Вы не авторизовались

Стереть из памяти бесплатное чтение

Людмила Мартова
Стереть из памяти

* * *

Памяти моего мужа.

Спасибо, что ты был.

Все события вымышлены,

любые совпадения случайны.

Лика сидела на лежаке у бассейна и задумчиво смотрела на танцующие по воде блики. Лето в этом году было таким теплым, что если закрыть глаза, то вполне можно представить себя в турецком отеле, да и с открытыми глазами привязку к местности выдают лишь сосны вместо пальм. А так обычный курорт с обязательными атрибутами: бассейн с подогревом, лежаки на деревянном настиле, два джакузи с всегда горячей бурлящей водой, коктейли, принесенные из находящегося за спиной ресторана, взрослые в белых банных халатах и визжащие дети в разноцветных надувных кругах. Лето. Отпуск. Курортное счастье.

Ну да. Даже название это подтверждает. Этот район называют Сестрорецким курортом. За соснами вперемешку с лиственными растениями, подтверждающими принадлежность к южной подзоне тайги, в которой, собственно говоря, и располагается город Санкт-Петербург, плещется море. Волны Финского залива с шумом набегают на берег, громко кричат чайки, пахнет соснами и летом… Запах был таким знакомым, что у Лики немного щипало в глазах и носу. Как же она, оказывается, соскучилась.

Когда-то давным-давно, фактически в прошлой жизни, она проводила здесь, в Сестрорецке, каждое лето. Разумеется, не в отеле «Зеландия», который открылся после реставрации в 2001 году, за два года до того, как Лика была здесь в последний раз, а в доме бабушки и деда, располагавшемся недалеко от «Зеландии», среди таких же старых дач в проулке, имевшем выход на тот же пляж.

Бабушка продала дом и уехала отсюда после смерти деда, родившегося и выросшего в Сестрорецке и полностью обустроившего свой фамильный дом. Отличный военный инженер, после отставки работавший на Сестрорецком инструментальном, бывшем оружейном, заводе, он все-все умел делать своими руками.

В доме, построенном в самом начале двадцатого века, были оборудованы «удобства», чтобы не бегать по нужде во двор, и проведено водяное отопление, работающее от дровяного котла. В сильные морозы дед топил большую изразцовую печь, но летом, когда Лика приезжала на каникулы, в этом, как правило, не было нужды.

Еду готовили на плите, подключенной к баллонному газу. А в жаркие дни спать можно на летней веранде, и такие ночи Лика любила больше всего. Развевались от малейшего дуновения ветра легкие кисейные занавески, норовящие улететь в приоткрытое окно, в котором виднелся кусочек звездного неба. В начале лета, в сезон знаменитых белых ночей, на нем мало что рассмотришь, но к концу августа, когда до возвращения домой оставались считаные дни, ночи становились, как им и положено, темными, и маленькая Лика перед сном искала на небе Большую Медведицу. Правда, найти ее удавалось нечасто, ведь августовские ночи были уже холодными, предосенними, и спать на веранде ей обычно не разрешали.

По узкой улочке, фактически тропинке, виляющей между дачами, можно было выбраться на Пляжную улицу, по сути променад, ведущий вдоль пляжа, а потом пройти через песочные дюны с вцепившимися в них корнями старыми соснами и оказаться собственно у моря, слишком холодного, чтобы купаться в нем больше нескольких раз за лето. Под соснами росло много черники, и Лика вместе с друзьями (на лето сюда съезжались толпы детворы) вволю объедалась сладкими сочными ягодами, чернящими рот.

Воспоминания о детстве, проведенном в Сестрорецке, были одними из самых ярких и счастливых за всю ее тридцатишестилетнюю жизнь, вот только обрывались они одним днем, точнее одной темной, дождливой августовской ночью. Той самой ночью, когда умер дед.

Лика знала, что это она нашла его мертвым на пляже, по рассказам взрослых, но то, что предшествовало этому печальному обстоятельству, стерлось из памяти, вход в закоулки которой прочно закрывал большой тяжелый валун. Сдвинуть его не получалось ни самостоятельно, ни с помощью врачей. В том последнем дне дедовой жизни в памяти Лики зиял большой черный провал.

Заглядывать в него бабушка категорически запрещала, потому что любые попытки потревожить прошлое приводили к тяжелой панической атаке. Лика начинала задыхаться, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег Финского залива рыба. Ее била крупная дрожь, в особо тяжелых случаях переходящая в судороги, после чего она закатывала глаза и падала на пол в глубоком обмороке, а после выхода из него несколько часов лежала обессиленная, с бьющимся в бешеном ритме сердцем.

Из-за этих приступов в старших классах школы ее считали не совсем нормальной, да и в студенческие годы тоже. Еще у Лики иногда бывали странные то ли сны, то ли видения, в которых ей чудились всполохи молний, разрезающих небо над Финским заливом и освещающих пляж, покрытый пеленой дождя. Эта пелена скрывала что-то важное, и каждый раз, когда приходил этот сон, Лика силилась рассмотреть, что именно за ней прячется, но неизменно просыпалась раньше, чем удавалось сорвать эту завесу.

Бабушка запрещала ей об этом думать, пичкая внучку на ночь отварами из успокаивающих сборов. Те шли в довесок к седативным препаратам, которые Лика принимала по предписанию врачей. И назначенная ей терапия действовала, потому что она видела тревожащие сны все реже и реже.

Годам к тридцати она, кажется, совсем успокоилась, по крайней мере, дурные сны теперь навещали ее не чаще раза в год. Вот только воспоминания о детстве, в котором был жив дед, водящий ее на экскурсии по Сестрорецку, придуманные специально для Лики и ее друзей, вызывали все более сильную ностальгию.

Ей ужасно хотелось вернуться в Сестрорецк, чтобы снова увидеть их старый дом, по тропинке выбежать на променад, сорвать чернику под соснами в дюнах и очутиться на пляже, зайти по колено в холодную, желтую от цветущей пыльцы воду, покрошить хлеба настырным чайкам. Вот только бабушка категорически запрещала совершать попытку вернуться в прошлое, убежденная, что это отрицательно скажется на Ликином здоровье.

Минувшей зимой бабушка умерла. Просто не проснулась утром, и в этой естественной смерти восьмидесятипятилетней женщины не было ничего необычного, однако последняя ниточка, ведущая в детство, разорвалась, а еще препятствовать ее поездке в Сестрорецк стало некому. Мама и папа не понимали, зачем ворошить прошлое, но не сопротивлялись. Езжай, раз хочется. И Лика, купив билет на поезд, приехала в обожаемый до слез и дрожи Санкт-Петербург, в котором не была двадцать лет.

Поселившись в мини-отеле неподалеку от Невского проспекта, пять дней она просто бродила по улицам, млея от счастья, сходила во все возможные музеи, покаталась по каналам, посидела в нескольких ресторанчиках на крышах, а потом уехала в Сестрорецк, где на целых две недели арендовала неприлично дорогой номер в загородном клубе «Зеландия».

Бабушкин и дедушкин дом, в котором она выросла, давно продали, друзей, к которым можно было бы попроситься пожить, за двадцать лет не осталось, да и не хотела Лика никого обременять, решив, что вполне может себе позволить не экономить на собственном отдыхе.

Будучи финансовым директором в крупной строительной компании, она неплохо зарабатывала. Столько и не нужно одинокой женщине, живущей в провинциальном областном центре и далекой от гламурного образа жизни. У нее была своя двухкомнатная квартира в комфортном микрорайоне «Зеленый город», вполне приличная машина, возможность носить ту одежду, которая нравится, есть то, что ей хочется, и отдыхать там, где интересно.

В этом году ее интерес распространялся на клуб-отель «Зеландия» и Сестрорецк, а потому цена отпуска особого значения не имела. Перед самой поездкой Викентий кинул ей на карту сто тысяч, сопроводив перевод-подарок сообщением «на рестораны». Подарок Лика приняла, поскольку это являлось компенсацией за то, что отправится в отпуск одна.

Генеральный директор ее фирмы, а по совместительству Ликин любовник, Викентий Леонтьев был давно и прочно женат, и если в начале их романа Лику это обстоятельство огорчало, то за шесть лет их отношений огорчение растворилось в бытовом комфорте. Работать вместе с Викентием, проводить время в ресторанах, получать цветы и пару раз в год выбираться куда-то вдвоем было интересно и имело привкус праздника. Жить вместе, готовить обеды и ужины, стирать рубашки и слушать храп по ночам Лика не хотела. Или за шесть лет убедила себя в том, что не хочет.

– Я постараюсь приехать к тебе на пару-тройку дней, – пообещал ей Викентий, сажая в поезд на вокзале. – Больше не получится, сама понимаешь.

– Понимаю, – легко согласилась Лика. – Больше и не надо.

В ее путешествии, картой которого служили детские воспоминания, Викентий ей был не нужен.

Из номера своего отеля в Питере она выписалась в понедельник в районе полудня, в половине второго была в «Зеландии», убедилась, что забронированный номер уже свободен, разложила вещи, переоделась и теперь полулежала у бассейна, лениво наблюдая за окружающими людьми и пытаясь сформулировать внутренние ощущения. Что-то ее страшило.

Неуютное чувство тревоги появилось, когда ее такси только въехало в Сестрорецк. Смотреть на сильно изменившийся, но все-таки узнаваемый город было так невыносимо, что Лика даже глаза закрыла и открыла только тогда, когда такси остановилось перед первым шлагбаумом, преграждающим вход на территорию, где располагалась «Зеландия».

Сидящий в будке охранник шлагбаум открыл, и такси покатило дальше. Вокруг за высоченными заборами стояли современные, совсем незнакомые особняки. Деревянных дач из ее детства, кажется, больше не существовало, и сердце вдруг забилось быстро-быстро, и Лика задышала открытым ртом, стремясь предвосхитить возможную паническую атаку. Может, права была бабушка? Не надо ей было сюда приезжать?

У второго шлагбаума, ведущего собственно на территорию отеля, такси остановилось. Въезд туда был запрещен, и от стоянки до входа пришлось идти пешком, катя за собой чемодан, подпрыгивающий и громыхающий на мощенной камнем мостовой. Впрочем, идти совсем недалеко, метров пятьдесят.

Уходящая вдаль дорожка тянулась к кованой калитке, ведущей на променад. Там шумело море, и Лика, внезапно отчаянно струсив, быстро нырнула в дверь отеля. На стойке ресепшена дежурили две женщины: одна молодая, лет двадцати пяти, а вторая – дама хорошо за сорок, со следами былой красоты на лице.

– Ой, Эльмира Степановна, у меня опять не получился ваш замечательный пирог с мясом, – говорила молодая. – Начинка сухая. Папа съел, конечно, но я же видела, что ему просто не хочется меня расстраивать.

– Не переживай, Иринка, у меня послезавтра будет выходной, я испеку пирог, такой, как любит твой папа, и вам занесу. Договорились?

– Приходите, конечно, я всегда вам рада, и папа тоже. Но вы ведь научите меня, как правильно, да?

– Конечно, научу, моя девочка. Просто в фарш перед обжаркой нужно обязательно добавлять воду. Здравствуйте, вы к нам? Номер заранее бронировали?

Последнее относилось уже к Лике.

– Да, конечно, – ответила она, протягивая паспорт.

– Ковалева Гликерия Павловна. Рады видеть вас среди гостей «Зеландии», – дежурно улыбаясь, сказала женщина, которую звали Эльмирой Степановной. – Надеемся, что ваш отдых здесь будет незабываемым.

– Я тоже на это надеюсь, – согласилась Лика.

За десять минут ее зарегистрировали, рассказали правила внутреннего распорядка, показали, где проходят завтраки, где находится бесплатная баня по-черному, а где платный спа-салон с весьма приличным набором процедур, выдали электронный ключ и проводили в номер, расположенный на первом этаже. Окна выходили на бассейн, и его отливающая бликами гладь манила к себе так сильно, что Лика поспешила туда, решив не пропускать ни минутки возможного отпускного удовольствия.

Вволю наплававшись в бассейне, вода которого, как она теперь знала, была теплой круглый год, она завернулась в прихваченный из номера пушистый халат и уселась поудобнее, думая о том, с чего бы начать путешествие в прошлое. Сходить к их старому дому и попробовать упросить жильцов, чтобы ее пустили внутрь? Пройтись по Парковой улице, чтобы понять, насколько сильно тут все изменилось? Найти прокат велосипедов и проехаться до реки Сестры? Поискать чернику в дюнах? Сходить к морю?

От последней мысли по рукам и всему телу побежали мурашки, как будто Лика внезапно замерзла. С пляжем было связано что-то плохое, вот только она совершенно не помнила, что именно. Психолог, с которым Лика проводила еженедельные сеансы, говорила, что все ее проблемы и страхи уходят корнями в детство, и, пока она не разберется с ними, вызвав из подсознания живущего там зверя, они так никуда и не уйдут.

Правда, так, наверное, говорили все психологи, берущие по шесть тысяч рублей за сорок пять минут компьютерного сеанса. Все мы родом из детства. Это аксиома, не требующая доказательств. И совершенно необязательно иметь какого-то особенного зверя, мешающего теперь строить личные отношения с людьми. А пробелы в памяти связаны лишь с сильным аффектом, вызванным смертью деда. Лика его очень любила.

Перебороть себя и сходить на пляж? Психолог утверждала, что всегда надо делать то, чего боишься больше всего, иначе через год перестанешь выходить из комнаты. С пляжем был связан сильный страх, значит, надо встать с лежака, сходить в номер, переодеться и отправиться в то место, которое ее так пугает.

Лика была хорошим менеджером, достигшим высот в карьере благодаря силе воли и характеру, а потому она решительно отправилась выполнять свой план борьбы со страхами. Натянув белье, футболку с джинсами, толстовку и мягкие парусиновые тапочки, которые легко можно скинуть с ног на песке, она повесила сушиться купальник, убрала халат, кинула в небольшой рюкзак пластиковую карточку, заменявшую ключ от номера, и бутылочку с водой, нацепила на нос темные очки и вышла в коридор.

В отеле стояла тишина. Толстый ковролин глушил звук ее шагов. На стойке ресепшена, еще не видной из-за угла, девушка Ирина разговаривала по телефону.

– Папуль, ты позавтракал? Да, я сегодня на сутках. Приду только утром. Пап, Эльмира Степановна обещала послезавтра пирогов напечь и принести. Ты же не против? Пап, да вовсе я не сводня. У нее просто отличные пироги, почти такие же, как были у мамы, и я под ее руководством хочу поднять уровень своего мастерства. Вот и хорошо. Все, пока. Я тебя целую.

Лика уже спускалась по мраморным ступенькам, ковролин кончился, и Ирина обернулась, нацепив на лицо дежурную улыбку.

– У вас все в порядке? Осмотрелись?

– Да, все хорошо, – тоже улыбнулась в ответ Лика. – Пойду погуляю.

– Хорошего дня.

Выйдя из дверей «Зеландии», Лика повернула направо и по каменистой дорожке дошла до резной калитки, за которой открывался променад. Положив руку на кованую скобу ручки, она на мгновение зажмурилась, а потом сделала глубокий вдох и шагнула наружу. Туда, где почему-то жили ее страхи.

Серый асфальт променада, называемого Пляжной улицей, уходил налево и направо. «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – жизнь потеряешь, прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь». Слова из какой-то детской сказки вспомнились сейчас так отчетливо, что Лика снова зажмурилась. Если пойти налево, то можно добраться до их старого дома, нет там никакого коня, которого можно было бы потерять. Если двинуться направо, она придет к знаменитому Сестрорецкому курорту, где Ликина жизнь точно никому не нужна.

Прямо, через короткую полосу песчаной дюны, располагался тот самый пляж, на котором она двадцать лет назад уже потеряла себя, но осталась жива. Нельзя второй раз потерять одно и то же. Можно только найти. Лика перешла полосу асфальта и ступила на покрытый иголками хвои песок. До пляжа всего шагов пятьдесят, не больше. Она остановилась.

Вдоль берега моря сновали люди, знающие о пользе морского моциона, некоторые из них использовали палки для скандинавской ходьбы. Весело бегали собаки, периодически возвращающиеся к хозяевам, чтобы убедиться, что все в порядке. Неожиданно проехали два конника. Лошади, породистые, чистые, ухоженные, вышагивали гордо и степенно. Лика проводила их взглядом, в ее детстве не было тут никаких лошадей.

На оборудованной прямо на пляже площадке играли дети. Их мамаши сидели рядом на лавочке и о чем-то беседовали. Картина выглядела мирной и доброй, как и положено ясным летним днем, однако пригвожденная к месту Лика не могла заставить себя сделать те несколько шагов, которые отделяли ее от песка.

Сердце колотилось уже не в груди, а в горле, а это означало, что основательно подзабытая паническая атака совсем близко. Что будет дальше, Лика знала очень хорошо, а потому решила не упорствовать. Для первого раза вполне достаточно. Она повернулась спиной к пляжу и снова шагнула на асфальт улицы, вытерла о джинсы вспотевшие ладони, чувствуя, как сворачивается внутри кольцом поднявшая было голову змея паники. Фу, кажется, пронесло.

Прислушиваясь к внутренним ощущениям, она пошла налево по улице, решив, если организм позволит, все-таки найти дом, в котором проводила лето в детстве. Сердцебиение стало ровным, дышалось легко, то есть против ее встречи с домом тело не возражало. Хорошо, значит, так тому и быть.

Тропинка, ведущая от променада внутрь участка, где располагался дом, никуда не делась. Лика повернула на нее. Их участок был вторым от береговой линии. На месте первого теперь располагался огромный домина в три этажа, отстроенный из дорогого кирпича и оснащенный камерами видеонаблюдения. Раньше тут стоял другой дом, в нем жила семья Батуриных. Ольга Станиславовна и Иван Ильич, у которых были две дочери. С младшей, кажется ее звали Катей, Лика дружила, практически все лето девочки проводили вместе. А старшая, Регина, считалась чуть ли не первой красавицей Сестрорецка.

И вроде тем последним летом она собиралась замуж. В памяти внезапно всплыло счастливое смеющееся лицо красивой юной девушки в белом, развевающемся на ветру платье и в венке из полевых цветов на голове. Ее кружил на руках высокий, молодой, тоже смеющийся парень в военно-морской форме. Точно, жених Регины Батуриной был курсантом Военно-морской академии.

Надо же, двадцать лет Лика о них не вспоминала. Интересно, это по-прежнему их участок, и новый современный дом тоже их, или Батурины продали его, как бабушка, и теперь здесь живут совершенно посторонние люди? Как узнать? Хотя какая разница? Она прошла еще немного вперед и остановилась, с облегчением выдохнув. Их дом был все тот же. Новые владельцы, сколько бы раз они ни менялись с того времени, его не снесли, а лишь покрасили.

Забор, правда, теперь новый. Из современной металлической зеленой сетки, заменившей их деревянный штакетник. Лика внезапно обрадовалась, что новые хозяева выбрали именно такую конструкцию, визуально расширяющую пространство, а не глухое ограждение из металлопрофиля, коих в округе наблюдалось довольно много.

Через сетку ей хорошо была видна веранда, в открытых окнах которой все так же развевались легкие белые занавески. Интересно, раз окна открыты, значит, хозяева дома? В центре участка стояла круглая беседка. У бабушки с дедом ее не было. Вдалеке виднелся основательный гараж, тоже новшество. Дед машину загонял на участок и держал под открытым небом. А на месте гаража у него стоял небольшой сарайчик, в котором он слесарничал понемногу да и вообще хранил все необходимые инструменты.

Почему-то в памяти вдруг мелькнула картинка, как бабушка с совершенно белым, каким-то остановившимся лицом с остервенением протирает стоящий в сарайчике верстак, а также лежащие на нем инструменты. Странно, женщинам всегда категорически запрещалось приближаться к этому дедову царству и уж тем более что-то там трогать.

Открывшаяся дверь и вышедшая на улицу женщина заставили Лику отвлечься от неожиданных воспоминаний. Женщина, держащая в руках таз с бельем, была лет пятидесяти пяти. Заметив нерешительно топчущуюся у забора незнакомку, она сбежала со ступенек и подошла ближе.

– Вы что-то хотите?

– Здравствуйте. Я и сама не знаю, – призналась внезапно смутившаяся Лика. Ее ностальгический поступок сейчас казался ей глупым и неуместным. – Дело в том, что этот дом когда-то принадлежал моим родным. Я сюда на лето к бабушке и дедушке приезжала, а потом дед умер, а бабушка дом продала и переехала жить к нам. Мой папа – ее сын.

– Нам и продала, – спокойно сказала женщина. – Точнее, моим родителям. Отец мой нефтяником был. Сам-то он отсюда, из Сестрорецка, но после института в Сургут завербовался, там всю жизнь и прожил. А когда на пенсию вышел, решил в родные места податься. А тут как раз бабушка ваша дом продавала, причем довольно дешево. Отец тогда даже удивился. Конечно, двадцать лет назад цены не такие были, как сейчас. Это нынче тут каждая сотка по цене золота, не как тогда, да и у родителей деньги имелись, все-таки нефтяник, не шантрапа. Но вышло гораздо дешевле, чем он планировал. А дом нам нравится. Вот скоро газ подведут, и совсем хорошо будет.

– А вы до сих пор печь топите? – спросила Лика, сама не зная, зачем ей эта информация.

– Нет, отец электрический котел поставил. А система отопления все та же. Ей сносу нет. На совесть сделана.

– Это дед мастерил, – похвасталась Лика. – Он у меня был инженер. Очень хороший.

– Да и мой отец тоже с руками. Так что кое-что тут за двадцать лет изменилось.

– Гараж появился, беседка…

– Да, это тоже папа сам строил. Ну, муж мой ему немного помогал, конечно. Мы же всей семьей переехали. Дом большой, места всем хватило. Сейчас-то дети наши выросли, отдельно живут. В Питере. А мы со стариками тут. Им пригляд нужен. Да вы заходите, если хотите. Меня, кстати, Светлана зовут.

– А меня Лика. Я бы с удовольствием зашла, если удобно. Двадцать лет здесь не была. Столько воспоминаний с этим домом связано.

– Так чего ж неудобно? – удивилась женщина. – Сейчас будем чай пить. Только я белье развешу, с вашего позволения, чтобы не закисло.

