Часы Застывшего Часа бесплатное чтение

Глава первая. Часы начинают идти

Еще дремало солнце за горизонтом, но в маленьком деревенском домике уже горел свет. Он исходил из закопченной медной лампадки, огибал высокий массивный стол, мягко стелился по дубовым половицам и робко таял в темноте притворенной двери. За столом сидели двое. Крупный мужчина, навалившись на него всей свой громадой, шумно потягивал свежесваренный дымящийся чай из молодых побегов смородины. Тощий, как соломина, юноша, легко опираясь о стол одной рукой, другой зачерпывал ложкой овсяную кашу. Сквозь раскрытое маленькое оконце из тишины ночной улицы доносился хорошо узнаваемый ритмичный стук, с каким наполняют ведро струйки горячего парного молока.

Скрипнула калитка у входных ворот, и зазвучали торопливые мелкие шажки. Звук обогнул стену дома и был приглушен скрипом калитки внутреннего двора. Под окном мелькнул невысокий коренастый силуэт.

– Иля! – осуждающе грянул голос. – Ты еще корову не выгнала!

– Мама, успокойтесь! – отозвалась хозяйка. – Еще ночь на дворе. Успею.

– Успеет она! Плотничиха уже свою погнала! Только штраф не хватало платить! – протараторила гостья и уже спокойней добавила: – Далиш где? Ушел?

– В доме, чай пьет.

– Какой чай?! – еще больше ужаснулась она, едва не переходя на визг. – Нам сегодня пасти! Вы чего спите, а?!

– Мама, успеем! Что вы кричите?..

Разбуженный криками женщин лениво тявкнул спросонья соседский пес. В ответ ему надрывно закричали петухи и сердито загалдели гуси. В раскрытое ветхое оконце влетел маленький серый мотылек и стал отчаянно биться о стекло лампадки.

Далиир оторвался от кружки чая и устремил хмурый взгляд в ночную темноту.

– Язар, – раздраженно обратился он к юноше, – закрой окно.

Недовольство улицы утихло, а с ним утихло и недовольство Далиира. Морщины над его густыми бровями расправились, мужчина вернулся к размеренной трапезе.

Язар отставил опустевшую миску и задумчиво повернул голову. Взгляд его подслеповатых серых глаз остановился на необычном предмете.

На стене в металлической скобе висели песочные часы, но в них под толстой обсидиановой оболочкой находился прах. Эти магические часы безошибочно отмеряли световой день. С рассветом они начинали идти и останавливались точно на закате. Когда же начинался новый день, они переворачивались без всякой помощи. Сейчас весь прах находился в нижней чаше, а значит, Ильга говорила правду, и ночь еще не окончилась. Штраф же, о котором упомянула бабушка Нагинара, существовал только в дворцовых указах и умах жадных бар и предписывал уплачивать «ленивую пастушью повинность» в размере двух медных лукиоров всякому пастуху, не поспевшему на свой пост до рассвета.

Прежней владелицей Часов Застывшего Часа была древняя колдунья Атаказ. Она обладала скверным норовом и дурным глазом. Но страх перед ней первых поселенцев Винника уступал место их желанию заполучить ее дурманящие настойки и винные зелья. Из любопытства ли, отчаяния или последней надежды, но случайные гости и путешественники сплотились вокруг Атаказы, – так и появилась деревня Винник. Колдунья исцеляла больных и возвращала пропавший скот, отводила волков и спасала посевы от неурожаев. Но она же насылала порчи, отбирала молоко у коров, воровала птицу и человеческую волю. Атаказ не отказывала никому: ни праведникам, ни убийцам, а в уплату просила только перевернуть Часы Застывшего Часа. Той просьбе селяне не придавали большого значения, ибо с ее выполнением никаких бед для себя не находили. Однако самые осмотрительные передавали свои желания через соседей или детей, к таинственным часам никогда не притрагивались и даже во двор колдуньи не заходили. Они же первыми заметили губительное воздействие этих часов. Дети-посыльные не по годам седели, их упругая кожа сморщивалась, озорные глаза вдруг тускнели и западали.

И тогда благодарность селян сменилась ненавистью и негодованием. В сумерках спустились они в низину у канавы, где окруженные высоким рогозом таились владения колдуньи. Многие принесли горящие факелы, другие схватили вилы, косы и топоры.

Свидетельницей тех давних событий была и юная Нагинара. Родители наказали ей оставаться дома, но девочкой овладело детское любопытство. По старой рябине перелезла она через красный забор, бесшумной тенью скользнула вдоль стены дома и через плетень из рогоза перемахнула в колдовской сад.

За прятками девочки наблюдал поджарый рыжий пес Закат. Он проснулся, едва рябина коснулась ветвями забора, гремя цепью, вылез из будки, отрывисто тявкнул, будто сердился на самого себя, что напрасно отказался ото сна, и полез обратно в будку.

Много было чудес в колдовском саду Атаказы. От легкого дуновения сгорали фениксовые одуванчики, чтобы возродиться из пепла, засиять и вновь отцвести. Жужжала, трепеща листочками, полосатая пчелиная лаванда, и размеренно покачивался гипнотический змеиный хвост. Изменчивые лицедеи благоухали в дождь, желтели в вёдро и обращались в лед в зимнюю пору. В зеленом растительном море пестрели невиданных форм и цветов ягоды, а на одних деревьях часто соседствовали отличные друг от друга плоды. И хотя на Винник давно опустилась ночь, яркими огнями сад Атаказы отвоевывал у темноты свет.

Нагинара стояла под сенью старого ореха. Его ствол был таким широким, что одновременно мог заслонить собой троих взрослых мужей. В кроне его таились не только орехи, но и желуди, и каштаны. Но примечательней плодов была ведьмина губа. Этот гриб двумя шляпками выступал из коры, пульсировал, раздуваясь, и о чем-то шептал. Он ценился травниками, а колдуны делали из него порошки, развязывающие губы и самым стойким молчальникам. Выглядел гриб отвратительно, неприглядней гнилого трутовика, омерзительней древесного нароста. Но столь велико было любопытство Нагинары, что она встала на цыпочки и приблизила ухо к нему.

Сначала она слышала только шепот ветра. Но вот протяжно скрипнула калитка, пчелиным роем загудели голоса, и надсадно залаял Закат. Громкий лай Нагинара слышала и другим ухом, но прочие звуки сестре пересказывала росшая во дворе Атаказы вторая ведьмина губа.

Староста Винника смело отворил покосившуюся маленькую калитку. Люди набились во двор, как в загон стадо, и решительный напор их не смог сдержать заливистый лай Заката. Они громко переговаривались, бесстрашно и свирепо выкрикивали проклятья и бранили колдунью. Но когда дверь ее низенького домика отворилась, голоса умолкли, и только преданный пес продолжил надсадно заливаться.

На приступке стояла тощая остролицая женщина. Одета она была как луковица сразу в красное, белое и желтое платья. Кожа ее отливала бронзой, медные вьющиеся волосы, заколотые пряжкой в форме феникса, доходили до пят. Годы источили лицо колдуньи глубокими бороздами и заклеймили старческими темными пятнами.

Староста бесстрашно шагнул к Атаказе, и в неровном свете его факела полыхнули раскаленными углями ее жуткие черные глаза. Рука старосты дрогнула, но поднимающийся ропот односельчан вернул ему решительность.

– Мы не боимся тебя, колдунья! – предупредил он, пытаясь и сам в этом увериться. Он говорил громко, но Закат, не переставая лаять, заглушал его слова. Это разозлило старосту. – Отзови своего пса, пока мы его не закололи!

Старуха повернула голову, ее медные волосы всколыхнулись, на мгновение оставив в ночной темноте яркий огненный след.

– Закат, дай человеку высказаться.

Пес тотчас замолчал и покорно уселся возле будки, не сводя с хозяйки любящих желтых глаз. Селяне набились во двор плотнее.

– Разных мерзостей мы от тебя ожидали, о многих грязных ритуалах наслышаны, – продолжал староста. – «Бескорыстная», – говорили о тебе. «Ничего взамен не попросит». Ложь!

– Лживая ведьма!

– Обманщица!

– Детоубийца! – заголосила разъяренная толпа.

– Сколько лет ты украла у наших детей?

Староста покачал головой, не имея слов, чтобы передать обуревавшие его чувства.

– Уходи, – сказал он спокойно. – Уходи и никогда не возвращайся в наше село.

Глаза старухи разгорелись алым пламенем. Голой рукой она погасила факел старосты и обвела вмиг онемевшую толпу свирепым взглядом.

– Ваше село?! – грозно переспросила она. – Мой дом стоял здесь прежде, чем ваших дедов зачали ваши прадеды! Прежде, чем вы явились надоедать мне своими пустыми просьбами! Я ли звала вас, или вы приходили ко мне по доброй воле? Коротка же память разгневанной души! Пошли прочь!

Она взмахнула рукой, словно разгоняла ворон. И вдруг поднялся горячий ветер. Факелы в руках людей запылали ярче, теперь они горели зловещим красным светом.

Перепуганные селяне бежали, побросав дреколье. Мешаясь друг другу, они теснились в узком проходе калитки. Многие, не дожидаясь своей очереди, перемахивали невысокий забор. Загремела цепь, и кто-то взвыл, укушенный за ногу. Но и когда беглецы скрылись, протяжный лай колдовского пса еще долго разносился по селу.

Нагинара продолжала прислушиваться; она не боялась колдуньи и не спешила покидать сад. И лишь услышав, как захлопнулась дверь старого дома, она в ужасе осознала, что родители могут вернуться домой раньше нее. Страх бросил ее опрометью. Она пролетела знаменитые виноградники Атаказы, не заметив ни огромные размером со сливы виноградины, ни сорта необычайных форм и цветов. Она миновала ухоженный, без единого сорняка огород, и разбудила спящих на насестах кур на заднем дворе. Кратчайшим путем она пересекла Винник, остановившись только у дома, спустя полторы версты. Не обнаружив родителей, она вздохнула облегченно, но сразу вспомнила, что забыла закрыть калитку, отделявшую огород колдуньи от заднего двора. Спалось в ту ночь Нагинаре беспокойно, потому что проворные куры из ее сна нагло расправлялись с драгоценным виноградом Атаказы, а тщедушная старушка в тяжелых платьях не могла за ними угнаться.

Никто не знал истинного возраста колдуньи, никто не знал, откуда она пришла, но с той приснопамятной встречи селяне стали бояться Атаказу пуще прежнего. О ней слагали невероятные невообразимые небылицы. Говорили, будто отцом ее был ифрит, а мать происходила из подземного народа цвергов. Кто-то клялся, будто брошенная им в сухостой прядь волос колдуньи породила лесной пожар. Утверждалось, что ее нельзя увидеть под дождем, оттого что коже старухи губительно прикосновение чистой воды. В знойный же день, напротив, неподвижная с непокрытой головой подобно каменному истукану Атаказ просиживала на одном месте до самой ночи. А затем она укутывалась черным платком, отвязывала Заката, запиралась в доме и занавешивала окна тяжелыми портьерами. Многие селяне сторонились ее пса, находя продолжателем воли колдуньи или даже самим ее воплощением. Но в иных отзывчивых сердцах он вызывал сострадание, как зверь, ищущий и не находящий ласки. Рыжие псы менялись, менялись соседи старухи, но сама она, ее дом не принимались землей, словно застыли во времени.

С годами просителей у Атаказы поубавилось, а дом ее стали обходить стороной. Соседи все отдалялись от нее, пока она не осталась единственной обитательницей поросшей рогозом низины на окраине Винника. Однако охотников за дурманящими напитками не страшило приближение смерти, ибо они своей волей и без помощи колдуньи сокращали отведенный им путь. Потому «Дорога Смерти», как нарекли селяне тропинку к дому колдуньи, никогда не зарастала травой. Детям строжайше запрещалось приближаться к ней, и даже последний пропойца, возвращаясь по Дороге Смерти, полагал своим долгом привести за уши неслухов к их родителям.

– С нас уже станется, – говорили тогда они. – Мы свое пожили. Ваша жизнь только начинается. Не губите себя, не идите по нашей дорожке. Мы и сами бы рады свернуть, воротиться назад. А некуда. Жизнь наша растрачена. Потому и пьем, что нам грустно. А поделать здесь ничего уже нельзя.

Не единожды слушала подобные излияния и дочь Нагинара Родмила. А родители, вновь возвратив беглянку, в который раз удрученно качали головами.

– Наказали же: не ходи! – восклицали они. – Отчего не слушаешься? Отчего упрямишься? Ох, и наведешь ты беды на наш род!

Совестно тогда становилось дочери, что заставляла родителей плакать, но не оттого, что нарушала их запрет. Не находила она дурного в самих проступках, объяснить же причины запрета родители не могли.

Любопытство влекло Роду дальше. Сперва она лишь заглядывала сквозь щели забора во двор колдуньи, но быстро осмелела и придумала себе игру. Первым укрытием ей служили густые заросли рогоза, вторым рубежом стал покосившийся сарай прежних соседей Атаказы. Последним приготовлением Рода заглядывала в широкую заборную щель. Не обнаружив чужих глаз, она отворяла калитку, исхитряясь провернуть это столь осторожно, что не вызывала скрип, прокрадывалась к собачьей будке и гладила Заката. Рыжий пес никогда на нее не лаял, хотя остальных гостей заставлял считаться с длиной его цепи. Ласку он принимал с нетерпением, и ответной благодарностью вилял хвостом и норовил лизнуть гостью в лицо.

Заметив, что в миске Заката всегда одна только пшеничная каша, да еще и невероятно соленая, как выяснила Рода, девочка взялась носить ему мясо. Ее пребывания во дворе колдуньи становились все продолжительней, ведь теперь ей необходимо было убедиться, что Закат расправляется с угощениями без следа.

– Кушай, Закат, кушай, – ласково приговаривала она, стоя на коленках и водя детской ручонкой по его короткой жесткой шерсти.

Осмотрительность сделала Роду невидимой для постояльцев Атаказы и для самой колдуньи. Так, во всяком случае, она полагала. Старуха не могла ее поймать, оттого Рода стала считать ее не могущественной, но самой слабой среди всех колдуний. Утратив страх перед ней окончательно, она вольготно прогуливалась по запущенному двору Атаказы, заглядывала в ее ветхие сараи, спускалась в сырой погреб, лазала на темный чердак и даже проскальзывала в дом, когда старуха его покидала. В старых полупустых и пыльных сараях для любопытной девочки не нашлось ничего примечательного. Огромные бочки, кувшины и бутыли погреба источали невыносимый для нее смрад, а на чердаке хранились только сухие осиные гнезда, да прятались по углам огромные жуткие пауки. Но когда она оказалась в доме, ее вниманием сразу завладели старинные обсидиановые часы. Они стояли у окна так, что солнечный луч, проходя сквозь их верхнюю чашу, рассеивался по комнате, наполняя ее дневным светом. Часы молчали, и девочке невыносимо захотелось посмотреть, как падает песок из одной чаши в другую. Завороженная этой идеей, она потянулась к часам.

– Ты что делаешь?! – вдруг раздался за ее спиной испуганный крик.

Рода, не выпуская часов, обернулась. Колдунья смотрела на нее немигающим взглядом широко раскрытых алеющих глаз. Ее медные волосы всколыхнулись запоздалым порывом горячего ветра. Только затем громко хлопнула входная дверь.

Девочка смотрела на нее с недоумением. Совсем недавно она видела Атаказу на заднем дворе и не понимала, как немощная старушка смогла так скоро вернуться.

– Ты переворачивала их? – затаив дыхание, спросила колдунья.

Рода отрицательно помотала головой.

Ужас на лице колдуньи сменился яростью. Быстрым шагом она пересекла комнату, вырвала часы из ее рук и крепко прижала к груди.

– Кто тебя впускал в мой дом? – разгневанно спросила она. – Довольно, что Закату мясо носишь, так теперь и мой прах пришла ворошить?

– Вы его одной кашей кормите! – защищалась Рода; она и теперь не боялась колдуньи.

– А он и кашу ест!

– Так потому что вы ничего другого не даете, вот и ест!

– А если нет ничего другого? – искренне изумилась колдунья.

– Как нет, вы же кур держите! – напирала девочка.

– Куры для ритуалов, не для еды.

– Для каких еще ритуалов? – Рода отмахнулась рукой, словно услышала глупость. – Птицу разводят, чтобы есть! Вы что, даже этого не знаете?

Старуха прищурилась, уголки ее высохших губ впервые за многие годы поползли вверх.

– А вот превращу тебя в маленькую лягушку, будешь знать, как чужие вещи трогать! А начнешь под забором слезно квакать, проситься девочкой стать, палкой огрею и прибью!

– А я превращу тебя в большую уродливую жабу! – пригрозила колдунье девочка, забавно потрясая кулачком. – А потом запущу камнем и прихлопну!

– Ишь! – усмехнулась Атаказ. – Беги домой, покуда я не нашла свой посох!

Рода задорно рассмеялась.

– Глупенькая ты! Посохи есть только у настоящих волшебников. Они могущественные и в городах живут. А у деревенских ведуний только палки и клюки. – Она вновь отмахнулась. – Пойду я. Но не потому, что тебя испугалась, а потому что коров встречать нужно. Некогда мне тебя учить!

Смеясь и безостановочно качая головой, Рода убежала вприпрыжку. На прощание она погладила Заката и громко хлопнула входной калиткой. Древняя колдунья следила за ней через окно и улыбалась. А когда девочка скрылась в зарослях рогоза, Атаказ перевела взгляд на часы и сразу помрачнела. Она долго вглядывалась в них на солнце и настороженно прислушивалась к ним, прежде чем произнесла:

– Ах вы ненасытные, все вам мало! Мало вам чужих лет, вам нужна моя зима.

На другой день Рода вернулась в дом колдуньи и потребовала показать ей волшебный посох.

– Это обычная палка! – не поверила она старухе, вертя в руках окоренную ветвь ореха, на которую та опиралась при ходьбе.

– Для тебя палка, для меня посох, – спокойно возразили Атаказ.

– Докажи! Преврати кого-нибудь в лягушку! А еще лучше в червяка! Папа на рыбалку завтра пойдет…

– Кого же мне превратить? – изумилась колдунья. – Здесь нет никого. Тебя что ли в червя превратить? – она взялась за палку.

Девочка смотрела на нее сердито и не отдавала посох.

– Да не меня! Если я червяком стану, то сразу поглупею и не смогу понять, что посох настоящий! Вон курица бежит! – она указала пальцем и запрыгала в предвкушении. – Ее преврати!

– Курица для ритуала, – наставительно повторила колдунья.

– Не для еды, – вспомнила Рода и приуныла. – Кого же тогда?

Старуха пожала плечами.

– Могу превратить Заката.

– Не надо Заката! – испугалась девочка и вцепилась в многослойные старушечьи платья.

Она отдала палку и разочарованно опустила голову. Атаказ провела сухой шершавой рукой по ее волосам.

– Давай никого не будем превращать в червя, – примирительно предложила она. Рода согласно кивнула, и колдунья продолжила. – Но волшебство я тебе все-таки покажу.

Она выдернула и привязала к одному краю посоха локон своих волос. С ударом палкой оземь он загорелся алым и долго не угасал.

– Так вот почему ваш дровяник пустой! – смекнула Рода.

Исключая пропойц девочка стала единственной постоялицей Атаказы. Колдунья развлекала ее простыми фокусами, учила ремеслу виноградаря, а вечерами делилась увлекательными историями.

Одной такой историей стал рассказ о Часах Застывшего Часа. Колдунья уверяла, будто над нею застыло проклятье вечной жизни и вечной боли. Будто вулканическое стекло дает ей тепло и удерживает ее боль. Она не может умереть, пока идут эти часы, и нет никакого способа заставить их замолчать.

– Ты пробовала их разбить? – спросила Рода.

– Нет, но пробовали другие. И этого не сумели сделать даже твои «настоящие волшебники».

– Стекло создается в огне, но и боится огня тоже, – поразмыслив, вспомнила Рода. – Твои часы можно разрушить в пламени дракона.

– Какая ты умненькая, – похвалила ее колдунья, потрепав по волосам. – Но я их отобрала у пещерного дракона Бечетабиса, так что они не боятся даже самого сильного огня.

– У пещерных драконов пламя слабое, – напомнила Рода. – Ты сама мне рассказывала.

– И ты запомнила? – удивилась старуха. – Расскажи подробней. Обо всех драконах расскажи.

– Самые большие драконы это прибрежные, а самые маленькие – снежные. У этих двух видов пламени нет. Пещерные драконы самые жадные, пустынные самые злые, а степные никогда не спят. Болотные драконы всеядные, а облачные питаются только птицами. Пламя небесных драконов самое жаркое, но только крылья звездных драконов достаточно сильные, чтобы унести их из нашего Яраила в родной им Канафгеос.

– Молодец, – вновь похвалила ее старуха.

– А как часы оказались у дракона? Это он первым забрал их у тебя?

– Бечетабису их подарили наги – это такой подземный народ, наполовину люди, а наполовину змеи. Наги отняли часы у цвергов, а цверги выкупили у тритонов. А те нашли их на дне океана.

– Я думала, это твои часы, – запуталась Рода. – А если их украдет бездельник Сусард, он тоже станет бессмертным?

– Часы продлевают только мою жизнь. Я не знаю, как они оказались на дне океана. Но я очень старая, возможно, я просто об этом забыла.

– А сколько тебе лет? Шестьдесят? Двести?

