Один долгий день от рассвета и до сумерек бесплатное чтение

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины».

Данте Алигьери

Глава 1

Тишину квартиры внезапно нарушил громкий звонок во входную дверь, неизвестный посетитель, находящийся на лестничной площадке, с силой нажал на кнопку звонка и так и давил на нее до упора некоторое время, но, уже через пару – тройку секунд, громогласные и пронзительные звуки оборвались так же внезапно, как и возникли, как будто звонивший вдруг, по какой-то непонятной причине, резко отдернул руку от кнопки.

В квартире воцарилась прежняя тишина, как будто и не было вовсе пронзительного, но оборвавшегося на короткой ноте, звонка в дверь.

Петр, хозяин квартиры, находившийся в этот момент на кухне, услышав резкий, но непродолжительный звук, похожий на звонок в дверь, чуть вздрогнул и замер в легком недоумении на мгновение на одном месте. Ему, стоящему в наступившей тишине, показалось даже, что он ослышался и не было никакого звонка в дверь.

«Но, нет. Звонок был. Не мог же я ошибиться»: подумал он.

Петр отстраненно подумал о том, что манера, с которой позвонили во входную дверь, ему точно не знакома, и, к тому же, по каким-то, не вполне понятным ему до конца, признакам, еще и весьма необычна, и своеобразна.

«Кто это? Что это было? Кто-то пришел или кто-то уже ушел? Не сам же звонок, в конце концов, зазвонил. Не мог же он, ни с того, ни с сего, сломаться и сам с дуру зазвонить, в самом деле. »

Петр никого не ожидал в гости в это позднее субботнее утро и звонок прозвучал весьма неожиданно для него.

В субботу в семье Петра, как правило, было принято отдыхать от забот рабочей недели и поэтому обычно этот день был свободен от посетителей и члены семьи неспешно занимались своими личными делами, которыми некогда было заняться в рабочие дни, заполненными делами, нетерпящими отлагательств, и ежеминутной суетой.

Все домашние находились в квартире, каждый на своем обычном месте, приближался к концу одиннадцатый час утра, и насколько Петр был осведомлен, никто из его родных не приглашал к себе сегодня гостей, а тем более в этот, ранний для прихода посетителей, час.

Петр вскоре оправился от легкого недоумения, которое охватило его в первые мгновения после неожиданного звонка неизвестного посетителя, сбросил с себя мимолетное оцепенение и направился ускоренным шагом в коридор.

Направляясь к входной двери, Петр подумал по пути:

«Так сильно надавили кнопку звонка, без всяких церемоний начали трезвонить; можно сказать, грубо требовали открыть дверь и вдруг резко – тишина.

Замолкли быстро и внезапно, как будто кто-то их прервал посредине. Странно.

Что там за тип непонятный еще? … Что ему нужно?

Может опять типы какие-нибудь подозрительные, какие-нибудь темные личности по подъездам шастают; пытаются навязать товар свой ерундовый и заодно исподтишка высматривают в домах все, на что у них взгляд упадет.

......Или, еще того хуже, попрошайки какие-нибудь грязные и оборванные притащились и начнут сейчас выпрашивать что-нибудь, а потом и клянчить станут все подряд, без разбору. Не отвяжешься от них. »

Петр непроизвольно брезгливо поморщился.

«Ходят тут по квартирам, звонят в первую попавшуюся дверь.

Я им сейчас скажу так, что мало не покажется, чтобы больше не звонили, куда не следует».

Подойдя к квартирной двери, он открыл ее. За дверью находился просторный тамбур, размером с комнату площадью около тридцати метров.

Шел по тамбуру Петр уже не торопясь.

Когда он, неслышно ступая, подошел вплотную к двери, закрывающей вход на лестничную площадку, то тогда ему в голову пришла такая мысль:

«А, может быть, кто-то просто ошибся и позвонил не в ту квартиру? И быстро ушел, осознав свою ошибку, и сейчас за дверью уже никого нет.

Хотя кнопку звонка с силой нажимали, но звонили-то какие-то секунды».

Потом Петр подумал:

«А кто его знает? … Может кто-то и ждет сейчас на площадке, когда откроют дверь».

Он так и не пришел ни к какому определенному выводу.

Прекратив всякое движение, он прислушался, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки, которые могли бы долететь до него с лестничной площадки, чтобы, хотя бы приблизительно, понять кто же это к ним пожаловал.

Но напрасно, стояла полнейшая тишина, и дома было тихо – в комнатах никто из родных не среагировал на звонок, да и за тонкой перегородкой двери не было слышно ни звука. Петр пожалел, что в двери отсутствует дверной глазок и он не может посмотреть кто к ним пришел.

Там за дверью, совсем рядом с ним, находился еще кто-то, неизвестный ему.

Но время идет, а он уже и так долго канителится, раздумывая о всякой ерунде:

«Что, да как, да почему, да кто там?»

И Петр, отбросив сомнения, без колебаний сказал самому себе:

«Должен же, в конце концов, кто-нибудь там за дверью находиться.

Звонил же кто–то! Устал ждать уже, наверное, когда ему откроют».

