Пляски сумасшедших снов бесплатное чтение

© Пушной В. А., 2023

© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом «СКИФИЯ», 2023

1

Толпа людей сначала всей массой метнулась в одну сторону улицы, затем в другую, потом врассыпную кинулась кто куда, невольно подчиняя себе шестерых друзей: Малкина, Лугатика, Раппопета, Катюху, Сашку и Карюху. Еще не сообразив, как они очутились в этой гурьбе, не понимая причины паники, но отчетливо слыша крики: «Облава, облава!», друзья слепо бежали по узкой улице, покрытой зеркальной тротуарной плиткой. Пока не увидели впереди идущую навстречу развернутую цепь людей странного вида. Молодые парни с голыми торсами, голубыми повязками на бицепсах рук, запястьях и горле, в коротких голубых шортах, голубых носках, тяжелых голубых ботинках с голубыми застежками и с непонятными устройствами в руках. Бегущая толпа резко остановилась, попятилась, стала биться о стены домов, плотно примкнутых друг к другу, пытаясь просочиться в очень узкие промежутки между некоторыми. Малкина, хоть они с Лугатиком также были с голым торсом, такая униформа надвигающейся цепи напрягла. Очевидно, что именно эти униформовцы являлись причиной возникшей паники. Вид униформовцев приводил людей в смятение. Интуиция Малкина указывала на опасность. Совершенно не понимая, где они находились, друзья крутили головами, стараясь заметить хоть какие-то знакомые очертания. Но все было тщетно. Высокие неизвестной архитектуры дома по краям дороги стояли единым монолитом, как крепостные стены, с той лишь разницей, что на них было много стекла. Все вокруг новое, неузнаваемое. Определенно можно было сказать, что это городская улица, но в каком городе она ютилась, ответа не было. На стенах домов никаких обозначений и никаких указателей. Впрочем, в такой безудержной суматохе, творившейся вокруг, рассматривать стены и выискивать обозначения улицы не было возможности. Не затоптать бы друг друга! Мужчины и женщины в легких летних одеждах простейших фасонов из тончайших тканей неярких тонов с маленькими детьми затравленно толкали друг друга, пробиваясь к первой попавшейся щели, чтобы укрыться в ней. Дети испуганно дико голосили. Родители, казалось, обезумели. Спрятаться всем было негде. Высоко в небе висела теплая синева, в которой плавало солнце, не замечая сумятицы, происходившей внизу на улице. Прилепленные один к другому дома с безжизненными стеклами и наглухо закрытыми изнутри подъездами безмолвствовали. Люди из толпы цеплялись за ручки дверей, как одержимые рвали их на себя, стучались в стекла, взывали о помощи и, не получая ответов, кидались к другим. Но и там не получали отклика и лихорадочно, с ужасом в глазах бросались назад. А сзади на них надвигалась иная цепь униформовцев. Она состояла из мускулистых молодых девушек с голыми бюстами и животами. Их униформа отличалась: розовые банты на локтях и горле, короткие розовые шорты, высокие розовые сапожки. В руках такие же непонятные устройства, как у парней.

– У них псипаралы, у них в руках псипаралы! – разносилось по перепуганной толпе, сбивавшейся в кучу: мужчины стали прятать детей и женщин себе за спины.

– Что происходит? – крикнула Сашка, цепляясь взглядом за ближайшую простоволосую женщину.

Та, удивленная вопросом, подхватила на руки маленького мальчика, прижала к груди и нервозно зашарила глазами, ища, куда забиться от страха.

Покоряясь поведению толпы, Малкин отступал, прикрывая собой Сашку, показывая парням, чтобы они так же защитили Катюху и Карюху. Раппопет и Лугатик сработали мгновенно.

– Ты видишь, они готовят псипаралы! – лихорадочно воскликнула простоволосая женщина, прижимаясь ближе к Сашке, тоже пытаясь спрятаться и спрятать сына за Ванькиной спиной.

– А что это? – спросила Сашка.

– Ты что, с луны свалилась? – изумилась женщина.

– Наверно, свалилась, – сказала Сашка.

– Псипаралы – это волновые психопарализаторы! – выпалила женщина. Обхватив мальчика, она с опаской глянула по сторонам, закончила: – Их волны разрушают биополе человека и парализуют нашу волю. Мы становимся бессильными и управляемыми. И тогда гецейские и лецейские делают с нами все, что им заблагорассудится.

– А что им от вас нужно? – продолжала спрашивать девушка.

– Они забирают наших детей! – Женщина дрожала всем телом. Ее дрожь передавалась сыну. И тот, уткнувшись носом в ее плечо, рыдал. Мать с придыханием, заикаясь, выдавливала из себя: – А у женщин и мужчин берут яйцеклетки и сперму.

– Зачем? – все больше не понимала Сашка. – Кто такие гецейские и лецейские?

– Это стражи правил анклава! Они из сообществ ге и ле! – выдохнула еще более изумленная вопросами женщина. Но все-таки снова пояснила, наклоняясь к Сашке, чтобы окружающий шум не заглушил ее голос. – Их кварталы пустеют, им постоянно требуется пополнение. За этим они приходят в наш квартал, устраивают охоту на наших улицах.

– Ничего не понимаю! – озадаченно отозвалась девушка.

– Ты откуда такая дремучая? – вытаращила глаза женщина. На какой-то миг ужас с ее лица слетел, по нему пробежало выражение ошеломления тем, что попадаются еще люди, которым приходится объяснять азбучные истины. Она замерла, пораженная. Но следом страх вернул ее к прежнему состоянию.

– Я из других мест, – пояснила Сашка. – Здесь первый день.

– Так бы сразу и сказала! – бросила нервно женщина. – А то я уже подумала, что у тебя с головой не все в порядке, что тебе нужна зачистка мозгов.

– Зачистка мозгов? – опять недоуменно спросила девушка. – А что это?

– Тебе лучше этого не знать! – дребезжащим голосом выплеснула женщина. – Больше молчи, чтобы ненароком не угодить в ГМОМ!

– Куда? – напрягла слух Сашка, думая, что из-за окружающего шума плохо расслышала.

– В Гипно-Магнитный Очиститель Мозга! – расшифровала аббревиатуру женщина.

Такая расшифровка еще больше поставила девушку в тупик. Она глянула в затылок Малкину, точно искала у него главную разгадку тому, где они очутились. Но, видя, что ответа на ее безмолвный вопрос у Ваньки нет, вновь посмотрела на женщину:

– У нас гецейские и лецейские отсутствуют! – выкрикнула ей, перекрывая шум толпы. – Мы живем обычно, как все нормальные люди.

– Нормальные ге и ле? – переспросила женщина, пытаясь, несмотря на ужас в ее глазах, разобраться, кто перед нею.

– Нормальные женщины и мужчины! – затрудненно начиная вникать в объяснения горожанки, уточнила девушка.

– Этого не может быть! – недоверчиво, с каким-то осуждением и даже возмущением вспыхнула женщина. – Гетеро – это сексуальные меньшинства. Нас принято считать извращенцами. Извращенцев не называют нормальными людьми. Если только ты не из какой-нибудь глуши, куда не пришла великая цивилизация. Неужели еще есть такие уголки вокруг анклава, где незнакомы с великими достижениями? Это, наверно, где-нибудь очень далеко отсюда.

– Не близко, – подтвердила Сашка, даже не подозревая, как она была недалека от истины.

Движимый массой толпы то в одну, то в другую сторону, Малкин заметил узкий проход между двумя домами, возле которого творилось столпотворение. Разрыв был настолько тесным, что протиснуться сквозь него грузному человеку невозможно. Полнотелые люди в смятении застревали, создавая у прохода пробку. Их оттирали более худые, торопливо проталкивали своих детей, сами боком пропихивались следом за ними. Ванька попер тараном к этому разрыву, увлекая за собой друзей. Толкнул в него женщину с мальчиком, затем Сашку и Катюху с Карюхой. Лугатику с Раппопетом некоторое время удавалось сдерживать напор оравы, но скоро гурьба надавила и оттеснила парней от прохода, оттаптывая ноги. Особенно тяжко пришлось босоногому Лугатику. В этой давке парням с трудом удавалось не потерять друг друга. Прибившись к стеклянной стене, они пытались сообразить, что делать дальше. Вероятно, от приближающихся гецейских ничего хорошего ждать не приходилось. Малкин схватил за плечо толкавшегося рядом невысокого испуганного мужчину в мятой полосатой рубахе.

– Где мы находимся? – крикнул ему в ухо.

Тот вздрогнул, пытаясь вырваться, с ужасом заорал:

– Идиот! Отпусти!

– Ответь! – не отпускал Ванька.

– В полном дерьме! – взвизгнул мужчина. – Сам не видишь? В облаву вляпались!

– Город какой? – настойчиво спрашивал Ванька.

– Идиот! – Мужчина глянул на него, как на чокнутого. Зажмурился, испуганно что-то пробубнил. Потом отпустил сальное словцо, вырвался и пропал в толчее.

– Кажется, ничего хорошего не светит! – взволнованно констатировал Володька Лугатик. – Надо мотать в щель между домами!

Легко сказать: «мотать в щель!» Малкин и Лугатик тощие, смогут протиснуться, если еще раз пробьются к ней, а вот невысокий толстячок Андрюха Раппопет застрянет, даже если втянет брюхо. Малкин промолчал. А Володька и сам тут же смекнул, что предложение не годится, и затравленно застучал зубами, поддаваясь общей панике. Столпотворение продолжалось. Между тем Ванька отметил, что чем ближе подходили гецейские, тем тише становилось в толпе. Крики постепенно гасли, люди с перекошенными лицами, как обложенные флажками звери, метались молча. Наконец все стихли. Наступившая тишина показалась ужасной. Она давила на уши хуже воплей и стонов. Путей к отступлению не было. Кому удавалось, тот продолжал нырять в тесный проход между домами, пока кто-то не застрял, создав прочный затор. Ни туда, ни сюда. Яростные глаза напирающих людей обдавали его бессловесной бранью. Но все было бесполезно. Он мучительно едва слышно пыхтел, не двигаясь ни вперед, ни назад. Толпа на улице продолжала беспорядочно колыхаться и вдавливать друзей в стеклянную стену.

– Ну что? Мотаем? – повернув лицо к друзьям, выдохнул Володька, натужно пытаясь локтями оттеснить людей и расширить для себя пространство.

Однако толпа стала настолько плотной, что оттеснить ее было очень тяжело. Между тем ждать, что произойдет дальше, задыхаясь в тесноте, просто невыносимо. Привычно отдавая первенство Малкину, Лугатик и Раппопет вопросительно посмотрели на Ваньку, ожидая его решения. Видя это, Малкин медленно, но настырно стал пробиваться вдоль стены к краю толпы. Скоро ощутил, что давление начало ослабевать и толпа стала раздаваться. И даже не раздвигаться, а выдавливать наружу, словно хотела выставить перед гецейскими впереди себя Малкина с друзьями, чтобы спрятаться за ними.

Парни не успели опомниться, как оказались вне толпы. Трое перед приближающимися униформовцами, у которых уже можно было хорошо различить лица. Передний гецейский, высокий накачанный парень с усиками под утиным носом, с повадками командира, отвел в сторону псипарал, что-то сказал другим гецейским и шагнул прямо к Ваньке. Рядовые гецейские разошлись полукольцом, остановились, направив псипаралы на толпу. С противоположной стороны улицы лецейские тоже встали наизготовку. Толпа замерла. Приятели насторожились. Ванька сделал шаг навстречу командиру. Тот, топая тяжелыми ботинками, твердо гвоздил цокающими подошвами сверкающее дорожное покрытие. В нескольких шагах от парней остановился и резко возмущенно выкрикнул отрывистым голосом:

– А вы за каким чертом здесь ошиваетесь?

Неожиданный и странный вопрос заставил парней замешкаться, пока Малкин вдруг не выпалил, потирая загоревшую голую грудь:

– Тут дела не только у тебя!

– Вы кто? – Гецейский недовольно посмотрел в глаза каждому.

– Напряги соображаловку! – раздул щеки и огрызнулся Андрюха, не ведая, как ответить, и опасаясь распинаться в объяснениях, чтобы не попасть впросак.

– Я вас не знаю! – подозрительно прищурившись, отчеканил гецейский.

– Мы тебя – тоже! – не полез за словом в карман Раппопет.

– Молчите! Мой гелескан сканирует вас! – Раскрыв ладонь, гецейский светящимся пятном на ней сканировал внешности парней, потом дотронулся до уха с пятном на мочке и с серьезной угрозой произнес: – Вас нет в базе нашего города! Это тяжкое преступление!

– Потому что мы в вашем городе проездом, – быстро нашелся Малкин.

Уперев свободную руку в бедро, гецейский смотрел тяжелым взглядом, от которого становилось неуютно. Впрочем, неуютно было не только от взгляда гецейского, но и от всего, что происходило вокруг парней, и от всего, что окружало их. Вся улица с безжизненным холодным стеклом стен домов давила и никак не сочеталась с лившимся сверху солнечным светом. Гецейский чуть повел псипаралом и, как истовый блюститель порядка, весомо пояснил:

– Вы обязаны сразу зарегистрироваться, едва переступив пределы города. Сканироваться для базы данных, зафиксироваться в генетической таблице кодов и сообщить все свои опознавательные параметры для полной идентификации вида.

Переступив босыми ногами по горячему дорожному покрытию, пошевелился Лугатик, ладонью провел по шее, осторожно вставил свое слово, боясь не попасть в строку:

– Мы недавно здесь оказались. Не успели еще.

– Делаю вам первое предупреждение! – отчеканил гецейский. – Я сканировал ваше изображение в базу. Для распознавания вида сообщите мне главный параметр: к какому гесообществу принадлежите?

– Ге-сообществу? – переспросил Раппопет и поперхнулся внутри себя.

– Тупить не надо! – грубо резанул гецейский, налегая на голос. – У нас принято гордиться своими достижениями и выпячивать великое достоинство вида!

Только теперь Малкин сообразил, почему гецейский вступил с ними в словесную перепалку. Он принял их за своих. Видно, голые торсы Ваньки и Володьки подвигли к этому. Ванька лишь сейчас особо заострил свое внимание на том, что, в отличие от него с друзьями и гецейских с лецейскими, вся толпа была в одеждах, полностью прикрывающих тела. Вопрос гецейского висел над головой, как дамоклов меч. Следовало что-то ответить. Но страшно было ответить невпопад. Пауза потянулась напряженно. Гецейский в упор смотрел на Раппопета. Тот растерянно моргал, вызывая искусственный кашель. И пока он кашлял, Малкин придумывал ответ, понимая, что отвечать придется наобум.

– К Кукушкинскому! – сказал первое слово, какое пришло на ум, словно ударил наотмашь. Но отступать было некуда, ибо любое слово могло вызвать непредсказуемую реакцию гецейского.

– Как-как? – вытаращив глаза, озадаченно переспросил тот.

– К Кукушкинскому! – придав твердости голосу, повторил Ванька, вытягивая шею.

Оторвав ладонь от бедра, гецейский вперился в нее, всматриваясь в светящееся пятно, потом тронул мочку, поднял палец вверх и недоверчиво уставился на Малкина:

– В каталоге нашего анклава не значится такое сообщество! – сказал с расстановкой.

– Ты уверен, что у тебя на ладони полный каталог всех сообществ? – усмехнулся Ванька.

– Что ты хочешь этим сказать? У тебя есть другой Базовик? – удивился гецейский.

Видя, что невольно залез во что-то неведомое, Малкин попытался выкрутиться:

– Кукушкинское сообщество находится очень далеко за пределами вашего анклава. В твоем каталоге его вполне может не быть. Но оно имеется в мировом Базовике.

– Значит, очень далеко за рубежами нашего анклава тоже есть нормальная жизнь! Хорошая новость! – мгновенно повеселел гецейский. – А к нам зачем прибыли?

– Перенять опыт, – вдруг выпалил Лугатик, опережая Ваньку. И, в общем-то, удачно вписался в канву диалога, потому что в глазах гецейского появилась благожелательность.

Между тем Раппопет опять поперхнулся: чертов Лугатик, язык как помело! Придется поставить его впереди, чтобы первым начал перенимать опыт.

– Очень хорошо! – сказал все тем же веселым тоном командир. – Тогда отойдите и смотрите, как мы проводим операцию по купированию объектов – носителей сырья для потомства нашего вида. – Обернулся к рядовым гецейским, показал рукой на толпу и взмахнул: – Начинаем!

Подобный жест последовал и от командира лецейских для своих подчиненных.

Дождавшись, когда Малкин с друзьями отступят дальше от толпы, они все сразу включили псипаралы. С двух сторон улицы на толпу пошел направленный тонкий звук. И тут же толпа на глазах стала безропотно распадаться на части. У людей на лицах возникли кроткие улыбки. Как по команде, люди стали садиться прямо там, где стояли. Когда псипаралы сделали свое дело, командир коснулся мочки, и Ванька услышал, как он чеканно, по-военному произнес, будто отчитался:

– Перевозчики, работа завершена!

Рядовые гецейские и лецейские, отключив псипаралы, сошли с дороги на тротуар. В то же время с двух сторон улицы раздался слабый шелест и по дороге словно подплыли открытые транспортные платформы. На них во весь рост стояли перевозчики. На одних – парни в голубых рубахах и шортах, на других – девушки в коротких розовых накидках на плечах. Соскочив с платформ, перевозчики приблизились к сидевшей толпе.

– Хороший улов! – похвалил гецейских старший перевозчик, осматривая людей на дороге и удовлетворенно потирая руки о шорты. Он был мал ростом, с внешностью, по которой невозможно определить возраст. Но по тому, как он профессионально осматривал каждого, к кому подходил, можно было предположить, что он далеко не молод, занимается этим делом давно и знает его досконально. Ибо тут же он тщательно проводил отбор по каким-то ему одному известным параметрам, отсеивая непригодный материал.

– Неплохой, – согласился командир гецейских.

Перевозчики стали подхватывать под руки людей, на которых указывал старший, и направлять их на платформы. Мужчин и мальчиков забирали на платформы ге, а женщин и девочек – на платформы ле. Люди поднимались и шли молчком с благодушными улыбками. Когда на улице остались только те, кто не прошел отбора, перевозчики прыгнули на платформы, и снова раздалось тихое шуршание. Командир гецейских удовлетворенно расправил плечи и повернулся к Лугатику:

– Здесь квартал сообщества меньшинств. У них хорошее сырье. Мы добываем его для Службы Воспроизводства ге и ле. Как видите, извращенцы необходимы для выживания и процветания наших кварталов. В наших сообществах были горячие головы, которые требовали запретить извращенцев в городе, каленым железом искоренить эту заразу, но жизнь показала, что они могут быть весьма полезны для нас.

