Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя бесплатное чтение

Токо-па Тернер
Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя

Посвящается Крейгу,

который и есть то основание,

откуда берет начало

моя принадлежность.

Toko-pa Turner

BELONGING: REMEMBERING OURSELVES HOME

Copyright © 2017 by Toko-pa Turner.

All rights reserved. Published and distributed by

Her Own Room Press (British Columbia, Canada).

© Маслов С., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2023

Слова признательности

Я хочу поблагодарить Терри Кемптона, моего друга и редактора, за то, что он прошел вместе со мной весь этот нелегкий путь, со знанием дела помогая появиться на свет этой книге; Анджелу Гиги, прочитавшую всю рукопись от начала и до конца и заразившую меня своей решительностью, снабдив еще и ценными замечаниями; Каойму Меррик ― за ее расточительно щедрые страницы, преисполненные энтузиазмом; Мишель Тохер ― за то, что она воодушевила меня вынести историю личной жизни на суд читателей; Молли Костелло, которая смогла в иллюстрации обложки книги воплотить все, что я хотела сказать в своей книге; свою покойную наставницу Энни Якобсен, которая, вопреки всем мои сомнениям, убедила меня, что я могу писать хорошие книги; и, больше всех, Крейга Паттерсона, моего любимого мужа, ежедневно показывающего мне, как создается принадлежность, ― своим неизменным обаянием, мудрой критикой и беспредельной щедростью своей нежности. И в заключение я хотела бы высказать слова признательности острову Солт-Спринг за то, что он удерживает меня в мистических объятиях своих переплетенных ветвей и питает своей влагой мои слова.

Посвящается всем бунтарям и белым воронам, отщепенцам и аутсайдерам. Посвящается всем беженцам, сиротам, козлам отпущения и тем, кто не от мира сего. Посвящается всем изгоям, брошенным, отверженным и дауншифтерам.

Желаю вам понять, причем со все возрастающей ясностью, что вы знаете то, что вам известно.

Желаю вам отказаться от неуверенности в себе, мягкотелости и нерешительности.

Желаю вам найти в себе силы быть непохожим на других и в процессе этого испытать безоговорочную любовь.

Желаю вам не обращать внимания на неправильное восприятие вас окружающими людьми и научиться четко и тактично доносить до них свое несогласие.

Желаю вам со всепоглощающей ясностью природы, живущей внутри вас, увидеть, что ваш голос не просто необходим, но и крайне важен, чтобы докричаться до нас из всего этого хаоса.

Желаю вам чувствовать поддержку, сопричастность и уверенность, когда вы вручаете самих себя и все ваши бесценные дары окружающему миру.

Желаю вам уверенности в том, что, даже когда вы остаетесь один на один со всем миром, вы не одиноки.

С любовью,

Токо-па

Глава I. Нечто более важное

В этом бренном мире, которому ты принадлежишь. В этот момент, в этом месте, где ты живешь, есть нечто более важное, что всегда сопровождает тебя. Ты тесно связан с целой чередой поколений выживших. Где-то между героическими смертями, за которыми последовали новые жизни, и предшествовавшими им любовными встречами начала хитроумно плестись история твоей жизни. Сливаясь с безудержным ликованием природы, ты продолжаешь шаг за шагом идти по жизни. Благодаря условиям каждого времени года и неосязаемому предрасположению небес твоя жизнь пусть и с трудом, но все-таки продолжается.

Хотя, возможно, ты чувствуешь, как и многие из нас, тоску жизни, осиротевшей из-за отсутствия принадлежности.

Существует много способов стать сиротой. Это может произойти либо из-за того, что родители не хотят заботиться о тебе, либо из-за того, что кто-то не воспринимает всерьез твои таланты. Из-за Системы, которая требует от тебя благонадежности, но одновременно старается избавиться от твоей самобытности. Или по «милости» истории, когда из-за нетерпимости и войны ты стал беженцем.

Но мы также можем осиротеть из-за культуры, которая увековечивает одни ценности и отвергает другие, заставляя нас отщепить от себя те части собственного «я», которые ей нежелательны. И это, вероятно, худший вариант сиротства, потому что он приводит к отчужденности, к которой мы все так или иначе причастны.

Итак, начав с такой незаметной на первый взгляд ранки, даже не понимая, почему все потеряли, мы должны жить с этим всю оставшуюся жизнь. Мы должны начинать с отсутствия ― сильного душевного порыва к недостижимому желанию смягчить боль ― и проследовать за ним в самое сердце изгоя, чтобы узнать, что можно (если вообще можно) сделать с этой пустотой. То есть стать найденышем, лишенным родителей.

Хотя многое в нашей жизни обусловлено принадлежностью, тем не менее о ней редко говорят на людях. Как и в случае с горем, смертью и чувством собственной неполноценности, нас подводят к мысли о том, что ощущать свою непричастность ― постыдное дело и в этом случае лучше уйти в тень. Весь парадокс состоит в том, что современная культура страдает от эпидемии враждебности, поэтому многие из нас испытывают одиночество из-за своей непричастности, как если бы кто-то еще был внутри вещи, снаружи которой только мы стоим в одиночестве. И замалчивание своего личного опыта о том, как жить в отчуждении, по большей части и является тем, что обусловливает его сохранение в веках.

Мы живем во времена разобщения, когда расизм, сексизм, ксенофобия и другие системные формы искусственного обособления или «отчуждения» укрепляют позиции во всем мире. Сегодня, как никогда раньше, мы становимся свидетелями такой массовой миграции людей через границы, которую можно сравнить с сейсмической активностью. И все трудности, вызванные оседанием и ассимиляцией, продолжают оставаться такими же глобальными и сложными, как и во времена нескольких предшествующих поколений. Сегодня мы оказались в критической ситуации, расходясь во мнениях по политическим, гендерным и расовым вопросам. И на этом безмолвном пути принадлежность становится главным камнем преткновения нашего времени.

Несомненно, один из самых главных мотиваторов моей жизни, страстное желание принадлежности, формировало меня таким образом, что я и не догадывалась об этом, до тех пор, пока в конце концов оно не схватило меня за волосы и не заволокло на ужасающее прокрустово ложе. Эта книга представляет собой путевые заметки об инициации, на которую у меня ушли годы, и о пути, ведущем через кажущуюся бесконечной череду ворот, причем каждые из них требовали отказаться от чего-то ценного для меня. Таким образом, я обращаюсь к тебе не как эксперт в области принадлежности, а как сирота, которой необходимо было открыть, как много приходится терять, прежде чем заново откроешь себя.

Принадлежность может быть самой разнообразной. Первое, что приходит на ум, ― это ощущение сопричастности к социуму по роду деятельности или по территориальному признаку. Для многих из нас страстное желание принадлежать начинается с семьи. Затем следует ощущение сильного стремления быть рядом с близким человеком в святилище любовных отношений и принадлежность, которую мы рвемся испытать ради каких-то своих целей или склонностей. Также существует духовное стремление принадлежать к исповеданию тех или иных традиций или обычаев, принадлежность к познанию и приобщению к наследию предков. И хотя мы даже не замечаем, как такое разъединение влияет на нас, вызванная им боль отдается эхом в наших телах.

Также существуют такие едва уловимые виды принадлежностей, как, например, та, которую мы должны, по большому счету, сделать историей своей жизни, и таланты, которые будут выкованы из этого. И если шире взглянуть на эту проблему, то можно обнаружить сопричастность со всей землей, которая чувствуется (или не чувствуется) где-то в глубине сердца каждого из нас. Наконец, есть великая принадлежность, по-видимому, самая смутная и устойчивая из всех, – страстное желание принадлежать к «чему-то большему», что придает смысл всей нашей жизни.

Живой мост

На северо-востоке Индии, высоко в горах штата Мегхалая, летние муссонные дожди становятся настолько сильными, что текущие в долинах реки превращаются в бурные и непредсказуемые потоки, через которые невозможно переправиться. Несколько веков назад население прибрежных деревень придумало хитроумное решение проблемы. Люди стали сажать огромные раскидистые деревья – баньяны – на противоположных берегах и тянуть через реку их бегущие корни, пока они не соединялись друг с другом.

Несмотря на всю медленность процесса связывания корней и переплетения их вместе, жители деревень создают прочный живой мост, способный выдержать наводнения, вызванные муссонными дождями.

Но, так как всю эту работу нельзя выполнить в течение одной человеческой жизни, знание того, как связывать и содержать в хорошем состоянии мост из корней, передается молодому поколению, которое сохраняет эту традицию живой. Таким образом, оно вносит свою посильную лепту в сохранение мостов в долинах Мегхалаи, которые приводят в трепет только одним видом переплетенных живых корней [1].

Если использовать живой мост в качестве метафоры для объяснения того, как действует принадлежность, нам следует представить себя оказавшимися в затруднительном положении, стоящими на одном берегу бурлящей реки и стремящимися объединиться с чем-то важным, что лежит вне зоны нашего доступа. Будь то сильная тоска по поиску своего истинного места в этом мире, родственных душ или отношений, наполненных глубоким внутренним смыслом, в любом случае страстное желание принадлежать ― мощный безмолвный мотиватор, лежащий в основе многих наших стремлений.

В течение многих лет работы со сновидениями я обнаружила, что такое страстное желание быть частью чего-либо лежит в основе многих наших запросов. Это стремление к признанию своих талантов, к своей востребованности в любовных и родственных отношениях, к ощущению своей потребности и необходимости своему сообществу. Но это также является тяготением к открытию священной мотивации своей жизни, желание почувствовать себя находящимся на службе каким-то благородным целям и продолжать жить волшебной и удивительной жизнью.

Однако отчужденность, мрачная сестра принадлежности, настолько вездесуща, что вполне возможно называть это повальным увлечением. Мы сейчас гораздо лучше связаны друг с другом с технологической точки зрения, чем когда-либо за всю историю человечества, но при этом стали еще более одинокими и разобщенными. Мы принадлежим к тем поколениям, которые упустили возможность унаследовать те знания, которые навели бы нам мосты, соединяющие нас с принадлежностью. Но самое худшее заключается в нашей амнезии, так как мы часто даже и не осознаем что, что-то упустили.

Все чаще и чаще наши взаимоотношения друг с другом вытесняются бездушными машинами. Несмотря на всю цифровую коммуникацию, роботизацию клиентской службы или розничные автоматизированные продажи, вместо которых должны были бы быть живые люди, мы становимся заложниками технократической эры. В угоду корпоративным интересам мы, минимизированные до состояния потребителей, становимся винтиками той самой машины, перед которой оказываемся в неоплатном долгу. Эта значимая и зачастую скрытая сущность ― фундаментальная часть того, что лишает нас человечности, дает нам ощущение одноразового использования. Мы не любим эту машину, да и она, в свою очередь, не отвечает нам взаимностью.

Мы пытаемся наладить отношения, внести посильный вклад в механистическую хореографию вещей, но нам отравляет жизнь ощущение бесцельности. Мы чувствуем на подсознательном уровне, что существует что-то большее, чему мы стремимся принадлежать. И хотя мы не в состоянии объяснить, что это такое, мы ощущаем принадлежность всех окружающих к этому чему-то большему в те моменты, когда смотрим на это со стороны.

Нам больно из-за того, насколько заметно наше отсутствие в кругу принадлежности чему-то большему. Это отравляет нас изнутри. Хотя мы и пытаемся оставаться занятыми, нам редко когда удается унять скрытое внутри одиночество. Стоит лишь начать сокращать общение, и отчужденность становится настолько ощутимой, что угрожает поглотить нас целиком.

Неважно, насколько мы собранны и осуществляем поставленные цели, ― резкая боль, вызванная своей непричастностью, продолжает колоть нас изнутри.

И поскольку мы относимся к своим жизням как к проекту для реновации, то, естественно, пытаемся изо всех сил вызывать всеобщее восхищение, быть полезными, стойкими или продвинутыми. Мы всеми силами стараемся срезать острые углы, из-за которых, возможно, и не можем никак найти свое место в жизни. Но по мере того, как это «саморазвитие» посягает на нашу сокровенную первозданность, наши сны и наша связь с сакральным ослабевает. Пуская в ход все оставшиеся ресурсы ради подсознательного стремления принадлежать, мы чувствуем, как все меньше и меньше остается внутренней свободы и комфорта.

Именно здесь и находится наша стартовая позиция – в саднящей ране нашей потерянности, в ноющей боли нашего желания наряду со всеми найти себе место под солнцем. Прежде чем спросить себя, как исцелиться от отчужденности, мы должны сначала склониться над раной и выяснить причины ее появления. Мы должны разобраться с вопросом: а что нами было упущено? Чего нас лишили? И только погружение с головой в самую суть этого страстного стремления даст нам возможность хотя бы мельком увидеть свет того величия, которое предназначено для нас.

Мечты о своем доме

Человечеству свойственно естественное стремление к почитанию «чего-то большего», что связывает всех нас, но мы в наше время живем в своего рода духовной западне, где наши таланты служат только нам самим. В отличие от многих шаманских культур, практикующих снотворчество, ритуалы и обряд инициации, население стран Запада давно забыло то, что индейские народы считали первостепенной важностью: наш мир обязан жизнью непроявленному. Каждая охота и каждый сбор урожая, каждая смерть и каждое появление на свет отмечаются облачением в церемониальные наряды и проведением ритуала в честь того, что невидимо для нас, тем самым возвращаясь к тому источнику, который нас питает. Я полагаю, что наша отчужденность обусловлена чувством пренебрежения к этой взаимности.

Несмотря на то, что для каждой культуры характерна своя мифология, анимистическая модель мировоззрения состоит в осознании того, что во всем присутствует дух. Не только существа в человеческом обличии, как мы с вами, но и с четырьмя ногами, очень высокого роста, обладающие острым зрением и покрытые перьями, живущие в утесах сильные и молчаливые люди, обитающие в горах сонные мечтатели и хорошо известные своей общительностью люди, проживающие по берегам рек. Иногда можно поймать духа, если сверху накрыть его перевернутой вверх дном керамической чашкой.

В то время как анимистические воззрения сосуществуют с тем, что писатель и шаман индейцев майя Мартин Прехтель называет «сакральностью в природе», мы превращаемся в культурную среду, сходящую с ума от буквализма и рационализма. Порвав отношения с мифами и жизнью, наполненной символическими значениями, наши личные истории теряют свою значимость во всепоглощающей коллективной движущей силе. Также в результате такого разделения атрофируется наша способность воображать, удивляться и задумываться о том, какой дорогой идти дальше.

Но у каждого из нас есть собственные врата, ведущие назад к братству с таинством, ― через наши сны. Занятие снотворчеством ― мощный способ органично вплести себя заново в близкие отношения с тем, что последователи суфизма называют Возлюбленным: с божественной взаимосвязью, сакральностью в природе, откуда берут начало все живые существа. Насколько мы его помним, настолько и оно вспоминает о нас. Подобно живому мосту между двумя берегами одной реки, таким же образом и наш разговор является практикой принадлежности друг другу. В этой книге я буду рассказывать о своих снах, а также тех людей, которые мне любезно позволили это сделать, благодаря чему удалось наглядно показать различные пути, приводящие к принадлежности.

Я понимаю это следующим образом: сновидения ― часть нашей натуры, манифестирующая через нас. Точно таким же образом, как плодоносит дерево или цветет растение, сновидения представляют собой плодоношение нашего эго. Производство символов и последовательности увиденных событий ― биологическая необходимость. Мы не сможем выжить без снов. И хотя вполне возможно как-то жить, не вспоминая о своих снах, тем не менее в жизни, направляемой и формируемой сновидениями, следуют сокровенным знаниям самой земли. По мере нашего обучения тому, как следовать инстинктам, спрятанным в сокровенных глубинах нашей души, почтительно относясь к тому, с чем она согласна или нет, нам также приходится развивать способность замечать едва уловимые различия. Именно такая чувствительность и делает нас более проникновенными для чужих бед и одновременно многоязычными, давая возможность вступать в разговоры с носителями самых разных языков в окружающем мире.

Чувствительность ― это преимущество и ответственность воспоминания. Как писал Оскар Уайльд: «Мечтатель ― это тот, кто находит свой путь только при лунном свете, и для него самое страшное наказание, если он увидит, что появился рассвет перед концом всего мира». По мере того как мы приходим к пониманию симметрии между внешним ландшафтом и сокровенными глубинами своей души, нам ничего не остается делать, кроме как сожалеть о тех темных делах, которыми соблазнялась наша натура, опорочивалась, рассыпалась в раболепных благодарностях и в большинстве случаев стерла уже в памяти. Мы начинаем встречаться лицом к лицу с делами, к которым были когда-то причастны, и все происходит как в замедленном Апокалипсисе, то есть внутри и снаружи. Только оказавшись в таком месте утрат и стремлений, мы сможем начать вспоминать о своем доме.

В этой книге я пытаюсь превознести то, что понимаю как более широкое определение снотворчества: практику плетения живого моста между видимым и невидимым миром; устремление, которое можно сделать, только обладая запасом терпения; способность к сопереживанию и готовность принять ставку в игре такой, какая она есть, даже если и одной жизни будет мало, чтобы получить положенные дивиденды. В этом и состоит повседневная практика принадлежности.

Я надеюсь, что благодаря своему творчеству избавлю тебя, отважный странник, от замешательства, испытываемого в самом начале пути. Я представлю тебя точно таким же образом, как меня знакомили с различными людьми, стремившимися принадлежать чему-то большему, и то, как мы отдалились от них в первую очередь. Мы рассмотрим влияние, которое заставляет нас становиться уменьшенными версиями себя самих, причем именно таким образом нас и соблазняют вступить в ряды «ложной принадлежности». Мы повстречаемся с архетипом изгоя, а затем снизойдем до сути понимания изгнанника, что является болезненным, но крайне необходимым процессом отсева на пути к истинной принадлежности.

Там мы неожиданно повстречаем инаковость внутри себя, которой хочется принадлежать нам. В этом и заключается грандиозное дерзание, которое мне нравится называть Воспоминанием. Большинство из нас думают о принадлежности как о сказочном месте, и если мы будем продолжать усердно искать его, то рано или поздно найдем. А что, если принадлежность ― это вовсе не место, а опыт: совокупность навыков, которые мы в современной жизни потеряли или забыли? По аналогии с живым мостом эти навыки и являются способами, с помощью которых мы можем терпеливо вытягивать корни нашего разобщения, переплетать их и старательно заботиться о них ― и, занимаясь этим, восстановить свое членство в принадлежности.

Глава II. Происхождение отчужденности

Как и во всех других случаях, мой поиск принадлежности привел к отчужденности. Я помню повторяющуюся вновь и вновь сцену за обеденным столом, когда после очередного огорчения я бегу вся в слезах вверх по лестнице в свою комнату, отчаянно надеясь, что мать придет за мной и, ласково уговаривая, приведет меня обратно в принадлежность. Но она никогда не приходила. Вместо этого мне приходилось сползать по пожарной лестнице к кухне, тайно подслушивая, о чем говорят члены семьи во время моего отсутствия, в то время как мой живот урчал от голода.

И хотя каждый из нас может рассказать личную версию ожидания на лестнице, по сути, это и есть то, что чувствуешь, находясь вне принадлежности. Это мучительное предположение, что в тебе больше никто не нуждается. Когда жизнь не считает тебя чем-то необходимым. Если никто не приходит к тебе с приглашением, это подтверждает твои худшие опасения и загоняет как можно дальше ― туда, в удел изгоя, где смерть зовет к себе холодом.

Выражаясь символично, я провела многие годы жизни на этих «лестницах ожидания»: жаждущая любви, переживающая об упущенной возможности добиться признания, мечтающая, чтобы кто-нибудь вернул меня к принадлежности. И когда мои демарши из-за обеденного стола оказались недостаточно убедительными, чтобы заставить семью скучать по мне, я стала уходить дальше, дольше и в конце концов навсегда.

В девять лет я нашла наглухо заколоченный дом и попыталась превратить его в собственный. Там была тесная комнатушка размером два на четыре метра, находившаяся за задней дверью, забитой крест-накрест гвоздями, которую мне с огромным трудом удалось открыть, чтобы проникнуть внутрь. В течение нескольких недель я копалась в мусоре в поисках вещей, которые могли бы украсить это убогое, прогнившее укромное убежище. Я нашла метлу и вымела весь мусор, украдкой выскальзывала из дома с едой и приносила рисунки, чтобы украсить голые стены. Отлично сгодились части разбитой мебели, и спустя некоторое время я уже притворялась, что по-настоящему сбежала из дома.

Этот ранний порыв, возможно, был первым звоночком, предупреждавшим, что какая-то часть меня хотела отделиться, выделить себя из родной семьи. Несмотря на всю обветшалость моего убежища и опасность его обрушения, меня тянуло создать новую себя. Жить собственной жизнью. Конечно, я была слишком юной, чтобы заботиться о себе, и, когда в вечерних сумерках темнел дом, я против воли возвращалась домой, где никто даже не замечал моего отсутствия.

Когда люди узнаю´т, что я выросла в суфийском ашраме, их лица оживляются. Я могу только представить, сколь необычный мой образ может возникнуть в воображении у тех, чье воспитание было более консервативным. Внезапно, как если бы я испытала новое ощущение к людям, у меня всплыли в памяти воспоминания о кружащихся дервишах и поэзии Руми и Джебрана. Не вызывает сомнений, что для моего юного сердца такая жизнь в благочестивом сообществе, где музыка, молитва и поэзия органично вплетались в ежедневную рутину, оказалась быстро пролетевшим временем принадлежности. Но, подобно многим религиозным общинам, она произвела на меня неизгладимое впечатление.

Все восемнадцать комнат в нашем доме были переполнены странствующими последователями суфизма, но, несмотря на размер жилья, роскошью здесь и не пахло. Это был старый, сдаваемый в аренду многоквартирный дом в районе красных фонарей в Монреале, где летучие мыши своими когтями царапали стены, а проститутки и наркодилеры стояли снаружи у входной двери. Мы были очень бедными и жили вскладчину. Я помню промозглую квебекскую зиму, когда все коммунальные услуги были отключены за неуплату и нам приходилось спать вповалку у огня. Но в детском возрасте тебя это не касается. Всегда рядом был кто-то, кто мог тебя развлечь ― музыканты, артисты, цыгане и люди свободных профессий, ― и каждое лето мы выезжали на ретрит к реке Святого Лаврентия, причем к нам приезжали такие всемирно известные духовные учителя, как, например, суфийский проповедник Пир Вилайят Инайят Хан.

Больше всего мне запомнилась музыка. Суфийские песни ― смесь молитв на хинди, санскрите и арабском языках, посвященных Возлюбленному. Они взывали к Богу, моля открыть их сердца, просили свои страстные желания помочь им вернуться к божественным зарослям тростника, из которых мы, люди, слабые духом, были изгнаны. Мы всегда молились и распевали зикры, поминая имя Аллаха, а также танцевали до тех пор, пока не входили в транс.

Мне исполнилось восемь лет, когда мать забеременела от отчима моей сестрой и бабушка перевезла нашу семью из жилья, выданного нам городской коммуной, в двухквартирный коттедж на окраине города. Либо мы все внезапно оказались в стесненных условиях, либо дело было в стрессе, вызванным рождением ребенка в условиях крайней бедности, но этот пригород показался нам враждебной средой обитания, и все было так, как если бы я впервые попала в свою семью. Дом открылся мне с новой стороны, как место, где присутствовали нестабильность, ссоры и пренебрежение.

Отчим считался духовным лидером суфийской общины, но за закрытыми дверями был эмоционально неуравновешенным и склонным к физическому насилию. А моя мать, тренер по йоге и фитотерапевт, была одной из тех, кто с легкостью мог заражать людей креативностью и энтузиазмом; однако насколько легко ей давались душевные подъемы, настолько же быстро она падала духом. Предрасположенная к жестоким приступам депрессии и ярости, от которых так и не смогла вылечиться, мать своими причудами приводила дом в состояние разрухи. В зависимости от дня недели, а порой от часа, ее настроение менялось от маниакального до подавленного и мелочного, поэтому мы все учились ходить вокруг нее на цыпочках. В моменты депрессии она проявляла суицидальные наклонности, приходя в отчаяние от одной только мысли, что ее никто не любит и не ценит.

Уже в восьмилетнем возрасте мое сердце разрывалось от жалости к матери. Все, что я видела, ― это какой она была красивой, и мне казалось, что я обязана была успокаивать и поддерживать ее, укрывать ее под крылом моей любви. Но, как случается при внезапной грозе, когда быстро темнеют небеса, я отбивалась от ее нападок, если на нее находил приступ ярости. Возможно, из-за постоянной печали она испытывала отвращение к любому проявлению эмоций. Если я рыдала, она держалась подальше от меня и говорила, что я слишком все драматизирую или сама ищу повод для истерики.

Самые первые мои сны были о том, как мать бросает меня. Мне снилось, что она оставляет меня ночью в темной аллее из-за того, что я случайно обидела ее. Или что я попала в лапы похитителей, которые привязали меня к мишени и бросают в меня дротики. В самом деле, мне казалось, что существовали две версии моей матери: первая ― та, за которую я несла ответственность, и вторая ― для которой я всего лишь мишень.

Чем больше я пыталась быть любимой, тем чаще оказывалась в полном одиночестве в сгущающихся сумерках. Вскоре я начала сбегать из дома.

В одиннадцать лет мою голову переполняли мысли о суициде. Единственное, что мне было тогда непонятно, ― почему я принимаю близко к сердцу весь тот негатив, который выливала на меня семья. Суицид был высшей формой проявления несогласия с происходящим; это способ «реализовать» гнетущий позыв к смерти, который обволакивал мое сердце. Когда я разменяла четырнадцатый год жизни, то сбежала окончательно. Какое-то время я побиралась, спала на полу и завязывала худшие знакомства из всех возможных на тот момент. В конце концов, меня схватила полиция и отправила в изолятор временного содержания, где я и познакомилась на собственном опыте с тем, что мы называем Системой.

Системой являлась государственная организация, с усмешкой называемая «учреждением по уходу за сиротами». Одних из нас бросили родители, другие стали жертвами надругательств или были никому не нужны, также встречались и те, которых называли «трудными» подростками. У многих сирот, как и у меня, где-то были родители, но по запутанным причинам они сбежали от них, скатились на обочину жизни и оказались на разных стадиях физической и духовной беспризорности. Запуганные и растерянные, лишенные надежных ориентиров в жизни, большинство детей приобщилось к криминалу, насилию, наркотикам и нездоровому образу жизни.

