Те, что придут бесплатное чтение

Памяти Г. Ф. Лавкрафта

Я могу сомневаться в моей физической способности

представить себе до конца все последствия моего

открытия, т. е. в какой мере я еще не сошел с ума,

или, напротив, как далеко оставил за собой все, что

понимается помешательством, – но сомневаться никак

не могу в том, что мне, как вы выразились,

«открылась суть».

Владимир Набоков «Ultima Thule»

Флейте внимайте,

За мною ступайте…

Otto Dix «Крысолов»

Тихо на моих руках,

Ангел засыпает,

Божий свет в его глазах,

Как туман растает.

Черных крыльев моих тень,

Лик его укроет,

Станет ночью белый день,

Кровью вас умоет.

  Otto Dix «Покаяние»

1

Он почти бегом спускался по влажным каменным ступеням узкой, не более двух метров в диаметре, винтовой лестницы, считая пролеты и стараясь при этом не сбиться. В самом начале спуска, еще там, где все это чудовищное сооружение выступало над поверхностью земли, он, исключительно из любопытства, начал подсчитывать ступени, но безнадежно сбился уже на второй сотне. Потом ему стало интересно, сколько ступеней разделяют между собой два этажа, или, наверное, в этом случае, правильнее было бы говорить, подземных уровня, но так же очень быстро понял, что и это вычислить у него не получится, потому как высота этих уровней явно значительно различалась – на минус пятом он насчитал пятнадцать ступеней, на минус девятом уже целых девятнадцать, а вот на минус десятом всего девять. Оставалось лишь гадать, какие загадочные и совершенно непостижимые современному разуму цели ставили перед собой строители этого лабиринта.

Когда он утратил счет уже и пролетам, на полном серьезе начиная думать, что еще через сотню другую шагов вниз, слабый, рассеянный свет редких лампочек начнет постепенно смешиваться с поднимающимся из самой глубины зловещим, багровым заревом, после чего лестница выведет его прямиком к Вратам Преисподней, ступени вдруг закончились. Он уткнулся в глухую, занимавшую практически всю стену, дверь из какой-то неизвестной ему странной породы дерева, укрепленной массивными металлическими полосками. Дверь эту, судя по виду, устанавливали примерно в тоже время, когда копали все эти чудовищные катакомбы. Рядом с ней убого примостился совершенно неуместный и, вызывающий чувство резкого диссонанса, вполне современный электрический звонок.

Он протянул руку и нажал на кнопку.

Практически сразу с другой стороны двери послышался резкий металлический скрежет и громада древнего темного дерева медленно отползла в сторону.

Возникший в слабо освещенном проеме человек приветственно протянул вновь прибывшему руку.

– Я уже начал думать, что ты заблудился, – произнес он, ухмыляясь, – У нас тут, знаешь, один раз свернешь не в ту сторону, а потом ни одна спасательная экспедиция не откопает. Рад видеть тебя, Гельмут.

Гельмут Оберхайзер кивнул, – А я начал думать, что еще немного и прибуду прямиком в гости к Люциферу. Вы тут, наверное, с ним часто видитесь на такой глубине? Я тоже рад тебя видеть, Штосс.

– Они сидят двумя ярусами ниже, – ответил Штосс, причем по его тону никак нельзя было понять, шутит ли он или говорит серьезно. Он пропустил Оберхайзера в прохладную полутьму низкого коридора у себя за спиной и с усилием навалился на дверь, водворяя её на место, – Так что, действительно, тебе осталось спуститься еще совсем немного. Кстати, я вижу, ты так и не отказался от своей дурацкой привычки называть меня по фамилии?

– Если хочешь, буду называть по званию, оберштурмфюрер Штосс, – Оберхайзер зябко передернул плечами, осматриваясь вокруг – грубо высеченные каменные стены, покрытые темными потеками и еще чем-то похожим на беловатый, крайне неприятного вида мох, черные, связанные в уродливые толстые пучки, змеи электропроводки, закрепленные на потолке, голые, с трудом разгоняющие тьму лампочки, – Ладно, я, конечно, понимаю, что дело считается сверхсекретным в духе какого-нибудь долбанного заговора тамплиеров, но, по моему, это слегка перебор. Почему я, вообще, должен был лезть в эти ваши катакомбы? Зачем, в принципе, было заползать так глубоко? Неужели обычной камеры недостаточно? Или вы тут заодно уголь ищите? Или, может, сразу сокровища древних германцев?

Штосс с отвратительным лязгом задвинул устрашающего вида клиновидный засов.

– Если ты имеешь в виду эти руины, то, в целом, я с тобой согласен, – ответил он, брезгливо отряхивая руки, – Но ты же знаешь как он, – Штосс выразительно показал глазами на потолок, – Обожает подобные штучки. Насчет сокровищ древних германцев ты почти угадал. Если я правильно понял, о чем говорили яйцеголовые из вашего «Анэнербе», когда впервые здесь осматривались, то этот каменный кошмар начали возводить еще во времена римской оккупации, незадолго до того как мы им тогда вставили в Тевтобургском лесу. Возвели саму крепость и тогда же начали копать под ней первые ходы. А во времена Средневековья, как видишь, вырыли целый муравейник. На поверхности-то мало что осталось, ты сам видел, – Оберхайзер кивнул, действительно от наземной части древней крепости практически ничего не сохранилось, жалкие остатки некогда величественных башен сейчас торчали из земли, словно чьи-то гнилые, полуразрушенные зубы, – А вот подземный лабиринт время практически не затронуло. Он настолько обширный, что после почти двух лет непрерывных исследований осмотрели не больше четверти всех помещений, к тому же практически каждую неделю обнаруживается какой-нибудь новый лаз. И новые помещения, причем такие, куда нога человека не ступала на протяжении столетий. И ты думаешь, наш куровод мог пропустить столь лакомый кусочек?

Оберхайзер только фыркнул. Штосс, тем временем, уже зашагал куда-то в бледную полумглу каменного коридора. Оберхайзер молча последовал за ним – их сапоги глухо стучали по влажному от сырости полу, подобно аритмичному пульсу некоего подземного чудовища.

– Что же касается твоего первого вопроса, зачем такая секретность, – на ходу продолжил Штосс, – А ты дело то, хоть читал?

Оберхайзер еще раз фыркнул, на этот раз даже и не пытаясь скрыть пренебрежение. Он, вообще-то, был сейчас здесь, дышал этим затхлым подземным воздухом только потому, что Штосс и его подручные не смогли самостоятельно разобраться с проблемой.

– Я здесь именно потому, что его плохо читал ты и твоя банда, – он взглянул на Штосса, но тот, похоже, ничуть не выглядел обиженным, – Не смогли самостоятельно справиться с такой ерундой, как расколоть какого-то недоделанного янки. С делом я знаком лучше, чем ты можешь себе представить. Именно поэтому и не понимаю, что же в нем такого особенного и секретного.

На самом деле, он, конечно, знал, причем, действительно, знал намного больше Штосса, впрочем, справедливости ради, нужно было отметить, что вины последнего в этом практически не было.

Штосс пожал плечами – Ну, если бы на меня не наложили массы жестких ограничений, уверяю, он бы у меня давно уже признался, что Христа распял, а заодно и во всех прочих грехах за всю историю человечества. А мне всю голову прожужжали, чтобы я его пальцем не трогал… – он хищно ухмыльнулся, похоже, все-таки, немного оскорбился – не любил, когда задевали его профессионализм, – Ну, то есть, пальцем, конечно, я его трогал, но вот по настоящему качественно подойти к делу не мог.

– Ладно, не бери в голову, – Оберхайзер махнул рукой, – Ты же знаешь, это я так шутить пытаюсь. Всем слишком хорошо известно, что бывает, когда ты начинаешь кем-то заниматься, как ты выражаешься, качественно. А это слишком ценный кадр, сам знаешь, каких сложностей стоило его сюда переправить.

