясь на руку, посчитав эту диванную позу вполне величественной.

Джей ничего не рассказала о самом ритуале: что, как, почему и поэтому светящийся посланник такой-то Матери понятия не имел, что надлежит делать по их сценарию, а своего он ещё не написал. Это исчадье разврата только запугивало чуть ли не ежеминутной опасностью пребывания наверху. Но в данный момент он скорее был сконфужен, чем напуган. А выданная ученику для ритуала напарница, дура, как назло потупила глазки на свою «мохнатку», замерла и, кажется, совсем перестала дышать.

Так продолжалось с минуту. Ничего не происходило. Тётка сидела, заклинившись на своей волосатой кормилице. Светящиеся чудища стояли каменными памятниками. Народ внизу давил колени в землю, порождая такую же статичную картинку, как и всё остальное. И только Дима суетливо вертел башкой, лихорадочно соображая, как же это всё запустить с паузы на воспроизведение.

— Слышь, — наконец, не выдержав, на блатной пацанский манер зашипел божественный засланец, наезжая на напарницу по-русски, но без матов, заранее зная, что местная порно звезда в нём ни бельмеса, — ты давай уже делай чо-нибудь. Я тут чо ли за тебя пахать буду?

От его шипения женщина вздрогнула и медленно подняла на гостя с небес обезумевшие глаза, переходя из простого оцепенения в онемение на грани приступа слабоумия. Дима даже не ожидал, что инородная, а значит, непонятная для неё речь произведёт такой фурор. И пока та не успела предпринять чего-нибудь пагубного, он использовал самый распространённый в таких случаях интернациональный разговорник — жестикуляцию.

Посланник, скорчив рожу, мол, давай сама, немаленькая уже, принялся активно махать светящимися вичками рук над накрытым столом, изображая толи фокусника, толи дирижёра.

Как ни странно, но это сработало. Тётка тут же ожила, расплелась из своего лотоса и торопливо, но с профессиональной сноровкой принялась неистово потчивать явно проголодавшегося полубога. Притом, в отличие от распорядка, не раз упомянутого Суккубой, она пыталась его накормить всем и сразу, наплевав на очерёдность подачи блюд.

Ученик не забыл о советах училки. Поэтому из всего предложенного взял только глиняную миску с бульоном, объёмом с полкастрюли, с плавающими в ней двумя большими кусками варёного мяса. Демонстративно небрежно выловил пальчиками один шмат, и выбросил за спину с видом, мол, подобная гадость ниже его божественного достоинства.

Неожиданно сзади раздался леденящий душу шелест очнувшегося асура. Глухой, но до жути страшный стук захлопывающихся каменных челюстей и хруст перемалывающих жерновов. Дима, тут же осознав, что выброшенным куском мяса нечаянно угодил прямо в пасть чудовища, оживив осветительную статую, со страха чуть не сиганул через стол и обслуживающую его голую аборигенку к деревянной лестнице и дальше вниз, так сказать, поближе к народу и под его прикрытие. Но вид ещё больше перепуганной напарницы, моментально свернувшейся в позу эмбриона и замершую на земле без признаков жизни, остановил его бегство.

Почему-то эта демонстративная женская беспомощность, вместо первичного порыва бежать, неожиданно вызвала в нём желание защитить, и Дима, по непонятным для него внутренним убеждениям, броском кинулся через стол, не придумав ничего лучшего, как попросту накрыть тётку собой. Будто монстр — это разрыв гранаты.

Напряжённое тело женщины вздрогнуло, натужно простонало грудным голосом и тут же размякло, раскрываясь и топя в своей мягкости, трясущееся ни то от страха, ни то уже от похоти напружиненную плоть юноши.

В башке у Димы творился полный кавардак. Он уже ничего не соображал. Стереотипные поведенческие переключатели трещали, подобно реле на древней телефонной станции при наборе номера. Тело само всё делало. Притом никакой логики в его неадекватном поведении абсолютно не прослеживалось.

Да и о какой логичности можно говорить, когда Божий посланник своими действиями не только не походил на разумного человека, но даже до безмозглой скотины недотягивал. Со стороны этот олигофрен больше напоминал сексуально озабоченное, мелкое и крайне пакостное исчадье преисподней. Что-то типа чёрта с одной извилиной, и то в районе паха.

Бешеные, беспрестанно мечущиеся глаза, не способные на чём-либо сфокусироваться. Распахнутый рот со стекающей струйкой слюны, как у расслабившего кишечник в штаны дебила в приступе обострения заболевания. Быстрое и рваное дыхание, почему-то с присвистом, словно он не по обморочной женщине ползает, лапая её обмякшее туловище, а марафон на ней бежит где-то уже на второй половине сорока двухкилометровой дистанции.

Детородный орган напрягся до мучительно болезненного состояния и норовил вот-вот лопнуть, по крайней мере, по ощущениям. Похоть захватила в плен последнюю извилину мозга Димы, пытающегося избавиться от её липких объятий жалкими потугами осознания аморальности своих действий.

Помимо одурманившего разум вожделения, где-то там, в той же голове накатывал девятый вал воистину животного страха. Светящийся полубог, вцепившись в обездвиженную плоть тётки, елозил по нему своим торчком, непрерывно впивая судорожно напряжённые пальцы в податливо мягкое тело женщины, при этом тыкаясь пылающими от жара губами в шею и зарываясь в пышную шевелюру волос, имеющих одурманивающий цветочный аромат.

Извращенец это делал не для возбуждения, а от страха, стараясь спрятаться от постоянно слышимого смертоносного шелеста со стороны каменных изваяний. Юноша из всех сил старался не смотреть в сторону светящихся чудовищ, почему-то осознавая смертельную угрозу для себя от подобного взгляда.

Наконец, озабоченный молодой самец, благодаря трению и тыканью своего уже опухшего от напряжения члена куда ни попадя, умудрился попасть куда требовалось. Мгновение неописуемого блаженства от проникновения тут же сменилось ужасом с замиранием сердца. Она внутри оказалась холодная!

От осознания того, что насилует уже окоченевший труп, дегустатор «пяти удовольствий» совсем потерял всякие ориентиры. Голову повело подбитым в штопор вертолётом, перед глазами всё замельтешило калейдоскопом. Катастрофически не хватало воздуха. Он задыхался и был абсолютно уверен, что его кто-то душит. Но, даже находясь на грани жизни и смерти, не мог остановить процесс совокупления с трупом.

Вишенкой на торте стал классический вагинизм окаменевших мышц влагалища покойницы. От неожиданной, ощутимо болезненной подлянки в виде поймавшего его за член капкана, юноша по девчачьи завизжал, дёрнулся в неудачной попытке освободиться, но отупевший рассудок, доведённый до предельной точки возбуждения, лопнул невообразимым оргазмом. Притом, как показалось Диме, внутрь самого себя, взрывая яички.

И тут между ног родилась сверхновая, которая взрывной волной сонма переживаемых эмоций отправило одуревшее сознание на тот свет. Только на этот раз смерть оказалась не быстрой, как обычно, а растянутой во времени на некую неопределённость. Вроде бы и долго, но в каких приделах это «долго» измерялось, вот хоть ещё раз убивай — не понял…

^{Глава 9. Локация 2. Навязанные со стороны умные мысли только тогда приобретают смысл, когда ты доходишь до их сути самостоятельно.}

На этот раз возрождение оказалось необычным. Нет. Внешние атрибуты остались прежними. Тот же мокрый пол. Та же темень. Вот только вместо фантомной боли он несколько секунд пребывал в состоянии медленно затухающего фантастического оргазма. Ни разу в жизни подобного не испытывал. Даже не знал, что такое возможно.

Дима: — Кайф, — подумал приходящий в себя юноша, буквально плющась от наслаждения.

— А то, — тут же поддержала его мысль, судя по интонации, такая же кайфующая Суккуба, видимо, отхватившая сполна причитающиеся по договору проценты.

Молодой человек с большим трудом сел. Слабость по уровню недомогания соответствовала постельному «удовлетворителю», только что закончившему секс-марафон под убойной дозой Виагры и отвалившему без сил на мокрые от пота простыни. Впервые за всё проведённое в этой локации время Дима абсолютно не ощущал даже признаков испуга, ни то что полноценного страха. Он расцвёл в блаженной улыбке и со сладостью в голосе повторил:

— Кайф.

Но всё удовольствие обломала красночёлочное исчадье ада. А разве могло быть по-другому?

— Я думаю, ты уже понял, что забыть эту фееричную связь страха и секса у тебя больше не получится, — проскрипела Джей ленивым голосом с видом, будто не Дима до смерти на трупе уработался, а Суккуба упахалась, бедная, загребая удовольствие чужими руками, — поэтому в твоей голове сформировался эмоциональный эталон, к которому теперь будешь обязан стремиться всю оставшуюся жизнь. Ты догадался, что выступил марионеткой в моих руках, и от тебя мало что зависело. Вот только теперь, мальчик, тебе придётся продемонстрировать слияние секса и страха самостоятельно. Мне без разницы, что ты будешь пытаться изображать: страшный секс или сексуальный страх. Главное — результат: соединение двух этих эмоций в единый конгломерат. Это будет твоим заданием для выхода с данной локации. Так что дерзай.

С этими словами Перво-Матерь ткнула корявым высушенным пальцем в еле виднеющийся проход вниз, давая понять, что постановка задачи на экзамен произведена в полном объёме.

— Я надеюсь, у меня осталась привилегия задавать уточняющие вопросы? — осторожно поинтересовался ученик, вглядываясь в очертание прохода.

— Конечно, — гротескно и нарочито фальшиво кивнула бабка-смерть с рогами и яркой красной чёлкой на лысом черепе, нехорошо как-то оскалившись, чем дала подозрения, что с этим, Диму ожидает явный подвох.

— Ладно, — так же наигранно фальшиво согласился с ней юноша, поднимаясь на ноги, но тут же уточнил, — я должен буду довести себя до самоубийства оргазмом? Или достаточно продемонстрировать сам факт соединения этих эмоций.

— Хороший вопрос, — похвалила его Джей, перестав скалиться, — а главное — правильный. Мне достаточно будет прочувствовать аномальный оргазм. Ты же уже понял, что треть твоего удовольствия в сексе тут же отходит ко мне. Так что обмануть у тебя не получится. Только реальные и вместе с тем запредельные ощущения и никак по-другому.

Аккуратно спускаясь по ступеням в полуприседе, стараясь заранее разглядеть стражей нижнего этажа, чтобы вовремя среагировать, Дима достиг последних приступок. Вот только каменных чудовищ не обнаружил. Их там попросту не было! Светящийся песок на полу присутствовал, притом, как всегда, в избытке, толстым слоем. А вот его производителей — нет.

Почему-то первой пришла мысль, что на этот раз воскрес он не ранним утром, а уже ближе к полуночи. И драконо-кракодило-гариллы умчались наружу, превратившись там в памятники-светильники. Но ступив на пол нижней пещеры, он с той же лёгкостью, с какой выдвинул версию, её же и задвинул обратно. Им овладела странная уверенность, что это помещение давно заброшено, и тут уже долгое время ни ступала нога не только человека, но и вообще чья-либо. Пыль лежала идеально ровным слоем, и Димины следы стали единственными отпечатками, нарушающими перфекционизм напольного покрытия.

Дальше — больше. Поднявшись наверх, он с удивлением обнаружил, что деревянная дверь не заперта на засов и так же производила впечатление, что ею уже давно не пользовались. Отворяя рассохшуюся и растрескавшуюся от времени створку, он влип в паутину.

Туманная дымка над поселением и душераздирающий птичий гомон вперемежку с обезьяньим визгом, доносящийся со стороны джунглей справой стороны от города, однозначно указывал на раннее утро, а не на поздний вечер, как он изначально предположил. Асур, как и людей не увидел. Город спокойно спал в предрассветном тумане.

Озадаченный юноша обошёл верхнюю площадку, тщательно осматривая всё в мельчайших подробностях. Дерево, как и скульптура находились на прежнем месте. Вот только на этот раз у ног статуи в качестве подношений лежали незнакомые крупные цветы и фрукты. Притом оторванных головок цветов было много, а фрукта только два, хотя и достаточно крупные.

Оглядывая с разных сторон причудливые плоды, молодой человек после недолгих размышлений принялся их жадно поедать, убедив себя, что богине ядовитых бы не принесли. А если это отрава? Да и чёрт с ней. Помрёт — оживёт. Он уже как-то привык за последнее время к подобным процедурам. Всё равно, что воды попить. Хотя в душе прекрасно понимал: плохая это привычка.

Плоды оказались вполне съедобными, с незнакомым, но приятным сладким вкусом. А может, их такими вкусными сделало чувство голода. Кто его знает. Вот только съев всё, что нашёл, Диме сытнее не стало. Фрукты — не мясо с колбасой. Что поел, что понюхал. Только жрать больше захотелось.

Поводив в одиночестве хоровод вокруг дерева, размышляя над перипетиями своей нынешней жизни, он успел при этом не только согреться на солнышке, но и высохнуть. Не найдя к чему придраться в спящем окружении, ученик уверенной походкой двинулся обратно в пещеры, намереваясь завалить Джей уточняющими вопросами, которых за время вынужденной прогулки зародилось множество.

Каково же было его недоумение, когда не обнаружил на своём месте ни Суккубу, ни её раскидистый бонсай. Теперь не только ближняя, но и дальние пещерные апартаменты оказались абсолютно пустыми. Притом, даже детские рисунки со стен исчезли. И крыса из тёмного угла куда-то сбежала. Да что крыса! Заварочный чайник с жёлтым лепестком огонька с каменного приступка и тот утащили.

Он, конечно, поорал, создавая гулкое гуляющее эхо, повозмущался, требуя немедленного ответа на незаданные вовремя вопросы. Пообзывался, нарываясь на грубость, пробивая Суккубу на слабо и провоцируя на ответку. Затем поканючил, поунижался, но исчадье разврата как в воду канула, не подавая никаких признаков существования.

Брошенный на произвол ученик до самого вечера бродил вверх-вниз как неприкаянный. То на скалистой площадке, ища подсказок, то в пустых сырых пещерах, разыскивая вчерашний день. Наконец наступила ночь, город уснул, и никакого ему праздника не обломилось.

Сидя на верхней ступени деревянной лестницы, спускающейся к окраинам селения, Дима с наступлением темноты загрустил и, пустив слезу, принялся себя всячески жалеть. Оказалось, Суккуба не только самоустранилась от образовательного процесса, но и затребовала от абитуриента невозможного, по крайней мере, усложнив условия выхода с данного уровня до максимально заоблачных.

Да и вообще, исчадье разврата устроила какой-то беспредел. Ему теперь, оказывается, надо не только сдать экзамен как таковой, но ещё и создать предпосылки к его проведению. То есть, каким-то образом сбаламутить аборигенов лежащего у его ног города, чтобы оно ему этот экзамен соблаговолило провести. Каково, а?

Поплакав на деревянных приступках, Дима совсем расклеился и вместо того, чтобы думать над решениями навалившихся проблем, принялся искать возможность устроить себе суицид. Он старался во что бы то ни стало через собственную смерть добраться до грёбаной училки, однозначно решив, что это единственный для него выход в сложившейся ситуации. Он корил себя, что слишком рано ушёл, не задав предварительно кучу вопросов, поэтому и не знает, что теперь делать.

Удивительная вещь. Раньше его раздражало беспрестанное её присутствие, и он с завидной регулярностью желал избавиться от этой заразы с красной чёлкой, вечно влезающей туда, куда её не просят и где её не ждут. А оставшись без неё, почувствовал себя беспомощным, беспардонно брошенным и никому не нужным, что оказалось до глубины души обидно.

Наверное, именно благодаря этой всепоглощающей несправедливости у молодого человека голова совсем перестала соображать. Он понятия не имел, как сдавать экзамен. Он даже не мог придумать, как этот экзамен вообще себе устроить. Да и что говорить. Дима вот уже пол ночи даже не может сообразить, как гарантировано покончить жизнь самоубийством.

Почему-то всё, что приходило на ум, типа спрыгнуть вниз головой в узкий проём пещеры и свернуть шею, оказывались не гарантированными способами. А вдруг свернёт шею, но не до конца. Или вместо шеи переломает руки-ноги став инвалидом и будет помирать там, на нижнем этаже долго и мучительно от боли и голода. Это его совсем не устраивало.

Спуститься в ночной город и поискать приключений на задницу, нарываясь, например, на конфликт со стражей, которая наверняка имеется? Но не факт, что они его убьют. Могут так же покалечить, а потом ещё и продать кому-нибудь в рабство, заковав в цепи или увязав верёвками. Ему это надо? На душе кошки уже не просто скреблись, а, суки, зарывали в ней отходы своей жизнедеятельности. Вот до чего муторно было.

Наконец, перебрав все возможные варианты суицида и не найдя ни одного приемлемого, Дима не на шутку разозлился на себя, неожиданно вспомнив, что злость — ядерный источник деятельности. А мантра «я — ведущий» в совокупности с ней мгновенно лишила студента школы адского разврата даже мысли о сдаче в плен обстоятельствам. Захотелось заорать на всю округу. Так его, бедного, распёрло эмоциями изнутри по поводу несправедливости жизни.

И тут всплыл в памяти дядя Саша, старший брат мамы. Он его видел только по праздникам, когда родственник с женой тётей Мариной приходили в гости. Так вот, этот дядя Саша как напьётся, а он с завидной регулярностью это проделывал, всегда в определённой стадии опьянения, в обязательном порядке ревел на весь дом одну и ту же песню. Как он утверждал, с этим пением он выплёскивал из себя всю накопившуюся негативную энергию от грёбаной жизни, после чего ему значительно легчало.

Дима, посчитав, что в настоящий момент его жизнь не менее грёбаная, тоже решил воспользоваться техникой очистки от душевных кошек-засранок по методу дяди Саши. И, вскочив, что было мочи заорал дурным голосом: «Ой, Мороз, Мороз. Не морозь меня» …

Сцена в виде небольшой каменной площадки, окружённой с трёх сторон скалами, сработала как акустический рупор, усиливая рёв обиженной и загаженной Души. К тому же молодой человек не пел, а именно орал изо всех сил, наплевав на мелодию с нотами и уделяя внимание исключительно эффекту фортиссимо при исполнении.

Помнил он только два куплета, которые изливал на засыпающий город по замкнутому кругу, осознавая, что аборигены всё равно ни бельмеса не понимают. Уже на втором круге в городе то тут, то там стали вспыхивать огоньки. Притом их количество резко возрастало, как по экспоненте.

Этот факт придал дополнительные силы залётному гастролёру из будущего, и он, проложив между куплетами витиеватое ругательство типа: ну я вам, нехорошие вы люди, сейчас устрою тут Вальпургиеву ночь, чьи-то там дети.

Чуть отдышавшись, молодой культурный просветитель пошёл на новый заход, во всю дурь воспевая явление природы Севера России, напрочь незнакомое местным жителям, проживающих как минимум, в своих хаммамных тропиках.

Когда ручеёк огоньков медленно, но целенаправленно потянулся в его сторону, Дима спохватился, что недостаточно элегантно выглядит в рванье и не имеет гастрольного антуража для встречи с поклонниками своего таланта. Поэтому, бросив голосить, кинулся на нижний этаж пещеры, срочно избавляться от нищебродного одеяния и мазаться светящейся грязью, переходя таким образом, в законные посланники потустороннего мира.

И вот гастролёр во всей красе, абсолютно голый, но светящийся с головы до ног, отдышавшись после крутого подъёма по ступенькам, раскинув руки в стороны, как бы обнимая всех и сразу, грациозно выплыл на край площадки, по-барски небрежно приветствуя собравшийся у подножья народ короткими кивками.

Тройка особо ретивых при этом, уже карабкающихся по деревянным ступеням наверх, узрев неопалимое явление Димы народу, скоропостижно ретировалась, чуть ли, не скатившись обратно кубарем и быстро слившись с единой массой, застывшей в оцепенении.

Как всё же хорошо учиться у адской сущности, подумал Дима, не захочешь запомнить, да фиг забудешь один раз тебе сказанное. Он опустил руки, хищным взором осмотрел собравшихся и, вновь вскинув их к небу, заорал врезавшееся в память, но до сих пор непонятно как переводящееся на русский язык слово из местного лексикона:

— Хакрапуя!

Народ, как и положено субъекту стадного инстинкта, воспринял требование божественного посланника правильно. В их рядах моментально возникло броуновское движение, сопровождаемое, как показалось Диме, гулом одобрительных возгласов. Несколько огоньков метнулись обратно в город. Изображающий аватара богини попаданец предположил, что беглецы кинулись готовить проведение ритуала. То есть сейчас ему, наконец, принесут пожрать. И он, торжествуя о правильности принятого решения, во всю глотку завопил, по-своему переводя на русский язык слово «Хакрапуя»:

— Ба! Бу! Бы!

Но, понимая, что на этом первая часть Марлезонского балета закончена и больше здесь делать нечего, светящийся голожопый юноша величаво, на сколько это было возможно, убыл в ту нору, из которой вылез, выдав карт-бланш адептам Перво-Матери по накрытию для него стола и пристраивания в услужение к этому столу голой, изрядно потасканной официантки.

Как бы это не выглядело неправдоподобно и постановочно, но Дима оказался прав в своих предположениях, даже в мельчайших деталях. Некоторое время спустя на площадке перед деревом действительно замельтешили тени. Кто-то что-то таскал. Кто-то что-то из того, что притаскивали, выкладывал. Две тени, похожие на женщин, судя по контурам одеяния, бегали с корзинами в виде небольших рюкзаков за плечами и что-то лёгкое горстями раскидывали по всей площадке, особенно тщательно осыпая территорию вокруг дерева. Это были увесистые лепестки от больших цветов или, возможно, бутоны целиком.

Наконец под руки приволокли в сиську пьяную официантку. Почему Дима решил, что она пьяная? Да потому, что голая тётка на ногах еле стояла, то и дело запинаясь о свои же конечности и с завидной регулярностью порываясь упасть.

Два здоровенных мужика даже не привели, а буквально принесли её под руки, усадив на заранее подготовленной место. Тут же сами, свернув неадекватную аборигенку в позу лотоса и с поклоном явного облегчения вручив замершей тётке какую-то блеснувшую длинную и тонкую вещицу, скоропалительно удалились.

— Хоть бы это был нож! — сдавленным шёпотом взмолился попаданец, подглядывающий за происходящим в щель прикрытой двери. Он тут же растерял едва зародившуюся силу воли, видимо, отдав всю злость песне, и в этот момент уже даже не думал о возможном экзамене, вновь вернувшись к первоначальной идее, с маниакальным рвением принимаясь искать путь к самоликвидации с последующей встречей с Джей, которая, по его мнению, просто обязана всё растолковать как следует и объяснить как положено, прежде чем бросать на амбразуры женских прелестей с невыполнимыми задачами.

За целый день у Димы накопилось столько, как ему казалось, правильных побочных вопросов, что их суммарная масса буквально погребла под собой объявленное на экзамен требование Суккубы. Странно, но он сейчас даже не намеривался проходить испытание, хотя все условия для этого были созданы. Пробуй, дерзай. Но вместо этого он во что бы то ни стало хотел убиться и переродиться.

Когда организаторы ритуала покинули площадку, оставив сидеть в скрюченной позе голую тётку, Дима, больше изображая вора, чем посланника небес. Крадучись, вылез из своего убежища и столь же скрытно двинулся к накрытому столу.

Только увидев перепуганные глаза тётки, юноша запоздало осознал, что прятаться в полной темноте светящемуся с ног до головы человеку — это, по крайней мере, попахивает идиотизмом. И как он только до такого додумался. Тем не менее, стыдно ему за своё идиотское поведение почему-то совсем не было. Ну, подумаешь, прокололся с маскировкой. С кем не бывает.

Молодой человек осмотрел стол, слабо подсвеченный собственным сиянием, моментально вспоминая, что голоден. Но увидев в руках сексуальной жертвы большой блестящий четырёхгранный нож или, скорее тонкий кинжал, тут же забыл и о еде, и обо всём на свете. Вот оно, то, что гарантировано может отправить бедолагу на перерождение. И он ему сейчас нужен больше, чем этой местной потаскухе.

Недолго думая и не расшаркиваясь в приветственных реверансах, Дима в прыжке тигра кинулся на ничего не понимающую тётку, надеясь отобрать у последней колюще-режущий артефакт, способный чудесным образом переправить его на тот свет и обратно как по колдовству.

На что аборигенка с перепуга сначала что было мочи резко завизжала в диапазоне чуть ли не ультразвука, а затем попыталась таким же рывком кинуться в сторону. Но со спутанными между собой ногами это у неё не очень получилось. Поэтому тётка только и смогла, что завалится набок. Но при этом зачем-то отшвырнула от себя ритуальный нож в направлении нападающего светящегося существа, видимо, пытаясь таким образом хоть как-то защититься от пришельца с того света. Или хотя бы притормозить.

Так как Дима следил лишь за ножом, ему было глубоко плевать на припадочную аборигенку, визжащую и куда-то катящуюся. Он с ходу среагировал на бросок, поймав клинок в воздухе, даже умудрившись при этом порезаться. Стоя на коленях, суетливо переложил в руках кинжал с крестообразными лезвиями, и чтобы было сподручней вонзить его себе в сердце. Брезгливо глянул на уже не катящуюся, а уползающую от него прочь сочную задницу неадекватной сексуальной жертвы и с блаженной улыбкой полного идиота проделал харакири. Хотя вроде бы метился в сердце. Но это уже не суть важно…

Каково же было его разочарование, когда при возрождении он понял, что всё это проделал зря! Ни Суккуба, ни асуры на своих местах не объявились. Он даже завыл от досады и смачно шлёпнул ладошкой о мокрый пол, при этом грязно ругаясь и чистой воды сквернословя.

Но неожиданное осознание того, что всё придётся делать самому от начала до конца, и вновь накатившая злость на себя любимого, мгновенно мобилизовало абитуриента-недоучку не только на дурные бездумные подвиги, но и разработку хоть какого-то плана действия.

Благо, он теперь знал, как этот грёбаный экзамен организовать. Притом, можно было ещё придумать ряд выходок, на которые город должен будет отреагировать как должное, устроив ему аттестацию на Хакрапуя. Но вот как эту аттестацию пройти, оставалось неразрешимой загадкой, к которой он даже не знал, с какой стороны подступиться, а не то что решить.

Да, секс с тёткой он организует. Никуда та с импровизированного сабантуя не денется. И раз уж всё так хреново завертелось, он, пожалуй, даже предварительно поест. А может, и выпьет. Да нет. Точно разок нажрётся, как свинья. Надо же попробовать всё самому, а не только воспринимать рецензии на блюда местной кухни со слов красночёлочного ресторанного критика.

Во-первых, Дима прекрасно знает, что на вкус все фломастеры разные, поэтому о вкусах не спорят, а с руганью бьют друг другу морды. А во-вторых, для Джей обмануть простачка, как воды газированной попить.

Проблема, в принципе, заключалась в другом. И это на данный момент молодой человек отчётливо понимал: где взять страх для наложения на секс? Проанализировав сложившуюся ситуацию, ученик пришёл к выводу, что экзаменаторша именно в этом атрибуте максимально нагадила, напрочь убрав из ближайшего окружения даже маломальские источники страха, заставляя его, бедного, серьёзно поднапрячься в их поисках.

Как он понял из объяснения, искусственно распалить в себе страх не получится, если только не впасть в какой-нибудь психоз. Нервных больных с навязчивыми страхами хоть отбавляй, но для этого ему, как минимум, потребуется стать шизофреником, а это не входило в его планы. Войти в состояние паранойи, возможно ему бы и удалось при такой жизни, но вот о выходе из неё без последствий и медикаментозной помощи, можно однозначно забыть.

Молодой человек почти полдня просидел в пещере на тёплом камне, устроив целый мозговой штурм на предмет, что можно считать контролируемым страхом и где взять пугало на пустом месте. Выходец из будущей мультикультуры толерантности и свободы слова с распущенными нравами, припомнил все половые девиации, о которых когда-либо слышал, разглядывал в Интернете или где-либо читал.

В первую очередь попытался применить ко всем этим отклонениям причудливую формулу единения страха и полового удовольствия. По мере рассуждений на эту тему IT-инженер с высшим образованием даже теоретически обосновал, что в садизме с мазохизмом, применяемым в сексуальных игрищах, главным оказалась не сама боль как таковая, а её ожидание. То есть искусственно создаваемый и искусно поддерживаемый во времени страх только одной возможности причинения запредельной боли.

Половая жертва возбуждается слабыми телесными наказаниями, постоянно осознавая, что вот-вот и будет по-настоящему больно. И даже смертельно. Но усиленное страхом половое возбуждение толкает человека на эксперимент всё дальше и дальше. Ему хочется больше. Вожделение зашкаливает, срывая крышу.

Он уже ничего не соображает, кроме того, что хочется и колется. И чем больше колется, тем больше хочется. Жертва попадает в петлю положительного резонанса и улетает из реальности жизни в неведомые дали, из которых без помощи посторонних, вернуться уже не в состоянии.

Стоп! Прервал размышления разошедшийся мыслитель. Откуда у него такие познания? Он точно это знает, но никак не может вспомнить, откуда. Это что, такие игры разума у Суккубы? Когда она успела их ему подсунуть? Или она до сих пор продолжает его контролировать и подобным образом подсказывать. А ведь адское отродье действительно это может. Это же её мир со всеми потрохами.

Дима: — Хорошо, — подумал он, несколько остывая, — Но в моём случае это не очень действенно. Партнёршу держать в страхе ожидания боли можно. Даже не причинением боли, а прямой угрозой смерти, как таковой. Отобрав у аборигенки нож и угрожая зарезать, как паршивую макаку, я смогу довести тётеньку до предсмертного состояния в момент её оргазма, если удастся грамотно сопоставить страх и наслаждение. Даже заранее завидую. Вот только со мной этот номер проделать будет не кому.

Да и он уже настолько привык к смертям и возрождениям, что совсем потерял страх по этому поводу. Это его читерская суперспособность в данный момент подложила попаданцу приличную такую свинью. Поэтому хоть молодой человек и понимал, что этот метод вызова страха может быть в реальной жизни действенный, но в его случае на подобное надеется было бы недальновидно.

Дима: — Какие ещё возможны варианты? Как в теории можно получить гарантированный выброс адреналина от страха, да ещё и контролировать его по времени?

Почему-то сразу вспомнилась американская кинозвезда, долларовая миллионерша, воровавшая шоколадки в супермаркете. Они ей ни в одно место не упёрлись, да и денег у тётки хватало, чтобы весь этот магазин купить со всеми потрохами и обслуживающим персоналом в придачу. Но для адреналиновой наркоманки важен был сам процесс: растянутый во времени и контролируемый страх попасться на постыдном мелком воровстве.

А другая звезда занималась сексом в примерочной кабинке дорого бутика, чуть ли не теряя сознание от блаженства, замешанном на страхе, что её вот-вот застукает кто-нибудь из менеджеров магазина за этим непотребством. Раскорячившись в неудобной позе, она вынуждена была с постоянным ужасом пялиться в щель занавески в торговый зал, наплевав на партнёра, тем самым поддерживая липкий страх ожидания неизбежного позора.

И медийные мужики от них недалеко ушли. Вот один, к примеру, чётко зная, что находится под круглосуточным выпасом папарацци, снял дешёвую проститутку, привёз её в прекрасно всем знакомое людное место и трахнул продажную девку прямо в салоне своего дорогущего авто, обливаясь потом от страха быть разоблачённым и при том, даже не сомневаясь, что так оно и произойдёт.

Всё эти эпизоды — словно видеоклипы, непонятно откуда всплывшее из явно чужой памяти в Диминой голове, кроме раздражения, что адское создание опять беспардонно лезет в его мозги, подбрасывая ложные варианты, никакой полезности ему не давали. Всё это для Димы не подходило.

Испуга перед социальным порицанием аборигенов он совсем не испытывал и не собирался. С чего бы это проходящему мимо во времени и пространстве гостю из будущего ни с того ни с сего устыдиться непонятно каким образом созданных явно виртуальных аватаров давно почивших людей. Притом, вполне возможно, что никогда в реальности даже не существовавших.

Боязни от осознания совершения правонарушения априори быть не может, потому что молодой человек банально не знает норм местной юриспруденции. Вряд ли местные законы хоть краем похожи на пункты Кодекса об административных правонарушениях. Поэтому он просто не понимает, чего следует бояться в своём поведении, а чего не очень.

Фильмы ужасов в качестве управляемого и регулируемого страха тоже не прокрутишь. Отсутствуют они в этом мире. Хотя идея использовать кинематограф в его реальной жизни показалась Диме вполне рабочей. Но он тут же себе признался, что никогда ни о чём подобном не слышал. Хотя, что он знает о киноманах этого профиля? Да ничего. Молодой человек в их обойму не входил, и друзья у него были такие же, не любители сердце останавливающих шедевров киноиндустрии.

Тогда горе-ученик попытался подойти к проблеме страха с другой стороны, то есть со стороны себя любимого. А чего вообще боится лично он? Что конкретно его может держать в страхе? Первое, что пришло на ум — зубные врачи. Это факт. Он их с детства боится. Вот только это здесь ни к селу, ни к городу. Хотя было бы прикольно. Ты с ней совокупляешься, а партнёрша в это время норовит тебе в рот бормашиной залезть и все зубы просверлить до оголённых нервов. Брр. Жуть.

Так ни с чем не определившись, ученик школы разврата и похоти решил в поисках вдохновения и сбора дополнительной информации для дальнейших размышлений прогуляться по городу. А что? Вдруг подвернётся какая оказия с кучей страха, которую можно будет пристроить по случаю в ночную смену. Встал, взбодрился, подтянул мокрые, тяжёлые и оттого постоянно спадающие штаны и пошёл исследовать чужой мир.

Он оказался так себе. Особо исследовать было нечего. Городская окраина, откуда Дима начал свой этнос-экскурс и где, в принципе, и закончил, представляла собой убожество. Дома из высушенных на солнце глиняных блоков, дворы с высокими травяными заборами, за которыми ничего не видно. Крыши, покрытые огромными тропическими листьями. Узкие и кривые проходы улочек с забитыми мусором сточными канавами. Грязь, вонь, духота и нещадно палящее солнце.

Где-то дальше, видимо в самом центре поселения, возвышалась внушительная цитадель, похоже, построенная уже из настоящего обожжённого кирпича. Но Диму в ту часть города не пустили свирепо выглядевшие стражники, выловившие попаданца ещё на подступах. Эти уроды сначала наорали на своём дебильным наречье, а затем и пнули под зад, прогоняя оборванца обратно в трущобы. Пришлось ретироваться.

День только перевалил за полдень, и весь город превратился в добротную пароварку. С русской баней сравнивать не стал. Отсутствовал берёзовый аромат дымка, а без этого обязательного ингредиента баня могла быть какой угодно, но только не русской. Так Диму в своё время дед по отцовской линии научил. Как-то раз сказал внуку, да как припечатал. Раз и навсегда, оставив в памяти несмываемый штамп.

В цивильную часть селения его не пустили, зато на окраине никто не тронул. Таких оборванцев, в виде играющей шантрапы, здесь было через одного, а то и каждый. Подростков встретилось на пути только две группки. Обе проводили чужака недобрыми долгими взглядами, но претензий выставить толи не успели, потому что Дима уходил от них быстрым шагом, толи не захотели выходить из облюбованной тени на раскалённую солнцем улицу.

Взрослое население практически отсутствовало. Первое и вполне логичное для этого объяснение Дима придумал сразу. Он почему-то посчитал, что в это время дня у них тут что-то типа сиесты, или как там этот полуденный отдых называется в южных странах?

Никаких страшилок, способных помочь в ночном ритуале, горемычный не обнаружил. Единственно, что его напугало во время экскурсии, так это стая макак, неожиданно выскочившая из-за угла, явно от кого-то удирая, и сама, перепугавшись от столкновения с быстро вышагивающим туристом, устроила визгливую истерику.

За что взаимно перепуганный путешественник во времени тоже на них наорал, на правах ещё недавно занимавшего пост вожака целого племени гомо-дебилов и вертевший эту выскочившую шушеру на вертеле, поедая шерстяное мясо на завтрак, обед и ужин.

Фактор неожиданности, как источник страха он, конечно, для себя отметил, оценив его вполне действенным. Вот только подобный испуг может оказать влияние накоротке и во времени не растягивается. Жалко, что заранее подобное не приготовить, теряется эффект неожиданности.

Поняв всю тщетность своих намерений что-либо найти для самозапугивания, и побродив по окраинам селения, не придумав ни одной хоть мало-мальски стоящей идеи, он двинулся в засранные местные джунгли.

Если в предыдущей локации, в обществе полуобезьян граница селения и леса представляла собой сортир, как химический и бактериологический фактор защиты от хищников, то местный заградительный барьер был самой обыкновенной помойкой.

Притом, эта свалка мусора являлась непролазной нисколько для лесных хищников, сколько для самих людей, лишая горожан возможности прохода в дикие заросли. Дима, по крайней мере, понял это сразу, лишь приблизившись к границе леса и не найдя прохода, так и двинулся вдоль, ни то ища лаз, ни то инспектируя выброшенное за ненужностью, будто стараясь в этом хламе обнаружить что-то для себя подходящее. Хотя, что конкретно искал, сам не понимал.

Прошёлся в одну сторону, но, поняв, что это экологическая катастрофа бесконечна на всём протяжении сопряжения города и леса, тяжело вздохнул, развернулся и потопал в свою пещеру. По крайней мере, там было прохладно, что давало возможность переждать дневной зной в благоприятных условиях. А то черноволосая башка уже явно начала перегреваться.

Практически подойдя к подъёму в скалах на площадку со статуей богини, он неожиданно увидел в сплошной мусорной лесополосе вполне окультуренный проход. Явно искусственно насыпанная из речного песка широкая дорожка уводила куда-то вглубь джунглей. Слева и справа от прохода кусты представляли собой новогодние ёлки, снизу доверху увешанные лоскутами разноцветной ткани.

Любопытство тут же толкнуло на подвиги. Пройдя по кустовому коридору метров пятнадцать, он вышел в ещё один город, только какой-то сказочно миниатюрный, при виде которого даже остолбенел от непонимания того, что это перед ним. Возникало ощущение, что здесь аборигены зачем-то соорудили пародию на свой город, только шиворот-навыворот. На входе дома из обожжённого кирпича, дальше виднелись из высушенного сырца, а ещё дальше какие-то халупы из палок в виде шатров или палаток. Только всё это было выстроено в масштабе один к десяти.

Пройдя вглубь по центральной улице, прямой, как по линейке, и с удивлением обозревая домики с его ростом и ниже, ещё не понимая, для чего их тут соорудили, он неожиданно встретил двух мужчин. Аборигены, о чём-то между собой переговариваясь на своём тарабарском языке, обкладывали ровно выкопанную прямоугольную яму размером с могилу, красным обожжённым кирпичом. Он вдруг понял, где находится.

Дима: — Да это же кладбище. А кирпичная кладка, похоже, разновидность гроба у них такая. А что? Нормальный гробик. Считай, вечный. Не то что наши сосновые.

И только тут под рваную одежду украдкой пробрался липкий страх. Да ещё какой. Дима терпеть не мог кладбищ. Они его до жути пугали. Притом пугали не наличием покойников, а своей тишиной и отсутствием жизни.

Молодой человек развернулся истуканом и, словно на деревянных ногах, постоянно ускоряясь, кинулся на выход. Входные кусты он уже пролетал, несясь со всех ног. На автомате, не останавливаясь и не снижая скорости, добежал до деревянных ступенек. Буквально взлетел на верхнюю площадку и только там тяжело дыша, остановился и оглянулся вниз, на город и тот кусок джунглей, за которыми скрывался местный погост.

С одной стороны, в его голове вспыхнула лампочка, сигнализируя рождение идеи, потому что кладбище оказалось, как раз тем, что требовалось. Но с другой — да, он туда больше не ногой. А представить себе, что это надо будет проделать кромешной ночью, попаданец из будущего даже теоретически не мог, прекрасно понимая, что по собственной воле, даже при острой необходимости, он туда дойти не сможет. Ноги просто откажутся слушаться.

С этими позорно трусливыми мыслишками, недостойными посланника божественной Перво-Матери, он полез в прохладные пещеры, где на нижнем светящимся этаже улёгся у ступенек в лужу глубиной в два сантиметра, но по величине, уместившей его всего. Какая-никакая, но прохлада. Да и недостойные ученика самой Суккубы мелко панические рассуждения поутихли, переходя от состояния «да не может быть» к следующей эволюционной стадии — «а в этом что-то есть».

Размышляя подобным образом, он даже прокрутил в голове, будто затаскивает ту тётку в бусах на голое тело на кладбище. Прикинул сначала, что уведёт по-хорошему. Затем помечтал на отвод по принуждению с применением отобранного у неё же ножичка, щекоча жертву, то по горлышку, то тыкая в позвоночник в различных местах от лопаток до задницы.

Даже попробовал представить, как тащит силой, теша себя мыслью, мол, благо недалеко. Но, вспомнив своё теперешнее телосложение и её откормленность, этот вариант сразу вычеркнул, как нереальный.

По необъяснимым причинам местом для страшного секса ему виделась та самая злосчастная могила с кирпичным гробом. Почему попаданец на ней зациклился, он и сам не понял. Наверное, потому, что пустая могила пугала его больше, чем обжитая. Хоть и покойником.

В конечном итоге все беспорядочные умозаключения на предстоящую ночь закончились тем, что Дима уснул в этой луже, как заправская свинья.

^{Глава 10. Локация 2. Напугался сам — запугивай остальных, ибо если панику не удаётся избежать, её следует возглавить, иначе затопчут.}

Проснулся — как получилось. Будильник не звонил. Ходики на стенах перезвон не устраивали. Куранты никого не били. Но почему-то поднялся из лужи в полной уверенности, что пора вставать.

Странно, но, кажется, впервые за всё время оторванности от реального мира видел какой-то сон. Правда, не совсем запомнил. Вернее, помнил только, что бегал по улицам абсолютно голый среди одетых по-зимнему людей и стучал зубами от холода, постоянно порываясь где-нибудь прилечь и чем-нибудь накрыться. Хотя вокруг лежало снега по колено.

Постепенно отходя ото сна, первое, что сообразил — он не просто замёрз, а окоченел, словно сдуру, на спор пересидел в морозильнике. Да так, что руки с ногами еле двигались, а остальное тело пыталось согреться исключительно лихорадочной тряской. С трудом стянул рваную одежду, впитавшую в себя лужу, где спал, и, скукожившись, сходил в дальнюю пещерку, поприжиматься к тёплым камням. Но это мало помогло.

Подумал о светящейся грязи, почему-то решив, что раз светится, то может и греет хоть чуть-чуть. Намазался. Но эта необъяснимая флуоресцентная субстанция не только ни согрела, но и, кажется, последнее тепло высосала. Вернее, пока втирал, казалось, греет. А как закончил, едва сотрясение мозга от лютого озноба не получил.

Тогда, в надежде согреться, принялся судорожно карабкаться по ступенькам наверх, где вовсю царила кромешная ночь. Достигнув площадки со священным деревом, в фитнес режиме тяжелоатлетического бега намотал несколько кругов, с удовлетворением констатировав, что колотить перестало.

Руки с ногами вышли из состояния скукоженной скрученности, возвращая чувствительность. Озноб отпускал из своих цепких объятий. На свежем воздухе оказалось значительно теплее, чем в пещерах, но, несмотря на это и интенсивные телодвижения, полностью восстановить нормальную температуру тела всё равно не удавалось.

Дима даже сначала заподозрил, а затем однозначно убедил себя, что всё это проделки Джей. В результате чего, на полном серьёзе, обозлившись на очередную подставу со стороны Суккубы, высказал, бурча себе под нос, всё, что он думает о красночёлочной мымре. Заодно обвинив наставницу за немощность и убогость предоставленного ему тела.

Выплеск нехороших мыслей показался ему недостаточным, и выскочив на край площадки, он что было дури проорал пару куплетов из песни «Ой Мороз, Мороз», выбрасывая из себя накопившийся негатив. Только после этого его окончательно отпустило, отморозило, и он размяк.

Полегчало резко. Прямо почувствовал, как кровь в сосудах, словно под лошадиной дозой аспирина разжижилась и прорвалась из какого-то затора упругим напором повышенного артериального давления. Аж уши пыхнули жаром, да так отчётливо, что Дима в неком испуге их осторожно пощупал, как бы проверяя, а не случилось ли с ними чего.

Излитая песня от всей широты русской души, как и положено, произвела на жителей спящего города неизгладимое впечатление, заставив повсеместно повыскакивать из уютных лежбищ на ночные улицы и расцветить отблесками факелов непроглядную тьму. Огоньки вспыхивали повсюду, сливались в кучки, после чего вытягивались в ручейки, потёкшие в его сторону.

Тут избалованному в прежней жизни различными шоу попаданцу из двадцать первого века пришла в голову идея саморекламы с использованием светопреставления. Он решил, если уж пускать пыль в глаза, так по-взрослому, чтобы у аборигенов не только зенки запудрились, но и повылазили от грандиозности увиденного.

Дима по-быстрому сбегал вниз, нагрёб пригоршню сухой светящейся пыли и, поднявшись обратно, замер на краю в изящной, как он посчитал, позе, с широко расставленными ногами и со сложенными перед собой ладонями лодочкой, протягивая их ночному небу в жесте подношения.

Народ постепенно стекался к склону и там начинал бурлить в хаотичном мельтешении, но близко к ступенькам не подходил. Вперёд батьки никто в пекло не лез, а батька толи ещё не подоспел, толи выпихнуть его из общей массы не получалось.

Тем не менее, любопытных с каждой минутой прибавлялось, постепенно выдавливая передние ряды всё ближе к деревянным ступеням, а бессмертный светящийся посланник продолжал статично пялиться на жалких смертных, замерев в эпической позе супергероя. Наконец, посчитав, что отведённое время для общего сбора вышло, и вспомнив прощальный возглас прошлого раза, завопил:

— Ба! Бу! Бы!

И высоко, насколько смог, швырнул светящуюся пыль к звёздному небу. Светопреставление вышло на загляденье. Попаданец даже сам офигел. Флуоресцентный порошок не просто взметнулся бесформенным облаком зелёной подсветки, а буквально взорвался в воздухе, подобно пиротехническому салютному шару, только без шумового эффекта.

Дима тут же сообразил, кто помог со спецэффектом, но несмотря на это сам был заворожён красотой зрелища, открыв рот, как дитё малое плющась в улыбке восхищения. И при этом, пока свет, искрясь, медленно оседал плавными дождевыми струями, он неспешно пятился назад, постепенно скрываясь с глаз ещё больше обалдевшей публики, за фейерверком даже не заметившей его исчезновения.

С их стороны всё выглядело так, будто это посланник богини разлетелся в пыль, подсвечивая собой склон и в особенности ступени для восхождения, как бы указывая пастве истинный путь веры, по которому им надлежало следовать.

Уже сидя в проходе за деревянной дверью и поглядывая за происходящим, Дима по достоинству оценил и помощь Джей с фейерверком, и собственную смекалку с пылью, благодаря которой теперь мелькали не просто еле заметные тени, как в прошлый раз, а вполне различимые силуэты.

Пока накрывали стол, пока сорили вокруг цветами и волокли еле живую тётку, посланник, сидя на ступенях перед дверью, окончательно согревшись и успокоившись, принялся рассуждать.

Дима: — А куда я, в принципе, спешу? Для начала надо осмотреться, понять, как и что будет происходить. Попить, поесть, спокойно позаниматься сексом в своё удовольствие. Суккуба же не торопила. Сроки не устанавливала. Сегодня однозначно обойдёмся без кладбища.

Ему было стыдно признаться даже самому себе, что страх ночного посещения погоста оказался выше его желания вырваться из этих грёбаных подземелий. И все эти самоуговоры были не что иное, как элементарная трусость, недостойная божественного посланника, да и просто мужчины.

Но, убедив себя, что Перво-Матерь сама виновата, гинув куда-то в свою преисподнюю и бросив его, бедного, на произвол судьбы, законно полагая, что это обстоятельство однозначно освобождает от угрызения совести. А как мужчина? А как мужчине — ему тут не перед кем выпендриваться.

Вальяжно выйдя к накрытому пиршеству и усевшись напротив наряженной голой тётки, разом впавшей при виде светящегося аватара богини в предобморочный ступор, Дима, не говоря ни слова и не призывая приданную к столу официантку к исполнению своих трудовых обязанностей, самым наглым образом принялся грязными руками хватать различные кушанья и лакомиться самостоятельно.

Мясо было несъедобное, но не по той причине, о которой думал первоначально. Оно оказалось не склизкое и разваливающееся, как принято быть мясу в супе, а тупо недоваренное. То есть попросту полусырое. Хотя бульон по вкусу вышел на загляденье. И солёный в меру, и острый, и ароматный, с непонятным количеством приправ и специй. Какие-то были узнаваемы, какие-то нет, но было однозначно вкусно. По сути дела, одним бульоном и наелся. Вернее, напился.

С рыбой аборигены действительно перемудрили. Теперь Дима понимал, за что Суккуба хотела оторвать руки поварам. Они её, в отличие от мяса, наоборот, «переготовили». Каждая рыбка тянула кило на два — два с половиной, и если бы не шкурка, то просто бы расползлась по блюду, как густой майонез. Вот до какой консистенции они её довели. Да и вкуса рыбы там вообще не было — одна сплошная куркума.

А вот яички шелкопряда оказались не такими специфичными, как запугивала Джей. Очень даже ничего себе. И вкус вполне узнаваемый. Если не видеть, что ешь, например, как в его случае, в потёмках, то можно подумать на креветок или мясо крабов. На кусочки варёных раков, в конце концов. Поэтому Дима уже на третьей личинке вошёл во вкус и умял всё, что было приготовлено на двоих.

Тётка, к этому времени отошедшая от шока, сначала с испугом, затем с любопытством поглядывала на поедающее дары светящееся божество. А когда оно доканчивало её порцию шелкопрядных личинок, даже обиженно скривила губки, намереваясь разреветься от несправедливости сакрального бытия.

Только когда остался последний кокон, Дима обратил на неё внимание. Тётка уже не пялилась на собственный пучок лобковых волос, как давеча, а сверкая глазёнками, зыркала то на него, то на остатки угощения. Памятуя, что последнее и вор не берёт, Дима оставил зародыш шелкопряда в покое и небрежным жестом, наконец, милостиво соблаговолил напарнице присоединиться к трапезе.

Та быстренько засуетилась, расплетая связанные в узел конечности, и тут же, продемонстрировав дикарские манеры в буквальном смысле слова, кинулась пожирать то, что осталось, словно сорвалась с голодного края.

А вот местное пойло, гурман ароматизированных газированных энергетиков прошлой жизни даже пробовать не стал. Хватило только понюхать. Чуть не вырвало. Сунув нос в крынку, Дима, будто концентрированного перегара в жидком виде хапнул в лёгкие, аж закашлялся с тошнотным позывом. Тётка его реакции явно обрадовалась, правильно полагая, что ей больше достанется.

И действительно, эта пропойца уже в скором времени почти всю крынку приговорила, от чего резко повеселела. А чуть погодя её и вовсе развезло до состояния «нестояния». С разукрашенной до безобразия пьяной мордой, с руками по локти вымазанными едой, до омерзения одурманенная мерзко воняющим алкоголем, она и до этого не походила на красавицу, а теперь превратилась из нечистоплотной вокзальной цыганки в обгаженную привокзальную синявку.

Заниматься сексом с этой шевелящейся помойкой Дима побрезговал. Поэтому, подняв с земли уже давно оброненный ею ритуальный нож, попросту заколол себя, проделав это на удивление легко и буднично, словно только этим и занимался всю свою сознательную жизнь…

Лёжа на мокром тёплом камне после перерождения в полной темноте, попаданец крепко задумался.

Дима: — Не. С этим надо завязывать. А то я так совсем страх потеряю. А как говорила Суккуба: потерявшие страх — долго не живут. Или вообще не живут. И, кажется, зря я дал себе слабину. Ну, наелся, напился. Тётку споил. Зачем? После того, в каком виде я её лицезрел, у меня же на неё больше вообще не встанет! И как прикажешь теперь экзамен сдавать? Идиот.

Первую половину дня Дима скрупулёзно анализировал сложившуюся ситуацию с учётом всей имеющейся информации. Дело выходило дрянь. Получалось, что чем дальше он будет оттягивать выполнение задания, тем сложнее предвидится его реализация.

Сцена и действующие лица неизменны. С каждым разом он всё больше будет привыкать к обстановке и происходящему вокруг. Эмоции в этом случае не только притупятся, но и однозначно перейдут в разряд негативных.

Кроме того, он уже сорок раз пожалел, что напоил жрицу и наблюдал последствия. Ну как теперь это зрелище «развидеть»! И подобные отрицательные явления со временем будут только множиться. Страх — это в первую очередь — непонятное. А раз непонятное — значит пугающие. Пришлось согласиться с утверждением Суккубы, что если привыкаешь к тому, чего боишься, то бояться перестаёшь, потому что это становится предсказуемым.

А ему нужны эмоции с оголёнными нервами, чтобы продирали по «самое не хочу». Мало того. Требуется обострённая чувственность и сексуальное подростковое желание при одном голом виде любой особи противоположного пола. Которое, кстати, в последний раз у него даже не проклюнулось. Отсюда он сделал вывод: больше ни жрать, ни пить и не затягивать с этим грёбаным экзаменом.

Но тут неожиданно ввинтилась паршивая мыслишка: а что, если, не проделав весь ритуал в полном объёме, у него ничего не получится в конечном итоге? Ведь неспроста же Джей предстала в этом подземелье в виде чудо-юдо-бабки-смерть. Ни в образе местной аборигенки, никому, кроме него не видимой, а целого божества. Притом, похоже, самого могущественного в местном пантеоне.

И посланником его своим сделала, и ритуал обрисовала в подробностях, детально расписав каждое блюдо. Зачем? Наконец, когда солнце поднялось ориентировочно до полудня и даже умудрилось краешком, одним лучиком протиснуться в потолочную щель и осветить сырые апартаменты, что Дима лицезрел за всё время пребывания здесь впервые, абитуриент принял окончательное решение на экзаменационную ночь.

Да. Собрав всё в кучу и разложив по полочкам, ученик решил всё же сдать, а скорее всего, сдаться на милость обстоятельствам и попробовать пройти эту локацию, как требовала Суккуба, по всем правилам. По его расчёту, у него были, хоть и мизерные, тем не менее, реальные возможности и полноценным сексом заняться, и устрашиться при этом до обмоченных штанов.

Притом, попаданец почему-то отчётливо понимал, что шанс может быть дан лишь раз. И второго, по разработанному плану, красночёлочное отродье адского разврата ему просто не предоставит. Обязательно что-нибудь испортит и заставит искать какую-нибудь другую страшилку вместо запланированного кладбища. С неё станется.

Вторую половину дня, до самой ночи он проспал. Притом сделал это достаточно легко и комфортно, выбравшись наверх и пристроившись в сухом приямке у закрытой двери в тени скалы, где его могли увидеть, только если кто-нибудь подошёл бы практически вплотную. Но никто к двери не подошёл и Диму не спугнул, дав возможность спокойно выспаться.

На этот раз проснулся он по будильнику, который изобразили грёбаные макаки в ближайших джунглях. Что уж они там ночью не поделили или их кто-то принялся без объявления ужина поедать, сказать было сложно. Но завизжало стадо мехового мяса так, что, наверное, весь город вздрогнул. По крайней мере, окраины точно.

Дима выбрался из приямка, подошёл к раю площадки и внимательно оглядел тёмный город, хотя небо ещё находилось в состоянии сумерек, не до конца погруженное в ночь, что говорило о достаточности времени для подготовки к ночной феерии.

Сегодня он был как никогда собран и решителен. Походив по площадке и поделав гимнастические упражнения, молодой человек окончательно прогнал сон, после чего спустился вниз, в свою импровизированную гримёрку в полном боевом настрое.

Неспешно и основательно натираясь грязью, ещё раз проанализировал в голове план и не найдя грубых ошибок в теоретическом раскладе, сразу набрав пригоршню сухой пыли, поднялся к священному дереву со статуей. Встал на краю лестницы в позу. Настроился на выбранную роль как смог и торжественно запел:

— Ой, Мороз, Мороз! Не морозь меня! Не морозь меня! Моего коня…

На этот раз он не выплёскивал из себя эмоциональный негатив и не старался подобным образом согреться, надрывая голосовые связки. Дима в большей степени уподобился жрецу, распевающему божественный гимн, посвящая его кому-то великому и могущественному.

Ну, а чем Дедушка Мороз не тянет на подобное божество. Тем более, если вспомнить, что эта сказочно-мифическая сущность с завидной регулярностью накрывает нашу планету целыми эпохами оледенения.

По сути, сама по себе песня и построена как гимн-мольба о пощаде. Попытке усладить попрошайническими речами нечто могущественное, величавое и смертельно опасное. Выпросить милость, вымолить прощение за жизнь свою непутёвую, в коей только и нашлось, что место для ревнивой жены, хоть и красивой, да только попробуй такую некрасивой назвать. Ой, Мороз, Мороз в раз милей окажется.

Пропев три круга по два куплета и наблюдая стечение к нему народа, Дима решил с призывом закончить, замерев статуей на верхней ступени деревянной лестницы в героической позе подношения небу, выдерживая театральную паузу.

Дождавшись момента, когда задние ряды начали выдавливать передние к основанию сакральной площадки, сам, находясь в предвкушении феерического светопреставления, как можно выше швырнул пригоршню флуоресцентной пыли. На этот раз прокричав пришедшее ему на ум единственное знаемое на местном языке слово «Хакрапуя», которое посчитал более уместное в данном случае, чем предыдущие восклицания.

Суккуба с взрывом порошка не подвела. Тот именно взорвался равномерным шаром, после чего завораживающе красиво стёк волнистыми струйками на землю, оставляя на склоне и лестнице светящийся шлейф. Дима, резко склонившись, попятился назад и уже через несколько секунд пристроился за прикрытой дверью, наблюдая за действиями аборигенов.

Всё шло по плану. Как в прошлый и позапрошлый дубль. Да и по-другому, наверное, и быть не могло. Вот только на этот раз молодой человек не пялился одним глазом в щель, любопытствуя, что же они там такого делают, а, вспоминая наставления красночёлочной училки, входил в образ, памятуя, что артистичность — наше всё. Но и, не забывая, что на данном экзамене ему страх терять, ну никак нельзя.

После привода, вернее, приноса под руки тётки, Дима, ещё раз проанализировав свой настрой, подкорректировал образ, а заодно пробежался в голове по сформированному в общих чертах сценарию. Стараясь выглядеть как можно уверенней и величественней, со словами: «помирать так с музыкой», двинулся к накрытому на земле столу для прохождения аттестации по технологии создания страшного секса или сексуального страха. Ну, там уж как масть попрёт.

Посланник богини ни крался, как тать, но и не ломился, словно слон, пытаясь двигаться медленно и величественно. Но быстро поняв, что комплекция телосложения не очень позволяет выглядеть грандиозно и торжественно, просто перешёл на простой шаг, стараясь как можно меньше производить шума, имитирую скользящую поступь, вышагивая подобно Иисусу по водной глади.

Тётка с завязанными в узел ногами, низко опустив голову, пялилась на свои сокровища в районе гениталий и, кажется, совсем не замечала подходящего к ней светящегося божества. Хотя не замечать наплывающего на неё свечения, не могла. Дима пристально следил за напарницей, так как только сосредоточенное внимание на голой женщине могло обеспечить ему половое возбуждение. Это было своеобразной красной нитью всего его сценария поведения.

По разработанному плану он должен будет выступить катализатором получения ею пяти удовольствий, притом сведя всё это к лёгкой дегустации. Да и в сексе удовольствие, опять же только для неё, оставляя для себя лишь страх, полагая, что оргазм в состоянии нешуточного испуга и сам приведёт к необходимому финалу, благодаря физическому воздействию на нужный для этого орган.

Приблизившись вплотную, Дима остановился и принялся детально разглядывать партнёршу по ритуальным играм, уподобляясь мальцу с широко распахнутыми глазами, изучающему запретную для него эротическую картинку в глянцевом журнале.

Выставленные на показ интимные места и пристальное к ним внимание сделали своё дело. Молодой человек забыл её вчерашнюю, решив обмануть собственный мозг, внушив ему, что сегодня к нему привели абсолютно другую, пусть и очень похожую. Да и вообще, они тут все на одно лицо. На этом и успокоился. Вернее, наоборот, благополучно возбудился.

Оторвавшись от женских прелестей, Дима постарался сконцентрироваться и почувствовать эмоции партнёрши. И вот тут его ожидала приятная неожиданность. Тётка находилась в состоянии жуткого страха на грани паники. Того самого, ему недостающего и который он спокойно мог у неё позаимствовать! Твою мать! Всё оказалось так просто!

Но, вспомнив о наставлениях Суккубы по поводу создания в себе инструмента по управлению всеми эмоциями, решил, что будет полезно держать его наготове. Поэтому тут же внутренне обозлился на свою тупость, что не учёл подобный вариант получения страха, перешёл в режим «ведущего» и, взяв себя в клещи силы воли, решил не менять первоначально разработанного сценария, а всё проделать именно так, как задумал.

Памятуя прошлую пьянку, на этот раз ученик Суккубы решил сократить получение ею удовольствия от еды с питьём до минимума, но по ходу прохождения аттестации вообще свернул процедуру до ритуального подражания. Поэтому сам процесс кормления и поения сексуальной жертвы намеревался пройти быстро, не задерживаясь ни на одном блюде.

Начал Дима с мяса. Зачерпнул бульон мелкой миской, похожей на слегка одутловатую пиалу. Набрал мутной жидкости на один большой глоток. Покатал по стенкам посудины, давая остыть до приемлемых значений. Поднёс к лицу как можно ближе, оценивая степень нагрева. Даже подул слегка, стараясь чтобы не было слышно, а затем подставил миску к её губам, отчего тётка ощутимо вздрогнула, будто задремала по ходу дела и только что проснулась.

Аватар богини, внимательно наблюдая за аборигенкой почувствовал резкое возрастание её страха, не совсем понимая, по какому поводу. Переключился на собственный эмоциональный фон. Лёгкое прикосновение чужого испуга впрыснуло в кровь порцию адреналина с тестостероном и дополнительно возбудило, давая понимание, что страх следует очень осторожно поддерживать. Притом настолько аккуратно, чтобы не спугнуть его, как бы каламбурно это не прозвучало.

Пришелец словно нутром чувствовал, насколько полученный от неё страх трепетен и пуглив, лёгкой оторопью приподнимающий волоски на всём теле. Это было точно не половое возбуждение, а именно испуг, мелко щекочущий, волнующий и будоражащий потаённые глубины сознания. Такое подвешенное состояние боязливости оказалось даже приятным.

Дима прекрасно осознавал, что стоит ему чуть пережать или недожать, и эта трепетная и нежная пугливость либо моментально взорвётся неконтролируемой паникой, либо, наоборот, напрочь растворится и потеряется. Притом, чётко понял, что контролировать собственный страх, может, только влияя на защитную эмоцию женщины.

Ему приходилось, с одной стороны, нависать над партнёршей неизбежностью судьбоносного рока, как физического воздействия, так и морального. И вместе с тем делать это медленно, плавно, с длинными паузами, не давая перепуганной аборигенке оснований для взрывной паники или парализующего ужаса.

Эмоциональная жертва-генератор, продолжая держать голову опущенной, лишь пригубила бульон, не сделав даже полноценного глотка. Но Дима посчитал это достаточным для получения удовольствия от ощущения вкуса и запаха, исходившего от правильно приготовленного навара с чётко выдержанным балансом ароматов.

Затем светящийся посланник кормил её рыбой. Он ни нашёл ничего лучшего, как, вскрыв одну рыбину руками, пальцем подцепил полужидкую консистенцию и таким не совсем эстетичным образом предложил опробовать второе блюдо по списку. Тётка, недолго думая, по крайней мере меньше размышляла, чем при питье бульона, сноровисто слизала белый, похожий на майонез рыбный крем, заглатывая наживку вместе с пальцем горячими и мягкими губами по самое основание.

До этого момента жрица держала голову низко опущенной, разглядывая что-то у себя между ног. А слизывая полужидкую рыбу, впервые стыдливо и по-девичьи застенчиво подняла лицо, воровато и быстро забегав глазками по светящемуся хозяйству посланника, стоявшему колом непосредственно перед её глазами.

Смачное глубокое всасывание пальца вызвало дополнительную волну полового возбуждения не только у него, заставив эрегированный член конвульсивно задёргаться, но и резко возбудить развращённую ни одной сотней мужиков жрицу любви. Будто она не пальчик в рот взяла, а то, на что смотрела.

Дима это почувствовал сразу и даже несколько испугался за столь лавинообразный рост сексуального желания партнёрши, но вместе с тем поймал себя на её ощущении, что тётенька так же резко начала терять страх, заменяя его игривым любопытством и похотью.

Дима: — А вот мух тебе полный рот, губашлёпка.

Медленно наклонившись, он решительно вынул ритуальный четырёхгранный нож из её руки. Та попыталась воспротивиться этому, вцепившись в клинок мёртвой хваткой, но молодой человек тут же разрушил ей все шаблоны, а заодно и чуть кисть не сломал, вывернув оружие из ладони, взятой на излом.

Резкий отрывистый стон с закрытым ртом, рефлекторное охватывание больной кисти здоровой и зашуганный взгляд в собственный пуп. Такими были последствия неповиновения. Тем не менее, причинение лёгкой боли подействовало должным образом. К почти истаявшему страху непознанного, добавился испуг получения боли.

Дима: — Вот. По мордасам получила, теперь пряник можно дать.

Задержав дыхание, чтобы не нюхать отвратительное амбре, посланник плеснул хмельное пойло в пустую миску и, продолжая не дышать, сунул вонючую жидкость прямо ей под нос. Тётка, всем своим видом напоминая прожжённую алкоголичку, радостно встрепенулась, забыв про укачиваемую кисть, схватила отраву обеими руками и, жадно захлёбываясь, пока не отобрали, в один присест осушила посудину.

Дима протянул на ладони пару печёных личинок шелкопряда на закуску — последнее блюдо из обязательного списка. Та без всякого пиетета сгребла угощение, закинув его в рот, и с неким облегчением выдохнула. Молодой человек запоздало осознал, что только что собственноручно опохмелил страдалицу и, получив заветное, теперь тётка точно страх потеряет. А это не входило в планы аттестуемого.

Она перестала пялиться на кудри своего лобка, подняв голову, но и на голого посланника Великой Богини тоже не смотрела. Толи размеры пугала не пугали прожжённую давалку, толи кайф ловила, сидя в позе лотоса с закрытыми глазами и улыбкой, как-то сразу ставшей пьяной.

Дима, поняв свою ошибку, лихорадочно принялся искать путь к возврату напарницы в испуганное, возбуждённое состояние. Оглядел опохмелённую дрянь с ног до головы, не понимая пока, что с ней делать. Затем осмотрел накрытый на земле стол, ища на нём, чем бы тётку напугать до первоначального похмельного состояния. В конце концов, уставился на нож, соображая, можно ли его использовать для запугивания, вернее, как.

Только через минуту внутренних метаний до молодого человека неожиданно дошло, что вообще-то запугивать следует самого себя в первую очередь, а не эту пропойцу. По большому счёту, какое его напарница по сексу будет иметь эмоциональное состояние, ему должно быть по барабану. Суккуба на этом не заостряла внимание при постановке задачи. Хотя первые неуверенные шаги с мягким испугом, будоражащим все внутренности, молодому человеку понравились. Жаль, что не смог удержать это воздушное чувство в состоянии шаткого равновесия.

Тётка, судя по блаженству на лице, пребывала в нирване, продолжая сидеть с переплетёнными ногами и медленно мотая лохматой башкой, с закрытыми глазами мурлыкала про себя какую-то мелодию. Похоже, она уже достигла своей вершины удовольствия, и заключительный аккорд в виде фееричного траха ей попросту был не нужен. Притом ни со звёздами в глазах, ни с бабочками в животе. Никакой.

Дима тут же ощутил, что, дав возможность ей расслабиться, он сам растерял с таким трудом созданный внутренний настрой и разрушил определённый сценарием образ. Половое возбуждение спадало. Требовалось срочно тащить эту дрянь на кладбище, пока эта расписная и разряженная моромойка совсем тут у него не уснула, на что были вполне веские подозрения. У него даже со злости проскочила идея не просто затащить пьяную дрянь на погост, а поимев её там, там же и прикопать где-нибудь. Да хотя бы в той же могиле из кирпича.

Дима: — Ну и как тебя, пьянь, развязывать? Я тебя на себе не потащу.

Посланник ещё раз оглядел захмелевшую жрицу, соображая, за что её следует дёрнуть, чтобы развязать узел на ногах. И не найдя, стал примеряться ножичком, куда бы ткнуть, чтобы с одной стороны было не смертельно и желательно без крови, но с другой — чтобы эта пьянь, наконец, переключила своё внимание с себя любимой на него — Божественного.

Наконец, Дима решил действовать. Он грозно навис над жертвой и, властно ухватив женщину за подбородок, запрокинул ей голову. Та ожидаемо отреагировала открытием осоловевших глаз. Посланник сунул ей под нос нож и с помощью ритуального оружия попытался указать, что требуется подняться на ноги. Ноль реакции. Тогда он чуть не ткнул остриём размякшей тётке в глаз, зло прошипев:

— Вставай, дрянь.

Вот это подействовало и на неё, и на него. Она сначала слегка отпрянула, икнула и непонятно как, легко и без усилий расплела конечности, тут же бухнувшись на колени, тыкаясь лицом в землю, а зад с прогибом спины устремляя к звёздному небу.

Дима, запечатав в себе внутреннюю злость, с облегчением констатировал: страх вернулся. Притом и к нему тоже.

— Э, — тихо проскрипел попаданец, стараясь обратить на себя внимание только её и никого из стоящих внизу с факелами.

Получилось. Тётка, словно затравленная собачонка, осторожно выглянула из-под растрёпанных, чёрных, как смол волос.

— Ставай, — так же тихо и тем же скрипучим голосом скомандовал посланник, добавляя к команде жест, как при дрессировке собаки.

Зашуганная аборигенка медленно поднялась. В глазах больше не наблюдалось опьянения. Видимо, тот объем, что Дима плеснул по дурости, закончил своё воздействие, и алкоголичка в данный момент находилась на шатком рубеже между опьянением и похмельем, которое вот-вот наступит. Понимая это, ученик Суккубы больше не стал мешкать, а, властно взяв напарницу за руку, настойчиво повёл вниз, в народ.

Женщина сначала не стала упираться, впав в состояние непонимания происходящего, и поэтому легко поддавалась внешнему воздействию. Только когда сообразила, что её, бедную, уводят подальше от пойла, попыталась заартачиться, захныкав, как маленькая девочка и потянув Диму обратно.

Он остановился. Тяжело повернулся, словно каменная статуя, продолжая удерживать за руку железной хваткой. Демонстративно медленно поднёс нож к её телу и провёл кончиком ножа от впадины между мелкими грудями до пупка, с видом маньяка-шизофреника любуясь кровоточащим порезом. Тётка сразу всё поняла и дёргаться перестала.

Дима чётко ощутил, как сексуальную жертву заколотила дрожь ужаса. В очередной раз отметил, что страх напарницы постепенно обволакивает и его сознание жутью непонятной природы. Несмотря на сгрудившийся внизу народ, тишина вокруг стояла такая, как на том месте, куда они направляются.

Аватар богини сунул руку, занятую ножом, в собственные волосы, захватывая на пальцы как можно больше светящийся грязи, и, словно лечебной мазью, смазал царапину. Сложно сказать, обладала ли флуоресцентная дрянь лечебными свойствами, но за чудодейственную для аборигенов в виде зеленоватой иллюминации на её животе вполне сгодилась.

Этого посланнику Перво-Матери показалось мало, и он, вспомнив, как для него в прежней жизни выглядели индусы по монитору компьютера в Интернете, оставил жирный отпечаток большого пальца между её бровей. Потомки этих аборигенов в будущем всегда там будут малевать разноцветные кругляши. Вот пусть будет и у этой.

Кстати, только сейчас из памяти выплыло понимание, что ни у одного из увиденных им представителей местного народонаселения подобной точки в районе третьего глаза не наблюдалось. Видимо, эта протоцивилизация ещё до звезды во лбу не дошла в своём богопоклонстве.

Спустившись с деревянных ступеней на землю, Богоподобный, не обращая внимания на обалдевший народ, стоявший с выпученными глазами, прямиком направился к проходу, ведущему в Город Мёртвых. Горожане, почему-то исключительно мужчины, по мере его продвижения резко расступались, позволяя беспрепятственно пройти странной голой парочке, в которой один весь светился, а вторая по уши в бусах, со светящейся полосой на пузе и с фонариком между бровей.

Продвигаясь сквозь толпу, которая тут же следом смыкалась, Дима полагал, что мужики двинутся за ними на кладбище, не желая пропустить порнуху, с участием всем им хорошо знакомой местной потаскухи, ой, простите, жрицы храма Перво-Матери, и странного светящегося мальчика, непонятно откуда вынырнувшего, но имеющего явные зачатки божественного, судя по чудесам, в виде фейерверка. Но ошибся. Никто за ними на территорию Мёртвых предков среди ночи последовать не решился.

Такого же мнения, как и местные мужики придерживалась и тётка в бусах. Как только она поняла, куда её ведут, тут же включила все возможные тормоза: встала, как вкопанная, а свободной рукой вцепилась в ветви кустов, да с такой силой, что листья посыпались.

Вот только Диме было не до её предубеждений. Он поднёс нож к вцепившейся руке, с полной решимостью отрезать её к хренам собачьим, при этом слегка надавив на запястье. Все четыре лезвия оказались заточены до состояния бритвы, поэтому даже от лёгкого прикосновения на зажатую кисть женщины потекла кровь, что моментально заставило местную жрицу любви пересмотреть взгляды на собственные комплексы.

Она ослабила тормоза, но еле-еле передвигая ногами принялась поскуливать. Бедная тётка уподобилась скрипучей несмазанной телеге, которую уже взмокший от усердия жеребец по кличке Ди настойчиво тащил вглубь погоста. Постепенно скрип сменился стонами, переходящими в причитания и всхлипы. В конце концов, она разревелась и затряслась, словно припадочная.

Но Божественному Посланнику уже было не до её «хочу, не хочу». Он всё же дотащил напарницу до нужного места. Фонарных столбов, естественно, на кладбище не наблюдалось. Факел он тоже не додумался отобрать у кого-нибудь по дороге. Луна и та отсутствовала, намекая на новолуние.

Пёр, уповая на свою хорошую пространственную память, используя лишь слабую подсветку собственного тела, дающую возможность что-либо разглядеть на земле, и то, если нагнёшься. Тем не менее, абитуриент чётко вышел на исходно запланированную позицию к пустой кирпичной могиле.

Наступив совсем раскисшей аборигенке на икроножную мышцу, Дима заставил женщину сначала со стоном упасть на колени, а за тем и всю повалил на спину. Притом получилось так, что её плечи оказались на самом краю, а голова с гривой роскошных волос опрокинулась в пустоту кирпичной ямы, чем-то в этот момент олицетворяющую преисподнюю.

Только сейчас до тяжело дышащего молодого человека дошло, что он делает что-то не то. Из-за изрядной физической нагрузки пропало возбуждение, да и страх стал какой-то ни такой. Требовалось во что бы то ни стало успокоиться и начать бояться по-настоящему. Ну и возбудиться по новой.

Божественный посланник прижал бьющуюся в ознобе ужаса жрицу любви к земле всем телом и шикнул на неё, требуя если не успокоиться, то, по крайней мере, не издавать мерзких шмыгающих звуков. Не помогло. Тогда он повернул её на бок лицом к себе, обнял, поглаживая спину, и ни с того ни с сего запел колыбельную «Про серого волчка». Вот спроси его, с чего такой выбор репертуара, ни за что не ответит, потому что сам не знает. Это называется, взбрело в голову, то есть никак не поддаётся обоснованию.

