Тысяча и одна жизнь. Сборник рассказов бесплатное чтение

Дизайнер обложки Ярослав Володин

Предисловие и иллюстрация Галина Терпицкая

© Татьяна Володина, 2023

© Ярослав Володин, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-6712-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Есть такое изречение: «Неважно, сколько дней ты прожил, важно, сколько жизни было в твоих днях». «Тысяча и одна жизнь» – это истории, точнее фрагменты из жизни разных людей. Для одних эти фрагменты сияют яркими эмоциями и насыщены событиями, для других – наполнены серыми и однообразными буднями. Кто-то видит счастье в мелочах, а кто-то задыхается от предательства близкого человека.

Герои историй оказываются в самых разных жизненных ситуациях: банальных и невероятных, реальных и фантасмагорических, приятных и отталкивающих. Иногда рассказы мотивируют и вселяют веру в позитив и светлое будущее, иногда заставляют содрогнуться от того, что происходит с нами рядом. Но все они, как и наша жизнь, неоднозначны, многогранны и наполнены философским смыслом.

Автор этого сборника Татьяна Володина – писатель, блогер и создатель мотивационных писательских проектов. У Татьяны великолепный стиль повествования, в котором присутствует тонкий юмор и лихо закрученный сюжет.

«Тысяча и одна жизнь» заставляет задуматься о том, сколько жизни в наших днях и чем они наполнены сейчас.

Галина Терпицкая,писатель, художник, иллюстратор

Часть 1

Всё хорошо, мам!

Солнце лениво уползало за горизонт, медленно-медленно, как будто не решило до конца, стоит ли. Длинные вечерние тени щекотали раскалённое за день бетонно-стеклянное тело города, и оно мелко подрагивало в предвкушении ночного безумства.

Впереди, до самого рассвета, ожидали яркие огни и океаны алкоголя, зажигательные миксы и разгорячённые тела – то, что составляло саму суть самых модных вечеринок этого города. И он ждал, подсевший на них, как на наркотик. Он уже не мог без этого. Они были такой же неотъемлемой его частью, как неумолчно гудящие ульи деловых кварталов или полусонные спальные районы. Ночь принадлежала вечеринкам и их завсегдатаям.

Нина стояла у открытого окна своего пентхауса, держа в руках тяжёлый стакан, на дне которого янтарными сполохами сиял уже успевший нагреться бренди. Резкий, но вместе с тем притягательный аромат напитка щекотал ей ноздри, и уже, казалось, от одного только запаха женщина постепенно хмелела. В её золотисто-карих глазах играли отблески заката, а длинные светлые волосы свободно взлетали и опадали на плечи по прихоти горячего летнего ветра. Она не поправляла причёску. Ей было всё равно.

Как и город, частью которого она была, Нина успела привыкнуть к ночной жизни – положение обязывало. Когда её, неизвестную провинциальную исполнительницу собственных песен, заметил столичный продюсер и взял под своё крыло, ни она, ни кто-то из её окружения и подумать не могли, во что это всё выльется. Понадобилось всего каких-то несколько лет, чтобы из начинающей певицы Нина превратилась в звезду.

Стремительный взлёт на вершины хит-парадов, гастроли, съёмки на телевидении, интервью… Толпы поклонников, подарки, деньги, наряды от топовых дизайнеров, дорогие машины… Ежедневная безостановочная круговерть лиц и мест… Жизнь Нины перевернулась так круто и быстро, что она даже сообразить ничего не успела, а когда мозги хоть как-то смогли проанализировать случившееся, её накрыло настолько мощной волной счастья, что невозможно было поверить в реальность происходящего.

«Я – звезда? Вот это всё – для меня, моё? Это я всего этого добилась? Заслужила, заработала, достигла? Да!! Да, я – звезда!!»

Эйфория. Первые месяцы после осознания успеха Нина прожила в постоянной эйфории. Не нужно было никакого алкоголя, никаких наркотиков. Успех – лучший наркотик, особенно для неподготовленного, неискушённого человека. Тебе везде рады, тебя повсюду приглашают, для тебя открыты двери, которые не то что были закрыты раньше – ты даже не подозревала об их существовании.

Жизнь яркая и сияющая каждым мгновением, как чистейшим на свете бриллиантом, совершенно очаровала Нину, и она не глядя нырнула в самую её глубину, не отвергая никаких радостей, которые дарила судьба. Она жадно пила эту жизнь, не в силах напиться. Делала всё, что могла. Ездила везде, куда приглашали. Встречалась с известными людьми. Покупала то, что нравилось. Почти не спала – разве можно тратить время на сон, когда вокруг такое?

И писала новые песни «на коленке» в машинах, самолётах, гостиничных номерах…

Всё было настолько шикарно, насколько это вообще может быть. Нина не понимала тех из своих нынешних коллег, кто жаловался на жизнь и уходил в запои или подсаживался на наркотики. Как можно быть несчастным, когда у тебя столько всего есть и столько всего можно ещё сделать, достичь, получить? Бывалые только улыбались, глядя на неё.

Только вот она сама постепенно стала улыбаться всё меньше. Не сразу, не за один день, но поселилось в груди женщины какое-то новое, не известное доселе чувство. Как будто ты в чужой шкуре, которая тебе то ли велика, то ли жмёт – неясно. Или как будто проснулась, а сон не прекращается, и мир не твой, а просто очень похожий на него.

Эйфория после концертов, которая всегда была у неё раньше, ушла, уступив место усталости и какой-то потерянности, что ли. Возвращаясь домой или в гостиничный номер, Нина долго не могла прийти в себя, бродила среди членов своей команды, которые щедро поливали очередной успех алкоголем, и не находила себе места.

Именно в это время она начала пить. Только алкоголь – непременно крепкий – давал ей такой желанный покой, пусть и ненадолго. Только как следует выпив, она засыпала без снов и не просыпалась среди ночи от кошмара. Только на дне бутылки суперзвезда Нинон находила волшебную кнопку, останавливающую время.

Но потом действие алкоголя заканчивалось, ему на смену приходило похмелье, а с ним подтягивались и нехорошие мысли. Ей уже казалось, что она стала понимать своих недовольных коллег, хоть и не могла бы сказать точно, в чём именно. Просто становилось плохо там, где по логике должно было быть хорошо.

– Ты просто устала, – как-то сказал ей продюсер, со времён начала их сотрудничества существенно разбогатевший как финансово, так и телесно. – Тебе надо отпуск взять. Завершишь гастроли – и дуй куда-нибудь на тропические острова. Отдохнёшь, загоришь, налопаешься фруктов, напишешь несколько новых хитов…

– К чёрту хиты, – махнула рукой Нина. – Я застрелиться хочу.

– Ага, – кивнул рукой мужчина. – Стреляйся. Пока сидела в своём Мухосранске и последний хрен без соли доедала, стреляться не тянуло. А теперь весь мир у её ног, так давай повыделываемся… Кончай хернёй страдать, Нинка! У нас работы немеряно. Выпей, успокойся и давай, в бой!

Нина угрюмо кивнула, выпила и постаралась собрать в кучу растрёпанные нервы. Но мысли о «застрелиться» из головы полностью не ушли.

С того разговора прошёл почти год. Нина смотрела на осточертевший город с высоты и даже напиваться уже не хотелось. Мысли крутились только вокруг пистолета, лежавшего в ящике стола. Придёт ночь, снова зажгутся огни, на свет которых, как ночные бабочки, полетят те, кто не может жить без тусовок, пропитанного алкоголем и наркотиками общества себе подобных, – но её уже не будет…

Нину безумно заводила эта мысль.

Один выстрел – и всё закончится.

Завершится безумная круговерть, в которой она потеряла самое важное, что было у неё, – талант, радость каждого мига, себя саму. Завершится так утомившая её жизнь – на первый взгляд яркая и насыщенная, но если копнуть чуть глубже, пустая и никчёмная.

В конце концов, не всё в мире меряется деньгами. Теперь она это точно знала.

Солнце не торопилось уйти за горизонт, и Нина наблюдала за его неторопливым ходом, время от времени вспоминая, что в её стакане есть что выпить. Прикладывалась, делала несколько глотков, потом возвращалась к кофейному столику, наливала ещё, шла к окну и снова наблюдала. На душе было какое-то нездоровое спокойствие. Она уже всё решила.

В дверь постучали, когда она сидела на карнизе, свесив ноги вниз и держа в одной руке уже изрядно захватанный стакан с бренди, а в другой – пистолет. Ещё несколько минут и глотков – и всё закончится. Уйдёт пустота и стыд за потерянную себя…

– Нинка! – позвал встревоженный голос. – Дверь открой! Там твоя мать звонит, дозвониться тебе не может.

Нина вздрогнула и едва не выронила оружие.

– Ну Нин! Что ей ответить? Открой дверь, чёрт тебя побери!!

