Большие надежды бесплатное чтение

Глава 1

Одиночество – страшное чувство. Оно одновременно и испуг, и тоска, и опустошение, и нервное ожидание, которое больше похоже на плохое предчувствие. Когда приходит одиночество, нервно переплетаются пальцы, а взгляд шарит по сторонам в поисках кого-то… чего-то. И если подождать, то можно почувствовать, как начинают ныть кости, – это мозг просит о помощи, боясь захлебнуться в порождённых им ощущениях. Одиночество – это страх, ненужность и, в конце концов, злоба, которая толкает нас на самые страшные преступления.

Наш Город был создан, чтобы сбежать от этого чувства. Построенный на остатках былого могущества, он стал убежищем, основой существования и, конечно, ловушкой. Ведь без Города не будет и нас. И в этой клетке мы начали выживать, учились не чувствовать и не сострадать, учились умирать во имя жизни, и жить ради будущей смерти. А потому не заметили, как идея стала доктриной в руках человека, которого я имела несчастье любить.

Дневник Руфь Мессерер

Мерзкий дождь бил по маске, закрывавшей лицо, так сильно и точно, словно хотел стать шрапнелью. Артур Хант чуть повернул голову, вопреки правилам отводя взгляд от заключённой, и оглядел собравшуюся толпу. Люди молчали. Они стояли ровными группами и все, как один, осуждающе смотрели на возвышавшийся в центре площадки помост, что служил продолжением одного из «зубцов» огромной, прятавшейся в облаках Башни. Никто не шевелился, не пробовал отереть мокрое от дождя лицо или поправить сползавший с головы капюшон. И в этой тишине общественного порицания шум падавших капель, которые дробью отскакивали от плащей, мостовой и прозрачного куба со смертницей, казался до того громким, что то и дело заглушал собой гул Щита. От этого становилось немного тревожно, но страх для главы Карательной службы стал давным-давно чем-то привычным. В конце концов, чем отличается страх наказания или ошибки от страха подохнуть прямо сейчас? Ничем. Хотя бы потому, что за каждый проступок ему и так была положена смерть, которую он, разумеется, обязан встретить со всей данной ему благодарностью. Ибо его жизнь ничто. Жизнь Города – всё!

Едва заметно передёрнув плечами, Хант скрестил за спиной руки и принял позу «Спокойствие». В голове невольно всплыли строчки из кодекса:

«Встречай опасность с той же уверенностью, с какой смотрит на тебя Великий Суприм. С открытым лицом и безоружный».

Захотелось хмыкнуть, но Хант сдержался. Тезис про «открытое лицо», очевидно, добавили исключительно ради метафоры, а не из практичности. В условиях Города маска порой была необходимым условием выживания, а уж за Щитом и подавно. Кому хочется захлебнуться собственной кровью из опалённых Бурями лёгких?

Впрочем, сегодня здесь было слишком сыро, а потому безопасно. От разлетавшихся вокруг мелких брызг воздух стал таким влажным, что это чувствовалось даже за респиратором маски, а набухший от воды ворот чёрного кителя с каждой минутой всё невыносимее натирал шею. Кажется, проклятый дождь оседал даже в лёгких, вызывая желание откашляться, но глава Карательной службы не мог позволить себе такой вольности. Не сегодня. Не в этот момент. Поэтому он терпел, зная, что другой погоды в Городе, в общем-то, никогда не бывало. Это там, за пределами Щита, можно иногда увидеть фиолетовое солнце или кусок зеленоватого неба, в Городе же из-за перерабатывающих углекислый газ станций всегда было облачно. И холодно. Здесь вообще существовало лишь два времени года – мокрая зябкая дрянь и ледяной дождь. Утром на календаре значилась «дрянь».

Хант снова скользнул взглядом по собравшимся сегодня на площади. На фоне их тёмных от влаги фигур было видно, как, повинуясь налетавшему со стороны Щита ветру, дождь густыми полосами ложился на мощённую плитами площадь. И это, пожалуй, было единственным доступным сейчас развлечением. Обычно казнь проходила во внутреннем дворе Башне, в тени массивного здания, но эту должны были видеть все жители. В назидание и, разумеется, для проверки. Те, кто не вместился на площадь, будут смотреть трансляцию на больших экранах и внимать речи Суприма прямо на улицах, пока их методично будут сканировать отряды народной полиции и, разумеется, его личных Карателей. Артура Ханта учили не верить, и он, конечно, не верил. Никому. Поэтому сегодня он мог скупо порадоваться громоздкости форменного обмундирования, которое полагалось надевать на такие мероприятия. Маска позволяла незаметно рассмотреть нужных людей, а большой плащ прекрасно скрывал нюансы движений. И поскольку Ханту было скучно, нудно и давным-давно не интересно, он позволил себе немыслимую вольность пошевелиться. Правая рука Верховного Канцлера поглубже натянул капюшон и внимательнее вгляделся в первый ряд, который контрастно выделялся серым цветом плащей.

В голове билась одинокая, но оттого яркая мысль: «Кто?» Кто будет следующим? Есть ли кто-то ещё? И, если есть, то где он? Хант шарил взглядом по шеренгам людей, выискивая малейший намёк, что у предателя были сообщники, но никто не повернул головы и не отвёл взгляд. И в их глазах было только презрение и яркая ненависть к стоявшей в Стеклянном кубе фигуре. Ничего лишнего. Артур поджал губы и медленно выдохнул.

О том, что в мягком брюхе Канцеляриата завёлся предатель, он понял где-то полгода назад. Сначала случайности сложились в подозрительные совпадения, а те, в свою очередь, в дорожку закономерностей, по которой глава Карательной службы крался долго и тщательно, пока не наткнулся на сопротивление. Хант не был наивным и, конечно же, знал, что в любом замкнутом обществе всегда найдётся парочка тех, кто возомнит себя новой властью. Тот, кто захочет перечеркнуть и обесценить то, что создавалось трудом, кровью и ценой жизни, не дав взамен ничего, кроме хаоса и беспорядка. Верховный Канцлер тактично именовал их вредителями. Хант был прямолинейней и открыто называл выродками. И, по сути, они ими и были. Бракованный материал эволюции, который следовало найти и уничтожить до того, как он пустит корни… расплодится. Хант ненавидел их, и, судя по всему, это было весьма взаимно. По крайней мере, оставленные на железных пластинах Щита надписи оказались довольно доходчивыми.

Собственно, пойманный предатель должен был заниматься именно этим – выявлять выродков и уничтожать их ещё в зародыше. Но вместо этого помогал ублюдкам появиться на свет, и Хант этого не понимал… не находил ни одной причины, зачем спасать тех, кто заранее обречён эволюцией. Они ведь не просто ущербны. Эти люди опасны.

Хант бросил взгляд на спокойно стоявшую в Кубе женщину и скрипнул зубами, пока в памяти строчка за строчкой всплывало её досье. Руфь Мессерер. Пятьдесят лет, вдова. Обучалась при интернате Суприма и подавала большие надежды. Десять лет руководила службой Регулирования Единообразия Населения. Генетического продолжения не имеет. Стерильна. Всё. На этом и без того скупое описание резко обрывалось, давая оскорбительно насмешливый намёк, что самое интересное было давным-давно уничтожено. Кем? Хант не знал, но определённо сделает всё, чтобы найти всех причастных.

Вообще, в том, как глупо попалась Мессерер, чувствовался настолько откровенный подвох, что Хант был готов взвыть от бессилия. Ей было пятьдесят. Ещё один год, и эта женщина получила бы почётную «инъекцию Милосердия», после чего о ней можно было забыть. Но нет! Она позволила себя поймать, и ему только предстояло понять – зачем.

От вспыхнувшего в крови бешенства Хант сжал затянутые в перчатки кулаки, но тут на плечо опустилась чужая рука, и послышался голос:

– Не спеши, Артур. Ты же не хочешь разочаровать Суприма своим беспокойством? – Великий Канцлер говорил шутливо, но его сухие старческие пальцы сдавили броню на плече Ханта с удивительной силой, недвусмысленно приказывая взять себя в руки. – Ты удостоен великой чести…

– Быть палачом.

– Быть рукой правосудия. Закон – путь к единству. Гармонии. И ты его верный страж.

– Не лучше бы мне охранять его там? – Хант кивнул в сторону толпы, но послушно принял положенную позу. Он скрестил за спиной руки и расправил широкие плечи, вынудив Канцлера отступить. – Мы не знаем, были ли у Мессерер сообщники. Они могут прийти сегодня и попытаться…

– Остановить тебя? – перебил Канцлер, и в его вопросе явно слышалась улыбка. Он был наставником Ханта с раннего детства, и прекрасно знал, что представляет из себя его подопечный. – Мой дорогой Артур, это нелепо.

– Разве?

– Абсолютно. Тебя боятся, и это лучший гарант их бездействия. Они ждут, что ты будешь искать их, но это логика примитивных. Тебе нужно больше.

– Страха?

– Да. И ненависти.

– Кхм…

– Страх и ненависть идут рука об руку у людей ограниченных, у тех, кто вследствие ошибки природы лишён беспристрастности, а значит, зависим. Мессерер думала, что делает их сильнее, но, на самом деле, только ослабила. Так что где-то среди этих людей стоят те, кто прямо сейчас тонут в своих страстях и эмоциях. Они ждут. Они копят свою общую боль. И однажды её будет столько, что та вплетётся в узор из их слов и поступков. Точно цепь, она свяжет этих людей по рукам и ногам, а страх и ненависть, порождённая страхом, заставят сделать ошибку. И вот тогда, они будут твои. Все. До одного.

Последние слова Канцлер прошептал едва слышно, но Хант понял. Он повернулся к прозрачному кубу, в котором по-прежнему в ожидании своей участи стояла Руфь Мессерер, и в этот самый момент ощутил на себе чей-то взгляд. Не злой, не отчаянный, но обещавший исключительное наслаждение в попытке найти его хозяина. Это будет хорошая игра. И в предвкушении отличной охоты Хант почувствовал, как его рот растянулся в хищной улыбке. Да, он знал, что никогда не отличался терпением, но теперь был готов ждать сколько потребуется. Приз стоил того.

***

Флор стояла не шевелясь и смотрела в одну точку. Она не могла отвернуться, не могла отвести взгляд, не имела права даже зажмуриться, обязанная, как и все здесь, смотреть казнь от начала и до конца. С неба капал надоевший до смерти дождь и остервенело барабанил по крышам, людям и площади, но Флор не слышала. Вернее, разумеется, он вплетался в какофонию звуков, но не больше, чем треск отсыревших под дождём проводов и шум дыхания собравшейся перед эшафотом толпы. Фон. Нечто неважное и несущественное, потому что главным всегда был проклятый Щит. Утром, днём, вечером, вместо еды и с едой, во сне, в рождении, в смерти. Щит сопровождал их всю жизнь, и было нечто забавное, что стоило один раз осознать этот звук, как его нельзя уже было не слышать. Он проникал в разговоры, вынуждая повышать голос до этой вибрирующей частоты; от него на окраинах Города мелко звенела посуда; даже сердце со временем начинало биться с ним в такт. Флор знала, что он сводил с ума чаще, чем любые лекарства, опыты или бесконечное ощущение обречённости, которым были пропитаны стены их Города. Те самые, с которых за двадцать лет, что прошли с той трагедии, так и не смыли ни копоти, ни следов жёлтой краски, которой были отмечены выжженные квартиры сепаратистов. Где-то там была и квартира её родителей. Флор не знала, где именно. Детям изменников обычно не сообщают подобных подробностей, и ей следовало быть благодарной, что она вообще выжила.

Живорождённая. Таким здесь не место. Низший сорт, который, по мнению Канцеляриата, был слишком опасен и годился лишь для биореакторов. И никто так и не понял, в какой же момент высокая цель идеальной селекции стала вдруг оправданием для чисток и убийств и без того редких живорождённых. Люди давно потеряли способность к естественному размножению, а теперь подобные Флор вовсе стали изгоями. Говорили, что это для безопасности. Ха! Будто бы это не служило причиной для любого безумия Канцлера. «Город превыше всего!» – было выбито на каменных плитах, которыми замостили все улицы, и Флор едва слышно хмыкнула, стараясь, чтобы жужжавшие в воздухе «глаза Канцлера» её не заметили. Соглядатаи. Помещённые в защитные сферы крошечные камеры, что помогали Городу следить за людьми. Связанные с его искусственным разумом, они были надсмотрщиками похуже Карателей. Вот и сейчас Флор ожидала облавы, которые неизбежно начнутся после сегодняшней казни.

За эти пять дней, что прошли с момента ареста, она успела несколько раз впасть в отчаяние, поймать кураж и, наконец, просто смириться. Принять чужой выбор непросто, а уж если он вовлекает судьбы десятков людей и твою собственную… Нельзя быть готовым к подобной ответственности, но Руфь почему-то была уверена, что они справятся. Её внутренняя убеждённость была такой сильной, что смогла взрастить веру в сердцах всего их небольшого сопротивления. Это нервировало, ошибиться было до ужаса страшно.

Никто не признавался, но Флор знала, что ни один из них не представлял, как будет жить дальше и нести бремя вины. В конце концов, Руфь была лучшей из них, и Флор не представляла, кто сможет её заменить. Как вообще это возможно. Ведь это совершенно бессмысленно, потому что символом была, есть и будет одна только Руфь…

Взгляд скользнул по серой тунике, которую нацепили на Мессерер, и думать о том, что осталось скрыто под ней, было тошно. Они знали, что такое Отдел Благонадёжности Граждан. В Городе это место иногда называли Чистилищем, которым распоряжалась служба Карателей, и оно в точности олицетворяло всё, что Флор ненавидела в системе и в людях. Расчётливость, жестокость, бездушие. Было доподлинно неизвестно, что именно происходило с теми, кто туда попадал, но нормальными их назвать уже было нельзя. Да и рассказать бедолаги уже не могли, – Канцеляриат надёжно хранил свои тайны за сожжёнными языками и перебитыми пальцами. Но главным злом были вовсе не палачи на допросах, а тот единственный, кто выслеживал, подстерегал и отдавал тот самый приказ.

Флор невольно скосила глаза. После стольких лет у неё мастерски получалось маскировать свои взгляды, но рядом с главным Карателем лучше было не рисковать. Так что, опасаясь быть пойманной, она осторожно посмотрела на высокую фигуру в чёрном форменном одеянии, что так контрастно выделялось среди серых роб на помосте, и медленно выдохнула. Этот человек был самой сложной и безумной деталью их плана. Обмануть его просто не выйдет, а потому, если у них не получится, то это значит конец… Каждый в Городе знал, что Артур Хант убивает быстрее, чем думает и за меньшее прегрешение, а уж если у него под носом найдётся сепаратист! Флор ещё чуть-чуть повернула голову, внимательнее вглядываясь в блестящую чёрную маску, по которой стекали капли дождя, и едва сдержалась, чтобы не передёрнуть плечами. Черепоподобные контуры с блестящими свинцовыми вставками вызывали приступ тошноты, а сам главный Каратель – бессвязный ужас.

Если быть честной, где-то в глубине души Флор не верила, что он им поможет. Всем своим скудным умишком не могла представить, с чего вдруг в самом жестоком мече Канцеляриата проснётся хоть капелька человечности. Это смешно! Она так и сказала однажды Руфь. Артур Хант – это безнадёжный продукт системы, синтетически выведенный, отобранный среди лучших, венец генной инженерии, где нет места ошибке. Каждая молекула в его ДНК была тщательно просчитана сотней искусственных интеллектов, прежде чем робот соединил две идеальные клетки. Он ведь даже не человек, а так… гуманоид. Будущее, которое уже наступило. И оно отвратительно. На это Руфь лишь улыбнулась и почему-то попросила оставаться собой. Бред! Может, они все сошли с ума? Потому что затевать переворот и убеждать Ханта перейти на их сторону – чистое сумасшествие. С чего бы ему это делать?

Флор едва заметно презрительно дёрнула верхней губой, и в этот момент, словно почувствовав, а может, заметив это движение сквозь визоры маски, Хант поднял голову. Он прервал разговор с Великим Канцлером, медленно расправил огромные плечи, которые из-за защитных пластин казались непропорционально большими, и повернул голову, уставившись точно туда, где стояла под дождём Флор. Дерьмо. В глазах потемнело, когда она ощутила, как скользнул по лицу тяжёлый буравящий взгляд, но продолжила упрямо смотреть в сторону Стеклянного Куба. Хант же, оглядев всех вокруг, вернулся было обратно к изучению Флор, но тут большие двери Башни открылись, и на помост вышла Служба Исполнения Приговора.

Их было шестеро. В красных робах цвета свернувшейся крови, что казалось символичным на грани пошлости, и с выбритыми головами, от которых, словно от шариков, отскакивали капли дождя, они выстроились вокруг куба со штандартом Суприма в руках. А следом за ними шёл сам Великий Суприм – глас Города, его сердце. Человек, связанный с искусственным разумом окружавших их стен так тесно, что, наверное, уже почти не был живым существом. Флор слышала лязг, с которым его протезы ступали по каменным плитам, видела кипенно белую мантию. Суприм шёл тяжело и очень медленно, пока не остановился слева от Стеклянного Куба и ровно напротив главных ворот Башни. Чиркнув последний раз железным протезом, отчего с тихим шипением осыпался веер огненных брызг, он замер, а потом из-под белоснежного балахона показалась обтянутая кожей рука. Длинными и кривыми, похожими на когти ногтями она подцепила плотную ткань капюшона, а затем медленно сдёрнула вниз, обнажив провалы глазниц, лысый череп и беззубый рот. А может, это губы так втянулись во внутрь, что образовали похожую на прорезь щель в высохшей на костях коже.

– Начинайте, – проскрипел Суприм, и это было так странно.

В обычные дни такого официоза не требовалось, Флор вообще не могла вспомнить, чтобы ради кого-то на улицах и площадях собрали весь Город. Но проклятый Канцеляриат понимал, кто попал им в руки, и хотел провести наглядную демонстрацию для устрашения, ну и усвоения базовых правил существования. Всех, кто был не согласен, с удовольствием ждали на дозу инъекции, а потом в крематории.

Так что эта казнь должна была стать очередным наглядным уроком, на который Флор очень не хотела смотреть. Она отдала бы всё на свете, чтобы оказаться сейчас в родных Теплицах или, на худой конец, в старой квартире. Даже гул от Щита больше не давил на уши, когда из серой массы вышел и замер перед кубом сам Канцлер. Позади него, словно гигантская тень, остановился глава службы Карателей.

Это смотрелось чрезмерно картинно – высокий тощий старик, с золотой цепью Канцлера, и его ручной пёс. Но толпа, повинуясь давно вышколенной привычке, синхронно склонила головы, и Флор вместе с ними. Смотреть на Канцлера или осуждённого вовремя оглашения приговора было запрещено. Прямо сейчас им всем следовало слушать и, не отвлекаясь на посторонние мелочи, полностью проникнуться тяжестью преступления и суровостью наказания. Послышался треск чуть сбоившей от дождя и электромагнитных помех техники, а потом по площади и каждой улочке Города, из всех динамиков и экранов донёсся визгливый голос.

– Руководствуясь установленным Супримом законом и исходя из собранных доказательств Канцеляриат принял решение. – Флор закусила губу, вслушиваясь в дыхание окружающих и не слыша его. Это и правда конец… – За несанкционированные манипуляции с биологическим материалом, которые привели к сокрытию бракованного генома, обвиняемая признана виновной в создании угрозы безопасности Города и, как следствие, в измене. А потому, во избежание дальнейших провокаций и в качестве наказания за содеянное мы отказываем в праве на «инъекцию Милосердия» продукту генетической службы под номером 3251, носящему имя Руфь Мессерер, и приговариваем его к публичной смертной казни. Так же Канцеляриат заочно приговаривает к немедленной казни все двадцать пять обнаруженных дефектных граждан и объявляет их в бессрочный розыск. Приговор вступает в силу немедленно, его исполнение возлагается на Карательную службу. Да здравствует Суприм! Город превыше всего!

– Город превыше всего! – немедленно откликнулся вокруг Флор стройный хор голосов, и она вместе с ними.

Двадцать пять. И в сердце так больно кольнуло, что на мгновенье стало трудно дышать. Двадцать пять… Невероятно. Флор знала их всех. Была дружна с половиной, с некоторыми не раз совершала вылазки за пределы Щита, а двое были так же близки ей, как брат и сестра, которых у Флор никогда не было. И их всех, включая двухлетнего Джона, только что приказали убить. Это было…  Ладно, это было неожиданно. Руфь предполагала, что однажды их вычислят, но не так скоро. Неповоротливый организм Канцеляриата впервые превзошёл сам себя и отработал так чётко, будто давно этого ждал или… знал?! Свой ответ Флор нашла в глазах повернувшейся Мессерер, и их взгляды встретились всего на долю секунды, но этого было достаточно. Значит, Канцлер действительно знал. Оставался лишь один вопрос – было ли там её имя. Было ли имя Флоранс Мэй в списках людей с проснувшимся состраданием.

Внутри заворочался страх. И он был такой силы, что Флор едва заметила, как открылась грань Стеклянного Куба, и внутрь вошёл один из Карателей. Можно было даже не сомневаться, кто будет выбран на роль палача. Ради всего святого, Великий Канцлер слишком давно метил в кресло Суприма и, конечно, готовил замену. Ещё более жестокую, ещё более безжалостную, ещё более бесчеловечную, чем он сам. Поэтому, когда Артур Хант замер позади своей жертвы, что на фоне его облачённой в доспехи фигуры казалась почти игрушечно маленькой, Флор едва не трясло. Она не сводила взгляда с лица Мессерер, которая почему-то вдруг улыбнулась, когда ей на плечо легла мужская рука в чёрной перчатке. И только выдрессированная годами привычка стоять ровно помогла не дёрнуться прочь, когда на стекло брызнула кровь.

Не было ни блеска клинка, ни крика, ни звука. Просто вот Руфь стояла, а вот её тело распластано под ногами Карателя, который, словно ничего не случилось, вытер о серую робу уже мёртвой женщины чёрное лезвие и спокойно направился прочь. Задание выполнено, и он не испытывал ни малейшего сожаления. Ну а Флор, застыв, не могла отвести взгляд от Мессерер. Она видела, как медленно растекается внутри Куба кровь, и как липнут к дощатому полу намокшие волосы. И эти глупые детали почему-то сильно бросались в глаза. Видимо, разум был достаточно милосерден, чтобы образами попытаться отвлечь от впервые вспыхнувших в нём сомнений. И глядя в спину спокойно удалявшегося Ханта, ошалевшая Флор вдруг честно задумалась: так может, не сочувствовать, не сострадать, не сожалеть – это и правда благо? Что будет правильно равнодушно принимать смерть, как должное? Что, если Руфь ошиблась, и они все обречены? Потому что видеть смерть близкого, почти родного человека оказалось настолько больно, что Флор была к этому не готова. Она хотела кричать, плакать, разбить вдребезги проклятый Куб, но…

Мелко дрожавшие пальцы едва ощутимо сжала чья-то холодная ладонь. Прикосновение вышло очень мимолётным, но оно словно встряхнуло потерявшуюся в своих страхах Флор. Она осторожно посмотрел вниз и встретилась взглядом с незнакомым маленьким мальчиком. И его взгляд, как и минутой раньше, рассказал всё. Флор осторожно сжала детские пальцы в ответ.

Она снова посмотрела на помост, но теперь совершенно спокойно. Флор не сомневалась, что Хант будет искать их. Перевернёт проклятый Город, заглянет под каждый камень, проверит все дыры, канавы и сточные воды, в попытке добраться до сообщников Мессерер. И, конечно, найдёт. Но они должны успеть первыми.

***

Наверху главной городской Башни, почти под самыми небесами и лишь на один этаж ниже личной Оранжереи Суприма, находились апартаменты Верховного Канцлера. Они располагались выше серо-зелёной пелены облаков, где не было ничего, кроме тусклого неба и холодного Солнца, чьи лучи за желтоватыми просвинцованными стёклами ощущались на коже едва заметным теплом. По меркам Города, окна в Башне были огромны, но всё равно пропускали так мало света, что в небольшом кабинете всегда царил полумрак. Он оседал сизой тенью на пустых, без единого украшения стенах, забивался в щели и делал без того небольшую комнату ещё меньше.

Впрочем, Артуру Ханту, который стоял, прислонившись к одному из книжных шкафов, не было до этого дела. За последние несколько лет он выучил здесь каждый дюйм и, наверное, смог бы сориентироваться даже ослепнув. С громким парным щелчком отстегнув маску, он с наслаждением стащил надоевший шлем и тряхнул головой в попытке хоть как-то привести в порядок спутавшиеся волосы. Но те лишь вяло колыхнулись в ответ, так что Ханту пришлось их взлохматить рукой.

– Бесполезно, – донеслось из глубины кабинета, очевидно, подразумевая глупость подобных потуг.

Канцлер сидел за столом и сосредоточенно что-то читал. Он хмурился и то перекладывал пару бумаг из одной стопки в другую, то потом возвращал, что-то черкал, хмурился ещё сильнее, а потом всё же оторвал взгляд от документов. Какое-то время его маленькие глазки внимательно изучали замершего у стены Ханта, который с наигранным интересом разглядывал свою страшную маску, но затем Канцлер выпрямился, откинулся на спинку кресла, и его тяжёлая мантия вспыхнула в фиолетово-алых лучах заходящего солнца искрами золотого шитья.

– Будь добр, в следующий раз оставь своё недовольство за порогом или не приходи вовсе, – процедил он.

– Я молчал, – хмыкнул Хант и пожал плечами. Однако в этот раз лёгкая дерзость вызвала не улыбку на губах Канцлера, а раздражение.

– Слишком громко. В твоём положении это следует делать потише.

– Вот как? – Хант выпрямился и в два больших шага достиг стола Канцлера, громыхнув по нему маской. Свинцовые грани, что походили на контуры черепа, вспыхнули жёлто-фиолетовым переливом, придав шлему ещё более отвратительный вид. – А каково моё положение?

– Мне казалось, эта тема на сегодня закрыта. Я ошибся? – Канцлер поднял в наигранном недоумении брови, но Хант видел, как стянулись в едва заметную нить и без того по-старчески тонкие губы.

– Считаю, что обсуждения были недостаточными. Хотелось бы уточнить.

– Зачем?

– Чтобы в следующий раз быть готовым…

– А ты был не готов? – перебил Канцлер. Он бросил на Ханта насмешливый взгляд, а затем вернулся к бумагам. – Что же, тогда следует поднять вопрос о твоей компетентности.

Артур длинно выдохнул, пытаясь усмирить вызванный пренебрежительным тоном гнев, выпрямился и сцепил за спиной руки. Спокойствие.

– Моя работа требует осторожности. Если я начну направо и налево отрезать головы каждому провинившемуся, то…

– Разве ты не делаешь именно так во время своих патрулей? Разве кто-то из твоих людей поступает иначе? Десять пойманных нарушителей в этом месяце, и среди них ни одного, кто дожил бы до камеры. К чему это двуличие, Хант?

– Я цербер, а не палач!

– Ты будешь тем, кем я скажу! – неожиданно заорал Канцлер, и швырнул на стол очередной документ. – Цербером, палачом, пресмыкающимся или никем! Я здесь решаю. А ты, всего лишь высшее звено в службе Исполнения приговора, и будь добр, вспомни об этом в следующий раз, когда решишь отнять моё время!

Канцлер замолчал, какое-то время сверлил взглядом застывшего Ханта, а потом поднялся и подошёл к окну, за которым уже темнело мутно-красное небо. Повисла тишина, нарушаемая лишь гулом преобразователя воздуха, а потом послышался вздох.

– Вот поэтому я до сих пор не ввёл тебя в совет Канцеляриата. Ты слишком молод, импульсивен. Со временем твоя горячность перейдёт в ценную способность быстро принимать самые сложные решения, но пока рано. И потому ты обязан следовать мне, и букве закона, которую я несу.

Голос Канцлера был тих, а сам он не отрывал взгляда от поднимавшейся вдалеке Бури. Она стеной вставала меж Городом и садившимся солнцем, искажая и без того неестественный свет до оттенков какой-то неведомой грязи, а потом длинно взвыла сирена. Канцлер повернулся.

– Объяснись, чем я обязан этой… пубертатной выходке?

Хант на мгновение стиснул в кулак сцепленные за спиной руки, но промолчал.

– Артур? Я разрешаю тебе говорить.

– На площади я почувствовал взгляд.

– Вот как? – кажется, Канцлер был удивлён, но не сильно. – Значит, наши крыски лично пришли посмотреть.

– Мало того, они были где-то в первых рядах.

– Похвальная смелость, – хохотнул Канцлер. – Но я по-прежнему не вижу оснований для твоих истерик.

Ханту потребовалось несколько секунд, чтобы молча проглотить оскорбление и не сорваться. Он дотронулся до своей маски, провёл пальцем по свинцовому контуру около визоров и зло щёлкнул по респиратору. Но это было единственное, что Хант себе позволил. Наконец, он проговорил:

– Они не будут ждать и копить злость, как вы считали, наставник. В них нет ни страха, ни сомнений. Взгляд, который я ощутил, скорее, говорил об интересе, чем о… – Хант махнул рукой в попытке подобрать нужное слово. – Это было любопытство, Канцлер. Холодное. Расчётливое. В их головах есть чёткий план, которой им предстоит воплотить. И сегодняшней казнью мы не смутили их, а всего лишь внесли несколько коррективов. Теперь за мной будут следить, и это свяжет мне руки. Я не смогу больше легко использовать свои методы.

– Методы? – с насмешкой переспросил Канцлер.

Он снова отвернулся к окну, наблюдая, как вдалеке исчезает сизое небо за тяжело поднимавшимися пластинами Щита. Его слегка ржавое тело постепенно накрывало Город, оставляя единственный зазор для шпиля Башни. Ещё пара часов, и Буря будет неистово бить в окна этого кабинета. Не так сильно, конечно, как близ земли, но достаточно, чтобы нагнать тоску. Свет мигнул, сообщив, что здание перешло на автономные генераторы, и со скрежещущим лязгом Щит замкнулся в усечённую полусферу. Убедившись, что Город под защитой, Канцлер повернулся.

– Так, что там с методами? Ты говоришь об облавах? Или о бедолагах, вышвырнутых за пределы Щита прямиком перед Бурей? Если ты взялся оспаривать решения Канцлера, будь готов обосновать чем-то получше, чем просто чутьём. Что ты не можешь сделать сейчас, чего делал тогда?

– Я не могу действовать тихо и незаметно. Вся моя агентурная сеть окажется под угрозой, потому что они теперь знают, кто именно будет искать.

– А раньше они, по-твоему, не догадывались?

– Раньше они не знали, что мы ищем сообщников. Теперь эти люди будут готовы и станут вдвойне осторожней. У нас нет ни времени, ни возможности перепроверять генетические карты каждого жителя, чтобы найти тех, кого скрыла Мессерер.

Канцлер задумчиво прищурился, не сводя взгляда с Ханта, а потом опустился в своё кресло. Несколько секунд он разглядывал лежавшую на столе маску, прежде чем открыл один из ящиков стола и достал металлическую банку. Артур знал, что за мазь в ней находится. Искалеченная радиацией кожа требовала особенных мер, но об этом знали немногие. Как и о том, что в своё время Канцлер дважды участвовал в ликвидации последствий падения Щита. И Хант готов был поклясться здоровьем Суприма, что ни один из совета Канцеляриата не входил в число избранных. Жизнь Города превыше всего! Однако, наблюдая, как глава Города втирал белёсого цвета дрянь в огрубевшие, как кора дерева, руки, Хант впервые заметил, насколько Канцлер был уже стар. А тот сжал пальцы в кулак, проверяя, насколько эластичной стала вновь кожа – шершавая, вся в буграх и застарелых трещинах на сгибах между фалангами.

– Ты думаешь, они знают друг о друге? – спросил он после молчания. – Это не похоже на Мессерер. Весьма опрометчивый шаг, который легко может привести к катастрофе. Упадёт один – рухнут и все остальные.

– Или, наоборот, ещё больше сплотятся. Мне не даёт покоя, как легко мы поймали предателя. Словно, нам нарочно подсунули все улики и заставили действовать так, хочется им.

Канцлер немного помолчал, прежде чем хмыкнул.

– Это всё тебе рассказал один взгляд?

– В нём крылось достаточно, чтобы мои инстинкты сработали. Мы зря раскрыли все карты.

Послышалось недовольное цоканье, и Канцлер тяжело поднялся. Подойдя вплотную к Ханту, он положил руку ему на плечо.

– Таково было желание Суприма, и не тебе его оспаривать, Артур.

– Но… – начал было Хант, однако оборвал себя, когда перед лицом замаячил чуть кривой палец Канцлера.

– Не тебе и не сейчас. Дело сделано. Глупо сейчас спорить верным было решение или нет.

Эти слова были сказаны таким тоном, что Ханту оставалось только смириться. И всё равно он какое-то время сверлил взглядом невозмутимого Канцлера, прежде чем шумно выдохнул и закатил глаза. Послышался смех.

– Не пытайся меня обмануть, Артур. Я знаю тебя с младенчества. Двадцать пять лет, с тех самых пор, как забрал тебя из Интерната. Как увидел в тебе то, о чём остальным можно только мечтать. Ты совершенный набор генов, Хант, поэтому у тебя нет права на ошибку. Ты должен поймать всех щенков Мессерер и покончить с этой угрозой, не дожидаясь, когда поднимется волна бунтов. Жизнь города превыше всего, а они трещина в нашей защите.

– Почему? Они лишь кучка эмоционально нестабильных граждан. Что в них такого?

Хант бросил внимательный взгляд на наставника, который явно колебался, решая доверить ли главе Карательной службы ценную тайну. Наконец, Великий Канцлер на мгновение поджал губы, почему-то отвёл взгляд и сухо проговорил:

– Мессерер долгое время вела один важный проект.

– Селекция?

– Вроде того, – уклончиво ответил Канцлер. Он пожал тонкие губы, прежде чем заговорил: – Ген сострадания – это мутация, которую мы думали, что искоренили очень давно. Рудимент. Его обнаружили в первые годы, пока ещё строился Город, а куцые остатки человечества прятались в подземельях, пытаясь пережить катастрофу. Они были напуганы и истощены. Но будущий Суприм был дальновиден, он сразу понял, какую опасность несёт в себе тяга людей к ненужным эмоциям. И тогда генетики взялись за работу. С каждым новым поколением мы выводили расу свободную от бремени совести. Мы так же любим, грустим, дружим, но не сожалеем. Наши чувства поверхностны, позволяя испытать радости жизни, но без побочных эффектов в виде разочарования или тоски. Город просто не мог себе это позволить. Мы рождаемся и умираем по расписанию, съедаем чёткую норму ресурсов, вдыхаем нормированные дозы воздуха. Ни граммом больше, ни кубометром меньше, ни днём дольше, чем это просчитано. От жизни одного зависят жизни тысяч других. И жизнь одного не стоит жизни всех остальных. Таковы правила выживания здесь. Закон. А буква закона должна быть лишена какой-либо страсти или неизбежного сожаления.

– И в чём проблема?

– Мы вырождаемся, Артур. Как бы чисты ни были наши гены, искусственный мир Генетических ферм не может тягаться с естественной эволюцией. Всё, что мы там выращиваем становится только хуже. Поэтому однажды попробовали изменить это.

– Чем вас не устраивают тогда живорождённые?

– Они неконтролируемы. Мы же хотим поместить очищенный от ненужного гена образец в тело матери, создав иллюзию натуральности. – Канцлер махнул рукой. – Естественности, если хочешь.

– Как я вижу, эксперимент не удался, – хмыкнул Хант, припомнив свой последний визит на Ферму, где генетические образцы ждали своего часа. Естественности и натуральности там точно не наблюдалось.

– Не совсем, – тем временем уклончиво ответил наставник, и Артур заинтересованно поднял бровь. – Возникла проблема. Образцы не приживались. И я подозреваю, что в этом виновата Руфь Мессерер.

– Она занималась этим? – с лёгким недоумённым смешком спросил Хант.

– Она это придумала. Это была сплошная математика, которую Руфь Мессерер, однажды поставила под сомнение и потому была отстранена от проекта.

– Что она сделала?

– Это уже неважно. Мессерер мертва и больше не сможет помешать, – процедил Канцлер. – Теперь меня волнует, чтобы исследования не останавливались. А потому во избежание новых проблем, я хочу, чтобы ты лично контролировал их.

– Но я ничего не смыслю в генетике!

– Значит, найди того, кто сможет, – отрезал наставник. – Только убедись, что это не один из выродков Мессерер.

Они замолчали, оба уставившись за окно, в которое начинали бить первые порывы Бури. Где-то внизу, на окраинах Города, прямо сейчас тело Руфь Мессерер растворялось в огромных чанах, чтобы стать удобрением. Смерть здесь определяла жизнь, и даже у предателей был шанс получить искупление. Вдруг, Канцлер покачал головой.

– У меня будет к тебе ещё одна просьба…

– Я знаю, – перебил Хант. – И мой ответ прежний. Меня полностью устраивает штатная служба… отдыха и Лина.

– Дело не только в этом. Ты слышал, что я сказал. Это необходимая вещь хотя бы для продолжения твоего генетического потенциала. – Канцлер дотронулся до лица Ханта, поворачивая то к свету, и постучал по подбородку. Как раз там, где была ямочка. – Совершенство не знает предела. А твой исходный материал просто превосходен. Осталось найти достойную пару хромосом, а остальное – дело лаборатории…

Канцлер собрался сказать что-то ещё, но в этот момент в дверь постучали.

– Это твои, – вздохнул он и улыбнулся в ответ на скептически поднятую бровь. – Только у этих ребят хватит наглости искать тебя в кабинете Верховного Канцлера.

Хант хмыкнул, а потом рассмеялся.

– Пожалуй, – покачал он головой, в два больших шага пересёк кабинет и распахнул дверь.

Сначала Ханту показалось, что там никого нет, но потом из тени коридора, освещённого лишь авариными лампами, отлепилась чёрная тень и материализовалась в Юджина Варда. Правая рука Ханта и главный претендент на его пост в будущем был, по обыкновению, бледен, что лишь усиливалось на фоне тёмных одежд, а собранные в аккуратный хвост светлые волосы и вовсе светились немного потусторонне.

– У нас проблема, – без предисловия начал он, и Хант уже знал, о чём пойдет речь. – Южная окантовка Щита. Датчики засекли движение, а потом и прямой контакт.

Взгляд на площади не соврал, игра началась, и только что был сделан первый ход. Хант осклабился, что, видимо, больше походило на какой-то оскал, потому что Вард непонимающе поднял брови.

– Собирай всех, – вместо ответа бросил Артур. – И проинформируй службу Щита. Полагаю, они до сих пор помнят, кто такой Стивен Джонс. Так дадим им отомстить.

С этими словами он захлопнул дверь и вернулся к столу, чтобы взять шлем. За окном всё ещё мерзко выла сирена, а значит Буря в самом разгаре. Что же, крысы выбрали идеальное время, когда патрулировавшие улицы «глаза Канцлера» были бесполезны из-за работавшего на износ Щита, а возможные свидетели сидели в убежищах по домам. Блестяще. Взяв в руки маску, Хант уже щёлкнул было замками, но ощутил лёгкое прикосновение и оглянулся.

– Не подведи меня.

Наставник смотрел внимательно, словно хотел, подобно токсичной пыли, что сейчас заметала улицы города, просочиться в каждую пору, проникнуть в вены и добраться до сердца своей личной ищейки. Лучшей из лучших. Собственноручно сотворённой. И Хант ответил ему короткой кривой усмешкой.

– Не подведу. – Голос из-под маски прозвучал глухо.

Послышался щелчок замков, и Хант подхватил со спинки стула тяжёлый плащ. Небрежная фраза, брошенная как будто бы невзначай, настигла его, когда он уже взялся за ручку двери. И по её содержанию стало понятно, что Верховный Канцлер специально выбрал этот момент.

– Хант. Когда евгеника получает под собой научную почву, она становится генетикой. Запомни.

На это глава Карательной службы ничего не отвел. Лишь коротко кивнул и вышел за дверь.

Глава 2

Совершенство внутри не означает совершенства снаружи, как не означают совершенное общество создающие его совершенные люди. Подчас именно из неправильностей складывается наиболее прочная структура, которая держится, сцепившись между собой всеми неровностями. Она не даёт частям соскользнуть и распасться.

К сожалению, человек слишком любит приводить всё к общему знаменателю, сглаживать до идеальности, создавать обтекаемость, чтобы получившийся результат возвести в высшую степень и назвать эталоном. Наш максимализм неисчерпаем, как не заканчивается жажда познаний и страсть к улучшениям. Возможно, именно это и привело человечество сначала к катастрофе техногенной, затем телесной, а потом и духовной.

В погоне за идеальностью мы утратили то, что дала нам природа. Словно бактерии, мы теперь размножаемся лишь в стеклянных пробирках, а потом выращиваемся на инкубаторной ферме, потому что больше ни на что не способны. Мы утратили единственный шанс на выживание, решив, что селекция и сегрегация помогут избежать других катастроф, если мы создадим гены идеологически верных людей. Канцеляриат называет это «истинной эволюцией», но, глядя на продукт наших лабораторий, я знаю, что это провал. Мы деградируем с того самого мига, когда под личиной пользы для Города евгеника получила научную почву. Именно тогда она превратилась в генетику, а учёный стал её палачом. 

Я знаю, о чём говорю. Я один из верных рабов этой программы. И я намеренно выращиваю искусственных людей, которые не способны к естественному размножению. Бесчувственных, бессмысленных, бесполезных. Но также я знаю, что обмануть природу практически невозможно, и раз в несколько лет случается сбой. Мы называем их бракованными, но, на самом деле, они самое правильное, что может быть в нашем исковерканном мире. Живорождённые. 

Дневник Руфь Мессерер

Лифт спускался удручающе медленно. Из-за перехода на резервные генераторы приходилось экономить доступные мощности, и ни о каком ускорении не могло быть и речи. Поэтому Хант прислонился к стене и приготовился ждать – путь со сто пятого этажа будет небыстрым. В кабине было тихо, только где-то вверху чуть поскрипывали стальные тросы, да едва слышно трещали лампы аварийного освещения. Вдох-выдох. Неожиданно респиратор издал сиплый звук, будто кого-то душили, поток воздуха на мгновение прервался, но затем послушно засвистел дальше. Хант знал, что фильтр давно требовал замены и накопил порядочно радиоактивной пыли, но всё медлил с ротацией. Он не знал почему. Каждый день находил сотни причин, что ему некогда или не до того, но сам в них не верил.

На самом деле, для него было нехарактерно подобное пренебрежение к собственной безопасности. Хант жил по инструкции и чётко следовал правилам, потому что его работа требовала постоянной собранности и внимания, а этого невозможно достичь, если позволяешь себе хоть на минуту расслабиться. За годы учёбы в Академии и работы на Канцлера в свои неполные тридцать Хант научился не спать по несколько суток, переносить зубодробительный холод, молча терпеть боль, не пить, не есть и даже иногда не дышать. Поэтому существование в рамках кодекса Хант считал наиболее эргономичным. Но этот фильтр…

Хотя маска не считалась обязательным атрибутом существования в Городе, на людях Хант предпочитал её не снимать. Ужас не имеет лица, а он был именно им. Страхом. Безысходностью. Смертью. Тем последним, что видели некоторые, прежде чем стать городским удобрением. Но, вопреки расхожему мнению, Артур не получал от этого удовольствия. Это была всего лишь работа, для которой он был рождён и которую обязан был выполнять со всем тщанием верного служителя Города и Суприма. Ничего личного. Так было до Ханта, так есть сейчас, и так останется впредь. Каждый Каратель считался олицетворением правосудия, ибо кодекс гласил, что только через страх смерти рождается послушание, которое держит людей в деснице Закона. Их девиз был прост и понятен – «Сила и Справедливость». Но только мало кто знал, насколько надо быть сильным, чтобы оставаться всегда справедливым.

Сегодня на площади Хант ощутил это сполна, когда от стоявших у него под ногами людей повеяло привычным смирением. И это наверняка успокоило бы его тренированное чутьё, не поймай он тот самый взгляд, от которого внутри поднялась волна странных эмоций. Этот кто-то явно был зол, а ещё совершенно в отчаянии. Там, на помосте, Хант так ясно почувствовал чью-то боль, что его сердце вдруг сильно забилось. Он не мог назвать это удовлетворением или же радостью. Если честно, Ханту вообще было плевать, где убивать очередного предателя: перед всеми на эшафоте или в очередной вонючей дыре где-то на окраине Города. Но тот взгляд, который так выделялся на фоне однотипной толпы, явно считал по-другому. И от этого внутри всё нетерпеливо сжималось, толкая как можно скорее найти источник этих эмоций. Интересно, они уже сталкивались? Была ли это личная неприязнь или абстрактная злость?

Подняв голову, Хант уставился на обшитую углепластиком стену кабины и хмыкнул. Будет интересно побеседовать с этим «взглядом» с глазу на глаз. Он презрительно фыркнул на сомнительный каламбур, и в этот момент воздуха в лёгких стало вдруг не хватать. Респиратор снова споткнулся на вдохе, и руки было сами потянулись к креплениям маски, но тут же замерли, а потом вернулись в позу «спокойствия». Хант размял плечи, словно хотел скинуть доспех, медленно выдохнул и замер. От фильтра несло затхлостью и влажной пылью, что вернуло вновь к мыслям о маске. И появилось странное ощущение, будто ему тесно в этом форменном облачении, которое до недавнего времени он носил с присущим ему равнодушием.

Хант нахмурился и попытался вспомнить, когда всё началось. Наверное, с допроса Руфь Мессерер. В её серой камере, с отдушиной где-то на уровне пола, было тесно и удивительно темно даже ему. Визоры почти не справлялись с царившим по углам сумраком, и только многолетняя привычка ориентироваться на слух позволила Ханту чувствовать себя довольно свободно. Однако застывшую около стены немолодую женщину темнота, кажется, не беспокоила вовсе. Хант чувствовал, как она внимательно следит за ним взглядом, словно могла рассмотреть чужое лицо даже за толстым слоем из металла и углепластика. Чушь, но он впервые ощутил себя… Хант не мог подобрать нужного слова. Неуютно? Тревожно? Обычно такие эмоции испытывал кто-то другой… кто-то по ту сторону допросного стола или двери в камеру. Но Мессерер его не боялась. Она будто бы знала каждый следующий шаг, который предпримет главный Каратель, и старательно отыгрывала свою роль.

Это раздражало. Бесило настолько, что Хант однажды не выдержал. Он понимал, что сломанное плечо и тридцать ударов кнутом вряд ли добавят показаниям Мессерер чёткости или откроют парочку новых сообщников, но остановиться не мог. Ему хотелось хоть на минуту прервать этот всезнающий взгляд и вырвать глаза… Выдавить пальцами и сжать в ладони, чувствуя сквозь кожу перчатки, как они лопаются в кулаке. Наверное, в конце он так бы и поступил, но приказ Канцлера вынудил бойцового пса сесть на цепь.

Хант не знал, почему так возненавидел эту чёртову Мессерер. Он ведь даже не знал её толком. Мельком сталкивался в Генной Лаборатории, когда приходил с очередной формальной проверкой, и на паре приёмов у Канцлера, где решал всё-таки появиться. Она была абсолютно непримечательна. Самой обычной. Тем, в ком так сложно заподозрить прогнившее дно, которое могло стоить Ханту карьеры.

Он в бешенстве зарычал и со всей силы приложился затылком о стенку кабины. Раздался скрежет металла о свинцовые «рёбра» на шлеме, аварийные лампы тревожно мигнули, и тут лифт остановился. Двери открылись на одном из подземных этажей Башни, откуда немедленно потянуло сыростью улицы и сладковатым ароматом жжёной карамели выхлопных газов.

– Мы засекли попытку пересечь границу Щита, – немедленно отчитался Вард, который поджидал Ханта у лифта. Он коротко кивнул остальным и зашагал рядом, стараясь успеть под размашистый шаг главы Карательной службы. А тот скосил взгляд сквозь визоры и коротко приказал:

– Надень маску. Вряд ли ты хочешь сдохнуть от интоксикации и стать для нас биотопливом.

– Не дождёшься, – хмыкнул Вард, а потом со вздохом добавил: – Что-то фильтр… в последние дни барахлит…

На этих словах Хант вдруг замер и повернулся к Карателю, который как раз герметизировал шлем. Последовал тихий свист, и с глухим всхлипом соединилось последнее из креплений.

– Что ты сказал? – едва ли не по слогам медленно спросил Артур, пытаясь догнать ускользавшее неясное чувство.

– Фильтр, – уже глухим и немного электронным голосом отозвался Юджин. – Иногда его словно заклинивает на вдохе, но проходит пара секунд, и всё снова работает… до следующего такого же раза. Пока не критично, но весьма раздражает.

– Действительно, – задумчиво проговорил Хант после паузы, а в мозгу уже щёлкали одна за другой странные мысли. Он ещё толком не понимал, что именно его настолько насторожило – странное поведение респиратора или неожиданное совпадение, – но подушечки пальцев уже приятно покалывало. Верный признак, что чутьё снова не подвело. И всё же, вынужденно отвлекаясь от такой интересной загадки, Хант сосредоточился на текущей проблеме. Его ждал Щит и бушевавшая в Городе буря. Так что он отвернулся и ровно проговорил, ничем не выдав своей настороженности. – Зайди к техникам и замени.

– Он новый, Хант. Похоже, с браком вся партия.

– Возможно.

Или же нет.

Хант нетерпеливо скрипнул зубами, но двинулся в сторону припаркованных глиссеров, где из-под широких задних колёс стелился тот самый дымок, что пах карамелью. Этот запах пробивался даже сквозь респиратор, оседая на языке ядовитой горькой слюной, отчего Хант поморщился. Он натянул посильнее перчатки, а потом привычным движением уселся на свой личный глисс, заводя огромное сердце тяжёлой машины. Коленями он чувствовал вибрацию корпуса, которая то и дело пробегала от двух передних колёс по независимым стойкам. Она отдавала приятной дрожью в ладони, которые сжимали ручки акселератора, и глохла где-то в карбоне чернёного заднего диска. Хант снова машинально поправил перчатки, ожидая пока все соберутся, и шрамы на правой руке, что оставил на память ему этот глиссер, привычно заныли.

Управлять подобной махиной из металла, резины и углепластика было непросто. Да, из-за двух независимых передних колёс, глисс прекрасно входил в повороты на узких улицах города, за что и получил своё прозвище. Но в остальном он был созданием довольно тяжёлым, и дело было не только в его немаленьком весе или довольно токсичном выхлопе. Особенностью каждой машины был её искусственный интеллект, соединённый с «разумом» Города. Как и любая подобная электроника, начиная от базовой вентиляции, заканчивая самим Щитом, она подчинялась заложенным давным-давно алгоритмам, за которыми следил Великий Суприм. Именно он определял нормы воздуха, воды или время комендантского часа, отвечая за безопасность целого Города. Да, со временем глиссер идеально подстраивался под владельца, но Ханту, очевидно, достался особенно своевольный. Несколько раз тот откровенно пытался его убить, прежде чем они нашли общий язык и, можно сказать, подружились. Хотел ли его смерти сам Город, или то было особенностью данной машины, Артур не знал.  Но именно из-за этой особенности пользоваться чужим глиссером считалось опасным, впрочем, и желающих было немного. Если честно, Хант вообще не мог вспомнить хоть один случай, чтобы кто-то на это осмелился. Самоубийц в Городе было предсказуемо мало.

Тем временем позади послышался равномерный гул проснувшихся моторов, и, когда по полу уже начал растекаться густой дым из выхлопных труб, Хант резко дал по газам. В визоры маски немедленно забарабанила мелкая песчаная пыль вперемешку с надоевшим дождём, в ушах тоскливо завыла сирена.

Ну, здравствуй, Буря.

Они пробирались тёмными улицами, не сбавляя скорости даже на поворотах, и чем ближе становился периметр Щита, тем сильнее были потоки набегавшего воздуха, и тем громче выла сирена. Когда они пересекли мигом проржавевшие рельсы одного из заводских путей на краю Города, стало понятно – этот шторм совсем не похож на те, что Хант видел раньше. А видел он многое… Частицы, что до этого били по корпусу глиссера и высекали лишь бледные розоватые искры, теперь стали крупнее. Они молотили по шлему, по коже перчаток, по передним колёсам и бензобаку, отчего электризовали уже налипший радиоактивный песок, вынуждая тот светится призрачным алым светом. Экран навигатора сначала забарахлил и покрылся сеткой помех, а потом совсем отключился, не подавая больше признаков жизни. Хант попробовал было включить запасной, но электрический ветер вокруг был таким плотным, что двигатель, который и без того едва не задыхался в пыли и воде, взвыл ещё громче в попытке добрать недостающие обороты, и пришлось сосредоточиться на управлении. Синтетический разум машины боролся изо всех сил с разряженным воздухом, а Хант вместе с ним.

Скрипнув зубами, он ещё немного ускорился, уже понимая, что эта ночь станет самой непростой для привыкшего к подобному Города. Ему нужно успеть найти хоть пару следов, прежде чем те засыплет песком, а потом смоет очередным реактивом в сточные трубы. Артур знал, что рискует. Приближаться к Щиту и в обычные дни было опасно, но сейчас его магнитное поле работало с полной отдачей, пожирая всю мощность четырёх огромных реакторов, что размещались под Городом. А потому уже на полпути Хант почувствовал, как мелко задрожала под колёсами глисса земля. С каждой секундой это гудение становилось невыносимей, а потому мелькнула и тут же исчезла тревожная мысль, что жителям на окраинах сегодня придётся туго. Интересно, сколько из них утром привезут в общественный крематорий? Впрочем, нет. Не интересно. Сейчас Ханта интересовал только Город, который явно был чем-то обеспокоен. Это чувствовалось по тому, как торопливо вспыхивали дежурные уличные фонари, и как надсадно выли сирены предупреждения. А потому Артур наклонился вперёд, почти слившись с чёрным корпусом глисса, а ещё через пару минут вылетел прямо к закрытым воротам и резко затормозил.

В попытке сократить тормозной путь ему пришлось почти уложить глиссер на бок. И разбрызгивая по сторонам искры, вспыхнувший алым шар проскользил по каменным плитам, после чего замер. Следом, повинуясь вскинутой Хантом руке, остановились и остальные. Запах озона стал невыносим даже под маской, и он машинально потянулся к встроенным в шлем кислородным баллонам. Дальше предстояло идти своим ходом, так что надо быть осторожным.

Артур спрыгнул с глиссера, покачнувшись под порывами безумного ветра, и посмотрел вниз, где тяжёлые сапоги немедленно замело слоем песка и какого-то мусора. Наклонившись, он набрал горсть этой пыли и вгляделся в неё через визоры. Странно. В лицо ударил новый порыв, и по доспеху, наверняка оставляя на нём след из царапин, с такой силой забарабанили мелкие камни, что Ханту пришлось опереться коленом о землю. Странно и очень неправильно. Он медленно повернул голову и всмотрелся в мерцавший сиянием Щит. Неправильно, странно и очень опасно.

Чутьё Ханта взвыло вместе с надоевшей сиреной, от продиравшего визга которой уже ныли кости. Но, поднявшись на ноги, он отстегнул от глиссера плащ, что немедленно захлопала крыльями в безумных ураганных потоках, закутался в прочную ткань и медленно, через силу делая каждый шаг, двинулся в сторону железной стены, которая простиралась от земли и до небес от самых ворот. Передатчик в ушах попробовал было всхлипнуть волной помех, видимо Вард пытался что-то ему сообщить, но Хант лишь вновь вскинул руку, приказав остальным оставаться на месте. Он сам.

Щит представлял собой первый и последний из эшелонов защиты, которой окружили себя те, кто сумел выжить в те далёкие и смутные дни. После нескольких лет бесконечной зимы, которая наступила из-за застывших в воздухе частиц пепла, выползшие из подземных тоннелей люди сделали всё, чтобы никогда не вернуться туда. Поэтому и появилась она – система из заграждений. Магнитной, физической и даже психологической обороны, что куполом накрыла построенный на костях и остовах зданий тот самый Город. И гул Щита считался здесь таким же символом жизни, как воздух, вода и продолжение рода. И именно это должен был защищать Хант. Город. И потому, когда он увидел… Когда он и вправду увидел…

Забавно, но там не было ничего. Совершенно. Железные защитные плиты, что поднялись по сигналу тревоги, были, как и прежде, прочны и незыблемы. Ни дожди, ни бледное солнце, ни ветры, ни шторм не оставили на них почти никакого следа, кроме налёта из ржавчины. А потому Артур стоял, из последних сил сопротивляясь налетавшему неизвестно откуда дикому ветру, и молча смотрел, как мерцает сиянием купол – опасно и страшно. Наконец, Хант сделал несколько шагов, чувствуя, как жжёт кожу даже под защитным слоем доспеха и коснулся шершавой поверхности. Дюйм за дюймом, несмотря на то что на подушечках пальцев уже наверняка плавилась кожа, он вёл по одной из металлических плит и мерцавшему под ней гексагональному контуру, пока вдруг не замер. Его колебания длились только мгновение, прежде чем рука сама потянулась к нацарапанной на ржавой поверхности надписи:

«Смерть Канцлера – надежда Свободы!»

Пальцы в перчатке судорожно проскребли по плите, словно хотели содрать её прочь, но вместо этого лишь немного осыпали налипший песок и смазали текст. Дрогнуло полыхавшее вокруг сетчатого контура бледно-зелёное свечение, руку пронзило ошеломительной болью, отчего показалось, будто она вспыхнула тем же холодным огнём, а потом Хант резко развернулся и зашагал прочь.

– Уходим, – приказал он, как только ожил динамик.

– Но, Хант! – попробовал возразить один из Карателей и тут же заткнулся, когда в его защищённую доспехами шею впились сгоравшие от дикого жжения пальцы.

Артур стиснул их с такой силой, что послышался треск, перекрывший стоявшую вокруг какофонию звуков, а потом в предплечье вцепились руки задыхавшегося любителя спорить. И в другой день он усмехнулся бы этим потугам, но сейчас это лишь подстегнуло и без того пылавшую внутри злость. Так что протащив тело Карателя до его глиссера, он швырнул его тушу прямиком на машину и отвернулся.

– Что за… – послышался в динамике голос недовольного Варда.

– Я сказал уходим. Сообщите службе Щита, что их услуги не требуются. Надо было беспокоиться раньше.

Хант замолчал, излишне резко запахнул полы плаща, чувствуя, как ветер уже почти сбивает с ног, а потом огляделся по сторонам. Трущобы окраин всегда выглядели весьма удручающе, сегодня же, в холодном свете Щита, чьё поле переливалось от зелёного к фиолетовому, они больше походили на склеп. Каковыми, в общем, и были. Город ошеломлённо молчал, так что Ханту ничего не оставалось, как усесться на глиссер и завести натужно взвывший мотор.

– Пусть утилизаторы зачистят район. Вряд ли здесь будут выжившие, но если найдут… – Он вновь бросил взгляд на тёмные окна, что зияли пустыми провалами там, где некогда были стёкла. Что, чёрт побери, происходит?! Ответа, конечно же, не было, и Артур стиснул ручки руля.  – Если найдут, то добейте. Нам не нужна лишняя паника.

С этими словами он выжал акселератор и с визгом шин нырнул в черноту, которая скрыла за собой Щит. В спину ударило мелкое крошево пыли.

***

Раз, два, три, четыре, пять… Флор торопливо считала секунды до момента, когда придёт её очередь. Мимо неторопливо проехал длинный состав городского пассажирского поезда, похожий на чью-то металлическую кишку, сверху по виадуку промчался ещё один, и обдал стоявших у самого края дороги вонючими карамельными выхлопами. Флор постаралась незаметно задержать дыхание. С её наполовину работавшими лёгкими не стоило лишний раз рисковать.

– Пожалуйста, дождитесь сигнала. Не пересекайте жёлтую линию без разрешения. Это небезопасно. Пожалуйста, дождитесь сигнала. Не пересекайте… 

Мягкий электронный голос уличного оповещения с тщательно замаскированной угрозой подсказывал путь спешившим по делам жителям Города. Люди двигались небольшими ровными группами по тщательно установленным маршрутам, что проложили для них в отделе Управления, и не было ни одного лишнего жеста, вдоха или ненужного шага, который сломал бы этот идеальный порядок. Это был своеобразный геометрический танец, красивый мир параллельных прямых и пересечений, где каждая фигура чётко знала своё место и положение. И горе тому, кто решит это нарушить! Флор чуть скосила глаза и посмотрела на одного из Карателей, что стоял на её перекрёстке. Как всегда, чёрный и в маске.

После сегодняшней ночной Бури их число возросло кратно, и она знала, в чём было дело. Послание, так по-ребячески оставленное Стивеном, достигло своего адресата, и тот повёл себя в точности, как и думала Флор. Впал в ярость. Вообще, она не относила Ханта к предсказуемым людям. Узнать, что творится в голове самого одиозного приспешника Канцлера, было почти невозможно, а ещё просто опасно! Главный Каратель был скрытен, а удивительное даже по меркам их равнодушного общества пренебрежение к жизням других, вынуждало обходить его стороной. Он был груб, когда не молчал. Жесток, если того требовали его внутренние стандарты. И крайне опасен в любом состоянии. За всё время работы Флор видела его всего дважды и отчаянно не хотела увеличивать это число. Поэтому она была против выходки Стивена, хотя понимала, что ему просто хотелось выплеснуть боль. Вчера им всем было плохо, и, будь её воля, Хант первым отправился бы к праотцам с перерезанным горлом, за всё, что он сделал, но Руфь… Руфь. Флор судорожно вздохнула.

– Согласно данным министерства Нормирования, в этом месяце ожидается профилактическое отключение от городских фильтров частных и общественных зданий. Суммарное безвоздушное время составит… тридцать минут. Будьте внимательны, – ласково проинформировал голос, принадлежащий разуму Города, и Флор поудобнее перехватила маску.

Никто из них не понимал, почему Мессерер так настаивала на личности Ханта. Что в нём было такого, отчего стоило побороться за эту весьма мерзкую душу? На его руках кровь тысяч таких, как они – бракованных. Живорождённых и тех, кому не повезло «подцепить» вирус того самого сострадания. А теперь и кровь Руфь, что отчаянно просила Флор хотя бы попробовать.

– Я не стану говорить о прощении. Боюсь, даже ты не сможешь найти в себе столько сочувствия, но он может помочь, – сказала она однажды.

В те времена Флор ещё не догадывалась, насколько чудовищный в своей трагедии план зрел в голове Мессерер, и легко позволила себе согласиться. Тогда всё казалось таким… умозрительным, далёким, необязательным, слегка философским. «Зерно добра есть в каждом зле». Ха! Что ж, теперь она осталась один на один с обещанием и Артуром Хантом, к которому непонятно даже было, как подступиться. Флор скрипнула зубами, и в этот момент что-то больно ударило под лопатку.

– Пошевеливайся!

От сильного толчка Флор едва не потеряла равновесие и вдруг обнаружила, что впереди стало неправильно пусто. Задумавшись, она пропустила разрешающий сигнал перехода и теперь задерживала группу. Это, разумеется, заметил один из Карателей, который уже заносил её промах в личное дело. Рядом, полные электронного любопытства, зависли несколько «глаз Канцлера». Вот же дерьмо!

– Да-да, простите, – торопливо пробормотала она и под сопровождение прохладного голоса поспешила нагнать остальных.

– Переход разрешён. Пожалуйста, держитесь безопасной зелёной линии. Переход разрешён. Пожалуйста, держитесь безопасной зелёной линии…

Флор украдкой взглянула на обочину дороги, где ещё виднелся не убранный с ночи песок, и поджала губы. Однажды это закончится. Однажды они смогут забыть о раздирающем звуке сирены… смогут забыть о необходимости смерти, что завтра им может не достаться талонов на баллон с кислородом, что их дети вовсе не дети, а продукт человеческих Фабрик… что кто угодно мог стать непригодным на основе своей же генетической карты, если появится кто-то лучше, умнее, идеальнее. Однажды они смогут сами решать, чем заниматься – пробовать, ошибаться, искать что-то новое. Однажды, да. Однажды и это станет историей. Но для этого им нужен проклятый Хант. Знать бы ещё почему.

– Пожалуйста, наденьте маску. Ожидается ветер. Пожалуйста, наденьте маску. Ожидается ветер…

О нет, как же не вовремя! Она же теперь опоздает! Однако людские колонны послушно замерли, раздался нестройный шум от множества щелчков, а затем завыла сирена. Флор сделала пробный вдох безвкусного воздуха и на мгновение прикрыла глаза.

Сегодня, слушая разговоры своих хоть и добрых, но весьма недалёких соседей, с которыми делила выданную им на троих квартирку почти на самой окраине Города, она знала, о чём спросит Стивен, как только её увидит. Когда? Когда закончатся эти ненужные смерти? Когда они наконец положат конец власти искалеченных евгеникой полубезумцев? Когда… когда… когда… Он рвался действовать и пылал настолько искренней ненавистью, что Флор иногда становилось от этого страшно.

Стивен Джонс был тем самым фанатиком, что возглавил после Руфь их Сопротивление. И если раньше Мессерер ещё могла его урезонить, то теперь, вкусив единоличной власти, он стал почти неуправляем. «Сильный лидер для тяжёлых времён», – говорил Стив, но Флор в это не верила. При всей её любви к Джонсу, он был не тем, кто смог бы возглавить Город. К сожалению. Слишком импульсивный, слишком неосторожный, слишком эгоистичный и авторитарный… ох. В нём всего было слишком, что грозило большой катастрофой. Флор не знала, почему ей так казалось. Она просто чувствовала. Или это был Город, который каждый раз будто вздрагивал, стоило Стивену пересечь границу Щита. Глупости, конечно. Происки напуганного воображения. Но Руфь говорила, что для искусственного интеллекта Джонс был предателем, и, к своему стыду, Флор его понимала. Город. Не Стива. Так что к проблеме «Тифона» и его дитя Цербера добавилась новая – кто встанет во главе, когда всё закончится? Кто возьмёт это бремя безопасности Города и сможет его унести? Флор думала, что им станет Руфь, но та, похоже, считала иначе.

Тем временем колонна людей всё же двинулась, и Флор поспешила следом ней. Она безбожно опаздывала…

Лаборатория Перспективных Исследований располагалась недалеко от Теплиц на одном из верхних этажей западного «зубца» главной Башни. Аккурат над ангаром с Теплицами. Как дочь предателей Флор не могла рассчитывать на высокую должность, но божьим случаем гены сложились настолько удачно, что её сначала распределили в специализированный интернат, ну а потом в школу имени Первого Канцлера. Она не знала, кем были родители, но, судя по тому, что ей всё-таки сохранили жизнь, Флоранс Мэй представляла небольшой интерес. Ровно столько, чтобы не отправить младенца на биотопливо, а дать очень узкоспециализированное образование. Похоже, природное дарование, которое так рьяно отрицали правители Города, всё-таки показалось Канцеляриату важнее установленных правил. И пусть, она не была ценным специалистом… – бога ради, для этого её генетическая карта и собственная голова были изуродованы клеймом «живорождённая»! – но работу любила. В огромных, светившихся изнутри стеклянных Теплицах, где среди последних сохранившихся цветов и деревьев можно было легко заблудиться, Флор пряталась от всего мира. Она следила за молекулярным и витаминным составом вверенных образцов, а в свободное время занималась попытками вывести устойчивый к Бурям вид. Что-то на грани запрещённого в Городе клонирования и вольной фантазии. Тогда она ещё действовала без какой-либо цели. Это был просто душевный порыв, который отчего-то заставил насторожиться Руфь Мессерер – главу той самой Лаборатории – во время рутинной проверки лояльности.