– Не знаю, я давно не веду счета годам.

– А что, если только ты сама можешь разбить Часы Застывшего Часа? – вдруг осенило Роду.

– Может быть, – Атаказ усмехнулась. – Но проверять этого я точно не стану.

Она никогда не просила Роду о помощи, но девочка сама ее предлагала. Вместе они собирали виноград, давили и процеживали.

Часто Атаказ спускалась в погреб, чтобы в очередной раз процедить вино, переливая его из одного кувшина в другой через льняной лоскут. Ткань удерживала осадок, и вино медленно просачивалось по капле. Тогда Рода обреченно забиралась на пустую винную бочку, нетерпеливо постукивала по ней ногами и восклицала:

– Как же скучно готовить вино! Мы же только на прошлой неделе переливали! Неужели опять нужно?!

– Видишь, сколько мути осталось? – объясняла Атаказ. – Будем переливать, пока вино не станет чистым. Теперь постоит с недельку, а там другой раз перельем.

Рода обреченно уронила голову.

– А когда ты уже начнешь колдовать?

– Я уже колдую.

– Нет, – возразила девочка. – Ты должна бормотать волшебные слова и размахивать посохом. А еще тебе нужен большой ведьмин котел. У тебя есть большой ведьмин котел?

– У меня есть большая кастрюля. Ты разве не помнишь? Я в ней посохом вино помешивала, прежде чем от выжимки отделить. Все как положено.

– Такая и у нас есть, – задумчиво протянула Рода. – Я в ней купалась, когда маленькой была. Значит и я смогу сделать волшебное вино? Только посох нужно найти …

А с приходом зимы они начали укрывать виноград: перевязывали, укутывали в мешковины, пригибали и присыпали землей. Рода уже накинула материнскую шубейку, но колдунья по-прежнему оставалась в своих неизменных платьях.

– У тебя, наверное, теплых вещей нет, – вслух рассуждала Рода. – Я могу принести мамину шапку. Не хочу, чтобы ты заболела.

– Мне не бывает холодно, – успокоила ее Атаказ.

– Как это?

– А подумай сама. Ты – молодой побег, ты полна жизни, но и легкий ветерок тебя может сломить. Я подобна старому пню: жизни во мне чуть, но я цепляюсь за нее своими могучими корнями.

– А родные у тебя есть? – спросила Рода. – У всех должны быть. Откуда ты пришла?

– Я пришла, – Атаказа отставила лопату, не закончив прикапывать виноград, и надолго задумалась. Она подняла голову. – Я упала с неба.

Рода рассмеялась.

– Ты что, не человек? Люди рождаются на земле.

– Ошибаешься. Люди рождаются в небе, – колдунья указала рукой. – Видишь эти звезды? Это души живых созданий, которые еще не пришли в наш мир.

– А я думала это светлячки, которые летают за Луной. Расскажи мне о Луне и Солнце. Мама говорит, они братья, а, по-моему, они совсем друг на друга не похожи. Ты их видела, когда падала?

И вновь простой детский вопрос заставил древнюю колдунью задуматься. Яркие картинки далекой жизни промелькнули перед ее черными мертвыми глазами.

– Я их видела, – вспомнила она. – В солнечной ладье мерно плывет златокудрый Эсмаид. Лик его прекрасен, а яркий свет его лучистых глаз проходит сквозь воды небесного океана и дарует Яраилу день. А когда его последние закатные лучи тают за горизонтом, той же дорогой в небо на утлом плоту поднимается Эсэтир. Он прячет щербатый лик под черным капюшоном, а его поводырь туманный ворон Тайкрил указывает слепцу дорогу. Прежде они проделывали этот путь вместе, юные неразлучные и неразличимые даже для своего отца. Но в далекой битве Эсэтир заслонил собою брата, тогда свет его потускнел, и общая рана разделила их навсегда.

Атаказ рассказывала девочке истории о богах и о древних людях, об их родном Яраиле и о других мирах. Знаниями она могла поделиться и с ученым мужем, для сельской же девочки древняя колдунья стала настоящим кладезем былинных сокровищ и тайн.

Первыми откровениями Рода пыталась делиться с родными, но всякий раз получала неожиданную для себя и обидную отповедь.

– Хватит ходить к старухе! – вновь кричала на нее мать. – Разве не знаешь, что ведьма ворует чужие жизни?! Как не совестно тебе знаться с ней?!

– Ей колдунья не доставит беды, – возражал отец Роды, Обахарий; он единственный в доме поддерживал дочь.

– Ох, молчал бы тоже! – только больше сердилась Нагинара. – Где вина вчера взял?! Про друзей не ври! К ведьме ходил?!

– Где взял, где взял, – передразнивал Обах. – Все ей знать надо! Ну тебя! – И всякий раз он отмахивался и, не слушая укоров, уходил.

– Мать тебе не указ, – оскорблялась Нагинара и продолжала бранить дочь. – Брата старшего хоть послушай! Сестру послушай!

– Не ходи, Рода, – соглашался Далиир. – Не к добру это.

– Не ходи, – повторяла Альгина, ее младшая сестра.

Их не слушала девочка, а все-таки глубоко западали в сердце строгие материнские слова.

– Это правда, что ты воровала детские жизни? – спросила она как-то Атаказу.

– Было время, – созналась колдунья. – Теперь в прошлом. Изменилась я, каждый день меняюсь.

– Не меняются люди! – возразила Нагинара, как услышала дочь. – Старики и подавно! Да с чего ей меняться?

– Умирает она, – прошептала Рода.

– Умирает, как же! Да она и детей твоих переживет!

Больше не пыталась защитить наставницу Рода и секретами с матерью не делилась. Даже заговаривала с ней редко. Только с отцом советовалась.

– Простить всякого можно, – на вопрос дочери отвечал Обахарий. – Только сложно это: много зла Атаказ натворила. Но решать тебе.

– Пап, не ходил бы ты к ней за вином. А хочешь, я за тебя буду часы переворачивать?

– Что ты, дочка, придумала! – ужаснулся Обах, замахал руками, да едва на ногах устоял. – Мать твоя поедом день и ночь меня поедает. Как же тут не пить?

– Не бери платы с папы, – осмелев, попросила как-то Рода колдунью, когда та уже укладывалась спать. – Я платить буду.

– Чем он лучше других? – строго спросила Атаказ. – И с других тогда брать нельзя.

– И с других не бери.

– А на что мне жить? Денег я не имею. Чем кормиться? Взрослая ты уже, Рода, скоро замуж пойдешь, меня оставишь. А за мной Селиотир тянется, сколько не бежала я, не укрыться мне от его бледной руки. А жизнь она не надоедает, неправда все это. Не хочу я умирать.

– Но ведь ты говорила, что бессмертная, – напомнила ей Родмила. – Что не можешь умереть, пока идут часы.

– Верно это. Да только мне кажется, что быстрее мои дни из одной чаши в другую стали пересыпаться.

– Это потому что зима настала. День теперь короче, вот и часы идут быстрее.

– Не поэтому, – возразила колдунья. – Жизнь-то моя в часах останется, да сама умру, поизносилась я. Сгорю в красном пламени, как наяву вижу.

– Я за тобой присмотрю, – пообещала Родмила, укрыла ее пледом и погасила свечу.

Здесь уже ни мать ее не поддержала, ни отец. Однако решению своему Родмила не изменила. Она и готовила колдунье, и убирала, и стирала ей.

Селяне осуждающе качали головами, но открыто не высказывались – Нагинара никому не позволяла поносить ее дочь. Больше всех роптали пропойцы. Не находя покоя в дурмане, они вымещали злость на женах. Женщины во всем винили Нагинару и ополчились на нее всем селом. Однако сметливая Нагинара быстро примирила стороны, еще и себе на выгоду. Памятуя слова дочери, она сама взялась варить вино. Пропойц мало беспокоил иной вкус напитка, а вот явственную плату монетой они сочли выше отданным, но даже не принадлежавшим им далеким летам. Тяжелее других приходилось Обахарию, ибо жена наотрез отказывалась оделять его вином.

Большую часть времени Родмила проводила с Атаказой, но не забывала она помогать и матери и часто брала на себя приготовление вина. Однажды купить вина к ним приехал человек изысканных манер из самого Бризариона. Высокий статный он представился архивариусом и сразу приглянулся Родмиле. Как-то она заявила матери:

– Мама, я хочу уехать с Лежи в Бризарион.

– Поезжай, – без раздумий отпустила ее Нагинара.

– Но ведь я не могу оставить Атаказу…

– Она не будет возражать. Сама ее спроси.

Нагинара старалась звучать уверенно, сразу для себя решив приложить все усилия, чтобы строптивая колдунья не лишила ее дочери будущего. Тотчас же она намеревалась переговорить с Атаказой, взять на себя ее содержание, если потребуется. Однако Родмила ее опередила.

– Не води с ним дружбы, безнадежный он человек, – заявила вдруг старая колдунья. Она лежала в кровати под двумя одеялами, глаза ее с трудом открывались, а голос звучал глухо и едва различимо.

Но неверно поняла ее ученица.

– Я добро тебе делала, а ты добра мне не желаешь, о себе только и беспокоишься! Хочешь, чтобы я до последнего вздоха у твоей кровати стояла?!

– Ты сама так желала…– прошептала колдунья.

– Не того я желала! А хотела, чтобы людей ты губить перестала! Я жалела их, и тебя жалела!

Старуха хрипло рассмеялась, – словно сухое полено затрещало в костре.

– Кто ищет смерть, тот смерть находит.

– Пожелала бы мне лучше счастья, – Родмила развернулась уходить.

Неимоверными усилиями Атаказа приподнялась с кровати и властно грянула:

– Уйдешь, – не возвращайся!

Девушка удивленно обернулась. Она увидела горящие безумные глаза, ввалившиеся щеки и наставленный на нее крючковатый палец. На мгновение ей показалось, что колдунья все это время ее обманывала, притворяясь слабосильной и больной. Ей стало противно находиться в этом доме. Она ушла.

Родмила пересекла пустой и тихий двор, прошла под аркой высохших лоз винограда. У покосившейся калитки она обернулась, взглянула на заваленную собачью конуру и на обрывок проржавевшей цепи. Тогда только она поняла: природа побеждает, и как скоро не станет колдуньи, не станет и ее дома и двора.

Наконец Нагинара была спокойна за дочь. К избраннику Родмилы она не имела приязни, но был он человеком, пожившим в мире, неглупым и при деньгах.

Однако очень скоро вернулась Родмила.

– Не могу я с ним! – плакалась она матери. – Не солгал Лежи, в царских архивах работал. Только выпивать любил. А теперь, как нашего вина испробовал и не трезвеет! – она зарыдала и уткнулась в материнский рукав. Но быстро отерла слезы и продолжила: – Нет у него больше работы, и денег нет: вмиг истратил! По друзьям теперь побирается, по родне. Так еще сказал, заведем детей, пусть они нас кормят!

– Правильно, что ушла, Рода, – утешала ее мать, прижимая к себе и гладя.

– Правильно, а только слишком поздно. Я ребенка жду.

Жизнь в родном селе у Родмилы быстро наладилась. Она примирилась с матерью, а на радостях воссоединению перестал выпивать отец. Тогда же Далиир познакомил домочадцев с Ильгой. Так и жили они вместе дружно большой семьей. Родмила не ходила к старой колдунье, только справилась о ее здоровье.

– Всех живых живее, – заверила ее Нагинара. – Нас еще переживет.

– Все-таки добра она мне желала, – рассуждала Родмила. – Как не навестить?

– Ты ослушалась ее прежде, так послушайся хоть теперь. И меня послушай. В первый раз я с колдуньей согласна. Незачем тебе к ней ходить.

– Я обидела ее, вот она и вспылила.

– Не в обиде здесь дело, доча. Здесь другое что-то. Не ходи. Обожди хотя бы, как ребенок родится, дальше видно будет.

Согласилась Родмила и о колдунье надолго забыла. Но стал подходить срок ребенку, и она забеспокоилась.

– И мне было страшно, – успокаивала ее мать. – А то, как же? Не переживай. Не тебе первой рожать.

Однако положенное время прошло, а ребенок все не появлялся. Тогда уже забеспокоилась и сама Нагинара. Она обещала дочери знахаря, а потребуется, так и видного волшебника из столицы позвать. Но Родмила не смогла дольше ждать. Ночью незамеченная она бежала к Атаказе.

Старуху она нашла в положении, в каком оставила ее многие месяцы назад. Колдунья лежала на спине, сложив руки на груди. Глаза ее были закрыты, а дыхание незаметно. За это время сильно состарился дом Атаказы, обветшал, наполнился пылью и порос густой паутиной. Воздух в нем стоял такой тяжелый, что, войдя, Родмила не могла дышать. Она поспешила раздвинуть ставни.

Когда холодный ночной ветер, потревожив сизую пыль, нетерпеливо ворвался в дом, колдунья глубоко вдохнула, как вдыхает утопленник, вдруг вернувшийся к жизни.

– Рода, – едва слышно и жутко прохрипела она. – Переверни часы.

Запах гари разбудил всю деревню.

– Чей там пес не унимается? – разлепляя глаза, проворчал Обахарий.

Выйдя за калитку, он застыл в изумлении. Перед ним скулил и вился в нетерпении рыжий поджарый пес в черном кожаном ошейнике.

Опрометью Обахарий бежал к дому колдуньи так хорошо ему знакомой Дорогой Смерти. В алом зареве пожара впереди него таял Закат. Но чем ближе мужчина подбирался к дому, тем слабее горело пламя. Когда же он раздвинул густые заросли рогоза, то увидел только пепелище. Все устилал серый пепел. Не осталось следа от колдуньи и от дома ее. Тщетно звал Обахарий Роду; ползая в пепле не нашел он ни дочерних костей, ни волос. А куда подевался Закат, он и не думал, только рыжего пса с тех пор никто в селе не видал.

Опустошенный стоял Обахарий на коленях. Его тяжелые руки бессильно свисали, а невидящий взор обращался к Луне, необычайно большой и яркой в эту страшную ночь. По его грязному закоптелому лицу прокладывала дорожку одинокая слеза.

Вдруг он услышал детский плач. Заметенный вездесущим пеплом неподалеку лежал младенец. Обахарий удивленно поднял его на руки и пробормотал:

– Язар, так она хотела тебя назвать.

Едкий дым обесцветил глаза младенцу и едва не лишил зрения, а пепел, въевшись в его кожу, навсегда сделал ее серой.

Нагинара нашла утешение во внуке, а дядя с тетей заботились о нем как о собственном чаде, которого волей богов не смогли завести. Тяжелее других переживал горе Обахарий. Стал он угрюм и мрачен, часто к вину прикладывался, оттого ненамного пережил дочь.

Среди скарба колдуньи, среди множества вещей, накопленных за всю ее долгую жизнь, уцелели одни только Часы Застывшего Часа. Но они, нетронутые селянами так и продолжали лежать на пепелище, пока однажды их не подобрал Язар. Эта выходка привела в ужас его бабушку и в бешенство дядю. Далиир попытался разбить часы, однако металл не мог превозмочь заключенного в них колдовства. Маленький мальчик слезно плакал и умолял оставить их ему, – в Часах Застывшего Часа он видел единственное воспоминание о своей матери. Побежденная его мольбами бабушка перестала причитать, дядя покорно опустил молот. Но прошло много лет, и часы стали обыкновенным предметом кухни. А когда заезжий городской священник не нашел в них ни проклятья, ни злого колдовства, угасли и последние тревоги Нагинары.

С треском проворачиваемой скобы часы перевернулись. Крупицы серого праха начали медленно опадать в нижнюю чашу. Через щель притворенной двери к ногам Язара упал первый красный луч. Юноша поднялся. Далиир продолжил невозмутимо кушать чай.

Глава вторая. Послание небес

Язар торопился на тырло. Дед Сусард, с которым его дядя объединился для совместной пастьбы, всегда вставал засветло. Но, может быть, именно сегодня ему нездоровится. Коровы оставлены без призора, и норовистая Белка плотничихи уже бежит в лес. Язар стиснул палку покрепче и ускорил шаг.

Колченой Сусард уже стоял на вершине всхолмления. Он навалился на клюку обеими руками, и вместе они казались единым целым, сухим, сбросившим листву деревом. Сильные порывы ветра раскачивали его подобно флигелю. Негнущееся тело заваливалось набок, однако ноги старика оставались неподвижными, словно уходили корнями глубоко в землю. Левый глаз Сусарда следил за большим длинным корытом, куда собиралась дождевая вода, и где сейчас стояли коровы. Правый не выпускал из виду большак, по которому пастухам предстояло гнать коров, но не раньше того, как они напасутся на тырле.

К приходу Язара здесь паслись всего шесть коров. Одна из них, упрямая Белка, уже нацелилась на большак и двигалась к нему прямой стрелой, вскользь выщипывая траву для маскировки.

Проходя мимо, Язар развернул ее, направив в сторону корыта к остальным, после чего уселся на бревне у подножья холма подле Сусарда. Старик в одной холщовой рубахе, казалось, не чувствовал утреннего холода и пронизывающего ветра. Язар же, напротив, кутался в не по размеру большой овечий тулуп. На ногах его были высокие берестяники, не пропускающие влагу утренней росы, а под ними суконные скуты, которые хранили тепло его ног. Остальную часть ног закрывали теплые меховые штаны. Но никакая одежда почему-то сегодня его не грела, и потому он почти с благодарностью направился к Белке, когда она вновь повернула к большаку. Ходьба не согревала его, но отвлекала от докучливых мыслей о холоде.

Корова плотничихи пользовалась нелюбовью селян, и даже сама хозяйка, высматривая не вернувшуюся ночью скотину, грозно божилась по зиме сдать ее на мясо. Однако Белка никогда не давала меньше ведра молока за удой, оттого перешагнула уже пятнадцать зим. Единственное чего еще желала от нее плотничиха, чтобы вопреки возрасту корова сумела оставить после себя столь же радетельную кормилицу.

Во всем Виннике выпасали пятьдесят восемь коров. Еще тремя годами ранее их численность превышала сотню, и каждая одинокая старушка держала корову до поры, пока сохраняла крепость в ногах. Но лета становились жаркими, зимы же, напротив, год от года крепчали. Те перемены люди толковали дурным знаком, и даже наименее суеверные из них нередко прослеживали пути Луны и Солнца, гадая, какая вражда посеялась меж двух божественных братьев.

Уследить за шестью десятками коров могли и двое, но сложив подслеповатого отрока и хромого старика, больше одного и не получалось.

Когда на стойбище пришел Далиир, стадо уже повернули к большаку. Мужчина принес продуктов не день: сушеного мяса, брынзы, овощей, вареных яиц, компота и пирогов.

Пообедали ближе к полдню, а когда коровы были подоены во второй раз, их погнали в рощу акаций. На прогоне Сусард задавал направление стаду, Язар сдерживал его у границы полей, не давая скотине забраться в пшеницу, Далиир подгонял ненасытных и отстающих. Одно время пастухам помогала бабушка Нагинара, исхитрявшаяся совмещать выпас индюков и коров. Когда она покидала рощу, ее прежде пустое лукошко полнилось грибами.

– Зрение у тебя поганое, – говорила она Язару, не сводя глаз с индюков. – Но я, внучок, на целителя денег соберу.

– Меня уже смотрел целитель, – напомнил он. Тогда целитель лишь бессильно развел руками.

– То зелейник, – важно возразила баба Нара. – Наварить кореньев и я могу. Тебе надобно к настоящему волшебнику. В Грушевник поедешь, пусть там посмотрят. Не может быть такого, чтобы глаза не вылечили! Как надо они и мертвых из земли поднимают, а тут глаза! Тогда и работу найдешь. Захочешь, домой вернешься, а захочешь, останешься в городе. В городе тебя и брат пристроит, и сестра поможет.

Язар рассеянно кивнул. Его двоюродные брат и сестра, дети Альгины, жили в Грушевнике. Балатин работал колесником, Равалья проводила свадьбы благородных девиц. Оба хорошо зарабатывали и уже подумывали о собственных семьях. В разговорах с ними Язар всегда робел, ибо, будучи старшим из троих единственный так и оставался не прилажен к взрослой жизни.

Пасти коров дело нехитрое. Для того не надобно смекалки и особливой прыти. Не пускай стадо в лесные дебри, да не позволяй вытаптывать засеянные поля. Держать коров нужно одной большой группой, ведь если хоть одна двинется в отрыв, за ней могут увлечься остальные.

Минувшей ночью рощу накрыла буря. Холодный ветер сгибал макушки деревьев, вырывал их с корнем и ломал напополам. Его надсадный вой кружил над Винником голодным волком. Даже самых смелых собак он загонял в будки, а их хозяев заставлял подолгу ворочаться и мешал им уснуть. В ту ночь во всей деревне беззаботно спал один лишь Язар. Далиир же, напротив, отчаявшись уснуть, вышел во двор и с укором взглянул в темное небо. Он ничего не увидел в кромешной тьме, однако ему почудилось, что это не буря гремит, но жутко воет чудовищный небесный зверь.

Многие деревья в роще были повалены, тропинки перегородили засеки, повсюду лежали щепки и жухлая листва. Тяжелей всего продираться через рощу приходилось колченогому Сусарду. Он часто останавливался и подолгу примерялся, прежде чем перешагнуть очередное бревно. Однако от помощи он всякий раз отказывался. Если же против воли его хватали за руку, незваных помощников он мог и хорошенько огреть клюкой.