В это время лецейские молча построились и стали удаляться по зеркальной дороге. Малкин усмехнулся в их сторону:

– Неразговорчивые ле.

– Они нас не любят, – пояснил командир гецейских, – и мы их взаимно. Разве можно уравнивать ле с ге? Хотя мы и они, к сожалению, находимся на одном высшем уровне.

– А что этому мешает? – удивился Ванька.

– Да, – протянул гецейский. – Вам, действительно, следует во многом разобраться и многому подучиться. Вот что. В нашем квартале сегодня вечером состоится заседание ОВГС – Объединенного Верховного Гелеционального Собрания сообществ ге и ле. Присутствовать разрешается всем желающим. Приглашаю. Посмотрите, послушайте, покумекайте.

Так и подмывало Ваньку задать гецейскому вопрос, на который недавно не ответил мужчина в полосатой рубахе: в каком городе они находятся? Но, опасаясь, что это вызовет новое подозрение, промолчал. Между тем Лугатик зашел с другой стороны:

– Городишко-то ваш ничего, – выдал он, надеясь раскрутить гецейского.

– Городишко? – возмущенно глянул тот и плотно сжал губы.

Пришлось Лугатику неудовлетворенно крякнуть, а Раппопет поморщился. Гецейские закинули на плечи псипаралы и построились на тротуаре. Их командир кинул последний взгляд на Ваньку:

– Советую немедля убраться из этого квартала. Дух меньшинств вреден, он способен развратить, поэтому контакты с извращенцами у нас не приветствуются, хотя не запрещаются. Извращенцы – это всего лишь сырьевой придаток для людей с нормальной ориентацией. Не медлите! Топайте отсюда! В конце эта улица выведет вас к кварталу сообщества ге. Там все свои. Там вы будете как дома. Можете идти следом за нами, мы направляемся к себе.

– Спасибо за совет, – ответил Ванька, – мы обязательно прислушаемся к нему! Да, но как найти, где состоится заседание Объединенного Верховного Собрания? – Для себя он уже решил, что нужно обязательно побывать там, чтобы изнутри увидеть суть происходящего.

– В Гелециональном Дворце! Дорогу к нему найдете, любой покажет вам, – сказал гецейский и отдал рядовым команду: – Марш!

Небольшая кучка не прошедших отбор отсортированных людей безмолвно сидела на месте, продолжая благодушно улыбаться. Некоторое время Ванька смотрел в спины удаляющимся униформовцам. Улица между плотной чередой домов со стеклянными стенами глухо молчала, лишь слабо слышалось затухающее цоканье подошв униформовцев по зеркальной дороге. Проводив их глазами, Малкин произнес для друзей:

– Кажется, кое-что прояснилось. Но меня это «кое-что» не очень порадовало. – Пробежал глазами по домам. – Теперь надо быстро найти девчат. Не хватало еще, чтобы в этом городе мы потеряли их.

– Ну что? Попремся до конца улицы следом за гецейскими или полезем в проход между домами? – справился Лугатик озабоченно. – Очень узкий разрыв. Андрюха в него не пропихнется, – заметил негромко.

Словно не слыша Лугатика, Раппопет сделал пару шагов вслед уходящим гецейским, нахмурился:

– Не могу допетрить, почему нас приняли за ге? Я, по-вашему, похож на такого? – спросил недоуменно.

– Спровоцировал наш внешний вид, – пояснил Ванька. – Мы одеты не как все в этом квартале.

Поведя глазами по затаившимся окнам домов, Малкин заметил, как в них стали возникать опасливые лица. Все больше и больше. Лугатик шагнул к тротуару, направляясь к разрыву между домами, но Ванька не двинулся с места. Его останавливало оживление за окнами. Подсознательно он предполагал, что оно должно выплеснуться на улицу. Однако оживать улица не торопилась. Количество лиц в окнах увеличивалось, но тишина в воздухе продолжала висеть. Люди определенно боялись выходить из своих гнезд. Глаза из окон настороженно смотрели на парней, и Ванька улавливал холодность. Сколько бы это продолжалось, неизвестно, если бы из прохода не показалась Сашка. Она вырвалась оттуда, как пробка из бутылки с шампанским. Длинная синяя Ванькина футболка на ней была сморщена от трения о стены домов, но лицо засияло от радости при виде приятелей. Кинулась к Ваньке, повисла у того на шее, плотно прижалась к его голому торсу, чем сильно смутила и заставила покраснеть парня, выдохнула:

– Вас не тронули? А мы боялись, что вы угодите под их гребенку! Нам рассказали, что, когда забирают при облавах, то мало кто потом возвращается назад.

– Как видишь, – сконфуженно буркнул Малкин.

Следом за Сашкой из разрыва между домами выскользнула Катюха в джинсах и блузке, за ней – Карюха в рубашке-сеточке и туфлях Лугатика. Обе возбужденно приветствовали приятелей, будто давно не видели их. Странное поведение девушек говорило Ваньке о том, что те узнали нечто такое, что явно не оставляло им надежды снова собраться всем вместе. Скоро из прохода появились женщина с мальчиком и еще несколько разнополых горожан. Окружили ребят, с любопытством рассматривая. Некоторые трогали за плечи, словно хотели проверить, что видят перед собой живых. Некоторые похлопывали по спинам, будто давнишних знакомых, и, переглядываясь с другими, почему-то кивали головами. После этого задвигались двери подъездов и из домов начали выходить жильцы. Толпа увеличивалась. В общем гуле голосов кто-тогромко недоверчиво спросил:

– А парни правда из наших? Гецейские их не тронули. Но ведь они не трогают только своих и наш отсортированный брак. А девушки не похожи на ле. Но одеты странно. – Этот голос невольно подтвердил догадку Малкина.

Между тем новый голос задал другой вопрос:

– Кто они такие?

– По виду – чужаки! Одежда на них необычная! – выкрикнули в ответ из толчеи.

– Чужаки могут быть опасны! – последовало замечание. – Мы не знаем, откуда они и с какой целью!

Толпа притихла. Сашка крепко держала Ваньку под руку, словно делала напоказ отношения, которых на самом деле между ними не было. Парень чувствовал, что все неспроста, и Сашка наверняка знала, что сейчас должна делать именно так, поэтому не противился. Кроме того, ему было приятно ощущать тепло ее тела. Она прильнула еще плотнее, когда Ваньку с другого боку подхватила под руку женщина с мальчиком и потащила сквозь толпу к подъезду дома. Подъезд был полутемным и не очень чистым. Под подошвами ног что-то шуршало и поскрипывало. Женщина подталкивала вперед мальчика, приговаривала: «Гляди под ноги. Поднимай ноги выше. Не споткнись». А сама не выпускала из руки локоть Малкина. Сашка оторвалась от Ваньки и пошла следом. За нею змейкой растянулись остальные. Компания прошла по широкому подъезду. Миновала площадку первого этажа, вышла через противоположную дверь на соседнюю улицу. Та была узкой, не в пример предыдущей, дома разной этажности с налетом готического стиля. Дорога и тротуары с таким же зеркальным отливом. Людей на улице немного. Они встречали компанию настороженно, умолкали, приближаясь.

– Наши, наши они, – не переставала повторять женщина и вела группу вдоль улицы, потом свернула за угол, где остановилась. – Здесь у меня квартира. – Показала на трехэтажный дом с одним подъездом. – Приглашаю в гости. Живем вдвоем с сыном, хотя недавно была большая семья. Я не одна в этом городе такая. У многих похожие истории.

– Но нас несколько человек, – обронил Ванька, оглядываясь на остальных.

– Это и хорошо, – отозвалась женщина. – От одиночества порой выть хочется.

– Мы же совсем незнакомы, – заметил Малкин. – Я вижу, как все сторонятся нас. Они чего-то боятся. У тебя могут быть неприятности. Зачем они тебе? Лучше мы пойдем куда-нибудь.

– Больше проблем, чем были, у меня вряд ли уже будет, – усмехнулась женщина и пригладила рукой волосы, у глаз пролегли грустные морщинки. – И потом, куда вы все пойдете? Девушки успели кое-что рассказать мне. Вы же впервые в нашем анклаве и городе, никого и ничего не знаете здесь. Быстрее других можете угодить в неприятную историю. Тут это очень просто случается. Уж лучше вам сначала послушать от меня, а потом решать, что делать. Это будет правильнее.

– Это так, – согласился Малкин, – ну, если ты приглашаешь от доброго сердца, спасибо. Веди! – Улыбнулся женщине.

Улыбнулась и Сашка. Катюха и Карюха посмотрели на подъезд, из которого в дверную щель выглянуло женское растерянное лицо с кудряшками на лбу и быстро скрылось за дверью.

Раппопет и Лугатик разбросали глаза по окнам. Дом как дом, окна безмолвны, затемнены.

– Если бы все совершалось по доброте душевной, – вздохнула женщина. – Теперь вопросы выживания важнее любой доброты, – сказала и шагнула к подъезду, подталкивая впереди себя мальчика. Была она невысокая ростом, худенькая, средних лет, но уже с проседью на висках. Мальчик тоже был щуплым, молчаливо жался к матери и даже когда она подталкивала его вперед, старался не отрывать от нее руку или взгляд. На вид ему было не больше шести лет, впрочем, все было относительно и все могло быть совсем не так, как казалось на первый взгляд. Она открыла дверь подъезда, и навстречу выскользнула женщина с растерянным лицом, которое недавно выглядывало в дверную щель. – Это ты, Алуни? – приостановилась мать мальчика, придержала дверь и пропустила мимо себя женщину с кудряшками.

– Я, это я, – настороженно отозвалась та. – А вот ты, Илата, кого привела в дом? Они не опасные люди? Вид у них не очень подходит для твоих гостей.

– Не опасные, Алуни, – успокоила Илата. – Ты же не думаешь, что я сошла с ума.

– Этого еще не хватало! – фыркнула та. – Хотя все мы тут уже давным-давно чокнутые! – прошмыгнула мимо и свернула за угол.

Илата по лестничному маршу поднялась со всей компанией на площадку третьего этажа к своей квартире, приложила палец к черному пятну на двери, открывая ее, впустила мальчика и гостей, приговаривая:

– Проходите, располагайтесь.

Квартира была с большой прихожей, большими комнатами, красивой мебелью и слегка затемненными окнами. Солнце с улицы мягко пробивалось сквозь слабую затененность. Раппопет огляделся, присвистнул:

– Для двоих это хоромы.

– Я же говорила: у меня была большая семья, – напомнила Илата. – Устраивайтесь.

– Хорошо бы под душем сначала взбодриться, – попросила Карюха, глубоким предвкушающим вздохом поднимая грудь.

– Под душем? – не поняла Илата. – А что это такое?

– Ну ополоснуться, помыться под струями воды! – удивленно пояснила Карюха. – Вы что, в этом городе не моетесь, что ли?

– У нас нет струйной помывки, – отозвалась Илата. – Расходовать воду на подобные цели – это преступление. Пресная вода – большой дефицит. Для этого существуют импульсные магнимассажные очистители. Пошли! – сказала и провела Карюху в очистительную камеру. Открыла дверь, вошла вместе с девушкой. – Разденься и положи одежду сюда. – Показала рукой, девушка исполнила требование, Илата опять показала: – Сюда стань ногами. Так. Вытяни руки вверх и коснись пальцем красного пятна над головой. Закрой глаза.

Выполнив это, Карюха испытала легкое щекотное пощипывание по всей коже. Ощущения были приятными: сначала расслабляющими, затем бодрящими, потом разнесся короткий писк, девушку слегка встряхнуло, и она услыхала мягкий голос, пролившийся сверху:

– Очистка с массажем завершена. Чистота кожи необходимая. Продолжение не рекомендуется: кожа может быть травмирована. На коже имеются царапины, а также мозоли на ногах от обуви неточно подобранного размера. Опасная микробная среда в царапинах и мозоли на ногах устранены. Береги кожу. Одежда с обувью очищена. Следующая очистка – по твоему усмотрению.

Девушка открыла глаза, провела руками по телу. Невероятно – как будто смыла с себя вековую грязь, до скрипа. Илата стояла у открытой двери и грустно улыбалась. Карюха подхватила рубашку-сеточку с туфлями, которые еще недавно были не первой свежести, но теперь отдавали безукоризненной чистотой, надела и с легкостью выскочила из очистительной камеры. После этого очистку прошли все ее друзья. Илата также побывала в камере. Вышла оттуда, словно с обновленным лицом, без налета усталости и страха, как будто помолодела до возраста Сашки, Катюхи и Карюхи. Не зная заранее, никто бы не подумал, что она старше. Все расположились в одной из комнат на несложных стульчиках с мягкими сиденьями. Мальчик примостился на маленьком стульчике рядом с матерью. Посреди комнаты стоял стол с огромной вазой под потолок, у стен – гнутые шкафы. Малкин огляделся, проговорил:

– Чтобы так жить, надо быть богатым человеком или хорошо зарабатывать. Чем же ты занимаешься?

– Здесь ничего нет дорогого, – ответила Илата, отводя волосы за уши, – все это дешевые вещи. Мебель сформирована конструктором-молекулятором. Заработок у меня средний. Хватает, чтобы жить нам с сыном и содержать квартиру. Когда семья была полная, все было иначе. Верили в будущее, надеялись. Теперь ничего не загадываем, живем, полагаемся на везение и удачу.

Опустив глаза, Ванька умолк – неудобно было допытывать женщину о том, что, как казалось, явно тяготило ее и о чем она, сдавалось, не очень хотела говорить. Сиденье под ним было удобным, он откинулся к спинке, уловив слабый скрип, скрестил на голой груди руки. Лугатик на своем месте нетерпеливо заерзал, явно раздираемый любопытством, но, сцепив пальцы рук, сжал губы и удержался от расспросов. Раппопет смотрел исподлобья, ему также хотелось быстрее выяснить, в какой истории они оказались, но, видя сдержанность Малкина, не торопил события. Однако Сашка женским чутьем улавливала желание Илаты выговориться. Накопленные и запертые страсти рвались из нее наружу, но выработанная привычка все скрывать в себе удерживала и останавливала женщину. Катюха смотрела на мальчика и думала, что тот слишком серьезен для своих лет и слишком не уверен в себе, коль не отходил от матери ни на шаг. Карюха же глядела на все просто: нечего разводить антимонии. Чем быстрее удастся разобраться в обстоятельствах, тем понятнее будет, что делать. Поэтому задала вопрос вместо Ваньки:

– Так что же произошло, Илата? Где твоя семья?

Поправив за ушами волосы, женщина грустно сказала:

– Я сама ищу ответ на этот вопрос. Не раз обращалась в лецейское и гецейское Управления, но так и не получила никакого объяснения. Семья исчезла в один из дней. Вся. Муж, старший сын, мать, сестра. В этот день была Обложная облава, как сегодня. Я уверена, что люди, которых сегодня увезли, больше не вернутся домой. Впрочем, иногда некоторые возвращаются, но вытянуть из них ничего не удается – они молчат, и никто не знает, что с ними произошло. Приходится только догадываться. И я тоже догадываюсь, что произошло с моей семьей, но вам о моих догадках знать не обязательно. В нашем городе чем меньше будешь знать, тем больше проживешь.

– Странно вы здесь живете, – протянула Карюха, натягивая на колени рубашку-сеточку. – Какая-то необъявленная война между людьми.

– Не заблуждайся. Мы относимся к виду гетеро, меньшинству. По правилам анклава гетеро не являются нормальными людьми. Просто меньшинство низшего уровня, и все, – объяснила Илата. – В нашем анклаве все права и власть принадлежат двум видам высшего уровня: ле и ге. Мы же не везде можем работать, не любую должность занимать, мы – извращенцы, состоим на особом учете.

– А как же демократия? – подал голос Лугатик.

– А что это? – недоуменно посмотрела на него женщина.

Озадаченно расширив глаза, Володька сбивчиво, скомканно выговорил:

– Власть народа. То есть большинство народа, независимо от национальности и принадлежности к какому-либо полу, участвует в выборах, принимает решения, а потом все исполняют их. Для тех, кто после этого отказывается исполнять решения большинства, существуют суд и разные наказания, вплоть до тюрьмы.

– Тюрьма? Что это? – не понимала Илата.

– Место, куда человека, совершившего преступление, на определенный срок по решению суда изолируют от общества, – пояснил Лугатик.

– Зачем так сложно? – поразилась она. – В анклаве все проще.

– Так принято в демократии, – пробормотал Володька.

– У нас высшая форма правления – гелекратия, – отозвалась Илата. – Все иное находится под строгим запретом. Все обязаны исполнять решения Объединенного Верховного Гелеционального Собрания.

Положив руки на колени, Малкин оторвался от спинки стульчика, вытянул вперед худую шею, спросил:

– Где и кем ты работаешь?

– Мне повезло, – после некоторого молчания отозвалась Илата и погладила по голове сына. – Я работаю в ЦИЧГ – Центре по изучению человеческих глупостей.

– Центр по изучению человеческих глупостей? – переспросил Малкин, наклоняясь вперед и еще сильнее вытягивая шею. – И какими же глупостями вы там занимаетесь?

– Всеми. Например, признано, что сообщество гетеро – это не только меньшинство и извращенцы, но еще сборище глупостей, – сказала Илата.

– Кем признано? – не выдержал Лугатик.

– Геленаукой, – ответила Илата. – Одной из признанных глупостей считается утверждение, что для продолжения человеческой жизни необходимы мужчина и женщина.

В ответ Лугатик сумел только что-то пробормотать, изумленно почесав за ухом. А Сашка вскинула брови и выпрямила спину:

– А кто, если не мужчина и женщина?

Погладив сына по голове, Илата поднялась на ноги, поправила блекло-зеленую бесформенную блузку, серую юбку до колен и прошлась по комнате:

– Геленаука утверждает, что человек создан искусственным путем, стало быть, основа продолжения жизни – искусственное размножение из искусственных половых клеток, созданных человеком. Совершенство искусственной половой клетки в том, что в нее можно вложить все, что необходимо человеку. Гетеро влечение становится бессмысленным и даже вредным, ибо оно развращает человека, превращает извращенца в изгоя. Роль мужчины и женщины в связке друг с другом, как продолжателей человеческого рода, уходит в прошлое. Ге-ге влечение и ле-ле влечение – вот великое приобретение человека.

– И ты веришь в такую геленауку?

– Я обязана верить. Иначе у меня не будет работы. К тому же других правил у нас нет.

