Вы не авторизовались

Демонология Сангомара. Удав и гадюка бесплатное чтение

Евгения Штольц
Демонология Сангомара. Удав и гадюка

* * *

У гадюки с удавом битва страшна –
Бьются они за розу терна.
И вот из норы грустно смотрит гадюка,
Без зубьев она не опасней пичуги.
Зубья остались в шкуре удава –
Тот жив, но зол и снедаем отравой!

Глава 1. Спящий

Спустя тридцать лет после событий в Йефасе, Ноэльское графство

Весеннее солнце склонилось к горизонту, и с моря задул сильный ветер. Под его порывами заколыхались ветви сосен вместе с зарослями голубого олеандра. Где-то вдалеке протяжно закричала пустельга. Крик стал ближе, затем резко затих, и мгновение спустя птица камнем устремилась к земле, атакуя полевку, промелькнувшую меж сосновых корней.

В синих глазах мужчины зажглось любопытство, и он ненадолго отвлекся от разговора со своим собеседником. Прищурившись, он залюбовался зрелищным полетом хищницы. Пустельга Ноэля раскрыла крылья лишь у самой земли, выставила вперед когти и уже с добычей устремилась вверх, к ветвям высоких сосен, чтобы поужинать. Он проводил ее взглядом, а после вернулся мыслями к разговору с гостем, прибывшим в поместье Лилле Аданов по монетным вопросам.

– Господин ло Ксоуль, ваше предложение весьма интересно, но я вынужден в очередной раз отказать, – наконец произнес Юлиан.

После этих слов последовал шумный выдох. Лицо седовласого гостя на миг скривилось от негодования, но он быстро взял себя в руки и вновь принял спокойный вид.

– Я вас понимаю, господин Лилле Адан, ведь ваш Цветочный дом уже более двух веков занимается банковской деятельностью. Однако…

– Однако что, господин ло Ксоуль?

– Хм. В последние годы на юге, в Айрекке и Дюльмелии, пошли по очень рациональному пути и позволили заниматься частной банковской деятельностью. Знаете об этом?

– Слышал.

– Собственно, хочу заметить, что поток монет в казну благодаря полученным от этого дела налогам заметно увеличился.

– Господин ло Ксоуль, – улыбнулся Юлиан, – мы обязательно подумаем о вашем предложении по поводу снятия ограничений на прием сбережений и выдачу займов нашим подданным…

Мохнатые брови Авгусса ло Ксоуля в очередной раз сошлись на переносице, а руки скрылись под расшитой олеандрами накидкой, чтобы не выдать охватившее его волнение.

– …но у нас собственный опыт, весьма успешный, – продолжил граф. – Цветочный дом известен как на Севере, так и во многих землях Юга.

– Да, спору нет…

– И он символ и олицетворение безопасности и надежности, поэтому система останется неизменной. По крайней мере, пока.

– Но мир меняется, и нужно уметь подстраиваться под него, господин Лилле Адан! Ваша матушка… она приверженица старых порядков, однако в вас я вижу того, кто готов не стоять на месте, держась за постылые образы, а идти в ногу со временем! Снятие ограничений лишь увеличит приток золота в ваши кошельки.

– Увы, господин ло Ксоуль. Прошу передать другим членам купеческой гильдии, что мы отказываем в вашей просьбе.

Снова тяжкий вздох.

Купец Авгусс ло Ксоуль, который уже не первый год вместе с представителями гильдии желал вложиться в собственный частный банк, развел руками и, поджав старые губы, тоскливо поднял взор к небу, к тучам.

– Ну что ж, по крайней мере, я попытался… Быть может, вы передумаете, когда это веяние коснется и Детхая, – по его губам скользнула печальная улыбка из-за упущенной выгоды. – Я премного благодарен, что уделили мне время, ваше сиятельство.

– Всегда пожалуйста. Чуете, бриз сменился на феллский ветер?

– Да, да, погода у нас – дитя весьма капризное… Вы правы, нужно поспешить в Луциос, пока фелл не обрушился проливнем. Да и я отвлек вас от дел своим неожиданным визитом.

– Ничего страшного. Хорошей и светлой вам дороги, – Юлиан кивнул, отчего прядь с серебристой трубочкой упала на глаза. Он поправил ее привычным жестом и громко позвал: – Кьенс!

Из небольшой постройки показался костлявый слуга. Вежливо поклонившись, Кьенс отведенной в сторону рукой намекнул, что готов сопроводить гостя до выхода.

Глаза купца зыркнули на графа с едва скрываемым недовольством.

– Да осветит солнце ваш путь! – произнес он.

Юлиан проводил купца взглядом и, когда тот скрылся за особняком, направился по выложенной камнем тропинке к морю. В небе рычал гром, предвещавший непогоду. Тогда вампир заторопился и стал спускаться с холма, поросшего соснами, зарослями можжевельника и россыпью голубых олеандров. Свинцовая туча продолжала наползать с гор по правую руку от особняка, обещая вот-вот разразиться ливнем, хотя всего час назад в небе не было ни облачка. Впрочем, столь быстрая перемена погоды для Ноэльского графства была делом обычным, поэтому ноэльцы дождей не боялись. Привыкли.

У выхода стоял стражник с алебардой. Он поприветствовал господина поклоном и отпер калитку. Поблагодарив его, Юлиан направился по ковру из хвои к каменистому берегу, спрятанному за рощицей сосен. Морской ветер играл его смоляными волосами, трепал половинчатые рукава рубахи. Подойдя к кромке прибоя, он вгляделся в посеревшие воды бухты Нериум и только решил уж было позвать Вериателюшку, свою любимую Вериателюшку, по которой жутко соскучился, и дочь-безобразницу Мафейю, как в небе снова громыхнуло. Туча прорвалась ливнем. А из-за дальнего одинокого камня, почти притопленного приливом, вдруг показалась рука. Рука была отчасти похожа на человеческую, но имела когти и бледные вытянутые пальцы, между которыми просвечивали перепонки.

Граф махнул рукой, подзывая.

От камня что-то скользнуло по направлению к нему. Вскоре вместе с набежавшей высокой волной на берег выползло существо, похожее на человека и одновременно на змею. Нижняя его часть была полностью змеиной, покрытой черной блестящей чешуей с белесыми полосами, а вот верх укрывался чешуей лишь отчасти. Лицо, живот и шея были чисты и выглядели совсем человеческими; даже оттопыренные уши с жабрами тут же прижались к голове, перестав быть заметными.

Едва пригнувшись, касаясь длинными пальцами камней, существо грациозно ползло по берегу, пока не распрямилось перед Юлианом. Настороженные желтые глаза смотрели не мигая.

– Здраш-штвуй, благошловленный водой, – сказал чуть шипяще наг. На миг показался его раздвоенный язык.

– Здравствуй, Нюй Кха, – произнес Юлиан.

– Я ждал тебя…

Ливень стих так же резко, как и начался, и выглянувшее солнце заиграло на сверкающей от капель воды чешуе. Юлиан посмотрел на море, которое, точно по волшебству, переменило цвет с серого на ярко-лазурный. Там, за далекими камнями, прятались и другие наги. Их было много – порядка двадцати или тридцати особей. Некоторые казались совсем детьми.

– Вас очень много. Что случилось, Нюй Кха?

– Ш-шпящий на дне… Я хочу предупредить тебя, благошловленный водой.

– Он проснулся?

– Прош-шипается… Пошле зимы он перевернулся несколько раз во сне. А пару дней назад из его глотки донесся рык. Он очень голоден и приш-шла пора кормиться…

– Но ведь прошло лишь четырнадцать лет, а не пятнадцать, Нюй Кха.

Нюй Кха не подсчитывал проведенные в море годы, поэтому то, что Спящий проснулся на год раньше положенного, его совсем не смутило. Даже наоборот, он посмотрел на Юлиана с легким осуждением.

– Но он прош-шипается… Мы не ош-шибаемся… Может быть, он мало поел в прош-шлое пробуждение…

– Вы покидаете море?

– Да… – снова прошипел Нюй Кха. – Мы поднимемся по реке к темным горам. Там переползем в Больш-шое озеро и будем жить до зимы. Пока Ш-шпящий не вернется в Мертвый желоб…

– Когда и где вы достигнете перехода по земле?

Наг задумался. Кончик его черного чешуйчатого хвоста задрожал, а уши вновь оттопырились, обнажая жабры. Убрав мокрую прядь черных волос с лица, Нюй Кха посмотрел на друга.

– Три… или четыре ночи, – наг еще раз вскинул к небу глаза, чтобы не ошибиться. Он почти не умел считать. – Мы покинем реку там, где выш-шокие и штройные деревья сменяются темными и низкими, а острая гора прячет за собой круглые горы поменьш-ше.

– Хорошо, Нюй Кха, я тебя понял… Я буду там и помогу сопроводить вас от реки Луцци до озера Иво, чтобы переход прошел без неприятностей. Я благодарен тебе за то, что ты предупредил меня о Спящем.

– Ты благошловлен духами воды, которых мы чтим так же, как и Ш-шпящего. Поэтому мы уважаем и тебя. – Наг приложил руку к животу в почтительном жесте и обполз Юлиана по кругу. – Ш-шпящий проснется со дня на день…

– Вы не пытались с ним договориться?

– Нет… Если духи воды могут пощадить при вш-штрече, то Ш-шпящий не щадит никого, – грустно заметил наг. – Его желудок подобен бездне, и он безжалостно пожирает все, ш-што попадается на пути…

Граф протянул Нюй Кха руку для прощания. Тот неуверенно подал в ответ свою, с когтистыми пальцами. На миг желтые глаза подернулись мигательной перепонкой.

– До вштречи, благошловленный водой… – прошипел наг.

Уже у самой кромки берега, когда хвост погрузился в воду, он оглянулся. По его бескровному лицу скользнула улыбка, обнажившая острые зубы и раздвоенный тонкий язык, и вскоре он исчез вместе со своей многочисленной родней.

Юлиан долго смотрел на слепящий блеск моря, на ясное небо, уже без единого намека на дождь, на горы по правую руку и на далекую-предалекую верфь, что примостилась у входа в бухту. Обеспокоенный известиями, он зашагал обратно вверх по холму, через кованую калитку – к особняку. Тропинка виляла среди пышных цветов, вдоль скамеек, устроившихся под сенью сосен, между пристройками. Трехэтажный особняк, возведенный из темно-серого, почти черного камня, глядел, точно глазами, большими прямоугольными окнами, а у его стен вился по решетке дикий плющ, подползая под самую крышу.

Из-за угла дома показался Кьенс. Он покорно взглянул на графа, молчаливо спрашивая, не надобно ли чего-нибудь.

– Кьенс, попроси конюхов подготовить лошадь.

– Сколько сопровождающих, тео Юлиан?

– Нисколько.

– Как скажете…

Дом окружали лорнейские сосны с пышной кроной. Едва насквозь промокший Юлиан подошел к двери, как ее распахнул безликий страж в серых шароварах, белой рубахе и подпоясанный голубым кушаком. Привычно поблагодарив, граф направился по коридору, устеленному дорожкой с бежево-бирюзовым орнаментом, к лестнице, ведущей наверх.

– Юлиан… – до ушей графа донесся тихий голос.

Улыбнувшись, он опустил уже занесенную над ступенькой ногу и прошел в зал.

У камина сидели в креслах Мариэльд де Лилле Адан и мужчина с проседью на висках. Оба откинулись на спинки, общаясь в некоторой лености, присущей знати.

На плечах мужчины лежала красная бархатная пелерина, соединенная на груди тремя золотистыми цепочками, а под накидкой виднелось простое мышиного цвета платье с кожаным ремнем. И стоячий воротник, и манжеты украшали одинаковые золотые пуговицы, правда слегка стершиеся – и оттого тусклые. Несмотря на всю простоту одеяния, было в нем что-то настолько величавое, что рядом с Мариэльд де Лилле Адан он казался пусть и не равным, но близким. Даже болезненность бледного лица, не тронутого ноэльским загаром, и темные круги под впалыми глазами не уменьшали его импозантности, а, наоборот, добавляли.

– Да, матушка… – произнес Юлиан.

– Чем вызвана торопливость твоей походки, сын мой? Неужели Авгусс ло Ксоуль убедил тебя помочь ему преувеличить свое состояние? – по губам графини скользнула саркастическая улыбка.

– Нет. Конечно же, я отказал, матушка. Изменение действующей системы никак не отразится на обычных жителях. Лишь перераспределит золото между нашими кошельками и кошельками купцов.

– Так в чем же дело?

– Наги сообщили, что Спящий вот-вот проснется.

Темно-серые, но удивительно живые глаза мужчины загорелись любопытством, и он захлопнул книгу по алхимии.

– Ты отправишься в порт? – спросила графиня.

– Да, матушка, в Луциос. Как только подготовлю необходимые бумаги, – граф покрутил кольцо-печатку на пальце.

– Понятно. Значит, снова ждать толпу негодующих глупцов у ворот особняка, – Мариэльд склонила седую голову набок и обратилась уже к сидящему рядом собеседнику: – Вицеллий, ты, кажется, хотел прогуляться вдоль моря.

– Да, моя госпожа. Буду рад, если вы составите мне компанию. Раз уж Юлиан сегодня занят, – на секунду Вицеллий взглянул с укором.

– Я полностью в вашем распоряжении. Но только завтра, учитель!

И граф оставил их, поднявшись по лестнице на второй этаж. В Ноэле он жил уже три десятилетия, но каждый раз, когда открывал дверь кабинета, ему казалось, что за столом из орехового дерева он увидит… графа Тастемара. И каждый раз Юлиан вздрагивал от одной мысли об этом. Привычно вспомнив события тридцатилетней давности, он нахмурил брови, энергичным шагом подошел к столу и, не садясь в кресло, принялся оформлять документы. Отложив писчее перо, он извлек из глубины нижнего ящика бархатный мешочек с кольцом и поставил гербовую печать на бумагу.

Юлиан навел порядок на столе, за которым привык работать по утрам, и снова вернулся в коридор. Там он вспомнил о том, что хотел сменить промокшую от дождя одежду. Из коридора граф поднялся по лестнице на третий этаж, где располагалась его спальня, и вошел внутрь. В мягком кресле цвета бурного моря сидела, подтянув колени к подбородку, Фийя. Прищурив один глаз и высунув язык, она пыталась попасть ниткой в иголку, а между колен зажимала мужскую рубаху. При виде Юлиана она подскочила, рассеянно улыбнулась и положила так и не вдетую нитку с иглой на низкий столик, стоявший рядом.

– Тео Юлиан, что-то случилось? – удивленно спросила айорка, заметив, что граф чем-то обеспокоен.

– Ох, ночью расскажу, Фийя… Сейчас нет времени. Будь добра, подай наряд для города.

– Конечно, конечно…

Айорка подбежала к огромному сундуку и принялась доставать оттуда необходимые вещи. Ее руки порхали.

Вскоре, переодевшись под пристальным взором раскрасневшейся женщины, Юлиан вышел на улицу. Там его ждал оседланный конь, нетерпеливо бьющий копытом о землю. Вскочив в седло, Юлиан послал его рысью к распахнутым воротам и помчался по ровной дороге к Луциосу. В воздух взметнулась прибитая феллским ливнем пыль.

Граф растворился в роще ягодного тиса, скрывавшего особняк Лилле Аданов от любопытных взоров путников с тракта Аше’Элъя. Тис облюбовал ноэльские склоны, и именно из этого негниющего хвойного дерева, причем весьма ядовитого, строились торговые корабли на верфях рядом с мысом Голубого Когтя.

– Тарантоша, скоро закат! Нам нужно быстрее попасть в порт!

Жилистый гнедой конь, отдаленно напоминающий своей вредностью дикого мерина сэра Рэя, фыркнул и ускорился. Вынырнув из объятий тисовой рощи, граф оказался на широком тракте, который вел к спрятанному в бухте Луциосу, главной морской артерии Ноэльского графства.

Живописная бухта была изогнута и незаметна со стороны моря, и лишь высокий маяк на мысе указывал вход. Однако о портовом Луциосе знали все и на Юге, и на Севере, поэтому капитаны находили фарватер практическую вслепую, благодаря соседству с Лилейским островом, служившим своего рода ориентиром.

На большаке царило привычное оживление. Груженные товарами и бочками повозки тянулись по направлению к Луциосу и от него. Дорога пролегала меж виноградных плантаций, и если бы Юлиан развернулся и поехал не на юго-запад, а на северо-восток, то прибыл бы в винную столицу всего Севера, в город Аше’Элъя. Там делали самое дорогое и изысканное на Севере вино – «Королевское розовое».

Поглаживая холку Тарантона, Юлиан смотрел то влево – на оцелованные солнцем виноградные плантации, то вправо – на светлые воды бухты Нериум. Вдоль тракта россыпью ютились деревушки, жители которых с утра до ночи были заняты на полях. Морской бриз играл с короткими волосами графа и его светло-васильковым плащом. Где-то впереди, между тянущимися встречной вереницей подводами, он разглядел знакомое лицо с крючковатым носом и мохнатыми бровями, доходившими до кромки волос. Мужчина был уже в возрасте, но по-ноэльски сухой, худой, с гладковыбритыми подбородком и щеками. Казалось, что ленно развалившийся на облучке возничий тоже был обласкан бризом и даже прикрыл глаза, смакуя всем телом благодать прекрасного весеннего вечера. Наконец он открыл глаза и увидел Юлиана. Когда конь поравнялся с повозкой, пожилой мужчина привстал с сиденья.

– Тео Юлиан! Да осветит солнце ваш путь! Вы в Луциос?

– Да, Мильер. Не слышал в городе никаких странных или необычных новостей?

– Нет, все спокойно вроде, тео… – озадаченно ответил тот и почесал плешивую макушку. – Да, тихо и мирно…

– Хорошо, Мильер. Поторопись, скоро стемнеет.

– Конечно, тео Юлиан! Спасибо за беспокойство.

С этими словами слуга кинул заботливый взгляд назад, на скрученные и бережно сложенные в повозке дорогие ткани, прибывшие этим днем из Виарке, южного города, а затем снова посмотрел вперед. И чуть подстегнул мулов.

* * *

Стены Луциоса вырастали по мере приближения, и вскоре Юлиан въехал в стрельчатую арку городских ворот. Здесь дорога расширялась, обрастала булыжником и разветвлялась на множество улочек, а те, в свою очередь, растекались по городу, подобно притокам реки. Но главным рукавом дорога шла к порту и проходила мимо рынка, между расположившихся по бокам лавок, кузниц, таверн и доходных домов. От порта и к порту тянулись бесконечные вереницы повозок, всадников и деловитых людей с договорами в сумах, перекинутых через плечо.

Люди, чистые и ухоженные, шумно общались между собой. У лотков живо обсуждали цены товаров в сеттах, даренах, треволах и иадах. Звенели серебрянники и бронзовички из всех уголков Сангомара. По улочкам гулял морской ветер, игриво задувая под светлые одежды горожан и путаясь в их каштановых и серых шевелюрах.

Юлиан возвышался над ними почти на голову.

Многие, завидев высокого и богато одетого господина, сразу же признавали в нем графа Лилле Адана. Тогда они почтительно расступались, пропуская того, чья семья владеет всем Ноэлем. Как шутили в народе: «Проще сказать, что не принадлежит семье Лилле Адан». В отличие от северян, народа темного и необразованного, ноэльцы знали о существовании вампиров. Именно поэтому все прекрасно понимали, кто такие Лилле Аданы, хотя и не осознавали, отчего Мариэльд живет так непозволительно долго… Уже обычным делом стала отправка из тюрем приговоренных к смерти людей в отдаленный особняк, где те бесследно пропадали. Привыкли горожане и к странным соседям, которые не имели в доме ни крошки хлеба, зато время от времени посещали заключенных. Воспринимали они это сдержанно, чуть стиснув зубы, но терпели… Терпели не так спокойно, как южане, которые и бровью не вели при виде клыков, но и не так бурно, как северяне, – никто не хватался за вилы и ножи.

И хотя ноэльские вампиры спокойно покупали кровь в узилище, все же они старались не выпячивать свое происхождение. И при случае предпочитали отмалчиваться, общаясь с каким-нибудь матросом, прибывшим на корабле с Севера.

– Да байки это всё. Ну какие вампиры, о чем вы… – шептали они со сдержанно-лукавой улыбкой и качали головой.

Впрочем, морякам редко доводилось покидать Портовый район. Они и бродили-то в основном между складами, борделями и харчевнями, пребывая в искренней уверенности, что истории про кровососов – это всего лишь россказни. Порой тот или иной матрос мог заприметить во рту случайного прохожего клыки, испугаться и потом рассказывать на своем Дальнем Севере, что видел живого вампира, настоящего демона! Да вот только родня и друзья обменивались друг с другом понимающими улыбками, переглядывались, как бы говоря: «Эка морячок шутки шутит… Посреди города да вампир… Видано ли дело?»

Вампиров в Ноэле жило совсем немного, поэтому случаев с убийствами людей возникало и того меньше. В общем-то, вампиры не доставляли никому особых хлопот, а Мариэльд де Лилле Адан и вовсе пользовалась всеобщим уважением. Когда тридцать лет назад она вернулась из северных земель вместе с бледнолицым юношей, к тому же скверно говорящим по-ноэльски, об этом во всем Луциосе судачили несколько лет. Личность Юлиана обросла самыми невероятными слухами, и всякое его появление в городе приводило ко всеобщему переполоху. И только спустя два десятилетия он смог вздохнуть спокойнее. Но все же не до конца…

– Господин! Господин! – закричал кто-то сбоку писклявым голосом.

Стайка беспризорных детей в коротких шароварах и рубахах обступила Юлиана и заверещала. На высокого графа уставились серые, темно-серые и карие глаза.

– Господин, подайте монетку! Всего лишь одну!

– Мне подайте!

– Нет, мне, уйди, Тойюр!

– Да сам отвали!

– Подайте, господин…

– Ну пожалуйста!

Юлиан зыркнул на наглых детей и нарочито широко улыбнулся. Те вздрогнули от показавшихся клыков и разлетелись с гамом во все стороны, как воробьи. В то же время тонкие, но ловкие пальчики потянулись к поясной суме графа, пока он стоял спиной.

