Коготь и Осьминог бесплатное чтение

Генрих Редько по прозвищу Коготь шёл по ноябрьской улице и нервно кусал губу. Что-то было неладно в городе. Он чувствовал, чувствовал, что происходит какая-то дрянь, но никак не мог поймать след или отголосок, чтобы размотать клубок и от тревоги перейти к фактам.

Пятое ноября. Уже отгремел День Всех Святых. Пусть в городе не особо его праздновали, но всё же несколько баров устроили шумные вечеринки с маскарадом, в витринах мелькали черепа и ведьмы, а пару фонтанов подсветили красным. Но время прошло, праздник забыт, и у многих мысли о новом годе… от чего же чувство, что явилось зло и протягивает свои усики сквозь брусчатку?

Генрих сплюнул на стылый асфальт. Был поздний вечер, подмораживало, и влажный после дневного дождя камень был покрыт причудливой изморозью. Генрих хмыкнул. Вынул руки из тёплых карманов пальто и присел на корточки, разглядывая узор.

– Будь я проклят, если это не руны, – пробормотал он, поводив рукой над снежком.

Проходящий мимо старичок покосился на него с подозрением:

– Мальчик, ты не поздно гуляешь?

«Сам ты мальчик», – молча огрызнулся Генрих и прищурился на незнакомца. Тот качнул головой, зашаркал дальше. Генрих встал и проводил его оценивающим взглядом – как знать, даже такая случайная встреча может оказаться неслучайной в его деле. Усмехнулся воображению. Видеть в обычном прохожем подручного Зла, пожалуй, чересчур даже для него.

Генрих достал блокнот и зарисовал узор с места, где стоял. Потом прошёлся за набросками до нескольких ключевых точек города: кладбища, церкви, мэрии, школы и двух перекрёстков. Дома сравнит и поищет ключи в своих книгах. Глянул на башенные часы над площадью. Совсем поздно, почти десять вечера. Поспешил домой.

Мать, конечно, заждалась. Кутаясь в старенькую шаль, привычно проворчала, что она волнуется, что ужин на плите, чтобы постарался выспаться. Генрих в ответ привычно поцеловал её в щёку, скинул свою грязную одежду в корзину и укрылся в комнате. Глянул на себя в зеркало. Мальчик, значит? Ну, может быть. Вид молодой, тёмные волосы встрёпаны, кожа не грубая. Зато взгляд мрачный и, хотелось бы думать, загадочный. Понимал, это уж точно мальчишество – но у всех свои слабости, в конце концов.

Несколько ночей Генрих корпел над рисунками. Листал свои конспекты с письменами и чужими языками, древними и искусственными. Даже заглянул в закрытый раздел библиотеки института – было кому провести. Сделал ещё несколько эскизов – благо, ночи стояли морозные, а снегопады пока не начались.

Он даже обратился за помощью к коллегам. Но Виктор Вендин, он же Лис, знал ещё меньше, хотя вызвался побродить в ночное время и послушать город. А Шустрый, Дин Сашкец, был слишком загружен.

Но в полнолуние Генриху, наконец, повезло. Интуитивно он выбрал путь домой через другой, горбатый, мост над каналом – и, когда наверху обернулся, увидел, как лунный свет ярко и чётко высветил запутанную дорожку, которая шла от мэрии – в сторону то ли кладбища, то ли церкви. Генрих сдавленно усмехнулся в шарф. Всё-таки не руны. Или руны, но целью был не текст, а направление. И куда ведёт дорожка из узора, он скоро выяснит.

Торопливым шагом, не забывая смотреть по сторонам, Генрих последовал по серебряной тропе. Мать просила сегодня прийти пораньше к ужину, но что поделать – работа важнее. Она понимает. Должна понять. Дорожка вилась по улицам, ныряла в переулки, почти исчезала и появлялась снова, ветвилась – и тогда Генриху приходилось чутьём определять верное направление – а под конец вливалась в ограду заброшенной пожарной части.

Каланча угрюмо возвышалась, зияя белыми прорехами облупившейся краски. Чернели проёмы в боксы для пожарных машин, не пропуская внутрь ни единого лучика или отблеска. На площадке перед зданием расстелился ковёр сухих листьев – здесь почти никогда не убирались. На стене каланчи нарисован силуэт осьминога или иной твари с щупальцами, а прямо перед воротами валялся кошелёк, по-видимому, обронённый недавно.

Генрих пожалел, что не курит. Сейчас было бы уместно посмолить трубку, обдумать хорошенько, что творится. Он подобрал портмоне и заставил себя отступить. В одиночку и ночью исследовать убежище тёмных сил – отчаянная идея, а он считал себя разумным сыщиком. Он попросит Лиса последить за каланчой, а в выходной с утра они заберутся туда вместе.

В кошельке была визитка аптекаря Грегори Лаптоша, несколько банкнот, кредитки. Генрих наведался к нему на следующий день в аптеку, где уже бывал раньше. Из чужих разговоров он знал, что у аптекаря большая семья, которая любит собираться время от времени за одним столом, а ещё мечтает поехать на море.