Почувствовав жар под мышками, Раппопет насупился, расстегнул верхние пуговицы рубашки, оттянул полы, подул на грудь и снова застегнул, посмотрел на Илату снизу со стульчика:

– Получается, что в этом квартале живут преступники, и ты одна из них.

Чуть съежившись, женщина этим движением тела как бы подтвердила слова Андрюхи, но произнесла иное:

– Люди меньшинства не преступники в нашем обществе, но не приветствуются. Это не запрещается, но считается очень большим изъяном, болезнью. Считается, что человек меньшинства имеет возможность излечиться, исправиться и, если ему сильно повезет, переехать из квартала извращенцев в квартал нормальных людей. Отрицание утверждения, что гетеро влечение не является извращением, – еще одна великая глупость. Геленаука доказывает обратное, гетеро влечение – это отступление от нормы. А норма в том, что всякий человек – это индивидуальность и должен существовать вне зависимости от противоположного пола. Женское влечение к женщине, мужское – к мужчине. Мы, меньшинства, наверно, действительно больные люди, наверно, нас надо лечить, чтобы зараза не распространялась по анклаву, – последние слова Илата сказала таким тоном, что было понятно: она произносила не свои мысли, а повторяла довлеющее над нею общественное мнение.

– Боже мой, куда мы попали? – воскликнула Катюха, встряхивая головой.

– Вот именно, боже мой! – подхватила Сашка. – А как же бог, Илата?

Остановившись против нее, хозяйка квартиры продолжительно посмотрела Сашке в глаза и, вдруг изменив на своем лице выражение на близкое к восковой маске, заученно однотонно проговорила:

– Истина в том, что не Бог написал Библию. Если бы это сделал Бог, он бы подтвердил, что гетеро влечение – это всего лишь начальный этап размножения человека. Поэтому утверждение о том, что гетеро влечение определено природой как основа продолжения жизни – просто безумная глупость. Геленаука не подтверждает этого, ибо по природе мужчина неспособен вынашивать плод и рожать – стало быть, он гомогенен. Точно так же и у женщины без мужчины не завяжется плод – значит, и она гомогенна.

– Вот именно! – подхватилась с места Сашка. – Что и требовалось доказать! Именно мужчина с женщиной в паре – продолжатели жизни!

– Нет! – покачала головой Илата. – Геленаука говорит, что Бог искусственно создал мужчину и женщину, – значит, и человек должен воспроизводиться искусственно. Будущее всего мира за ге и ле.

– Погоди, погоди! – прервала Сашка хозяйку квартиры. – Ты серьезно все это? А тебе не кажется, что ваша геленаука – сплошное извращение и глупость несусветная?

– Я работаю архивариусом и не могу перечить современной геленауке, – как бы отгородилась невидимой стенкой Илата, давая понять, что обсуждать сейчас со своими гостями выводы геленауки она не собирается.

– У вас еще и архивы имеются! – присвистнул Раппопет и оторвался от сиденья. – Значит, дело поставлено на широкую ногу. – Мускулистый невысокий толстячок не прошел, а будто подкатился к окну. – Тогда ответь, что мешает тебе излечиться и переехать жить в другой квартал? И скажи, черт побери, почему у тебя затемнены окна? В комнате мало солнца! Здесь не хватает ярких солнечных лучей! – Он резко повел рукой, будто отодвинул занавеси, которых не было.

Неожиданно Илата мгновенно оказалась возле него, оттолкнула от окна, стремительно коснулась пальцем черного пятна на подоконнике, и затемнение окон резко увеличилось, погрузив комнату в сумрак. Женщина щелкнула пальцами, и сверху полился теплый свет. Ее зрачки спокойного серого тона вдруг блеснули дикой кошачьей зеленью. И медленно погасли, приняв прежний оттенок. Андрюха удивленно вытаращил глаза. Она проговорила:

– Утверждение меньшинств о том, что не стоит заглядывать в чужую кровать, – это еще одна непреложная глупость. Заглядывать нужно, просто необходимо, чтобы увидеть, свободен ли человек от вредных заблуждений или в нем сильна его ограниченность и не дает ему постичь простые истины!

Терпеливо слушая, Малкин смотрел на женщину и пытался понять, о чем думала Илата в те минуты, когда произносила догмы геленауки. В какие-то моменты казалось, что она пропитана ими настолько, что неспособна увидеть разницу между черным и белым. Но иногда сдавалось, что она просто излагала для них суть окружающего мира, в котором они очутились, а сама смотрела на этот мир их глазами. Впрочем, и то и другое было спорно. Смотреть их глазами она не могла, ибо была частью своего мира, но и принимать его в таком виде тоже, вероятно, не могла. Очевидная борьба внутри нее не находила выхода. Тем не менее, когда Илата быстро затемнила окна, для Ваньки это стало неким откровением: непросто человеку жить под вечным страхом. Он опять прижался к маленькой спинке сиденья, вытянул перед собой ноги, спросил:

– Тебе-то чего бояться, Илата? Ты живешь на последнем, третьем этаже. Заглянуть в твое окно непросто.

– Есть дома, где гораздо больше этажей, – ответила женщина.

В голове у Малкина тут же возникли соседние многоэтажки, которые громоздились неподалеку и хорошо были видны из ее окна. Его покоробило от вдруг возникшей неприятной мысли:

– Выходит, у вас тут за всеми подглядывают, и вы за темными окнами пытаетесь спрятать свою жизнь?

– Наши предки, возможно, не знали затемнений. А мы не живем без этого, хотя за темными окнами ничего спрятать нельзя, – грустно вздохнула Илата, лицо ее осунулось и вмиг потеряло свежий налет. – Люди знают об этом, а те, кто не знает, догадываются, что в нашей жизни никакая тень неспособна уберечь никакие секреты, даже литые стены не спасают от этого. Но людям свойственно надеяться – надежда прибавляет сил, жить с надеждой комфортнее.

Подтянув ноги, Ванька оттолкнулся от спинки стульчика и нескладно вскочил с сиденья:

– Все надеются, и никто не пробует с этим бороться? – спросил, выгибая позвоночник.

Такой вопрос как будто удивил Илату – ведь она, кажется, доходчиво все объяснила, но, похоже, требуется разжевать.

– С этим невозможно бороться. – Сказала, шагнула к столу и оперлась на столешницу.

Проследив за нею, Малкин отметил паутинки морщин на тыльной стороне ладоней, а на ее слова недоуменно пожал голыми плечами:

– Тогда для чего нужно затемнение? Да и одежда ни к чему. Бегайте с фиговыми листками, как в каменном веке.

Прозвучало это не совсем корректно, но Илата как будто не заметила вызова, убрала руки за спину и подхватила, отходя от стола:

– Одежда, затемнения и стены действительно бесполезны для плойдэров, но простым гражданам запрещено иметь плойдэры. У них только глаза, а для глаз одежда, затемнение и стены – препятствия.

Недовольно супившийся после того, как женщина оттолкнула его от окна, Раппопет наморщился больше:

– Что еще за плойдэры? – спросил монотонным голосом.

Проведя грустным взглядом по всем, Илата медленно прошлась по комнате и только потом отозвалась. Впрочем, это не был ответ и не было удивление, скорее сожаление о некомпетентности гостей:

– Да, видно, из дремучих мест вы прибыли сюда, что не понимаете и даже не догадываетесь, о чем я говорю!

Качнувшись на ногах взад-вперед, Малкин сунул руки в карманы и негромко успокоил:

– Пожалуй, я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но ведь всякая вещь может попасть к кому угодно. И все, что хорошо для одной стороны, может быть так же полезно и для другой. Надо только суметь воспользоваться этим.

От Илаты повеяло холодком. Она приняла упрек на свой счет, точно Ванька обвинил ее, что она не сумела добыть для себя плойдэр, и потому зашторилась сухим сдержанным тоном:

– Ты только что появился в нашем городе и анклаве, совсем ничего тут не знаешь, а уже твоя фантазия буйно разыгралась. Умерь пыл. Не спеши с выводами. Может, в тех местах, откуда вы пришли, многое проще, чем у нас, но не думаю, что настолько просто, что можно в одночасье все поставить с ног на голову или наоборот.

На минуту в комнате повисло молчание, от которого Малкин испытал неловкость. Кажется, он действительно поторопился со своими суждениями: не зная броду, полез в воду, побежал впереди паровоза. Слегка замялся, покраснел и ретировался:

– Конечно, ты права.

С облегчением тихо Илата вздохнула, подняв грудь под тканью блекло-зеленой блузки, и продолжила:

– Под воздействием псипаралов люди рассказывают все о себе, о родственниках, о друзьях, о соседях, о делах, о мыслях, даже не нужны плойдэры, чтобы видеть сквозь ткань, черное стекло, бетон и металл. После каждой облавы, как сегодня, в нашем квартале гецейские и лецейские наводят шмон. Находят людей, тайники, если такие есть, изымают все. Недовольные исчезают навсегда. Поэтому у всех на окнах затемнение, а рты на завязках, пока их не развяжут псипаралы.

– Но ведь ты не молчишь сейчас, – осторожно заметил Малкин.

Слегка усмехнувшись, женщина вернулась к столу, села на стульчик и коснулась ладонями вазы, провела по ней бережно, как по большой ценности, словно от прикосновения к ее стенке испытывала особое удовлетворение. Мальчик соскочил со своего сиденья и метнулся к матери, притулившись сбоку. Она обняла сына, прижала к себе и после этого перевела взгляд на Ваньку:

– Нет, я тоже молчу, – ответила ему. – Говорю лишь о том, о чем знают все и что скрыть невозможно. Не знаю, надолго ли вы к нам пожаловали, но если не на один день, тогда сначала присмотритесь, пооботритесь чуть, понюхайте, что чем пахнет, включите мозги, а уж потом займитесь делом, по которому прибыли. Но не ранее, чтобы не оказаться объектами для переработки в молекулы.

Щеки у Малкина опять покраснели, его обдало жаром, вспыхнули кончики ушей – понял, что опять вылез с нелепым замечанием и нарвался на новый укол. Ничего не оставалось, как стерпеть и вежливо оправдаться:

– Благодарю за совет. Ты не первая сегодня, кто советует нам. Видно, мы действительно выглядим глупо, отстали от жизни, не догоняем вашего прогресса. Нет времени задерживаться у вас, но, наверно, сейчас у нас выбор невелик. Одна просьба: коль ты уже нас приютила, Илата, потерпи чуток и помоги дальше разобраться во всех тяжких.

– Мог бы не просить, – пообещала женщина.

Сделав минутную паузу, Ванька выговорил:

– Гецейский посоветовал сегодня вечером побывать на заседании Объединенного Верховного Гелеционального Собрания. Что ты на это скажешь, Илата?

Погладив по голове мальчика, женщина одобрила:

– Это хороший совет. Я бы на твоем месте приняла его. Только не стоит идти туда всем вместе одной компанией. Коль тебя пригласил гецейский, стало быть, он принял тебя за ге. Не следует разрушать его представления о тебе. Это может привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому парням надлежит пойти отдельно от девушек, как ге, а девушкам самим по себе, как ле.

– А если мы пойдем как меньшинства? – вставила Сашка, откинув за плечи длинные светлые волосы.

– Это не запрещено, но не приветствуется, – ответила Ила-та, положив руки на стол перед собой. – Как правило, меньшинства на заседания ОВГС не ходят. Нас туда не то чтобы не пускают, нам элементарно там нет места. До нас просто доводят решения ОВГС, которые мы должны исполнять. Однако до вечера далеко – есть еще время побродить по городу, посмотреть, как живут люди.

– С удовольствием! – охотно подхватил Малкин. – Ты согласна быть гидом?

– Почему бы нет? – кивнула женщина.

– Тогда чего же мы сидим? Отправляемся на экскурсию!

2

Из подъезда вышли на улицу. Узкая улица залита солнцем, гладкое зеркало дорожного покрытия отражало его лучи. Дома вдоль дороги разных форм, этажность вразнобой. Люди по тротуарам движутся сосредоточенно, по сторонам не смотрят, в парах беседы друг с другом скупы, в группах – безмолвие. Одежда на всех из простых легких тканей для солнечного дня. В воздухе плавают умиротворяющие цветочные ароматы, испускаемые странными устройствами, прикрепленными к стенам домов. И хотя цветов нигде не видно, наличествует ощущение их присутствия повсюду. Небо над кровлями домов чистое, глубокое, режет глаза своей яркостью. Из-за угла дома суетливо настороженно вынырнула Алуни, будто поджидала Илату с ее спутниками. На ней просторная блеклая блузка неопределенной расцветки, перетянутая в поясе тонким шнурком, широкая в бедрах сероватая юбка выше колен. Отбросив пальцами со лба кудряшки, остановилась перед Илатой:

– Куда направляешься, соседка?

– Прогуляться по городу, – ответила та, держа за руку мальчика.

– Погода хорошая, почему не прогуляться и других не прогулять? – метнула взгляд на Ваньку с друзьями. – А может, и мне к вам прилепиться? Дел все равно никаких. Не помешаю? – И, не дожидаясь ответа, суетно подхватила под руку Илату, потянула вперед. – Я с вами, я с вами! Топаем! Как я догадываюсь, ты своим спутникам решила показать наши достопримечательности? Откуда гости, если не секрет? – И снова глянула на Ваньку. – Парняга-то какой высоченный, тощеват, правда, но если откормить – будет ничего себе.

– Не тем твоя голова забита, – улыбнулась Илата, ступая маленькими шагами, чтобы мальчик успевал идти рядом. – Уже скольких ты откармливала.

– Отвратительными едоками оказывались! Потому и духу не хватало на остальное. – И засмеялась фыркающим смехом.

Смутившись, Ванька покраснел, вздохом наполнил легкие и неловко пригладил на затылке волосы. Лугатик хихикнул, сунул руки в карманы брюк, промолчал. Раппопет крякнул и пробежал пальцами по пуговицам рубахи. Сашка, Катюха и Карюха посмотрели на Алуни с недовольством, как будто та забралась в чужой огород и топчет чужие посевы. Алуни резко оборвала смех, глаза засверлили буравчиками:

– Так откуда твои спутники, соседка? – опять настойчиво спросила у Илаты, выгибая шею, как гусыня, и отпуская руку Илаты.

– Успокойся, наши они, наши, – неохотно отозвалась Ила-та. – Проездом из другого места.

– Вот интересно! – воскликнула с писком в голосе Алуни. – А я нигде, кроме нашего города, не бывала, а так хотелось бы посмотреть, как вокруг люди живут! – Посмотрела на Ваньку. – Расскажи, длинный, как там у вас?

Только собрался было Ванька ответить общей фразой, как Илата вдруг прикрикнула на Алуни:

– Отстань от гостей! Что толку слушать о том, чего не видишь? Лучше соберись и слетай сама в другие места. Посмотри своими глазами.

Будто не заметив вспышку Илаты, Алуни сморщилась и вздохнула:

– Ты же знаешь, что для меньшинств это очень сложно. Бумаги на поездку надо оформлять за два года вперед, а когда оформишь, окажется, что на этом рейсе для нас нет мест. Некоторые по несколько раз пытались, да так и сидят безвылазно. И потом, гелевластям не нравится, когда мы хотим путешествовать. Зачем же на собственную голову наваливать проблемы, получать метку на шею? Стать меченым – все равно, что стать полным изгоем. Попрут отовсюду и никуда не впустят. Нет, я хочу спокойно дожить до старости и умереть в своей спальне.

– Меченые – это неблагонадежные, что ли? – поинтересовался Ванька, двигаясь за женщинами на шаг позади.

– Хуже! – сказала Алуни. – Вообще конченые люди. Лишаются всего: работы, жилья, друзей, знакомых, семьи. Загибаются в своем переулке или в какой-нибудь трущобе среди мышей и крыс. А впрочем, быть может, все не совсем так. Точно о них я мало что знаю. Да и никто толком не знает. Кроме тех, у кого все под контролем. Общаться с мечеными не запрещено, но только в определенных местах. Они не имеют права появляться там, где не разрешено правилами. А там, где правила им разрешают, мы – редкие посетители. Но иногда все-таки встречаемся. Бывает и такое.

– Что за дикость! – не выдержала Карюха, цепляясь за локоть Лугатика. – Это правда или лапша на уши?

– А разве у вас не так? – удивленно округлила глаза Алуни и даже чуть приостановилась, заглядывая в лицо Карюхе.

Затем они перешли на другую неширокую улицу. И в этот миг увидали, как в ближайшем доме на восьмом этаже распахнулось окно, разнесся визгливый вопль и в оконный проем вымахнула женщина. Полетела вниз, раскинув руки. Упала лицом и грудью на сверкающий тротуар, ошеломив пешеходов. Алуни быстро отреагировала на крик и застыла на месте, с любопытным безразличием уставившись на лежащее в десяти шагах от нее женское тело. Пестрое безрукавное платье вдоль спины разорвано, от плеч до пояса по позвоночнику протянулись кровавые полосы, руки и ноги в таких же отметинах. Илата тоже остановилась, прижав к себе сына, грустно вздохнула и попятилась, спиной наталкиваясь на Катюху:

– Уходим, уходим, – проговорила торопливо, тесня девушку назад, – разберутся без нас.

– Но, может, она жива! – воскликнула Катюха, пытаясь оторваться от Илаты. – Надо помочь.

– Она мертва! Видишь, под ней лужа крови! – без эмоций ответила Илата, пробежала глазами по удивленным лицам спутников и шагнула в сторону. – Не нужно быть свидетелями. Уходим, уходим. – Скорым шагом направилась через дорогу на другую сторону улицы, увлекая за собой остальных.

Ничего не понимая, друзья пошли следом, а образовавшаяся толпа у тела женщины мгновенно стала таять. В ту же минуту раздался новый дикий крик, и из того же окна восьмого этажа выпал мужчина. Он летел спиной вперед и упал на тротуар рядом с женским телом, размозжив затылок. Рубаха изодрана, на груди кровавые полосы. Малкин оглянулся и застопорился посреди дороги, Раппопет и Лугатик затоптались рядом, девушки растерянно замедлили шаг. Алуни сбоку пихнула Ваньку в плечо, визгнула:

– Тебе сказано, длинный, не торчи на месте! Слушай Илату!

– Что, черт побери, происходит? – возмутился Ванька, ловя равнодушный взгляд Алуни. – Это в порядке вещей у вас, когда люди из окон выбрасываются?

– Бывает, все бывает, – холодно ответила Алуни. – Скорее на ту сторону! – продолжала она толкать Малкина. – Не создавай себе проблем! Они мертвы.