– Ага! – Юлиан поймал дерзкого воришку за руку.

Мальчишка сделался смертельно бледным.

– Кто это тут у нас, а? – произнес задумчиво граф, легко удерживая его. – Что ты у меня в сумке забыл?

– Я… ничего. Вам показалось, господин! Не ешьте меня, пожалуйста!

– Да что ты, – граф усмехнулся и шутливо клацнул зубами. – Ты, часом, не из приюта? – На ребенке были незаштопанные штаны и худая рубаха.

– Да… из приюта… – Тот сглотнул подкативший к горлу ком.

– Еще раз увижу твою руку у чьей-нибудь сумы, сдам охране! Я все вижу, мальчик, и я тебя запомнил! – нарочито серьезно пригрозил Юлиан.

Тут же позабыв о ребенке, он взял под узду Тарантона и поспешил по широкой улице к порту. За углом она резко уходила вниз, отчего широко разворачивалась панорама порта с покачивающимися на водах кораблями.

День близился к закату. Из рыболовных суденышек, примостившихся справа, спешно выгружали пойманную рыбу. С укрытых досками пирсов доносился шумный гам хозяев лодок, капитанов команды или одиночных рыбаков. Обсуждали всё как обычно: богатые места, плохой улов. Или, наоборот, гордо демонстрировали доверху груженные рыбой бочки.

Одно– и двухмачтовые торговые нефы сонно подремывали на волнах, пока вокруг кипела жизнь. Потные грузчики в шароварах и с подвернутыми рукавами торопливо перетаскивали в трюмы товар под контролем ревизоров, сверявших все по накладным. Из всех кораблей ближе к входу в порт стоял двухмачтовый неф. Юлиан сразу обратил внимание на его гальюнную фигуру в виде обнаженной наги с раскрытым в крике ртом и огромной грудью. За три десятилетия в Ноэле он ни разу не видел таких наг… Да и вообще, пышной грудью женщины этого вида никогда не отличались, поэтому пылкой фантазии резчика по дереву оставалось лишь позавидовать.

Около этого нефа, «Морского черта», с криками ходил взад-вперед поросший густой бородой купец в длинном кафтане с позолоченной тесьмой. Рядом с ним вертелся сынишка, лет восьми, с самым унылым видом слушающий отцовские наставления. Под вечно недовольным взглядом купца грузчики заносили в трюмы ящики с «Королевским розовым», закупленным на местных винодельнях.

– Халлик! Дурень, хватит крутить по сторонам башкой! – ревел кряжистый купец.

– Пап, да я слушаю тебя, слушаю! – с совсем хмурым видом ответил мальчонка, но тут же отвернулся и стал смотреть на багровый закат. Его бордовое платье развевалось на легком ветру, как и длинные волосы.

– Я вижу, как ты слушаешь! Учись, пока я жив, отцовскому ремеслу.

Оплеуха прозвучала неестественно звонко даже среди этого бурного оживления и суматохи. Затем раздалось фырканье, и насупившийся ребенок недовольно скрестил руки на груди.

– Когда ж ты ума наберешься, а, Халлик?!

– Да я слушаю тебя, пап. Ну я же сказал! – с обидой произнес мальчонка. Красный отпечаток на щеке от удара отцовской ладонью начал медленно остывать.

– Вполуха слушаешь! А должен двумя ушами вращать, как гарпия крыльями, чтоб все запомнить!

Курносый нос мальчика сморщился, а чуть выпуклые глаза, похожие на отцовские, потускнели. В них застыла настолько великая скука, что, казалось, он прилагает все усилия, чтобы смотреть на эту бесконечную вереницу ящиков с вином. В конце концов любопытство опять возобладало над ним, и мальчик отвлекся на скрипящие доски пирса. Склонился, встал на четвереньки и принялся заглядывать меж щелей – в покачивающиеся воды.

– Пап, папа! Смотри, там что-то есть!

– Что? – буркнул недовольно Намор Белозуб. – Куда ты опять пялишься, Халлик? О Ямес, за что мне это… Пять дочек, и вот уродилось же такое чудо шестым…

– Папа, да там кто-то есть, под досками прячется!

И действительно, Юлиан услышал всплески и писклявое стрекотание, напоминающее трели птиц в сосновом лесу. И если мальчик в изумлении прильнул глазом к щели размером с большой палец, то граф Лилле Адан уже знал, кто притаился под пирсом.

Морские чертята часто селились в южных теплых водах, в портах и верфях. Промышляли они воровством еды, товаров, а порой и всего ценного и блестящего, до чего дотягивалась их перепончатая тонкая лапка. С этими демоническими безобразниками, весьма безобидными, если бы не их проделки, отчаянно воевало портовое управление, однако шустрых негодников изловить было очень непросто. Отличались эти создания от своих лесных собратьев, киабу, не таким пушистым хвостом, а также перепонками между пальцами. За долгие годы соседства с людьми морские чертята стали еще нахальнее. Не раз и не два любая мало-мальски пригодная щель в стене или полу становилась причиной разорения амбаров. Порой отопрет хозяин склада дверь поутру и тут же увидит в полутьме, как к щели наружу устремляются стрекочущие и довольные черти, деловито поворачиваясь к разорившемуся человеку тощим задом. Почему разорившемуся? Потому что шелка, парусина, красители-то, может быть, и не съедобные, но пока каждый демонический негодник не попробует их на свой зуб, не пожует, не выпотрошит и не выплюнет, он с этим будет до последнего не согласен. Впрочем, портовый люд в долгу не оставался: с медком да под пиво вяленые чертята шли очень даже неплохо. Так что тут, как говорится, око за око, зуб за зуб.

Привязав поводья Тарантона к крюку у торца Портового дома, Юлиан поднялся по ступеням на второй этаж. Пройдя через длинный и тесный коридор и разминувшись со снующими туда-сюда работниками, он постучал в дверь, а затем вошел, не дожидаясь ответа.

В кресле, склонившись над кипой бумаг, сидел громоздкий мужчина с массивным лицом и взглядом того, кто может считать, писать, вести учет и выполнять некоторые важные приказы, не вникая в их суть. Его зачесанные назад волосы с проплешиной украшали оловянные трубочки, постоянно спадающие. Возможно, пора было отказаться от них, но мужчина отчаянно цеплялся за воспоминания о некогда пышной шевелюре. Даже одежда приросшего знатным пузом портового управителя была неподобающе молодежной – шаровары с рубахой. Ему давно уже следовало примерить длинное платье, а поверх набросить какой-нибудь табард – именно так выглядели пожилые люди Ноэля. Но нет!

Знатное брюхо забавно всколыхнулось, когда управитель увидел вошедшего графа Лилле Адана и попытался приподняться.

– Ваше сиятельство! Да осветит солнце ваш путь! – проревел он смиренно.

– Здравствуй, Кавиан.

– Уж близится закат, и если я вижу вас здесь, то дело важное? Да вы присаживайтесь, ваше сиятельство!

Убрав с кресла стопку журналов с отчетами по швартовкам, Юлиан осторожно присел в крепкое кресло и достал из сумы несколько скрученных бумаг.

– Кавиан, скажи-ка, происходило что-нибудь интересное со дня моего последнего визита в порт?

– Все как обычно, господин… Полный порт кораблей, а грузчики работают не покладая рук. Разве что…

– Что?

– Да морские чертята плешь проели уже… – И Кавиан почесал почти лысую макушку. – За последнюю неделю, кажется, собрались со всего Альбо к нам в бухту… Черти бы их побрали! А, тьфу! Они ж и есть черти… Не знаю, что на них нашло, облепили наш порт, никак не выгнать.

– Совсем не уходят?

– Нет! И даже больше! За час до вашего прибытия напали толпой на рыболовное суденышко Лаврейя, стали потрошить рыбу, вытаскивая ее из бочек, и шипели на рыбака. Представляете? Еле отогнали наглецов – палками! Такие вот дела…

Значит, наги не ошиблись. Юлиан испустил усталый вздох и подпер лоб пальцами, один из которых был украшен родовым перстнем с сапфиром.

– Неужели такое поведение чертят ничего тебе не напоминает, Кавиан? Ты же на посту управителя более двадцати лет.

– Отчего не напоминает? Напоминает! – вздрогнул крупной дрожью Кавиан. – Но ведь он просыпается раз в пятнадцать лет, а прошло лишь четырнадцать, господин! Ни разу еще его пробуждение не сбивалось с графика!

– Сегодня наги сообщили, что ноэльский левиафан проснется со дня на день.

Лицо портового управителя сделалось белым, а на лбу капельками пота выступила испарина, прорезавшая словно ножом морщины широкого лица и сделавшая их глубже. Из груди вырвался стон отчаяния от грядущих убытков и смертей, а пальцы нервно затеребили любимые бумаги. Прикасаясь к ним, управитель чувствовал легкое успокоение.

– Свяжись с плениумом, Кавиан, – продолжил граф. – Пусть срочно вышлют гонцов в земли Альбаоса: Линдул, Белый Афолеон, Бесовской приют и Лоракко. А на юге в Анеф-Арай, Золотой Ноам, Дасиандру и в Лоо.

– А в Сентопию?

– И туда тоже… – Задумавшись, Юлиан передал бумаги в руки управителя. – Я подготовил письма.

– Ох, Осте, Осте… В прошлый раз он до месяца Холонна поглотил больше двадцати кораблей, которые не знали или знали, но рискнули выйти в море. Что же будет в этом году?

– Будет что-то страшное.

– Мы не успеем уведомить всех, господин! Наги не могли ошибиться, ваше сиятельство?

– Нет. Четырнадцать лет назад они меня предупредили ровно за два дня до пробуждения. Да и ты должен видеть все своими глазами, Кавиан. Чертята тоже чувствуют, оттого и сидят на земле, боясь охотиться в воде.

– Да, да… Ох, как жаль!

Повторив позу своего господина, Кавиан подставил ручищу под гладковыбритый подбородок и горестно посмотрел в окно. Там солнце закатывалось за горы на мысе Голубого Когтя. Стремительно темнело.

С закатом порт вмиг опустел, и лишь караул поскрипывал досками. Оживленная толпа переместилась на улицы города. Там свои двери открыли бордели, дававшие морякам тепло и любовь за пару десятков бронзовичков. Если же получившему хорошую маржу и оголодавшему по особой ласке моряку хотелось чего-то посвежее, то и для таких находились барышни. Но не те, что громко зазывают из окон борделей, а тихо ждущие своих клиентов в покоях, куда их приведут сводницы.

Вся та часть Луциоса, что находилась ближе к порту, отчего и называлась Портовым районом, ночью оживала и вела распутный образ жизни, в отличие от более спокойного и размеренного Верхнего района.

– Я вас понял, мой господин, – сказал Кавиан. – Я немедленно отправлюсь по домам плениума, разбужу всех нужных людей! И отошлю гонцов со срочными письмами куда надобно!

– Да, сделай. Нам предстоят тяжелые полгода.

– Господин Лилле Адан, у нас же полный порт кораблей! Да вы же сами знаете, что в месяц Осте всегда оживление. Им-то что делать?

– Не уверен, что они смогут добраться до своих родных портов живыми, Кавиан. Но не буду утверждать, что левиафан уже проснулся.

– Вот и я о том же, ваше сиятельство…

– Переговори со всеми. Объясни ситуацию и посоветуй остаться в Луциосе до зимы… Но не все согласятся. Увы, мы не имеем власти их задерживать. Если они захотят покинуть порт, пусть делают это как можно быстрее, в течение одного-двух дней.

– Осте, за что? Дюжи, пощадите.

И управитель уронил голову.

– Перестань молиться, Кавиан, – поморщился Юлиан. – Тот, кого не существует, не сможет помочь! Это мир демонов без богов. Сделай, что я приказал, да побыстрее!

С этими словами он поднялся из кресла, глядя в разбавленную огнями Луциоса ночь за окном. Быстрым шагом он покинул кабинет портового управителя, оставив того в смятении.

Масштаб надвигающейся трагедии был невероятен. Все знали про ноэльского левиафана, но до этого года огромный демон, живущий в Лилейском проливе более одиннадцати веков, всегда следовал своему особому расписанию. И под него подстроились все портовые города… Раз в пятнадцать лет все порты закрывались. С весеннего месяца Осте до зимнего месяца Холонна торговля морем полностью прекращалась, а грузы доставляли по земле. Увы, других морских путей с Севера на Юг, кроме как через пролив между Лилейским островом и Ноэлем, не существовало. Лилейский остров был огромен, а течения севернее него столь яростны, что лишь у неопытного штурмана или полного дурака могла зародиться мысль избрать этот путь.

Вместе с тем, по словам Нюй Кха, на западе и севере от Лилейского острова жило еще одно племя нагов, более дикое и свирепое. Они не желали общения с людьми и не владели их речью. Эти наги из рода Ойх, по словам того же Нюй Кха, безжалостно топили корабли, и Юлиан подозревал, что именно их заслуги приписывали коварному Ойхскому течению. Ни разу он не встречал никого из представителей этого племени, но сказанному Нюй Кха верил, потому что наг, в отличие от людей, врать не любил и не умел.

* * *

Покинув опустевший порт, Юлиан верхом на Тарантоне направился обратно в особняк. Путь занял пару часов, и ближе к полуночи он ловко выскользнул из седла и передал коня заботливому конюху. Сам же, погрузившись в мрачные думы и не видя ничего вокруг, поднялся по лестнице к спальне. Ступая по пышному ворсу ковра, он со сложенными за спиной руками вошел в комнату.

Там при бледном свете полной луны сидела в кресле в белом платье Фийя, мечтательно уставившись на усыпанное звездами небо. Все свободное время она проводила либо в состоянии отрешенности и мечтательности, что, возможно, было состоянием ее души, либо с вышивкой в руках. Вот и сейчас, несмотря на острый слух, из-за мечтательного полузабытья служанка не услышала мягких шагов графа и вздрогнула от звука отворившейся двери. Когда же она различила во мраке знакомый силуэт, на ее лице появилась улыбка.

– Вы вернулись?! – тихонько воскликнула она.

– Конечно, Фийя. Как я могу не вернуться? Этой же мой дом, – улыбнулся Юлиан столь простодушному вопросу.

– Так что же произошло?

В гробовом молчании хозяина служанка различила тщательно сокрытое переживание и, понимая, что случилось что-то плохое, подскочила с кресла. Она стала снимать с графа вещи, а тот, пребывая мыслями где-то у Лилейского острова, не мешал ей и лишь поднимал и опускал руки, ноги.

– Вы даже не запрещаете мне помогать раздевать вас. Значит, и впрямь что-то страшное… – испуганно прошептала она, и на ее круглом личике застыла растерянность.

– Спящий проснулся…

– И что? Он же всегда просыпается, тео Юлиан, – Фийя непонимающе похлопала большими, как у совы, глазами. С возрастом она не стала умнее.

– Фийя, Фийя… Он проснулся на год раньше. И мы не успеем предупредить всех! Пока гонцы на лошадях достигнут самых отдаленных земель, например северного Лоракко или южного Анеф-Арайя, пройдет почти два месяца.

– Вы хотите сказать, что эти два месяца корабли будут плавать туда-сюда и не знать, что Спящий не спит?

– Вот именно! Часть кораблей покинет Нериумскую бухту, потому что, во-первых, не каждому по кошелю обеспечить проживание в Луциосе экипажа до зимы, а во-вторых, у всех горят сроки, Фийя! И многие будут, молясь всем богам, северным и южным, рисковать своей жизнью в надежде, что все обойдется и они не столкнутся со Спящим.

– Так много людей погибнет?

– Да, много, – с тяжелым вздохом ответил граф, за тридцать лет привыкший к наивным вопросам служанки.

Он не знал, что делать. Он чувствовал полную беспомощность перед сложившейся ситуацией и даже не смотрел в сторону раскрасневшейся Фийи, пока та, чуть прикусив губу, наблюдала за ним, тревожно меряющим спальню шагами из угла в угол в одном исподнем.

– Подай мне домашний костюм, пожалуйста.

– Вы не будете дремать со мной?

– Нет, я же попросил домашний костюм. Поработаю в кабинете, сейчас не до сна, – терпеливо повторил свою просьбу граф.

– Как скажете, тео Юлиан.

По мордашке женщины скользнуло легкое негодование, которое, впрочем, тут же стерлось из-за случайной, не относящейся к делу мысли. И служанка, пожав плечами, вприпрыжку подбежала к сундуку, откуда достала расшитый серебряными нитями халат с темными шароварами.

После слов благодарности Юлиан покинул спальню, спустился на второй этаж и заперся в кабинете, где просидел над документами до самого утра. Впрочем, за всю ночь ни один отчет так и не был прочитан. Встревоженным взглядом граф смотрел сквозь бумагу куда-то вдаль, стараясь сознанием проникнуть в будущее, раздвинуть его туманные материи и найти решение, которого, вполне возможно, не существовало. Ну а Фийя, печально вздохнув, распустила свои многочисленные косички, сменила платье на ночную сорочку и заползла под одеяло. Лишь курносый нос и непрестанно хлопающие глаза выглядывали из-за него, рассматривая висевшую на стене картину с морскими пейзажами.

* * *

Когда обращенное к бухте окно посветлело и наступило утро, в кабинет к Юлиану вошел болезненно худой Вицеллий. Осторожной походкой он приблизился к дивану у окна и присел, закинув ногу на ногу. Казалось, он о чем-то напряженно думает, но на самом деле вечная задумчивость и колкий взгляд из-под бровей были присущи этому лицу всегда. Несменяемая красная пелерина сегодня была надета поверх светло-серого, почти белоснежного платья с золотыми пуговицами.

– Доброе утро, учитель, – вежливо поздоровался Юлиан и пропал глазами дальше в отчете, в который смотрел всю ночь.

– Чтобы утро было добрым, нужно начинать его не с бумаг…

По губам пожилого мужчины скользнула лукавая улыбка, а граф Лилле Адан поднялся из-за стола и присел на диван рядом с Вицеллием. Тот достал из поясной жесткой сумы склянку крови, клацнул по ней ногтем и передал графу.

– Борькор, белая роза или ксимен? – спросил граф, принимая маленькую, размером с палец, склянку.

– Слепая доверчивость хуже вечной подозрительности, Юлиан, – взгляд Вицеллия стал более острым. – Если бы вместо меня был мимик либо в мое тело подсадили сотрапезника, ты бы уже умер от своей тряпочной доверчивости. Сколько лет я пытаюсь тебе внушить, что осторожный всегда умирает последним!

Граф виновато улыбнулся, достал пробку и, двумя пальцами удерживая стеклянный сосуд, принюхался, прикрыв глаза и посмаковав запах. Маслянистый оттенок, сладковатые, еле уловимые нотки. Тончайше настроенное обоняние различило легкую примесь какого-то парфюма и еще что-то.

– Вы добавили выжимку из олеандра, чтобы сбить меня со следа, учитель.

С этими словами, продолжая принюхиваться и не сводя глаз с Вицеллия, который ехидно вздернул брови, Юлиан капнул жидкость из сосуда на палец и слизнул. Затем с широкой улыбкой от уха до уха запрокинул голову и залил кровь из склянки в рот.

– Белая роза, которую вы попытались выдать за голубой олеандр!

– Да, верно. Хотя редкий дурак будет маскировать один яд другим. Как ощущения?

– Никак… Доза была небольшой.

– Для тебя – да, – Вицеллий гор’Ахаг подпер указательным пальцем с массивным золотым кольцом висок, глаза его улыбались. Затем он спросил: – Но даже для меня эта доза смертельна. Как быстро бы я умер, Юлиан?

– Хм… Думаю, не успели бы дойти до берега.

– Нет. Раньше, из-за больного сердца. А симптомы?

– Паралич и отказ сердца.

– Верно, хоть что-то да запомнил. Хороший из меня учитель.

– Хороший… – эхом повторил граф и улыбнулся.

Вдруг старый веномансер что-то вспомнил и обвиняюще покосился на ученика, к которому его пригласил друг почти тридцать лет назад, когда гор’Ахаг после жуткого скандала решил покинуть службу у Его Величества.

– Ты забыл принять вчера раствор.

– Не до того было, учитель! – Юлиан прикрыл глаза и устало откинулся назад. – Со дня на день все побережье будет усыпано обломками кораблей, словно костями. А сами человеческие кости будут перевариваться в желудке Спящего.

Вицеллий гор’Ахаг погладил свое золотое кольцо в виде паука, лапки которого служили ободком. Его вечно настороженный взор из-под темных бровей изучал графа, но дрожь, пробежавшая по телу, не дала продолжить наблюдение. Он болезненно сморщился, а круги под глазами стали темнее и отчетливее.

– Вы, похоже, тоже не приняли лекарства.

– Не ерничай! – Вицеллий скользнул рукой в жесткую суму, достал оттуда другую склянку, с ободком красного цвета, и выпил кровь. – Увы, за искусство веномансии приходится дорого платить.

– В отличие от меня, вам нельзя пропускать время принятия лекарства. Мне не нравится, как бьется ваше сердце.

– Хо-хо, не нравится ему мое сердце… Какой заботливый. Я еще всех вас переживу, Юлиан, не волнуйся! – Вицеллий ухмыльнулся, но новый приступ боли вновь исказил его лицо, и он сложил на платье скрюченные пальцы. – В Ноэле голубой олеандр растет как сорняк, так что недостатка в лекарстве у меня нет.

– Как жаль, что левиафан невосприимчив к яду олеандра…

– Яд есть против всего и для каждого случая, – заметил веномансер. – Но даже если ты найдешь уязвимость Спящего, невозможно будет достать смертельную дозу.

– Да, он слишком огромен. Я не придумал пока ничего лучше, кроме как снарядить пару кораблей и вооружить людей арбалетами и гарпунами.

– Ты делал это в прошлый раз.

– Но другого выхода нет… В 2091 году, пятьдесят девять лет назад, рыцарь Ной из Белого Афолеона во имя северного бога Ямеса вышел на нефе «Божья кара» в море и смог ослепить чудовище.

– Но погиб сам! Да и глаз-то у левиафана осталось еще пять. Так себе расклад.

