Кошки не пьют вино бесплатное чтение

1. Тоска по дому

Горизонт перестал качаться и крениться, прутья решетки наконец-то исчезли – и створка переноски отворилась. Бриошь опасливо повела носом, оглядывая просторное помещение из короба, в который ее заключили на несколько долгих и мучительных часов, пригнулась к усыпанному шерстью пледу, скомканному на дне маленькой камеры.

В следующее мгновение кошка выскользнула из клетки: сначала голова – бело-рыжая, со стоячими ушами, огненными пятнами на мордочке, напоминающими капюшон, затем вся – с пятнистой рыжей спиной, и следом ощутил долгожданную свободу хвост, полосатый, пушистый как ершик. Белые длинные усы подрагивали, уши, как локаторы, ловили сигналы.

Янтарные глаза моргнули: безопасно. Несколько осторожных шагов на мягких пружинистых лапах, несколько взмахов хвостом… Солнечные лучики играли плавающими в воздухе пылинками, падая на пол, мебель и стены, обстановка была новая и незнакомая – но от нее веяло чем-то хорошим.

Бриошь одобрила дом, Бриошь уселась посреди зала, начала вылизывать шерсть малиновым шершавым языком, оставляя осмотр на потом. Она все успеет – и даже уже представляла, как хозяйка станет раскладывать вещи, обживать пространство, напевать песни и танцевать, заполняя комнаты своим запахом, своим присутствием, а Бриошь, в свою очередь, оботрет все ножки столов и стульев, углы кушеток и диванов, тяжелых стеллажей.

Пол был деревянный, стены каменные… Звуки были иными, необычными, свежими, а ароматы трав и еды заглядывали с улицы через распахнутые окна.

Еда! Бриошь оторвалась от шкурки, слипшейся от слюны, открыла рот, издав трель, похожую больше на птичье щебетание, чем на кошачий мявк, белые щеки подрагивали.

– Да, да, я помню! – отозвалась хозяйка, и вскоре ноги в синих рваных джинсах и белых кроссовках приблизились, а ласковые руки подняли Бриошь с пола и заключили в объятия.

Кошка уткнулась носом ей в шею, задевая ухом сережки, поймав ритм сердцебиения, а затем развернулась, чтобы оглядеть комнату с высоты.

– Смотри, – словно читая намерения пушистого зверя, сказала хозяйка. – Теперь это наш дом. Тебе понравится – здесь много места. Главное, – выделила женщина, чуть стискивая и прижимая к себе Бриошь, наклоняясь ближе к рыжей холке, – никуда не убегай.

Бриошь почти по-человечески вздохнула, янтарные глаза смотрели на дощатый пол, пятнистый ковер цвета киновари, резные подлокотники антикварной мебели, массивный наличник камина и тяжелую люстру на длинных цепях…

Тем временем хозяйка подошла к окну с высокими створками, выглядывая наружу, и Бриошь последовала ее примеру, изредка подергивая хвостом-ершиком, изучая мир по ту сторону их нового домика.

Узкая улочка уходила вниз, изгибаясь на холмистой местности, кадки с фиалками и зеленый плющ пестрели на фоне песочно-персиковых стен каменных зданий и мозаики мостовой. Голубое небо, яркое – не такое, как на картинке из окна их прежнего домика – куполом накрывало городок.

Где-то вдалеке серым силуэтом дорожку перешел дворовый кот.

Бриошь недовольно зарычала, тихо, но отчетливо, ревность разошлась волнами от макушки до пят. Хозяйка хихикнула.

– Это ты еще других не видела, – сказала она. – Но ничего, привыкнешь. Может, с кем-то подружишься…

Бриошь была с ней не согласна, но ничего не ответила. Мысли ее занимал предстоящий обед и приключение обживания нового пространства – они обе были из той породы кошек, которые умели справляться с тоской по дому.

2. В тумане

– Уже в XV веке репутация лозы неббиоло была настолько высока, что тем, кто рисковал выкорчевать виноград на территории коммуны Ла-Морра, в наказание отрубали руки.

Профессор Гатти щелкнул пультом и переключил слайд, но даже не обернулся – не потому что он знал лекцию наизусть, а потому что свет проектора, отраженный от белого экрана, падал зелено-фиолетовыми пятнами на пол аудитории, заполняя сцену красками в пустых местах.

– Капризный, предпочитающий только солнечные склоны высотой 200—450 метров над уровнем моря, боится тени, обильно растет…

Ему не нужно было прилагать усилия, чтобы вспомнить – числа, экспозицию, цвет и фактуру, – ассоциативные связи выстраивались в цепочки и ветви, проходились по таблицам, извлекая сведения из структурированных глубин памяти. Лекция для новичков или профессионалов – неважно, ибо Уильям Гатти вещал одинаково подробно, оставаясь в потоке собственных мыслей, на своей волне.

Лица в аудитории сливались и размывались, оставаясь блеклыми пятнами в череде кадров. Переменные, которые он не контролировал – и которые не имели значения в итоге.

Он говорил в них, а не им. Сквозь выстроенную стену не пробивались сигналы – иначе они бы отвлекали его, слишком сильно отвлекали его…

– Есть несколько версий происхождения названия сорта неббиоло. Первая, – профессор Гатти вновь переключил изображение, – что во время позднего сбора в октябре в Пьемонте часто бывают туманы, а как вы уже знаете, nebbia означает «туман».

Зачем он это все рассказывает? Чтобы они запомнили – ибо в памяти откладывается что-то яркое, имеющее отпечаток. Уилл не был хорош в историях – он предпочитал выводить цепочки умозаключений, решать задачи классификации, быть и библиотекой, и ходячей лабораторией, – и на учительском поприще он чувствовал себя не в своей тарелке.

Не в своем бокале… Уильям Гатти был гениальным дегустатором, мог провести сложнейший органолептический анализ и найти объяснение любому качеству и феномену – но есть ли толк в том, что он один такой, да еще и не очень общительный?

Он хорошо усвоил, что винная индустрия – индустрия социальная… Вино объединяет людей, оно делается для людей, оно развлекает и удивляет, радует и расслабляет. Уилл со своими формулами и расчетами не к месту: он, может быть, и рад запереться в лаборатории и писать очередную статью о влиянии почв терруара на ароматические характеристики и потенциал к выдержке у лоз с урожаями заданного поколения, но ему ясно дали понять, что его знания необходимо передавать.

Хочет он того или нет – значения не имело.

– Вторая – что бедная антоцианами кожица черного винограда, толстая, с белесым налетом, похожа на дымку тумана.

Уилл преподавал уже пятый год. Он выработал определенные тактики изоляции от ненужного потока информации, от отвлекающих факторов, от внешних шумов и вспышек картинок…

– Ну и третья версия, – вздохнул профессор Гатти, сделав пару шагов вдоль кафедры, – так как все виноделы любят слагать легенды – что неббиоло – ничто иное как noble, «благородный». Но, опять же, это все слишком…

– Туманно, – закончил за него реплику голос из аудитории.

Голос прозвучал как его собственная мысль – с той же ироничной интонацией, с той же ритмикой и предшествующей паузой, так, что Уилл не сразу понял, что это был не его голос.

Студенты по-прежнему оставались свободными переменными в его уравнениях – и он тут же вернулся в свой привычный поток повествования: о том, как до XIX века вина Бароло содержали остаточный сахар, самопроизвольно бродили в бутылках, когда ненасытные дрожжи просыпались по весне, и продукция не имела такого успеха, как в современности…

Он был как в тумане. Туман был его защитным куполом, коконом и скорлупой.

После лекции профессор Гатти устало оперся задом на столешницу, снял очки без диоптрий и протер глаза, словно стирая с лица маску. Внутри было странное ощущение, описание которому не находилось даже в его упорядоченной по полочкам системе оценки действительности – как будто в его броне появилась маленькая незаметная брешь, и через нее задувает сквозняк, неощутимый, неуловимый, но колеблющий пламя беспокойной свечи.

Это все слишком туманно.

3. Кровь королей

Винодельческое хозяйство Sangue di Re в сердце Пьемонта пестрело яркими красками, гроздья лозы наливались соком, жизнь кипела в крови жителей городка. Южные склоны холма взращивали ценнейший сорт неббиоло, восточные были отданы под пино неро, барберу, дольчетто, шардоне и мускат. Пряничные крыши построек возвышались над долиной, нагромождение домиков казалось сказочной деревушкой, окруженной зелеными насаждениями виноградников.

Послеполуденное солнце приятно припекало, Алекс Марло закрыла глаза и жмурилась как кошка, вытянув длинные ноги в рваных джинсах, усевшись на кромку каменного фонтана в центре площади комплекса зданий школы сомелье.

– Вот ты где! – окликнул ее молодой голос. – Я тебя везде ищу. Ты идешь в подземелья?

– Да, – отозвалась она, даже не пошевелившись и не открыв глаз.

– Так идем!

Лео тряхнул копной темных кудрей, в нетерпении топнул ногой, уперев руки в бока. Алекс видела это даже не размыкая век, она уже успела выучить и его мимику, и его непоседливую натуру.

– Еще чуть-чуть, – протянула она. – Я хочу погреться – впрок. Там холодно.

– Нам же дадут вино! – поспешил успокоить ее Лео. – Вставай, Алекс, давай, пошли, ну же!

Юноша уже тянул ее за руку, и пришлось повиноваться. Нехотя Алекс оторвала зад от парапета фонтана, потянулась, чувствуя на себе пристальный, выжидающий взгляд зеленых глаз.

– А вот теперь – наперегонки. Кто проиграет – тот не пьет! – заявила она, и они тут же, не сговариваясь, понеслись к погребам, распугивая голубей, отчего грохот хлопанья крыльев взлетающих птиц множился, отражаясь от стен и стекол зданий.

Когда они ворвались в узкие двери постройки кладовых, с лабораторией на первом этаже и спуском в подвалы – на цокольном, их хохот и выкрики были слышны отовсюду. С шумом впечатавшись в створки, в шутку толкая друг друга – чтобы успеть первым влезть в проем, – они вызвали недовольство даже у флегматичного сторожа на стуле поодаль, намазывавшего свежий сыр на хлеб.

– Не шумите, дети! – пробубнил он. – Все вино распугаете.

Алекс уже хихикала, зажимая рот, Лео давился смехом так, что лицо стало красным, а из глаз текли слезы. Экскурсовод обернулся и шикнул на опоздавшую парочку – для порядка, – а главный технолог и заведующий погребом промолчали.

Следующий час Алекс сохраняла постную мину и внимательно слушала, а Лео, явно заскучав, вертел головой и, очевидно, ждал кульминации лекции – дегустации.

– Король вин и вино королей, – вещал экскурсовод, по очереди заполняя бокалы вином из бочек, подавая студентам, – Бароло имеет невероятный потенциал выдержки, и с годами – десятилетиями, – подчеркнул он, – становится только краше.

– Прямо как ты, – подмигнул Лео своей подруге, а она усмехнулась в бокал.

Она была старше его на десять лет, но все без исключения принимали их за ровесников. Кажется, их уже ненавидели – за дикие выходки и своеобразный юмор.

Эхо гулко вторило лектору, вдоль длинной вереницы бочек, в каменной коробке погреба, освещение было зловещим и больше напоминало темницы средневековых замков.

– Вино, которое вы сейчас пробуете – провело два года в бочке, и на продажу должно поступить не менее, чем на шестой год после сбора урожая!