Все последующие годы были худшими в моей жизни, но я каким-то образом понимала, что жить в бегах значительно лучше по сравнению с той жизнью, когда сама себе желаешь смерти. По крайней мере, здесь я находилась в компании таких же беспризорников, и мы вместе никому не принадлежали.

Исцеление иссохшегося без любви сердца может занять всю жизнь. Но тем из нас, кто пал духом, необходимо сказать, что есть лекарство для возвращения из изгнания. Это лекарство ― сокровище потерянное и обретенное ― и есть то, о чем, находясь в других обстоятельствах, мы вряд ли бы что-нибудь узнали. Если вы можете твердо придерживаться своей непричастности и способны ужиться с ужасом одиночества и отчуждения, то вы больше не будете подвластны стремлению избежать их.

Другими словами, вы на пути к возвращению домой.

Происхождение отчужденности

Рассматривая происхождение нашей отчужденности, начать мы должны со своих личных историй. Хотя у каждого человека есть собственный жизненный опыт, у нас все-таки больше сходств, чем различий. В детстве мы, естественно, склонны удивляться, мечтать и делать открытия. Мы можем часами жить в воображаемом мире, советуясь с природой, экспериментируя с чувствами и идеями, будучи убежденными в своей безопасности и уверенными в невозможном.

Как и положено в Эдемском саду, это время гармонии, изобилия и отсутствия стыда. Но в какой-то определенный момент каждый из нас, причем кто-то быстрее, чем другие, начинает испытывать постепенную или внезапную отчужденность от унаследованного от природы отношения к волшебству. Вероятно, нам скажут, чтобы мы прекратили витать в облаках, что это существует только в нашем воображении, что это всего лишь мечта. Нас спрашивают, кем мы хотим стать, когда вырастем, говорят о том, как должна вести себя «настоящая леди», вопреки нашему желанию заставляют заниматься общественной деятельностью в школе, да и во всех остальных случаях без какой-либо подготовки знакомят с общепринятой реальностью.

Для кого-то из нас первая отчужденность может быть спровоцирована нанесенной травмой, насилием или же пренебрежительным отношением. Вероятно, вас заставляли заботиться о нуждах окружающих людей, в то время как вашу личную жизнь не брали в расчет, ею пренебрегали или полностью игнорировали. Вероятно, вас приучили чувствовать свою необходимость только в одностороннем порядке, в то время как настоящие задатки вашей принадлежности были загнаны, как беглые преступники, в подполье.

Вероятно, вы и подобные вам стали объектами насмешек со стороны общества, в котором выросли. Возможно, требования, предъявляемые к вам социумом, заставили вас скрывать способности в то время, когда вы были заняты чем-то более срочным.

Какими бы ни были обстоятельства вашей первой отчужденности, вы в любом случае почувствуете, как образуется разрыв между тем, кто вы есть на самом деле, и тем, какими вы должны быть, чтобы выжить. И, таким образом, начинается работа по превращению наших качеств в более приемлемую версию нас самих. Со временем все усилия «сойти» за нормального становятся более чем успешными, и продолжается это до того времени, пока мы не начнем забывать об истинной сути.

Насколько я помню, в детстве мне часто говорили, что я слишком болтливая, шумная и чрезмерно привлекаю к себе внимание, поэтому я начала держаться, что называется, с «прохладцей». Такой флегматизм заметен у большинства городских подростков. Хотя внутри их происходит бурный гормональный взрыв и они переполнены страстью, безрассудством и стремлением, тем не менее они идут на все, лишь бы им поверили, что их ничего не касается. И это работает!

Едва я набила руку в том, как снизить уровень впечатлительности, меня, помню, хвалили за то, что я «угомонилась», будто бы предыдущая, настоящая версия меня раздражала окружающих людей или докучала им.

Но такое подавление эмоций может дать о себе знать во взрослом возрасте тяжелыми побочными эффектами.

Эти качества и способности, которые запрещается показывать в семьях, церквях, школах и других общественных институтах, тем не менее не прекращают существовать из-за того, что мы их игнорируем. Больше того, они стремятся «напасть» на владельцев, как будто борются за свое признание, принимая форму депрессии или заболевания, гнева или бунтарства.

Патологизация бунтарства у подростков ― один из самых больших уронов, которые мы можем нанести детям. Поскольку им в будущем предстоит определять ход развития культуры, есть объяснение, почему во многих культурах проводится ритуал посвящения во взрослую жизнь. Бунтарство, если к нему отнестись с глубоким уважением, ― жизненно важное противостояние обществу, чем обеспечивается наше самодостаточное развитие. Подобно тому, как в любых отношениях должно быть место напряженному противостоянию для усиления любовной связи, так и нашу молодежь нужно приглашать содействовать несогласием нашей общей активности. Это отправной пункт в жизни молодого человека, когда динамика отношений между взрослым и молодым поколениями меняется к худшему. Старшее поколение больше не должно вставать в позу поучающих ― наоборот, ему следует занять место слушателей. В конце концов, со старшим поколением делятся информацией как напрямую, так и опосредованно через культуру, и у них появляется возможность услышать от молодежи о том, как они живут.

Именно здесь больше всего требуются боль и ярость непричастных. В несогласии и готовности молодого человека бунтовать против несправедливости живет и благополучно развивается неистовый запас творческой энергии. Пока другие культуры придают этому переходному периоду огромное значение, мы устраиваем страшные волнения, обращаясь с молодежью как с ненормальными и буйнопомешанными, которых нужно исправлять и обучать покорности. Вместо того чтобы пригласить новых зрелых людей занять руководящие посты в нашем кругу принадлежности, попросить их вернуть к жизни наши замшелые структуры, их стремление к переменам подменяется цинизмом и жестокостью.

Такой нигилизм чреват негативными последствиями. Если пробудившаяся сила, как физиологическая, так и психическая, открыто отвергается, невозможно достичь своей цели, такой как, например, основа самоуважения, что так и есть на самом деле. В отсутствие обряда посвящения, во время которого говорят: «Твоя кровь необходима, твой гнев важен, твоя боль имеет значение», молодой человек не может найти место, где мог бы на деле показать преданность идеям, и вместо этого он постепенно движется в сторону еще большей отчужденности.

В конце концов, я сбежала из дома в одних носках. Перед тем как идти спать, мать спрятала всю мою обувь. Полная решимости, как это бывает, когда тебе исполнилось пятнадцать лет, я, невзирая ни на что, покинула дом и бежала по улице в одних носках, опасаясь наступить на что-нибудь острое в кромешной темноте. Через несколько дней полиция отыскала меня в доме друга, который был старше меня. Угрожая ему предъявлением обвинения, они забрали меня и увезли в патрульной машине. Мне навсегда врезался в память тот момент, когда один из полицейских повернулся ко мне и спросил, не хочу ли я, чтобы они отвезли меня домой. И со всей решительностью, на которую была способна, я ответила: «Нет».

Альтернативой этому, как я узнала позже, была ужасная колония для несовершеннолетних, где у меня сразу же забрали все личные вещи. Испугавшись, что я повешусь в крохотной камере с прорезью в двери для подачи пищи и одной красной тревожной кнопкой, они отобрали у меня еще и ремень. Меня отправили мыться вместе с другими девочками, снабдив крохотным тюбиком зубной пасты, кусочком мыла и полотенцем размером чуть больше носового платка. Количество вещей оказалось ничтожным, их практически и не было. Вода шумными толчками в непредсказуемые моменты вырывалась из кранов без вентилей, бетонные двери автоматически закрывались, а выключатели света отсутствовали: освещение отключалось по таймерам.

Один раз ко мне пришла мать, и все, что я помню, ― то, как ощущала себя диким зверем, сидящим по ту сторону перегородки из плексигласового стекла. Мне ничего не хотелось слышать, кроме как уговоров вернуться домой, но, как мне показалась, мать испытывала облегчение от того, что меня наконец-то задержали. Еще до того, как я узнала об этом, какие-то юридические фирмы дали ход судебному делу, по которому я проходила в качестве «добровольно передавшей себя» в руки Системы.

Я сама толком не знала, зачем оказалась там. Может быть, из-за того, что вещи, которые заставляли меня страдать, были неуловимыми, безымянными недостатками в моей жизни, и все эти годы я жила с несостоятельной верой, что мой травмированный жизненный опыт не имел никакого значения. Я верила, как неоднократно говорила мне мать, что я склонна все драматизировать и рано или поздно разрушу семью. Десятки лет жизни ушло на осознание того, что крохотному желудю моей судьбы потребовалась именно такая плохая почва, чтобы прорасти и окрепнуть. Мне нужно было познать настоящую печаль и ужиться с одиночеством, чтобы понять: нет любви лучше, чем любовь с готовностью идти на компромисс. Мне нужно было вырваться от тех, кто во имя любви меня изводил, завидовал и обижал.

Система месяцами тасовала меня по приютам и детдомам, не давая возможности пустить безжизненно повисшие, изнемогающие от жажды корни. Как только я стала испытывать чувство привязанности к загруженной сверх нормы социальной работнице, ее сразу же перевели на другую должность. Они даже никогда не прощались. Тем не менее я продолжала повторять свой ужасный ритуал распаковки немногочисленных пожитков только для того, чтобы вновь убыть в неизвестном направлении, и происходило это, как правило, глубокой ночью. Так я узнала о бесприютности и о том, как нужно уметь мимикрировать, чтобы просто выжить.

В попытке стать «своей в доску» приходится мастерски приспосабливаться, подобно хамелеону, который меняет окраску, чтобы слиться с окружающей средой. Я выучилась подстраиваться под окружение при появлении любой, едва заметной опасности, предвосхищать его потребности и быть полезной там, куда в очередной раз забросила меня судьба. Я могу быстро осваиваться на новом месте, находить кратчайшие пути и усваивать местные обычаи, чтобы сойти за свою. Но весь парадокс заключается в том, что все мое приспособленчество не приносит мне истинного ощущения принадлежности.

Хотя изгой хорошо знает, как видоизменяться, чтобы вполне сносно устроиться в любой среде обитания, тем не менее ему становится все труднее вспоминать свой истинный окрас. Возможно, он считает себя независимым от воображаемых или реальных ограничений, но одновременно стремится доверять месту жительства, людям или профессии в той мере, которой достаточно, чтобы пустить корни в местной почве.

И такое одиночество, которое не знает постоянного пристанища, может рано или поздно потребовать заплатить высокую цену.

Отчуждение продолжает преследовать человека, который сжег мосты. Вы можете оставить какие-то части себя самой в тех местах и временах, с которыми достаточно крепко сдружились. Чем больше вы оставляете позади себя, тем разобщеннее становитесь. Если вы именно такой человек и, возможно, сумели достигнуть признания окружающих, постарайтесь не столкнуться с потерей чувства близости с жизнью, которую построили своими руками.

В результате выставления напоказ истинной натуры там, где ее отвергнут, вы приобретаете защитный иммунитет к таким местам. Вы не можете больше мириться с причинением такой боли, поэтому отказываетесь показывать окружающим, кто вы на самом деле. Вы прекращаете жить в том месте, где были правдивы с окружающими людьми, и с течением времени отсутствие желания трансформируется в отчужденность от собственной натуры.

С возрастом мы теряем ощущение того, что у нас отсутствует проницательность. Вместо этого отсутствие само по себе становится злокачественным и распространяется, подобно едва заметной депрессии или нервозности. Проще говоря, если мы чувствуем себя изгоями, то показываем только те части себя самих, которые заставили нас уйти.

Путь праведников

Отчужденное эго сначала появляется в наших снах. Упущенная нами психическая энергия может принимать различные формы, так как непроизвольно пытается воссоединиться с нами. Вот почему я говорю клиентам, что мрачные сны ― это проверка себя самих: они означают готовность чего-либо прийти в наше сознание. Ночные кошмары ― те же самые сны, показанные в формате 3D, пытающиеся настойчиво привлечь наше внимание к тому, что уже готово к исцелению. Но если мы продолжаем не придавать этому значения, то отвергнутая энергия может принять форму психологических симптомов, таких как нервозность, панические атаки, ярость или депрессия.

Давайте, например, рассмотрим историю Элейн, женщины пятидесяти лет, выросшей в семье верующих христиан. Пройдя сквозь череду осознаний к своим собственным ценностям, она обратилась к снотворчеству, чтобы примириться со страстным стремлением вести другой образ жизни. Из-за расцерковления, которое повлекло за собой разрыв с приходской общиной, с источниками существования, утрату семейных отношений, все происходило мучительно больно и очень медленно. А в середине этого процесса Элейн приснился сон следующего содержания:

Путь праведников, сон Элейн

Я вместе со своей сестрой, воцерковленной верующей, захожу в закрытый торговый центр за покупками. Проход внутрь был очень узким, и примерно на полпути передо мной возникла ужасающая темная фигура, которая явно замышляла что-то недоброе и начала хватать меня. Я попыталась побежать назад, но так и не смогла сдвинуться с места, стояла как прикованная и взывала о помощи. В следующий момент передо мной появилась фигура, похожая на привидение, и сделала мне укол, чтобы я «заткнулась». Я успокоилась, но все еще не могла сдвинуться с места.

По мере анализа сна Элейн описывала торговый центр как многолюдное место, где все покупают то, что, как им внушали, принесет «вечное счастье». Когда она произнесла эти слова, ее вдруг поразило, насколько все похоже на то воздействие, которое она испытывала внутри церкви.

То, что торговый центр прекратил работу, был закрыт для шопинга, выглядело как разрыв Элейн со всеми, кто оказывал влияние на ее жизнь. Да, еще оставались глубинные связи, такие как, например, отношения с сестрой, которая пошла вместе с ней на «шопинг». Несмотря на степень «праведности» чувств, которые этот мир испытывал в отношении недавно открывшейся перед ней перспективы, она еще не была готова разорвать с ним отношения.

Я спросила Элейн о том, что она помнит о темной фигуре, которая хватала ее, и она ответила, что у нее были «перчатки без пальцев, как у нищенки». Благодаря такой небольшой детали мы начали понимать: эта фигура, стоявшая в узком тамбуре между входом и выходом в торговый центр, прообраз изгоя. Она делала все, лишь бы не пустить Элейн в торговый центр – церковь. Она была одинокой волчицей, отвергнутой обществом, лишенной социального положения, благосостояния или принадлежности. И фигура схватила Элейн, как это делает самый ужасный страх с каждым из нас, когда мы верим, что если не будем продолжать делать попытки проникнуть в этот мир, то рано или поздно окажемся на обочине жизни.

Когда я спросила Элейн, каково это, когда тебе делают успокаивающий укол, она ответила: «Он парализует». Пораженная резким переходом от того, как отчаянно она взывала о помощи, к тому спокойствию, в которое ее ввергла анестезия, я спросила, не было ли у нее ощущения депрессии. Она сразу же ответила утвердительно и добавила: «Пару недель назад я пережила сильнейший эмоциональный стресс и затем впала в депрессию».

Если мы примем все образы во снах Элейн за аспекты ее эго, то увидим в ней характерные черты изгоя, которые она скрывала от окружающих, живя вне принадлежности. Так, например, она никогда не обсуждала снотворчество ни с членами семьи, ни со знакомыми прихожанами, хотя оно является предметом ее страстной заинтересованности. Но в отчаянной попытке достучаться до внимания Элейн та отверженная часть ее эго стала приставать к ней и вредить, точно так же, как на ее месте поступил бы любой лишенный внимания или незаслуженно оклеветанный человек.

В результате всех этих перипетий изгой либо избавляется от принадлежности, либо иногда добровольно уходит, так как больше не может соответствовать условиям, предъявляемым к адекватности поведения. В любом случае он становится скитальцем, проводя все время в поиске места, которое можно было бы назвать домом.

Подобно Элейн, принц или принцесса в легендах должны переступить через дверной порог, вырваться из власти старых обычаев и благодаря этому узнать, на что они еще способны, кроме того как ждать того момента, когда унаследуют царство. Но без помощи снов и сказок, которые управляют этими отправными точками, изгой может застрять в пожизненной идентификации неискупленного архетипа.

Архетип изгоя

Подобно всем тем, кто охотится в стае, люди остерегаются и подозрительно относятся к тем, кто отличается. Совершили ли вы преступление, прибыли ли из другой страны, обладаете ли иными способностями, свойствами или предпочтениями ― или даже потому, что вы бедный, больной или раненый, ― вам предстоит убедиться, что вас принимают за архетип изгоя: сироты, белой вороны, бунтаря, аутсайдера, отщепенца, козла отпущения, лузера, бездомного, попрошайки, диссидента. Каким бы именем изгоя ни называли, он играет важную роль в мифологии и реальной жизни.

В каждой семье, во многих сказках есть тот, кому отводят роль белой вороны. Этот аутсайдер несет теневую проекцию за всю группу. В их коллективном неприятии белая ворона становится объединяющей силой. Другими словами, он является носителем отвергнутых, скрываемых, забытых эпизодов семейных историй, и, проживая свою жизнь так, как считает нужным, белая ворона зачастую несет ответственность за поддержание семьи в состоянии адекватного восприятия окружающей действительности.

Но как бы героически это ни звучало, на самом деле это нелегкий, одинокий путь. Независимо от того, бросили вас или вы ушли по собственной воле, обособление от семьи или жизнь вне семьи делает непричастность краеугольным камнем вашей жизни. Ощущение бездомности может существовать как неизменное условие в нашей психике, окрашивая все, что мы делаем, в блеклые тона.

В некоторых культурах сиротство синонимично отверженности обществом. Так, например, в Замбии унижают сирот и называют их «козлами», потому что их считают «бескультурными» из-за неучастия в обряде инициации и отсутствия знаний норм общественного поведения [2]. Однако есть ряд стран, в которых беспризорники считаются воспитанниками общества ― их защищают и даже почитают. У народности аканы, проживающей на территории Ганы, есть древняя народная песня под названием «Санса Крома», в которой говорится о том, что «дети, поющие эту песню, должны знать, что, если что-нибудь случится с их родителями и они станут сиротами… на защиту их встанет вся деревня» [3]. Изучив сказки народов мира о сиротах, мы найдем подобные лейтмотивы: «Сирот сразу же начинают жалеть и относиться к ним с уважением, ― пишет Мелани Кимбалл, профессор детской литературы в колледже Симмонс в Бостоне. ― Они являются олицетворением одиночества, но одновременно представляют собой отличную возможность для окружающих людей открыть себя заново» [4].

Давайте вообразим на мгновение, что мы смогли очистить от плевел наши разнообразные истории об изгнанниках и добраться до самой сути, чтобы узнать: а что у нас общего с теми, кто на своем жизненном опыте испытал то же самое?

Это и есть шаблоны поведения и искупления, которые мы называем архетипами.

Архетипы (греч. archetupos ― «первозданно вылепленный») ― прообразы присущего нам от рождения метафизического опыта. Подобно Герою, Мудрецу и Обманщику, такие общие архетипы можно найти в мифах и сказках всех народов мира, причем они неподвластны ни географии, ни времени, а их образцы появляются в наших снах во время важных жизненных перемен. Архетипы демонстрируют нам, что мы не просто проживаем свои малозначащие жизни, а отважно и решительно проходим через те же триумфальные арки, с благоговейным трепетом и торжественно, как герои и героини античности, которыми мы в детстве восхищались, читая сказки.

По мнению последовательницы психологической школы Юнга и психоаналитика Энн Бэлфорд Уланов, «насколько инстинкты относятся к телу, настолько архетипы считаются частью психики» [5]. Другими словами, архетипы ― врожденные рефлексы, которые приводятся в действие определенными условиями в окружающей среде и либо в лучшую, либо в худшую сторону определяют, как мы будем действовать и вести себя.

Изучая, как работают сны и сказки, мы можем создать архетипические карты, которые обеспечат нас еще большей способностью к действиям в неизведанном, потому что они помогут нам увидеть многозначительный размер нашего личного опыта. Они покажут нам, когда проходить обряды посвящения, такие как инициация, изгнание, символическая смерть и возрождение к жизни.

Архетип Изгоя/Сироты появляется в сотнях народных сказаний, научно-фантастической литературе и даже в фильмах. Такие литературные персонажи, как Золушка, девочка со спичками, Джейн Эйр, Фродо Бэггинс и Гарри Поттер, ― всемирно известные Изгои. Изгой часто является сиротой, который живет вне своей касты или социальной группы. Его воспринимают чуждым или потенциально опасным для обычаев, распространенных в обществе, и норм поведения. Он неудобный, иной, самобытный и одинокий в окружающем мире, напоминающем нам, как мы близки к тому, чтобы все бросить и остаться без поддержки. Но, пройдя долгий путь из грязи в князи, он также вдохновляет нас помнить о том, что можно преодолевать даже самые тяжелые случаи отверженности.

Таким образом, эти архетипы не просто отдельные образы или типажи, а примеры сценариев событий. Сирота в этих сказаниях всегда страдает от различных видов дурного обращения, оскорблений или пренебрежения к себе в том месте, где родился. Затем ему или ей представляется уникальная возможность отправиться на поиски или в путешествие, которой они должны обязательно воспользоваться, чтобы найти истинное место в окружающем мире. Но для этого необходимо оставить родной дом, разорвать отношения с социально близкой группой людей или семьей и выдержать длительный период разлуки.

Во время скитаний придется иногда преодолевать тяжелые трудности и быть на грани поражения. Но если мобилизовать все умственные способности и добродетели, чтобы удержать позиции, то появятся магические помощники, которые всегда придут на выручку. В конце сироту ждет победа ― и это место, где он или она обретает принадлежность к миру, что является бесспорным не только потому, что это место создано с нуля, но и из-за того, что оно достаточно вместительное, чтобы стать прибежищем для всех остальных.

Глава III. Комплекс Мертвой матери

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, бабушка подарила мне обручальное кольцо умершего дедушки. Я берегла его как могла. Оно было сделано из белого золота, украшено изысканными узорами, и, что важнее всего, на внутренней стороне было выгравировано имя дедушки, Тадеуш. Как-то раз я совершила непростительную ошибку, потому что не сняла его, перед тем как пойти купаться, и оно соскользнуло с пальца. Два часа подряд я ныряла на дно пруда в поисках, но каждый раз выныривала на поверхность ни с чем и вдобавок изможденная. Я стеснялась кому-нибудь признаться в этом, но, когда на следующие выходные мы ужинали у бабушки дома, она заметила его отсутствие. Я сказала ей, что мне очень стыдно, но я потеряла его. Мама повернулась ко мне и злобно выдавила из себя: «Ничего ценного нельзя доверять Токо».

Само по себе событие выглядело так, как если бы мать отнеслась ненадлежащим образом к выполнению своих родительских обязанностей в минуту душевной слабости. Однако если его рассматривать в качестве новейшего в постоянной череде жестоких случаев обращения, то приходишь к выводу, что велась целенаправленная компания по убеждению меня в том, что я неадекватна, ненадежна и недостойна права сидеть за семейным столом.

Если вы, как и я, выросли с чувством собственной невидимости, неполноценности или, того хуже, ― с ощущением, что вам всем видом показывают нежелательность вашего присутствия или желают смерти, ― возможно, вы ребенок женщины, одержимой комплексом Мертвой матери.

Комплекс Мертвой матери ― это научный термин, используемый для обозначения энергетики или архетипа, которое можно описать такими словами, как «внутреннее негодование», «отречение» или даже «желание уничтожить своего ребенка». Название комплекса впервые ввела в обращение юнгианский психоаналитик Мария-Луиза фон Франц [6], а позже его конкретизировала писательница, преподавательница и юнгианский психоаналитик Мэрион Вудман в интервью Даниэле Сьефф «Противостояние комплексу Мертвой матери» [7]. У ребенка, ставшего мишенью для комплекса Мертвой матери, постепенно развивается убеждение, что он живет в неспокойном мире и что его жизнь в опасности [8]. И еще долгое время после оставления родного дома ребенка будет неотступно преследовать комплекс Мертвой матери, но уже провоцируя на борьбу с ним изнутри.

Еще до того, как вы задумали испытать силы в чем-то новом, задействовать все творческие способности, воспользоваться своим голосом или начать движение в сторону перемен, комплекс Мертвой матери уже тут как тут. Подобно Медузе горгоне, ему достаточно поднять бровь, и все ваше тело окаменеет. Комплекс Мертвой матери ― это парализующая энергия, аннигилирующая ваше творческое начало и заставляющая вас навечно замолчать.

Он питается тем, что стыдит вас и вытягивает все жизненные силы, приходя в ярость от любого проявления эмоций или ярких качеств вашей личности.

Ребенок прекращает делиться творческой искрой, если больше не может противостоять боли неприятия. Он загоняет ее глубоко внутрь себя, где уже никто не сможет подвергнуть ее критике, веря, как ему и внушали, что все бесполезно. Как говорит Вудман: «Неповторимое творческое начало ребенка раскалывается на части и бесследно исчезает в глубинах его подсознания» [9].

Ребенок женщины, одержимой комплексом Мертвой матери, делает все возможное, чтобы выжить. Он начинает играть роль, которая, как он считает, поможет снискать расположение матери, пытаясь вести себя таким образом, чтобы упрочить шаткую позицию в принадлежности. Это может проявиться либо в перфекционизме – чтобы достичь установленной матерью планки завышенных требований, либо в яростном отстаивании независимости от нее, либо в попытке стать ее защитником или прислугой (или даже суррогатным мужем). То есть ребенок старается любым способом представлять собой ценность для нее, чтобы справиться с таким агрессивным внешним воздействием.

Как бы мы ни старались ее обхитрить, мы неизбежно впускаем в себя комплекс Мертвой матери; начинаем соединять ее голос со своим. Комплекс Мертвой матери разрушает нашу жизнь, так как действует изнутри. Как пишет Вудман: «Если бы плод в утробе матери знал, что он не того пола, который так страстно ожидают родители, или что у них не хватает денег, чтобы вырастить еще одного ребенка, или что его зачатие стало неприятной неожиданностью для супругов, или что он чудом избежал аборта, ребенок бы понял, что никто не дожидается его появления на свет… Он нежеланный. Может ли что-то быть хуже этого для беспомощного малыша, когда он с таким ощущением появляется на свет?» [10]. И по мере взросления ребенок проецирует это состояние нежеланного на окружающих людей, принимая в ответ отторжение от друзей, начальников и даже самой жизни. Но хуже всего, что ребенок обращает эту ледяную ненависть на себя самого».