Генрих сделал вид, что выбирает витаминки, ненавязчиво задал несколько вопросов. Лаптош сказал, что не помнит семейных праздников и не собирается брать отпуск в ближайшие годы.

– А что насчёт вашего пса? – ухватился за последнюю крупицу информации Генрих. – Который умер пару месяцев назад. Вы помните, как любили гулять с ним по бульвару?

– Да ты достал уже, поганец! – внезапно вспылил аптекарь. – Выбрал – оплачивай и убирайся!

Генрих торопливо кинул несколько монет в лоток для денег, схватил простую аскорбинку и ретировался.

– Всё ясно, – с горечью покачал он головой. – Ему стёрли счастливые воспоминания. Выкачали радость из души…

Он быстро шагал в сторону дома, а воображение продолжало раскручивать трагедию. Взамен счастья бедному аптекарю накачали пальцы мерзким ядом, так что ему достаточно коснуться своих пузырьков, блистеров и коробочек, чтобы те превратились в яд, пусть это и работает не всегда. Если не помочь бедняге Грегори, скоро люди начнут умирать! Но прежде надо разобраться с осьминогом в каланче, и хорошо, что уже есть прямое свидетельство его злодеяний. С чего бы начать?

За неимением трубки Генрих принялся грызть фалангу пальца – так и поднялся до своей квартиры. А когда вошёл и стал снимать пальто, мать вышла из кухни и с улыбкой сказала:

– Генри, дядя приехал.

– Дядя Николас? – расплылся в улыбке Генри.

Тучный мужчина с густыми усами и поредевшей макушкой выглянул из комнаты:

– Здорово, Коготь! Ну, как твои расследования? Как дела в школе?

– Нормально, – смутился парень.

По географии пошли тройки, но какая разница? Главное, дядя здесь, а значит, есть с кем обсудить таинственные дела в городе и, возможно, даже выбраться ночью на разведку. Он единственный из взрослых поддерживал Генри, балансируя между добродушным баловством в ущерб учёбе и поучительным совместным досугом с подростком. Пусть иногда ворчала мать и жаловались учителя – если дядя был в городе, он находил, как выгородить Генри.

Хорошо, что он приехал. Зимними вечерами порой хотелось посидеть с книгой, пусть даже учебником, а не стоять на ветру, карауля подозрительную крысу. С дядей расследования приходилось доводить до конца, и мальчик гордился своим списком раскрытых дел.

Первые дни после прибытия Николас всегда посвящал своим делам. Когда он освободился через неделю, к субботе, Генри с Лисом и Шустрым успели разузнать про других тронутых осьминогом. Двусмысленное выражение заставляло хихикать, но в целом довольно точно отражало ситуацию.

Живущее в каланче чудовище, решили ребята, как-то касалось выбранных людей, и те менялись, становились не такими – возможно, слегка чокнутыми. Например, учитель младших классов перестал узнавать своих любимчиков, оставлял после уроков наравне со всеми и говорил с птицами. Ну, иначе же не объяснить, почему он только посмотрит на воробьёв – и те улетают с насиженного места. Это повторялось уже раза три.

Или булочница. Перестала пробовать свои слойки, зато добавляет в пирожки обещание предательства. Шустрый видел, как морщился один покупатель, только надкусив.

А дочка капитана полиции? Раньше дружила с Лисом, а на днях перестала даже разговаривать. Там, правда, был серьёзный разговор с отцом и испорченные документы, но неважно. Жаль, потому что про неё говорили, что она очень чувствительна к тонким материям и имеет хорошую интуицию. Правда, всегда высмеивала их работу и не верила в Зло, так что, наверное, брешут. Зато теперь стоило ей кого-то коснуться и шепнуть заклятие и человек мог умереть за пару дней.

С осьминогом надо было разбираться. Дядя Николас выслушал племянника со всем вниманием и даже ни разу не улыбнулся.

– Что ж, – согласился он. – Дело серьёзное. Одеться надо тепло, уже не май месяц. Берём с собой виски и галеты – чай с печеньем, конечно. Шоколад тоже нужен, он хорошо помогает от эманаций зла, ты помнишь.

– Фонарики, верёвка, крюки, ножи, – перечислил Генри.

– Да. Нож будет один, и у меня, но при необходимости воспользуемся. Мелки берём? Приманка?

– Кровь, – пожал плечом Коготь.

– Ишь ты, так своей кровью разбрасываешься. Значит, пластырь, бинт и перекись водорода. А обезвреживать как будешь?

– Возможно, подойдёт то же заклинание, что и в прошлом году, когда мы поймали тень кота-убийцы?

– Может быть. Потренируйся его читать, чтобы не сбиться в самый неподходящий момент.

– Да уж, не помешает…

Весь вечер Генри провёл, тарабаня заклинание из пяти четверостиший. На самом деле это был польский стих, но пока выговоришь хоть пару строк, сломаешь язык. Вот и нечисть не любит, когда её слогами связывают и перемалывают.

Ночь была морозная, ясная и пустынная. Когда пробило полночь, компания отправилась на охоту.