– Зачем так долго ждать? – театрально взмолился Лео, заламывая руки с пустым бокалом.

– Для этого и нужна выдержка.

Кажется, шутку Алекс и игру слов – кроме Лео, готового прыснуть от любой ее реплики – понял бы только профессор Гатти, тот самый, что всегда сам в своих мыслях и вообще не смотрит в аудиторию.

Алекс была уверена, что если бы за рядами парт вдруг никого не оказалось, он бы продолжал вещать как ни в чем не бывало.

– Наша винодельня производит уникальные вина, не имеющие аналогов – стараниями синьора Д'Анджело узнаваемые теперь по всему миру из-за необычного стиля вкусо-ароматической палитры, а также рубиновых бликов на свету.

Кровь королей… В очередной раз декорации погреба напомнили камеры узников, ровный и тусклый свет ламп – блики факелов, выжженный на бочках символ, гербовая фигура – клеймо, а алый напиток в бокале – кровавую кляксу драгоценности, порожденной страданием.

Алекс передернула плечами. Наверное, мрачные мысли навевает ледяной дух помещения – и вовсе тут не десять градусов, а все пять!

Еще пару часов спустя холодные подвалы погребов винодельческого хозяйства Sangue di Re позабылись, а Алекс Марло и Леонард Рот с аппетитом уплетали пиццу на веранде уличного кафе, потягивая янтарную граппу из копит.

– Так все-таки о чем твоя книга?

Лео говорил с набитым ртом, и вопрос звучал как невнятное мычание – но Алекс его поняла.

– О винной империи Джузеппе Д'Анджело, – отозвалась она. – О том, почему местные вина – уникальнейшие из всех уникальных Бароло, и почему легенды о крови королей так захватили умы.

Лео не стал переспрашивать, он порой не очень улавливал витиеватые смыслы, но одобрительно кивнул.

– Черт, завтра же тест у Гатти! – воскликнул он, всплеснув руками так, что чуть не опрокинул дегустационную рюмку со столика на мостовую.

– И что?

– Я ж ничего не учил!

– А ты на лекциях не слушал? Ничего не помнишь?

– Конечно нет! – искренне посетовал юноша.

– Ну, значит, будешь импровизировать.

– А ты мне разве не поможешь?

Алекс крякнула и откинулась на спинку деревянного складного стула.

– Напомни мне, пожалуйста, какого хрена ты тут вообще делаешь, Леонард Рот?

Лео не ответил – лишь пожал плечами, кривя красивое фактурное молодое лицо.

4. Это не вино

Уиллу было абсолютно все равно, что студенты списывают, к тому же, в некоторых случаях найти ответ в тетрадных конспектах или воспользоваться смартфоном было практически невозможно. Чтобы определить вино в бокале на глаз, нюх и вкус, не помогут никакие трюки, кроме собственного опыта.

Есть счастливчики, которые просто угадывают – или сопоставляют факты о цвете, ароматах, деталях вкуса из того, что запомнили… Но списать – откуда? Задание было простое – но студенты почему-то пучили глаза, ерзали на месте и пытались спросить соседа, несмотря на то что у соседа были абсолютно другие вопросы.

Уилл бы мог составить тест так, чтобы точно вычислить, кто ставит наобум или подглядывает чужие варианты – но не хотел. Зачем?

Он обычно не обращал внимания на аудиторию, а перебирал бумаги на столе, приводил в порядок материалы для научной работы… Но вот уже который день он изменил своей привычке и правилу – и теперь смотрит в зал, хмурит брови, отворачивается, а затем снова смотрит.

Не сбивается – когда вещает лекцию, – но дыхание почему-то перехватывает – от звука чужого голоса, врывающегося в его привычный мир, в уютный кокон, сигнала, проникающего даже через бетонную стену.

Сначала эта выскочка его раздражала. Сначала она пугала его – своим громким хохотом с противоположной стороны дворика, своими резкими движениями и яркой мимикой, тем, что занимала больше пространства, чем может занять ее щуплая мальчишеская фигура.

Потом она удивляла его – странным юмором, уместными репликами, так, словно она понимала, о чем он говорит – и следовала за ним, успевала за его мыслью. Она тоже… странная, как и он сам.

Уилл в очередной раз взглянул на Алекс – он запомнил имя по выкрикам ее приятеля, каждый раз вопящего при встрече какую-нибудь глупость, в то время как профессор Гатти оставляет велосипед на парковке и идет в учебный корпус по утрам. Каштановые волосы, короткая стрижка, темные глаза, заостренный нос и бледное лицо… Отпечаток ее образа теперь отвлекал, бередил внимание, он видел ее повсюду, невольно вычленяя из толпы – и уже не мог отделаться от этой навязчивости.

Затмение какое-то! Студенты тем временем завершали тест, Алекс передавала под партой обратно заполненный верными ответами листок Лео. Уилл вздохнул и поднялся из-за стола.

– Сдаем свои работы! – объявил профессор Гатти. – Образцы для последнего задания можно – и нужно, – добавил он, – выпить.

Лео выпил свой бокал, затем залпом осушил бокал своей подруги.

Она не сможет ему подсказать, какое вино у него в задании – потому что Уилл заметил бы, как она тянется к чужому образцу. Заполнить ответ на последний вопрос в тесте они уже не успеют – потому что вереница студентов выстроилась друг за другом к кафедре, чтобы по очереди положить на стол – а не отдать в руки – контрольный листок.

– У него – пино гриджо, а у него – австралийский шираз, – вещала девица, пока они с приятелем шагали вдоль парт и приближались к столу. – У нее – пино нуар, а у него – вообще Кьянти.

Уильям Гатти невольно открыл рот и таращился на них. Алекс смотрела по сторонам, перечисляя вина в чужих бокалах, а Лео опасливо косился на преподавательский стол.

– Я сделала две ошибки в твоем тесте, во втором и третьем вопросах. Он не придерется, – успокаивала Алекс парня, по-прежнему крутя головой. – О, а это шардоне из Чили.

– А у меня что было?

– Рислинг. Крутой настолько, что ты даже не представляешь.

– А у те… Ой, он смотрит! – ахнул Лео. – Он смотрит на нас! Он видел!

– Господи, Лео, ему насрать!

Уилл уже отвел глаза, опустив взгляд в пол, ощущая как предательски краснеют уши. Алекс посмотрела на профессора Гатти, царапнув взглядом, буквально оставив след на горящих щеках, покрытых недельной щетиной.

Клетчатая рубашка почему-то начала сдавливать горло и прилипла к спине под пиджаком.

– Я знаю, что ему насрать, но все равно переживаю! – пожаловался Лео.

Уилл молил все высшие силы – пообещав себе поверить в их существование – чтобы эта проклятая парочка тотчас вышла вон, и больше он их не увидел! Когда последний студент покинул аудиторию, тело профессора Гатти уже сотрясал беззвучный истерический смех.

Откуда?! Откуда она знала?! Что это за кошмарный сон?!

Уилл едва сдержал себя, чтобы не броситься к стопке с листами и не найти работу Алекс – чтобы посмотреть, что она написала о своем образце.

Он уже пожалел, что осмелился дать ей тот самый экземпляр, шутки ради, предположив, что она оценит. Дурак!

Бумага полетела на пол, разбросанная неуклюжими хаотичными движениями. Уильям Гатти бегло пробежался по ответам, каждый из которых был очевидно верным, но больше всего его добили слова в последней строке.

«Петнат это не вино».

5. Затмение

Джузеппе Д'Анджело спускался по лестнице прохода между партами, ворвавшись в середину повествования, отвлекая на себя внимание двух дюжин пар глаз, но ступал неспешно и даже вразвалку, со шлейфом терпкого парфюма за спиной. Рукой с серебряными перстнями он сделал предупреждающий жест – очевидно означавший, что его появление не должно прерывать лекцию, – и вскоре уселся на лавку в четвертом ряду.

Уилл проглотил так и не сказанные слова, потеряв нить рассуждения.

Что заставило хозяина винодельни собственной персоной явиться на лекцию профессора Гатти? Что заставило Джузеппе Д'Анджело усесться на лавку рядом с той самой Алекс Марло и сейчас бесцеремонно отвлекать ее от занятия, что-то шепча на ухо и показывая что-то в своем смартфоне?

Пока Уилл ловил ртом воздух и лепетал вырванные из контекста предложения, стараясь вернуться в колею, в голове мелькали мысли, совершенно не связанные с историей разработки классификаций виноградников Бароло.

Он еще не пришел в себя после вчерашнего теста – в котором она процитировала его же слова об ансестраль, способе ферментации петнатов в бутылке… А теперь Д'Анджело сел ей на уши на глазах у всей аудитории и вовсе не собирается замолкать.

Это затмение ощущалось вовсе не приятным волнением, а настоящей паникой. Алекс Марло периодически бросала на Уилла взгляд, отрываясь от чтения с экрана телефона винодела, и профессор Гатти, лишь взяв себя в руки усилием воли, довел лекцию до конца, спотыкаясь на каждом слайде и отвлекаясь на свистящий шепот хозяина винодельни.

А еще этот мускусный парфюм, от которого крутит нос… Д'Анджело плевать хотел на правило о том, что в учебные классы нельзя входить, даже воспользовавшись дезодорантом с отдушкой.

Когда студенты начали вставать со своих мест, чтобы покинуть аудиторию, Д'Анджело указал остроконечной бородой в сторону кафедры и произнес:

– Пойдем, я тебя познакомлю.

Марло кивала, пряча улыбку, и вернула ему смартфон, который тут же ожил входящим звонком.

Ни слова больше не говоря Д'Анджело вышел из зала, оставив Алекс стоять с открытым ртом.

Уильям Гатти тем временем яростно собирал бумаги со стола, закидывая их в сумку. Вид у него был еще более взъерошенный, чем обычно, и невооруженным взглядом было видно, насколько появление начальства сбило его с толку.

Осознав, что Д'Анджело и не думает появляться вновь, Алекс начала медленно приближаться к преподавательскому столу, всем своим видом давая понять, что намерена подойти и что-то спросить.

Гатти стиснул зубы – очевидно от досады, что его никак не оставят в покое, – и коротко взглянул на Алекс, только когда она оказалась на расстоянии нескольких шагов.

– Так кто же в итоге побеждает – новаторский подход с классификацией отдельных виноградников или традиционный – ассамбляжный, с разных коммун и виноградников под одним аппеласьоном?

Лицо профессора Гатти разгладилось, когда он дослушал вопрос до конца. Он по-прежнему походил на обеспокоенного щеночка – из-за взлохмаченной каштановой шевелюры, закрывавшей крупными полукольцами уши, выразительных глаз – то ли серых, то ли зеленых, то ли синих, спрятанных за стеклами очков… Алекс нравилось смотреть на него – и она этого не скрывала, стараясь, все же, делать это осторожно, чтобы его еще больше не раздражать.

– На данный момент до сих пор нет официальной классификации, и она вряд ли появится, – отозвался Уильям. – Это не выгодно, во-первых, потому что, собирая материал с разных виноградников, производитель обеспечивает себе стабильное качество и воспроизводимый результат. Во-вторых, чаще всего один виноградник не может обеспечить вином целое производство…

Уилл говорил, Алекс слушала. Он продолжал говорить, а она лишь кивала и вставляла комментарии – подхватывая его мысль. Он уже рассказал и то, на чем сбился, когда в аудиторию вошел Д'Анджело, и что-то дальше, и дышать становилось все легче и легче – и это было странно, но приятно.

