Гуттаперчевый клоун бесплатное чтение

© Геннадий Авлаесенко, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Перископ-Волга», 2021

Вместо введения

Все дети верят во что-либо таинственное, необъяснимое, ужасное даже. Причём не только сопливые первоклашки или второклашки, но и учащиеся более солидных классов. До выпускных включительно…

Наверное, с верой во всё нереальное подрастающему поколению просто интереснее жить. Особенно ежели в мире реальном их окружает такая скучная, такая серая и такая обыденная действительность.

И в то же время чем взрослее становится подросток, тем всё более отчётливо он начинает понимать: сказки всё это, и ничего из этого в реальном мире нет и просто быть не может! Ничего, кроме многочисленных и затёртых буквально до дыр сюжетов из многочисленных и таких похожих друг на дружку фильмов категории ужасов.

Вот и Лёля тоже не была исключением из всеобщего этого правила.

Она тоже уже почти не верила во все эти детские «страшилки», но лучшей своей подружке Марьяне Лёля почему-то поверила. И поверила сразу же после того, как та под огромным секретом сообщила, что в её квартире имеется живая игрушка. Вернее, не то чтобы совсем уж живая, но таинственно-оживающая по ночам.

– Мама мне не верит! – со вздохом добавила Марьяна. – Она считает, что я всё это просто нафантазировала. И бабушка тоже так считает. А ты? – замолчав на мгновение, Марьяна бросила косой взгляд на подругу. – Ты тоже думаешь, что я вру?

– Да нет же, я тебе верю! – торопливым шёпотом проговорила Лёля, придвигаясь со стулом как можно ближе к подруге (дело на уроке происходило, вернее, на уроке математики). – Очень даже верю! А как она выглядит, игрушка твоя?

– Клоун, – коротко ответила Марьяна и вновь замолчала.

– Клоун? – удивилась Лёля. – Какой ещё клоун?

– Обыкновенный, игрушечный. Я его…

Но тут Анжела Митрофановна, прервав объяснение, строго взглянула, сначала на Лёлю, а затем и на Марьяну, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Марьяна замолчала, а Лёля вновь отодвинулась от подруги на положенное расстояние.

– Потом расскажу! – дождавшись, пока математичка потеряет к ним всяческий интерес и далее займётся объяснением всевозможных тригонометрических премудростей, прошептала, вернее, прошипела Марьяна. – После уроков!

Урок математики был последним на сегодня, и Лёля, согласно кивнув, принялась терпеливо ждать его окончания. Объяснений Анжелы Митрофановны она уже не слушала, вернее, некоторое время ещё пыталась хоть что-либо из этих объяснений уловить, но, пропустив начальную их стадию, поняла, что все попытки сего уловления, увы, тщетны и совершенно даже бессмысленны. Тогда, махнув мысленно рукой на замысловатые эти формулы и теоремы, Лёля закрыла глаза и принялась считать до тысячи. Тоже в мыслях, разумеется.

Звонок прозвенел на цифре семьсот сорок четыре, и все двадцать пять девятиклассников (то есть учащихся 9 «Б» класса) дружно рванули к выходу. Все, кроме…

Лёля с Марьяной остались. Марьяна – потому, что была сегодня дежурной по классу, ну а Лёля, естественно, за компанию, такая уж сложилась у них давняя традиция.

– Ты пока стулья подними, а я сгоняю губки намочу, – скомандовала Марьяна, брезгливо сдвигая в кучу влажные и белые от мела губки. – Или, может, ты этим займёшься?

Но Лёля уже занялась стульями, и Марьяне ничего другого не оставалось, как тащиться через весь коридор к умывальникам, что она, естественно, и проделала всё с той же брезгливой гримаской на хорошеньком личике.

А Лёля, покончив со стульями, принялась подметать пол. Вообще-то, в её личные дежурства Марьяна всегда ограничивалась простым поднятием стульев, но Лёле просто не хотелось сидеть без дела в ожидании подруги. Да так оно и быстрее будет…

В их небольшой компании всегда верховодила Марьяна, весёлая и заводная, но в последнее время она вдруг изменилась, резко и неожиданно. Была болтушка из болтушек, а теперь всё больше молчала. И вообще, сделалась замкнутой, раздражительной без причины… Домашние задания у Лёли на перерывах торопливо скатывала (а раньше всё наоборот было!). Лёля, теряясь в догадках, по поводу столь неожиданного изменения характера подруги, пришла, наконец, к выводу, что на Марьяну могло угнетающе подействовать лишь одно. А именно, что третья общая их подружка, Иришка, укатила на целых два месяца в какой-то лечебный то ли санаторий, то ли профилакторий, и теперь Лёля с Марьяной могли общаться с подругой лишь посредством мобильной связи, да и то не в любое время суток. А это, как вы сами понимаете, совершенно не тот эффект…

Оказывается, дело было вовсе не в Иришке!

Не в Иришке, а в странной игрушке, таинственно оживающей по ночам…

В каком-то игрушечном клоуне… Так, кажется, охарактеризовала эту игрушку сама Марьяна.

Пока Лёля над всем этим усиленно размышляла, вернулась Марьяна и принялась небрежно елозить мокрой губкой по исписанной мелом доске. Не удержавшись, Леля принялась и в этом ей помогать, а потом подружки вместе вышли из школы и направились в сторону дома.

Всё это время Лёля с нетерпением ожидала продолжения истории об оживающем клоуне, но Марьяна упорно молчала, а Лёля, не желая обнаруживать своего нетерпения, тоже шагала молча. И так, в полном и обоюдном молчании, они и дошли до старой обшарпанной пятиэтажки, в которой и проживала Марьяна вместе со своей мамой и бабушкой.

– Хочешь, покажу? – неожиданно проговорила Марьяна, уже сворачивая к подъезду. – Клоуна посмотреть хочешь?

– Хочу! – обрадовано отозвалась Лёля, сворачивая вслед за подругой. – А то я уж было решила, что ты мне просто лапшу на уши вешала с клоуном этим…

– Было бы кому!

Последняя фраза прозвучала почти оскорбительно, но Лёля на Марьяну обижаться не умела. Иначе давно рассорилась бы с ней до конца дней своих.

Марьяна жила на самом последнем, пятом этаже, и Лёля немного запыхалась, стараясь не отстать от подруги. А вот Марьяна преодолела все эти лестничные пролёты на одном, как говорится, дыхании. Остановившись у входной двери, она чуть помедлила, поджидая Лёлю, потом нажала на кнопку звонка. Немного повременив, нажала повторно…

– Ну где же она? – досадливо пробормотала Марьяна, торопливо шаря в рюкзаке в поисках ключа. – Уснула, что ли?

Наконец-таки ключ был обнаружен и дверь отворена.

– Бабуля! – крикнула Марьяна, первой входя в прихожую. – Ты где?

И вдруг, испуганно вскрикнув, вновь выскочила на лестничную площадку.

– Ты чего? – не менее испуганно прошептала Лёля. – Случилось что?

– Сама посмотри! – тоже шёпотом отозвалась Марьяна.

Глаза у неё были почти круглые и какие-то стеклянные, что ли…

– Иди, ну! – повторила Марьяна уже чуть громче. – Только не наступи!

Но Лёля даже с места не сдвинулась.

– На кого не наступить? – проговорила она осипшим от волнения голосом. – На бабушку?

– На бабушку… – машинально повторила Марьяна и, осекшись, с ужасом уставилась на Лёлю. – На какую бабушку?

Ничего на это не отвечая, Лёля лишь молча смотрела на Марьяну.

– Ты что, дура?! – с каким-то даже облегчением заорала на подругу Марьяна. – Бабушка тут причём?! На клоуна не наступи… до самой почти входной двери успел доползти, гадёныш!

– Господи, а я уж было подумала…

Решительно отстранив Марьяну, Лёля первой вошла внутрь так хорошо знакомой ей квартиры.

На войлочном коврике прямо возле её ног действительно лежал клоун, ярко и довольно искусно раскрашенная игрушка, сделанная, скорее всего, из резины.

Но когда Лёля, наклонившись, подняла клоуна, она поняла, что ошиблась. Никакая это не резина – другое что-то, но вот что, этого Лёля так и не смогла разобрать.

– Гуттаперча это! – буркнула из-за спины Лёли Марьяна, – она чем-то резину напоминает, но в чём-то от неё и отличается сильно. В общем, когда-то гуттаперча эта очень широко распространена была, много из неё тогда разных вещей делали.

– А сейчас? – спросила Лёля, вертя этого гуттаперчевого клоуна в руках.

Почему-то её неприятно поразил вес этой небольшой на вид игрушки. Ощущение было таковым, будто под упругой и податливой гуттаперчевой оболочкой залит свинец. Или какой-то другой, не менее тяжёлый металл…

– А сейчас – не очень. В стоматологии только… ну, и ещё кое-где… – пояснила Марьяна, отодвигая чуть в сторону Лёлю и тоже входя в прихожую. Потом она помолчала немного и добавила: – Это мне бабушка объяснила про гуттаперчу, думаешь, я раньше про неё слышала. А ты?

– Я слышала, – сказала Лёля. – Рассказ такой есть – «Гуттаперчевый мальчик». Читала как-то, ещё в позапрошлом году… автора вот только не могу припомнить…

– А о чём рассказ? – с каким-то даже напряжением в голосе поинтересовалась Марьяна. – Не о клоунах, часом?

– И этого не помню! – чистосердечно призналась Лёля. – Но кажется, о каких-то цирковых артистах речь шла… так что, может, и о клоунах…

Разговаривая так, подружки по-прежнему стояли рядышком в прихожей. Лёля всё продолжала вертеть в руках странную эту игрушку, Марьяна же избегала даже смотреть в сторону клоуна. Потом она вздохнула как-то совсем по-взрослому, провела Лёлю в свою комнату и, усадив на диван, принялась рассказывать ей всё по порядку. Начиная с того самого момента, когда она впервые…

Глава 1

Впервые Марьяна увидела игрушечного клоуна две недели назад, когда спускалась по лестнице, направляясь в булочную. Игрушка лежала на ступеньках между вторым и третьим этажом, вернее, не лежала даже, а стояла, уткнувшись размалёванным лицом в одну из ступенек.

Первым стремлением Марьяны было поднять оброненную кем-то игрушку. Не для того, разумеется, чтобы потом себе её присвоить, просто положить на подоконник, там игрушку эту потерянную скорее заметят. Она даже наклонилась, протягивая руку, но потом почему-то передумала. Выпрямилась, пожала плечами и двинулась себе дальше.

Поход в булочную и обратно занял у Марьяны полчаса, а может, и больше. Так что когда она вновь зашла в подъезд и стала подниматься по лестнице, то и думать забыла об этой обронённой кем-то игрушке. И вспомнила лишь, когда вновь её увидела.

Что-то странное почудилось вдруг девушке в этой игрушке, но Марьяна долго не могла сообразить, что именно было тут не так. А потом вдруг сообразила: игрушку кто-то передвинул. Ну, то есть находилась она теперь не на середине лестничного пролёта, как было вначале, а в самой верхней его части.

И вновь игрушечный клоун не лежал, а всё так же стоял, прислонившись лицом к последней в этом пролёте ступеньке.

Впрочем, тогда ещё Марьяне и в голову не могло прийти, что это довольно приличное для небольшой игрушки расстояние клоун преодолел самостоятельно. Кто-то его, конечно же, переставил, вот только зачем, с какой целью? Или это соседские ребятишки непонятную игру затеяли?

Решив, что так оно и есть, Марьяна, конечно же, не стала вмешиваться в детские эти шалости. Просто осторожно обошла клоуна и пошла себе дальше, ибо бабушка уже заждалась своего любимого «бородинского»…

А ночью ей приснился сон. Странный и страшный. Будто сидит она глубокой ночью в своей комнате и смотрит по телику какой-то фильм. Какой именно, этого Марьяна не помнила, триллер какой-то мистический. И вдруг с ужасом осознаёт, что экран телевизора, это и не экран вовсе, а реальное четырёхугольное отверстие… И просто чудо, что разные потусторонние твари из фильма ещё не обнаружили, что запросто могут перебраться из киношного своего пространства прямо сюда, в комнату!

Похолодев от охватившего её ужаса, Марьяна попыталась вскочить с кресла и выключить телевизор, но почему-то не смогла даже пошевелиться. И закричать она тоже не смогла, хоть и пыталась, а потом из телевизора вдруг высунулось ярко-раскрашенное улыбающееся лицо клоуна и внимательно на неё посмотрело…

Вот тут-то Марьяну, что называется, прорвало, и она заорала. Да ещё как громко! Так, что в комнату мигом примчались и мама, и бабушка. И был потом у них с Марьяной долгий и довольно-таки неприятный разговор. А выходя из комнаты, мама пообещала завтра же выбросить на помойку все диски со столь любимыми Марьяной «ужастиками».

Впрочем, что же конкретно приснилось ей, этого Марьяна маме с бабушкой так и не рассказала. Пробормотала лишь, что страшный сон, а какой именно – уже и не помнит…

Но она-то помнила! Помнила весь тот ужас, который вызвало у неё внезапное появление в телевизоре размалёванного лица клоуна с мёртвой и ничего не значащей ухмылкой.

Кто сказал, что дети любят клоунов? Это глубокое заблуждение, если речь идёт не о подростках, а о совсем маленьких детях. Маленькие дети клоунов всё же немножко побаиваются как что-то не совсем естественное.

Это раскрашенное неподвижное лицо с широкой застывшей улыбкой, этот неизменный шутовской наряд, так нелепо, с точки зрения ребёнка, смотрящийся на фигуре вполне взрослого человека. Впрочем, с возрастом эта детская клоунофобия исчезает без остатка, и у большинства подростков (в возрасте Марьяны) вид пёстро разукрашенного клоуна ничего, кроме весёлого смеха не вызывает.

У большинства, но не у всех.

У Марьяны страх перед клоунами остался. Потому, может, что в возрасте шести лет её сильно перепугал (сам того не желая) один цирковой клоун.

Марьяна мало что запомнила с того циркового представления, на которое её повели мама и папа (тогда ещё папа жил вместе с ними). Но смешно ей не было совершенно, и она искренне недоумевала, почему сидящие вокруг люди весело смеются и хлопают в ладоши. А когда на арене появились верблюды, Марьяну вдруг охватил такой ужас, что она, крепко зажмурившись, прижалась к папе как к наиболее надёжному своему защитнику. Девочке вдруг показалось, что эти огромные и такие злые на вид животные вдруг бросятся сюда, в зал, и примутся топтать и хватать зубами ничего не подозревающих зрителей первых рядов. А у Марьяны с родителями, как назло, самый первый ряд!

Впрочем, верблюдов вскоре увели, и Марьяна немного успокоилась. Правда, очень переживала за воздушных гимнастов, но всё у них закончилось благополучно.

А потом на арену выбежали зловеще раскрашенные взрослые дяди. Целых три…

Этих странных дядей Марьяна сразу же испугалась. Не как верблюдов, по-другому, но тем не менее ей стало вдруг очень и очень страшно. И она шёпотом стала просить маму (папу просить было бесполезно, он всецело находился тогда под маминым влиянием) поскорее увести её отсюда.

– Не выдумывай! – тоже шёпотом ответила ей мама. – Смотри лучше на клоунов!

Так Марьяна узнала, как называются эти зловеще раскрашенные дяди. А потом один из них, оказавшись вдруг в непосредственной близости от их кресел, повернулся в сторону Марьяны и, широко улыбаясь ей неподвижно раскрашенным ртом, протянул к девочке руки…

Что было дальше, этого Марьяна не помнила совершенно. По словам матери, она истошно завопила тогда и потеряла сознание, перепугав клоунов и сорвав им всё последующее представление. Впрочем, родители девочку не ругали за это, ибо и сами сильно перепугались (не клоунов, разумеется, а странной реакции на них дочери). Была вызвана «скорая», которая и доставила Марьяну вместе с перепуганными родителями в больницу. А уж оттуда домой они добирались самостоятельно, на такси…

После этого в цирк Марьяну уже не водили (да она и сама туда не особо рвалась). А вскоре и папа навсегда исчез из их жизни, и на все расспросы Марьяны о том, куда всё же девался папа, мама неизменно отвечала, что папа их бросил. И так же неизменно прибавляла в конце:

– Подрастёшь – сама всё поймёшь!