Знал Дима из этой песенки, как и подавляющее большинство на свете людей, только четыре строчки. Но и их хватило. На краю могилы, да и на всём кладбище, наступила, так и хочется сказать, гробовая тишина. Несмотря на то, что Город Мёртвых был со всех сторон окружён джунглями, ни одна ночная птица, ни одна круглосуточно визжащая макака не издавали ни единого звука.

Её перепуганное лицо, разукрашенное красками и бусами, которые в флуоресцентном свете теряли свои естественные цвета, производило поистине жуткое впечатление. Дима, когда взглянул на её застывшую маску ужаса вплотную в свете своего свечения, аж вздрогнул. Он впервые в своей жизни с каким-то садистским трепетом посчитал испуг за благо, от чего даже густо вымазанные грязью волосы ощутимо зашевелились, и по всему телу пробежал будоражащий озноб.

Продолжая разглядывать парализованное страхом лицо, он похотливо зашарил свободной рукой по голому телу жертвы, словно что-то на нём разыскивая. Нашёл быстро. Она, несмотря на все передряги и явную внутреннюю панику, буквально истекала секретом в лоне. А следовало ему только проникнуть в склизкие складки пальцами, как женщина моментально забилась в судорожном оргазме, искривившись, словно от боли.

Подобная скорострельность воодушевила насильника, а Дима в порыве мельтешения разнородных мыслей и таким себя обзывал. На его испуг резко нахлынуло половое возбуждение. Он с удвоенным усердием принялся ковыряться в мягкой и влажной плоти. Жрица моментально распахнула глаза, открыла рот в безмолвном крике, потому что задержала дыхание, словно ныряя в воду, скривилась в жуткую гримасу и пару секунд спустя вновь взорвалась ещё более впечатляющем оргазмом, при этом, уже не сдерживая сладострастные стоны с закатыванием зрачков.

У молодого человека перехватило дыхание, потому что не только страх передавался от неё, но и возбуждение. Он почувствовал, что вот-вот взорвётся, но почему-то не накинулся исполнять ритуальные обязанности, а уставившись на кривляющееся жуткими масками лицо, сбивчиво, в голос дыша через раз, продолжил рукоблудство, входя в раж.

В считанные секунды жрица любви в очередной раз забилась в обмороке удовольствия, и на этот раз, похоже, не собираясь выходить из состояния всепожирающего блаженства. Только тогда Дима понял, что если сейчас же не накинется на партнёршу и не вставит готовый взорваться детородный орган куда положено, то зальёт спермой не только тётку и могилу, но и всё кладбище забрызгает.

Вот только с наскоком перевозбуждённый молодой человек несколько перестарался. Сформированный их дёргающимися телами сэндвич соскользнул с края, увлекая обоюдно оргазмирующих в пучину кирпичной могилы.

Последнее, что Дима потом вспомнил — жуткий страх от падения с высоты в бездну, ощущение блаженства до потери сознания и гулкий стук собственной башки о дно могилы. При этом хруст черепа отчётливо запечатлелся в памяти, а вот боль — абсолютно нет…

^{Глава 11. Локация 3. Хорошо смеётся тот, до кого долго доходит.}

На этот раз он не возродился, как обычно, а вынырнул из небытия от удара о землю. Так бывает, когда засыпаешь стоя, как конь. Анатомия человека кардинально отлична от лошади, и спать в вертикальном положении без средств фиксации — ну никак не получается. Обязательно падаешь. Вот и с Димой случился подобный казус. Вырубившись мертвенным сном, в прямом смысле этого слова, от удара о кирпичи, проснулся живёхонький от стука башкой о землю.

После лёгкого нокдауна с потерей ориентации молодой человек вскочил и, ничего не соображая спросонок, заозирался по сторонам. До ослепления яркий день, безграничное травяное море во все стороны и удаляющаяся женщина в белых одеяниях, с высокой шапкой на голове в виде остроконечной пирамиды. Это оказалось единственным, что двигалось на фоне статичного, залитого солнцем пейзажа. Поэтому уплывающий силуэт в мареве испарений, как от раскалённого асфальта, обратил на себя внимание в первую очередь.

Поморгав какое-то время и утерев от выступивших слёз глаза тыльной стороной ладони, он, крутанувшись ещё пару раз на месте и не узрев ничего, кроме «степь да степь кругом», кинулся догонять удаляющуюся незнакомку, по непонятным причинам посчитав стрёмным оставаться наедине с неизвестностью в непонятном месте.

Целую минуту ошалевший, плохо соображающий, тяжело дышащий, с выпученными глазами и крутящий головой на триста шестьдесят градусов попаданец, просто интуитивно нагонял странную дамочку, в бешеном ритме сканируя незнакомый пейзаж, похожий в первом приближении на индейские прерии североамериканского континента. Только от киношных степных просторов его памяти, эти выглядели слишком мокро. Да и ковбоев с индейцами не наблюдалось, как не приглядывался.

Женщина, вышагивающая впереди, двигалась зигзагами, то и дело обходя мелкие водоёмы в виде затопленных канав и луж в низинах, продвигаясь между ними, словно по лабиринту. В правой стороне на пол неба чернела страшная туча со сверкающими молниями, и сопоставив водные проплешины на земле и видимую сверкающую черноту в небе, Диму посетила первая здравая мысль.

Дима: — Похоже, здесь только что прошёл тропический ливень.

После чего логично принялся осматривать себя, решив, что должен наверняка выглядеть мокрым насквозь. Грубо сшитая рубаха без рукавов, по плотности и фасону больше похожая на тонкий джемпер, оказалась абсолютно сухой. Такие же матерчатые штаны на завязках намокли только снизу, но это явно от травы. Насквозь вымокшими были и сандалии.

Дима встал как вкопанный, получив очередной удар по ещё не до конца пришедшему в себя сознанию.

Дима: — Одежда?! Штаны?! Сандалии?!

И схватившись за голову, заорал в голос:

— Тюрбан!

Идущая в метрах двадцати впереди женщина резко остановилась, развернулась и раздражённо поинтересовалась:

— Ты кого чурбаном обозвал, прыщ?

Кто бы сомневался, что это была Джей. Молодой человек, продолжая держаться за матерчатый головной убор и при этом по-идиотски гыкая, тут же перешёл на бег мелкой рысью по направлению к Суккубе и, добравшись до наставницы, радостно, как дитя малое, впервые столкнувшееся с чудом, счастливо затараторил:

— Смотри, Джей. Тюрбан.

Но тут же замер, наконец, рассмотрев исчадье адского разврата во всей красе, резко остановившись напротив ангела и раскрыв рот. Нет, лицо у отродья потустороннего мира как было ему несимпатичным, так противным и оставалось. Только стало демонстративно загорелым, будто Суккуба сдуру переборщила с автозагаром. Он таких повидал в своё время в столичных клубах.

Красная чёлка тоже никуда не делась. Словно являлась не фирменным элементом причёски, а анатомической особенностью данной потусторонней сущности. На этот раз Джей была одета почти так же, как он. Вот только это почти Диму и обескуражило.

Вместо сандалий — кожаные калоши на завязках. Штаны, как у него, один-в-один. Примерно такого же плана рубаха, только напоминало не джемпер, а платье чуть выше колена, с вырезом декольте аж под грудями, а не над ними. Оттого эти два загорелых шара топорщились, как бампер «кенгурятника», поддерживающиеся снизу некой матерчатой полочкой, однозначно воспринимаясь как титьки на подносе.

А то что он издалека принял за остроконечный головной убор, оказалось пышной причёской, навороченной замысловатым образом в высокую пирамиду, собранную из тонких косичек. Лоб прикрывала ярко-красная чёлка в виде загогулины, прилизанной в спираль. Возникало ощущение, что украшение цвета пожарного огнетушителя приклеено ко лбу или, на худой конец, залито лаком для волос, и у молодого человека даже руки зачесались убедиться в своём предположении.

Всё это ученик рассмотрел мельком, а вот на двух великолепных молочных железах завис, как младенец больше двадцати лет «некормления». Даже для пущей убедительности собственного «оголодания» и нескрываемого вожделения открыл рот, пуская слюну. За что тут же схлопотал звонкую пощёчину. И только после подобного физического воздействия окончательно проснулся.

— Это не тюрбан, дебил, а тагельмуст, — буквально прорычала чем-то озлобленная Суккуба.

— Брр, — замотал он в ответ головой, скидывая оцепенение и перестав таращиться на её прелести.

Ещё раз оглядевшись, стараясь переключить отчего-то злющую Джей на более позитивное настроение, Дима, как бы невзначай поинтересовался:

— А где это мы?

— Где надо, — заносчиво процедила Суккуба сквозь зубы.

Но буквально пару секунд спустя улыбнулась, облегчённо вздохнула полной грудью и расслабилась. Словно выдав ученику оплеуху, получила неописуемое удовлетворение и сняла эмоциональное напряжение.

Осмотрев с головы до ног жалкое ничтожество, изображающее стыдливого девственника, во что бы то ни стало старающегося не смотреть ни в глаза, ни на выставленные напоказ груди, Джей, заметно повеселев, развернулась и зашагала дальше. Ученик припустил следом, но от греха подальше пристраиваться рядом не стал, держась на пару шагов в стороне и сзади.

Молодой человек довольно быстро сообразил и по иной, более зрелой и мускулистой конфигурации своего нового тела и почти цивилизованной одежде, да и по кардинально изменившемуся пейзажу, что успешно сдал экзамен и с почётом переведён в «следующий класс».

Резко нахлынувшее ощущение счастья от осознания, что эти грёбаные пещеры страха с могильниками закончились — зашкаливало. Безграничный простор, запах послегрозового озона с ароматами разнотравья и понимание, что ему всё же удалось пройти аттестацию по дисциплине страшного секса, порождало в Диме ощущение труднодостижимой победы и нахлынувшей свободы, казавшейся сравни чувству полёта, захватывающего дух.

Настроение как-то сразу задралось выше некуда, и оттого радовать начало буквально всё вокруг. Мокрая травка под ногами, приятно охлаждающая ступни. Мягкое солнышко в небесах, щебетание птичек, трескотня букашек, возненавиденных им ещё с обезьяньей жизни, яростный рык дерущихся львов где-то в приделах слышимости, быстрая рысь огромного крокодила, перебежавшего им дорогу всего в метрах десяти и бесшумно нырнувшего в очередную канаву с водой. Его радовало абсолютно всё.

Джей в очередной раз резко остановилась, развернулась и с неким злорадством, перекосившим её лицо, уставилась на ученика, тщательно изображающего дебила.

— Не поняла. А чему ты, убогий, так радуешься? — с наигранным непониманием поинтересовалась Суккуба, даже слегка наклонив голову, отчего пирамида волос завалилась на бок, как Пизанская башня.

Молодой человек тоже вынужден был остановиться, автоматически уставившись на её выпяченные заманухи, но на этот раз не просто разглядывая, а инстинктивно оценивая их габариты, посчитав, что эти мялки как раз под его ладонь заточены, и, не скрывая своего приподнятого настроения, ответил:

— Как чему? Жизни. Посмотри, как прекрасен этот мир. Травка зеленеет, солнышко блестит. А воздух какой?! — и в подтверждении показательно вздохнул полной грудью, — и ты не страшилка чудо-юдо-бабка-смерть, а соблазнительная тётка. Глаз радуется.

— Дебил, — мгновенно перестав улыбаться, высказала своё соболезнование Суккуба, после чего с некой жалостью к душевно больному, обречённо проговорила, — знал бы, куда веду, улепётывал бы уже в противоположную сторону.

Вот умеет эта загробная тварь настроение испортить. Прям талант у неё, что ли? Дима не задал вопроса «куда», хотя очень подмывало, но чувственный подъём как-то сразу погас. Скривив обиженную рожицу, он прищурился и посмотрел вдаль, в направлении их движения, где виднелись в лёгкой дымке какие-то горы, и задницей почувствовал исходящую от них неприятность, притом, как минимум, во множественном числе.

— А что это за горы? — наконец осведомился ученик, вновь стараясь перевести разговор в информационно полезное для себя русло, — судя по ландшафту, это североамериканские прерии.

— Двойка тебе по географии, — сухо подытожила училка знания подопечного и пошла дальше, продолжая разговаривать с ним уже спиной — Территория, где мы в данный момент находимся, в твоём времени будет называться Сахара, а горы, куда держим путь — Тассили. И то и другое находятся на севере Африки.

— Тассили? Никогда не слышал про такие, — признался двоечник.

— Кто бы сомневался.

— Ты хочешь сказать, что это всё в моём времени пустыня? — в очередной раз заозирался ученик.

— Сейчас это рай на земле, а вот в твоё время — самая большая пустыня.

Вечно болтливая Джей на этом объяснение закончила и даже ускорила шаг, будто стараясь сбежать от задолбавшего своей тупостью ученика. Дима тоже больше не стал ни о чём спрашивать, убедив себя, что если красночёлочной злюке будет угодно, то, в конце концов, сама всё расскажет. Она же должна будет выдать какое-то задание? Для чего-то Суккуба перенесла его в «цветущий рай» Сахары?

Уже через час монотонного пути Диме наскучил однообразный пейзаж. Ещё через час молодой человек вовсе перестал обращать на него внимание, а ещё через три — он ему просто осточертел. Джей всю дорогу молчала, как сельская партизанка на экзамене по высшей математике, вместо ответа соображающая уже битый пятый час, какая сволочь порвала эти разрывные группы и что за хрень может произрастать на их векторном поле.

На все его попытки заговорить на любую тему, Джей, словно находясь в прострации, обрывала не начатый диалог односложными междометиями и горестными вздохами. Или вообще демонстративно игнорировала, что было абсолютно не похоже на потустороннюю говорливую бестию.

Наконец, парочка добралась до странного шатрового городка на ровном месте у подножья гор, пёстрыми зубьями частокола, рассыпавшегося по земле в архитектурном беспорядке цыганского табора. Дима, узрев это разномастное нагромождение остроконечных «вигвамов» ещё издали, напрягся. В голове образовалась нестыковка. С одной стороны, Джей утверждала, что они в Африке, с другой — вигвамы, по его мнению, точно были индейские.

Суккуба вышагивала прямо в селение, не останавливаясь и продолжая помалкивать. На что у Димы закралось нехорошее предположение, что исчадье разврата, похоже, хочет бросить его сразу на практику без какой-либо подготовки.

Он, естественно, от незнания реалий, обязательно накуролесит чего-нибудь ни того, его прибьют, и опять придётся плестись полдня по этой уже осточертевшей саванне только для того, чтобы, добравшись до этого цыганского стойбища африканских индейцев, в очередной раз получить по башке и начать всё заново. И так раз сто, пока красночёлочное отродье ни насладится его мучениями и не сжалится, прояснив ситуацию. Но его упаднические домыслы не оправдались.

Поселение оказалось густонаселено людьми, очень похожими на них одеянием и в основном женщинами, притом все как одна, с выпяченными молочными железами наружу. Дима сразу сообразил, что в этом мире, видимо, так принято, и тут же оценил данный «писк моды» по достоинству.

По краю шатрового стойбища протекала небольшая мелкая речка, и все аборигенки в той или иной мере возились с водой. Кто-то носил в глиняных ёмкостях на голове живительную влагу к шатрам, кто-то мыл голожопых ребятишек, кто-то без стыда и совести мылся сам. Кто-то ещё что-то намывал — ни то посуду, ни то, какие-то орудия труда. В общем, все в аварийном режиме ошпаренной кошки, так или иначе, были заняты водой.

Мужчин Дима заметил по пути только двоих. Но важные самцы, одному из которых мыли ноги две щуплые девчушки — кожа да кости, а второй, расслабившись, с вытянутыми босыми конечностями, полулежал у входа в шатёр, видимо, уже помытый, никоим образом не обратили на гостей никакого внимания. Хотя парочка чужаков прошествовала, чуть ли, не переступая через отдыхающих хозяев жизни.

Внимания на пришлых не обращали ни женщины, ни дети, отчего молодой человек даже подумал, что, наверное, как и Суккуба, стал невидим для местных. Но у самой Джей по этому поводу интересоваться не стал, памятуя, что училка сегодня не в настроении.

Наконец, исчадье разврата привела к невзрачному выцветшему вигваму, стоящему в конце поселения, почти у самого подножья начинающихся гор, распахнула входную тряпичную закрывашку и повелительным кивком загнала ученика внутрь. Ветхое жилище оказалось пустым. В нём вообще ничего не было. Только шест посредине, на котором оно и держалось.

— Пришли, — всё ещё недовольно и обозлённо объявила Джей, разваливаясь прямо на голой земле.

Дима тут же рухнул с противоположной стороны от шеста, уже совсем без ног после этого стайерского забега, косо поглядывая на мучительницу, продолжавшую помалкивать и портить ему настроение. Вот только молодому человеку это всё надоело, и он решил показательно покочевряжиться:

— А что нельзя было где-нибудь поближе десантироваться? — пробурчал мученик, с трудом стягивая грубые, разбухшие от воды сандалии, облепленные растительным мусором, которые даже близко не напоминали туристическую обувь.

Выпростанные ноги, почуяв свободу, в буквальном смысле слова загудели чуть ли не в голос от блаженства.

— Нельзя, — отрезала Суккуба, — Терпеть не могу здесь бывать. И чтобы не наломать дров в горячке, а заодно кому-нибудь ног с руками и другими частями тела, мне необходимо было несколько успокоить нервы, а на это требовалось время.

— Ну и как, успокоила? — ехидно поддел её Дима, снимая матерчатый головной убор, название которого он не запомнил, и плюхаясь в изнеможении на спину.

— Не очень. Но главное, тебя надо было остудить от эйфории детского идиотизма и превратить в усталого путника.

— Вот это тебе точно удалось, — согласился обессиленный ученик, но, пользуясь тем, что Джей, наконец, заговорила, не упустил возможности тут же поинтересоваться, — А что с этим местом не так?

— Да нисколько с местом, сколько со временем и человечками, здесь обитающими, — неожиданно став прежней разговорчивой училкой, Суккуба принялась вводить в курс дела новобранца очередного параллельного мира во времени, — Ты находишься примерно за двенадцать тысячелетий до вашей эры. В это время в центре Сахары достигла своего апогея одна любопытная цивилизация. Я обзываю её «козлятники». В ваше время историки эту культуру вообще никак не называют и стараются даже стыдливо обходить как можно дальше в своих работах. А то что откапывают и находят, тут же прячут в спецхраны, куда простым обывателям хода нет.

— Почему?

— Сам поймёшь, когда увидишь. Сейчас передохнёшь немного, и дальше двинем.

— Дай хоть сандалии высушить, — постарался возмутиться измотанный переходом ученик.

— В этом нет необходимости. Джерат ещё не высох. Так что шагать придётся по мокрому.

— Какой ещё Джерат? — услышав очередное незнакомое слово, но поняв, что придётся где-то опять мокнуть, недовольно пробурчал молодой человек, присаживаясь.

— Так называют уэд, по которому нам надлежит двигаться дальше.

Дима ничего переспрашивать не стал, но посмотрел на Джей так, что та и без вопроса поняла, что он дебил, хотя и догадывалась об этом изначально, но всё же взяла на себя труд пояснить:

— Уэд — это высохшее русло реки, которое после ливня заполнилось, но к вечеру точно пересохнет. Это своего рода микроканьон, прорезанный в мягкой породе песчаника. Вот этот природный коридор и называют уэд Джерат. И нам туда дорога. А этот шатёр, кстати, для тебя в этом мире будет как дом родной. Именно здесь ты будешь отлёживаться, всякий раз как простишься с жизнью.

Дима с неким отвращением осмотрел стены полотняного жилища, прислушиваясь к себе, вспоминая при этом смерти в прошлой локации, и, горько вздохнув, тихо, как бы самому себе, проговорил:

— Хреново. Я начинаю привыкать к смертям и перестаю их бояться. А это плохо. Как бы совсем не потерять чувство самосохранения. Без него долго не прожить в реальной жизни.

Джей не изрекла ни слова по этому поводу, но ученик сразу пожалел о сказанном. Она в одно мгновение развернула голову, как робот, превратившись в хищника перед прыжком. Глаза остекленели, не моргая сконцентрировались на ученике, словно взяв в прицел.

Затем Суккуба отвела взгляд и, о чём-то задумавшись села, уставившись на закрывашку входа. После чего ухмыльнулась явно гадким мыслишкам, пришедшим в развратную голову и смешно почесав носик, уподобляясь мартышке, скомандовала:

— Всё! Ты уже передохнул. Обувайся, и двигаем дальше. Инструктировать буду на ходу. И на, подкрепись.

С этими словами Джей поднялась на ноги и кинула ему в руки тушку жареной пичуги, габаритами с куриного цыплёнка, притом горячего. Дима аж офигел от подобного фокуса, но, поймав и долго не мучаясь расспросами по поводу факирских секретов, тут же принялся поедать подачку, пока не отобрали.

— Обувайся, я сказала, — повысила голос красночёлочная мегера с титьками наружу и пирамидой на всю голову, — по пути пожуёшь.

Дима возражать не стал, похоже, даже не слушая, так как подчинялся в подобных случаях святому правилу: когда я ем, я глух и нем. Но обуваться всё же стал.

Речка, вытекающая из природного коридора, прорезанного в горной породе, которую попаданец видел изначально, проходя селение, превратилась в жалкий ручеёк. Но от этого легче идти по уэду не стало.

Дно микроканьона устилал толстый слой песка, насквозь пропитанный водой, проваливающийся под ногами и с чавканьем засасывающий сандалии. Джей не летела приведением, а шлёпала прямо по жалкому ручейку, как обычный человек. Только когда Дима последовал её примеру, пристроившись за спиной, то понял, что по воде идти гораздо легче. Там песок был смыт до голого камня.

Тем не менее, попаданец шёл значительно медленнее потусторонней сущности, заставляя последнюю то и дело останавливаться и окриком подгонять. Это происходило из-за того, что потрясённый до глубины души иномирянин постоянно вертел головой по сторонам с непременной улыбочкой полного идиота. И было от чего. И слева, и справа на отвесных стенах красовались цветные наскальные рисунки, притом все как один, сплошь на щекотливую тематику с грифом восемнадцать плюс.

— Джей, — не переставая лыбиться, обратился ученик к впереди вышагивающей училке, — а тут хоть одно приличное изображение имеется?

— Нет, — ответило развратное создание, уже уставшее подгонять то и дело тормозящего ученика, — примерно двадцать пять километров разрисованных стен по обе стороны, и все сплошная порнография. Бальзам на душу. Здесь картин больше, чем в Лувре и Эрмитаже вместе взятых.

— И это всё сохранилось до наших дней? — с недоверием поинтересовался ученик.

— Лет сорок назад, до твоего призыва, я тут баловалась как-то с одной группкой французских археологов. Было всё на месте.

— Ни фига себе, — выдохнул Дима в восхищении, — теперь я понимаю, почему археологи не афишируют подобные находки.

— Вся цивилизация «козлятников» в буквальном смысле слова зиждилась на сексе. Они ему молились, им кормились, развлекались, лечились. Секс для них являлся ВСЕМ. Благодаря чему расплодились до безобразия. В данный момент на планете всего около пяти миллионов человек, размазанных тонким слоем по всей поверхности, миллион из которых сконцентрирован здесь, в отрогах Тассили.

— Так это что? — поинтересовался ученик, продолжая разглядывать похабные рисунки, — типа Камасутры у них, что ли?

— Ну, — протянула Суккуба со смехом, — «камасутрики» со всеми своими тантриками нервно курят в сторонке по сравнению с «козлятниками». Да и вообще, тантры — это не сборник поз для секса, а совсем иное. Но если ты не владеешь агни-йогой, то тебе этого даже не понять. Здесь же каждый уважающий себя мужчина должен уметь использовать для совокупления двадцать восемь основных позиций. Вот ты сколько знаешь?

Дима задумался, но ненадолго, так как с трудом досчитал лишь до пяти. Джей, нахально слушая его мысленную арифметику, только хмыкнула и добавила, чтобы тот бросил эту жалкую попытку фантазировать на предмет того, чего не знает:

— И у каждой основной позиции он ещё обязан знать двадцать восемь оттенков, то есть вспомогательных поз. И того, семьсот восемьдесят четыре сексуальных положений для производства полового акта.

Дима, услышав цифру, действительно как-то резко перестал пытаться придумывать различные комбинации тел, так как понял всю никчёмность своих усилий.

— И я что, должен буду их все выучить? — в недоумении выдавил из себя ученик, уже представляя непомерный объём учебного материала.

— Расслабься, — успокоила наставница, — Техника в сексе вторична. Для женщины занятие любовью — это в первую очередь эмоциональное действо. Если ты доводишь партнёршу до чувственного пика в преддверии совокупления, то не имеет значения, в каких позициях и какими техническими приёмами будешь помогать ей в физическом самоудовлетворении.

Дима задумался. Его постепенно копившиеся познания в этой области однозначно заставляли согласиться с утверждением наставницы. Но, прикинув этот тезис на «долгую и счастливую жизнь», поёжился от осознания грандиозности по трудозатратам вынужденной актёрской работы ради секундных удовольствий при оргазме.

— И я должен буду делать это каждый раз, занимаясь сексом? — недоверчиво поинтересовался ученик, надеясь на отрицательный ответ.

— Обязан, — резко и не оставляя девиаций от данного правила, отрезала Джей, — каждая женщина желает любить и быть любимой, а правильный секс воспринимается ей только как апофеоз взаимной любви. Секс в любом другом случае для неё — моральное наказание.

— Так это что получается, — упорствовал Дима, всеми фибрами души сопротивляясь этому безобразию, — любой секс должен на девяносто процентов состоять из платонической, а не физической любви?

— Для женщины — семьдесят на тридцать в среднем. Но в зависимости от личностных особенностей может доходить и до девяносто на десять. Ты как раз и прибыл сюда для дальнейшего изучения женщины именно в этом аспекте. Ты знаком с таким понятием, как архетип?

— Определение вряд ли дам, но приблизительное понимание, что это такое, имею, — честно сознался Дима, — Это что-то вроде поведенческой матрицы или психологического штампа. Во, — воскликнул ученик, вспомнив пройденный материал, — это некий типовой актёрский персонаж, общепринятый шаблон. Одну и туже роль могут играть разные актрисы, но общее амплуа обязательно прослеживается. Ну, там любовница, например, или начальница. Да много их разновидностей бывает.

— Юнг выделил лишь восемь, — сказала, как припечатала Джей.

— Всего восемь? — удивился ученик, явно предполагая значительно больше.

— Я сказала: Юнг выделил. Знаешь кто такой?

— Слышал.

— Градацию можно выдумать разную. Вот, например, в мусульманских гаремах высокопоставленных вельмож, девочек в обязательном порядке обучали двадцати восьми граням поведения по числу лунных дней в месяце. В каждый определённый день луны наложница обязана была вести себя строго установленным образом. Поэтому тому же падишаху одна и та же секс-рабыня всегда казалась разной, что позволяло не надоедать и разнообразить скудное общение Великого Мира Сего с одной и той же женщиной.

— Первый раз слышу о таком, — неподдельно удивился ученик.

— Кто бы сомневался, — отмахнулась Джей от бездаря и недоучки, — но ты будешь изучать облегчённый вариант из восьми основных архетипов. Как ты уже знаешь, все женщины разные по своей сути и двух одинаковых найти невозможно. С другой стороны, представительницы слабого пола с чистым архетипом, как у Юнга, так же в природе не встречаются. Каждую можно рассматривать как вот такой восьмиконечный поведенческий кристалл.

При этих словах на спине Суккубы вспыхнула красивая яркая звезда цвета ультрамарина в виде хорошо знакомой Диме Розе Ветров, превратив училку в ходячее подобие классной доски. Притом, верхние лучи к концам светлели, доходя до белого на кончиках, а нижние, наоборот, темнели, превращая острия в чёрные зубья.

— Каждый луч этого кристалла, — продолжала тем временем Джей, — есть её действующий компонент архетипа. Он может быть такой.

У Розы Ветров резко вытянулся верхний луч, при этом укорачивая все остальные.

— А может быть такой.

Симметрия звезды тут же разрушилась, превращаясь в восьмиконечный хаос с лучами разной длины.

— Но в любом случае во времени поведенческий кристалл каждой особи выглядит вот так.

Звезда из статичной превратилась в динамичную. Лучи то удлинялись, то укорачивались, превращаясь в шевелящуюся мультипликацию. Но при всём при этом один и тот же верхний луч всегда оказывался длиннее остальных.

— У конкретной особи один из сценариев поведения всегда превалирует, — тут же объяснила Джей феномен, на который ученик мысленно обратил внимание, — но это не говорит, что данная женщина есть Юнговский архетип в чистом виде. Даже законченная стерва не является такой в полной мере. Она стервозит лишь тогда, когда ей это выгодно. А если требуется стать милашкой, поверь, она становится такой милой, что куда деваться от умиления. Женщины в этом отношении пластичны и более артистичны, в отличие от прямолинейных мужланов.

Дима, вышагивающей следом и тупа пялясь на дёргающуюся звезду или кристалл, как назвала его Суккуба, в памяти ворошил знакомых девиц и женщин, неожиданно открыв для себя, что Джей действительно права. Каждая знакомая ему представительница прекрасного пола, с одной стороны, в большинстве случаев предпочитает роль определённого стереотипа, но с другой — в каждом тихом омуте черти водятся.

— Твоя основная задача — изучить каждый архетип и подобрать к нему ключик. Притом, чтобы не расслаблялся: за каждую пробу, оканчивающуюся ошибкой, будешь наказан. Не обессудь, но подобная методика в данном случае самая действенная.

Джей замолчала, продолжая вышагивать по ручью, и Дима понял, что с постановкой основной задачи она закончила, а о дополнительной пока рассказывать не собирается. Но он задницей чувствовал, что она будет. Поэтому, используя паузу, решил хотя бы вкратце поинтересоваться общими знаниями о самой локации, куда его забросило:

— А что это вообще за мир? Чем тут народ запугивают?

— Не важно. Для тебя это лишняя информация. А вот по поводу запугивания — ты должен будешь опасаться всех, — останавливаясь и разворачиваясь, проговорила Суккуба, — несмотря на кажущуюся пустынность, здесь опасней, чем в диких джунглях.

Дима задумался. Что-то ему уже совсем не нравился переход в «следующий класс».

— Женщин я тоже должен буду побаиваться?

— Ни сколько самих женщин, сколько ошибок по их соблазнению, — Джей отчего-то облегчённо вздохнула и пошла дальше, продолжая беседовать с учеником спиной, — десятки тысяч лет, у разных культур это происходило по-разному, женщины были абсолютно бесправны в своей подавляющей части. А в этом мире подобный беспредел достигал своего апогея.

— То есть у них тут вообще никаких прав, одни обязанности?

— Типа того. Ты, конечно, одним указательным пальцем можешь уложить в пастель любую, и ни одна не посмеет отказать. Даже непременно сделает вид, что ты её этим осчастливил, но в душе будет противиться и обижаться на судьбу. Поэтому ты должен будешь, с одной стороны, прижиться в этом сволочном муравейнике, а с другой — умудриться не обидеть ни одной женщины.

— Вот ни фига себе! — воскликнул в праведном негодовании Дима, — да они по любому поводу могут надуться, как мыши на крупу. Это же подстава чистой воды.

— Никакой подставы. Никто не отменял пройденный материал. У тебя достаточно теоретических и практических знаний, необходимых для решения поставленной задачи. Кстати, ещё один момент, который я ранее опустила. Все предоставленные экзаменационные материалы выросли в разных демографических условиях. Поэтому у каждой женщины особо охраняемая зона личного пространства — различна. Величина зависит от плотности населения той местности, где она выросла. Если девочка воспитывалась в отрыве от скопища людей, то зона огромна. А вот у взращённой в мегаполисе — мизерная. Привыкла, знаешь ли, жить, как селёдка в бочке. Одна начинает реагировать, когда ты к ней подойдёшь на несколько метров, вторая — только когда начнёшь лапать.

— И как понять, с кем на каком расстоянии следует работать? — усмехнулся ученик, — я что, их должен буду предварительно анкетировать или метрики проверять?

— Не беси меня своей тупостью, — раздражённо фыркнула Джей, — ты же их чувствуешь на расстоянии. Сам поймёшь, к кому как приближаться. И ещё совет: свеча сгорает значительно быстрее, если её поджигаешь с обеих сторон. Поэтому ты не только должен быть постоянно «ведущим», создавая нужные для тебя ситуации искусственно, но и в определённой степени «ведомым», умело подстраиваясь к ситуациям неожиданным. А, в общем, не наглей, упиваясь всевластием над бесправной женщиной, и будет тебе зачёт по данной дисциплине.

Дима некоторое время вышагивал молча, переваривая, а затем кивнул сам себе, соглашаясь с доводами. А куда было деваться?

— Но это ещё не всё, — продолжила училка, ознакомившись с окончанием мысленного процесса ученика по данной тематике, — Помимо решения основной задачи, тебе требуется выполнить дополнительное задание. Именно этап человеческой эволюции с бесправием женщин сформировал в них поведенческие стереотипы, которые в дальнейшем эволюционировали в стойкие элементы их психики. Вот их определением и займёшься.

Наставница замолчала, а Дима, в принципе ожидавший дополнительного задания, тем не менее, от подобной его формулировки впал в ступор минут на пять. Только спустя это время встрепенулся и заканючил, как маленький ребёнок:

— Джей. А можно как-нибудь сформулировать задание попроще, чтобы понял даже такой дебил, как я. Уж больно как-то всё заумно. Ни черта не понятно.

Суккуба остановилась, развернулась, посмотрела на ученика взглядом, полным пренебрежения, но ответила:

— Есть элементы поведения, которые не обусловлены физиологией, а вырабатывались как устойчивые условные рефлексы. Привычки, копируемые последующими поколениями. Это понятно?

Дима кивнул. Джей, помолчав немного и видя непроходимую тупость ученика, добавила:

— Пробуй поведение людей этого мира примерить на себя. И сразу всё встанет на свои места. Ты на собственной шкуре почувствуешь, какие из них присущи мужскому началу, а какие имеют чисто женские корни. И даже поймёшь, почему, если подумаешь. А заодно вспомнишь, что в твоём мире эти женские стереотипы тоже имеют место, но уже в качестве рудиментов, потеряв первоначальные истоки и приобретая иные конфигурации, формирующие базис женской психологии.

Простое объяснение Диме показалось ещё более сложным, и он, махнув рукой, решил изначально не заморачиваться и подумать над этим как-нибудь попозже.

^{Глава 12. Локация 3. Повторение — мать учения. Трёпка с поркой — отец понимания.}

Через некоторое время наставница с учеником вылезли по боковой расщелине из уэда и поднялись на холм или пологую гору. Дима затруднялся квалифицировать эту географическую складку местности. Внизу раскинулась обширная зелёная долина, где белыми кляксами паслись небольшие стада явно одомашненных животных, из далека очень похожих на барашков или коз.

— Ну вот, кажется, и пришли, — задумчиво констатировала Джей, добавляя, — почти.

Она спустилась по пологому склону, но не в направлении пасущейся скотины, а чуть в сторону. Обогнув кусок торчащей из земли скалы, перед ними открылся такой же шатровый городок, как тот, откуда Дима выдвинулся на экскурсию в картинную галерею уэда. Только здесь «вигвамов» насчитывалось значительно меньше. Штук двадцать, не больше.

— Двигай в селение без меня, — приказала Джей, пропуская ученика вперёд, — легенда такая: ты простой уставший путник. Идёшь, куда глаза глядят. Сюда забрёл в поисках безопасного ночлега в надежде на гостеприимство. Поэтому входи в роль и постарайся соответствовать.

— Ладно, — тяжело вздохнул экзаменуемый, — пойду завоёвывать Юнговские архетипы.

— Дебил, — тут же выдала своё заключение Суккуба на его бахвальство, — Завоёванная женщина сдаётся в плен, но при этом никогда не считает себя поверженной. А побеждённая — это соблазнённая.

Дима хмыкнул. Задумался. Почесал затылок. Подтянул штаны и согласился:

— Ну, пойду тогда соблазнять.

В принципе, изображать из себя кого-либо кроме уставшего путника, Дима не смог бы в данной ситуации даже при всём желании. Он и был путником и в самом деле уже чертовски вымотанным. Джей ухамаздала его за день основательно. Молодой человек ещё что-то хотел спросить, повертелся в поисках красночёлочной бестии, позвал шёпотом, но, когда разобрал перед «вигвамами» делегацию по встрече, понял, что Суккуба пропала, и, похоже, надолго, выдав ученику карт-бланш на актёрскую импровизацию.

В конце тропы, у самых жилищ, в тенёчке навеса ближайшего шатра сидела группа местных жителей, состоящая исключительно из мужчин, одетых примерно так же, как и прибывший гость. Вот только в центре, скрестив ноги, восседал старик в странном одеянии, больше похожем на мешок из-под картошки огромных размеров с прорезями для головы и рук.

Седой старец с длинными лохмами держал тонкую палку, на вершине которой колыхался слабым ветерком пучок разноцветных перьев, ни то в качестве флажка, ни то, это у него такой посох нарядный был.

Он ещё раз осмотрелся и, удостоверившись, что представительница адского разврата некоторое время для подсказок будет не доступна, тяжело вздохнув, направился представляться группе встречающих лиц. То, что эта компания дожидалась именно его, Дима даже не сомневался.

Подойдя к аборигенам, пришелец остановился. Все мужчины неспешно поднялись на ноги, недобро сверля незнакомца злыми взглядами. Сидеть остался только странный лохматый дед с палкой. Вставших оказалось девять человек. Два лысых старика, трое лысых взрослых, старше Димы. Остальные — лысый молодняк, начиная лет с четырнадцати-пятнадцати.

Все молчали, явно чего-то от него ожидая. Дима посчитал, что должен, наверное, поздороваться первым, но, хоть убей, не представлял себе, как. Несколько секунд он прикидывал, каким образом поприветствовать собравшихся, и не нашёл ничего лучшего, как выдать:

— Мир и благополучие вашему дому, — посчитав подобное около восточное обращение самым подходящим.

Вперёд, не говоря ни слова, выдвинулся один из взрослых, здоровенный мужик на две головы выше Димы, по возрасту годившейся ему в отцы. Он нагло и даже несколько кровожадно улыбнулся, выказывая отсутствие переднего зуба, нисколько при этом не заботясь ни о своём имидже, ни о харизме.

От этой мерзкой улыбки у попаданца очередная партия мурашек по спине пустилась в бега, явно почувствовав нависающую над ними опасность. Они сломя голову попытались скрыться в матерчатых штанах и пышной шевелюре хозяина, отчего Диму даже передёрнуло.

— Этот мне не нравится, жрец, — без обиняков заявил мужик грубым басом, обращаясь с продолжавшему сидеть лохматому деду, — подождём другого.

И с этими словами, лениво достав нож из-за спины, вогнал его гостю в живот. Пришелец аж задохнулся, выпучив глаза, ни то от негодования по поводу подобного ритуала гостеприимства, ни то от резкой боли с искрами из глаз. Но негодование и боль длились недолго. Через несколько мгновений и то и другое накрыла блаженная темнота…

Дима проснулся, как и положено просыпаться от кошмара, резко вскакивая на четвереньки, паникующе дыша в голос и собираясь бежать куда глаза глядят. Хотя последние, кажется, смотрели сразу везде и всюду. Поняв, что не в состоянии привести дыхание в норму, он брякнулся на задницу, одной рукой утирая мокрое от пота лицо, а другой, держась за то место, куда только что был зарезан.

И тут боль в животе резанула просто адская. Бедолага зажмурился и скрючился в три погибели, повалившись на бок. В отличие от прошлой локации, сводившая с ума резь уходила медленно. Очень медленно. Дима сорок раз успел пожалеть о своей жалобе Джей на привыкание к смерти. Исчадье ада постаралась вернуть ему всю любовь к жизни в полной мере.

Минут пять корчился. Потом толи начал постепенно привыкать, толи фантомная боль действительно стала затухать. Открыл глаза. Сквозь пелену слёз огляделся. Он оказался в том самом пустом шатре, откуда начинал поход в уэд. Джей сидела с противоположной стороны столба, что возвышался в центре, и злорадно лыбилась. Молодой человек тут же в невольном порыве чувств хотел было со всей злости обозвать её сукой, но воздержался. Притом даже мысленно остановился на букве «с», моментально осознав последствия.

— Быстро же они тебя оприходовали, — непонятно чему радовалась училка, — Ди, тут тебе не там. Местный народ прямолинеен, как лезвие ножа. По любому поводу каменный тесачок сунут запросто так. Им убить легче, чем плюнуть, потому что кого убивать полно, а вот с водой для слюны — «напряжёнка». И разбираться, кто виноват, здесь не принято. Общее правило: победителей не судят. Потому что победивший свою правду выскажет, а вот покойник свою с собой забирает.

— А ты предупредить не могла?! — взъярился оживший труп.

— А ты спрашивал? — с показным равнодушием удивилась красночёлочная стерва.

— Ты мне вообще ничего по их быту не рассказала! Как себя вести. Как здороваться!

— А ты спрашивал? — тоже принялась заводиться Суккуба, отчего даже сплетённая на голове пирамида угрожающе дёрнулась в сторону пострадавшего, норовя забодать крикливого пострадавшего.

Дима, сначала буквально захлебнулся от праведного гнева, но тут же резко остыл, понимая, что бесить адское создание себе дороже.

— И что мне теперь прикажете делать?

— Как что? — в недоумении усмехнулась наставница, — начинай сначала. Переделывай то, что до этого сделал неправильно.

Дима оглядел себя. Рубаха целая, без каких-либо следов проколов и крови. Сандалии и те стали мокрые и забитые семенами трав, как после перехода через саванну. Он неспешно вышел из шатра, огляделся. Только тут молодой человек тяжело вздохнул, успокоился и задумался. Вновь потрогал живот. Странное ощущение. Вроде уже и не болит, а чувство какое-то неприятное осталось. Вышла Джей.

— Ну что, двинули? — спросила она ученика, продолжая хищно лыбиться, явно зная, что это далеко не единственное их возвращение в этот шатёр.

И они двинули по уже раз пройденному маршруту.

— Как принято здесь здороваться? — начал пытать горе путешественник Суккубу.

— Да никак, — весело ответила ему та, — здесь вообще нет принятых правил в общении. Обычно сразу переходят к делу, если таковое имеется. Но в твоём случае ты вполне адекватно повёл себя, как путешественник из далёких краёв. В своём приветствии ты никакой ошибки не сделал.

— За что же он меня зарезал?

— Как за что? Просто так. Это была элементарная проверка на вшивость, Ди. Ты прибыл в мир физической и жреческой колдовской силы, и слабым здесь просто не место. Либо доказываешь своё право на существование, либо не живёшь. Тем более, если пришёл издалека, то уж явно слабаком быть не можешь. Иначе окончил бы своё путешествие, даже не начав.

— Зашибись, — зло прошипел Дима.

— А что тебе не нравится?

— Я не качок, как видишь. Да и драться не обучен. Это ж для меня тогда, получается, «День сурка» наступил?

— А я с самого начала предупреждала, недалёкий ты мой, что придётся над собой поработать, ибо в том физическом состоянии, в котором находишься, ты для нашего дела абсолютно не пригоден.

— Так может, стоит пожить какое-то время внизу, в том шатре и потренироваться? На кой мы опять туда прёмся?

— Дебил, — веселясь, подытожила его неуверенность в себе Суккуба, — и сколько лет ты собираешься сидеть в шатре? Мне что, больше делать нечего, как ожидать, когда же ты перестанешь быть трусом? Хочешь обзавестись внутренним врагом, Ди — начни в себе сомневаться, и он тебя придушит.

— Да причём тут сомнение? — взъярился ученик, — я же тебе русским языком говорю, что не умею драться от слова «совсем».

Суккуба встала как вкопанная, кривой улыбкой уставившись на резко раскрасневшегося от негодования молодого человека, в очередной раз забывшего о своём ведущем положении и, хитро прищурившись, спросила:

— Умный человек, Ди, обязан быть в меру ленивым хотя бы для того, чтобы прежде чем бежать сломя голову и заниматься бестолковщиной, сесть и подумать. Любое, даже самое малое дело должно начинаться с большого перекура. Учись быть мудрым, дебил, а мудрость — это умение думать медленно. Задумайся хоть на секунду. Чем ты отличаешься от человека каменного века?

Дима насупился на её обвинение, но тут же понял свою ошибку, а заодно вспомнил, что нельзя разливать ядерную энергию злости в пустоту окружения. И про необходимость быть «ведущим» в любой ситуации тоже всплыло в памяти.

— Мозгами, — как-то резко остыв, ответил ученик.

— Только я что-то не вижу, чтобы ты ими пользовался.

Попаданец что-то буркнул себе поднос нецензурное, сконцентрировал озлобленность на самом себе, сквозь зубы проговорил мантру «я — ведущий» и замолчал, приступив к процессу мышления по поводу выхода из безвыходной ситуации. Притом сдуру, по совету Суккубы попробовал это сделать медленно, но внутренне напряжённые мозги думать медленно ни в какую не хотели.

Парочка опять вылезла по боковой расщелине уэда, только Джей дальше не пошла, лишь указав рукой на тропинку и скомандовав:

— Вперёд! Дорогу знаешь. Не заблудишься.

Дима поправил амуницию, что состояла из большого плоского камня, спрятанного под рубахой на пузе, и камня поменьше, заткнутого вместе с рубахой сзади за пояс.

Когда IT-специалист двадцать первого века после долгих размышлений решил поставленную задачу с помощью двух камней, Суккуба долго над ним потешалась. Мол, по сравнению с человеком каменного века, использующим обточенный обсидиан в качестве оружия, то есть всего лишь один камень, он, как существо далёкого «завтра» применил аж целых два. Прогресс на лицо.

Дипломированный айтишник проглотил все издёвки исчадья разврата с достоинством пофигиста. Припомнил ей её же наставление, что должен быть в меру ленивым, чтобы не делать лишнюю работу. Поэтому пытается ликвидировать проблему на минимумах затраченных ресурсов, в том числе и интеллектуальных.

Делегация по встрече сидела, как сидела. Подошёл. Все, кроме жреца, встали. Поздоровался. Приготовился. Вышел мужик. Толкнул короткую речь про нелюбовь к проходимцам типа Димы. Ткнул ножиком. Ножик сломался. Гость, как последняя сволочь, со всего маха пнул мужику между широко расставленных ног и добил камнем по башке. Мужик рухнул в пыль, истекая кровью. Молодой человек хмыкнул, оценив картинку, и уставился на жреца, как бы спрашивая: «я всё правильно сделал?».

Жрец утвердительно кивнул, подтверждая: «молодец, пятёрка тебе за это», и заговорил, не вставая:

— Тот-Кто-Большая-Голова умер.

— Да ты чо? — вновь переводя взгляд на поверженного, думая, что речь идёт о нём, одновременно всей своей мимикой дублируя вопрос полной неожиданности.

— Да, — кивнул жрец, нисколько не реагируя на сарказм пришлого, — и так как его семья подралась за право быть Главой Рода ещё при его жизни, то Тот-Кто-Большая-Голова своим последним словом сказал: пусть будет Главой тот, кто первым придёт со стороны. Ты пришёл первым. Да будет так.

Жрец тяжело, по-старчески кряхтя, поднялся. Все остальные, наоборот, резво рухнули лицами в пыль, выставляя задницы кверху, выражая пред гостем верх раболепия.

— Как тебя зовут, странник? — прошамкал жрец, подойдя почти вплотную и неестественно улыбаясь, показывая целых два зуба на весь рот, и при этом всем видом давая понять, что служителю местного культа, в общем-то, на это наплевать и запоминать его погоняло, он не собирается.

— Меня зовут Ди, — торжественно громко, больше для стоящих задами кверху объявил гость и принялся выдавать заблаговременно продуманную информацию своей легенды, — я прибыл из далёкой северной страны Русь, что находится за тремя морями и тремя горами. Я шёл сюда через пустыни и болота, горы и реки, плыл через моря и океаны…

— Заткнись, — бесцеремонно прервал его жрец, — у вас там все такие говорливые?

— Ну, я ещё не самый говорливый. У нас такие говоруны имеются…

— Всё, — в протестном жесте вскинул лохматый старик трясущиеся жилистые руки, словно собирался ударить уже опостылевшего ему гостя по башке своей клюкой с перьями, — я от тебя устал.

С этими словами он обмяк. Снова сгорбился, опуская загорелые мослы, и, опираясь на свою палку, спешно двинулся по тропе вверх, явно сбегая и от гостя, и от честного собрания аборигенов. Через несколько шагов, не прекращая семенить в гору, жрец плюнул через плечо и что-то пробурчал под нос. Видимо, осточертело ему уже здесь всё до безобразия.

Несмотря на то, что плевок местной законодательной власти до него не долетел, Дима всё равно стоял как оплёванный, не понимая, что ему теперь делать. Восемь особей мужского пола демонстрировали стойки задами кверху. Один продолжал валяться у ног, не подавая признаков жизни.

Дима: — Джей. Ты где? Ритуал приветствия закончен. Выходи.

Но Суккуба и не подумала появляться.

Тогда, сообразив, что он вроде как с одного удара стал мэром целого поселения, принялся обходить стоявших на коленях, вверенных ему Суккубой и местным законодательством новоиспечённых подданных. Вычислив самого мелкого из всех, кто наверняка не мог бы дать сдачи, пришлый хозяин легонько пнул пацана по выставленному заду.

— Подъём, — скомандовал Дима.

Мальчуган, явно опасаясь нового Владыку Рода, медленно поднялся, но продолжал держать голову опущенной, не решаясь даже взглянуть на Повелителя. Новый Глава решил сначала поинтересоваться, какой из «вигвамов» его, но вовремя спохватился, что с таким понятием здесь вряд ли знакомы. Поэтому, взяв парнишку за шиворот и развернув, потребовал проведения экскурсии в полном объёме, подталкивая гида вперёд:

— Показывай и рассказывай мне всё.

Мальчик поклонился и двинулся мелкими шашками вглубь шатрового селения, продолжая держать голову опущенной.

Через пять минут неспешного обхода владений, Дима уже знал, что все четверо подростков занимали один шатёр. Два старика тоже жили вместе. Трое взрослых имели личные апартаменты. Его царское жилище, как главаря, располагалось в самом центре. А вокруг стояли шатры его жён.

Попаданец, ещё недостаточно обнаглев, заглядывать в женские шатры не решился, успокаивая себя тем, что ещё успеет познакомиться. Осмотрел лишь в своё жилище, богато украшенное и чем-то заваленное вдоль стен, видимо добром этого мира. Внутри никого не было. Бегло оценив интерьер, продолжил знакомиться с движимостью и недвижимостью свалившегося с неба наследства.

Каково же было его удивление, когда, сделав полный круг и вернувшись в исходную точку, увидел всех мужчин в тех же неприглядных позах. Поняв, что без команды они так и будут теперь стоять, пока не сдохнут от обезвоживания или голода, он барской милостью поднял мужиков на ноги и заставил представиться.

Всех, конечно же, не запомнил, но на одинаковость составления имён внимание обратил. Все они звались «Тот-кто» и далее констатация чего-либо. По принципу индейских кличек. Запомнил только беззубого, прибитого камнем и уже оклемавшегося. Им оказался Тот-Кто-Родился-На-Большую-Луну. Запомнил кликуху пацана экскурсовода — Тот-Кто-Смотрит-На-Гору, посчитав это для начала достаточным.

После знакомства, обозвав их всех про себя идиотами, распустил работать, угрожая с каждым заняться персонально, но позже, а сам отправился в свои «царские» хоромы, затребовав еды и зрелищ. Еду принесли практически сразу. Зрелища зажали. Но, как понял Дима из сбивчивых объяснений пацана, он просто оказался ещё не знаком с подобным термином.

Джей, дрянь, так в этот вечер не появилась. Поев вполне приличного мяса, приготовленного судя по запаху на костре, но без хлеба и гарнира, Дима несколько раз выходил из шатра, в надежде поймать того мальца, что Смотрит-На-Гору, и продолжить знакомство с местными реалиями, используя его как путеводитель. Но подвластное ему поселение словно вымерло. Шатёр подростков оказался пустым, а в другие он заглянуть не отважился.

День перевалил за полдень, судя по солнцу. Усталость сказывалась, и путешественник, неожиданно получивший неограниченную власть и, как уже догадался, не контролируемый учителем, ни придумал ничего лучшего, как ушёл к себе и завалился спать. Пускай светило было ещё высоко, но это вселяло надежду, что он может быть, наконец-то отдохнёт и выспится…

Проснулся вновь всё в том же пустом шатре у подножья гор, с чувством, что его только что душили, да так основательно, что шея болела нещадно, и дышалось с трудом, через раз и то взахлёб. Опять отходил, наверное, минут десять. Джей сидела на своём месте и, как всегда, самодовольно лыбилась.

— Что за беспредел?! — хрипя, сиплым шёпотом возмущался ученик, — я что, вообще теперь уснуть не смогу?

— А ты чего хотел? — наигранно удивилась Суккуба, — ты же теперь для них царь и Бог! А царя, недоучка ты мой, делает ни корона, на пустую голову одетая, а свита. И Бога не ореол над головой, а паства. У тебя же окружение — только злейшие враги, лишённые по завещанию предыдущего самодура всякой возможности заполучить власть. Ты научился быть «ведущим» относительно партнёрши. Теперь пришло время учиться быть «ведущим» в общей ситуации. Титул Главы Рода не даёт тебе право быть таковым автоматически. «Ведущий» в ситуации — это тот, на кого она работает, даже без его личного участия.

Дима впитывал в себя поучения, как губка, молча. Ядерный реактор злости внутри кипел и перегревался. И как он не старался держать его в узде, перегретые эмоции нет-нет да вырывались протуберанцами наружу.

— Ну, я им, козлам, сейчас покажу, мля, где раки зимуют.

С этим зловещим шёпотом, еле сдерживаемый внутренним «ведущим», разъярённый ученик выскочил из шатра, провожаемый глумливым возгласом адской заразы:

— Не дразни крокодила, пока реку не переплыл.

— Да пошла ты, — в сердцах вполголоса выругался Дима и, не дожидаясь бесполезной, как он уже понял, наставницы, почти бегом пустился по уэду вверх, решительно шлёпая сандалиями по мелкой воде.

На этот раз ни он шёл за Джей, а она чуть ли не бежала следом, стебаясь и изгаляясь над неудачником, как только могла. Отродье преисподней, потешалась от души, если таковая у последней имелась, ещё больше раззадоривая и подталкивая ученика на кровавые подвиги.

Процедура встречи прошла по плану, но только в укороченном варианте и с кое-какой коррекцией. Дима ещё в прошлый раз обратил внимание, что все до одного мужчины вооружены каменными ножами, даже пацаны. А он, бедолага, с голыми руками. Камень за спиной ни в счёт. Поэтому, как только щербатый двинулся на него, он не стал дожидаться даже его короткой реплики насчёт себя, а пнул мужика по мошонке ещё на подходе и после добивания камнем, просто отобрал обсидиановый резак, наглым образом прикарманив чужое имущество.

После того, как жрец покинул селение, плюнув через плечо, Дима ответным плевком в его сторону, оказав служителю культа взаимное «уважение», принялся за воспитание приобретённых по наследству «родственников». Ухватив поудобней обретённое холодное оружие и всем видом показывая, что с его то горячностью, он им тут всем сейчас температуру тела опустит до атмосферной.

— Встать! — рявкнул новоиспечённый Глава на выставивших задницы мужчин.

Те вскочили как ошпаренные, вытянувшись по стойке смирно, словно всю жизнь муштровались воинской шагистике.

— Лечь! — последовал очередной командный рёв, не терпящий ослушания, отчего народ рухнул мордами в пыль.

Воспитательный процесс в подобном ключе продолжался с минуту, пока вновь назначенный Главнюк Рода несколько не остыл, потому что сам устал надрывать голосовые связки, а затем, покрытых пылью с головы до ног, выстроил в колонну по одному и двинулся по шатровому городку, только в противоположную сторону от прошлого экскурсионного обхода.

Подойдя к шатру стариков и делая вид, что не знает, кому принадлежит жилище, остановился и рявкнул:

— Чей!?

Старики с поклоном вышли.

— Чем занимались при старом хозяине?

Деды переглянулись, и один из них, немощно, отыгрывая роль умирающего на последнем издыхании, проскрипел:

— Доживаем свой век, Тот-Кто-Главный-Рода-Ди.

Их дряхлость могла бы купить кого угодно, но только не Диму. Он прекрасно видел, как только что эти два орла скакали козлами, выполняя его команды. Главный кивнул на шатёр и снисходительно дал указание:

— Доживайте. Пока не решил, что с вами делать.

И пошёл к следующему жилищу.

Разведя всех и познакомившись с функциональными обязанностями каждого, он оставил лишь подростков, поинтересовавшись:

— Так, орлы. Кто у бывшего хозяина был в личных помощниках?

Все четверо указали на пришедшего в себя раненого, что продолжал сидеть на земле и держался за разбитую голову, обливаясь кровью.

— Понятно. Отныне назначаю вас всех четверых моими главными помощниками. А на этого, — он кивнул на сидевшего в пыли щербатого, — переложите все свои обязанности. Поняли?

— Да, — в разнобой и явно обрадовано затараторили подростки.

— Так. Для начала пить и есть мне. И чтоб один из вас по очереди постоянно сидел у входа в шатёр, ожидая, как манны небесной, моих царственных повелений. Выполнять.

Разведя и застроив всех приобретённых родственников, новый хозяин рода отправился в своё пристанище в ожидании еды. По его понятию он ел вроде бы недавно, но вот по-другому прикиду, жрать хотелось аж до «не могу».

Наевшись и напившись, Дима ни стал откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, как завещали человечеству умные люди, а свиснув дежурного по царской тумбочке, потребовал ознакомить себя любимого со своими жёнами, доставшимися по наследству.

Притом велел привезти для ознакомления сразу всех, решив методом первичного визуального сравнения оценить и выстроить живой товар в очередь. Он не сомневался, что у прежнего хозяина жёны уже были выложены согласно табелю о рангах в определённую последовательность для применения по прямому назначению, так как подобный атрибут должен присутствовать в любом гареме в обязательном порядке. Иначе передерутся.

Пока пацан бегал, Дима, рассевшись в огромном деревянном кресле, чем-то действительно напоминающим царский трон, задумался, вспоминая задание Джей и соображая, как же при знакомстве не обидеть ни одной. После недолгих размышлений решил, что для начала, пожалуй, просто посмотрит на них без лишних разговоров, а там видно будет.

Его сильно напрягло это её «накажу». Не понимая, как это будет происходить, тем не менее, молодому человеку очень не хотелось проверять на себе это действо. Суккуба, она ещё та сук…куба, с неё станется нагадить Диминому здоровью до смерти каким-нибудь изысканным, извращённым способом.

^{Глава 13. Локация 3. Просмотр — это только глазами, а смотрины — в обязательном порядке подразумевают наощупь.}

Жёны вошли в шатёр строго в колонну по одной, шаг в шаг, и, словно на военном параде одновременно повернувшись, выстроились в шеренгу, притом настолько ровную, что хоть линейку калибруй.

Дима, бегая по строю оголодавшими глазками хронического эротомана, старался оценить своё движимое имущество на предмет: какая же из них самая-пресамая «#ябывдутельная». Но у него ничего не получалось. Ошалевшие от счастья гляделки разбегались в разные стороны, не успевая концентрироваться на одной, всякий раз перескакивая на другую, почему-то полагая, что каждая последующая лучше предыдущей.

Особи противоположного пола, неожиданно свалившегося на голову гарема оказались молодыми девушками примерно одного с ним возраста. Все до одной, с аккуратной причёской в виде остроконечной пирамиды, но при этом разноцветные.

Чистые, опрятные и нарядные, в разных фасонах одеяния. Одна так вообще без штанов, сверкая загорелыми стройными ножками, без малейшего признака ни то что целлюлита, но и капли подкожного жира как такового. Топовые модели его женской половины семейства представляли собой финальное дефиле показа мод.

Но всё-таки главное в их облике — все как одна демонстрировали напоказ груди. Именно последнее обстоятельство сбивало с панталыка их нового мужа, не давая ему как следует оценить каждую по достоинству, выстроив по ранжиру желаемости. Выставленные наружу заманухи каждой претендентки, такие же разные по форме и содержанию, как и цвет волос, оттягивали внимание оценщика на себя, не позволяя собрать в голове общую картину каждой определённой жены для вдумчивого анализа.

Тем не менее, были две вещи, общие для всех, на которые, несмотря на ослеплённость таким обилием сисек, Дима всё же обратил внимание. Первое — наличие косметики. Это удивило попаданца из будущего, считавшего лицевую мазню атрибутом своего времени, но никак не каменного века. Глаза оказались накрашены абсолютно у всех, только с разной степенью испорченности, притом исключительно чёрным углём.

Так же все представительницы гарема, как одна намалевали губы. Вот тут молодой человек затруднялся идентифицировать краситель. Помады здесь явно ещё не знали. Но краснота их ротовых складок разной пухлости светофорными фонарями контрастировала на фоне чем-то выбеленной кожи остального лица. Плюс ко всему, руки, видимые части ног и сами груди покрывались тонким красным орнаментом, в основном различного рода спиралями и завитушками.

Второе, что особо бросалось в глаза — все девушки обвешались нехитрой бижутерией с головы до ног, как новогодние ёлки. Висюльки начинались с причёсок, ушей, шеи и заканчивались обувью. Кроме того, все считали, видимо, как должное повесить какие-нибудь цветочки, связанные верёвочкой на соски, подёргивание которых только лишний раз приковывало к себе внимание.

А вот дальше его поджидал сюрприз. Мир вокруг резко замер. Девушки мгновенно превратились в восковые статуи. Даже пылинки в солнечных лучах, пробивающихся через отверстие в центре конического потолка, застыли, словно кристаллизовались в остекленевшем воздухе. Дима аж открыл рот от изумления, ничего не понимая.

Но тут из-за спинки его кресла, как ни в чём не бывало, материализовалась распутная Суккуба, облачённая в пародию на военный мундир ни то какой-то африканской военщины, ни то инсталляционной отрыжке современного искусства, авторской коллекции долбанутого на всю голову кутюрье.

Чёрные, блестящие как сопли сапоги а-ля казачок на высоченной шпильке. Розовые обтягивающие лосины с широкими галифе, имитируя крылья, которыми обзавелась её тощая задница. Пятнистый маскировочный китель с радужными разводами, обрезанный под груди, открывая стройную талию со всех сторон, и раздутый в плечах из-за массивных погон с рюшечками и аксельбантами, больше похожими на торт, чем на армейский элемент различия.

На голове вместо пирамиды волос — форменная фуражка-аэродром с высоко задранной тульёй и золотой спиралью кокарды. В руках, затянутых в чёрные и такие же сопливые, как сапоги, перчатках, Джей держала изящный хлыст работы цыганских ювелиров, ни то весь в стразах, ни то в самоварных бриллиантах, которым исчадье разврата при ходьбе звонко шлёпала себя по оттопыренному крылу галифе.

Футуристическая училка, не обращая внимания на обескураженного ученика, вальяжной походкой разбитной шалавы продефилировала к выстроившимся участницам кастинга. Встав между гаремом и Димой спиной к последнему, Джей, широко расставив идеально прямые ножки циркулем и заложив руки с хлыстом за спину, заговорила усталым, равнодушным голосом, словно читала лекцию перед тупой аудиторией, нежелающей её слушать, когда как она и не собиралась на этом настаивать, нудно отрабатывая лекционные часы:

— Карл Густав Юнг выделил четыре архетипа женщины, которые дополнительно подразделил на светлую и тёмную стороны. Итого восемь.

Она, бессовестно вихляя пятой точкой, откочевала в сторону, давая ученику возможность оглядеть строй и себя нарядную, остановившись у крайней слева, размашистым жестом хлыста, как указкой, обозначив представленные для разврата образцы.

Дима, продолжая сидеть на своём троне, наконец, смог собраться и внимательнее всмотреться не только в выпендривающуюся Суккубу, но и представленные секс-экземпляры, останавливаясь взглядом на каждой жене, подобранной адской развратницей ни просто так, а в строгом соответствии с учебным планом.

Первой в шеренге слева стояла обалденная блондинка. Ну просто прелесть какая хорошенькая. Словно фарфоровая куколка с идеальными пропорциями лица и тела и наверняка всего остального, потаённого, спрятанного от глаз нежно-розовым одеянием. С неё-то Суккуба и начала свою презентацию.

— Представительница прекрасной половинки человечества с превалированием первого архетипа светлой стороны, является обладательницей полностью белого и насквозь пушистого мозга. И этим всё сказано, — проговорила она, подходя к блондинке вплотную и уставившись куколке в открытое от волос ухо, что-то там с интересом рассматривая.

— Сказочное отсутствие ума? — с сожалением предположил ученик и, не получив ответ сразу, тут же восприняв паузу как подтверждение, обиженно добавил, — ну почему так получается, одно дают, другое отбирают.

— Напротив, — не согласилась с ним наставница, бросив разглядывать ушную раковину блондинки, — обычно подобные девочки ассоциируются с понятием отличницы во всех учебных заведениях разной высоты образования. А на бытовом уровне, то есть по жизни, это самопровозглашённые Принцессы: хрупкие, ранимые и до безобразия утончённые. Эдакие «гении чистой красоты», как о них выразился один кудрявый рифмоплёт. И далее по списку со всеми синонимами и сопутствующими эпитетами.

— Понятно, — протянул раздосадованный ученик, — это категория Принцесс, которые не какают.

— Почему не какают? — встрепенулась в изумлении Джей резко уставившись на Диму, явно не ожидая от ученика подобного неадекватного заявление.

— Потому что Принцессы, — он задрал глаза, и указательный палец в потолок, всем видом показывая на недопустимые высоты этих созданий, после чего, опустив и то, и другое в пол, закончил, — и какать — вещи не совместимые.

Суккуба растеряно хмыкнула. Задумалась. После чего кивнула, соглашаясь, и продолжила:

— В переносном смысле, ты прав. Она именно такая. Всегда любима родителями, учителями и всего взрослого окружения, воспевающего морализированный образ жизни. Практически во всём зависит от их мнения. Лишена самостоятельности, поэтому способна решать возникающие проблемы исключительно за счёт других.

На этих словах Джей скривилась, словно от съеденного лимона без сахара.

— А мне кажется, ты её просто недолюбливаешь, — усмехнулся абитуриент полового образования, продолжая внимательно разглядывать утончённую красотку и уже откровенно приступив к раздеванию милашки глазами.

— А за что? — обиженно вскинулась потусторонняя сущность, — Я специалист по разврату, а разврат и ЭТО, как ты уже подметил, вещи не совместимые, — и тут же, скорчив брезгливую физиономию, она, манерно взбросив ручки, издевательски тонким фальцетом спародировала, — фи, это так нечистоплотно.

— Ха. Знаком я с таким типажом, — засмеялся молодой человек, — помню в школе была у нас одна «Прынцесса».

— Кто бы сомневался. С таким приоритетом в поведенческом кристалле особей женского пола действительно много в вашей культуре на ранней стадии развития, где-то в районе: детсад — начальная школа. Но дальнейшее преобладание подобных закидонов во взрослой жизни указывает на её психическую незрелость, превращаясь со временем в патологию. Эта вечная девочка-куколка с белыми и пушистыми мозгами обладает исключительно идеалистическим восприятием мира, с рафинированной точкой зрения на семейные ценности и супружеские обязанности, в мечтах которой мужчина должен всё, а она— ни-че-го.

— Опять знакомо, — в очередной раз влез со своим «фи» Дима и, оглядев весь строй, наигранно удивился, — а что, они разве не все такие?

— Представь себе, нет. Этот экземпляр, — Джей вернула внимание ученика к блондинке, — в половых отношениях дальше безобидных ухаживаний букетно-конфетного периода в своих мечтах даже не заглядывает, останавливаясь на финале апофеоза в виде умопомрачительной свадьбы. Точка. Первая брачная ночь и тем более последующая бытовуха в её головке просто не укладывается, как нечто несуществующее. Идеал мужчины — это всевозможные «принцы на белых конях», которые при виде её просто обязаны напрочь забыть о своих плохо пахнущих средствах передвижения, да и вообще обо всём на свете, кроме неё, любимой. Для этой фифы лечь под мужчину — всё равно что под вражеский танк со связкой гранат. В её понятиях и то, и другое тянет на звание Героя России, как минимум.

— Э, — вынырнул абитуриент из своих грёз по поводу этой милашки, — это как понимать? Как же я такую до оргазма доведу, не обидев, если она секс вообще не приемлет. Платонически, что ли?

— Платонический секс? Хм. Прикольно, — развеселилась Джей, — надо будет взглянуть на него в твоём исполнении. А ещё лучше, закати-ка ты от всей души платонический разврат. Это вообще звучит как песня.

— А чо тут смешного?! — распалился молодой человек, елозя в кресле, явно напуганный сложностью, стоящей перед ним задачи.

— А кто тут тебе обещал бесплатный секс-аттракцион? — нахально продолжала подтрунивать над перепуганным учеником наставница, — если будешь думать головкой члена, а не головой на плечах, ты тут ни с одной не справишься. Поэтому засунь свои протесты сам знаешь куда. Внимательно выслушай установочный материал, проанализируй, выработай стратегию соблазнения. Ищи ключики, Ди. Я тебя уверяю, они есть к каждой.

У Димы как-то сразу пропало желание раздевать глазами красавицу, и он взглянул на ангелочка уже как на материал для исследования, притом очень плохо поддающийся обработке. Тем временем Джей, заметив изменение в настрое ученика и выслушав его мысленные маты, утвердительно кивнула сама себе и продолжила:

— Визуализируются исключительно женской атрибутикой: нежные цвета одеяния, милые, если есть возможность, изысканные аксессуары, каблучки и, в общем, всё то, что однозначно идентифицирует женщину и только женщину. Особый бзик к изяществу рук, макияжа и причёске, доведённой постоянным уходом до идеального состояния, при котором на голове только короны не хватает. Волосы предпочитает светлых тонов, поэтому постоянно их либо отбеливает, либо обесцвечивает.

— В общем, блондинка на всю голову, — решил проявить ум и сообразительность молодой человек, пока по-прежнему не понимая, как эту фифу обихаживать немытыми руками. Да и мытыми тоже.

— Блондинка на всю голову — это несколько из другой оперы, но, в общем, из этой же когорты, только более поздняя её форма — уже клиническая, — недовольным тоном пресекла училка высказывания с места без разрешения, одним взглядом принудительно возвращая ученика к основной теме урока, тыкая драгоценной указкой в конкретный выставочный экземпляр, — Эта особь утончённо эмоциональна, чувственна и, главное, патологически мечтательна в своих волнительных переживаниях. Она в реальном мире практически не живёт. Обожает всё прекрасное, изящное и «ми-ми-мишное». Нарочито-показательно придерживается норм морали. Предпочитаемые форматы для восприятия информации извне: мелодрамы во всех проявлениях, притом только лёгкие и необременяющие сознание с обязательным «хэппи-эндом». Запросто становится поклонницей какой-нибудь медиа-персоны, который как раз для неё и является живым воплощением принца на белом коне, но всегда на почтительном расстоянии мечтательной удалёнки.

— То есть, на подобных ангелочков оказывает влияние определённая продукция медиаиндустрии? — уточнил ученик, явно задумавшись ни сколько о сегодняшнем дне, сколько о своём реальном времени.

— И не только на них, — уклончиво отреагировала расфуфыренная Суккуба.

С этими словами она шагнула к следующей «красавице». К толстухе с зелёной шевелюрой и увесистыми крепко сбитыми, будто накаченными силиконом грудями, и обладающей вполне симпатичной мордашкой, которую портило несуразное кольцо в носу, как у быка производителя, давая понять, что с первой вводный инструктаж окончен.

Дима тоже переключил внимание на зеленоголовую, тут же прикинув, что если бы толстушка сбросила килограммов «цать», примерно до габаритов первой и ликвидировала излишнюю эпатажность, то вполне бы могла составить конкуренцию белой и пушистой. По крайней мере, личиком.

Хоть взгляд девушки и выглядел колючим, но казался не злым, а каким-то вызывающе наглым, что ли. Будто девица заранее предвидела издёвки над собой и готова была дать сдачи авансом, даже ещё их не получив. Вместе с тем, в тех же глазах читался смачный плевок на любую точку зрения относительно её нефешенебельной комплектности.

Одеяние Колючки выделялось из общего сонма излишней цветастостью и несоразмерностью. Оно было явно мало или, скорей, сознательно мало, врезаясь в мягкую плоть и обрисовывая волновую рельефность сала на различных частях тела, невольно этим цепляя внимание, хоть и негативное.

— А вот следующая — это обратная сторона предыдущей, — с гордостью объявила Суккуба, расцветая в довольной улыбке, явно любуясь выставленным экземпляром, — Если первая имеет белые и пушистые мозги, то эта — чёрные и игольчатые. Но, несмотря на разительные отличия, обе представляют одну и ту же половую базу предпочтений. Юнг эту парочку, — тут Джей чуть отошла назад и, потыкав хлыстом в первую и вторую, добавила, — рассматривал как единый архетип, но с противоположными крайностями. Сможешь уловить, в чём их одинаковость?

Ученик с выпученными глазами уставился на двух девушек, мотая головой, как болванчик с одной на другую. Это походило на логическую игру с двумя картинками, где требовалось найти какое-то количество отличий, а тут ровным образом наоборот. В абсолютно разных объектах созерцания следовало умудриться найти нечто одинаковое. Но сколько Дима не мотал головой, ничего одинакового обнаружить у него так и не получилось. Девушки выглядели полной противоположностью друг другу.

— Ладно. Расслабься, — остановила его мучения Джей, — ты не поверишь, но обе живут в мечтах об одних и тех же принцах. Только если белая этого не скрывает и показательно декларирует, то для чёрной это тщательно оберегаемый секрет. Не все с иглами в башке выглядят подобным образом. Встречаются и худенькие, и страшненькие, но, как и эта, все они считают себя обиженными природой придуманным ими совершенством.

Дима под новым углом посмотрел на обеих любительниц принцев с конями, стараясь понять, какие внешние признаки могут указывать на одни и те же половые предпочтения. Долго сравнивал. Не нашёл. Джей улыбнулась и продолжила:

— Понимаешь, — снисходительно обратилась она к нему, как к непроходимому тупице, — образ принца, как и в первом случае, зародился у Колючки ещё в детстве, благодаря книжкам, фильмам и, самое главное, в ни чающих в ней души родителям. Но вот злодейка жизнь, а вместе с ней и гадкое окружение, злостно подорвало в ней веру в собственную «Принцессность». В результате у девушки данной разновидности первого архетипа оказались виноваты все, кроме неё, конечно. И когда у девицы хватило ума осознать, что принца ей не видать, как своих ушей, Чёрно-Игольчатая превратилась из псевдо-принцессы в реальную оторву, стремящуюся урвать от жизни всё, что не успело ускакать от неё на коне или убежать на своих двоих. При этом в глубине души, где-то очень глубоко, в девушке продолжает оставаться мечтательность и романтичность. Она так же зависима от чужого мнения сверстниц, хотя тщательно это скрывает. Но вместе с тем для неё напрочь отсутствует авторитет родителей и старших вообще.

Джей сделала паузу, разглядывая толстушку. И Дима, воспользовавшись моментом, выдвинул предположение:

— То есть, это одна и та же поведенческая личинка, но выросшая в разных условиях?

— Не совсем, — не поддержала его гипотезу Суккуба, — выражаясь твоим языком, одинаковые поведенческие личинки с разными природными оболочками. Первая с детства была куколка и знала, что она красивая ещё до того, как научилась ходить и говорить. Затем всю жизнь только заботилась о своей природной красоте и училась преподносить себя свету как должное. Вторая же ещё с детсада поняла, что толстая уродина, сравнивая себя с соседками по горшку, и в первую очередь убедила в этом саму себя. Безмерная эмоциональность, в её случае, приобрела ярко выраженный характер, переходя в истеричность, плаксивость, частую смену настроений и, как следствие, суицидальные наклонности. Капризность со временем переросла в стервозность и убеждение, что ей не только мужчины в отношениях должны, а ВСЕ вокруг по жизни.

