Pandemonium Трип бесплатное чтение

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. SACRIFICIUM AETERNUM

Глава 1. Приемлемое распределение

1

Абсолютно всё предопределено. Об этом заявили тысячи лет тому назад, а сама констатация вечной формулы неотвратимости столкновения добра и зла состоялась гораздо раньше. Ответственность за неизбежный фатум, традиционно, возлагалась на высшие силы. Каждый выбирал для себя священных покровителей и враждебные силы установленного ими зла, полагаясь на собственный вкус. Как и в оставшемся позади прошлом, вину за потрясения современности несли кто угодно, только не сами люди.

Доподлинно известно, что сосредоточение вселенского зла находится в полном тайн и загадок пространстве, о котором знают все, но никто не имеет ни малейшего понятия о точных координатах его местоположения. То, чего ни один человек не видел собственными глазами, подробно описано вплоть до самых незначительных мелочей. С новым поколением, вносились некоторые правки и дополнения. Картина давно вышла за пределы стандартного воображения. Каждый, кто желает познать тему зла, может на мгновение отстраниться от внешнего мира, сомкнуть веки и приступить к активной работе воображения, создавая уже собственную картину на основе той, о которой слышал. Стоит только остановить контроль над фантазией, и перед тобой выступает уникальная история, основанная на твоём видении. Важно забыть, что твоя трактовка, ровно, как и трактовка кого бы то ни было ещё, носит субъективный характер – так удобнее и интереснее. Стандартные парадигмы остаются неизменными, поскольку это надёжный каркас, на который крепятся различные умозаключения.

Чертоги зла делят своё существование поровну с человечеством. Вместилище ужаса и страхов, где умирает всё доброе, созидательное и прекрасное. Убежище уродов и чудовищ, смысл существования которых заключается в распространении тьмы, невежества, жестокости, ненависти, злобы и разрушения. Предки предков наших предков открыли грязные планы приспешников враждебных сил, и как только происходило что-то плохое, все знали, кто за этим стоит. По словам признанных очевидцев, за этим стояли те, кого древние считали богами – те, кого веками почитали, а затем веками низвергали в бездну, прозванную нечестивой.

Пытливые умы в курсе, что есть тайные лазейки, соединяющие чертоги зла с нашим миром. К этим лазейкам никому из людей не удалось подступиться, но именно одна из таких инфернальных тропинок однажды привела к людям двух человекоподобных духов. Путь сюда дался им нелегко и даже мучительно, но Туфон и Лурифракулус прибыли вовремя. Настал их черёд нести свою службу.

– Эта дыра всё так же омерзительна, как и раньше. – с отвращением произнёс Лурифракулус. – Какая вонь! Какое уродство вокруг! Какого хера опять слетелись эти сраные вороны?! Просто невыносимо!

Не успев завершить монолог разочарованного путника, он резко наклонился и начал блевать чем-то невидимым. Шум и вибрации, выпущенные на волю его припадками, распугали птиц, бродячих собак и всех бездомных живых существ в радиусе нескольких сотен метров.

Вокруг них простиралась степь. Справа и слева были небольшие лесополосы, служившие приютом для бродяг без имени и своего законного угла, а чуть дальше, на небольшом расстоянии друг от друга располагались очистные сооружения и огромная мусорная свалка. Не глядя под ноги, Лурифракулус и Туфон наступали то на колючки, то на липкий мусор, что всякий раз разлетался туда, куда подует ветер. От песка исходил приятный жар, который напоминал человекоподобным духам, что в этих местах всё не так уж и плохо. Солнце находилось на закате летнего дня. Знойный вечер вынуждал дышать глубоко и устало. Запах, доносящийся со стороны очистных сооружений, ощущался с каждым вдохом, как бы далеко они не отошли. Ещё засветло, им нужно было добраться до окраины города, виднеющегося прямо перед ними. Путь туда занимал не больше трёх миль.

Лурифракулус предпочитал появляться в образе, граничащем между вызывающей оторопь испорченностью и необъяснимой, называемой среди людей культовой, привлекательностью. Это был странно красивый, высокий юноша в дешёвых джинсах и голубой рубашке, надетой на голое тело и расстёгнутой на все пуговицы. Обут он был в странные, кажущиеся давным-давно стоптанными, коричневые сандалии. Избранная им внешность была мечтой, как для мужчин, так и для женщин. Одни мечтали этим владеть, а другие – обладать. Лурифракулуса страшно раздражало такое положение дел, поэтому он решил идти срединным путём, сохраняя себя таким, каким ему нравилось быть, но при этом, внеся в облик некоторые коррективы, призванные оттолкнуть тех, чьё внимание в его сторону было крайне нежелательным. Жёлто-зелёные, подобно пожухлой траве, глаза с поволокой, в которых читалось: «Я увидел больше, чем того хотел и теперь готов за это отомстить тому, кому посчитаю нужным». Тёмные лохматые волосы длиною до плеч с рваной чёлкой, наперекор моде и современной эстетике. Глубокий синюшный шрам, рассекающий лицо наполовину, тем самым, проводя чёткий раздел между миловидностью и пороком. Задумка с очевидным изъяном во внешности должна была вызывать отвращение со стороны определённой категории людей, которые всегда испытывали по отношению к нему какое-то особое влечение и не упускали возможности открыто и настойчиво его домогаться. Ярким довершением всего вышеупомянутого были ногти на его руках – длинные и острые, как у хищного животного. Так выражался его протест против необходимости всецело сливаться с образом человека.

Самым ненавистным для него было условие разговаривать с Туфоном и другими духами на языке людей, иначе они не могли слышать друг друга. В наказание за своеволие, он потерял бы голос. Этот мир не должен был узнать о сокровенных источниках их мира, а язык являлся одним из главных источников их существования. Находясь среди людей, духи несли тяжёлое испытание обязанностью облачаться в человеческую сущность, а свою собственную жестоко подавлять во избежание конфликтов и любых неприятностей, способных внести дисбаланс в общую историю. Лурифракулус долго и упорно боролся с данной условностью, но то и дело, его бунт неизменно заканчивался одним и тем же: практически всё время он оставался немым, досрочно прекращая возложенную на него миссию. На этот раз, он решил прогнуться и принять ненавистные правила, в надежде, что если ему удастся выполнить необходимые задачи и добиться поставленной цели, в будущем, его больше не будут отправлять к людям.

– Ты не мог бы перестать?! – обратился он к Туфону, даже не пытаясь усмирить собственный гнев.

– Перестать что? – спокойно ответил Туфон, даже не пытаясь обижаться.

– Раздражать меня! Почему ты выбрал этого доходягу?! Почему идёшь с такой улыбкой?! Тебе радостно блять?!

Не желая выслушивать упрёки в свой адрес, Туфон остановился, резко ударил ладонями по собственным ушам, улыбнулся, явно испытывая облегчение, и окинул своим особенным взглядом старого партнёра по новому общему делу.

– Я так и знал, что рядом со мной будешь ты и твоё паршивое настроение, Лури. – громко, но не переходя в крик, ответил он. – Теперь твой голос будет сливаться с прекрасной тишиной, и я смогу насладиться остатком пути, созерцая пространство, в котором мы гости.

– Сука! – закричал Лурифракулус так сильно, как только мог.

Немного остыв, он прибегнул к несправедливо позабытому им навыку чуда, для которого наступил самый подходящий момент. Так, без применения заклинаний и магических манипуляций, словно он просто перешёл из одной комнаты в другую, Лурифракулус оказался посреди городской улицы, недалеко от места, где они с Туфоном должны были начать свою миссию.

В черте города он чувствовал себя так же отвратительно. Там, его терзали признаки чуждого его нутру существования: шум автомобилей, хаотично разросшиеся микрорайоны с мрачными домами, практически в каждом из которых были настежь открытые окна, откуда доносились разнообразные музыкальные ритмы. Вокруг него роился бесконечный поток прохожих, оставляющих после себя гадкие ощущения от случайных прикосновений, криков и громкого смеха. Он попал в сущий ад.

Туфон не страдал той предвзятостью, что заставляла его партнёра испытывать сильнейшие страдания во время каждого прихода в мир людей. Ему нравилось многое из того, что он видел и успел познать. Ему не нравились ни сами люди, ни то, что они создают либо творят. Мир людей без людей доставлял ему какое-то особое удовольствие. Он любовался ясным небом, отмечая каждую фигурку случайного облачка, и с удовольствием принимал тепло, исходящее от Солнца. Он любовался хмурыми тучами и просто обожал проливные дожди. Он любовался звёздным небом, зная как никто другой, что скрывает в своей тьме бесконечность, до которой, казалось бы, можно достать, просто вытянув руку. Природа всегда вызывала в нём живой интерес к процессам жизни и смерти. Он искренне восторгался разнообразием и устройством мира людей без людей.

Лурифракулус ожидал, что Туфон, вслед за ним, переместится в заданную точку. Ему не терпелось поскорее начать то, ради чего они вернулись туда, куда лично ему хотелось бы навсегда забыть дорогу. Время шло – Туфон не появлялся. Очевидно, у него были свои пожелания и планы на ближайшие часы.

«Вот же сука!», – выкрикнул Лури, не в силах совладать с самим собой.

– Я буду твоей сукой, милый.

Рядом с ним оказалась женщина сорока с лишним лет, которая была или сильно пьяна или когда-то кем-то обижена. Она возникла так неожиданно, словно и ей был известен чудесный навык перехода «из комнаты в комнату».

– Я буду кем угодно, сладкий.– продолжала она. – Ты только дай подсказку, кто я, и всё будет в лучшем виде.

– Иди, куда шла! – отмахнулся Лури.

– Откуда ты знаешь, возможно, я шла к тебе. – не отставала женщина.

Всем своим телом, она пыталась буквально прилепиться к Лури. Горячие руки той, кто была готова стать кем угодно, стремительно двигались в опасном направлении. В ней теплилась надежда, что дерзкий юноша с сексуальным шрамом на лице – именно тот, кто может её спасти.

Лури понял, что в этом мире ничего не меняется и начал действовать на опережение. Он грубо оттолкнул женщину и нарочно сделал это так сильно, чтобы та упала на асфальт и сильно встряхнулась. Затем, небрежно переступив через неё, он наклонился за выпавшей из её сумочки пачкой сигарет, и злобно проговорил:

– Отъебись. Сначала отъебись от мужиков, а затем – отъебись от самой себя. Сейчас, ты просто ничтожество и больше никто. Тебя не спасёт ни один мужик. Тебе никто ничего не должен, дура. В этой жизни, у тебя всего два пути. Первый: ты поднимаешь свою жопу, и берешь за эту же жопу ответственность. Второй: снова и снова, ты нарываешься на спасателя, который едва ли не сразу же начнёт вытирать об тебя свои грязные ноги и будет абсолютно прав. А теперь пошла нахер, иначе я вырву твоё сердце, которое стучит понапрасну!

Его слова оказались убедительными. Женщина молниеносно выполнила свой фокус перехода «из комнаты в комнату», только в этот раз – на трезвую голову.

Задерживаться в месте, где Лурифракулус успел наследить в первые минуты своего появления, теперь не имело смысла. Он вернулся к Туфону в кротком виде и с почти полной пачкой сигарет.

– Вот это чудесно! – обрадовался Туфон и сразу же потянулся к сигаретам. – Как же я скучал! Надеюсь, недешёвые.

– Наслаждайся, тварь. – с дружелюбной улыбкой, ответил Лури.

– От твари слышу. – с дружелюбной улыбкой ответил Туфон.

– Сучара, опять слышишь?!

– Ага.

Туфон достал первую сигарету, поместил её в огромную щель между передними верхними зубами и громко засмеялся. Его новый образ выглядел так же странно, как и все предыдущие. Изначально, не испытывая стремления к красоте и эпатажу, в мир людей он входил, как потешный простак со скучной и незапоминающейся внешностью. В этот раз, ему хотелось изюминки.

– Там всё без изменений? – спросил он, прикуривая сигарету от пальца.

Это был его любимый навык чуда.

– Другие оболочки, но содержание прежнее.

– Значит, дело будет лёгким.

Лури не разделял его оптимизма.

– Я бы так не сказал. На это уйдут годы. Десятки лет.

– Что для нас вечность? Один миг! Потом, сразу же забудем обо всём этом и уйдём на покой.

Неспешно и основательно обсуждая план своих дальнейших действий, они преодолели путь к месту начала их миссии. Человекоподобные духи стояли перед городской клиникой и ждали нужного часа. Как только мимо них прошёл старик, читающий на ходу какие-то бумаги, Туфон мигом побежал вслед за ним и известным только человекоподобным духам способом нырнул в тело настоящего человека.

– Паскуда! Выбрал самого нормального! – раздосадовался Лури.

Его субъектом стала тучная женщина, забавно передвигающаяся на коротких ножках. Она явно куда-то опаздывала, и была уже совсем близко, но Лури до последнего оттягивал момент их слияния. Мучимый отторжением ко всему, что ему дано, он всё же не отказался от своего первого задания, и, с помощью нелюбимого им навыка чуда, ему удалось оказаться внутри родильного отделения, где, в последующих событиях им с Туфоном отводились одни из главных ролей.

2

Человек не знает, для чего он родился, пока не настанет его час. Этот момент может обратить на себя внимание всего мира, либо промелькнёт незамеченным даже самим человеком, оставляя того – нуждающегося в ответе на главный вопрос, ждать конца своего существования в неведении и со снедающим чувством обманутых ожиданий.

Как сложно и просто одновременно.