Алекс смотрела, как он улыбается, как на щеках, покрытых щетиной, появляются ямочки, как дрожат длинные ресницы. А еще у него на пиджаке собачья шерсть.

Прежде чем Джузеппе Д'Анджело появился из-за спины Алекс Марло, Уилл замолчал, оборвав фразу на полуслове.

– Как тебе мой самый лучший специалист? – обратился Д'Анджело к Алекс. – Профессор Гульельмо Гатти заменит команду сомелье, дегустаторов, всю нашу лабораторию – потому что у него не голова, а квантовый компьютер!

Уилл устало вздохнул и молча согласился – звучало, как странная, но все же похвала. То, что Д'Анджело назвал его Гульельмо, он тоже принял смиренно.

– Я буквально вырвал его из лап до смерти скучной статистики и анализа. А теперь посмотри на него – цветет и пахнет!

Джузеппе Д'Анджело, действительно, однажды увидев способности Уильяма Гатти, не отставал от него до тех пор, пока тот не согласился присоединиться к его винодельческой команде и стать лектором в школе. То, как профессор Гатти цветет и пахнет, даже в комментариях не нуждалось.

– Ты обязательно должна сходить хотя бы на пару его лекций! Сегодняшняя не считается.

– Да, – наконец молвила Алекс, при этом не отводя глаз от лица Уилла, меняющего выражение каждую секунду – от тревожно-сосредоточенного до удивленно-уязвленного. – Я уже неделю как хожу на лекции – и мне очень нравится. Профессор Гатти невероятный эксперт и замечательный лектор.

Д«Анджело кашляюще рассмеялся.

– Неделю – вовсе необязательно, – заключил он, а затем повернулся к Уиллу. – Ну а как тебе мой писатель?

– Писатель?

Уилл пропустил мимо ушей свойственную Д'Анджело фамильярную небрежность – его до сих пор смущал несобранный пазл, разваливающийся в руках, пока он собирает по крупицам кусочки.

– Ты думал, она твой студент? – вновь захохотал винодел. – Гульельмо, она тебя обманула – она всех так обманывает – как кошка!

Алекс приподняла бровь и хотела было ответить, но Д'Анджело ее опередил.

– Алекс Марло – мой писатель, пишет книгу про мои виноградники крови королей и винодельческое хозяйство, – объяснил он, а затем добавил после паузы: – Идем, Алекс, мне надо тебе кое-что показать.

Даже не прощаясь, он развернулся на пятках и пошел в направлении выхода, а Марло продолжала стоять и в недоумении хлопать ресницами.

– Я не хотела обманывать, – шепнула она, встречаясь глазами с Уиллом, улыбаясь. – Мне просто правда очень понравилось. Простите.

Он растянул губы в ответной улыбке – но получилось криво и неискренне. Из глотки рвались слова, хаотичный набор звуков, непоследовательная череда реплик… Но он стиснул зубы и лишь кивнул, наблюдая, как она уходит прочь своей легкой походкой, в рваных синих джинсах и белых кроссовках, и в аудитории настало настоящее затмение.

6. Несговорчивый

Бриошь нашла себе развлечение – и каждый день выкапывала цветы из соседских горшков, оставляя фиалки, бегонию и герань на камнях мостовой у крыльца, принося в дом на некогда белоснежных лапах черную землю.

Алекс уже устала извиняться перед синьорой Мартой Мессиной, пожилой хозяйкой арендованной квартиры второго этажа и просторной мансарды старинного особняка в центре городка. Синьора Марта на удивление не злилась и терпеливо сажала растения обратно в горшки, умилялась выходкам кошки и была не прочь рассказать за чашкой кофе какой-нибудь интересный факт о коммуне и местном винодельческом хозяйстве – по ее словам, она знала каждого в округе, поскольку всю жизнь проработала учительницей по химии в местной школе.

Услышав шум на улице, Алекс чертыхнулась, и перед глазами мысленно уже предстала плачевная картина очередного разбитого горшка и ярких клякс изувеченных цветов… Она отставила на столик ноутбук, с замиранием сердца подошла к окну и выглянула, перевесившись сквозь распахнутые створки через подоконник, пытаясь высмотреть, что произошло – но не увидела ничего подозрительного. Под окнами вдоль узкой лестницы к квартире в целости и сохранности висели разноцветные кадки – однако были же другие, у крыльца…

Алекс вылезла в окно еще сильнее, прислушиваясь к шуму, лязгу велосипедной цепи и шуршанию о камни мостовой. Со стороны она выглядела как выглядывающий из окна подросток в майке и трусах, и собственный внешний вид нисколько бы ее не смутил, если бы не начавшийся диалог.

– Уильям! Что с тобой?

– Синьора Мессина, добрый день, – прозвучал знакомый голос, а Алекс чуть не вывалилась из проема, желая рассмотреть говорившего из-за череды лестничных ступеней. – У вас есть велосипедный насос?

Судя по звукам его падения, ему нужен был врач, а не велосипедный насос… Алекс замерла и даже не дышала, позабыв, что можно сменить дислокацию.

– Да, есть, сейчас принесу.

– Спасибо, синьора Мессина.

Алекс видела Гатти каждый день, довольствуясь его угрюмым видом издалека, и она даже знала, на каком месте на парковке он каждый раз оставляет велосипед… Лишь сегодня она не пошла ни в школу, ни на производство, решив поработать над текстом из дома, а вечером они с Лео собирались пойти в местное кино под открытым небом – и нажраться в хлам.

Тем временем синьора Марта уже вынесла Гатти насос.

– Как ты, Уильям?

– Не имею ни малейшего понятия, – отозвался он с усталой усмешкой.

Алекс буквально представила его выражение лица – и солнечные лучи, падающие на лохматую макушку.

– Как всегда, отшучиваешься, – посетовала хозяйка. – Зайдешь на кофе?

– Нет, спасибо, синьора Мессина.

– У меня новая квартирантка. Красивая. У нее кошка.

Алекс медленно заползла внутрь, ощущая нестерпимое желание заорать от странной смеси эмоций – от паники до удушающей радости. Тут же, к ее удаче, в голову пришла мысль, наконец, надеть штаны и выйти наружу.

– Нет, спасибо, синьора Мессина.

Пока Алекс натягивала джинсы и отпирала дверь, Уильям Гатти уже закончил с колесом и вновь благодарил хозяйку, залезая на велосипед. Голос почему-то Алекс не подчинялся, и она издала лишь жалкий писк, пытаясь окликнуть преподавателя школы сомелье, сбегая вниз по лестнице, видя его удаляющуюся спину.

– Уильям! – в конце концов удалось выкрикнуть ей.

Пробежав несколько метров босиком мимо перевернутых горшков с цветами, она чуть было со всего размаху не влетела лбом в висевшую кадку над головой – от козырька крыльца соседнего дома, – и резко пригнулась, снижая скорость.

Только тогда Алекс Марло остановилась. Сумасшествие какое-то!

И кто эти проклятые кадки вешает так низко?!

Седовласая синьора Марта поравнялась с Алекс и встала рядом, повторив позу девушки, обхватив себя обеими руками за плечи.

– Вы его знаете?

– Да, это мой бывший ученик. Он был самым лучшим в классе. И по химии, и по остальным предметам.

– Он сильно упал?

– Он разбил очки.

– Что ж вы его в дом не заманили?

– Он несговорчивый. Очень, – синьора Марта улыбнулась и посмотрела на озадаченную Алекс.

Та, в свою очередь, лишь покачала головой, оставив бранные слова при себе.

Алекс вздрогнула, когда ноги коснулось что-то теплое и пушистое. Бриошь ощутимо потерлась о лодыжку, будто ободряюще обвив ее рыжим хвостом-ершиком, а затем заглянула хозяйке в лицо. Зрачки в янтарных глазах были совсем узкие, почти невидимые, усы дрожали от беззвучной фразы, произнесенной на кошачьем языке.

– Скажите ему при случае, что я просила его ко мне зайти, – молвила синьора Марта, вырвав Алекс из омута мыслей.

Алекс Марло кивнула, а затем подняла с мостовой кошку и отправилась в дом. Она отчаянно сопротивлялась желанию расспросить хозяйку квартиры о профессоре Гатти, и потому решила отвлечь себя работой, благо дел было достаточно. Впервые она пожалела, что Бриошь не перепачкалась в земле, иначе она бы потратила час на медитативное намывание лап и белого пуза в антикварной ванной…

Чуть позже Алекс позвонила Лео и извинилась, что вечерний просмотр фильма под бутылку местного молодого вина отменяется. Тот не подал виду, что расстроился, и еще около получаса рассказывал о событиях в школе – и о том, как их учили делать сабраж не саблей, а любым подручным средством.

Леонард Рот был удивительным созданием – юным, ярким, дерзким, добрым и очаровательным… Они сошлись мгновенно – стоило только Алекс на первом занятии присоединиться к общей группе студентов и скабрезно пошутить. Лео хохотал громче всех – и Лео с удовольствием кривлялся, перенимая эстафету, и одновременно из любознательности старался впитать столько, сколько позволял живой непоседливый характер.

Это было на занятии профессора Гатти. И, кажется, Уильям вообще тогда не замечал, слушают студенты или отвлекаются, ржут ли над шутками Алекс или молчат и записывают незнакомые термины в тетради для конспектов…

Алекс уже четверть часа как положила трубку и завершила разговор с Лео. Она полулежала на кушетке, откинувшись на спинку, запрокинув голову, и взгляд рассеянно скользил по витиеватому узору лепнины на потолке.

Несговорчивый… Алекс буквально облизывалась на феноменальный ум Уильяма Гатти, на удивительную логику суждений и парадоксальную открытость внутри выстроенных бронированных стен. Она видела, как он улыбается, и лучики морщинок расходятся от глаз-хамелеонов, как меняется его облик…

Неожиданное открытие поразило ее, как молнией, и она аж села на кушетке, громкой репликой нечленораздельного восклицания заставив Бриошь, дремавшую в кресле, встрепенуться.

Неужели она влюбилась?

7. Очки

На вечеринке сотрудников винодельни, приуроченной к получению очередной награды премиальной линейкой вин Бароло хозяйства Sangue di Re, собрались и представители местной прессы, и спонсоры, и прихлебатели, поющие хвалебные оды в адрес Джузеппе Д'Анджело, винодела-инноватора, одновременно сохранившего старинные традиции и внедрившего в производство последние технологические веяния винной индустрии.

Гости социализировались. Где, как ни в неформальной обстановке, завязывать связи и заручаться поддержкой? Общаться – не по рабочим вопросам, а про жизнь, вкусы, погоду и природу?

Уилл стоял у стола с закусками, поедая причудливого вида канапе на шпажках в виде закрученных рогов. Рядом с ними оказались менее любопытного вида, но еще более вкусные… Внутри Уильяма Гатти уже было три бокала вина, но долгожданное расслабление так и не наступало.

Громкий хохот и музыка врывались в голову, сметая мысли с полок, и, чтобы отвлечься, Уилл следил за движением бликов светомузыки, отражающейся от диско-шара, вычисляя траекторию движения отдельного пятна и соседствующих с ним. Со стороны казалось, что он просто уставился в пол и тупит.

– Еще одно фото на память! – перекрикивал кто-то музыку и гомон. – Пока все не разбежались!