Для меня комплекс Мертвой матери стал откровением, потому что все сразу встало на свои места и стало совершенно ясно, почему я хотела покончить жизнь самоубийством в детском возрасте. Суицид, или «сильное желание забвения смерти», ― тот способ, которым комплекс Мертвой матери проводил в жизнь кампанию против меня. Суицид ― материализовавшаяся версия отвержения, которое я ежедневно ощущала в отношении себя.

Я обнаружила, что живу в том состоянии, которое Сьефф называет «внутренним миром травмы», то есть в параллельной психической реальности, отличительными чертами которой являются страх, отчужденность и стыд. Большинство из нас думают, что травму можно нанести только при физическом, или сексуальном воздействии, или череде воздействий, но современные ученые считают, что существует гораздо больше едва различимых, коварных видов травм, пробуждающих последовательность ответных реакций в теле и нервной системе. Совершаемое насилие, хроническая неуравновешенность или беспорядок в доме, эмоциональное отвержение и отсутствие надежной привязанности к значимым в жизни ребенка взрослым из-за того, что последние пребывают в состоянии затяжной депрессии, психически больны, нестабильны или вынашивают идеи о самоубийстве, ― все вышеперечисленное может создать условия для эмоциональной травмы у ребенка.

Под воздействием травмы мы меняемся кардинальным образом не только в психологическом плане, но и на клеточном уровне. Воплотившись, комплекс Мертвой матери принимает форму самоотстранения, особенно в отношении своего собственного тела. Как пишет Вудман: «Если я голодна, меня не кормят. Если я устала, мне не дают отдохнуть. Если мне хочется подвигаться, меня заставляют оставаться неподвижной». Сьефф продолжает объяснять: «В ответ на воздействие сокрушительной болью и страхом начинают происходить биологические изменения, которые делают наш разум и тело исключительно чувствительными к потенциальным угрозам… мы видим опасности там, где их, возможно, нет, и слишком остро реагируем на эти вымышленные угрозы, причем таким образом, что сами на себя накликиваем беду».

Как-то раз я добиралась до места концерта автостопом из-за поломки машины, и меня решил подбросить пожилой мужчина за рулем очень грязного авто. Открыв дверь, я увидела собачью шерсть и мусор на сиденье, поэтому решила почистить его, перед тем как сесть в белой юбке. Водитель бросил мне сквозь зубы: «Давай садись! Это тебе не какое-то такси!» Я оцепенела. Всю поездку я не проронила ни слова, снедаемая яростью и стыдом. По воле случая, когда я пришла на концерт, этот старик весь вечер сидел рядом со мной. Я помню, как мою голову переполняли тихие мысли о несправедливости, затем они в мгновение ока стали обстреливать меня беглым огнем за мою манерную изысканность. Это был повтор хронического внутреннего спора с матерью, когда я постоянно пыталась изложить доводы в пользу обоснованности моих сердечных чувств… и проигрывала. Вскоре меня одолели мысли о собственном изгнанничестве: как будто все на концерте были внутри чего-то, а я ― снаружи. В конце концерта я уже с головой ушла в глубокий ступор стыда, и мне понадобилось несколько дней, чтобы выйти из него.

Удивительно, что столь незначительное событие привело меня в состояние такого отчаяния. Но когда вы живете в «мире травмы», за ваши отклики несет ответственность ослабленная нервная система, которая постоянно исходит из того, что вы все время находитесь под угрозой нападения или изгнания, даже если на самом деле опасность отсутствует.

Комплекс Мертвой матери наносит удар по телу, останавливает вас в ваших духовных поисках, заставляет молчать, как только вы собираетесь что-нибудь сказать. Он парализует энергию, в результате чего вы не можете принимать участие в окружающей жизни. Это и есть то, что Вудман называет «тактикой опоссума», когда «жизнь воспринимается как минное поле, на котором вы лежите, сбитая с ног взрывами, которые неслышны для всех остальных. Если в окружающей среде присутствует подсознательная враждебность, тонкое тело, действуя автоматически, замыкается в себе и переходит в состояние “мертвого”» [11].

Для исцеления раны, оставленной комплексом Мертвой матери, полезно понять его происхождение и то, как он стал таким ужасающим выражением природы человека. Обратившись к мифу о Медузе горгоне, мы узнаем, что Медуза не всегда была таким ужасным монстром со змеями на голове вместо волос, заставлявшим всех каменеть от своего вида. Еще до того, как она стала той, что карала и сводила каждого до уровня овеществленного предмета, с ней самой поступили схожим образом.

Медуза была самой обаятельной из трех сестер ― очаровательной девой с золотистыми кудрями. И пока многие женихи стремились завоевать ее благосклонность, Посейдон изнасиловал ее в храме Афины. Преисполненная местью за осквернение храма, Афина прокляла Медузу, превратив ее прекрасные волосы в змей, и сделала ее такой страшной, что любой брошенный на нее взгляд превращал смотрящего человека в камень.

Для наших целей я рассмотрю два аспекта мифа: как Афина наказала Медузу за осквернение своего храма и как Медуза приняла ужасающую форму горгоны в результате надругательства над собой.

Афина появилась на свет из головы своего отца Зевса, будучи одетой в доспехи и готовой к битве. Можно сказать, что она была лучшей дочерью своего отца, олицетворяя такие основополагающие ценности, как благоразумие, сила и победа. А Медуза, хотя мы привыкли думать о ней как о воплощении женской ярости, когда-то была хорошо известна благодаря чувственной красоте и нежному отношению к сестрам. Образно говоря, мы можем с уверенностью утверждать, что эти две женщины представляют собой культурологическое противоречие женского начала – между гражданственностью и первобытностью, логосом и эросом, законопослушностью и неуправляемостью. Точно такое же противоречие, как мы видим, зеркально отражается в других повествованиях, например, в библейской притче о Марии и Марии Магдалине. Будучи богиней-девственницей, Афина была напугана жизненной активностью, первобытной энергией Медузы, поэтому прокляла ее и превратила в чудовище. Но не будем забывать, что был совершен акт отвратительного насилия, который и оказался в центре всех противоречий.

Изнасилование Медузы Посейдоном и ее убийство, позже совершенное Персеем, ― символическое культурное подчинение своенравного и неуправляемого женского рода, чьей представительницей она и являлась. Имя Медуза (Медха на санскрите, Маат на древнеегипетском языке) означает «богиня женской мудрости», поэтому ее изнасилование можно рассматривать как победу культуры, где доминировали мужчины под началом Зевса, над религиями, обожествлявшими женское начало. Для выживания в этих условиях женщины должны были стать такими же, как Афина, которой приходилось стоять в одном ряду с отцом, чтобы жить благополучно. Но результатом бытности «хорошей дочерью» или «хорошей матерью» и стала та злость, воплотившаяся в яростное изгнание Медузы, которая будет протестовать самыми непредсказуемыми способами.

Вы замечали, как часто в сказках мать главной героини либо умирает, либо пропадает, либо ее место занимает зловещая мачеха? Так, например, в сказке Белоснежка злобная мачеха так завидует красоте девочки, что выгоняет ее из дома и посылает за ней следом охотника, чтобы тот вырезал ее сердце. В сказке Гензель и Гретель жена лесоруба убеждает своего мужа отправить близнецов в лес в надежде, что они не найдут дорогу домой и умрут от голода. Для нас настолько неприемлемо, что мать способна на такие злобные, даже убийственные поступки в отношении детей, что мы заменяем ее другой женщиной, не испытывающей никакой эмоциональной привязанности.

Правда заключается в том, что многие матери борются с двойственными чувствами по отношению к детям, вплоть до сожаления, что родили их на свет. До нас периодически доходят леденящие кровь истории о матерях, убивших собственных детей. И хотя подавляющее большинство женщин не доходят до таких крайностей, многие знакомы с той яростью, отчаянием и изнеможением, которые бросают в пучину насилия.

Хотя я не являюсь матерью, но у меня много подруг, ставших мамами, и я вижу, как трудно им справиться с собой, чтобы не раздражаться и не злиться на детей. Мне кажется, что это вызвано тем, что в культуре мы не приемлем теневую сторону материнства. Мы подняли на пьедестал идеализированный архетип Хорошей матери, которая воплощает безусловную любовь, сострадание и заботу. Но проблема с этой односторонней перспективой заключается в том, что она учит мать и дитя тому, что все, уступающее архетипу Хорошей матери, неправильно или противоестественно.

В увлекательном рассказе «Комплекс Мертвой матери как призрак натуры человека» [12] писательница и антрополог Даниэла Сьефф рассматривает темную сторону материнства через призму эволюционного развития, изучая, каким образом несколько главных факторов, таких как наличие энергетической ценности и общественная поддержка, внесли значительный вклад в предрасположенность (или ее отсутствие) матери привязываться к ребенку. Сьефф описывает, как в некоторых обществах, традиционно занимающихся натуральным хозяйством, не является чем-то из ряда вон выходящим изгнание из дома или убийство ребенка в случае отсутствия ресурсов для его пропитания и содержания. По причинам, связанным с выживанием, «она не может принять на себя обязательства в отношении всех своих детей; ей правильнее будет учесть свои обстоятельства и характерные особенности ребенка, принимая решение, выхаживать его или нет» [13].

У нас на Западе больше ресурсов, и, к счастью, случаи убийств новорожденных детей матерями крайне редки. Впрочем, в исследовании этой эволюционной подоплеки Сьефф помогает нам понять то, что даже эти тревожные, деструктивные импульсы ― естественное проявление материнства. Хотя далеко не у каждой женщины развивается комплекс Мертвой матери, но если она ощущает себя лишенной поддержки, безразличной для окружающих и измотанной до предела, то оказывается предрасположенной к одержимости своим призраком. До тех пор, пока мы будем превозносить Хорошую мать и не обращать внимания на ее мрачную противоположность, женщины обречены, сами того не осознавая, идти на поводу у эмоций.

Пока мы не призна´ем те проблемы, с которыми встречаются все матери, пока мы не найдем способы, как всем миром оказать им поддержку в том, в чем они нуждаются, скрытый стыд, испытываемый женщиной из-за неполного соответствия образу Хорошей матери, со временем обернется против нее, как и происходит в случае с непризнанной темной стороной материнства. Она также начнет проявлять деструктивность как в отношении близких за закрытыми дверями дома, так и по отношению к тем, кто стоит у нее на пути. Дети таких матерей также страдают из-за того, что наша культура отказывается признавать обратную сторону материнства. Это может вызвать у них вопрос правомочности опыта взаимодействия с ее темной стороной, создавая предпосылки повторного вхождения в цикл комплекса Мертвой матери.

Скудность и ценность

Скудность ― основополагающее условие архетипа Мертвой матери. Она заставляет нас верить, что нам постоянно чего-то не хватает, что нужно все бросать и отправляться на поиски лучшей участи, вместо того чтобы искренне принадлежать тому, что находится перед нами. Большинство из нас принимают за скудность физическое отсутствие избытка теплых чувств и принадлежности. И пока мы страдаем из-за дефицита таких вещей, скудность является самым вероломным аспектом на фоне всего внутреннего состояния.

Мы учимся, как правило, у родителей, а те, в свою очередь, узнали от своих отцов и матерей, что скудность может пустить глубокие корни в семьях. Скудность ― это вера в то, что не так важно, насколько она велика (или мала), средств в любом случае все равно не хватит. Независимо от того, являемся ли мы трудоголиками, которые никак не могут переделать все свои дела, или перфекционистами, у которых постоянно возникают проблемы с реализацией готового продукта, потому что он еще не настолько хорош, как хотелось бы, ― мы всю свою жизнь можем прожить, испытывая чувство недостаточности.

У вас могут быть деньги, но их все равно недостаточно, чтобы потратить на то, что вам хочется. У вас есть пара-тройка друзей, но этого мало, чтобы создать «сообщество». У вас может быть возможность, но потребуется чудо для воплощения ее в жизнь. У вас, возможно, есть любовник, но нет семьи. Подобно тому, как окидываешь взором великолепный вид из окон и внезапно натыкаешься на облезшую краску на стене дома, так и мы в первую очередь сосредоточиваемся на том, чего нам больше всего недостает, а не развиваем внимательность к красоте, находящейся прямо перед глазами. В этом и заключается суть комплекса Мертвой матери: усиливать лишения до тех пор, пока мы не начинаем относиться ко всему этому как к чему-то нормальному.

Мать как-то раз сказала мне, что после того, как я родилась, мой брат закатывал истерику каждый раз, когда она садилась, чтобы накормить меня. Ей приходилось прекращать кормление, чтобы уделить ему внимание, ― но после пары недель таких прерываний у нее пропало грудное молоко. Для меня это всегда одновременно и буквальная, и глубоко символичная трактовка скудности, которая обусловила наши отношения, а со временем и отсутствие моей принадлежности к окружающему миру.

С самого первого получения опыта того, что мои потребности менее важны по сравнению с нуждами окружающих, я научилась показывать свою значимость в доме, заботясь об остальных, то есть взяв на вооружение ту роль, которую женщины и девушки часто взваливают на себя ради того, чтобы дать всем почувствовать свою личную ценность в семье и социуме. Но пренебрежение моими нуждами привело к появлению неутихающего голода по ощущению того, что ты заметна, любима и оценена по заслугам. Комплекс Мертвой матери занимает сторону именно такой представительницы женского пола, которая утверждает, что не представляет никакой ценности, если не считать поверхностной роли в семье или обществе. При отсутствии зрелого ощущения значимости своих качеств ей потребуются постоянные заверения в своей ценности.

Эта потребность в эмоциональной поддержке окружающих ― рана, которую мы и называем скудностью. В самом деле, ощущение недостаточности проникло во все сферы моей жизни ― эмоциональную, телесную и духовную. Меня вечно тянуло найти любовь вне себя, совершить значимые поступки, чтобы заслужить одобрение окружающих. Я потратила годы на воспитание в себе потребности быть более внимательной, щедрой и хорошей: как если бы Божья любовь и мое место на грешной земле зависели от этого.

Так ничего этого и не было, до тех пор пока я не узнала, что лежит в основе скудности, и не начала отталкивать ее пагубные экстраполяции и изменила свое мировоззрение.

Чем дальше мы находимся от своих инстинктов и потребностей, тем меньше их осознаем. Если мы не можем распознать или назвать своим именем те лишения, которые испытываем, они проецируются на окружающий мир. Жизнь становится комплексом Мертвой матери, а мы превращаемся в ребенка, вечно нуждающегося в ней.

Для того чтобы понять, как образуется скудность, мы сначала должны разобраться в своей ценности. Прочувствовать свою ценность ― значит ощутить себя значимым, полезным, оцененным по достоинству и заслуживающим признательности. Это состояние ощущения полноты жизни. Если нас с детства не приучили чувствовать такие аспекты своей ценности, мы будем считать, что хорошие вещи находятся вне зоны нашей досягаемости.

Временами, когда вы отождествляете свой внутренний голос с голосом Мертвой матери, веря, что ее опорочивание вас ― истина, вам остается только мечтать о скитаниях по этим опасным, заброшенным частям своей психики, чьи обветшавшие структуры уже лежат в руинах. Как мало жизни теплится в этих местах, где ей приходится побираться и драться за объедки, где опасность поджидает на каждом углу. Я называю их Потерянными Зонами: места под мостами, темные аллеи, развалины заброшенных построек, которые символично соответствуют частям нашей психики, разоренным скудностью и отвержением.

Такие места развиваются из-за отсутствия любви, и без нашего внимания к их исцелению они могут распространиться повсюду. Подобно заброшенной и запущенной части города, где накапливается больше всего безысходности до тех пор, пока она не станет излюбленным местом, привлекающим к себе потерянных людей. Психика аналогичным образом собирает душевные порывы. Получив соответствующий импульс, например, наблюдая, как другие наслаждаются теплотой семейных или дружеских отношений, которых у нас нет, мы мгновенно перебрасываемся внутрь этих районов запустения.

Так какими же способами нам вдохнуть новую жизнь в наши Потерянные Зоны, причем не только внешне, а всецело, полноценно? Оживление этих Потерянных Зон внутри психики похоже на пристальное рассмотрение разрушения, как мы делаем во время занятий снотворчеством и шаг за шагом переносим все, что было разрушено в нас, обратно, в принадлежность.

Первое, что мы должны сделать, ― это понять, кто мы такие и чему придаем большое значение. Я люблю слово «значение», потому что у него два смысла: одно ― которым мы даем оценку с ощущением значимости, и другое ― которым мы описываем свой характер. Таким образом, мы сначала должны правильно оценить свои способности и возможности, затем должны понять, как оказаться на соответствующем им уровне.

В своем замечательном трактате Евангелие по Уму [14] Элис Уокер пишет: «Да не оставят без ПОМОЩИ всех тех, кто любит ближних своих, несмотря на ошибки, совершенные ими; да будет им дарована ясность зрения». Это высказывание оказало такое сильное воздействие на меня, потому что навело на мысль, что неудачи, заблуждения или странности нашей личности ― часть нашей целостности, и отделение их окажет дурную услугу нам самим и окружающим. Но, помимо этого, при воссоединении прежних связей с тем, что я называю «беженским аспектом эго», мы можем восстановить способность представлять себе путь вперед не только для своей жизни, но и для общего будущего.

Привычка ощущать собственную ничтожность ― своего рода отщепление, являющееся причиной того, что мы лишь частично показываемся жизни; собственное достоинство ощущается в прямой пропорциональности нашей способности жить всеобъемлющей жизнью. Вместо того чтобы изгонять из себя те части, которые когда-то были отвергнуты, мы пытаемся исправить те части себя, за которые опасаемся, что они окажутся у всех на виду и им причинят вред или проигнорируют. Мы делаем поправку и включаем их в себя, шаг за шагом, усиливая потенциал для приобщения, для принадлежности. В этом и заключается практика привнесения полноты нашего присутствия в текущий момент – неважно, наполнен ли он яростью или его захлестнула волна печали, – чтобы можно было сказать: «Я тоже принадлежу к этому».

Несколько лет назад мне преподали важный урок, когда я жила у друзей, о том, как личное изгнание может стать причиной боли для окружающих людей. Я с головой погрузилась в подготовку к переезду, когда оставляла город, в котором жила, но у меня еще не было нового пристанища, которое бы я могла назвать домом, и подруга со своим мужем пригласили меня пожить в свободной комнате. Сначала жизнь в гостях у этой любящей и чуткой пары протекала очень мило, но через несколько недель меня начало задевать за живое то, как я воспринимала их великодушие. Хотя они мне не дали ни одного явного повода для беспокойства, тем не менее я стала чувствовать себя так, будто вторглась без приглашения.

Я пыталась быть максимально полезной, покупала все продукты, готовила пищу, убиралась в доме во время их отсутствия. Но, как оказалось, даже всего этого было явно недостаточно. Я начала подолгу отсутствовать в доме или буквально скрывалась в своей комнате, чтобы дать им возможность побыть наедине друг с другом. Но вся правда заключалась в том, что я снова начала сваливаться в ступор мрачного стыда, ведущего в Потерянную Зону. Зависимость от друзей в доме, который не был моим, высвободила все мои старые комплексы непричастности. И под прикрытием этого осознания я воссоздавала то чувство непричастности, как тогда, в детстве, когда наблюдала с тех пресловутых лестниц, как жизнь проходила мимо меня.

Как-то утром подруга спросила меня, все ли нормально, и я сначала попыталась отмахнуться от этого вопроса. Однако через какое-то время я неуверенной рукой написала несколько слов на листе бумаги, так как мне было трудно произнести их вслух: «Я чувствую, что путаюсь у вас под ногами». За этим последовал переполненный эмоциями разговор, в котором моя подруга не столько утешала меня, сколько укоряла за мое поведение. Она сказала, что, сделав свою жизнь в их доме столь незаметной, я словно собственными же руками выгнала себя оттуда.

Ее слова окатили меня как ушат холодной воды. Я тут же вспомнила, как много раз подобным образом бросала налаженную жизнь, чтобы избавить людей от своего присутствия, уходя вперед, так и не распрощавшись с прошлым. Так проявлялось подсознательное требование любви и внимания. Точно таким же образом, как и в детстве, мое уклонение было мотивировано страстным желанием ощутить свою нужность. И хотя эта стратегия позволяла мне выживать в детстве, сейчас она безнадежно устарела и показала себя как полное отсутствие истинной храбрости.

До тех пор, пока мы скрываем аспекты своего внутреннего мира от посторонних глаз, так как верим в то, что только отредактированная и презентабельная версия того, кем мы являемся на самом деле, будет интересна окружающим людям, мы лишаем себя принадлежности. Но также ― и здесь очень важный момент, подметить который не так-то просто без определенного жизненного опыта, ― мы лишаем других принадлежности к нам.

Культ Мертвой матери

К большинству из нас, хотим мы это признавать или нет, ценности, носителями которых мы являемся, перешли из нашей культуры и семей. Одним из первых трудных шагов на пути к принадлежности является разграничение изначально нашего, личного внутреннего голоса от голоса Мертвой матери в тот момент, когда она появляется в нашей личной жизни, и одновременно с тем, как она выражает себя в рамках культурных устоев.

Как только мы начинаем осознавать, что лед равнодушия комплекса Мертвой матери распространяется в подсознании, мы мгновенно приходим к пониманию, что она эмиссар культуры, которая очерняет то, что юнгианцы называют «олицетворением женственности». По большей части тот образ жизни, который мы ведем сейчас, враждебен, даже фатален по отношению к женщинам. Идти в ногу с нашим все больше и больше теряющим рассудок обществом изматывающе, особенно учитывая то значение, которое оно придает престижу, продуктивности, богатству и власти. Даже если мы добиваемся во всем этом успеха, правила меняются по ходу игры. И все из-за того, что комплекс Мертвой матери ничем нельзя ублажить.

Пока Пожирающая мать жадно поглощает все хорошее, что осталось в нас, оставляя зияющие дыры скудности на нашем внутреннем ландшафте, точно таким же образом, она, давясь, поглощает внешний ландшафт. Как показывает время, она стремится разграбить хрупкие экосистемы, как, например, в Арктике, ради увеличения добычи нефти. Она и есть тот голод, который потакает промышленному ведению сельского хозяйства и монокультурному аграрному бизнесу, даже если в результате исчезает экологическое разнообразие. Экономический рост подобен бесконечному и бесцельному воспроизводству раковых клеток, в конце концов убивающих хозяина. Мертвую мать не волнует, кто или что стоит на нее пути, до тех пор пока она продолжает расти.

Она зависима от самоизоляции, потому что, пока мы думаем, что ценность представляет лишь то, чего добиваешься ценой труда, мы будем упорно работать, покупать хлам и гнаться за успехом в гипериндивидуалистском понимании смысла этого слова. Тем временем для большого числа людей успех является далеким миражом. Им бы просто как-нибудь выжить.

А что, если в основе нашей ценности лежит принадлежность друг к другу? Ценность ― это всего лишь еще один способ произнести слово «достаток». Это изобилие в состоянии покоя. Это наше естественное состояние, когда мы живем в согласии с остальными людьми и в гармонии с окружающей средой. Если каждый из нас вкладывает уникальные таланты и способности в общую копилку, то мы всегда получаем обратно больше, чем нам нужно. И наоборот, если что-то пошло не так, мы вместе наваливаемся на проблему, значительно уменьшая нагрузку на каждого из нас.

Только там, где мы сумеем объединить наши ресурсы, можно начать одерживать победы над культом Мертвой матери. Как только мы уберем эти унаследованные ценности из врожденного чувства собственного достоинства, мы начнем входить в соприкосновение с неповторимым восприятием себя самих, а также мира, в котором живем.

Исцеление раны

Излечение раны скудности, нанесенной культом Мертвой матери, – это медленная и важная работа. Первым шагом к исцелению должен стать отказ от продолжения преуменьшения влияния, которое оказывается на нас в результате пренебрежения и очернения женщин, что имеет место как в нашей собственной жизни, так и в целом во всем мире. Лично для каждого это может выглядеть как исправление тех аспектов, свойственных женщинам, которые упустила из вида Мертвая мать: склонности к разногласиям, нетерпеливости, гнева, замкнутости и отчаянной потребности в помощи. В этих локациях живет скрытая мощь, которая, если осознанно ее применять, может стать нашим верным союзником, а не разрушающим все на своем пути порывом.

Когда мне было без малого тридцать лет, я работала в качестве стажера в Обществе Юнга в Онтарио в течение нескольких лет, в фонде, который занимался организацией путешествий для всех здравствующих на тот момент выдающихся юнгианцев. Это было роскошное время, проведенное в компании с такими известными людьми, как Марион Вудман, Джеймс Холлис и многими другими. Хотя я была слишком юной, чтобы меня допустили к участию в программе подготовки психоаналитиков, я добровольно посвящала этому все свободное время ради постижения их учения, насколько это было возможно. Однако в какой-то момент я поняла, что заоблачная стоимость и непомерно высокие предъявляемые требования означали для меня то, что я никогда не удостоюсь чести стать полноправной участницей этой научно-образовательной программы. Мне всегда придется прозябать в роли сторонней наблюдательницы жизни избранного круга лиц, даже в том случае, если мне будет что вынести на суд общественности.

Хотя я много чего теоретически знала о женском начале, мне страстно хотелось с кем-то поговорить от лица женственности. Мне стало казаться, что психоаналитический подход к снотворчеству слишком неосновательный. Я изо всех сил стремилась заняться самобытными, глубинными практиками, которые бы возвращали сновидения в руки людей.

Как-то раз, посреди группового занятия во время выходных, перед моими сонными глазами промелькнуло сновидение.

Могила ведьмы, сон Токо-па

Мне снится, как психоаналитики из Общества Юнга в дремучем лесу строят платформу из дерева. Единственное, чего они не знают, ― строительство идет на могиле могущественной ведьмы, которая проснулась в ярости. Дальше все случилось в считанные мгновения: она внезапно выскочила из могилы и, дав волю гневу, убила мужчин и всех, кто попадался ей на глаза. Это была ужасная расправа.

Проснувшись, напуганная таким сном, вся в холодном поту, с колотящимся сердцем, я догадывалась, что что-то серьезное пытается привлечь мое внимание. Кое-как уняв дрожь, тихая как мышь, я сидела на семинаре и слушала, о чем говорили остальные, но ярость ведьмы все еще гудела в моих костях. Все было предельно ясно. Она взбесилась из-за того, что юнгианцы строили платформу на ее могиле!