Никто не знает, чего от него потребует завтрашний день. Это может быть пустяк, а может – великая жертва, доблестный поступок, что угодно, в первую очередь, не ему самому. Это может быть роковая ошибка, которая коснётся судьбы, а нередко и судеб известных, как, и, в равной степени, неизвестных ему людей. Это либо случится, либо нет.

В глазах человека, который вот-вот умрёт, можно увидеть нечто необыкновенное, не поддающееся толковому объяснению. Возможно, это правда – чистая, не смешанная с красивыми иллюзиями и навязанными условностями. Правда обо всём и о самом себе. Абсолют, поглощаемый тьмой приходящей смерти. Последний дар, которого удостаивается далеко не каждый.

Такой же взгляд у новорождённых. Будто они знают о себе всё. Больше, чем им того хотелось бы. Потом этот взгляд – эти чувства куда-то деваются. Наверное, жизнь прячет чистую правду о человеке, храня главный секрет до его последнего часа.

Столь глубокие, далёкие от бытовой повестки, размышления, поглотили старика, видавшего разное в прошлом, настоящем, и готового встретиться с чем-то новым в будущем – человека уважаемого и уникального, слуги жизни и своеобразного противника самой смерти. Доктор Лусид первым встречал новых людей и помогал родиться даже тем, кто не мог сделать этого нормально. Он не сомневался, что привёл в этот мир и выдающихся личностей, и ужасных злодеев. Ему оставалось лишь надеяться, что и тех, и других было хотя бы 50/50. Поверить в то, что большинство всё же на стороне добра, он никак не мог, а верить в торжество зла как-то не решался.

Доктор Лусид прощался с делом своей жизни без малейших сожалений, испытывая гордость, трепет и немного тёплой тоски. Всё плохое ему удавалось забывать. Всё действительно стоящее он передал своим ученикам, как большое наследие. В день последнего выхода на дежурство Лусида, никто не ожидал ничего неординарного, однако роковые события традиционно насмехаются над теми, кто теряют бдительность.

В этот вечер родились три мальчика.

Первым родился сын Марии – долгожданный ребёнок, вымоленный у Бога. Беременность далась ей очень нелегко. Она чуть не умерла во время родов, но терзающее её не один год отчаянно-эгоистичное желание прожить в роли матери «хоть несколько годочков» оказалось настолько сильным, что смерть отступила, подарив ей последний шанс.

Её мальчик не был здоров. Он лежал совсем один, когда в палату для новорождённых вошла тучная медсестра. Склонившись над ним – маленьким и хрупким, она тихо произнесла не своим голосом: «Дружище, ты пытался, но на этом всё должно прекратиться. Этот мир слишком жесток, а ты – слишком слаб. Тебе будет больно, одиноко и очень трудно. Ты боец, но твоё тело не создано для борьбы. Здесь и сейчас я дарю тебе свободу от боли и страданий. Поверь, этот мир – полное дерьмо и игра не стоит свеч».

Мальчик смотрел на неё своими необыкновенно выразительными глазами. Казалось, он всё понимал, но хотел жить. Тяжёлая ладонь лежала на его груди, и, когда все слова о нём и для него были сказаны, его сердце перестало биться. В следующий миг, медсестра пришла в себя и ужаснулась. Она не узнавала свои руки – они были чужими, с узловатыми пальцами и длинными острыми ногтями. Когда к ней вернулась ясность сознания, обнаружилось то, что оказалось куда страшнее пугающей галлюцинации. Младенец был мёртв.

Вторым родился сын школьницы Сильвии – нежеланный ребёнок, который появился на свет вопреки всем стараниям неопытной и несовершеннолетней женщины воспрепятствовать этому. Странным образом, первые часы материнства вызвали в ней желание пройти нелёгкий путь, которого она так решительно избегала.

Совершив то, чего до этого она поклялась не делать, а именно взяв своего ребёнка на руки, Сильвия испытала некомфортное шевеление где-то глубоко внутри, совсем близко к сердцу. Нечто подобное ощущают зависимые люди, а она зависела от многого. Милое маленькое личико притягивало к себе её пытливый взгляд. Ей льстило то, что здоровый и красивый ребенок – её частичка и её заслуга. На пике неожиданной радости, когда её размышления о будущем трансформировались в большую и красочную фантазию, к ним в палату вошла тучная медсестра.

Дыхание женщины было неровным и с какими-то странными хрипами, а на её лице проступили мелкие капельки пота. Она смотрела на них в упор сначала испуганно, но в одно мгновение ока её взгляд переменился. В больших серых глазах просматривалась неописуемая, поражающая ужасом до глубины души, невиданная нигде и никогда, частичка зла.

– Решила? – спросила она вполне дружелюбно.

– Да…– растерялась Сильвия. – Я не буду отказываться. Наверное…

Лицо тучной медсестры нахмурилось. В нём читалось презрение к Сильвии и её эмоциональным метаниям.

– Я живу не первый год, и ты такая у меня не первая. Хочешь, я скажу тебе, что будет дальше? Не хочешь?! Боишься?! А я всё равно скажу!

– Уйдите, пожалуйста! Прошу! – умоляла Сильвия.

Медсестра угрожающе приближалась к их койке, семеня короткими шажками. Наклонившись над ребёнком, она хладнокровно вынесла свой приговор:

– Ты будешь любить его, но не настолько, чтобы он был счастлив. Ты не можешь дать большего, ведь ты сама ничего не знаешь о любви. Всем значимым для тебя людям всегда было не до тебя. Они думали, что ты и так разберёшься и непременно станешь такой, как надо – правильной и хорошей. Они не хотели брать на себя больше, чем могли вынести. Они будут винить тебя за то, что ты являешься яркой иллюстрацией их позорного поражения.

Её слова звучали жестоко, но Сильвия понимала, что медсестра говорила правду, пусть даже она об этом и не просила. Но это было далеко не всё, что она должна была услышать. С нечеловеческой злобой, женщина продолжала подавлять хрупкий материнский инстинкт:

– Любовь – это не то, о чём ты думаешь. Тебе не дали возможности почувствовать себя любимой, отсюда и все твои проблемы. Ты живёшь подменой, а твой мальчик – яркий тому пример. Побочное действие. Ошибка, которая повлечёт за собой череду куда более страшных ошибок. Твоя семья не простит тебя за выбор, сделанный тобою сгоряча. Они выгонят тебя из собственного дома, указав единственный путь – в самостоятельную жизнь.

Сильвия пыталась держать сопротивление. Ради себя. Ради собственного желания поступить правильно хотя бы раз в своей жизни. Она молчала и слушала, мысленно отбивая атаку за атакой. Девушка верила, что справится, даже если ей и в самом деле придётся преждевременно брать на себя взрослую ответственность. Казалось, медсестра читала её мысли. С каждым доводом, её цинизм переходил на новый уровень:

– Этот малыш будет скитаться вместе с тобой по чужим, часто грязным и тёмным углам. Он узнает о наркотиках раньше, чем о сладостях и детских игрушках. Ведь ты уже узнала о наркотиках. Узнала и не остановилась.

Напоминание о наркотиках ранило сильнее, чем все слова о нелюбви. Сильвия знала, что на её счету есть вина, но не настолько серьёзная, какой могла бы быть. Снова и снова оправдывая себя, девушка выпала из реальности, погружаясь в хаотичные картинки из недавнего прошлого, а там, в ярких красках, проявлялись моменты, о которых ей не хотелось бы говорить. Череду воспоминаний прервала пощёчина.

Прикрывая ладонью горящую щёку, она заплакала и с мольбой о милосердии посмотрела на медсестру. В ответ, справедливым укором, на неё смотрели жуткие серые глаза, в которых невозможно было отыскать ни толики добра.

– Рано или поздно, сын почувствует себя твоим бременем и вправду будет тяготить тебя до тех пор, пока в твоей жизни не появится новый любовник, который, будучи под кайфом, случайно убьёт мальчишку, и ты, сука, простишь его не раздумывая. А потом вы двое окончательно деградируете, и ваше существование превратится в жалкое убожество. В дерьмище. Так, ещё пару-тройку лет будете тянуть свою мерзкую любовную историю, пока каждый из вас не передознётся в своё время, в случайном месте. И всё. Дай парню шанс на другую жизнь.

Когда все слова о ней и для неё были сказаны, Сильвия осталась наедине с правдой и мальчиком, в котором теперь она видела не шанс на искупление всех своих прошлых ошибок, а потенциальную жертву ошибок, что будут допущены ею в будущем. Она не научилась себе доверять. Тучная медсестра ушла, но её злобная тень словно стояла над ними и требовала от Сильвии судьбоносного решения. Несколько часов спустя, девушка сдалась.

Третьим родился сын Камиллы – незапланированный, но желанный ребёнок. Его появления на свет с нетерпением ждала не только мать, но и два человекоподобных духа, которые явились к ним вовремя.

3

Камилла забеременела от агента тайной службы чужого государства. Факт их интимной связи и возникшие в недалёком будущем нечаянные последствия коротких, ни к чему не обязывающих встреч, свидетельствовали о том, что порученную ему службу агент нёс весьма небрежно.

Этому ребёнку выпала роль стать единственным и самым долгим воспоминанием о первом и последнем человеке, который оказался для Камиллы хорош, но не настолько, чтобы остаться рядом навсегда. Ей хотелось иметь при себе символ и верный знак того, что она обладала частичкой силы мужчины, для которого, по её глубокому убеждению, не было ничего невозможного. Отец мальчика мыслил, действовал и жил не так, как остальные. Он двигался к намеченной цели, уничтожая любые преграды: от непростых обстоятельств до человеческих жизней, несущих прямую либо косвенную угрозу его планам. Даже допущенные им личные ошибки не способны были сбить его с верного пути. Этот таинственный и опасный мужчина бросил Камиллу, но неожиданно она получила то, чего желала.

Её мать, Корнелия, работала с доктором Лусидом и находилась рядом, когда родился желанный мальчик. Роды были тяжёлыми. Ребёнок сразу же дал ясно понять, что он не из числа тех, кто врываются в этот мир как на праздник.

– Подкинул мне задачку напоследок. – с тревогой в голосе сказал Лусид.

– Я верю, что мы справимся! Вы справитесь! Вы никогда не подводили! Сделайте всё возможное! – не выдерживая напряжения, фактически в приказном тоне, произнесла Корнелия.

Мальчика извлекли путём кесарева сечения. Он был крупным, но подозрительно спокойным. Его реакции не соответствовали норме.

При первом осмотре, Лусид заметил, что с младенцем что-то не то, но сам он, владея опытом, охватывающим несколько поколений, не мог понять, что именно его смущает. Помимо череды вопросов относительно возникших обстоятельств, доктор задавался одним странным вопросом, обращённым к самому себе. «Что со мной происходит?» повторял он снова и снова у себя в уме. Ему казалось, что в тот момент он не до конца принадлежал самому себе, и какая-то неизвестная сила руководила его действиями. Пытаясь ответить на несколько укоризненные, но справедливые вопросы Корнелии, он суетно и немного скомкано выражал свою точку зрения:

– Что-то с его головой. Нетипично. Не скажу, что имеется проблема. Что-то с моей головой. Очевидно, усталость. Нужно исследовать мальчонку. Череп. Что-то не так. Родничок. Двойной. Даже не в этом дело. Да, нужно смотреть. Только так. Доктор Виридис разберётся. Мне пора на покой.

Обеспокоенность доктора и высказанные им предположения звучали как смертный приговор благополучию, за которое точилась многолетняя борьба между Корнелией и самой судьбой. Отказываясь принимать действительность, она выбежала в больничный коридор. Женщина боялась, что окружающие её люди станут свидетелями истерики, которая брала над ней верх и грозила вырваться наружу. С детства в ней сидела установка, что никто и никогда не должен видеть её слабость.

В конце коридора, у окна, показался мрачный тёмный силуэт, который сразу же угрожающе направился в её сторону. Грузными короткими шагами, к ней приближалась тучная медсестра.

– Ну, как? – спросила она.

– Всё плохо. – пытаясь казаться спокойной, ответила Корнелия.

– Отклонения?

– Да.

– Нежилец?

– Нет, жить будет. Но какой в этом смысл?

Приблизившись на расстояние, достаточное для того, чтобы между ними состоялся деликатный и доверительный диалог, тучная медсестра вкрадчиво прошептала:

– Тут есть мальчик-отказник. Родился сегодня. Не ребёнок, а мечта – идеален во всём. Сама бы его забрала, но ты же знаешь, что под моим присмотром всякая прелесть превращается в дерьмо.

Сама не понимая зачем, Корнелия продолжала её слушать.

– А ведь кто-то был в шаге от такой удачи. Подумать только, какая жестокая жизнь: желанные дети рождаются с пороками, а нежеланные – с завидным здоровьем. Несправедливо как-то.

Скользкие намёки тучной медсестры послужили катализатором импульсивного и судьбоносного решения Корнелии. Прислушиваясь к вкрадчивому шёпоту, слово за словом, она приближалась к своей правде. Когда правда была обнаружена и принята ею всецело, Корнелия без промедлений и разом определила будущее сразу нескольких людей.

Проблемному ребёнку не было места в их с Камиллой жизни. Корнелия прекрасно знала, что могло ожидать их по возвращении домой. День за днём в тусклых тонах без права на свободу. Так уже было в её детстве. Тот проблемный ребёнок оказался её мрачной тенью и мёртвым грузом, унёсшим на дно, один за другим, всех членов её семьи. Эта история ещё не была закончена. Мрачная тень Корнелии продолжала своё проблемное существование, омрачая старость их несчастной матери. Рано или поздно, Корнелии предстояло принять по наследству чужую тяжкую ответственность, ведь в ней сохранялась любовь к сестре, что приносила ей лишь боль и страдания. Она не могла допустить, чтобы между ней и внуком сформировалась такая же болезненная привязанность, от которой ей не удалось бы отделаться. Нужно было действовать решительно и быстро.