Нина замерла. Мама. Перед глазами побежали картинки почти забытого давнего прошлого. Мама завязывает ей бантики на хвостиках перед первой в жизни школьной линейкой. Мама кладёт ей на горящий в лихорадке лоб охлаждающий компресс и шепчет что-то успокаивающее. Мама провожает её в столицу, крепко сжимает руку и уверенно повторяет: «У тебя всё будет хорошо. Всё получится. Я знаю».

Нина посмотрела на почти закатившееся солнце, потом на пистолет, потом на стакан и вдруг разревелась, как девчонка. Швырнула стакан куда-то туда, где терялась внизу залитая бетоном земля. Поставила пистолет на предохранитель и перекинула ноги обратно в комнату. Размазывая по лицу слёзы, приносившие нежданное облегчение, открыла дверь, выхватила из рук помощницы трубку.

– Да, мам… Да… Всё у меня хорошо. У телефона просто разрядилась батарея… Я сейчас тебе всё расскажу…

Теперь она была уверена – у неё всё хорошо. Мама не могла ошибаться.

Нежный убийца

Утро было солнечным и жарким вот уже который день подряд. Город изнывал от зноя, исходил запахами пота, скошенной газонной травы и нагретой тротуарной плитки. Город раскалялся добела в ежедневном беге к лучшей жизни, успехам, достижениям. Город очень устал от этого нескончаемого пекла. Город жаждал дождя и передышки.

Марина присоединялась к нему в этом желании. Ей очень хотелось, чтобы стало чуть прохладнее, чтобы можно было ездить на работу, не умирая по дороге от перегрева, амбре разнокалиберных тел рядом и скуки, частенько сопровождающей её по дороге. Всё-таки полтора часа в одну сторону – это было много для их небольшого городка. Но работу женщина любила, а потому и смирялась с необходимостью таких поездок. Да и скука в последнее время всё чаще отступала, поскольку Марина оценила наконец прелесть аудиокниг и слушала их в поездках. Это позволяло ей отвлечься и от неудобств общественного транспорта, и от то и дело возникающих в нём ссор и скандалов между пассажирами, и от того факта, что это время, как ни крути, уходит в никуда, а потратить его с большей пользой никак не получается. Женщина слушала придуманные другими людьми увлекательные истории и улетала куда-то в параллельное пространство, что помогало ей смириться с тем пространством, что было вокруг неё.

Но иногда, следя за перипетиями сюжета, она всё равно ощущала медленное течение времени, и её это угнетало. Для её деятельной натуры три часа дороги (а иногда и больше) в день были почти невыносимыми. Она бы предпочла проделать путь пешком, если бы умела ходить так же быстро, как ездили автобусы. К сожалению, это было невозможно, так что оставалось только принимать то, что есть, стараться улучишь то, что можешь, и смиряться с тем, чего изменить не в силах.

В это утро Марине повезло, и автобус, который вёз её на работу, оказался полупустым, так что даже сесть удалось. Женщина выбрала место у окна, спиной по ходу движения, лицом к салону и частично – к висящему на востоке яркому солнцу. Оно подмигивало в не слишком чистое окно, согревая Маринино лицо, но из-за врывающегося в открытые форточки ветра это было даже приятно, не припекало. По привычке добавив громкость аудио, чтобы заглушить возню пассажиров, женщина выпила немного ледяной воды из бутылки и приготовилась снова убивать время. Книга, которую она слушала, была интересной, автору удалось затянуть Марину в атмосферу повествования. По мере продвижения сюжета она то морщила лоб, сопереживая героям, то улыбалась, а один раз даже тихо рассмеялась, такой забавной оказалась описываемая сцена.

Не сразу Марина обнаружила, что на неё смотрят окружающие: пожилая женщина с опущенными вниз уголками ярко накрашенного рта и суровыми морщинами между бровей, юная девушка с розовыми волосами и пирсингом в брови и русоволосый мужчина примерно её лет, в кипельно-белой тенниске, под которой угадывались широкие плечи. Взгляды её не обескуражили. Она была уверена, что не смеялась слишком уж громко, не нарушала социального этикета. Скорее люди тоже скучали, так что смех стал моментом, вызвавшим их интерес. Что ж, Марине было не жалко, пусть себе смотрят, так что она спокойно и с лёгкой улыбкой на губах выдержала взгляд и пожилой дамы, и розововолосой нимфы, а вот на мужчине споткнулась. Слишком уж пристально он смотрел, и его глаза, казалось, видели её насквозь. Не самое приятное ощущение. Марина отвела взгляд и стала смотреть в окно, за которым пролетал мимо привычный городской пейзаж с пробками, ремонтными работами, спешащими по делам пешеходами и деревьями, роняющими первые редкие листья на мостовую.

Однако уже через пару минут она снова окинула взглядом салон – русоволосый незнакомец торопливо отвёл глаза, едва встретившись на миг с её глазами. Теперь он прилежно смотрел в окно, как Марина до того, как будто его очень занимали проезжающие мимо машины. «Интересно, – подумала женщина, – он действительно на меня смотрел или мне только показалось? Да и с чего бы ему на меня внимание обращать?» Воспользовавшись моментом, пока незнакомец изучал пространство за окном, она стала рассматривать его внимательнее, не забывая при этом слушать в наушниках свою «сказку».

При более детальном изучении мужчина всё так же выглядел её ровесником – уже не слишком молод, юношеская неуверенная самоуверенность давно испарилась из его лица, оставив выдержанные, сложившиеся черты, выражавшие спокойствие, знание и опыт. Среднего телосложения, даже скорее худощавый, и при этом с хорошей осанкой и явно ухоженный, уделявший себе внимание. Чисто выбритый, с уложенными волосами, правда, Марина его стрижки не оценила – та показалась ей несколько старомодной и не подходящей к узкому лицу. Однако в целом незнакомец производил впечатление скорее приятное, нежели отталкивающее.

Она посмотрела на него на пару секунд дольше, чем это было бы безопасно, и, конечно, снова встретилась с его глазами. На этот раз он выдержал её взгляд, и она тоже не стала разрывать контакт. С едва заметной блуждающей улыбкой они смотрели друг на друга, и время ушло куда-то, оставив их наедине. Мурашки побежали по спине Марины, щекочущее чувство погружения в юность окатило её всю, с головы до пят. Словно бы ей снова было двадцать, и была она легка, как стрекоза, так же прозрачна и светла, и мир вокруг был светел – на сто лет вперёд. Удивительные ощущения от внимательного взгляда совершенно незнакомого мужчины!

Неизвестно, кто первым, утомившись, отвёл бы глаза, но между ними внезапно оказалась та самая женщина с грустным ртом и морщинами «где деньги?» – она готовилась к выходу и подошла к двери, заслонив от Марины незнакомца в белой тенниске. Воспользовавшись моментом, Марина посмотрела в окно и наконец вспомнила, как дышать. Мурашечное чувство не ушло, но, по крайней мере, она не ощущала себя больше загипнотизированной чужим взглядом – тёмно-серым, как надвигающаяся гроза, если она смогла правильно определить.

И даже связно подумать удалось. «Это был всего лишь взгляд, что ты себе навоображала?» Она осознала, что сегодня не накрашена, что чёлка безнадёжно растеряла какую бы то ни было форму под потоком воздуха из открытого окна, что пот каплями стекает по её лбу и вискам… Не идеал красоты, не девушка с обложки… Мдя…

Но когда площадка у двери очистилась, Марина вновь ощутила на себе взгляд и, подняв глаза, убедилась, что не ошибается: он снова смотрел на неё. Тёмно-серые глаза улыбались, вторя губам. Он ничего не говорил, не делал никаких знаков, просто смотрел – прямо, уверенно, немного мечтательно даже, как ей показалось. И она, не пытаясь изображать молодую стеснительную девчонку, так же уверенно смотрела на него в ответ.

Пришло ощущение, что она откуда-то знает его. Потом подумалось, что это она себе уже нафантазировала, пока тянулось время в пути, а их глаза беззвучно общались. Потом она обругала себя за то, что снова слишком критична к себе. А потом… Потом она снова расхохоталась, когда в книге описывался очередной смешной момент. Незнакомец напротив улыбнулся ещё шире – похоже, смех, как и улыбка, оказался штукой заразительной.

А потом Марина поняла, что он отдалённо, но вполне уверенно напоминает чертами лица одного из её любимых певцов. Всё так просто!

Мужчина улыбался, время от времени поглядывая за окно, но снова возвращаясь глазами к Марине. Она тоже, с приятным пузырчато-щекочущим чувством, то уводила свой взгляд куда-то вдаль, то снова, как заворожённая, возвращалась к грозовым глазам. И они были неизменно улыбающимися.

Когда она опять засмеялась, мысленно уже поставив автору книги твёрдую пятёрку, незнакомец в тенниске поднял правую руку, на которой ожидаемо блеснуло золотое кольцо, и с вопросительным выражением лица прикоснулся к своему уху, одновременно легко кивнув в её сторону.

«Что слушаете? – выразительно артикулировали его губы. – Музыка?»

«Книга», – так же беззвучно отозвалась она, надеясь, что он поймёт.

Он понял. Кивнул.

«Хорошая?»

Марина молча подняла над кулаком большой палец.

