Спасённый генофонд бесплатное чтение

Не ищите Родину в других странах. Там ее нет. Это как искать себе других родителей.

Геноцид.

–Эй, Миран! Гляди, нашу церковь спалили.

Миран, подросток лет десяти с тревогой посмотрел вдаль.

– Это в неё снаряд попал.

– Не снаряд, а турки спалили. Смотри, как огонь пылает.

– Экий ты Лазарь несведущий. Говорю тебе снаряд. Был взрыв, после чего и полыхнуло.

Разорвавшийся уже совсем рядом другой снаряд прервал полемику подростков. Они в страхе побежали прочь, каждый к своему дому.

Первое, что увидел Миран, вбежав во двор, было бледное лицо отца.

– Меня не взяли в ополчение, – сказал он жене.

– Может это и к лучшему, Вартан. Хотя бы живым останешься, – спокойно отреагировала жена.

– Вот тоже самое мне сказал командир русских генерал Юденич – у тебя 8 малых детей. Город нам не удержать, так что пока не поздно присоединяйтесь к нашему обозу и вместе будем отступать.

В голосе отца были и страх и обида.

– Я уже всё собрала и повозка готова, и скотина.

Вартан обернулся и увидел загруженную домашним скарбом и детьми повозку. Рядом стояла их молочная корова и с десяток овец.

– А скотину то зачем? – воскликнул отец семейства.

– Ну как же нам без скотины? – ответила мать, – без неё нам не выжить. Оголодают ведь дети.

Вартан молча согласился с женой. Он с тоской окинул прощальным взглядом свой дом с ещё дымящейся трубой, мастерскую, сад, огород и прочий достаток. Всё это нажитое годами он бросает и покидает может даже навсегда.

Повторные разрывы снарядов вывели его из оцепенения. Рядом промчалась повозка его брата тоже набитая домашним скарбом и детьми. Среди них Миран различил голову Лазаря.

– Что стоишь Вартан? Спасайся! Турки совсем рядом! – крикнул брат на ходу.

Миран с тревогой посмотрел на отца. Тот медлил.

– Миран! Быстро сбегай туда.

– Куда отец?

– Ты знаешь это место.

Миран догадался о чём идёт речь и хотел было броситься выполнять приказ отца, но мать резко отдёрнула его.

– Стой! Всё равно не успеем. Раньше надо было об этом думать, Вартан. Вместо того чтобы ходить записываться в ополчение сам бы достал спрятанное.

Жена Вартана, даже будучи многодетной женщиной, всегда отличалась практичностью. Это было одной из характерных черт для жителей Вана. Если уж любить то всех одинаково, никаких любимчиков и фаворитов и говорить правду хоть самую горькую то прямо в лицо, без обиняков.

Вартан виновато опустил голову.

– Ну как же мы теперь без него? Едем ведь в неизвестность.

– Всё, что было дома я зашила в свою одежду, – ответила практичная женщина и постучала гулко по поясу.

– Ладно, поехали, с Богом.

Уже достаточно отъехав от дома и, присоединившись к обозу русской армии, Миран тоскливо посмотрел на родное озеро. Воспоминания счастливого детства хлынули наружу. Он вспомнил, как они плескались всей детворой, а их матери стирали одежду в солёной воде. Прощайте счастливые годы, мы покидаем Ван навсегда.

Первопрестольный город Эчмиадзин притягивал беженцев со всей Западной Армении. Испокон веков религиозный центр армян считался надёжным убежищем. Озеро Ван находилось ближе всех и потому в духовную столицу Армении первыми прибывали беженцы оттуда. Они быстро заполнили все пустыри вокруг кафедрального собора. Было жаркое лето, и люди располагались прямо под открытым небом, вместе с домашним скарбом и с пригнанной скотиной.

Беженцы прибывали и прибывали, и скоро все свободные пространства вокруг города и его церквей заполнились. Скопления тысяч бездомных, неустроенных людей скоро стало невыносимым. Запасы еды и воды таяли, горы мусора появились повсюду, и ужасная вонь от испражнений людей и животных распространялась далеко вокруг.

Возникшие антисанитарные условия и жара способствовали вспышке эпидемий тифа и холеры, которые стали косить народ. Неизбежный падёж скота только усугублял положение. Священнослужители как могли помогали людям, но что они могли поделать с тысячами обездоленных и голодных оставшихся без крова и элементарных условий проживания.

В измученном войной Эчмиадзине провольствия итак было мало, а после наплыва беженцев оно стало на вес золота, и не мудрено, что скоро талия матери приняла прежнюю форму. Овец они закололи ещё в дороге, а молочная корова пала от бескормицы.

Голод и инфекции нещадно косили всех без разбору. Народ, спасшийся от войны и нашествия турок, теперь погибал от голода и эпидемий.

– Миран! Вставай! – тряс руку двоюродного брата Лазарь.

– Чего пристал? – спросил обессиленный Миран.

– Я тут недалеко сад обнаружил – там полно груш, яблок и персиков. Пойдём, наедимся вдоволь и нашим принесём.

– Это же воровство. Хозяин может нас засечь и избить.

– А мы ночью пойдём, незаметно. Не помирать же тут с голоду.

Доводы Лазаря были убедительными. Миран посмотрел на своих братьев и сестёр. Они лежали, прижавшись друг к другу, голодные, больные и обессиленные. Свежие фрукты им были бы в самый раз.

Не поставив в известность родителей, Миран и Лазарь незаметно отправились в путь. Было уже достаточно темно, когда они добрались до искомого места. Сад был действительно большой и роскошный. Это было видно даже в темноте. Низкорослые персики росли вперемежку с яблонями и грушами. У мальчиков буквально потекли слюнки. Вокруг не было никого, и они ловко перелезли через ограждения. Сперва, они принялись объедать фрукты с низкорослых персиков. Наполнив животы, они принялись за груши, а потом подошли к яблоням.

– Хватит жрать. Хватай персики с грушами и помчались обратно, – сказал Миран.

– Подожди. Давай ещё нарвём яблок вон с тех веток, – возразил Лазарь.

– Высоко лазить. Да и сторожа заметят. Бежим пока не поймали.

– Миран, ты ловчее. Заберись вон на ту ветку и нарви немного яблок. Моя младшая сестрица Ашхен их обожает. Ей совсем плохо. Она в бреду просила у меня кусочек яблочка.