В этот момент ему пришла в голову мысль, в которую он сразу же безоговорочно поверил:

«Сейчас тут как затарабанят изо всей силы в дверь, так что в ушах гром будет стоять! »

Все мельчайшие шорохи, с которыми он свыкся и на которые он мало обращал внимание, но которые, тем не менее, постоянно сопровождали его, вдруг разом куда-то исчезли и осталась вокруг него только одна звенящая тишина, когда непонятно, то ли ты слышишь что-нибудь, то ли нет.

Но, как ни удивительно это оказалось для Петра, никто не стал требовательно и громко ломиться в дверь.

Петр еще раз внимательно прислушался, затаив дыхание, но за дверью было тихо, ни шороха, ни звука. Он выдохнул из груди воздух и подумал:

«Вот тебе фокус, так фокус! Что же они сбежали что ли?

Я тут, понимаешь, уже почти что пришел им открыть дверь, не прошло и полгода, а они, значит, позорно покинули место дислокации? Сдрейфили, говоря по-русски?

Ладно, посмотрим, что там у нас за дверью. Но, все-таки, непонятно и странно как-то все это».

Глава 2

Стоящий на просторной лестничной площадке мужчина, ожидая когда откроют дверь, немного пошевелился, расправил посвободнее плечи, выпрямил спину поровнее и оглянулся на, стоящего сбоку от него, маленького мальчика.

Мужчина подступил поближе к ребенку и приобнял его одной рукой за плечи так аккуратно, что мальчик даже не заметил всех этих телодвижений взрослого.

Мужчина легонько прижал ребенка к себе и продолжил дальше стоять не шевелясь, сохраняя прямую осанку и смотря прямо перед собой.

Глаза мужчины блестели, в них мелькали яркие огоньки, что говорило о том, что мужчина испытывает прилив энергии и от этого взгляд его был оживленным и даже веселым, но, в то же время в нем, время от времени, проскальзывало некоторое напряжение и беспокойство.

Мальчик, еще совсем небольшого роста – «метр с кепкой», смотрел отсутствующим взглядом куда-то вперед в пространство, не замечая ничего вокруг, занятый какими-то своими мыслями и фантазиями, пробегающими в его воображении чередой друг за другом.

Ребенок не ждал, как стоящий рядом с ним взрослый, когда же наконец откроется дверь тамбура – все это не имело к нему ни малейшего отношения, и, уж тем более, он совсем не думал о том, что за всем этим дальше последует, так как в своих мыслях он находился где-то далеко от текущих событий и витал где-то в облаках.

Вдруг, в какой-то момент времени, мальчик услышал откуда-то издалека какие-то звуки, похожие на звонкие щелчки, это открывался дверной замок. Но звуки не потревожили его внутреннее состояние, без следа пролетев мимо сознания, и когда щелчки прекратились, то он сразу же забыл про них, как будто их и не было вовсе.

Взрослый же, услышав звуки отодвигающегося засова, приосанился и взбодрился, приготавливаясь к встрече, и придал сразу же своей физиономии доброжелательный и беззаботный вид, совсем не такой, какой у него был тогда, когда он стоял при закрытой двери, зная, что за ним никто не наблюдает. А сейчас он даже изобразил, не сильно впрочем стараясь, некую полуулыбку на лице, скривив при этом немного губы несколько неестественным образом.

Хорошо, при всем этом, еще и то, что он не мог видеть выражение своей скривившейся немного карикатурно физиономии, изображающей улыбку, а то бы он очень удивился такому ненатуральному выражению своего лица и с ходу обозвал бы себя мысленно дураком, а, может быть, высказался бы о себе еще и похлеще, но сейчас он был не в том состоянии, чтобы хорошо и хладнокровно контролировать свои чувства и эмоции, да и не особо старался это делать в данный момент.

Но, и при всем желании мужчины находиться в доброжелательном и расслабленном состоянии, взгляд его оставался чуть встревоженным, хотя он и попытался изобразить на лице довольно простодушную улыбку, да и сам стоял приосанившись, показывая всем своим внешним обликом молодецкую стать и бодрый вид. Однако, не смотря на все свои ухищрения, для того, чтобы сегодня находиться в приподнятом и хорошем настроении, мужчина чувствовал в своем нынешнем состоянии некоторую фальшь и какая-то внутренняя дисгармония его невольно раздражала.

Но он старался отбросить напрочь все размышления по этому поводу и подчистую искоренить, возникающие у него, всевозможные сомнения, чтобы, не дай Бог, случайно не испортилось его настроение, которое он всячески пытался холить и лелеять и любыми способами поддерживать.

Однако, не смотря на все его старания в этом направлении, все равно, плавный и спокойный ход его мыслей постепенно превращался в нестройное хромающее шествие, похожее на ход, бредущих на водопой, не в лад и невпопад, уток и гусей, гогочущих и переругивающихся между собой.

И уже всевозможные мысли: разношерстные и разнонаправленные, позитивные и негативные, хаотичной толпой лезли без всякого спроса ему в голову и поэтому он в определенный момент времени просто решил блокировать любые мысли, которые возникали у него в сознании, и, всего лишь, внешне изображать из себя при встрече доброжелательного и позитивного человека и более ничего. Он понадеялся на то, что, может быть, такой внутренний настрой поможет ему преодлеть свои сомнения и противоречия.

Мужчина, в конце концов, пришел к следующему выводу:

«Ладно! Дальше видно будет, будем исходить из обстоятельств»

Глава 3

Когда Петр, теряясь в догадках оттого кто это мог бы явиться к ним в столь неурочное время, открывал дверь тамбура, в голове у него весь рой разнообразных и противоречивых предположений сошел на "нет" и у него осталась только одна основная и простая мысль:

«Кому я открываю? Кто там может быть?»