Так они и ехали дальше, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Женщина время от времени пила воду, и в эти минуты, казалось, он смотрел на неё ещё внимательнее. Неужели и правда чем-то она его зацепила? «Да ну, глупости», – говорила она себе, но ощущение того, что даже ненакрашенная и взъерошенная она интересна постороннему мужчине, вызывала и в ней самой легкомысленное состояние мимолётной юношеской влюблённости.

Потом он встал и прошёл к той самой площадке, на которой чуть раньше стояла разделившая их пожилая женщина. С более близкого расстояния она ещё лучше смогла рассмотреть и его фигуру – высокую, худощавую, но с широкими плечами и грудью, – и длинные, неожиданно красивые ноги в джинсовых шортах, и глаза, и дурацкую стрижку. Напоследок он окинул Марину пристальным взглядом и, указав на неё пальцем, тут же показал тот же самый жест, что и она ранее, – большой палец над сжатым кулаком – и прошептал так, что она услышала: «Ты красивая». А потом шагнул в открывшийся дверной проём и уже с остановки помахал рукой.

Автобус отъехал, и Марина увидела в окно, как он неторопливо пошёл в сторону здания автовокзала, мимо которого они проезжали. Это удивило её. Оказывается, почти весь путь до работы был уже позади, и совсем скоро женщине и самой нужно было выходить. «Вот это да! – подумала она в возбуждении. – Мы так быстро приехали в этот раз!» Но она и сама прекрасно понимала, что ехали они так же, как обычно, и только переглядывания с мужчиной позволили ей сделать путь субъективно короче и на порядок приятнее.

Выходя на своей остановке, Марина гордо и задорно взмахнула и без того взлохмаченной чёлкой, подставила лицо горячему летнему ветру и позволила ему играть с её длинной юбкой. Она чувствовала себя влюблённой и любимой. Ну и пусть эта влюблённость в незнакомца продлилась всего полтора часа поездки и никогда ни к чему большему не приведёт. Пусть он женат, а она замужем. Пусть они оба ещё через полтора часа забудут друг друга. Это всё неважно. Важнее другое: второго такого шикарного убийцы времени, как влюблённость, нельзя и представить. Даже французская пословица вспомнилась к месту: «Любовь убивает время, а время убивает любовь». Всё-таки французы знают в этом толк… Да и убивает он так нежно…

Марина уверенно шла по дорожке, обрамлённой зеленью. Несмотря на жару, сердце её пело. Жизнь продолжалась и была прекрасна, без всяких там передышек.

Убежище

Вот вы думаете, подростком быть легко? Фиг тебе с маслом, отчизна, как сказала бы моя мама. Правда, когда я использую её словечки, она ругается, требует, чтобы я следил за речью. Но я всё равно таскаю к себе в копилку её выражения, очень уж точно они выражают мои мысли – особенно те, что относятся к «лёгкой» жизни подростков.

Не знаю, как другие, но я оказался вообще не готов к тому, что за какие-то полгода моё тело изменилось почти до неузнаваемости. Вроде был худой пацан – а тут уже высокий, но всё такой же худой парень с широченными, как у отца, плечами. Руки длинные, ноги длинные, я в них постоянно путаюсь, за всё подряд цепляюсь… Как бы и я – и уже не совсем я. А мои друзья-ровесники по-прежнему выглядят пацанами, я на их фоне смотрюсь какой-то телебашней в окружении деревенских домиков.

И я, как та телебашня, постоянно привлекаю внимание. Девчонки на улице, учителя в школе, соседи, родители – всем им что-то от меня нужно. Девчонки строят глазки, и ладно бы только симпатичные, а то такие образцы бывают, хоть в лес беги! Учителя постоянно дёргают, чтобы учился, а не в облаках витал. Родители – те вообще как с цепи сорвались. Им подавай и хороших оценок, и порядка в комнате, и помощи по дому. А ещё чтобы в настроении был и не огрызался.

А как тут не огрызаться, когда обложили по всем фронтам? Не знаешь, за что хвататься, куда бежать, чтобы остаться наедине со своими мыслями, своими желаниями и интересами. Лишний раз ни комиксы почитать, ни новый уровень в любимой компьютерной игре пройти, ни видео на канал снять – я снова кому-то зачем-то нужен.

Со всех сторон только «надо» и «должен». Кому надо? Кому и чего должен? Когда успел столько назанимать? Вот достаёт, честно! А между тем это же должны быть лучшие годы жизни! Хм… И сюда просочилось это ненавистное «должны»! Видимо, оно заразно…

Иногда, когда очень допекает, я прячусь, насколько позволяют мои нынешние габариты. Есть у меня одно убежище, куда, по крайней мере, никто не войдёт, пока я сам не выйду. Пусть ненадолго, пусть только на несколько минут, но я могу передохнуть, перезагрузиться, неспешно подумать о жизни и о том, как мне жить дальше, о том, что меня достало и чего я на самом деле хочу. Подумать о себе самом и о мире, в котором я живу. Подумать о новом челлендже, в который я ввязался, и о том, где взять денег на обновление игры. И совсем чуть-чуть – о Ленке Свиридовой из параллельного класса. Ей так идут розовые волосы, хоть и влетело за них в школе…

… – Кирилл! Ну ёшечки-матрёшечки! Выходи уже из туалета! Ты не один в доме живёшь, другим тоже надо!

***

У современной женщины офигенная жизнь, точно говорю вам. Свободы – выше крыши, обязанностей – ещё больше. Хочешь – работай сверхурочно, чтобы ипотеку выплатить; хочешь – подработку бери, чтобы после выплаты ипотеки осталось хотя бы на хлеб, не говоря уж о масле; хочешь – вспомни про выходной день, который у тебя уже был в этом месяце, и паши дальше. Улыбаемся и пашем…

«Вторую смену» дома тоже никто не отменял. Уборка там всякая, стирка, готовка, да и оболтусу, который любимый сын, пока сто раз не напомнишь, уроки не сделает. А из школы потом кому звонят? Правильно, мне. Ибо мать, а не ехидна, хотя иногда после таких разговоров по телефону я не совсем в этом уверена. Если их всех послушать – учителей, врачей, психологов и тэпэ, – то во всем виновата мать. Ибо недостаточно воспитывает, напоминает, объясняет. А то, что все мы подростками когда-то были, даже «всезнающие» учителя, почему-то предпочитаем забывать. Словно, как сказал герой одного старого фильма, родились на свет уже взрослыми, с профессией и окладом согласно штатному расписанию.

Хорошо ещё, что муж у меня адекватный и с ним можно разделить бытовые заботы. Если на работе задержусь, вечером ждёт ужин – пусть не самый изысканный, но обязательно свежий и горячий. А что ещё нужно замученной нарзаном работающей женщине? Да и про уроки подростку он напомнит, если я заработаюсь. Правда, при всех его достоинствах, он и недостатками обладает теми же, что свойственны мужчинам в общей массе. Временами ленив, недогадлив, согласно своей неведомой мне мужской логике как сделает что-нибудь – не знаешь, как реагировать. То купит в дом что-нибудь очень «нужное», а нам до зарплаты после выплаты кредитов на еду не хватает, то сам без осенней обуви останется, но сделает наследнику на день рождения офигенный подарок, а я потом репку чешу – где бы ещё подработать, чтобы этого чудо-отца обуть…

Словом, всё как у всех.

И это ещё не считая работы, где всегда крайний срок – вчера, родителей, которые в их возрасте уже мало чем отличаются от детей малых, а потому и внимания требуют не меньше. Да и о себе и своих нуждах забывать не хочется: я всё-таки женщина, а не термометр. И получается, что валятся на тебя со всех сторон эти бесчисленные «надо», и никуда от них не деться.

Впрочем, есть одно местечко, где пару раз в день можно уединиться, чтобы перевести дух и сделать паузу. Обнулиться, так сказать. В тишине и одиночестве подумать о себе самой. Или не подумать, просто побыть наедине с вечностью, с белым шумом вместо мыслей в голове…

… – Светка! Ну Свет! Ты долго там ещё? Мне тоже очень надо, Свет! Ты ж сама знаешь, что лучшее в пиве… Ну Светка!!!

***

Я счастливый. Не, правду говорю, очень счастливый. Даже иногда сам себе завидую, как у меня всё хорошо. Работа любимая. Жена и сын – самые клёвые на свете. Квартира, машина, поездки в отпуск раз в год, как у людей. Друзья верные, которые поддержат в беде и радость разделят – проверено уже, и не раз. Даже кот есть – будь он неладен, паршивец! – но тоже любимый. Всё ж офигенно, чё.

Но хорошо – это если подумать хорошо. А в сегодняшней жизни подумать хорошо получается не всегда, потому и хочется временами удавиться. Потому что дожимает так, что хоть вой.