Далиир обходил стадо, выравнивая и возвращая отбившихся коров. Дед Сусард сидел на обомшелом пне и громовыми выкриками призывал скотину к повиновению. Язар, скучая, высматривал в палой листве грибы. Его слабое зрение упускало неприметные шампиньоны и сыроежки, росшие так обильно, что порою юноша едва на них не наступал, а выхватывало только огромные вянущие мухоморы и прелые трутовики.

– Сегодня коровы спокойные, – заявил, подходя к нему Далиир. Наклонившись, он сорвал синеножку и протянул племяннику. – Ступай домой, мы со стариком управимся.

– Хорошо, – вынужденно согласился Язар. – Побуду с вами еще недолго и пойду.

Коровы сегодня не отличались послушанием, но он понимал значение слов дяди. Небо пожирала тяжелая кустистая туча. Когда она перекроет солнце, он слабовидящий от рождения станет слепым как новорожденный котенок.

Со своего места на развилке дорог Язар едва различал восемь коров. Однако он прекрасно знал, где находятся остальные пятьдесят. Коровы двигались единым целым, одним организмом: стадом. И только одна из них, упрямая Белка не подчинялась общему течению. Вновь и вновь Язар ее поворачивал, а сейчас, уловив треск сухих ветвей, вдруг увидел, как тает в непроглядной лесной чаще большое размытое белое пятно.

Первые поселенцы Винника еще помнили ужасных троллей Ведьминого леса, с которыми сражалась Атаказ. Тролли не желали отдавать свои владения людям, но перед могуществом колдуньи вынуждены были отступить. Загнанные в лесные дебри они больше не осмеливались приближаться к людям, довольствуясь и теми немногими одиночками, что с горя или от пустой головы забредали в их края. Лакомой добычей троллей была и отбившаяся от стада скотина, потому особо рьяно пастухи не пускали коров за границу рощи акаций.

Вмиг Язар лишился дарованного тишиной рощи умиротворения и, подобрав палку, опрометью бросился за беглянкой.

– Куда пошла! – не испуганно, но разозлено крикнул он ей в спину. Шанс повстречать лесного тролля на окраине был не велик, а вот побегать за коровой ему теперь придется.

Ответом на его отчаянные выкрики корова, покачивая набитыми боками, прибавляла шагу. Трещали под ее копытами сухие ветви, шелестели кустарники, обтесывая ее шкуру шипами. Огромные иглы акаций могли пропороть и прочную шкуру коровы, а уж человеку не пораниться в тех зарослях было тяжелее вдвойне. Вздрогнув от укола в палец, Язар остановился.

– И беги себе! – разозлено бросил он Белке вслед. – Пусть плотничиха сама за тобой гоняется!

Но, растерев уколотый палец и бормоча под нос недовольства, он быстро возобновил преследование.

Продираясь сквозь терние, Язар увидел прицепившееся к ветвям шиповника перо. Размера оно было невероятного, не меньше локтя и одного вершка, окраса сизого с подпалинами на кайме. Чуть поодаль на соседних ветвях и на земле нашлись и другие подобные перья, а также пучки не то желтой шерсти, не то пуха. Забыв о беглянке, Язар двинулся в новом направлении, указанном чудесными перьями. Разум рисовал ему встречу с величественной прекрасной птицей, и его не коснулся страх, что это громадное создание может быть плотоядным.

Вскоре Язар его увидел, однако далеко не сразу признал. Поначалу существо показалось ему коровой или мышастой лошадью, столь оно было велико. Существо положило огромную морду на кусты шиповника и не двигалось. Лишь подойдя ближе, Язар сумел рассмотреть его получше.

На земле растянулся грифон, одно из крыльев которого подслеповатый пастух изначально ошибочно принял за голову существа. Огромное, больше самого Язара оно цеплялось за ветви кустарника, будто и, умерев, грифон не мог принадлежать земле и даже теперь силился взмыть в небеса. Язар обошел грифона с благоговением, затаив дыхание, чтоб ненароком не потревожить, не осквернить. Втайне он надеялся, что грифон лишь ранен, а его слабое зрение продлевало жизнь той ложной надежде. Но время шло, а зверь все так и лежал, не шевелясь. Нет, напрасно Язар вглядывался, грифон не ворочался, – то лишь ветер ворошил его красивые перья.

Язар прошел дальше. Первоначальный восторг, вызванный обликом грифона, сменился горьким разочарованием. Он не желал выносить это чувство из леса, забирать с собой и делать своей частью. Он хотел накрыть его хотя бы небольшой приятностью, пускай самой приземленной: красивым деревом, ручьем или живым лесным зверьком. И ему не пришлось долго искать. Однако новая находка доставила ему еще меньше удовольствия.

Это был мужчина: белокурый, миловидный, с вьющимися отливающими небесной синевой белоснежными волосами, собранными в одну большую косу по пояс и в две маленькие косички на висках. Кожа его была бледна, как мел, крепкое тело облегал изысканный шитый серебром камзол, укрытый вязаным плащом из птичьего пера. Обуви мужчина не имел, головы и рук не покрыл. Судя по нежной коже, с тяжелым трудом он не знался, однако познакомься Язар с ним при жизни, он изумился бы заточенной в холеных пальцах силе и знал бы, что прочность его кожи не уступает крепости шкуры быка. Роста мужчина был необычайного, на голову выше Далиира и любого другого виденного когда-либо Язаром человека. Он и не был человеком, о чем явственно говорили и его черные невидящие глаза. Глаза альва, некогда лучащиеся ярким светом драгоценного камня теперь померкшие как остывшая зола.

Его народ обретался в надземном мире среди ледяной воды, буйного ветра и живого огня. Великие мыслители и колдуны в надменности своей альвы редко нисходили к людям. Если же человек поднимался в их облачный град, очарованный он не имел решимости вернуться на землю. Оттого человеческие знания о народе альвов были обрывочны и легковесны. Так, Язар слышал об их долгожительстве, но даже не был уверен, что они способны умереть.

Мужчина на земле не походил на мертвеца. Лежал он на спине прямо, голову держал ровно, руки сложил на груди. Его лицо выражало безмятежность, но жутко темнели черными провалами застывшие глаза. Весь его облик говорил о величии и благородстве, и только у его плаща не хватало лоскутка. По-видимому, именно этот лоскуток альв держал в руках, предлагая в дар всякому, кто найдет его в посмертии.

Язар долго не решался потревожить покойника. Наконец он осторожно прикоснулся к белым пальцам, но сразу одернул руку, ожегшись, так они были холодны. Тело альва засияло мягким лунным светом; он стремительно набирал силу, покуда полностью не поглотил посланника небес. Альв рассыпался мелкой ледяной пылью, и ее тут же забрал внезапно налетевший холодный порыв. Альв пришел в этот мир бескровно и ушел, его не запятнав. От него остались только два черных драгоценных камня, некогда отражавшие его душу, да лоскуток серебряной ткани, бережно хранимый холодом ледяных рук. Лоскуток источал смертельный холод, и чтобы удержать его, Язару пришлось опустить на пальцы рукав тулупа.

На серебре неземной ткани снежинки выложили причудливые письмена. Их витиеватый облик не давал никакой подсказки содержания, и все, что сейчас Язар мог сделать для автора, – сберечь его последние слова.

Забрал он и глаза альва. Он не считал это преступлением, ибо эти черные камни больше никому не принадлежали. Любой золотарь мог предложить за них хорошую сумму, однако особую ценность они имели среди магов. В желании завладеть силами альвов самые отчаянные из них поднимались в надземный мир, но далеко не с мирными намерениями.

Глаза альва оказались холодными и легкими – такими, как и можно ожидать от драгоценных камней. На свет они не просматривались, но даже его впитывали, забирая и не возвращая.

Обратный путь Язар пролетел на одном дыхании. Он умел и любил бегать, часто пробегая на рассвете по двадцать, а порою и по сорок верст. Бег не утомлял его, однако сейчас юноша ощущал себя неуклюжим коротконогим увальнем. Трижды за полторы версты он запнулся, в третий раз налетев на дерево плечом. Мысль его бежала далеко за пределами рощи, парила на причудливых зверях и плыла в облачных кораблях. Он напрочь забыл о Белке, забыл в лесу свою пастушью палку и даже не повернул двух встреченных отбившихся от стада коров.

Дядя выслушал его сбивчивый рассказ хладнокровно, а когда Язар закончил, просил показать грифона.

Далиир шел медленно, он вообще никогда не спешил. Он долго и внимательно рассматривал перья грифона, чесал щетину на подбородке и задумчиво качал головой. Язар же не мог совладать с волнением: его ноги не принимали покоя, топтались, покачивались или переносили Язара с места на места в ожидании Далиира.

Увидев благородное создание, Далиир усмехнулся и упер руки в бока.

– Да-а-а, – задумчиво протянул он. – Эдакого зверя наши леса еще не видали. С ним твоему рассказу поверит всякий. А только знаешь, Язар, – Далиир наклонился и ласково, но внушительно заглянул ему в глаза. – Не говори никому о встрече с альвом, и о послании не говори. Прочитать его все равно никто у нас не прочитает, а для досужих сплетен нашим довольно будет и грифона.

– Наверное, его нужно отнести в город, – размышлял Язар. – Там его сумеют прочитать.

Далиир положил ему на плечо свою большую мягкую ладонь и посмотрел куда-то вдаль. Спокойствие, исходящее от дяди, сразу передалось Язару.

– Обожди, – ответил он. – Сперва коров допасем. – И невозмутимо указал рукой. – Заверни Белку.

По мере приближения к солнцу тяжелая туча утрачивала свою грозную силу. Она обогнула светило, не закрыв его, побледнела окончательно и разорвалась на мелкие паутинки. Когда Язар поднял взгляд, ему представилось, что на небе жарится большая яичница.

Смотреть на солнце, не боясь обжечься, было невеликим вознаграждением его слабому зрению. И часто, глядя в размытое желтое пятно, он видел и золотую ладью в ореоле утреннего света, и самого вечно молодого прекрасного солнечного бога, и его трехглазого горящего ястреба Зарока. Сверстники ему не верили, но люди старшего поколения помнили, как он сам рассказывал о тех вещах, едва научившись говорить. Видел он и другие удаленные объекты, которые не должен различать человеческий глаз. Он считал птиц там, где другие не находили даже черных точек. А стоя у начала дороги, ведущей в Грушевник, мог наблюдать, как в десяти верстах от него, спускаясь с холма, лущил семечки Балатин. Однако по мере приближения брата, его очертания размывались, и когда он подходил к Язару, тот не мог даже его узнать.

Хотя дядя и отпустил его, Язар остался. Он считал невозможным унести удивительные находки и наслаждаться ими, переложив свои обязанности пастуха на Далиира. Время шло, но волнение Язара не ослабевало. Роща акаций представлялась ему тюрьмой, сменялись прутья-деревья, но его заключению не было конца. Никогда еще время не волочилось для него так медленно.

– Час, – отмерил он остаток светового дня и остаток сегодняшней пастьбы, когда между горизонтом и солнцем поместились четыре его пальца. – Четверть часа, – вновь и вновь в нетерпении твердил он, когда в просвет помещался всего один палец.

Коровы давно уже напаслись. Они неподвижно застыли, словно и на них распространился замогильный холод альва. Они даже не качали хвостами, ибо уже спали в сараях и теплых закутках последние назойливые мухи. Коровы тупо смотрели в одну точку и не моргали; на короткое время они утолили голод, а других занятий не имели. Некоторые из них лежали, подогнув под себя копыта. Одна корова чесалась рогами о сухое дерево, другая возомнила себя быком и пыталась покрыть соседку.

– Да когда же, когда, – нетерпеливо бормотал Язар, недоумевая, почему они медлят и чего дожидается дядя.

– Гоним? – вопросительно крикнул Сусард Далииру и, получив утвердительный ответ, возопил на коров так, будто они заранее отказывались выполнять команду. – А ну пошли!

Стадо двинулось. Сначала медленно, но быстро набирая шаг. Язар подгонял отстающих, Далиир и Сусард сдерживали скотину с боков.

– Шевелись, сказано! Пошла! – истошно выл Сусард, обнаруживая в себе таланты полководца и выказывая неожиданную от него прыть.

За годы совместной пастьбы коровы отлично знали дорогу и в большинстве сами расходились по домам. Хозяйки забирали норовистых, не желавших возвращаться домой, а также не успевший заучить дорогу молодняк. Телочки неотступно следовали за коровами, с которыми вместе жили и впитывали их поведение и привычки, точно как и они покорно брели в коровник или гарцуя, убегали при любой оказии. Стадо растянулось по улицам, оглашая вечернее село протяжными мычаниями. Коровы мычали, бредя по улицам, и мычали, стоя у вовремя не растворенных ворот. Но едва оказавшись за заборами, они успокаивались и позволяли хозяйкам разрешить их от ноши и подоить в третий раз.

Ужинать собрались в кухне. К их возвращению Ильга уже управилась по хозяйству, испекла пышную буханку хлеба и горку больших, размером с тарелку ватрушек, наварила кастрюлю зеленого борща, натолкла картофеля и приготовила творога из утреннего молока. Помимо того, на столе лежала свиная колбаса, стояли чайник, горшочек с березовым медом и крынка с кисляком.

Язару не терпелось рассказать о находке, однако случая все не предоставлялось. Он не хотел перебивать дядю с тетей, и речь за столом шла о бытовых сельских вещах. Далиир расправлялся с борщом, Язар предпочел творог, Ильга ограничилась кисляком.

– Ночью кошку с котятами подбросили, – восторженно сообщила она. – Лежат в сарае.

– Вот там пусть и остаются, – шумно потягивая горячий борщ, строго отозвался дядя и пригрозил: – А сунутся во двор, прибью!

– А сегодня цыплята в сеннике лупились, – продолжала тетя. – Смешные такие! Прыгают с высоты с крыши и не разбиваются! Плюхаются, как мячики, поднимаются и бегут.

– Сколько штук? – спросил дядя, отрывая большой ломоть хлеба.

– Семеро.

– Не уследит.

– Да, – согласилась тетя. – Надо с другой квочкой поделить.

Покончив с борщом, Далиир принялся за свиную колбасу и картошку. Язар пропустил второе блюдо и сразу перешел к чаю с ватрушками.

– А я сегодня… – попытался он поделиться новостью.

– Мурзик! – вдруг воскликнул Далиир.

Все взгляды сразу опустились вниз. К нему ластился молодой рыжий кот с короткими вислыми ушами.

– Дай ему колбасы, – предложила тетя.

Далиир посмотрел на нее сердито.

– Иля! Ты и так ему всю печенку скормила!

– Ты такое не ешь.

– Так потому и не ем, что ее нет!

Мурзик запрыгнул на свой любимый и единственный в кухне обитый ватой мягкий стул и с любопытством, шевеля усами, стал рассматривать содержимое стола.

Несмотря на протесты мужа, Ильга отрезала колбасы, наклонилась к Мурзику и поднесла угощение к самому его рту.

– Ешь, котя, ешь, – ласково приговаривала она.

Мурзик осторожно полизал подношение, маленький кусочек съел, но от остальной части отказался. Тогда тетя открыла дверь, за которой все это время стоял и скребся большой черный лохматый и курчавый пес, и кинула ему недоеденную часть. Пес лязгнул зубами, поймав кусочек колбасы и, не жуя, проглотил. Одурманенный запахом кухни, он переступил порог и начал водить носом, принюхиваясь, в надежде отыскать еще лакомств.

– Мард, выходи, наследишь тут! – приказала тетя, подпихивая пса ногой к выходу. Однако тот не слушался. – Далиш, рявкни на него!

– Мард, вышел! – рявкнул Далиир.

Пес понурил голову и, цокая когтями по деревянному полу, вышел за дверь. Лязгнул дверной замок, на мгновение в кухне водворилась тишина.

– Ну, Язар, рассказывай, – ободряюще обратился дядя к племяннику.

Тот уже успел озвучить историю мысленно, речь его не была сбивчивой, он не спешил. Ильга слушала нетерпеливо: нервно перекладывала руки на столе, поочередно подпирая ими голову, покусывала пальцы, сопровождала рассказ восторженными восклицаниями, изумленно разглядывала глаза альва и то и дело качала головой.

– Ого! Ничего себе! – выдохнула она, когда Язар закончил.

– Только молчком, – распорядился Далиир. – Никому.

– Да, – согласилась она. – Никому говорить нельзя.

– Даже Балику и Раваше? – уточнил Язар.

– Что знают дети, знает и мать, – важно заметил Далиир. – Что знает их мамка, знает и баба. А что знает баба Нара, знает все село. Набегут тогда этезианские. Не то, что иглы в стогу, самого сена не останется: все сметут подчистую!

Жители Этезии обладали дурной славой. Согласно расхожей поговорке они воровали, находясь в нужде, и воровали вдвойне, когда стяжали богатства. Страстные к жизни они расселялись по всему Семарду, далеко за пределами своего королевства, а их угольные волосы и хмурые смуглые лица передавались потомкам, которые уже не помнили родных мест и родного языка. Иные народы считали этезианцев стервятниками, иные чумой, способной заразить весь человеческий род. И даже самый благородный и добронравный этезианец полагался родителями невесты нежелательной парой.

– Да они и не этезианские, – робко возразила Ильга, понимая, о ком говорит ее муж. – Пусть отец их этезианец, зато мать бризарка, и они бризарцы, как и мы.

– Этезианцы, – категорично перебил Далиир, принимаясь за ватрушки. – Чтоб ноги их тут больше не было.

– Они и не приходят давно, – задумчиво отозвалась Ильга, и в голосе ее прозвучала грусть.

Этезианские дети жили на соседней улице. Отец их давно бросил, матери домом служил лазарет в Грушевнике. Добросердечная Ильга принимала и кормила их у себя с радостью, они в благодарность помогали ей по хозяйству. Но Далиир не привечал чужаков, и когда дети подросли, счел, что они уже способны прокормить себя, а нет – так и тогда это не его забота.

– А вы будете моей новой мамой, когда моя мама умрет? – с надеждой спросила как-то этезианская девочка Ильгу.

– Ты так не говори никогда, – строго возразила тогда Ильга. – Мама твоя скоро поправится и вернется к вам.

И она оказалась права. Женщина оправилась, вернулась в дом и настрого запретила детям ходить по гостям. Лишь однажды за минувший год, проходя по соседской улице, Ильга увидела ее дочь. Девочка так торопилась ее приветствовать, что оступилась и растянулась на земле.

– Какие черные! – продолжала изумляться Ильга, поочередно рассматривая глаза альва перед светом лампадки. – Далиш, они, наверное, магические?

– Просто темные, – отмахнулся он и обратился к Язару. – Ты их спрячь хорошенько вместе с письмом. Прежде коров отпасем, а там поедем в Грушевник.

Язар так и застыл с куском ватрушки в руке, не донеся ее до рта. Ему уже представлялось, как неожиданная находка окунет его с головой в бурные воды приключений, он поплывет, увлеченный стремниной событий. А когда его наконец выбросит на берег новой жизни, он будет окроплен яркими не тлеющими воспоминаниями.

– Я могу сбегать в город, – вызвался он. – Всего восемнадцать верст. И запрягать не надо.

– Такую загадку, Яз, наскоком не разрешить, – дал укорот ему дядя. – Я сомневаюсь, что язык альвов знает кто-то в Грушевнике. Хорошо если нам дадут подсказку, где найти толмача, и тогда уже нам предстоит совсем иная, куда более длинная дорога.

Язар понурил голову, совсем как недавно это сделал Мард. Каждая корова добавляла хозяевам один день к пастьбе всего стада. Ильга держал трех коров, семья Сусарда двух. И сегодня они отпасли только первый день из пяти.

Неожиданно потемнело. Только сквозь раскрытое окно в кухню проникал бледный свет Луны.

– Иля, ты почему за маслом в лампадке не следишь? – упрекнул ее Далиир.

– Да ведь я только сегодня подливала. Или это было вчера… – она смутилась. – Забыла, наверное.

На другой день как погнали коров, Далиир шепнул Язару:

– Будь со стороны полей, к лесу не приближайся.

Еще до обеда Белка рванула в чащу. Старику Сусарду пришлось гнаться за ней больше версты, однако он прежде выполнил свой пастушеский долг и только затем поделился открытием с пастухами.

И Далиир и Язар при виде грифона изобразили удивление.

– А ну, Яз, сбегай в село, расскажи бабе Наре, – распорядился Сусард.

К вечеру о грифоне знал весь Винник. Отложив неотложные дела, посмотреть на чудесное создание приходили целыми семьями. Поползли слухи, будто грифона подстрелили охотники. Прежде чем умереть, он улетел далеко от тех мест, потому его и не отыскали. Предполагали, он мог схватиться с другим грифоном или иным могучим существом. Один ребенок высказал и вовсе фантастическое утверждение.

– Я знаю, знаю! – закричал он, перебивая взрослых и привлекая к себе внимание. – Его убил злой колдун молнией! Вот так! Бах! – он живо изобразил, как молния вылетала из рук злого колдуна.

Взрослые не придали его словам значения. Дети постарше засмеялись.

– Какой еще молнией? Ты же видишь, у него перья не опалены!

– А потом начался дождь! – продолжал фантазировать малыш. – Грифон горел ярко-ярко, упал и погас!

Дети вновь рассмеялись, мать, улыбаясь, потрепала малыша по волосам.