Лика прошла на участок и уселась на стоящие перед входом качели с тентом. Если бы в ее детстве были такие качели, она была бы счастлива, но для нее дед соорудил обычные, деревянные, с дощечкой на крепкой веревке. Она повернула голову. Ее качелей, разумеется, не осталось, на их месте новые владельцы оборудовали мангальную площадку.

Зато яблоня в дальнем углу участка, посаженная в честь ее рождения, то есть Ликина ровесница, была цела и невредима, шелестела листвой и гордо выдерживала тяжесть усеянных плодами веток. Год выдался урожайным, яблочным. Лика так явственно почувствовала вкус «ее» яблок с присущим только им сочетанием кислинки и сладости, что рот у нее непроизвольно наполнился слюной.

– Светлана, пока вы заняты, можно я по участку пройдусь?

– Конечно, – согласилась женщина. – Гуляйте сколько хотите, я чай в беседке накрою.

– Если я вас отвлекаю, то не нужно, – запротестовала Лика. – Я только немножко тут поброжу, и все.

– Так от чего отвлекаться-то? – засмеялась хозяйка. – У меня, слава богу, пока еще каникулы. Я учительницей в местной школе работаю. Как после переезда устроилась, так и тружусь вот уже двадцать лет. Надоело ужасно. На пенсию бы вышла, так пенсионный возраст подняли. А муж мне говорит: «Это ты сейчас так говоришь, потому что не можешь. А могла бы, так не захотела бы. Как же ты без своей школы и своих учеников?» На самом деле-то прав.

Она снова засмеялась.

– Родители мои в санаторий уехали. Недалеко, в Репино. Подлечиться да обстановку сменить. Им же обоим по восемьдесят уже, но ничего, держатся. Здоровье позволяет, хотя силы, конечно, уже не те.

Лика сняла свои парусиновые тапочки и пошла, с наслаждением испытывая давно забытые ощущения, когда трава щекочет пятки. Бабушка запрещала ей ходить босиком, боялась, что внучка простудится, а дед, наоборот, настаивал, утверждая, что ничто не может заменить силу, которую дает матушка-земля. Сделала круг по двору, с интересом разглядывая новшества: большой пластиковый куб для воды, две стеклянные теплицы, заменившие бабушкины парники, сделанные, разумеется, дедовыми руками, стоящую неподалеку самоходную газонокосилку. Дед косил косой, и Лика всегда завороженно смотрела, как плавно ходят его руки, как вздуваются бицепсы под простой полотняной рубахой, как напрягаются жилы на шее.

Малинника у дома, в котором она паслась почти весь июль, нет. Свежие кусты малины растут теперь в отдалении, у самого забора, а вот крыжовник остался на месте, и налитые темно-зеленые ягоды, покрытые черными волосками, казались все теми же, из детства. Лика протянула руку, сорвала ягоду, положила ее в рот, прикусила крепкими белыми зубами. Ягода лопнула, сладкий сок вперемешку с кашицей зерен растекся по языку. М-м-м-м как вкусно!

– Вы ешьте сколько хотите! – издали крикнула Светлана, и Лика отпрянула, словно ее поймали на чем-то неприглядном. – Крыжовник – чудо как хорош. Планирую варить царское варенье. Знаете такое?

Конечно, Лика знала. Царское варенье всегда варила бабушка. И Лику привлекала, хотя внучка всячески пыталась от этого занятия уклониться, уж больно оно казалось монотонным. Для начала нужно собрать крыжовник с колючих кустов, но эту часть дед всегда брал на себя, чтобы жена и внучка не исцарапали руки. Их задача – перебрать ягоды, отделяя хвостики, затем тщательно промыть колодезной водой и дать стечь, чтобы ягоды хорошенько просохли. Именно эту часть работы и поручали Лике.

Затем бабушка усаживалась за стол и не вставала несколько часов, которые уходили на то, чтобы проколоть каждую ягодку, выдавить из нее мякоть в отдельную посуду, начинить дроблеными кусочками грецкого ореха, залить на сутки горячим сахарным сиропом, а назавтра добавить бадьян, прокипятить две-три минуты и разлить по банкам.

Сваренное таким образом варенье становилось прозрачным и золотистым, на просвет отливая зеленью. Наверное, за это его и называли изумрудным, хотя легенда гласила, что именно изумруд царица Екатерина Великая подарила готовившей ее любимое варенье кухарке.

Из красных сортов бабушка варила такое же точно варенье, только добавляла в него вишневые листья, и оно получалось огненно-красным, как рубин. Стоящие рядом в подполе банки очень красиво смотрелись рядом, да и разложенное по розеткам варенье выглядело сказочно. А из оставшейся после варки варенья мякоти бабушка закатывала крыжовниковый компот, в который добавлялись яблоки. Получалось тоже очень вкусно.

Надо же, Светлана, оказывается, тоже не ленилась варить такое варенье. Или это магия места сказывается? Еще немного пощипав крыжовниковые кусты, Лика дошла до «своего» дерева, сорвала одно яблоко, погладила глянцевый наливной бок, приятно холодящий пальцы. Другой рукой провела по шершавой коре.

– Привет, – тихонечко сказала она. – А мы с тобой еще обе ничего, правда? Только ты плодоносишь, а я так, пустоцвет.

Обычно Лика спокойно переносила свою незадавшуюся женскую судьбу. Из-за особенностей психики сначала ей было трудно общаться, нет, не с мужчинами, просто с другими людьми. Те обычно пугались ее внезапных панических атак, считали ненормальной. Потом, когда с помощью врачей и психологов атаки сошли на нет, осталась привычка к одиночеству, а вскоре появился глубоко женатый Викентий, который наотрез отказывался даже слышать о возможных совместных детях.

Сколько бы Лика ни говорила, что его это ни к чему не обяжет, поскольку финансово она способна сама позаботиться о ребенке, он и слушать об этом не хотел. Потерять Викентия она не решалась, и только в последний год все чаще задумывалась над тем, чтобы нарушить табу и родить. А возлюбленный пусть катится ко всем чертям, если хочет. Вот только вместе с ним под откос могла укатиться и работа, дававшая финансовую независимость, необходимую для воспитания ребенка. В общем, все было непросто и довольно болезненно, впрочем, как и все остальное в незадавшейся Ликиной жизни.

– Идите чай пить, – голос Светланы вывел ее из оцепенения.

Сунув сорванное яблоко в рюкзак, она пошла к беседке, где уже стояли исходящий паром самовар, правда электрический, вазочка с клубничным вареньем, явно домашним, тарелка с блинами и сахарница.

В ее детстве самовар всегда был настоящим, на сосновых шишках.

– Мне неудобно, – снова смутилась Лика. – Получается, я вам на голову свалилась.

– Ну так и хорошо, что так, – отозвалась Светлана, разливая чай. – Муж у меня на работе, родители в санатории, дети только на выходные приезжают, а сегодня понедельник. Я гостям всегда рада.

Они не спеша пили чай и ели блины. Очень вкусные.

– Чудесный дом, – рассказывала Светлана. – Я так за эти годы к нему привыкла, словно он всегда был наш. И место отличное, и обустроено все с любовью. И почему ваша бабушка так дешево его продала? Из-за смерти деда переживала, наверное.

Продав после похорон дом и переехав к сыну и невестке, которые жили в провинциальном городе, бабушка не только никогда не ездила в Питер, но и могилу деда не навещала ни разу. Да и не говорила о муже, с которым прожила сорок лет, никогда, и все Ликины разговоры и воспоминания обрывала, словно эта тема была ей неприятна.

Когда Лика как-то обсуждала этот феномен со своим психологом, та объяснила, что так может выражаться слишком сильное горе. Мол, психика выставляет блок на все, что связано с дорогим человеком, чтобы не было мучительных воспоминаний о потере. Лика это объяснение приняла, хотя ей подобное и казалось странным.

– А может быть, это те убийства на ней так сказались, – продолжала Светлана, и Лика от неожиданности подавилась горячим чаем.

– К-какие убийства? – спросила она сквозь кашель.

Светлана похлопала ее по спине, протянула салфетку, чтобы промокнуть облитые колени.

– Ну как какие? В Сестрорецке же летом две тысячи третьего года банда подростков пять человек убила. Сначала четверых мужчин. На последнем преступлении они привлекли внимание, и их вскоре задержали, но они до этого еще успели девушку молодую жизни лишить. Из-за сотового телефона, уму непостижимо. Тогда весь город об этом говорил. Мы, когда приехали и дом искали, уж начали сомневаться, стоит ли тут жить. Но потом убийц поймали, а тут и вариант с вашим домом подвернулся. Мы сначала сомневались, последнее-то убийство совсем неподалеку произошло, но больно уж цена оказалась привлекательной, да и раскрыли преступления-то. Ничего нам больше не угрожало.

В голове у Лики словно раздался маленький взрыв. Откуда-то из глубин памяти, той ее части, которая казалась намертво заблокированной, вдруг всплыла картинка, да такая яркая, что Лика опять зажмурилась. Впрочем, и за закрытыми веками она видела надежно скрытый вечерней темнотой пляж и узкий направленный свет чьего-то фонарика, разрезающего тьму.

Вот в этом луче вдруг появляется лежащее на спине тело девушки в белом платье. Она лежит, уставившись в ночное небо широко раскрытыми глазами, а в груди у нее что-то торчит. Кажется, нож.

– Вы что? Вам плохо?

Обеспокоенный голос Светланы вырвал Лику то ли из воспоминаний, то ли из фантазий. Ну да, не с ее подвижной психикой слушать про подобные ужасы. Она поняла, что тяжело задышала, как поступала всегда, когда на нее наваливалась паника, и хозяйку, гостеприимно угощающую ее блинами и вареньем, это напугало. Руки снова стали влажными и липкими, и Лика вытерла их салфеткой, которой до этого оттирала брызги чая со своих брюк.

– Нет-нет, все хорошо. Просто я не помню ни про какие убийства. Странно, потому что я все лето жила здесь. Но я вообще этот период не очень хорошо помню. Последствия шока, вызванного смертью деда. Именно я его нашла, понимаете?

– Какой ужас! – искренне посочувствовала Светлана. – Какой удар для ребенка. Это ж сколько лет вам было?

– Шестнадцать. Не такой уж и ребенок.

– Но все равно ужасно. Бедненькая, через что же вам пришлось пройти.

– В том-то и дело, что я не помню, через что, – мрачно ответила Лика и встала. – Спасибо вам, Светлана. И за угощение, и за любовь к этому дому. Я рада, что он достался именно вашей семье. Вы о нем достойно заботитесь.

– А как же иначе? Вы, Лика, заходите, когда захочется. Всегда будем вам рады. Вы остановились-то где?

– В «Зеландии».

– Хорошее место, говорят. Дети иногда зимой туда в бассейн поплавать ходят. Там можно деньги заплатить и услугами спа-комплекса пользоваться. Вот они иногда и балуются. Рада была познакомиться. Приходите.

Распрощавшись, Лика дошла до калитки и остановилась, вспомнив, что хотела спросить про Батуриных. Если семья Светланы жила тут двадцать лет, значит, соседний дом перестраивали уже на ее глазах. Интересно узнать, где сейчас Регина и Катя. Она уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но не успела, потому что к забору подъехал молодой человек на велосипеде.

– Здрасьте, теть Свет, – весело проговорил он, – я в магазин собрался. Надо что-нибудь?

– Нет, дорогой, спасибо. Дети на выходные приезжали, навезли всего. Да и мы с дядей Колей затоварились перед их приездом, чтобы вкусненьким побаловать, так что все есть.

– Ну ладно. Тогда держите, я тарелку из-под вашего пирога захватил.

Он снял со спины рюкзак, достал из него довольно большое блюдо, в центре которого щипали траву два гуся, протянул Светлане, которая с готовностью его приняла.

– Ну как? Вкусный пирог-то был?

– Объедение, теть Свет. Ваши яблочные пироги – лучшее, что я когда-либо ел.

– Ладно уж, угодник. Захвалишь совсем, – зарделась Светлана.

– Всего доброго, я пойду, еще раз спасибо, – поспешила Лика, которой не хотелось присутствовать статистом при чужой беседе.

Она переступила порог калитки, вышла на тропинку, повернула в сторону Пляжной улицы, по которой ей предстояло дойти обратно к отелю, и замерла, услышав свое имя, произнесенное удивленно-радостным мужским голосом.

– Луша? Неужели это ты? Не может быть! Луша!

* * *

– Луша! Не бегай босая по траве, застудишься. – Анна Ивановна качала головой, но не сердито, а озабоченно. Внучку она любила. – Иди сюда.

Двенадцатилетняя девочка, которую Анна Ивановна попросила назвать в честь своей матери Лукерьей, росла умненькой и послушной. Родители, правда, поступили по-своему, поэтому в документах внучка числилась Гликерией, что позволяло всем вокруг звать ее красивым именем Лика. Но для бабушки и деда это ничего не меняло, для них, а также для всей сестрорецкой округи она была Лушей, и к этому своему «летнему» имени она относилась спокойно, как к данности. Луша так Луша. Какая разница?

Оторвавшись от куста с ярко-красным лохматым крыжовником, она послушно подошла к крыльцу, на котором стояла бабушка.

– Да, бабуль?

– Добеги до Талановых, там Антошка опять без тебя есть не хочет.

Талановы жили по соседству, их дом стоял чуть дальше по переулку и наискосок, а Антошка – их четырехлетний внук, которого родители на лето выводили из детского сада и отвозили к бабушке с дедушкой, на свежий сосново-морской воздух. Мальчик рос болезненным, и за зиму его мама, талановская невестка, настолько уставала от постоянного сидения на больничных, что ждала лета, как приговоренный к каторге – окончания ее срока.

В Сестрорецке Антоша тоже болел, но все-таки реже. Как и все часто хворающие единственные дети, рос он капризным и плаксивым, а еще вредным до невозможности. Любая попытка накормить его чем-то, кроме блинов, превращалась в серьезное испытание.

Похожий на ангелочка мальчик вертел своей кудрявой головенкой, от чего каша размазывалась по чистенькой и выглаженной рубашке, а суп разбрызгивался по столу, полу и стенам. Убежденные, что питание должно быть сбалансированным, родители и бабушка наотрез отказывались свести рацион к вожделенным блинам, а потому баталии, связанные с поступлением в организм каши, супа и творога, велись ежедневно и с переменным успехом.

Единственным человеком, который мог заставить четырехлетнего Антона съесть что угодно, была Луша. Когда девочка приходила к Талановым, Антон тут же покладисто усаживался за сбитый во дворе деревянный стол, накрытый клетчатой клеенкой, и послушно открывал рот, как галчонок, которому мама принесла жирного червяка. Роль червяка выполняла ложка с едой, которую Луша споро совала в открытый детский ротик, отвлекая при этом своего подопечного порцией сказок, до которых он был весьма охоч.

Необычный дар Луши Ковалевой выявился случайно в середине июня, и с тех пор она почти ежедневно приходила к Талановым, чтобы скормить Антону очередную порцию столь нелюбимой им еды. Луше льстило, что ей доверяют такое ответственное поручение, и мальчишка ей нравился, потому что, когда взрослые не видели, он тут же забывал про все капризы и становился веселым, покладистым и ужасно смешным.

Луше также разрешали брать его с собой на пляж, правда при условии, что она не будет разрешать мальчику подходить к кромке воды. Также ему запрещалось снимать сандалики и бродить по песку босиком, но он и не пытался делать ничего подобного, просто следуя за Лушей и ее подружкой Катей по пятам. Да, точно. Соседскую девочку звали именно Катей, и была она младшей сестрой Регины Батуриной.

Луше было двенадцать, Кате одиннадцать, а Регине шестнадцать. Она перешла в последний класс средней школы и была так красива, что Луша всегда любовалась старшей сестрой подружки и все норовила подсмотреть, как она одевается, как красится, как надменно держит свою белокурую голову, снисходительно общаясь с мальчишками.

В Лушином представлении Регина казалась сказочной принцессой, в которую обязательно должен влюбиться какой-нибудь принц. Хороводы ухажеров перед домом Батуриных не прекращались практически никогда, но Регина в ожидании своего принца была разборчива и сдержанна, никого не выделяя, никого не подпуская близко и никому не разрешая вольностей.

Бабушка говорила деду, а Луша слышала, что Батурины воспитывают дочерей в строгости, и это правильно, потому что за двумя девочками нужен глаз да глаз. В то лето Регина была особенно загадочна, хороша собой и томна, а в ее движениях появилась особенная плавность, заставляющая всех мужчин сворачивать шеи, чтобы подольше задержать на юной красавице свой взгляд.

Катька как-то доверила Луше страшный секрет. Ее старшая сестра влюбилась, но вот в кого, отказывалась говорить наотрез, лишь только глупо хихикала и многозначительно улыбалась. Луша попыталась вычислить, в кого, но потерпела неудачу, потому что на окружающих мальчишек Регина по-прежнему не обращала никакого внимания.

В другой раз Катька, когда они собирали чернику под соснами, а маленький Антон пыхтел рядом, пытаясь ссыпать ягоды в рот так, чтобы не растерять их из маленького кулачка, заговорщическим шепотом сказала Луше, что она тоже влюблена в Регининого избранника.

– Это ничего, что сейчас он с ней, – убежденно сказала Катька. – Я свою сестру знаю, он ей быстро надоест, а я за это время подрасту и сумею привлечь его внимание.

Луша хотела спросить, что значит «с ней», но в этот момент Антоша зацепился за какой-то торчащий из земли корень и упал, а потому она кинулась его поднимать и утешать, а про любовные страсти сестер Батуриных совершенно забыла.

Любопытство ее было удовлетворено спустя неделю или дней десять. Ушедший ловить рыбу дед отчего-то задерживался к ужину, и бабушка отправила Лушу его позвать. Рыбу он всегда ловил в одном и том же месте, идти до него совсем недалеко, минут семь, и Луша, накинув легкую кофточку, потому что к вечеру в августе уже холодало, отправилась за ним, с удовольствием предвкушая совместный обратный путь. Она любила шагать рядом с дедом, слушая его рассказы. Собеседником он был удивительным.

Двенадцатилетней Луше дед казался образчиком мужской красоты. Отпраздновав шестидесятилетний юбилей, он сохранил статную фигуру без лишнего грамма жира. Его поседевшие волосы казались так же густы, как в юности, глаза отливали синевой, соревнуясь с летним небом, а лицо выглядело мужественным и открытым.

Бабушка, посмеиваясь, говорила, что в молодости ей нелегко пришлось, потому что на ее мужа заглядывались слишком многие, но он никогда не давал повода усомниться в своей верности. Луша знала, что дед был удивительно честным и порядочным. Лучшим человеком из всех, кого она знала. Он и ей никогда не давал повода усомниться в том, что это действительно так.

В общем, она пошла звать деда к ужину, и путь ее лежал по пляжу мимо давно закрытой лодочной станции. В советское время тут брали лодку напрокат, но в Перестройку все здесь пришло в запустение, и сейчас домик был заколочен и заперт на висячий замок.

Луша обходила домик сзади и вдруг застыла, потому что оттуда доносились звуки. Внутри кто-то был, мужчина и женщина, потому что до ушей девочки отчетливо доносились женские стоны и мужское удовлетворенное уханье. Вид занятий, которым со всей страстью отдавались эти двое, ей был совершенно ясен. Луша была начитанной девочкой, освоив и книгу про «Анжелику – маркизу ангелов», и собрание сочинений Ги де Мопассана.

В домике происходило то запретное, что не принято выставлять напоказ и что испокон веков происходит между мужчиной и женщиной. Стоны и уханье сменились протяжным двухголосным вскриком, и все затихло. Луша отмерла, поняв, что ее сейчас застигнут за подслушиванием, рванула в сторону и, лишь оказавшись на приличном расстоянии, оглянулась ровно в тот момент, чтобы увидеть, что из домика, поправляя небесно-голубое платье, выходит Регина Батурина.

О сделанном ею внезапном открытии, что Регина не такая уж скромница, как это представлялось бабушке, она никому не сказала, даже Кате, которая могла проболтаться. Выдавать чужие секреты, даже нечаянно, Луша Ковалева считала стыдным. С дедом она в тот вечер разминулась. На привычном месте ловли его не оказалось, и, когда девочка вернулась домой, он уже в ожидании внучки и ужина чистил рыбу на крыльце, не преминув похвастаться перед ней уловом – одним, но довольно крупным судаком.

Обо всем этом тридцатишестилетняя Лика Ковалева вспомнила сейчас, стоя перед высоким парнем, окликнувшим ее детским именем.

– Да, это я, – вежливо сказала она, не очень понимая, с кем разговаривает.

Парень был довольно симпатичный, только очень молодой, явно меньше тридцати. На носу у него сидели дорогие темные очки, джинсы тоже были не ширпотреб, а вполне себе приличные, от «Кельвина Кляйна». Широкую и видно, что мускулистую грудь обтягивала футболка того же бренда, а на ногах красовались не кроссовки, а аккуратные мокасины из настоящей кожи. Лицо молодого человека украшала аккуратная щетина, создававшая шикарный эффект небритости. Да уж, модный чувак, ничего не скажешь.

– Луша, ты меня не узнаешь? – догадался парень и снял очки. Яснее от этого не стало. – Это же я, Антон Таланов. Помнишь, Луша и Тоша, ну? Ты меня еще кашей кормила.

Вот теперь она его узнала. Это действительно был он, кудрявый ангелочек из ее детства. Приезжая в Сестрорецк в следующие годы, она уже не проводила с ним столько времени. Антоша перерос детские болезни и капризы, ел все и самостоятельно и больше не ходил за соседкой хвостиком, предпочитая мальчишеские компании и игры.

Когда Лика видела его в последний раз, приехав в Сестрорецк тем проклятым летом 2003 года, ей было шестнадцать, а ему восемь. Он уже окончил второй класс, но все равно каникулы проводил в доме своих бабушки и деда. Они тогда вообще не пересекались, лишь здоровались, встречаясь в переулке, на пляже или совместно отмечаемых праздниках. Например, на помолвке Регины Батуриной.

– Привет, Тоша, – проговорила она, улыбаясь. Детские воспоминания, связанные с Талановыми, были добрые и теплые. От них внутри ничего не леденело и не вызывало мурашек. – Конечно, я тебя помню. Ты так вырос! Уже совсем мужчина. Ты по-прежнему проводишь тут лето? А как Ольга Тимофеевна и Василий Игнатьевич?