Впрочем, он без всяких шуток не до конца понимал, почему это дело в последнее время набрало такие обороты и, главное, почему им так заинтересовались на самом верху.

Начиналось все до удивления банально – примерно десять лет назад, когда Германия еще представляла собой зловонную помойную яму, более известную под названием Веймарской Республики, и даже не начинала мечтать о восстановлении в статусе великой мировой державы, по открытым источникам прошла информация о некой крупной военной операции, которую американское Бюро расследований совместно с армией и флотом провело на Восточном побережье, где-то в Новой Англии. Точнее – в районе какого-то крохотного рыбацкого городка, чуть ли не деревни. То ли Иннсмут, то ли Иннсмаут, короче, дурацкое, типично американское название. Сначала не было ничего особенного – вроде как накрыли банду бутлегеров и контрабандистов, обосновавшихся на местном заводе. Но потом, когда фэбээровцы получили намного более теплый прием, чем тот, на который рассчитывали, к операции привлекли сначала Национальную гвардию, затем армию, а под конец, когда выяснилось, что этих, так называемых контрабандистов есть несколько потайных убежищ на островах недалеко от побережья, даже флот и морскую пехоту. Нельзя было не заметить, что для того чтобы разогнать кучку любителей самогона, концентрация сил наблюдалась, мягко говоря, несколько избыточная.

Тогда, в конце 20-х годов никто, кроме разве что некоторых энтузиастов из армейской разведки, не обратил на этот инцидент ни малейшего внимания, несмотря на всю его очевидную странность – у Германии хватало других проблем. Но время шло, наступил 33-й год, Гитлер пришел к власти и страна стала, мало по малу, возрождаться к новой жизни, её постепенно набирающие мощь военные и разведывательные органы вновь начали проявлять интерес ко всему происходящему в мире.

Особенно к тому, что выглядело странным.

Первыми, кто присмотрелся к этому, на первый взгляд, крайне малоинтересному событию, были, как ни странно, подводники до которых, по каким-то своим каналам, вроде бы, дошла информация о том, что во время Иннсмутской операции, американский ВМФ применил некую секретную подводную лодку, вооруженную особыми глубинными торпедами. Что это были за торпеды такие никто не имел не малейшего представления и несмотря на то, что с инцидента прошло уже почти десять лет, ведомство Деница неожиданно изъявило желание изучить вопрос как можно более полно и детально, с привлечением всех возможных сил. На все вопросы из серии «А где же вы были раньше, почему именно сейчас?», подводники отвечали непробиваемым аргументом, что в 1928-ом году их, как официально, так и фактически, еще, вообще, не существовало, а вот сейчас они должны в срочном порядке наверстывать упущенное. Спорить с этим было сложно, хотя Оберхайзер был совершенно убежден, что весь внезапный аврал на самом деле вызван жгучим желанием показать потную спину и попытками хоть частично оправдать полный провал прошлогодней операции «Урсула», когда обе новейшие германские подлодки наглядно продемонстрировали свою абсолютную неспособность к сколько-нибудь эффективным действиям. А если добавить к этому еще и почти стопроцентный отказ всех типов новых торпед, то становилось окончательно ясно, откуда взялась подобная вспышка интереса.

Все силы, разумеется, никто задействовать не стал, финансирование выделили весьма скудное, но, в целом, была поставлена задача собрать все возможные сведения и, по возможности, прояснить ситуацию.

Однако, по мере накапливания фактов, достаточно быстро стало понятно, что ситуация с Иннсмутским инцидентом куда более темная и запутанная, чем изначально представлялось даже самым отъявленным конспирологам из военно-морской разведки, и возможное применение загадочной субмарины вызывает как раз наименьшее число вопросов. А вот то, ради чего и эту субмарину, и еще почти два десятка разнокалиберных боевых кораблей, не считая более чем внушительных сил армии и Национальной гвардии, собственно, и привлекли к небольшому рыбацкому городку на побережье Массачусетса, действительно выглядело более чем странным, вызывало ряд серьезных вопросов и почти не один из них не имел вразумительного ответа.

Согласно официальной версии изначальной целью было проведение масштабной полицейской операции с целью уничтожения крупной банды контрабандистов и бутлегеров, обосновавшейся на местной золотоочистной фабрике. Когда силы Бюро расследований и местной полиции столкнулись со значительным, намного превосходящим любые ожидания сопротивлением, в частности, оказалось, что фабрика укреплена как настоящая крепость, властям пришлось вызвать на подмогу вначале Национальную гвардию, затем армию, а еще позже, когда оказалось, что ситуация совершенно вышла из-под всякого контроля, включить в зону проведения операции еще и береговые воды, задействовав флот и морскую пехоту. Даже при самом поверхностном анализе, подобная версия представлялась, мягко говоря, крайне сомнительной.

Кроме того, возникла еще одна проблема: быстро обнаружилось, что подчерпнуть информацию об этих событиях уже почти десятилетней давности можно было только из весьма ограниченного количества открытых источников, в основном из подшивок нескольких местных газет, причем номера за первую половину 1928 года, в которых, по идее, и должно было наиболее полно освещаться все произошедшее, мистическим образом исчезли из всех крупных публичных библиотек Массачусетса. Что же касается крупных изданий федерального значения, то все они с завидным единодушием эту историю дружно проигнорировали, что для Америки с её болезненной тягой к публичным скандалам и сенсациям, было совсем уже странно.

Еще более странным оказалось то, что ни одному из прогерманских осведомителей, которых у Рейха к тому времени на Атлантическом побережье имелось уже относительно немало, не удалось даже близко подойти даже к полицейским архивам, не говоря уже о ФБР или армии – охранялось все так, что мог бы позавидовать форт Нокс. Обычно у американцев в таких делах присутствовала характерная для них расхлябанность, особого порядка не наблюдалось, и, при соответствующем умении и подходе, вполне можно было засунуть нос даже в канцелярию Белого дома. Правда, в последние годы Гувер начал очень жестко закручивать гайки, но, все-таки, с настолько глухой, совершенно непрошибаемой стеной, любая попытка проникнуть сквозь которую жестко подавлялась еще даже не успев толком оформиться, до сих пор сталкиваться еще не приходилось.

Но две истории, одна другой любопытнее, накопать все-таки удалось и прямым следствием этого явилось то, что Иннсмутом внезапно активно заинтересовались в самых верхах. Во первых, согласно многочисленным слухам, правда, документально почти ничем не подтвержденным, так называемые «бутлегеры» из странного городка практиковали некий невероятно древний и столь же невероятно таинственный языческий культ, связанный с человеческими жертвоприношениями и прочими подобными вещами, причем, получали от этого не только глубокое моральное удовлетворение, но и самую настоящую практическую пользу – золотоочистное предприятие, якобы возникло там совсем не на пустом месте, золота в Иннсмуте было значительно больше чем просто много. А, во-вторых, удалось совершенно точно установить, что информацию по Иннсмутскому инциденту собирает отнюдь не одна только германская военно-морская разведка, а и еще много кто. В частности им очень сильно интересуются красные.

Вышеназванные факторы, особенно, конечно, второй, немедленно послужили детонатором – к делу привлекли всех, кого только можно и в средствах уже больше особо не ограничивали. Приносящий золото языческий культ безумно понравился лично самому Гиммлеру, который только что включил «Анэнербе» в состав СС и разобрался, наконец, с Виртом и его скучной академичностью, поставив вместо него жизнерадостного идиота Сиверса, пылающего энтузиазмом и готового взяться за что угодно, лишь бы рейхсфюрер был доволен.

Но результат остался прежним – никаких следов, ни малейших зацепок, ничего, что позволило бы определить, что же именно произошло в Иннсмуте тогда, десять лет назад и, самое главное, что же там происходит сейчас. Мало того, бесследно исчезли несколько опытных агентов, при этом было достоверно известно, что американские спецслужбы к этому прямого касательства не имеют – агенты не были расколоты и схвачены, они именно растворились без всякого следа.