В удобное время, без свидетелей и малейших сомнений, готовая на всё мать освободила свою любимую дочь от трудностей, которых та, по её разумению, не заслуживала. Она пошла на преступление и совершила подмену младенцев, выбрав для Камиллы здорового и красивого мальчика-отказника. На родного внука, женщина старалась не смотреть – он казался ей страшным. В сущности же, её пугал не внешний вид малыша, а собственный поступок.

Совершив непоправимое, Корнелия поспешила присоединиться к собранию по случаю ухода самого доброго человека из всех, кого она могла помнить. Она сбежала от детей, которые стали ей своими, ровно, как и чужими одновременно. Женщина, сотворившая зло во имя трактуемого ею добра, вошла в ординаторскую, когда доктор Лусид завершал свою прощальную речь.

Его голос сливался с голосами дикторов из телевизора, который никогда не выключался и с недавних пор непрерывно доносил зрителям актуальную информацию. Наступила новая эпоха, отвоёванная людьми, учинившими революцию, в ходе которой, на удивление, никто не погиб. Те дни ознаменовались чередой важных событий – тогда начали вещание одни из первых независимых телеканалов, где транслировались циклы научных передач о подлинной истории и национальной идентичности ребелиусов. Наконец, настали времена, когда гордость за себя и свои корни стала дозволенной и даже обязательной.

– Надеюсь только об одном. – серьезно говорил Лусид, прислушиваясь к глухим голосам своих современников. – Надеюсь, поскольку только это и остаётся. Боюсь, жизнеутверждающая надежда осталась единственной для меня. В свете того, что я вижу и слышу сейчас, моя надежда видится мне несбыточной. Не подумайте, что я отчаиваюсь. Нет! Надеюсь, те дети, которых я впускал в наш мир, не узнают, что такое война. Что они не станут участвовать в войне. Что им не придёт в голову начать войну.

– Ну, вы размахнулись. – засмеялся доктор Кларус. – Нашли, о чём думать в такой знаменательный момент.

– Я знаю, дорогой мой Урбан, о чём говорю.

– Раз уж на то пошло, то войны были, есть и будут. Наши предки воевали и мы повоюем, если придётся. Бороться за свою родину – долг каждого. И это священный долг.

– В войне нет ничего святого, – расходился Лусид, – и нет правых.

– Неправы даже те, на кого нападают?

– Война не длится один день. И не нужно много времени, чтобы люди потеряли достоинство, доброту, свой светлый моральный облик. Иного не бывает, когда страх за собственную жизнь становится основополагающим чувством, а вероятность самой угрозы – реальной. Иного не бывает, когда на смену нормальной, привычной жизни приходят лишения. Иного не бывает в условиях вражды, для которой всегда найдутся поводы и оправдания. Спутники войны: насилие, бесчестие, предательство, подлость, малодушие…

– Героизм. – не уступал Кларус.

– Героизм, всякий раз добытый путём применения насилия, и, чаще всего, достигаемый ценой чужой смерти.

– Героизм – во имя спасения чужой жизни!

Лусид посмотрел на Кларуса с искренним удивлением. Оказывается, они не достаточно хорошо знали друг друга.

– Ты никогда не задумывался, почему у каждой из воюющих сторон свои герои и никогда, ни одна из этих сторон не признает героизма противника, а наоборот – назовёт это преступлением?

– Нет, я предпочитаю думать о действительно важных, то есть насущных вещах.

– А ты подумай. Во время войны, правда и неправда сливаются в нечто среднее – ужасное, портящее сознание всех умышленно и неумышленно сопричастных. Тьма насилия и жестокости поглощает едва ли не каждого. И нормальной становится радость оттого, что люди умирают сотнями…тысячами, пусть даже это враги. Но это люди. И удовлетворение приносит знание, что где-то там, на чужой земле, происходят разрушения. Это становится нормой. Как утренний поход в туалет. Только это облегчение достигается путём выискивания любой информации о чужих страданиях. Только так можно перекрыть свои собственные, непереносимые страдания. И не получится по одному только желанию остановить чудовищные процессы. И все старания будут бессильны. Ничего не прекратится, пока выпущенное на волю зло не исчерпает само себя. Вы этого не понимаете. Счастливые люди.

Все молчали, глядя на Лусида как на старого дурака. Говорили только умные люди из телевизора, но их никто не слушал.

– Так будьте же и вы счастливы, доктор! – воскликнула Корнелия, пытаясь усмирить растущее напряжение. – Вы заслуживаете этого, как никто другой.

– Мы все этого заслуживаем. – ответил Лусид.

Он виновато посмотрел на всех собравшихся, и, грустно улыбнувшись, стал собирать своё «добро».

«Добра» было мало.

Уходя, сквозь закрытую дверь, он услышал смех своих коллег, многие из которых когда-то были его учениками – неопытными, абсолютно неуверенными в себе и своих силах. Теперь, они насмехались над ним.

4

Доктор Лусид не мог спокойно отправиться домой. Он утратил последнее, что давало ему стимул к жизни. До этого были утрачены: любовь, покой, иллюзии и надежды. Осталось лишь уйти навсегда, тихо завершив все свои дела.

Помня о том, что рядом находится женщина, чей долгожданный ребёнок умер, так и не побывав у неё на руках, он решил ненадолго заглянуть в её палату, чтобы побыть с ней рядом и разделить одни из самых трудных часов злосчастного для неё дня. Им руководило не одно лишь чувство сострадания – внутренний проводник указывал ему, как следовало поступить в ситуации, где он, казалось бы, сделал всё, что мог.

Мария была тут не в первый раз, и снова, ей предстояло пережить скорбь, которую женщине не с кем было разделить. По независящим от дарования Лусида причинам, её дети, а это всегда были мальчики, не жили больше суток. С таким положением вещей было трудно смириться. Она и не пыталась.

В своих ежедневных молитвах, Мария обращалась к Богу с одной и той же просьбой:

«Дай мне ребёнка. Пусть даже я не увижу, кем он станет. Пусть я не увижу его становление, как личности. Пусть я не увижу его детей и детей его детей. Дай мне познать радость материнства и возможность вырастить дитя в тепле моей безграничной любви. Хотя бы до тех пор, пока он не окрепнет».

Её сын умер. Больше у женщины никого не было. Муж, с которым они прожили пятнадцать лет в любви и гармонии, и чей образ для неё был непогрешим, ушёл к своей матери, как только Мария призналась ему, что решила попробовать снова, не считаясь с его желанием остановиться. У простого, отринувшего всяческие надежды, мужчины не было сил переживать ещё одну смерть и её последствия, да и любви, а уж тем более гармонии в их отношениях он давно не ощущал. Его уход она пережила достаточно легко, ожидая прихода нового человека, который не смог бы её бросить. По итогу, все лучшие представления женщины обратились в один единственный сущий кошмар.

Предприняв судорожные попытки отыскать нужные слова, доктор Лусид запутался. Он все ещё не до конца принадлежал самому себе. Прислушиваясь к внутреннему проводнику, он избрал самый дерзкий из возможных вариантов обращения. Ему не оставалось ничего иного кроме как донести свою мысль самым экстраординарным способом.

Или риск, или жалкий побег с позором. Позориться ему не хотелось.

– Вы знаете, – сказал он, – я тоже сегодня плакал, как и вчера. Такое дело. Смотрел на днях передачу. Ненавижу эти передачи, но случайно посмотрел. Смотреть было нечего, и я был вынужден. Дурак потому, что. Лучше бы спать лёг. В общем, это одна из тех натуралистических передач, где живописуется дикая и неприглядная жизнь животных в Африке. Так вот там была речушка гиппопотамов. Грязная такая, вся в их испражнениях. Этих бегемотов там больше, чем самой воды. Ужас просто. Я люблю бегемотов, но они так загадили водоём. Возможно единственный источник пресной воды в той округе. Только едят, стоят в реке, и испражняются – всё, как у людей, но немного иначе.

Женщина смотрела на него с недоумением.

– Я вообще не об этом. – продолжал Лусид.

На лице Марии нарисовался немой вопрос: «Что происходит?». Доктор всё понимал, но не останавливался.

– Значит, ближе к полудню или когда там, к водоёму пришли слоны. На водопой, ясное дело – что же ещё. А с ними прибежал маленький зверёныш…как его называют…пуку! Красивый такой. Махонький. Нежненький. Беззащитный. Потерял мамку, а без мамки ему не жить.

– Бедняжка. – ответила Мария, действительно сопереживая.

– Не то слово. И вот стоит он, бедненький, а вокруг – смертельная опасность. В воде крокодилы, рядом с водой львы, и все хотят его съесть. Так вот, видели бы вы, как наивно он шагал по речушке, в надежде отыскать своих.

– Отыскал?

– Наткнулся на крокодила…и всё.

– Вы сейчас сделали мне ещё больнее, чем и так есть.

– Я сам страдаю. Тогда вообще не смог уснуть. Сегодня тоже не смогу.

– Из-за моего мальчика?

– И из-за вашего мальчика, и из-за мальчика-отказника. Знаете, что я вам скажу?

– Что?

– Мне столько лет, а я всё никак не могу привыкнуть к человеческой жестокости, чёрствости, ко всему этому. Животные подчас поступают благороднее. У меня есть кот. Все соседи говорят о нём гадости. Мол, бандит и всё в таком роде. Так вот, представьте себе, у этого паршивца была пара – бродячая кошка, и эти двое наплодили котят. В мой рассказ будет трудно поверить, но «бандит» не отходил от своего семейства, охранял их в подвале, суетился вокруг детёнышей, а обо мне вообще забыл. Всё было бы хорошо, но в один из дней я увидел его кошку на помойке. Дохлую. Она валялась рядом с контейнерами. На бедняге живого места не было…кишки наружу. Кошмар. Я её похоронил, как полагается. Не мог остаться в стороне. Мой кот тогда тоже пришёл домой покалеченный, грустный, но надолго не задержался. И что вы думаете? Через пару дней, я узнал, что он не бросил котят, и как мог – пытался заменить им мамку. Представляете? Кто бы мне рассказал – ни за что не поверил бы, а тут увидел всё сам. Специально в подвал спускался. Забрал их всех к себе домой. Где нашлось место одному – там найдётся и для пятерых. Теперь будет чем заниматься на пенсии. А то я так одинок. Дети есть, но у них своя жизнь. Лучше туда не вмешиваться. Забота о котиках станет великолепным выходом из моего затруднительного положения. Заодно порадую соседей пополнением в стане бандитов.

– Вы мне рассказываете о таких вещах…

Доктор не дал женщине возможности предъявить ему справедливую претензию:

– Я рассказываю вам всё это, в надежде найти в вашем лице понимание. Возможно, в это трудно поверить, но я тоже человек и многое меня мучает. Эти животные. Как же их жалко. Но горевать я буду обо всех тех детях – о людях, оставленных своими матерями. Как часто они бывают обречены.

– Мы все обречены. – с дрожью в голосе ответила Мария.

– Да, но у животных нет выбора. – таинственно произнёс Лусид.

На этих словах, доктор навсегда попрощался с единственной пациенткой, которой он причинил столько боли. Переступив порог больницы, Лусид ощутил приятное облегчение – внутренний проводник исчез, и он снова всецело принадлежал самому себе.

Первая ночь была бессонной и бесконечно долгой. Тьма преследовала Марию всю её жизнь и, наконец, настигла её, наглядно демонстрируя, к чему приводит упрямая борьба за то, что ей не полагается. Слушая крики младенцев, женщина ловила себя на мысли, что одним из них мог быть её ребёнок. Не позволяя себе плакать, она напряжённо думала, выстраивала чёткий план необходимых действий и сама себя уговаривала относительно каждого пункта, решающего – каким именно будет её будущее. Доктор Лусид дал ей оружие для продолжения борьбы. То, что она намеревалась предпринять, до этого дня, считалось ею совершенно неприемлемым.

Странный разговор о людях и животных имел особый смысл. Лусид украдкой бросил в неизвестность маленькое семя надежды, которое пустило корни сначала в её мыслях, а затем – и в самой жизни. Мария обрела своего сына. Им оказался тот мальчик-отказник. Он же был биологическим сыном Камиллы.

Избранным, судьба выбирает сложные пути. К счастью для избранных, те не видят все уловки, заготовленные для них. Они могут раз за разом сталкиваться с теми, кто играют главные роли в их жизни, но не замечать этих людей. И в каждом отдельном случае остаётся неизвестным вопрос – хорошо это, или плохо.

Случайно увидев мальчика, Камилла сказала: «Ой, страшилище».

Она не почувствовала к этому ребёнку необъяснимого притяжения, идентифицирующего их родство и ту особую связь, которая должна была сформироваться за 9 месяцев их неразрывного существования. Стараниями Корнелии, между ними образовалась пустота. Все её чувства были направлены на мальчика, которого выбрала для неё мать. И рядом с ним она ощутила всё, чего ожидала. Камилла была полностью удовлетворена.

Впервые увидев мальчика, Мария сказала: «Ой, да ты и вправду мой».

Лурифракулус и Туфон безупречно провернули многоходовую манипуляцию. Пока люди принимали сконструированную ими данность, сами они уже были на полпути к вечному городу, где их ждали старые приятели и новые знакомства.