Пришлось подчиниться. На другой стороне улицы на тротуаре столпились любопытные. Глядя через дорогу, все ждали, что будет дальше. Илата остановилась среди них, поджидая своих спутников и Алуни. Мальчик рядом молчал, сжимая руку матери. Малкин и его друзья были обескуражены. Окружив Илату с Алуни, надеялись хоть на какие-то объяснения. Те видели недоумевающие взгляды, но ничего не говорили. От дома, у стены которого все стояли, падала тень, накрывая тротуар и половину дороги. Толпа рядом безмолвствовала. Странное безмолвие начинало напрягать. И вдруг тишину разорвал злобный собачий лай. Все увидели, как из подъезда противоположного дома, где на тротуаре лежали два мертвых тела, выпрыгнул крупный пес. Откормленный, с крепкими ногами, крупными лапами и шелковистой шерстью. Он мотнул головой по сторонам и в три прыжка оказался возле тел. Обнюхал и зарычал, опустив голову над трупом женщины. Рычал долго, ожесточенно и тоскливо одновременно. Сашка сжала кулаки, как будто что-то вспомнила, глянула исподлобья, потом сквозь сдавленные зубы выдавила:

– Они спасались от него. Этот пес – убийца!

– Его надо умертвить, – в тон Сашке выдохнула Катюха, чувствуя, как в горле застревает тяжелый ком.

– Возможно, – грустно согласилась Илата, отступая с мальчиком ближе к стене, – но это не наше дело.

– Ты чего несешь, Илата? – вспылила Карюха, напружиниваясь и пронизывая ее взглядом. – Из-за этого пса люди выбросились из окна, а ты говоришь «не ваше дело»! Надо вызвать хотя бы стражей порядка.

– Утильцейские уже получили информацию. Скоро они прибудут, – негромко ответила Илата.

Толпа вокруг уплотнилась, но не расходилась и не бежала врассыпную, как это было на другой стороне улицы. Ванька обратил внимание, что люди, идущие по другой стороне дороги, завидев на тротуаре трупы и рычащего пса, резко сворачивали, перебегали улицу и увеличивали количество зевак здесь. А у пса сквозь рычание уже прорывалось тоскливое скуление, как будто он начинал понимать, что натворил, и сожалел об этом. Неслышно подплыла овальная транспортная платформа. С нее спрыгнули трое утильцейских в черных шортах и с черными бантами на шее. У первого в руке был короткий черный цилиндр. Пес оскалился, вздыбил шерсть, не подпуская к трупам. Утильцейский протянул в его сторону цилиндр. Пес взвизгнул, как от сильного ожога, и вдруг на глазах у всех начал терять свои формы, части тела стали быстро улетучиваться, и скоро на месте пса осталась пустота. Малкин, пораженный, остолбенел. Его друзья потрясенно выкатили глаза. Утильцейские бегло осмотрели трупы людей, после чего на них был наставлен тот же черный цилиндр. И с ними стало происходить то же самое, что недавно с псом: тела начали испаряться. Через несколько секунд тротуар был чист и сверкал зеркалами плитки, как хрустальный. Утильцейские прыгнули на платформу, и она с шуршанием поплыла вдоль дороги. Толпа медленно пришла в движение и начала рассасываться. Илата с Алуни тоже зашевелились, но Малкин решительно удержал их:

– Стоп, стоп, женщины! Объясните, что это было? Куда делись трупы? Что за черный цилиндр в руках утильцейского?

– Трупы вместе с преступником утилизированы, – коротко сказала Алуни и пальцами поправила шнурок на блузке.

– Как утилизированы? С каким преступником? – поперхнулся Лугатик, и на лице появилось такое обалдевшее выражение, что нижняя челюсть отвисла, раскрыв рот.

В свою очередь Алуни удивилась вопросу и пояснила:

– Под воздействием излучения молекулярного утилизатора трупы распались на молекулы. А преступник – пес, который выбросил людей из окна. Так положено – всех утилизировать. – И округлила глаза. – Но разве у вас иначе?

– Не задавай глупых вопросов, Алуни! – вмешалась Ила-та. – Ты же видишь, они огорошены. Значит, у них не так, значит, в их местности по-другому. Поэтому им интересно познакомиться с нашей жизнью здесь. Пойдемте, хватит возле этой стены тереться. – Она стала тихонько подталкивать Алуни в бок и двигаться за нею по тротуару.

После объяснения Алуни Малкин сообразил, что черный цилиндр, заинтересовавший его, и есть молекулярный утилизатор.

И хотя было совершенно непонятно, каким образом тот действует, любопытствовать не стал, чтобы своей дремучестью не навлечь проблемы. Не удержался только сказать:

– Может, в квартире остались еще трупы. Утильцейские не проверили. Не выяснили, что стряслось.

– РС – распознаватель событий – мгновенно показывает, что произошло. Трупов наверху нет! – уверенно ответила Ила-та. – Если бы они там остались, утильцейские поднялись бы на этаж, чтобы утилизировать. Что тут непонятного? – ускорила шаг, продолжая подталкивать Алуни и обхватив за плечи мальчика.

Шли вдоль улицы. По сторонам – разновысотные строения. По дороге с легким шелестом плыли транспортные платформы разных форм, и другой непривычный взгляду транспорт скользил по зеркальному полотну. Друзья с любопытством глазели на это, не задавая никаких вопросов. Встречные пешеходы в незамысловатых одеждах сторонились, прижимаясь к стенам домов, настороженно бросали косые взгляды на Малкина и Лугатика, уступали дорогу. Парней напрягало, что их принимали за ге. Володьке подумалось: прибарахлиться бы, раздобыть рубашонку да туфли; он повернул голову к Илате. Но сказать ничего не успел – женщина опередила:

– Сейчас заглянем в магазин. Переоденетесь.

– Хорошо бы, – обрадованно согласился Лугатик. – Вот только денег у нас – кот наплакал, честно сказать, сквозняк в карманах. – И для убедительности вывернул их наизнанку.

– Достаточно номера дисфирега, – заметила Алуни. – У вас же есть номера дисфирегов. Или нету? – Удивленно вытаращила глаза. – Тогда как вы путешествуете, не имея номеров дистанционных финансовых регуляторов?

Парни переглянулись. Сашка сообразила быстрее, вставила:

– У нас были банковские карты, но мы растранжирили деньги и выбросили карточки.

– В общем, да, – смущенно подтвердил Малкин, краснея от вранья.

– Банковские карты? Это же пещерный век! – прыснула смехом Алуни. – Я читала о них где-то в истории. Из каких же мест вы прикатили?

– Не досаждай, – урезонила Илата. – Пойдем подберем одежду. – И повернула к двойным стеклянным дверям без ручек, потянув за собой сына.

Следом поплелась Алуни, не замедлив предупредить:

– На номер моего дисфирега рот не разевайте. Мое дело – сторона.

Вошли в небольшое пустое помещение, в котором всем было тесно. Голые чистые стены. Потолок низкий, с зеркальными переливами. На правой стене – в полный рост зеркало. Пол выложен цветной плиткой. Окно треугольником, сужающимся книзу. Друзья затоптались в замешательстве: если это магазин, то где товары и продавцы? Странно, все странно. Раппопет, оттого что ничего не понимал, недовольно сморщился и сжал губы. Девушки сбились в кучку. Ванька чуть пригнулся, как будто касался затылком потолка. У Лугатика в животе заурчало, словно от голода. Илата взяла под локоть Малкина и подтолкнула к зеркалу. Тот посмотрел на свое отражение: волосы торчком, кожа загорелая, но веснушки пялились даже сквозь загар. Выражение лица растерянно-вопросительное. Стоял, смотрел в зеркало, пытался вызвать на лице улыбку, но получалось плохо, и потому играл желваками и быстро приглаживал волосы. Илата сбоку с головы до ног окинула Ванькино отражение, приложила к зеркалу ладонь и произнесла:

– Нуждается в одежде и обуви.

И тут Малкин замер от неожиданности. В зеркале вдруг на его отражении стала появляться новая одежда. Замелькали разные рубахи и брюки. Затем все вдруг прекратилось. Отражение в зеркале застыло, одетое с иголочки. Ванька замер и не сразу оторвался от него. Оглядел себя, усмехнулся: зеркало удивительным образом все исказило, ибо себя он видел все тем же длинным, рыжим, нескладным, с аляповатой прической, в прежних мятых штанах и с голым торсом. Между тем парни от Ванькиного отражения оцепенели, не веря собственным глазам, что все это им не снится. А девушки восторженно захлопали в ладоши.

– Два Ваньки! Один с нами, второй в зеркале! – прощебетала Карюха.

Сконфуженно Малкин отозвался:

– Нормально. Одежда, как у всех в городе. Чтобы не выделяться. Не пялиться в глаза.

– Устраивает? – спросила Илата. – Зачем выделяться, если вы уже зарегистрированы в Базовике? Меньшинствам обращать на себя излишнее внимание опасно, этим может заинтересоваться КИОП – Комитет по исправлению общественных пороков. Лучше не попадать под их неусыпное око.

– Ге с ле тоже не выделяются? – поинтересовалась Сашка.

– Они нормальные, им не запрещено! – грустно сказала женщина.

– Тогда какими пороками занимается этот комитет? – спросила девушка.

– Всеми, которые есть у других, – пояснила Илата. – Комитет ежегодно утверждает их перечень. И каждый год тот увеличивается.

– Ну а пороки ге и ле кто отслеживает?

– У них нет пороков.

– Как? – удивилась Сашка. – Такого не может быть!

– Может! – отрезала Илата тоном, который прекращал обсуждение этой темы.

Ничего не оставалось Сашке, как покачать головой и провести взглядом по озадаченным лицам приятелей. В ответ друзья лишь растерянно пожали плечами, состроив кислые мины. По меньшей мере, от всего этого выносило мозг. Видя, что Илату напрягает тема разговора – может, из-за боязни чего-то, может, из-за того, что она сама не раз задавала себе подобные вопросы и не решалась отвечать на них, – Малкин вернул беседу к одежде:

– Скажи, Илата, а есть у вас одежда, в которой в любых здешних сообществах нас могли бы признавать за своих? Ведь вечером мы собираемся побывать на заседании ОВГС.

– Есть! – без раздумий переключилась на Ваньку женщина. – Та, которая на вас. Она сначала вызывает подозрение, но потом каждый понимает, что в других местах другие правила и порядки и, разумеется, одежда другая.

– В таком случае нам нет смысла менять одежду. Тем более что ее надо еще пошить. – Ванька широко расставил ноги и расправил плечи.

– Пошить? – переспросила Илата. – Что значит «пошить»?

– Ну, – замялся Малкин, подбирая слово. – Сделать.

– Тебе нужно коснуться вон того зеленого пятна, – показала она на стену, – и КМ – конструктор-молекулятор – мгновенно сформирует и выдаст твою одежду.

– И все?

– И все.

Раздумчиво посмотрев на зеленое пятно, Ванька почесал затылок. Неожиданно в разговор вклинился Лугатик. Словоохотливый любитель прихвастнуть и позубоскалить, он с некоторой скованностью трусовато схватил Малкина за руку и серьезно произнес:

– Ничего касаться не надо. Уж лучше останемся во всем своем. А то в новом фасоне гецейские могут спустить на нас всех собак!

– Что-то быстро ты передумал! – вспыхнула Карюха. – А нам с Сашкой, по-твоему, так и болтаться полураздетыми в ваших нарядах? Одна Катюха у нас как человек!

– Ей придется что-нибудь с себя снять, – вставила слово Илата. – Иначе ей может не оказаться места среди присутствующих на ОВГС.

– Зачем снять? – раздался растерянный голос Катюхи. Она прижала руки к светлому топу, как будто собралась защищаться от Илаты, точно ожидала, что та попытается сейчас сорвать с нее часть одежды.

– Потому что твой наряд больше похож на убор гетеро, – пояснила женщина. – Хотя подобные одеяния у нас не носят. Другой молекулярный состав. Тем не менее лучше не возбуждать любопытство КИОП, иначе запросто можно угодить в ГМОМ. Тебе придется приблизиться к виду ле, слиться со своими подругами.

– Мы что, похожи на ле? – поморщилась Сашка. Худая, высокая, с маленькой грудью, дерзко взъерошила руками волосы.

– Не очень, – вздохнула женщина. – Но и на гетеро не очень похожи. Это и хорошо! – Сделала паузу, поведя серыми зрачками по остальным. – Ну что? Никто не будет переодеваться? Тогда идем дальше, – ступила к двери, потянув за собой мальчика.

Выйдя на улицу, все двинулись дальше по тротуару. Потом по короткому переулку перешли на другую широкую улицу. Илата пояснила, что это главная улица города. В общем-то, на первый взгляд улица мало чем отличалась от предыдущих, пожалуй, только своей шириной и редкими зелеными насаждениями вдоль нее. И, конечно, более плотным движением транспортных платформ на дороге. Да еще пешеходов на тротуарах стало заметно больше. Осматриваясь вокруг, Малкин вдруг выудил в голове вопрос:

– А у вашего города есть история? – спросил, шагая рядом с Илатой, и сверху вниз с высоты своего роста глянул на проседь волос у нее на висках.

– Конечно есть. И немалая. Как, впрочем, у любого города, – отозвалась женщина. – Позже я расскажу вам. А сейчас смотрите на жизнь в нем.

Оторвав взгляд от Илаты, Ванька перевел его на пешеходов и тут же приостановился от неожиданности. Приятели тоже застопорились. Им навстречу спокойно вышагивала красивая, но совершенно голая женщина. Только на ногах были сандалии, отдаленно похожие на те, что они помнили из древнегреческой истории. А рядом с нею важно ступал крупный лохматый черный пес с большими лапами и обвислыми губами.

– Вы чего встали? – одернула Илата. – Женщин не видели?

– Почему она голая? – растерянно спросил Малкин, краснея.

– Она не голая, – сказала Илата.

– Как это? – шумно выпихнул из себя Раппопет. – Мы же не слепые.

– Вас просто подводит зрение! – сказала Илата.

– Всех сразу, что ли? – состроив улыбочку на лице, возразил Лугатик. – Никогда не подводило, а тут вдруг подводить начало. Не держи нас за дураков.

– Она в воздушно-молекулярном платье, – невозмутимо пояснила Илата.

– Хотелось бы примерить такое воздушно-молекулярное платье на себя, – заметила с иронией Карюха. – Может, оно и мне сгодится? – Порывисто провела руками по бедрам, слегка прикрытым рубашкой-сеточкой. Заиграла ими, словно подчеркивала этими движениями, что на ее стройной фигуре такое платье станет смотреться не менее изящно, чем на женщине, которая шла с лохматым псом навстречу.

– Все может быть, – загадочно ответила Илата.

– И где же это платье? – вставила Катюха, прищурившись и приоткрыв рот. – На ней ничего не видно. Ты разыгрываешь нас, Илата.

– Нисколько! – с серьезным и несколько недовольным выражением на лице отозвалась та. – Платье не надо видеть. Ты его почувствуешь, если приблизишься к ней.

Друзья смотрели во все глаза на голую женщину, пораженные еще тем, что мимо сновали люди, но никто не обращал внимания на ее внешний вид. Как будто все было нормально, так и должно было быть, само собой разумелось. Какое-то совершенно серьезное безразличие. Никакой реакции ни от мужчин, ни от женщин. Друзья косились на Илату с немыми вопросами на устах, но не спрашивали, чувствуя, что станут глупо выглядеть в ее глазах. Надеялись, что она сама объяснит происходящее или они в конце концов допетрят суть его. Когда расстояние между ними и горожанкой сократилось до трех – пяти метров, пес внезапно оскалился и зарычал на приятелей. Они подались к стене дома, и Андрюха раздраженно бросил женщине:

– Убери своего псину! Он у тебя бешеный! Выгуливаешь без намордника!

В ответ женщина побледнела и возмущенно задрожала:

– Как ты смеешь оскорблять моего мужа? На тебя самого надо надеть намордник! – Стала гладить пса по голове, приговаривая: – Успокойся, Гиги, не волнуйся, Гиги, мы с тобой пожалуемся на него в КИОП, Гиги, его быстро научат вежливому обращению с тобой и со мной!

– Прежде чем жаловаться куда-то, научи сначала своего пса не рычать на нормальных людей! – отрубил Раппопет.

– Это ты – нормальный человек?! – ошарашенно изумилась женщина. – Меньшинства никогда не были нормальными людьми! Ты одичавший! Тебе надо лечиться! Бросаешься на всех!

Ловким движением Илата поспешно отодвинула Андрюху с дороги горожанки и извиняющимся тоном, как будто заискивала, пресмыкалась, попросила:

– Извините его, уважаемая! У него сейчас скверное настроение. От него недавно сбежала дворняжка Жужу. Поэтому он так переживает.

– Вот оно что, – протянула горожанка, останавливаясь напротив Илаты. – Не удивительно, что сбежала от такого неприятного типа. А я было подумала, что он больной. Хотела уже сообщить в КИОП, чтобы отправили его в ГМОМ для очистки мозгов. Бедная Жужу, как я ее понимаю! Как она мучилась с таким мужем!

– Что вы, уважаемая! – поддержала беседу Илата. – Он был с нею очень ласковым. Любил ее. На руках носил. Но Жужу полюбила другого и убежала насовсем. Он совершенно потерял себя после этого. Так сильно изменился. А ведь был такой мягкий, такой уважительный.

– Какая трагедия! – заохала горожанка. – Какая трагедия! Посоветуйте ему быстрее отыскать новую симпатию. А то он скоро начнет кусаться.

– Уже советовали, уважаемая, – сказала Илата. – Но он так сильно тоскует о Жужу, что никого больше не хочет искать.

– Какая трагедия, какая трагедия! – снова повторила горожанка и закачала головой. – Я тоже не знаю, что бы я стала делать, если бы мой Гиги бросил меня. – Погладила пса по голове. – Ты не бросишь меня, Гиги? Не бросишь?

Пес потерся об ее ногу. Она заулыбалась:

– Я знаю, что ты меня любишь, Гиги. Я тоже люблю тебя.

– Вам так повезло, что у вас есть Гиги! – притворно восхитилась Илата.

– Надеюсь, ему тоже повезло со мной, – парировала горожанка, поглаживая пса по голове.

– Нисколько не сомневаюсь в этом, – подхватила Илата. – Даже на полмизинца не сомневаюсь.

– Вы такая прекрасная пара! – поддержала Алуни. – Вами просто залюбуешься!

Определенно, голой женщине это польстило, она заулыбалась.

– Я заговорилась, – довольно отозвалась после этого. – Нам пора. – Кинула жалостливый взор на Раппопета. – Какая трагедия, какая трагедия! – повторила и двинулась дальше.