Удача, по крайней мере, возможность хоть немного продвинуться вперед, пришла довольно неожиданно и опять со стороны моря – одному из германских резидентов, внедренных в Военно-Морской архив в Вашингтоне, достаточно случайно удалось взглянуть на список экипажей одного из кораблей, участвовавших в Иннсмутской операции, мало того, выяснить, что сразу после событий зимы 28-ого года, этот эсминец был исключен из списков флота, якобы потому, что во время учений сел на мель и получил повреждения, настолько серьезные, что стоимость ремонта была бы сравнима с постройкой нового корабля. Список был, разумеется, неполный, включал только небольшую часть орудийной прислуги, но зато достаточно подробный, с датами и местом рождения. Похоже, что в архиве этот документ задержался по чистой случайности, даже, наверное, халатности – все остальное явно было тщательно изъято и, скорее всего, уничтожено. Германскому агенту удалось скопировать несколько имен, после чего было принято решение постараться разыскать этих людей.

Это оказалось более чем непросто, здесь тоже явно кто-то очень сильно постарался упрятать все концы глубоко под воду, но одного из тех моряков, некоего Уильяма МакГилти, 36-и лет от роду, все-таки удалось найти в одном из пригородов Нового Орлеана, штат Флорида, где тот жил в одиночестве, постоянно меняя съемные квартиры и перебиваясь разного рода случайными заработками. Согласно архивному списку в 1928-ом году он носил гордое звание матроса первого класса Военно-Морского Флота США и служил помощником комендора 102-мм орудия.

Несмотря на все свои финансовые трудности, мистер МакГилти категорически не пожелал идти на контакт: когда германский агент, разумеется, не называя себя и представившись скучающим любителем таинственных историй, попытался разговорить его и предложил более чем щедрое вознаграждение за подробный рассказ о тех, казалось бы, давно уже полузабытых событиях, МакГилти вначале попросту пришел в ярость и послал его, затем же, когда агент начал настаивать, сломал последнему челюсть, пообещав совсем проломить голову, в случае если тот не оставит его в покое. После было еще несколько попыток установить с ним дружеские отношения и попробовать втереться в доверие, но все они раз за разом заканчивались провалом.

Когда сведения об этом дошли сначала до начальства Специального Управления 4, а затем и до самых верхних эшелонов, там, практически сразу было принято более чем радикальное и даже где-то иррациональное решение – насильственным образом переправить мистера МакГилти в Германию, где можно будет поговорить с ним по душам уже никого не стесняясь и вытащить из упрямого американца все что он знает. По слухам, которые Оберхайзеру никто не смог ни толком подтвердить, ни опровергнуть, на столь резком и неожиданном вердикте настоял лично сам рейхсфюрер, а то, даже, и кое-кто повыше.

На деле операция оказалось куда проще, чем её представляли изначально – за МакГилти, похоже, не присматривала ни одна из американских спецслужб и, если когда-то, в те времена, когда жгли все связанные с Иннсмутом архивы и подчищали следы, ФБР и держало его под колпаком, то сейчас он явно был уже никому не нужен. Поэтому, когда ему вкололи лошадиную дозу морфия и отвезли в нью-йоркский порт, где как раз собирался отчаливать домой трансатлантический лайнер «Гамбург», ни с таможней, ни с паспортным контролем, где все уже было заранее схвачено и, самое главное, должным образом проплачено, не возникло никаких проблем. Очнулся мистер МакГилти уже на середине Атлантического океана, двигаясь по направлению к Старому свету на скорости более тридцати узлов.

Но сложности на этом вовсе не закончились, так как упрямец вовсе не изменил своего мнения относительно желания вспоминать иннсмутские события. Вначале он просто кидался как лев на каждого, кто пытался начать с ним разговор, а когда его, наконец, доставили в конечный пункт назначения и передали с рук на руки Штоссу и его доблестной команде, которая вполне привыкла к таким неразговорчивым крепким орешкам, даже тогда из МакГилти не удалось извлечь ничего, кроме бурного потока проклятий.

Вот именно на этом этапе, когда окончательно выяснилось, что добытые из мистера МакГилти сведения никак не окупают стоимость его путешествия через океан, к этой истории и подключили Оберхайзера, как человека, имеющего к подобным делам более тонкий подход и, главное, обладающего хорошим чутьем , а так же умением находить решения даже для самых неразрешимых вопросов. В тот момент он как раз должен был отправляться в Испанию, дабы налаживать контакты и оказывать посильную помощь формирующимся спецслужбам генерала Франко, но, к его величайшему изумлению, наверху недвусмысленно намекнули, что проблемы испанцев могут и подождать – дело американца имеет неоспоримый приоритет.

Ознакомившись с досье МакГилти, и, прежде чем приступать к личной беседе – Оберхайзер полагал, что идти к нему без соответствующих козырей, тем более, после такого мастера своего дела как Штосс, означает только выставлять себя на посмешище, – он связался с теми агентами, которые изначально вышли на след бывшего комендора во Флориде и попросил выяснить кое-что еще. Это оказалось даже сложнее, чем отыскать самого МакГилти, но, в конце концов, все было сделано именно так, как надо и теперь Оберхайзер считал себя вполне готовым к очной ставке. В тот же день он вылетел из Берлина в Вестфалию, где в последнее время обосновалась команда Штосса.

Однако, несмотря на все вышесказанное, и на то, что было ему известно на момент, когда шасси его самолета коснулись взлетно-посадочной полосы небольшого армейского аэродрома неподалеку от Падерборна, он так и не смог сделать для себя четкого вывода, почему же допрос этого МакГилти и, вообще, эта непонятная, напоминающая шизофренический бред, история вдруг затмила собой массу куда как более актуальных проблем, вроде сложностей на испанских фронтах или все увеличивающуюся с каждым днем угрозу Коминтерна.

Впрочем, в любом случае, все, так или иначе, должно было скоро проясниться.

2

Штосс уже минут десять вел его по тускло освещенному чреву туннеля, несколько раз они пересекали крест-накрест расходящиеся перекрестки, в два или три из них, похоже, электричество не провели – они походили на бездонные провалы пастей гигантских подземных червей. Штосс молчал и Оберхайзер снова попробовал считать шаги, но опять практически сразу сбился, а когда вместо этого собрался пересчитывать работающие электролампочки, они, вдруг, оказались в широком прямом коридоре, значительно более просторном, чем все уже виденные им подземные помещения. Света здесь было тоже на порядок больше, кроме традиционных ламп на потолке, вдоль стен стояли несколько металлических сооружений, отдаленно напоминающих несколько уменьшенные театральные софиты. Между ними торчали буро-зеленые от времени и покрывавшего их толстого слоя плесени древние бронзовые держатели для факелов. Откуда-то издалека доносился мягкий механический гул, звучавший как-то странно, словно бы из под воды и Оберхайзер решил, что это, должно быть, генератор. Потом он обратил внимание, что хотя стены коридора были практически необработанны, они все равно смотрелись гладкими и блестящими и, как и все в этом проклятом подземелье, буквально сочились влагой. Зловонный дух плесени, который он впервые почувствовал еще на винтовой лестнице, здесь сделался почти непереносимым, кроме того, он явно смешивался еще с чем-то, с каким-то крайне малоприятным и резким запахом, определить который Оберхайзер не сумел, однако, он показался ему странно знакомым и до удивления неподходящим для этих запрятанных глубоко под землей катакомб.

– Чертова сырость – подал голос Штосс, словно бы прочитав его мысли, – Когда мы только начали здесь обосновываться, вроде бы, было еще ничего, но сейчас, просто кошмар какой-то. Сначала появляется вода, а вслед за ней, разумеется, подтягиваются гниль и плесень. Одежда постоянно мокрая и ни хрена не сохнет. Любая техника выходит из строя практически сразу, например, электрогенератор на этом уровне за последнее время меняли уже три раза. Наши спецы говорят, что, наверное, где-то произошел сильный разлив грунтовых вод, вышло из берегов какое-нибудь подземное озеро или что-то в этом духе, я так толком и не понял. Обещают разобраться, а пока…, – он пожал плечами, – Ладно, в любом случае, мы пришли.