– Пока все не нажрались! – подхватил знакомый, с хрипотцой, женский голос.

Уилл вздрогнул, начал вновь набирать на тарелку закусок, делая вид, что занят очень важным занятием.

Он уже проклинал тот час, когда решил прийти на вечеринку… На что он надеялся – что ее тут не будет? Что она тут будет?

Он намеренно не оборачивался, не хотел обжечься об ее образ, словно уже отпечатанный на обратной стороне глазных яблок. Ну зачем, зачем?!

Алекс прекрасно видела Гатти, замершего у стола с закусками, погруженного в собственные мысли. Ее то и дело отвлекали новые и старые знакомые, Джузеппе Д'Анджело водил ее от компании к компании и рассказывал что-нибудь весьма нетривиальное о каждой из встреченных личностей. Он собирал свой собственный пазл, пазл всевластия, заставив каждого в этом зале зависеть – в той или иной мере – от него.

– Ты только посмотри! Бедняга Гульельмо! – нарочито вздохнул Д'Анджело, наклоняясь к уху Алекс, чтобы не напрягать связки. – Вечеринки – это не его.

– Это ты заставил его прийти?

– Разве можно его заставить? – искренне изумился Д'Анджело. – Он упрямый как осел.

– Тогда зачем?

– А черт его знает, Алекс, что у него в голове.

Мужчина с остроконечной бородой развел руками, Марло сделала глоток вина.

Она полагала, что на этом обсуждение Уильяма Гатти закончится, но Джузеппе Д'Анджело продолжил:

– Даже очки снял. На что он надеется?

– У него красивые глаза.

– И голову помыл.

– У него всегда чистые волосы… Может, ты найдешь себе другой объект для насмешек?

Алекс вдруг захотелось разбить бокал и воткнуть осколок прямо в шею Джузеппе Д'Анджело – вот будет чудесное вино, настоящая кровь королей!

– Я тебя умоляю. Этот аутист и не поймет наших насмешек. Он живет на краю поселка, в доме на отшибе, у него там свора собак… Я знаю его сто лет – он беспокоится, только когда не может решить какую-нибудь свою головоломку!

Для него же будет лучше, если он отойдет – иначе свежую утреннюю прессу раскрасят заголовки о страшном убийстве и падении дома искуснейших виноделов Бароло. Алекс проглотила ярость, и Бог свидетель, чего ей стоило сдержать невероятной силы импульс…

– О, Маркус, вот это сюрприз! – моментально переключив внимание на очередного знакомого, воскликнул Д'Анджело.

Как только он растворился в толпе, Алекс опустошила свой бокал и сделала пару глубоких вдохов и выдохов.

Когда ее силуэт отделился от ближней группы гостей, Уильям Гатти делал вид, что увлеченно поедает канапе – которое уже не лезло в горло.

– Неужели это так вкусно? – спросила Алекс Марло, вставая рядом, беря с общего блюда закуски.

– Угу, – промычал Гатти.

Он зажмурился, то ли от дискомфорта, то ли от осознания, что даже для собственного уровня нелепости он перешел все границы.

А еще он не мог не смотреть сначала на обнаженную спину, наполовину покрытую татуировкой абстрактного узора, напоминающего пчелиные соты, затем на блестящий топ, открывающий руки, тоже в татуировках, острые плечи, линии ключиц и рисунок реберных костей из-под бледной кожи.

А еще у нее были приятные духи. Он улавливал аромат еще раньше, едва заметный, не выветрившийся, несмотря на то что она не пользовалась парфюмом на занятиях…

– Действительно, вкусно, – согласилась Алекс. – Что это?

Пока она работала челюстями и хрустела сухариком, облизав пару раз губы, Уилл перечислял…

– У вас красивые глаза, – вдруг сказала она, когда вновь повисла пауза. – Вам очень хорошо вот так, без очков.

Уилл хотел ответить, что это потому что глаза у него пьяные – но не стал.

– Я просто разбил очки, – развел он руками – и чуть не пролил на Марло вино.

Алекс решила не говорить, что она в курсе – и даже знает, как это произошло…

– Почему рислинг?

Уилл усмехнулся.

– Потому что он всегда разный – в разном регионе, в разных условиях, и я устану перечислять многообразие его палитры. Этот, – кивнул он на свой почти пустой бокал, – посредственный, но у него тоже свой характер.

– И он рассказывает свою историю, – согласилась Алекс. – Я поняла. Спасибо.

Она поняла… Конечно она поняла.

Он впервые смотрел на нее, стоящую так близко, дольше нескольких секунд, не отводя взгляда. У нее веснушки. Он не жалел, что не может спрятаться за стеклами очков… Она стала частью его раковины, его скорлупы – и больше не ощущалась как что-то чужеродное и постороннее.

Ровно в полночь Уильям Гатти ушел – как золушка с бала, – а Алекс так и не сказала ему, что синьора Мессина просила к ней зайти.

8. Кошка-рыболов

Бастер всегда убегал. Уиллу оставалось только догадываться, где пес умудрялся перепачкаться с ног до головы, возвращаясь к дому в черной корке засохшей грязи после утренних прогулок. Охотничья порода – джек-рассел-терьер – конечно, предназначена для охоты на лис, но сколько же лис обитает в округе, если за каждой приходится вот так гоняться и окунаться в лужи?

На этот раз Бастер вернулся позже обычного – и чумазый настолько, что только конус носа мелкого торпедообразного тела был белый, а остальное чернело слипшейся грязной шерстью. Уильям Гатти едва не опоздал на работу, потратив все утро на то, чтобы на веранде своего домика на окраине городка отмыть пса и насухо вытереть его полотенцем.

Обычно Уилл готовил сам и брал с собой еду в контейнерах – но сегодня на это не было времени. В кафетерии при школе готовили вкусно – чтобы приятно удивлять туристов и угождать привередливым студентам и работникам винодельни, – однако Уилл предпочитал предсказуемость и стабильность.

На обед он ел одно и то же. В одном и том же порядке. В одно и то же время… Это помогало выстраивать хаотично разбросанные элементы пространства вокруг констант, и трапеза в середине дня хорошо выполняла свою роль.

Но в этот день профессору Гатти пришлось выйти из зоны комфорта, и все шло наперекосяк. Его привычное место уже было занято – он, как правило, садился за столик и преспокойно обедал принесенной с собой едой, – на подносе с тарелками у него пестрели вовсе не те блюда… А еще яркой вспышкой его зрение обжег знакомый образ.

Уилл оценил свой выбор подойти к сидящей за широким столиком Алекс Марло как самый оптимальный и безопасный. Она не обращала внимания на него, сосредоточенно набирая текст на ноутбуке, оставив стоящую рядом тарелку с салатом нетронутой, и подняла глаза на Уилла, только когда он приблизился.

Она улыбнулась ему, он невольно улыбнулся в ответ. Он счел это позволением присоединиться и не стал ни о чем спрашивать.

Какое-то время они пребывали в молчании, и пара квадратных метров вокруг них была тихой обителью посреди какофонии звуков, мельтешащих картинок передвигающихся в пространстве объектов.

Алекс отвлеклась от ноутбука, придвинула тарелку к себе. Уилл сосредоточенно жевал, уставившись в стол, краем глаза различая, как двигаются ее руки с ножом и вилкой, как она избирательно ест салат.

– Сначала глоток сока или вина, затем клетчатка, содержащая воду, – начала Алекс, а Уилл замер, занеся нож над кусочком вареной моркови. – Потом лепешка – с соусом или маслом… Потом белок, мясо или рыба – с контрастным по вкусу и текстуре овощем, желательно с высокой кислотностью… Так звучит ваш алгоритм?

Уилл не сразу ответил. Он сосредоточенно пилил ножом морковь, позабыв как дышать.

– Еще можно сочетать крахмалистые овощи с напитком или овощами, прошедшими термическую обработку и окислительные процессы, – отозвался он.

– Но при этом обязательно все сперва попробовать по отдельности.

– Именно так.

Алекс улыбалась, темные глаза то смотрели на профессора Гатти, то вновь обращались к тарелке.

– А если еда холодная или остыла?

– Не страшно, – ответил Уилл.

– А я не могу есть холодную еду. Она практически вся для меня безвкусная.

– Поэтому вы взяли салат – потому что он не остынет?

– Да, – усмехнулась Алекс. – Он уже не сможет меня разочаровать.

Уильям Гатти задумался, позабыв о кусочке моркови.

– На самом деле вкус горячей еды – обманчивое явление. Он не сильнее, он просто воспринимается иначе – из-за тепла и более интенсивного запаха…

– Согласна.

– Это так же, как особенное удовольствие от блюд, которые можно есть руками, – добавил Уилл. – Комплексность восприятия. Ощущение присутствия.

Алекс Марло смотрела на него не отрываясь, Уилл уткнул нос в стакан с яблочным соком.

Он снова был в очках – с той же самой оправой, но замененными стеклами, от которых отражались бликами сполохи солнечного света. Серо-коричневый пиджак, галстук, клетчатая рубашка – Алекс запомнила четыре разных расцветки, – и эту он носил в первый день ее появления в школе…

– Сколько у вас собак, профессор?

Уилл моргнул.

– Я просто пыталась понять, что это за порода – но судя по шерсти, это не одна собака, а как минимум две.

– Три. Бордер-колли, – спокойно перечислял Уильям Гатти, – джек-рассел-терьер и помесь овчарки и золотистого ретривера.

– О, – ответила Алекс.

– Могло быть и больше. Я подобрал каждую из них на улице, – зачем-то добавил Уилл. – Собаки теряются – но иногда хозяева их находят.

Прозвучало очень неоднозначно – словно он был бы рад не возвращать обратно найденных собак владельцам… Но он не стал переформулировать – он посчитал, что она и так его поймет.

– А у вас сколько кошек?

Алекс рассмеялась.

– От меня пахнет совиньон бланом?

– Нет, – подхватил ее улыбку Уилл. – Просто вы похожи на кошатницу.

– О, – вновь односложно отозвалась она.

– В хорошем смысле.

– У меня одна кошка. Турецкий ван, белая с рыжим.

– Кошка-рыболов.

– Скорее, кошка-уничтожитель-соседских-фиалок.

Уилл снова хихикнул, отводя глаза, на лице появилась белозубая очаровательная улыбка. Он уже не замечал ни шума кафетерия, ни посторонних сигналов помещения, ему было легко…

Будто спохватившись, он поднялся с лавки, набросил на плечо ремень сумки.

– Мне пора на лекцию, – произнес он, вложив в каждое слово интонацию извинения.

Она больше не ходит к нему на занятия… Он пытался придумать повод пригласить ее, но не мог подобрать слов – чтобы это не выглядело как одолжение и позволение посещать курс, тем более что она, судя по всему, многое уже знала, и это было ни к чему.

Уильям Гатти взял поднос в руки и посмотрел на бледное лицо женщины напротив. Их взгляды встретились, почему-то моментально вспотели ладони.

Алекс открыла рот, и Уилл было подумал, что она хочет попросить разрешения пойти с ним – и уже приготовился выпалить: «Да», – но ошибся.

– Синьора Марта Мессина просила вас зайти к ней, я уже который день забываю вам сказать.

Выразительные брови профессора Гатти непроизвольно поползли вверх.

– Она хозяйка моей съемной квартиры, – пояснила Алекс. – Она сказала, она была вашей учительницей.