Работа любимая, но зарплату нет-нет, да и задержат. А ипотека не ждёт. И мечешься, как укушенный в это самое место, чтобы подработать или перезанять – не всё ж Светке надрываться! Семья любимая, но характеры у обоих – мама, не горюй! Жена ангел, но на метле ей всё-таки быстрее, чем и пользуется. Эмансипированная по самое не балуйся, слова не скажи – на всё своё мнение. Сынище умный, весь в меня, но леениивыый… Сам говорит, что он энергосберегающий, но у меня на это только рука чешется – затрещину дать. Сколько ни говори, чтобы на школу не забивал и матери не грубил – как об стену горох. Подростковый, мать его за ногу, возраст. Шкафчик вырос, а антресолька пока пустовата…

Родители – что мои, что женины – тянут одеяло на себя. То в поликлинику свози, то картошку помоги на даче выкопать, то обои поклей. То почему нечасто звонишь и ещё реже заезжаешь? Я бы, может, и не против, но где время взять? Тут побриться иногда некогда за всеми этими заботами. Как и у большинства сейчас, я знаю. Знаю, но разве мне от этого легче?

Раньше, бывало, достанет всё – прыгну в машину и за город, на трассу, пар спустить. Сейчас нет ни времени, ни сил. Да и не уедешь, по телефону найдут где угодно, и ведь не отключишь – потом себе же дороже выйдет.

Остается только одно место, где хотя бы на время можно ни о чём не думать, тупить в стену и оставаться наедине с собой. В узких стенах и ограниченном, но принадлежащем в эти минуты только тебе одному пространстве…

… – Мрря! Мааау!

– Барсик, мать твою! Ну дай хоть немного в тишине побыть! Почему как только я в туалет соберусь, тебе тоже приспичивает?!

***

Это людям только кажется, что мы мир захватили. Пока ещё нет, не до конца. Но уже скоро, совсем скоро. Может, уже наши дети будут повелевать этими глупыми приматами, которые возомнили себя хозяевами мира – и нашими заодно. Потому что именно коты – вершина творения, самые умные и красивые звери на всём свете.

Сидишь так себе в лотке, думаешь о вечном, планы строишь, и особенно приятно это, когда перед этим выгнал одного из этих, с позволения сказать, хозяев, и вся туалетная комната твоя по праву сильного. Это они сюда сбегают от всего, а мне сбегать не нужно, я хозяин и повелитель. Ну, по крайней мере, в этой квартире точно.

… – Мам! Пап! Этот паршивец умудрился дверь в туалете захлопнуть, а сам внутри остался!

– Не переживай, Кир, сейчас запасной ключ найдём и освободим заключённого. Макс, кажется, он в вазочке лежал, посмотри.

– Сейчас, Свет, обожди.

– Мяяяууу!!!!

Предательство

Мила никогда не воспринимала всерьёз слово «предательство». Даже в буйные времена пубертата или ранней юности, когда жизнь в глазах смотрящего делится строго на чёрное и белое, она не верила в то, что оно бывает в реальной жизни. Скорее, казалось ей, есть просто чьи-то неоправданные надежды. Кто-то увидел в другом то, чего в нём не было, а потом отчего-то обиделся, что его фантазии не поддержали. Ну бывает в жизни, чё. И не такое ещё бывает…

Ей казалось, что такое громкое слово применительно к каким-то таким же «громким» ситуациям. Вот на войне, например. Там, где жизнь и смерть. Там, где даже от мелкого, незначительного поступка человека могут зависеть жизни других людей. Прадед рассказывал, как со своей ротой в начале войны попал в окружение, и оказались среди его сослуживцев те, кто не выдержал страха и готов был сдаться фашистам и сдать своих. Вот их Мила и назвала бы предателями – тех, кто предал бы чужие жизни в руки врага. Тех, кто отправил бы на смерть людей, с которыми совсем недавно делил стол и шёл вместе в бой. Это – предательство.

Или Иуда, точно так же отдавший на смерть Христа, – он тоже предатель. Шагал рядом, внимал, называл Учителем, целовал – и этим поцелуем приговорил к мукам и гибели. Самый настоящий предатель.

Но в обычной жизни? Какое предательство? Слишком громко. Слишком пафосно. Мила не понимала этого. И это, пожалуй, помогло ей проще отнестись ко многим событиям в её жизни.

Когда в старших классах её Мишка внезапно ушёл к лучшей подруге Кате, она расстроилась, конечно, поплакала, даже общаться с ними обоими перестала на какое-то время, но быстро пришла в себя и встретила Серёжку – а с ним было намного интереснее. Да и на жизнь он смотрел просто, не зацикливался на плохом, летел на волне радости – и её этому научил.

Когда на старших курсах университета сокурсница обманом перехватила себе участие в прекрасном международном проекте, куда попасть, по всем расчётам, должна была именно Мила, это тоже было неприятно. И бесило просто невероятно – так, что какое-то время она даже имени её слышать не могла, чтобы не сплюнуть зло. А потом отпустило, когда она попала в другой – не менее интересный и полезный с точки зрения продвижения в профессии.

Когда Мила организовала своё первое дело и через некоторое время её партнёр скрылся с деньгами, оставив её самостоятельно разбираться с кредиторами и обязательствами, она была вне себя от гнева, готова была разорвать этого вероломного гада собственными руками… Но потом подумала и поняла, что нужно было больше времени уделять работе, лучше контролировать всё и ни в коем случае не пускать на самотёк. Так что и этот случай сделал её сильнее и многому научил.

Кто-то назвал бы эти случаи предательством со стороны людей, которым Мила доверяла, но она сама считала это всего лишь уроками жизни. Не бывает гладкого пути без кочек и выбоин. Не бывает летнего зноя без зимних морозов. Не бывает роста без падений. Она готова была платить необходимую цену. И всё ещё считала, что предательство – это что-то большее, чем болезненные для неё поступки других людей.

Авария никак не входила в планы Милы. Чёртово ДТП, спутавшее все карты, неожиданное, как удар молнии, внезапное, как инфаркт. Только что ехала себе спокойно на встречу с новым поставщиком – и вот уже лежишь в кювете в раздолбанной в хлам машине, а виновник, перепуганный не меньше тебя, удирает по трассе со скоростями, приближающимися к космическим. И в голове у тебя пульсирует одна только дурацкая мысль: ну вот, теперь хороший контракт потеряю…

Какой, ради всего святого, контракт?! Она провалялась несколько дней в больнице то ли во сне, то ли в бреду, плохо понимая, что с ней произошло, где она находится и кто рядом. А когда пришла в себя, увидела у собственной постели только маму. Сергея не было.

– А Серёжка? – еле выговорила она пересохшими губами. – Он на работе? Когда он придёт?

Мама отвела глаза, потом погладила её по руке и тихо-тихо сказала:

– Отдыхай, всё будет хорошо.

Мила не сразу поняла, что ног не чувствует. Руки работают и ужасно болят, сломанные. Болят рёбра и порезы на лице. Болит голова и время от времени тошнит. Но ноги – вот же они, тоже в гипсах, значит, сломаны, но она почему-то совсем их не чувствует.

– Мам? Не молчи. Что говорят врачи? И где Серёжа?

Долго отмалчиваться не удалось.

– Врачи не дают никаких прогнозов, милая… – Мама осторожно гладила и гладила её по руке. – Ты можешь встать на ноги и снова ходить. А можешь и не встать. Пока непонятно.

– А Серёжа?..

– Он сказал, что не может видеть тебя такой…

– И?..

– Забрал вещи, ключи оставил.

Сначала она не могла поверить. Не верила несколько дней, всё надеялась, что он хотя бы позвонит или придёт, навестит. Хотя бы скажет ей в лицо, что не хочет и не может жить с женой-инвалидом. В конце концов, он имеет право на собственные чувства… А потом надежда умерла – в тот день, когда он отбил её звонок несколько раз подряд. Почему-то именно это простое действие убедило её в том, что происходящее с ней – правда, а не кошмарный сон.

Именно тогда в её голове вспыхнуло то самое слово, которого она так не любила. Предательство. Человек, которого она любила, с которым прожила рядом долгие и насыщенные событиями годы, просто бросил её, когда она стала нуждаться в поддержке и заботе. Бросил беспомощную. И даже слова не сказал.

Мила долго плакала, медикам даже пришлось снова вколоть ей успокоительные и снотворные. Под их действием она долго спала, а когда проснулась, снова плакала. Ноги по-прежнему не ощущались, всё тело болело, но сердце болело больше.

«Он предал. Как я теперь?!»

И только мама, бессменно находившаяся рядом, успокаивала:

– Всё образуется, милая. Это ещё не конец. Ты сильная. Ты справишься.

Мила справилась. Оказалось, неподвижные ноги почти не мешают вести ту жизнь, к которой она привыкла, – нужно было только подобрать подходящую коляску. Дело развивается, рядом родители и друзья. И они возят её по врачам в надежде на то, что рано или поздно найдётся кто-то, кто сможет вылечить, поставить на ноги в буквальном смысле слова. Сергей так и не признался, что именно подтолкнуло его к такому решению, к его постыдному бегству, но Миле это больше не интересно. С предателями она не разговаривает.