В одной из стен коридора, в угловатых, явно прорубленных каким-то тяжелым примитивным инструментом нишах, на равном расстоянии друг от друга, шел ряд одинаковых металлических дверей – в отличие от той, что вела в башню с винтовой лестницей, эти выглядели вполне современно и явно были установлены совсем недавно.

– Камеры? – спросил Оберхайзер. Штосс кивнул:

– Да. Ты не смотри, что все выглядит так по-неандертальски, на самом деле у нас тут оборудование по последнему слову техники. Например, звукозаписывающие микрофоны почти в каждой стене. Здесь раньше были помещения для обвиняемых в колдовстве и ереси – ведьмы там всякие, чернокнижники и все такое. Двери отсутствовали, в те благословенные времена обходились без глупостей, просто приковывали их цепями к стене и дело с концом. Мы же, как видишь, – он подошел к одной из дверей и принялся возиться с замком, – Привнесли в эту суровую обитель современную цивилизацию и гуманизм! – Коротко рассмеявшись, Штосс с усилием налег на дверь и та с мерзким скрипом распахнулась.

За ней скрывалась достаточно просторная комната неправильной формы, стены конусовидно сходились по направлению к узкому потолку, где едва тлела слабая лампочка. Оберхайзер вдруг подумал, что только сейчас по настоящему начал осознавать смысл избитого выражения «каменный мешок».

Из открывшегося помещения дохнуло застарелой прогорклой сыростью смешанной с острым запахом давно немытого тела и застарелых фекалий. Штосс нажал на какой-то переключатель с наружной стороне двери, света в камере немного прибавилось, так, что стало возможно видеть лежащую у противоположной стены груду грязного тряпья, формой и размерами отдаленно напоминающую нечто человекоподобное. Махнув Оберхайзеру, Штосс переступил порог, приблизился к этой куче и несильно ткнул её носком сапога.

– Подъем, Уилл, – провозгласил он по-английски, – Посмотри, к тебе гости пришли, а ты валяешься, как последняя свинья. Ну разве можно так себя вести?!

Куча несколько раз содрогнулась и медленно приподнялась. Тряпки расползлись в стороны, и стало понятно, что у кучи имеются голова и четыре конечности и она значительно больше похожа на человека, чем могло показаться на первый взгляд. Потом, скрывающемуся под тряпками, наконец, удалось кое-как прислониться спиной к каменной стене и утвердиться в сидячем положении, после чего он поднял, то, что когда-то, наверное, могло называться его лицом, а сейчас представляло собой невообразимо- безобразную и грязную маску из спекшейся крови, желчи и чего-то настолько отвратительного, что о нем даже думать не хотелось. Тряпки окончательно размотались и исходившая от человека поносная вонь сделалась совершенно непереносимой.

– Варвар ты, все-таки, Штосс, – вздохнул Оберхайзер, – Варвар, не знающий меры. Это называется, пальцем он его не трогал. Могу себе представить, чтобы было бы, дай тебе полную свободу. Он у тебя говорить-то, вообще, может?

Штосс только ухмыльнулся, – Он еще и кричать может, да так что только позавидуешь. Ему бы в опере петь с такими вокальными данными, я несколько раз чуть не оглох – Он еще раз ухмыльнулся, наклонился к куче, которая уже успела принять полусидячее положение, и опять заговорил по-английски, – Как я и обещал вчера, Уилл, у нас появилось еще одно очень интересное предложение. Настолько интересное, что, уверен, оно тебе понравится.

Уилл немного наклонил голову, сквозь корку запекшийся крови блеснули глаза и Оберхайзер понял, что воли в этом существе еще остается значительно больше, чем могло показаться на первый взгляд. Может он и походил на мешок с навозом, тело было искалечено, но дух пока оставался достаточно крепок.

Оберхайзер поймал его взгляд и какое-то время они, застыв, смотрели друг на друга. Потом Уилл прошипел:

– Да пошел ты. И через секунду добавил, – Идите на хер оба.

Оберхайзер кивнул – ничего другого он и не ждал. Потом сделал рукой знак Штоссу, уже раскрывшему рот для ответа, чтобы тот заткнулся, выждал небольшую паузу, затем произнес:

– Прекрасно понимаю ваши чувства и ваше негодование, мистер МакГилти, не могу сказать, что разделяю, но понимаю, поверьте. Знаю, что вы изначально не поверите не одному моему слову, я бы, кстати, будь на вашем месте, тоже не поверил, но, все-таки, прошу дать мне шанс. Обещаю вам, даже нет, клянусь всем, что для меня дорого, что буду говорить с вами откровенно.

– Иди на хер, – прошептал МакГилти все с тем же выражением.

– В первую очередь, – продолжил Оберхайзер, не обратив на эту реплику ни малейшего внимания, – Мы должны с вами договориться, чего же хотим друг от друга. Что мы хотим от вас, вам уже хорошо известно – всего лишь навсего несколько ответов на вполне определенные вопросы, не более того. Что же мы в ответ можем предложить вам?

Некоторое МакГилти сидел молча, только глаза яростно сверкали сквозь узкие заплывшие щелки, но потом, все-таки, просипел:

– Думаешь это смешно, тварь фашистская? Решил так тонко поиздеваться? Тебе прекрасно известно чего я могу хотеть – я хочу выйти отсюда!

– Понимаю, МакГилти, – Оберхайзер скорбно склонил голову, всем своим видом показывая, что безумно рад был бы помочь, но ничего не может сделать, – Но, насчет выйти, с этим пока все довольно сложно. Впрочем, если вы в корне пересмотрите ваше поведение и пойдете навстречу… – он опустил глаза и изо всех сил постарался изобразить христианское раскаяние, – Вы же самое понимаете, что…

– Что я понимаю?! Что?! – голос американца сорвался на визг, он всем телом подался вперед, – Что вы забывшие все святое мерзкие свиньи?! Что вы похитили американского гражданина на американской территории и теперь требуете, чтобы он предал собственную страну? Это я замечательно понял, можете не сомневаться!

Резко втянув в себя воздух, он плюнул в Оберхайзера, попав на сапог. Тот не сделал не малейшей попытки отстраниться, несколько секунд изучал блестевший в скудном свете плевок, потом покачал головой:

– Зря вы так радикально. Он некоторое время помолчал, – Так вы по-прежнему отказываетесь говорить?

МакГилти упорно созерцал каменную стену и не издавал не звука.

– Отлично, – Оберхайзер еще раз тяжело вздохнул, демонстрируя собственную непричастность к происходящему, – В таком случае, я вынужден буду сделать вам еще одно предложение. Полагаю, на этот раз вы заинтересуетесь.

Он расстегнул нагрудный карман кителя и вытащил оттуда небольшой бумажный конверт. Из конверта извлек довольно толстую пачку черно-белых фотографий, после чего аккуратно положил их на влажный каменный пол прямо перед продолжавшим безмолвствовать американцем.