И Флор не знала, что случилось бы, обнаружь это кто-нибудь раньше. Не представляла да, в общем, и не хотела, потому что помнила вспыхнувший внутри животный страх смерти, стоило увидеть чёрную полосу в той самой графе, где до этого дня ничего не было и никогда не должно было быть! Ведь если «бракованным» жить в Городе сложно, то у людей с геном Симпатии не было ни единого шанса. Никакого. Совсем. На таких даже не тратили инъекцию тихого яда под названием «Милосердие», а просто кидали за границу Щита. Флор знала, что так любил делать Хант. И уже почти чувствовала на своём плече его хватку, когда одним лёгким движением Мессерер стёрла этот анализ и заменила другим. Идеальным. Теперь только глава Карательной службы мог узнать правду, если бы взял кровь Флоранс Мэй на анализ, но она не собиралась ему попадаться. Верно? Ведь какое дело Артуру Ханту до живорождённой девчонки из ненавистных ему Теплиц? Все знали, что он ненавидел всё сущее.

Флор не знала, сколько на самом деле людей спасла Руфь. Десятки? А может быть, сотни? И сколько легли мёртвым грузом на совесть? Мессерер никогда не рассказывала. Сначала не доверяла, потом не хотела лишний раз беспокоить, а потом стало просто опасно. Однозначно она знала только о тридцати, в общем, о тех, с кем была лично знакома, и кто составлял костяк их маленького восстания. Об остальных Флор могла только догадываться: по брошенным взглядам, по оставленным знакам, по тем мелочам, которые по одиночке могли показаться досадными совпадениями, но в целом складывались в картину организованного противостояния.

Но, как бы ни была обширна деятельность Мессерер, им всё равно приходилось быть осторожными. Особенно в Лаборатории. Особенно с тех самых пор, как после начала расследования место Руфь занял амбициозный, но глупый, льстивый, но истеричный, а ещё неотёсанный, грубый невежа по имени Кеннет Миллер. Этот человек был полной противоположностью Мессерер и почему-то питал особые чувства к брезгливо морщившейся рядом с ним Флор – то ли был тайно влюблён, то ли хотел придушить. В общем, ей приходилось быть вдвойне осторожной, и сегодняшнее неизбежное опоздание было явно некстати. Но, увы, Флор ничего не могла поделать.

Она влетела в Лабораторию как раз в тот момент, когда удар электронного колокола ознаменовал начало рабочего дня. Проскользнув на своё место, Флор постаралась как можно незаметнее стянуть серый плащ, но не рассчитала, и на пол с грохотом полетела тяжёлая маска, стопка бумаг и клочок какой-то записки. Он закружился, и Флор успела подхватить его в последний момент, прежде чем дверь в кабинет главы Лаборатории распахнулась, и на пороге возник Кеннет.

– Ты! – Он ткнул пальцем в замершую в неудобной позе Флор. Его невзрачные белёсые кудри типичного сына Генетической Фермы были взлохмачены больше обычного, а веснушчатый нос так сильно блестел выступившей на нём испариной, что это было видно даже с другого конца большой комнаты. – За тобой сейчас придут.

– Что? – Флор показалось, что мир перед глазами качнулся шальной каруселью, в голову немедленно полезли тысячи панических мыслей, но тут Миллер решил закончить свою мысль.

– На тебя есть запрос из службы Регулирования Единообразия Населения. Им нужен ещё один человек для каких-то исследований.

От облегчения она едва снова не выронила дурацкую маску. Господи, с этими бесконечными проверками она раньше помрёт от разрыва сердца, а не от положенной инъекции через десяток лет. Флор покачала головой. Служба Регулирования занималась подбором генов по запросу получивших разрешение на размножение жителей Города, прежде чем сделать забор и отправить на Ферму. И это была ужасно нудная, совершенно бесперспективная работа.

– Почему я? – попробовала узнать подробности Флор. – Я же ботаник…

– Ты генетик. Ну и не мне же этим заниматься?! – с искренним недоумением фыркнул Кеннет, и все возражения умерли сами собой.

Действительно. О чём это она. Глупость какая! Это Миллер был генетически совершенным, но никак не Флор, которой всего лишь волей случая повезло вытянуть хороший билет лотереи под названием «Эволюция». Пусть и выглядел Кеннет, как сущее пугало, а изо рта его постоянно несло чем-то кислым, он всё равно стоял выше на иерархической лестнице Города.

– Собирайся. Они придут за тобой с минуты на минуту. – Кеннет махнул рукой, как бы очерчивая круг абстрактных задач, о которых, на самом деле, не имел ни малейшего понятия, но потом замер и чуть скривился: – И это… приведи себя в порядок.

Он хотел сказать что-то ещё, но тут из кабинета донёсся писк коммуникатора, и Миллер поспешил ответить. Флор же, так толком и не разогнувшись, вгляделась в своё лохматое отражение, которое виднелось в хромированном боку лабораторного холодильника, и скрипнула зубами. Длинные каштановые волосы стояли торчком, на лице была какая-то сажа уличной пыли, а стандартная роба из искусственной ткани перекрутилась и, похоже, готовилась треснуть по всем своим хилым швам. Как же не вовремя! Неожиданно рядом возникло лицо генетика Бетти Андерсон, которая бросила взгляд на застывшую Флор и принялась торопливо собирать разлетевшиеся по полу бумаги.

– Начались проверки, – прошептала она едва слышно.

– Не удивлюсь, если это будет одна из них, – так же тихо ответила Флор.

– Стивен был прав. Тебе нельзя было сюда приходить.

Взгляд Бет был полон тревоги, и Флор хотела было её успокоить, однако тут вдалеке послышался шум, а затем вход в лабораторию вновь с грохотом распахнулся. И на этот раз не со стороны кабинета Миллера, в котором вдруг стало тихо. Дождавшись, пока отскочившая от стены дверь закончит положенную траекторию, из ярко освещённого коридора в помещение вошло трое мужчин, и Флор затаила дыхание. Тяжёлые ботинки со специальными креплениями, мягкое чёрное углеволокно слоёных, точно мелкая чешуя, доспехов под плотной тканью плащей, тяжелый шаг и… дыхание. То самое, спутать которое попросту невозможно. Металлическое и механическое. Такое долгое, что казалось, будто этим людям и вовсе не нужно дышать… Что, может, это и не люди. В конце концов, никто ни разу не видел их лиц.

– Это точно служба Регулирования? – едва слышно пошутила Флор, но Бет не улыбнулась.

Тем временем двое Карателей заняли места около входа, а один медленно прошёл вглубь Лаборатории и огляделся. То, что это не Хант, осторожно выпрямившаяся Флоранс поняла сразу. Не тот рост, хотя и тоже высокий. Не тот размах плеч, хотя мужчина был достаточно крупным. Не те движения, другая походка, наконец, совершенно иной взгляд, который она ощутила, стоило ему повернуть к ней свою маску. И всё же он медленно чуть склонил голову набок, почти повторив излюбленное движение Ханта, и скрестил за спиной руки.

– Флоранс Мэй, – утвердительно произнёс он, даже не попытавшись облечь неизбежность в вежливый вопрос.

– Да. Чем я могу…

– Идёмте, – коротко бросил он и приглашающе простёр руку в сторону двери. Однако, заметив, как колеблется Флор, с небольшим нажимом добавил: – У нас есть приказ. Давайте не станем тратить время на его бессмысленные обсуждения. Вас ждут.

Флор ничего не ответила, только выпрямилась, поставила на стол злополучную маску и, сунув правую руку с зажатой в ней запиской в карман, направилась к выходу. Следом прошествовали два молчаливых охранника, замыкал небольшую колонну тот самый разговорчивый Каратель.

Они шли по людному коридору, одним своим видом вынуждая всех встречных торопливо прижиматься к стенам и отводить взгляд. На Флор никто не смотрел, и это было не удивительно. Обычно те, кто уходил в такой траурной компании, больше никогда не возвращался, а потому все старательно отводили взгляд. Никто не хотел попасть под горячую руку, справедливо опасаясь, что одна-две сопутствующих жертвы вполне вписывались в протокол Карательной службы. Так что до лифта они дошли довольно быстро и в полной тишине. Нажав кнопку вызова, Флор оглянулась.

– Куда мы идём?

– Боюсь, туда, где у вас уже нет доступа. Если вы позволите, я покажу, – ответил всё тот же велеречивый Каратель. Флор лишь пожала плечами и отступила, пропуская вперёд свою свиту.

– Я не настаиваю.

– Разумеется. Здесь настаиваем только мы, – в механическом голосе маски послышался самодовольный смешок, и повисло молчание.

В полной тишине они вошли в удивительно пустую кабину, один из Карателей вставил ключ-карту в положенный разъём, и, судя по моменту инерции, лифт стремительно двинулся вниз. Гораздо быстрее, чем помнила Флор, а ведь она пользовалась им каждый день. Табло этажей не горело, так что вскоре ориентация в пространстве дала сбой, и оставалось только гадать, в какой именно точке пространства оказалась кабина. В пределах Башни? Подвальные уровни? А может, глубоко под землёй?

– Зачем я вам нужна? – не выдержала наконец Флор. По её подсчётам они давно преодолели уровень цокольных этажей, и теперь упрямо двигались вниз. Уши закладывало.

– Вас проинструктируют.

– Это прекрасно, но у меня есть работа, которую мне нужно работать. И я не могу позволить себе…

– Ваши потуги в ботанике подождут, – перебили её ровным тоном, но за ним Флор почувствовала тщательно отмеренную дозу недовольства. Именно столько, чтобы она замолчала. Так что ничего не оставалось, как захлопнуть рот, но в этот момент кабина дёрнулась, замерла, а потом двери открылись.

– Где мы?

Вопрос вырвался сам, и Флор удивилась, услышав ответ.

– В месте, которого официально не существует.

– Я думала меня вызвала служба Регулирования.

– Это один из её отделов. Идёмте.

Вопреки всем ожиданиям и предрассудкам, коридор, куда вышла напряжённая Флор не был тёмным или страшным. Облицованные светлыми панелями стены, обычные лампы на потолке, ряд дверей, что уходил вглубь и пол, залитый бесшумным пластиком. Ничего, что напоминало бы катакомбы и пыточные. Только шум вентиляции и… тишина. Флор даже проверила, не заложило ли у неё уши, настолько здесь было тихо. Ни голосов, ни звона лабораторной посуды, ни гула Щита. Именно последнее, наверное, настораживало больше всего и казалось пугающе неестественным. Тем временем тот самый Каратель подошёл к третьей по счёту двери, которые были здесь совершенно одинаковыми, распахнул её и вновь приглашающе протянул руку. Сквозь визоры маски он сверлил взглядом Флор, которая замерла в нерешительности, а потому двое помощников мягко подтолкнули её в спину, и ничего не осталось, как шагнуть внутрь.

Однако стоило только переступить порог, как захотелось немедленно выйти прочь, закрыть за собой дверь и исчезнуть, но вместо этого Флор всё ещё аккуратно, но уже настойчивее, снова толкнули в спину, и она влетела в небольшую абсолютно белую комнату. За спиной хлопнула дверь, затихли шаги и повисло молчание. Флор боялась поднять взгляд и нервно сжимала в кармане записку, пока её разглядывали с головы до пят. И она не знала, сколько длился этот безмолвный досмотр, прежде чем наконец-то последовал вздох сквозь респиратор, шорох бумаг, а потом душное ощущение взгляда исчезло.

– Флоранс Мэй, – раздался механический голос, и Флор едва не зажмурилась.

Считалось очень дурной приметой, если хоть один из Карателей знал вас по имени, а ей, похоже, не повезло дважды. Но деваться было некуда, и она подняла взгляд, посмотрев прямиком в чёрные визоры знакомой маски со скелетообразным остовом.

Артур Хант стоял около небольшого стола, и теперь Флор не сомневалась, что это действительно он. Перепутать десницу Верховного Канцлера с кем-то ещё было попросту невозможно, хотя бы из-за тотального гнетущего ощущения, которое он распространял на десять метров вокруг. Сегодня он был без плаща, отчего его долговязая широкая фигура казалась ещё внушительнее, а ощущение безысходности – неумолимее. Так что Флор поёжилась и кивнула.

– У вас довольно любопытное резюме, – заметил тем временем он. – И не стану скрывать, меня больше удивляет факт, что вы вообще живы, чем ваши карьерные заслуги. Интернат, потом научная школа, работа в Лаборатории. Вы ведь… ботаник?

– Да, – едва шевеля языком ответила Флор. – Занимаю генети…

– На мой взгляд, весьма скучная и ненужная область, – перебил Хант. – Но вас характеризовали как успешного и довольно честолюбивого учёного. И, видимо, это действительно так, раз три выписанных запроса на вашу утилизацию из отдела Нормирования граждан так и не были приняты к исполнению. Довольно непривычное достижение для такой, как вы.

Он перебрал несколько лежавших на столе документов, подцепил нужный лист и протянул Флор, видимо, предлагая ознакомиться. Но она не решилась взять бумагу, опасаясь даже моргнуть лишний раз.

– Вы хорошо осведомлены, – наконец произнесла она, чувствуя, как от волнения язык едва не прилипал к нёбу.

Если её сейчас бросят в камеру… Или устроят допрос… Дерьмо! Надо было послушать Стива и остаться в Убежище. К чёрту просьбу Руфь! К чёрту вообще всё! Враз стало жарко, а сердце от страха забилось так часто и громко, что, кажется, Хант это услышал. По крайней мере, он издал странный звук, который должен был означать что-то вроде смешка, а потом вновь повернулся к столу.

– Это моя работа, – механически отозвался глава Карательной службы, а потом уселся на край стола и, видимо, по привычке хотел было опереться на правую руку, но почему-то вдруг передумал. Он выпрямился и повернул свою страшную маску в направлении Флор, которая лишь чудом не отшатнулась. – Руфь Мессерер была вашим руководителем. Чем вы занимались?

– Все данные находятся у доктора Миллера.

– Чем. Вы. Занимались.

– Я же сказала, – нервно огрызнулась она. Серьёзно, какое ему дело до корешков и ботвы? Решил проникнуться живой красотой и засадить бетонные улицы кустарниками да полевой травой, над которой Флор корпела уже битый месяц? Вряд ли. Она едва сдержала скептическое хмыканье. Однако Ханта, видимо, что-то всё же очень интересовало.

– Чем. Вы. Занимались!

– Господи! Чем ещё можно заниматься в Теплицах? К тому же, я не понимаю такого внимания. Лаборатория не подчиняется…

– ЧЕМ. ВЫ. ЗАНИМАЛИСЬ!

От громкости крика, кажется, задрожал даже пол. Флор отшатнулась, но налетела на одного из Карателей, который тут же схватил её за плечо и толкнул обратно в сторону Ханта, заломив руки. А тот с такой силой сжал её челюсть, что Флор едва не заскулила. Она попробовала было вырваться, но хватка сзади была слишком сильной, вынудив зашипеть от прострелившей всё тело боли. Впрочем, Флор немедленно забыла о таком неудобстве, когда к ней приблизилась черепоподобная маска. В лицо ударил фильтрованный выдох, скрипнула кожа перчаток, в ушах зазвенело.

– Итак. Может, теперь всё же расскажете, чем вы занимались.

– Контролирую молекулярно-генетический состав в вверенных мне теплицах 3, 4 и 17, – выдохнула она, едва шевеля стиснутой пальцами челюстью.

– И всё? Довольно… скучная работенка для того, чтобы три раза избежать утилизиции. Что ещё вы там делаете?

– Пытаюсь вывести устойчивый к электронному излучению тип.

– Это санкционированные работы?

– Нет. Личная инициатива в свободное время.

– А оно у вас есть?

– Случается, – процедила Флор.

За свою дерзость она ждала новых вопросов или очередную порцию боли, но вместо этого хватка стала немного слабее, а потом и вовсе исчезла. Следуя невидимому приказу, который наверняка отдал Хант, державший её Каратель вдруг отступил, и Флор выпрямилась, разминая ноющие плечи.

– И как успехи?

– Весьма любопытные. Могу я узнать, это официальный допрос? – спросила она сквозь зубы, пока пыталась поправить перекрутившееся мешковатое платье. Послышался ещё один каркающий смешок, и Хант вновь повернул к ней свою страшную маску.

– А вам есть, что скрывать?

– А вам есть о чём спрашивать?.. Не считая очевидных вещей.

За спиной послышалось недовольное дыхание сторожевых псов, но Хант поднял руку, и в кабинете стало тихо.

– Ваши ответы не добавляют вам очков, – произнёс он и чуть склонил голову набок, снова разглядывая Флор.

– Не знала, что будут ставить оценки. Так я могу узнать причину, по которой нахожусь здесь?

– Вы довольно дерзки для простой служащей.

– Зато вы чрезвычайно обычны.

– То есть?

– Внушаете ужас и ничего более. Вы ответите на вопрос?

Повисла пауза, во время которой Хант, очевидно, раздумывал стоит ли продолжать беседу или проще сразу свернуть Флоранс шею. Но вдруг он поднялся, вплотную приблизился к замершей Флор и неожиданно коснулся волос, поднимая несколько прядей.

– Нет, – наконец произнёс Хант голосом, в котором не было ни следа веселья. Закончив ему одному ведомые размышления, он отвернулся и направился к выходу. – Приемлемо. Она подходит.

– Подхожу для чего?

Хант не ответил. Лишь махнул рукой и походя бросил:

– Досмотрите её и обрейте, если необходимо, чтобы сверить идентификационные номера.

– Что?! – Флор подумала, что ослышалась. Хант же остановился и оглянулся, окинув её долгим взглядом, словно засомневался в только что принятом решении.

– Я должен убедиться, что вы это действительно вы, – всё же снизошёл он до ответа и открыл дверь.

– У вас паранойя!

Секунда молчания, и лишь короткое пожатие плеч.

– Это работа.

Щелчок замка поставил однозначную точку.

В комнате стало тихо. Ни механического дыхания респираторов, ни шороха одежды, только равномерный гул вытяжки, что качала воздух через две сотни фильтров. Флор посмотрела на стоявших вокруг неё Карателей и сделала шаг назад, потом ещё один и ещё. Она пятилась, пока не налетела на стол, а потом замерла, стиснув в кармане уже ставший влажным клочок бумаги с запиской.

– Надо идти, – наконец проговорил тот же Каратель, что привёл сюда Флор.

Уже знакомым движением он приглашающе простёр руку, но Флор не шевельнулась. Ей вообще показалось, что она приросла к полу и краю стола, а оторвать её от этой надёжной опоры можно только, пожертвовав парой конечностей. Видимо, догадавшись об этом, Каратель вздохнул.

– Давайте не будем всё усложнять.

– Я никуда не пойду, пока мне не объяснят, что происходит, – торопливо проговорила она.

– Сначала досмотр – затем всё остальное. – И даже исказивший звук респиратор не смог скрыть, с каким нажимом была сказана эта фраза. – На вашем месте я бы послушался. Так будет проще.

– Но вы не на моём месте, – буркнула Флор, однако заставила себя оторваться от стола и на негнущихся ногах вышла в коридор. От страха её замутило.

Шли недолго. Буквально через несколько метров перед Флор распахнули одну из дверей, и она почувствовала несильный толчок под лопатку, который дал ясно понять, что лучше не мешкать. Ступив за порог, она оказалась в ещё одном стерильно белом кабинете, где от яркого света немедленно заболели глаза. Здесь было людно, если сравнивать с пустым коридором. Трое мужчин с совершенно лысыми головами и в одинаково мешковатых костюмах сидели за своими столами и равнодушно смотрели в экраны, где непрерывно бежал ряд буквенных столбцов. Ещё один стол пустовал, и Флор всмотрелась в стоявший на нём монитор, а потом нервно выдохнула.

Она знала, что это. Предпочла никогда бы не видеть, но увы, вся её жизнь была предопределена вот из-за этих столбцов. Это были те самые генетические карты, которые составляют на каждого жителя Города ещё в тот момент, когда в пробирке соединяют две клетки. От этого списка из бессмысленных, на первый взгляд, символов зависело, появится ли в будущем человек или его материал отправится в путешествие по сточным водам канализации. Обычная математика была основой существования Города, где давно не рождались обычные дети. Годами Канцеляриат урезал доступные квоты «на естественное размножение», пока полвека назад не запретил вовсе. Они мотивировали это вспышкой генного вируса, но Флор знала, что дело в другом. Базовая, заложенная природой функция просто оказалась недоступна для выведенного Канцеляриатом «сверхчеловека». На Генетических фермах чётко регулировали численность, навыки, склонности будущих жителей и даже цвет глаз и волос с помощью искусственных систем воспроизводства, но люди больше не были объектом живой природы. Теперь они просто синтетика.

– Вы знаете, что это такое? – прервал её размышления механический голос, и Флор вздрогнула.

– Генетические карты. Но зачем…

– Досмотр, – напомнил Каратель и распахнул незамеченную ранее дверь, которая была почему-то железной.

Они оказались где-то вроде небольшой душевой, однако там тоже не задержались, а прошли дальше, и за ещё одной металлической дверью Флор обнаружила обычную раздевалку. Вдоль стен здесь стояли стандартные шкафчики, в центре была пара скамеек, ниша в стене, очевидно, для грязной одежды. В общем, и всё. Окружение здесь было такое же белое, как и везде. Тем временем Каратель повернулся к замершей Флор.

– Сейчас я попрошу вас раздеться, а после я вас досмотрю.

Она непонимающе уставилась в визоры чёрной маски, и послышался длинный вздох.

– Пожалуйста, – едва ли не по слогам проговорил Каратель. – Снимите одежду. Мне надо осмотреть вас на предмет маячков.

– Нет! – оскорблённо воскликнула Флор, которая пребывала где-то между ужасом и неверием. Да ладно! Они не могли это всерьёз… Но взгляд снова наткнулся на равнодушную маску и позу «спокойствие».

– Боюсь, что выбора у вас нет. Не вынуждайте меня применять силу. Я могу вас случайно поранить, и тогда придётся действовать по другому протоколу. Поверьте, это ещё более неприятно.

Каратель старался говорить спокойно, но Флор чувствовала, как стремительно тает его терпение. Он вообще был удивительно вежлив, что, впрочем, не отменяло дикости ситуации. И всё же она подчинилась.

Шагнув к лавке, Флор потянулась к застёжке на форменном сером платье.

– Вы… отвернётесь? – тихо спросила она, чувствуя, как от стыда начали гореть щёки.

– Нет. Вы можете этим воспользоваться.

– Боитесь, что я на вас нападу? – от абсурдности мысли Флор едва не расхохоталась, но это было больное веселье. Истеричное. Напуганное. Видимо, её надсмотрщик это понял.

– Вы можете попробовать что-то скрыть от меня.

Флор взглянула на него так, словно он был душевно больным.

– Интересно, каким образом, – процедила она, но добилась лишь очередного пожатия плеч. Поняв, что ответа не будет, Флор принялась расстёгивать платье, хотя пальцы не слушались. Однако она упрямо старалась, так что вскоре оно отправилось на скамью, следом за ним обувь. Флор повернулась. В одном нижнем белье в комнате было прохладно, так что её тут же начала бить мелкая дрожь. Хотя, возможно, это от страха. Она посмотрела на замершего у стены Карателя.

– Полностью, – проговорил он и добавил, заметив её бешеный взгляд: – Поверьте, мне тоже это не доставляет ни малейшего удовольствия.

Скрипнув зубами, Флор не удостоила его ответом и быстро стянула оставшуюся одежду. Теперь её уже колотило. Тело затрясло от холода, стыда и полного ощущения безысходности, когда Каратель стянул перчатки, обнажив бледные, почти трупного цвета ладони.

– Вам не кажется, что было бы вежливо, объяснить свои действия?

– Нет. Руки в стороны, – коротко приказал он, и, сжав зубы, Флор подчинилась.

В тот момент, когда до кожи дотронулись чужие холодные пальцы, её едва не стошнило. Это было до ужаса омерзительно. Флор чувствовала, как вместе с чужими руками по телу скользил внимательный взгляд, исследуя каждый сантиметр обнажённого тела на скрытые датчики. Он искал любой намёк на неровность или порез, на малейшую неоднородность на гладкой коже, под которой мог прятаться передатчик. И когда Каратель добрался до выпирающей косточки на плече, от Флор не укрылось, как напряглись его руки.

– Это кость, – выплюнула она.

Ради всего! Она прекрасно знала, что несовершенна, в отличие от остальных генетически правильных женщин. Не стоило об этом напоминать так откровенно и в такой ситуации. Но Карателю, конечно, было глубоко наплевать, что могла чувствовать Флор. В его идеальном геноме давно не осталось места для чего-то подобного. Поэтому она резко выдохнула и зажмурилась, стараясь отрешиться от ощущения касавшихся её рук, которые перебрались с груди на спину, а потом на живот. Однако, стоило им добраться до пупка, как их движение остановилось.

Флор приоткрыла глаза и с каким-то весельем смертника вдруг поняла, что Каратель был озадачен. Он смотрел на её бледный шрам внизу живота и, похоже, не знал, что с ним делать. Господи! Это уже даже не унизительно. Это просто за гранью морали!

– Это шрам, – протянула она сладко, чувствуя своё превосходство, пусть и на долю мгновения. Парадокс. Власть, которая сделала её ущербной, оказалась озадачена этой самой ущербностью. – Я думала, вы всё обо мне знаете.

– Мы не запрашивали ваше досье.

– Весьма опрометчиво, – брякнула Флор и немедленно прикусила язык, когда Каратель медленно поднял голову и уставился на неё сквозь визоры маски.

– Неужели? – тихо проговорил он, и в его электронном голосе явно послышались нотки угрозы.

– Тогда не пришлось бы вынуждать меня мёрзнуть лишние пару минут, пока вы налюбуетесь.

Кажется, она начала нести чушь. Но то ли от страха, то ли от холода, а может, от унижения, на Флор снизошло равнодушие. Её мозг просто не смог справиться с таким потоком эмоций и отключил все, позволив без содроганий пережить прикосновение к шраму и дальше…

– Мне раздвинуть ноги?

– Да, пожалуйста.

Каратель по-прежнему говорил вежливо, но в его прикосновениях больше не было деликатности. Видимо, насмешка подействовала чуть сильнее, чем думала Флор, а может, дело было в чём-то другом. Тем не менее, теперь его пальцы давили намного грубее, и к концу этой весьма сомнительной экзекуции кожа едва не горела. Наконец, он выпрямился и натянул обратно перчатки, после чего стремительно прошёл к двери, что вела обратно в душевую.

– За мной, – раздался приказ и тут же следующий, стоило Флор потянуться за оставленной на лавке одеждой: – Это вам не понадобится.

Стало понятно, что пререкаться больше не стоит. Поэтому, оказавшись опять в душевой, Флор молча ждала следующих указаний, ёжась от холода и пытаясь прикрыться хоть чем-нибудь. Волосами… рукой… А что ещё оставалось?

– После того как вас обреют и сверят идентификационные номера, возьмите щётку и тщательно вымойтесь. Позже я дам вам одежду.

– Вы… сами это сделаете? – наверное, её голос прозвучал удивительно жалобно, потому что Каратель повернул к ней свою тошнотворную маску и внимательно посмотрел сквозь чёрные визоры.

– Нет, – наконец выплюнул он.

– Но вы не уйдёте, – Флор больше не спрашивала, но всё-таки заслужила короткий ответ.

– Нет.

Можно было и не надеяться…

Процесс бритья Флор перенесла со странным спокойствием, которое удивило даже её. В конце концов, осознание, что она здесь воспринималась исключительно как объект с зачатками интеллекта, всё же прокралось в её перепуганную голову. Действительно, по их меркам она даже не женщина. Так… некое существо, которое прямо сейчас может быть им полезно. Так что, прикрыв глаза, она молча терпела, как какой-то служащий в стандартном белом рабочем костюме елозил по голове машинкой, потом очередной осмотр, пока Каратель тщательно сверял выжженное на коже черепа идентификационное клеймо живорождённой, и, наконец, душ, где с неё снова не сводили пристального взгляда. Видимо, опять чего-то боялись.

– На вас не должно остаться ни лишних волос, ни частиц уличной пыли, – неожиданно проскрежетал Каратель, и Флор вздрогнула, едва не выронив жёсткую щётку.

– Вы же понимаете, что это физически невозможно. Только если вы снимете с меня скальп или всю кожу, – процедила она сквозь зубы, но послушно принялась скрести руки.

Было неприятно, а в тех местах, которые особенно тщательно досмотрели, ещё и больно, но всё это не шло ни в какое сравнение с общим состоянием потерянности. Нельзя бояться бесконечно, и после ареста Мессерер, какое-то время Флор казалось, что она навсегда избавилась от этой эмоции. Просто… перегорела. Но прямо сейчас он cнова сворачивался внутри липкой змеёй. И оставалось только молиться какому-нибудь божеству, чтобы никто этого не заметил, потому что в Городе было строжайше запрещено: сожалеть, сочувствовать и, конечно, бояться… В общем, ощущать именно то, что в итоге делало человека человеком. Так что Флоранс принялась усиленно тереть себя щёткой, стараясь не вызывать подозрений. Она уже и так наболтала на целую статью выговора, и удивительно, почему Хант это стерпел. Видимо, она действительно им нужна.

Когда кожа уже горела от жёсткого ворса и мыла, наконец, пришла команда заканчивать. Флор с облегчением сполоснула сероватую пену, от которой тело будто покрыло невидимой плёнкой, вытерлась безворсовым полотенцем и взяла протянутую ей стопку одежды и обувь. Такую же белую, как у других служащих.

– Эту процедуру вы будете повторять каждый раз, когда нам потребуетесь, до тех пор, пока ваша биота не уравняется с биотой лаборатории, – проговорил Каратель, в то время как Флор одевалась. – В раздевалку есть другой вход. Им и будете пользоваться.

– Повторять всё, включая досмотр? – перебила она.

– Только если мы сочтём это необходимым.

– А как часто я буду нужна?

– Вы сами нам это скажете, – пришёл странный ответ, и Флор нахмурилась.

Тем временем её надзиратель ступил в одну из незамеченных ранее ниш, что своим белым цветом сливалась со стенами, и на него обрушились клубы странно пахнувшего пара.

– Дезинфектор, – пробормотала Флор, кожу которой мерзко стянуло после специфических процедур. – Почему со мной так было нельзя?

– У вас слишком много открытых участков кожи, – последовал ответ, и Каратель направился в сторону выхода. – Идёмте, пора обозначить ваш фронт работ.

Под звук тяжёлых шагов они ступили в пустой коридор, и голову Флор овеяли показавшиеся невероятно холодными сквозняки. Это было странное чувство. Она потянулась было огладить свой совершенно лысый череп, но…

– Не трогайте. Старайтесь вообще ни к чему не прикасаться.

И рука опустилась сама, словно на неё надавили.

Они шли не так долго, как хотелось бы Флор, которая мечтала оттянуть момент неизбежности. Но за вторым поворотом коридор вдруг резко закончился, и она замерла, не в силах поверить в то, что увидела.

Больше всего это напоминало вольеры, где за полупрозрачными дверями сидели, стояли или лежали женщины. В том, какого пола были заключённые, Флор не сомневалась не только из-за их лиц, которые немедленно повернулись к вошедшим, но, скорее, из-за контуров их странных фигур. Те просвечивали сквозь матовую часть стеклянной стены, которая, с одной стороны, создавала хоть какую-то иллюзию интимности, а с другой, не скрывала совсем ничего. И это, наверное, было первым, что бросилось Флоранс в глаза. Она обвела помещение ошарашенным взглядом, мысленно считая, сколько камер было заполнено. Добравшись до пятой, Флор споткнулась на чёрной фигуре, что слишком контрастно выделялась на фоне вездесущего белого цвета, и медленно выдохнула. Артур Хант, который стоял, по привычке сцепив за спиной руки, поднял голову и чуть склонил набок, будто рассматривал вошедших. Его маска призрачно бликовала свинцовыми контурами.

– Раз вы здесь, предположу, что сюрпризов не обнаружено, – заметил он, чуть растягивая слова, и жестом отпустил её конвоира. Хант подождал, пока стихнут в глубине коридора шаги, а потом отвернулся. – Добро пожаловать.

Респиратор выдал смешок, но Флор промолчала. Она старалась не смотреть по сторонам, но глаза сами скользили по камерам, в которых шевелились фигуры. Кто-то из женщин подошёл чуть поближе, кто-то равнодушно уселся на расположенные у противоположной стены койки, и Флор видела только их мутный контур.

– Могу я узнать, что происходит? – спросила она, усилием воли отводя взгляд от одной из… заключённых? Подопытных? Её живот прижимался к стеклу, и Флор никак не могла перестать пялиться на видневшийся тёмный круг.

– Теперь да.

Хант огляделся, словно раздумывал с чего бы начать, а потом медленно двинулся вдоль камер, отчего Флор пришлось последовать за ним. И только многолетняя привычка прятать эмоции помогла сделать первый шаг. Колени задрожали, но она стиснула зубы и вынудила себя идти рядом.

– Как я вижу, искусственное деторождение более не устраивает Канцеляриат, – произнесла Флор, возможно, излишне отрывисто. Но к горлу начинала подступать тошнота.

– Не совсем. Это пока только лаборатория. Эксперимент, который проводит сейчас Канцлер, начался ещё до вашего и моего появления.

– Но зачем?

– Мы в настоящей службе Регулирования Единообразия Населения. В центре Воспроизводства, и здесь выводят новых людей, – коротко ответил Хант и, заложив руки за спину, остановился у одной из камер, которая напоминала больничную палату. – Разработанный сразу после катастрофы первыми генетиками план оказался не столь идеальным, как все надеялись. Искусственная сегрегация населения вкупе с лабораторным отбором генов привела к нежелательным мутациям, которые начали появляться независимо от степени очистки генов.

– Вы имеете в виду… ген сострадания? – Флор нервно сглотнула.

– Не только. У них падали показатели здоровья, уровень умственной активности…

– Но данные статистики говорят об обратном!

Хант неожиданно замер и повернулся к едва не налетевшей на него Флоранс.

– Это официальные данные, – тихо произнёс он, и в его голосе послышалась пренебрежительная усмешка. – Вы же не думали, что мы подвергнем население Города опасности сомнений?

– Нет, – прошептала она, глядя прямиком в визоры маски.

– Город должен работать, как единый слаженный механизм. Если одна шестерёнка даёт осечку, высок шанс, что сломается весь аппарат. – Они двинулись дальше, явно вознамерившись обойти по кругу всё большое помещение. – Поэтому первые учёные хотели подчинить себе каждый этап. Чтобы выжить, населению и Городу нужна была регулярная ротация здорового населения. И поскольку человеческое существо морально слабо, было решено избавиться от мук совести, которые неизбежно привели бы к волнениям, бунтам и, как следствие, всеобщей гибели. К сожалению, со временем стало ясно, что человеческий геном довольно упрям и…

– На каждое действие он отвечает противодействием, – снова перебила Флор, которая слишком задумалась, чтобы вовремя прикусить язык.

– Верно.

– Это основная форма защиты от факторов извне. Мир не любит стерильности и пытается заполнить её всеми доступными способами. Чем «чище» ген, тем агрессивней ответ. Поэтому вы решили…

Флор почувствовала, как холодеют руки. Они же не хотят сказать, что выводят здесь… Что занимаются…

– Мы имитируем естественную эволюцию, – буднично отозвался Хант, и Флор затошнило. – «Усыпляем» бдительность генома и ускоряем процесс. Поэтому мы подвергли вас таким процедурам – исключаем малейшую возможность непредсказуемого влияния.

– Абсурд. Нельзя внедрить ген помидора лишь натерев человека помидором!

– Вы можете принести на себе ненужный вирус или бактерии, что внесёт непоправимые изменения. Работу придётся начинать сначала. Нам нужны лучшие.

– А…

– Бракованные? Уничтожаем.

Хант снова остановился и повернулся к Флор, которая сама не понимала, как ещё не бьётся от безысходности о прозрачные стены этой «лаборатории». Бесчеловечно. Это просто бесчеловечно! Апогей цинизма. Люди не звери! Не лабораторные мыши!

– Думаю, вам будет интересно знать, кто автор и вдохновитель этой идеи, – вдруг заметил он.

– Вряд ли.

– Отчего же? – Хант слегка наклонил голову вбок. Верный признак, что он внимательно наблюдал. – Всегда надо помнить о тех, кто работал на благо Города. Их имена выписаны на стенах Башни, а Руфь Мессерер была, без сомнений, гениальным генетиком…

Флор медленно подняла взгляд, и мыслей в голове не осталось. Руфь? Он сказал: «Руфь»? Чёрные визоры маски пялились, казалось, в самую душу, словно пытались считать эмоции. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли цветные круги, а Хант продолжил:

– Наш эксперимент начался более тридцати лет назад. И именно Мессерер, в своё время, придумала систему отбора для кандидатов. Вы понимаете, о чём я?

– Генетические карты, – едва ворочая языком пробормотала Флоранс, мир которой так громко трещал по швам, что она почти не слышала Ханта.

– Совершенно верно. Мы запретили естественное размножение, которое вносило слишком много искажений в просчитанную эволюционную цепочку, и каждый год тщательно отбираем кандидатов. Сейчас идёт работа со вторым поколением, третье, по мнению наших генетиков, должно закрепить выведенную мутацию. Ну а это, – он обвёл рукой помещение, – наши лучшие экспериментальные образцы. Будущая основа, которой вы и будете заниматься.

Флор взглянула на одну из камер, где по-прежнему, прижавшись большим животом к стеклу, стояла одна из подопытных, и почувствовала, как неистово колотится сердце. Оно забилось так сильно, что единственное рабочее лёгкое закололо от безрезультатной попытки вздохнуть. Флор попросту не могла. Пыталась, молча хватала ртом воздух, но тот словно жёг пересохшую от волнения гортань. Впервые в жизни Флор чувствовала полную безысходность.

– Чем… чем именно занималась Мессерер? – едва слышно спросила она и сама не поняла, как смогла это сделать.

– Ей принадлежит идеология и разработка методики. Скажем так, она была нашим гением. Автором «генетического совершенства». Всем этим, включая меня, но не вас, мы обязаны именно ей.

Хант полупочтительно-полушутливо склонил голову, словно отдавал дань уважения памяти собственноручно казнённой женщины, а Флор почувствовала, что её сейчас вырвет. Взгляд снова скользнул по светлым камерам. Это всё сделала Руфь? Она? Женщина, которую они боготворили? Которая была для них светом, верой… надеждой? Но как это возможно? Как вообще с этим потом можно жить?!

– В последние годы она занималась исключительно теоретическими исследованиями. И, видимо, слишком увлеклась. Тем не менее на работе лабораторий это не скажется.

Не скажется… Значит, они будут продолжать.

– Что вы хотите получить в конце… экспериментов? – сипло спросила Флор отвернувшись и вдруг ощутила горечь на языке. Она сглотнула, а потом вдруг с каким-то истеричным смешком вдруг подумала, что вот так ощущается на вкус предательство. Руфь… Руфь! Что ты наделала? Почему? Флор не понимала, как не понимала, что должно будет случиться, чтобы она смогла это простить. Невозможно. Слишком бесчеловечно!

– Процветающее общество, – тем временем с лёгким налётом электронного удивления ответил Хант, и Флор едва не расхохоталась.

Ах, конечно. Всеобщее благо! О! Это было идеальное преступление, где жертва была же его исполнителем. Ведь, на самом-то деле, люди никому не нужны. Только масса, которая обеспечила бы существование Города. Замкнутый круг из рождения, жизни и смерти, у которого нет ни цели, ни смысла. Как у самой Флор… Но она-то была обречена ещё до рождения! А они… Она снова обвела взглядом камеры и поняла, что не справится. Просто не вынесет. Никогда! Она никогда…

На плечо опустилась тяжёлая рука в чёрной перчатке, и Флор вздрогнула.

– Ваши обязанности довольно просты. – Хант встал так близко, что можно было рассмотреть контуры глаз за стеклом визоров. – Дайте нам сверхчеловека.

– Почему я? Моим делом всегда была только ботаника! – Флор облизнула пересохшие губы, чувствуя себя загнанным в угол крысёнком. Собственно, она таким и была.

– Вас рекомендовала Мессерер. – И маска опять чуть наклонилась, ещё больше приблизившись к Флор.

– Но…

– Она была хорошим генетиком независимо от… политических убеждений. Надеюсь, вы не хуже.

Респиратор с шумом выдавил из себя воздух, и Флор на секунду зажмурилась.

– Так что, вы согласны?

И вопрос в его голосе звучал лишь формальностью. Флоранс отвела взгляд.

– Зачем вы спрашиваете? Выбора ведь всё равно нет…

Давление на плечо исчезло, и Хант, развернувшись, направился в сторону выхода.

– Выбор есть всегда, – бросил он. – Хотя теперь он весьма тривиальный. Жить и принести пользу Городу, или же умереть. Видите, всё очень просто.

Действительно. Проще ведь не бывает. Флор едва не фыркнула от абсурда, но тут Хант вдруг оглянулся.

– Вы идёте?

Взгляд Флор опять остановился на той самой беременной, что весь разговор простояла около стеклянной стены. Она смотрела так настойчиво, словно пыталась что-то безмолвно сказать, но боялась быть пойманной. Только лишь когда Хант отвернулся, женщина отступила вглубь своей белой комнаты. И было что-то особенное в упрямом выражении её лица, отчего Флор против воли медленно проговорила:

– Да.

***

Полутёмный зал казался пустым, если не считать пары занятых кресел да мелькавших на фоне неоновых вывесок редких теней. На крошечной сцене томно извивалось нечто в пошлых рюшах и кружевах, в воздухе чувствовался синтетический аромат сигарет, сандала и пряной выпивки. Застывший на пороге Артур позволил дверям у себя за спиной закрыться с тихим шипением, огляделся, а потом с лёгкой усмешкой уверенно направился между столиками, стараясь не привлекать внимания к своей долговязой фигуре. Он отлично видел в этом сиреневом полумраке, а потому скривился от отвращения, заметив чью-то голую задницу в третьей кабинке, но промолчал. В конце концов, если его брезгливость и чувство меры не позволяли, точно полоумному сношаться с первой же из подвернувшихся официанток, то до остальных ему не было дела, пока всё происходило в рамках закона. А тот оставался за дверями в эту часть Башни.

Служба Отдыха, состоявшая из целого комплекса на нескольких этажах, находилась в её самом дальнем «зубце» и предоставляла услуги разного толка. Об этом месте в Городе ходили разные слухи, когда, разумеется, не могли быть услышаны посторонними, но доподлинно знали о том, что происходит за этими бетонными стенами, только привилегированные жители Башни. Здесь можно было найти практически всё. На любой вкус, цвет, размер и гендерные предпочтения… Но, главное, здесь можно было поговорить без лишних свидетелей.

Так что, нырнув в давно облюбованную кабинку, Хант на мгновение замер, а потом фыркнул.

– Иди, милая.

Сидевший в кресле Вард легко шлёпнул по ягодице улёгшуюся на нём девицу и неохотно помог той слезть с колен. Прикасаться к этим женщинам больше положенного Юджин не любил, а потому немедленно потянулся к журчащему рядом декоративному фонтанчику, где без капли стеснения сполоснул руки. Его шлем валялся на столике рядом, и Хант с наслаждением стянул свой, пригладив рукой неизбежно растрепавшиеся волосы.

– Мог бы и не прогонять её, – заметил он и уселся в соседнее кресло, впервые за день позволив себе немного расслабиться. Он не снимал доспехи уже двое суток, и плечи неистово ныли, так что Хант нетерпеливо дёрнул на груди одну из застёжек, едва не зашипев от боли в обожжённых пальцах. Вард неопределённо махнул рукой.

– Ну раз ты пришёл один, то веселья уже можно не ждать. А раз веселья можно не ждать, то намечается разговор. И поскольку я, кажется, знаю, о ком он будет, то лишние свидетели нам не нужны.

Хант поднял бровь, помолчал, а потом рассмеялся и покачал головой.

– Мда.

– И пока ты не разразился пространной тирадой, замечу – зря.

– Что именно? – устало спросил Хант, а Юджин высокомерно скривился и потянулся к стакану с выпивкой, который стоял на небольшом столике рядом. Он сделал пару глотков и указал бокалом на две тёмно-серые папки.

– Зря взял эту Мэй. Слишком молода. Я всё-таки почитал досье.

– У неё хорошие показатели интеллекта, к тому же, Мессерер готовила её своей преемницей.

– Вот именно. Мы знаем, что она подделывала результаты. И Мэй может вполне оказаться одной из этих сепаратистов, а ты впустил её в святая святых.

– Святая святых – это апартаменты Суприма, всё остальное имеет вторичную важность.

– Хант!

– Я слушаю тебя, – Артур медленно повернул голову и посмотрел прямо в глаза Юджина, которые бледно светились в полумраке кабинки. – Ну?

– Ты даже не перепроверил её генетическую карту! – воскликнул Вард, но осёкся, заметив появившуюся на лице Ханта кривую улыбку. – Ты специально…

Артур кивнул и устало прикрыл глаза.

– Первое правило крупной охоты – дай почувствовать жертве свою безопасность. Если наша зверушка ни в чём не виновата, мы ничего не теряем. Но если она как-то связана с Сопротивлением, я обязательно это узнаю. Из всех, кто остался в Лаборатории Мессерер, она единственная, кто дотягивает показателями до стандартов Канцеляриата. Если честно, выбирать было попросту не из кого.

Хант расстроенно покачал головой и откинулся на спинку кресла. Вард же помолчал, прежде чем недовольно покачал головой и сделал глоток, скривившись от приторного вкуса выпивки. Артур хохотнул. Алкоголь считался в Городе привилегией избранных, но даже это не могло заставить Ханта пить ту сладкую дрянь, которую делали из многолетней пшеницы. Невыносимая дрянь.

– Что показал досмотр? – спросил он.

– Чиста. Будь на ней что-то, я бы её не привёл.

Хант протянул руку и подцепил верхнюю папку с досье. Открыв на первой странице, он уставился на снимок Мэй. На первый взгляд в ней не было ничего необычного или настораживающего. На Артура смотрела молодая женщина весьма обычной наружности. Разве что её глаза можно было назвать хоть сколько-нибудь красивыми, – синие, как небо на старых картинах, – но и те портили нависшие веки, излишняя худоба лица и какая-то общая угловатость. Правда, череп был до странного правильным, хотя под кудрявыми волосами этого было, конечно, не видно.

– Вижу, ты уже ознакомился. – Хант брезгливо смахнул какие-то крошки, что прилипли к странице. – Партнёр? Дети есть?

Послышалось фырканье, а потом судорожный кашель.

– Живорождённая дочь бунтовщиков, Хант, – выдавил из себя Юджин, который всё никак не мог откашляться. – Хорошо, если влагалище не зашито. Так глубоко я её не досматривал.

Он хохотнул, но осёкся под ледяным взглядом и сухо добавил.

– Стерилизована в десять лет. Живёт одна.

Артур снова посмотрел на фотографию. Что же, это многое объясняло. По крайней мере, недостаточный по меркам Города рост и общую недоразвитость вторичных половых признаков до установленного Канцеляриатом стандарта. Флоранс Мэй была определённо ущербна, хоть в том и не её вина.

– Я был на казни её родителей. Сколько ей тогда было? Год? Два? – спросил он, вглядываясь чуть внимательнее в попытке уловить то неясное чувство, которое засело где-то в висках и теперь сильно зудело. Хант чуть склонил голову набок и вдруг понял – глаза. Он, кажется, уже видел этот взгляд раньше. Или нет? Артур нахмурился.

– А какая разница? – брезгливо скривился Вард. – Оба синтезированы и выращены на человеческой Ферме. Генетических карт, разумеется, не осталось. Но, насколько я понял, они были с мутацией гена. Отсюда и дурацкое восстание. Их казнили, девчонку отправили в Интернат.

– Удивительное место, – пробормотал Хант. Он захлопнул папку и поднял взгляд, когда в их кабинку вошла одна из официанток. – От шлюх до учёных. Должен заметить, у них большой разброс… образовательных программ.

– И излишняя страсть к стерилизации. Чёртова политика генетического совершенства.

– Это не прихоть, а необходимость. Вряд ли ты захочешь окончить жизнь на эшафоте, если у тебя найдут пару дефектных потомков от местной танцовщицы.

– Да я первый сверну им шею, – рассмеялся Вард, и Хант криво улыбнулся. – Но всё-таки какие-то они не такие после этой процедуры.

Артур ничего не ответил. Вместо этого он потянулся ко второй папке и открыл анкету, едва успев подхватить выпавший оттуда снимок. Ну а сидевший рядом Вард вдруг отсалютовал стаканом в сторону фотографии в руках Ханта:

– Кстати, ещё тогда хотел сказать. Ты видел? У вас с Мессерер одинаковые ямочки на подбородке. Вот правильно говорят ребята с Фермы, что мы здесь все родственники. Возможно, я даже кувыркался со своей дальней сестрёнкой два дня назад…

– Надеюсь, что нет. И надеюсь, что с этой меня не связывает ничего, – процедил Артур и брезгливо отложил снимок.

Воспоминание о треске, с которым рвались под лезвием мышцы и ткани на горле Руфь Мессерер, попробовали было прорваться наружу, но были тут же задавлены волей. Вместо этого Хант вновь посмотрел на досье. Во время суда эту карту не раз читали и перечитывали, отчего пластиковое покрытие на страницах чуть стёрлось и теперь казалось шершавым. Не задумываясь, что он делает, Хант стянул перчатку и коснулся одного из обтрёпанных уголков.

– Вот дерьмо, – послышалось бульканье, и Юджин наклонился вперёд, разглядывая сморщенную обожжённую кожу на руках Ханта. – Что за… Ты что, трогал работающий Щит?

– Оставил нашим бунтарям знак, что их послание достигло своего адресата, – сухо отозвался Артур, захлопнул досье и натянул обратно перчатку. – Посмотрим, что они выкинут дальше.

Он замолчал, всё ещё гипнотизируя взглядом фотографию Мэй, а потом тяжело поднялся.

– Ты будешь завтра на торжественной мессе по случаю очередной годовщины основания Города?

– Смотреть на святош Суприма под звуки их заунывных песнопений? – скривился Вард и прижал ко лбу зеленоватый стакан. – Нет уж. Тошнотворное зрелище.

– Церковь один из важнейших институтов Города.

– Только не говори, что вдруг уверовал, – перебил Юджин, нахально растягивая слова, и Хант фыркнул.

Нет, он не верил. Но правила всегда оставались правилами. На этом строилась безопасность, потому что Город превыше всего!

Глава 3

Человечностью называют способность участвовать в судьбе других людей. Но что это значит? Будет ли человечностью отстаивание своих личных идей ради жизни многих других? Или это забота о большинстве в ущерб единицам? Кто более человечен – тот, кто до последнего оказывает помощь смертельно больному, или другой, который решит проявить своё милосердие просто добив? Где та грань, что определяет человека в самом человеке?

У меня не было на это ответа. Мало того, у меня никогда не должно было даже возникнуть такого вопроса, но… Всё изменилось в тот день, когда я вдруг поняла, что стала той гранью. Что только моя мораль, предпочтения, вкусы определяли необходимый уровень человечности. Я оказалась мерилом, и мне стало страшно.

Мы назвали его в честь себя. Довольно самовлюблённо, но он действительно был нашим творением во всех смыслах. Мой и Алекса. Вторая попытка. Эксперимент, что увенчался успехом и положил начало новой теории совершенных людей.

Дневник Руфь Мессерер

Флор сильнее запахнула тёмно-серое пальто и надвинула капюшон, скрывая лицо от вездесущих датчиков слежения. Из-за магнитного поля Щита обычная техника работала в Городе нестабильно, но эти маленькие «глаза Канцеляриата» реагировали на движение и немедленно сообщали о местонахождении нарушителя режима или комендантского часа прямиком в службу Карателей. Так что приходилось быть осторожным и не попадать в полосы холодного света чахлых уличных фонарей. Флор осторожно посмотрела по сторонам и быстро перебежала пустую мостовую.

В воздухе летала мелкая морось, от которой щекотало в носу, и было так сыро, что синтетическая ткань не справлялась. Стук маленьких каблуков эхом разносился по каменной улице, и как бы Флор ни старалась ступать тише, казалось, на этот звук сейчас слетится все патрули Города. Она нервно оглянулась, уклоняясь от скользившего луча прожектора, и в последний момент успела прижаться к грязной стене, растворяясь в сумраке ночи. Послышался рокот двигателей, и мимо ниши, где спряталась Флор, один за другим пронеслось пять чёрных глиссеров. Сердце нервно всхлипнуло, ладони вспотели, а ругательства повисли на языке, который она успела прикусить в последний момент. Флор прикрыла глаза, медленно выдохнула и хотела было по нервной привычке пригладить волосы, но вовремя одёрнула себя. Обновлённый идентификационный номер живорождённой мерзко зудел, горяча тонкую кожу головы. Это была ещё одна унизительная процедура, на которой, слава богу, не было никого, кроме человека из отдела Регулирования Единообразия. Так что поморщившись от неприятных ощущений, когда тонкая короста на голове зацепилась за ткань, Флор осторожно высунулась из укрытия, от чего за спиной тут же с тихим шорохом посыпался на землю бетонная крошка обветшавшей с годами стены, и прислушалась к удалявшемуся гулу машин.

Вот уже несколько дней Хант и его люди рыскали по всему Городу. Они прочёсывали каждый уголок рядом с местом, где была оставлена надпись: исследовали жилые кварталы, трущобы, иногда вылавливали людей прямо на улицах. И Флор, которая едва не попалась, нервно вздохнула.

Всё это время она была сама не своя. В голове царил кавардак, который никак не давал сосредоточиться, а прошлой ночью одолело такое отчаяние, что хотелось завыть. Мир рухнул. В этом Флор призналась себе едва ли не сразу, как за Хантом закрылась белая дверь, и она осталась один на один с открывшейся правдой. Флор её не хотела. Отчаянно сопротивлялась малейшим попыткам анализа, но перед глазами стояли лысые головы девушек в камерах, их животы и, конечно же, Руфь, чей призрачный взгляд смотрел в самую душу. А ещё тот самый указ Канцеляриата. Флор буквально вчера нашла его в архивах, и стоило лишь дать себе подзатыльник, что никогда прежде ей не приходила мысль прочитать его полностью. Всю свою жизнь воспринимая этот проклятый указ как данность, она никогда хотела узнать – почему. Почему так всё случилось? А сейчас, глядя на подписи и заключение главы Лаборатории Перспективных Исследований, поняла, что просто мешалась. Флор и ей подобные были слишком уже неудобными, а значит опасными. И никогда не должны создавать подобных себе. Вот и всё.

И интересно, что она сказала бы Руфь, будь такая возможность? Кричала бы? Требовала извинений? За враньё, за двуличность, наконец, за своё ущербное тело? Ведь это из-за неё Флоранс стала такой! Она не «генетическое совершенство». Она – куча проблем и насмешка над системой, что в погоне за идеальностью сама убила себя.

Флор выдохнула и покачала головой. Так, что бы она ей сказала? Увы, ответа не было. Флор почувствовала, как в груди опять тоскливо заныло, когда от быстрого шага в искалеченных лёгких закончился воздух. Она постаралась медленно выдохнуть и вновь огляделась по сторонам, сквозь гул Щита вслушиваясь не раздаются ли шаги или рёв двигателей. В лицо летели мелкие капли дождя, и дышать было чертовски трудно, но она сделала ещё пару шагов, прежде чем снова настороженно остановилась. Идти не хотелось. Вообще ничего уже не хотелось, но надо было добраться до места встречи и постараться не нарваться на новый патруль.

Оглянувшись, Флор показала язык увешанной плакатами стене тёмного дома. «Сила и Справедливость» гласил многократно повторявшийся слоган, тщательно выписанный поверх маски Карателя. Какая же чушь! Фыркнув, она поспешила дальше по тёмной и узкой улице, где, кажется, даже безумные ветра Бурь не могли справиться с вечным запахом плесени. Фу!

Если честно, для служб Канцеляриата в этой части Города не было ничего интересного. Несколько фабрик, два городских водогенератора и завод по очистке воздуха для резервных систем вентиляции, который усердно выбрасывал клубы неприятно пахнувшего дыма. Тот стелился по углам улицы, и Флор брела в нём, точно в тумане. Несколько лет назад автоматизированные заводы, которые дымили сладковатыми выхлопами, служили притоном для городских наркоманов, но после очередного рейда здесь никого осталось. Именно поэтому Стив выбрал это место для экстренных встреч, и до позапрошлой ночи оно было весьма безопасно, однако теперь Хант был настороже.

Как они и предполагали, Цербер Канцлера страдал паранойей, что лишь усугубляло шаткое положение их Сопротивления. Поэтому Флор честно выждала пару дней, боясь вызвать малейшие подозрения, прежде чем смогла отправить Стивену весточку, о чём теперь успела пожалеть уже трижды.

«Хант идёт за тобой», – гласила нацарапанная впопыхах записка от Бет, о которой Флор давным-давно позабыла. О ней она вспомнила только сегодня, когда обнаружила смятый листок в кармане своего платья, и грустно хмыкнула. Поздно. Уже пришёл. Так что сбегать на встречу сегодня было действительно глупо, но Флор не могла заставить себя спасать шкуру, пока другие рисковали своей. Вот, например, тот же Герберт… Он ведь тоже предупреждал.

В том, что однажды главный Каратель заинтересуется личностью протеже Мессерер, никто из них не сомневался. Сразу после ареста Руфь взволнованный Стивен настаивал, чтобы Флор скрылась. Он уговаривал спрятаться, кричал и даже один раз угрожал, – в конце концов, допрос под инъекцией психотропов казался вполне логичным следующим ходом для Ханта, – однако ни во время расследования, ни перед казнью, ни позже Флор так и не тронули. Каждый день спускаясь в Теплицы, она ждала что её вот-вот схватят, но… Вместо этого Флор допустили туда, где дочери мятежников было не место. Уж скорее на плахе рядом с Руфь Мессерер! Однако, вопреки любой логике, она была жива. До сих пор. И это наводило на странные мысли, будто за ней наблюдали и ждали малейшего повода перерезать Флор глотку на виду у равнодушной толпы. Если, конечно, не свершится вселенское чудо и она не переманит главу Карательной службы на свою сторону.

От мысли, что Хант может растрогаться и с чувством вселенского сожаления предать Канцлера, встав на сторону сепаратистов, Флор едва не зашлась истерическим смехом. Глаза заслезились, в носу защипало, и она едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. Зажав рукой рот, Флор покачала головой и поспешила укрыться от очередного светового луча в тупике. Стук каблуков стал ещё громче, и пришлось стянуть обувь, чувствуя, как немедленно стынут ноги на холодных камнях. Дерьмо! Чёрт возьми, ну в какое же дерьмо их вляпала Мессерер со своим Хантом. Почему нельзя было просто взорвать эту Башню вместе со всеми ублюдками, что там засели? Со всеми карателями, шлюхами, лаборантами, беременными и даже младенцами, что мирно спали в электронной утробе Генетической Фермы в южном крыле? Почему она должна сожалеть о смерти этих… будущих уродов системы и, будь всё проклято, действительно сожалела?!

Флор замерла на середине дороги и прикрыла глаза. Судорожный вздох вырвался сам, когда она сжала в руках свои ботинки так сильно, что металлические клёпки больно впились в ладонь. К сожалению, она знала ответ на каждый провокационный вопрос. Давным-давно нашла объяснение порой не самым счастливым чувствам, которые будила внутри мутация того самого гена. В конце концов, что ещё остаётся тем немногим, кто не хочет уподобиться Канцеляриату? Только сомнения, сожаления и одиночество. Сомнения в каждом поступке и действии, сожаление, когда вновь окажешься прав, и… как итог всему – одиночество. Видимо, о чём-то подобном и думала Руфь, когда просила дать шанс даже Артуру Ханту.

Впрочем, если хорошенько подумать, все цепочки всё равно вели именно к этому человеку. Всё в жизни Флор и остальных вертелось вокруг его личности, дел и возможных поступков. Затевая любое предприятие, будь то очередное исследование катакомб или вылазка за пределы Щита в поисках проклятого «Тифона», необходимо было учитывать совершенно непредсказуемые действия Артура Ханта. Он был тем неизвестным, что тянулось из уравнения в уравнение, сколько ни совершай итераций, и от которого невозможно было избавиться. Хант был везде, в каждом вздохе, движении, мысли и невероятно мешал.

Флоранс снова вздохнула, чувствуя, как прорезало болью, видимо, одну из сожжённых долей правого лёгкого. Бок обожгло так, что она согнулась пополам и почти минуту безрезультатно хватала ртом воздух. Чёртова жизнь! До места встречи оставалось совсем немного, но чем ближе был Щит, тем труднее становилось дышать. Организм будто бы вспоминал, как плавились от магнитного поля ткани, и отказывался двигаться дальше. Что-что, а инстинкт самосохранения не убить никакой идеальной селекцией.

– Ну же! Хватит страдать! – прошипела Флор и со всей силы залепила себе оплеуху, звон от которой разлетелся по каменному тупику.

Вышло больно, но перед глазами всё прояснилась, и, медленно вдохнув влажный воздух с каплями мороси, она поспешила вперёд. Капюшон едва не слетел, но Флор успела подхватить его край и натянула поглубже, скрывая под ним лысую голову. Это тоже предстояло как-то объяснить Стивену…

Встреча была назначена в одном из старых складов, который раньше использовался службой обслуживания Щита. Стивен обнаружил его ещё во время работы на Город, и теперь тщательно оберегал. Здесь хранились тонкие свинцовые плиты, что составляли главный контур защиты от налетавших время от времени Бурь, а значит, нуждались в частой замене. Однако после создания сети подземных тоннелей по периметру города, помещение оказалось заброшено и поэтому подходило вот для таких экстренных встреч, когда выбраться из Города было попросту невозможно.

Сегодня Флоранс опаздывала. Она знала, что собрание уже началось, и отчаянно спешила. С трудом толкнув тяжёлую металлическую дверь, Флор торопливо нацепила злосчастные ботинки и сбежала по лестнице в полуподвальное помещение, откуда доносились людские голоса. Едва не споткнувшись на последней ступеньке, она резко затормозила рядом с высокой мужской фигурой, одетой в стандартную форму Карателя, и махнула рукой Стиву. Он стоял в центре толпы и что-то старательно объяснял.

– Ах, вот и ты, – тихо проговорил Герберт Льюис, посмотрел на неё сверху вниз и улыбнулся одной половиной рта. Вторая была парализована после одного из допросов у Ханта и оставалась трагично серьёзной, придавая лицу лёгкий оттенок постоянной насмешки. – Стив уже несколько раз спрашивал. Кажется, готов был сам бежать под прожектор на твои поиски.

Флор усмехнулась и молча стиснула его руку в чёрной перчатке – точно такой же, что два дня назад едва не оставила синяки на её челюсти.

– Я слышал новости, – тихо продолжил тем временем Льюис, заметив, как Флор натянула поглубже капюшон. – Вард плохо держит язык за зубами, если его что-то злит. А ты, похоже, постаралась на славу.

– Он был груб.

– А ты ждала реверансов?

Светлая бровь Герберта взмыла вверх, и Флор хмыкнула. Хорошо было иронизировать над ситуацией, когда опасность уже миновала. Впрочем, Льюис явно считал иначе, потому что тут же нахмурился.

– Это было слишком рискованно. Когда Стивен узнает, он тебя не отпустит.

– Тогда стоит ли ему говорить? – тихо откликнулась Флор и получила в ответ осуждающий взгляд.

– Шутки закончились, Колокольчик. Ты попала в лапы к самому Ханту, и хотя я не знаю, чем ты там занимаешься, но простым допросом уже не отделаешься. Он с тебя кожу живьём снимет, если заподозрит хотя бы в малейшем нарушении закона Лояльности. – Герберт поджал тонкие губы, и его серые, как небо, глаза чуть прищурились. – Стоит ли дело такого риска?

– Если в конце мы всё-таки победим, то безусловно.

Льюис посмотрел на неё с укоризной, сомневаясь не шутит ли опять Флор, и по привычке сцепил за спиной руки в позе «Спокойствия». Он молчал долго, видимо, взвешивая на каких-то своих внутренних весах варианты и возможные последствия, прежде чем всё же тихо сказал:

– Я не смогу тебя защитить, если что-то случится.

– Если что-то случится, меня уже никто не спасёт, – так же едва слышно отозвалась Флор и натянуто улыбнулась, заметив брошенный на неё встревоженный взгляд. – Тебе нельзя больше рисковать своим положением. Хант не простит во второй раз.

– Он и в первый меня не прощал.

Льюис чуть дёрнул подвижной щекой и посмотрел на что-то вещавшего Стивена, молча показывая, что разговорам стоило пока подождать. Флоранс же перевела взгляд на стоявшую неподалёку девушку, которая делала вид, что усиленно слушает речь их нового предводителя, пока сама то и дело украдкой смотрела на Герберта. Её рука словно бы невзначай покоилась на большом животе, и Флор вдруг подумала, что Стивену не стоило разрешать ей приходить. Было слишком опасно, а срок Джуди уже подходил, однако… Из груди в который раз за сегодня вырвался тяжкий вздох. К сожалению, для Джуди и Герберта сегодня была одна из немногих возможностей наконец-то увидеться. Никто не знал, когда это получится снова – быть может, лишь через месяц или же два, или полгода… или вообще никогда. Поэтому Флор прекрасно понимала и Джу, которая искала любую возможность хоть немного побыть рядом с Гербертом, и, конечно же, Стивена. Флор не знала, как именно они повстречались. Джуди тогда работала в городских Теплицах, а Льюис…

Льюис был одним из Карателей в личной гвардии Ханта. Почти такой же высокий и широкоплечий, как и сам Хант, в своих стандартных доспехах он производил пугающее впечатление, даже сняв неизбежную маску. Что и как нашла в нём когда-то Джу, вечно скептичная Флор не представляла. В силу работы и полученного в академии образования Льюис был нелюдим. Даже на собраниях он обычно молчал, а если и открывал рот, то лишь для того, чтобы коротко с чем-нибудь согласиться. В остальных случаях ему достаточно было бросить презрительный взгляд, и споривший с ним человек умолкал. Он был светловолосым, как и все «дети пробирки», абсолютно здоров и невероятно силён.

Джуди же была совершенно другой. Тонкая, вся будто сотканная из радужных отблесков, что вечно плясали на дорожках в вверенной ей тридцатой теплице – самой красивой, полной цветов для Оранжереи Суприма. И она была точно такой же: светловолосой, как бутоны белых цветов, и забавно курносой. Джуди звонко смеялась, пела весёлые песенки и рядом с ней было удивительно хорошо. Флор не сомневалась, что та станет восхитительной матерью. Однако, что именно произошло между ней и Льюисом и как вообще такие отношения оказались возможны, доподлинно не знал никто.

Впрочем, о многом Флор догадалась сама. Например, она знала, что их первый ребёнок погиб ещё у Джуди в утробе и что только это спасло тогда Льюиса от немедленной казни. Хант никому не прощал нарушения правил, и этих двоих неизбежно ждала бы «инъекция смерти», но в нужный момент Герберта нашла Руфь и предложила довольно циничную сделку. Мессерер не давала гарантий, что сам он выживет, но обещала позаботиться и спрятать Джу в обмен на нужные сведения. Льюис согласился и с риском для жизни стал ценным шпионом их небольшого Сопротивления. Ну а Джуди, как и обещала Мессерер, по всем документам была вот уже пару лет как мертва.

Был ли такой выбор приемлемым? Флор не бралась судить этих двоих. Она ещё никогда никого не любила, чтобы поставить себя на их место и попробовать поразмышлять. Ей вообще часто казалось, что найденная у неё мутация гена так и осталась где-то в зачатке, не развившись до полноценного сострадания. Впрочем, именно это помогало ей без подозрений вот уже несколько лет работать в самом центре Канцеляриата, добывая нужные сведения.

