Wahnsin бесплатное чтение

Егор Козаченко
Wahnsin

От автора

Перед прочтением данного произведения, я бы хотел предупредить читателя о том, что сам роман (повесть) является психологической драмой, так что не рекомендуется к прочтению людям с психическими отклонениями, а также людям, принимающим всё слишком близко к сердцу.

Также само произведение является альтернативной историей, с некоторыми сбоями во временных лентах (в частности с изобретениями), а также с полностью вымышленными персонажами. Исторически верными являются только даты и названия войн, а также имена Царей. Все остальные совпадения случайны. Сюжет и герои являются лишь плодом воображения автора.

О названии:

Первым названием произведения было «Стадо», при чём дано оно было ещё до написания первых строк. Однако потом, после написания большей части, автор понял, что название не прижилось, да и к тому же совсем не подходит к содержанию произведения, поэтому решил сменить его на более звучное и суровое «Wahnsin», что с немецкого переводится как «Сумасшествие». Ну а почему было выбрано именно такое название, вы узнаете после прочтения романа (повести).

Приятного прочтения!

Глава 1: Варшавская крепость

Сентябрь 1914 года, немецкие войска готовят наступление на Варшаву, пока ещё подконтрольную Российской Империи. Новосформированный 27-ой русский армейский корпус занял позиции в Варшавской крепости. Царём было приказано держать город любой ценой и не отступать ни на метр.

Виктор сидел на полу во второй башне крепости и, прикуривая сигарету, периодически выглядывал из-за стен, чтобы в случае наступления немцев отдать сигнал капитану Сорокину, который в то время стоял во внутреннем дворе крепости перед шеренгой выстроенных солдат. Один из солдат в шеренге был ранен в плечо, однако несмотря на жуткую боль, он всё же не выходил из строя и внимательно слушал капитанскую речь.

Тут на башню, занятую Виктором, залез ещё один солдат – Дмитрий Соколов. Лучший друг Виктора ещё со времён Первой Балканской Войны, во время которой они плечом к плечу обороняли Пловдивскую крепость от наступления Османских захватчиков. И вот сейчас они, два друга, прошедшие уже почти всю жизнь вместе и защищающие жизни друг друга чуть ли не каждый день, снова стоят на одной стороне против общего врага, который пытается разрушить и разграбить их Родину.

– Ну что, дружище, снова мы здесь, снова бьёмся за землю отцов против волка, пытающегося разорвать и разобщить её и её народ! Каково всё-таки быть русским, а! Вчера был на печи, а сегодня уже на карауле! – сказал Дмитрий и рассмеялся.

– И тебе привет, – ответил с ухмылкой Виктор, докуривая сигарету, – слышал, что твой отец недавно скончался, мне действительно жаль. Как это было?

Лицо Дмитрия мигом изменилось, улыбка сошла с лица, а сам он слегка побледнел. Он присел на пол, прислонившись спиной к бочке с вином, оставленной на смотровой вышке до лучших времён и произнёс:

– Лучше бы и не вспоминать…, – Дмитрий нахмурился, лицо его сделалось тревожным, – мерзкое и ужасное зрелище того, как человек со сгнившими полностью от алкоголя и сигар мозгами бьётся в нервных конвульсиях, лёжа у себя в комнате на полу, пуская пену изо рта и пытаясь произнести хоть какой-то звук, слегка похожий на человеческую речь… Как сейчас помню, что зашёл я тогда в комнату, из дверей которой уже за метр несло жутким перегаром, и увидел на полу наполовину уже мёртвого, ничтожно страдающего старика, пытавшегося одной рукой дотянуться до бутылки с водкой, лежавшей рядом с ним на полу, а другой прикрывая рот, с вытекающими из него слюнями… Господи, аж в дрожь меня взяло в тот момент! Я кинулся было к аптечке, стоявшей в шкафу на кухне, однако на полпути я вдруг резко что-то почувствовал… Что-то очень жгучее в моём сердце, какую-то внутреннюю боль, которая не давала мне сделать и шагу. Я упал на колени и закричал от того, что не мог не только спасти отца, но и вовсе пошевелиться, сдвинуться с места. Я был словно скован цепями какой-то сверхъестественной силы. Всё, на что я был способен – лежать на полу и слушать стоны и крики отца, медленно умирающего там. Но вот крики прекратились, более не было слышно того, как старик бил по полу рукой, как стонал от жуткой боли… У меня вдруг что-то как будто успокоилось в сердце. Боль моя также резко прекратилась, как и началась. Я вскочил с колен и вбежал в покои отца, однако он был уже мёртв. Да, пускай он и был деспотом в семье, издевался надо мной и над матерью, пускай пил каждый Божий день и нигде не работал, но всё же был мне отцом! Родным отцом, понимаешь, Витя?! Однако не моя воля была это, воля сверху. Я хотел помочь ему, однако готов поставить всё своё состояние, что Господь меня остановил…

– Погоди, погоди, но ты ведь никогда не верил в Бога.

– Не верил, прав, но уверовал с того дня, когда погиб мой отец и когда что-то ясно дало мне понять, что мне вовсе и не нужно его спасать, как и жить вместе с ним. Знаешь, это даже натолкнуло меня на мысль, что именно отец извёл матушку со свету. Уж не знаю, прав ли я, но ведь если не он, то кто? Жила она хорошо, соблюдала здоровый образ жизни, не курила вовсе и пила лишь на Новый Год, да и то лишь полрюмки! А тут, в свои 42 года она внезапно умерла, без каких-либо на то причин… Не понимаю.

– Полно тебе себя мучать, Дима. Не для того ты на свете живёшь, чтобы издеваться над собой же. Пожалуй, уж пора смириться с тем, что жизни твоих родных не вечны, да и твоя тоже. Ведь чёрт его знает куда эта война приведёт Россию, куда Францию, Германию и Австрию, да и куда нас с тобой. Доживём ли мы до её конца, или может умрём сегодня же, где-то часа через полтора, может через два. Кто знает, а?

– Да вот оно и верно, что никто на свете ничего не знает. Думают, что знают, а на самом то деле? Как думаешь, чем это всё кончится? Я лично более чем уверен, что Родина верх возьмёт, что Царь наш, Батюшка, покажет им всем, что значит русская сила, богатырская сила!

– Царь, эх Царь. Знаешь, если бы не Царь, то Россия бы сейчас не отступала, не сдавала города.

– Да что ты понимаешь, Виктор в политике?! Царь один может спасти Россию от коллапса, а ты всё о своих красных говоришь! Вот сам посуди, что может сделать сейчас РСДРП, а? Что могут эти бунтари, проклятые Богом, а? Или неужели ты считаешь, что они способны страну поднять, возродить? Может и войну выиграют?

– Всё может быть… Я, знаешь, как думаю? Красные вскоре Царя свергнут, престол опрокинут и красное своё знамя над Россией воздвигнут. Они возможно и войну выиграют, и ещё вдобавок Западу отомстят за 1855 год.

– А может разгонят эту всю шайку дьяволят! Сам посмотри, где твой Ленин сидит? От-куда он революцию двигать пытается? Сам всё видишь, а признать не хочешь. Он развала хочет для страны, а не равенства.

– Не неси чепухи, Дима. Увидим.

Тут кто-то довольно громким и суровым голосом окликнул солдат. Это был капитан Сорокин. Он приказал солдатам спуститься вниз и пройти в Цитадель, находящуюся посреди крепости. Товарищи мигом спустились и двинулись к Цитадели, двери которой уже были открыты. Внутри стоял капитан и пара солдат. Капитан был неплохо одет, в чёрных перчатках, куртке на волчьем меху и шапке, хорошо закрывающей его черноволосую голову. Капитан был суров всегда: когда ел, когда отдавал приказы и даже когда общался с родным сыном или женой. Вот и сейчас он стоял в комнате, нахмурившись и повелительно склонившись над столом с какой-то картой.

– Подойдите, – крикнул капитан солдатам в Цитадели. Они тут же подбежали к столу и окружили капитана. В комнате на тот момент находились лишь более-менее привилегированные люди, со званиями, должностями и, блестящими на солнце, звёздами на погонах. По правую руку от капитана Сорокина стоял младший лейтенант Шубаев, по левую – лейтенант Астапов.

Рядом с вошедшими только что Виктором и Дмитрием (которые на тот момент удостаивались звания сержантов) встал Артём. Это был парень 19 лет, довольно дерзкий и самовольный, воспитанный в крестьянской семье в пригороде Омска. Он был одет в подранную в нескольких местах военную форму, волосы были растрёпаны, а одна из рук изранена и перемотана бинтом. На лице было два шрама, а под глазом красовался большой синяк.

Капитан, который стоял, склонившись над картой крепости и её окружных земель, поднял голову и, увидев вид только что вошедшего Артёма, спокойным и твёрдым голосом спросил: «Кто?». Артёма тут же передёрнуло, и он встал на месте, как вкопанный. Протерев лоб рукой, он всё же не нашёл в себе сил ответить капитану правду, поэтому сказал:

– Я ударился, господин капитан, прошу прощения, впредь постараюсь быть осторожней.

– Где и обо что ты ударился, солдат? – с ещё большей суровостью и раздражением спросил Сорокин.

– Я… Я ну… – Артём просто не находил слов, он не предполагал такого вопроса со стороны капитана, так что лишь стоял, пытаясь придумать хоть какое-то оправдание своей лжи, – я упал с кровати, господин капитан.

Больше Артём не мог вымолвить не слова. В горле у него пересохло, ноги слегка подкашивались, а руки дрожали. Капитан отошёл от стола, подошёл к солдату и, схватив его раненную и перемотанную руку, поднял её вверх и с наигранной ухмылкой спросил:

– Я так понимаю, ты дал сдачи кровати, солдат?

Капитан ожидал положительных откликов о его шутке из круга военных, но никто даже не осмелился поднять головы, не то что улыбнуться. Сорокин уже с досадой посмотрел на окружающих его подчинённых и, подойдя снова к столу и склонившись над картой, медленно и размеренно, уже без ярой злости и раздражённости, проговорил: «Так всё же, кто?». Но Артём был непреклонен. Он стоял молча, даже не шевелясь. Он как будто вовсе и не слушал капитана. Сложно было назвать его в тот момент живым человеком, ведь несмотря на свою постоянную прыткость и вспыльчивость, он был тих, как мышь, как вода, как камень. «Ладно», произнёс капитан Сорокин, снова отойдя от стола. «Товарищу Артёму видимо хочется поработать, больно он устал, видите ли, от повседневной солдатской рутины. Что ж, в таком случае товарищ Артём отправляется сию же секунду в каморку уборщика, говорит старику, что лично капитаном крепости ему назначен выходной ровно 3 дня, а на протяжении этих самых трёх дней, сам Артём будет исполнять тяжёлый труд уборщика, то есть: убирать конюшни, начисто вытирать пыль в моей комнате, подметать в казармах, выкидывать мусор, оставшийся после приёма пищи солдатами и так далее. Товарищ Артём, вам ясна ваша задача? Работаем!». Только капитан закончил говорить, Артём мигом выскочил из Цитадели и, облегчённо вздохнув всей грудью, направился к старику Фридриху, который стал уборщиком в Варшавской крепости, после пленения его в Восточной Пруссии во время Российского Наступления 1914 года.

– Что касается вас, господа, – продолжил невозмутимо капитан, – у меня есть план по обороне Варшавской крепости. Взгляните сюда, – капитан указал пальцем на ворота крепости, обозначенные на карте под цифрой 1, – в 15 метрах от ворот будет располагаться 59-ая пехотная дивизия. Она займёт фланги в лесу, вон там (указал пальцем на два леса справа и слева от дороги, скрывавшихся за холмами, небольшое количество войск останется на центральной дороге. Когда кайзеровская армия начнёт наступление на крепость, прикажем центральной группе войск отступить внутрь и встретится с 1, 2, 3 и 4 полками 77-ой пехотной дивизии, однако не станем запирать ворота. Когда немцы подойдут как можно ближе, уже укомплектованная центральная группа начнёт контрнаступление из крепости (мост через крепостной ров был настолько широким, что на нём возможно было вести боевые действия), а оставшиеся полки 59-ой пехотной дивизии, ранее уже занявшие фланговые позиции, начнут наступление слева и справа, с целью окружения большого количества немецких войск и уничтожения их полностью. Дальше начнём контрнаступление по всему фронту и оттесним немцев от Варшавы. Дорога широкая, так что нашим войскам будет, где развернуться. По расчетам Петроградского центра командования немцы должны начать наступление примерно через день. У нас будет время подготовиться и осуществить наш план. Лейтенант Астапов!

– Да, господин капитан, – выкрикнул лейтенант, резко подняв голову.

– Вам поручено командование над 59-ой пехотной дивизией. Младший лейтенант Шубаев!

– Слушаю!

– Вы будете командовать действиями 77-ой дивизии. Ну а вы, господа сержанты и старшины, будете координировать отдельные полки, составляющие 77-ую и 59-ую дивизии. Вот список, в котором ясно прописано, кому какой полк будет подконтролен. Сержант Соколов, возьмите и повесьте в сержантской казарме. Всем задача ясна?

– Да, господин капитан! – хором крикнули все присутствующие офицеры и члены старшего рядового состава.

– Свободны.

Солдаты разошлись. Лейтенант Астапов отправился в свою личную комнату, недавно выделенную ему в крепости. Он был офицером, а в свободное время писал стихи. Вот и сейчас он сел за стол, взял карандаш и стал усердно раздумывать над следующими строчками своего нового стихотворения «Мир».

Младший лейтенант Шубаев отправился на задний двор крепости, где располагались конюшни. Там стоял его любимый вороной конь, с которым он прошёл обе Балканские войны, с которым вместе он рос, кормил в детстве, катался, держа отца за руку, слушая громкий раскатистый смех своей младшей сестры Верочки. Воспоминание так резко навалились на офицера, что он даже слегка покачнулся и присел на лавку, стоявшую рядом. Однако воспоминания также резко отступили, как и нахлынули всего пару секунд назад. Он встал, отряхнулся и отправился кормить своего любимца.

Что касается двух друзей, те пошли обратно, на свой аванпост, откуда им было велено наблюдать за местностью.

Судьбу Артёма мы уже знаем.

Сидя на холодном башенном полу, Дмитрий вдруг сказал:

– Представляешь, недавно сон снился. Вот даже и не знаю, к чему он.

– Ну давай, исповедуйся.

– Сижу я значит за столом, ем. Борщ ем, приготовленный отцом. Вот, хлебом закусываю, а запивая вином. Причём таким хорошим вином, крепким. Вот один глоток только сделаешь, и уже голова кругом идёт. Ем, а отец мне значит говорит: «Слушай, сынок, ну ты хоть расскажи, как там в Болгарии дела? Порадуй отца своего, да ответь: побеждают наши братья Сербы, или нет?». «Побеждают», – отвечаю ему, – «вон, недавно Видин штурмовали. Побеждают, отец». Сижу, дальше ем. Тут чувствую, что суп какой-то не такой. Я ещё одну ложку зачерпываю, в рот сую и глотаю, да всё-таки не такой. Опускаю я голову вниз и вижу, что в тарелке у меня не борщ совсем, а вязкая какая-то, тягучая масса черного цвета. Тут я перепугался уже не на шутку, кричу «Что ты мне, старый, сварил?!» Беру рукой бокал с вином, делаю глоток, а вино кислое, да и вкус не тот. И тут я понял, что в бокале моём кровь! Настоящая кровь, человеческая! У меня уже лицо вспотело, поднимаю в гневе голову, а напротив меня не отец, а дьявол сидит. С рогами, вилами, а сзади, за спиной, ворота в ад. Вижу там красные скалистые обрывы, вижу башни разрушенные и подкошенные, цепи, свисающие с них, а дальше замок огромный, с четырьмя башнями, огромными воротами, похожими на челюсти и лавовым рвом. Дьявол на меня смотрит и смеётся. Я тут же вскакиваю, пытаюсь из дома выбежать, а перед носом дверь закрывается. Хватают меня тогда черти за руки да за ноги, несут к столу и сажают на стул. Один чёрт достаёт нож из-за пояса и мне в кисть всаживает. Завыл я тогда, заплакал, а дьявол всё смотрит не меня злыми, горящими глазами, полными ужаса и страданий тех грешников, попавших в ад. Из руки моей кровь хлещет, сам я сижу еле дышащий, голова раскалывается. Кричу я тогда: «Чего ты хочешь, исчадие ада?! Что нужно тебе от меня и что с моим отцом ты сделал?!» Дьявол как услышал мои слова, тут же прекратил смеяться, опустил голову и посмотрел мне прямо в глаза, да что там в глаза, в душу! Потом он встал из-за стола и задал лишь один вопрос: «Как отец?» Дьявол был жуток, отвратителен глазу моему. Тело свиное, пусть и мускулистое, но жуткое, изрубленное, всё в ранах, на руках когти длинные, на голове рога, а сзади огромный хвост. На спине я смог заметить два свисающих разорванных в лохмотья крыла. «Павший ангел ко мне явился… Видимо пришёл мой час». Но вместо того, чтобы смириться, я поднял голову и ответил сурово и уверенно, доставая из глубины своей души последние силы на разговор: «Ты знаешь, что с ним случилось! Ты знаешь о том, что умер он 3 дня назад и ручаюсь, что именно ты виновен в его смерти!» У меня аж в горле пересохло, из онемевшего рта потекли слюни, я уже не чувствовал ладони, проткнутой кинжалом одного из чертей, я не мог соображать, что происходит вокруг меня, видел лишь блики лампы, горевшей красным огнём, видел скалы за спиной дьявола, на которые безуспешно пытались вскарабкаться грешники, однако падали в преисподнюю и разбивались насмерть. Я ждал, что же будет… Дьявол смотрел на меня, как на добычу, как на жертву, которой я и являлся. «А кто убил-то, свинья?», – сказал он размеренным голосом, растягивая слегка слова. «Кто убил-то?», – повторил он. Я тогда и вовсе не понимал, о чём это он говорит. «Ты и убил! Ты!», – закричал я и попытался вырваться, но черти крепко держали меня. «Врёшь!», – произнеся это слово дьявол засмеялся, а после отошёл от ворот и сделал знак чертям. Один из них резко вытащил нож из моей руки, да так неожиданно и сильно он дёрнул, что у меня как будто зрачки лопнули. Я закрыл глаза и представил рай. Красота, сады Божьи, деревья растут, вокруг всё цветёт, а я стою посреди всего этого блаженства и слушаю пение птиц. Тут ко мне подлетает одна из них, садится на плечо, и мы вместе с птичкой идём по прекрасной тропинке, заросшей дикими растениями и травой, вокруг лес, только не густой, кроны деревьев вовсе не большие, а такие, что через них просачиваются лучики света и падают прямо перед моими ногами. Вот мы идём вперёд, ещё даже не знаем, куда идём, как вдруг… Нога моя подкашивается, и я открываю глаза. Передо мной пропасть, в которую меня несут неумолимые черти. Я тогда не чувствовал ничего, не чувствовал даже того, что я живой. Я начал молиться, сначала «Отче наш» читал, после другие знакомые мне молитвы. Но вот черти останавливаются и под громкий и зловещий смех дьявола скидывают меня в пропасть. Я лечу в бездну, в небытие, еле дышу и изо всех сил пытаюсь умереть раньше, чем коснусь земли. Я снова закрываю глаза и… удар. Я просыпаюсь в холодном поту. Вот как-то так всё и было. Ну что, брат, сможешь мой сон разъяснить?

– Пожалуй то и нет. Слишком уж всё у тебя там запутано, слишком не естественно. У меня аж у самого голова заболела. Чёрт с ним со сном, давай о другом чём-нибудь, а?

– Давай о другом, а то и впрямь, что-то мы всё о грустном. Сначала отец, потом и этот проклятый дьявол.

На лице Дмитрия появилась какая-то странноватая улыбка. Он встал, достал из кармана флягу и, хлебнув воды, оперся на стену башни, став наблюдать за горизонтом. На улице была уже почти ночь, поэтому было тяжело разглядеть что-то вдалеке. Виктор тоже поднялся и также опёрся на стену. Он достал из кармана очередную сигарету и закурил.

Глава 2: Подготовка к наступлению

Следующий день того же 1914 года. Капитан Сорокин вбегает в казарму и, разбудив всех солдат, отдаёт приказ о немедленном построении во дворе крепости напротив Цитадели.

– Эй там, на башне! Вам отдельное приглашение нужно? Давайте спускайтесь скорее вниз, пока я с вас шкуру не снял да поживее! Нам Родину спасать нужно! – крикнул капитан, подбежав к башне, на которой находились два уже знакомых нам товарища.

Дмитрий и Виктор переглянулись и стали слазить с башни. Спустившись на землю, они быстро подбежали к шеренге солдат и встали вместе с ними.

Капитан подошёл к только что выстроившимся военным. Он был бледен, как никогда, под глазами его были небольшие мешки, а сами зрачки – широкие. Очевидно он всю ночь не спал, думая над планом обороны крепости, попутно переписываясь с Петроградским центром командования.

– Солдаты, патриоты и другие стоящие здесь люди, – начал Сорокин, – где-то к 2 часам ночи из Петрограда мне прислали письмо следующего содержания:

«По данным нашей разведки немецкое наступление было перенесено на 8 часов. На вашу крепость нападут через 3 с половиной часа, у вас почти нет времени. Действовать немедленно, приказ Петроградского центра командования.»

– Внизу стоит подпись самого Царя, этот приказ необходимо исполнить сейчас же. Поскольку вы, господа лейтенанты ещё, уверен, даже не ознакомились с точным планом действий и своими дивизиями, как и вы, господа сержанты, поскольку также наш младший сержант Шубаев сейчас лежит с температурой и обливается холодным потом из-за жуткой болезни, постигшей его буквально час назад, то полное командование над обороной Варшавы я беру на себя. 59-ая и 77-ая дивизии переходят под моё руководство, а сержантов прошу немедленно ознакомится со списком. Сейчас же я приказываю вам всем немедля занять свои позиции! Пошёл!

Солдаты побежали к своим позициям, а сержанты накинулись на список, в котором были разделены полки и начали разбираться, кто куда был назначен капитаном.

Солдаты 59-ой дивизии также были слабо знакомы с планом, поэтому зная лишь то, что наступление будет вестись в основном с флангов, бежали кто-куда. Капитан же просто не успевал командовать обоими дивизиями и таким огромным количеством полков, поэтому он в спешке объяснил лейтенанту Астапову, какие конкретно позиции требуется занять полкам 77-ой дивизии и побежал координировать 59-ую.

Прибыв к воротам крепости, капитан в ярости стал кричать на солдат, видя то, как небрежно они заняли фланги, видя пустой центр и полную не укомплектованность дивизии и полков.

Сержанты, которые наконец смогли разобрать ужасный почерк капитана ринулись сразу же к своим полкам. Сержанту Виктору достался под руководство 3 полк 59-ой дивизии, а Дмитрию 9 полк 77-ой.

– Ну, с Богом, – сказал Виктор своему другу, который уже быстрым шагом двигался к позициям, занятым его полком.

– Тебе того же! – крикнул Дмитрий, не оглядываясь.

Капитан Сорокин, закончив расстановку правого фланга, решил передать командование дивизией только что освободившемуся лейтенанту, а сам отправился в свою комнату, чтобы переслать центру ответное письмо о том, что мол приказ получил, войска расположены, крепость готова к обороне. Само собой, также капитан хотел написать пару писем семье, попрощаться на случай с женой и детьми, передать пару строчек отцу и так далее. Капитан открыл дверь и вошёл в свою комнату.

На фронте тем временем творился полный бардак. Начался ливень, солдаты были в грязи, некоторые падали в эту грязь прямо лицом, во время перегруппировки, а левый фланг центрального входа в крепость был почти пуст, так как 1, 2, 4 и 8 полки были по ошибке передислоцированы лейтенантом Астаповым на центральную дорогу, а сержанты, командовавшие этими полками, конечно же не осмелились и слова сказать лейтенанту, ведь тот был не менее суров, чем сам Сорокин, поэтому кстати и был его любимчиком в крепости.

На южном фронте, занятым 77-ой дивизией всё было ещё хуже. Поскольку капитан так и не дал чётких указаний сержантам о том, какие же позиции следует занять полкам, они в панике бегали по крепости, пытались выяснить что-то у и так уже раздражённого лейтенанта Астапова или в крайнем случае отыскать капитана. В конце концов Дмитрию, командовавшему, как мы помним 9 полком 77-ой пехотной дивизии, удалось выяснить, что капитан отлучился в свою комнату, чтобы написать письмо в Петроград, поэтому солдат тут же побежал туда, невзирая на то, что капитан будет разъярён, когда увидит его в своей комнате (Сорокин ужасно ненавидел, когда кто-то посещал его покои без приглашения). Дмитрий пробежал по тёмному коридору крепости, ведущему прямиком к комнате Сорокина и, постучавшись, открыл старую деревянную дверь, со скрипящими петлями. Однако сержанту не пришлось выслушивать крики капитана. Он был мёртв…

Дмитрий застыл. На его лице выступали капельки пота, руки слегка подрагивали, на лице виднелось выражение тихого ужаса и недоумения от произошедшего. На секунду сержант ушёл в себя, но буквально через мгновение он всё же смог пошевелиться. Подбежав к телу капитана Дмитрий в первую очередь проверил пульс. Его не было. Тогда сержант поднял опрокинутую назад голову капитана и увидел порез на шее. Он быстро заглянул в пару полок и под стол, но орудия убийства так и не нашёл. Однако под столом лежал ещё один труп. Убит был также секретарь капитана Александр Васильевич. Это был мужчина лет 64 в кожаной куртке и хорошо пошитых Французских штанах. На его шее не было порезов, однако на рубашке, одетой под куртку, виднелось большое пятно крови. Дмитрий проверил и его пульс. Тщетно.

Тогда юноша, абсолютно забывший про скорое наступление немцев на крепость, выбежал из комнаты и по длинному коридору добрался до дверей, ведущих во двор крепости. Выбежав из большого здания, находившегося справа от цитадели, он увидел, как разъярённый лейтенант Астапов пытался хоть немного сосредоточить и расположить по позициям полки. Он кричал на солдат, бил некоторых из них, чем попало, в общем был ещё похуже капитана Сорокина. Его терпение было уже совсем на исходе, нервы сдавали. Лейтенанту нужна была помощь Сорокина как никогда, он кричал его имя и то и дело расспрашивал пробегающих мимо солдат или сержантов о капитане, однако никто не мог дать ему точных показаний, кроме того, что он вероятно занят. Дмитрий сразу же подбежал к нему и обеспокоенно проговорил:

– Лейтенант Астапов, разрешите обратится!

– Сержант, не видишь разве? У меня тут работы по горло, чёрт его знает, где капитан, а уже через 2 часа начнут наступать немцы! А может и раньше! – прокричал лейтенант с яростью и каплей досады в голосе.

– Господин Лейтенант, у меня через чур важное заявление. Это насчёт капитана, – тихим и спокойным голосом произнёс Дмитрий.

– Капитана? Где же его чёрт побери носит? Надеюсь, ты знаешь ответ на этот вопрос, – крикнул Астапов, не поворачивая даже головы в сторону сержанта.

– Лейтенант, капитана Сорокина я только что нашёл в его комнате вместе с его секретарём мёртвыми…

– Что? Что прости? – лейтенант тут же затих и спросил уже негромким и вовсе не яростным голосом, а наоборот каким-то жалостливым и обеспокоенным.

– Да, капитан убит. У него перерезано горло, пульса нет. Его секретарь был видимо заколот в сердце, так как на его рубашке виднеется кровь, пульса нет.

– Ты единственный, по моей логике, кто знал о месте нахождения капитана Сорокина. Неужели ты способен на такой гнилой поступок, Дима? – спросил лейтенант уже даже не столь обвиняющим, сколько жалеющим и сострадающим тоном.

– Лейтенант, при всём уважении к вам… Я даже подумать не мог, что вы обвините меня! Я уважал капитана, хоть он и был деспотом. Я никогда не желал ему смерти, тем более не желал ему смерти во время наступления немцев. Вы же знаете мой характер: я верный царист, я никогда не предам старшего по званию, особенно в военное время, когда моей Родине угрожает опасность! Вы же меня знаете, господин лейтенант…

– Дмитрий, у меня есть основания, чтобы не верить тебе. Во-первых, как я уже сказал, ты единственный, кто находился в комнате капитана во время убийства. Во-вторых, ты точно знал, что капитан не ждёт гостей и ненавидит, когда к нему заходят, однако это тебя ничуть не смутило. Думаю, достаточно. Я не стану сейчас помещать тебя под военный арест, однако по окончанию битвы ты будешь осуждён и, уверяю тебя, заточён навечно в темницу, в которой проведёшь остаток своих дней. А пока запомни, ни слова о смерти капитана! Никому.