А что, если когда-то существовал более древний способ, позже заброшенный, принятый за отмерший, ― способ, свойственный женщинам, имеющий отношение к снам и волшебству, гораздо более убедительный, чем тот, которому я следовала? В тот день я бросила занятия и никогда больше к ним не возвращалась.

Весь следующий год я посвятила детальному изучению самобытных шаманских практик сновидений. Но что более важно, я поняла, что мои сны ― самый лучший учитель. Мои сны были великолепными, нерасщепленными Матерью.

Хотя нас приучали думать по-иному, я считала, что эго ― макрокосмос, через который формируется внешняя культура. Итак, вместо того чтобы думать о внутренней работе как о чем-то эгоистичном, мы можем рассматривать ее как служение духовному самосознанию. Для того, чтобы исцелить рану скудности ― нанесенную отсутствием заботы как в семьях, так и в нашей культуре, ― мы должны научиться становиться любящей матерью для себя самих, взамен той, которой у нас никогда не было. Это «суррогатное материнство» ― непрерывная практика, при огромной пользе наставника, изучения того, как заботиться о потребностях своего тела, обосновывать и выражать свои чувства (даже если они неприемлемые), удерживать себя в разумных границах, поддерживать свой жизненный выбор и самое главное ― быть приветливым по отношению ко всему, что еще осталось неразгаданным в вашем собственном сердце.

Причина, по которой я люблю работать со снами для исцеления травм, заключается в том, что сны отображают наши проблемы в образах, которые мы можем понять. Они придают нашим образам форму, чтобы мы могли понять их как психодинамику. Подобно отравленному яблоку, которое выскочило из горла Белоснежки, когда Принц поцеловал ее, яд больше не действует изнутри, но становится тем, с чем мы можем интенсивно работать за пределами себя. При руководстве таким конкретным подходом все становится менее зловещим и более доступным. И хотя этот процесс может быть ужасающим, каждый раз, когда мы заглядываем ему в глаза, он теряет власть над нами.

Вашему собственному «суррогатному материнству» я посвящаю эту молитву:

Методом проб и ошибок, вопреки превратностям судьбы, вы доросли до доверия тому, что мир может быть безопасным местом и у вас есть все права на то, чтобы смело по нему идти. Вы взяли под полный контроль свои инстинкты, интуицию и мечты; вы позволили любви войти туда, где ее раньше не принимали; вы взрастили жизнь там, где когда-то все было бесплодно. Дарованные вам таланты и великодушие являются великим благом для всех нас. Из нескольких найденных и отобранных зерен вы вырастили огромный урожай в своей скромной жизни, наполненной принадлежностью.

Глава IV. Ложная принадлежность

В своих великолепных мемуарах Полуночное солнце Эндрю Харви рассказывает историю о том, как разуверился в Матери Миире, бывшей его духовной наставницей в течение очень длительного времени. Он верил, что она аватар божественного женского начала Шакти, и в сорок один год Харви потратил следующие десять лет на изучение ее наставлений, помогая ей завоевать аудиторию по всему миру. Но затем он встретил любовь всей своей жизни ― фотографа по имени Эрик Ханут, и Миира начала настаивать, чтобы он женился на женщине. Какое-то время Харви пытался жить двумя жизнями, но ситуация достигла критической точки, когда Миира попросила его написать книгу о том, как ее божественная сила исцелила его от гомосексуальности.

Харви отказался отвергать свою ориентацию и совершил болезненный разрыв отношений с Миирой, которую начал воспринимать как ненастоящего гуру. То, что последовало за этим, он называет словом «уничтожение», так как на него не только совершала нападки группа приверженцев Мииры, угрожая смертью и буквально бросая бутылки с зажигательной смесью в окна его квартиры. Он и сам впал в отчаяние, вызванное духовным кризисом, сомневаясь во всем том, что, как он верил, было истиной.

Все десять лет Харви посвятил тому, что, как он думал, было колыбелью принадлежности. Подобно многим из нас, я уверена, он мог бы оглянуться назад и посмотреть критическим взглядом на все моменты в то десятилетие, когда он не обращал внимания на звон набатных колоколов, увиливал от правды, чтобы быть вхожим в ближнее окружение. Но при встрече с Эриком любовь будто придала Харви храбрости остаться в своем формате. Плата за возвращение к своей значимости была очень высокой, но цена, которую нужно заплатить за то, чтобы оставаться ничтожно малым, была просто неприемлемой.

Для одних людей существует некий определенный момент, когда они дают сокровенный обет ничтожности. Для других это подобострастие духа обусловлено неоднократным и обманчивым потоком неодобрительных взглядов, насмешек, колкостей или стыда за некоторые врожденные способности. Иногда этим фактором может явиться известная личность, затмевающая все вокруг своей славой, в тени которой приходится жить. Но мы учимся и этому. Мы учимся, что если необходимо приспособиться, то нужно обособиться, уйти в себя и заставить себя молчать или стать невидимым.

Мы учимся жить жизнью с ограниченной палитрой цветов, считающихся приемлемыми для демонстрации окружающей публике, в то время как более темные, более живые, плавные переходы тонов человеческой натуры исключаются из диалога. Оказавшись загнанными в изоляцию, наша тайная печаль, скрытые неудачи, постыдные желания и незащищенность способны выжить в течение всей жизни в тайном убежище, становясь беженцами, даже с нашей точки зрения.

Но, разобщаясь с полнотой нашего бытия, мы становимся гораздо более предрасположенными к тому, что поэт Джон О’Донохью называет «ловушкой ложной принадлежности» [15].

Наше страстное стремление к единению и обретению цели в жизни настолько сильно, что может привести к вступлению в хорошо известные социальные группы, мировоззренческие системы, трудовые коллективы и отношения, которые дают нашему заниженному эго впечатление принадлежности к чему-то большому. Но у этих сообществ и систем часто имеются свои мотивы и тайные обязательства. Они предоставляют нам условное членство, требующее отказаться от каких-то частей самих себя, чтобы подстроиться под них. Вместо того чтобы посвятить себя медленному накоплению потребности к тесной близости, которая требуется, чтобы соткать жизнь истинной принадлежности, мы пытаемся удовлетворить наше страстное стремление прозябанием на обочине жизни.

Эти группы предлагают нам членство, но только в обмен на следование догмам их традиций и целей. Возможно, деятельность на таком поприще отвечает нашим требованиям, предъявляемым к личной безопасности или к своему социальному статусу, но одновременно требует от нас отказаться от творчества и чувств. Это могут быть отношения, которые скрашивают наше одиночество, но в которых присутствует наш гнев или депрессия. Это может быть религиозная или духовная группа, которая приобщает нас к своему наследию, но ожидает от вас раболепного отношения к гуру или наставнику. Как правило, группы с таким патриархальным укладом отличаются четко очерченной иерархией, когда вся структура находится в полной зависимости от воли единственного лидера или какой-то сверхъестественной сущности, и наше членство возможно только при условии полного согласия с его мнением.

У нас есть врожденное стремление служить тому, что более масштабно, чем мы сами. К великому сожалению, из этого благочестивого качества часто извлекают выгоду такого рода организации. Например, армия использует наше сильное стремление к близким по духу людям и целям для пополнения своих рядов. Чаще всего понимание того, что группе нужна не ваша неповторимость, а слепое следование догмам для манипулирования вами в своих целях, приходит очень поздно.

Но каждый из нас рождается с заранее предустановленными священными обязательствами по отношению к высшей небесной власти, а не к земной. Подобно Полярной звезде, существует божественное Эго, которое направляет и преобразует наши жизни в то, чем они должны стать. Рано или поздно мы должны начать ориентироваться на свет своей путеводной звезды или рискуем потеряться в потемках своей души.

Часто, когда ваша личная Полярная звезда начинает сиять на ночном небосводе, члены семьи или общество не воспринимают вас всерьез, даже критикуют вас в этот переломный момент. Одним из важных негласных условий ложной принадлежности является то, что вы всегда остаетесь в роли последователя. Как только вы пытаетесь взять на себя лидерство, вы встречаете сопротивление. Группа чувствует страх перед лицом проявившейся сексуальности, харизмы, интеллекта или творческого начала, которые могут нарушать сложившийся порядок вещей. Ваша восходящая звезда может быть воспринята окружающими подсознательно как чье-то смещение на низшую должность или полная потеря востребованности.

Само восхождение вашей звезды ставит под вопрос существование общественного положения. Разве в семье может быть больше одной звезды?

Поэтому звезда, живущая в нас, отказывается восходить. Может быть, из-за боязни подвергнуть риску нашу принадлежность; может быть, из-за отсутствия несгибаемости духа, которое берет начало в том, что вы нестабильны или лишены опоры. Но в большинстве случаев мы сами избавляемся от своей «звездности». И делаем это не один раз, а постоянно, уклоняясь от возможностей, от трудных разговоров, от разногласий, даже от вызывающих нарядов, сильных эмоций, неловкости, продолжая сидеть в своей тесной квартире из-за боязни поступить не так, как хочется.

Разница между приспосабливанием и принадлежностью состоит в том, что приспосабливание по своему определению ― добровольная уступка части нашей целостности в обмен на благорасположение. Подобно тому, как рассказывают братья Гримм в сказке Золушка, ее сестры были готовы буквально отрезать пальцы ног, лишь бы втиснуть их в хрустальную туфельку. Ложная принадлежность предпочитает, чтобы мы держали язык за зубами, сдерживали эмоции и оставались на вторых ролях, блокируя свое естественное стремление к духовному росту.

Мы можем какое-то время пожить в таких местах, оставляя все как есть и получая преференции, невзирая на заплаченную цену. Но трудности возникнут, когда эти негласные условия начнут проявлять себя. Возможно, мы изначально знали обо всем, и уже стало невозможно дальше продолжать это игнорировать. Возможно, нам это стало очень дорого обходиться. Или мы утратили иллюзии в результате конфликта, болезни или потери. Но всегда есть черта, за которой компромисс с самим собой невозможен. Хотя ложная принадлежность может быть какое-то время полезной и продуктивной, но душа беспокоится, когда достигает так называемого стеклянного потолка, то есть ограничения, которое не дает идти вперед. Мы можем уклониться на время от этих ограничений, но по мере того, как мы растем по-настоящему, невидимые границы окружают нас, и наша глубокая привязанность к коллективному мышлению группы слабеет.

Жизнь отщепенца

Очень трудно точно установить тот момент, когда нечто ценное укрывается от нашего внимания, но в этом и заключается стратегия выживания в нашем безжалостном мире. Пытаясь обеспечить себя защитой от уязвимости, мы загоняем свои таланты глубоко внутрь. Со временем это разделение проявит себя в кризисе или через апатию и депрессию. Духовный или творческий паралич может развиться из-за длительного подавления своих способностей. Возможно, это добровольно наложенное на себя изгнание когда-нибудь и защитит нас, но в данный момент затрачиваемая на это энергия совершенно опустошает нас.

В мире существует столько же видов тишины, сколько и звучащих в нем голосов. Между музыкальными нотами всегда есть пауза, благодаря которой возрастает драматизм исполнения; есть тишина, которая повисает внезапно в тот момент, когда наше внимание захвачено чем-то прекрасным; существует тишина, которая приглашает послушать очередную историю; а есть тишина, предваряющая некое новое начало.

Но тишина или молчание, унаследованные либо приобретенные из-за чувства стыда, ― это темный покров, нависший над целостностью вашей искренности.

Если что-то существенное осталось невысказанным, все остальное, честно говоря, не так уж и важно. Жизни некоторых людей замысловато устроены: они с самого начала и до конца оставаются безмолвными. Может быть, имели место жестокость, насилие, непредсказуемость, страх, который заставил их замолчать; возможно, это и есть безмолвие, которой берет начало в унынии; или, может быть, все дело в том, что индивидуальный язык вещей ощущается слишком сакральным, чтобы быть услышанным другими. Каким бы ни было происхождение этого молчания, со временем оно породит атмосферу изоляции, из-за которой мы страдаем и к которой одновременно парадоксальным образом причастны.

В молчании заключена сила, потому что она удерживает все деликатное, ранимое от пристального внимания со стороны, критики, пренебрежительного отзыва, вмешательства и изгнания. Тот, кто хранит молчание, держит все под полным контролем. Никто не сможет нанести вред тому, что он держит в секрете за семью печатями, пока оно остается скрытым. Молчание ― это, бесспорно, сила, но что, если молчание обратится против своего хранителя и станет его тюремщиком? Если оно начнет подавлять естественную потребность разговаривать, стремление петь, страсть к внесению своего вклада? Очень многие ждут особого приглашения поговорить, или же некоего разрешения, чтобы внести свой вклад, поучаствовать. А что, если приглашение никогда не поступит?

Что, если молчание мешает нам достичь цели или наладить отношения с другими людьми? Что, если молчание мешает конструктивному несогласию, такому, которое обличает несправедливость и побуждает к переменам? Что, если молчание причастно к тому, что в тот момент, когда надо было призывать к революции, мы просто ждали ее свершения?

Молчаливый виртуоз

Юная музыкантша по имени Ципора пришла ко мне несколько лет назад в состоянии тяжелой депрессии. Она объяснила, что у нее парализованы творческие чувства, из-за чего она не может взять в руки музыкальные инструменты и сыграть на них, чтобы унять ощущение своей малозначительности. В одной из комнат в своем доме она хранила музыкальные инструменты и музицировала, но теперь не могла заставить себя даже зайти туда. Почти каждую ночь она видела сны о своих инструментах, выброшенных на свалку, упавших на пути в метрополитене, забытых под дождем. Однако лишь один сон позволил нам добраться до самой сути проблемы.

Молчаливая виртуозка, сон Ципоры

Мне снится, что я бездомная, живу внутри фортепиано. Я играю на деревянной доске и воображаю себя виртуозом, но не слышно ни звука. Однажды кто-то приходит и неуклюже играет несколько нот на фортепиано. В конце концов методом проб и ошибок незнакомец случайно находит несколько изумительных, берущих за душу аккордов, и я ему так завидую!

Из содержания этого сна я поняла, что Ципора живет не актуальностью своего творчества, а только потенциалом. До тех пор, пока она не выкинет из головы мечты о своей виртуозности, ей не удастся сыграть и ноты. Это угнетающий вид молчания (тишины), который заставляет отказываться от риска оказаться неумелым. Для Ципоры, которую растили чрезвычайно требовательные родители, само слово «посредственно» (как она сказала) звучит ужасно, она боится стать поводом для насмешек и критики. Поэтому она отказывается начинать. Даже сон, кажется, говорит о том, что, не совершив ошибок, нельзя создать что-то прекрасное.

Перфекционизм ― это вирус, широко распространенный в западной культуре, заставляющий нас вечно гнаться за совершенством. Он по природе убийственен из-за того, что заставляет идти к цели, но никогда не дает ее достигнуть. Неудача уже включена в каждое его стремление, потому что люди не могут быть одинаковыми. К тому же нам постоянно и страстно твердят о единообразии ― условии, на котором заждется наше участие в общественной жизни.

Ципора абсолютно вольна донести свою музыку до слушателей, даже на этом раннем, начальном этапе, когда она только начинает обретать себя. Пока она избегает музыкальных инструментов, ей приходится оставаться в состоянии духовной бездомности; переход от потенциальных действий к реальным начинает строить ей спасительное убежище принадлежности к миру.

Под завистью, которую Ципора испытывает во сне, кроется чистое стремление к своей причастности, к восприятию «ученического разума», что позволяет ей делать огрехи, совершать ошибки, творчески экспериментировать до тех пор, пока она не обретет свое волшебство. Единственный антидот к перфекционизму ― отказ от любого налета поддельности и глянца, следование своей печали, выбор своего несовершенства, подчеркивание своей экстравагантности до тех пор, пока вещи, которые мы когда-то пытались спрятать, не раскроются сами собой, как по мановению волшебной палочки.

Мы многое в своей жизни объявляем вне закона ― те вещи, которые вели нас к границе принадлежности, которые изголодались по нашему вниманию. Чтобы не отличаться друг от друга, мы создаем целые жизни и личности вокруг качеств, которые, независимо от того, осознаем мы это или нет, будут востребованны и желанны в наших семьях, приходах и культуре.

Наблюдая за группами, которые возникают в школьных классах, когда одни пытаются удержать контроль над всеми остальными, замечаешь, что некоторые определенные качества дают право быть «в теме», а другие, наоборот, «отсеивают» вас прочь. Те, кто вхож в «узкий круг избранных», часто наделены такими привилегиями, как богатство и красота, сила и незапятнанная репутация. Это те привилегии, которые оберегают вас благодаря значительным силам. Если вы в числе избранных, вас везде приглашают, повсюду включают и оберегают от насмешек и вреда. Но нахождение в «узком кругу» сопровождается выплатой колоссальных издержек: ожидается, что вы всегда будете как можно лучше соответствовать внешнему виду, языку и ценностям избранных. Подобно тому, как у прилипшего к рельсам листу остается с каждой минутой все меньше и меньше возможностей для отступления, точно таким же образом нужно постоянно оказывать давление, чтобы отстоять свое место в принадлежности.

Для тех, кому не удается «соответствовать», школа может превратиться в место мучений. Такие юные аутсайдеры, часто очень ранимые, одаренные или обладающие другими незаурядными качествами, часто подвергаются буллингу, осмеянию и, таким образом, оттесняются на обочину школьной жизни. Несказанно повезло той молодежи, которой доступна комплексная поддержка, напоминающая им об их ценности и заверяющая их в исключительной неповторимости. Но многих из них такое насилие над психикой в столь раннем возрасте направляет либо на поиски ложной принадлежности, либо на оказание открытого неповиновения таким неоправданно жестоким нормам приемлемости.

Противостояние приемлемости чревато огромной опасностью для вашей путеводной звезды, потому что, как мы знаем, даже на подсознательном уровне такой выход из ложной принадлежности означает взятие на себя ответственности за лидерство и независимость. Это нельзя недооценивать. Как хорошо знают любой предприниматель или мать-одиночка, открытое неповиновение означает выход из сферы влияния системы обеспечения зоны комфортного проживания, что, возможно, сопряжено с серьезными трудностями и существованием самому по себе, по крайней мере, в течение какого-то времени.

Как и при переходе от корпоративной работы к фрилансерству, мы должны делать гораздо больше, чтобы продолжать оставаться креативными. Нам придется создать целую структуру, которая бы занималась презентацией наших «коммерческих предложений» и делала бы их максимально доступными для «потребителей», что может потребовать целый арсенал навыков, которые просто так ни у кого не появляются. Или как при жизни без любви в браке, который просто отвечает базовым требованиям, предъявляемым к безопасности и крыше над головой, мы не чувствуем, что нас замечают или слышат. Мы жертвуем внешним комфортом ради наших личных внутренних ресурсов, переживая за свое будущее. Плата за выход из ложной принадлежности может быть огромной.

Я встречаю так много женщин по работе, которые переполнены прекрасными идеями, но их пугает только одна мысль о том, чтобы воплотить их в жизнь. Этот страх ― комбинация разных вещей, но в основе его лежит боязнь критики. Внутренний оппонент, своего рода представитель всех голосов нашего прошлого и нашей культуры, ― первый привратник истинной принадлежности. Он засыпает нас всевозможными «не». «Но у тебя нет ничего такого, о чем можно было бы сказать окружающим». «Но ты не сможешь это доказать». «Но ты будешь выглядеть нелепо или говорить глупости». «Но ты не настолько талантлив, как такой-то». И так далее. Если обратить самое пристальное внимание на эту критику, то можно увидеть, что вся она основывается на внешней оценке, которая ассоциируется с патриархальным мышлением. Задача при проходе мимо этого привратника, то есть через первые ворота, состоит не в том, чтобы оценить, а чтобы, напротив, воспользоваться совершенно другой шкалой ценностей для проведения измерений.

После пребывания в течение десяти лет в университетской среде женщина сорока лет по имени Ариэлла страстно стремилась познакомить мир со своим эпистолярным творчеством. Еще во время учебы в старших классах у нее никогда не было проблем с написанием эссе или рефератов, но, как оказалось, она так и не смогла выбраться за пределы первых ворот.

Угнанная машина, сон Ариэллы

Я вижу сон о том, как должна вести урок в классе в течение восьми часов, что гораздо дольше обычного. Как правило, я импровизирую, но сейчас мне необходимо строго следовать плану занятий, чтобы уложиться в отведенное время. С началом урока я чувствую себя неподготовленной. Я трачу так много времени на вступительную часть, что не успеваю объяснить материал. Затем, идя к своей машине, припаркованной у студенческого общежития, я обнаруживаю, что ее угнали. После я спорю с юношей, который не понимает, каково быть женщиной в иудаизме. Я объясняю ему, что не хочу носить кипу на голове, как мужчины. Должен быть какой-то другой способ молиться для женщин.

По мере того как мы обсуждали образ кипы, увиденной в сновидении, Ариэлла рассказала увлекательную историю о своей бат-мицве ― иудейской церемонии, посвященной вступлению в совершеннолетие. По традиции отец девушки должен читать Тору, но Ариэлла хотела, чтобы читали ее собственное произведение ― то, чего раньше никогда не делали в синагоге. В результате многие люди из ее окружения отказались прийти на церемонию. В нежном, трепетном тринадцатилетнем возрасте Ариэлла прошла сквозь обряд инициирования к потерям, которые появились из-за того, что она просто следовала своей правде.

Когда мы анализировали образ автомобиля, припаркованного и впоследствии угнанного со стоянки студенческого общежития, Ариэлла связывала это происшествие со своей жизнью в университетских кругах, когда она с головой погрузилась в патриархальный стиль эпистолярного творчества, где особое внимание придавалось фактической аргументации и «объективности» в суждениях. После присуждения ей докторской степени она почувствовала, что ей нет больше места в этом тесном мирке, и начала искать профессию, связанную с энергетической медициной.

Но в этом сне мы увидели Ариэллу совершенно неподготовленной, так и не справившейся со вступительной частью. Безусловно, она могла переживать то чувство, которое испытывала в отношении своей манеры письма, так и не вышедшей из стадии идейной концепции. Для нее оказалось серьезным испытанием преобразование спонтанно возникающей творческой энергии в результат. Несмотря на значительный опыт, связанный с организаторским мышлением, тем не менее она символично припарковалась у студенческого общежития, логоцентричного «клуба умников», из-за чьих требований к объективности как раз и лишилась своей машины за то, что вообще посмела задуматься о передвижении.

Ариэлла спорит с голосом, который говорит ей, что она должна носить традиционную мужскую кипу, так как в безграничной мудрости своего сна осознает то, что должен существовать и какой-то женский способ почитать Бога. Должен быть способ писать и участвовать в других креативных проектах, который не просто сводится к повторению того, что делали мужчины до нас, а, наоборот, должен быть направлен к своей собственной значимости. Женский голос приходит из того, что знает тело. Это описание боли, и хриплого дыхания, и грязи под ногтями, когда выбираешься из параллельного мира. В этом и заключается созвучность наших миров, которая имеет первостепенное значение, а не ограничивается только их подробным описанием. Этот голос и есть крик ребенка о помощи, обращенного к матери, еще до того, как он учится говорить.

Это не стремление к объективности, которой нет места среди чувств, а, скорее, погружение нас в ее мерзость. У каждого это происходит по-своему. И точно таким же образом каждый из нас получает только по своим заслугам. Нет такого понятия, как беспристрастность, когда вы живете в своем теле; оно говорит от имени костей и плоти, его ритмы и есть изначальная принадлежность. Оно знает одну тайную истину: с поэзией не поспоришь.

Ариэлла в тринадцать лет была абсолютно права, и сейчас ей нужно снова об этом вспомнить: следует прислушиваться к своему голосу с самого-самого начала. Такая самостоятельность исходит из позитивной внутренней маскулинности. Без смягчающего руководящего участия женского начала маскулинность может уводить в негатив. Но если она действует в гармонии с женским началом, то вселяет в нас внутреннюю стойкость, выносливость. Она структурирует наши идеи. Она является нашим костяком; нашей способностью доводить дело до конца в моменты стойкость, выносливость. Маскулинность ― наша способность достигать цели и добросовестно работать ради ее достижения. В конце концов, существует только один способ преодолеть внутреннюю критику ― с помощью дисциплины. Слыша слово «дисциплина», мы немедленно думаем о тяжелом труде, поте и лишениях. В течение веков смысл когда-то прекрасного слова был сведен к чему-то похожему на наказание. Но, если обратиться к значению его корня на латыни, он означает посвящение себя тому, кого любишь.

Хотя разрыв связей с группой или сообществом может быть расценен как неверность, вам придется держать ответ перед высшей инстанцией, от которой, как ни парадоксально это звучит, может зависеть существование этой группы, желающей развиваться с вашей помощью. Причем чаще всего группы или общества не прислушиваются к своим участникам, так как их устраивает, когда все остается таким, как есть, или развивается в привычном направлении. Но самые лучшие руководители не порождают приверженцев ― они создают новаторов. Здоровая принадлежность одобрительно воспринимает конфликты и разлады в качестве раннего предупреждения, сигнализирующего о переменах и призывающего к поступательному развитию. Ваш бунт ― симптом здоровья. Именно таким способом природа все разрушает и заново восстанавливает. Кто (или что) угодно, отвергающий ваш порыв к росту, либо должен поменяться коренным образом, либо ему суждено быть выброшенным за борт.

Как очень точно заметила Марианна Уильямсон: «Мы больше всего боимся не своей темноты, а своего света» [16]. В конечном счете, я думаю, мы боимся требований, которые предъявляет нам излишняя самоуверенность. Природа всегда призывает нас сделать шаг навстречу храбрости. И следуя ее призыву, мы утрачиваем способность сваливаться в неискренность.

Самая лучшая практика состоит в том, чтобы отказаться от незрелого желания быть под опекой ложной принадлежности и заняться взращиванием своей самобытности. Раз за разом наши сны требуют от нас взять все в свои руки, направляя наш взор во внешний мир – постепенно, нежно и смело.

Глава V. Священный брак

Древнее разочарование где-то глубоко живет в сердцах каждого из нас, речь идет о двух несчастных любовников, которых мы зовем Эрос и Логос. Эти божественные супруги были разлучены так давно, что едва помнят свою принадлежность друг к другу. И хотя это может показаться невозможным, так как они подобны дню и ночи, но весь мир ожидает их священного воссоединения. Если бы им удалось снова встретиться, они наверняка вспомнили бы друг друга. Они, наверное, рано или поздно полюбят друг друга, как и предписано им судьбой, в рамках священного союза противоположностей.