– Если в конце концов Спящий ослепнет, пусть и по одному глазу каждые пятнадцать лет, это решит нашу проблему. И один из ударов может стать для демона последним, учитель.

– На смену одной проблеме всегда приходит другая. Ты рассказывал о северных нагах рода Ойх. А ты не думал, что их благоговейный страх перед этим демоном защищает Ноэль от того, чтобы они поселились в Лилейском проливе? И принялись топить корабли? А?

– Скорее всего, они не заплывают в наш пролив из-за племени Нюй, – Юлиан покачал головой, а затем вспомнил: – Я их, кстати, пообещал сопроводить к озеру через несколько дней.

– Зачем?

– Они тоже боятся Спящего и каждое его пробуждение пережидают в водах озера Иво.

– Спящий – в дом, наги – вон! – расхохотался Вицеллий и затрясся от смеха.

Юлиан с осуждением посмотрел на старого учителя, но тот лишь усмехнулся: веномансер обладал весьма своеобразным чувством юмора и никогда этого не стеснялся.

– Им бы поселиться здесь, в Ноэле.

– Они и так в Ноэле, – веномансер блаженно раскинулся на диване и чуть сполз вниз.

– На суше, а не в море. На Юге наги спокойно живут среди людей уже тысячи лет.

– И что?

– Племя Нюй могло бы сделать так же.

– И получить вилами под чешуйчатый хвост, да? – Вицеллий ухмыльнулся.

– Но в Элегиаре…

– В Элегиаре наги живут среди людей уже тысячи лет, – веномансер передразнил графа его же голосом. – Да только за долгую историю все расы успели знатно порезать друг другу глотки. Пусть сидят в своем море и не вылезают! Всем от этого будет спокойнее.

– Когда-то же нужно начать…

– Ты точно друг племени Нюй? Или, может быть, грезишь о добре для всех? За все хорошее против всего плохого?

– Нет, я в такое уже не верю. Не мне, лишившему жизни более трехсот человек, говорить о всеобщем благе.

– Триста? – Вицеллий вновь хохотнул. – Ты ведешь счет, скольких отправил к Прафиалу, Юлиан?

– Учитель, прекращайте! Лучше помогите советом.

– Вот тебе мой совет! Пусть Ноэль остается таким, какой есть. Без вонючих оборотней, вечно линяющих нагов и мозгоклюев воронов, – на лице Вицеллия застыла гримаса отвращения. – Я уже полюбил чистый мир без всех этих…

Аристократ порой бывал невыносим, однако за долгие три десятилетия Юлиан свыкся с его заносчивым снобизмом.

– Неужели вы совсем не скучаете по Элегиару?

– Только по суккубам.

– И всё?

– Всё, – ухмылка вновь расползлась по лицу веномансера. – Север мне импонирует больше.

– Вы бы хоть что-то рассказали про Элегиар, – вздохнул граф. – А то словно воды в рот набрали.

– На длинном языке хорошо вешаться, знаешь такую поговорку?

– Ох, Вицеллий, Вицеллий…

Ненадолго в кабинете повисла тишина, а затем граф поднялся с дивана и с усталым видом заходил туда-сюда, заложив руки за спину. Время от времени он касался серебристых трубочек в волосах, приглаживая шевелюру, но потом вспоминал, что это был отцовский жест, присущий и Малику, и убирал руки от головы. В конце концов он остановился у прямоугольного окна.

Во дворе особняка уже вовсю работали слуги. Кто-то поливал цветы водой из колодца, другие выводили коней на прогулку из денников, чтобы те размяли ноги, пока третьи остервенело мели дорожки. Безмолвная стража зорко следила за деятельностью слуг, как и бдительный Кьенс. Иногда этот худой как жердь вампир подходил к какому-нибудь нерадивому слуге и молча тыкал пальцем в то, что его не устраивало.

Лапистая ветвь душистой сосны покачивалась напротив окна, касаясь его. В ее ветвях метался нахохлившийся черный воробей, ловко прыгая по бугристой коре.

– И все-таки северные наги выглядят куда меньшей угрозой, чем левиафан… – наконец произнес Юлиан, рассматривая воробья, который, в свою очередь, отчего-то не улетел, а наклонил голову и тоже глядел в ответ.

– Потому что ты с ними еще не столкнулся. Будь дальновиднее! Если не будешь смотреть вдаль, захлебнешься от проблем вблизи.

– Учитель, послушайте, а может, попробовать пригласить из южных земель какого-нибудь могущественного мага, чтобы тот избавил нас от проблемы с левиафаном?

Юлиан продолжил мерить кабинет шагами, ходя из угла в угол в мягких туфлях. А веномансер сидел на диване и поглаживал узловатыми пальцами, изъеденными кислотами, свою жесткую сумку. Там хранились самые сильные яды – их и граф, и веномансер опасались оставлять в лаборатории, даже запирая ее на ключ. Это были яды, что доставлялись под заказ.

– Чем сможет помочь даже сильнейший маг?

– Разорвет сердце левиафана, ослепит, задушит, даже достанет из воды заклинаниями, и на берегу мы убьем его.

– О-хо-хо-хо… «Поднимет из воды», «задушит»… Хо-хо.

– Да можно бурю наслать, в конце концов, чтобы она выбросила его на скалы! – Юлиан увлеченно продолжал сотрясать воздух.

– Мой ретивый, но не очень сообразительный ученик. У левиафана, вероятнее всего, несколько сердец – это раз. Его размеры более пятидесяти васо – это два, поэтому весит он… Ох, я даже не знаю, сколько он весит. Но это воистину ужасные цифры – это три! А что касается бури…

– Да, вариант с бурей хорош.

– …у левиафана очень мощные искривленные конечности, мы видели это с тобой четырнадцать лет назад. Он сможет заползти в море самостоятельно. И нет таких магов, которые смогли бы поднять из воды этакую махину, разорвать ее сердце и прочее.

– Я же видел, учитель… – тихо сказал граф и покачал головой, не соглашаясь.

Он прекрасно помнил Пацеля из Детхая, могущественного мага, пожалуй, самого сильного из всех тех, которых он узнал на своем веку. Тогда, тридцать лет назад, Пацель силой мысли поставил весь город Большие Варды на колени. Разве с такой силой невозможно убить всего-навсего одного огромного демона?

Здесь же, в Ноэле, маги тоже водились, но они были столь слабы, что им поручали либо разогнать тучи над головой, либо затянуть небольшие раны, либо отпугнуть вредителей-чертей с полей. На этом всё… Наука магии требовала долгих лет кропотливой учебы, так что самые могучие чародеи жили исключительно на Юге, при дворах королей. И отдаленный Ноэль им был совершенно неинтересен.

– Если ты насчет Пацеля, то я сомневаюсь в размере его силы, которую ты сам себе придумал, – развел руками веномансер.

– Моя память меня не подводит.

– Я повторяю, он не мог проникнуть в голову человеку силой мысли, не произнеся ни одного заклинания на языке Хор’Аф! Это невозможно!

– Но Пацель это сделал, учитель. И даже более того…

– Да, я знаю про вторую часть истории с упавшими на колени людьми. Ты мне это уже сто раз говорил.

Теперь уже Вицеллий гор’Ахаг нахмурился, поднялся с дивана и подошел осторожным, тихим шагом к окну, у которого стоял Юлиан, и тоже посмотрел на слуг и качающееся за усыпанным олеандрами холмом море. Оба – и ученик, и учитель – касались друг друга плечами, сложив руки за спиной. На лицах обоих застыло смятение. Вицеллий не любил непонятных вещей и подозрительно относился ко всему, что выбивалось из его картины мира. Все, что туманно, попадало в категорию опасностей.

– Тогда Пацель нашел какой-нибудь древний артефакт! Я знал его более пятидесяти лет назад, уже тогда он обращался к другим магам для омоложения, потому что ему не хватало собственной силы и знаний. А тут власть над толпой?.. Невозможно!

– Артефакты… Вполне может быть, хотя Пацель так мало рассказывал о своей жизни. Так, ладно, давайте прекратим разводить антимонии и вернемся к теме разговора. Как насчет того, чтобы заплатить сразу нескольким сильным магам? Что думаете?

– Похоже, я дал тебе излишнюю дозу белой розы, – веномансер поправил одну из трех золотых цепочек на пелерине. – Я же сказал, что маг любой силы бесполезен против левиафана! К тому же он, как ты и прочие реликты, скорее всего, невосприимчив к магии.

– Но что-то нужно сделать!

– Юлиан. Я, как тот, кто был правой рукой короля Горацио Пятого, прозванного Золотым, тот, кто был вхож в опочивальню самой королевы в любое время суток, тот, кто присутствовал на секретных советах консулов, являясь одним из них, заявляю, что магия тебе не поможет с левиафаном! Не будь глупцом и прислушайся к тому, кто знал великих магов не понаслышке!

– Но я не могу бездействовать…

Вицеллий вздернул бровь.

– Невежественный поступок порой приносит больше бед, чем бездействие.

Улыбнувшись одной стороной лица, поскольку вторая после перенесенной болезни имела ограниченную подвижность, Вицеллий гор’Ахаг покинул кабинет. Граф остался в одиночестве, в размышлениях.

Тем временем из особняка вышла Мариэльд и, шелестя серым подолом, присела на скамейку в окружении сосен. Ее белоснежные косы лежали на плечах, а ясные голубые глаза из-под прикрытых век наблюдали за возней прислуги. Слуги быстро ретировались, не желая мозолить глаза хозяйке.

Скоро к Мариэльд присоединился Вицеллий. Он поправил свое длинное белое платье, пелерину красного цвета, который считался в этих землях цветом траура, и присел рядом. Впрочем, нравы и порядки Ноэля его не очень интересовали: он не стал перешивать любимые алые одежды, символизирующие в Элегиаре аристократию, из-за каких-то, по его мнению, глупых суеверий.

Порой Юлиану казалось, что с помощью своей красной пелерины, соединенной тремя золотыми цепочками, Вицеллий мысленно переносит себя обратно в Элегиар, где прошли почти все годы его жизни, трудной, но яркой. Старый веномансер, ныне больной и немощный, некогда был очень живым мужчиной, экспериментатором в области веномансии – Алым Змеем, как его называли при дворе. Однако о своей службе вампир говорил мало и редко. На то были причины. И дело даже не в клятве неразглашения, на которую, скорее всего, Вицеллию было плевать, а в событии 2119 года. Тогда, как узнал граф от приезжих купцов и из книг, погибли тысячи и тысячи нищих в трущобах. И виновным называли без преуменьшения Вицеллия гор’Ахага и его яды. Якобы это он отравил колодцы, чем вызвал жуткие болезни и последовавшие за ними смерти. А самого Вицеллия, по тем же рассказам, казнила толпа.

Сам старик прибыл в особняк посреди дождливой ночи почти три десятилетия назад. Из пожитков он привез одну лишь пелерину, которую прятал за жутким балахоном, да купленную по пути рабыню. На все вопросы, что произошло на самом деле и как он избежал смерти, Вицеллий отнекивался и молчал. И только когда в имение Лилле Аданов прибывал кто-то из Срединного Юга, он неожиданно терялся и запрещал упоминать, что живет здесь… Граф был уверен, что его учитель до сих пор от кого-то скрывается, но умения держать язык за зубами у того было не занимать.

Наблюдая из окна кабинета, как Вицеллий и Мариэльд неспешно общаются, граф продолжал раздумывать. Может быть, ему и правда не стоит вмешиваться в дело с левиафаном больше положенного? Свою миссию он выполнил, отправив гонцов во все порты. Да, будет потеряно два-три месяца… Да, за это время левиафан пожрет множество кораблей… Но и бороться с этим огромным демоном бесполезно!

Глава 2. Наследие одиночества

Тем временем в Офурте зима еще противилась теплым ветрам и яркому солнцу, а старик Аард, по мнению жителей, все никак не мог до конца разбудить горы от спячки. Йева фон де Тастемара лениво приоткрыла один глаз, уставившись в узкое замковое окно, что слепило поутру лучом света, попадающим аккурат на изголовье кровати.

В окно почти ничего не было видно – лишь полосу леса и плешивые вершины гор с остатками снега. Прохладный ветер бросался на бойницу, гудел и тряс донжон до самого основания. Где-то поодаль от замка, в перерывах между бесноватыми завываниями, слышались рокот ручья и весенний щебет птиц.

Уже очень долго Йева не чувствовала холод по-настоящему, но всегда внутри нее что-то морозило. И вот сейчас, закутавшись в меховое одеяло, она перевела взгляд на скудную мебель, делавшую мрачную комнату, пожалуй, еще мрачнее. Отсыревший от влаги сундук, отдающие плесенью волчьи шкуры, которые укрывали пол и каменные стены, и старая огромная кровать с войском клопов – от всего этого Йева вздрогнула и тяжело вздохнула. Она так и не смогла привыкнуть к офуртской промозглости.

На ногу ей опустилась украшенная перстнем с агатом мужская рука и погладила ее, а затем нахально скользнула промеж бедер.

– Горрон, неужели вам мало?

– Это тебе мало, дорогуша. Уж не знаю, как вытащить тебя из ледяного кокона. Может быть, тебе нужен второй мужчина?

– Как вы можете такое говорить, – ответила Йева и отвернулась от хитрого взгляда.

– А почему нет? В Габбросе многие важные дамы любили, когда их навещали более двух партнеров одновременно.

Графиня в ответ лишь фыркнула и попыталась спрятаться от настырного любовника под теплое одеяло, намотав покрывало на себя. Но Горрон, не терпя возражений, схватил ее за талию и подтянул к себе. Блеснули клыки, и с потемневшим взором он прокусил белоснежную шею графини Офурта, на что та чуть томно вздохнула.

– Значит, идея понравилась! Так и знал! – лукавые глаза блеснули.

– Нет-нет, Горрон. Немедленно прекращайте читать мои мысли!

Йева выскользнула из объятий и, потирая окровавленную шею, на которой пестрели следы от старых укусов, спустилась с кровати. Она промокнула стекающую кровь платком, взглянула на нахально играющего бровями герцога и с печальным вздохом принялась одеваться.

– Бестия порвала очередную стаю, но та ненадолго увела ее от Дорвурда, – произнесла она и снова прикрыла глаза, окунаясь в видения вурдалаков.

– И зачем ты позволила бестии сделать это?

– Я надеялась, что вурдалаки смогут с ней справиться.

– Йева, Йева… Такой ценный ресурс, как вурдалаки, растрачивать на то, чтобы просто отвлечь зверюгу? Ты могла взять одного-двух и заставить их гонять демона по лесам, завлекая его в чащу, но не допуская смертей.

– Я же сказала, что думала – стая справится. Но бестия перебила шестнадцать вурдалаков… – С пустым взглядом, обращенным к стене, графиня Офуртская подтянула на икрах собравшиеся в гармошку чулки. – Я знаю, это была напрасная жертва, но что мне еще предпринять, Горрон? Что делать? Бестия знает, где стоит город, полный людей… И если в начале зимы ее еще удавалось отвлечь парой-тройкой вурдалаков, то теперь, по весне, она голодна… озлоблена. Ах, впрочем, это неважно! – Йева закончила речь уже с неприкрытым раздражением.

Герцог вскинул в негодовании бровь. Ленивым движением он перекатился по простыне, заляпанной кровью, и сел на край широкой деревянной постели – бывшего ложа Райгара Хейм Вайра. Он дождался, когда Йева наденет любимое шерстяное платье и приколет к груди серебряную брошь с вороном, потом взглянул выжидающе и стрельнул глазами в сторону стула, где лежали его вещи. Со вздохом Йева взяла халат и надела его на любовника. Она уже привыкла к прихотям Горрона, который поначалу казался куда более интеллигентным, чем был в действительности.

В бордовом халате с символами золотого дуба, расшитого нитями, он потянулся и взмахнул руками, разминаясь.

– Интересно, будь на моем месте Юлиан, как бы ты вела себя с ним, а?

– Он бы даже не взглянул на меня… – покачала головой Йева. – После всего, что произошло.

– Вопрос был о тебе, а не о Юлиане, – рассмеялся Горрон, а затем задумался. – А ведь тридцать лет прошло, надо же. Ему уже более полусотни зим.

– Да… Наверняка он сильно изменился.

Йева подошла к узкому окну и, с трудом втиснув локти на каменный подоконник, посмотрела на снующий внизу город и горы вдали. В лицо ей бросался рычащий ветер, и, прищурившись от его порывов, женщина тут же отошла в глубь комнаты с той мыслью, что надо бы завесить чертово окно шерстяными гобеленами. А с другой стороны, тогда ее комната лишится единственного животворного пучка света, погрязнув во мраке.

– Думаю, Мариэльд окончила его шлифовку, если можно так выразиться… Хм… хм… Как же быстро пролетают годы… Три десятилетия! Да, я скоро покину тебя, Йева. Подошел к концу обещанный мной Филиппу срок.

– Вы поедете в Ноэль?

– Да! – герцог потер ладони. – А потом через Йефасу, после суда Ярвена Хиамского, попаду в Брасо-Дэнто и зимой вернусь сюда!

Йева невольно вздрогнула. Ей было тоскливо и одиноко здесь, в мрачном Офуртском замке. Без отца, без брата. И лишь деятельный Горрон своей энергичностью заставлял ее шевелиться. Как бы она сама хотела поехать в Ноэль, увидеться с Уильямом, который сменил имя на Юлиан, а затем навестить отца! Нечастая деловая переписка с графом Тастемара лишь нагоняла уныние. Тот не привык к теплому общению через письма, а потому от посланий из Брасо-Дэнто всегда сквозило могильным холодом и официальностью:

Перед праздником Аарда мы опрокинули войско графа Ларгоона у границ Стоохса. Восемью эскадронами был проведен обходной маневр в тыл противника. Потери составили порядка двух сотен коней с нашей стороны и двух тысяч пеших со стороны Стоохса. Летом, 56-го дня Самама, противник повторил попытку атаки на Амм, но снова потерпел поражение из-за череды тактических ошибок. До следующей весны война остановлена. Урожай за текущий год превысил показатели за прошлые сезоны в 1,3 раза. Под Феррантом были разработаны новые рудники…

Все это напоминало скорее отчеты военачальника и управителя, нежели ласковые письма отца.

– Что же мне делать с бестией в ваше отсутствие?

– Ну… Кто ж знал, что этот демон, разбуженный нашим Юлианом, залечивает любые раны. Води его пока по лесам, отвлекай внимание и не пускай к Дорвурду и тракту. Но не позволяй вурдалакам умирать! За время твоего правления эти бедняги стали близки к исчезновению, как никогда…

С явно различимым сарказмом в голосе Горрон снова плюхнулся на постель и почесал живот, запустив руку под полу халата.

– Так, передай Роллану, чтобы подготовил коней. Со мной поедут Баннил и Демиар. Больше никого не нужно. И чтоб лучшие платья положили! Ноэль – это вам не Офурт, там нужно одеваться красиво!

Йева сложила на груди руки, оперлась о пахнущую плесенью шкуру и с осуждением посмотрела на герцога. Она молчала и старалась воззвать к совести Горрона укоряющим взглядом. Но тот, будучи вампиром абсолютно бессовестным, лишь широко улыбнулся.

– И я очень надеюсь, что меня и моих слуг по дороге не загрызут вурдалаки, – с хохотом добавил он.

От этих слов графиня поджала губы и покинула спальню, в которой уже долгие десятилетия жил и бывший герцог, считая ее скорее своей. Порой Йеве даже казалось, что не она правит Офуртом, а Горрон. Вокруг него, любвеобильного, постоянно вились толпы глупо хихикающих служанок, раздражавших кокетливыми ужимками. Не раз и не два графиня обнаруживала на своей половине кровати чужие женские волосы, на что Горрон лишь ласково улыбался и разводил руками: мол, что с меня взять? Графиня уже было приловчилась втихую отсылать любовниц назад в город, но на смену старым, к радости герцога и с его подачи, приходили новые. Да что там женщины… Даже костюмов у него было намного больше, чем у графини!

Спустившись по витой узкой лестнице, Йева раздала указания, кутаясь в пышную шаль. Донжон Офурта казался совсем крохотным по сравнению с Брасо-Дэнто: всего в два этажа, из плохонького камня, да еще и без каминов в большей части помещений. Он был сырым, вечно подтекал, его постоянно прохватывало злыми ветрами. И даже вампиры, населявшие замок, казались мрачными и холодными.

Здесь не было ни южных расписных ковров, ни теплого дерева, ни больших окон на верхних этажах замка – лишь узенькие бойницы. Йева часто вспоминала, с какой любовью Филипп садился в свое кресло, деловито протирал платком стол и принимался за работу. В ее памяти всплывали его ласковые отцовские объятия и поцелуи в лоб или нос, от которых она почему-то морщилась, хотя сейчас отдала бы что угодно, лишь бы просто обнять его.

Но Филиппу фон де Тастемара было не до посещений дочери в последние десять лет. У него возникли серьезные проблемы с южными и северными соседями одновременно.

В 2138 году по общему летоисчислению южный сосед, Большой Глеоф, захватил небольшое королевство рядом с ним – Великую Флоасию, некогда графство Глеофа. Ее короля, Эдварда Жестокого, в назидание подвесили на стене крепости. С того дня глеофский король Авгусс самопровозгласил себя императором, а свое королевство – империей. Такое заявление заставило разом вздрогнуть всех северян. Филипп понял, что следующим, возможно, настанет его черед. И пусть на него пока не нападали, но все же пограничные города планомерно укреплялись, предчувствуя скорую войну. Сам граф начал стремительно наращивать войско. В замке он теперь бывал только холодными зимами, а остальное время проводил в полях и объезжал границы.

Двумя годами позже, в 2140 году, произошло то, что должно было произойти. Йева часто возвращалась воспоминаниями в тот промозглый вечер, когда погода смогла сплести в одно целое моросящий дождь и сырой, колышущийся вокруг замка туман. Тогда Горрон де Донталь сидел перед большим камином в нижнем зале и с искрящимися от смеха глазами рассказывал какой-то особо пошлый анекдот, заставляя содрогаться от хохота весь донжон. После короткого стука в разбухшую от сырости дверь слуга сообщил, что от графа Филиппа прибыло срочное известие.