Чуть выступивший вперед Малкин ощутил, как по его сухопарому загорелому телу пробежали колики, словно от электрического разряда, когда горожанка проходила мимо. Он судорожно вздрогнул. Илата, заметив содрогание, произнесла:

– Ты почувствовал ее платье, оно понравилось тебе? – спросила серьезно.

– О каком платье ты говоришь? Я почувствовал, как меня словно ударило током, когда она прошла мимо! – смущенно пробормотал в ответ парень.

– Ничем тебя не ударило! – сказала спокойно Илата. – Просто твои мышцы отреагировали на молекулярное воздействие ее платья. Чем сильнее они реагируют, тем красивее платье.

Повторять снова, что он не увидел никакого платья, Ванька не стал, решив, что просто не понимает, о чем женщина говорит. В общем, так оно и было. Она упорно твердила о каком-то платье, а он упорно не брал в толк этого. Путался в мыслях, сходясь на том, что разгадка могла быть связана с их геленаукой, а следовательно, по его представлению, несла в себе некую нелепость, объяснение которой он вряд ли бы для себя принял. Посему, оставаясь при своем мнении, Ванька не стал ничего уточнять, однако снова сконфуженно пробубнил:

– Мне не с чем сравнивать, чтобы определиться, насколько красивым было ее платье.

Усмехнувшись, Илата качнула головой, обещающе обронила:

– У тебя еще будет возможность сравнить. У вас у всех еще будет такая возможность.

И тут с явным нетерпением в разговор вмешался Раппопет. Переваливаясь с ноги на ногу, затоптался, недовольно шумно запыхтел, сунув руки в карманы:

– Кто-нибудь может объяснить мне, что это было сейчас? Голая женщина, пес Гиги, разговор про какую-то Жужу?

Рука Алуни легла Андрюхе на плечо. Женщина крепко сдавила его пальцами, выгибая шею, как гусыня:

– Ты не ерепенься, толстячок! Только что Илата спасла тебя от ГМОМ. – Ее глаза засверлили Андрюху, как буравчики. – Если бы она не утихомирила обидевшуюся горожанку, тебя очень скоро превратили бы в подобие растения. Ты оскорбил достойную женщину и ее мужа, а за это меньшинства расплачиваются зачисткой мозгов.

Медленно переваривая услышанное от Алуни, Андрюха пытался понять, чем он мог оскорбить голую женщину. Только и сказал ей, чтобы она убрала своего пса, надела на него намордник, когда гуляет с собакой среди людей! Что в этом оскорбительного? Все в порядке вещей. Пес есть пес. Запросто может наброситься на любого человека. Только недавно пришлось наблюдать, как, спасаясь от собаки, люди выпрыгнули из окна и разбились насмерть. Сказала бы спасибо, дура, что не пристыдил за то, что она голой шастает по улицам! Впрочем, по-видимому, правильно сделал, потому что в городе, похоже, подобное не является предосудительным. Это ясно по поведению прохожих. К тому же в объяснении Алуни он не заметил шутки. Сказано было совершенно серьезно. Получается, среди городских жителей, а возможно, и жителей всего анклава, шутками это не является. А коль это так, впредь стоит быть осторожнее. А то и правда залетишь в какой-то ГМОМ. Тем не менее, насупившись, спросил:

– Но почему она назвала меня меньшинством?

Отбросив пальцами со лба кудряшки, Алуни ткнула ему в бок локтем, точно физически выразила свое крайнее возмущение тем, что он продолжает тупить. Визгливо пояснила:

– Потому что ты одет, как мы!

– Допустим, – с неохотой согласился Андрюха и почувствовал, как начинает потеть – то ли от жары на улице, то ли от осознания того, что его принимают здесь за меньшинство. Черт побери, его, нормального человека, воспринимают как низшую касту, держат за второй или третий сорт! Когда несколько ранее он слушал объяснение Илаты здешнего жизненного уклада, все казалось где-то далеко от него, воспринималось как нечто чуждое и нелепое. Но вот сейчас неожиданно на себе ощутил цепкую хватку окружающего порядка, и от этого Андрюхе сделалось не по себе. Его как будто запихнули в тесные рамки, в которых не было простора, в котором он любил существовать. Признаться, если сказать, что это не пришлось ему по вкусу, что ударило, как обухом по голове, – ничего не сказать. Это ошеломило, вывернуло наизнанку. Прежде чем продолжить, Раппопет закашлялся, круглое лицо стало гореть, что случалось с ним довольно редко, в крайних случаях. Но, вероятно, сейчас был такой случай. Откашлявшись, выдавил из себя: – А голая женщина не из меньшинств?

– Ты точно угодишь когда-нибудь в ГМОМ, толстячок! Отправят тебя в Утильцейское Управление под молекулярный утилизатор! – засуетилась Алуни. – Не говори больше глупых слов! Вам уже объясняли, что на ней было воздушно-молекулярное платье, и длинный твой приятель ощутил его красоту. Такие, как эта горожанка, не относятся к меньшинствам. Она из сообщества зоофилов. Этот вид отнесен к подвысшему уровню, следующему после высшего уровня видов ге и ле.

– Черт возьми, полный отпад! – пролепетал негромко Лугатик, поглаживая ладонью голый живот. – Выходит, этот пес – это не просто пес.

– Это ее муж, – уточнила Алуни.

В ответ Володька поперхнулся и усмешливо посоветовал Раппопету:

– Так что, Андрюха, если не хочешь быть меньшинством, открывай свой пупок!

Мгновенно всерьез отреагировав, Раппопет пробежал пальцами по пуговицам рубахи, расстегнул ее, стянул с плеч, скомкал, сунул под мышку, пробормотал:

– Вот тебе и главная улица города! Трутся на ней все, кому не лень!

– Потому что находится она в квартале Свободы! – пояснила Алуни. – Здесь, в пределах границ квартала, комфортно себя чувствовать разрешено людям из разных сообществ. Тут ничему не удивляйтесь – тут каждому дозволено проявлять себя, как ему вздумается, как требует его сущность. Особенно сегодня, перед вечерним заседанием ОВГС. Все сообщества стараются показать себя, чтобы ОВГС расширило гелециональные рамки. Здесь, например, я могу во все горло кричать, что я хочу быть ле.

– Для этого большого ума не надо, – съязвил Андрюха. – Нашла о чем кричать! Если ты и правда хочешь быть ле, то зачем об этом кричать? Возьми свои манатки да перейди в их сообщество. Меньшинством перестанешь быть. И радуйся после этого, сколько влезет.

– Не скажи! Все не так просто, как ты думаешь! – подхватила Алуни и метнула сердитый взгляд. – Чтобы из сообщества меньшинств перейти в другое, надо пройти проверку на благонадежность, проштудировать правила другого сообщества, обучиться практическим навыкам, показать комиссии, что ты умеешь, сдать экзамен, получить диплом. Однако опыт некоторых показал, что экзамен сдать невозможно.

– А есть желающие? – поинтересовалась Сашка, подтягивая вниз по бедрам просторную синюю футболку с Ванькиного плеча.

– Увы! Всегда появляются желающие перебраться с низшей ступени на более высокую! – сказала Илата.

Тротуары быстро наполнялись раскованными людьми. Каждый словно показывал себя другим: кто-то во весь рот улыбался, кто-то махал руками, кто-то кружился, кто-то жеманно выбрасывал из себя потоки слов, кто-то паясничал, вызывая смех у других, кто-то отчаянно, с удовольствием злословил, как будто очищал свое нутро от накопившейся дряни, кто-то заунывно скулил, стараясь вызвать жалость. И много разного другого. Одни были одеты, другие – полураздеты, третьи – разрисованы, четвертые – голые. Одиночки, пары, небольшие группки. Транспорт, плывший по дороге, тоже устраивал какие-то выкрутасы, зигзаги, остановки и рывки. Того и гляди выскочит на тротуары и подавит людей. Но друзья уже старались ничему не удивляться. Впрочем, и чувствовать себя комфортно среди всеобщего бедлама также не могли. Они сбились в плотную кучку, окружив Илату и Алуни. Ванька двигался первым, вытягивал худую шею, чтобы рассмотреть, что происходит впереди. По правую руку от него пружинисто шагала Сашка, закинув длинные светлые волосы за плечи. В карих глазах была сосредоточенность, красивые губы сжаты. По левую руку пыхтел Раппопет, перебрасывая рубашку то под правую, то под левую подмышку. Шел подпрыгивающей походкой, точно пытался стать выше. Однако выше не становился, потому супился и недовольно что-то бурчал. За Ванькой двигалась Илата, грустно смотрела на острые лопатки парня и крепко держала за руку мальчика. За нею – Алуни, покачивая головой. Катюха ступала осторожно за Раппопетом, прислушиваясь к шумам вокруг, морщила небольшой нос. За Сашкой, играя бедрами, порывисто топала в светлых туфлях Лугатика длинноногая Карюха. Сведя черные тонкие брови к переносице, она испытывала внутреннее недовольство тем, что не может здесь разгуляться и показать себя во всей красе. Хотя именно здесь, в квартале Свободы, возможности было хоть отбавляй. Но над головой висела опасность обратить на себя внимание КИОП как на чужачку, к которой захотят присмотреться. Нет, уж лучше не выделяться, пока не разгадана до конца подноготная анклава. За Карюхой плелся Лугатик, мягко ступал босыми ногами по зеркалу тротуара. Сквозь его рубашку-сеточку просвечивало тело Карюхи, и он с удовольствием смотрел на него, облизываясь, как мартовский кот. По лицу плавала приятная улыбочка. Он даже забыл, что вокруг творилось невообразимое, что он хотел пить, что пересохли губы, что желудок уже посылал ему первые сигналы голода. Впился глазами в спину Карюхи и мурлыкал что-то себе под нос. Мурлыкать можно было бы бесконечно, если бы окружающие события не вернули к действительности. Оторвав глаза от девушки, Володька повел взглядом по сторонам, хлопнул себя по животу, выпалил в жаркий воздух, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Интересно, в этом квартале где-нибудь можно перекусить? Есть хоть какая-нибудь забегаловка?

На его возглас отреагировала Алуни:

– Что такое «перекусить» и «забегаловка»? – не поняла она, глаза-буравчики проткнули Володьку.

– Ну пожевать, поесть, проглотить какой-нибудь еды! – уточнил он, дернувшись оттого, что кто-то из проходящих мимо пешеходов наступил ему на голую ступню. – Черт! – послал вслед виновнику. – Можно топать осторожнее? Все ноги оттоптали в этом сумасшедшем квартале Свободы!

– Проглотить что-нибудь, конечно, есть, – произнесла Алуни, пропустив мимо ушей возмущение Лугатика по поводу пешехода. – Можно прямо тут!

– Здесь? – удивился Володька, не понимая, что это значило.

– А что тебя смущает, босяк? – с любопытством глянула женщина.

– Да ничего, – озадаченно пробормотал парень. – Просто я не вижу, где здесь еда.

– Так и быть, покормлю тебя со своего номера дисфирега! – Подхватив Лугатика под локоть, она подвела его к стене дома. Володька увидел небольшую выпуклость с синим пятном посередине. Алуни показала на пятно. – Коснись!

Подчинившись ее требовательному тону, он коснулся пятна. Сразу же под пятном возникла прорезь, из которой выступил край пластины.

– Вытаскивай! – сказала женщина.

Зацепив пластину пальцами, Володька потянул ее к себе. Прорезь неожиданно увеличилась, превратившись в овал. Парень выдернул пластину и увидал на ней небольшой бугорок чего-то похожего на кашу. Он раздраженно уставился на Алуни. В ответ она кивнула:

– Слизни́ и проглоти.

– Ты издеваешься? – возмутился он. – Что это?

– Ты хотел проглотить. Это еда для тебя.

– Я хочу поесть! Понимаешь? Не слизнуть, а нормально поесть! А этим разве насытишься? – повысил голос Лугатик.

– Понимаю, – сердясь на упрямство парня, сказала Алуни. – Разумеется, наешься. Порционер никогда не ошибается в размерах порций. Здесь достаточно для тебя.

– Какой еще порционер? – Глядя на пластину и кося глаза в стороны, ища, куда ее выбросить. Но вокруг была зеркальная чистота, и не видно было ни одной урны для мусора. – Что это он за меня решает, сколько мне съесть?

– Потому что он сразу установил вес твоего тела и определил размеры желудка, как только ты коснулся его гелескана, вот этого синего пятна! – Показала на выпуклость на стене. Синее пятно по-прежнему виднелось посередине, но не было на выпуклости ни прорези, ни овала и даже следа от них. – Не упрямься, если не хочешь остаться голодным!

– Давай, давай, не тяни! – подойдя, насмешливо подтолкнул его Раппопет. – Посмотрим, выживешь или нет! Если выживешь – расскажешь, какой бурдой тут потчуют! Может, и мы попробуем!

Вздохнув, еще раз внимательно посмотрев на пластинку с непонятно чем на ней, закрыл глаза, поднес ко рту и, морщась, силясь, заставляя себя, наконец отважился и быстро слизнул. После этого замер, глотая. Медленно стал меняться в лице. Распахнул глаза и расплылся в улыбке. Погладил ладонью живот. В этот миг он чувствовал себя первопроходцем, который открывал для себя и не только для себя новые вкусы. Смаковал. Приблизилась Карюха, ущипнула его:

– Ну что? Понравилось? – спросила. – Рот раскрой, не молчи!

– А ничего! – проурчал он в ответ. – Есть можно! – Покрутил головой, ища, куда бы деть пластину, и сунул ее в карман своих просторных тонких брюк.

– Чего там есть? – саркастически вставил Андрюха. – Лизнул – и нет. Закажи еще!

– Нет! – закрутил головой Лугатик. – Наелся от пуза! Под завязку!

– У тебя что, сдвиг по фазе? – возмутился Раппопет. – Чем наелся?

– Ему хватит, толстячок! – заступилась за Володьку Алуни. – Это его норма.

– В квартале Свободы, вероятно, у всех сдвиг по фазе! – отмахнулся Андрюха и отступил от них.

– Да нет, без шуток! – повысил голос Лугатик, смотря в спину Андрюхе. Затем перевел глаза на Карюху. – Попробуй! Как ни странно, но я как будто объелся!

– Нечего пробовать! – резко оборвала его Алуни. – Вас тут целая орава! Кормить всех со своего номера дисфирега не собираюсь! Вас подобрала Илата – вот пусть она и кормит! С меня одного босяка достаточно!

Разумеется, не только Раппопет не поверил Володьке – точно так же не приняла на веру Карюха, решив, что Лугатик просто придуривается. С иронией смотрели и остальные, полагая, что изворотливый, как уж, Володька хочет посмеяться над теми, кто клюнет на его вранье. Карюха, правда, ничего не сказала в ответ на просьбу, только насмешливо сморщилась, а вот Катюха не сдержалась, фыркнула смехом, словно подала сигнал остальным. И друзья от души выпустили пар, захохотав. Лишь Ванька с Сашкой отделались легкими короткими улыбками. По лицу Лугатика они видели, что тот определенно не развешивал лапшу на уши, хотя любил иногда приврать. Однако привирал всегда, чтобы поднять свой авторитет в глазах других. Но ныне был не такой случай. Тут незнакомая жизнь, неизвестные порядки, которые с трудом доходят до сознания всех, и тут, безусловно, многое трудно объяснить, когда еще не осмыслен как следует окружающий мир. Володька говорил правду, вот только объяснить эту правду был не в состоянии. И Малкин вопросительно посмотрел на Илату. Она среди всей уличной суеты оставалась сдержанной, незаметной, весь гвалт вокруг был ей чужд и, возможно, даже не очень приятен. Словно сожалела, что находится среди гама, где каждый выпячивал себя. При том, что ей делать это было стыдно и неприятно. В ее поведении наблюдалась некоторая отчужденность от происходящего. Прижимая к себе мальчика, она смотрела на толпу и никоим образом не выражала своего отношения к тому, что видела. Ванькин взгляд Илата заметила не сразу; впрочем, мгновенно поняла, чего ждал парень, точно прочитала его мысли. Отозвалась:

– Это наша пища. Мы так питаемся. Порционер всегда выдает норму. Дело в том, что наша пища, попадая в желудок, обладает свойством быстро расширяться под действием желудочной кислоты и наполнять его. Твой приятель вполне утолил голод.

– Погоди, погоди! – остановил Малкин, наклонился над нею, думая, что она может плохо расслышать его из-за шума толпы. – А если меня не устраивает вкус этой пищи, и я хочу чего-то другого?

– Гелескан порционера точно примет твои вкусовые пожелания. Ты получишь именно то, чего тебе хочется, – пояснила женщина. – Попробуй, чтобы убедиться.

– Я тебе верю, Илата, – сказал Ванька. – Но я здесь не один. И мы не можем все питаться с твоего номера дисфирега.

– Пока у вас нет другого варианта, – грустно улыбнулась она. – Но меня это нисколько не затрудняет. У меня была большая семья, я имею разрешение использовать свой номер не только для себя, но для всех гостей семьи. Вы мои гости. Я зарегистрировала это. Иначе меня сразу навестили бы представители КИОП.

– Зарегистрировала? – опешил Малкин, недоумевая. – Когда успела?

– Когда вы вошли в мою квартиру.

– Ну и дела! – протянул он, обхватив голову руками и запустив пальцы в торчащие волосы. – Выходит, мы у вас уже везде на крючке.

– Что значит «на крючке»?

– Под полным присмотром.

– Без этого нельзя! – подтвердила женщина. – Гелециональная власть обязана контролировать любое проявление среди людей. Ничто не должно быть пущено на самотек. Только так можно обеспечить порядок в городе и анклаве.

– А как же быть со свободой для человека? – подковырнул Ванька, надеясь, что, уязвленная, она не найдет быстрого ответа.

Но Илата не растерялась:

– Любой человек свободен, когда спит! – заявила решительно.

– Это и есть гелекратия? – расширил глаза парень.

– Другой свободы не бывает! – с прежней уверенностью выговорила женщина. – Мы все зависим друг от друга! Только сон прерывает эту зависимость!

На другом конце улицы послышались новый гул и звуки какой-то странной музыки. Друзья обратили взоры в ту сторону. Между тем Илата и Алуни даже ухом не повели. Очевидно, то, что происходило там, они уже не раз зрели и знали наперед, что будет, а потому, может, не хотели больше видеть. Хотя, похоже, происходящее на другом конце улицы у них откровенно не вызывало никакого интереса. Но любопытство спутников возобладало. И вся группа двинулась на шум. Между тем прохожие невозмутимо продолжали развлекать себя, не уделяя никакого внимания новому гулу. Замкнутость людей, какую друзья встречали на прежних улицах, здесь совершенно отсутствовала. Шагая первым, Ванька увидал на дороге большую гудящую разноцветную полуголую процессию с плясками, бантами, флажками, музыкой, непонятно откуда льющейся. Шествие двигалось навстречу, останавливая транспорт, прижимая его к тротуарам. Все походило на какое-то невообразимое шутовство. Люди шли вперемешку с животными. Мужчины, овцы, козы, кобылы, суки. Женщины, козлы, бараны, кобели, кони. Неслись беспорядочные выкрики людей и звуки, издаваемые животными. Малкин повернулся к Илате:

– Что это?