Наделенная чарующей красотой Эрос покорит вас. Она певица и мечтательница, чьи первичные элементы ― тайна, волшебство и земля. Ее голос ― не привлекательный, не сладкий, а, скорее, обжигающий честностью. И когда она поет, боль жизни гремит и отзывается глубоко в ваших костях. Обладая необузданной страстью, она вливает жизненные соки в идею и заставляет ее танцевать. Ее дом находится в непроходимых дебрях, и она говорит на языке всех неприрученных существ. У нее тело животного, одновременно неистового и грациозного, которое ритмично двигается, а душа ― широкая.

Логос ― это могущественный император, правящий в небесном царстве, которое обширнее всего, что кому-нибудь из нас доводилось когда-либо видеть. Он прекрасный математик, чьи первичные элементы ― рассудок, закон и причина. Он посвятил жизнь логическому исследованию, поискам абсолютной истины, он обладает обширными познаниями в том, как из ничего создать порядок. Он строит сложные системы и затем управляет ими по непреложному закону. Ему нравится оставаться наедине с грудами книг, зарываться с головой в различные теории и планы. Он предпочитает, когда окружающие, если уж говорят с ним, то делают это рационально и приводят доказательства значимости их позиции.

Истина заключается в том, что Эрос и Логос принадлежат друг другу, но с давних пор, как мы знаем, они разлучены.

Все началось с открытия Логосом так называемой «неоспоримой правды» ― метода строительства умозаключений, который может объяснить устройство Вселенной. Движимый силой доминирования над природой, Логос начал раскрывать тайну мистерий, в которой участвовала Эрос, используя их для решения головоломок из составных элементов, которыми, как он считал, они и были.

Все следовали правилу Логоса, покоренные его харизматичностью. Эрос отправили вместе с волшебниками и лунатиками, поэтами и кутилами жить в подземное царство, откуда она больше не оказывала влияние на людей своим мрачным, влажным стремлением к сакральности в природе.

Хотя все мы воспринимаем себя и думаем о себе самих либо как о женщине, либо как о мужчине, внутри каждого из нас живет Иное. В западной культуре люди только-только начали думать вне бинарной модели, в то время как многие другие культуры давно с распростертыми объятиями принимают тех, кто воспринимает себя дву-настроенными, трансгендерами или вообще не соответствующими своему полу. Но даже самим фактом своего существования люди, воплощающие двойственность, напоминают нам о необходимости поддерживать отношение с сокровенным Иным. Поэтому я люблю обыгрывать значение и смысл различных имен для противоположностей: Эрос и Логос, инь и ян, так как традиционные гендерные термины проблематично использовать из-за той смысловой нагрузки, которую они несут в западной культуре. Например, мы можем услышать фразу «Будь настоящим мужчиной» или «Такая же девчонка, как и все остальные», и внезапно мы вызываем в своем воображении духа негативной ассоциации с ними обоими.

Но важно помнить, что, используя эти термины, я не говорю о противоположных полах вообще. Я веду речь об архетипичном женском начале и маскулинности, подобных Эрос и Логосу, которые живут внутри нашей психики. Женщины больше не являются всего лишь хранительницами Эроса, как и мужчины перестали быть стражами Логоса. Мы представляем собой то, что вы можете назвать психическими гибридами, обладающими потенциалом для полного спектра качеств, содержащихся и в тех и в других полах, но большинство из нас развиваются со склонностью из-за культурных ожиданий и экстраполяций к тому полу, который определен с рождения. Независимо от того, где мы столкнулись с гендерным многообразием, окружающий мир будет проецировать на нас качества, ассоциируемые с женственностью или маскулинностью. А если полностью не отдавать себе отчета в этом, то мы можем отщепить от себя какие-то свои части, чтобы соответствовать таким ожиданиям.

Возможно, вы хорошо знаете на своем опыте, когда ребенку позволяют полностью проявить двойственную натуру, независимо от того, залезает ли он на деревья или его наряжают на праздник, поет ли он или что-то строит с помощью игрушечных инструментов. Какое-то время вы сами в детстве, наверное, чувствовали полное отсутствие стесненности, вызванной разграничениями на «мальчиков» или «девочек». Но в определенном возрасте ваше тело начинает меняться, вы социализируетесь с другими подростками и начинаете осознавать, чего ожидать от своего пола.

Моя бабушка, иммигрировавшая в Канаду из Польши, была больше пробритански настроенной, чем сама королева, и любила начинать предложения с выражения «Настоящая леди…». Некоторые ее классические высказывания включали в себя такие фигуры речи: «Настоящая леди ведет себя так, будто за ней постоянно наблюдают». Или: «Настоящая леди никогда не курит в общественном месте».

В старших классах меня всегда тянуло где-нибудь зависнуть с парнями. Они, казалось, живут гораздо проще и интересуются такими крутыми вещами, как книги и инструменты. Девочки же постоянно болтали о мальчиках, косметике и знаменитостях. Я помню, как чувствовала себя юмористом, изображающим женщину, говоря и соглашаясь с теми вещами, к которым совершенно не испытывала интереса, потому что, как мне казалось, это лучший способ стать своей среди чужих.

Если мы делаем все возможное, чтобы соответствовать гендерным ожиданиям, «противоположные» гендерные качества внутри нас атрофируются или ощущаются совершенно чуждыми в жизни. В этот момент мы начинаем вести поиски «идеального любовника», который смог бы воплотить те вещи, которыми мы сами не обладаем. Возможно, это отчасти и объясняет тот факт, почему половина всех браков заканчивается разводом. Большинство из нас вбивают себе в голову мысль, что нашли вторую половинку, но неизбежно сталкиваются с разочарованием, наступающим после завершения медового месяца, когда они осознают, что, к сожалению, по-прежнему ощущают себя лишь «половиной человека».

Настоящий союз должен сначала заключаться внутри. Священный брак ― медленный процесс первой попытки понять истинные качества маскулинности и женственности, разобраться с тем, как они проявляют себя в наших жизнях и снах, и затем начать ухаживание за внутренней противоположностью, активируя все скрытые качества в своем репертуаре.

Чтобы снять «обвинения» со слов «женственность» и «маскулинность», мы можем заменить их китайской концепцией инь и ян. Первое, что бросается в глаза в символе инь-ян, ― то, что обе черно-белые половинки являются взаимозависимыми частями одного целого. Обе они содержат в себе аспекты друг друга. И, возможно, самое замечательное заключается в том, как они взаимодействуют вдоль разграничительной линии прилива и отлива.

По ощущениям многих из нас, когда мы имеем дело с женскими и мужскими архетипами во снах, нам трудно остановить выбор на фиксированном определении и того и другого: оба, кажется, то и дело одалживают друг у друга роли. Мы можем только предоставить самих себя удивительному танцу между противоположностями, находящимися внутри нас. Образно выражаясь, существует зыбкая граница между темными и светлыми сторонами, которая будто находится в постоянном движении.

Инь часто соотносится с чем-то пассивным, негативным и мрачным, в то время как ян ― это активная, позитивная, солнечная противоположность. Сами по себе слова не являются опорочивающими или, наоборот, хвалебными, но сквозь призму господствующей культуры мы, конечно, так их и воспринимаем. Из-за того, что язык очень мощный прикладной инструмент, крайне важно найти способы переиначить смысл, вложенный в эти архаичные представления, который натравливает друг на друга эти противоположности. Итак, вместо того чтобы сопоставлять инь с чем-то пассивным, нам следует использовать слово «восприимчивый». Вы чувствуете, как меняется динамика слова? Каждый, кто практиковался в созерцательной пассивности, «неделании», знает на своем опыте, насколько восприимчивость бывает парадоксально активной и вовлеченной.

Вместо слова «негативная» нам бы лучше сопоставить инь с чем-то «притягательным». Это сфера сокровенного, глубинного удержания, ожидания и пробуждения. Вместо слова «мрачная» нам бы лучше употреблять «созерцательная», как, например, луна, или «обремененная», как почва. Инь представляет собой место для ретрита и отдыха, сдержанности и благорасположения. Мрак, в конце концов, и есть то первородное лоно, откуда возникают сны.

Там возникает вся жизнь еще до того, как приходит в наш мир. Инь ― открытое и восприимчивое чувство, сострадательная сила внутри нас. Оно знает мудрость поражения и идет на уступки, даже если кто-нибудь еще ее опережает. Для инь конец ― всего лишь начало чего-то другого. Именно здесь мы оттачиваем интуицию и обретаем центр, из которого устанавливаем взаимосвязь.

Инь вечно, это то, что Руми называет «тростниковыми зарослями». То есть место, из которого все живые существа были изгнаны и куда мы все когда-нибудь вернемся. Подобно единой экосистеме, инь считает все компоненты жизненно важными. Идеи, возникающие на этом уровне воображения, служат гораздо большему, чем личные дела, ― великому духовному единению, за которое мы все несем ответственность.

Ян ― это наше направление, сосредоточенность и внутренний стержень. С пронзительной ясностью ума ян занимает точку зрения и крепко придерживается ее. Оно твердо и непреклонно, обладает аналитическим складом ума и действует всегда самостоятельно. Оно знает, как распознавать лишнее и избавляться от него. Оно строит системы и доводит до логического завершения все то, что должно быть сделано. Ян ― это стрела, летящая навстречу цели, превращающая наши мечты в реальность.

Но без уравновешивающего влияния друг друга обе составляющие, инь и ян, склонны блуждать в своих негативных аспектах.

Без энергичной, проницательной объективности, характерной для ян, инь становится инертной, потерянной, парализованной и ошеломленной. В этот момент мы чувствуем, как нас одолевают страхи и обеспокоенность, позволяя нашим эмоциям взять верх над нами. Избыточность инь может заставить нас импульсивно реагировать на все, во всем потакать окружающим и пытаться взять их под контроль.

Если уж на то пошло, блеск инь может стать насквозь прожигающим пристальным взглядом без охлаждающей тени ян. Оно может настолько сосредоточиться на цели, что даже не заметит, что перегнуло палку, даже если жертвой всего этого стало наше тело. Без способности инь к рассмотрению всего в совокупности точка зрения ян может стать крайне ортодоксальной и ограниченной. Мы наблюдаем это в западной культуре, которая слепо следует за ян, развиваясь вверх и вширь при полном отсутствии чувства относительной целостности, не считаясь с потребностями всего человечества, отдельных сообществ и всего остального.

Возможно, прочитав эти описания, вы сможете прочувствовать, насколько мы, как биологический вид, пристрастны к ян. Нам с трудом удастся соответствовать требованиям этой ян-центрической культуры, до тех пор пока мы продолжаем недооценивать женственность, унижать и задвигать ее в самый дальний угол.

Подавление женственности

Исторические корни обесценивания женственности меняются от культуры к культуре, но самая масштабная европейская и североамериканская кампания по подчинению женщин ― как, впрочем, и женственности ― продолжается в активной фазе уже в течение последних 200 лет, начиная с XV века. Речь идет о том, чему дали имя «охота на ведьм».

По некоторым данным, сотни тысяч женщин были схвачены, подвержены пыткам и сожжены на кострах всего лишь по одному подозрению в занятиях так называемым колдовством, которое включало в себя широкий спектр различных деятельностей, в том числе повивальное искусство, лечение травами, предсказание будущего и искусство врачевания. Под чутким руководством христианской церкви и государственного аппарата женщин самым жестоким образом сделали козлами отпущения, несущими ответственность за все без исключения проблемы общества, например, неурожаи зерновых культур, болезни скота, неблагоприятные погодные условия и даже смерти. Повсеместное истребление женщин и их врачебных практик, основанных на целительной силе природы, было отнюдь не «кратковременным умопомешательством» возмущенных народных масс, а широкомасштабным «крестовым походом», организованным правящей верхушкой, чтобы навязать людям новый патриархальный порядок.

В своей книге Калибан и Ведьма Сильвия Федеричи устанавливает прямую связь между преследованием женщин и подъемом капитализма. Она объясняет, как «охота на ведьм одновременно совпала с колонизацией и истреблением коренных народов Нового Света, огораживанием общинных земель в Англии и началом работорговли» [17].

Раньше женщины обладали значительной экономической независимостью благодаря торговле и другим занятиям, как, собственно, и авторитетом в женском обществе, и своей принадлежностью, но в течение всего этого изуверского периода истории женщины были обращены в «служанок мужской рабочей силы… где их тела, труд, репродуктивная сила были переданы под контроль государства и преобразованы в экономические ресурсы» [18]. Потери за время многовековой охоты за ведьмами были, конечно, весьма ощутимыми: сотни тысяч детей остались сиротами, жителей деревень стравливали, крестьян изгоняли с их земель и лишали всех средств к существованию. Но, возможно, самой губительной для всех нас стала потеря наследия древней женственности.

Эта потеря всей разветвленной системы знаний и практик настолько обширна, что можно сказать, что в отсутствие ее мы проживаем свою жизнь только наполовину. Хотя это невостребованное наследие имело бесчисленное количество проявлений, некоторые из них только недавно получили высокую культурологическую оценку. Речь идет, например, о повивальном искусстве и народной медицине, которые в своей основе имеют общее объединяющее начало – природу.

Женственность ― прямой диалог с тем, что нас объединяет со всеми живыми существами. Это мистический путь, который приводит нас обратно к своим чувствам и ко всему окружающему живому миру за духовным окормлением и содействием. Нам не нужны посреднические госструктуры, выдающие разрешения или объясняющие, как правильно исцелять или производить потомство на свет, потому что для этого есть высшая власть, жизненный импульс, который постоянно бурным протоком протекает по всем нам. Это и есть наша «социальная сеть», наш коллективный разум и опыт, наша самоотверженная преданность друг другу, которая является истинным источником силы.

До сих пор к женственности относятся терпимо, и это в лучшем случае, а в худшем ― ее просто отметают прочь. Я сказала «в худшем», так как ее игнорирование означает попустительство грубого с ней обращения.

Мы это лично ощущаем, когда нам всевозможными способами все запрещается и во всем отказывается. Потеря женственности на коллективной шкале ценностей привела к катастрофическим последствиям, превосходящим все трагедии человечества во вселенском масштабе.

Потеря женственности в личной жизни может принять различные формы, но большинство из нас проживает всю свою жизнь, так и не осознав, по какой причине мы все потеряли. Это может проявиться в тайном страстном стремлении встать на путь истинный, в ощущении причастности или в совокупности практик, которые сегодня высмеиваются в западной культуре в качестве бессодержательных, несущественных или даже опасных. Обесцененные для поколений, выросших при культе патриархальности, наши семьи и различные культурные среды остались с практически позабытыми воспоминаниями о том, как отдавать должное и стремиться развивать эти качества в нас самих или друг у друга.

Эти качества ― то, что я называю душевными склонностями. Женственность ценит разумность наших чувств; признает важную необходимость церемоний и обрядов инициации; учит силе умения слушать и быть очевидцем; поддерживать значимость проницательности и сновидений; она остается чувствительной по своей природе, легко ранимой и почитает мудрость тела.

Но, возможно, самой значимой по сравнению со всеми этими потерями является всеохватывающая способность принять взвешенное решение и стремиться к нашей принадлежности друг другу и земле. Тит Нат Хан предложил прекрасный термин Со-бытие ― для описания того, что ни одна вещь не может существовать сама по себе. Каждая живет во взаимосвязи с другими вещами. То, что кажется отдельным, на самом деле комбинация взаимосвязанных частей.

Давайте, например, рассмотрим, как выглядит эта книга, представляющая собой стопку прошитых листов бумаги. Бумага произведена из целлюлозы, выработанной из дерева, которое когда-то укоренилось в своей семье ― лесу. В свою очередь, лес не может существовать без почвы, воды, света и минералов, питающих его. Точно таким же образом мы можем проанализировать бесконечное число путей, принимающих участие в жизни леса. Или можем выбрать другой маршрут, прослеживая вековую историю происхождения языка, на котором написаны эти страницы, а зачастую и мрачную историю власти и изгнания, или мы можем следовать идеям, изложенным в этой истории, написанной мной, вашим автором, которые являются невообразимым сочетанием всех факторов.

Такой образ мышления ― один из главных характерных признаков женственности. Он отсылает нас обратно к воспоминаниям о первичных элементах, из которых мы созданы и в прямой зависимости от которых находимся. Подобно конической крыше вигвама, которая по сути представляет собой самоподдерживающую структуру, мы облокачиваемся друг на друга с каждой стороны. Центр устойчивости находится везде, и если кто-нибудь выпадет из нашей общности, то мы все по большому счету так же упадем. Одной из главных особенностей инь является духовное начало, которое делает возможным наше воссоединение с более обширной тканью человеческой жизни, для которой мы всего лишь тонкая нить.

Не Логос и его мир порядка, разума и слова должен быть приуменьшен в наших оценках, а указания, отданные Эрос, и не наоборот.

С Эрос непросто поговорить откровенно, потому что, в отличие от Логоса, она нелогична, уклончива и непрямолинейна. Это опосредованно ощущается в наших мимолетных встречах с природой, в опыте познания символов и истории, музыки и ритуала, в отношениях с окружающими и в самом ощущении тела. Эрос ― это наше желание соединиться с жизнью, установить отношения друг с другом, разделить с кем-то близость и чувствовать ее. Да, это и есть любовь, но также и способ реализации впечатлений и познания воплощения в других. Эрос ассоциируется с ощущением безопасности и благосостояния, с доброжелательным принятием в свои объятия всех своих черт изгоя. В более широком смысле Эрос ― это свойство принадлежности, к которому мы так стремимся в жизни.

Идя в свой внутренний мир во мраке ночи, мы возвращаем себя к разнообразию проявлений нашей связанности. Это своего рода «интернет», где передаются сны, видения и озарения. Именно здесь мы обретаем истинный центр, из которого устанавливаем связь с остальным миром.

Для нашей культурной среды свойственно использование такого понятия, как «не от мира сего», причем в уничижительном значении – для описания тех, кто оторван от действительности или нечестолюбив. Но что будоражит и восхищает меня больше всего в снотворчестве, так это то, насколько прозаическим оно ощущается, когда мы им занимаемся. Одна из причин, подтверждающих, что это истина, заключается в том, что сны ― проявление очень крупной экосистемы, частью которой мы являемся. И спроектирована она для наших жизней внутри такого колоссального контекста.

Вместо того чтобы брать примеры из консенсусной культуры, которая в подавляющих случаях эгоцентрична и ориентирована на индивидуума, мы прислушиваемся к тайне, которая собирает и объединяет нас. Как говорит Энн Белфорд Уланов: «Эго ― это… то, что внутри нас знает о Боге» [19]. Когда мы собираемся вместе, чтобы рассказывать друг другу о снах, нам легко это дается; мы исцеляем друг друга своими символами, так как каждый из нас работает внутри собственного психического пространства.

Мы должны помнить, что женственность подходит к работе непрямолинейно. Хотя многие с трепетом и нетерпением заглядывают в сонник, пытаясь добраться до самой сути, до окончательного ответа, до ключа к своему освобождению, они редко находят что-нибудь актуальное. И все это потому, что за работу взялся более значительный гений, которого мы никогда не сможем понять всего и сразу. Вместо этого мы должны следовать за таинственными объяснениями, побуждающими нас совершать все долгие путешествия в неизведанное, заслуживать доверие у того, что по-отечески заботится о нас. Когда-нибудь, по прошествии многих лет, мы наконец поймем, как именно эта симфония проявляет себя.

Один из моих любимых примеров на тему дивного гения женственности ― история молодой женщины Николь, которая пришла ко мне на прием рассказать о своем сне.

Красное платье, сон Николь

Я ухаживаю за несколькими детьми в доме у своего работодателя и несу ответственность за них. Я также выполняю обязанности прислуги и должна готовить еду для большого количества человек всего лишь из нескольких самых простых ингредиентов. Все это происходит сумбурно, и я от этого прихожу в отчаяние. На улице в саду мужчина пишет картину, и меня к нему что-то влечет. Оказавшись рядом с ним, я вижу, что он рисует меня в красном платье!

Пораженная страстностью этого образа, я попросила Николь нарисовать свой сон еще до того, как мы начали его анализировать. В этом завораживающем действе наложения красной краски на бумагу она заново открыла для себя забытое страстное желание заняться изобразительным искусством или, если взглянуть на это несколько шире, сильную потребность разрисовать свою блеклую жизнь более яркими красками.

Николь, воспитанную в семье со старомодными устоями, приучили к мысли, что творчество ― удел маленьких детей и что по мере взросления она должна вести себя более ответственно. И поэтому ей пришлось начать трудовую деятельность с должности иностранной няни-гувернантки, то есть жить и работать в семье с целью изучения языка, лишь бы удержаться на плаву. Через какое-то время она стала чрезвычайно тревожиться и страдать от одиночества, чувствуя себя выжатым лимоном, не зная, как развиваться дальше.

Когда мы коснулись неуловимых чувств, пробужденных рисованием, Николь описала одиночество как доминирующий признак той стороны своей личности, которую отождествляет с чем-то более необузданным и экспрессивным, но находящимся в глубокой ремиссии настолько долго, насколько она может это припомнить. И благодаря лишь небольшому вдохновению, полученному во сне от красного цвета, Николь обнаружила в себе сильное стремление к рисованию.

В течение многих месяцев она безудержно рисовала, пока не создала небольшую подборку работ, которыми сама восхищалась, и после череды удачных случайных совпадений она в итоге предложила их местной художественной школе. Помимо того, что она испытывала счастье, став востребованной художницей, она покончила со своими обязанностями няни и всерьез принялась учиться рисовать. Именно тогда она и познакомилась со своим будущим мужем и влюбилась в него. Вместе они отправились в путешествие под названием супружеская жизнь, чтобы жить счастливо, благодаря своим талантам.

Из одного только сна невозможно почерпнуть всю информацию, которую предписано раскрыть, но, если прислушаться к контрасту между изнурительными служебными обязанностями и нарядностью красного платья, мы можем ощутить всю накопившуюся энергию. И если мы последуем за этой энергией, куда бы она нас ни повела, нам всегда будет сопутствовать рост личных возможностей и стабильность. Для восстановления женственности в своих жизнях мы должны следовать за энергией, и не так важно, куда она ведет. Подобно тому, как мы постепенно, кусочек за кусочком поедаем мороженое, поглощая карамельную крошку, ― точно таким же образом наши воспоминания становятся все насыщеннее и слаще от того, что мы глубже в них погружаемся.

Великая забывчивость

По мере изучения женственности нам открывается огромная сокровищница оставленных без внимания, отвергнутых и впавших в немилость дарований. Сновидение считается контрпродуктивным, процесс духовного общения со своим телом лечится медикаментозно, чувства лишены всякого права голоса на «заседании совета директоров», ритуалы видятся как нечто бессодержательное и оторванное от природы и жизни, а земля, разумеется, воспринимается исключительно как источник прибыли.

Мы создали вычурную культурную среду за счет поругания всех упомянутых выше вещей, которые на протяжении жизни многих поколений стали настолько общепринятыми в наших религиозных и общественных системах, что способны превратиться в потрясающее событие нашего пробуждения, даже если мы признаем их навечно забытыми.

Именно это мы и называем Великой Забывчивостью. Иначе, как пыткой, и не нельзя назвать то, что приходится испытывать каждому из нас в жизни; это и есть место ранения, где мы сами себя загоняем до ощущения свинцовой тяжести в теле, не придаем значения своей интуиции и вытесняем свои сокровенные знания тем, что, как нам кажется, «люди говорят». То, что мы подразумеваем под словом «сновидения», воспринимается иллюзорным, в то время как ложные конструкции общепринятой реальности воспринимаются как действительность. Николь сама отказывается от творческих способностей, так как в детстве ей сказали, что рисование – легкомысленное занятие. Ципора же сама загнала музыкальные способности вглубь себя, лишь бы подальше спрятать их от беспощадной критики со стороны родителей. Однако настоящей саднящей раной для обеих женщин стала та самая забывчивость.

Эта забывчивость ― своего рода публичное отречение от себя прежнего, если рассматривать это с точки зрения измены семье и культуре, как если бы она была нашей собственной, продолжая придерживаться обесценивания страстного стремления нашего сердца. Следовательно, в таком случае можно с уверенностью сказать, что мы проживаем не свою жизнь.

Несколько лет назад я слушала одного гуру, который рассказывал о случае на банкете. Все гости приходили в хорошем расположении духа и радовались с началом вечеринки. Вокруг стола постепенно завязался живой разговор, но подспудно каждый из присутствующих повторял про себя одну и ту же мантру: «А что скажут обо мне? А что скажут обо мне? А что скажут обо мне?»

Гуру привел в пример эту историю, чтобы показать, в каких нарциссов мы превратились, что наша зацикленность на личных проблемах мешает выслушать ближнего или позаботиться друг о друге. Но, по моему глубокому убеждению, существует еще один способ взглянуть на все это через призму того, что существует важная история, которую мы должны пропустить через себя. Мы страстно желаем выделиться из толпы, быть востребованными и принадлежать своему сообществу. Но единственный способ, которым наше сообщество может исцелиться, заключается в том, чтобы открыто вынести на суд людей истории своей жизни. Только в том случае, если мы осознаем, что события, произошедшие в нашей жизни и жизни тех людей, что пришли в этот мир до нас, призваны вести нас в правильном направлении, мы сможем уловить самую суть, проходящую красной нитью через всю нашу историю, и в дальнейшем умело сплести из нее канву жизни и служения общей цели.

Подобно этой книге ― которая является не просто книгой, но и потрясающим даром деревьев и солнечного света, минералов и языка, ― ваша история представляет собой значительный элемент другой великой кульминации. Так как вы восстанавливаете все, что хранили в сердце, воплощая это обратно в законную принадлежность, то вы являетесь одним из представителей тех, кто смиренно и мягко возвращает Эрос обратно в наш мир.

Следуя в каждом своем поступке примеру женственности, давая ей право управлять Логосом, вы превращаете свою жизнь жизнь в историю о том, как великая любовь искупила глубокую печаль.