– Хорошо, что мы успели до зимнего солнцестояния, – тихо проговорил Виктор, стараясь не отставать.

Его родители работали вместе с дядей Николасом, и неохотно, но отпускали сына на ночные прогулки под его присмотром.

– Да, – так же негромко согласился Генри. – Иначе бы осьминог вошёл в полную силу. Лучше бы летом вообще, но солнце и не дало бы ему появиться здесь.

Шустрый на эту ночь сбежал из дома. Он жил с тётей и кузенами, и улизнуть почти никогда не было проблемой. Он тоже добавил атмосферы:

– Если бы мы промедлили, осьминог не просто бы стал сильным. Самая длинная ночь – повод для большой крови. Наверняка он устроит что-нибудь большое и гадкое.

Дядя Николас улыбнулся в усы, кивнул.

– Молодцы, ребята, не даёте пропасть. Сейчас поймаем гада, а завтра отпразднуем у нас пирогом, идёт?

– Класс!

– Я приду!

Ребята обрадовались, но Генри призвал к порядку:

– Сначала дело. Не делим шкуру неубитого медведя.

Наконец, дошли. С тех пор как Генри нашёл кошелёк аптекаря, успел дважды пойти и растаять снег, а сегодня снова ударил мороз: выбелил стены и края листьев во дворе, превратил грязь в острые гребни вдоль дороги.

Николас подошёл прямо к боксам для машин, посветил фонариком – убедиться, что никого нет. Мальчишки рассеялись вдоль ограды, изучая следы. Потом Лис принялся изучать боксы вместе с Николасом, а Шустрый попробовал потянуть дверь каланчи, но её заклинило. Коготь обошёл башню вокруг. На миг ему показалось, что в одном из окон без стёкол кто-то есть – будто кто-то смотрел немигающим рыбьим взглядом.

Генри поёжился, но ощущение пропало, и он, мрачно улыбнувшись, позвал друзей.

– Не будем ломиться в каланчу. Осьминог сам выползет, когда мы позовём его.

Охотники расчистили площадку от листьев, нарисовали витиеватую схему с четырьмя выраженными углами. Шустрый положил по периметру дубовых листьев – для крепости границы. Лис прочёл заклятие удачи. Генри переглянулся с дядей, немного постоял, разглядывая пар изо рта. Потом взял у него нож и аккуратно – не в первый раз уже – надрезал себе палец на левой руке.

Брызнул перед собой, стараясь попасть в центр схемы.

– Явись, гр…

«Грязное чудовище». Он запнулся. Порывы ветра играли с тенями, казалось, что брусчатка не то плывёт, не то колышется. Или из неё вовсе лезут усики.

«Круто!» – в итоге вдохновился Генри. Собрался звонко позвать монстра и начать эпизод по его укрощению, напоследок посмотрел в лица замерших друзей.

После чего из-под камня под каждым из них вырвались тонкие блестящие щупальца, свернулись вокруг людей в петли и плотно сжались, в одну секунду превратив тела в фарш. Никто из них не успел даже крикнуть, только хрустнули кости, чавкнула плоть и обильно полилась между щупалец чёрная в темноте кровь. Лужи медленно заливали нарисованную мелом схему, пара дубовых листков поплыла. Поднимался пар.

Генри окаменел, не смея вдохнуть. Всё замерло на несколько секунд, ему казалось, что его глаза стекают вниз, по щекам, холодными слизняками. Билось ли у него ещё сердце? Он сделал крохотный шажок назад, начиная издавать очень тихий, скулящий звук.

Щупальца расслабились, с мокрым шелестом развалились лепестками вокруг куч из мяса и одежды. От каланчи прошла по земле слабая волна, будто вздох. И то, что было прежде друзьями Генри, пошевелилось и начало превращаться в три фигуры. Они принимали очертания взрослого и двух детей, неловко подёргивали руками и будто состояли из червей – вся плоть их мелко шевелилась, поблёскивала, шуршала.

Генри сделал ещё один маленький шажок назад, горло снова сковало оцепенение.

То ли от каланчи, то ли из-под брусчатки раздался густой шёпот:

– Спасибо за кровь, мальчик.

Фигура, похожая на Лиса, сделала шаг в сторону, уже совсем сухая и в целой одежде. А потом сказала голосом его друга Виктора:

– Коготь, дашь списать историю?

И тогда у Генри совершенно внезапно и неуместно вырвалась икота. Это вывело его из ступора. Парень резко повернулся и кинулся наутёк.

Он даже не представлял, что умеет так бегать. Ледяной ветер свистел в ушах, шапка потерялась на одном из поворотов. Один раз он таки поскользнулся и разбил руки и колени о лёд, но тут же вскочил и продолжил бежать, пока не оказался перед своим домом. Взлетел по лестнице на свой этаж, трясущимися руками открыл замок и притворил за собой дверь.

Что делать, он не знал, знал только опустошающий страх в своём животе и не придумал ничего надёжнее, чем переодеться в пижаму и спрятаться под родное тёплое одеяло с головой. Он просидел в полудрёме всю ночь, даже не подозревая, что за ним никто не гнался.