Имена Талановых-старших всплыли в памяти так легко, словно в последний раз Лика общалась с ними буквально на днях.

– Я теперь тут живу, – ответил он и снова водрузил очки на нос. – После смерти бабушки с дедом дом достался мне.

– Прости, я не знала, – смутилась Лика и выругала себя за то, что проявила подобную бестактность.

Конечно, двадцать лет прошло, и хотя Талановы были младше, чем ее дед и бабушка, но все-таки немолоды.

– Не извиняйся. Ты же не обязана знать. Дед умер пять лет назад, а бабушка пережила его всего на год. Они же всегда смеялись, что два неразлучника, вот она и не смогла без него жить. Зайдешь в гости?

Лика в замешательстве глянула на часы. Половина пятого. До ужина еще далеко, и делать в отеле ей совершенно нечего. Почему бы и не вспомнить детство? Любопытно, каким вырос галчонок, доверчиво открывавший рот для ложки с кашей?

– Да, спасибо за приглашение. Но ты же в магазин собирался.

– Ничего страшного, вечером съезжу или завтра. Луша, если бы ты знала, как я рад тебя видеть!

Пожалуй, Лика тоже была рада его видеть. Именно ради таких встреч она вообще-то и приехала сюда, в Сестрорецк, надеясь вернуться в прошлое и найти в нем потерянную часть себя. Он спешился и повернул обратно в сторону своего дома, ведя велосипед за руль. Приноровившись к его шагам, Лика пошла рядом.

– Кем ты работаешь, Антош?

– Я программист. Пишу коды и программы, что позволяет работать на удаленке. Отсюда, из Сестрорецка, мне это делать очень удобно. Родители по-прежнему в самом Питере, на неделе я езжу к ним, в выходные они навещают меня. Так и живем.

– Не женат?

Задавая этот личный вопрос, Лика совершенно не смущалась. Этот мальчик ей представлялся кем-то вроде младшего брата, скажем двоюродного, а потому нет ничего неприличного в том, чтобы выяснять подробности его жизни спустя много лет разлуки.

– Нет. Не нашел девушки, которая устраивала бы меня в качестве жены. Мама все время намекает, что не прочь стать бабушкой, но я не тороплюсь. Мне и одному неплохо.

– Что ж ты такой привередливый-то? – шутливо спросила Лика. – В жизни не поверю, что в Питере трудно выбрать подходящую невесту.

– Ну, вот мне трудно. – Он картинно развел руками, после чего подхватил падающий велосипед. – У меня жесткие критерии отбора.

– И какие же?

– Я всю жизнь ищу девушку, которая была бы похожа на тебя, – ответил он.

Лика покосилась на него: шутит, что ли? Но лицо Антона было совершенно серьезно. Впрочем, кто там разберет за стеклами темных очков?

– Кто ищет, тот всегда найдет, – ответила она, чтобы сгладить неловкость, которую, кажется, ощущала только она одна. – Ну, раз ты тут живешь, расскажи мне про остальных. Я видела, что на месте батуринского старого дома роскошный особняк построили. Это Батуриных?

– Нет, они же переехали отсюда, – немного удивленно ответил ее спутник. – Ты не знала, да? Хотя, наверное, не знала. Они продали дом, когда твоя бабушка уже уехала. Не смогли тут жить после того, что случилось, уехали во Владивосток за младшей дочерью.

Видимо, Антон тоже имел в виду те убийства, про которые говорила Светлана. Странно, что Лика совсем ничего о них не помнила.

– Понятно, – сказала она. – Жалко, конечно. Я бы с удовольствием сейчас поболтала с Катькой. Мы так дружили. А она, оказывается, во Владивосток переехала. И на Регину интересно было бы посмотреть, какая она стала. Все такая же красивая, несмотря на возраст? Ты не в курсе, она осталась в Сестрорецке или тоже уехала?

Теперь к изумлению в глазах Антона примешивалась легкая тревога, причины появления которой Лика не знала.

– Луша, Регина умерла двадцать лет назад, – ответил он осторожно. – Ты что, не помнишь?

Лика споткнулась, и он был вынужден подхватить ее под локоть. Иначе она бы упала.

– Умерла? – недоуменно спросила она. – Как? Отчего? Я действительно не помню, Антон. У меня после смерти деда начались проблемы с памятью. Я только помню, что тем летом Регина собиралась замуж, и ее жених был морским офицером. А потом чистый лист.

– Да, я знаю, что ты любила деда. Андрей Сергеевич удивительный был человек. Очень добрый. Я это помню, хоть совсем маленький был. Он так интересно рассказывал про оружейный завод, про винтовку Мосина, про историю Сестрорецка. Я любил приходить к вам.

Да, теперь Лика вспомнила, что, став постарше, Антон Таланов частенько прибегал к ним, и дед охотно общался с мальчишкой, приучая его в том числе держать в руках инструменты. Антон допускался в сарайчик, в который женщинам не было хода. Да, она сама с подросшим соседским мальчишкой уже не возилась, а дед наоборот.

– Антон, что случилось с Региной? – спросила она.

Отчего-то Лике казалось, что ей важно это знать.

– Так подростки убили, – ответил он. – На пляже ударили ножом, чтобы отобрать мобильный телефон.

Ах да, Светлана говорила про какую-то банду, которая напала на четырех мужчин и одну девушку. Значит, последней жертвой стала именно Регина Батурина. Какой ужас. Из памяти снова всплыл образ светловолосой красавицы в белом платье и венке из цветов, счастливо смеющейся на руках у своего жениха. Надо же, значит, их свадьба так и не состоялась. Как печально.

Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить хоть что-то о случившемся несчастье. Наверняка, когда оно произошло, бабушка с дедом его обсуждали. Но нет, блок в голове настойчиво не давал всплывать хотя бы смутным воспоминаниям. Проклятье. Неужели эта частичная амнезия никогда не пройдет?

За разговором они дошли до дома Талановых. Он сильно изменился за последние двадцать лет.

– Мы с отцом провели отопление, такое же, как было у Андрея Сергеевича. Сначала тоже топили котлом на дровах, позже перешли на уголь, а сейчас все на электричестве, конечно. Скважину выкопали десять лет назад, так что водопровод теперь работает исправно, воду из колодца таскать не нужно. Ванную комнату оборудовал, туалет с септиком. Я хорошо зарабатываю, так что с этим проблем нет, – рассказывал Антон, водя ее по дому. – Отец предлагал все снести и новый дом построить, из кирпича, чтобы на века, а я не стал. Мне в дереве лучше дышится, да и память все-таки.

С этим Лика согласилась. Новодел на месте батуринского дома раздражал ее, потому что выпадал из рисуемых капризной памятью картинок, а их старый дом и талановский полностью соответствовали воспоминаниям, хотя и стали удобнее и современнее. И Светлана, и Антон бережно относились к прошлому, и за это Лика была им благодарна.

– Я сейчас чайник поставлю, – предложил Антон, когда они, закончив экскурсию, пришли на кухню. – Ты голодная?

– Нет, – покачала головой Лика. – Меня Светлана блинами накормила.

– Как ты вообще тут оказалась? После стольких лет… Я глазам своим не поверил, когда тебя увидел. Хотя сразу узнал. Ты вообще ни капельки не изменилась.

– Ну да, конечно, – рассмеялась Лика. – Не зря Светлана назвала тебя угодником. За двадцать лет я вообще не изменилась. Была шестнадцатилетняя девчонка, а стала тридцатишестилетняя женщина.

– Не изменилась, – серьезно сказал Антон. Свои очки он в доме снял, а потому по глазам Лика видела, что он не шутит. – Все такая же красивая. А кем ты работаешь? У тебя есть муж? Дети?

Младший брат имел право после долгой разлуки задавать такие личные вопросы своей сестре. Скажем, двоюродной. Лика вздохнула, потому что отвечать на них не любила.

– Я финансист, – ответила она. – Заправляю финансами крупной строительной фирмы, так что тоже не бедствую. Замуж я не вышла, детей у меня нет, так что я, как и ты, живу совершенно одна. Родители мои живы и здоровы, бабушка минувшей зимой умерла, а здесь я очутилась, потому что все эти годы ужасно скучала по Сестрорецку, но бабуля была категорически против, чтобы я сюда приезжала. Пришлось ждать, чтобы мой визит в прошлое ее не расстроил.

– Моя бабуля ужасно удивлялась, что за все эти годы Анна Ивановна ни разу не приехала на могилу твоего деда. Но ты не думай, бабуля и дедуля поддерживали там порядок. Весной прибирались, цветы оставляли. Они действительно дружили и очень уважали Андрея Сергеевича. Правда. Теперь мама это делает.

– Спасибо, – тихо сказала Лика. – Антон, а ты знаешь, где его могила? Сможешь отвести меня туда?

– Без проблем, – тут же согласился Таланов. – Скажешь, в какой день тебе удобно, и я тебя отвезу. А хочешь, пешком прогуляемся, тут же недалеко, километра два. Ты вообще надолго приехала?

Лика вспомнила, как однажды они с дедом ходили на Сестрорецкое кладбище, где были похоронены его родители. Дед торжественно заявил, что они пойдут в поход. Лике поручил надеть удобную обувь, а сам взял с собой рюкзак, куда положил термос с горячим чаем и бутерброды. Через Средний парк они прошли до улицы Андреева, добрались до Верхнего парка, потом по Лесной дошагали до набережной реки Сестры, перебрались на другую сторону через Курортный мост, а там до кладбища было уже совсем недалеко.

Было это тем самым последним летом. Лика оказалась достаточно взрослой, чтобы не устать от столь длинной прогулки, и там, на кладбище, дед показал ей могилу прабабушки с прадедушкой, а потом провел через места упокоения людей, чьи имена были ей хорошо знакомы. Именно на Сестрорецком кладбище похоронили конструктора стрелкового орудия Сергея Мосина и писателя Михаила Зощенко. Значит, и дед покоится там же. И как так получилось, что они бросили его там одного на целых двадцать лет? Господи, как же стыдно!

– Я тут на две недели, – ответила она на последний вопрос Антона. – Так что времени у нас достаточно. Ты реши, в какой день сможешь отвлечься от работы, а я подстроюсь. Я же в отпуске.

– Тогда не будем откладывать. Завтра я сдам один важный заказ, и в среду отправимся, – пообещал Таланов. – Точно чаю не хочешь?

– Точно, – заверила его Лика. – Спасибо, ты очень меня выручишь. Я бы вообще с удовольствием по городу побродила. Он так изменился за двадцать лет. Я бы и на территорию инструментального завода сходила. Дед частенько меня туда водил. С этим заводом практически вторая половина его жизни была связана. И на Разлив, и на Сестрорецкий курорт, да и вообще везде.

– Везде сходим или съездим, – заверил Антон.

– На велосипеде? – уточнила Лика. – У тебя найдется второй?

– И велосипед найдется, и машина у меня есть. Просто сейчас я ее на ТО отогнал. Завтра заберу. А захочешь экстрима, то у меня и мотоцикл имеется. Эх, прокачу! Как у Ильфа и Петрова.

– «Водку пить не будете? Голыми при луне танцевать не будете?» – подхватила Лика и неожиданно смутилась. – Ладно, Антоша, я пойду. Давай обменяемся телефонами для связи. И не буду больше сегодня тебя отвлекать.

– Я бы сказал, что ты меня совершенно не отвлекаешь, но раз я хочу завтра сдать заказ, то сегодня мне нужно с головой уйти в работу, – согласился он. – Давай диктуй свой номер, я тебя наберу.

Продиктовав цифры своего телефона и записав высветившийся звонок под именем «Антон Таланов», Лика попрощалась и вернулась в отель в чудесном настроении.

Поужинала она в ресторане на первом этаже основного здания, справа от стойки ресепшена. Здесь был настоящий камин, придающий уют прохладному августовскому вечеру, мягкие удобные кресла. Интересный дизайн светильников, выполненных в виде стеклянных шаров… И еда оказалась вкусной, хотя и довольно дорогой. Но что поделать, отпуск есть отпуск. Нельзя на нем экономить.

Почти все столики были заняты. «Зеландия» пользовалась спросом в любое время года, а уж летом и подавно. Основной контингент отдыхающих составляли либо пожилые пары в возрасте между пятьюдесятью и семьюдесятью годами, либо молодые семьи с маленькими детьми. При этом многие мамы находились в состоянии ожидания второго ребенка, аккуратно неся свои большие уже животы между столиками и при этом следя за старшими детьми, большинство которых представляли двух-четырехлетки. При виде детей Лика привычно взгрустнула.

Одиноко сидя за своим столиком, она невольно привлекала внимание, а потому чувствовала себя слегка неуютно. Быстро поев, она вернулась в номер, скинула одежду, приняла душ, натянула все тот же белый пушистый халат, замотала волосы полотенцем, удобно устроилась на кровати, подложив под спину две подушки, и открыла интернет.

Ей не давала покоя впервые услышанная история с кровавыми преступлениями, случившимися практически на ее глазах, о чем она совсем ничего не помнила. Врачи, занимавшиеся с нею, объясняли, что диссоциативная амнезия, которой страдала Лика, относится к острому расстройству памяти, при котором человек забывает информацию личного характера, связанную с тяжелым разрушительным стрессом, но сохраняет другие виды воспоминаний.

Степень нарушений памяти при этом может различаться – от незначительных пробелов до полной утраты воспоминаний о событиях, произошедших в течение определенного периода. И именно то последнее лето как раз и явилось таким периодом. Понятно, что спусковым крючком, вызвавшим столь тяжелое нарушение, стала смерть любимого деда, но почему так случилось, не мог ответить ни один из специалистов.

– Понимаете, амнезия является защитным механизмом, который включается в попытке уберечь психику от непереносимых нагрузок, – объяснял ей знаменитый в их городе психиатр, профессор Лагранж, к которому Лика пришла на консультацию уже достаточно взрослой. – В принципе, вызвать ее может любой тяжелый психологический стресс, коим для вас, несомненно, явилась смерть деда. Однако такая ярко выраженная клиническая симптоматика обычно развивается в тех случаях, когда человек попадает в условия, представляющие непосредственную угрозу для жизни.

– Что вы имеете в виду? – уточнила Лика.

– Наводнения, пожары, прочие стихийные бедствия, пребывание в зоне военных действий, криминальные инциденты насильственного характера, физическое, психологическое, эмоциональное или сексуальное насилие в семье. В вашем случае не было ничего подобного?

– Что вы, профессор, – засмеялась Лика. – Бабушка и дед прожили вместе сорок лет и никогда не ссорились. Они очень любили друг друга, моего папу, их сына, маму, хотя любить невестку как-то неправильно, а меня так просто обожали. Я выросла в атмосфере полной любви, и всегда знала, что меня любят. А уж дед меня просто обожал. Мне позволялось все. Если бабушка от него хотела чего-то, с чем он был не согласен, то именно меня отправляли парламентером.

– Да, я знаю, что вы имеете в виду, и все же, если вы хотите понять, что именно вызвало такую реакцию вашего организма, то нужно подумать над неочевидными событиями. Бывают мелочи, которые кажутся неважными, на них не обращаешь внимания, ни когда они происходят, ни потом, когда о них вспоминаешь, а вместе с тем именно в них кроется причина очень многих явлений. Стертые случаи диссоциативной амнезии являются достаточно распространенным явлением. Подобные состояния нередко отмечаются в первые дни после смерти близких людей и при некоторых других тяжелых, непереносимых для пациента ситуациях, например при внезапном разрыве отношений с любимым человеком. Иногда они – результат поступков, вызывающих чувство вины. Человек совершает что-то, что считает аморальным или недостойным, и организм выбрасывает это из памяти, защищая себя от стыда.

– Но я ничего подобного не совершала! – воскликнула Лика.

– Или просто не помните об этом. Есть еще вариант, что подобный стыдный поступок совершил кто-то из дорогих вам людей. Настолько дорогих, что вам невыносима сама мысль об этом.

– Мои родные не могли сделать ничего плохого, – твердо заявила Лика. – Это невозможно.

– Не буду настаивать. – Лагранж улыбнулся. – Более того, я вообще не уверен, что вам нужно пытаться вспомнить то, что сейчас скрыто в вашем подсознании. Боль от неожиданного прозрения может оказаться такой сильной, что вы ее не выдержите. В шестнадцать лет, когда вы были если и не ребенком, то не до конца сформировавшимся взрослым человеком, ваше богатое воображение и слабо развитое аналитическое мышление позволили вам отстраниться от текущих обстоятельств, психологически и эмоционально застыть, отрешиться от происходящего.

– Я финансист, – тоже улыбнулась Лика, – и с шестнадцати лет мои аналитические способности развились до уровня гораздо выше среднего, в этом я вас уверяю. Я хочу знать, доктор.

– Одного желания мало. Механизм диссоциативной амнезии до сих пор недостаточно изучен. Память может возвращаться к вам постепенно. Просто какие-то отдельные куски будут всплывать в голове, и поначалу вам будет трудно связать их между собой, но рано или поздно пазл обязательно сложится. Может случиться и иначе. Попав в то же место или в те же обстоятельства, которые и вызвали травмирующее событие, вы ощутите лавинообразное возвращение памяти. Но еще раз предупрежу, что связанный с этим болевой шок может оказаться достаточно силен.

– Я справлюсь, – уверенно сказала Лика. – Нет ничего более болезненного, чем постоянно ощущать провалы в памяти, чувствуя, что внутри твоей головы существует черная дыра.

Именно после того разговора с профессором Лагранжем она и приняла твердое решение вернуться в Сестрорецк, чтобы оказаться «в том же месте и в тех же обстоятельствах». Не давала это сделать только истерическая реакция бабушки. И лишь этим летом наконец получилось.

Проведя в Сестрорецке всего один день, Лика понимала, что старый профессор был прав. К ней уже пришли воспоминания, к которым она не возвращалась много лет. Белое платье Регины, ее секс на пляже с неизвестным мужчиной, завистливый шепоток Катьки, Антон, которого она кормила кашей, поход с дедом на Сестрорецкое кладбище. Это не то, что нужно, но лучше, чем ничего. Лика была уверена, что за оставшиеся тринадцать дней сможет все вспомнить.

Как говорил Лагранж? Наводнения, пожары, прочие стихийные бедствия, пребывание в зоне военных действий – точно мимо. Ничего подобного летом 2003 года в Сестрорецке не происходило. Любой вид насилия в свой адрес тоже точно можно вычеркнуть. Дед никогда бы не допустил, чтобы его любимицу кто-либо обидел. Смерть близкого человека как непереносимая ситуация. Это да. Но это и так давно известно.

Поступки, вызывающие чувство вины, свои или чужие? На этом месте зияло «слепое пятно». Лика считала их невозможными, но, как человек, обладающий развитой логикой, совсем со счетов не сбрасывала. Остаются криминальные инциденты насильственного характера, к коим явно можно было отнести совершенные тем летом преступления, жертвой одного из которых, оказывается, стала Регина Батурина.

Величайшее изобретение человечества – интернет – выдало ответ на вбитый запрос практически сразу. Погрузившись в чтение, Лика довольно быстро смогла составить картину того, что случилось в этом маленьком городке двадцать лет назад. Первое нападение банда из четырех подростков совершила в середине июля, высмотрев у здания Сестрорецкого железнодорожного вокзала подвыпившего мужчину, возвращавшегося домой.

Фамилия первой жертвы была Балалайкин. Несовершеннолетние налетчики пошли за ним следом, в укромном месте недалеко от реки Сестры напали, для начала жестоко избили мужчину, а потом несколько раз ударили его ножом. Денег у погибшего не оказалось, единственной добычей стал старенький сотовый телефон, и, обшарив карманы жертвы, малолетние негодяи сбросили тело убитого в реку.

Действительно обладающая богатой фантазией Лика представила это и поежилась. В ее представлении подобные действия были совершенно невозможны. Как это – лишить человека жизни из-за какого-то телефона? Зачем? Впрочем, помимо легкого удивления, никаких других чувств прочитанное не вызывало. О господине со смешной фамилией Балалайкин Лика никогда не слышала, в доме о нем никогда не говорили, а потому травмирующим фактором его убийство для нее быть никак не могло.

Спустя неделю налетчики совершили второе нападение. На этот раз их жертвой стал сорокалетний Николай Сафонов. Сценарий преступления был тот же: жертву сначала избили, а потом зарезали, орудуя ножом. Эта вторая смерть тоже принесла убийцам лишь сотовый телефон.

В начале августа в районе улицы Ботанической нашли тело тридцатичетырехлетнего Валентина Марэ. У третьей жертвы при себе оказалось около пяти тысяч рублей, которые, разумеется, пропали. И снова убийцы оказались неуловимы. Преступление было совершено около половины двенадцатого ночи, в тихом безлюдном месте, а о камерах видеонаблюдения двадцать лет назад даже мечтать не приходилось.

Четвертым эпизодом стало нападение на сорокапятилетнего Петра Плотникова, произошедшее на улице Володарского. Сначала подростки вместе со своей будущей жертвой и на ее деньги устроили посиделки с выпивкой, а потом затеяли ссору, которая переросла в драку. В ход снова пошел нож, после чего малолетки забрали у убитого очередной сотовый телефон и семь тысяч рублей, а затем попытались перетащить тело Плотникова в подвал.

Однако шум драки привлек внимание соседей, которые вызвали полицию. Бросив труп прямо во дворе, подростки сбежали. Приехавший наряд выслушал показания жильцов, словесное описание юных преступников передали всем полицейским, дежурившим в этот день, и той же ночью всю четверку задержали. К сожалению, за это время малолетки успели убить Регину Батурину. Тело девушки обнаружили на пляже с ножом в груди.

В ходе расследования преступники признались во всех пяти убийствах. Дело передали в суд, который уже в конце сентября вынес группе несовершеннолетних подростков приговор. Сергей Кривоносов, Константин Соколов и Александр Чернов получили максимальные для несовершеннолетних сроки – по десять лет в воспитательной колонии. Четвертый участник банды, Андрей Богданов, признанный виновным лишь в хулиганстве, был приговорен к трем годам условного лишения свободы. При этом двое подсудимых – Кривоносов и Соколов – за полгода до совершения убийств уже представали перед судом за совершенную квартирную кражу.