И Марьяне после этих странных маминых слов очень хотелось поскорее подрасти. Почему-то ей казалось, что после этого папа обязательно к ним вернётся.

Теперь, учась в девятом классе, Марьяна хорошо понимала, что папа никогда уже не вернётся. Ибо у него теперь другая семья, в другом даже городе, и другая дочь, которая, разумеется, намного младше Марьяны. Но эту свою почти родную сестру Марьяна никогда не видела, потому как её мать, вторая жена папы, категорически была против любого его общения со старшей дочерью. Впрочем, алименты отец Марьяны всегда выплачивал регулярно и в полном объёме, а больше им от него (по словам бабушки) ничего и не нужно было!

Марьяна была с бабушкой полностью согласна. Им хорошо жилось втроём, и когда мама однажды осторожно поинтересовалась у Марьяны, как бы она отнеслась к тому, чтобы дядя Витя (был такой мамин знакомый, захаживал к ним иногда) переехал сюда жить, Марьяна закатила такой грандиозный скандал, что мама больше об этом даже не заикалась.

Только печально вздохнула.

А бабушка тоже вздохнула и неожиданно объявила Марьяне, что она растёт эгоисткой. И, повернувшись к маме, добавила, что нечего ей обращать внимания на дурацкие (так и сказала!) капризы дочери, а пора уже и о собственной личной жизни подумать!

Это было в позапрошлом году, когда Марьяна ещё училась в седьмом классе. Теперь она уже заканчивала девятый, а мамина личная жизнь нисколечко не изменилась.

Как не изменилось и недоверчивое отношение самой Марьяны ко всем ярко раскрашенным клоунам.

Нет, она ничего не имела к клоунаде того же Никулина или, скажем, Карандаша. Такими, на взгляд Марьяны, и должны быть настоящие клоуны.

Клоун, который ей приснился ночью, был ненастоящим. И очень страшным, к тому же…

А ещё он почему-то неприятно напомнил Марьяне того игрушечного клоуна, которого она обнаружила вечером на лестнице.

А утром, выходя из квартиры, Марьяна вдруг с изумлением (и даже с ужасом) обнаружила, что за ночь клоун этот успел уже преодолеть все четыре этажа и теперь находился на самой середине лестничного пролёта, ведущего на их площадку. Впрочем, возможно, кто-либо из соседских детей всё же перенёс сюда клоуна вечером или даже сегодня утром…

Но как бы там ни было, Марьяна решила раз и навсегда избавиться от пугающей этой игрушки. Наклонилась, взяла в руки (как и Лёля удивившись при этом её непонятной тяжести) и, выйдя на улицу, выбросила игрушечного клоуна в первый же попавшийся мусорный бак.

В школе в этот день была контрольная по английскому, потом долгожданная экскурсия в музей, так что, увлёкшись всем этим, Марьяна напрочь забыла о судьбе выброшенной ею игрушки. И только войдя в подъезд собственного дома, и уже поднимаясь по лестнице, она вновь вспомнила о клоуне. И даже остановилась на площадке второго этажа, осознав вдруг, что боится. Боится этой странной игрушки, боится того, что она, игрушка эта, вновь повстречается ей на одном из лестничных пролётов.

Дальше она поднималась по ступенькам медленно, настороженно осматриваясь по сторонам. И лишь достигнув пятого этажа, вздохнула с облегчением.

Гуттаперчевый клоун нигде не обнаружился, а значит, это была просто чья-то выброшенная (или потерянная) игрушка. И ничего кроме…

Или же чья-то дурацкая шутка!

А ночью Марьяне вновь приснился кошмар, почти аналогичный предыдущему. С той лишь разницей, что на этот раз клоун заглядывал в окно и так же мёртво ей улыбался неизменной своей улыбкой. И елозил по стеклу толстыми белыми пальцами-сосисками, и вот-вот должен был это окно отворить…

И вновь Марьяна проснулась от собственного истошного вопля. И завопила ещё громче, когда, лихорадочно шаря рукой, наткнулась наконец-таки на выключатель и включила свет.

Маленький игрушечный клоун стоял в углу комнаты и, казалось, глаз не спускал с насмерть перепуганной Марьяны.

И вновь в комнату почти одновременно вбежали мама и бабушка. И мама, подбежав к Марьяне, принялась трясти её за плечи, а бабушка тотчас же бросилась на кухню за водой.

Потом Марьяну поили водой (вернее, пытались напоить) и брызгали этой же водой ей в лицо. А она, дрожа как в лихорадке, всё тыкала трясущейся рукой в сторону зловещей игрушки.

– Уберите её отсюда! Пожалуйста, уберите!

Бабушка наконец-таки обернулась и тоже заметила клоуна.

– Откуда это? – недоуменно проговорила она, подходя к игрушке и поднимая её. – Тяжёлая какая!

– Это я! – виновато сказала мама. – Понимаешь, я эту игрушку сегодня вечером возле нашей входной двери обнаружила. Ну и… подняла…

– Как маленькая, ей-богу! – досадливо буркнула бабушка. – Будто не знаешь, как наша Марьяшка к клоунам относится!

– Да знаю я, знаю! – всё так же виновато отозвалась мама. – Не подумала просто! Вернее, решила, что это Марьяна обронила её возле двери…

– Так это ты её сюда принесла? – уже с явным облегчением вздохнула Марьяна. – И в этот угол поставила. А я, дура, и не заметила с вечера…

– Это потому, что я на полку её поставила! – пояснила мама, подходя к настенной полке. – Вот сюда. А как она на полу оказалась – ума не приложу!

– Упала, наверное… – сказала бабушка. – И Марьяшку при этом разбудила…

Марьяна хотела было возразить, что игрушечный клоун, если бы даже и свалился ночью с полки, никоим образом не смог бы самостоятельно докатиться до этого, самого дальнего угла комнаты. Да ещё и стоять там навытяжку, повернувшись раскрашенным ухмыляющимся лицом точнёхонько в сторону спящей Марьяны.

Но, взглянув в напряжённое, встревоженное лицо матери, Марьяна так ничего и не сказала. А бабушка, сунув игрушечного клоуна в карман халата, вышла из комнаты.

– Я его у себя поставлю, – сказала она напоследок. – На телевизор…

Вообще-то, телевизор был в зале, большой настенный, но бабушка у себя в комнате держала ещё и маленький, чёрно-белый, которым весьма дорожила. Наверное, он напоминал ей о собственной молодости…

Бабушка вышла, а Марьяна осталась в комнате вдвоём с матерью, и некоторое время они обе молчали: мать – стоя возле книжной полки, Марьяна – сидя на кровати.

– А это точно не ты его у входа обронила? – спросила вдруг мать, внимательно глядя на Марьяну. – Не ты?

– Не я! – сказала Марьяна, мотнув для вящей убедительности головой. – Я эту игрушку, вообще, в первый раз вижу!

«Вернее, в третий, – мысленно добавила она, – но тебе, мама, об этом знать вовсе не обязательно!»

– Ладно! – сказала мать, подходя вплотную к Марьяне и привычно целуя её в висок. – Пойду тогда спать.

– Иди! – произнесла Марьяна безжизненным каким-то голосом. – Спокойной ночи!

Глава 2

– А что было потом? – спросила Лёля, когда Марьяна, сообщив обо всём этом, вдруг замолчала и на довольно-таки продолжительное время. – Дальше-то что было?

– Дальше? – как-то рассеянно проговорила Марьяна и вновь замолчала.

– Ведь всё это неделю назад случилось, так?

– Две, – сказала Марьяна, подсчитывая что-то в уме. – Точнее, две недели и один день уже…

– И потом что?

– А что потом?! Ничего потом!

Последние слова Марьяна произнесла громко, с раздражением и с какой-то даже злостью, словно раскаиваясь уже в том, что так разоткровенничалась с подругой. И Лёля восприняла это как отличный повод встать и откланяться, что она и проделала незамедлительно.

– Ты что? – всполошилась Марьяна. – Уже уходишь?

– Да, мне пора! – сказала Лёля сухо. – Дел много…

– Подожди!

Метнувшись вслед за подругой, Марьяна выбежала в прихожую, где Лёля уже обувалась. – Я тебя провожу, ладно?

– Ладно! – несколько удивлённо проговорила Лёля. – Проводи.

Подруги уже выходили на лестничную площадку, когда Лёля, случайно взглянув на подругу, вдруг заметила у неё в руке всё того же игрушечного клоуна.

– Зачем ты его взяла? – спросила она, показывая на клоуна.

– Кого?

Марьяна тоже посмотрела на свою руку.

– Не знаю, – сказала она, но голос Марьяны прозвучал как-то не очень убедительно. Вернее, совсем даже неубедительно он прозвучал.

– Ты снова хочешь его выбросить?

– Выбросить?

Марьяна вновь посмотрела на собственную руку (вернее, на клоуна, крепко зажатого в ней), потом она перевела медленный взгляд на Лёлю… Вновь взглянула на клоуна…

– Ну да, выбросить… конечно же, выбросить… давно собиралась…

Лёля ничего на это не ответила и первой стала спускаться по лестнице. Марьяна за ней. И обе при этом молчали.

Лёля вдруг поняла, что не верит подруге. Ну ни капельки ей даже не верит! Марьяна всегда, с самого раннего детства, слыла великой фантазёркой и выдумщицей, и Лёля знала это лучше, чем кто-либо. Знала и всякий раз покупалась на дешёвые розыгрыши подруги. Вот и сейчас «купилась» в сотый, наверное, раз!

Она ждала, что Марьяна вот-вот расхохочется и объявит, что всё это и в самом деле не более чем очередной розыгрыш, но Марьяна молчала. И сосредоточенно о чём-то размышляла.

А Лёля, припомнив вдруг резко изменившееся поведение подруги в последнее время, вновь засомневалась в категоричности своих выводов. Что-то не похоже было, чтобы Марьяна её сейчас разыграть пыталась.

– Ну ладно! – сказала Лёля, останавливаясь. – Дальше не провожай!

– Хорошо, – послушно отозвалась Марьяна (что тоже было на неё совсем даже не похоже). – До завтра тогда?

– До завтра! – сказала Лёля и, помахав на прощание подруге рукой, направилась было в сторону собственного дома, но тут…

– Подожди! – послышался вдруг за её спиной отчаянный возглас Марьяны. – Лёлька, постой!

Остановившись, Лёля немедленно обернулась. И увидела, как Марьяна бежит к ней, а подбежав, торопливо протягивает зажатого в руке клоуна.

– Возьми, а?!

– Зачем он мне? – машинально убрав руки за спину, Лёля с каким-то даже испугом посмотрела на подругу. – Не хочу!

– И не надо! – торопливо зашептала Марьяна. – Просто выбрось его куда подальше! Подальше куда… только чтобы не рядом с моим домом… или, знаешь, в реку его лучше швырни, когда через мост переходить будешь! Он, гад, тяжёлый… моментально ко дну пойдёт…

Выговорив всё это на одном дыхании, Марьяна вновь замолчала с протянутой рукой, и лицо у неё было каким-то странно отрешённым. И ещё затравленным, что ли… И Лёля поняла вдруг, что не сможет отказать сейчас подруге в этой её необычной просьбе, что это будет как-то даже не по-товарищески с её стороны.

– А сама? – всё же поинтересовалась она. – Пошли, тут же совсем недалеко до мостика! Там вместе и выбросим…

– Не могу! – Марьяна вдруг судорожно замотала головой. – Нельзя мне, понимаешь?! Да и… – тут она замолчала на мгновение, перевела дух и добавила тихо, еле слышно: – Боюсь я, понимаешь… и даже не так игрушки этой боюсь, как… – тут она запнулась, вновь замолчала на мгновение. – Не знаю даже, как тебе объяснить… сны эти… в общем, я сама ещё не во всём толком разобралась…

Не ведая, что и ответить, Лёля некоторое время лишь молча всматривалась в по-настоящему испуганное лицо подруги… Всматривалась, словно пытаясь отыскать там малейшие следы фальши или, скажем, притворства, но так ничего и не смогла обнаружить. Испуг и затравленное выражение на лице Марьяны были вполне искренними (или это она так искусно притворяться научилась?), а посему Лёля лишь вздохнула и осторожно высвободила странную эту игрушку из холодных и на удивление безвольных пальцев Марьяны.

– Ладно! – сказала она, стараясь не смотреть при этом на Марьяну и, одновременно с этим, засовывая клоуна в боковой карман куртки. – Подойду к реке, да как зашвырну…

Всхлипнув, Марьяна вдруг бросилась на шею подруги, крепко обняла её и неожиданно поцеловала в щёку.

– Спасибо, Лёлька!

В следующее мгновение Марьяна уже бежала по направлению к дому, а Лёля, несколько озадачено проводив её взглядом, тоже направилась в сторону собственного жилища. Она шла медленно, не спеша, и усиленно при этом размышляла о странном поведении Марьяны. Неужели она не разыгрывает сейчас Лёлю, а сама на полном серьёзе верит во всю ту чепуху, которую только что несла? Очень даже на то похоже… И не свихнулась ли по-настоящему её лучшая подруга в чрезмерном своём увлечении всяческими киношными страшилками?

Лёле и самой нравились «ужастики», но всё же далеко ей было в этом до Марьяны. Та ужастики да страшилки киношные просто обожала.

Вот и дообожалась, дурёха! И как, скажите, ей теперь помочь? Рассказать обо всём этом кому-либо из взрослых, или просто оставить всё как есть, в надежде, что оно само собой образуется со временем?

А что, ежели не образуется? Что, если болезнь эта (а это и в самом деле была какая-то вполне реальная психическая болезнь, или, что более вероятно, самые первые грозные её симптомы) начнёт ещё и усиленно прогрессировать?

Так что лучше всё же рассказать…

Вопрос: кому?

Рассказать можно было, к примеру, Наталье Петровне, их классному руководителю. Она и добрая, и отзывчивая, и должна всё правильно уразуметь, вот только…

Вот только тогда Лёля невольно проявит себя как ябеда и предательница, особенно если всё её страхи и тревоги окажутся пустыми, а Марьяна всё же выделывается сейчас и мастерски разыгрывает подругу!

Полностью поглощённая в эти свои невесёлые размышления, Лёля и не заметила, как дошла до моста и даже успела уже его перейти. И тут только вспомнила о гуттаперчевом клоуне в кармане и о своём собственном обещании немедленно зашвырнуть странную эту игрушку в холодную весеннюю воду.

Пришлось остановиться и повернуть обратно. А перед этим Лёля засунула руку в карман, вытащила оттуда клоуна и, повинуясь какому-то непонятному, но совершенно непреодолимому желанию, принялась внимательно его рассматривать.

Игрушка как игрушка, и ничего непонятного (если не считать необычного её веса) в игрушечном клоуне не наблюдалось. На взгляд Лёли, несмотря на аляповатую и излишне яркую раскраску, красивая и мастерски сделанная фигурка, и жаль даже её в холодную воду швырять…

А что, ежели не швырять? Что, если оставить эту игрушку себе, а Марьяне потом просто соврать. Сказать, что выбросила, мол, в воду, как обещала, и дело, как говорится, с концом!

Но вся беда в том, что врать Лёля (в отличие от той же Марьяны) совершенно не умела. Не получалось у неё враньё, если честно, никогда не получалось!

И тогда Лёля решилась. Подошла к чугунным перилам, подняла руку с зажатой в ней игрушкой и…

В этот самый момент взгляд её невольно задержался на большущей куче сухой прошлогодней листвы, наваленной на самом, считай, речном берегу. Кто-то поджёг кучу да и ушёл, и вот теперь она медленно начинала разгораться, дымясь в нескольких местах сразу.