Только Язар, слышавший разговор, отнесся к словам ребенка с большой серьезностью. Ему казалось, что сами боги дают ему подсказки, такие очевидные, но почему-то незримые для других. Но другие не знали об альве, иначе и они задались бы естественными вопросами. Как получилось, что погиб и зверь, и его наездник? Какая сразила их сила? Ведь случайная буря не могла захватить врасплох грифона, а магия альва должна была уберечь его и в падении. Не меньше вопросов вызывало и таинственное послание. Что было в нем? Великое откровение, заклинание или признание в любви? Может быть, последними словами альв просил прощения у родителей, от которых сбежал на землю? Может быть, предостерегал людей о грядущей беде?

Язару было страшно оставлять без присмотра глаза и письмо альва. Весь день он проносил их в кармане старого тулупа и беспрерывно ощупывал, убеждаясь, что не потерял. Он получал лишь короткое успокоение, тревога далеко не отступала. Впрочем, исходящий от письма холод не позволял о нем надолго забывать. Он спорил с теплом тулупа и лишь усилиями еще по-летнему горячего солнца тулуп не заиндевел.

Осененный внезапной идеей вечером Язар раздобыл чернила и пожелтевший листок бумаги в доме бабы Нары, живущей по соседству на другой стороне улицы. Однако не близко знакомый с каллиграфией он не мог верно переписать иероглифы этого древнего и сложного языка. Четкие штрихи становились ломаными линиями, пропорции терялись, а вдобавок все перекрывали уродливые кляксы. Отчаявшись, Язар разорвал свои труды на мелкие части и сжег в пламени свечи, в свете которой и пытался писать.

Спалось ему тревожно. Глаза альва он держал рукой под подушкой, письмо положил в сундук с вещами подле кровати. Сильный ветер стучал входной калиткой, и юноше мерещилось, что безобразный старый колдун в черных лохмотьях ломится к ним во двор. Подогревая его страхи, Мард, не замолкая, надрывался и бросался на высокий синий забор. Ему отзывались все деревенские собаки. Никогда еще ночной Винник не звучал так громко.

Язар в одной рубахе вышел на улицу. Он не взял с собой света, ибо не надеялся различить черного Марда на фоне ночи. Однако он сразу почувствовал присутствие людей на улице, ощутил их волнение и услышал приглушенные голоса.

Одновременно с ним из кухни напротив дома вышел Далиир. Он держал лампадку, на свет которой сразу же устремились мотыльки.

– Мард, что там? – громко спросил он.

Пес прошелся вдоль забора, завилял хвостом и присел возле калитки. Калитка стукнула еще раз, но теперь ее отворила Ильга снаружи.

– К Сусарду пришли! – крикнула она и подбежала к Далииру. Она дрожала, а в голосе ее звучал настоящий ужас. – Какие-то люди, не здешние. Избили его кума и зарезали пса! Они и сюда придут, Далиш!

– Иля, успокойся, – попросил он, обнимая ее одной рукой.

Язару продолжало казаться, что он спит: слишком стремительно разворачивались события, слишком неправдоподобно. Потому он не почувствовал страха. Ему уже представлялось, как он, пряча за пазухой послание и глаза альва, бежит в Грушевник через лес. За ним на взмыленных черных жеребцах гонятся охотники. Они спускают собак…

Спокойный голос дяди вернул его в реальность.

– Язар, где письмо и камни?

– Они у меня.

– Дай их мне, – Далиир требовательно протянул большую мягкую ладонь.

Язар смешался. Он понимал, что если послушается дядю, то может навсегда лишиться своих находок. Он не знал их ценности, но в том, что эта ценность высока, не сомневался.

– Их нужно спрятать или унести… – неуверенно пробормотал он.

– Лучше отдать, – рассудила Ильга. – Они найдут.

– Нельзя! – ужаснулся Язар. – Нельзя отдавать им глаза альва и тем более послание! Это может быть письмо самому царю, предупреждение о начале войны…

– А коли и так? – не возразил дядя. – Я не обменяю свою жизнь на благополучие Бризара и тебе сделать этого не позволю.

Он двинулся к Язару неспешно, без суеты. Суровое лицо Далиира выражало решительность. С каждым его шагом воля племянника таяла. Послушаться дядю теперь казалось ему единственным разумным решением. В самом деле, ради чего он намеревался рисковать? Он уже опустил руку в карман, но вдруг замер. Холод письма напомнил ему об альве. Случайно так вышло или нет, но это он нашел послание небес, и только он был за него в ответе.

Язар покачал головой.

– Я не могу. Простите!

Он бросился бежать. Рывком Далиир попытался дотянуться и ухватить племянника. Но тот был гораздо проворней. Он выскочил за калитку заднего двора, и звуки его торопливых шагов быстро угасли в ночи.

Мард подбежал к калитке и вопросительно посмотрел на хозяина.

– Пусть идет, – выдохнул Далиир. Он сразу как-то состарился: поникли его широкие плечи, тяжелый взгляд упал и остался лежать у калитки.

– Но Далиш, – растерялась Ильга. – Он не сумеет убежать! У него ни еды с собой, ни теплых вещей. Да и ночью он слеп. Его поймают! Еще не поздно его догнать! Пусти Марда!

Не дожидаясь ответа, она бросилась к калитке. Мягкие пальцы Далиира сомкнулись на ее предплечье стальными тисками.

– Оставь! Поверь в Язара, – он справится. Конечно, он сумеет убежать, ведь столько лет он ждал этого часа.

Дорога в Грушевник была ему хорошо знакома. Не раз приезжали они туда с дядей, не раз прибегал он туда по утрам. Дорогой пользовались не только жители Винника, но и обитатели окрестных сел. Оттого и зимой была она наезженной и нахоженной и в светлое время никогда не пустовала. Окаймленная чертополохом и репейником дорога вилась вдоль полей и далеко просматривалась. Сюда редко забредал лесной зверь, а подорожники здесь не встречались. Им негде было таиться и некого было грабить, ибо не всякий зажиточный крестьянин Бризара содержал даже старую клячу.

Пройти в Грушевник Язар мог и вслепую, ночь скроет его облик, а мягкий грунт поглотит звуки шагов. Но едва встав на дорогу, Язар поспешил сойти. Ведь если разбойники кинутся в погоню с собаками, он не успеет укрыться в городе и не сумеет затаиться в полях. А, кроме того, он не хотел вести головорезов к сестре и брату. Пригнувшись, он двинулся вдоль низеньких заборов на другую сторону села.

Винник не спал, и напрасно цикады убаюкивали его размеренным стрекотанием, – их колыбельную разрывал отчаянный лай ночных сторожей. Псы в одержимости бросались на заборы и гремели цепями, но, защищая хозяев, они только добавляли им беспокойств. Дрожащими руками люди зажигали лампады, фонари и свечи, на цыпочках выходили во дворы и шикали на преданных псов. Иные прятали детей в погреба, иные беспомощно роптали. Но все вспоминали, что при злобной колдунье Атаказе не уходил безнаказанным и самый мелкий вор.

Язару не нужен был свет, чтобы обойти канаву, в которую он упал в шестилетнем возрасте и раскроил себе нос. Он помнил, что из соседского забора торчат ржавые гвозди, а на углу уже три года преет тележное колесо. Далиир делал из него детскую карусель, накрутил на шест и подвесил бечевкой доски. Но как завалилась карусель, так с той поры и преет, а поднять ее мужчинам все недосуг.

Язар знал, что в десяти саженях слева пустует одинокий дом. Крыша его осыпалась и накренилась, стены изгрызли черви и поросли мхом. Дом стоял особняком и прежде, но десять лет назад в нем еще слабо теплилась жизнь. Жил в нем мрачный сварливый старик, коего как огня сторонились дети. Но они же тянулись к нему, как к огню. Любопытен им был двор старика, его дом и в особенности чердак, – там хранил старик собственный гроб. Язар с братом и деревенской ребятней часто играли в покойников, поочередно ложились в гроб, а потом оживали. Громко хлопали они крышкой гроба, веселились, топотали. И однажды разбуженный шумом за игрой их застал старик. Сверкнул он в полутьме холодными белесыми глазами, обхватил седую голову руками, да и в ужасе закричал:

– Зачем гроб мой ломаете, безобразники?! Во что лягу я, как помру?

Сдуло с чердака ребятню, как листву ветром, вылетели они со стариковского двора, да с того дня ни одной ногой к нему во двор не ступали. А старик вскоре помер, и стыдно Язару было на похоронах, ибо знал он, отчего перекошена крышка гроба.

Надсадный лай вырвал Язара из воспоминаний, но это голосили не деревенские псы. Ищейки приближались. Озлобленное рычание и цокот копыт перекрикивал незнакомый голос.

– Они здесь! Обыщите каждый дом, переверните каждый камень! Допрашивайте людей – вы знаете, как заставить их говорить.

Топот копыт возобновился, зазвучали выкрики и понукания седоков. Когда звуки стихли, тот же человек уже спокойно произнес:

– Что ты хочешь сказать мне, Гром? Ты кого-то нашел?

Язар замешкался: в самом деле, куда он собрался? Как смеет он подвергать опасности своих близких и родных? И вдруг он увидел перед собой Грома – большого белого охотничьего пса. Он обернулся, но и со спины к нему подбиралась еще одна собака, тоже белая. Животные рычали и скалились, они окружали его, и ему некуда было бежать. Гром потянулся к нему и приготовился к атаке. И в тот самый момент на него налетел незнакомый Язару молодой и тощий рыжий пес. Уши его были оборваны, жесткая опаленная шерсть открывала проплешины безобразных ожогов, но шею крепко сдавливал невредимый черный кожаный ошейник. Собаки закружились в схватке, и в борьбу тут же вовлеклись соратники Грома.

Воспользовавшись случаем, Язар скользнул в заросли рогоза. Шум схватки отдалялся и стихал. Защитник Язара не мог долго сопротивляться более сильному противнику, он взвизгнул в последний раз и навсегда замолчал.

Раздвинув рогоз, Язар вдруг вышел на пепелище Акатазы. Пепел колдуньи неохотно принимала земля. Здесь и там еще виднелись отблески чудесного сада. Вот темнеет сухой орех, за которым ребенком пряталась Нагинара, а вот обрубок рябины, по которой она забиралась к ней во двор. Среди сорной травы яркими всполохами пробивались красочные цветы, и еще таилась жизнь в толстых, словно канаты, лозах пагубного винограда. И не весь сад пришел в упадок. Так, капризных лицедеев стало даже больше, чем было при жизни колдуньи; к ночи они потемнели и закрыли бутоны. Язару захотелось сорвать один из них, но в его ладони нежный цветок полыхнул алым и рассыпался в прах.

Он не понимал, как оказался здесь, ведь это место находилось далеко на окраине села. Он не слышал собак и других звуков этой беспокойной ночи. Дважды он замирал, прислушиваясь, но погоня не возобновлялась. Тогда он прислонился спиной к старому ореху и закрыл глаза. Он унял трепет сердца и мысленно поблагодарил Акатазу. А когда открыл глаза, уже знал, в какую сторону бежать.

Глава третья. Ведьмин лес

В непроглядной ночной темноте распростерся зловещий Ведьмин лес. Люди обходили его стороной, не забредали сюда и домашние животные. А вот жуткие обитатели леса порою показывали человеку свой лик. То были и уродливые гигантские тролли и необычайных размеров ужасные волки. А были и такие существа, которых называли лесными духами. Они никогда не покидали леса и не чинили людям вреда, однако за таинственность люди боялись их пуще всех остальных.

В самом узком месте ширина леса не превышала пятидесяти верст. Если Язар не собьется с пути и будет следовать точно на север, то выйдет на Синий луч – главный тракт, тянущийся с юга на север через все царство от основания хребта Трезубца до Яллуйского моря. По другую сторону леса находился Золотарь, крупный город, в котором Язар полагал найти знатока языка альвов.

Совесть подсказывала, что он принял верное решение, но разум клял его наивным и глупым мечтателем, возомнившим себя героем. Он не умеет драться на мечах, он не владеет магией, так как же он намерен оберегать свою ношу?

Пробежать и через холмистый лес он мог на одном дыхании, но гораздо сложнее было не заблудиться в ночи. Кроме того, бежать в темноте было безрассудно и небезопасно. Потому Язар сдержал естественные порывы и уже через несколько верст заставил себя перейти на шаг.

Удивительно, но в эту ночь подслеповатый пастух безошибочно пригибался под низко растущими ветвями столетних дубов и перешагивал их вздыбленные корни. Когда протяжно ухнул и вспорхнул с ветвей рассерженный филин, Язар проследил за ним взглядом. Нет, не светила сегодня особенно ярко Луна, и не указывали ему дорогу звезды, но прежде слабое зрение Язара вдруг обострилось как никогда.

С благодарностью он ощупал глаза альва в карманах штанов и еще больше утвердился в правильности своего решения.

А вот загадочное послание, напротив, доставляло ему только неудобства. В спешке он не подумал завернуть письмо хотя бы в тряпицу и теперь ледяным осколком оно болезненно билось о его ноги. Язар перекладывал письмо из одного кармана в другой и растирал замерзшие бедра, пока не придумал вложить его между двумя кусочками коры, перевязав вьюнками.

Он шел, следя за положением Луны и не встречая возражений леса. Дремучий непролазный Ведьмин лес, которым его пугали в детстве, сейчас казался ему не страшней ворчливого старика. Да, он был стар, но также пуст и одинок. В бессильной злобе лес скрипел ветвями и брюзжал на юность, шелестя листвой. Язар позабыл о погоне и когда вдалеке расслышал лай, подумал, что прошелся кругом, и это лают соседские собаки.

Воспоминание собачьей грызни придало ему сил. Он побежал антилопой – на одних носках, длинными шагами перепрыгивая поваленные деревья и обомшелые валуны. Он пересек овраг и бегущую по его дну мелкую не доходящую ему и до колена мутную речушку. Он забежал в горку и даже ее не заметил. Он бежал легко и бесшумно, совсем не так, как должен бежать по сухой листве испуганный человек.

Звуки погони утихли. Язар перевел дух – впрочем, он не чувствовал усталости. Во время бега его самодельный коробок раскрошился, и письмо альва вновь болезненно холодило бедро. Вытряхивая щепки из кармана, Язар положил письмо на ближайший поваленный ствол в том месте, где на него падал широкий лунный луч. Выбранное дерево – трухлявое, поросшее мхом и поганками не подходило его нуждам. Он отломил кусочек коры и раздосадовано растер пальцами. Но тут его посетила новая идея. Мягкий лунный свет нежно падал на кусочек серебристой ткани. Послание альва казалось его продолжением, частью Луны, – небесный лоскуток, оторванный от своего мира и упавший на землю.

Язар бережно положил один глаз альва в центр письма, затем другой. Они оставались темны, как и прежде, и не пропускали света. Язар положил на письмо оба камня. Он присыпал глаза альва землей, листвой и даже трухой. Ничего. Разочарованно вздохнув, он протянул руку. Но вдруг камни сами скатились к нему в ладонь. Он поспешил подхватить и письмо, потому что ствол, на котором оно лежало, неожиданно пошатнулся. Язар попятился на один шаг, другой, а затем в изумлении застыл.

Коряга изогнулась и медленно начала подниматься, словно уставшее старое дерево прилегло отдохнуть, а теперь пробуждалось. Рвались, опутавшие его за время долгого сна плетущиеся травы. Осыпалась от движения земля, а лишенные убежища, разбегались и прятались полчища мелких насекомых. Но чем выше дерево поднималось, тем явственно угадывались в нем человеческие черты. Ствол его был рассечен надвое у основания, а две самые большие ветви начинались у вершины и тянулись к земле руками. В скругленной расширяющейся вершине несложно было узнать голову.

Скрипя и продолжая осыпаться, существо развернулось. Язар увидел крючковатый деревянный нос и словно вросшие в дерево гнилые яблоки – два сморщенных темных глаза. Бровями над ними торчали серые трутовики, а в нижней части подобия лица черным дуплом зиял раскрытый рот.

Новорожденные тролли не больше человеческих детей. Однако они быстро растут и растут на протяжении всей жизни. К десяти годам тролли превосходят размерами людей, а их двухсотлетние старики достигают пяти саженей. Они всеядны и питаются как древесной корой и листвой, так падалью и даже гниющей мертвечиной. Не брезгуют они и сородичами. Внешность троллей определяет их питание. Молодые и бойкие, способные загнать зверей и сами тролли подобны зверям. С годами их плоть черствеет. Пещерные тролли высыхают и обращаются в камни, лесные рассыпаются в труху. Снежные застывают льдинами, а болотные остаются кривыми корягами или опускаются илом на дно.

Это был очень старый лесной тролль, вероятно, самый старый из обитавших в Ведьмином лесу. И сон, от которого его пробудил Язар, должен был стать для него последним.

Однако встреча с героем жутких детских сказок совсем не испугала Язара. Тролль не внушал ему страха, но казался слабым умирающим стариком. На всем его теле не было ни одной живой почки, ни одного зеленого листочка. С каждым движением от него отделялась какая-то часть: сухая ветка или прелая кора.

Тролль хлопнул пастью, отчего рассыпалась в крошку половина его бровей-трутовиков. Язар пристально посмотрел в его карие почти неподвижные глаза.

– Ты голоден, – догадался он. Тролль издал глухой скрипучий звук.

Язар повел его к речке на дне оврага. Он не задумывался о своих действиях, а поступал по наитию. Помогать троллю было неразумно, опрометчиво и даже преступно, но никаких сомнений на этот счет в голове Язара не существовало. Он не знает этого тролля и не смеет о нем судить, а когда старик просит воды, не может ему отказать.

Тролль с грохотом спустился в овраг. Войдя в реку, он закрыл глаза, окунул в воду руки, да так согбенный и застыл. Язар обошел его кругом один раз, другой. Тролль не шевелился и сейчас почти не отличался от окружавших его облысевших диких яблонь.

Неподалеку треснула сухая ветвь. Язар обернулся. Он успокаивал себя, что слышал всего лишь лесного зверя, перепуганного появлением тролля. Но вскорости звук повторился, и к нему примешались другие. Звуки нарастали и приближались.

Бежать было слишком поздно: охотники уже спускались с противоположной бровки оврага. Шесть человек и столько же собак – неоправданно много, чтобы схватить одного-единственного мальчишку-пастуха. Стаю возглавлял уже знакомый Язару Гром. Его пасть была запачкана кровью, острые клыки обнажались в немом оскале. Сейчас пес не рычал, но осторожно подбирался к добыче. Приникнув к земле, он смотрел на Язара исподлобья, и затаенная ненависть не умещалась в его светлых глазах.

По виду преследователи были коренными бризарцами: высокими, светловолосыми и светлоглазыми. Пятеро из них от сапог до перчаток облачились в толстую бычью кожу, выкрашенную в темный синий цвет. По их одеждам вились белые волнистые узоры, а их черные плащи окаймляла белая тесьма. За их спинами висели короткие луки, а в кожаных ножнах покоились необычные костяные мечи. Еще вычурней выглядел их предводитель. В его доспехи и плащ были вплетены белые перья, волосы собраны в большую косу, а их отдельные пряди выкрашены в синий цвет. У него не было при себе лука, и он единственный из охотников имел сразу два меча. Впереди предводителя спускался Гром. Все шестеро мужчин были молодыми, ухоженными, гладковыбритыми и подтянутыми. Удивительно, но, даже продираясь через дремучий лес, они не замарали одежд и оставались чисты. Под стать им подходили и собаки: все молодые, поджарые, с шерстью короткой и белой.

Иначе представлял себе головорезов Язар. На мгновение ему показалось, что с такими людьми можно вести разумный разговор. Но затем он вспомнил слова тети: они избили человека и зарезали пса. Убийцы и под масками дворян остаются убийцами.

Охотники спускались по склону. Они не бежали, чтобы не вспугнуть добычу, а медленно брали Язара в кольцо. Собаки больше не лаяли и следовали на равных с хозяевами, не пытаясь их обогнать.

Язар бросил короткий беспокойный взгляд на тролля: тот оставался неподвижен и вообще не походил на живое существо. Охотники продолжали приближаться. Предводитель выдвинулся вперед и обнажил меч.

– Постойте! – попросил Язар, пятясь к троллю и показывая пустые руки.

На лице предводителя не промелькнуло ни единой эмоции. По-видимому, он не считал нужным расходовать слова.

– Не убивайте, – уже спокойней произнес юноша и остановился. Отступать дальше было некуда. – Я в вашем распоряжении. Если хотите убить – вы вольны это сделать. Но прежде, заклинаю, объясните! Что ценного в том, что я подобрал? Вы не грабители, как я было подумал. Вы не похожи на людей нуждающихся. Тогда как мне, калеке-пастуху, только и нужно было, что успеть найти купца.

Предводитель упер костяной меч Язару в грудь, но затем заглянул в его серые подслеповатые глаза. Он опустил оружие. Его холодный взгляд смягчился, а в голосе прозвучало сожаление.

– Ты храбрый юноша, Язар. Жаль, ты не можешь вступить в наш орден – для того ты слишком безобразен.

– О каком ордене ты говоришь?

– О небоизбранных. Но тебе уже незачем о нем знать, – он снова поднял меч.

Краем глаза Язар заметил, как распустилась на ноге тролля почка.

– Подожди! – крикнул он, сунув руку в карман. – Возьми.

