Незамеченные. Часть первая бесплатное чтение

Незамеченные

Шумом

белым,

временами угрюмым,

под звон горьких рюмок,

под каким нынче трюмом

мы плывём на весу,

на ветру?

Пахнем кровью,

а не парфюмом.

Подумай.

Я прошу.

Подумай.

Почему?

Почему?

Почему?

Теперь я уши заткну,

как тогда.

По нутру

полосну,

как тогда

никто не хотел слушать,

искали смыслы получше,

полегче,

подальше от тверди.

Не мщу,

я этого не люблю,

но ценю,

когда отступлю,

а жизнь раз и тревожит,

расставить всё сможет -

всю суть, будто одну,

и односложно

всю правду разом съёжит…

Наш век давно поношен,

когда мы не к лицу,

подобно беглецу,

но гордецу

в былине

отныне

остаться на чужом на берегу.

Мы незамеченные есть и были,

нас редко били

и теперь совсем не изобьют.

Нас не узнают,

нас уже не узнают,

мимо пройдут,

и это воровство похуже пытки,

когда утащат твоё имя прытко,

да с улыбкой.

И даже любопытно,

когда обратно доберусь,

вернусь,

вы вспомните всех тех,

кого не знали?

Безликих,

но великих!

И в печали

не забывайте, как их звали,

хоть раньше не встречали.

Их путь -

сплошная муть,

кнут, что нельзя согнуть

и за душой нечего взять,

чтобы в лицо швырнуть,

помпезно в мир шагнуть!

Нет ничего,

кроме той истины,

что бьётся

высоко

и не достать своей рукой,

своей душой

без шума.

Ты замахни всего лишь пару рюмок

да насладись нашей строкой.

Угрюмо.

Она не зря шла стороной.

Безумно.

Без триумфа.

По старой скользкой мостовой…

Читай стихи мои ты шёпотом

Читай стихи мои ты шёпотом,

нельзя им вслух,

того и вовсе лучше про себя,

узнаешь многое и про себя,

если не будешь глух,

учуешь за снующим топотом,

пусть линии бегут за берега,

им можно… пусть…

и обогнут тот мир,

заключат и с ним мир

да помнят наизусть

начало этого стиха.

Имя

И забросила голову ввысь,

чтобы капли слетали в стороны,

а вокруг на меня псы

выли, скалясь,

с цепей были сорваны.

Они к плоти моей рвались -

мной и будут те псы похоронены.

Мой удел зверя так травить,

моим именем и узаконенный.

Маленький корабль

Ну здравствуй, маленький корабль,

Плывущий медленно в плену,

Озябший и местами дряблый,

Никто не ждёт тебя в порту.

И одинокий, и забитый,

Обманутый в счастливый час,

Теперь ты станешь ядовитым,

Да вот и твой маяк угас.

Бессмысленно освобожденье,

Оно покоя не несёт,

Не погрузит оно в забвенье,

Новой беды не отведёт.

Лучше ко дну пойти, но смело,

Чем есть с предательской руки,

Сейчас же в рабстве ты всецело,

И не лишить себя судьбы.

Смотрю, о маленький корабль,

Жалею. С вздохом прошепчу:

«Я тоже шёл и громко падал,

Но медленно не плыл в плену».

2015г

Это не лирика

Как мрачен стих,

Тяжёл, угрюм,

Но только в нём есть вдохновенье.

Как тонок штрих,

Что глушит шум

И дарит мне каплю сомненья.

Как средь своих

Чужим хожу,

Так и рождаюсь в час прозренья.

Это не лирика,

Мой друг.

Это теней прикосновенья…

Как ты любил

Как ты любил!

Озябшие дрожали руки,

Дыханьем согреваясь в октябре,

И, отражаясь в мутном янтаре,

На капли распадались звуки.

Как ты любил!

И оттого твои лобзались муки

В душевном чёрном серебре,

А снег лежал уж на дворе,

Напоминая о больной разлуке.

Как ты любил!

В неверном полукруге,

Заблудший в этой дикой синеве

И утонувший в жадном торжестве,

Ты помнил только о недуге,

Который никогда и не любил!

Грамотеям

О, бездыханное письмо.

Кому оно?

Зачем оно?

Скулит безжизненно перо.

Но для кого?

И для чего?