– Да, – кивнул Уилл.

В голове метались мысли, ударялись о стенки черепной коробки, как теннисные мячи, броуновское движение напоминало жужжание пчелиного улья.

– Если придете сегодня, загляните ко мне на ужин. Я буду готовить цыпленка… – молвила Алекс, не отрывая взора от красивого лица Гатти, цепляясь взглядом за каждую деталь его мимики, за выражение глаз-хамелеонов позади очков. – Я не мастер-кулинар, но обещаю, что будет весело.

Уильяму Гатти было отнюдь не весело. Коленки норовили подкоситься, пальцы сжались на краях подноса так, что побелели костяшки.

– Хорошо.

Он хотел сказать: «Я подумаю», но язык сам сболтнул то, что было на уме:

– Я приду.

Алекс просияла, Уилл отвернулся и закусил губу.

– Тогда до вечера, – обратилась она к его взъерошенному затылку. – Вам удобно в семь?

– Да, – ответила удаляющаяся спина Уильяма Гатти.

Алекс еще некоторое время сидела с диким видом счастливого дитя, которому пообещали на рождество подарить собаку – такую, какую хотелось, лохматую, с добрыми глазами, с раскрытой пастью и малиновым языком.

Алекс Марло тоже была кошкой-рыболовом, улов обещал быть вкусным.

9. Просчитанный риск

Без четверти семь Уильям Гатти прислонил велосипед к стене особняка между двумя каменными клумбами с красно-бордовой бегонией, огляделся по сторонам на узкой улочке, уходящей вдаль кривой и холмистой дорожкой, и медленно выдохнул. Пыльца растений в кадках щекотала нос, клонящееся к горизонту солнце раскрашивало лиловыми и коралловыми красками крыши домов, городок жил своей маленькой жизнью, наполненной маленькими радостями.

С окна подоконника на втором этаже свисал рыжий полосатый хвост, похожий на пушистый ершик. Саму кошку было не видно, и Уилл невольно улыбнулся – при мысли о ее хозяйке и ее хитром приеме заманить его в гости.

В глубине души Уилл понимал, что синьора Мессина – лишь предлог, причем для них обоих. Уилл позвонил в дверь на первом этаже, затем, через полминуты, снова, но никто не ответил и никто не открыл.

Из окна наверху исчез полосатый хвост. Над головой уже послышался звук отпирания замков и топот торопливых ног, сбегающих вниз по ступеням.

– Уильям! – выпалила Алекс, увидев профессора Гатти на крыльце школьной учительницы. – Она ушла на весь вечер. Просила ее извинить. Когда я сказала, что вы придете, расстроилась, что так неудачно вышло!

Алекс протянула ему записку, сделав еще несколько шагов вперед, и до ноздрей долетел ненавязчивый аромат сладких духов – по-прежнему приятный и волнующий.

– Жаль, – хмыкнул Уильям и принял из рук Алекс записку.

«Дорогой Уильям, – писала синьора Марта Мессина. – Мне очень жаль, что я сегодня с тобой разминулась, но я радостью буду ждать тебя в гости в другой раз. Чтобы развеять твое беспокойство по поводу темы, которую я хотела обсудить: я бы хотела рекомендовать тебя консультантом одному из моих бывших учеников, а для этого необходимо обсудить детали.

Не откажи моей квартирантке в приглашении поужинать с ней сегодня, если она предложит. Она не умеет готовить – я обязана тебя предупредить, – но будет очень стараться.

С добрыми пожеланиями,

синьора Марта Мессина.»

Лицо Уильяма Гатти выражало сразу несколько эмоций: недоумение, смех, неловкость… Алекс наверняка читала записку – просто потому что листок был сложен пополам и не предполагал быть тайным посланием.

– Она предупредила меня, что вы не умеете готовить, – на всякий случай выдал Уилл.

Алекс развела руками – и он так и не понял, удивлена ли она.

– Я этого не скрываю, – улыбнулась она. – Но предлагаю вам пойти на просчитанный риск.

– Потому что я хорош в математике, – хмыкнул Гатти, растягивая губы, и на щеках появились ямочки. – Да, конечно. Вы говорили, цыпленок?..

Когда он пересек порог квартиры, кожа покрылась мурашками – но не от дискомфорта, а от ощущения безопасного пространства. От ступал медленно и неспешно, как зверь, осваивающий территорию, невольно отмечая детали обстановки, звуки, цвета и запахи.

– Я сразу предупрежу, у меня кошка немного дикая. Если она начнет шипеть, не воспринимайте на свой счет…

Уилл кивнул, краем глаза различив белый силуэт, промелькнувший под кофейным столиком. Он прекрасно понимал, что животные, которые не любят чужаков, крайне ревностно относятся к присутствию посторонних в своем домике.

– Выберете вино? – голос Марло вырвал Уилла из внутреннего монолога. – Цыпленок, батат, тимьян, каперсы…

Гатти подошел к винному шкафу, изучая полки, видя свое отражение в стеклянной створке. Скорее всего, она недосолила. И если он станет отвлекать ее, она забудет про духовой шкаф, и несчастный цыпленок сгорит.

– А вы сами чего хотите?

Алекс не ожидала подобного вопроса – и глядела на профессора Гатти с любопытством и одновременной игривостью. Она знала, чего хочет… А у Уилла почему-то начали краснеть щеки.

– Я хочу Бароло. Несмотря на то что я им уже упилась в винодельне, и мне уже снятся эти жуткие катакомбы подвальных погребов.

Уилл посмотрел на нее, стекла очков блеснули.

– Но Бароло к блюду не подойдет, – продолжила Алекс. – Поэтому мне нужна помощь эксперта.

Перед Уиллом стоял сложный выбор – и он, заглушив паникующие голоса в своей голове, пошел на просчитанный риск.

– К цыпленку подошло бы шардоне, выдержанное в дубе, – произнес он, и длинные ресницы совершили взмах. – Но я тоже хочу Бароло.

Алекс прищурилась. Где же подвох? Он с ума сошел? Он так шутит?

– У вас точно есть какая-то чудная задумка, профессор, но я вам доверяю.

Уилл усмехнулся, отвел серо-зелено-синие глаза, спрятал руки за спину.

В следующее мгновение что-то задело его штанину ощутимым толчком под колено, бело-рыжее облако у его ног оказалось кошкой.

– Бриошь! – ахнула Алекс. – Что с тобой?

Бриошь невозмутимо отошла чуть в сторону, оставив светлую шерсть на брюках Гатти, уселась на пол и глядела на мужчину и женщину с невозмутимым видом.

Уилл смотрел на кошку, кошка смотрела на него. Алекс не могла понять, как так произошло, что ненавидящая каждого незнакомца Бриошь вдруг добровольно потерлась о Гатти, и теперь расположилась напротив в ожидании ответного знака внимания.

Уильям Гатти присел, протянул руку. Бриошь зашевелила щеками, длинные усы начали трепетать в беззвучной реплике, а профессор, в свою очередь, перевернул ладонь внутренней стороной вверх, терпеливо и спокойно.

Когда кошка подошла к Гатти и коснулась розовым носом его пальцев, с губ Алекс сорвался возглас изумления. Уилл хихикал, гладя кошку по холке, Марло качала головой и любовалась невероятной картинкой…

– Господи боже, – вырвалось у нее, и Гатти поднял на нее взгляд, оставаясь на корточках, несмотря на то что Бриошь уже отошла в сторону и старательно умывалась. – Кажется, цыпленок сгорел.

Уилл изо всех сил старался не смеяться, стискивая зубы, пряча улыбку и вырывающееся из груди веселое фырканье. Марло уже бежала на кухню, а он встал, чтобы последовать за ней, и на секунду обернулся, подмигнув кошке, глядящей на него своими янтарными глазами.

10. Вопрос доверия

Уилл уже откупорил бутылку отточенными движениями – хоть в чем-то его природная неуклюжесть сходила на нет, – разлил красное вино по пузатым бургундским бокалам и терпеливо наблюдал, как Алекс Марло достает из духового шкафа противень – чтобы поставить на стойку рабочей поверхности, – как в нерешительности кусает губы.

Когда она сняла рукавицы, он встал чуть позади ее правого плеча, подал бокал, и несколько мгновений они молча глядели на печальное зрелище – обугленную тушку цыпленка, погибшего смертью храбрых.

– Мы все еще можем заказать пиццу, – молвила Алекс и посмотрела на Гатти поверх поднесенного к носу бокала.

Он пытался скрыть улыбку, но губы подрагивали. Он сделал глоток.

– Вовсе не обязательно. Мне даже интересно, – отозвался он.

– Это самоубийство.

– Может, внутри он лучше, чем снаружи…

– Я надеюсь, – вздохнула Алекс, и вновь бросила взгляд на Уильяма. – Как вам вино?

Он на миг прикрыл глаза, длинные ресницы совершили взмах.

– Очень хорошо. Темная вишня, лакрица и фиалки – из кадок синьоры Мессины.

– Сногсшибательный аромат, – не могла не хихикнуть Алекс, вспомнив об обстоятельствах падения Гатти с велосипеда.

Он сделал вид, что не понял, вновь пригубив из бокала.

Четверть часа спустя они сидели за широким столом друг напротив друга, фарфор сервиза сиял золотистыми окантовками, горечь горелого блюда на тарелках перебивала даже сложный и плотный аромат вина.

Уилл был уже пьян, пусть и перед ним стояла всего лишь вторая по счету порция Бароло, и ему было весело – от непривычного смущения Марло и от предстоящего гастрономического эксперимента.

– Я напоминаю: я не заставляю это есть.

– Вы старались.

– Очень.

– Тогда приступим.

– Вы же меня возненавидите.

– Это исключено.

– Тогда пробуйте первым.

Профессор Гатти едва сдерживал улыбку, растягивающую рот до ушей, и нарочито обреченно вздохнул. Конечно, ему не хотелось пробовать жуткого цыпленка, но просчитанный риск был его же ответственностью…

Он осторожно отпилил ножом кусочек, взял немного гарнира на вилку, поднес ко рту. Алекс буквально не дышала, наблюдая за выражением его лица, и к ее приятному удивлению, несмотря на провальность блюда, Гатти был преисполнен жизнерадостным энтузиазмом.

Уилл намеренно выдерживал паузу, делая максимально равнодушное лицо, тщательно пережевывая. Алекс не вынесла зудящего ощущения любопытства и тоже попробовала.

– Какой ужас.

– Вовсе нет, – сквозь смех выдавил Уилл.

Щеки горели, он облизывал губы, запил горько-пресный вкус мяса и кислых каперсов – и сделал только хуже.

– Не ешьте это, мы сейчас добудем другую еду! – всплеснула руками Алекс, откладывая приборы. – В двух кварталах отсюда готовят вкусную пиццу с прошутто.

Уилл не стал спорить, он прикрыл глаза, сквозь полусомкнутые веки наблюдая, как Алекс поднимается с места и обходит стол, чтобы забрать тарелки.

Когда она подошла ближе, чуть наклоняясь вперед, он взглянул на нее. Глаза профессора Гатти были синими – глубокого морского оттенка его клетчатой рубашки.

Он знал, что цыпленок сгорит. Он знал, что они не будут его есть… Вот почему он согласился на Бароло!

По расслабленной позе Уильяма Гатти, откинувшемуся на спинку стула, Алекс прочла доверие к происходящему, пускай он по-прежнему глядел в бокал и лишь изредка косился на нерадивую хозяйку в перерывах между репликами.