— Капризность, стервозность, истеричность с её-то габаритами? Да это же гром-баба, в сторону которой и плюнуть за квартал побоишься. Она, случаем, рукоприкладством не занимается?

— Драться не умеет, но словесным гонором кого угодно в асфальт закатает. А до драк не доходит, потому что с нахрапистой и наглой сучкой стараются не связываться. Личные отношения, как и в первом случае, идеализирует, но вместо «хэппи-энда» всегда с уклоном в несчастную любовь. Для неё вообще любовь и несчастье — синонимы. Поэтому в качестве объектов воздыхания всегда выбирает «проблемные» варианты, не дающие будущего: чужие мужчины, желательно с большой разницей в возрасте и статусе, ну и медиа-кумиры — это отдельная строка. Как без этого. При этом прёт по жизни, не считая половых партнёров и не ограничиваясь моральными принципами. На этом поприще может впадать в крайности и пускаться «во все тяжкие».

— Я так понимаю, сексом занимается исключительно назло. Только не понятно кому, — воспользовавшись паузой в характеристике, вклинился ученик, с интересом разглядывая представительницу игольчатых мозгов.

— Да всем, — усмехнулась Суккуба, — в первую очередь ненавистному, порядочному, в кавычках, для неё обществу. Отрицание ко всему правильному у данной представительницы проявляется в эпатажном поведении на людях и вызывающей манере одеваться. При этом мордашкой старается походить на какую-нибудь известную личность: актрису, топ-модель, поп-звезду и т. д. Главное, чем она пытается привлечь к себе внимание — это постоянный вызов окружению. Притом неважно, каким образом: внешним видом или своим информативным содержанием. И ей, как правило, это удаётся. Поэтому, если Принцессу кратко можно обозвать девушка-призыв, то Колючку — девушка-вызов.

— Понятно.

Тем временем Суккуба двинулась дальше. Следующей в строю стояла вроде бы заурядная, ничем не примечательная простушка. Обычные каштановые волосы, заплетённые в самую маленькую пирамиду из всех. Невзрачное личико. Вполне стройная, но без особых изысков фигура. Среднего размера грудь. В общем, вся какая-то усреднённая. Тем не менее, приглядевшись, Дима неожиданно почувствовал некое притяжение.

Вот есть красивые женщины, но при этом непонятным образом отталкивающие от себя. А есть вот такие, вроде бы обычные, но зацепился взглядом и отвести не можешь. Что-то колдовское и необъяснимое у них в глазах. Даже сразу и не объяснишь, что.

— Следующая у нас по графику — Святая, — вывела его из гипнотического притяжения наставница, начиная описывать невзрачную претендентку, — хотя чаще представительницу этого архетипа светлой стороны называют Роковой Женщиной.

— Ох ты ж мать, — на эмоциях выдохнул Дима, вновь залипая на описываемом экземпляре, визуально стараясь определить, в чём же её притягательная фатальность.

— В первую очередь потому, что мужчина, однажды встретив подобную женщину, не может забыть её всю оставшуюся жизнь. Она имеет некий Святой Источник, но не в религиозном плане, а общечеловеческом. Даже не знаю, как тебе это объяснить простыми словами.

— Не можешь простыми — объясни сложными.

— Женщина со Святостью в Душе удивительным образом пробуждает в любом мужчине все его лучшие качества, вдохновляя последнего на жизненные подвиги и плодотворное созидание. Именно представительнице данного архетипа посвящают романы, поэмы, музыкальные произведения и живописные полотна. Она для любого типа мужчины является катализатором. Для одного — творческой музой, для другого — талисманом удачи, для третьего — мотивацией к действию. Но в любом случае её партнёр быстро делает успехи на предназначенном ему поприще.

— Круто, — восхитился Дима, продолжая старательно прощупывать пристальным взглядом претендентку, изучая её в мельчайших подробностях.

— Святая сочетает в себе те качества, которые ценит только её мужчина и главное из них — безоговорочную преданность. Иногда кажется, что может излечить его лишь лёгким прикосновением и буквально преображает любое пространство одним своим присутствием. Подобное создание любят все мужчины, но каждый по-своему. На Святую невозможно обидеться — она никогда не даёт повода. Ей невозможно не уделять внимание, потому что это само собой разумеющаяся необходимость, и при этом остаётся незаметной, ненавязчивой, порождая к себе интерес тактично и тогда, когда в том есть необходимость.

— Прям идеал какой-то.

— Она не идеал, а та самая загадка, которая имеется в каждой женщине, только в разных пропорциях с её тёмной противоположностью. Святую невозможно просто найти и выбрать или завоевать, потому что только она выбирает партнёра по одному известному ей принципу. Как ни странно, но представительница слабого пола с подобным архетипом поведения не обязательно симпатична внешне. Скорее привлекательность — это исключение из правила. Изысканная красота таится в глубине этого чуда, притягивающего как магнит. Выбрав партнёра, он автоматически становится для Святой всем её Мирозданием. Она окрыляет избранника своим безоговорочным служением, но никогда не опускается до рабства.

— Странное создание. По жизни никогда не встречал подобных. Даже не верится в их существование.

— Действительно. Редкий приоритет поведенческого кристалла в вашем обществе. Тем не менее, подобный сценарий заложен в каждую женщину. Правда, мало кто из них возводит его в превосходство в поведении, но в кинематографе и литературе встречается, как некое желаемое, выдаваемое за действительность.

Тут Суккуба шагнула дальше и представила следующую претендентку. Ей оказалась жгучая брюнетка с роскошными кудрявыми волосами, завитыми, пожалуй, в самую крупную пирамиду, по форме больше напоминающую церковную маковку. По крайней мере, эта копна бросалась в глаза не только в соотношении с хрупким телом, но и в сравнении с остальными носительницами волосяной геометрии.

Худая, жилистая, без малейшего признака на жировые отложения, отчего даже загорелая кожа казалась прозрачной. С небольшой, но уже хорошо сформировавшейся грудью, с короткими сосками в палец толщиной. Узким миниатюрным личиком. Пухлыми, чётко очерченными губками и огромными чёрными глазищами на пол лица.

Девушка единственная из всех дефилировала без штанов, в одном платье, больше похожем на длинную рубаху, которая лишь чуть-чуть прикрывала причинное место. Эдакая мини-юбка от плеч, из которой напоказ были выставлены две прямые мускулистые ножки, придающие виду брюнетки подчёркнутую, просто кричащую сексуальность.

— А вот её обратная — тёмная сторона. В простонародье — Ведьма обыкновенная, — тем временем разглагольствовала Суккуба, по виду явно благоволившая презентуемой особи, — Ну и как все ведьмы обладает феноменальной магической властью над мужиками, как бы они против этого не дрыгались. Единственный человек, кто её действительно интересует по жизни — это она сама. Представительница этой разновидности архетипа способна искусно манипулировать любым мужчиной для достижения своих корыстных целей: материальной выгоды, статусного положения, удовлетворения физиологических потребностей или психологических прихотей. Она их использует, как правило, исключительно для грязных дел: месть, интриги, повышение самооценки и так далее, растаптывая и выбрасывая самцов как расходный материал, без каких-либо сожалений и угрызений совести.

— Вот же сука. Хотя о чём это я? Как известно, все бабы — ведьмы.

— Все бабы — ведьмы, — согласилась Суккуба, но тут же огрызнулась, посмотрев на Диму, будто он только что оскорбил её лично, — да не все женщины бабы. Все люди разные, и равнять их между собой — первый признак тупости.

Под давлением тяжёлого взгляда училки, Дима тут же ретировался, утвердительно кивая. Хотя вполне возможно, что мнимая оскорблённость молодому человеку просто показалось, так как Джей тут же игриво хищно улыбнулась и продолжила:

— И если для Святой её Мужчина — центр Мироздания, то вот для Ведьмы — она и есть средоточие Вселенной, где любой самец, даже просто проходящий мимо — инструмент для достижения её коварных целей. Ведьма не бывает глупой, хотя бы просто по тому, что дуры их амплуа долго не живут. Их топят, жгут, прикапывают где-нибудь в лесу и так далее. Вот только весь её ум заточен исключительно на хитрость, обман и коварство. При этом она всегда сексуальна, при любых обстоятельствах и в любое время дня и ночи. Представительницу этого племени довольно сложно вывести из равновесия и тем более ею манипулировать, потому что Ведьма априори холодна и расчётлива. Она не покупается на чужие эмоции и тем более не ведётся на сопереживание. Они ей по барабану. Эта девочка — настоящий спец в манипулировании людьми, поэтому очень профессионально меняет актёрские маски согласно поставленным перед собой задачам. Показательная, очень реалистичная полярность её эмоций с высочайшими амплитудами, сводит находящихся рядом мужчин с ума. Выводя подобным образом из психического равновесия представителей противоположного пола и управляя ими, как марионетками, без ограничения, Ведьма с непринуждённой лёгкостью толкает послушных и приручённых самцов на самые безумные поступки: убийства, самоубийства, с помощью подконтрольных марионеток разыгрывает подковёрные интриги, разворачивает медийные скандалы и даже инициирует кровопролитные войны.

— Прям страшно становится, — буркнул ученик, поёжившись, — судя по твоему описанию, не девушка, а ходячая катастрофа для мужиков.

— За это их во все времена побаивались и ненавидели, — согласилась Джей, — Но способность водить мужиков за их хоботы — не самая сильная черта Ведьмы. Главное — она всегда чётко знает, чего хочет и как этого добиться. И в первую очередь с помощью мужчин, которые как универсальные отмычки открывают перед ней любые замкнутые двери.

— Я так понимаю, что Святая и Ведьма — противоположности одного архетипа. А что их объединяет? Уж больно они разные.

— Самоотдача, — спокойно ответила Суккуба, нахлёстывая себя хлыстом и наполняя шатёр звонкими шлепками в такт метронома, — полная и безоговорочная самоотдача. Только в первом случае архетип отдаётся Мужчине, а во втором — самой себе.

— А как вообще противоположности одного и того же архетипа могут уживаться в одной женщине? — негодующе вопросил Дима, абсолютно не понимая хитросплетения поведенческих антагонистов, соединённых в одной голове.

— Легко. Во-первых, они разнесены у неё во времени и пространстве. Если в какой-то жизненной ситуации превалирует одна сторона архетипа, то вторая на такую же величину угнетается. Противоположные лучи не могут одновременно увеличиваться. Они в сумме составляют сто процентов определённого архетипа. Поэтому, если реальная женщина на девяносто процентов Ведьма, то у неё всё равно остаётся десять процентов на Святость. Такая же процентная расстановка существует между четырьмя основными архетипами. То есть в сумме все архетипы составляют сто процентов психической энергии женщины, которые неравномерно распределяются между четырьмя парами лучей. Понимаешь, о чём я?

— В принципе, логика понятна.

— Тогда идём дальше.

Следующей стояла девушка, больше походившая на одного из подростков, что явно где-то засели поблизости от шатра и, по мнению Димы, предпринимают отчаянные попытки подслушать, а может и подглядеть за происходящим внутри.

Штаны и рубаха на девчонке были явно мужского покроя, только с вырезами для будущих женских атрибутов для вскармливания младенцев, которые почему-то развивались в заторможенном темпе. Мордашка симпатичная, но не более. Широкие плечи, как у пловчихи, мускулистые руки, явно привычные к физическому труду. Нахальный пацанский взгляд. Если бы не пирамида из косичек и выставленные на показ прыщи подростковых грудок. Ну, пацан пацаном.

— Пацанка какая-то, — подытожил Дима осмотр.

— Пацанка, так Пацанка, — согласилась с его выводом Джей, — это представительница прекрасного пола с активной жизненной позицией, Ди. Притом, активность из неё прёт во всём и сразу. Она успешна сама по себе и никогда не рассчитывает на помощь со стороны, в особенности мужчин. Более того, эта активистка с завидной регулярностью норовит вступить с противоположным полом в соревнование, поскольку не считает себя слабой половинкой человечества и не разделяет дела на мужские и женские.

— Активная лесбиянка, что ли? — предположил ученик, скривившись

— Нет. Хотя последние произрастают именно из этого архетипа. Нормальная же бисексуалка, просто свободолюбива и независима. По этой причине часто по жизни одинока, переводя приоритеты с создания семьи в сторону карьеры. В личных отношениях, если такие случаются, предпочитает роль боевой подруги или, на худой конец, любовницы. Но зачастую, теша своё самолюбие, в любовники выбирает слабых мужчин из разряда неудачников, но замуж за подобных никогда не идёт. Если заводит детей, то из-за постоянной занятости, потомство рано становится самостоятельным.

— Она может создать семью?

— Может.

— Как боевая подруга?

— Да. И детей заводит «не просто так получилось» или «по пьянке залетела» и тому подобное, а согласно плану и расписанию только потому, что так нужно для полноценности семьи.

— А как у неё с чувствами?

— Старается держать эмоции при себе, правда, не все. Как правило, на людях демонстрирует показательную весёлость, непосредственность и панибратство. Главная поведенческая особенность Пацанки — она двигает по жизни с лозунгом: «Я сама!».

Джей замолчала, вопросительно смотря на Диму. Тот ничего не ответил, явно задумавшись. Несколько секунд спустя просто кивнул, как бы говоря: «я понял».

Суккуба шагнула дальше и остановилась около холодно красивой женщины с иссини чёрными волосами, как у Ведьмы, только блестящими, словно залакированными. И в отличие от последней, у этой они были прямые, отчего косички выглядели тонкими. Да и сама пирамида пожиже, но с идеально ровными рёбрами и острозаточенной вершиной.

От чернявой в буквальном смысле веяло холодом. Узкие, плотно сжатые губы, казавшиеся почти отсутствующими. Злой, если не сказать ненавидящий взгляд. Черты лица идеально симметричные, точёные, и возникало ощущение, что она не настоящая, а искусственная. Притом, если все в застывшем состоянии выглядели восковыми, то эта — выточенной из камня.

Облегающая одежда, притом не только платье, но и штаны, подчёркивали прекрасную спортивную фигуру. Но вот почему-то сексуальной её назвать язык не поворачивался. Хотя грудь вполне зрелая, даже с одного взгляда, не щупая, можно было предположить о её железобетонной упругости. Но это как раз больше указывало на статую, чем на живого человека.

— Её противоположность по архетипу не соревнуется с мужчиной, — начала давать характеристику Джей этой ледяной королеве, указывая на следующую претендентку, хлыстом, — а стремится его подавить, унизить, растоптать и уничтожить во что бы то ни стало.

— Феминистка, что ли? Вот этой мне ещё только не хватало.

— Почти угадал. Чаще всего под описание этой разновидности архетипа подходят такие «персонажи», как Леди Босс, притом, как правило, лютая и на «слабо» не пробиваемая, идейная до мозга костей Феминистка, Генеральша в юбке, обиженная на всех мужиков Разведёнка, добившаяся всего сама и так далее. Она отрицает любовные переживания, считая их болезненной слабостью. Сдержана до соответствия бетонной дамбе, скрытна до законспирированного резидента вражеской разведки.

— Пипец, — выдохнул Дима, склоняя голову и обхватывая её руками.

Он даже в теории, из опыта своего мира, не представлял, как к эдаким мегерам подступиться, а у него на работе было аж две таких: одна в кадрах восседала, вторая — начальница соседнего отдела, так что он знал подобных сук не понаслышке.

— В абсолютном приоритете только карьера, — продолжала Суккуба отчего-то торжественным голосом, — поэтому и выглядит соответственно, предпочитая строгий деловой стиль во всём: классический перфекционизм, замешанный на аскетизме. В общем, всё чётко, жёстко, в установленных рамках и ничего лишнего.

— Да, знавал я таких, — выпрямился молодой человек, — на кривой козе не подъедешь.

— На кривой не подъедешь, а на прямой — запросто. В плотном графике её личной жизни в обязательном порядке запланированы мужчины, но на строго определённое время, и притом только те, кто безропотно согласен лечь под неё, а не на неё. Она считает всех представителей мужского пола слабыми и недостойными даже её мимолётного внимания, не говоря о чём-то большем.

— Да. Тяжёлый архитипчик. Нечего сказать.

— А что ты хотел. Это действительно сильная и волевая женщина, ставящая перед собой высокие цели и, представь себе, достигающая их без чьей-либо помощи. Злости у неё предостаточно, а самодисциплина — просто зашкаливает.

— Да, — протянул ученик, — отдаваться женщине мне ещё не приходилось. Даже стрёмно как-то.

Суккуба никак не отреагировала на его нытьё, закончив короткую характеристику Леди-Босс и проследовав к следующей участнице секс парада, которую просто представила, как «мама».

— Мама? — удивился Дима, — чья мама?

Девушка действительно выглядела несколько старше остальных с первого взгляда. Но, приглядевшись, ученик всё же решил, что если и старше, то ненамного. Хотя вряд ли. С чего бы это?

С округлыми формами, хорошо видневшимися даже через широкое платье, и такие же не по размеру просторные штаны, больше напоминающие юбку-колокол или шаровары с чужой задницы. Увесистые груди примерно четвёртого-пятого размера с трудом удерживались матерчатой полочкой, куда для прочности, похоже, была вставлена деревянная подпорка, об которую мягкие титьки плющились и растекались.

Лицом напоминала добрую любимую бабушку с неким подобием простодушной улыбки, только ещё в молодом возрасте. Пухленькие натруженные руки, сложенные в замок. Тёплый смиренный взгляд доброй коровы. В общем, полный антипод понятию «сексуальность».

— Мама, она и есть мама, — прервала его разглядывание Джей, — это представитель последнего, четвёртого архетипа, её белая половинка. В приоритете — семья и всё, что с ней связано. Обеспечивает уют, домашнее тепло, материнскую любовь и заботу. Это цель её существования.

— Обабившаяся женщина, — неожиданно даже для себя выдал вердикт молодой человек, явно вытащив данный перл откуда-то из подсознания.

— В точку! — воскликнула Суккуба, непонятно чему обрадовавшись, — она по-настоящему радушная хозяйка, в меру любопытная и без меры общительная. Хорошо готовит, занимается рукоделием и является профессионалом во всём, что называется работой по дому. Обожает детей, цветы, животных. Терпелива, аккуратна, склонна к бескорыстной материнской жертвенности. Верна в отношениях и воспринимает мужчину как опору семьи, поддержку дома. Поэтому по молодости стремится, как можно быстрей выйти замуж, потому что без семьи себя не представляет. У неё хватает любви и заботы на всё и на всех. Вот только она не жжёт в отношениях, а лишь греет. Этим, кстати, и притягательна для некоторых.

— Да, не было печали, — выдавил из себя Дима, почёсывая затылок и соображая, как подобную маму в пастель затаскивать.

Наставница, исполняющая роль экскурсовода, не стала надолго задерживаться возле данной представительницы, видимо сообразив, что ученик уже понял особенности этой разновидности, и проследовала к последней, стоящей в строю.

Крайняя справа девушка была чем-то похожа на свою противоположность внешне, но вместе с тем разница ощущалась разительная. Примерно того же возраста. Такой же комплектности, только лицо было надменным. И стояла эта моложавая баба, держа руки ни сцепленными в замок, а скрещёнными под грудями.

— Это тоже, как ты точно подметил, обабившаяся женщина, но обабившаяся в тёмную сторону. Это не мама, а «#яжмать», как у вас сейчас принято их называть, которая сначала душит своих ближних сверхопекой, а потом только и делает, что обвиняет их в неблагодарности.

— А они детей заводят, уже находясь в этом приоритете поведения или он у них проявляется позже? — поинтересовался ученик.

— Хороший вопрос, — кивнула Джей, — конечно, она не с детства была такая, но уже в молодые годы у подобных девочек превалирует данный архетип, только в общих чертах. Как правило, и светлая, и тёмная перенимают его от взрослых, подражая своим матерям. А вот темнеть или светлеть начинают с годами. Кстати, чёрная представительница этого архетипа тщательно, на протяжении всей жизни скрывается под белой маской. Поэтому ведение домашнего хозяйства у неё присутствует, но всегда показушное. Она может тщательно следить за собой и вести бесконечную борьбу с микробами в доме, но делает это только для того, чтобы с насквозь лживым радушием пригласить гостей и пустить пыль в глаза своим искусственным перфекционизмом.

— Даже вот в таком молодом возрасте?

— Представь себе. Но по молодости это не так бросается в глаза, а вот с годами матереет. Она даже в расцвете сил живёт воспоминаниями, и хлебом её не корми, любит поучать жизни, искренне полагая, что лучше знает, какая она должна быть. Обожает играть на нервах просто так, даже не имея далеко идущих планов и пилить мужу мозг на мелкие сегменты. «Яжмать» таким образом самоутверждается. Её кредо — чувство собственной важности, отчего паталогически завистлива. Очень обижается, если обделяют вниманием. Абсолютно не терпит критики. Зато на лесть, даже откровенно неприкрытую и насквозь лживую, ведётся на раз.

— И находятся мужики, которые выбирают себе в жёны подобную сволочь?

— Сплошь и рядом. Потому что она, как и её белая противоположность, с младых ногтей всеми силами и всевозможными ухищрениями стремится выскочить замуж, и как можно быстрей «залететь». А мальчики с гормональным штормом в голове даже не задумываются, каким поведенческим приоритетом обладает писька, которую ему подставили. Вы ж до седых волос, когда приспичит, думаете исключительно головкой вместо головы.

— Понятно, — согласился Дима, — так никто ж не учит. И как этому бедолаге с ней живётся?

— По-разному, но в большинстве случаев со временем сбегает. В своём муже она мужчину не видит и видеть не желает. Поэтому относится к нему, как и ко всем своим домашним: сверхконтроль, бесконечная, ничем не мотивированная ревность и зависть. В конечном итоге все отношения сводятся к «ты скотина неблагодарная», да «я на тебя свою молодость угробила» и так далее, и тому подобное, и не по одному кругу. В семье стремится во что бы то ни стало удерживать абсолютную и безоговорочную власть. Командовать детьми, мужем и всеми домашними животными, что они натаскали в дом. Любое неповиновение наказуемо скандалом, демонстративно надутым видом и ненаписанным транспарантом: «я с тобой не разговариваю», «я на тебя обиделась», ну и прочими психологическими давилками.

— Да чтоб я так не жил, — в сердцах подвёл итог ученик, даже подумать не в состоянии, как эту злющую бабищу обихаживать, тут же с горечью осознавая, что всё равно придётся каким-то образом.

^{Глава 14. Локация 3. Халява — дело хорошее, но ложкой поработать и самому иногда надо, чтобы за тебя не поели.}

Закончив презентацию, Суккуба замерла девятым элементом общей цепи с издевательским, но немым вопросом на физиономии: «И как тебе?». Дима больше минуты буравил красночёлочную недоброжелательным взглядом. Он думал. Но не о том, как отвечать на незаданный вопрос или с кого начать и каким образом. А какая же она сволочь, без каких-либо маломальских объяснений сразу подсунувшая задание повышенной сложности. И вместо того, чтобы научить, как какую конкретно обихаживать, тупо бросает его, не умеющего плавать, в бурлящие воды, на глубину Марианской впадины. Мол, барахтайся, ученичок, и сам по себе плавать научишься.

Подобный мыслительный расклад на училку никакого воздействия не оказал. Как стояла, так и продолжала стоять. Рассматривая Джей в гротескном наряде, Дима неожиданно в своих мыслях отклонился от размышлений о тяжести задания и принялся мусолить тему научения плаванию по методу «хочешь жить — греби на берег». Вот интересно, задумался он, можно ли таким образом научиться плавать классическим кролем, брасом или баттерфляем.

Как для этого следует бросать ученика в воду, с какой высоты и чем в него кидаться по мере его барахтанья, чтобы он от примитивного размахивания конечностями с матерными воплями, перешёл на нужный стиль плавания с идеальной постановкой дыхания и техники.

Суккуба стойко терпела все его идиотские измышления, продолжая стоять изваянием. Только когда абитуриент перестал над ней издеваться, утопив, наконец, своего мысленного котёнка в проруби, и тяжело вздохнув, обречённо обвёл взглядом замерший строй, она не выдержала и словесно пнула горе-воспитанника под задницу, стараясь придать последнему ускорение.

— Ну и чо сидим? Кого ждём?

Молодой человек обречённо-просяще уставился на исчадье разврата и, не надеясь на положительный ответ, в буквальном смысле принялся клянчить:

— А можно их пока разогнать обратно по норам? Мне подумать надо.

Первая реакция Суккубы состояла из пожатия погонами, мол, ей «по барабану». По норам, так по норам. Но затем всё-таки не упустила возможности поддеть:

— Слава тебе, яйца! В каком это веке дебил решил подумать.

И манерно, с выкрутасами выставив перед собой руку, произвела звонкий щелчок… мизинцем! Дима аж офигел. Он тут же попробовал повторить её фокус, но ничего не получилось. Оказалось, что и мизинец у этой потусторонней развратницы откуда-то не оттуда рос, как и всё остальное.

Мысленно обозвав Джей отродьем чего-то нехорошего и такой-то ещё более плохой нелюдью, молодой человек тут же схлопотал по сидящей на троне заднице обжигающий удар ни то плетью, ни то, её инкрустированным стеком. Да так больно, что аж подпрыгнул из положения сидя.

Тем временем мир отмер. Девушки, все как одна из горделивой стойки «смирно», сдулись, сгибая спины и опуская головы, пряча взгляды в землю перед собой. Их ровный строй моментально искривился, и гарем превратился в бодающееся стадо единорогов, нацелив конусы своих причёсок на хозяина-пастуха.

Но тут Сукубная генеральша громогласно рявкнула: «Нале-во! Шагом марш по норам!», и, возглавив импровизированный парад, вихлявой походкой пьяной проститутки первой покинула Димин шатёр, оставив последнего стоять в выпоротом состоянии, почёсывая зудящую пятую точку.

Нанесение унизительных побоев оказалось ощутимым и вполне болезненным. Это он прочувствовал, пытаясь вновь пристроиться на троне. После чего раздражённо сплюнул и, неспешно прихрамывая, принялся расхаживать по шатру, обдумывая сложившуюся ситуацию.

А подумать было над чем. Во-первых, следовало определиться с порядком соблазнения гарема. От простого к сложному? Но как определить? Суккуба дала понять, что простого в этом ряду нет, и повозиться придётся с каждой. Во-вторых, следовало ли продумывать стратегическую совокупность всех претенденток путём их сравнения или тактически анализировать каждый архетип при конкретном обхаживании? То есть решать проблемы по мере их возникновения.

Попробовав различные варианты, он, в конце концов, плюнул на все эти заморочки и решил оприходовать девочек согласно изначально представленного списка. Какая разница, в какой последовательности наказываться. А именно к этому Дима почему-то готовился в первую очередь, продолжая почёсывать зудящую задницу. Он перестал перемывать достоинства и недостатки своим новоприобретённым жёнам и сконцентрировался на первой претендентке — белой и пушистой.

Дима: — И так. По сценарию я принц на белом коне. Что у меня имеется из атрибутов? Короны нет, коня нет. Конфеты с букетом и те потерял. Плохо. Что по тактике? Кавалерийским наскоком с перегарным нахрапом — не получится. С этой фифой нужно медленно и печально. Заходить издалека и без резких телодвижений. Обычно, насколько помню из прошлой жизни, согласно фильмам и специфической литературе, в подобном раскладе используются шаблонные ситуации, в которых она бы подвергалась какой-нибудь угрозе, а я бы представал перед ней героем и спасителем. Но с моделированием сцен под романтику у меня полный швах. Никогда этим не занимался. И что остаётся в осадке? Планомерное ухаживание? Но, боюсь, я до старости буду её охмурять, так и не добравшись до трусов. А результат нужен. И как можно скорей. Так. Попробуем без с режиссированных сюжетов. Типа гопники напали, я спас. Где я ей тут гопников найду? Или она падает в воду и тонет, а я опять спасаю. Бред. В том ручье, что течёт в уэде, ни утопишь, ни сам не утопишься. Может подстроить какой-нибудь несчастный случай, например, падение со скалы, а я её типа ловлю на руки и тут же утаскиваю на кровать в шатёр, пока она в шоке благодарности? Ну, тут как посмотреть. Во-первых, как блондинку на эту скалу загнать? Во-вторых, а если я руки себе сломаю, ловя её тушку? Не. Ну её нафиг с подвигами. Надо найти какой-нибудь другой путь к её телу.

Тут Дима вынужденно прервал анализ, потому что резко захотелось самому на анализы изойти. Держась за живот, горе аналитик кинулся с инспекторской проверкой своего нового жилища. Он, конечно же, не был полным дебилом, в чём была уверена Суккуба, поэтому не стал искать унитаз, но что-то заменяющее данное сантехническое устройство типа ночного горшка, обнаружить надеялся.

Сделав круг вдоль стен, держась за живот и бегло осмотрев завалы различного добра и не найдя даже приблизительной посудины, способной исполнить функциональные обязанности сортира, выскочил «до ветру». Благо у входа в шатёр в тенёчке сидел дежурный, к которому Дима направился с одной стороны, как к спасителю, а с другой, как к предателю родины, заведомо не обозначившего общественное место ещё при экскурсии.

— Где тут у вас туалет? — вытаращив глаза, прошипел Бог и царь сего народа.

Бедный пацан тут же сделал точно такие же глаза, только напуганные, явно не понимая, чего хочет от него Владыка. Благо, попаданец мгновенно сообразил, что тот его попросту не понимает, поэтому изъяснился проще и понятней:

— Где вы гадите, я тебя спрашиваю?

Пацан ещё больше пришёл в недоумение, открыв рот, завертев головой по сторонам, и беспомощно развёл руки, как бы стараясь вспомнить или угадать направления, куда требуется послать Главу Рода. Дима сделал неописуемое усилие, чтобы перетерпеть очередной позыв природы, и спросил ещё конкретней, всем видом показывая, что он уже выходит из себя в прямом и переносном смысле.

— Где вы здесь срёте, сволочи?

— Так, — закрутился пацан с ещё большей амплитудой, наконец решившись с ответом, — так везде. Убегаем за поселение, захватив кувшин с водой, — и тут его, наконец, пробило на конкретику, — можно вон туда, — ткнул он пальцем вправо, — там, за последним шатром, канава с песком. Можно вон туда, — поменял он указующее направление.

Но дальнейшие предписания на точки дефекации и утилизации каменно-вековых фекалий хозяина всего тут движимого и недвижимого, уже не интересовали. Подхватив кувшин с водой, что стоял у ног пацана, Дима в ускоренном режиме, но умудряясь при этом соблюдать видимую царственность, припустил в первую указанную сторону, из последних сил сжимая анус, отчего бежал, будто на него ужасно узкую юбку натянули по самые колени.

Только добравшись до канавы с песком, которая была вся «заминирована» отходами жизнедеятельности поселенцев и, выполнив внеплановые физиологические потребности, облегчив кишечник, тело неожиданно включило мозги. Умные и дельные мысли буквально попёрли как, ну вы сами поняли из чего.

Вот так, сидя со спущенными штанами, с грязной задницей, будущий профессиональный соблазнитель принялся размышлять о прекрасных и чистых порывах души с перлами высокой словесности, которыми он намеревался покорять непреступную блондинистую принцессу, или как там у Пушкина: «гения чистой красоты».

Дима: — И так, продолжим. Она наивная идеалистка? Главное, что умеет — это преподносить себя и жадно впитывать любое внимание к себе? Ну что ж, значит, лапша на уши — главное и единственное блюдо на все времена до скончания её века. Может, какую-нибудь мелодраму киношную сымпровизировать со своим участием? Фильмов-то она априори не видела, а я, дай Бог, насмотрелся за свою жизнь.

Но тут в голову пришла поистине грандиозная идея. Он решил не заморачиваться с кинематографом, а разыграть более крупную партию — легендарную. Выдать себя за её вторую половинку, якобы данную от бога или богов — это уже не суть важно.

Наплести в три короба, мол, увидел красавицу в вещем сне, находясь ещё на родине, и это настолько произвело на него неизгладимое впечатление, что, бросив всё, пустился в дальний путь с одним желанием: во что бы то ни стало найти свою вторую половинку и соединиться с ней в целое.

Дима: — Так. Хорошо. А она вообще теорию о половинках слышала? Вряд ли. Значит, предварительно следует скормить сказочку Платона. Ну а там по ходу дела можно будет и руки распустить. Эх. Бутылку шампанского бы в неё залить для смазки тормозов, да где его взять. Ладно. Пойдём пробовать.

Он подмылся с кувшина. Воды ещё хватило и на лицо с сандалиями. Отряхнул мокрыми руками рубаху со штанами от пыли, заодно использовав одежду в качестве полотенца, поправил тюрбан на голове, или как он тут у них называется, забыл уже, и двинулся на свой первый половой подвиг.

Собрав для антуража корзину, ну или не корзину, но очень на неё похожую плетёнку всяких вкусняшек, по его представлениям, вполне подходящим для светского, не обременяющего перекуса, молодой человек походкой самоуверенного самца направился в шатёр с блондинкой.

По выпученным глазам белокурой куколки, она явно не ожидала такого подвоха. Хотя, если б чуть-чуть подумала, то не удивлялась бы его визиту к ней в первую очередь. Ведь в списке жён самопровозглашённая принцесса и стояла первая. И, судя по расположению шатра, в ранге у старого хозяина занимала лидирующие позиции.

Вот только когда Дима, пристроив угощение перед ней, уселся рядом, то почувствовал, что белая и пушистая вовсе не удивлена, а напугана.

Дима: — Страх? Это хорошо. Это мы уже проходили.

Он не произнёс ни слова, войдя и раскладывая угощения. Просто снисходительно одаривал трясущуюся от страха девушку чрезмерно самоуверенной улыбкой Вседержителя. Закончив приготовления, молодой человек змеем искусителем подполз к ней поближе, заглядывая исключительно в глаза, что стоило ему нечеловеческих усилий, так как выставленные груди в боковом зрении, как магнит притягивали к себе внимание.

Хозяйка шатра, продолжая, находиться в состоянии жуткого перепуга, выпучив глазки, приоткрыв миниатюрный ротик с пухленькими, хорошо очерченными контурами губок-бантиком, часто, но поверхностно дышала. Когда Дима оторвался, наконец, от её глаз, то, лишь мельком скользнув по розовым соскам аппетитных грудей, заметил трясущиеся руки под ними, на автомате теребившие край одеяния.

Он неспешно взял её запястье и попробовал для начала притянуть к губам для великосветского поцелуя, но девица с таким остервенением вцепилась в свою одежду, что молодой человек понял: без применения грубой силы оторвать зажатый кулачок от ткани не получится. Либо руку с куском ткани, либо ткань с куском руки.

Дима: — Вот так бы и дал бы в лоб, чтоб расслабилась, — подумал он, но ни бить, ни выламывать руки всё же не стал, а вместо этого с мыслью, — А если так? — склонился, и нежно, на сколько получилось, поцеловал сначала один сжатый кулачок, а затем и другой, для симметрии.

Это возымело чудотворное воздействие. После первого поцелуя куколка-принцесса заметно вздрогнула и расслабила одну кисть, перестав ей дрожать. После второго вздрогнула идентично, только разжатая рука, словно атрофированная, безжизненно стекла между ног в область паха, где и замерла, будто отсохла от ядовитого лобызания.

Когда Дима выпрямился, увлекая отвоёванную конечность, то вновь взглянул в глаза красавицы. Белая и пушистая, по-прежнему продолжая таращиться, кажется, уже не дышала. И тут обольститель понял, что ещё чуть-чуть в том же ключе и объект уплывёт в дальние-дали бессознания.

Дима: — Э, э, кукла фарфоровая! Мы так не договаривались. Мне ведь тебя не просто поиметь требуется, воспользовавшись обмороком, а удовлетворить по самые «не хочу». Только попробуй вырубиться. И не заставляй меня лупить по твоим прелестным мордасам. Джей точно экзамен не зачтёт.

И для того, чтобы вывести прелестницу из полуобморочного состояния, он, наконец, решился заговорить. Тихим, как можно ниже по тону голосом, вплетая в звук хрипотцу и чувственное придыхание. При этом без зазрения совести, продолжая лобызать захваченную в плен руку, больше похожую на детскую, чем на кисть взрослого человека.

— Давным-давно на заре человечества, все люди жили цельными. Не было ни мужчин, ни женщин. Каждый человек сочетал в себе и то и другое. Он был на половину женщиной, а на половину мужчиной, и все создания того времени были счастливы.

Дима, конечно, плохо представлял себе гендерную теорию Платона. Так, только в общих чертах, по верхам, да и в этом мог соврать. Но вместе с тем понимал, что он тут не экзамен по древнегреческой философии сдаёт, а куда более крутой предмет — «телософию», вернее «втелосование» по Юнгу. А это вам не пестики с тычинками. Тут калибр куда увесистее. Поэтому врал от себя, как пописанному. Ничего другого не оставалось.

— Но могущественные боги позавидовали счастью людей, — продолжал сказочник мести пургу по закоулкам ушных раковин самозваной принцессы, — и разделили их на мужчин и женщин. С тех самых пор несчастные обречены бродить по свету в поисках своих половинок. Сталкиваясь по жизни с чужими, они пытаются соединиться, но у них ничего не получается, так как истинно счастливым человек может стать только со своей единственной родной половинкой и никак иначе.

Тут рассказчик-фантазёр оторвался от её детских пальчиков и заглянул в глаза жертвы совращения, которая уже успела поменять первичный страх на нескрываемое любопытство. С одной стороны, стало понятно, что тема зашла, как по смазанному, но с другой — он тут ей не баю-бай на ночь читает, усыпляя бдительность и расслабляя.

Быстро осознав промашку, змей искуситель сменил тактику. Требовалось вернуть испуг, плавно перетекающий в возбуждение, на своё место. Дима, перестав облизывать её кисть, плавно перетёк за спину, подкрадываясь к оголённой ушной раковине — изысканной и кукольно-миниатюрной.

Бело-пушистая враз затрепетала, напряглась пружиной, вцепившись уже своей рукой в его, и учащённо задышала.

Дима: — Вот так. Хорошо.

А дальше, что её бедное ушко на себе только не испытало: и леденящий шёпот, и обжигающее придыхание, и скрежет чужого мужского голоса, как ножом по стеклу, и мягкие губы, рождающие колючую до безумства сладостную дрожь по всему телу.

Дима наигранно слащаво поведал трогательную историю судьбоносного вещего сна, где воочию лицезрел свою божественную половинку, как наяву. Не жалея красок описал, как с кровоточащими муками в сердце искал красавицу по всему свету и как с божьей помощью осознал, где находится его счастье. И вот, спустя много-много лун, пройдя через горы и моря, степи и пустыни, он, наконец, дошёл до своей мечты. Ведь вторая его половинка — это она, «гений чистой красоты».

К моменту окончания душещипательной мелодрамы девушка находилась в состоянии «нестояния», сдаваясь на милость победителя и душой, и телом, чем бессовестный совратитель не преминул воспользоваться.

Одна рука развратника досконально изучала грудь, едва касаясь трепетной кожи подушечками пальцев, а другая беззастенчиво орудовала в её штанах, пристроившись на удивительно мягкой «мохнатке» лобка, где шустрые пальчики, разгребая утопающие в обильном секрете половые губы, нежными прикосновениями мучили возбуждённый клитор.

Блондинка прибывала явно в неадекватном состоянии, продолжая взахлёб внимать «лапшу на уши», как нечто самое сокровенное и желанное в этой жизни, похоже даже не понимая, что с ней делают.

Она, тяжело дыша с закрытыми глазами закинула щупленькую ручку туда, откуда доносился деморализующий шёпот, и нащупав голову змея искусителя с неистовством парикмахера-стажёра принялась дёргать и наматывать на пальчики его волосы, приходя от этого в ещё большее возбуждение.

Дима не останавливал враньё ни на секунду, понимая, что его сладострастный шёпот подобен шнуру от работающего телевизора. Выдернешь кабель — прекратишь трансляцию, птичка вырвется из коробки для промывания мозгов, окунувшись лицом в дерьмо реальности. И тогда всё пропало. Заново охмурить не получится. Одна и та же новостная ложь, дважды эффект «вот ни хрена себе», не вызывают.

Он продолжал держать Принцессу под гипнозом своего щебетания, когда ласкал руку, шею, ухо. Безостановочно что-то нашёптывал на этапе предварительных ласок груди. Плёл несуразицу, восхваляя божественную внешность красавицы, когда лез в штаны и с напором штурмового спецподразделения преодолевал нерешительное сопротивление сжатых ног, но при этом, стараясь действовать с педантичностью сапёра при разминировании взрывного устройства.

То, что он, ещё начиная с полуобезьяны, получил дар перенимать чувства партнёрши, с одной стороны, давало ему неоспоримое преимущество в доведении последней до пика блаженства со взрывной разрядкой, но с другой, как в данном случае, выводило молодого человека из себя, заставляя расписаться в полной некомпетентности.

Дело в том, что девочка-куколка, несмотря на то что уже давно была не девочка, возбуждалась крайне тяжеловесно. Дойдя до определённого уровня, либидо перестало расти, долгое время оставаясь на достигнутом рубеже. Все попытки соблазнителя поднять сексуальное неистовство, оторвав его от некого плато, и заставить устремиться его к оргазму, ни к чему не привели.

Наоборот. Более быстрые и решительные манипуляции шаловливыми ручками только ухудшили положение. Её возбуждение принялось падать. А его после этого так вообще рухнуло. По ощущению, он уже больше часа мозолил девичьи эрогенные зоны и всё бес толку. А когда осознал, что если даже форсирует неприступный Рубикон и доведёт упрямый организм до пика наслаждения, то сам уже выполнить свои супружеские обязанности, будет просто не в состоянии.

И вообще. У него устали руки, от неудобной позы затекли ноги, а язык стал откровенно заплетаться и заговариваться. Поэтому, перестав мучить и её, и себя, молодой человек просто обнял девушку и, наконец, замолчав задумался.

Дима: — Твою ж королеву, Принцесса. Как же ты с такими способностями, вернее, с их отсутствием, мастурбируешь? Хотя, о чём это я? Ты же наверняка подобным ни разу в жизни не занималась. Потому что ковыряться ТАМ пальчиками — это так унизительно и противно. Да ты же наверняка до сих пор не знаешь, что такое оргазм! Бедная. Ну и что мне с тобой делать? Это же полное фиаско! Тупик! Сколько же времени мне понадобиться кропотливого нечеловеческого труда? Сколько вёдер пота и спермы в трусах отсюда надлежит вынести, чтобы научить твоё туловище испытывать божественное наслаждение разрядки? А если такие, как ты, вообще на это не способны? Фригидны. Да ни один медвежатник не подберёт отмычку к этому сейфу хотя бы потому, что его дверка не закрыта на ключ, а приварена аргонно-дуговой сваркой по периметру. Нет. С наскока эту преграду не взять. Тут надо основательно подумать.

С этими невесёлыми мыслями, находясь в отвлечённом от всего мира состоянии прострации от провала миссии, Дима чмокнул блондинку в шею, дружески хлопнул по плечу, мол, не переживай, придумаем что-нибудь. Тяжело поднялся на затёкшие ноги и, не говоря ни слова на прощание, по-английски покинул шатёр, так и неудовлетворённой супружницы.

Но не успел труженик семейного разврата вздохнуть полной грудью воздух свободы, как откуда-то сверху, разрезая с душераздирающим свистом воздух, прилетел мелкий метеорит и размозжил неудачнику башку, разбросав её содержимое по шатрам всего поселения…

Такого убийственного похмельного синдрома Дима в жизни ещё не испытывал. Собранная при перерождении голова оставалась виртуально взорванной непонятно сколько времени. Ему показалось, что пытка болью продолжалась несколько часов, не утихая и не позволяя ни слышать, ни видеть, ни чувствовать ничего кроме боли.

Сначала он скулил или орал шёпотом, катаясь в безрассудном состоянии переваренного овоща по земле стартового шатра. В голос кричать не мог, становилось ещё невыносимей от собственного звука внутри головы. Потом замер, распластавшись на животе и уткнувшись лбом в землю вперемешку с песком. В статичном положении невозможные страдания притупились. Слёзы лились ручьём.

Подобной лежащей статуей он продержал себя ещё какое-то время, пока мучения действительно не начали притупляться, что позволило бедолаге свернуть голову набок и полными от слёз глазами уставиться на ненавистную Суккубу. Та, в отличие от первоначальных его пробуждений, на этот раз не веселилась, а наоборот, прибывала в откровенно разъярённом настроении.

С силой поджатые губы, скулы, играющие желваками и чёрные ангельские глаза без белков, говорили о том, что потусторонняя сущность вне себя от ярости. Как только измождённый горе-ученик это осознал, его боль хоть и не исчезла совсем, но сразу отошла на второй план. Видимо сознание на каком-то подкорковом уровне уразумело, что взрыв головы — это только цветочки, а вот эта ягодка, что маячила пред залитыми в слезах глазами, будет куда «по-ядернее».

Противостояние зарёванных и неестественно чёрных глаз продолжалось почти с минуту. Наконец, Джей потушила космически ледяной холод в зрачках и размякла. По её виду она очень сожалела, что не может привести в исполнение собственное желание убить эту мелкую тварь много-много раз, а затем, разорвав контракт, замотать морального урода в бинты, сотворив мумию, и ещё живым прикопать где-нибудь в будущей Сахаре.

Притом, чтобы его непременно нашли в далёком-далёком будущем и пожизненно наказали путём ежедневного туристического просмотра в одном из захолустных музеев, с неизбежным тыканьем в высохшего урода пальцами, восклицая: «Во дебил!». Но педагогическая часть в ней всё же восторжествовала, и безнадёжный тупица не только останется жить, но и продолжит обучение.

— Твоя идея легенды зачтена на отлично, — неожиданно спокойно заговорила наставница, — а если учесть, в каких условиях данный шедевр зародился, представляя особой изысканную извращённость, готова даже поставить пять с плюсом. Поразительная душевная чёрствость при анализе. Так держать. Воплощение идеи в жизнь выполнено плохо. Однозначно страдает артистичность. Обрати на технику вхождения в образ особое внимание. Станиславский за такую игру не просто бы орал «Не верю!», а непременно трёхкилограммовым сценарием прибил бы, уничтожая бездарность на корню.

Суккуба замолчала, заметив, как ученик предпринимает попытку двигаться, осознавая, что боль притупилась. Она дала ему возможность сесть и утереть мокрое от слёз лицо рукавом. После чего молодой человек, тяжко вздыхая о собственной театральной несостоятельности, тем не менее, уставился заинтересованным взором на Джей, которая продолжила выдавать ученику бонусы:

— Но то, что при этом использовал материал прошлого урока и достаточно грамотно манипулировал её испугом, то и дело переводя в возбуждение, я готова и эту часть соблазнения засчитать как выполненную на твёрдую четвёрку.

От такой похвалы у Димы даже слегка грудь раздуло, вот только как следует погордиться собой, он не успел.

— Но чем это всё закончилось, тварь! — неожиданно рявкнула Джей, как последняя истеричка, отчего молодой человек аж подпрыгнул сидя на заднице и вновь сдулся, ткнувшись взглядом в землю как нашкодивший щенок, — Ты что себе позволяешь, дебил, — продолжала изливать негодование училка, в одно мгновение вновь выйдя из состояния равновесия, — как ты мог с ней так поступить? Сволочь!

— Да чо я такого сделал?! — не выдержав эмоционального напора, взаимно обиженно окрысился Дима, — Чо ты на меня орёшь как ненормальная? Можно же объяснить по-человечески! Да. Я не понимаю, как можно довести до оргазма фригидное бревно, которое этого в принципе делать не умеет. Сама же учила, что женщина оргазму самообучаема, и никто кроме неё научить этому её не может. А эта блонда даже теоретически не допускает самообучение подобному. Как такую можно до оргазма довести? Ну, расскажи мне, тупому.

— А кто тебя, дебил, заставлял это делать? — продолжая оставаться на истеричной высоте тона, недоумевала Джей, — твоё задание заключалось в подборе ключиков к девочке во взаимоотношениях, а не сексе с ней. Ты же всё сделал как надо, даже больше. Она никогда в жизни не испытывала такого наслаждения. Она и не знала, что такое возможно. Даже я не ожидала от тебя, дебила, такого успеха. Вот только всё сделав как надо, ты вдруг взял и всё изгадил. Как ты мог бросить девушку в растрёпанных чувствах беззащитности и всё ещё находившуюся на своей вершине блаженства? Да тебя за такое убить мало!

И только тут Дима, осознав свою, в самом деле тупую и непростительную ошибку, схватился за голову. Действительно. А с чего это он решил, что их всех требуется доводить до оргазма? Суккуба ему такого задания не давала. Какой же он идиот. Ведь стоило ему чуть-чуть потерпеть, играя романтика на всю голову, и организовать незабываемое прощание с непременной надеждой на следующую встречу, и всё. Дело сделано.

— У профессиональных спортсменов, — вновь спокойно заговорила Джей, — каждый будний день состоит из трёх этапов. Разминка. Затем непосредственно тренировка, а после неё обязательная заминка. Слышал когда-нибудь об этом?

— Что-то вроде слышал, — буркнул ученик, продолжая самобичевание.

— Так вот, в сексе, как в профессиональном спорте. Обязательная эмоциональная прелюдия — разминка. Эмоционально неготовая к соитию женщина — это не женщина, а бревно с дуплом. После прелюдии возможен секс, — она сделала ударение на слове «возможен», — притом секс полнообъёмный и качественный. Другой — неприемлем. А после высококачественного коитуса обязательные пост-сексуальные ласки с успокоением партнёрши и красивое, правильное расставание, если ты вынужден её покинуть.

— Да понял я уже, понял, — повинно склонив голову, попытался он остановить обличающую речь Суккубы, — сейчас пойду всё исправлю. Только отойду немножко от взрыва башки. У тебя нет случайно таблетки? Хотя, ты же можешь и без таблетки полечить. Забыл.

— На, — снисходительно прокомментировала Джей бросок жареного цыплёнка, — пока ешь, придёшь в норму. И да. Принимая во внимание раскаяние и полное осознание вины от содеянного, и выражая надежду на недопустимость впредь подобного безобразия, я тебе блондинку условно засчитываю. Поэтому можешь о ней забыть и приниматься за следующую.

Вот такого подарка Дима точно не ожидал. И цыплёнок, изумительно приготовленный, и зачёт, который он считал проваленным, получен. Страна, прям под запись помнит своих героев, находя для награды любого спрятавшегося. Дышать как-то сразу стало легко. Голова словно и не болела. Сил прибавилось и жить захотелось на всю катушку.

Правда, в состоянии эйфории он находился не долго, а лишь до того момента, как вспомнил о чёрно-игольчатой, следующей по списку. Сначала, ещё при знакомстве с её характеристикой, Дима почему-то убедил себя, что эта толстушка для развода на секс будет самая лёгкая. Но сейчас, понимая, что главное в задании не секс как таковой, а подкат к нему и откат после него, серьёзно задумался.

Дима: — А ведь перепихнуться, похоже, и с этой тоже не получится. Сексом она занимается исключительно назло. Правда, есть ещё второй вариант — по моему приказу. Но по приказу она, конечно, отдастся, после чего непременно обидится. А назло — сначала обидится, а потом отдастся. Хрен редьки не слаще.

Размышления сопровождались обгладыванием смачных косточек с мягкими хрящами, которые молодой человек тоже отгрызал, при этом украдкой бросая косые взгляды на красночёлочную надзирательницу, прекрасно осознавая, что та читает его мысли, будто он вслух говорит.

Суккуба, поймав очередной трассирующий взгляд, доброжелательно улыбнулась и кивнула в знак правильности выводов. Только подтверждение его мыслей в поиске ключика к чёрно-игольчатой скважине, понимания не добавил.

Дима: — Стоп! — осенила неожиданная мысль, даже заставив замереть на очередной косточке, впившись в неё зубами, — она занимается сексом исключительно назло. Но ведь никто не говорит, что ей следует делать это назло мне. А если её спровоцировать заняться этим назло кому-нибудь другому? Например, той же блонде. Может она на это купиться? А почему бы и нет?

Ученик с мысленным вопросом на физиономии, в ожидании одобрения уставился на наставницу, но та демонстративно наигранно потянулась и разлеглась на земле, заложив руки за голову, прикрыв при этом глаза и чему-то лыбясь.

Дима: — Значит, в точку, — обрадовался молодой человек, восприняв показательное равнодушие Джей за одобрение.

И, решив обдумать детали, не наблюдая перед глазами раздражающего фактора в образе осточертевшей Суккубы, даже не доев, пустился на очередное собственное возвеличивание в отдельно взятом поселении.

Встреча с народом и венчание жрецом на царствование прошли без сучка без задоринки. Только разогнав новоиспечённых родственников по шатрам, в свой не пошёл, а сразу направился к Принцессе. Нет. Он не собирался её по новой охмурять или ещё чего. Она была нужна ему в качестве наживки, затравки для Игольчатой.

Он прекрасно понимал, что гарем с любопытством и страхом, затаив дыхание, следит за своим господином из шатровых щёлок. И если мужская часть рода могла максимум что получить, так это по башке, как Тот-Что-Родился-Под-Большой-Луной, то вот своих жён, то есть их бедных, Владыка и Повелитель будет иметь двадцатью восемью позами с двадцатью восемью оттенками в двадцать восемь отверстий. Притом, если столько не найдёт, то проделает. А им, горемычным, при этом надлежит древними устоями отдаваться, как в последний раз, с воплями сладострастия и судорогами божественного блаженства. И больше ничего им в этой жизни не светит.

После старого козла, что сдох, вполне возможно, не без их участия и при коллективном сговоре, молодой хозяин обнадёживал. И лицом хорош, и статью вышел. И крокодилу беззубому по башке надавал, что шантажом и запугиванием неминуемой расправы, втихаря от прежнего Главы Рода заставлял их себя ублажать не всегда приемлемыми способами. Но самое обидное, этот мерзавец никогда не дарил подарков за секс, а это уже было, с их точки зрения, немыслимым свинством.

Главная же интрига смены мужа заключалась в том, что новый Властелин их тел однозначно сменит сложившийся ранжир главенства среди жён, выстроив новый порядок своего предпочтения. И вот тут появляется возможность у каждой понравиться ему больше остальных и вырваться в лидеры женской секс-гонки, оттеснив от кормушки остальных дур, устроив конкуренткам последующее мучительное существование.

Каждая мечтала, надеялась и готовилась, собираясь с внутренними силами для воздействия на объект их будущего благополучия и тратя последние силы на привлекательность собственного образа и изысканность наряда с украшениями.

В том числе и на сокрытый этим нарядом главный инструмент соблазнения. Некоторые для этих целей даже натёрли будущую труженицу пахучими травами, используя при этом запрещённые приёмы местного колдовства для приворота.

В общем, все ждали пришествие своего Владыки в полной боевой готовности, не жалея глаз, ушей и носа для получения хоть какой-нибудь информации. Поэтому, когда молодой и красивый новый Глава Рода, подтвердив свою натуральную природную мужиковатость и безоговорочное главенство среди подвластных самцов, чем только ещё выше задрал свою значимость в их глазах, вошёл в первую очередь в шатёр главной жены старого хозяина, остальные хором издали зубовный скрежет, пожелав блондинке столько всего, что с подобным духовным багажом долго не живут.

Конечно же, не могла пропустить данный вопиющий факт и чёрно-игольчатая Колючка, хотя бы потому, что её шатёр соседствовал с бело-пушистой. Девушка-вызов детально успела разглядеть новый приз будущей жизни и, напрягая слух до улавливания микроколебаний воздуха, ни только могла слышать все разговоры ЕГО мужчины с тупой конкуренткой, но и ассоциировать подозрительные шорохи при их телодвижениях, извращённо додумывая то, чего видеть была не в состоянии.

Дима бесцеремонно расселся рядом с блондинкой, не смеющей поднять на него глаза, дышавшей через раз и неистово теребившей край платья обеими руками. Наглым образом осмотрел знакомые на ощупь соски, топорщившиеся от страха. Глянул на руки, с которых совсем недавно слизал всех микробов не хуже антисептика. Вспомнил и особенности строения половых органов, изученных самым тщательным образом научной ощупью.

Наконец, тихо, вполголоса, чтобы чёрно-игольчатая соседка себе слух сломала, представился, потребовав от принцессы одним взглядом назвать своё имя в ответ. Та не посмела противиться и назвалась. Как это ни парадоксально, но Дима впервые услышал её голос. Она оказалась владетельницей изумительно нежного и обворожительно прелестного голоска, полного невинности и чистоты.

Дима: — Да, её только за внешний вид и ангельский голос следует держать постоянно возле себя для ублажения глаз и слуха. Наверное, старый хрыч именно за это и сделал её главной женой. Но ни её же фригидность в постели его привлекала. Хотя на вкус и цвет все носки разные.

Молодой Властелин, заслушавшись ангельской колоратурой её голоса, даже не удосужился вникнуть в суть названого прозвища, уловив из длинного словосочетания только то, что она какая-то звезда на каком-то небе. Ну, уловил и забыл. Подобная информация была уже неактуальна. Он больше думал о соседке и её бурных реакциях ревности, потому что именно девушка-вызов являлась его сегодняшней целью.

Дальше он потребовал также еле слышно, чтобы приманка рассказала о себе, а сам тем временем встал и принялся обходить шатёр, стараясь разобраться в назначении того или иного мусора, аккуратно разложенного и развешенного в жилище.

Девушка что-то щебетала. Дима млел от звука журчащего голоска, не вдаваясь в смысл, а затем, подойдя со спины, неожиданно для последней громко чмокнул её в шею, да так, чтобы не только чёрно-игольчатая услышала, но и другие претендентки на счастье не оставили для себя никаких сомнений в идентификации смачного звука.

Вот только реакция блондинки оказалась неадекватной. Она взяла и рухнула в обморок.

Дима: — Finita la commedia. Интересно, ты по-настоящему вырубилась или только прикидываешься в качестве элемента защиты. Как-то ты уж больно быстро отыграла свою роль. Для затравки Колючки, пожалуй, этого будет маловато.

Он встал перед потерявшей сознание куколкой, слегка развернул, укладывая на некое подобие подушки, и повторно смачно присосался безжалостным клещом, только на этот раз к торчащему розовому соску. Тело не отреагировало.

Тогда молодой человек принялся шуршать её одеждой и пинать разный хлам, что попадал под ноги, создавая иллюзию бурных телодвижений в порывах страсти, то и дело что-то не внятное бурча под нос и шумно дыша, при этом, умудряясь прислушиваться и зачем-то то и дело вглядываясь в шатровую стенку по направлению к смежному вигваму.

Естественно, ничего не увидел и не услышал. Но стоило ему сосредоточить внимание на воображаемой толстушке и потянуться к её эмоциям, как всем нутром почувствовал, что ревность в соседнем шатре пошла в разнос. Он отчётливо ощутил зарождение эмоционального шторма у будущей жертвы, который под концентрацией накрыл и его.

В Диме моментально вспыхнул Отелло, и он уже на полном серьёзе кинулся бежать и разбираться с неверной женой в соседнем шатре, но вовремя сообразил, что это не его чувства. Рванув на выход, он резко потерял концентрацию, приходя в себя. Тяжело выдохнул, выругавшись, и утёр пот со лба. Реалистичность чужих эмоций просто зашкаливала.

Зато разыгрывающий спектакль молодой человек однозначно понял, что ещё чуть-чуть и у Колючки в голове начнётся необратимая цепная реакция. И тогда толстуха, потеряв всякий здравый смысл и наплевав на вековые устои, схватит что-нибудь тяжёлое и ворвётся к любовникам, проводя силовую операцию по принуждению к справедливости.

Дима тут же бросил заниматься имитацией непотребностей и устремился ракетой на перехват, вновь налаживая чувственный контакт с жертвой. Но, выскочив из шатра блондинки, замер в нерешительности. Соседка резко сменила эмоциональный окрас с монолитной ярости на кучу растрёпанных чувств, из чего экзаменуемый сделал вывод, что Игольчатая не только подслушивает, но и подглядывает. И в настоящий момент уставилась на него из какой-то потайной смотровой щели.

Хозяин гарема глубоко вздохнул, на всякий случай вспоминая, что «он — ведущий» и собрав волю в кулак, демонстративно медленно отряхнул одеяние, поправил сползший набок в суматохе головной убор и величавым, неспешным шагом подошёл к шатру зеленоголовой. Стучать не стал. Не по чему было. Поэтому просто отодвинул полог и вошёл, состроив злющее выражение на лице, показывая всем видом, как он не доволен предыдущей пассией.

Толстушка от неожиданности такого скоропалительного визита даже не удосужилась занять своё место в подушках, а так и продолжала, скорчившись сидеть у стенки шатра, перед аккуратно вырезанной дыркой. Только глазищи распахнула, да челюсть уронила на двойной подбородок, замерев в явно неудобной позе, свернувшись штопором.

Девушка зачем-то то и дело шмыгала носом в режиме нервного тика, словно резко принюхиваясь, отчего кольцо в срединной перегородке носа смешно взбрыкивало.

— Можно к тебе? — поинтересовался новый муж, как будто для него требовалось разрешение, продолжая вальяжно, даже развязно расслабленно стоять на пороге шатра.

— О-о, — вместо ответа неестественным звуком на тяжёлом выдохе произнесла ошарашенная зеленоголовая и на четвереньках поползла к подушкам.

Дима совсем не ожидал подобной поведенческой реакции от этой гром-девочки, но сообразив, что это всего-навсего шок от эффекта неожиданности, который скоро пройдёт, бесцеремонно вошёл вглубь шатра и пристроился на дерюжке, как раз напротив того места, куда ползла жертва будущего разврата.

Странно, но, прислушиваясь к её эмоциям, он не ощущал ни страха, ни любопытства, ни, только что бушевавшей ревности. В ощущениях, на фоне собственного спокойствия, мельтешил лишь приглушённый сумбур всех её чувств вместе взятых, где выделялось одно более сильное — дискомфорт. Будто она не в свою тарелку попала. И всё.

Рембрандтовское туловище тем временем доползло до своего оборудованного подушечного гнезда и, сопя от перенапряжения, принялось устраиваться, то и дело ворочая изрядных габаритов попой из стороны в сторону, словно впихивая «невпихуемое».

Дима: — Ну ты девочка, прямо сама не своя. Надо бы тебя вернуть к стартовым позициям.

— Как тебя зовут? — начал он спланированный диалог.

Только в ответ зеленоголовое чудо выразила полное недоумение. Возникло ощущение, что он спросил что-то на непонятном для неё языке, и хозяйка шатра только что сделала для себя открытие о его иностранном происхождении.

Дима: — Неправильный вопрос.

— А ты соседку свою беленькую хорошо знаешь? — спросил он, мотнув головой в сторону жилища Принцессы, скривив при этом лицо в маске пренебрежения.

Вот теперь вопрос попал в самую точку. Толстушка тут же встрепенулась и резко пришла в себя от первоначального шока. На довольно милом личике вспыхнул румянец. Глазки сузились в злобном прищуре. Скованное до этого тело мгновенно расслабилось до состояния распущенной вальяжности, и вместо ответа она с вызовом представилась.

— Меня зовут Та-Кто-Приносит-В-Дом-Радость.

Голос второй жены оказался мягким, но неожиданно низким, грудным, завышено сексуальным. Или она сознательно модулировала подобную тональность, стараясь таким нехитрым способом вызвать интерес своего нового мужа. Только при этом весь её внешний вид буквально кричал о паршивой игре бесталанной актрисы, вздумавшей так бездарно отыгрывать роль неотразимой красотки.

Дима посмотрел-посмотрел на её телесные вихляния, как на разболтавшихся в шарнирах куклу, и решил продолжить свою игру, которая, как ему казалось, выглядела более убедительно.

— Я зашёл к ней познакомиться, — принялся подливать масла в огонь безжалостный соблазнитель, ещё раз небрежно мотнув головой в сторону соседнего шатра.

Но не успел он продолжить заготовленную тираду, как жертва очередного домогательства, которую решил про себя называть Радость Моя для сокращения их идиотских погонял, из вальяжной расслабленности моментально подобралась, скривилась и тихо зашипела, перебив его речь.

Дима мгновенно почувствовал, как тлеющая ревность под напором этой фразы пыхнула обжигающим паром, забурлила в игольчатых мозгах закипающим борщом, а в заливающихся свекольным варевом глазах отчётливо прочиталось: «Убью сучку!». Тем не менее, мысленно зафиксировав очередной эмоциональный клип, всё же закончил то, что хотел сказать:

— А она оказалась ни «бе», ни «ме», ни кукареку. Она вообще с головой дружит?

— Это ты правильно заметил, хозяин, — скривилась в снисходительной улыбке превосходства над конкуренткой Радость Моя, всем своим излишне килограммовым видом показывая, что она не такая, и, несмотря на свою застенчивость и скромность, не в силах утаивать правду, с особой злостью выдав в заключении искромётный перл, — эта дура — полная дура.

Дима: — А ты, я смотрю, у нас прямо кладезь разума.

— Нет, она красивая, конечно, — продолжил издеваться безжалостный соблазнитель.

Радость Моя, словно под дых получила задохнувшись. Губу закусила. Кулаки сжала. И тут Дима понял: ещё один нажим на её «любимую мозоль», и ему придётся Колючку догонять. И не факт, что успеет предотвратить неминуемое убийство с вырыванием бело-окрашенных волос и укусов жизненно важных органов. Или, что ещё хуже, кинется на него с воплем: «так не доставайся же ты никому!».

Дима: — Э, э, бульдозер. Полегче. Какая ты заводная, я посмотрю.

— Да у неё там кожа да кости. Ни смотреть не на что, ни пощупать не за что. Ни то, что у тебя.

На последней фразе он заговорщицки понизил голос, изобразив улыбку предвкушения чего-то большего, чем посмотреть и потрогать. При этом молодой человек демонстративно и нагло ощупывал экзаменационный материал бегающими глазками, стараясь представить это создание из крови с молоком, без стягивающего её одеяния. И даже почувствовал возбуждающую мягкость в руках.

Девушка-вызов среагировала на комплимент, как по сценарию. Будоражащая ярость ревности тут же расплавилась в патологическое кокетство. Радость Моя мгновенно зарделась, застенчиво отводя глазки в сторону и вниз, при этом мгновенно выпрямляя шейные складки, демонстрируя гладкую розовую шейку. Одним этим простым движением даже умудрилась удивить соблазнителя, явно приняв натренированную позу в привлекательном ракурсе.

Но если этот жест был выполнен великолепно с точки зрения артистизма, то вот продолжение уже было излишне. Она, забыв все правила приличия, хотя, вполне возможно, их в это время ещё и не существовало, ухватила себя за шарообразные груди, с силой впилась в них пальчиками и, продолжая всё ещё что-то разглядывать на земле, изобразила на милом личике полный экстаз, закусив нижнюю губу.

После чего прошлась по рифлёным бокам, огладила бразильско-выпуклую попу и, скользнув по бёдрам изящно наклонилась, потянувшись к коленям, как кошка с прогибом спины. И в этом положении замерла, подняла голову и уставилась на цель соблазнения искрящимися глазками из-под пушистых бровей.

Дима: — Молодец. Назло — работает. Лесть проглотила, как таблетки от жадности, горстями и запасаясь впрок на весь год за один присест. А как ты отреагируешь на слабо?

— А слабо показать? — заигрывая, поинтересовался объект её мечты, изображая полное изнеможение с пристёгнутым взглядом к её выпяченным грудям, будто уже хочет её до «не могу».

Змей искуситель буквально собственной кожей почувствовал табун мурашек, пробежавших по её телу, которые всем скопом добравшись до лица, устроил щёчкам такой массаж, что те вспыхнули, как две аварийных красных лампочки.

Девушка, изобразив на губках идиотскую улыбочку, с полуоткрытым ртом, вновь показательно застеснялась, отведя глазки, а затем, выпрямившись, но при этом продолжая не смотреть на мужчину, принялась развязывать завязки штанов.

Дима, помнив её обустройство пятой точки в подушках, надеялся на длительный и неуклюжий стриптиз, но Радость Моя его удивила. Она лишь слегка прогнулась в пояснице и плотно сидевшие штаны легко соскользнули с надутых упругих булок.

А вот с ног, толстушка, стягивала их, уже никуда не торопясь, наслаждаясь реакцией на это молодого Главы Рода. Притом делала это очень искусно. Несмотря на оголённость причинного места, согнутые в коленях ноги и медленно спускаемые штаны не давали доступа к просмотру сокровенного, что будоражило воображение, а вместе с ним и возбуждение.

Честно говоря, Дима по простоте душевной полагал, что у Колючки там всё плохо: излишний жир, складки. Даже посчитал ещё при первичном анализе, что придётся через всё это пробиваться, как машинисту буровой установки в поисках нефти, не без основания, с опаской сомневаясь, а хватит ли длины его бура до месторождения.

Но когда она, наконец, избавилась от штанов и, опрокинувшись на подушки, раздвинула колени, издав при этом сладострастный выдох в голос, который Дима перевёл как «возьми же меня», молодой человек даже несколько опешил от увиденной привлекательности.

Во-первых, лобковые волосы были окрашены в тот же зелёный цвет, что и на голове. Притом там, внизу, это выглядело куда привлекательнее, чем в пирамиде. Во-вторых, все детали её полового органа оказались в лёгкой доступности даже для глаз, а не только для закатанных по локоть рук.

И тут его как будто кто-то пнул под зад, выводя из прострации и заставляя подобрать слюни, успевшие добежать до колен.

Дима: — Нельзя её заставлять ждать! Это может стоить мне зачёта!

И с этими паническими мыслями он буквально накинулся на, как оказалось, вполне нежное, мягкое и трепетное создание. Развратник даже в самых настоящих порывах чувств принялся вслух восхищаться её телом и тем блаженством, что испытывает, находясь в ней.

Задрал не снятое платье ей на голову, высвобождая шарообразные груди из плена тряпичной подпорки, которые и без поддержки стояли словно приклеенные, развратник принялся досконально изучать девичье тело. Оно оказалось совсем нескладчатое, а даже наоборот. Видимо, бугрящиеся волны создавались именно одеянием, перетягивая мягкую кожу и выдавливая податливую плоть в рельефный объёмный узор, в виде мелкоячеистого шифера.

Девушка, откинувшись назад, сбивчиво дышала, с закрытыми глазами. А когда лицо накрыло платье, то вообще начала задыхаться, отчего довольно быстро закруглилась, задёргавшись в судорогах и пронзительно застонав на всё поселение грудным рёвом.

Дима от неожиданности даже сначала хотел ей рот платьем заткнуть, чтобы не возбуждала завистливых жителей шатрового городка, но та оказалась сильнее в порыве чувств и легко сорвала одеяние с головы вместе с его рукой, что вынудило мужчину по инерции распластаться на ней и впиться в пухленькие губки сладострастным поцелуем.

Наконец, по обоюдному согласию акт был признан состоявшимся. Девушка лежала, расслабившись и морально, и физически. Юноша и в том и другом в заметном напряжении.

Дима: — И как теперь это дело замять? Я надеюсь, своими причиндалами достал ей до глубины души? Если так, то по теории у неё сейчас должен всплыть образ принца на коне. Значит, всё требует галантности, обходительности и красоты в поведении. А если всё это в совокупности подтолкнёт Радость-Мою на второй заход? Ну её на фиг. Надо грамотно линять отсюда.

— Пить хочу, — обыденно изрёк утомлённый любовник, найдя это общечеловеческое желание вполне приемлемым для прерывания физического и эмоционального контакта.

— Там, у стенки, кувшины с водой, — всё ещё не придя в себя, уже лилейным, а не грудным голоском прощебетала удовлетворённая девушка, не заподозрив подвоха.

Короткий диалог позволил Диме оторваться от разгорячённого и взмокшего тела красавицы, поставив близко-телесные отношения на паузу и с блаженством влить в себя треть большой крынки с тёплой водой. И тут же пришла идея, как под веским предлогом улизнуть от вполне ожидаемых очередных супружеских обязанностей.

— Ты такая жаркая, — восхитился молодой муж, будто раскочегаренную сауну описывает, где только пива на камни не хватает, — пойду-ка я охлажусь, смою пот, приведу себя в порядок и вернусь. Я надеюсь ты подождёшь меня?

— Конечно, любимый, — с некой долей наигранности и безразличия ответила уже считающая себя победительницей за большой приз девушка, которой он почему-то совсем перестал быть нужным.

Нет, она, конечно, посадит этого самца на короткий поводок из меркантильных интересов, но разрешать в будущем пользоваться собой будет только когда ОНА захочет, а не когда ему вздумается.

Какое-то неопределённое чувство обманутости поселилось в её душе. Новый муж оказался ни тем, кого она ожидала встретить в своих мечтах. Он, конечно же Повелитель, но не тот. И с этими мыслями девушка тяжело вздохнула сожалея. Накрыло чувство разочарования и захотелось поплакать, пострадать.

А «не такой» Повелитель, воспользовавшись временным отвлечением внимания обнажённой натуры от собственной персоны, стараясь быть неслышимым и невидимым, юркнул за полог под палящее солнце, при этом, умудряясь насладиться свежестью воздуха и охладить взмокшее тело слабым дуновением раскалённого ветерка.

Недолго думая, Дима направился в свой шатёр, где, не раздеваясь, вылил на голову два кувшина воды, только при этом заметив, что где-то потерял свой тюрбан. Но в каком из посещаемых шатров — вспомнить не смог. Да честно говоря ему было на это наплевать, так как абитуриент, по всем законам студенчества, пребывал в жутком волнении, ожидая результата экзамена, мысленно анализируя в памяти свои действия и бездействия.

Получить «неуд», откровенно страшило своими последствиями. Но и зачёт ставил в тупик. Как теперь поступить? Возвратиться к Радости-Моей он не мог, вернее не хотел, противясь всеми фибрами Души. А поход к следующей по графику не позволит та же Колючка. Дима прекрасно понимал, как она отреагирует на посещение очередной соседки, тут же живо представив себе пролом собственной головы, при неминуемых разборках его разнузданного поведения прямо на глазах у новенькой. А в том, что толстуха туда ворвётся буквально следом, он даже не сомневался.

Вот и сидел горе-любовник на своём троне, мокрый с головы до ног и грыз ногти, убиваясь по поводу своего горемычного положения, не в состоянии взять в толк, как же это другим удаётся крутиться между несколькими бабами одновременно? В результате мозгового штурма в одиночку, Дима пришёл к единственному выводу: лучше сдохнуть, чем так жить. И в результате решил самоубиться, начав на следующем дубле новую жизнь с чистой совестью…

^{Глава 15. Локация 3. Хотите настоящее зрелище — верните на арены спортивный секс!}

Прибегнуть к суициду не успел. Суккуба, выдержав достаточно длительную паузу и вдоволь насладившись душе-выворачивающим волнением ученика в преддверии получения оценки, заявилась в шатёр к страдальцу, поигрывая инкрустированным стеком. На этот раз без формы. В пляжных шортиках, в которых «булки» не умещались. В донельзя коротком топике, где спереди только планка под груди. В роскошной соломенной панаме с метр в диаметре и фирменных сланцах Nike на босу ногу.

По одному её зверскому выражению ненавистной морды Дима понял — сейчас его будут пороть как Сидорову козу. Значит, всё-таки облажался. Но где? Абитуриент ничего не успел сделать. Даже подскочить с насиженного места, как по напряжённой в ожидании неминуемых репрессий заднице прилетел обжигающий росчерк дистанционного хлыста.

— Никогда не меть территорию женщины, животное, — прошипела исчадье разврата и похоти, отвешивая очередную плеть бестолковому стажёру, — никогда не оставляй следов в доме избранницы, дебил. Будь она одинокая или замужняя, — последовал третий удар и очередное наставление, — никогда не оставляй вещей в чужом доме, имбецил. Даже в комнате собственной жены. Выработай в себе такую полезную привычку, мужлан. Не смей компрометировать женщину!