Дмитрий вздрогнул. Он не мог ничего сказать лейтенанту на его обвинения, ведь если бы сказал, что его подвели его нетерпение и случайность, то ему бы точно не поверили. Сержант просто не знал, что ему делать. Он хотел было выхватить из-за пояса свой пистолет, приставить к затылку уже разворачивающегося лейтенанта и покончить со свидетелем раз и навсегда, ведь он точно знал, что во время паники в крепости, ливня и грозы выстрел из пистолета вплотную вряд ли будет слышен, однако какая-то неведомая сила вновь удержала его от необдуманных действий, поэтому сержант отказался от этой идеи.

Но у него созрел другой план. Дмитрий предположил, что во время наступления немцев лейтенант будет находиться на поле боя вместе с порученной ему дивизией, будет вести огонь вместе со своими и, скорее всего, тоже может быть ранен. Поскольку в крепости было три медика, а солдат в тысячи раз больше, помощь была им просто необходима, так что Дмитрий, который ранее учился на врача, мог бы вполне помочь им. В тот момент, когда лейтенант по счастливой для сержанта случайности будет ранен, он тут же будет доставлен в укрытие лично им, а сам Дмитрий, якобы по ошибке, вколет офицеру не тот препарат. «О Господи Боже, да прости ты мою глупую голову! О чём я только думаю?! Меня обвиняют в убийстве своего командующего, а я что и вправду хочу им стать? Нет уж, к чёрту это! Я не стану просто так убивать лейтенанта Астапова, пусть даже после наступления буду осуждён, но не стану. У него ведь жена есть и сын. Как я буду жить дальше, если все их страдания по умершему близкому будут только из-за меня. При чём не из-за того, что не сумел спасти, а из-за того, что не захотел. Ну уж нет, пошло оно к чёрту!»

Сержант подбежал к деревянной стойке, схватил одно из ружей, висевших там на случай неожиданного наступления на крепость, и отправился к своему 9-ому полку. Когда сержант прибыл на позицию, он услышал крик, доносящийся от ворот крепости.

– Эй что там происходит? – крикнул со всей мощи Дмитрий, – не уж то немцы уже идут?

– Нет, господин сержант, – донёсся голос одного из солдат, – тут человек бежит, похож чем-то на малоросса. Кричит, помощи просит.

В ворота крепости вбежал человек невысокого роста, одетый в лохмотья с простреленной в правом углу шляпой на голове и ножом в руках. Увидев одного из солдат, он тут же кинулся к нему, упал на колени и стал просить его о помощи и о приюте, а потом опустил голову и стал читать молитву.

– Мужик, мужик, успокойся ты! – встревоженно ответил ему солдат, – спасём мы тебя, не переживай, всё хорошо будет. Ты кто такой вообще и от-куда бежишь? Почему сюда?

– Братья, послушайте, послушайте меня! Мою семью немцы расстреляли, мой дом сожгли, разграбили, мне чудом удалось сбежать! Тут рядом с крепостью, километрах в четырёх есть деревня, в которой я и жил, а о немецком наступлении ничего и не слыхивал! Помогите мне, умоляю, люди добрые, мы ведь с вами все одной крови, от одного Бога все рождены! – с этими словами мужик сорвал с шеи цепь, на которой висела иконка и крест и поднял вверх, умоляюще смотря на солдата.

– Тихо, тихо, успокойся. Мы не немцы, мы – русские, мы братья тебе. Не нужно мне креста твоего, знаю, что все от одного Бога на землю посланы, – сказал солдат уже с удивлением, не понимая, почему человек ведёт себя так зашуганно и странно.

– Не нужен крест, так возьмите деньги! Ваше благородие солдат, возьмите деньги! – мужик сунул руку в карман и вытащил оттуда мешочек с деньгами.

– Да не нужно денег от тебя, мы тебя и так возьмём, успокойся, – отвечал солдат на очередную мольбу мужчины, – господин сержант, подойдите, пожалуйста, сюда!

– Что случилось, солдат? – спросил только что подошедший Виктор.

– Вот, ваше превосходительство, мужчина приюта просит. Говорит, семью убили, дом сожгли.

– Встань, дружище. Ты, скажи, где родился? Как имя твоё? – по-дружески спросил Виктор мужика.

– Меня зовут Николай, если на русский лад говорить, у себя же Мiколой называли. Я в Киеве родился, малоросс я, но ведь брат вам! Ведь брат?

– Брат, конечно брат, мы все в России братья. Вы, малороссы, соседи ваши, новороссы, поляки, белорусы, все народы нашей великой страны вместе живут, жили и будут жить, – после этих слов, сержант Виктор подошёл к солдату и приказал ему отвести беженца в Цитадель, разместить в безопасном месте и вернуться на позицию.

– Пойдёмте со мной, Николай, – произнёс солдат и, развернувшись, повёл мужика в сторону Цитадели. Тот, обрадовавшись такому тёплому приветствию в крепости, с радостью пошёл за солдатом, попутно расспрашивая его о войне и о сооружении, не зная вовсе того, что через полтора часа крепости придётся обороняться от проклятых немецких убийц, захотевших прибрать русское богатство к своим рукам.

– Послушай, Мiкола, а почему ты нас так боялся-то, а?

– Ох, лучше уж и не рассказывать тебе об этом… Это было давно, меня тогда забрали на службу на Кавказ. Там я познакомился с хорошим человеком – Алёшей, который на протяжении всей моей армейской карьеры помогал мне, объяснял, что да как, защищал от тамошних задир и так далее. Однако, когда мне оставалось полгода до конца службы, Алёша уехал домой, попрощавшись со мной и подарив мне вот тот крест, который сейчас я ношу на шее. «На счастье» – говорил он. Однако крест не помог мне сохранить свою психику и мнение о русских людях. Через неделю после отбытия Алёши, я наткнулся на компанию сержантов, избивавших на заднем дворе нашего корпуса небольшую собаку, вроде дворнягу. Один из них бил её ногами, а два других держали спереди и сзади, при этом все они очень громко и злобно смеялись. Меня аж в дрожь взяло от увиденного. Я кинулся помогать собачке, однако при виде меня, один из тех, кто держал бедное животное, достал пистолет из кобуры и направил на меня. Тогда сержант, избивающий пса, остановился и повернулся в мою сторону. Дальше он медленно подошёл ко мне и спросил лишь: «Чего надо, сопляк?» Я не мог сдерживать себя, так как был парень вспыльчивый, поэтому ответил: «Отойдите от собаки, скоты! Дайте ей спокойно уйти, в чём она виновна?» «А ты, смотрю я, смелый!» – ответил мой собеседник и, достав из кобуры уже свой пистолет, нацелился на собаку. «Выбирай: либо ты, либо этот жалкий пёс», – сказал он с ухмылкой и засмеялся как последний подонок. У меня голова закружилась, в глазах потемнело на пару секунд. Я не мог ровно дышать, сердце колотилось, но я понимал, что не могу дать собаке умереть. Я собрал последние силы в кулак и проговорил: «Не трогайте животное». «Тогда ты, смельчак!» – злорадно ответил сержант и перевёл ствол на меня, велев своему приятелю отпустить собаку. Та, заскулив, побежала прочь из нашего лагеря и больше, надеюсь, не возвращалась к этим скотам. Однако теперь под угрозой стояла моя жизнь. Я не мог больше думать о чём-то рационально, я закрыл глаза, взял в руку висящий на шее крест и стал молиться. Увидев это, сержант на секунду опустил руку с пистолетом, однако потом тут же вернул её на место. Возможно в тот момент в его голове промелькнул светлый лучик человечности и сострадания, однако тьма его гнилого сознания тут же поглотила этот лучик и не дала ему даже шанса на то, чтобы спасти умирающего человека и умирающую душу. Сержант же, пораскинув мозгами, опустил пистоле чуть ниже и, прицелившись в районе ноги, спустил курок. Пуля, вылетевшая также мгновенно, как бьёт в дерево молния или падает капля дождя, прошла через мою ногу насквозь, разорвав мышцы и повредив коленную чашечку. На секунду я почувствовал неумолимую боль, однако буквально через мгновение, после моего падения на землю, эта боль ушла, однако появилась другая. Это была ужасная ноющая боль, будто в ногу загнали гвоздь и оставили там. Эта боль была настолько ужасна, что я не мог её терпеть и, закрыв глаза, потерял сознание. Дальше единственное что я помню – свет. Как свет в конце туннеля, который отдаляется по мере твоего продвижения в его сторону. Свет, который сеет в сердце слепую надежду, на спасение или счастье, однако с каждой минутой забирает её по кусочку и в конце разрывает полностью. Однако в тот раз что-то высшее и незримое сжалилось надо мной, и я открыл глаза. Я лежал на своей кровати в казарме, а рядом сидел Алёша. Да, он вернулся в часть, потому что забыл здесь свой дневник, который он вёл на протяжении всей жизни, однако по счастливой случайности увидел, как на заднем дворе трое сержантов смеются надо мной, лежавшим в грязи без сознания и с простреленной ногой. Поскольку он на тот момент был в чине старшего лейтенанта, он немедленно разогнал их, а через час все они отправились под военное заключение. Дальнейшая судьба их мне не известна, однако по слухам, ходившим в нашей части следующий месяц (моё время пребывания там увеличилось из-за ранения ноги и лечения), двоих из них сослали в Сибирь, а третьего расстреляли за неповиновение указу военного суда и попытку побега из заключения. Однако несмотря на то, что эти трое избивали невинное животное, несмотря на то, что прострелили мне колено и, вероятно, убили бы, несмотря на то, какие гнилые были у них сердца, я всё равно испытываю небольшую жалость и сострадание, однако не столько к ним, сколько к их матерям и отцам. Подумать только, ведь где-то родители лишились своего сына, цели своей жизни навсегда. Где-то родители даже не знают, где искать их детей, которые возможно и не были плохими в их глазах. Ведь ребёнок никогда не будет убийцей или преступником в глазах своих родителей, потому что родители любят своего ребёнка больше, чем свою жизнь. Так что их, пожалуй, можно понять, когда они ради своих детей совершают абсолютно несуразные действия или поступки, ведь они любят тех, кого растили, кого воспитали и ради кого жили, живут, будут жить и даже погибнут. Алёша же оставался со мной всё время, пока я выздоравливал, приходил в чувства, наново учился ходить и в целом пользоваться правой ногой. Никто в части по правде говоря не любил меня так, как мой лучший на тот момент друг. Они были великороссы, а я – малоросс. Честно говоря, я даже могу понять их, ведь они считают себя великими из-за своих вождей, из-за Царя, который ведёт империю в небытие, уничтожает свой народ и страну. По правде говоря, я боюсь обсуждать такие темы, однако вижу, что вам можно доверять. У вас глаза добрые, руки ваши не запачканы кровью других, а совесть чиста. Я это вижу, поверьте. Я знаю, что русские – хороший народ, знаю, что они любят своих братьев и сестёр, любят малороссов, белорусов, поляков, новороссов и так далее. Однако они не понимают этого. Поляки, например, считают русских наихудшим народом мира из-за того, что они спасли восточные земли их империи от завоевания западных держав и полной эксплуатации их природных ресурсов, ликвидации их народности и культуры в корне, как это случилось с Венграми, Чехами, Аквитанцами и другими народами, захваченными западными державами. Я уверен, что если бы не глупость присоединённых народов, если бы не вечные восстания и бунты, то большинство русских, пожалуй, относились бы к ним не так, как относятся сейчас. Но это всё философия, причём лично моя.

После этих слов Николай повернулся к солдату и, вынув из кармана сорванный недавно крестик, дал ему.

– На счастье, – произнёс он с тем же голосом и интонацией, как 37 лет назад ему сказал это Алёша.

– Да что вы, не надо… – пытался отказаться солдат, но малоросс был неумолим.

Взяв крест, солдат отворил дверь одной из комнат, которая принадлежала когда-то покойному лейтенанту Струковскому и, впустив туда Николая, начал экскурсию по комнате.

– Вот в том углу (указал пальцем в правый угол комнаты) кровать, она твоя. Там (указал пальцем на тумбочку) еда и вода на 5 дней. Самое главное, ни в коем случае не выходи из этой комнаты. Дверь бронированная, тебя не найдут и не достанут. Вон там (указал пальцем на шкаф) висит одежда и стоит ружьё. Ружьё на крайний случай, а одежда твоя. Располагайся как дома.

– Спасибо, – сказал Николай настолько искренне, что у солдата, приведшего его в комнату сразу потеплело на душе, а глаза загорелись так, будто он спас жизнь генералу и его ждёт награда. Настолько тепло и душевно прозвучало это слово, что солдат более не мог смотреть на своего спутника с привычным и положенным ему смирным и спокойным лицом. Он дал один ключ Николаю, а вторым запер дверь комнаты снаружи и отправился к сержанту Виктору.

Выйдя во двор, солдат подбежал к сержанту и, доложив о том, что Николай находится в полной безопасности и что в комнате, в которую он был временно поселён он сможет прожить 5 дней, стал ожидать дальнейших указаний.

Виктор был доволен солдатом. Он достал из кармана 5 рублей и отдал ему за такое четкое исполнение приказа. Солдат был безумно благодарен сержанту за такой подарок, который Виктор вовсе и не обязан был делать. Он ещё немного постоял в несказанно-благодарном удивлении, а потом отправился к своему полку, чтобы скорее занять хорошую позицию на фланге.

Лейтенант Астапов же, закончив перегруппировку назначенной под его командование дивизии, решил отыскать сержанта Виктора, которому из всего старшего рядового состава доверял больше всех. Найдя сержанта, он шепнул ему на ухо: «Капитан Сорокин мёртв, под подозрением Дмитрий. Если я умру, передайте по вашему прибытию в Петроград его высокопревосходительству полковнику Козлову вот это письмо, но ни в коем случае не вскрывайте его ранее.» Услышав это, Виктор побледнел. Он никак не хотел предавать своего друга, которого считал себе родным, поэтому с наигранной уверенностью в голосе спросил:

– Господин лейтенант, что в письме? Дмитрий – мой друг, я имею право знать.

– Я вижу, что ваши намерения благие, поэтому так уж и быть, я исполню вашу просьбу. В письме сказано следующее: «Сержант Дмитрий Соколов подозревается в убийстве капитана Сорокина и его секретаря Александра Васильевича во время подготовки Варшавской крепости к обороне русских земель от немецкого наступления, ровно за полтора часа до него. Просьба лично лейтенанта Астапова, на которого было возложено командование крепостью рассмотреть дело Дмитрия Соколова, если тот ещё жив и находится в состоянии, в котором может прибыть в здание суда как обвиняемый. Заранее спасибо. Возможно уже погибший лейтенант Семён Астапов». Внизу моя подпись. Думаю, теперь вы довольны, сержант. Я надеюсь, что могу доверять вам, ведь вы единственный в крепости, кто ещё ни разу не обманул и не предал меня. Заранее спасибо.

Виктор не мог поверить словам лейтенанта. Не верил он также и в то, что его друг Дмитрий – убийца и предатель Родины. Он знал, что Дмитрий был ярым приверженцем Царской власти, что он никогда не смел осквернить честь и достоинство старшего по званию или по возрасту человека. «Он не мог убить капитана в такое тяжёлое для крепости время! Он не предатель!» – подумал у себя в голове и уже хотел было сказать это лейтенанту, наплевав на последствия, однако того уже и след простыл.

В голове Виктора сражались два чувства, которые он никак не мог перебороть. Первое – чувство долга, чести и человеческого достоинства. Оно не позволяло сержанту ослушаться приказа, данного старшим по званию. Он должен, нет, обязан был доставить письмо его высокопревосходительству в Петроград, иначе его имя навсегда покроется позором в глазах лейтенанта и его самого. Другое – чувство бесконечной дружеской любви и уважения к Дмитрию. Он не мог предать друга, не мог обвинить его в таком подлом действии, которое он точно не мог совершить. Передай он это письмо полковнику и всё, жизнь его друга возможно уже никогда не станет прежней, а в худшем случае и вовсе оборвётся. Немного поразмыслив, Виктор решил пока что спрятать письмо во внутренний карман своей куртки, а позже, если он выживет, решить, как поступить с этим доносом. Виктор ещё немного посмотрел вдаль, а потом отправился к своему полку.

Сержант Дмитрий был в отчаянии. Он сидел на лавке, стоявшей на заднем дворе крепости и размышлял над тем, что же ему делать дальше. План по убийству лейтенанта Астапова он окончательно отверг, ведь просто не мог себе позволить лишить его жену и дочь родного человека. Да и к тому же сержант не хотел быть поистине виновным в убийстве старшего по званию офицера. Он пытался представить у себя в голове хоть один положительный исход этой ситуации, однако всё сводилось либо к суду, либо к смерти лейтенанта. Единственным спасительным вариантом для Дмитрия была погибель лейтенанта во время обороны крепости. Придя к этому умозаключению, сержант в глубине души стал надеяться на смерть Астапова, несмотря на то, как подло и ужасно было это с его стороны. «Господи, да прости меня грешного за помыслы мои!» – прошептал тихо Дмитрий. Лейтенант Астапов должен был умереть, другого шанса на спасение не было.

С этой мыслью Дмитрий встал с лавки, отряхнулся и, достав из кармана последнюю сигарету, закурил.

На заднем дворе было тихо. Несмотря на то, что на улице продолжал лить дождь и грохотать гром, садик, находившийся в десяти шагах от сержанта, всё ещё выглядел довольно романтично. Там росли яблони и груши, все клумбы были усеяны цветами, в некоторых местах из отверстий в красивых керамических скульптурах били небольшие живописные фонтанчики, придававшие особую атмосферу и красоту этому месту. Наш сержант не сильно любил этот садик, поэтому всегда старался стоять к нему спиной или в крайнем случае боком. Однако сейчас он стоял к нему лицом, рассматривая всю красоту этого прекрасного уголка крепости и понимая, какой райский уголок он всю свою жизнь не замечал. Он докурил сигарету и подошёл поближе. Дмитрий поднял голову и, подпрыгнув, сорвал себе жёлтое наливное яблоко. Откусив, сержант решил более не задерживаться на заднем дворе ни секунды, так как до наступления немцев оставались считанные минуты, поэтому он тут же бросился к своему полку, расположенному на правом фланге относительно центральной дороги, ведущей прямо в крепость.

Глава 3: Наступление

Сентябрь того же года. Крепость была готова к наступлению немцев. План покойного капитана Сорокина скоро будет приведён в действие, позиции заняты, а из здоровых офицеров в крепости находится лишь лейтенант Астапов. Шубаеву стало ещё хуже, Сорокин, как мы помним, был убит. Немцы вот-вот нагрянут.

Лейтенант Астапов был каким-то поникшим. Он сидел на левом фланге центрального фронта, за 10 метров от Виктора, расположившегося на правом фланге.

Вдруг часовой, стоявший на сторожевой башне, засуетился, а потом и вовсе побежал по лестнице вниз. Сойдя на землю, он крикнул: «Идут!», и все сразу поняли, что настал час, в который русским солдатам придётся отстаивать свою Родину до последней капли крови, до последнего вздоха и до последней слезы, пущенной из глаз их жён и матерей. Они знали, что умрут, но не сдадутся, ведь любят свою Родину, как не любит никто другой. Так по крайней мере думал Виктор, сидящий в окопе, молящийся и про себя прощающийся со своими родными и близкими.

Однако не всё было так, как представлял себе сержант. В крепости была куча подлецов, готовых при первой возможности бросить своих братьев на растерзание кайзеровской армии и бежать как можно дальше, бежать из страны, бросить родителей и любимых им людей ради спасения своей шкуры. Это были не люди, а скот, не армия, а стадо.

Однако в этом стаде было несколько действительно достойных солдат. Уже знакомые нам сержанты Виктор и Дмитрий были одними из них. Это были люди честные, они любили родину больше себя, любили землю, за которую воюют, любили свой народ. Они не отступили бы ни на шаг даже увидев смертоносную огромную немецкую машину, рвущую в пух и прах всё, что видит на своём пути. Они были готовы бороться до последнего вздоха.

– План исполнять! По моему приказу начинаем окружение, центру отступать! В крепость врага не пускать! – крикнул лейтенант и упал в окоп. Над его головой просвистела первая пуля, чуть не задев офицерский шлем.

Первыми немцев увидели солдаты 59-ой дивизии, занимавшие левый и правый фланг центрального входа. Это была не армия, это была армада. Армада немецких солдат, которые неумолимо шли на крепость, держа оружие наготове. На вид они даже не подозревали о засаде, подготовленной за пару часов до их наступления, однако у солдат почему-то было плохое предчувствие. За солдатами скакала колонна полностью вооружённых кайзеровских военных. Лошади скакали медленно, чтобы не задавить впереди идущих солдат, однако даже так они нагоняли ужас на солдат, защищающих крепость. Сзади были ещё три кавалерийские колонны. Они были далеко, но приближались с каждой секундой, нагоняя на присутствующих в крепости ещё больший ужас.

Увидев орду солдат и колонны кавалеристов, лейтенант Астапов замер. Он надеялся на небольшое количество пехотных войск, однако увидев сзади конные войска, а впереди них полностью вооружённых и хорошо экипированных солдат, он понял, что для крепости всё кончено, но не решился сказать об этом солдатам. Однако оставалась одна надежда – сыграть на эффекте неожиданности.

Подойдя на расстояние огня, немцы вдруг остановились, а через секунду начали рассредоточение своих передних частей так, что половина солдат свернула вправо в лес, а вторая половина – влево. Кавалерия же поскакала прямо на центральные войска.

Начался огонь. Пули попадали в лошадей, в наездников, однако много летело и мимо. Немецкие кавалеристы продолжали невозмутимо скакать вперёд, не давая русским успеть перегруппироваться или даже перезарядить оружие. Бой шёл настолько быстро, что солдата, выстрелявшего одну обойму патрон можно было считать уже мёртвым.

Лейтенант сидел тихо, стараясь не думать о неминуемом поражении крепости. Вдруг справа послышались крики и вопли солдат. Лейтенант обернулся и увидел кучу немцев, бежавших прямо на его людей и убивавших каждого, кого видели перед собой. Тогда всё стало ясно: план провалился. «Нужно действовать быстро», – подумал Астапов и, приказав своим полкам держать фланг как можно дольше, выпрыгнул на центральную дорогу и, вопреки всему хаосу, происходившему вокруг него, побежал к другому флангу. Пробежав 10 метров, его опасения оправдались: на левый фланг тоже наступали, шансов не было.

Вдруг неожиданно лейтенант почувствовал резкую боль в колене и, прыгнув в кусты, упал. Его ногу пробила пуля и застряла между костями так, что нога не могла согнуться. Тогда умирающий Астапов дополз кое как до ещё оставшегося клочка земли, обороняемой русской армией и, отыскав взглядом сержанта Виктора, подозвал его к себе.

– Виктор! – быстро проговорил лейтенант, задыхаясь от жуткой боли, – слушай меня сейчас очень внимательно! Немцы пронюхали наши планы, они атакуют фланги и нам не спасти крепость! Скорее беги отсюда, перелазь через крепостную стену и передай 77-ой дивизии мой приказ о немедленном и неотложном отступлении из крепости! В задней стене крепости есть один участок, на котором видны трещины в бетоне. Вам необходимо проломить его тараном, который спрятан в задней комнате Цитадели. Потом бегите к опорному пункту «Волк». Там будут находится 80-ая и 84-ая пехотные дивизии. Они прикроют ваше отступление. Главное – забрать из крепости и из опорного пункта как можно больше людей! Действуйте сейчас же, сержант! А чтобы у солдат не осталось сомнений в том, чтобы слушать ваш приказ, передайте им это!

С этими словами лейтенант сорвал с шеи цепочку со значком, на котором было написано его имя и национальность. Значок Астапов сделал себе сам, когда ему было 13 лет. После этого лейтенант дотронулся рукой до кровоточащей раны в ноге и испачканной в крови рукой провёл по значку.

– Виктор, я повышаю тебя до старшего сержанта, это неоспоримо! А теперь возьми этот значок и беги в крепость, давай!

Сержант схватил значок Астапова и, перемахнув через крепостную стену, побежал в Цитадель.

Лейтенант Астапов же остался умирать на поле боя, смотря на то, как его солдат разрывают немецкие гранаты, как их черепа пробивают стремительно несущиеся пули. «И почему только таким как мы необходимо столько кровопролитья ради мечты одного глупого человека. А ведь в будущем о нашем подвиге забудут, наши имена покроют грязью и позором, а о наших великих поступках не останется и строчки. Всё будет забыто будущим поколением так же, как забыта нами история и подвиги наших отцов и дедов. Капитан Сорокин погиб зря, погибну зря и я, а возможно, зря погибнет и вся дивизия; да что там дивизия, весь корпус…»

Через четверть часа жесточайших битв и сражений оборону крепости прорвали, стены были разрушены, а немецкая армада прорвалась внутрь, круша здания и убивая отступающих солдат 59-ой дивизии. Им было абсолютно наплевать на то, что перед ними могли быть совсем молодые ребята, которых дома ждали родители или девушки, которые, возможно, вовсе не хотели здесь и сейчас прощаться со своими жизнями, однако приказ был сильнее человечности в давно сгнивших сердцах этих немецких солдат. Они неумолимо шли вперёд, не оставляя русской армии шанса ни то, что на победу, а даже на выживание.

Войскам 77-ой дивизии, которая всё ещё занимала оборонительную позицию на заднем дворе крепости, старший сержант Васильев, командовавший на тот момент всей дивизией по причине отсутствия младшего лейтенанта Шубаева, хотел уже было отдать приказ об наступлении, однако тут запыхавшись появился недавно повышенный Виктор с чем-то в руках, похожим на огромный кол.

– Лейтенантом Астаповым приказано отступать! Сейчас же! Сбор у пункта «Волк»!

Сомнений не возникло ни у кого. Большинство солдат с радостью готовы были бежать из крепости хоть сейчас, а теперь, когда это – приказ старшего по званию, они с радостью побегут прочь, как мыши с корабля. Виктор же, разбежавшись, ударил с огромной силой колом по треснувшей бетонной стене и та, как ожидалось, рухнула, оставив за собой белое облако пыли. Радостные солдаты и сержанты, бросив оружие, рванули из крепости, однако проход был слишком узкий для того, чтобы в него поместилась вся дивизия. Солдаты кричали, благодарили Бога некоторые даже падали, попадая под ноги другим, а немцы тем временем всё продвигались вперёд. Добравшись до стены и увидев ещё одну дивизию, армада немцев тут же открыла огонь по беззащитным и безоружным солдатам, опьянённым идеей свободы.

Дмитрий, находившийся на тот момент уже по другую сторону крепостной стены, пытался глазами отыскать своего приятеля, однако в толпе солдат мог заметить лишь пыль от ботинок, кричащих военных товарищей и наступающих немцев. В конце концов его чуть не задавила толпа бегущих солдат-дезертиров и падающие трупы, убитые немцами в спину.

Безусловно в этой толпе предателей было огромное количество тех, кто не решился на такой подлый поступок, как бегство с поля боя. Они отстреливались из брошенных дезертирами винтовок, отбивали потом и кровью немецкий натиск и стояли до последнего, но кайзеровских солдат было больше…

«Кому вообще нужна эта проклятая война», – думали солдаты, бегущие из крепости. «Когда это всё закончится и когда люди наконец поймут, что убийства и грабёж других людей никогда не приводят к счастью», – размышлял старший сержант Васильев. «Почему они просто не могут понять, что убийства – не выход даже в том случае, если враг на отрез отказывается принимать ваши требования или даже просьбы. Подумать только, сколько глупых и бесполезных войн было развязано только лишь из-за желания какого-то человека получить власть над небольшим куском этого и так уже потрёпанного мира. Подумать только, сколько жизней ни в чём не повинных солдат можно было бы сохранить, научись люди договариваться между собой. Но нет, ведь эти алчные правители так и хотят удовлетворить свои извращённые фантазии, перекроить мир под их лад и истребить всех, кто противился бы их воле», – думал ещё кто-то из толпы солдат, бегущих к пункту. Однако мысль его оборвалась на самой середине, ведь в него также попал один из кайзеровских вояк, а после добил в голову контрольным выстрелом из своей винтовки.