5

Вечный город – величественный музей, сохранивший памятные символы, родом из истоков бытия и последующих эпох. Вне современности, но всегда для неё. Бессмертное, необъяснимое, великое чудо. Это необъятный архив широко известных и забытых историй, творимых людьми, чьи имена, рано или поздно, должны исчезнуть навеки. Надёжный приют различных верований, мировоззрений, культур и даже извращений.

Лурифракулус и Туфон появлялись тут каждый раз, когда выпадал их черёд творить историю. Будь их воля, находясь в мире людей, они не покидали бы пределов вечного города. Только там они были максимально близки к своему естеству.

И снова, они оказались здесь в качестве приглашённых гостей удивительного торжества. Простые люди, признанные другими простыми людьми мировой элитой, съехались со всего мира людей в вечный город, чтобы почтить Древнейшего Бога – осквернённого простыми людьми низшего порядка. Простые люди высшего порядка возлюбили того, кто был поруган и из поколения в поколение тайно передавали сакральный трепет к тому, чьё имя не принято было оглашать во всеуслышание. Они просили у него того, чего не мог им дать никто другой. Они получали знания, силу, власть, популярность и несметные богатства. Они были благодарны. Они, как и их предки, мстили всем сопричастным к непрекращающемуся осквернению того, о ком всё так же было запрещено говорить. Мстили изощрённо и с удовольствием.

Человекоподобные духи вошли в место торжества через тайный ход, который располагался за старинным фонтаном с античными фигурами и тёмным гротом, скрывающим небольшую дверь, олицетворяющую символичный барьёр, разделяющий мирскую суету и культовое место для избранных – дворец, возводимый, но не возведённый до небес. Величественное пространство, где таинственным образом тормозилось время, и сохранялись тайны. Высокие колонны удерживали необъятный по своим размерам купол, расписанный великими живописцами предыдущих эпох. Те картины словно оживали, стоило только задержаться восхищённому взору. Мистическая эстетика пронизывала до дрожи каждого, кто оказывался здесь впервые. Скульптуры совершенных людей и барельефы, готовые поведать о знаковых событиях, повторяющихся вновь и вновь. Ослепляющие лучи, но не Солнца, а полной Луны пробивались через арочные окна под куполом. Вокруг стоял густой туман окуриваемых благовоний. Вдыхаемый аромат редчайших смесей вызывал экстатические ощущения. Все собравшиеся наслаждались очередной возможностью возвыситься над недостойными и компанией друг друга, где каждый знал – кто чего стоит.

Представители мировой элиты готовились к чествованию задолго до каждого события и являлись на собрания, принося с собой и на себе всё самое ценное из того, что было в их владении. Согласно убеждению, принятому в тайном круге, это не была гонка тщеславия – они расценивали демонстрацию своих достижений как дань уважения месту, времени и самим себе.

Классическая музыка заглушалась сотнями голосов. Разные языки сливались в один понятный – язык интереса и выгоды. Мир не стоял на месте, и многое следовало обсудить, рассудить и осудить.

– И тут ничего не меняется. – разочарованно констатировал Лурифракулус.

– Ты разучился видеть? – едва сдерживая смех, ответил Туфон. – Посмотри, как они нарядились.

– Как прислуга. И что это значит?

– Тебе и вправду интересно?

– Мне неинтересны люди, а вон те двое вызывают вопросы. – он указал на духов высшей иерархии, беседующих в тёмном углу зала.

Одним был тот, кому они с Туфоном подчинялись, а во втором, Лурифракулус узнал их непримиримого антагониста, чьё присутствие на торжестве оказалось для него неприятным сюрпризом.

– Очевидно, Килтис заводит дружбу с Архароном. – равнодушно произнёс Туфон. – А ты говорил, ничего не меняется. Это странное время требует соответствующих решений и действий. Как и мы, они теряют контроль.

Дождавшись ухода Архарона, с которым он ни за что не хотел пересекаться, Лурифракулус нехотя направился к Килтису. Тот выглядел как всегда совершенно. Высокий красавец культового образца, в бархатном камзоле, подчёркивающем нечеловечески идеальную стать. Длинные смоляно-чёрные волосы сияли редкого оттенка синевой, а идеально гладкая кожа поблёскивала едва заметными бликами. Большие тёмные глаза хищнически ловили любой момент, происходящий вокруг – никто из тех, кто были тогда в зале, не мог избежать его внимания.

–Ты меня приятно удивил. – произнёс он, обращаясь к Лурифракулусу.

– Это обратимо. – ответил тот. – Новичок?

Лурифракулус указал на неприметного молодого мужчину, который появился в зале одним из последних. В отличие от представителей мировой элиты, он не был одет как прислуга: строгий костюм, немного не по размеру и массивные туфли не по моде подчёркивали либо его неуверенность в себе, либо – пренебрежение правилами. Он казался случайным элементом, грозящим разрушить общую сакральную картину. Мужчина старался показать себя с той стороны, с какой хотел бы запомниться, однако любые его попытки запомниться хоть как-то были ничтожными. В ту минуту, он увлечённо общался с Архароном, что предстал перед ним в образе седовласого старца с длинной бородой и тоненькой косичкой, свисающей, как отметил Лури, «до старой наглой жопы». Только Архарону он и был интересен.

– Да, это новичок. – лениво ответил Килтис.

– Наш?

–Да.

– Тот самый?

– Да.

– Безродный?

– Да.

– Позор.

– Хватит жаловаться, Лури! Нет, и не будет больше прежнего уклада! Согласен, раньше было круто. Теперь – совсем не круто. Упиваться нечем. Нужно подстраиваться – перерождаться, чтобы не терять хватку над человеком. Прелесть, которую мы воспеваем, осталась в прошлом. Сотни знатных родов выродились, остатки – жалкое зрелище. Представители знати стали совершать ошибки. Грубые ошибки. Потеряли направление. Только просят, просят, просят. И бездарно проёбывают наши дары. Выстроенный нами порядок деградирует вместе с ними. Им нужна конкуренция. Таким образом, мы выдавим из них уверенность в том, что они – хозяева своего мира и располагают полномочиями, равными Богу. Их снова пора проучить. Безродные действуют безупречно. Они не избалованы.

– Не смею спорить, но мне не нравится такой выбор. Что ни говори, прошлый олицетворял собой угрозу. Ему удалось создать новую эстетику зла. Люди долго были в узде порождённого им страха. Он смог, создать и приумножить, и внести в вековую летопись память, которая не стирается до сих пор. Он сделал всё, как положено. Он вызывал трепет и преклонение в своё время. Он вызывает ужас даже сейчас. Этот вызывает только вопросы.

– А мне он кажется интересным. Его время ещё не настало. Посмотри в его будущее, а потом приступай к выводам. С ним будет легко работать. Я не хочу переутомляться. Грядёт миллениум. С нас многое спросят.

Лурифракулус прислушался к совету Килтиса, и взглянул в будущее новичка. То, что он увидел, разом откинуло большую часть его вопросов.

– В чём заключается заинтересованность Архарона? Что общего между этими двумя, кроме симпатии к пыткам?

– Та сторона тоже делает на него ставку.

– Он принадлежит нам.

– Верно, но благодаря его деяниям, они поимеют гораздо больше, чем мы.

– И мы будем с этим мириться?!

– Мы поимеем ровно столько, сколько нам необходимо. Тебе этого мало?

– Нет.

– Вот и заткнись. Им нужны жертвы. Нам нужны деятели. Нам не нужны рабы. Общими усилиями, мы успешно сдержим человека новой формации и не позволим тому перейти ограничительную черту. Нет столкновения интересов. Нет проблем. Нет повода для беспокойств. Ты скушен, Лури.

Архарону не пришлось долго владеть вниманием новичка. Явно наслаждаясь моментом и возможностью, Туфон вмешался в их приятный светский диалог. Он пристально смотрел новичку в глаза, лукаво улыбаясь тому, что в них увидел.

– Позвольте узнать тему, что так живо овладела вами? – спросил он, срываясь в странный хохот.

– Мы обсуждаем историю. – нехотя ответил Архарон.

– Великую науку или личный опыт?

– Науку. – ответил новичок. – А уже из науки следует личный опыт, но мой личный опыт ничтожен, чтобы его обсуждать здесь и сейчас.

– Любите историю? – спросил Туфон, обращаясь к новичку.

– Люблю, и пытаюсь постигнуть. Путь к победе лежит на костях истории. Не зная прошлого – не построить будущего. Творцы истории владеют настоящим и формируют то, что желают иметь в перспективе.

Туфон отличался пристрастием к пафосным речам, которые ему не раз доводилось слышать из уст людей. Столкнувшись с очередным ценным экземпляром, он рассмеялся до неприличия громко.

– Открою вам секрет, – прошептал он новичку на ухо, – сия наука дарована человеку не для того, чтобы тот знал: где, когда и сколько раз некий король имел интимную связь, предположим, со свинопасом, или сколько человек сгубило друг друга в жестокой, кровожадной борьбе, повинуясь священному долгу, определений которому и вовсе не сосчитать. Вы, умники, любите историю, но даже не пытаетесь извлечь ни одного её урока.

Их разговор резко прервался. Другие голоса на время умолкли. Лишь неосторожный стук каблуков нарушал тишину, подобную той, что царила в пространстве вечного покоя. Наступал решающий час. В зале зазвучала церемониальная музыка. Приближалась эманация.

Центральные двери медленно открылись. С двух сторон, создавая постановочный живой коридор, выстроились представители элиты в костюмах прислуги. Из мрака, в зал несмело входили обычные люди. Всех их привезли на торжество из маленького колониального государства, где каждый, даже самый никчёмный человечишка, говорил на общемировом языке, в то время, как в остальных государствах этим языком владели только представители сословий с высоким социальным статусом. Они были одеты в роскошные одежды, причёсаны по последней моде и накрашены именитыми визажистами.

Старания оказались напрасными – природу не прогнуть за один вечер. Простолюдины из сословия нищих и безвольных пробовали обмануть себя и остальных, теряясь в сиянии переданных им во временное пользование украшений. До этого часа, они либо были прислугой, либо мечтали о такой возможности. Каждый из них оказался здесь в качестве приглашённого гостя, но, в отличие от Лурифракулуса и Туфона, эти гости играли совершенно другую роль.

Простолюдинам предоставлялась единственная возможность почувствовать себя значимыми. Лучшие из мира людей вели с ними милые беседы, делили трапезу, танцевали вальс и древние групповые пляски. Их просили рассказать о том, как и чем они живут, поведать о планах на будущее и заветных мечтах. Они терялись, не понимая, как можно рассказывать о жизни, которая их не удовлетворяет, поэтому представили суду лучших людей свои смелые выдумки.

Духи наблюдали за происходящим, скрываясь за дальними колоннами.

– Какая безвкусица. – с презрением произнёс Лурифракулус.

– Китч. – добавил Туфон, внезапно оказавшийся рядом с ними. – Другого я не ожидал.

– Они думают, что стараются для нас с вами. – объяснял Килтис. – Скоро начнут донимать Тёмного Отца прошениями, но перед этим проведут пошлый ритуалик, придуманный тем уёбком, который стоит рядом с Фламеном и давится устрицей. Кстати, он напросился на вечное сексуальное служение Фламену, но вскоре потеснит своего повелителя, а затем уничтожит. Как только он станет Фламеном – любимая нами эстетика окончательно уйдёт в историю. К его фантазиям нам с вами придётся привыкать, а вот люди будут в восторге. И ведь никому из них не докажешь, насколько они заблуждаются, полагая, что Тёмному Отцу нравится всё это блядство.

– Хорошо, что всё складывается именно так. – сказал Туфон. – В лукавстве и во лжи легче спрятать истину.

– И тем самым сохранить её. – добавил Лури.

Чествование простолюдинов переходило к новому действу. Им было предложено повелевать теми, кто облачился в одежды прислуги. Никаких рамок и ограничений. Никакой ответственности. Они были хозяевами.

Ощущение собственной исключительности опьяняло сильнее алкоголя. Вокруг них собрались те, кто выразили готовность им служить. Уверенность в собственной исключительности одурманивала рассудок подобно тяжёлому наркотику. Тот, кто делал первый шаг, умирал в лице себя прежнего и тут же рождался в лице того, о ком ничего не было известно.

Сначала, их просьбы были несмелыми и весьма скромными, но дальше, когда раз за разом реализовывалось любое высказанное ими пожелание, запросы становились всё требовательнее и извращённее. Они почувствовали свою силу. Они почувствовали сладость доминирования над другими. Они пошли наповоду у соблазна унижать тех, кто в прежние времена одним только своим существованием унижали их. Взаимодействие реальных и липовых представителей двух неравных сословий переходило в извращённо-эротическую форму. Намечалась необыкновенная оргия.

Одной из простолюдинок удалось незаметно пробраться к Лурифракулусу. Мистический магнетизм человекоподобного духа пробуждал в ней внутренний огонь, о котором она когда-то мечтала, но никак не могла добыть. Ею овладела неудержимая жажда страсти – порочного чувства, жестоко подавленного в той жизни, что осталась в прошлом. Женщине показалось, что ей удастся добиться желаемого с неземным сумасшедшее сексуальным красавцем, но Лури быстро остудил её пыл:

– Хочешь секса? – раздражённо спросил он.

– Да! Начинай! Сделай мне хорошо!

Туфон и Килтис, с несвойственным их природе интересом, следили за происходящим, деликатно отойдя в сторону.

– Одним только своим прикосновением я сделаю тебе хорошо. – угрожающе произнёс Лури. – Ты испытаешь сказочный, космический, межгалактический ультра оргазм, но после меня ни один мужчина не доставит тебе удовольствия, а сам секс станет для тебя пыткой.