После таких слов Мирана не надо было уговаривать. Он ловко взобрался на дерево и начал срывать отборные красные яблоки.

Послышался шум и окрики:

– Попались воры. Ну, держитесь, сейчас я вам дам жару.

Сторож-здоровяк мчался к ним навстречу.

Миран быстро спрыгнул с дерева и, схватив награбленное, братья пулей побежали обратно. Лазарь первым перелез через ограждение, а Миран закинул ему мешок с фруктами, но сам перелезть не успел – огромный камень запущенный сторожем вдогонку сильно ударил его по голове.

Очнулся Миран в госпитале. Первое что он увидел – это была американская медсестра по имени Джулия. Миран огляделся, и хотел было встать, но не смог и от бессилия свалился обратно на койку.

– Где я? – только и смог спросить он.

– В госпитале, – ответила Джулия на ломанном армянском языке.

– Как я тут оказался?

– Тебя ранили в голову, ты потерял сознание и твой брат притащил тебя к нам.

Миран нащупал на голове большой болезненный шрам, и понял, что его рану зашивали.

Память начала постепенно возвращаться. Миран вспомнил всё, – и плачевное состояние его семьи, и как они с Лазарем воровали фрукты, как от сторожа убегали.

– А моя семья?

Лицо медсестры сразу стало печальным.

– Твоей семьи больше нет.

– Как это нет! – хотел крикнуть Миран, но не смог.

– Все эти дни ты был без сознания и потому голод, тиф и холера тебя миновали.

У Мирана не был сил ни плакать, ни радоваться.

– А где мой брат Лазарь?

– После того как он привёл тебя больше его не видели.

– Сколько я пробыл без сознания?

– 11 дней.

Постепенно, благодаря материнской заботе Джулии, жизненные силы возвращались к мальчику. Она кормила, поила, выхаживала, а в свободное время учила разговаривать по английски и сама параллельно училась армянскому.

Американская миссия Красного Креста прибыла в Армению сразу после того как случилась трагедия армянского народа, и мед. сестра Джулия была среди них. Она была лет на 10 старше Мирана, можно сказать, приходилась ему старшей сестрой, но ухаживала и нянчила как за малым ребёнком.

– У тебя есть семья? – спросил однажды Миран.

– Есть отец, мать и сестричка.

– Всего одна сестричка?

– Был ещё и брат, но он умер от болезни в младенчестве.

– В каком городе ты живёшь?

– Я живу в городе ангелов на берегу Тихого океана.

Джулия рассказывала про Америку, и Миран внимательно её слушал.

– Как тебя называла мать? – спросила однажды Джулия.

– Миро.

– Хочешь, и я буду тебя так звать?

Джулия полюбила сироту и сильно к нему привязалась.

Когда Миран достаточно окреп, то смог добраться до лагеря беженцев. К этому времени подоспела гуманитарная помощь из многих стран. Теперь беженцы были размещены в палатках и за ними ухаживали волонтёры.

Никого из своей семьи и семьи Лазаря Миран не нашёл. Ощущение глухого одиночества и безысходности охватило его, и он впервые смог дать волю своим чувствам. Глубоко опечаленный и с заплаканными глазами он вернулся в госпиталь. Здесь он увидел каких то людей, по-деловому снующих по комнатам

– Это работники американского сиротского приюта, – пояснила Джулия, – они регистрируют одиноких детей.

– Зачем?

– Сейчас узнаешь,– с грустью в голосе ответила Джулия.

– Как твоё имя мальчик?

– Миран

– Имя отца помнишь?

– Помню, Вартан.

– OK! – произнёс американец, утвердительно махая ручкой, – So you are Miron – son of Vartan, from Van Province, 10 years. We are taking you to Tiflis, to our orphanage.

Миран всё понял. Отныне он Мирон по фамилии Вартанян. Он вопросительно посмотрел на Джулию.

– Давай собирайся Миро. Тебя увозят в Тифлис, в американский сиротский приют, – со слезами на глазах произнесла она.

Мирону тоже не хотелось расставаться с Джулией. Совсем недавно он потерял всех близких, а теперь его разлучают с Джулией, к которой он привязался, как к родной.

Джулия крепко обняла его и тихо произнесла:

– Удачи тебе мой Миро. Ты перенёс много горя, но будь мужчиной и всё у тебя будет хорошо.

– Я не хочу с тобой расставаться!

– Поезжай. В нашем приюте ты получишь образование, вырастишь и окрепнешь. Вот возьми это на память.

Джулия вложила ему в руку свою фотокарточку. Не в силах более сдерживать нахлынувшие чувства, она выбежала из комнаты.

Так Миран, уже как Мирон, очутился в Тифлисе. В сиротском приюте его отмыли, накормили, дали новую одежду. В течении 5лет его учили читать и писать по английски. А ещё научили математике, истории, географии и теперь он знал, где находятся страны Европы, а самое главное – местонахождение Америки. В приюте Мирон занимался бегом, боксом и уже к 16 годам выглядел коренастым парнем, хотя и, не высокого роста.

В один из дней воспитатели поставили парней под ростомер, и тот кто был 175 см и выше отвели в сторонку.

– Вас повезут в Америку, – объявил им воспитатель.

Но рано радовались высокие парни. Оказывается, чтобы поехать им должны были сделать операцию – удалить аппендиксы.

Но Мирон в этот список не попал и остался со своим аппендиксом в Армении.

Мирону оформили документы, дали денег на дорогу и отпустили на все четыре стороны. Ближайший крупный город по железке после Тифлиса был Гюмри, куда Мирон приехал и прямо на станции устроился работать грузчиком. Днём разгружал вагоны, а ночью спал на мешках с углём и долго бы он ещё ходил чумазым и с почерневшим от копоти лицом, если бы однажды его не повстречала на рынке матушка Тегик.

Елене тогда едва исполнилось 15, но выглядела она уже как настоящая зрелая женщина. Мужики во всю на неё заглядывались. Она это чувствовала и ходила по улице, дразня задом и покачивая бюстом. Тегик это не могла не замечать. Вдобавок ещё пришла в город Советская власть и мало того, что Гюмри переименовали в честь вождя мировой революции в Ленинакан, так ещё и провозгласили эмансипацию женщин, а Елену приняли в комсомол. Начались агитации, собрания, Елену стали пичкать идеологией и продвигать по партийной линии. Всё это было Тегик не по душе, но противиться официальной линии партии и правительства, она не смела.