И только выдав воспитаннику ещё одну очень болезненную плеть, Суккуба, дождавшись, пока выпоротый оклемается от головной и жопной боли, с брезгливостью швырнула в молодого человека его потерянным головным убором.

— Забери свой тагельмуст и заруби эту истину себе на мягком месте. Или сделай там татуировку, чтобы всякий раз, разглядывая её в зеркале, икалось.

Дима, до сих пор не понимавший, за что порют, наконец, осознал свой промах и даже покраснел от стыда, став под цвет собственного зада. Если бы Джей, прежде чем прописывать очередное правило ему в башку подобным образом объяснила прегрешение — было бы не стыдно. Подумаешь, забыл тюрбан. А вот после прописки, просто хотелось провалиться сквозь землю.

— Приведи себя в порядок и дуй к следующей, — в приказном тоне рявкнула красночёлочная экзекуторша и вышла вон.

Дима, подобрал тагельмуст, который слёта поймать не смог, так как руки были заняты поглаживанием себя по выпоротому месту. Грязно выругался, выказывая всю ненависть к сволочной училке и её зверским педагогическим подходам. Попил воды, заглушая обиду и сдерживая предательские слёзы. Успокоился, и, естественно, кидаться исполнять приказ даже не подумал.

Во-первых, он был мокрый. Требовалось высохнуть. Во-вторых, надо было подумать. Это отродье ада, как всегда, заявилась нежданно-негаданно, нагадила в душу, унизила тело, и при этом толком никак не информировав, погнала на очередные оборонительные редуты, как мясо на убой.

Но, задушив желание пореветь от обиды и боли, первое, что осознал — Джей всё же поставила зачёт по Игольчатой, раз послала к следующей. Следовательно, всё сделал правильно. Разбор полётов не устроила, как в первом случае, значит, особых претензий для придирок не нашла.

Очередной жертвой соблазнения в списке значилась Святая. И эта девушка, помня её характеристику, представляла для Димы «тёмный лес — траву густую». И если о лесе с травой он знал не понаслышке, то вот об этой симпотяжке — абсолютно ничего. В жизни с подобной фантастикой сталкиваться не приходилось. В кино и книгах похожего образа тоже не припоминал. С какой стороны к ней подходить, подъезжать, подползать — без понятия.

Минут пять расхаживал по шатру, стараясь зацепиться мыслями хоть за что-нибудь в её характеристике, но всё тщетно. За это время Дима высох, остыл от порки в прямом и переносном смысле, потому что боль как-то сама собой притупилась. Перестал поминать исчадье сволочной несправедливости и, в принципе, был готов к трудовым подвигам. Но тупик в понимании той, к кому собрался, внушал некую растерянность и нерешимость.

Так и не выработав подходящий сценарий поведения и не найдя нужной маски для выполнения миссии, он был вынужден пойти на разведку боем, уповая на способность подстраиваться и импровизировать. В конце концов, Суккуба же предупреждала, что не всегда в жизни требуется быть «ведущим». Иногда обстоятельства складываются таким образом, что лучше под них прогнуться, чем прогибать под себя.

Святая встретила, как ждала. Она не боялась, не волновалась. В её глазах блестело искреннее любопытство, замешанное на наивном, почти детским восторге от знакомства с кем-то новым, интересным. Она крайне внимательно разглядывала гостя с головы до ног, словно старалась запомнить своего нового мужа в мельчайших подробностях. При этом, то и дело улыбалась с разной амплитудой в мимике.

Какие-то детали его одеяния или части тела вызывали удивлённую улыбку, какие-то умилённо расслабленную, какие-то вообще казались ей смешными. Дима всё это время делал то же самое. Ничего не говоря и не проходя вглубь шатра, он издали, в состоянии непонятной эйфории, детально изучал девушку.

Впервые в жизни молодой человек не раздевал понравившуюся женщину глазами, а наоборот, старался прикрыть её частичную наготу, спрятав от посторонних глаз и стараясь защитить тем самым от грязных домогательств чужих мужиков.

— Пройди в мой дом, господин, — неожиданно первой заговорила хозяйка шатра нежным мягким голоском, указывая ручкой на место возле себя, — ты не голоден?

— Нет, спасибо, — вынырнул из оцепенения, как из водных глубин, Дима, нехотя отводя взгляд от глаз новой жены и смотря под ноги, чтобы не споткнуться обо что-нибудь, двинулся на указанное место.

Сел, глубоко вздохнул и с мыслью «была не была», представился, решив для начала никого не играть, а побыть какое-то время самим собой:

— Меня зовут Ди. Для тебя просто Ди.

— Хорошо, — согласилось Святое создание, кивнув и чуть нагнувшись, вытянула голову и не скрывая своих намерений наглым образом обнюхала гостя.

Дима даже как-то стушевался и тоже решил себя понюхать, на всякий случай, со всех сторон. С одной, нюхнул, с другой. Вроде бы пах, как обычно, пылью. Никакого зловонья не отметил. Ни дезодорант с одеколоном, конечно, но и не потная помойка. Так, нечто нейтральное и ничего резкого.

Подобное чисто звериное знакомство как-то сразу посадило его не в свою тарелку, но он довольно быстро собрался и попытался взять инициативу в свои руки.

— Ты не сказала, как мне тебя называть.

— У меня длинное имя, — серебряным колокольчиком засмеялось это непосредственное создание, тем не менее, представилась по полной форме, — Я Та-Что-Приходит-Вовремя-Из-Долины-Снов-И-Почитаний.

— Ничего себе, — хмыкнул молодой человек, сразу расслабившись и сам собой став такой же непосредственностью, — бедная, как же тебя угораздило получить такое имя?

— Никак, — спокойно поведала девушка, пожав плечиками, — Жрец придумал.

— А можно я тебя буду звать каким-нибудь одним словом из всего твоего длинного имени?

Тут Дима, отыгрывая саму простоту и чувствую себя как дома, оглядел стол с яствами каменного века, выловив из кучи ни то овощ, ни то, фрукт, желая рассмотреть, а за одно и расспросить о нём собеседницу, считая, что нашёл новый нейтральный повод для разговора, но тут же выронил его обратно, услышав ответ.

— Конечно. Можешь звать меня Джей, — ответила вездесущая и уже до коликов в животе ненавистная Суккуба, в одно мгновение оказавшаяся на месте откровенно понравившейся ему хозяйки шатра.

Молодой человек, потеряв плод, вместе с ним утратил и дар речи, открыв рот и уставившись на красночёлочную наставницу, ничего не понимая.

— Ты такой смешной, когда не стараешься казаться умным, — наигранно веселясь, продолжило исчадье адского разврата, — ну вот, дебил дебилом.

— Я не понял, — возмутился смене декораций, обманутый в своих наичистейших порывах Души ученик.

— А что тут не понятного, — выпучила невинные глазки Джей, где она их только взяла такие, — Всё. Занавес.

Дима, продолжая оставаться в недоумении, опустил голову, тоже выпучил глаза и сделал губами длинное «пр-пр-пр», как лошадь на выпасе. Но это не помогло.

— Я же ещё даже не начал! — наконец возмутился абитуриент.

— Ты ещё не начал, а она уже кончила.

И тут потусторонняя сущность залилась своим ангельским хохотом. А бедный Дима вскочил, как ужаленный, и с минуту гуттаперчевым болванчиком топал ножками по дерюжке, на которой сидел, по накрытому столу, ещё по чему-то что попало под ноги, при этом старательно задирая коленки и совершенно не в силах препятствовать этому издевательству.

Суккуба стала серьёзной. Резко. Настолько резко, что ученик не удержал равновесия и сложился набок, как подкошенный, больно приложившись рукой обо что-то твёрдое и угловатое, да к тому же ещё навалившись всем телом на ударенную руку. Аж зашипел от боли, переворачиваясь и отползая в сторону.

— Твоя задача состояла в том, чтобы подобрать ключики, не обидев. Ты её с честью выполнил, — не обращая внимание на получившего производственную травму ученика, принялась объяснять покалечившая его училка, — Она тебя приняла, поэтому при всём желании ты её обидеть уже не сможешь.

— Но как? — проскрипел горе-ученик, сквозь боль баюкая ушибленную руку.

— А я откуда знаю? — на полном серьёзе заявила Джей, — я же, ещё давая характеристику, призналась, что понятия не имею, как она это делает.

Дима сел. Боль постепенно отпускала, но он, продолжая держаться за ушибленное место, задумался, а потом неожиданно спросил:

— А зачем она меня нюхала?

— А вот это интересный момент, — сменила своё поведение Джей, входя в азарт, явно оседлав любимого конька в учебной программе, — на этом моменте стоит остановиться подробней. Понимаешь, — сделала она паузу, якобы обдумывая, как бы понятней преподнести информацию тупому и ограниченному несмышлёнышу, — все люди на свете пахнут по-разному.

— Да ты чо? — наигранно удивился ученик, подтрунивая наставницу.

— Да спроси любую собаку — она подтвердит. Притом, изменить свой запах ты априори не в состоянии. Он как отпечатки пальцев, как ДНК. Строго индивидуальный.

Дима ещё раз себя понюхал, притом сделал это демонстративно «подмышечно» и даже почмокал языком, придурковато наслаждаясь вонючим ароматом. Но, толи Суккубе было плевать на его гримасы, толи она сама находилась на этой волне.

— Человеческому носу до собаки далеко. Тем не менее, если им уткнуться в тело, например, между лопаток, то запах партнёра однозначно улавливается. Ну, если, конечно, у тебя нет проблем с обонянием. Кстати, тебе следует знать, что у женщины этот орган обладает чувствительностью на порядок выше, чем у мужчины. И при непосредственной близости она всегда чувствует, как пахнет её избранник. И тут уже как повезёт. Если ей понравится запах твоего тела, то она безоговорочно твоя. А если он ей будет противен, то ты хоть что делай, но эта особь прекрасной половины человечества твоей никогда не будет. Она интуитивно станет от тебя шарахаться и при первой же возможности избавится от вонючего ухажёра.

— Но можно подобрать парфюмерию. Какой-нибудь гель для душа на её вкус, — предположил Дима.

— Можно, — согласилась Джей, — как одноразовый презерватив, пойдёт. Но поверь, женщина даже через химию уловит твой запах. Запах твоей спермы, пота.

— Сперма ничем не пахнет, — уставился молодой человек в недоумении на Суккубу, уже предполагая, что это не так.

Наставница хмыкнула, прежде чем ответить, а затем, как дитё малому начала пояснять:

— Это только для мужчин она не пахнет, а для любой женщины — это дрянь вонючая до рези в глазах. И с этим тоже ничего сделать нельзя. Ни одна человеческая самка не сможет объяснить: почему запах одного самца её возбуждает, а от другого она носом воротит в прямом и переносном смысле этого слова. Это находится где-то на уровне звериного подсознания.

— И как быть? — задумался ученик, уже как-то не очень чувствуя себя непревзойдённым ловеласом, укладывающего в километровые ряды тёлок всех возрастов и национальностей.

— Парфюмерный презерватив на тело и резиновый на член, — ответила Джей, как бы говоря, что другого варианта в этом случае нет.

— Хреново, — заключил Дима, и после долгой паузы, выданной ему на размышление, он всё же решил вернуть суть разговора к Святой, — и всё же, как она меня выбрала. Про запах понятно. Не поверю, что ты, запросто ковыряясь в людских мыслях, этого не знаешь.

— Технологию знаю, — созналась Суккуба, — но это тебе не поможет.

— И всё же. В качестве утоления любопытства.

Джей с грустью посмотрела на пытливого ученика. Помолчала. И с интонаций «как ты мне надоел» принялась вкратце давать скупые пояснения:

— В голове каждой женщины сформирован идеал мужчины. Святая, в отличие от остальных, не сравнивает оригинал со своей виртуальной матрицей совершенства, а заменяет её. Притом не скопом, а как бы частями. Сначала лицо, фигуру, образ, запах, черты характера, манеру поведения и так далее. И если в совокупности заменяемая модель не противоречит её предпочтениям, она его принимает полностью и безоговорочно. Но я уже предупреждала, что подобный архетип никогда не будет принадлежать выбранному мужчине полностью.

— Она что, будет изменять с другими? — в недоумении скривился Дима, с одной стороны лишний раз подозревая, что все бабы гулящие и мать земля на метр проститутка, а с другой, явно не улавливая логики в подобном поведении.

— Нет, — отмахнулась Джей, — просто она как приходит, так и уходит по только ей понятным соображениям. В один прекрасный день, когда ничто не предвещает неприятностей, Святая собирает свои жалкие пожитки и, ничего не объясняя, уходит, разрывая связь раз и навсегда.

— Не понял, — набычился Дима и тут же предположил, — однообразие? Бытовуха?

— И опять нет, — осадила его наставница, — как раз наоборот. Мужчина под её влиянием меняется, с каждым днём всё больше отдаляясь от себя прежнего. Пруха в бизнесе, удача по жизни, творческий багаж из наплечного мешка уже в километровый логистический склад не умещается. Мужчина меняется поневоле, а вот она его образ в голове сохраняет в неизменности. И наступает такой момент, когда связь реального человека, находящегося рядом, разрывается с тем, что она так бережно хранит в памяти, и выбранный ею когда-то мужчина моментально превращается в того, кого она никогда бы не выбрала.

Джей остановила объяснения, явно для того, чтобы насладиться мысленным бредом ученика, бурлившим в его голове, рассматривая молодого человека, как забавную зверушку и мило лыбясь при этом, осознавая его умственную ограниченность.

— Ди, — оборвала она его ковыряние в собственных логических нестыковках, отрывая бедолагу, как бомжа от помойки с пищевыми отходами, — мы рассматриваем каждый архетип, лишь как одну из восьми граней, присутствующих в КАЖДОЙ реальной женщине. Это они здесь идеально подогнаны. В жизни чистых архетипов не бывает.

— Да это я так, — замялся ученик, потягиваясь с улыбкой слабоумного, пойманного на недозволенном, и одновременно почёсывая шею, взмокшую под увесистым головным убором, — чисто теоретически помечтал.

— Ты, студент факультета разврата, мечтатель хренов, — показательно, наигранно, гордо выпятив то, что и так выпячивалось, изображая позой как минимум декана, а то и ректора, принялась наставлять она несмышлёныша на путь истинный, — и как настоящий студент, ты должен то, что не усвоил за семестр, за ночь выучить, выученное сдать, а после сдачи забыть, возвращая свои жалкие мозги в исходно девственное состояние, необходимое для следующего героического рывка на передовой знаний.

— Да понял я, понял, — заулыбался пристыженный абитуриент, поднимаясь на ноги и отряхиваясь, — для обнуления своих шатровых похождений, мне в свой, надо заходить?

— Зайди, — после небольшой паузы и, приняв обычное своё состояние, проговорила Суккуба, — не помешает для общего антуража.

Дима неспешно шёл к жилищу Главы Рода, вдыхая раскалённый воздух и щурясь от яркого солнца. Всматривался вдаль поверх шатров, стараясь действительно забыть всё, что только что произошло и готовясь к очередному мозговому штурму. Думать о следующей фифе по пути, он себе запретил, решив заняться этим в шатре на деревянном троне. А в данный момент, просто постарался расслабиться.

Дима: — Офигеть. Несмотря на побитость, усталость и выпоротость, мне нравится эта жизнь. Вот ещё бы выходные поиметь или отпуск с пляжем «All inclusive», был бы вообще Рай какой-то. Э, Джей! Мне там отпуск не полагается? Ну, или пару выходных, где-нибудь на побережье Средиземного моря.

Но как не старался мысленно докричаться до Суккубы, ответом была тишина и полное бездействие со стороны потусторонней сущности.

Дима: — Да, хрен дождёшься от тебя поблажек.

Эта мыслительная чушь действительно быстро помогла отрешиться от пройденного материала, и уже в приподнятом настроении и освободившимися мозгами абитуриент факультета разврата принялся за подготовку к следующему экзамену.

Дима: — И так. Ведьма. Ведьмочка. Сто процентная эгоистка. Чем она сводит с ума мужиков? Ну не колдует же на самом деле по-настоящему? Сексом? Даже проходящих мимо? Вряд ли. Скорее зашкаливающей сексуальностью. Она сексуальна двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году. То есть даже у мимо проходящих самцов Ведьма вызывает дикое животное желание её поиметь. От одного её вида, манеры подачи себя — все мужики хотят её до судорог в яйцах. А манипулирует этим звериным инстинктом под названием «ябывдул», она постоянным дёрганием, то приближая желаемое, то отдаляя, чем садит сперматоксикозников на короткий поводок управляемости.

Тут он соскочил с кресла и принялся нервно расхаживать взад-вперёд.

Дима: — Попытается она против меня применить это половое оружие массового возбуждения? Да сто процентов. У неё просто ничего другого в арсенале нет. Что она ещё может? Ах, да. Она всегда находится в какой-нибудь спланированной и не на одном мужике отрепетированной роли. Притом, амплуа будет менять молниеносно, в зависимости от обстоятельств или просто стараясь расшатать мою психику, чтобы я напрочь забыл о логике и извёлся на эмоции. Значит, следует чётко запомнить, что Ведьма всегда и при любых обстоятельствах врёт. А что если с ней сыграть в её же игру, её же методами? Тогда предстоящее свидание превратится в эмоциональные шахматы, а в этой игре, я ей просто не дам за меня ходы делать. Если так же начать играть в «заслуженного артиста» и держать под контролем собственные эмоции, то ещё неизвестно кто останется в дураках. Я тоже в какой-то мере научился манипулировать женщинами. Собак не ел, но два с половиной класса образования имею. Стоп, стоп, стоп.

Тут он резко остановился, целенаправленно сходил к таре с водой. Напился, умылся и как-то разом остыл.

Дима: — Передо мной, вообще-то, задача стоит не сломать Ведьму, поставив в позу «зю», а подобрать ключик, при этом не обидев. Чёрт, и как к такой подобрать ключик. Развести на секс? Так она сама только этим и будет заниматься в отношении меня. Добиться её расположения? Так ей только этого и нужно. Подсадит сначала на секс, как на наркотик, а затем устроит голодомор, чтобы я с ума сходил от желания и был готов исполнить любой её каприз. Бабская классика.

Шатёрный стратег резко остановился замерев. Затем приложил руку ко лбу, словно проверяя у себя температуру. Этот ступор вызвала следующая мысль, пришедшая в голову и поставившая секс-студента в тупик.

Дима: — Но если я её переиграю, и она своего не добьётся, то наверняка обидится! На себя, что не доработала, обижаться не будет, а вот на меня за то, что клинический импотент и не в состоянии нормально реагировать на сексапильную девушку — сто процентов. А её обида — мой проигрыш, отсутствие зачёта по теме и неминуемое наказание. Вот же засада! И чо делать?

Размышлял он ещё долго. Подъел на нервной почве всё съестное, что было принесено. Выхалкал всю воду в глиняных посудинах и единственное решение, к которому пришёл — это вернуться к артистической игре в эмоциональные шахматы, но, поставив себе задачу не победить, а сыграть в поддавки. В общем, сделать все, чтобы она поверила в свою победу, но при этом до конца держать эту гадину и себя в первую очередь под чётким контролем, не давая себе возможности захлебнуться эмоциональными соплями. Именно такой вариант концовки экзамена показался ему единственно правильным.

Надлежало так же выбрать: играть белыми или чёрными? Ему делать первый ход и вести игру хотя бы изначально или сразу отдать инициативу Ведьме и, быстро анализируя, отвечать. Взвесив все за и против, Дима принял решение играть чёрными. Подарить, что называется, чёрной Ведьме белый танец. Пусть дама его ангажирует, а он уж как-нибудь пристроится с какой-нибудь стороны.

Когда секс-абитуриент кафедры разврата переступил порог ведьминого шатра, то сразу понял, что играть белыми ему не светило в этой партии даже теоретически. И если он до этого сомневался, что его появление в шатре партнёрши зачтётся начальным ходом, то жестоко обманулся. Потому что Ведьма ещё до его первого шага сделала свой нулевой, а то и минус первый, встретив нового мужа абсолютно голой.

Нет, она не раскинулась морской звездой в подушках, как на дне морском, расшвыряв конечности в разные стороны, и не стонала с надрывом: «ну возьмите же меня, возьмите». Она сидела, как и все предыдущие у накрытого стола, скрестив ноги по-турецки, только в отличие от товарок по гарему, расплела свою шикарную пирамиду и полутораметровыми вьющимися волосами, кое-как и кое-где прикрыла особо востребованные мужиками участки тела.

Притом, груди спрятала полностью, что вообще-то по местным традициям было не принято, а внизу, хитрым образом связав косички в жгут, имитировала некое подобие стрингов, с одной стороны почти ничего не закрывающих, но с другой — ни черта не показывающих.

В огромных коровьих глазищах жгучей брюнетки не было ни страха, ни растерянности от неожиданности визита, ни похоти с развратом, ни даже намёка на попытку соблазнения. В них светилось безмерное счастье и по-детски наивная радость от лицезрения мужа своего, соблаговолившего одарить безмерно любящую жену его мимолётным вниманием, коего она не заслужила по никчёмности своей.

Дима завис. Как он не готовил себя к самоконтролю, её нулевой ход оказался ударом ниже пояса, в аккурат по тому месту, по которому у мужиков по всем понятиям бить западло. Вот теперь он точно изображал собой дебила, которого в качестве наглядного пособия можно использовать в любых учебных медицинских учреждениях психиатрической направленности.

Глаза навыкат, рот распахнут до состояния проветривания кишок, дыхание отсутствует, сердцебиение зашкаливает. Половой член пытается прорвать штаны, проделав дырку, чтобы самому воочию лицезреть объект вожделения, нокаутировавший хозяина.

А тут ещё девушка от избытка чувств прослезилась, и её огромные карие глазища превратились в сверкающие зеркальца, которые, тем не менее, не ослепили её поволокой слёз, и она смогла разглядеть изменение конфигурации штанов нового Главы Рода в строго определённом месте.

Только когда Дима осознал, куда эта бесстыжая Ведьма смотрит, и что его худосочное тело прибавило в объёме, отрастив между ног пятую конечность, он, наконец, пришёл в себя.

Дима: — Твою мать, — выругался секс-шахматист, тяжело вздохнув, отчего прервал задержку дыхания и начал дышать, одновременно обливаясь обильным потом, — как она меня уделала с первого же хода! Так. Соберись. Улыбнись и начинай подыгрывать.

И тут началось. Его ответный ход конём, в результате которого возбуждённый молодой человек, обогнув буквой «г» накрытый на полу стол, пристроился бочком у её ног, тоже заставил красавицу встрепенуться, но при этом не потеряв ни контроля над собой, ни прицельного воздействия на гостя.

В результате лёгкого, еле заметного движения телом, как бы отреагировавшего на резкость его приближения, волосы, прикрывавшие бюст, колыхнулись и открыли для показа крепкую грудь, но при этом, продолжая закрывать сосок, будто зацепились за него.

Но партнёр по игре явно был готов к чему-то подобному и без особого интереса, мазнув по приоткрытой девичьей груди взглядом, вновь уставился в масляные глазки, как бы говоря: мне этого мало, хочу всю и сразу, да много-много раз.

На этом дебют партии по обоюдному соглашению был завершён и начался ничего ни для кого не значащий миттельшпиль. То есть нудятина. Попросту ведя диалог с переливом из пустого в порожнее. Вроде как бы и надо что-то говорить, но вместе с тем обоим им его содержание было по барабану.

Познакомились, даже не запомнив с первого раза, как кого зовут. Обоюдно пооблизывались в предвкушении долгого и местами интересного продолжения, но дальше дежурных и бесхитростных комплиментов ни одна из сторон никаких активных действий не предпринимала.

Дима, неся мимоходом всякую чушь, уже начав заговариваться по поводу сплошных её «достатках» и отсутствие каких-либо «недостоинств», диву давался: как она умудрялась так долго держать глаза на мокром месте? Она что, туда что-то засыпала? Или лука нанюхалась? Даже позавидовал актёрскому мастерству девушки. Ему такое пока не по силам.

Но рано или поздно обоюдные нарушители правил игры, которые вместо единожды разрешённой рокировки только этим и занимались уже не один десяток раз, не делая больше никаких ходов, обязаны были выйти из закольцованной патовой ситуации. Часов и судей в шатре не наблюдалось, но время-то всё равно не резиновое.

Как и положено, первой в атаку пошла Ведьма. Притом, дрянь лживая, пошла сразу с козырей. Дима точно помнил, что в шахматах козырей не бывает! Где она их откопала? Но, оказывается, у женщин есть не только козырные фигуры, но и на самой шахматной доске читерные поля. В былые времена в мужской компании за такое, канделябром били по башке, но здесь и компания ни та, и канделябров днём с огнём не найдёшь.

Жгучая брюнетка, не высушивая глаз, наоборот, добавила слезы, от переполнения которой избыток устремился по щекам, притом с поразительной симметричностью. Светившееся радостью личико моментально скисло в страдальческое. Хотя Дима почему-то предположил, что именно так оно должно будет выглядеть во время оргазма. И Ведьма без какого-либо перехода резко сменила тему, начав жаловаться на жизнь.

Ах, какая она бедная и несчастная, оскорблённая и униженная, с растоптанной Душой, состоящей исключительно из чувств светлых порывов. Она трепетала беззащитностью с такой силой, что волосяной покров то и дело дёргался, как шторка, открывая и тут же закрывая все нежно-сотканные прелести красавицы.

Дима аж загляделся на этот калейдоскоп, поймав себя на мысли, что в очередной раз потерял контроль над своим либидо. Как она это делает? Вроде, с одной стороны, движения в высшей степени естественны, но с другой — настолько точны и выверены, что ни о какой естественности и речи быть не может. Так заставить работать занавеску из волос можно только длительными тренировками, доведя все движения до автоматизма.

А Ведьма только увеличивала амплитуду своих страданий, находясь уже на грани, за которой неминуемо наступает безудержный рёв с истерикой. Она так себя жалела, так жалела, что Дима просто был обязан заразиться и проявить действенное сострадание. И он «состраднул», насколько позволил артистический талант.

Сначала он вошёл, но не в неё, конечно, а в её положение. Показав всем своим видом, как он страдает и переживает вместе с ней, а местами и вместо неё. Аж самого себя стало жалко. Затем принялся успокаивать, чем ещё больше расковырял сердечную рану, но не в инфарктном, а переносном смысле этого слова.

Посчитав, что подыграл её ходу достаточно, двинул в атаку злющего ферзя, устроив настоящий допрос с пристрастием: кто эта сволочь, что обидела его любимую жену и где эту мразь найти для немедленного убивания.

Но допрашиваемая, не прекращая лить крокодильи слёзы, только отнекивалась, буквально моля всемогущего Главу Рода о ненадобности кровопролития. Пусть он мерзкий насильник и безжалостный мучитель, но ей его жалко. Ведь он человек, и она никогда не сможет себе простить, что из-за неё кого-то лишили самого дорого — жизни.

Вот только вошедшему в роль Отелло это всё основательно надоело, и он решил на правах тут самого главного самца поселения, перевести затянувшуюся партию в давно уже желанный эндшпиль. К эмоциональному и не литературно-словесному напору он добавил физический.

Для начала, в порыве жажды убийства обидчика, он попытался порвать на себе рубаху, как это делают киношные морячки в тельняшках. Не получилось. Крепкая оказалась, зараза. Тогда, рыча в неистовстве, он просто содрал её через голову. Зачем-то видимо для увеличения наглядности, бросил под ноги и с остервенением затоптал. Да так театрально, предвзято и амплитудно-размашисто, что даже Ведьма поверила и на несколько секунд вывалилась из образа, перестав реветь и открыв рот, зависла на его экспромте, полностью поглощённая действом.

И тут же, не давая ей опомниться и предпринять какие-либо противодействия, он надвинулся всей массой, словно таран на ворота, одним движением воздуха опрокидывая чернявую голышку на спину, но при этом, как заведённый, требуя от неё имя мерзавца. Под таким напором девушка тут же сдалась. А какая бы смогла устоять? Им, конечно же, оказался беззубый. Как будто Дима этого не знал. И стоило ей столько времени ломаться.

А дальше был безумный секс. Она стонала, как на пыточном столе и царапалась, как беспризорная дворовая кошка, которую сдуру решили погладить. А он рычал от боли, даже матерился по-русски, постоянно извиваясь всем телом, стараясь сбросить со спины её когти из зацепа с его бедной кожей.

Ему казалось, это продолжалось целую вечность. Непонятно, получала ли удовольствие Ведьма — не следил за её возбуждением. Было не до этого. Но из-за её коготков, а затем и зубов, оставляющих лиловые укусы на его груди, он никак не мог закончить эту затянувшуюся партию.

Только когда, наконец, выловил её шаловливые ручки и прижал в подушках, заодно, как баран, забодав брюнетку в голову, тоже успокоив последнюю где-то в мягких атрибутах постели, чтобы не кусалась, он всё же довёл процесс до логического финала и, абсолютно выбившись из сил и истекая кровью, рухнул рядом, тяжело дыша и больше ничего не желая в этой жизни, уставился в потолок.

Они так и лежали параллельно, рассматривая верхнюю часть шатра. Друг на друга не смотрели. Друг с другом не разговаривали, но были одинаково счастливы и довольны сами собой. Однозначная и стопроцентная ничья, но явно какая-то ненормальная.

В случае нормальной ничьи, обязательно одна сторона оказывается довольной, что удалось уйти от поражения, а другая нет — упустив победу. Либо обе недовольны, взаимно полагая, что обязаны были победить. И лишь форс-мажорные обстоятельства в виде не того ветра или не стой стороны солнца и, как правило, обоюдного согласия, что судью действительно пора отправлять на мыло, не позволило вырвать победу.

А эта парочка, сыграв в ничью, были полностью довольны и собой, и результатом. Потому что оба ничего не знали о «ничейности» игры, считая себя безоговорочным победителем. Ведьма была уверена, что зацепила самого влиятельного самца в поселении и в будущем легко и непринуждённо будет им манипулировать в своих интересах, как захочет.

Дима же полагал, что хрен ей на постном масле. Играть с ней в поддавки он может сколь угодно долго, в нужных местах прикидываясь идиотом, либо не понимающим её намёков, либо исполняющего её капризы к своей, а не её выгоде. А отсутствие наркотической секс-привязки тоже позволит ему её дёргать, то отдаляя от себя, то приближая. В эту игру следует обязательно играть вдвоём.

Дима: — Ну ладно, размечтался. Пора заминку делать. И я, кажется, знаю, как.

Усталый, израненный и местами обкусанный, Глава Рода тяжело, с кряхтением поднялся, подтянул спущенные штаны, подобрал затоптанную рубаху, тюрбан-тагельмуст. Внимательно оглядел пол шатра в режиме сканирования своих следов пребывания. Затем состроил зверскую физиономию, приправив образ щепоткой ярости, отрывисто зыркнул на распластавшуюся Ведьму и со словами «я всё равно убью его», чуть ли не бегом покинул пристанище феерической любви.

Убивать никого, конечно, не побежал, а рванул в свой шатёр, с таким видом, что именно там и находится насильник и мучитель всех его жён. И не удивился, что вместо беззубого обидчика обнаружил там свою красночёлочную обидчицу.

— Мне нужен выходной, отпуск или больничный, — выпалил экзаменуемый, лишь переступив порог своего нового жилища и увидев рассевшуюся в его кресле Суккубу.

— Перебьёшься, — поставила безапелляционную резолюцию Джей на все три его заявления.

Он хотел было возмутиться и уже потянулся в очередной раз скинуть с себя рубаху, предъявив веские доводы своей профнепригодности, как потусторонняя сущность скрутила пальцами замысловатое переплетение, махнула им в воздухе, и изодранный учебным материалом абитуриент враз почувствовал, что показывать ему ей уже нечего.

Спина только щекотно зачесалась, в ответ на что Дима, елозя рубахой, как полотенцем, тут же удовлетворил потребность тела в тактильном трении, даже получив удовольствие. Но на мелкую медицинскую подачку в виде подлеченной спины не купился и остался верен первоначальным намереньям.

— Всё равно никуда больше не пойду, — плюхнулся он на пол прямо на пороге, всем видом изображая капризного ребёнка, которому игрушку в торговом центре не купили, — я устал и физически, и морально. Я уже на этих баб проклятущих смотреть не могу.

— Хочешь на мальчиков переключиться? — продолжала издеваться развратное отродье.

— Джей, — взмолился Дима, — дай дух перевести. Погулять по окрестностям, полюбоваться природой, достопримечательностями. Я что, не имею право на элементарный отдых? Ты же сама говорила, что я могу в локациях хоть до скончания века застревать? Я же сотрусь к чёртовой матери на этих архетипных манекенах или сдохну от усердия. Хотя, вероятней всего их всех убивать начну вместо соблазнения.

— Ну, хорошо, — неожиданно пошла на попятную Джей, — будет тебе туристический тур с экскурсией.

— Вот, давай только без двойного дна, — уже поняв, куда гнёт исчадье всего нечеловеческого, и задницей почувствовав подвох, встрял ученик, стараясь давить на совесть, которой у Суккубы априори не было.

— Да никакого подвоха, — отмахнулась наставница, — я и сама хотела тебе местные картинные галереи показать. Для общего развития.

— Порнографию? Ты хочешь, чтобы меня непременно стошнило?

— Прикинь, — недовольно возмутилась красночёлочная, — здесь не только двадцатипятикилометровый уэд Джерат с порнографией имеется. Кроме него есть так же полотна с животными, укладом жизни, даже свой писающий мальчик.

— Брюссельский?

— Тассилийский.

С очередными выкрутасами руки Суккубы, они мгновенно оказались на открытом воздухе, где-то среди скал с выходом на большую долину. Хорошо, что Дима сидел, а то бы точно рухнул на землю от подобного фокуса. Он даже сидя, чуть не упал, но вовремя подстраховался выставленными в сторону руками.

Как только голова начала воспринимать обновившееся окружение, молодой человек осторожно поднялся на ноги и огляделся, сразу уткнувшись в наскальный рисунок писающего мальчика. Хотя мальчиком его можно было назвать с большой натяжкой.

Мужчину изобразили, похоже, в натуральную величину, и он, судя по прорисовке, выглядел старше Димы, ну, может быть, лет на десять. Хотя попаданец мог и ошибаться. Рисунок все же был довольно примитивный, да и сложно было ожидать в каменном веке приемлемые образцы портретной техники.

Но главное было не в этом. Он действительно писал. Притом струя была прорисована пунктиром и, похоже, в деталях отражала истинную траекторию. У Димы аж челюсть отпала на грудь. Но тут в голове что-то щёлкнуло, и в нём проснулся самый настоящий пацанский азарт.

— Ну-ка отвернись, — ни то, попросил, ни то, скомандовал раззадоренный ученик, в нетерпении начиная развязывать штаны.

Но Суккуба обломала его замысел, загоготав своим колдовским смехом, от которого у Димы вместо похода по-маленькому случились очередные танцы.

— Ты не поверишь, — отсмеявшись, проговорила экскурсовод, — ещё ни один мужик мимо этого бессмертного полотна не прошёл, чтобы не вынуть свой писюн и не попробовать сделать то же самое.

Диме расхотелось соизмерять свою струю с указанной на скале. И он пристыженно принялся завязывать штаны обратно.

— На этом полотне изображён местный чемпион, — тем временем вещала знаток всего на свете, — тут у них ежегодно типа чемпионата мира проходит по дальнобойности струи. Вот только никто так и не может побить рекорд первого чемпиона.

— И сколько тут? — не без интереса спросил пристыженный ученик, прекрасно понимая, что со своим скромным результатом он бы и отборочные соревнования не прошёл.

— Шесть метров десять сантиметров, — с гордостью выдала результат Джей, — представляешь, какая предстательная железа была у этого индивидуума. Обалдеть!

— Не представляю, но впечатляет.

Они целый день, до самого вечера переносились с одного места на другое, разглядывая цветные полотна мастеров каменного века. Жирафы, слоны, крокодилы — кого тут только не было. Даже показала статую, посвящённую извращённому разуму, в виде огромного фаллоса, вместо головки которого красовалась голова совы. Правда, Джей призналась, что это уже не Тассили, а горы Атлас, тут же уточнив, что это всё равно единая горная система.

Дима от экскурсии был в полном восторге. Вот если бы так и в реальной жизни можно было бы путешествовать. Раз — и ты уже на другом конце земли щупаешь собственными руками то, что раньше видел только по телевизору или монитору компа. А если учесть, что Джей могла это вытворять не только в пространстве, но и во времени, это было бы вообще фантастика. Но тут он осёкся. Как будто то, что с ним происходит — это что-то другое.

^{Глава 16. Локация 3. Не верь коучам. Не будь самим собой. Потому что такой, какой ты есть, кроме себя любимого, ты никому не нужен.}

После, считай, целой половины дня отдыха ещё и ночь он впервые за последнее время спал в полном объёме. Никто не будил, ничто не тревожило. Проснулся сам в очень странном и давно забытом состоянии — выспался. Умылся, оделся, вышел из шатра.

Его встретило уже забытое им раннее мирное утро. Вроде бы и светло, как днём, а солнца из-за гор ещё не видно. Диму передёрнул озноб, и он подивился поразительному алогизму: день летний, а холодрыга стояла, аж пар изо рта валил. Это посреди-то лета, да в будущей пустыне Сахара.

Воздух свежий и настолько густо замешанный на ароматах непонятных дурманящих трав, что голова закружилась. А может, её повело оттого, что сдуру принялся глубоко и часто дышать, пытаясь насладиться чистотой этого дикого, ещё до промышленного мира.

Вокруг царила непонятная тишина, до звона в ушах. Ни ветерка, ни пения птиц, вообще никаких звуков, словно поселение не спало, а вымерло. И тут, будто в противовес его мрачным мыслям, чуть сбоку, за шатрами что-то брякнуло, стукнуло, и послышались детские приглушённые голоса.

Дима улыбнулся, решив, кто ж пацанам даст спать поутру, когда солнце уже встало, да и для физического труда синоптическая обстановка идеальная, не вспотеешь. Он, не задумываясь, направился на звук, желая посмотреть, чем это их припахали с утра пораньше. Но как только вышел за шатры к источнику шума, опешил, увидев неожиданную картину.

На небольшом пяточке чуть поодаль шатров, прижавшись к скалам, среди явно специально выставленных каменных глыб, горело два костра. Один — между камней, на которых, как на треноге, возвышался большой глиняный жбан, и в нём что-то варилось, судя по пару, извергающемуся оттуда, как из вулкана. Второй, чуть в стороне, больше походил не на костёр, а на широкий противень с раскалёнными углями, поверх которого на приспособлениях, почти вертелах, жарились большие куски непонятной природы мяса.

Вся эта площадка в совокупности оказалась импровизированной кухней, но в замешательство Диму вогнало не само место, а та, что крутилась как белка в колесе, при этом с кем-то разговаривая. Нетрудно догадаться, что кухаркой тут подрабатывала одна из жён, притом та, к которой абитуриенту факультета разврата следовало сегодня отправляться на очередной зачёт по обалтыванию, соблазнению, и он надеялся — полноценному совращению.

Между двух костров молодой человек обнаружил Пацанку, которая, увидев его, замерла с куском доски в руке, превратившись в статую «Девушка с веслом». Тут из-за камня вынырнул мелкий мальчонка, тоже, как и повариха, с дрыном, только обожжённым огнём до головёшки, и, подражая главной по кухне, замер, изображая изваяние чертёнка при сковороде с грешниками. Такой же грязный, с разводами сажи на лице и взъерошенной шевелюрой, в виде множества рожек в разные стороны, как колючки у ёжика.

Первым из ступора вышел неожиданно нагрянувший контролёр. В Диминой голове мелькнула единственная, но, как он посчитал, безоговорочно истинная мысль, что подобная подтасовка обстоятельств просто не может быть случайной. Это что-то из разряда: «если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе». Типа: хрен тебе, а не отдых в горах на свежем воздухе. Не хочешь идти на экзамен — получи его с доставкой на дом.

— Кухарим? — помпезно поинтересовался Глава Рода, вышагивая навстречу труженикам кухонного труда, будто сам не видел, чем они тут занимаются.

— Угу, — кивнула Пацанка и, бойко вскочив на камень, принялась, не обращая внимание на заявившегося новоявленного мужа, помешивать деревянным веслом варево в огромном глиняном казане.

Пацанёнок-помощник несколько замешкался. Но, заметив плодотворную деятельность главной поварихи, тоже суетно подбежал к вертелам и принялся шерудить угли, заставляя их посверкивать искрами, сбрасывая прогоревший уголь с раскалённых головешек и придавая дополнительный жар противню.

Дима: — Диалог не задался. Пиететом не страдает.

Он внимательно всмотрелся в деятельную кухарку, настраиваясь на её эмоциональный настрой, и только тут обратил внимание, что девушка полностью одета, как мужчина. На ней не было рубахи с вырезом для грудей. Не было и пирамидальной причёски. Волосы были смотаны в клубок и каким-то образом закреплены на затылке.

Парнишка, закончив ворошить угли, бочком-бочком потихоньку скользнул за большой валун и исчез из виду, как бы галантно оставляя парочку наедине. Хотя, наверняка притаился поблизости, пострел. Правильно. Зачем куда-то бежать, если есть возможность погреть глаза и уши на чём-то интересном.

Дима с короткого разбега вскочил на соседний валун и с любопытством заглянул в бурлящее непонятное варево. После чего практически в упор уставился на неприветливую жёнушку, которая, несмотря на старание казаться спокойной, находилась в буйном внутреннем замешательстве, чем-то напоминая суп в котле.

Лицо напряжено, и в нём без подключения к её эмоциональному фону угадывался испуг от непредсказуемости действий незнакомого мужчины. Она с излишней внимательностью и сосредоточением уставилась на кипящую похлёбку, будто от этого зависела вся её жизнь, повисшая на волоске. Мускулистые руки вцепились в мешалку с таким остервенением и так рьяно гребли веслом в кипятке из стороны в сторону, что варево чуть из котла не выплёскивалось.

И как Пацанка не старалась делать вид, что ей абсолютно безразличен незваный гость, молодой человек однозначно чувствовал, что всё её внимание в данный момент направленно на боковое зрение, то есть на него.

— Ты всегда готовишь еду с утра или сегодня просто твоя очередь? — спросил он, лишь бы спросить, почему-то убеждённый в правильности первой половины вопроса.

— Всегда, — постаралась как можно уверенней ответить девушка, но голос оказался предательски тихим, отчего она прочистила горло, тут же беря инициативу, — это моя обязанность с тех пор, как продали Тому-Кто-Большая-Голова. Кто-то один из мальчишек мне помогает. За огнём следит, воду таскает.

— А что ещё входит в твои обязанности? — поинтересовался Дима и, отведя изучающий взгляд от поварихи, оглядел округу с высоты камня, тем самым отворачиваясь и давая собеседнице перевести дух.

— Больше ничего, — с облегчением, с глубоким выдохом ответила Пацанка, — за то, что два раза в день готовлю на всех еду — меня никто не трогает.

— Никто не трогает? — усмехнулся Дима, явно подумав в меру своей испорченности, вновь пристально уставившись на девушку.

Повариха стушевалась, потупила глазки, явно поняв сексуальную подноготную вопроса, покраснела, но ничего не ответила. Только ловеласу, настроенному на её эмоции, этого и не требовалось. Он всё понял без слов, но и не думая щадить самодостаточную молодую женщину, принялся добивать постыдными вопросами. Ему нравилась собственная властная самонадеяность.

— Даже Большая-Голова?

И тут в мозгах у девушки взорвалась пакостная бомба стыда с элементами закомплексованности, что моментально отразилось на лице и в действиях. Мускулистые руки дрогнули и чуть не уронили «мешало» в кипящий бульон. Она резко дёрнулась, выловила весло и, постучав им по краю глиняного казана, поставила его, уперев в камень.

Дима: Ба! Она что, девственница?

Пауза затягивалась. Новый Глава Рода вызывающе уставился на повариху с веслом. Девушка, посчитав, что новый муж ждёт ответа и не отстанет, а то ещё и накажет за молчание, вынуждена была признаться, хоть это далось ей с огромным трудом.

— Только один раз, — еле слышно проговорила она, опуская голову и пряча взгляд, — в первую ночь, когда привезли.

— И всё? — удивлению молодого человека не было придела.

Он, даже не желая того, изобразил на своей физиономии неверие в услышанное, полагая, что Пацанка врёт как сивый мерин. А девушка от подобной темы разговора не только в Душе вся извелась, но и на физическом плане девичье тело принялось извиваться, не находя себе место и стараясь провалиться сквозь камень, а за одно и землю под ним.

Но этот сволочной новый хозяин всё продолжал и продолжал издеваться над бедной поварихой, залезая занозой под ногти.

— Ну и как тебе был первый раз? — уже откровенно усмехаясь, справился наглец мужского пола.

Она сгорала от стыда, подогреваемая паром, исходящим от котла. Ноги подкашивались, отказываясь держать резко потяжелевшее тело, и вместе с тем готовы были сорваться в форсажный спурт, унося хозяйку куда подальше от этого изверга.

Но, осознавая, что далеко не убежит, да и не упадёт, собралась с силами, обозлилась на себя, отыскала где-то в глубине Души последние крохи наглости, подобралась и, понимая, что он не успокоится, пока не получит ответы на все свои бестактные вопросы, дерзко уставилась в его глаза и с долей нахрапистости в голосе проговорила, как плюнула:

— Больно, — и, сделав короткую паузу, повторно словесно харкнула ему в лицо, словно пресекая попытки наглеца повторить действия бывшего Главы, — и противно.

— Ну, это понятно, — с видом знатока закивал Дима, хотя на этом не успокоился и продолжил допрос, даже понимая всю её не предрасположенность к данной тематике разговора, — и беззубый не домогался?

Пацанка сначала скривила личико, как бы переспрашивая «кто?», но тут же, сообразив, хмыкнула, перехватила весло-мешалку и, сделав наплевательское выражение лица, принялась вновь помешивать варево.

— Нет, — через несколько секунд со смешком ответила повариха, — этому и без меня подстилок хватает. Я его больше интересую, как кухарка. Вернее, даже не я, а то, что я готовлю. Этот бугай вечно голодный и ест за двоих. Куда только влезает. Он вкусно поесть любит больше, чем женщин, и, что удивительно, при этом не толстеет. Не в крокодила корм.

— Значит, как женщина ты была никому не интересна? — не успокаивался новый муж, движимым наследством которого она являлась.

На что Пацанка вынула весло из кипятка и демонстративно постучала по краю посудины, отряхивая капли. Проделала она это с таким видом, что Дима сразу понял: ещё один вопрос из этой оперы и он, несмотря на то что Глава Рода, получит веслом по башке.

— Ладно. Замяли.

Молодой человек резко пошёл на попятную, прекрасно понимая, что драться она не кинется. Эмоции у неё не зашкаливают, чтобы ничего не соображать, но и доводить повариху до такого состояния не нужно.

Дима: — В конце концов, в мою задачу входит подобрать ключики к этой девочке, а не строить тут из себя психиатра, подрабатывающего на полставки сексопатологом.

Анализируя увиденное и услышанное, отстал, наконец, от поварихи и вновь разглядывая окрестности, между делом соображал, как бы увести её в шатёр или куда-нибудь в укромное местечко для продолжения прохождения собственной аттестации.

Парящая жижа и дымящие костры казались ему неуместной декорацией для подбора ключиков и соблазнения. Да к тому же выглядели крайне опасно с точки зрения техники безопасности. Кто его знает, насколько бурно тут начнут развиваться события.

— Сила! — внезапно выкрикнула повариха.

Дима вздрогнул от неожиданности, вновь уставившись на кухарку с немым вопросом непонимания. Но тут из-за валуна вынырнул мальчишка, шмыгнув носом и утерев его рукавом, так же, как и Глава Рода, вопросительно воззрился на кричащую в ожидании указаний.

Только тут попаданец осознал, что это был не просто спонтанный выкрик, а зов. Силой она сокращённо звала мелкого помощника. Хотя, где сила и где этот сморчок-недомерок. Но не успел он лишний раз повозмущаться несоответствию придумываемых жрецами прозвищ реалиям, как девушка командирским тоном начала давать мальцу указания:

— Костры гаси. Мясо снимай и кутай в шкуры.

Мальчишка бегом кинулся обратно за камень, а через несколько секунд, еле переставляя шаркающими ногами, надрываясь, вынес большую чашку воды, похожую на глиняный тазик с плавающей в нём мелко порубленной травой. Дотащив посудину до раскалённых углей, он разом выплеснул содержимое тазика прямо на жарившееся мясо, затушив головёшки и посыпав заодно приготовленное блюдо зеленью, тут же рванув обратно, видимо, за очередной порцией огнетушащей приправы.

— А где вы берёте воду? — осведомился Дима у поварихи-командирши наблюдая за действиями поварёнка-пожарного, вспомнив, что давно хотел поинтересоваться этим вопросом, так как единственный источник в уэде, о котором он знал, уже пересох.

— В пещере, — удивлённо ответила Пацанка с видом, мол, кто же этого не знает, — в Той-Что-Холодная.

И тут у совратителя возник план, как под благим предлогом утащить девицу с опасной для него кухни, а заодно избавиться от слушки.

— Покажешь? — спросил он, больше настаивая на этом, чем спрашивая, и, поглядев на корячившегося с тазиком мальчишку, очередной репликой дал понять, что девушке от экскурсии не отвертеться, — он тут один справиться.

Повариха сначала неопределённо пожала плечами, но затем, не выдержав прямого взгляда, была вынуждена согласиться:

— Хорошо. Покажу.

Она ловко спрыгнула с камня, поставила весло-мешало в глиняную посудину, напоминающую ведро, и, утерев руки о рубаху, двинулась за камни. Дима последовал за ней, довольный своей находчивостью и уже начиная выстраивать планы на соблазнение, то есть подбор ключиков для начала.

Девушка зашла за валуны, где стояла целая батарея больших кувшинов, схватила один и легко взгромоздила его себе на голову. Молодой человек, по простоте душевной и до сих пор не растерявший крупиц детсадовского воспитания, на автомате предложил помощь, переживая, что представитель слабого пола взялась перетаскивать тяжести, но та его резко охладила от джентельменского порыва:

— Я сама.

Дима: — Ох, ё. Я и забыл, что ты у нас «самайка». Сама так сама. Ты у меня сейчас всё сама делать начнёшь, а я буду лодыря гонять, и кайф ловить. Сама она. Ишь. Ну прямо сто процентный представитель похабного русского фольклора: «без письки, но работящая».

Всё это недовольное нытьё, уподобляясь старому, не опохмелившемуся хрычу в поликлинической очереди, молодой человек высказывал мысленно, шагая вслед за крепко сбитой девицей с кувшином на голове и разглядывая её спортивно-гибкую манеру двигаться по пересечённой местности. Она даже походкой больше смахивала на профессионального бегуна кроссом, ловко и с минимумом энергозатрат лавируя босиком на каменистом спуске.

Дима, даже в сандалиях следуя за ней и стараясь не отстать, чуть себе все ноги не вывернул. А ей хоть бы хны. Скачет, как коза, и за весь недолгий спуск даже ни разу не обернулась и не поинтересовалась: как он там, городской и нетренированный местными буераками? Его даже зло взяло. Ни то из-за её невнимательности к себе, ни то из-за собственной неуклюжести. Он не понял, но точно осознал, что зло взяло.

Пещерка, Та-Что-Холодная, оказалась довольно просторной. В глубине, прямо из стены сочилась вода, стекавшая в выдолбленную в камне яму объёмом со стандартную джакузи, образуя ванную с прозрачной и манящей своей свежестью жидкостью.

Девица упала перед выдолбленным углублением на колени и только после этого, сняв с головы кувшин, осторожно опустила его в водоём, держа за ручку и притапливая горлышко, давая возможность посудине заполниться живительной влагой. Притом, проделывала эту процедуру с такой осторожностью, будто зачерпывает не кристально чистую воду, а смесь агрессивных кислот, одной капли которой достаточно будет убить лошадь не хуже никотина.

Диму этот момент заинтересовал, но не более. Спрашивать ничего не стал по этому поводу, но вот от вида каменной ванны с прозрачной водой неожиданно напала чесотка на всё тело. Будто он уже год не мылся, и слой накопившейся грязи начал отваливаться, создавая нестерпимый зуд и желание немедленно отдаться живительной влаге для процесса отмокания.

— А искупаться здесь можно? — задал он вопрос, не сводя глаз с мерно колышущейся глади, манящей своей чистотой.

На что девушка ответила не голосом, а взглядом, в котором читалось без перевода: ты чо, дурак? Но, видя непонимание мужчины, пояснила:

— Эту воду нельзя касаться даже руками, — в её голосе почувствовалась нескрываемая досада, что она по воле Духов Гор перешла в пользование такого тупого мужа.

— Почему нельзя? — подтверждая свою недалёкость, поинтересовался новый, а потому ничего не знающий из местных реалий Глава Рода, — она что, заколдована?

— Почему заколдована, — вскочила Пацанка на ноги, так и не успев набрать полный кувшин, — её пьют!

— Ну и что, — продолжал тупить абитуриент небесной школы с высшим земным образованием, — на то она и вода, чтобы её пить. А ты знаешь, что в воде ещё и моются. Это такой процесс, после которого грязное тело становится чистым, — издевательским тоном продолжил представитель будущей цивилизации вдалбливать дикой аборигенке прописные истины.

Вот тут девушка симметрично изобразила непонимание на своём личике. И, поставив кувшин на землю, выпрямилась и поочерёдно стала переводить взгляд с мужчины на воду и обратно. Наконец, она потрясла головой, как бы говоря: «бред какой-то», глубоко вздохнула и, как полному идиоту пояснила:

— Эта вода для того, чтобы пить. Её нельзя пачкать ни грязными руками, ни тем более, вонючим телом. Разве на твоей родине пьют воду, в которой мыли руки или подмывали засранную задницу?

Она замолчала, уставившись на чужеземца в ожидании ответа, и на лице замерли эмоции брезгливости и неприятия, готовые взорваться от его положительного ответа.

— Ну, в этом смысле, — замямлил пойманный в элементарную логическую ловушку молодой человек, — нет, конечно. Воду, в которой моются, не пьют, но ведь это же проточная.

— Какая разница, — взвилась в негодовании Пацанка, — эту воду касаться нельзя, и всё. Она для того, чтобы пить. Понимаешь? А для помыться есть ниже озеро. Там и вода теплее, и песок на дне приятный.

И тут, наконец, Дима словно прозрел, обнаружив несоответствие выспавшегося тела и только что проснувшихся мозгов.

Дима: — Какого муха я творю? Надо хватать за рога эту козу там, где поймал, а не тащить её за хвост в ближайшее укромное место. Эта же «самайка» идёт на контакт только как боевая подруга.

— А знаешь, у меня к тебе предложение. Я ведь чужестранец и ничего не знаю ни о вашей жизни, ни о вас самих. Да и всё, что вокруг для меня тоже незнакомо. Стань моей помощницей. Мне по зарез нужна такая, как ты. Ты всё знаешь, всё умеешь. Помоги. Я в долгу не останусь.

Во взгляде Пацанки словно лампочки включились. Она в одно мгновение преобразилась и стала самой собой, превратившись в боевую подругу боевого муженька. На лице расцвела кривая улыбка дворового гопника. Девица даже сплюнула под ноги, подражая воспитаннице криминального общака, подбоченилась, выставив одну ногу вперёд. Оценивающе оглядела просителя с головы до ног и кивнула в знак согласия.

— Зови меня Ди, — протянул ей руку довольный собой ученик Суккубы, благодушно улыбаясь.

Девушка в недоумении несколько секунд смотрела на его протянутую ладонь. Затем параллельно вытянула свою, не собираясь прикасаться, и тоже коротко представилась:

— Ти-н-ар.

Дима, недолго думая, поймал её ладонь и крепко пожал, на что боевая Пацанка с некой временной задержкой ответила на рукопожатие своей мозолистой и далеко не слабой рукой и осталась явно довольной таким необычным ритуалом знакомства.

— Рад знакомству, Тинар. А что твоё имя означает?

— Не Тинар, а Ти-н-ар, — с лёгким смешком поправила она чужестранца, — это название цветка. Раньше, говорят, он рос везде и всюду, а сегодня большая редкость. А твоё имя что означает?

Дима, конечно, знал, что означает его имя, но неожиданно защекотавшая внутренняя сторона ладони, где Суккуба в своё время поставила клеймо спирали, заставило вспомнить, что ни в коем случае нельзя упоминать земные имена. Он не знал, чем вызван этот запрет, и кто это такой страшный его тут вычислит, но решил послушаться совета ангела и промолчать по поводу значения своего имени в тряпочку.

— Да ничего не означает, — расцепив рукопожатие, отмахнулся молодой человек, — может, что-нибудь и означает, но я не знаю. Поэтому просто Ди. И всё.

— Хорошо, — не стала настаивать аборигенка, — пошли, покажу озеро. Я всегда по утрам после готовки там купаюсь. Ещё все спят, поэтому опасаться некого. Ни я никому не мешаю, ни мне никто.

— А пацан-помощник? — вспомнил о мальчишке Дима, выглядывая из пещеры на тропинку, по которой спускались.

— Этот обязательно будет подглядывать, — легко и непринуждённо рассмеялась Ти-н-ар выходя из Той-Что-Холодная и направляясь дальше вниз, огибая скалу, — это для них такой стимул рваться на утреннюю работу, на кухню. У них там даже очередь на несколько дней вперёд. Я знаю их скрытое место, откуда они глазеют, и постоянно их там наблюдаю. Но мне всё равно. От меня не убудет, да и привыкла я к их гляделкам. К тому же, насмотревшись, мальчики становятся более исполнительными и послушными. Ими легче командовать.

— Деловой подход, — поддержал её хитрость Дима, — расскажи мне о жителях этого селения, что знаешь. Кто что собой представляет, чем занят и вообще, какие тут нравы.

И тут прорвало. И её на прикольное описание каждого жителя, и его на смех и болтовню.

К озеру молодые люди уже спустились друганами не разлей вода. Она напрочь запамятовала о его и своём статусе. А он даже умудрился забыть не только о какой-то Суккубе и своих фантазий по поводу мирового господства в сексуальном плане, но и что находится в чужом нереальном мире.

Поочерёдно, а то и совместно гогоча, как две чайки на парапете набережной, они, не сговариваясь и не обращая друг на друга внимания, без каких-либо элементов вожделения, запросто разделись догола и наперегонки кинулись в голубую сказочную лагуну.

Только то обстоятельство, что под водой говорить оказалось несподручно, да и кайф от прикосновения тела с мягкой и на удивление тёплой живительной влагой, на какое-то время оборвало их трёп и заставило погрузиться в блаженство.

Озерцо оказалось почти идеально круглое, диаметром метров пятьдесят, уходя в глубину конусом и в самом центре доходя Диме до плеч. Это было самое глубокое место. Дно устилал толстый слой жёлтого песка, который, судя по рукотворным горам на берегах, из озера регулярно вычерпывали, не давая водоёму в конец обмелеть и исчезнуть. Откуда брался этот песок, было непонятно. Похоже, его с собой приносила вода, стекающая сверху.

Дима с таким наслаждением нырял и плавал, что окончательно обо всём забыл, даже про Ти-н-ар, которая неожиданным образом… исчезла. Притом совсем. Ученик Суккубы понял это, когда, вынырнув в очередной раз почти у самого берега, увидел сидевшую на песочке Джей, на этот раз одетую в жреческий мешок с дырками для головы и рук, только, в отличие от местного дресс-кода белый, а не чёрный.

Молодой человек сразу всё вспомнил, но не удивился, не кинулся на красночёлочную с расспросами, а, встав во весь рост, повернулся к училке голой попой и в два прыжка с разгона вновь нырнул, предпочтя нудным разговорам о всевозможных развратах, нежиться в живительной райской чистоте прозрачного озера и воистину получая внеземное удовольствие, не идущее ни в какое сравнение с грязным и потным сексом.

Доплыв под водой до глубины, он встал на дно и, помахав Суккубе, радостно предложил:

— Ныряй, Джей. Водичка — класс, как парное молоко.

Он даже в тайных мыслях приготовился лицезреть адское отродье, олицетворяющее разврат и похоть, голой, в чём бог создал, но обломался.

— Ты обалдел? — не осталась в долгу потусторонняя сущность, инфантильно загребая в ладонь песок и сыпля его обратно, имитируя песочные часы, — она же мокрая.

— Да ты чо? — принялся дурачиться купальщик, выпучив глаза и состроив верх недоумения на физиономии, чем только подтвердил в её глазах прозвище — дебил.

— Хватит придуриваться. Вылезай, давай, пока двести двадцать в воду не подала, — пригрозила Джей, по виду и интонации даже не думая шутить.

И Дима поверил. Настороженно заозирался по сторонам. Ища розетку с оголённым проводом и подгребая руками, поспешил на берег, ворча про себя о несправедливости этого и того миров по отношению к бедному ученику-третьекласснику.

Откровенно поносить адское создание он не решился, понимая, что Суккуба, дрянь нечеловеческая, и шутки у неё дурацкие. Ей ничего не стоит в качестве развлечения, не только напряжение подать, но и воду в кислоту преобразовать. После чего отправить его, горемыку, на очередное перерождение и заставить проходить эти адские круги мучений по новой. Так сказать, для закрепления пройденного материала.

Из воды он выскочил, как из кипятка, словно обварив задницу. И только отбежав на безопасное расстояние, замедлил шаг и, сделав круг почёта вокруг лыбящейся училки в пляжном балахоне, явно затевающей какую-то каверзу, постарался глазами найти свою одежду. И только не найдя, понял, каверза уже состоялась.

Суккуба не стала рассматривать жалкое ничтожество с жалкими зачатками на первичные половые признаки никчёмной особи, считающей себя самцом. Отвернувшись, вновь занялась игрой в песочнице, представляющей собой целый пляж. Она молчала. Молчал и Дима, продолжая соблюдать, как ему казалось, безопасную дистанцию и откровенно побаиваясь подойти поближе, ожидая очередной трёпки за косяки, которые отыскивал в памяти.

Он вспомнил своё непрофессиональное поведение с Пацанкой, когда, увлёкшись откровенным трёпом, совершенно не следил за развитием ситуации и абсолютно не контролировал процесс соблазнения. Он вообще про него забыл. Но тут же, поймав себя на мысли, что потусторонняя звезда адского порнобизнеса слышит все его мысли, как бы оправдываясь, высказался вслух:

— У меня были планы на секс, — тут же отчётливо припоминая первый спуск и мечты по поводу развода Пацанки на ленивое с его стороны совокупление, мол, он будет лежать бревном, а она на нём всё сама, от начала до конца.

— С ней? — оборотила Джей на вруна свой искривлённый лик с маской «не верю».

— А чо? — тут же принялся он, уподобляясь студенту, незнающему ответа на дополнительный вопрос, но пытающегося при этом придумать что-нибудь похожее на ответ, — её можно было взять на «слабо» или спровоцировать на «давай сама», сыграв на любопытстве «самайки», предложив ей свой орган размножения для тщательного изучения сначала вручную, а затем испытать его функционал в позе наездницы. Она же по-настоящему мужское достоинство толком и не видела.

Суккуба словоблудие не оценила, отвернувшись вновь продолжая увлекательную игру с песком и вглядываясь в водную гладь.

— Не видела, — несколько секунд спустя подтвердила она Димины предположения, — но пока бы ты до этого добрался, я бы состарилась.

Не поджаренный в электрической ванной в кислотном бульоне, довольный ученик облегчённо выдохнул. Экзекуция, кажется, не предвидится. И на радостях у него в голове возник сам собой вопрос:

— А сколько тебе лет? Ты ведь наверняка и так древняя.

— Я тебя предупреждала, червь, — неожиданно включив в себе ангельскую сущность, пророкотала Суккуба, — что ты не задаёшь вопросов по моему миру.

Дима аж вздрогнул и инстинктивно сделал шаг назад, но тут же обозлился за свою трусоватость и, ни с того ни с сего не желая прогибаться под эту сверхестественную сущность, принялся изображать из себя храбрую Моську:

— А при чём тут потусторонний мир. Этот вопрос касался исключительно тебя лично. Или у ангелов, как у женщин, интересоваться возрастом неприлично?

Суккуба встала, развернулась к нему и изобразила такую кровожадную улыбку, что Диму аж передёрнуло от омерзения. И он, понимая необратимость очередного возрождения, уже на полном серьёзе обозлился на своенравную училку, сжал кулаки, опустил голову и уставился на ненавистного истязателя исподлобья, изобразив матросика из песни «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг».

Дима: — Стреляй, всех не перестреляешь. Насилуй всех не изнасилуешь. Хотя, пожалуй, тут я переборщил. Эта сможет и первое, и второе.

Но, несмотря на откровенное попрошайничество взбучки с перерождением, отродье разврата сквозь улыбку смерти ответило:

— Мне столько же, сколько твоей планете.

И вот как-то сразу после этих слов Диме поплохело. Вся героическая храбрость мигом улетучилась. Он даже не представил, а полноценно осознал на каком-то запредельном животном уровне всю мощь и фундаментальность этого существа, не уступающего, а превосходящего своей мощью и грандиозностью целую планету.

Ангел в один миг для него стал настолько великим даже по астрономическим рамкам, что, осознав своё ничтожество — оторопел, перестав дышать. Это понимание вливалось в сознание лавиной колоссальной энергии, разлитой в околоземном космосе и способной в одно мгновение его огромную по человеческим меркам родную планету Земля стереть в космическую пыль, попросту аннигилируя.

— Теперь понятно? — леденящим душу голосом поинтересовался ангел, не меняя на лике хищную улыбку, — тогда у меня для тебя сюрприз.

С этими словами потусторонняя сущность стала медленно исчезать, сначала постепенно превратившись в прозрачную оболочку, словно состоящую из кристально чистой воды. А затем и вовсе растворилась, оставив в воздухе одну улыбку, пародируя Чеширского кота. Только, в отличие от последнего, у этой и зубы исчезли, повиснув в воздухе лишь призрачными губами, которые через несколько секунд изобразили чмокающий поцелуй и с лёгким хлопком рассыпались в водяную пыль.

— Не хрена себе цирк, — прошептал молодой человек, утирая лицо, взмокшее от неожиданно выступившего пота.

Последнее осознание божественного могущества Суккубы не отпускало. Ноги руки тряслись. Дима неожиданно понял, что он больше никогда не сможет смотреть на Джей, как прежде, панибратски и чуть ли не на уровне «подруги дней моих суровых».

Нет, он знал, что она может всё. Но даже её образ в сером ничто в виде ангела в латексе с чёрными крыльями не внушал того ошеломляющего раболепия, которое сковало его сейчас. Грандиозность её сути, прописанное в глубине подсознания, поразило до реакции шока.

Дима так был занят своим осознанием нечто великого, что не сразу услышал за спиной шелестящие шаги по песку. А когда, наконец, до него дошло, что кто-то приближается сзади, то рефлекторно резко обернулся. Но было уже поздно что-либо предпринимать.

Поэтому единственное, что добавил к своему образу, до сих пор не отошедшему от эмоционального потрясения, так это то, что машинально прикрыл причиндалы ладошками, зачем-то ещё при этом сжав колени и чуть присев, будто это помогало спрятать висевшее ещё надёжнее. Вид у него был настолько жалкий, что даже крокодил бы слезу пустил от жалости, а не от блаженства поедания.

Перед ним, всего в шагах пяти, стояло безмолвное изваяние молодой, умопомрачительно красивой брюнетки с точёным аристократическим лицом. Вынырнувшая, как чёрт из табакерки, дева была облачена в чёрные, несвойственные цвета для местных одеяний, в достаточной степени облегающих идеально соразмерную и явно спортивную фигуру. Блестящие, цвета вороньего крыла волосы, свободно спадали на спину, доходя до неестественно узкой талии, а не красовались в виде сконструированной на голове пирамиды. Дима сразу узнал снежную королеву своего гарема.

Неожиданность её появления сначала сконфузило молодого человека, которому почему-то в первую очередь вспомнилась начальница соседнего отдела Мария Геннадьевна из его реального мира. Но он быстро взял себя в руки и принялся отыгрывать роль плебея-размазню, вспомнив, что эту феминистку поиметь не получится. Это она при правильном раскладе будет его пользовать, как захочет, когда захочет и сколько захочет.

Он ещё больше сжался и лихорадочно, якобы находясь в полной растерянности, принялся искать свою одежду, прекрасно понимая, что не найдёт. Тем не менее, настойчиво делал вид, мол, вот тут только что была, но куда делась — не знаю.

— Ты кто такой? — грозно и пренебрежительно вопросила спесивая гордячка, сразу занимая главенствующую позицию и безапелляционно ставя собеседника на уровень песка под ногами.

Дима: — О, так она меня не узнала? Ну да, я же в таком виде меж шатров не бегал. А может, она за мной из своего укрытия даже не подглядывала? Скорее всего. Даже наверняка. С чего это ей, такой мужененавистнице подглядывать за всякими ничтожествами.

Пока голый Глава Рода всё это проговаривал самому себе, он, естественно, молчал, оставаясь в растерянности. Молчала и женщина-статуя, ожидая ответа, но, не дождавшись, угрожающе двинулась на непонятно как здесь оказавшиеся чужеродные помои, продолжая на ходу допрос с пристрастием:

— Я тебя спрашиваю, — повысила она слегка голос, добавляя в тон угрозу, — что ты тут делаешь?

— Куп-паюсь, — заикаясь, промямлил стыдливый и с виду напуганный юноша, на всякий случай пятясь к воде.

— Стой, где стоишь, — рявкнула красавица, при этом буквально испепеляя слизняка взглядом и вскидывая руку ладонью вперёд.

— Стою, госпожа, — превращаясь в саму забитость и покорность, пролепетал Дима, почему-то ожидая, что сейчас из её руки выскочит молния или ещё какое-нибудь колдовство.

Плеваться файерболами брюнетка не стала, а подойдя вплотную, просто схватила неузнанного, тем не менее, законного мужа за ухо, да так больно, что последний жалостно заскулил и попытался перехватить руку. Но тут же получив увесистый шлепок по своей ничтожной попытке освободиться, поник, изобразив всем своим видом вяленый кабачок.

— Пощади, госпожа, я всё для тебя сделаю, что потребуешь, — взмолился овощ человеческим голосом, про себя при этом грязно и крайне нелитературно выругавшись.

Пощадила. Отпустила пылающее ухо. Отступила на шаг и осмотрела говорящую вещь с ног до головы придирчивым, оценочным взглядом прожжённого завсегдатая бутиков одежды на китайском рынке. Судя по обмякшему взгляду и появившейся Мона Лизовской улыбки, вещь ей на первый взгляд приглянулась.

— Так как, говоришь, тебя зовут? — уже мягко, с интонацией доброй барыни, откровенно заинтересовавшейся представителем противоположного пола, переспросила жгучая брюнетка, давая вторую попытку обнажённому юноше представиться.

— Ди, — стыдливо пряча член и глазки, сладострастно выдохнул молодой человек и мило улыбнулся от столь лестной для него доброты.

— Дикий, что ли? — с явно заигрывающей ноткой предположила чернявая, призывно колыхнувшись всем телом и встряхивая гривой волос, уже полностью уверенная, что на халяву поймала себе не плохое развлечение на утро или живой тренажёр для зарядки.

— Можно и так, госпожа, — масляным голоском конченого гомосека полез он без мыла в мускулистые объятия красавицы, естественно, для начала в переносном смысле.

А дальше началось откровенное безобразие. Королева оказалась наглой, бестактной и бессовестной. Дима это понял, как только Её Величество начала действовать. Ну ладно, безапелляционно потребовала показать то, что он так тщательно прячет руками. Не велик позор. Да и по скромному самомнению попаданца, там было на что посмотреть. По крайней мере, с такими размерами в мужской раздевалке фитнес-клуба, принято расхаживать, не прикрываясь полотенцем.

Но когда она запустила пятерню в его шевелюру, властно приподнимая голову и заглядывая в бегающие глазки жертвы, а второй ухватила за мошонку, сдавив её так, что он издал непроизвольны писк носом, крепко сжав губы и сведя ноги одновременно, Дима осознал, что его сейчас будут не просто иметь по назначению, а откровенно и злостно насиловать и не исключено, что с элементами садизма.

Когда она потребовала его помочь раздеться, то сдуру даже обрадовался возможности прединтимного сладостного переживания. Ручки-ножки затряслись от возбуждения. Природный индикатор с полшестого подскочил на полдень и вовсю требовал колокол, о который неистово желал побиться головкой, чтоб трезвон стоял на всю округу.

Но когда ледяная королева принудительно поставила на колени и, вцепившись в волосы, ткнула его лицом в жёсткие, как проволока лобковые заросли, в приказном порядке приказав целовать, да как следует, эйфория махом сменилась брезгливостью.

Дима: — Фу, тварь. Хоть бы помылась предварительно. Вонь от её зарослей черёмухи душистой, аж до рези в глазах!

Так как непокорный самец слишком долго думал, то лютая Феминистка не нашла ничего лучшего, как оторвать от своего божественного тела эту мразь и со всей дури врезать дикарю коленом в лоб. Отчего слизняка повело, и он рухнул мешком на песок.

Находясь в самом настоящем нокдауне и тщетно пытаясь встать хотя бы на четвереньки, что ему не удавалось, он, тем не менее, сквозь звон в ушах отчётливо слышал отсчёт рефери. Первая шальная мысль:

Дима: — Какого чёрта я делаю на ринге? Я же драться не умею!

И, наконец, на цифре шесть, бедолаге удалось примоститься на заднице. Находясь в полной прострации, потеряв резкость зрения, ничего не соображая, уставился на дурачившуюся перед ним Джей в своём новом белом купальнике. То есть в мешке с дырками.

Когда же она досчитала до девяти и, разведя руки в стороны, проорала "alles kaputt", добавив: «котёнок сдох», Дима кое-как пришёл в сознание, но ещё несколько секунд тщательно проверял, а его ли оно.

— Издеваешься, — пробурчал ученик, поглаживая отбитый лоб.

Вспомнив, наконец, на чём закончился его флирт со снежной королевой, он всё же из вредности решил выставить Суккубе претензию, напрочь запамятовав с какой могущественной сущностью имеет дело. Но мальчишеское упрямство постаралось хоть этим поднять своё реноме.

— Мало того, что не дала даже на пол карасика мокнуть, так ещё и носом натыкала, как нагадившего в тапки котейку. Опять оборвала процесс обучение на самом интересном месте, хоть и вонючем.

— Дебил, — жалобно констатировала Джей, — можно сказать, я тебе жизнь только что спасла. Да она бы тебя замордовала так, что я бы замучилась потом латать. Ты для неё грязь под ногтями. И воняешь куда противней, чем ты только что нюхал. А если бы дело дошло до макания твоего карасика, то кроме сломанных костей и содранной живьём кожи, мне бы ещё пришлось лечить стойкую импотенцию. А вот этого я уже допустить не могла. Я, конечно, тоже не высокого мнения о всех мужиках без исключения, но даже у меня есть святое место, на которое рука не поднимется оторвать и выбросить. А уж давать это делать какой-то виртуальной прошмандовке — уволь.

Головная боль была излечена Джей простым приложением руки к затылку пострадавшего, после чего он, не спрашивая разрешения, а объявив, как факт, полез купаться. Только успокоившись и полностью придя в себя, а в большей степени оттягивая время и боясь очередной взбучки, абитуриент вылез из воды в ожидании разбора ошибок и нудных философских наставлений.

Но Суккубы на пляже уже не оказалось. Вместо неё лежала аккуратная стопка его одежды с тагельмустом сверху. Притом, судя по всему, выстиранная и выглаженная, как в лучших домах Лондона.

^{Глава 17. Локация 3. Если долго мучиться — ничего не получится, только приобретёшь сутулость первой степени.}

Сидя в шатре на деревянном троне, Дима уже, кажется, больше часа маялся сомнениями по поводу следующей претендентки на своё внимание. Маму трогать не хотелось. Именно в прямом смысле слова «трогать». Поэтому студент изначально не рассматривал доведения представительницы этого архетипа до секса.