Дмитрий же, так и не отыскав Виктора и видя, как немцы продолжают расстреливать его братьев, ринулся бежать от крепостных стен к пункту сбора вместе с ещё уцелевшими товарищами. Буквально в ста метрах от пункта сержант заметил размещённые на горе 5 артиллерийских установок. Поскольку местность, по которой лежал путь отступающих солдат была довольно холмистой, было много мест, в которых можно было укрыться от ядер или выстрелов. В одно из них и прыгнул Дмитрий. Однако судьба сыграла с ним злую шутку. Неизвестно за что и почему сержант поплатился, что сделал он в этой жизни не так, но ясно было одно: это конец. Рядом с ним, метрах в двух-трёх от его укрытия упало ядро…

Глава 4: Кома

Сентябрь 1916 года. Варшавская крепость сдалась, немцы захватили в плен около тысячи русских солдат, остальные либо застрелились при поражении крепости, либо смогли бежать к опорному пункту, либо погибли во время обороны. Сержант Дмитрий был сильно контужен взрывом ядра, после которого он лишился правой ноги, а часть его лица осталась изуродованной огнём. Сейчас он уже как 2 года находится в коме.

В палате было тихо. Белые, дочиста вымытые стены, паркетный пол, большие окна, из которых в комнату падали огромные лучи света, создававшие приятную и уютную атмосферу. В правом углу комнатки стоял в горшке большой цветок, у стены стоял стол, рядом был шкаф и две тумбочки. Справа от цветка стояла кровать, на которой уже как 2 года лежало почти бездыханное тело, не подающее никаких признаков жизни. Всё лицо пациента было обвито трубками и проводами, подключёнными к каким-то аппаратам, к рукам также было присоединено много проводов и трубок с липучками. На лице была кислородная маска, позволявшая человеку на кровати пытаться бороться за свою жизнь у себя в подсознании.

Рядом с кроватью стоял стул, на котором сидел немолодой доктор лет 58. Он был одет, как и все: белый халат с карманами, в которых лежали какие-то медицинские приборы. На правой руке были надеты золотые часы, на шее висела цепочка, на конце которой располагался большой крест с изображением распятого Иисуса Христа. У доктора были тёмные, но не чёрные волосы, зачёсанные на правый бок. У него были серые глаза, с оттенком тёмно-зелёного. Губы и нос небольшие, не выделяющиеся. Кожа у доктора была немного смуглая, но не настолько, чтобы он был похож на человека негроидной расы. В руках он держал бланк с документами о своём пациенте, который при каждом визите к нему, с приятным и мелодичным голосом перечитывал. «Пациент Дмитрий Потапович Соколов, 29 лет. В коме находится 1 год, 11 месяцев и 3 недели. Причина такого плачевного состояния дорогого Дмитрия – тяжёлое ранение артиллерийским снарядом во время обороны Варшавской Крепости от немецкого наступления в 1914 году. Дополнительные травмы: отсутствие правой ноги по колено, ожог третьей степени всей правой части лица. Нынешнее местонахождение – Петроградская больница для раненых русских солдат. Когда же вы наконец поднимете свою голову, дорогой Дмитрий? Когда же я наконец смогу увидеть своего пациента бодрствующим, а не обездвиженным овощем…», – с этими словами доктор встал и отправился на обед.

В голове Дмитрия тем временем сражались две силы, одна из которых пыталась погрузить его в вечный сон, а другая пыталась заставить его наконец открыть глаза и насладится светом и настоящей жизнью. Однако подсознанию Дмитрия было сейчас вовсе не до этого. Там происходило что-то другое, да, там всё было вовсе иначе…

Дмитрий открыл глаза. Он стоял посреди сада, украшенного обстриженными кустами и деревьями, на которых росли большие наливные яблоки. Под его ногами расстилалась ярко-зелёная, почти изумрудная и очень мягкая трава. Над головой было светлое, солнечное и безоблачное небо. Дмитрий сделал шаг, потом ещё шаг. Он ощущал себя снова живым, будто никогда и не был в том Варшавском аду, будто не видел смерть своих товарищей, не видел, как толпа обезумевших солдат насмерть давит своих же собратьев, будто никогда ему не приходилось разговаривать с капитаном Сорокином или видеть его с перерезанным горлом на полу без единого намёка на жизнь. Сделав ещё шаг, Дмитрий услышал птиц. Сначала где-то вдали и очень приглушённо, потом ближе, а потом будто прямо возле его уха громко и мелодично щебетали 5-6 птичек. Тогда бывший сержант обернулся и прямо над его головой пронеслась стая белых птичек с золотыми, блестящими, маленькими клювиками. Всё будто цвело и пело в сердце Дмитрия. Он чувствовал, как его опустевшая за столь долгое время душа вдруг начала снова наполнятся чем-то очень тёплым и приятным, чем-то добрым и очень знакомым. Он сделал ещё шаг, а потом закрыл глаза. Дмитрий слышал, как бьётся его сердце, как шумит в сосудах его кровь, как всё его тело будто вновь пробуждается от долгого и жуткого сна и вот-вот будто он откроет глаза и окажется в своём мире, который он так любит, так чтит и так по нему скучает.

Сержант открыл глаза, однако перед ним был вовсе не его родной мир и даже не рай, в котором он слушал щебет птиц буквально пару секунд назад. Он лежал в грязи, под проливным дождём в какой-то не очень глубокой яме, наполовину уже затопленной водой. Он не чувствовал правой ноги, его лицо будто всё горело и рвалось как снаружи, так и изнутри. Приложив все возможные усилия, сержант смог приподнять голову и, посмотрев направо, увидел крепость, пылающую в огне, залитую кровью и заваленную трупами его собратьев. Тогда Дмитрий попытался встать, но тяжесть его умирающего бесчувственного тела не позволяла ему сделать этого. Он лежал, стараясь дышать и понимая то, что каждый вздох даётся всё труднее и труднее. Сделав ещё одно нечеловеческое усилие, сержант всё же смог перевернуться со спины на живот и, кое как выкарабкавшись из ямы, перевалился в другое, более удобное и спокойное укрытие, после чего начал наблюдать за тем, что творилось подле крепостных стен.

Он увидел, как немцы выводили из крепости солдат, взятых в плен. Они вели их колонной, угрожая неминуемой смертью при малейшей попытке ослушаться приказа солдат кайзера. Чуть правее от колонны стояли двое немецких офицеров, а рядом с ними ещё один, по мундирам и одежде похожий на капитана. Эти трое обсуждали скорее всего планы дальнейшего наступления на Польских территориях. Взятие Варшавской крепости означало конец всего города, а значит и неминуемый конец для Польского Царства, находившегося на тот момент в составе Российской Империи.

Вдруг из крепости вывели очередного пленного, однако вместо того, чтобы повести его к точке сбора военнопленных, ударом по спине оттолкнули его вправо и повели в сторону немецкого капитана. Тот, при виде пленного, тут же отошёл от своих подчинённых и, подняв рукой его голову, спросил на очень ломаном русском: «Как ты звать? Кто ты?»

– Пожалуйста, не трогайте меня! – прокричал пленный, который был уже весь в слезах – не трогайте, я заплачу вам сколько надо! Я вас умоляю, люди добрые!

– Как имя? Откуда? Почему в крепость? – спросил немного разозлённый и в тоже время, слегка растроганный таким поведением пленного немецкий капитан.

– Меня зовут Мiкола, я из Киева, из Малороссии! – сквозь неутолимое рыдание проговорил пленный.

«Это видимо тот, который пришёл в крепость, кричал и крестом клялся. Я слышал, как Виктор говорил с ним, это точно он…»

– Мыкола, как ты попасть в крепость.

– Я прибежал из деревни, в которой жил, я потерял дом, родных, всё имущество, я хочу вернуться домой. Вы же… Вы же немецкий офицер? Лейтенант, так?

– Капитан.

– Капитан, прошу простить меня, я не слишком сильно разбираюсь в воинских званиях, но сейчас не об этом. Я хочу спросить про Киев. Что с моим городом?

– Твой Киев, по мой известия, находиться всё ещё у России.

– Господи, спасибо за милость твою, – прошептал Николай так, чтобы немец его не услышал или по крайней мере не смог разобрать его слов, а потом проговорил громче, – вы можете меня отпустить? Я не причастен к русской армии, я никакого дела с ними не имею, они даже не братья мне.

«Вот сволочь!» – подумал Дмитрий, – «Он ведь нам клялся в верности и любви там, когда говорил с Виктором. Всё я слышал до момента, как его увели».

– Вы говорить, что не причастен к русский? В такой случай вы будете отпустить. Но вот ещё вопрос к вам: откуда вас привести мой солдат.

– Я скажу сам, – проговорил хладнокровно немец, стоявший позади пленного, – я нашёл его на верхнем этаже Цитадели, он с винтовкой целился в наших людей.

– Капитан, господин капитан, даю я клятву!..

– Молчать, русский пёс! Не причастен он, говорит, увести подлец!

Тогда отчаявшийся малоросс выхватил вдруг из кобуры одного из немцев пистолет и попытался прицелится, однако тут же получил сильный удар прикладом по шее. Капитан достал уже свой пистолет, прицелился и, помедлив буквально полсекунды, выстрелил пленному прямо в голову. Тот же, не издав не звука, упал замертво на землю. Силы покинули это тело, глаза потухли, слёзы высохли, а его великая вера во всевысшего умерла так же, как он сам.

«Господи Боже, он убил его… Но этот малоросс тот ещё гад притворческий, Бог его рассудил».

Размышляя о судьбе несчастного малоросса, который ещё был довольно молод для смерти, Дмитрий почувствовал, как горечь и слабость уходит из его сердца, как он уже может поднять голову, а через минуту и вовсе смог приподняться на руках без особых на то усилий. Он как будто восстанавливал частички своей оставшейся ещё души с каждой секундой. Он постепенно встал на ноги и уже был готов идти, но вдруг снова упал в грязь. Он почувствовал, как силы снова покидают его тело, превращая его в кусок недвижимого окаменения.

Однако внезапно всё это исчезло. Дмитрий очутился в неизвестном для него месте. Это была маленькая комнатушка, стены вокруг были белые, будто оббитые каким-то мягким материалом. На потолке висела люминесцентная лампа, довольно неприятно шипящая, а пол был устелен чем-то, напоминающим очень тонкий и практически бесцветный ковёр. Впереди была дверь с маленьким окошечком. Дмитрий подошёл к нему, однако за стеклом никого не было. Тогда Дмитрий попытался кулаком разбить стекло, но в итоге лишь отбил себе руку и ничего не добился.

– Зря стараешься, – прозвучал неожиданно голос позади Дмитрия, – стекло не выбить. Оно хорошо закреплено в двери со всех сторон, так что не вылетит из пазов точно. Само окошко сделано из многослойного стекла, оно пуленепробиваемо, а ещё по эту сторону на него наклеен небольшой слой полупрозрачного пластика, делающий его полностью устойчивым к пулям среднего калибра, к примеру 5.56 и так далее. Можешь даже не пытаться его выбить.

Дмитрий обернулся и увидел сидящего в углу мужчину, лет 70-ти. Он выглядел просто ужасно, его зубы были искривлены, волосы седы, в некоторых местах были видны лысые проплешины, а сам он был одет в изорванные лохмотья, свисающие до его колен, не закрывающие в некоторых местах его обнажённое тело. От него ужасно пахло, будто тот не мылся год, его лицо было полностью заросшее волосами.

– Кто вы такой? – спросил ошарашенный Дмитрий.

– А ты не узнаёшь? – спокойно и размеренно отвечал ему дед, – меня ты видел очень часто. Видел, но не замечал, но вот в чём вопрос: не замечал, или не хотел заметить? Ведь если бы заметил, возможно сейчас бы тут не оказался.

– Чёрт побери, да плевать я хотел, кто ты. Я хочу знать, что со мной и где я нахожусь!

– Этого и я не знаю, – ответил старик, рассмеявшись, – да и какая тебе разница-то, по большому счёту?

– Какая разница? Какая разница?! Я – сержант Дмитрий Соколов, я не знаю, что со мной случилось и где я нахожусь, жив я или мёртв, дома я в конце концов или нет?!

– А сам посуди… Что видишь вокруг, а? Стены белые, потолок такого же цвета, дверь с окошком… Не догадался ещё?

– Ума не приложу…

– Да ты видно парень сюда не зря заточён. Ну посмотри ты вокруг! Не уж-то ты действительно лишился рассудка?

– Не могу поверить… Неужели это камера психиатрической больницы? Почему я тут нахожусь, не может же быть такого, что я сошёл с ума! Я помню лишь то, как немцы наступали на нашу крепость, как разрушили мы стену, как потом меня ранило, а дальше я тут!

– Ты, друг мой, лучше думай, что тебе делать дальше и как жить такую паскудную жизнь тут вместе со мной…

– Я найду выход, мерзавец! Не знаю я, кто ты, но меня тошнит от одного лишь твоего вида!

– А ведь ты ошибаешься, дорогой друг. По виду ты судишь меня, не зная даже, кто я есть на самом деле. Ты думаешь, что способен оскорбить меня, раз никогда тебе раньше не приходилось встречаться со мной. Но ведь это не так вовсе, правда? Не зная человека пыль в лицо пускать может каждый, а вот познакомившись с ним поближе, так уже и не хочется такие подлые слова опускать в его адрес.

– Да кто же ты такой, а?

– Меня ты в зеркале перед собою видишь каждый день! Я – это ты, точнее то, что скрывается где-то далеко и глубоко в твоей душе. Я есть в душе каждого, и я в любой момент могу оборвать жизнь любого человека, лишь захотев этого. Человеку никогда не суждено научится контролировать меня, ведь я всегда буду стоять вверху, впереди. Скажи мне, можешь ли ты контролировать свой гнев?

– Да, могу…

– Нет, не можешь! Контролируя свой гнев, ты лишь придаёшь мне всё больше и больше силы, я лишь разрастаюсь, а ты – медленно умираешь. Ведь я как рак: в начале безопасен и если быстро меня исцелить, выплеснуть, то я не страшен, а если ждать, ждать, ждать, то я в конце концов разорву тебя изнутри.

– Что ты хочешь сказать?! Что я псих? Что сошёл с ума?!

– Да нет же! Я всего лишь пытаюсь предупредить. Я не могу управлять тобой, но если не будешь делать то, что я тебе говорю, то вскоре станешь моей марионеткой. Тебе предстоит ещё многое пройти перед тем, как ты снова сможешь встать на ноги. Ещё не осознаёшь? Ты находишься в коме, это – твоё подсознание, по которому ты можешь спокойно разгуливать так как твой мозг сейчас пребывает в стадии глубокого сна. Так что если не станешь слушать меня, то потом скорее всего очень пожалеешь.

– Но почему ты мне помогаешь? Ты разве не хочешь управлять моим телом благодаря моему неведению? Могу ли я тебе доверится?

– А зачем? Зачем мне нужно тобой управлять? Ты ведь всё равно подвластен в первую очередь своим эмоциям, я и так тобой управляю и даже, если ты научишься мной управлять, ты всё равно никогда не сможешь полностью погасить эмоции, ведь это невозможно. Когда ты в гневе – ты злишься, когда в печали – ты плачешь и даже если ты обладаешь полным хладнокровием или самоконтролем, ты всё равно никогда, слышишь, никогда не сможешь избавится от моих цепей, которые обвивают твой мозг и сознание, не давая ему принимать радикальные решения в случае гнева, печали, радости и так далее. В конце концов я всё равно одержу верх, и ты просто не сможешь совладать со мной. Твои эмоции – враг твой.

– Но разве мне нужно подавить их? Ведь безэмоциональна лишь скала, возвышающаяся над долиной, в которой стоит небольшая деревушка с живыми и вполне чувствительными людьми. Ведь эмоции это единственное, что отличает живое существо от булыжника или скалы.

– Ох, тебе конечно ни в коем случае не стоит полностью подавлять свои эмоции, однако учти, что в какой-то момент твоей жизни это сыграет с тобой злую шутку. Ты скорее всего даже не поймёшь, когда точно настанет этот момент, однако позже он ещё даст о себе знать, – проговорил спокойно старик и рассмеялся.

– Да кто же ты такой?! Что тебе нужно от меня и почему держишь меня здесь?! – яростно закричал Дмитрий и упал на колени.

– У меня очень много имён. Одни называют меня злом, другие добром, а некоторые и самой справедливостью, настоящего имени у меня нет. И можешь быть уверен, никто никогда не видел меня в моём настоящем обличии. Я являюсь людям лишь тогда, когда они достигли полного душевного спокойствия и пустоты и лишь в том обличии, которое они сами мне и придают, проживая свою жизнь по заповедям Божьим, или против. Что же касается этого места, я тебя не держу. Ты можешь уйти в любой момент, но куда пойдёшь? Уверен ли ты, что найдёшь дорогу, а? Уверен ли ты, что понимаешь, где вообще находишься и как тебе вернуться назад?

– Я не понимаю… Что я делал в жизни не так, почему я нахожусь здесь и как мне выбраться, как прийти в себя?

– Самое главное, что тебе нужно знать – это то, что, если ты поддашься эмоциям, они тебя поглотят. Об остальном забудь, ведь с этими знаниями ты сам сможешь найти выход отсюда. В этой комнате уже 30 лет покоюсь один лишь я, а тебе здесь вовсе не место… Я и так слишком много тебе уже рассказал.

С этими словами старик достал из кармана своего изодранного халата ключ и, встав, подал его Дмитрию.

– Ключ от двери. Когда выйдешь – помни, что я всегда наблюдаю за тобой. Не смей забывать меня, иначе я смогу сломить твой дух и твою волю, я смогу разрушить всё, что ты создавал когда-либо, всё, к чему ты идёшь, я лишу тебя всех, кого ты любишь или любил. Вперёд.

– Но скажи, зачем ты говоришь мне об этом? – сказал Дмитрий взволнованным и непонимающим голосом.

– Потому что мне скучно, – с лёгкой усмешкой ответил старик и, сев в свой угол, тут же задремал.

Дмитрий взял ключ и подошёл к двери комнаты. Он ощущал какой-то жутковато-печальный осадок на своей душе. Провернув ключ, сержант вышел из камеры и, сделав ещё буквально шаг, провалился в тёмную и несоизмеримо глубокую бездну. Он летел вниз, не зная, что с ним происходит и что произойдёт дальше. Он закрыл глаза и буквально через секунду оказался в довольно уютной комнатке, украшенной расписными коврами, с большим обеденным столом в центре и двумя стульями по обе стороны стола. На нём стояло много дорогих и деликатесных блюд, начиная с на вид вкусных Сицилийских деликатесов, заканчивая Филиппинскими морскими угощениями. Тогда Дмитрий подошёл и сел на стул. Только он прикоснулся к вилке, пытаясь испробовать лакомства, лежащие на столе, как дверь в комнату приоткрылась и в неё вошёл человек, на вид довольно учёный.

Этот человек был одет в жёлто-бурый клетчатый пиджак, на глазах у него были очки, в руке он держал трость, а на голове красовалась шляпа. Он был довольно молод, на вид лет 30 (ровесник Дмитрия). На ногах были красивые чёрные лакированные туфли, выше были одеты брюки с кожаным ремнём.

Заприметив Дмитрия, человек тут же улыбнулся и, подойдя к стулу, оперевшись на спинку, и пристроив свою трость рядом, сказал:

– Я так рад тебя видеть!

– Кто вы? – с удивлением проговорил Дмитрий

– Я тот, кто спасал не раз тебе жизнь. Может узнаешь меня, посмотрев глубже в мою голову? – с этими словами человек сел на стул и, взяв вилку, принялся за жульен.

– Кто вы? – повторил Дмитрий уже с лёгкой ноткой недовольства в голосе.

– Как ты думаешь, – спросил человек, не обращая внимания на вопросы своего собеседника, – может ли человек пережить взрыв артиллерийского снаряда? Возможно ли это в принципе?

– Что за дурацкие вопросы? Кто вы?!

– Ты когда-нибудь задумывался об том, как ты выжил тогда? Когда взорвался снаряд?

– Откуда вы знаете про снаряд? Вы были там? Кто вы такой?!

– Подумай. Я часто помогаю тебе принять важнейшие решения в определённо безвыходных ситуациях. Например, тогда, в Пловдиве, когда капитану Воскову оторвало руку и тебе пришлось тащить его под пулями, стремительно вылетавшими из османских ружей. Или в Сербии, когда вы плечом к плечу вместе с Виктором наступали на Болгар и тут неожиданно твоего несчастного друга ранило вражеской пулей и тебе пришлось доставать её прямо на поле боя.

При словах таинственного человека о Викторе, сержант вспомнил почти всегда улыбчивое лицо друга, который каждую секунду его тяжёлой жизни поддерживал Дмитрия, был с ним рядом в трудный час и не раз также спасал ему жизнь, вытаскивая из, казалось бы, неумолимо жестоких ситуаций. Дмитрий опустил голову и уныло положил вилку на стол.

– Если ты такой всезнайка, ответь, где он?

– Кто он?

– Где Виктор? Где сейчас мой друг?

– К превеликому несчастью я не могу тебе этого сказать. Я не знаю. Как и ты не знаешь. Ведь я знаю лишь то, что знаешь ты.

– Кто ты такой? – медленно растягивая слова проговорил Дмитрий, который в любой момент был готов накинуться на человека, сидевшего перед ним.

– Я тот, кого ты никогда в жизни вовсе не видел, я тот, чьи заслуги ты вечно приписываешь себе самому, я тот, чей потенциал настолько огромен, что благодаря нему я способен переиграть любого человека во всём, абсолютно во всём. Однако мой потенциал должен быть кем-то раскрыт, а этому кому-то видимо абсолютно на меня плевать! Я помогаю тебе мыслить, помогаю принимать решения, высчитывать в уме сложные примеры и задачи, просчитывать ходы твоих противников, формулировать твои мысли и слова. Уже догадался?

– Вполне. Ты мой мозг.

– Почти в точку. Мозг – это орган, а этим органом руковожу я. У меня нет четкого названия, четкого имени. Но ты можешь называть меня господин М.

– Что ж, господин М., я хотел бы знать, на что я способен. Покажи мне мои возможности. Давай ка, посчитай к примеру 856 * 917.

– И не подумаю! – игриво ответил господин М., всплеснув руками

– Но ты мой разум, ты должен подчинятся моим командам!

– А вот и нет. Своим разумом ты управляешь сам и никто иной. Я всего лишь исполнительный инструмент в твоих руках, я – марионетка, а ты – кукловод. Давай, подумай, и мы вместе с тобой сможем решить твой пример!

– Ты лжец и негодяй! Ты ведь не тот, за кого себя выдаёшь, так? Зачем вообще ты существуешь, если не выполняешь мою работу за меня, если не управляешь моими мыслями сам?

– Поверь, Дима, никто никогда не станет делать твою работу за тебя. Я здесь всего лишь начальник. Я красиво одет, ем деликатесную еду, имею прекрасный и мелодичный голос. Ведь это всё, что требуется от начальников в нашем мире. Всё делают подчинённые, а начальники лишь наблюдают и забирают себе всю славу. К счастью славу я у тебя хоть не забираю. Ведь твои идеи считают твоими, но поверь, знали бы, что существую я, хвалили бы меня, а на тебя бы плюнули также, как плюют сейчас на этих крестьян. И поверь, плюют везде. В США, в Европе, в России, в Китае, везде! Рабочие делают, хозяева славятся. Пусть возможно где-то в Европе крестьяне номинально и руководят своей землёй, однако всё же работают на хозяев, а не на себя. Всё – ложь, все в мире – идиоты!

– Вы правы в чём-то… – сказал поникшим голосом Дмитрий и снова приуныл, – что я тут делаю?

– Ты же знаешь, меня бесполезно о чём-то спрашивать, ведь всё, что знаешь ты – знаю и я. У меня нет своих мыслей, нет ничего персонального, но есть твои.

– Раз я твой хозяин, значит могу распоряжаться тобой. Я приказываю тебе найти информацию, достать любыми средствами и сказать мне, где я и как мне вернуться домой?

– Ошибаешься, дорогой друг. Ты не хозяин своего мозга, нет. Твой мозг волен и всё, что ты пытаешься ему навязать он свободно может игнорировать. Он по факту управляет твоим телом абсолютно без твоего ведома, даже больше, при твоей поддержке. Сильнее его, пожалуй, лишь эмоции…

– Ты ведь материален, так? Могу ли я дотронуться, скажем, до твоей шляпы?

– Конечно.

– В таком случае я сейчас же силой заставлю тебя ответить на все мои вопросы! – выкрикнул Дмитрий и уж было занёс над головой господина М. кулак, как вдруг что-то резко щёлкнуло в его голове, и он тут же опустил руку.

– Жестокие хозяева – проблема вечная. В древности карали, сейчас карают и, уверяю, в будущем тоже будут карать. О, вспомнил. Есть всё же в моей голове то, что отлично от твоих мыслей. Знаю я одну историю о жестоком карателе, о его жизни и кончине. Поведать?

– Давай.

– Ну слушай. Однажды, в пригороде Осаки жил один старый мастер. Звали его Лао Джи. Мастер преподавал арифметику в старших классах Японской школы. Каждый день его ученики приходили к нему на урок с огромным нежеланием, а некоторые даже со страхом. Они обязаны были тщательно делать задания, данные мастером на дом, а самое главное – заучивать материал из их учебников практически наизусть.

Ученики боялись гнева мастера, ведь в ярости, тот мог сделать с ними что угодно. Он избивал розгами тех, кто не повиновался его слову, заставлял неугодных ему учеников самостоятельно наносить себе телесные повреждения, а некоторых своих воспитанников и вовсе мог довести до состояния полусмерти.

Однажды на улице стояла жаркая и знойная погода. Даже деревья не в силах были выстоять под палящими лучами солнца, поэтому опускали свои ветви вниз, пытаясь укрыться от гибели. Ни одного животного на улице не пробегало, а в небе, чистом голубом небе, не пролетало ни одной птицы. И вот, во время очередного урока арифметики, который мастер в этот день решил провести на открытом воздухе, один из учеников, по имени Сью осмелился попросил у учителя разрешения попить воды. Однако мастер был в ужаснейшем настроении в тот день, поэтому кроме того, чтобы просто запретить ученику выпить глоток спасительной жидкости, он заставил того встать и начать пересказывать всё, что учитель произнёс до этой секунды. Ученик, умирающий от жажды был просто не в силах ни то что рассказать материал, а даже вымолвить и слова. Он встал из-за парты и стал смотреть на мастера глазами, полными пустоты и отчаяния.

– Я приказал тебе пересказать мою речь, негодник! Почему ты молчишь?! Говори! – закричал разъярённый учитель. Он вскочил из-за своего стола и, взяв розгу, направился к ученику, – если ты сейчас же не станешь говорить, я выпорю тебя этой розгой так, что ты никогда этого не забудешь.

Но ученик молчал. Он был в ужасе, глаза его наполнились животным страхом, однако он не мог произнести ни слова. Пытаясь всё же спастись от жестокой кары мастера, он всё же попытался раскрыть уста и произнести хотя бы пару слов, однако всё, что у него получилось, это лишь издать какой-то звук, подобный мычанию.

– Мычишь, негодник?! Я предупреждал тебя, бесстыжий мальчишка. Сейчас я научу тебя, как надо относиться ко взрослым!

Учитель сорвал рубашку с ученика, схватился за розгу и начал сечь своего несчастного послушника по спине. Вот, мастер нанёс первый удар. Обессиленный ученик, умирающий от лучей палящего солнца, тут же упал лицом на свою парту и жалобно застонал.

– Тебе больно! Посмотрите на него! Как дерзить старшему его по возрасту и по статусу, так это пожалуйста, а как розгой, так сразу больно! Получай!

И учитель продолжал наносить удар за ударом по обездвиженному телу ученика, постепенно выбивая из него последние попытки удержаться в этом мире.

Через две минуты избиения мастер бросил окровавленную розгу и отошёл от ученика.

– Довольно с тебя на сегодня, вставай, и продолжай писать.