А что, если…

Что, если покончить с клоуном именно таким способом? Да и Марьяне спокойнее будет, когда Лёля сообщит ей, что не просто избавилась от непонятной этой игрушки, выбросив её в воду, а сделала больше: дотла сожгла гуттаперчевого клоуна, зашвырнув его в жаркое пламя костра.

Быстренько сбежав по узенькой тропинке к самой воде, Лёля остановилась у мусорной кучи, и как раз в этот самый момент вялые синеватые струйки дыма на самой её верхушке принялись заметно густеть, постепенно сливаясь друг с другом в единое целое. А потом среди белёсого этого дыма полыхнули и самые первые красноватые язычки пламени…

Сочтя сие добрым предзнаменованием, Лёля быстренько размахнулась и зашвырнула клоуна почти в самый центр разгорающееся костра. Какое-то краткое мгновение, молча и с нездоровым даже интересом (чувствуя себя при этом едва ли не убийцей), наблюдала, как жадно начинают облизывать ярко-алые огненные языки разноцветную поверхность игрушки, как белые клубы дыма постепенно чернеют от этого их вкрадчивого прикосновения. А потом…

Потом начался самый настоящий кошмар!

С пронзительным, леденящим душу визгом игрушка вдруг выпрыгнула из горящей кучи. Она и сама горела алым коптящим пламенем, а посему тотчас же принялась кататься по земле, пытаясь хоть как-то сбить губительное это пламя. Когда же ей это не удалось, ожившая игрушка, не прекращая пронзительного своего верещания, ринулась в сторону Лёли, которая, от охватившего её ужаса, даже кончиками пальцев пошевелить не могла.

Она невольно зажмурилась в ожидании то ли смерти, то ли чего-то ещё более ужасного… Но истошно вопящая игрушка просто промчалась мимо, обдав напоследок Лёлю резким неприятным запахом палёной резины. Потом сзади, со стороны речки, до ушей девушки донёсся характерный булькающий звук, и на этом всё смолкло…

Зато закричала сама Лёля; не закричала даже – завопила, ещё похлеще ожившего клоуна. И, завопив, бросилась прочь от страшного этого места. Она всё бежала и вопила, вопила и бежала, и всё казалось Лёле, что зловещая эта игрушка тоже мчит следом и вот-вот должна её настигнуть! Вокруг были люди, превеликое множество взрослых людей, но Лёля понимала, что никто из них ничем не сможет сейчас ей помочь, ибо у взрослых свои «взрослые» ужасы и свои «взрослые» представления о кошмарах.

В этих «взрослых» ужасах и кошмарах могли быть серийные убийцы и отпетые уголовники, там могли также фигурировать пьяные лихачи-водители и потерявшие человеческий облик наркоманы. Но ни в одном из «взрослых ужастиков» не могло быть ожившего гуттаперчевого клоуна, потому что в реальной жизни такого просто не могло быть!

Именно это и было самым ужасным, ибо рушился такой привычный и, казалось бы, навсегда устоявшийся мир вокруг. А вместо него открывалась вдруг чёрная зияющая бездна, в которую так легко было упасть…

Зияющая эта бездна и в самом деле разверзлась вдруг у самых ног девушки, и, не сумев удержаться на её краю, Лёля покачнулась и с воплем ужаса полетела куда-то вниз.

Она летела долго, бесконечно долго, а чёрная бездонная пропасть всё продолжалась и продолжалась и никак не желала заканчиваться…

Глава 3

Очнулась Лёля в каком-то небольшом, но на удивление светлом и, скорее даже, на удивление белом помещении. Белым тут было буквально всё: потолок, стены, небольшой стол с двумя табуретами, даже плотные тяжёлые шторы на единственном окне, и те оказались молочно-белого цвета.

Сама же Лёля почему-то лежала на кровати, заботливо укрытая одеялом (тоже белым), а рядом, на пустой соседней кровати, сидела мать в наброшенном на плечи белом халате и заботливо держала Лёлю за руку. Заметив, что Лёля открыла глаза, мать ободряюще ей улыбнулась и при этом украдкой смахнула с лица остатки слёз.

– Как ты, доча? – негромко осведомилась она.

– Нормально! – осторожно приподняв голову, Лёля принялась удивлённо осматриваться по сторонам. – А где это мы?

– В больнице, – сказала мать, потом помолчала немного и добавила: – Ты только не волнуйся, врач сказал, что тебе вредно волноваться…

– Врач?! Какой врач?!

Мать ничего не ответила.

– Я что, заболела?

Что-то было не так с Лёлей, совсем даже не так… Что-то она напрочь позабыла: важное что-то, жизненно даже необходимое…

Вот только что именно? И как это «что-то» всё же вспомнить?

Лёля вдруг поняла, что не хочет вспоминать это «что-то», что она просто боится будущих своих воспоминаний.

– Одноклассницы твои заходили, – сказала мать, внимательно и как-то встревожено посматривая на Лёлю. – Вместе с классным руководителем. Посидели немножечко…

– И Марьянка тоже? – мгновенно насторожившись, спросила Лёля.

– Не было Марьяны, – проговорила мать после некоторого молчания.

– Почему?

Вместо ответа мать лишь как-то неопределённо пожала плечами.

– Почему не было Марьянки? – закричала Лёля, вскакивая с кровати. – Почему другие были, а её не было?!

– Тише, тише!

Обняв Лёлю, мать крепко прижала её к себе.

– Успокойся! Тебе вредно волноваться!

Ничего на это не отвечая, Лёля лишь ещё крепче прижалась к матери. И тут…

Вспомнив о Марьяне, она тотчас же припомнила и всё остальное. И главное: жуткого этого клоуна, который, конечно же, вернётся, чтобы отомстить. А форточка, как назло, настежь распахнута, и дверь тоже можно было бы поплотней затворить…

– Ты что, доча?! – встревожено спросила мать, видимо, заметив в лице Лёли какие-то перемены. – Плохо тебе, да?! Может, врача позвать?

– Мобильник… где мой мобильник? Я должна… Марьяне должна позвонить!

– Да вот же он, на тумбочке! Только, может, не надо тебе сейчас звонить? Или… впрочем, как знаешь!

Трясущимися руками Лёля схватила мобильник, принялась лихорадочно «листать» меню. Ага, вот!

Она поднесла телефон к уху, затаила дыхание. Давай же, давай…

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны досягаемости, – услужливо сообщил Лёле мобильник.

– Да нет же, нет!

Лёля вновь нажала кнопку вызова.

И снова услышала всё тот же вежливый автоматический голос, сообщающий ей, что в настоящий момент с данным абонентом связь не может быть установлена.

Да что же это такое?!

Откинувшись на подушку, Лёля некоторое время лишь с молчаливым испугом смотрела на настежь распахнутую форточку.

– Может, у неё, это… ну, с телефоном проблемы какие… – как-то не совсем уверенно проговорила мать. Потом она взяла из безвольной руки дочери мобильник, вновь положила его на тумбочку. – Или разрядился, может… всякое бывает…

– Закрой!

– Что?!

– Форточку закрой! – лихорадочно прошептала Лёля, испуганно озираясь по сторонам. – И двери прикрой… пожалуйста!

– Хорошо!

Поднявшись с кровати, мать первым же делом плотно прикрыла дверь палаты, потом подошла к окну. Перед тем, как захлопнуть форточку, вопросительно оглянулась на дочь.

– Закрой! – почти умоляюще повторила Лёля, обессилено откидываясь на подушку. – И пожалуйста… забери меня отсюда!

– Заберу! – возясь с форточкой, пообещала мать. – Завтра же утром попрошу, чтоб тебя выписали…

– Завтра?! – вновь вскинулась Лёля. – Почему завтра?!

Ответить мать не успела. Заскрипела, вновь отворяясь, дверь, и Лёля, вся похолодев от страха, испуганно на неё уставилась.

Но это оказался всего-навсего доктор, высокий и толстый, со смешными усами, переходящими на щеках в пушистые бакенбарды. И этот его немного комичный вид, как ни странно, совершенно успокоил Лёлю.

– Ну, как мы себя чувствуем? – проговорил доктор звучным басовитым голосом. – Лучше уже нам?

– Лучше! – вместо Лёли ответила мать, вновь подходя к кровати. – Домой вот просится…

– Домой – это хорошо! – сказал доктор, тоже подходя поближе. – Домой – это просто замечательно!

Он пододвинул табурет как можно ближе к кроватям и сел.

– Ну а теперь рассказывай!

Проговорив это, доктор замолчал в ожидании ответа.

– Что рассказывать? – прошептала Лёля и, немного помолчав, добавила: – Нечего мне рассказывать!

Доктор, конечно же, ни капельки не поверит её сбивчивому повествованию об внезапно ожившей игрушке. Ещё, чего доброго, за сумасшедшую примет, в психушку направление выпишет…

– Нечего мне рассказывать! – уже более решительно повторила Лёля.

– Так уж и нечего? – улыбнулся доктор. – Что-то же с тобой произошло… или ты не помнишь, что именно?

Лёля ничего не ответила. Врать не хотелось, выложить всю правду – тем более…

– Расскажи, доча! – присев на самый краешек кровати, мать вновь взяла Лёлю за руку. – Всё доктору расскажи! Ведь что-то же тебя так напугало вчера?

– Вчера?

Лёле показалось, что она ослышалась.

– Так это случилось вчера?

– Что, это? – насторожился доктор, внимательно глядя на Лёлю. – Ну-ка, давай выкладывай всё как на духу!

Но Лёля ничего выкладывать не стала. Она лишь испуганно и как-то беспомощно взглянула на мать.

– Напугал её кто-то сильно, – вместо Лёли вновь заговорила мать. – Да так сильно, что…

– Что она пятерых прохожих исцарапала, а одного почти до крови искусала? – перебил её доктор, вставая. – Ладно, я ещё зайду чуть позже.

Он вышел, так и не прикрыв за собой дверь, но Лёли теперь было уже совсем не до двери. Огорошенная только что услышанным, она некоторое время лишь молча смотрела в стерильно-белую пустоту дверного проёма.

«…Исцарапала… почти до крови искусала…» – всё звучали в её голове последние слова доктора.

Она, Лёля, царапала и кусала людей! Да такого просто быть не могло! Просто не могло быть!

Или всё же могло? И как так получилось, что она ничегошеньки об этом не помнит?

– Ты царапала тех только, кто пытался тебя остановить, – правильно угадав тот сумбур и смятение, что творились сейчас в душе дочери, пояснила мать. – Вырывалась, кусалась, царапалась… но сама на людей не бросалась, так что…

Не договорив, мать замолчала, а Лёлю вдруг молнией обожгла новая страшная догадка.

– Что это за больница?! – закричала она, вскакивая, вернее, попытавшись вскочить, но мать эту попытку решительно пресекла. – Это психушка, да?! – ещё громче закричала Лёля, отчаянно извиваясь в цепких материнских объятиях. – Меня сюда на всю жизнь заточили, так?

– Ну что ты ерунду мелешь?! – отпустив Лёлю, мать тотчас же вскочила с кровати и, подойдя к окну, отдёрнула штору. – Психушка… выдумала тоже! Наша эта больница, городская! Не веришь, иди в окно посмотри!

Но Лёля уже и сама успокоилась.

– Когда меня отсюда выпишут? – спросила она, вновь укладываясь в кровать. – Завтра?

– Завтра, – подтвердила мать, но полной уверенности в её голосе Лёля так и не услышала. – Ты же понимаешь, что…

Не договорив, она замолчала.

– Что я должна понимать? – спросила Лёля, внимательно глядя на мать.

– Ты же понимаешь, им надо точно установить, что с тобой вчера произошло, – пояснила мать, вновь подходя к кровати и заботливо поправляя одеяло. – Одно дело, если тебя кто-то сильно напугал, и совсем другое, ежели…

Запнувшись на полуслове, мать вновь замолчала, но Лёля и так поняла всё то, что хотела, да так и не смогла выговорить мать.

– Если у меня с головой не всё в порядке, – сама закончила она материнскую мысль. – Ты ведь это хотела сказать?

– Бывают различные нарушения… – уклонилась от прямого ответа мать. – Временные… – тут же поправилась она, глядя куда-то в сторону.

– Нет у меня никаких нарушений! – угрюмо проговорила Лёля. – Ни временных, ни, тем более постоянных! А вчера меня и вправду очень сильно напугали…

– Кто? – тут же насторожилась мать. – Кто тебя напугал вчера?

– Бомж какой-то, – запинаясь, принялась врать Лёля. – Грязный, пьяный… из-под моста выскочил и ко мне! Ну, я и…

Исчерпав весь запас вранья, Лёля замолчала.

Неизвестно, поверила мать Лёле или всё же засомневалась в искренности её повествования, но больше расспрашивать ни о чём не стала. Вздохнула только и, отойдя от кровати, принялась снимать халат.

– Ты что, уходишь? – испуганно спросила Лёля. – Куда?

– На работу. Мне же в ночную… – проговорила мать почти виновато. – Я и так вчера не пошла… отпросилась… больше нельзя… А завтра я с самого утра опять к тебе… договорились?

Лёля ничего не ответила, еле сдерживаясь, чтобы не разреветься. Впрочем, слёзы и без её позволения уже скатывались по щекам, сами по себе скатывались, и, чтобы мать ничего этого не увидела, Лёля тут же отвернулась к стене и даже уткнулась мокрым лицом в подушку.

«Ну и уходи! – мысленно бросила она матери. – И убирайся на свою дурацкую работу, если она для тебя дороже родной дочери… да ты меня никогда по-настоящему не любила, притворялась только… ну и катись колбаской, плакать не стану!»

Впрочем, Лёля уже плакала, да и злые мысли эти были словно не её мысли, ибо никогда ещё она так плохо не думала о матери и так несправедливо…

Всё это Лёля прекрасно понимала, но, увы, ничего не могла с собой поделать.

Ужас перед ожившей игрушкой вновь начинал овладевать ею. Это теперь, когда ещё так светло вокруг, да и мать покамест рядышком находится! А что будет потом, ночью?

– Ты что, плачешь? – встревожилась мать, вновь подходя к самой кровати. – Хочешь чего-то… говори, не стесняйся, чего хочешь?

– Не хочу! – прорыдала Лёля, не отрываясь от подушки. – Не хочу, чтобы ты уходила!

– Ты боишься оставаться одной? – догадалась наконец-таки мать. – Она боится, доктор! – обратилась мать к кому-то невидимому Лёле.

– А она уже не одна! – послышался знакомый голос всё того же усатого доктора. – Вот, прошу любить и жаловать!

– Здравствуйте! – услышала Лёля чей-то тоненький голосок. – Я Настя!

– Заходи, Настенька! – проговорила мать обрадованно. – Это вот Лёля… надеюсь, вы найдёте общий язык…

Повернув голову, Лёля окинула быстрым критическим взглядом новую свою соседку по палате.

Ну, так и есть! Совсем ещё малолетка!

Лет тринадцать-четырнадцать, не больше. Худющая, большеглазая… В данный момент приветливо смотрит на Лёлю и даже улыбается ей.

– Приветик!

– Салют! – хмуро отозвалась Лёля, смахивая ладонью со щеки остатки слёз. – Проходи, чего в дверях застряла!

– Спасибо!

Настя подошла к соседней кровати, осторожно опустилась на самый её краешек. И вновь посмотрела на Лёлю с такой лучезарной открытой улыбкой, что Лёля невольно улыбнулась в ответ.

– Ну вот и хорошо! – с каким-то даже облегчением вздохнула мать. – Тогда я пойду, ладно?

– Ладно, – вновь помрачнев, буркнула Лёля, так и не взглянув в её сторону. – А ты завтра с утра точно придёшь?

– Обещаю и клянусь!

Мать вышла, и усатый доктор тоже вышел вслед за ней. Слышно было, как он что-то такое спросил у матери, но, что именно он спросил, Лёля так и не разобрала. А вот ответ матери она частично услышала, ибо голос у неё был куда более высоким и звонким, нежели у усатого доктора.