На его ладони лежал глаз альва. Его рука не дрожала, ибо он понимал, что решительность продлевает ему жизнь и превращает из добычи в собеседника. Но в душе он рыдал. Ему невыносимо горько было смотреть, как тянется к его щуплой голой руке большая кожаная перчатка, и как сливается глаз альва с ее темнотой.

– Теперь второй, – велел охотник. – Мне не приказано тебя убивать, так что не медли и будешь жить.

Он проговорился, и Язар этим воспользовался. Юноша бросил взгляд на тролля, – вокруг деревянной руки всколыхнулась вода. Он тяжело выдохнул и вынул второй камень. Но, прежде чем отдать, сжал его в кулаке.

– Один вопрос: какая в этих камнях сила?

– И померкнувший глаз хранит в себе могущество альва, – прямодушно отозвался мужчина. Он не счел надобным утаивать правды, ибо не видел в загнанном в лес испуганном подростке угрозы или врага.

Язар разжал пальцы. Предводитель охотников потянулся к черному камню. В темноте потухшего глаза он увидел отражение ночного неба, увидел пустые улицы Бризариона и ползущее по ним черное пламя. Это пламя поднималось на крыши, переваливалось через крепостные стены; и небо и землю пожирал черный бескрайний пожар. Этот огонь не грел, но отнимал чужое пламя, он просочился в душу небоизбранного и забирал из его сердца тепло.

Мужичина разомкнул губы и выдохнул клубы ледяного пара. Лицо его побледнело, и собрался иней вокруг его ясных глаз. Зачарованный черным камнем, он не услышал поднявшегося лая, и запоздало сквозь холодный дурман до него донеслись голоса:

– Кеарис, осторожно!

Подняв взгляд, он увидел, как приближается к нему огромная ветвь-рука.

Громовой удар прокатился по спящему лесу, вырвал комья влажной земли и напугал дремавшую на ветвях стаю ворон. Охотник успел отпрыгнуть в сторону и откатиться, лишь только длинный черный коготь скользнул по его лицу. Мужчина поднялся на колени. Он закрывал ладонью левый глаз, а сквозь его пальцы просачивалась густая кровь.

Горным козлом Язар забрался троллю на спину. Он не пытался укрыться в лесу от погони, ибо уже нашел лучшего защитника, какого только мог здесь найти.

Тролль оживал на глазах. На нем распускались почки и зеленели новые листья, кора его омолаживалась, и желтели гнилые глаза. Тролль замахнулся для решающего удара.

Гром бесстрашно бросился на защиту хозяина. Он провоцировал тролля, облаивал и кусал, пока полностью не завладел его вниманием. Раздраженный назойливым зверем, тролль широко размахнулся рукой. Пес легко избежал удара и, продолжая злить тролля, увел его за собой. Он бежал вдоль реки, ловко прыгая по макушкам торчащих из воды камней. На покатые скользкие ветви он не наступал, к топким заводям близ берегов не приближался. А дабы тролль не утратил интереса к погоне, пес беспрерывно останавливался и подпускал его.

Но и тролль передвигался быстрей, чем можно было ожидать от такого нескладного существа. Его длинные ноги легко переступали и поваленные прогнившие насквозь деревья, и огромные обомшелые валуны. Там, где человек делал десять, тролль совершал только один шаг.

Кеарис отнял руку от лица. Тогда же тучи открыли Луну, и в холодном белом свете сверкнул алым кровавый провал на месте его левого глаза. К предводителю подбежали охотники, они обеспокоенно рассматривали его рану и тараторили наперебой:

– Господин, вы в порядке?

– Вам срочно нужен лекарь!

– Спешите в Золотарь, мы задержим тролля!

– Не бывало еще такого, чтобы Кеарис бежал от тролля! – надменно выкрикнул он, но затем вдруг покачнулся и только усилиями товарищей удержался на ногах. – Не бывало, до сих пор.

Один подчиненный остался помочь ему подняться по склону, остальные бросились в погоню за Язаром.

– Да не найдете вы земного упокоя, господин! – пожелали они Кеарису на прощание.

Охотники догнали тролля, но держались от него на почтительном расстоянии. Они стреляли в Язара, пока тот не перебрался в большое дупло. Тонкие стрелы бессильно застревали в прочной шкуре-коре и не могли достать беглеца. Язар находился в безопасности, и единственная угроза для него теперь исходила от самого тролля, ибо во время движений великана его раскачивало, как матроса, прячущегося от шторма в каюте корабля. В прочем, к этой качке Язар быстро приноровился и безотрывно, как сквозь окно, наблюдал за сражением снаружи.

Река заканчивалась: она скользила каменными пластами и ниспадала невысоким водопадом. Внизу она мелела, и даже бурная пена не скрадывала ее смертельное зубчатое дно. Спрыгнув вниз, пес мог надеяться выжить, но никак не мог уцелеть. Он обернулся.

Тролль приближался неспешным шагом, широко расставляя ноги и раскинутыми в стороны руками перекрывая все русло реки. Со спины гиганта облаивали и кусали собаки, и даже охотники, осмелев, обнажали мечи. Но тролль не удостаивал их вниманием, его большие глаза-яблоки не отрывались от вожака.

Гром повернул к склону. Однако в крутой подъем маленькие собачьи лапы утратили былую прыть. Он утопал в сырой земле, цеплялся когтями за мох, но снова сползал. Дважды он добирался до середины склона и дважды скатывался вниз. Во второй раз он не удержался на берегу и угодил в воду. Уставший вымокший вожак ринулся на склон в третий раз. Но тогда же его настигла ветвистая рука. Удар бросил пса с водопада, и грохот опадающей воды заглушил его предсмертный визг.

Собаки пришли в неистовство. Две из оставшихся пяти в ужасе бежали, остальных приказами хозяевам удалось удержать. Пока тролль загонял Грома, охотники успели ранить его самого: срезали несколько молодых веточек и пустили ему густой древесный сок. Однако теперь, когда тролль обернулся к ним, их былая решимость угасла. Долгое время они кружились хороводом вокруг тролля, не разбегаясь, но и не отваживаясь нападать. Умелые воины на открытой местности они могли рассчитывать на победу, однако здесь, среди деревьев, сам лес защищал своего сына. Он щерился ядовитыми кустарниками и топорщился корягами, а под своей жухлой шкурой скрывал склизкие ямы и корешки. Охотники надеялись столкнуть тролля с обрыва, поступить с ним так, как он поступил с их лучшим псом. Но все их потуги и на шаг не приблизили тролля к водопаду, он намертво вцепился ногами-корнями в почву, так что и дюжина мулов не смогла бы его свалить. Больше того, хотя тролль терял щепки и листья, он продолжал выпивать реку и только пышнее расцветал. Его движения стали ловчее, взгляд прояснялся, и крепчала кора. Даже в дупле Язара становилось уютней: здесь распускались почки, а своды устилал мягкий зеленый ковер.

Пораженные столь скорыми переменами, охотники на мгновение замерли. Они переглянулись, и один из них скомандовал:

– Дружно, вперед!

Люди и собаки разом ринулись на врага. Сам зачинщик поднырнул под тролля и глубоко вонзил ему в ногу меч. Другой воин перерубил троллю длинные пальцы, третий обтесал большой пласт коры. Но последнего из них миновала удача, тролль поймал его лапой и, пришпилив к земле, раздавил. Неудачны были и нападки их питомцев. Кружа и прыгая, собаки силились добраться до дупла. После многих попыток одна из них наконец ухватилась зубами за ветку, росшую прямо напротив убежища Язара. Обращенный в темноту дупла звериный глаз с ненавистью вперился в добычу. Будь у нее человеческие руки, собака бы с легкостью подтянулась, но она лишь в бессильной злобе перебирала лапами на весу. Отчаявшись взобраться, она разжала хватку, и едва успела бежать, когда тролль нанес новый удар. Этот выпад растер призвавшего к атаке охотника об острые камни.

Когда Язар выглянул наружу, то пришел в ужас. Он не мог и не хотел верить, что кровавым ошметком в реке еще недавно был живой человек. Тело мужчины расплылось вдвое, и еще большую площадь ему придавало огромное кровавое пятно. Насаженное на камни тело безвольно колыхалось, и река, сколько не пыталась, не могла его унести и скрыть от живых глаз.

Жуткая смерть накрыла оцепенением охотников. Попятились и поджали хвосты прежде воинственные собаки. И люди, и собаки одновременно бросились бежать.

Один охотник оступился на скользком камне и упал. Ему не пришли на помощь товарищи, и никто не попытался его защитить. Дрожа всем телом, он обернулся к троллю. Он перевел взгляд с одного мертвого товарища на другого, затем заглянул в глаза троллю и лишился сил. Тролль замахнулся для удара.

– Остановись, тролль!

Язар выскочил из дупла и заслонил собой охотника. Тролль застыл с поднятым кулаком, помедлил и опустил руку.

– Здесь уже достаточно для тебя еды, – мрачно закончил Язар.

Чудовище заскрипело в ответ, после чего неторопливо принялось за кровавую трапезу. Оно подносило распотрошенного человека к своей жуткой пасти-дуплу, откусывало от него огромные части вместе с одеждой, и глотало их, не жуя. Язар бестрепетно наблюдал за этим зрелищем. Он рос в деревне среди людей крепких не только телесно, но и закаленных характерами. Он видел, как режут свиней и рубят головы птицам. И хотя дядя всегда избавлял его от подобной работы, беря ее на себя, не находил в ней преступления, но рассматривал естественной частью деревенской жизни. Доводилось ему видеть и другие куда более тяжелые картины: как вешают провинившихся щенков и топят новорожденных котят. Таким был сельский люд: решительным и скорым на расправу. Кроме того, Язар не считал мертвецов людьми, а полагал пустыми бездушными бурдюками.

Второго охотника тролль не пожелал есть или попросту не заметил. Его одежды оказались Язару велики. Он взял только плащ, чтобы согреться, и костяной меч. На спину он закинул колчан и лук, в колчан же убрал вновь напомнившее о себе колким холодом письмо альва.

Обходной дорогой тролль спустился к подножью водопада. Язар следовал за ним из любопытства, а к тому же все одно сбился с пути.

Гром лежал на берегу и не шевелился. Но когда тролль потянулся к нему, выяснилось, что пес еще жив. Жутко напуганный, он стал скрестись когтями, грызть пальцы тролля и жалобно скулить.

– Отпусти его! – приказал Язар.

– Гм, – задумчиво проскрипел тролль. Он посмотрел на человека, затем на пса.

– Отпусти, я ска…

Тролль поднес пса ко рту и откусил ему голову. В стороны брызнула кровь. Несколько капель упали на рукава Язару.

Юноша отвернулся, сел на плоский камень у реки и удрученно опустил голову. Из кармана он вынул глаз альва и заглянул в его темноту. На мгновение ему захотелось выронить камень, чтобы посмотреть на поведение тролля. Он тешил себя надеждой, хоть и понимал, сколь абсурдно считать неразборчивое лесное чудовище своим другом. Он убрал глаз альва в карман и повернулся.

– Гм, – снова скрипнул тролль, когда их глаза встретились.

Язар продолжал сидеть у реки. Он больше не желал идти за троллем, но тот настаивал, указывая куда-то рукой и беспрерывно скрипя.

– Ты хочешь вывести меня из леса? – вдруг загоревшись, спросил Язар. Но тот отрицательно помотал головой. – Там что-то важное для меня?

– Кхм! – протяжней обычного прохрипел тролль.

После кровавой трапезы шкура тролля стала больше походить на живую плоть. Короткие травинки теперь топорщились жесткими щетинками, а прежде бледные грибы напоминали нарывы и кровавые волдыри. Тролль был Язару отвратителен, но все же в его компании он чувствовал себя спокойней. Он решительно отверг предложение взобраться троллю на спину и неторопливо семенил следом. Он больше не опасался охотников, никуда не бежал и не спешил. Тишина ночного леса и приятный шелест сухой листвы под ногами забирали у него последние страхи и клонили ко сну.

Они шли остаток ночи, а когда остановились, небо уже прояснилось. Над верхушками могучих вязов таял, унося ночной холод, черный плащ Эсэтира.

Тролль привел Язара к пещере. Неприметная она располагалась под сенью увитого плющом старого ясеня. Карнизом над нею нависала обомшелая плоская каменная плита. Бурно разросшаяся растительность перед входом полностью скрывала узкий лаз. Тролль не мог в нее пролезть и остался снаружи.

Пещера оказалась обжитой, сухой и чистой. Ее передняя часть отводилась под спальню. У стены располагалась кровать: распотрошенный соломенный тюфяк, укрытый шерстяным пледом. Подле нее стояли истоптанные ботинки и меховые по виду новые сапоги. У другой стены пещеры растянулся длинный дубовый сундук. На крышке его лежали вязанная изодранная рубаха и выцветшие льняные штаны. На стене посредине пещеры на выступающем корне висел вещевой мешок.

Дальняя сторона пещеры служила кухней. Иссеченное высокое полено заменяло стол, а немногочисленная посуда: миска, кружка, ложка и нож лежала в маленьком потемневшем чугунке. На длинном идущем вдоль задней стены бревне стояли горшочки, мешочки и туески.

Закончив обследовать пещеру, Язар вышел наружу. Он не застал лесное чудовище у входа, а только увидел, как колышутся вдали молодые деревья, и облетает с них яркая золотая листва.

В задумчивости он вернулся в пещеру, лег на тюфяк, подложив руки под голову, и внезапно уснул. Спалось Язару безмятежно, словно и не было изматывающей погони, пугающего ночного леса и его жуткого проводника. Когда он проснулся, солнце уже тянулось в пещеру и нежно накрывало плед длинными золотыми пальцами.

Первым делом он убедился, что не потерял письма и глаза альва, затем изучил пещеру внимательней. В сундуке пряталась немногочисленная и почти не ношенная одежда: шерстяная кофта, овчинные шапка, тулуп и варежки. Все эти вещи были ему изрядно велики, а еще вызвали далекие размытые воспоминания. Словно к его бабушке когда-то давно приходил человек в похожей овчине, впрочем, едва ли в этой самой.

В вещевом мешке на стене он обнаружил пустой бурдюк, длинную прочную веревку, заостренный кремень, горсть сухой мха и несколько кусочков трутовика. В горшочках на кухне оказались высушенные грибы и сухофрукты, в мешочках хранились крупы, а в туесках различные коренья и травы.

Ему вновь захотелось рассмотреть свои находки на свету, внимательней и ни от кого не таясь. Письмо альва рассеивало солнечные лучи, а вот черный глаз, напротив, собирал. Прислонив камень к правому глазу, Язар вздрогнул от боли и на мгновение ослеп. Но когда зрение вернулось к нему, оно изменилось. Левым глазом он по-прежнему отчетливо видел только удаленные объекты, но правым теперь хорошо видел вблизи. Столь сильная разница восприятия мира ошеломляла и кружила голову. Пытаясь смотреть обоими глазами, Язар видел только размытое марево. Некоторое время он просидел с закрытыми глазами, и с силой сдавливая руками виски. И еще долго он попеременно закрывал глаза руками, прежде чем научился собирать рассеянное зрение в единый луч.

Взяв чугунок и бурдюк, он отправился на поиски воды. Оружие он выложил в пещере, а при себе оставил только нож и лук. Ему не хотелось проделывать долгий путь к реке, и он верно предположил, что лесной анахорет не расположился бы далеко от воды. Он удалился от пещеры не более чем на версту и теперь обходил ее кольцом, приглядываясь и прислушиваясь. Вскоре он различил звук плещущейся воды, но прошел и вторую версту, прежде чем добрался до его источника. От его нового зрения в густом лесу было мало пользы, однако неожиданно выяснилось, что и остальные его чувства утончились. Он дышал насыщенным букетом смешанных запахов и ощущал присутствие живых существ. Идя на запах, он находил в палой листве грибы, идя на звук, видел комаров в паучих сетях. Объяснить изменение остальных чувств он не мог, и, хотя это и радовало его, но оно же пугало.

Он знал, что некрупный лесной зверек украдкой подбирается к воде. Бесшумно ступая, Язар повернул ветвь кустарника, оставаясь в его тени, и притаился.

На небольшой прогалине в низине из трещин сланцевых камней бил ключ. Вода за годы источила камень и заполняла нерукотворную купель. Переливаясь через край, родник стремился дальше, становясь ручьем. И этот же родник питал бегущую по дну оврага речку.

К воде мелкими прыжками подкрадывался заяц. Он беспрерывно замирал, вытягивал шею и вертел длинными ушами. Не уловив угрозы, он начал пить.

Язар снял лук со спины и потянулся за стрелой. Он не имел нужды в провизии и более того, не любил охоту. Но именно сегодня он решил себя проверить. Он не знал, как скоро сумеет разрешить загадку альва, возможно, за ответом ему придется идти до самого Бризариона. И пока была возможность учиться выживать, он не хотел ее упускать.

Вдруг ему на руку села растрепанная сойка. Она склонила голову и заглянула в такие же серые, как ее перья глаза. Промедлив в изумлении, Язар опустил лук. Встревоженная сойка упорхнула, а заяц, вскинувшись, стремительно убежал. Его поведение успокоило Язара: он не посмел бы застрелить создание, которое ему доверилось.

Он искупался в купели и набрал воды. Ледяная вода взбодрила и пробудила в нем аппетит. Используя кремень и нож, неподалеку от пещеры он развел костер. Сварил в чугунке пшеничную кашу, сдобрив ее собранными грибами и щепоткой зелени из закромов безвестного отшельника.

Наслаждаясь завтраком, он думал о прежнем обитателе пещеры и о своем пути. Привычная пища и спокойствие леса не давали место тревоге. А, кроме того, Язар не слишком удалился от дома и полагал, что в любой момент, как только пожелает, сумеет вернуться.

Следующие дни он изучал окрестности. Бродил вдоль склонов и многочисленных ручьев, но вечерами непременно возвращался. Со временем он стал уходить все дальше. Он ночевал под небом, не таясь, а единственных недругов – комаров – отгонял дымом. Перед сном он разводил нодью из больших бревен, и костер, медленно тлея, согревал его до самого утра. Хищники не беспокоили его. Лишь однажды, проснувшись, он увидел ужасного волка. Огромный черный зверь, вдвое больший Грома, терся носом о его мешок.

– Там нет для тебя ничего съедобного, – сонно пробормотал Язар, переворачиваясь на другой бок.

Отправляясь в походы, он всегда брал с собой лук и костяной меч небоизбранного, но еще ни разу к ним не прибегал. Случаи представлялись, но отчего-то Язар медлил. Словно переход из собирателя в охотника должен был изменить его и окончательно оторвать от привычной жизни. И потому же, но не из страха заблудиться, он не решался навсегда покинуть пещеру.

Луку Язар нашел другое применение. Он стрелял по камням, чубучкам, сбивал с веток фрукты. Не тренируясь прежде, он демонстрировал исключительные успехи. Со ста шагов он сбивал желудь, который с прежним зрением не смог бы даже разглядеть. Однако ему не с кем было ровняться, и он полагал, что такая меткость присуща всем зорким людям. Упражнялся он и с мечом, но рубил только сухие мертвые деревья. И хотя он не знал фехтовальных тонкостей, деревенская выносливость давала ему преимущество перед городскими новобранцами. Он занимался часами, не прерываясь на отдых, и до некоторых несложных приемов добрался собственным опытом.

Тролли ему больше не встречались. Когда-то они действительно водились здесь в изобилии, но частью давно состарились, обратившись в деревья и камни, а частью ушли на восток, на самый край континента, спасаясь от человеческой жадности и растущего влияния Бризара. Теперь Ведьмин лес принадлежал оленям, зайцам и волкам.

У Язара появлялись излюбленные перевалочные места, служившие ему ориентирами и остановками для ночлега. Одной такой стоянкой была поляна серебристых тополей. Он нашел ее по сильному цветочному запаху, а когда увидел впервые, на ней паслись пятнистая лань с хрупким тонконогим олененком. Животные совершенно не боялись человека и позволили ему приблизиться. Лань даже покорно склонила голову, разрешая Язару себя поласкать. Но, уже подняв руку, он передумал, не коснулся дикого животного и не заговорил с ним.

Другим примечательным местом стала вершина скалы и самая высокая точка Ведьминого леса. На голом каменистом утесе росла одинокая старая сосна. Перекрученная и безобразная она тянула к лесу колкие пальцы, и в стремлении прикоснуться к нему вырывалась корнями из камня. Сильный ничем не сдерживаемый ветер, оторвавший сосну от дома, теперь помогал ей вернуться. Он согнул дерево чуть не до горизонта, он срывал ее шишки и относил в лес семена.

Здесь Язар не ночевал, но часто садился под сень одинокой сосны, свешивал ноги с обрыва и мечтательно вглядывался вдаль. Повсюду в окоеме простирался лес. И вновь Язар чувствовал себя моряком. Но если прежде его нес по волнам приключений надежный корабль, теперь юноша оказался в одиночестве и за бортом. Он мог выбрать любое направление в зеленом океане, но и продолжая лежать на спине, еще долго мог не тонуть.

Рассматривал Язар также и небо, надеясь в тайне, что здесь его заметят альвы, они спустятся к нему чайками и укажут правильный путь. Но видел он только лесных птиц: сорок, дроздов и соек, слышал торопливый стук дятла, да протяжное уханье совы. И на вершине скалы Язар по-прежнему оставался от альвов безмерно далек.