– Ну-ка, ну-ка! – сказал Горрон. – Что же произошло в Брасо-Дэнто, отчего мой молодой друг решил отправить гонца? Неужто повышенный приплод на кобыльих конюшнях? Или сухие цифры по яровым с успехом в долю процента? Или хвастается очередной водяной мельницей на реке Брасо?

С масленым взглядом Горрон подскочил из кресла, разорвал взмокшую от дождя бумагу и, победоносно помахав аккуратно сложенным письмом, принялся читать его в свете камина. Со смешками над родственником, впрочем беззлобными, он пробежал взглядом по тексту, произнес вступительное приветствие от Филиппа фон де Тастемара, как обычно замогильно официальное. И вдруг резко умолк… С его вечно сияющего лица сползла непроходящая улыбка, взгляд омрачился, а живые голубые глаза потухли – за один миг Горрон резко постарел. Йева в страхе поднялась с кресла, решив, что у герцога прихватило сердце, так быстро отлила кровь от его лица. Но Донталь, качнувшись от слабости, вцепился мертвой хваткой в подлокотник, удержался и стал читать дальше, в состоянии ужаса шепча отдельные слова. Основная часть письма начиналась двумя словами: «Крелиос пал». Об этом Филиппа известил посол Стоохса Ханри Обуртальский, который все-таки смог вовремя переметнуться на сторону Артрона Буйного. Граф Даббли фон де Ларгоон, сын известного военачальника Роршара фон де Ларгоона, захватил Габброс. Свихнувшегося Элуара Третьего триумфально протащили на привязанной к лошади Даббли веревке до самой стены, отчего король скончался.

Бывший герцог перестал замечать все вокруг, вцепился в послание и медленно, пошатываясь, ушел в гостевую комнату, где просидел перед холодным камином почти с месяц без еды и дремоты. Горрон де Донталь любил менять костюмы по два или три раза на дню, но за время своего добровольного заточения с письмом в руках он ни разу не переоделся. Горрон де Донталь любил разговоры, веселье и был энергичен, как мужчина в расцвете сил, но за месяц из его спальни не донеслось ни звука. Горрон де Донталь не представлял своей жизни без женской ласки и с игривыми взмахами бровей и ухмылочками частенько являлся к Йеве в самый неподходящий момент, но за тот месяц улыбка ни разу не появилась на его губах.

Через месяц Горрон де Донталь вышел из опочивальни: как всегда, веселый и улыбчивый. Но все вокруг понимали, что эти дни стали для него, возможно, самыми ужасными. Он похоронил собственное дитя, которому отдал без преуменьшения всю свою долгую жизнь. Конечно, он знал, что Крелиос рано или поздно падет. Но одно дело знать, а другое – увидеть буквально своими глазами труп ребенка. Тогда же похоронили и его верного слугу Гиффа, который мог бы прожить еще с пару десятков лет, благо природа наградила этого вампира на удивление отменным здоровьем. Но, переживая за своего господина, в один из дней, когда тот заперся в спальне, слуга схватился за сердце и умер на руках у брата.

После всего случившегося Йева открыла для себя, что Горрон, при всем своем напускном простодушии, наверное, самый сложный мужчина в ее жизни, умело прячущий от других душу и сердце. И пусть она была для него лишь мимолетным видением в его безразмерно продолжительной жизни, обычным обещанием ее отцу, графиня все равно прониклась к плутоватому герцогу особой теплотой и стойко терпела его подтрунивания. Конечно же, не без обид, но терпела… И даже не подозревала, что Горрон, чувствуя в ее душе томление одиночества, делал это лишь с одной целью – взбодрить и растормошить.

* * *

Йева попросила слугу подать накидку и, одевшись в тонкий черный плащ, скрепленный серебряной фибулой ворона, вышла наружу. За ней последовали трое стражников, всюду сопровождавших ее по приказу герцога. Из совсем крохотного внутреннего двора, где вплотную к донжону ютились хозяйственные постройки, съедая и без того тесное пространство, она по мостику перешла в город.

– Куда вы идете, госпожа? – с почтением спросил страж.

– К площадке Бразегмаут, Сэм, – ответила графиня и, перекинув медную косу через плечо, медленно побрела вперед.

Йева шла по кривым грязным улочкам, мимо мастерских, нищих лачуг, постоялого двора и плотно куталась в плащ, словно на дворе была не весна, а зима. Трое молчаливых охранников сопровождали ее и переглядывались, когда она этого не замечала. Ничего не видя вокруг, графиня свернула за домом с соломенной крышей на узкую улочку, которая привела бы ее на площадку Бразегмаут.

Когда Офурт не был объят туманом, а это происходило не так часто, как хотелось бы, она любила посидеть на этой площадке в одиночестве. Взором она терялась в той стороне, где находились Вороньи земли, и мысленно раздвигала горы, проникая сознанием в родной Брасо-Дэнто. Графиня надеялась, что у отца, который пока не мог навестить ее, все наладится. По этой же причине она сама, чтобы не добавлять головной боли, в ответных письмах сообщала, что в Офурте все хорошо.

Когда-то давно Йева лежала в постели с Уильямом, который с упоением рассказывал о стройных сосновых лесах, о чистом и священном воздухе Офурта. Тогда же он, бывало, прикрывал глаза и шепотом объяснял, как пахнут разные цветы и травы, коих в земле вурдалаков росла тьма. Златовик казался ему самым сладким ароматом на свете. А уж если добавить в букет к этому желтому растеньицу и спокушку с фиалкой, то благоухание унесет в дивный мир грез даже приземленного человека! Воспоминания о шуме горных рек, полноводных весной и летом, заставляли рыбака улыбаться, и он убеждал Йеву, что хоть народ в Офурте и суровый, но сам край невероятно прекрасен и обязательно понравился бы Йеве, поживи она там хоть немного. И вот все вышло совсем наоборот…

Графиню Офурта встретили не стройные сосны, а мрачные и темные леса, не чистый горный воздух, а ощущение тесноты и сдавливания из-за расположения Офуртгоса в узкой долине. Даже тягучий туман, часто возникающий из ниоткуда, привычное дело для гор, лишь усугублял чувство одиночества.

Из-за угла каменного покосившегося дома выглянула старая женщина. Она проводила взглядом медленно бредущую Йеву, погруженную в мрачные думы, а затем последовала за ней, и притом очень живо.

– Госпожа, – позвала негромко женщина. Ее темно-синее платье с завязками впереди укрывала темная шаль, а в волосах цвета вороньего пера плясало серебро, мелькая то тут, то там из-под белого чепца.

Йева обернулась.

– Что тебе нужно? – спросила недовольно графиня, предполагая, что услышит очередные жалобы.

– Госпожа… Извините меня. Но я… Я помню вас! Вы тогда были на площади в Вардцах, когда Уильяма забрали в Солраг.

Графиня вздрогнула. Она поняла, что за женщина стоит перед ней: возраст и внешность совпадали. С тяжелым вздохом она махнула рукой охране: «Оставьте нас». После того как трое стражников решили, что полноватая горожанка совсем неопасна, они удалились. Тогда Йева развернулась и медленно пошла дальше, к площадке Бразегмаут.

– Ты Линайя? – спросила она через плечо.

Действительно, за ней по пятам следовала старая Линайя, понимающая, что столь могущественная графиня не будет прерывать свой путь ради нее.

– Да, госпожа…

– Чего ты хочешь от меня?

– Узнать про Уильяма, госпожа! Я вижу, что вы ничуть не изменились за много лет. Вы так же молоды, красивы! Быть может, и он остался таким же.

– Да. – Йева плотнее закуталась в плащ.

С удивлением Линайя посмотрела на бледное лицо графини, которая, как ей показалось, замерзла, хотя день был на удивление погожим для такого сурового края, как Офурт, а ветер и вовсе утих.

Наконец женщины ступили на площадку, полукругом нависавшую над необъятной пропастью, дно которой усеивали колючие кусты да камни. С Бразегмаутской скалы открывался далекий вид на обширные сосновые леса, раскинувшиеся перед городом. В последние годы, подходя к краю каменистого обрыва, Йева стала замечать за собой странное, тягучее желание наклониться вперед.

– Вы знаете что-нибудь об Уильяме? – поинтересовалась Линайя, замерев на почтительном расстоянии.

– Он сейчас живет в Ноэле.

– Ноэль… Я не знаю, где это… Но у него все хорошо?

– Наверное, да, – вздохнула Йева. – Я живу в Офуртгосе уже три десятилетия, но почему ты подошла ко мне только сейчас?

На округлое лицо Линайи легло горе, а глаза покраснели.

– На днях я похоронила своего мужа Генри. Я отдала долг и ему, и отцу и потому решила спросить вас, госпожа. Я рада, что у Уильяма все хорошо и он счастлив…

Чувствуя себя неуютно рядом с этой недовольной госпожой, красоту которой скрадывал болезненный вид, Лина поправила рукава. В лучах весеннего холодного солнца на ее руке блеснул знакомый браслет.

– Уильям что, вернул тебе браслет? – графиня впилась взглядом в серебряное украшение.

– Да… – смущенно ответила Линайя. – Простите, госпожа, но откуда вы знаете о нем?

Йева промолчала. Бывшая невеста Уильяма, а теперь уже покрытая морщинами женщина, так остро напомнила графине о тех счастливых днях, когда она лежала в обнимку с рыбаком, а ее отец работал вместе с ним в кабинете, тепло общаясь, что ей сделалось нехорошо. Сложив руки на груди и впившись ногтями в локти сквозь накидку, хозяйка Офурта посмотрела куда-то вдаль, на восток, туда, где долина изгибалась, упираясь в горы.

За долгие три десятилетия Лина научилась чувствовать в людях то, что они скрывают. Она вырастила шестерых детей и собственными глазами видела, как малыши взрослеют, борясь со страхами, как эти страхи уходят вглубь их сущности и травят всю жизнь подобно яду. И вот теперь она различила на бледном лице графини и тоску, которой иногда предавалась сама Линайя, и страх. Это могла быть тоска по чему-то другому, но ей показалось, что именно слова об Уильяме нашли отклик в сердце графини. Да и откуда еще она могла знать о браслете?

– Вы любили его? – осторожно спросила Лина, боясь навлечь на себя гнев.

– Да, – сдавленно ответила графиня.

– Но почему вы не вместе? Вы ведь такая же, как он? – пожилой женщине вспомнились острые клыки, и она с рассеянным видом сделала шаг назад.

– Тебя, обычную селянку, это не касается! – неожиданно вспылила Йева. – Я тебе не сестра, не мать и не подруга, чтобы ты смела задавать такие личные вопросы!

Из-за деревьев к площадке спустился молодой поселянин, лет двадцати на вид. Немного полный, но с виду смирный, добрый, он нашел глазами Линайю и облегченно выдохнул. За его спиной высились на целую голову стражники. А внизу, из-за его ноги, выглядывало совсем крохотное дитя с ясными, невинными глазками.

– Матушка! А мы тебя все ищем, – возвестил сын Лины и Генри.

– Извините меня, госпожа, за глупые вопросы… Я не хотела сказать ничего дурного в вашу сторону, – прошептала Лина.

– Прочь! И не смей попадаться мне на глаза! – прошипела Йева.

А потом укуталась в плащ и чинно прошла мимо старой женщины, заметив, как к той на руки полез ласковый внук и принялся целовать ее, расстроенную, в щеки. Отчего-то Йеве вспомнился Базил с его попытками заменить отвар против беременности обычным настоем из златовика, смешанным с кровью. Быть может, тогда она была слишком жестока к сыну старого управителя и нужно было дать ему шанс? Но теперь слишком поздно…

В отрешенном состоянии графиня вернулась в замок, где обнаружила собирающегося в путь герцога. Когда Горрону де Донталю что-нибудь взбредало в голову, он осуществлял это молниеносно и не терпел задержек.

– Вы так быстро покинете Офуртгос? – застыла графиня, прячась в накидку. Ей казалось, что в замке стало холоднее, чем снаружи.

– А чего медлить? – Горрон наблюдал, как слуга Роллан осторожно складывает одежду в вещевой мешок.

– Надолго задержитесь в Ноэле?

– Думаю, что с полгода… Как раз поспею на суд.

– Разве сир’ес Мариэльд будет рада вам на такой срок?

– Конечно же, нет! С чего ей радоваться? Но мне, как равному, она не сможет отказать в гостеприимстве! – хитро сверкнул глазами Горрон. – А я, в свою очередь, поговорю начистоту с молодым графом и все разузнаю, чтобы успокоить Филиппа при встрече.

– О чем вы, Горрон?

Присев на край кровати, Йева тоже посматривала на старые, но ловкие руки слуги, всегда молчаливого из-за отсутствия языка. Стоя на коленях, Роллан делал вид, что не слушает разговор двух господ, и ретиво упаковывал вещи герцога.

– У твоего отца есть некоторые подозрения в отношении Мариэльд. За последние тридцать лет он, безумец, снарядил три отряда в южный Нор’Алтел, на другой край мира. Чтобы ты понимала, это обошлось ему в разорительную сумму.

– Сколько же?

– Больше двадцати тысяч даренов!

– Но зачем? – Йева охнула.

– Он до сих пор не может смириться с потерей сына и считает, что Мариэльд приняла нашего рыбака в свой род не по причине долгого одиночества, а из корыстных целей. Потому вдолбил себе в голову, что следует разыскать того самого Зостру ра’Шаса, мага, который доставил мешок с шинозой. И поговорить с ним. Я пытался переубедить его, Йева, взывал к гласу разума! Однако Филипп уперт и страдает от вымышленной им самим теории заговора! Но я съезжу в Ноэль, все выясню и успокою этого твердолобого барана! Хотя даже с доказательствами на руках это дело будет не из легких… Ох… – Горрон закатил глаза и горестно ухмыльнулся. – Мне порой кажется, что дар каким-то магическим образом привлекает к себе определенного наследника. Либо потом меняет носителя под себя.

– Не совсем понимаю вас…

В задумчивости Горрон пригладил гладковыбритый подбородок, завалился на кровать прямо в сапогах и почесал живот через бордовый кафтан. Йева знала, что сейчас услышит длинную-предлинную историю из давних времен такой же давней жизни, и потому чуть придвинулась к своему наставнику и любовнику, к которому успела привязаться.

– А ведь мой брат Куррон тоже был невероятно упертым бараном, Йева. Когда мы основали Крелиос, соединив некогда враждующие между собой племена орун, брат отказался ехать на север.

– Он же остался в Перепутных землях защищать границы Крелиоса.

По губам графини пробежала легкая улыбка, когда тонкие пальцы Горрона взяли ее руку и начали поглаживать.

– Это всего лишь отговорка, – ответил герцог. – Куррон терпеть не мог дворцовых интриг и всего, что касалось политики. Там, в Брасо-Дэнто, на тогда еще голой скале, ему было уютнее под проливным дождем, чем в теплых постелях с женщинами.

– Но как это вяжется с тем, что вы сказали о даре?

– Потому что через двести двадцать один год, в 806 году, он взял к себе в замок сына своего старого друга – Эйсмонта. Куррон воспитал его, а после, не посоветовавшись со мной, передал ему дар.

– Вы тогда сошли с трона, Горрон, – сама себе шепнула Йева, вспоминая летописи, хранящиеся у отца в шкафу.

– Да…

Глаза герцога подернулись воспоминаниями, и он вернулся в далекие времена, когда Летэ только основал клан и Север утопал в крови.

– А Эйсмонт, с которым я приехал знакомиться, показался мне двойником Куррона. Он тоже любил традиции, всегда был верен слову, а его лбом можно было колоть не только орехи, но и скалы.

– Вы хотите сказать, что наследники одного дара всегда похожи между собой?

– Да! Так и есть! И Ройс, следующий Тастемара, оказался слепленным из того же теста, что и Эйсмонт. Тот, кстати, подобрал его также в деревне около Далмона, просто проезжая мимо. Если ситуация с Эйсмонтом мне казалась просто совпадением, то после знакомства с Ройсом все выглядело уже весьма странно. С каждым новым преемником дара у меня крепло ощущение, что мой брат Куррон все еще со мной, только под разными именами и обличьями.

– А вы, Горрон… Как вы с братом получили дар? От созданий с таким же складом характера, как у вас?

– Увы, этого я не помню.

– Как это вы можете не помнить тех, кто наделил вас бессмертием?

– Это очень долгая история, и даже для меня в ней есть много темных пятен. Но мы сейчас говорим не обо мне, а о Филиппе. Он, хм… Из всех наследников дара Куррона он, пожалуй, один из наиболее понимающих. Но такой же упертый, – подытожил герцог. – Вот и с тобой ситуация повторяется, Йева…

После этих слов женщина смутилась, закуталась плотнее в меховое одеяло, накинув его поверх скрепленного серебряной фибулой плаща. Ее морозило, но была ли источником холода неуютная комната? Или ее знобило от слов герцога?

– При чем здесь я, Горрон?

– Ты закрылась ото всех, когда получила дар Райгара. Райгар Хейм Вайр считался весьма замкнутым, хотя до обращения не чурался больших компаний и любил вместе с товарищами распить какую-нибудь девицу.

– Это все влияние Офурта… этого холодного и мерзкого края, – пробурчала Йева и тоскливо посмотрела в узкое окно. – Можно ли оставаться счастливой посреди сосновых мрачных пущ, в вечной завесе сырого тумана, сменяемой лишь снегами и проливными дождями? Вы живете здесь уже три десятилетия, Горрон! И должны были заметить, что даже люд здесь совсем другой: топорный, как грубо сколоченный стул!

– Отнюдь… Я бы поспорил со сказанным. Люд везде существует одними стремлениями: жить в тепле, быть богаче соседа, питаться сытно и иметь под боком ласковую женщину. Разве не ты говорила об этом ранее? – Горрон улыбнулся. – Ты стала такой же, как Саббас и Райгар: тихой, отрешенной и скрытной. Саббас предпочитал всем остальным общение с вурдалаками, ставшими его семьей.

– Не желаю иметь ничего общего с вурдалаками! – вскинула голову Йева, не веря сказанному.

– Но когда ты смотришь их глазами, когда видишь их мысли и можешь им приказывать, ты меняешься… Незаметно для себя.

Йева сердито высвободила ладонь из пальцев Горрона и поднялась с кровати, потянув за собой одеяло, в котором хотела спрятаться от всего мира. С мрачным видом она подошла к окну, волоча за собой тяжелый шерстяной покров, словно мантию, и посмотрела сквозь узкую бойницу на заснеженные острые вершины Астернот.

– Я не желала этого дара…

– Знаю, – сказал тихим голосом Горрон.

– Я хотела лишь остаться с отцом, – лицо Йевы дрогнуло, а в глазах застыла болезненная мука. – И быть любимой и верной дочерью. Я не правитель…

– Знаю… – повторил герцог. – Увы, ни один Артерус не славился взвешенными решениями касаемо своих земель. В отличие от тех же Тастемара.

В комнате повисла гнетущая тишина. Безмолвный Роллан удалился из спальни господ, опасаясь попасть под руку. Чтобы отвлечь Йеву от самобичевания, Горрон де Донталь нарочито энергичным голосом перевел разговор в иное русло:

– Право же, мне иногда кажется, что все произошедшее на суде и до него связано с тем, что дар Гиффарда сам выбрал Юлиана, как в свое время дар Куррона избирал в качестве наследников столь похожих между собой Эйсмонта, Ройса и, наконец, Филиппа.

– А как Гиффард получил свой дар? – тихо откликнулась Йева. – Отец никогда не говорил об этом…

– Потому что отец Гиффарда, Эннио, прозванный Чужеземцем, пришел с Юга. И совет никогда не доверял Эннио, как, например, мне. Именно поэтому ты ни от кого о нем не узнаешь…

– Но ведь мы, старейшины, были рождены на Севере, так? Все без исключения.

– Да. Однако некоторые очень быстро покинули его вместе с другими демонами во время Великого переселения. В те годы в этих землях часто происходили землетрясения, поэтому некоторые ушли туда, где было спокойнее. Я мало знал Эннио, но Эннио много ведал о Юге и был в очень хороших отношениях с Курроном. Пока я был занят правлением, он стал верным товарищем моему брату. Когда я навестил его в 725 году, мне даже показалось, что он считал Эннио более родным, чем меня. А мы с Курроном, между прочим, произошли от одной матери, впитали ее молоко и вместе покинули общину Донт!

– А Уильям… то есть Юлиан… стал для отца словно сыном, – заметила осторожно Йева, вспоминая, как проникся ее отец к рыбаку, сам того не желая.

– Вот именно! Поэтому я настоятельно советовал этому упрямцу усыновить Юлиана, раз уж эти два дара, Куррона и Эннио, оказались столь близки друг другу. Увы, мы не знаем, что на самом деле произошло после Слияния и что в преданиях истина, а что ложь, и потому имеем смутные знания даже о себе. Но закрывать глаза на такие очевидные факты нельзя!

– Вы делились своим предположением с отцом?

– Конечно же, нет!

– Почему?

– Потому что Белый Ворон с его исключительно логическим восприятием мира послал бы меня ко всем чертям! – рассмеялся громко Горрон. – Мне пришлось убеждать его другими доводами, куда более приземленными.

– То, о чем вы говорите, действительно похоже на сказку… Но мы все-таки не волшебные существа и даже невосприимчивы к магии.

От этих слов герцог лишь пуще расхохотался, подскочил с кровати и с лукавой улыбкой обнял графиню, нырнув под одеяло и одежду своими нахальными руками.

– Все мы рождены из магии, что разлилась из шва мира Хорр. А наша невосприимчивость, да и то не ко всему, как оказалось, лишь особенность. Но все мы… Все мы дети мира людей и демонов, рожденные из кровавых обрядов. И об этом никогда не стоит забывать… – шепнул он на языке Хор’Аф, развязывая ленты платья.

Наконец верхнее шерстяное одеяние упало на пол, а за ним – и нижнее. Горрон принялся распускать длинную косу, которая, подобно холодному огню, плясала на бледных плечах девушки, потом поцеловал белые плечи.

– Каким же стал Юлиан? Похожим на Гиффарда? – не обращая внимания на ласки, произнесла Йева.