– Я готова рискнуть!

– Тебе не следовало доказывать собственную глупость – всё и так на лице написано. Кстати, ты страшная, а я славлюсь неземной красотой. Ты намерена совершить преступление против прекрасного.

– Выполнять мой приказ! – властно крикнула простолюдинка, получив болезненный удар по собственному самолюбию.

Понимая, что произойдёт дальше, Килтис решительно отвернулся, дабы, испытываемое им человеческое чувство отвращения не имело над ним силы. Он ожидал, что Туфон поступит так же, но ему было неведомо, что Туфону доставляло особое удовольствие то, как Лурифракулус то и дело вступал в схватку с превратностями мира людей.

Как и было обещано, Лури прикоснулся к той, кто была готова пойти на глупый риск ради минутной блажи. Простолюдинка испытала оргазм, не сравнимый ни с одним известным ей удовольствием. Человеческое тело оказалось не готовым к подобным ощущениям. Не успев толком ничего понять, женщина потеряла сознание, упав прямо перед Лури. На безымянном пальце её руки пульсировало манящими бликами известное в узких кругах драгоценное кольцо. Это была древняя реликвия знатного рода, к которому женщина не имела никакого отношения – перстень с гигантским сапфиром в обрамлении сияющих бриллиантов.

– Беру себе. – сказал Лури, снимая кольцо. – Всё равно не твоё.

Позади них, в центре зала, торжественно возвысился Фламен. Облачённый в ритуальный плащ, постукивая серебряным посохом по мраморному постаменту, он объявил о начале сакрального перехода. Обращаясь к истинным простолюдинам, он произнёс:

– Оказавшись здесь, вы увидели другую жизнь. Богатство, свобода, власть – это создано не для вас и даровано другим. Простолюдину отведена одна дорога. Вас погонят по ней батогом, как стадо рогатого скота, гонимого на убой. Находясь под Солнцем, вы не сможете поднять головы, чтобы увидеть его. Тяжкий камень, который вы, подобно Сизифу поднимаете день ото дня, горбатясь за гроши, окажется пылинкой в руках тех, кому вы служите. Однако сегодня для вас открывается иная дорога. Вы можете остаться с нами. Достаточно просто сделать выбор и пройти инициацию, выражая доверие нам и тому, что мы готовы вам дать.

– Что за херня? – удивился Лури.

– Сейчас сам увидишь. Не хочу ломать тебе кайф. – ответил Килтис.

Ученики Фламена вынесли сундук с монетами, древние весы и гигантских размеров кадильницу с уже курящимся фимиамом. Установив сакральные артефакты прямо перед Фламеном, ученики подняли кадильницу высоко над публикой, и, используя известный только им механизм, начали ею размахивать из одного конца зала в другой. Неподготовленные простолюдины боялись поднять головы вверх, страшась смерти от столкновения с огромным кадилом. С ужасом, они отскакивали в сторону каждый раз, когда наводящий жуть артефакт летел в их сторону. Между ними просачивалась белая дымка фимиама, дополняющая мистическую эстетику того вечера.

– Вкусно пахнет. – сказал Туфон. – Фламен не разучился удивлять. Жаль, что он так и не научился выбирать любовников.

– Ему идёт пагубник. – ответил Килтис.

Простолюдины заворожено ловили каждое слово Фламена. Он пытался говорить с ними на одном языке:

– Встаньте в очередь.– просил он. – Пусть каждый из вас возьмёт монету и подойдёт ко мне. В ваших руках символ судьбоносного выбора. Желая остаться с нами, вы принимаете полный отказ от связи с прошлой жизнью. Вы потеряете всё. Вы не вернётесь к родным и больше никогда их не увидите. Вы умрёте. Это будет левая чаша весов. Если вы не готовы к жертве, значит – вы не готовы к новой жизни. Это будет правая чаша весов. Но учтите, если вы поддадитесь соблазну искать это место, или расскажете о нас хоть одной живой душе – мы найдём каждого, и превратим последние минуты вашего жалкого существования в адскую вечность. Мы умеем и любим убивать. Если вы не с нами, вам следует забыть о нас. Навсегда. Бросайте монету.

Охваченные эйфорией, которую им навеяли извне, простолюдины поочерёдно принимали поспешные решения. Большинство из них клали свою монету на левую чашу весов, но были и те, кто посчитали себя не готовыми отказываться от прежней жизни ради мечты и выбирали правую сторону. По прошествии некоторого времени, они же корили себя за то, что совершили ошибку и отказались от мечты ради ненавистной реальности.

Судьбоносный выбор свершился. Часы пробили три раза. Центральные двери открылись вновь, и в зал вошли элитные бойцы. Высокие, сильные и безжалостные, они грубо изгнали из торжества всех простолюдинов, принявших правую сторону. Дальше, новоиспечённых отверженных заставили раздеться, снять все украшения, которыми до этого с ними любезно поделились и почти голых вышвырнули за пределы дворца без объяснений и компенсаций.

Лури смотрел на женщину, которая по его вине лежала без сознания, пропустив самый интересный момент торжества. Он знал, на какой чаше весов лежала бы её монета. Без малейших сожалений, человекоподобный дух поступил вопреки выбору истинного человека. Им была проделана искусная работа по перемещению человека из одной точки в другую, и, в отличие от прежних неудач, перемещаемый субъект не потерялся в пространстве хаоса, где ни одна сила ничего не решала. Вместе с той женщиной, из зала исчезли все следы её пребывания.

Ранним утром, простолюдинка проснулась в своей постели с чувством ужасного похмелья. На ней не было одежды и украшений, в которых она успела покрасоваться несправедливо короткое время. События той ночи были восприняты ею как странный, но по-своему прекрасный сон, который она вскоре забыла. Дальше, ей предстояло выживать без сексуального удовлетворения. Лури оставил за ней шанс на получение удовольствий, но она так и не догадалась, в чём крылся лукавый секрет её женского счастья.

Вместе с простолюдинами, жестокому унижению подвергся новичок. Его подвело собственное упрямство и нежелание облачаться в костюм прислуги. Подвергнувшись безжалостной отбраковке, как и те, с кем ему не хотелось иметь ничего общего, он оказался голым, поруганным и изгнанным из высшего общества, куда только начал вливаться.

– Почему ты дал этому произойти? – спросил Туфон у Килтиса.

– Унижение пойдёт ему на пользу. В своей среде, он уже имеет немалый вес. Тут ему указали на его истинное место. Момент личной слабости навсегда останется в памяти нашего деятеля, и раз за разом будет подстёгивать его к необходимым действиям. Он – гордец. Удобный, очень удобный человечек.

– А что делать нам? – спросил Лурифракулус.

– Присматривать за мальчиком.

– Я так и знал! Ты предлагаешь нам застрять в этой вонючей дыре на долгие годы и жить скучную жизнь?!

– Да.

– Мы способны творить то, от чего все эти ничтожества могут разом обосраться, но нам всего-то нужно превратиться в домашнее растение, и тупо ждать?!

Спокойствие Килтиса мгновенно сменилось на гнев. Лурифракулус невольно разбудил его тёмную природу и рисковал получить наказание за своеволие и отсутствие почтения.

– Когда-то я был богом, Лури! – сокрушался Килтис. – Мне поклонялись лучшие этносы тех времён, и те люди были на порядок выше нынешних. Теперь я здесь, а моё истинное имя навсегда похоронено в прошлом потому, что сука для меня не нашлось места в истории! Как и вы, я тоже должен превратиться в домашнее растение, и тупо ждать, но в другом месте, рядом с другими людьми.

– Я ненавижу людей!

– Весь секрет в том, что до этого ты только то и делал, что проваливал свои миссии. Твоя абсолютная ненависть к живому, хранящему хрупкую душонку, существу исчезнет, как только ты встретишь человека, которому удастся тебя зацепить.

Признанные ими хрупкие душонки, которые до этого продали себя за одну монету, готовились получать первые дары. Ученики Фламена вынесли каждому из них по кубку с красным полусладким. В едином порыве, они жадно пили вино, подобно мучимым жаждой путникам в пустыне, что оказались рядом с источником живительной влаги.

– Поприветствуем переход! – воскликнул Фламен.

Его призыв подхватили представители мировой элиты – теперь полностью обнажённые, как первые люди, которым могла принадлежать целая Вселенная, но именно тогда что-то пошло не так. В преддверии финала торжества в зале зазвучала особая церемониальная композиция. Доведённые до экстатического состояния, они живо рукоплескали и выкрикивали свои личные приветствия очередному переходу, пока вокруг них замертво падали те, кого они чествовали до этого часа.

– SACRIFICIUM AETERNUM! – трижды воскликнул Фламен.

– SACRIFICIUM AETERNUM! – трижды воскликнули остальные.

– SACRIFICIUM INTELLECTUS. – произнёс Килтис. – Пришло время раздачи хлеба и зрелищ.

Под бой большого ритуального колокола, Килтис обратился в образ осквернённого и оскверняемого полубога, дабы откликнуться на призывы тех, кто продолжали в него верить. Сотни лет, он являлся представителем Тёмного Отца на подобных сборищах.

Люди призывали чудовище. Они желали иметь дело именно с чудовищем, но чтобы это чудовище, при всей своей силе и ужасающей природе, любило их, принимало их самые нелицеприятные стороны, и непременно даровало им всё, чего бы они не попросили.

Он нагрянул, словно раскат грома, ведущий за собой смертоносную бурю. Огромный и вселяющий ужас. Длинные, иссиня чёрные волосы превратились в густую смолу, стекающую на древний мраморный пол. Вместо прекрасных глаз были пустые глазницы, в которых полыхало зелёное пламя, стремящееся вырваться наружу. Красивый лик до неузнаваемости обезобразился чужим воображением. Каждое слово, каждый звук, врывающиеся из хищнической пасти, поизносились десятками, а то и сотнями голосов Килтиса одновременно: от необычайно низких и глубоких, до высоких, режущих слух. Своими голосами, отнятыми у людей и существ за тысячи лет активной деятельности, он сотрясал пространство и вызывал головокружение, не только у простых смертных, но и у человекоподобных духов. Простые смертные терпели, пытаясь крепко стоять на ногах. Они ждали нисхождения того-самого зелёного пламени, что охватит их тела, пробуждая в них силу, и наполнит дух каждого из них особой энергией для будущих свершений.

– Ну, что? Съёбываем? – спросил Лури.

– Пожалуй. – ответил Туфон.

Два человекоподобных духа исчезли из дворца и пределов вечного города в момент символического единения их мира с миром людей. Они спешили, чтобы приступить к сотворению новой истории.

Глава 2. То, чего не может быть

1

Три года, доктор Виридис основательно изучал аномалию мальчика. Многое, если не всё ни он, ни его коллеги, никак не могли объяснить друг другу, и даже самим себе. Виридис лично знал Марию и каждого её родственника – все они были его пациентами с одним, общим для их рода, диагнозом. Несовершенный остеогенез звучит необычно и не так уж страшно. На деле, этот диагноз стал для его носителей приговором, обрекая тех на хрупкость и своего рода несвободу, из хватки которой невозможно вырваться при жизни.

Носители генетического несовершенства, они были поразительно похожи друг на друга. Их лица имели свою особую выразительность, даже некоторую инопланетность. Карие глаза, со склерами небесно голубого цвета, являлись основным видимым доказательством того, что эти люди были не такие, как все. Многие из них считали это меткой, указывающей на страшное проклятие, передающееся из поколения в поколение, но на самом деле это были просто необычные – завораживающе красивые глаза, и каждый, кто неосторожно попытался заглянуть в их чарующую глубину, всякий раз тонул без желания спастись. Излишне утончённое телосложение подтверждало их уязвимость, которую они пытались прятать под пышными одеждами. Любая инаковость притягивает лишнее внимание. Хрупкие люди страдали от этого не меньше, чем от собственного физического состояния. Их обсуждали, их жалели, их нагло разглядывали, им задавали глупые вопросы, им не давали покоя. Они не хотели показывать миру визуальные деформации – отметины, оставленные травмами, количество которых даже им было трудно сосчитать, но мир всё видел и всё знал. Взрослые люди, которые по своим размерам могли уступать даже подросткам, уже к середине жизни уставали от самих себя.

Адам не имел биологического отношения к роду Марии, но и его тело таило в себе сюрпризы. Лусид отчасти оказался прав. С головой мальчика и вправду было что-то не так. Визуально соответствуя всем стандартам, его череп имел неизученные нигде и никем особенности строения. Костная структура отличалась аномальной плотностью. Череп являл собой нечто вроде непробивной брони – биологического шлема, скрывающего мозг, к которому невозможно было подступиться. Его не удавалось просветить рентгеном, а с развитием прогресса, каждый раз, даже самый современный метод сканирования тела не мог показать внятной картины. Голова показывалась сплошным тёмным участком и многие специалисты подозревали, что когнитивное развитие Адама, в лучшем случае, могло отставать. Доказать либо опровергнуть их опасения могло лишь время.

Это была явная, признанная, но не определённая патология, при этом все жизненные показатели мальчика превышали норму. Адам рос крепким и выносливым. Всё новое ему удавалось усваивать с лёгкостью. Он охотно шёл на контакт с людьми и рано научился говорить. Снова и снова, добиваясь очередного успеха в развитии, Адам саботировал вынесенный ему приговор.

Больше всего, в раннем детстве он любил разговаривать о фантастических вещах с мамой и причудливым соседом – йогом, именующим себя Воваджи, неустанно резвиться на улице с псом по кличке Пират и есть шелковицу. Больше всего, в раннем детстве он не любил подолгу пропадать в больницах, где его изучали, но никак не могли познать.