Они прикончили бутылку вина еще до того, как курьер Дарио из крохотной семейной пиццерии и лавки Lo Sfizio – «Прихоть» – привез заказанные по телефону горячие коробки, перевязанные джутовой нитью. Он уже знал и дом, и крутую лестницу с разноцветными цветочными кадками, и окно, из которого каждый раз в нетерпении выглядывала молодая женщина, однажды даже пошутившая: «Невозможно не любить человека, который приносит тебе еду».

На этот раз коробки было две, а не одна, в открытом окне не было даже бело-рыжей кошки. Дарио обо всем догадался и не сильно спешил, и громкий смех по ту сторону створки подтвердил его предположения: синьорита принимала гостя.

– Как так получилось, что вы пишете книгу для Д'Анджело?

Уилл устроился на кушетке в просторной гостиной, он уже даже не крутил в руках бокал, а поставил его рядом, на столик, ладони спокойно лежали на коленях, иногда касались подбородка или делали какой-нибудь уместный жест. Алекс любовалась им, почти в открытую, сидя напротив в кресле, позабыв и о спешащей к ним пицце, и о том, что Бриошь на резном комоде настойчиво пыталась вытащить из букета цветок, названия которого она не знала.

– Стечение обстоятельств, – пожала плечами Алекс. – Я знаю Джозефа много лет, несколько месяцев назад он предложил мне написать его биографию, оформить в стиле исторических детективных романов, стилизовать всеми этими загадочными историями про алхимию и кровь королей…

– Джозефа?

– Настоящее имя Джузеппе Д'Анджело – Джозеф Серрет, – усмехнулась она. – Он взял псевдоним – когда стал заниматься вином.

Брови Уилла поползли вверх.

– Он настоял, чтобы я убрала этот факт из книги, – продолжила Алекс. – Видимо, хочет сохранить как можно больше аутентичности, переписав историю под себя… Он любит мистификации – и никогда не брезговал воспользоваться фокусами.

Уилл в согласии кивнул. Весь образ Д'Анджело был карикатурной зарисовкой о властном предпринимателе и талантливом манипуляторе, знающем себе цену и не стесняющемся эту цену назвать.

Он собирал вокруг себя таланты, он коллекционировал умы и делал их своими марионетками… Уилл только сейчас осознал паттерн – глядя на Алекс Марло, ее занятный ум и непростой характер.

Она была избирательно дружелюбной, избирательно осторожной, и на первый взгляд казалась чудачкой без комплексов, якобы, открытой, как книга… Она была очаровательна в своих красочных пантомимах и громких возгласах, но за ними скрывалась непостижимая глубина. Уилл ощущал, как все больше и больше с каждой секундой его затягивает в омут, и он даже не собирается сопротивляться.

И не потому что он был пьян – и когда в дверь позвонили, он не стал вставать, опасаясь, что потеряет равновесие, – а потому что ему хотелось узнать ее.

– Приятного аппетита, синьорита! – донеслось из открытой двери.

– Спасибо! – задорно отозвалась Алекс, а затем обратилась к Уиллу, демонстрируя в вытянутой руке коробки, держа их за узел банта: – Теперь у нас есть человеческая еда!

Она предложила есть прямо в гостиной – и он согласился. Они уселись на пол, вокруг раскрытых картонных коробов, обсуждая все подряд – от уродливых этикеток вин до скрипичного концерта Баха, – и ассоциации смешались в причудливом калейдоскопе. Уилл потерял счет времени, он позабыл, где находится, и когда вторая бутылка Бароло закончилась, профессор Гатти с сожалением стряхивал капли из горлышка в свой бокал.

Алекс облизывалась, как кошка, сидя, скрестив ноги, опираясь ладонями в пол, покрытый винтажным ковром начала XX века, Уилл рассказывал о лигурийских пчелах, перевезенных из Италии в Австралию, по обыкновению рассеянно скользя взглядом по окружавшим его предметам.

Ей захотелось пригласить его на танец.

Алекс Марло вдыхала ароматы из пустого бокала, и вот уже минуту как пристально смотрела на Уилла, и он, наконец, замолк, недоумевая о причинах ее внимательного взгляда – от которого по затылку и спине пробежали мурашки.

– Если бы у вас в голове играла какая-нибудь песня, какой бы она была?

Он был сыт и доволен настолько, что даже не смутился – лишь брови взметнулись вверх над рамкой оправы очков. На секунду он задумался – будто прислушался – и вздохнул.

Алекс распрямила длинные ноги, поднялась с пола и перешагнула пустые коробки. Уилл задрал голову, во рту пересохло.

– Включите свой воображаемый проигрыватель и потанцуйте со мной, профессор Гатти, – произнесла она и протянула ему руку.

От резкого движения вверх, от соприкосновения ладоней, от прилившего к щекам жара удушливой дымкой его окутало головокружение. Уилл тут же почувствовал себя неуклюжим, переступая с ноги на ногу, не понимал, что делать и как совладать с неуместным сердцебиением и потеющими ладошками, в одной из которых он сжимал кисть Алекс Марло, а другую, едва задевая ткань короткой футболки, он положил ей на талию.

Через рубашку он ощущал ее пальцы на плече, пересечение границы личного пространства не было вторжением… Они почти сразу поймали общий ритм и откалибровались, теплое дыхание щекотало щеку.

Уилл закрыл глаза.

Если несколько минут назад в голове, действительно, мог играть Билли Джоел и «Вопрос доверия», то сейчас в сознании профессора Гатти была блаженная пустота. Он даже замер и был не прочь, что Алекс Марло касается носом прядей его волос у уха, все звуки стихли, оставив лишь грохот потока крови по венам и шелест насоса легких в грудной клетке.

Уилл разнял переплетенные пальцы левой руки, чуть отстранился. Алекс терпеливо сделала шаг назад, по-прежнему ощущая ладонь Гатти на своей талии, верно угадав его намерение снять очки.

Когда их тела разделял лишь сантиметр, и складки клетчатой рубашки – цвета вновь потемневших до синевы глаз Уилла – касались живота, Алекс Марло потянулась к его губам.

Они были одного роста, было достаточно лишь чуть повернуть голову… Хрупкий купол интимности разбился вдребезги ударом свалившейся на пол вазы и бело-розовых цветов.

Бриошь, как ни в чем не бывало, спрыгнула с комода и исчезла в направлении кухни, а Уилл и Алекс отступили друг от друга, разочарованно опуская руки вдоль тел.

Уилл с облегчением рассмеялся, услышав хихиканье. Кошка ревнует – и не без повода.

11. Индекс

Сотни бочек славонского дуба – для длительной и терпеливой выдержки согласно традициям, в несколько раз больше – французских барриков, смягчающих агрессивные танины неббиоло, делающих вина Бароло мягкими и понятными более широкому кругу потребителей… Уилл разделял мнение о том, что ванильность мелких французских бочек перебивает особенности терруара, лишает вино характера и индивидуальности – однако суждения свои предпочитал оставлять при себе.

С планшетом и ручкой он ходил от одной бочки с краном к другой, тщательно сверял показатели температурного режима и влажности, делал записи. Он не замечал, что насквозь продрог – а сигналы о холоде от ступней в ботинках на тонкой подошве он старательно игнорировал, – до тех пор пока не закончил с длинной вереницей образцов, выстроенных в ряд в подвалах одного из крупнейших погребов коммуны.

Некоторые вина были безнадежно испорчены, Уилл сделал об этом пометки, посмотрел на часы. Пора торопиться на лекцию – профессору Гатти не следовало забывать о своих прямых обязанностях.

Дежурный дегустатор слег от неведомого недуга, мастер погреба назначил Уилла его временной заменой, не беря в толк, что сегодня – как и завтра и послезавтра – у профессора Гатти занятия с утра до вечера. Сначала семинары у начинающей группы, затем практикумы у продвинутого курса…

Часовой перерыв на обед Уилл потратил на заполнение журнала погреба. У тотальной занятости в течение дня был один главный плюс – он был лишен времени на посторонние чувства и мысли.

Погруженный в свои думы, профессор Гатти шагал по коридору лекционного корпуса, уткнувшись в планшет, перелистывая страницы, испещренные мелким аккуратным почерком. Брови сдвинуты к переносице, на лице с щетиной – сосредоточенное выражение, каштановая лохматая макушка смотрит вперед, а глаза – куда угодно, но только не туда, куда ступают ноги…

Как ни старалась Алекс Марло избежать столкновения, уходя вправо, чтобы разминуться с Уильямом Гатти, у нее не вышло. Он тоже уверенно скосил влево, не снижая скорости, и впечатался в ее плечо и инстинктивно поднятую на уровень груди руку.

Алекс зажмурилась, издав сдавленный звук, похожий на писк, планшет – с шелестом страниц и грохотом эха от каменных стен – упал на пол. Уильям, может быть, и не отреагировал бы вовсе, пробурчал бы извинения, ибо это далеко не первый раз, когда он влетает во что-то на полном ходу, однако ощущение электрического удара и жара, охватившего тело, заставило тут же оглядеться.

– Я тоже рада вас видеть, Уильям, – наконец ахнула Алекс, по-прежнему держа руки на уровне плеч.

– Простите, я вас не заметил, – проблеял Гатти, наклоняясь, чтобы поднять бумаги с пола, краснея и пыхтя от досады.

– Ничего страшного, – отозвалась Марло.

Он чувствовал ее взгляд затылком, когда, более ни слова не сказав, направился дальше по коридору, едва сдерживаясь, чтобы не побежать.

Вчера он ушел почти сразу после того, как бело-рыжая кошка помешала поцеловать Алекс Марло. Он словно позабыл на все это время про странный, причудливый вечер в ее компании, про танец без музыки, про сгоревшего цыпленка, пиццу с прошутто и две бутылки Бароло.

Она точно теперь будет думать, что он неуклюжий растяпа – а он, собственно, таким и был.

Уилла никогда не смущала его неуклюжесть: он уже не припоминал случая, когда его заботило то, что он мог кого-то не заметить на своем пути или удариться головой о цветочный горшок на улице – висящую кадку с фиалкой…

Это было неудобно – потому что после приходилось как-то разбираться с последствиями неуклюжести, – но не так обжигающе стыдно и неловко. В выстроенных барьерах и дымке тумана Уильяма Гатти не заботили никакие внешние раздражители – до недавнего времени.

Он забывал про Алекс Марло, как только она пропадала из зоны видимости, как только он переставал ощущать ее присутствие или слышать звук ее голоса… Но когда она была рядом, стенки защитной скорлупы трескались и ломались, через трещины просачивался дневной свет, дуновение свежего ветра и сладкий, манящий аромат духов.

Место на четвертом ряду, где раньше сидела Алекс Марло, теперь пустовало, а Леонард Рот скучающе оглядывался по сторонам, жуя жвачку, вполуха слушая лекцию об особенностях мергельных почв с высоким содержанием известняка. Изредка он перешептывался с соседями по партам, но Уилла не заботили подобные мелочи – он равнодушно вещал, уложившись по времени ровно в два академических часа, а затем отпустил группу и сел за преподавательский стол, облокотившись на деревянную поверхность, подперев ладонями подбородок.

Когда он различил знакомую поступь шагов, он поднял голову.

– Главный винодел направил меня к вам, – улыбнулась Алекс. – Потому что у дежурного дегустатора диарея… Я надеюсь, не от вина – и диоксида серы.