«…Пока ничего неизвестно… нет причин для волнения… может, просто уехали куда… вместе с бабушкой…»

Голос матери постепенно отдалялся, становясь всё более и более неразборчивым. А потом он затих окончательно.

«Интересно, о ком это она? – невольно подумалось Лёле, но обдумать до конца эту мысль так и не успела.

– А у тебя что болит?

Звонкий голосок Насти словно воротил Лёлю к действительности. Вздрогнув, она внимательно посмотрела на соседку.

– Ну с чем конкретно тебя сюда положили? – несколько видоизменив вопрос, вновь поинтересовалась Настя, всё так же доверчиво улыбаясь. – Меня, к примеру, просто на обследование. Со сном у меня проблемы…

– А меня утром и вообще отсюда выпишут, – с каким-то даже вызовом отозвалась Лёля. – Потому что, в отличие от тебя, я совершенно здорова, понятно?!

– Понятно, – сказала Настя, наконец-таки перестав улыбаться.

Она легла на кровать и молча принялась смотреть в потолок, а Лёля почувствовала вдруг что-то, вроде угрызений совести.

– Вообще-то, я вчера перепугалась здорово! – призналась она. – Даже сознание потеряла… только сегодня очнулась…

– Правда?

Теперь Настя смотрела на Лёлю не просто с интересом, а даже с каким-то уважением, что ли…

– Никогда ещё не теряла сознания! Это очень больно?

– Это совсем даже не больно! – сказала Лёля. Потом вздохнула и добавила: – Неприятно только…

Глава 4

Как ни странно, но присутствие в палате малолетней этой Насти благотворно сказалось на самочувствии Лёли. Девочки вместе поужинали тем, что обнаружилось в тумбочке (это мать для Лёли оставила) и тем ещё, что притащила с собой в полиэтиленовом пакете Настя. И всего этого оказалось так много, и всё было таким вкусным (и шоколад, и бананы, и апельсиновый сок, да разве всего перечислишь), что, когда в дверях показалась санитарка с тележкой и объявила: «Ужин!», Лёля с Настей дружно от него отказались. Впрочем, санитарка особо и не настаивала. Буркнула что-то совершенно невразумительное да и укатила со своей тележкой дальше.

Ещё Лёля несколько раз пыталась дозвониться Марьяне, но всякий раз ей отвечал всё тот же вежливый и какой-то автоматический женский голос. Зато мать раза три сама звонила Лёле и каждый раз заканчивала разговор твёрдым обещанием забрать её завтра из больницы. Так что к вечеру Лёля почти успокоилась.

И лишь когда пришло время укладываться спать, она вновь ощутила некое щемящее беспокойство. Не страх ещё, но что-то, весьма его напоминающее. И категорически запретила Насте выключать свет в палате, и Настя, разумеется, послушалась, но тут в палату вошла дежурная медсестра и сама выключила свет.

– Спокойной ночи! – сказала она, выходя. Просто так сказала, безо всякого злого умысла, но Лёля почему-то восприняла эти её обычные слова как некую злорадную и даже зловещую издевку.

И то, что Настя как-то почти сразу уснула, тоже было воспринято донельзя испуганной Лёлей как самое настоящее издевательство, или, вернее, гнусное предательство со стороны не просто соседки по палате, но уже почти подружки. То есть это Лёля определила Настю в «почти подружки»… Что же по этому поводу думала сама Настя, этого Лёля, к сожалению, не знала.

Сама же она, как ни старалась, всё никак не могла и не могла уснуть. И чем дольше Лёля не могла уснуть, тем страшнее ей становилось…

Мрачные зловещие тени отчаянно метались за окном, ожившие изломанные тени, и хоть Лёля отлично понимала, что ничего страшного в этих тенях нет, что это всего лишь шевелящиеся под напором ветра ветви деревьев, вернее, их немного искажённое отражение на оконной шторе, ей всё равно было страшно. Этот клоун, он ведь вполне может забраться сюда, в палату, карабкаясь по этим веткам, в шевелении своём почти достигающих оконного стекла… А там, глядишь, и форточка настежь открыта! Или закрыта, кажется, мать закрывала её по настоятельной просьбе Лёли…

Или не закрывала?

Можно было, конечно же, встать, подойти к окну и проверить состояние форточки, но Лёля боялась даже пошевелиться. Она лежала, натянув одеяло до самого подбородка, и обречённо чего-то ждала. И даже представления не имела, чего именно.

А потом она как-то незаметно задремала, даже не задремала, а просто разом провалилась в вязкий тяжёлый сон без сновидений. Хотя нет, какие-то сновидения всё же были: тусклые, незапоминающиеся – и все они с завидной быстротой сменяли друг друга…

Но клоуна в этих сновидениях не было: ни игрушечного, ни настоящего. А потом Лёля проснулась внезапно, как от толчка.

И, вся похолодев, испуганно уставилась на белую размытую фигуру, медленно бредущую от окна в её сторону.

«Это сон! – мелькнула в голове спасительная мысль. – Это всего лишь сон… я просто сплю, и всё это мне только снится!»

Но увы, кошмарная фигура в белом не была сном, и, осознав это, Лёля отчаянно завопила. И тотчас же завопила в ответ белая фигура, и Лёля с превеликим облегчением поняла, что это Настя, её соседка по палате. Она поняла это ещё до того, как вбежала не менее испуганная медсестра и зажгла свет…

Впрочем, ругать девочек она не стала. Помогла Насте вновь лечь в кровать и вышла, оставив свет включенным.

Некоторое время и Лёля, и Настя лежали молча, как бы по-новому переживая и осмысливая только что произошедшее.

– Ну и напугала же ты меня! – прервала, наконец, затянувшееся это молчание Лёля. – Хоть бы предупредила, что ты этот… как его… лунатик!

– Я же говорила, что со сном у меня проблемы, – почти виновато отозвалась Настя.

– Проблемы, проблемы! – буркнула Лёля, поворачиваясь на бок. – Проблемы, они тоже разные бывают!

Она нисколечко не сердилась на Настю… Да и в чём, скажите, та виновата? Вон как сама перепугалась, до сих пор голосок подрагивает.

– А мне ещё и кошмарный сон приснился! – добавила вдруг Настя, и голос её задрожал сильнее. – Какой-то человек, весь такой расфуфыренный…

– Расфуфыренный? – насторожилась Лёля, вновь поворачиваясь в сторону Насти. – Что значит, расфуфыренный?

– То и значит! – Настя пожала плечами. – Лицо размалёвано, одежда яркая такая! Ну, как у этого…

– У клоуна? – перебила её Леля, и Настя, замолчав, с удивлением уставилась на соседку.

– Наверное, это и был клоун… – проговорила она после непродолжительного молчания. – Как это я сразу не догадалась?

– И что? – враз осипшим голосом прошептала Лёля. – Что он делал, клоун?

С замиранием сердца она ждала ответа, но Настя молчала. Долго молчала.

– Не знаю, – наконец-таки проговорила она. – Вернее, не помню. Но что-то плохое. Жуткое даже… Мне так страшно было… он, вообще-то, первое время на меня не смотрел, но я всё боялась, что он меня заметит, а потом…

– Что потом?

– Потом он повернул голову в мою сторону, и я увидела, что лицо у него с левой стороны сплошь обгорелое. И левый глаз почти вытек…

Не договорив, Настя села на кровати.

– Мне и сейчас страшно, – прошептала она, дрожа, вернее, содрогаясь всем своим худеньким телом. – Можно, я с тобой полежу немножечко?

Лёля ничего не ответила, а Настя, восприняв молчание соседки как знак согласия, быстренько к ней перебралась. Юркнула под одеяло, доверчиво прижалась к Лёле.

– С тобой мне не так страшно! – прошептала она Лёле на самое ухо. – Ты вон какая смелая!

«Смелая, как же! – невольно подумалось Лёле. – Забыла уже, как я вопила, тебя у окна спросонья увидев!»

В это время в палату зашла всё та же медсестра.

– Это ещё что такое?! – даже возмутилась она. – А ну, в свою постель марш!

С явной неохотой Настя всё же подчинилась. А медсестра вновь щёлкнула выключателем и некоторое время молча стояла у двери, глядя на девочек.

– Спать! – строго проговорила она после довольно-таки продолжительного молчания. – И чтобы я больше ничего такого…

Так и не закончив фразы, медсестра вышла, плотно затворив за собой дверь.

– Ничего такого! Ничего такого! – передразнила её невидимая в темноте Настя. – Начальница большая! Ты ещё не спишь, Лёля?

Лёля ничего не ответила. Вместе с темнотой вновь возвращалась тревога, панически заполняя душу.

Почему этот клоун приснился не ей, а Насте? Настя тут причём?

– А знаешь, – вдруг заговорила Настя торопливым лихорадочным шёпотом, – я вот что ещё вспомнила! Этот клоун, он со мной даже разговаривал…

– Разговаривал?

Приподнявшись на локте, Лёля повернулась в сторону Насти.

– О чём?

– Он о тебе спрашивал.

– Обо мне?!

У Лёли словно что-то оборвалось внутри.

– А ещё о подружке твоей, Марьяне. У тебя ведь была такая подружка?

– Была?!

Вскочив с кровати, Лёля бросилась к Насте.

– Что значит «была»? Она и сейчас есть!

Настя ничего не ответила. Вместо этого она низко опустила голову и как можно дальше отодвинулась от Лёли. На самый краешек кровати отодвинулась…

– Она есть, понимаешь?! Есть, а не была! – ухватив Настю за худенькие плечики, Лёля резко с силой встряхнула девочку. – А ты сказала, что она была! Почему ты так сказала?!

– Это не я! – со слезами в голосе прошептала Настя. – Это он мне так сказал! Ты мне больно делаешь, пусти!

«…Пока ничего неизвестно… нет причин для волнения… может, просто уехали куда… вместе с бабушкой…» – вспомнились неожиданно Лёле самые последние подслушанные слова матери.

И телефон, который никак не желает соединять её с подругой…

– Пусти, больно! Да отпусти же ты!

– Прости!

Разжав безвольные пальцы, Лёля отпустила Настю. Некоторое время сидела рядом с ней, потом, воротившись на свою кровать, легла и, натянув одеяло до самого подбородка, утомлённо закрыла глаза.

– Это он тебя напугал, да?

Вновь открыла глаза, Лёля некоторое время лишь молча смотрела на стоящую возле её кровати Настю. Потом всё так же молча кивнула.

– Он что, и на самом деле существует, этот клоун?

И вновь Лёля ничего не ответила, да и что было отвечать.

И тут произошло нечто странное.

– Ну, вставай, вставай, соня! – проговорила вдруг Настя каким-то новым и удивительно знакомым голосом. – В школу опоздать хочешь?

Лицо Насти принялось вдруг неуловимо изменяться, быстро превращаясь в какую-то кошмарную уродливую маску с неподвижно улыбающемся ртом и вытекшим левым глазом, но испугаться по-настоящему Лёля так и не успела.

– Ну поднимайся, доча! – прозвучал над самым её ухом всё тот же знакомый голос. – Не спишь же, знаю… прикидываешься только!

– Что?

Раскрыв глаза, Лёля некоторое время лишь молча смотрела на мать, а вокруг было уже совсем светло.

– Ты пришла! – счастливо улыбаясь, прошептала она. – Как и обещала!

– Куда это я пришла? – с некоторым недоумением переспросила мать. – Я, наоборот, уходить собираюсь. Не хватало ещё на работу опоздать. А ты давай вставай по-быстрому! Завтрак на кухне…

И тут только до Лёли дошло, что находится она почему-то не в больничной палате, а в собственной комнате… Вот только непонятно, каким образом она смогла тут очутиться.

– Меня что, выписали?

– Откуда? – не поняла мать.

– Из больницы.

– Из какой больницы?

Какое-то время мать и дочь молча смотрели одна на одну, и в глазах обеих было самое искреннее недоумение.

– Я же вчера в больнице была! – медленно, почти по слогам проговорила Лёля, поднимаясь с кровати. – Забыла, что ли? Ты же возле меня, считай, целый день в палате просидела, почти до самого вечера… разве не так?

– Вчера?

Мать удивлённо и даже несколько встревожено пожала плечами.

– Вчера мы с тобой весь день у тёти Оксаны провели, юбилей её праздновали…

– Так это же не вчера, это же в воскресенье было! – перебила Лёля мать и тоже взглянула на неё с удивлением и тревогой. – В воскресенье, а сегодня…

– А сегодня понедельник, 13 апреля, – засмеялась с каким-то даже облегчением мать. – Ну ты артистка! Так разыграть… я почти что поверила…

И, чмокнув Лёлю в щёку, мать направилась к выходу.

– Опаздываю! – крикнула она уже издали. – Завтрак на столе, а ты смотри, в школу не опоздай!

Звякнула, закрываясь, входная дверь, и Лёля осталась одна.

Не зная, верить словам матери или не верить, Лёля вновь опустилась на кровать.

Вообще-то, мать могла специально и по какой-то причине сказать неправду. Возможно, ей это лечащий врач посоветовал как один из эффективнейших методов лечения?

Но почему тогда сама Лёля понятия не имеет, как оказалась дома! Усыпили её специально, а потом домой доставили?

– А сейчас передаём прогноз погоды на сегодня! – послышался со стороны кухни бодрый женский радиоголос. – Сегодня, 13 апреля, понедельник…

Дальнейшего Лёля уже не слышала. Вернее, не слушала…

– Так это был сон! – медленно проговорила она, вновь вскакивая с постели. – Всего только сон и ничего кроме!

На душе девушки сделалось вдруг так легко, будто свалилась с неё какая-то невероятная тяжесть. Казалось, ещё мгновение – и душа эта взлетит до самого потолка. Вместе с Лёлей, разумеется…

– Сон! – радостно закричала Лёля, подхватывая с дивана большого плюшевого медвежонка и кружась в обнимку с ним по комнате. – Это был сон! Ура!

Совсем некстати промелькнула вдруг мысль, что сны не могут быть такими долгими и реальными, но Лёля просто отмахнулась от неудобной этой мысли. Это гуттаперчевых клоунов, способных внезапно оживать, вот их-то и не должно быть в действительности! Что же касается снов…

Раз приснился – значит, бывает! И всё, и хватит об этом!

Глава 5

В школу Лёля опоздала. Вернее, опоздала на урок, ибо звонок прозвенел как раз в тот момент, когда она, на ходу стаскивая с плеч курточку, спешила к гардеробу.

Первым уроком должен был быть русский язык, а Наталья Петровна, их классный руководитель, несмотря на всю свою доброту и отзывчивость, опоздания на свои уроки, мягко говоря, не приветствовала. Вот почему Лёля на второй этаж почти вбежала, преодолевая одним прыжком сразу несколько ступенек. Потом торопливо (почти бегом) продефилировала по длинному коридору и, остановившись на некоторое время перед нужной дверью (дабы перевести дух), осторожненько в эту дверь постучала. И лишь после этого отворила дверь и с тяжёлым сердцем вошла в класс.

Увидев возле классной доски Анжелу Митрофановну, Лёля сразу же повеселела. Почему-то первым уроком была математика, хоть по расписанию на понедельник она должна была самой последней стоять.

– Можно? – тихо проговорила Лёля, аккуратно прикрывая за собой дверь.

– Кушнер? – удивлённо проговорила Анжела Митрофановна. – Ты почему опоздала?

Это был вопрос ради вопроса, и может, потому Лёля на него так и не ответила. Она лишь пожала плечами и виновато потупилась.

– Ну что ж, садись, ежели пришла!

Облегчённо вздохнув, Лёля быстренько направилась к своему месту.

И тут только заметила, что на соседнем месте сидит Иришка, которая ещё более месяца должна находиться в своём то ли санатории, то ли профилактории. А Марьяна… Она что, пересела куда-то от Лёли?

Но, окинув мгновенным взглядом класс, Лёля так нигде и не смогла заметить подруги.

– Приветик! – прошептала Иришка, когда Лёля, усевшись, принялась поочерёдно извлекать из рюкзачка учебник, дневник, тетрадь, пенал… – Чего опоздала? Проспала?