Глава VI. Посвящение путем изгнания

Хотя мы, конечно, можем думать о принадлежности как о статичном состоянии, на самом деле оно очень динамичное. Если вам доводилось видеть цветы, снятые с помощью ускоренной съемки, вы могли заметить, что они распускаются не сразу и непрерывно, а каждый раз сокращаются, прежде чем раскрыться шире. Принадлежность также должна допускать возможность для попеременных фаз сокращения и расширения, обособленности и духовного единения. Даже такие проверенные временем формы принадлежности, как выгодный брак или увлекательное призвание, продолжают существовать только благодаря нашей готовности позволить им развиваться и менять форму. Самым жизнеспособным формам принадлежности позволительны, а иногда даже необходимы периоды изгнания или разобщенности, нужные для того, чтобы дозреть до еще больших возможностей.

Если потребности индивидуума вступают в конфликт с групповыми или личными интересами, они должны переключиться на что-то совершенно неизведанное либо по собственному выбору, либо по божьему промыслу. В большинстве случаев мы либо сопротивляемся, игнорируем, либо вовсе отвергаем все эти призывы к покаянию. Мы укореняемся в скудной почве ложной принадлежности ради любых преимуществ, лишь бы они стали нам доступными. Но, если мы не прислушивались к первым предупредительным сигналам, выражавшихся в отсутствии умиротворенности, наличии сомнений или тоски, рано или поздно сильный удар судьбы настигнет нас и свалит с ног прямо на грешную землю. Либо в результате несчастного случая, серьезного заболевания, либо в виде внезапной потери или кризиса – неважно, каким образом, но судьба все равно сделает с нами то, что посчитает нужным.

Дверь в старый образ жизни захлопнута раз и навсегда. Путь домой отрезан. Слово «дом» я употребляю здесь не только в географическом или культурном смысле, хотя именно с такой мучительной формой изгнания как раз и знакомы миллионы людей. Я также рассматриваю значение выражения «реальное положение вещей» в более широком смысле: золотой век, драгоценные отношения, роль в своем сообществе или семье, карьерный рост или даже способности собственного тела.

Все это я называю Инициацией путем изгнания, так как мы знаем из мифов и сказаний, что каждый герой или героиня должны выдержать период изгнания в том случае, если им надлежит пройти инициацию в истинную магию своего призвания.

Что касается меня, одна из этих инициаций произошла через несколько лет после того, как я переехала в новый город. Я переживала трудные времена обретения новых друзей, обостренно ощущая одиночество до той поры, пока однажды не встретила женщину по имени Дженна.

Дженна настолько разделяла многие мои жизненные ценности и интересы, что, даже не зная толком друг друга, мы погрузились в то, что большинство из вас называет романтической дружбой. Начало наших отношений было великолепным, наполненным красивыми жестами и обещаниями верности. Мы обе чувствовали себя так, как будто обрели глубокое ощущение принадлежности к взаимной дружбе.

Узнав, что Дженна принадлежит к большому духовному сообществу, я мгновенно почувствовала ― практически ничего не зная о ней, ― что мне хочется быть в его рядах. В ближайшие выходные я вступила в группу Дженны и была абсолютно уверена, что сообщество, с которым я встретилась, состоит из интеллигентных, душевных людей, с которыми мне понравится быть вместе. Но центром сосредоточения всей группы был сладкоречивый гуру, который вдалбливал мне в голову ложный путь. Я столько лет шла путем женственности, где большое значение придавалось переходящему лидерству, поэтому навязываемая иерархия в этой группе мне совершенно не подходила. С тяжелым сердцем я решила покинуть эти собрания, и моя подруга Дженна отреагировала на мой выбор предупреждением о «последствиях».

Покинув собрание, я испытала ощущение тревожности, перешедшее в состояние взбудораженности и сильную головную боль. Все последующие недели Дженна, беззаветно преданная гуру, не ответила ни на один мой звонок. Я скатывалась в тяжелую депрессию, сопровождавшуюся ощущением, что я упустила последний шанс быть частью сообщества. Через несколько месяцев я начала страдать от таинственных проблем с физическим здоровьем, которые спровоцировали серьезную боль, державшую меня в изоляции в течение двух лет. Хотя, разумеется, меня больно ранили и разочаровали все эти события, но я была удивлена такой резкой реакцией со стороны тела.

Во время работы со снами и проснувшимися воспоминаниями постепенно пришло понимание, что мое решение покинуть это сплоченное сообщество инициировано изгнанием.

Закрытый путь, сон Токо-па

Мне снится тропинка в волшебном лесу между моим домом и домом Дженны. Я иду по ней, распевая песню, которая эхом откликается в птичьем пении, и голоса птиц ведут меня в правильном направлении. Но внезапно птицы затихают и тропинка заканчивается. Я по ошибке сворачиваю не там, где нужно, и попадаю в неблагополучный район города, где обитают бездомные люди и криминалитет. Опасностью веет в воздухе. Я проголодалась, но рядом ничего нет, кроме небольшого магазинчика, где продают просроченную пищу.

Проснувшись, я испытала благоговейный трепет от того, как в ответ мне пели птицы, как будто мой призыв и их отклик сверхъестественным образом открыли мне тайный путь к принадлежности. Действительно, на первых порах дружбы с Дженной я чувствовала себя так, будто получила ответ на свое сильнейшее желание. А разве не таким же образом все происходит и у нас всех?

Когда все складывается в единую картину, мы начинаем чувствовать себя частью огромной общности, как если бы с нами на связь выходила сама природа, приобщая нас к своим ритмам. Но когда на мои незамысловатые призывы больше никто не отвечал, то и отношения с природой ― или с тем, кого некоторые люди называют Богом, ― также прервались на уровне ощущений. Будто все волшебство ушло из жизни. Я обнаружила себя в одной из тех Потерянных Зон, где везде чувствуется безнадежность и невозможно найти поддержку.

Какую бы форму ни принимало ваше изгнание, боль разобщения похожа на прерывание связи со всем, что вам знакомо, и каждая клетка тела приходит в замешательство. Это напоминает замшелую старину, с ее запахами и текстурами, вереницами воспоминаний и медленно сменяющимися временами года. И ничего больше не хочется, кроме как вернуться к былой нетронутости. Но путь назад отрезан. Вы можете пытаться, годами ностальгически мечтать о старой жизни, но, проснувшись, вы вспомните, что путь домой вам заказан. Для многих людей изгнание становится постоянным. Примирение с этим может превратиться в длительное и рискованное предприятие. Беженцам из разных стран или коренному населению Северной Америки, для восстановления после такого варварского уничтожения их культуры во времена колониализма, потребуются жизни нескольких поколений, чтобы найти новую дорогу, ведущую вперед. Для сравнения, мое изгнание кажется банальным, хотя я так и не смогла понять, почему оно оказалось таким болезненным для меня.

По мере того, как я испытала всю суровость реакции на эти в известной степени новые отношения с Дженной, мне открылось, что была гораздо более старая рана, ставшая спусковым крючком, который и спровоцировал начало всех этих событий. Эхом отозвался мой побег из дома, решение, из-за которого «могут наступить последствия». Действительно, разрыв с семьей изменил ход моей жизни. В то время как сверстники окончили школу и поступили в колледж, я была вынуждена постоянно работать в шестнадцатилетнем возрасте, чтобы прокормить себя. Я не могла себе позволить заниматься обычными вещами, которые были привычными и доступными для сверстников – например, научиться водить автомобиль, пользоваться услугами системы здравоохранения, – а все праздники и важные даты проходили мимо меня незамеченными.

Инициация часто затягивает нас в глубинные раны прошлого, приглашая пройти через порталы, открытые в настоящем времени, в неразрешенные психологические стрессы нашей жизни и судьбы предшествующих поколений. Когда я встретила свою подругу Дженну, вся моя тоска по привязанности была подсознательно спроецирована на эту новую «семью», но все сопровождалось негласным условием: я должна передать все свои полномочия их непререкаемому авторитету ради того, чтобы стать востребованной. Если уж на то пошло, мне раньше нужно было заняться поисками личного голоса в этом мире, а на такой компромисс, и я это точно знала, я бы не пошла ни при каких условиях.

Компромисс, который вы не можете заключить, часто приводит к инициации. В таких случаях говорится примерно следующее: «Сдержите ли вы свое слово? Выдержите ли вы трудности? Найдете ли вы здесь правду для себя и поклянетесь ее защищать? Достаточно ли крепка ваша вера в неизвестное, чтобы позволить ему перенести вас на новые уровни принадлежности?»

Изгнание может быть добровольным, подобно тому, как Сиддхартха Гаутама оставил дворец ради жизни среди бедных; или навязанным силой, как произошло с Гадким утенком, которого отвергли братья и сестры; или в случае с Квазимодо и со всеми сбившимися с правильного пути людьми со странностями, которых отправили жить в крепость или блуждать в одиночестве по белому свету.

Но изгнание ― важное и необходимое разобщение с группой или обществом, предназначенное для вовлечения нас в новые отношения со своей жизнестойкостью и самобытностью. К сожалению, в западной культуре отсутствует хоть какой-нибудь символический обряд инициации, чтобы помочь молодежи почувствовать свою необходимость, поэтому-то они и обращаются к насилию для выражения непризнанной силы. Если не подходить к решению этой проблемы осознанно, жизнь найдет иной способ инициировать нас. Как Юнг убедительно сказал: «Если внутренняя ситуация не осознается, она превращается во внешние события, то есть судьбу» [20].

В моем случае инициация проходила долго и болезненно, так как я не разобралась в сложных противоречиях, обезобразивших страшными рубцами мое детство. Самым важным было мое осознание того, что часть моей души скована чувством вины за то, что я оставила семью, веря в то, что все трудности, которые выпали на мою долю, ― результат моей ошибки. На каком-то уровне я верила в то, что если затяну потуже ремень и стану более терпимой к окружающим, то, возможно, жизнь станет более легкой, более нормальной. Но это главное недоверие моих инстинктов стало благодатной средой для постоянного внутреннего сомнения даже при осуществлении простейших взаимодействий. Меня подсознательно привлекал разрыв отношений, при котором я, как заезженная грампластинка, повторяла один и тот же припев: «Я виновата. Мне нужно было приложить больше усилий».

У меня ушло несколько лет на вынесение диагноза о том, что моя физическая боль ― не что иное, как аутоиммунное заболевание, ревматоидный артрит. Хотя оно может десятилетиями жить в теле в латентном состоянии, однако многие, к сожалению, хорошо знают, как легко его спровоцировать стрессовыми ситуациями. Ревматоидный артрит дает о себе знать, когда иммунная система нападает на тело, ошибочно принимая кости и хрящи за вторгшиеся патогенные микроорганизмы, и со всей решительностью атакует их до тех пор, пока они не разрушатся. Точно таким же образом, как моя ослабленная иммунная система, воспринимавшая саму себя как главную угрозу жизни, я провела всю жизнь под постоянным гнетом раскаяния и самобичевания. Боль ― закономерный ответ на наказание, поэтому мое тело породило ее в еще больших количествах.

Все, что тогда от меня требовалось, ― это оставаться верной неудержимому внутреннему «я», которое знало лучший, более искренний способ любить и быть любимой. Мне нужно было высвободиться самой из пут чрезмерной вины, которая всегда склоняла меня довольствоваться крохами любви. Вот почему я стала практиковать зеркальную противоположность застарелому раскаянию, которая была именно тем, что давало мне возможность каждый день открыто высказывать несогласие. Я начала работать с верой в то, что все еще заслуживаю любви, даже не находясь не в ладах с окружающими. Оказавшись паршивой овцой в семье, мне нужно было самой признать свой голос несогласия мощным и судьбоносным для каждого, кто вовлечен в ситуацию… и крайне важным для моего лидерства в окружающем мире.

Хотя изгнание может стать концом налаженного и привычного образа жизни для инициатора, но если взглянуть на всю ситуацию через призму мифологии, то становится ясным, что это только начало и крутой поворот навстречу своей душе. Во многих шаманских обрядах инициация целителей происходит в условиях тяжелейшего духовного кризиса и заболевания. Обрядом инициации для будущих шаманов считается «Исцеляющий кризис». Это призыв к внутренней жизни, к миру Эрос, сновидению и таинству, даже для самого упорно сопротивляющегося из всех посвященных.

Сам процесс занимает достаточно много времени, включает в себя несколько серьезных испытаний и приносит постепенное излечение потерянной или плененной раненой души целителя. Но если инициируемый сознательно входит в этот обряд посвящения, тогда он или она тщательно разберется с условиями его проведения и станет опытным проводником в эти врата для других людей.

Джоан Галифакс так описывает процесс посвящения в своей книге Шаманские голоса: «Как только человек принимает призыв и становится шаманом, его болезни, как правило, проходят… Сама концепция “раненого целителя” обращена к неизбежной необходимости для будущих шаманов войти в глубокий личностный кризис ради подготовки его/ее роли в сообществе в качестве целителя» [21].

Сошествие в ад

Никто по доброй воле не будет участвовать в обряде инициации. По своей природе инициация ― унижение собственной воли. Она приходит, как цунами, необузданное по натуре, сокрушая нас на всех уровнях бытия. И хотя каждая часть нас может оказывать сильное противодействие насильственному видоизменению, нам не суждено больше выглядеть так, как раньше. Нам не суждено вернуться к прежнему облику после всего, о чем нам стало известно. Напротив, теперь подразумевается, что мы разуверимся, разрушимся, разочаруемся еще до того, как к нам придет мысль о восстановлении.

Самым старым из всех известных нам мифов о сошествии в ад инициации является шумерское сказание об Иштар. Задолго до зарождения культа богов мужского пола, например Зевса, богиня Иштар появилась еще в древневавилонские времена, когда поклонение Божественному женскому началу все еще было живо и процветало. Она была Царицей Небес, спустившейся в Преисподнюю, чтобы увидеться с сестрой Эрешкигаль, которая давно отреклась от нее. Сестра настаивала, чтобы она прошла через семь врат, как любой входящий в Царство мертвых, пока не предстанет перед ней «обнаженной и стоящей в низком поклоне». Когда наконец-то сестры встретились, Эрешкигаль в ярости убила Иштар. Но затем, глубоко опечалившись содеянным, Эрешкигаль передала тело ее спутникам, которые вернули ее к жизни. Суть этого мифа заключается в том, что необходимо отказаться от всех «элитарных» привилегий и войти в тесный контакт с нашей тьмой неразумия и печалью, которые сопутствуют потерям иллюзий как в отношении окружающих, так и самих себя.

В изгнании мы должны поступать точно так же, как богиня Иштар, постепенно снимавшая с себя все доспехи и украшения, пока не осталась обнаженной. Затем мы должны принять символическую смерть, чтобы заново родиться с еще большей жизнестойкостью и священным предназначением нести свой крест до самого конца. Взрослый человек, прошедший через обряд инициации, узнает, как выстоять в условиях полной неопределенности, отдает должное богам через свои потери и горе и принимает непростое решение всегда пребывать в гармонии со своей жизнью, как будущий наследник, которым он в действительности является.

Одна из главных причин, почему многие цепляются изо всех сил за ложную принадлежность, заключается в том, что бесстрашное отношение к реальной жизни требует ужасающего предварительного падения. В документальном фильме о двух альпинистах Касаясь пустоты есть захватывающая дух сцена в Перуанских Андах, когда один из них падает в ледниковую расщелину, чья глубина превышает сто метров.

Он висит на страховочном фале уже больше двадцати четырех часов, понимая, что у него не хватит сил выбраться самостоятельно, пока наконец не решает отпустить фал и упасть во мрак. К своему удивлению и не веря до конца в собственное счастье, он не только выживает, но и находит туннель на дне расщелины, по которому выползает из ледяного плена на свободу, где его наконец-то находят и спасают.

Именно такое погружение в полнейшую изолированность, постепенное осознание ее масштаба наделяет вас способностью выбраться наружу по туннелю и стать еще ближе к своей жизни. Но подобно тому, как страшно перерезать пуповину страховочного фала, не зная, что находится внизу, вы сначала должны прийти к принятию того, в какую цену вам обойдется разрыв всех имеющихся связей. Именно так альпинист и пришел к выводу, что обрыв всех связей с внешним миром означает для него неизбежную, жуткую смерть. Как бы прелестно ни звучало слово пробуждение, оно часто означает полное стирание из памяти информации о жизни в той версии, которую вы знали раньше. Как прекрасно написал об этом Юнг: «Невозможно прийти в сознание без боли» [22].

Встречаетесь ли вы с разрушительным воздействием горя, с проявлением гнева из-за всего того, чего были лишены, или с ожесточенностью, которая не дает вновь поверить в любовь, тем не менее существует еще много того, чему нужно поучиться у привратников подземного мира. Им хорошо известно, что вряд ли вы готовы к радушной встрече с ними, но, если вы их воспримете в качестве стражей врат, которыми они и являются, пожалуй, вам захочется отплатить им за их труды своим любопытством.

Ощущение разобщенности и оцепенения, которое причиняет страдания многим человеческим жизням, обусловлено нашей врожденной привычкой уклоняться от трудных испытаний. Подобно альпинисту, который бы скорее умер, вися на страховочном фале, чем перерезал его, мы пугаемся спускаться в те места, в которых отказываемся жить. Печаль по поводу того, что мы потеряли или никогда не имели, сильная тоска по своей значимости, которую мы не чувствуем, полная неизвестность будущего угрожает проглотить нас целиком без остатка. Поэтому мы зависаем в тревожном, подвешенном состоянии над нашими страхами и одиночеством. Но как предупреждает персидский поэт Хафиз: «Не отказывайтесь от одиночества слишком быстро. Путь оно вас ранит как можно глубже. Пусть оно в вас перебродит и хорошенько проперчит все то, что только редким земным и даже небесным специям удается сделать» [23].

Подобно кружащим в небе стервятникам, некоторые из самых опасных ваших противников дожидаются звездного часа. Мы сильнее всего уязвимы в тот момент, когда демонстративно пренебрегаем своим статус-кво, а они быстро чуют запах этого. Все, что управляло нами, вышло из тени на свет, вдвойне испытывая ярость при виде угрозы свержения с трона.

Для большинства из нас это означает встречу во снах с хищниками, насильниками, бандитами, нацистами или же деспотичными начальниками. Все они приспешники застоя, направленные отражать угрозу роста. Они и есть то, что мешает развитию нашей связи с Эрос.

Насильник на дороге, сон Джулии

Я посреди поля, на краю которого начинаются бамбуковые заросли. Моя цель состоит в том, чтобы перейти через поле в поисках нового дома. Сначала я иду прямо, затем поворачиваю один раз, второй… Я понимаю, что мне нужно запомнить, как возвращаться. Я смотрю, нет ли рядом камней, которые помогли бы мне найти путь домой. В этот момент показываются два парня, которые ведут себя достаточно дружелюбно, но бросают косые взгляды на меня. Один из них идет мне навстречу, и я чувствую, что он хочет меня изнасиловать. Я цепенею от робости и страха.

Этот сон приснился молодой женщине Джулии, которая недавно отправилась в путь, ведущий к духовному росту. Мы можем считать дом, который она ищет в бамбуковых зарослях, ее истинной сущностью, которую она обретает. Джулия знает, какое расстояние нужно пройти и как много препятствий придется преодолевать, но боится, что собьется с пути. Еще полностью не готовая «перерезать пуповину», она предпринимает все меры предосторожности, чтобы найти дорогу обратно домой. Действительно, она дезориентирована при спуске в подземный мир, и некоторые из нас также могут ощущать необходимость прибегнуть к мерам самозащиты, если со всей решимостью пойдут в этом направлении. Но истина состоит в том, что нам на роду предписано быть сбитыми с толку. Если представить себя кораблем, который плывет, осуществляя навигацию, для чего использует точку на горизонте, то опускающийся на него туман ― символ инициации. Мы должны осознать, что посредством дезориентации нам дается возможность открыть новые источники знаний, свой внутренний компас.

Мне нравится повторять то, что каждый эпизод сна дает рождение последующему э

Toko-pa Turner

BELONGING: REMEMBERING OURSELVES HOME

Copyright © 2017 by Toko-pa Turner.

All rights reserved. Published and distributed by

Her Own Room Press (British Columbia, Canada).

© Маслов С., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2023

Слова признательности

Я хочу поблагодарить Терри Кемптона, моего друга и редактора, за то, что он прошел вместе со мной весь этот нелегкий путь, со знанием дела помогая появиться на свет этой книге; Анджелу Гиги, прочитавшую всю рукопись от начала и до конца и заразившую меня своей решительностью, снабдив еще и ценными замечаниями; Каойму Меррик ― за ее расточительно щедрые страницы, преисполненные энтузиазмом; Мишель Тохер ― за то, что она воодушевила меня вынести историю личной жизни на суд читателей; Молли Костелло, которая смогла в иллюстрации обложки книги воплотить все, что я хотела сказать в своей книге; свою покойную наставницу Энни Якобсен, которая, вопреки всем мои сомнениям, убедила меня, что я могу писать хорошие книги; и, больше всех, Крейга Паттерсона, моего любимого мужа, ежедневно показывающего мне, как создается принадлежность, ― своим неизменным обаянием, мудрой критикой и беспредельной щедростью своей нежности. И в заключение я хотела бы высказать слова признательности острову Солт-Спринг за то, что он удерживает меня в мистических объятиях своих переплетенных ветвей и питает своей влагой мои слова.

Посвящается всем бунтарям и белым воронам, отщепенцам и аутсайдерам. Посвящается всем беженцам, сиротам, козлам отпущения и тем, кто не от мира сего. Посвящается всем изгоям, брошенным, отверженным и дауншифтерам.

Желаю вам понять, причем со все возрастающей ясностью, что вы знаете то, что вам известно.

Желаю вам отказаться от неуверенности в себе, мягкотелости и нерешительности.

Желаю вам найти в себе силы быть непохожим на других и в процессе этого испытать безоговорочную любовь.

Желаю вам не обращать внимания на неправильное восприятие вас окружающими людьми и научиться четко и тактично доносить до них свое несогласие.

Желаю вам со всепоглощающей ясностью природы, живущей внутри вас, увидеть, что ваш голос не просто необходим, но и крайне важен, чтобы докричаться до нас из всего этого хаоса.

Желаю вам чувствовать поддержку, сопричастность и уверенность, когда вы вручаете самих себя и все ваши бесценные дары окружающему миру.

Желаю вам уверенности в том, что, даже когда вы остаетесь один на один со всем миром, вы не одиноки.

С любовью,Токо-па

Глава I. Нечто более важное

В этом бренном мире, которому ты принадлежишь. В этот момент, в этом месте, где ты живешь, есть нечто более важное, что всегда сопровождает тебя. Ты тесно связан с целой чередой поколений выживших. Где-то между героическими смертями, за которыми последовали новые жизни, и предшествовавшими им любовными встречами начала хитроумно плестись история твоей жизни. Сливаясь с безудержным ликованием природы, ты продолжаешь шаг за шагом идти по жизни. Благодаря условиям каждого времени года и неосязаемому предрасположению небес твоя жизнь пусть и с трудом, но все-таки продолжается.

Хотя, возможно, ты чувствуешь, как и многие из нас, тоску жизни, осиротевшей из-за отсутствия принадлежности.

Существует много способов стать сиротой. Это может произойти либо из-за того, что родители не хотят заботиться о тебе, либо из-за того, что кто-то не воспринимает всерьез твои таланты. Из-за Системы, которая требует от тебя благонадежности, но одновременно старается избавиться от твоей самобытности. Или по «милости» истории, когда из-за нетерпимости и войны ты стал беженцем.

Но мы также можем осиротеть из-за культуры, которая увековечивает одни ценности и отвергает другие, заставляя нас отщепить от себя те части собственного «я», которые ей нежелательны. И это, вероятно, худший вариант сиротства, потому что он приводит к отчужденности, к которой мы все так или иначе причастны.

Итак, начав с такой незаметной на первый взгляд ранки, даже не понимая, почему все потеряли, мы должны жить с этим всю оставшуюся жизнь. Мы должны начинать с отсутствия ― сильного душевного порыва к недостижимому желанию смягчить боль ― и проследовать за ним в самое сердце изгоя, чтобы узнать, что можно (если вообще можно) сделать с этой пустотой. То есть стать найденышем, лишенным родителей.

Хотя многое в нашей жизни обусловлено принадлежностью, тем не менее о ней редко говорят на людях. Как и в случае с горем, смертью и чувством собственной неполноценности, нас подводят к мысли о том, что ощущать свою непричастность ― постыдное дело и в этом случае лучше уйти в тень. Весь парадокс состоит в том, что современная культура страдает от эпидемии враждебности, поэтому многие из нас испытывают одиночество из-за своей непричастности, как если бы кто-то еще был внутри вещи, снаружи которой только мы стоим в одиночестве. И замалчивание своего личного опыта о том, как жить в отчуждении, по большей части и является тем, что обусловливает его сохранение в веках.

Мы живем во времена разобщения, когда расизм, сексизм, ксенофобия и другие системные формы искусственного обособления или «отчуждения» укрепляют позиции во всем мире. Сегодня, как никогда раньше, мы становимся свидетелями такой массовой миграции людей через границы, которую можно сравнить с сейсмической активностью. И все трудности, вызванные оседанием и ассимиляцией, продолжают оставаться такими же глобальными и сложными, как и во времена нескольких предшествующих поколений. Сегодня мы оказались в критической ситуации, расходясь во мнениях по политическим, гендерным и расовым вопросам. И на этом безмолвном пути принадлежность становится главным камнем преткновения нашего времени.

Несомненно, один из самых главных мотиваторов моей жизни, страстное желание принадлежности, формировало меня таким образом, что я и не догадывалась об этом, до тех пор, пока в конце концов оно не схватило меня за волосы и не заволокло на ужасающее прокрустово ложе. Эта книга представляет собой путевые заметки об инициации, на которую у меня ушли годы, и о пути, ведущем через кажущуюся бесконечной череду ворот, причем каждые из них требовали отказаться от чего-то ценного для меня. Таким образом, я обращаюсь к тебе не как эксперт в области принадлежности, а как сирота, которой необходимо было открыть, как много приходится терять, прежде чем заново откроешь себя.

Принадлежность может быть самой разнообразной. Первое, что приходит на ум, ― это ощущение сопричастности к социуму по роду деятельности или по территориальному признаку. Для многих из нас страстное желание принадлежать начинается с семьи. Затем следует ощущение сильного стремления быть рядом с близким человеком в святилище любовных отношений и принадлежность, которую мы рвемся испытать ради каких-то своих целей или склонностей. Также существует духовное стремление принадлежать к исповеданию тех или иных традиций или обычаев, принадлежность к познанию и приобщению к наследию предков. И хотя мы даже не замечаем, как такое разъединение влияет на нас, вызванная им боль отдается эхом в наших телах.