Уилл невольно растянул губы и устало вздохнул.

– Он сказал, у вас есть индекс по архивам прошлогоднего урожая… И еще сборник местного фольклора, в котором упоминается алхимик, предок Д'Анджело.

Индекс был у профессора Гатти в голове, а сборник фольклора – дома.

– Архив открыт по вторникам и четвергам, – сказал Уилл. – Индекс я могу составить сегодня в течение вечера – если скажете, что именно вы хотите найти. Или, – добавил он, – я схожу с вами в какой-нибудь из дней.

– Как вам удобнее, – отозвалась Алекс. – Вариант с вашей компанией мне, конечно, нравится больше.

Она сказала это просто и без намеков. Уилл в очередной раз поразился ее прямолинейности – и своей естественной реакции на ее прямолинейность.

– Сборник я тоже могу принести завтра, – продолжил профессор Гатти, коротко взглянув на Алекс, задерживая взгляд чуть дольше обычного, а затем уводя в сторону рядов парт. – Или приходите ко мне сегодня на ужин, я обещаю, что я его точно не сожгу.

Рот Алекс забавно приоткрылся.

– Приду. Во сколько?

Уилл на мгновение задумался. У него было еще две пары, затем нужно было доехать до дома и выгулять и покормить собак.

А еще он никого никогда не приглашал к себе домой, и потому хаотично просчитывал в голове варианты исходов, лишь половина из которых была положительными.

– В восемь, – и он назвал адрес. – Это отдельно стоящий дом у юго-восточного склона, полкилометра вниз по дороге от окраины города. У вас есть велосипед?

– Нет… Но если понадобится, я могу его у кого-нибудь отобрать.

– Замечательно, – усмехнулся Уилл.

Алекс смотрела на него внимательно и открыто, а он почему-то не мог пошевелиться на стуле, ноги стали ватными, когда она сделала несколько шагов к кафедре.

– У вас на щеке – след от ручки, вот здесь, – Алекс Марло показала на свою правую скулу и обезоруживающе улыбнулась.

Гатти начал лихорадочно тереть лицо, но почти сразу понял, что это не помогает.

– Нет, лучше перед зеркалом, – покачала она головой. – Извините. Я так и думала, что вы не в курсе.

– Все в порядке.

Уилл с трудом нацепил равнодушную мину на физиономию, Марло посчитала это поводом, чтобы уйти.

– До вечера, – по-прежнему доброжелательно произнесла она.

Уилл кивнул, и когда она вышла из аудитории, зажал руками рот, подавив беззвучный вопль – то ли хохота, то ли отчаяния.

Ручку со щеки он смыл, только когда пришел домой.

12. Книги

Искусство превращения воды в вино будоражило умы человечества веками. Трансформация мертвого в живое, хаоса в материю, свинца и других металлов в золото… Великое делание – четыре этапа трансмутации – было доступно лишь избранным, тем, кто обладал знанием и терпением.

В ремесле винодела не было магии – только опыт, бережливость и труд, ну и щепотка бунтарского духа, чтобы ломать скрепы и устои, строить новые, свои собственные, задавать моду и нести флаг первопроходца. Уилл считал оккультную сторону истории винодельни Sangue di Re блажью ее владельцев, а загадочные легенды – удачным маркетинговым ходом для привлечения как потребителей, так и инвесторов, эксплуатацию мифопоэтических традиций.

С приходом Джузеппе Д'Анджело в мир Бароло представление об эстетике изменилось до неузнаваемости – и все поголовно начали равняться на винные дома с наследием, уходящим корнями в глубокое средневековье, гербовыми фигурами мифических животных и тайными рецептами, невоспроизводимыми и нередко зловещими.

В каждой бочке вина крови королей была капелька крови… Смешно! Рубиновый оттенок и узнаваемый вкусо-ароматический паттерн были обусловлены свойствами почв и экспозиции, потенциалом сорта неббиоло, золотыми руками тех, кто бережно собирал виноград, тщательно проводил сортировку, контролировал процессы мацерации, ферментации, выдержки – но никак не магическим ритуалом синьора Джузеппе Д'Анджело, который, как писали в недавней винной периодике, ежемесячно на новолуние спускается в погреб и проводит какие-то манипуляции с вином, рисует ключи Соломона на каменном полу подземелий и призывает в услужение демонов!

После того как Алекс сказала, что Д'Анджело – собранный по крупицам искусственный образ, – все встало на свои места. Легенды он мог почерпнуть из старых фольклорных преданий, приправить алхимическими метафорами, уболтать группу легковерных дурачков, впечатленных невероятной историей – и дело сделано.

Уильям Гатти захлопнул книгу, положил на кресло рядом с собой, поднялся на ноги, сделал круг по комнате и уселся обратно. Без пяти минут восемь собаки оживились, по очереди выбегая из открытой двери, Уилл последовал за ними, но остановился на краю широкого крыльца-террасы.

Алекс Марло – в круглых черных солнечных очках, в белой майке без белья и шортах цвета хаки – притормозила в пятидесяти метрах от дома, как только три собаки поравнялись с ней, громко лая и отчаянно размахивая хвостами.

– Привет! – воскликнула она, широко улыбаясь окружавшей ее своре, а затем помахала замершему на крыльце Уиллу. – Привет!

Когда он приблизился, она уже трепала по холке каждого пса по очереди, присев на корточки.

Уилл взял ее велосипед.

– Алекс, это Бастер, Уинстон, Айрис, – произнес он. – Бастер, Уинстон, Айрис, это Алекс.

Джек-рассел-терьер чихнул, тряхнув головой, обнюхивая белые кроссовки.

– Да, ребята, у нее кошка.

– Насколько я поняла, это их не смущает, – хохотнула Алекс, чуть не свалившись на землю от напора Уинстона – песочно-пятнистого цвета здоровяка, помеси овчарки и золотистого ретривера.

Айрис, трехцветная бордер-колли, воспитанно заглядывала женщине в глаза и подставляла голову, чтобы дождаться своей порции ласки.

Алекс встала, Уилл покатил велосипед по узкой песчаной дорожке к дому. С виноградников ветер доносил сладкую и горячую пыль, стрекотание насекомых аккомпанировало плавному движению солнца к горизонту.

– Что на ужин?

Она шла вслед за ним, собаки то забегали вперед, то притормаживали, путаясь между ног.

– Сибас, – отозвался он, не оборачиваясь.

– Кошачий ужин! – одобрительно кивнула Алекс, разглядывая каштановую копну хаотично лежащих локонов, прямую спину в клетчатой рубашке, округлости упругих ягодиц в бежевых штанах.

Уилл прислонил велосипед к крыльцу, собаки уже вбежали по ступеням на веранду и терпеливо ждали у дверей. Он хотел спросить, пришлось ли ей применять силу, чтобы отобрать у кого-то транспортное средство, но передумал.

Когда он открывал створку, чтобы впустить ее в дом, у него было ощущение, что он впускает туда кошку.

Вот оно – безусловное доверие… Ему даже показалось, она принюхивается – как зверь, впитывает каждой клеточкой новое пространство, ступает неслышно, осторожно, совсем не так, как обычно, всем своим видом выдавая присутствие.

Он делал ровно так же, когда попал на ее территорию… На открытых костлявых плечах и руках он различил мурашки. Он не мог не смотреть на нее, во рту пересохло, язык прилип к небу, и он моментально забыл, что хотел сказать.

Уилл дал ей время, чтобы освоиться и осмотреться. Его дом был под стать ему – самобытный, особенный, с общим залом, в котором был и камин, и лежаки для собак, и книжные полки, и кресло-кушетка с накинутым поверх пледом, а также спальное место – широкая застеленная кровать. Серо-зеленые, зеленовато-синие приглушенные тона, спокойные и нейтральные, много окон – чтобы видеть, что творится снаружи… Это было особенное холостяцкое жилище – оборудованное под своего владельца, отвечавшее его представлению о комфортном доме.

Сквозь проход следующей комнаты, напоминавшей рабочий кабинет, виднелся кухонный стол, уже накрытый, с ведерком для льда.

– Рислинг? – обернулась она, а Уилл, наконец, оторвался от разглядывания позвонков шеи и открытой части спины, уходящей под белую хлопковую майку.

Профессор Гатти кивнул. Он был без очков, глаза-хамелеоны выдавали детали мимики, меняющей выражение лица с встревоженного на лукавое и обратно.

– Как давно вы здесь живете?

– Восемь лет.

– И столько же преподаете?

– Нет, – ответил он. – Преподаю пять. До этого, – объяснил он, – я работал в лаборатории, дегустатором.

– Пока Д'Анджело вас не убедил, что в качестве лектора вы незаменимы.

Уилл не стал спорить – она была права, даже если сперва ему хотелось возразить.

Они прошли на кухню, с плотными задернутыми шторами, через тонкую полоску стыка ткани лился свет золотого закатного солнца.

– Вы родились в этом городе?

– Да.

– И учились здесь в школе?

– Да.

– А потом?

– Учился в Лондоне. Потом вернулся.

Ему не нравилось говорить о себе… Он считал себя достаточно скучным и специфичным, чтобы обсуждать то, что обычно остается за кадром. Или просто не привык? Уилл сам не знал.

– А вы… всегда писали книги?

Он указал на место у стола, Алекс покорно села на стул, сняла с ворота майки солнечные очки и положила рядом с тарелкой, ближе к стене.

– Да, но это не сразу стало моей работой, – сказала Алекс. – По профессии я инженер. Я много лет делала роботов, мечтая, что они заменят людей.

– Вот как, – удивился Уилл, извлекая бутылку из ведерка со льдом.

Солнечный луч проходил через один из бокалов, падал на стол диагональной полосой, в воздухе дрожали крошечные пылинки. Уильям Гатти срезал ножиком фольгу, Алекс наблюдала за движениями его красивых рук.

– Я не читал ваших книг, – признался Уилл, когда вновь повисла пауза, а штопор вошел в пробку. – Но слышал, что они пользуются успехом. О чем они?

Пробка вышла из горлышка с типичным звуком, Уилл снял ее с винта и положил на блюдце.

– Драма, мистический реализм, детектив, триллер. Где-то старинные замки, где-то современные декорации… Обязательно романтическая линия двух изгоев, обязательно антагонист, злой колдун-мистификатор, которому в итоге надирают зад.

Профессор Гатти наполнил бокалы, поставил бутылку обратно в ведерко со льдом.

– Думаю, мне бы понравилось, – молвил он.

Он подал бокал, разоблачив себя в глупой надежде прикоснуться к ее руке… Пальцы были холодными – как и в прошлый раз, – а ощущение мимолетным и призрачным. Он сделал глоток, чтобы спрятать эмоции за поднятым на уровень носа стеклом.

– Пишу я лучше, чем готовлю, – улыбнулась Алекс.

– Я не сомневаюсь.

И эльзасский рислинг, и сибас в исполнении Уильяма Гатти были вкусными. Он рассказал, как в свое время купил заброшенный дом на окраине городка, переделал и отремонтировал, почему в общей комнате стоит кровать, а на рабочем столе в кабинете – рыболовные снасти.

Ему было хорошо в своем уютном мирке, все спокойно и размеренно, все отточено и оптимизировано… И она – со своим вторженческим визитом и прямолинейностью.