– Он и так был похож на Гиффарда, ему не хватало лишь опыта и легкого налета аристократизма… – хрипло проговорил Горрон, самостоятельно расшнуровывая и свой кафтан, раз уж ему не стремились помогать.

Глава 3. Осада Корвунта

Говорят, весна – это время жизни. Но военный люд, что служит лорду поколениями, возразит: весна – время войны. По просохшей каменной тропе, обнаженной после сошедшего снега, двигались воины. Их было много, порядка двух тысяч пеших и полутора тысяч конных подкрепления. Хвост колонны волочился где-то в районе Мертвой Рулкии, пересекая ущелье по укрепленному мосту, а первые ряды уже собрались вокруг осажденного города.

Корвунт был наглухо закрыт от внешнего мира уже пару недель. Усиленные в несколько слоев металла ворота заколотили и подперли толстыми брусьями. Задолго до осады вокруг города вырыли ров, упершись в камень, а небольшой бор рядом с городом вырубили подчистую.

Река Малая Рулкия пробивалась между грудой камней и решеток под стеной, снабжая Корвунт чистой водой. Ее поток был быстр, стремителен, отчего осаждающие недовольно ворчали, не имея возможности отравить реку. На широких мостовых стояли требушеты, а из-за прямоугольных зубцов высокой стены поглядывал караул.

– Смотри, Морр, послали очередного переговорщика! – окликнул один караульный другого.

Дозорные мельком выглянули из-за зубцов стены, чтобы не словить стрелу в глаз. От палаточного лагеря, разбитого на расстоянии примерно трехсот васо, куда не доставали требушеты осажденных, выдвинулся всадник на высоком, белоснежном жеребце. Его помпезный красный плащ украшало изображение золотого меча с золотой короной на рукояти. В руках закованный в латы мужчина держал желтый флаг, которым махал из стороны в сторону, призывая к переговорам.

– Позови-ка вождя! – нахмурился караульный.

Впрочем, и остальные дозорные, выглядывая из-за стен, стали отправлять посыльных в таверну. Там, в окружении помощников, сидел пожилой мужчина: широкий в плечах, с лысой головой, в зеленом платье, подпоясанном черным кушаком. Он склонился над столом и обхватил массивную голову мощными пальцами, которыми бы деревья с корнем ворочать, а не править городом.

В просторной таверне горело несколько свечей. Стоял полдень, и солнце через распахнутые двери и окна заливало помещение ярким светом, но вождь Милас был подслеповат, поэтому служанки из харчевни позаботились о нем.

– Господин Меовин! – в таверну с шумом и гамом вломились сразу же несколько дозорных.

– Там опять хотят поговорить…

– Флагом машут! Желтым!

Несколько торговцев подняли головы. Запертые в осажденном городе, они сидели за пустыми столами, с которых подобрали последние крошки, и просто ждали, когда все разрешится. В сезон Аарда через торговую артерию Корвунта проходило множество караванов и одиноких путников. И все те, кто был в городе во время резкого переброса глеофских войск через Мертвую Рулкию, оказались заложниками ситуации. Некоторых, с подозрением на вражеских лазутчиков, посадили в таверну, и там за ними зорко поглядывали женщины и старики, не задействованные в оборонительных работах.

– Не стрелять! – приказал дозорным вождь и грузно поднялся со скамьи.

Люди помчались на улицу и остановили заряжающих требушеты наводчиков, которые уже приготовились закидать сопровождение переговорщика. Камни выволакивали с берега Малой Рулкии и подкатывали по улице к стоящим рядом трем метательным орудиям высотой в пять ярусов.

Вождь покинул таверну и надел на сверкающую испариной лысину подшлемник, потом кольчужный капюшон и шлем. Вместе с дозорными Милас де Меовин поднялся по лестнице на фланкирующую башню у запертых ворот.

Внизу на пританцовывающем жеребце сидел рыцарь в блестящих, как начищенный таз, доспехах. Вождь высунул голову и осмотрелся. И только после того, как убедился, что за валунами не затаились вражеские лучники, обратился к посланцу с желтым флагом в руках. На самом деле флаг был золотым, как считали глеофяне… Золото символизировало мир и благополучие, а также служило цветом переговоров во времена войн.

– Я – вождь Корвунта, Милас де Меовин! – прокричал сверху вождь. – Что вы хотите?

– Я – сэр Лонос Стрикс, барон Аутерлотских земель в Глеофии, мерифий военачальника Кидота Порфилиуса! – пафосно и напыщенно возвестил рыцарь из-под поднятого забрала. – Мы предлагаем вам сдать город! И тогда мой господин Кидот Порфилиус пощадит ваши жизни!

– Мы уже раньше отвечали другому мерифию! Нам нужно время подумать!

– Посмотрите туда! – всадник обернулся и латной перчаткой указал в сторону гор, откуда тянулась вереница. – Мост укреплен, и сегодня через него наши войска пронесли тараны, лестницы и требушеты. Видите? Посмотрите!

Подслеповатый вождь приложил руку к шлему и прищурился. Все перед ним на расстоянии ста васо расплывалось. Но да, он видел движущиеся колонны воинов, которые сливались в сплошной металлический поток. Однако кто конкретно там вышагивал и были ли осадные сооружения – зрение Миласа разглядеть не позволяло.

– Эй, Амин! – он подозвал к себе дозорного. – Ты у нас самый глазастый. Там действительно несут то, о чем сказала эта тупая железяка?

Из-за зубчатой стены фланкирующей башни высунулся Амин, очень худой юноша лет эдак четырнадцати. Он тоже приложил к голове, на которой болтался чересчур большой шлем, ладонь в перчатках. Там, среди гор, спускались многочисленные обозы, которые смогли пройти по мосту через Мертвую Рулкию лишь после того, как его основательно усилили.

– Лестницы вижу… Много повозок. Тащат что-то длинное! А там что-то тянут с десяток лошадей.

– Тьфу… Чтоб их черти выдрали! – в сердцах сплюнул вождь.

Он снова высунул массивную голову за стену и посмотрел на рыцаря. Тот ответил презрительным и высокомерным взглядом, словно сэр Лонос Стрикс стоял не под стеной, а над ней.

– Вы увидели?

– Да. И что? – закричал вождь.

– Скоро мы начнем штурм. У нас достаточно сил, чтобы прорваться в город и стереть вас с Севера! Но, будучи людьми благородными… – рыцарь остановился, чтобы набрать в грудь воздуха для крика, – будучи людьми благородным, мы оставим вам жизни, если вы откроете ворота и сдадите Корвунт!

– У нас есть вода и еда! Запасов хватит на год! – вождь, конечно, привирал. – А стены Корвунта никто и никогда не пробивал и не подкапывал. Под нами камень! Так что готовьтесь встретить здесь старость, сэр Лонос Стрикс!

Через открытое забрало опасно блеснули серые глаза, и мерифий уставился на улюлюкающих горожан Корвунта, чьи головы торчали то тут, то там из-за стены.

– Это наше последнее предупреждение! Если вы не сдадите город, то завтра к закату улицы Корвунта укроют трупы ваших детей и изнасилованных жен! Будьте благоразумны! Подумайте о детях!

– Что вы сказали?! Вас толком не слышно из-под этой жестянки! – ответил громко вождь. – Подъедьте ближе, ради Ямеса, и повторите!

После этих слов он обернулся к стоящим рядом жителям и шепнул:

– Несите горшки… И прикажите сразу же стрелять!

Со стен по лестницам сбежали ловкие молодые стражники, ухмыляясь. А ничего не подозревающий рыцарь, облаченный в полные доспехи, которые, по его мнению, надежно защищали и от стрел, и от копий, с разгневанным лицом подъехал ближе. Его белоснежный жеребец, украшенный красно-золотой попоной с металлической защитой, взрыхлял копытами сырую землю. Гнев и раздражение хозяина передавались и ему.

– Я говорю, что если вы не сдадите город… – Рыцарь подъехал под самые ворота и задрал голову. Отдышавшись, он крикнул: – Тогда вы все умрете! Великая Глеофская империя беспощадна к своим врагам. Но вы еще можете стать нашими союзниками!

– И что нам нужно сделать, чтобы стать союзниками? – с насмешкой в голосе ответил вождь, видя, как по лестницам с горшками в руках поднимаются несколько человек.

– Я же сказал – отворить ворота!

– Но мы их заколотили! – с нарочито глупым выражением лица проговорил Милас, отдавая приказ.

– Черт вас побери! Болваны! Хватит прикидываться! Мы даем вам время до рассвета, чтобы отпереть город. Потом начнем осаду! Вы все умрете!

– У нас уже готов ответ для вас, сэр Понос! – расхохотался вождь.

Со стены швырнули порядка десятка запечатанных глиняных горшков. Несколько из них пролетело мимо рыцаря. Другие попали точно в цель. Глина раскололась, разлетелась в стороны – и дерьмо, кое-где еще теплое, растеклось по сверкающим доспехам.

– Хер вам, собаки плюгавые, а не Корвунт! Хер! – прогромыхал Милас, пытаясь перекричать всеобщий смех.

Народ на стенах заулюлюкал, стал показывать пальцами, крутить дули и хохотать. Везде царило веселье – то, что бывает особенно безудержным в преддверии великого горя.

Опозоренный мерифий, чувствуя, как еще теплые испражнения стекают по шее за подлатник, с отборной руганью пришпорил уже коричневого жеребца и устремился к сопровождающему отряду, ожидающему чуть поодаль.

Скрипнули три требушета.

В стремительно улепетывающего барона Аутерлотских земель полетела груда камней. Но ему повезло, и он добрался до своего лагеря живым в окружении принюхивающихся бледных воинов и оруженосца. Они переглядывались, сдерживая смех от жалкого вида некогда сверкающего рыцаря, по доспехам которого сейчас стекал однозначный ответ Корвунта.

* * *

С тяжелым вздохом Милас де Меовин спустился со стены. Обеспокоенным, постаревшим взором он посмотрел на возведенные баррикады на улицах города, чтобы враги не смогли проехать на конях, на требушеты и, главное, на перепуганные лица людей. Все с тревогой разглядывали бесконечно прибывающие войска и то, как быстро собираются вражеские осадные орудия, готовясь к обстрелу города.

– О Ямес, сколько же их там!

– Река из металла…

– Морр насчитал еще с пару десятков лестниц и несколько таранов!

Вождь окинул взглядом подпертые ворота.

– Что это такое?! – закричал он осипшим голосом. – Хером припереть – и то надежнее будет! Подтащите еще бревна! Усильте баррикады перед воротами и на улицах. Это никуда не годится!

К нему подошел мужчина с вьющимися волосами, подернутыми на висках сединой. Это был капитан охраны, который взял на себя обязанности по управлению обороной. В лучах полуденного солнца сиял его начищенный нагрудник, а кольчужная юбка шелестела, потираясь о поножи.

– Их порядка четырех тысяч пеших и двух тысяч конных, – пробормотал он, склонившись к вождю, чтобы их никто не услышал. – Возьмут Корвунт, затем двинутся к Западному тракту.

– Там что, обрубили мост?

– Сомневаюсь… Мне кажется, глеофяне решили, что с нас начать сподручнее… До нас дольше добираться из Брасо-Дэнто.

– А что с гонцами? – вождь чувствовал себя вымотанным. За последние две недели он так редко спал и ел, что усталость стала его неизменной спутницей.

– Не знаю… Ворон, если его не перехватили, должен был уже прибыть в Брасо-Дэнто, но лорд не поспеет к нам.

Вождь посмотрел на снующих туда-сюда людей, таскавших камни и сооружавших из них баррикады. Другие чистили оружие и одежду. Он тяжело вздохнул, сложил руки за спиной и нервно потеребил массивные пальцы. Затем вспомнил, что на его голове до сих пор по-дурацки надеты кольчужный капюшон и шлем, и снял защиту, передав одному из дозорных.

– Между нами… Насколько я знаю, Белый Ворон встал гарнизоном в Балготте, поджидая неприятельские войска. Я отправил Даута туда две недели назад. У нас есть шанс, Хильд!

– Его сиятельство разве не в Брасо-Дэнто? – удивился капитан охраны.

– Нет. Но никто не знает. И мне кажется, даже эти южные свиньи не в курсе, иначе бы торопились взять нас как можно скорее.

– Но откуда ты это знаешь?

– Мне сообщил об этом один купец, который возвращался из Западного тракта через Корвунт в Глеоф. Он сейчас сидит в таверне.

– Тогда об этом должны знать и глеофяне!

– Сомневаюсь… По словам торгаша, граф прибыл туда как раз перед отъездом купца. Его сиятельство может успеть на помощь, если мы продержимся хотя бы несколько дней…

– У нас нет этих дней, Милас! Ворота пробьют завтра, а наши трупы уже к вечеру будут болтаться на стенах!

– Я и так постарался потянуть время, выпросив неделю на раздумья, – с шумом выдохнул вождь и устало посмотрел на массу людей, спешно готовящихся к осаде. – На все воля божья…

Он уже собирался было пойти в таверну, чтобы поговорить с купцами, прибывшими из Глеофа, и, возможно, выудить еще какие-нибудь полезные сведения, но капитан поймал его за локоть. Повертев головой по сторонам, он едва слышно шепнул:

– Мы можем сдать город, Милас. Тогда нас пощадят.

– Они не пощадят нас, Хильд! Ты совсем сдурел, что ли, на старости лет?! – прошипел в ответ вождь.

– Но они обещали!

– Ты слышал, что сделали с жителями Ламойтета?

– Где это?.. Что за Ламойтет? – капитан охраны покачал головой. Он не знал о таком городе.

– Эка ты ничего не знающий, друг мой, – печально вздохнул вождь. – Это королевский город в Великой Флоасии. Глеофские свиньи тоже обещали им сохранить жизни. Знаешь, как они поступили с жителями, когда те предали короля и открыли ворота?

– Ну и?..

– Отымели баб от млада до стара и всех без исключения убили, а детям перерезали глотки. А всех выживших защитников поставили на площадь и заставили смотреть!

Хильд смертельно побледнел. Его жена была беременна пятым ребенком, а юные дочери вот-вот готовились связать себя браком с достойными мужами города.

– Это могут быть слухи! Если всех убили, то никто бы не рассказал об этом! Верить слухам, друг, – последнее дело.

– А ты хочешь проверить, Хильд? – Милас закашлялся, страдая от весенней простуды. – Готов рискнуть дочерьми и женой? Единственный, кому мы можем верить, – это наш господин! Остается надеяться лишь на него… И на Ямеса.

Покрывшийся испариной капитан стражи с силой сжал губы и пошел дальше раздавать приказы. Он так ничего и не ответил. Какая бы надежда ни теплилась в сердцах людей, все до единого понимали: Глеофу нужны не жители Корвунта, а сам город, имевший важное стратегическое значение. Если падет Корвунт, один из самых защищенных в южных землях Солрага, то Глеоф планомерно начнет отбирать и другие города, пока в конце концов не подойдет к самому Брасо-Дэнто.

В сопровождении десяти человек охраны, вооруженных тесаками и мечами, Милас де Меовин вошел в таверну. Он оглядел поднявших головы путников и торговцев, которые жаждали ответов, теряя время и золото в осажденном городе. Их было порядка двадцати пяти – от одетых по северным меркам неброско до купцов в пестрых одеждах, прибывших откуда-то из земель подле Черной Найги.

– Завтра с рассветом Глеоф начнет штурмовать город! – возвестил Милас поставленным, но хрипловатым от болезни и громких переговоров голосом. – Я знаю, что среди вас есть подданные Глеофа!

Люди молчали и лишь сверлили вождя взглядами. Сказанное знаменовало худшую для них развязку событий.

– Я не стану допытываться, кто откуда… Поэтому попрошу вас всех пройти в темницы, где вы пробудете пару дней. Либо меньше… – вздохнул вождь.

– В тюрьмы? Мы вам что, какие-то провинившиеся? Вы знаете, с кем имеете дело?! – распетушился худой мужчина с длинным носом.

– И с кем же?

– Я Кампасп, известный купец, владеющий двадцатью тремя лавками в Дриаде и Летардии! Как вы смеете сначала морить нас голодом, водить за руку в отхожее место, а потом сажать в узилище? – купец не унимался и злобно смотрел на вождя. Его куцая бородка дрожала от негодования.

– В мои обязанности входит уберечь город от соглядатаев и предателей. Я не буду допрашивать каждого! Так что прошу понять и пробыть в тюрьме несколько дней. Там вас будут хорошо кормить, уважаемые господа! Лучше, чем здесь…

Купцы и путники встревоженно переглянулись. Может быть, действительно здесь сидит соглядатай, который в нужный момент что-нибудь сотворит и облегчит проникновение в город глеофских войск?

– Неужели вы даже больных стариков посадите в грязные клетки? – из угла таверны раздался голос, переходящий в кашель.

Заметив в углу за стоящим в тени столом почтенного старца, вождь пришел в смятение. Не ожидал он, что придется отправить в тюрьмы такую благородную старость… Но затем подозрительным взглядом он скользнул по южному загару, крючковатому носу, карим глазам и пышной бороде.

– Лазутчиком может оказаться кто угодно, – ответил он. – И даже, скорее всего, им будет тот, на кого не думаешь.

Старец закашлялся в удушающих приступах.

«Этот и пару дней в тюрьме не протянет», – встревоженно подумал вождь. А вслух сказал:

– Хорошо. Те, кто плох здоровьем, останутся здесь, под присмотром нескольких вооруженных людей. Но не ждите лучших условий! Даже наоборот: любое неосторожное действие – и вы познакомитесь с собственными кишками! Понятно?

– Спасибо тебе за понимание, да хранит тебя Ямес, – прошептал старик, не переставая хрипло кашлять.

– Что же ты забыл в дороге, старый? – спросил вождь.

– Мой сын, как только я постарел и стал немощен, выгнал меня из дому… Вот я и иду теперь куда глаза глядят, кормлюсь чем придется, сплю под открытым небом и там, куда запустят добрые люди…

В таверне повисло гнетущее молчание. Оставлять старых родителей было нарушением главного завета Ямеса. Именно поэтому все без исключения смутились, повесили головы и задумались о собственных детях. Даже знаменитый торговец Кампасп с горечью вспомнил своего наглого сына, который лишь требовал от отца, но ничего не давал взамен.

– И еще, – добавил вождь, – тюрьма будет самым безопасным местом во время осады.

Теперь Кампасп и другие торговцы смотрели на вождя иначе. Из-за стола стали подниматься люди. Деловито переглядываясь, они направились к выходу в сопровождении восьми стражников. Двое же из них остались следить за тремя чужестранцами: массивным торговцем, худосочным коротышкой и больным стариком.

* * *

Вскоре таверна опустела. Лишь женщины привычно оттирали тряпками и так чистые столы, да двое охранников подозрительно зыркали из-под добротных шлемов на оставшихся иноземцев. Вскоре было решено, что никто из троицы не представляет опасности, а потому местные жители принялись болтать между собой, не обращая внимания на тихо шепчущихся в углу. Как знать, возможно, это последний разговор в их жизни?

– Почему ты не пошел в тюрьмы? – спросил первый, толстый, судя по облику купец.

– Тюрьмы находятся под землей. Я слышал о требушетах, – отозвался второй, коротышка, и снял с головы широкополую шляпу.

– И что?

– Вход в темницы могут обвалить случайным попаданием. А я не хочу сгнить там заживо…

Купец лишь презрительно хмыкнул, оглядев совсем невысокого, но крайне серьезного приятеля по несчастью, одетого в длинное коричневое платье с накинутым поверх желтым табардом. Затем он оценивающе посмотрел на его шляпу, сшитую по последней глеофской моде.

– Отчего же вы сами не спустились в тюрьмы? – спросил вдруг смуглолицый старик.

– На мне одежда южных купцов. Меня не тронут! – безапелляционно заявил толстяк, крутя на пальцах агатовые кольца. – В отличие от тебя, оборванец! Всех слабых и немощных всегда убивают первыми!

И он довольно гоготнул, отчего проницательный старик заметил в уголках его губ мелькнувший блеск длинных клыков.

– Как же вы это узнали, почтенный? – по лицу старика скользнула улыбка.

– Так же, как ты перестал резко кашлять. Чудом! – отозвался купец с жесткостью в голосе.

– Я не хочу провести последние дни своей и без того полной лишений жизни в сыром помещении. Увы, пришлось обмануть… Каюсь…

Тщедушный вид этого утомленного дорогой и тяготами человека успокоил купца, и он потерял к нему всякий интерес. Но теперь уже карие ясные глаза старика неотрывно следили за всем происходящим в таверне, порой останавливаясь на каждом невольном участнике осады.

– Есть ли разница, где проткнут брюхо мечом: в темнице или таверне? – вновь хмыкнул первый, грузный, и обратился к низенькому: – Может, под завалами лучше помереть, а? Как тебя зовут?

– Баддас. А тебя?

– Фин.

– Откуда ты, Фин? – второй уставился на желтые одеяния.

– Из Морайи.

– Надо же… – протянул довольно Баддас и потер деловито ладони. – Как показывает себя наследник Эадеса, юный Эадор? Они не уменьшили налоги для лавок на Белой площади, как обещали? Ты был на рынке, его расширили, да?

Толстый Фин промолчал. Не зная ответа, он нахмурился и пожевал губу.

– Много вопросов, – наконец буркнул он. – Что тебе с того, снизили ли налоги? Поговорить больше не о чем?

– Ну как так… – в смятении пробормотал низенький Баддас. – Это же основа нашего дела, костяк! Тебе это должно быть интересно в первую очередь, если ты прибыл оттуда и торгуешь там. Разве нет?

– Мне плевать! – вспылил Фин. – Да и зачем тебе такое знать? Ты же из Глеофа. Вон, шляпа глеофская…

– И вовсе нет, – помотал головой Баддас. – Желтый цвет – это также символ Летардии. Я из Солнечного Афше. Считай, твой земляк. А шляпу… – он повертел в руках коричневый головной убор, помял поля из плотного хлопка, – прикупил в Йефасе. Между прочим, весьма хороша от дождя!

– Так тебе не все равно ли, где дохнуть, а? – неожиданно сменил тему Фин.

– Я не собираюсь умирать, – пожал плечами Баддас.