Однако тело ученика не пошевелилось. Тогда мастер повторил свой приказ, но ученик так и не сдвинулся с места. Учитель испугался и подошёл к телу послушника. Перевернув его, он увидел пустые глаза и безэмоционально мёртвое лицо. Ученик умер.

Поняв, что натворил, мастер упал на колени и хотел было закричать. Однако что-то промелькнуло в его голове, и срам за содеянное тут же смыло прочь. Учитель встал и, отойдя от безжизненного тела его бывшего ученика, продолжил вести свой урок.

Через 15 лет мастер вышел на пенсию и тяжело заболел. Его состояние каждый день ухудшалось, ноги отказывались носить его тяжёлое тело, глаза переставали различать окружающий его мир, а руки боле не собирались слушать его указов. Тогда мастер вспомнил, что один из его бывших учеников поступил в университет на врача. Мастер подумал, что это единственное спасение для него, и решил написать ему письмо.

«Здравствуй, Кун. Пишет тебе твой старый учитель арифметики Лао Джи. Год назад я вышел на пенсию, но сейчас очень болен. Мои руки и ноги не слушают меня, глаза не хотят видеть прекрасный окружающий меня мир, а уши боле не слышат прекрасные песни птиц, летающих над моей хижиной. Но я знаю, что ты поступил на врача и сейчас, уверен, имеешь уже огромный профессиональный опыт. Я прошу тебя о помощи, Кун. Прошу, как старого знакомого, как старого друга.»

Мастер отправил это письмо ученику, по бывшему адресу. Он ждал отклика несколько недель, а когда всё же дождался его и открыл письмо, увидел долгожданный ответ на его мольбы:

«Если вас не слушают ноги и руки, покарайте их розгами.»

Мастер выронил письмо и упал на кровать. Он не понимал, как мог его бывший хороший ученик так ответить на просьбу учителя.

Тогда он решил написать ещё одному ученику точно такое же письмо. Учитель снова прождал пару недель, однако в ответ не получил даже конверта или письма. Ему пришла маленькая бумажка, с одним словом: «Нет».

Учитель бросил письмо в камин, сел на кровать и заплакал. Он понял, что сотворил. Он понял, какую участь приготовил он себе, карая учеников и заставляя их ненавидеть своего мастера. Тогда он попытался встать, но ноги совсем перестали слушать его. Мастер изо всех сил попытался опереться на руки, но руки отказались повиноваться. Тогда он из последних сил скатился с кровати, встал на колени и, судорожно сложив руки, начал молиться и просить Бога о пощаде. Однако через пару минут у учителя потемнело в глазах, и он упал. Он понял, что осознал свои ошибки слишком поздно и теперь не имеет ни малейшего права на прощение со стороны всевысших сил.

Он закрыл глаза, расслабил всё своё тело и стал медленно ждать своей неминуемой кончины. Вот так и простился жестокий учитель со своей жалкой и кровавой жизнью. Как тебе, а? Хорошая история, а главное – поучительная. Думаешь, это сказки детские? Вовсе нет. Таких, поверь мне, и в нашем мире встретить не составит никакого труда.

– Значит вы считаете, что хозяин должен быть мягким слабаком?

– Нет, что ты! Я считаю, что хозяин должен быть милосерден и справедлив, но никак не должен быть тираном. Ведь если хозяин, мастер или учитель – тиран, то его подопечный будет страдать лишь ту часть жизни, которую он находится под его властью, а сам хозяин будет страдать оставшуюся жизнь.

– Эта мысль теперь не даёт мне покоя. Она крепко засела у меня в голове и уже вряд ли я смогу её оттуда выгнать.

– Конечно, ведь я и отвечаю за твои мысли. А если о чём-то мыслю я, то мыслишь и ты.

– Я в твоей власти, но при этом контролирую тебя? Ничего не понимаю.

– Тебе и не надо. Дверь за моей спиной. Если хочешь уйти – иди.

– Куда я пойду? – угрюмо спросил Дмитрий.

– Как-то же досюда добрался, значит и дальше доберёшься, – после этих слов господин М. встал из-за стола и, отойдя к стене, буквально растворился в воздухе на глазах оторопевшего сержанта.

Ещё немного постояв, Дмитрий всё же осмелился подойти к двери и, открыв ручку, сделал шаг в тёмный пустой коридор. Света не было вообще, лишь пустота и гробовая тишина, в некоторых местах разбавляемая очень далёкими и глухими стуками. Дмитрий сделал ещё шаг и тут же снова упал, сразу же закрыв глаза. Он падал уже немного дольше, чем в тот раз, а после падения, вновь открыв глаза, он понял, что оказался там же, откуда и начинал свой путь.

Он был в саду. Этот сад, как и ранее, был наполнен прекрасно пахнувшими цветами, высокими деревьями с различными экзотическими плодами и мелодичным пением птиц, так приятно проносившимся над головой сержанта. Тогда отчаянный Дмитрий, который уже вовсе не понимал, где находится, что происходит вокруг и когда он сможет выбраться из этого вечного сна, сковавшего его душу нерушимыми цепями, состоящими из неизведанного ещё человеку материала, решил на этот раз не закрывать глаза ни на секунду. Он шёл быстро и решительно, шёл, не зная куда, уже не наслаждаясь райским ароматом, парящим вокруг, не наслаждаясь пением птиц, лишь шёл, с глазами, полными огня и решительности.

Дмитрий шёл около минуты, пока наконец не остановился перед крутым обрывом, резким и скалистым, который был практически отвесным. Не решившись прыгать вниз, сержант отошёл приблизительно на 2 метра и, встав на колени и сложив руки, начал читать молитву. Он надеялся лишь на то, что здесь, в раю, его точно должен кто-нибудь услышать и, вероятно, помочь выбраться в свой мир.

Прошло около двадцати минут, а мольбы Дмитрия так никто и не услышал. Тогда он встал и, перекрестившись, разбежался и сиганул вниз, прямо в бесконечную бездну, не зная даже, чего ему следует ожидать…

Глава 5: Пробуждение

Информации нет. Дмитрий ничего не помнит. Плохо помнит своё прошлое, события, произошедшие в крепости и даже не помнит того, как умер его отец. После 2 часового падения в бездну, за время которого сержант чуть не сошёл с ума, Дмитрий почувствовал, как что-то мягкое и холодноватое коснулось его затылка.

Дмитрий больше не падал. Он чётко понимал, что лежит на чём-то мягком и прохладном. Теперь он мог ощущать одежду на своём теле, чувствовал, как может сжимать и разжимать кулаки, но не осмеливался открыть глаза.

У себя в голове он перебирал все возможные варианты того, что с ним случилось. Он думал о том, кого же встретит сейчас, растворив тьму перед глазами одним лёгким движением своих мышц. В конце концов, после долгих раздумий о предстоящем разговоре, он всё же решился и открыл глаза.

Яркий солнечный свет ослепил только что очнувшегося сержанта. Он попытался поднять руку, чтобы заслонить ей лицо от пронзительного стремительно пробравшегося в комнату света, однако вскоре понял, что даже не может ею пошевелить. Тогда ему снова пришлось закрыть глаза. Это далось ему очень трудно, ведь он боялся, что, лишив себя этого обнадёживающего света, он снова начнёт падать в бездну, так часто вспоминающуюся ему, а позже окажется в какой-то мрачной комнате, или ещё хуже, вернётся к деду-психу или мужчине, назвавшемуся господином М. Он не хотел, но ему пришлось снова погрузить свой взор в темноту, однако через 5 секунд он снова с проворством открыл глаза.

Солнечный свет уже не так слепил его видимо привыкшие глаза, поэтому он смог разглядеть перед собой кое-что. Дмитрий осознал, что лежит в постели или на больничной койке, а также почувствовал на своём лице кислородную маску, поддерживающую его дыхание всё то время, пока сержант путешествовал в своём подсознании. Немного повернув голову вправо, Дмитрий смог разглядеть свою руку. К ней были присоединены какие-то провода и трубки, а сама рука настолько ослабла, что Дмитрий не мог даже приподнять её.

Снова подняв голову, он вдруг резко дёрнулся и слегка перепугался, ведь увидел сидящего перед ним человека в белом халате, темноволосого с чёлкой, зачёсанной направо.

– Кто вы? – спросил слабым и тихим голосом Дмитрий, – где я? Вы вероятно один из тех людей, которые мучали меня своими баснями и историями в моём подсознании?

– Дорогой друг, вы, верно, вовсе позабыли этот мир за то время, которое провели в коме, – спокойно ответил человек напротив, с улыбкой на лице.

– В коме? Этот мир? Неужели мои мольбы всё же были услышаны? Неужели я смог вернуться в этот мир?

– Да, дорогой друг. Вы находились в коме 2 года, 3 месяца и 1 неделю. С момента вашего пробуждения прошла 1 минута и 39 секунд. Я – доктор, назначенный смотреть за вашим состоянием всё время, пока вы не приходили в чувства. Вы помните что-нибудь? Расскажите мне всё.

– Я помню… Помню моё имя. Меня зовут Дмитрий Соколов, я родился, кажется, в Царицыне. Мне 22 года… Или постойте… Какой сегодня год? Какое число?

– Сейчас 18 июня 1916 года.

– То есть мы уже победили немцев?

– Нет, напротив. Говорят, что немецкая армия уже полностью заняла территории Польского Царства.

– Нет… Не может быть…

– Вы воевали? – спросил врач, делая вид, что ничего не знает о своём пациенте.

– Кажется да… Я вспомнил! Я оборонял Варшавскую крепость вместе с моими товарищами. Там был кажется… Виктор! Сержант Виктор! Вы знаете хоть что-нибудь о нём?

– К сожалению, нет, дорогой друг. Я не знаю ничего о ваших знакомых, родных и товарищах.

– Я должен немедленно отправляться в Петроград!

– Вы в своём уме? Вы вышли из комы лишь 3 минуты и 13 секунд назад. Вы не то что не сможете встать, а даже попытаться пошевелить ногами. Кроме того, ваша правая нога была оторвана в ходе боевых действий, вы не сможете идти.

– Нога?! Моя нога была… Оторвана?! Дайте взглянуть, дайте мне посмотреть!

– Ох, это ужасное зрелище. Я не могу вам позволить. Кроме того, у меня для вас есть ещё одна печальная новость. Ваше лицо было наполовину задето огнём и обгорело почти полностью. Вы выглядите ужасно, вам лучше не смотреть.

– Дайте зеркало! Сейчас же!

Доктор встал и, подойдя к небольшой тумбочке, взял зеркало и, поднеся к лицу Дмитрия, показал правую часть. Лицо выглядело настолько ужасно, что для того, чтобы описать его, нужно быть, пожалуй, хотя бы наполовину психопатом.

– Мне нужно побыть одному… – сказал спокойным и безразличным голосом Дмитрий, – пожалуйста, уйдите.

– Хорошо.

Доктор вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Дмитрий лежал на подушке и пытался хоть на секунду представить, что он станет делать тогда, когда его выпишут из больницы. Он, вероятней всего, пойдёт в ближайший кабак, напьётся до отвала, а потом найдёт где-нибудь ружьё или пистолет и прострелит себе череп. Он не хотел жить так, не хотел, чтобы люди видели его таким, даже сам он не хотел верить в то, что с ним могло случится такое.

Стараясь изолироваться от всего ужаса, происходящего вокруг него, Дмитрий снова закрыл глаза, однако прождав около 5 минут и снова открыв глаза, он понял, что всё ещё находится в этом суровом реальном мире, в котором он – калека, потерявший всех друзей и товарищей, оставшийся наедине со своим сознанием.

Однако осмотревшись, Дмитрий понял, что в комнате он снова был не один. Дверь была приоткрыта, а рядом с ней стояли чьи-то ботинки, которых ранее там не было. Вдруг сержант услышал сзади довольно приятный и мелодичный голос, который слышал, как ни странно, впервые:

– Уже очнулись, сержант?

– Кто это говорит? – спросил Дмитрий, не в силах поднять головы.

– Вы меня не знаете, зато я вас прекрасно знаю.

– Это невозможно. Я впервые слышу ваш голос.

– Что ж, в таком случае разрешите мне рассказать вам кое-что о вас. Вы родились в Царицыне 25 лет назад, ваше имя и фамилия – Дмитрий Соколов, в 16 лет вы поступили на службу, а в 1913 году приняли участие в обеих Балканских Войнах, сражаясь бок о бок со своим товарищем – Виктором. Позже вас перевели в Смоленск, там вы пробыли 5 недель. Именно там и умер ваш отец. Позже вы были переведены в Варшаву, где и дослужились до звания сержанта. Во время обороны Варшавской крепости вы были ранены артиллерийским снарядом, вам оторвало ногу и обуглило половину лица. Этого хватит?

– Кто вы?.. – спросил ошарашенный Дмитрий, который уже не находил слов, для разговора с этим загадочным человеком.

– Я разрешаю обращаться на «ты», ведь я не такая уж и почтенная персона. Ты видел меня уже однажды. Я приходил к тебе, однако ты так и не понял этого.

– Когда? Доктор, это вы?

– Вовсе нет, – сказал загадочный человек, рассмеявшись.

Дмитрий моргнул и в мгновение ока человек переместился на стул, стоящий перед кроватью пациента, с которого не так давно встал доктор. Человек сидел спиной, но несмотря на это, сержант смог неплохо разглядеть его.

Этот загадочный человек был одет в чёрный плащ, какой носили ещё в первой половине XIX века во Франции, на ногах были большие кожаные сапоги, не доходившие до колен буквально десять сантиметров. Волосы были тёмные, однако причёску было разглядеть довольно сложно. На руки были надеты чёрные перчатки.

– Как давно вы здесь стоите? – спросил Дмитрий, не предав особого значения резкому и незаметному перемещению загадочного человека.

– Поверь мой друг, очень давно. По крайней мере с того момента, как тебя, всего в крови и грязи занесли в эту комнату на носилках. Я видел, как тебя раздели, наскоро помыли, положили на койку и начали подключать к различным приборам. Сначала руки, потом лицо, а потом надели кислородную маску. К счастью сейчас она тебе не нужна. Пока…

– Господи, да кто ты?! Откуда ты всё это знаешь?! Неужели ты следил за мной, но зачем?

– С самого рождения. О да, я помню, как ты родился. Твоя мать рыдала от радости, а отец сидел рядом с доброй и непринуждённой улыбкой на лице, однако в этой улыбке можно было разглядеть, насколько его душа была тёплой и спокойной в тот момент. Ты лежал и плакал, как и все младенцы, а врач, принимавшая роды, сидела рядом с уставшим и облегчённым лицом. Все радовались твоему появлению на свет. Как жаль, что ты не помнишь этого в тех деталях, в которых помню я. Да, я действительно сопутствую тебе всю жизнь. Ты не замечаешь меня, но этого от тебя и не требуется.

– Но кто ты такой?! – прокричал отчаявшийся Дмитрий.

– У меня много имён. Одни считают меня сущим злом, другие любят, как родного отца, а третьи презирают. Многие ненавидят меня больше своего заклятого врага, а некоторые вовсе и не знают о моём существовании. Однако тебе очень повезло в том, что я решил явится к тебе. Я помогу, поверь мне.

– Ты можешь имя мне своё назвать?!

– Люцифер.

По спине Дмитрий пробежал холодок. Он не мог поверить в то, что слышал и видел. «Но разве Люцифер не должен быть с рогами на голове и хвостом?» – подумал Дмитрий. Пока он видел этого человека, назвавшегося самим дьяволом, его тело будто всё сильнее и сильнее сковывала какая-то неведомая сила. Она не давала ему даже двинуться, заставляла смотреть на человека, невозмутимо сидящего на стуле, в ожидание ответа от сержанта. Наконец Дмитрий собрал в себе последние силы и проговорил:

– Как такое возможно?

– Как видишь, возможно.

– Но почему ты явился ко мне?

– Это отличный вопрос. Я не прихожу к людям до тех пор, пока они не нуждаются во мне. Пока они идут своей дорогой по жизни, я не имею права вмешиваться в их жизнь. Их хранит Бог, а я могу лишь наблюдать со стороны, но только им стоит свернуть, я тут же оказываюсь рядом, пытаясь направить их на верный путь. Однако, когда человек находится на грани с безумием, когда он уже почти лишился возможности разумно мыслить, когда он больше не думает о том, чтобы жить на этом свете, тогда только я могу явится к нему по своей воле, если вижу в глубине его души хоть малейшую надежду на спасение из такого губительного состояния. Я пришёл помочь тебе, я не собираюсь вовсе убивать тебя или твоих близких людей, а хочу всего лишь открыть тебе глаза.

– Не могу поверить в твои слова. Я хочу доказательств! Я не верю в то, что ты действительно дьявол! Докажи мне, докажи!

– Разве ты не помнишь, когда я являлся к тебе во сне? Тогда я задал тебе один только вопрос, но это сейчас не так важно. Обсудим это позже.

– Всё равно, это был сон, а сейчас я жив, я в нашем мире.

– С чего же ты решил, что этот мир ваш? Этим миром управляют люди? Или быть может в этом мире всё решает человек, а? Нет. Этим миром управляет никто иной, как Господь Бог, а я, как ты уже понял, лишь изредка вмешиваюсь в людские жизни и в этот мир в целом. Этот мир не ваш, вы тут просто пешки, просто марионетки, но это всё лирика. Так ты хочешь больше доказательств? Что ж, тогда поверни голову вправо. Там расположено большое окно, которое выходит на улицу, – говорил Люцифер, не поворачивая головы и продолжая сидеть спиной, – за ним ты можешь увидеть проходящего по улице человека с портфелем в руке и шляпой на голове. Внимательно смотри на него и следи за его движением. Видишь? Он свернул налево и идёт вдоль клиники. Сейчас будет переходить дорогу. А теперь считаем вместе: раз, два, три!

Как только Люцифер произнёс цифру три, человека, идущего по улице, сбила с ног большая лошадь, пытающаяся сбежать от своего хозяина, а когда тот упал, раздавила его череп своим большим и сильным копытом. Теперь сомнений не осталось, это был Люцифер.

– Ты убил его!

– Вовсе нет, я просто предвидел его смерть, которая произошла бы в независимости от того, сосчитал бы я до трёх или нет. И поверьте мне, она вовсе не вызвала бы у вас такого порыва эмоций, если бы вы в этот момент не смотрели в окно в ожидании доказательств моего причастия к демонической силе.

– Раз так… Теперь сомнений не осталось. Но как ты поможешь мне?

– Я буду наблюдать.

– И всё?! Но это ведь ничего не изменит?

– Ты неправ.

– Почему?

– Потому что мне лучше знать. Кто из нас дьявол, а?

– Ты…

– Вот видишь? Знаешь, я хочу рассказать тебе одну историю. Я хочу поведать тебе о твоём знакомом – лейтенанте Астапове.

– Чего же я не знаю об Астапове?

– Задумывался ли ты когда-нибудь, почему его душа и сердце окутаны гневом и непреклонностью, как у капитана Сорокина. Всё дело в том, что с самого своего рождения Анатолия Астапов рос без матери. Она умерла при родах, через 2 минуты. Отец его был настолько подавлен и убит этим фактом, что почти забыл о родившемся малыше. Конечно он вспоминал о том, что малыша нужно кормить и убирать за ним, но даже не думал о том, чтобы уделить ему хоть немного своего времени, поиграть с ним или побаловать. Малыш лежал часами на кроватке, плакал, смотря в белый мёртвый потолок, а отец даже не обращал на него внимания. В первых его годах жизни не было ни малейшей радости. Как я уже сказал, он абсолютно бездейственно и скучно жил. Однако все растут и маленький Астапов тоже вырос. Уже с 5 лет он начал интересоваться литературой и поэзией. Он любил ночью при свете свечи читать произведения Шекспира, книжку с которыми ему подарил Гриша – друг Астапова с соседнего двора. Толик также обожал произведения таких великих русских авторов, как Пушкин или Толстой. Должен заметить, что за смерть Льва Николаевича он переживал больше, чем за смерть собственного отца, но об этом позже. Пока Толик рос, отец его всё больше и больше горевал, закрывался в себе, а когда Астапову было 7 лет, начал пить и несколько дней мог не выходить из запоя. Всё доходило до того, что иногда, когда Толик приходил домой, пьяный отец срывался на него, орал и хлестал ремнём так, что позже на побитых местах оставались глубокие рубцы и даже шрамы. Толик ненавидел и презирал отца за это, да и в целом, за всё. Они были будто два незнакомых друг другу человека, будто два соседа, живших в одном доме, абсолютно незнакомых друг другу. Астапов ничего не знал о своём отце, ведь ему никогда не приходилось говорить с ним. Лишь иногда сын с отцом могли перекинуться парой слов, но только в тех редких случаях, когда старший Астапов выходил из запоя и мог нормально разговаривать. В конце концов вечный алкоголизм отца дошёл до того, что он стал уже на регулярной основе срываться на сына, а Толику же приходилось прятаться от отца в шкафу или под кроватью, куда он, из-за отупленного алкоголем сознания не мог или не додумывался заглянуть. Сын стал избегать встреч с отцом примерно к 10 годам. Они были уже не незнакомыми людьми, а котом и мышью. Первый ненавидел мышь просто так, а мыши же приходилось прятаться, чтобы не попасть в острые когти своего врага. В 12 лет Астапов написал первый стих, который был посвящён его гнилой и унылой жизни. К сожалению материал этого произведения затерялся где-то, так что я не прочту его тебе. И вот, Толик рос уже с природной ненавистью к отцу и всем людям на земле, ведь кроме отца, у него никого и не было. Единственного друга Гришу, который был сиротой, насмерть разорвал медведь, когда он отправился в лес за грибами, чтобы хоть как-то развлечься в отсутствие его также единственного друга. А тем временем Отец Толика настолько увлёкся алкоголем, что периодически его стала посещать белая горячка. Он стал зажиматься в углу своей комнаты при каждом приступе, громко читать молитвы, рыдать и просить пощады у господа, обещая перестать пить полюбить сына и извинится перед ним, а потом, когда приступ проходил, он быстро забывал про все свои обещания и возвращался к постоянному образу жизни. Всё это время я успевал следить и за ними, и честно признаться, мне было безумно жаль маленького Астапова. Однако в жизни всё же существует справедливость. Когда Толику исполнилось 15, в его голове уже был план мести отцу за все обиды и страдания. И вот, вечером одного зимнего дня, когда у отца начался очередной приступ, Толик тихо пробрался на кухню, взял большой нож и отправился в комнату отца. Тот в холодном поту, с дрожащими руками был как маленький беззащитный зверёнок забит в угол и жалостливым голосом молил Бога о пощаде. Перед ним в полной своей красе стоял чёрт. Большой чёрт, с огромными вилами, острыми рогами, длинным хвостом и широкой зловещей улыбкой; рот его был полон зубов. А в метре от чёрта в углу стоял я. Естественно в своём настоящем обличии, в котором я когда-то являлся к тебе во сне. Я не делал почти ничего, просто ждал действий будущего отцеубийцы. Толик же с ножом в руке медленно подходил к отцу. Когда он был уже почти в метре от старшего Астапова, тот резко схватил его за руку и попытался сломать её, выбив тем самым нож. Однако я не мог позволить себе наблюдать за тем, как злобный тиран беспощадно расправляется со своим сыном. Поэтому я сжал кулак, и даже не прикасаясь к руке, сломал её в четырёх местах. Корчась от боли, отец упал на пол и заорал. А Толик, не теряя времени, занёс нож над шеей человека, лишь номинально называвшегося его отцом и резким движением руки, исполнил долгожданную месть. Однако он не остановился на этом. Толик поднял нож и продолжил наносить удары, сначала по шее, потом в спину, а потом по толстому отвисшему пузу старшего Астапова. После того, как Толик нанёс 89-ый удар, я развернулся, решив, что с меня довольно этого зрелища. Что ж, теперь тебе известна история несчастного отцеубийцы, так за что-то покаранного жизнью и Богом. Вот и скажи мне, где справедливость, Дима, а? За что таких как он мучает жизнь и почему Бог не может или не хочет ничего с этим сделать?

– Я не знаю… – проговорил Дмитрий, обворожённый историей Люцифера.

– Вот и я не знаю, – сказал дьявол с усмешкой.

– Послушай, послушай, а ты не знаешь судьбы Астапова после того, как я покинул Варшавскую крепость в полуживом состоянии?

– Знаю. Он умер. Но нет, его не застрелили, он сделал это сам. Уж не знаю, из каких побуждений, возможно вспомнил детство, может вспомнил, как убивал своего отца, а может и я помог…

– Сволочь! Знаю, это ты убил его!

– Я ведь должен исполнять команды своего хозяина.

– Я не твой хозяин!

– Но ты хотел его смерти!

– Это было лишь несколько минут.

– Ты врёшь самому себе. Ты хотел его смерти с того сосента, когда он обвинил тебя в убийстве Сорокина.

– Нет!

– Не ври мне, меня ты точно не обманешь. Сидя в обороне, ты в подсознании надеялся на то, чтобы лейтенант умер. У тебя ведь даже был план, как избавится от него.

– Но я не исполнил его!

– Снова врёшь. Ты не исполнил его лишь частично, ведь с той позиции, которую ты занимал на заднем дворе крепости, ты прекрасно видел через свой бинокль, как лейтенант, страдая, с пробитой пулей ногой, полз к Виктору. Ты мог бы позвать полевого врача, он бы отвлёкся, ведь Астапов был единственным здоровый офицером в крепости на тот момент. Но ты не решился.

– Чёрт! Чёрт! Боже, да прокляни же меня, скота! Это я виноват в смерти лейтенанта! Я!

– Отлично, друг мой. Ты наконец признал это. Теперь ты понимаешь, кто ты такой?

– Убийца…

– О нет, пока ещё не убийца. Но ты равнодушный человек, а равнодушные люди, как нам известно, намного страшнее убийц и воров, ведь они промолчат, увидев преступление, даже если могут его предотвратить.

Дмитрий молчал. Он не знал, что ответить Люциферу. Он просто молчал, не думая ни о чём. Он желал бы сейчас закрыть глаза и отправится в ту крепость, чтобы спасти жизнь лейтенанту, однако он не мог.

– Отправь меня туда!

– Куда?

– В крепость! Я хочу вернуть всё как было!

– Нет.

– Но почему?!

– Что сделано – того не исправить. Ты ведь думал, когда делал? Теперь плати.

– Чёрт побери! А скажи, знает ли хоть кто-то ещё об обвинении лейтенантом меня в убийстве Сорокина, – спросил отчаявшийся Дмитрий.

– К твоему превеликому сожалению, да.

– А кто, скажи кто?

– Виктор.

– Виктор? Не может быть!

– Может. Лейтенант доверял ему после первой Балканской войны, где тот спас ему жизнь в Сербии, донеся раненного до врачебного пункт. В крепости, он передал Виктору письмо, в котором было сказано о том, что ты обвиняешься в убийстве капитана Сорокина в военное время. Оно должно было быть представлено суду и, если бы ты не был в коме, тебя должны были бы допросить.

– Виктор отдал письмо…

– Это интересная история. Давай посмотрим на неё отсюда, – с этими словами Люцифер провёл рукой параллельно передней стене, и вместо неё появилось большое сияющее окно, в котором Дмитрий и увидел своего забытого друга Виктора.

Виктор стоял в Цитадели, на верхнем этаже. В руках он держал письмо. В его голове сражались два лагеря, один из которых говорил о том, что Виктору дороже друг, а другой, что честь. Он долго колебался, выбирая из двух лагерей один, а потом в гневе рванул к окну Цитадели, чтобы взглянуть на правый фланг, с которого он недавно оборонял крепость от немцев.

Там он смог разглядеть бездыханное, истекшее кровью тело лейтенанта Астапова и тогда у него не осталось сомнений. Он подошёл к камину, стоявшему в полуметре от него, попросил прощения у умершего лейтенанта и бросил письмо в огонь. Письмо сгорело быстро. Сержант выбежал из Цитадели, схватив большой кол и побежал на задний двор.

После этого огромное окно закрылось.

– Ты знаешь, что было дальше. Вы разбили стену и как стадо понеслись на волю, а после тебя ранило снарядом и вот, ты здесь.

– Виктор… Я всегда знал, что он не предатель… Виктор… Виктор! Слушай, скажи, жив ли Виктор сейчас! Я уверен в том, что ты это знаешь!