– У меня есть новости о «Тифоне», – неожиданно проговорил Герберт, и Флор подняла на него взгляд.

– Это отлично. Потому что у меня тоже есть несколько новостей, – мрачно отозвалась она.

– Судя по твоему тону, ничего хорошего ждать не стоит.

– Когда было иначе? – хмыкнула Флор и перевела взгляд на Джуди. Следующие слова вырвались сами: – Ей больше не безопасно сюда приходить.

– Я знаю.

– Это место слишком близко к Щиту, если сейчас объявят тревогу, плохо будет всем. Но ей особенно.

– Я. Знаю.

– У неё слишком большой срок. Нельзя так рисковать и…

– Я. ЗНАЮ! – не выдержал Герберт. Он стиснул зубы и упрямо наклонил вперёд голову, с такой силой сжав за спиной руки, что кожа перчаток испуганно затрещала. Флор смотрела на него несколько долгих мгновений, прежде чем покачала головой и отвернулась. Вот дура!

– Прости, я… Мне… – Флоранс хотелось дать себе хорошего тумака, чтобы перестать наконец заикаться, но холодный взгляд Льюиса, от которого по спине побежали мурашки, не настраивал на разговоры. Так что она прикусила до боли язык и ровным голосом проговорила: – Идём, мне надо вам кое-что рассказать.

К тому моменту, как они добрались до Стивена, толпа вокруг него поредела. Возможно, этому поспособствовало упрямое выражение лица Флор, но, скорее, огромная фигура Льюиса, что возвышалась у неё за спиной. Герберта здесь не очень любили. Вернее, не доверяли. Он это понимал и относился к подозрениям весьма философски, отвечая фирменным взглядом на все вопросы недоброжелателей. К счастью, Стивен, который взял на себя бремя лидерства, хоть и был склонен к излишним предубеждениям, но смог трезво оценить ту удачу, какой оказался для них Льюис. Поэтому, стоило им только приблизиться, он немедленно оборвал разговор и повернулся.

– Флор! – зашипел Стивен и попробовал было то ли обнять, то ли что-то ещё, но вовремя остановился, заметив её недобрый взгляд. – Где тебя носит? Я уже думал отправлять на твои поиски Герберта…

Несмотря на всё своё здравомыслие, Стивен был слишком категоричным. Особенно его почему-то всегда беспокоило поведение Флор, которая не находила ни одной дельной причины для такого внимания и невольно морщилась, когда, по её мнению, он хватал через край. Но сегодня волнение было оправдано, так что она поспешила его успокоить. Ну… насколько это было возможно в их весьма непростой ситуации.

– Всё в порядке. Просто пару раз нарвалась на патруль, – пробормотала она и осторожно взяла Стива под локоть, чтобы отвести в сторону.

– Слышал. Похоже, уродец Хант окончательно рехнулся на почве своей подозрительности, – процедил Стивен, а потом повернулся к шедшему следом Льюису. – Напомни, почему ты не можешь просто свернуть ему шею?

– Потому что он успеет свернуть мою мгновением раньше, – сухо откликнулся Герберт и вдруг добавил. – Приказ Верховного Канцлера.

В этом была ещё одна ещё одна странность Льюиса, которую не понимали все остальные, но очень ценила Флор. Он никогда не говорил плохо об Артуре Ханте. Какое бы бесчинство, по мнению Стивена, тот ни творил, у Герберта всегда был один ответ – приказ. Хант жил по инструкции, потому что действительно искренне верил в правильность буквы закона. Лишённый, кажется, даже обычных человеческих чувств, не говоря уж о сострадании, он подменял их преданностью Канцлеру и видел своей единственной целью служение Городу. Хант был, как инструмент: острый, прочный, безжалостный, но… не уникальный. Стоит ему лишь слегка затупиться, как его тут же заменят другим. Флор не сомневалась, что он это знал. И эта фанатичная жертвенность, вопреки здравому смыслу, вызывала если не одобрение, ввиду полной бесчеловечности главы Карательной службы, то хотя бы толику уважения. Ну а Герберт, который до недавнего времени был точно таким же, прекрасно понимал мотивацию Ханта.

– Ах, главный психованный выродок этого гадюшника, – прорычал Стивен, видимо, о Канцлере, и Флор брезгливо передёрнула плечами. На это возразить было нечего да, в общем-то, и не хотелось. – Ничего. Скоро мы до него доберёмся, и он за всё ответит.

– Кстати, о Канцлере, – тихо пробормотала она, огляделась и потащила Стивена в самый дальний и тёмный угол этого полуподвального помещения. Льюис молча последовал за ними и своей широкой фигурой загородил от возможных любопытных взглядов остальных. Убедившись, что их не подслушивают, Флор заговорила, глядя прямиком Стиву в глаза: – Сейчас я тебе кое-что покажу, но пообещай мне не кричать, не возмущаться и не ругаться. Хорошо?

– Что за бред?

– Обещай.

– Я никогда…

– Обещай, Стив!

– Ладно. Обещаю, конечно… – оскорблённо было фыркнул Стивен, но осёкся, услышав за спиной хмыканье Льюиса. – Что? Это так ужасно?

– Само по себе нет, – замялась Флор. – Но в ближайшее время я не смогу приходить на собрания. Это больше не безопасно.

– Да в чём дело? Бет говорила, у вас всё по-прежнему. Она успела передать тебе запис…

Стивен резко замолчал, когда одним плавным движением Флор стянула с головы капюшон, затем едва слышно присвистнул и окончательно затих. Кажется, он не верил свои глазам, настолько непонимающим был его взгляд. Он смотрел на чуть сероватую кожу на голове Флор, где алел обновлённый идентификационный номер живорождённой, и едва заметно шевелил губами, словно не мог подобрать слов. Наконец, он ожил, потянулся было, чтобы дотронуться до выжженных на коже символов, но одёрнул себя и тихо спросил:

– Что это?

– Это досмотр, – ответил за Флор невозмутимый Герберт. – Не знаю, для чего именно, но это стандартная процедура проверки живорождённых.

– Брить налысо?

– Сверять и обновлять идентификационные номера, если для живорождённого оформляется специальный допуск, – невозмутимо кивнул Льюис, чем заслужил подозрительный взгляд от Стивена. – Это один из обязательных пунктов.

– Один из? Значит, есть что-то ещё?

– Так. Ладно. Не будем углубляться в детали, – вклинилась Флор, которая не хотела обсуждать то самое «что-то ещё», но Стивена было не остановить.

– Нет-нет, подожди. Что ты имел в виду?

Он посмотрел на Герберта, который вопросительно взглянул на Флор, словно спрашивал разрешения. Но ответить она не успела. Стивен, кажется, сам обо всём догадался.

– Ты сказал досмотр? Я правильно понял?

– Да. Каратель должен проверить каждый миллиметр.

– Миллиметр чего? – прищурился Стив.

– Тела. Иногда осматривают ещё ротовую полость, носоглотку, ушные проходы и… остальные отверстия.

Герберт замолчал, давая Стивену возможность додумать подробности, а Флор отвернулась и закусила губу. Ох, ладно. Подумаешь! Унижением больше, унижением меньше. Не в том сейчас суть… Однако на плечо опустилась чья-то рука, и Флор оглянулась.

– Прости, – мягко сказал Льюис. – Но иногда полезно знать, какую приходится платить цену.

Флор хотела было сказать, что понимает, но в этот момент послышалась ругань, а в следующий миг от пинка Стивена на пол полетели полуразложившиеся коробки из-под каких-то деталей. Послышался грохот, затем звон, и гул голосов вокруг на мгновение стих, из-за чего в уши немедленно впился звук разнёсшейся над Городом сирены. Она какое-то время надрывно выла в полной тишине, прежде чем люди вновь зашумели, возвращаясь к своим разговорам.

– Я говорил, что тебе нельзя туда возвращаться! – прошипел Стив, почти тыча пальцем в лицо Флор, отчего она отшатнулась. – Я говорил! Ты понимаешь, что случилось бы с нами, устрой Хант допрос? Что случилось бы с тобой?!

– Стивен, – попробовал было урезонить Герберт, но тот не слушал.

– Он же больной урод! Долбаный психопат. Он же шею тебе свернёт, если решит, что ты как-то не так моргнула!

– Стив!

– А ещё он касался тебя! Эта… эта мразь посмела…

– Это был не он!

– У него приказ! – одновременно с ней рыкнул Герберт, которому, очевидно, надоели бесконечные причитания. – Таков протокол, Стивен. Поверь, им тоже это не доставляет особого удовольствия.

– Только не вздумай их защищать!

– Я и не пытался. Просто хочу, чтобы ты уже понял: Хант не так прост, как тебе хочется. Ты ничего не добьёшься, оскорбляя его. Только убедишь себя в том, что твой противник глуп и предсказуем, а это будет ошибкой. Он не такой. Поэтому вместо того, чтобы брызгать слюной, лучше подумай, зачем им понадобилась именно Флор. Почему они не тронули её раньше? Её досматривал Вард – правая рука Ханта и один из наиболее фанатичных Карателей. Он почти никогда не ошибается. Его натаскивали на «Симпати», значит, он чует таких, как мы, так же остро, как и сам Хант.

– «Симпати»? – настороженно спросил Стивен и нахмурился, когда Льюис отвёл взгляд. – Что это?

– Что-то вроде наркотика, – нехотя ответил он, но под внимательным взглядом продолжил: – Создаёт короткий эффект, сравнимый с очень сильной эмоцией. У каждого она своя, но основная цель – научиться понимать, как влияют разного рода переживания на действия или решения. Один укол, и твой мозг готов воспринимать все чувственные ощущения с двойным усердием. Некоторые этим пользуются не только в образовательных целях.

Льюис скривился, а у Флор вдруг часто забилось сердце в ожидании чего-то очень нехорошего.

– Ты тоже его пробовал? – спросила она.

– Это обязательный этап обучения, – пожал плечами Герберт, а потом усмехнулся. – Только никто не учёл, что у него бывает побочный эффект. Иногда он пробуждает тот самый ген.

– Она не учла. Верно? – с нажимом спросила Флор и посмотрела в серые глаза Герберта, не оставляя шанса соврать.

– Она? Кто она? – вмешался ничего не понимавший Стивен, но на него никто не обратил внимания. Флор смотрела на Льюиса, тот смотрел на неё, и каждый из них пытался понять, сколько же правды известно другому. – Эй!

– Нет, – наконец коротко ответил Льюис.

– Что «нет»?

– Нет? – Флор удивлённо приподняла брови.

– Такой эффект был просчитан, но экспериментально не подтверждён.

– До тебя, – она не сводила взгляда с Герберта, игнорируя нетерпеливого Стивена.

– До меня, – согласился Льюис. – Так что мой случай представлял для неё определённый академический интерес.

– Почему ты не сказал?

– О чём он должен быть сказать? —опять влез Стивен, которого уже бесили непонятные ему игры в шарады.

– Это было одним из её условий.

– Ах, – с поганой улыбкой протянула Флор. – Разумеется.

– Да, о чём вы?

– Флор, она не гордилась тем, что сделала. И пыталась это исправить, – примирительно вздохнул Герберт.

– А ты знал, что она ещё делала?

– Кто?!

– Нет. Она наблюдала за нами только во время обучения с «Симпати», больше я ничего не знаю.

– Но не рассказал нам даже этого.

– Флор…

Она нервно дёрнула плечом.

– Нет, согласна. Это должна была сделать она…

– ДА ВЫ СКАЖЕТЕ ИЛИ НЕТ?! – неожиданно проорал Стивен, привлекая внимание. – В чём дело?

Флор поджала губы, наконец-то отвела взгляд от Герберта и повернулась к взбешённому Стивену.

– Хочешь знать, в чём дело? Хорошо. Как тебе идея, что Руфь Мессерер была главным идеологом Канцеляриата?

– Что? – Стивен растерянно моргнул и, кажется, даже невольно отступил.

– А новость, что все эти годы она работала на Центр Воспроизводства? Настоящий Центр Воспроизводства, а не поставленный на конвейер поток пригодных для Фермы клеток.

– Какого…

– Или что она более тридцати лет проводила эксперименты на женщинах?

– Бред!..

Но Флор лишь едва заметно усмехнулась.

– Это не бред, Стив. Мессерер – автор идеи «генетического совершенства». Именно она придумала, разработала и внедрила практику генетических карт. Она создала критерии отбора годных для размножения и тех, кого отправляли на… – Флор споткнулась, задыхаясь от бешенства, не в силах выдавить из себя слово «стерилизация». Унизительно! Мерзко! Она с шумом втянула воздух: – Не удивлюсь, если Фермы тоже её идея. Всё… ВСЁ В ЭТОМ ГОРОДЕ! Всё, против чего мы пытаемся сейчас бороться, создала Мессерер. Ты понимаешь?!

Флор не знала, как сумела не сорваться на крик. Тщательно упакованные за эти два дня эмоции вдруг дрогнули и посыпались, словно рухнувшая от удара стена. Там было всё: пережитый страх, брезгливость, неверие, разочарование, сомнения, безысходность и боль. В общем, всего было так много, что Флоранс сначала спрятала лицо в рукаве мокрого от дождя пальто в безрезультатной попытке взять себя в руки, а потом впервые за эти дни провела рукой по своей голове. Не с опаской. Не кончиком пальца. А всей ладонью, с каким-то отчаянным мазохизмом ощутив, как больно врезаются в кожу едва заметные тёмные волоски, и как саднит проклятое клеймо.

– Откуда ты знаешь? – тихо спросил Стивен, о котором в буре своих переживаний Флор успела уже позабыть.

– Мне рассказали, – коротко ответила она и добавила, пресекая любые попытки оспорить: – И показали.

– Кто?

– Хант. Он теперь отвечает за эти исследования.

Послышалось злобное фырканье.

– И ты ему веришь? ТЫ веришь шавке Канцлера? – Стивен ударил по бетонной стене с такой силой, что с той посыпалась какая-то крошка. – Ради всего святого! Да тебя же развели, как…

– Посмотри на меня! Я была там. Я видела своими глазами!

– Но это не доказывает участие Мессерер…

– Насколько я поняла, у них есть все шансы на успех, Стив. И довольно скоро, – холодно усмехнулась Флор. – Совершенные люди. Ни болезней, ни возможных мутаций. Стабильный геном, равных которому нет. Ты знаешь, чем занималась Руфь…

– Под видом работы на Канцеляриат! – не сдавался он. – Город всегда занимался селекцией.

– Не на живых, Стив. Игра с генами в пробирке и их выращивание на Фермах в коллекторах, точно это лабораторные мыши, даже на миллиметр не приблизилась в своём цинизме к тому, что происходит сейчас.

– Это по-прежнему ничего не доказывает.

Флор отвернулась, борясь с желанием швырнуть что-нибудь в многострадальную стену. Она сама не могла объяснит, почему так легко и сразу поверила Ханту. Просто было в его интонации, словах и жестах нечто такое, что убивало любые сомнения. Он не врал. Наоборот, Флоранс была почти уверена, что Хант едва не сболтнул лишнего в порыве собственной заинтересованности в этой странной игре. Вряд ли он уже о чём-то догадывался, но явно подозревал. И это было чертовски опасно, о чём, по всей видимости, подумал и Стив. Он успел успокоиться, взлохматил золотистые кудри, которые выдавали в нём образец кропотливой селекции, а потом примирительно поднял руки.

– Хорошо. Допустим. В любом случае, возвращаться в Башню опасно. Хант достаточно хитрая тварь, чтобы обеспечить за тобой круглосуточное наблюдение при первых же подозрениях. Ты сегодня же отправишься в Убежище…

– Боюсь, с этим придётся подождать, – впервые за время перепалки в разговор вмешался Льюис, и сердитый взгляд Стивена обратился к нему.

– В смысле подождать? Я не понимаю, на чьей ты стороне. Будем терпеть, пока её не изнасилуют и не свернут шею в порыве очередной забавы? Или ты даже тогда станешь защищать этого «падальщика»?

– Нет, – коротко ответил Герберт, проигнорировав очевидное оскорбление.

«Падальщиками» в народе называли Карателей, чьи плащи и маски на вид напоминали обглоданный птицами череп. Ассоциация со смертью и трупами была хоть и банальна, но всё же оправдана. Впрочем, Льюиса сложно было вывести из себя подобным мелочным выпадом. Он лишь свысока взглянул на Стивена и продолжил:

– Я уже говорил, что у меня есть новости о «Тифоне». И если сначала я считал их лишь глупыми слухами, то теперь всё становится намного серьёзней.

– Покороче, – нетерпеливо огрызнулся Стив. Флор хотела было сделать ему замечание, что подобное поведение неприемлемо для лидера, но Льюис едва заметно мотнул головой.

– Я поговорил с некоторыми девушками из обслуги…

– Шлюхами?

– …их покровители из отдела Технического обслуживания не любители потрепаться, но под «Симпати» языки развязываются даже у этих…

– А у тебя?

– Стивен! – не выдержала Флор, но тут Герберт поднял руку, призывая к тишине.

– Так вот. Они утверждают, что некие испытания выходят на финальный этап. Разумеется, это держится в строжайшем секрете, но если знать, что искать, то ответы лежат на самой поверхности. И недавняя Буря тому доказательство. Она оказалась сильнее, чем мы думали.

– Сколько погибло? – тихо спросила Флор, чем заслужила тяжелый взгляд Герберта.

– Дело не в том, сколько их было, – медленно проговорил он. – Важно, как они умерли и кто именно.

Последовала пауза, которая давала время подготовиться к самому невероятному и болезненному исходу, но реально превзошла все ожидания. Льюис посмотрел на Джуди, которая стояла в противоположном углу подвала, и задержал взгляд на её животе.

– Их просто расплавило, – проговорил он не поворачиваясь. – Всех из первой линии домов у Щита с северной стороны. Живорождённых, неудачные генетические образцы, даже тех, кого через несколько дней ждала инъекция «Милосердия» и уютное погребение в котле переработки. Убиты были все, кто хоть сколько-нибудь не дотягивал до понятия «средний стандарт», словно… Словно кто-то специально целился именно в них. Соседние дома остались нетронутыми, в этих же служба Утилизации нашла лишь растекшиеся вонючие пятна, вместо людей. На кроватях, на стенах, на полу. В этом районе нет искусственной фильтрации воздуха, и многие не успели дотянуться до масок, но тех, кто смог, это всё равно не спасло. Излучение было такой силы, что без защитных доспехов организм просто взрывался. Каждая клетка. Те, кто был в ту ночь вместе с Хантом у Щита, жаловались, что хотелось содрать с себя кожу. Они говорили, что будто горели заживо. И, похоже, это не бредни под «Симпати». Вся заводская территория северной части действительно оказалась выжжена полностью.

– Они думали, что мы где-то там, – неожиданно зло процедил Стивен. – Хотели загнать в ловушку.

– В ловушку? – ошарашенно переспросила Флор. – Ты был там? Опять?! Стив, это же…

– Хотел оставить Ханту послание.

– И он его видел, – спокойно ответил Герберт, а Флор раздражённо взглянула на Стивена.

– Да ты, никак, рехнулся!

– Я всего лишь передал Канцлеру пожелания долгих лет жизни. В Аду! – сардонически хохотнул он, а потом нервно взлохматил светлые волосы. – Ну и этому выродку заодно! Что, чёрт возьми, намешали в лаборатории, пока лепили это чудовище? Почему в ту ночь Хант не сдох? Как вообще смог дотронуться до Щита?

Герберт лишь молча пожал плечами.

– Сейчас это не так важно, – коротко отозвался он. – Меня беспокоит неизменно повторяющийся в сообщениях факт, что испытания подходят к концу. Если раньше мы думали, что «Тифон» грозит нам лишь небольшими проблемами, то теперь ставки выросли.

– Что ты хочешь сказать? – нахмурился Стивен.

– Они нас уничтожат. – Герберт наконец оторвался от любования Джуди и повернулся. – Сотрут весь Город с лица земли и заселят новым видом людей. Идеальными. Беспроблемными.

Повисла тишина, прежде чем, шумно выдохнув, Флор устало спрятала лицо в ладонях.

– Просто, легко и удобно. Больше никаких забастовок и саботажей. Только процветающее общество, – пробормотала она, чувствуя такую невыносимую тоску, что захотелось то ли немедленно броситься спасать людей у Щита, то ли с Башни. Флор прикрыла глаза и опёрлась спиной на холодную стену. Повеяло запахом сырости. – Сам Канцеляриат, как и вы, полагаю, выживет и поведёт Город к дальнейшему процветанию с помощью железного кулака Карателей?

– Доспехи тех, кто был у Щита в ту ночь, показали неплохую устойчивость. Правда, в последнее время всё чаще барахлят фильтры в масках.

– Думаешь, это связано? – Стивен недоверчиво приподнял бровь и наткнулся на спокойный взгляд Герберта. У Карателя явно не было никаких сомнений, так что, вздохнув, Стив едва слышно закончил: – Значит, выживут не все.

– Нет.

– И шансов склонить их на нашу сторону тоже?

– Эти люди готовы умереть, выполняя приказ. Нас создавали защищать Город, и мы будем это делать до конца.

– И Хант? – в принципе, не надеясь на что-то хорошее, спросила Флор на всякий случай.

– Я всегда говорил Руфь, что её идея сомнительна. Он фанатик и будет защищать Город даже ценой своей жизни, так что нам придётся хорошенько постараться, чтобы дать ему нечто большее. Какую-то совершенно невероятную цель, что перевесит врождённое чувство долга.

Герберт говорил уверенно, не оставляя ни малейшего повода на хоть какие-то споры. Не сказать, что Флор собиралась, но теперь в планах будто поставили точку. Видимо, Стивен тоже почувствовал что-то подобное, потому что вдруг неуловимо подобрался, словно где-то внутри сжалась пружина, и в сером взгляде появилась решимость.

– Значит, его надо убить, – выплюнул он, и Флор едва не расхохоталась. По её мнению, это было так же нелепо, как и завербовать этого Цербера. Но тут Стивен посмотрел ей в глаза, и всё дурное веселье мгновенно исчезло. – Флор…

– Что? Безумие! – воскликнула она. – Не тебе ли несколькими минутами раньше Герберт доходчиво объяснил, чем закончится просто попытка подумать об этом! А ты предлагаешь мне своими руками…

– Нет, – скривился Стивен и поморщился. – Ты сказала, Хант отвечает за исследования?

– Ч-что? – Флор показалось, что она рехнулась, когда её осенила догадка. – Не-ет. Нет-нет-нет! Это живые люди, Стив! Это девушки, которые просто… Я не буду этого делать! Я не стану их убивать, чтобы подставить Ханта!

Она замотала головой, но взгляд Джонса был неумолим.

– У нас нет других вариантов. Если опыты будут сорваны, Хант ответит за это собственной головой. Канцлер не прощает подобных ошибок.

– А если нет? Что, если мы попросту убьём несколько ни в чём не повинных людей?

Стивен поджал губы.

– Тогда мы хотя бы выиграем время до запуска «Тифона». Если Льюис прав, то я почти уверен, что без этого звена план Канцлера не имеет особого смысла. Мы успеем найти его и обезвредить.

– Ты отвратителен… – пробормотала Флор, и Стив отвёл взгляд.

– Наша цель слишком важна.

– Важнее, чем жизни других?

– Если ради достижения большего, придётся пожертвовать меньшим, значит, так надо. Идея свободы превыше всего. Наши надежды, цели, поступки – все они заключены в одной лишь свободе, за которую мы и боремся. Не за тебя, не за меня, но за них всех. – Стив махнул рукой в сторону собравшихся людей. – Они наша идея. А потому мы должны расчистить ей путь.

С этими словами он быстро поцеловал её в лоб и направился прочь, таким своеобразным, немного хамским образом поставив точку в их спорах. Ну а Флор неверяще посмотрела в спину друга, который вот так легко принял решение о чьей-то смерти. Без капли сомнений! Без… сочувствия! Малейшего сострадания и… Она перевела на Герберта растерянный взгляд в поисках хоть какой-то поддержки, однако вместо этого тот произнёс:

– Если не будет другого способа остановить это массовое убийство, я буду вынужден согласиться со Стивеном. Но до тех пор, я буду на твоей стороне, Флор. – Едва ли не впервые Льюис назвал её по имени, а потом заговорил так тихо, что ей пришлось шагнуть к нему ближе: – Не знаю, зачем и почему Хант выбрал тебя, но это наш шанс. Он промахнулся так сильно, что уже никогда не сможет это исправить.

– Он пошёл на поводу Мессерер, – с неохотой призналась она. – Руфь меня рекомендовала…

– Вот видишь. – На лице Герберта появилась тень весьма бледной улыбки. – Возможно, ты права в своём гневе на её прошлое, однако чем дольше я на это смотрю, тем больше вижу тонких верёвочек. Они ведут в один очень запутанный клубок.

– Хотела бы я видеть нечто подобное, – пробормотала Флор. – У тебя нет ощущения, что тебя предали?

– Нет, – без капли сомнений ответил Льюис, и Флор горько хмыкнула. – Я не могу её осуждать. Мы оба делаем… делали не самые добрые дела. Но ты должна понимать, у неё тоже была однажды идея. Возможно, слишком честолюбивая. Возможно, тщеславная. Но она была, а потом на её смену пришла другая. Для меня вполне достаточно знать, что она пожертвовала собой ради нас, чтобы не сомневаться.

Флоранс вздохнула и покачала головой. Хотела бы она, чтобы и для неё всё было настолько же просто. Однако слова Герберта навели на новую мысль, которую Флор поспешила озвучить, пока была такая возможность:

– Ты говорил, что вас обучали на «Симпати». Скажи, Хант тоже его принимал?

– Нет, – после недолгого раздумья ответил Герберт. – Руфь говорила, что у него врождённое чутьё.

– Странно, – задумчиво пробормотала Флор. – Что-то не сходится.

– Он даже ради развлечений его не использует.

– Странно… – снова повторила она, но Герберт только пожал плечами.

– Руфь как-то сказала, что он был выведен особенным образом.

Особенным? Куда уж ещё экзотичнее! Флор нахмурилась и отступила в тень. Ей надо было подумать.

***

Артур Хант стремительно поднимался по воздушным переходам, что возносились вместе со светлыми стенами Башни под разрисованное имитацией чистого неба подобие потолка. Он легко перескакивал через несколько ступенек то и дело встречавшихся на пути лестниц, прежде чем впечатывал шаг с такой неимоверной тяжестью, что, казалось, гнулись стальные перекрытия пола. И если сначала путь ему приходилось прокладывать через спешившую по делам разношёрстную толпу, которая шарахалась от него в стороны, то чем дальше он углублялся в один из «зубцов», тем безлюднее становилось вокруг. Наконец стеклянные желтоватые стены сменил грубый бетон, а воздух даже сквозь респиратор показался удивительно влажным.

Теплицы Города располагались в западном крыле и представляли собой гигантскую карусель из стеклянных кубов. Три ряда по сорок ячеек на каждом. Конструкция была настолько высокой, а сами теплицы такими большими, что находившийся в экстремуме куб неизбежно терялся под сводами бетонного «зуба». Остальные же светились в сумраке искусственным светом, напоминая яркие звёзды, которые зачем-то спрятали в хрустальный сосуд. По каменным стенам ползли бледные блики, здесь было прохладно, гулко и почему-то пахло стерильностью.

Остановившись около входа в одну из теплиц, переведённую в нижнее положение, чтобы можно было зайти, Хант огляделся. Он редко бывал здесь. А если точнее, то всего пару раз, когда выполнял очередное поручение Канцлера. Ему здесь не нравилось. Это застывшее в стекле напоминание о некогда живой природе казалось ему ненужным и довольно бессмысленным, когда за стеной Щита мир представлял, в общем-то, мёртвую степь. Однако личные сады Суприма требовали периодического обновления, да и сам Канцлер в редких порывах философского благодушия любил прогуляться по Оранжерее.

Впрочем, сегодня Ханта интересовали вовсе не цветы. Искомый объект он нашёл сразу, несмотря на почти скрывшую проход зелень. Визоры маски отлично справлялись с пестротой окружения. Большие тёмные листы гибридных кустов лоснились от напитавшей их влаги и тяжело свешивались сквозь поддерживающие их упоры, но белый лабораторный халат Флоранс Мэй было видно даже издалека. И, если честно, это раздражало так же, как и сама Мэй. Но, ступив на покрывавшую теплицу утоптанную землю, которая превосходно глушила шаги, Хант осторожно двинулся вдоль каких-то растений. Он старался не повредить свисавшие гроздьями листья, из которых потом, наверное, сделают модифицированный хлеб или… или ещё что-нибудь нужное, ибо каждый лепесток, плод и корешок здесь тщательно подсчитан и распределён на пищевые дотации. И это, кстати, было одной из причин, почему Хант никак не понимал восхищения Суприма очередным редким цветком. Всё, произведённое в западном «зубце» являлось потенциальной едой, а любоваться пищей было, на взгляд Артура, весьма странно. Он ел, чтобы жить. Не больше.

Однако стоявшая около одного из деревьев Флоранс явно считала иначе. Замерев с зажатым в руках инструментом, в котором Хант предположил подобие гомогенизатора, она зачем-то гладила кончиками пальцев тонкий ствол и что-то бормотала себе под нос. Артур не видел её лица, зато его взгляду в очередной раз предстал восхитительно ровный череп, который чуть портил обновлённый идентификационный номер. С их встречи прошла неделя, и потому Хант хотел услышать хоть какой-то отчёт. Однако, когда он пришёл в Центр Воспроизводства, Мэй там не оказалось, как не нашлась она и в Лаборатории. Лишь заикавшийся на каждом слове Кеннет Миллер, от лебезящего вида на весьма туповатом лице у которого Хант испытал приступ бешенства, смог пробормотать что-то вразумительное. И то, лишь когда его шею сжала рука. Здоровая. Правая всё ещё причиняла Артуру беспокойство, что лишь туже закрутило спираль раздражения. К тому же, бегающие глазки вырожденца Миллера выглядели настолько виновато-лживыми, что к тому моменту, как Хант дошёл до Теплиц, гнев вырос до неведомых ранее абсолютных значений. Ну а вид ненавистных оранжерей поставил последнюю точку. Что бы ни натворила эта девчонка, будет чудом, если он её не убьёт.

– Может быть, объяснитесь, что вы здесь делаете? – холодно произнёс Хант, и голос, пропущенный через динамик чёрного шлема, прозвучал грубо и хрипло. Ну а Мэй, явно незнавшая о его приближении, вздрогнула и обернулась так резко, что пошатнулась, а в следующий момент с тихим вскриком споткнулась о какой-то выступавший бордюр.

С какой-то невообразимой усталостью Хант смотрел, как она инстинктивно сначала попробовала уцепиться за ствол дерева, а потом, поняв, что этого ни в коем случае нельзя делать, ещё больше наклонилась и окончательно потеряла равновесие. Второй тихий вскрик Артур услышал, когда уже схватил её за плечо и дёрнул наверх, в попытке вернуть вертикальное положение. И возглас этот прозвучал настолько болезненно, что он чуть было не разжал и без того ноющие пальцы правой руки. Ту прострелило дикое жжение, но Хант стиснул зубы и резко потянул Мэй на себя, пока вдруг не увидел взгляд полный недоумения. Он смотрел в широко распахнутые синие глаза, что пуще прежнего выделались на лишённой волос голове, и мысленно проклинал долбаный древесный реликт, свою реакцию и, конечно же, Мэй… Мэй, во взгляде которой плескалась обида напополам со слезами. Вот ведь дерьмо!

Поставив дурочку на ноги, Артур брезгливо отряхнул руки и, на всякий случай, скрестил их за спиной. Он сам не понимал, отчего решил помешать такому нелепому падению. В конце концов, какое ему было дело сломает эта уродка себе шею или проломит свой удивительно правильный череп? Таких, как она, в Городе оставались ещё тысячи. С другой стороны, именно Мэй, возможно, могла привести его к сепаратистам. И от осознания, что ради этого ему придётся опуститься до общения с самым ничтожным существом Города, раздражение внутри Ханта вспыхнуло с удвоенной силой.

– Я жду ответа, – процедил он, а пытавшаяся привести в порядок перекрутившийся халат Мэй снова вздрогнула и подняла голову.

Она смотрела на Ханта несколько мучительно нудных секунд, прежде чем тихо сказала:

– Пожалуйста, повторите вопрос. Я, кажется, не расслышала.

Хант не знал, каким чудом не сломал ей шею в ту же секунду. Хрустнули сжатые в кулак пальцы, затрещала кожа перчаток, казалось, даже воздух вокруг загудел, вторя оставшемуся за бетонными стенами гулу Щита. Однако Артур не шевельнулся. Он медленно вдохнул, затем выдохнул, отчего испуганная Мэй было попятилась, но наткнулась на всё тоже злосчастное дерево. Прижавшись к нему спиной, она замерла в неестественной позе, точно её пригвоздили прямо к стволу. И, смерив взглядом сквозь визоры маски её щуплую серую фигуру, Хант наклонился вперёд и прошипел бледной Мэй прямо в лицо:

– Я спросил, что вы здесь делаете.

– Ра… работаю, – сипло пробормотала она и, откашлявшись, добавила: – Это тоже моя работа.

– Мне казалось, я достаточно внятно обозначил ваши обязанности.

– Да, но при этом не соизволили сообщить о них Миллеру! – попробовала было возмутиться Мэй.

– Я не обязан… – начал было Хант, но тут произошло нечто совсем непонятное.

Ещё недавно едва не падавшая в обморок Мэй вдруг выпрямилась и шагнула вперёд, отчего её лоб упёрся прямиком в маску Артура. Он хотел было отшатнуться, но тут перепачканный в земле тонкий палец ткнул его в грудь, и это прикосновение Хант ощутил даже сквозь углепластик доспеха. Визоры маски позволили сфокусировать взгляд на лице Мэй, и Артур увидел, как, чуть прищурившись, та посмотрела ему точно в глаза. Разумеется, она ничего не могла разглядеть, но на мгновенье Ханту впервые стало не по себе.

Было во всём этом что-то такое знакомое, отчего Артур нахмурился, а потом неожиданно для себя отвёл взгляд. Мэй, конечно, не знала об этом, зло скалясь в сторону маски, зато Хант вдруг увидел ссадину на её левой щеке, которая протянулась до самого уха, а потом и едва затянувшие ранки коросты. В памяти всплыла помятая рожа убогого Миллера, и с какой-то тоской Хант вдруг подумал, что лучше бы он свернул ему шею. Распускать руки на подчинённых, пускай и таких, как эта Мэй, было запрещено. Но Артур знал, что мало кто следовал этому правилу.

Тем временем девчонка сильнее вдавила грязный палец в доспех и зло процедила:

– Разумеется, вы ничего и никому не обязаны. Однако напомню, Лаборатория подчиняется только службе Регулирования Единообразия Населения. И главой значится Миллер, а не Артур Хант. Поэтому даже если вы и привыкли, вследствие своей безнаказанности, вести себя столь же взбалмошно, то здесь так не выйдет. Мне всё равно предстоит отчитываться перед Миллером.

– Это вы сейчас жалуетесь? – с чумным весельем вдруг хмыкнул Хант.

– Нет, – выплюнула она и отвернулась, уставившись на проклятое дерево. – Всего лишь объясняю, что я здесь делаю. Вы же это хотели узнать?

– Допустим. – Артур чуть склонил голову набок, разглядывая тощие плечи, что торчали даже под мешковатым лабораторным халатом. С высоты своего роста и благодаря беспощадному освещению, что придавало и без того бледной коже девчонки оттенок свежего трупа, он мог разглядеть каждую кость вплоть до формы лопаток. Это было жалкое зрелище, но вслух Хант произнёс: – А ещё было бы неплохо получить от вас отчёт за неделю.

– Установлено ещё три потенциальных кандидатуры на воспроизводство в рамках исследования. Ожидаются дополнительные проверки, – пришёл сухой ответ. Всё.

Честное слово, не будь Мэй наживкой, Артур давно отправил бы её тощее тело гнить в цехах переработки. Но она была нужна, а потому всё ещё стояла к нему спиной и делала вид, что чертовски занята каким-то зелёным листом. Отчего-то Ханта это позабавило.

– Вы слишком дерзкая.

– Мы с вами это уже проходили. В прошлый раз вы нашли это приемлемым, – огрызнулась она, но Артур видел, как предательски заалело пострадавшее ухо, и усмехнулся.

Право слово, наблюдать за Мэй оказалось куда интереснее, чем он мог предположить. В ней было много эмоций. Целый шквал самых разных, что пронзали Ханта, словно лучи, а потому разобраться в них было сложно. Он чувствовала гнев и досаду… О, определённо, было раздражение на него, сильно болела щека, на которую, похоже, пришёлся тяжёлый удар. Так же то и дело появлялось навязчивое беспокойство из-за его присутствия. Остальное проскальзывало почти незаметно и разобрать этот поток оказалось едва ли невозможно. Там был лёгкий голод, потому что до обеда ещё далеко; усталость; обида на что-то или кого-то; и, конечно же, ставшее обыденным одиночество. К удивлению Артура, места для страха в разуме Мэй уже не нашлось. Она ничего не боялась.

Обойдя едва заметно напрягшееся от звука шагов тело, Хант демонстративно прислонился к одному из реликтовых деревьев, чем заслужил весьма испепеляющий взгляд. Кажется, он посягнул на святое. Прекрасно.

– Хотите, я освобожу вас от… этого? – Он небрежно махнул рукой, показывая на видневшуюся повсюду зелень. Последовала пауза, когда на лице Мэй появилось немного задумчивое выражение, а потом она неожиданно покачала головой. Хант закатил глаза. – Я не знаю языка жестов.

– Нет, – пришёл ответ. – Мне нравится здесь.

– Но это работа не вашего уровня. Вы медицинский генетик, а не ботаник.

– И что с того? Я могу быть кем угодно, но моё происхождение явно против любого карьерного роста. А поскольку других мест в Лаборатории нет, меня определили сюда. Думаю, это лучше, чем отправиться в отдел переработки и стать биотопливом. Так от меня больше пользы.

Мэй рассуждала по-деловому, почти равнодушно, как и положено говорить о неизбежности, которая в конце жизни ждала каждого жителя Города. Но что-то беспокоило Ханта. Это вилось неясным туманом и кололо в предвкушении кончики пальцев, однако следующая фраза спугнула едва оформившееся чувство.

– Вы просто предупреждайте в следующий раз, чтобы не пришлось искать по всей Башне. Я вас дождусь.

От той простоты, с которой эта Мэй ставила ему условия, Хант было взбесился, но потом неожиданно фыркнул и покачал головой. Он отчаянно не понимал, что творилось в её голове.

– Непременно учту, – саркастично ответил Артур и склонился в шутливом поклоне.

Его маска вновь оказалась около лица Мэй, и это произвело интересный эффект. Видимо, вспомнив, кто стоит рядом, она невольно шарахнулась в сторону. Послышался хруст, Флоранс вздрогнула, и в этот момент какая-то ветка хлестнула её по щеке. Хант выпрямился и заложил руки за спину, с любопытством разглядывая застывшую в неудобной позе девчонку. Как назло, удар пришёлся по ссадинам, показались несколько капель крови, а в следующий миг Мэй закрыла лицо грязными ладонями.

– Вот видите, даже глупая древесина разочарована вашей дерзостью.

Мэй ничего не ответила. Судя по тому, как медленно поднимались и опускались её плечи, она пыталась взять себя в руки. Наконец, когда Хант уже был готов потерять терпение, Мэй пошевелилась. Она выпрямилась, но в глаза теперь не смотрела.

– Прошу прощения. Этого не повторится, – скучным тоном проговорила она, и Артур в удивлении приподнял брови. Однако…

– Не сомневаюсь, – тем не менее ответил он и, оглядевшись по сторонам, неожиданно сам для себя спросил: – Что произошло в Лаборатории?

Вопрос вызвал неожиданную реакцию: Мэй отвернулась и вдруг направилась куда-то вглубь теплицы. От удивления Хант опомнился, лишь когда она уже почти скрылась за густой зеленью раскинувших свои ветви деревьев. Что за… Чувствуя, как опять поднимается раздражение, Артур всё же двинулся следом. Вопрос, почему он продолжает бегать за этой юродивой настойчиво повис в воздухе. Потому что, если быть честным, эта наживка была не настолько ценна.

И всё же Артур направился следом, чтобы обнаружить Мэй около заваленного аппаратурой и пластиковыми документами стола. Она нервно переставляла какую-то стеклянную посуду и упрямо не обращала на Ханта внимание, стоило ему замереть у неё за спиной. Чуть склонив голову набок, он долго разглядывал затылок с коротким ёжиком едва проклюнувшихся волос, а потом вдруг со смешком подумал, что эта Мэй даже без слов умудрялась выразить своё недовольство удивительно дерзко. Ну, и что ей на этот раз не понравилось?

Впрочем, ответ Артур прекрасно знал сам. И чувство презрения к Миллеру, которое зародилось минут двадцать назад, стало ещё нестерпимее. Будет чудом, если в следующий раз он не отправит главу Лаборатории полировать пол в самой убогой камере Канцеляриата. Честное слово, Миллер заслужил это и, может быть, ещё что-нибудь сверху за свою феноменальную глупость. Да, жизнь Города весьма аскетична. Здесь чёткая иерархия подразумевала ясную систему приказов и подчинения, которую нельзя было оспорить, и каждому отведена роль согласно эволюции его родительских генов. На основе созданных Мессерер карт можно было сразу сказать, каким будет человек в будущем. Кто-то годился только в уборщики улиц, кто-то в обслуживающий персонал, и только с живорождёнными никогда нельзя доподлинно предсказать, что из них выйдет. Да, их геном так же разбирали на составляющие и можно было делать прогнозы, но… Но их врождённая свобода воли подчас оказывалась непросчитываемой. И Мэй была из таких, чем доводила образчик отменной селекции Кеннета Миллера до зубового скрежета. Она была лучше его, умнее, сообразительнее, даже, пожалуй, исполнительнее, если верить тому, что Артур узнал про неё. И это, разумеется, раздражало всех, кто оказывался достаточно глуп. Ну а Миллер был непроходимым тупицей, из-за чего страдал излишней агрессией и несдержанностью в общении со службой Отдыха, а теперь, похоже, ещё и с подчинёнными.

Осознав это, Хант поинтересовался:

– И даже после этого вы хотите продолжать здесь работать?

– Я уже говорила, что мне нравится в Теплицах, – процедила Мэй, так и не соизволив повернуться.

– Что-то не слышу в вашем голосе ноток бурного восторга. Или, может, вы сами бились головой о… Что это было? Стена? Стол?

– Вас не касается…

– Меня касается всё, что происходит в стенах Башни и Города! – рявкнул Хант, которого достали непонятные реверансы и хождения по кругу.

– Ну тогда вы очень дерьмово выполняете свою работу! – неожиданно едко сорвалась в ответ Мэй, а в следующий миг изо всех сил вцепилась в руку, которой Хант сжал её горло.

Она пыталась царапаться, но Артур с силой вдавил большой палец в подъязычную мышцу, и Мэй затихла не в силах сопротивляться. По расчётам Ханта у него была пара минут, прежде чем его жертва сначала потеряет сознание, а потом задохнётся, но, похоже, воздух в лёгких у Мэй таял с чудовищной скоростью. Сквозь кожу перчатки Артур чувствовал, как она попыталась сглотнуть, а потом её глаза закатились. В этот же момент он отпустил несчастную шею и нахмурился. Это было… неправильно.

Мэй приходила в себя медленно. Она сидела на утоптанной земле, машинально схватившись за горло, и никак не могла отдышаться.

– Я предупреждал, – проговорил Хант. – Слишком дерзко.

Ответа, разумеется, не последовало. Артур знал, что при всём желании, Мэй не могла сейчас даже пошевелить языком. Едва не порванные мышцы недвусмысленно намекали молчать, и она – о чудо! – молчала.

– Чем вам здесь так нравится, что вы готовы терпеть домогательства Миллера? Он ведь приставал к вам. Верно? – Артур перевёл взгляд на сидевшую рядом с ним женщину и увидел лёгкий кивок. Что же, похоже, гордыня едва не задохнулась вместе с хозяйкой и стала сговорчивее. – Полагаю, не в первый раз.

И снова едва заметный кивок.

– Тогда, думаю, я не ошибусь, если предположу, что он получил по заслугам? – невинно спросил Хант и вдруг увидел, как на посиневших губах появился намёк на улыбку. – Неудачный у вас выдался день, Флоранс Мэй.

Она потупила взгляд и пожала плечами, как бы говоря, что ей не привыкать. И почему-то это столь необычное смирение от девчонки, которая только что дерзила ему в лицо, разочаровало Ханта. Однако он заложил руки за спину и нехотя произнёс:

– Я поговорю с Миллером. Его поведение недопустимо.

Взгляд, которым после этих слов одарила его Мэй, был достоин ещё одного удушения. В нём оказалось столько презрения напополам с возмущением, что Хант едва не расхохотался. Ей были даже слова не нужны, чтобы утопить Артура в своей неприязни. Он смотрел в синие глаза, которые опять напомнили ему небо с картин, что висели в одной из галерей Башни, и мог отчётливо прочитать всё, что Мэй думала насчёт него, помощи, Миллера и всей этой ситуации в целом. Поистине её дерзость не знала границ. Однако, сделав вид, что ничего не понял, Хант повернулся к одному из деревьев, чьи мясистые тяжёлые листья настырно пытались зацепиться за его плащ, и дотронулся до одной из согнувшихся под тяжестью веток.

– Вы тратите свои мозги на это. – Он махнул рукой в сторону влажной земли. – На какие-то глупости вместо того, чтобы приносить настоящую пользу. Я вас не понимаю. Вы будто прячетесь здесь.

Послышался шорох одежды, пока Мэй поднималась, а потом Хант увидел её рядом с собой. Она остановилась, глядя на возвышавшееся над ней дерево, и вдруг дотронулась до покрывавшей его грубой коры с лёгким налётом зелёного мха.

– Им плевать, кто я такая, – хрипло проговорила она и откашлялась.

– А вас это беспокоит?

Хант заметил, как она чуть скосила глаза, посмотрев на него чуть насмешливо, но следующая её фраза вышла неожиданно тактичной и отдавала фальшью.

– Это беспокоит Канцеляриат, а значит, должно беспокоить каждого добропорядочного гражданина. Иерархия по селекции должна соблюдаться. Город превыше всего.

– Город, конечно, превыше всего, но не скромничайте. Вы уже неделю как знаете, что Канцеляриат признал преимущества естественного размножения. Да, с некоторыми уточнениями, но эти люди будут подобны вам. Разве вас это не радует?

Мэй промолчала. Хант внимательно следил за ней, но её лицо оставалось столь же пустым, как у какой-нибудь дурочки из службы Отдыха, которых так обожал Вард. Ноль мыслей на квадратный сантиметр мозгов. Но если у тех и правда была всего пара извилин, то Флоранс Мэй могла похвастаться нетривиальным интеллектом. В тот вечер Хант внимательно ознакомился со всем содержимым её досье. Запрещённые эксперименты по клонированию! Это же надо! И пусть это были всего лишь вот эти вот дурацкие корешки да травки, но подобная дерзость действительно впечатляла. Что уж скрывать, Флоранс Мэй была интересной.

– Вы знали, что у деревьев тёплая кора? – раздался неожиданный вопрос, и Хант медленно повернул свою маску. Мэй ощутимо передёрнуло при виде очертаний черепа, которые наверняка бликовали в ярком искусственном свете, однако она не растерялась и продолжила свою мысль: – Я раньше никогда не задумывалась, пока не попала сюда. Камень, бетон, стекло… всё оно становится ледяным, а эти… – Она кивнула в сторону другой части теплицы. – Будто всегда тёплые. Вы знали?

Откуда?! Зачем?! Хант едва не выругался. Он ненавидел это место и предпочитал обходить его стороной, однако в этот момент ненормальная Мэй вдруг повернулась к нему и спросила:

– Я иногда представляю, каким был мир до катастрофы. Наверняка там было много деревьев…

– Вы всегда можете выйти за пределы Щита и полюбоваться, – саркастично протянул Хант, недвусмысленно намекая на торчавшие с западной стороны ржавого цвета обрубки. Всё, что когда-то осталось то ли от рощи, то ли от парка. В хорошую погоду эти колья на фоне зеленовато-серого неба были видны из всех окон Башни, как ядовитое напоминание, чего человечеству стоила свобода выбора, воли и действий. Ходить туда было строжайше запрещено, впрочем, никто и не пытался.

Мэй, видимо, решив, что Хант попросту издевался, невольно поморщилась.

– Это не то.

– Уж не сожалеете ли вы? – вкрадчиво поинтересовался Хант, и Мэй обернулась. Артур не надеялся, что ему чертовски повезёт, и она тут же признается, но реакция показалось странной. Мэй посмотрела на него так удивлённо, словно он сказал какую-то чушь, а потом пожала плечами:

– Это академический интерес. Неужели… неужели вам не интересно? Неужели вы никогда не задавались вопросом – как? Как это было? Чем пахло? На что было похоже?

Она смотрела прямиком в визоры маски, опять без труда находя взглядом его глаза, и это разозлило Артура. Так что, собрав всё презрение, на которое он был способен, Хант коротко выплюнул:

– Нет.

Он видел, как разочарование промелькнуло на лице Мэй и тут же исчезло.

– Действительно. С чего бы, – пробормотала она едва различимо, но Артур услышал. Ну а в следующий миг Мэй отвернулась и направилась куда-то в глубь оранжереи, походя буркнув, что ей надо работать.

Послышался шорох шагов, который удалялся быстрее и быстрее, а потом Хант неожиданно остался один. Он медленно оглядел пустую теплицу, где кроме дурацких растений не было ничего, и вдруг беззвучно расхохотался. Какой абсурд! Нет, ну какой же абсурд! Артур покачал головой, не понимая, что произошло прямо сейчас. Он сошёл с ума? Она? Оба?! Здесь распылён какой-то галлюциноген или яд? Потому что ничем иным Хант не мог объяснить ни своё, ни её поведение, которое было таким же недопустимым и наглым, как и весь их неприемлемый разговор. За такое её следовало немедленно сдать дознавателям. Да и его, если быть честным. Однако вместо жалобы и доклада в Канцеляриат, Хант стоял и смотрел на то самое дерево, которым только что так восхищалась безумная Мэй. Он разглядывал испещрённый мелкими трещинами ствол, прежде чем неожиданно шагнул вперёд и резким движением, почти зло сдёрнул с руки перчатку. Он точно рехнулся, если делает это, но…

Артур замер в миллиметре от кажущейся грубой коры, а потом осторожно, едва задевая подушечкой указательного пальца, провёл по краю самого некрасивого на его взгляд участка. Ствол в этом месте давно треснул, и в получившейся расщелине виднелась какая-то застывшая жидкость, оказавшаяся неожиданно тёплой и липкой на ощупь. Хант легко надавил на неё ногтем, и та тут же осыпалась, отчего он невольно затаил дыхание.

– Это смола, – послышался за спиной голос, и Артур прикрыл глаза. Нет, однажды он точно убьёт эту Мэй. Хотя бы за вопиющую бестактность и неуместность. – Интересное вещество. Богато углеродом и ещё некоторыми веществами, которые раньше использовали. Удивительно, как мы быстро…

Она прервалась, не дочитав свою, безусловно, зануднейшую лекцию, и Хант услышал нервный вздох.

– Что… что у вас с рукой?

Рукой? Ах! Ну да. Артур перевёл взгляд на искалеченную излучением кисть, с которой как раз слезал уже третий слой кожи. Новая была ярко-розовая и постоянно сочилась какой-то жидкостью, которая засыхала и прилипала к перчатке. Из-за этого её приходилось каждый раз отрывать, и процесс заживления начинался по новой. Да, надо было признать, конечность выглядела не очень приятно. Хант давно хотел дойти до медицинского блока, но, как и в случае с испорченным респиратором, необоснованно медлил. Тем временем раздался тихий лязг, а потом грохот, из-за чего Артур инстинктивно развернулся и схватился здоровой рукой за спрятанный вдоль спины чёрный клинок. Однако из опасностей была только Мэй, которая, опустившись на корточки, что-то сосредоточенно искала в одном из выдвижных ящиков лабораторного стола. И тихо, будто стеклянные колокольчики, звенели бесчисленные склянки, которыми тот был уставлен.

Медленно опустив руку, Хант выдохнул, но пропущенный через фильтр воздух исказился до злого шипения, и Мэй вздрогнула. Она подняла испуганный взгляд и поспешно пробормотала:

– Я сейчас, подождите.

Хант хотел было устало поинтересоваться, какого именно кошмара ему ждать на этот раз, но тут девчонка удовлетворённо цокнула и поднялась.

– Дайте, пожалуйста, руку, – попросила она.

Хант не пошевелился. Вместо этого он смотрел на Мэй, как на умалишённую, размышляя, будет ли уместно снести ей голову прямо здесь или всё-таки лучше за пределами теплицы. И, видимо, почувствовав его сомнения или догадавшись своим недюжинным интеллектом, Флоранс Мэй на мгновение закатила глаза, а потом серьёзно произнесла:

– Клянусь. Я не причиню вам вреда. – Она кивнула в сторону пострадавшей руки. – Её надо обработать, иначе вы рискуете подхватить заражение. – И когда Хант никак не отреагировал, Мэй, видимо, привела последний аргумент, который, по её мнению, должен был стать решающим. – Я знаю, о чём говорю.

– У вас нет половины правого лёгкого. Я в курсе, – равнодушно ответил Артур и чуть склонил голову набок, разглядывая растерявшуюся Мэй. – Хотел, кстати, спросить – как оно?

– Приемлемо, – скупо отозвалась она и грубо добавила: – Особенно, если тебя не душат или не приходится подыхать в нашем медблоке.

Это замечание вызвало у Ханта кривую улыбку. Похоже, у них нашлось что-то общее – нелюбовь к весьма убогим медикам Города. Генетически идеальные люди болели здесь редко, а потому эта профессия считалась весьма непрестижной и туда отправляли самых дефектных. Так что, хмыкнув, Хант неожиданно сам для себя протянул руку и сунул под нос приготовившейся к новым спорам девчонке, которая, очевидно, не ожидала такого. Впрочем, её растерянность длилась не дольше пары секунд, и с удивившим его самого удовлетворением Хант наблюдал, как быстро та собралась.

– У вас неплохая реакция, – заметил он, и Мэй отчего-то смутилась.

– А… да… наверное, – пробормотала она, и заметно выделявшиеся на коротко остриженной голове уши покраснели.

Артур перевёл взгляд на её руки. А те оказались внезапно такими до странного тонкими, что Хант удивился, как она их ещё не сломала. На его взгляд, эти пальцы, больше похожие на длинные узкие льдины, которыми зимой обрастал Щит, должны были трескаться от любого усилия. Но такие же бледные, едва не прозрачные, они на удивление ловко управлялись с замысловатым паутинным бинтом, что был пропитан белёсой жидкостью и пах слишком уж приторно.

– Я бы хотела привести их сюда, – неожиданно проговорила Мэй, и Хант с силой заставил себя оторваться от созерцания её рук. Движение пальцев походило на танец, пока они разглаживали, сворачивали, ощупывали и делали ещё уйму мелких почти незаметных движений, от которых почему-то было тяжело отвести взгляд.

– Кого? – спросил он и вновь наткнулся на осуждающий синий взгляд.

– Девушек…

– Подопытных? – хохотнул Хант и увидел, как при этом дёрнулась щека Мэй. Забавно… – Зачем?

– Им будет полезно, – коротко ответила она и чуть сильнее, чем нужно дёрнула конец бинта, закрепляя. Тот на мгновение растянулся, а потом плотно обхватил кисть, приняв нужную форму. Если бы не волокна, можно было подумать, что на руке ничего нет.

Хант мысленно усмехнулся. Очевидно, Мэй злилась, оставалось только понять почему. На его непонятливость или же всё-таки сопереживала? «Мессерер… Сколько же змей ты приютила в нашем гнезде?» Он мысленно скрипнул зубами и резким движением натянул обратно перчатку. Отступив от замершей Мэй, он сцепил за спиной руки и отчеканил:

– Нет. Инструкции говорят об обратном. Никаких внешних контактов.

– Значит, инструкции ошибаются, – упёрлась Мэй.

– Инструкции никогда не ошибаются.

Хант начинал уставать от этой беседы, но, когда уже было хотел развернуться и уйти прочь, за спиной раздался неожиданно ядовитый шёпот:

– О! Ну вы-то в этом отличный специалист. Наверное, даже испражняетесь по приказу!

Артур медленно повернулся, глядя сверху вниз на нервно сжавшую кулаки Мэй, и шагнул к ней навстречу, подавляя всем: ростом, весом, словом. Дыхание вырвалось из респиратора с такой силой, что тот захрипел.

– А вы, я посмотрю, решили попробовать себя в качестве знатока естественной репродукции? – негромко проговорил Хант, но Мэй едва не шарахнулась в сторону. Быть может, она бы и попыталась, но только что перебинтованная ею рука снова вцепилась в тонкую шею, вынуждая остаться на месте. – На что будете опираться? Книги или… быть может, собственный опыт? М-м-м?

О том, что удар достиг цели, Хант понял по взгляду. Глаза Мэй переполнила такая дикая ненависть, что он невольно растянул губы в жуткой улыбке. Это было прекрасно! Так хорошо, что за накатившим удовлетворением, Артур едва не пропустил самое важное. Он узнал его! И предчувствие, что терзало его всякий раз, стоило посмотреть в лицо Мэй, наконец обрело форму и смысл. Взгляд! Тот самый, как в день казни Мессерер. Ошибиться попросту невозможно. И понимая, что наконец-то нашёл нужную нить, Хант отпустил шею, на которой уже проявлялся красный след от его пальцев.

Но, когда он уже отвернулся, Мэй нашла в себе силы в последний раз огрызнуться. И это было напрасно…

– Вам прекрасно известен ответ, – процедила она, но Артур лишь пожал плечами. – У вас может быть хоть целый свод правил, но книги не врут. Я читала…

– Разумеется, что вам ещё остается, – перебил он, не поворачивая головы. – На большее вы всё равно непригодны.

Мэй замолчала, ошеломлённая столь равнодушно выданным оскорблением, и Артур направился прочь. Он мысленно считал секунды и усмехнулся, когда в спину ударил злой крик.

– А вам, как погляжу, недоступно даже такое! Вы всего лишь тупой исполнитель!

Гнев Мэй разлетелся по оранжерее, зазвенел колокольчиками лабораторной посуды, а потом неожиданно оборвался, словно споткнулся, налетев на замершего в дверях Ханта. И в теплице №3 стало удивительно тихо. Настолько, что было слышно, как капала скопившаяся в поливочных конденсаторах жидкость. Хант чуть повернул голову, давая Мэй осознать всю глубину совершённой ошибки, и когда позади раздался отчаянный всхлип, спокойно заметил:

– Всё сказали? Тогда, пожалуй, на сегодня дерзостей уже через край. Вам не кажется?

Мэй ничего не ответила. И, пожав плечами, Артур закончил:

– Жду ваш отчёт.

С этими словами он вышел прочь и спокойно прикрыл за собой стеклянную дверь. В её отражении он успел заметить, как Мэй было ринулась за ним следом, но затем остановилась и отвернулась, зажав рот ладонью.

– Раз, два, три… тебе некуда идти, – пробормотал он весьма самодовольно и направился прочь.

Хант понимал, что эта девчонка сбежит, если, конечно, не дура. Вот прямо сейчас, едва стихнут в западном «зубце» эхо его шагов. Но ещё Артур был почему-то уверен, что она так не сделает. Каждый поступок, каждое слово или действие Мэй, включая совершенно дикую эскападу с бинтами, не укладывались в привычную картину предательства. Ей зачем-то нужно было остаться именно здесь, а потому она словно пробовала, как далеко может зайти и, похоже, перестаралась. Хант усмехнулся.

«Неудачный у тебя выдался день, Флоранс Мэй… Ох, неудачный».

На верхних этажах Башни всегда было довольно пустынно. Далеко внизу остались суетливые службы Канцеляриата, залы для совещаний, Архив, сотни людей, что сновали по переходам и коридорам… Однако сюда, на сотый этаж, не долетал гомон их голосов. А потому в этот час тишину здесь нарушал только шум вентиляции и неизбежный гул от Щита, чей верхний край маячил аккурат под ногами. Из больших желтоватых окон можно было, как на ладони, рассмотреть его состоявшую из гексагонов тяжёлую сетку, что едва заметно переливалась в закатных лучах тусклого фиолетового солнца. Это было довольно красиво, и Хант, замерев напротив одного из оконных проёмов залюбовался его голубоватым флуоресцентным свечением.

Город был всем, что представлял собой Артур. Его плотью, кровью, мыслями, телом. Тем, что он поклялся защищать ценой своей жизни, и что ни разу за десять лет, находясь во главе службы Карателей, не подвёл. Город это ценил. Сложно сказать имелись ли у искусственного разума, хоть какие-то чувства, но всё здесь было готово рассказать Ханту свои тайны, стоило лишь попросить. Центральные площади, кварталы рабочих, даже заводские трущобы на самой окраине немедленно раскрывали секреты. Артур дышал этим Городом, а тот отвечал своей преданностью.

По крайней мере так было до той странной Бури неделю назад. С тех пор Ханта не оставляло неприятное чувство, будто от него что-то скрывают, но Город упрямо молчал. Он вообще словно бы вымер под потоками странного ветра, а на утро едва дышал, захлёбываясь ранеными лёгкими вентиляции. Так много смертей! С чего бы? Артур не понимал.

Из всех жителей он, наверное, лучше других знал пыльные Бури, что проходили ежемесячно через Город. Он наблюдал за ними со стороны, был в их эпицентре, встречал под Щитом и перед ним. Знал их на вкус, видел их цвет, чувствовал приближение шторма задолго до первого воя сирены. Задолго до того, как столбы поднятой пыли заслонят горизонт, подобно грязной стене! Но в тот день, когда была казнена Мессерер, не было ничего. Буря будто возникла прямо у самого Города. Но откуда? И почему?

Устало стянув шлем, Хант провёл рукой по взлохмаченным волосам и машинально нащупал скрытый под ними и сгладившийся от времени старый шрам, что остался от давно позабытого пореза. Рубец привычно засаднило, однако, скользнув по нему забинтованной ладонью, Артур на мгновение замер, а потом резко отбросил мешавшуюся маску на небольшой столик. Раздался грохот, скрежет, от которого он невольно поморщился, а потом с тихим шипением открылась дверь, что вела в ещё одну комнату. На пороге возникла эфемерная фигура белокурой Лины, и Хант улыбнулся. Вышло до отвращения формально, но здесь никто не проверял на искренность чувств.

– Ты сегодня поздно, – тем временем негромко проговорила она и, тихо ступая босыми ногами, подошла к Артуру. Лина потянулась к нему, явно намереваясь помочь снять тяжёлый плащ, и полупрозрачные зелёные рукава её робы мягко скользнули по белоснежным рукам.

Она вся была сделана будто из снега. Светлая настолько, что терялась на фоне молочного цвета стен. Белые волосы, белая кожа, даже глаза, хоть и были, как положено серыми, казались прозрачными и словно выгоревшими в обрамлении таких же светлых ресниц. Идеальный продукт селекции. Канцлер был в восторге от её вида, Ханту же оказалось глубоко всё равно. И сейчас, смотря на её отражение, что бледной тенью в полумраке заката виднелось в оконном стекле, он в этом лишний раз убедился. Лина была удобна, как мебель. Послушна, тиха, неприхотлива и отменно воспитанна. На этом пункте Хант мысленно хмыкнул и позволил снять с себя плащ. Да уж, разница между ней и той же Мэй была поистине колоссальна. Бледная утончённость и кричащая грубость. Светлые кудри и тёмный ёжик волос. Хант до сих пор помнил, как блестели в ярком искусственном свете тёмные пряди, что после отправились на сжигание. По мнению Города внешность Мэй была жутко вульгарной.

Скривившись от воспоминаний, Хант повернулся.

– Поздно? – спросил он и бросил взгляд на часы, в которых медленно сыпался чёрный песок. – Да, пожалуй. Надо было решить одно дело.

В памяти всплыло перепуганное лицо Миллера, когда перед его носом замаячил тусклый клинок, и Хант недобро усмехнулся. Кажется, глава лаборатории слегка обмочился, пока они с ним вели беседы об этике и допустимости подобного поведения. Артур сам точно не понимал, что вынудило его вернуться в Лабораторию после всех разговоров в Теплицах. Право слово, за своё поведение Мэй заслужила, чтобы с ней так обращались. С другой стороны, Хант не терпел лжи, тупости и когда трогали его вещи. И, если подумать, Мэй можно было отнести к разряду предметов. В конце концов, она была нужна Канцеляриату и Ханту лично.

– Вижу, всё прошло довольно успешно, – заметила Лина, когда на лице Артура появилась кривая усмешка. – У меня тоже есть несколько новостей.

Она аккуратно повесила плащ и повернулась, ожидая команды. Та не заставила себя ждать.

– Раздень меня, и, заодно, поговорим, – кивнул Хант и поднял руки, позволив расстегнуть тяжёлый доспех. Лина молча шагнула вперёд.

– Сегодня я спускалась на третий уровень, – тихо начала она, ловко справляясь с тугими защёлками. – Предлога особого не было, но никто и не спрашивал.

Хант хмыкнул.

– Уверен, ты бы нашла, что сказать, – пробормотал он, а потом с удовольствием размял плечи, которые наконец-то избавились от тяжести чёрных доспехов. Лина тонко улыбнулась.

– Возможно. Так вот, поскольку за мной не следили, я сумела пообщаться с некоторыми девочками из обслуги. В основном, с теми, чьи патроны любители «Симпати».

Хант хмыкнул вновь. Лина действительно была неглупа, чему он каждый раз удивлялся. Видимо, сказывалось общение с «подругами» Варда, чей интеллект плескался в районе абсолютного нуля. Однако подсунутая однажды Канцлером молчаливая Лина стала для Артура вторыми глазами, а порой и ушами. Вот как сейчас. И было плевать, что с тем же рвением она шпионила за ним самим. Ему нечего было скрывать.

Тем временем, стянув с него рубашку, Лина вдруг замерла и серьёзно посмотрела на Артура своими выцветшими глазами. От неё пахло цветами, и это почему-то снова напомнило Ханту о Мэй. Он мысленно выругался. Чёрт побери, за что?!

– Ты зря их недооцениваешь. – Лина подошла ближе. – Хант, что-то творится. Слухи разнятся, но одна деталь всегда общая. Каждая несколько раз повторила фразу «прошлая Буря». И, похоже, это именно та, что была неделю назад. Говорят, Канцлер с ней связан. А ещё какой-то Тифон.

– Тифон? – тёмные брови Артура сошлись на переносице.

– Да. Мне не удалось узнать, кто это…

Лина замолчала, когда Хант отстранился и подошёл к окну, глядя на раскинувшийся под ногами Город. А тот словно вымер. Пустые лабиринты каменных улиц, редкие провалы квадратных площадей, и тёмные окна домов. Только Башня светилась подобно вечному символу и отбрасывала на влажные от недавнего дождя стены и дорожные плиты свои жёлтые блики. Свет в жилые кварталы дадут лишь через час. Виски заломило, предупреждая о надвигавшейся Буре. На этот раз совершенно обычной, но Хант нахмурился ещё больше. Тифон… Бог жаркого ветра, смерти, опустошения. Кто в здравом уме назвал бы так человека? И что случилось в ту ночь?

– Артур?