А когда раздались в тишине звонкие щелчки отодвигающегося засова замка, Петру в голову пришла такая мысль:

«Может сначала нужно было бы спросить, кто пришел, а потом уже открывать дверь? ».

Но он не предпринял попытки остановиться в своих действиях и не открывать замок, зная наперед, что ничего другого он не сделает, кроме как то, что сейчас в любом случае откроет дверь навстречу звонившему.

Он мысленно сказал сам себе:

«Да ладно! Напридумывал себе всякую ерунду! Это просто нервы расшатались из-за моей работы. Сейчас все выяснится. Пустяк, как всегда, какой-нибудь; наверняка»

Замок был уже открыт и Петр энергично толкнул дверь от себя, наружу.

Он выбросил, наконец, из головы все свои предположения о неожиданном визитере, о том, кто пришел, зачем пришел; Петр понял, что толку в этих догадках все равно нет, все равно сколько не гадай, а не отгадаешь кто находится там за дверью и сейчас он хотел только побыстрее прояснить непонятную ситуацию.

По мере того, как распахивалась дверь, взору Петра постепенно, фрагментами, как в замедленной съемке, открывалось для обозрения все большее и большее пространство лестничной площадки, но пока он, к своему сожалению и нетерпению, никого не видел.

Когда дверь уже была почти наполовину раскрыта, то через дверной проём взгляд Петра захватил край одежды какого-то человека и стало понятно, что на площадке все же кто-то есть, но лицо посетителя пока все еще было скрыто открывающейся дверью от глаз хозяина.

Когда дверь, наконец, распахнулась настежь, Петр, с некоторым недоумением и удивлением, увидел в полумраке лестничной клетки две темные человеческие фигуры, одну большую и одну маленькую, одетых по сезону, с ног до головы, в зимние одежды.

После того, как открылась дверь навстречу непрошенным гостям, то они, как стояли, не раскрывая рта и не шевелясь, поодаль от входа в тамбур, то так и продолжили дальше стоять, безмолвно и отчужденно, как два неподвижных изваяния, как будто говоря своим внешним видом:

«Мы – это не мы и эта хата не наша, а ваша; нас здесь почти нет, мы присутствуем лишь номинально; мы, мол, здесь так, чисто случайно; проходили мимо, заблудились и просим вашей помощи, но, в скобках отметим, что мы и сами не лыком шиты и еще посмотрим на ваше поведение, на то, как вы встречаете гостей и если что, то еще и укажем вам на неподобающее поведение, не постесняемся всю правду выложить вам прямо в лицо».

От мужчины, стоявшего безмолвно и статично, как скала, исходило чувство какого-то напряжения, не смотря на подобие улыбки на его лице, и эту наэлектризованную, как перед грозой, атмосферу, привнесенную незнакомцем, невольно почувствовал Петр.

Петр вдруг подумал о том, что черты лица мужчины, стянутые статичной маской, сейчас дрогнут, дрожь мелкой рябью пройдет по щекам и губам и он не выдержит внутреннего напряжения и взорвется от эмоций, как переполненный воздухом шарик. Потом он грубо захохочет и выпалит ему в лицо какую-нибудь нелепую и абсурдную фразу, похожую на нечто подобное:

«Не на тех напали!».

Почему Петр подумал, что незнакомец, ни с того, ни с сего, вдруг произнесет такую фразу, как «Не на тех напали!» было ему самому совершенно непонятно.

«Не из строительной же люльки он вывалился и грохнулся башкой об асфальт, в конце-то концов! Зачем бы ему, потирая ушибленную голову, вдруг такое заявлять?

Что за ерунда мне только в голову не приходит иногда»: подумал он.

Глава 4

После произнесения такой нелепой фразы мужчина по сценарию, спрогнозированному Петром в своей голове, должен бы беспардонно захохотать, но вскоре вероятно захлебнуться в смехе, перейти на продолжительный кашель и нечленораздельные всхлипывания и, в итоге, осознав, что совершил бестактную глупость, он должен бы извиняющееся захихикать.

И, в конце концов, все должно закончиться обезоруживающей улыбкой, типа:

«А мы чё? А мы ничё! Мы ничего такого не имели в виду! Нас просто неправильно поняли!

И вообще, мы хорошие, хотим с вами дружить, в салки вместе играть, а вы тут сами бузу непотребную, понимаешь, устроили. Это все Вы! Вы! ….

Ну, да ладно, мы вас прощаем, милостиво разрешаем вам руки нам подать и ввести в сей благословенный дом, заботливо поддерживая нас под ручки, а мы уж с важным видом себя понесем; будем торжественно шествовать, как корабль на морском параде; глазом не моргнем, морду тяпкой сделаем, даже если муха усядется на нос и дело свое непотребное и неблаговидное там сделает; видно у вас эти подлые мухи часто тут летают.

А вы, все равно, можете в нас не сомневаться, мы свою миссию выполним на отлично, комар носу не подточит, муха не прожужжит супротив нас, а только всего что и сможет сделать, так это на носу свое маленькое подленькое дело втихушку обстряпать. Но такие мелочи не достойны нашего внимания. Мы не дрогнем. Сами мы то, ОГО-ГО! Богатыри! Не вы! ».