– Не ровен час, соблазнят девочку, сорвут персик ещё недозревшим, – сетовала она в присутствии соседок.

– А ты замуж её отдай по быстрому, и дело с концом.

– За кого? Вокруг одна голытьба.

– Сама – то ты вроде не из княжеских кровей. Сейчас много парней в городе без кола и двора, но с виду пригожие и ладные. Найди одного такого, приюти и сосватай на Елене.

Сказанное соседками запало в душу Тегик.

Но Елена вовсе не помышляла о замужестве. Наоборот, раскрепощенная революционными идеями о новой роли в обществе женщины Востока, она напропалую строила глазки мужикам. Чувствуя силу своих прелестей, она упивалась соблазном по овладению душ мужчин, и неизвестно чем бы это всё закончилось, если бы однажды Тегик не повстречала на рынке, только что вышедшего из общественной бани, чистенького Мирона.

Взгляд будущей тёщи зацепился за лицо красивого, ладного паренька, в чистой одежде. То, что Мирон одинокий сирота – было написано на его лице. Тегик много повидала таких на своём веку. Но, то, что Мирон не вор и не попрошайка – это она тоже поняла. К тому же образование, данное в приюте, не могло не отобразиться на выражении лица смышленого парня.

– Откуда ты родом, паренёк? – спросила она без обиняков.

Мирону задушевный голос и непосредственная манера общения Тегик сразу понравились.

– Я из Вана,– откровенно ответил Мирон, с типичным для той местности акцентом.

– Вот молодец! – обрадовалась Тегик,– а где сейчас твоя семья?

Мирон погрустнел и потупил взор. Тегик сразу поняла, что перед нею парень потерявший всех своих родных.

– Твоя семья погибла?

Мирон грустно молчал.

– Ладно, брось горевать. Пошли со мной. Домашним обедом накормлю. Небось, давно не ел досыта?

Так Мирон оказался в доме Тегик. Это была бывшая усадьба царского генерала, поделенная после революции между несколькими семьями. Каждой досталась по одной комнате с коммунальными условиями во дворе, что по тем временам считалось большим шиком.

Мирон впервые за многие годы ощутил тепло домашнего уюта и вкусного обеда.

– Кушай, милок, не стесняйся, – приговаривала Тегик со счастливой улыбкой.

Пришла Елена и сразу всё поняла. Она уселась напротив Мирона и стала его без стеснения, в упор разглядывать. Мирон же – наоборот. Всё его тут смущало: и сытный обед, и домашний уют и красавица Елена.

– Где ты живёшь, сынок? – ласково уже по-матерински спросила Тегик.

– На вокзале, – прямо ответил Мирон.

Если и были в душе у Тегик какие-либо сомнения, то после этого ответа они сразу исчезли.

– Пойди на вокзал, собери свои вещички. С сегодняшнего дня ты будешь жить у нас.

Мирон стал жить в одной комнате с двумя женщинами: с юной красоткой и пожилой, которая его окутала настоящей материнской лаской. Тегик не смела торопить события. Она знала строптивый характер дочки, и не навязывала ей Мирона.

Нельзя сказать, что Мирону Елена не нравилась. Наоборот. Как могла юноше не нравиться ладная соблазнительная Елена, но он из скромности виду не подавал.

«Пусть примелькаются друг к другу, а потом стерпятся- слюбятся» – мудро рассуждала она.

Елена сперва не обращала на Мирона никакого внимания. Относилась к нему как предмету домашнего обихода, который приходит усталый и заваливается в углу спать. Но затем природный женский инстинкт начал преобладать над гордыней. Её смущало то что этот юноша не поддаётся её чарам, которыми она привыкла кружить головы мужикам. Это недоумение стало перерастать в интригу. Елена умышленно, как бы случайно демонстрировала части тела: то грудь выплеснет из лифа, то бедра кокетливо не прикроет, то томно и медленно будет причёсываться перед зеркалом.

Мирон продолжал сопротивляться её чарам, хотя всё больше вовлекался в соблазн, и в одну прекрасную ночь страсти выплеснулись наружу.

Почувствовав, как Тегик затянулась в глубокий храп, Елена скинула с себя рубашку и залезла Мирону под одеяло. Сонный и усталый Мирон не сразу сообразил что произошло, а когда сообразил, то было уже поздно. Нагое молодое тело сперва подмяло под себя, а затем ловко оседлало его проснувшуюся плоть.

Еленой одновременно руководили два чувства: вышедшая из под контроля естественное желание и чувство любопытства. Не познавшая до сих пор мужской плоти, она решила, что настал самый удобный момент. Не обращая внимания на боль от первого проникновения, она с исступлением предалась удушающей её страсти.

Неопытный в таких делах Мирон пребывал в полном замешательстве. Неистовый напор роскошного женского тела, отсутствие должной мужской сноровки, – всё это нахлынуло на него много и сразу. Елена это поняла и даже после того как Мирон так или иначе по умолчанию удовлетворился, она с чувством разочарования вскочила с него и быстро вернулась к себе на кровать.

Сотворение Джулии.

– Как удалось из полумиллионной оравы именно тебе протиснуться в меня.

– А мы, ванские – все такие шустрые.

– Это не объяснение. Те полмиллиона тоже были из Вана, но влез ко мне именно ты.

– А чем ты не довольна? Раз протиснулся – значит, я самый шустрый.

– Ишь, каков бахвал! Шустрый- это не значит хороший. А ну убирайся из моей яйцеклетки.

– Это уже невозможно.

– Почему?

– Ну, куда я пойду. Уже и хвостик свой потерял. Так что прими мой генетический материал и не привередничай.

– Ладно, чёрт с тобой. Давай показывай, какую хромосому сюда занёс? Х или Y? Боже мой! Ты принёс Х!

– А что тут плохого, не пойму? Одна половина нас была с Х, другая с Y, а шансов как всегда – 50 на 50.

– А то, что моя хозяйка хотела мальчика.

–Хотеть- не мочь. Да и какая ей разница – всё равно первый ребёнок. Лично моему хозяину всё равно.

– Ну, твой хозяин тот ещё козёл.