Маленькие тёплые ладошки скользнули по обнажённым плечам, погладили шею, поигрались с прядями длинных русых волос и перебрались на подбородок. Артур поднял голову и оглянулся. Нежные пальцы Лины соскользнули, оцарапавшись об уже выступившую на его лице щетину, и она игриво прижала их к своим пухлым губам, будто хотела подуть.

– Пойдём, – прошептала она. – Тебе надо отвлечься.

Хант в последний раз взглянул на тёмный Город, прежде чем отвернулся и направился вглубь тонувших в полутьме комнат.

Глава 4

Есть такие типы людей, которым лучше никогда не встречаться друг с другом. Любой их разговор, совместное действие или один лишь неуместно брошенный взгляд способен либо убить их самих, либо всё живое вокруг. Мы с Алексом оказались именно этой породы. Живое и мёртвое. Глава Карательной службы и подающий надежды генетик. Чёрный доспех и белый халат. Шахматная партия, которая привела к катастрофе.

Должна сказать, я повела себя малодушно. Нет, тогда мне казалось, что это решение было верным, ведь во мне кипел энтузиазм учёного. Но, увы, я не предусмотрела главное – тот самый выпестованный эволюцией человеческий фактор, который оказался сильнее любой науки. Именно он повлёк за собой цепочку других трусливых поступков, о чём я буду сожалеть вечно.

Я не сказала Алексу. Он ни о чём не догадывался, и я не понимаю, как мне удавалось так долго скрывать от него своё положение. Возможно, не поддайся он чрезмерным амбициям, не займи кресло Канцлера, и всё вышло бы по-другому. Я была обижена и, конечно, зла, но… Но как и для любого Карателя, Город всегда был для Алекса превыше всего, ну а для меня… Для меня мой ребёнок внезапно оказался центром всего мироздания, которое рухнуло и разбилось в тот день, когда Верховный Канцлер Алекс Росс обо всём догадался.

Дневник Руфь Мессерер

Холодные гулкие тоннели, по которым мчались несколько квадроглиссов, становились всё уже и теснее. Они петляли и пересекались между собой, как хорошо продуманный лабиринт, и если не знать дороги, то здесь можно было провести целую вечность без шанса выбраться на поверхность. Когда-то это было чем-то вроде метро с сетью подземных переходов. Теперь это был тайный город. Старые каменные своды нависали так низко, что слабый свет фар без труда освещал потрескавшиеся цементные стены и потолок. И местами ещё даже оставались ржавые рельсы, которые в своё время не успели убрать и переплавить. Теперь на них то и дело подпрыгивал глисс.

Давным-давно именно здесь прятались люди. Они жили в нишах и тупиках, что уходили вниз на глубину нескольких сотен метров, и в своих исследовательских путешествиях члены Сопротивления несколько раз натыкалась на чьи-то тряпки, подобие мебели и даже кости. После катастрофы оставшиеся в живых ушли под землю – естественную защиту от того, что они натворили. Через несколько лет, конечно, не выдержав, вернулись обратно. Создали Город, построили Щит и, на первый взгляд, идеальное общество, но потом что-то случилось.

Вероятно, это копилось с первого дня, а может, просто оказалось чей-то причудой, или в том действительно была необходимость. Доподлинно уже никто не знал. Но со временем мысль стала идеей, идея – стремлением, стремление – целью, а цель – инъекцией «Милосердия». Тем прекрасным и нежным паралитическим ядом, что помогал умереть без боли, страха и сожалений. Человечество всегда боялось смерти. Это был тот эволюционный базис, который миллионы лет считался незыблемым, пока в один момент вдруг не оказалось, что твоя жизнь – чья-то смерть. Теперь в Городе рождались и умирали согласно строгому подсчёту службы Регулирования Единообразия Населения, и было нечто забавное, как во имя сохранения жизни, реальность опять загнала людей в подземелья. Всё в мире до смешного циклично. И потому Убежище возникшего несколько лет назад Сопротивления пряталось на третьем уровне далеко за границей Щита, в самом сердце старого подземного города.

– Здесь направо и выход на поверхность, – раздался в динамике голос Стивена Джонса.

Как главный нарушитель порядка, за которым вот уже несколько лет охотились все службы Канцеляриата, он лучше всех ориентировался в подземных Городских переходах. Без него они бы уже давно запутались в лабиринте, но Стив всегда находил выход. Возможно, это было чутьё, но, скорее всего, секретные знания, которыми обладал каждый работник службы Щита. А Стив отработал там без малого десять лет. Для всех в Городе он был предателем, но для Сопротивления – единственной возможностью выжить.

Вот и сейчас их группа остановилась около крутого подъёма, в конце которого чернела беззвёздная ночь. Наверное, раньше здесь была лестница, но за почти сотню лет ступени давно раскрошились и их засыпало песчаными бурями. Некогда красивая облицовка потрескалась, местами осыпалась, а в остальном представляла налёт из грязи и копоти.

– Придётся тащить вручную. Глисс здесь не проедет, – послышался чей-то голос, который Флор не смогла разобрать из-за шума помех. Похоже, это всё же был Льюис.

Она посмотрела наверх и тяжко вздохнула. Подъём был крутой, зыбкий из-за слоя песка, но другого выхода не было. Так что, соскочив со своего глиссера, Флор вцепилась в ручки и молча двинулась наверх. Стиснув зубы, она толкала перед собой машину, хотя ноги тут же провалились по самую щиколотку, и уже через пару шагов тащить тяжеленный глиссер стало невыносимо. Пот катил по лицу и спине, несмотря на царивший вокруг ночной холод. Однако с трудом выдохнув, Флор перехватила поудобнее ручки и упрямо двинулась дальше. В динамике слышалась чья-то тихая ругань, и это отчего-то придавало сил. Сама она не могла позволить себе такой роскоши и тратить дорогое дыхание на сердечную брань. Наконец, два передних колеса упёрлись во что-то твёрдое, и Флор с неимоверным усилием вытолкнула глисс на последние пару ступеней. Подъём закончился, и перед ней открылась покрытая жухлой травой унылая пустошь.

Флор тяжело выдохнула и нервно дёрнула ворот костюма, что нещадно сдавливал шею. Хотелось сорвать с себя маску и тесный защитный комбинезон, который так облепил тело, словно хотел выжать из неё все доступные соки, но было нельзя. Так что она лишь согнулась, уперев руки в колени, и попробовала отдышаться. Искалеченные лёгкие тяжело ныли в груди, и сердце непонимающе бухало, требуя воздуха. Флор задыхалась. Её сиплое с присвистом дыхание не могли заглушить даже три слоя фильтров и герметичная маска, а глаза слезились от прокатывавшихся по груди раскалённых волн боли. Было жарко, душно (потому что приходилось отчаянно экономить запас кислорода в баллонах) и, конечно, темно. Шумно дыша сквозь плотно стиснутые зубы, она подняла голову и огляделась.

Здесь, за пределами Щита, была ночь. Не обычное серое блёклое нечто, которое опускалось на Город вслед за таким же невыразительным вечером, а настоящая темнота. Флор подняла голову и впервые за долгое время посмотрела в небо, которое не портили холодно переливавшиеся гексагоны Щита. Луны не было. Быть может, её осколок ещё болтался где-нибудь над горизонтом, но в дымке окутавших Землю облаков этого было не видно. Да и звёзд, в общем-то, тоже, но хотя бы было темно. По-настоящему.

Ещё раз тяжко вздохнув, Флор оглянулась. Вдалеке зелёным потусторонним мерцанием светился уснувший Город. Он выглядел инфернально. Призрачно. Подобно диковинному украшению из популярного у Канцеляриата уранового хрусталя, он рисовал на чёрном небе тонкий зелёный узор, который переливался в холодном воздухе ночи. И Флор им залюбовалась. Она смотрела, как тёмные пятна на нём, чередуясь с почти белыми вспышками, то и дело скользили по вуали Щита и создавали иллюзию, будто Город дышал. Медленно. Вдумчиво. И её дыхание выравнивалось вместе с ним. Она любила Город. Действительно испытывала невыносимую нежность к его улицам, виадукам для поездов, старым зданиям. Даже коричневая плесень, которая стремилась пожрать каждый камень, не могла отравить это чувство. А вот люди смогли. Те, кто засел в Башне. Но Город был в этом не виноват. Флор желала ему только лучшего и, наверное, только поэтому продолжала свои дурацкие, никому, кроме неё и вот этих вот стен, не нужные опыты. Но им нужна зелень – хоть травинка, хоть кустик, чтобы однажды закончить дурацкие Бури. Чтобы вздохнуть…

– Флоранс, – раздался совсем близко приглушённый фильтрами голос Стивена, и она резко обернулась, натыкаясь на встревоженный взгляд. – Как ты?

– Нормально, – тряхнула Флор головой. К сожалению, зыбкий полумрак, что создавал тёмно-синий свет фар их квадроглиссов, не смог скрыть, как недоверчиво скрестил на груди руки Стив, и Флор закатила глаза. – Всё хорошо.

Она дотронулась до его плеча затянутой в перчатку рукой и неожиданно почувствовала ответное прикосновение. Стивен сжал её пальцы так сильно, но одновременно с тем осторожно, словно вот-вот собирался что-то сказать или сделать. Он уже было чуть подался вперёд, но вдруг словно очнулся и отступил. Флор удивлённо подняла брови, вглядываясь в видневшееся под прозрачной маской лицо. Что это было? Однако спросить не успела, потому что Стив резко кивнул и отпустил.

– Надо ехать. Время поджимает, – проговорил он, отводя взгляд. – Ты справишься?

– Да, – отрезала Флор. – Я же сказала – всё хорошо.

В ответ ей достался ещё один недоверчивый взгляд, но Стив промолчал. Он повернулся к своему квадроглиссу и завёл тяжёлый мотор. В тишине ночи, посреди пустой и мёртвой земли, где не раздавалось ни единого шороха, этот звук показался громоподобным. Синий луч фары прорезал темноту на несколько метров вперёд, и Флор зажмурилась от его яркости. На самом деле, света она давала немного, но этого вполне хватало, чтобы не налететь на что-нибудь в темноте. К тому же, выбирать было не из чего. Они находились в нескольких километрах от Города, посреди самого настоящего ничего. Земля здесь была стёрта ветрами почти до гладкой поверхности, и потому заметить небольшую, быстро двигавшуюся группу было очень легко. Впрочем, синие вспышки от фар так легко списать на искры Щита… По крайней мере, Флор надеялась именно на это, когда взбиралась на свою колымагу.

Это была допотопная модель. Не чета скоростному и вёрткому глиссеру Ханта и прочих Карателей. Доставшиеся им в следствии наглой и почти хамской выходки Стивена машины, которые он спёр прямо из хранилища в Башне, были неуклюжими, часто ломались и не обладали даже зачатками искусственного интеллекта. Здесь всё приходилось делать своими руками и головой. Стив этим безумно гордился, считая, что таким образом ставит себя выше избалованного новой технологией Ханта, но Флор знала – это бравада. Квадроглиссы были медленными и неповоротливыми в условиях Города, однако, как ни странно, они прекрасно годились, чтобы исследовать территории под землёй и за пределом Щита. В любом случае, это было лучше, чем тащиться пешком. Ночью. Во тьме. Стуча зубами от холода и с неясной перспективой на возвращение.

С тихим рокотом они стартовали. Стивен, разумеется, был впереди, чётко следуя указаниям гироскопического компаса, остальные держались как можно ближе друг другу, чтобы скрыть возможный свет фар. Флор чуть повернула голову и наткнулась взглядом на маску Карателя. Ясно. Похоже, Стив приставил к ней надсмотрщика в лице Льюиса. И, словно услышав её мысли, Герберт чуть повернул голову.

– Все вопросы не ко мне, – раздался в динамике голос, и Флор фыркнула.

– Но ты согласился.

– Будто у меня был хоть какой-нибудь выбор… – начал было Герберт, но тут:

– Тишина! – рявкнул Стивен, и они замолчали.

Радиомолчание. Никаких шорохов или помех, из-за которых их могли вычислить патрули. Никаких разговоров на общедоступных частотах. Только шум моторов, который становился тем тише, чем ближе был оранжевый лес. Наконец, впереди показалась полоса, что выглядела кипенно-белой даже в сумраке ночи. Ну а потом резко, словно из-под земли, перед Флор выскочила тёмная башня. Именно так. Сначала линия заграждений из белоснежных пирамидальных зубцов, а потом почти слившийся с небом зиккурат. Он возвышался мрачной бетонной громадиной, от вида которой стало не по себе. Флор притормозила и вгляделась в едва различимые тёмно-серые стены, чьи вершина и основание терялись в черноте ночи. Это было страшное, угнетающее зрелище, от которого что-то тревожно сжималось внутри.

Неожиданно Стивен поднял вверх руку, и их отряд остановился. Жестом велев заглушить моторы, он спрыгнул со своего глисса и велел следовать за ним. Флор подчинилась, но, ощутив под ногами неожиданно твёрдую землю, вдруг растерялась. Она не хотела туда идти. Отчаянно боялась приближаться к белым зубцам защиты и самому зиккурату, словно там её что-то ждало. Флор нервно сглотнула и судорожно огляделась, выхватывая взглядом немедленно ощетинившиеся при их приближении заграждения. Ржавые колья выскочили изнутри пирамид, превратив белую полосу в изрезанное рваное полотно, и Флор подняла голову. Тёмные потёки на стенах башни, где бетонные плиты касались друг друга, почему-то походили на слёзы. Словно само здание было измученно своим существованием. И это настолько давило, что Флор сначала замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.

– Механизм реагирует на изменение магнитного поля, мешая подобраться к генератору на глиссах, но мы пойдём пешком, – по-своему истолковав её сомнения, попробовал успокоить Льюис, за что был тут же зашикан.

Однако его голос помог сбросить какой-то морок безысходности, который овладел Флор, и она двинулась вперёд.

 Шли осторожно, след в след, чтобы не наткнуться на невидимую в ночи ловушку. Казавшиеся издалека невысокими, вблизи бетонные пирамиды оказались почти с человеческий рост и опоясывали башню в несколько рядов. Флор насчитала их шесть, но было легко сбиться, поскольку приходилось петлять меж гудевших от напряжения арматур, что торчали из белых граней. В голову снова полезли ненужные мысли, что наверняка, в тот момент, когда работал «Тифон», любого неосторожного просто нанизало бы на эти торчащие колья. Флор сглотнула и прикрыла глаза, стараясь избавиться от видений.

Она вслушивалась в окружавшее их гудение и думала, что, если б не Льюис, им было бы намного сложнее добраться сюда. Ох, да ладно! Кабы не он, «Тифон» так и остался чем-то неведомым, а теперь у них есть какой-никакой план и даже шанс на успех. Каким образом Герберт умудрился добыть информацию, не знал никто. И Флор могла только догадываться, сколько доз «симпати» ушло ради этих бесценных сведений. По крайней мере, два дня назад, когда Льюис добрался до их Убежища, выглядел он на редкость дерьмово, а Стив ещё долго не пускал к нему Джуди из опасений… Флор почувствовала, что невольно краснеет. В общем, из опасений.

Тем не менее Джонс считал, что итог стоил таких усилий, ведь другого шанса у них не будет. И когда они замерли около грубой бетонной стены, Флор поняла это со всей ясностью.

– Это главный генератор, – тихо проговорил Герберт, когда все собрались. – Основное устройство «Тифона». Кабели лежат под землёй в старых тоннелях, но их намеренно затопили.

– Ни оборвать, ни перерезать, – задумчиво отозвался Стивен и, сняв перчатку, дотронулся до шершавой стены, которая уходила ввысь. – Вибрирует, – неожиданно пробормотал он, а потом заметил уже громче и чётче: – Значит, придётся взрывать на земле.

– Невозможно, – покачал головой Льюис, и все взгляды обратились к нему. – Внутри этих стен стоит накопитель. При любом повреждении произойдёт выброс такой энергии, что работающий на пределе Щит покажется нам пустяком.

Флор вздрогнула. И опять перед глазами закружились картины нанизанного на ржавые штыри тела. Почему-то чёрного… Она вздрогнула.

– Разве защитный костюм не справится? – неожиданно подал кто-то голос, и послышалось одобрительное ворчание, но Стиву было достаточно лишь повернуть голову, чтобы любой шум тут же затих. Он бросил на Флор быстрый взгляд. Значит, заметил…

– Нет, – покачал Джонс головой, и её сожжённое лёгкое мерзко заныло. – Разве что мы раздобудем костюмы Карателей.

– Можно использовать отложенную или ручную детонацию.

– Всё равно слишком опасно, – вмешался Герберт. – Мы не сможем заложить взрывчатку заранее. При очередной активации «Тифона» генератор попросту выведет из строя любую известную нам электронику. Стив, ты даже не представляешь, насколько мощное он создаёт искажение полей.

– Тогда придётся очень постараться. Будь у нас глиссы карателей, было бы проще. Но я подумаю, что можно сделать с нашими колымагами, – задумчиво пробормотал Стивен и поджал губы. – Надо всё рассчитать с точностью до минуты. Взрыв генератора должен случиться точно в момент, когда они решат запустить «Тифон». В этот момент мы уже должны быть в Городе, а лучше сразу у Башни.

– Но нас слишком мало, – заметил Льюис. – Мы не сможем быть сразу в трёх местах, да ещё и осаждать самую охраняемую точку Города.

– Выбора всё равно нет.

Стив задрал голову, пытаясь в темноте найти край возвышавшейся перед ним бетонной твердыни, но тот сливался с чернотой неба. Флор последовала его примеру и тоже посмотрела наверх. Возникло неприятное ощущение, будто это нагромождение из бетонных кубов вот-вот рухнет. Оно нависало так угрожающе и тяжело, что вдруг показалось – ещё немного, и упадёт прямиком на их группу. Что за дурацкие галлюцинации! Однако Флор попятилась и вдруг наткнулась на спокойно стоявшего Герберта. Послышался лёгкий смешок.

– Впечатляет, да? – тихо спросил он, и Флор кивнула. Льюис шагнул вперёд и тоже коснулся стены. – Иногда я не понимаю, почему всё вышло именно так. Почему, имея все возможности, мы ограничиваемся только одной, самой радикальной идеей. Почему, спустя столько веков, столько потерь и попыток начать всё сначала, мы по-прежнему стоим с бритвой Оккама в руках и делаем неправильный выбор?

– Потому что нам всегда мало? – криво усмехнулась Флор. – Мало еды, мало воздуха, мало места, мало любви, мало власти.

– А лично нам, как понимаю, мало той жизни, что отведена законом и Канцлером.

– Верно, – вздохнула Флор.

– Так чем мы тогда лучше их? – Льюис махнул в ту сторону, где остался Город. – Нам кажется, что нас обделяют, и мы начинаем брать сами. Это то же, что делают и они.

– Мы не берём, – неожиданно вмешался в разговор Стивен. Он подошёл и остановился рядом с Флор, в упор посмотрев на Герберта. – Есть разница между нами и теми, кто засел в Башне.

– Разве? В чём, Стив? Каратели так же хотят спасти Город и жизни тех, кто доверился Канцлеру, – покачал головой Льюис. – Мы храним Щит, обеспечиваем порядок на самых важных объектах. Если что-то случается, именно мы решаем последствия. Ты думаешь, в Городе мало сумасшедших, которым вдруг хочется уйти из жизни красиво? С шумом и фейерверком на полквартала? Стивен, вы не единственные сепаратисты под сетью Щита. И защита от этих безумных – тоже моя работа.

– Как и чистки Лояльности, публичные казни и карательные отряды, что без разбора вырезают целые районы несогласных из-за мании одного выжившего из ума старика, – тихо заметил Стив, и Герберт осёкся.

– Порой это необходимость, чтобы просто-напросто выжить, – сухо заметил он. – Ты тоже далеко не святой.

– Не спорю. Но у нас, в отличие от прочих фанатиков, есть чёткая цель.

– Разрушение Башни, а значит смерть Суприма и Канцлера? Хочешь сказать, она делает тебя лучше? Лучше, допустим, меня или Ханта, который готов умереть за тот Город, который ты собираешься уничтожить?

Оба мужчины раздражённо взглянули друг на друга, и Флор закатила глаза. Глупый спор. Совершенно бесцельный. Тем не менее эти двое, похоже, считали иначе.

– Да. Делает. Потому что это поступок, продиктованный совестью!

– Это трусость!

– Нравственность не предусматривает героизма. Она служит лишь показателем, что ни при каких обстоятельствах ты не совершишь подлости. А чего стоит вся ваша бравада, если она совершенно бесчеловечна? Что она вам даёт, и не потому ли ты пришёл к нам? Потому что быть нравственным – вот высшая цель каждого человека.

– Не неси чушь!

– Чушь?

– Полную и абсолютную чушь, – отрезал Герберт. – Легко говорить о морали, сидя в своём подземелье. Ты не знаешь, что значит для нас этот Город. Ты не дышишь им, не живёшь. Для тебя он – символ узурпированной власти. Да, Канцлер заслуживает прилюдно ответить хотя бы за «Тифон», но Суприм… Он управляет Городом. Он его мозг, который нужен, чтобы вся эта махина продолжала работать. И мне сложно его ненавидеть. Этот человек служит нашей безопасности точно так же… Чёрт! Если уж есть в этом мире пресловутый корень зла, то это именно Канцлер, а не слабый старик, что отдал своё здоровье на благо Города.

– Но Канцлер – не символ. В умах большинства власть – это Суприм. А здание – его знамя, наделённое настолько удушающим символизмом, что стало тюрьмой. И если мы хотим дать людям свободу, то должны его уничтожить. Их всех.

– Но тогда Герберт прав, мы станем такими же палачами, которые ничем не лучше тех, кто сидит в Башне, – покачала головой Флор и вздрогнула, когда Стив круто повернулся.

– Палачами? Тебя это смущает? Послушай, каждый, кто затевает переворот, рано или поздно приходит на эшафот. И только от него зависит будет ли меч в его руках или занесён над головой. Можете называть это как угодно, но я не смогу спокойно жить со своей совестью, если хотя бы не попытаюсь что-нибудь сделать. Да, жертвовать придётся многим и многими, но я готов к любому исходу. Надеюсь, вы тоже.

С этими словами Стивен отвернулся и направился в сторону стены, чтобы, видимо, обойти и рассмотреть её подробнее. Рядом с ним немедленно оказались парочка инженеров-самоучек, которые затараторили о фундаменте, плотности и о чём-то ещё.

– Наше добро добрее, а справедливость справедливее, – неожиданно с горечью проговорил Льюис, и Флор кивнула. – Стив одержим идеей, но вряд ли представляет, что будет дальше.

– А мы?

– Делай, что должно, Флоранс, и решение придёт.

Они замолчали, вслушиваясь в тихий гул, что издавал спрятанный в саркофаг генератор.

– Не думаю, что Руфь хотела именно этого. Хотела смертей и разрушений, – вдруг заметил Герберт. – Суд – да. Но остальное…

– Она надеялась, Хант будет с нами, – скривилась Флор. – Не знаю, как бы нам помог этот факт…

– Из Ханта получился бы неплохой лидер, – тихо пробормотал Льюис, и Флор вздрогнула от таких крамольных мыслей. Она испуганно взглянула на Карателя, но его обезличенная маска была, как всегда, невыразительна. Тем не менее Герберт всё понял верно. – Не смотри на меня так. Он предан Городу больше, чем Стив. Им не движут обиды, личные счёты или корысть. Всё, что он умеет – защищать. И делает это, как умеет.

– Чем создаёт мне кучу проблем, – ворчливо отозвалась Флор, но мысленно согласилась с доводами Льюиса.

Она снова посмотрела на тяжёлую бетонную стену, за которой скрывался генератор «Тифона». Господи, если они смогут её подорвать, это уже будет чудо. А ещё надо как-то добраться досюда вновь и не убиться самим. Или убиться… Стив же сказал: «…жертвовать придётся многим и многими».

– Как у вас складываются отношения? – словно бы невзначай спросил Герберт и демонстративно натянул посильнее перчатку.

– С кем? – глупо переспросила Флор, а потом тяжело вздохнула, когда Льюис принял позу «Спокойствия». Ох, да ладно… – Я так понимаю, тебе уже о чём-то донесли.

Последовал смешок.

– Ему следует меньше доверять Варду. Все уже в курсе, что в Башне завелась одна дерзкая лаборантка, которой благоволит сам Артур Хант. Это опасно. Юджин, быть может, и неплохой друг, но держать язык за зубами не может.

– Вряд ли этим двоим известно значение этого слова. К тому же, я не нянька большому мальчику, при виде которого у меня трясутся поджилки. Пусть сам разбирается, – огрызнулась Флор, но замолчала, когда к ней повернулась страшная маска. Поджав губы, она помедлила пару мгновений, прежде чем всё же честно призналась: – Мне кажется, он подозревает меня или уже догадался о чём-то. Но я не могу промолчать. Совсем. Знаешь, в нём столько эмоций! Даже удивительно. Целый комок.

Льюис ничего не сказал, и Флор смутилась. Ей вдруг показалось, что она несёт откровенную чушь и совсем помешалась на том, чего нет. Придумала себе какие-то эмоции у гуманоида Ханта, а потом уверовала в свою же идею. А всё из-за Руфь с её идефикс! Да пошло оно… Флор досадливо поморщилась и хотела уже было отойти, закончив этот фантасмагорический разговор, но тут Льюис качнулся на мысках и вдруг тихо сказал:

– Проверь его.

– Кого? – растерялась Флор. Похоже, со всеми волнениями прошлых дней она неожиданно отупела.

– Ханта.

– На что?!

Герберт вновь повернул к ней свою маску и чуть наклонился, словно вглядывался в едва заметные за защитным стеклом глаза Флор. Он склонил голову набок, отчего она инстинктивно вздрогнула и отшатнулась. В ушах вновь зазвучало хриплое дыхание респиратора Ханта, но Флор заставила себя через силу рассмеяться.

– Ты бредишь, – прошипела она, когда нервное хихиканье стихло, но Льюис так и не пошевелился. – И как ты себе это представляешь?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Но мне не нравится, что происходит. Я уже говорил сегодня Стивену, что в Городе достаточно сумасшедших, которым мешает и Башня, и Канцлер. Но в первую очередь им мешает Хант. Мы их, конечно, вылавливаем. Нам не нужны диверсии. Но, благодаря Варду, его чрезмерная зацикленность на твоей персоне известна даже тем, кто совершенно не интересуется делами Канцеляриата. Против тебя легко устроить какую-нибудь провокацию, а значит, и против Ханта.

– Герберт! – снова едва не рассмеялась Флор. – Да кому я нужна?!

Льюис не ответил. Он выпрямился и уставился на бетонную стену, словно не было только что весьма странного разговора. Флор удивлённо посмотрела в его строну. Что за странные предупреждения? С чего бы? И почему нельзя выражаться как-то конкретнее? На что ей надо проверить Ханта? Уж не на запрещённый ли ген? Какой абсурд! Если и был в этом мире идеальный набор хромосом, то это у Ханта. Зачем лишний раз себя огорчать? Флор и так знала, что найдёт там сплошное генетическое совершенство. Так что она нахмурилась и снова взглянула в сторону Герберта, чей чёрный плащ Карателя казался темнее безлунной ночи, а поза выражала абсолютное равнодушие. И глядя на скрещенные за спиной руки, Флор вдруг поняла, что Льюис просто не давал себе шанса поддаться хоть каким-то эмоциям, из-за риска выдать себя. Новой оплошности Артур Хант ему не простит.

– Пойдём, – неожиданно проговорил он. – Я научу тебя обращаться с интеллектом моего глиссера. Кто знает, что может нам пригодиться.

И от его мрачного тона Флор зябко поёжилась.

***

При дневном свете эта часть Города выглядела ещё более необжито, чем думалось Ханту. Обычно тесно ютившиеся друг на друге бетонные хибарки покрывали каждый клочок земли и, громоздясь, словно улей, вырастали будто из воздуха. Но здесь, и Хант медленно обвёл взглядом окраину, было просторно. Почти пусто. Ни заводов, ни очистных, ни даже концентраторов воды, что строились на самом краю близ Щита. Из-за бесконечного гула жить здесь было едва ли возможно, однако дефицит места вынуждал некоторых перебираться даже в эти неблагополучные районы. Вот и здесь кто-то много лет назад выстроил целый ряд однотипных домов, которые сейчас отбрасывали тусклую тень на серые камни брусчатки. Обычно такие халупы служили типичным жильём городского отребья, что ютились вдесятером на одном убогом диване, но, похоже, здесь уже давно никого не было.

Чуть дальше по пустой улице располагалась пара старых полуразрушенных складов времён правления второго Суприма, а ещё дальше, едва не налезая на металлическую сетку Щита, пристроилась безликая бетонная коробка. На одной из её стен была наскоро приколочена звезда из трёх проходивших через середину друг друга крестов. Хант чуть склонил голову набок, внимательно глядя на этот символ, и нехорошо усмехнулся.

– Кому здесь могла понадобиться церковь? – озадаченно пробормотал за спиной Вард, но Артур не соизволил ответить. Вместо этого он демонстративно натянул посильнее перчатки. Право слово, ответ был и так всем очевиден.

Городская церковь обладала довольно сомнительной репутацией при весьма высоком статусе её служителей. О ней ходили разные слухи, на которые Хант предпочитал не обращать внимания, пока действия священнослужителей находились в рамках закона. Как добропорядочный гражданин он старался не пропускать ни одной литургии или же проповеди, старательно исповедовался и причащался. Религия в Городе была обязательна и олицетворяла в себе духовную часть доктрины Канцеляриата. Бог здесь служил оболочкой морали и внушал людям чувство общности, которое так хорошо подменило собой ненужную совесть и страх сомнений. На всё воля Божья, а Бог велел соблюдать закон о Лояльности. Именно поэтому, как главные стражи закона и, соответственно, веры, Каратели часто носили такие же одежды, как и церковники, только без символа. И сегодня Хант намеренно не стал надевать свой обычный доспех, ограничившись лишь форменным одеянием. В конце концов, какие бы ни были цели, сегодня он входил в храм. Так что, натянув поверх неизбежного шлема капюшон чёрного, без опознавательных знаков, пальто, Хант расправил стянутые плотной тканью широкие плечи, ещё раз огляделся по сторонам и тяжёлым шагом направился к проржавевшей двери.

Здание церкви выглядело таким же неухоженным, как и всё его окружение. По стенам разросся местный вредитель – коричневый грибок, что начал уже разрушать плотный бетон, а каменные плиты около входа оказались разбиты и сложены как попало, отчего надпись «Город превыше всего» перепуталась и в ней местами недоставало кусков. Только звезда из крестов оставалась единственным опознавательным знаком и казалась удивительно новой, будто её только недавно повесили. Хант помедлил около входа, вслушиваясь, как стихают за спиной шаги десятка Карателей, а потом резким ударом ноги вышиб дверь вместе с добротным куском бетонной стены. Послышался грохот, взвилась пыль, но тут же опала, когда с улицы налетел влажный от недавних дождей порыв ветра. Дождавшись, пока уляжется шум, Артур ступил в полутёмное помещение.

Скрежет, с которым респиратор вобрал и исторгнул из себя воздух, прокатился по пустынному залу и затих около того места, где полагалось быть алтарю. Вдох-выдох. Хант медленно повернулся и чуть склонил голову набок, с улыбкой вглядываясь в замерших около голой стены людей. Вдох-выдох. Света с улицы, разумеется, не хватало, чтобы разогнать темноту, но визоры маски прекрасно справлялись, то и дело выхватывая напряжённые позы. Вдох-выдох. Взгляд прошёлся по замершим в напряжении людям, скользнул по их лицам, отчего некоторые не смогли сдержать дрожь, а кто-то попробовал отвернуться, а потом Хант уставился на показавшегося из-за колонны священника. Тот был достаточно молод для своего сана, впрочем, все они здесь умирали, едва дожив до первых седин. Вдох-выдох. Церковник замер в полосе тусклых солнечных лучей, отчего символ на груди вспыхнул золотом, и на лице служителя Божьего Хант не увидел ни страха, ни удивления. Значит, их здесь уже ждали.

Видимо, об этом подумал и Вард, потому что вдруг шепнул со смешком:

– Зря ты не надел доспех.

– Они мне не ровня, – так же негромко откликнулся Артур, ну а затем выпрямился и привычно сцепил за спиной руки, отчего кончики пальцев ещё не сильно, но плотно упёрлись в крепление для клинка. Оглядев через визоры маски помещение, он шагнул вперёд.

– Прошу простить мне настойчивость, с которой я хотел попасть сюда, святой отец. Но дверь была заперта, и мне показалось, что вы что-то… скрываете? Скажите, отче, что я ошибаюсь, а всё это… – Он медленно повернул голову вправо, уставившись на осторожно сбивавшихся в кучу людей. – А всё это только недоразумение. И мы уйдём с миром.

Голос, пропущенный через серию фильтров, был таким же бесцветным, как и выдыхаемый воздух. Пустой. Формальный. Без единого намёка даже на тень от эмоции, которая могла стать для застывшего священника поводом к диалогу, спору или, не дай боже, сопротивлению. Ничего. В словах Артура Ханта был вакуум, в котором так легко задохнуться.

Однако спрятавшиеся в этом подобии церкви явно не хотели умирать молча. Хант чувствовал скопившиеся вокруг них эмоции: тяжёлые, мрачные. Они пахли тленом, сырой землёй и горечью, какой обычно отдаёт воздух после особо убийственных бурь, когда из-за усиленной работы Щита скапливалось слишком много озона. Это был привкус отчаяния и обречённости. И, видимо, Вард почувствовал нечто подобное, потому что подошёл ближе и замер у Артура за спиной, так же сцепив за спиной руки. Действительно, застигнутое врасплох и загнанное в угол животное всегда дерётся сильнее, а в том, что драки не избежать никто уже не сомневался.

– Святой отец? – напомнил о себе Артур, когда молчание затянулось. Право слово, если их ждали, то как-то весьма инфантильно. Он надеялся на более… бурную встречу.

– Чем… чем могу помочь? – Наконец святейшество отмер, и Хант едва сдержался чтобы его не ударить.

Божий служитель стоял в конце длинного полутёмного прохода, недалеко от алтаря, но даже со своего места Артур видел, как тряслись его руки. Хант ненавидел предателей. Особенно тех, кто боялся своего же предательства. Жалкие существа. Однако вместо того, чтобы немедленно размозжить череп этому выродку одним метким ударом, Артур огляделся и медленно двинулся вдоль прохода.

– Вы не слишком внимательны к святым стенам, – заметил он и кивнул на голый бетон, где не было ни единого символа веры.

– Я недавно получил это здание и ещё не успел… – послышался голос, который вдруг дал петуха, и церковник затих.

– Надо же.

Хант ухмыльнулся и увидел, как его собеседник нервно сглотнул, чем выдал себя с головой. Мальчишка. Он действительно был всего лишь мальчишкой, и чем ближе подходил Артур, тем явственнее это видел. Безбородое лицо, голубые глаза, чуть волнистые светлые волосы. Ах, чистейших генов чистейший образец. Хант почувствовал, как внутри поднимается волна ненависти. И воспоминание о предательстве Мессерер, последствия которого прямо сейчас жались к стенам, забурлило в крови чистым бешенством. Он не знал, были ли это её выкормыши, или очередные глупцы, вдохновившиеся дурным примером. Какая разница, если итог один? Они ставят под угрозу безопасность Города, а значит, должны умереть.

– Вам стоило бы поторопиться. Похоже, вашей пастве не терпится получить благословение, – процедил Хант и в несколько скользящих шагов достиг аналоя.

Без покрова и писания тот казался едва ли не голым. Хант отвёл взгляд и уставился на священника, а тот зачем-то вдруг задрал голову, хотя их глаза были чётко напротив друг друга. Чистейших генов образец…

– Господин Хант, чем всё же я обязан такому высокому визиту?

– Высокому? Ваше святейшество… – Хант провёл по пыльной подставке, наблюдая, как под чёрной перчаткой образуется жирный комок грязи. – Поверьте, и я, и мои люди стандартного роста и соответствуют нормам Канцеляриата.

– Я не это имел в виду.

– Тогда соизвольте выражаться конкретнее. Ваше сомнительное подобострастие здесь неуместно. Мы с вами на одной ступени, хоть и на разных лестницах, – коротко бросил Артур и оглянулся на священника, вновь убирая руки за спину. – У вас есть ещё одна попытка.

Артур увидел, как чуть прищурились голубые глаза, и усмехнулся. Похоже, парнишка понял, что ему несдобровать и это придало ему смелости. Поздно. Уже слишком поздно.

– Чем я могу вам помочь?

– Найдите всех сепаратистов, поприсутствуйте на каждом из заседаний суда по уже пойманным врагам Города и сходите за меня на ежегодный приём к Суприму. А ещё, если не затруднит, проинспектируйте вверенные вам отделы, ведь, по мнению Канцеляриата, вы незаменимый специалист в любой области. Ну а на досуге, если останется время, переделайте график патрулей, потому что этот, чёрт возьми, никуда не годится, – немедленно откликнулся Хант, и за спиной послышалось тихое фырканье Варда.

– Ч-что?

Кажется, святой отец был несколько ошарашен. Но Артур лишь пожал плечами и окончательно повернулся к священнику, который до белых костяшек вцепился в край аналоя.

– Вы спросили, чем можете помочь, – вкрадчиво проговорил Хант и медленно склонил голову набок, разглядывая стоявшего перед ним гадёныша. – Я ответил.

– Тогда, боюсь, это не в моих силах, – пришёл торопливый ответ.

– Не в ваших? Совсем?

– Нет… к сожалению.

– Тогда зачем предлагали помочь?

– Я… ну это… я…

– Вы – это действительно вы. А у вас были сомнения?

– Нет! В смысле…

– Да-да?

Хант знал, что издевался, но не мог устоять, видя, как тряслась от страха губа этого идиота. Продиктованная молодостью бравада ушла так же быстро, как и нахлынула, оставив после себя только весьма нерадостный факт в виде Артура Ханта, который чуть наклонился вперёд.

– Я вас внимательно слушаю, – прошипел он, и фильтр маски зашёлся тревожным свистом.

– Чего вы хотите? – так же тихо ответил священник и посмотрел прямиком в визоры маски. – Зачем вы пришли и ведёте со мной разговоры?

– Может, у меня острый дефицит общения.

– Сомневаюсь, – неожиданно зло выплюнул юноша. – Единственное, чего вам не хватает – это души.

– А у вас, я смотрю, её предостаточно, святой отец. Целых тридцать две штуки. – Артур кивнул в сторону замерших позади людей. – Вполне хватит, чтобы устроить диверсии по всему Городу. И не врите, что с такими рожами вы собрались здесь разучивать новый псалом.

– Мы не вредители, Артур Хант.

– Я не давал права называть себя по имени.

– Перед Богом мы все равны.

– Ну, тогда мне стоит порадоваться, что хотя бы закон имеет какое-то уважение к личности.

– Ваш закон – это тотальное угнетение. Ни одно живое существо не заслужило жить в непрестанном ожидании смерти!

– Мой закон, – прорычал Хант, – основа для выживания.

– Без свободы нет жизни!

– Свободы? Что стоит ваша свобода за границей Щита? Что стоит она посреди выжженной радиоактивным дождём пустыни или перед грядущей Бурей? Что она стоит, когда заканчивается еда? И стоит ли на самом деле того, что вы готовы за неё заплатить?

– Она стоит наших жизней, – совершенно фанатично прошептал священник, и Хант отстранился.

Он смотрел на стоявшего перед ним юношу, в чьих глазах горел огонь такой веры в собственную идею, что это граничило с безумием. Сумасшедший. Перед Артуром стоял настоящий фанатик, который, если бы у него была такая возможность, действительно мог бы доставить много хлопот. Увы, Хант нашёл его раньше, чем феникс очередного мятежа успел опериться.

– Да будет так, – проговорил Артур негромко.

Священник выпрямился, пока не осознавая, что значат эти слова, а в следующий миг его голубые глаза распахнулись. Они смотрели на Ханта с таким удивлением, будто не понимали, что происходит, но проткнувший насквозь чёрный клинок был до боли реален.

– Вы же сами сказали, святой отец, – негромко процедил Артур, – свобода стоит вашей жизни. Ну так поздравляю. Похоже, вы теперь свободны. Наслаждайтесь!

С этими словами он резко оттолкнул от себя тело, ловко проворачивая в ране острое лезвие, и отступил. Священник же что-то булькнул, пустил горлом кровь, которая немедленно перепачкала вышитый на груди золотой знак церкви, а потом медленно осел на пол. Так же незаметно, как и обнажив его, Хант спрятал свой короткий клинок в креплениях за спиной.

– В этом городе развелось слишком много дерзких людей, – пробормотал он и отвернулся. Как раз вовремя, чтобы одной только вскинутой вверх рукой остановить дёрнувшуюся было к нему толпу.

Артур медленно обвёл взглядом тёмный зал, купаясь в той ненависти, которой были наполнены уставившиеся на него взгляды, и усмехнулся. Это хорошо. Это правильные чувства. Они развязывали ему руки и позволяли вершить правосудие, как покажется правильным. Теперь у него было на это законное право, потому что как ветвь исполнительной власти, глава Карательной службы Артур Хант был обязан подчиниться главному принципу выживания – предатель должен быть мёртв. Немедленно. Ибо Город превыше всего. Город, Канцлер и великий Суприм!

И в этом не было ничего личного. Бога ради! Он даже не знал этих людей. Но жизни нескольких тысяч других зависели оттого, как хорошо он сделает свою работу прямо сейчас, ведь любой мятежник – это убийца. Поэтому он молча развёл руки в стороны, словно бы в наигранном удивлении, а потом громко проговорил:

– Все вы обвиняетесь в мятеже и нарушении закона о Лояльности. Сомневаюсь, что среди вас найдётся хоть один, кто скажет, что не осознавал свои действия или был введён в заблуждение. Поэтому, согласно статуту Канцеляриата о безопасности Города, вы признаны виновными в измене и приговорены к смертной казни. В моей власти немедленно привести этот приговор в исполнение, однако я дам вам шанс. Шанс сохранить свою гордость и честь. – Хант обвёл взглядом повернувшиеся к нему лица, а затем медленно сцепил за спиной руки. И каждый вокруг знал, что это значит. – Из этого здания у вас есть два пути. Первый – куском мяса, чтобы стать топливом. Второй – на работы в подземные шахты. Да, жизнь ваша будет короткой и не самой приятной, зато не бессмысленной.

– Да лучше сдохнуть, чем выплюнуть свои лёгкие во имя вашего режима! – раздался чей-то злобный рык из толпы, и Хант усмехнулся.

С помощью визоров он без труда нашёл источник глупого звука и чуть склонил голову набок, отчего респиратор в маске издал особо скрежещущий звук. Хант разглядывал бунтаря не дольше пары мгновений, после чего лишь едва заметно пожал плечами.

– Выбор сделан, – негромко проговорил он, но все услышали. – Закройте двери.

Два последних Карателя синхронно ступили внутрь церкви, и за их спинами раздался громкий щелчок. Стало темно и очень тихо. Однако навалившееся вслед за неожиданным приказом молчание длилось недолго. Как и предполагал Артур, страх навсегда остаться в этом гулком каменном мешке оказался сильнее любого здравого смысла, и когда первый мятежник дёрнулся в сторону выхода, приказал:

– Убейте. Всех.

Варду не нужно было повторять дважды. Выдернув из-за спины свой клинок, он уверенным шагом ступил прямо в навалившуюся слепую толпу, и сквозь визоры Артур успел заметить, как на полу расцвели тёмные пятна. Их, конечно, немедленно затоптали, но начало было положено.

Особенности масок Карателей были такими, что людям Ханта было плевать стояла ли в Городе ночь, был ли день, шёл снег или лил мерзкий дождь. Точнейшая электроника справлялась в любой ситуации, так что и в полной темноте церкви Артур видел каждую мелочь. Он шёл сквозь обезумевшую от первобытного страха толпу, и его тяжёлый медленный шаг поднимал клубы пыли, которые немедленно окрашивались в тёмно-красный. Хант видел, как та оседала на его сапогах.

Он убивал неторопливо. В отличие от Варда, который с тщательно контролируемым азартом радостно вспарывал грудные клетки, Артур не получал от этого наслаждения. Нет. Это была работа. Кто-то скрещивает в пробирке новые клетки, кто-то закидывает под пресс и заливает кислотой биомусор, а он наводит порядок в доме. Поэтому Хант старался не делать лишних движений. За тридцать лет его точность стала абсолютной, а контроль тела – безошибочным. Однако, когда его чёрный клинок встретил неожиданное сопротивление, Артур на секунду сбился со своего чёткого шага. Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы противник успел сориентироваться.

Стоявший напротив Артура сепаратист выглядел отвратительно. Грязный, взлохмаченный, с выпученными глазами, которыми он пытался хоть что-нибудь разглядеть в абсолютной темноте церкви. Он, на удивление, не казался напуганным, но определённо растерянным. И едва заметная ошибка Ханта стала ему опорой, чтобы встать в нужную позу, хотя взгляд слепо шарил в кажущейся перед ним пустоте. Наверное, он ориентировался на слух, потому что ради любопытства Артур взмахнул клинком чуть медленнее, чем обычно, и наткнулся на точно взметнувшийся в ответ нож. Разумеется, оружия у этих горе-заговорщиков не было, но этот самодельный тесак был не так уж и плох.

Артур ударил один раз, затем ещё и ещё, действуя неторопливо и создавая как можно больше постороннего шума. В нём вдруг проснулось желание поиграть, и стало интересно, как долго продержится этот смельчак. Его глаза по-прежнему пялились куда угодно, только не на Ханта, и он решил помочь.

– Сейчас будет скользящий слева, – негромко проговорил Артур и заметил, как вздрогнул его противник, впрочем, удар отразил и даже попробовал напасть сам. Безрезультатно, конечно. Хант небрежно парировал, а потом подсказал снова: – Теперь справа и подводка снизу вверх.

Эту атаку оборванец встретил уже не настолько уверенно. Он отступил, едва не налетев на какого-то бедолагу, которого только что прикончил прошедший мимо, словно таран, Герберт Льюис, и попробовал выполнить ныряющий удар, но Хант просто перехватил нож в полёте. Он сжал его в ладони с такой силой, что лезвие изогнулось. Чёрт возьми, из какого дерьма это сделано?

– Да просто убей уже, – раздался неожиданный хрип. – Хватит унижать меня поддавками. Я тебе не игрушка.

Говоривший опять пялился мимо Артура, и пришлось аккуратно коснуться остриём его заросшей щеки, чтобы тот понял, куда надо смотреть. Видел ли он при этом хоть что-то, не волновало Ханта.

– Твоё тело думает и действует быстрее тебя. Ты неплохо ориентируешься по звуку, – задумчиво проговорил он, продолжая удерживать клинок рядом с лицом застывшего противника, который зло выпалил:

– Но не для тебя.

– Не для меня, – согласился Хант. – Где ты учился?

Вопрос казался простым, но с некоторым удивлением Артур заметил, как поджались пухлые губы, а потом в поисках подходящего вранья дёрнулся в сторону взгляд.

– Не стоит лгать, – тихо предупредил он и чуть сильнее надавил на щёку, отчего по серой коже поползла капля крови. В этой темноте она казалась почти настолько же чёрной, как и клинок. – Это простой вопрос. Отвечай.

– Я нигде не учился, – раздался ответ, и Хант почувствовал, что мужчина не врал. Впрочем, всей правды тот тоже не говорил, и поэтому Артур выдернул из несопротивляющейся руки уже бесполезный нож, который с тихим звоном бросил на пол, и придвинулся чуть ближе к жертве.

– Не учился? Да, пожалуй, – выдохнул он, и респиратор превратил его голос в хриплое скрежетание. – Но так ли уж нигде это твоё «нигде»? М-м-м?

Острие лезвия переместилось под подбородок, вынудив задрать голову. Хант видел, как дёрнулся кадык, когда борец за очередную свободу нервно сглотнул. Крысы. Все они крысы, которые только и могут, что красть и нападать исподтишка. И прямо сейчас он чувствовал эти грязные вонючие мысли, которыми была набита немытая башка этого парня. От былого интереса не осталось и следа, когда Хант понял, в чём было дело.

– И как давно ты служишь поломойкой в Академии Канцлера? Я ведь прав? Ты наблюдал за нами, поганец, – протянул Артур зло. – Старательно запоминал и воровал всё, что мог унести в своей голове. Так, как давно ты предаёшь нас?

– Судя по тому, что я тебя впечатлил, – достаточно, – послышался было хриплый смех, но в следующий миг Хант так стремительно рванул вперёд, припечатывая к стене не успевшее ничего осознать тело, что несостоявшийся бунтовщик со всей силы стукнулся головой о бетон, охнул и закашлялся.

– Что ещё ты успел узнать? М? Какие секреты унёс? – прорычал Артур, приблизив свою черепоподобную маску вплотную к заросшему щетиной лицу. Жертва попробовала было отвернуться, но пальцы Ханта больно впились в подбородок, вынудив посмотреть прямо в слабо светившиеся в темноте визоры.

– Только твои… – раздался в ответ невнятный хрип.

– Неужели? И как давно ты следишь за мной?

– Уже неважно, – послышался едва различимый шёпот. – Нас много. Мы наблюдаем. От нас нельзя спрятаться, Хант. Ты думаешь, что Город – это ты. Но нет. МЫ – этот Город. Мы нашли тебя. Мы нашли её. И всё, что вы делаете.

– А не много ли ты на себя берёшь, крысёныш?

– В самый раз, чтобы прямо сейчас тешить себя мыслью, как вместе со мной сдохнет и та тварь. А потом ты. И все, кто тебя…

– О ком ты? – перебил поток фанатичной радости Хант. Он пока не понимал, что именно насторожило его в словах сепаратиста, но всплеск чужой радости почти обжёг больную руку, которая плотно прижимала лезвие клинка к шее. – Кто должен умереть?

Первая мысль была почему-то о Лине, но затем…

– Она! Она! – И в донёсшемся смехе Артур услышал нотки безумия. – Стерву Мессерер ты так любезно отправил в Ад сам. Ну а с этой справимся мы. Уже справились. Уже! И с ней, и со шлюхами, и с…

Окончание фразы Хант уже не расслышал, потому что стремительно повернулся, оттолкнув от себя предателя, и быстрым шагом направился к выходу. Почти сразу путь преградил Вард, который, видимо, уже наигрался и теперь молча резал глотки тем, кто ещё трепыхался. Бросив ему короткое «добей», Артур направился дальше, не утрудив себя объяснениями. Впрочем, Юджину они и не требовались. Хант слышал, как полетевший было в спину смех резко оборвался булькнувшим хрипом, а затем затих навсегда. Послышались короткие команды, но Артур уже не слушал. Толкнув тяжёлые двери, он вышел на залитую серым полуденным светом грязную площадь и одним плавным движением вскочил на свой глисс. Взревел мотор, и машина стремительно сорвалась с места, чтобы уже через мгновение затеряться в узких улицах Города. Хант спешил и очень… очень не хотел опоздать.

***

Спать хотелось безумно. Флор подавила очередной зевок, который едва не вывихнул челюсть, и попыталась углубиться в высветившиеся на экране цифры. Вышло плохо. После бессонной ночи глаза слезились, голова звенела, как пустой колокол, а неизбежный гул от Щита давил на барабанные перепонки, вызывая мигрень. Даже сделанная втайне инъекция стимулятора, который она стащила из холодильника лаборатории под осуждающим взглядом Бет, не помогла, скорее наоборот. Получившая пинок нервная система окончательно растерялась и почему-то привела в тонус мышцы, а не головной мозг. Пальцы мелко подрагивали, ступни зудели, зато в черепной коробке было по-прежнему состояние высокого вакуума.

Вчерашняя вылазка отняла много сил, и двух часов сна, разумеется, не хватило. Грудная клетка из-за едва не надорвавшихся лёгких болела, мышцы ныли, и, сидя перед экраном, Флор вдруг подумала, что лучше было бы вообще не ложиться, чем проснуться настолько разбитой. Думать не получалось, мысли соскакивали с рабочих проблем на какие-то совсем неуместные, вроде, пожеланий самой себе не забыть вечером зайти в отдел Пищевого Снабжения, или что утром вдруг забарахлил водяной концентратор. Так что сидеть ей дома без нормальной воды.

Из груди вырвался едва слышный вздох. Нет, решено. Хотя бы за порционом она должна сегодня успеть, несмотря ни на что. Не убьёт же её Хант лишь из-за того, что ей нужно хоть иногда есть. Может, он и способен питаться страданиями своих жертв, но Флор ничего подобного не умела, а обнаруженная утром треть упаковки растмяса оказалась мало съедобна. От одного только вида коричневого сморщенного куска, которым наверняка можно было дробить камни, у Флор болезненно стянуло желудок. Бог знает, из какой дряни его делали, но прожевать, а потом ещё и переварить это подобие пищи было почти невозможно. Ну а больше дома ничего не нашлось. Поэтому пришлось давиться размоченным на скорую руку куском, и теперь Флор мучилась от изжоги, что, конечно же, не улучшало её сонного настроения.

Она вновь пролистала данные подопытной под номером «31» и с грустью подумала, что лишь у той были шансы продолжить эксперимент. Остальные, скорее всего, пойдут на отходы вместе с продуктом… эксперимента. Эта мысль вместе с лёгким ощущением тошноты после растмяса окончательно её доконала.

– Ладно, – пробормотала Флор, обращаясь одновременно к сидевшей рядом с ней Бет и ни к кому конкретно. – Пойду проверю, как там дела.

Где именно «там», она уточнять не стала, впрочем, никто и не спрашивал.

В последние дни глава их Лаборатории был особо не в духе, поэтому даже Бет предпочитала помалкивать. Флор понятия не имела, что произошло после её бегства в Теплицы, но ровно с тех пор Миллера будто бы подменили. Нет, Кеннет не стал вдруг умнее или приятнее, он был всё таким же тупым засранцем, но хотя бы перестал домогаться при первой возможности. Кажется, он вообще теперь обходил Флор стороной, затаив особую злобу. Оставалось надеяться, что Кеннет окажется слишком туп для какой-нибудь изысканной мести.

В общем, не испытав каких-либо проблем, Флор благополучно сбежала со своего рабочего места. Однако стоило ей закрыть за собой дверь, как она столкнулась с растерянным молодым человеком.

На первый взгляд он выглядел совершенно обычно. Серый стандартный костюм, который носили уборщики и разнорабочие Башни; грязные, немного всклокоченные русые волосы; кривой нос с огромным фурункулом на его кончике; мутные голубые глаза и, конечно же, запах. Аромат трущоб и пропитанной потом одежды. Это был определённо живорождённый. Один из тех, на ком давно застопорилась эволюция, и кого обычно пускали на удобрения или пищевые добавки ещё во младенчестве. Тупиковая ветвь. Увы. Но Флор всё равно вежливо улыбнулась, хотя во взгляде парня виделось что-то тревожное.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она.

Вообще, заходить в эту часть здания в дневные часы обычным людям было нельзя. Даже Флор не могла самовольно покинуть «зубец». Впрочем, этот молодой человек явно чувствовал себя здесь довольно уверенно, и она успокоилась.

– Вас просят спуститься. Прямо сейчас, – ровно произнёс он, глядя в одну точку так пристально, словно боялся забыть текст. Флор удивилась.

– Кто? Куда? – растерянно спросила она.

– Вас просят, – только лишь повторил уборщик с таким нажимом, что это выглядело, как приказ, и Флор закатила глаза.

– О, ладно. Я поняла, – пробормотала она и одёрнула лабораторный халат. – Просто думала, что за мной теперь всегда будет являться полноценный конвой из вооружённого до зубов отряда Карателей или сам Артур Хант. Неужели все заняты тотальным запугиванием?

Ответа, естественно, не последовало. Вместо этого глашатай новостей уставился на Флор мутным стеклянным взглядом, отчего она невольно скривилась. Ладно, в конце концов, это не её ума дело. И не уборщика тоже, который после короткой благодарности пошаркал дальше по коридору. Флор же, вздохнув, направилась в сторону внутренних лифтов.

Служба Регулирования Единообразия Населения встретила тишиной. Здесь всегда было тихо, но сегодня как-то особенно. Или Флор так показалось, потому что она ждала суеты, какую обычно вызывало одно лишь присутствие Ханта где-то на периферии, но вместо этого обнаружила пустые светлые коридоры. С того дня, как её впервые привели в это место, Флор спускалась сюда несколько раз, но так и не набралась смелости подойти к камерам, ограничившись бездушным анализом сухих данных. Она попросту не могла. При всём своём хладнокровии и удивительной чёрствости для человека с дефектными генами, именно это оказалось для неё непосильным. И Артур Хант, видимо, подозревал о чём-то подобном. В конце концов, его последние слова в тот день в Оранжерее ударили гораздо точнее, чем хотела бы Флор. Чёрт! Это было действительно больно!

С силой сжав кулаки, отчего короткие ногти больно впились в ладони, Флор постаралась успокоиться, медленно выдохнула и с невозмутимым выражением лица толкнула дверь, что вела в уже знакомый ей кабинет. Однако комната, где в прошлый раз ждал её Хант оказалась закрыта. Флор нахмурилась и попробовала зачем-то ещё, но дверь не поддалась. Тогда она заглянула в ещё несколько комнат, где, к своему удивлению, никого не нашла. Только парочка лаборантов молча работали за своими столами и даже не подняли головы. Так странно…

Флор вернулась в коридор, а потом с тихим стоном прикрыла глаза. Да ладно! Серьёзно? Хант настолько мелочен и мстителен, что решил давить на больное место, пока… пока… Пока что? Не проковыряет дыру? Не выпустит весь гной? Пока сам, наконец, не устанет? Зачем ему это? Уж если он хотел поиздеваться, то мог выбрать тысячу других вариантов. Флор скрипнула зубами. Или не мог. Этот и правда был самый удобный.

Поняв, что ничего другого не остаётся, Флор оттолкнулась от стены, на которую сама не поняла, когда навалилась, и направилась в сторону раздевалки. Она на ходу стянула с себя лабораторный халат, а потом едва не сломала застёжку на тёмно-сером форменном платье. Пальцы не слушались, но Флор упрямо стащила с себя всю одежду, кинула на дно шкафа бельё и с гордо поднятой головой вошла в душевую. Там было пусто, но ей казалось, будто десятки глаз неустанно преследуют каждый жест или движение. На самом деле, это было всего лишь её собственное отражение, но взгляд, который цеплялся то за бритую голову, то за торчащие острые коленки, то за алевший на коже код живорождённой, многократно отражался в хромированных створках дверей и от него было не скрыться.

Неожиданно нахлынули воспоминания, и Флор будто вновь ощутила прикосновение чужих рук. Она зарычала и с остервенением принялась тереть бедную кожу. Та едва успела восстановиться за прошедшие дни, но теперь жёсткая щётка, в ворсинках которой блестели тонкие металлические нити, заново сдирала слой за слоем. Было больно. Но лучше так, чем думать, что её ждёт, стоит лишь выйти за пределы помывочной. Поэтому она усердно скребла руки, ноги, живот, однако, когда дошла до головы, вдруг остановилась.

Флор смотрела на себя в мутном отражении, чувствуя, как постепенно стягивает кожу специальное мыло, и никак не могла оторвать взгляд. Глаза в глаза. Кроме них, казалось, ничего не осталось. Ни рта, ни носа, ни остального тела. Быть может, в этой иллюзии были виноваты сбритые волосы, которые неприятно кололи ладони, а может, и нет. Однако Флор видела только синюю радужку. Говорят, глаза не врут, и поэтому прямо сейчас в них отражалось слишком уж многое. Слишком много того, о чём она знать не хотела. Флор медленно провела рукой по почти лысому черепу, на мгновение задержалась на жёстком шраме клейма, а потом отвернулась. Собственное отражение пробуждало целый ворох неправильных мыслей, и это пугало. Но бояться нельзя. Страх – это смерть. Один раз поддашься, и будешь всю жизнь бегать от собственной тени, ведь слабость так соблазнительна.

Флор зло усмехнулась и в последний раз с особым усилием провела щёткой по животу, оставляя яркий розовый след над грубым шрамом. Ну а через несколько минут она уже спокойно шла по пустому светлому коридору.

Круглая комната, что вела в камеры к подопытным, встретила тишиной и почему-то полумраком. В основном помещении, где находились лабораторные столы и оборудование, было темно. Даже яркий неестественно белый свет, что проходил сквозь матовые стеклянные двери, не помогал развеять царившую вокруг черноту. Он гас практически сразу, словно мрак здесь был чем-то вещественным и поглощал всё, что в него попадало. Свет, звуки, жизнь… Пять сиявших изнутри камер казались разрозненными островками в совершенно пустом пространстве.

Она остановилась на пороге и попробовала проморгаться. После белого коридора глаза никак не могли сфокусироваться и едва ощутимо слезились, пока она вглядывалась в царившую впереди темноту. А та была почти абсолютной. Нахмурившись, Флор немного растерянно потёрла ладонью лоб, не зная, что делать дальше. Судя по всему, либо Ханта здесь не было, либо это очередная дурацкая проверка какой-нибудь лояльности… Что же, такое коварство было вполне в его духе. Так что она снова всмотрелась в разлившуюся впереди черноту, стараясь увидеть в ней очертания не менее чёрного тела. Сумасшествие какое-то! Раздражённо выдохнув, она ступила в комнату.

Флор не поняла, как это случилось. Что вообще произошло, когда воздух вокруг неё будто взорвался. Невыносимый, раздиравший напополам череп вой пронёсся от одного края комнаты до другого, чтобы многократно усилиться, отразившись от стен. С каждой секундой он становился всё громче и громче, отчего мир перед глазами ничего не понимавшей Флор дрогнул и куда-то поплыл вместе с отвратительной визгливой волной. К горлу подкатила отвратительная тошнота, руки взметнулись вверх в попытке хоть как-то укрыть лопавшуюся от боли голову, и перед глазами всё пошло пятнами. Флор пошатнулась, но устояла, чувствуя, как враз похолодевшие пальцы обожгло что-то горячее. Кровь? Это… кровь?! Она со всей силы сжала виски, но стало лишь хуже. Теперь дикий вой давил на глаза, пока она судорожно хватала ртом воздух, хотя переливавшийся безумными частотами вой будто уплотнил воздух.

Перед глазами всё потемнело, и, плотно зажмурившись, Флор было слепо шарахнулась в сторону, но неожиданно налетела на что-то твёрдое и больно ударилась лбом. Руки соскользнули с раскалывавшейся головы, в уши будто ввинтилось сверло, а она резко открыла глаза. И этот момент в лицо ударил одуряющий свет. Одно дикое, разрывающее на части мгновение он испепелял Флор, прежде чем окончательно выжег глаза. Или так показалось, потому что чёрные пятна вдруг завертелись вокруг, становясь всё больше и больше, пока не слились в одно целое. Флор испуганно вскрикнула, чувствуя, как полные тьмы липкие кляксы будто опутали руки, истерично забилась в бессмысленной попытке сбежать, но обо что-то споткнулась и рухнула на спину. Голова больно врезалась в каменный пол, а тело скрутило от раздирающей судороги.

Страшно не было. Нет. Было намного хуже. Кажется, Флор едва не сходила с ума от дикого ужаса, когда огромная тень метнулась следом за ней. Её чернота становилась всё больше и ближе, прежде чем замерла, тяжело дыша прямо рядом с распростёршейся Флор. Она колыхалась и дёргалась, а затем вдруг неожиданно рухнула на пол и медленно поползла к ослабшим ногам.

И вот тогда Флор заорала опять. Подняв едва не лопавшиеся от боли глаза, она вдруг увидела нависшее прямо над ней чьё-то лицо, что напряжённо хмурилось и шевелило губами, словно хотело что-то сказать, и забилась в истеричной, почти надрывной попытке спастись. Она судорожно перебирала руками и бессмысленно толкалась ногами, не в силах оторвать взгляда от уставившегося на неё чьего-то лица. А потому видела, как то сначала исказила досада, затем беспокойство, а ещё через секунду, оно попробовало что-то сказать. Рот открылся, закрылся, тёмные брови трагически сошлись на переносице, а взгляд метнулся куда-то наверх. И Флор хотела было зажмуриться, спрятаться в темноте или, наконец, умереть, но тело больше не слушалось. Раздираемое болью, от которой едва не лопалась голова, оно дёргалось всё сильнее, отчего потные от страха ладони то и дело скользили по гладкому полу, не давая уползти прочь, пока под левой рукой вдруг не образовалась абсолютная пустота. И это оказалось настолько внезапно, что Флор опиралась на неё мучительно долгий момент, словно воздух под дрожавшей ладонью был упругим и плотным, прежде чем всё-таки сорвалась вниз. Тело вздрогнуло, в голове стало пусто, а потом реальность пропала, чтобы резко вернуться с оглушающей болью.

Флор не поняла, что случилось. Бившийся в агонии мозг просто не смог разобраться в адовой мешанине разом навалившихся ощущений, однако больше всего это напоминало удар. Казалось, её летевшее в никуда тело вдруг наткнулось на что-то большое, врезавшись в него правым боком, после приложилось спиной, а следом что-то рухнуло на живот, заставив согнуться. Это была настолько невозможная последовательность столкновений, что Флор инстинктивно попыталась раскинуть в стороны руки, стараясь хоть как-то замедлить падение, но те не послушались. Она попробовала было снова, а затем ещё и ещё, пока вдруг не поняла, что те будто со всей силы прижали к бившемуся в конвульсиях телу. Враз стало сложно дышать. Флор дёрнулась в последней инстинктивной попытке освободиться, однако в этот же миг падение вдруг сменилось стремительным взлётом. Её рывком дёрнуло вверх, отчего сведённые мышцы едва не порвались, изо рта вырвался дикий крик, и сквозь не прекращавшийся вой она вдруг услышала:

– Сейчас… подожди… Тише! Тише!

И в этот момент всё окончательно перемешалось. Флор не понимала, где верх, а где низ; не могла осознать падает или парит над землёй. Мозг окончательно запутался. Он выдавал никак не связанные между собой разрозненные сигналы, отчаянно противореча себе самому. И Флор настолько погрузилась в эту какофонию, что вновь прозвучавший будто бы прямиком в голове голос вынудил вздрогнуть всем больным телом.

– ХВАТИТ!

И она замерла. Перестала испуганно ловить своё тело, летевшее то ли вверх, то ли вниз, и затихла, а потом вдруг поняла – этого нет. Ни падения, ни полёта, ни раздиравшего голову воя. Ничего. Только темнота, да надоедливый звон в ушах, который тонким сверлом врывался в исстрадавшийся мозг.

Она не знала, сколько длилось это ничто. Минуту? Две? Вечность? Флор плавала в нём и впервые мечтала никогда не очнуться. Но, разумеется, ей не могло так повезти, а потому сначала в прекрасный и чистый вакуум мира проник странный запах металла, после чего, разумеется, вернулась и боль. Глухая, затаившаяся она тлела где-то глубоко в голове, но не решалась захватить изломанное тело, которому неожиданно было тепло. Флор нахмурилась. Так странно… С чего бы?

В Городе всегда царил холод. Мощностей от реакторов хватало лишь на Теплицы и обогрев Человеческих Ферм, отчего в домах всегда было отвратительно сыро из-за бесконечных дождей. И Флор давно привыкла к этому постоянному зябкому ощущению, что продирало до самых костей, но сейчас… Она медленно выдохнула и вдруг, не понимая, что именно делает, потянулась туда, откуда веяло этим самым теплом. Тело наклонилось вперёд, на мгновение реальность снова взбрыкнула, но тут щека коснулась чего-то удивительного твёрдого, и стало жарко. По крайней мере, так показалось Флор, когда что-то опутало плечи странной, но успокаивающей тяжестью. Она сделала медленный вдох, а потом рискнула открыть глаза.