Ну и что нам это дает? Совершенно ничего. Отложив в сторону телефон, Лика закрыла глаза, попытавшись вызвать в памяти хоть какие-то ассоциации с прочитанным. Труп девушки в белом платье с торчащим в груди ножом услужливо всплыл перед глазами. Видение было не новым, совсем недавно оно уже возникало в голове, но больше ничего не происходило.

Лика снова взяла в руки телефон и перечитала заметку еще раз, более внимательно. Лагранж велел отмечать детали, которые на первый взгляд не имеют значения. Впрочем, ничего нового она не узнала, обратив внимание лишь на даты. Первое убийство криминальная четверка совершила пятнадцатого июля. Второе – двадцать второго июля. Человек с красивой французской фамилией Марэ погиб седьмого августа, а Петра Плотникова и Регину Батурину убили восемнадцатого августа.

В этом месте Лика вздрогнула. Внезапно сотрясшая ее тело дрожь заставила ее залезть под одеяло и обхватить себя за плечи руками. Восемнадцатое августа 2003 года было днем смерти ее деда Андрея Сергеевича Ковалева. Он скончался от сердечного приступа, а его тело на пляже обнаружила неизвестно как оказавшаяся там ночью внучка Луша.

Регину Батурину тоже убили на пляже, неподалеку от ее собственного дома. Что означает это жуткое совпадение, Лика не представляла. Однако оно ей не нравилось.

* * *

Паническая атака, пусть и слабая, знавали и хуже, длилась с полчаса. Когда жуткая дрожь кончилась, а ставшие ледяными руки и ноги согрелись под одеялом, Лика встала, чтобы попить воды. После приступов ее всегда одолевали слабость и сонливость, поэтому, наскоро умывшись и переодевшись в пижаму, она снова залезла в постель и, сама не заметила как, уснула.

Телефон несколько раз звякнул, принеся сообщения от Викентия, но Лика сигналов не слышала, провалившись в глубокий, хотя и беспокойный сон. Снился ей пустынный ночной пляж, по которому она зачем-то брела. Что заставило ее отправиться туда ночью, Лика, точнее Луша, потому что во сне она снова была шестнадцатилетней девчонкой, не знала.

Песок неприятно холодил пальцы, потому что она шла босиком. Фонарик она с собой не захватила, да и не было у нее никакого фонарика, поэтому ночная августовская тьма, пусть и не такая густая, как на юге, но все-таки вполне достаточная, скрывала пространство, в котором лишь угадывались очертания скамеек и растущих неподалеку справа деревьев.

Помимо темноты на пляж еще наползал туман. Видно становилось совсем плохо, накрапывал дождь, вдалеке над заливом гремела гроза, и внутри сна Луша думала о том, что, наверное, надо вернуться домой, где тепло, уютно, безопасно и можно включить стоящий у кровати большой торшер с пушистым абажуром, ярко-желтым и оттого похожим на цыпленка.

Яркий свет фонарика, зажженного кем-то другим, находящимся чуть впереди и сбоку, под деревьями, разрезал белесую от тумана темноту, и во сне Лика снова увидела лежащее на спине тело девушки в белом платье. Только теперь Лика-Луша подошла ближе, с трудом передвигая вязнущие в холодном песке ноги. Еще ближе. Встала рядом с телом, с удивлением глядя в широко открытые в луче света глаза.

На песке лежала Регина Батурина, а в ее груди торчал нож, всаженный по самую рукоятку. Это был нож деда. Лика сразу его узнала по рукоятке. В свободное от других занятий время дед любил мастерить ножи, удобные, острые, подходящие для того, чтобы и колбасу нарезать, и дощечку обстрогать. В их доме имелось несколько таких клинков с фирменной ручкой из бересты.

Фонарик в неведомой руке дрогнул, луч света описал полукруг, из-за чего тело Регины пропало из виду. Луша пыталась закричать, но не успела, потому что ее опередил кто-то другой. Голос походил на дедов, но сильно искажался, она не стала бы биться об заклад, что это был именно он.

– Прочь! – требовал голос. – Прочь отсюда. Беги! Луша, беги!

Она повернулась и побежала, но не к деревьям, под которыми, как ей казалось, притаился кто-то страшный, а в другую сторону, вдоль моря, удаляясь от дома все дальше и дальше. Слева плескались на берег равнодушные воды Финского залива, справа вставали сосны, загораживая выход на тротуар, за спиной оставалось что-то страшное, требующее, чтобы она бежала, уносила ноги, спасалась.

Голос за спиной кричал что-то еще, но его уносил ветер, поэтому слов она разобрать не могла. Потом крик прекратился, точнее превратился в хрип. Стало еще страшнее. Луша не знала, почему остановилась, а потом пошла обратно, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, снова перейдя на бег.

Когда она вернулась на место преступления, а это, разумеется, было оно, что же еще, Регина все так же лежала на спине, устремив в небо глаза, полные то ли боли, то ли бесконечного удивления. Луша поняла, что надо мчаться домой, звать на помощь взрослых, и, преодолевая страх, нырнула под сень деревьев, чтобы выскочить на дорогу, ведущую к жилью.

Внезапно она споткнулась обо что-то, лежащее на земле, упала, больно ударившись головой о корень сосны, выступающий из песка. Лежа на земле, она заплакала от боли, но сквозь их пелену все-таки разглядела, что то, обо что она споткнулась, оказалось телом ее деда. Он лежал не на спине, как Регина, а на боку, немного скрючившись и прижав руки животу.

Не издавая ни звука, Луша поднялась и медленно, словно сомнамбула, пошла в сторону дома. Внутри своего сна она дошла до знакомого крыльца, поднялась по нему, дошла до спальни, где спала бабушка, затрясла ту за плечо. Проснувшись, та повернулась к внучке:

– Луша? Ты чего не спишь? У тебя что-то болит?

Повернула голову в сторону пустой половины кровати.

– А дед где? Что вы колобродите-то, полуночники?

По внучкиному лицу она, видимо, поняла, что случилось нечто серьезное, встала с кровати, потянула с кресла халат.

– Ты молчишь-то чего, Луша?

Не отвечая, девочка повернулась и пошла обратно, к выходу из дома, а потом туда, где под соснами остался дед, а на песке Регина. Бабушка едва успевала за ней, бормоча под нос то ли молитвы, то ли ругательства. Заметив мужа, с криком бросилась к нему, упав рядом на колени, начала расстегивать пуговицы рубашки.

С того места, где они остались, Регину было не видно, поэтому Луша шла дальше, остановившись почти у самого тела, там, где стояла в первый раз, когда неведомый голос погнал ее прочь. Сейчас ее по имени звала бабушка, не понимавшая, куда подевалась внучка. И, лишь заметив ее, выходящую из-под сосен, девочка в глубоком обмороке упала рядом с Региной.

Сейчас, проснувшись, она села в кровати тяжело дыша. Интересно, ей сейчас приснилось то, что случилось в ту ночь на самом деле? Мама говорила, что тело умершего от обширного инфаркта деда нашла именно она. Вот только про убийство Регины ей не сказали ни слова. По рассказам мамы, Луша, проснувшись ночью, зачем-то пошла на пляж и по дороге наткнулась на деда, который к тому моменту был уже мертв. У нее хватило душевных сил сбегать за бабушкой и привести ее к месту трагедии, после чего она упала в обморок, очнувшись от которого совершенно ничего не помнила.

Если Регину Батурину убили той же ночью, то дед вполне мог стать свидетелем преступления либо найти девушку мертвой. От увиденного ему и сделалось плохо. Да, все сходится. Но почему мама не упоминала про убийство? Ответа на этот вопрос у Лики не было.

Еще ее очень смущал увиденный во сне нож, торчащий из груди Регины. Это совершенно точно был фирменный нож Андрея Сергеевича Ковалева с ручкой из бересты. Дед всегда утверждал, что березовая кора является лучшим материалом для изготовления рукоятки для ножа. Бересту он всегда собирал загодя, подходя к этому вопросу основательно, впрочем как и к любому другому. Надрезал квадратики на стволе березы, а затем аккуратно и медленно отделял ее от дерева.

Березы в лесу он использовал только недавно упавшие, живые деревья не трогал, считая это живодерством. Далее в каждом кусочке коры он делал посередине небольшое отверстие, вставлял в него шпильку небольшого диаметра, на одном конце которой накручивал гайку и шайбу в качестве ограничителя. На шпильку надевалась стопка берестяных заготовок, необходимая для того, чтобы смастерить рукоятку.

Стопка закреплялась второй гайкой и шайбой, которая затягивалась до упора, после чего конструкция опускалась в кипящую воду. В процессе варки все это великолепие иногда вытаскивалось из воды, гайки подкручивались, чтобы кусочки бересты оказывались намертво прижатыми друг к другу. После варки заготовка снималась со шпильки и просушивалась, после чего слои склеивались между собой.

У них дома было несколько таких ножей. Лика вдруг вспомнила, что в тот раз, когда бабушка наводила порядок в мастерской, судорожно протирая тряпкой поверхности, она собрала и куда-то унесла все дедовы ножи. Лика тогда хотела спросить, зачем она это делает, но не стала. А потом приехали мама с папой и после похорон увезли ее домой, а потом к ним переехала бабушка.

Лике внезапно стало душно. Откинув одеяло, она спустила ноги с кровати, прошлепала к окну, из которого открывался вид на освещенный бассейн. Красиво! Накинув на плечи халат, она с ногами забралась на широкий подоконник, вдохнула полной грудью воздух, который пах смесью моря, сосен и хлорки, постаралась размеренно дышать, чтобы окончательно прогнать ночной кошмар. Именно так ее учили психиатры.

Интересно все-таки, это был сон-фантазия или всплывающие воспоминания? Она снова и снова возвращалась к тому, что ей приснилось, все больше приходя к мысли, что действительно помнит эти события. Неужели поездка в Сестрорецк поможет вернуть ей память?

Раздавшийся крик, смутный, едва слышный, отвлек ее от мыслей, заставив навострить уши. Крик повторился. Женский, отчаянный, он доносился со стороны пляжа, на который она сегодня так и не заставила себя ступить. Что ж, если она двадцать лет назад и впрямь нашла не только деда, но и мертвую Регину, это неудивительно.

Соскочив с подоконника, Лика взяла с прикроватной тумбочки телефон и посмотрела на часы. Половина третьего ночи. Окна, которые она могла разглядеть из своего номера, были темны. Отдыхающие спали. Здание, различимое сквозь деревья за бассейном, где располагались второй ресторан, спа-комплекс и часть номерного фонда, тоже было погружено во тьму.

И снова крик, на этот раз хриплый. Господи, точно как в ее сне! Лика скинула с плеч халат и решительно начала одеваться. «Делай то, чего боишься», – услышала она в голове голос своего психолога и покрепче сжала зубы. Именно так она сейчас и поступит, чтобы прогнать свои страхи навсегда.

Так, белье, джинсы, футболка, толстовка, носки, кроссовки. Волосы завязать в хвост. Да, телефон. В нем как раз и фонарик есть. И ключ от номера, иначе она потом не попадет обратно. Все. Она готова.

Шагнув на ковролин коридора, Лика придержала рукой дверь, на секунду усомнившись в том, что поступает правильно. Может, позвать на помощь дежурную? Или сразу вызвать полицию? А вдруг ей показалось? Вдруг все это наваждение, вызванное ее сном? Или, как вариант, на пляже просто кто-то дурачится?

– Вот и проверим, – сказала она себе, прогоняя сомнения.

Дверь с мягким щелчком захлопнулась, отрезая путь к отступлению. На ресепшене, положив голову на сложенные на столе руки, сладко спала девушка Ирина. Второй дежурной, той, что постарше, Эльмиры Степановны, она не увидела. Наверное, она заслужила ночной отдых в горизонтальном положении в какой-нибудь подсобке, а может, до утра в гостинице остается только один администратор? Что может произойти ночью?

Тихонечко ступая, чтобы не разбудить уставшую за день девушку, Лика вышла из отеля на улицу и повернула направо, к кованой калитке. На Пляжной улице не было ни души. У Лики мелькнула мысль набрать номер телефона Антона Таланова, но она тут же отбросила ее из-за очевидной глупости. Не хватало еще будить постороннего человека ночью только из-за того, что ей что-то послышалось.

Шагнув под сосны, она достала телефон и включила фонарик, чтобы не споткнуться о коренья и не упасть, как это было двадцать лет назад. Яркий луч рассеял темноту, и Лика очертила рукой в воздухе круг, чтобы убедиться, что под деревьями никто не прячется. Там никого нет, и она вздохнула, чувствуя, как отпускает напряжение. И чего, спрашивается, испугалась?

Дойдя до кромки песка, она снова на мгновение остановилась, как днем, когда внутренняя паника не дала ей идти дальше. Сейчас никакой паники она не чувствовала, и Лика вышла из-под деревьев на широкую песчаную полосу пляжа. От воды пахло морем и немного тиной. Пляж был пустынен и тих. Абсолютную тишину нарушал лишь тихий плеск волн. Ни тебе криков, ни стонов.

Лика повернулась, чтобы пойти обратно в гостиницу, но тут же остановилась, решив хоть немного пройтись. Не зря же она потащилась куда-то в третьем часу ночи! Кроссовки не пропускали песок, идти вполне комфортно, отсутствующее чувство привычного страха было таким приятным, что Лике вдруг захотелось запеть.

Дай мне ладонь, я погадаю.

Забудь про сон – это обманы для тебя.

Твой прежний дом не допускает,

Чтоб ты забыл, где была твоя земля^[1], —

затянула она песню, которую исполняла певица Нюша. Шаг, еще шаг.

Сейчас она дойдет до кромки воды, поздоровается с Финским заливом, попросит прощения за то, что так долго не приезжала, а потом вернется в свой номер и крепко заснет. Теперь она знает, что ее напугало так сильно, что она потеряла память. Не каждая психика справится с найденным трупом. Даже дед не справился, получил инфаркт. А на нее, шестнадцатилетнюю девчонку, свалился двойной стресс. Она нашла сразу двух покойников. И теперь, когда все встало на свои места, сможет спокойно жить дальше.

Я не боюсь, я улыбнусь – и, знаешь,

Я не боюсь, если ты рядом, я улыбаюсь…

Я не боюсь, я улыбнусь и, – и знаешь,

Я не боюсь – знаю, ты рядом, я улыбаюсь…

Она снова подняла фонарик, чтобы случайно не шагнуть в воду и не промочить ноги, и отпрянула. На мокром песке лежало тело. Этого просто не могло быть. Действуя машинально, Лика подошла ближе. Молодая женщина примерно ее лет лежала на спине, устремив в небо мертвые глаза. В груди у нее торчала рукоятка ножа. К счастью, не берестяная.

В свете фонарика можно было разглядеть, что она блондинка и довольно красивая. Из памяти всплыло мертвое лицо Регины Батуриной. Незнакомка странным образом на нее походила. По крайней мере, Регина, доживи она до тридцати шести лет, выглядела бы именно так.

Неужели галлюцинации? Конечно, раньше они не проявлялись, но все когда-то случается в первый раз. Она присела и, превозмогая отвращение, прикоснулась к руке женщины. Та была еще теплая, то ли ее убили совсем недавно, то ли женщина жива и ее еще можно спасти. Вскочив, Лика со всех ног бросилась в отель, чтобы позвать на помощь.

Она уже преодолела песчаную косу с соснами и выскочила на дорогу, когда ей послышался шум двигателя автомобиля. Впрочем, ждать было нельзя, а вдруг оставшейся на пляже незнакомке удастся помочь? Лика рванула калитку и со всех ног помчалась по каменистой дорожке к входу.

– Ирина, просыпайтесь! – В этот раз она вовсе не боялась нарушить покой дежурного администратора.

Девушка подняла голову и посмотрела на Лику мутными со сна глазами.

– Что случилось? Вам плохо?

– Нет, не мне. Там на пляже женщина. Ее ударили ножом. Я даже не поняла, умерла она или нет. Звоните!

– Куда?

– В «Скорую». И еще в полицию. Вы понимаете, на пляже совершено преступление!

– Там что, труп? – Голос Ирины поехал куда-то вверх и вбок.

– Я не знаю, – нетерпеливо повторила Лика. – Звоните, пусть полиция разбирается. И врачи.

Ирина принялась послушно набирать номер. Закончив разговор, она положила трубку и с беспокойством уставилась на постоялицу.

– Они велели, чтобы вы тоже ждали.

– Разумеется, я подожду. Может, мы с вами пройдем на берег? Туда, где лежит тело?

– Я не пойду. – В голосе Ирины послышались близкие слезы. Ну да, она же еще девочка совсем. Понятно, что ей страшно. – Да я и не могу, по правилам, оставить рабочее место.

– Может, разбудить Эльмиру Степановну?

– Но ее здесь нет. У нее другой график работы. Она работает день, ночь, потом двое суток выходная. Суток не берет. Ночной портье только один. Работы же немного.

– А если что-то случится?

– Я должна вызвать старшего менеджера. Это несложно. Она живет неподалеку.

– Вызывайте, – решительно скомандовала Лика. – Эта женщина на берегу может быть отдыхающей из вашего отеля. Кому-то все равно придется ее опознать.

– Я не смогу. – Ирина практически плакала. – Я боюсь покойников.

– Тогда тем более звоните менеджеру.

Полиция и «Скорая» приехали через десять минут. Ирина открыла шлагбаум, чтобы они могли подъехать к самой калитке.

– Что тут у вас случилось? – спросил полицейский, представившийся капитаном Спиридоновым.

– Я нашла на пляже женщину, возможно мертвую. Но я не проверяла.

– Так уж и мертвую, – усомнился капитан. – Может, пьяную?

– У нее из груди торчит нож, который ей вогнали практически по рукоятку, – мрачно объяснила Лика. – Пьяная она при этом или нет, понятия не имею. Мне кажется, что в данной ситуации это второстепенно.

– Нож… По рукоятку… А вы, простите, кто?

– Меня зовут Гликерия Ковалева, я отдыхаю в этом отеле. Проснулась ночью, услышала женский крик, пошла посмотреть, что случилось, и нашла на берегу тело. Господи, а еще говорят, что снаряд дважды не попадает в одну воронку!

– Что вы имеете в виду?

– Дело в том, что здесь двадцать лет назад уже было совершено убийство на пляже. Жертву знали Регина Батурина. Она была моей соседкой, я гостила тут неподалеку, у бабушки с дедушкой. И, кажется, нашла на берегу тело Регины.

– Кажется?

– У меня в ту ночь умер дед, который тоже наткнулся на убитую девушку. У него случился инфаркт. Я нашла их обоих и привела бабушку, вот только ничего этого много лет не помнила. Диссоциативная амнезия, вызванная стрессом. Я с тех пор сюда не приезжала. Только сегодня собралась. То есть уже вчера.

– Приехали и вспомнили, значит. Ладно, разберемся. Показывайте, кого вы там нашли.

Они вышли на улицу и зашагали к калитке. Следом за ними шла бригада врачей «Скорой помощи».

– Ты кругом объедь, – отдал указание шоферу врач. – Подгони машину по Пляжной улице. Ближе будет.

В полном молчании они пересекли променад и полоску сосен, вышли на песок и зашагали к кромке воды. Лика уверенно шла впереди и вдруг остановилась. На том месте, где она пятнадцать-двадцать минут назад оставила лежать незнакомку с ножом в груди, сейчас никого не было.

– Ничего не понимаю, – пробормотала она.

– Та-а-ак, – протянул капитан Спиридонов голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – И где ваш труп?

– Труп не мой. Я жива и здорова, – сообщила Лика, озираясь по сторонам. – Это была женщина примерно моих лет, со светлыми волосами, одетая в черный брючный костюм. У нее из груди торчал нож. Это я хорошо запомнила. Может быть, она не умерла, а после того, как я побежала за помощью, сумела встать и пойти?

– С ножом в груди? – скептически поинтересовался капитан и кивнул сопровождавшему ему второму полицейскому, видимо напарнику. – Погляди.

Тот прошел по пляжу в обе стороны, но ничего подозрительного не обнаружил. Бригада «Скорой» маялась неподалеку, явно не понимая, что ей делать.

– Так. Дамочка, вы понимаете, что мы сейчас будем оформлять ложный вызов? – спросил у Лики Спиридонов.

– Он не был ложным. Я. Нашла. На пляже. Убитую. Женщину. Или раненую. И вызвала полицию.

– И куда она, по-вашему, подевалась?

– Без понятия. Я не исключаю, что преступник прятался где-то неподалеку и, пока я ждала вас, просто увез тело, чтобы скрыть улики. Я слышала, неподалеку работал мотор машины.

– Что за машина? Какой марки? Цвет? Кто был за рулем?

– Я ее не видела, только слышала.

– Так, дамочка. Вы зачем нам голову морочите?

– Да не морочит она, – вступил в разговор пожилой врач «Скорой». – Ясно же как белый день, что тут произошло. Двадцать лет назад на этом месте действительно было совершено убийство. Банда малолеток девчонку убила. Если эта женщина действительно была свидетельницей и страдает психическим расстройством, то у нее просто события прошлого наслоились на нынешние впечатления, связанные с приездом, вот и все.

– Я не страдаю галлюцинациями, – рассердилась Лика и осеклась, вспомнив, что в первый момент при виде трупа именно так и подумала.

– Вам могло это присниться. Вы проснулись, пришли на пляж, фактически в состоянии сомнамбулизма, а потом очнулись и приняли сон за реальность.

– Лунатизмом я не страдаю тоже. И я не сумасшедшая. У меня диссоциативная амнезия, но я начинаю вспоминать.

– Вот видите. Вы приняли воспоминания за реальность, только и всего. Хотите я вам угол успокоительного сделаю?

– Мне не нужен никакой укол!

– Тогда мы поедем. Всего доброго.

Медики уехали, полицейские повернулись к Лике:

– Мы тоже прощаемся. Вы вернетесь в отель или тут останетесь?

Нет, оставаться одной на пляже, с которого только что пропал труп, Лика не собиралась и молча двинулась за полицейскими в сторону отеля. Из калитки им навстречу вышла женщина лет сорока пяти, одетая в свитер и джинсы.

– Я старший менеджер отеля «Зеландия» Нина Полунина. Что тут произошло?