Он почему-то изначально был уверен, что при подборе ключиков к этой рано обабившейся молодой женщине, секс априори не предполагался. Вот только всё в этом отношении было уж как-то слишком просто.

Для неё муж — опора семьи и хозяин в доме. Так он таковым и являлся по вводным условиям задачи. Какие тут нужны ключики, когда она его по любому примет, как должное. Просто по тому, что он законный муж по умолчанию и не только главный в её доме, но и Глава целого Рода.

И вот здесь-то и всплывала логическая нестыковка. Суккуба однозначно дала понять, что лёгких и простых среди представительниц гарема нет. Со всеми придётся попотеть и поломать голову над сценическим образом. Главное в задании — их нельзя ни в коем случае обидеть.

Дима: — Стоп! А на что может обидеться девушка-мама? Только на одно. Если я не буду соответствовать её представлениям о муже. А какой идеал мужчины может быть в голове у домохозяйки?

И тут в памяти замелькали образы из старых фильмов, и все почему-то про деревню, постепенно складываясь в сложный, непонятный для него образ эдакого крепкого хозяйственного кулака, по каким-то причинам вовремя не раскулаченного при советской власти.

Степенного. Вечно хмурого и несловоохотливого. С мастеровитыми руками, что и топором мастак, и с литовкой, как с ней родился. Да и по дому, где починить да поправить за сторонними умельцами не побежит. Сам всё сделает.

Образ-то сложился. Вот только ему разгильдяю и неумёхе, в этих делах сыграть подобного столпа крепкого домовладения вряд ли получится. По сути дела, молодому человеку требовалось изобразить свою полную противоположность.

Но при этом он чётко осознал, что стоит только вывалиться из образа или, боже упаси, намекнуть на сексуальную заинтересованность к ней, девушка сначала перепугается, а потом обидится, на то что муж попался непутёвый и не такой, как должно быть, а там уже последует неминуемое наказание.

Как Суккуба будет убивать, Дима не знал, и фантазировать на эту тему желания не было. Может, опять метеорит башку размозжит, хотя вряд ли эта всемогущая сущность будет повторяться. Может земля разверзнется, и он улетит в тартарары. Может, сожжёт к чертям собачьим в адском пламени в его же шатре, не дав выбраться. Какая разница. Проверять не хотелось от слова «совсем».

Он неохотно поднялся со своего царского седалища с тяжёлым вздохом, как бы говоря самому себе «никуда не денешься, не слюбится, а женишься» и принялся важно разгуливать, стараясь войти в образ степенного, правильного со всех сторон альфа-самца по устоям Домостроя.

Дима, конечно, не знал, что собой обязан представлять подобный типаж, но чисто визуально ему казалось, что это должно было выглядеть именно так. Спина прямая, будто кол проглотил или снизу вставили. Походка важная и неспешная. Да и всё, наверное, подобный человек должен делать не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой.

Подбородок задрал, грудь выпятил так, что глаза перестали землю видеть. Втянул живот, но, посчитав это моветоном для добропорядочного хозяина скотского двора, наоборот, выпятил, добавив туда же и нижнюю губу, посчитав, что обязан выглядеть не лихим орлом, а обожравшимся коршуном, небрежно приоткрывшим тяжёлые, сытые от жизни веки.

А обожравшимся он должен выглядеть оттого, что кормят хорошо да сытно. Такой добротный вид избыточного достатка в виде жировых отложений любая домохозяйка почтёт за комплимент. Знать, кормит справно. Знать, её стряпня впрок мужу идёт. Замер. Постоял, прислушиваясь к организму.

Дима: — Да. Это та ещё гимнастика. Йога отдыхает. Я так долго не продержусь.

И сдулся до естественного состояния, поняв, что визуально, при его сегодняшней комплекции, в придуманный идеал себя никак не запихать. Да и стоит ли прямо сейчас. В конце концов, будет к чему стремиться по жизни. Она ведь тоже ещё молодка, и не во всех достоинствах заплывшая достатком. Главное — внутренний стержень: сдерживать и корчить из себя порядочного, по её мнению, мужчину. На этом и порешил.

Тем не менее, в шатёр домохозяйки-мамочки он вошёл с туго натянутым позвоночником в струнку. Степенно снял тагельмуст, взяв его на предплечье левой руки как армейскую фуражку по уставу. Отвесил поклон на не гнувшейся спине и помпезно поздоровался:

— Здрава будь, жена моя, — и хозяйским взором, чинно осмотрел убранство шатра, останавливая взгляд на каждой безделушке, словно тут же навешивая ценник и пребывая в процессе инвентаризации, как бы между делом представился, чуть-чуть приврав в имени, данном ему жрецом, — я Тот-Кто-Зовётся-Великим-Ди, но тебе дозволяю звать меня просто: «муж мой».

И был день. Самый напряжённый и тяжёлый в его жизни. Никогда ещё в Диминой практике не было экзамена такой тягостной протяжённости без перерывов на «расслабиться» и перекуров на «отдышаться». Даже с мочевым пузырём Суккуба точно что-то сделала, дрянь, потому что за всё время, молодой человек ни одного позыва не испытал, а искусственно использовать этот предлог, не позволял образ.

Вначале скованность и непонимание того, как правильно себя вести, отчасти даже помогали с ролью. Но чем дольше это продолжалось, тем больше хотелось всё бросить к чёртовой матери и сдаться, в одно мгновение превратившись в разгильдяя по жизни, каким он, оказывается и был на фоне играемого им домовитого хозяйственника.

Послать эту добродушную застенчивость и навязчивую обходительность в виде размякшей не только снаружи, но и изнутри девицы с вполне симпатичным личиком, но с откровенно серым и убогим интеллектом куда подальше. Получить своё заслуженное наказание, да пропади оно всё пропадом, и начать локацию заново, но уже сознательно, никуда не спеша, растянув всю эту хрень с архетипами на год — другой.

Спина уже болела от постоянного напряжения. Дима отчётливо понимал, что если его сегодня Джей не убьёт, то он завтра и так не встанет, превратившись в безнадёжного инвалида I группы, притом по каменно-вековой социальной несправедливости, даже без признаков на заслуженную пенсию.

С шеей вообще творилось нечто странное. Она уже через час гордого пребывания не поворачивалась и не гнулась ни в одном из направлений степеней свободы. Притом, при попытке расслабить, эта часть туловища устроила откровенную забастовку, напрочь отказываясь отпустить зажатые позвонки и мышцы. Дима даже испытал приступ панической атаки. А что, если её замкнёт в таком ступоре навсегда.

Ноги от неудобной позы по-турецки, зачем он только в неё пристроился, онемели буквально через несколько минут скрюченности, и ему стоило большого труда понемногу, потихоньку поменять дебильный восточный присест на более кровопроводимый. За что получил незабываемые ощущения от миллиона иголок, впившихся в затёкшие конечности, пытку которыми он стойко перетерпел, лишний раз надолго закрыв рот для разговоров.

До самого обеда парочка вела нескончаемый светский диалог колхозного разлива. Со стороны могло сложиться впечатление, что молодожёны сбежали из анекдотов про заторможенных эстонцев. Каждый перед ответом подолгу раздумывал, а закончив скудную перепасовку фразами, замолкал в ничего неделании на несколько минут.

От завтрака до обеда Глава Рода, ведя странное и несуразное собеседование, только и вынес полезной информации, что зовут её Та-Что-Спокойная, и то, что она вроде как общая прачка на всё поселение. И всё. Остальное — ничего не значащие реплики о погоде, о природе, о цветочках и убранстве жилища, которому было посвящено девяносто процентов всего ими переговорённого.

Наконец, терпению молодого человека пришёл конец, и он принялся искать благопристойный предлог для того, чтобы сбежать. Хотя бы на время. А лучше до вечера. А ещё лучше — вообще насовсем.

Дима: — А чо, собственно, я дурку гоняю? Я же, считай, мэр целого поселения, а не отдельно взятого шатра. Хозяйство у меня большое, а за ним пригляд, да пригляд требуется.

— Ну ладно. Пойду я, — после очередного десятиминутного молчания и не смотрения друг на друга, наконец, произнёс зашедший якобы ненадолго в гости хозяин-муж, — Засиделся. Надобно бы хозяйство проверить. Указания дать, — уже встав и неспешно нахлобучив тюрбан, Дима приглушённо, даже несколько заговорщицки, с видом неприкрытой стыдливости, добавил, — вечерком зайду на чай.

И тут у хозяйки, до этого пребывавшей в непробиваемой эмоциональной стабильности, глаза вспыхнули, как два прожектора, перепуганных воздушной тревогой, в которых без переводчика читался немой вопрос: «А на чай — это на куда?».

Дима понял, что про колониальный продут будущего сморозил нелепость, ибо про этот напиток тут никто ещё и слыхом не слыхивал, но и исправлять ошибку не кинулся, а принял для выбранной роли соответствующий вид. Мол, я не маху дал, а Маху выдал, как положено. Вот пусть теперь до вечера мается и ломает свою невеликого ума голову «на куда».

Промучившись от безделья до вечера и благодаря водным процедурам волшебной лагуны, приведя мышечный каркас в норму, с заходом солнца ученик Суккубы вынужден был заявиться на продолжение экзамена.

Он надеялся, чего греха таить, что Джей заявится к нему в шатёр, где он первое время прятался. Или нагрянет на пляж, где под звуки фанфар объявит о завершении этого мучения. Но отродье потустороннего мира на глаза так и не показалась, лишний раз, давая понять, что до сдачи зачёта по этой мамке ещё как до Китая пешком, с уточнением маршрута Суккубой: «через Тибет по прямой».

Та-Что-Спокойная, встретила его, как и положено, со всем радушием и заботливостью. Поподчивала фруктами, непонятно откуда в песчаных горах взявшихся, ягодами сладкими и, о чудо! — травяным чаем! Хоть и назвала его как-то по-другому.

Хозяин наелся, напился, отдохнул с устатку и перевёл разговор с чаепития в нужное русло, решив попытаться закончить с этой домохозяйкой как можно побыстрей, а то, ещё немного пообщаясь, он сам превратится в хозяйственную размазню, у которого только работа на уме, и тогда ни о каком исполнении супружеского долга речи уже быть не может. На работу, как принято у нормальных людей — не встаёт.

— Ну, ты это, — начал он пламенную речь по совращению, пряча бесстыжие глазки в пол, вроде как от неловкости момента, а на самом деле от непонимания, как правильно следует её уложить в пастель, не выпав из образа и не обидев, — темнеет вроде.

И тут, наконец, мельком взглянув на суженую, отчётливо почувствовал исходящее от неё возбуждение, замешанное на стыдливости и непременном желании телесного соприкосновения. Нет. Он не уловил даже намёка на желание секса. Она хотела вот просто так лечь, обняться и лежать долго-долго, прижавшись друг к другу.

Дима: — Ну ничего у неё придел мечтаний. А детей как заводить? Типа, ветром пусть надует? Или в ночного секс-партизана с ней играть, пока спит, повернувшись на бочок?

Наконец, спустя больше минуты молчания, домохозяйка выпрашивающим тоном поинтересовалась:

— Где тебе постелить, муж мой? И где прикажешь лечь мне?

Дима даже офигел от подобного запроса. И ещё с минуту соображал, как ей, дуре, объяснить, что «муж её» намерен осчастливить своими наградными сперматозоидами мамину яйцеклетку, произведя зачатие такого желанного для неё дитя. И пока, не понимая, как ему проделать с ней это церемониальное действо, вернее, как склонить к процессу размножения, не обидев, скромно, но решительно потребовал:

— Вместе стели, — и, не выходя из образа, добавил, удовлетворительно кивнув, как бы подписывая вердикт, — так будет правильно.

Та-Что-Спокойная мигом засуетилась, доставая откуда-то от стены скрученные шкуры и с особой тщательностью раскладывая и разглаживая их на полу в глубине шатра. Достала и уложила подушки, предварительно долго сбивая и чуть ли не с нежностью укладывая в изголовье. В заключении накинула поверх импровизированной постели кусок полотна, видимо, играющего роль одеяла.

А Дима, следивший за её действиями, всё это время старался проигрывать в голове различные варианты развития дальнейших действий. Даже не заметил, как вспотел от усердия, двигаясь в размышлениях по логическому минному лабиринту, где один неправильный шаг мог ознаменовать взрыв обиды с последующим за ним процессом его аннигиляции.

Дима: — С чего начать? Подойти к ней и приобнять? Ну, может быть, и пройдёт. А дальше что? Полезть целоваться? Ага. Ну, если только в щёчку. По-настоящему тут вряд ли приемлемо. А потом что так и стоять в обнимку? Мой прототип стал бы раздевать девушку? Да никогда. Скорее всего, он сам спокойно разденется, ляжет, как ни в чём небывало, и будет ждать супружницу. Как будто это их не первая брачная ночь, а тысяча первая.

Вот только пока молодой человек маялся в выборе стратегии поведения, Спокойная решила всё за него. Она быстро разделась, чуть ли нереально сгорая от стыда, и перепуганной мышкой юркнула под одеяло, накрывшись по самые уши.

Диме ничего не оставалось, как последовать её примеру. Только он старательно делал всё степенно и медленно, хотя, честно говоря, руки потрясывало. А когда залез под одеяло и расположился на спине, то посчитал за правильное подтолкнуть девушку на первый контакт:

— Иди ко мне, — велел он, тихо поднимая руку и приглашая её под бочок.

Спокойная будто только этого и ждала, тут же прижавшись мягким и тёплым телом, но при этом стараясь не прикасаться к мужу руками. Дима попытался пристроить её голову у себя на плече, чтобы продолжить тары-бары в интимной обстановке, плавно выводя молодку на необходимый эмоциональный пик желания. Но не тут-то было. Супружница только глубже уткнулась ему в подмышку и замерла, часто дыша.

Дима полежал, помаялся от неопределённости и в конечном итоге решился. Была не была.

— Жена моя, — постарался он проговорить как можно спокойней, — я бы хотел иметь от тебя ребёнка.

И тут же облегчённо выдохнул, потому что реакция девушки-мамы оказалась даже более положительной, чем ожидал. Она встрепенулась, издав некое подобие возгласа ликования, только придушенного невероятными внутренними усилиями, и, не сдержавшись даже, позволила себе в порыве чувств поцеловать мужа в щёчку.

Вот только тут у соблазнителя возникли реальные проблемы. От девушки исходили флюиды радости с проблесками счастья, но желания сексуальной близости — ни капли. Ученик Суккубы в последнее время настолько привык использовать дар потусторонней развратницы в умении чувствовать половое возбуждение партнёрши и перетягивать его на себя для приведения полового инструмента в положение «к работе готов», что и забыл, как это всё функционирует без притока вожделения извне.

Он мягко, но настойчиво положил её на спину, нависнув над жертвой — дознавателем-импотентом, готовый применить силу, но не способный насиловать. После чего принялся осторожно ласкать тело девушки, пройдясь сверху донизу, в надежде, что вот-вот почувствует от неё сладострастное вожделение. Но клуша как лежала бревном, так деревом и оставалась, при этом только радуясь, как дитя малое.

Он попытался переключить внимание с её эмоций на телесную оболочку. Когда ласкал мягкую податливую грудь, она никак не реагировала, а вот когда сунул руку к лобку, то девушка вздрогнула, резко перестала радоваться и настороженно замерла, явно не допуская в своём морально-этическом кодексе вагинальные ласки.

Она тут же схватила его руку, оттянула обратно к груди, а второй настойчиво принялась подталкивать своего мужа занять нужную позицию для соития, расположившись непосредственно на ней. Всеми своими действиями давая понять, что разврата при зачатии ребёнка она не допустит. Это святое.

Дима: — Черт бы тебя побрал, кукла. Ты что не знаешь, что хозяйство у хозяина, куда не попадя, запросто так не лезет. Чтобы сделать тебе ребёнка, он должен встать. А ну, давай, поднимай его. Я, что ли, должен это делать?

Неистовствуя, волчара-развратник в хозяйственной овечьей шкуре, тем не менее, подчиняясь её настойчивым требованиям занять нужную позу, похоже, единственно приемлемую в сексуальных отношениях будущей мамы, протиснулся между ног девушки, но так как не обладал необходимым потенциалом для супружеской стыковки, то сполз ниже, пристраиваясь на её животике своей грудью и укладывая голову на мягкие груди, продолжая лихорадочно искать выход для входа в этой безвыходной ситуации.

Та Что Спокойная, восприняла это вполне благосклонно, погрузив обе пятерни в волосы мужа и, как мурчащая кошка коготки, принялась втягивать и выпускать свои пальчики в его волосы, слегка почёсывая кожу головы.

Дима: — Чо делать? На себе концентрироваться нельзя. На ней — бесполезно. Журналов с картинками тут днём с огнём не найдёшь. О ноутбуке с порнухой я вообще молчу. Как прикажете в этих условиях стояк организовывать? Фантазировать, как сперматоксикозный подросток?

И тут половой гигант местного разлива отчётливо понял, что другого варианта у него просто нет. Он постарался расслабиться, принюхался к её телу с закрытыми глазами и — о чудо. Перед глазами тут же предстала истекающая желанием блондинка из первого шатра. Она так хотела, так хотела, что тут же заразила фантазёра-воздыхателя своим хотением.

Дима, не прекращая визуализировать желанный образ, принял упор, лёжа на вытянутых руках и, продолжая удерживаться на расстоянии от партнёрши в планке, как было принято держаться на советских школьных дискотеках пионерам и пионеркам при танцах того времени, принялся в ритме медляка совершать исключительно благопристойные фрикции, а не постыдные, какие проделывал всю жизнь до этого.

И тут он нарушил одно из основных правил, вдалбливаемых ему развратной училкой, притом сознательно. Понимая, что довести это бревно до процесса зацветания аленькими цветочками ему не удастся при всём старании, оплодотворитель переключил внимание на себя, любимого, стараясь как можно быстрее закончить начатое.

В конце концов. Он целый день держал несвойственный ему образ. Он, не обидев эту антисексуальную особу довёл до дозволенного секса. Ей от него нужна только сперма для зачатия. Ну так на, получи. А когда жалкое подобие на струю эякулята выдавилось из него со сладострастной судорогой, молодой человек неожиданно поймал её эмоциональный отклик.

Она, мать её, возбудилась! Возбудилась в тот момент, когда уже всё закончилось!

Дима: — Ты чо издеваешься, дрянь?! А до этого ты где была? В Монако брагу закусывала? Это что, мне по новой теперь начинать? Ну уж нет! Я на такой беспредельный разврат не подписывался.

С этими мыслями обиженный в своих самых светлых чувствах Глава Рода демонстративно небрежно слез с супруги и, приняв горделивую позу со скрещенными руками на груди, устроился параллельно вошедшей во вкус партнёрше, отчего-то решив, что Суккуба не зачтёт столь некачественный секс и ему придётся измываться над собственным организмом до самого утра, а может быть и дольше, пока это спиленное бревно не даст либо корни, либо сразу плоды с цветами.

Студенту факультета разврата, аж третьекурснику, находящемуся на рубеже последней сессии, захотелось плакать от завышенных учебных нагрузок и несметного объёма материала. Другие бы со стороны ему позавидовали, а вот он, находясь в этой развратной шкуре, тихо плакал и мечтал об одиночестве.

Дима: — Ну их всех на! Только не на мой. Как эти бабы уже осточертели. Не полезу я больше на неё. Хоть убей, не полезу. Всё. Я сплю. И мне честно сказать наплевать, обидится она на это или нет. В конце концов, я сделал всё, что мог. Даже прыгнул выше головы.

Тут что-то мягкое и тёплое ткнулось ему в плечо и довольно засопело.

Дима: — Не буду я тебя больше трахать! И не проси. Я сплю. И ты давай, спи. Вот дрянь. Я же чувствую, как она возбудилась. Так. Замри Дима. Не давай ей повода для факультативного соития.

Неожиданно обнявшая его руку супруга притихла. Её возбуждение пошло на нет. А ещё буквально через минуту он отчётливо распознал её сонное дыхание.

Дима: — Ха! Дрыхнет. Ну слава тебе, яйца!

Молодой человек вовсе не собирался оставаться на ночь, решив, что как только Спокойная по крепче уснёт, он смотается. Ой, как ему не хотелось ещё и утром продолжать этот цирк и корчить из себя порядочного главу семейства. Но, ожидая подходящего момента, он расслабился, пригрелся и сам уснул.

А вот проснулся Дима уже у себя в шатре, под непривычный для себя будильник, в виде обострённого чувства, что на него кто-то бесстыже смотрит. Сон как метлой смело. Распахнув глаза, молодой человек криво улыбнулся. Джей. А кого тут ещё можно было ожидать. Он тяжело вздохнул и попытался перевернуться на другой бок, чтобы не видеть ненавистную училку.

Только переворот с потягушками закончился ровно на середине сказочной, кристально чистой, как слеза, лагуны с жёлтым песочком. От неожиданности подобной метаморфозы он захлебнулся, лихорадочно заизвивался в определении, где тут верх, а где низ. Через секунду паники голова оказалась на поверхности, и утопающий дико закашлял. Да так, что дело чуть до рвоты не дошло.

Наконец, обретя опору под ногами, выплёвывая из себя остатки жидкости, с бешеными глазами принялся осматриваться в поисках обидчицы. Но Суккубы нигде не было. В озерце кроме него никто не плавал. На пляже вокруг, никто не грелся. Но самое прикольное заключалось в том, что он был голый, а одежды на берегу не наблюдалось.

Это обстоятельство с одной стороны ещё больше взбесило, но с другой, видимо этой толики не хватало для того, чтобы напрочь перегореть. Как-то резко стало на всю наложить большую кучу. Он набрал полные лёгкие воздуха и, погрузившись в воду долго выдыхал, пуская пузыри. И только проделав эту процедуру трижды, выбрался на берег, уже как спокойный и уверенный в своих силах танк, на верёвочной привязи.

Судя по солнцу, было раннее утро. Единственно, кто мог сюда заявиться, это Пацанка со своим подглядывающим поварёнком. Дима ещё раз внимательно оглядел пляжный песок, в надежде найти одежду и, стиснув от злости зубы, быстрым шагом отправился обратно к себе в шатёр, уверенный, что потустороння тварь развращается именно там, даже не удосужившись дёрнуться из его кресла.

Единственным человеком, повстречавшимся на его пути, оказался дежурный пацан у шатра, который, свернувшись калачиком, спал недалеко от входа. Сначала злой как собака Глава Рода хотел пнуть дневального и произвести показательный разнос за сон на посту, но, сообразив, что сам одет не по форме, трогать не стал.

— Как водичка, — весело и непринуждённо поинтересовалось адское отродье, как только молодой человек переступил порог своего жилища.

— Класс, — наигранно весело ответила жертва её дурацких розыгрышей, целенаправленно двигаясь к брошенной у кровати одежде.

— Не стыдно в таком виде разгуливать? — продолжила издеваться Суккуба, залезая на трон с ногами и легко связывая их в знакомый ученику узел лотоса.

— Насрать, — огрызнулся униженный Глава Рода, натягивая штаны, — зато высох.

— Фу, как некультурно, — сделала манерный жест рукой Джей, помахав у лица, как бы разгоняя запах от его высказывания.

— Ну, пардон, — подхватил навязываемую игру Дима, опускаясь до гротеска, — «нафикалить», если вам будет угодно.

— А чем ты не доволен, прыщ? — сменила она тон на серьёзный, с нотками раздражения, — уморился он, видите ли. Устал вагоны разгружать с надувными бабами. Да ты, скажи спасибо, что в моём детском саде ты проходишь обучение, касаясь лишь одной половой культуры из множества. Притом той, к которой сам принадлежишь. Несмотря на разные временные и географические локации, ты находишься в рамках только христианской половой культуры, а она самая бедная из всех существующих. Я бы посмотрела на тебя в обстановке развитых половых культур. Там и архетипов не четыре, и менталитет для тебя, как у инопланетян. Даже здесь, устрой я тебе реалии того времени, ты бы из стартового шатра не вылезал до скончания собственного века, но так бы ничего и не понял в окружающем тебя мире.

Пока она декламировала обличающую речь, Дима оделся. А когда закончила, задумался. Вернее, испугался. А вдруг Суккуба и вправду со временем бросит его на завоевание мирового господства. С одной стороны, интересно, конечно, какой-нибудь мулатке сунуть, вынуть и сбежать. Но эта же дрянь не даст просто утолить любопытство, а заставит изучать и культуру, и быт, и целый полк архетипов, каждая из которых будет как шифровка на каком-нибудь «краказябном» наречии, записанная медицинским почерком перепившего спирта доктора.

Дима пристроился на земляном полу напротив Джей и, преданно взглянув в глаза ангела, честно признался:

— Всё равно к следующей с утра не пойду. К вечеру загляну.

На что наставница назидательно упрекнула:

— Женщину к вечернему сексу следует готовить с утра. Она самоподготовкой не занимается.

— Ну, значит, начну с завтрашнего утра, а сейчас не пойду. Самого бы кто подготовил.

— Ну что вы, мужики, за лентяи? — театрально всплеснула ручками адское создание.

— Мужик и должен быть в меру ленив, чтобы в порыве бездумных устремлений сдуру не переделать лишнюю работу.

Суккуба хмыкнула, расплываясь в улыбке.

— Вообще-то ваш преподаватель по прикладной математике высказывал эту мысль касательно только программистов.

— А я и есть программист, если ты помнишь. И считаю, что данная заповедь касается не только специалиста по программному коду, но и по жизни вообще. Мужчина должен уметь программировать свою жизнь. Разве не так?

— Ну, это, наверно должен уметь каждый человек, а не только мужчина, — не согласилась с ним Джей, развязывая ноги и вставая с трона, — делай, как знаешь. Я удаляюсь. Только компилируя жизненную программу для исполнения, имей в виду, что ошибок в ней будет больше, чем полезного кода. И не старайся их предварительно все выловить. Не получится. Так и просидишь в режиме отладчика, не начав жить до самой смерти. Лучше научись исправлять их в ходе выполнения. А ещё лучше научись их использовать для своей выгоды.

С этими словами Суккуба растаяла в воздухе, а Дима тяжело выдохнул, обдумывая услышанное и соображая, чтобы это значило.

^{Глава 18. Локация 3. Думать — это тебе не сексом заниматься при разгрузке вагонов. Выматывает не только до утраты сознания, но и до потери самого себя.}

Несмотря на утреннее нежелание отправляться на экзамен к последнему архетипу, Дима, проведя день в размышлениях, то есть ничего неделании, решился всё-таки к вечеру провести разведку боем. После долгих логических изысканий, он морально приготовился весь следующий день посвятить «яжматери», а сегодня собирался лишь познакомиться, посмотреть на это эгоистичное создание и выработать приблизительный план действий на последний, он надеялся, заключительный штурм этой локации.

Пользуясь непрямой подсказкой, а скорее намёком, как интерпретировал Дима последние слова Джей, айтишник попытался запрограммировать процесс соблазнения, предусмотрев возможность быстрого и желательно безболезненного устранения всплывающих ошибок. А то, что они будут, горе-программист не сомневался и без напоминаний потусторонней сущности.

Но для того, чтобы их было как можно меньше, ему требовалась дополнительная информация для отладки и подгонки своего приблизительно подобранного театрального образа. Днём, поразмыслив над этим, он так и не смог сложить в голове хоть какое-нибудь представление об амплуа, которое позволило бы выглядеть идеалом для последней представительницы гарема.

Дима: — Мужа она за мужчину не признаёт в принципе, — размышлял он, — Это утверждение Суккубы прозвучало однозначно. Значит, как бы я не выпендривался, но один факт, что являюсь законным супругом, выбрасывает меня из очереди в идеалы по определению. Прикольно. Выходит, любой подонок и сволочь со стороны будет выглядеть в глазах этой узурпаторши на главенство в семье лучше меня? И как прикажите в этом случае подбирать типаж для лицедейства?

Ситуация казалась тупиковой. С одной стороны, для завоевания женщины требуется сыграть роль её идеала, а с другой — титул мужа автоматически опускает ниже плинтуса. Как можно исполнить роль альфа-самца, когда ты по любому для источника обольщения олень прикроватный, какой бы реквизит не напяливал и какой бы декор не навешивал.

Дима: — Отсюда вывод: не стоит рвать задницу за непонятно чью «передницу». Для этой фифы я по любому насрано. Почему? Да потому, что у неё бзик на доминантности, а не имея от природы способностей подняться выше окружения, она опускает на колени рядом стоящих. А я ведь встречал таких по жизни. Притом подобных действительно много и не только среди женщин.

И тут в голове всплыли нужные воспоминания этих столкновений. И первым оказался друг Лёха. Они с ним ещё в детсаде за один горшок дрались, и про которого их общие друзья в своё время подшучивали, что он не женился, а вышел замуж, превратившись в подкаблучника.

Дима: — А ведь его Алёна, сто пудов обладает именно этим приоритетом поведения. А что бы произошло, если бы он под неё не прогнулся? А ничего. Она бы замуж за него никогда не пошла. Подобные могут уживаться только с подкаблучниками и ни с кем более. Единственный инструмент манипуляции — это секс, как и у Ведьмы. Но Ведьмы бабы умные, использующие любых самцов для своих далеко идущих планов. Они мужчин не унижают, а используют их сильные качества, управляя своими слабостями. «Яжматери» же — тупые как пробки. Поэтому используют секс исключительно для повышения чувства собственной важности и то, только в узкой локации отдельно взятой семьи, изгаляясь над одним мужчиной, добровольно, под запись в ЗАГСе согласившимся на унижения. И сама манипуляция у них предельно примитивна: правильно себя ведёшь — на, как подачку, а неправильно — будешь спать на диване в соседней комнате. Как их там Лев Николаевич обозвал: семейные проститутки? Абсолютно в дырочку. А если семейное гнёздышко превращается в публичный дом для одного конкретно взятого мужа, то абсолютно не имеет значения, представителем какого типажа он является. Расплачивается деньгами в семейный бюджет, рабским трудом по хозяйству, вплоть до мытья полов и посуды с унитазом, а главное беспрерывно снабжает лестью, подхалимством и чрезмерной обходительностью, превознося любимую над собой и окружением, и ладно. Вернее, сам опускаясь ниже пыли на её подошве, производя имитацию её подъёма и осознания чувства собственной важности. За что, довольная поведением мужа семейная проститутка изредка даёт поэксплуатировать свою кормилицу в качестве награды и при этом ещё требуя неземного удовольствия для себя, любимой. Прям дрессура высшего пилотажа.

Именно то обстоятельство, что для выполнения задания не требовалось придумывать сценарий для определённой роли, попросту оставаясь самим собой, лишь скорректировав поведение, и натолкнуло Диму на предварительное знакомство. Понимая, что пока в неё не вложится морально или материально, или хотя бы авансом не наобещает в три короба, хрен она ему даст на постном масле. Как говорится: не подмажешь — не засунешь.

А по поводу корректировки поведения он, проанализировав того же друга подкаблучника, вывел простой поведенческий алгоритм: в глазах стороннего окружения следует выглядеть брутальным самцом, но как только дело коснётся объекта воздыхания, немедленно превратиться в послушного и покладистого подлизу.

Чем-то это напомнило дрессированную бойцовую собаку на коротком поводке, при выгуле. У которой на злющей морде написано: всех порву за хозяйку, а её за вкусняшку залижу до оргазма.

Обитательница самого отдалённого шатра встретила законного супруга, мягко говоря, недоброжелательно, изображая надутую на крупу мышь и по самое «не хочу» обиженная. Она демонстративно изображала, что в упор не замечает вошедшего Главу Рода, но при этом всем видом давая понять, что обижена не на весь мир вообще, а конкретно на него, скотского муженька, наконец-то нагулявшегося и заявившегося непонятно откуда.

Дима даже как-то растерялся с порога. Мало того, напугался, прекрасно понимая, что обидеть для него по условиям экзамена — смерть с колокольчиками по бубенчикам. Но, несколько успокоившись и приглядевшись, а вернее, почувствовав её настрой, тут же облегчённо выдохнул, поняв, что эта обида лишь показная, наигранная.

— Привет, — не мудрствуя лукаво, по-свойски поздоровался он, проходя вглубь шатра и присаживаясь у импровизированного стола, — я Тот-Кто-Зовётся-Ди.

Девушка ни звука не произнесла в ответ, лишь сменила надутое выражение на надменно-каменное, в котором запечатлела саму стервозность, хотя в душе у «яжматери» несмотря на внешнее спокойствие, чувствовался бурлящий вулкан эмоций. Она еле сдерживалась, и Дима неожиданно поймал себя на мысли, что благоверная намерена вцепиться в его глаза ногтями и выцарапать их к чёртовой матери.

Дима: — Эт за что?

После мхатовской паузы, при которой новый Глава Рода уже испуганно ожидал ответа от своей восьмой жены, тщательно прислушиваясь к её эмоциональному фону и готовый оказать физическое сопротивление нападению, она, наконец, произвела первые ответные действия. Не меняя выражения на злющей физиономии, девушка уставилась прямым взглядом дознавателя в глаза мужа и тоном прокурора, уже абсолютно уверенного в его виновности, жёстко спросила:

— Нагулялся?

— В смысле? — опешил Дима, округляя глаза от неожиданности наезда.

— Всех баб своих обошёл? — продолжала напирать жена-прокурорша, вкладывая во взгляд весь груз неоспоримой вины супруга.

— Каких баб? — на неподдельных эмоциях взвился обвиняемый, напрочь забыв о виртуальности происходящего и только через пару секунд осознав вопиющую несправедливость, пришёл в себя.

Дима: — Твою мать! Как она меня лихо выбила из равновесия. Словно лох попался на классическую подсечку.

Он глубоко и облегчённо вздохнул, успокаиваясь, и, включив подлизывание на первую скорость, тупо попёр в контрнаступление.

— Любимая. Какие бабы? Я, как только закончил с работой, сразу к тебе!

— Угу, — выдавила из себя ревнивица, скривив подобие ухмылки, что в переводе с женского на человеческий означало: «так я тебе и поверила».

— Да, клянусь богами! — залебезил лгунишка, стелясь по земле и осторожно подползая к ногам жены-собственницы, подобострастно заглядывая в хозяйские глазки и неистово помахивая хвостиком, который ещё когда-то по пути эволюции где-то отвалился, но, видимо, мозг об этом запамятовал, — ты у меня единственная, — продолжал он врать самым бессовестным образом, будто она не знает, что у него их тут восемь штук по шатрам рассажены.

Девушка, заслышав лесть в свой адрес, тут же демонстративно оттаяла, с благосклонностью принимая моральное подношение. Мягко прогнулась в спине, выставляя на передний план показушные атрибуты соблазнения с гордо торчащими сосками. На лице злость преобразилась в еле заметную улыбку, что означало в переводе с женского языка тела на нормальную речь, кокетливое: «Ну, не знаю».

— Да я весь день, пока разгребал дела, только о тебе и думал, — продолжал распоясавшийся врун, буквально кожей ощущая, что каждое его слово, высказанное в порыве сладострастного обмана, топит её такой же насквозь лживый лёд, — я так соскучился по тебе, — продолжал подлиза, добравшись до её ног и запуская между них руку.

И тут же спохватился.

Дима: — Какой на хрен соскучился? Я же, по сути, впервые её вижу! — но, взглянув на потёкший во всех местах объект соблазнения, молниеносно сделал вывод, — А. По. Заглотила по самые гланды. Значит, продолжаем в том же духе.

Вот только развить контрнаступление, насквозь лживая жёнушка не позволила.

— Перестань, — кокетливо смущённо, тихо, будто боясь, что её услышат, потребовала хозяйка шатра, выдёргивая руку мужа из своих ног и отстраняясь вглубь подушек.

Она продемонстрировала брезгливый жест, ни то разглаживая помятую им штанину, ни то плавно смахивая пыль и грязь, оставленную его рукой, но при этом тщательно, скосом глаз проследила, чтобы муж на этом жесте задержал должное внимание.

А он что, нелюдь какой? Конечно, задержал. И не только. Он откровенно принялся стягивать с неё штаны одними глазами, стараясь во чтобы-то не стало взглянуть на то, что под ними прячется. И, в отличие от жены, не намекал жестами, а вполне показательно демонстрировал ей свои намеренья и похотливое желание насладиться этой вкусняшкой всеми возможными способами.

Молодой человек, отыгрывая домашнего пса, хорошего мальчика, продолжал вилять несуществующим хвостиком и просительно заглядывать в глазки хозяйке, прекрасно понимая, что накидываться на самку без команды, ну никак нельзя. Потому что с этой особью противоположного пола действует простое собачье правило: сучка не захочет — кобель не вскочит.

Но так и не представившаяся ему восьмая по счёту жена поджала хвост между ног, впихнув туда небольшую подушку, чтобы он даже не думал заглядываться на то, что ещё не заслужил. Вместе с тем, вновь напялив на себя маску суровой домоправительницы, принялась за какую-то поделку, состоящую из множества разноцветных шнурков, давая понять распустившему слюни муженьку, что сейчас ей не до него. У неё есть более важные дела.

Все попытки Димы как-нибудь подлизаться и продолжить телесный контакт, с помощью которого он намеревался добиться от девушки начала процесса возбуждения, она обрывала резко и бесповоротно. Даже когда плюнул на необходимость быть подкаблучником и попытался нахрапом обнять, продолжая при этом вешать лапшу на уши о её красоте и привлекательности, то домовая стерва просто замерла, как истукан, поджав губки и демонстративно брезгливо отвернув голову, всем видом давая понять, как он ей противен.

Абитуриент факультета разврата не стал переступать красную черту дозволенности, понимая, что эта сучка, да ещё находящаяся в настроении вечного пост менструального синдрома, ни под каким половым стимулятором не возбудится и тем более не опустится до ласки к провинившемуся, по её мнению, супругу.

Дело шло к вечеру. Солнце скрылось за пиками гор, и следовало принимать какие-то кардинальные шаги в вяло выстраиваемых отношениях. Не оставаться же на ночь при таком раскладе и спать в одном шатре, но, как водится, на диване в соседней комнате.

Успокоив себя тем, что изначально и не планировал на сегодня секс, а заходил просто познакомиться, в чём пока тоже не преуспел, молодой человек, посчитав, что неприкрытая лесть оказалась для неё слишком мелкой монетой за оказание интимных услуг, решил закидать давалку с завышенным ценником козырями, приступив к заваливанию ничего не значащими обещаниями.

— Чего ты хочешь? — спросил он уже без заигрываний, отстраняясь и устраиваясь на исходных позициях за столом, — я сделаю для тебя всё, что ты пожелаешь.

Сказано это было тоном Самого Главного на всю округу, да ещё с интонацией, намекающей на тайные связи, как минимум с местным Богом Вседозволенности. Это сработало. Девушка отвлеклась от рукоделия и, состроив милую и застенчивую мордашку, чуть склонив головку к плечу, елейным голоском переспросила:

— Всё-всё?

— Клянусь, — моментально соврал Дима и для верности изобразил приветствие римских легионеров, гулко стукнув себя кулаком в верхнюю часть грудины.

Красавица захлопала ресничками, потупив глазки, разыгрывая саму невинность, а за тем же елейным голоском ошарашила Главу Рода требованием:

— Принеси мне голову Того-Кто-Родился-На-Большую-Луну.

И при этом тут же выпятила нижнюю губу, изображая детскую обиженность, будто не жизнь человека заказала, а давно обещанную куклу из магазина игрушек. Но, увидев выпученные глаза мужа от своего заявления, тут же кинулась оправдываться и объясняться, делаясь несчастной и пуская слезу.

— Ты знаешь, что он со мной делал, — всхлипнула она, — даже язык не поворачивается рассказывать об унижениях, которые я испытала.

Тем не менее, язык у неё тут же повернулся, видя, что супруг не так реагирует, как она планировала. По ходу эмоциональной кляузы морально пострадавшая плакала, утирая слёзы ладошками. А между размазыванием влаги по щекам заламывала руки, всё ближе и ближе, украдкой подбираясь к застывшему мужу и законному Главе Рода, по совместительству, то и дело декларируя сакраментальную фразу: «ты меня не любишь».

Диме, конечно, было наплевать на Того-Кто-Родился-На-Большую-Луну. Он и так его не раз прибивал. К тому же она не первая, кто его руками хочет отомстить общему обидчику. Молодой человек ошарашенно смотрел на рыдающую супругу и диву давался её кровожадности. Ведьма и то до подобного не опустилась. К тому же речь восьмой жены в своё оправдание, однозначно указывала на невеликий интеллект просительницы.

Дима: — Вот интересно. Она дурой прикидывается сознательно или такая от рождения? Прикольно. А Лёхина Алёнка ему тоже такие концерты закатывает? Бедолага.

Глава Рода, наконец, сделав вид, что пришёл в себя от шока и не забывая о необходимости при ней выглядеть тюфяком с размазнёй в придачу, испугано заикаясь, залебезил:

— Ну как же… как же можно?

— Нужно, — неожиданно резко прервала «яжмать» его сопле-бульканье, моментально преображаясь во властную и не терпящую отказов повелительницу, — ты мужик или кто? Твою жену обижали, унижали, пользовались, а ты «ну как же»? Иди и принеси мне его голову, а до этого я с тобой не разговариваю.

После чего реальная глава семьи указала номинальной на выход пальчиком и, поджав губки, демонстративно задрав носик, отвернулась, указывая всем своим видом, что счётчик «я с тобой не разговариваю» запущен.

Дима: — Ну вот, не хрена себе, заглянул познакомиться. Влетел гоголем, выполз выползнем.

Всю дорогу до своего шатра, которую он преодолевал с черепашьей скоростью, молодой человек негодующе размышлял, напрочь потеряв ощущения времени и пространства. Вспоминая друга Лёху, его одолевал нешуточный и вполне закономерный вопрос:

Дима: — Зачем мужики женятся на подобных? А ведь таких полно! Хоть пруд пруди! Они что, слепые? Им это нравится? Вряд ли. А может, боятся, что другие им вообще не дадут и надо довольствоваться тем, что имеешь? Бред. Ведь именно подкаблучники заводят себе на стороне любовниц в первую очередь. Пример тот же Лёха. Кстати, единственный из всех женатых друзей, имеющий зазнобу на стороне. А вот у меня таких мыслей даже не проскальзывало никогда.

Он всячески старался объяснить себе этот феномен и не мог. Суккуба, правда, пояснила, что большинство мужчин от подобных семейных отношений со временем сбегают. Но как они попадаются в эту ловушку?

Дима: — А ведь, похоже, именно в ловушку и попадают. В медовую ловушку. Ей ничего не стоит изначально прикормить мальчика вкусненьким сексом, посадить страдальца на половой наркотик удовольствия, а затем, включая «дам — не дам» начинать им манипулировать.

С этими невесёлыми теоретическими изысканиями Дима ввалился в шатёр, зло взглянул на развалившуюся на его троне Джей, походу отмечая, что и эта потусторонняя тварь ничем не лучше. Грузно, еле переставляя ноги и продолжая перебирать тяжёлые мысли, добрался до кровати и рухнул на неё, не раздеваясь, подытожив размышления очевидным выводом: какая же сволочная это штука — семейная жизнь.

— Ну что, нагулялся, кобель? — ехидно посмеиваясь, вопрошала красночёлочная заноза, не упуская возможности поиздеваться над учеником.

— Да пошла ты, — беззлобно буркнул подзуживаемый, даже не осознав, кого посылает и какие могут быть последствия.

На что Суккуба не обиделась, а залилась своим колдовским смехом. До рези в ушах звонким и, как закон о воинской обязанности, действенным. Диму моментально заколотило в судорожных попытках вскочить и затопать ножками, но мягкая подстилка всячески препятствовала принятию вертикального положения, поэтому он задёргал ими, имитируя бег на месте лёжа.

Отсмеявшись и утерев так и не выступившие, но подразумеваемые слёзы, Джей облегчённо, в голос глубоко выдохнула и размякла на троне, перетекая телом на одну сторону и принимая положение полулёжа. Для Димы подобная встряска послужила прекрасным стимулятором для возвращения из чёрных грёз к сволочной реальности.

Он тоже громко выдохнул, как бы приходя в себя от морока, и, наконец, приняв сидячее положение, вопросительно уставился на Суккубу, стараясь сообразить, какого чёрта она тут делает. Стоит ли её появление трактовать, как окончание экзамена или воспринимать, как намерение усложнить его внеплановыми вводными?

— Расслабься, — лениво махнула училка, отвечая на незаданный вопрос, — благодаря предварительному анализу, первичной разведке и глубоко засунутому в голову эпикризу содеянного, ты довольно легко подобрал ключики к этой «говнюшке». Завтра она тебе по любому даст. Надо же привязывать молодого Главу Рода к своей кормилице. Хотя тебе лично это удовольствие вряд ли доставит.

— Почему? — не удержался Дима, уже чувствуя подвох.

— Потому, — обтекаемо и недоброжелательно пресекла Джей попытки глупого ничтожества вмешаться в её сакраментальный монолог. Но, выдержав паузу и обдумав, всё же решила опуститься до объяснения, — потому что ты награждён мною возможностью чувствовать возбуждение партнёрши. А эта семейная проститутка, как ты её назвал, пока не привыкнет к твоему члену, бурные совокупления будет исключительно имитировать. Я просто тебя пожалела. Видеть неистовое сладострастие, слышать симфонию фантастического оргазма и не чувствовать при этом даже капельки возбуждения притворной сучки — это унизительно. Знаю, ты ещё не сталкивался по жизни с имитацией оргазма. И не надо пока. Думаю, в будущем этой лжи во благо, ещё нахлебаешься сполна.

Суккуба замолчала, грустно улыбаясь, давая ученику время осознать услышанное. Дима, только представив себе подобное занятие любовью, при котором один партнёр мучается мыслью: «когда же ты возбудишься, тварь», а другая: «когда же ты уже кончишь, сволочь», зябко передёрнул плечами и мысленно поблагодарил всемогущую сущность.

— Но мы с тобой здесь ещё не закончили, — с интонацией хитрой лисы из сказок детства прервала она его «спасибо» в свою сторону, давая понять, что пряники закончились и впереди очередные розги, — архетипы были теоретическими, донельзя упрощёнными. В реальной жизни будет всё куда сложнее. Но это уже твой личный процесс саморазвития. Я же по условиям контракта даю только азы.

Джей, как бы делая визуальное ударение на последнем слове, размашисто хлопнула в ладоши, в мгновение ока перенося дальнейшее собеседование в светло-серое «ничто» своего ангельского мира.

Это произошло настолько резко и неожиданно, что Дима на пару секунд потерял равновесие с ориентацией, отчего голова закружилась и к горлу подступил ком тошноты, а тело моментально вспотело. Хорошо, что сидел. Организму явно не нравились подобные метаморфозы.

Чёрный ангел, обтянутый в блестящее и тонкое, как презерватив, одеяние, чем-то напоминающее нефтяную плёнку, с матово-чёрными крыльями за спиной, со светящимся ликом, неизменной красной чёлкой и золотой спиралью меж бровей, восседал на сказочном троне с высокой резной спинкой, замерев, словно изваяние.

После того, как подопечный пришёл в себя и отдышался, подавив позывы взбесившегося желудка, он ещё какое-то время осматривался, вертя головой. Но вокруг, кроме непонятно за счёт чего подсвечивающийся светлой серости сильно разреженного тумана, уходящего в пустую бесконечность, ничего не было.

Он тут уже бывал и всё это видел, но накатило ощущение, что это что-то новенькое. Да и прошлый раз ему некогда было так дотошно разглядывать белёсую пустоту, потому что находился под гипнозом от одного вида Суккубы, а сейчас потусторонняя сущность будто специально давала ему возможность проникнуться в нереальный мир и понять, что он ничего в нём не понимает.

После пристального сканирования и тщетных попыток хоть что-то разглядеть в светло-серой пелене, он, наконец, обратил взор на хозяйку здешнего «ничего», с особой тщательностью приступив к изучению ангельского создания. Суккуба при этом продолжала оставаться изваянием, не проявляя признаков жизни, если подобное вообще можно сказать об ангельской сущности.

Только спустя несколько минут детального изучения, полностью успокоившись и утолив любопытство, оценив попутно главную в потустороннем мире по разврату и похоти по достоинству, Дима набрался смелости и решил расшевелить замершую Джей мысленной провокацией.

— А ты ни чо так тёлка. Зачётная. Но зная тебя, ни за что бы не повёлся на твои прелести. Хотя понимаю, учитывая твоё всемогущество, если б захотела, то я бы уже сдох от желания обладать тобой. В сексуальном плане, само собой.

— Расслабься, — прогремело в пустоте в буквальном смысле, словно гром с неба. Но тут же ожив, Суккуба улыбнулась своим светящимся ликом и заговорила сама, не прибегая к помощи спецэффектов сверху, хотя божественность в голосе никуда не делась, — у тебя на меня денег не хватит.

От первого громоподобного слова у Димы волосы встали дыбом, и на тело десантировались миллионы мурашек. Толи от неожиданности, толи небесный гром обладал таким свойством воздействовать. Но когда ангел заговорил самостоятельно, то, несмотря на всю грандиозность его голоса, молодого человека отпустило, и он даже облегчённо вздохнул, начиная вновь нормально соображать.

— Что такая дорогая? — попытался поддержать несерьёзный диалог молодой человек, сообразив, что потусторонняя сущность настроена игриво.

— Ни то слово, — в том же легкомысленном тоне продолжила Суккуба, — сколько не предложишь — откажусь.

Ангел плавно наклонил корпус вперёд, выдержал очередную мхатовскую паузу и уже вполголоса закончил:

— Потому что бесплатная. А халяву не купишь.

Приступ демонического хохота чуть не порвал бедного смертного на миллиарды маленьких Димусек. Именно такое ощущение возникло у лежащего пластом и всё ещё подёргивающегося Димы, когда она закончила веселиться.

Он с большой осторожностью сел. Вновь кружилась голова и тошнило. Вестибулярный аппарат просто разрывало в клочья. Глаза не видели опору, передавая мозгу информацию о зависании в воздухе, но пятая точка с руками вполне достоверно опирались на что-то ровное и жёсткое. Словно сидел на идеально прозрачном стекле, определяемым только на ощупь.

Наконец осознав, что если не прекратит попытки визуально фиксировать опору под собой, то его вырвет, Дима сосредоточил внимание на восседающей перед ним Суккубе. Убедив себя, что просто находится на полу. Подобрал к груди колени, обхватил руками, чтобы не видеть уходящую под ним в никуда пустоту, глубоко вздохнул, сглотнул набежавшую слюну и уставился на два бугра на грудине чёрного ангела, прижатых, словно плотным спортивным купальником, но не расплющенных при этом.

— Я. Жду, — через несколько секунд взаимного созерцания друг друга, разделяя паузой слова, проговорила Джей.

— Чего? — в недоумении поинтересовался Дима, переводя взгляд с грудей на светящийся лик, полагая, что это как раз он находится в состоянии «я жду», непонятно зачем притащенный Джей в этот тошнотворный для человеческого организма мир.

— Ответ на дополнительное задание, — спокойно и без эмоций объявила она своё требование.

Дима: — Твою ж мать! А я и забыл про него. Что там было? Что-то про элементы женской психологии необусловленной физиологией? Я тогда ни хрена не понял и обещал подумать как-нибудь потом. А сейчас мало того, что не знаю, так ещё и забыл к едреней фени.

— А что будет, если я не смогу ответить? — с надеждой на халяву поинтересовался ученик, полагая, что основной экзамен сдан, а дополнительный вопрос является лишь ничего не значащим бонусом в плюс или минус, который уже не может повлиять на прохождение аттестации в целом.

— Ничего не будет, — успокаивающе ответила Суккуба, поднимаясь с трона и тут же растворяясь в серой дымке вместе с ангельским седалищем, оставляя аттестуемого в полном «ничто» со всех сторон.

Почти минуту Дима находился в состоянии прострации и от неожиданности её исчезновения, и от полной потери ориентации в пространстве, лишившись визуального якоря в виде потусторонней сущности с прилагающийся к ней мебелью.

Наконец, он закрутил головой по сторонам, в надежде отыскать Джей где-нибудь в другом месте. Оглядел верх, заглянул вниз, но всё, чего добился — вновь взбесившийся вестибулярный аппарат. Это заставило лечь на спину, раскинуть руки с ногами, расслабиться, приняв форму морской звезды на морском дне, и интенсивно подышать, успокаивая внутренности.

Дима: — Я так понимаю, что «ничего не будет», это не в смысле, что мне за это ничего не будет, а в смысле, не будет вообще ничего. Вот как сейчас.

Эта нерадостная мысль пришла в гудящую голову при созерцании подсвеченной изнутри серости, что вроде бы ассоциировалась с верхом, исходя из того, что он лежит на спине.

Дима: — И как долго это «ничего» будет продолжаться? Скорей всего, пока я не найду ответ на поставленный вопрос. С неё станется. Мол, сиди тут хоть всю жизнь. А если я в туалет захочу?

И тут молодой человек впервые за время пребывание в непонятной пустоте обратил внимание на свои физиологические потребности, … и ни одной не обнаружил. Ни пить, ни есть, ни спать абсолютно не хотелось. Даже реши он нагадить тут из принципа, ничего бы не получилось. И капли бы из себя не смог выдавить.

Дима: — Надо же, — с нескрываемым удивлением отметил мученик ангельской педагогики, — что называется, созданы все условия для думающего человека. Не захочешь, да начнёшь заниматься умственным трудом.

Он ещё немножко полежал, а затем закрыл глаза и принялся для начала вспоминать формулировки Суккубы по поводу чёртового дополнительного задания. И первоначальную, и упрощённую. Как ни странно, но стоило ему только задуматься над этим, как в голове тут же всплыл голос Джей, словно аудиозапись, повторяющая в точности сказанное в уэде при выдаче задания.

Дима: — Да. Не хило иметь такую наставницу. Раз сказала — на всю жизнь запомнил. Любопытно. Это у меня такой дар открылся или это суперспособность преподавателя? Скорей всего, второе. С чего бы это ей одаривать меня такой плюшкой? Фу, Дима, брейк. Не о том думаешь. И так вопрос: какие поведенческие стереотипы, притом необусловленные физиологией, в дальнейшей эволюции женщин превратились в стойкие элементы психики? Какие привычки бесправного периода существования слабого пола перекочевали в современную жизнь в виде рудиментов? То есть они им как бы уже не нужны для выживания, тем не менее, имеют место.

Абитуриенту надоело валяться на спине, и он, не открывая глаз, перевернулся на живот, пристроив подбородок на сжатый кулак.

Дима: — Суккуба тогда посоветовала примерить чужое поведение на себя. Что ж, попробуем.

Понимая, что спешить теперь некуда, решил побывать в шкуре каждого, кого встретил в локации. Притом, выстроив в очередь по мере её прохождения, стараясь вычленить: что в том или ином персонаже женского, а что мужского. Уверовав в утверждение Джей, что каждый реальный человек имеет в своей психике и то, и другое, только в разных пропорциях.

Первым анализу подвергся жрец. Он тут же попытался представить себя на его месте, вспоминая его жесты, мимику, действия и речи. Но, поразмыслив, не нашёл в нём ни мужского, ни женского. Он скорее представлял собой некую усреднённую канцелярскую крысу или в доску оборзевшего чиновника, а это, по определению «оно», не имеющее половой идентификации.

Следующим пошёл в разработку Большая Луна, как для краткости обозвал он своего убийцу. Ну, этот в результате анализа оказался просто дебилом, попутавший берега и имеющий одну единственную извилину, управляющую эрекцией полового органа. Хотя, возможно, была ещё одна где-то спрятана — пожрать. Женственности в щербатом не было. Сплошной тестостерон вместо крови, хотя и подозрительно красного цвета.

Анализируя подаренную ему по наследству родню, он в первую очередь зацепился за их прогиб перед ним, как перед силой и законной властью.

Дима: — Поведение раболепной подчинённости — это женская составляющая психики или она возможна и мужском проявлении? Нет. Это, скорее всего, одна из реакций системы самосохранения организма, а значит, обусловлена физиологией. Иерархия подчинённости присуща всем животным. Значит, это не чисто человеческая особенность и тем более выработанная временем привычка. Ищем дальше.

Он перебрал каждого из стоящих тогда перед ним задницами к верху, стараясь найти хоть что-то женское в их поведении. В конечном итоге, Дима, уже забыв, что требовалось анализировать поведение каждого, откровенно принялся искать в них зачатки гомосексуальности.

Дима: — Стоп! Гомосеки! — неожиданно встрепенулся искатель, тут же забыв о родственниках и вспоминая свою прежнюю реальную жизнь, — чем характеризуется гей? Открытой и наглой эпатажностью. Как визуально, так и неординарностью поведения. Зачем? Да он, как и чёрно-игольчатый женский архетип, старается таким образом привлечь к себе внимание. То есть в нём превалирует именно этот архетип, только и всего. А скрытые, не столь бросающиеся в глаза? Получается, они могут принимать любую доминанту в поведении, предпочитая всё те же Юнговские архетипы. Ну, правильно. Раз они идентифицируют себя с женщинами, они и ведут себя как женщины. Нет. Это опять не то.

Дима вновь перевалился на спину, открыл глаза, уставившись в дымку. Промелькнувшая догадка махнула хвостиком и скрылась. Ему сначала показалось, что вот-вот ухватит решение, но не получилось. Он постарался из прежней жизни вновь вернуться к этой локации, но подсознание настойчиво, то и дело возвращало к воспоминаниям о «голубых».

Дима: — Хорошо. Давай проанализируем их с другой стороны, но не со стороны задницы, а наоборот — «передницы». Так сказать, «фейсом об тейбол». Чем характеризуется их поведение отбрасывая эпатажность и излишнюю прилипчивость, всячески демонстрируя отсутствие стыда и совести.

И тут мыслитель резко сел, уставившись в никуда, и вытаращил глаза, всем видом выкрикивая знаменитое изречение Архимеда — эврика! Вот только вместо этого он вслух выдохнул:

— Твою мать.

Дима: — Они стараются понравиться! Просто из кожи вон лезут, как стараются. И для женщин желание понравиться — желание доминантное! Является ли оно физиологическим. Нет! И мужчины есть такие, которые стараются понравиться. И не только женщинам, а вообще всем. Даже самому себе в отражении. А уж что сами женщины с зеркалом делают, видя в нём себя — об этом вообще легенды сложены. Получаются. Все артисты просто обязаны обладать женским началом, потому что их цель — нравиться публике. Это что же выходит. Раз для меня, ученика Суккубы, артистичность — это всё, то и я должен обладать развитым женским началом? Вот пипец, приехали. Здравствуй, Дима-голубец. Так. Что-то меня опять не туда понесло.

Он снова прилёг. Повертелся с боку на бок. Надоело. Попытался встать и подвигаться, так как при ходьбе ему всегда лучше думалось. Но не тут-то было. Как только мозг потерял ориентиры опоры, тут же взбесился и обрушил тело на четвереньки, видимо, припоминая далёкую, предшествующую прямоходящей компоновку туловища. Опять затошнило. Дима грязно выругался. На удивление помогло.

Дима: — Хорошо, — подытожил мыслитель, окончив с ориентаций в пространстве и решив, что данная поза вполне приемлема для дальнейшего анализа, — могло ли желание понравиться сформироваться именно в данный очень длительный период женского бесправия? Да сто пудов. Тут вступает в свои права закон естественного отбора. В это время из женщин выживали только те, кто умел нравиться сильному главенствующему полу. А тех, кто не умел, либо использовались в качестве туалетной бумаги и робота-пылесоса, либо пускались на суп в голодный год. А голодным он был по причине того, что самец не хотел слезать с понравившейся женщины и идти на охоту. Куда было проще сожрать лишний рот. И объедков для других больше останется, и раздражать высоко эстетичный взгляд хозяина станет некому.

Тут он вспомнил представленное ему изначальное дефиле гаремных жён. Суккуба, даже формируя эти виртуальные пустышки, не обошла вниманием атрибуты внешней привлекательности. Все были молоды и каждая по-своему красивы. Праздничные наряды. Эффектные причёски. Манящие, выставленные напоказ чисто женские атрибуты соблазнения в виде оголённых грудей. А самое главное — яркая бижутерия и наличие макияжа!

Даже в упрощённых моделях, Джей не стала лишать их этих, казалось бы, ненужных для экзамена мелочей. Почему? Да потому, что это была подсказка. Потому что женщины бесправного времени были просто обязаны казаться красивее, чем есть. И сегодня в реальном мире всё это имеется в полной мере.

Мало того, современное искусство макияжа вообще из любой уродины способно сделать топ-модель. Эволюция технологий визуального обмана на лицо. Из поколения в поколение желание нравиться в психологии женщины в буквальном смысле передавалось по наследству. Украшательство себя различными способами вошло в стойкую привычку ни только конкретных особей, но и всего общества.

Правда, в сегодняшнем мире, кроме желания понравиться, в большей степени проявляется желание доминировать, но это корнями оттуда же. Броши с кольцами по цене квартиры, ордена с медалями, серьги с бриллиантами, часы, цепи, престижные мобильники и «автомобильники» с гаражами в виде дворцов и замков.

Один ляд. Всё это одно желание — старание выглядеть лучше, чем ты есть от природы. Естественность перестала быть нужной, даже когда мы всё висящее на себе снимаем, оголяемся, смываем под душем нарисованное на лицах и нагишом залазим под одеяло, чтобы заняться сексом по желанию или необходимости.

Но и в этом случае придумали, как выпендриться. Кто-то исколот татуировками в высоко художественном стиле, кто-то заселеконил всё, что только можно и нельзя. Тут же несмываемые никаким растворителем следы доблестной пластической хирургии и местный салон ювелирки в виде пирсинга…

Расслабленное состояние, как физическое, так и моральное, с таким же вялым перебором ничего не значащих мыслей, всплывающие образы и клиповые картинки перед глазами, неминуемо влекли в миры Морфия. Туда уставший от всего этого Дима и отправился…

^{Глава 19. Локация 4. Хочешь научиться — возьми учебник, хочешь разобраться — выбрось его к чёртовой матери.}

Проснулся Дима под монотонное покачивание и лёгкий скрежет чего-то непонятного обо что-то невразумительное. Распахнул глаза в полной бестолковщине и прибывал в недоумении несколько долгих, пустых от мыслей секунд.

Его, упакованного с боков пуховыми подушками, как при транспортировке чего-то особо хрупкого и безмерно ценного, мягко укачивало в малолитражной, но, судя по изысканной отделке, дорогой карете.

Напротив, сидела великосветская дама европейского средневековья в цветастой широкополой шляпе с пышными перьями, скрывающая верхнюю часть лица. Попутчица всем видом демонстрировала изысканную загадочность.

На особе голубых кровей, судя по одеянию, прошедшему апгрейд в ювелирном бутике, красовалась огромная юбка царь-колокол, под сенью которой без стеснения, имеется ввиду объём, а не пикантность местонахождения, уместилось бы три человека Диминой комплектности.

В отличие от нижней безразмерности одеяния, выше пояса попутчицу плотно, явно до невозможности нормально дышать, утягивало платье насыщенного болотного колера, утыканное в строго симметричном порядке бусинами жемчуга и открытым декольте из разряда: «простите, оголила всё, что смогла». Контрастность платью составляли пышные ажурные рукава с манжетами и воротник-корона ослепительно белого цвета, стоявший колом.

Изящно скошенный головной убор на пол лица скрывала красную чёлку спутницы, но молодому человеку лицезреть этот атрибут и не требовалось. Одна ехидная ухмылка, выставленная напоказ и примелькавшаяся уже до оскомины, говорила путешественнику во времени и пространстве, что перед ним Суккуба собственной персоной.

После того, как глаза осознали увиденное и успокоились, выйдя из режима бешеного сканирования окружения, заложило нос, как при лютом насморке. В замкнутом пространстве средневекового транспортного средства, воняло похлеще, чем в парфюмерном отделе Летуаль.

Дима: — На кой ляд она на себя ведро духов вылила?

С этой мыслью, он в протестном жесте одёрнул плотную занавеску, закрывающую квадратное окошко в дверке, и высунул лицо наружу, в надежде глотнуть свежего воздуха. Но даже в заложенный нос ударил такой крепкий аромат помойки, что молодого человека чуть не стошнило, и он рухнул обратно в подушки, судорожно зашторивая связь с внешним миром наглухо.

Джей, как всегда, с неподдельным любопытством и чуть ли не детской непосредственностью наблюдающая за спонтанными и маловразумительными телодвижениями ученика, сделала громкое «ха», как бы обозначив в этом месте безудержный хохот. Но сам смех попридержала. Видимо, посчитала вскакивание подопечного и бег на месте в двигающейся коробке на колёсах неуместным и в полной мере изливать ехидную радость по поводу очередного попадания горе-ученика впросак, не стала.

Молодой человек насупился и, демонстративно схватив подушку, уткнулся в неё лицом, используя атрибут комфорта в качестве фильтра. Но после единственного вдоха осознал, что и предметы вокруг насквозь пропитаны ингредиентами местного парфюма, отчего тут же, отбросив вонючку, просто зажал нос пальцами.

— Привыкай, — громко и отчасти развязно, что абсолютно не вязалось с внешним утончённым образом, посоветовала Суккуба, — здесь без химической завесы не обходится ни одно приличное общество.

— У меня на особо ядовитые духи аллергия, — пожаловался ученик, продолжая зажимать аппарат обоняния, — нос закладывает.

— Вот и прекрасно, — усмехнулась Джей, — зачем ты тогда зажимаешь свою сопелку, если её и так закладывает?

Дима убрал руку от лица и, уставившись на исчадье ада, холодно и озлоблено потребовал информацию:

— Где мы и кто я?

— Фи! Какой Вы не воспитанный мужлан, сударь, — театрально взмахнула изящной ручкой великосветская развратница потустороннего мира, — а где доброе утро, сударыня, и какая Вы сегодня обворожительная. Одно слово — дикий бастард из далёкой Московии, где много-много диких медведей. Где вечно холодно и весь народ грубый, неотёсанный и жутко воинственный. Я даже не знаю, сударь, как Вы сможете ужиться в цивилизованном Париже времён Людовика XIII среди галантных кавалеров двора Его Величества и тем более соблазнить саму королеву Франции?

— Э-э, стоп! — вскинулся Дима, выбрасывая открытые ладони вперёд, подражая супергерою, останавливающему на ходу встречный паровоз, — я не понял, мы что, в Париже времён Д’Артаньяна?

— Не совсем, — переходя на усталый лекторский тон, проговорила Джей, при этом констатируя очевидное, — скучный ты. Сейчас на дворе 1620 год от рождества Христова. Только что закончилась гражданская война Людовика со своей мамой — Марией Медичи. Д’Артаньян появится здесь только года через четыре, согласно мемуарам. И раз уж ты заговорил о героях бессмертного романа Дюма, то я тебе по-доброму советую: забудь всё, что там нацарапано. Забудь фильмы, сериалы и прочую муть о доблестных мушкетёрах и тех нравах, что вспомнишь из вредоносных источников массовой информации. Здесь столкнёшься с реалиями, мой мальчик. Поверь, будешь очень неприятно шокирован. Это я тебе гарантирую.

— Ты хочешь сказать, что Дюма всё наврал? — раздражённо принялся пытать Дима, ведь «Три мушкетёра» Дюма была его любимой книжкой юности, и своим негативным комментарием, эта развратная сущность беспардонно пачкала грязью светлую подростковую мечту.

— Нет, конечно. Соврать обо всём даже Дюма не смог бы. К тому же он это не придумал, а лишь литературно переработал пару пасквилей этого времени. Писатель не знал, да и не мог знать о творящемся при дворе Людовика XIII, так как рожал свои бессмертные произведения значительно позже. Я просто посоветовала забыть всё о трёх мушкетёрах и послушать внимательно. Я не Дюма. Я творчески додумывать ничего не стану, окунув тебя в самые настоящие реалии Лувра этого времени по самые уши.

— Я надеюсь, с королевой ты пошутила?

— Нисколечко. Это и будет твоим аттестационным экзаменом.

— Ты что, с ума сошла? Я тебе что, лорд Бэкингем?

Дима лихорадочно осмотрел свой наряд. На нём висело не по размеру длинное, в пол, облачение цвета детской неожиданности, похожее на матерчатый плащ грубого пошива, с множеством пуговиц чуть ли не через каждые два сантиметра, с наглухо застёгнутым воротником-удавкой на всю шею, в качестве ортопедического воротника.

Сзади, на ощупь обнаружился мелкий капюшон, оканчивающийся длинным чулком непонятного предназначения, свисающий с головной накидки до нижних отделов позвоночника.

Под этим странным пальто чувствовалась поддёвка в виде спальной рубахи-распашонки и больше ничего, кроме растоптанных сандалий на босу ногу. На голове нащупал тюбетейку, только высокую, сантиметров пять, а то и больше. Странная шапочка не просто была одета на голову, а какими-то металлическими аксессуарами, наподобие шпилек крепилась к волосам.

— Я кто вообще, торгаш?

— Не совсем. Ты учёный и местами даже профессор.

— Оба-на, — расцвёл в улыбке абитуриент, неожиданно перешагнувший из третьего класса начальной Суккубской школы сразу в ранг высшего эшелона преподавательского состава, чем тут же поспешил возгордиться, — Ну, как профессор способен соблазнить студентку, я прекрасно осведомлён. Не хочешь ли ты сказать, что королева будет моей нерадивой ученицей?

— К твоему сожалению, нет, — ответила расцветом такой же улыбки Джей, — Ты профессор липовый по нынешним временам. Самозванец, не знающий даже Святого Писания — основы основ всего средневекового образования. А по поводу Её Величества? Тут всё просто. Как там у вас говорят: красть — так миллион, совращать — так королеву!

— Подстава, — с интонацией матерной ругани выдохнул Дима и принялся распалять в себе внутреннее негодование, прекрасно осознавая, что соблазнить королеву — это не в бордель сходить.

— И так слушай и запоминай свою легенду, сам в себе психованный, — тем временем, как ни в чём небывало, продолжила наставница и экзаменатор в одном лице, — ты незаконнорождённый сын, ну, допустим, князя Балашихинского.

— Не было такого, — злобно пробурчал Дима, уставившись в бесстыжие глаза адской развратницы.

— Конечно, не было, — легко согласилась та, — и тебя, как ты понимаешь, здесь в это время не было. К тому же все влиятельные особы, с кем придётся столкнуться по мере прохождения экзамена, понятия не имеют о твоей дикой и никому пока не нужной родине. Поэтому ври в три короба — всё равно не проверят.

Дима тяжело вздохнул, стараясь успокоиться, и, наконец, убедив себя, что ему всё равно некуда деваться с этой подводной лодки на тележных колёсах, внутренне согласился, что придётся как-то изворачиваться и проходить эту грёбаную экзекуцию, названную Суккубой — экзамен.

— Кто хоть там у нас сейчас царствует, Пётр Первый? — поинтересовался он, давая понять, что старается перейти в разряд адекватности и стойко выслушать условия задания.

— Дебил, — чуть не плача скривилась Джей, до этого державшая изящную и высокомерную маску на лице, в очередной раз осознав всю убогость своего подопечного, — Пётр родится только через пятьдесят два года. Сейчас на престоле его дедушка — Михаил Фёдорович, первый из Романовых.

— Ничего не знаю о том времени, — честно признался человек будущего, с высшим образованием.

— И не надо. Папенька твой, князь Балашихинский, был милостив к тебе, убогому, и не прибил за ненадобностью, а всучив приличную по этим временам сумму серебром, отправил учиться в цивилизованную Европу. Как говориться, с глаз долой из сердца вон. Потратил ты своё состояние в славной стране Богемии, в её не менее прославленном Карловом университете города Праги, на факультете свободных искусств, где изучал древние языки и литературу.

— И какими языками я владею?

— Всеми.

— Это как? — неподдельно удивился псевдопрофессор.

— Да вот так. Любой иностранный язык для тебя будет как родной. Стоит лишь шёпотом проговорить ключ-фразу: «я знаю такой-то язык». И любая абракадабра станет понятной. А для окружения ты заговоришь и запишешь на том языке, который таким образом презентовал.

— Типа переключателя на компе?

— Типа. Только не забывай вовремя переключаться на французский. А то так и будешь шпарить на том, что был последний в настройках.

— Круто. А если меня кто начнёт спрашивать об университете?

— Тоже можешь безбожно врать. Никто из представителей французского двора там не был. В пятнадцать лет поступил, в двадцать окончил. По правилам Карлова университета, после получения звания профессор ты четыре года в нём же преподавал. Работал бы и дальше, но местные нацисты устроили дебош. Чешское студенческое меньшинство затребовало привилегии с последующим притеснением всех иностранцев. И они их получили. Тебя, как проклятого гастарбайтера, чуть не прибили. Хотел было бежать на родину, но тут из Парижа пришло прошение от епископа Люсона, некого Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришельё, с просьбой за умеренную плату предоставить в его распоряжение толкового переводчика с нескольких древних языков для выполнения работы особой значимости во славу католической церкви, короля и Франции.

С этими словами она из воздуха материализовала бумажный свиток, запечатанный большой сургучной печатью, и протянула его Диме.

— Это твоё рекомендательное письмо к епископу.

— Этот епископ Ришельё случайно не родственник кардиналу Ришелье?

— Дебил. Этот епископ в скором времени и станет кардиналом Франции. Кстати, король ему уже обещал.

— Так я что, буду работать у будущего кардинала Ришелье?

— Не у него, а на него. Работать будешь в одной из факторий Лувра, у отца Симеона. О королевском дворе поведаю только касательно ключевых фигур. Сам понимаешь, про всех не расскажешь, никакого времени не хватит.

Дима не знал назначения слова «фактория», но отдалённо осознал, что это что-то типа мастерской или мелкой фабрики. Уточнять не стал, потому что его напугало другое.

— Так я же не знаю их порядков? Спалюсь в пять сек.

— А я что, тебя французским дворянином сделала, чтоб ты местный этикет знал?

— Ах, да, я же дикий бастард из далёкой глухой Московии.

— Итак, начнём по старшинству. Мария Медичи — мать короля. Тётка, кстати, нормальная в нашем деле.

— Ага, все вы, тётки нормальные, когда спите — зубами к стенке.

— Марии по весне стукнуло сорок пять.

— Баба ягодка опять.

— Да. Женщина в самом соку. К тому же фигурка… — тут она изобразила поцелуй щепотки пальцев, типа «пэрсик», — закачаешься! Правда, у Её Величества сейчас в постельных фаворитах твой наниматель — епископ Люсона. Но захочешь — подвинешь. Не велика проблема.

— Больно нужно.

— Как знаешь, — отмахнулась Суккуба, продолжив зачитывать досье на королеву-мать, — Женой Генриха IV Наварского, отца нынешнего монарха, она стала двадцать лет назад. У Марии от Генриха родилось шестеро детей. Один мальчик умер в детстве, а вот остальные пятеро здравствуют. Но про них забудь. Это так, в качестве дополнительной информации. Для того, чтобы понять, что значило быть женой Генриха IV, приведу лишь один факт. Её муж имел несколько десятков официальных фавориток. В разное время, естественно. Хотя случалось и одновременно. Все дамы в фаворе находились при Его Величестве. Все незаконнорождённые дети от них так же росли при отце, и он их признавал всех до единого. Представляешь себе психическое состояние законной жены в этом курятнике, которая вынуждена была всё это непотребство ежедневно лицезреть и стойко терпеть.

— Обалдеть.

— Терпела Мария десять лет. Потом не вынесла этого разврата и грохнула муженька. Естественно, чужими руками.

— То есть, тётка с характером.

— Да ещё с каким. Властная, заносчивая и очень ревнивая к своим ухажёрам. Всем без исключения в окружении, прописывает прерогативы поведения. И ни дай бог приближённым сделать что-нибудь не так, как она им определила.

Дима хотел было порассуждать об архетипе данной особы, но промолчал, решив не перебивать эту бестию, а просто выслушать до конца и начать задавать уточняющие вопросы позже, когда уже хоть в чём-нибудь начнёт разбираться.