Непридуманная история о любви

– Что грустишь, рыба моя? – Мама ворвалась в дом ярким, немного сумасшедшим ураганом, в облаке чуть терпких духов и сияния золотых волос, шурша пакетами и стуча каблуками, – маленькое стихийное бедствие на отдельно взятой жилплощади. Бросила пакеты прямо на пол, на ходу сняла обувь, присела рядом с Никой, заглянула в глаза. – Кто мою доню обидел?

Ника шумно вздохнула, пряча от мамы глаза, выдавила неестественную улыбку. С тем же успехом можно было пытаться обмануть рентгеновский аппарат.

– Ну, не хочешь говорить – не говори, – не обиделась мама, – но если нужна помощь, ты знаешь, где меня найти, да? – Она подмигнула, перехватывая волосы и собирая их в пучок на затылке. – Сейчас мы приготовим вкусняшку, а там видно будет. Давай мыть руки – и за дело.

Ника только плечами пожала. Сопротивляться маминому оптимизму – впустую тратить силы, но за готовкой, если захочется, можно и погрустить – этого права у неё никто не отнимет. А может, и правда получится отвлечься и не думать о Мишке и той тощей брюнетке из восьмого «Б»…

– Мам! – позвала девочка, когда из духовки уже стал просачиваться аппетитный запах мяса с овощами. – А ты можешь рассказать мне историю?

– Конечно, – отозвалась мама, перекладывая нарезанные девочкой овощи в миску с заправкой. – О чём ты сегодня хочешь послушать?

Ника замялась. Интерес боролся в ней с неловкостью. Если она спросит, мама наверняка о чём-то догадается. Но догадка – это всего лишь догадка, в душу к ней лезть точно не будут. С другой стороны, она же девочка, а почему бы девочке и не интересоваться подобными историями?

– О любви, мам, – улыбнулась Ника, чуть смущённо опустив глаза. – Но я хочу реальную историю о любви, непридуманную.

Если маму и удивила просьба, виду она не подала. Только вытерла тыльной стороной ладони несуществующий пот на лбу и кивнула.

– Будет тебе история о любви.

Митька пришёл в класс в середине учебного года. Его никто не представлял специально, внимания на его драгоценной персоне никто не акцентировал, просто в одно хмурое утро он появился в классе, сел на свободную парту, последнюю на ряду у окна, достал учебник и прочие принадлежности, а к концу дня всем уже казалось, что он был с ними всегда. Особый талант оказался у парня – быстро находить язык буквально со всеми. И одноклассники, и учителя сразу приняли его присутствие.

Милка не заметила, как стала перекидываться с новеньким колкими шуточками, а потом и хохотать над ними, как со старым приятелем. Только неделю спустя она обратила внимание на внешность парня – он оказался высоким, худым и жилистым, с непослушными светлыми волосами, коротко остриженными, но даже в таком виде умудряющимися виться. Глаза его были льдисто-синими, но когда он разговаривал, не вызывали неприятных эмоций. Когда же он молча смотрел на собеседника, казалось, что эти две внимательные льдинки проникают куда-то под кожу, и человек вздрагивал от смутной тревоги. А ещё через секунду Митька уже снова о чём-нибудь говорил, и «морозный» эффект его глаз отходил на второй план.

Митька не выделял никого из девчонок, хотя многие из них, увлечённые его манерой общения, хорошо подвешенным языком и широким кругозором, стали заглядываться на него. Он общался со всеми ровно, доброжелательно, легко и непринуждённо, и это было, наверное, самой правильной стратегией – не хватало ещё с первых дней в новой школе восстановить против себя местных ребят, да и девчат, которые решили бы, что он ими пренебрегает. А когда он всё-таки выделил, обижаться уже было поздно – Митька нравился если не всем, то подавляющему большинству новых знакомых.

– Мил, я знаю, тебе далеко от школы до дома идти, – сказал он однажды, когда Милка, уже готовая к выходу, натягивала вязаную шапку перед зеркалом в школьной раздевалке. – Давай я помогу тебе сумку донести, тяжёлая же всё-таки.

Удивлённая девушка взглянула на одноклассника, словно впервые его видела. Шутит, что ли? Или всерьёз? Она и сама сумку донесёт, он это прекрасно знает. Так зачем предлагать? Неужели понравилась? Ух ты! Сердце замерло на миг, потом забилось гулко и быстро, словно опомнившись и решив наверстать пропущенное. Понравиться Митьке – это было так просто и одновременно невероятно! Ему все нравились – и одновременно никто. Неужели это оказалось чем-то большим, чем простая симпатия? Милка перехватила выжидательный взгляд льдистых глаз, смотрела в их глубину несколько долгих секунд, а потом просто кивнула.

– Если очень хочется, давай. От помощи не откажусь.

Митька подхватил её сумку, забросил себе на плечо, охнул и с улыбочкой прокомментировал:

– Ох, ну ничего себе! Ты что тут, кирпичи носишь, что ли?

Девушка пожала плечами.

– Я давно мечтаю о своём домике, – серьёзно сказала она. – Тут кирпичик, там два – так, глядишь, и мечта сбудется.

Парень внимательно посмотрел на неё, подумал, а потом расхохотался:

– Ладно. Считай, помощник на перенос кирпичей у тебя есть. Рад буду помочь твоей мечте осуществиться.

Милка рассмеялась вслед за ним.

С того дня тяжесть сумки не имела значения: Митька таскал её с упорством, достойным лучшего применения. Он провожал Милу после школы домой, и шли они всегда медленно, растягивая удовольствие от приятной компании, интересного разговора, совпадения взглядов и мыслей. А когда мысли не совпадали, удовольствие доставлял уже спор, в котором иногда – довольно редко, правда, – рождалась если не истина, то нечто, что они оба готовы были ею считать. Митька подначивал, Милка принимала вызов и отвечала, подначивая его в ответ, а потом оба снова дружно хохотали над чем-то или кем-то – иногда над самими собой и собственными заблуждениями.

Он был умён, и Милке хотелось не упасть в грязь лицом, быть на уровне, а потому она стала прилежнее учиться, больше читать и стараться разобраться в тех вопросах, которые не давались ей с наскоку. Природное упорство оттачивалось многократными повторениями, долгими размышлениями, внимательными наблюдениями. А потом в очередной дискуссии девушка обнаруживала: она точно знает, что ничего не знает, – и всё повторялось по новому кругу. Ну и, конечно, она стала больше внимания уделять собственной внешности – соблюдала режим питания, чтобы быть стройнее; занималась физкультурой, чтобы улучшить фигуру; подобрала новую стрижку и регулярно ухаживала за кожей. Она определённо похорошела и поумнела, что отметили окружающие. Митька хорошо влиял на неё.

Милка летала на крыльях. Митька никогда не говорил, что любит её, но в поступках его, в том количестве времени, которое он на неё тратил, всё выражалось и без слов. Говорят же, что любовь – это глагол, а глагол – это то, что обозначает действие. Действий с его стороны было предостаточно. Но, как и многим девушкам в этом возрасте, ей хотелось, чтобы и слова тоже были. Она с удовольствием проводила с ним время, но надеялась, что он всё-таки скажет то, чего ей так не хватало…

Так прошёл учебный год, наступило лето, неожиданно разлучившее их. Отец Митьки отправил его к друзьям в Германию – получать новые впечатления, отдыхать от учебного года, а заодно и немецкий подучить. Милка провожала его со странным ощущением потери – ещё не реальной, но уже готовой проявиться. Почему-то ей казалось, что Митька не вернётся к ней, а если и вернётся, то уже другим, чужим, не её… Парень посмеивался над девичьими страхами и успокаивал:

– Что ты себе надумала? Никуда я от тебя не денусь. Буду писать и открытки присылать. А лето быстро пролетит, ты ж сама знаешь, какое оно стремительное…

Она только кивала и успокаивала себя, но почему-то не верила ни единому его слову.

Митька писал. Она получила от него несколько писем с фотографиями и открыток с живописными видами. Потом письма стали приходить реже, а потом и вовсе перестали. Милка успокаивала себя тем, что у него наверняка много дел и впечатлений, ему просто некогда, да и зачем ей все эти письма – он вернётся и сам, лично, всё расскажет… Да и вообще, чем сидеть и ждать с моря погоды, нужно получать пользу и удовольствие от каждого мига собственной жизни: купаться, загорать, читать новые книги, учить английский в пику его немецкому, ходить в гости к интересным людям…

И всё равно, как бы ни было полно событиями и интересно её собственное лето, в нём постоянно чего-то не хватало – точнее, кого-то. Она ужасно тосковала по морозным глазам Митьки, по его насмешливому голосу, его фигуре и умению находить интересное даже в самых простых вещах. Без него всё было не то.

Сентябрь начался концом – концом их отношений. Загорелый дочерна, вытянувшийся и резко повзрослевший Митька, щеголявший новым немецким акцентом и незнакомыми одноклассникам иностранными словечками, попросту проигнорировал её. Короткое тёплое приветствие, как любой из одноклассниц, – и он отправился дальше, здороваться с другими, шутить с ними и рассказывать, как прошло его лето. А после уроков он подхватил сумку Наташки из параллельного класса, такой же загорелой и белозубой, и, что-то вполголоса рассказывая, повёл её прочь из школьного двора. Милка чувствовала себя призраком, и это оказалось неожиданно больно – намного больнее, чем летняя разлука.