Пришли ли отчетливо такие соображения в голову Петра было не вполне ясно, как ему самому, так и Господу Богу, но что-то подобное он смутно чувствовал, пристально рассматривая двух незнакомцев.

Петр уставился взглядом в упор на пришедших без всяких церемоний, несколько высокомерно и надменно, на правах хозяина, и смотрел он на них с определенной долей скепсиса и недоверия.

Высокий мужчина в темной одежде стоял неподвижно рядом с маленьким мальчиком, одетым в модную разноцветную одежду, приобнимая его одной рукой, а в другой руке он держал мужскую кожаную сумку.

Мужчина, улыбаясь какой-то кривой улыбкой, которая не понятно какие чувства выражала, то ли нерешительность, то ли, наоборот, скрываемую самоуверенность и сарказм, смотрел на Петра и молчал, оттягивая время и выжидая ответную реакцию хозяина на свое появление, явно убежденный, что первое слово должно быть за хозяином, а кто он такой и так без всяких комментариев должно быть ясно.

Отчужденное и, в то же время, индифферентное поведение невольно демонстрировал одним только своим видом, при этом не произнося ни одного слова, именно взрослый, а не ребенок; ребенок следует в фарватере взрослого, но, в данном случае, мальчик просто витал где-то в облаках, не цепляясь мыслью за что-либо земное.

И ему ни до чего не было дела, кроме своих, пролетающих в беспорядке пред его мысленным взором, фантазий в виде эфемерных воздушных облаков и построенных на них каких-то сказочных каменных замках, но которые не падали камнем ему на голову, а так и возвышались там, где-то наверху, и до которых дотянуться мог один только он, причем не прикладывая при этом никаких усилий, и на то, что происходило у него сейчас под ногами и у него под носом он не обращал внимание, до поры, до времени.

Петру, в первые секунды осмотра нежданных гостей, высокий мужчина, а к нему, в основном, было приковано его внимание, показался каким-то забредшим неизвестно откуда чужаком, да еще и вместе с каким-то мальцом.

«Странная парочка»: промелькнула у него мысль.

«Мужику явно что-то нужно. По морде видно.

Что он тут потерял?

Еще и маленького пацаненка за собой таскает зачем–то»: с недоверием подумал он.

«Что он мне начнет сейчас в уши «заливать»?»

К тому же, еще Петра сбивало с толку то, что зимняя одежда, в которую был одет мужчина, ему была незнакома, насколько он помнил, никто из его знакомых так, как этот новоявленный гость, не одевался.

Мужчина был одет в одежду, в которой преобладали темно-серые, черные, темно-синие и другие подобные неброские цвета, но его внешний облик не производил впечатление серого и безликого, так как проглядывающий через распахнутый ворот светло-коричневый элегантный шарф в клеточку оживлял и скрашивал его гардероб, осветляя и кардинально меняя весь образ мужчины, который уже не показался Петру таким уж мрачным, как при самом первом впечатлении.

Ребенок, мальчик лет шести–семи, был тепло одет в толстую зимнюю одежду; шерстяная шапка, в виде шлема, скрывала его лоб и частично подбородок, были видны лишь блестящие глаза, застывшие губы и покрасневший от холода маленький нос.

Петр только мельком взглянул на спокойно стоящего и витающего где-то в облаках ребенка, но и этого беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы Петр сразу же в душе своей смягчился и, определенным образом, пришел в себя, став самим собой.

Мальчик показался Петру каким-то маленьким безобидным увальнем, чем-то похожим на симпатичного медвежонка, потому, что небольшая фигура его имела округлую форму из-за толстой зимней одежды, сидящей на нем несколько бесформенно, как и на всех маленьких детях.

Петр, уже внутренне умиротворенный, перевел свой взгляд на взрослого посетителя с большим доверием к нему, чем ранее.

Глава 5

«Не узнал что ли?»: вдруг хрипло выдавил из себя фразу мужчина, смотря при этом на него с небольшим прищуром и чуть насмешливо.

Голос отдаленно напомнил Петру некие знакомые нотки.

В голове Петра пронесся вихрь лихорадочных мыслей:

«Что такое?! Что происходит?! Неужели все-таки кто-то знакомый? Неужели я ошибся? Ничего не могу разобрать!»

и он судорожно впился взглядом в лицо гостя и тогда у него в сознании внезапно сложился знакомый ему образ, так же, как из мелькающих в хаосе частей мозаики в определенный момент складывается неподвижная, цельная, вполне конкретная картина.

И Петра, как будто ударило в голову, и он, тотчас же, встрепенулся в глубине души:

«Бог мой, да это же Григорий! А это его сынишка, наверное.

Не узнал его сразу …. Изменился он что ли? Сам на себя стал непохож»

Петр резко оживился в этой новой обстановке, которая по факту, уже, в этот самый миг, произошла и предстоящий день изменился для него кардинальным образом.

Волна энергии и активности поднялась внутри Петра, захлестнула всего его, глаза заблестели ярче, голова заработала с удвоенной силой.

Он узнал посетителей и непонятная ситуация с визитом гостей разъяснилась; по крайней мере, все стало понятно – с тем кто пришел, а отчего пришел – было пока еще не ясно, да и остальные вопросы, которые неизбежно возникнут в связи с этим приходом, остались.