– Ах да, чуть не забыл сказать. Вот, возьми это, – с этими словами Люцифер протянул Дмитрию хорошо запечатанное письмо, адресованное прямо ему…

Глава 6: Преступление

      Дмитрий с жадностью и диким рвением открыл конверт и, вынув из него письмо, на котором было написано «Дмитрию Соловьёву», принялся читать. Чем дольше он читал это письмо, чем больше вникал в его строки, тем светлее становилось его лицо. Его зрачки расширялись, а на глазах было написано что-то вроде «Не может быть! Я верно всё ещё сплю!».

Дочитав письмо, Дмитрий быстро положил его на стол и посмотрел на дьявола глазами, полными благодарности и радости.

– Спасибо… Спасибо тебе, – проговорил Дмитрий, находящийся ещё в лёгком шоке от письма.

– Я ведь тоже не знаю, что в письме, – сказал Люцифер, – прочти его вслух, пожалуйста.

– Да, да, конечно, сейчас… – Дмитрий взял письмо и принялся читать вслух: «Здравствуй, Дима. Пишет тебе твой друг, Виктор Токарев. Я знаю, что тебе чудом удалось бежать из крепости и выжить, однако сейчас ты пребываешь в состоянии комы. Я не знаю, способен ли ты это читать, но надеюсь, что когда-нибудь, ты всё же возьмёшь в руки это письмо с радостью в глазах и улыбкой на лице. На фронте у нас беда, немцы вытеснили русскую армию из Варшавы и почти всей Польши, также под их контролем уже пала Литва, ведутся бои за Курляндию. Но будь уверен, мы выстоим против натиска кайзеровской армии. Дима, я знаю, что тебя обвиняли в убийстве капитана Сорокина, но не волнуйся. Лейтенант Астапов к нашему сожалению или счастью покинул нас, оставив мне письмо с доносом, который был написан лично лейтенантом, подозревавшим и даже обвинявшим тебя в таком грязном деле. Но не волнуйся, после смерти Астапова, я сжёг это письмо в камине Цитадели на верхнем этаже, я проследил, чтобы оно сгорело полностью, до малейшего уголька. Дима, я рад, что ты жив, хотя не уверен, на долго ли. В любом случае я очень жду, когда ты наконец выберешься из своего вечного сна и сможешь написать мне ответ. Твой друг, Виктор.

– Занятно, – проговорил Люцифер с невольной улыбкой на лице, – твой друг на самом деле очень ценит тебя, как видишь. Может хочешь написать ему ответ?

– Да, да! Безусловно хочу! Я хочу бумагу и перо!

– Сожалею, мой дорогой друг, но сейчас это просто невозможно. Ты слаб, твоя правая рука вовсе тебя не слушается, ты даже не можешь ей пошевелить.

– Какой вздор! Сейчас я докажу, что могу писать и даже рисовать ей!

Дмитрий попытался поднять правую руку и на секунду ему это удалось, однако потом она снова упала на кровать, будто к ней была привязана тяжёлая гиря. Смотря не безуспешные попытки Дмитрия хоть немного подчинить себе руку, дьявол лишь насмешливо улыбался и качал головой, однако Дмитрий по-прежнему не видел его лица.

После пары попыток, Дмитрий сдался. Он был очень расстроен и разочарован тем, что не мог дать ответ своему другу сейчас, однако он понимал, что дьявол не станет помогать ему в этом. Тогда Дмитрий попытался пошевелить левой рукой. Тщетно.

Отчаявшись, он решил обратится к Люциферу, который всё это время смотрел на беспомощные попытки сержанта сделать со своим телом хоть что-то. При этом дьявол так и не повернул головы, да и в целом глаза не были нужны ему для того, чтобы видеть, что происходит вокруг.

– Послушай, Люцифер… Ты можешь помочь мне? Ну, помочь написать письмо?

– Да ладно тебе, я же не твой друг или приятель, – сказал Люцифер, усмехнувшись, – на что ты рассчитываешь? В конце концов я – тёмная сила, я не должен, да и не стану тебе помогать. Всё же тебе нужно написать письмо? Что ж, так преодолей боль и слабость, ведь ты – хозяин своего тела.

Слова Люцифера вселили в Дмитрия надежду, хоть и были очень холодны и довольно грубы. Он изо всех сил попытался поднять правую руку и, тратя последние ресурсы своего полумёртвого организма, смог приподнять её чуть выше, чем в прошлый раз, но приподнять так, что она могла уже достать до ручки одного из ящиков в столе. Но это продолжалось не долго, ведь через 5 секунд Дмитрий снова уронил руку на кровать, не в силах выдержать такие страдания своего организма.

– Что-то ты приуныл, дорогой друг. А знаешь, у меня появилась идея. Чтобы ты не сильно унывал тут, один, без друзей и товарищей, я отправлю тебя обратно в кому. Ты пробудешь там около 3 часов, а потом очнёшься, однако за это время, думаю, уже успеешь пообщаться со своими старыми знакомыми и, возможно, найти новых.

– Стой, постой, Люцифер, не делай эт… – не успел Дмитрий договорить, как дьявол взмахнул рукой и, резко потяжелевшие веки сержанта, начали стремительно закрываться. Он пытался сопротивляться, ведь не хотел возвращаться к людям, которых он встретил в своём подсознании, но Люцифер был неумолим.

Дмитрий окончательно закрыл глаза и погрузился во тьму. Он не чувствовал, как падал вниз, не чувствовал, как лежал на постели, он не чувствовал вообще ничего. Будто он парил в тёмной беззвучной комнате, в которой не было никого, кроме него. Вспомнив время, проведённое «во сне», Дмитрий ужаснулся от того факта, что ему снова придётся пережить этот ужас.

Однако через некоторое время Дмитрий всё же смог увидеть небольшой просвет перед собой. Не зная, двигается он к нему, или против, сержант стал махать руками и ногами, в надежде хоть как-то приблизится к белому свечению впереди. Вскоре он действительно смог пододвинуться на пару метров к нему, но во мгновение ока оно исчезло, а после Дмитрий услышал громкий хлопок, резко пронзивший гробовую тишину.

Дмитрий открыл глаза. Секунду помедлив, он осознал, что находится в уже печально знакомой ему комнате. Эта была всё та же камера всё той же психбольницы. Осмотревшись вокруг и увидев в углу отвратительно выглядевшего деда, который, кажется, собирался встать, сержант окончательно убедился в том, что он находится именно в той самой проклятой камере.

– И снова ты здесь, – проговорил хриплым и сонным голосом дед, уже поднявшийся на ноги.

– Ты противен мне! Я не хочу даже говорить с тобой, я хочу выбраться наружу, обратно в реальный мир!

– А ты не думал, что здесь может быть лучше, чем там у тебя? – невозмутимо спросил дед, – не думал, что в моём мире нет ни жестокости, ни предательства, а? Тут всё так спокойно…

– Это не мой родной мир! Твой уголок в психушке мне омерзителен! – с ясно выраженным отвращением прокричал Дмитрий.

– Зачем же так грубо, а? Ведь я могу напомнить, кто забросил тебя сюда. Существа из твоего мира. Вот видишь? Ты злишься, ты в ярости, о да, ты меня просто ненавидишь, при чём за то, что я знаю все твои действия наперёд ведь я, как ты помнишь, практически управляю тобой и твоим телом. Даже мозг слабее меня. Кстати, как тебе трюк, который я исполнил, когда ты чуть не набросился на Господина М.? Этот щелчок в твоей голове – моих рук дело. Тогда я понимал, что ты вот-вот растерзаешь бедного, ни в чём не повинного парня.

– Так это ты сделал… Послушай, зачем ты меня останавливаешь? Ты мог завладеть моим телом, ведь как ты сказал, любое слишком яркое выражение моих эмоций даёт тебе возможность на полный контроль над моим телом.

– Ты верно вовсе забыл, что я говорил. Я и так контролирую твоё тело, но да, тут ты прав, я не могу иметь полный контроль, если ты не выражаешь ту или иную эмоцию на сто процентов. Но почему же я не хочу захватить тебя и твоё тело? Да потому, что мне скучно так просто побеждать тебя. Я даю тебе второй шанс, а может уже и третий, или двадцать седьмой… Не важно. Суть то в том, что контроль над тобой принесёт мне много проблем. Постоянная поддержка твоего эмоционального состояния на критическом уровне, ведь только в случае полной эмоциональной неуравновешенности человека, он будет легко поддаваться всем моим командам или проще говоря, будет настолько слаб, что не сможет даже сопротивляться при малейшей моей попытке полностью разорвать его тело изнутри. Также мне нужно будет вечно общаться с этим типом, который называет себя Господин М., уж больно я его недолюбливаю. Такой мерзкий и противный человек! Как только с ним находят общий язык. Хотя постой… с ним же и так никто не общается! Знаешь, теперь я понимаю, почему ты хотел врезать ему. Но это не важно. Наконец, третье. Ты мне не нужен. Но в любой момент, когда мне будет выгодно, я, поверь, не упущу шанс сломить тебя.

– Расскажи мне ещё что-нибудь, – сказал отчаявшийся Дмитрий грустным и подавленным голосом.

– Знаешь, что интересно? На самом то деле человек может контролировать меня, да, безусловно, это сложно, однако вполне возможно. Видишь этот ключ? (Старик достал из кармана своего халата ключ). Только им можно запереть дверь этой камеры навеки. Если человек сможет заполучить этот ключ, то сможет навсегда избавиться от меня. Однако нужно ли ему это? Ведь не все люди настолько неуравновешенные психопаты, как ты, Дима.

– Я не псих!

– А кто убил лейтенанта Астапова?

– Он застрелился!

– Но ты мог ему помочь! Когда ты увидел его, лежавшего в крови на поле боя, у тебя было ещё ровно 5 минут и 46 секунд до того момента, как он покончил бы свою жизнь самоубийством. Ты мог его спасти.

– Нет! Нет! Такое невозможно, я видел, как лейтенант застрелился спустя буквально полминуты после того, как мой взгляд упал на него.

– Дмитрий, ты врёшь. У тебя, к твоему превеликому сожалению, никогда не получится обмануть меня, ведь я, как и Господин М., вижу всё, что ты делаешь, при этом не выходя даже из этой комнатки. Ты убийца, Дмитрий. Ты тот, кем боялся стать, тот, кем тебя считал лейтенант Астапов, из-за чего ты кстати и решился на такой подлый поступок. Ты – монстр.

– Да что ты несёшь?!

Дмитрий занёс кулак над головой старика и уже хотел с нечеловеческой силой разломить череп проклятому собеседнику, однако резко почувствовал, что не может пошевелить рукой. После и другой рукой, потом ногами, а после и вовсе не мог сдвинуться даже на миллиметр.

– Понимаешь, в чём дело, Дмитрий? Люди почему-то абсолютно не придают значения своим действиям, своим чувствам, до того, как это не касается их шкуры. Надо ограбить человека, чтобы жить самому в роскоши? Да пожалуйста! Может нужно обмануть кого-то, подставить, предать? Не вопрос! Однако всё это до поры до времени. В конце концов всё зло, содеянное ими, возвращается обратно. Причём неважно, убили они человека, или довели до самоубийства, или может даже просто оскорбили настолько сильно, что он сиганул с крыши, в любом случае они получат то, что заслуживают. И вот тогда они начинают молиться, просить Господа Бога о прощении их грешной души, и, понимаешь ли, раскаиваются! Ну раскаялись они в одном поступке, ну в двух, но дальше то что? Ведь если последует прощение им, и если они вдруг останутся на земле, то ведь продолжат заниматься своими грязными делами! Но Бог верит им, он их прощает, возносит в рай, на небеса. А ты скажи мне, Дмитрий, правильно ли это, а? Ведь давать плохому человеку второй шанс равносильно тому, что подавать пистолет тому, кто промахнулся, стреляя в тебя. Согласен?

Дмитрий не мог ничего ответить. Он был скован по всему телу, даже дышать ему было сложно, поэтому он просто стоял на одном месте, с поднятой вверх рукой и сжатой в кулак ладонью и молча слушал старика, стараясь хоть частично набирать в лёгкие воздух, чтобы не потерять сознание. А старик тем временем продолжал:

– Ты понимаешь, почему сейчас находишься в таком глупом и немного смешном положении, так ведь? Ты разозлился. Очень разозлился, ведь своей речью я смог ввергнуть тебя в состояние гнева, дикой животной ярости и ненависти. Ты уж было хотел покалечить меня, однако вот беда, не вышло. Я, конечно же могу тебя сейчас отпустить, Дима, но при одном условии. Я хочу, чтобы ты больше никогда не давал волю своим эмоциям. Поверь, ты пожалеешь, если ослушаешься моего совета. Итак, согласен?

Дмитрий молчал.

– Что ж, молчание – знак согласия. Но помни, если ты ещё хоть раз нарушишь своё обещание, ты, поверь мне, пожалеешь, – с этими словами старик щёлкнул пальцами и Дмитрий с грохотом упал на пол.

Через пару секунд он поднялся и, отряхнувшись, обратился к старику:

– Скажи, почему? Почему ты меня останавливаешь, предостерегаешь?

– Потому что мне будет скучно, если я вдруг смогу одержать верх над тобой. Ведь это моя цель. Понимаешь, когда у человека есть цель, он как собака, сорвавшаяся с цепи, бежит за проезжающей машиной, а когда он достигает этой цели, то, как и собака, садится рядом с машиной, догнав её, и не понимает, а что делать дальше? Вот поэтому я предостерегаю тебя. Потеряю цель – наступит вечная скука. А я ненавижу скучать. Ну что ж, прощай.

Дед взмахнул рукой и позади Дмитрий распахнулась дверь камеры, в которой он так недавно очутился. Сержант сделал шаг назад, а потом, развернувшись, быстро и уверенно направился к двери.

Не прошло и пары секунд, как Дмитрий снова очутился в райском саду, однако он уже знал, что необходимо было сделать. Дойдя до конца сада, он, даже не задумываясь, прыгнул в пропасть и полетел в бездну.

Через пару минут он снова почувствовал, что его голова лежит на мягкой, уже знакомой подушке. Он открыл глаза и увидел перед собой доктора, которого встретил ещё после первого пробуждения.

– Доброе утро, Дмитрий. Вы снова впали в кому, но к счастью нам снова удалось вас вытащить. Что интересно, когда я зашёл в вашу комнату, на вашем лице уже была надета кислородная маска. Уж не знаю, как вы это сделали, но вы спасли себе жизнь.

«Спасибо Люциферу», – подумал про себя Дмитрий, который ещё не до конца мог соображать, но уже понимал, кто спас его от неминуемой гибели.

– Господин доктор, сколько времени я пробыл в коме. Час, два?

– Дорогой пациент, время там летит незаметно, не так, как здесь. Вы впали в кому около года назад, сейчас 23 июня 1917 года.

Дмитрий не мог поверить в слова доктора. Он весь оцепенел, поняв, насколько долго он находился во сне, несмотря на то, что там прошло всего-то около часа. Он не находил слов, чтобы ответить доктору, но всё же постарался собраться с мыслями.

– Что сейчас со страной? Николай II ещё жив?

– Да, однако он уже не правит в России.

– Кто его наследник?

– Царевич Алексей Николаевич, однако он отрёкся от престола практически сразу, после отречения Николая.

– Так кто сейчас правит в России?

– Владимир Ильич Ленин, он, вместе со своей партией большевиков, правит в России с 25 октября 1917 года. Во время Октябрьской революции он низложил временное правительство, во главе которого стоял Александр Фёдорович Керенский. Сейчас судьба последнего неизвестна таким людям, как мы.

– Да как же… Как же это может быть?! Царя своего, батюшку, свергли, ироды. Трон всероссийский осквернили, низложили.

– Дорогой пациент, вам лучше принять лекарство и не лезть в то, в чём вы не разбираетесь. Вы прекрасно знаете, что Царь был тираном, что он рушил и разваливал страну. А у большевиков есть своя цель, которую они, поверьте мне, исполнят.

– И вы туда же…

– Поверьте, дорогой друг, вы ещё измените своё мнение.

– Уж лучше я умру.

– Мы не позволим вам этого сделать. Кстати, вам письмо передали, – с этими словами доктор достал из халата письмо и отдал Дмитрию.

– От кого это? – спросил взбодрившийся сержант.

– От вашего друга, Виктора. Из Москвы.

Дмитрий открыл письмо и с удовольствием начал читать. В письме было сказано, что Виктор надеется, что Дмитрий жив, и что тот факт, что ответ на прошлое письмо так и не был написан, не означает того, что его друг так и не выбрался из комы. «В России Царя свергли, большевики взяли власть. В общем-то всё так, как я и говорил. Но это не важно, ведь на фронте всё ещё ведутся бои, нас оттесняют, однако скоро это всё закончится, поверь мне. Уж не знаю, сможет ли Россия выйти из этой войны победителем, но знаю точно, что дальше Киева немцы не пройдут. Мы победим, друг. Знаю, что ты не в восторге от большевиков и их политики, но тебе, к твоему несчастью, придётся примириться с ними. Твой друг, Виктор.»

– Доктор, скажите, когда пришло это письмо.

– Позавчера, а что?

– Значит Виктор ещё жив, – про себя подумал Дмитрий, – спасибо, доктор.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, нет… Больше ничего. Спасибо.

– Рад стараться, – сказал доктор и, встав со стула, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Стоило только Дмитрию моргнуть, как на стуле перед ним снова восседал хладнокровный и грациозный Люцифер, в строгом костюме и в вполне человеческом облике. Не поворачивая головы, дьявол спросил:

– Ну как?

– Что как? Тебе интересно, понравилось ли мне моё пребывание в коме и беседа с этим ненормальным стариком?

– А ты действительно считаешь, что он ненормальный? Ведь он говорит правильные вещи и слова. Да и к тому же, уверен ли ты в том, что сам ты нормальный, раз не так давно разговаривал с человеком, выдающим себя за твои «эмоции»?

– Я нормальный! Я ещё не настолько сошёл с ума, чтобы…

– Чтобы общаться с дьяволом о жизни, – с ухмылкой сказал Люцифер, как бы подкалывая Дмитрия.

– Пошёл ты.

– Знаешь, а это смело, посылать того, кто может оборвать твою жизнь по щелчку пальцев.

– Ты ведь не можешь обрывать жизни.

– О да, ты прав, однако я могу сделать так, чтобы ты сам её себе оборвал. Ладно, к чёрту это всё, ты живёшь ещё слишком мало. Давай ка ты ещё немного побудешь в коме, годика 3, и…

– Нет, нет!!! Умоляю, только не это! Я прошу тебя, не надо!

– Что ж, ладно. Тогда скажи, о чём ты хочешь знать?

– Пожалуй ты не сможешь мне ответить… Вопрос довольно трудный.

– Нет вопроса, на который я не смог бы ответить, – дьявол усмехнулся.

– Что ж, тогда скажи мне, как погиб капитан Сорокин? Кто виновен в его смерти?

– О да, этот вопрос поистине интересен. Я дам волю твоим мыслям, ты скажешь мне сам. Ну что, давай подумаем. Кто был тогда в крепости?

– Я, Виктор, лейтенант Астапов, младший лейтенант Шубаев, ещё несколько незнакомых мне сержантов и две дивизии солдат.

– Круг подозреваемых довольно большой, но я уверен, что мы найдём виновного.

– Не можешь ли ты просто сказать мне?

– Нет. Поверь мне, даже тот, кто знает всё на свете, не может дать ответ на все вопросы. Всё относительно, друг мой. Тебе ведь надо знать, кто зарезал Сорокина, а я знаю лишь, кто убил. Это две разные вещи, поверь мне. Но не будем об этом. Скажи мне, кому нужно было это убийство?

– Откуда мне знать?

– Что ж, тут варианта два: либо кто-то сильно не любил капитана, либо хотел занять его должность. Начнём, пожалуй, с первого. Кто ненавидел Сорокина?

– Да почти все в крепости.

– Включая тебя.

– Какое это имеет значение? Я не убивал Сорокина!

– Ладно, ладно, тогда продолжим. Кто тогда был в здании, в котором находился капитан?

– Так, тут надо вспомнить… Шубаев там был! Однако он был болен, причём жутко.

– А точно ли? Кто-то ставил диагноз?

– Да вроде и нет…

– Были в крепости врачи?

– Безусловно были, однако, когда Шубаев заболел, все были заняты подготовкой к обороне крепости, вряд ли кто-то занимался его здоровьем.

– Так, обожди, дай я посмотрю, – Люцифер приставил пальцы к вискам и, кажется, закрыл глаза. Через пару секунд он резко убрал пальцы и невозмутимо продолжил, – младший лейтенант Шубаев находился в крепости с 1913 года, а заболел в 1914 в день наступления. Во время того, как ему поставили так называемый «диагноз», в его комнате не было ни одного врача. Только лишь два солдата, которые определили, что младший лейтенант болен по его дурному виду. Он мог быть абсолютно здоров, дорогой друг. Давай, напряги мозги, что ты видел, когда вошёл в комнату капитана.

– Чёрт, да я ничего не помню! Не помню даже, как умер мой отец, а ты просишь меня такие подробности!

– Ну же, напрягись!

– Чёрт, да помоги же!

– Ладно, секунду, – дьявол поднёс ладонь ко лбу Дмитрий и приказал закрыть глаза. Через пару секунд Дмитрий снова открыл их, – теперь вспомнили хоть что-то?

– Да, кажется, что-то вспомнил… Но как ты…

– Это сейчас не важно. Стоит напомнить, что я – дьявол, а ты человек. Я могу всё, а тебе не дано этого понять. Вернёмся к делу. Что было в комнате?

– Я вошёл в неё и кажется увидел капитана Сорокина. У него было ножевое ранение, не помню, где. Стой, там был ещё один труп… Точно, его секретарь. Бедный старик Александр Васильевич. Он тоже был зарезан или заколот, вроде бы в грудь. Да точно, на его рубашке была кровь!

– Так, хорошо, а орудие убийства видел?

– Нет, по-моему, не видел…

– Точно не видел? Давай, вспоминай! Где смотрел, почему не нашёл?

– Точно, не было, я помню! Я посмотрел даже под кроватью, но ножа не было. Я тогда ещё подумал посмотреть за окном, но не решился.

– Ничего, за окном бы ты точно ничего не увидел. Ведь шёл дождь, так?

– Да.

– Просто идеальная погода для убийства. Удары капель скроют не громкие крики, а за счёт того, что была ночь и грязь, да и к тому же все были как на иголках, от орудия убийства можно было избавиться в два счёта. Его никогда бы не нашли.

– Всё продумано идеально. Но кто был приближён к Сорокину настолько сильно, что он мог впустить его к себе в комнату.

– Постой ка, ты уверен в том, что секретарь был мёртв?

– Я точно помню, как мерял его пульс.

– Хорошо, а капитан?

– Нет, чёрт побери, не помню! Помню лишь, что убедился в том, что он мёртв и быстро удалился из комнаты.

– Но мог ли это сделать секретарь?

– Вряд ли, да и зачем? Какой мотив преступления? К тому же около комнаты капитана был часовой, который явно обратил бы внимание на крики, как же его минули?! Тем более, что если бы он совершал самоубийство, скорее всего так же перерезал себе горло, ведь если бы Александр пырнул сам себя в грудь, то ему пришлось бы долго и мучительно умирать. Это было не самоубийство. Предположу лишь то, что убийца действовал в спешке, рассчитывая на то, что капитан в комнате будет один. Он вбежал через входную дверь и резким движением руки рассёк Сорокину кожу в районе щитовидной железы. Однако через секунду он заметил ещё одного человека в комнате и, воспользовавшись его растерянностью, пырнул в грудь, а после выкинул нож в окно. Остаётся только один вопрос: как и куда мог скрыться убийца?

– Не исключай тот факт, что он мог вовсе и не избавляться от ножа, а просто выпрыгнуть через окно комнаты и убежать.

– Но куда?

– Да куда угодно, чёрт возьми! Убийцы ведь психи, им не надо много, чтобы нормально жить. Он вполне мог добраться и до опорного пункта, а мог вовсе пересечь реку, правее от крепости и добраться до населённого пункта или деревушки.

– Чёрт, в таком случае мы упустили его!

– Нет, дорогой друг, ещё не всё потеряно. Скажи, как можно было попасть в комнату капитана? Был один вход?

– Как я помню, да. Одна дверь, через которую Сорокин и входил, и выходил.

– Что ж, допустим. Тогда скажи, может ты помнишь, кого из твоих знакомых не было в крепости после убийства.

– Лишь Виктора я не видел, но он не мог этого сделать, ведь он хоть и не любил капитана, но ясных причин у него не было.

– Что ж, может был какой-то предатель в крепости?

– Таких там хватало. Куча малодушных солдат, которые при первой же возможности бежали с поля боя, как последние трусы. Если мы станем искать его среди солдат, тогда точно собьёмся с толку. У убийцы, скорее всего, было какое-то незаурядное чёткое намерение. Ему нужна была не смерть капитана, а что-то, чему мешала жизнь Сорокина. Возможно какой-то важный документ или письмо…

Дмитрий задумался и закрыл глаза. Он вновь видел ужасающую картину того, как безжизненное тело капитана Сорокина лежит на полу его комнаты и истекает кровью, рядом лежит его секретарь, а убийцей в глазах окружающих является тот, кто вовсе к этому и не причастен. Дмитрий. «Пусть я и лишил жизни Астапова, но он этого заслужил. Он – подлейший человек, он отцеубийца, а возможно он и убил капитана, чтобы занять его место. Однако ведь лейтенант всё это время находился около центральных ворот, командовал полками, расставлял их по позициям… Это не мог быть он…» И тут Дмитрия будто осенило. Он открыл глаза и выкрикнул:

– Письмо!

– Какое письмо?

– Письмо в Петроград! Капитан как раз собирался писать ответ Петроградскому центру командования о том, что войска российской армии заняли фланговые позиции и готовят ловушку для немцев. Это письмо должно было уйти в Петроград, но оно вместо этого попало к немецким офицерам! Те прочитали его и, узнав о плане русских, тут же изменили уже свой план наступления. И именно из-за этого немцы смогли разорвать в пух и прах нашу оборону и обойти нас! Вот, в чём всё дело…

– Потрясающе, – сказал Люцифер и похлопал Дмитрию в ладоши, – ты сам раскрыл мотив преступления, браво, дорогой друг. По этим сведениям, убийцу определить не трудно. Нужно всего лишь обратится в специальные органы и его отыщут, ведь немецких агентов, исполнявших такие операции не так уж и много.

– Легко тебе говорить, ты всемогущ.

– Ну и ладно, бес с ним, с убийцей. Ведь ты не детектив, как Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро, да и я тоже. Мы нашли всё, что нам было нужно.

– Что ж, в таком случае у меня есть ещё один вопрос.

– Задавай.

– Я бы хотел знать будущее моей страны.

– Я не могу раскрыть тебе будущее.

– Прошу тебя, Люцифер! Я сделаю всё! Всё, что захочешь!

– Мне от вас, смертных, ничего не нужно. Я уже слишком долго живу на этой планете и прекрасно знаю, что можете вы мне дать, а что нет.

– Я ведь хочу не для себя, хочу для отчизны! Хочешь, убей меня, погрузи в вечный сон, в кому наконец, но скажи, что станет с землёй моих прадедов и отцов!

– Ну, хорошо… – Люцифер снова приставил пальцы к вискам и сал медленно говорить, – я вижу, как Россия в скорейшем времени выйдет из войны, оставшись ни с чем, вижу, как ещё позже белая и красная стихия столкнутся в неистовом сражении, вижу то, как некогда могучая империя с треском расколется на тысячи разных мелких государств, которые будут пытаться отстаивать свою «свободу» несколько месяцев, однако позже, после полного краха белой гвардии, отколовшиеся республики вернутся обратно в империю. Ещё позже в России зародится новое, до этого невиданное государство. Его поведёт человек, которого позже покроют грязью и позором, но в 1922 году его сменит другой вождь, который поведёт страну ещё дальше, который всячески будет мешать её развалу, который сделает всё, чтобы спасти её от внутренних врагов и от германской силы, захотевшей взять реванш. Но имя его потом будет покрыто ещё большей ложью и обманом, чем прошлого вождя. После смерти его, ко власти придёт новый правитель, не такой сильный, как былые, но тоже неплохой, потом, после его смерти, страна начнёт трескаться по швам, пройдёт ещё лет 30, и Россия снова утеряет земли, по праву принадлежащие ей. Она погрязнет в кризисе и мраке, но придёт человек, который вновь вытащит её из позора и нищеты, который восстановит русский утерянный дух, уничтожит всех её врагов и вновь вернёт былое величие, былые земли и статус величайшей державы света. Твоя страна, дорогой друг, будет избита, разорвана и изуродована, но она ещё покажет всем им «Кузькину мать».