Тот вначале игнорировал их с тем же показным презрением, что и отказывался от разговора, но затем, все же, скосил взгляд. Далее события развевались весьма стремительно – вначале у МакГилти резко округлились глаза и он судорожным движением сгреб фотографии поднеся их практически к самому носу, несколько секунд разглядывал, издавая при этом некие приглушенные утробные звуки, которые можно было бы классифицировать, как нечто среднее между стоном и рычанием, а потом, без всякого предупреждения, словно туго сжатая, но теперь, наконец-то, получившая долгожданную свободу и распрямившаяся пружина, бросился на Оберхайзера. И, если бы последний не ожидал чего-то подобного, а сам МакГилти находился в чуть лучшей физической форме, то его атака вполне могла закончиться для эсэсовца более чем печально. Но Оберхайзер был начеку, поэтому достаточно легко уклонился, а когда американец, не сумев удержать инерцию, пролетел мимо него, профессионально ударил его с ноги, не без некоторого удовлетворения ощутив, как под носком сапога что-то хрустнуло. МакГилти кулем рухнул обратно на пол, впрочем, немедленно попытался вновь подняться, выставив вперед руки со скрюченными пальцами, и стараясь любой ценой дотянуться до Оберхайзера. Штосс, который, по всей вероятности, уже считал американца практически покойником, поэтом, в первый момент, несколько оторопевший от подобного напора, тоже активно включился в дело и на МакГилти с двух сторон посыпался такой град ударов, против которого не имела ни малейшего шанса даже вся его бешеная ярость. Через пару минут все внезапно пробудившиеся резервы некогда явно железобетонного организма МакГилти были окончательно исчерпаны, и он уже опять лежал на ледяных камнях, слабо пытаясь прикрывать голову, точнее, то, что от неё оставалось, от сапогов Штосса. А когда Оберхайзеру не без труда удалось полностью утихомирить своего коллегу, американец уже практически не шевелился.

– Итак, – произнес Оберхайзер, немного отдышавшись, – Судя по вашей реакции, мистер МакГилти, вы самостоятельно опознали лиц изображенных на этих фотографиях и отдельно представлять их не требуется. Мало того, я думаю, вы уже догадались о сути нашего предложения.

МакГилти оскалился, словно смертельно раненый волк, раздвинув разбитые губы и показав обломанные пеньки зубов. По подбородку его стекала кровавая пена.

– Не знаю причины, по которой вы были вынуждены оставить ваше замечательное семейство, – эсэсовец хищно улыбнулся, – Хотя, конечно, о ней и догадываюсь. Судя по всему, вы все еще продолжаете питать к семье нежные чувства, разве не так? – он ухмыльнулся еще более кровожадно, – Как видите, с вашей женой, которую вы бросили четыре года назад, как и с вашими совершенно очаровательными детьми в настоящий момент все в полном порядке – смею вас заверить, что снимки, приведшие вас в состояние…, – Оберхайзер немного помедлил, – Скажем так, некоторого нервного возбуждения, были сделаны не более недели тому назад. Должен вам сказать, ваша жена просто красавица, – он покачал головой, – А сын с дочкой вылитые ангелы во плоти. И как это вы могли их покинуть, променять на унылое, лишенное всякого смысла, одинокое прозябание во флоридских болотах?

– Засунь свое ебучее красноречие себе в жопу, урод фашистский, – прошамкал МакГилти, с дикцией у него теперь стало совсем плохо, – Можешь дальше не объяснять, я понял. Я расскажу, все, что вам надо… – он умолк прижавшись лицом к каменному полу, – И если с ними что-то произойдет, то…

– Ничего не произойдет, если вы будете вести себя умно, конечно. Даю вам слово германского офицера, – Оберхайзер в очередной раз мысленно отдал американцу должное – насколько быстро тот умел ориентироваться в ситуации и брать себя в руки, несмотря на все свое более чем незавидное положение. Другой бы на его месте сейчас рыдал, проклинал судьбу, или, на худой конец, забыв про все свою гордость, хватал их со Штоссом за ноги, умоляя проявить милосердие к невинным. МакГилти же, похоже, полностью оставил за бортом последние эмоции и окаменел – сейчас лицо его окончательно превратилось в неподвижную маску.

– Твое слово ничего не стоит, выблядок, – без всякого выражения ответил МакГилти. Оберхайзер пожал плечами, – Пусть так. Разве у вас есть выбор?

Американец промолчал, затем опять занял исходное положение, привалившись к каменной стене камеры.

– Итак, заходим на новый круг. Запись? – Оберхайзер взглянул на Штосса, тот утвердительно кивнул. Потом снова повернулся к МакГилти.

– Сперва пройдемся по официальному протоколу. Ваше полное имя, воинское звание, год и место рождения?

МакГилти опять сверкнул на него глазами, впрочем, уже даже без особой ненависти, так, должно быть, отслуживший свое бык-производитель смотрит на приближающегося к нему мясника.

– Уильям Джейкоб МакГилти, матрос первого класса, второе декабря 1901-ого года, Уокиган, штат Иллинойс.

– Образование? Когда вы поступили на службу и где её проходили?

– Начальная школа Уокигана. В апреле 1919-ого, на крейсере «Омаха», в 21-ом был повышен до матроса первого класса и переведен на эсминец «Джеймс Уилкинс».

– Что вам известно об этом корабле?

– Эсминец типа «Викс», постройки 1919-ого года, – МакГилти изобразил нечто вроде ухмылки, – Мы с ним одновременно служить начали. Не покидал его вплоть до… – он вновь замолчал но, когда Оберхайзер уже открыл рот, чтобы поторопить его, все-таки закончил, – Вплоть до самой гибели корабля в феврале 1928-ого.

Оберхайзер подался вперед.

– Отлично. Ну а теперь мне бы хотелось, чтобы вы поэтапно и со всеми подробностями, какие только сможете вспомнить, а я почему-то уверен, что вы практически ничего не забыли, рассказали нам все – начиная с того момента, когда ваша флотилия вышла к побережью Массачусетса и до самого конца. Как вы сказали, до гибели корабля.

На этот раз американец молчал значительно дольше и Оберхайзер не пытался его подстегнуть. Потом он медленно, шамкая больше обычного, заговорил снова:

– Сперва предполагалось, это будут обычные учения – нам объявили, что боевая задача будет заключаться в поиске подлодок условного противника…

3

Все надежды на то, что после того как МакГилти расколется, в деле, наконец, появится хоть какая-то ясность, рассеялись, словно дым на сильном ветру. Тот невероятный бред, который он нес на протяжение всего времени допроса, можно было смело выставлять на какой-нибудь конкурс шизофреников. И самое обидное заключалось в том, что сам он явно был убежден в истинности собственных слов – Оберхайзер в таких вещах никогда не ошибался. МакГилти порол всю эту чушь, пребывая в полнейшей уверенности, что именно так оно все и было.

Согласно его показаниям, 17-ая флотилия эскадренных миноносцев, совместно еще с несколькими соединениями, точного состава и численности которых МакГилти не знал, подошла к побережью Новой Англии в районе между городами Ньюберипорт, Иннсмут и Данвич. Конечной целью была скальная гряда, известная в тех местах, как Риф Дьявола, возле которой и находились подводные лодки условного противника, которые необходимо было атаковать глубинными бомбами. Выход к цели осуществлялся глубокой ночью и первое, что бросилось тогда в глаза экипажу «Джеймса Уилкинсона», это освещенный красным заревом многочисленных пожаров берег. Первой мыслью тогда было, что там находится полигон и армия проводит какие-то свои учения, еще более масштабные, нежели морские, однако, согласно всем картам, как раз в этом месте должен был располагаться город Иннсмут и, судя по всему, горел именно он.

Далее поступил приказ вместо учебных болванок использовать боевые глубинные бомбы, причем сбросить их требовалось не просто в заданном квадрате, а подойдя к Рифу Дьявола на как можно более близкое расстояние. И когда они это сделали, то очень многим из несших боевое дежурство на верхних палубах, включая самого МакГилти, находившегося возле носового 102-мм орудия, показалось, что там внизу, на глубине десятков метров, тускло мерцали какие-то очень странные зеленоватые огни.