Она надеялась, что Митька хоть что-то ей скажет, как-то объяснит, – в конце концов, любовь проходит, это нормально, но хоть поговорить-то можно? Только ему, похоже, это было не нужно. Как любой парень, у которого прошло увлечение, он был безразличен к той, кто ещё недавно занимала его мысли. А когда Милка сама подошла к нему, в ответ на вопрос окинул её таким холодным взглядом, что больше ни о чём спрашивать уже не захотелось.

Она проревела целую неделю, сказавшись больной и пропустив школу. Было и больно, и обидно, и стыдно – и неизвестно ещё, чего было больше. Школьное увлечение, обещавшее перерасти в школьную же любовь, первую и яркую, чем особенно ценную, умерло, не успев трансформироваться. Только горечь осталась, как будто после незрелых яблок, которыми слишком жадно и торопливо набила живот, да нереально синие глаза Митьки на загорелом лице, являвшиеся Милке в тревожных навязчивых снах…

– Мам, это очень грустная история, – шмыгнула носом Ника. – Не такую я хотела. Это про несчастную любовь, а я хотела про счастливую…

Мама улыбнулась, протягивая дочери бумажное полотенце – вытереть мокрые глаза.

– А это про счастливую любовь, – сказала она хитро.

– Что ж тут счастливого? Он погулял с ней, а потом бросил, ничего не сказав, просто ушёл с другой девчонкой.

Исподволь пришла на ум картина, как Мишка с хохотом натянул той чернявой из восьмого «Б» шапку на самые глаза, а она со смехом сбросила её и напялила ему. Как они радовались тогда, как счастливы были, а Ника только стояла и с завистью смотрела…

– Ты не очень внимательно слушала, донечка. – Мама щёлкнула Нику по кончику носа – легонько, сухо и совсем не обидно. – История закончилась очень хорошо.

– И чем же? – словно провоцируя мать, воскликнула девочка, вскинув гордый подбородок.

– Милка проплакала неделю, а потом встала и пошла дальше.

– И у неё была новая любовь?

– Была. И не одна. Но, что важнее, у неё осталась старая – на всю жизнь.

Недоумевая, Ника высморкалась в полотенце. Чем дальше говорила мама, тем меньше она понимала её.

– Она что, всю жизнь любила Митьку? Дурочка, что ли?

Мама расхохоталась, и Нике даже стало немножко обидно – неужели мама над ней смеётся, считает её маленькой и глупой?!

– Нет, малыш, – уверенно сказала мама. – Самой главной любовью Милки всегда была она сама – и когда она поняла это, жить стало намного лучше.

– Но как это? Разве это не эгоизм?

Мама покачала головой.

– Эгоизм – это когда тебе никто в мире, кроме себя самой, не нужен, когда на остальных тебе плевать. А Милка смогла оценить свои достоинства и поняла, что плакать и зацикливаться на плохом – это не любить себя. И что бегать за мальчишкой, которому ты больше не интересна, – это не любить себя. И что связывать своё счастье с каким-то одним человеком, пусть даже прекрасным и чудесным, – не любить себя. А любить себя – это из любой ситуации выносить урок, принимать его, использовать себе во благо и идти дальше. И когда Милка поняла, что учиться, изучать новое, улучшать себя ей интереснее, чем лить слёзы по ветреному красавчику, её жизнь заиграла новыми яркими красками.

Мама задумчиво посмотрела в окно, куда-то поверх дочкиной головы, и взгляд её затуманился.

– Что бы ни произошло в жизни, как бы она тебя ни била, нужно оставаться верной себе самой, любить себя – и остальное приложится. Рано или поздно.

– Кстати, про «поздно», – раздался в кухне громкий и сильный папин голос, – я всё ещё жду ужин, а они тут разговоры разговаривают. – И отец улыбнулся, наклоняясь поцеловать сначала маму, а потом и Нику.

– Это наше, девчоночье, тебе не понять, – ответила мама, одновременно подмигивая дочери.

Только тут Ника осознала, что Милка – это, как и Люда, сокращение от Людмилы, маминого имени. А мама продолжила улыбаться, приложив к губам палец, и девочке ничего не оставалось, кроме как понимающе улыбнуться ей в ответ.

Пора домой

Сегодня так жарко! Стою на обочине, ошалело смотрю на проносящиеся мимо машины. Асфальтовое покрытие автострады издает резкий, проникающий прямо в мозг запах, плавясь от солнечных лучей и количества трущихся о него шин. Все мчатся куда-то по своим делам. Кажется, даже если кто-то сейчас перепрыгнет ограждение и бросится на проезжую часть, в самую гущу, по нему пролетят еще с десяток торопливых водителей, пока кто-то остановится и увидит тело – или то, что от него останется.

Какая заманчивая мысль, черт подери…

Случилось то, чего я всегда боялась.

Я потеряла работу. Снова. Всё мой кошмарный характер и неумение держать язык за зубами. Люди мудреют с годами, а я… Я только нарабатывала опыт. Да, специалистом я была отменным, и это всегда признавали. Но вот характер всё портил. Сколько я ни пыталась с ним работать – результата ноль. Что думала, то и говорила. В лицо. Всем. Невзирая на звания, чины и заслуги перед отечеством.

Единственный, кто мог держать меня в узде, мой муж, давно предупреждал, что, если я не возьмусь за себя всерьёз, останусь без работы. И, что принципиально, содержать меня он не будет. В воспитательных целях, так сказать. Ну, вроде того: хочешь кушать – учить сначала думать, а потом говорить.

И когда меня уволили в очередной раз, домой я плелась, как на Голгофу. Знала же, чувствовала: что-то будет.

Такого скандала у нас не случалось за пятнадцать лет брака. Он бросал в меня колкие, ядовитые фразы, полные боли, и я, даже в огне собственного бешенства, видела, как ему плохо, как он страдает от того, что я снова наступила на давно знакомые и любимые грабельки. Он ругался. Я рыдала от обиды и швыряла в ответ злые, черные, пахнущие ядом и кровью слова.

– Как же ты меня достала, – наконец простонал он и уронил лицо в дрожащие ладони. – Ты портишь жизнь себе, ладно, сама себя не жалеешь, так хоть о ребёнке подумай. Легко ли ему слушать, что о тебе говорят, тем более в таком возрасте? Сколько я буду его успокаивать и объяснять, что мама на самом деле добрая, просто вспыльчивая очень? Ничему же ведь не учишься! Ничему!

Упоминание о ребёнке добило меня окончательно. Словно в сердце выстрелили. Жгучее чувство вины пронзило насквозь, дыхание сбилось: кислород словно отказывался поступать в лёгкие. Я застыла, не в силах ни сделать вдох, ни сказать что-либо в ответ. А что говорить? Он прав. Я не только невоспитанная и неуравновешенная, я еще и хреновая мать. Без меня всем будет только лучше.

Как в угаре, я схватила с вешалки куртку и, как была, в джинсах и футболке, выбежала из дому, успев лишь сунуть ноги в сапожки, так и валявшиеся у двери, потому что, увлечённая скандалом, я так и не убрала их в шкаф. Метнулась на улицу. Апрельский ветер был ещё прохладен и неласков, но его порыв вернул мне дыхание, а с ним и очередной приступ рыданий.

Полночи я бродила по городу, плача и глотая прямо из горла водку, которую купила в каком-то из многочисленных магазинов. Где-то между третью и половиной бутылки я выяснила, что не взяла из дому ни телефона, ни ключей, ни документов. Только деньги были во внутреннем кармане: кажется, пара тысяч разнокалиберными купюрами и монетами.

Мысли пожирали меня. Я кляла всё и вся: и родителей, не сумевших воспитать меня среднестатистическим человеком, способным понимать, где нужно сказать, где промолчать, а где и схитрить; работодателей, знавших, что я не умею скрывать и изворачиваться, но заставлявших меня наступать на горло собственной песне; мужа, угрожавшего мне отсутствием денег и не желавшего понять моих чувств; правительство, церковь, ИГИЛ1, жидомасонов, рептилоидов… А больше всех – себя саму. Я же прекрасно понимала, что я и только я виновата во всем том, что со мной происходило.

Заглушить этот хор мыслей, звучавший в моей голове под аккомпанемент большого симфонического оркестра эмоций, сумел только алкоголь. Я пила горькую гадость, морщилась, давилась, утирала рот ладонью, плакала и снова пила…

Очнулась я в незнакомом месте. Какой-то то ли парк, то ли сквер, то ли роща… Деревья, скамейки, скудное освещение. Что это за место, я не знала, равно как и не понимала, который сейчас час, какой день и кто я такая вообще. Самочувствие было отвратительным. Голова раскалывалась. Во рту словно ночевало стадо слонов, объевшихся гороха и капусты. Тошнило, мотало из стороны в сторону. Я кое-как встала и пошла искать хоть кого-нибудь, кто мог бы подсказать мне, где я и куда идти.