А я в стихах рыдать хочу,

мечтать хочу

и жить хочу,

а вы, подобно палачу,

предать желаете мечу

мою мечту.

Но дань отдам лишь одному

творцу сему,

венцу сему.

Как Александр завещал,

а он всё знал,

он точно знал

и без ошибок не писал,

язык таким не принимал,

и по ночам ведь спал…

Бессонница

По ночам не могу спать.

Я дала очень хрупкий завет:

Тихо жить и отныне молчать,

Ровно в девять гасить свет.

То ли бог простой, то ли жизнь

Взяли слово с меня навек.

То ли червь, то ли я мышь,

То-то больше не человек.

Не могу теперь днём спать.

Пред глазами глаза тех,

Кто не мог без меня встать,

Кто увидел вблизи мой бег.

Но пока не могу спать,

Пока стынет в груди гнев,

Имена буду их шептать,

Приглушая свой дикий рёв.

И до этой поры шаг

Боязливый ты мне прости.

Поклянусь тебе: я не враг,

А заблудший в чужой степи.

Черновики стихов беззубых

Черновики стихов беззубых

Украдкой ночью достаю.

Наивных слов, совсем не грубых,

Листки измятые держу.

Они в пыли, всеми забыты,

Как отголоски поутру,

Росой ядрёною размыты

И потушившие искру.

Не бойся, нет. Они не ранят

Своею юною молвой.

Сегодня нет, не забуянят.

Читай. Сегодня в них покой.

Древо

Ты видишь, гнёт в саду под ветром

Древо надежды и любви?

Оно сибирским крепким кедром

Корнями въелось вглубь земли.

Его захлещет диким ливнем

И солнцем крону опалит,

Но будет древо то невинным,

Тот ветер ветви не сломит.

Да, жить веками на равнине –

Не колыхнёт и стая птиц,

Не будет предан древесине,

Он устоит среди темниц.

И я, в кулак сжимая сердце,

Лишь об одном тебя прошу:

Как древо то, как в веру дверца,

Останься с нами наяву.

Штампы

В комнате светло от лампы,

Тихо. В доме ни души.

Ставлю я на людях штампы:

Ты не нужен, нужен ты.

Для меня они как вещи,

Что валяются в шкафу,

Их меняю – мне так проще,

Не люблю, но взять возьму.

Поношу её немного,

Приглянется – хорошо.

Нет? Так скатертью дорога,

Новую найду ещё.

Так нельзя! Я это знаю.

По-другому не могу,

Я ведь тоже так меняюсь –

По людским рукам хожу.

2007г

Невеста

Замри на месте,

Вот в невестах,

Глядишь, останешься в глуши.

С противным вкусом черемши

Судьбинушка тебе досталась.

Зачем с любовью ты игралась?

Теперь за счастьем поспеши!

Как много чести

Неуместной,

Что губит сей порыв души,

С которым радостно в пути,

Всю жизнь бы с ним ты любовалась,

Вовеки б с милым не рассталась.

Смотри, девица, не сглупи…

2007г

Петербург

Исподлобья октября

Тучи тягостно бродили,

И я по Питеру брела.

Вон гаргульи загрустили,

Сверху на меня смотря,

Будто душу обнажили.

Робко, даже втихаря,

Взгляд свой к небу устремили.

Тусклый блеск от фонаря

Улицы сто лет хранили,

Под крылом у октября

Любим так, как не любили.

Летела стая журавлей

Летела стая журавлей,

А я смотрела и твердила:

«Бросаете меня теперь,

Бросаете, чтоб я забыла?»

Но нет, я помню этот путь

И помню клён, я не забыла,

Да, помню что мне не вернуть

И вспомню что я не любила.

О, безразличием своим,

Летя надменно, не стыдливо

Вонзили в моё сердце клин,

Чтобы веками не забыла.

И долго не смогла смотреть,

Главу свою вмиг опустила

Я поклялась сейчас и впредь

Всё помнить, чтобы не забыла.

2012г

Он любовь

Полынью поросла дорога,

И не виднеется тот холм,

Что в поле ждал нас одиноко,

Выглядывавший из-под волн.

Когда, ветрами разгоняя

То ли колосья, то ли грусть

Нас гладил бог, уединяя,

Потом наказывал. И пусть.