— Мария Медичи приняла регентство за своего несовершеннолетнего Людовика. Бывшим фавориткам мужа и их отпрыскам завидовать не будем. Шесть лет назад Её Величество впервые увидела выступление на заседании Генеральных штатов Франции епископа Люсона и была буквально очарована его умом и сообразительностью, а главное — красноречием. Сделал себе зарубку?

— Сделал. Любит ушами.

— Любит умных и дружащих с красивым слогом, — поправила Джей.

— Высокопарный слог — это не по моей части.

— Это твои проблемы, и тебе их придётся решать. Так что советую обратить на эту сторону человеческого бытия особое внимание и использовать выданное тебе время для усвоения ажурной риторики. Ты находишься в четвёртой и последней локации начальной подготовки. Поэтому должен выжать из неё по максимуму. Дальше я тебя учить не буду. Вот что вынесешь, с тем и будешь жить дальше.

— Не понял. Что значит последний? Ты же ничему меня ещё не научила?

— Не ври. Я научила основам. Заложила фундамент. А вот какой дом ты на нём построишь, зависит исключительно от тебя.

— Сплошное кидалово, — выразил своё недовольство ожидающий большего абитуриент, — и в реальной жизни, и в потустороннем мире. Что за жизнь?

— Ой, не скули, — отмахнулась Джей и продолжила, — После того выступления Мария делает Ришельё государственным секретарём по военным и иностранным делам и по совместительству своим любовником. Кстати, епископ на десять лет младше патронессы, и ему сейчас только тридцать четыре. Скачок в карьере нищего в те времена, захудалого дворянина был выше головы, но ненадолго. После убийства основных фаворитов королевы — четы Кончини, венценосный сынок отправил маму вместе с Ришельё под домашний арест в замок Блуа. Через два года она оттуда бежала и подняла бучу. Обычно домашние, когда бранятся, то максимум — бьют посуду на кухне. А вот у королевских отпрысков всё несколько сложнее. Они, когда скандалят, то собирают армии и устраивают войнушки. Месяц назад мама потерпела сокрушительное поражение от армии сына. Но вместо того, чтобы добить смутьянку, Людовик пошёл на примирение. И здесь не последнюю роль сыграл Ришельё, выступивший миротворцем и умудрившийся услужить двум господам королевской крови одновременно. Людовика убедил, что взбалмошную мамашу лучше держать при себе, на коротком поводке, чтобы ещё чего не отчебучила, а Марии обеспечил возвращение ко двору, чего, в принципе, она и добивалась. Вот в таком интересном положении ты эту троицу и застанешь. Королева-мать одна, всеми брошенная, по сути, под домашним арестом. Ришельё разрывается между двух огней, всё больше склоняясь тоже, как и все, бросить патронессу и перейти на сторону короля. Людовику же на эту парочку наплевать, потому что у него имеется старший друг ещё с детства — Шарль д’Альбер, ставший год назад герцогом Люин, который, по сути дела, и является на сегодня истинным правителем Франции. Но постарайся не попадаться ему на глаза. Редкая сволочь.

— Как? Если мне придётся шнырять по замку.

— Каком. Твоё место дислокации — книжная фактория. Там ты будешь жить, есть, спать, гадить и иногда работать. А Шарль и книги — вещи несовместимые. Он даже не подозревает, что в Лувре есть помещение для изготовления и хранения никому не нужного дерьма с буквами.

— Королеву там же буду раскладывать?

— Мне наплевать. Я тебя предупредила. Ты услышал, — резко оборвала Джей явно распоясавшегося ученика, ставя его на место, — Теперь что касается короля. Людовику девятнадцать лет.

— Хм, так он ещё пацан? — непроизвольно вырвалось у слушателя, всё же, несмотря на предупреждение, вспомнившего фильм про трёх мушкетёров, где король ему в папы годился.

— Как ты уже понял, детство его проходило в самом настоящем Аду. С одной стороны, мальчику с пелёнок талдычили, что он будущий король Франции, и остальные, что толпились вокруг — ему не чета. С другой — именно по этой причине наследника пороли больше остальных. Нет, ни за то, что он был какой-то особо пакостливый и хулиганистый. Пороли только потому, что он будущий король. Папа так решил.

— Хорош папаша, нечего сказать.

— Его отец, кстати, единственный, кто любил мальчика по-настоящему. Просто у Генриха имелся инновационный подход к воспитанию подрастающего поколения. И лупил он сына исключительно исходя из педагогического принципа: меня в детстве лупцевали — и ничего. Вот до короля дорос. И тебя, значит, пороть требуется, чтоб вырос монархом.

— А меня никогда в детстве не били, — задумчиво проговорил молодой человек, неожиданно с грустью вспомнив своих родителей.

— Ну и зря, — презрительно фыркнула Суккуба, — поэтому из тебя вырос не король, а непонятно что, на мою голову.

Дима промолчал, лишний раз прикрыв рот, не желая разжигать конфликт. Хотя потусторонняя дрянь покусилась на самое для него святое — родителей. Но он сразу понял, что исчадье ада, наверное, по-другому и не умеет. Откуда у них там, на сатанинских просторах, понятия человечности и любви к ближнему.

— Но психику папочка ему сломал не этим, — тем временем продолжала кощунствовать исчадье разврата, — Этот потный козёл, упиваясь инновационной деятельностью в области образования, почему-то решил, что мальчиков никто не обучит грамотному сексу, кроме него самого. Поэтому, и законные дети, и бастарды мужского пола частенько приглашались на просмотр разнузданного порно с его участием и одной из фавориток.

— Я в шоке, — выпучил глаза ученик, — его папаша вообще с башкой не дружил?

— Я тебя заранее предупреждала о нравах. Так что по мере изучения их подноготной, шок — это будет твоё нормальное состояние. И если у тебя уже психика сформирована, и ты на занятиях по практическому сексу у Генриха наверняка бы получал эстетическое удовлетворение от просмотра порнухи в живую, то вот у маленького Людовика она сломалась. С детских лет и до конца жизни он панически боялся женщин.

— А как же его жена королева? У них что, не было детей?

— Были. Целых два мальчика. Вот только не от него. У Людовика XIII вообще не могло быть детей по медицинским соображениям. Он старался, конечно, но исполнять супружеские обязанности для короля являлось сущей каторгой.

— Круто, — оживился будущий даритель рогов венценосной особе.

— Когда Людовику исполнилось четырнадцать, мама женила его на испанско-португальской принцессе Анне Австрийской. Будущая королева Франции одногодка с королём. То есть Анне на данный момент так же девятнадцать лет.

— Ну, спасибо, что хоть совершеннолетняя, — пробурчал Дима, опять не вовремя вспомнив про мушкетёров Дюма, где королева рисовалась далеко не детского возраста.

— Первая брачная ночь стала настоящей катастрофой, настолько разрушительной для утончённой натуры Людовика, что на долгих четыре года он вообще забыл дорогу в покои своей супруги.

— Бедная девочка, — в очередной раз влез в повествование ученик, — вот теперь я её понимаю.

— Помолчи, бестолочь, — рявкнула Суккуба, включая ангельский режим воздействия, показывая, что он уже достал своими репликами не по делу, а после паузы, убедившись, что инструктируемый заткнулся, нормальным голосом продолжила, — Только спустя четыре года его миньон и единственный друг, герцог де Люин, в буквальном смысле силой затащил Людовика в спальню Анны, закрыл на ключ и не выпускал короля до тех пор, пока тот не переборол себя и не исполнил супружеский долг. С тех пор он иногда посещает будуар жены и даже что-то там с ней делает, но не факт. Люиню в этом нелёгком деле помогала жена, некая Мари Эме де Роган-Монбазон на данный момент лучшая подруга молодой королевы. В настоящий момент эти две проныры практически неразлучны.

— А этой звезде сколько лет? — опять влез Дима чисто машинально, уже забыв о нагоняе и находясь в состоянии задумчивости.

— Она на год старше Анны. Девочки спелись настолько, что без согласования между собой единолично приключения на задницы не ищут. Всё только вместе. Имей это ввиду. Вообще, надо сказать, Мария знатно испортила испанскую инфанту.

— Испортила, надеюсь, для меня в хорошем смысле?

— Надейся, — неожиданно улыбнулась Суккуба, продолжив, — И в заключении к характеристике короля следует добавить, что он творческая личность. Очень любит музыку, хорошо в ней разбирается и даже сам сочиняет. Вот только все его песенки с куртуазным налётом голубовато-розового рыцарства. Неплохо танцует, но больше всего на свете обожает охоту, где большую часть своего времени и проводит.

— Ну, более или менее образ короля сложился, — прервал Дима затянувшуюся паузу, которую Джей выдержала для усвоения учеником услышанного.

— Теперь что касается королевы Анны. Девочка выросла при испанском дворе. Турниры, коррида и прочие щекочущие нервы мероприятия. Горделива и эмоциональна, как истинная испанка. Получила для своего времени неплохое образование. Владеет латынью и практически всеми основными европейскими языками. Улавливаешь?

— Улавливаю. Получается, я смогу с ней общаться на каком-нибудь незнакомом при дворе языке?

— В принципе, и это тоже. Только не вздумай с ней общаться, как ты выразился на тему Священного писания, которое ты якобы должен знать после университета чуть ли не наизусть.

— Понял, не дурак. Она меня на раз вычислит.

— Тебя любой тут на раз вычислит в вопросах богословия. Но с ней будь особо осторожен. Она до маниакальности боится кар небесных, от Господа ихнего и всего сакрального, связанного с потусторонним. Вот такой у неё милый бзик. Благодаря тому, что король после свадьбы к ней не то что охладел, но даже и не нагревался, то под предводительством своей лучшей подруги фрейлины Мари, девочка пустилась во все тяжкие: романы, измены, интриги. В общем, живёт насыщено, весело и интересно, в отличие от короля, которому постоянно скучно и грустно.

— А как же богобоязнь?

— У католиков с этим всё нормально. Главное — вовремя замолить грехи и купить индульгенцию. С её финансовыми возможностями их можно покупать пачками каждый день.

Тут карета выехала на брусчатку, отчего цокот копыт и грохот колёс стал заглушать рассказчицу, и она повысила голос.

— И, наконец, непосредственно о работодателе. Твой наниматель и благодетель — самый опасный соперник для тебя на всех фронтах. Умён, образован. С отличием окончил местный парижский университет. Изучал грамматику, искусства, философию. После окончания университета поступил в военную академию, но не окончил. Денег не хватило. Поэтому пошёл работать епископом в Люсоне. Защитил диссертацию в Сорбонне на степень доктора философии по богословию. В Лувре бывает редко, но метко. До сих пор числится фаворитом Марии Медичи. Но являясь официальным духовником молодой королевы, большую часть своих визитов уделяет Анне.

— Вот пострел, везде успел.

— Но не очень преуспел. С Марией Медичи вынужден быть любезным и обходительным, продолжая играть роль фаворита. Только она ему уже осточертела. А вот все попытки встать в очередь любовников Анны, пока нещадно проваливаются. Она даже не рассматривает его кандидатуру в качестве мужчины, видя в нём лишь священника.

— Обидно, наверно?

— Наверно. Но Ришельё упорен в достижении цели. Очень упорен.

— Ну, я всё-таки по моложе. У меня шансов больше.

— Напомню. Арману сейчас только тридцать четыре. Но и ты в свои двадцать пять для Анечки уже старый «папик». Так что между вами разница для молодой цветущей королевы несущественная.

— И на какой козе мне прикажете к ней подъезжать?

— А это уже не учёба, дебил ты мой, а экзамен. Поэтому, это я буду спрашивать в итоге, на какой козе ты к ней подъезжал и оценивать, насколько удачно. Подумай. Чем безродный гастарбайтер, да ещё в возрасте и без какого-либо положения в обществе, без монеты в кармане, может привлечь избалованную повышенным вниманием молодую и сказочно красивую девушку до такой степени, что она позволит себе разделить с ним постель?

И тут Дима задумался. А действительно, чем? Пока принимал и запоминал поток информации, он как бы само собой крутился в кругу придворных лиц, имеющих непосредственный доступ к королевским особам. И только сейчас осознал, что в Лувре будет числиться не выше самого захудалого слуги, об которого даже лакеи будут вытирать ноги, как о коврик.

— Правильно думаешь, — усугубила его размышления Суккуба, ехидно улыбаясь, — ты при дворе будешь канцелярской крысой, живущей в грязном чулане. Роскошных одеяний, украшений, способных ослепить и ошеломить придворных дам, у тебя не имеется, а всё, что есть — это то, во что ты одет.

— И что прикажешь делать? — не на шутку обеспокоился ученик, не видя даже проблеска для выхода из сложившейся ситуации.

— Думай, — ответила Суккуба напыщенно строго, — тебе здесь возможно долго жить. Дорогу осилит идущий. Постарайся быть сообразительным. Анализируй всю поступающую информацию, ищи выход. Безвыходных ситуаций не бывает.

Честно говоря, Дима действительно растерялся, а когда она напомнила о долгой жизни, встрепенулся.

— А после смерти я буду появляться здесь, в карете?

— Наконец-то первый правильный вопрос, — усмехнулась Джей, — в связи с возможной продолжительностью выполнения задания ты будешь возрождаться там, где проснулся в день смерти. Поэтому будь осторожен. Не пробудись в Бастилии. Иначе это будет для тебя вечный замкнутый круг, из которого уже никогда не выберешься. Поэтому очень тщательно следи за тем, где засыпаешь. И самое главное, о чём ты не спросил, а мы уже практически подъезжаем, и я только из жалости раскрываю основную интригу твоего здесь пребывания: раз уж это экзамен, то извини, но в процессе его сдачи я тебе не помощник. Сам понимаешь. Хотя при каждом твоём убийстве буду навещать для утирания соплей со слезами и консультации. Поэтому, если соскучишься — убивайся. По-другому меня рядом не ищи.

— Но это же вообще подстава! — возмутился ученик, — я же от незнания реалий тут таких дров наломаю.

— Вот на переламывании этих дров и будешь учиться. Как вступишь в какое дерьмо — убьют. Возродишься — поплачешься, попробуешь другую линию поведения. А так — извини. Всё сам, всё сам. И последнее. Так сказать, секретное напутствие на дорожку. Ди, ты в состоянии сдать этот экзамен даже с первой попытки, если хорошо постараешься. Вспоминай и оперативно находи применение всему, чему научился. Так что дерзай, Ди Балашихинский.

Карета остановилась.

— Всё, — по-барски величаво констатировала Суккуба, откидываясь на спинку сиденья, — приехали.

— Куда? — зашугано поинтересовался не на шутку разволновавшийся Дима, отодвигая край тяжёлой занавески и выглядывая наружу и тут же в восхищении восклицая, — О, да это же Собор Парижской Богоматери!

— Нотр-Дам-де-Пари, — уточнила Джей, — в данный момент епископ Люсона находится где-то здесь. Ни пуха тебе, ни пера, ученичок.

— Ну вот и иди, сама знаешь куда, — пробурчал горе абитуриент, покидая средневековый транспорт и с опаской оглядываясь по сторонам.

Он вздрогнул, когда обернулся к карете, а той словно и не было. Исчезла. Ни цокота копыт, ни шума отъезжающей повозки. Просто исчезла и всё! Дима остался один посреди улицы в состоянии опешившего туриста, неожиданно потерявшего из вида своего гида, а за одно и всю свою туристическую группу.

Торопливо отойдя к краю мостовой и прижавшись к ограде, он ещё минут пять рассматривал окружение и прохожих, снующих туда-сюда давая себе время успокоить внутренний мандраж и привыкнуть к этой не совсем привычной для себя обстановке пространства и времени.

По его ощущению, в досточтимом городе Париже царило раннее утро. Точнее определить не получалось. В столице Франции стояла пасмурная погода, хоть и без дождя.

Толчеи не наблюдалось. Прохожие хоть и имелись, но все как один, рабоче-крестьянского вида, тащащие куда-то корзины, тюки и мешки на горбу.

Наконец, насмотревшись и успокоив сердцебиение путём многоразового прочтения мантры «я — ведущий», он сделал единственное заключение из всего увиденного:

— Санэпиднадзора на вас нет.

Грязь, смрад и не ухоженность чувствовалась абсолютно во всём. А воняло так же, как в его мире на мусорном полигоне, мимо которого Дима иногда проезжал, закрывая наглухо окна в машине. Все здания казались серыми и обшарпанными, будто такого понятия, как косметический ремонт в это время не существовало в принципе. А может быть, оно так и было.

Новоиспечённый Ди Балашихинский поглубже упрятал руки и свиток в широкие рукава обшарпанного одеяния, сделавшись нахохлившейся квочкой на насесте, сгорбился и, стараясь не привлекать внимание мимо пробегающих носильщиков, двинулся к мрачному собору, где в отличие от мостовой, вообще людей не наблюдалось.

Но не успел он дойти до массивной металлической калитки, как от собора по дорожке в его направлении двинулись три фигуры. Дима даже не заметил, откуда они появились. Явно вышли из здания. Но этот момент молодой человек прозевал, озираясь по сторонам и поневоле приходя в ужас от разрухи местного ЖКХ.

Впереди вышагивал высокий худощавый господин с пышной женской причёской, облаками с двух сторон спадающей на плечи, с чётко выделяющимся пробором строго посередине. Судя по колыханию волос господина при движении, в отличие от всего окружения, они были тщательно вымыты и до статической наэлектризованности начёсаны. Шикарную шляпу с перьями мужчина нёс в руке, видимо, желая проветрить голову в утренней зловонности или попросту не желая мять причёску.

Одет франт был в роскошные панталоны цвета спелой сливы и в большей степени, спрятанные ботфортами выше колена цвета детской неожиданности. Такой же сливовой тужурке, тоже практически полностью скрывающейся под странной по пояс накидкой-распашонкой невнятного красновато-розового оттенка, накрывающей плечи с руками, но выставляющей напоказ тужурку с бантами и рюшками по центру. В общем, петух гамбургский в парижском исполнении.

А вот следом за ним вышагивали два самых настоящих мушкетёра, словно только что сошедших с экрана кинематографа, обсасывающего историю о четырёх друзьях. Только ни один из них на экранизированных героев даже близко не походил.

Тот, что шёл слева, был широк и низок, а тот, что справа — тощ и высок. В общем, Тарапунька со Штепселем. Оба в широкополых шляпах с пером, в красных плащах с крестами, широкими перевязями и при шпагах. Им приходилось постоянно придерживать своё оружие, потому что длинные клинки то и дело норовили зацепить брусчатку.

Пока Дима с любопытством разглядывал троицу, троица разглядывала его. Разноцветный господин с неким недоумением на узком лице, которое не расширяли даже раскидистые усы, задранные вверх. А красные мушкетёры с красными рожами, со злобой и ненавистью. Молодой человек даже успел подумать, с чего бы это. Он вроде ещё ничего не успел им сделать: ни обматерить, ни плюнуть в перегретые морды.

То что господин как раз и являлся его нанимателем, новоиспечённый Балашихинский даже не сомневался. Другого в этом виртуальном Суккубском мире и быть не могло. Поэтому тут же подобрался, изрядно волнуясь. Ещё бы. Сам Ришелье шествовал к нему для знакомства и будущего покровительства.

Хотя большее волнение вызывали два цепных пса, явно его телохранители, которые, не имея поводков, казалось, готовы были через ограду перемахнуть и истыкать представителя будущей цивилизации, как швейная машинка заевший в лапках кусок тряпки.

Подходя к калитке, охранник-коротышка рванул вперёд VIP-персоны, и Дима даже успел испугаться, сделав шаг назад. Он был уверен, что низкорослик, из последних сил удерживающий себя от вынимания шпаги, кинулся на его немедленную ликвидацию. Но тот, лишь не прекращая корчить незваному гостю зверскую рожу, топорща и шевеля усами, распахнул калитку, давая возможность щёголю пройти через неё, не утруждаясь.

Епископ подошёл к непонятному для него гостю вплотную и скривил намакияженное лицо, как бы интеллигентно интересуясь: ты кто такой, придурок? Из каких, Богом забытых трущоб припёрся в наш епископский район?

В ответ Дима замер, как истукан, уставившись в длинный горбатый нос Ришелье, тупо соображая, откуда взялись в этом времени биты, одной из которых этой исторической личности подрихтовали носопырку. По средине шнобеля красовалась не просто горбинка, а сто процентная вмятина от вышеупомянутого спортивного снаряда.

А дальше события замелькали калейдоскопом. Ну, то что мушкетёры в два шага обступили Диму — было предсказуемо. Хотя до сих пор непонятно, с какого перепуга они на него взъелись. Расфуфыренный петух, вдоволь насмотревшись на незваного гостя и, видимо, сделав для себя какие-то нелестные для Димы выводы, небрежно протянул изнеженную руку, сплошь унизанную перстнями, не забывая при этом кислить морду лица.

Ди Балашихинский, находясь в растерянности, не придумал ничего лучше, как промямлить: «Здравствуйте Ваше Преосвященство» и пожать поданную ему ладонь по-рабочекрестьянски стиснув кисть с такой силой, что отчётливо услышал лязг скрежещущих друг об друга украшений. А может, это был лязг вынимаемых охраной шпаг? Он, определить затруднялся. Но то, что два клинка вонзились в его плоть, прочувствовал со всей определённостью.

Последнее, что увидел покойник, отходящий в следующее своё перерождение, как донельзя перекошенный в презрении патрон достал из рукава тонкий до прозрачности платочек, брезгливо-нервно вытер пожатую Димой руку и бросил использованный аксессуар в лицо падающего на спину неудачнику…

^{Глава 20. Локация 4. Когда руки не оттуда растут — это ещё полбеды, а когда язык — это уже беда полная.}

Возродился горе-ученик танцующим. Вернее, скачущим в тесноте кареты, изображая бег на месте, высоко задирая колени, с чётким ритмом, колотясь шапочкой-тюбетейкой о потолок, оказавшимся совсем немягким. Откуда такая весёлость? Да оттуда! Суккуба заливалась хохотом, держась за живот. Ей, видите ли, было весело.

Вы когда-нибудь просыпались в столь активном состоянии? Нет? И не советую. Сердечникам гарантирован инфаркт, гипертоникам — инсульт, здравомыслящим — шизофрения.

Хорошо, что Дима не относился ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Хотя тут, может, сыграла свою роль натренированность. Только название у тренера в его прошлой жизни было иное — будильник. Притом, ни кабы какой навороченный девайс, щадящий тонкую эмоциональную организацию пользователя, а старый бабушкин кругляш с чашками для звона, который требовалось заводить каждый вечер барашком. Всему остальному его разбудить было затруднительно.

Посмеялись, поплясали, утомились и на этом успокоились. Суккуба, продолжая держаться за живот, громко, словно вот-вот родит, протянула тяжёлое «Ох». Дима, наконец, упал на пол и на четвереньках отдышался. Затем наощупь переполз на сидение и, откинувшись на спинку, задрал голову вверх, тем самым показывая полное изнеможение.

— Ну как? — через чур жизнерадостно поинтересовалась Джей, наклоняясь к измотанному пляской абитуриенту.

В ответ Дима ничего не сказал и даже ничего не подумал. Лишь с видимым усилием опустил голову и тупо уставился на красночёлочную сволочь.

— Да, — протянула Суккуба, вновь откидываясь на спинку, — что-то я погорячилась, предполагая, что ты сможешь сдать экзамен с первого раза. Но ты меня порадовал. Ди, ты уподобился уникуму, умудрившемуся в известном слове из трёх букв сделать аж три ошибки.

— Ха. Ха, — это всё, на что хватило молодого человека в ответ.

Он на удивление был зол и очень уставший, что не соответствовало стартовым характеристикам, при которых просыпался в прошлый раз. На что Джей, оценив его состояние, не стала ходить вокруг да около, а сразу приступила к разбору ошибок.

— Дебил, — констатировала она хорошо ей известный факт, чем успокоила себя в первую очередь, после чего принялась загибать пальцы, — во-первых. Ты какого рожна заговорил с эпископом по-русски?

Молодой человек округлил глазки, тут же сообразив, что действительно не переключался на местный говор.

Дима: — Даже и не вспомнил, мать её.

— Во-вторых, — продолжила разбор полётов вредоносная училка, — это ты с какого перепуга эпископа обозвал кардинальским титулом?

— Не понял, — вот тут уже Дима набычился.

— «Ваше Преосвященство» — это обращение к кардиналу. А к епископу в это время следовало обращаться «Ваше Превосходительство». В быту можешь использовать «Святой отец» или, на худой конец, монсеньёр, что с местного переводится как «мой господин».

— А я-то, откуда об этом мог знать? — начал распаляться ученик начальной Суккубской школы с высшим светским образованием.

— Это же прописные истины, — сделала она наигранный вид полного непонимания, мол, как этого можно не знать, но тут же махнула, — ладно, проехали. Он всё равно по-русски ни бум-бум, — но тут заново взвилась на повышенные тона, — и, в-третьих. Вот просвети меня, дуру. Ты зачем старался сломать будущему кормильцу длань, поданную тебе для поцелуя?

Молодой человек впал в ступор. Мгновенно в памяти всплыли церемониальные лобызания рук духовным отцам паствой, не раз видимые и по телеку, и в фильмах.

Дима: — Точно. Это же он мне для поцелуя руку протянул. Вот я урод.

— Да кто бы сомневался, — неожиданно обрадовалась Джей его самокритике и расслабилась, явно закидывая ногу на ногу под пышной юбкой, судя по шелесту и характерной волне, прошедшей по матерчатому колоколу.

— Слушай, но также нельзя! — чуть не плача, запротестовал пристыженный Дима, — одно дело усложнения требований по совращению, но на каком основании ты усложняешь этот процесс созданием неприемлемой внешней обстановки? Я и так тут как выходец из племени Мумба-Юмба. Ни хрена не знаю. Да я пока такими темпами до их королевы доберусь, она на пенсию уйдёт. Это нечестно! Что, так сложно вложить мне в голову хотя бы элементарные основы их быта и нравов?

— Алё! — прервала его Суккуба, пощёлкивая пальчиками и привлекая к себе внимание, — Ты вообще сейчас о чём? А в реальной жизни тебе кто расклад по окружению и менталитету твоей жертвы будет преподносить? Пушкин что ли? Вот решил ты, например, оприходовать богатенькую мажорку, с целью поправить своё финансовое положение. А она что, эти финансовые ассигнации сама рисует? Нет, мой мальчик. Денежки разводятся на папенькиных плантациях. А для этого ты должен умудриться войти в их круг или, по крайней мере, владеть полной информацией по её окружению. В какой среде живёт. Чем дышит. Кто и как воспитал. Каким образом и с какой стороны к ней можно подкатить. Сыграть роль среднестатистического Альфонса тут не получится. Здесь требуется входить в роль куда глубже и правдоподобнее. Много ты знаешь специфических сообществ, обладающих деньгами? Да ничего ты о них не знаешь. Потому что ты туда не вхож. У тебя есть дворовые пацаны, трудовой коллектив, ну и так, по верхам нахватался кое-чего от телевизора. Ты не знаком ни с культурной богемой, ни с акулами бизнеса, ни тем более с политической элитой. Как ты собираешься там работать? Или после моего обучения решил отыграться на проститутках? Мол, всех, кого купил — отымел, и ни одна не отказала? Ну ты прям секс-гигант!

— Да понял я, — капитулировал Дима, с поднятыми руками, повышая голос и прерывая этот дерьмовый разнос.

Орать он себе позволил ни оттого, что осмелел, а оттого, что карета выехала на брусчатку, и теперь диалог можно было вести только криком. Но до остановки «Собор Парижской Богоматери», тем не менее, доехали молча. Дима думал. Джей нагло подслушивала. Местами хмыкая и кривясь, но в целом одобрительно кивая. Итогом рассуждений после морально-поучительной порки, стало рождение простой мысли: «Да. Всё сложно».

На этот раз абитуриент встречал троицу, опять непонятно откуда появившуюся в конце дорожки, уже с другим настроем. Он не сколько их разглядывал, сколько пытался представить себе их среду обитания, такую разную и даже местами антагонистичную. Дима неожиданно понял, отчего мушкетёры такие злые. Вернее, они незлые по-настоящему, а отыгрывают заранее предписанную им роль по стереотипам этого времени.

Скорее всего, в их среде просто так принято. С одной стороны, они нарядные, глаз радуют, но с другой — их должны уважать, а значит, бояться. Вот бедолаги и корчат злобные рожи, судорожно держась за шпаги, при этом мимикой и жестами стараясь во что бы то ни стало застращать окружение.

Для мушкетёров ходить злыми и находиться постоянно на взводе и готовыми к драке — это всё равно что в современной армии маршировать строем. У вояк есть устав, вот и ходят, как предписано. А этим задиристым петухам средневекового Парижа велено неизменно быть свирепыми и озабоченными до мордобоя. Они и стараются.

А вот с наполовину герцогом, наполовину епископом всё оказалось намного сложнее. Что представляет собой его среда обитания? Как он соотносит светское и церковное? Ну, то что он не религиозный фанат, это понятно и по одеянию, и по манерам. А раз добился высокого положения и в сфере светской власти, и в церковной иерархии, означает, что Ришелье не просто умён, а талантливый лицедей! Врёт, не краснея, на любом поприще, и так достоверно и языкасто, что все безоговорочно верят, выстраиваясь за ним в очередь, отдавая пальму первенства.

Дима: — Этот монсеньёр легко может быть разным в зависимости от обстоятельств, и в каждом конкретном случае очень убедительным. Недаром же он одновременно водит за нос и королеву-мать, и короля-сына. Серьёзный товарищ. С ним действительно следует держать ухо востро. Хотя, любопытно, а какой он изнутри? Как ведёт себя в быту, когда никто не видит? Например, на горшке. Вот я, когда присаживаюсь, инстинктивно ищу руками какой-нибудь девайс: мобилу или планшет, на худой конец. Прямо какой-то ручной геморрой. Руки так и чешутся что-нибудь повертеть и во что-нибудь потыкать. Привычка, выработанная всей жизнью, мать её. А герцог, тире епископ как? Он восседает на горшке с молебником в руках или флаконом духов? Отгоняет зловонье словом божьим или постоянно окропляя нелицеприятные запахи заморским благовоньем? Или он там уже никого не играет, становясь естественным и принимая всё как должное?

Тема для размышлений оказалась крайне любопытной, но развить её Диме не дали обстоятельства, вернее, подошедшая к его задумчивой фигуре троица.

Мушкетёры повели себя адекватно: обошли с двух сторон, положив руки на эфесы шпаг. Морды ненормально перекошены. Видимо, лицевые мышцы уже устали корчиться, изображая нечто неестественное для себя, и прибывали на грани болезненной судороги.

А вот герцог-епископ на этот раз не имел на лице пренебрежения, как в первый раз, а проявлял некий интерес к задумчивому и совсем неиспугавшемуся мужчине в незнакомых для него одеяниях, указывающих на явлении гостя издалека.

— Я знаю французский, — скороговоркой прошептал себе под нос Дима, резко вспомнив наставления Суккубы, а затем усталым голосом, строя из себя умудрённого университетскими знаниями достопочтенного профессора, поздоровался:

— Доброе утро, Ваше Превосходительство, — неспешно поклонился и, выпрямившись тут же представился, пока не убили, — меня зовут Ди Балашихинский. Я прибыл по Вашему запросу из Карлова университета.

И, не делая резких движений, плавно вытянул свиток с печатью, протягивая его с поклоном будущему работодателю. Выпрямиться себе позволил лишь после того, как епископ Люсона соизволил забрать бумагу.

— Это моё рекомендательное письмо, монсеньёр, — уточнил лжепреподаватель, наблюдая некую брезгливость к поданной бумаге.

Ришелье держал свиток двумя пальчиками, словно опасаясь, что подноситель, только что вынул его из отхожего места, продолжая пристально рассматривать непонятного гостя. И только когда со спины подъехала красная, как пожарное ведро, карета и остановилась, он прервал затянувшуюся паузу:

— Не пойму, что на Вас надето, — тихо, как бы разговаривая сам с собой, задумчиво произнёс разодетый франт.

— Это моё рабочее платье, монсеньёр, — нашёлся что соврать Дима, — обстоятельства сложились таким образом, что мне пришлось спешно покинуть Прагу, в чём был в момент нападения, успев лишь захватить самое ценное — это письмо.

— Нападения? — заинтересовался Ришелье, вскидывая одну бровь.

— Да, Ваше Превосходительство. Чешские нацисты в университете устроили расправу над всеми иностранцами. Сначала под их палки попали приезжие студенты, а затем и до преподавателей добрались.

— Нацисты — это кто? — скривился доктор библейских наук, в непонимании, явно услышав термин впервые.

— Это местные национал-патриоты, монсеньёр, сбивающиеся в банды по национальному признаку и считающие свой этнос превыше всех остальных вместе взятых, на основании чего полагающих, что это даёт им право на бесчинства над представителями других народов.

— Любопытно, — задумчиво произнёс ни то герцог Ришелье, продолжающий изучать учёного гостя, ни то епископ Люсона, задумавшийся над тем, а куда смотрела местная церковь, после чего добавил, — следуйте за мной, сударь.

И с этими словами развернулся, направляясь к подъехавшему транспорту. Дима поклонился на всякий случай ему в спину и двинулся следом, с неким облегчением выдохнув, увидев, как оба мушкетёра, обогнав его и Ришелье, суматошно принялись залазить на запятки кареты, притом так рьяно, только что не подрались. Епископ, не обращая на них внимание, словно так и должно быть, сам распахнул дверку и нырнул вглубь, оставляя проход открытым, как бы приглашая гостя, а за одно намекая: кто последний, тот и закрывает.

Ди Балашихинский не стал кочевряжиться. Залез следом. Прикинул, где сесть. Захлопнул дверку и, пристроив зад, приготовился к неминуемому допросу, отмечая про себя каждую пройдённую сцену, мимоходом соображая, как её можно будет улучшить в будущем, если убьют.

Карета тронулась, но ожидаемого допроса не последовало. Ришелье вскрыл печать и дольше, чем ожидалось, читал верительную грамоту Пражского университета. Читал и о чём-то думал.

Дима: — Вот хоть убейте, но он думает не о том, что написано в письме, а, скорее всего, обо мне. Либо до сих пор не может понять, кто я такой, либо уже рассматривает возможность использования меня в каких-то своих далеко идущих планах.

Неожиданно в голову пришла шальная мысль, от которой даже спина вспотела.

Дима: — А что, если он вздумает меня проверить и спросит что-нибудь на каком-нибудь языке. Как я могу понять, какой переключатель включать? Засада. Я же могу переходить на чужой язык, только проговорив ключ-фразу. А если я не пойму, на каком языке он спрашивает?

— Я знаю тот язык, на котором заговорит Ришелье, — в панике зашептал одними губами Дима, как бы молясь, чтобы этот финт сработал.

И как в воду глядел.

— А куда смотрело руководство университета? — неожиданно спросил герцог на испанском с заметным акцентом, сворачивая письмо и откидываясь на спинку сиденья.

Попаданец облегчённо выдохнул и сам себя похвалил, обозвав читером.

— Они не просто смотрели, монсеньёр, — ответил Дима на чистейшем, безукоризненно Мадридском диалекте, даже не понимая, откуда эта хрень про диалект всплыла в голове, — они этот процесс возглавили.

— Зачем? — недоумевал Ришелье.

— Видите ли, монсеньёр, — вальяжно разваливаясь, принялся разглагольствовать учёный муж из далёкой Праги, стараясь выглядеть как можно заумней, а за одно начиная упражняться в словоблудии, — в моноэтническом государстве национально-патриотическая идея — это беспроигрышный вариант единения разношёрстного электората для достижения политических целей тех, кто стоит у власти и руководит страной.

— Traduisez, — обескуражено перешёл на французский герцог, видимо мало что поняв на испанском.

Дима тут же переключился, повторил слово про себя, понял и растолковал непонятливому герцогу уже на его родном языке:

— Если население страны воспитать в духе поклонения и гордости за величие к героическим предкам, то, дёргая за эти ниточки, можно легко управлять любым по размеру государством. Контролю поддаются абсолютно все, не считаясь ни с сословными различиями, ни с религиозными.

— Ересь, — резко прервал его епископ, уставившись через открытое окошко на набережную Сены, — какие героические предки? Гуситы, что ли?

Дима: — Да хреновый из тебя политтехнолог, Ришелье. Пока хреновый.

Светоч диванных наук двадцать первого века, натасканный на телевизионных шоу улыбнулся, чувствуя своё полное превосходство в этой области над великим политиком прошлого, и снисходительно парировал:

— Реальная история в этом случае никого не интересует, Ваше Превосходительство. Под это дело пишется новая, выдуманная. Притом, преподнесённая в нужном ключе. История — это инструмент политики, монсеньёр. Какова политика — такова и история. Меняется политический курс, меняется и наука, познающая былое. Все, от мала до велика, обязаны гордиться государством, в котором имеют счастье жить. Нельзя допускать, чтобы в истории страны имелись негативные пятна. Это вредит выращиванию патриотов, которых вершители политики используют в своих планах, как им вздумается.

Епископ слушал насторожено. Даже можно сказать, подозрительно, словно опер НКВД, шпиона родины, постоянно прищуриваясь и явно обдумывая какую-то бяку. А Дима, только когда сделал паузу в своих разглагольствованиях, наконец-то зафиксировал негативную реакцию раздражения на свой монолог, поняв, что опять лоханулся, наговорив что-то не то.

Карета въехала в распахнутые ворота, возле которых толпилось бурлящее море одинаково одетых мушкетёров, исполняющих роль фривольного охранения дворца, и остановилась. Вояки располагались как попало, гудящими и колыхающимися кучками, явно группируясь по дружеским пирушкам.

Один из ближайших подскочил к прибывшей красной карете и лихо распахнул дверцу, назвав высунувшегося епископа Святым Отцом, и почтительно кланяясь, замахал шляпой, подметая брусчатку перед VIP-персоной.

Ришелье неспешно спустился, пренебрежительно махнул на карету пальчиками, и устало, даже несколько обыденно приказал:

— Убейте его. Слишком умный.

Дима аж задохнулся от негодования, забыв, где находится.

— Ну ни хрена себе! Ты чо, козёл, вообще берега попутал, сука?

Мушкетёр с хищной улыбкой полез в коробку, в которой загнанный в угол особо умный крыс, задрав ноги, приготовился пинаться. Но вояка не дал ему возможности для сопротивления. Он просто, даже не проникая внутрь, в длинном выпаде проткнул заносчивого профессора насквозь. И так делал раз пять или шесть, а может и больше. Только Дима умер, не успев досчитать, сколько же раз в него острой железкой тыкали…

Пробудился от очередного кошмара в карете Суккубы, злой, взъерошенный и готовый не только пинаться, но и кусаться. Он не задал Джей ни одного вопроса. Она не проронила ни слова. До места рандеву доехали в полном молчании. А о чём было говорить? Красночёлочная даже чёлки своей не ангажировала, выставив напоказ лишь ехидную улыбку и демонстрируя её донельзя обозлённому ученику всю дорогу.

Дима, анализируя ошибки, первым делом припомнил Петра Великого, повелевавшего, что подчинённый пред лицом начальствующим, должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальства. Покорил себя за идиотизм, негигиенично сплюнул на пол ангельского транспортного средства и, не сказав сопровождающей его даме даже до свидания, по-английски покинул красотку, проигрывая в голове дальнейший расклад событий.

На этот раз он не стал разглагольствовать по поводу национал-патриотизма, а наоборот, решил попробовать подавить на жалость, изобразив «лоха педального». Скуля и сетуя, что его обокрали в трактире при въезде в Париж, где снял комнату для ночлега, оставив бедного без гардероба, книг и денег. Осталось только рекомендательное письмо, с которым он не расставался и всегда носил с собой. Даже на тот злополучный завтрак, когда это лиходейство и произошло.

Ришелье, выслушивая его сбивчивую и заискивающе жалкую речь снисходительно улыбался. Похоже, этот выбранный Димой образ ему нравился куда больше.

По дороге во дворец еретик из будущего по просьбе епископа изложил свою легенду от начала до конца. Герцог слушал молча, но не совсем внимательно, рассматривая пасмурную Сену и набережную, всякий раз останавливая взгляд на редких прохожих и цепко их изучая.

Попаданец поймал себя на мысли, что монсеньёр его даже не слушает. Но ему, как и Его Превосходительству, было на это наплевать. Их не интерес друг к другу оказался взаимным. Дима уже нагляделся на эту заносчивую сволочь, а епископ и разглядывать гостя не собирался, относясь к профессору, как к безобидной плесени на сыре.

Прибыв во дворец и без эксцессов покинув ярко-красную карету, Ришелье направился не к центральному входу, где толпился народ, в большей степени яркие, как попугаи, мушкетёры, а пошёл по боковой аллее вдоль дворца. Дима, естественно, посеменил за ним, крутя головой и впитывая в себя незнакомую обстановку. Шагать широко, как это делал патрон, он не мог. Узкое снизу одеяние не позволяло, а задрать его до «беструсового» хозяйства — воспитание не позволяло.

Герцог двигался быстро. Липовый профессор с трудом за ним успевал, то и дело переходя на бег трусцой. Свернули раз, свернули два, затем по кругу обошли клумбу с кустами. У гостя сложилось такое впечатление, что патрон либо заметает следы, сбивая невидимого преследователя с толку, либо тупо издевается над ним, выматывая морально и физически.

Кроме того, попаданец постоянно был вынужден крутить головой, впитывая незнакомую, а оттого враждебную обстановку. Встречный великосветский народ попадался практически везде. Молодой человек заколебался раскланиваться.

Наконец, монсеньёр, обойдя очередной куст по большой дуге, вышел к двум скучающим мушкетёрам, стоявшим на посту у небольшой невзрачной дверки, подпирая плечами её косяки.

Увидев неожиданно вынырнувшего из зарослей Святого Отца, в сопровождении мелко семенящего с выпученными глазами иностранца, судя по одеянию, парочка охранников встрепенулась, синхронно отлепляясь от стены, похлопала глазами, произведя процесс узнавания, и так же одновременно кинулись подметать шляпами пыль под ногами.

— Доброе утро, судари, — снисходительно процедил Ришелье и больше не обращая внимания на вразнобой приветствующих его постовых, не останавливаясь и не сбрасывая скорость, толкнул дверь и буквально влетел в темноту прохода.

Дима поспешил за ним, небезосновательно полагая, что стоит ему только задержаться, как эти озверевшие от безделья охранники тут же отправят бедного абитуриента на очередное перерождение. Вот так, в высшей степени прозаично, человек будущего удостоился посещения великого дворца средневековья, сердца воспетого на все лады Парижа — Лувра.

Правда, экскурсии по нему, на что так надеялся молодой человек, не получилось. Ришелье проскочил его насквозь и, также, не сбавляя скорости, вышел из исторического здания во внутренний двор. Дима, всю дорогу изображающий бестелесную тень великого политического деятеля прошлого, стараясь как можно меньше попадаться на глаза окружающим, прячась за его фигурой, выскочив следом, на пару секунд оторопел, отхватив от увиденного культурный шок.

Во внутреннем дворе королевской резиденции располагался самый обыкновенный базар! Вернее, рынок в его понимании, состоящий из разномастных бутиков, не имеющих единой концепции в застройке. Кто как хотел, тот так и выпендривался в обустройстве своей торговой точки. Лавки, прилавки, витрины, магазины, толпа народа и Димино состояние шока.

Придя в себя и шустро нагнав не собирающегося снижать скорость и тем более оглядываться на сопровождающего гостя патрона, Дима, тем не менее, быстро успел оценить и сам рынок, и его обитателей.

Во-первых, пришелец мгновенно оценил, что это никакой-то там блошиный развал, а элитный торговый центр. Здесь втюхивали исключительно дорогостоящую продукцию: ювелирные изделия, изысканные ткани, готовую одежду, созданную в кооперации ткацких и ювелирных лавок, образцы разномастного оружия, опять же не обошедшее ювелирного апгрейда, парфюм, ларцы, шкатулки, дамские аксессуары и всё в том же золотом и самоцветном духе.

И покупатели, и продавцы по одеянию и манерам общения нисколько не уступали сверкающим на прилавках товарам. Простых среди них, наподобие скромно одетого Димы, тут не было. Даже в услужении. Одно успокаивало. На него никто и не обращал внимание, лишь приветствуя епископа. Каждый это делал по-разному, исходя из положения при дворе. При этом воспринимая его сопровождение не более как тень от отсутствующего на небе солнца.

Проходя скопление явно неплохо питающихся аристократов, Ришелье вынужден был сбавить прыть, здороваясь и перебрасываясь короткими репликами с обратившими на него внимание таких же, как и герцог VIP-персон, что позволило молодому человеку с бега трусцой перейти на шаг.

Но всё равно, это не позволяло как следует осмотреться. Стоило ему из любопытства где-нибудь притормозить, как приходилось с огромной осторожностью, словно слаломист на склоне, маневрировать среди великосветских дам в пышных нарядах чуть ли не на весь проход и вооружённых господ, нагоняя ушедшего вперёд проводника, прекрасно понимая, что не дай Бог, кого-нибудь заденет ненароком, враз в карете Суккубы окажется.

Наконец, Ришелье, безошибочно пройдя торговый лабиринт, остановился у деревянной пристройки к каменному зданию. Только тут епископ Люсона впервые обернулся и как-то странно, задумчиво посмотрел на своё сопровождение.

Дима: — Чо опять не так? — высказался молодой человек про себя, вопросительно вскинув брови.

Монсеньёр не Джей. Читать мысли не мог. Поэтому, не ответив на незаданный вопрос, просто распахнул входную дверь и вошёл внутрь, оставив обязанность закрывать её за собой сопровождающему Диме. Это оказался книжный магазин! Или лавка, или бутик, но это уже не суть важно.

По всему периметру помещения располагались полки с книгами. Три небольших круглых окна в трёх стенах пристройки, давали вполне сносное освещение. У дальнего стеллажа-прилавка — массивный стол с полированной столешницей, за которым сидел упитанный монах и что-то с особым усердием записывал в толстый талмуд огромным белым пером.

Первое, на что обратил Дима внимание, это бросающаяся в глаза светофорная внешность писаки. Жёлтые волосы, красная морда и сине-фиолетовый нос, заменивший зелёный цвет в гостовской раскладке регулятора движения в мире будущего.

Монах мельком взглянул на вошедших, не спеша, аккуратно отложил перо, посыпал написанное из какой-то перечницы, дунул, подняв облачко пыли, и только после завершения этой церемонии медленно поднялся и, сложив руки перед грудью, замер в молебной позе, опустив голову.

— Доброе утро, отец Симеон, — небрежно приветствовал его епископ только после того, как тот соизволил встать и, указав на Диму, коротко добавил, — это тот про которого я говорил. Обустройте его.

И с этими словами, манерно развернувшись на каблуках и не обращая внимания на стоявшего у дверей гостя, направился на выход, да с таким напором, что офигевший лжепрофессор чудом успел отскочить в сторону, чтобы не быть вынесенным обратно на базар тщеславия.

Распахнутую дверь за собой монсеньёр в очередной раз закрывать не собирался. Видимо, воспитание не позволяло. Дима пренебрежительно посмотрел в след удаляющемуся патрону, удержал себя от плевка ему в спину и с мыслью: «ни чо, я не гордый», закрыл дверь и обернулся к стоящему монаху, приготовившись знакомиться.

Пару минут они друг друга молча разглядывали. Монах оказался изрядно перекормленным мужчиной, явно за пятьдесят. Точнее сказать было затруднительно. Вид имел больной, похмельный, о чём красноречиво говорили цвета лица и носа. Судя по покатости плеч, с физкультурой не дружил. Наличие пивного пуза неимоверных размеров указывало, что кроме как поесть, он ещё очень любил по любому поводу, а то и без оного попить. И явно не водичку.

Служитель культа, рассматривая навязанного ему иностранца, даже не имея ничего во рту, что-то жевал. Видимо, это уже был жёстко установленный условный рефлекс или бзик на нервной почве. Смотрел он как-то нехорошо, и гость из будущего решил прервать этот нерадушный взгляд, представившись первым:

— Меня зовут Ди Балашихинский. Я из Пражского университета.

— У-у-у, — прервал его представление скривившийся толстяк, — из гуситов, что ли?

— Нет. Из православных, — взаимно скривившись, соврал ни разу не крещёный Дима.

Брови монаха резко взметнулись на лоб, встав дыбом напряжёнными дугами, как выгнутые спины перепуганных котов.

— Не католик? — выказывая верх недоумения, переспросил монах, мгновенно переходя в обескураженное состояние, не веря, как такое может быть на белом свете.

— Нет, — раздражённо процедил Дима, потому что это уже начинало бесить.

Монах глубоко вздохнул и резко сдулся, став ещё покатистее в плечах, полностью перетекая в живот. Он неспешно закрыл книгу, в которой писал. Закрыл рядом лежащую, видимо, с которой переписывал. Убрал их на полку за спиной. Туда же сложил перо, чернильницу и присыпку. Вытер рукавом стол, жалостно посмотрел на гостя и столь же жалеючи проговорил:

— Ну что ж, будем делать из тебя истинного католика.

И с этими словами, кряхтя, наклонился, вытаскивая из-под стола пузатый бочонок литров на десять, с пробкой в боку и явно с вином. Ни газировку, ни святую воду в такой таре ещё выпускать не додумались. Затем откуда-то из-за книг достал два деревянных стакана, каждый на пол-литра и, выставив их на стол, кивнул гостю на скамью, на которой до этого сидел сам, пересаживаясь поближе к бочонку.

Дима, услышав намерение монаха его крестить во враждебную по менталитету религию, сначала отзеркалил дуговые брови хозяина бутика, но, сообразив, каким образом тот собирается это делать, сразу расслабился и с улыбкой отдался в руки проведения. Ел он, судя по отсутствию голода, недавно, а вот алкоголь употреблял ещё в прежней жизни.

После чего началось братание непримиримых церквей самым естественным общенародным способом. Вино оказалось слабеньким, на взгляд привыкшего пить водку попаданца из будущего. Оно больше напоминало забродивший сок. Терпкий и вяжущий, словно хурмы поел.

Они по новой познакомились, в результате Ди Балашихинский для выговариваемости был окрещён в укороченную версию — Ди Балаш, на французский манер. А католический монах Симеон, соответственно в православного русского Сёму. Оба не возражали. Оба остались довольны.

Дима, приговорив стакан, отметил, что в голове только полегчало, но ни капли не затуманилось. Хотя тут же, с горем пополам, из-за непонятно откуда взявшегося стеснения, объяснив хозяину, что хочет в туалет отлить по-маленькому, понял всё коварство этого сока. При трезвой голове ноги оказались в умат пьяные.

Туалетом являлось деревянное ведро, стоящее в кладовке, дверью в которую оказался книжный стеллаж. Показав, куда отлить, Сёма, заодно обведя рукой этот тёмный, без единого окна закуток, обрадовал новенького компаньона, что это теперь его полноправное жилище, где последнему и предстоит обитать в свободное от работы время.

Молодой человек, шатаясь и стараясь во что бы то ни стало не промазать струёй мимо ведра, осмотрелся. Коморка три на три, судя по двери в противоположной стороне, закрытой на засов, когда-то являлась проходным тамбуром. У одной стены сколотили широкую скамью или узкую кровать, застеленную, судя по бугристости, травяным матрасом. Более качественная пуховая подушка и свёрнутое в скатку грубое одеяло, больше напоминающее напольный коврик. Вот и все пастельные принадлежности.

На противоположной стене, в ближнем углу, над ведром на полочке мерцал масляный светильник типа лампадки, дающий света ровно столько, чтобы не промахнуться мимо импровизированного туалета и кровати. Рядом с ведром небольшая тумбочка, на которой в замызганной чашке торчал огрызок толстой свечи. С другой стороны стены вбито четыре массивных гвоздя. Дима определил их как вешалку. И всё. Больше в помещении ничего не было.

Облегчив мочевой пузырь и обходя свои каменные хоромы, он подошёл к кровати и решил было присесть, опробовав комфортабельность ложа, но не успел. В противоположную, закрытую на засов дверь кто-то громко постучал, притом явно не рукой, а чем-то металлическим.

Дима вздрогнул от неожиданности и замер в полу приседе, так и не успев опустить пятую точку на матрас. Кинул взгляд в открытую дверь магазина. Сёмы видно не было. Хотел было позвать, но тут вновь постучали, притом более настойчиво. Испуг от неожиданности прошёл, и в молодом человеке взыграло подвыпившее любопытство.

— Кого там чёрт несёт.

С этими словами шагнул к закрытой преграде. Сдвинул засов, подавшийся на удивление легко и беззвучно, только сейчас обратив внимание, что смазки на него не пожалели. Легко приоткрыл створку и, узрев, кто там ломится, одновременно перестал дышать, выпучил глаза, открыл рот и зачаровано остолбенел, не в силах сдвинуться с места, мгновенно парализованный явлением.

На пороге стояла сказочно красивая девочка-подросток с кукольным личиком, как у пупсика. В лёгкой плащ-накидке с глубоким капюшоном. Ей было от силы лет шестнадцать. Огромные голубенькие глазки распахнулись от вида незнакомца. Нижняя, более припухлая губка плавно ушла вниз, приоткрыв ротик, но не от испуга, а от по-детски нескрываемого любопытства.

Ростом это неземное создание выглядело выше Димы, но он тут же допустил, что излишек роста давал накинутый на голову капюшон, который оттопыривала причёска. Идеальное, без единого изъяна кожа лица в буквальном смысле светилась изнутри. Даже слегка удлинённый нос с незначительным расширением посредине не портил её, а придавал своеобразный шарм, потому что удивительным образом формировал симметричность и вместе с тем запоминаемость личика.

Она не была худа, но и не перекормлена. Эдакая деваха — кровь с молоком. Мягкие округлые щёчки, за которые так и хотелось потрепать с сюсюканьем: «ути-пути». Нежный овал подбородка, прикрывающий лебединую шейку. В общем, ни девочка, а сказка.

В одной руке незваная гостья держала короткий подсвечник с горевшей толстой свечой, а пальчик другой пересёк пухленькие губки, мгновенно расцветшие в улыбке, подавая знак: Тсс. Тихо.

Тут ошарашенный ангельским явлением молодой человек тяжело выдохнул, словно сдулся, ожил и на не твёрдых ногах инстинктивно отшатнулся назад, пропуская очаровательную незнакомку. Наткнулся на кровать и с гулким грохотом присел на, как оказалось, не очень мягкий матрас. Находясь в неадекватном состоянии, тем не менее, поймал себя на том, что тоже взаимно улыбается этой куколке, словно её улыбка оказалась заразна.

Девочка бесшумно скользнула к нему в апартаменты. И тут Дима обнаружил, что она не одна. Следом прошло такое же милое, только чуть постарше создание, осчастливливая сидевшего в ступоре хозяина этой норы не менее обворожительной улыбкой, и уже проходя мимо, добавила чмок губками, как бы дистанционно его поцеловав.

Неведомые ангельские гостьи прошелестели одеяниями его мрачное пристанище насквозь, направляясь в торговый зал. Хотя не так. Ангелочки скорее проплыли по воздуху, так как шагов от их передвижения слышно не было. Толи у них обувь оказалась мягкая, толи девочки вообще прошествовали босиком. Хотя, учитывая каменный пол, который если и видел половую тряпку, то только грязную, это было мало вероятно.

Дима одуревшим взглядом проследил за ними, никак не в состоянии прийти в себя от божественного явления. Но как только те обогнули стол с сидевшем за ним монахом-пьяницей и предстали пред его нетрезвым взором, раздался грохот падающей лавки. И, судя по шуму, вполне вероятно, что вместе с монахом.

Это вывело молодого человека из ступора. Он вскочил, собираясь кинуться к нему на помощь, мысленно преследуя куда более меркантильную цель — повод для знакомства с этими милыми созданиями. Но заискивающий голос Сёмы всё испортил.

— Ваше Величество, — с придыханием и тонной лести в голосе пропел хозяин лавки.

И Дима, поняв, кого он только что лицезрел, в очередной раз рухнул на задницу, перепроверяя мягкость подстилки.

Дима: — Анна и Мари! — наконец-то дошло до него, — Вот ничего себе королева в девятнадцать лет. Ей и шестнадцати не дашь. А обалденная-то какая!

Тут что-то заставило его резко перевести взгляд на оставшуюся открытой дверь, откуда вошли девушки, и с недоумением узреть в проходе почти такую же комнатку, как и у него. Только дальше походу находилась металлическая решётка из прута на двадцать миллиметров, ни меньше. И, судя по потолочному своду, за решёткой начинался спуск вниз, в подземелье.

Дима: — Не понял. Они что, подвалами сюда пришли? — обескураженно подумал молодой человек, глядя в кромешную темноту прохода.

Находясь в состоянии ничего непонимания, Дима тупо пялился на ржавую решётку, принюхиваясь к слабому сквозняку, имевшему явный запах свежего, ещё не протухшего болота, и тихо офигевал. Это ж какими следует быть бесстрашными извращенками, чтобы шляться одним по таким кошмарным местам? У молодого человека от одного этого предположения волосы встали дыбом во всех местах, и мгновенно вспомнились мокрые подвалы с асурами.

Отвлекли его от жути воспоминаний фыркающие сдавленные смешки, доносящиеся от дверей торгового зала. Он резко обернулся и в очередной раз попал под гипнотический смеющийся взгляд королевы Анны, стоящей в двух шагах и двусмысленно переглядываясь со своей компаньонкой, с которой то и дело синхронно давилась от смешков по непонятному для Димы поводу.

Наконец, Анна гордо вскинула голову, но не прекращая улыбаться, двинулась обратно, откуда пришла. Но прямо перед сидевшем в ступоре молодым человеком остановилась, развернулась, с любопытством, без зазрения совести просканировала его напряжённо скривившееся лицо, изображающее подобие улыбки. Затем окинула странное, явно незнакомое ей одеяние, поджала губки, мило выпятив нижнюю, и, удерживая свечу перед собой, выплыла из Диминого гадюшника.

Следовавшая за ней Мари, неся в руках две тоненькие книжки, не стала останавливаться, но вновь чмокнула губками обескураженного незнакомца на расстоянии, ещё больше растянула улыбку и юркнула следом за королевой.

Дверь девочки за собой не закрыли, как и Ришелье, оставляя это право за Димой. Видимо, при дворе так было принято. Но пошли не к ржавой решётке, а повернули налево, откуда почти сразу послышался звук закрывающейся задвижки.

Молодой человек тяжело выдохнул. Утёр выступивший пот с лица, только сейчас осознав, что мокрый, как мышь в норе, залитой водой. Сердце колотилось почему-то в голове вместо груди. Руки потрясывало, а ноги вообще отказали, как у парализованного.

Дима: — Что за хрень? — помотал он головой, сбрасывая наваждение, — откуда такая реакция? Суккуба специально со мной это делает, создавая трудности? Да ну нах. Вставай, Дима. Приходи в себя. Смотрины закончились.

Ухватившись за расстёгнутые лацканы плаща-пальто, обнаружил, что верхняя одежда почти до пояса расстёгнута. Вероятно, ещё сидя за столом, избавился от душащих пуговиц. Потряс отворотами, создавая внутренний сквозняк. Решительно встал на ватные ноги и вышел в соседнюю тёмную комнату с решёткой.

Она действительно оказалась точной копией его коморки, только абсолютно пустой. Вернее, в ней имелось четыре двери. Проход в его апартаменты, напротив — решётка со спуском куда-то в подземелье. Слева, как определил проход в королевские покои Анны, а справа пока неизвестно, но и левая и правая двери были закрыты с противоположной стороны, впрочем, как и его, из данного помещения.

Вернувшись к себе, Дима закрылся на щеколду, отрезая болотный сквозняк, тянущий по полу, и задумался.

Дима: — Так, понятно. По крайней мере, не придётся шастать по всему замку. Да и на базаре светиться нет никакой необходимости. Значит, путь к постели королевы в этом проходе. И с чего начать? Прошвырнутся?

Но не успел будущий королевский соблазнитель решиться на исследования потайных ходов замка, а то что они потайные, Дима не сомневался, в дверь опять постучали.

Дима: — Девочки вернулись?

Он встрепенулся, поправил пальто и, нацепив заранее улыбку, открыл засов, распахивая дверь. Да так и замер с гримасой полного идиота. Это всё, что осталось от улыбки, когда молодой человек увидел очередного гостя. Вернее, гостью.

В комнату с лицом, полным презрения, протиснулась очередная королева. В этом почему-то Дима даже не сомневался. Женщина, так же, как и молодёжь, заявилась в плаще светло-серого, почти белого цвета, но капюшон не одела, отчего светло каштановые с рыжим проблеском волосы, собранные в причёску, напоминающую корону, к тому же усыпанную жемчугом, сразу давали понять, кто она.

Молодой человек в очередной раз впал в ступор от неожиданности и широко распахнутыми глазами, в буквальном смысле поедал королеву-мать взглядом. Он просто не ожидал увидеть Марию Медичи такой. Обрюзгшая, перекормленная тётка с надменным белым ликом, как у покойницы, без малейшего признака макияжа, больше напоминала дожившую до пенсии продавщицу сельпо, изуродованную долгой работой с избытками продуктов питания.

И смотрела эта наглая хабалка, как из-за прилавка на ненавистного покупателя, имевшего наглость попросить что-то из товара, который она по праву считала своей незыблемой собственностью. Тем не менее, много подбородочную шею держала по-королевски гордо и надменно. Хотя, вполне возможно, шея застыла в этом статичном положении, не имея возможности больше двигаться.

Заплывшими, оттого казавшиеся мелкими, черные, в сумраке слабого освещения глазки обладали холодным, колким и до костей вымораживающим взглядом. С одной стороны, он отталкивал на регламентированную дистанцию, с другой — порождал ощущение недосягаемой божественности.

Кроме всего, тётка королевских кровей оказалась высокой, почти одного роста с Димой. Это в совокупности с безмерно пышностью одеяния порождало похожесть на заплывшую, но при этом удивительно симметричную глыбу жира, колыхающуюся при каждом её телодвижении.

Притом ощущение складывалось такое, что на ощупь внешняя телесная оболочка венценосной особы не плотная, а по фактуре сродни не до конца сдувшемуся воздушному шарику.

У Димы тут же промелькнули в памяти все женщины, встреченные им в этой локации, и он с удивлением осознал, что не видел среди них ни одной худой или хотя бы стройной. Все как одна представляли собой образцы брейгелевского реализма Рубенса.

Дима: — Это что, у них мода такая была? Или дамы двора из кожи вон лезут, чтобы соответствовать королеве как образцу стиля? Скорее всего, второе. Бедный Ришелье. Как только у него встаёт на такое? И как умудряется продираться до сокровенного при такой упакованности складками.

Ошарашенный явлением, противоречащим всем его представлениям о королевах средневековья, молодой человек продолжал в офигевшем состоянии бегающими глазками в режиме ускоренного сканирования обегать контуры вошедшей. Застывшая идиотская улыбка, не собирающаяся отклеиваться, со стороны больше соответствовала надписи на лбу: не ужели это всё моё!

Похоже, стервозная и всеми брошенная Мария Медичи восприняла потрясённое состояние молодого человека именно в этом ключе. Давненько на неё не смотрели подобным вожделенным образом. Да на неё вообще, похоже, никогда в жизни так не смотрели. И это неожиданно породило в женщине давно забытое чувство надежды на привлекательность.

Она как-то резко смягчилась, став даже ниже ростом. Кокетливо, явно заигрывая, улыбнулась в предвкушении комплиментов и понимая, что перед ней не придворный, а не пойми кто, хотя в глубине души понадеялась на его хоть и бедное, но дворянское происхождение, покровительственно, почти по-матерински поинтересовалась:

— Вы кто такой, сударь?

Дима отшатнулся, как от удара, приходя в себя, сообразив, наконец, что требуется какие-нибудь реверансы исполнить. Вот только сдуру, вместо подметания пола перед Её Величеством и представления, как положено, тупо нагнулся и ляпнул:

— Я здесь живу.

— Где здесь? — мягко, по-доброму уточнила венценосная особа, увеличивая улыбку, отчего ещё больше сузив заплывшие глазки и чуть подалась вперёд, сокращая дистанцию чуть ли не до интимного.

— Там, — пискнул Дима перехватившим от волнения горлом, невнятно махнув рукой на кровать за её спиной.

Королева не стала поворачивать голову, похоже она у неё действительно не крутилась, а, переступая с ноги на ногу, вразвалочку повернулась всем туловищем, лицезря, где это там. Затем вновь таким же Макаром вернулась в исходное положение и, уставившись на невинно застенчивого, как она полагала, мальчика, одним взглядом повторила первичный вопрос.

На что хозяин коморки вновь попытался отвесить неуклюжий поклон, отчего вынужден был сделать шаг назад, разрывая дистанцию. И чем, слава тебе, яйца, избавился от непонятного гипноза, выходя в русло адекватности.

Быстро проиграв в голове расклад позиций и предчувствуя всю выигрышность партии застенчивого мальчика, он, потупив взгляд и, кажется, вполне естественно раскрасневшись, тем не менее, удерживая жалкую попытку не терять гордость в голосе, представился, начиная безбожно врать даже сверх легенды:

— Княжич Ди Балаш к Вашим услугам, Ваше Величество, — укоротил он имя на Сёмин манер и добавляя несуществующий титул, посчитав сие добавление вполне приемлемым в сложившейся ситуации, — Я из Московии. Обучался, а затем преподавал в Карловом университете в Праге. По просьбе епископа Люсона прибыл в Париж для работы с древними манускриптами. Я специалист по языкам, Ваше Величество.

При этих словах Дима, как мог манерно и крайне неуклюже изобразил очередную пародию на реверанс, всем своим видом показывая, что этому не обучен. Мария доброжелательно улыбнулась представленной сценке и, тихо произнеся: «Шарман», колыхнулась всем телом, изображая, как и Дима, пародию, только на кокетство.

Лишь в этот момент воркующая парочка — гусь да гагарочка обратили внимание на нарушение интимности обстановки. В проходе в торговый зал, кланяясь, как болванчик, стоял, переминаясь с ноги на ногу монах Сёма, уже теряя терпение, чтобы не влезть в их диалог, нагло попирая правило третьего лишнего.

— Симеон, — надменно обратилась она к хозяину лавки, даже не думая здороваться, — ты достал, что я просила?

— Конечно, Ваше Величество, — чуть ли не фальцетом пропел служитель церкви, книг, жратвы и выпивки, и стремглав, насколько позволяло телосложение, кинулся внутрь своего торгового заведения.

Воспользовавшись воссозданием интима, королева, грузно колыхаясь, вновь развернулась к худощавому мальчику и тихим грудным голосом потребовала, заранее не давая ему возможности возразить и отказаться:

— Перед сном навестите меня, сударь. Я хочу поподробней узнать о Вашей далёкой родине и подумаю, как смогу благоденствовать Вам в Ваших трудах на благо Франции.

Сказано это было с таким сальным намёком на ни менее сальные обстоятельства, что осчастливленный приглашением Дима потерял дар речи. Молодой человек хлопал глазками, раскрыв рот, в негодовании от скабрёзности и нахрапистости предложения, с единственно промелькнувшей в голове мыслью: «Чо?».

Но королева, мать её всей Франции, восприняла реакцию молодого «пастушка», как должное, исходя исключительно из собственной степени испорченности, посчитав его застенчивость лишь как результат ещё не испорченности французским двором.

Она неожиданно шумно засопела, переходя в стадию возбуждения, и Дима в одно мгновение это ощутил на собственной шкуре в области паха, где греховный орган, не стеснённый бельём, мгновенно расправил крылья, словно петух на заборе.

В миг охватившей его панике он небезосновательно предположил, что Медичи займётся уточнением его биографии прямо здесь и сейчас. Вот тут, на полу, разложит, придавив к хладному камню его трепетное тельце всей своей неожиданно вспыхнувшей страстью в двести килограмм, и как начнёт уточнять.

Но спас бедолагу от неминуемой и постыдной смерти вбежавший Сёма, стыдливо пряча небольшую книжку в переплёте из красного бархата, и крадучись добравшись до августейшей особы, то и дело бросая виноватый косой взгляд на Диму, постарался украдкой сунуть королеве, видимо, запрещённый при дворе фолиант.

Но Мария, в отличие от Сёмы, стыдливостью не страдала. Она, наоборот, демонстративно показала молодому человеку обложку, будто это о чём-то ему говорило, а затем, манерно раскрыв явно эротический памфлет на титульном листе, с предвкушением улыбнулась, толи читая название, толи любуясь скабрёзной картинкой.

И вот тут Дима неожиданно для себя оценил руки королевы. Потому что их идеальная ухоженность и соразмерная изысканность в украшениях сразу бросились в глаза. Они выглядели, словно нарисованные и абсолютно совершенные в своём создании.

Дима: — Ух ты. А может у неё там под одеждой не всё так плохо? — мелькнула мысль надежды, — Джей же уверяла, что у тётки тело «пэрсик». Хотя эта сволочь могла и соврать. С неё станется.

Пока он любовался идеальными женскими руками, Мария закрыла книгу и, вполне довольная визитом, удалилась в правую дверь соседнего тамбура, раскрывая тайну и этого потайного хода. Получалось: если левая вела к молодой королеве, то правая — к старой. Всё как в плохом романе. Просто до безобразия.

После того как обескураженный и донельзя вымотанный всего двумя визитами попаданец закрыл свою дверь на задвижку, он рухнул на кровать. Дима, сославшись на головную боль и усталость с дороги, попросил Сёму дать ему возможность немного отдохнуть, намереваясь как можно скорее уснуть. Хоть на часок. Лишь бы не проходить весь этот грёбаный зоопарк заново.

Монах ехидненько ухмыльнулся, кивнул, давая добро, расценив просьбу нового напарника по-своему. Мол, слабак ты, православный, со стакана рухнул, запросив пощады. И с законным чувством победы над очередным еретиком, толстяк пошёл допивать недопитое, затворяя дверь в торговый зал и погружая побеждённого в полумрак.

^{Глава 21. Локация 4. Заставь дурака плясать вприсядку, у него и яйца всмятку.}

Сколько проспал, Диме определить было затруднительно. Часы в этом мире попаданцу из будущего ещё на глаза не попадались, а из масляной лампадки, на которую он уже с минуту пялился, делать солнечные часы было верхом идиотизма.

Хотя инженер по образованию, пусть и айтишник по специализации, на полном серьёзе какое-то время соображал, как эту масляную хрень можно использовать для определения времени. Хорошо, что спросонок в голову ничего не зашло. И ещё лучше, что ничего оттуда не вышло.

По ощущениям, вроде только задремал и бах — выспался. Бывает же такое. Тупо разглядывая огонёк лампадки, зафиксировал очевидный факт: вынужденный визит к Марии Медичи проспать не успел, потому что в лавку к Сёме вошли покупатели, а значит, рабочий день ещё в разгаре.

Посетители практически с порога принялись рядиться, сразу заприметив нужное на полках. Торговались трое. Кроме монаха в базаре принимали участие женщина и мужчина. Судя по голосу, оба неопределённо среднего возраста, где-то между молодостью и старостью.

Женщина настоятельно желала приобрести некий медицинский трактат с трудно выговариваемым специфическим названием. Оба мужчины отчаянно её от этой покупки отговаривали. Притом не только сопровождающий даму кавалер, но и продавец, что вообще ни в какие ворота не лезло.

Но тянущаяся к знаниям дама оказалась настойчива и, не слушая мужские увещевания по поводу сложности и специфики данного научного труда, обстоятельно принялась убеждать мужчину, скорей всего мужа в контексте обработки, что некий Пьер абсолютно неправильно её лечит и она, изучив данный трактат, непременно и его, то есть мужа, и того Пьера, в эту умную книжку рылом натыкает.

Мужчина попытался отмежеваться, мол, а его-то за что. На что схлопотал железным аргументом прямо в то место, куда она собиралась натыкать. Он, оказывается, совсем её не любит, раз покрывает этого пройдоху лекаря, берущего деньги не сколько за лечение, сколько за возможность поглазеть своими бесстыжими зенками на её сокровенные места, в которые он, как муж, кстати, давно не заглядывал.

В заключении, разошедшаяся воинственная фурия припёрла женоненавистников их же логикой: где это видано, судари, чтобы платил ни тот, кто смотрит, а та, кто показывает? Мужчинам с этой точки зрения возразить было нечего, поэтому один был вынужден расстаться с золотыми, другой взамен избавил полку от злополучного медицинского трактата.

Дима слушал этот аудиоспектакль с кривой улыбкой, даже не думая подниматься с кровати. А когда в торговом зале всё закончилось и наступила тишина, заложил руки за голову и, приятно потягиваясь, принялся спокойно размышлять о предстоящем вечере в будуаре Марии Медичи.

Дима: — И так, тётя королева, будем тебя сегодня иметь.

И тут его словно током пробило. Он аж вскочил на ноги из положения лёжа. Причиной подобной реакции, оказалась неожиданно пришедшая в голову мысль из разряда: «да где ж я-раньше-то был?».

Дима: — Иметь королеву? Но ведь это и есть конечная цель экзамена. Джей, кстати, не уточняла, какую королеву из двух я должен буду соблазнить. Точно не конкретизировала. А значит, изваляв в перинах шматок сала под брендом Мария Медичи, я выполню условия задания!

Но как только принялся возбуждённо ходить из угла в угол своей коморки, почёсывая, непонятно отчего вставшие дыбом волосы на голове, на втором десятке разворотов так же разом остыл, как и нагрелся.

Дима: — Что-то всё подозрительно просто. Спокойно, Ди. Бесплатный сыр, как и халявное сало, бывает только в мышеловках.

Остановился, огляделся. Узрев помойное ведро, тут же осознал, что помочится при пробуждении — святая обязанность. После чего вновь устроился на лежанку, заложив руки за голову, и продолжил размышления, но уже более спокойно.

Дима: — Так. Давай-ка начнём с нуля. Забудем на время, что я их обеих видел. Вернёмся на исходные позиции и ответим на главный вопрос, от которого зависит технология обольщения и совращения. А именно: как безродный гастарбайтер без рожи, денег и престижных связей может произвести впечатление, достаточное для затаскивания его в пастель избалованной сниманием и роскошью венценосной особы.

Молодой человек встал, скинул с себя нижнюю рубаху, в которой спал, оставшись голым, и как смог, оглядел предоставленное ему тело. Оно оказалось так себе. Худое, жилистое, абсолютно не рифлёное мускулатурой и однозначно создавало вид отнюдь не спортивного, а просто изрядно недокормленного туловища.

Дима: — Ну, Марии этот хиленький мальчик, может, и зайдёт на контрасте, а вот для Анны такой дохлый «папик», никак на звание мужчины года не потянет. Размером достоинства так же ни ту, ни другую королеву не напугать, не впечатлить. Отсюда вывод: раздеваться только в темноте или не раздеваться вовсе. Хотя, если устроить себе день сурка, то подкачаться за год-другой вполне возможно.

Где-то что-то зашуршало, и Дима стремглав кинулся одеваться. Притом со скоростью молодого бойца при горящей спичке в руках командира, мечтающего придраться к нерасторопному солдатику для внеочередного наряда туда, куда по собственному желанию тот никак идти не хочет.

Тревога оказалась ложной. Ни из-за одной из дверей признаков активной жизни не проявлялось. Лжепрофессор нехорошо так оглядел лежак, заподозрив его в качестве рассадника мелких грызунов, наличие зверинца из которого не добавляло престижности данной мебели и однозначно вычёркивало её из списка теоретических станков для укладки королевских особей.

Пнув на всякий случай подозрительный образчик средневековой мебели в качестве превентивной меры по запугиванию его аборигенов и ни одного при этом не узрев, махнув рукой, постарался себя убедить, что показалось, но на всякий случай принялся ходить не вдоль кровати, а у противоположной стены.

Возвращаясь к первичному технологическому вопросу, он тут же неожиданно и однозначно сам себе на него ответил.