Однажды недалеко от ручья на старом безлиственном ясене он увидел ведьмину губу. Все дерево источили короеды, но к самому грибу не подобрался ни слизень, ни жук. Язару не был знаком этот гриб, и он подумал, что наткнулся на еще одного древнего тролля, который пытается с ним заговорить. Он осторожно приблизил ухо к ведьминой губе, словно дерево могло вдруг ожить и укусить его. Он услышал щелкающее отрывистое стрекотание, которое мог бы издавать гигантский жук. От неожиданности Язар отпрянул. Он осмотрел ясень пристальней, но не обнаружил на нем никаких живых существ. Он вновь поднес ухо к ведьминой губе и вновь услышал стрекотание. Звук стал ослабевать и вскоре утонул в размеренно шелесте ручья.

Объяснить себе это чудо Язар так и не смог. Не стал он и срывать гриб, но впервые задумался о том, как давно слышал человеческую речь. И чем больше он думал об этом, тем явственней ему казалось, что память изменяет ему, он забывает голоса и сам уже неверно произносит звуки.

В ночь, когда Эсэтир, скинув капюшон, обнажил свой щербатый лик, Ведьмин лес наполнился холодным призрачным светом. Многих существ пробудило полнолуние. Печально завывали волки, и гулко заухали совы, заскрипели ветвями деревья, и застрекотали насекомые наперебой. Лесной шум мешал Язару уснуть, он долго ворочался и, уступив бессоннице, вышел из пещеры.

От неожиданности он вздрогнул. Недалеко от него со стороны оврага находились трое: души убитых троллем небоизбранных и командирского пса. Бессмысленными взглядами они смотрели в землю под ногами. Услышав шаги, они обернулись к Язару, они узнали его и потянулись к нему.

– Уходите! Прочь от меня!

Отмахиваясь руками, Язар в страхе попятился. Он не хотел возвращаться в пещеру, боясь оставаться с душами в тесноте. Но его пугал и сам лес, особенно жуткий в это полнолуние. Потому он не убежал и позволил душам приблизиться.

Души рассматривали его и как будто недоумевали. Они больше не тянули к нему свои призрачные пальцы, и Язар немного осмелел.

– Почему вы все еще здесь? – спросил он. – Почему не ушли из Яраила?

– Но ведь нам нужен проводник, – объяснили души людей; их голоса звучали подобно холодному заунывному ветру.

– Вы заблудились, – рассудил он. – Летите в небо. Вон ваш проводник, – и он указал на Луну.

– Спасибо тебе, добрый юноша.

– Спасибо тебе, Язар.

Души людей поклонились ему, а душа Грома попрощалась отрывистым лаем. Они вознеслись на небо и растворились в бледном свете Луны.

Разговор с душами окончательно успокоил Язара, голоса ночного леса больше не пугали его, и ему захотелось прогуляться. Не единожды ему встречались и другие заблудшие души. Они следовали за ним и тянулись к нему. Но все то были души зверей и птиц, и Язар не мог указать им дороги. Они шли за ним по холмам и оврагам, они висели над землей и пролетали сквозь деревья и камни. Так и ходили они за ним, как за вожаком стаи, до первых лучей рассвета. И тогда они бесследно рассеялись, но Язар чувствовал, что они по-прежнему блуждают где-то поблизости в лесу.

С того утра в лесных шорохах ему начала слышаться человеческая речь. Красивые мелодичные голоса щебетали птицами, журчали звонкими ручейками и убаюкивающе шелестели густой листвой. Они звучали на общесемардском – родном языке большинства людей континента, в том числе бризарцев. Язык этот знали и в удаленных от Семарда местах, потому часто его еще называли общечеловеческим. Ветер приносил Язару отдельные слова, но не собирал в предложения. И всегда с приближением Язара эти таинственные голоса смолкали. Ступал ли он осторожно или бежал во всю прыть, но ни в густых зарослях, ни у стремительных рек не заставал никого, кто мог те звуки издавать. Он уже стал опасаться, что одиночество лишает его разума, пока однажды не подкараулил голоса на лесной поляне. Здесь он слышал их особенно часто, и теперь, дожидаясь, долго и неподвижно лежал в кустах.

– Минувшей ночью он пожрал взрослого оленя, – звучал расстроенный женский голос, так чисто, словно спешил пробудившийся после зимней спячки ручей. – А ведь совсем недавно не мог совладать и с бельчонком.

– С каждой жертвой он становится только сильнее, – мрачно ответил мужской голос, а может, это лишь порыв ветра склонил сосновую ветвь.

– Ах, если бы только отец мог его поймать! – вновь звенел женский голос.

– Отец медлителен и стар. Нам нужна помощь.

– Но кто нам поможет?

Голоса внезапно умолкли, и воцарилось долгое молчание. Язар подумал, что лесные духи обнаружили его и убежали. Он осторожно раздвинул ветви кустарника.

Он увидел поджарых юношей и стройных дев. Одни были бледны, как мрамор, другие загорелы, как бронза, но всех их объединяла изумительная неземная красота. Одежд они не носили, и только длинные разноцветные волосы отчасти прикрывали их наготу. Волосы девушек порою опускались ниже колен, а у юношей доходили до поясов. У одних они были распушены и столь густы, что с ними не совладал бы ни один гребень. В яркой зелени волос других пробивались пестрые цветы. Изумительны были и глаза лесных духов: лишенные белков и радужек они сияли голубыми водами и зеленели изумрудной травой. Лесные духи лучились здоровьем и молодостью, но все они были чем-то омрачены.

– Попросим помощи у чужака, – предложил смуглокожий, по-видимому, древесный якша.

– У чужака?

– У несущего смерть?

– У этого огненного лиходея?

Нимфы и якши пришли в ужас от одного только этого предложения. Они галдели и спорили без умолку, так что Язар не мог разобрать отдельных слов.

– Мы не станем просить помощи у того, кто и принес в наш лес это горе! – решительно заявила речная нимфа, кожа которой походила на застывшую корочку прозрачного льда.

– Кальдия права, здесь ему не место, – поддержала ее другая нимфа, волосы которой плелись вьюнками и лозой. – Пусть возвращается в подземелье к цвергам, откуда он к нам и пришел!

– Нет, – поспорил с ней сосед. – Он определенно человек.

– Глаза у него не человеческие, и движется он словно альв.

– Он ведет за собой смерть, и в сердце его горит пожар.

– Не так важно, где именно он родился, – прекратила спор речная нимфа. – Ведь родился он точно не среди нас.

– В нем заключена большая сила, – вновь подал голос древесный якша. – Пусть забирает зло, которое породил, а затем пусть идет.

Его братья и сестры уже вновь начинали спорить, но их почти сразу прервал треск ветвей на противоположной от Язара стороне поляны.

Из-за кустов, шумно ломая ветки и заваливаясь с одного бока на другой, вышел неуклюжий карлик. Ростом он едва достигал высоким якшам пояса, а внешность имел столь безобразную, что казался трухлявым пнем в роще стройных берез. Увидев его, лесные духи в ужасе и отвращении вздрогнули. Но когда они присмотрелись, их глаза наполнились бездонным сожалением.

– Полье, что с тобой случилось? – спросили они.

– Тилму выпил мои соки, – прохрипел карлик. – Приложился к стволу и пил. Некому было меня защитить. Так и погубил…

Он стал заваливаться набок, но братья и сестры не дали ему упасть. Они заботливо усадили его наземь и опустились перед ним на колени.

– Мы поможем.

– Держись.

– Отец исцелит тебя.

– Кальдия, сестра, – слабо позвал умирающий. – Я сгораю заживо. Позволь испить твоей студеной воды в последний раз.

Со слезами на глазах речная нимфа приложила руку к его губам. Якша облегченно вздохнул и с этим вздохом рассыпался в прах.

Смерть брата повергла духов в цепенящий ужас. Они не хотели покидать этот мир и умирать вслед за ним. Ошеломленные они не сразу заметили, что на поляну вышел Язар.

– Я помогу, – пообещал он. – Кто такой Тилму, и как мне его победить?

Но его появление вызвало у духов еще больший страх. Они утратили человеческие облики и тут же растворились в налетевшем порыве ветра. Некоторое время в воздухе витал густой туман, отовсюду доносились стенания, и звучал лесной плач. На поляне осталась одна Кальдия, которая так отчаянно противилась идее дружбы с Язаром. Ее тонкие брови-льдинки сдвинулись в негодовании, а указательный палец нацелился ему в грудь.

– Ты, – прошептала она с ненавистью, но голос ее дрожал от страха. – Зачем ты привел к нам смерть?

– Я не понимаю тебя, – смутился Язар. Он старался говорить доброжелательно и, чтобы не спугнуть нимфу, оставался от нее в пяти шагах.

– Бесплотные пишачи только кусают своих жертв, пьют кровь и заражают болезнями. Но когда они находят тела людей, то пожирают их без остатков. Они забирают эти тела себе и тогда охотятся на все живое. Каждую ночь они пожирают одно существо и с каждой ночью становятся сильнее.

– Я только хотел спастись, – пробормотал Язар, не пряча глаз. Он не понимал чувств нимфы, ибо породил зло без умысла, а потому не видел за собой вины.

– Тилму испил уже столько крови, что теперь никому из моих сестер и братьев его не одолеть, – продолжала Кальдия, не слыша его. – Хотя это способен сделать ты, Язар.

Юноша растерялся окончательно.

– Но я не колдун, я простой человек.

– Простой человек? – насмешливо переспросила нимфа и присмотрелась к нему. И вдруг ее глаза расширились и наполнились слезами. – Ты не человек, ты… чудовище! – она отшатнулась в ужасе и стала медленно отступать. – Скольких ты убил? Сотни? Тысячи? Уходи из этого леса! Заклинаю тебя, уходи!

– Я никого не убивал, – теперь уже оскорблено пробормотал он.

Кальдия развернулась бежать, но двумя прыжками Язар настиг ее и ухватил за руку. Она обернулась, в ее глазах стояли ужас и боль.

– Пожалуйста, отпусти, – дрожащим голосом взмолилась она.

Он рассеянно убрал руку. На его пальцах остались капельки влаги, а в месте прикосновения ледяная рука нимфы потемнела, и от нее исходил густой белый пар.

Огорченный этой неприятностью Язар вернулся в пещеру. Он повторял в голове слова Кальдии, но никак не мог их уяснить. Должно быть, она ошиблась, а может, умышленно лгала, чтобы скормить пишачи нежелательного соседа.

Он не представлял, какой силой обладает Тилму, и может ли вообще человеческое оружие победить этого духа-кровопийцу. Не знал он и как его отыскать. Весь день он бродил по лесу, всматривался в звериные следы и прислушивался к далеким шорохам. Но лес сегодня был особенно пустынен и тих. Звери разбегались от одного запаха Язара, а птицы не садились на ветви подле него. Казалось, они боялись его пуще лесного убийцы. А вот пишачи не оставлял зримых следов, и только в воздухе повсюду витал гнетущий запах смерти.

Когда Эсмаид уплыл в далекие страны, и на небе его сменил слепой брат, волчий стон прорезал густую чащу. Язар побежал на звук. Он касался земли одними носками и почти летел. Он перемахивал овраги и даже их не замечал. Он бежал быстрее, чем способен бежать человек, дыхание же его оставалось размеренным, словно он продолжал стоять. В считанные минуты он преодолел девять верст. Он спустился в затопленный грот и нырнул в мутную стоячую воду. Проплыв саженей двадцать он оказался в просторной пещере. Стены ее покрывал мох, повсюду торчали бледные и гнилые грибы. Свод пещеры низко надвигался и скалился обомшелыми клыками-сталактитами. В пещеру не заглядывало солнце, но в желтом свете больших глаз пишачи Язар отчетливо видел его самого.

Тилму стоял на небольшом пригорке – единственном островке в море темной воды. Он похитил тело небоизбранного, а голову и крылья взял у филина. Выглядел он как оживший мертвец: плоть его посинела, и в ней бугрились налитые русла черных вен. Ноги лесного вампира оканчивались копытами, руки длинными кривыми когтями. Он удерживал скулящего волка и выклевывал из него огромные куски мяса. Его обнаженную плоть и перья обагряла свежая кровь; она стремительно покидала островок и спешила в воду тонкими ручейками. Это был тот самый ужасный волк, который заглядывал в сумку Язару. Услышав плеск воды, пишачи поднял голову филина и круто ее повернул. Он смотрел на Язара огромными желтыми глазами и не моргал. Язар вышел из воды.

– Я благодарен тебе за этот ужин, – сиплым голосом проклекотал Тилму. – Быть может, ты хочешь разделить со мной трапезу? – он пододвинул Язару умирающего волка. – Возьми, это мой тебе дар.

Язар поморщился в отвращении, но поведение пишачи его смутило.

– За что ты меня благодаришь?

– За то, что подарил мне тело! За то, что позволил отведать плоти! Ах, как же она вкусна! – пишачи в удовольствии затряс головой. – И как я завидовал волкам и людям, что безнаказанно вкушают ее от рождения и до конца своих дней! Теперь и мне знакомо это блаженство! Но послушай, Язар, – Тилму впервые моргнул, надолго закрыв глаза. – Ты помог мне однажды, помоги еще раз. Я хочу и дальше наслаждаться свежей плотью, но этот увалень, леший, все пытается меня поймать! Я не хочу лишиться тела и вновь стать ничтожным комаром! Помоги мне, Язар, убей Аболура! Он доверяет тебе и подпустит. Переруби его напополам, как трухлявое полено! Сожги в своем жарком огне!

Язар подумал, что если быстро убьет пишачи, то, может быть, еще успеет спасти волка. Он обнажил костяной меч.

– Режь его! – неверно понял его пишачи. – Хочешь, я оторву для тебя самый сочный кусок?

Он склонился над волком и не заметил, как Язар нанес удар. Костяной меч неожиданно легко срубил птичью голову; из разорванной шеи медленно полилась старая свернувшаяся кровь. Но даже такая жуткая рана не могла убить пишачи. Огромные глаза стали учащенно моргать и вращаться. Тело, одной рукой закрывая рану, второй потянулось к отрубленной голове.

Язар нанес новый удар и пронзил пишачи сердце. Но для злонравного духа, которому плоть была лишь скоротечной оболочкой, то был и вовсе пустяк. Тилму ухватил голову. Тогда Язар отсек падальщику руки, он обкорнал ему крылья и рубил тело до тех пор, пока не изрезал на части. Наконец пишачи издох, улетел низшим духом и затаился где-то в обиде. Удивительно много оказалось в нем крови, словно было он полным крови бурдюком. Его густая кровь расползлась по земле вязкой лужей, она покрыла собой весь островок, и свесилась над водой. Но и мутная вода грота была слишком чиста для крови пишачи, она отказалась ее принимать, и кровь так и осталась лежать вокруг острова омерзительной красной бахромой.

Язар склонился над волком. От его прикосновения зверь дернулся в последний раз и утих. Юноша грустно погладил его густую испачканную кровью шерстку, вырыл неглубокую могилу и засыпал волка землей.

Возвращался он в смешанных чувствах. Он развоплотил злого духа, но утратил единственного лесного друга, который не боялся его и ему доверял.

У входа в пещеру его дожидался спасший ему жизнь старый лесной тролль.

– Спасибо тебе, Язар, – он склонил голову, зашуршав сухими ветвями. – Я стал слишком медлительным, чтобы оберегать своих детей.

– Так это ты хозяин Ведьминого леса, – запоздало сообразил Язар. – Я думал, ты тролль. Почему ты раньше со мной не разговаривал?

– Я просыпался, – извинился Аболурд. – Тебе известно, как тяжело ворочать языком, едва проснувшись. И это ты никогда не засыпал дольше, чем на одну ночь. Мой сон продолжался две сотни лет.

– Как же так вышло, что ты проспал двести лет? – изумился Язар. – И кто следил за твоим лесом, пока ты спал?

– За лесом приглядывали мои дети: нимфы и якши. А еще прежде тебя в пещере жил один добрый знахарь, он поил меня и кормил. Но и его сил не хватило, чтобы сломить ведьмины чары. – Леший замолчал, поднял голову и закатил глаза, вспоминая. – Двести лет назад сюда явилась красная колдунья. Ей приглянулись эти благодатные земли, и здесь она пожелала возвести себе дом и разбить магический сад. Колдунья одолела меня, и мои дети погибли. Она пощадила лишь новорожденный побег рябины, но только для того, чтобы сделать его своим рабом. – Аболур тяжело скрипуче выдохнул. – Однако колдунья мертва, но сын ко мне так и не вернулся. Скажи, Язар, ты видел рыжеволосого якшу в своем селе?

Язар сразу понял, о какой рябине говорит леший, но на пепелище Акатазы он видел только обугленный пень. Он грустно покачал головой.

– Мне жаль хозяин леса, твой сын не вернется.

Леший вновь тяжело вздохнул и ничего не ответил.

– Скажи мне, – прервал тишину Язар, – почему в твоих угодьях блуждают животные души? Можешь ли ты их отпустить?

– Я не могу их отпустить, потому что не я их удерживаю, Язар, а ты.

– Я? – растеряно переспросил юноша. – Но как?

– Они не видят Луны и Солнца и следуют за тобой. Быть может, их ослепляет заключенное в тебе пламя. Они летят к тебе, как на лампаду мотыльки. Но потому же тебя сторонятся живые, ибо они видят в тебе пожар.

– Ничего подобного прежде со мной не происходило. Наверное, всему виной глаз альва, или его письмо.

Язар без опасения передал лешему свои сокровища. Тот посмотрел в черный камень на свет, покрутил письмо в сучковатых руках.

– Мне не знаком этот язык, – признался он к разочарованию Язара. – Но нет в нем иной магии помимо той, что хранит облик письму. Но и неверно, что тебя изменил глаз альва, – он лишь открыл то, что прежде дремало. – Леший вернул Язару письмо и глаз. – А теперь, мой друг, я предлагаю и тебе вздремнуть. Утром я укажу тебе дорогу из леса. Но подумай хорошенько, куда ты захочешь пойти. Мои дети окружат заботой твою родню. Ты будешь жить в довольстве и радости, если вернешься домой. Но ежели ты пойдешь дальше на восток, твоя дорога будет тяжела. Ты будешь сеять смерть, и смерть будет следовать вместе с тобой.

– Я пойду, – решительно начал Язар, но тут же запнулся. – Пойду…

– Не спеши с ответом, – мерной речью успокаивал леший. – Ты волен уйти в любое время, а волен жить в моем лесу до конца своих дней. А пока отдохни. Ляг у моих корней, и в эту ночь я дарую тебе безмятежный сон.

Язар сомневался, что после калейдоскопа событий и вихря ошеломительных откровений сегодняшнего дня сумеет хотя бы сомкнуть глаза. Однако он, следуя совету Аболура, устроился у его ног. Спал он легко и спокойно, а когда очнулся, почувствовал в себе прилив новых, прежде невиданных сил. Он лежал на ласковом травяном ковре, а едва проснувшееся, но уже теплое солнце только подползало к его ногам.

Ближайшим поселением по его прежним представлениям был стоящий у Синего луча городок Золотарь. Однако он находился в пятидесяти верстах от Винника, тогда как по собственным оценкам Язар удалился от родной деревни уже на все семьдесят верст. Он давно отыскал путь к оврагу, где состоялось его знакомство с охотниками, и знал наверняка, что сумеет проделать обратную дорогу к селу. Но и с этим решением он медлил. С чем он вернется домой? С чужими вещами, ядовитыми грибами и умением сбивать желуди стрелами? Он вспоминал манящие обещания лешего, но сомневался. Зачем тогда было уходить, если он готов так быстро отступить?

Зима меж тем день ото дня крепчала. Облетали последние листья, отцветали травы. Ночи становились холоднее. Однако Язар этого не замечал. Победив пишачи, он впервые почувствовал в своей груди пламя, о котором говорили нимфы, и которого боялись звери. Чужая кровь пробудила в нем загадочную прежде дремавшую силу. Она его согревала, но она же его душила, сдавливала горло и не давала уснуть. Заглушить этот жар он спускался к роднику. Он подолгу лежал в его холодной воде и жадно глотал ее, как путник, умирающий от жажды в пустыни.

Родник укачивал его, словно любящая мать свое чадо в колыбели. В такие минуты Язар ни о чем не думал и отдавал свои мысли воде. Он отрешался от внешнего мира настолько, что порою вздрагивал, вдруг начиная тонуть. В одно из таких пробуждений он увидел перед собой Кальдию. Одной рукой нимфа его покачивала, другой нежно гладила по лицу. От неожиданности Язар вздрогнул и выскочил из купели. Смущение наступило позднее.

– Давно ты здесь? – растеряно спросил он. Нимфа засмеялась.

– Я здесь всегда. Не нужно меня смущаться, это все равно, что смущаться самой воды.

– Прости, что обжег тебя, схватив тогда за руку, – извинился он. – А тебе не больно, когда я прикасаюсь к твоему роднику?

– Мне даже… приятно, – призналась Кальдия. Она взяла его за руку и вновь вернула в купель. Он не имел ни сил, ни желания сопротивляться. – Мне приятно заботиться о птицах и зверях, а теперь приятно заботиться о тебе. Мне нравится утолять жажду, мне нравится забирать усталость. Ведь что может быть приятней, чем видеть счастье в живых глазах?

Но вдруг она помрачнела, и Язар, не отводящий от нее завороженного взгляда не смог этого не понять.

– Что тебя печалит, Кальдия? – обеспокоился он и сам, приняв ее печаль.

– Я остужаю твое сердце, Язар, а все равно не могу его остудить. И твой огонь с каждым днем только разгорается.