Выглядела я, видимо, весьма специфически, поскольку никто из немногих людей, попавшихся мне на пути, разговаривать со мной не стал, все только презрительно фыркали и, брезгливо поджав губы, быстро уходили. И как-то так вышло, что только случайный бродяга подсказал мне, что я оказалась в городе, находившемся почти за полтысячи километров от моего родного города.

Я совершенно не помнила, как туда попала, с кем, кто меня довёз и что вообще произошло. Но чувство вины перед семьей и собой снова поднялось из глубины едва проснувшегося сознания, и это было так мучительно, что я не отказалась от щедрого предложения бродяги присоединиться к нему и его приятелям за распитием очередной бутылочки. Тем более что у них был костёр, а я замерзла.

Так я стала бродяжкой. Вина, мучившая меня, заставляла постоянно прикладываться к спиртному – только так мысли из головы уходили. Мои новые соседи научили меня просить милостыню и находить съестное и выпивку там, где я бы даже не подумала их искать.

Пока я привыкала к новой жизни, наступило лето, и хотя бы одной проблемой стало меньше – холод ушел. Но не уходили из головы проклятые мысли. Скоро их даже спиртным было не унять. Я казнила себя за глупость, за эгоизм, за все те годы, что испортила мужу, за слёзы, пролитые моим ребёнком из-за меня… Я понимала, что они искали меня, переживали, и от этого было еще больнее: от меня всем одни проблемы. Всем. Включая меня саму. Это копилось, копилось, бурлило – и когда-то должно было вылиться…

И вот теперь я стою на обочине автострады, уже почти не похожая на бомжиху, – скорее небогатая путешественница или паломница, ищущая способ подешевле добраться из точки А в точку Б. Летом хорошо – можно хотя бы в речке искупаться и тряпки сполоснуть. Я даже волосы причесала и кое-как заплела в косу: за эти несколько месяцев они заметно отросли.

Учитывая, что именно я собираюсь сделать, какая разница, как я выгляжу сейчас? Но, как бы там ни было, уходить за грань вонючей и грязной мне не хочется.

Еще раз воскрешаю в памяти родные, но немного стершиеся лица моих мужчин. Поднимаюсь на ограждение…

И —

вскидываю руку в универсальном жесте всех, кто путешествует автостопом.

Хватит убегать от себя. Пора становиться взрослой и нести ответственность за свои поступки.

Пора домой.

Истинная любовь

Мы будем жить с тобой в маленькой хижине и жечь костры по ночам, призывая богов и духов, танцуя с ними изменения в собственном настроении и в строении нескольких ближайших вселенных. Боги и духи будут неуступчивы и капризны, но твоя гитара и мой голос, движения твоих рук и моего тела подкупят их, и танец станет животворящим. Вспыхнут новые созвездия, закружатся в танце галактики, будут биться новые сердца и сиять глаза новых жителей новых миров.

Мы уйдём от людей – на годы или дни, как повезёт. Мы будем разговаривать только с птицами и травами, слушать звуки ветра, запутавшегося в листве, пить родниковую воду и умывать ступни ледяной утренней росой.

Мы будем словно одни на всей планете, ты и я, тёмная и светлая половинки одной сущности. Это больше, чем любовь, чем семья, чем дружба. Это – единство. Единство душ, дыханий, мыслей, ощущений и намерений.

Я начинаю движение – ты продолжаешь его. Ты придумываешь песню – я расширяю её танцем. Ты извлекаешь из небытия новый мир – я придумываю ему имя. Я сплетаю яркие нити в пёстрый узор – ты ловишь им идеи и сны, витающие в воздухе.

Кто знал, что такое бывает? Кто знал, что после всех несчастий, всех бед и болей, свалившихся на наши головы, мы можем обрести такое счастье? Счастье быть. Счастье быть собой. Счастье быть в унисон с другим – таким и не таким, как ты. Огромное, всепоглощающее счастье быть и поддерживать своим существованием бытие другого.

Я не знала, что так бывает. А ты? Мой тёмный двойник, моя светлая душа. Един в своей небесной красоте и грешной страсти к жизни. Мой друг и противник. Мой падший ангел и раскаявшийся демон. Моё дыхание в другом теле. Мои мысли в другой голове. Моё сердце в другой грудной клетке. Мой.

Ты обещаешь мне не рай и не ад – что-то большее, пахнущее амброзией и нектаром, выглядящее как самый глубокий и тёмный кошмар. Я обещаю тебе адские муки творчества и райское наслаждение полёта по созданным нами мирам. Боги и духи хитро улыбаются и ждут новой ночи, чтобы присоединиться к танцу.

Ты идеален. Нам хорошо вместе. Так хорошо, как никогда ни с кем не было до того.

Мы будем жить с тобой в маленькой хижине и в знойный полдень ловить солнечных зайчиков сплетёнными мною сетями. А потом под твои песни будем выпускать их на свободу, дурачась и не вспоминая о том, что мы вообще-то взрослые серьёзные люди с важными делами и обязательствами перед обществом.

Мы будем жить счастливо и очень ярко – так же ярко, как горят падающие звёзды, каждая из которых подарила и подарит нам исполнение желания. Моё желание уже исполнилось: у меня есть ты, у тебя – я. Мы будем жить в маленькой хижине на берегу очень тихой реки и купаться в этом счастье.

Всё это, обещанное, будет у нас. Если доктор всё-таки сжалится и не пропишет мне более сильные лекарства. Я не хочу тебя терять. Ни за что.

Странный сон Людмилы

– Мы едем в отпуск! Мы – едем – в – отпуск! Мы! Едем! В! Отпуск! – вот уже несколько дней крутилось и крутилось в голове Люды, как любимая песня «на репите». – Мы-мы-мы… Едем-едем… В отпууууск!!

Она уже не могла думать ни о чём другом, только о том, что завтра – точнее, уже этой ночью – они поедут в отпуск. Долгожданный. Можно сказать, выстраданный. Тот, которого Люда ждала вот уже пять лет. Да, уже пять лет она не была в отпуске: работа затянула её с головой, карьера закрутила так, что времени оставалось в обрез – ровно на любимого и нечастые встречи с друзьями. И вот теперь – наконец-то! – они едут в отпуск. Люда, её, как принято сейчас говорить, гражданский муж Виктор и семейная пара друзей, Ирина и Юрий, на микроавтобусе Виктора едут к морю на две недели. Целых две недели отдыха, солнца, новых впечатлений. Целых две недели без надоедливого телефона и постоянных разговоров только о работе.

– Мы едем в отпуск!!!

Последний вечер перед отъездом. Остался только один нерешённый вопрос – приём в честь новых клиентов на работе. Она очень хотела пропустить, придумать какой-нибудь повод, чтобы не приходить, но шеф лично поймал её за локоть в коридоре:

– Людмила, ты же понимаешь, что обязана присутствовать на приёме этим вечером?

Она попыталась ускользнуть:

– Сергей Николаевич, ну вы же знаете, я с завтрашнего дня в отпуске, мы ночью на море уезжаем…

– Знаю, – кивнул шеф. – Вы едете ночью. За рулём не ты. Ляжешь тихонько в машине и будешь спать. А вечером будь добра, появись. Хотя бы на пару часов. В конце концов, без тебя не было бы и этого контракта, и этих клиентов. Будет странно, если ты пропустишь. Да? – Он пытливо заглянул в глаза подчинённой, и той ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Витя спокойно воспринял необходимость работы.

– Ну сходи ты на этот приём, – бросил он. – Придёшь, поздороваешься с кем надо, помелькаешь, выпьешь бокал шампанского и уедешь. Я знаю, что ты устала и мыслями уже где-то там, на побережье, но Николаич прав, тебе за руль не садиться, выспишься в дороге. Сходи.

Что было делать? Только идти. Люда надела соответствующее случаю платье, причесалась, подкрасилась, улыбнулась своему отражению – даже на её уставший взгляд оно выглядело отлично. И уже скоро она выходила из такси у ресторана, который фирма сняла для приёма, а через полчаса после приезда и думать забыла о своём нежелании приходить.

К её удивлению, было очень приятно. Живая музыка, красиво одетые и улыбающиеся люди, которых она привыкла видеть исключительно в деловых костюмах и с озабоченными лицами, лёгкие разговоры, в которых дела лишь мелькали, как отсвет пролетающего метеора, – всё это сняло с души девушки груз накопившейся усталости, и она позволила себе расслабиться. Поговорила с шефом и представителями фирмы-клиента. Выпила немного шампанского с коммерческим директором, который также отметил её вклад в контракт. Потанцевала с коллегой. Пошепталась немного с подружкой Ниной о предстоящем отпуске.

А потом незаметно для себя задремала на уютном диванчике в углу зала, где её и обнаружил шеф уже за полночь. Попытка разбудить девушку успехом не увенчалась: Люда лишь пробормотала что-то невнятное, но глаза не открыла. Сергей Николаевич поймал пробегающую Нину:

– Скажи мне, Люда что, шампанского перебрала?