– Парад зоофи, – пояснила она.

– Парад? – расширил глаза Ванька.

– Ты удивлен? Алуни предупреждала, чтобы ничему не удивлялись!

– Я не удивляюсь, – обронил парень. – Но что им нужно?

– Хотят, чтобы их приравняли к ге и ле.

– Зачем?

– Чтобы ОВГС было не Гелециональным, а Гелезоциональным. И гелекратия расширилась до гелезократии.

– Какой в этом смысл? Не понимаю.

– Что ж тут непонятного? Хотят быть третьей властью в анклаве.

– Это так важно для них?

– Власть всегда важна. Она ставит тебя выше всех остальных. Тот, кто при власти, сочиняет законы для тех, у кого ее нет. Этими законами он защищает себя. От тех, кого заставляет подчиняться им. Его законы дают ему право утверждать, что все, что он делает, – это справедливо и нормально. Все, как он живет, становится примером для других. Он по его законам всегда прав. Зоофи тоже хотят быть всегда правыми, хотят законами утвердить свои правила, чтобы сделаться примером для других. Поэтому их желание можно понять.

– А принять? – спросил Ванька.

– Смотря кому, – неопределенно ответила Илата.

– Тебе, например?

– Моего желания никто не спросит, – грустно проговорила она.

– А ге и ле?

– Вряд ли они захотят делиться властью еще с кем-то, – усомнилась женщина.

– Ты умная, Илата, – после небольшой паузы сказал Малкин.

– Умным у нас быть не очень хорошо, – уныло вздохнула женщина. – Просто мы сейчас в квартале Свободы. Здесь можно говорить все, что думаешь, все, что в голову взбредет.

– Ты убеждена? – недоверчиво усмехнулся парень.

– Разве можно быть в чем-то убежденным? – отозвалась Илата.

– Но ты ведь говоришь!

– Вообще-то, язык без костей, он может болтать все что угодно. Главное не это.

– А что главное?

– Что думает тот, кто говорит? Ведь человек не всегда произносит то, что у него на уме.

– В этом ты права! – подтвердил Ванька и отвернулся.

Колонна зоофи двигалась мимо них. Тянулась в другую сторону улицы.

– В вашем квартале Свободы не соскучишься, – протянула Катюха, с опаской крутя головой с короткой стрижкой, открывавшей красивые уши и высокий лоб.

– Скучать и зевать нигде не стоит! – предупредила Алуни, фыркнула смехом и резко оборвала его.

Разговор на этом оборвался, потому что в голове шествия вспыхнула какая-то заваруха с воплями людей, рычанием и лаем собак, метанием из стороны в сторону людей и животных. Музыка прекратилась, пляски стихли, процессия сломалась.

– Что там случилось? – спросила Сашка, ни к кому конкретно не обращаясь. Пружинисто изогнулась, встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что происходит.

– Почти всегда так заканчиваются их шествия, – обронила Илата и не стала углубляться в суть вопроса, оставив недоумение на лицах приятелей.

Пешеходы прекратили движение, плотно сбились на тротуарах, ожидая, чем все закончится. Несомненно, для них этот переполох также не был новостью, и они безучастно ждали результата, а скорее всего, догадывались, каким он будет, и просто бесстрастно наблюдали, когда он наступит. Постные лица у некоторых говорили именно об этом. Другие же скрытно были недовольны тем, что этот скандал в колонне зоофи прервал их раскованное веселье. Ну а третьи следили за происходящим с откровенным раздражением и даже с некоторой долей злорадства. Друзья протолкнулись к голове шествия. Увидали, как между собой сцепились несколько собак. С рычанием рвали друг друга. Клочьями летела шерсть. Кровью обагрилась дорога. Вокруг собак суетились мужчины и женщины, стараясь прекратить схватку. В воздухе проносились клички, выкрикиваемые разными голосами, призывы к собакам остановиться:

– Поки! Иди ко мне, Поки! Они недостойны твоих зубов!

– Фури, вернись, Фури! Они поранят тебя!

– Каси! Не надо связываться с ними! Они отвратительные!

– Рон! Убей его, убей его! Перегрызи ему глотку!

– Хич! Ты молодой и сильный! У тебя крепкие зубы! Разорви его!

– Чап! Так ему и надо! Его кровь – это твоя награда!

– Шони! Я боюсь за тебя, Шони! Я не дам тебя в обиду! – Женщина схватила флаг и ткнула древком в бок одной из собак, нападавшей на ее Шони, потом еще и еще.

Неожиданно собака развернулась, щелкнула зубами и рванулась к женщине. Та выронила из рук древко, завизжала испуганно и обреченно. Но никто на тротуаре не шелохнулся, не сделал усилие, чтобы помочь или хотя бы поддержать духом. Все стояли окаменевшей массой и молчали. А собака уже опрокинула женщину, вцепилась ей в горло. И вдруг другие псы, осатаневшие от схватки, разом развернулись и накинулись на суетившихся возле них людей. Начали рвать зубами. Пасти были в крови. Сбитые с ног люди быстро переставали сопротивляться. В какой-то момент ошарашенному Ваньке и его друзьям показалось, что на этом все должно прекратиться. Но увы, только показалось. Никто в толпе даже не попытался что-то предпринять, чтобы остановить озверевших псов, окунувшихся в человеческую кровь и ощутивших ее запах. Всеобщее равнодушное поведение озадачивало. Малкин почувствовал, как ему в руку крепко вцепились пальцы Сашки. Девушка будто останавливала его от необдуманных действий. Впрочем, он прекрасно понимал, что кидаться в одиночку на свору взбесившихся собак, не имея ничего в руках, было безумием. Раппопет весь собрался в крепкий мускулистый комок, точно ожидал нападения собак, резко задвинул за спину перепуганную Катюху. Лугатик, в общем-то, немного сдрейфил, но показать слабость друзьям не мог, тем более не хотел, чтобы это увидала Карюха. Ломая страх, на полшага выдвинулся вперед, прикрыв ее собой.

Между тем стоявшая сбоку от Ваньки Илата была, как вся толпа, спокойна и безразлична. Ее определенно не трогало происходящее рядом. Несмотря на то, что возможная опасность могла грозить ее сыну, которого она взяла на руки и прижимала к груди двумя руками. Собственно, это не трогало и Алуни. Сашку поразило такое поведение женщин, но она не задавала вопросов. Собаки в это время, покончив с группой людей, не обрушили свою злобу на других – они вдруг, как по команде, обратились мордами друг к другу, изогнули спины и, роняя кровавые слюни, ринулись в новую схватку между собой. Ярость была сумасшедшая. В воздухе висело ожесточенное рычание, и никакого визга и скуления. Ни одна из собак не пятилась.

Скоро, истекая кровью, с разорванной глоткой упала на дорогу первая из них, потом вторая, следом еще и еще.

Но одержавшие верх собаки не останавливались. Они продолжали схватку. Неистовство не утихало – напротив, росло. Это продолжалось до тех пор, пока в живых не остался один пес. Он мрачными мутными глазами обвел место битвы, где в крови лежали тела убитых людей и собак, прошел между ними к телу своей женщины. Присел возле на задние лапы, лизнул кровоточащие раны у себя и тихо тоскливо заскулил, словно сожалел о том, что остался в живых, и жаловался на злосчастную судьбу. После этого лег на живот, вытянул передние лапы, положил на них голову и прикрыл глаза, из которых поползли тяжелые крупные слезы. В его позе было полное смирение с той участью, которую предстояло принять, будто он точно знал, что произойдет. На мгновение друзьям даже стало жаль его, хотя о жалости к нему не могло быть и речи. Толпа вокруг безмолвствовала. Животные в сломавшейся процессии не издавали ни звука. Все чего-то ждали. Это стало понятно, когда подплыла овальная платформа с утильцейскими. В черных шортах, с черными бантами на шее и с молекулярными утилизаторами в руках. Трое спрыгнули с платформы, прошлись между останками, безучастно осмотрели и направили на них утилизаторы. Понадобилось немного времени, чтобы дорога стала чистой от тел и крови. Пес по-прежнему лежал на животе с закрытыми глазами, притих во время утилизации трупов, не шелохнулся. Ни звука не издал и тогда, когда на него направили утилизаторы, и тело стало распадаться и переходить в молекулярное состояние. Закончив работу, утильцейские молчком прыгнули на платформу, и она быстро удалилась. После чего толпа выдохнула и зашевелилась. Колонна постепенно принялась приобретать свои прежние формы, снова зазвучали голоса и музыка. Все продолжилось, ровно ничего не произошло. Люди на тротуарах пошли своей дорогой, возобновляя веселье и возвращаясь к прежнему настроению. Группу приятелей оттерли к стене дома. Друзья сбились в кучку вокруг Илаты и Алуни. Малкин озадаченно спросил, привычными движениями скрещивая руки на груди:

– Илата, я не спрашиваю, что произошло. Это без слов понятно. Но объясни, если сможешь, почему это случилось?

В колонне были пляски, танцы, царило веселое возбуждение, и вдруг мгновенно – жуткая грызня.

– Ничего необычного, – отозвалась Илата.

– Как ничего? – опешил Ванька. Его словно ошпарили кипятком. – Ты же видела, людей загрызли!

– Видела, – спокойно подтвердила женщина.

– Это нормально, по-твоему? – воскликнула Катюха, распахнув глаза.

– Обыкновенно, – сказала Илата.

– Мы уже второй раз наблюдаем гибель людей по вине собак! – напомнила Карюха. – И в обоих случаях всех просто утилизировали без раздумий и разбирательств. Разве в нормальном обществе такое возможно?

– Вы раньше уже задавали подобные вопросы, – вспомнила Илата. – Зачем повторяться?

– И все же повторись, если для тебя это не трудно, – попросила Сашка. – Хотя бы объясни, почему такое случается?

– В сообществе зоофи это обычное явление, – ответила женщина. – Об этом знают все в нашем анклаве. Собаки – очень ревнивые животные. Сегодня и прошлый раз было проявление их ревности. Они нетерпимы к своим соперникам, когда видят, как к их женам и мужьям выказывают интерес другие особи. Почти всегда это заканчивается подобными схватками, всегда конец один. Зоофи не относятся к гелециональностям, поэтому никто никогда не воспринимает подобные случаи как что-то из ряда вон выходящее. Если бы подобное произошло в гелециональных сообществах, тогда прошла бы чистка в других кварталах. А так никто из ге и ле не пострадал, поэтому все нормально, – грустно улыбнулась Илата.

– А если бы нечто подобное произошло в сообществе гетеро? – снова вступил в разговор Малкин.

– Длинный! – визгливо выпалила Алуни, которой явно надоело молчать и надоели бестолковые вопросы, ответы на которые, по ее мнению, были очевидны, и надо быть полным идиотом, чтобы не понимать этого. – Мы – сообщество меньшинств! Что тебе еще непонятно? Мы не гелециональны! Еще вопросы есть?

– Ну чего ты раскричалась? – попытался остановить ее Лугатик. – Мы не глухие.

– Я в квартале Свободы, босяк, и могу здесь говорить, как хочу и что хочу! Не твоего ума дело! – пискляво выкрикнула Алуни и ущипнула его.

– Делай, что хочешь! – развел руками Володька. – Ты у себя дома! Это мы здесь не пришей кобыле хвост. Непонятно, как нас сюда занесло.

– Зачем пришивать кобыле хвост? – не поняла Алуни, сверля Лугатика глазами. – И что значит «занесло сюда»? – вспыхнула и посмотрела подозрительно. – Разве вы не сами прибыли из других мест?

– Сами, сами, Алуни, уймись! – урезонила ее Илата. – Просто их речи не всегда понятны нам так же, как наши правила им. В этом нет ничего особенного. Но на этот раз, я вижу, ты доходчиво объяснила им. Они все уяснили. Ты понял? – Посмотрела на Володьку.

– Понял, – досадливо пробурчал тот, переминаясь с ноги на ногу и отворачивая глаза от солнца.

– Вопросов больше нет! – добавил Раппопет, видя растерянность приятеля, и, стараясь окончательно потушить любопытство Алуни к неосторожным словам Лугатика, перевел стрелки на другое. – Чем еще может нас удивить квартал Свободы?

– Удивлять – это не функция квартала, – негромко откликнулась Илата, как будто поправила Андрюху. – В нашем городе и анклаве вообще удивляться нечему. Наш образ жизни определен для всех. Он понятен и естественен, многие считают его безупречным. Так что удивляться не стоит. Просто надо принимать жизнь такой, какая она есть. Гелекратия хороша уже тем, что она твердо стоит на двух ногах и каждый человек в ней знает отведенное ему место.

– Наверно, я неправильно выразился, – шумно выдохнул Раппопет, уступая спокойному напору Илаты и поправляя под мышкой свернутую рубашку. – Я, собственно, хотел спросить: куда двигаем дальше?

– В любом направлении, – суетно подхватилась остывшая от недавней вспышки Алуни. И потянула за собой Андрюху, пригибая голову. – Пошли, толстячок, прямо. Покажу тебе достопримечательность квартала!

– Куда ты его тянешь? – спросила Илата.

– Не догадываешься?

– Наверно, догадываюсь, – после короткой паузы сказала та. Провела глазами по спутникам. – Пойдемте. Достопримечательностью я бы не назвала то, что хочет показать Алуни. Скорее это наша рутина. Но посмотреть стоит, чтобы иметь более полное представление о людях нашего города и анклава! – И, поставив мальчика на ноги, крепко взяв его за руку, двинулась следом за Алуни и Раппопетом.

3

Все потянулись в том же направлении. Колонна зоофи показала хвост и затихла вдалеке. Гвалт, царивший вокруг, уже не бил по ушам – друзья втянулись в него и перестали обращать внимание. Суета пешеходов на тротуарах, прыганье, кривляния, громкие выкрики, хохот, хихиканье, беспорядочное движение платформ по дороге примелькались, перестали замечаться. Появившееся привыкание к этому хаосу уже не удивляло. Хотя вжиться в подобное за короткое время невозможно. Временно притерпеться, пропускать мимо глаз – допустимо, но не более того. Друзья медленно пробирались сквозь бурлящую безудержную массу людей. Алуни упорно тащила их за собой. Любопытно: к достопримечательности или к рутине? Тут куда ни кинь глаз, кругом все непривычно для нормальных людей. В голове у Ваньки вдруг странно стрельнуло: кого он подразумевает под нормальными людьми? Себя с друзьями или тех, кого считают нормальными в анклаве? «Тьфу ты!» – сплюнул парень. Не хватало еще, чтобы с ним начинали происходить метаморфозы! Достаточно того, что Илата и Алуни подвергают сомнению свою нормальность. Сумасшествие какое-то. Впрочем, Илату и Алуни понять можно. Они тут родились, жили и другой жизни не знают. Известно ведь: назови человека тысячу раз свиньей – он захрюкает. Никогда не думал, что подобное придется где-нибудь увидеть. Странно, но похожие мысли теснились и в головах его друзей. Правда, вслух никто не высказывался. Стремно было произносить их. Глупо все. Надо искать выход отсюда. Правда, сначала узнать, зачем оказались в этом анклаве. Но как узнать? Может, там, куда ведет Алуни, найдется какая-то подсказка? Хотя вряд ли стоит ждать быстрого ответа. Ванька чесанул ногтями живот, сунул одну руку в карман штанов, выпрямил спину и посмотрел поверх голов:

– Далеко еще топать, Илата? – спросил женщину.

– А какая разница, сколько топать? – усмехнулась та. – Разве тебе не все равно, сколько и куда? Смотри, ты ведь для этого путешествуешь.

Легкая хмурость скользнула по лицу Малкина. Знала бы Илата, что никто не затевал этого путешествия, что оно свалилось им на голову как гром среди ясного неба! Разумеется, всегда интересно узнавать что-то новое, если в этом новом нет опасности для жизни. А вот чего ждать от этого анклава, совершенно неясно. Предусмотреть что-либо немыслимо. А если весь интерес полетит вверх тормашками? Сашка словно уловила Ванькины мысли, крепко взяла его за локоть. Ему невольно пришло в голову, что она всегда оказывалась рядом, когда у него возникали сомнения, как будто чувствовала их и поддерживала его не только своим присутствием, но и действием. На этот раз она вместо Ваньки ответила Илате:

– Мы много путешествуем, Илата. Ты права: это интересно. Но иногда от этого устаешь.

– У нас есть такие, кто хочет путешествовать, но они устают оттого, что не удается оформить бумаги на поездку, – заметила женщина.

– А ты не хотела бы отправиться в путешествие? – спросила Сашка, откинув длинные, чуть взъерошенные светлые волосы за спину.

– Зачем? Разве от этого что-то изменится? – неопределенно пожала плечами Илата и безразлично улыбнулась. По правде, если сказать точнее, она не знала, хотела она путешествовать или нет. Тронула подушечками пальцев проседь на висках.

– Ты сама можешь измениться. – Сашкин взор пополз по ее щуплой фигуре.

– К чему? Менять себя глупо, когда все вокруг остается по-прежнему, – поморщилась женщина и поправила на груди бледно-зеленую блузку.

– Но ведь ничего вечного и постоянного нет! – уверенно произнесла девушка.

– Есть! – так же решительно возразила женщина, зрачки в ответ блеснули. – Бог и гелекратия! – выпалила и тут же уточнила: – Она от бога!

– Ты в этом уверена? – изумленно расширила глаза Сашка.

– Разумеется! – категорично подтвердила Илата и разжевала: – В Гелебиблии об это сказано прямо.

– В Гелебиблии? Я читала Библию, там ничего подобного нет! – Карие глаза девушки смотрели твердо.

– Геленаука давно доказала, что древняя Библия была искажена меньшинствами! – настойчиво отвергла Сашкино утверждение Илата.

– С какой целью? – недоуменно протянула Сашка. Вот уж никогда не приходило на ум, что придется где-то с кем-то спорить по вопросам библейского учения! Она не была сильна в этом, но если что-то знала, отстаивала упорно.

Между тем Илата также не сдавала позиций:

– Когда-то наши далекие предки, – произнесла убежденным тоном, – хотели владеть миром, но у них это не получилось. Не знаю, плохо это или хорошо для нас, их потомков. Но закончилось тем, что геленаука и гелекратия все расставили по своим местам.