Его детство было полноценным. Он оказался нормальным. Загадку так и не разгадали.

Со временем проявилась ещё одна особенность, не поддающаяся рациональному объяснению – тело Адама имело нечеловеческую склонность к регенерации повреждённых тканей. Мария сразу же заметила, как первые в его жизни мелкие ссадины буквально исчезали в течение нескольких часов. Глубокие раны пропадали без следа уже на следующий день после возникновения. На нём не задерживались кровоподтёки, гематомы и прочие внешние атрибуты отвязного мальчишеского существования. Кожа оставалась чистой, гладкой и нежной. Его кости обладали той крепостью, о которой Мария, и такие как она могли только мечтать, а мышцы и суставы были настолько податливы, что Адам с лёгкостью и без малейшей подготовки скручивался так странно, как на тот момент позволяла его фантазия. Все йогические асаны, которые он повторял вслед за Воваджи, давались ему с первой попытки, без разогрева и любой другой подготовки тела.

Воваджи стал первым кумиром Адама. Никто не знал, сколько ему лет, но он был явно не молод, хоть и выглядел лучше всех, кто его осуждал. Его образ жизни отличался от общепринятого: правильное питание, йога и закаливание. В обществе, где освобождённые люди делали свои первые шаги к саморазрушению, находя свой уникальный способ, Воваджи оказался белой вороной, но не переставал быть счастливым. Он следил за чистотой своих мыслей, медитируя под каким-нибудь деревцем. На рассвете, приветствовал Солнце, а на закате дня – Луну. Каждый день его был на виду у соседей – всё самое интересное происходило в тихом уголке их двора, где он безраздельно властвовал, создавая свой маленький благостный мирок. Воваджи всегда говорил о всяких странностях, поэтому с ним никогда не было скучно. Каждую свободную минуту Адам бежал к нему за новой порцией впечатлений и сполна получал желаемое. Вместе, они успешно занимались йогой, безуспешно – медитацией, а зимой, когда матери не было дома, он пару раз испытал на себе, каково по ощущениям запретное обливание холодной водой.

Мария, которая не понаслышке знала, каково это – отличаться от остальных и одним только фактом собственного существования нарушать привычные стандарты, принимала Воваджи таким, каким он был, а не должен был казаться. Она по-своему любила чудака и всецело ему доверяла. Времена были нелёгкие. Оставшиеся родственники боролись за выживание и деликатно отдалились от них с Адамом, уверяя, что всё вновь наладится в светлом будущем. Бедность, которая раньше не ощущалась как тяжкое бремя, одним днём превратилась в нищенство, пожирающее то немногое, что при них осталось. Мария вернулась на прежнюю работу судопропускника. Милый чудак заменял её, когда она уходила на свою смену и та забота, с которой Воваджи ухаживал за Адамом, была одной из самых добрых и надёжных в жизни мальчика.

За умение вытворять со своим телом всякие фокусы, физическую выносливость и способность быстро восстанавливаться после неудач, Адам получил от старшего друга прозвище «неваляндер». Воваджи видел, каким уникальным был ребёнок, так привязавшийся к нему. Воваджи понимал, что возможности Адама не были ограничены тем, что он успел заметить. Воваджи ничему не удивлялся, ведь в его мире было возможно абсолютно всё.

Влияние Воваджи оказалось мощным, позитивным, с прицелом на качественное будущее, но недолгим. Удивительный человек умер от рака, в который он не верил.

Адам видел, как самый сильный и выносливый из всех, кого он знал, его любимый друг стремительно угасал и становился беспомощным. В улыбке Воваджи стала подмечаться странная особенность – временами между его ровными и плотно расположенными зубами внезапно появлялась и так же внезапно исчезала большая щель. Несколько раз Адам напрямую спрашивал, что происходит у Воваджи во рту, но услышанные им ответы не вносили ясности. Однажды он сказал:

– Не бойся, неваляндер. У меня ещё много жизней впереди, а эта – останется позади вместе с теми, где я был другим: мечтательным, шальным, и, безусловно, счастливым.

– Кем ты будешь в новой жизни? – спросил Адам. – Мы ещё встретимся?

– Не знаю, друг. Не знаю. Я могу быть и человеком, и животным, и камнем, и даже камнем в чьей-то почке.

– Я не против, если ты станешь камнем в моей почке.

– Договорились. Обещаю не делать тебе больно.

Они говорили так долго, как могли, но теперь уже ни о чём. Воваджи был растерян и напуган, хоть и всякий раз отвечал, что чувствует себя прекрасно и совсем скоро отправится в пешее путешествие по сакральным восточным горам. С его уходом в новую жизнь, пространство их тихого двора перестал озарять солнечный свет. Солнце никуда не пропало, но Адаму казалось, что оно светило не так ярко и красиво, как прежде.

Уже без внимания и дельных комментариев старшего друга, Адаму выпадала масса возможностей увидеть в себе то, чего он не мог осознать в полной мере. Ему нравилось, как быстро исчезают худшие из его ощущений. В исследовании своих возможностей, подчас он заходил слишком далеко. Но единственное, запомнившееся навсегда, подтверждение его неуязвимости пришлось на один злополучный день, когда другой человек впервые и всерьёз пожелал ему смерти.

2

Адам умел завоёвывать внимание и доброе расположение всех, с кем ему доводилось встречаться. У него было много друзей, если судить по меркам того места, где они жили. Адам, Рома, Нона, Ремус и Кассий объединились в закрытую для участия остальных детей группу, которую не разбили ни годы, ни ссоры, ни любовь, ни ненависть. В будущем, их объединение разрушит кое-что другое, однако об этом рано говорить.

Адам, Рома, Рем и Кассий по происхождению являлись кульпами, а Нона – ребеллой. Ровным счётом, их этнические различия не мешали им жить, дружить и баловаться. Детство позволяло им видеть друг в друге просто людей – таких же, какими были они сами.

Погодки, Рома и Ремус, жили по соседству с Адамом. Где бы они ни оказались, к ним никогда не относились серьёзно по одной лишь причине – они были рыжими. Внутри себя никто из их сверстников так и не разобрался, почему цвет волос являлся для них основополагающим в вопросе определения авторитетов. И всё же, брат с сестрой заняли своё место в компании, где их приняли сначала в качестве шутки, а затем – всерьёз. Своим присутствием, они привносили в объединение спокойствие, верность и доброту. Во всей округе больше не было таких кротких и совестливых ребят. Их родители считали это подарком, не придавая значения тому, что правильное воспитание стало сущим наказанием для детей, которые не заслуживали ничего плохого.

Нона жила на окраине Фундуса, но часто приезжала в центр погостить к своей бабушке. Именно там, в сердце небольшого города, который в будущем стал отправной точкой многих событий, сформировалось их объединение. Всё началось с дружбы мальчика и девочки, которые мечтали научиться летать и не боялись совершать опасные попытки этого достичь. Затем, в их милое безумие были втянуты рыженькие. Бесшабашная девочка стала первой и единственной любовью мечтающего мальчика. Это оказалось взаимно, но Адам ничего не знал о её чувствах. Нона всегда старалась думать, говорить и действовать так, чтобы в будущем ей не приходилось жалеть. Пример собственных родителей она усвоила не по-детски.

В тот период, неудержимая четвёрка находилась под пристальным наблюдением двух человекоподобных духов. Лурифракулусу нужно было пойти на прямой контакт с Адамом. В отличие от Туфона, тогда в роддоме он не приближался к мальчику, и между ними не сформировалась связь, необходимая для их дальнейшего взаимодействия. Промедление в этом вопросе являлось его грубой ошибкой. К своему предназначению он приступил в самый последний момент.

Обратившись в щенка, Лурифракулус подбежал к Адаму, радостно срывающему ягоды шелковицы с любимого дерева, и принялся скулить, чтобы тот его погладил. Адам с нежностью взял его на руки, обнял, как своего и заплакал. Сказывалась его щемящая тоска по Пирату, который умер вслед за Воваджи. Лури не мог долго этого терпеть, особенно после того, как он понял, что необходимая связь между ними отсутствовала, несмотря на прямое соприкосновение. Агрессивно вырвавшись из ласковых объятий, ставших для него сущей пыткой, человекоподобный дух убежал в сторону.

– Что мне делать? – спросил он растерянно.

– Полагаю, в данном случае требуется принятие с его стороны. Дай ему что-нибудь. – ответил Туфон.

– Охуеть. Значит, тебя он принял без вопросов, а я должен суетиться?!

– Тогда он был другим. Мне просто повезло.

– Сука, как всегда!

Во второй раз, Лури приблизился к Адаму в облике мальчика. Не теряя времени на знакомство и традиционные формальности, он резво засунул руку в карман своих смешных жёлтых шортиков, откуда достал упаковку жевательной резинки.

– Угощайся. – предложил он. – Бери всю пачку. Мне папа привёз их так много, что хоть жопой ешь. Кстати, моя жопа скоро слипнется. Жду не дождусь. Прикинь, как прикольно будет.

– Когда слипнется, покажешь? – спросил Адам.

– Я не педик.

– Я тоже.

– Так будешь брать или нет?!

Адам не смог отказаться от действительно заманчивого предложения – эти жевательные резинки любила Нона. В то поистине чудное время его раннего и светлого детства, он почти каждый день представлял, как осуществляет маленькие мечты своей любимой. Ради неё он был готов на всё, особенно – если от него ничего не требовалось.

Всё оказалось легче, чем ожидал человекоподобный дух. Лурифракулус не мог вспомнить, когда в последний раз он взаимодействовал с истинным человеком, не причинив тому обиды, и всерьёз сомневался в том, бывало ли с ним такое вообще. В нём не проснулась любовь или хотя бы какое-то крошечноё тёплое чувство к людям, но очевидным стало то, что представитель подлинного зла был способен вытерпеть и весьма неплохо поддержать живой диалог с представителем человечества. Возвращаясь с победой, Лури сразу же обратил внимание на саркастическую улыбку Туфона.

– Какого хера?! – задал он вполне закономерный вопрос.

– Почему именно жвачки?

– Чтобы он принял и поглотил.

– Поглотил жвачки?

– Отъебись!

Туфон излучал мерзкие вибрации своей ехидной ипостаси. Эта сторона партнёра не раз подбивала Лурифракулуса досрочно прекращать миссии в прошлом. Туфон был так же невыносим и в настоящем. Он буквально упивался напряжением и страданиями Лури.

– Сколько штук в упаковке? – поинтересовался он весьма безобидно.

– Три.

– И ни одна ему не достанется. Сам посмотри.

Лури обернулся, и чуть было не произнёс подходящее к ситуации слово из запретного в мире людей языка. На его глазах разворачивался чудовищный саботаж – Адам раздавал жвачки друзьям.

Туфон наслаждался моментом и не мог, или не пытался, сдерживать смех. Ради таких дней, он был готов терпеть ненавистное испытание многолетним пребыванием в противоестественных условиях.

– Что он делает?! – вопил Лури.

– Творит добро. Поздравляю, теперь ты должен хотя бы раз услужить этим мальцам.

– Вот сучёнок!

– Остынь. Тебе полезно расширить сферу своей деятельности. Малыши непростые. Будет интересно. Я бы даже сказал – захватывающе.

К удивлению человекоподобных духов, маленький истинный человек – Рома от жвачки отказалась. Ей было жалко Адама, который получил в подарок то, чего желали все они, и без раздумий поделился с ними всем, что он обрёл, не оставляя ничего самому себе. Ей было жалко Адама, ведь она знала, что он из бедной семьи. Ей было жалко Адама, который, казалось, безответно любил Нону. Ей было жалко всех и каждого по-своему. Не приняла она и жвачку брата, понимая, как сильно тот хотел её попробовать.

Наблюдая за чистым отношением девочки, ещё не познавшей липкой грязи взрослой жизни, Лури впервые в своей истории испытал человеческое чувство – тёплое, болезненное и приятное одновременно. Как и предрекал Килтис, живое, хранящее хрупкую душонку, существо сумело его зацепить. Когда Туфон ушёл искать для себя новое вместилище в теле очередного чудака, Лури вернулся к детям тем самым мальчиком в смешных жёлтых шортиках, и подарил Роме одну жевательную резинку, желая в будущем хоть раз ей услужить.

3

Семья Кассия переехала в центр Фундуса, когда мальчику было два года. По роковому совпадению, Кассий и Адам были теми самыми подменёнными младенцами.

Камилла не оставляла надежд воссоединиться с потерявшимся любовником и однажды ей удалось выйти с ним на связь. Она рассказала о существовании их общего сына, рассчитывая на очередной шанс сближения с тем, кто был так недосягаем. Первым итогом её усилий стала большая квартира на главной улице города, полученная в подарок. Вторым итогом был обрыв всех связей с мужчиной, чей статус превышал любые её предположения.

С его подачи, к ним домой нагрянула бригада специалистов из частной клиники с требованием взять у ребёнка образец ДНК для проведения генетической экспертизы. Камилла дала на это своё согласие, не подозревая, что результаты исследования выставят её в ложном свете. С вероятностью в 99,9999% тест не выявил правды. Доверие к Камилле было потеряно. Квартиру у них никто не отнимал.

Однажды, в потоке случайных прохожих, они с матерью встретили Марию. Три женщины знали друг друга, но только одна знала то, о чём не ведали две другие. После случайного и в то же время неизбежного сведения судьбоносных дорог, у одной женщины появилась важная цель. Адам был четвёртым участником возобновляемой истории. Он о себе совершенно ничего не знал.