Но наиболее феерическую чушь МакГилти понес уже после рассказа о том, как «Джеймс Уилкинсон» и два других эсминца 17-ой флотилии сбросили глубинные бомбы. Якобы практически сразу после этого корабли подверглись массированной атаке неких морских животных (МакГилти называл их тварями) совершенно неописуемой внешности. Чудовища, напоминающие, по словам американца, «покрытых чешуей человекоподобных лягушек, с акульими пастями и медвежьими когтями, которые одинаково легко разрывали как плоть, так и металл», буквально облепили корпус эсминца, словно осы сладкое варенье и, не обращая никакого внимания на шквальный огонь из всего, что только может стрелять, в считанные минуты уничтожили большую часть экипажа «Джеймса Уилкинсона». Те, кому повезло уцелеть, смогли забаррикадироваться в орудийном погребе, МакГилти вошел в число этих счастливчиков. Потерявший управление эсминец выбросило на скалы и не утонул он лишь потому, что прочно застрял на них. Из ста человек команды до утра дожили пятнадцать, причем МакГилти был единственным, кто в момент нападения находился на верхней палубе. Уже после восхода солнца, другой эсминец, уже из 18-ой флотилии, снял их с останков покореженного корпуса «Джеймса Уилкинсона» и они узнали, что судьбу их корабля разделили и два оставшихся эсминца их флотилии, но на них выживших не оказалось…

После возвращения на берег, всех выживших вместо больницы отправили в специальную тюрьму ФБР где подвергли детальному допросу – мрачно ухмыляясь, МакГилти заметил, что в этом отношении и у американцев, и у немцев методы вытягивания информации были весьма схожи – а затем заставили подписать массу бумаг и поклясться на Библии, и под присягой в том, что никогда и не при каких обстоятельствах уцелевшие члены экипажа ни одной живой душе не расскажут о тех событиях, свидетелями которых они стали. Типа, этого требуют высшие интересы Соединенных Штатов и, вообще, все происшедшее являет собой строжайшую государственную тайну, любое нарушение которой повлечет самые серьезные последствия вплоть до высшей меры.

Именно тогда, МакГилти принял решение оставить семью – у него, на тот момент, уже были двухгодовалая дочь и шестимесячный сын и, несмотря на то, что он прекрасно понимал, насколько тяжело будет им с женой выжить отдельно от него, страх, хотя бы случайно втянуть их в этот сюрреалистический кошмар с глубоководными чудовищами и правительственными агентами (причем, МакГилти не был уверен кто из них опаснее), перевесил. Фэбээровцы подобное решение одобрили и вскоре его жена получила официальное правительственное уведомление о гибели мужа во время проведения учений, естественно, вместе с полной уплатой всех полагающихся страховок и компенсаций. Позже, уже после начала Депрессии, МакГилти неоднократно посылал им анонимные денежные переводы, но хоть как-то дать о себе знать так и не решился.

На этом история явно заканчивалась, причем Оберхайзеру было ясно, что дальше пытать американца бессмысленно – он на самом деле выложил все, что знал, или, по крайней мере, думал, что знает. И он не врал.

– Ну что теперь? – поинтересовался Штосс, когда они покинули камеру, оставив МакГилти наедине с его сумасшедшими воспоминаниями, – Что дальше? Что думаешь по поводу всего этого дерьма?

Оберхайзер пожал плечами:

– Думаю, что кое-кто, возможно, сильно удивится прослушав запись всего этого бреда беременной медузы. А если серьезно, знаешь, что меня занимает больше всего?

Штосс посмотрел на него вопросительно.

– Почему он так долго упирался, зачем ему было терпеть, все то, что он терпел, и не выложить всю эту занимательную историю про подводные огни и людей-лягушек или, кто они там, сразу? Он что, настолько серьезно отнеся к той дурацкой присяге или клятвам, которые его заставили принести? Серьезнее, чем к собственной боли, здоровью и жизни?

– Наверное, тоже за семью боялся, думал, что если расколется, то это и их тоже может каким-то боком коснуться. Ты же видел, как он сразу запел, стоило только увидеть снимки. Кстати, – Штосс хлопнул его по плечу, – С семьей это здорово придумано, уважаю. Но не думай, не будь я безвылазно привязан ко всем этим катакомбам, я тоже попробовал бы нарыть что-нибудь на родственников, так что особо не задавайся, – он хмыкнул, – Знаешь, когда я понял, что у тебя там и каким образом ты собираешься действовать, то сначала испугался, что наш клиент сделает каменную рожу и начнет утверждать, что знать никого не знает и никакой семьи у него нет и не было.

Оберхайзер кивнул – Была, конечно, такая опасность, но у твоего американца типаж не тот, это сразу ясно. Он из тех, кто сами по себе могут вынести практически все, что угодно, но вот когда дело доходит до ближнего круга… Сильный, мужественный, упертый, но слишком прямолинейный и тупой, чтобы что-то придумывать. Типичный англосаксонский служака – минимум воображения и мозгов, при максимуме силы воли. Кстати, я уверен, он говорил правду – или то, что по его глубокому убеждению, являлось правдой. Могу на это поспорить.

– И ты полагаешь что…

– Полагаю, там был какой-то очень масштабный эксперимент с психотропными веществами в корне изменяющими личность и заставляющими увидеть то, чего нет и быть не может, – Оберхайзер покачал головой, – Наверное, с самолетов сбросили начиненные этими веществами бомбы, а возможно, доставили еще как-то. Знаешь, следующая ступень в развитии боевых отравляющих газов. Обычные газы поражают сердце, органы дыхания или центральную нервную систему, этот же, по всей вероятности, воздействовал на психику. Кстати, – он немного помедлил, – До меня неоднократно доходили слухи относительно того, что у нас сейчас тоже работают в этом направлении, при нескольких лагерях, в частности Дахау и Лихтенбурге, созданы специальные лаборатории, там экспериментируют с различными психотропными веществами. На жидах, конечно, славянах, и прочем неполноценном дерьме. Но американцы, разумеется, полные отморозки, если не сказать хуже – ставят опыты на своих собственных солдатах, тем более, в подобных масштабах. Впрочем, – он снова пожал плечами, – А что еще хотеть от этой псевдонации ублюдков и полукровок, перемешивающихся между собой и со всяческим приезжающим со всего мира отребьем, уже более сотни лет?

– А потери, ты думаешь…

– Практически уверен, что под воздействием этого газа или чего-то иного, могу лишь догадываться, ребята поймали хороший, полноценный такой, приход с глюками и доблестно перебили друг друга, пребывая в полном убеждении, что сражаются с морскими чудовищами. После чего направили свои корабли на камни, а может быть, реально налетели на них, как раз из-за потери управления. В любом случае, одинаковые видения сразу у как минимум нескольких сотен человек, доказывают присутствие некого очень сильного галлюциногена. Если, конечно, – Оберхайзер криво ухмыльнулся, – Не допустить мысли о реальном нападении неких неизвестных тварей.

– И ты считаешь, наши любители мистических загадок этим удовлетворяться? Дело, наконец, закроют?

Оберхайзер усмехнулся, – Крайне сомневаюсь, это для них будет выглядеть через чур банально. Потом, сам знаешь, там если уж упрутся, то будут рыть до победного конца, не считаясь ни с какими доводами разума. Но, в любом случае, наша работа здесь, по крайней мере, на текущий момент, точно завершена. Дальше, если уж так приспичило, пусть продолжают разбираться индейцы уже непосредственно на месте.

«Индейцами» в ведомстве называли глубоко внедренных германских резидентов на территории Штатов, причем, не без определенного основания – почти у всех у них были кодовые имена связанные либо с названиями индейских племен, либо с какими-либо предметами традиционного быта коренных народностей Северной Америки. Оберхайзер всегда считал подобное высшей степенью идиотизма, однако наверху кому-то, видимо, это казалось весьма оригинальным.

Доведя его до ведущей в башню с лестницей дверью, Штосс попросил немного подождать и минут через пять вернулся с запечатанным в бумажный конверт тонфолевым диском, который затем торжественно вручил Оберхайзеру.

– Запись нашей содержательной беседы, – пояснил он, – А что мне теперь делать с МакГилти?

– Да что хочешь, – Оберхайзер с тяжелым вздохом смотрел на уходящие вверх ступени, все его мысли уже были прикованы к ним и к предстоящему бесконечному подъему, – Дождись звонка из Центра, думаю, будет сегодня ближе к вечеру, а потом можешь его на полоски порезать и крысам скормить. Крыс, уверен, у тебя тут в достатке. Он больше не нужен.