Но некогда было обдумывать – что, да как, да почему, нужно было принимать гостей. Все сопутствующие мысли, размышления, из головы Петра, сами собой улетучились. Нужно было заниматься более приземленными делами.

Одна только мысль, завершающая, напоследок мелькнула в голове Петра:

«Но по какому случаю, все-таки, пришел так неожиданно?» Это еще было ему неясно.

«Может, не дай Бог, что-нибудь с тетей Ниной или с дядей Колей случилось? » : пришла в голову Петра мысль о престарелых родителях Григория.

«….. Да, нет, не должно быть, тогда сразу бы всем сообщили.»

«…Ладно, все остальное потом узнаю»: подумал он напоследок.

Петр, бросив быстрый пронизывающий взгляд на Григория, сделал над собой усилие, чтобы убрать с лица маску удивленного и обескураженного нежданной встречей человека, которая, как он предполагал, вполне могла отобразиться на его физиономии и тем самым такое выражение его лица могло обидеть гостя.

Мужчины стояли и завороженно смотрели во все глаза друг на друга через открытый дверной проём.

Григорий с дежурной улыбкой на устах смотрел несколько настороженно, стараясь внешне выглядеть отрешенно и безучастно, но, в то же время, он смотрел таким взглядом, который был готов в любую секунду убрать свою колючесть и тут же превратиться в уверенный, спокойный, если поймет, что ему искренне обрадовался хозяин, а уж, кто-кто, а он то был уверен в том, что он сможет точно определить, по-настоящему или нет, рад ему Петр.

В, стоящем на лестничной площадке, мужчине, Петр, с неожиданностью для себя, узнал своего двоюродного брата Григория, с которым они давно не виделись, и который пришел к нему со своим шестилетним сыном Алешей.

Глава 6

Много лет назад, когда Петр с Григорием были еще детьми, разница в возрасте которых была незначительна, кто-то из их матерей, которые были родными сестрами, назвал их однажды, полушутя-полусерьёзно, «двойняшками», когда обратил пристальное внимание на то, что, так как-то, само собой вышло, что братья постоянно тусуются вместе, о чём-то постоянно толкуют втихаря друг с другом, не вовлекая при этом в свои обсуждения посторонних, и что у них всегда находятся какие-то общие дела и они срочно бегут куда-то решать их, часто забывая поставить в известность об этом своих близких.

И это тесное общение мальчишек уже стало невозможно не заметить не только их близким, но и всем остальным окружающим и прозвище «двойняшки» постепенно закрепилась за ними у всех родных.

К тому же, у двоюродных братьев помимо того, что они всегда были вместе, еще наблюдалась некоторая схожесть характеров, которую однако трудно было уловить с первого взгляда, и какая-то, непонятная до конца, особенно посторонним, внутренняя близость, что не так часто, как принято считать, встречается даже у родных братьев, а тем более у двоюродных.

Конечно, в некоторых своих отдаленных закоулках души, куда человек редко кого из близких впускает, они, как и любые другие люди, могли иметь между собой и существенные отличия, которые могли варьироваться от бесконечно малой величины до бесконечно большой, но в детстве видимой их общей чертой, все-таки, была определенная близость черт характера, поведения и тому подобного, а отличия между ними не так резко бросались в глаза и не доминировали над сходством братьев.

Но, тем не менее, Григорий был более закрытый и задумчивый, а Петр более контактный, шустрый и бесшабашный, но этим отличия, конечно, не заканчивались.

Существовала, как уже говорилось, между ними и, неуловимая в своих нюансах, внутренняя схожесть в чем-то, а в чем эта близость заключалось – до конца не мог понять никто из родственников, даже если бы попытался задуматься над этим вопросом, и все потому, что внутренний мир человека – это не математика, где дважды два – четыре, а человеческая натура, которая изменчива и часто непредсказуема.

Родные сестры, мамы Гриши и Петра, первыми бессознательно почувствовали, что в их детях есть что-то схожее и близкое и интуиция матерей была самым верным способом понять сущность своих детей, а логика в данном случае бессильна.

Родные мамы видели, что чем-то братья схожи между собой, но в чем именно эта близость заключалась особо не задумывались, а то что один раз подметили, то потом и провозглашали всю жизнь среди своих родных и по инерции думали, что эта их схожесть и близость по прошествии многих лет такой и осталась, как была в детстве, хотя жизненные пути и внутренний мир их детей давним-давно уже изменились и удалились от своего первоначального состояния, которое было у них в их детские годы, но некая природная изначальная сущность, данная им при рождении, никуда не делась, так как она всегда неизменна и постоянна.

Когда Григорий и Петр вступили во взрослую жизнь после окончания школы, а потом и поженились, их пути-дорожки постепенно разошлись, общение почти сошло на нет в силу различных жизненных обстоятельств, к тому же теперь им сложно стало часто видеться еще и из-за того, что их семьи стали проживать уже не рядом, как было раньше, а в отдаленных друг от друга районах и встречи их стали редкими и случайными и в последний раз они встречались лет шесть назад, вскоре после рождения Алеши.