Увидев родного внука, Корнелия крепко вцепилась в руку Камиллы, и чуть было не выдала свой страшный секрет. Она была поражена тем, какую ошибку совершила под влиянием собственного страха и пары фраз, сказанных посторонними людьми. Каждый день, украдкой любуясь милым мальчиком, с которым всё было хорошо, Корнелия переживала зарождение убийственного страдания, от которого было невозможно избавиться. Словно в жестокую насмешку, совесть то и дело напоминала ей, что в её случае, избавиться от родного человека оказалось куда проще и в принципе реально. Ею была утрачена любая возможность заговорить с ним и вообще к нему хоть как-то прикоснуться. С момента полного осознания происходящего, неродной Кассий стал вызывать в ней только чувство отвращения. Мальчик олицетворял её страшную и непоправимую ошибку.

Только неродившихся или мёртвых не настигает состояние, которое следовало бы называть затмением личности – когда собственную вину пытающийся жить человек перекладывает на другого, пусть даже этим несчастным окажется безобидный ребёнок. Корнелию настигло такое затмение, и оно было поистине страшным. Она манипулировала детской наивной, ничего не подозревающей любовью, вынуждая Кассия подружиться с Адамом.

«Он – лучше всех. Другие тебя предадут. Я знаю, кому ты нужен и кто нужен тебе. Ты будешь дружить с Адамом, и это не обсуждается», – утверждала она, в очередной раз, штурмуя неокрепшую психику внука.

Кассий покорно исполнил её волю. Кроме Адама, своими друзьями он никого не считал. Участие в объединении было одним из первых в его жизни проявлений притворства и лицемерия. Единственную, искреннюю, отчаянно-злую любовь он испытывал к Ноне.

С момента, как Адам стал вхож в дом биологически родных ему людей, Корнелия перестала скрывать своё особое к нему отношение, вызывая у Кассия справедливое чувство ревности. Поощряя свою манию, она бесконечно интересовалась, что любит или не любит Адам, чего никогда не спрашивала у Кассия, всячески пыталась угодить чужому, хладнокровно обделяя родного, хвалила одного, противопоставляя тому другого. Кассий всегда оказывался не на той стороне. Однажды, не выдержав эмоционального давления, он спровоцировал Адама на конфликт и при матери ударил друга молотком для отбивания мяса. К счастью для всех, этот удар был не критичным.

В тот же вечер, нарушая отбывание очередного наказания, он подслушал разговор двух растерянных женщин, которые несли за него ответственность. Ребёнок не знал, что некоторые поступки, продиктованные любопытством, способны навсегда перевернуть его жизнь.

– Почему ты мучаешь Кассия, заставляя его дружить с Адамом, если он этого не хочет?! – сокрушалась Камилла.

– Потому, что этот мальчик – твой сын, дура! – сокрушалась Корнелия в ответ. – Неужели ты не видишь, на кого он похож?!

Откровение матери застигло Камиллу врасплох. У неё началась паническая атака, но Корнелию это не останавливало. Она продолжала обрушивать на дочь свою правду. Терпеть муку, которую она устроила себе сама, уже не имело смысла.

– И я дура, ведь поверила же тогда проклятому Лусиду. Он наговорил мне кучу гадостей о нашем малыше. Я хотела поступить, как лучше, как правильнее что ли. На деле, наш совершенный мальчик теперь живёт в чужом доме и нищенствует с матерью, которая никогда не была и не будет ему родной, а мы не имеем на него никаких прав! Этот только пакостит. Правильно говорят – гены имеют значение. О том, какие гены у Кассия, мы можем только догадываться.

Правда была безжалостной, однако Камилла расставила основные акценты личной катастрофы по-своему. Картина происходящего стала вырисовываться таким образом, чтобы она поняла, почему её надежды на воссоединение с потерянным, теперь уже навсегда, любовником, были так жестоко разбиты. Обнаружился истинный виновник, уничтоживший прекрасную иллюзию. Ей хотелось убить мать. Она это озвучила.

Кассий дослушал их разговор до конца. Он порывался бежать оттуда далеко и навсегда, но его тело отказывалось двигаться с места. Казалось, боль, которую ему пришлось ощутить тогда, уже ничто не пересилит. За считанные минуты, он потерял мать, бабушку, свою прежнюю беззаботную жизнь и все основания для того, чтобы он мог вести себя правильно. Кассий потерял своё право на любовь. Кассий стал никем. Кассий занял чужое место, а этот чужой теперь претендовал на место, которое Кассий считал своим и не готов был делиться. Всё смешалось в его мыслях и чувствах. В результате пережитого потрясения, его действия стали продуманными и последовательными. В будущем, его перемены повлияли на других людей, но никто так и не узнал источник, породивший немало проблем.

Теперь в его игре были новые вводные. Кассию удалось на некоторое время отделить Адама от компании остальных друзей, чтобы навязать тому своё влияние. Он начал проявлять наглость, упрямство и жестокосердие. Адам, по обыкновению, был спокойным и много думал. Он не хотел быть ведомым, но позиционировать себя иначе у него не получалось.

Пытаясь склонить друга-врага на сторону собственного зла, Кассий ничем не брезговал. Окончательно осмелев, он первым шёл на контакт со всякой шпаной и старыми маргиналами, пытаясь наладить отношения с опасными людьми округи, чтобы и самому стать опасным. Потом он тащил в запретные зоны Адама, прекрасно понимая, что тот не будет принимать активного участия в сомнительных делах, предпочитая доверчиво прятаться за спиной того, кто отвергает страх. Таким образом, он пытался испортить друга, оставаясь для того авторитетом.

Именно тогда, на заре первых иностранных боевиков, которые все смотрели без дубляжа, мальчики получили лихие клички. Никто не имел права отставать от моды и терять лицо перед уважаемыми пацанами.

Один из таких пацанов в шутку предложил свои варианты ругательных прозвищ, которые Кассий сразу же подхватил, относясь к жесту первого в его жизни авторитета более чем серьёзно. Так, Кассий и Адам стали Мазафакером и Коксакером.

Без обсуждений, Кассий закрепил за собой «Мазафакера» – в фильмах плохие парни то и дело так называли друг друга. Всё совпало. Это была его маленькая победа.

Кличка Адама отпала сразу же, поскольку Кассий испытывал врождённые трудности в произношении букв «с» и «р», чего сильно стеснялся, а остальным было всё равно, как и кого называть. Сохранить своё имя в таком обществе – тоже победа. Мазафакер остался Мазафакером навсегда, а его подлинное имя редко произносилось даже в стенах собственного дома.

Опасные пацаны относились к банде из центра, носившей название «Underground». Они собирались и проводили всё свободное от разборок время в старых подвалах, оставленных предками их дедов и прадедов. Сеть подвалов простиралась по всему центру Фундуса, и едва ли не у каждого дома располагался вход туда, где порядочным людям не находилось места. Это было огромное холодное пространство тьмы, смрада и отборной матерщины, постоянно доносящейся эхом из разных уголков, но их брань оказалась пустой, не имеющей логики и никогда не соответствовала актуальной теме, да и самому смыслу. Мат, как средство беспредметной коммуникации, вносил яркое дополнение к образам тех, кто не нуждались в представлениях. Ещё одним характерным штрихом, отличающим стиль их общения, стали три слова, которые они постоянно применяли во время разговора. В каждом предложении обязательно звучало: «чё», «типа» и «касаемо». Как и в случае с андеровской матерщиной, прелесть подобных ключевых слов могли оценить только сами андеры.

Власть андеров в подпольных кругах, агрессивно набирала обороты. Их убежище стало своеобразным брендом, на который покупались все, кому не хотелось спокойной жизни. Там можно было раздобыть наркотики. Там можно было заказать головорезов. Там можно было спрятать то, от чего хотелось избавиться навсегда.

Андер всегда носил при себе личный нож и фонарик. Если в подвалах оказывались пацаны со спичками, зажигалками и даже факелами – считалось, что это залётные враги из других районов, которых нельзя было выпускать на свет целыми и невредимыми. В качестве послания тем, кто намеревался нарушать границы их территорий, андеры оставляли на едва живых телах врагов свою символику, орудуя имеющимися при себе ножами.

Мазафакер добыл для себя и Адама право считаться андерами, как только ему удалось заманить нужного врага в подвалы. Это был старший пацан из северных, который любил использовать ровесников Мазафакера и Адама в качестве бегунков. Втереться к нему в доверие оказалось несложно – он всегда был «под кайфом» и не проверял малолеток на лояльность. Когда новый бегунок начал пропадать с дозами, не принося утверждённую выручку в полном объёме, старший решил показать, как он умеет разбираться с теми, кто потеряли страх, но Мазафакер был из тех, кто потеряли всё, и такие люди несли серьёзную угрозу. Так, устроив отчаянную погоню, старший из северных попал в западню.

Получив свои ножи и фонарики, Мазафакер и Адам стали свидетелями первой в их жизни расправы над человеком. Северного жестоко избили и вырезали на его груди метку – этот символ был набит на руках у всех андеров. Такая же «грязно» набитая наколка, появилась и у Мазафакера. Он же вынудил Адама протянуть свою руку «торчку-живописцу», в чьем распоряжении были иголка, чернила и беспринципность.

В один из смутных дней, когда выпадала их очередь нести свою службу, проходя мимо того места, где ещё совсем недавно существовало его обычное детство, Адам увидел одиноко сидящую Рому. Опустив голову вниз, она плакала. Рома никогда не была такой печальной, и Адаму внезапно стало страшно оттого, что открылось его взору, и к чему он оказался не готов. Нехотя вытирая каждую появляющуюся на её щеках слезинку, Рома останавливала свои руки прямо перед глазами, после чего нервно прятала их в карманы и начинала плакать ещё сильнее. Это повторялось снова и снова. Адам наблюдал за ней со стороны, не понимая, как он должен поступить.

Вытирая очередные слезинки, Рома случайно встретилась с ним взглядом и на её заплаканном лице сразу же появилась улыбка. От этого Адаму стало ещё страшнее. Страх превращал его в маленькое ничтожество – прячущееся, убегающее и предающее. Предающее, в первую очередь, то хорошее, что было в нём самом.

Добрая, но страшная в своей печали, девочка плакала, до конца не понимая, чей поступок: её или матери, стал причиной страданий, которые ей нужно было усмирить в очень сжатые сроки. Мать отругала её и выгнала из дома за то, что она накрасила ногти мерцающим золотистым лаком, подаренным Ноной. В случае Ромы, это был гадкий и недостойный поступок легкомысленной дочери, разочаровывающей самую приличную мать центрального района Фундуса. Отец и Рем, которые наверняка заступились бы за неё не раздумывая, были за городом, куда часто уезжали, чтобы очиститься от ядовитой семейной обстановки, просочившейся в каждой клеточке всех вольно или невольно сопричастных.

Рома могла заслужить снисхождение только лишь в одном случае – представ перед матерью с чистыми ногтями. Она должна была прийти с правильно составленными извинениями, озвучивая свою готовность искупить вину не только на словах, но и на деле. Нужные слова были наготове. Раскаяние неотступно следовало за ней уже не один год. Не было самого главного – средства для снятия лака. Увидев Адама, она обрадовалась, наивно полагая, что настоящий друг поможет ей справиться с вызовом того кошмарного дня. Вместе с Адамом, от неё убегала последняя надежда. Вытирать слёзы уже не имело смысла.

Предаваясь отчаянию с полной самоотдачей, она не заметила, как рядом с ней появилась незнакомка в тёмно-зелёном закрытом платье с капюшоном. Высокая, очень худая женщина с необычным, словно нарисованным, лицом, сидела слева от неё и тихо наблюдала.

– У тебя красивые ногти. – сказала она, мило улыбаясь. – Мой любимый цвет.

– Мне тоже нравится. – всхлипывая, ответила Рома.

Она достала подаренный ей флакончик с лаком и протянула его незнакомке, стеснительно произнеся:

– Дарю.

Незнакомка взяла флакончик, и, не успев его рассмотреть, сразу же задала вопрос, который заставил Рому насторожиться:

– Могу ли я попросить тебя об одолжении?

Она смотрела на Рому с нескрываемым восхищением.

–Для меня будет большой честью, если ты превратишь мои страшные когти в прелестные сияющие ноготочки, как у тебя.

Рома никогда и никому не могла отказать в одолжении, но в этот раз она и не хотела отказывать. Её желание услужить первому человеку, который её понимал, было искренним и очень сильным. Незнакомка казалась ей другом, о котором она всегда мечтала.

Кисти её рук выглядели неестественно удлиненными, а пальцы очень тонкими. Она не соврала – действительно, у неё были длинные страшные когти, словно она не человек, а какой-то сказочный персонаж.

– Хочешь, я расскажу тебе сказку? – спросила она.

Рома удовлетворительно кивнула головой. Она как раз сосредоточенно прокрашивала первый коготь, и хорошая история была как нельзя кстати.

– Хорошо. Тогда слушай.

Голос незнакомки становился приятнее с каждым произнесённым ею словом. Он действовал успокаивающе. Боль, засевшая глубоко внутри груди у Ромы, плавно растворялась, освобождая прежде скованное дыхание.