Веки поднимались медленно и неохотно. Словно приклеенные, они поначалу никак не могли разлепиться, но, когда Флор показалось, что у неё получилось, вокруг оказалась привычная тьма. Казалось, она была точно такой же, но прошло мгновение, затем другое, и стало понятно, что она чуть другая. Совсем немного светлее той страшной и липкой, а ещё… А ещё, кажется, она двигалась.

И стоило Флор об этом подумать, как тёплая опора под щекой пошевелилась и поехала куда-то вверх, вынуждая двигаться вместе. Мелькнула полоска ярчайшего света, Флор инстинктивно зажмурилась, но всё же снова медленно приоткрыла глаза, когда ощутила, что движение замерло. Оно зависло в высшей точке на миг, прежде чем пошло вниз, где вновь ждала темнота. Флор затаила дыхание, но колебания всё не останавливались и были удивительно равномерны. Вверх – свет – вниз – темнота. Вверх – свет – вниз – темнота.

На третий раз Флор поняла, откуда шёл столь режущий блеск. Чуть прищурившись, сквозь рези в глазах она смогла сфокусировать взгляд и заметила ряд небольших серебристых кружков, что двигались вместе с её головой. Именно они так яростно бликовали, достигнув высшей точки странной, на первый взгляд, траектории. Флор пошевелилась, стараясь сдвинуться так, чтобы неистовый свет больше не падал в глаза, а следом ощутила, как что-то больно упёрлось в висок, челюсть и, кажется, скулу. Чуть повернув голову, она заметила такой же ряд небольших круглых пластин. И тогда в голове всплыло слово «пуговицы». Несколько секунд Флор пыталась понять, что хотел сказать собственный мозг, а потом тело наконец-то очнулось.

Ощущения хлынули разом, вызвав секундную тошноту, что быстро прошла. Итак, похоже, её совершенно безвольное тело полулежало на чьих-то коленях, прижавшись щекой к ряду пуговиц, а вокруг плеч обвились незнакомые тяжёлые руки. Они сжимали так сильно, что Флор едва могла толком вздохнуть, не то что пошевелиться. И всё же она вновь чуть сдвинула голову, которая, видимо, упиралась прямиком в чью-то грудину. Глаза уставились в чёрное сукно форменного одеяния, и Флор инстинктивно сглотнула. А в следующую секунду, словно в насмешку, сквозь звон и гудение, которое не прекращались в её голове, услышала знакомый шум респиратора.

Артур Хант дышал механически ровно. Вдох. Медленный выдох. Вдох, и ряд пуговиц на… Кителе? Пальто? Сюртуке? Флор не знала, что это было, но точно не его обычный доспех из просвинцованного углепластика. В общем, вдох и ряд пуговиц двигался вверх. И ткань под щекой казалась удивительно мягкой и будто бы натуральной. Именно она едва ощутимо растягивалась при каждом дивжении, вынуждая пуговицы чуть наклоняться в сторону света и бликовать. Флор прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться на других ощущениях.

Похоже, они сидели прямиком на полу. И, похоже, Ханта это ничуть не смущало. Наоборот, он вдруг пошевелился и чуть сильнее согнул левую ногу, колено которой, вероятно, служило для спины Флор точкой опоры. Почувствовав, что она пришла в себя, Хант на мгновение задержал дыхание, а потом негромко спросил:

– Флоранс, вы слышите меня?

Его голос звучал, как из подвала. Глухо, тускло, едва прорываясь сквозь непрерывный звон, но… да. Она его слышала. Так что Флор коротко кивнула, не доверяя собственным связкам. Впрочем, Ханта это устроило.

– Вы можете пошевелиться?

И снова кивок. Флор на него не смотрела, даже не открывала глаз, но знала, что прямо сейчас Артур Хант внимательно её изучает. Она сглотнула.

– Мне нужно вас осмотреть, возможно, пострадали барабанные перепонки и…

Он замолчал, когда в его руках Флор вдруг резко выпрямилась и уставилась перед собой. Она часто дышала, пытаясь сложить в голове несколько разрозненных мыслей, а потом резко забилась в недрогнувшей хватке Ханта.

– Мне надо… они… надо… – сипела Флор нечто бессвязное, но, кажется, её поняли даже так.

Или Хант умел читать мысли.

Во всяком случае, одной рукой он схватил Флор за талию, не давая вскочить, пока второй пытался не дать вновь удариться головой. Главный Каратель крепко сжимал немедленно вспыхнувший болью череп и удерживал в одном положении, несмотря на всё безумие, с которым она пыталась вырваться и вернуться в круглый зал с камерами.

– Не шевелитесь, Флоранс! Хватит! С ними всё в порядке, слышите? Всё хорошо, – долетел сквозь нараставший в ушах звон электронный голос Ханта, но она не поверила. Если ей было так плохо, то… Как?! Нет, Флор не верила, а потому забилась сильнее. – Да прекрати же, девчонка… Хватит! ХВАТИТ!

Крик достиг цели, и в голове Флор взорвалась целая вселенная с галактиками боли и созвездиями трещавшего от напряжения черепа. Перед глазами всё потемнело, и мир схлопнулся в чёрную точку.

В этот раз процесс возвращения в бренную жизнь случился легко и быстро. Вот Флор ещё не существовала, а в следующий миг уже равнодушно смотрела, как вновь поднимается и опускается ряд из матовых пуговиц. Теперь их блеск уже не резал глаза, а казался тусклым, почти деликатным. Флор медленно выдохнула и поняла, что ей неожиданно лучше: звон в ушах чуть утих, а руки и ноги больше не покалывало от онемения. Однако пошевелиться она не решилась. Так и лежала на коленях главы Карательной службы, устроившись у него на груди. Надо же… кому расскажи – не поверят.

– Очнулись? – поскрежетал над головой голос Ханта, и Флор прикрыла глаза.

– Да.

– Как себя чувствуете?

– Дерьмово, – шепнула Флор, и в груди, на которую она опиралась, что-то едва ощутимо басовито перекатилось. Похоже, Хант оценил честность. По крайней мере его клубок эмоций втянул в себя иглы. – А…

– Всё хорошо, – отрезал он, поняв, о чём предполагался вопрос. Однако, когда Флор обеспокоенно завозилась, добавил: – У них звуконепроницаемые двери. Их не задело. Только немного перепугались за вас.

Повисла пауза, а потом Флор выдохнула:

– Спасибо…

– М? – удивился Хант. – За что?

Флор промолчала, не зная, как объяснить, впрочем, от неё и не требовали. Хант чуть сменил позу, а потом с едва слышным вздохом проговорил:

– Давайте попробуем встать. Мне всё-таки надо вас осмотреть.

Хотя голос, пропущенный через электронный респиратор, и звучал механически ровно, но Флор вдруг поняла, что Хант хмурится. Он явно был чем-то обеспокоен, но старался не пугать раньше времени. Видимо, решил, что она и без того достаточно припадочная, а значит не стоит лишний раз провоцировать. Флор же, в свою очередь, подумала, что на сегодня достаточно причинила хлопот и хоть раз стоит молча сделать, о чём её просят. Причём, просят вежливо. Дикость! Но и ситуация, в которую они оба попали, в принципе, была весьма сомнительна. Так что Флор собрала всю свою волю, чьи ошмётки удобно устроились на груди самого пугающего человека, и попробовала подняться.

– Медленно, – тут же полетел ей под руку комментарий, и ладонь соскользнула с чужого плеча. «Чёрт». – Чёрт! Ладно.

Не дав опомниться, Хант вдруг как-то по-особенному подобрался, а потом резким рывком почти вскочил на ноги. Флор он так и не отпустил, так что она болталась где-то в полутора метрах над бренной землёй и пыталась понять, что случилось. Это было невероятно. То, что проделал Хант, было против человеческой анатомии. Люди просто не умели так гнуться, держать равновесие и использовать мышцы. Однако его это, кажется, совсем не смущало, потому что, чуть дёрнув скрытой за подвижным назатыльником шеей, он вынудил испуганно вцепившиеся в него руки расслабиться и спокойно направился в сторону уже знакомой Флор круглой комнаты.

Казалось, долгое пребывание не в самой удобной позе нисколько не беспокоило Ханта. Он ступал привычным тяжёлым шагом и даже не покачнулся, когда Флор неловко завозилась в его руках.

– Отпустите. Я могу сама, – пробормотала она и легонько тряхнула головой в попытке избавиться от навязчивого звона.

– Нет. И постарайтесь не шевелиться, – отрезал Хант, и Флор подчинилась.

Он подошёл к одному из лабораторных столов, что стоял в центре большой круглой комнаты, и со всей силы пнул его металлическую ножку. Находившаяся на нём стеклянная посуда зазвенела, заскрежетала по твёрдой поверхности, потом полетела на каменный пол, разбившись на тысячу мелких осколков. Но этого Ханту было, кажется, мало. Он пнул второй раз и третий, отчего попадали уже инструмент и бумаги, а потом наконец усадил Флор на уже пустую столешницу. Поёрзав, она устроилась поудобнее и скосила взгляд в сторону светившихся изнутри камер, за что немедленно получила. Хант легко щёлкнул затянутыми в перчатки пальцами у её носа, привлекая внимание.

– Я сказал не шевелиться.

Флор послушно замерла и опустила взгляд.

– Смотрю, близость смерти немного поубавила вашу дерзость, – неожиданно проговорил он, глядя на неё сверху вниз. Хант сцепил за спиной руки и привычно чуть склонил голову набок, ну а Флор впервые подумала, что так, видимо, лучше работали визоры.

– Повода не было, – тихо откликнулась она, и услышала характерное хмыканье. Тем не менее типичного язвительного выпада не последовало, вместо этого Хант немного небрежно бросил:

– У вас кровь.

Флор испуганно встрепенулась и недоумённо уставилась на руки, прежде чем принялась немного неловко ощупывать своё лицо. Наблюдавший за этими нелепыми действиями Хант раздражённо передёрнул плечами, но потом всё же не выдержал.

– Дайте. Я сам, – резко одёрнул он и прямо рукавом форменного пальто вытер что-то у Флор над губой. Заметив её ошарашенный взгляд, Хант равнодушно заметил: – Для этого и ношу чёрное.

– Вытирать людям кровь?

– Чтобы её не было видно, – огрызнулся он и добавил: – Голову ровно.

Флор послушно выпрямилась, за что заслужила ещё одно полное скепсиса хмыканье, однако на этом Хант ограничился. Он молча шагнул вперёд, осторожно взял её за подбородок и повернул к свету, что-то рассматривая в районе шеи. Его руки были в перчатках, и от их холодного прикосновения Флор передёрнуло. Она невольно повернула голову и едва не заорала, когда лицом к лицу (если такое возможно) столкнулась с маской Ханта.

Дыхание перехватило. Это был такой ужас, что Флор едва не шарахнулась в сторону, и только слабость да руки Ханта, которыми он крепко держал её подбородок, не дали сверзиться со стола. Она впервые смотрела прямо в глаза олицетворению смерти, и от накатившего страха внутренности будто перевернулись.

Это было чудовищно близко. Настолько, что Флор могла разглядеть красную сетку электронного зрения, из которой состояли визоры в маске. Линии свинцовых полос так точно повторяли контуры черепа, что чудилось, будто он скалится. Скулы были утрированы, а глазницы и нос словно ввалились, отчего шлем казался скоплением острых углов и провалов с сеткой респиратора вместо рта.

Всё это Флор осознала за какие-то несчастные пару мгновений, которые ей щедро выделил Хант, прежде чем то ли насмешливо, то ли сердито заметил:

– Я не кусаюсь.

С электронным преобразователем голоса стирались любые эмоции, но Флор откуда-то знала, что ему немного досадно. Да ладно?! И всё же где-то внутри заворочался стыд. Чуть-чуть. Совсем капельку, тем не менее Флор попыталась оправдаться:

– Маска. Она…

– Пугает?

– Да.

На это Хант уже ничего не ответил, только обошёл Флор с другой стороны и снова принялся осматривать её шею и, похоже, ушной проход.

– Она создана не для красоты. Это средство защиты. Я думал, вы понимаете, – неожиданно негромко заметил он, и Флор скосила глаза, внезапно встречаясь сквозь визоры с внимательным взглядом.

– А это, чтобы кровь врагов за шиворот не заливалась? – Она показала обручи находивших друг на друга жёстких пластин, которые опускались почти до плеч и полностью закрывали длинную шею.

– Типа того, – раздался после небольшой паузы скромный ответ.

Флор не знала почему, но была уверена, что в эту минуту Хант смотрит на неё выжидающе и подмечает каждый нюанс реакции, который был написан на её открытом лице. Сама он, разумеется, такой возможности не имела. Похоже, маска служила защитой не только от радиоактивных ветров, но ещё от любопытных взглядов. Интересно, как на самом деле выглядел Артур Хант… Флор отвела взгляд и смутилась, правда, сама не поняла почему: от слишком пристального внимания главы Карательной службы, или же от того, что впервые задумалась о нём, как о человеке.

Мысленно дав себе хорошую оплеуху, Флор гордо отвернулась, но тут под носом опять появился чёрный рукав, который, словно ребёнку, вытер вновь потёкшую кровь.

– Повреждений я не нашёл, но на вашем месте зашёл бы в медицинскую часть… – начал было Хант, но прервался, когда Флор к нему повернулась.

– Что случилось? – спросила она прямо, но в ответ увидела лишь характерный наклон головы и сцепленные за спиной руки.

– Это я должен вас спрашивать.

– Но… – растерялась Флор.

– Но?

В этот раз даже электронный вокодер выдал толику интонации, а значит Хант действительно был очень заинтересован в ответе. Или, возможно, Флор уже научилась читать эмоции сквозь маску. Скорее всего, именно так, потому что она почти наяву представила, как взлетает в скептичном недоумении светлая бровь. Светлая? Да, конечно. Какая ещё? Ведь Артур Хант – генетическое совершенство. Сероглазый, светловолосый… Как Герберт, только в десять раз лучше. Вздохнув, Флор уставилась на свои переплетённые пальцы. Да, и руки у него наверняка узкие и тонкие. Не то что её широкая лапища.

– Флоранс? – вывел из транса новый вопрос, и Флор очнулась. Видимо, голова ещё барахлила, потому что она никак не могла понять, о чём её спрашивают. – Где вы взяли «Иерихон»?

– Ч-что?

– «Иерихон».

Хант пнул в её сторону кучу из проводов и острых кусков оболочки, на которых кто-то хорошо потоптался.

– Я… – растерянно начала Флор, но её перебили.

– Зачем вы его запустили?

– Но я ничего…

– Вы знали, как он работает?

– Я даже не понимаю…

– Ваши действия можно расценить как саботаж.

– Дайте же мне сказать! – не выдержав, вскричала она, и от собственного недовольного голоса в голове что-то со звоном лопнуло.

Флор со стоном прижала пальцы к вискам, но стоило Ханту лишь поднять руку, видимо, чтобы опять утереть ей нос, она отстранилась и зло провела по лицу ладонью. Наверняка размазала всё, как неряха, но… хватит.

– Я понятия не имею, о чём вы говорите. Не знаю ничего про какой-то «Иерихон». И это мне хотелось бы услышать ваши объяснения.

– Какие же? – спокойно спросил Хант.

– Почему вы предъявляете мне обвинения, хотя сами позвали сюда!

Голос Флор зазвенел в тон шуму в её ушах и улетел куда-то вглубь белого коридора. Повисло молчание, и в его тишине она заметила, как на фоне одной из матовых стеклянных дверей появилась мутная тень. Эта картина оказалась внезапно настолько знакома, что Флор открыла рот, потом закрыла и резко зажмурилась, борясь с накатившим воспоминанием ужаса.

– Я просто искала вас, – пробормотала она и устало посмотрела на Ханта, который медленно выпрямился. Он застыл в неестественной позе и не сводил взгляда с Флор, отчего она сначала смутилась, а потом раздражённо всплеснула руками. – Так, что вы хотели?

Ответа не последовало. Вместо этого Хант перевёл взгляд на обломки «Иерихона», а потом резко схватил Флор за руку, вынудив слезть со стола, и потащил за собой. Под ногами захрустела стеклянная крошка.

– Эй! Что происходит? – попробовала поинтересоваться она, но никто не слушал.

Вместо этого, Хант резко ударил по чему-то в нише стены, отчего белый за секунду до этого коридор резко окрасился в красный, затрещала сирена, а они понеслись дальше. Вернее, бежала лишь Флор, которая пыталась угнаться за широким шагом Карателя. Ну а тот двигался от одной камеры до другой и что-то старательно набирал на панелях около стеклянных дверей.

– Что происходит? – крикнула Флор, безуспешно стараясь переорать раздражающий скрежет сигнала тревоги.

– Сбылась ваша мечта, – рявкнул в ответ Хант и, заметив направленный на него ошарашенный взгляд, добавил: – Сводите их в Теплицы.

– Теплицы? Но почему сейчас? – Флор чувствовала, как от мерзкого звука сирены вновь начала болеть голова. Но тут Хант остановился, обернулся и вдруг грубо схватил её за плечи, глядя прямо в глаза своими жуткими визорами.

– Постарайтесь точно вспомнить, почему вы решили, что я вас ищу.

– Потому что мне так сказали. Уборщик.

– Уборщик?!

Кажется, даже электроны в вокодере изогнулись знаком вопроса, сумев передать всю гамму эмоций Артура Ханта. Там было и удивление, и злость, и крупица веселья. Но больше всего в его голосе было презрения, которое выплеснулось через край и вынудило Флор испуганно сжаться. А потом Хант зарычал, резко оттолкнул её от себя, и со всей силы ударил по стене, оставив в бетоне парочку трещин. Какое-то время он прожигал взглядом эти следы, словно они были в чём-то перед ним виноваты, а после тихо проговорил:

– Берите генетический материал. Я вас отведу. – И заметив, что Флор всё ещё медлит, рявкнул: – Живо!

Она сорвалась с места, даже ещё не осознав до конца, о чём говорил Хант. Только когда перед ней открылась первая дверь, Флор поняла, какой «генетический материал» имелся в виду.

Первая подопытная встретила ленивым взглядом светло-серых глаз. Казалось, её совершенно не интересовало происходившее вокруг и явление Флор она восприняла, скорее, как помеху своей обыденной жизни, чем тревожное предупреждение. Закатив глаза, «генетический материал №14» медленно поднялась и лениво, почти неохотно двинулась к выходу. Тоже самое повторилось и в следующих трёх камерах, что привело Флор в смятение. Если честно, она сама не знала, чего ждала. В голове вертелись сотни идей, как успокоить и объяснить случившееся, но никто не задал ни одного вопроса, словно это было… нормально. Но, что именно это? Бездумно повиноваться? Воспринимать всё происходящее как данность? Впервые Флор задумалась, что её беспокойство и сложные моральные дилеммы могли быть проблемой лишь для неё одной. Однако в последней камере всё изменилось.

Стоило ей зайти в светлую комнату, как к ней подлетела тонкая, почти прозрачная девушка с уже большим животом, который заметно выделялся даже под её широкой стандартной рубахой. Коричневый, почти чёрный цвет одежд делал её кожу удивительно белой, рассыпанные по плечам золотистые волосы были пронизаны серебряными нитями, а большие глаза казались чуть ли не ледяными. И глядя в них, Флор поняла, что перед ней тот самый №31. Идеальная. Телом, генами и, похоже, душой, потому что первые слова, которые та торопливо произнесла, были:

– Я знаю, что это не вы. И докажу, если потребуется. Я всё видела и знаю, кто принёс эту штуку. Вы не виноваты. Я докажу господину Ханту!

– Ч-что? – растерялась Флор от такого напора. Все её мысли были заняты не очень весёлыми рассуждениями, поэтому она вздрогнула и отшатнулась. Но это не остановило №31, которая вцепилась холодными пальцами в предплечья Флор.

– Я пыталась вам помочь, когда всё началось, но, кажется, лишь испортила. Вы так кричали…

Тело пробрала дрожь, когда в голове одно за другим вспыхнули воспоминания. Огромное тёмное пятно… белое лицо посреди пустоты, которое искажалось и превращалось во что-то неведомое. В ушах вновь зазвенело, но Флор тряхнула головой в попытке прогнать наваждение. Она посмотрела на стоявшую перед ней девушку и наконец поняла. Ах, так вот, что это было. Флор попробовала улыбнуться, но в этот момент её прервал окрик Ханта.

– Флоранс! Живее!

Она вздрогнула, встрепенулась и уже сорвалась было с места, как в её руку вновь вцепились тонкие пальцы. И на этот раз они, казалось, были ещё холоднее.

– Вы Флоранс? – почему-то испуганно прошептала №31. – Флоранс Мэй?

– Да, я…

– Подождите!

С этими словами она бросилась к кровати и принялась шарить рукой под матрасом, постоянно оглядываясь на тёмный дверной проём, где ещё недавно стоял Хант. Светлые брови сошлись на переносице, пока №31 явно пыталась что-то найти. Наконец с тихим вздохом она достала немного потрёпанный лабораторный журнал и сунула его в руки остолбеневшей Флор.

– Что это?

– Вы поймёте, когда прочитаете, – торопливо прошептала тридцать первая, сжимая пальцы Флор с такой силой, что твёрдая пластиковая обложка больно впилась в кожу. – Он не должен об этом узнать.

Подопытная едва заметно кивнула в сторону Ханта, а в следующий миг отступила, бросила последний взгляд на журнал и вышла из камеры. Флор осталась одна, крепко сжимая в руках тонкую тетрадь грязно-серого цвета. Она перевела взгляд на короткую надпись, которой обычно обозначали принадлежность лаборатории, и вдруг почувствовала, что ей нечем дышать. Флор смотрела на две короткие строчки, написанные синтетическим карандашом, и задыхалась. Перед глазами всё поплыло то ли от дурацких навернувшихся слёз, то ли из-за того, что перетружденный мозг наконец-то полностью отказал, и рот старательно хватал воздух, который просто пропал. Исчез из лёгких и комнаты, пока звенящую тишину не прорвал голос:

– Мэй, идём.

Флор подняла голову и уставилась на Ханта, который замер в дверях. И даже его маска выражала недовольство задержкой.

– Что это? – кивнул он на предмет в руках Флор, в который та вцепилась с такой силой, что хрустнули пальцы.

– Лабораторный журнал, – выпалила она и облизнула пересохшие губы. Боже! Хоть бы поверил! – Решила взять на всякий случай. Мало ли что…

Хант помедлил мгновение, словно проверял услышанное на весах лжи, а потом коротко кивнул и отвернулся. Флор же с силой зажмурилась и прижала тетрадь к груди, пряча тревожную надпись:

«Руфь Мессерер. Проект AR2_r»

Она вышла из палаты, чувствуя, как кончики пальцев подрагивают от поселившегося в груди предчувствия. Хант молчал. Он не проронил ни слова, ни пока под звуки завывавшей сирены вёл их по пустым коридорам к Теплицам под конвоем Карателей, среди которых Флор безошибочно узнала Льюиса, ни после, когда менял коды в системе аварийных автоматических замков прямо у неё на глазах. Не выдержав, Флор тихо спросила:

– Почему вы мне так доверяете?

Пальцы Ханта едва заметно дрогнули, прежде чем с усилием нажали последнюю цифру на вмонтированной в стену панели, а потом он коротко бросил, даже не поворачиваясь:

– Я не доверяю. Но из-за меня вас чуть не убили, и я должен понять почему.

На этом любые разговоры были закончены. Едва заметным взмахом руки приказав двум Карателям занять места около входа, он направился прочь, не удостоив ошеломлённую Флор объяснениями. Тяжёлые свинцовые двери захлопнулись.

Спустя несколько часов Флор чувствовала себя безмерно уставшей. Ожидание в неизвестности выматывало и вынуждало прислушиваться к шорохам, что эхом разносились по огромному помещению, чьи потолок и хрустально светившиеся Оранжереи терялись высоко в темноте. Здесь было прохладно, и уже скоро «подопечные» Флор начали зябко кутаться в свои длинные робы. Сидеть было не на чем, но когда первая из девушек тяжело опустилась прямо на каменный пол, один из охранников вышел вперёд и резким движением стянул с себя плащ Карателя. В полном молчании он протянул его, жестом велев остальным сесть и прикрыться. Флор отвернулась. Ей, разумеется, таких бонусов не полагалось.

Она снова с тревогой вслушалась в тишину, силясь уловить хотя бы эхо происходившего сейчас в стенах Башни, но Оранжереи не зря считались одним из самых безопасных мест в Городе. Толстые бетонные стены, отдельная система воздухоснабжения, даже генераторы здесь питались от резервной цепи. Неудивительно, что Хант привёл их сюда. Здесь всё было сделано так, чтобы в случае катастрофы у людей остался бы запас воды, пищи и воздуха.

Однако сегодня Флор впервые чувствовала себя здесь, словно в ловушке. Она хотела знать, что произошло. Кто и зачем попытался её убить. И что предпримет Хант. Замурует все входы и выходы? Перероет весь Город? Убьёт половину обслуживающего персонала, а вторую отправит живьём в крематорий за то, что кто-то посягнул на его собственность… вещь? Флор не знала и всё сильнее прижимала к груди тетрадь Руфь.

– Она прятала её у меня, – прошептала ей №31, когда они ещё бежали по коридорам. Сирена выла не переставая, заглушая любые голоса. – Не показывайте… её никому. Руфь… не доверяла.

Кому не доверяла Руфь, запыхавшаяся Флор не расслышала, впрочем, это было неважно. В Городе, а особенно в Башне, процветали доносы, стукачество и покровительство, так что приходилось быть весьма осторожным в том, что здесь назвалось «социальным контактом». Странно было только одно, о чём Флор не преминула спросить:

– Почему же она поверила вам?

Ответом ей стал развесёлый взгляд тридцать первой.

– Чем больше мы скрываем чувства, тем вырываются они сильней, – протянула она и хихикнула, а Флор едва не споткнулась, хватая ртом воздух. Однако №31 вдруг тряхнула золотистыми волосами и слегка грустно улыбнулась.

– Нет, у меня нет того самого гена. Я просто самый удачный эксперимент по селекции. Если это будет отвечать моим внутренним правилам, я предам вас так же, как и все остальные. Мессерер нужно было кому-то довериться, а я не нашла внутри себя противоречий.

– Почему?

– Потому что она действовала на благо Города. А Город превыше всего!

– Город превыше всего… – откликнулась Флор.

Она поджала губы, но кивнула, благодаря за подобную честность. Называть это искренностью было, наверно, неправильно, ведь вместо разума, сострадания и совести в человеке говорил его тупой набор хромосом. Тщательно выверенная очерёдность из клеток, в которой не было и грамма души. С другой стороны, ген сострадания тоже слепая последовательность, а значит так ли уж отличается Флор, Льюис и Стив, например, от Ханта или Юджина Варда? Увы, на это ответа она пока не нашла.

В Теплицах они просидели до самого вечера. Здесь имелся неограниченный запас пригодной для питья воды, так что, когда свинцовые двери тяжело отъехали в сторону, открыв взглядам пустующий коридор, Флор была готова к любым неожиданностям. Даже к тому, что половина Города лежит в пыльных руинах. Однако всё было тихо.

Обратно возвращались тем же путём. Сквозь редкие желтоватые окна, которые попадались на некоторых переходах, Флор видела, как меркло тусклое солнце за границей Щита. Оно слабо стреляло последними зеленоватыми лучами в сторону Города, а потом и вовсе исчезло, оставив после себя только сизые полосы облаков. В Башне стояла удивительная тишина. Такая, что эхо их торопливых шагов улетало далеко по коридорам и терялось в глубине стеклянных соединительных мостиков и каменных лестниц. Только гул Щита неизменно следовал по пятам и, к удивлению Флор, едва ли не впервые её успокаивал. Звон в ушах почти прошёл, и с какой-то опаской она вслушивалась в окружавшую их тишину.

На этот раз Хант не удостоил их своим высоким присутствием. То ли был занят, то ли… Бог его знает, какие дела были у главы Карательной службы, в чьи обязанности входила безопасность целого Города. Но из центра по Единообразию Флор смогла ускользнуть, не привлекая внимания. Судорожно, вздрагивая от каждого лёгкого шороха она переоделась и, спрятав под платье обжигавший руки журнал, юркнула в лифт. Ну а в пустой Лаборатории быстро накинула плащ, подхватила маску и на всякий случай разбросала по столу никому ненужные распечатки чьих-то генетических карт. Это работа, да. Флоранс Мэй очень хороший сотрудник. Вот, до последней минуты занята делом. Нервно рассмеявшись явно бредовым мыслям, Флор прикрыла глаза, длинно выдохнула и сжала дрожавшими пальцами бритые виски. В следующее мгновение она выпорхнула из Лаборатории.

Флор почти летела по пустым, едва освещённым коридорами, но удивляться их безлюдности или мрачности было некогда. Хотелось как можно скорее оказаться в пустой квартире, закрыться на все замки и хотя бы на время почувствовать себя в безопасности. К чёрту всё. К чёрту даже порцион, о котором Флор мечтала всё утро. Наверное, она ещё успела бы забежать в службу Снабжения, но решила не рисковать. Там, где прижатый поясом платья журнал касался обнажённого тела, кожа покрылась испариной и теперь мерзко чесалась. Флор задержала дыхание, боясь лишним движением спровоцировать новую волну ощущений, но не выдержала и с тихим хрипом вздохнула. В этот же миг она с дрожью почувствовала, как журнал сначала больно упёрся куда-то в ребро, а потом быстро и неизбежно заскользил вниз по вспотевшему телу. Это была катастрофа, которая достигла апогея абсурда, когда в спину Флор полетело громкое:

– Мэй! Подождите!

И ослушаться этого приказа было, увы, невозможно.

Всё случилось чудовищно быстро. Флор резко затормозила, оглянулась, отчего сердце предательски ёкнуло, а в следующий миг под правой ногой разверзлась абсолютная пустота. Это было странное чувство. Маска выскользнула из разом вспотевшей ладони и загромыхала по полу, руки взметнулись вверх в попытке удержать равновесие, а журнал с тихим шлепком приземлился на опрометчиво незамеченные ступени. Следом за ним рухнула и сама Флор, больно ударившись локтями и позвоночником. В правой ноге что-то хрустнуло, и тело прострелила невыносимая боль.

– Чёрт! – взвизгнула Флор в пустоту коридора.

На глазах выступили слёзы обиды, и она смежила веки, не в силах вынести столько за один проклятый день, но тут же их распахнула, когда над головой раздалось эхо тяжёлых шагов. Рука сама, словно бы невзначай, метнулась за спину, нащупав упиравшийся в поясницу твёрдый пластиковый корешок, но в следующий миг Флор застыла и медленно подняла голову. Над ней, заложив руки за спину, стоял Артур Хант.

Сложно было сказать, какие мысли пронеслись в её голове, пока главный Каратель медленно оглядывал валявшееся перед ним нелепое тело. Однако затем он заметил неестественно вывернутую лодыжку, и маска на его лице насмешливо блеснула. По крайней мере, так показалось обессиленной Флор, чьи глаза от страха (а может, от боли) опять заслезились. Он что-то видел? Или он думал, что видел? Или он ничего не видел, но думает, что может что-то увидеть? Зубы Флор клацнули, но она их немедленно сжала, когда Хант лениво шагнул в её сторону. Он оглянулся на пустой коридор, зачем-то посмотрел в потолок, словно кому-то молился, а потом встал перед Флор и вновь скрестил за спиной руки. В полумраке его красные визоры едва заметно светились.

– Не надо спешить.

Ч-что? Флор нервно сглотнула. Это была короткая фраза, которую можно было понять совершенно по-разному, но в животе что-то предательски сжалось, а пальцы до судорог стиснули за спиной обложку журнала.

– Я…

– Куда вы столь стремительно направлялись?

Казалось, Ханта всё это неимоверно забавляет. Пустой коридор, лежавшая на полу девушка, абсурд ситуации и странные фразочки. Да уж. Жуть, как смешно! Флор нервно сглотнула и уставилась на уже знакомо блестевшие два ряда пуговиц. Забавно, если соединить их через одну, то получится спираль ДНК…

– Я хотела успеть в отдел Снабжения, – выдала она полуправду, пока сама хотела отвесить себе хорошего тумака. Господи, ну какая к чертям ДНК? – Мне надо забрать свой порцион…

– Вы опоздали, – пришёл ровный ответ.

– Что же, тогда… в другой раз, – прошептала Флор и заметила, как раскалёнными углями вспыхнули визоры.

– В другой, – откликнулось эхо голосом Ханта и замолчало.

Молчала и Флор, которая была просто не в силах что-то придумать. Наконец, она поняла, что валяться на холодных ступенях не самое лучшее времяпрепровождения, и пошевелилась. Ногу немедленно прострелило такой резкой болью, что сквозь плотно сжатые зубы вырвалось нечеловеческое шипение. Глаза вновь заволокло слезами, но на этот раз сдержать их не получилось. Видимо, за весь день накопилось слишком много всего, и, шмыгнув носом один раз, затем второй, Флор поняла, что по-глупому плачет. Молча и очень сердито.

Неожиданно совсем рядом раздался шорох одежды, а потом сквозь слёзную муть Флор увидела, как около её ног опустилась большая тень. Она чуть склонилась, а потом сняла перчатки, и голой кожи коснулись горячие пальцы. Флор замерла. Кажется, даже забыла, что умеет дышать. В голове опять замельтешили глупые мысли: он вырвет ей ноги? Доломает вторую? Будет пытать?

– Скажите, вы всегда всё делаете по-своему, или только я удостоен такой чести общаться с вашим характером? – неожиданно протянул Хант, и в его искажённом вокодером голосе проскользнули нотки усталости и лёгкого раздражения. Флор глупо моргнула.

– Я… ну я…

О чём это он? И, словно услышав её мысли, а скорее, окончательно разочаровавшись в умственных способностях, Хант процедил:

– В Городе комендантский час. Повсюду патруль. За каким порционом вы собирались идти и зачем?

– Но мне надо! – пискнула Флор и зажмурилась, когда Хант оторвал взгляд от её медленно опухавшей лодыжки и поднял голову. Он всё ещё был в своём странном пальто, а не в доспехе, поэтому общему образу чуть не доставало обычной жутковатости, но светившиеся в полумраке визоры прекрасно с этим справлялись. Флор пробрала неясная дрожь и она опустила глаза, не выдержав напряжения.

Нет, ну если так посмотреть, то её поведение и правда выглядело удивительно глупо. Но она же не знала! Ей никто не сказал! Конечно, Флор могла бы сама догадаться по пустым коридорам и тёмным лестницам, но что ей было делать? Не оставаться же ночевать прямо в Лаборатории. И она уже открыла было рот, чтобы всё объяснить, однако тут горячие пальцы сжали щиколотку заметно сильнее, а затем без предупреждения дёрнули.

Флор точно не знала заорала она или нет. Скорее, взвизгнула на ультразвуке и так сильно дёрнулась, что едва не стукнулась головой об угол ступени. Журнал впился прямиком в исстрадавшийся копчик, а Хант в последний момент успел её удержать от очередной встречи с мерзкой ступенькой. Убедившись, что Флор не собирается снова кричать или катиться по лестнице вниз, он уже привычно вытер рукавом пошедшую из носа кровь, после чего быстро расстегнул несколько пуговиц своего пальто. Под тусклым светом заблестел каркас доспеха, а потом Флор наконец-то увидела руку. Ту самую, правую. Со следами едва заживших ожогов, что покрывали ладонь и запястье, навсегда искалечив на них тонкую кожу. На удивление странно широкая, кисть мелькнула лишь на мгновение и почти сразу исчезла в чёрных складках пальто, но Флор всё равно отвела взгляд. Отчего-то вдруг стало стыдно.

О том, что Хант сделал какой-то укол, она скорее догадалась по его лёгким жестам, чем на самом деле почувствовала. После недавней боли всё было каким-то неважным. Из носа вновь потекла кровь, глаза хоть больше и не слезились, но теперь противно горели, нога ныла, в животе было пусто. Вдруг перед носом появилась рука, снова затянутая в чёрную кожу перчатки. Она держала меж пальцев прозрачную прямоугольную упаковку чего-то, что больше всего походило на небольшой кусок серой глины.

– Держите. Это «универсалиум». Белок, витамины и что-то ещё. Не скажу, что ошеломительно вкусно, но хватит, чтобы не думать о еде до утра и ускорить восстановление связок. У вас был небольшой вывих и лёгкое растяжение.

Флор подняла взгляд и недоумённо уставилась на главу Карательной службы. Серьёзно? Хант отдавал ей свой личный пай? Вот так просто? Ещё и «универсалиум»! Да она в жизни не ела такого! Это же… это же… уж точно не зубодробительное растмясо или хлеб из прессованных листьев! Флор недоверчиво протянула руку и замерла, боясь, что Хант может в любой момент передумать, однако он не пошевелился. Так и стоял, зажав меж пальцев батончик. Осознав, что подвоха не будет, Флор забрала щедро выданный пай и сипло поблагодарила.

– Спасибо.

– Не стоит, – сухо откликнулся Хант, ещё раз смерил её взглядом из своих визоров, а потом оглянулся, словно что-то искал. – Не велика заслуга.

Он произнёс это тихо, пока всё ещё вглядывался в полумрак следующего коридора, но Флор расслышала. И воспользовавшись тем, что Хант отвернулся, торопливо высвободила уже затекшую руку, на которой лежала. Чудо, что она упала прямиком на журнал. И чудо, что её не заставили немедленно встать. Неловко подвинувшись, Флор чуть наклонилась и одним нервным движением сунула небольшую тетрадь в карман плаща. Тот, конечно же, слишком заметно растянуло, а журнал смяло так, что тот едва не сломался, но выбирать было не из чего. Либо так, либо придётся убедительно врать, зачем она стащила его из лаборатории. Неожиданно Хант пошевелился, и Флор нервно вздрогнула, отчего острый угол обложки впился куда-то в бедро, вынудив болезненно зашипеть.

– Что-то вы нервная, – хохотнул Хант, легко перепрыгнул пару ступеней и поднял валявшуюся вдалеке маску. Вернувшись обратно, он протянул её Флор.

– Тяжелый выдался день, – буркнула она и со вздохом забрала шлем. Тот, похоже, не пережил падения, потому что вдоль всего респиратора тянулась глубокая трещина. Поколупав её ногтем, Флор тихо выругалась. – Вот ведь дерьмо!

– Я всё слышал, – фыркнул Хант, и она прикусила язык. – Ешьте и поднимайтесь. Вывих я вправил, обезболивающее снимет неприятные ощущения и возможный отёк. До дома дойдёте сами, а к утру всё пройдет.

– А вы? – ляпнула Флор, принимая неожиданно вежливо протянутую руку, снова спрятавшуюся под перчаткой, и осеклась, когда красные визоры оказались напротив её лица.

– А я провожу вас, – тихо произнёс Хант. И Флор медленно выдохнула.

Вот чёрт…

Глава 5

Говорят, предательство бывает разным на вкус. Одно отдаёт на языке отвратительной горечью, другое сладко, как месть. Моё же совершенно безвкусно. Оно никакое. Совершенно бесцельное, ничем неоправданное и оттого невероятно жестокое. Я знала много людей, кто предавал ради своих высших целей. Знала и тех, кто поступал так вследствие трусости. И, говоря искренне, все они лучше, чем я. У них было что-то. Идея. Задача. У меня же, как оказалось, не было ничего. Я предавала с механической точностью и совершенно бездумно. Нет, в те дни я, конечно же, верила, что так будет лучше и правильнее, но только увидев итог, поняла, как ошиблась.

Всё началось с Лиззи Мэй. С того дня, когда я поняла, что она и Фрэнк собирают вокруг себя группу единомышленников. Алекс всегда узнавал о мятежах, словно у них с Городом была своя особая связь, но в этот раз что-то пошло не так. Его Город молчал, а потому заговорила я. О том, что у Лиззи и Фрэнка есть живорождённая дочь, я узнала только в день казни, когда увидела её стоявшую на том же помосте, что и проклятый куб. Я не знаю, видела ли до этого Флор чью-то смерть. Наверное, нет. Ей было два года… Но мой сын, стоявший в одном ряду вместе с Алексом, смотрел на это, как на что-то естественное, и вот тогда я ужаснулась. Ему было двенадцать, и он уже убивал. Тогда же я осознала, что однажды он станет моим палачом. 

Дневник Руфь Мессерер

Они спустились по ступеням на центральную площадь перед Башней как раз в тот момент, когда над городом пронёсся удар колокола, ознаменовавший начало комендантского часа. Задрав голову, Флор посмотрела на переливавшийся нежно голубым Щит и вздрогнула, когда услышала негромкий вопрос:

– Как ваша нога?

Артур Хант стоял в двух шагах от неё и тоже смотрел на мерцавшие в сумерках щитовые линии, чьи яркие всполохи отражались в пока ещё тёмных окнах ближайших домов. Он задрал голову, скрестил за спиной руки и, казалось, наслаждался тихим вечером. Однако, не получив ответа, Хант повернулся и в упор посмотрел на Флор, которая вдруг неожиданно для себя покраснела. Дурацкая ситуация. Быстро опустив взгляд, она уставилась на свою ступню, хотя понятия не имела, что должна там увидеть.

На первый взгляд, всё было хорошо. Путешествие по лестницам прогнало скованность, которая началась сразу после укола, и теперь только лёгкое покалывание напоминало, что нога-то действительно пострадала. Так что Флор пожала плечами и немного нервно заметила:

– Пока не отсохла.

– Отрадно.

– Действительно.

Повисло молчание, покуда Хант внимательно разглядывал ёжившуюся от холода Флор, а потом она с удивлением услышала:

– Было бы печально, лишись мир такой нужной ноги.

Флор недоумённо моргнула. Это что… штука? Она посмотрела в визоры маски, но та была драматично серьёзна, ничем не выдав эмоций владельца. Тогда, облизнув резко пересохшие губы, Флор осторожно кивнула.

– Весьма, она у меня находчивая.

– И наверняка уступчивая.

– Скорее, последовательна в своих шагах.

– А вы?

– Ну, это моя нога. Так что, можно сказать, мы идём с ней в ногу.

Они замолчали, глядя друг на друга, а потом Хант отвернулся и снова уставился на купол Щита. Угадать, о чём он думал, было, естественно, невозможно, однако до Флор долетел едва слышный смешок.

– Вы довольно умны для живорождённой, – проговорил Хант.

Он отвернулся, ещё раз взглянул на Щит и, взмахом руки велев следовать за ним, направился прямиком через площадь. Флор помедлила всего секунду, прежде чем закатила глаза и почти бегом бросилась за довольно размашисто шагавшим Хантом. Да уж, поспеть за ним будет очень непросто. Тихонько вздохнув, она засеменила рядом с главой Карательной службы, но на всякий случай держась чуть поодаль. Бог его знает, что говорили правила на этот счёт, но Флор предпочитала не рисковать. Вдруг не положено. Однако, заметив, что его спутница отстаёт, Хант замедлился, подождал, пока она с ним сравняется, и зашагал уже медленнее.

– Не скажу, что жажду благодарности, – неожиданно произнёс он, когда они миновали площадь и ступили под арку транспортного виадука, – но было бы мило, ответь вы хоть что-нибудь на мою фразу.

– Я не была уверена, что правильно её поняла.

– Поясните, – потребовал он, и в оттенках фильтрованного электроникой голоса Флор уловила нотки искреннего непонимания. Она с сомнением покосилась на Ханта, не зная, какое ему может быть дело, но всё-таки проговорила:

– Либо вы считаете, что я умна, потому что это действительно так. Ведь живорождённые не всегда могут похвастаться отличными генами. Либо я всё-таки не дотягиваю до общепринятых стандартов, и моих талантов хватает только, чтобы выделиться из себе подобных. Как видите, в первом случае это можно расценить как комплимент, ну а во втором больше похоже на оскорбление. Поэтому я не рискнула благодарить вас, а то могло выйти неловко.

Она замолчала, ожидая реакции Ханта, но тот ничего не сказал. Его шаги эхом раздавались среди каменных стен на одной из улиц, куда они свернули, и Флор нахмурилась.

– Ну а теперь ваше молчание можно расценить или как недовольство, или разочарование, что вывод о мои умственных способностях был слишком поспешным, – пробормотала она, однако тишина снова была ей ответом. И, поджав губы, Флор мысленно пожелала себе в следующий раз зашить намертво рот.

Так в молчании они прошагали всю небольшую улицу, что уходила от центральной площади, и, не зная точно, куда её ведут, Флор всё же решила напомнить о себе.

– Если вы хотели проводить меня, а не свернуть шею за ближайшим углом, то нужный нам дом находится в северной части, – начала было она, но немедленно прервалась, когда Хант резко остановился.

Он, наверно, минуту изучал её сквозь свои визоры, прежде чем ровно спросил:

– Вы всегда столько додумываете?

– Случается, – пискнула Флор, у которой, видимо, от усталости и нервов этого дня окончательно отказали мозги. Ничем другим объяснить свою дурную словоохотливость она не могла.

Тем временем Хант помолчал, опять испытывая её чуть светившимся в темноте взглядом, а потом вновь зашагал по улице, коротко бросив:

– Ясно.

Что именно было ему «ясно», уставшая Флор решила не уточнять. Вместо этого она опять засеменила вслед стремительно удалявшемуся Ханту и впервые за этот день похвалила себя за столь нужную сдержанность. Осталось только закрепить этот результат, и Флоранс Мэй вполне сможет похвастаться новой эволюционной ступенькой. Подумав об этом, она осторожно опустила руку в карман пальто, где коснулась кончиками пальцев спрятавшегося там дневника, а в следующий миг едва не вскрикнула от испуга, когда над ухом раздался искажённый фильтрами голос:

– Это был не комплимент.

Невесть каким образом очутившийся рядом Хант смотрел на неё сверху вниз и вызывал постыдное желание нервно сглотнуть. Чёрт возьми! Он действительно был жутким, и едва не гудевшая вокруг него аура непредсказуемости лишь доводила это ощущение до предела. Никто не знал, о чём думает Артур Хант. Но все точно знали, на что именно он способен. Так что Флор нервно сглотнула.

– Ладно, – просипела она. В общем, можно было бы и самой догадаться, а не строить из себя недотрогу.

Хант же отчего-то вдруг хмыкнул и отстранился. Он бросил последний взгляд на растерявшуюся Флор, а потом отвернулся и двинулся куда-то вбок. В этот же момент в окнах зданий вокруг них вспыхнул долгожданный свет и жёлтыми пятнами озарил мокрую мостовую, серые бетонные стены с пятнами тёмного мха и… огромный тяжёлый глиссер, от вида которого едва начавшие отрастать волосы на голове Флор зашевелились. Что же, если Хант казался всем жутким, то его глисс вызывал приступ панической тошноты. Угловатый, уродливый, словно слепленный из металлических костей, он должен был отпугивать любого, но Флор сама не поняла, почему шагнула следом за Хантом. Она шла за ним по пятам, не в силах оторвать взгляд от перекрещенных и спутанных рёбер, которые вблизи действительно напоминали скелет человека.

В чувство её привело резкое движение Ханта, с которым он набросил себе на плечи стандартный плащ из униформы Карателей. Тот, очевидно, крепился где-то сбоку на глиссе, но Флор была слишком сосредоточена на самом корпусе. Её рука потянулась к одной из самых длинных и чёрных «костей», что изгибались, видимо, вокруг бензобака, но стоило пальцам только коснуться прохладного на ощупь металла, как всю кисть пронзило чудовищной болью. Из глаз, кажется, брызнули искры, Флор зашипела, а в следующий миг её резко дёрнули в сторону.

– Не стоит, – коротко процедил Хант и оглянулся на глисс. Тот невозмутимо блеснул металлическим боком. – Он может вас и убить.

– Почему?

– Потому что он мой, – пришёл ответ, и Флор вздёрнула голову, уставившись прямиком в красные визоры. Послышался смешок. – Этот засранец доставил мне много хлопот в своё время, кто знает, что он может натворить в этот раз. Дайте.

Сначала Флор не поняла, о чём её просят, но протянутая кверху ладонь явно намекала, что в неё надо что-то вложить. Но что?!

– Ради бога, не вынуждайте меня пожалеть о своих словах, – пробормотал Хант. – Руку дайте. Я осмотрю.

Флор почувствовала себя редкостной идиоткой, но послушно протянула зудевшую кисть. Обожжённые пальцы странно покалывало, отчего возникало неприятное чувство, будто они онемели, а кожа, в том месте, где та коснулась корпуса, похоже, немного оплавилась. Ох… Ну и дура! Видимо, Хант подумал о том же, потому что длинно выдохнул, вновь оглянулся на мирно стоявший глисс, и отпустил руку Флор.

– Заживёт. Но больше так не рискуйте. – Она молча кивнула. Ну а Хант накинул на шлем капюшон, который почти скрыл в себе контуры маски, и коротко бросил: – Пойдёмте.

– Но…

Флор оглянулась на глисс, не понимая, зачем они вообще сюда шли, если Хант не собирался уезжать, – не за плащом же! – однако наткнулась на скрещенные на груди руки главы Карательной службы. Тот смотрел на неё, и даже сквозь визоры от его взгляда веяло обречённостью.

– Вы меня плохо расслышали? Или хотите пораньше окончить своё пребывание в Городе? Если что, у меня всегда с собой стандартная доза «Милосердия». Только попросите.

– Нет, я… Извините. – Флор прикрыла глаза, чувствуя, что на сегодня мозг окончательно сдался. В ушах опять зазвенело, а в голове стало подозрительно пусто.

Неожиданно кто-то осторожно взял её под локоть, отводя подальше от глиссера, и до Флор долетел тихий голос, который так ловко ложился под размеренный шаг.

– Вы довольно умны, – начал Хант, но прервался, когда до него донеслось скептическое хмыканье. Уж сегодня Флор никак не могла назвать себя умной. Однако Каратель упрямо наклонил голову, чуть сильнее сжал её локоть, привлекая внимание, и продолжил: – Вы действительно очень умны, а ещё изрядно дерзки. И это не комплимент и не попытка вас оскорбить. Просто факт, который я решил озвучить.

– Спасибо, – после паузы пробормотала Флор.

– Да уже не за что, – как-то небрежно отозвался Хант, но локоть не отпустил. И это было весьма предусмотрительно, потому что Флор вдруг повело, а перед глазами всё неожиданно потемнело.

Она сама не заметила, как остановилась, хватая ртом влажный воздух. Несмотря на зябкий ночной холод, на спине выступила испарина, а руки и ноги мелко задрожали, словно Флор только что вскарабкалась на высокую гору. С глухим стуком маска выскользнула их непослушных пальцев. Звон в ушах стал оглушителен. Горло свело. Глаза заболели… А потом всё резко закончилось. Дурнота исчезла так же внезапно, как и нахлынула, оставив после себя слабость и чувство опустошения. Флор медленно выдохнула и только тогда поняла, что её крепко держат за плечи, не давая упасть.

– А вы долго держались. Похвально. Не думали пройти испытания в Карательный отряд? Нам бы не повредила парочка таких отчаянных, – как бы невзначай заметил Хант, и Флор тихо фыркнула. Она на мгновение прикрыла глаза, а потом рассмеялась. Боже, какой абсурд.

– Боюсь, мои лёгкие станут препятствием в столь блистательной карьере, – сквозь улыбку немного горько ответила она.

– Ну, мы можем сделать вам пересадку.

– Не уверена, что удастся найти подходящего донора. Я же живорождённая…

– Есть вариант механических лёгких. Немного накладно, конечно, да и жить придётся в маске.

– Слушайте…

– Нет, вы обдумайте предложение.

Флор подняла голову, уже намереваясь раздражённо высказать всё, что она думает о таких шуточках, но захлопнула рот, когда поймала взгляд Артура Ханта, который не могли скрыть даже визоры маски. Он был очень серьёзным. Таким, что впору было пугаться. Хант поднял руку и большим пальцем чуть отодвинул верхнее веко, что-то разглядывая в её левом глазу. И тишина, которая сопровождала это странное действие, звучала довольно тревожно. Флор моргнула, и Хант отступил.

– У вас кровоизлияние между конъюнктивой и склерой. Возможно, несколько крошечных гематом, но сам мозг, кажется, не пострадал. Ещё возможны дезориентация или тошнота, но ничего серьёзного.

– Вы знали, что это случится? – почему-то хрипло спросила Флор, которую теперь знобило от слабости.

Однако Артур Хант промолчал. Лёгким и быстрым, почти незаметным движением он поднял многострадальную маску, которая в добавок к трещине теперь обзавелась вмятиной, сунул её в руки растерянной Флор, а потом стащил с себя плащ.

– Знал, – отрезал он, а потом сделал нечто совсем невероятное.

Ощущение на плечах тяжести ткани было новым и неожиданным. Она была плотной, точно кусок гибкого пластика, и пахла так странно. Как воздух после очередной Бури, или мостовые во время дождя, а ещё как гулкие коридоры Башни, оранжереи, лаборатория, дом, порцион, бетонные стены, карамельные выхлопы глиссеров… Забавно, Артур Хант пах Городом. Это Флор поняла, когда закуталась в прочную ткань и невольно вздохнула поглубже. От этого маска в очередной раз попробовала выпасть, но большая рука ловко подхватила треснувший шлем.

– Почему бы попросту её не надеть? – спросил Хант, повертев в руках стандартный корпус. –  Сейчас, конечно, она бесполезна, но до этого… Ходить по улицам без защиты небезопасно. Уж вы-то должны об этом знать.

– Мне не нравится.

– Что? – Кажется, Хант действительно не понимал и очень хотел узнать ответ, потому что, когда решившая отмолчаться Флор протянула было руку за маской, он быстро отвёл её в сторону и поднял на недосягаемую высоту. – Что вам не нравится? Жить? Дышать? Соблюдать простейшие правила? Флоранс, это безответственно и противоречит Уставу.

– А вы думаете только об этом? О перечне правил? – спросила она, сардонически хмыкнув.

– Это условие для выживания в Городе. Если бы не они, то этого всего… – Он обвёл рукой улицу, словно считал дома, дороги и даже Башню, заслугой нескольких строчек. – Вот этого всего не было. И вас тоже.

– Не велика потеря. Было бы что-то другое…

– Да. Хаос и разрушение.

Флор чуть склонила голову набок, невольно повторяя излюбленную позу Ханта, а потом вдруг улыбнулась.

– Похоже, вы и сейчас видите только это, – тихо произнесла она. – А значит, не поймёте меня.

– Вряд ли вы скажете что-то запредельное.

– Нет, но чтобы общаться со мной на одном уровне знания, вам придётся хоть один раз снять свою маску, – пожала плечами Флор.

– Как я уже говорил – это средство защиты.

Похоже, Хант начинал злиться, но усталость Флор была так велика, что это её уже не беспокоило. Она лишь снова пожала плечами и посмотрела туда, где в конце улицы возвышалась ярко светившаяся изнутри Башня. В конце концов, не она начала разговор.

– Разумеется, – машинально отозвалась Флор, когда молчать дальше было уже неприлично. – Это средство защиты.

– Но вам это не нравится, – отозвался за спиной Хант, и в его голосе послышался вздох.

– Нет. Для меня это, как посадить себя на цепь. Вроде бы, вот он мир. Но, к сожалению, ограниченный лишь длиной поводка.

Повисло молчание, а потом с гулким эхом шагов рядом замерла высокая фигура Артура Ханта. Он тоже взглянул на Башню и, прежде чем легко коснулся плеча Флор, спокойно сказал:

– Пойдёмте. Вам надо домой.

Они шли в молчании почти всю дорогу. Флор не знала, был ли Хант в курсе, где именно она жила (честно говоря, это её совсем бы не удивило), а может, просто ловко подстраивался под её задумчивый шаг. В любом случае, он всегда был рядом, готовый помочь, если ей вновь станет нехорошо. И действительно, пару раз перед глазами снова темнело, а в ушах поднимался отвратительный звон. Наконец, после очередной вынужденной остановки на одном из перекрёстков, поборов особо мерзкий приступ слабости, Флор хрипло спросила:

– Чёрт возьми, что это была за дрянь?

– Вы про «Иерихон»? – отозвался Хант, почему-то оглядываясь по сторонам. Заинтересовавшись, что могло привлечь его внимание, Флор тоже обернулась, но ничего не заметила. Улица, как улица. Прямая, каменная, сырая, узкая. Пустая.

– Угу, – пробормотала она, повернувшись обратно. Флор устало потёрла глаза в попытке вернуть чёткость зрению, но плюнула и попробовала облизать пересохшие губы, однако едва смогла отлепить прилипший к нёбу язык.

Неожиданно под нос ткнулась маленькая фляга из серого углепластика, и Флор подняла удивлённый взгляд.

– Пейте, – коротко бросил Хант и придвинул флягу ещё ближе, вынудив взять её в руки.

Флор поболтала тяжело плескавшуюся в ней жидкость, налитую, похоже, до половины, и наконец-то сделала осторожный глоток. Не будь Хант столь идеально бесчеловечен, он, наверное, закатил бы глаза. А может, так и было, потому что Флор услышала раздражённое бормотание:

– Я вас не понимаю. То рвётесь на верную смерть, разгуливая по городу без маски, то боитесь совершенно безопасных вещей.

Флор бросила на него красноречивый взгляд. Безопасных? Всё, что получено из рук любого Карателя, в принципе не может быть безопасным! И, видимо, верно истолковав её взгляд, Хант опять начал злиться.

– Единственное, что вас пыталось сегодня убить, это чёртов «Иерихон». Так что пейте. Не отравлено.

– Расскажете?

– Не думаю, что это вашего ума дело.

– Но оно, как вы уже заметили, пыталось меня прикончить. Хотелось бы знать зачем и почему.

– Затем, что кто-то решил будто умнее меня. Я ещё не выяснил, каким образом они добрались до вас, но обязательно узнаю. Уборщика поймали. Его сейчас допрашивают, но, судя по его умственному развитию, мы вряд ли узнаем что-то существенное. Видимо, ему отдавали простейшие приказы, а он, имея доступ на разные уровни Башни, смог достать «Иерихон».

– Но как он очутился в круглом зале?

– Круглом зале? – удивился Хант, а потом хохотнул. – А, вы про камеры. Хороший вопрос. Это мне и предстоит понять.

– Вам надо пересмотреть политику безопасности.

– Уж как-нибудь справлюсь без ваших советов. Я удовлетворил ваше любопытство? – зло процедил Хант и, дождавшись кивка, рявкнул: – Тогда пейте.

Он определённо был раздражён и злить его дальше было бы чистым самоубийством. Так что Флор молча сделала осторожный глоток совершенно безвкусной жижи, которая оставила на языке плёнку, и попробовала вернуть Ханту флягу, но лишь услышала:

– Ещё. До дна.

Пришлось подчиниться. Флор пила и чувствовала, как рот, язык и даже зубы покрывает нечто напоминавшее воск. Оно обволокло гортань и скользнуло вниз по пищеводу, неожиданно принеся успокоение в разбушевавшийся организм.

– Это полимерная вода, – пояснил Хант, когда Флор с сожалением сделала последний глоток и отдала флягу. – Через какое-то время она свяжется с белком в вашей слюне и постепенно насытит ткани кислородом и питательными веществами. Вы слишком долго находились в плотном контакте с «Иерихоном», что могло вызвать разрушение…

Хант прервался, неожиданно резко выпрямился и оглянулся, будто к чему-то принюхивался (от этой мысли Флор стало по-глупому смешно). В следующую секунду он уже тащил Флор по улице, крепко вцепившись ей в локоть.

– Придётся поторопиться.

– Я бы рада, но… – начала была она, понимая, что ноги категорически отказываются слушаться и едва ступают по мостовой. И пальцы, что крепко удерживали её за локоть, сжались сильнее.

– Ну вы уж постарайтесь, – процедил Хант сквозь зубы и ускорился, вновь оборачиваясь.

– Что случилось?

– Бегом! – неожиданно рявкнул он.

– Но… – растерялась Флор, оглянулась и наконец-то всё поняла.

От вида надвигавшегося столба наэлектризованной пыли противно заныло под рёбрами. Странно, что не зазвучала сирена предупреждения. И странно, что Хант будто чувствовал приближение очередной Бури. Похоже, не такой сильной, чтобы поднялся Щит, но по-прежнему очень опасной. Вздох – и тебя больше нет.

Все эти мысли промелькнули в голове Флор за секунду, прежде чем её больно дёрнули за руку, а над ухом с хрипом и свистами сбоившего фильтра пролетел окрик:

– Живо!

И они побежали. Бесполезная из-за трещины маска была тут же выбита из рук, чтобы не мешаться, а спотыкавшаяся на каждом шагу Флор попыталась не отставать от мчавшегося, словно сам ветер, Артура Ханта, но куда там… Чёрной матовой тенью он маячил впереди, хотя ни на мгновение не отпускал локоть Флор, волоча её за собой.

Сквозь собственное дыхание она слышала, как по пустой улице разносился грохот его торопливых шагов. Он отскакивал от влажных стен, дребезжал в просвинцованных стёклах, скрипел мелкой пылью под подошвой тяжёлых сапог. Из-за безумного бега накинутый на плечи плащ попробовал было свалиться, но Хант, словно у него были глаза на затылке, одним лёгким движением натянул тяжёлую ткань обратно на Флор, едва не накрыв им с головой. А она уже не понимала дышит ли. Воздух в лёгких закончился на третьем же шаге, но она упрямо открывала рот, чтобы вдохнуть. Получалось ли? Флор не знала. Но в груди жгло от быстрого бега, меж рёбрами ныло задыхавшееся без кислорода дурацкое сердце, но, когда она уже собралась сдаться и остановиться, Хант внезапно бросился в сторону.

Это было быстрое и неожиданное движение. Он швырнул Флор перед собой, отчего она плечом больно налетела на стену, а затем её окончательно вдавило в бетон. Всем своим телом Хант прижался к каменной кладке на стыке домов, где те образовывали глухой угол, и Флор оказалась зажата меж ним и высокими стенами в коконе из плаща. В какой момент её всё же успели укрыть с головой, она так и не поняла. Только вновь чувствовала под щекой прохладный ряд пуговиц, колючую ткань военного кителя и чужое дыхание.

– Закройте рот. Глаза. Не дышите! – раздался над головой приказ Ханта, и Флор послушно зажмурилась.

Она успела вдохнуть в самый последний момент, прежде чем воздух вокруг наполнился высоким гудением. Двигаясь с дикой скоростью, пыль из окружавшей Город пустыни налетела на дома и склады, взвиваясь потоками на узких улицах. Запоздало взвыла сирена, затрещал наэлектризованный воздух, но за шумом, с которым Буря била в прочную ткань плаща, этого почти не было слышно. Флор скорее почувствовала, как по земле пробежала звуковая вибрация, чем на самом деле услышала. Она вздрогнула от очередного порыва налетевшего ветра, и тут же в затылок впилась рука Ханта, прижимая так сильно, что не было ни единого шанса пошевелиться.

– Терпите! – донеслось до неё сквозь стрекотание искр, которые стекали по плащу и таяли где-то в каменной мостовой.

И Флор рада была бы послушаться, но и без того небольшой запас воздуха стремительно таял в изувеченных лёгких. Она попробовала отвлечься, думать о чём-то совершенно другом, но сначала заныло в груди, потом от напряжения заболели глаза, и все мысли сосредоточились на таком примитивном, почти животном желании вздохнуть. Эта мысль завладела Флор полностью, но, когда уже казалось, что она не выдержит, а под плотно зажмуренными веками поплыли пёстрые пятна, рта и носа неожиданно коснулся пластик фильтра. Тот был немного великоват для её лица, но рука Ханта придавила его с такой силой, что края впечатались в кожу. Это была не полноценная маска, – всего лишь запасная деталь – однако и этого было достаточно.

– Медленно. Осторожно. Почувствуете жжение – задержите дыхание, – раздалась команда над головой, и Флор послушно кивнула, давая понять, что услышала.

Каких трудов стоило сдержаться и не вдохнуть полной грудью, знала только она, однако даже такое количество воздуха принесло облегчение. Флор дышала мелко и часто, отчаянно прислушиваясь к себе, чтобы не опалить лёгкие, но всё было в порядке. Фильтр, который едва не закрывал ей пол-лица, работал исправно. И откуда Хант его только взял?

Тем временем Буря вокруг постепенно стихала. Всё тише барабанил песок по плащу; опадал вокруг ветер, превращаясь в позёмку; выравнивалось и дыхание Ханта. Флор чувствовала это плотно прижатой щекой. Ткань чёрной формы уже не кололась, теперь было тепло и удивительно спокойно. Странное ощущение, учитывая, что рядом стоял самый опасный человек в Городе, который мгновенно свернёт шею Флор, лишь узнав, кто она на самом деле такая.

От этой мысли она поёжилась, а в ногу, словно напоминание, впился угол дневника Руфь. Вот чёрт. Тем временем, железная хватка, что до этого держала голову Флор в неподвижности, наконец-то исчезла, и Хант пошевелился. Он отстранился, но фильтр с лица не убрал.

– Всё почти закончилось, – проговорил он, и Флор рискнула приоткрыть один глаз.

Она взялась за фильтр, прижимая его к лицу, и Хант с видимым удовольствием смог расправить плечи.

– Спасибо, – глухо пробормотала она и услышала хмыканье.

– За что?

– За то, что не дали умереть… третий раз за день. – Она отняла от лица подобие маски и осторожно попробовала вдохнуть ещё мерцавший от наэлектризованной пыли воздух. Сильно пахло озоном, но было уже терпимо. – Держите.

Флор протянула было фильтр, но Хант отвернулся, чтобы бросить взгляд на удалявшийся столб пыли. Он аккуратно сложил свой длинный плащ, стараясь не дотрагиваться до испачканной пылью поверхности, и равнодушно пожал плечами.

– Оставьте себе.

– Спасибо…

– Да хватит уже! – огрызнулся он. – Может, хоть это научит вас осторожности.

– Может быть. Но вы спасли мне жизнь и…

Флор прервалась, когда перед ней замаячила спина Ханта. Он направился дальше по улице и то ли небрежно, то ли задумчиво бросил:

– И очень хотел бы знать почему.

К дому Флор они подошли, когда часы на Башне пробили отвратительную полночь. Снова пошёл дождь, и теперь желтоватые облака смешивались с клубившимся в этой части Города сизым дымом от заводских труб. Здесь делали топливо для глиссеров и общественных каров, так что в воздухе всегда витал лёгкий аромат карамели, который в безветренную погоду оседал на языке тошнотворной сладостью. Флор зябко поёжилась и толкнула тяжёлую дверь, что вела на общую железную лестницу. Однако, когда не услышала за спиной знакомых тяжёлых шагов, остановилась и оглянулась. За время их сумбурного пути Флор как-то привыкла, что Хант всегда рядом, и теперь растерянно смотрела на его высокую фигуру. Серьёзно, уж не думала ли она, что он её спать уложит и в лоб поцелует для радужных снов? Так что Флор открыла было рот, чтобы ещё раз поблагодарить и попрощаться, но так ничего и не сказала. Просто смотрела на Ханта, а он…

Хант стоял в дверном проёме и, кажется, любовался полосатым небом, в котором цветной дым и облака подсвечивались синими всполохами от граней Щита. Здания на окраинах города были намного ниже, чем в центре, поэтому ничто не закрывало обзор. Флор видела, как на маске, в том месте, где её контуры были укреплены свинцовыми вставками, пробегали яркие всполохи, а дальше всё терялось в абсолютной черноте его формы. Даже памятные пуговицы не выдавали себя металлическим блеском. Неожиданно Хант повернулся, уставившись на Флор едва заметно светившимися визорами, и она вздрогнула. От собеседника, который не так давно мог пошутить, не осталось и следа. Перед Флор был глава Карательной службы, и только тяжёлый клубок эмоций, который опутывал его личность так же плотно, как стягивала широкие плечи тяжёлая ткань, казалось, стал ещё гуще.