– Не смей о нём так выражаться.

– Это не я – это моя хозяйка так говорит.

– Козёл он или нет, но в своё лоно впустила, и это уже свершившийся медицинский факт. Так что давай соединяй свой Х с моим и быть девочке-красавице.

Утром Тегик увидела кровавое пятно на простыне и обо всём догадалась. То, что инициатива исходила от Елены не вызывало никакого сомнения. Пятно красовалось на постели Мирона, а значит Елена сама решилась на это. Теперь нельзя медлить. Теперь настал черёд Тегик, теперь надо срочно их поженить, пока живот не начнёт выпирать.

Дочка Джулия росла чудиком, ну просто загляденье. Мирон назвал её так в честь американской медсестры, которая его выходила в сиротском приюте.

Розовощёкая белокожая, с правильными, как у Мирона, чертами лица она была воплощением спасённой генетики с озера Ван, попавшей в лоно ширакской красавицы Елены. Родители и Тегик души в ней не чаяли. Со временем имя Джулия стало настолько популярным в Ленинакане, что ею стали называть многих девочек. Джулик, Джуло, Жулет, – звучало повсюду. Но у нашей Джулии было особое, типичное для Гюмри второе имя- Пржик, светлая. Так называли всех белокожих девочек в Ленинакане.

Мирон, получивший в сиротском приюте приличное образование, устроился на хлебную должность – бухгалтером на мясокомбинате. Елену продолжали упорно продвигать по партийной линии и в конце концов она стала директором детского сада. Родив ребёнка и повзрослев, Елена стала ещё более привлекательной и соблазнительной. Теперь она уже без особого рвения избегала ухаживания посторонних мужчин.

Физическая несовместимость с Мироном со временем всё больше увеличивалась. К этому прибавились коренные отличия их характеров. Мирон обладал чертами типичными для жителей озера Ван. Прижимистость, бережливость во всём и врождённая тяга к обогащению противопоставлялась расточительность Елены, готовой отдать ближнему последнюю рубашку.

Молодая расцветшая женщина не теряла надежды найти настоящего избранника сердца, который был бы с нею совместим и душой, и телом.

Война.

В Ленинакан пришла беда. На страну напали фашисты и в военкоматах стали записывать мужчин на войну.

– Мирон Варданян! С вещами марш на вокзал, – прозвучал командный голос и вот уже Мирон в военной форме стоит на перроне и слёзно прощается с родными.

Как только Мирон очутились на фронте, его сразу ранило в правую руку, да так что оторвало по локоть. Он потерял много крови, но в госпитале его жизнь спасли, хотя руку пришлось ампутировать.

Пока он лежал забинтованный, в госпиталь привезли едва живого его двоюродного брата Лазаря, тяжелораненого в живот.

Мирон не сразу его узнал. После операции Лазарь был в бреду и кричал армянские слова. Мирона это насторожило и он начал внимательно приглядываться и только после того как раненый окончательно пришёл в сознание, Мирон узнал в нём своего двоюродного брата.

– Лазарь! Живой! Какая радость, мы снова вместе!

Лазарь был ещё очень слаб, но не мог не обрадоваться такому подарку судьбы – встрече с потерянным братом. Ведь с тех пор как они расстались в Эчмиадзине о нём не было никаких вестей.

Скоро Лазарь окреп и рассказал свою историю.

– После того как в тебя попал камень сторожа, ты упал и потерял сознание, а я с трудом дотащил до ближайшего госпиталя. Потом вернулся к семье и увидел, что наши собираются покинуть лагерь. Отец решил, что оставаться далее в Эчмиадзине губительно, и мы решили уехать в Арташат.

– А как же моя семья? Неужели они не хотели последовать за вами?

– Ваши были настолько обессилены, что не могли сдвинуться с места. Было решено, что при первой возможности они тоже присоединятся к нам.

– И вы уехали без них?

– Да. Все собранные фрукты я оставил вашим, кроме одного яблока, которое обещал маленькой Ашхен.

– Это было правильное решение?

– Время показало, что да. У нас ещё осталось золото, и в Арташате, нам удалось найти кров и продовольствие. Теперь ты расскажи о себе.

– А что рассказывать? В госпитале мне спасли жизнь, и когда я смог пойти к нашим в лагерь, там уже никого не оказалось.

– Неужели никто из ваших не пришёл тебя проведать?

– Нет, никто. Меня выходила одна добрая девушка по имени Джулия.

– А что было потом?

– А потом меня как сироту определили в Тифлис, в американский приют и уже оттуда я уехал в Гюмри.

Братья шли на поправку, и скоро пришла пора представить их медицинской комиссии. Мирон надеялся, что его однорукого признают негодным и он вернётся в Гюмри. В действительности всё вышло иначе.

Из за тяжёлого ранения в печень Лазаря признали не годным и приказали вернуться домой, а вот Мирона, несмотря на ампутацию правой руки, оставили служить дальше. Мирон был от природы левша, и отсутствие правой кисти вовсе не мешало ему полноценно писать и работать. Плюс, зачлось его знание английского языка и вообще языковые способности. В результате было решено направить Мирона в развед. школу, в город Ростов на Дону.

– Ну давай, братец, прощаться. Одна у меня просьба к тебе. Поезжай в Гюмри, в районе Слободки найди дом Тегик. Там моя семья – жена Елена и дочка Джулия. Расскажешь обо мне всё как есть.

– Сделаю всё как ты сказал, брат.

– И пожалуйста, не говори им про мою руку.

На этом они расстались. Лазарь поехал домой, в Армению, а Мирон в Ростов.

В развед. школе его начали обучать немецкому языку, радиоделу, подрывной работе, как уходить от слежки и прочим навыкам разведчика. Параллельно обучению ростовские врачи смастерили ему функциональный протез, так, что он уже мог держать в правой руке стакан и даже пользоваться вилкой.

Здесь же в развед. школе он познакомился с курсанткой по имени Розана. Её отец был евреем –Владимир Ванштейн, но мать была ростовской армянкой, в девичестве носила фамилию Богосян, и поэтому Розана достаточно сносно разъяснялась на армянском. Общение на родном языке сблизило их. В отличии от властной Елены у Розаны был спокойный, уравновешенный характер. Общаться с нею Мирону было легко и приятно. В свободное время они ходили в кино, много гуляли и вели приятные беседы. Мирон даже посмел её поцеловать и не получил никакого отпора. Наоборот, Розана кокетливо заулыбалась, отчего Мирон решил, что ей было приятно.