После этих слов дьявол засмеялся и, опустив руки, проговорил:

– Что ж, поскольку я рассказал тебе и так слишком много, тебе придётся понести наказание за это. Я верну тебя в кому, где ты наконец сможешь пообщаться со своим старым знакомым – Господином М.

– Я понимаю, что у меня нет выбора. Давай, делай то, что хочешь.

После этих слов Люцифер взмахнул рукой и потяжелевшие веки сержанта быстро захлопнулись, погрузив его во тьму. А дьявол же заботливо надел кислородную маску на лицо Дмитрия и растворился в воздухе, будто его здесь вовсе и не было.

Глава 7: Откровение

Спустя ещё час полёта в неизвестности, Дмитрий вдруг очутился в той самой комнате, где впервые познакомился с Господином М. Число неизвестно, год неизвестен.

Отряхнувшись, Дмитрий подошёл к уже знакомому столу, который по-прежнему был обставлен различными заграничными кушаньями, которые выглядели так, будто до них никто раньше не дотрагивался.

Дмитрий отодвинул стул, однако секунду поразмыслив, передумал садиться. Он решил сделать то, чего ещё не пробовал в комнате Господина М. Он подошёл к двери, находившейся напротив стола, но не успел сержант и притронуться к ручке, как дверь сама распахнулась, а из неё вышел парадно одетый Господин М.

– Ах, так это снова вы, мой друг! – воскликнул Господин М., присаживаясь за стол, – что ж вы не предупредили меня о своём визите. Тогда я бы попросил принести кальмаров. Хотя, впрочем, почему бы не сделать этого сейчас?

– Я не голоден, – сурово и хладнокровно ответил Дмитрий, смотря человеку напротив прямо в глаза.

– Вы верно устали, присядьте.

– Нет, ничуть. Я бодр, как никогда.

– Что ж, ладно. Уже разобрались в убийстве?

– Да.

– Ну? Кто убийца, скажете?

– Нет. Я не знаю, кто убил капитана.

– И это называется «разобрались»? Вы даже не знаете, кто убил Сорокина, а уже кидаетесь такими словами.

– Я знаю мотив, мне этого хватает.

– Ну и каков же мотив данного преступления?

– Ты ведь и так всё знаешь, зачем спрашиваешь?

– Потому что дело раскрывал ты, а не я.

– Но ведь ты и есть я.

– Вовсе нет! Я, как уже ранее говорил, отвечаю за твой мозг, мысли и так далее. Я не начальник и не подчинённый. Я – твой друг, который способен помочь тебе разобраться в твоих мыслях. Ну так что? Какой мотив был у преступления?

– Убил немецкий агент. Он отправил письмо с чётким планом действия русской армии своему командованию, после чего скрылся.

– И вы всерьёз думаете, что в этом деле всё настолько банально и просто?

– Я бы даже сказал, элементарно.

– О Боже, Дмитрий. Вы глупы, как никогда ранее. Вы даже не представляете, как обернётся потом это дело. О, вы даже не представляете!

– Расскажи мне! – оживлённо сказал Дмитрий, заинтригованный фразой Господина М, – я имею право знать!

– Ты и так знаешь… а я-то что? Я ведь могу и соврать тебе, могу вовсе не знать всей правды.

– Думаешь, получится обмануть меня? У нас с тобой одинаковые мысли, одинаковые воспоминания.

– О нет! Ты ведь забыл после комы практически всё, что было тебе так ценно и дорого. И я уверяю тебя, что ты впадёшь в дикий ужас, когда вспомнишь.

– Ты врёшь мне! Я тебе не верю, сволочь! Почему, ну почему в этом мире я настолько незванный гость?!

– Потому что тебя сюда не звали, Дима. Ты здесь по чистой случайности, из-за тебя, можно сказать, приходится нарушить всю систему, существовавшую годами, веками, тысячелетиями! Да и с чего ты взял, что я тебе вру? Легко и просто обмануть человека, который тебе верит и любит тебя. Но нет, это вовсе не значит, что ты слишком умён и гениален, вовсе нет. Это значит, что обманутый тобой человек доверял тебе больше, чем ты заслуживал. А ты разве доверяешь мне, Дима?

– Нет.

– Тогда какой смысл тебе бояться того, что я обману тебя, а? Какой смысл тебе вообще о чём-то спрашивать меня? Это ты не можешь соврать мне, а я – легко. И знаешь, что самое страшное? Я вижу, как через несколько лет, ты лишишься рассудка и сойдёшь с ума из-за меня. Да-да, из-за меня и старика, с которым ты виделся не так давно.

– Тогда я убью тебя здесь! – Дмитрий уже хотел накинуться на Господина М., но тот остановил его.

– Разве ты забыл обещание, данное тобой старику? Не смей давать волю своим эмоциям, иначе они тебя погубят.

– Помню, конечно я всё помню. Ещё немного, и я, верно, был бы сражён стариком, уже не раз предупреждавшим меня о моих эмоциях. «Не давай им волю, но и не держи в себе».

– О да, эти слова я слышу от него каждый Божий день. Но время пришло. Тебе пора удалятся. Ведь такими темпами мы никогда не раскроем преступления, совершённого в ту роковую ночь.

– Ты можешь назвать мне имя убийцы?!

После этих слов Господин М. встал из-за стола, подошёл к Дмитрию и с огромной силой толкнул его. Сержант, не ожидавший такого жеста со стороны собеседника, не смог устоять на ногах и упал на землю, однако через секунду понял, что не лежит на твёрдом паркетном полу, а летит в бездну, через которую он обычно попадал в этот загадочный мир, и через которую из него и возвращался.

Пролетев около сотни или двух сотен метров, как казалось Дмитрию, он вдруг очутился в раньше незнакомом ему месте. Это был вовсе не райский сад, не комната Господина М. и даже не камера «сумасшедшего» старика. Это была небольшая коморка, похожая даже скорее на склад или большой шкаф, чем на комнату.

В углу стояла кровать, плотно прижатая к стене, укрытая тёмно-синим одеялом так, будто под ним лежало что-то или кто-то, изредка менявший своё положение. Рядом с кроватью стояла тумбочка, на ней была всего одна свеча, да и та не придавала сильного освещения комнатушке.

Дмитрий, который пока ещё не понимал, где он сейчас точно находится, подошёл к кровати и слегка приподнял одеяло так, что смог разглядеть под ним мальчика, лет десяти, который почти без света с удовольствием и свойственной детям заинтересованностью читал большую книгу, которая, казалось, была даже больше его головы. Однако несмотря на очевидное присутствие в комнате постороннего человека, мальчик не обращал ни малейшего внимания на сержанта, не отрываясь от книги.

Вдруг дверь комнаты приоткрылась и внутрь зашёл статный человек, лет 45, в ночной рубашке и штанах. Его морщинистое лицо было наполнено какой-то до боли знакомой Дмитрию печалью. Бороды не было, однако под носом красовались не очень большие рыжие усы. Мужчина подошёл к кровати, также не замечая Дмитрия и уже сам приподнял одеяло.

– Сынок, пора спать, – ласковым и немного сонным голосом проговорил он.

– Пап, ещё 5 минуток, пожалуйста, – умоляюще ответил ему мальчик.

– Прости, дорогой, но мы не можем тратить так много денег на свечи, а от этой свечи осталась лишь половина. Мне придётся потушить её и убрать в свою комнату.

– Ладно, пап, – сказал мальчик и, выбравшись из-под одеяла, положил книжку на стол, – спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Витя, – проговорил отец и, поцеловав сына в лоб, вышел из комнаты.

Мальчик лёг в кровать и, закрыв глаза, повернулся к Дмитрию спиной. «Неужели это мой друг Виктор… Но он никогда не говорил мне, что жил в такой маленькой комнатке, не говорил, что его отец был беден…»

– Ты узнаёшь, кто этот мальчик? – донёсся уже знакомый голос из-за спины Дмитрия.

– Конечно… Это Виктор Токарев, мой лучший друг, однако он никогда не рассказывал мне о том, что жил в бедной семье.

– Поверь, ты ещё многого не знаешь о своём друге. Тема его прошлого была не частой в ваших разговорах, поэтому сейчас я готов поведать тебе его историю. Если ты хочешь, конечно.

– О да, хочу! Пожалуйста, Люцифер, расскажи мне всё, что знаешь о моём друге!

– Ну что ж, тогда слушай. Виктор родился, как ты знаешь, в 1879 году в Омске. Его мать и отец жили очень дружно и слаженно. Они почти никогда не ссорились, лишь изредка у них могла случится какая-то словесная перепалка. Они жили счастливо, пока маленькому Вите не исполнилось 5 лет. Его мать, Жанна Андреевна, служила при Царе, попав туда по старым связям отца. Она приносила в дом огромный доход, различные заморские сладости и так далее. Однако в 1884, когда, как мы уже сказали, у Вити случился первый пятилетний юбилей, его мать внезапно умерла в своих покоях. Как выяснилось позже, она была отравлена. До сих пор никому не известно, кто, когда и как это сделал, однако никто не сомневался в том, что это был кто-то из её врагов, которых, находясь на её должности, было очень легко себе нажить.

Отец Виктора, Михаил Дмитриевич, вместе со своим сыном остались почти без денег. Михаил работал кузнецом, а к тому времени, его дело не приносило такой большой доход. Да и работал он там в большей степени из-за положения своей жены. Как только слух о её смерти разнёсся по всему городу, Михаила тут же уволили с работы, а большинство друзей отвернулись от него. Его сына презирали в школе из-за безработного отца и жалкой судьбы, поэтому, когда Вите исполнилось 7, отцу с сыном пришлось уехать из города. Однако на оставшиеся деньги Михаил Дмитриевич вряд ли мог позволить себе переезд в крупный город, вроде Москвы или Санкт-Петербурга, так что новым местом проживания была выбрана Пермь. Там они прикупили небольшой домик, на окраине города и стали жить, а может правильней сказать, выживать.

Однако несмотря на смерть любимой жены, Михаил не впадал в отчаяние. Он пытался сделать для сына столько, сколько мог. Он часто играл с ним, проводил буквально всё своё свободное время, а иногда даже баловал юного Витю разными сладостями, купленными почти на последние деньги. Отец часто голодал ради сына, потому что любил его больше жизни, однако последняя его надежда на счастливую жизнь была утеряна, когда сыну исполнилось 15 лет. Юный Витя связался с группой социалистов, которые были всеми руками за свержение монархии в России при помощи революции. Конечно же это не осталось в тени, поэтому через 2 месяца его исключили из школы, а имя его прославилось как имя революционера и мятежника.

Однако не всё ещё было потеряно. У Виктора был один хороший друг, который был на 4 года старше его и имел много связей. В итоге именно благодаря этому другу Виктора взяли в военное училище, тем более, начальник того сам придерживался той же точки зрения, что и Виктор, однако держал это в полной тайне.

Через 2 года отец Виктора скончался от голода, ведь у него совсем не осталось денег, а из-за дурной славы сына его не хотели брать ни на одну работу. Виктор, к сожалению, не смог побывать на похоронах отца, поэтому в последствии очень долго жалел о смерти его единственного родного человека после того, как ему исполнилось 5 лет. Однако мёртвого не вернуть с того света…

В 24 года, как мы прекрасно знаем, Виктор познакомился со своим лучшим другом – с тобой. Вместе вы прошли обе Балканские Войны, вместе обороняли Варшавскую крепость и вместе бежали оттуда. Что было дальше – известно нам обоим, – закончил свой рассказ Люцифер.

– Так Виктор жив?

– Ну он ведь пишет тебе письма, – усмехнувшись ответил дьявол, – знаешь, тебе, скорее всего, уже наскучило торчать тут, так что я могу вытащить тебя из комы также мгновенно, как ты в неё впал, – сказав это дьявол щёлкнул пальцами, и Дмитрий вновь увидел темноту. Однако это зрелище продлилось недолго и уже через пару минут сержант снова почувствовал, что находится в реальном мире.

Дмитрий поднял голову с подушки и резко открыл глаза, ожидая увидеть перед собой дьявола, однако перед ним вновь сидел доктор. На этот раз доктор выглядел слегка растерянно и взволнованно, однако старался не подавать виду.

– Дмитрий, вы вновь впали в кому! Честно говоря, вы первый пациент за всю мою карьеру, выходивший из комы трижды.

– Доктор, это не важно, главное то, что я жив. Скажите мне, какой сейчас год? – Дмитрий сам не осознавал, почему был так бодр и силён после комы, однако предполагал, что Люцифер точно приложил к этому руку.

– Сейчас 6 мая 1920 года. Вы пробыли в коме ещё около трёх лет. Честно говоря, я удивлён.

– Господи, я не верю в это… Три года… Ещё три года! Если я ещё как-то мог понять то, что пробыл в коме год, но три… я не верю в это, доктор, я просто не могу поверить!

– Это нормально, дорогой друг. Все те, кто выходят из комы, зачастую поражаются промежутку времени, в который они «отсутствовали». Некоторые могут пробыть в коме до 10 лет, но не обратить на это внимания, а некоторые ужасаются, узнав то, что отсутствовали всего каких-то пару месяцев. Люди, порой, бывают очень скупы до своего «драгоценного» времени, которое потом всё равно потратят впустую. А есть и те, которым абсолютно наплевать на месяцы и годы, летящие с огромной скоростью, проносящие всю их жизнь перед их глазами. А когда они вспоминают про время и про жизнь, становится уже слишком поздно… А, впрочем, человек ведь сам вправе решать, как ему тратить своё время, а мы не вправе осуждать за это других.

– Вы правы, доктор, но скажите вот что: не было ли для меня писем, за время моего «отсутствия»?

– Как же не было? Были, да при чём целых два.

– Так дайте же мне их, скорее!

– Пожалуйста, – доктор достал из кармана своего халата письма и передал их Дмитрию, который уже способен был двигать и управлять своими руками.

– Спасибо вам, доктор. Мне больше ничего от вас не нужно.

– Тогда я свободен?

– Да, вы можете идти, – с этими словами, Дмитрий открыл первый конверт и принялся читать, тихо произнося себе под нос текст письма, – Здравствуй, Дима. Пишет тебе Виктор, 1918 года. Врач отослал мне письмо, в котором говорил, что ты периодически впадаешь в кому, однако позже снова выходишь из неё. Он не знает точно, что это такое, но знает, что ты будешь жить. На фронте немцы уже не наступают, так как наше правительство всё же подписало с ними мирный договор. Пусть Россия и потеряла большое количество своих территорий, однако она вышла из войны и ей больше ничего не угрожает. Надеюсь, что и у тебя вскоре всё будет хорошо.

Прочитав это письмо, Дмитрий улыбнулся, ведь его стране больше не угрожала никакая опасность. Пускай немцы и выиграли войну, пускай красные и взяли власть, однако Россия находится в полной безопасности, что не могло не радовать такого патриотически настроенного человека, как сержант Дмитрий. Однако было ещё одно письмо. Дмитрий кое-как взял его со стола, на который ранее его положил, и принялся читать. В письме было сказано следующее:

«Здравствуй, Дима. Это снова я – Виктор. Я пишу тебе о печальных известиях с фронта, однако уже не русско-немецкого, а братского, ведь в России схлестнулись две силы, два лагеря, которые так и норовят перегрызть друг-другу глотки. Ты уже знаешь, что в стране власть взяли красные, однако многих такой поворот не устроил. В 1918 в Сибири восстал Чехословацкий корпус, настроенный против власти РСДРП. Именно это событие дало толчок и сделало первый шаг к началу гражданской войны. Белые и красные сражаются уже два года. Первые хотят свержения большевистской власти, вторые хотят мира и покоя в стране. Иностранные державы также не остались в стороне от такого хорошего шанса заполучить русские ресурсы. Канадцы и британцы высадились на севере страны и на Камчатке, американцы в Мурманске и Архангельске, и так далее. Сейчас они изо всех сил пытаются разрушить и разграбить Российскую державу. Но я уверен, что после очевидной победы красных, иностранцы будут изгнаны с наших земель обратно к себе. Надеюсь, Дмитрий, ты скоро сможешь прочесть это. Твой лучший друг, Виктор.»

«Неужели всё настолько ужасно…» – подумал Дмитрий. «Неужели люди пошли на убийство своих братьев лишь из-за разных идеологических взглядов? Неужели те, кто вчера были братьями, сегодня стали врагами? Боже, прости этих людей…»

– Не находишь это диким? – произнёс голос за спиной Дмитрия.

– Это просто ужасно, – ответил сержант, уже понимая, с кем он имеет честь говорить.

– Эти люди совсем потеряли значение таких слов, как честь или мораль. Они считают, что нормально убивать тех, кто пытается спасти страну, нормально ненавидеть их из-за другого мнения, которое, возможно, ещё и является более верным, нежели любое другое. Это дикость, первобытность и мрак. Честно говоря, я давно не видел людей, ведь не имел возможности выйти в этот мир с того момента, как Бог создал первого человека на земле – Адама.

– Я не знаю, чего хотят обе стороны этого конфликта, однако знаю то, что ни одни не добьются того, чего желают. Они пытаются схватиться всеми руками за Русский трон, испачканный кровью Царей русских, однако трон этот они же и презирают. Они пытаются властвовать над народом, борясь при этом против этого. Я не знаю, чего хотят красные, и уж тем более, на что надеются белые, однако перед Богом они ответят равносильно. Ведь и те, и те совершают кучу преступлений, о которых потом все благополучно забудут. И пускай красные делают это во имя народа, белые – во имя себя.

– Я рад, что ты наконец понял это.

– Я всегда это понимал, но боялся сказать об этом своему разуму, который ни на секунду не сомневался в правоте Царя и царских чиновников, подло разворовывавших казну и разрушающих страну.

– Однако снова ты не прав. Цари не все такие были. Ведь вспомни того же Александра II, который буквально поднимал страну из нищеты. Вспомни Ивана Грозного или Петра I, которые любили свою страну больше жизни и которые пытались принести ей счастье, как могли. Их сейчас многие презирают, однако зазря. Ведь много про них врут, много говорят того, чего и не было вовсе. И всё из-за зависти.

– Да, ты прав. Не все Цари плохие, однако взять того же Александра I. Ведь он буквально убил своего отца, ведь он жестоко карал свой народ, а после Отечественной Войны, незадолго до которой он обещал ввести конституцию в России, он начал ещё большее ужесточение режима, отказался от всех своих обещаний и предал народ. А чем лучше Николай I? Он ведь страну в тюрьму превратил. Везде ходили жандармы, агенты, всех подслушивали, за любое антимонархическое высказывание могли казнить или приговорить к пожизненному заключению! Или возьмём Александра III, который почему-то решил, что дело его отца – зло и вред для страны, поэтому начал политику никому не нужных контрреформ. Только хуже этим стране и сделал. А Николай II? Наш Царь то чем лучше тех, прошлых? Мирный протест 1905 года разогнал, священника, пришедшего с миром, расстрелял, народ карал, думу разогнал, и так далее. Вот и пришёл Империи конец, и пришёл не из вне, а изнутри, от своего же народа!

– Да уж, так про Царей можно рассуждать очень долго, однако поставь себя на их место? Чего ты то стоишь? Ведь там огромное давление, причём и изнутри и из вне. Кругом находятся лишь критики, которые при виде тебя одной рукой здороваются, а во второй держат нож, чтобы поскорее свести счёты с Царём, чем-то им так не угодившим. Лишь иногда у тебя найдутся несколько соратников, да и в тех ты будешь видеть предателей и изменщиков. Поверь мне, рассуждать про Царей – легко, а быть на их месте – ужасно. И всем тем лицемерам, оскорбляющим правителей страны за необдуманные или чем-то их не устроившие действия, я искренне желаю встать на место русского Царя или Князя в XVIII или XIX веке, чтобы на своей шкуре ощутить всю тяжесть и боль этого смертельно опасного титула.

– Да, и тут ты прав… ты, Люцифер, слишком умён для нашего мира. Тебе нельзя здесь оставаться, ведь ты нарушишь баланс, установленный Господом Богом.

– Поверь мне, Дмитрий, если бы Господь Бог не разрешил мне здесь появиться, ты бы до сих пор лежал в коме, а возможно уже был бы мёртв.

– Расскажи мне, прошу, что было бы со мной, если бы ты не вмешался! Я ведь имею право на то, чтобы знать свою возможную судьбу!

– Ну что ж, начну, пожалуй, с того, что именно благодаря мне ты смог в самый первый раз выбраться из своего «вечного сна». Это я пробудил тебя, хоть мне и пришлось потратить на это неимоверные усилия. По прогнозам, которые я сделал ещё за 3 года до того, как ты впал в кому, ты бы пролежал в ней до 1956 года и очнулся бы уже стариком, конечно, в лучшее время, но всё же потеряв больше половины своей жизни. Я спас тебя, потому что не мог позволить умереть, ведь это было против воли Божьей. Да, я был у него. Он просил меня сохранить твою жизнь, и я, не став спрашивать зачем, отправился на землю, чтобы спасти твою ничтожную жизнь.

– Так получается, что именно благодаря тебе я сейчас могу спокойно лежать на кровати, чувствуя себя вполне живым человеком?

– Да.

– Спасибо тебе… Я и не знал, что покровитель теней, тёмных сил и зла способен на такой добрый поступок.

– Не стоит называть меня покровителем зла, ведь не забывай, что предметы отбрасывают тени только при наличии света. Не было бы добра и героев, не было бы ни зла, ни злодеев.

– И снова верно, Люцифер… Я ведь уже говорил, что ты слишком умён. Честно говоря, я очень завидую тебе.

– И зря! Знаешь ли, быть умным – это самая большая беда на земле. И если мы, высшие существа, ещё как-то справляемся с этим, то у вас быть умным – приговор. Все требуют чего-то от тебя, все хотят видеть отличный результат, которого ты, возможно, вовсе не хочешь. Они говорят тебе: давай, ты сможешь это сделать, у тебя нет права сдаться… однако не спрашивают, а надо ли это тебе? Да, дорогой друг, быть умным – самая страшная кара из всех, которые только можно придумать.

– Но, а если тебе нравится то, чем ты занимаешься? Если нравится быть умным, потому что нравится выполнять то, что от тебя требуют или ожидают?

– Тогда, поверь, найдётся что-то ещё. Когда ты преуспеешь в каком-то деле, нравящемся тебе, то найдётся ещё одно или может два, а может и больше. Их не придётся искать, их тебе навяжут. Даже несмотря на то, что тебе это возможно и не нужно, тебе всё равно это навяжут. Потому что ты умный, потому, что преуспеваешь в чём-то одном, а значит, можешь преуспеть и в другом. А хочешь ли? Нужно ли тебе это? Ответ ты найдёшь сам. Знаешь, я могу хоть сейчас наделить тебя тем умом, которым обладаю сам, но скажи, нужно ли тебе это?

– Нет… Пожалуй, что нет…

– Так ты хочешь знать ещё что-нибудь? Быть может о своём прошлом или будущем?

– Нет, мне судьбы моей знать не хочется, ведь иногда, узнав свою судьбу, нет дальше желания жить. Но я хотел бы узнать о своём прошлом. О своих праотцах и прадедах, о которых ничего так и не знаю.

– Такую волю твою я могу исполнить. Начнём, пожалуй, с твоего отца, родившегося в 1824 году. Тебе о нём мало известно, ведь с самого твоего рождения твой отец, Семён Дмитриевич, служил на фронте, участвовал в Крымской войне и погиб при осаде Севастополя в 1855 году.

Твой дед, Дмитрий Антонович, родился в 1799 году и также имел карьеру военного. Он поступил на службу, когда ему исполнилось 18 лет, участвовал в войнах с Наполеоновской Францией. Он был тяжело ранен под Бородино, поэтому был отозван с фронта. В 1829 году он также участвовал в войне, но на этот раз в Русско-Турецкой. Он был смертельно ранен и умер при осаде города Эрзурум.

Твой прадед, Антон Васильевич, не был военным. Он был простым ткачом, который неплохо зарабатывал на своём деле. Родился он в 1768 году, при правлении Екатерина II «Великой». Его жизнь не была особо интересной, ведь всё, в чём она заключалась – ткачество.

Его отец, твой прапрадед, Василий Александрович, был моряком. Он родился в 1736 году, участвовал в сражениях с турецким флотом, был ранен в 1773 году во время Русско-Турецкой войны, а через месяц скончался на руках своего отца.

Его же отец, Александр Потапович, был обычным ремесленником, родившимся в 1713 году в Кракове, сменившим имя и фамилию и затмившим свой род. Именно он является родоначальником «Соколовых», с него и пошло ваше большое дерево. Про его отца мне, к сожалению, неизвестно. Что же, доволен ли ты?

– Да. Я многого не знал о своих предках… Почти все они – герои, они умерли за свою Родину, за свою землю и свой народ. Я горжусь ими.

– А собой ты гордишься? – внезапно спросил дьявол, поставив Дмитрия в неловкое положение от такого неожиданного вопроса.

– Собой? Ну я… я военный, как и мой отец, дед, прапрадед… Я сражался за свою землю, оберегая её от немецкого войска, я был ранен в Варшаве, при…

– При бегстве из крепости.

– Нет, нет, при отступлении из крепости по приказу старшего по званию.

– Вы бежали из крепости, как животные на водопой.

– Я не бежал! Ты знаешь, что я был готов умереть за свою Родину!

– Да, но жизнь была тебе дороже, я и это прекрасно знаю. При возможности бежать, ты бежал; при возможности отступить или не рисковать, ты не рисковал; скажи же мне, кто ты? Герой или просто трус, выдающий себя за героя?

– Трус… ты прав, Люцифер. Я бежал из крепости, я побоялся вступать в бой при Сливнице и Разлоге…

– А вспомни Приштину. Вспомни, как ты предал капитана Герасимова, когда тот в крови умолял тебя помочь ему, спасти его. Ты помнишь, как вы вместе наступали на осман, но попали в окружение, в котором вас перебили почти всех, кроме тебя, пары рядовых и капитана. Капитана тогда можно было спасти, но ведь никто не узнает о вашем подлом поступке! Вы оседлали коней и ускакали прочь, под шквальным огнём османских орудий. А капитан, который с самого начала войны не раз выручал вас, поддерживал и спасал, остался умирать там, в этом аду…

– Чёрт! Да, помню, конечно я всё помню! Я думал, что об этом не знает никто, не помнит никто, ведь я делал это по молодости, не по уму!

– Но ты сделал подлость, ты предал своего офицера.

– И я признаю это! Я раскаиваюсь перед Господом и молю о прощении! Я был неправ…

– А ты веришь в Бога?�

От автора

Перед прочтением данного произведения, я бы хотел предупредить читателя о том, что сам роман (повесть) является психологической драмой, так что не рекомендуется к прочтению людям с психическими отклонениями, а также людям, принимающим всё слишком близко к сердцу.

Также само произведение является альтернативной историей, с некоторыми сбоями во временных лентах (в частности с изобретениями), а также с полностью вымышленными персонажами. Исторически верными являются только даты и названия войн, а также имена Царей. Все остальные совпадения случайны. Сюжет и герои являются лишь плодом воображения автора.

О названии:

Первым названием произведения было «Стадо», при чём дано оно было ещё до написания первых строк. Однако потом, после написания большей части, автор понял, что название не прижилось, да и к тому же совсем не подходит к содержанию произведения, поэтому решил сменить его на более звучное и суровое «Wahnsin», что с немецкого переводится как «Сумасшествие». Ну а почему было выбрано именно такое название, вы узнаете после прочтения романа (повести).

Приятного прочтения!

Глава 1: Варшавская крепость

Сентябрь 1914 года, немецкие войска готовят наступление на Варшаву, пока ещё подконтрольную Российской Империи. Новосформированный 27-ой русский армейский корпус занял позиции в Варшавской крепости. Царём было приказано держать город любой ценой и не отступать ни на метр.