– Крыс в последнее время, почему-то не видно, – заметил Штосс, – Исчезли, сволочи, примерно в то же самое время, когда у нас тут стало сыровато. Не любят воду, зараза такая. Ладно, разберемся. Ну, бывай.

Штосс пожал ему руку и Оберхайзер начал восхождение, из всех сил стараясь не думать сколько же еще ступеней ожидают его на пути к солнечному свету.

4

Три недели спустя, солнечным майским утром, по бостонскому Центральному парку прогуливался весьма жизнерадостного вида человек. Некоторое время он просто бесцельно бродил среди вековых сосен самого древнего общественного парка США, наслаждаясь по летнему теплым солнцем, затем, не спеша пересек Тропу Свободы, по которой в сторону исторического центра уже тянулись первые туристы, и остановился около газетного киоска. Приобретя свежий номер «Бостон Геральд», он аккуратно убрал сдачу во внутренний карман пиджака, уселся на ближайшую скамейку, закинул ногу за ногу, сдвинул шляпу так, чтобы прикрывала глаза от солнечных лучей и одновременно не мешала читать, и погрузился в изучение последних новостей.

Первые полосы все еще занимали статьи всесторонне обсасывающее недавнее крушение «Гинденбурга» под Нью-Йорком, написанные, разумеется, без малейшего сочувствия и в самом негативном для Германии ключе – даже наиболее миролюбиво настроенные авторы утверждали, что это была ниспосланная свыше расплата за состоявшуюся в конце апреля бомбардировку Герники и очень сокрушались по поводу того, что командир дирижабля сумел выжить. Затем шли вести с испанских фронтов, очередные дежурные рассуждения о фашистских зверствах над мирным населением, потом региональные новости, в которых рассказывалось о наполеоновских проектах по реставрации основных городских достопримечательностей, новой выставке в Музее Изабеллы Стюарт Гарднер, криминальная хроника и, наконец, спорт. Все это купивший газету просмотрел довольно быстро и без особого интереса, зато добравшись до раздела частных объявлений, принялся изучать его с повышенным вниманием.

Очень скоро он нашел то, что искал и то, ради чего, собственно и приобрел этот полубульварный листок – крохотную заметку о сдаче в наем маленькой квартирки в мансарде доходного дома на 208-ой Западной улице. Перечитав это, ничего, на первый взгляд, не значащее сообщение несколько раз, человек коротко сам себе кивнул, поднялся со скамейки и зашагал к ближайшей автобусной остановке.

За свою не слишком долгую, но, уже и не слишком короткую жизнь, этот человек успел сменить много имен – настолько много, что он уже практически забыл, кем его нарекли при рождении. Последние годы он привык думать о себе как о Райнхарде Фальтере, хотя подавляющее большинство его нынешних знакомых называло его Гарольдом Смитсоном и он отзывался на это имя.

В ближайшее время ему предстояло стать кем-то еще и он пока даже точно не знал, кем именно.

Спустя сорок минут изматывающей душу тряски в битком переполненном автобусе, человек, считавший себя Фальтером, вышел в одном из ближайших северных пригородов Бостона, в тихом районе, где любили селиться успешные клерки средней руки и инженерно-технический персонал обслуживавший Бостонские Военно-Морские верфи. Практически все здесь было застроено аккуратными двух и трехэтажными коттеджами в том чрезвычайно милом, типично новоанглийском стиле, который всегда вызывает умиление у туристов, особенно приехавших из южных штатов. Миновал кукольного вида изумрудно-зеленую лужайку и отпер белоснежную входную дверь одного из таких домиков.

Очутившись внутри, Фальтер тщательно запер за собой замок, а затем даже и засов, снял шляпу и пиджак, кинул их на диван в маленькой, но очень уютной гостиной и, захватив с собой купленную в Центральном парке газету, прошел в соседнюю комнату, служившую, по всей видимости, ему одновременно спальней и кабинетом. Здесь он бросил газету на стоявший подле окна письменный стол и извлек из-под примостившегося здесь же книжного шкафа небольшой дорожный чемодан.

В чемодане оказался двухдневный запас свежего белья, тщательно упакованные походные бритвенные принадлежности и, что самое важное, довольно примитивное, но очень тщательно подогнанное двойное дно. Открыв его, Фальтер извлек коричневую картонную папку и несколько разноцветных паспортов. Паспорта он на время отложил в сторону, а из папки вытащил две отпечатанные на тонкой бумаге таблицы – одна состояла из букв, вторая – из цифр, и, на взгляд непосвященного, представляли они полнейшую абракадабру. Для Фальтера же они больших сложностей не представляли. Он разложил перед собой страницу «Бостон Геральд» с объявлениями, вытащил лист чистой бумаги, и переписал на него заинтересовавшее его ранее объявление о сдаче квартиры. А затем переписал его еще раз, постоянно сверяясь с таблицами, и получил текст на немецком языке, не имеющий ни малейшего отношения к аренде недвижимости в Бостоне.

Иннсмут – красный

Команч – зеленый

Томагавк – красный, зеленый

Ньюберипорт, 15

Фальтер кивнул с видом человека не слишком довольного, но изначально ничего другого и не ожидавшего. Затем убрал таблицы и все паспорта, кроме одного, обратно в потайное отделение, тщательно поставил на место фальшивое дно и запихнул чемодан обратно под шкаф. После сжег в пепельнице все свой листок вместе с газетой и уселся перед стоявшим на столе телефоном.

Первый звонок он сделал в небольшую инженерную контору «Левин», специализировавшуюся на морских водонагревательных котлах, где работал последние два года, занимая скромную должность младшего инженера. Переговорил с самим Израэлем Левином, в самых душераздирающих подробностях рассказал про то, как страшно отравился вчера вечером, зайдя сдуру в итальянский ресторан и заказав у проклятых фашистов их фирменные спагетти с сицилийским розовым Кьянти. Пошел на поводу у собственного аппетита, поддержал проклятого Муссолини и вот теперь за это жестоко поплатился. Выслушал сочувственную тираду, заверил, что через два, максимум, три дня полностью придет в норму и будет на работе как штык. Положив трубку, Фальтер не смог сдержать смеха – сперва он даже хотел сказать, что отравился в немецком ресторане, где его накормили несвежими сосисками, но потом решил, что это будет, все-таки, немного перебор. Ему и так при общении с этим тупым старым евреем каждый раз приходилось из всех сил сдерживаться, чтобы не расхохотаться – знал бы этот жидок, кто на самом деле числится у него младшим инженером.

Второй звонок был в маленькую частную клинику, в которой у него был оформлен страховой полис, разумеется, на имя мистера Смитсона, то самое, под которым знал его и Левин. Здесь Фальтер был предельно краток, сказал только «Три дня», после чего повесил трубку. Человек на том конце был в курсе, что это означало – требуется три дня оплаченного больничного и соответствующие справки.

Покончив с звонками, он вытащил еще один чемодан, походивший на первый словно брат-близнец, и с точно таким же содержимым за исключением только лишь двойного дна. Вытащил из шкафа несколько книг, извлек с дальней части полки армейский «Кольт 911» и две запасные обоймы к нему, засунул пистолет за пояс брюк, обоймы рассовал по карманам. Во всем, что касается ручного стрелкового оружия, Фальтер был принципиальным непатриотом – пребывал в твердой убежденности, что лучше американцев его не делает никто в мире.

Затем положил во внутренний карман пиджака паспорт, подхватил чемодан и покинул свой аккуратный домик, не забыв напоследок аккуратно заперев за собой дверь.