И вот сейчас, нежданно-негаданно, Григорий пришел к Петру вместе со своим сыном, которого Петр видел всего один раз в жизни, когда тот, четырех месяцев от роду, еще только лепетал, воркуя что-то невнятное, в своей кроватке и хлопал синими глазами и когда перед ним возникал, цыкающий языком от умиления, взрослый, то он смотрел на него и на окружающий мир одинаковым, немигающим и безразличным взглядом, не отличая человека от тумбочки, хотя, может быть, это так только казалось взрослым, а на самом деле ребенок четко мог отличить, что перед ним находится живой человек и только притворялся, что для него, что человек, что мебель – это все одно и тоже.

Глава 7

И вот с тех пор, когда Леше было всего около четырех месяцев от роду, прошло более шести с половиной лет и двоюродный брат Петра вместе со своим подросшим сыном неожиданно, без приглашения, пришел к нему в дом.

Хотя Петр и не ждал этой встречи и был к ней не готов, а гости явились так же внезапно, как снег сваливается на голову, где-то в глубине души он был рад видеть Григория, к которому с давних пор испытывал добрые чувства и с которым были связаны приятные, светлые воспоминания детских и, отчасти, юношеских лет.

У Петра, наконец-то разобравшегося с непредвиденной ситуацией и узнавшего брата, в душе мгновенно поменялся настрой от скепсиса и неприятия до дружелюбия и терпимости. На губах его появилась улыбка и он громко, с воодушевлением воскликнул:

«Григорий! Вот это да! Кто к нам пришел! Сколько лет, сколько зим. Я что-то сразу не узнал тебя. Думаю ты это или не ты.

Заходите, заходите»

С Григория сразу же спала его нарочитая невозмутимость, когда он по радушному приветствию и по обрадованному выражению лица Петра определил, что, несмотря ни на что, друг детства ему обрадовался, и он тогда перестал изображать из себя каменного истукана, зашевелился сразу же, выражение лица его мгновенно смягчилось, улыбка сама собой появилась на губах, взгляд потеплел и оттаял, стал более открытым и естественным.

Петр, глядя на преобразившегося Григория, машинально подумал:

«Теперь узнаю Гришу! Сейчас похож сам на себя. Почему сразу-то не узнал?»

Григорий обрел потерянную уверенность в себе и в ответ на приглашение промолвил с вновь приобретенным достоинством, немного растягивая слова:

«Спасибо, спасибо. Можно к вам? А то мы без приглашения»

«Конечно можно! Какой разговор»

«А мы в ваш район приехали по делам и недалеко от вашего дома оказались случайно, ну и решили к вам с Алешой заглянуть на минутку, узнать как тут у вас дела»: произнес Григорий на одном дыхании, как заученную речь.

Петр выслушал слова Григория рассеянно, в пол уха, и уяснил из речи только то, что каким-то образом Григорий вместе с сыном оказались здесь случайно и по пути решили их навестить.

Петр произнес, как бы ставя точку на дальнейших разъяснениях Григория:

«Ну и хорошо что зашли. Проходите»

Откуда – то из глубины квартиры послышался женский голос:

«Петя, кто там?»

Петр повернул голову в направлении прозвучавшего голоса и громко ответил:

«Григорий с сыном к нам пришли. Иди сюда»

«Кто пришел?»

«Да Гриша с сыном пришел»

Из одной из комнат послышался озадаченный и немного изменившийся, ставший более звонким, голос хозяйки:

«Кто? Гриша?»

«Да, да, Гриша. Ты что не слышишь? Иди сюда»

«Да иду я уже, иду»

После переговоров между супругами где-то в глубине квартиры, то ли в одной из комнат, то ли на кухне, послышался какой – то небольшой шум, звуки на несколько секунд усилились, а потом стихли, это, по всей видимости, хозяйка срочно отставляла в сторону свои домашние дела, чтобы привести себя в порядок и выйти встречать гостей.

Глава 8

В то время, когда Петр отвлекся на переговоры со своей женой, Григорий наклонился к сыну и негромко на ухо ему сказал:

«Проходи, Алеша, в дом».

Но Леша по каким-то собственным соображениям не шевельнулся даже и продолжил стоять с отсутствующим видом на лестничной площадке, ничуть не изменив свое выражение лица и думая отрешенно о чем-то своем, как заправский философ, погруженный в себя и незамечающий ничего вокруг.

Отец посмотрел на сына внимательно и понял по застывшему лицу ребенка и по взгляду, упрямо смотрящему мимо него, что Алеша, все-таки, услышал его слова и осознает все, что происходит вокруг, а не только витает где-то в облаках, но отчего-то не слушается его.

Григорий, пришедший в недоумении оттого, что его слова по какой-то непонятной причине не подействовали на сына, легонько надавил ладонью на спину Алеши, чтобы побудить его начать движение. Алеша качнулся немного вперед, но идти вперед, как законопослушный сын, не желал. Вместо того, чтобы проходить в квартиру мальчонка поднатужился, напрягся, набычился и твердо стоял на одном месте, игнорируя желания отца.

Короче говоря, верноподданнических настроений со стороны сына Григорий не усмотрел даже в самом минималистическом виде.

Как итог – Леша упрямо застыл на месте, как вкопанный, и, глядя на такое состояние сына, отец невольно оказался в таком же заторможенном состоянии, как бы ему не хотелось иного положения дел.

«Вот тебе здрасьте. Это что еще он удумал?!»: забеспокоился Григорий.