Фронт неумолимо приближался к Ростову. Началась эвакуация администрации и городских служб. Разведшколу тоже эвакуировали, но некоторых курсантов, из местных решено было оставить. Выбор пал на Мирона и Розану.

Для них была придумана легенда: они – муж и жена, проживают в доме родителей Розаны. Однорукий Мирон не будет вызывать подозрений у немцев. Розане справили новые документы, и вместо еврейской фамилии Ванштейн вписали материнскую – Богосян. Для связи ей выдали передатчик, который она спрятала в подвале. Мирон будет разъезжать по городу на конной повозке, и собирать различного рода информацию, а Розана будет передавать в центр и получать новые указания.

Фашисты вошли в город с большим апломбом. Среди населения были и такие, которые их приветствовали с цветами в руках. Но горожане уже были наслышаны о зверствах нацистов, и на лицах многих отображалась тревога и страх.

Фашисты с первых же дней приступили к своей любимой забаве – выявление и арест еврейского населения. Отец и мать Розаны заведомо до оккупации города были эвакуированы, и им ничто не грозило. Однако в один прекрасный день Мирон не застал Розану дома. Какая- то мразь настучала в комендатуру, что она еврейка и фашисты её забрали.

Надо было что –то срочно предпринять. Мирон оставался без связи с центром. В его голове созрел дерзкий план, который ставил под угрозу его лично. Но другого выхода не было, и он приступил к выполнению задуманного.

На пороге немецкой комендатуры возник однорукий мужик. Охранник хотел было оттолкнуть прикладом, но мужик заговорил на немецком языке.

– Я хочу видеть ваше руководство по важному делу.

Сказано это был очень уверенно и главное строго, на немецкий лад, и потому охранник более не посмел применить силу.

– Аусвайс, – резко потребовал он.

Мирон предъявил документы. Охранник сделал знак следовать за ним.

– Что ты хочешь мне сообщить, унтерменш? – спросил брезгливо комендант, рассматривая аусвайс Мирона.

– Господин комендант! Сегодня вы арестовали мою жену, как еврейку, но смею вам доложить – она вовсе не еврейка.

Сказал это Мирон уверенно, напрягая весь словарный запас своего немецкого языка.

Лицо коменданта от брезгливо –пренебрежительного стало строгим и настороженным.

– Ты хочешь сказать, что мы ошиблись и вместо еврейки забрали женщину другой национальности?

Наступил напряжённый момент. Мирон очень рисковал, когда посмел обвинить немцев в совершённой ошибке. Это заявление могло стоить ему головы. Но Мирон, который за свою жизнь много подвергался опасности, не потерял самообладания и ответил тем же уверенным тоном.

– Осмелюсь вам доложить, господин комендант. Она не еврейка, она такая же армянка, как и я.

Немцы народ дотошный, и любят во всём придерживаться безупречного порядка и точности.

Комендант подал знак, и на стол к нему легли нужные бумаги.

– Её зовут Богосян Розана, – сказал Мирон, будто читая мысли немца.

– Здесь написано, что её отец еврей, который сбежал из города до нашего прихода. Да и имя у неё типично еврейское.

– Отец еврей, но мать то армянка, и, как известно принадлежность к национальности у евреев считается по материнской линии. А имя Розана до евреев было популярно у арабов и армян.

На это немцу уже нечем было возразить. Унтерменш Мирон отлично разбирался в национальных вопросах, в которых немцы себя считали знатоками.

Но комендант не желал так быстро сдаваться, слишком велики были репутационные риски лично для его авторитета и для авторитета германского командования.

– Может ты и прав, но нельзя исключить, что комиссары могут подделать любую бумагу. Чем ты можешь доказать свою правоту?

Мирон напряг мозги. Надо было срочно придумать ещё одно доказательство принадлежности Розаны к армянской нации. Нужная догадка вовремя осенила Мирона.

– Прикажите пожалуйста привести её сюда и я докажу вам на деле, что она армянка.

Комендант угадал замысел Мирона, но тем не менее приказал:

– Привести её сюда.

Привели перепуганную Розану. Увидев Мирона, она окончательно струсила и побледнела.

– Розан –джан! Не бойся, вышла ошибка. Они думают, что ты еврейка. Докажи, что это не так. Ответь мне на армянском.

Розана живо сообразила в чём дело.

– Мирон-джан! Не представляешь, как я испугалась. Тебя дома не было. Они ворвались и грубо привели сюда.

В немецкой комендатуре звучала отборная армянская речь и, хотя никто не понимал ни словечка, но окружение коменданта с удовлетворённой улыбкой переглянулось. Насколько бы не были одурманены немцы нацизмом, но присущее им природное чувство справедливости осталось неизменным. Расхожая школьная поговорка –«что и требовалось доказать» – была налицо.

Комендант пребывал в явном замешательстве. Ему бы сейчас самое время вспомнить произнесённую в антисемитском угаре глупую фразу Гитлера – «Посмотрите на гордых арабов, которые смешались с евреями и превратились в жалких армян».

Но комендант, скорее всего, не знал об этой фразе, а если бы и знал, то не посмел бы упомянуть возвышенное имя фюрера в такой примитивной обстановке. Он пронзительно посмотрел на Мирона. В этом взгляде были одновременно и презрение к низшей расе и желание непременно отомстить за создавшуюся неловкую ситуацию, но это было бы уж слишком не по- немецки.

Тишину прервал один из присутствующих.

– Гер комендант! Этот инвалид прав. Ошибочка вышла. Она не еврейка, евреи не могут говорить по –армянски. Придётся отпустить.

Но комендант тоже должен был достойно выйти из положения.

– Откуда знаешь немецкий? – спросил он с подозрением.

– В школе научился. У нас иностранным был немецкий язык.

В СССР действительно во многих школах была принято изучать иностранные языки в том числе и немецкий.

– А руку где потерял? На фронте?

– На лесопилке, господин комендант. До войны я на лесозаготовках подрабатывал.

Мирон отвечал согласно легенде, которую для него придумали в развед. школе и, которая имела документальное подтверждение.