Далее путь его лежал в северо-восточную часть города, где он вышел из автобуса неподалеку от офиса одной достаточно крупной и известной компании, занимавшейся прокатом автомобилей. Мило улыбаясь девушке-менеджеру, Фальтер в самых сентиментальных красках поведал ей историю о своем злом и алчном боссе, который, думая исключительно только о собственной прибыли, отправил его сюда, на холодные просторы Новой Англии из далекого и солнечного Техаса, в поисках подходящего и сходного по цене куска прибрежной земли для строительства небольшого туристического комплекса. Затем, несколько раз пожаловавшись на постоянную нехватку средств, изъявил желание взять в аренду на несколько дней какой-нибудь недорогой, но надежный автомобиль и, в конце концов, остановил свой выбор на «Форде Модель 48» линейки 35-ого года – как раз то, что нужно для агента по торговле недвижимостью, хорошая, почти никогда неломающаяся, достаточно быстрая машина и, в то же время, совершенно невыпендрежная, не привлекающая к себе никакого внимания. На таких ездит добрая половина американского среднего класса, разумеется, из тех счастливчиков, что сумели в это непростое время сохранить работу и приличный заработок. Оформив машину на имя мистера Элмера Дракслера, чей паспорт сейчас лежал у него в кармане и которым ему предстояло пробыть ближайшие трое суток, Фальтер тепло поблагодарил девушку, забрался в только что арендованный автомобиль и, прилежно соблюдая все правила дорожного движения, покатил на север в сторону небольшого портового городка под названием Ньюберипорт.

Расстояние от Бостона до этого городка составляло около тридцати семи миль по прямой и чуть меньше пятидесяти по федеральной трассе, плюс местные грунтовки, так что у него было чем достаточно времени, чтобы поразмыслить над предстоящей работой. Над тем, чем ему предстояло заняться, как в самом Ньюберипорте, так и в еще более крошечном поселении, расположенном немного восточнее и носящем название Иннсмут.

Об этом местечке ему уже приходилось слышать, причем, не далее чем во время выполнения предыдущего задания, когда требовалось в экстренном порядке переправить в Европу одного не в меру норовистого янки – это происходило в сотнях миль от Новой Англии, в далекой Флориде, но, насколько тогда Фальтер смог понять, тот американец имел к Иннсмуту, точнее, к происшедшей там без малого десять лет назад крупной военной операции, самое непосредственное отношение. Когда все было закончено и янки с мешком на голове погрузили на трансатлантический пароход, последние полученные инструкции предписывали дожидаться условного сигнала, который либо отменял бы всю деятельность, связанную с этим городком, либо, напротив, давал зеленый свет новому заданию, уже целиком и полностью посвященному изучению Иннсмута.

Подобные попытки уже предпринимались, но, вроде как, ни одна из них не закончилась ничем положительным, проще говоря, никто не смог собрать достаточно информации, чтобы ответить на основные вопросы: что же именно, все-таки, произошло в этом захолустье зимой 1928-ого года, чем тут занимались армия и флот, ну, и, конечно, к каким последствиям все это привело. Точно так же, никто толком не представлял, что делается в Иннсмуте в настоящее время. Слухи, при этом, циркулировали самые зловещие, говорили о нелегальной добыче золота и даже о кровавых человеческих жертвоприношениях какому-то таинственному морскому божеству. По всей вероятности, предполагалось, что похищенный американец сможет пролить на все это какой-то свет, но, судя по тому, что содержалось в полученной шифровке, Центру явно требовались дополнительные сведения. Больше Фальтер ничего не знал, кроме дела МакГилти он проблемой Иннсмута раньше не занимался, равно, как не имел ни малейшего представления, из-за чего это Берлин вдруг так активно начал интересоваться этими делами давно минувших дней, тем более, закрученными вокруг такой дешевой мистической ерунды. Задавать подобные вопросы, точно так же, как и лезть в дела других резидентов (или, хотя бы, пытаться контактировать с ними без специального приказа) в их ведомстве было, мягко говоря, не принято. Единственно, относительно чего он был в курсе, так это то, что до него схожие задания получили еще несколько агентов и, по-видимому, особых успехов не достигли.

Что же, значит, придется действовать самому. За последние годы, Фальтеру было к этому не привыкать…

Несколько хуже было то, что Центр, похоже, решил навязать ему помощника – инструкция говорила о необходимости встречи с агентом под кодовым названием «Томагавк». Фальтер слишком хорошо знал кто скрывается под сим грозным названием – некто Лейде, все последние годы проведший организуя массовые попойки для германских землячеств Массачусетса и, насколько Фальтеру было известно, не только ни разу не проводившего самостоятельных операций, но и, в принципе, никогда в жизни по настоящему не нюхавшего пороха. Кроме того, Фальтеру доводилось слышать, что Лейде еще и происходил из Эльзаса, чего уже одного было более чем достаточно, чтобы ему не доверять. В принципе, незваного напарника можно было бы и проигнорировать, но шифровка самым недвусмысленным образом сообщала о том, что рандеву уже назначено им обоим, и Лейде, скорее всего, на него явится. Что он подумает, если Фальтер не выйдет вовремя на контакт и, самое главное, что может после этого натворить, даже думать не хотелось, поэтому, спокойнее всего было держать этого идиота в поле зрения и, по возможности, под контролем.

В любом случае, контакт с Лейде был намечен только на вечер и до этого времени Фальтер рассчитывал успеть осмотреться на местности, и даже, если дело пойдет достаточно успешно, посетить непосредственно сам Иннсмут. Четкого плана действий на текущий момент у него пока еще не существовало, и он планировал начать с самого элементарного – для начала просто увидеть загадочный городок собственными глазами и попробовать осторожно навести справки среди аборигенов. Разумеется, до него ровно этим же самым уже занимались и все те, кто это задание, по всей вероятности, провалил, но на первоначальном этапе без этого было не обойтись.

Следующим пунктом, уже после того как он сумеет составить некоторое впечатление о предстоящем деле, стояло свидание с Лейде, во время которого Фальтер намеревался окончательно определиться, будет ли от него хоть какая-нибудь польза, после чего уже намеревался действовать по обстоятельствам. Если все окажется настолько запущенным, что за три дня до сути проблемы докопаться не получится, придется возвращаться в Бостон и разбираться что важнее – его глубоко законспирированная служба у Левина или дальнейший сбор информации по Иннсмуту. Но, в любом случае, сперва нужно было добраться до места.

5

Ньюберипорт оказался точно таким, каким Фальтер себе его и представлял – заштатной провинциальной дырой, которая из-за всех сил старалась выглядеть настоящим большим городом, причем, непременно с древними и очень самобытными корнями. Чувствовалось, правда, что город знавал и значительно лучшие времена, когда был мощным колониальным торговым форпостом Британской Империи, достаточно было только взглянуть на вместительную, хотя и практически совершенно пустую гавань, а так же обширный район верфей, протянувшихся вдоль обоих берегов Мерримака, некогда очень внушительных, но сейчас уже практически нефункционирующих. В остальном же, это было типичное новоанглийское захолустье со всеми сопутствующими атрибутами: неизменной центральной площадью с обгаженным птицами бронзовым героем какой-то давно забытой и мало кому интересной войны, штаб-квартирой местного Исторического общества (последнее Фальтера особенно умиляло – можно подумать, в Америке вообще могут знать, что такое история), тремя с половиной улицами, гордо именовавшимися «деловым центром», и даже отдельной курортной зоной с парой отелей на берегу, лениво тащившего свои мутно-зеленые воды, Мерримака. Фальтер начал именно оттуда, сразу сняв номер в том, что показался ему немного поприличнее, если, конечно, этот термин, в принципе, можно было применять по отношению к подобному заведению. Он не был уверен, что хоть раз им воспользуется, но, агент по торговле недвижимостью, активно интересующийся местными приморскими объектами, и при этом даже не остановившийся в местном отеле, смотрелся бы по меньшей мере странно. К тому же, Фальтер считал совсем не лишним пообщаться с местным обслуживающим персоналом – иногда в случайном разговоре с портье или с официанткой можно узнать куда больше полезного, чем из самого детального полицейского протокола.