– То есть здесь, в таверне, посреди ожесточенной осады, ты собираешься жить, а там, в темнице, боишься умереть от какого-то колдовского обвала?

– Нас спасут… Господин Тастемара, знаменитый Белый Ворон, скоро прибудет сюда со своим войском. Оставшись здесь, я буду жив, а попав в темницу, могу умереть, если вход в подземную тюрьму рухнет из-за выстрела требушетом.

– Пффф… Слышал я треп воинов! Белый Ворон прибудет сюда лишь через неделю! И то в лучшем случае, – возвестил насмешливым тоном толстый купец, поднимая брови. – Конечно же, он спасет твой изъеденный воронами, символами этого чертового графства, труп…

– Нет… Когда я покинул Балготт, он как раз прибыл туда со своим войском. Я рассказал об этом вождю, и он успел отправить гонца до того, как город окружили. Как думаете, почему весьма мудрый управитель Корвунта так долго тянул время, когда давал Глеофу призрачную надежду на сдачу города? Он просто пытался выждать время, когда придет лорд. А их лорд, поговаривают, непобедим в чистом поле.

С лица купца сползла наглая ухмылка, и на его оплывших щеках появился белый оттенок страха. Фин заметался взглядом по таверне. Зато смуглый старик, напротив, чуть приосанился и задумался о чем-то своем, вероятно, сказанное его вполне устраивало.

– Эй, старик. Как тебя зовут? – обратился к нему низенький Баддас. – Ты так и не назвался…

– Ах, нужно ли вам знать, почтенные, имя того, кто, возможно, умрет с рассветом? Или в полдень… Когда там пробьют ворота?

– Наоборот! – произнес деловито Баддас, поглаживая края желтого табарда. – Мы с тобой останемся живы, потому что решили сидеть в этой таверне, а не спустились в тюрьмы. Так как твое имя?

– Зостра, – улыбнулся старик. Его теплые карие глаза блеснули в рассеянном свете таверны, где горела лишь пара свеч. Сами двери прикрыли, чтобы никто не покинул помещение.

– Откуда ты, Зостра?

– Уже ниоткуда… Я Зостра, просто Зостра… – с печальной ноткой в голосе ответил путник из Нор’Алтела.

* * *

На следующее утро

Всю ночь, густую и непроглядную, никто из жителей Корвунта не сомкнул глаз. Трех чужестранцев, под разными предлогами отказавшихся находиться в темнице во время осады, отвели в комнату постоялого двора этажом выше харчевни. Предварительно их проверили на наличие оружия и, убедившись в том, что они не представляют опасности, посадили под замок. Пленники устроились на трех дощатых кроватях, а в углу на табуретках расположилась охрана – два нескладных юноши, вооруженных тесаками.

В самой таверне пили люди. Пили понемногу, потому что все, что можно было, уже вскрыли и осушили, но вождь Милас выдал из личных запасов с десяток бочонков сухого вина, которые хранились у него около пяти лет. И благодарные защитники города делали по несколько глотков хорошего напитка, поставляемого из Солнечного Афше, и передавали деревянную кружку дальше.

С середины ночи начался обстрел города из осадных орудий. Пока еще не в полную силу: осаждающие только пристреливали орудия. Тем не менее их наводящие смогли разломать один из защитных требушетов. В свою очередь, требушетчики Корвунта тоже не остались в долгу и поразили два метательных орудия глеофян, разнеся их в щепки и ранив двух людей.

Камни летали над головами перебегающих из здания в здание жителей. Порой они попадали в какого-нибудь несчастного, враз сминая и ломая его.

* * *

С восходом солнца из лагеря неприятеля донеслись бой барабанов и протяжный вой медной трубы. Этот звук отозвался гулким эхом в сердцах защитников Корвунта, и, бледнея и сжимая в руках луки, пращи и арбалеты, они метались испуганными взглядами по своим не менее испуганным товарищам. Некоторых бравых ребят прошибал холодный пот, других тошнило у всех на виду. Все понимали, что металлическая река из доспехов за городом покроет их и утопит в себе, как только ворота будут пробиты.

Уже несколько лет Филипп фон де Тастемара держал в городе внушительный гарнизон лучников, а потому в луках и стрелах, а также в доспехах и мечах недостатка не было. Часть арбалетчиков переползала баррикады и пряталась в комнатах на вторых-третьих этажах, чтобы оттуда, из окон, давать отпор неприятелю, когда он ворвется в город и пойдет по улицам. А в самих домах, подперев двери мебелью, сидели и молились Ямесу женщины и дети. Им только и оставалось, что уповать на высшие силы…

В воздухе чувствовалось напряжение. Многие нарочито весело смеялись, хохотали над самыми дурацкими шутками друг друга, говорили глупо и невпопад. Словно тонкая нить растянулась над Корвунтом. И с каждым часом она натягивалась все сильнее, грозя вот-вот лопнуть с оглушительным звоном, – ожидание изматывало больше, чем сам бой.

Но время шло, а штурм так и не начинался… Измученные и испуганные люди не знали, куда себя деть, и принимались по третьему или четвертому кругу полировать тряпками оружие, одергивать кольчуги и кирасы и воздевать к небу глаза в очередной молитве Ямесу.

Звук барабанов и трубы затих. Где-то в паре васо от капитана охраны Хильда пролетело каменное ядро, снесло со стены какого-то неудачливого юношу, который не вовремя привстал, и с грохотом раздробило стену прачечной.

– Да упокоит твою душу Ямес, – прохрипел Хильд.

– Лучники! Там лучники!

– Они готовятся стрелять!

По команде те, кто были на улицах города, попрятались, а защитники на стенах, где не помещался весь гарнизон, укрылись за зубцами и прижались к холодному камню. В воздух взмыла туча вражеских стрел. Под их прикрытием к городу двинулся таран, защищенный треугольным настилом из досок. Стенобитное орудие волочили два десятка пыхтящих воинов.

Надрывно завыли трубы.

– Убить тех, кто тащит таран! – закричал Хильд. – Зажечь огонь!

Люди пытались высовываться из-за стен и стрелять в тех, кто прятался под заграждением из досок стенобитного орудия. Воздух наполнился оперенным свистом смерти. В ров вокруг Корвунта полетели связки мокрого хвороста для налаживания переправ. Глеофяне под защитой круглых щитов подтаскивали к стенам огромные, связанные между собой лестницы с крюками на концах. С луков защитников в сторону тарана с щелканьем начали срываться зажженные стрелы.

Наконец пламя расползлось по доскам, и глеофяне с воплями выбежали из-под защиты, которая превратилась в ловушку.

К стенам пытались приставлять осадные лестницы. В нападающих летели камни и стрелы. Люди на галереях, когда какая-нибудь метко пущенная стрела попадала в зазор между доспехами, падали и разбивались. Их тела поглощало море атакующих, что волнами накатывалось на Корвунт. Повсюду слышались крики и стоны. Неосторожно высунувшегося из-за зубцов юношу пробили сразу две стрелы, вонзившись в голову через подбородок, еще не ведавший бритвы.

Звякнул металл о холодный камень – одна лестница зацепилась крюками за стену. Когда по перекладинам уже вовсю поползли десятки нападающих, защитники перекинули крепленное к цепям бревно. С хрустом, ломающим доспехи и лестницу, бревно протащилось вдоль стены, смахнуло незадачливых глеофян – и брус подтянули обратно.

В комнатке над таверной царило напряжение.

– И где твой Белый Ворон, а, Баддас?! – с издевкой проревел Фин, сидя на кровати.

Низенький Баддас, прибывший из Солнечного Афше, не ответил, а только вздохнул. Дрожащие юные стражи, зажав тесаки в руках, прислушивались к звукам осады. Даже до далекой от главных ворот таверны доносились крики и молитвы.

* * *

Время ползло… Отныне течение его измерялось не часами, а смертями тех, кто погибал на стене и у стен. Нападавшие потеряли несколько таранов. Лестницы умудрялись откидывать. Две спалили. Казалось, жители Корвунта отбили первую волну. В конце концов глеофские войска и правда отхлынули поредевшей волной обратно к лагерю со стонами и проклятиями – живые волокли на себе раненых, пока защитники осыпали их бранью и стрелами.

– Южные свиньи!.. – устало проговорил Хильд, спускаясь со стены с луком в руках. – Скольких мы потеряли, Генри?

– Пока сорок три насчитали! Может, больше, если кого шальное ядро задело где-нибудь в городе.

– Хорошо… С их стороны умерло как минимум в десять раз больше, – капитан охраны окинул изможденным взглядом тех, кого уносили стражи, и его суровое лицо скривила мрачная ухмылка.

* * *

В полдень, когда солнце в ясном небе еще холодным светом ласкало гористые равнины, глеофское войско снова пошло в наступление. Прозвучал знакомый отвратительный гул барабанов. Защитники уже сидели на галереях и поджидали свою смерть, сжимая до боли в руках луки, а бледные как полотно лица обращая к небу в молитве Ямесу.

– Что же делать? – прошептал сам себе трясущийся юноша.

Всего пару часов назад он отнес тело старшего брата в старый амбар, к остальным погибшим защитникам города. И с тех пор взгляд мертвых немигающих глаз преследовал его, будто предрекая скорую гибель… Многие порывались воздать мертвым почести и похоронить, но вождь запретил, сказал, что силы нужно беречь для защиты живых, а мертвые могут подождать.

– Бороться! – зычно ответил Милас де Меовин, стоя рядом. – Ради детей, ради нашего будущего.

– А у меня еще нет детей, господин…

– Болван ты, Зортон! – рявкнул вождь. – Авось и матери у тебя нет? И отца? И двух братьев с тремя сестрами? Да?!

Юноша сглотнул подступающий к горлу ком. Он сообразил, что ляпнул глупость, потому промолчал – только вздрогнул под укоряющим взором и сжал до хруста в пальцах верхнее плечо лука. А потом вдруг поглядел направо.

– Господин! Господин! – завопил он. – Смотрите! Вы видите, господин Меовин? Туман, к нам идет туман! – не выдержав, юноша разрыдался. – Это сама смерть, насланная не иначе как Граго. О Ямес!

Ответа не последовало.

Милас расширенными от ужаса глазами глядел на запад, на острые вершины гор, откуда стремительной змеей ползло через поля молочное облако. Ползло целенаправленно к Корвунту. Под грохот свирепых барабанов и надрывный вой трубы, под радостные вопли неистовых глеофян, которые хотели женщин, крови и наживы.

– Туман? В такое время? – взвыл Генри. – Чертячьи потроха, за что?!

Одновременно с тем, как из лагеря выступила первая волна атакующих, клубы тумана коснулись стен и заскользили вверх, цепляясь за камни. Пелена молча пожрала город, гуляя промеж домов и слушая молитвы насмерть перепуганных жителей.

– Что за туман? – воскликнул Хильд, осторожно выглядывая из-за стены. – Как это нам не на руку… Чтоб их черти подрали!

– Даже природа против нас, – простонал в ужасе Милас, спустившись с галереи. – О Ямес, о господин граф… Где же вы?

За высокими каменными стенами послышалась возня, точно жуки копошились в листве. Доспехи бряцали. Металлическая оковка лестниц отдаленно звякала в тумане – это глеофяне волокли лестницы и таран, скрываясь в плотной мгле. Мужи Корвунта привставали из-за каменных парапетов и вглядывались в завесу, пытаясь различить хоть что-то.

Свист.

Дождь из вражеских стрел накрыл галереи. С истошными воплями посыпались наземь защитники города, подобно сухой листве, сорванной с ветвей сильным ветром. По шлему Хильда чиркнул наконечник стрелы, но отскочил, скользнув по гладкому навершию, украшенному пучками вороньих перьев. Вибрацию от удара погасил мягкий подшлемник. Пошатнувшегося капитана охраны успели схватить за грудки, прежде чем тот рухнул вниз, в серую тьму.

Везде царили хаос и неразбериха.

– Куда стрелять? Противника будто и нет! – вскрикнул натужно Генри. – Стрелы! Несите еще стрелы! – Натянув тетиву, он спустил стрелу, которая улетела в пустоту, и взялся за последнюю. – Точно в воздух стреляем и боремся с ветром… Лестница! Чертовы потроха, скиньте лестницу! Справа от воротной башни!

Из завесы вынырнул таран и с грохотом ударил в ворота. Те выдержали. Но все понимали, что после ста ударов даже укрепленные металлом створки начнут трескаться. Люди закидывали огнем таран, но тот продолжал ломать ворота, хотя по треугольному навесу уже расползлось пламя.

* * *

– О-о-о-о… – улыбался Фин, прислушиваясь из комнатушки таверны. – Крики ужаса… Скоро агония смерти расползется по этому жалкому городишке! Уже вот-вот начнут резать глотки сначала мужикам, потом детям, пока будут насиловать баб. Запах крови. Зловоние обделавшихся тел… – Он с шумом втянул воздух.

– Мы отобьемся! – воскликнул перепуганный юноша, изо всех сил сжимая рукоять грубого тесака, поскольку лучшее оружие передали защитникам.

– Увы, но нет… – пожимая плечами, ответил купец.

Все произошло в одно мгновение. Очень ловко для своего полного телосложения купец подскочил с кровати и в один прыжок оказался около охраны. Охранники были уверены в своей защищенности: торговца обыскивали, но у того при себе не было ни кинжала, ни короткой дубинки. Однако оружие ему и не требовалось. Рыхлые пальцы за секунду обвились вокруг шеи одного юноши и сломали ее, будто тонкую палочку. С оскалившимися клыками, демонстрируя свою демоническую сущность, торговец выхватил из ослабевших рук тесак, и невидимое в полумраке лезвие устремилось к опешившему второму охраннику.

– Ашшья’Халифьнштээрн!

В окутанной туманом комнатушке голос говорящего звучал как вкрадчивый шепот, но зловещие слова отозвались гулким эхом в сердцах присутствующих.

Фин дернулся, надрывно вскрикнул и упал замертво. И даже оружие, замерев на полпути, осталось лежать в его пальцах, странно окаменевших.

Стоя у кровати, Зостра глядел на вампира свысока. При виде утратившего всякий страдальческий вид старца, который вдруг продемонстрировал все свое ранее сокрытое величие, Баддас и охранник задрожали. Вокруг длинных пальцев Зостры ра’Шаса, оплетая их, вился сгусток чистой энергии.

– Колдун! – крикнул Баддас.

– Маг, – поправил Зостра.

И принялся обыскивать убитого, поглядывая на перепуганных насмерть людей, как бы те чего не сотворили, в конце концов обнаружив то, что его заинтересовало.

– Ага, рассеивающий камень, – маг достал невзрачный камешек из кошеля. Такой легко пронести мимо любой стражи. – Значит, он должен был в согласованном месте положить артефакт, чтобы проделать огромную брешь в каменной стене, если вдруг это не выйдет у самих колдунов. Хитро, хитро, как запасной план… Но вот исполнитель попался дубоум!

Через распахнутое окно сочился туман, как голодный бестелесный грим. Перепуганные люди протягивали вперед руки, не видя собственных пальцев.

– Что за туман… – прошептал в ужасе Баддас, теряя очертания Зостры, хотя тот стоял совсем близко. – Это вы сделали, господин?

– Нет, но природа этого тумана колдовская. Если уж Глеоф решил воспользоваться в войне плодами южных наук, то рассеивающим камнем дело не ограничится, – прошептал сам себе Зостра, раздевая убитого охранника. – Нужно уходить из Корвунта, пока есть такая возможность. Этот город уже мертвец, который пока об этом не догадывается.

С кряхтением маг снял с мертвого юноши подлатник, кольчугу и шлем-полумаску с подшлемником, а затем быстро переоделся – лишь пышная белоснежная борода торчала из-под наголовника. Потом он смерил величавым взглядом притихших купца с охранником и покинул комнатушку. Раздались быстрые шаги. Зостра обернулся, за ним по темному коридору бежал Баддас, приподнимая полы коричневого платья и желтого табарда. В руках у него трепыхалась полюбившаяся глеофская шляпа.

– Подождите, господин… Подождите! – умоляюще посмотрел он на мага.

– Зачем вы следуете за мной? А как же ожидание знаменитого Белого Ворона? – глаза старика улыбались.

– Он, вероятно… не поспеет…

Звуки тарана стихли. Над городом воцарилась тишина, прерываемая лишь периодическим свистом шальных стрел. Зостра и Баддас покинули таверну, прошли сквозь харчевню на первом этаже между столами, где в углу притаились несколько женщин. Отворив скрипучую дверь, смуглый старик без раздумий нырнул в туман. Около постоялого двора в стойлах нервно водили ушами кони. Как ни в чем не бывало маг развязал узел чембура, взял под узду кобылу и, не тратя время на седлание, повел за собой. Его примеру последовал и беспокойный Баддас, дрожащими пальцами с трудом освободивший от привязи гнедого жеребца.

– О Ямес! – прошептал тихонько купец, стараясь не потерять в туманных хлопьях могущественного мага, в чьей силе он почему-то не сомневался. – Ни черта не видно! Злые силы Граго, тут не умереть бы, споткнувшись.

– На то и расчет… Рассеивающим камнем невозможно воспользоваться вампиру, а значит, туман – это лишь прикрытие для колдунов, чтобы подобраться к стенам, – пробормотал маг из Нор’Алтела и оглянулся сквозь прорези в шлеме. – Лобовая атака совершена для отвлечения внимания. Это было бы понятно всем южанам, но северяне совершенно не мыслят в магических науках… Так что глеофяне так самонадеянно напали первой волной без магической завесы лишь для того, чтобы сконцентрировать все силы защитников на Восточных воротах. Основной удар будет нанесен в другом месте…

– В каком же, господин?

– В любом.

– Тогда нам нужно успеть уйти!

– Только на это и надежда, – прошептал сам себе Зостра.

Словно в подтверждение, что надежды на спасение нет, с восточных ворот донеслись громкие вопли упавшего со стены защитника.

Между тем воодушевленные глеофяне подтаскивали к воротам очередной таран, пока защитники Корвунта сталкивались друг с другом в тумане и хлопали глазами. Их ноги сами собой спотыкались о трупы и баррикады. Стрелы улетали в пустоту. Все теряли друг друга. Из-за начавшейся паники никто не обратил внимания на старика в доспехах и испуганного купца, которые шли к задним воротам, расположенным почти вплотную к реке. Туда невозможно было подволочь ни таран, ни лестницы из-за крутого спуска, усеянного громоздкими валунами. В мирное время задними воротами пользовались лишь сами жители, чтобы попасть на поля и к далекому лесу. Сейчас, во время осады, двери и вовсе намертво заколотили.

В западной части города практически никого и не было. Лишь несколько дозорных в тревоге прислушивались к отдаленным звукам осады.

Зостра одной рукой играл с рассеивающим камнем и ласковым голосом успокаивал кобылу. Копыта тихо цокали по каменной дороге. Помня слова мага о камешке, Баддас понимал, что хочет сделать этот могущественный человек, но молчал и тихо следовал за ним в надежде, что сможет выбраться из охваченного агонией и туманом города, который вот-вот зальют реки крови. Как и все вокруг, Баддас хотел выжить любой ценой.

Раздался далекий грохот тарана. Дозорные на задних воротах вздрогнули и беспомощно вытянули вперед руки, мгновенно пропавшие в белесой мгле.

– Кто там? – неожиданно спросил один.

Зостра остановился, подойдя к запертым воротам. Купец Баддас заволновался, посчитав, что страж на стене услышал цокот лошадиных копыт. Но нет… Дозорного привлек шум иного рода. Перевесившись через стену, он посмотрел куда-то вдаль, словно пытаясь взором раздвинуть плотную завесу.

– Ты слышишь? – толкнул он в бок другого. – Там кто-то есть! Чертячьи потроха, ничего не видно…

Второй дозорный тоже прислушался. И действительно, к неприступной с этой стороны города стене двигался отряд всадников. Именно отдаленное ржание, а также лязг металла дали понять, что кто-то приближается. Зостра и Баддас тоже замерли, и в глазах первого блеснула тревога. Дозорный достал лук из черного тиса, натянул тетиву и пустил стрелу наугад в туман. Стрела исчезла с оперенным свистом. Ничего… Дозорный навострил уши и повторно выстрелил. И тут наконечник звякнул по железу – это стрела попала в чьи-то доспехи.

– Хошш, скажи вождю! Скажи! Нас…

Из его глотки донесся хрип, и, хватаясь за горло, он упал за стену, к ногам Зостры и Баддаса. Вслед за ним рухнул, как скошенная трава, и второй дозорный. На беглецов уставились две пары глаз, потерявших всякую осмысленность.

Воцарилась тишина, лишь неизвестный отряд приблизился с другой стороны стены и затих.

– Плохо дело, – пробормотал Зостра и тяжко вздохнул. – Опоздали. Значит, тот соглядатай должен был помочь убрать стену именно здесь, у Западных ворот.

Бросив поводья кобылы, он отступил на несколько шагов назад. Карие глаза архимага из Нор’Алтела подернулись дымкой, руки поднялись до уровня груди и пальцы растопырились. Тишину, разбавленную далекой осадой, прорезал ясный голос. Он шептал на Хор’Афе заклинания, что текли рекой из его напряженных губ и сливались в одно длинное слово. Вокруг него закрутился воздух, вырос воронкой, которой, водя руками в плавных движениях, играючи управлял Зостра. Воронка все росла, ширилась, разрывая ватные хлопья колдовской завесы, и вихрем разошлась в стороны теплым южным ветром. Зашипело, зашкворчало… Пелена нехотя рассеивалась.

Почувствовав толчки ветра в спины, осажденные развернулись и вскрикнули от неожиданности. На их глазах мгла в один миг поредела и в конце концов испарилась. И вот над Корвунтом воссияло яркое солнце! Глеофяне вздрогнули и в растерянности замерли под стенами, озираясь по сторонам. Куда делась их волшебная защита?

– Бей гадов! – закричал радостно Хильд, когда металлическое море обнажилось. Он ухватился за лежащие у парапета стрелы. – Стреляйте! Убить всех! Убить!

В войска Глеофа сразу же полетел прицельный шквал стрел, косивший их без разбора.