Дима: — Ничего не остаётся, как работать головой, выплёскивая результат пером на бумагу. Требование Суккубы по поводу освоения высокопарности речи прозвучало не просто так, лишний раз напоминая, что женщины любят ушами, но при этом предпочитают ублажать слух собственным голосом. Читая, думая, додумывая, придумывая, безоговорочно в это веря и саму себя убеждая, что именно так и должно быть. Лады. Будем корчить из себя Сирано де Бержерака, пописывая любовные писульки и подсовывая их в полной анонимности с соблюдением конспирации, для разжигания интереса и загадочности к собственной персоне. Пусть додумывают, гадают, мечтают. В общем, сами себя приводят в нужное мне эмоциональное состояние влюблённости. Игра предстоит долгая и нудная. Если, конечно, Мария сегодня же вечером меня не изнасилует, а Суккуба не зачтёт мой скоростной экспромт по совращению королевы за прохождение аттестации. Но что-то в подобную халяву, тем более от Джей, совсем не верится.

Определившись с основной линией партии, правительства и собственного поведения, Дима вышел в торговый зал, где запросто уговорил занятого чтением очередной умной книги монаха бахнуть по стаканчику. Не ради опохмела, его и в помине не наблюдалось. Просто Сёму требовалось погрузить в привычную обстановку, чтобы, не напрягая подозрениями, расспросить на предмет простых и, казалось бы, всем понятных вещей.

Например, перед сном — это когда? Оказалось, расписание дня королевских персон и в Лувре, и в Тюильри проще пареной репы. Солнце село, коронованным особам можно отходить ко сну. Хотя не факт. Они ко сну могут отходить и до утра, а то и до обеда, как карты лягут. А вот термин: подъём по расписанию у них вообще отсутствует. Во сколько соизволили встать, тогда и утро.

Тут же по ходу пришлось выведывать, что это за Тюильри такой. Оказалось, всё ещё проще. Королевская резиденция с недавних пор состоит из двух замков: Луврского и Тюильри, соединённых между собой галереями и образующих внутренний двор, который Дима уже успел заценить. И что самое любопытное, ларёк Сёмы находится как раз посредине связывающего эти два замка перехода.

Как говорится, налево пойдёшь — к венценосной чете попадёшь. Направо — к королевской свекрови. А вот насчёт прямо монах честно признался, что и сам не знает, что там за подвалы, но откровенно их побаивается. За решётку никто не ходит, оттуда никто не лезет. Поэтому на всякий случай и Диме не советовал туда заглядывать.

После пропущенного стаканчика любознательный профессор решил осмотреть проходы, чтобы понимать, с чем имеет дело. Задвижку закрытой двери легко сдвинул ножом для резки бумаги, найденным в канцелярских инструментах монаха. Зажёг толстую свечу от лампадки и для начала двинулся налево, к молодёжи.

Проход оказался узким. Двоим в нём точно не разойтись. Если, только перелезая друг через друга. Высота потолка позволяла по головам ходить. А так, будь кто по шире в плечах, чем Дима, то этому амбалу пришлось бы двигаться полу боком, чтобы не цепляться негабаритами за шершавый камень стен.

На удивление, на тайной тропе к вожделенным королевским покоям было чисто. И на стенах пыли не видно, и каменный пол, словно кто регулярно мыл. Хотя и это вполне возможно, учитывая, какие люди им пользуются.

Идеально прямому ходу, будто в те времена зодчие умели строить по теодолиту или лазерному уровню, конца и края видно не было. Левая, уличная стена оказалась глухой, с тщательно подогнанным камнем, без единой щели. А вот правая, отгораживающая проход от помещений, через ровные промежутки имела небольшие круглые отверстия, позволяющие заглянуть внутрь, как выяснил Дима, проходных комнат, расположенных, словно вагоны купе, с уличными окнами на противоположной стороне.

Апартаменты представляли собой разные по убранству и набору мебели помещения, но все — непонятного назначения. Ни одного человека в них Дима не обнаружил, хотя в каждую дырку заглянул.

Кстати, через эти отверстия дневной свет из комнат проникал в тайный проход, что, в принципе, днём позволяло перемещаться без дополнительного освещения в виде свечи, которую естествоиспытатель из будущего тут же затушил в целях экономии. Привыкнув к темноте, сделал заключение, что действительно можно обойтись и без вонючей подсветки.

Только пройдя метров пятьдесят, Дима неожиданно упёрся в тупик, который при приближении оказался лишь поворотом. А вот уже за ним длинных прямых участков больше не было. И дырок с жалким освещением не наблюдалось. Полная темень.

Молодой человек выругался про себя за преждевременное избавление от источника освещения, но возвращаться было лень. К тому же надеялся, что где-то дальше дырки в стенах обязательно должны быть. Ну, не могут ни быть. Так оно и оказалось.

Продвигаясь на ощупь и миновав ещё два поворота, он, наконец, узрел жалкий источник света от импровизированного глазка для подсматривания. Подойдя ближе, лазутчик обнаружил в стене нишу с дверью, снабжённую смотровым устройством, самым примитивным из возможного, в виде небольшого круглого отверстия. Будущий герой-любовник даже не удивился, узрев в дверной дырке покои королевы Анны.

Две девочки-припевочки забравшись с ногами на низкий диванчик, заваленный подушками, с упоением совместно читали одну из купленных сегодня книг. Притом были поглощены сюжетом настолько, что пройди сейчас Дима через королевские покои насквозь, ни одна бы и ухом не повела.

Постояв у смотрового окуляра пару минут и не наблюдая ничего для себя интересного, в отличие от юных читательниц, стремглав поедающих страницу за страницей, он аккуратно, стараясь не шуметь, двинулся обратно.

Экскурсионный поход в правый рукав потайного хода оказался ещё менее информативным. Покои королевы-матери обнаружил быстро, но они оказались пустыми. Прождав минут пятнадцать и походив по проходу туда-сюда в разведывательных целях, молодой человек вынужден был вернуться к себе, аккуратно закрывая за собой щеколды дверей тем же ножом для резки бумаги.

До вечера время тянулось резиновым изделием № 2. Если бы не обед и ужин, которые монах откуда-то приносил в большой корзине, то к наступлению темноты Дима сам бы себя загрыз самоедством от бездельного ожидания.

Наконец, посчитав, что нужное время наступило, собравшись морально и физически, настраивая себя на роль застенчивого «мальчика-пастушка», с пасторальных полотен живописцев примерно этого же времени, коварный королевский соблазнитель двинулся обольщать, как ему казалось, ничего не подозревающую венценосную мамашу.

По проходу шёл на ощупь. Тащить с собой свечу посчитал лишним, а дыры из комнат света уже не давали. Темень стояла, хоть глаз коли. Благо двигался не в лабиринте, а по прямой, и потайную дверь нащупал довольно быстро. Заглянул в глазок, и молодая кровь прилила ко всем органам под напором пожарного брандспойта. Особенно его действие почувствовалось в отсутствующих трусах.

Дима: — Да Рембрандта на тебя нет! — восхитился бестолковый, но всё же ещё не до конца потерянный для искусствоведов знаток живописи.

В разобранной пастели в позе всемирно известной Данаи возлегала Мария Медичи собственной персоной. Вот прямо картина один в один! Такая же бесстыдно голая, только без браслетов на руках, но с раскрытой книгой в красной бархатной обложке. Она читала учащённо дыша, и Дима тут же настроился на её эмоциональное состояние, в результате чего его возбуждение подлетело до небес. То есть, задрало ночнушку до пупа.

Находясь в таком приподнятом во всех местах состоянии, он непроизвольно вывалился из роли скромного мальчика, превратившись в отравленного спермотоксикозом подростка, и нетерпеливо постучал костяшкой трясущейся руки, продолжая при этом буквально заталкивать глаз в смотровую дырку.

Мария медленно перевела взгляд с книги на звук и сделала странный жест рукой, чем-то напоминающий магический пас, формирующий заклятье. Начитавшийся в прежней жизни фэнтэзи попаданец в раз офигел, услышав, как под этим колдовским действом еле слышно прошелестела задвижка, открывая засов.

Дверь бесшумно отворилась, и молодой человек офигел в ещё большей степени, узрев перед собой страшную, скрюченную в три погибели высохшую старуху с большим носом в виде лыжного трамплина и чепчиком, натянутым на лоб до самого носа.

Оказывается, Мария впустила мальчика в покои, вовсе не прибегая к магии, а с помощью дистанционной прислуги, которая, продолжая шататься от ветхости, тем не менее, цепко держалась за ручку, видимо, боясь упасть, тем самым перегораживая проход и не давая ретивости перевозбуждённого самца выплеснуться в апартаменты.

Дима даже растерялся перед спальным вахтёром, не зная, что делать. Первым его желанием было задрать подол уже осточертевшего грёбаного пальто и провести бабке мае-гери справой, чтобы немедленно в бесчувственном полёте освободила проход. Но чуть-чуть не успел. Королева разобралась с препятствием быстрее.

— Сюзанна, впусти мальчика, — сексуально плавясь в перинах, словно воск свечи, томно скомандовала хозяйка будуара, расцветая в лёгкой загадочной полуулыбке.

Старая прислуга впустила, отцепив от ручки двери мосол своего шлагбаума и, шумно шаркая ногами, развернулась, выгнула спину колесом и, изображая средневековый робот-пылесос, двинулась вдоль стены с тряпкой, непонятно откуда появившейся в скрюченных пальцах.

Дима вошёл на полусогнутых ногах, шумно и возбуждённо дыша, буквально поедая роскошные телеса Марии-Данаи. Из головы вылетело всё, к чему готовился. Забыл, будто и не планировал. Поэтому с самого начала совершил грубую, непростительную ошибку, а именно, запустил импровизацию.

Постарался выполнить заученный реверанс, но, делая неуклюжий шаг назад и наклоняясь, со всей дури врезался копчиком в торец распахнутой двери, которую почему-то никто и не подумал за ним закрыть. Бедная деталь интерьера подозрительно громко вякнула, словно выламываясь из петель, но устояла, оставаясь в том же открытом положении.

Молодой человек, словив искры в глазах, внутриутробно матерно прорычал в режиме задержки дыхания и, прижав одну руку к ушибленному месту, второй с остервенением захлопнул распоясавшуюся преграду. Та обиделась на такое к себе обращение и после громкого удара о косяк вновь мстительно приоткрылась.

Абитуриент, уже приняв поражение в этой попытке и уверив себя, что первый блин комом — это к обязательной последующей удаче, перестал корчить пасторального лоха и, переключаясь в наглого гопника, фраерской походкой, слегка хромая на обе ноги, подплыл к королеве, пребывающей в состоянии когнитивного диссонанса.

Мария, уронив книгу, нижнюю челюсть и всякое достоинство, широко распахнув глаза и, кажется, не дыша, сучила ножками, стараясь как можно выше забраться на подушки. Уже ничего не скрывая из сокровенного и тем более, не следя за правильностью диспозиции в презентации своего роскошного тела.

Дима, прекрасно понимая, что так или иначе, но ему придётся встречаться с Суккубой для консультации, под конец своей непонятно уже какой по счёту жизни решил пуститься во все тяжкие. Он с душераздирающим рёвом, поднявшим стражу всего дворца на ноги, раненным в задницу зверем, накинулся на обнажённую королеву, мать её всей Франции, и, кривясь от боли в копчике, принялся бессовестно лапать беззащитную женщину за те места, на которые и смотреть-то было предосудительно.

Её Величество визжала. Извращенец рычал. Бабка-прислуга изощрённо ругалась, почти отборно матерясь по-французски, колошматя дьявольское отродье, чем попало и до чего дотягивалась. В спальню ворвалась стража, но не в форме мушкетёров, а в какой-то другой, незнакомой, больше напоминающую гвардейцев кардинала. Эти тоже принялись орать, добавляя какофонии в общий бедлам. Но что самое для Димы прискорбное, убивать его эти уроды не стали, на что он так надеялся. А вместо этого навалились всей гурьбой, оторвали от вожделенного королевского тела и принялись заламывать руки.

Только тут до попаданца дошла вся пагубность ситуации. Резко всплыли в голове слова Джей о недопустимости просыпаться в Бастилии. А именно это, похоже, ему светило в ближайшее время.

— Всё-всё, пацаны, сдаюсь, — примирительно, с интонацией радости от собственной шутки, заголосил схваченный на горячем насильник, демонстративно перестав сопротивляться и полностью расслабившись.

Его неадекватная реплика и поведение, привело к тому, что стража ослабила хватку, и преступник рухнул на пол. Уловив созданную секундную растерянность, ученик Суккубы, не давая возможности прийти в себя застывших в ступоре непонимания всех присутствующих, очередной репликой ещё больше порвал шаблоны, добавив в своё поведения несуразности:

— Но Ваше Величество, — принялся он вполне правдоподобно канючить, — Я так не играю.

Состроив до придела обиженную моську, капризно сел, суча ножками, но при этом лихорадочно оглядываясь по сторонам. И слава тебе, яйца, ближайший стражник с выражением на тупой морде «чёт я не понял», оголил шпагу и сунул её Диме под нос для острастки.

Вот этим-то уже профессиональный самоубийца со стажем и воспользовался. Ухватившись за многогранник лезвия обеими руками и нанизывая свою голову на остриё оружия парализованного происходящим стражника…

Не открывая глаз, улыбнулся, вспоминая произошедшее. В торговом зале монаха Сёмы начинался третичный торг. Зевнул и хотел было подняться, но мягкий толчок в грудь отправил обратно на подушку. С трудом разлепил глаза и увидел перед носом кулак Суккубы, беззвучно спрашивающую: чуешь, чем пахнет?

Дима: — А я-то тут причём? Это ты виновата!

— Не поняла, — набычилась Джей убирая кулачок и вместо него нависая над лицом ученика убийственным декольте с почти вываливающимися из него грудями.

В отличие от кулака, этот маневр напугал Диму по-настоящему. Он был абсолютно уверен, что не дай Бог, одна из титек вывалится ему на голову и простым сотрясением он не отделается. Минимум — расплющенный череп и мозги брызгами по стенам. Поэтому чисто на инстинктах самосохранения резко убрал голову из-под удара, при этом не больно, но унизительно звонко стукнувшись черепушкой о стену.

— Боишься? — издевательски поинтересовалась Джей, колыхнув буфера из стороны в сторону, но затем отстранилась, одновременно подавая ученику команду жестом, как собаке при дрессуре типа: «поднимайся, хватит валяться».

Молодой человек поднялся. Нащупал босыми ногами растоптанные сандалии. За пальто к импровизированной вешалке не пошёл. Остался сидеть в ночнушке.

Дима: — Объясни. Откуда у меня такая буйная реакция на обеих королев? Зачем мне этот гормональный высер? Он же явно не мой, а искусственно наведённый.

Джей молчала, заворожённо уставившись на маленький язычок пламени лампадки. Только ученик в наезде не сдавался.

Дима: — Ты действительно допускаешь, что в реальной жизни у меня на ребёнка и на тётку, годящуюся мне в мамы, возможна реакция прыщавого подростка? Я что, так плохо выгляжу?

— А ты и есть самый настоящий прыщавый подросток, — отлипая от огонька и переводя наглую усмешку на ученика, неожиданно мягко и по-доброму ответила Суккуба, — С чего ты взял, дебил, что я дестабилизирую твой гормональный баланс? Мне делать больше нечего? Я изначально давала совет, а ты, зная, как следует относиться к технической поддержке, тем не менее, его проигнорировал.

Дима: — Какой совет? Про Дюма, что ли?

— Про него, родимого. Твоя проблема заключается в том, что реалии, обрушившиеся на твою бестолковую голову, в принципе не соответствуют твоим представлениям, накрепко забитыми тяжеловесными стереотипами. И то, что с тобой происходило при встрече с королевами — это не гормональный рефлекс организма, а психологический шок, о постоянстве которого я тебя также заранее предупреждала. Твои нервы, возбуждённые неадекватностью соотношения ожидаемого с реальным, и наложенный на них эмоциональный резонанс восприятия женщин, сыграл с тобой злую шутку, как по мановению волшебной палочки превращая думающего человека в овощ, сырой и малокалорийный.

Дима: — Понял, — остановил он собственное размазывание, — только вот что не понятно. Почему в одном случае чувство эмоционального восприятия женщины включается автоматически, а в другом его приходится вызывать принудительно?

— Это происходит от недостатка опыта, — ответила Джей, вновь заинтересовавшись мелким огоньком лампадки и явно любуясь его трепетом, — кстати, для несмышлёнышей. Это чувство можно не только принудительно включать, но и выключать при необходимости. Ты просто ещё недостаточно умеешь им управлять.

Дима: — Вот как? А раньше нельзя было об этом сказать?

— Вообще-то ты сам должен был до этого дойти, если бы им занимался как следует. А раз не дошёл, значит, не разбирался. Странно. Но у тебя ко всему какой-то поверхностный подход. Ты никогда не копаешь глубоко и не разбираешься в вопросе досконально. Всё-то у тебя «тяп-ляп», «халява приди» и «херня война, лишь бы не убило». Но я тебя переделывать не собираюсь. Горбатого сам знаешь, где правят.

Дима: — Глубоко рыть по каждому поводу — жизни не хватит.

— Не прибедняйся. Ты как раз находишься в таких парниковых условиях, где время становится непринципиальным. Ты куда-то спешишь?

Простой вопрос застиг Диму врасплох. А действительно, он спешит обратно в свой мир или не очень?

Дима: — Да вообще-то делать мне в моём мире особо нечего. Я там для всех умер. А если и вернусь, то придётся начинать жизнь с чистого листа, с нуля. Ну, может быть, только родителям весточку подам. Да и то не факт. Посмотрю, как будут складываться обстоятельства. А здесь прикольно. Здесь живёшь играя. Графика круче любой реальности. Локации — даже обкуренным режиссёрам до них ещё курить и курить. Здесь всё непредсказуемо интересно. Парадокс, но в этом виртуальном мире живёшь более по-настоящему, чем в реальном. Я не знаю, может это когда-нибудь и надоест, но в данный момент меня твои миры всё больше и больше увлекают.

— Предупреждаю, — неожиданно грубо влезла в его мыслительный процесс Джей, — это основная причина пожизненного зависания в виртуальных мирах недоделанных учеников. Но поверь, мои игровые возможности даже рядом не стоят с реальностью. Там, при определённых условиях может быть куда круче. Здесь ты зависишь от меня, а вот в твой реальный мир полностью зависит только от тебя. Даже я, если помнишь, оказалась зависима от твоего дурацкого желания. Ты просто ещё не осознал всю крутизну своего реального мира. Ты не умеешь им пользоваться. Да. Ты можешь здесь остаться. Но, уверяю, со временем деградируешь, отупеешь и превратишься в овощ с элементарными животными запросами. Под конец жизни многие, кто зависал, спохватывались, тужились, чтобы отсюда вырваться, но всё тщетно. И это не моя прихоть или месть лентяем. Им уже просто не хватало интеллекта для преодоления всех скрытых квестов этой локации.

Посидели, помолчали.

Дима: — Я правильно понял, что в зачёт может пойти любая из королев? — решил прервать паузу ученик, выказывая чёткие намерения в продолжении борьбы за аттестат зрелости начальной школы совратителей.

— Неправильно. Всё не так просто. Кроме королевы ключевыми словами являются интеллект и скрытые квесты. А по поводу королев я бы на твоём месте взяла обеих. Только стоит уточнить один момент. К ним требуются не только разные подходы, — тут Суккуба перевела вечно ухмыляющийся взгляд на ученика и закончила, — но и абсолютно разные отходы от снаряда, как у вас в спорте говорят.

Это был тонкий намёк на какие-то толстые обстоятельства, но уточнить Дима не успел, так как, видимо, время консультации закончилось, и Джей самым наглым образом растворилась, уподобляясь Чеширскому коту, заканчиваясь ехидной улыбкой, слегка светящейся в пустоте, оставив ученика чесать затылок и переваривать только что ей сказанное.

На этот раз он не стал спешить с выходом в зал и пить с монахом. Что выпытывать у него — пока не придумал. Шляться по узким проходам тоже не имело никакого смысла. Но, выйдя в соседний тамбур, очень заинтересовался решёткой. Ни тем, что она скрывает, а самой металлической конструкцией, смекнув, что её можно использовать в качестве элементарной шведской стенки.

Дима: — А вот и универсальный тренажёр. Что ж. Время есть — займёмся телом.

Длинную, ниже колен, нательную сорочку, недолго думая, собрал до высоты трусов, пропустил собранное между ног в виде подгузника, проколов, закрепил шпилькой от шапочки. В результате получился комбинезон, со стороны вызывающий приступ истеричного смеха с возможностью обмочиться от радости, а со взгляда изнутри — вполне функциональный спортивный костюм. Где надо — свободно, где не надо — не болтается.

Рьяно, занявшись мясом на собственных костях, не упустил возможности напрячь и мозги. Дима, словно батан-отличник детально и на все лады разобрал в памяти наговорённое Суккубой в пику ей, подходя к сказанному с толком, чувством, расстановкой.

Лишь тема скрытых для него пока возможностей реальности, показалась настолько неподъёмна с кондачка и глобальна по своей сути, что почти сразу решил подумать об этом как-нибудь в другой раз. Ещё лучше, когда вернётся в ту самую реальность. А на возвращение в родной мир он уже был настроен однозначно.

Когда устал и качаться, и анализировать, в голову самым наглым образом залез повод пропустить с монахом по стаканчику. А именно: надлежало непременно узнать, какую литературу пользуют обе заинтересованные стороны. Ведь и та, и другая королева в его игровой локации в первую очередь отметились именно приобретением книг! А это уже очень жирный намёк Суккубы. По крайней мере, ученик именно так оценил вводную апокалипсиса разврата.

Монах Симеон оказался кремень. Ни в какую не кололся, в полном достоинстве блюдя королевские тайны. А вот Сёма, в отличие от монаха на втором стакане, обеих сдал с потрохами. Даже выделил компаньону пару аналогичных одноразовых бестселлеров для ознакомления. Вот только это касалось книжек Анны. Что же до вкусов Марии, то тот экземпляр в бархатной обложке оказался раритетным, и ничего из аналогичного в бутике Сёмы не было даже близко. Мало того, книга являлась запрещённой церковью, и этот факт наводил на определённые выводы.

Правда, на третьем стакане уже изрядно захмелевший, а значит, расхрабрившийся толстопуз пояснил вкратце суть обеих выборов, и Дима облизнулся, как кот на сметану, поняв причину этого запрета.

Молодёжь читала что-то среднее между боевиком и любовным романом. Хотя Дима не понял, почему среднее. В его мире все боевики так или иначе имеют любовную линию. И он даже удивился, что его современные боевики имеют такое древнее «баянотворчество».

Кстати, книги, которые девчонки утащили и теперь зачитывают до дыр — про самых настоящих, злых-презлых пиратов, которые, естественно, самым подлым образом выкрали красавицу принцессу и заточили несчастную на одном необитаемом острове в пещере с сокровищами.

— Выкуп за неё хотели? — поинтересовался гость из будущего, как-то незаметно для себя увлёкшийся сюжетом.

Монах посмотрел на него несколько подозрительно, а не один ли ты из них, паря? Но, видимо, оценив внешность молодого, но уже профессора, усомнился и просто отрицательно покачал головой.

— Для сексуальных утех выкрали? — не успокаивался испорченный будущей цивилизацией молодой человек.

Сёма невообразимо распахнул глаза и чуть ли не в панике увеличил отрицательные колебания головы.

— А для чего тогда? — сдался Дима, ввиду окончания догадок.

Монах подумал, покрутил стакан в руке, почесал выбритую плешь и в недоумении пояснил:

— Как для чего? Эти порождения Сатаны созданы творить зло. Они не могут без этого. Смысл жизни морских дьяволов — убивать и грабить.

— Ну, а я про чо. Убивать, грабить, насиловать.

— Нет, — после долгого размышления ответил монах, с одной стороны понимая, что Ди прав, но с другой, он-то книгу уже читал и никакого надругательства над принцессой в ней не обнаружил.

Ну, а дальше события в бестселлере развивались по заезженному клише. Светлый рыцарь в блистающих доспехах, сел на любимого коня. Похоже, на нём же доплыл через море до острова, ибо Сёма упустил, после какого поворота сюжета он там оказался, и в одиночку, перебив целую армию пиратов, освободил красавицу принцессу, заодно прихватив и всё награбленное морскими разбойниками за всю их тяжёлую пиратскую жизнь. Дальше — заслуженный «хеппи енд» с непременной свадьбой. Тут и сказочке конец.

А вот запрещённая книжка Марии Медичи, являлась как бы неотъемлемым продолжение пиратско-рыцарского блокбастера, описывающая в деталях процесс благодарения спасённой принцессой сияющего рыцаря. Как конкретно дева ублажала героя, монах пересказывать не стал, лишь покраснел. Дима не настаивал, прекрасно догадываясь, как…

Шёл шестой дубль оприходования королевы-матери. Пять предыдущих, как и первый блин, вышли комом. Тут бы задуматься: толи тесто не подходящее, толи повара уже пора пустить на холодец. Но в себе Ди Балаш не сомневался, отчаянно подбирая всё новые и новые ингредиенты для своей актёрской стряпни.

Второй раз, предусмотрительно закрыв злополучную дверь, он завалил прохождения аттестации практически на первых же минутах, когда, приняв предложение Марии зайти перед сном для детального ознакомления с его житием за чистую монету.

Прикинувшись скромняжкой, молодой человек сдуру принялся пересказывать свою дурацкую легенду. И кому? Голой женщине, возлегающей не в двусмысленной позе и прибывающей в процессе вожделения от ожидания чего-то необычного и оттого привлекательного. Но на первых же фразах своего повествования, используя суперспособность чувствовать эмоции женщины, к которой обращено внимание, сразу понял, что делает что-то не то.

Возбуждение Марии по экспоненте рухнуло вниз, и вместо ожидаемого эротичного восприятия его, такого сладкого, Дима отчётливо уловил особо сволочное королевское пренебрежение за явно неоправданные ожидания.

На этот раз ножик горе-соблазнитель захватил предусмотрительно с собой, пристегнув на шпильку к ночной сорочке. Поэтому, понимая всю провальность миссии, как истинный резидент вражеской разведки, просто-напросто прямо на глазах венценосной особы зарезался с гордым видом и с выражением на лице: «так не доставайся же я никому». Получилось вполне эффектно. Много крови и визга с последующим кошмарным перерождением.

— Вопросы есть? — явно скучая, поинтересовалась Джей у пробудившегося неудачника.

На что Дима попросил дать ему возможность подумать. Но Суккуба посчитала данную отговорку за отрицательный ответ и поэтому, констатировав: «нет, так нет», тут же благополучно растворилась.

Посчитав ошибкой изначально заниженное социальное положение, назвавшись бастардом, лжепрофессор пересмотрел легенду в сторону элитарности корней и на следующей пробе предстал чуть ли не Великим Князем Всея Руси, что, однако, сработало с тем же удручающим результатом.

Тогда абитуриент Суккубской школы актёра сменил амплуа, преобразившись из лоха педального в ловеласа с моторчиком. Это несколько улучшило показатели презентации, и свело падение возбуждения королевы с экспоненты до квардратрисы. Но от этого теплее не стало.

На все попытки при консультации после очередного самоубийства добиться от потусторонней сущности подсказки, что он делает не так, Джей его откровенно послала… думать. И так каждый раз, после каждого вспарывания себе горла.

Дима думал. Очень сильно думал. Вот только ничего придумать дельного не получалось. Поэтому каждый раз с мыслью, а чего тут думать, трясти нужно. В очередной раз кидался на амбразуру обнажённого тела соблазнительной королевы в надежде сломить неприступную оборону и порвать её французскую сексуальную привлекательность на британские флаги.

На четвёртый заход задолбавшийся всем этим ученик, в принципе поменял процесс презентации, решив тупо перебором апробировать различные неординарные подходы и методы. И первым же экспромтом угодил в точку. Он не стал рассказывать о себе, не стал расспрашивать о ней, а просто предложил разлёгшейся в сексуальной позе женщине… почитать её книжку. Мария удивилась, добавила толику возбуждения в своей эмоциональности и согласилась.

На пятой, Дима работал в том же ключе, сглаживая шероховатости своего поведения, допущенные в четвёртом, и усовершенствуя подход, практически добрался до вожделенного тела Марии-Данаи, но на эйфории успеха лоханулся, допустив грубую ошибку при форсировании сближения.

И вот, наконец, шестая. Молодой человек уже привычно вошёл в апартаменты, обманным футбольным финтом обходя преграду-шлагбаум на входе. Смахнул пыль с растоптанных сандалий, в глубоком поклоне, как положено, оттопыривая задницу на нужный этикетный угол. Замер, не доходя пары шагов от роскошного ложа с привычной жадностью поедая глазами живой экспонат Рембрандта.

После короткой паузы, которой королева давала возможность юноше насладиться видом своей сексуальной плоти, приступил к соблазну чётко по уже выверенному сценарию.

— Добрый вечер, Ваше Величество.

Очередной поклон, но без отрыва глаз на женские прелести. Мария почему-то негативно воспринимала малейшую попытку оторвать от неё взгляд.

— Вы великолепны и безупречны в своей красоте, моя королева.

Сложенные руки на груди, в молебной позе, с полным ведром восхищения во взоре. Взгляд плавно скользит по её телу, словно лаская, поглаживая и трепетно касаясь сокровенного.

— Если бы я был художником, то непременно только бы и делал, что денно и нощно писал бы Ваш образ в жалких попытках запечатлеть Вашу божественную красоту.

Мария расплывается в поощрительной улыбке, как бы говоря, молодец, подлиз засчитан.

— Добрый вечер, сударь, — сквозь многообещающую радость на лице приветствует она юношу и не без бахвальства заявляет о факте, с которым Дима уже познакомился два дубля назад, — при своём дворе я уже содержу своего персонального художника. Его зовут Рембрандт. Я вас как-нибудь с ним непременно познакомлю. Но зачем Вам, сударь, заниматься живописью? Вы, я слышала, специалист по языкам, не так ли?

— Абсолютно, верно, моя Королева Красоты. Позволит ли Ваше Величество продемонстрировать Вам моё умение?

Мария подняла бровь, как бы спрашивая, и каким образом? Оближешь меня на разных языках? Дима, продолжая взаимно мило улыбаться, выдержал театральную паузу, нагоняя вокруг туман интриги, хотя в спальне от коптивших свечей и так дышать уже было нечем, а затем заговорщицки предложил:

— А хотите я почитаю книгу, — он сделал указательный жест глазами на фолиант в красной бархатной обложке, лежащий перед обнажённой женщиной, дополнительно дёрнув бровями, мол, вон ту, — Притом на Вашем родном тосканском языке.

Выстрел в десятку. Мария, до корней волос Медичи, до сих пор думающая на этом языке, была приятно шокирована, до мурашек по самолюбию от подобного предложения.

— Как? — только и смогла она поинтересоваться, округлив удивлённые глазки и переводя взгляд с молодого человека на книгу и обратно.

— Позволите, — змеем искусителем прошелестел специалист по языкам, манерно протягивая руку к запретному изданию.

Женщина поколебалась, но затем решительно отодвинула от себя литературный образчик непристойной похоти на край своего ложа, давая тем самым негласное разрешение. Но Дима не кинулся к фолианту, а остался ждать с протянутой рукой следующего знака королевы. И он последовал.

Венценосная особа, продолжая находиться в растерянности от его неординарного предложения, сменила удивление на заманчивую полуулыбку, слегка похлопала пальчиками по краю своей постели, предлагая молодому человеку присесть в непосредственной близости к своему божественному телу.

Но ловелас не воспользовался таким заманчивым предложением, помня ту неловкость, которую испытал в прошлый раз, присев в замызганном пальто на кружевные простыни, по сути дела, устроившись спиной к объекту вожделения, что просто ни в какие этикеты не лезло.

Поэтому хитрец вальяжно, походкой альфа-самца подступил к ложу. Опустился на пол в пол-оборота устроившись на прикроватном коврике, так, что его лицо оказалось точно напротив пышных, по-настоящему королевских грудей, и, не сводя взгляда с глаз Марии, открыл книгу, уложив её между собой и ликом благодарной слушательницы.

А дальше началось твориться волшебство синхронного перевода с письменного французского на устный тосканский с учётом ангельских сверх технологий. И с первых же фраз тётеньку повело и расплющило от безупречно правильной речи чтица, который не только не проявлял даже намёка на посторонний акцент, но и само повествование подправлял за автором, доводя основополагающую латынь родного языка до совершенства.

Она была им очарована. Сразу и наповал. Хорошо, что уже лежала. В каком-то необъяснимом порыве потянулась к молодому человеку идеально ухоженной ручкой и с наслаждением запустила пятерню в его волосы, едва касаясь кожи головы.

Дима испытал неописуемое блаженство, словно массажёр Мурашка из его реального мира почесал сразу всю голову, притом не только снаружи, но и изнутри. Он аж сбился с перевода, замерев с открытым ртом. А затем аккуратно взял её руку и вместо этикетного эротического поцелуя самым наглым образом сунул её пальчик себе в рот и принялся ласкать подушечку языком.

Мария издала такой стон сладострастия, будто он не пальчик ей облизывал, а перевозбуждённый клитор с вошедшими в разнос нервными окончаниями. Королева, мать её всей Франции, в одно мгновение перевоплотилась из Марии древнего рода Медичи в простушку Машку-за-ляшку, для которой «началися ласки, закатились глазки», ну и далее со всей пошлостью народного фольклора.

На заднем плане поистине королевского ложа материализовалась старая служанка. Грозно зыркнула из-под чепчика на творящееся безобразие. Смачно сплюнула на тряпку и пошла с остервенением размазывать грязь по гобеленам, что-то невнятное бурча под нос, напрочь забыв, что завидовать надо молча.

И тут нежданно-негаданно наступил облом. Сокрушительный и бесповоротный. Где-то за входной дверью отчётливо прозвучал голос грёбаного Ришелье:

— Доложите Её Величеству о моём визите.

Кому он обращался Дима не понял, зато однозначно почувствовал перемену в эмоциях Марии. Хотя, что тут чувствовать. Она выдернула указательный палец из его слюнявых объятий и им же указала, куда бы он шёл со своими ласками и как можно скорее. А точнее — в потайной проход.

Абитуриент, обескураженный столь ошеломительной вводной на экзамене, включил панику, затуманившую сознание, и на голых рефлексах системы самосохранения кинулся прятаться за тайную дверь, напрочь забыв о читерской способности к перерождению.

Но больше всего его поразила в данной ситуации реакция и скорость бабки пыле-тёрки. Не успел он притворить дверь, как щеколда с обратной стороны закрылась. А ведь старая в тот момент находилась в противоположном углу спальни, да ещё за массивной кроватью. В прыжке она, что ли метнулась за ним. Не понятно.

Заглянул в глазок. Мария быстро пришла в себя. Она уже перестала изображать Данаю, прикрывшись лёгкой, но большой, как простынь накидкой. Села в подушках и делала вид, что скрупулёзно изучает какой-то серьёзный научный труд в красной бархатной обложке.

Никто королеве о визите герцога Ришелье не доложил. Он сам вошёл, без приглашения. Этот петух гамбургский, парижского покроя, с чрезмерно довольной рожей, помахал широкой шляпой с перьями, поднимая пыль с пола, на что старая Сюзанна в очередной раз смочила свою тряпку плевком, и, не спрашивая разрешения, уселся на кровать. На Димино законное место! Молодой человек не выдержал подобного унижения и тут же у дверей зарезался…

В дальнейших попытках довести королеву до главного, ради чего к ней ходил, ученик Суккубы изгалялся, как мог. Но при всех раскладах, как только он каким-нибудь образом касался её тела, словно срабатывала дьявольская сигнализации и появлялась группа быстрого реагирования в лице епископа Люсона Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришельё, с непременно довольной рожей только что хорошо откушавшего господина.

Только после двенадцатой попытки, перепробовав всё, что было возможно, королевский совратитель сдался. Вернее, его училка пожалела, намекнув при последнем перерождении, что скрытые квесты никто не отменял. И что «недебилы», в гору не ходят. Они её обходят.

На тринадцатый дубль он не пошёл. Не стал резаться, а просто отправился спать, отпустив ситуацию, которая плавно перетекла в следующий день.

^{Глава 22. Локация 4. Открой женщине сердце, и она распахнёт для тебя двери в реанимацию.}

Утро следующего дня мало чем отличалось от предыдущего. Пожалуй, только мелко моросящим дождиком, смочившим круглое окошко книжного бутика с левой стороны, по которому Дима на какой-то ляд определил направления ветра. Зачем. Да сам не знает. Не хватало градусника для полного синоптического прогноза, но и без его показаний молодой человек как-то сразу замёрз в одной ночной сорочке от взгляда на эту морось.

Он проснулся рано, обнаружив себя запертым в магазине. Выйти на свежий воздух из своего убежища не мог. Лавка закрывалась снаружи на висячий замок, болтавшийся при открытом состоянии бутика у дверей на толстенном гвозде. Спать больше не хотелось. Хотелось пить, но из питья — только Сёмино нескончаемое пойло. Даже умыться было нечем. Из еды — вообще ничего.

Посетовав, что заранее не побеспокоился о нормальном утре с туалетом и завтраком, решил заняться зарядкой-качалкой. Для разминки и согрева трусцой сбегал в левый коридор. Взглянул на спящую Анну, мимо ходом отметив, что девочка хотя бы спала одна, а не в обнимку с вечно крутящейся возле неё Мари, ставшей откровенной занозой в планах совратителя.

Затем пробежался к Данае-Машке Медичи. Но только пристроился к смотровому окуляру, на миг зафиксировав мирно спящую мадам, как с обратной стороны в эту же дырку залез зоркий глаз бабки Сюзанны, чуть ли не до смерти напугав неожидающего такого подвоха любопытствующего соглядатая.

Хотел было плюнуть в её рыбий глаз, чтоб не делала так больше, но передумал, посчитав, что переводить отношения с прислугой королевы на военные рельсы было нерезонно. Вдруг она ему ещё в чём-нибудь пригодится. Не даром же говорят: не плюй в колодец — пригодится воды напиться. Хотя в данном случае: не плюй в глаз, на тебя смотрящий, а то он ещё, чего доброго, примется за тобой на постоянной основе присматривать.

Набегавшись, занялся на решётке чахлой мускулатурой, а заодно планированием дальнейших действий. Притом сразу решил, что этот день посвятит исключительно Анюте, ибо с Машкой он основательно накувыркался до самого Ришелье, то есть дальше некуда.

С молоденькой и до безобразия хорошенькой королевой решил отыграть партию Сирано де Бержерака. Раз уж Джей настоятельно советовала нарабатывать изысканность речи, то решил на ней и потренироваться, притом исключительно в эпистолярной интерпретации, не прибегая к вокалу под окнами.

Имитируя накачку зародышей бицепсов в режиме симуляции подтягивания, принялся фантазировать на тему любовного послания. И тут же поймал себя на мысли, что даже близко не знает, как это делается. Всё, что приходило в голову, выглядело до омерзения банально, куце и до слёз примитивно.

Он понимал, что ничего более благозвучного в воспевании любимых, кроме как в стихах, человечество за свою языкастую историю не придумало. Но поэт из него был, как и качок — так себе. От слова «чесаться».

Тем не менее, свой первый опыт любовной эпистолярной презентации решил опробовать именно в стихах. Чего в них, казалось бы, сложного. Держи ритм, подбирай рифму, выворачивай фразы перестановкой слов между собой в самой причудливой интерпретации, чтобы воспринималось как изысканная игра слов. И будут неземной возвышенности стихи тебе.

Как и положено всем молодым дарованиям, первым делом занялся плагиатом, вспомнив русских классиков и бессовестно пользуясь тем, что о них тут ещё не слышали. Но кроме Пушкина: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты», ничего в голову не постучалось. Поэтому, недолго думая, принялся творить высокое искусство именно на этой базовой платформе.

Процесс оказался мучительным и на удивление долгим. Сёма уже ларёк открыл. Завтрак приговорили, обед доели. К ужину, напились и оба были чуть тёпленькие. А Дима всё крутил в уже опухшей голове куцые строки своего творения, никак не в состоянии остановиться и успокоиться. Всё-то ему не нравилось, всё-то казалось ненастоящим и донельзя примитивным.

Тем не менее, пока монах ходил за ужином, личинка поэта экспроприировал у него лист бумаги и красивым, отчего сам офигел, почерком с завитушками вывел пером свой первый в жизни стих, да ещё на возвышенном французском. Оказалось, что он не только способен переключаться с одного языка на другой, но и заказывать, что называется, шрифт при письме.

Стих получился следующий:

«Мой ангел утренней зари,

С твоим явленьем меркнут звёзды

И превращаясь в божьи слёзы

К ногам ложатся капелькой росы.

Мой ангел радужных небес,

Ты солнце красотой затмила,

Никчёмный мир собою ослепила,

Узрев тебя, я умер и воскрес.

Мой ангел чистой красоты,

Являясь порожденьем совершенства,

Ты — женский идеал блаженства

Недосягаемой мечты.

Моя любовь, мой ангел счастья,

Всепоглощающий дурман,

Я душу положу к твоим ногам

За страсти ночь в твоих объятьях».

Ещё раз внимательно перечитав, выискивая грамматические ошибки и на удивление, не находя их, Дима аккуратно сложил листок и спрятал у себя в коморке.

Сходив за ужином, хозяин лавки с корзиной еды притащил связку букинистического пополнения. Новое поступление разбирали вместе. Вернее, Сёма разбирал, тыкая указательной сосиской, на какую полку и куда конкретно расставлять, а Дима разносил и устанавливал, стараясь придать презентабельности новинке, выделяя особым положением среди остальных.

Одну из принесённых книг монах с трепетным благоволеньем погладил по обложке и, кривляясь жирной пьяной физиономией, стараясь изобразить на ней подобие умильной улыбки, со словами:

— А это для красавицы королевы Анны, — самолично водрузил облюбованный фолиант на полку себе за спину.

Дима: — А вот и почтовый ящик. Обстоятельства, а скорее сама Суккуба подталкивает на действия. Да шут с ним. В конце концов, у меня тут день сурка. Подсуну письмо в том варианте, какой есть. Если что, на следующей попытке усовершенствую.

Улучив момент, он незаметно для монаха подсунул любовную записку в предназначенную для Анны книгу и со странным волнением, присущим, пожалуй, только артистам сцены, выходящим на суд и казнь перед зрительным залом, принялся маятником ходить из угла в угол, не находя себе место ни в одном из них.

Странно. Он переживал не за отношения с королевской девочкой, за которые почему-то был уверен, а за то, как Её Величество воспримет его творчество. Ведь созидал он своё произведение в творческих муках, с эмоциональным переполнением чувств, от всей души. Дима хоть и понимал где-то на заднем плане, что сочинил бред сивой кобылы, но это был ЕГО бред, рождённый в созидательном креативе. И оценка Анны от того была для него важнее приглашения в свою постель.

Поэт-любитель нисколько не удивился, когда буквально минут через пять в проходную спальню настойчиво постучали.

Дима: — Кто бы сомневался, — грустно подумал молодой человек, прекрасно понимая, кто пришёл и зачем.

С чувством обречённости и ощущая задницей всю фатальность своего литературного провала, Дима пошёл открывать. Склонился, пропуская двух девиц, не обременённых тяжестью поведения, стараясь не смотреть на постоянно хихикающих по любому поводу, в том числе и при виде его молоденьких особ нежно девичьего периода жизни. Заодно пряча собственное волнение от предстоящего нелицеприятного экзамена по высокой поэзии.

Благо, Анна и Мари долго не задержались. Схватили книгу, словно эстафетную палочку при передаче этапа, и, продолжая демонстрировать смех без причины, как признак дурачины, прошмыгнули обратно в тёмный проход, на этот раз неожиданно громко хлопнув дверью. После чего хихиканье разразилось откровенным парным гоготом, абсолютно недопустимым при королевском дворе никакими нормами этикета.

Дима, наконец, разогнулся, осторожно прикрыл свою дверь, тем не менее, не задвигая щеколду, мучаясь в сомнении: бежать за ними сразу или немножко подождать? Но, убедив себя, что хохотушки ещё по пути могут обнаружить любовный вкладыш, решительно кинулся вдогонку.

Он почти угадал в своих предположениях. Девочки, только добравшись до своего диванчика и раскрыв книгу, с неким изумлением и явным любопытством вынули записку и на пару принялись её читать.

К тому моменту, когда молодой человек добрался до смотровой дырки в спальню Анны, две великосветские дурёхи уже находились в истерике. Мари, тыча пальчиком в строки сердечного послания, сквозь безудержный смех глумливо цитировала строки на издевательские лады, а молодая королева, держась за живот, каталась по подушкам, то и дело, норовя свалиться на пол.

Дима в своих расчётах мог предположить литературный провал в любом виде, но только не в таком. Его мозг буквально взорвался в негодовании. Злость взревела внутри от издевательского смеха, от растоптанной самооценки, от унижения и от мерзкого осознания заплёванности собственной души.

— Ах вы, сучки малолетние, — прошипел непризнанный поэт оскорблённой чести.

Что такое унижение, Дима ещё из прежней жизни не забыл. Но это было нечто иное. Оно не порождало чувство — конец всему. Оно образовывало взрыв ярости и злости, не совместимых с жизнью. При этом не для него, а для кого-то другого, оказавшегося под горячей рукой.

Все мышцы до предела напряглись, и взбешённый литератор уже хотел было ворваться к этим безмозглым и бессердечным дурам и порвать их, как Тузик грелку. Безжалостно поубивать мокрощёлок, затем жалостливо убиться самому. Но не успел. Его остановила громкая реплика Мари, вскочившей на колени и потрясывая его шедевром словно белым флагом при сдаче в плен.

— Я придумала! — перестав резко смеяться и изобразив на милом личике предвкушение чего-то сногсшибательного, замерла хохотушка, — Давай подсунем это любовное признание старой жабе. Адресата здесь нет. Подписи нет. Подкинем и понаблюдаем за её реакцией. Вот смеху то будет!

Анна тоже перестала корчиться в судорогах и, цветя улыбкой от уха до уха, задумалась, что породило на милом личике маску неадекватной душевно больной, обрадовавшейся приходу любимого «врачика».

— Представляешь лицо старой Медичи, когда она это получит, — продолжала подзуживать фрейлина королевы, — старуха, на которую мужчины уже лет сто как на женщину не смотрели, в надежде на чьё-то непонятное внимание изведётся в муках предвкушения. Влюблённая старуха — это же такая потеха!

— Давай, — решительно села Анна, но тут же с некой насторожённостью продолжила, — только я сама не понимаю от кого послание. Никто из моих поклонников не обладает таким изысканным почерком. Это кто-то новенький.

— Да и бес с ним, — не успокаивалась Мари, — тебе, что стареньких мало? К тому же, если он не подписал, кому и от кого, сохраняя инкогнито, то это наверняка не последнее его сочинение. Найдём потом.

— Согласна, — уверенно встала королева и принялась облачаться в накидку.

Вот тут Дима, находясь в растрёпанных чувствах по поводу убийства невинных с виду, но, по сути, виновных в своих злодеяниях грешниц, начал действовать на голых инстинктах самосохранения. Понимая, что его вот-вот застукают, а это будет соответствовать чуть ли не постановке автографа на анонимное произведение, он рванул что было мочи к себе в коморку, с единственной мыслью: только бы не попасться.

Но, закрывшись и рухнув в морально зажёванном изнеможении на кровать и проследив на слух проход заговорщиц из своей половины на половину королевы-матери, лютая злость с обидой вернулись на круги своя. Только за это время остыли, превращаясь из испепеляющих в леденящие.

В голове Димы вспыхнуло озарение. Он неожиданно понял, почему месть — блюдо холодное. Да потому, что она не имеет простой задачи по убиванию обидчика, а подразумевает эстетическое наслаждение длительностью процесса разложения кровного врага заживо, в нескончаемых физических муках и уродующих душу мучениях.

Обида — укол, а месть — длительные муки боли от раны, заражения и последующего гниения, переданные в ответ на укол обидчику. И ещё он понял, что для того, чтобы мстить, требуется быть отъявленным садистом. Хотя, вроде как он этим никогда не страдал.

Тем не менее, когда нескончаемо смеющиеся замужние, между прочим, женщины с раннеподростковыми комплексами прохихикали обратно на Луврскую половину, в голове у молодого поэта раненой души уже вполне целостно сформировался план жестокой мести. Притом, как и в первом варианте, он решил преподнести её в том же эпистолярном жанре. Только на этот раз в грубой прозе с элементами ужаса.

Дима, уже не воруя, как раньше, а нагло грабя спящего в обнимку с бочонком монаха на очередной лист бумаги, тут же пристроившись со святым отцом за одним столом, принялся отвязно на ней сквернословить, используя при этом и перо, и чернила, принадлежащие самой Святой Католической Церкви.

Писал исключительно матом. Русским матом. Как думал, так и писал. Вот только на бумагу ложился изысканный шрифт французского языка, оставленного в последних настройках.

Используя всего три слова, означающие половые органы мужчины, женщины и процесс их единения, искусно варьируя при этом всеми мыслимыми словообразовательными формами русского языка, Дима умудрился в считанные секунды безостановочно испещрить ажурным текстом целый лист и остановился, когда бумага кончилась.

Отложил перо. Твёрдо взял махровый женоненавистнический труд в руки. Как и положено, встряхнул расправляя. Внимательно прочитал, тут же автоматически переводя иностранную вязь обратно на головной русский, с каждой строчкой принимая всё более тупое выражение лица, и в конце заплакал. Все его труды пошли коту под хвост.

Только сейчас он осознал, что великий и могучий русский язык — это рупор истины каких-то богов-пришельцев. Поэтому ни на один человеческий земной язык даже приблизительно не может быть переведён. Не получится.

Та околесица, что предстала его глазам на возвышенном французском, выглядела дословной стенографией, снятой с дворовой песочницы при разделе песка малолетними детёнышами на прогулке, пока мамаши, дымя вейпами в сторонке, занимались более важными разговорами, каждая, стараясь навесить на себя ценник социальной значимости с астрономическими цифрами в зависимости от арифметических способностей.

Единственное что понравилось молодому человеку при обратном переводе текста, это выражение «да в рот тебе нехорошо», что даже при отсутствии мата выглядело вполне жёстко и убойно. Почти по Матери. Но тут следует признать, что внушительность этого выражения прямо пропорциональна степени испорченности реципиента.

После утирания слёз бессилия, как и положено ранимому классику — труд сжёг, а с ним сгорели и последние негативные эмоции. Улёгся на кровать и заставил себя думать, чего от него постоянно и безрезультатно старалась добиться адская училка разврата всё время пребывания в потустороннем виртуальном мире.

Дима: — Думай, Дима, думай. Нужен какой-то неадекватный ход. Что-то такое, что выбило бы Анечку из состояния детской инфантильности. Напугать? А чего она может бояться до смерти?

И тут мыслитель резко сел, неожиданно вспомнив характеристику Анны, выданной ему Джей ещё в карете.

Дима: — Она боится кары небесной. И что? Предстать пред ней в роли Бога-творца? Но, где Бог и где разврат. Как я её в роли Бога совращать стану?

А вот на этом месте молодой человек даже вскочил на ноги. Ему в голову пришла новая идея, показавшаяся исключительно плодотворной в его распутном деле.

Дима: — Бога вряд ли. Не потяну. А вот его антипода — запросто. Сыграть исчадье ада, погрязшего в разврате и похоти, да любому бывшему сидельцу студенческой общаги — это всё равно что выступить зайчиком под ёлкой в детском саде на новогоднем корпоративе. Как два пальчика, то есть как шортики на лямках описать.

После пятиминутного мозгового штурма в режиме метаний в своей каменной коробке, план мести был окончательно сформирован и утверждён. Дима принял решение писать страшное послание от имени Сатаны, да простит его Суккубский братан за столь мошенническое присвоение потусторонней личности.

К вечеру, путём проб и ошибок весь первоначальный текст, занимавший лист, упаковался в одну единственную фразу. Но повертев клочок бумаги с начертанными вензелями, сжёг, неожиданно сообразив, что в этом деле важна не сколько запугивающая краткость — мать таланта, сколько соответствующая атмосферная атрибутика.

Притом, последнее он посчитал более значимым по воздействию. А значить, такие вещи надо писать, как минимум кровью, а её у сценариста спектакля ужаса в наличие под рукой не оказалось. Не пускать же на чернила спящего монаха.

Дима покосился на бочонок вина, припомнив, что церковное пойло вроде бы как тоже кровь, притом по безоговорочным понятиям веры — божья. Допустимо ли Сатане писать кровью господней? В принципе, вполне. Только Анечка вряд ли воспримет данную аллегорию как требуется, а вот винный духан прочувствует однозначно, посчитав его угрозу за чью-то неуместную пьяную выходку.

Поэтому месть пришлось отложить на завтра, предварительно где-то раздобыв настоящие ингредиенты для письма. На ум пришла в первую и последнюю очередь кухня, куда Сёма бегал за едой. Там наверняка всегда кого-нибудь режут. Средневековая кухня — это не только Рай чревоугодия, но и Ад живодёрни. Мир уж так устроен: все всех едят согласно круговороту еды в природе.

^{Глава 23. Локация 4. Любить женщину не обязательно, но если дала, то отлюбить её по полной — просто обязан.}

Неожиданно все его фантазии по поводу сатанинского наезда на милое и няшное королевское создание прервал еле слышный стук в дверь тайного хода. Дима насторожился. Королевы так заискивающе не стучат, а кто ещё может бродить по тёмным коридорам, он даже не догадывался. К тому же на улице заметно стемнело, и в потаённых коридорах стало откровенно жутко.

Вооружившись окончательно присвоенным ножиком для резки бумаги и собственного геноцида, молодой человек с опаской отодвинул задвижку и приоткрыл дверь, поставив сандаль в качестве ограничителя, пресекая резкое вторжение извне. В щели показался рыбий глаз Сюзанны, отчего попаданец в очередной раз вздрогнул. Уж больно этот орган зрения у старухи казался каким-то нечеловеческим.

Тем не менее, распознав в посетительнице знакомую физиономию, ногу убрал и дверь распахнул, предлагая старой войти. Но та и не подумала. Служанка Медичи, находясь в привычном для себя скрюченном состоянии, но с высоко задранной головой, иначе собеседника видно бы не было, в приказном тоне, да ещё с интонацией запугивания, скомандовала, мотнув чепчиком, заменяющим ей волосы на голове, на открытый проход за спиной:

— Иди. Ждёт.

И с этими словами, не дожидаясь ответа и дополнительных расспросов, развернулась и извечно шаркающей походкой удалилась в темноту коридора, в мраке которого тут же растворилась, потому что пришла без какого-либо источника света. При этом даже шаркающие шаги прекратились, утонув в зловещей тишине.

Дима аж поёжился от сюрреалистичной картинки, как-то сразу убедив себя, что эта Сюзанна — нелюдь или, на худой конец, нежить в ведьменском обличии. Тварь может быть и пониже рангом, чем Суккуба, но наверняка из их табора.

Размышлял над визитом и таким странным приглашением молодой человек недолго. Тут же в голове сложилось два и два: его любовное творение, подброшенное взбалмошными подростками-переростками королеве-матери и не терпящий отказа вызов на аудиенцию посредством адского посланника.

Мария, похоже, сделала однозначный вывод по поводу того, чьей рукой рождён страстный высокопарный стих, и скорее вызывала молоденького языкастого профессора, не для установления авторства, а для констатации факта и выдачи резюме.

Дима: — Да и хрен с ним. Всё, что не делается — делается к лучшему, — тут же уговорил себя горе-любовник, вешая на гвоздь затасканное пальто-плащ и скидывая растоптанные сандалии, оставаясь босиком в одной ночной сорочке, выглядевшей из всего гардероба самой новой и почти чистой, — пойду-ка я подвину герцога с аппетитной тушки мамы Марии. В очередь, сукины дети Франции. В очередь. За мной будете.

И с этой победоносной мыслью уверенным шагом, но на ощупь, касаясь стен руками в качестве направляющих ориентиров, двинулся по чисто вымытым кем-то полам потайного хода на завоевание первого из двух любовных бастионов, мысленно махнув рукой на обстоятельства и согласившись с тем, что, в общем-то, без разницы, с какой королевы начинать.

Медичи ждала. Она одновременно находилась в эмоционально взволнованном и вместе с тем сексуально возбуждённом состоянии. Гремучая смесь. Волна её похоти ударила молодому человеку в голову и головку практически синхронно, как только переступил порог королевской спальни.

В отличие от Димы, представшего в нарушении всех придворных этикетов в неподобающем для приёма у Её Величества наряде, на Марии вообще ничего, прикрывающего стыд не было. Да и самого стыда, не наблюдалось даже рядом. В спальне королевы царила утончённая эротика обнажёнки, в скудном полумраке единственной свечи, порождающий нужные тени и скрывая мелкие шероховатости уже немолодого тела.

Она в очередной раз демонстрировала Данаю Рембрандта в живом воплощении. Любовник настороженно оглядел сумрачный будуар в поисках старой ведьмы в качестве бесплатного приложения всех его здесь похождений. Но Сюзанны, на удивление, нигде не наблюдалось. На этот раз бесстыжая венценосная особа встречала молодого человека чисто по-французски — тет-а-тет.

Ди Балаш, подтверждая свои дикие русские корни, а значит, по мнению закоренелой европейки, и воинственные наклонности, без предварительных дипломатических переговоров о капитуляции ринулся на штурм и так, в общем-то не собирающейся сопротивляться женской крепости и даже абсолютно не проявляющей признаков неприступности.

Написанный им стих и выученный в процессе сотворения до состояния полной невозможности забыть его когда-либо, да ещё обладая сверхспособностью к языкам и феерической манипуляцией с ними на уровни «Бог», поэт-любовник сходу окунувшись в возбуждение потенциальной партнёрши и добавив к нему своё, в порыве страсти двинулся к уже плавящейся от сексуального желания женщине, декламируя пафосный памфлет на родном для Марии тосканском языке.

Неплохо получилось. Даже сам заценил импровизацию. По крайней мере, звучало достойно, порывисто и страстно. А когда на последних строках он, скинув с себя безразмерную сорочку и с перевозбуждённым орудием любви, добрался, наконец, до вожделенного тела королевы, то вся сцена целиком показалась логически завершённой и, в некоем смысле, самим совершенством романтического, но страстного соблазнения.

Мария не только не стала сопротивляться агрессивному натиску, но и откровенно сама кинулась отдаваться на волю победителю впереди наступающего, тут же оплетя штурмующего руками и ногами, да так, что захотел бы отступить — не получилось бы. Захват, произведённый качественно, по производительности соответствовал капкану на слона.

Никаких предварительных ласк она ему продемонстрировать не позволила, сходу потребовав сатисфакции за преднамеренное возбуждение себя, любимой, его литературным талантом. Дима даже «ой» выдавить из себя не успел, как очутился своим возбуждённым органом там, где тому природой и было предписано находиться. Иногда.

Как у неё это так ловко получилось, молодой человек соображал уже значительно позднее, анализируя события на холодную голову, но так и не нашёл ответ, каким образом тётка одним захватом его туловища безошибочно оделась на детородный орган, будто по-другому и быть не могло. При этом даже на миллиметр не ошиблась.

В первый раз получилось всё страстно, с искрами в глазах, но быстро. Они закруглились в считанные секунды, но одновременно оглашая спальню стонами на уровне воплей, явно услышанных во всём замке всеми обитателями. Марии было толи наплевать на своё реноме в глазах стражи и прислуги дворца, толи увлеклась на столько, что не сдержалась. Хотя, скорее всего, первое. Она явно была довольна и не стеснялась это демонстрировать.

А вот её партнёр, бесспорно, стушевался. Скорострельность содеянного не радовала. Но забиться в уголок и поплакать по этому поводу не дали обстоятельства. Вернее, мягкая тётенька, принявшаяся безудержно ласкать и расцеловывать щупленького «недокормыша», ни то как детёныша ни то, как сладкий приз в виде десерта. Пришлось неудачнику расслабиться.

Его безоговорочное принятие ласк и передаваемое непонятными флюидами вновь возрастающее возбуждение, замешанное на зверском желании Марии к немедленному продолжению сексуального банкета, заставили молодого человека тут же забыть о негативе и переключиться во взбудораженный позитив.

Как только облизывающая его мамочка оценила на ощупь стойкие намерения молодого самца на продолжение подарочного удовольствия, тут же из вечно лежащей на боку Данаи переквалифицировалась в амазонку, оседлав мальчика, словно жеребца, вдавив покладистого ухажёра в пуховые перины. Прерванный на короткие ласки процесс был восстановлен в полном объёме.

На этот раз ученик Суккубы чётко контролировал своё возбуждение и на шальные эмоции не вёлся, в отличие от сходящей с ума Марии Медичи. По крайней мере, её поведение однозначно указывало на сдвиг по фазе в голове женщины на сексуальной почве. Она отдавалась в активном режиме вся и сразу, как в последний раз в этой грешной жизни.

Вот только поза у него оказалась крайне скованная для самоконтроля. Диму просто трахали, вдавливая в перину, елозя на нём и прыгая мощными ударами выдавливая из юноши очередную порцию спермы. А он этого так быстро никак не мог допустить.

Как только дело запахло оргазмом, молодой человек изловчился, поднапрягся и умудрился перевернуть много килограммовую самку на спину, одновременно выскочив из её разгорячённого и скользкого влагалища, придавливая всем телом к перине и лишая женщину свободы в своих похотливых движениях таза, чем получил передышку в несколько секунд. Этого оказалось достаточно для спада наступающего физиологического пика, даруя широкий плацдарм для нового разгона.

Таким образом, он прерывался всякий раз, когда доходило до семяизвержения, используя перемену поз для отдыха и отката возбуждения. После четвёртой или пятой позиции, никто не считал, молодой человек откровенно пожалел, что, находясь на Тассили, не позаботился хотя бы теоретически, ознакомиться с тем многообразием форм полового контакта, которые каждый уважающий себя мужчина североафриканского сексуального оазиса древности, обязан был знать, как «Отче наш».

Спасло то, что измождённая королева, мать её всей Франции, на последнем издыхании запросила пощады. Дима, как истинный кавалер, не мог отказать женщине, поэтому тут же кончил и успокоился сам, без сил завалившись рядом. Его мокрое и скользкое тело напоминало собственный член, только что вынутый из перевозбуждённой вагины.

Тут, как из-под земли материализовалась Сюзанна, заставив молодого любовника, несмотря на расслабон и усталость, в очередной раз вздрогнуть. Она старчески поцокала языком, глядя на хозяйку. Затем прокурорски обвиняющим рыбьим глазом зыркнула на насильника, одним взглядом укоряя последнего, мол, нельзя же так, угробишь же королеву. После чего жестом фокусника достала из воздуха влажную бархотку и принялась обтирать горящее и плавящееся жирком тело Марии.

Дима: — Круто. Прям секундант на боксёрском ринге между раундами. А меня обтирать будет?

Но та, сделав своё дело, только ещё раз бросила на охальника неодобрительный взгляд, всем видом как бы отвечая на его незаданный вопрос, мол, обойдёшься, и, прошаркав куда-то в изголовье, растворилась, как и не было.

Вот тут перед Димой встала дилемма: собрать монатки и попрощаться, типа «Мавр сделал своё дело. Мавр может уходить». Или попробовать убаюкать обессиленную сорокапятилетнюю тётеньку и только тогда скрыться на цыпочках триумфатором. Правильным посчитал последнее.

Как учила Джей, да будет ей пусто, следует не только искать подход к снаряду, но и правильно организовать отход от него, чтобы станок в виде женщины даже подумать не посмел обидеться. А обидеться тётенька её возраста не сможет, лишь уснув быстрее любовника.

Самое простое для успокоения возбуждённой дамы в данной ситуации Дима посчитал отвлечение разговорами на нейтральную тематику. Вот только о чём говорить? О чём он, не воспитывавшийся в лучших домах Парижа, может толковать с самой королевой на отвлечённости бесед, не одну собаку на этом съевшую? Всё их общение до этого велось исключительно на литературном поприще.

На первом свидании он читал ей развратную книгу, тема которой в данном случае неприемлема, так как вновь склонит собеседников заняться физическими упражнениями, ведущими к продолжению рода. А Дима этого уже откровенно не хотел. Желание иссякло, да и сам «продолжитель» побаливал от излишнего перенапряжения.

Марии, похоже, этого тоже хватило с лихвой. Она хоть и хорохорилась, но возраст всё же давал о себе знать. Отсутствие гибкости с выносливостью на этом отрезке жизни сменялись присутствием одышки и обессиленной загнанностью.

Дима: — Что за сволочная ситуация? Понимаю, что надо говорить, но не понимаю, о чём. Хотя… чем королева отличается от обычной женщины? Да, судя по тому, как я её только что крутил-вертел — ничем. Её Величество со всех сторон оказалась обыкновенной тёлкой. Похотливой, как все кошки в марте. А, как известно: ласковое слово и котейке приятно.

— Ваше Величество, вы бесподобны, — наконец устало зашептал набравшийся решимости молодой ловелас, пристроившись у её ушка и поглаживая приличных размеров грудь, завалившуюся на бок.

— Мария, — поправила его королева не менее уставшим шёпотом, при этом улыбнувшись, но не открывая глаз, — наедине — зови меня по имени. Мне нравится моё имя.

— Ангел Мария, — внёс, тем не менее, свои коррективы псевдопрофессор языкознания.

В ответ женщина улыбнулась ещё шире, при этом отыскав на ощупь его голову и запуская в волосы мужчины идеально ухоженные пальчики. Началось взаимно вялое рукоблудство. Он на ощупь изучал объём и консистенцию её груди. Она — кубатуру его черепной коробки и крепость волосяного покрова.

— Вы сама страсть и темперамент, — продолжал облизывать эго королевы обессиливший развратник, — мне никогда в жизни ещё не было так хорошо, как с Вами.

Дима врал, то есть льстил без зазрения совести, пытаясь в ускоренном режиме компьютера просчитать формулировки, непременно понравившиеся королевской особе, как женщине. Это с непривычки и без предварительных платных курсов вранья, как средства меж половой коммуникации, оказалось не так-то просто.

Начал лихорадочно перебирать в голове различные части женского образа, используемые в массовой культуре любовной лирики в качестве элементов лести и комплиментов. Глаза, губы, волосы с ушами.

Но тут вспомнил наставления Суккубы: женщина всегда сама в первую очередь демонстрирует во внешности те детали, за которые себя любит и по поводу которых требует от других восхищения. А что в первую очередь презентовала Мария щуплому мальчику? Правильно — голое тело. Притом, преподав его в самом выгодном для себя ракурсе — положив его на постель в позе Данаи.

— У Вас потрясающее тело, Мария. Я восхищён. Просто божественно роскошное, — недолго думая над эпитетами и забыв про прочие части женского образа, которые шаблонно используются при выдаче комплиментов.

ПсевдоДаная высоко оценила то, что хотела услышать, несильно, но показательно, благодарно сжав в кулачок его волосы на макушке, давая понять: молодец, пятёрка тебе!

— Вы сама мягкость и нежность, — продолжал нашёптывать врун по необходимости, стискивая пятернёй её желеобразное вымя.

Королева издала еле слышный стон сладострастия и повторно хватила любовника за вихры, как бы говоря: продолжай, шалунишка, не останавливайся. Ну, он и продолжил, раз в масть пошло.

— Вы богиня любовной страсти, околдовывающая любого мужчину. И я пленён Вашей красотой и способностью дарить сказочное наслаждение.

На этих словах его рука скользнула по округлому животику и тут же, пройдясь по жёсткой «мохнатке» лобковых волос, оказалась в тёплой слизи половых губ, как-то самим собой задержавшись на возбуждённом, значительно увеличенном в размерах клиторе. Это была ошибка.

Дима: — Идиот! — застонал он про себя, чуть не плача, в один миг оценив последствия своих необдуманных действий.

Мария распахнула замасленные глазки, и от неё повеяло похотью. Неосмотрительный естествоиспытатель мгновенно почувствовал усталую боль в паху. Член уже не вставал, как надлежало от природы, а тупо опухал, даруя мерзкие ощущения зубного нытья между ног.

Дима: — Ну вот какого уда туда полез? Что, на третий заход идти?

Он умоляюще взглянул в глаза королеве: «может не надо». Но та, видимо, мольбу сочла за сексуальное попрошайничество и с еле слышным стоном вздохнув, раздвинула ноги, легонько подталкивая рукой ненасытного любовника, предлагая занять ему миссионерскую позу, так как она, видите ли, устала. Диме ничего не оставалось, как изображать ненасытную сволочь, готового затерзать бедную женщину до смерти.

На этот раз во всех отношениях приятное действо возымело обратный эффект. Никакой страсти при совокуплении не было. Фрикции были щадяще медленные и болезненные и, похоже, для обоих партнёров. Молодой человек это сразу почувствовал, как только начал. Он не только ощущал собственную болезненную опухоль, но и муки партнёрши.

Возбуждение женщины пошло на нет. Соответственно его тоже. Положение у Димы, как у полового гиганта, становилось катастрофическое. Полезть и опозориться? Да врагу такого не пожелаешь. Прослыть на самой королеве импотентом? Требовалось срочно что-то предпринимать.

— Обожаю тебя, — уже тяжело дыша, он неожиданно перешёл на «ты», тыкаясь поцелуем ей в шею и, стремясь не зацикливаться на собственном мягком органе, а пытаясь всё внимание переключить на партнёршу, забивая сознание ароматом её тела и тактильными ощущениями от прикосновения губ к нежной коже под ушком.

Но тут произошла потрясающая вещь. Мария взяла и просто самым наглым образом сымитировала оргазм. Притом демонстративно бурно, показывая, что она — всё. Толи это ей в конец надоело терпеть, толи действительно пощадила молокососа, осознав всю его не перспективность в стайерских актах сотворения жизни.

Обмануть ученика Суккубы в этом деле было просто невозможно, благодаря полученному от неё дару. Но вместе с тем, Дима оценил её актёрский талант и способность врать без зазрения совести.

Это было настолько правдоподобно, что он сам тут же повторил за ней её же трюк. Горе-любовник, даже не осознавая своего поступка, взял и произвёл имитацию семяизвержения. Да так бурно, что казалось, там не с чайную ложечку выдавилось, а как минимум струя из шланга под давлением ударила, сметая всё на своём пути.

Его аж якобы отбросило от вожделенного семяприёмника и повалило на спину на край кровати, лишив возможности не только говорить, но и двигаться. Прикинувшись пострадавшим при коитальных конвульсиях, как при повреждении электрическим током, он предпочёл прикинуться дохлым. Лишь бы на четвёртый круг не затащила.

Тут же, как из-под земли, появилась медсестра в лице Сюзанны. Вот только она кинулась оказывать первую помощь не ему, а своему сюзерену, вновь обтирая королеву влажной бархоткой и что-то еле слышно бурча под нос. Явно нелицеприятное для Димы.

Её старческое ворчание сопровождалось бросками косых взглядов на прикинувшегося мёртвым воздыхателя, и в рыбьих глазах читалось только одно — убила бы.

Дима: — Не Сюзи. Убиваться мне сейчас никак нельзя. Уж больно тяжёлый отрезок прошёл. Мне бы его закрыть и пойти баеньки. Повторять этот день — себе дороже.

Так, пререкаясь с выдуманной в голове бабкой, ученик-недотёпа и совершил самую большую ошибку дня. Он уснул. Да какой там уснул — вырубился. Даже прекрасно осознавая, что этого делать ни в коем случае нельзя, в не зоны своего убежища. И это на экзамене!

Осознал это абитуриент в результате встряхивания его мозгов старой служанкой, когда та немилостиво тормошила любовного прохвоста, вырывая соню из забытья без сновидений. Молодой человек соскочил, изображая на лице обескураженность. Несколько секунд пялился на старуху, безбожно кривляющуюся и махающую руками в полном беззвучии, пытаясь что-то сурдопереводом втолковать тупому иностранцу.

Из всей пантомимы Дима понял только одно ругательство: чтоб у тебя член на лбу вырос и по губам нашлёпал. Это настолько обидело попаданца, что он ещё несколько секунд пытался подобрать адекватный ответ на подобное оскорбление. Но не успел.

В спальню ураганом ворвался Ришелье с двумя, на этот раз точно мушкетёрами и, глядя в упор на голого профессора, стоящего с открытым ртом напротив старой служанки, завопил что было мочи:

— Где он!

Вот дебил. Ослеп, что ли от ревности? Вот только мушкетёры оказались глазастее и, обогнув наперегонки кровать с находящейся в шоке и ничего не понимающей спросонок королевой, в два клинка, Диму взяли и просто закололи. И вот тут по-настоящему началась ночь сурка: ужасная и беспощадная, заперев экзаменуемого в жёсткие рамки считанных секунд…

Следующее его пробуждение от тряски оказалось не менее драматичное. Он опять потерял драгоценные секунды на тупое разглядывание пантомимы «рыбьего глаза». Резко вспомнил феерическое появление герцога с двумя Армагеддонами при оголённых шпагах, но ничего сделать не успел, потому что вместо активных действий по скрытию с места преступления, по старой русской традиции принялся лихорадочно думать, что делать, и кто виноват.

Третья его «растормошка» выдалась более продуктивной. Всё равно, потеряв в начале пробуждения несколько бесценных секунд, он не стал размышлять, а кинулся действовать. Вернее, ноги в руки и бежать, прихватив с полу рубаху, памятуя, что при любом раскладе нельзя оставлять следов своей похотливой деятельности. Это правило Суккуба ему чётко на заднице стеком прописала.

Не успел. Длинная рубаха попала под ноги. Запутался. Упал. Вскочил. Открыл задвижку. Зарезали. Следующий раз сгрёб одежду аккуратней. Успел открыть задвижку, дверь, выскочил в тайный ход — зарезали. На очередном дубле добежал до первого поворота. Потом до второго. Но до третьего, ему даже после шестой попытки добежать не получилось.

Сменил тактику. Схватил рубаху, но не кинулся к потайной двери, а юркнул под кровать, где притаился, и несколько секунд лихорадочно анализировал ситуацию. Герцог гаркнул предусмотренный сценарием вопрос-вопль. Молодцы кинулись искать. И первое куда заглянули, правильно — под кровать. Зарезали не вынимая.

Так он проделал раза четыре, стараясь эти считанные секунды использовать для нахождения выхода из сложившейся ситуации. Уже не помня, на какой попытке, загнанный в угол крысёныш в корне поменял тактику.

Он не стал убегать, прятаться, а кинулся напролом через парадную дверь, используя эффект неожиданности. Входные створки распахнулись, и он с разбега снеся герцога и одного из мушкетёров, рванул куда глаза глядят, даже не прикрывая ни болтающийся спереди отработавший своё на королеве инструмент, ни голую задницу, сверкая тем и другим в освещённых свечами коридорах замка Тюильри на всеобщее обозрение.

Прислуга, попавшаяся на пути при таком фееричном забеге, шарахнулась в сторону, прячась за портьеры. Дима это заметил и на будущее подумал сделать то же самое, вместо того чтобы нестись сломя голову непонятно куда. Но долго ему размышлять на эту тему не дали другие стражники — гвардейцы. При первой же встрече с парочкой мордоворотов, после третьего поворота молодой человек притормозил и тут же был безжалостно убит.

Ни стой — колоть буду, ни предъяви документы, ни почему в таком виде. Вообще даже признаков на какое-либо дознание со стороны охранных органов — сразу расправа. И возмутиться бы по этому поводу, но времени впритык. Вернее, его вообще не было ни на что.

На следующем прорыве нырнул за тяжёлые шторы после второго поворота. Нашли практически сразу. Спрятавшаяся рядом прислуга сдала. Затем скрылся за портьерами после первого поворота. Вот здесь искали чуть дольше. Сначала проскочили, но та же прислуга за вторым поворотом сдала, что не пробегал такой. Вернулись, нашли, закололи.

Ситуация казалась безвыходной: ни спрятаться, ни убежать. Полный затык. Но последний вариант больше всего давал времени подумать, поэтому смертник раз пять его использовал, прежде чем в очередной раз сменил тактику.