– А если гелекратия и геленаука все извратили? – провоцировала Сашка. – Ведь за пределами вашего анклава совсем другая жизнь.

– Другая жизнь не исключается, – спокойно согласилась Илата. – Все зависит от местных условий. Но это не значит, что там живут правильно. Таким примером являетесь вы со своим пониманием нормальной ориентации людей. Но рано или поздно геленаука и гелекратия придут к вам! Остановить это нельзя! И тогда все поймут, как заблуждались. Впрочем, тебе и твоим спутникам повезло больше других. Вы своими глазами увидите плоды геленауки и гелекратии, и сможете разобраться в их преимуществе. Я разумею, так сразу вам может что-нибудь не прийтись по душе, вы еще не готовы безоговорочно принять все. Но и отказаться от того, что вам понравится, вы не сможете!

Слушая, Сашка думала, что спорить можно бесконечно, что каждая сторона будет отстаивать свое, посему лучше сейчас спор спустить на тормозах и продолжать дальше вникать во все тяжкие. Потом будет виднее, какими аргументами руководствоваться. Выслушав женщину, Сашка выговорила:

– Естественно, в любом общественном строе есть что-то, что можно принять, и есть что-то, на что глаза не смотрят. Посему не будем спорить. Илата, показывай нам все, что считаешь нужным.

– Мы уже почти пришли, – отозвалась та и рукой повела в сторону идущих впереди Алуни и Раппопета. – Поворачиваем за ними.

Разговаривая между собой – впрочем, безудержно взахлеб говорила Алуни, а парень только внимал, вставляя изредка отдельные словечки, – пара повернула в переулок. Илата и спутники последовали туда же. Сразу переулок произвел на приятелей настораживающее впечатление. Он был будто отрезан от улицы, по которой только что шли. Там – толпы людей, крики, смех, кружение и кривляние, движение платформ по дороге. Тут – ни единой живой души и ни одной платформы. Переулок точно вымер. И самое странное, что с улицы никто, ни один человек не свернул в него и даже не посмотрел в эту сторону. Шли мимо, будто переулка не существовало. Друзьям почудилось, что, переступив черту, они ощутили прогорклый воздух, яркое небо стало давить тяжеловесными солнечными лучами, выдавливая капли пота. Алуни сжалась, умолкла, точно некая сила захлопнула ей рот. Андрюха рядом с нею ежился, затрудненно дышал, напружинивал мускулы, казалось, раздавался в стороны, одновременно становясь толще и ниже ростом. Оглянулся на приятелей, проверяя, идут ли следом, не одни ли они с Алуни здесь. Увидав друзей, несколько взбодрился, даже вытянулся немного вверх. Между тем не издал ни звука. Молчал и Ванька с друзьями. Илата, замедлив шаг, также безмолвствовала.

Все вокруг представлялось безжизненным. Тишина в переулке, как на кладбище. Шум с улицы остался за чертой. Его точно отсекло от переулка. Друзья видели веселившихся там людей, но у них словно заложило уши. Так бывает, когда вдруг все переворачивается с ног на голову. И здесь, очевидно, был такой случай. Из невообразимой толчеи и гвалта шагнули в безлюдье. Конечно, это не переворот вверх тормашками, но явно какая-то неестественность. Неожиданно для себя обнаружили, что шли на цыпочках, крадучись, едва дыша, что их шаги по зеркалу тротуара не слышны. Дома по сторонам переулка не подавали признаков жизни. Это удручало. Приятели уставились на Илату, но та продолжала держать язык за зубами, шла все медленнее, пока совсем не остановилась вслед за Алуни и Раппопетом перед углом первого дома. И все сзади застопорились. Повернули лица к Малкину. Но тот тоже не понимал, что происходило, однако чувствовал, что должен расставить все точки над «i». Слегка наклонился к уху Илаты и с внезапной хрипотцой в голосе спросил:

– Куда мы попали? Почему переулок пуст? – Стрельнул глазами туда-сюда. – Где люди? Почему с улицы никто сюда не заворачивает? Все проходят мимо и даже не смотрят в эту сторону. Это тоже квартал Свободы, или мы переступили его границу?

В ответ Илата подняла палец, заставляя Ваньку замолчать. Прошептала:

– Слишком много вопросов. Тихо.

Ну, тихо так тихо. Малкин прикусил язык. Хотя куда еще тише можно быть! Никто не двигался, все замерли, ожидая непонятно чего. Хоть бы намек какой-то был от Илаты, чтобы развеять неопределенность. Но – ничего. Вот и жди, не зная, что за неизвестность их поджидает. Между тем по напряжению в поведении Алуни предстояло увидеть что-то не совсем обычное и, может, не очень приятное. Илата, правда, называла это рутиной. Но рутина вряд ли могла возбудить подобную надсаду в поведении. Рутина, как правило, кроме раздражения, вызывать ничего не должна. Но и достопримечательность, как называла Алуни, не должна возбуждать натугу. Тут определенно что-то другое. Впрочем, в этом анклаве все непредсказуемо и под рутиной или достопримечательностью вполне может подразумеваться что угодно. Даже неожидаемая опасность. Она иногда привлекает желанием преодолеть ее. «Хотя не надо нагнетать страстей», – пронеслось в голове у Ваньки. Уж раз две женщины смело переступили черту, то им-то тем паче не стоит напруживаться.

Однако если предыдущее пребывание на улицах города худо-бедно можно было бы охарактеризовать как комфортное – правда, с большой натяжкой, – то сейчас подобное чувство комфорта покинуло друзей. У девушек по коже пробежали мурашки. У парней сводило скулы и пальцы сжимались в кулаки. Ожидание начинало угнетать. Малкин заметил, как Алуни сделала едва заметный шажок назад, будто что-то уловила, что, вероятно, напугало ее. За руку потянула за собой Раппопета. Тот, ничего не понимая, слегка попятился. Ванька еще и еще пробежал глазами по переулку. Тишина. Никаких изменений. А поведение Алуни и Илаты начинало выводить из себя. В голову пришло: возможно, они просто нагоняли страстей, чтобы затем весело посмеяться. Ведь в квартале Свободы можно все. Если, конечно, они по-прежнему в том же квартале. Короче, сам черт не разберет местных аборигенов. На всякий случай надо быть готовым и к такому повороту событий. Эта мысль заставила Ваньку несколько расслабиться и улыбнуться. Друзья, увидев его улыбку, тоже слегка заулыбались. Особенно воспрянул Володька. Закрутил головой, показывая, что ему все нипочем. Девушки также немного приободрились, будто получили от Малкина сигнал, что все нормально, все идет как надо, заморачиваться не стоит.

В этот миг Алуни еще отступила. Новый шажок был маленьким, но его заметили все. После этого и Раппопет не замедлил последовать ее примеру. Но ни один из них не оглянулся. Головы повернуты в одном направлении. И вновь Малкин не обнаружил в переулке ничего, что привлекло бы его внимание. Правда, чуть натужило, что Илата попятилась, спиной приближаясь к нему. Крепче прижала к себе мальчика, который даже ни разу не пискнул, как будто набрал в рот воды. Похоже, он понимал, что происходило, и разумел, чего ждала его мать. Она опять подалась назад, притискиваясь к Ваньке и вынуждая его отступить. Он набрал в легкие воздух, чтобы выбросить из себя очередной вопрос об этом переулке, но не успел произнести. По переулку неожиданно разнесся гул. Как будто захлопали многочисленные двери, словно отовсюду раздались шаркающие шаги и понесся шепот, шепот, шепот. А затем вдруг сильно потянуло новыми неизвестными запахами, и точно ниоткуда в воздухе громко прозвучал зычный голос:

– Что тебе нужно, Алуни? А ты, Илата, кого привела с собой?

– Они не наши! – пролепетала Алуни.

– Я вижу!

– Как ты понял это? – вновь пробормотала Алуни.

– Я вижу! – снова, но уже глуше раздалось в ответ.

– Не опасайся их! – сказала Илата. – Они не из нашего анклава. Они живут по-другому!

– Что значит «по-другому»?

Напрягая слух, Ванька пытался понять, откуда несся голос. Но никак не мог уловить этого. Повернул лицо к Сашке, как будто хотел от нее услышать ответ, но и она терялась в догадках. Шум в переулке нарастал, но неясно, откуда он исходил, ибо по-прежнему никого не было видно. Малкин коснулся плеча Илаты:

– Кто это говорит? – спросил ее. – Где он находится?

Но женщина ответила не ему, а на вопрос голоса:

– У них гетеро не меньшинство.

– Этого не может быть, – не поверил обладатель голоса.

– У них нет меченых! – добавила Илата.

– Этого не может быть! – снова отверг голос, на этот раз он был не просто недоверчивым – он был возмущенным.

– Они так утверждают! – сказала женщина.

– Они лгут! – раздраженно взорвался голос, и звуки его лихорадочно заметались между домами.

– У них нет геленауки! – продолжала говорить Илата.

– Это вранье! – решительно отрубил голос.

– У них нет гелекратии! – произнесла женщина.

– И ты поверила этому, Илата? – жестко спросил голос. – Как же они живут без гелекратии?

– Не знаю, – отозвалась она.

– Тогда зачем же ты привела тех, о ком ничего не знаешь? – напрягся голос.

– У них против людей не используют псипаралы! – промолвила она.

– Значит, у них есть что-то другое, что превращает людей в послушных животных! – уверенно заявил голос.

– У них нет ГМОМ! – дополнила Илата.

– Это новая ложь! – отринул голос. – Как же они очищают мозг человека от накопившихся в нем глупостей и порочных желаний?

– Никак, – сказала Илата.

– Это следующий обман! – прогудел голос. – «Никак» не бывает! – и потребовал: – Гони их прочь!

Расстроенное лицо Илаты как-то вмиг осунулось, точно потеряло налет свежести оттого, что ей явно не удалось убедить обладателя голоса. Но она старалась. Это видно было по тому, как она отстаивала то, что пыталась донести до невидимого собеседника. В какой-то момент друзьям показалось, что все связано с магией, и они сплотились, готовясь к худшему. Илата между тем не спешила исполнять требование обладателя голоса и не отступала:

– Мы с Алуни привели их, чтобы показать, кто такие меченые. Они, по незнанию наших правил, запросто могут угодить к вам.

– Вы решили напугать их? – спросил голос. – Но вы же в курсе, что к нам попадают не те, кто пуглив и трусоват, а совсем наоборот. Алуни называет нас достопримечательностью анклава, именно так оно и есть, она права: среди нас нет слабаков, только упорные и крепкие. Ты же считаешь, что происходящее с нами – это рутина в правилах анклава. Отчасти ты тоже права. Но ни тебе, ни Алуни не следует выставлять это напоказ чужакам.

– Если они не увидят этого, – не согласилась Илата, – их познания нашей жизни будут неполны.

– А зачем им эти постижения? – Голос несколько замешкался, как будто выразил едва уловимое недоумение.

– Чтобы привнести в свою жизнь! – ответила женщина.

– Им не нравится их жизнь? – раздался вопрос.

– Что значит «не нравится»? – помедлила она. – Правила не обсуждаются, их надо исполнять, чтобы не попасть в подвид меченых.

– Но ведь ты сказала, что у них нет меченых! – произнес голос.

– Сейчас нет, но могут появиться! – парировала женщина. – Узнав наши правила, они смогут дополнить ими свои.

– Ты веришь, что так будет? – в голосе послышалось сомнение.

– Я верю! – утвердительно ответила Илата.

– Я – нет! – разнеслось по переулку. – Посмотри на них внимательно! Разве можно верить им? Разве правила не приучили тебя никому не верить, кроме ге и ле?

– Приучили, – выдохнула она.

– Так в чем же дело? Ты решила нарушить правила? – спросил голос.

– Ни в коем случае! – воскликнула женщина. – Ни в коем случае! Я даже помыслить об этом не могу!

Слушая перекличку Илаты с чьим-то голосом, Ванька хмурился, лицо начинало гореть, медленно пошло крупными пятнами. Этот диалог казался бесконечным. Малкин воспринимал его неоднозначно. В чем-то диалог, по его мнению, был бессмысленным, в чем-то даже нелепым, но в чем-то разумным. А в общем – этакая смесь всего, которая не приводила к логическому концу. Но, видимо, таковой была действительность в этом анклаве, и люди здесь так существовали. Между тем все это надоело. Прекословить было бесполезно, но и слушать – терпение лопалось. Малкин решил вмешаться в разговор. Набрал полную грудь воздуха и громко выпалил:

– Послушай, не знаю, кто ты и где ты! Но, может, хватит в нашем присутствии обсуждать нас? Не хочешь ли выйти из тени и побеседовать с нами?

– А стоит ли? – раздался вопрос. – Какой в этом прок? – Последовала небольшая пауза. – Вы не знаете нас, мы не знаем вас!

– Конечно, лучше использовать женщину как посредника? – насмешливо отозвался Ванька, сунув руки в карманы штанов.

– А ты не боишься встретиться со мной? – прозвучало скорее не как вопрос, а как предупреждение.

– Если не боятся женщины, почему должен бояться я? – поморщился парень. – Если бы я боялся, я бы прятался от тебя. Но похоже, все наоборот: это ты боишься меня! – Вытащил руки из карманов и скрестил их на груди.

– Женщины не встречаются со мной, – пояснил голос. – Мы разговариваем на расстоянии. Правилами разрешено так переговариваться. Для этого нам выдается ДУГ – доставщик и улавливатель голосов в анклаве.

«Так значит, нет никакой магии, – тут же стукнуло в голову Ваньке, – обыкновенный технический прогресс». Он облегченно вздохнул:

– Пусть так. Но разве нельзя что-то придумать, чтобы разговаривать без ДУГ? – допытывался парень.

В ответ услыхал:

– В этом переулке обитают меченые. Люди разных видов и уровней опасаются встречаться с нами, хоть это не запрещено, – в голосе звучало откровенное раздражение. – А для нас нежелательны и омерзительны встречи с такими людьми. Поэтому наш переулок только для нас.

– Но мы не видим и меченых в переулке, – развел руками парень.

– Ты хочешь нарушить правила? – настороженно спросил голос.

– Я не из вашего анклава. Не знаком с вашими правилами! – ответил Малкин, широко расставляя ноги. – Ужели они запрещают вам встречаться с теми, кто живет за пределами анклава, кто неместный?

– Про это в правилах ничего нет, – раздалось протяжно и озадаченно.

– Тогда в чем дело? – воскликнул Ванька. – Выходи!

Явно предложение парня вызвало у обладателя голоса озабоченность. Видимо, ему впервые забили голову тем, что меченые могут безбоязненно встречаться с теми, кто из-за пределов анклава. Вероятно, неожиданное открытие не только поставило обладателя голоса в тупик и отчасти напугало, но наряду с этим до дрожи в коленях обрадовало. Встретиться с теми, кто живет по другую сторону и по другим правилам. Узнать, что происходит за пределами не только их переулочного кубла и города, но и за пределами анклава. Это до чертиков любопытно. Но и страшно одновременно. Вот так вдруг принять такое решение тяжело, когда со всех сторон обложен правилами с единственной вдруг возникшей маленькой лазейкой. Женщины после услышанных слов заметно заволновались. Илата подхватила мальчика на руки, тот крепко обнял ее за шею. Алуни суетливо начала щипать пальцами блузку и пригнулась, точно собиралась незаметно нырнуть в какой-либо укромный уголок. Малкин, видя их страх, почесал затылок, обдумывая, как выпутаться из создавшегося положения. Ведь если меченые выйдут для встречи с ним, то невольно участниками встречи станут Илата и Алуни, а для них это, очевидно, не очень желательно, хоть и не запрещено. Почему так, Малкин не догадывался, но их взволнованность говорила сама за себя. Сашка тихо шепнула Ваньке, прижимаясь к его плечу:

– Не стоит создавать неприятности женщинам.

– Да-да, – кивнул ей Ванька.

Разумеется, нельзя. Он прекрасно понимал это и напрягал мозг, чтобы найти выход из положения. Его радовало, что Сашка мыслила в эти минуты одинаково с ним. Она сделала паузу и посоветовала:

– Пусть они уйдут из переулка назад на улицу!

– Да-да, – согласился Малкин. – Именно так!

А следом подтолкнул голос:

– Твоя спутница права! Пусть Илата и Алуни вернутся на улицу!

– Ты принял решение? – спросил Ванька.

– Мы выйдем к вам после того, как уйдут Илата и Алуни. Им ни к чему встречаться с нами.

– Тогда не подвергай их страху, – попросил парень. – Подожди, когда их скроет суета улицы.

Прижимая к себе мальчика, Илата грустно посмотрела на Ваньку, потом обвела глазами остальных и шепнула:

– Помните: встреча не должна длиться долго. Все не так просто. Все непросто! – И шагнула мимо друзей в сторону улицы.

В свою очередь Алуни шепнула Раппопету:

– Ты больше слушай, толстячок, и меньше говори, пока не выучишь все наши правила.

– Боюсь, что времени на зубрежку у меня не будет, – пропыхтел в ответ Андрюха, и на круглом лице появилась усмешка.

Подхватившись, Алуни поспешила за Илатой. Приятели взглядами проводили их до перекрестка. На улице женщины влились в толпу и исчезли из глаз. В группе друзей пробежало небольшое удовлетворенное возбуждение. Затем все подобрались, плотнее сбились. Парни окружили девушек. Ванька положил руку на плечо Сашке, молчал. Андрюха время от времени отдувался и поправлял под мышкой смятую рубаху. Володька взволнованно переступал босыми ногами и мало-помалу затихал. Катюха чувствовала мелкую дрожь в теле. Все-таки, несмотря на договоренность, было неизвестно, кого увидят и насколько это будет неприятно. А в том, что приятного может быть мало, Катюха не сомневалась после недавних пугающих предупреждений неизвестного голоса. Карюху неизвестность пугала меньше, любопытство одолевало сильнее. Глаза ее под тонкими черными бровями пытливо светились. Сашка сжала красивые губы, лицо было спокойно, словно она предугадывала, что произойдет, и не видела причин для тревоги. Не смекая, с какой стороны ждать появления меченых, друзья разбрасывали взгляды вдоль всего переулка. Каждому из них мерещилось, что вот именно отсюда сейчас кто-то появится. Снова возник нарастающий гул. И вновь раздался громкий голос:

– Мы выходим!