Виктор сидел на полу во второй башне крепости и, прикуривая сигарету, периодически выглядывал из-за стен, чтобы в случае наступления немцев отдать сигнал капитану Сорокину, который в то время стоял во внутреннем дворе крепости перед шеренгой выстроенных солдат. Один из солдат в шеренге был ранен в плечо, однако несмотря на жуткую боль, он всё же не выходил из строя и внимательно слушал капитанскую речь.

Тут на башню, занятую Виктором, залез ещё один солдат – Дмитрий Соколов. Лучший друг Виктора ещё со времён Первой Балканской Войны, во время которой они плечом к плечу обороняли Пловдивскую крепость от наступления Османских захватчиков. И вот сейчас они, два друга, прошедшие уже почти всю жизнь вместе и защищающие жизни друг друга чуть ли не каждый день, снова стоят на одной стороне против общего врага, который пытается разрушить и разграбить их Родину.

– Ну что, дружище, снова мы здесь, снова бьёмся за землю отцов против волка, пытающегося разорвать и разобщить её и её народ! Каково всё-таки быть русским, а! Вчера был на печи, а сегодня уже на карауле! – сказал Дмитрий и рассмеялся.

– И тебе привет, – ответил с ухмылкой Виктор, докуривая сигарету, – слышал, что твой отец недавно скончался, мне действительно жаль. Как это было?

Лицо Дмитрия мигом изменилось, улыбка сошла с лица, а сам он слегка побледнел. Он присел на пол, прислонившись спиной к бочке с вином, оставленной на смотровой вышке до лучших времён и произнёс:

– Лучше бы и не вспоминать…, – Дмитрий нахмурился, лицо его сделалось тревожным, – мерзкое и ужасное зрелище того, как человек со сгнившими полностью от алкоголя и сигар мозгами бьётся в нервных конвульсиях, лёжа у себя в комнате на полу, пуская пену изо рта и пытаясь произнести хоть какой-то звук, слегка похожий на человеческую речь… Как сейчас помню, что зашёл я тогда в комнату, из дверей которой уже за метр несло жутким перегаром, и увидел на полу наполовину уже мёртвого, ничтожно страдающего старика, пытавшегося одной рукой дотянуться до бутылки с водкой, лежавшей рядом с ним на полу, а другой прикрывая рот, с вытекающими из него слюнями… Господи, аж в дрожь меня взяло в тот момент! Я кинулся было к аптечке, стоявшей в шкафу на кухне, однако на полпути я вдруг резко что-то почувствовал… Что-то очень жгучее в моём сердце, какую-то внутреннюю боль, которая не давала мне сделать и шагу. Я упал на колени и закричал от того, что не мог не только спасти отца, но и вовсе пошевелиться, сдвинуться с места. Я был словно скован цепями какой-то сверхъестественной силы. Всё, на что я был способен – лежать на полу и слушать стоны и крики отца, медленно умирающего там. Но вот крики прекратились, более не было слышно того, как старик бил по полу рукой, как стонал от жуткой боли… У меня вдруг что-то как будто успокоилось в сердце. Боль моя также резко прекратилась, как и началась. Я вскочил с колен и вбежал в покои отца, однако он был уже мёртв. Да, пускай он и был деспотом в семье, издевался надо мной и над матерью, пускай пил каждый Божий день и нигде не работал, но всё же был мне отцом! Родным отцом, понимаешь, Витя?! Однако не моя воля была это, воля сверху. Я хотел помочь ему, однако готов поставить всё своё состояние, что Господь меня остановил…

– Погоди, погоди, но ты ведь никогда не верил в Бога.

– Не верил, прав, но уверовал с того дня, когда погиб мой отец и когда что-то ясно дало мне понять, что мне вовсе и не нужно его спасать, как и жить вместе с ним. Знаешь, это даже натолкнуло меня на мысль, что именно отец извёл матушку со свету. Уж не знаю, прав ли я, но ведь если не он, то кто? Жила она хорошо, соблюдала здоровый образ жизни, не курила вовсе и пила лишь на Новый Год, да и то лишь полрюмки! А тут, в свои 42 года она внезапно умерла, без каких-либо на то причин… Не понимаю.

– Полно тебе себя мучать, Дима. Не для того ты на свете живёшь, чтобы издеваться над собой же. Пожалуй, уж пора смириться с тем, что жизни твоих родных не вечны, да и твоя тоже. Ведь чёрт его знает куда эта война приведёт Россию, куда Францию, Германию и Австрию, да и куда нас с тобой. Доживём ли мы до её конца, или может умрём сегодня же, где-то часа через полтора, может через два. Кто знает, а?

– Да вот оно и верно, что никто на свете ничего не знает. Думают, что знают, а на самом то деле? Как думаешь, чем это всё кончится? Я лично более чем уверен, что Родина верх возьмёт, что Царь наш, Батюшка, покажет им всем, что значит русская сила, богатырская сила!

– Царь, эх Царь. Знаешь, если бы не Царь, то Россия бы сейчас не отступала, не сдавала города.

– Да что ты понимаешь, Виктор в политике?! Царь один может спасти Россию от коллапса, а ты всё о своих красных говоришь! Вот сам посуди, что может сделать сейчас РСДРП, а? Что могут эти бунтари, проклятые Богом, а? Или неужели ты считаешь, что они способны страну поднять, возродить? Может и войну выиграют?

– Всё может быть… Я, знаешь, как думаю? Красные вскоре Царя свергнут, престол опрокинут и красное своё знамя над Россией воздвигнут. Они возможно и войну выиграют, и ещё вдобавок Западу отомстят за 1855 год.

– А может разгонят эту всю шайку дьяволят! Сам посмотри, где твой Ленин сидит? От-куда он революцию двигать пытается? Сам всё видишь, а признать не хочешь. Он развала хочет для страны, а не равенства.

– Не неси чепухи, Дима. Увидим.

Тут кто-то довольно громким и суровым голосом окликнул солдат. Это был капитан Сорокин. Он приказал солдатам спуститься вниз и пройти в Цитадель, находящуюся посреди крепости. Товарищи мигом спустились и двинулись к Цитадели, двери которой уже были открыты. Внутри стоял капитан и пара солдат. Капитан был неплохо одет, в чёрных перчатках, куртке на волчьем меху и шапке, хорошо закрывающей его черноволосую голову. Капитан был суров всегда: когда ел, когда отдавал приказы и даже когда общался с родным сыном или женой. Вот и сейчас он стоял в комнате, нахмурившись и повелительно склонившись над столом с какой-то картой.

– Подойдите, – крикнул капитан солдатам в Цитадели. Они тут же подбежали к столу и окружили капитана. В комнате на тот момент находились лишь более-менее привилегированные люди, со званиями, должностями и, блестящими на солнце, звёздами на погонах. По правую руку от капитана Сорокина стоял младший лейтенант Шубаев, по левую – лейтенант Астапов.

Рядом с вошедшими только что Виктором и Дмитрием (которые на тот момент удостаивались звания сержантов) встал Артём. Это был парень 19 лет, довольно дерзкий и самовольный, воспитанный в крестьянской семье в пригороде Омска. Он был одет в подранную в нескольких местах военную форму, волосы были растрёпаны, а одна из рук изранена и перемотана бинтом. На лице было два шрама, а под глазом красовался большой синяк.

Капитан, который стоял, склонившись над картой крепости и её окружных земель, поднял голову и, увидев вид только что вошедшего Артёма, спокойным и твёрдым голосом спросил: «Кто?». Артёма тут же передёрнуло, и он встал на месте, как вкопанный. Протерев лоб рукой, он всё же не нашёл в себе сил ответить капитану правду, поэтому сказал:

– Я ударился, господин капитан, прошу прощения, впредь постараюсь быть осторожней.

– Где и обо что ты ударился, солдат? – с ещё большей суровостью и раздражением спросил Сорокин.

– Я… Я ну… – Артём просто не находил слов, он не предполагал такого вопроса со стороны капитана, так что лишь стоял, пытаясь придумать хоть какое-то оправдание своей лжи, – я упал с кровати, господин капитан.

Больше Артём не мог вымолвить не слова. В горле у него пересохло, ноги слегка подкашивались, а руки дрожали. Капитан отошёл от стола, подошёл к солдату и, схватив его раненную и перемотанную руку, поднял её вверх и с наигранной ухмылкой спросил:

– Я так понимаю, ты дал сдачи кровати, солдат?

Капитан ожидал положительных откликов о его шутке из круга военных, но никто даже не осмелился поднять головы, не то что улыбнуться. Сорокин уже с досадой посмотрел на окружающих его подчинённых и, подойдя снова к столу и склонившись над картой, медленно и размеренно, уже без ярой злости и раздражённости, проговорил: «Так всё же, кто?». Но Артём был непреклонен. Он стоял молча, даже не шевелясь. Он как будто вовсе и не слушал капитана. Сложно было назвать его в тот момент живым человеком, ведь несмотря на свою постоянную прыткость и вспыльчивость, он был тих, как мышь, как вода, как камень. «Ладно», произнёс капитан Сорокин, снова отойдя от стола. «Товарищу Артёму видимо хочется поработать, больно он устал, видите ли, от повседневной солдатской рутины. Что ж, в таком случае товарищ Артём отправляется сию же секунду в каморку уборщика, говорит старику, что лично капитаном крепости ему назначен выходной ровно 3 дня, а на протяжении этих самых трёх дней, сам Артём будет исполнять тяжёлый труд уборщика, то есть: убирать конюшни, начисто вытирать пыль в моей комнате, подметать в казармах, выкидывать мусор, оставшийся после приёма пищи солдатами и так далее. Товарищ Артём, вам ясна ваша задача? Работаем!». Только капитан закончил говорить, Артём мигом выскочил из Цитадели и, облегчённо вздохнув всей грудью, направился к старику Фридриху, который стал уборщиком в Варшавской крепости, после пленения его в Восточной Пруссии во время Российского Наступления 1914 года.

– Что касается вас, господа, – продолжил невозмутимо капитан, – у меня есть план по обороне Варшавской крепости. Взгляните сюда, – капитан указал пальцем на ворота крепости, обозначенные на карте под цифрой 1, – в 15 метрах от ворот будет располагаться 59-ая пехотная дивизия. Она займёт фланги в лесу, вон там (указал пальцем на два леса справа и слева от дороги, скрывавшихся за холмами, небольшое количество войск останется на центральной дороге. Когда кайзеровская армия начнёт наступление на крепость, прикажем центральной группе войск отступить внутрь и встретится с 1, 2, 3 и 4 полками 77-ой пехотной дивизии, однако не станем запирать ворота. Когда немцы подойдут как можно ближе, уже укомплектованная центральная группа начнёт контрнаступление из крепости (мост через крепостной ров был настолько широким, что на нём возможно было вести боевые действия), а оставшиеся полки 59-ой пехотной дивизии, ранее уже занявшие фланговые позиции, начнут наступление слева и справа, с целью окружения большого количества немецких войск и уничтожения их полностью. Дальше начнём контрнаступление по всему фронту и оттесним немцев от Варшавы. Дорога широкая, так что нашим войскам будет, где развернуться. По расчетам Петроградского центра командования немцы должны начать наступление примерно через день. У нас будет время подготовиться и осуществить наш план. Лейтенант Астапов!

– Да, господин капитан, – выкрикнул лейтенант, резко подняв голову.

– Вам поручено командование над 59-ой пехотной дивизией. Младший лейтенант Шубаев!

– Слушаю!

– Вы будете командовать действиями 77-ой дивизии. Ну а вы, господа сержанты и старшины, будете координировать отдельные полки, составляющие 77-ую и 59-ую дивизии. Вот список, в котором ясно прописано, кому какой полк будет подконтролен. Сержант Соколов, возьмите и повесьте в сержантской казарме. Всем задача ясна?

– Да, господин капитан! – хором крикнули все присутствующие офицеры и члены старшего рядового состава.

– Свободны.

Солдаты разошлись. Лейтенант Астапов отправился в свою личную комнату, недавно выделенную ему в крепости. Он был офицером, а в свободное время писал стихи. Вот и сейчас он сел за стол, взял карандаш и стал усердно раздумывать над следующими строчками своего нового стихотворения «Мир».

Младший лейтенант Шубаев отправился на задний двор крепости, где располагались конюшни. Там стоял его любимый вороной конь, с которым он прошёл обе Балканские войны, с которым вместе он рос, кормил в детстве, катался, держа отца за руку, слушая громкий раскатистый смех своей младшей сестры Верочки. Воспоминание так резко навалились на офицера, что он даже слегка покачнулся и присел на лавку, стоявшую рядом. Однако воспоминания также резко отступили, как и нахлынули всего пару секунд назад. Он встал, отряхнулся и отправился кормить своего любимца.

Что касается двух друзей, те пошли обратно, на свой аванпост, откуда им было велено наблюдать за местностью.

Судьбу Артёма мы уже знаем.

Сидя на холодном башенном полу, Дмитрий вдруг сказал:

– Представляешь, недавно сон снился. Вот даже и не знаю, к чему он.

– Ну давай, исповедуйся.

– Сижу я значит за столом, ем. Борщ ем, приготовленный отцом. Вот, хлебом закусываю, а запивая вином. Причём таким хорошим вином, крепким. Вот один глоток только сделаешь, и уже голова кругом идёт. Ем, а отец мне значит говорит: «Слушай, сынок, ну ты хоть расскажи, как там в Болгарии дела? Порадуй отца своего, да ответь: побеждают наши братья Сербы, или нет?». «Побеждают», – отвечаю ему, – «вон, недавно Видин штурмовали. Побеждают, отец». Сижу, дальше ем. Тут чувствую, что суп какой-то не такой. Я ещё одну ложку зачерпываю, в рот сую и глотаю, да всё-таки не такой. Опускаю я голову вниз и вижу, что в тарелке у меня не борщ совсем, а вязкая какая-то, тягучая масса черного цвета. Тут я перепугался уже не на шутку, кричу «Что ты мне, старый, сварил?!» Беру рукой бокал с вином, делаю глоток, а вино кислое, да и вкус не тот. И тут я понял, что в бокале моём кровь! Настоящая кровь, человеческая! У меня уже лицо вспотело, поднимаю в гневе голову, а напротив меня не отец, а дьявол сидит. С рогами, вилами, а сзади, за спиной, ворота в ад. Вижу там красные скалистые обрывы, вижу башни разрушенные и подкошенные, цепи, свисающие с них, а дальше замок огромный, с четырьмя башнями, огромными воротами, похожими на челюсти и лавовым рвом. Дьявол на меня смотрит и смеётся. Я тут же вскакиваю, пытаюсь из дома выбежать, а перед носом дверь закрывается. Хватают меня тогда черти за руки да за ноги, несут к столу и сажают на стул. Один чёрт достаёт нож из-за пояса и мне в кисть всаживает. Завыл я тогда, заплакал, а дьявол всё смотрит не меня злыми, горящими глазами, полными ужаса и страданий тех грешников, попавших в ад. Из руки моей кровь хлещет, сам я сижу еле дышащий, голова раскалывается. Кричу я тогда: «Чего ты хочешь, исчадие ада?! Что нужно тебе от меня и что с моим отцом ты сделал?!» Дьявол как услышал мои слова, тут же прекратил смеяться, опустил голову и посмотрел мне прямо в глаза, да что там в глаза, в душу! Потом он встал из-за стола и задал лишь один вопрос: «Как отец?» Дьявол был жуток, отвратителен глазу моему. Тело свиное, пусть и мускулистое, но жуткое, изрубленное, всё в ранах, на руках когти длинные, на голове рога, а сзади огромный хвост. На спине я смог заметить два свисающих разорванных в лохмотья крыла. «Павший ангел ко мне явился… Видимо пришёл мой час». Но вместо того, чтобы смириться, я поднял голову и ответил сурово и уверенно, доставая из глубины своей души последние силы на разговор: «Ты знаешь, что с ним случилось! Ты знаешь о том, что умер он 3 дня назад и ручаюсь, что именно ты виновен в его смерти!» У меня аж в горле пересохло, из онемевшего рта потекли слюни, я уже не чувствовал ладони, проткнутой кинжалом одного из чертей, я не мог соображать, что происходит вокруг меня, видел лишь блики лампы, горевшей красным огнём, видел скалы за спиной дьявола, на которые безуспешно пытались вскарабкаться грешники, однако падали в преисподнюю и разбивались насмерть. Я ждал, что же будет… Дьявол смотрел на меня, как на добычу, как на жертву, которой я и являлся. «А кто убил-то, свинья?», – сказал он размеренным голосом, растягивая слегка слова. «Кто убил-то?», – повторил он. Я тогда и вовсе не понимал, о чём это он говорит. «Ты и убил! Ты!», – закричал я и попытался вырваться, но черти крепко держали меня. «Врёшь!», – произнеся это слово дьявол засмеялся, а после отошёл от ворот и сделал знак чертям. Один из них резко вытащил нож из моей руки, да так неожиданно и сильно он дёрнул, что у меня как будто зрачки лопнули. Я закрыл глаза и представил рай. Красота, сады Божьи, деревья растут, вокруг всё цветёт, а я стою посреди всего этого блаженства и слушаю пение птиц. Тут ко мне подлетает одна из них, садится на плечо, и мы вместе с птичкой идём по прекрасной тропинке, заросшей дикими растениями и травой, вокруг лес, только не густой, кроны деревьев вовсе не большие, а такие, что через них просачиваются лучики света и падают прямо перед моими ногами. Вот мы идём вперёд, ещё даже не знаем, куда идём, как вдруг… Нога моя подкашивается, и я открываю глаза. Передо мной пропасть, в которую меня несут неумолимые черти. Я тогда не чувствовал ничего, не чувствовал даже того, что я живой. Я начал молиться, сначала «Отче наш» читал, после другие знакомые мне молитвы. Но вот черти останавливаются и под громкий и зловещий смех дьявола скидывают меня в пропасть. Я лечу в бездну, в небытие, еле дышу и изо всех сил пытаюсь умереть раньше, чем коснусь земли. Я снова закрываю глаза и… удар. Я просыпаюсь в холодном поту. Вот как-то так всё и было. Ну что, брат, сможешь мой сон разъяснить?

– Пожалуй то и нет. Слишком уж всё у тебя там запутано, слишком не естественно. У меня аж у самого голова заболела. Чёрт с ним со сном, давай о другом чём-нибудь, а?

– Давай о другом, а то и впрямь, что-то мы всё о грустном. Сначала отец, потом и этот проклятый дьявол.

На лице Дмитрия появилась какая-то странноватая улыбка. Он встал, достал из кармана флягу и, хлебнув воды, оперся на стену башни, став наблюдать за горизонтом. На улице была уже почти ночь, поэтому было тяжело разглядеть что-то вдалеке. Виктор тоже поднялся и также опёрся на стену. Он достал из кармана очередную сигарету и закурил.

Глава 2: Подготовка к наступлению

Следующий день того же 1914 года. Капитан Сорокин вбегает в казарму и, разбудив всех солдат, отдаёт приказ о немедленном построении во дворе крепости напротив Цитадели.

– Эй там, на башне! Вам отдельное приглашение нужно? Давайте спускайтесь скорее вниз, пока я с вас шкуру не снял да поживее! Нам Родину спасать нужно! – крикнул капитан, подбежав к башне, на которой находились два уже знакомых нам товарища.

Дмитрий и Виктор переглянулись и стали слазить с башни. Спустившись на землю, они быстро подбежали к шеренге солдат и встали вместе с ними.

Капитан подошёл к только что выстроившимся военным. Он был бледен, как никогда, под глазами его были небольшие мешки, а сами зрачки – широкие. Очевидно он всю ночь не спал, думая над планом обороны крепости, попутно переписываясь с Петроградским центром командования.

– Солдаты, патриоты и другие стоящие здесь люди, – начал Сорокин, – где-то к 2 часам ночи из Петрограда мне прислали письмо следующего содержания:

«По данным нашей разведки немецкое наступление было перенесено на 8 часов. На вашу крепость нападут через 3 с половиной часа, у вас почти нет времени. Действовать немедленно, приказ Петроградского центра командования.»

– Внизу стоит подпись самого Царя, этот приказ необходимо исполнить сейчас же. Поскольку вы, господа лейтенанты ещё, уверен, даже не ознакомились с точным планом действий и своими дивизиями, как и вы, господа сержанты, поскольку также наш младший сержант Шубаев сейчас лежит с температурой и обливается холодным потом из-за жуткой болезни, постигшей его буквально час назад, то полное командование над обороной Варшавы я беру на себя. 59-ая и 77-ая дивизии переходят под моё руководство, а сержантов прошу немедленно ознакомится со списком. Сейчас же я приказываю вам всем немедля занять свои позиции! Пошёл!

Солдаты побежали к своим позициям, а сержанты накинулись на список, в котором были разделены полки и начали разбираться, кто куда был назначен капитаном.

Солдаты 59-ой дивизии также были слабо знакомы с планом, поэтому зная лишь то, что наступление будет вестись в основном с флангов, бежали кто-куда. Капитан же просто не успевал командовать обоими дивизиями и таким огромным количеством полков, поэтому он в спешке объяснил лейтенанту Астапову, какие конкретно позиции требуется занять полкам 77-ой дивизии и побежал координировать 59-ую.

Прибыв к воротам крепости, капитан в ярости стал кричать на солдат, видя то, как небрежно они заняли фланги, видя пустой центр и полную не укомплектованность дивизии и полков.

Сержанты, которые наконец смогли разобрать ужасный почерк капитана ринулись сразу же к своим полкам. Сержанту Виктору достался под руководство 3 полк 59-ой дивизии, а Дмитрию 9 полк 77-ой.

– Ну, с Богом, – сказал Виктор своему другу, который уже быстрым шагом двигался к позициям, занятым его полком.

– Тебе того же! – крикнул Дмитрий, не оглядываясь.

Капитан Сорокин, закончив расстановку правого фланга, решил передать командование дивизией только что освободившемуся лейтенанту, а сам отправился в свою комнату, чтобы переслать центру ответное письмо о том, что мол приказ получил, войска расположены, крепость готова к обороне. Само собой, также капитан хотел написать пару писем семье, попрощаться на случай с женой и детьми, передать пару строчек отцу и так далее. Капитан открыл дверь и вошёл в свою комнату.

На фронте тем временем творился полный бардак. Начался ливень, солдаты были в грязи, некоторые падали в эту грязь прямо лицом, во время перегруппировки, а левый фланг центрального входа в крепость был почти пуст, так как 1, 2, 4 и 8 полки были по ошибке передислоцированы лейтенантом Астаповым на центральную дорогу, а сержанты, командовавшие этими полками, конечно же не осмелились и слова сказать лейтенанту, ведь тот был не менее суров, чем сам Сорокин, поэтому кстати и был его любимчиком в крепости.

На южном фронте, занятым 77-ой дивизией всё было ещё хуже. Поскольку капитан так и не дал чётких указаний сержантам о том, какие же позиции следует занять полкам, они в панике бегали по крепости, пытались выяснить что-то у и так уже раздражённого лейтенанта Астапова или в крайнем случае отыскать капитана. В конце концов Дмитрию, командовавшему, как мы помним 9 полком 77-ой пехотной дивизии, удалось выяснить, что капитан отлучился в свою комнату, чтобы написать письмо в Петроград, поэтому солдат тут же побежал туда, невзирая на то, что капитан будет разъярён, когда увидит его в своей комнате (Сорокин ужасно ненавидел, когда кто-то посещал его покои без приглашения). Дмитрий пробежал по тёмному коридору крепости, ведущему прямиком к комнате Сорокина и, постучавшись, открыл старую деревянную дверь, со скрипящими петлями. Однако сержанту не пришлось выслушивать крики капитана. Он был мёртв…

Дмитрий застыл. На его лице выступали капельки пота, руки слегка подрагивали, на лице виднелось выражение тихого ужаса и недоумения от произошедшего. На секунду сержант ушёл в себя, но буквально через мгновение он всё же смог пошевелиться. Подбежав к телу капитана Дмитрий в первую очередь проверил пульс. Его не было. Тогда сержант поднял опрокинутую назад голову капитана и увидел порез на шее. Он быстро заглянул в пару полок и под стол, но орудия убийства так и не нашёл. Однако под столом лежал ещё один труп. Убит был также секретарь капитана Александр Васильевич. Это был мужчина лет 64 в кожаной куртке и хорошо пошитых Французских штанах. На его шее не было порезов, однако на рубашке, одетой под куртку, виднелось большое пятно крови. Дмитрий проверил и его пульс. Тщетно.

Тогда юноша, абсолютно забывший про скорое наступление немцев на крепость, выбежал из комнаты и по длинному коридору добрался до дверей, ведущих во двор крепости. Выбежав из большого здания, находившегося справа от цитадели, он увидел, как разъярённый лейтенант Астапов пытался хоть немного сосредоточить и расположить по позициям полки. Он кричал на солдат, бил некоторых из них, чем попало, в общем был ещё похуже капитана Сорокина. Его терпение было уже совсем на исходе, нервы сдавали. Лейтенанту нужна была помощь Сорокина как никогда, он кричал его имя и то и дело расспрашивал пробегающих мимо солдат или сержантов о капитане, однако никто не мог дать ему точных показаний, кроме того, что он вероятно занят. Дмитрий сразу же подбежал к нему и обеспокоенно проговорил:

– Лейтенант Астапов, разрешите обратится!

– Сержант, не видишь разве? У меня тут работы по горло, чёрт его знает, где капитан, а уже через 2 часа начнут наступать немцы! А может и раньше! – прокричал лейтенант с яростью и каплей досады в голосе.

– Господин Лейтенант, у меня через чур важное заявление. Это насчёт капитана, – тихим и спокойным голосом произнёс Дмитрий.

– Капитана? Где же его чёрт побери носит? Надеюсь, ты знаешь ответ на этот вопрос, – крикнул Астапов, не поворачивая даже головы в сторону сержанта.

– Лейтенант, капитана Сорокина я только что нашёл в его комнате вместе с его секретарём мёртвыми…

– Что? Что прости? – лейтенант тут же затих и спросил уже негромким и вовсе не яростным голосом, а наоборот каким-то жалостливым и обеспокоенным.

– Да, капитан убит. У него перерезано горло, пульса нет. Его секретарь был видимо заколот в сердце, так как на его рубашке виднеется кровь, пульса нет.

– Ты единственный, по моей логике, кто знал о месте нахождения капитана Сорокина. Неужели ты способен на такой гнилой поступок, Дима? – спросил лейтенант уже даже не столь обвиняющим, сколько жалеющим и сострадающим тоном.

– Лейтенант, при всём уважении к вам… Я даже подумать не мог, что вы обвините меня! Я уважал капитана, хоть он и был деспотом. Я никогда не желал ему смерти, тем более не желал ему смерти во время наступления немцев. Вы же знаете мой характер: я верный царист, я никогда не предам старшего по званию, особенно в военное время, когда моей Родине угрожает опасность! Вы же меня знаете, господин лейтенант…

– Дмитрий, у меня есть основания, чтобы не верить тебе. Во-первых, как я уже сказал, ты единственный, кто находился в комнате капитана во время убийства. Во-вторых, ты точно знал, что капитан не ждёт гостей и ненавидит, когда к нему заходят, однако это тебя ничуть не смутило. Думаю, достаточно. Я не стану сейчас помещать тебя под военный арест, однако по окончанию битвы ты будешь осуждён и, уверяю тебя, заточён навечно в темницу, в которой проведёшь остаток своих дней. А пока запомни, ни слова о смерти капитана! Никому.

Дмитрий вздрогнул. Он не мог ничего сказать лейтенанту на его обвинения, ведь если бы сказал, что его подвели его нетерпение и случайность, то ему бы точно не поверили. Сержант просто не знал, что ему делать. Он хотел было выхватить из-за пояса свой пистолет, приставить к затылку уже разворачивающегося лейтенанта и покончить со свидетелем раз и навсегда, ведь он точно знал, что во время паники в крепости, ливня и грозы выстрел из пистолета вплотную вряд ли будет слышен, однако какая-то неведомая сила вновь удержала его от необдуманных действий, поэтому сержант отказался от этой идеи.