Также существуют такие едва уловимые виды принадлежностей, как, например, та, которую мы должны, по большому счету, сделать историей своей жизни, и таланты, которые будут выкованы из этого. И если шире взглянуть на эту проблему, то можно обнаружить сопричастность со всей землей, которая чувствуется (или не чувствуется) где-то в глубине сердца каждого из нас. Наконец, есть великая принадлежность, по-видимому, самая смутная и устойчивая из всех, – страстное желание принадлежать к «чему-то большему», что придает смысл всей нашей жизни.

Живой мост

На северо-востоке Индии, высоко в горах штата Мегхалая, летние муссонные дожди становятся настолько сильными, что текущие в долинах реки превращаются в бурные и непредсказуемые потоки, через которые невозможно переправиться. Несколько веков назад население прибрежных деревень придумало хитроумное решение проблемы. Люди стали сажать огромные раскидистые деревья – баньяны – на противоположных берегах и тянуть через реку их бегущие корни, пока они не соединялись друг с другом.

Несмотря на всю медленность процесса связывания корней и переплетения их вместе, жители деревень создают прочный живой мост, способный выдержать наводнения, вызванные муссонными дождями.

Но, так как всю эту работу нельзя выполнить в течение одной человеческой жизни, знание того, как связывать и содержать в хорошем состоянии мост из корней, передается молодому поколению, которое сохраняет эту традицию живой. Таким образом, оно вносит свою посильную лепту в сохранение мостов в долинах Мегхалаи, которые приводят в трепет только одним видом переплетенных живых корней [1].

Если использовать живой мост в качестве метафоры для объяснения того, как действует принадлежность, нам следует представить себя оказавшимися в затруднительном положении, стоящими на одном берегу бурлящей реки и стремящимися объединиться с чем-то важным, что лежит вне зоны нашего доступа. Будь то сильная тоска по поиску своего истинного места в этом мире, родственных душ или отношений, наполненных глубоким внутренним смыслом, в любом случае страстное желание принадлежать ― мощный безмолвный мотиватор, лежащий в основе многих наших стремлений.

В течение многих лет работы со сновидениями я обнаружила, что такое страстное желание быть частью чего-либо лежит в основе многих наших запросов. Это стремление к признанию своих талантов, к своей востребованности в любовных и родственных отношениях, к ощущению своей потребности и необходимости своему сообществу. Но это также является тяготением к открытию священной мотивации своей жизни, желание почувствовать себя находящимся на службе каким-то благородным целям и продолжать жить волшебной и удивительной жизнью.

Однако отчужденность, мрачная сестра принадлежности, настолько вездесуща, что вполне возможно называть это повальным увлечением. Мы сейчас гораздо лучше связаны друг с другом с технологической точки зрения, чем когда-либо за всю историю человечества, но при этом стали еще более одинокими и разобщенными. Мы принадлежим к тем поколениям, которые упустили возможность унаследовать те знания, которые навели бы нам мосты, соединяющие нас с принадлежностью. Но самое худшее заключается в нашей амнезии, так как мы часто даже и не осознаем что, что-то упустили.

Все чаще и чаще наши взаимоотношения друг с другом вытесняются бездушными машинами. Несмотря на всю цифровую коммуникацию, роботизацию клиентской службы или розничные автоматизированные продажи, вместо которых должны были бы быть живые люди, мы становимся заложниками технократической эры. В угоду корпоративным интересам мы, минимизированные до состояния потребителей, становимся винтиками той самой машины, перед которой оказываемся в неоплатном долгу. Эта значимая и зачастую скрытая сущность ― фундаментальная часть того, что лишает нас человечности, дает нам ощущение одноразового использования. Мы не любим эту машину, да и она, в свою очередь, не отвечает нам взаимностью.

Мы пытаемся наладить отношения, внести посильный вклад в механистическую хореографию вещей, но нам отравляет жизнь ощущение бесцельности. Мы чувствуем на подсознательном уровне, что существует что-то большее, чему мы стремимся принадлежать. И хотя мы не в состоянии объяснить, что это такое, мы ощущаем принадлежность всех окружающих к этому чему-то большему в те моменты, когда смотрим на это со стороны.

Нам больно из-за того, насколько заметно наше отсутствие в кругу принадлежности чему-то большему. Это отравляет нас изнутри. Хотя мы и пытаемся оставаться занятыми, нам редко когда удается унять скрытое внутри одиночество. Стоит лишь начать сокращать общение, и отчужденность становится настолько ощутимой, что угрожает поглотить нас целиком.

Неважно, насколько мы собранны и осуществляем поставленные цели, ― резкая боль, вызванная своей непричастностью, продолжает колоть нас изнутри.

И поскольку мы относимся к своим жизням как к проекту для реновации, то, естественно, пытаемся изо всех сил вызывать всеобщее восхищение, быть полезными, стойкими или продвинутыми. Мы всеми силами стараемся срезать острые углы, из-за которых, возможно, и не можем никак найти свое место в жизни. Но по мере того, как это «саморазвитие» посягает на нашу сокровенную первозданность, наши сны и наша связь с сакральным ослабевает. Пуская в ход все оставшиеся ресурсы ради подсознательного стремления принадлежать, мы чувствуем, как все меньше и меньше остается внутренней свободы и комфорта.

Именно здесь и находится наша стартовая позиция – в саднящей ране нашей потерянности, в ноющей боли нашего желания наряду со всеми найти себе место под солнцем. Прежде чем спросить себя, как исцелиться от отчужденности, мы должны сначала склониться над раной и выяснить причины ее появления. Мы должны разобраться с вопросом: а что нами было упущено? Чего нас лишили? И только погружение с головой в самую суть этого страстного стремления даст нам возможность хотя бы мельком увидеть свет того величия, которое предназначено для нас.

Мечты о своем доме

Человечеству свойственно естественное стремление к почитанию «чего-то большего», что связывает всех нас, но мы в наше время живем в своего рода духовной западне, где наши таланты служат только нам самим. В отличие от многих шаманских культур, практикующих снотворчество, ритуалы и обряд инициации, население стран Запада давно забыло то, что индейские народы считали первостепенной важностью: наш мир обязан жизнью непроявленному. Каждая охота и каждый сбор урожая, каждая смерть и каждое появление на свет отмечаются облачением в церемониальные наряды и проведением ритуала в честь того, что невидимо для нас, тем самым возвращаясь к тому источнику, который нас питает. Я полагаю, что наша отчужденность обусловлена чувством пренебрежения к этой взаимности.

Несмотря на то, что для каждой культуры характерна своя мифология, анимистическая модель мировоззрения состоит в осознании того, что во всем присутствует дух. Не только существа в человеческом обличии, как мы с вами, но и с четырьмя ногами, очень высокого роста, обладающие острым зрением и покрытые перьями, живущие в утесах сильные и молчаливые люди, обитающие в горах сонные мечтатели и хорошо известные своей общительностью люди, проживающие по берегам рек. Иногда можно поймать духа, если сверху накрыть его перевернутой вверх дном керамической чашкой.

В то время как анимистические воззрения сосуществуют с тем, что писатель и шаман индейцев майя Мартин Прехтель называет «сакральностью в природе», мы превращаемся в культурную среду, сходящую с ума от буквализма и рационализма. Порвав отношения с мифами и жизнью, наполненной символическими значениями, наши личные истории теряют свою значимость во всепоглощающей коллективной движущей силе. Также в результате такого разделения атрофируется наша способность воображать, удивляться и задумываться о том, какой дорогой идти дальше.

Но у каждого из нас есть собственные врата, ведущие назад к братству с таинством, ― через наши сны. Занятие снотворчеством ― мощный способ органично вплести себя заново в близкие отношения с тем, что последователи суфизма называют Возлюбленным: с божественной взаимосвязью, сакральностью в природе, откуда берут начало все живые существа. Насколько мы его помним, настолько и оно вспоминает о нас. Подобно живому мосту между двумя берегами одной реки, таким же образом и наш разговор является практикой принадлежности друг другу. В этой книге я буду рассказывать о своих снах, а также тех людей, которые мне любезно позволили это сделать, благодаря чему удалось наглядно показать различные пути, приводящие к принадлежности.

Я понимаю это следующим образом: сновидения ― часть нашей натуры, манифестирующая через нас. Точно таким же образом, как плодоносит дерево или цветет растение, сновидения представляют собой плодоношение нашего эго. Производство символов и последовательности увиденных событий ― биологическая необходимость. Мы не сможем выжить без снов. И хотя вполне возможно как-то жить, не вспоминая о своих снах, тем не менее в жизни, направляемой и формируемой сновидениями, следуют сокровенным знаниям самой земли. По мере нашего обучения тому, как следовать инстинктам, спрятанным в сокровенных глубинах нашей души, почтительно относясь к тому, с чем она согласна или нет, нам также приходится развивать способность замечать едва уловимые различия. Именно такая чувствительность и делает нас более проникновенными для чужих бед и одновременно многоязычными, давая возможность вступать в разговоры с носителями самых разных языков в окружающем мире.

Чувствительность ― это преимущество и ответственность воспоминания. Как писал Оскар Уайльд: «Мечтатель ― это тот, кто находит свой путь только при лунном свете, и для него самое страшное наказание, если он увидит, что появился рассвет перед концом всего мира». По мере того как мы приходим к пониманию симметрии между внешним ландшафтом и сокровенными глубинами своей души, нам ничего не остается делать, кроме как сожалеть о тех темных делах, которыми соблазнялась наша натура, опорочивалась, рассыпалась в раболепных благодарностях и в большинстве случаев стерла уже в памяти. Мы начинаем встречаться лицом к лицу с делами, к которым были когда-то причастны, и все происходит как в замедленном Апокалипсисе, то есть внутри и снаружи. Только оказавшись в таком месте утрат и стремлений, мы сможем начать вспоминать о своем доме.

В этой книге я пытаюсь превознести то, что понимаю как более широкое определение снотворчества: практику плетения живого моста между видимым и невидимым миром; устремление, которое можно сделать, только обладая запасом терпения; способность к сопереживанию и готовность принять ставку в игре такой, какая она есть, даже если и одной жизни будет мало, чтобы получить положенные дивиденды. В этом и состоит повседневная практика принадлежности.

Я надеюсь, что благодаря своему творчеству избавлю тебя, отважный странник, от замешательства, испытываемого в самом начале пути. Я представлю тебя точно таким же образом, как меня знакомили с различными людьми, стремившимися принадлежать чему-то большему, и то, как мы отдалились от них в первую очередь. Мы рассмотрим влияние, которое заставляет нас становиться уменьшенными версиями себя самих, причем именно таким образом нас и соблазняют вступить в ряды «ложной принадлежности». Мы повстречаемся с архетипом изгоя, а затем снизойдем до сути понимания изгнанника, что является болезненным, но крайне необходимым процессом отсева на пути к истинной принадлежности.

Там мы неожиданно повстречаем инаковость внутри себя, которой хочется принадлежать нам. В этом и заключается грандиозное дерзание, которое мне нравится называть Воспоминанием. Большинство из нас думают о принадлежности как о сказочном месте, и если мы будем продолжать усердно искать его, то рано или поздно найдем. А что, если принадлежность ― это вовсе не место, а опыт: совокупность навыков, которые мы в современной жизни потеряли или забыли? По аналогии с живым мостом эти навыки и являются способами, с помощью которых мы можем терпеливо вытягивать корни нашего разобщения, переплетать их и старательно заботиться о них ― и, занимаясь этим, восстановить свое членство в принадлежности.

Глава II. Происхождение отчужденности

Как и во всех других случаях, мой поиск принадлежности привел к отчужденности. Я помню повторяющуюся вновь и вновь сцену за обеденным столом, когда после очередного огорчения я бегу вся в слезах вверх по лестнице в свою комнату, отчаянно надеясь, что мать придет за мной и, ласково уговаривая, приведет меня обратно в принадлежность. Но она никогда не приходила. Вместо этого мне приходилось сползать по пожарной лестнице к кухне, тайно подслушивая, о чем говорят члены семьи во время моего отсутствия, в то время как мой живот урчал от голода.

И хотя каждый из нас может рассказать личную версию ожидания на лестнице, по сути, это и есть то, что чувствуешь, находясь вне принадлежности. Это мучительное предположение, что в тебе больше никто не нуждается. Когда жизнь не считает тебя чем-то необходимым. Если никто не приходит к тебе с приглашением, это подтверждает твои худшие опасения и загоняет как можно дальше ― туда, в удел изгоя, где смерть зовет к себе холодом.

Выражаясь символично, я провела многие годы жизни на этих «лестницах ожидания»: жаждущая любви, переживающая об упущенной возможности добиться признания, мечтающая, чтобы кто-нибудь вернул меня к принадлежности. И когда мои демарши из-за обеденного стола оказались недостаточно убедительными, чтобы заставить семью скучать по мне, я стала уходить дальше, дольше и в конце концов навсегда.

В девять лет я нашла наглухо заколоченный дом и попыталась превратить его в собственный. Там была тесная комнатушка размером два на четыре метра, находившаяся за задней дверью, забитой крест-накрест гвоздями, которую мне с огромным трудом удалось открыть, чтобы проникнуть внутрь. В течение нескольких недель я копалась в мусоре в поисках вещей, которые могли бы украсить это убогое, прогнившее укромное убежище. Я нашла метлу и вымела весь мусор, украдкой выскальзывала из дома с едой и приносила рисунки, чтобы украсить голые стены. Отлично сгодились части разбитой мебели, и спустя некоторое время я уже притворялась, что по-настоящему сбежала из дома.

Этот ранний порыв, возможно, был первым звоночком, предупреждавшим, что какая-то часть меня хотела отделиться, выделить себя из родной семьи. Несмотря на всю обветшалость моего убежища и опасность его обрушения, меня тянуло создать новую себя. Жить собственной жизнью. Конечно, я была слишком юной, чтобы заботиться о себе, и, когда в вечерних сумерках темнел дом, я против воли возвращалась домой, где никто даже не замечал моего отсутствия.

Когда люди узнаю´т, что я выросла в суфийском ашраме, их лица оживляются. Я могу только представить, сколь необычный мой образ может возникнуть в воображении у тех, чье воспитание было более консервативным. Внезапно, как если бы я испытала новое ощущение к людям, у меня всплыли в памяти воспоминания о кружащихся дервишах и поэзии Руми и Джебрана. Не вызывает сомнений, что для моего юного сердца такая жизнь в благочестивом сообществе, где музыка, молитва и поэзия органично вплетались в ежедневную рутину, оказалась быстро пролетевшим временем принадлежности. Но, подобно многим религиозным общинам, она произвела на меня неизгладимое впечатление.

Все восемнадцать комнат в нашем доме были переполнены странствующими последователями суфизма, но, несмотря на размер жилья, роскошью здесь и не пахло. Это был старый, сдаваемый в аренду многоквартирный дом в районе красных фонарей в Монреале, где летучие мыши своими когтями царапали стены, а проститутки и наркодилеры стояли снаружи у входной двери. Мы были очень бедными и жили вскладчину. Я помню промозглую квебекскую зиму, когда все коммунальные услуги были отключены за неуплату и нам приходилось спать вповалку у огня. Но в детском возрасте тебя это не касается. Всегда рядом был кто-то, кто мог тебя развлечь ― музыканты, артисты, цыгане и люди свободных профессий, ― и каждое лето мы выезжали на ретрит к реке Святого Лаврентия, причем к нам приезжали такие всемирно известные духовные учителя, как, например, суфийский проповедник Пир Вилайят Инайят Хан.

Больше всего мне запомнилась музыка. Суфийские песни ― смесь молитв на хинди, санскрите и арабском языках, посвященных Возлюбленному. Они взывали к Богу, моля открыть их сердца, просили свои страстные желания помочь им вернуться к божественным зарослям тростника, из которых мы, люди, слабые духом, были изгнаны. Мы всегда молились и распевали зикры, поминая имя Аллаха, а также танцевали до тех пор, пока не входили в транс.

Мне исполнилось восемь лет, когда мать забеременела от отчима моей сестрой и бабушка перевезла нашу семью из жилья, выданного нам городской коммуной, в двухквартирный коттедж на окраине города. Либо мы все внезапно оказались в стесненных условиях, либо дело было в стрессе, вызванным рождением ребенка в условиях крайней бедности, но этот пригород показался нам враждебной средой обитания, и все было так, как если бы я впервые попала в свою семью. Дом открылся мне с новой стороны, как место, где присутствовали нестабильность, ссоры и пренебрежение.

Отчим считался духовным лидером суфийской общины, но за закрытыми дверями был эмоционально неуравновешенным и склонным к физическому насилию. А моя мать, тренер по йоге и фитотерапевт, была одной из тех, кто с легкостью мог заражать людей креативностью и энтузиазмом; однако насколько легко ей давались душевные подъемы, настолько же быстро она падала духом. Предрасположенная к жестоким приступам депрессии и ярости, от которых так и не смогла вылечиться, мать своими причудами приводила дом в состояние разрухи. В зависимости от дня недели, а порой от часа, ее настроение менялось от маниакального до подавленного и мелочного, поэтому мы все учились ходить вокруг нее на цыпочках. В моменты депрессии она проявляла суицидальные наклонности, приходя в отчаяние от одной только мысли, что ее никто не любит и не ценит.

Уже в восьмилетнем возрасте мое сердце разрывалось от жалости к матери. Все, что я видела, ― это какой она была красивой, и мне казалось, что я обязана была успокаивать и поддерживать ее, укрывать ее под крылом моей любви. Но, как случается при внезапной грозе, когда быстро темнеют небеса, я отбивалась от ее нападок, если на нее находил приступ ярости. Возможно, из-за постоянной печали она испытывала отвращение к любому проявлению эмоций. Если я рыдала, она держалась подальше от меня и говорила, что я слишком все драматизирую или сама ищу повод для истерики.

Самые первые мои сны были о том, как мать бросает меня. Мне снилось, что она оставляет меня ночью в темной аллее из-за того, что я случайно обидела ее. Или что я попала в лапы похитителей, которые привязали меня к мишени и бросают в меня дротики. В самом деле, мне казалось, что существовали две версии моей матери: первая ― та, за которую я несла ответственность, и вторая ― для которой я всего лишь мишень.

Чем больше я пыталась быть любимой, тем чаще оказывалась в полном одиночестве в сгущающихся сумерках. Вскоре я начала сбегать из дома.

В одиннадцать лет мою голову переполняли мысли о суициде. Единственное, что мне было тогда непонятно, ― почему я принимаю близко к сердцу весь тот негатив, который выливала на меня семья. Суицид был высшей формой проявления несогласия с происходящим; это способ «реализовать» гнетущий позыв к смерти, который обволакивал мое сердце. Когда я разменяла четырнадцатый год жизни, то сбежала окончательно. Какое-то время я побиралась, спала на полу и завязывала худшие знакомства из всех возможных на тот момент. В конце концов, меня схватила полиция и отправила в изолятор временного содержания, где я и познакомилась на собственном опыте с тем, что мы называем Системой.

Системой являлась государственная организация, с усмешкой называемая «учреждением по уходу за сиротами». Одних из нас бросили родители, другие стали жертвами надругательств или были никому не нужны, также встречались и те, которых называли «трудными» подростками. У многих сирот, как и у меня, где-то были родители, но по запутанным причинам они сбежали от них, скатились на обочину жизни и оказались на разных стадиях физической и духовной беспризорности. Запуганные и растерянные, лишенные надежных ориентиров в жизни, большинство детей приобщилось к криминалу, насилию, наркотикам и нездоровому образу жизни.

Все последующие годы были худшими в моей жизни, но я каким-то образом понимала, что жить в бегах значительно лучше по сравнению с той жизнью, когда сама себе желаешь смерти. По крайней мере, здесь я находилась в компании таких же беспризорников, и мы вместе никому не принадлежали.

Исцеление иссохшегося без любви сердца может занять всю жизнь. Но тем из нас, кто пал духом, необходимо сказать, что есть лекарство для возвращения из изгнания. Это лекарство ― сокровище потерянное и обретенное ― и есть то, о чем, находясь в других обстоятельствах, мы вряд ли бы что-нибудь узнали. Если вы можете твердо придерживаться своей непричастности и способны ужиться с ужасом одиночества и отчуждения, то вы больше не будете подвластны стремлению избежать их.

Другими словами, вы на пути к возвращению домой.

Происхождение отчужденности

Рассматривая происхождение нашей отчужденности, начать мы должны со своих личных историй. Хотя у каждого человека есть собственный жизненный опыт, у нас все-таки больше сходств, чем различий. В детстве мы, естественно, склонны удивляться, мечтать и делать открытия. Мы можем часами жить в воображаемом мире, советуясь с природой, экспериментируя с чувствами и идеями, будучи убежденными в своей безопасности и уверенными в невозможном.

Как и положено в Эдемском саду, это время гармонии, изобилия и отсутствия стыда. Но в какой-то определенный момент каждый из нас, причем кто-то быстрее, чем другие, начинает испытывать постепенную или внезапную отчужденность от унаследованного от природы отношения к волшебству. Вероятно, нам скажут, чтобы мы прекратили витать в облаках, что это существует только в нашем воображении, что это всего лишь мечта. Нас спрашивают, кем мы хотим стать, когда вырастем, говорят о том, как должна вести себя «настоящая леди», вопреки нашему желанию заставляют заниматься общественной деятельностью в школе, да и во всех остальных случаях без какой-либо подготовки знакомят с общепринятой реальностью.

Для кого-то из нас первая отчужденность может быть спровоцирована нанесенной травмой, насилием или же пренебрежительным отношением. Вероятно, вас заставляли заботиться о нуждах окружающих людей, в то время как вашу личную жизнь не брали в расчет, ею пренебрегали или полностью игнорировали. Вероятно, вас приучили чувствовать свою необходимость только в одностороннем порядке, в то время как настоящие задатки вашей принадлежности были загнаны, как беглые преступники, в подполье.

Вероятно, вы и подобные вам стали объектами насмешек со стороны общества, в котором выросли. Возможно, требования, предъявляемые к вам социумом, заставили вас скрывать способности в то время, когда вы были заняты чем-то более срочным.

Какими бы ни были обстоятельства вашей первой отчужденности, вы в любом случае почувствуете, как образуется разрыв между тем, кто вы есть на самом деле, и тем, какими вы должны быть, чтобы выжить. И, таким образом, начинается работа по превращению наших качеств в более приемлемую версию нас самих. Со временем все усилия «сойти» за нормального становятся более чем успешными, и продолжается это до того времени, пока мы не начнем забывать об истинной сути.

Насколько я помню, в детстве мне часто говорили, что я слишком болтливая, шумная и чрезмерно привлекаю к себе внимание, поэтому я начала держаться, что называется, с «прохладцей». Такой флегматизм заметен у большинства городских подростков. Хотя внутри их происходит бурный гормональный взрыв и они переполнены страстью, безрассудством и стремлением, тем не менее они идут на все, лишь бы им поверили, что их ничего не касается. И это работает!

Едва я набила руку в том, как снизить уровень впечатлительности, меня, помню, хвалили за то, что я «угомонилась», будто бы предыдущая, настоящая версия меня раздражала окружающих людей или докучала им.

Но такое подавление эмоций может дать о себе знать во взрослом возрасте тяжелыми побочными эффектами.

Эти качества и способности, которые запрещается показывать в семьях, церквях, школах и других общественных институтах, тем не менее не прекращают существовать из-за того, что мы их игнорируем. Больше того, они стремятся «напасть» на владельцев, как будто борются за свое признание, принимая форму депрессии или заболевания, гнева или бунтарства.

Патологизация бунтарства у подростков ― один из самых больших уронов, которые мы можем нанести детям. Поскольку им в будущем предстоит определять ход развития культуры, есть объяснение, почему во многих культурах проводится ритуал посвящения во взрослую жизнь. Бунтарство, если к нему отнестись с глубоким уважением, ― жизненно важное противостояние обществу, чем обеспечивается наше самодостаточное развитие. Подобно тому, как в любых отношениях должно быть место напряженному противостоянию для усиления любовной связи, так и нашу молодежь нужно приглашать содействовать несогласием нашей общей активности. Это отправной пункт в жизни молодого человека, когда динамика отношений между взрослым и молодым поколениями меняется к худшему. Старшее поколение больше не должно вставать в позу поучающих ― наоборот, ему следует занять место слушателей. В конце концов, со старшим поколением делятся информацией как напрямую, так и опосредованно через культуру, и у них появляется возможность услышать от молодежи о том, как они живут.

Именно здесь больше всего требуются боль и ярость непричастных. В несогласии и готовности молодого человека бунтовать против несправедливости живет и благополучно развивается неистовый запас творческой энергии. Пока другие культуры придают этому переходному периоду огромное значение, мы устраиваем страшные волнения, обращаясь с молодежью как с ненормальными и буйнопомешанными, которых нужно исправлять и обучать покорности. Вместо того чтобы пригласить новых зрелых людей занять руководящие посты в нашем кругу принадлежности, попросить их вернуть к жизни наши замшелые структуры, их стремление к переменам подменяется цинизмом и жестокостью.

Такой нигилизм чреват негативными последствиями. Если пробудившаяся сила, как физиологическая, так и психическая, открыто отвергается, невозможно достичь своей цели, такой как, например, основа самоуважения, что так и есть на самом деле. В отсутствие обряда посвящения, во время которого говорят: «Твоя кровь необходима, твой гнев важен, твоя боль имеет значение», молодой человек не может найти место, где мог бы на деле показать преданность идеям, и вместо этого он постепенно движется в сторону еще большей отчужденности.

В конце концов, я сбежала из дома в одних носках. Перед тем как идти спать, мать спрятала всю мою обувь. Полная решимости, как это бывает, когда тебе исполнилось пятнадцать лет, я, невзирая ни на что, покинула дом и бежала по улице в одних носках, опасаясь наступить на что-нибудь острое в кромешной темноте. Через несколько дней полиция отыскала меня в доме друга, который был старше меня. Угрожая ему предъявлением обвинения, они забрали меня и увезли в патрульной машине. Мне навсегда врезался в память тот момент, когда один из полицейских повернулся ко мне и спросил, не хочу ли я, чтобы они отвезли меня домой. И со всей решительностью, на которую была способна, я ответила: «Нет».