Он еще раз, посильнее, надавил на спину сына; Алеша, сдвинутый с места, вынужденно переступил на полшага вперед и снова встал на месте, да еще, к тому же, этот сорванец умудрился быстренько пошире расставить ноги, чтобы лучше сопротивляться внешнему давлению и устойчивее стоять. По всей видимости, готовился основательно отстаивать свои намерения.

Что там происходило у сына в голове, Григорию было непонятно.

«Стоит, упирается, как бычок. Этого еще мне не хватало! »

Григорий, мельком глянув на Петра, наклонился к сыну и тихо, но в то же время стараясь говорить внушительно, прошептал ему на ухо:

«Алеша, ты что встал ?? Давай двигайся …Проходи вперед! Ну!»

Но сын, как будто, не услышал его слов и как стоял, не шелохнувшись, так и продолжил стоять.

Григорий, не ожидавший такого поворота дел, немного растерялся, бросил мимолетный взгляд на Петра и подумал:

«Что это с ним? Стоит, не слушается, вообще не реагирует на меня, как будто меня здесь нет. Такого еще не бывало. И как раз сейчас! Вовремя Алеша перед Петром свои причуды начал показывать, нечего сказать! »

И у Григория непроизвольно включились характерные для него рассуждения с самим собой, ни к месту и ни ко времени, но в данной ситуации он ничего не мог с собой поделать:

«Может я слишком тихо ему говорю, как-то чересчур неестественно, не так, как всегда, и сам этого не замечаю? Чувствует, может быть, что я какой – то не такой, как обычно, вот и не слушается.

Или по какой-то другой причине так себя ведет?

....Нет, дело, наверняка, во мне и он это чувствует. Это я во всем виноват. Хотел как лучше, а получилось как всегда.

А мне казалось, что я вроде бы в полном порядке явился сюда и ….перестарался!

Гордый такой, важный явился, дальше некуда. Надулся с дуру, как индюк. Такой вдруг стал уверенный – уверенный в себе – «Круче нас только перцы»; аж противно, плеваться хочется.

Короче, не нужно было себя накручивать перед приходом; был бы самим собой, лучше бы было и тогда такой ерунды, которая сейчас случилась, точно не произошло бы!

А Лешка все это чувствует и на нем все отражается из-за меня.

Ладно, фигня; нужно только прийти в себя, встряхнуться, выкинуть всю дурь из головы и будет все в полном упоряде!

Наверное, в упоряде каком-нибудь и будет; а будет ли со мной все в порядке, хрен его знает».

Григорий перевел взгляд на Петра и решительно выбросил из головы все неприятные, да еще и глупые, ненужные в данный момент мысли, которые, как он посчитал, только мешают ему и не соответствуют обстановке и реальности, в которой он сейчас находится.

«Ладно, все! Забыл о всякой ерунде, что в голову лезет! Все

О,кей; О,кей; окей! …Какой там, нахрен, О, КЕЙ еще?! … Ладно, пусть будет со мной, что будет! …. Что с Лешкой происходит? … Дурак я просто, вот и все!» : подумал он.

Григорий, в глубине души знал, что, то что внутри его – это все его и от него и зависит, а то, что снаружи, в реальной жизни – это несколько иное дело, от него независящее, хотя он знал по опыту, что его мысли и последующее, соответствующее этим мыслям, поведение могут невольно сильно исказить естественный ход вещей и изменить нормальную атмосферу среди окружающих. Все пойдет не как у всех людей, а перекрутится самым неестественным образом, все будет кувырком и в итоге ни к чему хорошему не приведет.

Этого он и боялся больше всего; другие люди отряхнутся, забудут про досадный момент, произошедший в жизни, и пойдут дальше, но это – не его история.

Глава 9

Но сейчас он пришел сюда не для того, чтобы мусолить свое, вроде бы хорошее, прошлое и, вроде бы, не очень хорошее настоящее, это и так ему уже опротивело до одурения, хотя, не смотря на все его усилия, ничего не меняется ни в ту, ни в другую сторону и в последнее время такая жизнь нагло преследует его по пятам, не отстает и все время хватает за пятки.

А он увертывается от нее, петляет как заяц, и кричит ей с натугой грозно и отчаянно, пытаясь ее напугать: «Отстань, злыдня!» и пока она изумленно вытаращивает глаза, находясь в ступоре от такой дерзости, он, ну, дальше драпать от нее, такой нахальной.

А жизнь все равно догоняет его, хватает за пятку, переворачивает вверх тормашками и, подняв повыше, на уровень второго – третьего этажа, внимательно вглядывается в его лицо и глаза и ласково так спрашивает:

«Ну что, как дела, дорогой?»

«Вы это ко мне?»

«Да, к тебе, представь себе.

Тебе еще недостаточно все это надоело?»

«Что надоело, дорогая?»

«И ты еще спрашиваешь «Что??». Я тебе отвечу: «Что?! …Ну, это все! Все!! То, что вокруг и, главное, то, что внутри тебя!!»

«Я вас не понимаю, мадам. Вы о чем? …Нет вроде бы, все окончательно еще не надоело. Так, только немного, совсем чуть-чуть»

«Так ты еще шутки шутишь?»

«Да, нет, что вы, я, как на духу, правду говорю, честное пионерское!»