– Пойдёмте, – приказал Хант, а она вдруг растерялась.

Зачем ему к ней домой? Уж здесь-то, в родных стенах, ей точно ничего не угрожало. Но её провожатый явно считал иначе. Поднявшись на пару ступеней, он взглянул на Флор сверху вниз, но, когда она так и не шевельнулась, устало заметил:

– Давайте в последний раз сыграем в вежливость. Вы пойдёте впереди и сделаете вид, что это нормально. Я же просто удостоверюсь, что опасности нет, и уйду.

Она промолчала, но послушно направилась вверх по шатким металлическим ступеням, чей ржавый скрип противно резал по ушам.

– Вы живёте одна?

– Да. У меня было два соседа, но оба недавно получили инъекцию.

– Причина?

– Возраст, – сухо откликнулась Флор, которой не нравилось это подобие допроса. – Им было тридцать четыре.

– Рановато.

– Они работали на производстве, – ещё суше отрезала Флор.

– Ясно, – пришёл негромкий ответ, и Хант замолчал.

Ему действительно было нечего сказать. Любое производство в Городе было убийственным, несмотря на все предпринимаемые меры. В свои тридцать молодые парни, к которым подселили Флор в распределительном центре после интерната, походили на ссохшиеся развалины. Их кожа была покрыта язвами из-за химических ожогов, а от тела несло медленным некрозом внутренних органов. Оуэн и Гэрри были живорождёнными с минимальным уровнем умственного развития, а таких всегда отправляли на самые безнадёжные работы. Они никогда особо не общались, разбредаясь по своим комнатам и сталкиваясь только на общей кухне, но даже Флор, которая вечно пропадала в Лаборатории, ощутила приступ невероятного одиночества, когда в один день вернулась в пустую квартиру. Эти двое никогда не стали бы спорить. Бога ради! В их головах места хватало только на слепое исполнение простейших инструкций, и всё же Флор не ожидала. Какой-то частью сознания, она не верила, что мыслящий человек мог так просто собраться и молча уйти, чтобы умереть.

– Вы будете открывать, или мы постоим здесь ещё пару минут?

Каркающий голос Ханта вывел Флор из задумчивости. Она вздрогнула от неожиданности и с удивлением обнаружила, что стоит около обшарпанной двери в квартиру и зачем-то перебирает ключи. Спохватившись, она торопливо открыла скрипучий замок.

Дом встретил её привычной затхлостью из-за давно не меняных воздушных фильтров и темнотой. Свет включать не хотелось, но ради гостя Флор нащупала на стене тумблер, и после нескольких щелчков тесный коридор озарила одна-единственная лампа, что находилась в самом конце. Света она давала немного, но зато стала для Ханта чем-то вроде приглашения войти. Он ступил через порог, и в этот же миг раздался переливчатый звон.

Дальше всё случилось с какой-то немыслимой для Флор быстротой. Вот Хант ещё стоит в дверном проёме, оглядывая голые стены и ряд дверей с облупившейся краской, а вот он уже в боевой стойке держит на острие своего клинка одну из свисавших с потолка тонких металлических пластин. Где он нашёл место, чтобы сгруппироваться и достать оружие, Флор просто не понимала. Однако вид устрашающего главы Карательной службы, сражающегося с самым обычным украшением, оказался настолько нелепым, что Флор сначала улыбнулась, затем фыркнула, а потом не выдержала и разразилась смехом. Она понимала, что за это её, скорее всего, прямо сейчас и убьют, но переживаний этого дня оказалось слишком много, чтобы не выплеснуться через край. Поэтому она смеялась почти до слёз и лишь каким-то невообразимым усилием заставила себя подойти к Ханту, а потом осторожно отвести клинок от тревожно колыхавшихся и переливавшихся глухим звоном свёрнутых в тонкие трубочки пластин.

– Они не причинят вам вреда, – выдавила Флор, стараясь унять неконтролируемый смех, но не выдержала и снова постыдно хихикнула.

Впрочем, тут же испугавшись своей невоспитанности, она было взглянула в визоры Ханта, но вся его поза и выразительное недоумённое молчание вновь защекотали что-то в груди. Флор закрыла лицо руками и всхлипнула от раздиравшего её хохота. Это нервное. Да. Точно. Осталось только объяснить это Ханту, который всё же решил не убивать свисавшие с потолка на тонких проволоках железки и спрятал клинок. Правда перед этим он легко ударил по одной из них чёрным лезвием. Послышался звон, и именно он оборвал безумное веселье Флор. В коридоре стало тихо.

– Забавно, – медленно произнёс Хант.

Было непонятно, оскорблён он или нет, весело ему, неуютно или… или никак. Однако, взглянув в визоры, Флор вдруг поняла, что шкалу веселья немедленно развернули в противоположную сторону. И с той же скоростью, с какой она лишь минуту назад разразилась хохотом, теперь её лицо залила краска стыда. Стало неловко. Впрочем, Хант ничего не сказал. Он какое-то время гипнотизировал молчавшую Флор своим взглядом, который ощущался даже сквозь маску, а потом отвернулся и осторожно коснулся пластин. Послышался мягкий переливчатый звон.

– Что это? – спросил Хант, разглядывая металлические огрызки разных форм и размеров. Те висели на подвесах разной длины и образовывали что-то вроде спирали ДНК.

– Уловитель ветра, – откликнулась Флор, чем заслужила поворот головы в свою сторону. Хант молча требовал пояснений, и она торопливо продолжила: – Его придумал Гэрри. Мой сосед. Бывший сосед. Он увлекался предсказанием Бурь, и сделал это.

– И что, это работает?

В голосе Ханта явно слышалась насмешка над творением Гэрри, но Флор упрямо наклонила голову и процедила:

– Конечно.

Послышалось невоспитанное фырканье, и это почему-то задело Флор. Она нахмурилась, стремительно подошла к Ханту, который, похоже, смотрел на неё с откровенной насмешкой, а потом встала на цыпочки и едва ощутимо дунула на неподвижно висевшие металлические цилиндрики. Те дрогнули, отчего воздух вокруг наполнился звоном.

– Вибрация, – пояснила Флор. – Перед Бурей, какой бы слабой она ни была, ветер уплотняется и вибрирует. Уловитель реагирует на малейшее колебание. Его звон нарастает по мере приближения фронта, а потом резко стихает, когда включается Щит. Воздух становится слишком разреженным, чтобы проводить звук. А значит… Буря уже здесь.

Флор замолчала, чувствуя себя перед Хантом немного неловко. Право слово, какое ему дело до баловства какого-то Гэрри, который вот уже месяц, как и не Гэрри вовсе, а удобрение или топливо, или бог его знает что. Поэтому следовало бы простить ему такое пренебрежение, но вместо этого она с какой-то тоской смотрела, как Хант отвернулся и снова уставился на Уловитель. Он взял в руки одну из пластин, повертел, словно разглядывал, а потом небрежно отпустил, отчего та обиженно стукнулась о соседку и грустно зазвенела.

– Забавная вещица.

– Немного. Она срабатывает раньше сирены, а потому с ней… – Флор замялась, не зная, стоит ли озвучивать такое, но Хант продолжил вместо неё.

– Не так страшно?

– Да.

– Но вам должно быть страшно. – Скрестив за спиной руки, он оглянулся на Флор. – Если вы хотите выжить, то вам нужно бояться, а не маскировать страх перезвоном каких-то железяк. Я считаю это баловство вредным. Даже опасным.

– Вы его заберёте? – тихо спросила она и в ожидании ответа стиснула пальцы в кулак.

Хант помолчал. Он какое-то время изучал стоявшую перед ним Флор, которая сама едва не звенела от напряжения, прежде чем неожиданно спросил:

– Вы ведь не ради безопасности его держите, я прав? Используй вы изобретение этого Гэрри действительно по тому назначению, которое мне описали, то повесили бы его около окна или прямо над дверью. Но ваш Уловитель болтается в углу. В том месте, где не только приближающаяся Буря вызовет дрожание пластин, но и каждое ваше движение. Я хотел бы знать, зачем вы так делаете, однако опыт общения с вами подсказывает, что правду мне не узнать. Верно?

Умей маска Ханта по-человечески улыбаться, то прямо сейчас она точно выдала бы какой-нибудь особо жуткий оскал. Но вместо этого на Флор уставились равнодушные визоры, и предстояло только догадываться, какие эмоции вились в том клубке, что сгущался вокруг главы Карательной службы. Хант был глух, точно стена генератора, которую Флор видела накануне. Ни щербинки, ни выбоины, ни хотя бы крошечной трещины. Монолит, будь он проклят.

– Вы молчите. Значит, скорее всего, я прав.

– Нельзя постоянно бояться. Да и нет смысла. Я отношусь к той когорте людей, чью смерть Город точно не заметит.

– Ошибаетесь. Городу важна каждая жизнь…

– Это неправда. – Флор мягко улыбнулась. – Я вполне заменима. В конце концов, если Канцлеру понадобится парочка отчаянных смельчаков, которые решат пренебречь правилами безопасности, он всегда может их сделать на Генетической ферме. Их, и ещё сотню других. Всё, что даёт мне Город, – это поблажка и снисхождение к тому, чем я являюсь. К моему происхождению.

– И к вашей дерзости.

Флор улыбнулась чуть шире и пожала плечами. Возможно. Хотя она была уверена, что при первой возможности Город вколол бы ей «Милосердие», и лишь Артур Хант пока удерживал руку с неизбежным шприцом. Так что ей действительно следовало быть осторожнее и меньше дерзить.

– Вы странная, Флоранс, – неожиданно тихо заметил Хант, и она вздрогнула. – Но я пока не уверен, опасно ли это для Города.

– Я всего лишь повесила дома ловушку для ветра, кому это может навредить?

– Вам.

– Мы ходим по кругу философского диспута, – хохотнула было Флор, но осеклась, когда Хант сделал шаг и встал почти к ней вплотную.

И это было не тревожно, но как-то неправильно волнительно. После перипетий этого дня, она никак не могла отрешиться от воспоминаний. В конце концов, Флоранс Мэй теперь знала, как бьётся сердце Артура Ханта. Она облизнула пересохшие губы и посмотрела в лицо чёрной маске.

– В Теплицах, когда включается вентиляция, можно услышать, как шумит листва на деревьях. Она заполняет своим шелестом всё помещение. Вокруг становится так звонко, словно где-то перебирают осколки. И если закрыть глаза, то можно представить, как это было когда-то давно. Пахнет трава. Гудит в кронах ветер. Знаете, я так люблю это ощущение…

– Догадываюсь, хотя не уверен, что понимаю.

– И это, – она махнула рукой в сторону поникших на своих нитях пластин, – всего лишь имитация. Попытка найти что-то хорошее тогда, когда очень страшно. В нашем Городе ветер – это смерть. Но ведь не всегда было так…

– Вы сожалеете?

– Я мечтаю, – тихо откликнулась Флор, встречаясь взглядом с ярко вспыхнувшими в полумраке визорами. –  Это ведь не запрещено.

– Нет.

Повисла пауза, во время которой Флор боялась даже вздохнуть, а потом тихо зазвенели металлические колокольчики. Несколько долгих секунд на них никто не обращал внимания, пока их дребезжание не заполнило весь небольшой коридор. Только тогда Флор почти заставила себя оторвать взгляд и отвернуться, глядя, как вибрируют тонкие грани. Она невольно нахмурилась.

– Вам пора. Скоро здесь будет Буря.

Хант проследил за её взглядом, помедлил одно мгновение, словно о чём-то раздумывал, но затем послушно отступил. Он вернулся на порог её дома, разрывая тот странный, почти неправильный контакт, который сам же и установил. Ну а Флор инстинктивно поёжилась, когда стало пусто и почему-то неуютно.

– Спокойной ночи, Флоранс Мэй, – долетел до неё едва слышный вздох.

Она подняла голову, чтобы ответить, но Хант уже вышел на железную лестницу и плотно прикрыл за собой старую дверь. Щёлкнули автоматические замки, и стало тихо.

***

Когда Хант зашёл в свои комнаты, уже занимался рассвет. Его слабый свет продирался сквозь остатки пылевой Бури, которая уже несколько часов носилась над Городом и тревожно стучала в герметичные окна. Скинув грязный плащ прямо на пол, Артур дождался, пока система сдует с него хотя бы большую часть радиоактивного мусора, и стянул с головы опостылевший шлем. По-хорошему, следовало бы отправиться в душ, смыть с себя остатки уличной дряни и долгого дня, но вместо этого Хант тряхнул влажными от пота волосами и замер около большого окна. На удивление ничего не хотелось. Ни спать, ни есть, ни думать. Обычное напряжение вдруг сменилось… не апатией, нет. Это было больше похоже на умиротворение, которому было совершенно не место в жизни Артура Ханта. Внизу, у подножия Башни бушевала очередная пыльная Буря, а он просто стоял и смотрел, как под напором ветра и пыли едва не рвались штандарты Суприма из сверхпрочного пластика. Как вибрировали опоры проходившего рядом транспортного виадука. Как танцевали натянутые между домами толстые кабели.

Артур прикрыл глаза и вдруг услышал знакомый звон, от которого вздрогнул. Он резко обернулся, вглядываясь в царивший вокруг полумрак, но ничего не нашёл. В комнате было пусто и… тихо. Переливы металлических колокольчиков исчезли так же внезапно, как и появились, вынудив Ханта тряхнуть головой. Он просто устал. Похоже, даже его организм иногда нуждался в перерыве между спасением дерзких девиц и поддержанием порядка в вверенном ему Городе. От этой мысли Артур устало хмыкнул, отбросил маску на серый диван и расстегнул первую пуговицу кителя. Дойдя до пятой, он на мгновение остановился, а потом быстро расправился с остальными, не дав себе даже задуматься, что пальцы ожидали ощутить нечто совершенно иное, чем холодный металл. Что именно, Хант не хотел знать… Вернее, не позволил. Это могло породить в голове неуместные мысли и звуковые галлюцинации, которые только с натяжкой можно было списать на усталость. Так что он резко отбросил пальто, стянул сапоги и, стараясь не шуметь, направился в душ.

Спальня встретила темнотой закрытых ночными панелями окон и тихим сопением Лины. Растянувшись под одеялом, она будто даже во сне пыталась выглядеть соблазнительно, но сегодня это было последним, что занимало мысли Артура. Наоборот. Обычно почти неслышное дыхание казалось удивительно громким, а запах дряни, которой Лина обычно мазала себя с ног до головы, слишком приторным.

Хант поморщился и с силой надавил ладонями на виски, пытаясь расслабиться. Однако взбудораженный мозг никак не желал успокаиваться, подсовывая картины прошедшего дня. На обратном пути пришло сообщение, что пойманный уборщик неожиданно сдох, не дождавшись допроса. И эта новость вызвала в Артуре такую волну неконтролируемого бешенства, что снесла последний барьер у накопленной за день усталости. Глядя на убогое тело, которое захлебнулось от страха в собственной рвоте, он сначала помедлил, а потом ударил мёртвую тушу с такой силой, что та отлетела в бетонную стену. Череп идиота проломился, испачкав своим никчёмным мозгом каменный пол, и Хант грязно выругался. Цепочки, которые могли привести к засевшим в подполье мятежникам, обрывались одна за другой, и в этом он был виноват сам. Ах да, и, конечно, чёртова Мэй. Бессмертная дура со своими дурацкими колокольчиками.

Резко выдохнув, Артур повернулся на бок и притянул сонную Лину к груди, зарываясь носом в светлые волосы. На фоне почти белокурых кудрей его собственные выглядели едва ли не чёрными, отчего он усмехнулся, вдохнул поглубже, но едва не скривился от всё того же приторного запаха. Однако не отпустил, а лишь упёрся подбородком в макушку и прикрыл глаза.

В голову пришла внезапная мысль, что Мэй, похоже, была темноволосой. В то утро, когда она впервые появилась в отделе Единообразия, Хант, конечно, не запомнил ни оттенка волос, ни даже общего цвета, но сегодня, сидя на полу Лаборатории, у него было время на подобное праздное любопытство. А потому он не мог не заметить, что обритые волосы уже достаточно отросли. И что они оказались внезапно удивительно мягкими не только на вид, но и на ощупь. И что череп теперь выглядел ещё более аккуратным. Серьёзно, Мэй следовало завещать своё тело генетикам. По крайней мере, одну его часть.

Усмехнувшись, Хант прижал было Лину сильнее, но тут в замутнённом дремотой сознании вспыхнул непонятный сигнал. Что-то было не так или неправильно, отчего Артур сначала нахмурился, а потом вовсе открыл глаза и уставился в темноту комнаты, пытаясь поймать навязчивое ощущение. Оно сопротивлялось и ловко избегало попыток быть узнанным, пока Лина в его руках вдруг не заворочалась. И вот тогда в голове всплыло давным-давно забытое слово. Неудобно. Ему было чертовски неудобно.

Это был не физический дискомфорт. К счастью, Артур был приучен спать, есть, дышать и просто жить в самых невероятных и неприятных условиях. Но, скорее, его просто всё раздражало. Шум вентиляции, пересушенный воздух, гул Щита за окном. Чёрт возьми, даже Лина дышала как-то иначе: невпопад и не в унисон. Артур попробовал было подстроиться, решив, что это проделки воспалённого от усталости мозга, но на смену одним ощущениям тут же явились другие. Лина внезапно оказалась совсем не такой, как помнили руки. А те, похоже, обзавелись собственным разумом, раз решили в точности воссоздать ощущение тощего тела, узких плечей и угловатых коленок. Вместо знакомой мягкости кожи они подсовывали воспоминания чужих обветренных рук, синих глаз и тёмных ресниц, что щекотали указательный палец, пока Хант прижимал к лицу маску.

Чёртова Мэй!

Едва не зарычав от досады, Артур перевернулся на спину, закинул руки за голову и почти заставил себя смежить веки. И зачем он её спас? Ответа на этот вопрос у него не нашлось. Или он не хотел его знать…

…Из сна, наполненного перезвоном идиотических колокольчиков, его выдернули голоса. Кто-то, наверное, Лина, негромко рассмеялся, послышался шорох закрывшейся двери, и стало тихо. Артур открыл глаза и уставился в потолок. Минуту он пялился в облицовывавшие его панели в поисках стыков или неровностей, но так и не нашёл. Идеально. Совершенная, будь она проклята, имитация неба в солнечный день. Один в один, как на картинах в галерее Суприма. Один в один, как…

– Дерьмо, – прошептал Хант и резко сел на кровати.

Если вчера ещё оставалась надежда, что подобные мысли – происки уставшего мозга, то сегодня явно следовало искать причину в чём-то другом.

– Как прошёл день? Ты вернулся так поздно.

Лина стояла около двери, прислонившись плечом к сложенной створке. Её светлые одежды искрились и переливались бледным золотом в свете унылого солнца, и впервые глядя на неё, Артур подумал, что вся он такая же никакая. Что внутри, что снаружи. Ни одной яркой краски, заметной детали, малейшего нюанса, который сделал бы из неё личность, а не инструмент, чтобы оттенять самого Ханта. Как ни крути, Лина создавалась быть удобной, а ещё для слежки. В том, что она была предана Канцлеру больше, чем самому Артуру, он не сомневался. Но если раньше ему было на это плевать, то теперь стало вдруг интересно, сколько выносится за пределы его личных комнат.

– Да. Обнаружили гнездо очередных сепаратистов, – произнёс он, глядя в светло-серые глаза. – Пришлось повозиться, зато выяснили, насколько глубоко те окопались в Башне.

– Я слышала, пострадала девушка. Её пытались убить.

Ого, видимо, связь была налажена в обе стороны. «Хорошая работа, Канцлер. Что ещё вы слышали? И откуда».

– Об этом уже болтают все шлюшки Варда? – хмыкнул Артур.

– Нет. Юджин сам был здесь.

– Вот оно что.

Ещё один соглядатай. Да у них здесь целая шпионская сеть! Артур едва сдержался, чтобы не хмыкнуть.

То, что произошедшее застало Канцлера врасплох, он понял мгновенно. Неизвестной оставалась только причина для подобной осведомлённости. Ведь доподлинно о случившемся знали только Артур и сама Мэй, которая просто не успела бы кому-нибудь рассказать. Лабораторную утварь в лице беременных дур Хант в расчёт не брал. Оставался Вард. Права рука Артура был не глуп, а потому, разумеется, сумел сложить вчерашнюю тревогу, состояние Мэй и бешенство Ханта этим же вечером, о чём и доложил утром самом Канцлеру. Похвальная работоспособность. Оставалось только узнать, с чего Мэй удостоилась такого внимания, раз о ней решили спрашивать вслух.

– М-м-м… – Артур потянулся и поднялся с кровати. От выстуженного за ночь прохладного воздуха по обнажённому телу немедленно пробежали мурашки, однако Лина не отрывала взгляда от лица Ханта. Оу. «Забавно. Похоже, тебе сказали, что это важно. Значит, это важно и мне». – Говоришь, пострадала девушка?

– Да. Ты не знаешь?

– Может быть, и знаю, – вкрадчиво отозвался Артур и подошёл вплотную к замершей Лине.

– Как это возможно?

– Хороший вопрос, – пробормотал Хант, накручивая на палец прядку светлых волос. – А почему тебя это так волнует?

– Если мы не в безопасности даже в Башне, то это проблема.

– Разве я хоть раз дал тебе повод сомневаться в моей защите? – Левая бровь Артура взмыла вверх в немом вопросе, но Лина выдержала взгляд.

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда тебя не должно это беспокоить. Это мои проблемы, и я с ними разберусь, – мурлыкнул он, поцеловал Лину в шею, но едва не поморщился.

Неожиданно захотелось сплюнуть. Сладкий запах, что бесил ещё вчера, никуда не исчез. Вместо этого он осел на губах синтетической горечью, от которой тонкие губы Артура недовольно скривились. Тем не менее он продолжил дорожку из поцелуев и толкнул Лину к стене, забираясь рукой под её широкую тунику. Знакомое до последнего миллиметра тело встретило вмиг выгнувшейся навстречу спиной и тихим стоном. Всё-таки было что-то приятное в том, как работала генетическая дрессура. Лина могла ничего не хотеть, она даже могла искренне ненавидеть Артура (и кто знает, быть может, оно так и было), но её организм создавался для него и под него. Что, как ни крути, чертовски удобно.

– Юджин говорит, ты зря её нанял.

Артур на мгновение замер, услышав хриплый шёпот. Как Лина ещё умудрялась соображать с приспущенными штанами и рукой Ханта меж ног, оставалось загадкой. Тем не менее эта настойчивость уже раздражала.

– Варду следует держать язык за зубами.

– Но…

– И чем же тебя так волнует её судьба? – прорычал Хант, впрочем, ответа уже не последовало.

Надавив Лине на плечи, он занял её рот более важным делом, чем разговоры о чёртовой Мэй.

В этот раз Верховный Канцлер ждал его в своём излюбленном месте, которое Артур ненавидел всем сердцем. Даже больше, чем приснопамятные Теплицы, потому что личная Оранжерея Суприма была вместилищем всех форм долбаной жизни. О, Мэй бы точно нашла это место великолепным! Кропотливо собранный и сохранённый, улучшенный самыми именитыми генетиками, он был местом отдыха Суприма и приближённых. Здесь всё напоминало тот мир, который они потеряли. От вонючих цветов, большие лепестки которых опадали стоило лишь подумать в их сторону, до крошечных птиц, чей галдёж каждый раз вызывал у Ханта мигрень. От шелеста искусственного ветра, необходимого для опыления, до стрекота насекомых. В этой круглой комнате почти на самом верху Башни концентрация запахов, шума и распылённой в воздухе влаги была так велика, что Артуру каждый раз чудилось будто на следующем вздохе он задохнётся. Р-раз и в лёгких полно воды вперемешку с пыльцой, от которой хотелось чихать. Тем не менее Канцлер мог часами блуждать по узким дорожкам, что закручивались в неизбежную спираль с крошечным фонтаном по центру. Именно там и нашёл его в этот раз Хант.

Как всегда, одетый в доспех и маску, которая, благодарение фильтрам, не пропускала ни одной крошечной частицы пыльцы, он замер за спиной правителя Города и слился с окружающим сумраком. Здесь солнце проникало сквозь стёкла без каких-либо преград в виде сетки Щита или расположенных рядом домов, но чем ярче был его свет, тем чернее отбрасывали тени кряжистые деревья с большими мясистыми листьями. А потому, у самого фонтана, где и стоял Канцлер, всегда царил полумрак.

Разумеется, он слышал, как вошёл Хант, – не заметить тяжёлую поступь главы Карательной службы было попросту невозможно – но виду не подал. Вместо этого он зачерпнул пригоршню воды и медленно вылил её обратно в каменную чашу. Затем ещё раз. И ещё. И опять. До тех пор, пока ему, видимо, не надоело. Наставник ждал, что Артур не выдержит такой бессмысленной траты времени, и в любом другом случае так бы и было, но не сегодня. Утро в обнимку с Линой настраивало на философско-ленивый лад. Наконец, Канцлер небрежно отряхнул от воды руку и, не поворачиваясь, процедил:

– Я бы предпочёл, чтобы сначала ты выполнял мой приказ и только потом развлекался со своей девкой.

– Когда пришло сообщение, я был уже занят, – ровно отозвался Хант. – Не люблю оставлять задачу незавершённой. Какой бы та ни была.

Он знал, что своими словами вызовет гнев, и не ошибся. Канцлер резко повернулся, отчего полы его алого с золотом одеяния патетично взметнулись вверх, и презрительно уставился на главу Карательной службы.

– Ты подвёл меня.

– Искренне сожалею об этом. – Артур покаянно склонил голову.

– И разочаровал.

– Такого больше не повторится.

– Я ожидал от тебя большего.

– А вот это вряд ли. Физиология штука такая…

– ХВАТИТ ПАЯСНИЧАТЬ!

Крик Канцлера вспугнул стайку маленьких пёстрых птиц, которые роем упорхнули куда-то в глубину оранжереи. Артур замер, а потом медленно расправил плечи и выпрямился, глядя в глаза наставника сквозь визоры маски. Любопытно.

Не сказать, что Верховный Канцлер отличался большим терпением. Вовсе нет. Поговаривали, что в молодости, когда он ещё служил таким же главой Карательной службы, его жестокость и резкость не знали границ. И что лишь заступничество предыдущего Суприма помогло ему после какой-то провинности избежать инъекции смерти. Впрочем, с годами Канцлер всё же стал осторожнее и теперь редко позволял себе хоть какие-то чувства, отчего эта внезапная вспышка выглядела ещё подозрительнее.

– Я так и не понял, в чём виноват, – резонно заметил Хант и скрестил за спиной руки.

– Ты заставил себя ждать.

– А мы куда-то спешим?

Канцлер не ответил и лишь потёр своими узловатыми пальцами не по возрасту гладкий лоб.

– Сними, пожалуйста, маску. На меня подобные попытки устрашения не действуют, к тому же я привык видеть глаза своего собеседника.

Артур помедлил ровно секунду, прежде чем всё так же молча потянулся к застёжкам на шее, с тихим щелчком открыл замки и с шипением отсоединил фильтр. В нос немедленно ударила влажная сладость здешнего воздуха, но Хант не позволил себе даже скривиться. Привычно тряхнув головой, он посмотрел на Канцлера выжидающим взглядом.

– Тебе надо подстричься, – неожиданно заметил тот и махнул рукой в сторону Артура. – Знаешь, устав был написан не только ради веселья. Длина твоих волос достигла критической отметки «чудовищно», и если ты всё ещё хочешь войти в совет Канцеляриата, то…

– Не знал, что туда отбирают по этому признаку.

– Для Суприма важны дела. И выполнение правил – важнейшее из них.

– Тогда я удивлён, что какой-нибудь очередной Кеннет Миллер ещё не избран главой Совета.

– Кто?

– Человек с мозгом улитки. Но, без сомнения, отличный образец послушания.

– Я не удивлюсь, если однажды так оно и будет. Твоё место займёт чей-нибудь протеже, и мы останемся с носом.

– Вы останетесь. Напомню, идея с Канцеляриатом была вашей. Мне же нравится моя работа, которая, благодарение Всевышнему, никак не зависит от моего внешнего вида.

– А почему, Артур? Уж не потому ли, что здесь ты можешь творить, что тебе вздумается? – процедил Канцлер, и Хант не стал увиливать. В конце концов, они оба отлично знали, чем именно занимались Каратели.

– Да, – просто ответил он. – Потому что это кратчайший путь, чтобы решить массу проблем. Городе превыше…

– Городу нужно лучшее, а не быстрейшее, – холодно отчеканил Наставник.

Он подошёл к Ханту и замер напротив, глядя прямо в глаза, отчего Артуру впервые захотелось поёжиться. Они были одного роста, почти одного телосложения, но годы и власть вложили во взгляд Канцлера столько свинцовой тяжести, что она почти была способна задавить Ханта. Почти.

– У меня складывается впечатление, что ты заигрался, – едва слышно начал Канцлер, не отводя своих бледных глаз от яркой радужки Артура. – Я дал тебе многое. Свободу, силу, возможности. Я дал тебе власть и железный кулак, чтобы нести правосудие. И ни разу за эти годы не упрекнул тебя в излишне поспешных или слишком жёстких решениях. Я закрывал глаза на твои облавы и незаконные рейды, я оправдывал твою жестокость перед Канцеляриатом. Артур, я клялся в твоей преданности Суприму. И, чёрт возьми, даже убедил себя, что твой план имеет хоть какую-то толику смысла, а не служит прикрытием очередных игр бравурного мальчика. Но объясни мне, как я должен понять, что вместо того, чтобы придушить змею прямо в гнезде, ты пускаешь её в наш дом? Чем оправдать, что ты привёл в самое сокровенное место не только толпу своих дуболомов, но и шпиона, а потом ещё и устроил целое дефиле через всю Башню? Ну и, наконец, где хоть одна причина, почему, когда наконец-то представилась возможность хоть что-то исправить, ты отправился спасать эту Мэй? Отвечай!

Голос Канцлера достиг такой громкости, что стихли даже глупые птицы, что без устали чирикали весь монолог. Они испуганно замолчали, но Артур лишь чуть склонил голову набок.

– Это то, почему вы так срочно хотели меня видеть? – холодно спросил он, и Канцлер презрительно скривил тонкие губы. Он чуть отстранился, потом знакомым жестом скрестил за спиной руки и повернулся к фонтану.

– Когда мы виделись с тобой в прошлый раз, ты обещал, что разберёшься в загадке Руфь Мессерер, – проговорил он, глядя, как резвятся в мелкой чаше две крошечные птицы.

– Насколько мне помнится, своих слов я обратно не брал.

– Прошло две недели. Но вместо итогов я слышу лишь жалобы на твоё безрассудство, агрессию и сомнительные решения.

– Так это причина для недовольства?

Повисла пауза, во время которой Канцлер небрежно перебирал листья какой-то обвившей фонтан лианы, словно что-то обдумывал, а потом, наконец, недовольно откликнулся.

– Флоранс Мэй, – процедил он. – Ей не место в службе Единообразия.

– Могу я узнать почему? – немедленно отозвался Артур, чей ответ заставил Канцлера вскинуть светлые брови.

– Я удивлён, что ты задаёшь мне этот вопрос. Она ближайшая помощница Мессерер.

– И? – невозмутимо отозвался Хант.

– И уже только этого достаточно, чтобы считать её потенциальным шпионом, – вновь раздражённо процедил Канцлер.

– Достаточно для кого? – Артур прищурился и шагнул вперёд. – Для Варда, который преподнёс вам эту мысль, как свою, в надежде выслужиться, или лично для вас? И чего вдруг возникло такое недоверие к моей работе? Мне казалось, никогда прежде я не давал повода для сомнений, что все мои действия направлены исключительно на благо Города.

– Но никогда прежде я не доверял тебе подобной задачи.

– Я вылавливаю сепаратистов каждый месяц по несколько штук. Но в чём отличие в случае Мессерер? И не отрицайте, что оно есть. С самого начала вы методично вели меня к тому, что она опаснее любого оголтелого фанатика. Вы устроили показательную казнь. Вы даже заставили меня быть её палачом…

– Ради бога, не начинай снова…

– Но я хочу понять. – Хант шагнул ещё ближе. – Что в ней было такого? Чем она вас так напугала? И почему вы боитесь Мэй.

– Ты забываешься!

– Разве? – Артур вскинул брови, невольно повторив жест Канцлера, от которого он нахмурился. – Флоранс Мэй всего лишь ботаник, который с удовольствием бы не вылезал из своих дурацких Теплиц. Но при этом она действительно хороший генетик, за что я и выбрал её. Так чем она заслужила такое внимание от самого Канцлера? Потому что лично мне достаточно, что она самоотверженно делает свою работу, как и положено истинному жителю Города. Мэй, может, и живорождённая, но вовсе не дура и знает, насколько мучительна будет смерть, посмей она хотя бы только задуматься о предательстве. Так в чём причина вашего намеренного предубеждения к ней?

Артур прищурился, глядя в глаза Канцлера, а тот с тем же упрямством смотрел в ответ. Между ними могло быть почти тридцать лет разницы, но в чём-то они были определённо похожи. Наверное, в своей резкости, категоричности и, конечно, уверенности в собственной правоте. Говорят, Алекс Росс был блестящим главой Карательной службы, прежде чем стал занял высший пост в Башне, но теперь это задача Ханта. И он не позволит кому-либо вмешиваться в его работу.

– Флоранс Мэй пытались убить, – медленно произнёс он, глядя Канцлеру прямо в глаза. – Никому неизвестную девчонку, которая и месяца-то не проработала на отдел Единообразия, довольно жестоко подставили. Подкинули «Иерихон» и сделали всё, чтобы представить это актом своеобразной мести за мою деятельность. И, право слово, сначала я даже поверил. Даже оголтелый сепаратист не станет врать перед смертью, значит, он действительно в это верил. Верил, что мстит. Но это отчаянно не сходится.

– С чем?

– С чем?! – недоумённо хохотнул Хант и покачал головой. – Канцлер, эта Мэй никому не нужна. Она никто и никогда не станет чем-то действительно важным. Она ничтожна, и мстить мне, убивая, в общем-то, рядового безымянного работника – пускай, действительно талантливого, – это шизофрения. Полный бред!

– Бунтовщики редко бывают адекватными, – пожал плечами Канцлер. – Не вижу с этим проблемы.

– А я вижу. – Артур сцепил за спиной руки и уставился поверх плеча Канцлера куда-то в полный зелени полумрак. – Они фанатики, но не безумцы. У них всегда есть чёткий план, структура и даже идеология. Мэй хотели убить, потому что кто-то внушил им, что это правильно. Им кто-то помог. Обеспечил доступ в Башню, дал код не только от внутренних залов, но и от подземной Лаборатории. Кто-то, кто потом даже сумел устранить исполнителя этого подставного убийства.

– Ну это уж слишком! Ты намекаешь, что в стенах Башни засела целая группа диверсантов?

– Достаточно одного человека, который будет весьма влиятелен, чтобы без проблем провернуть такое дельце.

– Мне не нравятся твои намёки.

– Канцлер, это не намёки. Целью была Мэй ради самой Мэй, и это очевидный факт. Осталось понять почему.

Хант поджал губы и вновь посмотрел на наставника, который задумчиво гладил кончиками своих грубых пальцев шершавый бортик фонтана. Судя по всему, ему очень не нравился их разговор. Впрочем, сам Артур тоже не испытывал удовольствия. Всё внутри него было будто натянуто до предела. Каждая мышца, связка и сухожилие едва не звенело от того напряжения и предчувствия, которые растекались внутри. Что-то однозначно происходило. Что-то, что очень беспокоило Канцлера. Что-то, в чём он видел угрозу. Что-то, что грозило лично ему. Не Городу, не людям, а лишь Верховному Канцлеру. И в этом оказалась виновата никому не известная Флоранс Мэй самим фактом своего существования. Очаровательно! Вот только тайн внутри верхушки Города им не хватало.

Артур скривился и отвёл взгляд, равнодушно глядя на свои сапоги. С другой стороны, есть ли у него самого повод для переживаний? Он резко поднял голову, когда где-то в глубине Оранжереи раздался перезвон колокольчиков, спрятанных в лабиринте часов, и вдруг понял – нет. Его задача – сберечь этот Город, и чутьё, которое ещё ни разу не ошибалось, подсказывало, что для этого Флоранс Мэй должна жить. Зачем? Ну, оставалось надеяться, что она лучше знает причины.

– Хорошо, – неожиданно проговорил Канцлер, который тоже пришёл к каким-то выводам. И в том, что они ему не понравятся, Артур не сомневался.

– Есть ещё одна вещь, которую мне хотелось бы обсудить, – совершенно будничным тоном произнёс Хант.

Он перехватил поудобнее шлем и скрестил за спиной руки в привычной позе, будто ничего не случилось. Канцлер с явным нежеланием повернулся, но вежливо протянул руку, приглашая встать рядом. В один шаг оказавшись рядом с наставником, Артур медленно зашагал в сторону выхода из Оранжереи.

– Пару недель назад я столкнулся со странным явлением, – начал он.

– Погодным? – спросил Канцлер, срывая один из больших белых цветов, что так выгодно контрастировал с его мантией.

– Я не уверен, – осторожно заметил Хант и нехорошо усмехнулся, когда поймал заинтересованный взгляд наставника. – Вернее, всё указывало на событие естественного характера, но его сила и мощь выходили за рамки того, что я видел. Было много жертв. Слишком много. И странно, что это не заинтересовало никого из Совета.

– Ах, ты про недавнюю Бурю. Я видел отчёты, но не стал передавать на обсуждение кворума.

– Вы не нашли их интересными?

– Нет. – Канцлер остановился и внимательно посмотрел на Артура. – Я ценю твоё усердие. Я уважаю твоё чутьё. Но иногда такое случается. Если поднять архивы, то ты найдёшь несколько упоминаний о подобных Бурях…

– Семь.

– Что?

Артур чуть вздёрнул подбородок и посмотрел в глаза Канцлера.

– Их было семь за последние пять лет. Последние три прошли почти одна за другой, и каждый раз удивительно много жертв из числа обычных людей. Однако ни разу Буря не добиралась до Башни, хотя обычно воздушные потоки на улицах несут её на центральную площадь.

– И что?

– Это странно.

– Артур, ты слишком много думаешь.

– Это плохо?

– Это неуместно, – раздражённо откликнулся Канцлер, смял сорванный цветок и швырнул его на дорожку. – Я не спорю, гибель людей всегда печалит. Тем более незапланированная. Нам приходится менять расчёты, тратить энергию на новые инкубаторы, чтобы восполнить население Города, но это наша жизнь. К сожалению, мы не можем предусмотреть всё.

Артуру показалось, что он сейчас что-нибудь разобьёт. Однако его лицо осталось всё так же бесстрастно.

– Это единственное, что вас беспокоит? Расход мощности на работу Человеческих Ферм? – спросил он, и Канцлер небрежно пожал плечами.

– Да. А тебя волнует что-то ещё?

Хант помедлил мгновение, прежде чем уважительно склонил голову.

– Нет. Город превыше всего.

– Город превыше всего, – откликнулся Канцлер.

Артур выпрямился и поудобнее перехватил шлем. Неожиданно пришла мысль, что чёртова Мэй снова права, – ему стоит почаще снимать маску, чтобы не забывать, как играть с открытым забралом.

– Я жду, что в этот раз ты осчастливишь нас своим появлением, – неожиданно заметил Наставник, резко меняя предмет разговора. Хант непонимающе вскинул брови. – Приём, Артур. Ежегодный приём в честь Суприма.

– Хм.

– О, ради бога! Ты уже давно не пубертатный юнец, чтобы чураться таких мероприятий.

– Обычно это люди обходят меня стороной. Не вижу смысла пугать наше нежное общество, – зло улыбнулся Хант, но лишь заслужил этим недовольный взгляд Канцлера.

– Хватит. Зубоскалить и ёрничать будешь среди своих дуболомов. Это официальное мероприятие, на котором ты обязан присутствовать. Причём, без твоей обожаемой маски и в официальном облачении. Тебе пора заводить знакомства среди тех, кто уже состоит в Совете Канцеляриата, и тех, кто войдёт в него в ближайшем будущем. Пришло время искать своих личных союзников, если хочешь однажды занять моё место.

– Напомню, это не…

– Всё решено, – с нажимом проговорил Канцлер, обрывая любые возможные возражения. – Заодно, может, найдёшь подходящий генофонд.

– Это вечеринка для девиц на выданье или официальный приём? – процедил Хант.

– Это политическое мероприятие. И твои гены – такой же товар, как пай, вода или парочка фильтров. У меня на тебя большие надежды, Артур, и я не позволю никому их испортить. Даже тебе. Надеюсь, на этом никчёмные возражения наконец-то закончились?

– Я предпочёл бы решить этот вопрос самостоятельно.

– Ради всего святого! – не выдержал Канцлер. – Можно подумать, я прошу тебя… спать с кем-то! Я делаю одолжение, позволяя тебе самому выбрать мать для развития и улучшения твоих генов. Развлекайся со своей Линой, сколько захочешь, но не забывай, что ты должен этому Городу.

– Я помню, – процедил Хант сквозь зубы.

– Нам нужен чистый селекционный материал, чтобы исключить любую возможную фатальную мутацию. Так что, надеюсь, ты не построил каких-нибудь несбыточных планов на кого-то вроде Мэй? Вард сказал, ты уделяешь ей слишком много внимания. И, судя по нашему разговору, я вынужден с ним согласиться.

Артур прикрыл глаза, пытаясь тремя глубокими вздохами усмирить вспыхнувшее в крови бешенство, но не выдержал и процедил:

– Похоже, Юджин стал забывать, где находятся границы ему дозволенного.

– И всё же, его болтовня показалась мне любопытной.

– В ней нет и не может быть ничего интересного, – отчеканил Хант. – Во-первых, Флоранс Мэй стерильна, о чём Варду прекрасно известно, ведь он досматривал её сам. Во-вторых, эта особь бесит меня так сильно, что я, возможно, скоро сам её придушу.

Канцлер хрипло рассмеялся и с улыбкой положил руку на плечо Артуру, глядя ему в глаза.

– Я в тебе не сомневался, мой Артур, – проговорил он. – Надеюсь на твоё благоразумие и усердие. И поговори всё-таки с Вардом. Одно дело болтать в моём обществе, другое – распускать язык под воздействием «Симпати».

– Да, Канцлер.

Хант коротко поклонился, чувствуя, как внутри клокочет колючее раздражение, и, как только наставник его отпустил, развернулся и стремительно направился прочь. На ходу он торопливо натянул обратно маску, впервые за всё это время наслаждением вдыхая пустой фильтрованный воздух. Чёрт возьми, как же он ненавидел эти Оранжереи!

Вибрацию тягучих басов Артур почувствовал ещё на подходе к тяжёлым дверям из искусственного красного камня. Одним своим видом те будто бы уже намекали, какого уровня содержимое скрывалось за их плотными створками. И их цвет был весьма однозначен: тёмный, чуть бархатистый. Однако в этот раз Хант не думал об этом. Стремительно войдя с шипением открывшиеся створки, он поморщился от налетевшей волны громкой музыки, которую не смогла заглушить даже прочная маска, и отмахнулся от немедленно поспешивших к нему девиц. Артур Хант был нечастым гостем у службы Отдыха, а потому каждое его появление неизбежно вызывало раздражающие перешёптывания. Впрочем, сегодня это мало его беспокоило. Мельком взглянув на помост, где под рваный и медленный ритм музыки извивалась парочка полуголых телес, он двинулся вдоль стены, прекрасно ориентируясь в полумраке.

Было людно. В нишах то и дело мелькали руки, ноги или голые задницы, слышался звонкий смех, который перебивал оравшую музыку, стоны и вскрики, по полу стелился голубоватый туман. Артур поморщился. Здесь «Симпати» употребляли любым доступным способом. Особо отчаянные и торопливые кололи концентрат в вены, другие медленно выкуривали разведённый в специальной жидкости порошок, ну а кто-то просто глотал его, не зная меры. Иногда стелившийся по полу дым достигал такой плотности, что поднимался на уровень кресел, и тогда веселье переходило на новый уровень изощрённости. Наркотик действовал точечно, доводя до предела органы чувств и оставлял после себя сладкое послевкусие.

Хант дёрнул щекой и с наслаждением вдохнул чистый безвкусный фильтрованный воздух. Нет, он передумал, и Мэй неправа. Однако от очередной мысли о чёртовой дурочке из Лаборатории раздражение вспыхнуло с новой силой. Это уже не смешно. И даже совсем не забавно. Флоранс Мэй стало слишком много в жизни Артура Ханта, и это надо менять. Прямо сейчас. Поэтому, возможно, чересчур резко распахнув одну из тяжёлых тканевых занавесок, Хант вошёл в полутёмную нишу, и от его появления вздрогнули все. Даже Вард, который полулежал на низком диване, резко вскинул голову, однако сказать ничего не успел. Одним резким движением Хант выбил из его рук полупустую упаковку из-под «Симпати», отчего порошок взвился в воздух нежно-голубой пылью, а потом сжал пальцы на горле, резко дёрнув на себя и вынудив встать. Не обращая внимания на испуганно вскрикнувших шлюх, что висели на Юджине, словно бледные насекомые, он протащил Варда к стене и со всей силы приложил затылком об стену. Затем ещё раз. И снова, почти до хруста сжимая шею.

– Какого!.. – прохрипел Вард, наконец-то придя в себя.

Он вцепился в руку Артура в попытке отодрать ту от себя, но было поздно. Затуманенный «Симпати» мозг, похоже, окончательно впал в наркотическую эйфорию и выдал реакцию на внезапную боль в виде хорошего стояка, который торчал теперь из расстёгнутых брюк. С удивительным хладнокровием Хант понял, что лучшим выходом было бы сломать Варду шею, но вместо этого он отступил и холодно приказал:

– Приведи себя в порядок.

Юджин на мгновение замер, но потом зло передёрнул плечами, поправляя перекрученную рубашку, и резкими, немного не точными движениями принялся застёгивать на себе штаны. Закончив это нехитрое дело, он выпрямился и выплюнул:

– Теперь доволен? Или мне нацепить на себя полное облачение?

– Надеюсь, ты не опустишься до того, чтобы позорить форму, – процедил Хант.

– Позорить? – фыркнул Вард и оглянулся, словно искал поддержки. – Я отдыхаю. Или, по твоему мнению, я должен нести здесь караул? Ну, если так посмотреть, то один стойкий солдатик у меня всё же есть…

Хохотнул он, и в ответ откуда-то из полумрака дивана послышались ответные смешки смущённых девушек. Однако Артур не оценил шутки и, одним незаметным движением убрав руку за спину, в следующее мгновение уже прижимал к яйцам Варда клинок.

– Артур! – ахнул откуда-то слева знакомый голос, и Хант впервые заметил здесь Лину. Впрочем, его удивление длилось не дольше мгновения, после чего он медленно сдвинул лезвие в сторону паха, и на напрягшейся шее Юджина вздулись синие вены.

– Ещё раз ты посмеешь себе даже подумать, что можешь открыть рот и говорить не по моей команде, то отправишься грудой мяса в утиль. Ты меня понял?

– Хант…

– ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?! – заорал Артур, которого порядком уже достали эти дурацкие игры.

– Да, командир, – коротко отозвался Вард, в чьих мозгах, видимо, наступило долгожданное просветление.

– Убирайся. Будешь сегодня патрулировать Город. Один. Чтобы не было соблазна открывать рот!

– Но сегодня не моя очередь!

Хант на мгновение отстранился, чуть отводя клинок, а потом вскинул его резким движением и в последний момент остановил кончик лезвия в нескольких миллиметрах от глазного яблока едва не дёрнувшегося Варда.

– Пошёл вон. Немедленно, – процедил Артур.

Юджин понял всё сразу. В конце концов, кто как не он был прекрасно осведомлён, что Хант никогда не давал второй шанс. Зачем? В инкубаторах ждали своего часа сотни таких же, как Вард, так смысл носиться с очередным образцом человека, который оказался немного бракованным. Незаменимых в Городе не было. Почти.

– Она действительно того стоит? – с тихим смешком спросила Лина, когда за Вардом закрылась тяжёлая дверь. – Эта девчонка.

– Не люблю, когда трогают мои вещи.

– Она такая же собственность Суприма, как ты или я.

Лина обошла его сбоку и обняла за талию.

– Но до того, как Суприм вспомнит об её существовании, она нужна мне.

– Зачем?

Вместо ответа Артур немного брезгливо отцепил от себя руки Лины и вышел из ниши, не соизволив задёрнуть за собой тяжёлую ткань интимного занавеса. Ему было плевать. Плевать на оставшихся там потаскух, на Лину и даже на взгляды, которым его провожали, пока он шёл мимо замерших в самых немыслимых позах людей. В конце концов, Артур Хант был не обязан что-либо объяснять никому, кроме себя. Только вот и себе он объяснить пока не мог. Хант просто знал. И это знание, которое зародилось ещё вчера под завывания очередной Бури и звон колокольчиков, будто нашептал ему Город. Как умел. Да, Артур всегда чувствовал каждый его бессловесный порыв, но теперь Город, похоже, заговорил.

Глава 6

То, что эта девочка послана для искупления всех моих грехов, я поняла, когда она появилась на пороге Лаборатории. Сколько ей было отведено законами Города? Может быть, десять лет, может, пятнадцать, а может, всего пара лет. Флоранс Мэй знала об этом и принимала свою реальность естественно, но без смирения, которое многих вынуждало просто проживать жизнь. Наоборот. Флор была самой жизнью. Кипучей. Настоящей. Облечённой в хрупкую живую плоть истинной квинтэссенцией человечности. Она была точно Спаситель, который пришёл из ниоткуда и однажды должен туда же уйти.

За эти годы я пыталась исправить многое из того, что натворила. Видит бог, я воевала против себя самой достаточно долго, но такие сражения не выигрываются на земле или в лабораториях. Они ведутся в душе. В голове. В сердце. А Флор оказалась достаточно упряма, чтобы заставить цвести даже камень. И в тот момент, когда я увидела её проект… Когда только посмотрела в глаза… Я поняла, что у меня есть ещё один шанс. Последний. Да, я знала, что возложить на неё такую ответственность было эгоистично, но не могла не попробовать спасти если не тело, то хотя бы душу. Не свою, нет. Моего сына. Потому что невозможно запугать или остановить человека, которому уже нечего терять.

Прости, Флоранс Мэй, но теперь ты моя последняя надежда хоть что-то спасти.

Дневник Руфь Мессерер

Система оповещения о начале рабочей смены застала Флор на полпути к Башне. Она снова опаздывала, но виной тому были не проволочки службы регулировки движения, даже не сломавшийся на одном из виадуков гиробус, откуда едва не вывалились пассажиры. Нет. Флоранс Мэй проспала. Банально и совершенно недопустимо. И тем удивительнее, что с ней это случилось впервые.

Вчера, едва за Хантом закрылась дверь и сработали датчики герметичности, Флор почувствовала, будто из неё разом выпустили весь накопленный воздух. Она сдулась, опёрлась плечом на шершавую стену и последним усилием стянула с себя свой серый плащ. От этого мир перед глазами подёрнулся рябью, вывернутую ногу свело тупой болью, а глаза защипало, словно туда намело груду песка. Вытянув руку, Флор нащупала впереди дверной проём в спальню и сделала неуверенный шаг. Затем ещё. И ещё один, прежде чем больно налетела коленом на узкую койку и едва не рухнула рядом, но всё-таки удержалась и осторожно опустилась на самый край.

Какого чёрта с ней происходит?

Этот вопрос включал в себя не только недовольство собственным состоянием (здесь, как раз, всё было до скукоты очевидно), но, скорее, именно то, в чём Флор было неловко признаться даже себе. Она вяло фыркнула, прикрыла глаза и осторожно легла на твёрдый матрас. Прямо так – в форменном платье и высоких ботинках, на которых наверняка осталась радиоактивная пыль. В комнату ворвался лёгкий перезвон колокольчиков, словно кто-то провёл по ним рукой, и Флор спрятала лицо в дрожащих ладонях. Господи! Как же она не хотела всего этого. Ни борьбы, ни риска, ни геройства, ни чужих тайн. Ей это ненужно! Она маленький лаборант из Теплиц, которого почему-то выбрали для чьих-то безумных игрищ, хотя её дело – пробирки, корни и листья. И Руфь прекрасно знала об этом, как знал Стивен, а теперь и Хант… Хант, которого, если честно, тоже не должно было быть в этих Лабораториях. Но вот он – увяз в этом по уши вместе с Флор, которая совершенно запуталась.

Это было тревожно. Всё сегодня тревожило и смущало так сильно, что мозг заходился в бесконтрольных эмоциях. Он то вынуждал дёргаться чему-то внутри, когда в стуке расхлябанных лопастей вентиляции ему чудилось чужое биение сердца, то обрывал дыхание, стоило в низком гудении генераторов померещиться знакомому, словно пропущенному через вокодер смешку. В этот момент Флор замирала, чтобы прислушаться к малейшему шороху за стеной или дверью. Но зачем? Ведь Хант ушёл. Конечно же. Что ему делать в этой дыре? Флор не знала. Как не представляла, зачем ему вообще сюда приходить.

Думать об этом было неправильно, но в уставшей голове роились тысячи образов. И Флор хотела бы остановиться, перестать выхватывать из разрозненных воспоминаний самые странные и неловкие, но не могла сдержать улетавшие со скоростью света опасные мысли. Например, что у главного ужаса Города есть чувство юмора. Хромоногое, конечно, весьма ограниченное какими-то личными рамками, но довольно забавное. А ещё он способен принимать решения с удивительной скоростью. И весьма категоричен (что, кстати, неудивительно). И, самое главное, отчего уши Флор вспыхнули подобно Щиту, а сама она зажмурилась от неловкости, Артур Хант действительно был человеком. Больше в этом сомнений у неё не осталось. Он выглядел, дышал и ощущался, как человек. Она знала, что у него крепкая хватка и сильные руки. А под обычным пальто – тонкий доспех. Он был способен устоять на ногах даже под ветром Бури, но при этом от него пахло обычной кофейной эссенцией, карамельным выхлопом глисса и чем-то ещё… чуть горьковатым или, может, по-металлически кислым. Как осевшая на языке таблетка берлинской лазури, которой Флор пичкали в медблоке после ожога. Лечебная, но такая противная! Фу… Но Хант, похоже, был просто лечебным.

Флор застонала, посильнее прижала ладони к лицу, словно хотела там спрятаться от стыда, но лишь скрипнула зубами от злости. На себя, конечно. Хант теперь наверняка считал её чокнутой. Медленно выдохнув, она открыла глаза и сквозь нервно переплетённые пальцы посмотрела на грубый необработанный потолок, откуда на неё то и дело сыпалась чёрная бетонная пыль.

Разумеется, она наврала Ханту, и ей было страшно. Постоянно. Каждый день. Каждую ночь. И самодельные колокольчики лишь помогали окончательно не свихнуться в минуты, когда приходилось сидеть на полу в собственном доме с нацепленной на лицо маской и ждать, гадая, хватит запаса в кислородных баллончиках, или она всё-таки задохнётся, если Буря продлится чуть дольше. Кого Флор хотела обмануть своей чушью? Уж точно не Ханта. Он наверняка ей не поверил. Да и в целом, ему всё равно, как и любому, чей ген симпатии давно стал рудиментом или вообще напрочь отсох.

Флор снова зажмурилась, но теперь от затаившейся в сердце грустной обиды. Серьёзно, а есть ли в Городе кто-то, кому было не наплевать? Как вообще работал этот проклятый ген, кроме того, что отравлял жизнь проснувшейся совестью? Руфь никогда толком не говорила… Флор мотнула головой, прогоняя ненужные мысли. Нельзя. Ей нельзя сомневаться. Потому что тогда вообще незачем жить, а значит, можно идти сразу к Щиту и класть голову меж силовых линий. Это будет легко и почти безболезненно. Последнее, что Флор увидит – голубая искра, а потом её телу будет уже на всё наплевать. Но она обещала Руфь, что попытается… Что попробует.

Из груди вырвался тяжёлый вздох, а воспоминания обратились к дневнику Мессерер, который неведомым чудом удалось стащить из Лаборатории. Флор не сомневалась, что там крылось нечто невероятно важное, но… Не сегодня. Свесив руку с кровати, она, не глядя, нащупала на полу карман плаща, а в нём твёрдую маску. Вытащив ту без каких-либо усилий, Флор всё так же, не открывая глаз, улеглась на бок, прижала посильнее к груди твёрдый каркас сменного фильтра и только потом натянула на себя тонкое одеяло. Она осторожно засунула под щёку его колючий уголок, после чего медленно выдохнула и провалилась в напряжённо кружившие вокруг ощущения. Не хватало только ряда холодных пуговиц, но в целом…

На утро она так и очнулась – с колючим одеялом под щекой и прижатой к груди чужой маской. Тусклое солнце светило сквозь грязное желтоватого цвета окно, неведомым образом делая комнату ещё более сумрачной и неуютной. Раздражающе капала в раковину вода из подтекавшего концентратора, хрипела трудившаяся целую ночь вентиляция. Флор вылетела из дома, на ходу застёгивая на себе плащ, откуда в последний момент успела выложить украденный лабораторный журнал. Воровато оглядевшись, она с нервным смехом засунула его под матрас, хотя прекрасно осознавала, что в случае обыска там будут шариться в первую очередь. Но времени на раздумья не оставалось, и сейчас, пристроившись в хвост ждавшей разрешения на переход улицы колонны, если верить расцветке их формы, работников с электроподстанции, Флор досадливо морщилась от собственного скудоумия.

На неё странно поглядывали, но она старалась не обращать внимания, хотя знала, что её одежда слишком уж выделялась на фоне однородной тускло-синей группы. Путь к городским генераторам проходил мимо Башни, а значит у неё получится добраться до работы в кратчайшие сроки, не нарываясь на отметки в карточке поведения. Однако, стоило им всем замереть около очередного перехода, Флор машинально огляделась по сторонам и нахмурилась. Что-то мелькнуло на краю сознания. Какая-то очень важная мысль, что умчалась, не успев как следует проявиться. Она вновь оглянулась и упёрлась взглядом в плакат.

Этими листовками оказалась украшена вся длинная улица. Ровные прямоугольники с изображением женской руки, на ладони которой уместилось схематичное изображение Города, были наклеены так плотно, что походили на цельное полотно. «Город превыше всего!» гласила стандартная надпись на продукте очередной пропаганды, и Флор скептически хмыкнула. Близилась годовщина правления последнего из Супримов, и Город постепенно обрастал вот такими плакатами. Она вновь вгляделась в утрированно аккуратное изображение Города и едва заметно скривилась. Что же, весьма символично – все они, как на ладони. Горстка людей, вынужденная жить в подобии клетки. Порция оставшегося в живых человечества. Пай.

Пай… Флор почувствовала, как по спине пробежал холодок, а в следующий миг она едва не выругалась вслух. И как можно было об этом забыть?! Видимо, во всём виновата рассеянность и вчерашний «универсалиум» Ханта, который оказался на удивление сытным. Ещё бы! Флор усмехнулась. Вряд ли Канцлер стал бы кормить свою гвардию переработанным мясом или спрессованным зерном вперемешку с каким-нибудь сеном, которое обозначалось в составе как «витамины». Карателям доставалось самое лучшее.

Флор нервно стиснула в руках маску, которую, разумеется, захватила с собой, а потом оглянулась по сторонам. Если она не зайдёт за порционом сейчас, то о еде можно забыть. Уж до завтрашнего вечера точно! Она вновь судорожно осмотрелась, но тут её группа колыхнулась и одновременно с раздавшейся командой ровным чеканным шагом направилась через дорогу, чтобы через сто метров свернуть на соседнюю улицу. Но та вела совсем в другую сторону, а потому Флор резко выдохнула, мысленно обругала себя самыми грязными словами, и, когда их поток поравнялся с завершавшим свой переход поперечным движением, ловко перестроилась в его конец. Она пересекла улицу, оглянулась, опасаясь, что её манёвр был замечен, но всё было тихо. В следующее мгновение Флор скользнула в грязный и тесный переулок, а потом бросилась в сторону самого дальнего зубца Башни.

Бежать пришлось со всех ног, но Флор старалась. Едва живые лёгкие, которые пребывали в ужасе ещё со вчерашнего марафона, немедленно взбунтовались, впрочем, с задачей более или менее справились. А потому через несколько минут запыхавшаяся и вспотевшая Флор едва не врезалась в толпу людей, ожидавших около окошка службы Снабжения. Она резко затормозила, чувствуя, как обиженно бухает в груди сердце, и мысленно перед ним извинилась. Да уж. С такой хозяйкой ему приходилось непросто. Неожиданно, отчего Флор едва не подпрыгнула, кто-то схватил её за рукав и резко дёрнул вперёд.

– Совсем с ума сошла? – прошипела Бет, которая одновременно вежливо улыбнулась заворчавшим вокруг неё людям.

– Что? – не поняла Флор.

– Она со мной, извините. Мы очень спешим! – Бет ещё раз оскалилась на послышавшиеся со всех сторон недовольные возгласы.

– Здесь все спешат, – недовольно откликнулась какая-то женщина, что упрямо работала руками, пытаясь добраться поближе к окошку.

– Вряд ли здесь хоть кто-то торопится на встречу с главой Карательной службы. А вот она – да! – прорычала всегда скромная Бет и ловко толкнула Флор в спину, отчего та оказалась почти в начале длиннющей очереди. Убедившись, что фраза произвела должное впечатление, а значит, все вокруг инстинктивно шарахнулись в сторону, Бет зашипела. – Где тебя носит? Хант уже дважды за это утро наведывался в Лабораторию, чуть не довёл до паники Миллера и, кажется, был весьма раздосадован, что тебя до сих пор нет! Так и сказал: разочаровывающе.

Она выкатила глаза и пугающе повращала ими, словно хотела передать степень тревожности, которую будил во всех Хант.

– Я… – растерялась Флор. Если честно, она понятия не имела, что происходит. Вчера её ни о чём не предупреждали. Уж это бы Флор запомнила точно! А во-вторых, её рабочий день начинался лишь через пару минут.

– Что «ты»? – заворчала Бет и опять легонько толкнула в спину, вынуждая двигаться вперёд вместе с очередью. – И так постоянно пропадаешь не понять где. Так ещё и Ханта на нашу голову привела. Что ему нужно?

– Не знаю, – недоумённо покачала головой Флор и заметила, как коллега нахмурилась.

Бет, хоть и работала в лаборатории Руфь, не состояла ни в сопротивлении, ни в повстанческой группировке, которая занималась слежкой за всеми важными фигурами Башни. Её личный ген сострадания находился настолько в зачаточном состоянии, что позволял лишь сочувствовать неким идеям, которыми поделилась с ней Мессерер. В целом, Бет была по-своему доброй, честной и мягкой, но Флор не питала иллюзий. Этот белобрысый ангелок выдала бы её и многих других, пересиль долг перед Городом зачатки сочувствия.

Тем временем очередь наконец-то подошла к небольшому полукруглому окну, где за прозрачным просвинцованным стеклом сидел уже почти доживший до инъекции «Милосердия» человек, одетый в бледно-зелёную форму службы Снабжения.

– Идентификационный номер, – безлико произнёс он, только взглянув на замерших по ту сторону стекла парочку.

– Эф – эл – зеро – эр, – торопливо пробормотала Флор и оглянулась на Бет.

– А у меня карта, – куда более радостно откликнулась та и протянула свой пропуск искуственнорожденной.

Преклонного возраста человек лениво ткнул что-то на переносном экране, провёл удостоверением Бет по специальному считывателю, и на стекле перед Флор высветились контуры ладони. Быстро приложив к голубым линиям руку, она повернулась к Бет.

– Хант что-то ещё сказал?

– Не-а, – машинально откликнулась та, в свою очередь проходя идентификацию. – Да, знаешь, мы не особо и спрашивали. У меня вообще дар речи рядом с ним пропадает, а у Миллера, кажется, в очередной раз едва не случилось недержание. И, страшно сказать, я его понимаю…

Бет хохотнула, а Флор недоумённо уставилась на неё в ответ.

– В смысле «в очередной раз»?

– В прямом. А ты не в курсе?

– В курсе чего? – нахмурилась Флор, и Бет как-то странно на неё посмотрела.

– Что Хант угрожал Миллеру. И, похоже, из-за тебя. Довёл нашего дурачка до того, что тот слегка напрудил в штаны. Правда, было ли это от испуга или из-за того, что Хант едва не придушил его прямо посреди коридора, я не уверена, но о случившемся знает вся Лаборатория. Видимо, кроме тебя.

– Видимо… – машинально повторила растерянная Флор, чем заслужила встревоженный взгляд Бет.

– Мэй, тебе стоит быть осторожнее.

Флор приоткрыла рот, потом закрыла и отвернулась, невидяще глядя перед собой на окошко службы Снабжения. Во рту неожиданно пересохло, и она нервно облизнула враз покрывшиеся коркой губы.

– Когда это было? – едва слышно спросила она.

– Да вот неделю назад или около. Миллер как раз отправил тебя тогда в Теплицы.

Да. Значит, Флор всё правильно поняла, но абсурдности фактов это не отменяло. Серьёзно? Хант был настолько обеспокоен её состоянием, что пошёл выяснять отношения с Кеннетом? Да это же бред! Нелепость! Полная чушь! Флор почти презрительно фыркнула, но тут мозг ловко подсунул воспоминания, как она почти два часа просидела на коленях у главы Карательной службы, а потом пряталась в его же объятиях, спорила, шутила, пустила в собственный дом… И её почти затошнило от нахлынувшего волнения. По рукам пробежала мелкая дрожь, а в глазах потемнело. Наверное, ей стоило как-нибудь отшутиться, чтобы не вызывать подозрений. Наверняка, это было бы правильно! Но в тот момент, когда Флор открыла рот, окно перед ней отъехало в сторону, и их с Бет глазам предстал весьма странный набор.

– Ну знаешь ли… – раздался рядом с ней вздох, и Флор судорожно сглотнула. – Это за какие такие заслуги?

Они обе смотрели на две небольших кучки пакетиков, в которых обычно хранилась сублимированная еда, но упаковок с отпечатанным на них идентификационным номером Флор было больше. А ещё они были крупнее. И разнообразнее. И Флор могла поклясться, что заметила среди них пару упаковок «универсалиума».

– Это ошибка, – твёрдо сказала она, глядя прямо в прозрачные глаза работника. – Проверьте ещё раз…

– Эф – эл – зеро – эр? – скучающим голосом занудно протянул «зелёный» человек.

– Да, – нетерпеливо отозвалась Флор, в спину которой уже упиралась недовольная проволочкой толпа. Но работнику службы Снабжения было на это глубоко наплевать. Он уставился в свой переносной экран, что-то там полистал, а потом устало вздохнул.

– Вы правы, – процедил он. Однако прежде, чем Флор успела облегчённо вздохнуть, перед ней прямо поверх пакетов приземлилась новая защитная маска. Она холодно отразила утренний свет своим серым углепластиковым боком и гордо потухла. Флор машинально тряхнула головой, прогоняя странные мысли, и услышала монотонный бубнеж: – Размер стандартный, защитное стекло класса экстра. Прошу простить за задержку.

Но Флор и не думала никого обвинять. Только непонимающе смотрела на всё это богатство, которое никак не могло ей принадлежать, и ошалело моргала. Наконец, она отмерла и перевела ошарашенный взгляд на мужчину, который уже недовольно поджимал губы. И от напряжения его губы были уже под цвет бледно-салатового комбинезона.

– Я не уверена…

– Слушайте! Эф – эл – зеро – эр или как вас там, – не выдержал он. – Либо забирайте, либо проваливайте. У меня приказ…

– Чей приказ? – встряла Бет, которая успела уже собрать свои пакетики с порционами.