На следующем пробуждении в королевской кровати и практически сразу кинувшийся бежать со скомканной рубахой в руках, он затормозил у входных дверей, ожидая появления в них Ришелье с мушкетёрами. Этих образовавшихся свободных секунд хватило на принятие нового решения.

Загнанный в угол любовник не стал готовиться к тарану и прорыву, а, метнувшись к дальней от кровати створке, просто спрятался за тяжёлой шторой, непонятно для чего тут висевшей. В голове возник довольно простой, но вместе с тем многоходовый план поэтапного ретирования от облавы.

Троица влетела как пописанному. Левая створка несильно, но ощутимо ударила через плотную ткань спрятавшегося развратника. Дима успел поймать её за ажурную ручку и прикрылся створкой, как щитом.

Прозвучал вопль Ришелье, отыгрывающего роль Отелло. В это время рогоносец с парным сопровождением выстроились у балдахина Марии Медичи, каждый по-своему пожирающий офигевшую спросонок королеву. Естественно, и не думая осматриваться по сторонам.

Этим Дима и воспользовался. Он тихонечко выскользнул из-за двери, прошмыгнул в коридор и тут же вновь укрылся за портьерой, так же симметрично висевшей с обеих сторон от распахнутых створок. В спальне тем временем начался обыск, судя по топоту сапог, мечущихся из угла в угол.

Вот только продолжался обыск всего считанные секунды до того момента, как Её Величество соизволило, наконец, окончательно проснуться и прийти в себя от вакханалии, творившейся в её спальне.

— Пошли вон! — в ярости взревела королева-мать, вкладывая в свой праведный рёв такую ментальную мощь, что всю троицу, словно порывом ураганного ветра сдуло, выбросив незадачливых сыскарей обратно в коридор.

Ришелье громко и часто дышал, как разъярённый бычок на корриде, стоя сразу напротив захлопнувшейся перед его носом двери, что являлось явным участием в этом старой Сюзанны. Не королева же нагишом за ними дверь закрывала. Мушкетёры тупо топтались за спиной шефа, сделав озадаченные морды вместо обозлённых.

С минуту герцог сверлил глазами закрытые створки, а затем, видимо, что-то смекнув, махнул рукой и, зло скомандовав: «за мной», быстрым шагом двинулся по коридорам и сам уходя и уводя своих убийц-мордоворотов.

Дима тут же пришёл к однозначному выводу, что по закону подлости Ришелье сейчас кинется в его конуру, непременно посчитав именно его автором раскидистых рогов на своей герцогской голове. И поэтому, недолго думая, вновь осторожно проник в спальню.

Королева стояла у своей кровати в состоянии тревоги и уже не голая, а в ночной сорочке. Увидев молодого любовника невредимым, она откровенно расслабилась и улыбнулась, понимая, что удалось провести ревнивого и скорого на расправу Армана Жана.

Дима, наконец, облачился в свой облегчённый гардероб, приблизился к Её Величеству, учтиво поклонился, чмокнул протянутую руку и поспешил в потайной ход, уже на ходу уведомляя королеву о своих предчувствиях очередной опасности и необходимости срочно уснуть в своей законной конуре, чтобы не заподозрили чего.

Мария улыбнулась проныре и махнула рукой на прощание, как бы говоря: правильно всё делаешь, беги. Ну он и побежал.

^{Глава 24. Локация 4. Когда любовь зла — у неё все любовники козломонстры.}

По поводу опасения, что Ришелье кинется искать именно его, Дима ошибся, явно переоценив себя в глазах епископа. Ревнивый официальный фаворит Марии Медичи, видимо, имел на примете более значимых персон, конкурирующих с ним за королевское тело, поэтому принялся шерстить кого-то другого. А к профессору ни этой ночью не заглянул, ни днём не наведался.

Прибежав в свой закуток, ученик Суккубы не стал ликовать и напиваться, отмечая победу, а во что бы то ни стало попытался уснуть, тем самым зафиксировав новую точку реинкарнации. Но после сверхтяжёлого квеста в режиме ошпаренной кошки с непременным убиванием, он даже не запомнил сколько десятков раз, это оказалось сделать достаточно проблематично. Мучился победитель изнуряюще долго, но к утру всё же уснул. Вот выспаться как следует не получилось. Пришёл новый день, а с ним новый цирк.

Впервые за всё время пребывания здесь, Сёма, объяснив это указанием свыше, завалил напарника работой. Правда, в этом имелся и положительный момент. Дима получил аванс в виде тридцати золотых ливров. Это изрядно подняло настроение и уровень самооценки. К тому же данный факт однозначно указывал, что рогоносец готов забодать кого угодно — только не его.

Первый труд для перевода оказался арабским трактатом по медицине абсолютно незнакомого автора, имя которого состояло аж из одиннадцати слов. Да и само содержание, мягко говоря, изначально повергло молодого человека с высшим образованием в информационный ступор. С таким откровенным бредом даже он, дитя всемирной паутины, ещё не сталкивался.

Дима по наивности полагал, что с его-то талантами и способностями, подаренными Суккубой, работа окажется проще некуда. Но ошибся. Сложность состояла не в самом переводе с арабского на французский, а в грёбаной средневековой терминологии. Мало того, что она буквально кишела донельзя специфичной по профессиональной составляющей, изобилуя непонятными никому терминами, в чём, пожалуй, и заключалась вся его учёность, так ещё дремучесть автора, не знающего ни анатомию, ни физиологию человека — просто бесила.

Пришелец из будущего постоянно одёргивал себя от желания непросто перевести написанное, а в корне перелопатить весь труд с высоты своего неполного среднего образования, изучавшего всё это ещё в девятом классе по учебнику биологии человека. А в учебниках, как известно, в отличие от каких-то там средневековых трактатов, врать не будут, ибо они утверждены самим Минобразованием. А это тебе не арабская шухры-мухры.

К обеду псевдонаучная бредятина изрядно наскучила, и он увязался с Сёмой на кухню, дабы развеяться от непосильных трудов. Монах не возражал. Мало того, понимая, что у молодого коллеги появились карманные деньги, устроил небольшой экскурс по базару тщеславия.

Экскурсовод из него получился никакой. Он больше выпендривался с видом, мол, смотри, как у нас в цивилизованной Франции богато, не то что в вашей, не пойми где затерянной Господом стороне. Притом делал это с таким апломбом, будто весь товар принадлежит ему лично, и он с гордостью, вполне заслужено похваляется, загоняя собственную самооценку за облака выше того же Господа.

При неспешном обходе лавок, то есть мануфактур, как обзывал их Сёма, выяснилось, что посмотреть здесь действительно было на что. Роскошь так и пёрла из всех щелей и закутков. Золота, бриллиантов и драгоценных камушков было столько, что хватило бы на годовой бюджет небольшой страны, даже в Димином мире.

Молодой человек смотрел, восхищался, но ничего не покупал, воспринимая торговые мануфактуры подобно выставочным залам музея, где смотреть на всё можно, а руками трогать ничего нельзя. Хотя одну вещичку он всё же потрогал. Мало того, тщательно изучил.

Заинтересовавшим предметом роскоши стала венецианская маска. Ни то чёрта, ни то беса, ни то ещё кого из их рогатой братии. Она оказалась матерчатой, но толи накрахмаленной до стояния колом, толи ещё чем пропитанной, отчего материал жёстко держал форму, как папье-маше.

Дима, как только увидел этот экспонат — замер. Нет, она не очень подходила для его коварных замыслов мести, потому что выглядела вызывающе нарядной, блестя и сверкая отделкой, золотой нитью и россыпью мелких драгоценных камушков. К тому же рожки у маски выглядели мелковато. Как намёк, не более. С двух шагов уже не видно.

Маска заинтересовала другим. Если в первоначальных планах мститель предполагал устрашающий макияж в стиле каких-нибудь папуасов, то тут ему пришла в голову другая идея. Чтобы морду лица не пачкать, купить либо эту и довести до нужной кондиции, либо самому смастерить нечто подобное.

Через несколько секунд, разглядывая и изучения технологии изготовления, однозначно остановился на втором варианте, так как продавец, заметив интерес к товару какого-то оборванца, недолго думая назвал цену, от которой обладатель аж тридцати золотых ливров выпал в осадок. Даже такого внушительного аванса не хватало.

Дима тут же вернул образчик роскоши ехидно улыбающемуся хозяину и демонстративно перекрестился на православный манер, как бы говоря: ни цена его останавливает, а недопущение святотатства и греховности не богоугодного лицедейства.

Следующим объектом их экскурсии стала кухня. Сёму здесь знали, как облупленного. Но, судя по кислым лицам поварих, поварят и не в меру обозлённой роже главного среди них повара, почти Сёминой комплектности, монаха явно недолюбливали. И это ещё мягко сказано. Похоже, перекормленный представитель официальной веры прослыл тут ещё тем халявщиком, а подобных мастеровые любого промысла не переваривают.

Служитель Святой Церкви и по совместительству хозяин книжной мануфактуру с пустой вместительной корзиной отправился по съестным завалам на поборы, расплачиваясь за экспроприируемое исключительно молитвой и Словом Божьем, а Дима, улучив момент, подошёл к старшому и, покручивая блестящий кругляш золота в пальцах, представился:

— Доброе утро сударь. Меня зовут Ди Балаш. Я профессор, учёный на службе Святого Престола.

Он сознательно не стал афишировать имена и звания работодателя, усреднив свою принадлежность таким обтекаемым образом, потому что изначально не знал, как на королевской кухне относятся к тому же епископу Люсона. Вполне возможно, что так же, как и к халявщику Сёме.

Лжепрофессор ещё по дороге обдумал, каким образом оформить свою, в общем-то неординарную просьбу. Но думал на эту тему недолго, в общем-то сразу найдя, как ему показалось, приемлемый вариант.

— Мне нужна кровь, — не ходя вокруг да около, ошарашил он повара в лоб.

Тот среагировал немедленной сменой выражения лица. Если бы эмоции подсвечивались надписями на лбу, то там бы читалось: «но я не донор!». Диме читать его эмоции и не требовалась, потому что он тут же уточнил:

— Курицы, свиньи, коровы. Не важно.

Гримаса повара вновь сменила предполагаемую надпись на лбу, типа: «а для каких таких бесовских ритуалов?».

— Боже упаси, — поспешил ответить проситель на незаданный вопрос, — исключительно для научных трудов на благо церкви и Господа Нашего.

При этих словах молодой человек даже позволил себе перекреститься слева направо, как истинный католик. Вот только не знал, правильно ли сделал. Толи двумя перстами необходимо махать, толи тремя, толи вообще ладонью, как осенял всех епископ-герцог. В конце концов, Дима кончал университет и в этой и той жизни, а не духовную семинарию, поэтому ему простительно.

Последним аргументом в этом странном односторонним виртуальном диалоге стал золотой, зажатый в пальцах и выставленный на уровне глаз собеседника. И по очередной смене эмоции на лице старшого Дима понял, что с этого и надо было начинать.

Глава поварской мануфактуры хищно улыбнулся и чуть ли не бегом кинулся кого-то убивать. Молодой человек хотел было остановить ретивого толстяка, мол, мне не так срочно, на ужин зайду, но вовремя спохватился, сообразив, пусть бежит. Чем раньше, тем лучше.

Сёма ещё и половину корзины не экспроприировал, когда появился главный повар с глиняной бутылью объёмом с литр, с плотно подогнанной пробкой, бережно неся её обеими руками. Торг был короток. Посудина с кровью перекочевала Диме — золотой старшому. По рукам бить не стали, так разошлись, но оба довольные.

Правда, лжепрофессор тут же опомнился, что забыл поинтересоваться, кого же ради этого золотого тот зарезал. Но повар уже скрылся из виду, видимо побежал прятать незапланированный приработок. Дима посмотрел на бутыль, пожал плечами и согласился, что по большому счёту — какая разница.

Хотя на всякий случай откупорил тугую пробку и понюхал содержимое. А вдруг чего другого набодяжил? Кровь пахла кровью, это его окончательно успокоило. Правда, не разобрал тонкие нотки аромата, потому что толстые забили, да так, что позывные рвоты к горлу припёрли. Заткнул бутыль. Отдышался.

За ужином на кухню с Сёмой не пошёл, сославшись на то, что всё уже там видел и у него другие планы. Мол, хочет ещё раз по мануфактурам пройтись, присмотреться, прицениться. Нравится многое, жаль, денег пока маловато.

Монах махнул рукой.

— Зелёный ты ещё. Жизни не знаешь. Обманываешься как сорока на всё блестящее, не понимая, что главная ценность человеческого бытия — это пожрать. Ибо жизнь, — с философски заумным видом заметил перекормленный служитель истинной веры, — есть непрерывный перевод еды в говно.

Здесь он сделал многозначительную паузу и посмотрел на компаньона, оценивая его реакцию на свой жизненный лозунг. На что развеселившийся Дима кивнул, в принципе с ним соглашаясь.

— Да, Сёма. Еда — это основа всех какашек. В этом ты прав.

— Господь наш сотворил для человека еду вкусной, — поучительно продолжал святой отец свою проповедь, задирая палец к небесам, — мы её потребляем, вкусность оставляем себе, — он в блаженстве огладил своё безразмерное пузо, — а говно из себя выбрасываем. Ибо вкусность — благодать божия, а сама по себе еда — какашки. Это ты правильно заметил.

Попаданец выслушал философскую концепцию Сёмы с кривой ухмылкой. Такой весёлой точки зрения на процесс питания ему ещё в жизни не доводилось слышать и, находясь в приподнятом настроении, решил подзудить обжору.

— А знаешь, Сёма. У нас в Пражском университете ряд учёных мужей с пеной у рта доказывали, что значительно полезней употреблять еду невкусную. Они называли это здоровое питание.

На что монах-философ вкусности пожал покатыми плечиками, смотря расфокусированным взглядом куда-то в пол, и подытожил:

— Ну, говноеды. Что с них взять. Ничего святого.

И с тем подался на очередной продовольственный грабёж.

Дима, от души повеселившись, тем не менее, занялся делами — изготовлением маски. Вооружившись ножницами монаха и обнаружив в его запасах белый клей, непонятно из чего сваренный, но посчитав его для пропитки и придания нужной формы тряпке лучшим из всех обдумываемых ингредиентов, он варварски отстриг полосу от собственной ночной сорочки и с предвкушением результата уселся за рукоделие.

Что-то боле-менее удобоваримое получилось только из третьего куска отрезанной полосы. Первый потратил на эксперименты. Следовало понять, как придать тряпке нужную форму, да ещё чтобы рога стояли как член на Машку.

С рогами оказалось, как раз всё намного проще. Клей застыл, и они встали, превратившись в два остроконечных штыка, которые запросто можно было использовать в качестве холодного оружия. Ну или забодать ими кого-нибудь на смерть, исколов в качестве дырокола до состояния решета.

А вот с формой получалось не очень. Сдуру, как клей слегка подсох, попытался просто приложить её к лицу, но жестоко за это поплатился, изрядно выщипав брови. Они вроде остались на месте, но больно было аж до слёз.

Только с третьей попытки удалось сделать, как задумал и без ущерба для лица, защитив растительность над глазами наслюнявленными кусочками писчей бумаги. После чего преступил к художественной росписи кровью и чернилами. Сочетания красного с чёрными давали как раз нужный купаж.

Маска получилась страшной. Это он оценил на собственной шкуре, когда позже, оторвавшись от перевода очередной научной ереси, заглянул к себе до поганого ведра и наткнулся взглядом на висевшее на гвозде для просушки самопальное карнавальное изделие. От неожиданности аж сердце в пятки ушло и дух перехватило. В сумраке масляной лампадки придуманный лик Сатаны выглядел бесподобно.

К вечеру Дима сел за написание послания. Просидев несколько минут над чистым листком бумаги и размышляя, он неожиданно пришёл к выводу, что бумага в этом деле лишняя. Послание необходимо доводить до молоденькой, а значит, впечатлительной девушки по-другому, более варварским способом, расписывая кровью интерьер её спальни. Это бы однозначно выглядело действенней.

Согласившись с бесспорным выводом, молодой режиссёр адского театра направился по потайному ходу к опочивальне Анны Австрийской. Необходимо было тщательно изучить апартаменты будущей жертвы в мелких деталях, выступающих в качестве сценической декорации будущего представления.

Задача стояла нетривиальная. Надпись необходимо было нанести таким образом, чтобы кроме королевы, она другим на глаза не попалась. Эпистолярный снайперский выстрел требовалось произвести точечно. Почему? Он сам не знал. Но был уверен, что Анна без свидетелей шума поднимать не станет. А вот при посторонних — обязательно.

Что-то в её характеристике, выданной Суккубой, на это указывало, но что конкретно — не понимал. Просто интуиция подсказывала именно такой сценарий психологической атаки. И Дима собственному предчувствию поверил.

Апартаменты будущей жертвы запугивания пустовали. Это литературный злодей определил по кромешной темноте, царившей в опочивальне. Ни одной свечи, ни жалкой лампадки в качестве дежурного освещения. Свой же источник света молодой человек взять не удосужился. Просто не ожидал подобной подставы. Но тут же нашёл отсутствию хозяйки будуара объяснение. Ещё двигаясь по переходу, Дима обратил внимание на приглушённую музыку где-то внутри королевской резиденции, подумав тогда: дискотека у них, что ли? И, похоже, был недалёк от истины.

Покрутившись с минуту и явно нехотя, был вынужден пойти обратно за огарком свечи. Ибо ночным зрением его потусторонняя сущность не одаривала. За что тут же высказался в её адрес более чем не лицеприятно. Так, на всякий случай. А заодно успокаивая себя.

При пламени единственной свечи, хоть и толстой, особо разглядеть детали интерьера спальни не получалось. Расхаживая по будуару и при этом тщательно прислушиваясь к звукам извне, чтобы не попасться врасплох, внимательно вглядывался в окружения, соображая, какую его часть осчастливить своей страшным-престрашным украшательством.

В конце концов, находившись, поисковик сначала присел, а затем и аккуратно прилёг на место Анны, стараясь не елозить и не мять заправленную кровать. Взгляд самопроизвольно упёрся в массивную спинку ложа. Эта часть мебели представляла собой монолитный кусок дерева, выкрашенный в белый цвет, с резьбой вензелями из золота. Центральное место оказалось чистым от излишеств роскоши и буквально просило там что-нибудь изобразить похабного, притягивая литератора, как бетонный забор подростка с баллончиком краски.

Молодой человек даже несколько воодушевился подходящей находкой для расположения своего пакостного транспаранта. Вот только следовало решить вопрос с конфиденциальностью. Никто, кроме Анны, её увидеть не должен. А как это сделать?

Дима: — Её необходимо будет чем-то прикрыть незаметным, — с этой мыслью заметался взглядом по сторонам и тут же наткнулся на батистовый платок, лежащей на изящной резной мебельной коробке типа туалетного столика с зеркалами.

Он бесцеремонно схватил тонюсенькую тряпочку и приложил к спинке, где намеревался оставить послание, прикидывая скрываемую ею площадь.

Дима: — Ну, если его приклеить на что-нибудь типа соплей, чтоб края не топорщились, то вполне возможно, что со стороны будет не заметно. Когда же красавица ляжет, то обязательно обратит на эту тряпичную заплатку внимание, сорвав которую, а она это непременно сделает, я её психическому состоянию в тот момент не завидую.

Злодей, как и положено, не по-доброму оскалился в зловещей улыбке, воображая перепуганную и уже не смеющуюся королеву. В предвкушении театрально потёр руки и, сбегав за бутылью с кровью, долго не рассусоливая, изящным готическим шрифтом по-испански, грязным пальцем, не жалея купленных натуральных чернил, вывел нужную надпись. Подписался. И, отойдя к изголовью, кривой улыбкой одобрил созданное произведение живописи. Именно живописи, а не аналога заборной надписи.

Бурая субстанция, успевшая к этому времени потемнеть и загустеть, жирными подтёками украсила искусно выведенные буквы, порождая ассоциацию с плачущими кровью словами. Но вместе с тем, подтёки из-за вязкости оказались достаточно короткими, чтобы не залить строку ниже. Оттого вся надпись получилась с художественной точки зрения шедевральной.

Сочетание идеально выведенных сердцевин букв и играющее хаосом их очертание, порождали гремучую смесь восторга перфекциониста с сюрреалистичным приступом параноика.

Дима: — Сальвадор Дали бы усы сжевал от завести. Какой я молодец, — похвалил он себя, прекрасно понимая, что от других похвалы не дождаться.

А начертал он короткое: «Я иду к тебе, шлюха. За твоей развратной Душой. Сатана».

Скрывающий послание платок лепить на сопли не стал. Их просто не оказалось в наличие, заменив другой физиологической жидкостью — слюнями. Но тут же поняв, что как только склеивающий ингредиент высохнет, конспирация отвалится, он стремглав кинулся за Сёминым клеем, которым, так же разбавляя слюной, аккуратно смазал углы, расправляя ткань и натягивая импровизированную шторку. Получилось вполне сносно, и при скудном освещении заплатка на белом фоне, стала практически не заметна.

Оставив бутыль с кровью в углу тайного прохода за поворотом дожидаться ночного сатанинского спектакля, вернулся к себе, уверенный, что пока еле слышимая музыка, доносившаяся из королевского дворца, не утихнет, ожидать Анну в спальне бесполезно.

Молоденькие оторвы наверняка будут скакать и вертеть кавалерами до последнего. А там либо у Людовика терпение закончится смотреть на то, как мужчины всех мастей мухами кружат вокруг его супруги, и он соизволит от тоски пойти спать. Либо у господина Люина — мужа Мари закончится фрейлины для флирта, и он одним махом прикроет эту вакханалию, утащив спать подругу королевы или заменив её какой-нибудь из фавориток.

В конце дня, распрощавшись с, как всегда, изрядно пьяненьким монахом и убедившись, что тот закрыл его на замок снаружи, не промахнувшись душками, молодой сатанист скинул с себя осточертевшее пальто, сандалии и, оставшись в одной обгрызенной по колено сорочке, захватив маску, отправился на ночное представления спектакля-ужаса.

Он был абсолютно спокоен. Дима не собирался корячиться на поприще соблазнения Анны. В его планы входило лишь как следует напугать, отомстив молоденькой сучке за литературное унижение. К тому же задницей чувствовал, что эта авантюра станет ещё той ночью сурка. Сколько десятков, а может сотней дублей угробит самоубийца на праведную месть, он не знал и знать не хотел. Сколько будет нужно, столько и угробит.

Двигаясь по узкому коридору, абитуриент не планировал будущие шаги, а анализировал уже совершённые, прикидывая возможные альтернативные варианты на следующие попытки, заодно воспринимая эту выходку как своеобразную разведку боем. Ученик Суккубы до сих пор ума не мог приложить, на какой кривой козе к этой взбалмошной мажорке подъезжать и тем более соблазнять.

Он надеялся, что, выбив девочку из полосы комфорта и нащупав истинную суть, он сможет сформировать понимание её поведенческой звезды и подобрать к этому архетипу ключики. Сейчас же перед ним был ребёнок, ну, на худой конец, подросток, не проявляющий ни одного из признаков какого-либо женского архетипа.

При этом он прекрасно был осведомлён, что эта милая девочка умудряется гулять от короля налево и направо, меняя любовников, как перчатки. Данный факт, и внешняя инфантильность не укладывалась в голове ученика суккубской школы разврата. Он не понимал причины, толкающие «няшное» создание на подобное распутное поведение, тем более, прекрасно осознающее своё привилегированное положение в высшем обществе.

Месть королю за его пренебрежение её? Вряд ли. Людовик галантен и внимателен с Анной и даже с некоторого времени стал заглядывать к супруге в спальню по ночам. Неудовлетворённость его неумелыми действиями в постели? Но для этого не требуется стадо самцов, в котором девочка демонстративно ковыряется.

Дима: — Непонятно всё это. Непонятно. Ну не может эта задачка не иметь решения. Ситуация же не фантастическая, а вполне реальная, жизненная. Слишком мало информации о ней. Что у меня в активе? Чтиво о героях-рыцарях?

И тут аферист-любовник и по совместительству поэт-мститель встрепенулся.

Дима: — А что? Тема вполне классическая. Запугать до смерти в роли Сатаны, а затем в светлом образе героя, от себя же зловредного освободить. Она, счастливая, бросится на шею и тут же отдастся в знак благодарности. Бред, конечно, но с помощью многочисленных смертей создать нужный расклад, теоретически возможно. Сложно. Вероятней всего — долго. Но ведь это последний, я надеюсь, заключительный экзамен, а он априори не может быть лёгким.

Дима неожиданно вспомнил о Джей. Прошлую ночь его фиг знает сколько раз отправляли на перерождение, а эта красночёлочная мадама так ни разу и не появилась для обещанной консультации. Ни между убийствами, ни, когда всё закончилось. Странно. Подозрительно странно. Какой сюрприз приготовила ему адская училка на финальном этапе?

В спальне Анны по-прежнему царила темнота. Мститель присел в коридоре перед дверью на пол. Рядом поставил горящую свечу и бутыль с кровью. Постарался выбросить из головы мысли о будущих попытках соблазнения и заставил себя заняться насущным делом.

Задумался. Пачкаться ли кровью избранно: руки по локоть, рубаху художественно запятнать. Или попросту полить себя, обработав образ с головы до ног? Решил совместить и первое, и второе. Это ему показалось более зловещим. А страха в деле запугивания мало не бывает.

Дима: — А вот интересно. Если королева упадёт в обморок, а я её оприходую. Это будет засчитано Суккубой за прохождение аттестации? Вряд ли. Тут сунул, вынул и бежать не получится. Анечка сама должна меня захотеть, а в данный момент девочка наверняка нацелена на героя. Значит, будем создавать базу зла и плацдарм страха, куда впоследствии выпустим светлого рыцаря на подвиги.

Неожиданно в спальне послышались девичьи приглушённые голоса и цокот туфелек вдалеке. Размечтавшийся сатанист быстро затушил свечу, вскочил и припал глазом к смотровому отверстию. Спектакль начался и на сцену с парадного входа вошли две незнакомые, богато одетые молоденькие аристократки, тихо, вполголоса переговариваясь.

Каждая из них несла в руке по зажжённой свече. Разойдясь в разные стороны, напомаженные красавицы принялись восстанавливать иллюминацию, поочерёдно зажигая абсолютно новые свечи в подсвечниках королевской спальни. Стало светло.

По поведению, девушки исполняли роль прислуги, но по нарядам явно представляли собой выходцев из высших эшелонов знати, а то и ближнего круга королевы. Разойдясь на расстояние, прелестные осветители сцены перешли на обычный, вполне разборчивый диалог. Сударыни обсуждали какого-то мерзкого барона, ни разу не назвав его имени, но, судя по интонации и выражениям, испытывали обоюдную неприязнь к этому старому борову и бабнику.

Их жанр словоблудия соответствовал классической сплетне, а смысл промывания косточек умещался в единственную фразу: «да я бы ему никогда не дала».

Дима неожиданно вспомнил, что эти «недамы», скорее всего, не являются прислугой в чистом виде, а имеют несколько иное название — фрейлины. Обычной прислуги, как Сюзанна у королевы-матери, Анна, похоже, вообще не имеет. Эту почётную обязанность исполняет её ближний круг. И таких великосветских особ у Анечки должно быть предостаточно.

Будто в подтверждении, в будуар ввалилась целая кодла разряженных дам и «недам», сопровождающих неразлучную парочку: Анну и Мари. Те шествовали под руку и, как всегда, демонстрируя смех без причины. Королевский фан-клуб за их спинами натужно старался поддерживать кумиров неестественным весельем.

Молоденькая венценосная особа вошла в спальню, резко перестав хихикать, словно переступила какую-то неведомую границу, за которой уже претворятся не имеет смысла. Устало и тяжело вздохнула. По-барски оглядела холопок.

— Николь. Катрин. Сегодня вы меня моете перед сном, — скомандовала Её Величество, — остальных не задерживаю.

«Дамы-недамы» сделав синхронный книксен, шустренько подались на выход. Все как одна с выражением на лицах: «ну, наконец-то».

— Уф, — выдохнула Мари, словно последняя команда её не касалась, — я, пожалуй, тоже к себе. Устала.

Вместо церемониального приседа чмокнула подружку в щёчку и демонстративно небрежно, вульгарно раскачивая пышной юбкой-колоколом, покинула помещение, даже не подумав закрыть за собой двери. Этого не стала делать и одна из оставленных фрейлин, вроде бы направившаяся закрывать, но вместо этого выглянувшая в коридор и громко, визгливо кому-то крикнула:

— Купальню Её Величеству!

Четыре женщины, на этот раз действительно прислуга, судя по простенькому одеянию, натужно внесли большой деревянный тазик, собранный по принципу бочки и накрытый простынёй. Поставив посудину в центре спальни, они с низким поклоном удалились, осторожно прикрывая за собой распахнутые створки дверей.

Николь и Катрин тут же, без всякой команды, на пару принялись разбирать королеву на части. По-другому это действо назвать у Димы не получилось. Уж больно сложным оказался королевский наряд и аксессуарный навес, нацепленный на Её Величество сверху донизу.

Дима за дверью приосанился. Как-никак предстояло лицезреть королевский стриптиз. Ни больше, ни меньше. Хотя, пока до него дошла очередь, молодой человек откровенно извёлся. Процесс к его подготовке занял существенное время.

Да и само обещанное пип-шоу в стиле «ню» промелькнуло в считанные секунды. Всё остальное время подглядывающему недотёпе пришлось лицезреть абажур на заднице одной из фрейлин, загородившей собой оголённый силуэт королевы.

Когда же мытьё завершилось, закончилась и обнажёнка. Анну, ещё в тазике обрядили в роскошную ночную сорочку и под руки отвели к зеркалу, оставив Её Величество разглядывать себя в отражении.

Затем девушки изящными колпачками на длинных палочках затушили почти все свечи, оставив один канделябр, стоящий непосредственно на туалетном столике перед королевой. Вызвали носильщиц ванных принадлежностей и, проконтролировав исполнения ими своих служебных обязанностей, изобразив очередной книксен и пожелав Её Величеству спокойной ночи, отправились восвояси, оставляя сюзерена наедине со своим отражением, если не считать самым наглым образом подглядывающего за ней бесстыжего соглядатая.

Судя по выражению напряжённого лица, хорошо различимого молодому человеку в зеркале, Анна Австрийская вовсе не любовалась собой, а о чём-то сосредоточенно размышляла. При том она скорее смотрела на пламя свечи, чем на своё отражение.

Дима, давно включивший сверхспособность чувствовать женщину, захватившую внимание, с удивлением ощутил, казалось бы, несвойственную милым ангельским созданиям странную тревогу, замешанную на азарте. Такая смесь, рождающая всплеск адреналина, появляется в человеке, собравшимся сделать что-то предосудительное, запретное и явно осуждаемое обществом.

Первое, что пришло в дурную голову режиссёру и исполнителю главной роли в анонсированной постановке — Анна ждёт очередного любовника, который вот-вот заявится.

Дима: — Твою мать. Вот только этого мне не хватало.

Но ошибся. Её Молодое Величество через пару минут ни то ожидания, ни то, размышления о какой-то пакости, будоражащей девичье воображение, подошла к подсвечнику, задула две свечи из трёх и отправилась в кровать, где уголок одеяла призывно открывал дожидающуюся её перину. Залезла в мягкие внутренности спального комплекта, устроившись на спине, и уставилась в балдахин, продолжила азартно тревожиться. При этом, куда требовалось Диме — ни разу не взглянула.

Так продолжалось ещё минут пять, после чего, видимо приняв какое-то решение, она решительно отбросила одеяло, собираясь покинуть нагретое ложе и, принимая сидячее положение, наконец, уставилась удивлённым взглядом на тряпичную заплату на спинке кровати.

Внутреннее эмоциональное состояние девушки резко изменилось на откровенное удивление, интерес и любопытство. Через несколько секунд к этому букету добавился холодок страха, и она уставилась на замаскированную под гобелен потайную дверь.

Подглядывающему Диме, словно в глаз ткнули. Вот с какой резкостью он отринул от смотрового окуляра, но тут же почувствовав притупление испуга, заново припал к дырчатому окуляру. Анна, скорее всего, не на отверстие в двери смотрела, а на засов, закрывающейся с её стороны. И, убедившись, что дверь заперта, вновь перевела внимание на странную инсталляцию.

Батистовый платочек королева не могла не узнать, так как на нём красовались вышитые инициалы Анны Австрийской. Согласно хорошим манерам того времени, подобные вещи, которые, как правило, специально теряли, были поименованы. Таким образом, не только намекали на участие в событиях, но и откровенно расписывались в причастности.

Наконец, заинтригованная венценосная особа решилась и сорвала покрывало с будоражащей тайны. Бегло пробежав глазами, замерла с широко распахнутыми глазами и, чуть ли не ударив себя по лицу, с силой зажала рот ладонями. Дима моментально почувствовал ударную волну ужаса и … полового возбуждения! Это оказалось сюрпризом на миллион!

Лицо молоденькой красавицы из мертвенно-бледного зарделось, образуя контрастный румянец, постепенно заливаясь краской полностью. Анна часто и отрывисто задышала, словно катастрофически не хватало воздуха, при этом не в состоянии оторвать взгляд от послания. Инсталляция кровью загипнотизировала, лишая воли и способность к какому-либо действию.

Половое возбуждение девушки росло по экспоненте и Дима, имеющий с ней ментальный контакт, вынужден был всё это прочувствовать на собственной шкуре. Он таращился одним глазом в дырку, хотя вытаращены были оба. Подобно Анне, задышал часто, отрывисто, ощущая биение сердца где-то внутри головы, а взбесившийся детородный орган рывком задрал подол рубахи до пупа.

Молодой человек, находясь в гормональном нокдауне, был готов выломать дверь к чёртовой матери и накинуться на девочку в безумии вожделения. Но эта дверь и спасла от необдуманного поступка мгновенно обезумевшего юношу.

Дима торкнулся в преграду плечом и тут же пришёл в себя, словно от пощёчины. Он потряс головой, сбрасывая с себя морок чужого полового возбуждения. Оправил стоящую колом рубаху. И, кажется, только что вспомнил, кто он и зачем он здесь.

На звук глухого удара в потайную дверь, Анна издала приглушённый испуганный вскрик. Глухой, еле слышный, так как королева продолжала зажимать рот руками что было сил.

Дима: — Ай-ай-ай, Анечка. Я же только напугать хотел. А ты оказалась девочка с большим королевским секретом. Так вот что тебя возбуждало в любовных подвигах. Ты боялась перед королём быть пойманной, уподобляясь мелкому воришке в супермаркете, выносящем дешёвую шоколадку в кармане мимо кассы. Тебе было необходимо просто пощекотать нервишки. Наркоманка ты адреналиновая.

Мститель вновь прислушался к её чувствам. Там уже всё зашкаливало. С одной стороны, спешка хороша лишь при ловле блох, но с другой, если эта нимфоманка сейчас сама себя доведёт до разрядки пальчиками, то можно будет однозначно констатировать, что абитуриент опоздал со сдачей экзамена и бездарно просрал подаренную ему ситуацию. Хотя тут же успокоился, осознав халявность аттестационного задания: дублей он может штамповать — сколько угодно.

Поэтому не спеша, спокойно, но трясущимися руками достал из потайной петли любимый ножичек для бумаги и собственного горла. Разрезал рубаху спереди до пупа, вынув возбуждённый детородный орган в разрез, придав образу пикантность. Не торопясь, побрызгал скудное одеяние из бутыли, где побольше, где поменьше, притом только спереди. Как следует вымазал белые худые ноги. Одел маску и, заканчивая образ, вымазал руки, что называется, по локоть в крови.

Когда аккуратно, стараясь не производить звуков, отодвинул ножом задвижку и тихонечко открыл дверь, оставаясь по сценарному замыслу стоять во всю ширину проёма и планируя фееричным выходом оставить у единственного зрителя незабываемые впечатления, то понял, что чуть не опоздал.

Королева Франции Анна Австрийская, по-прежнему пребывая в гипнотическом шоке от страха, вновь уставившись на надпись, продолжала зажимать рот, вот только уже одной рукой. Потому что вторая, задрав подол, была занята непотребством.

Дима, почувствовав, что молодая озабоченная самка вот-вот выведет своё возбуждение на пик сладострастия, продолжая его не замечать, был вынужден обратить на себя внимание более радикальным, чем простое явления Сатаны народу способом.

Не придумав ничего лучшего, он просто зашипел, изображая ни то змея-искусителя из Рая, ни то кота с помойки, но постарался сделать это как можно громче, решив, что его жалкий голосок здесь будет абсолютно неуместен. Не страшный он у Димы, и страшным вряд ли его можно было сделать даже с ухищрениями.

Занимающаяся самоудовлетворением красавица вздрогнула, оторвавшись, наконец, от гипнотизирующего послания, медленно повернула голову на шипение и столь же заторможено, словно в замедленной съёмке, развернулась в сторону вошедшего дьявола во плоти, плавно поджимая колени к груди в интуитивном желании защититься.

Судя потому, что Анна перестала дышать и из её вытаращенных глаз потекли слёзы, истинная католичка нисколько не сомневалась в реальности исчадья Ада, явившегося, как и было указано в послании, за её Душой. Но переведя взгляд на торчащий, как кол, половой орган главного демона, тут же поняла, что не только за Душой он явился, но и за телом.

Дима плавно и бесшумно приближался к кровати. А чем ему было шуметь. Шёл босиком, а для цоканья пяток об пол он ещё был слишком молод. На нём не было ничего, что издавало бы посторонние шумы при движении. К тому же ученик Суккубы удивительным, сюрреалистичным образом вошёл в роль Сатаны и реально почувствовал себя сверхъестественной сущностью: бессмертной и всемогущей.

Притом, это произошло как-то резко, щелчком выключателя в голове. Словно необъяснимым способом в него сам Князь Тьмы перевоплотился в прямом смысле этого слова. Вот только мозги оставались Димины, но думали они непривычно холодно и напрочь исключая телячьи нежности.

Подойдя к королеве, которая, видимо, от переизбытка страха боялась даже дышать, Сатана из папье-маше плавно поднял руки перед собой. Толи подражал зомби из фильмов ужасов, толи вспомнил классику типа «позовите Вия», при этом держа в правой руке окровавленный нож.

Анна, всё это время безотрывно смотря на страшную морду демона, среагировала на движение рук и, узрев ритуальное оружие, глухо взвизгнула закрытым ртом. Наверное, если бы дышала до этого, то визг бы получился по полной программе, а так вышел какой-то внутриутробный писк на высоких нотах.

Но именно это заставило её вновь отчаянно задышать и затрястись всем телом крупной дрожью. Она попыталась одёрнуть рубаху, задравшуюся до колен, но не смогла этого сделать трясущимися руками, сколько не пыталась, так и не поняв, что сама же зажала единственное одеяние коленями, с силой придавленных к груди.

Дима неожиданно почувствовал, что возбуждение молоденькой, до жути перепуганной девушки плавно стало спадать. И даже понял почему. Страх за жизнь достиг такой силы, что принялся душить либидо, перетягивая одеяло внимания на себя. Надо было что-то делать.

Дима: — А, херня, — тут же успокоил он себя, — между дублей подумаю. Если что, на следующем исправлюсь.

И с этими холодными, равнодушными мыслями дублёр театра одного актёра и зрителя устрашающе потянулся к жертве. Схватив трясущуюся молодку за тонкие лодыжки и уперев колени в кровать, с силой подтащил обезумевшую от страха Анну на край, задирая ей ноги, как распутной девке. Да так дёрнул, что если бы не упирающиеся в перину колени, в которые несопротивляющаяся жертва врезалась своим мягким местом, то улетела бы обезумевшая королева на пол.

Она сдавленно издала очередной собственноручно задушенный писк, валясь на спину и мёртвой хваткой вцепилась в одеяло скрюченными пальцами, продолжавшими дрожать. Дима внимательно посмотрел ей в лицо, почти совсем не обращая внимание на открывшиеся королевские прелести. А прелести у девочки были, ой как хороши. Там было не только на что посмотреть, но и чем залюбоваться.

Сменив таким образом позицию жертвы, липовый Сатана обратил внимание, что возбуждение перестало падать и замерло в стабильном состоянии. До оргазма от него было далеко, но и об отсутствии говорить не приходилось. Кровавый душегуб отпустил лодыжки и смачно шлёпнул вымазанными кровью ладонями на её до сих пор задранные колени. Настойчиво надавил, заставляя хозяйку опустить ноги на пол, оставшись между ними.

Опущенные конечности позволили ночной сорочке прикрыть королевскую срамоту, и её хозяйка замерла в ожидании неминуемого и вновь учащённо задышала. Лёжа на спине со спущенными с кровати ногами, она с видимым усилием вытягивала шею, стараясь держать голову выше туловища и продолжая таращиться на чудовище преисподней. Зачем? Не понятно. Тоненькая шейка Анны уже однозначно устала, отчего голова тряслась ни столько от страха, столько от перенапряжения мышц.

Дима вновь наклонился, подставляя вымазанный кровью нож к лебединой шейке королевы. Та моментально расслабилась, отдаваясь на волю монстру, и голова беспомощно рухнула в складки одеяла, отвернувшись. Жертва, приговорённая к адскому чистилищу, впервые закрыла глаза, смиряясь со своей участью и заплакала. Жалостливо, но практически беззвучно.

Нож зацепил сорочку под горлом, надорвал кант и медленно заскользил вниз, распарывая лёгкое одеяние Анны, постепенно превращая его в распахнутый халатик. Эту операцию псевдодьявол производил нарочито медленно, как бы наслаждаясь процессом издевательства, а за одно и возбуждаясь, тем самым пополняя утраченную потенцию.

Разрезав ткань до конца, замер, прислушиваясь к эмоциям жертвы. Её животный страх притупился, вновь отдавая пальму первенства возбуждению.

Дима: — Молодец, девочка. Хорошо себя ведёшь. Давай-ка я тебе помогу.

Кончиком ножа, истязатель с большой осторожностью, слегка касаясь кожи, принялся распахивать только что «смодельированный» халатик. Инструмент для резки бумаги был острым не только по режущей кромке, но и кончик был ей под стать, так как использовался в качестве шила при сшивке листов.

Тело венценосной особы буквально трепетало в агонии. При каждом прикосновении острого металла к коже оно вздрагивало, укалываясь и пыталось вдавиться в перину. Через несколько секунд мелко дрожащее тело принялось елозить из стороны в сторону и прогибаться. Дима отчётливо чувствовал, как молоденькая извращенка вновь устремляется в разнос полового возбуждения.

Она продолжала лежать с закрытыми глазами, отвернувшись в сторону. Дыхание стало глубоким и частым, срывая ритм в моменты касаний ножа. Пальцы уже не белели от напряжения, цепляясь за одеяло, но при каждом уколе, словно в коитуальных судорогах, впивались в постельную принадлежность и ритмично комкали одеяло, совершая эдакий пальчиковый оргазм.

Жуткая, без эмоциональная маска внимательно наблюдала за всеми её телодвижениями, стараясь запомнить мельчайшие детали, чтобы либо сыграть на этом в следующих дублях, либо, наоборот, постараться их нивелировать.

Когда мучитель подобным ювелирным иглоукалыванием добрался до верха, полностью оголив одну половину и откровенно любуясь открывшейся порнокартинкой, королева Франции в очередной раз в своих эмоциях подбиралась к оргазму. Она инстинктивно попыталась сжать ноги, чтобы давлением усилить возбуждение и достичь уже такой желанной разрядки, но колени сжали что-то липкое и холодное, не дав сомкнуться.

От этого мерзкого прикосновения по всему телу Анны волной прокатилась дрожь, будто его передёрнуло от чрезмерной брезгливости. Она была вынуждена раздвинуть колени, лишь бы не испытывать этого неприятного контакта. Когда же истязатель открыл и вторую половину разрезанной сорочки, молодая, нетрадиционно возбуждаемая девушка уже находилась на грани терпения. Её плоть застряла в крошечном шаге от так желанного всеми фибрами Души оргазма, что она уже была готова отдаться кому угодно, как угодно, и чем угодно, лишь бы кончить. Чёрт бы побрал этого Дьявола.

Ученик Суккубы действительно издевался, решив хоть так отомстить за своё литературное унижение. Надо ж, какой злопамятный. Он прекрасно чувствовал состояние партнёрши, ибо пропускал возбуждение Анны через себя. Поэтому всякий раз, когда его прикосновения доводили её до пика, он глумливо останавливался, давая устремившейся к оргазму сознанию откатиться назад, заставляя нахлынувшую волну вожделения нехотя отступить.

Молоденькая и до умопомрачения хорошенькая королева к этому времени превратилась в откровенно несимпатичную похотливую фурию. Судя по шквалу эмоций, она находилась на грани утраты рассудка. Нимфоманка уже не отворачивалась. а обезумевшими от желания глазами буквально умоляла взять её и позволить разрядке кончить эти по истине нечеловеческие муки.

Милое личико скривилось гримасой страдания, хотя никакой боли при его лёгком поглаживании и прикосновении чувствовать не могла. Ну, если только не брать в расчёт разрываемую в клочья психику. Сатана, самым садистским образом и жить не давал, и смерть не дарил.

Наконец, на очередном «недопике» гордая королева Франции Анна Австрийская сдалась, запросив пощады:

— Ну, пожалуйста, — умоляюще взмолилась она тихим тоненьким голоском, всем видом давая понять, что сейчас сорвётся и разревётся от досады, при этом состроив такое жалостливое выражение на взмокшем от пота личике, что Дима решил закончить с местью и приступить к наказанию.

И был акт сотворения жизни. И было счастье, выжигающее рассудок. И Тёмный Демон обладал Светлым Ангелом. И была в их соитии вечность, поглотившая время. И Ангел отдался Демону без остатка, взамен вобрав в себя Божественное блаженство, на какое только была способна…

Но вечности не существует. У всего есть начало и конец. Даже у Божественного. И замер он, обессилено склоняясь над телом её. И она в сознании, но в беспамятстве растеклась без сил, опьянённым, благодарным взглядом любуясь им…

И надо же было такому случиться, что в этот самый ответственный момент, толи завязка порвалась, толи сама маска, куда эта завязка крепилась, теперь уже неважно. Но, наклонившись над мокрым от пота телом королевы, эта разрисованная зараза соскочила с лица Димы и шлёпнулась Анне на живот.

Немая сцена продолжалась не меньше минуты. Он по-прежнему находился в ней, углубившись по самые тестикулы, тяжело дыша от запредельной физической нагрузки, при этом с издевательским спокойствием нахально улыбался.

Она, чуть приподнявшись на локтях и вытянув шею, трясущаяся от перенапряжения, с широко открытым ртом и распахнутыми глазищами, мечущимися по его лицу в режиме сканера не верящим взглядом, прибывала в шоке.

Статичность кадра прервал режиссёр и по совместительству главный герой разыгранного спектакля.

— Ну что, понравилось? — ехидно прошептал обитатель коморки за книжной лавкой, забирая с мокрого животика оброненную бутафорию и резко выходя из Анны.

Ответом ему стал душераздирающий визг. Толи королева обиделась на несоответствие рыцаря предписанным стандартам по линии родословной, толи вынув себя из неё, он заставил девушку почувствовать образовавшуюся пустоту и чувство, что Её Величество обокрали, лишив ощущения полноты и целостности. Не суть важно.

Дима бежал по тёмному коридору тайного хода, как никогда не бегал. Как он не убился, остаётся загадкой. Притом нёсся с полными руками реквизитов. Он с завидной сноровкой подобрал набегу свечу с пустой бутылью. Кроме того, держал оторвавшуюся маску и нож.

Залетев к себе в коморку, брякнул чашку со свечой на её законное место. Лихорадочно заозирался и, сообразив, что сам себя загнал в ловушку, ибо входная дверь к свободе закрыта на замок снаружи, кинулся обратно, понимая, что следует искать другой ход.

В конце Луврского коридора замелькали два факела. Они быстро приближались, и требовалось экстренно принимать какое-то решение. Первое, что он осознал — ледяное спокойствие внутри. Он даже не подумал про самоубийство и заход на повторное лицедейство. Холодный разум однозначно этому воспротивился. Дима был абсолютно уверен — выход есть. Его только следует найти.

Мельком взглянув на дверь, ведущую в замок Тюильри, тут же отверг и этот вариант. Королева Мария, увидев его в таком виде, не обрадуется, а узнав, с кого он только что слез, прибьёт собственными руками, не прибегая к помощи мушкетёров.

И тут Дима впервые посмотрел в сторону железной решётки, но не на саму преграду, а на путь в подземелье за ней. Почему на этот раз решил идти до конца, не желая просто переродиться, он и сам не понимал. Появилось дикое, необоримое желание уйти от погони. К тому же эта победа, а то, что это заслуженная победа, он не сомневался, далась ему с первого же захода. Пусть и неожиданно. Бросив размышлять, молодой человек кинулся действовать.

Примерно через полчаса, ободрав руки и плечи о грубо отёсанный камень подвальных стен. Отбив пальцы на ногах и несколько раз наколов ступни о какие-то острые обломки. Уставший, обозлённый и обматеривший всех и вся, он неожиданно увидел свет в конце туннеля. Слабый, едва различимый, но, проведя столько времени в полной темноте, не заметить его он не мог.

Ещё какое-то время спустя беглец вышел к его источнику. Вышел, потому что бежать уже был не в состоянии. Проход, по которому двигался, неожиданно обрывался пропастью. Дима осторожно выглянул, устремив взгляд вверх, на источник света, и обалдел. В круглой чёрной дырке светила яркая, до боли в глазах, вызывающей слёзы, самая обыкновенная луна. Взглянул вниз и увидел тот же спутник земли, только отражающийся в воде. Вот тут до него дошло, что тайный подземный ход вывел беглеца в большой каменный колодец, где-то в районе его середины.

Обследовал ближние стены в поисках лестницы и нашёл. Только не лестницу, а массивные металлические скобы, замурованные в кладку. Недолго думая, полез наверх, хотя руки по-прежнему были заняты маской и ножом. Вот только бутыль где-то по дороге разбил, утешая себя, что если будет погоня, то, может быть, хоть порежутся.

С великим трудом вылез наверх. Устал, как последняя сволочь. Его взору в лунном свете предстали безграничные поля. Посмотрел в обратную сторону — лес, начинающийся всего в шагах пятидесяти. Выбор был очевиден.

План в голове молодого человека родился до смешного простой. Углубиться в чащу, но не далеко, чтобы был виден край. Если погоня с факелами появится, то уйти глубже. Если нет — поутру выйти, осмотреться, а там уже принимать какое-нибудь решение.

Почему он решился на побег? Да всё очень просто. По сути, абитуриент экзамен сдал. Грамотно произвёл подход к снаряду. Отзанимался как должное. Теперь от него требуется лишь качественная заминка. Правда, королева может обидеться, что не та сущность её удовлетворила по полной программе. Но, извините, Анечка сама заставила его и начать, и кончить. Какие к нему у Джей могут быть вопросы?

Девочка получила звёзд с неба в глазах больше, чем ожидала. Дима был уверен, что ни до него, ни после, ничего подобного Анна Австрийская больше не испытает в жизни. И пусть теперь с этим живёт, дура визгливая.

Эти мелочные мыслишки в своё оправдание лезли в голову молодому человеку, с трудом продирающемуся сквозь сплошные кусты и бурелом.

Дима: — Что за лес, мать его? Как вообще, мля, тут по нему ходить, да ещё босиком?

Усталость наваливалась непомерным грузом. Раздражение возросло до исключительно только матерного. И тут неожиданно лес кончился, и пред ним возник явно рукотворный земляной вал, чем-то напоминающий дорожную насыпь его прежнего мира. Это вызвало некое недоумение, но не более.

Дима: — Какое-то оборонительное укрепление?

Опасаясь наткнуться на вооружённых людей, аккуратно принялся карабкаться наверх и, достигнув вершины этого земляного вала, в состоянии шока рухнул на колени. Это была действительно автомобильная трасса. Притом, похоже, даже то самое место, с которого начались все его злоключения.

А когда из-за бугра появились слепящие фары фуры и через минуту, с остервенением давя клаксон она проскочила мимо, объезжая по встрече странное потустороннее явление в белой наволочке на краю дороги, вымазанное по уши в крови, Дима окончательно вышел из ступора. Он рухнул на живот, уткнулся в уже засохшую кровь рукава и замер, почувствовав и внутри, и снаружи холод пустоты…

^{Глава 25. Локация 0. Все люди сумасшедшие. Только у психиатрии на всех, койко-мест не хватает.}

Первыми его обнаружили ДПСники. Ослепив фарами служебного автомобиля со светомузыкой на крыше, два блюстителя дорожного движения, потыкав в направлении подозрительного молодого человека в белом одеянии табельными пистолетами, с дистанции, когда им до машины было добежать ближе, чем ему до них, велели встать и бросить нож с тем, что он там ещё в руках держит.

Дима, находясь в нокаутирующей прострации, безоговорочно выполнил требование. Состояние было настолько паршивое, хоть плюй на всё и ложись, помирай. Неожиданно образовавшийся высокочастотный звон в голове ни только не давал толком расслышать, что они ему там орут, но и вообще соображать препятствовал, заглушая любую мысль.

Один из полицейских осторожно подошёл ближе, осмотрел окровавленного мужчину и выброшенные предметы, при этом о чём-то переговариваясь с напарником. Затем попытался опросить, но странный тип молчал, как замороженная рыба. Только через некоторое время мучительно замычал и медленно обхватив голову, всем видом показал, что он невменяемый.

Не найдя, за что можно оштрафовать, так как неизвестный не имел ни водительского удостоверения, ни самого транспортного средства для досмотра, вызвали по рации наряд ППС и на всякий случай «Скорую», оценив его странную одежду в крови и заторможеное поведение, уверенно предполагая, что чувак по уши загашен наркотиками.

Доблестные постовые подкатили бригадой аж в четыре перекормленные морды с игрушечными на их фоне короткоствольными автоматиками наперевес примерно через полчаса, которые Дима так и простоял столбом, шатаясь под дулами пистолетов, продолжая держаться за звенящую голову.

Получив пополнение и пользуясь значительным численным перевесом, органы правопорядка перешли в наступление и тщательно обшмонали найдёныша. Хотя, что там было обыскивать — непонятно. Кроме изодранной бабьей ночнушки на ни пойми пока в чём подозреваемом, ничего не было. Даже трусов.

Задержанный ни на один вопрос не отвечал. Вернее, косил под идиота с полной амнезией. Как звать — не помню. Где живёт — не помню. Как здесь оказался — не помню. На запугивания дубинками и нахрапистостью наезда, а также на уверенные обещания, что он сейчас у них тут запоёт, никак не реагировал. Бить не стали. Почему — непонятно. Наверное, потому, что и так был весь вымазан в крови. Хотя кто-то сразу выдвинул версию, что кровь не его и он, похоже, кого-то замочил.

Подъехала «Скорая». Команда желающих знать «кто такой» увеличилась ещё на два представителя государственных учреждений, не считая водителя, который, только остановившись, тут же упал на руль и уснул.

Эти были без оружия, но с тяжёлым чемоданом, почему-то больше напугавшим Диму, чем огнестрел в руках представителей беспредельной власти. Осмотрев на месте и убедившись, что больной может передвигаться самостоятельно, увели к себе в машину.

И если блюстители правопорядка отобрали всё, что нашли при нём, то эти сняли с бедолаги последнюю рубаху, оставив вообще без всего. Ощупали, прослушали, смазали содранные руки и плечи йодом. На ступни ног даже мазь не пожалели — забинтовали, израсходовав на него три рулона перевязочного материала. Это пожалевшая молодого человека в неглиже сердобольная медсестричка, тётка лет пятидесяти, сжалилась, смастерив из подручных средств подобие обуви.

Когда врач «Скорой» вернулся к полицейскому УАЗику для отчёта по неопознанному пострадавшему, то, увидев окровавленный нож и маску на капоте, тут же подарил патрульным новую версию.

— Да это же сатанист, — радостно махнул рукой медицинский работник, непонятно чему веселясь, — тогда понятно.

— Чо понятно? — тут же в голос поинтересовались сразу трое из полицейских.

— Ритуал, наверное, какой-нибудь бесовский проводил. Вот со страха крыша и поехала. Вам надо было не нас вызывать, а психиатрическую неотложку. Кровь на одежде не его. На теле лишь небольшие ссадины, словно по лесу бежал и об кору ободрался. Раны обработали. Угрозы жизни и здоровью нет. Алкоголем не пахнет. На наркотики тоже не похоже. По крайней мере, вены чистые. Проверил. Если только колёс наглотался. Так что зря вы нас вызвали, да ещё в такую даль.

— Да ты видел, в каком виде мы его нашли? — встряли ДПСники, на которых, сраный докторишка захотел повесить ложный вызов, — в одной бабьей ночнушке и весь в крови. Лежал на обочине. Что мы должны были подумать?

Тем временем один из патрульных, видимо, главный из группы захвата, уже сидел в машине и бодро рапортовал дежурному отчёт о происшествии со всеми подробностями и версиями, в том числе и врача неотложки. Доложил, получил сдачу и, выбравшись из машины на свежий воздух, обрадовал сослуживцев:

— Дежурный сказал, не хрен этого дебила в отделение тащить. В обезьяннике и так мест нет. Пусть «Скорая» в больничку везёт. А как память вернётся, так его и допросят. Хотя вещдоки велено забрать.

— Куда я его повезу? — взбрыкнул доктор, — на каком основании? Да ещё голого. Вы что, с ума сошли? Сами с ним разбирайтесь.

И недолго думая, в отличие от господ полицейских, заскочил в «Скорую», выпихнул на свежий воздух голого юношу с ночнушкой в руках и в бинтах вместо ботинок, захлопнул дверь и крикнул водителю: «Гони!». От такой прыти все шестеро полицейских челюсти на асфальт уронили. А пока подбирали, «Скорая» резко развернувшись, рванула туда, откуда приехала.

— Вот тебе и «Скорая», — грустно констатировал один из амбалов с автоматиком, — как на вызов — фиг дождёшься. Как когти рвать — не догонишь.

— Михалыч, — влез второй брат-близнец по габаритам, — ну и чо мы с ним теперь будем делать?

Михалыч вместо ответа вновь кинулся в машину к рации, докладывать дежурному о беспределе медицины. Видимо, принимать решения в нестандартных ситуациях — было не его.

Разговора Дима не слышал. Только бу-бу-бу. Потом была долгая пауза, после чего что-то ещё по «бубукал» и радостный вышел к братьям-близнецам по кондиции с амуницией и вновь обрадовал:

— Щас за ним дурка прикатит. Папа договорился.

Все радостно расслабились, и кто-то даже закурил, как после качественно отработанного секса.

— Только велел все вещдоки забрать, — добавил Михалыч, тыкая пальцем на уже одевшего обратно рубаху подозреваемого.

Вещдоками оказалось всё: нож, маска и рубаха. Обчистили, что называется, наголо. Взамен приехавшая психушка на колёсах выдала Диме смирительную рубаху. На этом обмен между государственными служащими был признан состоявшимся, и все разъехались по местам изначальной дислокации с чувством выполненного на сегодня долга, хотя сутки только начинались.

Психа, несмотря на его спокойный норов, санитар с водителем, тоже, похоже, исполняющий обязанности санитара на полставки, завели в старый, почему-то весь помятый УАЗик-Буханку. На всякий случай связали длинными рукавами и ими же жёстко зафиксировали к сидению. Видимо, чтобы не упал по дороге. Сами же запрыгнули на передние сидения, и машина, лихо развернувшись, покатила в ночь.

Несмотря на вполне приличный асфальт, бедную «Буханку» трясло, как при альцгеймере. Она натужно ревела на высоких оборотах, а со стороны задней дверки странно побрякивала, будто снаружи висело пустое ведро и билось о кузов, создавая дополнительное звуковое сопровождение и предвещая скорый развал всего транспортного средства на составляющие.

Ехали достаточно долго, и этого времени Диме хватило, наконец, окончательно прийти в себя. Звон в ушах приглушился, и он, наконец, начал думать, уже не лихорадочно и на раскоряк, а вполне рассудительно.

Дима: — Вот же попал. Ведь изначально понял, что начни я рассказывать о своих приключениях, меня тут же в психушку загребут. Ну и чо? Ничего не стал говорить, прикинувшимся потерявшим память — всё равно туда везут. А это о чём говорит? Явно это потустороннее отродье постаралось. Ей зачем-то в обязательном порядке надо, чтобы я туда попал. Зачем? Ладно. На месте разберёмся. А сейчас надо проанализировать, как вести себя дальше, на тот случай, если эта зараза не объявится и не объяснится.

Неожиданно всё вокруг замерло и наступила абсолютная тишина, отчего звон в голове резко усилился. Связанный псих поднял голову и зловеще оскалился. Вернее, он хотел благосклонно улыбнутся, но почему-то вместо улыбки вышел презрительный оскал.

Прямо напротив, в огромном кожаном кресле директорской модели восседала довольная до омерзения Джей в белоснежном медицинском халатике, предназначенном не для лечебных заведений, а как минимум для съёмок разнузданного порнофильма с ролевыми играми.

Закинув ногу на ногу, она призывно вертела красной туфелькой на высоченном каблуке, как бы предупреждая, только дёрнись — в глаз вгоню. А Дима и не мог. В фиксации буйных, хозяева служебного психиатрического транспорта явно знали толк.

Суккуба ленно оглядела замкнутое пространство «Буханки», где кроме общей помятости, наблюдалась ещё и облупленность. Тяжко вздохнула, изобразив на лице всю гамму недовольства окружающей обстановкой, и, не мигая, уставилась на ненормального больного.

— Ну, ты дебил, — протянула псевдоврачиха, перекидывая ноги и сверкая при этом такими же, как халат, белоснежными трусиками, — и пристанище нашёл себе соответствующее.

— Я тоже рад тебя видеть, — ответил связанный пациент, хотя прекрасно понимал, что в голос можно было этого и не делать.

Дима попытался поёрзать всем телом в надежде чуть-чуть ослабить путы. Тщетно. Хотя разговаривать с ангелом в таком жертвенном положении было как-то не комильфо. Суккуба с улыбкой хищника проследила за его дёрганьями, но помогать не стала.

— Ты с какого перепуга всё забыл то? — продолжила она наставительным тоном, — Нет. Если бы рассказал всё как на духу, то всё равно бы тут оказался. Но кто тебя надоумил запамятовать всё, что было до этого? Ты что, действительно забыл прежнюю жизнь?

— А можно без издёвок? — спокойно попросил псевдобольной безразличным ко всему тоном, — то, что я помню и что забыл, ты знаешь лучше меня, с твоими-то способностями. Так что давай по существу. Я же уже понял, что это твоих рук дело. Ты же не просто так явилась? Контракт-то закрыт. Я правильно понимаю?

Псевдо-порно-врачиха выдержала театральную паузу, внимательно разглядывая бывшего ученика, и подтвердила:

— Правильно. Но я же должна вручить тебе диплом Почётного Раба Лампы. Дать последние наставления на дорогу в жизнь. Да и просто по-человечески попрощаться. Как-никак почти три года прожили душа в душу. Я, конечно, ещё та скотина, но не последняя. И психушка это не моих рук дело. Я тут не причём.

Дима ничего не ответил. Даже ни о чём не подумал в этот момент, просто ожидая продолжения.

— Молодец, — похвалила его красночёлочная Суккуба и действительно пояснила, только не то что Дима ожидал, — В сказке про Алладина хозяин лампы её тёр, чтобы вызвать джина, исполняющего желания. А в реальной жизни такая волшебная лампа есть у каждой женщины между ног. Только трёт эту лампу сам джин и сам же исполняет все её желания. Кто-то даст потереть, а потом начинает загибать пальчики, перечисляя желания. А кто-то сначала требует исполнения всего, что хочет, и только потом осчастливливает джина прикосновением к заветному. Женщины — они разные. Но ты и сам это прекрасно знаешь.

— Ну, а если я не хочу работать джином при её лампе? — спросил выпускник Суккубской школы, не совсем понимая, куда гнёт исчадье ада.

— А куда ты денешься? Ты, что-то ещё умеешь делать на таком профессиональном уровне, кроме как ублажать женщин путём натирания их волшебных ламп?

— Ладно. Проехали, — озлобленно прервал её Дима, уже понимая, куда она клонит, — стоило только чему-нибудь как следует научиться, как это перестало быть нужным.

Выслушивать очередные оскорбления, что он дебил, получивший, что заказывал, и что ему теперь пожизненно ублажать женский пол от мала до велика, делясь при этом собственным удовольствием с потусторонней сущностью похоти и разврата, ему совсем не хотелось. А заглянув в себя сегодняшнего, понял: это ему теперь действительно и на хрен не надо. Весь женский пол опротивел за эту учёбу до омерзения.

— Сколько времени прошло на Земле, пока меня здесь не было? — попытался он уйти от неприятной темы, переводя разговор на нейтральную, но более информационную.

— Почти три года, — не стала дальше настаивать на его дебилизме Суккуба, — точнее, два года, десять месяцев и четырнадцать дней.

— Ого. Ты можешь дать расклад по моему прежнему окружению. Как они сейчас?

— Могу. Через год после твоего исчезновения бывшая подала в суд. Тебя признали безвестно отсутствующим, после чего вступила в права наследства и развелась. Продала всё, что можно было продать, и покинула Москву. Сейчас она далеко и там далеко вышла замуж, родила дочь. Ты её собрался искать?

— Нет, — равнодушно ответил без вести пропавший, — даже если бы она не развелась и до сих пор ждала, я бы к ней не вернулся.

Суккуба не стала это комментировать и перешла к родителям, но Дима, понимая, что и эта тема для него сейчас токсична, прервал ангела неожиданным вопросом:

— Вот лучше скажи, что со мной происходит.

— Ты о чём? — хитрой лисичкой улыбнулось адское творение, игриво наклоняясь к собеседнику.

— О том. Когда я соблазнял Анну, отыгрывая твоего братца, то настолько вошёл в роль, что выйти теперь из неё не могу. Во мне как будто что-то сломалось. Никого не хочу видеть, слышать и тем более встречать. Даже отца с матерью. «Депресняк» какой-то накрыл. Даже не «деприсняк», а полное равнодушие к окружению. Всё происходящее вокруг стало по барабану. Это временно или я таким стал навсегда?

Красночёлочная медичка в белом халате не стала сразу отвечать. Даже откинувшись обратно в кресло, отвела грустный взгляд от в упор смотрящих Диминых глаз. Опять сменила ноги, перебросив одну на другую.

— Вспомни самое начало, — заговорила она тихо, продолжая рассматривать облупленную стену салона, — заключение контракта. Ты тогда ещё удивился, что я не затребовала в оплату твою Душу.

— Помню.

— А помнишь, что я ответила?

— Что она тебе не нужна.

— А дальше?

Дима задумался вспоминая.

— Не помню, — наконец признался он, — ты тогда ещё не применяла свой убойный метод для записи в мой мозг нужной информации.

— Я тогда тебя предупредила, что с этой субстанцией ты под конец обучения распростишься самостоятельно и без моей помощи.

— Так это не простое опустошение? — удивлённо вскинулся молодой человек, — у меня отобрали душу? — и тут же как бы констатировал, — Я стал бездушным.

Он неожиданно вспомнил, наконец, что действительно тогда, на дороге отмахнулся от предупреждения, считая, что бездушных в этом мире и так большинство. И ничего. Живут себе и процветают. Вот теперь и он примкнул к этой армии.

— Но почему? — не успокаивался больной будущего психиатрического отделения и тут же выдвинул версию, — этому способствовали знания?

Суккуба кивнула одними глазами, слегка прикрыв. В душной железной коробке воцарилась тишина.

Дима лихорадочно соображал, что он потерял и чего лишился. Но кроме равнодушия к окружающим, даже близким, не говоря уже о ментах на дороге с выставленными пушками, он никаких негативных побочных явлений не обнаруживал. Спокойствие и только спокойствие.

Ангел слышал его умственный бред, но не вмешивался. Только спустя пару минут всё же прервал морально-этические метания молодого бездушного адепта:

— Ты прав и неправ одновременно. Позволь провести небольшой ликбез. Так как контракт закрыт, а я нахожусь не при исполнении, то имею право на поучение. Ты изначально путаешься в определениях. Дух — это твоя аутентичность. В основе его лежит только тебе присущий ДНК. Каждая ДНК формирует энергетическую засветку в Базовом Мире. А так как ты весь состоишь из клеток, содержащих код жизни, то и твой дух — есть точная копия твоего тела. Для простоты понимания сути этой энергии тебе достаточно осознать, что наглядно в человеке она проявляется в виде эмоций. Так вот, дух любого человека складывается из энергии эмоций систем его жизнеобеспечения: удушье, жажда, голод, похоть, страх. То есть только тех эмоций, которые касаются непосредственно твоего организма.

— Клубок эгоистичных проблем? — усмехнулся Дима, вспомнив основу человеческого общества.

— Дух — это эгоизм в чистом виде, — тут же поправила его Суккуба, — а вот душа — это несколько иное. Ты же знаком с историей первого грехопадения Адама и его жены из третьей главы Бытия Библии?

Вынужденный больной в недоумении уставился на ангельскую сущность. Он никогда в жизни не читал ничего подобного, и это потусторонне создание не могло не знать об этом факте.

— Её знают практически все, кто даже по тем или иным причинам никогда не читал этот христианский основополагающий труд, — тут же отмахнулась лжеврачиха в идеально белом халате, который явно специально задрался выше положенного, — История короткая, в основе своей не логичная и больше создающая вопросов, чем дающая ответов. Тем не менее, в этой истории есть очень ценная для понимания Души информация. И связана она нисколько с тем, что там произошло, сколько с результатом, получившимся при поедании плодов запретного Древа Познания. Единственным постижением, обретённым библейским первочеловеком — стало осознание собственной наготы. И всё. Ни о каких других познаниях в описании греха нет. Скандал в Рае возник не из-за съеденного запретного плода, а того безобразия, что устроила эта парочка в кустах после этого.

Суккуба жестом фокусника прямо в воздухе материализовала светящиеся буквы, сложившиеся в пространстве перед Димой, в слово «стыд». Она полюбовалась на иллюминацию с подобием улыбки Моны Лизы и продолжила:

— Если от понятия «стыд» взять синонимы, — тут же по движению её открытой ладони сверху вниз от этого слова образовались соединительные чёрточки, на концах которых засветились новые слова, — а оттого, что получишь, продолжишь множить аналоги дальше, то в результате создашь знаменитое в разных религиозных учениях древо познания, растущее ветвями вниз.

— Ну, это не дерево, — влез со своим видением очарованный волшебной презентацией молодой человек, разглядывая светящееся нечто с детской непосредственной улыбкой, как маленький ребёнок светящуюся огоньками новогоднюю ёлку, — Больше на раскидистый куст похоже.

— Это просто аллегория, — не стала вступать в дискуссию красночёлочная лжеврачиха, а очередным пассом фокусника собрала светящиеся слова в клубок и образовала в воздухе сначала кучу-малу, а затем плотный шар сантиметров десять в диаметре, продолжив лекцию, — И совокупность всего многообразия получившихся понятий превращается в то, что вы сегодня называете комплексом моральных сопереживаний или социальными чувствами.

Шарик в воздухе сверкнул, налился золотистым цветом и как будто принялся вращаться в разных осях симметрии.

— Основной характеристикой социальных чувств является триггерное изменение своего потенциала при наличии «стороннего наблюдателя», как этот феномен принято называть в вашей квантовой физике. Например, ты принимаешь душ. Естественно, для этого раздеваешься догола, не испытывая при этом никакого стыда. Но стоит при данной процедуре появиться стороннему наблюдателю в виде реального человека или глазку наблюдающей за тобой камеры, или простое осознание, что за тобой следят, как обычное действо моментально окутывается стыдом. Процесс омовения в обоих случаях один и тот же, а вот эмоции абсолютно разные.

— Срабатывает принцип: стыдно, когда видно.

Суккуба кивнула, улыбнулась, и закончила:

— Так вот, те чувства, которые возможны лишь при контакте с другими людьми, называются социальными. И эта система моральных, чувственно-эмоциональных переживаний индивида относительно окружающего общества и есть его Душа.

Она ткнула пальчиком в вертящийся шарик.

— Энергия, из которой состоит Душа — социальные эмоции. То есть чувства, обращённые к социуму и направленные на единение с ним.

— Но причём тут полученные знания о женщинах и потеря этих социальных чувств? — непонимающе уставился на неё бывший ученик.

— Потерять Душу совсем — нельзя. Невозможно жить в обществе и быть свободным от него. Большей составляющей частью Души являются половые отношения. Не отношения между половыми органами, а отношения между полами. А для тебя теперь любая женщина — открытая книга. Она потеряла свою непонятность, а значить и твою заинтересованность ею. Максимальную энергию Душе даёт любовь, а ты больше не способен полюбить, мальчик. Нельзя полюбить того, кого знаешь слишком хорошо.

Ангел выдержал длинную паузу, снисходительно разглядывая поникшего адепта, до которого, кажется, наконец, дошла связь полученных знаний и общего равнодушия к окружающим. Они стали ему просто неинтересны.

— А надо? — задался он вопросом по поводу любви, адресуя его скорее самому себе, чем Суккубе.

Та сначала пожала плечиками, мол, мне-то что до этого, но всё же ответила:

— Захочешь — не получится.

В кунге наступила гробовая тишина. Дима переваривал услышанное. Красночёлочная лжеврачиха не мешала. После долгого безмолвия молодой человек всё же решился на осторожное его прерывание:

— А можно, не теряя знаний, наполнить Душу социальной энергией, перестав быть одиночкой и изгоем? Можно этому научиться?

Брови Суккубы подпрыгнули на лоб аж до самой красной чёлки. Видимо, она совсем не ожидала подобного вопроса.

— Можно, — с интонаций «надо же, угадал» произнесла она жизнерадостно, — вот только это уже не ко мне.

Тут встрепенулся Дима, повторив финт бровями, взаимно не ожидая подобного ответа.

— И кого мне призывать? Как его или её имя?

Всемогущая сущность плавно повела рукой над головой, и потолок у машины пропал, открывая взору усыпанное звёздами небо, от чего даже дышать стало резко легче, как будто крыши действительно не стало. Она поднялась, заложив руки в карманы порно-медицинского халатика. Шикарное кожаное кресло мгновенно исчезло. Постояла так несколько секунд, пристально смотря на звёзды, непонятно для чего выдерживая паузу, и выдала:

— У нас нет имён. Вообще нет. Имена нам придумали люди, пытаясь отличить одного от другого. И выслушай мой последний совет в качестве технической поддержки, хоть я уже и не являюсь таковой. Высшие Силы, как люди нас называют, на самом деле никогда не следят за вами и, соответственно, не обращают на общность людей практически никакого внимание, сводя его до бесконечно минимального. Что уж говорить о какой-то конкретной человеческой личности. Наличие никчёмного человечества нас ни к чему не обязывает. Но это происходит до того момента, пока определённая личность не обращает наше внимание на себя. А вот что такого требуется сделать, чтобы мы заинтересовались — это уже удел персональной фантазии особи. Неужели ты, наивный, до сих пор полагаешь, что, высунув пьяную рожу в окно машины и проорав искусственное имя кого-то вами придуманного, ты вызвал Высшую сущность одной из плеяд Души Мира? Не смешно. Нас нельзя призвать. Нас можно только заинтересовать. Проанализируй всё в свете только что сказанного и подумай. Хочешь научиться восполнять Душу? Хочешь научиться чему угодно? Заинтересуй определённые Силы. А вот как ты это сделаешь — извини, твоя проблема. Сможешь решить эту сверхзадачу — тебе помогут. Это такой своеобразный тест на зрелость. Потому что не все поддаются обучению. Дурака учить — самому дурнем стать, как у вас говорят. Если человек дурак, то это уже навсегда. Его можно научить только ещё большей дурости. Поэтому и для доступа к знаниям следует соответствовать.

Она вынула руки из карманов и в общеизвестном жесте типа «finita la commedia» просто ими развела, после чего исчезла. Без трюков, с Чеширской улыбкой, без плавного растворения в воздухе. Просто вот она была и нету…