– А ты почему так скоро назад вернулась? – прошептала ответно Лёля. – Или, может, сбежала?

– Откуда сбежала? – не поняла Иришка вопроса.

– Из санатория своего.

– Из какого санатория?

– А ну, тише! – повысила голос Анжела Митрофановна. – Что это ещё за разговорчики во время урока! Итак, всем открыть тетради. Записывайте новую тему…

Какое-то время и Лёля, и Иришка, сидели молча, добросовестно занося в тетради подробные объяснения учительницы. Потом Лёля не выдержала.

– Ну хватит тебе уже шлангом прикидываться! – прошептала она, почти умоляюще глядя на Иришку. – Тебя же тут целых три недели не было!

– Как это, не было?! – даже обиделась Иришка. – А с кем же ты тогда, интересно, в кино ходила? В эту субботу…

– С Марьянкой ходила, – растерянно проговорила Лёля и вновь осмотрела помещение в тщетных поисках подруги.

– Это с какой такой Марьянкой? – с недоумением и даже с явственно различимыми нотками ревности в голосе поинтересовалась Иришка. – Что это ещё за Марьянка у тебя вдруг объявилась?

– Наша Марьянка! – уже с трудом сдерживаясь, прошептала Лёля. – Васильева. И кстати, не знаешь, почему она сегодня в школу не пришла?

– Даже не понимаю, о чём ты… – как-то настороженно прошептала Иришка, немного отодвигаясь от Лёли. – Марьянку какую-то выдумала…

– Ну что у вас тут за разговоры постоянные?! – строго проговорила Анжела Митрофановна, подходя вплотную к подругам. – Что никак поделить не можете?

– Да Лёлька тут ерунду несёт полную! – буркнула Иришка, не сводя глаз с Лёли. – Всё о Марьянке какой-то допытывается…

– Анжела Митрофановна! – Лёля вскочила с места. – Не знаете, почему сегодня Васильевой в школе нет?

– Кого? – переспросила Анжела Митрофановна с недоумением.

– Васильевой Марьяны. Она что, заболела?

– А разве в вашем классе есть такая ученица? – вопросом на вопрос ответила Анжела Леонидовна. – Дети! – добавила она, обводя взглядом класс. – Кто из вас слышал о Васильевой Марьяне?

Класс весело загудел.

– Во даёт, Лялечка! – выкрикнул, обернувшись к Лёле, двоечник Сашка Мирончик. – Во заливает!

И сразу же получил от Иришки учебником по голове.

Это именно Сашка придумал для Лёли кличку «Лялечка» и всегда получал за оскорбительную эту кликуху книжкой по голове от…

От Марьяны…

А сегодня получил от Иришки, которая сидела сейчас на месте Марьяны. И на полном серьёзе утверждала, что ни в каком санатории она не была и что именно с ней ходила Лёля в кино в прошлую субботу.

С ней, а не с Марьяной!

А Марьяна не просто не пришла сегодня на уроки, она, вообще, исчезла. Так, словно не было её вовсе!

А может, и в самом деле не было, если никто из учителей и одноклассников даже не помнит о ней? Никто, кроме…

Одна Лёля ещё помнит подругу…

Пока ещё помнит…

«Так это был не сон! – внезапно подумалось Лёле. – И всё то, что произошло со мной в эти последние дни – всё оно и на самом деле произошло! И жуткая кукла эта, которая только притворялась безобидной гуттаперчевой игрушкой, и больница, в которой я очутилась после – всё это был не сон… вот только получается почему-то, что ничего этого вроде как и не было вовсе… то есть всё это просто осталось в той, прежней реальности. И Марьяна… она что, тоже навсегда исчезла из нашего мира?»

Да нет же, такого быть не может! Такого просто не может быть!

Выхватив из бокового кармашка рюкзака телефон, Лёля принялась торопливо «листать» меню. Так… где же он, телефон Марьяны? Должен быть следующим за маминым… вот только его там…

Его там не оказалось…

– Садись, Кушнер! – сказала Анжела Митрофановна, как-то странно поглядывая на Лёлю. – Или ты ещё что-то спросить хочешь?

Но Лёля лишь молча смотрела на учительницу, и в глазах девушки был ужас. Самый настоящий ужас, и ничего кроме…

– Что с тобой, Лёля? – озабоченно поинтересовалась Анжела Митрофановна. – Случилось что? Почему ты молчишь?

– Давай, Лялечка, не молчи! – вновь выкрикнул Сашка, низко пригибаясь и прикрывая голову обеими ладонями. – Гони свою туфту дальше!

И всё же получил повторно учебником от Иришки. На этот раз по уху.

– Жданович! – крикнула Анжела Митрофановна, мгновенно переключая внимание с Лёли на Иришку. – Что ты себе позволяешь?! А тебе, Мирончик, тихо никак не сидится! Кушнер, ты куда?!

Но Лёля уже выбегала из класса.

Она не помнила даже, как сбегала по ступенькам на первый этаж, как брала курточку в гардеробе. Опомнилась лишь, когда от здания школы её отделяло не менее полутора километров.

И всё это расстояние она не прошла, а буквально пробежала. Сама не понимая: куда и с какой целью.

И лишь, приостановившись и внимательно осмотревшись по сторонам, поняла, что находится сейчас совсем неподалёку от старой обшарпанной пятиэтажки, в первом подъезде которой, на пятом этаже и проживает Марьяна со своей мамой и бабушкой.

Вернее, проживала там ещё столь недавно…

А что теперь? Кто там теперь обитает?

Лёля вдруг поняла, что ей очень не хочется этого выяснять. И что куда лучшим вариантом будет просто повернуться и уйти. Домой, или, может, вновь в школу возвратиться? Тем более что и рюкзачок там остался…

Некоторое время Лёля колебалась, а потом вдруг ощутила, как вместо страха в душе рождается злость. И какая-то отчаянная решимость всё окончательно выяснить. Всё то, что произошло с ней самой за это последнее время, и что же всё-таки случилось с Марьяной?..

И тогда она вошла в подъезд и принялась медленно подниматься по таким знакомым ступенькам на пятый этаж. Поднималась тяжело, через силу, ноги были словно ватные. Или какие-то чужие, что ли…

– Лёлька, постой! – послышался вдруг позади Лёли чей-то на удивление знакомый голос, и одновременно с этим гулко хлопнула входная дверь.

Обернувшись, Лёля с радостным удивлением увидела Иришку, только что вбежавшую в подъезд. Она смотрела на Лёлю, стоящую на ступеньках, и тяжело, с присвистом дышала.

– Фу, еле догнала тебя! – с трудом проговорила Иришка, обмахиваясь ладонью, как веером. – Чемпионка, блин!

– А ты чего за мной побежала? – вновь спустившись вниз, Лёля подошла к подруге вплотную. – За меня беспокоилась или просто нашла удобный повод с уроков слинять?

– А ты как думаешь?

Ничего на это не отвечая, Лёля крепко обняла Иришку, прижала её к себе (вернее, сама к ней крепко прижалась) и вдруг заплакала. Даже не заплакала, разрыдалась навзрыд.

– Ты чего? – встревожилась Иришка, отстраняя от себя подругу и внимательно вглядываясь в заплаканное её лицо. – Случилось что?

– Случилось! – всхлипнула Лёля. – Да ещё как случилось!

– Давай рассказывай!

– Нет!

Лёля отрицательно мотнула головой, старательно вытерла тыльной стороной ладони остатки слёз на щеке.

– Ты же всё равно мне не поверишь!

– А вдруг?!

Некоторое время Лёля лишь молча смотрела на Иришку.

– Ладно! – наконец-таки решилась она. – Слушай тогда!

Она замолчала, но Иришка тоже молчала, ожидая продолжения.

– Понимаешь, я не ходила с тобой в кино в эту субботу, – торопливо, чтобы Иришка не успела её перебить, проговорила Лёля. – Я с Марьяной ходила, она в нашем классе училась, и мы с ней обе дружили: и ты, и я!

– А я в это время где была? – думая о чём-то своём, спросила Иришка, когда Лёля наконец-таки замолчала. – Ну когда вы в кино ходили: ты и эта… Марьяна твоя…

– Не моя, а наша!

– Ну хорошо, пусть наша! Я где в это время находилась?

– В санатории ты находилась! – Лёля пыталась говорить как можно более убедительно, но всё же чувствовала, что Иришка ей ни капельки не верит. – Или в профилактории, точно не помню. Шумы какие-то у тебя в сердце обнаружили, вот и дали путёвку…

Она замолчала, пристально глядя на Иришку, но Иришка тоже молчала, глядя при этом куда-то поверх головы Лёли.

– Точно, нашли у меня эти самые шумы… – немного помолчав, проговорила Иришка, упрямо избегая при этом взгляда подруги. – И путёвку предлагали, но я отказалась… вернее, мама не захотела отпускать на такой длительный срок. Вот как оно было на самом деле…

– Значит, ты мне не веришь? – жалобно спросила Лёля.

Иришка ничего не ответила.

– Тогда всё остальное рассказывать просто смысла не имеет?

– Что, остальное? – насторожилась Иришка. – О чём ты?

– Да так, ни о чём!

Лёля повернулась и повторно стала подниматься по лестнице.

– Куда ты? – послышался позади её удивлённый и одновременно встревоженный голос Иришки, но Лёля так ничего ей не ответила. И не обернулась даже.

Иришка нагнала её на третьем этаже, точнее, между третьим и четвёртым. Ничего не спрашивая, просто пошла рядом, и Лёля была ей за это весьма благодарна. Ибо вновь возвратился страх, ужас даже – тёмный и тягучий какой-то ужас…

«Не ходи туда! – шептал ей изнутри еле различимый внутренний голос. – Не смей ворошить прошлого! Не пытайся вернуть то, чего вернуть невозможно! Ведь этот клоун, он тоже может возвратиться к тебе вместе с исчезнувшим прошлым! Так что лучше повернись и иди обратно! Даже не иди, беги со всех ног!»

Если бы Лёля была сейчас одна, она, наверное, так бы и поступила: повернулась и бросилась вниз. Но рядом шла Иришка, и это придавало Лёле определённую решимость.

Подойдя к двери квартиры Марьяны (или, скорее, уже не её квартиры), Лёля остановилась в нерешительности. Звонить или не звонить?

И тут ей внезапно пришла в голову одна мысль. Просто замечательная мысль… И как только Лёля раньше об этом не подумала?!

А что, если с Марьяной и в этой изменившейся реальности ничего страшного не произошло? И живёт она по-прежнему в своей квартире, вместе с мамой и бабушкой, но вот только учится в совершенно другой школе и потому, естественно, даже не подозревает о самом существовании Лёли. Ну и Иришки, разумеется…

– Тут что, знакомая твоя живёт? – спросила Иришка. – Или родственница?

– Знакомая, – сказала Лёля, всё никак не решаясь нажать на кнопку звонка.

«Пускай так и будет! – мысленно взмолилась она непонятно кому, одновременно с этим изо всей силы нажимая на кнопку. – Пускай они по-прежнему тут проживают! Конечно, Марьянки сейчас дома быть не должно, уроки ещё не закончились, но пускай тогда мне откроет дверь её мама. Или бабушка!»

И с мамой, и с бабушкой Марьяны Лёля была хорошо знакома.

Дверь открылась, когда Лёля всё ещё продолжала настойчиво жать на кнопку, и Лёля, резко отдёрнув руку, едва не вскрикнула от неожиданности.

В дверном проёме стояла… Настя. Та самая худенькая девочка, с которой Лёля познакомилась в больнице.

Правда, произошло это в той, иной реальности…

– Вы к кому? – тоненьким и таким знакомым голоском произнесла Настя, обращаясь почему-то не к Лёле, а к Иришке. – К папе?

Ничего на это не отвечая, Иришка лишь вопросительно взглянула на Лёлю.

– Нет, мы к тебе, – сказала Лёля.

Просто так сказала, лишь бы не молчать, и даже не представляя себе, что же ей говорить дальше. Сказала первое, что пришло в голову:

– Тебе ведь Настей зовут, так?

– Настей, – подтвердила Настя, внимательно и как-то настороженно разглядывая Лёлю. – А что?

– Да так, ничего, – сказала Лёля, ощущая всё большую и большую неловкость. – А скажи, Настя, как давно вы в этой квартире живёте?

– Всегда!

Настороженность в глазах Насти не пропала. Наоборот, её ещё больше стало.

– Я и родилась тут…

– Кто там, Настенька? – вдруг послышался из глубины квартиры мужской голос, тоже весьма знакомый Лёле, и, вздрогнув вторично, она с нескрываемым удивлением разглядела за спиной Насти доктора. Того самого толстого доктора со смешными усами и бакенбардами, который…

…который подходил к её кровати в больнице и беседовал с матерью Лёли, а потом…

…потом привёл в палату эту саму Настю…

Что это, совпадение?

– Это твои подруги? – поинтересовался доктор, подходя чуть ближе.

– Нет, – после некоторого колебания проговорила Настя, всё ещё не спуская с Лёли внимательного и настороженного взгляда. – Просто знакомые девочки. Из нашей школы. По делу зашли…

– Ну а ежели по делу, так что же ты их столько времени на пороге томишь?

– Да, конечно! – спохватилась Настя, отступая назад и чуть в сторону. – Проходите, пожалуйста!

«Не входи! – мысленно крикнула сама себе Лёля. – Нельзя сюда входить!»

Но она всё же вошла. И Иришка тоже вошла следом за ней.

– Разувайтесь, вот тапочки.

Пришлось разуться. Иришка, впрочем, разуваться не стала.

– Чаю хотите?! – выкрикнул откуда-то из глубины квартиры невидимый отсюда доктор. – Настенька, предложи гостям чаю! И пирожные…

– Спасибо, не надо! – замотала головой Лёля и, бросив быстрый взгляд на недовольную насупленную Иришку, добавила: – Мы, вообще-то, на минуточку…

– Тогда пойдёмте в мою комнату, – предложила Настя и первой двинулась по коридору.

– Лёлька, я тебя на улице подожду! – проговорила вдруг Иришка, вновь отворяя входную дверь. – Ты только не задерживайся слишком, ладно?

– Куда ты?! – крикнула ей вслед Лёля. – Подожди!

Но дверь за Иришкой уже захлопнулась, и слышно было, как торопливо сбегает она вниз, по ступенькам.

А Лёля осталась, хоть ей очень хотелось последовать примеру подруги.

Глава 5

В школу Лёля опоздала. Вернее, опоздала на урок, ибо звонок прозвенел как раз в тот момент, когда она, на ходу стаскивая с плеч курточку, спешила к гардеробу.

Первым уроком должен был быть русский язык, а Наталья Петровна, их классный руководитель, несмотря на всю свою доброту и отзывчивость, опоздания на свои уроки, мягко говоря, не приветствовала. Вот почему Лёля на второй этаж почти вбежала, преодолевая одним прыжком сразу несколько ступенек. Потом торопливо (почти бегом) продефилировала по длинному коридору и, остановившись на некоторое время перед нужной дверью (дабы перевести дух), осторожненько в эту дверь постучала. И лишь после этого отворила дверь и с тяжёлым сердцем вошла в класс.

Увидев возле классной доски Анжелу Митрофановну, Лёля сразу же повеселела. Почему-то первым уроком была математика, хоть по расписанию на понедельник она должна была самой последней стоять.

– Можно? – тихо проговорила Лёля, аккуратно прикрывая за собой дверь.

– Кушнер? – удивлённо проговорила Анжела Митрофановна. – Ты почему опоздала?

Это был вопрос ради вопроса, и может, потому Лёля на него так и не ответила. Она лишь пожала плечами и виновато потупилась.

– Ну что ж, садись, ежели пришла!

Облегчённо вздохнув, Лёля быстренько направилась к своему месту.

И тут только заметила, что на соседнем месте сидит Иришка, которая ещё более месяца должна находиться в своём то ли санатории, то ли профилактории. А Марьяна… Она что, пересела куда-то от Лёли?

Но, окинув мгновенным взглядом класс, Лёля так нигде и не смогла заметить подруги.