«Тогда может еще поддать тебе жарку немножечко, всего лишь крошечку? За нами не заржавеет, не беспокойся, серебряный ты наш, и даже золотой, отдельными потертыми местами! Мы такие, мы могём! »

«Да, нет, что вы, не беспокойтесь, не надо, что вы так затрудняетесь, не мучьте себя. Аж переполошились, с лица спали, побледнели! Лучше отдохните, спать что ли ложитесь. Вы вообще когда-нибудь спите? Пристройтесь где-нибудь на облучке, подальше от меня, похрапите в свое удовольствие в полный голос, не стесняйтесь.

А я в это время как-нибудь уж сам по себе, своими делами займусь потихонечку где-нибудь в сторонке. Не трогайте меня, вам говорят! Дел что ли у вас других нет, как ко мне цепляться.

Сгинь, сгинь, несчастная … Тьфу, тьфу, тьфу…»

«Ах, ты Гришка зараза, прямо в глаз саданул своей ядовитой слюной…. Еще глаз высохнет и, не дай Бог, выпадет! Ищи его тогда, свищи! Ах, ты, негодник такой!!! … Я сейчас тебе поддам!! Люлей-то живо накидаю, хороших! Не отвертишься в этот раз!»

«Ай, мама, наших бьют!! Караул!! …Все, все, бегите ко мне, срочно спасайте! …Сюда! Сюда! .... Куда ж вы, балбесы, в другую сторону бежите? …Ну, вот, идиоты, по-другому не скажешь! Меня тут колошматят почем зря, пыль из меня выколачивают, а они, кретины, вместо того, чтобы спасать меня, побежали совсем не в ту сторону, да еще и оглядываются, переглядываются между собой и потом с еще большей скоростью от меня улепетывают, одни только пятки поблескивают на горизонте!

… Ай, мама родная!!! … За что?? … Невиноватый, я! Невиноватый! … Не хватайте меня за волосы! Скажу Вам по секрету, это уже чересчур! Сильно чересчур! Вы прическу мою модную собьете! Потом что? Из-за Вас мне в парикмахерскую снова тащиться, ноги бить? Бабки свои, кровно заработанные, обслюнявливать? ….»

«Что? Что ты сказал? В себя не могу прийти от изумления! Это у тебя-то прическа модная? Не смеши меня! Курам на смех твоя прическа! Вот чего! … Прическа у него модная! С дуба ты рухнул головой вниз, не иначе! Учить жизни тебя еще, да учить! Придется заняться тобой основательно, а иначе позору, на мою седую голову, с тобой не оберешься! Что потом мне скажут? Учитель плохой был? Да?

Да, ты от жизни отстал уже лет на пять … с половиной! Нет! На десять! Нет! На все – сто!

На!! Получи за все!!

Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Получи люлей, паразит такой! Разозлил ты меня окончательно! Отдышаться не могу!»

«…… ох! ох! …

Все бока болят, да еще и башка что-то туго соображает почему-то! Ничего не соображаю; пусто в голове, как в барабане! ….. Дайте маленько оклематься. Брррр!! … Напасть какая! Что с головой-то? В лобной части головы, как специалист могу вам сказать, вроде всплывают какие-то смутные воспоминания, правда, как в тумане, а в районе мозжечка похоже совсем все отшибло, туда никакие мысли даже не залетают, все мимо со свистом пролетают, аж на затылке волосы шевелятся и только холодок в темечке ломит! И все! Пустота! .... Да, это серьезно! Вот беда! .... Но, не буду унывать! …. Погодите! Погодите–ка! … Вспомнил, вспомнил, слава Богу! Ой-ля-ля! Волшебник я! Чистый волшебник! Признаюсь Вам, меня не так легко сбить с толку! ….

«Ой, ой, ой! Хвастун несчастный! Какой ты там еще волшебник! Совсем видно мозги то тебе отшибло, не направишь уже! Сейчас я спесь с тебя-то собью, чтоб ты слов таких не произносил понапрасну!»

«Погодите! Погодите! Не спешите! Я только одно хотел Вам сказать»

«Ну что там еще ты мне хотел сказать такое – этакое, чего я не знаю? Говори скорее, болтун ты такой. Не заставляй меня ждать, а то сейчас как тресну больно, сразу жизни научишься, в разумение придешь»

«Ну что Вы? Как можно! Я из самых лучших побуждений! Я сейчас, я быстро все объясню! Не извольте затрудняться.»

«Давай, давай! Быстрее! Не испытывай мое терпение»

«Вы мне тут, помнится, давеча, немного самонадеянно, заявляли, что не можете отдышаться? Так тут маленькая ошибочка вкралась, совсем малюсенькая, с Вашего позволения сказать. Ну вот совсем чуть-чуточки, размером с ноготок с самого маленького пальчика. Но эта маленькая ошибочка может иметь большие последствия, хочу Вам доложить»

«Какая еще ошибочка? Ты чего мелешь? Ничего не могу понять, голова уже от тебя кругом идет. Чуть не повело сейчас меня в сторону, так голова закружилась. Чуть не грохнулась в пыль дорожную! Как бы мне, ненароком, от тебя Гришка не подхватить болезнь какую заразную. Бациллу какую-нибудь большую! Не излечишься потом …. Чур тебя! Чур!»

«Не извольте беспокоиться! Не дойдет-с до Вас. Вы такая сильная, такая мощная! Короче, ничего с Вами не будет, не отвлекайте меня по пустякам, а то и так уже все подзабыл! ..... Так я продолжу. Я Вам, как на духу, прямо хотел сказать, не взирая на лица и на наши близкие отношения…»