Там было ропотно и слёзно,

И приближались небеса,

И мы ворачивались поздно,

Вновь расходились кто куда.

Соединяясь на мгновенья

И оставляя клок Земли,

Ведь мы оторванные звенья

От этой ложной суеты.

Знакомо лишь двоим на свете

То место в бежевой степи,

Где разгонял тревоги ветер,

Где засыпали мотыльки.

Нас провожала лунным светом

Громада белых облаков,

Что расступалась, как под гнётом,

Под словом вечным «он любовь».

Безмолвным чувством, лёгким взглядом,

Одним дыханьем на года.

И только здесь и только рядом

С тобою раз и навсегда.

Сейчас со мной воспоминанье,

Которое в руке держу,

Оно дано, как обещанье

Вернуться утром к миражу,

Но искажённую картину

Смывает ливень вновь и вновь,

Я от окна в слезах отрину,

А вслед услышу: «он любовь».

2013г

Взаимность

Ну что глядишь так? Ты не на кресте.

Не верю в лик твой, что бы ни грозило,

ты не прекрасен в мнимой глухоте,

и даже зло тебя не научило.

Дымится сердце, стывшее во сне,

будто проклятою соломою набило

колючей, острой… В бешеной во тьме

твой силуэт так и не полюбила.

Рождество

Дай книгу. Тебе почитаю,

пока за окном ветвь качает

сухую и гиблую. Знаю.

Сегодня трепещет в ветру

весь город.

Не стихнет к утру.

Учить я тебя не хочу,

вновь грущу

над старой историей.

Старой.

Которую древней кифарой

мне время протяжно сыграет.

Оно всё течёт и течёт,

когда же уже обожжёт

настолько уродливый род,

который лишь глупость несёт,

и она нескончаема.

Знаешь.

Вздыхаешь.

Зачем был ягнёнок ему?

Скажи. Может быть, я пойму.

Спустя двадцать сотен мерцает,

как голову вверх подниму,

так светлая снова кивает,

пока не поддастся утру,

а я до него доживу.

Нет, не прогоню тишину-

она мне мила.

Не пугает,

а бережно лишь сохраняет

к святому в ночи рождеству…

Седьмое марта

Седьмое марта. Гиблый вторник.

Мне в двери постучал покойник,

Задорно, весело шепча

На ухо злые оправданья,

Легли они так ладно, тайно.

Но что за глупая возня!

Скажи мне, адово отродье,

Как есть всё. Стикс уж полноводен,

И мы стоим на берегу.

Нет страха, как и нет печали,

Мне чайки век не отвечали

В заброшенном гнилом порту.

Всё знали ведь, чертовки, знали!

Поэтому и не кричали

Истошным визгом, что люблю.

Минуты в жизни не страдали!

Продали… Снова же продали

За блеск на голубом глазу.

Сибирь

Ты чёрствая, холодная равнина,

Покрытая веками серебром,

С изгибами, корявая, застыла,

Пронизанная дымчатым столпом.

Ты больно бьёшь дыханьем и загадкой,

Щипаешь сердце мне и замедляешь тон

И коркой обволакиваешь гладкой

Всю жизнь мою, спуская в полусон.

Сибирь, ведь ты таинственное слово,

Упавшее всей тяжестью на дно,

На грудь Земли, громадная. Сурово

Ты воцарилась так, как было суждено.

А я твоё дитя, неугомонно

Бреду в пустыне с белою кухтой,

Но затихаю с видом однотонным,

Скрываясь с глаз за тенью голубой.

Меня ты упокоила. Забыла?

Как мачеха под кедром погребла,

А я ж тебя душою всей любила,

В тебя, как в мать родную, проросла!

И лёжа я тихонько засыпаю

Под гул таёжных северных степей,

Подобно миражам вдруг исчезаю,

И в этот миг я становлюсь теплей…

Так Заратустра говорил

И волю я в кулак сжимаю,

И храбрость честно принимаю,

И говорю: «Да будет так».

Сегодня бога отрицаю,

Сегодня в бездну восклицаю,

Сегодня думаю: «Простак».

А завтра по мосту живому,

Да, завтра, с одиночеством знакомый,

А завтра вспомню: «Где я жил?»

В иллюзиях, что вы создали,

И в ценностях, что мне продали,

Чтоб о себе навек забыл.