– Приветик! – прошептала Иришка, когда Лёля, усевшись, принялась поочерёдно извлекать из рюкзачка учебник, дневник, тетрадь, пенал… – Чего опоздала? Проспала?

– А ты почему так скоро назад вернулась? – прошептала ответно Лёля. – Или, может, сбежала?

– Откуда сбежала? – не поняла Иришка вопроса.

– Из санатория своего.

– Из какого санатория?

– А ну, тише! – повысила голос Анжела Митрофановна. – Что это ещё за разговорчики во время урока! Итак, всем открыть тетради. Записывайте новую тему…

Какое-то время и Лёля, и Иришка, сидели молча, добросовестно занося в тетради подробные объяснения учительницы. Потом Лёля не выдержала.

– Ну хватит тебе уже шлангом прикидываться! – прошептала она, почти умоляюще глядя на Иришку. – Тебя же тут целых три недели не было!

– Как это, не было?! – даже обиделась Иришка. – А с кем же ты тогда, интересно, в кино ходила? В эту субботу…

– С Марьянкой ходила, – растерянно проговорила Лёля и вновь осмотрела помещение в тщетных поисках подруги.

– Это с какой такой Марьянкой? – с недоумением и даже с явственно различимыми нотками ревности в голосе поинтересовалась Иришка. – Что это ещё за Марьянка у тебя вдруг объявилась?

– Наша Марьянка! – уже с трудом сдерживаясь, прошептала Лёля. – Васильева. И кстати, не знаешь, почему она сегодня в школу не пришла?

– Даже не понимаю, о чём ты… – как-то настороженно прошептала Иришка, немного отодвигаясь от Лёли. – Марьянку какую-то выдумала…

– Ну что у вас тут за разговоры постоянные?! – строго проговорила Анжела Митрофановна, подходя вплотную к подругам. – Что никак поделить не можете?

– Да Лёлька тут ерунду несёт полную! – буркнула Иришка, не сводя глаз с Лёли. – Всё о Марьянке какой-то допытывается…

– Анжела Митрофановна! – Лёля вскочила с места. – Не знаете, почему сегодня Васильевой в школе нет?

– Кого? – переспросила Анжела Митрофановна с недоумением.

– Васильевой Марьяны. Она что, заболела?

– А разве в вашем классе есть такая ученица? – вопросом на вопрос ответила Анжела Леонидовна. – Дети! – добавила она, обводя взглядом класс. – Кто из вас слышал о Васильевой Марьяне?

Класс весело загудел.

– Во даёт, Лялечка! – выкрикнул, обернувшись к Лёле, двоечник Сашка Мирончик. – Во заливает!

И сразу же получил от Иришки учебником по голове.

Это именно Сашка придумал для Лёли кличку «Лялечка» и всегда получал за оскорбительную эту кликуху книжкой по голове от…

От Марьяны…

А сегодня получил от Иришки, которая сидела сейчас на месте Марьяны. И на полном серьёзе утверждала, что ни в каком санатории она не была и что именно с ней ходила Лёля в кино в прошлую субботу.

С ней, а не с Марьяной!

А Марьяна не просто не пришла сегодня на уроки, она, вообще, исчезла. Так, словно не было её вовсе!

А может, и в самом деле не было, если никто из учителей и одноклассников даже не помнит о ней? Никто, кроме…

Одна Лёля ещё помнит подругу…

Пока ещё помнит…

«Так это был не сон! – внезапно подумалось Лёле. – И всё то, что произошло со мной в эти последние дни – всё оно и на самом деле произошло! И жуткая кукла эта, которая только притворялась безобидной гуттаперчевой игрушкой, и больница, в которой я очутилась после – всё это был не сон… вот только получается почему-то, что ничего этого вроде как и не было вовсе… то есть всё это просто осталось в той, прежней реальности. И Марьяна… она что, тоже навсегда исчезла из нашего мира?»

Да нет же, такого быть не может! Такого просто не может быть!

Выхватив из бокового кармашка рюкзака телефон, Лёля принялась торопливо «листать» меню. Так… где же он, телефон Марьяны? Должен быть следующим за маминым… вот только его там…

Его там не оказалось…

– Садись, Кушнер! – сказала Анжела Митрофановна, как-то странно поглядывая на Лёлю. – Или ты ещё что-то спросить хочешь?

Но Лёля лишь молча смотрела на учительницу, и в глазах девушки был ужас. Самый настоящий ужас, и ничего кроме…

– Что с тобой, Лёля? – озабоченно поинтересовалась Анжела Митрофановна. – Случилось что? Почему ты молчишь?

– Давай, Лялечка, не молчи! – вновь выкрикнул Сашка, низко пригибаясь и прикрывая голову обеими ладонями. – Гони свою туфту дальше!

И всё же получил повторно учебником от Иришки. На этот раз по уху.

– Жданович! – крикнула Анжела Митрофановна, мгновенно переключая внимание с Лёли на Иришку. – Что ты себе позволяешь?! А тебе, Мирончик, тихо никак не сидится! Кушнер, ты куда?!

Но Лёля уже выбегала из класса.

Она не помнила даже, как сбегала по ступенькам на первый этаж, как брала курточку в гардеробе. Опомнилась лишь, когда от здания школы её отделяло не менее полутора километров.

И всё это расстояние она не прошла, а буквально пробежала. Сама не понимая: куда и с какой целью.

И лишь, приостановившись и внимательно осмотревшись по сторонам, поняла, что находится сейчас совсем неподалёку от старой обшарпанной пятиэтажки, в первом подъезде которой, на пятом этаже и проживает Марьяна со своей мамой и бабушкой.

Вернее, проживала там ещё столь недавно…

А что теперь? Кто там теперь обитает?

Лёля вдруг поняла, что ей очень не хочется этого выяснять. И что куда лучшим вариантом будет просто повернуться и уйти. Домой, или, может, вновь в школу возвратиться? Тем более что и рюкзачок там остался…

Некоторое время Лёля колебалась, а потом вдруг ощутила, как вместо страха в душе рождается злость. И какая-то отчаянная решимость всё окончательно выяснить. Всё то, что произошло с ней самой за это последнее время, и что же всё-таки случилось с Марьяной?..

И тогда она вошла в подъезд и принялась медленно подниматься по таким знакомым ступенькам на пятый этаж. Поднималась тяжело, через силу, ноги были словно ватные. Или какие-то чужие, что ли…

– Лёлька, постой! – послышался вдруг позади Лёли чей-то на удивление знакомый голос, и одновременно с этим гулко хлопнула входная дверь.

Обернувшись, Лёля с радостным удивлением увидела Иришку, только что вбежавшую в подъезд. Она смотрела на Лёлю, стоящую на ступеньках, и тяжело, с присвистом дышала.

– Фу, еле догнала тебя! – с трудом проговорила Иришка, обмахиваясь ладонью, как веером. – Чемпионка, блин!

– А ты чего за мной побежала? – вновь спустившись вниз, Лёля подошла к подруге вплотную. – За меня беспокоилась или просто нашла удобный повод с уроков слинять?

– А ты как думаешь?

Ничего на это не отвечая, Лёля крепко обняла Иришку, прижала её к себе (вернее, сама к ней крепко прижалась) и вдруг заплакала. Даже не заплакала, разрыдалась навзрыд.

– Ты чего? – встревожилась Иришка, отстраняя от себя подругу и внимательно вглядываясь в заплаканное её лицо. – Случилось что?

– Случилось! – всхлипнула Лёля. – Да ещё как случилось!

– Давай рассказывай!

– Нет!

Лёля отрицательно мотнула головой, старательно вытерла тыльной стороной ладони остатки слёз на щеке.

– Ты же всё равно мне не поверишь!

– А вдруг?!

Некоторое время Лёля лишь молча смотрела на Иришку.

– Ладно! – наконец-таки решилась она. – Слушай тогда!

Она замолчала, но Иришка тоже молчала, ожидая продолжения.

– Понимаешь, я не ходила с тобой в кино в эту субботу, – торопливо, чтобы Иришка не успела её перебить, проговорила Лёля. – Я с Марьяной ходила, она в нашем классе училась, и мы с ней обе дружили: и ты, и я!

– А я в это время где была? – думая о чём-то своём, спросила Иришка, когда Лёля наконец-таки замолчала. – Ну когда вы в кино ходили: ты и эта… Марьяна твоя…

– Не моя, а наша!

– Ну хорошо, пусть наша! Я где в это время находилась?

– В санатории ты находилась! – Лёля пыталась говорить как можно более убедительно, но всё же чувствовала, что Иришка ей ни капельки не верит. – Или в профилактории, точно не помню. Шумы какие-то у тебя в сердце обнаружили, вот и дали путёвку…

Она замолчала, пристально глядя на Иришку, но Иришка тоже молчала, глядя при этом куда-то поверх головы Лёли.

– Точно, нашли у меня эти самые шумы… – немного помолчав, проговорила Иришка, упрямо избегая при этом взгляда подруги. – И путёвку предлагали, но я отказалась… вернее, мама не захотела отпускать на такой длительный срок. Вот как оно было на самом деле…

– Значит, ты мне не веришь? – жалобно спросила Лёля.

Иришка ничего не ответила.

– Тогда всё остальное рассказывать просто смысла не имеет?

– Что, остальное? – насторожилась Иришка. – О чём ты?

– Да так, ни о чём!

Лёля повернулась и повторно стала подниматься по лестнице.

– Куда ты? – послышался позади её удивлённый и одновременно встревоженный голос Иришки, но Лёля так ничего ей не ответила. И не обернулась даже.

Иришка нагнала её на третьем этаже, точнее, между третьим и четвёртым. Ничего не спрашивая, просто пошла рядом, и Лёля была ей за это весьма благодарна. Ибо вновь возвратился страх, ужас даже – тёмный и тягучий какой-то ужас…

«Не ходи туда! – шептал ей изнутри еле различимый внутренний голос. – Не смей ворошить прошлого! Не пытайся вернуть то, чего вернуть невозможно! Ведь этот клоун, он тоже может возвратиться к тебе вместе с исчезнувшим прошлым! Так что лучше повернись и иди обратно! Даже не иди, беги со всех ног!»

Если бы Лёля была сейчас одна, она, наверное, так бы и поступила: повернулась и бросилась вниз. Но рядом шла Иришка, и это придавало Лёле определённую решимость.

Подойдя к двери квартиры Марьяны (или, скорее, уже не её квартиры), Лёля остановилась в нерешительности. Звонить или не звонить?

И тут ей внезапно пришла в голову одна мысль. Просто замечательная мысль… И как только Лёля раньше об этом не подумала?!

А что, если с Марьяной и в этой изменившейся реальности ничего страшного не произошло? И живёт она по-прежнему в своей квартире, вместе с мамой и бабушкой, но вот только учится в совершенно другой школе и потому, естественно, даже не подозревает о самом существовании Лёли. Ну и Иришки, разумеется…

– Тут что, знакомая твоя живёт? – спросила Иришка. – Или родственница?

– Знакомая, – сказала Лёля, всё никак не решаясь нажать на кнопку звонка.

«Пускай так и будет! – мысленно взмолилась она непонятно кому, одновременно с этим изо всей силы нажимая на кнопку. – Пускай они по-прежнему тут проживают! Конечно, Марьянки сейчас дома быть не должно, уроки ещё не закончились, но пускай тогда мне откроет дверь её мама. Или бабушка!»

И с мамой, и с бабушкой Марьяны Лёля была хорошо знакома.

Дверь открылась, когда Лёля всё ещё продолжала настойчиво жать на кнопку, и Лёля, резко отдёрнув руку, едва не вскрикнула от неожиданности.

В дверном проёме стояла… Настя. Та самая худенькая девочка, с которой Лёля познакомилась в больнице.

Правда, произошло это в той, иной реальности…

– Вы к кому? – тоненьким и таким знакомым голоском произнесла Настя, обращаясь почему-то не к Лёле, а к Иришке. – К папе?

Ничего на это не отвечая, Иришка лишь вопросительно взглянула на Лёлю.

– Нет, мы к тебе, – сказала Лёля.

Просто так сказала, лишь бы не молчать, и даже не представляя себе, что же ей говорить дальше. Сказала первое, что пришло в голову:

– Тебе ведь Настей зовут, так?

– Настей, – подтвердила Настя, внимательно и как-то настороженно разглядывая Лёлю. – А что?

– Да так, ничего, – сказала Лёля, ощущая всё большую и большую неловкость. – А скажи, Настя, как давно вы в этой квартире живёте?

– Всегда!

Настороженность в глазах Насти не пропала. Наоборот, её ещё больше стало.

– Я и родилась тут…

– Кто там, Настенька? – вдруг послышался из глубины квартиры мужской голос, тоже весьма знакомый Лёле, и, вздрогнув вторично, она с нескрываемым удивлением разглядела за спиной Насти доктора. Того самого толстого доктора со смешными усами и бакенбардами, который…

…который подходил к её кровати в больнице и беседовал с матерью Лёли, а потом…

…потом привёл в палату эту саму Настю…

Что это, совпадение?

– Это твои подруги? – поинтересовался доктор, подходя чуть ближе.

– Нет, – после некоторого колебания проговорила Настя, всё ещё не спуская с Лёли внимательного и настороженного взгляда. – Просто знакомые девочки. Из нашей школы. По делу зашли…

– Ну а ежели по делу, так что же ты их столько времени на пороге томишь?

– Да, конечно! – спохватилась Настя, отступая назад и чуть в сторону. – Проходите, пожалуйста!

«Не входи! – мысленно крикнула сама себе Лёля. – Нельзя сюда входить!»

Но она всё же вошла. И Иришка тоже вошла следом за ней.

– Разувайтесь, вот тапочки.

Пришлось разуться. Иришка, впрочем, разуваться не стала.

– Чаю хотите?! – выкрикнул откуда-то из глубины квартиры невидимый отсюда доктор. – Настенька, предложи гостям чаю! И пирожные…

– Спасибо, не надо! – замотала головой Лёля и, бросив быстрый взгляд на недовольную насупленную Иришку, добавила: – Мы, вообще-то, на минуточку…

– Тогда пойдёмте в мою комнату, – предложила Настя и первой двинулась по коридору.

– Лёлька, я тебя на улице подожду! – проговорила вдруг Иришка, вновь отворяя входную дверь. – Ты только не задерживайся слишком, ладно?

– Куда ты?! – крикнула ей вслед Лёля. – Подожди!

Но дверь за Иришкой уже захлопнулась, и слышно было, как торопливо сбегает она вниз, по ступенькам.

А Лёля осталась, хоть ей очень хотелось последовать примеру подруги.

Глава 6

– Ну что же ты? – остановившись и обернувшись, проговорила Настя. – Идём!

Тут только Лёля заметила удивительное сходство нынешнего состояния квартиры с тем, которое было тут ранее. Вернее, при Марьяне.

Ну планировка, ладно, этого ведь не изменишь. Но и всё остальное…

Та же мебель, те же репродукции картин на стене. А когда Лёля, вслед за Настей, вошла в её (в Марьянину?) комнату, то с удивлением (и даже с некоторой долей смятения) обнаружила, что и тут ничего не изменилось. Вот только…

Навесная полка на стене, на которой у Марьяны стояли книги и лежали диски с фильмами и играми, сейчас была сплошь уставлена фигурками клоунов! Самыми разными…

Стеклянными, фарфоровыми, бронзовыми, деревянными…

Впрочем, того самого, гуттаперчевого, среди них, к счастью, не оказалось.

– Что это? – вздрогнув (в который уже раз!), прошептала Лёля, не в силах отвести взгляд от полки с весёлыми (и одновременно такими зловещими) фигурками.

А что, если они сейчас оживут?! Все разом…

– Ты о чём? – Настя перехватила взгляд Лёли и засмеялась. – А, ты о клоунах! Так это папина коллекция. Он их давно коллекционирует, со всех гастрольных поездок привозит…

– Гастрольных? – переспросила Лёля, всё ещё ничего не понимая.