– Ничего, – лениво сказал капитан Спиридонов и зевнул. – У одной из ваших постоялиц видения. Ей трупы на пляже мерещатся.

– Мне ничего не померещилось, – проскрежетала Лика.

– До свидания.

Полицейские дошли до своей машины, сели в нее и уехали. Лика и женщина остались стоять перед входом.

– Вам нужна помощь? – спросила администратор участливо.

– Какая помощь?

– Может быть, медицинская?

– У меня все в порядке. – Лика вдруг почувствовала, что очень устала. – Поверьте, я действительно нашла на пляже тело женщины, которое потом исчезло.

– Ну, значит, найдется, – администратор тоже вздохнула. – Или не найдется. Все тайное, знаете ли, всегда становится явным. Идите к себе. Если вам понадобится врач, то обращайтесь к Ирине.

– Мне не понадобится никакой врач. Но в любом случае простите. Из-за меня вас подняли среди ночи.

– Ничего. У меня работа такая. Сейчас успокою Ирочку и поеду домой, досыпать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – пробормотала Лика и пошла в свой номер.

Она была уверена, что не сомкнет глаз, но уснула, едва ее голова коснулась подушки.

Проснулась она от телефонного звонка. Звонила мама, обеспокоенная, что дочка накануне не выходила на связь.

– У тебя все хорошо? – встревоженно спросила мама.

Вот как ответить на такой вопрос? Не рассказывать же, что ночью ее опять понесло на пустынный пляж, на котором она снова нашла труп, только он исчез. А теперь сотрудники отеля, в котором она живет, вместе с сотрудниками полиции считают ее ненормальной.

– У меня все хорошо, – сказала Лика преувеличенно бодрым голосом. – Я вчера побывала в нашем бывшем доме. Ты знаешь, там живет удивительная женщина Светлана. Это ее родителям бабушка продала дом, и они до сих пор все вместе там живут и очень его любят. Они, конечно, многое там переделали, но сам дом цел, и это прекрасно. Рядом настроены такие особняки, что я, увидев их, испугалась поначалу.

О том, что особняк стоит на месте старого дома Батуриных, она умолчала, понимая, что фамилию эту называть нельзя, чтобы не выйти на все остальное, в данный момент запретное из-за исчезнувшего трупа.

– А еще ты не поверишь, когда узнаешь, кого я встретила. Антошу Таланова. Помнишь, соседский мальчик, которого я кормила кашей, потому что он отказывался есть ее из чьих-то рук, кроме моих?

Мама сказала, что помнит.

– Папа считает, что ты правильно сделала, что поехала, – помолчав, добавила она. – Я, конечно, не уверена, что эта поездка пойдет тебе на пользу, но раз вы оба так считаете… Папа убежден, что ничего плохого ты не узнаешь…

Она замолчала, словно поняла, что проболталась. Лика не стала уточнять, что конкретно плохое она могла узнать, теперь понимая, что речь идет о смерти Регины Батуриной. Эта давняя смерть, всплывшая в глубинах подсознания, признаться, интересовала Лику гораздо меньше, чем тайна найденного на пляже трупа.

Часы показывали половину десятого, и она поспешно вскочила с кровати, чтобы не пропустить завтрак. Кажется, при заселении ей говорили, что он до одиннадцати. Приняв душ и собравшись, она вышла из номера и за стойкой ресепшена увидела двух незнакомых девушек, сменивших отдежурившую сутки Ирину. У одной девушки глаза были голубые, у другой – яркие черные.

При виде постоялицы обе оборвали разговор и уставились на Лику со жгучим любопытством. «Уже в курсе», – поняла та и приняла максимально независимый вид, на который только была способна.

– Доброе утро.

– Здравствуйте, – отмерла темноглазая девушка, видимо вспомнив профессиональные обязанности. – У вас все хорошо?

– Просто отлично, – заверила ее Лика.

– Завтрак ждет вас. Он накрыт в соседнем корпусе, который называется «Дача Шаляпина», там Федор Иванович останавливался. До революции еще.

– Гузель, – одернула заболтавшуюся напарницу голубоглазая.

Та смутилась и замолчала.

Завтраки в «Зеландии» оказались на высоте, впрочем, как и все остальное. К ним даже прилагалось шампанское двух видов, розовое и белое, но пить с утра Лика не стала, решив, что ясная голова ей точно понадобится. Ресторан был уже практически пуст, в нем сидели лишь пожилая пара и семья с маленьким ребенком.

Все остальные гости отеля давно позавтракали и разошлись по своим делам. Лежаки у бассейна уже были заняты, на них с удобством располагались пожилые дамы, а молодые мамы занимали пространство детскими надувными кругами, ведерками, игрушками и панамками. Летняя жизнь кипела здесь вовсю.

– Я ужасно спала, – пожаловалась мужу сидящая за соседним столиком старушка.

– Ты же с вечера приняла таблетку, я видел.

– Да, и мне даже удалось уснуть, но я проснулась посредине ночи оттого, что за окном кто-то кричал. И больше я не смогла уснуть. Лишь в районе шести утра забылась.

Лика навострила уши.

– Кто кричал? – спросил пожилой мужчина.

Им обоим было лет по семьдесят, не меньше. Но, судя по одежде и украшениям на женщине, недешевый отдых в «Зеландии» они могли себе позволить.

– Не знаю. Я совершенно точно проснулась от женского крика, а потом слышала еще один. Меня это растревожило.

Значит, не одна Лика слышала женские крики, доносившиеся с пляжа. Их было три, она это точно знала, потому что в тот момент, когда незнакомка начала кричать, в отличие от старушки уже не спала, а сидела на подоконнике, отходя от своего тревожного сна.

– Тебе наверняка показалось, – безапелляционным тоном заявил мужчина. – Кто тут может кричать? Если только от любовных утех.

– Нет, эта женщина кричала от страха, – задумчиво сказала его жена. – Впрочем, ты прав. Нас по-любому это не касается.

Со вкусом выпив вторую чашку кофе, Лика вышла из ресторана и, не заходя в номер, отправилась на пляж. Ей нужно найти другие доказательства, что ночное происшествие ей не привиделось. Однако на пляже ее ждало разочарование. Утром здесь разровняли песок трактором, вдоль всего берега тянулись характерные полосы, свидетельствующие о хозяйском подходе, вот только все следы, если они и были, оказались безжалостно стерты.

На всякий случай Лика прошла от того места, где вчера лежало тело, вправо и влево метров на двадцать, но разрыхленный ровный песочек надежно скрывал все тайны. Немного подумав, она вернулась к началу и теперь пошла в сторону сосен и скрывавшейся за ними дороги, внимательно глядя под ноги. Если услышанный ею вчера шум мотора связан с исчезновением тела, то вполне возможно, что какие-то улики остались под деревьями. Там же не проходила борона.

Поиски были тщетны. Лика уже собралась признать поражение и уйти, как вдруг в траве что-то блеснуло. Она присела, чтобы разглядеть получше. Притулившись к выступающему корню сосны, в песке лежала сережка, по виду довольно дорогая, по крайней мере, россыпь камушков на ней была похожа на черные бриллианты, пусть и некрупные.

Интересно, имела эта находка отношение к вчерашнему трупу или нет? Лежащая на берегу девушка была в черном брючном костюме, но украшения на ней Лика не разглядела. Оно и понятно, в темноте и стрессе это вряд ли возможно. Немного подумав, Лика сфотографировала свою находку с разных ракурсов, чтобы как можно лучше зафиксировать ее местонахождение, а потом вытащила из рюкзака футляр из-под темных очков, достала салфетку, служащую для протирания линз, аккуратно захватила ею сережку, чтобы не смазать отпечатки пальцев, поместила в футляр и прикрыла салфеткой.

Тут потенциальная улика будет в полной безопасности. Если что-то прояснится, то Лика отдаст ее в полицию, а если нет, то перед отъездом оставит администратору отеля. Вдруг она ошибается, сережка не имеет к случившемуся на пляже никакого отношения и ее хозяйка, живая и здоровая, ищет свою пропажу?

Часы уже показывали полдень, возвращаться в отель не хотелось, обозревать окрестности Сестрорецка тоже. Зуд расследования, хорошо знакомый каждому сыщику, будоражил кровь. Немного подумав, Лика решила дойти до Светланы. Вдруг ее семья тоже ночью что-то слышала? Конечно, бывший дом бабушки и деда стоит в глубине и чуть в стороне, но что-то же погнало маленькую Лушу на пляж той ночью двадцать лет назад! Возможно, она что-то услышала, просто не помнит. А вдруг и вчера новые жильцы их дома тоже что-то слышали или видели?

Светлана в беседке возилась с царским вареньем.

– Добрый денек! – крикнула она, завидев Лику у забора. – Заходите.

– Спасибо! – тоже крикнула в ответ Лика. – Давайте я вам помогу.

– Оно вам надо? – усомнилась Светлана. – Это такое дело нудное.

– Я помню. – Лика засмеялась. – Меня бабушка всегда усаживала чистить крыжовник перед варкой этого варенья. Я, признаться, это занятие ненавидела, а сейчас поняла, что соскучилась.

– Тогда сейчас фартук принесу. Ягода сладкая, липкая, испачкаетесь.

В четыре руки дело пошло быстрее. Лика отрезала хвостики и выдавливала содержимое ягоды, а Светлана споро и точно вставляла внутрь кожицы почищенные и мелко порубленные грецкие орехи. Гора ягод в ведре становилась все меньше, а в предназначенном для варки тазу все больше.

– Из сердцевины я джем варю, – рассказывала хозяйка. – Тоже вкусно, хотя и не так красиво, как само варенье. Но с блинами самое то. Мои любят. Как вам тут отдыхается?

– Замечательно, – слегка покривила душой Лика. – Только вот ночью спала плохо. Сначала сон страшный приснился, у меня бывают кошмары. А потом женщина какая-то кричала. Не слышали?

– Нет, – покачала головой Светлана. – Хотя муж что-то говорил. Он, простите, в туалет вставал, так ему показалось, что на пляже какая-то женщина кричала, а потом чуть позже вроде «Скорая» куда-то проехала.

Да, «Скорая» была. Это точно. Лика размышляла над тем, что еще спросить, чтобы побольше узнать по интересующей ее теме, но не успела, потому что калитка открылась и появился высокий, довольно красивый мужчина, по виду ровесник Светланы, отчего-то показавшийся Лике смутно знакомым.

– Светлана Леонидовна, добрый день.

– Здравствуйте, Константин Ливерьевич.

– Был в школе по делам, заодно выяснил, когда приемка к новому учебному году. На двадцать второе число назначена. Пойдете?

– Да, спасибо, обязательно. А то потом не допросишься, чтобы недоделки устранили. Знакомьтесь, это Лика, она в «Зеландии» отдыхает, а раньше в этом доме ее бабушка и дедушка жили. А это Константин Ливерьевич Благушин, мой сосед и коллега.

– А я ведь вас помню, – сказала Лика, потому что действительно вспомнила. – Вы историю преподавали, а летом иногда на пляже вместе с детворой пекли картошку в золе и очень интересно рассказывали про Сестрорецк, Питер и Финский залив. А еще как-то собрали нас и отвезли на экскурсию в Кронштадт. Он тогда совсем закрытый был, но вы как-то договорились.

– Было такое, – улыбнулся Благушин. – А вы, значит, внучка Анны Ивановны и Андрея Сергеевича. Давненько вас тут не было видно.

– Да, я их внучка. И да, давненько. Я двадцать лет тут не была, вот решила приехать, вспомнить детские годы.

– Детство – чудесная пора, – согласился ее собеседник. – А остановились у Светланы Леонидовны? В отчем доме, так сказать.

– Нет, я в «Зеландии» живу, – улыбнулась Лика. – Со Светланой мы только вчера познакомились. А вы, значит, все так же в школе работаете?

– Да-да. Все так же сею разумное, доброе, вечное. История, знаете ли, за двадцать лет совершенно не изменилась. Да и дети тоже.

Со сказанным Лика могла бы поспорить, но не хотелось. Ярко светило солнце, гудели над ухом то ли жуки, то ли шмели, тек по пальцам сладкий крыжовенный сок.

– А у вас еще дочка была, – вспомнила она. – Маленькая такая, смешная, с тоненькими косичками. Ей лет пять было, когда я ее видела в последний раз. Только вот не помню, как ее звали, вы уж простите.

– Да ну что вы! – Благушин засмеялся. – Было бы странно столь серьезной шестнадцатилетней барышне, коей вы были в то время, интересоваться пятилетней пигалицей. Иришкой ее зовут. Ныне уже взрослая совсем девица. Ладно, дамы, рад был вас повидать, но пойду домой. Затеял небольшой ремонт крыши, до конца каникул надо успеть.

– Вы уж простите, Константин Ливерьевич, что я вам чаю не предлагаю, но у нас тут вот! – Светлана провела руками над заставленным столом. – Если придете послезавтра, то угощу свежим царским вареньем. Сегодня сварю, завтра настоится, и готово будет.

– Зайду обязательно, вся округа знает, что в варке варенья вам равных нет. Впрочем, как и в пирогах. Выпечка Эльмиры Степановны вашей в подметки не годится.

– Только ей об этом не говорите. – Светлана озорно засмеялась. – Обидится.

– Женщин обижать нельзя, – заметил гость и ушел, снова оставив хозяйку и Лику одних.

– Чудесный человек и учитель от бога, – доверчиво поделилась Светлана, вернувшись к крыжовнику. – Жаль, овдовел рано. Дочка его в выпускном классе училась, когда мать от рака поджелудочной железы умерла. Почитай, за два месяца сгорела. Хотя до этого болела часто. Жили-то душа в душу. Константин Ливерьевич, сами видите, мужчина видный, а в молодости так и вообще красавцем был. Сколько в него школьниц повлюблялось – страсть! Да и учительниц тоже. И все на глазах у жены. Она тоже в нашей школе преподавала, математику. Так вот ни разу он никого в неловкое положение не поставил. Умел так поговорить, чтобы и не обидеть, и место указать. Да и сейчас умеет.

– Это вы про Эльмиру Степановну? – Лика вспомнила разговор, который вели две администраторши при ее заселении. Про пироги, которые эта самая Эльмира должна была занести отцу своей напарницы. А ту зовут как раз Ириной, значит, она Благушина дочка.

– Ну да. В двух улицах отсюда живет. С мужем как развелась, так и положила на Константина Ливерьевича глаз. Вернее, с юности она на него заглядывалась. Правда, на время успокоилась, даже замуж вышла, и вот… На колу мочало, начинай сначала. Прокладывает путь к сердцу мужчины через желудок. И Иришку в помощницы привлекла. Мол, негоже мужчине одному жить, ему ласка нужна и женское внимание, да и в дом хозяйка. Ты, мол, Ирина, замуж выйдешь и о муже заботиться будешь, а отец один останется. В общем, уболтала девчонку, так что в два голоса теперь стараются.

– А Константин Ливерьевич что? – Лика вдруг заинтересовалась, хотя излишним любопытством никогда не страдала.

– А он кремень. – Светлана внезапно рассмеялась так весело и задорно, что разом помолодела лет на десять. – Вы же Эльмиру видели. Ну не пара она ему, что уж греха таить. Он же хоть и мой ровесник, а красавец. Молодые женщины заглядываются, куда уж Эльмире с ними тягаться!

– То есть у него кто-то есть?

– Да уж наверное. – Светлана пожала плечами. – Мужик он еще молодой, здоровый. Почему бы и не быть? Я его как-то с одной женщиной видела даже, но не у нас в Сестрорецке, а в Питере. В торговый центр заехала по дороге от сына, и там Константин Ливерьевич с дамой. Она молодая. Не девочка, конечно, но твоих примерно лет, может, чуть старше. Эльвира бы увидела – умерла. Но блюдет он себя, чтобы никто ничего не узнал. Репутацию бережет. Это и верно. Город маленький, он учитель, вся жизнь на виду. Вот если серьезно сладится с кем, тогда можно и рассказывать. Но это вряд ли, уже восемь лет один да один. Я как-то спросила по-соседски. Шашлыки мы тут у нас жарили, выпили немного, вот я и решилась. А он так серьезно посмотрел на меня и сказал: «Я, Светлана Леонидовна, однолюб». Вот как бывает.

Женщина вздохнула.

Еще за час они расправились с крыжовником, Светлана унесла таз в кухню, где поставила на плиту, а сама накрыла стол к обеду. Лика начала отнекиваться и прощаться.

– И не думай даже, – прервала ее неловкие отказы Светлана. – Ты так мне помогла, я бы одна еще несколько часов корячилась. И незачем тебе в ресторане обедать. Дорого там, поди. А у меня окрошка на домашнем квасе и курочка, с черносливом тушенная. Что ж мне одной обедать, в компании-то веселее!

Лика позволила себя уговорить. Светлана ей нравилась, как и новая атмосфера ее старого семейного дома. Здесь по-прежнему жила любовь, а потому и дом не старел, не болел, не рассыпался, не стонал под ногами. Жизнь продолжается, вот что давал он понять присматривающейся к нему Лике. Впервые за много лет она с этим согласилась.

* * *

У Светланы она просидела до пяти часов. Их ладно текущую беседу прервал телефонный звонок Антона Таланова, сообщившего, что он сдал свою срочную работу и готов приступить к обязанностям сопровождающего.

– Если ты не передумала, то завтра съездим на кладбище к твоему деду. Отправимся на машине, все-таки не близко. Зато сегодня я предлагаю прокатиться по окрестностям на велосипедах. Ты как, готова к физическим нагрузкам?

Лика неожиданно воодушевилась, хотя к сильно спортивным людям себя не относила. Более того, на велосипеде она в последний раз сидела в далеком детстве. Здесь, в Сестрорецке, вся ребятня гоняла на великах, и у нее он тоже был, подаренный дедом. Она никогда не забирала велосипед домой, потому что зимой на нем все равно не покататься. Он оставался ждать ее в Сестрорецке до следующего лета и сгинул после продажи дома.

Бабушка тогда вообще практически ничего с собой не привезла, только одежду. Даже альбом с семейными фотографиями остался в старом доме. Лика все хотела спросить Светлану, куда он подевался, но так и не решилась, боясь услышать, что его выбросили. Кому нужны старые воспоминания?

– Давай прокатимся, – сказала Лика Антону. – Только недалеко. Я не садилась на велосипед двадцать лет.

– Боишься, что разучилась? Так это невозможно.

– Нет, просто боюсь, что вдруг упаду, да болеть все будет с непривычки потом.

– Ладно, недалеко так недалеко. Ты сейчас где? В отеле?

– Нет, у Светланы.

– Тогда приходи к моему дому, а я пока выкачу велосипеды. Ты помнишь, где это?

– Конечно. – Лика даже засмеялась, оттого что, по его мнению, могла это забыть. – Через две минуты буду.

Распрощавшись со Светланой и получив приглашение приходить в любое время, Лика вышла из калитки, повернула направо и по все той же узкой улочке-тропинке пошла к видневшемуся неподалеку дому, поблескивавшему синей, разумеется новой, крышей. Да, многое здесь изменилось за двадцать лет, и даже те дома, которым повезло не быть снесенными, выглядели по-новому.

Антон уже ждал ее снаружи забора, к которому оказались прислонены два велосипеда. Один она уже видела накануне, на нем Таланов приезжал вчера к Светлане, а второй оказался тоже новеньким, блестящим, довольно дорогим и явно женским. Это Лика поняла, хотя совсем не разбиралась в велосипедах.

– Откуда у тебя женская модель? – спросила она на правах почти старшей сестры. – Дамы сердца?

– Нет, мои дамы не посягают на мое сердце, а следовательно, и на территорию настолько, чтобы хранить у меня свои велосипеды. Это моей младшей сестры, Юльки.

– У тебя есть младшая сестра? – Лика удивилась, потому что в ее воспоминаниях Антоша являлся единственным ребенком в семье Талановых, отчего и капризен был без меры.

– Да, родители решились на второго ребенка, когда мне исполнилось десять и им надоело надо мной трястись. Это сильно улучшило мой характер, потому что они наконец-то от меня отстали со своими заботами и переключились на сестру. Юльке восемнадцать, первый курс оканчивает. Чумовая девица, я вас обязательно познакомлю.

Да, привычный детский мир необратимо изменился. Другими стали не только дома, но и люди. Лика подошла к велосипеду, сверкающему на солнце хромированными частями, опасливо взялась за руль, перекинула ногу, коснулась педалей, села и покатила так легко, будто делала это каждый день.

– Здорово! – крикнула она Антону, с улыбкой наблюдавшему за ней. – Догоняй!

Идя сюда, она решила, что Таланов именно тот человек, которому можно рассказать про таинственное ночное происшествие, не опасаясь, что тебя поднимут на смех. Нет, Лика вовсе не думала, что ему что-то известно про случившееся на пляже. Его дом стоял совсем далеко от берега, так что никаких криков он слышать не мог, но ей же очень нужно с кем-то посоветоваться или хотя бы просто выговориться.

Впрочем, сейчас, с велосипеда, это не так-то просто сделать. Они то ехали рядом, то выстраивали своих железных коней друг за другом, да и за дорогой нужно было следить, не отвлекаясь на разговоры. Еще свалиться не хватало. Проехав через Средний парк, они вернулись на берег Финского залива, слезли с велосипедов и уселись на больших камнях, оставшихся с их детства.

– Антош, мне нужно с тобой поговорить, – сказала она, легонько вздохнув.

– Я тебя слушаю, – тут же откликнулся Таланов.

Лика начала рассказывать, четко следуя логической линии, как бывало всегда, когда ей нужно выступать публично. И про сон рассказала, и про сделанные выводы, и про то, как, услышав крики, пошла на пляж, и что было потом.

– Это же опасно, – заметил Антон. – Луша, как ты могла так рисковать? Почему ты мне не позвонила?

– Ночью? Из-за того, что мне что-то послышалось?

– Ладно, это уже случилось. Просто пообещай, что больше ты никогда так не поступишь.

Вид у него был такой серьезный, что Лика даже улыбнулась. Вырос мальчик, ой как вырос!

– Хорошо, обещаю.

– Ладно. Теперь давай рассуждать логически. Я бы разделил эту ситуацию на две части: то, что произошло двадцать лет назад, и то, что сейчас. Основной вопрос: ты вспомнила, что произошло тогда на пляже или тебе это приснилось? Не торопись, подумай, это важно.