– Почему это происходит?

– В тебе два сердца. Одно принадлежит доброму юноше, другое жестокому убийце. И мне грустно оттого, что этот добрый юноша совсем скоро будет убит.

– Я не стану жестоким, – возразил он, – я не изменюсь.

– Я не утверждаю, что ты изменишься. Напротив, ты станешь тем, кем был всегда.

– Ты говорила, я убил тысячи, – вспомнил Язар. – Почему ты так сказала? Ведь я никого не убивал.

– Я это увидела, – Кальдия отвернулась. – Я увидела в тебе жестокое красное пламя. Может быть, это был пожар.

– Я все равно не понимаю…

– Прости, Язар, – перебила она. – Мне становится больно.

Он поспешил выбраться из купели, а на другой день не вернулся к роднику.

Он не бережливо расходовал чужие запасы и понимал, что не сумеет переждать зимы даже в пещере. Леший или его дети порою собирали для него грибы и ягоды, приносили орехи и травы. Но Язару было совестно принимать их дары, и чрезмерное внимание стало для него мучительней прежней враждебности.

Когда однажды наутро он вышел из пещеры, воздух наполняла холодная туманная дымка, а землю покрывала крупа. Этот знак он счел сигналом к действию. Он взял теплые вещи, провизию и походный мешок отшельника со всем его содержимым. Он не считал это кражей, ведь если хозяин пещеры не объявился до сих пор, не было оснований ждать его возвращения.

В последний раз он отправился по воду на родник. Там он пообещал себе сделать выбор: вернуться в деревню или уйти в город.

У купели его поджидал особый зверь. Крепким телом таранд напоминал быка, голову имел оленью с длинными ветвистыми рогами. Но удивительней всего была его длинная кустистая шерсть. Принимая цвета окружения, она маскировала зверя так, что издалека Язар его не заметил и принял за ветви рога. Копытом таранд подталкивал, словно пытаясь разбудить, неподвижно лежащего на земле человека. Мужчина уткнулся в траву лицом, а из его спины торчали две стрелы. Одет он был не по погоде легко в простой льняной рубахе и штанах, почти таких же сношенных, как и вещи, оставленные отшельником на сундуке. Перевернув мертвеца, Язар увидел мужчину степенных лет, с добрыми карими глазами, которые смотрели на него с теплотой даже сейчас. Язар легко узнал его и сразу понял, отчего овчина из пещеры показалась ему знакомой. Именно в той одежде к ним каждый год захаживал знахарь Велхоир – тот самый зелейник, что не сумел его излечить.

Язар осмотрелся, теперь зная, как опасно оставлять в лесу непогребённым человеческое тело. На другом берегу он увидел Кальдию.

– Я присмотрю за ним, – пообещала она. – Ступай.

Внутренний спор Язара разрешился, и юноша развернулся в сторону одинокой скальной сосны. Однако таранд несогласно ткнул его мордой в плечо.

– Ты не знаешь, куда я иду, и тем более не должен идти со мной, – возразил Язар. – Я не смогу тебя защитить.

Но таранд упрямился и не давал ему дороги. Пригибая голову, он так и навязывался человеку в проводники.

Язар уступил. Он закинул на круп животному и приторочил поклажу, а затем запрыгнул и сам. Дед Сусард держал лошадь, и Язар сызмальства был приучен к верховой езде. Но одно дело скакать по степным равнинам на деревенских тощих клячах, и другое нестись по буеракам сквозь лесную чащу на широком крупе чудесного скакуна.

Они мчались быстрее ветра, и Язар, держась за рога таранда, развевался парусом на ветру. Но он даже не успел хорошенько испугаться. То ли зверь под ним был волшебным, то ли выход, в самом деле, оказался ближе, чем он полагал. Но едва таранд ринулся на завалы бурелома, как лес вдруг расступился перед ними и сразу же сомкнулся позади.

Глава четвертая. Нападение троллей

Язар и его лесной проводник стояли на берегу Синего Луча. Прежде то была великая, могучая река, несущая стремительные воды первым людям, великанам и другим древним народам этих краев. Но когда боги сошлись в опустошительной битве за обладание Яраилом, единый континент Мард распался, река иссякла и убежала в Яллуйское море и Тревожный океан. Теперь ее опустевшее русло наполнялось лишь в половодье, но и тогда река спешила к большой воде. Всю остальную часть года по пересохшему руслу, как по тракту, катились повозки и торопились купцы в Бризарион.

На склоне Синего Луча в мутной воде копошился старик. Он был истощен настолько, будто много дней обходился без еды. Редкие пучки травы вдоль реки покрывал легкий иней, однако единственной одеждой старику служили грязные драные лохмотья. Он стоял в грязной воде по щиколотку босыми ногами и вгрызался затупленной лопатой в каменистое дно. Крупные камни он выбрасывал, оставшуюся массу перетирал через сито над лоханкой с чистой водой. Он промывал просочившуюся в лоханку массу и подолгу сидел над ней, скрючившись и перебирая песчинки длинными черными ногтями трясущихся дряблых рук.

– Дедушка, чем это вы занимаетесь? – громко крикнул ему с берега Язар.

Старик вздрогнул и от неожиданности выронил лоханку, землю в которой уже почти перебрал. Он поднял седую голову и сощурился от утреннего солнца, которое поднималось точно за спиной путешественника.

– Ох, внучок, напугал ты меня! Я уж думал, этезианцы пришли. Золото я добываю, драгоценные камни ищу. Прежде много того добра было под нашим Золотарем, оттого и город так назвали. Бывало, идешь, а смарагды под каблуком так и сверкают! Мы тогда им цены не знали, подбирали, да и бросали в воду. Вроде и красивый камень, блестящий, а разве скотину камнем накормишь? Глупыми были. А там уж солдаты прибыли. Телегами сокровища грузили. Все подчистили!

Язар слез с таранда и спустился к старику.

– Вижу, дедушка, нелегкая это работа – золото добывать. Вы простите, что напугал. Позвольте помочь.

Старик присмотрелся к Язару и грустно покачал головой.

– Эх, внучок, здесь глаз острый нужен. Зоркость мою забрала старость, а тебя, погляжу, и молодость ею не наградила. Ступай себе с Эсмаидом, – он махнул рукой.

Но Язар не послушал старика, разулся и взялся ходить по речке. Вода в ней была студеной и такой мутной, что человеческий глаз не смог бы увидеть и близкого дна. Но Язар различал и мелкие обтесанные камни, тоненькие травинки и бледные ниточки-корешки. Он прошелся вперед, назад, а затем наклонился и поднял из воды изумруд величиной с кулак, яркий и чистый как стекло.

Дед не переставал кланяться и все заливался слезами.

– Выручил ты меня, добрый юноша! От голодной смерти спас! – а взяв камень в руки, он изумленно добавил: – Да ведь это смарагд, что я по молодечеству в реку кинул!

– Что же это? – изумился Язар. – Царь повозками самоцветы вывозит, а его люди в голоде живут?

– На то он и царь, чтобы в роскоши жить, – важно возразил старик. – Человек он добрый, только от крестьян высоко поднялся и не видно ему с высоты трона, что в нужде простой народ. В нашей бедности нет его вины. Золотарь наводнили этезианцы, вот причина. Они и работу нашу отнимают, и еду поедают. И столько их в городе развелось, что мы, бризарцы, и шагу без их дозволения уже ступить не можем. Потому-то я так далеко от города и промышляю, чтобы этезианцы не прознали.

– Далеко ли Золотарь? – спросил Язар.

– Девять верст, если прямиком по Синему Лучу идти.

– А есть ли в городе волшебник или ученый человек?

– Бывал у нас один травник, Велхоир. Широкой души человек. Каждый год приезжал, всех жителей обходил, всех лечил. Да запропастился куда-то, все нет его, – старик задумался, вспоминая. – Других магов-кудесников в Золотаре не бывало. Храмовники есть, а только они не людям помогают, но служат богам.

– Я могу подвезти вас, – предложил Язар, рассматривая жалкое рубище старика. Затем в изумлении и сочувствии покачал головой. – И как вы только насмерть не замерзли?

– Замерз я знатно, это верно, – признался тот. – Но холод меня не погубит. Другое дело – жара. И почему-то, внучек, с твоим приходом мне стало вдруг жарко.

– А я вас все равно не брошу, – возразил Язар. – Возьмите.

Он передал старику все теплые вещи Велхоира. На нем оставались его домашние меховые штаны и суконная рубаха, а также плащ небоизбранных. Однако и теперь он не почувствовал холода.

– Благодарствую тебе, внучок, – старик поклонился. – Теперь еще годок-другой переживу.

– Вы правы, дедушка, со мной что-то происходит. Будто огонь из сердца по телу растекается. Я заболел?

– Напротив, ты выздоравливаешь, – загадочно ответил старец. С прищуром он поднял взгляд к таранду; животное покорно стояло на краю берега. – А ты чего молчишь? Спускайся, поговорим! – Таранд мотнул головой в направлении Золотаря. – Что значит, «некогда»? В наши годы уже не спешат.

– Вы его знаете? – изумился Язар. – И можете с ним говорить?

– А разве мы говорим на разных языках? – старик задумчиво почесал седую макушку. – И как не знать. Еще ребенком я резвился у его копыт. А он стоял могучий, благородный, как и сейчас. Вот только прежде был он счастлив, а ныне обездолен.

– А что с ним случилось?

– Его глубоко ранили.

Старик помрачнел и, будто позабыв о Язаре, отвернулся, продолжив просеивать землю в мутной воде.

– Но ведь у вас уже есть изумруд, – наполнил ему Язар.

Старик вздрогнул от неожиданности и едва не выронил лопату. Обернувшись, он посмотрел на него удивленно, словно видел впервые.

– Откуда ты знаешь о моем изумруде? – настороженно спросил он. – Это царь тебя прислал? Нет здесь больше самоцветов, так ему и передай!

Язар не заметил, куда старик дел изумруд, но присмотревшись, нашел камень на том самом месте, где увидел его в прошлый раз. Забирать изумруд он не стал.

Он не нашел таранда на берегу. Зверь исчез, не оставив следов на припорошенной снегом земле. А вот трава на берегу неожиданно позеленела и распушилась, словно получила столь долгожданное тепло. Тогда Язар все понял, и его душу затопило тяжелой печалью. Уже тысячи лет старик ходит по руслу Синего Луча, но он не найдет того, что потерял, и с каждым годом будет все больше высыхать.

Не прошел Язар и трех верст, как различил звуки близкого сражения. Упала утренняя туманная дымка, и впереди, на другом берегу Синего Луча, он увидел обнесенный частоколом город. Частокол соединял две высокие бревенчатые башни, над которыми развевались ветром знамена. На первом знамени Бризара на голубом фоне попирал изумрудное яблоко расправивший крылья золотой ястреб. На втором знамени самого Золотаря вдоль могучего древа тянулась глубокая синяя река. У частокола шесть сотен солдат сражались с двумя дюжинами троллей. Воины, в их числе и немногие конники, облачились в стальные шлемы, доспехи поверх кольчуг и вооружились алебардами и топорами. Все они имели этезианскую внешность: угольные волосы, смуглую кожу и грубые хмурые лица. Среди них не было лучников, ибо даже горящие стрелы не могли причинить троллям значительного вреда.

Почти все тролли имели уже знакомые Язару черты, сближающие их с деревьями, хотя и разительно отличались меж собой. Некоторые были тощими с крюками-пальцами, другие имели вдавленные в шеи подбородки и вислые животы. Отличались даже их глаза: у одних они были почти человеческими, только пустыми, у вторых пучились разновеликими фруктами или камнями. Впрочем, никто из троллей не достигал таких размеров и не походил на дерево настолько, как леший Аболур.

Два пещерных тролля заметно выделялись среди своих лесных братьев. Они были ниже, но гораздо массивней и крепче. Сдвинуть пещерного тролля не смогла бы и двойка слонов. Не могло с ними сладить и простое человеческое оружие. Широкие размахи топоров и алебард прочерчивали на их шкурах лишь незначительные царапины. Пещерные тролли не обладали проворством и скоростью, но стояли во главе небольшого отряда и тараном прокладывали дорогу к Золотарю. Их непропорционально огромные каменные стопы одинаково легко втаптывали в землю и пеших, и конных. Они шли размеренно, как заведенные игрушки, а их неотвратимый шаг заупокойным колоколом сотрясал посуду и наполнял ужасом молчаливые дома затаившихся в погребах жителей Золотаря.

Подбежав ближе, Язар бросил походный мешок.

– Назад! – крикнул он троллям, уповая на силу глаза альва. – Идите в лес!

Тролли его не слушали или не понимали. Заглядывая им в глаза, он видел только безумие и ярость.

Один из троллей выбрал его своей целью. И пока Язар увертывался от его кулаков, солдаты рубили чудовищу ноги. Убить тролля непросто, – создания эти невероятно живучие. Болотные и лесные тролли способны отращивать отрубленные конечности, не смертельно для них и отсечение головы. Разума в них немного, оттого голова для них не ценнее ноги или руки. Уничтожить такого тролля можно огнем, изрубив на части или отравив. Пещерные и снежные тролли не боятся огня, но конечностей отращивать не умеют. Правда и ранить их сложнее, – живя среди камней и скал, они и сами уподобились камням.

Солдаты подрубили троллю одну из ног и, лишив подвижности, теперь кружили вокруг и кромсали его со всех сторон. Их топоры вырубали из него большие куски и щепы, повсюду летела густая черная кровь. Тролль уменьшался на глазах.

Язар не принимал участия в добивании и переключился на другого противника. Вновь ему удалось перевести внимание на себя. Приноровившись и осмелев, он перепрыгивал ветви тролля или пригибался под ними, одновременно ведя ответную атаку. Удивительно, но легкий костяной меч в этой битве проявлял себя не хуже созданных для рубки топоров. Сначала Язар отсек троллю пальцы, затем кисти, и наконец укоротил ему руки вполовину. Тролль принялся топтать людей ногами. Но, поднимая ногу, он утрачивал равновесие и становился уязвим. Умелый всадник с алебардой выгадал момент, поднырнул под тролля и подрубил на скаку. Одноногий тролль свалился со скрипом, словно сухое дерево.

Поглощенный сражением и оглушенный несмолкаемым грохотом Язар упустил из виду другого тролля. Он кинулся в сторону, лишь увидев перед собой огромную тень. Через мгновение в том месте, где он стоял, вздыбилась земля, поднятая в воздух когтями лесного тролля. Почва осыпалась в яму. Ноги Язара потеряли опору, увязли в движущейся массе, и он упал. Вновь его накрыла длинная тень.

Вдруг тролль протяжно застонал, – по его телу из центра быстро распространялось яркое желтое пламя. Огонь пожирал тролля, как соломину, высушивал и обугливал. Это пламя вырывалось из рук стоящей позади тролля девушки.

Выглядела она не старше Язара, роста была невысокого, кожу имела смуглую цвета древесной коры и такую же неоднородную в тонах. Темными почти черными были и ее большие звериные глаза. Но точеное изящное лицо и заостренные уши не могли принадлежать жительнице Этезии. Ее темные вьющиеся волосы, словно бронза, покрытая патиной, отливали зеленью. Перетянутые на лбу зеленой лентой они спускались далеко за спину толстой косой, но и тогда выбивались и топорщились во все стороны, будто отродясь не ведали гребня. Оделась девушка в зеленую тунику, подпоясалась карей лентой и завернулась в зеленый плащ. Обуви она не носила, а ее стопы были такими сильными, что когда она стояла, ее пятки не касались земли. На ее спине покоился короткий потемневший от времени лук, а на бедре без ножен болтался грубый деревянный меч, напоминающий перекрученную корягу.

Зачарованный необычайной внешностью незнакомки Язар не заметил, как погасло пламя в ее руках, и не заметил, как лесной тролль бежал прочь, упал и рассыпался горкой древесного угля.

– Идем к стенам! – услышал он голос.

Моргнув, он сбросил наваждение и вдруг обнаружил, что девушка стоит прямо перед ним. Повернув голову, он увидел, что половина лесных троллей повержена, однако их пещерные братья почти невредимые уже подобрались к частоколу и крошат его в труху.

Девушка сняла с пояса меч и протянула Язару. Оружие она держала с величайшей осторожностью обеими руками.

– Это Волорил, – с благоговением представила она меч. – Нет в Яраиле того камня, который он не сумеет расколоть. Возьми его. Но будь осторожен: Волорил не навредит потомку альва, но смертельно опасен для прочих народов.

Язар видел, с какой тяжестью девушка оторвала от себя меч. Он благодарно принял оружие и поспешил к частоколу.

Он выбрал целью ближайшего пещерного тролля. Тот уже проломил частокол и теперь углублялся в город. Он не отвлекался на солдат и не преследовал людей, но сознательно уничтожал постройки, будто именно они являлись его врагами. Маленькие бревенчатые домики и сараи разваливались под его весом как стога соломы. Охваченные ужасом, жители выскакивали из домов и бежали по широким улицам, надеясь укрыться в дальней части города. Они спасались от тролля, как от неотвратимой угрозы, как от природной катастрофы. Они бежали от тролля, как муравьи бегут от наводнения. Брошенные на цепях собаки надсадно лаяли, но только находясь на значительном от тролля расстоянии. Когда чудовище приближалось, они трусливо поджимали хвосты и прятались в конурах. Солдаты были напуганы не меньше обывателей, они не могли остановить тролля и бессильно наблюдали, как разрушаются в том числе их собственные дома.

До последнего момента Язар не был уверен, что деревянная палка в его руках не розыгрыш колдуньи. Однако Волорил вошел в ногу тролля легко и глубоко, словно не дерево в камень, но в масло острая сталь. Этот укол тролль уже почувствовал. Он завертелся в поисках обидчика, хлопая своими маленькими кварцевыми глазами.

Нанеся удар, Язар укрылся за стеной разрушенного дома. Он не видел тролля, но на слух точно определял его движения. Когда тот отвернулся, Язар взбежал по заваленной крыше, прыгнул на него и вогнал Волорил в его могучую спину по самую рукоять. Жуткий вой разнесся над Золотарем. Тролль не мог достать противника толстыми негнущимися руками и попытался сделать это обломком балки.

Его шершавая спина имела много выступов, по которым Язар мог взбираться как по скале. Вынув меч, он дал свободу потоку вязкой черной крови и одновременно почувствовал, что под каменной оболочкой прячется обыкновенная уязвимая плоть. Избегая бревна, которым его пытались смахнуть, Язар вскарабкался троллю на плечо. Он всадил Волорил ему в голову, но повторил это еще трижды, прежде чем тролль потерял достаточно крови, чтобы упасть.

Пещерный тролль загремел ничком, повалил столетнюю яблоню и поднял тучу пыли. От его падения вздрогнула сама земля.

Язар отскочил в сторону и прикрыл лицо от щепок. Но когда он отнял руку, то, к изумлению, увидел, как шевелится и силится подняться тролль. Мгновение Язар стоял в нерешительности, но затем вновь устремился к противнику. Один удар, второй, третий…

«Умирай же, умирай! – мысленно почти просил он тролля».

Получив десятки уколов и потеряв ведра густой черной крови, тролль наконец затих. Язар испытал облегчение. В одиночку он одолел могучего противника. Другой человек гордился бы этим, но сам он ощущал только отвращение к себе и даже сочувствовал троллю. Одно дело зарубить топором петуха, и совсем другое до смерти заколоть его иголкой.

Меж тем колдунья занималась вторым пещерным троллем. Тот не вошел в город, а вымещал свой гнев на сторожевой башне, над которой развевалось знамя Бризара. Она пустовала, но это не умаляло ненависти к ней пещерного тролля. С первым ударом башня накренилась и затрещала. Второй удар образовал в ней большую брешь. Когда тролль воздел огромные многопудовые кулачищи для третьего удара, небо над ним осветилось. Ослепительная белая молния вошла в него через голову, пробежала по телу и угасла в земле под ногами.

Это заклинание могло свалить быка, но пещерного тролля оно только разозлило. Он издал сердитое рычание и выплеснул всю накопившуюся ярость с третьим ударом. Сторожевая башня согнулась пополам и рухнула, похоронив под своими обломками гордого золотого ястреба и оказавшихся поблизости солдат.

Колдунья соединила большие пальцы с мизинцами в мудре воды, перекрестила руки, затем выпростала вперед раскрытые ладони. Из ее рук вырвался и протянулся к троллю морозный луч. Он имел четко очерченные острые контуры и казался плотным, как заиндевелая бечева. Но отдельные снежинки отрывались от общей массы, кружили с воздушными потоками и красиво блестели в солнечных лучах.

Иней быстро расползался по каменному телу тролля, сковывая его и замедляя. Лед пробирался в сочленения между каменными выступами, наполнял трещины и пустоты.

Гигант тяжело развернулся и двинулся к источнику раздражения. Тело плохо его слушалось, и шаги выходили короткими и неуклюжими. От него шел пар, а из пасти-провала вырывалось тяжелое кустистое облако.

Защитники, осмелев, набросились на тролля со всех сторон, как муравьи на подобравшегося к муравейнику жука. Они рубили его рьяно и с удвоенной силой, стесывая и высекая из него ледяные куски. Но даже теперь они не могли достать его мягкой плоти.

– Все назад! – велела колдунья.

Она прервала холодный поток, а движением руки разбила оставшийся лед мелкими осколками. Гигант вздрогнул всем телом, покачнулся, но устоял. Раны его по-прежнему были незначительны, но ледяной покров больше не сковывал движений.