Но нет, я не отдам вам разум,

Но нет, увидишь мою силу сразу,

Когда захочешь подойти.

Настанет полдень тот великий,

И вознесусь я, одноликий!

Так Заратустра говорил.

Дурная весть

Поцелованная вьюгой,

Средь пустынь одна иду.

Дерзко преданная другом,

Головы не подниму.

И махровой темнотою

В припорошенном саду

Я с горящею щекою

Душу искупну в поту.

И, спины не выпрямляя,

Глаза к небу прикую.

И, подумав, вспоминая,

Повторяю чью судьбу?

Отрекайся трижды утром

Ты от ангела в аду,

А изрытыми руками

Я дольмены возведу.

Схоронюсь я в них на время,

Пережить три злостных дня.

И воспряну, будто семя, –

Плодородная земля.

Только всё же он засохнет,

Тот безропотный росток,

Только всё же он издохнет,

Отправляясь на восток.

Залечить его все раны

Невозможно. Никогда.

Ибо нет сильней измены,

Чем предательство врага.

Головы не поднимая,

Зацелованная мглой,

Под песком я засыпаю.

Здесь и проклята судьбой.

2009г

Молчит мой дед

Молчит мой дед на полустанке

И не ликует за толпой,

Не улыбнётся партизанке,

Пока галдят наперебой,

Меж оживлёнными телами

Пройдёт насквозь за пустыри

И побредёт к домам степями,

Где встретить мать с отцом должны.

Где жёнка с сыном вечерами

Таращились на свод луны,

Где дочка горькими слезами

Молила Бога со спины.

Идёт мой дед, шурша ботинком,

Вздымая пыль пустой тропы,

И вспоминает, как ребёнком

Мечтал солдатом здесь пройти.

Теперь сторо́жится желаний,

Теперь запеленали в страх.

Не от врага, не от писаний,

А от любимых в миражах.

Дойдя до пепелища в поле

И подбежав к родной избе,

Едва закрыв глаза до боли

И принявшись взывать в мольбе,

Он вдруг на миг остановился

Шаркунку видя в полутьме,

За голову свою схватился

И лёг тихонько на земле.

Может, завистники продали,

Может, предатели в бреду,

Словом, семью войной сломали,

В его дом привели беду.

Живьём похоронили брата,

Жену и дочку. Всю родню.

И лишь губа до крови сжата.

И взгляд прикован лишь к огню.

И что есть жизнь? Какой в ней смысл?

Он проводил свою черту.

Но пятилетний мальчик вышел,

Ему совсем невмоготу,

Он слишком хилый, еле дышит,

Его шатает и трясет,

Мой дед чуть слабый шёпот слышит,

Ребёнка на руки берёт.

И нить оборвана с тем миром,

И с небесами рвётся нить,

Он проклят собственным мундиром,

Осталось смерть поторопить,

Но этот мальчик чудом ожил,

Пригретый на чужих руках,

И сердце деду растревожил,

И задержал его в полях.

Вот зацепились эти двое

За жизнь, а может, за мечту.

Дед древо вырастил кривое,

Оно как в северном кругу:

И бездыханно, непростое,

Непостижимое уму,

Но стало для него родное,

Как будто сын пришёл к нему,

И словно воздалось за чудо,

Что потерял в чужой войне,

Теперь же, поразивший спрута,

Он утопил грехи в воде.

Очищенный, умиротворённый,

Спустя года он вновь молчит.

Своим поступком освещённый…

Но разве Бог его простит?

Прощенье лишнее. Не скрою.

Он с Богом в ссоре. Счёт закрыт.

Вопрос иной здесь пред тобою:

«А дед мой Бога ли простит?»

2010г

Пролог

Вам будет больно. Я не скрою.

За пеленой шестого дня

Вы не омоетесь росою

И не забудете меня.

Я не позволю вам свободы

От равнодушия в уме,

Плодить не станете синоды

И беззаконие в тюрьме.

Я перекрою полутемень,

Не дам вам тлеть живьём в чуме.

Поверьте, страх ваш иноземен,

И не спасет шинкарь в корчме.

Не порастёте больше илом,

Где безответственности дно,

Не назовёте больше белым

То, что давно черным-черно.

Вам не дозволено изгнанье,

Как участь лёгкая Земли,

Вам будет чуждо пресмыканье,

Потухнут сонные угли.