– Ну, это мы ещё проверим, а завтра явишься сюда. Среди жителей этого города очень мало знающих немецкий язык. Если всё что ты сейчас рассказал окажется правдой, то мы найдём тебе работу.

В эту ночь Мирон и Розана спали на одной кровати.

– Ты слишком многим рисковал, когда явился в комендатуру.

– У меня не было другого выхода, душа моя. Ради тебя я готов на любой риск.

Розана ещё тесней прижалась к Мирона. Между ними действительно зародилась любовь, способная на самопожертвования. Мирон после чопорной Елены ощущал совсем иные чувства, причём не только душевные. Уже слившись телами, он почувствовал, как их духовная близость уверенно перетекает в телесную, так не хватавшей при общении с Еленой.

Сотворение Джулии ростовской.

– Ты кто такой шустряк сюда пролез?

– Я тот кого ты ждала.

– Какой самоуверенный. Если моя хозяйка по простоте душевной тебя впустила, значит, можешь навязывать свой генетический материал?

– Не вижу ничего запретного.

– А может мы не совместимы с тобой? Да будет тебе известно у меня генетика наполовину еврейская.

– Отлично! В Ване тоже когда то жили евреи.

– Ладно, уговорил. Показывай, что притащил Х или Y?

– Получай девочку.

– Девочка так девочка. Хозяйка как раз о ней мечтала. Давай вливай свою ванскую генетику,

Мирона приняли на работу, о которой он мог только мечтать. Ему поручили вести в комендатуре делопроизводство: переводить с русского документы, личные дела, составлять протоколы допросов, переводить приказы – одним словом быть в курсе всего того, что происходило в стане врага. Всю нужную информацию он аккуратно по рации Розаны отправлял в центр.

Имея на руках уже аусвайс работника комендатуры, Мирон мог беспрепятственно разъезжать повсюду и даже выезжать за пределы города.

Скоро они получили сведения, что части Красной армии перешли в наступление в ростовском направлении с целью вернуть город обратно. Об этом свидетельствовали признаки эвакуации в комендатуре. Мирону было неоднозначно объявлено, что немцы уведут его с ним. Об этом было доложено в центр и оттуда поступило «добро», а это значило, что они должны были с Розаной расстаться.

– Приказы не обсуждаются, – строго заявил Мирон.

– Знаю, – ответила грустно Розана.

Мирон пристально посмотрел ей в глаза.

– Ты что то от меня скрываешь.

– Мирон! Я беременна, – опешила она.

Они оба присели. От этой внезапной новости Мирон на некоторое время обомлел. В голове он прокручивал варианты выхода из создавшегося положения, но ничего путного в мозгу не возникало. Любое решение тут же блокировалось однозначным приказом из центра.

– Когда тебе рожать?

– В мае уже сорок второго, – тихо ответила Розана и успокаивающе добавила, – я рожу тебе мальчика.

Мирон ухватился за голову. Во всю бушует большая война и ещё неизвестно что произойдёт в мае следующего года и Бог знает, где окажется к этому времени он сам?

Мирон поднял голову и с тоской посмотрел на Розану.

– Я найду тебя, – только и смог произнести он, хотя и понял, что видит её в последний раз.

– Ни война, ни даже смерть не в силах разлучить нас, если я ношу под сердцем плод нашей любви, – будто читая мысли возлюбленного, произнесла Розана.

29 Ноября 1941 года после упорных боёв Красная армия освободила Ростов от немецких захватчиков. Это почти совпало с советским контрнаступлением под Москвой, и эти два события навсегда похоронили идеи немецкого блицкрига.

А Мирон уходил с немцами всё дальше на Запад, с каждым шагом всё больше удалялся от родных берегов.

Сотворение Жасмин.

– Как ты пролез через презерватив?

– А его и не было.

– Как это не было? Моя хозяйка не любительница рожать детей и уж попусту беременеть.

– Ну, не знаю, моё дело маленькое.

– Ну, уж если пролез, то расскажи кто таков, чьих кровей будешь. Кстати кого принёс с собой девочку или мальчика?

– Девочку.

– Фу! Значит ещё одну шлюху, как моя хозяйка!

– Ну зачем ты так? Может будет талантливой красавицей.

– Это от неё то? Не рассказывай мне сказки. От шлюх одни шлюхи рождаются.

– Если мой хозяин на неё позарился, значит, нашёл что- то хорошее. А иначе я бы тут не оказался.

– Известно, что искал твой хозяин. Но тебе я рада. Давненько моя хозяйка свободно с мужиками не жила.

– Смешивать генетику будем?

– А зачем? Всё равно на аборт пойдёт или выкидыш устроит. Хотя чёрт её знает эту Миру. Ладно, рассказывай, как ты тут очутился, а я послушаю. Хоть польза какая-нибудь будет.

После того как немцы покинули Ростов Мирон более туда не возвращался. Фашисты уводили его с собой всё дальше на Запад, и он потерял всякую связь с центром. О нём будто все забыли, и это было не мудрено. Большая война – большая неразбериха. Миллионы людских масс перемещаются в разные стороны и судьбы отдельных индивидуумов подобно песчинкам в океане, теряются безвозвратно. Подобное на этой войне случалось часто. Даже дотошные немцы не были гарантированы от подобных казусов.

Несколько раз Мирон хотел бежать и каждый раз передумывал ввиду бессмысленности этого поступка. Если даже бы удалось чудом оказаться у своих, он был бы воспринят в лучшем случае перебежчиком, к которому бы отнеслись очень подозрительно и доказать, что ты не предатель и не шпион было бы почти невозможно. Он знал, что в Советских войсках начала действовать новая организация под названием СМЕРШ (смерть шпионам). Для них поставить к стенке подозрительное лицо, было намного легче, чем разбираться в огромном хаосе войны.

А вот немцы его не обижали. Наоборот, кормили, поили, награждали и даже присвоили воинское звание штабс-ефрейтор. Естественно, за ним пристально следило гестапо, но ни тогда в Ростове, ни сейчас он не давал поводов для подозрений. Получалось, что сам того не желая, он стал перебежчиком и предателем Родины?

У Мирона даже появился друг, немец по имени Рихард. До призыва в армию он был юристом и сейчас вместе с Мироном вёл дела в штабе.