– Мне это приснилось, – призналась Лика, помолчав. – То есть когда я проснулась, я была уверена в том, что все именно так и было, потому что это все объясняет. Но гарантировать это на сто процентов я не могу. Обрывочные воспоминания всплывают в голове постоянно, но они не соединяются в общую картину. А сон был связным и очень подробным.

– Хорошо, – продолжил Антон. – Идем дальше. Сколько времени ты отсутствовала на пляже?

Лика снова подумала.

– Мне всегда было трудно оценивать время. От берега, где я оставила ту женщину, до отеля я бежала. Это максимум минуты две. На то, чтобы разбудить Ирину и заставить ее позвонить в полицию, ушло еще две минуты максимум. Приехали они минут через семь-десять. Итого, будем считать, минут пятнадцать. Еще пять добавляем на мой рассказ и дорогу до пляжа.

– Нет, не добавляем, – покачал головой Таланов. – Когда вы вышли из калитки на Пляжную улицу, на ней уже никого не было. Значит, преступник уже подогнал машину, оттащил тело с песка на дорогу, засунул его в багажник и уехал. На все это у него было пятнадцать минут, вполне достаточно.

Лика с благодарностью смотрела на человека, который не крутил пальцем у виска и не говорил ей, что она просто слишком впечатлительная дурочка, принявшая сон за реальность. Женщина на пляже была не сном, а явью. В этом Лика нисколько не сомневалась. Ей не показалось и не привиделось.

– Как, ты говоришь, фамилия полицейского, который приезжал на место преступления?

– Капитан Спиридонов.

– Вадька.

– Ты его знаешь?

– В одном классе учились. Вот что, я ему вечером позвоню.

– Зачем? Чтобы он сказал, что какая-то ненормальная переполошила всех ночью из-за несуществующего трупа?

– Нет, чтобы он поднял сводки и проверил, не значатся ли в нем исчезнувшие женщины тридцати пяти лет. Если эту женщину убили, а тело спрятали, то ее вполне может кто-то искать, понимаешь?

– Да, понимаю. Но времени слишком мало прошло. Заявления об исчезновении людей принимают, если я не ошибаюсь, только через двое суток.

– Официально да, но тревогу люди начинают бить, как правило, раньше. Вдруг кто-то обращался? Женщина не пришла домой ночевать, вполне себе повод панику поднять.

– Антон, а ты можешь попросить своего одноклассника узнать, а где сейчас те преступники, которых осудили за убийство Регины и еще четырех мужчин? Им тогда дали по десять лет, они давно уже должны были выйти на свободу. Вдруг кто-то из них вернулся в Сестрорецк и взялся за старое?

– Да, разумная мысль. – Антон с уважением посмотрел на Лику, и ей отчего-то стало приятно высказанное им одобрение, как будто это она была маленькой девочкой, а он взрослым мужчиной, смотрящим на нее сверху вниз. – Попрошу.

– И еще вопрос. Просто я плохо знаю Сестрорецк, особенно нынешний. Увезя с пляжа мертвое тело, этот человек должен был где-то его спрятать. Не домой же к себе он труп унес. И по городу ездить с мертвой женщиной в багажнике тоже не будешь. Остановят еще, не дай бог. В округе есть места, где можно спрятать труп?

Теперь взгляд Антона стал внимательным, острым.

– Луша, я не понял, ты хочешь этот труп найти, что ли?

– Я хочу понять, что случилось двадцать лет назад и какое отношение то старое происшествие имеет к тому, что я видела вчера собственными глазами. Я ради прошлого сюда приехала. Но сделать я это не могу, потому что мне никто не верит. И если для того, чтобы доказать свою правоту, мне надо найти тело, то я готова его поискать. Не думаю, что мест, где его можно спрятать, так уж много.

– Много, – пожал плечами Антон. – Заброшенных дач, к сожалению, еще достаточно. Но ты права, вряд ли преступник увез тело далеко. Это довольно опасно, особенно если ты не планировал убийство заранее и действуешь в спешке.

– А почему ты думаешь, что он не планировал убийство заранее?

– Да потому что тогда его вряд ли совершили бы на пляже, где убийца мог попасться кому-то на глаза. Нет, он действовал не по заранее продуманному сценарию. Скорее всего, он убил эту женщину в приступе ярости, неожиданно для самого себя.

– Да, ты прав, – согласилась Лика. Ей было ужасно интересно. Сыщицкий азарт, вот как это называлось. – Я об этом не подумала.

– В общем, я поговорю с Вадькой, а потом мы решим, что делать дальше. Только, Луша, пообещай мне еще раз, что ты не будешь ничего предпринимать одна. Если тебе придет в голову какая-нибудь мысль, то ты сначала расскажешь мне. Договорились?

– Договорились, – согласилась Лика.

– Тогда поехали обратно.

Тем же путем они вернулись к дому Антона и слезли с велосипедов перед калиткой.

– Катаетесь, молодежь? – со своего участка к ним обращался школьный учитель Константин Благушин, обрывавший листики с куста черной смородины.

– Покатались уже, Константин Ливерьевич, – отозвался Антон. – Сейчас будем ужинать.

Лика с изумлением уставилась на него, ни о каком ужине они не договаривались. Впрочем, после прогулки на велосипеде она чувствовала голод, просто собиралась попрощаться и вернуться в отель, чтобы перекусить в ресторане. Что ж, если Антон собирается накормить ее у себя дома, то она не против.

– Приятного аппетита, – доброжелательно сказал Благушин. – Меня Иринка тоже сейчас будет ужином кормить. Отоспалась с суток и приготовила. Вот ведь хозяюшку вырастил. Сердце не нарадуется.

– Передавайте привет. Пойдем, Луша.

Он открыл калитку и пропустил Лику во двор, затем завел внутрь оба велосипеда, свой оставил у калитки с внутренней стороны, второй завез в стоящий неподалеку сарай.

– Говоришь, невесты у тебя нет. А чем Ирина не невеста? – лукаво спросила Лика. – Я ее в отеле видела, вполне симпатичная.

– Ага. Сосед спит и видит, что мы начнем встречаться. Вот только в мои планы это не входит. Ирка, конечно, хорошая девчонка, но не для меня. В смысле, меня она не привлекает.

– А в ее планы? Она, наверное, в тебя влюблена, признавайся.

– Да ну, не говори глупости. У нее другой поклонник есть. Она из тех женщин, что предпочитают мужчин постарше.

– В смысле? Ты его видел, что ли?

– Ну да. Встретил их как-то в Солнечном, в ресторане. Я с друзьями был, день рождения отмечали. А Иринка за соседним столиком сидела, с мужиком лет сорока пяти. Представительный такой, я бы даже сказал красивый. Выправка военная. Так что я ей без надобности. А от отца она свой роман скрывает.

– Откуда ты знаешь?

– Да она же в ресторане тоже меня заметила. И назавтра забежала перед работой и попросила держать нашу случайную встречу в тайне. Я, разумеется, пообещал, потому что мне бы и в голову не пришло кому-то об этом рассказывать. Я еще тогда подумал, что этот мужчина, скорее всего, женат, поэтому Иринка и не хочет, чтобы отец знал. Он у нее такой, старых правил. В чем-то зануда. Учитель, что тут еще скажешь.

На ужин были заранее нажарены котлеты, к которым Лика быстро настрогала овощной салат. Антон открыл бутылку красного вина, и они уселись за круглым кухонным столом, вспоминая детские годы.

– Ты больше не болеешь? – спросила Лика. – Сколько я себя помню, у тебя все время вылезали какие-то болячки.

– Нет, после рождения Юльки выяснилось, что я совершенно здоров. То ли уже перетаскал на себе все детские хворобы, то ли от меня действительно нужно было просто отстать.

– Да, я помню, как однажды пришла к вам, кажется, бабушка просила что-то передать Ольге Тимофеевне, уж и не вспомню, что именно, а ты сидишь на горшке в зимнем пальто, шапке, валенках и шарфом повязанный. На улице жара градусов тридцать, а ты весь укутанный, потому что какой-то очередной врач велел твоим родным собрать материал для анализа пота. Пот у тебя тогда с бровей стекал и с носа тоже. Ольга Тимофеевна его в баночку из-под майонеза собирала.

– Ужас. Неприлично говорить мужчине, что ты помнишь его сидящим на горшке, – заявил Антон и прищемил Лике кончик носа. – Кто тебя только воспитывал?

– Тоже мне мужчина. Мальчишка! – высокомерно заявила Лика, помня, что на правах почти старшей сестры ей можно так говорить. – Это я тебя воспитывала, между прочим. Сказки тебе читала и кашей кормила, так что имею право. Отпусти мой нос, хулиган.

И они оба засмеялись.

Это был хороший и какой-то спокойный вечер. По крайней мере, Лике казалось, что сидящего напротив нее человека она знает давно-давно. Много лет. Конечно, так оно и было, но двадцать лет, на протяжении которых они не виделись, словно растворились, канули в небытие. Антон Таланов казался Гликерии Ковалевой не другом, нет, а словно частью ее самой, как рука или нога.

В половине десятого она решила, что пора и честь знать. Прошлой ночью она совсем мало спала, а сегодняшний день оказался богатым и на прогулки на свежем воздухе, и на встречи с разговорами. Лику клонило ко сну, и она раз за разом зевала все шире.

– Я пойду, Антош, – сказала она, вставая. – А то у меня сейчас рот порвется.

– Я тебя провожу.

– Да не надо меня провожать, – запротестовала Лика. – Тут идти-то пять минут. Я уже, если ты не заметил, достаточно взрослая девочка, так что доберусь. Вот только посуду помою.

Она составила тарелки друг на друга, пошла с ними к раковине и вдруг замерла как вкопанная. Рядом с раковиной стояла подставка для ножей. Обычная китайская металлическая подставка, наполненная пластиковой соломкой, в которую были воткнуты три стальных ножа и четвертый, Лика глазам своим не поверила, с характерной ручкой из бересты. Такой, как делал ее дед. Она машинально мыла тарелки, не отрывая взгляда от приметного ножа.

– Это неправильно. Я доведу тебя до отеля. – Антон отвлек ее внимание от подставки. – Вот только маме позвоню. Я всегда звоню ей в одно и то же время, иначе она волнуется.

– Звони маме, а я пойду. – Лика говорила ласково, как будто Таланов все еще был маленьким ребенком. – Антон, правда.

По его лицу была видна вся происходящая в нем борьба. Видимо, Антон Таланов был из тех людей, которые терпеть не могут навязываться.

– Ладно, – сдался он наконец. – Я и так сегодня злоупотребил твоим обществом. Тут действительно близко. Луша, так завтра я заеду за тобой в десять утра. Буду ждать на парковке у шлагбаума. Ты же не передумала ехать на кладбище?

– Конечно, не передумала, – заверила Лика. – Спасибо тебе. К десяти буду готова.

Она помахала Антону рукой, вышла из дома, прошла до калитки, вышла на улицу, вдохнув полной грудью напоенный морем, соснами и травой летний воздух. Повернула налево и зашагала в сторону Пляжной улицы, мыслями оставаясь все еще в небольшом доме Талановых. Мысли эти крутились вокруг ножа. Точь-в-точь как у деда, а еще в ее сне, где такой же точно нож торчал из груди Регины.

Остался позади дом Светланы, когда-то – их с бабушкой и дедом. Теперь Лика шла мимо забора особняка, стоящего на месте дома Батуриных.

Ворота, с которыми она поравнялась, были открыты. Интересно, и кто тут все-таки живет? Лика повернула голову влево, вытянула шею, чтобы вглядеться внутрь двора, плохо различимого в сгущающихся августовских сумерках. В поле зрения вдруг мелькнули ноги в ярко-красных кедах. Увидеть, кому они принадлежали, она не успела. Удар по голове был глухим, но ярким, словно вспышка света. Не успев ни вскрикнуть, ни просто испугаться, Лика рухнула лицом в траву.

В себя она пришла оттого, что кто-то настойчиво и не очень-то церемонно хлопал ее по щекам.

– Эй, вы живы? – услышала она знакомый мужской голос. – Эй, девушка, как вас там, Лора, Лена?

– Лика, – пробормотала она и открыла глаза, обнаружив, что лежит на спине. Видимо, тот, кто ее хлопал, приводя в сознание, до того успел ее перевернуть. Сфокусировав взгляд, она обнаружила сидящего рядом на корточках учителя Благушина и непроизвольно дернулась.

– Это вы меня ударили?

– Помилуйте, – непритворно удивился он. – Зачем бы мне было это надо? Я пошел прогуляться перед сном, а тут вы.

Подозрительная Гликерия Ковалева перевела взгляд на его ноги. Совершенно обычные мужские ноги, одетые в серые кроссовки. Тот, кто ее ударил, был в красных кедах. Не он или успел сходить домой и переобуться?

– Что? Чего это вы меня так разглядываете?

– Ничего. Помогите мне встать, пожалуйста.

Благушин протянул ей руку, и Лика поднялась на ноги, пытаясь прислушаться к внутренним ощущениям. Голова не болела и не кружилась, только затылок, на который пришелся удар, саднило немного. Она потрогала – шишка.

– Куда вы шли? Вас проводить?

– Я шла к себе в отель. Но вы, если можно, проводите меня обратно к Антону Таланову. Мне нужно ему рассказать о том, что случилось. Дело в том, что меня ударили по голове. Кто-то поджидал меня, стоя за воротами этого дома.

– И вы успели рассмотреть нападавшего? – Голос Благушина звучал скептически.

– Нет, все произошло слишком быстро.

– Понимаете, вас не мог никто ударить, потому что в этом доме никто не живет. Хозяева уехали за границу еще в прошлом году. Кроме того, я вышел из своей калитки и увидел вас, вы шли по дорожке, потом остановились, а потом упали. Вы были одна.

– Уже темно. Вы могли просто не видеть этого человека, тем более он стоял внутри двора, за автоматическим забором.

– Но забор закрыт.

Лика посмотрела – действительно, забор, сдвигающийся в сторону на полозьях, сейчас был закрыт. Чертовщина какая-то.

Благушин довел ее до участка Таланова, помог подняться в дом. Открывший дверь Антон, естественно, встревожился, увидев ее перемазанной грязью и с зелеными пятнами травы на джинсах.

– Ты что, упала? Вот я же знал, что тебя надо проводить. Луша, как же так?

Лика принялась рассказывать свою версию случившегося, однако школьный учитель сразу же принялся качать головой, а когда она замолчала, поведал о закрытых воротах и о том, что не видел рядом никакого другого человека.

– Твоя подруга, Антон, просто потеряла сознание, – предположил он.

– У меня не бывает обмороков, – сообщила Лика мрачно.

– Спорное заявление, потому что я нашел вас именно в обмороке.

– Потому что меня ударили по голове, я упала и ударилась. Вот, у меня тут шишка. Антон, потрогай.

Он протянул руку, коснулся шелковистых Ликиных волос, нащупал шишку, а потом погладил затылок. Чуть заметно, но все равно приятно. Похоже, мальчишечка из ее детства вырос и научился неплохо угождать женщинам. И не женат до сих пор, потому что женщин у него много. Очень много.

– Разумеется, шишка. Головой вы, падая, приложились знатно. В общем, Антош, ты же и сам знаешь, что Скоробогатовы уже год как уехали. И забор закрыт, а факты вещь упрямая. В общем, вы как хотите, а я пошел.

– Спасибо за помощь, – бросила в спину Благушину вежливая Гликерия Ковалева и, дождавшись, пока Антон закроет за гостем дверь, выпалила: – Тоша, меня действительно ударили по голове. Это был человек в красных кедах, который стоял внутри двора Батуриных, то есть теперь этих, неизвестных мне Скоробогатовых. Я ничего не придумала.

– Я верю, Луша, – с мягкой улыбкой сказал Антон, и Лика поняла: нет, не верит.

Одну в отель он ее, разумеется, не отпустил. Проводил до самых дверей, даже внутрь зашел, правда, остановился у стойки ресепшена, не претендуя на то, чтобы быть приглашенным в номер. Возможно, у него сегодня на вечер назначено свидание, и позвонить ему было нужно вовсе не маме, а какой-нибудь девушке, которой можно ласково гладить затылок и накручивать на длинные, очень изящные мужские пальцы тонкие пряди женских волос.

Представив эту картину, Лика вздохнула и тут же рассердилась на себя.

«Ты что, с ума сошла? – осведомился внутренний голос. – Это же Тоша, мальчик, которого ты кормила кашей, а не мужчина, с которым может быть что-то романтическое. У тебя есть Викентий, да и вообще тебе никогда не нравились мальчики, только мужчины постарше».

Словно в подтверждение ее мыслей телефон зазвонил, высветив на экране имя любовника.

– Да, Викеш, – сказала она, нажав на кнопку ответа, и, закрыв микрофон рукой, прошептала Антону: – Спасибо. Завтра как договорились.

Голос Викентия в трубке долго и нудно рассказывал про очередную проблему с женой. С ней ему, разумеется, не повезло. Жена была жуткой стервой, выедающей мозг чайной ложкой и создающей невыносимую обстановку в квартире.

Если Лика все понимала правильно, невыносимость быта и выедание мозга заключались в том, что жена требовала обычного мужского внимания, а также участия в воспитании двоих детей, сына и дочери, находившихся в самом расцвете пубертата с его подростковыми проблемами.

Викентий же, искренне полагая, что его роль в семье ограничивается добычей денег, в проблемы влезать не хотел, объясняя жене, что их решение – целиком и полностью ее забота, раз она не работает. Он вполне мог себе позволить остаться у Лики ночевать, сообщив жене, что не придет, под каким-то надуманным предлогом, нимало не заботясь о том, чтобы тот был хотя бы минимально достоверным.

Если бы Лика была его женой, то давно бы выгнала Викентия. Но она была любовницей, товарищем, партнером и другом, хотя в последнее время и этими ролями довольно сильно тяготилась. Те времена, когда она мечтала, что возлюбленный бросит свою стерву и поступит полностью в ее распоряжение, давно прошли.

Да и не возлюбленный он уже. Лика понимала, что рядом с Викентием ее держат только сила привычки и страх остаться совсем одной. И работать он бы ей не дал, а зачем все рушить из-за того, что прошла любовь? Да была ли она…

Монотонно бубнящий голос ввинчивался в ухо, отчего начала надсадно болеть голова. Или это она от удара болела? Должны же быть последствия, если тебя чем-то огрели с размаху? И не надо говорить, что ей показалось.

– Ладно, Викеш, – сказала она устало, перебив его, и Викентий удивленно замолчал, потому что обычно Лика такой нетактичности себе не позволяла. – Давай завтра договорим, ладно? У меня голова болит. Я… поскользнулась на мокрой траве, упала и ударилась. У меня теперь шишка на голове, представляешь?

Она озвучивала Викентию ту же версию, которой так возмущалась, когда ее выдвинул учитель Благушин. Но не говорить же своему начальнику и любовнику о том, что ее ударили по голове? Тогда и про труп на пляже надо рассказывать, а делать этого категорически нельзя. Он не поверит, начнет говорить, что Лика нестабильна, что ей нужно показаться врачу и пропить какие-нибудь таблетки. Нет, ничего она ему не скажет.

– Упала? Надо врачу показаться, это может быть серьезно. А вдруг у тебя сотрясение мозга?

– У меня нет сотрясения и вообще все хорошо. Мне просто надо выспаться. Целую, Викеш. Пока.

– И я тебя целую, – проговорил он. – Но приехать пока не могу. Не получается. Да и стерва эта воспользуется моим отъездом, чтобы…

Разговор заходил на второй круг, и Лика, повторив «целую», просто нажала на кнопку отбоя.

Зевая с риском вывихнуть челюсть, она разделась, умылась, натянула свою пижамку, улеглась в постель, отправила маме эсэмэску, что у нее все хорошо, и тут же уснула. Ей снился сон, внутри которого она тоже спала на своей уютной кровати, заправленной накрахмаленным до хруста бельем. Бабушка признавала только такое постельное белье, накрахмаленное, чуть подсиненное, идеально отглаженное.

Там, во сне, шестнадцатилетнюю Лушу разбудили тихие, словно крадущиеся, шаги. Привстав на локтях, она увидела через открытую дверь деда, который бесшумно, но быстро одевался, причем так, словно собирался на рыбалку. Свет он не включал, видимо не хотел разбудить бабушку. Едва слышно хлопнула дверь, ведущая на крыльцо, и все стихло. Правда, за рыбой, что ли, пошел? Так вроде с вечера не говорил ничего.

Луша откинулась обратно на подушку, намереваясь снова заснуть. Известно же, что предрассветный сон самый сладкий. Однако заснуть не получалось. Мягкая и уютная постель казалась сделанной из камней, от которых начинали болеть бока. Луша ворочалась, пытаясь найти удобное положение, но оно все не находилось, и она встала, чтобы попить.

Графин с водой стоял в соседней комнате, служившей гостиной и столовой. В нее выходили двери всех спален, и Луша, как давеча дед, старалась идти бесшумно, чтобы не потревожить бабушкин сон. Налив воды в стоящий рядом стеклянный стакан, не граненый, а тоненький, из гладкого стекла, с голубой каемочкой из васильков, Луше они очень нравились, она сделала несколько глотков.

Взгляд ее упал на модные электрические часы, стоящие на телевизоре и светящиеся красными цифрами с мигающими точками между ними. Часы показывали 00:50, и это было странно, потому что время было не предрассветное. На рыбалку в такое время не ходили точно. И куда, спрашивается, отправился дед?

Луша внутри сна испытывала сильную тревогу. Ей отчего-то казалось, что случилось что-то плохое, а если и нет, то вот-вот случится. На цыпочках вернувшись в свою комнату, она накинула поверх трикотажной ночнушки, в которой спала, ситцевый халат в цветочек, сверху теплую, связанную бабушкой кофту, как была босая, выскочила на крыльцо и побежала в сторону калитки.

Дом за ее спиной был по-прежнему погружен в темноту. Как и дед, Луша не разбудила бабушку, и это было хорошо, потому что внучкину ночную прогулку та бы точно не одобрила. Знакомой до мельчайших подробностей дорогой она вышла к песчаным дюнам, за которыми начинался пляж. Почему она была уверена, что дед отправился именно туда, девочка не знала. Наверное, потому, что со стороны пляжа из темноты доносились какие-то смутные голоса. Луша выскочила из-под сосен, ступила на холодный песок и… проснулась от тихого, но настойчивого стука в дверь.