И тут ото всех домов переулка на дорогу хлынули толпы. Как морская штормовая волна. Людей становилось все больше и больше. Первая мысль, которая сверкнула в головах у друзей: где вся эта масса помещалась? Неужели в этих домах в переулке хватало им места? Меченые надвигались на группу приятелей. Уже можно было разглядеть лица и одежду. Впрочем, внешний вид сразу бросился в глаза, как только люди высыпали из домов. На одних наряды, если можно так назвать, висели клочьями, штопаные и рваные, другие были полуголые, третьи и вовсе голые. Вперемешку мужчины, женщины и дети. Толпа походила на дикое сборище, вырвавшееся на воздух и солнце из темных подземелий, пугающее не только своим видом, но и намерениями. Казалось, она несется к приятелям, чтобы разорвать их на куски и съесть. Чудилось, что душа вот-вот уйдет в пятки. Девушки невольно прижались к парням. И если бы у тех сдали нервы, то не исключено, что все скопом попятились бы. Лица меченых мужчин были обросшими волосами и бородами. На неулыбчивые лица женщин ниспадали нечесаные волосы. Орава надвигалась. Когда до приятелей оставались не более двух метров, она остановилась. Глаза горели. Смотрели разумно и ожидающе. На шее у каждого – крупные метины, как клейма. У мужчин и женщин – разные.

Навстречу им выступил Малкин. Он понимал, что должен что-то сказать, но с чего начать, сообразить было трудно. Одно дело – говорить с кем-то один на один, выслушивая вопросы и пытаясь доходчиво объясняться, но совсем другое – незнакомая толпа, в глазах которой – ни одного вопроса, только любопытство. Ванька видел множество глаз, которые рассматривали его как диковину. Определенно, все хотели что-то услышать от него, каждый ждал то, что интересовало именно его. Попробуй разберись быстро. Другой мир, другие правила, порядки, восприятие жизни. Тем более изгои чужого мира. Тем не менее Малкин вытянул голову, будто хотел увидеть всю толпу сразу, и громко спросил:

– С кем недавно я разговаривал? Чей голос здесь раздавался?

Орава зашевелилась, загудела, окатила приятелей кислыми запахами своего дыхания и снова затихла. Ванька чуть повременил, надеясь услышать ответ, но не дождался. Опять втянул воздух и выдохнул:

– Мы прибыли из-за пределов вашего анклава. Там тоже живут люди. Много людей. Мы хотим им рассказать о вашей жизни!

Новое шевеление прошло по толпе, и вновь – тишина. Ваньку это обескуражило. Видя, что дальше расточать любезности глупо, что здесь, вероятно, понимают более грубый язык, он выдал:

– Я что, с баранами разговариваю? Какого рожна языки проглотили? Пинка под зад ждете, чтобы заговорить?

На этот раз в толпе хохотнули, и кто-то изнутри спросил:

– Чего тебе надо?

– Да ни черта мне от тебя не надо! – не церемонясь, выпалил Малкин, не ухватив, кто из гурьбы подал голос.

– А чего приперся? – снова кто-то спросил, но с другого места.

– Я уже сказал! – отрезал Ванька.

После этих слов толпа задвигалась, расступилась. Из ее глубины выдвинулся маленький безусый человек крепкого вида с короткими, явно стрижеными волосами, небольшой бородкой, в поношенной, но не рваной одежде. Бесцветная рубашка, правда, была с чужого плеча, размера на два-три больше. Штаны мятые, широкие, коротковатые. Истасканные туфли со стертыми подошвами. Голова крупная, лицо худое, чуть удлиненное, волевое. Губы плотно сжаты. Взгляд утяжеленный, но не злой. Руки с большими рабочими ладонями и сильными пальцами. На шее – крупная метина. Толпа за его спиной сомкнулась. Он остановился перед Малкиным, внимательно снизу вверх оглядел его с ног до головы, не выдав эмоциями своего впечатления. Ванька тоже пробежал по нему глазами сверху вниз. Меченый произнес:

– Ты хотел нас увидеть? – Голос был мощный, настолько мощный, что давил на ушные перепонки. Такой голос под стать человеку огромного великанского роста, но никак не маленькому крепышу. Между тем Малкин наблюдал перед собой маленького человека, но определенно с сильным, подчиняющим себе характером. – Мы перед тобой! Но не забывай, что и ты перед нами со своими спутниками! На нашей территории.

– Это что, угроза? – насупился Ванька.

– Предупреждение, – поправил меченый.

– Негоже с этого начинать разговор, – выговорил парень.

– Начни сам, а мы подумаем, – отозвался тот.

– Ну хорошо, – сказал Малкин. – Меня зовут Ванька. Хотелось бы услышать твое имя. Затевать разговор неизвестно с кем не в моих правилах.

– У тебя есть свои правила? – В голосе послышалась некоторая оторопелость, перемешанная с недоверием.

– Разве у тебя их нет? – в свою очередь удивился парень.

– Мы все живем по одним гелециональным правилам! – твердо выдал меченый. – Они утверждены ОВГС. Другие правила запрещены.

– Но думать-то вам не запрещено, надеюсь, – усмешливо проговорил Ванька, переступив с ноги на ногу. – Или ты и имя свое не помнишь?

– Мое имя запрещено произносить всем, кто не меченый, – сказал тот.

– Я не местный, не старожил вашего анклава, – напомнил Малкин. – Мне можно.

– Я тебя предупредил! – голос как будто превратился в звук металла, лицо стало каменным.

– Я жду! – отозвался парень.

Последовала небольшая пауза, меченый раздумывал, назваться либо нет. Очевидно, он все-таки чего-то опасался, что совершенно было непонятно Малкину, хотя парень уже ничему старался не удивляться. Наконец размышления меченого подошли к логическому концу. Либо он преодолел страх, либо усердно прокрутил в голове запреты правил анклава и не нашел в них опасности для себя, которой следовало бы избегать. Все с тем же выражением лица выговорил:

– Ист.

– Скажи, Ист, это ты разговаривал с Илатой, Алуни, а потом со мной через ДУГ? – спросил Ванька.

– Я, – подтвердил Ист.

– Я правильно понимаю, что ты среди меченых главный?

– У нас нет главных! – отринул Ист. – Мы все подчиняемся ОВГС!

– Но именно ты говорил с нами через ДУГ, и сейчас ты вышел из толпы, – напомнил Малкин.

– Они так захотели. – Он повел головой в сторону гурьбы за спиной.

– Они выбрали тебя, – поправил Ванька.

– Нам не разрешается выбирать, – возразил Ист. – Мы – меченые.

– Скажи мне, почему вы меченые?

– Потому что так решил КИОП.

– И вы согласны с его решением?

– Мы не можем не соглашаться. Лучше быть меченым, чем молекулярно утилизированным.

– Но за какую провинность вы оказались мечеными?

– Каждый за свою.

– А ты конкретно?

– Это знает КИОП.

– То есть ты не знаешь?

– Мне лучше этого не знать!

Обернувшись к друзьям, Малкин растерянно провел пальцами по голому животу и пробормотал:

– Сумасшествие.

– Не думаю! – взяв парня за локоть, шепнула Сашка. – У него наверняка есть ответы на твои вопросы, но он не знает нас, чтобы откровенничать. Спроси что-нибудь полегче.

Кивнув, Ванька мгновение подумал, прежде чем спросить у Иста:

– Почему на меченых такая потрепанная одежда?

– Потому что мы – меченые, – был ответ.

– Но ведь в городе магазины с конструкторами-молекуляторами. Могут выдать новую одежду! – сказал Малкин.

– Нам запрещено появляться среди людей других видов и уровней. К тому же у меченых нет номеров дисфирега, а без номеров мы никуда не вхожи! – пояснил Ист.

– Погоди, погоди, я что-то не пойму! – остановил парень. – Выходит, меченые – это не люди.

– Высшее общественное устройство – это гелекратия! – Ист вздернул кверху подбородок, как будто изрек величайшую истину человечества, истину, которой гордился и которая давала ему право как одержимому возносить ее. – Здесь все расставлено по своим местам. На нашем месте меченых правилами не запрещается жить. И мы делаем это с огромным удовольствием!

– Иначе говоря, вам разрешается, – перефразировал Малкин, раздражаясь оттого, что беседа приобретает характер переливания из пустого в порожнее. Но с другой стороны, он с друзьями посмотрел то, что хотели показать в этом переулке Алуни и Илата. Услышал немало для первого раза – второй раз вряд ли понадобится. Есть ли смысл вникать более глубоко в проблемы меченых, да и вообще в проблемы других в этом анклаве? Вряд ли. Если, конечно, их компанию, очутившуюся в анклаве невесть как, не затянет в какой-нибудь круговорот событий, который станет опасным для жизни, из коего придется выбираться с трудом. Не хотелось бы, чтоб их непредвиденное присутствие в анклаве стало началом такого круговорота. Здесь у них сейчас одна проблема, а именно: понять, почему и зачем они оказались в анклаве, и найти выход из него. По всей видимости, непростая задача. Ванька посмотрел на лица толпы. Глядя на них, ему показалось странным утверждение Иста об удовольствии, с каким меченые якобы здесь жили. На лицах этого удовольствия он не увидел, незаметно было даже маломальской радости. И все-таки у парня сорвалось с языка: – Вы правда довольны тут? – Хотя по сути можно было не спрашивать. Чем здесь можно довольствоваться? Впрочем, возможно, он не прав: вероятно, в анклаве удовольствие имеет свои особенности.

В ответ на его вопрос толпа всколыхнулась, по ней прошел шум, как шуршание листвы на деревьях во время ветра. Не раздалось ни одного голоса, но множество взглядов впилось в парня, они заставляли его читать отклик на вопрос в их глазах. Глаза разные, но веселых не было. Их выражения далеки от тех оживленных, которые мелькали за пределами переулка. Молчание висело в воздухе тяжелым грузом. И оно говорило само за себя. Но вдруг из глубины толпы плеснул нерешительный фальцет:

– Спроси, Ист!

Но Ист просто смотрел на Ваньку и ни о чем не спрашивал. Тогда Малкин подтолкнул его:

– Тебя просят, Ист! Спроси, о чем просят!

Лицо Иста помрачнело.

– Что тебя останавливает, Ист? – снова подтолкнул Ванька.

И снова Ист ни о чем не спросил. Но и из толпы никто больше не подал голоса. А за спиной у Малкина пошевелился Раппопет, тихо выдохнул так, чтобы слышал только приятель:

– Заканчивай, Ванька. Долго задерживаться здесь не следует.

«Пожалуй, Андрюха прав», – скользнуло в голове у Малкина. Нормального разговора не получалось, да, собственно, ожидать его не приходилось. С его точки зрения, меченые вели себя довольно странно. Хотя вряд ли стоило их осуждать за это. Друзьям удалось услышать лишь часть правил, по которым меченые жили, но ведь наверняка были и другие. А уходить действительно пора.

– Прощай, Ист! Жаль, что не поговорили нормально! – сказал Ванька.

– Ты перепутал переулок, – отозвался Ист.

– Я не выбирал, – произнес парень.

– Я сожалею, – бросил Ист.

– Вряд ли, Ист, – усомнился Малкин. – Чтобы сожалеть, надо сначала узнать. А ты отказался.

– Не сожалей и ты, Ванька, – посоветовал Ист.

– Хорошо, хоть запомнил мое имя, – усмехнулся парень.

– Не уверен, что это хорошо, – пробормотал Ист.

Друзья Малкина в этот момент наблюдали за поведением толпы меченых. Она разноголосо загудела. Это гудение показывало общий разнополярный настрой присутствующих. Кого-то, видимо, устраивало, что встреча с чужаками быстро завершилась. У этой части толпы, наверно, были свои причины страшиться такого общения. Можно было предположить, что они довольствовались своей жизнью и двумя руками держались за нее. Но какая-то часть оравы хотела бы продолжения, чтобы услышать нечто новое, что было любопытно для нее. Что именно было любопытно, сказать никто из друзей Малкина не решился бы точно так же, как не решился бы сказать, чем вообще жили и дышали меченые. Но имелось и другое количество молчаливых участников, кто, возможно, хотел бы изменений в своем плачевном существовании, но это пряталось внутри них за семью замками, которые они никому не открывали и вряд ли когда-то смогут открыть. И хоть все обреталось в области догадок, однако предположения наводили на мысль, что не так однозначна не только масса меченых, но и всех живущих в анклаве. После слов Иста Малкин развернулся лицом к выходу из переулка, этим показав приятелям, что здесь им больше делать нечего. Группа друзей двинулась к улице. Ванька шел позади и чувствовал на себе тяжелый взгляд Иста. Ощущение такое, будто он тащил на своих плечах огромный мешок с булыжниками.

О чем думал в эти минуты Ист, никто не ведал. Возможно, раскаивался, что согласился на встречу. Возможно, казнился, что не задал вопросы, которые от него требовали из толпы. Возможно, сожалел, что отвечал на вопросы. Его губы плотно сжаты. Брови насуплены. Лоб перерезан жесткими морщинами. Он поднял вверх обе руки и резко опустил, посылая сигнал толпе, чтобы та расходилась. Часть толпы быстро начала рассасываться. Другая делала это без особого желания, не получив удовлетворения от встречи. Хмуро из-под бровей бросала досадливые взгляды на Иста, ибо он не оправдал их ожиданий. В угрюмых глазах третьих стоял невысказанный вопрос: зачем их сорвали с мест и вывели в переулок? Чтобы показать непонятно кого? Они не смотрели на Иста, с ним все было ясно – они глядели внутрь себя, там искали единственный правильный ответ. И он заключался в том, что все остается по-прежнему, но в этом ничего хорошего нет. Эта часть толпы оживилась самой последней и начала разбредаться вяло, раздраженно. Только Ист остался посреди переулка, стоял даже после того, как Ванька с друзьями перешагнули черту переулка и влились в уличный поток. Их уже не было видно, но Ист не двигался, поскольку спиной ощущал, что позади не все меченые скрылись за домами.

Лишь когда переулок опустел, когда последний меченый шагнул за угол, Ист сомкнул веки, собирая в кулак мысли, судорожно развернулся, опустил голову, сделал тяжелый шаг. Кто его хорошо знал, те обратили внимание, как этот шаг для него труден. Ведь Ист тоже чего-то хотел от этой встречи. Возможно, у него не было своих правил, как у нездешнего Ваньки, но мысли, безусловно, сидели в голове. И не исключено, что эти мысли слепили какую-то свою канву. Только он не высказывался, ибо старался уложиться в фабулу гелециональных правил так, чтобы никто не обратил внимания, что есть досадные нестыковки, потому что страшился таких нестыковок. Между тем вряд ли бы толпа меченых выделила Иста, если бы не видела в нем особенных черт, вычленяющих его из общей массы. Переулок был пуст. Зеркало дороги отражало солнечные лучи. Тень Иста в этот миг казалась чуждой здесь.

4

Неподалеку от перекрестка, на улице, где царило оживление, Малкина с друзьями дожидались Илата и Алуни. Когда группа приблизилась, женщины ни о чем не спросили. Они выполнили свою функцию экскурсоводов, проводили в переулок, а дальше пускай друзья впечатлениями делятся между собой. Их это мало интересовало. Женщины в открытую отделяли себя от встречи чужаков с мечеными. Хоть гелециональные правила не нарушены, но кто знает: а вдруг уже внесены новые поправки к ним? Илата грустно улыбалась, держала за плечи мальчика, смирно стоявшего рядом, слишком серьезного для своих лет. Алуни передергивала плечами, когда кто-нибудь из прохожих задевал ее, суетливо отступала то в одну, то в другую сторону.

– А теперь, если вы еще не устали, – сказала Илата, посмотрев на Сашку, которая подошла первой, – мы проводим вас в Музей истории видов, чтобы вы знали, какие великие открытия сделаны геленаукой.

– Истории видов? – переспросила Сашка, вскинув брови.

– Именно, – подтвердила женщина.

– Это, наверно, что-то связанное с Дарвином, – предположила Катюха, остановившись возле Сашки и вопросительно смотря на Илату.

– Дарвином? – в свою очередь переспросила Алуни.

– Ну да, – вклинилась в разговор Карюха. – Был такой ученый, Чарлз Дарвин. Он разработал теорию эволюции, написал книжки о происхождении человека.

Отрицательно покрутив головой, отбросив пальцами кудряшки со лба, Алуни глянула на Илату и уверенно, с некоторой нервозностью, с писком в голосе произнесла:

– Не знаю!

– Успокойся, Алуни, – урезонила Илата, – не надо так напрягаться. Они неместные. У них, может быть, был такой ученый. У нас такого не было.

– Как не было? – изумилась Катюха. – Его же весь мир признал!

– Возможно, за пределами нашего анклава его признали, – не возражала Илата. – Но наша геленаука нигде не упоминает о таком ученом.

– Ну и дела! – пробормотал Володька, переступая босыми ногами по плитке тротуара.

– Интересно посмотреть, что это за музей, – потея от жары, комкая в руках рубаху, шумно выдохнул Андрюха.

– Мы согласны, Илата, – завершил обсуждение Малкин. – Веди.

Чуть наклонив голову, Илата убрала волосы за уши, отчего проседь на висках стала еще заметнее, и шагнула по тротуару. Алуни суетливо заспешила впереди нее. Малкин с друзьями двигался следом. Шли недолго. Мимо одинаковых домов, где было много стекла, а вместо кирпичной кладки – что-то похожее на синтетику, только на вид и на ощупь довольно прочную, как металл. Наконец Алуни застопорилась у стеклянной двери одноэтажного, ничем от других не отличающегося небольшого дома с длинными затемненными стеклами от низа до верха. Разве что размерами. И еще ощущением, возникшим у друзей Малкина, разочарования его видом. Они ожидали лицезреть большое внушительное здание, как подобает серьезному музею, где множество экспонатов аккуратно разложены по полочкам или в витринах с надписями под каждым и рассказом сопровождающего экскурсовода. Между тем уже внешний вид музея породил сомнения в подобающем внутреннем содержании. Впрочем, удивляться в анклаве приходится не впервой. И все-таки название музея подразумевало его размах и претензию на особую значимость. Впрочем, как бы там ни было, но посмотреть, какие виды животного мира представлены в этом музее, небезынтересно. Хотя бы из приличия, из уважения к женщинам. Уж коль Илата и Алуни предложили прогуляться по этому музею, стало быть, есть резон зайти в него. Все-таки с поры Чарльза Дарвина прошло немало времени. Он по-своему представлял происхождение видов, а геленаука, возможно, копает иначе. В общем, что бы там ни думалось, они уже стояли перед дверью, над которой не было никакой вывески. Пойди догадайся случайно оказавшийся здесь человек, где на этой улице музей! Пуд соли съешь, не угадаешь! Любопытно: как местные жители определяют его местонахождение?