– Ну да! – кивнула Настя. – Он ведь у меня цирковой клоун!

– Что?! – Лёле показалось, что она ослышалась. – Клоун? А разве… разве твой папа не врач?

– С чего ты взяла?

Лёля ничего не ответила, отчаянно, но безуспешно борясь с нарастающим беспокойством, постепенно переходящим в самую настоящую панику.

«Это ничего, такое тоже могло быть! – мысленно попыталась она себя успокоить. – В какой-нибудь иной реальности Настин папа вполне мог оказаться не врачом, не клоуном, а, скажем, инженером. Или железнодорожником. А в этой вот – клоуном!»

Но почему именно клоуном? И почему именно в этой реальности?

Случайное совпадение, или…

…или всё же совсем даже не случайное?

– Ну и какое же у тебя дело ко мне? – вернул Лёлю к действительности тоненький голосок Насти. – Мы ведь даже не встречались прежде…

Лёля ничего не ответила. Врать не хотелось, сказать же правду…

– Или встречались?

Настя подошла к Лёле вплотную.

– В больнице, – прошептала она тихо, еле слышно. – Ты ведь тоже помнишь это?

Внутри Лёли всё как-то странно похолодело. Она хотела было что-либо ответить, но Настя вдруг отчаянно замотала головой и приложила палец к губам. И Лёля, повинуясь этому её безмолвному жесту, лишь кивнула утвердительно.

А Настя, ухватив Лёлю за плечо, принялась толкать её, вернее, выталкивать в сторону прихожей. Впрочем, Лёля не сопротивлялась, она и сама рада была как можно скорее покинуть странную (и пугающую) эту квартиру.

– Ну всё, до свидания! – тараторила без умолку Настя, пока Лёля торопливо обувалась и натягивала на себя курточку. – Жаль, что ничем не смогла тебе помочь! Может, в следующий раз…

И, воровато оглянувшись, сунула напоследок Лёле в карман какую-то скомканную бумажку. Потом, оглянувшись повторно, безо всяких церемоний вытолкала её на лестничную площадку, поспешно захлопнув вслед за этим дверь.

Очень хотелось Лёле тут же, на месте, вытащить из кармана этот бумажный комок, чтобы, предварительно расправив, прочесть его содержимое (ежели оно там всё же имелось, что далеко не факт), но страх оказался сильнее. Опрометью бросилась она вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, и, лишь очутившись на улице, немного пришла в себя.

Ещё более успокоилась Лёля, обнаружив, что Иришка и в самом деле ожидает подружку, сидя на скамеечке. Заметив выбежавшую из подъезда Лёлю, она тут же поднялась.

– Ну что? – спросила Иришка, когда Лёля подошла ближе. – Выяснила хоть что-либо?

– Что выяснила? – окинув подругу подозрительным взглядом, ответно поинтересовалась Лёля.

Ей вдруг пришла в голову совершенно абсурдная мысль, что Иришка, возможно, тоже знает всю правду об изменении прошлого, но почему-то упрямо скрывает это от Лёли.

Впрочем, после неожиданного признания Насти мысль сия не показалась Лёле столь уж абсурдной.

– С чего ты решила, что я туда что-то выяснять ходила? – медленно проговорила она, внимательно наблюдая за Иришкой, вернее, за её возможной реакцией на эти слова. – А может… может, это просто моя знакомая! Или родственница…

– Ну и зачем же ты тогда уточняла у своей так называемой родственницы, Настей ли её зовут? – насмешливо отозвалась Иришка. – Или то, к примеру, как давно в квартире этой проживает? Смотри, смотри! – вдруг зашептала она, поднимая голову. – Дядька этот усатый, он за нами сейчас из окна наблюдает!

Лёля смотреть не стала. Вместо этого она ухватила Иришку за рукав и почти силой повлекла её прочь от пятиэтажки. Иришка, впрочем, и не особенно упиралась, послушно идя следом.

И лишь пройдя почти квартал, она наконец-таки остановилась и осторожно высвободила рукав из почти онемевших пальцев подружки.

– Ну и куда это ты меня тащишь?

– Никуда! – почти растерянно проговорила Лёля. – Так просто…

– Так просто?

Ухватив Лёлю за плечи, Иришка повернула её к себе.

– Давай выкладывай! – не сказала даже – приказала она. – Всё, что знаешь!

– А ты поверишь? – почти просительно проговорила Лёля. – Ты ведь так и не поверила в то, что я тебе ранее сообщила?

Иришка задумалась на мгновение.

– Не поверила! – честно призналась она. – И сейчас, возможно, тоже не поверю! Но всё равно рассказывай!

И тут Лёля вспомнила о скомканной бумажке в кармане.

– Подожди, – проговорила она, засовывая руку в карман и шаря в поисках бумажки. – Ага, вот! Нашла!

Она вытащила бумажный комок и принялась осторожно его расправлять.

– Что это? – заглядывая подруге через плечо, спросила Иришка. – Записка?

– Вроде того… – пробормотала Лёля, пытаясь хоть что-либо разобрать в каракулях, начертанных простым карандашом на тетрадном листочке. – Это Настя мне передала напоследок. Тайком от отца….

– Понятно!

Низко наклонив головы, обе девушки некоторое время лишь недоуменно смотрели на записку.

– Белиберда какая-то, – первой заговорила Иришка. – Хотя нет, тут, кажется, написано…

Не договорив, Иришка вновь замолчала.

– Что?! – почти прокричала Лёля, внимательно глядя на подружку. – Что именно там написано?

Сама она, как ни старалась, так ничего и не смогла разобрать в еле различимых и почти неразборчивых этих каракулях.

– Завтра в семнадцать пятьдесят у входа в цирк, – запинаясь, прочитала Иришка и встревожено посмотрела на Лёлю. – Тут так написано…

– Покажи! – Лёля выхватила листочек из рук Иришки. – Ну да, именно это и написано… – проговорила она почти растерянно.

Теперь после объяснения Иришки Лёля и сама смогла разобрать прыгающие, почти стёртые слова записки. И удивилась тому, что не сразу их прочла.

– Пойдёшь? – спросила Иришка, внимательно глядя на Лёлю.

– А ты? – вопросом на вопрос ответила Лёля. – Пойдёшь со мной?

Иришка задумалась.

– Пойдём, а?!

– Значит, так! – решительно объявила Иришка. – Сначала ты мне всё расскажешь, а потом…

– А потом? – переспросила Лёля.

– А потом я тебе отвечу!

Когда Лёля закончила наконец-таки путаное и не совсем связное своё повествование, Иришка ответила не сразу. Некоторое время лишь молча смотрела куда-то себе под ноги, словно собираясь с мыслями.

– Интересно! – проговорила она после довольно-таки продолжительного молчания и вновь замолчала, так и не взглянув в сторону Лёли.

– Интересно? – разочаровано произнесла Лёля. – Что именно тебе интересно?

– Всё! – Иришка как-то кривовато усмехнулась и добавила, по-прежнему избегая встретиться с Лёлей взглядом: – Всё, о чём ты мне только что поведала.

Некоторое время Лёля пристально вглядывалась в Иришку, впрочем, Иришка, как бы не замечая этого, упорно продолжала смотреть куда-то вниз.

– И это всё, что ты можешь мне сообщить? – спросила Лёля.

– А что ещё? – Иришка пожала плечами. – Я же сказала, что интересно очень…

– В глаза мне смотри!

Лёля всё ещё сдерживалась, хоть с каждым мгновением ей всё труднее и труднее было это делать.

– Ну?! – с явной неохотой Иришка всё же чуть приподняла голову. – Смотрю! Дальше что?

– Ты мне веришь или нет?! – уже не в силах сдерживаться заорала Лёля прямо в лицо подружке! – Или по-прежнему чокнутой меня считаешь?!

– Да не считаю я тебя чокнутой, с чего ты взяла?! – зашептала Иришка, встревожено озираясь по сторонам. – Тише, люди ведь слышат!

– Ну и пускай слышат! – во весь голос выкрикнула Лёля. Впрочем, она тут же сникла и, опустившись на весьма кстати подвернувшуюся скамейку, тихо и как-то безнадёжно заплакала.

– Ну не плачь, чего ты! – присев рядом с подружкой, Иришка принялась осторожно гладить её по руке. – Ну верю я тебе, верю!

Впрочем, голос Иришки выдавал прямо противоположное. Не верила она Лёле, ни единому её слову не верила.

– Платочек вот возьми, слёзы вытри!

– Есть у меня платочек! А ты… ты пойдёшь со мной, как обещала?

И вновь Иришка ответила не сразу. Вновь некоторое время она сидела молча, глядя куда-то себе под ноги. Потом резко вскинула голову, посмотрела на Лёлю.

– Ну хорошо, допустим, ты права! – заговорила она торопливо и как-то непривычно взволнованно. – Допустим, всё так и есть, как ты мне только что рассказала! Что прошлое чуть изменилось… и всё такое прочее… А дальше-то что? Что ты сейчас изменить хочешь, не понимаю?!

– Как это что?! – Лёля вскочила со скамейки. – Вернуть наше привычное прошлое хочу… настоящее, то есть! Марьянку вновь вернуть…

– Ну не знаю! – Иришка тоже поднялась. – Для меня лично вот это и есть единственно привычное настоящее! А что касается Марьянки твоей… так я её и не знаю даже!

– Знаешь! – Лёля не говорила уже, а почти кричала. – Вы с ней лучшими подругами были в той, прежней реальности! Прямо-таки не разлей вода… в той реальности прежней… настоящей, то есть…

– Именно, что в той, прежней! – теперь и Иришка тоже повысила голос почти до крика. – А где гарантия, что я останусь собой в той, как ты её называешь, настоящей реальности?! Ведь если она и в самом деле существует, эта реальность, то я там не собой буду, а какой-то совершенно другой Иришкой, той, которая сейчас в профилактории лечится! Тебе что, ты просто вернёшься туда, откуда прибыла, и встретишься с той другой Иришкой, настоящей, как ты её считаешь! А я… я ведь и исчезнуть могу, просто взять и исчезнуть! И очень даже просто, ежели… ежели ненастоящая я…

Иришка замолчала, и Лёля тоже молчала, ошеломленно глядя на подружку. О такой вероятности она и не подумала как-то…

Тут Лёля вспомнила, что в той, прежней реальности, Марьяна, кажется, тоже исчезла неизвестно куда вместе со своей мамой и бабушкой. А она, Лёля, в больнице, и неизвестно, выпишут ли её оттуда или направят куда-нибудь ещё, на дальнейшее лечение. И возможно, весьма длительное.

И тот жуткий клоун, вполне вероятно, что он тоже остался в той, прежней реальности? А то, что отец Насти оказался цирковым клоуном – простое совпадение, и ничего кроме…

Но что тогда означает эта странная записка? И что Настя тоже помнит исчезнувшую реальность?

Лёля поняла вдруг, что запуталась окончательно. И ещё поняла, что ей как-то не очень и хочется туда возвращаться. Вернее, совсем даже не хочется…

Как и идти к цирку завтра, в семнадцать пятьдесят…

Так что же, просто махнуть на всё рукой? И принять новую эту реальность как нечто само собой разумеющееся, позабыв всё то, чего вроде как и не существовало вовсе?

А может… Может, его и в самом деле не существовало? И Марьяны тоже?

Лёля вдруг с каким-то даже ужасом осознала, что не может вспомнить, как выглядела Марьяна. Её лицо, фигура, то даже, какого цвета волосы были у подруги, и в какую причёску они были уложены, даже сей незначительный факт напрочь смог выветриться из дырявой Лёлиной памяти. Поблекший образ Марьяны всё больше и больше заслоняла собой Иришка, и даже последний субботний поход в кино удивительным образом начал раздваиваться в сознании Лёли на два разных и совершенно не связанных между собой эпизода. Вроде как с Марьяной Лёля туда ходила, но откуда же тогда эти странные воспоминания о том, как покупала Иришка себе и Лёле мороженое перед самым началом сеанса? И как потом толстая тётка-контролёрша не захотела пускать их в зал с мороженым в руках, и пришлось обеим подругам, стоя чуть в стороне, торопливо, а значит, безо всякого наслаждения, поглощать это находящееся почему-то тут под полным запретом лакомство. Из-за этого они ухитрились пропустить самое начало фильма и после долго тыкались в темноте в поисках свободных (не своих даже, а просто свободных) мест…

В параллельном же сюжете с участием Марьяны ничего подобного не происходило! Там они заблаговременно закупили себе по пакетику арахиса в шоколадной глазури, и хватило им этих стограммовых пакетиков почти на половину сеанса…

– Слушай, а давай не пойдем?

– Что? – очнувшись от своих странных и немного пугающих воспоминаний, Лёля с недоумением взглянула на стоящую рядом Иришку. – Ты что-то сказала?

– Я сказала: а давай плюнем на эту записку дурацкую!

– Плюнем? – Лёля машинально взглянула на скомканную бумажку в своей руке, вновь перевела взгляд на подругу. – Как это, плюнем?

– Да очень просто! Слюной! – замолчав на мгновение, Иришка сплюнула себе под ноги, а потом ещё и растёрла плевок ногой. – Вот так: плюнуть и растереть! Просто не пойдём, и всё! Что мы с тобой цирка не видали?

Иришка высказала то, о чём и сама Лёля всё это время думала подсознательно. Просто не пойти, и всё! И принять эту новую реальность как нечто само собой разумеющееся. Что ж, это тоже был выход, и не из самых худших, кстати…

Лёля боялась цирка. Вернее, не самого цирка, а того, что могло её там ожидать. Странная записка эта вполне могла оказаться ловушкой. Смертельно опасной ловушкой.

Так ничего и не ответив подруге, Лёля молча и как-то обессилено опустилась на скамейку.

– Ну так что? – Иришка, всё ещё стоя, сверху вниз взглянула на подругу. – Что решила?

Но Лёля ещё ничего не решила. И потому молча и даже умоляюще смотрела на Иришку. Снизу вверх…

Перехватив этот её взгляд и на удивление правильно его истолковав, Иришка улыбнулась ободряюще.

– А что, если… – слова давались Лёле нелегко, они словно застревали в горле, и приходилось просто выталкивать их оттуда, мучительно, по одному, – …что, ежели я… ежели я всё же… всё же решусь пойти туда … просто наберусь смелости… Тогда ты… ты со мною… со мною или как?

Иришка ответила не сразу. Вернее, она совсем ничего не ответила, вновь опускаясь на скамейку рядом с Лёлей. Потом искоса посмотрела на записку, крепко зажатую в дрожащей руке подруги.

– Дай сюда!

– Кого? – не сразу поняла Лёля, потом, чуть поколебавшись, всё же протянула Иришке скомканную бумажку.

Она-то думала, что Иришке просто ещё разочек хочется перечитать текст этой странной записки, но та, не взяв, а буквально выхватив из рук Лёли мятый бумажный обрывок, принялась вдруг лихорадочно и с каким-то даже ожесточением разрывать его на самые мелкие кусочки.

– Вот так! – бормотала она при этом. – И так! И так ещё…

Потом она, взмахнув рукой, пустила по ветру белые бумажные клочки.

– Вот так! – повторила Иришка и с каким-то даже вызовом посмотрела на Лёлю. – Что, ругать будешь?

– Не буду!

Лёля встала, и Иришка тоже торопливо поднялась.

– Нет, если ты всё-таки решила пойти, то я тебя, конечно же, не оставлю, – торопливо проговорила она. – Текст записки я и так помню: место, время… Так что если ты всё же окончательно решила…

– Ничего я не решила! – прошептала Лёля. – Тем более окончательно. И, наверное, ты права: не стоит нам туда идти. Пойдем лучше…

Она замолчала, задумавшись на мгновение.

– Давай лучше в школу сейчас вернёмся.

– В школу? – удивлённо переспросила Иришка и тут же согласно кивнула. – В школу, так в школу! Я скажу, что тебе внезапно поплохело, так я с тобой на лавочке всё это время сидела. Аж пока голова не прошла…

– Голова? – не поняла Лёля. – Чья голова?