– Главы Карательной службы, – рявкнул в ответ служащий, который явно начинал нервничать. – Вы задерживаете очередь!

Флор рефлекторно дёрнулась, но тут над ухом зашипела Бет.

– А сразу надо было всё выкладывать! Ждите теперь, – съязвила она и принялась распихивать по широким карманам плаща остолбеневшей Флор особо большие упаковки. Однако тех оказалось слишком много, и в ход пошла маска, внутрь которой Бет сгрузила оставшиеся пакеты.

Наконец, освободив окошко выдачи, она сунула в руки Флор набитый доверху шлем, подхватила всё ещё нахмуренную подругу под локоть и поволокла прочь.

– Ну? – спросила Бет с нажимом, когда они достаточно удалились от гомонившей толпы. – Если ты хочешь мне что-нибудь объяснить, то сейчас самое время.

– Я не знаю, что тебе сказать. Честно, – со вздохом ответила Флор и заметила, как недоверчиво покосилась Бет в её сторону.

– Не будь ты живорождённой, я бы подумала, что вы переспали. Но таких, как ты, Каратели обходят стороной. Только если… – глаза Бет расширились, когда она повернулась к Флор. – О, Боги! Что он тебе сделал?!

– Что? О чём ты?

– Он тебя мучал? Насиловал? Проводил какие-то опыты? Девочки рассказывали, что в подвалах Башни держат кого-то… Тебя тоже? Они же обрили тебя ради идентификатора. И ты пропадаешь где-то целыми днями… О, чёрт! Ты беременна?! От Ханта?!

– ЧТО?! Я стерильна, Бет! – прервала возмущённая Флор этот поток безумных догадок. – Хватит выдумывать чушь! Ничего не было. Это попросту бессмысленно и невозможно.

– Тогда… в чём дело?

Флор поджала губы, не зная, сколько имела права сказать, дабы не породить новых сплетен, но и молчать было неправильно. Судя по всему, воображение Бет достраивало реальность быстрее, чем двигались стрелки в часах.

– Я занята кое-какой работой для Ханта в центре Регулирования Единообразия, – осторожно начала она и, когда новых нелепых возгласов не последовало, продолжила: – Видимо, меня решили таким образом отблагодарить, хотя, если честно, я ещё ничего толком не сделала. Только вот разбила маску вчера… м-да…

Язык окончательно запутался в словах, и Флор замолчала, когда поймала скептический взгляд. Чёрт возьми. Из неё никудышная лгунья.

– Я бы скорее поверила, что ты трахаешься с кем-нибудь из Карателей, чем во всю эту чушь с благодарностями и поощрениями, – вздохнула коллега. – Канцеляриат никогда бы не одобрил тебе повышение в уровне рациона. Только если… Только если Хант решил всё единолично. Это вызывает, конечно, вопросы, но твоя такая же безумная, как и у дурацкого Ханта, страсть к законам убивает на корню любую романтическую подоплёку. Так что я понимаю, чем ты так ему подошла. Вы же одинаковые! Серьёзно, ему стоит исследовать твой геном.

– А смысл? – хмыкнула Флор. – Для потомства я бесполезна.

– Ну, тебя можно клонировать. И будет у нас много маленьких законопослушных девочек Мэй, – рассмеялась Бет, но потом вдруг резко нахмурилась. – Не нравится мне это. Будь осторожна.

Флор молча кивнула. Ей это тоже всё очень… очень не нравилось. Но что она могла сказать белокурой коллеге? Ничего. О, зато Хант наверняка выдал бы целую сентенцию из возражений на тему послушности Флоранс Мэй, её воспитания и поведения в целом. Однако вместо очередного выговора он устроил такое… Хант вообще понимает, что, чёрт побери, творит?!

От этих мыслей Флор окончательно замолчала и замкнулась в себе, не слушая болтовню Бет о каком-то новом стажёре из соседней Лаборатории. В конце концов, у той были вполне реальные шансы найти себе генетическую пару, так почему бы не воспользоваться этим прямо сейчас. Бет уже двадцать пять, до инъекции «Милосердия» осталось не так уж и много… В общем, под её восторженный голосок они вошли сначала в Башню, затем перешли в нужный «зубец», и когда до Лаборатории оставалось совсем немного, Флор поняла, что больше не может. Остановившись около поворота, за которым разветвлялся коридор, она на секунду замялась, а потом обратилась к ничего не заметившей Бет.

– Знаешь, ты иди, а мне надо, наверное, узнать, чего хотел Хант, – проговорила она, и коллега остановилась, прервавшись на середине мысли о предпочтительной форме подбородка у будущего избранника. Бет чуть прищурилась, но потом согласно кивнула.

– Давай сюда свои пожитки. Уберу их тебе в стол, пока Миллер не заметил такого вопиющего нарушения субординации, – важно проговорила она, а потом совсем по-детски хихикнула. – У него последние извилины откажут, если увидит, что у тебя теперь есть «универсалиум». О-о-о, я бы посмотрела на это!

Флор криво улыбнулась в ответ, но промолчала. Молча выложив из карманов во всю ту же многострадальную маску пакеты с едой, она сунула один из них Бет в карман и пробормотала:

– Спасибо.

– Ты странная, Флоранс.

– Я знаю. – И кривая улыбка стала ещё некрасивее. – Мне уже говорили.

С этими словами она кивнула нахмурившейся Бет и зашагала по второму из коридоров, который вёл в другую часть «зуба» Башни. Поджав губы, Флор торопилась, уже зная, что сделает. Она попросит Ханта вернуть всё назад, как бы в глубине души ни хотелось оставить эти пакеты себе. Господи, уже только от воображаемого вкуса «универсалиума» у неё сводило желудок! Но нельзя. Это, конечно, весьма мило с его стороны, но сплетни в Городе распространяются с удивительной скоростью. А сегодня полсотни людей видели и, конечно же, слышали, что некая Мэй теперь ходит в любимчиках у главы Карательной службы. Это неправильно. Это неприемлемо!

В общем, окончательно заставив себя поверить, что поступает обдуманно и верно, Флор влетела в служебный лифт, спустилась на подземные этажи и прошла в белые двери центра Регулирования Единообразия. Шансов найти здесь Ханта было немного, но раз он постоянно поднимался в Лабораторию, то, видимо, был где-то неподалёку. Так что Флор торопливо помылась, едва ли не халтурно оттёрла с себя всю возможную радиоактивную пыль, что скопилась после Бури на коже, переоделась и вылетела в пустой коридор. Где-то вдалеке хлопнула дверь, ну а она, упрямо наклонив голову и закусив машинально губу, двинулась в сторону «круглого зала».

В этот раз Флор с осторожностью ступила в помещение, где вчера едва не распрощалась с жизнью, а потом нервно огляделась. Было тихо. И как-то пусто. А ещё удивительно темно. Свет горел лишь в одном из пяти обычных отсеков, и что-то в груди Флор сжалось в тревоге. Она сглотнула и прошла в сумрачный зал, на ходу отмечая, что Ханта здесь нет. Впрочем, почти сразу наличие или отсутствие главы Карательной службы отошло куда-то на задворки сознания, потому что Флор, всё ускоряясь, торопилась к единственному яркому огоньку в этом кромешном сумраке. Она заставляла себя не верить, до последнего отрицать, но видела аккуратно прибранные камеры, где чистота и установленный протоколом порядок могли значить только одно. И именно в это Флор отчаянно не хотела поверить. Он ведь не мог этого сделать? Он ведь не стал бы? Он ведь… спросил бы сначала её? И на этой мысли Флор вдруг зажмурилась. Нет-нет. Их, наверное, увели на очередное обследование!

Однако, когда она подлетела к единственной светившейся внутренним светом двери, то уже знала ответ. Вообще-то, Флор знала его задолго до этого дня. Сама же себе говорила. Но одно дело думать об этом чисто гипотетически, исходя из математически строгого ряда цифр и букв, и совсем иначе, когда приходится неожиданно осознать, что вот за этими самыми символами кроется живой человек. Люди! Девушки, которые…

Флор рванула на себя стеклянную дверь и встретилась взглядом с напуганной тридцать первой. И та смотрела на неё так, что сомнений уже не осталось. Во рту вдруг стало горько, когда в голове вспыли собственные равнодушные мысли: «остальные пойдут на отходы». И Флор почувствовала, как её затошнило, когда, отступив, она всмотрелась в пустые камеры, где уже ничего не напоминало о прошлых жильцах. Это невозможно. Так же нельзя! Это… это…

– Ублюдок! – прорычала Флор и со всей силы шарахнула дверью, отчего закалённое стекло пошло трещиной. Ай, да плевать! – Ублюдокублюдокублюдок! УБЛЮДОК!

Её крик многократно отразился внутри круглого зала, превратившись в невнятный сгусток из отчаяния и бессильного гнева. Глаза защипало, и стало так больно, что бешенство Флор вспыхнуло с удвоенной силой.

– Вот ведь тварь, – прошипела она, растерянно оглядываясь по сторонам, словно хотела найти Ханта прямо сейчас и свернуть ему шею. О! Это Флор сделала бы с большим удовольствием.

Внутренности сжались в тугой комок, от которого стало трудно дышать, но она упрямо втянула ставший враз густым воздух сквозь плотно сжатые зубы. Это она ему не простит! Ни за что и никогда! Флор зарычала от бессильной досады и краем глаза заметила, как подошла к двери тридцать первая. Видимо, она собиралась о чём-то сказать, но слушать её не было сил. Тело и душу разрывало от желания заорать и избить чем-нибудь Ханта, хоть как-нибудь выплеснуть злость, и ни в чём не повинная девчонка, чей живот уже был больше её самой, вряд ли могла в этом помочь. Ради бога!

На задворках бившегося в агонии неверия разума Флор понимала, что в ней говорят ужас вперемешку с едким чувством полнейшей обречённости. Право слово, они с самого рождения все здесь приговорены. Но ведь не так! Не настолько бесчеловечно! И, знакомо вытерев рукавом нос, отчего из груди вырвался истерический всхлип вперемешку с каким-то едким смешком, Флор оскалилась, после чего развернулась и стремительно направилась к выходу.

Пускай она бессильна что-либо изменить. Пускай её затея обречена на провал, но прямо сейчас ей жизненно важно посмотреть Ханту в лицо. Увидеть его глаза, чтобы окончательно убедиться, какая он тварь. Потому что только напрочь лишённое души существо могло поступить так жестоко – хладнокровно отправить в плавильные печи четырёх человек, которые не просто… кожаные оболочки! Не убийцы, мятежники или отжившие своё старики! А люди! И внутри их тел, было ещё кое-что! Тот, кто не виноват, что получился не идеальным. Что эксперимент ублюдочной Мессерер пошёл не по плану! О, эти двое точно друг друга достойны! Но человек не машина…

– Мразь, – всхлипнула она.

Впервые в жизни шрам внизу живота мерзко заныл, и Флор споткнулась, понимая, что всё-таки плачет. Не от жалости к безымянным подопытным. Не от сочувствия или какого-нибудь сострадания. А от безысходности. Кажется, у неё не было больше сил бороться с бездушностью этого Города. К чёрту всё это. К чёрту Стивена с его безумными планами. К чёрту амбиции, Руфь, Герберта, Джуд и всех остальных. Она больше не может! Не хочет! Она откажет Ханту в сотрудничестве, и пусть он делает с этим, что хочет. Четвертует её, перережет глотку прямо на площади или молча прикопает где-нибудь в земельке Теплиц. Плевать! Уже всё равно. Ей терять нечего.

Флор тряхнула головой и попыталась унять ставшие бесконтрольными всхлипы, от которых она задыхалась. Без толку. Похоже, организм тоже окончательно задолбался, и значит, пора всё закончить. Но сначала она заставит Ханта снять маску!

***

Артур стоял у самого края большой платформы, нависавшей над ровными рядами яйцеобразных инкубаторов, и пытался вникнуть в речь одного из лаборантов. А тот, словно нарочно, сыпал специфической терминологией и не делал поблажек, что стоявший перед ним Хант имел лишь общие познания о геноме. Здоровый минимум, который в Академии считали достаточным, чтобы отличать живорождённых от селективных. Артур скосил взгляд на своего сопровождающего и нахмурился.

Молодой парнишка лет двадцати был носителем отборного гена, неплохих способностей, но, похоже, отчаянно волновался. Из-за этого каждое его новое предложение начиналось с утомительного «так вот», после чего шла очередная зубодробительная формулировка. Хотелось дать лаборанту хорошенький подзатыльник и заставить говорить по-человечески, но Хант не мог. Как бы ему ни хотелось, это было непрофессионально, а значит, придётся слушать этого индивида, пока тот не выдохнется.

Чёрт!

Ему нужна Мэй. Вот прямо сейчас. Сию же минуту. Уж она бы наверняка сразу отделила ядро смысла от выспренней болтовни. У этой девчонки вообще страсть к прямолинейности.

Артур криво улыбнулся, едва ли не впервые осознанно радуясь почти приросшей к лицу маске. Да, Мэй была бы сейчас как нельзя кстати. Однако та до сих пор не появилась, и где-то на краю сознания мелькнула тревожная мысль, что следовало бы дождаться её, прежде чем принимать окончательное решение, но Хант лишь пожал плечами. Время вышло, и очередные попытки бегать за Мэй, вызвали бы новые вопросы у Канцлера. Артур поморщился от воспоминаний об утреннем разговоре и попытался сосредоточиться на словах этого… этого… Чёрт. Как его звали?

Он так и не вспомнил. А тем временем лаборант повёл его в следующее помещение, откуда открывался потрясающий вид на большой зал, заполненный нежно-розовым свечением. Хант на мгновение задержал дыхание, а потом огляделся.

Больше всего Генетическая Ферма напоминала поле цветов. То, каким его изображали на картинках в той приснопамятной галерее Суприма – ровное, почти бескрайнее, чья далёкая часть сливалась в единый оттенок. Индикации у заполненных капсул нежно мерцали, и в полумраке одного из «зубов» Ханту казалось, что они едва заметно качаются будто бы на волнах. Здесь было тепло. Даже жарко. Так было легче поддерживать нужную температуру для эмбрионов, и Артур невольно повёл плечами, чувствуя, как липнет к шее жёсткий ворот защиты.

– Так вот, мы можем подобрать вам ряд образцов из тех, что сейчас находятся в стазисе.

– Мне нужно полное совпадение по всем параметрам, чтобы исключить возможность спонтанных мутаций или нарушений генома.

– Мы сделаем. – Молодой человек подобострастно склонил голову, и Хант мысленно скривился.

– В прошлый раз, вы тоже обещали, что проблем не будет. – Артур перевёл взгляд с побледневшего лица на видневшиеся под ногами капсулы с эмбрионами. Интересно, сколько из них будет предателей?

– Это досадное недоразумение. Так вот теперь мы будем отбирать тщательнее.

– А до этого отбирали не тщательно? – слегка насмешливо спросил Хант и повернулся обратно, глядя сверху вниз на покрасневшего лаборанта.

– Нет! Мы всегда работаем на благо Суприма! Город превыше все…

– Но лишь один из пяти образцов в итоге отвечает заявленным стандартам.

– Человеческий организм склонен к динамическим изменениям. И так вот индивиды XX всегда будут более приспособленные, чем… – Парень окончательно сбился и всплеснул руками. – Вы должны понимать, всего учесть невозможно!

– Мне казалось, в этом и состоит ваша работа, – с лёгким смешком поинтересовался Хант, которого это начало забавлять.

– Да, но…

– Но?

– Евгеника как гражданская наука достаточно нестабильна. Приходится учитывать много факторов, и совершенно непросчитываемую эмоциональную составляющую живой инкубационной системы. А это, в свою очередь…

– Так уберите её, – перебил Хант и посмотрел на удивлённо замолчавшего юношу.

– Что?

– Уберите эту эмоциональность. Вы смогли избавиться от гена сострадания, значит, сможете и от остального. Я прав? Как там говорится… Нет эмоций, есть покой.

– Да, но… Возможны риски. Неизвестно, как это может повлиять на будущие поколения.

Неожиданно Хант резко наклонился к лицу лаборанта, отчего тот прервался, и процедил:

– Кто здесь генетик? Я или вы?

– Я, но…

– Так делайте свою работу! – рявкнул Артур. – Потому что моя – разбираться с последствиями.

– Д-да, господин Хант, – пролепетал испуганный мальчишка и хотел, видимо, сказать что-то ещё, но тут за тяжёлыми стеклянными дверями, которые отделяли Ферму от остальной части здания, послышался шум.

Сначала это был просто грохот, словно что-то упало, однако затем Хант смог различить приглушённые голоса. И когда те достигли своего апогея, медленно выпрямился, сложил руки за спину и слегка склонил голову набок, приготовившись к неизбежному. И оно, конечно, не заставило себя ждать. Флоранс Мэй его ещё ни разу не подвела.

Стеклянные двери разъехались в сторону с такой силой, что едва не разбились. Жалобно тренькнула их металлическая окантовка, и этот звук немедленно отозвался в голове Артура воспоминаниями о колокольцах. Чёрт побери! Однако дальше подумать он не успел, потому что Флоранс Мэй влетела на смотровой балкон, словно призванная упавшей чашей весов Немезида, и её голос гневно заметался меж бетонными сводами одного из «зубцов».

– Я не позволю! И мне плевать, насколько он занят! Я хочу знать, что происходит, и я узнаю, чёрт вас дери! – прокричала она своим преследователям, которые безуспешно пытались её остановить. Но куда там!

Какая неожиданная сила крылась в этом тощем на вид теле, Хант знал лучше их всех, но и не подумал помочь. Наоборот, он вдруг понял, что готов рассмеяться. Вопреки всем нарушениям правил, субординации и безопасности, его отчаянно веселило происходящее. Он сделал незаметный шаг вправо, сливаясь с тенью, и посмотрел на резко остановившуюся посреди балкона Мэй. А она была похожа на взбешённую молнию. Саму Бурю в женском обличии. Он понял, что улыбается, когда в белом лабораторном костюме, который в ультрафиолете отсвечивал немного потусторонним сиреневым цветом, и побледнев, кажется, ещё больше, Флоранс Мэй приняла самую воинственную для себя позу – сжала в бешенстве кулаки. Настоящее пламя! Резко оглянувшись, Мэй простёрла вперёд руку и одним лишь жестом остановила ковылявших за ней лаборантов. Хант был готов ей поаплодировать, но в этот момент она холодно процедила:

– Где он?

Тишина.

– Я спрашиваю: где он?

И вновь молчание.

– ГДЕ! ОН?!

Безумный крик взвился в воздух, и Артуру показалось, как на некоторых экранах мелькнула и исчезла рябь мелких помех. На самом деле, он подозревал, что Мэй будет в бешенстве. Не мог не догадываться. В конце концов, за эти недели у него было много возможностей изучить её поведение, и её саму. А после вчерашнего… после странных разговоров и дурацких колокольчиков, Артур знал, что просто так она не смирится. Но ей придётся это принять. Это и всё остальное, что ему только предстояло с ней обсудить. Так что Хант вновь шагнул под тусклый свет ламп и замер за спиной Мэй.

– Кто? – спросил он и удивился, насколько стремительно она повернулась.

Флоранс уставилась на него с такой яростью, что Артур недоумённо приподнял брови. Похоже, она действительно его не боялась. Забавно.

– Вы! – раздалось шипение, и тонкий палец упёрся в грудь Ханта. – Как вы посмели?! Как могли?!

– Мог что?

И даже помехи от фильтра не смогли скрыть короткий смешок, с которым Артур наблюдал за взбешённой Мэй. Но она не оценила. Наоборот, в её широко распахнутых глазах мелькнуло что-то такое, отчего веселье Артура мигом исчезло. Он медленно выпрямился и нахмурился, вглядываясь в кажущуюся неестественно тёмной радужку, где не осталось ни следа синевы. Теперь там плескалось что-то удушающее, как знакомая каждому Буря, и Хант невольно задумался – а были ли столь «говорящими» взгляды нормальных людей? Тех, кого выращивали прямо сейчас у них под ногами. Он не помнил. Или ни разу не замечал.

Артур на мгновение поджал губы, а потом резко выдохнул. Ладно. Это можно было назвать красивым. Примерно так же, как была красива та ажурная ваза на столе Лины, мозаика на полу в оранжерее Суприма и старые книги. Это притягивало взгляд. К этому хотелось возвращаться, а потому Артур никак не мог перестать выискивать яркие синие всполохи посреди тёмного марева.

Тем временем Мэй, кажется, пыталась оформить бушевавшие в ней эмоции хоть в сколько-нибудь приличную речь. Она раскраснелась, отчего перестала походить на бледную немочь, прикусила, а потом поджала нижнюю губу, которая была чуть больше верхней, и гневно нахмурилась. Артур и сам не знал, зачем это заметил. Просто… увидел и вспомнил, что у той же Лины рот был какой-то более правильный, и, если она сердилась, это походило на гримасу у куклы. Мэй же, на удивление, выглядела более человечной в своём гневе. Что он там говорил про покой? Хант опять было усмехнулся, но улыбка тут же превратилась в оскал, когда Флоранс заговорила:

– Вы ублюдок! Жестокая мерзкая тварь, которая мыслит лишь категориями мясника. Всё, что вам дано, – убивать. Бездумно. Бессмысленно. Бесконечно. Но кто дал вам право на этот раз? Кто?! Вы не Канцлер, не Суприм и не Бог, чтобы так отбирать жизни! Я не спрашиваю, чем провинились четыре подопытные. Чёрт с ними! Возможно, в их головах крылись планы предательства, мятежи или заговоры. Вы же везде ждёте подвох! Даже от проклятых железяк на нитках. Но дети? Нерождённые дети, которые виноваты лишь в том, что это мы где-то ошиблась. Я и ещё с десяток людей! Так какого дьявола вы наказываете их, а не нас? И насколько нужно быть никчёмной мразью, чтобы сделать это исподтишка! Вы абсолютно омерзительный гнусный моральный урод…

Последние слова Мэй заглушил многоголосый возмущенный гул проснувшейся толпы, который прервался едва слышным:

– Хватит.

Решив, что на этом характеристика его личности вышла достаточно исчерпывающей, Артур слегка поднял руку, чтобы остановить поток новой брани.

– Давайте по существу. Что вы хотели?

– Хотела?!  – взвизгнула Мэй, и Артур поморщился.

Ей не шла истеричность. Вся её натура говорила, что именно она самый рассудительный и дельный человек из всех, кого встречал Хант. Но в этот раз, кажется, что-то случилось внутри самой Флоранс. Что-то очень глубокое и потаённое, о чём не знала она сама. И поэтому Артур заметил, как подозрительно заблестели её глаза, когда она прошептала.

– Нет уж! Так просто вы от меня не отделаетесь. Снимите эту чёртову маску, я хочу высказать вам в лицо, какая вы тварь!

– Вы забываетесь, Флоранс Мэй.

– А вы берёте на себя слишком многое! Снимите эту дрянь, я ещё не закончила.

– Зато на этом закончил я.

– Трус!

– Даю последний шанс подумать, прежде чем вы снова откроете рот.

– Плевать! Пусть все знают, какой вы ублюдок!

Её голос вновь улетел болезненным эхом куда-то в темноту невидимого здесь потолка, и стало тихо. Настолько, что показалось, будто уши вдруг заложило. Артур чуть склонил голову, отвёл от себя едва заметно дрожавшую руку, чуть ощутимо успокаивающе сжал тонкие пальцы, а потом тихо проговорил, разрывая эту тягостную пелену:

– Вдох-выдох, Флоранс. – Он внимательно следил, как в её глазах мелькнуло удивление, а потом она вдруг неожиданно послушно медленно выдохнула. Ну вот. Так уже лучше. – Полегчало?

Последовала короткая пауза, пока Мэй непонимающе пялилась на свои пальцы, зажатые в его кулаке, прежде чем отступила. Она резко отдёрнула руку, и послышался короткий истеричный смешок.

– Я не знаю… – долетел до Ханта шёпот, и он снова посмотрел ей в глаза.

А те были едва ли не чёрными. Похоже, полыхавшее внутри инферно эмоций резко схлынуло, оставив после себя два уголька. Артур поморщился от досады. Ну почему с Мэй всегда так… непредсказуемо? Он вздохнул.

– Либо говорите, зачем пришли, либо уходите.

– Вы их убили. – И в черноте глаз что-то дрогнуло. – Вы. Их. Убили. Зачем?

Хант помолчал, прежде чем тихо ответил:

– А зачем вы убиваете неудачную культуру в пробирке?

– Но люди не бактерии! И даже не скот, – опять прошипела Мэй. – Это слишком жестоко.

– Это селекция.

– Это убийство.

– Приходится убирать то, что не может жить.

– Всё ещё не вижу противоречий. Вы палач!

Артур вздохнул.

– Мы ограничены в ресурсах и времени, – проговорил он тихо. – А значит, нам просто необходима жестокость и беспощадность ко всему, что мешает. К тому, что становится слабым, больным, старым или ущербным. В этом и суть нашего общества, Мэй. Общества, свободного от ненужного сострадания.

Она промолчала. И Артур увидел, как на мгновение сжались кулаки, прежде чем Флоранс прикрыла глаза и резко втянула ртом тёплый воздух. Ожидаемо, тот не принёс облегчения, поэтому она сжала зубы, пытаясь хоть как-нибудь успокоиться. «Ох, девчонка… Что же тебя так задело?» Хант снова посмотрел в сторону Мэй. Теперь казалось, что она не дышала, неподвижно замерев перед ним, и он нахмурился.

– Мы ведь свободны от сострадания. Верно? – будто невзначай уточнил Артур и небрежно поправил перчатки. – Вы, я, эти люди и дети вон там, внизу.

Он кивнул в сторону уходивших в темноту капсул с плескавшимися в них эмбрионами, будто маленькими крылатыми насекомыми, чьё название Артур уже и не помнил. Зато его наверняка знала Мэй. Так что он вновь повернулся к замершей и парапета девчонке, которая, видимо, только сейчас окончательно поняла, где оказалась. Забавно. Как она вообще его отыскала? Хант заинтересованно чуть наклонился вперёд, но Флоранс смотрела на простиравшиеся у неё под ногами ровные ряды с наполненными телами контейнерами и не обращала на него никакого внимания. Она медленно шевелила губами, словно считала или хотела что-то сказать. Увы, похоже, совсем не то, что требовалось от неё прямо сейчас. Артур выпрямился и скрестил на груди руки.

– Так, вы со мной согласны, Флоранс Мэй? Мы все здесь ждём ваш ответ, – с нажимом проговорил он, не сводя с неё взгляда. И когда пауза подозрительно затянулась, повторил уже медленнее. Так, чтобы его голос пробрался прямо Мэй в мозг. – Вы свободны от сострадания?

Артур видел, как она вздрогнула, но так ничего и не сказала. И это дурацкое то ли упрямое, то ли растерянное молчание вдруг разозлило его. В конце концов, они здесь не одни. Вокруг них в распахнутых настежь дверях застыли несколько лаборантов, которых, вероятно, привлекли громкие голоса. А значит, они слышали всё до последнего слова. Весь их странный, скандальный разговор. И Артур знал, что как только они оба покинут чёртову Ферму, о неподобающем поведении Мэй сразу доложат в Канцеляриат. И это вдруг пробудило внутри него настоящее бешенство. Бога ради! Не Башня, а настоящий гадюшник.

Сжав в бешенстве кулак, он услышал тонкий треск ткани и поднял на Флоранс рассерженный взгляд, но она лишь поджала бледные губы. Вот ведь зараза! Ну почему этой девчонке всегда надо быть настолько упрямой?

А вокруг них уже начали тихо переговариваться. «Ну же! Ты ведь знаешь, что надо сказать!» Кажется, он был готов уже хорошенько потрясти это тщедушное тельце, чтобы из клацанья зубов выбить лишь один звук. «Одно слово! Одно!» – мысленно прорычал он, хотя и сам не знал, почему его так беспокоила эта звенящая тишина. «Флор!»

– Флор?! – похоже, её имя всё-таки сорвалось с языка.

И вот тогда Мэй подняла голову. Она посмотрела ему прямо в глаза, и Артур вдруг с удивлением понял, что она знает… Знает, чего он от неё хочет и почему! Флоранс вообще поразительно точно улавливала каждую из его сумбурных эмоций. Хант видел это в её синей радужке, в чёрных зрачках, чуть дрогнувших длинных ресницах. Мэй смотрела на него опасливо и настороженно, но прямо сейчас Артур, к собственному удивлению, совсем не хотел пугать. Скорее, наоборот. Но, к сожалению, именно это Хант умел лучше всего – запугивать. И всё же она ответила.

– Да.

– Что «да»?

– Я свободна от сострадания, – чётко произнесла Мэй, и её голос зазвучал в голове эхом знакомого колокольчика. Тревожного. Напряжённого. А затем она шагнула к нему и тихо добавила: – Но, надеюсь, когда вы сочтёте себя слабым и старым, то первым перережете себе глотку.

– Разумеется, – так же тихо ответил Хант, не отводя взгляд, и ещё никогда в жизни не был так честен.

Мэй повела себя благоразумно, и ему хотелось показать, что он это ценит. Так что Артур не нашёл ничего лучше, чем сказать правду. Он действительно это сделает. Таков долг. И, видимо, ощутив в его голосе или заметив сквозь стекло визоров… В общем, уловив каким-то совершенно нечеловеческим чутьём его спокойную искренность, Флоранс нахмурилась, а потом – и Хант едва было не дёрнулся следом! – отступила и отвела взгляд.

– Я могла бы догадаться, – донеслось недовольное бормотание, и он чудом не расхохотался. Внезапно. Совершенно нелогично. Ох уж это её ворчание!.. Артур покачал головой.

Мэй была странная, но это, похоже, его больше не раздражало. А потому, понаблюдав немного за её растерянностью, Артур вдруг повернулся и махнул ей рукой.

– Идёмте. Я вам кое-что покажу. – Он направился к выходу с Фермы, пробормотав, скорее, для себя, чем для Мэй: – Полагаю, смогу снять с себя хотя бы одно обвинение.

Но она услышала.

– Сомневаюсь, – процедила Флор, и под своей маской Хант улыбнулся.

Вот ведь… Зараза! Он подождал, пока Флоранс догонит его, и только тогда ступил в один из бесчисленных коридоров Башни.

Артур не выбирал дорогу. Следуя своей внутренней логике, которую он даже не пытался анализировать, Хант вёл их кратчайшим путём. Они поднялись на лифте, прошли через ярко освещённый холл, где в послеобеденный час суетились группы людей, спешивших занять рабочее место. Он видел, как нервно оглядывалась по сторонам Мэй. По правилам ей разрешалось ходить только установленными общественными коридорами, и теперь она инстинктивно боялась возможного наказания. На несколько мгновений Артур снова задумался, как той удалось найти Ферму, но потом ответ пришёл сам. Флоранс была этим Городом и этой Башней ровно настолько же, насколько ими был и он сам. В этом чувствовалось что-то символичное. Нечто особенное, в чём ему ещё предстояло разобраться чуть позже. Сейчас же, повинуясь своей мимолётной прихоти, Артур вёл её на тридцатый этаж, чтобы, чёрт возьми, действительно перед ней оправдаться. Ему отчего-то казалось это удивительно важным.

За всё время пути Мэй не проронила ни слова. Насупившись, она торопливо семенила с ним рядом и старательно игнорировала удивлённые взгляды, которыми их иногда провожали. Возможно, старалась не замечать. А может, думала о своём. По крайней мере, бросив на неё взгляд, Артур заметил уже знакомый рассеянный вид. Как и тогда в Теплицах, Мэй была словно не здесь, и от этого нахмурился уже сам Хант, чья мужская гордыня – или что это было – требовала компенсации. Ему хотелось, чтобы она оценила порыв и то доверие, которого, если честно, мало кто удостаивался. Так поступают… партнёры. А в том, что он не хотел видеть Флоранс врагом, Артур уже не сомневался. Поэтому в медицинский отсек он ступил с твёрдой уверенностью, что Мэй всё поймёт. Однако, стоило ей подойти к смотровому окну, что вело в большую палату, Артур понял свою ошибку.

Вопреки расхожему мнению, слухам и высказанным в лицо обвинениям, Хант не наслаждался убийствами. Никогда. Он же не сумасшедший! Только в страшилках да детских сказках ходят безумные существа и потусторонне смеются, пока ломаются шеи их бесчисленных жертв. Артур в себе такой радости не находил. Однако излишней сентиментальностью тоже не обладал, а потому приказ на стерилизацию и утилизацию негодных образцов эксперимента был отдан сразу, как только он прочитал отчёт Мэй. И тем обиднее оказались сказанные ею слова, когда в окне она увидела ряд кроватей, из которых были заняты только четыре.

Если честно, Артур ожидал увидеть на лице Флор облегчение. Ну или радость. На худой конец, простое удовлетворение. Ведь он прекрасно понимал гнев и её задетую гордость, с которой не посоветовались. Но то, что происходило с ней прямо сейчас было совсем непонятно.

– С вами всё хорошо? – спросил он, вглядываясь в опять потемневшие от гнева глаза. Мэй была бледна и, кажется, мелко дрожала. Её взгляд хаотично метался от кровати к кровати, от лежащих там тел, что сонно дышали под действием седативов, к мерцавшим экранам аппаратуры. И только окончательно убедившись в том, что увидела, она прислонилась лбом к холодному окну, зажмурилась, а потом прошептала:

– Лучше бы вы их и правда убили…

Она замолчала и отвернулась. Что ж… Нет, Артур не надеялся на благодарность. В конце концов, гордость Мэй была сравнима с его собственной, но… Дьявол! Он сохранил им жизни, чего она ещё от него хотела?! Хант поджал губы и сцепил за спиной руки в попытке найти то самое спокойствие, однако терпение стремительно улетучивалось.

– Я всегда могу исправить это досадное недоразумение, – процедил он, и Мэй подняла голову. Она смотрела на него, наверное, с минуту, прежде чем вымученно улыбнулась, отчего Хант поджал губы.

– Вот в этом я не сомневаюсь, – проговорила она и едва слышно скрипнула зубами.

Теперь её откровенно трясло, и Артур не понимал, чем это вызвано. Последствие недавнего выплеска адреналина? Слабость после «Иерихона»? Она в бешенстве? Ей холодно? Больно? Что, чёрт возьми, происходит в голове этой женщины?! Он смотрел на неё, впервые не зная, как будет правильнее поступить. А Мэй тем временем нервно хмыкнула, отвернулась и толкнула белую дверь, которая вела в полупустую палату.

Они вошли тихо. Даже Хант, который обычно плевал на чьё-либо удобство, осторожно прикрыл за собой створку, не дав громко щёлкнуть электронным замкам, а после замер около входа. Мэй же помедлила ровно секунду, прежде чем едва слышно подошла к одной из кроватей.

– Номер «семнадцать», – проговорила она. – У неё были неплохие шансы.

– Но она ими не воспользовалась.

Флоранс пожала плечами.

– Будь всё так просто, я бы вообще не появилась на свет, – задумчиво проговорила она, зачем-то коснулась видневшейся из-под простыни из синтезированной ткани тонкой руки, а потом отвернулась. – Что с ними будет дальше?

– Как написано в протоколе. Нет смысла что-то выдумывать, – равнодушно ответил Хант, но вдруг насторожился. Ему показалось или… – Вы же читали?

– Нет, – отозвалась Мэй. Она переплела пальцы, стараясь унять непроходившую дрожь, а потом рассмеялась. Тихо и так тоскливо, что Хант поднял голову, отрывая взгляд от пошевелившейся за спиной Флоранс «семнадцатой». – Всё откладывала, надеялась, что до этого не дойдёт.

Он поджал губы, а потом бросил короткое:

– Глупо.

– Глупо, – неожиданно покладисто согласилась Мэй. – Так, что их ждёт?

Хант промолчал, сделал несколько бесшумных шагов в сторону кровати и только потом соизволил ответить:

– Ничего такого, за что меня можно было бы снова назвать жестоким ублюдком. К вашему сожалению, полагаю. – Он усмехнулся, но Мэй лишь отвела взгляд. – Их подлатают, а после отправят работать куда-нибудь в службу Отдыха…

– Ублажать ваших… коллег? Боюсь, вы ошиблись. Моё определение по-прежнему актуально! – голос зазвенел гневными колокольчиками, но в этот раз Артур оказался готов и поднял руку, молча приказывая закрыть рот.

– К вашему сведению, основная задача этого подразделения – реабилитация и интеграция, а вовсе не то… что вы подумали. Там работают десятки специалистов, которые помогают восстановиться после несчастных случаев, что то и дело случаются во время Бурь. Поэтому оставьте свои предрассудки при себе, – холодно ответил Артур, но осёкся, когда заметил растерянное выражение на лице Мэй. Ох, право слово! Вард и его компашка постарались на славу, испортив всю репутацию, чёрт бы их побрал. Так что неожиданно для себя Хант мягко добавил: – Им помогут. Поработают с психикой, дадут работу и цель.

– Они теперь стерильны?

– Да.

– А… дети?

Хант с тревогой посмотрел на стоявшую перед ним Мэй, которую теперь трясло с такой силой, что едва заметно качало. Это было ненормально, и Артур нахмурился. А потом он заметил то, что заставило его выпрямиться и настороженно замереть.

– Пункт пятнадцатый. Думаю, будет лучше, если вы ознакомитесь с этим сами.

– Но…

Он не хотел говорить этого вслух. Не здесь и не сейчас. Но взгляд Флоранс оказался таким растерянным, что Артур сдался.

– Их тела будут преданы земле. Никто не станет над ними глумиться, – ровно произнёс он, однако Флоранс это, похоже, не убедило. Она дёрнулась, и в этот момент всё пошло наперекосяк.

То, что их подслушивают, Хант понял сразу, как только они вошли в комнату. Ему достаточно было бросить лишь один взгляд и окончательно убедиться, что, как минимум, у одной из кроватей выросли уши. А потому, он был готов. Единственное, чего не учёл Артур, это как быстро дёрнется к Флоранс «семнадцатая». Её движение вышло настолько нечеловеческим и оттого совершенно непредсказуемым даже для Ханта, что на мгновение ему показалось, будто он не успеет. И всё же Артур этого ждал, а потому в самый последний момент потянул ничего не понимавшую Мэй на себя, уже привычно прикрывая спиной, а затем бок обожгло. Он зарычал от досады, но сверху на него навалилось тело «семнадцатой», и перед глазами заплясали чёрные искорки боли.

***

Флор не понимала, как это произошло. Вот она ещё стояла у одной из кроватей, а в следующее мгновение Хант со всей силы потянул её на себя, вынудив отступить и повернуться. Это было внезапно. Настолько, что она растерялась. Флор только успела заметить мелькнувшее перед глазами знакомое чёрное, словно копоть, пальто, а потом пол и потолок внезапно поменялись местами. Или так показалось, когда её со всей силы швырнули прочь. Она проскользила пятками по гладкому полу, но смогла выпрямиться и даже сделала несколько хаотичных шагов, прежде чем всё же споткнулась и налетела на шкаф с какими-то инструментами. Послышался звон. Сверху посыпались герметичные пакеты с неведомым содержимым.

Чёрт!

Когда она смогла проморгаться, то в первое мгновение чуть не рассмеялась. Картина, представшая ей, показалась настолько нелепа, что Флор было уже улыбнулась, но в следующую секунду ошарашенно охнула. А потом сердце от страха забилось так часто, что стало больно.

Повиснув на Ханте, словно хотела его повалить, «семнадцатая» пыталась ногтями и зубами добраться до его горла. Она скребла и кусалась, пока глава Карательной службы пытался отодрать её от себя, но даже пришедшийся на челюсть случайный удар локтем не остановил сошедшую с ума женщину. С перекошенным и залитым кровью лицом из разбитого носа и в становившейся красной рубахе, которая влажно облепила не самое мощное тело, «семнадцатая» с самоубийственным отчаянием пыталась то ли выцарапать Ханту глаза, то ли перегрызть ему горло. Он попробовал отпихнуть её от себя, несильно ударив коленом в живот, но добился лишь нового приступа совершенно безумной атаки.

Хант явно боялся или не хотел навредить впавшей в состояние одержимости несчастной «семнадцатой», но она, словно бескостное существо извернулась, и в её руках Флор заметила что-то блестящее.

Наверное, кричать было дурацкой идеей. Но возглас вырвался сам, и это, как назло, отвлекло Ханта. Он вскинул голову, повернув к Флор перепачканную чужой кровью маску, а в следующее мгновение «семнадцатая» занесла руку и что-то вонзила в открывшийся бок.

– Да чтоб тебя! – прорычал Хант. – Успокойся, девочка. Ну же.

Видимо, решив, что на этом игры с безумием пришло время заканчивать, он сумел извернуться и скрутить за спиной руки «семнадцатой», которая несмотря на открывшийся шов, теперь лягалась и извивалась. Это был совершенно животный порыв. Без крохи разума или мысли.

Обезумевшая от горя мать…

Флор неоткуда было знать, каково это… Она даже не могла представить, на что это похоже, но ясно видела, как под её намокшей рубашкой проступили контуры живота, который вскрыли совсем недавно. И это зрелище словно парализовало. Флоранс знала, что должна помочь Ханту, пока «семнадцатая» себя окончательно не убила, но не могла даже сдвинуться с места. Она смотрела на проступавший под мокрой тканью огромный рубец и почти не дышала.

В голове, одновременно с пронзившей низ живота резью, мелькнула ужасная мысль, что, может, нужно спасать вовсе не Ханта… И что прямо сейчас убить его было бы проще простого… Что от этого стало бы легче. Всем! Флор посмотрела под ноги и увидела множество инструментов. Она не знала и половины из них, но почти наяву видела, как отлично войдёт в прорезь между бармицей и шлемом тонкое лезвие. И если его повернуть, то всё будет кончено за каких-то пару секунд. Артур Хант совершил ошибку, и было бы правильно ею воспользоваться. Разве не этого они все хотели?.. Разве не этого только что хотела она?

Все эти мысли длились одно лишь мгновение, и, казалось, решение принято. Но когда Флор подняла на Ханта отрешённый взгляд, она вдруг увидела, как из его рук прямо к ней под ноги летит выбитый свихнувшейся «семнадцатой» какой-то предмет. И Флор знала, что это значит. Видела несколько раз, когда прямо на улице Каратели ловили кого-то из нарушителей. В следующее мгновение, подхватив нагретый теплом тела Ханта узкий цилиндр с тонкой иглой, Флор шагнула вперёд. Она знала, что делать.

«Семнадцатая» её не заметила. Она вообще, похоже, не видела ничего, кроме своей единственной цели, с которой боролась. А потому, когда Флор вонзила ей в шею иглу, в обезумевших серых глазах появилось первое за эти минуты осмысленное удивление. «Семнадцатая» моргнула, но затем раздался щелчок сработавшего дозатора, и тяжёлые веки смежились сами. Послышался тихий вздох, и Хант в последний момент успел подхватить обмякшее тело, прежде чем то рухнуло на пол. Он аккуратно уложил его на кровать и только потом оглянулся на Флор. Повисло молчание, прежде чем она всё же услышала тихий вопрос:

– Скажите, в вашем обществе всегда настолько опасно, или только мне так везёт?

У неё ушла пара секунд, чтобы осознать всю абсурдность подобного заявления, после чего Флор чуть было не рассмеялась, но вместо этого резко всхлипнула и вытерла рукавом нос, заслужив в ответ тихий смешок. Похоже, это становилось традицией.

– Только вам, – отозвалась она наконец и почувствовала, как дрожат ноги.

Осторожно подойдя к кровати, она посмотрела на «семнадцатую», которая показалась бы мирно спящей, но залитая кровью рубашка не оставляла шансов забыть, что сейчас было. Всё случилось настолько стремительно… Флор почувствовала, как её замутило, и быстро спросила:

– Что с ней случилось?

– Я полагаю, аффект. Отсюда такая агрессия. Сумеречное состояние. Она не спала, когда мы вошли. Видимо, наши разговоры послужили своеобразным триггером. Знать бы ещё почему.

Флор помолчала, а потом отрицательно качнула головой и вымученно улыбнулась. «Знать бы ещё почему…» Серьёзно? Артур Хант не может сложить две переменные? Впрочем, действительно, откуда бы ему знать. Для него всё это – погрешность в вычислениях жизни. Мелочь. То, чем можно легко пренебречь. Флор протянула руку и осторожно, хотя в этом не было уже никакой нужды, убрала с лица «семнадцатой» прилипшие к щеке светлые волосы.

– Мы сами стали триггером. Вы и я, – прошептала она.

– Возможно, – равнодушно откликнулся Хант, и Флор захотелось его ударить. – Вы не пострадали?

– Нет, – сухо откликнулась она, а потом спросила, хотя прекрасно знала ответ. – Что я ей вколола?

– «Милосердие».

Фильтр в маске Хант издал что-то, что напоминало тяжёлый вздох, и стало тихо. Флор смотрела на спокойное лицо «семнадцатой», и сейчас оно ничем не напоминало ту искажённую внутренней болью гримасу, с которой та пыталась восстановить кажущуюся ей справедливость. Что ж, жизнь за жизнь. В этом был смысл даже для бессмысленного на первый взгляд поступка. Флор ещё раз коснулась пока тёплой щеки. Казалось, что «семнадцатая» улыбается.

– Никогда не думала, что оценю это название, – тихо проговорила она, не думая, что её услышат. Однако рядом с ней прозвучал такой же негромкий ответ:

– Это хорошая смерть, – проговорил Хант, который неслышно подошёл и замер у Флор за спиной. – Без боли. Без горьких мыслей. Короткое мгновение радости, а за ним пустота. Абсолютный покой.

– Вы так говорите, будто бы знаете, – горько усмехнулась Флор, однако, когда в ответ пришло лишь молчание, оглянулась и неожиданно поймала взгляд сквозь красноватые визоры. Вот же… – Они пробовали это на вас? Что ещё? Яды? Пытки? Немного увечий?

– Всего понемногу, – с лёгким смешком откликнулся Хант и оглянулся, словно что-то искал. – Мы должны быть готовы к любой неожиданности.

– Значит, от «Милосердия» есть противоядие?

– Всё, что однажды было создано человеком, может быть обратимо, – пожал он плечами, а потом в два немного прихрамывающих шага настиг валявшиеся на полу пакеты с инструментами и пнул ногой парочку. Флор, что до этого равнодушно за ним наблюдала, хмыкнула и покачала головой.

– Хотелось бы верить…

– Верой занимается Церковь. Наша с вами задача – это воплощать. Мы здесь Боги и их Архангелы, остальное вторично, – пробормотал Хант и вдруг добавил: – Не поможете?

Он оглянулся на Флор, которая сначала не поняла, что у неё просят. Однако затем взгляд зацепился за то, как сильно Хант прижимал к левому боку ладонь, и она впервые услышала свист сбившегося от неровного дыхания фильтра. И в этот момент в памяти всплыла серебристая вспышка и сильный удар, который в тот момент оказался совершенно беззвучным. Хант ранен? Всё это время он стоял рядом с дырой в боку и молчал?! Вёл дурацкие разговоры и даже не намекнул, хотя ему наверняка было больно и… Флор едва не залепила себе оплеуху за совершенно дурацкие мысли. Этого человека ядом поили, что ему какой-то удар. Может, там вообще у него под пальто крепкий доспех, и он хочет, чтобы она прибрала учинённый ею же кавардак.

Но когда Флор подняла на него растерянный взгляд, все эти глупости разом вылетели из головы. Хант действительно был ранен. И, похоже, серьёзно, потому что звуки, которые издавала его перепачканная в чужой крови маска, теперь походили на хрип. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт!

– Надо кого-то позвать, – выдала неожиданную сентенцию Флор, но Хант её понял и махнул свободной рукой.

– Обязательно, но сначала вы мне поможете. Знаете, немного неловко дышать, когда в кишках застрял кусок железа.

– ЧТО?!

Флор задохнулась.

– Там что-то есть. – Хант кивнул в сторону своего бока. – Скорее всего, она стащила инструмент во время осмотра. Я не успел разглядеть…

Ещё бы!

– … Он застрял в тканях и вошёл достаточно глубоко, – закончил Хант и выжидающе посмотрел на Флор. А она застыла наверняка с самым глупым выражением на лице, потому что, чуть склонив голову набок, главный Каратель терпеливо добавил: – Я не смогу достать его сам.

– Надо позвать… кого-нибудь… – снова пролепетала Флор.

– Обязательно, – деловито, но уже чуть раздражённо опять согласился с ней Хант. – Вы обязательно кого-нибудь позовёте. Но прежде, чем броситесь искать парочку медиков по всем ста этажам этой проклятой Башни, вытащите из меня эту дрянь. Немного… неприятно, когда ваши кишки на что-то наматывают.

– Но…

– Пожалуйста. Флор. Вытащите её! – процедил Хант, теряя терпение. А она всё никак не могла собраться с мыслями.

– Но я не умею!

– Вот и научитесь, – раздался рык, и Хант сильнее вцепился в собственный бок.

Это движение вывело Флор из лёгкого ступора, и она осторожно приблизилась. Ладно. Это должно быть не сложнее, чем возня с гомогенизатором. Верно? Разумеется! Она может разобрать живую клетку на части, так неужели не справится с какой-то железкой? Закусив губу, Флор осторожно отвела ладонь Ханта. Надо осмотреть рану и решить, как поступить.

Кровь была тёплой. Почти горячей на ощупь. А ещё немного осклизлой, как и было положено. Она уже хорошо пропитала плотную ткань форменного пальто, отчего Флор не сразу заметила, где было отверстие. На мгновение ею вновь овладел ступор, но потом фильтр Ханта в очередной раз поперхнулся на вдохе, и это привело в чувство.

– У вас есть здесь дополнительная подача кислорода?

– Да. Сзади. На шлеме.

– Сможете?.. Хотя нет. Лучше зажмите сильнее рану, у вас это получится лучше, чем у меня, – неожиданно деловито проговорила Флор, а потом чуть толкнула Ханта назад, вынудив прислониться плечом к полупустому шкафу. Им обоим будет нужен упор. Свинцовые контуры шлема оказались совсем рядом с её лицом, и Флор тихо заметила: – Наверное, в этот раз я действительно рада, что вы никогда не снимаете маску.

Послышалось ехидное хмыканье, и её ладонь накрыла рука в перчатке. Флор ощутила, как под пальцами сильнее намокает и без того влажная ткань, и нервно сглотнула. Ох, это будет непросто. Убедившись, что Хант давит в правильном месте, она освободилась, поднялась на цыпочки и наклонилась вперёд, почти обняв его за плечи, чтобы дотянуться до переключателя. Левая рука вцепилась в жёсткий рукав, пока правой она пыталась нащупать нужный рычаг. Наконец, ей удалось вдавить его внутрь, раздался щелчок, и Флор облегчённо выдохнула. Она повернула голову, чтобы убедиться в ровном дыхании Ханта, и вдруг поняла, что почти улеглась на него. Да, иначе дотянуться до его головы просто не получилось бы, но Флор всё равно торопливо отстранилась и почувствовала, как покраснели мочки ушей. Заметив это, Хант хохотнул:

– Господи, Флоранс! Вы всего лишь включили мне кислород. В этом нет ничего аморального!

Она покраснела сильнее. Вот обязательно было говорить это вслух? Флор отвела взгляд, чувствуя, с какой насмешкой следит за ней Хант. Наконец, он прервал эту пытку и пошевелился, чтобы поудобнее опереться плечом на многострадальный шкаф. Тот скрипнул под навалившимся на него весом, но устоял.

– Сейчас я повернусь, а вы расстегнёте пуговицы на кителе.

– Но…

Флор удивлённо моргнула. О БОЖЕ!

– Я не справлюсь одной рукой. Так что соберитесь и сделайте эту малость. Пожалуйста, – процедил Хант сквозь зубы, и Флор ничего не оставалось, как быстро кивнуть.

Она видела, как осторожно он повернулся, упираясь спиной в торчавшие и наверняка неудобные полки, а потом услышала тихую ругань. Флор могла только догадываться, с какой болью застрявший внутри инструмент травмировал органы всякий раз, когда Хант решал вдохнуть или пошевелиться. В целом, тот неплохо держался. Угу.

Дождавшись, пока он замрёт, Флор подошла ближе и, стиснув зубы, принялась вынимать из петель уже знакомые серебристые пуговицы. Те, разумеется, не поддавались. Закусив от напряжения нижнюю губу, она сердито сопела. Серьёзно, это какое-то издевательство, шить подобные вещи! Её влажные от крови пальцы то и дело соскальзывали с гладкого металла и никак не хотели толкать его в нужные узкие прорези, руки вообще будто потеряли способность к координации. От напряжения и необходимости тянуться вверх кровь от них отлила, и они окончательно перестали слушаться. Флор тихо выругалась.

– Вы всегда ходите в такой амуниции?

– Нет, только по четвергам, или когда собираюсь к вам на встречу.

– Что? – Флор замерла и подняла на Ханта недоумённый взгляд. Наверное, он закатил глаза от её дурости, потому что медленно выдохнул.

– Разумеется, Флоранс! Я долбаный Каратель, а не сапожник. А это моя форма.

– Тогда где ваш доспех? – обиженно спросила она, чувствуя, будто её только что обвинили в постоянных ранениях Артура Ханта. Однако в ответ услышала лишь тишину и сопение. Вскинув в удивлении брови, она подняла голову и пристально посмотрела в визоры маски. – Так, где доспех?

– Утром мне было не до него, а потом некогда, – туманно ответил Хант, но Флор всё равно покраснела, и сама не поняла почему.

Они помолчали, прежде чем Флор всё же коварно заметила:

– Это вам в наказание, что не дождались меня, и всё сделали сами. Возможно, будь я в тот момент в Лаборатории, такого бы не случилось. Так что сами виноваты.

– И почему сегодня каждый стремится меня отчитать? – устало выдохнул Хант, и Флор неожиданно для себя хохотнула.

– Это всё ваша гордыня, – самодовольно протянула она и хотела добавить про самомнение, но в этот момент поддалась последняя пуговица, и полы чёрного кителя, как назвал его Хант, распахнулись.

Взору Флор предстала рубашка. Обычная. Белая там, где ещё не успела окраситься в цвет сочившейся крови. Очевидно, с длинными рукавами и, конечно же, наглухо застёгнутым воротом. Флор сама не знала, почему этот вид так её удивил. Видимо, подсознательно она ожидала, что и под своей хламидой Хант будет закутан во что-то тёмное, сверхтехнологичное и ультрапрочное. Так что открывшийся вид её невольно смутил, и она молча, проигнорировав очередное ехидное хмыканье на тему её красных ушей, помогла избавиться сначала от одного рукава кителя, который оказался тяжелее, чем она думала, из-за тянувшихся вдоль позвоночника пустых ножен, а потом осторожно вынула руку Ханта из второго. На рубашке немедленно появилось свежее пятно тёмной крови. Освободившись от слоя ткани, который служил дополнительной преградой, та бодро и весело устремилась наружу.

Флор смотрела на это несколько долгих секунд, прежде чем метнулась к одной из кроватей, стянула чистую простыню из синтезированного волокна и вернулась к Ханту. Аккуратно подняв влажный край ставшей алой рубахи, она уставилась на перепачканный бок и опять растерялась.

– Может, всё-таки, позовём хоть кого-нибудь? – жалобно поинтересовалась она, не надеясь на успех.

– Потом, – раздался у неё над головой короткий вздох. – Достаньте эту дрянь и зовите хоть Канцлера, хоть Суприма.

– У меня грязные руки, – попробовала Флор последний свой аргумент.

– Мне плевать, – пришёл тихий ответ.

Видимо, Ханту стало совсем тошно, но он держался достойно. Не дрожал, не покрывался испариной. Его тело, и тут Флор опять покраснела, вело себя так, будто ничего не случилось. Дыхание было ровным и чётким, а движения плавными.

– Здесь есть инструмент, которым можно будет сделать разрез. Дальше вам придётся наощупь, – заметил он, и Флор кивнула. Сходить с ума, так по полной.

Она наклонилась, шаря рукой по герметичным пакетам в поисках чего-то пригодного, пока не наткнулась на ножницы. Ну… лучше, чем ничего. Вздохнув, она подняла их и надорвала упаковку. Однако придумать в голове план оказалось намного проще, чем воплотить его в жизнь. Попытавшись оттереть кровь, что залила всю бледную кожу, Флор откинула перепачканную теперь простыню и уставилась на три рваные раны. Ну, и в какой ей искать?

– Их здесь несколько, – проговорила она.

– Знаю. Режьте между ними, как сочтёте нужным, – процедил Хант, и Флор замутило.

– Это будет очень больно…

– Переживу. Режьте.

– Но останется шрам, – зачем-то заметила она, всё ещё не решаясь коснуться бледной упругой кожи, по которой бежали красные ручейки.

– Вот ведь трагедия! Режьте уже!

Флор вздрогнула, но перехватила поудобнее ножницы с длинными, чуть искривлёнными на концах лезвиями. Не самый лучший инструмент, но искать что-то другое моральных сил уже не было. Так что она вновь по своей дурацкой привычке закусила губу, а потом осторожно вставила кончики в два ближайших отверстия и сжала кольца на рукоятках. Послышался влажный, чавкающий звук, но кожа поддалась легко, словно бумага. Господи… По рукам заструилась кровь, которая мешала разглядеть в ране хоть что-то.

– Дальше. Ну! – поторопил её Хант, и Флор надавила сильнее, продвигая лезвие ножниц вглубь мягких тканей. Это безумие. Чёртово безумное безумие!

– Вы больной, – пробормотала Флор, пока осторожно придерживала разрезанные края разведёнными так, чтобы открыть себе хоть какой-нибудь доступ. – Просто свихнувшийся. Почему здесь? Почему я? Почему вы вообще свалились на мою голову? Чем я так провинилась, что теперь вынуждена общаться с самым гадким, отвратительным, беспринципным, жестоким, эгоистичным, мерзким, самовлюблённым…

Она прервалась, чтобы набрать в лёгкие воздуха для продолжения, но тут наконец-то в ране что-то блеснуло, и Флор замолчала. Она уставилась на тонкую рукоять какого-то инструмента и задумалась, что делать дальше. Неожиданно над головой прозвучал довольно холодный голос Артура Ханта.

– Что же вы замолчали? Продолжайте. У вас, похоже, отлично получается работать, пока вы ругаетесь.

Она фыркнула, бросила быстрый взгляд на уставившуюся в потолок маску, а потом осторожно запустила пальцы в открытую рану. Если получится ухватить эту штуку… Как «семнадцатой» вообще удалось так изловчиться?

– И нет, не надо меня благодарить, – меланхолично заметил тем временем Хант.

– За что же опять? – раздражённо отозвалась Флор, которая никак не могла поймать торчавший кончик у рукояти.

– Я снова спас вашу жизнь.

– Вообще-то, это я вас спасла. И продолжаю спасать… прямо сейчас, – процедила Флор, наконец-то ухватила скользкий металл перепачканными в крови пальцами и осторожно вытянула его наружу. Помахав им около визоров Ханта, она победно выпрямилась.

– Ладно, – отозвался он, глядя на то, что, видимо, было небольшим ножом или скальпелем. – На этот раз мы с вами квиты.

– Ну а теперь-то можно уже кого-то позвать? – Она кивнула на разодранный бок, который агрессивно истекал кровью. – Вас надо зашить и обработать.

– Разумеется, только сначала ещё кое-что.

– Господи, что опять?! – гневно воскликнула Флор. Кровь на её руках начинала постепенно высыхать, неприятно стягивая кожу своей липкой плёнкой.

– Сзади на поясе есть аптечка. В ней голубой флакон из литого металлостекла. Достаньте его и откройте.

– Что?..

– Пожалуйста, Флор. Обещаю, это последнее на сегодня.

То, с каким нажимом, но при этом удивительно осторожно Хант позвал её, вырвало из груди лёгкий вздох. Это был уже второй раз, когда он использовал не полное имя и не фамилию. И от осознания этого, на первый взгляд, глупого факта, внутри Флор взметнулось разом столько эмоций, что она нервно сглотнула. Видимо, почувствовав что-то или прочитав на её лице отразившиеся там сомнения, Хант зажал рану и осторожно повернулся к ней здоровым боком.

– Давайте.

Она потянулась к нему, даже не успев осознать, что именно делает. Руки сами собой ощупали спину и спустились на пояс, вызвав новый приступ усиленного сердцебиения, стоило Флор ощутить под пальцами мышцы, изгиб позвоночника и гладкую тёплую кожу, когда она случайно зацепила край торчавшей рубашки. Аптечка нашлась не сразу и представляла собой мягкий кофр, плотно крепившийся на чём-то вроде магнитов. Отстегнув её, Флор непослушными от непонятного волнения руками раскрыла края и только с третьего раза заметила нужный флакон. Тот был длинным, тонким и с заострившимся краем, словно стилет.

– Отломите кончик и вылейте в рану. Попадите так глубоко, как только сможете, – раздался голос Ханта, и Флор от неожиданности едва не выронила из рук дурацкую склянку.

– Дьявол.

– О, меня повысили? – хохотнул Хант и пояснил, заметив растерянный взгляд. – В прошлый раз я был просто ублюдком. А ещё мерзавцем. Ну и тварью, конечно.

– Хватит, – рыкнула Флор, надломила флакон и уже хотела принюхаться к содержимому, но была остановлена стальной хваткой.

Хант держал её за руку так крепко, что мышцы тут же заныли от такой грубости.

– Даже не думайте, если не хотите распрощаться со вторым лёгким, – процедил он, и фильтр приблизившейся к лицу маски сердито застрекотал. – В рану. И не дышите что ли… А ещё лучше засуньте туда обратно то, что достали, и лейте прямиком по рукояти.

– Вы и вправду рехнулись, – прошептала она, когда ей под нос сунули перепачканный в крови нож. – Я не буду…

– Делайте.

Приказ был отдан таким тоном, что Флор дёрнулась. Поджав губы, она снова медленно ввела в сочившуюся кровью рану инструмент, а потом чуть придавила мягкие ткани.

– Теперь выливайте. Осторожно. Избегайте попадания на руки.

Хант говорил отрывисто. Так, чтобы у неё не возникло и мысли поспорить. Но когда чуть голубоватая жидкость заскользила по окровавленному металлу, от раны поднялся густой едкий пар, напоминавший по запаху подгоревшее растмясо.

– Что это, – спросила Флор. Она смотрела, как пенятся и тут же превращаются в ржавую плёнку струйки сочившейся крови. Они становились всё тоньше, пока не иссякли вовсе, а потом такой же плёнкой покрылись и края раны.

– Яд. И к вечеру я умру. Довольны?

Рука Флор отдёрнулась с такой скоростью, что часть жидкости из флакона взлетела в воздух и с лёгким дымком упала на перепачканный пол. Она испуганно уставилась на равнодушную маску и услышала, как Хант издал невнятный звук, затем ещё один и ещё… и с удивлением Флор поняла, что он смеялся.

– Гад, – процедила она и мстительно надавила на рану, вызывав в ответ мешанину глухих ругательств. Зато смех прекратился.

– Зараза, – пробормотал Хант, когда «шипучка» достигла особо чувствительных тканей.

Они замолчали, обиженно дуясь друг на друга, а потом Флор не выдержала.

– Это вам за неуместные шутки.

– Да-да, я уже понял, что сегодня кругом виноват. Но если уж мы решили пойти по тропе претензий в чащобы взаимных обвинений, то замечу – вам следует приходить на работу раньше. Я вас искал.

– Да, Бет мне сказала, – нехотя согласилась Флор.

– Бет? – в голосе Ханта послышалось удивление вперемешку с сомнением. – А, та дура.

– Она не дура.

– У меня вообще сложилось стойкое впечатление, что в свою Лабораторию Мессерер отбирала вас по степени убывания интеллекта. Я прав?

– Что?! – Флор даже на мгновение прервалась и с возмущением взглянула на Ханта, но понять шутит он или нет, разумеется, не получилось. Вместо этого он пренебрежительно бросил:

– Кроме вас, там нет ни одного достойного кандидата. Каждый тупее другого.

– Ну знаете!

– Почему вы обижаетесь? К вам это не относится.

– Это слишком нелицеприятный комплимент. – Флор покачала головой.

– Даже не пытался вас ублажить. Я просто говорю правду.

– Иногда лучше молчать.

– Вы обиделись на то, что я назвал вас умной?

– На то, что считаете тупыми других.

– Но если они такие…

– Они не такие.

– Серьёзно? Даже этот ваш… Миллер?

Хант знал, насколько коварным был этот вопрос. Флор чувствовала на себе взгляд и не сомневалась, что под своей маской он насмехался над ней и её растерянностью. И всё же… всё же… Флор устало вздохнула. Чёрт бы побрал этого Ханта!

– Ладно, – согласилась она. – Возможно. Но только он.

– Аминь. Мы хоть в чём-то сошлись.

– Только в этом.

– Снова дерзите?

Тяжёлый вздох.

– Вы невыносимы…

– Вы тоже.

Флор поджала губы, отбросила на пол опустевшую склянку и потянулась к лежавшей рядом простыне, чтобы оторвать от неё достаточно длинный кусок. Надо было как-то прикрыть непотребство у Ханта в боку.

– Так что, ничего не скажете в своё оправдание? – тем временем насмешливо поинтересовался он. – Мои поиски, ваши претензии…

Он небрежно махнул рукой, и Флор нехотя пробормотала:

– Сегодня вторая неделя. Дополнительный день для порционов.

– А.

И это было то самое короткое «а», которое включало в себя одновременно и пренебрежительность, и лёгкое недовольство, и даже обиду, что у Флор всё же нашлось оправдание. Однако, собрав в кулак оставшуюся вежливость, она ровно произнесла:

– Я хотела бы вас поблагодарить и…

– Не за что.

– …И сказать, что не надо.

Наступила пауза, во время которой Флор нервно теребила кончик самодельного бинта, а потом Хант холодно проговорил:

– Не надо что?

Он повернулся, и его маска знакомо склонилось набок, а визоры уставились прямо на Флор. Ну а она, торопливо намотав на локоть отрезанную всё теми же ножницами полосу ткани, опустила голову. Надо было бы перебинтовать Ханта, но от покрывшейся коричневой плёнкой раны исходил такой странный запах, что Флор растерялась. Направленный на неё взгляд давил, а необходимость коснуться обнажённой кожи (ведь рубашку придётся задрать!) откровенно пугала. «Господи, Флор! Он всего лишь человек. Две руки. Две ноги. Голова вот, на месте…» Однако легче от самовнушения почему-то не стало, а Хант всё ещё ждал ответа и, кажется, был опять недоволен. Так что, резко выдохнув, Флор попросила:

– Вы не могли бы… поднять рубашку. Надо забинтовать.

Какое-то время он не шевелился, прежде чем медленно, словно нехотя отлепился от шкафа и неаккуратно задрал один край, обнажая испещрённую шрамами бледную кожу. И во всей его позе было столько пренебрежения, что Флор сглотнула. Человек. Надо помнить, он лишь человек. И плевать, что она сейчас пялится на главу Карательной службы. Может, Хант вообще потом свернёт ей шею, чтобы лишний раз не болтала о том, что увидела. Впрочем, судя по всему, это случится не раньше, чем он получит ответ, потому что едва покрасневшая Флор сделала три оборота бинта, над головой раздался ещё более ледяной голос.

– Я вас не понимаю. То дерзите по любому поводу, то молчите, словно забыли, как говорить. Может быть, просветите, чего мне не стоило делать?

– Всего. В смысле, вам не надо было повышать мне ранг пая. Верните всё обратно. Такое выделение неуместно. Это не ваша обязанность.

– Моя обязанность – Город. А вы непосредственная его часть, – отчеканил Хант, и даже искажённый вокодером голос вынудил Мэй вздрогнуть.