Маг Зостра продолжал шептать заклинания, покачиваясь с прикрытыми глазами. Он сжал рассеивающий камень, и тот осыпался трухой в старых пальцах; крошка попадала наземь и, заискрившись на секунду, потухла. Наконец маг открыл глаза и устало вздохнул. Бежать некуда, придется помогать.

– Сообщи вождю, пусть пришлет сюда лучников, как можно больше. Иначе мы все погибнем!

Закивав, Баддас стремглав бросился искать нужного человека. На западной галерее завопили дозорные, потому что исчезнувшая пелена обнажила планы врага. Со стен уже увидели, как основное войско Глеофа обходит Корвунт и стягивается к другим воротам в город.

Перед заколоченными вратами впереди войска стоял чужеземный отряд – десять всадников в доспехах, укрытых белыми раздвоенными плащами. Между зазорами их лат со змеиными узорами проглядывали нарядные одежды с желтым шитьем по рукавам и горлу. Самый нарядный из этой десятки, предводитель, выехал вперед и посмотрел на стоящих на стенах людей, которые натягивали тетиву. Его властные глаза обещали им скорую смерть! И вот он в злом жесте выбросил вперед руку, а его укрытые шлемом губы что-то зашептали – тяжелое, страшное.

Но ничего не произошло.

Колдун оторопел. Рядом пролетело несколько стрел, которые ударились о невидимый магический щит и попадали наземь. С губ чужеземца сорвались новые демонические слова, сотрясая воздух раскатами энергии! Но все было тщетно, и дозорные продолжали пускать стрелы как ни в чем не бывало.

Пока колдуны пытались сообразить, что произошло, и переглядывались, Зостра стоял и качался, спрятавшись под навесом каменного дома, чтобы не стать жертвой удачливого вражеского лучника. Он-то понимал, в чем дело! Благодаря заклинанию, он слышал, что происходит с той стороны стены, – речь чужеземцев была ему знакома. Так разговаривали в его родных краях.

Наконец несколько колдунов спрыгнули с коней и под защитой барьера подошли к воротам. В руках они держали простые серые камни с едва очерченными рунами. Артефакты были уложены, и колдуны, отступив на некоторое расстояние, произнесли заклинания на Хор’Афе. Однако, вместо того чтобы проделать в стенах проем, поглотив пространство вокруг себя, камни лишь вспыхнули, как падающая звезда на небосводе, и осыпались трухой.

Зостра ра’Шас снова торжествующе усмехнулся.

– Этот город защищает могущественная магия! – воскликнул на расиандском языке чужеземец, глава отряда. – Невероятно! Откуда на этом диком варварском Севере магическая защита? Откуда? Что за шутка Прафиала?!

Тем временем половина глеофян с мечами, тесаками и копьями наперевес уже обошла город и теперь стояла у Западных ворот. Злорадство играло на их лицах, ведь они планировали обрушиться смертью на Корвунт, когда в его стенах появится магический пролом. И все должно было быть уже готово… Но что-то пошло не так…

– Суйгурия, что происходит? – сэр Лонос Стрикс подъехал к южным наемникам. – Почему пропал туман? Мы уже должны быть в городе, господа маги! Где ваша обещанная помощь?

– Ждите, – процедил сквозь зубы с явным акцентом Суйгурия Авари, глава колдунов.

Тем временем к Зостре подбежали жители вместе с Миласом. Новость о перебросе войск к задним воротам разлетелась взбалмошной птицей. Впереди вождя скакал купец Баддас, тыкая пальцем в стоящего под навесом мага. Людей сковал ужас! На старика с искрящимся вокруг него потоком Неги смотрели неверяще, со смесью страха и гнева. Кто-то нервно теребил рукоять тесака. Шептались, тыкали пальцами.

– Кто вы? – обратился к старику Милас, стоя на расстоянии в несколько васо. – Что творите?!

– Я… не могу долго говорить… – Зостра прервал свою длинную речь. – С той стороны отряд наемников с Юга. Я сдерживаю их заклинания. Мне уже не хватит сил убить их… Постарайтесь повредить луками и отогнать, иначе очень скоро… я выдохнусь – и стена будет проломлена!

Сконцентрировавшись, Зостра продолжил бормотать непонятные слова. Руки его тряслись, а карие глаза потухли.

По ту сторону стены колдуны сняли свои латные перчатки и, смазав руки защитной мазью, испускали из пальцев молнии и струи огня. Им по-своему вторили глеофские лучники. По приказу зазвенела тетива, и в небо поднялась туча стрел, нависла над Корвунтом, осела об укрывший его щит и рассыпалась на сотни радужных всполохов. К ногам стоящих близко к стене колдунов шлепнулись обгоревшие наконечники. Пока продолжались попытки пробить защитную магию, вождь Милас вбежал на галерею и увидел, как беснующееся алое пламя расползлось по невидимому барьеру вокруг стены, как молнии яркими вспышками беспомощно бьются обо что-то, чтобы тут же бесследно раствориться. Миласу никогда не доводилось видеть ни магов, ни того, на что они способны… Но поскольку страшное колдовство не наносило городу никакого вреда, он, будучи человеком неглупым, понял: смуглый старик действительно защищает их.

– Не подпускайте никого к магу! – закричал Милас, прикрывая правое ухо от треска. – Только он отделяет нас от южан! Лучников – на галереи! Живее, живее! Хильд, прими командование!

Сосредоточенного мага спрятали под щитами с изображением ворона с распростертыми крыльями. Изумляясь тому, что вражеские стрелы бьются обо что-то невидимое и осыпаются вниз, лучники на стенах начали стрелять. И их стрелы спокойно летели в сторону глеофской армии, не встречая никаких препятствий на пути, отчего защитники ухмылялись от уха до уха.

Растерянный строй врагов стал редеть. Магический барьер вокруг города полыхал, трещал под натиском огня, молний и стрел, но продолжал держаться.

Решительность глеофян стала падать, пока не исчезла окончательно. Наконец они отошли от ворот, бросив ненавистных им южан на волю судьбы. Но стрелы продолжали колоть и кусать в зазоры доспехов, и глеофяне поглядывали с яростью уже не на стены, а под них – на нерадивых магов.

– Чертова наемота! Как же был прав герцог Круа! О Ямес, на кой черт мы с ними связались! Позор! – мерифий Лонос Стрикс ругался на растерянных колдунов. А когда попробовал подъехать к ним, то голова его белоснежного жеребца уперлась в щит, и от этого барон сделался еще свирепее.

У колдунов ничего не получалось. Они продолжали свои тщетные попытки лишить город магического щита, чтобы потом, благодаря камням, рассеять стену. Им за это заплатили… Их привезли из далекого Юга, чтобы взять хорошо укрепленный город, который совсем незнаком с магией. Но единственное, что теперь у них выходило, – это браниться.

Наконец Суйгурия Авари приказал отойти. На них сыпался шквал стрел, их щиты искрили и подергивались зыбкими волнами. Неожиданно один из щитов лопнул, и удачливая стрела попала в зазор шлема одного колдуна, который со вскриком рухнул наземь, где и скончался.

– Так их! Бей! – кричал вождь, наблюдая страх в строю неприятеля.

С главных ворот донесли, что враг прекратил попытки прорвать защиту. Там умудрились не только отбиться, но и отправить к Ямесу множество глеофян, оказавшихся не вовремя без защиты белесого тумана. Во рвах и перед воротами остались с пару тысяч тел, истыканных стрелами и обожженных смолой. Знаменем поражения стали торчащие из груды трупов сломанные лестницы и несколько объятых пламенем таранов.

Зостра открыл глаза и покачнулся. Его подхватили множество рук одновременно. Некоторые из них потом отдернулись, люди поплевались, начали шептать молитвы, но потом снова взялись за мага, исполняя приказ.

– Дайте ему воды!

– Принесите воды старику!

К пересохшим губам мага поднесли сразу несколько кожаных фляг, и старик, не проверяя питье на яд, что едва не прикончил его на Юге, сделал пару глотков. Весь запас его сил был исчерпан – больше он не мог помогать в защите, пока не восстановится. Зостру повели в сторону постоялого двора, пока на него мрачно глядели из окон, проемов домов и баррикад.

* * *

Тем временем войско Глеофа медленно обошло город и двинулось обратно к лагерю. Ряды осаждающих изрядно поредели. Из шатра к ним выскочил взбешенный пожилой мужчина с символами меча и короны на длинном плаще.

– Что случилось?!

Сняв шлем, Суйгурия нервно пожевал губу и забегал глазами по лагерю.

– Там маги, Кидот… Маги!

– Что за чушь! – возопил военачальник на расиандском языке, непонятном глеофянам. – Здесь не может быть магов, Суйгурия! Что ты такое несешь!

– Но они тут оказались, – ответил колдун.

– Но не с десяток же! Где… где еще один из твоих?

– Погиб. Возможно, там один маг, но могущественный и очень умелый! Он владеет заклинаниями пропускного щита и мертвых артефактов… А это высокая школа, Кидот! – Суйгурия на мгновение замолчал, задумавшись, а затем обреченно добавил: – Мы истратили все силы…

– Вернитесь, проломите чертову стену! – продолжал вопить военачальник. – Мы не можем так опозориться! Из-за вашего опоздания мы и так отложили осаду почти на неделю, а теперь еще это!

– Нужен отдых.

– Маги в городе тоже отдохнут! – рыкнул Кидот. – Ты не понимаешь, что ли, болван, что если мы не возьмем город, то Белая Змея потеряет влияние на Севере! Нам должно показать свою умелость! Гиратион ждет от нас благих вестей!

– Да… Я понимаю.

– Так идите и сделайте! Нам нужно взять город как можно скорее, пока Белый Ворон в пути! Ты что, хочешь с ним встретиться, Суйгурия? С сыном Гаара? А?

Смуглое лицо Суйгурии вытянулось, но, понимая, что возвращаться на поле нельзя, он нашел в себе силы качнуть головой.

– Мы бессильны! Нам нужно время до следующего вечера.

– Это долго! – зарычал Кидот.

Но маг ничего не ответил. Еле волоча ноги, он поплелся в сторону двух пышно разукрашенных шатров, где забылся беспокойным сном после того, как его раздел краснолицый раб из Зунгруна. Использование Хор’Афа истощало, поэтому представители гильдии Белой Змеи, которые полагали, что легко пробьют щит, истратили все свои душевные силы.

* * *

Зостру под присмотром вождя уже успели переодеть и уложить в постель на постоялом дворе. Будто заболев, старик растерял всякую живость – только безмолвно пил и озирался потускневшим взглядом.

– Колдун, у нас в городе колдун… – шептали в городе.

– Чудовище… – доносилось из домов.

– Прислужник Граго…

– Но он спас нас! – противились некоторые, коих было меньшинство.

– А не станут ли грязны наши души оттого, что мы его не убили?

– О Ямес, убереги нас от этих монстров!

Тем временем Милас де Меовин измерял комнатку, где лежал южный чародей, шагами из угла в угол. На всякий случай он старался держаться от него подальше.

– Так кто вы? – спросил он наконец.

– Зостра… – донесся едва слышный ответ.

– Что вы здесь делаете?

– Ищу Белого Ворона… Он звал меня долгие годы…

– Господин звал вас? – И вождь с подозрением воззрился на тщедушного старика, кутающегося в одеяло.

– Я уже сказал – да. Дайте мне отдохнуть, ради всех богов, и южных, и северных.

– Хорошо, – Милас продолжил расхаживать взад-вперед. – Но вдруг маги нападут?

– Колдуны, они колдуны, – недовольно проворчал Зостра. – Они тоже будут отдыхать, так что у вас есть день пожить. Глеоф… Глеоф не будет атаковать без гильдии Белой Змеи.

– Что мы можем сделать за это время, чтобы помешать им?

– Колдунам? Ничего… Хоть это и гиратионовские неучи, но вы им ничего не сделаете.

– У нас есть вы!

– Моя победа, молодой человек, – это результат неожиданности. Завтра Змеи будут нападать иначе, не столь опрометчиво. И к полуночи ваш Корвунт падет.

– Но что-то… – мотал большой головой Милас. – Наш город богат! Сколько вы хотите? Назовите цену, и мы все оплатим! Почему вы молчите?

– Золото не сделает меня сильнее, Милас, а удачу звоном кошелька не купить.

– Но в городе дети, женщины… Невинные дети, вы понимаете? Вы понимаете, что умрет наше будущее – те, кто еще даже не жил? Вы знаете, что сделают с нами после взятия города? Вы…

– Везде есть женщины и дети. Уходите, прошу вас. Мне нужно отдохнуть.

В растерянности Милас покинул комнатушку, которую охраняли отобранные лично им воины, самые преданные и верные. Почти до полуночи он, охрипнув, раздавал указания по укреплению обороны, пока не провалился в ужасные сны. Там его за волосы таскал жестокий демон Граго и хлестал плеткой за общение с колдуном с Юга.

На протяжении всей ночи из домов раздавались рыдания детей и женщин, потерявших отцов, мужей, братьев или сыновей. На улицах лежали трупы – их пока негде было хоронить. Ночное небо над Корвунтом разрезали вопли гарпий, чуявших сладкие запахи разложения. Поначалу ненасытных птиц отгоняли от трупов за стенами и дозорные Корвунта, и сами глеофяне, но уже к середине ночи кристально чистый и по-весеннему свежий воздух предгорных равнин наполнился звуком рвущихся жил и треском костей. За стенами развернулся чудовищный пир. Посреди трупов, глядя желтыми глазами-фонарями, бродили гримы – бесплотные сущности. Они разевали черные пасти возле мертвых лиц и втягивали едва подрагивающий воздух.

С рассветом беспокойные дозорные не находили себе места и бродили по галереям стены, однако в лагере неприятеля стояла зловещая тишина… Никто не собирался атаковать Корвунт, пока колдуны из Белой Змеи не восстановят потраченные силы. Жители Корвунта и глеофяне с ненавистью буравили друг друга взглядами и периодически обменивались ленивыми выстрелами из луков. А гарпии продолжали терзать влажные от ночной росы трупы.

* * *

Следующим вечером

В комнату к Зостре вошел юноша, неся в трясущихся руках глубокую тарелку с кашей. Как только посудина коснулась стола, он тут же со свистом выбежал из комнаты в коридор. До ушей Зостры донеслись молитвы Ямесу об очищении души. Тогда старый маг из Нор’Алтела покачал головой и усмехнулся: забавные эти людишки с Севера, дикие, боязливые и набожные. Да еще ему, высшему магу, что принесли? Кашу?!

Он сел за стол, взял сухую краюшку хлеба и обмакнул ее в кушанье. Затем ложкой зачерпнул немного склизкой размазни, привычно принюхался, но различил лишь душистый запах свежесваренного пшена. Каша была еще теплой. Не имея возможности проверить еду на яды, Зостра пожевал размокший хлеб, прислушиваясь к реакции собственного тела, а потом съел всю кашу, пройдясь по дну тарелки горбушкой. Эта простая еда оказалась на удивление вкусной. Старик стряхнул с бороды, нечесаной неделями, крошки и поднялся из-за стола. Потом огляделся и, не найдя привычную чашу для омовения рук, сотворил пальцами корочку льда, растопил его и обтер ладони влагой.

В коридоре жители Корвунта едва ли не с криками разбежались в стороны, когда дверь отворилась и в проеме возникла худая фигура мага. Со сложенными за спиной руками он прошел мимо вжавшихся в стены людей и спустился в таверну. Там его уже ждал Милас.

– Вы отдохнули, господин? – вежливо поинтересовался вождь, пытаясь скрыть дрожь в руках. – Наелись? Было ли вам вкусно?

– Более-менее, благодарю.

– Что нам делать с колдунами?

– Я же сказал, что ничего… – Зостра печально покачал головой. – Вчера они действовали опрометчиво, но сегодня будут осторожны.

– Что это значит?

– Это значит, что я не в силах укрыть весь город щитом, так что стену смогут убрать в любом месте.

Близился закат, огненные лучи скользили по улицам и заливали таверну оранжево-золотым светом. Люд в харчевне навострил уши и, спрятавшись по углам, зыркал на щуплого старика, который стоял в отблесках заходящего солнца.

– Так вы не сможете помочь нам?.. – сорванным голосом спросил Милас. – Хоть чем-нибудь, ради Ямеса!

Зостра дернул плечами.

– Я не смогу убить их всех. И как только они, пусть даже ценой нескольких жизней, убедятся, что я один, то сразу же применят в другой части города рассеивающий камень и прорвут вашу оборону. Так что, молодой человек… – обратился он к массивному вождю, – город в любом случае падет. Не тешьте себя пустыми надеждами. Мы все здесь мертвецы.

Воцарилось молчание. Над людьми нависла тень ужаса, которая хватала за горло и душила. Багряный луч солнца стал медленно отползать от ног мага к выходу из таверны – солнце садилось. А где-то вдалеке зазвучали барабаны и запела труба… В углу, около деревянного стола, неожиданно расплакался ребенок, который вспомнил, что после такого же гула погиб его отец. В таверну одновременно ворвались несколько дозорных.

– Господин!

– Началось!..

Хоть Зостра и стоял величаво посреди паникующей толпы, даже он, не сдержавшись, вздрогнул. Маг вышел следом за Миласом, прошел улицу, шепнул пару слов на Хор’Афе и поднялся на галерею. Из лагеря неприятеля выдвинулся крупный отряд: лучники, мечники, люди с таранами и лестницами. Под гулкое пение трубы войско направилось к главным воротам. Атакующих сопровождали девять чародеев.

– Стреляют! – со стены донеслось предупреждение.

Зостра поднял глаза, и тут же перед самым его лицом наконечник стрелы чиркнул о незримый щит, высек искру и рухнул наземь. Вздрогнув, Милас посмотрел на непоколебимого мага.

– Полсотни мужиков – на южную стену! Живо! – кричал где-то вдалеке Хильд.

– Куда ты пошел, болван! Живо на стену. Не смей прятаться! – закричали в сторону юнца, который пытался скрыться в доме.

Вождь Милас в беспокойстве перевел взгляд сначала на подступающее войско, потом – на защитников города. Их словно высеченные из камня лица утратили всякую надежду. Раздалась команда. На нападающих из тисовых луков полился дождь стрел. К тарану полетели факелы, однако они лишь скользнули по щиту, который возвели колдуны, и упали наземь. Таран спокойно подтащили к воротам, и над Корвунтом разнесся грохот железа об окованные ворота. Слева от фланкирующей башни смахнули бревном лестницу.

– Сделайте же что-нибудь, черт вас побери! – взмолился Милас южному магу. – Неужели в вас нет ни капли сочувствия? Или вам собственная жизнь не дорога? Ради Ямеса, умоляю, помогите! Они пробьют ворота!

Сложив руки на парапет, Зостра был в смятении. Как бы ни были тщетны надежды, но умирать всё же не хотелось… По крайней мере, просто так, без боя… Именно поэтому маг выдохнул и послал недовольный взгляд на Суйгурию и его младших колдунов. С его губ слетело заклинание. Оно разнеслось над галереей гортанной песней, и защитники, стоящие неподалеку, в испуге отшатнулись.

Щит вокруг тарана подернулся искрами.

Суйгурия поднял голову и глазами отыскал старика среди защитников. Озлобленный, он принялся громко выговаривать заклинание на Хор’Афе, а колдуны вторили ему, отчего все их слова сплетались в дружный хор. В магическом щите дыры стали зарастать, стенки – утолщаться, крепнуть. Но Зостра усилил голос, глаза его зло сверкнули агатами. Взорвавшись брызгами разноцветных огней, щит опалил людей под ним и вокруг, а тот, в кого вцепился взглядом старый маг, закричал дурным голосом и замертво упал с кобылы.

Один из колдунов, Барлеотон, полноватый, нежный, с мягкими вихрами, выкинул вперед руку и крикнул:

– Зар’Ерлъе’Лясъя!

С его пальцев соскользнула зигзагом молния, однако лишь растворилась в барьере вокруг мага, на мгновение вспыхнув.

Все из Белой Змеи разом побледнели.

– Двусловец! Это двусловец! – завопил Барлеотон и, не успев проговорить защитное заклинание, умер от колкой магии прямо в сердце.

По оставшемуся без поддержки настилу тарана расползлось пламя. Глеофяне начали отступление. Тогда колдунам, которые столкнулись с грозным противником, пришлось сбиться в кучу и сотворить малый, но надежный магический щит – и так же позорно отступить. О жизнях гибнущих под стрелами глеофян они не думали, только о своих.

Зостра приложил руку ко лбу, вытянул ладонь вперед и, интеллигентно поприветствовав по-южному, растянул губы в мягкой улыбке. Лица колдунов перекосились.

– Дайте мне кольчугу или доспехи, – обратился со вздохом к вождю маг. – После истощения я не смогу держать одновременно и свой щит, и атаковать.

Старому магу тут же выдали полное облачение – лучшее, и, переодевшись в ближайшем доме, он зашагал туда-сюда по галерее. Над Корвунтом сгустились сумерки. Стремительно темнело. Обеспокоенный маг то и дело поглядывал вниз, водил прищуренными глазами по волнам нападающих, выискивая колдунов. Чуть погодя он увидел, как почти в ночи вспыхнул от стрелы магический щит. Это колдун, посланный своим трусливым предводителем, отчаянно ринулся к южной стене, чтобы под покровом ночи уложить артефакт.

Поодаль, на холме, застыл в ожидании и Суйгурия.

Зостра очень живо побежал и протиснулся между лучников в узкой галерее. И вот, не успев добраться до стены, колдун умер: его щит разорвался, а сердце облилось кровью. Тяжело дыша, верховный маг облокотился о зубцы стены. Слишком стар он уже для таких забегов, подумалось ему, и слишком тяжело будет противостоять очередному посланному колдуну.

* * *

Тем временем другие представители Белой Змеи, завидев быструю смерть товарища, вернулись в лагерь к расписному шатру. Там уже стоял гневный Кидот Порфилиус.

– Он один, – сказал Суйгурия. – Там один маг.

– Один? Тогда почему вы не смогли пробить стену вчера? – спросил недоверчиво военачальник. – Почему ты стоишь здесь, а не там, на поле битвы, а?