К концу войны их часть перевели во французский город Кан. Ожидалось вторжение союзников, и Мирон нужен был немцам ещё и как знаток английского языка.

– Пойдём сегодня расслабимся, – предложил Рихард, – у меня есть два талона на посещение унтер офицерского борделя.

– Чистенькое заведение? – спросил Мирон, который до этого никогда не бывал в подобных местах.

– Вполне нормальное, работает под контролем нашего командования. Платить нам ничего не надо, но я у интенданта взял пару банок тушёнки и буханку хлеба, чтобы девочки были задорнее.

Рихард знал, что с продуктами в городе было туго, и он оказался прав – девочки с криками – nourriture, mangeons набросились на еду, а потом на сытый желудок были готовы на всё. Статс- дама заведения Рихарду, как старшему по званию, дала 2 свечки, а Мирону одну.

– Тебе какие нравятся, пышки или худышки? – спросил Рихард.

– Худенькие, наверное, – ответил Мирон, вспомнив свою компактную Розану.

– Тогда я возьму вон ту, – сказал Рихард и оттащил в сторонку розовощёкую тёлку.

Мирону досталась мамзель с осиной талией, вероятно бывшая танцовщица.

– Как тебя зовут?

– Мирон.

– А меня Мира. У нас имена почти одинаковые.

Мирон почувствовал, что между ними проскользнула искра симпатии.

– На немца ты не очень- то похож, скорее на еврея. Удивляюсь, как тебя с такой жидовской мордой и однорукого взяли в армию?

Мирон понял, что Мира давно обслуживает нацистов и потому хорошо разбирается в вопросах арийской принадлежности.

– Представь себе, я тоже удивлён, – ответил он.

Мира налила в тазик из кувшина воду, сняла лифчик и принялась мыть подмышки и грудь.

– Чего стоишь? Раздевайся! Свеча догорит так быстро, что не успеешь кончить.

Будучи в первый раз в заведениях подобного типа, Мирон только сейчас догадался о предназначение свечи.

Между тем Мира, завершив примитивную гигиену, разделась донага и повернувшись лицом, устремила на него острые соски своих маленьких грудей. Мирон неуклюже, медленно разделся и даже снял протез руки. Мира, которая привыкла обслуживать всяких инвалидов войны, не обратила внимания на это обстоятельство.

– Презерватив доставай, – строго сказала она.

– А его нету.

– Oh merde, – смачно выругалась Мира по- французски, – придётся потом спринцеваться. А ты вон тем одеколоном обрызгаешь.

Мира впилась в него французским поцелуем.

Во рту появился вкус тушенки, которой Мирона ежедневно кормили. Мира проверила внизу – реакция была пока нулевая. Она недовольно покачала головой, наклонилась и приступила к оральной ласке.

Мирон подумал, что теперь он и внизу пропахнет тушёнкой и от этой мысли опять не возбудился. Но, путана была мастером своего дела, и в конце концов ей удалось добиться нужного эффекта. Оставшись довольной проделанной работой, она, чтобы не терять время, быстро оседлала клиента своим гибким телом.

Свеча потухла как раз в тот момент, когда Мирон кончил. Мира это почувствовала, но ещё чуток покачалась уже для своего удовольствия, в качестве личного бонуса за трудного клиента.

– Боже мой! Я забыла спринцовку у Лауры! – произнесла она с ужасом, – а ты возьми и залей меня по самые гланды. Живо одевайся. Сеанс окончен.

Они вышли из комнаты, и Мира принялась громко стучать в дверь напротив.

– Лаура, верни мою спринцовку.

– Погоди, мне самой нужно, – последовал ответ за дверью, – этот тоже без резинки припёрся.

Было ясно, что пока она с Рихардом не отработает вторую свечу, спринцовку не вернёт.

Возвращались друзья уже в приятном расположении духа.

– Слушай Мирон! А чего это от тебя дешёвым одеколоном так несёт?

– Так резинок нам не выдали. Пришлось одеколоном обрабатываться.

– Да, с резиной в Рейхе сейчас напряжёнка, всё идёт на нужды фронта.

Как только союзники высадились в Нормандии то, сразу захватили город Кан. Мирон с Рихардом попали в плен к американцам, и если с Рихардом было всё ясно, то с Мироном контрразведка недоумевала. Не немец, но ефрейтор, говорит хорошо по английски и знает русский. Но самое главное – не власовец. Был бы власовцем – сразу бы, согласно договору на высшем уровне, переправили бы к русским.

Пришлось выслушивать невероятную историю судьбы разведчика забытого своими у немцев. После подробного допроса отдавать русским однорукого парня американцам было просто жаль. Там бы нянчиться с ним не стали. Его ждала долгая дорога в Сибирь, а в худшем случае – расстрел. После долгих раздумий Мирона всё же пленили как немца и решили отправить в Штаты на полезные работы. Человека, который знает три европейских языка и один восточный точно был бы во благо США.

Когда их строем вели в порт для посадки на борт американского судна, к ним навстречу под улюлюканья толпы вели девиц из того унтер-офицерского борделя. Головы их были обриты налысо, а на груди висела табличка с надписью – je suis une portée allemande – я немецкая подстилка. Так французы позорили тех, кто сотрудничал с фашистами во время оккупации. Среди них Мирон с трудом узнал Миру. Стремясь её выгородить, он поддался вперёд, и хотел было крикнуть, что Мира отдалась не немцу, а ему чистокровному армянину, но Рихард резко отдёрнул его

– Не рыпайся! – сердито рявкнул немец, – это уже не наши проблемы.

Мирон одумался и зашагал дальше. О дальнейшей судьбе Миры он никогда, ничего не узнал и не догадался. А Мира была уже беременна от него и потому к ней соотечественники отнеслись снисходительно. Она вернулась в послевоенный Париж и там у неё родилась дочь, которую назвали Жасмин. Жасмин стала знаменитой певицей, выступала во Франции, затем в Америке и не исключено, что Мирон побывал на её концерте, но не догадывался, что слушает собственную дочь полукровку, которую он случайно зачал в борделе французского города Кан.

Рождению певицы Жасмин, которая радовала послевоенный мир своими песенками, поспособствовали такие примитивные вещи, как отсутствие в нужный момент спринцовки во французском борделе и дефицит резины в вермахте. Ну, и конечно же то обстоятельство, которое заставило проститутку Миру на этот раз не прерывать беременность, чтобы как то смягчить ненависть соотечественников. Насколько ценна человеческая жизнь, настолько и зависима от собственных мелочей.