Она замолчала, не зная, какие ещё привести аргументы. Но тут бинт закончился, Флор неловко закрепила его конец и отступила, гадая, что делать дальше. Господи, не день, а сущий кошмар! Она растерянно посмотрела на Ханта, который чуть неуклюже нагнулся и подцепил кончиками пальцев брошенный китель, а потом так же неловко накинул его на плечи. Было немного странно видеть этого человека без обычной горы доспеха и неизменного плаща. В одной рубашке наполовину красной от крови и в неизменной маске Хант выглядел… не таким уж и пугающим. Да, высокий. Да, крупный. Он действительно выделялся и шириной плеч, и длиной ног в чёрных штанах и тяжёлых ботинках, но сейчас Флор его не боялась. Даже изуродованные излучением руки выглядели не так устрашающе. Только маска и полностью закрывавший голову шлем казались теперь инородными. Странно, а раньше она и представить его без них не могла.

– Вы можете полемизировать сколько хотите, но не со мной, – заметил Хант, останавливаясь около Флор, отчего она хотела было попятиться, но упёрлась спиной всё в тот же злополучный шкаф. – Вы работаете на меня, а значит, будете получать улучшенный порцион.

– Но…

– Да вы можете хоть раз обойтись без споров?! – неожиданно взорвался Хант, и Флор вздрогнула. Заметив это, он на мгновение отвернулся, словно пытался взять себя в руки, а потом продолжил уже спокойнее: – Будет так, как я решил. Это не обсуждается. Вы меня поняли?

– Да, – тихо выдохнула Флор и осторожно подняла взгляд.

Хант стоял очень близко. Настолько, что она чувствовала проходившее сквозь фильтр дыхание, которое шевелило её короткие волосы на правом виске. И это было так странно. Не пугающе, нет, но тревожно тем самым чувством, от которого по спине побежали мурашки. «О, Флоранс, тебе нельзя так думать об Артуре Ханте! Ты не его круга, не его статуса, рода и вообще бесперспективна. В твоей жизни нет ни крошки надежды, но…» Но, кажется, у неё не осталось ни единого шанса, ведь, похоже, парочки приключений и одной спасённой жизни оказалось достаточно, чтобы стрелка на шкале отношения к Артуру Ханту качнулась от нуля вправо. Именно поэтому сегодня, когда она увидела, что он натворил, стало так больно. Флор боялась разочароваться.

И словно в ответ её мыслям, донёсшийся будто издалека тихий голос вынудил сердце забиться удивительно часто.

– Я пришлю кого-нибудь здесь убрать. Не переживайте, – проговорил Хант мягко. Он отступил и по своей привычке чуть склонил голову набок, словно ожидая ответ, но когда того не последовало, быстро кивнул на прощание. – Спасибо за помощь.

С этими словами он отвернулся, обвёл взглядом палату, убедившись, что остальные подопытные крепко спят, и действительно направился прочь. И как только за его спиной закрылись стеклянные двери, Флор медленно выдохнула и прошептала:

– Всё, что попросишь…

То, что Хант так и не позвал никого из медиков, хотя обещал, она поняла уже на полпути в Лабораторию. Однако, вопреки всему, это не вызвало у неё раздражения. Наоборот. Флор хохотнула, чем привлекла внимание пары проходивших мимо экологов, а потом покачала головой. Однажды Хант всё-таки пострадает от своей неуёмной гордыни, а то, что дело именно в ней, она не сомневалась.

Об этом Флор думала целый день, который с удовольствием провела в своих любимых Теплицах, возясь с особо вредным видом съедобного папоротника. Выслушав от Миллера нудную высокопарную речь, что через неделю им всем необходимо быть на празднике в честь годовщины правления Великого Суприма, развеселившаяся Флор, которая никак не могла перестать вспоминать данную ему Хантом характеристику, состроила спине Кеннета рожицу, подмигнула хихикнувшей Бет и направилась заниматься любимой работой. Она почему-то не сомневалась, что после такой неудачи ни Хант, ни Канцлер не станут продолжать свой отвратительный эксперимент. Они же не идиоты. Верно? Возможно, в том и был хитрый план Руфь. Иногда ради большего должно умереть меньшее. 

А потому на душе Флор впервые было спокойно. В конце концов, если замысел Стивена всё же удастся, то ей будет, что предложить Городу в обмен на Щит. Идея высадить устойчивые к ветрам деревья была грандиозна, но Руфь верила ей. Да и Флор больше не сомневалась, что она хороший генетик, ведь так считал сам Артур Хант.

Поэтому когда вечером она забралась в холодную и немного сырую кровать с украденным вчера лабораторным журналом, то не ждала никакого подвоха. Флор была готова прочитать всю неприятную правду, какой бы та ни была. Она видела всё. Чем ещё её могли удивить? Но, пролистав несколько страниц с формулами, которыми начинался дневник, она остановилась на одной из записей и прочла её трижды, прежде чем подняла взгляд и уставилась на бетонную стену.

Этого просто не могло быть. Физически невозможно. Абсолютно нереально, только если… Флор опять уставилась на пожелтевшие от времени страницы. Этот журнал содержал ещё много остаточной целлюлозы, а потому та от времени начала рассыхаться и крошиться, но написанный, бесспорно, рукой Мессерер текст читался ясно и однозначно.

«В этот раз план удался. Индивид XY. Мальчик. Вариация XX, что я сделала раньше, была устойчивее, но генный набор у XY вышел удивительно идеальным. Само совершенство. Поэтому от первого эмбриона я решила избавиться. И я не смогла устоять от нотки тщеславия, поэтому в записях особь фигурирует, как AR2_r (Alex-Ruth №2_result). Боюсь загадывать, но если у нас всё получится, мы с Алексом сотворим историю. Дадим старт новой программе воспроизводства идеальных людей! Наверное, надо было поставить его в известность, однако пока рано говорить об успешности всего эксперимента. Поэтому я завела дневник, где буду описывать все происходящие изменения.

Итак, срок 10 недель. Самочувствие в норме. Продолжаем наблюдения».

Дальше шёл список стандартных параметров, которые Руфь фиксировала с дотошностью учёного, но Флор смотрела только на один столбик. Туда, где были вписаны две до ужаса знакомые фамилии.

Донор X: Руфь Мессерер (искуственнорожденная, Генетик)

Донор Y: Алекс Росс (искуственнорожденный, Каратель)

От последнего имени в душе что-то оборвалось, и стало так страшно, что журнал в руках Флор задрожал и едва не упал на кровать. Но с испугавшим её саму упрямством, она вцепилась в старую тетрадь с такой силой, что та затрещала. Флор пока не могла заставить себя читать дальше. Слишком силён был внушаемый вторым именем ужас. Однако непослушной рукой она всё же перевернула пару страниц, а потом вовсе открыла журнал где-то на середине.

Флор видела, что постепенно записи становились длиннее и более личными. Они словно были адресованы кому-то, но вникать в них она оказалась пока не готова. Поэтому, захлопнув с силой дневник, Флор откинулась на подушку, прикрыла рукой глаза и наконец-то сформулировала для себя действительно страшную правду.

Итак, у Руфь Мессерер и Великого Канцлера Алекса Росса есть сын.

Из груди вырвался болезненный смешок. Даже в голове эта идея звучала, как нечто абсурдное, но… Флор сильнее стиснула лабораторный журнал, а потом вдруг застыла и почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Ведь, если он жив… Если этот эксперимент Руфь всё-таки удался… Господи! Флор зажала рукой рот и уставилась в тёмный потолок. Если этот ребёнок родился на свет, то оказался первым и пока что последним удачным итогом за все тридцать лет, что длилась эта ужасная, бесчеловечная программа!

Флор резко села на кровати. Внезапное осознание, что этот человек, возможно, ходит где-то среди них, заставило сердце безумно заколотиться. Если так… Боже! Боже… Если он действительно существует, Флор должна его найти!

Глава 7

Это будет моя последняя запись и первая за двадцать лет, что прошли со дня казни последних предателей. Немного символично, но больше печально. Всё вышло не так, как я хотела или мечтала. Не так, как планировала. Произошло многое из того, что, наверное, стоило бы написать, но, боюсь, уже не успею.

Я знаю, что рано или поздно ты, Флор, прочтёшь этот дневник. Возможно, осудишь. Возможно, нет. Скорее всего, я об этом уже никогда не узнаю. Но я верю! Несмотря ни на что, ты попробуешь всё исправить. Не сможешь иначе. Флор! Милая Флоранс! Прости меня, но, видимо, Город оказался и в этот раз прав. Ты должна была потерять всё, чтобы полюбить жизнь во всём её многообразии. И я не горжусь, что была одним из орудий в его руках… что была почти твоим палачом, но так было нужно. 

Сейчас ты знаешь правду и перед тобой открывается сложный путь в одну сторону. Ты наверняка думаешь, что выхода нет. Что смысла бороться совсем не осталось, но это не так. Надежда есть! И это ты – последний шанс нашего Города выжить. Ты – человек, у которого ничего не осталось. Ты – тот самый сосуд, который вселенная наполнила не жизнью, но бескорыстной человечностью. Ты – душа этого Города. И ты абсолютно свободна. 

Я знаю, что вы встретитесь с Артуром. Теперь это неизбежно. Город будет вести вас друг к другу. Он уже это делает: через меня, через Алекса, через каждый день твоей и Артура жизни, через каждый поступок, вздох или слово. Да, вам будут мешать. Канцлер сделает всё, чтобы уничтожить тебя, но Город ему не позволит. Город и Артур. Алекс уверен, что предусмотрел всё… Что просчитал каждый шаг своего сына, но он не знает главного. Не знает, что в его идеальном оружии, в его сверхчеловеке, которого он так рьяно и безрезультатно пытается повторить в своих глупых лабораториях, скрыт изъян. Но именно эта неидеальность делает Артура и тебя столь совершенными. Как совершенен каждый живой человек. Понимаешь? Ген сострадания нельзя удалить навсегда. Глупость! Однажды он неизбежно проявится. Он очнётся в тот страшный миг выбора между жизнью своей и жизнью другого. Я ошиблась, думая, что могу соревноваться с природой, но ошибка Алекса куда катастрофичнее – он пошёл против Города. Да, Город превыше всего. Но Город – это не стены и камни. Город – это человек, за которого ты готов умереть.

 Дневник Руфь Мессерер

В этот раз встреча их небольшого Сопротивления была назначена в Убежище. Решив не рисковать, Стивен выбрал самое безопасное место, хотя для Флор с Гербертом это было связано с ощутимыми неудобствами. Но если она смогла легко ускользнуть, опасаясь лишь неизменных дозоров Карателей, то для Льюиса, который должен был патрулировать улицы, неявка на построение перед Хантом грозила большими проблемами. Поэтому он опоздал. Запыхавшийся, злой, со взлохмаченными светлыми волосами, он вошёл в небольшой зал, где сходились коридоры Убежища, и раздражённо швырнул маску на первый попавшийся стол.

– Больной ублюдок, – пробормотал он вопросительно взглянувшей на него Флор. Она, как всегда, старалась держаться подальше от бесновавшегося в своих радикальных фантазиях Стивена и поэтому стояла в самом дальнем и тёмном углу. – Хотел бы я знать, как он это делает?

– Кто?

– Хант.

Флор поджала губы и отвернулась, невидяще глядя на Стива, который как раз формулировал очередной лозунг. Что-то вроде «победа или смерть».

С момента происшествия с «семнадцатой» прошла неделя, за которую она видела Главного Карателя лишь дважды. В первый раз, когда он прошёл мимо главного входа, сделав вид, что её не заметил (а может, и правда, не разглядел в толпе однотипно одетых людей), а во второй, на площади. Это была очередная казнь провинившегося. И Флор не знала, как не прожгла взглядом дыру в его чёртовом шлеме. Несмотря на то, что Каратели стояли ровной шеренгой из одинаковых чёрных костюмов и масок, Ханта она узнала практически сразу. У Флор не было этому объяснений, она просто чувствовала, а потому смотрела-смотрела-смотрела, будто призывала взять и немедленно отменить это показательное запугивание Города. Но Хант, конечно, даже не пошевелился. Возможно, ничего не почувствовал. Возможно, выискивал в толпе очередного носителя «вируса» сострадания. На бракованных у Артура Ханта было чутьё. Так что Флор понимала, отчего беснуется Герберт, и осторожно сжала его руку.

– Много?

– Только за сегодня он отрыл где-то человек тридцать. Такое ощущение, что началась массовая эпидемия, если такое возможно. – Герберт покачал головой, а потом фыркнул и по-простому устало потёр руками лицо. – Ты только представь… Хант лишь заходит в школу, церковь или даже в квартиры, оглядывается, а потом безошибочно выбирает бракованных. Ни одной осечки. Я потом специально перепроверил некоторых на карманном анализаторе. Ну, мало ли, Вард решил подыграть… Но нет. Все до единого. Яркая чёткая полоса в генетическом коде.

– И… как давно у вас эти рейды? – процедила Флор, чувствуя, как сжимается в напряжении что-то внутри.

– Уже неделю. И продлятся до самого празднества.

Флор растерянно взглянула на Герберта.

– Годовщина правления Суприма, – пояснил он, скривившись.

– Постоянно забываю об этом.

– Да ты настоящий диссидент, Колокольчик, – хохотнул он.

– Арестуешь?

– Я могу. Сегодня моё дежурство, – сардонически протянул Герберт и хмыкнул, уставившись себе под ноги, а Флор обеспокоенно на него посмотрела.

– У тебя не будет проблем?

– Кто знает?.. Но, вот ведь парадокс, объяснить что-то Ханту легче, чем Стивену.

Усмешка Флор вышла такой же кривой и вымученной. Они замолчали, прислушиваясь к речи Джонса, которая уже напоминала выспреннюю пропаганду, а потом одновременно переглянулись.

– Мне всё чаще кажется, что его фанатизм нас погубит, – тихо проговорила Флор. – Нельзя жить на одной жажде мести. Это плохой фундамент для будущего.

– Плохой, но другого у нас нет. Ты возьмёшь на себя такую ответственность?

Она отрицательно покачала головой. Господи, ей бы с самой собой разобраться, какие уж тут чужие заботы.

– И я нет, – вздохнул Льюис и замолчал. Он какое-то время следил за Стивеном, прежде чем скосил взгляд на Флор и тихо пробормотал: – Но забавно, что мы оба с тобой знаем, кто сможет.

– Ты всё ещё не отказался от этой безумной идеи.

– Нет. Так и не проверила его на сострадание?

– Даже не думала. Не представляю, как это сделать. И не представляю, что ты хочешь там найти.

– Что-нибудь. Зачем-то же Руфь его выделила.

– Ну да.

Флор вздохнула и подумала, что Руфь вообще выделяла много чего. Вот, например, Великого Канцлера Алекса Росса, но об этом говорить пока было страшно. Да, в общем, и нечего. Руфь молчала о личном, и Флор продиралась сквозь описания весьма специфичных экспериментов, которые Мессерер ставила сама над собой. И хотя тон записей становился суше, в каждой фразе чувствовалась всё туже затянутая пружина неизбежного взрыва, который вот-вот должен произойти. Флор помнила прыгающие от волнения строчки, в конце тетради, и целые страницы со смазанным текстом. Руфь плакала? Или просто что-то пролила на Дневник? Имя «Алекс» встречалось под конец так же часто, как и безымянный AR2_r.

Тем временем размышления Флор скакнули чуть дальше, но к столь же противоречивому.

– Ханта не переубедить, – твёрдо произнесла она. – Ты же сам говорил. И после всех этих недель я согласна с тобой. Он, возможно, способен убить Суприма, когда тот станет мешать, но свергнуть Канцлера и весь Канцеляриат… Да он скорее сам снимет маску перед «Тифоном», чем усомнится! А нам нечего ему предложить. Ни идеологии, ни плана. Он предан Канцлеру.

– Он предан Городу, – задумчиво поправил её Герберт. – А мы предлагаем жизнь, Флор. Жизнь для Города. Кто знает, быть может, это сработает.

– Теперь ты пытаешься убедить меня в обратном?

– Я всего лишь пытаюсь разобраться.

– Как ты с этим живёшь? – задала вдруг Флор вопрос, который мучил её последние дни. С того самого, если честно, момента, как за Хантом закрылась дверь в медицинский отсек.

– С чем?

– С тем, что днём ты убиваешь, а вечером приходишь к нам на собрание и думаешь, как это закончить. С тем, что колешь «Милосердие» ничего не понимающим детям, а потом чувствуешь, как толкается в животе Джуди твой малыш. С тем, что ты ненавидишь Ханта, но по-прежнему видишь в нём лидера больше, чем в Стивене. Я не понимаю… меня разрывает от противоречий. Я запуталась, Герберт.

– Потому что мыслишь эмоциями, – улыбнулся он грустно. – Ты пытаешься думать абсолютными характеристиками зла и добра, но это неправильно. У каждого из нас есть свой репер. Точка. Ориентир, к которому мы движемся. Нулевая отметка, которую ты ставишь так далеко на числовой прямой, как можешь дотянуться. Там будут сходиться оси всех твоих поступков. Это итог. Цель. Моя – жизнь моей семьи. Любой ценой.

– Я понимаю тебя, но вот у меня нет и не может быть цели, – фыркнула Флор и зло продолжила: – Я никто, у меня ничего нет, и после меня ничего не останется. Моё тело будет переработано и развеяно над землёй, память обо мне сотрётся. Я пустота… Родилась, жила, умерла. Я сама тот самый нуль.

– Тогда зачем ты здесь? Зачем борешься?

– Я… я не знаю. Чувствую, что так нужно, но смысла не понимаю.

– Значит, самое время его найти. Флор, у каждого должна быть своя конечная точка. Она не обязательно будет глобальной, всеобъемлющей или грандиозной. Быть может, кому-то вообще покажется совсем незначительной. Но она твоя. То, к чему ты идёшь, и на что оглядываешься, когда выбираешь дорогу. С ней ты сравниваешь каждый поступок, проверяешь на адекватность. Она же мерило для твоей совести. Без неё ты рискуешь в один прекрасный момент сдаться, но…

– Но? – спросила Флор, когда Льюис неожиданно замолчал и странно на неё посмотрел.

– Но я думаю, что ты уже нашла её. Просто боишься признаться себе.

– С чего ты взял?

– Иначе ты не задала бы этот вопрос. Ты вообще не чувствовала бы себя настолько потерянной и запутавшейся. Да, похоже, в твоём случае должно пройти время, чтобы принять… – он усмехнулся и легкомысленно взмахнул рукой, – назовём это новым постулатом жизни. Но знай, когда всё случится, наступит облегчение. Мир вокруг станет кристально ясным, сомнений не будет.

– А у тебя их нет?

– Нет. Я знаю, что есть необходимое число жертв, которые должны стать мучениками за то, чтобы жили другие. Вкалывая «Милосердие» десяти, я оставляю шанс спрятаться остальным, до кого ещё не добрались люди Ханта.

– А он сам? Как в тебе может уживаться уважение к нему и осознание, что он творит?

– А в тебе? – хитро улыбнулся Льюис. – Ты спасла ему жизнь. Разве это не странно?

Флор нахмурилась, но, когда она уже открыла рот, чтобы ответить, их прервали.

– Флоранс!

Она повернулась и посмотрела на приближавшегося к ним Стивена, который… выглядел одухотворённым. Он шёл через толпу, и та почтительно расступалась, словно перед ней был никак не меньше, чем самый настоящий святой или хотя бы один из Апостолов. Его светлые волосы чуть заметно мерцали в скудном желтоватом свете настенных огней, а на фоне каменных стен светло-серые одежды из натуральной ткани казались едва ли не белоснежными. Да, он производил впечатление, особенно на тех, кто лишь недавно попал к ним в Убежище. И лишь Флор хмурилась, наблюдая за приближающимся к ней величием. Слишком много символики, слишком много фанатизма.

– Ты пришла! – Стивен радостно взял её за руку и неожиданно для Флор мягко поцеловал ладонь. Он посмотрел ей в глаза, а потом вдруг оглянулся и громко воскликнул, обращаясь ко всем: – Эй, смотрите! Наша богиня пришла проверить свои владения!

При этом он так чарующе улыбнулся, что Флор невольно зарделась, гадая, к чему было это позёрство. Рядом находилось слишком много людей, что следили за ними, а потому она скованно улыбнулась и постаралась как можно скорее освободиться.

– Я не могла пропустить и это собрание. Последнее время у меня было не так много возможностей выбраться, – пролепетала она, пока пыталась выпутать пальцы из хватки Стивена. Но он лишь сжал их сильнее, и пришлось сдаться, чтобы не привлекать внимание нелепыми дёрганьями. Что за…

– Я как раз говорил о тебе. Что твоя идея лесов вокруг Города позволит нам через несколько лет убрать Щит. Ты слышала реакцию? Богом клянусь, ребята в восторге от этой мысли!

Флор почувствовала, как ёкнуло в груди встревоженное сердце.

– Да, я… – На самом деле, нет. Она ничего не слышала, поскольку была слишком поглощена разговором с Гербертом. Но то, как легко и обыденно Стивен говорил о будущем, словно был уже хозяином Башни, неожиданно испугала. – Это только проект, Стив. Он существует лишь на бумаге и в теплицах у Джуди.

– Он существует – и это главное. Люди будут в восторге! Особенно, когда увидят, как «падальщики» копаются в земле, точно черви! ХА!

– Ч-что?

– О, я тут подумал, это будет прекрасный и милосердный жест, который мы сделаем после переворота. Пусть люди видят, что мы не они. Каратели должны быть унижены и растоптаны. Назовём их… Копатели!

Стивен расхохотался своей глупой шутке, но ни Флор, ни Герберт даже не улыбнулись.

– Я думаю, сейчас лучше сосредоточиться на наших ближайших планах, – немного резко заметил Льюис. – В Городе неспокойно, и вам стоит прекратить вылазки. Ещё одной глупости, как тогда с Щитом, Хант не потерпит.

– Да, я слышал про рейды, – нахмурился Стив, и Флор мысленно скривилась. До очередной сентенции на тему Артура Ханта оставалось три… два… один… – Я лично придушу эту мразь, как только он попадётся мне в руки. Вырву глаза, перебью пальцы и брошу гнить около Щита за всё, что он сделал. Пусть уже наконец сдохнет!

Он резко отпустил её измученные руки, и Флор радостно выдохнула.

– Этим ты ничего не исправишь… – покачала она головой.

– Я отомщу. Разве этого мало? – Стивен удивлённо на неё посмотрел. – Неужели тебе не хочется поквитаться за всех наших ребят? Да даже за тех, кого ты не знаешь? Слышал, не так давно он устроил бойню в церкви. Для Ханта вообще не осталось ничего святого.

– Я хочу, но…

– Но? – Он внимательно на неё посмотрел, а потом отступил, и на его обычно улыбчивом лице появился лёгкий налёт то ли обиды, то ли высокомерности. – Какие здесь могут быть «но»?

– Давай не сейчас.

– Ну уж нет, договаривай, Флор. Что но? Что может быть правильнее смерти Артура Ханта?

– Стив, не думаю, это уместно выяснять именно здесь, – тихо и быстро проговорил Герберт, оглядываясь. – Мы собрались не для этого.

– Так не пойдёт, подожди. – Он поднял руку, призывая к молчанию. – Я просто хочу знать. До меня ведь и здесь доходят разные слухи.

– Стивен…

– Например, что Флор проводит неприлично много времени в обществе Ханта. Или что этот «падальщик» повысил ей уровень рациона. А ещё он был у неё дома. М-м-м? Что скажешь? Ты знал об этом Герберт?

– Да, – нехотя ответил тот, чем заслужил громогласное «ага!», но Флор недоумённо пробормотала, глядя на Стива:

– Откуда ты…

– Я видел вас. Как вы входили. И знаю, что Хант провёл у тебя минут десять, не меньше. Чем вы там занимались? Что ему было надо, а?

– Ты следил за мной?! Ты… следил? Но зачем? Совсем с ума сошёл! – воскликнула донельзя смущённая Флор. Она чувствовала себя, будто её уличили в каком-то непотребстве, но ведь ничего не было!

– Хотел узнать у тебя кое-что. Как видишь, узнал. И что ты скажешь теперь в своё оправдание?

– Оправдание? Да кто ты такой, чтобы я оправдывалась перед тобой?

– Я лидер Сопротивления. И я хочу быть уверен, что ты по-прежнему лояльна к нам. Но теперь даже не знаю, что думать. Ты меня подвела.

Он демонстративно развёл руками, а Флор поняла, что злится. Она шагнула вперёд и заглянула в серые глаза Стивена.

– А твои слухи не сообщили, что меня пытались убить? – прошипел она. – Что я разбила маску, но вместо того, чтобы это проигнорировать, Хант любезно помог мне добраться до дома во время комендантского часа? Что мы попали в Бурю? Или что, если бы не он, я бы сдохла в тот день? Трижды! Нет. Конечно, тебе об этом не говорили. Но такова правда, Стив. И если уж продолжать разговор, то это ты нас подвёл, когда своими безрассудными выходками закрыл себе доступ в Город, бросив нас выживать. Одних. Так не удивляйся теперь, что я не упиваюсь твоими оскорблениями Ханта. Просто не могу. В конце концов, я всё ещё ему должна.

Она замолчала и нервно выдохнула, не сводя взгляда с лица молчавшего Стивена. А тот – о чудо! – помедлил ровно мгновение, прежде чем всё же не выдержал и уставился куда-то в стену, обиженно надув губы. Ребёнок. Флор покачала головой. Стивен был точно ребёнок. Взрывной, хаотичный, самовлюблённый. Но в этот раз это не умиляло. На кону стояло так много, и страшно, если Стивен этого не понимал. От засевшего внутри беспокойства Флор раздражённо передёрнула плечами и впервые пожалела, что перед ней и правда не Хант. Он бы её понял.

– Я спасла ему жизнь, Стив. А он мне. И если для тебя это ничего не значит, то для меня всё наоборот…

– ТЫ ЧТО?!

Джонс повернулся так резко, что Флор едва не отшатнулась.

– Как ты… Как у тебя… Как тебе вообще пришла в голову мысль, спасти эту тварь?!

– Неважно, – дёрнула она щекой, уже жалея о своей болтливости. Про случай с «семнадцатой» лучше было бы не знать никому, но…

– Значит, и в этом слухи не врали, – процедил Джонс. Теперь он смотрел на неё холодно и немного брезгливо. – Флоранс, уж не прониклась ли ты симпатией к этой мрази? Потому что если это так…

– Идиот! – прорычала она, не понимая, то ли её сейчас оскорбили, то ли озвучили то, что Флор сама от себя так страстно скрывала. – Так просто случилось.

– Случилось? Как вообще могло такое случиться?! Бога ради, ты рехнулась? Любой нормальный человек тут же воспользовался бы этой удачей! Понимаешь? Любой! Но ты… Господи, Флоранс, почему ты просто его не добила?! – проорал Стивен в бешенстве.

– Потому что я этого не хотела! – раздражённо выплюнула она, тоже скрываясь на крик. А потом посмотрела в глаза резко повернувшегося к ней Стивена и медленно договорила: – Да, я этого не хотела. Я была растеряна и не знала, что делать. Но, знаешь, что… Твой омерзительный план по убийству моих подопытных, которым ты так хотел насолить Ханту, провалился. Он всё сделал сам. И, к твоему сведению, у него хватило чести и благородства сохранить им жизнь! Теперь осталась только одна, но она не представляет особого интереса. Так что предлагаю тебе придумать что-то ещё, желательно менее извращённое и кровожадное.

– И, видимо, этим вызвано твоё восторженное состояние? – вдруг зло процедил Стив. – Тем, что он сохранил твоим шлюшкам жизнь? Флор, очнись! Это ни о чём не говорит.

Она ахнула от такого оскорбления, но сказать ей не дали. Джонс презрительно процедил:

– Он каждый день убивает несколько десятков людей. Сотня человек за неделю в виде трупов привозятся на завод по биотопливу! Да таким темпом эта псина перебьёт половину Города к следующему понедельнику, пока ты роняешь по нему слюни.

И Флор не выдержала. Всплеснув руками, она в отчаянии пробормотала:

– Ну так сделай что-нибудь, Стив! Хоть что-нибудь, кроме ребяческих провокаций в виде надписей на Щите.

– Я и делаю, – прорычал он, приблизив своё лицо к Флор, которая едва не шарахнулась в сторону. – А ты портишь. Спасаешь ему жизнь, хотя могла бы… убить!

– Ты бредишь, Стивен, – вмешался Льюис. Он устало потёр глаза, а потом едва заметно отстранил плечом ошарашенную Флор, чем невольно разрядил гудевшее вокруг напряжение. Она пошатнулась, а Герберт продолжил, демонстративно натягивая свои перчатки Карателя: – Чтобы убить Артура Ханта, одного твоего желания недостаточно.

– Ну не бессмертный же он! Есть ведь какой-нибудь способ, – раздражённо откликнулся Стивен, а Флор, не в силах вынести этот разговор, с рычанием отвернулась.

– Есть, разумеется, – тем временем всё так же меланхолично продолжил Льюис. – Например, подговорить Варда, чтобы тот убил его ножом в спину в лучших традициях заклятых друзей. Или взорвать Башню. Ещё можно попробовать его окружить группой человек из двадцати-тридцати или попросту отравить…

«Это яд. И к вечеру я умру…» Флор вздрогнула и резко вздохнула, чувствуя, как опять холодеют от ужаса пальцы. Тем временем спор за спиной продолжался.

– Ты издеваешься.

– Всего лишь показываю, насколько бессмысленны твои обвинения. Флор сделала то, что считала нужным в тот конкретный момент, так прими это и поступи, как лидер, которым ты себя считаешь.

Герберт замолчал, но воцарившаяся тишина вышла натянутой и напряжённой. Спиной Флор чувствовала взгляд Стивена, и он ей не нравился. Ладони резко вспотели, глаза заслезились, а потом она услышала:

– Значит, бессмысленны? Хорошо. Тогда поступим так. Через две недели состоится приём в честь Суприма. И твоей задачей, Флор, будет любой ценой выманить Ханта из Башни. Ты меня поняла? Вы с ним так любезно общаетесь, что тебе наверняка не составит труда выполнить этот приказ. Верно?

Непривычно ледяной голос Стивена вынудил вздрогнуть.

– Ты. Меня. Поняла?

Молчание. Она не могла!..

– Флоранс?

Её имя прозвучало как-то особенно жутко. Так страшно, что ответ вырвался сам, хотя Флор не хотела. Всё внутри словно взвыло от ощущения неправильности происходящего, а потому она со всей силы зажмурилась.

– Да, – прошептала она, и содрогнулась, когда до неё донеслось небрежное хмыканье.

– Молодец, – самодовольно проговорил Стиен, а потом Флор услышала, как удалялись его шаги.

Боже… Боже! И что ей теперь делать?

– М-да, не скажу, что удивлён, но… – словно эхо её мыслей прозвучал голос Герберта. Флор оглянулась и увидела, как он нахмурился вслед удалявшемуся от них Стивену. – Просто помни, ты можешь этого не делать.

– Разве? Это был приказ, – скривилась она.

– Но имел ли Стив право тебе его отдавать?

– Он лидер.

– В своей голове – безусловно. Но хотим ли мы все видеть его во главе нового Города?

Флор испуганно охнула.

– Тише! Лучше молчи. Твои слова похожи на бунт, и это неправильно. Герберт, опасно так думать! Мы должны держаться вместе, а не устраивать склоки на пустом месте. Возможно, Стивен всё продумал.

– А может, и нет. Ты готова довериться ему? Дал ли он тебе хоть один повод для этого?

Герберт выразительно вскинул светлые брови, но когда Флор не нашлась с очевидным ответом, пожал плечами.

– Знаешь, на самом деле, мы с тобой ничего не решаем. Как не решает Стивен, Хант или Канцлер. Что бы мы ни делали, история и Город всё равно выберут себе в герои сильнейшего. Но кого? У нас есть три вероятности. И чем дольше я смотрю на них со стороны, тем больше думаю, что это я ошибся, а не Руфь. Что фигура Ханта становится сильнее с каждым новым событием. По правилам слон никогда не станет ферзём, но вдруг он всего лишь пешка, перед которой теперь целое поле?

– Ты будто бы им очарован, – невольно улыбнулась Флор. Слушать Герберта было забавно, но отчего-то это не вызывало внутри сопротивления. Хотелось лишь согласиться.

– Он самый неочаровательный человек из всех, кого я знаю, – рассмеялся Льюис. – Но меня не покидает ощущение, что всё давно предрешено. Записано в наших генетических картах… В моей, в твоей, Ханта. Вдруг Руфь видела это?

– Это смешно. Мы просто набор хромосом.

– Просто ли? Посмотри на Стивена, он задумывался, как один из «идеальных», а вышел бракованным с головы до ног, – хохотнул Герберт. – Сложно найти большего анархиста, согласись.

Флор хохотнула, но тут же нервно дёрнула щекой.

– Он слишком зациклен на убийстве Ханта. Знать бы ещё почему, – пробормотала было она, но замолчала, когда заметила брошенный на неё насмешливый взгляд. – Что?

– Бог мой, Колокольчик. Это же очевидно! – со злым весельем протянул Льюис. – И теперь интересно, что сделает Стив…

– Перестань меня уже так называть. И нет, я не понимаю.

– Однажды поймёшь, – ухмыльнулся Герберт, а потом вдруг наклонился к ней и шепнул, глядя прямо в глаза: – Сегодня ты сказала, что в твоей жизни нет и не может быть системы координат. Так вот. Мне кажется, это лукавство. Ты лучше меня знаешь, что она у тебя есть, но всё ещё ждёшь, чтобы кто-то указал тебе на неё. Прости, но я тебе этого не дам. Это твоя точка. Твой ноль. Становись туда и начинай отсчёт. Колокольчик.

– Прекрати…

Но Льюис уже отстранился.

– Пойдём, Джуди говорила мне в прошлый раз, что хотела тебе кое-что показать, – махнул он рукой, явно не желая слушать очередные возражения. Он сказал всё, что хотел, и теперь, напустив таинственности, был собой очень доволен.

Они пересекли большой зал с высоким земляным потолком и направились по одному из уходивших на северо-запад проходов. Убежище находилось глубоко под землёй, и чтобы хоть как-то не потерять пространственную ориентацию, все коридоры, что выходили из центрального холла, располагались по сторонам света и были соединены одним большим проходом, что представляло собой кольцо. Когда-то давно это был пункт управления. Что именно здесь охраняли, Флор точно не знала, но остатки аппаратуры и сложная система освещения, которая представляла собой череду помутневших от времени зеркальных пластин, наводила мысли о военном объекте. Впрочем, всё в их мире близ Города когда-то считалось военным. Тем не менее здесь было безопасно. Уходившие в глубь западные коридоры обрывались пустыми запечатанными шахтами, на юге располагалась жилые комнаты, на севере – мастерские, и только одно восточное направление заканчивалось странным, ни на что не похожим помещением.

Ещё один круглый зал, куда молча вошли Льюис и Флор, был огромен. Высотой в четыре человеческих роста, он простирался так далеко, что эхо шагов стихало где-то на полпути.

Решение устроить что-то наподобие городских Теплиц пришло само. Оно казалось настолько логичным, словно само это место было создано для чего-то подобного. На белых стенах, даже несмотря на постоянную влажность, не появлялось ни плесени, ни налёта, а спроектированная неизвестными инженерами хитрая вытяжка до сих пор обеспечивала поступление чистого воздуха без примеси радиоактивной пыли извне. К тому же, света здесь было столько, что даже неизбежно поднимавшиеся под потолок деревья и разлапистые кусты не могли создать достаточно сумрака. Тусклые солнечные лучи попадали сюда через хитро устроенные воздуховоды с системой зеркал, что располагались по всему периметру круглого бетонного зала. От этого казалось, будто светятся сами стены. Даже дышалось здесь немного иначе: легче, спокойнее, глубже. И Флор с наслаждением втянула влажный, чуть прелый воздух, чувствуя, как немного кружится голова от такого количества кислорода. Привыкший к постоянной лёгкой гипоксии мозг на мгновение блаженно застыл, а потом принялся работать с удвоенной силой.

Джуди нашлась в центре зала. Её живот забавно топорщился под перепачканным землёй фартуком, а сама она стояла, устало опустив руки с зажатыми в них инструментами, в одном из которых Флор с лёгкой усмешкой обнаружила гомогенизатор. Жена Герберта задумчиво кусала губы и хмурилась в сторону пожелтевшего куста, из листьев которого обычно делали съедобные лепёшки, но этот, похоже, больше ни на что не годился.

– Кажется, я увлеклась его улучшениями, – вздохнула Джуд, когда заслышала их шаги. Досадливо поморщившись, она бросила быстрый взгляд на Флор и хмыкнула. – О, судя по твоему лицу, Стивен сегодня в ударе.

– Не то слово. Уже мнит себя на вершине Башни.

– Он может мнить себя хоть самой Башней, – неожиданно заговорил Герберт, – но, если ему будет нечего предложить Городу, его убьют меньше чем через неделю.

Джуди покачала головой и потянулась к мужу, чтобы легко его поцеловать. Флор заметила, с какой нежностью обычно сдержанный Льюис коснулся перепачканного землёй лица, а потом осторожно огладил живот, и отвернулась. В действиях её друзей не было ничего неприличного, но в глазах Флор это было слишком лично. Интимно. Тайно. И поэтому зависть… Зависть была очень неправильным чувством, особенно, по отношению к этим двоим. Так что Флор постаралась не слушать, что творилось у неё за спиной, и обратила всё своё внимание на погибавший куст. Вот предел её отношений – ветки, листья и корешки, а если захочется чего-нибудь более личного, у неё всегда есть инкубаторы, счётчики клеток и Хант, чтобы в очередной раз встряхнуть нервную систему. Куда уж интимнее.

– Не трогай его, он сам разберётся, – неожиданно произнесла Флор, прерывая царившую позади идиллию. Она кивнула на поникший куст и уселась с ним рядом. – Иногда их лучше предоставить самим себе.

– Ты говоришь так, будто он живой, – со смехом откликнулась Джуди. – Это всего лишь растение.

Флор ничего не ответила, только пожала плечами и погладила пожухлый листок. Живой – не живой, но хотя бы более предсказуемый, чем люди. За спиной снова послышалось тихое бормотание и звук осторожного поцелуя, прежде чем эхо тяжёлой поступи подсказало, что Герберт ушёл.

– Ты выглядишь очень уставшей, – заметила Джуди, неуклюже присаживаясь рядом на бортик.

– Неделька выдалась просто убийственная, – мрачно пошутила Флор.

– Точно не хочешь окончательно перебраться в Убежище?

– И что я буду здесь делать?

– А что ты делаешь там? – со смешком спросила Джуд, и Флор скривилась.

– Да, в общем-то ничего. Живу, дышу и жду, когда наконец-то умру.

Повисла напряжённая пауза, а потом тихий вздох.

– Флор…

– Мы всё равно этим закончим.

Они вновь замолчали. Джуди машинально гладила свой живот, а Флор старалась на неё не смотреть, потому что тогда перед глазами вновь появлялось бледное и немного безумное лицо «семнадцатой».

– Без Руфь мы все, словно потерянные, – неожиданно проговорила Джуди. – Словно у нас забрали вектор. Мы по инерции что-то делаем, куда-то идём, чего-то хотим, но теперь это всё потеряло свою остроту и смысл.

– Тебе тоже так кажется? – встрепенулась Флор.

– Да.

Флоранс поджала губы, нервно переплела пальцы и вдруг решилась. Если уж не Джуди, то вообще никому не стоило говорить об этом, но почему-то казалось, что именно эта добрая душа сможет понять и… Господи! Быть может, подсказать, что делать дальше.

– Я нашла дневник Руфь, – осторожно начала Флор и судорожно улыбнулась, когда Джуд медленно повернулась. В серых глазах было искреннее удивление. – Это что-то вроде лабораторного журнала для… одного эксперимента.

– Эксперимента?

– Да. Над… ней самой. – Улыбка превратилась в кривой оскал, и Флор уставилась на свои руки, что нервно перебирали край форменного плаща. – Я уже говорила, что она была одним из идеологов программы по естественному воспроизводству населения, но… Джуди! У неё есть сын. И если он ещё жив, то находится где-то в Городе!

Тишина, которая последовала за этими словами, показалась Флор такой плотной и оглушительной, что в ушах зазвенело. Она длилась, и длилась, и длилась, пока вдруг влажный воздух теплицы не прорезал звонкий и радостный возглас.

– Оу! – Джуди аккуратно расправила на коленях свой фартук и с искренним интересом взглянула на Флор. – И как его зовут?

– Ты будто бы не удивлена.

– А должна быть?

– Ну…

– Флор, женщина, которая работает под носом самого Канцлера и прячет у себя беременную, оказывая ей помощь, явно знает, что делает. Она определённо видела это не один раз и понимала, чем может помочь именно мне. А уж теперь, когда ты рассказала такое, у меня исчезли последние сомнения. Взгляни на нас с Гербертом. Вынудить сменить сторону может только очень сильное потрясение или страх, причём не за себя. Я знаю, о чём говорю, и уверена, ею двигало нечто подобное.

Джуд замолчала, а потом протянула руку и ласково сжала всё ещё нервно переплетённые пальцы Флор.

– Так как его зовут? – спросила она.

– Не знаю. – Флор пожала плечами. – У меня есть только идентификатор, но поиск по нему ничего не дал. Значит, либо он всё-таки мёртв. Либо…

– Либо у него теперь другое имя. Но я не думаю, что нам повезёт. Вряд ли бы Руфь его бросила. – Джуди расстроенно поджала губы. – Но стоит найти о нём хоть какую-нибудь информацию. Вдруг случится чудо. Оно может дать нам надежду, ведь это сын Руфь!

Флор покачала головой.

– Знала бы ты, кто его отец…

– Неважно, – перебила она. – Руфь любила его. И это главное!

– Да с чего ты взяла?!

– Потому что любовь матери безусловна. Неужели ты не понимаешь?.. – воскликнула было Джуд, но вдруг осеклась и прикрыла глаза. Она помолчала, прежде чем покачала головой и с тихим вздохом пробормотала: – Прости.

– Забудь.

– Нет. Я сглупила, прости. Я вообще стала немного… туповата.

Нет, не стала, просто мысли Джуди были направлены лишь на одно, и Флор её понимала. Настолько, насколько могла своим искорёженным недостатком гормонов сознанием. Так что Флор улыбнулась, надеясь, что это выглядит действительно искренне, и решила сменить разговор. Она не хотела его продолжать не только из-за того, что не видела смысла, но потому что… Ох, зависть – чертовски плохое чувство. Чертовски!

– Герберт сказал, ты хотела мне что-то показать.

– О! Да!

Джуди облегчённо вздохнула. Флор помогла ей подняться и огляделась. Ну? Что там случилось?

Закуток, куда привела их Джуд, находился у дальней стены, под одной из вытяжек, где непрерывные потоки воздуха не давали расти ничему живому. Почва здесь высыхала слишком уж быстро, света отчаянно не хватало, но теперь Флор с удивлением смотрела на зеленевший участок белёсой земли. Она опустилась на колени с ним рядом и осторожно провела пальцем по подёрнутой коркой грунту, который рассыпался кучкой песка даже от лёгкого прикосновения.

– Хотела, чтобы ты первая увидела, – тихо произнесла Джуди, и Флор обернулась. – Это твои образцы. Те самые. Не стала говорить сразу, подождала, пока укоренятся, но… Поздравляю, тебе удалось.

Флор вновь уставилась на невысокие стебельки, что тревожно колыхались под дувшим со всех сторон ветром. Они были ещё крохотными, на вид слабыми, но уже упрямо цеплялись корнями и вгрызались в убогую почву. Флор зачерпнула горсть песка и почувствовала, как он проскальзывает меж пальцев. Сухой. Безжизненный. Похожий на ту самую пыль, что окружала Город и вряд ли могла бы вскормить даже сорняк, но всё же… всё же!

– Их здесь девяносто девять. Не так много на первый взгляд, но уже что-то. Дальше дело за самой природой.

– Против «Тифона» они не выстоят.

– Но против обычных бурь – да. Когда всё закончится, придётся думать, как нам жить дальше. Что есть, чем дышать. Революции – дело хорошее, только если следом идёт созидание.

– Когда всё закончится… Ты так уверена?

– Будто нам остаётся что-то другое, – фыркнула Джуд, и Флор усмехнулась в ответ. Действительно.

– Спасибо, – шепнула она, усаживаясь на колени рядом с молодой порослью. Она коснулась молодых стеблей и вдруг улыбнулась. Надо же… Надо же!

– Я здесь не при чём, – откликнулась Джуди. – Ты хороший генетик. Руфь не раз говорила об этом…

– Да… – пробормотала Флор, увы, думая совсем не о Мессерер. Она вновь обвела взглядом участок, полный молодой зелени, и вдруг почувствовала накатившее облегчение. Впервые за долгое время на душе стало настолько спокойно, что Флор прикрыла глаза.

Что же, вот, видимо, её дети. Пусть у других они не такие. Пусть эти никогда не побегут и не заговорят, но в ушах Флор уже стоял будущий шелест их крон, словно это были живые голоса. И, в конце концов, вместо одного или двух у неё их целая сотня!

Обратный путь до дома занял больше времени, чем планировала Флор. Как и предупреждал Герберт, Город был наводнён патрулями. Так что когда она, дважды чуть не попавшись, наконец-то закрыла за собой дверь, то была полностью вымотана.

Сразу выяснилось, что света не было. Видимо, на ближайшей подстанции опять что-то случилось, и пришлось под стук зубов смывать с себя пыль холодной водой. Ну а потом и вовсе легче не стало. Отсыревшая из-за выключенного генератора одежда грела плохо, тишина пустых комнат подавляла, а холодная кровать больше напоминала могилу. И всё же, когда под тусклым и прерывистым светом автономной лампы, наплевав на собственную бережливость, Флор взяла дневник, она забыла обо всех неудобствах.

Случайная запись, что находилась ближе к концу тетради, открылась сама. Дальше шли пустые листы, насколько Флор успела заметить, прежде чем вернулась к нужной странице. И, похоже, это место перечитывали так много раз, что на развороте образовался залом. Флор посмотрела на потрёпанные уголки, и её взгляд скользнул по чёрным, чуть пляшущим строчкам, выхватывая то одно слово, то сразу целые фразы, от которых по спине бежали мурашки.

Здесь, в этих записях, уже не было ни вычислений, ни схем. Только личная боль и трагедия Руфь, что чувствовалась сквозь неживые страницы даже спустя тридцать лет. И Флор смотрела на эти смазанные буквы, пока никак не могла заставить себя сосредоточиться и прочитать всё целиком. И прошла, наверное, минута, прежде чем она поняла – ей попросту страшно. Страшно узнать. Страшно понять. Страшно разочароваться ещё больше то ли в Руфь, то ли в себе.

Она отвела взгляд от записей, на мгновение резко зажмурилась, а потом заставила себя посмотреть в начало страницы.

«Они забрали его. Моего сына. На третьи сутки. Их было десять, и я оказалась бессильна. Меня просто отбросили в сторону. Они вошли в палату, и Алекс был с ними. Чужой. Совсем другой. Он стоял на пороге и молчал, пока я пыталась им помешать. Я умоляла его не делать этого. Я кричала. Ползала перед ним на коленях… Без толку. Всё было без толку. 

Я видела, как они взяли ребёнка, но Алекс даже не дотронулся до него. Он назвал его «образцом», а потом сказал, что таков был договор. Договор! Господи!

…

Мне нечего было ему возразить.

…

Либо я просто струсила.

Я слишком люблю этого человека, но он изменился. А может, всегда был таким и изменилась я. Не знаю! Я больше ничего не знаю. Он стоял передо мной в своей новой мантии Канцлера, говорил о каких-то проектах и «новых людях», которых он создаст для своего сына. Что его новый мир будет совсем другим! А мне хотелось сорвать с него эту красную тряпку, в которую он завернул нашего сына, и затолкнуть в глотку так глубоко, чтобы он подвился словами! Своим эго!

Ненавижу!

Я ненавижу его и себя!

…

Я не знаю, что делать. Я запуталась. Мне страшно. Мне больно. Внутри меня словно что-то произошло. И только сейчас я наконец-то понимаю, насколько ошиблась. Мы оба…»

***

Артур стоял перед распростёртым на полу женским телом и думал, что Вселенная, похоже, над ним издевается. Изощрённо. Довольно мерзко. Нет, не сказать, что количество дерьма, с которым он сталкивался каждый день, отличалось от того дерьма, что он видел сейчас… Но вот это было совсем дерьмовое дерьмо.

– Дерьмо, – раздался слева голос Варда, который, видимо, думал о чём-то похожем. Он чуть отступил, чтобы растекшаяся на полу и уже подсыхавшая кровь не испачкала его сапоги, и повернулся к Ханту. – Какого хрена здесь произошло?

О, Артур тоже хотел бы это знать. Он обвёл взглядом палату «тридцать первой», чуть задержался на белых стенах, где так бросались в глаза смазанные красные отпечатки ладони, а потом резко сел рядом с лежавшей на полу девушкой.

Она была бледной, а на лице застыло удивлённое выражение, словно «тридцать первая» не понимала, что с ней происходит. Стащив с руки перчатку, Хант зачем-то дотронулся до синеватой шеи, где должен был биться пульс, и скривился. Бессмысленное действие. Судя по количеству крови, в один момент её сердцу просто нечего стало качать, и оно остановилось. Единственное, что узнал Артур, – всё случилось ночью или под утро. Тело «тридцать первой» уже остыло, но кровь не успела до конца высохнуть. Она загустела, заветрилась и покрылась некрасивой сморщенной плёнкой. Хант осторожно дотронулся до чуть приоткрытого рта, разглядывая сухие зубы и бледную ротовую полость, но ничего подозрительного не было. Однако, выпрямившись, он всё же сказал:

– Надо проверить на токсические вещества.

– Думаешь, её отравили?! – фыркнул Юджин. – Бога ради, Хант…

– Нет, но она могла сама.

– Бред! Из-за чего? Потому что её лишили подружек по тупой болтовне?

Артур не ответил. Он сам не верил в собственные слова. В конце концов, у этих девчонок здесь было всё. Большинство жителей Города могли только мечтать так питаться, так спать, так жить и так умереть, наконец! Принести пользу Городу! Быть не просто кучей биомассы, а чем-то большим…

Однако тут в воспоминаниях всплыло перекошенное лицо безумной «семнадцатой», и проткнутый бок вновь мерзко заныл. Прошла неделя, но порванные мышцы никак не хотели нормально срастаться даже после того, как Лина их трудолюбиво зашила. Возможно, туда всё же попала инфекция. А может, дело в том, что Артур снова и снова прокручивал в голове ту безумную и с самого начала обречённую на провал схватку. Он не понимал. Не понимал себя и своего совершенно иррационального порыва, не понимал эту девчонку. В конце концов, он не понимал Мэй, чьи эмоции были так далеки от допустимых законом, что ей вряд ли досталась бы хоть капля благословенного «Милосердия». И всё же Артур молчал, хоть и не понимал почему… Как не понимал, что произошло прямо сейчас. Так просто случилось? Или это чьи-то происки? И страшно, если это Город сам отвергал очередные попытки над ним поглумиться.

– Надо звать Мэй, – раздался совсем рядом скучающий голос Варда. – Это её задача, вот пусть и разбирается, почему…

– Нет, – прервал его Хант и резко поднялся. Проигнорировав вопросительный взгляд Юджина, он надел маску, что до этого держал в руке, и повернулся. – Не пускайте сюда ни её, ни остальных, и пока ничего не говорите. Я сам.

– Но…

– Я сказал «нет»! Ты слышал меня?

Вард помолчал, прежде чем тоже натянул маску и глухо бросил:

– Да.

Резко повернувшись Артур уже хотел было направиться к выходу, но внезапно натолкнулся на служащего, одетого в тёмно-красные формы Канцеляриата. Его почти лысая голова с редкой порослью жидких волос контрастировала с надменным взглядом личного секретаря самого Алекса Росса.

– Господин Хант, – начал тот, безошибочно обращаясь к Артуру.

– Кто вас пустил сюда? – рявкнул он, хотя уже знал ответ. Явление посланника Канцлера могло значить только одно…

– Вас желает видеть Верховный Канцлер.

– Хорошо, я приду, кода буду свободен.

– Немедленно.

Коротко поклонившись, плешивый высокомерный засранец повернулся и как ни в чём не бывало направился в сторону выхода. А Хант испытал дикое желание метнуть нож ему в спину. Он терпеть не мог всю эту вереницу поверенных Канцлера, чья спесь могла вывести из себя даже святого. А эти, чувствуя близость власти, становились совершенно невыносимы.

Неожиданно кто-то легонько похлопал его по плечу.

– Сочувствую, Хант, – пробормотал Юджин и показал неприличный жест в спину удалявшемуся секретарю. – Ненавижу. Хуже шпионов.

Артур ничего не сказал. Только затянул туже зажим доспеха на раненом боку и направился к выходу. В голове вертелась лишь одна мысль – ему нужно поговорить с Мэй до того, как она всё узнает. Так будет правильно.

Верховный Канцлер Алекс Росс стоял около окна в своём кабинете и разглядывал распростёршийся внизу Город. Он смотрел на него так внимательно, что Артур, который вот уже пять минут скучал у него за спиной, невольно заподозрил, что там происходит нечто невероятно интересное. Однако всё было тихо. Он знал это наверняка, как будто Город был одной из его конечностей. Наконец, устав от бесконечного ожидания, Хант переступил с ноги на ногу и шумно выдохнул.

– Ладно, – проговорил он. – Урок усвоен. Я понял, насколько ценно ваше время, и обещаю, что больше не заставлю вас ждать.

Ответом ему была тишина. Она длилась, кажется, целую вечность. Её не нарушал ни шелест дыхания, ни гул Щита, ни даже малейший шорох ткани, когда Канцлер чуть повернул голову, разглядывая что-то за западным «зубцом» Башни. И потому Артур вздрогнул, когда внезапно услышал:

– Итак, эксперимент провалился.

Канцлер по-прежнему не шевелился, но теперь в атмосфере комнаты что-то вдруг изменилось, и появилось ощущение чужого присутствия. Хант невольно поёжился. Им были недовольны. Это он тоже чувствовал. Но кто?

– Судя по всему, да.

– И в чём, по-твоему, причина? – всё так же, не поворачивая головы, спросил Канцлер. Он был спокоен, тогда как чей-то взгляд всё разгневаннее обрушивался на Артура. Что, чёрт возьми, происходит?!

– В бракованном генетическом материале.

– И в последнем «образце» тоже? – послышался ехидный смешок, и Артур под маской поморщился. Быстро работает сеть доносчиков в Башне. Чертовски быстро.

– Последний «образец» подлежит изучению, – сухо отозвался он. – Возможно, дело в намеренном саботаже или попытке суицида…

– Но ты в это не веришь, – всё так же тихо перебил Канцлер, и Хант осёкся.

– Нет, – выдохнул он после паузы и добавил: – Но я хочу разобраться, в чём дело. Это поможет избежать проблем дальше.

Артур прервался, когда Канцлер неожиданно резко повернулся и подошёл к нему вплотную. Несмотря на возраст, Алекс Росс был всё так же высок, он внимательно вглядывался в визоры маски, словно видел за ними взгляд Ханта, а потом коротко приказал:

– Сними.

Артур понял его. Щёлкнули на шее замки, послышался последний вздох через фильтр, а потом Хант неохотно стянул шлем. Какое-то время Канцлер молчал, разглядывая застывшее перед ним лицо, после чего раздражённо поджал губы.

– Я не понимаю, – прошептал он и посмотрел прямо в глаза Ханта. – Тридцать лет, тридцать попыток и двадцать девять неудач. Столько времени, и всё без толку. Почему? Что я упускаю?

– Вы сказали двадцать девять неудач. Значит, один эксперимент всё-таки получился?

– Да. Всего один… – Канцлер протянул руку и неожиданно коснулся подбородка Артура, вынуждая того повернуть голову к свету. – Иногда я смотрю на тебя и думаю, какой секрет был у Мессерер? В чём была причина того успеха? Почему мне так и не удалось его повторить?

– Я думал, что она участвовала в дальнейших опытах. Разве нет?

Послышался горький смешок, и Артур скосил взгляд на веселившегося какой-то тёмной радостью Канцлера.

– О нет. Она не участвовала, – протянул он.

– Почему?

– Старая история…

Канцлер окончательно перешёл на шёпот. Он вновь поднял руку, в этот раз едва заметно дотронувшись до ямочки на подбородке Ханта, на мгновение прикрыл глаза, а потом отвернулся, сцепив за спиной руки.

– Полагаю, на этом наши попытки эксперимента стоит закончить. Пора признать, что тридцать лет – достаточный срок, за который мы так ничего и не добились.

– Что делать с лабораторией?

– Уничтожить.

– А люди?

Канцлер оглянулся, смерив Ханта насмешливым взглядом, а потом ехидно спросил:

– Мне кажется, это очевидно. Разве нет?

Артур задержал дыхание. Лишь на одно мгновение сбился с ритма, когда что-то вокруг него просто взъярилось, но Канцлеру этого оказалось достаточно, потому что он холодно приказал:

– Утилизируй их всех. До одного. До последнего лаборанта или мойщика посуды. В живых не должно остаться ни одного, кто мог бы рассказать, чем занимался. И… – Канцлер отвернулся, чтобы вновь посмотреть на Город, за которым неожиданно собиралась гроза, и вдруг насмешливо добавил: – Я надеюсь, это не станет для тебя проблемой?

– Нет, – ответил Артур с первыми раскатами грома.

Но это уже давно было проблемой. Огромной. Чертовски большой. С человеческий рост. У неё были синие глаза, короткий ёжик тёмных волос, острые скулы и до умопомрачения красивый череп. Артур даже знал её имя. Флоранс Мэй. И, чёрт возьми, он почти наяву услышал перезвон колокольчиков, когда от грохота зазвенели башенные окна. Господи, какой БРЕД! Хант нахмурился, а Канцлер тем временем продолжал:

– Прекрасно. Если есть семьи, выдать им десятикратный порцион в качестве компенсации за неудобства. Детей, если соответствуют генетическим характеристикам и не являются живорождёнными, устроить в Академию. Пусть принесут пользу на благо Города и во имя родителей.

Канцлер замолчал, качнулся на мысках, явно довольный собой и решением, а потому удивлённо цокнул, когда Артур посмел возразить.

– Это бессмысленно.

– Нам не нужны лишние свидетели, – в голосе Канцлера послышалось раздражение.

– Но это хорошие специалисты, они могут быть полезны!

– Они? – Канцлер повернулся настолько стремительно, что алые полы его мантии тревожно взметнулись. – Или она, Артур?

Хант промолчал, вслушиваясь в злые удары дождя о просвинцованные стёкла Башни, но Канцлер шагнул вперёд и взглянул ему прямо в глаза. И у Артура ушла вся сила воли, чтобы выдержать этот взгляд.

– Я знаю, о чём ты думаешь, – донеслось до него шипение под ворчание грома. – Вижу насквозь. Чувствую кожей. Все твои мысли пропитаны ею. Все твои действия. Думаешь, я не в курсе, что ты творишь? Думаешь, я закрою на это глаза? Теплицы, порцион, лаборатории, прогулки под Бурей! Ах, как очаровательно! НЕТ! Я знаю каждый твой шаг, каждую твою мысль, а потому не позволю твоей слабости поставить всех нас под удар. Город превыше всего, Артур. Город, а не какая-то… Флоранс Мэй!

Её имя он выплюнул со всем возможным презрением, которого, разумеется, была достойна эта девчонка. Ведь, кто она, по сути, такая? Никто. И ничто. Лишь мусор, которому великой милостью позволили жить в Городе. И раньше Артур усмехнулся бы этой мысли, растянул губы в улыбке, зная, что Канцлер прав. Ведь сколько их было? Бесполезных, никчёмных, проедавших ограниченные ресурсы Города… Но проблема в том, что Мэй такой не была. Могла бы стать, как большинство живорождённых, но вместо этого честно выполняла свой самоназначенный долг. И это подкупало. Это будило в нём желание разобраться. Удивительно, но Флоранс Мэй была ему интересна.

«Я мечтаю. Это ведь не запрещено…»

Нет, не запрещено. Хотя теперь Артур отчаянно хотел угадать, о чём она тогда думала. И от внезапного понимания, что он, возможно, этого уже никогда не узнает, нечто внутри взбунтовалось так сильно, что Ханту пришлось резко стиснуть зубы в отчаянной попытке проглотить рвущиеся наружу возражения. Он не может ничего изменить. У него есть приказ. Или?..

– Ты молчишь, – медленно протянул Канцлер, и Хант впервые отвёл взгляд, не желая гадать, что прочитал в его глазах глава Города. Возможно, всё. А может, и ничего. Тем не менее Артур пожал плечами.

– Моё свободное время принадлежит мне. Разве нет?

– Только если оно не касается безопасности Города!

– Не думал, что разговоры о погоде способны пошатнуть стены Щита.

– Ты забываешься! – прорычал Канцлер, но тут же поджал губы, а после паузы договорил, и голос его был до дрожи холоден: – У тебя есть приказ. И ты его выполнишь.

Артур молча наклонил голову, избегая вербального согласия, но такие игры давно не работали с Алексом Россом.

– Вслух, Хант, – процедил он. – Словами через рот.

На долгие несколько секунд воцарилась абсолютная тишина, даже дождь над Городом будто затих, не мешая стенам прислушиваться, а потом Артур медленно произнёс:

– Я выполню приказ.

Канцлер прищурился, словно взвешивал каждый звук на весах правды, а потом самодовольно улыбнулся.

– Жаль, что не удалось прибить её в прошлый раз. Сейчас было бы проще, – пробормотал он под оглушительный гром и, встретившись с пристальным взглядом Артура, коротко бросил: – Свободен. Пошёл вон.

На этом разговор был однозначно закончен, и, подхватив маску, Хант ещё раз коротко поклонился, а затем быстро вышел из комнаты. Он не хотел там оставаться. Ни на секунду. А потому стремительно прошагал по коридору, проигнорировал скоростные лифты и с грохотом открытой пинком двери вылетел на запасную лестницу. Узкую. Тёмную. Но такую чудесно безлюдную. Выждав мгновение, Артур зарычал, а потом со всей силы врезал кулаком в стену. Затем снова. И ещё раз, пока на пол не полетела бетонная крошка.

«Жаль, что не удалось прибить её в прошлый раз». 

Да чтоб тебя! Кулак снова вонзился в стену, послышался хруст выбитых суставов, и Хант остановился, в бешенстве глядя на содранную до крови кожу на покрытой шрамами кисти. Легче не стало, но в голове прояснилось.

Итак, «Иерихон» был делом рук Канцлера.

Почувствовав от этой мысли во рту горький привкус, Артур сплюнул, а потом устало прислонился лбом к шершавой стене и прикрыл глаза. В голове билась одна короткая мысль: почему? Почему Канцлер выбрал именно её?

– Ты что-то знаешь, Мэй? – пробормотал Артур. – Нечто такое, отчего Канцлер так сильно напуган. Господи, девочка, как ты во всё это вляпалась?

Артур постоял ещё какое-то время в поисках несуществующего ответа, после чего резким движением натянул на израненную руку перчатку, а затем надел маску. Время для живых закончилось. В конце концов, у него есть приказ.

Они встретились на одном из широких центральных переходов, откуда открывался прекрасный вид на главный вход Башни. Три чёрных тени, от которых опасливо шарахались спешившие по своим делам работники. Никто не обговаривал место, но именно здесь сходились пути, что затем уводили в разные «зубцы» Башни, поэтому всё случилось само.

Словно почувствовав грядущие перемены, первым появился Вард. И Юджину хватило одного только взгляда, чтобы понять. А потому на почти беззвучный вопрос «когда?», Артур ответил коротким «сегодня». И хотя Канцлер не ставил сроков, а сам Хант был достаточно заинтересован, чтобы их не озвучивать, он всё же предпочёл не затягивать.

– Это вызовет шумиху, – негромко заметил Льюис, который подошёл последним и замер чуть поодаль. – Тридцать человек.

– Ну ведь не триста, – легкомысленно откликнулся Вард, чем заслужил от Льюиса поворот головы в свою сторону. Однако Каратель ничего не сказал, а предпочёл продолжить свою мысль.

– Узкие специалисты. Как Канцлер планирует компенсировать их?

– Нас не должно это волновать, – сухо откликнулся Артур. – У нас есть приказ.

– Но это составляющая безопасности Города…

– Это. Приказ, – прорычал Хант.

Доводы Льюиса были, разумеется, чертовски логичными, но если все эти смерти дадут Артуру шанс оттянуть неизбежное хоть на несколько дней, он без сожалений отправит в утиль и тридцать, и сорок, и даже пятьдесят человек. Он отвернулся, бездумно разглядывая суетившихся внизу людей. Ровными шеренгами те спешили по каким-то своим делам, а потому хаотично мелькавшая среди них светлая точка неизбежно привлекла внимание Артура.

Ему хватило мгновения, чтобы понять, кто перед ним. И, зная невероятное везение Мэй на катастрофы, не было ни одного шанса, что она не заметит их тёмную группу. В конце концов, на фоне стеклянных башенных переходов они казались прямым провалом в ничто. Так что Мэй резво направилась в сторону нужного мостика и… улыбнулась. Ну а Хант с удивлением осознал, что среди трёх одинаково чёрных фигур, она безошибочно смотрела именно на него. Это было почти невероятно.

– Она искала вас, – вдруг произнёс Льюис, который теперь стоял рядом и тоже смотрел на спешившую к ним фигурку, что в своём светло-сером стандартном платье посреди разноцветного моря одежд других служб напоминала пока не раскрывшийся цветок.

«Искала? Зачем?..» – подумал было Хант, а потом едва не зарычал от досады. Он совсем забыл про «тридцать первую» и свой приказ никого не пускать. Вот чёрт… Артур стиснул перила, понимая, что на него несётся сама улыбающаяся неизбежность. И сердце на мгновение сбилось со своего обычного ритма, когда он вдруг осознал, что если Мэй сейчас подойдёт… Если только приблизится! Дьявол! Он будет обязан исполнить приказ. А именно этого Артур Хант хотел меньше всего. И потому, едва ли отдавая себе отчёт, Артур вдруг чуть наклонился вперёд и мысленно закричал. Заорал со всей злости, даже не представляя, зачем это делает:

«УХОДИ!» И собственный мозг едва не взвыл от натуги. «Беги прочь!» «Не приближайся ко мне!» «Пошла вон!»

 Он повторял это снова и снова. И хотя Артур знал, что она не может ни видеть, ни слышать его, Флоранс вдруг резко остановилась, словно обо что-то споткнулась, растерянно оглянулась, и её улыбка едва заметно померкла, прежде чем вовсе исчезла. Теперь Мэй смотрела так удивлённо и немного обиженно, словно действительно его слышала. Будто всё поняла и теперь пыталась отчаянно вспомнить, чем могла заслужить его недовольство. И Артур не знал, сколько длилось это мгновение, но тут кто-то толкнул Флоранс в спину, заставив очнуться. Она моргнула, раздосадованно закусила нижнюю губу, точно пыталась сдержать слёзы, сделала шаг назад, затем ещё один, а потом развернулась и бросилась прочь. И только когда её спина окончательно растворилась в уныло-блеклой толпе, Хант разжал пальцы. На каменный пол полетела мелкая крошка с треснувших до основания перил.

– Мэй тоже? – задал Льюис странный вопрос, но Хант его понял.

– Да.

– И кто…

– Я сам. Вы разберитесь с остальными.

С этими словами он развернулся и направился прочь, оставив ничего не понявшего Варда на явно понявшего слишком многое Льюиса.

Хант знал, что должен исполнить приказ.

Однако через неделю, когда его вновь окружил звон колокольчиков, он уже знал, что не сможет.