Альтернативой этому, как я узнала позже, была ужасная колония для несовершеннолетних, где у меня сразу же забрали все личные вещи. Испугавшись, что я повешусь в крохотной камере с прорезью в двери для подачи пищи и одной красной тревожной кнопкой, они отобрали у меня еще и ремень. Меня отправили мыться вместе с другими девочками, снабдив крохотным тюбиком зубной пасты, кусочком мыла и полотенцем размером чуть больше носового платка. Количество вещей оказалось ничтожным, их практически и не было. Вода шумными толчками в непредсказуемые моменты вырывалась из кранов без вентилей, бетонные двери автоматически закрывались, а выключатели света отсутствовали: освещение отключалось по таймерам.

Один раз ко мне пришла мать, и все, что я помню, ― то, как ощущала себя диким зверем, сидящим по ту сторону перегородки из плексигласового стекла. Мне ничего не хотелось слышать, кроме как уговоров вернуться домой, но, как мне показалась, мать испытывала облегчение от того, что меня наконец-то задержали. Еще до того, как я узнала об этом, какие-то юридические фирмы дали ход судебному делу, по которому я проходила в качестве «добровольно передавшей себя» в руки Системы.

Я сама толком не знала, зачем оказалась там. Может быть, из-за того, что вещи, которые заставляли меня страдать, были неуловимыми, безымянными недостатками в моей жизни, и все эти годы я жила с несостоятельной верой, что мой травмированный жизненный опыт не имел никакого значения. Я верила, как неоднократно говорила мне мать, что я склонна все драматизировать и рано или поздно разрушу семью. Десятки лет жизни ушло на осознание того, что крохотному желудю моей судьбы потребовалась именно такая плохая почва, чтобы прорасти и окрепнуть. Мне нужно было познать настоящую печаль и ужиться с одиночеством, чтобы понять: нет любви лучше, чем любовь с готовностью идти на компромисс. Мне нужно было вырваться от тех, кто во имя любви меня изводил, завидовал и обижал.

Система месяцами тасовала меня по приютам и детдомам, не давая возможности пустить безжизненно повисшие, изнемогающие от жажды корни. Как только я стала испытывать чувство привязанности к загруженной сверх нормы социальной работнице, ее сразу же перевели на другую должность. Они даже никогда не прощались. Тем не менее я продолжала повторять свой ужасный ритуал распаковки немногочисленных пожитков только для того, чтобы вновь убыть в неизвестном направлении, и происходило это, как правило, глубокой ночью. Так я узнала о бесприютности и о том, как нужно уметь мимикрировать, чтобы просто выжить.

В попытке стать «своей в доску» приходится мастерски приспосабливаться, подобно хамелеону, который меняет окраску, чтобы слиться с окружающей средой. Я выучилась подстраиваться под окружение при появлении любой, едва заметной опасности, предвосхищать его потребности и быть полезной там, куда в очередной раз забросила меня судьба. Я могу быстро осваиваться на новом месте, находить кратчайшие пути и усваивать местные обычаи, чтобы сойти за свою. Но весь парадокс заключается в том, что все мое приспособленчество не приносит мне истинного ощущения принадлежности.

Хотя изгой хорошо знает, как видоизменяться, чтобы вполне сносно устроиться в любой среде обитания, тем не менее ему становится все труднее вспоминать свой истинный окрас. Возможно, он считает себя независимым от воображаемых или реальных ограничений, но одновременно стремится доверять месту жительства, людям или профессии в той мере, которой достаточно, чтобы пустить корни в местной почве.

И такое одиночество, которое не знает постоянного пристанища, может рано или поздно потребовать заплатить высокую цену.

Отчуждение продолжает преследовать человека, который сжег мосты. Вы можете оставить какие-то части себя самой в тех местах и временах, с которыми достаточно крепко сдружились. Чем больше вы оставляете позади себя, тем разобщеннее становитесь. Если вы именно такой человек и, возможно, сумели достигнуть признания окружающих, постарайтесь не столкнуться с потерей чувства близости с жизнью, которую построили своими руками.

В результате выставления напоказ истинной натуры там, где ее отвергнут, вы приобретаете защитный иммунитет к таким местам. Вы не можете больше мириться с причинением такой боли, поэтому отказываетесь показывать окружающим, кто вы на самом деле. Вы прекращаете жить в том месте, где были правдивы с окружающими людьми, и с течением времени отсутствие желания трансформируется в отчужденность от собственной натуры.

С возрастом мы теряем ощущение того, что у нас отсутствует проницательность. Вместо этого отсутствие само по себе становится злокачественным и распространяется, подобно едва заметной депрессии или нервозности. Проще говоря, если мы чувствуем себя изгоями, то показываем только те части себя самих, которые заставили нас уйти.

Путь праведников

Отчужденное эго сначала появляется в наших снах. Упущенная нами психическая энергия может принимать различные формы, так как непроизвольно пытается воссоединиться с нами. Вот почему я говорю клиентам, что мрачные сны ― это проверка себя самих: они означают готовность чего-либо прийти в наше сознание. Ночные кошмары ― те же самые сны, показанные в формате 3D, пытающиеся настойчиво привлечь наше внимание к тому, что уже готово к исцелению. Но если мы продолжаем не придавать этому значения, то отвергнутая энергия может принять форму психологических симптомов, таких как нервозность, панические атаки, ярость или депрессия.

Давайте, например, рассмотрим историю Элейн, женщины пятидесяти лет, выросшей в семье верующих христиан. Пройдя сквозь череду осознаний к своим собственным ценностям, она обратилась к снотворчеству, чтобы примириться со страстным стремлением вести другой образ жизни. Из-за расцерковления, которое повлекло за собой разрыв с приходской общиной, с источниками существования, утрату семейных отношений, все происходило мучительно больно и очень медленно. А в середине этого процесса Элейн приснился сон следующего содержания:

Путь праведников, сон Элейн

Я вместе со своей сестрой, воцерковленной верующей, захожу в закрытый торговый центр за покупками. Проход внутрь был очень узким, и примерно на полпути передо мной возникла ужасающая темная фигура, которая явно замышляла что-то недоброе и начала хватать меня. Я попыталась побежать назад, но так и не смогла сдвинуться с места, стояла как прикованная и взывала о помощи. В следующий момент передо мной появилась фигура, похожая на привидение, и сделала мне укол, чтобы я «заткнулась». Я успокоилась, но все еще не могла сдвинуться с места.

По мере анализа сна Элейн описывала торговый центр как многолюдное место, где все покупают то, что, как им внушали, принесет «вечное счастье». Когда она произнесла эти слова, ее вдруг поразило, насколько все похоже на то воздействие, которое она испытывала внутри церкви.

То, что торговый центр прекратил работу, был закрыт для шопинга, выглядело как разрыв Элейн со всеми, кто оказывал влияние на ее жизнь. Да, еще оставались глубинные связи, такие как, например, отношения с сестрой, которая пошла вместе с ней на «шопинг». Несмотря на степень «праведности» чувств, которые этот мир испытывал в отношении недавно открывшейся перед ней перспективы, она еще не была готова разорвать с ним отношения.

Я спросила Элейн о том, что она помнит о темной фигуре, которая хватала ее, и она ответила, что у нее были «перчатки без пальцев, как у нищенки». Благодаря такой небольшой детали мы начали понимать: эта фигура, стоявшая в узком тамбуре между входом и выходом в торговый центр, прообраз изгоя. Она делала все, лишь бы не пустить Элейн в торговый центр – церковь. Она была одинокой волчицей, отвергнутой обществом, лишенной социального положения, благосостояния или принадлежности. И фигура схватила Элейн, как это делает самый ужасный страх с каждым из нас, когда мы верим, что если не будем продолжать делать попытки проникнуть в этот мир, то рано или поздно окажемся на обочине жизни.

Когда я спросила Элейн, каково это, когда тебе делают успокаивающий укол, она ответила: «Он парализует». Пораженная резким переходом от того, как отчаянно она взывала о помощи, к тому спокойствию, в которое ее ввергла анестезия, я спросила, не было ли у нее ощущения депрессии. Она сразу же ответила утвердительно и добавила: «Пару недель назад я пережила сильнейший эмоциональный стресс и затем впала в депрессию».

Если мы примем все образы во снах Элейн за аспекты ее эго, то увидим в ней характерные черты изгоя, которые она скрывала от окружающих, живя вне принадлежности. Так, например, она никогда не обсуждала снотворчество ни с членами семьи, ни со знакомыми прихожанами, хотя оно является предметом ее страстной заинтересованности. Но в отчаянной попытке достучаться до внимания Элейн та отверженная часть ее эго стала приставать к ней и вредить, точно так же, как на ее месте поступил бы любой лишенный внимания или незаслуженно оклеветанный человек.

В результате всех этих перипетий изгой либо избавляется от принадлежности, либо иногда добровольно уходит, так как больше не может соответствовать условиям, предъявляемым к адекватности поведения. В любом случае он становится скитальцем, проводя все время в поиске места, которое можно было бы назвать домом.

Подобно Элейн, принц или принцесса в легендах должны переступить через дверной порог, вырваться из власти старых обычаев и благодаря этому узнать, на что они еще способны, кроме того как ждать того момента, когда унаследуют царство. Но без помощи снов и сказок, которые управляют этими отправными точками, изгой может застрять в пожизненной идентификации неискупленного архетипа.

Архетип изгоя

Подобно всем тем, кто охотится в стае, люди остерегаются и подозрительно относятся к тем, кто отличается. Совершили ли вы преступление, прибыли ли из другой страны, обладаете ли иными способностями, свойствами или предпочтениями ― или даже потому, что вы бедный, больной или раненый, ― вам предстоит убедиться, что вас принимают за архетип изгоя: сироты, белой вороны, бунтаря, аутсайдера, отщепенца, козла отпущения, лузера, бездомного, попрошайки, диссидента. Каким бы именем изгоя ни называли, он играет важную роль в мифологии и реальной жизни.

В каждой семье, во многих сказках есть тот, кому отводят роль белой вороны. Этот аутсайдер несет теневую проекцию за всю группу. В их коллективном неприятии белая ворона становится объединяющей силой. Другими словами, он является носителем отвергнутых, скрываемых, забытых эпизодов семейных историй, и, проживая свою жизнь так, как считает нужным, белая ворона зачастую несет ответственность за поддержание семьи в состоянии адекватного восприятия окружающей действительности.

Но как бы героически это ни звучало, на самом деле это нелегкий, одинокий путь. Независимо от того, бросили вас или вы ушли по собственной воле, обособление от семьи или жизнь вне семьи делает непричастность краеугольным камнем вашей жизни. Ощущение бездомности может существовать как неизменное условие в нашей психике, окрашивая все, что мы делаем, в блеклые тона.

В некоторых культурах сиротство синонимично отверженности обществом. Так, например, в Замбии унижают сирот и называют их «козлами», потому что их считают «бескультурными» из-за неучастия в обряде инициации и отсутствия знаний норм общественного поведения [2]. Однако есть ряд стран, в которых беспризорники считаются воспитанниками общества ― их защищают и даже почитают. У народности аканы, проживающей на территории Ганы, есть древняя народная песня под названием «Санса Крома», в которой говорится о том, что «дети, поющие эту песню, должны знать, что, если что-нибудь случится с их родителями и они станут сиротами… на защиту их встанет вся деревня» [3]. Изучив сказки народов мира о сиротах, мы найдем подобные лейтмотивы: «Сирот сразу же начинают жалеть и относиться к ним с уважением, ― пишет Мелани Кимбалл, профессор детской литературы в колледже Симмонс в Бостоне. ― Они являются олицетворением одиночества, но одновременно представляют собой отличную возможность для окружающих людей открыть себя заново» [4].

Давайте вообразим на мгновение, что мы смогли очистить от плевел наши разнообразные истории об изгнанниках и добраться до самой сути, чтобы узнать: а что у нас общего с теми, кто на своем жизненном опыте испытал то же самое?

Это и есть шаблоны поведения и искупления, которые мы называем архетипами.

Архетипы (греч. archetupos ― «первозданно вылепленный») ― прообразы присущего нам от рождения метафизического опыта. Подобно Герою, Мудрецу и Обманщику, такие общие архетипы можно найти в мифах и сказках всех народов мира, причем они неподвластны ни географии, ни времени, а их образцы появляются в наших снах во время важных жизненных перемен. Архетипы демонстрируют нам, что мы не просто проживаем свои малозначащие жизни, а отважно и решительно проходим через те же триумфальные арки, с благоговейным трепетом и торжественно, как герои и героини античности, которыми мы в детстве восхищались, читая сказки.

По мнению последовательницы психологической школы Юнга и психоаналитика Энн Бэлфорд Уланов, «насколько инстинкты относятся к телу, настолько архетипы считаются частью психики» [5]. Другими словами, архетипы ― врожденные рефлексы, которые приводятся в действие определенными условиями в окружающей среде и либо в лучшую, либо в худшую сторону определяют, как мы будем действовать и вести себя.

Изучая, как работают сны и сказки, мы можем создать архетипические карты, которые обеспечат нас еще большей способностью к действиям в неизведанном, потому что они помогут нам увидеть многозначительный размер нашего личного опыта. Они покажут нам, когда проходить обряды посвящения, такие как инициация, изгнание, символическая смерть и возрождение к жизни.

Архетип Изгоя/Сироты появляется в сотнях народных сказаний, научно-фантастической литературе и даже в фильмах. Такие литературные персонажи, как Золушка, девочка со спичками, Джейн Эйр, Фродо Бэггинс и Гарри Поттер, ― всемирно известные Изгои. Изгой часто является сиротой, который живет вне своей касты или социальной группы. Его воспринимают чуждым или потенциально опасным для обычаев, распространенных в обществе, и норм поведения. Он неудобный, иной, самобытный и одинокий в окружающем мире, напоминающем нам, как мы близки к тому, чтобы все бросить и остаться без поддержки. Но, пройдя долгий путь из грязи в князи, он также вдохновляет нас помнить о том, что можно преодолевать даже самые тяжелые случаи отверженности.

Таким образом, эти архетипы не просто отдельные образы или типажи, а примеры сценариев событий. Сирота в этих сказаниях всегда страдает от различных видов дурного обращения, оскорблений или пренебрежения к себе в том месте, где родился. Затем ему или ей представляется уникальная возможность отправиться на поиски или в путешествие, которой они должны обязательно воспользоваться, чтобы найти истинное место в окружающем мире. Но для этого необходимо оставить родной дом, разорвать отношения с социально близкой группой людей или семьей и выдержать длительный период разлуки.

Во время скитаний придется иногда преодолевать тяжелые трудности и быть на грани поражения. Но если мобилизовать все умственные способности и добродетели, чтобы удержать позиции, то появятся магические помощники, которые всегда придут на выручку. В конце сироту ждет победа ― и это место, где он или она обретает принадлежность к миру, что является бесспорным не только потому, что это место создано с нуля, но и из-за того, что оно достаточно вместительное, чтобы стать прибежищем для всех остальных.

Глава III. Комплекс Мертвой матери

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, бабушка подарила мне обручальное кольцо умершего дедушки. Я берегла его как могла. Оно было сделано из белого золота, украшено изысканными узорами, и, что важнее всего, на внутренней стороне было выгравировано имя дедушки, Тадеуш. Как-то раз я совершила непростительную ошибку, потому что не сняла его, перед тем как пойти купаться, и оно соскользнуло с пальца. Два часа подряд я ныряла на дно пруда в поисках, но каждый раз выныривала на поверхность ни с чем и вдобавок изможденная. Я стеснялась кому-нибудь признаться в этом, но, когда на следующие выходные мы ужинали у бабушки дома, она заметила его отсутствие. Я сказала ей, что мне очень стыдно, но я потеряла его. Мама повернулась ко мне и злобно выдавила из себя: «Ничего ценного нельзя доверять Токо».

Само по себе событие выглядело так, как если бы мать отнеслась ненадлежащим образом к выполнению своих родительских обязанностей в минуту душевной слабости. Однако если его рассматривать в качестве новейшего в постоянной череде жестоких случаев обращения, то приходишь к выводу, что велась целенаправленная компания по убеждению меня в том, что я неадекватна, ненадежна и недостойна права сидеть за семейным столом.

Если вы, как и я, выросли с чувством собственной невидимости, неполноценности или, того хуже, ― с ощущением, что вам всем видом показывают нежелательность вашего присутствия или желают смерти, ― возможно, вы ребенок женщины, одержимой комплексом Мертвой матери.

Комплекс Мертвой матери ― это научный термин, используемый для обозначения энергетики или архетипа, которое можно описать такими словами, как «внутреннее негодование», «отречение» или даже «желание уничтожить своего ребенка». Название комплекса впервые ввела в обращение юнгианский психоаналитик Мария-Луиза фон Франц [6], а позже его конкретизировала писательница, преподавательница и юнгианский психоаналитик Мэрион Вудман в интервью Даниэле Сьефф «Противостояние комплексу Мертвой матери» [7]. У ребенка, ставшего мишенью для комплекса Мертвой матери, постепенно развивается убеждение, что он живет в неспокойном мире и что его жизнь в опасности [8]. И еще долгое время после оставления родного дома ребенка будет неотступно преследовать комплекс Мертвой матери, но уже провоцируя на борьбу с ним изнутри.

Еще до того, как вы задумали испытать силы в чем-то новом, задействовать все творческие способности, воспользоваться своим голосом или начать движение в сторону перемен, комплекс Мертвой матери уже тут как тут. Подобно Медузе горгоне, ему достаточно поднять бровь, и все ваше тело окаменеет. Комплекс Мертвой матери ― это парализующая энергия, аннигилирующая ваше творческое начало и заставляющая вас навечно замолчать.

Он питается тем, что стыдит вас и вытягивает все жизненные силы, приходя в ярость от любого проявления эмоций или ярких качеств вашей личности.

Ребенок прекращает делиться творческой искрой, если больше не может противостоять боли неприятия. Он загоняет ее глубоко внутрь себя, где уже никто не сможет подвергнуть ее критике, веря, как ему и внушали, что все бесполезно. Как говорит Вудман: «Неповторимое творческое начало ребенка раскалывается на части и бесследно исчезает в глубинах его подсознания» [9].

Ребенок женщины, одержимой комплексом Мертвой матери, делает все возможное, чтобы выжить. Он начинает играть роль, которая, как он считает, поможет снискать расположение матери, пытаясь вести себя таким образом, чтобы упрочить шаткую позицию в принадлежности. Это может проявиться либо в перфекционизме – чтобы достичь установленной матерью планки завышенных требований, либо в яростном отстаивании независимости от нее, либо в попытке стать ее защитником или прислугой (или даже суррогатным мужем). То есть ребенок старается любым способом представлять собой ценность для нее, чтобы справиться с таким агрессивным внешним воздействием.

Как бы мы ни старались ее обхитрить, мы неизбежно впускаем в себя комплекс Мертвой матери; начинаем соединять ее голос со своим. Комплекс Мертвой матери разрушает нашу жизнь, так как действует изнутри. Как пишет Вудман: «Если бы плод в утробе матери знал, что он не того пола, который так страстно ожидают родители, или что у них не хватает денег, чтобы вырастить еще одного ребенка, или что его зачатие стало неприятной неожиданностью для супругов, или что он чудом избежал аборта, ребенок бы понял, что никто не дожидается его появления на свет… Он нежеланный. Может ли что-то быть хуже этого для беспомощного малыша, когда он с таким ощущением появляется на свет?» [10]. И по мере взросления ребенок проецирует это состояние нежеланного на окружающих людей, принимая в ответ отторжение от друзей, начальников и даже самой жизни. Но хуже всего, что ребенок обращает эту ледяную ненависть на себя самого».

Для меня комплекс Мертвой матери стал откровением, потому что все сразу встало на свои места и стало совершенно ясно, почему я хотела покончить жизнь самоубийством в детском возрасте. Суицид, или «сильное желание забвения смерти», ― тот способ, которым комплекс Мертвой матери проводил в жизнь кампанию против меня. Суицид ― материализовавшаяся версия отвержения, которое я ежедневно ощущала в отношении себя.

Я обнаружила, что живу в том состоянии, которое Сьефф называет «внутренним миром травмы», то есть в параллельной психической реальности, отличительными чертами которой являются страх, отчужденность и стыд. Большинство из нас думают, что травму можно нанести только при физическом, или сексуальном воздействии, или череде воздействий, но современные ученые считают, что существует гораздо больше едва различимых, коварных видов травм, пробуждающих последовательность ответных реакций в теле и нервной системе. Совершаемое насилие, хроническая неуравновешенность или беспорядок в доме, эмоциональное отвержение и отсутствие надежной привязанности к значимым в жизни ребенка взрослым из-за того, что последние пребывают в состоянии затяжной депрессии, психически больны, нестабильны или вынашивают идеи о самоубийстве, ― все вышеперечисленное может создать условия для эмоциональной травмы у ребенка.

Под воздействием травмы мы меняемся кардинальным образом не только в психологическом плане, но и на клеточном уровне. Воплотившись, комплекс Мертвой матери принимает форму самоотстранения, особенно в отношении своего собственного тела. Как пишет Вудман: «Если я голодна, меня не кормят. Если я устала, мне не дают отдохнуть. Если мне хочется подвигаться, меня заставляют оставаться неподвижной». Сьефф продолжает объяснять: «В ответ на воздействие сокрушительной болью и страхом начинают происходить биологические изменения, которые делают наш разум и тело исключительно чувствительными к потенциальным угрозам… мы видим опасности там, где их, возможно, нет, и слишком остро реагируем на эти вымышленные угрозы, причем таким образом, что сами на себя накликиваем беду».

Как-то раз я добиралась до места концерта автостопом из-за поломки машины, и меня решил подбросить пожилой мужчина за рулем очень грязного авто. Открыв дверь, я увидела собачью шерсть и мусор на сиденье, поэтому решила почистить его, перед тем как сесть в белой юбке. Водитель бросил мне сквозь зубы: «Давай садись! Это тебе не какое-то такси!» Я оцепенела. Всю поездку я не проронила ни слова, снедаемая яростью и стыдом. По воле случая, когда я пришла на концерт, этот старик весь вечер сидел рядом со мной. Я помню, как мою голову переполняли тихие мысли о несправедливости, затем они в мгновение ока стали обстреливать меня беглым огнем за мою манерную изысканность. Это был повтор хронического внутреннего спора с матерью, когда я постоянно пыталась изложить доводы в пользу обоснованности моих сердечных чувств… и проигрывала. Вскоре меня одолели мысли о собственном изгнанничестве: как будто все на концерте были внутри чего-то, а я ― снаружи. В конце концерта я уже с головой ушла в глубокий ступор стыда, и мне понадобилось несколько дней, чтобы выйти из него.

Удивительно, что столь незначительное событие привело меня в состояние такого отчаяния. Но когда вы живете в «мире травмы», за ваши отклики несет ответственность ослабленная нервная система, которая постоянно исходит из того, что вы все время находитесь под угрозой нападения или изгнания, даже если на самом деле опасность отсутствует.

Комплекс Мертвой матери наносит удар по телу, останавливает вас в ваших духовных поисках, заставляет молчать, как только вы собираетесь что-нибудь сказать. Он парализует энергию, в результате чего вы не можете принимать участие в окружающей жизни. Это и есть то, что Вудман называет «тактикой опоссума», когда «жизнь воспринимается как минное поле, на котором вы лежите, сбитая с ног взрывами, которые неслышны для всех остальных. Если в окружающей среде присутствует подсознательная враждебность, тонкое тело, действуя автоматически, замыкается в себе и переходит в состояние “мертвого”» [11].

Для исцеления раны, оставленной комплексом Мертвой матери, полезно понять его происхождение и то, как он стал таким ужасающим выражением природы человека. Обратившись к мифу о Медузе горгоне, мы узнаем, что Медуза не всегда была таким ужасным монстром со змеями на голове вместо волос, заставлявшим всех каменеть от своего вида. Еще до того, как она стала той, что карала и сводила каждого до уровня овеществленного предмета, с ней самой поступили схожим образом.

Медуза была самой обаятельной из трех сестер ― очаровательной девой с золотистыми кудрями. И пока многие женихи стремились завоевать ее благосклонность, Посейдон изнасиловал ее в храме Афины. Преисполненная местью за осквернение храма, Афина прокляла Медузу, превратив ее прекрасные волосы в змей, и сделала ее такой страшной, что любой брошенный на нее взгляд превращал смотрящего человека в камень.

Для наших целей я рассмотрю два аспекта мифа: как Афина наказала Медузу за осквернение своего храма и как Медуза приняла ужасающую форму горгоны в результате надругательства над собой.

Афина появилась на свет из головы своего отца Зевса, будучи одетой в доспехи и готовой к битве. Можно сказать, что она была лучшей дочерью своего отца, олицетворяя такие основополагающие ценности, как благоразумие, сила и победа. А Медуза, хотя мы привыкли думать о ней как о воплощении женской ярости, когда-то была хорошо известна благодаря чувственной красоте и нежному отношению к сестрам. Образно говоря, мы можем с уверенностью утверждать, что эти две женщины представляют собой культурологическое противоречие женского начала – между гражданственностью и первобытностью, логосом и эросом, законопослушностью и неуправляемостью. Точно такое же противоречие, как мы видим, зеркально отражается в других повествованиях, например, в библейской притче о Марии и Марии Магдалине. Будучи богиней-девственницей, Афина была напугана жизненной активностью, первобытной энергией Медузы, поэтому прокляла ее и превратила в чудовище. Но не будем забывать, что был совершен акт отвратительного насилия, который и оказался в центре всех противоречий.

Изнасилование Медузы Посейдоном и ее убийство, позже совершенное Персеем, ― символическое культурное подчинение своенравного и неуправляемого женского рода, чьей представительницей она и являлась. Имя Медуза (Медха на санскрите, Маат на древнеегипетском языке) означает «богиня женской мудрости», поэтому ее изнасилование можно рассматривать как победу культуры, где доминировали мужчины под началом Зевса, над религиями, обожествлявшими женское начало. Для выживания в этих условиях женщины должны были стать такими же, как Афина, которой приходилось стоять в одном ряду с отцом, чтобы жить благополучно. Но результатом бытности «хорошей дочерью» или «хорошей матерью» и стала та злость, воплотившаяся в яростное изгнание Медузы, которая будет протестовать самыми непредсказуемыми способами.