Свой среди чужих.

Пленённый американцами Мирон оказался в США и не где-нибудь, а в Калифорнии, в трудовом лагере для военнопленных, не отягощенных нацисткой идеологией.

Из лагеря никто бежать и не помышлял. Куда бежать, если тебя здесь хорошо кормят, поят, содержат в чистоте и работа не тяжёлая – лесопилка, да строительство деревянных домов для жителей Калифорнии. Охрана лагеря чисто фиктивная. Какой идиот сбежит из сытой страны, находящейся в тысячах милях от голодной полуразрушенной Европы.

Однорукого Мирона, знающего языки, имеющего навыки в делопроизводстве и в бухгалтерском учёте перевели в канцелярию лагеря, где он занялся привычным для себя делом.

Так прошло 4 года. Лагерь военнопленных заметно поредел. Правительство Америки постепенно отпускало немцев домой. Многим из них настолько понравилась жизнь на американском континенте, что они решили остаться навсегда.

Америка страна эмигрантов, и потому не противилась притоку новой немецкой крови. В страну вливались технические умы, и в их числе оказался разработчик ракет ФАУ 1 и Фау 2 Вернер фон Браун, который стал впоследствии отцом американского ракетостроения.

Мирону не впервой было находиться под опекой американцев. Ещё подростком его взяли на попечение в сиротский приют. С тех пор не проходило ни дня, чтобы он не вспоминал мед. сестру Джулию. Он помнил, что Джулия жила в Лос-Анджелесе и решил, что при первой же возможности попытается её разыскать.

Такая возможность ему скоро представилась. В один прекрасный день его вызвали в администрацию и сказали, что намерены освободить, и он сможет вернуться домой.

Это озаботило Мирона. Несмотря на то, что в СССР у него остались родные люди, возвращаться обратно он не хотел, по той простой причине, что его могли сразу арестовать и отправить в ссылку, а может и вообще расстрелять. По Елене он не особо скучал, а вот разлука с Розаной его действительно тяготила. Никаких вестей от них, конечно, не было и не могло быть.

Пленные вели переписку с родственниками. Эти письма шли через канцелярию лагеря и были в поле зрения Мирона, но для него самого такая возможность исключалась.

Хотя Мирон и не был немцем, но к его судьбе активно подключился немецкий Красный Крест. Его работники всячески стремились возвращению Мирона в Германию и даже были готовы оплатить переезд. Это вызвало у Мирона грустную ухмылку. Перспектива превратиться в немецкого бюргера его совсем не прельщала.

Но, тем не менее работники Красного Креста заботились о бывшем военнопленном. В частности они оплатили его расходы, связанные с современным протезированием руки. Старый протез, сделанный ортопедами России, был тяжёлым и не удобным в обращении. Американский ортопед обратил внимание на железную конструкцию протеза с острыми пальцами, которые могли нечаянно травмировать окружающих. Он взял слепок культи Мирона и обещал изготовить травмобезопасный протез из лёгких материалов, но предупредил, что это займёт много времени.

Уходя из мастерской ортопеда, Мирон ухмылялся про себя. Какая забавная штука эта жизнью. На средства немцев ему должны были изготовить протез руки, которую сами же немцы у него отняли во время войны.

У Мирона созрело решение остаться в Штатах. Об этом он известил начальство лагеря. Ему предложили проехаться по Калифорнии, найти работу и присмотреть место жительства. Расходы на поездку администрация брала на себя. Но перед отъездом Мирон попросил сделать запрос – узнать адрес проживания мед. сестры Красного Креста Джулии. Такой запрос был сделан и Мирон с нетерпением ждал ответа.

Прошло 35 лет с тех пор как они расстались. Джулии должно было исполниться 55, Мирону – 45. За эти годы с ней могло произойти всё что угодно, и предчувствие не обмануло его. Пришёл ответ на запрос, и он был очень печальным. Медицинская сестра Джулия, принимавшая активное участие в помощи Красного креста в Армении умерла 5 лет назад и похоронена на кладбище города Пасадены вблизи Лос-Анджелеса.

Известие о смерти Джулии сильно огорчило Мирона. Он потерял ещё одну жизненную нить. Возвращаться в родные края – было губительно, а оставаться в Америке тоже теряло интерес, но, тем не менее, Мирон собрался в поездку. Сев в автобус до Лос-Анджелеса, он уже оттуда добрался до кладбища Пасадены. Здесь же, разузнав номер искомой могилы, он нашёл место захоронения Джулии.

Могилу своих родных Мирон не видел никогда и не знал, где она находится. Скорее всего, это было место братского захоронения недалеко от Эчмиадзина. Но могилу другого родного человека он нашёл.

Мирон бережно положил на могилу цветы и достал из кармана ту заветную фотокарточку, которую ему дала Джулия 35 лет назад. Всё это время он бережно хранил её.

Стояла солнечная майская погода. Вокруг радостно щебетали птички, нарушая кладбищенский покой. Мирон знал адрес дома Джулии, но идти ему туда вовсе не хотелось. В ответе на запрос не было указано данных о её личной жизни, и потому Мирону не хотелось понапрасну тревожить незнакомых для него родственников. Возможно, он стеснялся своего нынешнего состояния. Статус военнопленного с него до сих пор не был снят.

Мирон, сперва, долго постоял у надгробья, затем присел на траву и предался воспоминаниям тех далёких лет.

Мирон достал заготовленный бутерброд и принялся сидя на траве, на американский манер, полдничать. Белая голубка, привлечённая крохами его хлеба, подлетела к нему. Посчитав это добрым знаком, Мирон кинул ей кусочек, и она, осмелев, принялась клевать. Вдруг, голубка, чего то испугавшись, стремительно улетела. Мирон увидел перед собой чью то тень и обернулся.

– Вы знали мою сестру? – спросила женщина средних лет похожая на Джулию.

Мирон вспомнил, что день был выходной, а значит, предполагал посещение могил родственниками.

– Позвольте представиться – меня зовут Мирон. Я хорошо знал вашу сестру. Она спасла мне жизнь 35 лет назад, когда я подростком был при смерти в госпитале.