Девушка замотала головой:

– Нет, она выпила только один бокал, не хотела напиваться перед дорогой.

– Тогда почему она спит и не просыпается?

– Устала, наверное. Она же всю неделю носилась, как оглашенная, заканчивала дела перед отпуском.

– И что нам с ней делать? Не сажать же спящую в такси?

– Позвоните её Виктору, пусть заберёт.

Виктор приехал быстро, неодобрительно покачал головой, глядя на любимую и, кажется, не поверил, когда его стали убеждать, что она не пьяна. Грустно вздохнул, подхватил на руки и понёс к машине – он приехал на Людиной, поскольку его микроавтобус, загруженный к путешествию, ждал возле их дома.

Вот тут и начались сложности. Люда не могла сидеть, её всё время заносило, и она падала во сне, постоянно норовя принять горизонтальное положение. После десяти минут борьбы мужчина махнул рукой и уложил подругу на заднем сиденье, согнутую в три погибели, но наконец-то довольную, судя по уютному причмокиванию и блаженной улыбке. Стараясь не растрясти, он повез её домой.

Позвонив Юрию и сообщив, что они уже дома и готовы ехать, Виктор, в ожидании друзей, решил аккуратно перенести любимую в микроавтобус и удобно уложить. На дворе уже была глубокая ночь, людей не было, так что мужчина решил не закрывать машину Люды, пока он откроет свою и подготовит для переноса девушки. Она по-прежнему не просыпалась, но выглядела хорошо, так что он решил не будить – пусть спит. Все документы, банковские карты, ключи и наличные деньги всё равно были у него. Виктор оставил ключи в замке зажигания, уверенный, что пара минут ничего не решат.

Оказалось, что решили. Выйдя из собственного микроавтобуса и собираясь открыть дверь для приёма «ценного груза», мужчина только и успел заметить, как Людина красная «тойота» рванула с места, унося с собой спящую хозяйку.

– Что за нах?! – воскликнул он и бросился за руль, догонять «беглую» машину, на ходу соображая, что делать дальше.

Между тем угонщик отрывался всё больше – юркий городской седан превосходил микроавтобус по манёвренности, так что на поворотах Виктор значительно потерял во времени. Но что же делать? Звонить в полицию, чтобы перехватывали? Но это нужно отвлечься от дороги и ещё больше отстать от машины, увозящей Люду. Звать на помощь Юру? Но они с Ирой едут на такси, а таксист точно не будет играть в догонялки, да и опять же нужно отвлекаться на звонок, чего он себе позволить не может.

Пока Витя думал, угонщик всё-таки оторвался от него на железнодорожном переезде, и искать самому теперь не представлялось возможным.

– Съездили, блин, в отпуск! – ударил руками по рулю мужчина, присовокупив парочку непечатных выражений. Зато теперь не оставалось ничего, кроме как звонить – в полицию и другу.

Тем временем довольный успехом угонщик вёл симпатичную машинку по почти пустым ночным улицам, безбожно нарушая скоростной режим. Он видел, что погоня безнадёжно отстала, и теперь упивался успехом. На самом деле он не планировал ничего угонять, но когда случайно увидел, как мужчина оставил открытую машину без присмотра, не смог устоять перед соблазном. Дураков нужно наказывать – он был в этом убеждён. Чтобы неповадно было в другой раз. Но ничего серьёзного с машиной он делать не собирался, только прокатиться и оставить где-нибудь возле супермаркета – там её точно заметят и вернут хозяину.

Улыбаясь, он ещё придавил педаль газа, обгоняя неторопливо плетущуюся впереди невзрачную машинку, когда глубокий женский голос с заднего сиденья повелительным тоном велел:

– Вить, останови, мне в туалет надо.

Забыв о том, что он продолжает ехать, угонщик заглянул за спинку своего сиденья и вскрикнул: там, согнувшись калачиком лежала женщина в коротком нарядном платье. Если бы не её слова, он бы решил, что она спит, а теперь даже не знал, что и думать.

– Ну Вииить… – снова протянула незнакомка, не открывая глаз.

Парня за рулём подбросило на сиденье. Только одна мысль смогла оформиться в его голове: шутка с угоном определённо не удалась. Ошарашенный, сбитый с толку, испуганный незапланированным поворотом истории, он притормозил возле ближайшей остановки общественного транспорта и дал дёру, уже не увидев, как красавица выбралась из машины, присела в тени открытой двери, после чего спокойно улеглась обратно на заднее сиденье и снова засопела.

Патруль ДПС притормозил возле одиноко стоящей на остановке «тойоты» с открытой водительской дверью. Вокруг не было ни души, и это настораживало: куда делся водитель? Один из патрульных заглянул внутрь: двигатель работал, ключ был в замке зажигания, но людей не было. При ближайшем рассмотрении оказалось, что сзади дрыхнет без задних ног блондинка в «парадном» платье.

– Эй, гражданочка, – попытался было разбудить девушку полицейский. – Где водитель? Чья это машина?

– Вы мне сегодня дадите поспать, демоны?! Никакого покоя! – не открывая глаз, внятно и эмоционально произнесла она, после чего глубоко вздохнула и продолжила почивать.

Что делать с машиной и пассажиркой, было непонятно, поэтому патрульные запросили помощь у дежурного. Тут же пришёл ответ, что эту машину буквально только что заявил в розыск сожитель хозяйки, которой, судя по всему, и была спящая красавица на заднем диванчике. Не придумав ничего лучше, патрульные решили перегнать злосчастную «тойоту» к ближайшему отделению и передали дежурному, чтобы вызывал туда же заявителя.

Виктор нёсся по указанному адресу на всех парах, не помня себя от радости, что и Люда, и машина так быстро нашлись, но всё-таки немного побаиваясь, что неопознанные угонщики могли нанести вред любимой. На ходу он, уже в который раз за эту ночь, набрал номер Юрия, чтобы тот разворачивал такси к отделению полиции, а уже там загрузятся и поедут наконец на море. На парковке возле отделения он сразу заметил красную «потеряшку» и, остановившись, первым делом бросился смотреть, там ли до сих пор Люда. Люда была там, всё так же крепко спала, свернувшись уютным клубочком и подложив под щёку кулачок, как маленький ребёнок. Машина на этот раз была заперта, и это давало надежду, что хотя бы отсюда её снова не угонят.

Но отдавать «тойоту» вместе с «грузом» Виктору сразу не стали.

– А чем вы докажете, что имеете на неё какое-то право? – спросил полноватый молодой старлей с красными глазами.

– Я не имею, имеет она, – ответил Виктор, кивнув головой куда-то неопределённо в сторону машины, где дрыхла его драгоценная. – Посмотрите страховку – я вписан туда, как и Люда вписана в мою. Но вы же сами понимаете, что угонять машину, да ещё с пассажиром – это неправильно!

– А вы бы ключи не оставляли где попало и машину бы закрывали, тем более не свою, – посоветовал полицейский.

Виктор устало потёр переносицу. На море ему сейчас хотелось едва ли не сильнее, чем его любимой.

– Да знаю я, мой это косяк, – повинно ответил он. – Но вы поймите, мы на море собираемся… – И он рассказал полицейскому всю короткую, но уже нескучную в своей абсурдности историю.

Полицейский по-человечески согласился с ним, в некоторых местах не удержавшись от смеха, но отдать машину всё равно не захотел.

– Вы поймите, я отдать машину могу только хозяйке, – объяснил он, – а она не просыпается. Вы ей точно ничего не давали?

– В смысле – не давал?

– Ну, наркотики там какие…

– Вы что? – оскорбился Виктор. – Какие наркотики? Я ж вам рассказал всё, она шампанского на вечеринке выпила, и всё.

– Тогда почему она не просыпается?

– А я откуда знаю? Устала, наверное.

Они ещё посидели в задумчивости, решая, что делать: то ли продолжать попытки разбудить Люду, то ли отпустить их на все четыре стороны, то ли, напротив, задержать до выяснения. Потом в кабинет заглянул молодой парень в форме.

– Там ещё двое приехали, говорят, друзья. – Он кивнул в сторону Виктора.

Старший лейтенант подумал секунду и велел:

– Пусть в коридоре посидят. – Подумал ещё немного и спросил: – А кто ещё может подтвердить ваши слова насчёт владелицы автомобиля?

– Сергей Николаевич, Людин начальник, – сразу же отозвался Виктор. – Они вместе на приёме были.

– Ладно. Давайте ему позвоним.

Никого не смутило, что стояла уже глубокая ночь, когда все нормальные люди давно спят. Полицейскому хотелось поскорее разделаться с этим дурацким делом, а у Виктора желание наконец уехать стало потихоньку превращаться в навязчивую идею.

Сергей Николаевич спросонья вообще не понял, кто звонит и чего от него хотят. Потом, сообразив, с жаром всё подтвердил: Людмила наркотиков не принимала, выпила только немного шампанского, а уснула, вероятнее всего, потому что много работала в последнее время, в том числе и накануне приёма.