– В договоре сказано, что мы должны помочь рассеять стену, – огрызнулся Суйгурия. – Мы не должны были бороться с выходцем из Байвы! Именем Моэма, там двусловец, который может плести одновременно два заклятия: и атакующее, и защитное, Кидот!

– Что ты бормочешь? Откуда здесь взяться магу из Байвы?

– Клянусь, это двусловец! Даже не понимаю, кто это может быть… Не так уж много двусловцев, но все они либо при дворах, либо давно мертвы. Разве что… – И колдун задумался, вспоминая слухи о Зостре ра’Шасе.

– Черт с ним, с двусловцем! – прервал его раздумья военачальник. – Один маг, даже из Байвы, не сможет долго защищать город!

– Мы тоже не сможем защищаться против него в открытом бою! Он специально убил сильнейшего щитоносца, который держал над нами щит. Если мы еще раз туда пойдем, Кидот… Он сломает щит Фоэрла! А Фоэрл не так силен. И положит всех нас… А чтобы нам напасть на него, нужно отказаться от своих барьеров! Это смерть – идти против двусловца! Хоть это ты понимаешь?..

– Плевать! – рыкнул Кидот Порфилиус на расиандском, а затем, успокоившись, предупреждающе похлопал по ножнам. – Иди и сделай что положено, или я передам послание в Гиратион. Сколько у вас осталось рассеивающих камней?

– Три камня. – Суйгурия трясущимися руками снял шлем, и миру явилось худое лицо с мягкими щеками и полными губами. Благополучие колдунов зависело от исхода осады. – Этот Прафиалов ублюдок спалил вчера пять артефактов и сегодня один, вместе с Седрилом! Но мы… Ладно, мы разделимся, под покровом ночи одновременно проникнем к стенам с помощью иллюзий и сделаем дыру.

– Так ступай! Чего встал?!

Неожиданно Суйгурия замер, побледнев. В недоумении Кидот уставился на него, а затем услышал сам… Топот. Топот коней… Со стороны Западного тракта земля задрожала под копытами нескольких тысяч огромных лошадей, и эта дрожь докатилась до лагеря. Предвещая скорую смерть, послышалось пение солровского серебряного рога.

– Черт… Строиться! Строиться! – закричал Кидот мерифиям, но сам бросился к коновязи.

Весь Корвунт затих.

Побледневшие жители вслушались в приближающийся гул. Никто не верил в происходящее. Всем казалось, что надежда обманывает их, заставлять слышать то, что хочется. Но грохот становился все отчетливее, ближе.

А затем город накрыл вопль счастья!

Мимо на размашистой рыси пронеслись всадники. Бледная луна показалась из-за облаков, и нагрудники, шлемы с вороньими перьями и оружие засияли благодатным, даже священным светом. Во тьме войско скакало по предгорным равнинам, ровным, как раскрытая ладонь, к вражескому бивуаку. В руках солрагцев были сверкающие копья. В лагере Глеофа царил хаос. Даже не успев построиться, глеофяне кинулись врассыпную. Никто не ждал Белого Ворона так рано, он должен был прибыть из Брасо-Дэнто никак не раньше чем через неделю-полторы. Однако прямо сейчас он был во главе войска и вел его за собой. Добравшись до палисада, хрипящие лютые кони миновали его и ворвались в просторный лагерь.

Равнина наполнилась криками, лязгом металла.

А Суйгурия вместе с двумя помощниками уже мчался верхом к Мертвой Рулкии, ища спасения за пределами графства. Оглянувшись, он увидел, как от места кровавого побоища, что было когда-то лагерем, отделились несколько солрагцев и пустились вдогонку. Колдун побледнел, остервенело впился пятками в бока коня, подстегивая. В воздух со свистом взвились стрелы, чиркнули о магический щит. Защита выдержала, но вспыхнула, заискрилась – и на мгновение залила все вокруг ярким светом. Это заприметил седовласый всадник в зеленом плаще и, отдав короткий приказ, тут же поскакал следом.

Солрагцы стали догонять наемников с Юга. Помощник Суйгурии обернулся, шипяще бросил заклинание на Хор’Афе, и один из черных всадников с воплями рухнул наземь. Из-за этого на мгновение исчез щит помощника, за что он тотчас поплатился: умелый конник выбил его из седла. Глухой крик. Скрежет доспехов. Удар о землю. И колдун замер.

С Суйгурией Авари слева поравнялся воин, украшенный перьями ворона, и его копье уперлось в рассыпавшийся искрами щит. Оскалившись, Суйгурия вытянул в сторону руку и рявкнул слова на Хор’Афе. С пальцев сорвалось пламя, полыхнуло в глаза коню – тот захрипел, споткнулся на полном скаку. Раздался хруст ломающихся костей, а затем и крик второго помощника, чья лошадь тоже запнулась о рухнувшего всадника.

Обернувшись на миг, колдун увидел, что его больше никто не преследует. Он радостно помчался дальше в горы, к переправе через Мертвую Рулкию.

Луна высеребрила справа быстрый черный силуэт.

Из-за скалы на галопе вылетел устрашающе огромный конь. Не успев даже ничего понять, Суйгурия услышал только сухой треск древка, и тут же его вскрикнувшую кобылу опрокинуло наземь со страшной силой. От боли колдун громко завопил, когда ему переломало тушей животного все ниже пояса.

Всадник остановился, выскользнул тенью из седла. Ступал он мягко, уверенно, подобно дикой хищной рыси. В руках его сталью отливал меч.

Суйгурия постарался взять себя в руки и, рыдая, вытянул вперед пальцы, растопырил их, прокричал заклинание. Ничего… Корчась, он приподнялся на руке, еще раз отчаянно выкрикнул страшные слова, будто разрезающие прохладный горный воздух ножом… Но всадник продолжал идти, сотканный из густой ночи, ужаса и вороньей символики. И тут Суйгурия все понял… Он разрыдался, рухнул обратно на землю и воздел к неумолимо приближающейся фигуре трясущиеся руки.

– Пощадить! – взмолился колдун.

Воин замер над стонущим Суйгурией, придавленным лошадью, и в зазор между доспехами на шее уперлось лезвие, тускло мерцающее в свете луны.

– Ты с Юга? – спросил сухой голос.

Суйгурия в ужасе закивал, разглядывая острые металлические ботинки под самым его носом. Под их подошвой хрустел мелкий камень.

– Выкуп… – простонал он с акцентом. – Меня выкупить… Белый Змея…

– Сними шлем, – последовал холодный приказ.

С большим трудом колдун стащил с себя красивый шлем – каждое его движение отдавалось острой болью – и воздел глаза к нависшему над ним всаднику, на что тут же получил сильный удар в лицо и провалился во тьму.

Филипп фон де Тастемара откинул труп кобылы, подхватил закованное в доспехи тело, словно не чувствуя тяжести, и перекинул пленника через заднюю луку седла. Затем ловко, по-молодецки, запрыгнул на своего вороного мерина, будто сросшись с ним, и поскакал назад. До его чуткого слуха уже доносились крики победы.

* * *

Ближе к полуночи, когда луна бледным пятном висела в черном небе, в распахнутые ворота освобожденного Корвунта ввели немногочисленных пленных, по большей части знатных. Простых воинов Глеофа зарубили мечами безо всякой жалости, чтобы не содержать лишних ртов. Под ощерившимися копьями по главной улице шли военачальник Кидот Порфилиус, а также два его мерифия. Позабыв о голоде и усталости, городские жители в воодушевленном порыве приветствовали своих освободителей, одновременно проклиная и оплевывая захватчиков.

Впереди процессии, рядом с Филиппом, отставая на полкорпуса от него, ехали утомленные после напряженного марш-броска военачальник Шарлон Рэ и его помощник Лука Мальгерб. Обоз войска должен был прибыть только к обеду следующего дня.

– Ну что же, ты вошел в город, сэр Лонос, – обратился к неуспевшему сбежать мерифию хохочущий и невероятно довольный Милас. – С закатом, как и обещал!

Мерифий промолчал. Сейчас, без сияющего шлема, в промятых от удара доспехах, он казался не таким напыщенным, а вокруг мужественного рта залегли глубокие морщины. Неподалеку вышагивал и гордый Хильд, держась за обмотанную тряпками руку: оборона города присоединилась к сражению уже на его исходе, но один из глеофян умудрился попасть тесаком в зазор между доспехами капитана.

Филипп фон де Тастемара сдержанно улыбался рукоплещущей толпе. Его чернен�

Скачать книгу

У гадюки с удавом битва страшна –
Бьются они за розу терна.
И вот из норы грустно смотрит гадюка,
Без зубьев она не опасней пичуги.
Зубья остались в шкуре удава –
Тот жив, но зол и снедаем отравой!

Глава 1. Спящий

Спустя тридцать лет после событий в Йефасе, Ноэльское графство

– Однако что, господин ло Ксоуль?

– Слышал.

– Да, спору нет…

Снова тяжкий вздох.

– Всегда пожалуйста. Чуете, бриз сменился на феллский ветер?

Глаза купца зыркнули на графа с едва скрываемым недовольством.

– Да осветит солнце ваш путь! – произнес он.

Граф махнул рукой, подзывая.

– Здраш-штвуй, благошловленный водой, – сказал чуть шипяще наг. На миг показался его раздвоенный язык.

– Здравствуй, Нюй Кха, – произнес Юлиан.

– Я ждал тебя…

– Вас очень много. Что случилось, Нюй Кха?

– Ш-шпящий на дне… Я хочу предупредить тебя, благошловленный водой.

– Он проснулся?

– Но ведь прошло лишь четырнадцать лет, а не пятнадцать, Нюй Кха.

– Но он прош-шипается… Мы не ош-шибаемся… Может быть, он мало поел в прош-шлое пробуждение…

– Вы покидаете море?

– Когда и где вы достигнете перехода по земле?

– Вы не пытались с ним договориться?

– До вштречи, благошловленный водой… – прошипел наг.

Из-за угла дома показался Кьенс. Он покорно взглянул на графа, молчаливо спрашивая, не надобно ли чего-нибудь.

– Кьенс, попроси конюхов подготовить лошадь.

– Сколько сопровождающих, тео Юлиан?

– Нисколько.

– Как скажете…

– Юлиан… – до ушей графа донесся тихий голос.

Улыбнувшись, он опустил уже занесенную над ступенькой ногу и прошел в зал.

– Да, матушка… – произнес Юлиан.

– Так в чем же дело?

– Наги сообщили, что Спящий вот-вот проснется.

Темно-серые, но удивительно живые глаза мужчины загорелись любопытством, и он захлопнул книгу по алхимии.

– Ты отправишься в порт? – спросила графиня.

– Да, матушка, в Луциос. Как только подготовлю необходимые бумаги, – граф покрутил кольцо-печатку на пальце.

– Я полностью в вашем распоряжении. Но только завтра, учитель!

– Тео Юлиан, что-то случилось? – удивленно спросила айорка, заметив, что граф чем-то обеспокоен.

– Ох, ночью расскажу, Фийя… Сейчас нет времени. Будь добра, подай наряд для города.

– Конечно, конечно…

Айорка подбежала к огромному сундуку и принялась доставать оттуда необходимые вещи. Ее руки порхали.

– Тарантоша, скоро закат! Нам нужно быстрее попасть в порт!

– Тео Юлиан! Да осветит солнце ваш путь! Вы в Луциос?

– Да, Мильер. Не слышал в городе никаких странных или необычных новостей?

– Нет, все спокойно вроде, тео… – озадаченно ответил тот и почесал плешивую макушку. – Да, тихо и мирно…

– Хорошо, Мильер. Поторопись, скоро стемнеет.

– Конечно, тео Юлиан! Спасибо за беспокойство.

* * *

Юлиан возвышался над ними почти на голову.

– Да байки это всё. Ну какие вампиры, о чем вы… – шептали они со сдержанно-лукавой улыбкой и качали головой.

– Господин! Господин! – закричал кто-то сбоку писклявым голосом.

– Господин, подайте монетку! Всего лишь одну!

– Мне подайте!

– Нет, мне, уйди, Тойюр!

– Да сам отвали!

– Подайте, господин…

– Ну пожалуйста!

– Ага! – Юлиан поймал дерзкого воришку за руку.

Мальчишка сделался смертельно бледным.

– Кто это тут у нас, а? – произнес задумчиво граф, легко удерживая его. – Что ты у меня в сумке забыл?

– Я… ничего. Вам показалось, господин! Не ешьте меня, пожалуйста!

– Да… из приюта… – Тот сглотнул подкативший к горлу ком.

Одно- и двухмачтовые торговые нефы сонно подремывали на волнах, пока вокруг кипела жизнь. Потные грузчики в шароварах и с подвернутыми рукавами торопливо перетаскивали в трюмы товар под контролем ревизоров, сверявших все по накладным. Из всех кораблей ближе к входу в порт стоял двухмачтовый неф. Юлиан сразу обратил внимание на его гальюнную фигуру в виде обнаженной наги с раскрытым в крике ртом и огромной грудью. За три десятилетия в Ноэле он ни разу не видел таких наг… Да и вообще, пышной грудью женщины этого вида никогда не отличались, поэтому пылкой фантазии резчика по дереву оставалось лишь позавидовать.

– Халлик! Дурень, хватит крутить по сторонам башкой! – ревел кряжистый купец.

– Я вижу, как ты слушаешь! Учись, пока я жив, отцовскому ремеслу.

– Когда ж ты ума наберешься, а, Халлик?!

– Вполуха слушаешь! А должен двумя ушами вращать, как гарпия крыльями, чтоб все запомнить!

– Пап, папа! Смотри, там что-то есть!

– Папа, да там кто-то есть, под досками прячется!

– Ваше сиятельство! Да осветит солнце ваш путь! – проревел он смиренно.

– Здравствуй, Кавиан.

– Уж близится закат, и если я вижу вас здесь, то дело важное? Да вы присаживайтесь, ваше сиятельство!

– Кавиан, скажи-ка, происходило что-нибудь интересное со дня моего последнего визита в порт?

– Все как обычно, господин… Полный порт кораблей, а грузчики работают не покладая рук. Разве что…

– Что?

– Совсем не уходят?

– Сегодня наги сообщили, что ноэльский левиафан проснется со дня на день.

– А в Сентопию?

– И туда тоже… – Задумавшись, Юлиан передал бумаги в руки управителя. – Я подготовил письма.

– Будет что-то страшное.

– Мы не успеем уведомить всех, господин! Наги не могли ошибиться, ваше сиятельство?

– Да, да… Ох, как жаль!

– Да, сделай. Нам предстоят тяжелые полгода.

– Вот и я о том же, ваше сиятельство…

– Осте, за что? Дюжи, пощадите.

И управитель уронил голову.

* * *

– Вы вернулись?! – тихонько воскликнула она.

– Конечно, Фийя. Как я могу не вернуться? Этой же мой дом, – улыбнулся Юлиан столь простодушному вопросу.

– Так что же произошло?

– Спящий проснулся…

– Вы хотите сказать, что эти два месяца корабли будут плавать туда-сюда и не знать, что Спящий не спит?

– Так много людей погибнет?

– Да, много, – с тяжелым вздохом ответил граф, за тридцать лет привыкший к наивным вопросам служанки.

– Подай мне домашний костюм, пожалуйста.

– Вы не будете дремать со мной?

– Как скажете, тео Юлиан.

* * *

– Чтобы утро было добрым, нужно начинать его не с бумаг…

– Борькор, белая роза или ксимен? – спросил граф, принимая маленькую, размером с палец, склянку.

– Вы добавили выжимку из олеандра, чтобы сбить меня со следа, учитель.

– Белая роза, которую вы попытались выдать за голубой олеандр!

– Да, верно. Хотя редкий дурак будет маскировать один яд другим. Как ощущения?

– Никак… Доза была небольшой.

– Хм… Думаю, не успели бы дойти до берега.

– Нет. Раньше, из-за больного сердца. А симптомы?

– Паралич и отказ сердца.

– Верно, хоть что-то да запомнил. Хороший из меня учитель.

– Хороший… – эхом повторил граф и улыбнулся.

– Ты забыл принять вчера раствор.

– Вы, похоже, тоже не приняли лекарства.

– В отличие от меня, вам нельзя пропускать время принятия лекарства. Мне не нравится, как бьется ваше сердце.

– Как жаль, что левиафан невосприимчив к яду олеандра…

– Ты делал это в прошлый раз.

– Но погиб сам! Да и глаз-то у левиафана осталось еще пять. Так себе расклад.

– Зачем?

– Они тоже боятся Спящего и каждое его пробуждение пережидают в водах озера Иво.

– Спящий – в дом, наги – вон! – расхохотался Вицеллий и затрясся от смеха.

– Им бы поселиться здесь, в Ноэле.

– Они и так в Ноэле, – веномансер блаженно раскинулся на диване и чуть сполз вниз.

– На суше, а не в море. На Юге наги спокойно живут среди людей уже тысячи лет.

– И что?

– Племя Нюй могло бы сделать так же.

– И получить вилами под чешуйчатый хвост, да? – Вицеллий ухмыльнулся.

– Но в Элегиаре…

– Когда-то же нужно начать…

– Ты точно друг племени Нюй? Или, может быть, грезишь о добре для всех? За все хорошее против всего плохого?

– Нет, я в такое уже не верю. Не мне, лишившему жизни более трехсот человек, говорить о всеобщем благе.

– Триста? – Вицеллий вновь хохотнул. – Ты ведешь счет, скольких отправил к Прафиалу, Юлиан?

– Учитель, прекращайте! Лучше помогите советом.

Аристократ порой бывал невыносим, однако за долгие три десятилетия Юлиан свыкся с его заносчивым снобизмом.

– Неужели вы совсем не скучаете по Элегиару?

– Только по суккубам.

– И всё?

– Всё, – ухмылка вновь расползлась по лицу веномансера. – Север мне импонирует больше.

– Вы бы хоть что-то рассказали про Элегиар, – вздохнул граф. – А то словно воды в рот набрали.

– На длинном языке хорошо вешаться, знаешь такую поговорку?

– Ох, Вицеллий, Вицеллий…

– Чем сможет помочь даже сильнейший маг?

– Разорвет сердце левиафана, ослепит, задушит, даже достанет из воды заклинаниями, и на берегу мы убьем его.

– О-хо-хо-хо… «Поднимет из воды», «задушит»… Хо-хо.

– Да, вариант с бурей хорош.

– Я же видел, учитель… – тихо сказал граф и покачал головой, не соглашаясь.

– Моя память меня не подводит.

– Но Пацель это сделал, учитель. И даже более того…

– Да, я знаю про вторую часть истории с упавшими на колени людьми. Ты мне это уже сто раз говорил.

– Но что-то нужно сделать!

– Но я не могу бездействовать…

Вицеллий вздернул бровь.

– Невежественный поступок порой приносит больше бед, чем бездействие.

Глава 2. Наследие одиночества

– Горрон, неужели вам мало?

– Как вы можете такое говорить, – ответила Йева и отвернулась от хитрого взгляда.

– А почему нет? В Габбросе многие важные дамы любили, когда их навещали более двух партнеров одновременно.

– Значит, идея понравилась! Так и знал! – лукавые глаза блеснули.

– Нет-нет, Горрон. Немедленно прекращайте читать мои мысли!

– И зачем ты позволила бестии сделать это?

– Я надеялась, что вурдалаки смогут с ней справиться.

В бордовом халате с символами золотого дуба, расшитого нитями, он потянулся и взмахнул руками, разминаясь.

– Интересно, будь на моем месте Юлиан, как бы ты вела себя с ним, а?

– Он бы даже не взглянул на меня… – покачала головой Йева. – После всего, что произошло.

– Да… Наверняка он сильно изменился.

– Вы поедете в Ноэль?

Все это напоминало скорее отчеты военачальника и управителя, нежели ласковые письма отца.

– Что же мне делать с бестией в ваше отсутствие?

– И я очень надеюсь, что меня и моих слуг по дороге не загрызут вурдалаки, – с хохотом добавил он.

* * *

– Куда вы идете, госпожа? – с почтением спросил страж.

Йева обернулась.

– Что тебе нужно? – спросила недовольно графиня, предполагая, что услышит очередные жалобы.

– Ты Линайя? – спросила она через плечо.

– Да, госпожа…

– Чего ты хочешь от меня?

– Да. – Йева плотнее закуталась в плащ.

– Вы знаете что-нибудь об Уильяме? – поинтересовалась Линайя, замерев на почтительном расстоянии.

– Он сейчас живет в Ноэле.

– Ноэль… Я не знаю, где это… Но у него все хорошо?

На округлое лицо Линайи легло горе, а глаза покраснели.

– Уильям что, вернул тебе браслет? – графиня впилась взглядом в серебряное украшение.

– Да… – смущенно ответила Линайя. – Простите, госпожа, но откуда вы знаете о нем?

– Вы любили его? – осторожно спросила Лина, боясь навлечь на себя гнев.

– Да, – сдавленно ответила графиня.

– Матушка! А мы тебя все ищем, – возвестил сын Лины и Генри.

– Прочь! И не смей попадаться мне на глаза! – прошипела Йева.

– А чего медлить? – Горрон наблюдал, как слуга Роллан осторожно складывает одежду в вещевой мешок.

– Надолго задержитесь в Ноэле?

– Думаю, что с полгода… Как раз поспею на суд.

– Разве сир’ес Мариэльд будет рада вам на такой срок?

– О чем вы, Горрон?

– Сколько же?

– Больше двадцати тысяч даренов!

– Но зачем? – Йева охнула.

– Не совсем понимаю вас…

– Он же остался в Перепутных землях защищать границы Крелиоса.

По губам графини пробежала легкая улыбка, когда тонкие пальцы Горрона взяли ее руку и начали поглаживать.

– Но как это вяжется с тем, что вы сказали о даре?

Скачать книгу

Демонология Сангомара. Удав и гадюка бесплатное чтение

Евгения Штольц Демонология Сангомара. Удав и гадюка

* * *

Глава 1. Спящий

* * *

* * *

* * *

Глава 2. Наследие одиночества

* * *

Глава 3. Осада Корвунта

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 1. Спящий

Глава 2. Наследие одиночества

Евгения Штольц
Демонология Сангомара. Удав и гадюка