– Очень давно, в мир людей пришёл свободный дух без имени и формы. Он блуждал по бесконечным пространствам, открывающим конечную жизнь во всех красках. Ему нравился мир, в котором он случайно оказался. И всё было бы хорошо, но свободный дух попался на удочку нового мира, а коварным крючком оказалась его же свобода. Он не смог удержаться от соблазна познать человеческую суть. Так, он начал искать места, где хоронили умерших людей, и, склоняясь над свежей могилой, он впитывал память о том, кто уже отжил своё. Так, в его собственную суть попала отрава, убившая свободу, которая оказалась хрупкой и уязвимой. Дух обрёл форму человека и был за это наказан. Настоящие люди стали его палачами. Они поймали его и начали пытать. Сотни лет, поколение за поколением, они держали его в рабстве, передавая потомкам в наследство. Они мучили его с удовольствием и абсолютной уверенностью в своей правоте. Это могло продолжаться бесконечно, но его нашёл другой дух. Он же вытащил его из рабства и из мира людей. Теперь, они оба приходят сюда, чтобы наказывать род человеческий за его истинную природу. Представители зла, они всё же умеют исполнять заветные мечты, но не каждый человек достоин их признания. Вот у тебя есть заветное желание?

– Да. – ответила Рома, мечтая о том, чтобы по возвращении домой не нарваться на скандал.

Незнакомка сняла со своего пальца драгоценный перстень с гигантским сапфиром в обрамлении сияющих бриллиантов и дала его Роме.

– Это мой ответный подарок. Он волшебный – родом из сказки.

– А в чём его волшебная сила?

– В том, что он твой. Когда у тебя появится желание, и оно будет заветным, возьми этот перстень и прошепчи: «Лури, помоги». Ты сразу же увидишь, на что способен Лури.

Не теряя времени, Рома прошептала: «Лури, помоги», после чего сразу же посмотрела на свои руки. Впервые в жизни она воочию увидела чудо.

– Надеюсь, тебе не надо объяснять, почему ты не должна никому об этом говорить? – спросила незнакомка. – У тебя должен быть хотя бы один секрет. Береги его и никому не доверяй. Спрячь кольцо и пользуйся моим даром с умом. Лури всегда поможет, но Лури – злой. Не испытывай его терпение.

Внезапное чудо увлекло Рому настолько, что она пропустила момент, когда незнакомка исчезла. Потом она долго искала ту, в ком мечтала видеть друга, но обнаружила только Адама и Мазафакера, скрывающихся в очередной засаде.

Тот день оказался слишком хорош, чтобы омрачать его очередной перепалкой с Мазафакером. Рома равнодушно прошла мимо их засады, делая вид, что не заметила мальчиков. Её распирало от радости – она могла вернуться домой без опаски, а в её кармане лежал бесценный дар. Все её дороги теперь вели к родным дверям. Обида на Адама осталась в прошлом, но в памяти сохранилось осознание, что Адам не умеет дружить.

Адаму был чужд мир, который, в угоду другому другу, ему пришлось ускоренно постигать. Его не интересовали разговоры и уклад существования андеров. Извращённая романтика тьмы, холода и смрада того места, воспеваемые Мазафакером как нечто необыкновенное и крутое, вызывали в Адаме лишь неприятие и брезгливость. Ему всё труднее было прятать «грязную» наколку от матери. Он боялся пацанов и начал бояться Мазафакера. Но каждый раз, ему недоставало смелости отказать другу, и, кажущиеся милыми их родителям, походы мальчиков на прогулку, приводили тех в одно и то же место. Они служили помощниками для различных нужд старших андеров и были весьма полезными исполнителями.

Назревала война между андерами и северными. Ещё до начала схватки, каждая из сторон лишилась своих бойцов. Они нещадно били пойманных ими врагов, прекрасно понимая, что за это неминуемо последует ответ, и с каждым разом будет больше жестокости и меньше шансов всё остановить. Мазафакеру и Адаму поручались разведывательные вылазки по району в поисках залётных бойцов или раненых андеров. Параллельно, их бдительность требовалась для отслеживания перемещений полицейских, чтобы в случае приближения угрозы, старшие получали своевременный сигнал. Так же они должны были подслушивать разговоры сбивающихся в небольшие группки алкоголиков, бомжей и наркоманов. Андеры полагали, что в таких группках можно добыть важную информацию, раскрывающую обстановку на месте, но мальчики слышали исключительно пьяный бред и ругань. Многое оттуда Мазафакер внёс в личный лексикон, и только в этом можно было найти хоть какую-нибудь пользу от выполнения такого задания.

Однажды вечером, во время очередной разведки между мальчиками произошла ссора. Причиной этому послужил отказ Адама продолжать их общее дело. Малый возраст не влиял на широту его мышления. Долгими месяцами, наблюдая за подпольной жизнью андеров и вовлекаясь в то, чего он не мог до конца понять, Адам начал переживать, что же будет с ними дальше, и с каждым днём его страх только нарастал. Как бы он не старался, ему никак не удавалось понять ради чего люди, которые были старше его, так нещадно избивали и калечили друг друга. Между ними не было отличий. Все они одинаково одевались, разбавляли матерный диалог редкими порядочными словами, плевали перед собой при любом удобном случае, пили дешёвое пиво, употребляли наркотики, и что самое неприятное – одинаково воняли. Некоторые из них были друг другу родственниками, и это ни для кого не являлось секретом, но на улице право района считалось сильнее права родной крови.

– Ты предаёшь пацанов и наш район! – кричал Мазафакер.

– Я не предатель! – кричал Адам в ответ.

– Нет! Предатель! Крыса! Сука!

Лексикон Мазафакера застыл на определённом уровне развития, и для продолжения спора у него не оставалось ни дополнительных слов, ни аргументов. Он вырвался вперёд, чтобы не идти рядом с Адамом, и, вместо того, чтобы смотреть по сторонам, выкрикивал ругательства, не отводя взгляда от нужной им «заброшки», находящейся прямиком по курсу. Над ним кружили два ворона, предвещая то, о чём пока было известно лишь им одним.

Потеря бдительности привела к закономерным последствиям. Мазафакер был настигнут двумя северными. Оба, они были «под дозой», а это расширяло для них круг возможностей и развязывало им руки.

С буйным и громко матерящимся мальчиком, повисшим на плече самого неустойчивого из них, северные направились к тёмному тупику, что располагался у подхода к «заброшке». Понимая, что его ждёт, Мазафакер стал звать Адама на помощь. За совсем короткую жизнь, с ним не раз случались истерики, но тогда истерика Мазафакера носила естественный, а не умышленный характер.

Адам не сомневался в желании помочь своему другу, но страх сковал его крепко и надолго. Он стоял неподвижно, с ужасом глядя на происходящее. Стоял до тех пор, пока и его не схватили.

В тупике, своих бойцов с добычей встретили другие северные. Всего врагов насчитывалось около десятка. Под оглушительный крик преследовавших Мазафакера воронов, они били мальчиков и перебрасывали тех друг другу, словно игрушки. На первый взгляд трезвые пацаны проявляли особую жестокость. Те, кто пребывали в большом отрыве, посмеивались, как дурачки, рвали одежду своих жертв, но не причиняли тем сильного физического вреда. В целом, картина происходящего выглядела как жестокая забава испорченных детей-садистов. Всё это происходило слишком долго, и закончилось только тогда, когда Мазафакер выложил северным необходимую информацию о планах андеров.

Брошенные в полусознательном состоянии на верхнем этаже «заброшки», Адам и Мазафакер лежали дотемна. Вечерняя прохлада немного взбодрила их, но они не спешили уходить оттуда, глядя на первые звёзды сквозь огромную дыру обугленной крыши. Слева от них, за разбитым окном, на ветке орешника сидели всё те же два ворона, наблюдая и подслушивая за ними даже то, чего они не произносили вслух. Мальчики ничего не замечали. Каждый из них думал про себя, как ему придётся объясняться дома и на улице. Вероятное домашнее наказание казалось подарком, в сравнении с тем, что грозило им при первом же выходе во двор.

– Ну, и кто теперь предатель? – через силу, спросил Адам.

Мазафакеру нечего было ответить, и он выразился так, как привык, но в этот раз его голос был чуть слышен:

– Иди в жопу. – сказал он, пытаясь не заплакать.

В этот раз, Адам ослушался друга. Немного окрепнув, он помог подняться Мазафакеру, которому было больно даже дышать, и вместе они медленно пошли к дому, в котором Мазафакера по обыкновению ждали, но не хотели видеть.

Прощаясь у подъезда, мальчики договорились, что не будут выходить во двор и прекратят общение с андерами. Они составили план: как и где станут прятаться, если андеры начнут их искать. Тот период играл им на руку. Школьные каникулы как раз были в разгаре.

За их тёплым дружественным прощанием наблюдали две тёмные фигуры, стоящие в десятке метров от них. Подводя итог очередного дозора, Лури традиционно констатировал:

– Из всех миссий, порученных мне, эта – самая уёбищная.

– Дурак. – ответил Туфон. – Самое уёбищное всегда впереди. В настоящем – ты уёбище. Это константа.

С его аргументами было сложно поспорить. Лури даже не пытался.

4

Всё то время, пока мальчики вливались в подпольную жизнь Фундуса, Камилла и Корнелия успешно реализовывали составленный ими план сближения с Марией, шаг за шагом приближая себя к заветной цели, для достижения которой все способы были одинаково хороши. Им удалось искусно втереться в доверие к простодушной женщине, чья осторожность была подавляема и в конечном итоге уничтожена десятилетиями отношений с людьми, не заинтересованными в её счастье. Мария нисколько не сопротивлялась натиску благодетельниц и сразу же позволила тем руководить всеми без исключения её решениями и поступками. С ними ей было хорошо, но без них – гораздо лучше. Мария часто ловила себя на мысли, что новые подруги стали основными участницами их с Адамом тихой семейной жизни, и это начинало её тяготить, но установить границы между ними и благодетельницами она не решалась, опираясь на то самое «хорошее», что было в их отношениях.

Лето в Фундусе было адски знойным. Тратить считанные месяцы свободы в городе, среди раскалённого бетона и скучных лиц мучающихся от жары горожан, могли позволить себе лишь страдальцы без возможностей. Возможности Камиллы существенно расширились благодаря новому любовнику, готовому щедро платить за иллюзию отношений между мужчиной и женщиной. Он подарил ей уютный домик за городом, где две семьи должны были хорошо провести время.

Тихий загородный уголок с десятками красивых домиков располагался в живописном месте между рекой Вита и сосновым лесом. Там, мальчики, привыкшие к подпольной городской жизни, сразу же принялись искать для себя новые приключения и бегали, подобно следопытам, по неизведанным местам, высматривая то, что могло их заинтересовать. Адам был одет в новую и модную одежду, а Мазафакер продолжал носить старые, рваные футболки и застиранные шорты с пятнами, которые он стыдливо прикрывал на людях. Встретив сына, после потасовки у «заброшки», Мария не стала задавать лишних вопросов. Она успокоила Адама, попросив больше не попадать в такие ситуации, о которых он не хотел бы рассказывать, и уже на следующий день они отправились на рынок, где оставили большую часть скромных семейных накоплений. Встретив сына, после той же потасовки у «заброшки», Камилла рассердилась, но тоже не стала задавать лишних вопросов – ей было хорошо известно, что желание дознаться правды у воспитанного ею ребёнка не имело смысла. В качестве наказания, она заставила Мазафакера носить те вещи, которые у него остались, и делегировала ему весомую часть своих материнских обязанностей. Без права на какую бы то ни было поддержку со стороны, он должен был следить за своим гардеробом самостоятельно.

С наказаниями для Мазафакера сложилась отдельная история. После вскрывшейся правды, отношение Камиллы, к внезапно оказавшемуся неродным сыну, стало стремительно деградировать. В ней зародилось и пустило корни чувство глухой ненависти к нему за то, что он чужой. В её понимании, фактом своего существования Кассий убил все её ожидания. Чем больше времени она думала об этом, тем невыносимее было осознание, что они двое связаны друг с другом навсегда. Также она ненавидела саму себя за ту любовь к нему, что сохранилась в ней и доставляла одну лишь боль. Ситуация усугубилась, когда, сидя перед телевизором, она случайно увидела любимого мужчину – его избрали президентом той страны, в интересах которой он служил агентом чуть больше десяти лет тому назад. Прежний президент скоропостижно скончался от старости, а все те, кого считали его преемниками, незадолго до этого были арестованы по обвинению в измене родине. С выявлением правды об Адаме, Камилла сразу же попыталась воскресить прежде жестоко убитые надежды. Новые обстоятельства внесли окончательную ясность – у неё не было шансов на чудо. Никто не позволил бы ей выйти на связь с президентом государства, в национальный код которого были вписаны жёсткость и относительный имморализм. И вновь, всему виной стал Кассий, невольно оказавшийся лишним элементом её истории. По злому стечению обстоятельств, на следующий день после прогремевшей на весь мир новости, Камиллу вместе с Марией вызвали в школу, где обеих отчитали за андеровские татуировки на руках их сыновей, которые ни одна, ни вторая до этого не замечали. Понимая ничтожную степень своих возможностей в решении этой проблемы, Мария пообещала, что Адам будет приходить на уроки в рубашках, скрывающих его позор, и ни при каких обстоятельствах не обнажит перед одноклассниками свои руки выше кистей. Понимая, что надо действовать жёстко, Камилла пообещала директору то же, что и Мария, но по дороге домой зашла в единственный на весь Фундус секс-шоп, где купила кожаную плеть. Дома, она впервые заставила Мазафакера наказывать себя самоистязанием, и с тех пор, за каждый проступок, он должен был стегать себя плетью до набухающих кровоподтёков на спине или до тех пор, пока мать не велит остановиться. Даже накануне поездки за город, Камилла напомнила ему, что атрибут самонаказания должен находиться в его походном рюкзаке вместе с вещами или вместо них. Мазафакер быстро адаптировался к новому этапу своего становления. Наличие личной плети он воспринимал, как повод для гордости, а не унижения.