Но у него созрел другой план. Дмитрий предположил, что во время наступления немцев лейтенант будет находиться на поле боя вместе с порученной ему дивизией, будет вести огонь вместе со своими и, скорее всего, тоже может быть ранен. Поскольку в крепости было три медика, а солдат в тысячи раз больше, помощь была им просто необходима, так что Дмитрий, который ранее учился на врача, мог бы вполне помочь им. В тот момент, когда лейтенант по счастливой для сержанта случайности будет ранен, он тут же будет доставлен в укрытие лично им, а сам Дмитрий, якобы по ошибке, вколет офицеру не тот препарат. «О Господи Боже, да прости ты мою глупую голову! О чём я только думаю?! Меня обвиняют в убийстве своего командующего, а я что и вправду хочу им стать? Нет уж, к чёрту это! Я не стану просто так убивать лейтенанта Астапова, пусть даже после наступления буду осуждён, но не стану. У него ведь жена есть и сын. Как я буду жить дальше, если все их страдания по умершему близкому будут только из-за меня. При чём не из-за того, что не сумел спасти, а из-за того, что не захотел. Ну уж нет, пошло оно к чёрту!»

Сержант подбежал к деревянной стойке, схватил одно из ружей, висевших там на случай неожиданного наступления на крепость, и отправился к своему 9-ому полку. Когда сержант прибыл на позицию, он услышал крик, доносящийся от ворот крепости.

– Эй что там происходит? – крикнул со всей мощи Дмитрий, – не уж то немцы уже идут?

– Нет, господин сержант, – донёсся голос одного из солдат, – тут человек бежит, похож чем-то на малоросса. Кричит, помощи просит.

В ворота крепости вбежал человек невысокого роста, одетый в лохмотья с простреленной в правом углу шляпой на голове и ножом в руках. Увидев одного из солдат, он тут же кинулся к нему, упал на колени и стал просить его о помощи и о приюте, а потом опустил голову и стал читать молитву.

– Мужик, мужик, успокойся ты! – встревоженно ответил ему солдат, – спасём мы тебя, не переживай, всё хорошо будет. Ты кто такой вообще и от-куда бежишь? Почему сюда?

– Братья, послушайте, послушайте меня! Мою семью немцы расстреляли, мой дом сожгли, разграбили, мне чудом удалось сбежать! Тут рядом с крепостью, километрах в четырёх есть деревня, в которой я и жил, а о немецком наступлении ничего и не слыхивал! Помогите мне, умоляю, люди добрые, мы ведь с вами все одной крови, от одного Бога все рождены! – с этими словами мужик сорвал с шеи цепь, на которой висела иконка и крест и поднял вверх, умоляюще смотря на солдата.

– Тихо, тихо, успокойся. Мы не немцы, мы – русские, мы братья тебе. Не нужно мне креста твоего, знаю, что все от одного Бога на землю посланы, – сказал солдат уже с удивлением, не понимая, почему человек ведёт себя так зашуганно и странно.

– Не нужен крест, так возьмите деньги! Ваше благородие солдат, возьмите деньги! – мужик сунул руку в карман и вытащил оттуда мешочек с деньгами.

– Да не нужно денег от тебя, мы тебя и так возьмём, успокойся, – отвечал солдат на очередную мольбу мужчины, – господин сержант, подойдите, пожалуйста, сюда!

– Что случилось, солдат? – спросил только что подошедший Виктор.

– Вот, ваше превосходительство, мужчина приюта просит. Говорит, семью убили, дом сожгли.

– Встань, дружище. Ты, скажи, где родился? Как имя твоё? – по-дружески спросил Виктор мужика.

– Меня зовут Николай, если на русский лад говорить, у себя же Мiколой называли. Я в Киеве родился, малоросс я, но ведь брат вам! Ведь брат?

– Брат, конечно брат, мы все в России братья. Вы, малороссы, соседи ваши, новороссы, поляки, белорусы, все народы нашей великой страны вместе живут, жили и будут жить, – после этих слов, сержант Виктор подошёл к солдату и приказал ему отвести беженца в Цитадель, разместить в безопасном месте и вернуться на позицию.

– Пойдёмте со мной, Николай, – произнёс солдат и, развернувшись, повёл мужика в сторону Цитадели. Тот, обрадовавшись такому тёплому приветствию в крепости, с радостью пошёл за солдатом, попутно расспрашивая его о войне и о сооружении, не зная вовсе того, что через полтора часа крепости придётся обороняться от проклятых немецких убийц, захотевших прибрать русское богатство к своим рукам.

– Послушай, Мiкола, а почему ты нас так боялся-то, а?

– Ох, лучше уж и не рассказывать тебе об этом… Это было давно, меня тогда забрали на службу на Кавказ. Там я познакомился с хорошим человеком – Алёшей, который на протяжении всей моей армейской карьеры помогал мне, объяснял, что да как, защищал от тамошних задир и так далее. Однако, когда мне оставалось полгода до конца службы, Алёша уехал домой, попрощавшись со мной и подарив мне вот тот крест, который сейчас я ношу на шее. «На счастье» – говорил он. Однако крест не помог мне сохранить свою психику и мнение о русских людях. Через неделю после отбытия Алёши, я наткнулся на компанию сержантов, избивавших на заднем дворе нашего корпуса небольшую собаку, вроде дворнягу. Один из них бил её ногами, а два других держали спереди и сзади, при этом все они очень громко и злобно смеялись. Меня аж в дрожь взяло от увиденного. Я кинулся помогать собачке, однако при виде меня, один из тех, кто держал бедное животное, достал пистолет из кобуры и направил на меня. Тогда сержант, избивающий пса, остановился и повернулся в мою сторону. Дальше он медленно подошёл ко мне и спросил лишь: «Чего надо, сопляк?» Я не мог сдерживать себя, так как был парень вспыльчивый, поэтому ответил: «Отойдите от собаки, скоты! Дайте ей спокойно уйти, в чём она виновна?» «А ты, смотрю я, смелый!» – ответил мой собеседник и, достав из кобуры уже свой пистолет, нацелился на собаку. «Выбирай: либо ты, либо этот жалкий пёс», – сказал он с ухмылкой и засмеялся как последний подонок. У меня голова закружилась, в глазах потемнело на пару секунд. Я не мог ровно дышать, сердце колотилось, но я понимал, что не могу дать собаке умереть. Я собрал последние силы в кулак и проговорил: «Не трогайте животное». «Тогда ты, смельчак!» – злорадно ответил сержант и перевёл ствол на меня, велев своему приятелю отпустить собаку. Та, заскулив, побежала прочь из нашего лагеря и больше, надеюсь, не возвращалась к этим скотам. Однако теперь под угрозой стояла моя жизнь. Я не мог больше думать о чём-то рационально, я закрыл глаза, взял в руку висящий на шее крест и стал молиться. Увидев это, сержант на секунду опустил руку с пистолетом, однако потом тут же вернул её на место. Возможно в тот момент в его голове промелькнул светлый лучик человечности и сострадания, однако тьма его гнилого сознания тут же поглотила этот лучик и не дала ему даже шанса на то, чтобы спасти умирающего человека и умирающую душу. Сержант же, пораскинув мозгами, опустил пистоле чуть ниже и, прицелившись в районе ноги, спустил курок. Пуля, вылетевшая также мгновенно, как бьёт в дерево молния или падает капля дождя, прошла через мою ногу насквозь, разорвав мышцы и повредив коленную чашечку. На секунду я почувствовал неумолимую боль, однако буквально через мгновение, после моего падения на землю, эта боль ушла, однако появилась другая. Это была ужасная ноющая боль, будто в ногу загнали гвоздь и оставили там. Эта боль была настолько ужасна, что я не мог её терпеть и, закрыв глаза, потерял сознание. Дальше единственное что я помню – свет. Как свет в конце туннеля, который отдаляется по мере твоего продвижения в его сторону. Свет, который сеет в сердце слепую надежду, на спасение или счастье, однако с каждой минутой забирает её по кусочку и в конце разрывает полностью. Однако в тот раз что-то высшее и незримое сжалилось надо мной, и я открыл глаза. Я лежал на своей кровати в казарме, а рядом сидел Алёша. Да, он вернулся в часть, потому что забыл здесь свой дневник, который он вёл на протяжении всей жизни, однако по счастливой случайности увидел, как на заднем дворе трое сержантов смеются надо мной, лежавшим в грязи без сознания и с простреленной ногой. Поскольку он на тот момент был в чине старшего лейтенанта, он немедленно разогнал их, а через час все они отправились под военное заключение. Дальнейшая судьба их мне не известна, однако по слухам, ходившим в нашей части следующий месяц (моё время пребывания там увеличилось из-за ранения ноги и лечения), двоих из них сослали в Сибирь, а третьего расстреляли за неповиновение указу военного суда и попытку побега из заключения. Однако несмотря на то, что эти трое избивали невинное животное, несмотря на то, что прострелили мне колено и, вероятно, убили бы, несмотря на то, какие гнилые были у них сердца, я всё равно испытываю небольшую жалость и сострадание, однако не столько к ним, сколько к их матерям и отцам. Подумать только, ведь где-то родители лишились своего сына, цели своей жизни навсегда. Где-то родители даже не знают, где искать их детей, которые возможно и не были плохими в их глазах. Ведь ребёнок никогда не будет убийцей или преступником в глазах своих родителей, потому что родители любят своего ребёнка больше, чем свою жизнь. Так что их, пожалуй, можно понять, когда они ради своих детей совершают абсолютно несуразные действия или поступки, ведь они любят тех, кого растили, кого воспитали и ради кого жили, живут, будут жить и даже погибнут. Алёша же оставался со мной всё время, пока я выздоравливал, приходил в чувства, наново учился ходить и в целом пользоваться правой ногой. Никто в части по правде говоря не любил меня так, как мой лучший на тот момент друг. Они были великороссы, а я – малоросс. Честно говоря, я даже могу понять их, ведь они считают себя великими из-за своих вождей, из-за Царя, который ведёт империю в небытие, уничтожает свой народ и страну. По правде говоря, я боюсь обсуждать такие темы, однако вижу, что вам можно доверять. У вас глаза добрые, руки ваши не запачканы кровью других, а совесть чиста. Я это вижу, поверьте. Я знаю, что русские – хороший народ, знаю, что они любят своих братьев и сестёр, любят малороссов, белорусов, поляков, новороссов и так далее. Однако они не понимают этого. Поляки, например, считают русских наихудшим народом мира из-за того, что они спасли восточные земли их империи от завоевания западных держав и полной эксплуатации их природных ресурсов, ликвидации их народности и культуры в корне, как это случилось с Венграми, Чехами, Аквитанцами и другими народами, захваченными западными державами. Я уверен, что если бы не глупость присоединённых народов, если бы не вечные восстания и бунты, то большинство русских, пожалуй, относились бы к ним не так, как относятся сейчас. Но это всё философия, причём лично моя.

После этих слов Николай повернулся к солдату и, вынув из кармана сорванный недавно крестик, дал ему.

– На счастье, – произнёс он с тем же голосом и интонацией, как 37 лет назад ему сказал это Алёша.

– Да что вы, не надо… – пытался отказаться солдат, но малоросс был неумолим.

Взяв крест, солдат отворил дверь одной из комнат, которая принадлежала когда-то покойному лейтенанту Струковскому и, впустив туда Николая, начал экскурсию по комнате.

– Вот в том углу (указал пальцем в правый угол комнаты) кровать, она твоя. Там (указал пальцем на тумбочку) еда и вода на 5 дней. Самое главное, ни в коем случае не выходи из этой комнаты. Дверь бронированная, тебя не найдут и не достанут. Вон там (указал пальцем на шкаф) висит одежда и стоит ружьё. Ружьё на крайний случай, а одежда твоя. Располагайся как дома.

– Спасибо, – сказал Николай настолько искренне, что у солдата, приведшего его в комнату сразу потеплело на душе, а глаза загорелись так, будто он спас жизнь генералу и его ждёт награда. Настолько тепло и душевно прозвучало это слово, что солдат более не мог смотреть на своего спутника с привычным и положенным ему смирным и спокойным лицом. Он дал один ключ Николаю, а вторым запер дверь комнаты снаружи и отправился к сержанту Виктору.

Выйдя во двор, солдат подбежал к сержанту и, доложив о том, что Николай находится в полной безопасности и что в комнате, в которую он был временно поселён он сможет прожить 5 дней, стал ожидать дальнейших указаний.

Виктор был доволен солдатом. Он достал из кармана 5 рублей и отдал ему за такое четкое исполнение приказа. Солдат был безумно благодарен сержанту за такой подарок, который Виктор вовсе и не обязан был делать. Он ещё немного постоял в несказанно-благодарном удивлении, а потом отправился к своему полку, чтобы скорее занять хорошую позицию на фланге.

Лейтенант Астапов же, закончив перегруппировку назначенной под его командование дивизии, решил отыскать сержанта Виктора, которому из всего старшего рядового состава доверял больше всех. Найдя сержанта, он шепнул ему на ухо: «Капитан Сорокин мёртв, под подозрением Дмитрий. Если я умру, передайте по вашему прибытию в Петроград его высокопревосходительству полковнику Козлову вот это письмо, но ни в коем случае не вскрывайте его ранее.» Услышав это, Виктор побледнел. Он никак не хотел предавать своего друга, которого считал себе родным, поэтому с наигранной уверенностью в голосе спросил:

– Господин лейтенант, что в письме? Дмитрий – мой друг, я имею право знать.

– Я вижу, что ваши намерения благие, поэтому так уж и быть, я исполню вашу просьбу. В письме сказано следующее: «Сержант Дмитрий Соколов подозревается в убийстве капитана Сорокина и его секретаря Александра Васильевича во время подготовки Варшавской крепости к обороне русских земель от немецкого наступления, ровно за полтора часа до него. Просьба лично лейтенанта Астапова, на которого было возложено командование крепостью рассмотреть дело Дмитрия Соколова, если тот ещё жив и находится в состоянии, в котором может прибыть в здание суда как обвиняемый. Заранее спасибо. Возможно уже погибший лейтенант Семён Астапов». Внизу моя подпись. Думаю, теперь вы довольны, сержант. Я надеюсь, что могу доверять вам, ведь вы единственный в крепости, кто ещё ни разу не обманул и не предал меня. Заранее спасибо.

Виктор не мог поверить словам лейтенанта. Не верил он также и в то, что его друг Дмитрий – убийца и предатель Родины. Он знал, что Дмитрий был ярым приверженцем Царской власти, что он никогда не смел осквернить честь и достоинство старшего по званию или по возрасту человека. «Он не мог убить капитана в такое тяжёлое для крепости время! Он не предатель!» – подумал у себя в голове и уже хотел было сказать это лейтенанту, наплевав на последствия, однако того уже и след простыл.

В голове Виктора сражались два чувства, которые он никак не мог перебороть. Первое – чувство долга, чести и человеческого достоинства. Оно не позволяло сержанту ослушаться приказа, данного старшим по званию. Он должен, нет, обязан был доставить письмо его высокопревосходительству в Петроград, иначе его имя навсегда покроется позором в глазах лейтенанта и его самого. Другое – чувство бесконечной дружеской любви и уважения к Дмитрию. Он не мог предать друга, не мог обвинить его в таком подлом действии, которое он точно не мог совершить. Передай он это письмо полковнику и всё, жизнь его друга возможно уже никогда не станет прежней, а в худшем случае и вовсе оборвётся. Немного поразмыслив, Виктор решил пока что спрятать письмо во внутренний карман своей куртки, а позже, если он выживет, решить, как поступить с этим доносом. Виктор ещё немного посмотрел вдаль, а потом отправился к своему полку.

Сержант Дмитрий был в отчаянии. Он сидел на лавке, стоявшей на заднем дворе крепости и размышлял над тем, что же ему делать дальше. План по убийству лейтенанта Астапова он окончательно отверг, ведь просто не мог себе позволить лишить его жену и дочь родного человека. Да и к тому же сержант не хотел быть поистине виновным в убийстве старшего по званию офицера. Он пытался представить у себя в голове хоть один положительный исход этой ситуации, однако всё сводилось либо к суду, либо к смерти лейтенанта. Единственным спасительным вариантом для Дмитрия была погибель лейтенанта во время обороны крепости. Придя к этому умозаключению, сержант в глубине души стал надеяться на смерть Астапова, несмотря на то, как подло и ужасно было это с его стороны. «Господи, да прости меня грешного за помыслы мои!» – прошептал тихо Дмитрий. Лейтенант Астапов должен был умереть, другого шанса на спасение не было.

С этой мыслью Дмитрий встал с лавки, отряхнулся и, достав из кармана последнюю сигарету, закурил.

На заднем дворе было тихо. Несмотря на то, что на улице продолжал лить дождь и грохотать гром, садик, находившийся в десяти шагах от сержанта, всё ещё выглядел довольно романтично. Там росли яблони и груши, все клумбы были усеяны цветами, в некоторых местах из отверстий в красивых керамических скульптурах били небольшие живописные фонтанчики, придававшие особую атмосферу и красоту этому месту. Наш сержант не сильно любил этот садик, поэтому всегда старался стоять к нему спиной или в крайнем случае боком. Однако сейчас он стоял к нему лицом, рассматривая всю красоту этого прекрасного уголка крепости и понимая, какой райский уголок он всю свою жизнь не замечал. Он докурил сигарету и подошёл поближе. Дмитрий поднял голову и, подпрыгнув, сорвал себе жёлтое наливное яблоко. Откусив, сержант решил более не задерживаться на заднем дворе ни секунды, так как до наступления немцев оставались считанные минуты, поэтому он тут же бросился к своему полку, расположенному на правом фланге относительно центральной дороги, ведущей прямо в крепость.

Глава 3: Наступление

Сентябрь того же года. Крепость была готова к наступлению немцев. План покойного капитана Сорокина скоро будет приведён в действие, позиции заняты, а из здоровых офицеров в крепости находится лишь лейтенант Астапов. Шубаеву стало ещё хуже, Сорокин, как мы помним, был убит. Немцы вот-вот нагрянут.

Лейтенант Астапов был каким-то поникшим. Он сидел на левом фланге центрального фронта, за 10 метров от Виктора, расположившегося на правом фланге.

Вдруг часовой, стоявший на сторожевой башне, засуетился, а потом и вовсе побежал по лестнице вниз. Сойдя на землю, он крикнул: «Идут!», и все сразу поняли, что настал час, в который русским солдатам придётся отстаивать свою Родину до последней капли крови, до последнего вздоха и до последней слезы, пущенной из глаз их жён и матерей. Они знали, что умрут, но не сдадутся, ведь любят свою Родину, как не любит никто другой. Так по крайней мере думал Виктор, сидящий в окопе, молящийся и про себя прощающийся со своими родными и близкими.

Однако не всё было так, как представлял себе сержант. В крепости была куча подлецов, готовых при первой возможности бросить своих братьев на растерзание кайзеровской армии и бежать как можно дальше, бежать из страны, бросить родителей и любимых им людей ради спасения своей шкуры. Это были не люди, а скот, не армия, а стадо.

Однако в этом стаде было несколько действительно достойных солдат. Уже знакомые нам сержанты Виктор и Дмитрий были одними из них. Это были люди честные, они любили родину больше себя, любили землю, за которую воюют, любили свой народ. Они не отступили бы ни на шаг даже увидев смертоносную огромную немецкую машину, рвущую в пух и прах всё, что видит на своём пути. Они были готовы бороться до последнего вздоха.

– План исполнять! По моему приказу начинаем окружение, центру отступать! В крепость врага не пускать! – крикнул лейтенант и упал в окоп. Над его головой просвистела первая пуля, чуть не задев офицерский шлем.

Первыми немцев увидели солдаты 59-ой дивизии, занимавшие левый и правый фланг центрального входа. Это была не армия, это была армада. Армада немецких солдат, которые неумолимо шли на крепость, держа оружие наготове. На вид они даже не подозревали о засаде, подготовленной за пару часов до их наступления, однако у солдат почему-то было плохое предчувствие. За солдатами скакала колонна полностью вооружённых кайзеровских военных. Лошади скакали медленно, чтобы не задавить впереди идущих солдат, однако даже так они нагоняли ужас на солдат, защищающих крепость. Сзади были ещё три кавалерийские колонны. Они были далеко, но приближались с каждой секундой, нагоняя на присутствующих в крепости ещё больший ужас.

Увидев орду солдат и колонны кавалеристов, лейтенант Астапов замер. Он надеялся на небольшое количество пехотных войск, однако увидев сзади конные войска, а впереди них полностью вооружённых и хорошо экипированных солдат, он понял, что для крепости всё кончено, но не решился сказать об этом солдатам. Однако оставалась одна надежда – сыграть на эффекте неожиданности.

Подойдя на расстояние огня, немцы вдруг остановились, а через секунду начали рассредоточение своих передних частей так, что половина солдат свернула вправо в лес, а вторая половина – влево. Кавалерия же поскакала прямо на центральные войска.

Начался огонь. Пули попадали в лошадей, в наездников, однако много летело и мимо. Немецкие кавалеристы продолжали невозмутимо скакать вперёд, не давая русским успеть перегруппироваться или даже перезарядить оружие. Бой шёл настолько быстро, что солдата, выстрелявшего одну обойму патрон можно было считать уже мёртвым.

Лейтенант сидел тихо, стараясь не думать о неминуемом поражении крепости. Вдруг справа послышались крики и вопли солдат. Лейтенант обернулся и увидел кучу немцев, бежавших прямо на его людей и убивавших каждого, кого видели перед собой. Тогда всё стало ясно: план провалился. «Нужно действовать быстро», – подумал Астапов и, приказав своим полкам держать фланг как можно дольше, выпрыгнул на центральную дорогу и, вопреки всему хаосу, происходившему вокруг него, побежал к другому флангу. Пробежав 10 метров, его опасения оправдались: на левый фланг тоже наступали, шансов не было.

Вдруг неожиданно лейтенант почувствовал резкую боль в колене и, прыгнув в кусты, упал. Его ногу пробила пуля и застряла между костями так, что нога не могла согнуться. Тогда умирающий Астапов дополз кое как до ещё оставшегося клочка земли, обороняемой русской армией и, отыскав взглядом сержанта Виктора, подозвал его к себе.

– Виктор! – быстро проговорил лейтенант, задыхаясь от жуткой боли, – слушай меня сейчас очень внимательно! Немцы пронюхали наши планы, они атакуют фланги и нам не спасти крепость! Скорее беги отсюда, перелазь через крепостную стену и передай 77-ой дивизии мой приказ о немедленном и неотложном отступлении из крепости! В задней стене крепости есть один участок, на котором видны трещины в бетоне. Вам необходимо проломить его тараном, который спрятан в задней комнате Цитадели. Потом бегите к опорному пункту «Волк». Там будут находится 80-ая и 84-ая пехотные дивизии. Они прикроют ваше отступление. Главное – забрать из крепости и из опорного пункта как можно больше людей! Действуйте сейчас же, сержант! А чтобы у солдат не осталось сомнений в том, чтобы слушать ваш приказ, передайте им это!

С этими словами лейтенант сорвал с шеи цепочку со значком, на котором было написано его имя и национальность. Значок Астапов сделал себе сам, когда ему было 13 лет. После этого лейтенант дотронулся рукой до кровоточащей раны в ноге и испачканной в крови рукой провёл по значку.

– Виктор, я повышаю тебя до старшего сержанта, это неоспоримо! А теперь возьми этот значок и беги в крепость, давай!

Сержант схватил значок Астапова и, перемахнув через крепостную стену, побежал в Цитадель.

Лейтенант Астапов же остался умирать на поле боя, смотря на то, как его солдат разрывают немецкие гранаты, как их черепа пробивают стремительно несущиеся пули. «И почему только таким как мы необходимо столько кровопролитья ради мечты одного глупого человека. А ведь в будущем о нашем подвиге забудут, наши имена покроют грязью и позором, а о наших великих поступках не останется и строчки. Всё будет забыто будущим поколением так же, как забыта нами история и подвиги наших отцов и дедов. Капитан Сорокин погиб зря, погибну зря и я, а возможно, зря погибнет и вся дивизия; да что там дивизия, весь корпус…»

Через четверть часа жесточайших битв и сражений оборону крепости прорвали, стены были разрушены, а немецкая армада прорвалась внутрь, круша здания и убивая отступающих солдат 59-ой дивизии. Им было абсолютно наплевать на то, что перед ними могли быть совсем молодые ребята, которых дома ждали родители или девушки, которые, возможно, вовсе не хотели здесь и сейчас прощаться со своими жизнями, однако приказ был сильнее человечности в давно сгнивших сердцах этих немецких солдат. Они неумолимо шли вперёд, не оставляя русской армии шанса ни то, что на победу, а даже на выживание.

Войскам 77-ой дивизии, которая всё ещё занимала оборонительную позицию на заднем дворе крепости, старший сержант Васильев, командовавший на тот момент всей дивизией по причине отсутствия младшего лейтенанта Шубаева, хотел уже было отдать приказ об наступлении, однако тут запыхавшись появился недавно повышенный Виктор с чем-то в руках, похожим на огромный кол.

– Лейтенантом Астаповым приказано отступать! Сейчас же! Сбор у пункта «Волк»!

Сомнений не возникло ни у кого. Большинство солдат с радостью готовы были бежать из крепости хоть сейчас, а теперь, когда это – приказ старшего по званию, они с радостью побегут прочь, как мыши с корабля. Виктор же, разбежавшись, ударил с огромной силой колом по треснувшей бетонной стене и та, как ожидалось, рухнула, оставив за собой белое облако пыли. Радостные солдаты и сержанты, бросив оружие, рванули из крепости, однако проход был слишком узкий для того, чтобы в него поместилась вся дивизия. Солдаты кричали, благодарили Бога некоторые даже падали, попадая под ноги другим, а немцы тем временем всё продвигались вперёд. Добравшись до стены и увидев ещё одну дивизию, армада немцев тут же открыла огонь по беззащитным и безоружным солдатам, опьянённым идеей свободы.

Дмитрий, находившийся на тот момент уже по другую сторону крепостной стены, пытался глазами отыскать своего приятеля, однако в толпе солдат мог заметить лишь пыль от ботинок, кричащих военных товарищей и наступающих немцев. В конце концов его чуть не задавила толпа бегущих солдат-дезертиров и падающие трупы, убитые немцами в спину.

Безусловно в этой толпе предателей было огромное количество тех, кто не решился на такой подлый поступок, как бегство с поля боя. Они отстреливались из брошенных дезертирами винтовок, отбивали потом и кровью немецкий натиск и стояли до последнего, но кайзеровских солдат было больше…

«Кому вообще нужна эта проклятая война», – думали солдаты, бегущие из крепости. «Когда это всё закончится и когда люди наконец поймут, что убийства и грабёж других людей никогда не приводят к счастью», – размышлял старший сержант Васильев. «Почему они просто не могут понять, что убийства – не выход даже в том случае, если враг на отрез отказывается принимать ваши требования или даже просьбы. Подумать только, сколько глупых и бесполезных войн было развязано только лишь из-за желания какого-то человека получить власть над небольшим куском этого и так уже потрёпанного мира. Подумать только, сколько жизней ни в чём не повинных солдат можно было бы сохранить, научись люди договариваться между собой. Но нет, ведь эти алчные правители так и хотят удовлетворить свои извращённые фантазии, перекроить мир под их лад и истребить всех, кто противился бы их воле», – думал ещё кто-то из толпы солдат, бегущих к пункту. Однако мысль его оборвалась на самой середине, ведь в него также попал один из кайзеровских вояк, а после добил в голову контрольным выстрелом из своей винтовки.

Дмитрий же, так и не отыскав Виктора и видя, как немцы продолжают расстреливать его братьев, ринулся бежать от крепостных стен к пункту сбора вместе с ещё уцелевшими товарищами. Буквально в ста метрах от пункта сержант заметил размещённые на горе 5 артиллерийских установок. Поскольку местность, по которой лежал путь отступающих солдат была довольно холмистой, было много мест, в которых можно было укрыться от ядер или выстрелов. В одно из них и прыгнул Дмитрий. Однако судьба сыграла с ним злую шутку. Неизвестно за что и почему сержант поплатился, что сделал он в этой жизни не так, но ясно было одно: это конец. Рядом с ним, метрах в двух-трёх от его укрытия упало ядро…

Глава 4: Кома

Сентябрь 1916 года. Варшавская крепость сдалась, немцы захватили в плен около тысячи русских солдат, остальные либо застрелились при поражении крепости, либо смогли бежать к опорному пункту, либо погибли во время обороны. Сержант Дмитрий был сильно контужен взрывом ядра, после которого он лишился правой ноги, а часть его лица осталась изуродованной огнём. Сейчас он уже как 2 года находится в коме.