Тяжело дыша, Лика села в постели, откинула одеяло, потому что телу было жарко. Снова неприятно бухало в груди сердце, но паника не распускала свои кольца, не сбивала дыхание, не наполняла сознание ужасом.

Соскочив с кровати, она подошла к двери и открыла ее, удивляясь про себя, кому это понадобилось приходить к ней ночью. Коридор был совершенно пуст. Так, значит, ей показалось. Присниться, что кто-то стучит, ей не могло, потому что во сне снова была та ночь, когда не стало деда и убили Регину. Можно считать, что теперь она знает, как и почему оказалась на пляже? Или все это игры сознания, ложные воспоминания, наведенные во сне, и на самом деле все было по-другому?

Она захлопнула дверь, подошла к журнальному столику, стоявшему у имевшегося в номере дивана, свернула крышечку у бутылки с водой, сделала несколько глотков, посмотрела на часы. Как и прошлой ночью, половина третьего. Со стаканом в руках Лика шагнула к окну, которое не занавешивала на ночь, несмотря на ярко освещенный бассейн.

Картина, открывавшаяся взгляду, была очень красивой. Под темным небом синела в ярком свете фонарей вода в бассейне. Ночи теперь уже прохладные, поэтому от подогретой воды поднимался пар. Уходили ввысь сосны и трясли мохнатыми лапами елки. Деревянное строение бани по-черному, стоящей на краю бассейна, казалось похожим на лесную избушку какого-то сказочного существа.

Все вокруг дышало ночным покоем и негой, и посредине полной безмятежности в бассейне лицом вниз плавало тело женщины. Распущенные волосы, как водоросли, распластались по поверхности воды. Купаться ночью здесь категорически запрещали, но, возможно, кто-то из отдыхающих презрел данный запрет? Мозгу понадобилось примерно с минуту, чтобы понять, что в бассейне плавает труп.

Лика помотала головой в надежде, что тело за окном исчезнет. Вдруг это только видение? Все-таки вечером ее ударили по голове. Однако женщина с распущенными волосами оставалась на месте. Упала, расплескивая воду, бутылка. Лика отскочила от окна, начала судорожно натягивать спортивный костюм, в точности как вчера, когда она, услышав женский крик, бросилась на пляж.

Нет уж, больше она не поступит так опрометчиво. Быстро одевшись и завязав волосы, она схватила ключ и телефон, выскочила из номера и побежала на ресепшен. Стойка оказалась совершенно пуста. И что теперь делать? На глаза Лике попалась кнопка-звонок для вызова персонала. Она нажала на нее раз, второй, третий. Дзынь-дзынь-дзынь.

Из комнаты, служившей подсобкой, показалась Эльмира Степановна. Ну да, сегодня по графику ее ночная смена, как и говорила Ирина. Видимо, будучи старше своих коллег, женщина уходила подремать в подсобку. Что ж, наверное, имеет право. Вряд ли в «Зеландии» что-то часто случается по ночам.

– Вы что-то хотели? – спросила она Лику.

Вид у нее был недовольный, видимо оттого, что ее разбудили.

– В бассейне плавает мертвая женщина, – сообщила Лика, не зная, как сформулировать подобную информацию более осторожно.

– Простите, что?

– В бассейне отеля лицом вниз плавает женщина. Похоже, она мертва.

Эльмира Степановна молчала, видимо будучи не в силах сразу принять подобную информацию.

– Какая женщина? Вы что? Как она могла утонуть, если бассейн с одиннадцати часов закрыт для посещений, после чего его обходят наши сотрудники, обрабатывая очищающими составами?

– Эльмира Степановна, в вашем бассейне труп. Как он там оказался, я не знаю, и разбираться с этим не входит в мою компетенцию. Просто сходите и убедитесь, если хотите, перед тем, как вызвать полицию.

На лице администратора было написано колебание.

– Ладно, пойдемте вместе, посмотрим, – решилась она наконец.

Через дверь, ведущую к бассейну, они вышли на улицу, и Лика полной грудью вдохнула прохладный ночной воздух. Да уж, веселенький у нее отпуск, не соскучишься. Вторая ночь, второй труп. Вслед за Эльмирой Степановной она сбежала со ступенек отельного крылечка, прошагала по выложенной плиткой дорожке по направлению к бассейну и остановилась, уткнувшись администратору в спину.

– Что случилось? – спросила она, поскольку Эльмира Степановна загораживала ей обзор. – Вы убедились, что я права? Боитесь идти дальше? Давайте вернемся и позвоним в полицию. В конце концов, это их работа.

Ее спутница повернулась к Лике со странным выражением лица. Не говоря ни слова, она шагнула в сторону, открывая вид на бассейн. Отливающая синим вода переливалась с приятным журчанием. Никакого тела в бассейне не было.

* * *

Утром Лика проснулась от телефонного звонка. Звонил Антон Таланов.

– Я подъехал, – сообщил он. – Ты уже готова?

Лика очумело посмотрела на часы. Без пяти десять. Ой, они же к деду на кладбище собирались, а она все на свете проспала! Впрочем, и немудрено после очередной безумной ночи.

– Антон, мне надо десять минут, – сказала она виновато. – Так получилось, что я только проснулась. Потом объясню, почему.

– Что-то случилось? – тут же встревожился он.

– Ничего страшного, – успокоила его Лика. – Сейчас, я быстро.

– Я жду, не торопись, – сказал он.

Быстро метнувшись в ванную комнату, Лика начала собираться и через десять минут действительно была уже готова. Она умела действовать четко, а потому ничего не забыла и не перепутала. Вот только краситься не стала. Во-первых, чтобы не тратить время, а во‐вторых, не перед кем ей тут, в Сестрорецке, красоваться. Не перед Антоном же, мальчиком из ее детства.

Пробегая мимо стойки ресепшена, она натолкнулась на любопытно-внимательный взгляд Эльмиры Степановны, что-то объяснявшей двум девушкам. Ну да, у администраторов пересменка.

– Вы как, хорошо себя чувствуете? – участливо поинтересовалась Эльмира Степановна. – Может, вам к доктору сходить?

– Спасибо. У меня все в порядке, – сдержанно ответила Лика и выскочила за дверь.

Вот что ей делать с тем, что ее все здесь считают ненормальной?

Антона она увидела сразу, как оказалась на улице. Его машина – Toyota RAV4 – была припаркована сразу за шлагбаумом, а он стоял рядом, привлекая внимание Лики. В руках он держал стаканчик с кофе и сэндвич.

– На, – протянул его он, когда Лика подошла ближе, – я решил, что ты не успела позавтракать.

– Где ты это взял? – рассмеялась она. – У тебя же времени практически не было.

– Вполне достаточно, чтобы дойти до местного ресторана, – махнул рукой он. – Давай садись, ешь, пей и рассказывай, что опять приключилось.

Лика села в машину, оценив кожаные сиденья салона. Да уж, видимо, заработки программистов не байки, а суровая правда жизни. Мальчишке двадцать восемь лет, а он живет в загородном доме, ездит на такой машине, и видно, что ни в чем себе не отказывает. Молодец, что тут еще скажешь.

Прихлебывая горячий кофе и вонзая зубы в сэндвич, оказавшийся очень вкусным (в «Зеландии» были прекрасные повара, это она уже успела оценить), Лика рассказала о ночном происшествии.

– Антон, я клянусь, что мне ничего не привиделось и не приснилось, – уверяла она с тревогой, потому что Таланов молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. – И я не придумала два несуществующих трупа для того, чтобы вызвать к себе интерес или привлечь внимание. Трупы действительно были. Ты мне веришь?

– Я – да, – спокойно сказал он. – Но я – единственный, кто тебе верит в данной ситуации. А потому нам надлежит самим во всем разобраться. Совершенно очевидно, что происходит что-то странное и непонятное, а самое главное – это странное и непонятное опасно для тебя, и вот это мне уже совсем не нравится.

– Опасное?

– Конечно. Ты находишься в эпицентре событий. Именно ты находишь труп на берегу, который потом исчезает. Тебя бьет по голове неизвестный злоумышленник, после чего ему удается ускользнуть незамеченным. Ты видишь в бассейне мертвую женщину, которая потом тоже куда-то девается, причем за очень короткое время. Кстати, это была одна и та же женщина или разные?

Лика задумалась. У незнакомки на пляже волосы были светлые, у женщины в бассейне тоже. Первой было примерно столько же лет, сколько и самой Лике, лица второй она не разглядела. Первая была в черном брючном костюме, вторая – в розовом купальнике. Может это быть один и тот же человек? Точнее, один и тот же труп? С точки зрения вероятности да, вполне. С точки зрения логики это полный бред.

– Я не знаю, – опешила она. – Лучше честно признаться, чем натягивать сову на глобус.

– Да, сову на глобус мы натягивать не будем, – согласился Антон. – Все, приехали.

Лика и не заметила, как за разговорами они добрались до Сестрорецкого кладбища. Антон помог ей выйти из машины и уверенно повел между рядами могил. Сама бы она ни за что не нашла нужный участок, а он, похоже, неплохо ориентировался тут, потому что довольно быстро они оказались на месте. Антон даже цветы купил заранее, достал с заднего сиденья и вручил ей, недотепе. Надо же, ни одной мелочи из вида не упускает.

К двум памятникам родителей деда, которые Лика пусть смутно, но все-таки помнила с того единственного раза, как дед водил ее сюда, добавился третий, очень скромный. На небольшом куске серого гранита без всякой фотографии было выбито имя «Ковалев Андрей Сергеевич», и годы жизни, оборвавшейся двадцать лет назад.

Могила казалась если не ухоженной, то уж никак и не заброшенной. Даже искусственные цветы лежали. Ах да, Антон говорил, что его родители за ней присматривают. Спасибо им большое.

– Здравствуй, дед, – негромко сказала Лика и присела, прикоснувшись пальцами к прохладной шершавости гранита. – Ты прости, что я так долго не приходила. Я даже не знаю, как так получилось, что мы все тебя бросили одного на целых двадцать лет.

– Мои бабушка с дедушкой тоже удивлялись, если честно, – проговорил Антон негромко. – Я помню, как в моем детстве ваша семья обсуждалась как пример того, что любовь друг к другу можно пронести через всю жизнь. Что случилось, Луша? Мама говорила, что на похоронах твоя бабушка была словно каменная. Слова не произнесла, слезинки не проронила. Словно не могла простить Андрея Сергеевича за то, что он умер.

– Она и потом, когда к нам переехала, наотрез отказывалась о нем говорить, – вздохнула Лика. – Словно раз и навсегда из жизни его вычеркнула. И из памяти тоже. Я, признаться, никогда этого не понимала, но и не спорила. Думала, может, ей так легче?

Они провели на кладбище минут десять, а затем вернулись в машину.

– Куда теперь? – спросил Антон.

– А какие варианты?

– Могу по городу повозить, ты же на территорию индустриального завода хотела. А можем сесть в каком-нибудь кафе и поговорить. Я вчера вечер не впустую провел. Я побеседовал с Вадькой Спиридоновым, и он, хоть и поворчал для вида, всю необходимую информацию мне добыл.

– Да ты что! – оживилась Лика. – Тогда давай ты прямо сейчас мне все расскажешь, а потом мы решим, куда поедем.

– Прямо здесь? На кладбище? – подколол ее Таланов.

– Кладбище ничуть не хуже другого места, – заверила его Лика. – По крайней мере, от мертвых неприятностей гораздо меньше, чем от живых.

– Это точно, – согласился Антон и начал рассказывать.

Во-первых, никаких заявлений о пропаже женщин в полицию Сестрорецка не поступало. Блондинку, труп которой загадочно исчез с пляжа, никто не искал. Или просто времени мало прошло? Зато капитан Спиридонов нашел информацию о малолетних преступниках, убивших двадцать лет назад Регину Батурину и еще четверых человек. Точнее, сейчас они уже совсем не малолетки, а взрослые, еще молодые мужики, но сути дела это не меняло.

Сергей Кривоносов, бывший в банде за старшего, в данный момент четырежды судимый, отбывал наказание в колонии строгого режима «Черный дельфин», крупной тюрьме для содержания убийц в Соль-Илецке под Оренбургом. То ли шил войлочную обувь, на каждую пару которой наносилась эмблема дельфина, то ли работал в реставрационной мастерской, где приводили в порядок картины и иконы. Об этом история умалчивает. Как бы то ни было, совершить новое убийство в Сестрорецке он никак не мог.

Константина Соколова из списка подозреваемых тоже следовало вычеркнуть. Через полгода после суда он погиб в драке на территории воспитательной колонии, в которой отбывал наказание. Александр Чернов, отсидев свой срок десять лет, вышел на свободу, но в Сестрорецк не вернулся, остался на Севере, завербовался бурить нефтяные скважины. Там и живет уже десять лет, числясь при этом законопослушным гражданином.

В Сестрорецке проживает только четвертый участник тех далеких событий, получивший условный срок Андрей Богданов. Неприятностей с законом он с тех пор не имел, судимость его уже давно погашена, работает Богданов в небольшом шиномонтаже, ему же и принадлежащем, имеет жену и двоих детей и характеризуется сугубо положительно.

– Слушай, а ты знаешь, в каком именно шиномонтаже он работает? – воскликнула Лика, когда Антон закончил свой рассказ. – А давай туда съездим.

– И что спросим? Не убил ли он в понедельник еще одну девушку на пляже?

– Решим, что спросить. Для начала посмотрим на него, а дальше как пойдет.

– Ну да, сначала ввяжемся в бой, а потом увидим. – Антон засмеялся. – Луша, все-таки ты удивительная. Не потеряла искреннего интереса к жизни. Ладно, давай съездим, чтобы я был спокоен, что ты не отправишься туда одна. Поехали, я знаю куда.

Через десять минут он остановил свою машину у небольшого вагончика на окраине города. По всей видимости, это и есть шиномонтаж, принадлежащий Андрею Богданову. Им повезло, он сам тоже был тут – невысокий, но ладно скроенный мужичонка тридцати пяти лет, то есть почти Ликин ровесник. Она вспомнила, что, судя по материалам дела, он был самым младшим из нападавших. На момент совершения преступления ему оставалось два дня до четырнадцати.

Утвердительно ответив на вопрос Антона, он ли Андрей Богданов, мужик открыто и без всякой подозрительности спросил:

– А вы что хотели?

– А с чего вы взяли, что мы что-то хотим? – прищурился Таланов, не дав Лике открыть рот. – Может, я колесо пробил.

– Так чтобы колесо поменять, тебе мое имя без надобности, – усмехнулся Богданов. – Так чего надо-то?

Лика молчала, потому что понятия не имела, как сформулировать, что ей действительно надо. Не спросишь же в лоб: а не убил ли ты, мил человек, вчера и позавчера по женщине и не спрятал ли их трупы?

– Эта женщина, – начал Антон строгим голосом, – была фактически свидетелем преступления, которое вы совершили в две тысячи третьем году. Точнее, она была тем человеком, который нашел на пляже труп Регины Батуриной. Помните такое имя?

Богданов изменился в лице.

– Я за те преступления ответил, – хрипло проговорил он. – У меня уже даже судимость снята. Да и вообще, суд доказал, что я никого не убивал. Меня за хулиганство осудили, и все.

– Мы в курсе, – успокоил его Антон. – Тем более сейчас вам нечего скрывать. Просто Луша тогда потеряла память, и сейчас ей очень важно вспомнить, что именно случилось той ночью. Вы можете рассказать то, что знаете?

На лице Богданова появилось еще большее смятение. И это выглядело довольно странно. Двадцать лет прошло, свою установленную судом вину он давно искупил. Тогда чего так волнуется? Новые грехи покоя не дают?

– Да ничего я не знаю. Зачем к этому возвращаться-то через столько лет?

– Затем, что прошлой ночью я на том же самом месте снова нашла мертвую женщину с ножом в груди, – выпалила Лика. – И если вы не хотите, чтобы я подумала, что вы спустя двадцать лет повторили свой старый «подвиг», то лучше вам все-таки рассказать, что тогда произошло.

– Что-о-о-о? – У Богданова в прямом смысле слова подкосились ноги, и он упал на лавку, которая стояла перед входом в вагончик. – Вы что, хотите сказать, что произошло еще одно убийство? Вы из полиции? Вы думаете, что это я?

– Мы не из полиции, – чуть ли не по слогам произнес Антон, стараясь успокоить не на шутку испугавшегося мужика. – Но полиция может прийти следом за нами. Именно поэтому нам и нужно во всем разобраться. Вы ведь ни в чем не виноваты?

Богданов так сильно замотал головой, что Лика испугалась, что она сейчас отвалится.

– Н-н-не я, – заикающимся голосом выдавил он. – Ни тогда, ни сейчас.

– То, что вы не убивали тогда, суд доказал, – сказала Лика. – Поэтому вы можете без страха сказать мне, что тогда произошло. Вы оказались на пляже. Та девушка, Регина, она была там одна? Что она делала, когда ваши друзья на нее напали? После ее убийства вас кто-то спугнул? Вас мог видеть высокий седой человек? Лично вы не заметили там другую девушку? Ту, которой тот высокий седой человек кричал, чтобы она убегала и спасалась? Где вы взяли нож, которым убили Регину? Чей это был нож?

Богданов только открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, будучи не в силах сказать ни слова.

– Андрей, все серьезно, – не отставал Антон. – Спустя двадцать лет на пляже убита еще одна женщина, и убийство совершено таким же точно способом. Возможно, эти преступления связаны, возможно, нет. Скорее всего, нет, потому что вы – единственный участник тех событий, который сейчас живет в Сестрорецке, и вы не похожи на убийцу. Тем важнее выяснить, что произошло, чтобы не пострадали другие люди. Вы понимаете?

– Я не убивал! – закричал Богданов, но тут же осекся и стал говорить тише: – Я не убивал. Никого не убивал.

– Андрей, успокойтесь и расскажите про ту ночь. Что произошло во время убийства Регины Батуриной?

Богданов затравленно смотрел на них и молчал. Вид у него стал совсем несчастный.

– Андрей, вам нечего бояться. Все сроки давности истекли. Даже по особо тяжким преступлениям они составляют пятнадцать лет, а прошло уже двадцать.

Их собеседник неожиданно начал смеяться. Все громче и громче. Со стороны это походило на истерику.

– Особо тяжким? – переспросил он, отсмеявшись. – Да в том-то и дело, что бояться мне нечего. Я же сказал, что к убийству той девушки не имею никакого отношения. И парни не имеют.

– В смысле? – не поняла Лика.

– Да в прямом! Тех четырех мужиков мы действительно грабили. Я-то на шухере стоял, как самый маленький. Именно поэтому условкой и отделался. Двоих Соколов убил, одного Кривоносов, одного Чернов. А девку никто не трогал, хотя Кривоносов на себя вину на следствии и суде взял.

– Как не трогал? – взгляд Антона стал острым, внимательным.

– А так. Мы на том пляже вообще не были. Последнего мужика зарезали, с которым вместе водку пили, шум поднялся, мы деру дали. Сначала к Соколовской подруге пошли, Ирке Матвеевой, у нее водкой догонялись, а потом по домам разбежались. А часа в два ночи за нами и пришли. Соседи того последнего мужика, Плотников который, нас увидели и Сашку Чернова опознали. Знакомые его матери оказались. Вот за ним первым и пришли, а потом уже и за нами. А на пляж мы не ходили даже.

– Погодите. Я ничего не понимаю, – жалобно пролепетала Лика. – Если вы не убивали Регину, то в убийстве-то зачем признались? Какой вам был смысл еще один труп на себя вешать?

– Так мент попросил. Начальник городского УВД. Марлицкий Валентин Михайлович. Прямо под утро, когда мы чуть протрезвели, собрал нас в одной камере и сделку предложил. Мол, мы берем на себя убийство телки на пляже, а он делает все, чтобы нас быстро осудили, пока парням еще шестнадцать не исполнилось. Если бы их судили позже, могли бы и большие сроки впаять, а так они по десять лет получили. По-божески, за четыре-то убийства. А я вообще условное получил за то, что согласился молчать.

– А как же вы показания давали, если на пляже не были? – с подозрением спросил Таланов.

– Так нам Марлицкий все рассказал. И фотографии показал. Как тело лежало. Как эта девка одета была. Каким ножом ее убили.

При слове «нож» Лика встрепенулась. В ее сне нож был дедов. С берестяной ручкой, а на самом деле?

– И каким ножом ее убили? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Да не помню я, – взмахнул рукой Богданов. – Двадцать лет прошло. И вообще про нож Кривоносов запоминал, а не я. Это же он, по версии следствия, удар нанес.

Лика чувствовала, что у нее голова идет кругом. Получается, что убийство Регины Батуриной двадцать лет назад совершила не осужденная за это четверка, признавшаяся в этом преступлении? А чужую вину они взяли на себя, потому что их попросил об этом начальник уголовного розыска? Зачем? Почему? Кого он выгораживал?

Самое интересное, что Валентина Михайловича Марлицкого она знала и хорошо помнила. Это был друг детства ее деда, когда-то в молодости влюбленный в бабушку и всю жизнь подшучивавший над тем, что так и не смог ее отбить. Откуда-то из недр памяти всплыло совершенно белое бабушкино лицо, там, на пляже, куда ее привела рыдающая внучка.

Какая картина открылась бабушкиным глазам? Бездыханный муж, а неподалеку тело убитой соседской девочки, у которой из груди торчит нож с характерной ручкой. Нож, сделанный этим самым мужем. Что было дальше? А дальше совершенно точно на место происшествия приехал дядя Валя. То есть полковник Валентин Михайлович Марлицкий, которому позвонила бабушка. Да, точно. Лика помнила, как бабушка привела ее в дом и строго-настрого велела никуда не выходить, а потом появился друг семьи, и они с бабушкой куда-то ушли, а потом она вернулась одна и начала мыть верстак в сарае и выбросила все дедовы ножи, и…

Тут Лика остановилась, потому что не могла продолжать. Следующим звеном логической цепочки ее рассуждений стал непреложный факт, что человеком, убившим Регину Батурину, был ее дед Андрей Сергеевич Ковалев. И именно его честь и спокойствие семьи спасал Марлицкий, уговорив взять на себя вину за это преступление подвернувшихся под руку несовершеннолетних мазуриков, которым все равно было нечего терять.