Солдаты кинулись врассыпную. Один из них в растерянности замешкался и через мгновение был втоптан в землю тяжелой каменной стопой. От удара его стальной нагрудник лопнул, и вываливалась словно из распоротого брюха смешанная с кольчугой изувеченная плоть. Шлем сломал переносицу и вошел глубоко в череп, а земля присыпала полные крови глаза.

Мимо колдуньи пролетел всадник, но не предложил ей помощи. И она тоже побежала, но не в отчаянии, а лишь выигрывая время для обдумывания следующего шага. Она не знала достаточно сильного заклинания, чтобы разрушить крепкого тела тролля, но там, где терпит поражение грубая сила, побеждает хитрость.

– Мне нужен конь! – крикнула она другому всаднику, который также собирался пролететь мимо.

Мужчина поколебался. Взглянул на тролля – тот еще находился на значительном расстоянии – и все-таки спешился.

– Ну, Иварис, только на тебя и надежда! Выручай! – крикнул ей на прощание этезианский воин и убежал.

Колдунья повернула коня. Она удерживалась в седле без помощи рук, а животное понимало ее без слов и точно выполняло все молчаливые приказы.

В лучах восходящего солнца тролль отбрасывал длинную чудовищных размеров тень. Иварис выстрелила на скаку. Ее стрела вонзилась в центр этой тени, а магия раскалила стрелу и возвысила столбом белого света. Столб оставался неподвижен, и когда тень шевелилась, она будто бы распарывалась об него.

Скача вокруг тролля, Иварис влекла его за собой и добивалась того, чтобы его тень была разрезана на как можно большее число лоскутов. При этом отсеченные части тени стремительно бледнели и исчезали.

Ослабив связь тролля с одной эссенцией, колдунья атаковала его разум. На мгновение ей удалось увидеть мир в приглушенном свете его темных гранитных глаз. Ее наполнили злоба и ярость, она не владела могучим каменным телом, но только желала крушить и уничтожать. В ее сознании разгорелся такой пожар, что она поспешила укрыться в знакомых холодных мыслях.

Какое-то время оба стояли в недоумении. Но вот тролль снова бросился в атаку, а всадница кинулась в сторону. Избежав столкновения с ногой тролля, она широко раздвинула пальцы левой руки, а затем собрала их в кулак. Рука против ее воли вздрогнула, затем еще раз и еще. Но она не разжимала пальцев, и постепенно внутренние толчки начали ослабевать. Одновременно с этим слабел и тролль. Он сильно раскачивался из стороны в сторону, а его движения и замахи становились все неуклюжей. Кулак Иварис вздрогнул в последний раз. Тролль замер, схватился за грудь и повалился бездыханный, а грохот его падения разнесся по умолкшим улицам Золотаря.

Язар мгновенно определил источник шума. Он побежал навстречу колдунье и столкнулся с ней у частокола. Он осмотрелся. Среди растоптанных людей, среди разорванных лошадей догорали последние лесные тролли. Ни один из них не уцелел, ни один не обратился в бегство. Но исход боя никто из выживших не посмел бы назвать победой. С бессмысленными взглядами люди слонялись по полю брани, поднимали раненных и подолгу останавливались у мертвецов. Они не могли поверить, что сражение принесло городу столь большие потери и жуткие разрушения.

Язар стоял в бреши в тени частокола и ошеломленно смотрел на поле боя. Он не в силах был отвести взгляда, однако не ужас, но сомнения овладели им. Должно быть, в этом сражении погибло больше людей, чем жило во всем Виннике. Язар не мог решить: заходить ему в город или остаться. Он понимал, что, если не свернет с выбранного пути, подобное страшное зрелище станет для него обыденностью. Внешне он сохранял спокойствие, но, когда солнечные лучи отражались от его блеклых глаз, он вздрагивал. В те мгновения ему виделись души погибших людей; выплывая из безжизненных оболочек, они с надеждой тянулись к нему. И не сами души страшили его, но то пламя, которое в нем их привлекало. Он не знал природу этого пламени, да и как он, обыкновенный пастух, мог это знать, если эту загадку не разрешил даже древний леший.

Не сразу он заметил протянутую к нему в ожидании руку. Он передал колдунье Волорил, в задумчивой рассеянности взяв его за клинок. Лишь ее голос вернул его к реальности.

– Как ты это сделал?

Он понял вопрос, но не находил слов для ответа. Он посмотрел на ладонь, которой держал клинок, – на ней не было и царапины. Он замялся, не желая рассказывать о глазе альва, но вместе с тем осознавая подозрительность затяжного молчания. Он попытался переменить тему.

– Расскажи мне про этот меч.

– Волорил сотворен из корня первого каштана моего родного леса. Это прекрасное место. Золотая листва шелестит в потоках горячего ветра, а пальцы ног ласкают высокие бархатные ковры, – Иварис погрузилась в приятные воспоминания. – Оставь его при себе.

– Почему ты дала Волорил именно мне?

– Ты оказался самым проворным среди солдат, – она пристально заглянула ему в глаза. – Необычайно проворным для человека.

– Я человек, – убежденно ответил он. А затем обреченно вздохнул, признавая поражение. – Поговорим об этом в укромном месте.

Стараясь не смотреть по сторонам, он забрал оставленный на противоположном берегу реки вещевой мешок, и они вошли в город.

Размахом Золотарь намного превосходил Грушевник – единственный город, который прежде доводилось видеть Язару. Но в то же время был Золотарь не бойким и жизнерадостным, но задумчивым и пустым. И здесь возводились деревянные домишки, да держали птицу на подворьях. Вот только подворья сжимались в тесноте, а дома, напротив, распухали и порою вытягивались на два этажа. Строения выглядели опрятней, свежевыкрашенные заборы стояли ровно, сараи не клонились к земле в нищете. А вот скотины здесь не держали вовсе, и нетрудно догадаться почему. Обнесенный частоколом Золотарь находился на военном положении, и без соответствующих распоряжений обывателям запрещалось выходить за его пределы. Торговые отношения с городом почти прекратились, лишь в определенные дни из окрестных сел доставлялись молоко, мясо и мука. Однако, к своему удивлению, Язар заметил, что частокол защищает город только с восточной стороны, со стороны Ведьминого леса.

– Потому что тролли приходят с востока, – объяснила Иварис. – Они не посылают разведчиков и не знают об этой уязвимости. А кроме того, солдаты не берут их в плен и не позволяют бежать.

– И часто происходят нападения?

– Регулярно, – она задумалась, вспоминая чувства, которые ощутила, находясь в разуме тролля. – Что-то гонит их из леса.

Она замолчала, и Язар повременил с вопросами. Он разглядывал прохожих и пытался угадать их настроения. Почти все они были участвующими в обороне солдатами этезианского происхождения. Некоторые им благодарно кивали, но большинство одаривало только угрюмыми взглядами. Между собой солдаты предпочитали использовать этезианский легкий и певучий язык, малоподходящий их грубой внешности. Однако некоторые переговаривались на общесемардском.

На углу улицы смеялись два солдата: один совсем юный, младше Язара, другой уже с густой бородою, но по-прежнему с молодеческой искоркой в темных глазах. Когда Иварис и Язар прошли мимо, он глумливо усмехнулся и толкнул в плечо приятеля.

– Смотри-ка, Любраг, ведьмочка нашла себе пару под стать: такой же получеловек! – он говорил умышлено на общесемардском.

– Ладно тебе, – смутился юноша. – Они спасли город.

– Ой ли, – отмахнулся первый. – С таким мечом и я бы смог! Мне вот что интересно: он на другую половину цверг?

– Почему здесь так много этезианцев? – спросил Язар, когда они отошли достаточно далеко от солдат, чтобы не быть услышанными.

– Они пришли по приказу царя, чтобы защищать город от троллей. Каждая семья обязана содержать, по крайней мере, одного солдата. Народ любит Вулкарда, но некоторые начинают роптать. Этезианцы прибывают с каждым днем. Они уже чувствуют себя хозяевами Золотаря. Они ни за что не платят. Кузнецы не спят, выправляя им доспехи и перековывая лошадей. Постоялые дворы и кабаки почти разорены.

– Разве в Бризаре не хватает своих солдат? К чему набирать наемников из такой далекой и… не самой дружественной страны?

Иварис грустно улыбнулась.

– Они не наемники, но граждане Бризара. А Этезия наш верный союзник с тех пор, как Вулкард взошел на трон. Разве ты не знал? – она изумленно покачала головой. – Это не я жила в лесной глуши.

Язар смущенно помолчал.

– А ты действительно наполовину человек? – спросил он.

– Смотри.

Иварис остановилась, расправила на голове колтуны волос, показав небольшие темные рожки.

– Наполовину фавн? – изумился он. – Разве это возможно?

– Возможно, если твой отец умеет превращаться в человека.

– Так он колдун?

– Все фавны колдуны. Но мой отец особенный, – она посмотрела на Язара с вызовом, предупреждая возможные возражения. – Он сильный маг, сильнее Вулкарда. И очень старый.

Это было громкое утверждение, и Язар ему не поверил. Традиционно царем Бризара становился самый сильный маг страны. Магами были приближенные царя, градоначальники, судьи и другие высшие сановники. Предшественник Вулкарда, старик Седогор, правил Бризаром девяносто лет. Был он человеком уважаемым и добронравным. О всяком подданном он заботился: и о солдате, и о косце. Нередко он гостил у крестьян, справлялся об их нуждах и никогда не отказывал в прошениях. В те дни селяне накрывали длинные столы, и на пиры стекались и старики, и дети. Не всех из них, но очень многих Седогор знал поименно. Его правление казалось вечным, такой же частью для Бризара, как солнце в небе. Никто не мог поверить, когда мало кому известный дерзкий маг бросил вызов и сразил насмерть Седогора в магическом поединке. Поборы с подданных незамедлительно возросли, а соседнему Бризару Вальфруду объявили войну, объясненную желанием царя вернуть бризарцам их исконные земли. Агрессивная политика Вулкарда вызвала протесты консервативных советников и сторонников минувшего режима. Наиболее рьяные из них схватились с новым царем, но были беспощадно убиты. Недолгое время простой люд по инерции роптал, вспоминая Седогора с благоговением и проклиная Вулкарда. Но уже спустя еще два года они кланялись и почитали его так же, как совсем недавно почитали его предшественника.

Иварис и Язар прошли по мощеной булыжниками тропинке между стареньким домом и крохотной кухней, забрались в сад и устроились в уютной беседке. И сейчас с наступлением холодов здесь еще оставались цветы. Их нежные ароматы смешивались, кружа голову. Но и с закрытыми глазами наученный лесом Язар теперь мог разграничить запахи и выделить знакомые ему цветы. С конической крыши беседки свисали лозы винограда, а ее низенькие лавочки шли кругом маленького стола – совсем как в старой ныне заваленной беседке бабы Нары. В ту тесную беседку в детстве Язара набивалась едва ли не половина его многочисленной родни. Кто-нибудь из взрослых разрезал арбуз или дыню, и дети сметали угощение, не выходя из-за стола. Оказавшись здесь, Язар на мгновение почувствовал себя дома. Но и когда наваждение прошло, заполнившая его безмятежность осталась.

– Чей это двор? – спросил он.

– Одной доброй женщины. Она кормит сразу двоих здоровенных этезианцев. Я помогаю ей, а она позволяет мне оставаться здесь.

– Можешь прочитать? – Язар показал письмо альва. Он давно ждал этого момента и опустил прелюдии.

– Это послание защищено магией, – заключила Иварис, рассматривая ледяной лоскуток. – И его не так просто уничтожить. Но это все, что я могу о нем сказать.

– А твой отец?

– Он и язык фавнов порою забывает, – она задумчиво помолчала. – Тебе нужно показать письмо Неберису, правой руке и придворному советнику Вулкарда. К самому царю я бы не стала обращаться на твоем месте – незачем тревожить его пустяками.

Язару захотелось поделиться с Иварис и другой находкой. Они едва познакомились, однако он сразу же ей доверился, словно она была не кем-то подобным изменчивому человеку, но благородным лесным духом или зверем.

Драгоценный глаз альва она разглядывала уже пристальней. Бережно и с величайшим почтением она посмотрела в него на свет, закрыв им солнце, будто творила затмение, затем прижала к губам.

– Ему не хватает тепла, – заключила она. – И полагаю, ни один костер не сможет его согреть. Хотя с тобой ему как будто бы уютно. Язар, – она с любопытством заглянула в его серые глаза, – расскажи мне о себе.

С не меньшим интересом она выслушала историю жизни Язара, историю его матери и старухи Атаказы. Когда он закончил, солнце стояло уже высоко, и его яркий свет, разбиваясь о крышу беседки, ниспадал к земле длинными золотистыми локонами. Иварис потрясенно молчала.

– Не рассказывай об этом другим людям, особенно магам. В тебе заключена великая сила, и они попытаются ее отобрать.

– Но я не маг, – возразил Язар.

– Небоизбранные не дадут тебе пройти в столицу Синим Лучом, – рассудила она после длительного молчания. – Тебе нужно идти холмами.

– Кто такие небоизбранные? Прежде я никогда их не встречал.

– Почему-то я не удивлена, – Иварис покачала головой, признавая его безнадежность. – Они отстаивают права коренных бризарцев, полагая их лучшими из людей. Небоизбранные верят, что сумеют подняться на небеса, где будут жить среди альвов. Их лидеры – волшебники и сторонники Седогора, и теперь я понимаю, для каких целей им понадобились глаза альва.

– Если их цели благородны, так может быть мне стоит отдать им глаз?

– Здесь я не посмею тебе советовать. Ведь тогда ты вновь утратишь зрение, оторвешь лишь только найденную часть, которой тебе недоставало от рождения.

– Иварис, а ты сможешь, – Язар уронил робкий взгляд на столешницу и стал нервно водить по ее краю пальцами. – Или твой отец…

– Я не могу обещать, – видя, как он расстроился, она пояснила. – Я могу вернуть глаза слепому. Но ты не хочешь вернуть зрение, ты хочешь его изменить. Фавны видят лучше людей, но даже мне не хватает зоркости, чтобы различить Эсмаида в ореоле его сияния. Твои глаза не слабые, напротив, они очень сильные. Ты просто не умеешь сдерживать их силы.

– Какой мне прок в их силе?! – вспылил Язар, но столь же быстро погас. – Вот если бы я служил на корабле впередсмотрящим, то и без подзорной трубы мог видеть землю за сотню верст.

– Вот видишь, – улыбнулась она. – Твоим глазам еще можно найти применение.

– А если я посмотрю в подзорную трубу? – замечтался он. – Что находится выше неба?

– Великое древо Яргулвард, на котором растут все миры.

– Я так мало знаю о мире, – вновь смутился Язар. – Расскажешь мне о Яргулварде?

– Обязательно. Но не сейчас. Давай подумаем, как разрешить загадку нападений троллей. Послушаем, что говорят солдаты. Я здесь три дня, а в своих исканиях не продвинулась и на шаг. Если этезианцы что-то и знают, эти знания они прячут надежно даже для чутких ушей фавна. Будем надеяться, сегодняшнее сражение сделает их разговорчивее. Пещерные тролли нападают впервые, и впервые Золотарь получает столь глубокие раны.

Они разделились, договорившись встретиться в беседке на закате. Иварис наблюдала за уборкой тел и прислушивалась к идущим на поле боя разговорам. Черновой работой занимались обыватели. Мужики грузили трупы на повозки и свозили к наскоро сооружаемому костру на востоке, на другом берегу Синего Луча. При этом оружие и доспехи павшим воинам не оставляли – для того они были слишком ценны. Трупы укладывали стройными рядами. Женщины обтирали им от крови лица и руки и завязывали им глаза белыми лентами. В ладони солдатам вкладывали куриные яйца, а кисти связывали на груди. Когда тела нужно было собирать по частям, женщины занимались этим бестрепетно, рутинно. Головы прикладывали к плечам, конечности привязывали. Если же и того сделать было невозможно, к останкам клали куриные яйца и закутывали их в белые саваны. Теперь, когда Эсмаид поведет души людей в Рошгеос, мир богов, они не ослепнут от его сияния.

Среди трупов были трое горожан, убитых прорвавшимся в Золотарь пещерным троллем. Женщины отнеслись к ним с особой заботой: переодели, расчесали и вложили им подарки от семей. Мужчине дали его любимую курительную трубку, мальчику деревянного дракончика, а женщине локоны волос ее детей, чтобы в новом мире она смогла узнать их и приютить.

Вся работа велась с величайшей поспешностью, а народ только и говорил о распоряжении головы города Улзума провести похоронный обряд на закате. Спешка легко объяснялась: сегодняшнее сражение окончено, но уже завтра тролли могут вернуться. Некоторые вполголоса кляли этезианцев, но перед тем всякий раз осматривались, убеждаясь, что поблизости таковых нет.

– До их появления в городе было спокойно, – ворчал один мужик, грубо поднимая павшего солдата за руки.

– Это точно, – поддержал его товарищ, держа покойнику ноги. – И ведь чем больше приходит этезианцев, тем больше приходит троллей! По одному – по два нападали, так теперь дюжинами! Еще и пещерных привели! Как ты это объяснишь?

Они уложили труп на повозку, поверх другого солдата. Первый мужик подпихнул сапогом его свесившуюся ногу.

– Дорож их разберет! Мне уж, кажется, тролли нас от чужаков оберегают. Мы им вроде как свои. А эти с топорами пришли, давай лес на частокол рубить. Вот тролли и разозлились.

– Нет, – отмахнулся второй. – В такой сказ я не поверю. Тролль глупее коровы. Да и чего они тогда наши дома стали крошить? Трое бризарцев полегли.

– Это они сгоряча…

Язар действовал прямолинейней и отправился в казармы. Проводить его напросился мальчик лет семи. Он без конца и как думал, незаметно, разглядывал необычную внешность гостя. Наконец он набрался смелости и спросил:

– Ты, правда, наполовину пепельный цверг?

– Я обыкновенный человек, – недовольно пробормотал Язар.

– А почему тогда твоя кожа такая серая?

– В детстве я сильно обжегся.

Мальчик разочаровано поник, но всего через мгновение оживился.

– А я рад, что ты не цверг! Они противные!

– Разве ты когда-нибудь видел цвергов? – усомнился Язар.

– На картинках в сказках. Они маленькие и тощие, у них длинные руки, а глаза злющие! Они боятся солнца и выползают из нор только по ночам. Тогда они убивают путешественников, а их деньги утаскивают в свои подземные сокровищницы.

– Может и так. А может цверги злые, потому что сказки про них пишут люди. Люди ведь тоже не все добрые.

Это простое наблюдение глубоко поразило мальчика.

– Этезианцы злые. Они отбирают наши земли и занимают наши дома.

Язар беспокойно осмотрелся и наклонился к нему.

– Кто так говорит?

– Все говорят: папа, мама…

– Но ведь этезианцов прислал царь. Разве царю не виднее как управлять страной?

Мальчик сдвинул брови и невольно отклонился назад всем телом.

– Ты старше меня и хорошо дерешься, а только не очень умный. Если бы я так умел драться, то прогнал бы этезианцев из нашего города! Вот твои казармы, – он сердито указал пальцем. – Надеюсь, ты не станешь одним из них.

Он развернулся и убежал, сокрушенно мотая головой. Язар провожал его задумчивым взглядом, пока мальчишка не скрылся за поворотом.

Большое двухэтажное здание казарм распухло от прибывающих жильцов и продолжало разрастаться, пожирая все вокруг. Новые пристройки перегородили дорогу и залезли на соседское подворье, захватив значительную территорию сада. Сохранившаяся часть быстро порастала сорной травой и приходила в запустение. По всему участку как по сжатому полю сновали солдаты. Они давно вытоптали грядки и обнесли сохнущие плодовые деревья. Один солдат подобрал маленькое сморщенное яблоко, обтер о рукав, надкусил, но сплюнул и выбросил порченый плод.

Четыре человека сидели на широком стволе срубленной черешни. Вид у всех был мрачный. Они почти не разговаривали, но больше курили самокрутки, бросая огарки себе под ноги в траву.

– Треклятые тролли! – выругался один из них. – Сколько наших полегло!

– Верно! – поддержал его приятель. – Защищаем этих деревенщин, а достается нам! Пойти бы, да вычистить всю породу этих уродцев! И чего им в лесу не сидится?

– Как же, вычистишь! – усмехнулся в длинный ус третий, старший из них. – Когда два пещерных увальня чуть город в щепки не разнесли. А их в лесу, может быть, десятки. – Он закинул ногу за ногу и задумчиво выпустил кольцо дыма. – Здесь маг нужен.

– У нас девчонка есть, – осторожно заметил четвертый.

– У нас? – переспросил старик, брезгливо поморщился и заглянул тому в глаза. Увидев в них признание вины и робость, он усмехнулся, запрокинул голову и важно заметил: – Не пойдет она с нами.

– Так почему бы нам мага не прислать? – спросил второй. – Хотя бы одного! В Бризарионе их чуть не каждый третий!

– Одного и прислали, – напомнил старик. Все уставились на него. Он продолжал молчать, довольный захваченным вниманием.

– А-а, – сообразил четвертый и усмехнулся. – Наш Улзум такой маг, что может и не маг вовсе. Кто его в бою хоть раз видел?

– Это потому, что все его колдовство уходит, чтобы себя на ногах удерживать, – пошутил первый.