– Твоя голова! – Иришка коротко хохотнула. – Заболела сначала, сильно так заболела, а потом взяла да и прошла. Улавливаешь?

– Улавливаю, – сказала Лёля. – А почему именно голова?

– Ну ежели тебе больше по вкусу животом маяться, – вторично хохотнула Иришка, – тогда давай на животной версии остановимся…

Глава 7

В школе Лёля с Иришкой успели к третьему уроку. Вернее, успели бы, если бы первым делом не направились в школьную санчасть. Это была идея Иришки, но и сама Лёля ничего не имела против, тем более что Иришка всё взяла на себя и врала пожилой фельдшерице Полине Сергеевне так лихо и вдохновенно, что Лёля просто диву давалась. Потом, уже со справкой о недомогании, Лёля в сопровождении Иришки вернулась в класс на самую середину третьего урока, и Сашка вновь обозвал Лялю Лялечкой, за что чувствительно получил от Иришки очередной удар по затылку увесистым учебником истории. А ещё потом в класс вошла Наталья Петровна, их классный руководитель, и самым первым делом принялась придирчиво изучать выданную Лёле справку. Потом, вздохнув, разрешила девушке идти домой, а Иришка тотчас же вызвалась её проводить, на что неожиданно и получила соответствующее разрешение.

Иришка действительно провела Лёлю до самого подъезда, но и после этого не оставила подругу одну, напросившись к ней в гости и оставаясь в квартире до самого маминого прихода, и Лёля была за это Иришке весьма благодарна. После, уже отходя ко сну, Лёля почти совсем успокоилась, полностью смирившись с этим, каким-то непостижимым образом изменённым настоящим. Да и о Марьяне Лёля почти не вспоминала весь длиннющий вечер, так, мельком как о чём-то весьма отдалённом и почти позабытом…

И только потом, уже лёжа в кровати, её вновь охватил мучительный приступ тревоги. Или, скорее, не тревоги даже, а просто нехорошего какого-то предчувствия… Предчувствия того, что ничего ещё не закончилось…

Нет, ожившего игрушечного клоуна Лёля почему-то совершенно не боялась в этой новой своей реальности. Она боялась чего-то другого, а, впрочем, ясно чего именно! Лёля мучительно опасалась завтрашнего утра, ведь совершенно непонятно, что её там могло ожидать?

А вдруг… Вдруг именно завтра утром всё окажется прежним! И неважно, снова вернётся немного надоевший уже понедельник тринадцатого числа или всё же наступит долгожданный вторник числа четырнадцатого, но Марьяна будет вновь сидеть на уроках рядом с Лёлей, а Иришка по-прежнему будет пребывать в каком-то своём то ли санатории, то ли профилактории?

Лёля вдруг поняла, что ей очень не хочется, чтобы всё именно так и произошло завтрашним утром? Ведь это означало потерять ту Иришку, которую она приобрела именно сегодня и которая лишь в самых общих чертах напоминала Иришку прежнюю, замкнутую, немногословную и всегда относящуюся к Лёле несколько отстранённо. Вернее, предпочитавшую ей Марьяну, которая и была истинным лидером и заводилой небольшой их компании.

Новая Иришка нравилась Лёле куда больше…

А Марьяна?

С удивлением превеликим Лёля осознала, что её совершенно не волнует сейчас судьба таинственным образом исчезнувшей подруги. Да она и стёрлась почти из памяти, эта Марьяна, а в кино в субботу Лёля и впрямь ходила именно с Иришкой, и эта тётка-вахтёрша никак не желала пропускать их в зал из-за недоеденного мороженого…

А может, Иришка права, и её вообще не было, загадочной этой Марьяны?

И даже ежели и была?

Ну что могло быть у Лёли общего с этой задавакой и воображалой! Единственное: отсутствие у обеих отцов.

Впрочем, отец Марьяны не погиб в жуткой автокатастрофе, как её собственный. Он просто трусливо сбежал из дому… Так что даже в этом ничего похожего у Лёли с Марьяной не наблюдалось!

– Пускай завтра наступит вторник четырнадцатого! – неизвестно кому взмолилась Лёля, глядя в тёмный потолок. – И пускай в классе меня ждёт Иришка… и клянусь: я даже словом не обмолвлюсь о какой-то там другой реальности, в которой я якобы жила! Пусть всё идёт, как идёт, и, возможно, к завтрашнему утру я окончательно её позабуду, ту, прежнюю реальность! Позабуду, если только…

Если только реальность эта сама не напомнит Лёле о себе завтрашним утром? Например, кошмарным пробуждением всё в той же больничной палате четырнадцатого числа! А может, даже пятнадцатого…

Или всё тем же понедельником тринадцатого, в котором не будет не только Марьяны, но и Иришки!

И Лёля, дабы избежать всего этого, решила сегодняшней ночью не спать вообще. Уж одну ночь она вполне сможет продержаться, зато потом…

Впрочем, об этом «потом» Лёля решила пока не думать. Она включила ночник и, взбив подушку повыше, принялась размышлять, чем же таким заняться. Шутка ли, ещё и полночь не наступила, как тут до самого утра продержаться?

Лёля сумела продержаться почти до часа ночи, но до утра оставалась ещё уйма времени, а ей ужо осточертело бездумно вглядываться в полумрак комнаты.

Книжку какую почитать, что ли? Или включить ноутбук и просто по интернету пошарить? Или вставить диск и фильмец посмотреть, неважно какой. Главное, чтобы не ужастик!

Но Лёле почему-то не хотелось ни книжки, ни фильма, ни простого «путешествия» по всемирной паутине. Спать ей хотелось, да так, что даже глаза слипались, а веки, так просто свинцовыми сделались. И стоит их только сомкнуть на мгновение…

Ну уж нет! Не дождётесь!

Вскочив с кровати, Лёля метнулась на кухню. Тихонько, чтобы не разбудить мать, залила в турку воды из-под крана, потом включила газ, поставила на плиту турку и достала из шкафчика жестяную коробку с молотым кофе…

Сейчас она организует себе самую настоящую бессонницу… Сейчас, вот только вода в турке никак закипать не желает!

В это время часы в зале звонко отбили один раз, хоть на кухонных настенных часах было ещё без пяти час, впрочем, именно на пять минут кухонные часы и отставали.

И вдруг…

Какой-то холодный, ледяной даже озноб внезапно пронзил всё тело девушки. Что-то изменилось вокруг, неуловимое что-то, и Лёля не сразу даже поняла, что именно так могло измениться. А потом до неё дошло…

Изменилась сама кухня, и здорово изменилась. И шкафчики, что висели на стене, сделались вдруг совершенно другими, и кухонные столики, стоящие вдоль стены. Даже холодильник у стола и тот поменял марку. А на крайнем столике у окна появилась микроволновка, которой у них и вообще не было.

Газовая плита, впрочем, осталась прежней, а в турке уже вовсю кипела вода. Даже не кипела – била ключом.

Но это было то единственное, что осталось от прежней кухни, ведь даже жестяная коробочка из-под кофе и та изменила свою форму и цвет…

Но ведь такого быть не могло, никак не могло такого быть!

Или всё же могло?

«Вот она, ещё одна реальность! – мелькнуло в голове у Лёли. – И она пришла на смену той, прежней, и пришла именно в час ночи… а то, что я в это время бодрствовала, никак на ситуацию не повлияло. Интересно только, что ещё изменилось в нашей квартире, кроме кухонного интерьера?»

Но додумать эту интересную мысль Лёля так и не успела, ибо в это самое время на кухню вошёл… Отец.

…отец, погибший в страшной автокатастрофе…

Это произошло шесть лет назад, ровно шесть лет назад, ибо именно тринадцатого апреля отец возвращался с весенней утиной охоты и то ли уснул за рулём, то ли ещё по какой причине, но машину его вдруг резко выбросило на встречную полосу, прямо под колёса тяжело груженого автопоезда, в народе называемого фурой.

Отцовский «опель» вспыхнул почти мгновенно, так что непонятно было: скончался отец сразу же после сильнейшего удара, сплющившего буквально в гармошку переднюю часть автомобиля, или же, намертво зажатый в искореженной машине, был ещё жив, когда пламя наконец-таки добралось до салона. Впрочем, это произошло довольно быстро, в считаные секунды…

Тело отца обгорело так, что хоронили его в закрытом гробу, и мёртвым отца Лёля так и не увидела. И может, потому ещё долгое время после похорон, плача украдкой от матери, наивно надеялась, что произошла какая-то ошибка и это не её отец сгорел в машине, что погиб там кто-то другой, а отец жив и здоров и вот-вот должен воротиться домой…

Но отец домой так и не воротился, а сама Лёля как-то незаметно подросла и довольно быстро повзрослела. Во всяком случае, она уже не была тем наивным ребёнком, которому так хотелась верить в чудеса, а именно в добрые чудеса. Каждый год, на Пасху, они с матерью посещали кладбище и тщательно убирали там отцовскую могилу… Впрочем, навещали они могилу отца ещё и на Троицу, а также осенью, в день поминовения всех усопших.

А вот теперь отец её, живой и невредимый, стоял в полосатой пижаме и мягких комнатных шлёпанцах в дверях кухни и молча смотрел на Лёлю мутноватыми со сна глазами.

Лёля тоже смотрела на отца, вот только глаза у неё были широко распахнутыми от ужаса. И она тоже молчала…

«Этого не может быть! – внезапно промелькнула в голове девушки единственно спасительная мысль. – Ведь так не бывает… это просто сон… это мне снится всё, а сейчас я проснусь и тогда…»

– А я-то понять не могу, почему это свет на кухне горит, – проговорил вдруг отец, потягиваясь и зевая, – думал, я забыл выключить, а это ты тут, оказывается. А что это ты на себя напялила и… да ты что… кофе хочешь приготовить, что ли? Сдурела совсем: Лёлька, кофе на ночь?

Отец шагнул к плите и выключил газ. Вновь повернулся к дочери.

– А хочешь, я тебе чайку заварю? Как лучше, с мятой или без?

Это было уже слишком.

– Мама! – прошептала Лёля, роняя жестянку с кофе и стремглав выбегая из кухни. – Мамочка!

Она метнулась в спальню, тоже изменённую почти до неузнаваемости, но матери там не оказалось. Да и развороченная кровать у стены была почему-то односпальной, а не широкой двуспальной, как раньше.

– Мама, ты где?! – выскочив в коридор, Лёля всё ещё на что-то надеялась. – Ты где, мама?! Да отзовись же ты!

Матери нигде не оказалось, хоть Лёля везде пыталась её отыскать: даже в ванную и туалет заглянула. Отец тоже выбежал в коридор, но покамест лишь молча и с каким-то даже испуганным недоумением взирал на дочь.

– Ты что, Лёлька? – начал было он и тотчас же замолчал, ибо Лёля, услышав позади себя отцовский голос, завизжала так громко и пронзительно, что, наверное, всех ближайших соседей переполошила. Потом она кинулась в свою комнату и, очутившись там, в сравнительной, можно сказать, безопасности, тотчас же до упора задвинула дверную защёлку. Не останавливаясь на этом, ухватилась за край письменного стола и, багровея от натуги, придвинула тяжеленный этот стол к самой двери. Ещё и тумбочку к столу приставила для большей надёжности.

Оказавшись на некоторое время в относительной безопасности, Лёля забилась в самый дальний угол комнаты и лишь после этого немного успокоилась и затравленно огляделась по сторонам.

Удивительно, но её собственная комната не изменилась совершенно. Вернее, почти не изменилась, так, мелочи всякие: пододеяльник не той расцветки на кровати, вместо одной широкой подушки – две небольшие. И цветная фотография на стене, совершенно незнакомая Лёле фотография…

Вообще-то, фотография на стене была и раньше, но не эта. На той, прежней фотографии, Лёля была изображена вместе с мамой и тётей Оксаной. Это они прошлым летом в городском парке фотографировались, а потом мама выбрала из всех фоток именно эту как самую удачную и заказала большую её копию и ещё одну, чуть поменьше. Ту, которая поменьше, отдали тёте Оксане, а большую поместили в деревянную рамку, и Лёля повесила её у себя в комнате.

Фотография, находящаяся в данный момент на стене, была вообще безо всякой рамки (просто скотчем к обоям приклеена), а на ней отец, довольно улыбаясь, держал в левой руке большущую щуку, а правую руку положил Лёле на плечо. И у Лёли на фото тоже было донельзя довольное выражение лица, а в руке она держала удочку, и какая-то рыбёшка средних размеров болталась на ней…

И фотография эта, судя по возрасту Лёли, сделана именно летом прошлого года, никак не раньше…

Но ведь этого не могло быть! Просто не могло!

Или могло?

Лёля поняла вдруг, что реальность вокруг неё вновь изменилась и изменилась на этот раз столь круто и радикально, что отец, погибший ровно шесть лет назад, вновь возвратился к ней, о чём она и мечтала когда-то.

А мама? Куда девалась в таком случае мама? Ежели она сейчас в ночной смене, то почему в спальне такая узкая кровать?

– Лёлька! – послышался из-за двери встревоженный голос отца. – С тобой всё в порядке, доча?

Лёля ничего не ответила.

Первый испуг прошёл, и теперь она воспринимала всё произошедшее более-менее адекватно. Ведь не из могилы же воротился к ней отец, просто в этой реальности он смог счастливо избежать смертельного того ДТП, вот и…

А мама, где же она сейчас?

От недоброго какого-то предчувствия у Лёли даже похолодело всё внутри.

А может… Может, мать просто бросила их и ушла, такое ведь тоже случается в реальной жизни! Разлюбила мужа, встретила другого мужчину, но почему тогда она не взяла с собой Лёлю? Почему она оставила дочь с отцом?

Её мать не могла поступить так, ни в коем случае не могла! Ни бросить мужа, которого любила столь сильно, что после его гибели совершенно завязала с личной жизнью, вся сосредоточившись на воспитании дочери. И уж тем более она не могла оставить Лёлю…

– Лёлька! – вновь послышался из-за двери голос отца, ещё более встревоженный. – Тебе что, снова мама приснилась?

– Да! – закричала Лёля, вскакивая и подбегая к двери. – Да, снова приснилась! А тебе она никогда не снится?!

Она уже поняла, что произошло с мамой, но боялась признаться в этом даже себе самой.

Отец ничего не ответил, а Лёля вдруг отчётливо поняла, как он плачет там, за дверью, и тогда она тоже заплакала, безвольно опустившись на кровать. Взгляд её, затуманенный слезами, вновь скользнул по фотографии на стене, и новая неожиданная мысль пришла вдруг в голову девушки.

Никогда ранее она не ездила на рыбалку с отцом, хоть отец несколько раз предлагал ей такое и даже огорчался, когда она всякий раз отвечала категорическим отказом. А потом он погиб, и Лёля горько сожалела о том, что ни разу так и не удосужилась сделать приятное отцу, согласившись на такую поездку.

И вот, судя по этой фотографии на стене, она не просто сделала отцу приятное, но, кажется, и сама искренне увлеклась рыбной ловлей, о которой Лёля нынешняя даже понятия не имеет. Но куда же в таком случае подевалась та, другая Лёля, которая прожила все эти году тут, с отцом и…

…и трижды в год вместе с ним посещала мамину могилу, и плакала, стоя над ней…

И отец тоже плакал в такие минуты, считая именно себя единственным виновником маминой смерти, ибо именно он настоял ранее на том, чтобы мама получила права…

И та злосчастная поездка в гололёд, ведь он мог как-то отговорить маму, в крайнем случае, настоять, чтобы она хотя бы отложила эту поездку до следующего дня, но ведь ничего такого отец не сделал тогда, шесть лет назад, ранним апрельским утром…

Вздрогнув, Лёля отчаянно мотнула головой и вскочила с кровати. Это были не её мысли, чужие, но как же тогда они оказались у неё в голове… А что было бы, если бы она просто уснула вчера вечером, а не стала испытывать себя бессонницей?.. Неужто утром проснулась бы совершенно другая Лёля, ничего не помнящая о жизни тут с мамой, но без отца?!