Они за это прошли по лайтовому варианту и получили всего по десять лет, а дедово имя не покрылось вечным позором. Что ж, если принять версию за рабочую, то она многое объясняет. И то, что бабушка сразу после похорон продала дом и уехала из Сестрорецка навсегда, и то, что она никогда не ездила на могилу деда и не упоминала его имя, и то, что она была категорически против, чтобы ее любимой внучке Луше возвращали память о той ночи. Бабушка не хотела, чтобы Луша вспомнила, что ее дед был убийцей.

Она покачнулась, оглушенная этим невозможным, невероятным открытием. Как говорил профессор Лагранж? Диссоциативная амнезия часто возникает в тех случаях, когда травмирующим психику фактором становится невыносимое чувство стыда за поступок близкого человека. И тогда боль неожиданного прозрения может оказаться слишком сильной. Да, именно такую боль она сейчас и испытывала.

– Спасибо вам, Андрей, мы пойдем, – сказала Лика деревянным голосом.

Антон внимательно посмотрел на нее, видимо, встревоженный и тоном голоса, и исказившимся лицом. В молчании они дошли до машины, и Лика нырнула в нее, словно в защитный кокон, вытащила из дверцы стоящую там бутылку воды, начала пить большими глотками. Вода лилась, расплескиваясь, на колени. Таланов отобрал у нее бутылку.

– Луш, ты чего?

Дыша тяжело, как собака, она рассказала ему о своем неприглядном открытии. Стыдно, конечно, но ей сейчас просто необходимо разделить с кем-то его непереносимую тяжесть.

– Погоди убиваться, – коротко то ли попросил, то ли приказал он. – Еще ничего не ясно. Это всего лишь версия.

– Нам надо ее проверить, – хрипло ответила Лика. – Я не знаю как, но надо. Если я буду твердо убеждена в том, что мой дед – убийца, то мне придется с этим жить. Но тогда я хочу иметь неопровержимые доказательства, что это именно так.

Вместе ответа Антон завел машину и тронул ее с места.

– Для начала нужно ответить на вопрос: зачем Андрею Сергеевичу было убивать Регину? Что такого ужасного она могла ему сделать?

Лика снова вспомнила пустынный пляж и лодочный домик, из которого сначала доносились страстные стоны, а потом выпорхнула Регина, оправляя на ходу платье. И ведь в тот вечер она сама так и не нашла деда на том месте, где он всегда ловил рыбу. Они разминулись, и, когда она вернулась домой, тот был уже там.

А что, если он был не на рыбалке? Что, если именно он был тем человеком, с которым у Регины была многолетняя связь? А тем страшным летом она собралась замуж. Решила связать свою жизнь с другим человеком и тем вечером встретилась с дедом на пляже, чтобы сказать ему, что все кончено. И тогда он убил ее. Из ревности. Чтобы не досталась другому.

Лика вспомнила сосредоточенное и будто отрешенное лицо деда, когда он тихо одевался, стараясь не разбудить их с бабушкой. Зачем он вдруг пошел на пляж посреди ночи, не потому ли, что у него была назначена там встреча? Память снова и снова услужливо подбрасывала картинки, подтверждающие ее правоту.

Вот Регина забегает к ним, чтобы вернуть корзину из-под яблок, и дед нежно обнимает ее за плечи. Вот они стоят на улочке, ведущей к домам, он что-то говорит, а соседская девушка внимательно слушает, с нежностью и покорностью глядя в его лицо. Вот бабушка говорит, какой красавицей выросла Регинка, а дед хмуро отмалчивается, а потом резко переводит разговор на другое.

Ее дед, умница, красавец, честный человек и отличный семьянин, минимум четыре года спал с соседской девчонкой, годящейся ему во внучки, успешно скрывал их связь от всей округи и убил ее из ревности, когда понял, что она уплывает у него из рук. Так выглядела горькая, ужасающая, бьющая под дых правда, с которой теперь предстояло жить.

В тягостном молчании они доехали до дома Антона. Лика прошла в дом, подошла к столу, достала из подставки нож с берестяной ручкой.

– Откуда он у тебя?

– Мы с Андреем Сергеевичем сделали. То есть делал он, конечно, я только смотрел. Мне восемь лет было, так что помогал я, сама понимаешь, немного. Он меня привечал, ты же помнишь, и в его мастерскую я входил затаив дыхание. Он любил делать ножи, и я помню, как Анна Ивановна ругалась, что в доме от них уже не повернуться. Но он все равно их делал и раздаривал всей округе.

– Нам нужно узнать, что тогда случилось, – заявила Лика твердо. – Иначе я не смогу с этим жить. Ты можешь через Спиридонова достать из архива то старое дело?

Антон улыбнулся.

– Для этого мне не нужен Спиридонов. Я легко взломаю любую базу данных и влезу в любой архив. Не переживай, мне нужно пару часов, и дело мы достанем. Что еще?

– Нужно найти Катьку, младшую сестру Регины. Она знала, с кем именно встречалась ее сестра. Более того, была влюблена в того же человека и страшно Регине завидовала. Говорила, что все равно его отобьет. Мол, рано или поздно он Регине надоест, а она к тому моменту станет старше и красивее, и тогда этот человек будет принадлежать ей. Если речь шла про деда, Катька это подтвердит.

– Хорошо, я найду. Базы загсов ломаются легче, чем полицейские, так что это дело, как говаривал Холмс, на одну трубку. Еще распоряжения будут?

– Нужно найти родственников Марлицкого. Он ровесник моего деда, то есть сейчас ему должно быть восемьдесят четыре года. Сам он вряд ли жив, а вот дети и внуки наверняка остались. Вдруг он когда-нибудь рассказывал им про должностное преступление, на которое пошел ради друга, а может, ради женщины, которую безответно любил всю жизнь.

– Ладно, я все сделаю. Вот только пообещай мне, что ты не будешь убиваться из-за скоропалительных выводов, которые поспешила сделать. Еще ничего не ясно. И лично я не верю, что твой дед мог совершить убийство. В моей памяти он остался удивительно светлым человеком.

– Антон! – закричала Лика. – Ты был восьмилетним ребенком!

Горе прорвало плотину, выстроенную достоинством, и она горько зарыдала, не в силах больше сдерживаться. Таланов шагнул к ней, обнял, прижал ее голову к своей груди, словно Лика маленький ребенок, а он взрослый, умудренный жизнью, опытный мужчина. А может, так оно и есть. Мальчик, которого она кормила кашей, вырос, и теперь от него пахло чем-то очень мужским, заставляя голову кружиться от этого аромата.

– Тихо-тихо, – приговаривал он, покачивая ее, словно маленькую девочку, – ничего пока не случилось. Мы во всем разберемся. И, по крайней мере, у твоего деда есть один неоспоримый аргумент в свою защиту.

– Какой? – с надеждой спросила Лика, задирая вверх залитое слезами лицо.

– Он уже двадцать лет как мертв. И точно не может быть причастен к тем двум трупам, которые ты нашла сначала на пляже, а потом в бассейне.

– А может, и не было никаких трупов? – задумчиво сказала Лика. Высвобождаться из кольца его рук ей почему-то не хотелось. Хорошо ей было в этом кольце, спокойно. – Может, это и правда игры моего подсознания, которое противится той страшной правде, которая лезет из его глубин. Может, мне действительно все привиделось. И трупы, и то, что кто-то ударил меня по голове? А на самом деле я просто поскользнулась и упала. Прав Константин Ливерьевич.

– Кстати, Луша, а он не мог быть тем самым человеком, с которым у Регины был роман? В конце концов, твоему деду тогда было уже за шестьдесят, а Благушину тридцать пять. Гораздо более подходящая партия для двадцатилетней девчонки. Да и Катьке в него было влюбиться проще. Учитель, как никак. Все девчонки влюбляются в своих учителей.

– Теоретически мог, – согласилась Лика, подумав. – А практически вряд ли. Я хорошо помню его жену. Они всегда и везде ходили втроем с маленькой дочкой. И Константин Ливерьевич так душевно всегда с ней играл. Он ее просто обожал, понимаешь? И Светлане он рассказал, что однолюб. Вряд ли врал, такие вещи обычно говорят искренне, именно потому, что про них никто не спрашивает.

– Тогда вспоминай, кто мог быть еще? Кто-то взрослый.

– Дядя Дима Ермолаев. Он на соседней улице жил. Лет сорок ему тогда было. Врач из сестрорецкой больницы. К нему еще все бегали, когда кто-то заболевал.

– А уж моя бабушка его просто застращала. – Антон засмеялся широко, раскатисто. – Я же болел в то время постоянно. То сопли, то кашель, то горло, то понос. Так что дядю Диму помню отлично. Да и не забывал, он же по-прежнему на соседней улице живет. Старый дом снес, новый отгрохал. Он как раз после того, как Регину убили, из больницы уволился и в Африку работать уехал. Вернулся спустя лет десять, не меньше. Заработал столько, что и на дом хватило, и на машину. А потом снова в местную больницу устроился, так до сих пор и работает.

– А семью его я не помню, – задумчиво сказала Лика. – Вот совсем. Вот жену Константина Ливерьевича отчетливо, остальных соседей тоже, а дядя Дима всегда один был.

– Так он и есть один. – Антон пожал плечами. – Так и не женился. Всегда говорит, что убежденный холостяк, потому что женщинам веры нет. Все равно предадут. Кстати, а вдруг он так говорит именно потому, что его Регина бросила?

– Ах, обмануть меня

Скачать книгу

* * *

Памяти моего мужа.
Спасибо, что ты был.

Все события вымышлены,
любые совпадения случайны.

– Понимаю, – легко согласилась Лика. – Больше и не надо.

В ее путешествии, картой которого служили детские воспоминания, Викентий ей был не нужен.

– Приходите, конечно, я всегда вам рада, и папа тоже. Но вы ведь научите меня, как правильно, да?

Последнее относилось уже к Лике.

– Да, конечно, – ответила она, протягивая паспорт.

– Я тоже на это надеюсь, – согласилась Лика.

– У вас все в порядке? Осмотрелись?

– Да, все хорошо, – тоже улыбнулась в ответ Лика. – Пойду погуляю.

– Хорошего дня.

– Вы что-то хотите?

– А вы до сих пор печь топите? – спросила Лика, сама не зная, зачем ей эта информация.

– Нет, отец электрический котел поставил. А система отопления все та же. Ей сносу нет. На совесть сделана.

– Это дед мастерил, – похвасталась Лика. – Он у меня был инженер. Очень хороший.

– Да и мой отец тоже с руками. Так что кое-что тут за двадцать лет изменилось.

– Гараж появился, беседка…

– Светлана, пока вы заняты, можно я по участку пройдусь?

– Конечно, – согласилась женщина. – Гуляйте сколько хотите, я чай в беседке накрою.

– Если я вас отвлекаю, то не нужно, – запротестовала Лика. – Я только немножко тут поброжу, и все.

Она снова засмеялась.

– Идите чай пить, – голос Светланы вывел ее из оцепенения.

В ее детстве самовар всегда был настоящим, на сосновых шишках.

– Мне неудобно, – снова смутилась Лика. – Получается, я вам на голову свалилась.

Они не спеша пили чай и ели блины. Очень вкусные.

– К-какие убийства? – спросила она сквозь кашель.

Светлана похлопала ее по спине, протянула салфетку, чтобы промокнуть облитые колени.

– Вы что? Вам плохо?

– Какой ужас! – искренне посочувствовала Светлана. – Какой удар для ребенка. Это ж сколько лет вам было?

– Шестнадцать. Не такой уж и ребенок.

– Но все равно ужасно. Бедненькая, через что же вам пришлось пройти.

– А как же иначе? Вы, Лика, заходите, когда захочется. Всегда будем вам рады. Вы остановились-то где?

– В «Зеландии».

– Здрасьте, теть Свет, – весело проговорил он, – я в магазин собрался. Надо что-нибудь?

– Ну ладно. Тогда держите, я тарелку из-под вашего пирога захватил.

– Ну как? Вкусный пирог-то был?

– Объедение, теть Свет. Ваши яблочные пироги – лучшее, что я когда-либо ел.

– Ладно уж, угодник. Захвалишь совсем, – зарделась Светлана.

– Луша? Неужели это ты? Не может быть! Луша!

* * *

– Да, бабуль?

– Добеги до Талановых, там Антошка опять без тебя есть не хочет.

– Да, это я, – вежливо сказала она, не очень понимая, с кем разговаривает.

– Прости, я не знала, – смутилась Лика и выругала себя за то, что проявила подобную бестактность.

Конечно, двадцать лет прошло, и хотя Талановы были младше, чем ее дед и бабушка, но все-таки немолоды.

– Да, спасибо за приглашение. Но ты же в магазин собирался.

– Ничего страшного, вечером съезжу или завтра. Луша, если бы ты знала, как я рад тебя видеть!

– Кем ты работаешь, Антош?

– Не женат?

– И какие же?

– Я всю жизнь ищу девушку, которая была бы похожа на тебя, – ответил он.

Теперь к изумлению в глазах Антона примешивалась легкая тревога, причины появления которой Лика не знала.

– Луша, Регина умерла двадцать лет назад, – ответил он осторожно. – Ты что, не помнишь?

Лика споткнулась, и он был вынужден подхватить ее под локоть. Иначе она бы упала.

– Антон, что случилось с Региной? – спросила она.

Отчего-то Лике казалось, что ей важно это знать.

– Так подростки убили, – ответил он. – На пляже ударили ножом, чтобы отобрать мобильный телефон.

За разговором они дошли до дома Талановых. Он сильно изменился за последние двадцать лет.

– Я сейчас чайник поставлю, – предложил Антон, когда они, закончив экскурсию, пришли на кухню. – Ты голодная?

– Нет, – покачала головой Лика. – Меня Светлана блинами накормила.

– Спасибо, – тихо сказала Лика. – Антон, а ты знаешь, где его могила? Сможешь отвести меня туда?

– Везде сходим или съездим, – заверил Антон.

– На велосипеде? – уточнила Лика. – У тебя найдется второй?

– Что вы имеете в виду? – уточнила Лика.

– Но я ничего подобного не совершала! – воскликнула Лика.

– Мои родные не могли сделать ничего плохого, – твердо заявила Лика. – Это невозможно.

* * *

– Прочь! – требовал голос. – Прочь отсюда. Беги! Луша, беги!

– Луша? Ты чего не спишь? У тебя что-то болит?

Повернула голову в сторону пустой половины кровати.

– А дед где? Что вы колобродите-то, полуночники?

– Ты молчишь-то чего, Луша?

– Вот и проверим, – сказала она себе, прогоняя сомнения.

Дай мне ладонь, я погадаю.
Забудь про сон – это обманы для тебя.
Твой прежний дом не допускает,
Чтоб ты забыл, где была твоя земля[1], —

затянула она песню, которую исполняла певица Нюша. Шаг, еще шаг.

Я не боюсь, я улыбнусь – и, знаешь,
Я не боюсь, если ты рядом, я улыбаюсь…
Я не боюсь, я улыбнусь и, – и знаешь,
Я не боюсь – знаю, ты рядом, я улыбаюсь…

– Ирина, просыпайтесь! – В этот раз она вовсе не боялась нарушить покой дежурного администратора.

Девушка подняла голову и посмотрела на Лику мутными со сна глазами.

– Что случилось? Вам плохо?

– Нет, не мне. Там на пляже женщина. Ее ударили ножом. Я даже не поняла, умерла она или нет. Звоните!

– Куда?

– В «Скорую». И еще в полицию. Вы понимаете, на пляже совершено преступление!

– Там что, труп? – Голос Ирины поехал куда-то вверх и вбок.

– Я не знаю, – нетерпеливо повторила Лика. – Звоните, пусть полиция разбирается. И врачи.

– Они велели, чтобы вы тоже ждали.

– Разумеется, я подожду. Может, мы с вами пройдем на берег? Туда, где лежит тело?

– Может, разбудить Эльмиру Степановну?

– А если что-то случится?

– Я должна вызвать старшего менеджера. Это несложно. Она живет неподалеку.

– Я не смогу. – Ирина практически плакала. – Я боюсь покойников.

– Тогда тем более звоните менеджеру.

– Что тут у вас случилось? – спросил полицейский, представившийся капитаном Спиридоновым.

– Я нашла на пляже женщину, возможно мертвую. Но я не проверяла.

– Так уж и мертвую, – усомнился капитан. – Может, пьяную?

– Нож… По рукоятку… А вы, простите, кто?

– Что вы имеете в виду?

– Кажется?

– Приехали и вспомнили, значит. Ладно, разберемся. Показывайте, кого вы там нашли.

Они вышли на улицу и зашагали к калитке. Следом за ними шла бригада врачей «Скорой помощи».

– Ты кругом объедь, – отдал указание шоферу врач. – Подгони машину по Пляжной улице. Ближе будет.

– Ничего не понимаю, – пробормотала она.

– Та-а-ак, – протянул капитан Спиридонов голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – И где ваш труп?

– Так. Дамочка, вы понимаете, что мы сейчас будем оформлять ложный вызов? – спросил у Лики Спиридонов.

– Он не был ложным. Я. Нашла. На пляже. Убитую. Женщину. Или раненую. И вызвала полицию.

– И куда она, по-вашему, подевалась?

– Что за машина? Какой марки? Цвет? Кто был за рулем?

– Я ее не видела, только слышала.

– Так, дамочка. Вы зачем нам голову морочите?

– Лунатизмом я не страдаю тоже. И я не сумасшедшая. У меня диссоциативная амнезия, но я начинаю вспоминать.

– Мне не нужен никакой укол!

– Тогда мы поедем. Всего доброго.

Медики уехали, полицейские повернулись к Лике:

– Мы тоже прощаемся. Вы вернетесь в отель или тут останетесь?

– Я старший менеджер отеля «Зеландия» Нина Полунина. Что тут произошло?

– Мне ничего не померещилось, – проскрежетала Лика.

– До свидания.

Полицейские дошли до своей машины, сели в нее и уехали. Лика и женщина остались стоять перед входом.

– Вам нужна помощь? – спросила администратор участливо.

– Какая помощь?

– Может быть, медицинская?

– Мне не понадобится никакой врач. Но в любом случае простите. Из-за меня вас подняли среди ночи.

– Ничего. У меня работа такая. Сейчас успокою Ирочку и поеду домой, досыпать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – пробормотала Лика и пошла в свой номер.

Она была уверена, что не сомкнет глаз, но уснула, едва ее голова коснулась подушки.

Проснулась она от телефонного звонка. Звонила мама, обеспокоенная, что дочка накануне не выходила на связь.

– У тебя все хорошо? – встревоженно спросила мама.

Мама сказала, что помнит.

– Доброе утро.

– Просто отлично, – заверила ее Лика.

– Гузель, – одернула заболтавшуюся напарницу голубоглазая.

Та смутилась и замолчала.

– Я ужасно спала, – пожаловалась мужу сидящая за соседним столиком старушка.

– Ты же с вечера приняла таблетку, я видел.

Лика навострила уши.

– Кто кричал? – спросил пожилой мужчина.

– Не знаю. Я совершенно точно проснулась от женского крика, а потом слышала еще один. Меня это растревожило.

Светлана в беседке возилась с царским вареньем.

– Добрый денек! – крикнула она, завидев Лику у забора. – Заходите.

– Спасибо! – тоже крикнула в ответ Лика. – Давайте я вам помогу.

– Оно вам надо? – усомнилась Светлана. – Это такое дело нудное.

– Тогда сейчас фартук принесу. Ягода сладкая, липкая, испачкаетесь.

– Светлана Леонидовна, добрый день.

– Здравствуйте, Константин Ливерьевич.

– Да, я их внучка. И да, давненько. Я двадцать лет тут не была, вот решила приехать, вспомнить детские годы.

– Только ей об этом не говорите. – Светлана озорно засмеялась. – Обидится.

– Женщин обижать нельзя, – заметил гость и ушел, снова оставив хозяйку и Лику одних.

– То есть у него кто-то есть?

Женщина вздохнула.

* * *

– Давай прокатимся, – сказала Лика Антону. – Только недалеко. Я не садилась на велосипед двадцать лет.

– Боишься, что разучилась? Так это невозможно.

– Нет, просто боюсь, что вдруг упаду, да болеть все будет с непривычки потом.

– Ладно, недалеко так недалеко. Ты сейчас где? В отеле?

– Нет, у Светланы.

– Тогда приходи к моему дому, а я пока выкачу велосипеды. Ты помнишь, где это?

– Конечно. – Лика даже засмеялась, оттого что, по его мнению, могла это забыть. – Через две минуты буду.

– Откуда у тебя женская модель? – спросила она на правах почти старшей сестры. – Дамы сердца?

– Здорово! – крикнула она Антону, с улыбкой наблюдавшему за ней. – Догоняй!

– Антош, мне нужно с тобой поговорить, – сказала она, легонько вздохнув.

– Я тебя слушаю, – тут же откликнулся Таланов.

– Это же опасно, – заметил Антон. – Луша, как ты могла так рисковать? Почему ты мне не позвонила?

– Ночью? Из-за того, что мне что-то послышалось?

– Ладно, это уже случилось. Просто пообещай, что больше ты никогда так не поступишь.

Вид у него был такой серьезный, что Лика даже улыбнулась. Вырос мальчик, ой как вырос!

– Хорошо, обещаю.

– Хорошо, – продолжил Антон. – Идем дальше. Сколько времени ты отсутствовала на пляже?

Лика снова подумала.

– Как, ты говоришь, фамилия полицейского, который приезжал на место преступления?

– Капитан Спиридонов.

– Вадька.

– Ты его знаешь?

– В одном классе учились. Вот что, я ему вечером позвоню.

– Зачем? Чтобы он сказал, что какая-то ненормальная переполошила всех ночью из-за несуществующего трупа?

Теперь взгляд Антона стал внимательным, острым.

– Луша, я не понял, ты хочешь этот труп найти, что ли?

– А почему ты думаешь, что он не планировал убийство заранее?

1 Цит. здесь и ниже из песни Нюши «Не боюсь».

Скачать книгу

Стереть из памяти бесплатное чтение

Людмила Мартова Стереть из памяти

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Людмила Мартова
Стереть из памяти