Она все больше понимала его – и все больше удивлялась, что он, вопреки своей натуре одиночки, впустил ее к себе в домик, накормил и поделился чем-то личным…

Они сидели на собачьих лежаках напротив камина, молчали и смотрели на огонь. Айрис и Бастер устроились на кровати Уилла, Уинстон подпирал мордой хозяйский локоть и дремал. Солнце уже давно село, за широкими окнами вокруг жилища Уильяма Гатти бархатным покрывалом ложилась летняя ночь.

– Как бы мне ни было хорошо, мне пора, – сказала Алекс.

Уилл вздрогнул, перевел взгляд с сопла камина на женщину рядом. Действительно, уже было поздно – и было бы странно предложить ей остаться на всю ночь.

Хотя Уилл почему-то воспринял бы ее присутствие нормально – и, может быть, даже уснул.

Ему было спокойно… Бег мыслей остановился, тело расслабилось, сердце уже не колотилось от волнения, руки не дрожали, ладони не потели. Он принял ее. И он был не против, если бы она пришла еще.

Она поднялась на ноги, Уилл не сразу повторил за ней, а когда их лица оказались вровень, по телу вновь разливалось приятное тепло.

– Спасибо за ужин, – молвила Алекс. – И за вечер.

– Не за что, – отозвался Уилл. – Приходите еще.

– Хорошо.

Она прятала улыбку, следуя к двери, Уилл шел за ней по пятам, под пристальным взором трех пар глаз, и когда он отворил створку, собаки встрепенулись и выбежали на улицу вместе с ними.

Уилл был уверен, что она доедет до дома без приключений – и ляжет спать в своей уютной квартире на уютную кровать, и бело-рыжая кошка будет спать на ее подушке.

Алекс подошла к велосипеду и обернулась. Свет уличного фонаря на козырьке веранды делал очертания ее силуэта похожими на фигурку для коллажа, вырезанную из журнала.

– До завтра.

– До завтра, Алекс, – сказал Уилл.

Он сразу пошел в дом, чтобы не искушаться на подступающее к горлу, накатывающее чувство тоски – так, словно это он уезжает и уже скучает.

13. Праздник жизни

Лео Рот поправил кепку на темных кудрях, вытянул руку с телефоном и сделал селфи – на фоне зеленых рядов виноградника, смыкающихся вдалеке у подножия холма, широко улыбаясь белозубой улыбкой. Нос крутило от пыльцы и частичек травы, горло саднило, но он терпеливо выдерживал ежедневные часы практики на полях, пусть и частенько отлынивал.

Его одногруппники работали секатором, обрезая часть ягод, чтобы облегчить лозы, двигаясь вдоль густой стены муската, а он подбрасывал вверх и ловил перчатки, жмурился от дополуденного солнца и представлял, как возьмет на обед мешочек белоснежной бурраты с лепешкой из сыроварни.

Огромный шмель пролетел мимо уха, Лео отпрянул, но тут же забыл о нем и продолжил мечтательно изучать перистые облака, бегущие по небу. Дальнее облако, выползающее на купол голубого свода, похоже на ракетку для бадминтона, а ближнее слева – на непропорционального кота, с огромным хвостом и крохотной головой.

Телефон в кармане провибрировал, Лео открыл ответное сообщение и фото. Павлин – серебряно-черный, отлитый из металла, геральдический символ владельца винодельни, расправивший веер перьев с множеством глаз, – и висящие на стенах мечи и кинжалы, старинные музейные экспонаты из кабинета Джузеппе Д'Анджело. Гул шмеля над головой заставил юношу отмахнуться, почти не глядя, насекомое еще несколько секунд навязчиво кружило вокруг, но потом оставило его в покое.

«Сделай селфи с павлином», – написал он.

Через некоторое время ему пришло изображение гримасничавшей Алекс Марло на фоне птицы и полукруга хвоста. Он догадался, что ей так же скучно, как и ему – только в кабинете Д'Анджело, а не на полях виноградников.

Учиться на сомелье не было его выбором – синьора Мария Рот, мать Леонарда, мечтала, чтобы он пошел по стопам отца. Томас Рот, талантливый агроном, переехавший в Бароло еще до рождения сына, скончался от рака, когда Лео было пять, и синьора Рот воспитывала ребенка одна, приложив много усилий, чтобы привить ему хоть чуточку усидчивости и трудолюбия. Агроном из Лео бы не вышел, а вот сомелье – с его природной живостью и общительностью – вполне.

Лео нравились алкогольные напитки, их разнообразие, культура, объединяющая людей, множество разных профессий и ремесел… Но большая часть искусства виноделия казалась ему занудной и заумной, несмотря на то что он вырос в городке виноделов и впитал в себя его дух.

Лео мечтал открыть свой бар, с аперитивами, живой музыкой, вечным движем и безлимитом на игристое по четвергам – чтобы праздник жизни никогда не заканчивался.

Ради матери и ради жирного пункта в будущем резюме Леонард Рот решил во что бы то ни стало закончить базовый курс в школе при винодельне Sangue di Re – лучшем месте для получения знаний и умений в сфере алкогольных развлечений регионального масштаба. Порой он думал, что если бы не Алекс Марло, он бы сдох со скуки или сбежал в первый же день.

Лео было двадцать два, Алекс – тридцать два. Она выглядела как подросток, в своих драных джинсах, кроссовках, татуировках, с щуплой фигурой и мальчишескими замашками – и при этом с ней было спокойно, как со старшим братом или сестрой, которые шутливо ткнут тебя под ребра, но вытрут сопли и всегда встанут на твою сторону.

Лео сразу понял, что Алекс в романтике не заинтересована, и поэтому даже не думал подкатывать шары… Да и слишком глупо портить отношения попытками получить ее всю. Может, Лео и привык быть главным безбашенным дураком, но на этот раз симпатия была безжалостно утоплена в более фундаментальных чувствах – дружбе и принятии.

Забавно, что она примкнула к их группе, притворившись студентом… Лео с самого начала подозревал, что она неспроста все быстро схватывает, пускай и утверждает, что какие-то факты, действительно, слышит впервые и лишь применяет дедукцию.

Она была умна – умнее всех, кого он когда-либо знал.

Даже зануда Гатти ее выделял из толпы. Лео наблюдал с дальнего ряда парт – уже покидая аудиторию, но из любопытства обернувшись, – как Алекс после занятия подошла к лектору и о чем-то спросила, как тот с улыбкой от уха до уха оперся на доску, а доска решила сделать оборот вокруг оси, и в итоге профессор потерял равновесие, роняя маркеры и губку на пол. Белое полотно совершило вращение, опустилось на взлохмаченный затылок.

Лео зажал рот, чтобы не заржать, но мужчина и женщина были настолько сосредоточены на устранении последствий неуклюжести профессора Гатти, что ничего вокруг не замечали.

Судя по реакции, Гатти был готов провалиться сквозь землю, Алекс решила отвлечь его разговором, и последним, что застал Лео, было то, как профессор вынул из внутреннего кармана пиджака солнечные очки и отдал их ей.

Кажется, он что-то пропустил. Кажется, неспроста Гатти носит в карманах вещи Алекс… Так вот зачем она попросила одолжить ей велосипед!

Когда Алекс присоединилась к Лео, сидевшему на каменном парапете фонтана, тот снял с нее солнечные очки и надел на себя.

– Мама приглашает тебя к нам сегодня, она хочет что-то испечь, я надеюсь, это будет не морковный пирог… Она никогда не говорит заранее, – сказал он, обращая лицо к солнцу, на молодой коже еще утром гладко выбритого подбородка едва заметно синела щетина.

– Хорошо, – отозвалась Алекс. – Если будет морковный пирог, я съем и твой кусок.

– По рукам.

Он не стал спрашивать про Гатти, он тотчас забыл и про него, и про учебу, потому что занятия на сегодня закончились, а праздник жизни только начинался.

14. Это семейное

Велосипедный фонарь выхватывал из сгустившегося сумрака яркие пятна песчаного грунта, потревоженного ежа или землеройку, светящиеся в темноте глаза лисы, перебегающей дорогу. Жизнь уютного городка и его огней позади Алекс были призрачным воспоминанием о дневных красках и мареве горячего воздуха, она словно пересекла границу света и тени, оставив за спиной мирскую суету.

Минуты лихой езды на велосипеде были глубокой перезагрузкой и будоражащим опытом, предвкушением, волнением, которое растворялось в приятной прохладе наступающей ночи.

Свет в окнах дома на окраине не горел, лишь лампы над крыльцом освещали веранду. С громким лаем навстречу из распахнутой створки, перепрыгивая через ступени, вылетели три собаки.

Луч фары падал на кудри кустов, черных от контраста с серой землей, цикады стрекотали громким оркестром, псы профессора Гатти навалились на Алекс передними лапами, причем Бастер, самый мелкий из троицы, в полумраке был вовсе не белым, а коричневым.

Алекс кое-как освободилась от веса вытянувшихся в высоту ее роста Айрис и Уинстона, присела к дышащему ей в лицо собачьим обедом Бастеру. Он был весь в грязи, с ног до головы, коричнево-серый налет был еще влажным и лишь кое-где засох крошащейся коркой.

– Уильям! – наконец, позвала Алекс. – Уильям!

Беспокойство, заставившее ее на ночь глядя вдруг поехать к Гатти, интуиция, над которой она посмеивалась, теперь накрыла волной тревоги. Он, конечно, мог оставить дверь незапертой и мог уйти по своим делам, но у крыльца стоял его велосипед.

– Уильям!

Собаки эхом повторили ее зов, Алекс встала и начала оглядываться, кружась на месте. Вдалеке ухнул филин, черная тень взмыла из облака кроны раскидистого дерева позади дома.

– Идем в дом, – сказала Алекс и покатила велосипед к крыльцу.

Она прислонила его рядом с хозяйским транспортным средством, еще раз присмотрелась к пустой дорожке, прислушалась к безмолвному дому.

Она очень хотела, чтобы он просто спал внутри, устав после рабочего дня – и тогда она уедет.

Уинстон потянул за петлю на дверной ручке, очевидно, предназначенную для собачьего способа отворить створку, грязный Бастер и шустрая Айрис прошмыгнули внутрь, затем вошла Алекс. Когда все оказались в темном зале, Уинстон громко тявкнул и сел у двери, подметая пол пушистым веником бежевого хвоста.

– Уильям!

Она не чувствовала его здесь. Дома никого не было.

– Где он? – обратилась Алекс к собачьей семье профессора Гатти.

Она зажгла свет, Бастер зевнул и улегся на лежак, оставляя грязные крошки вдоль траектории своего перемещения.

– Где вы моетесь? Бастер, мыться! Где мыться?

Джек-рассел-терьер склонил голову набок, Уинстон вновь подал голос.

– Ребята, помогите мне. Нельзя оставлять Бастера таким чумазым, он все перепачкает, – вздохнула Алекс Марло. – Где Уильям вас моет? Как он вас моет?

Она дождется Уильяма и никуда не уйдет, пока не убедится, что все в порядке. Уинстон подошел ближе и коснулся ее пальцев так, чтобы ладонь легла ему на нос. Затем он, словно указывая направление, повел ее к двери, наружу, шагая вдоль настила веранды к ряду мисок, ведер и ковшей. Здесь же висели чистые полотенца.

Кажется, это не первый раз, когда кто-то возвращается домой по уши в грязи… Алекс снова вздохнула. Хорошо, что это не Айрис и не Уинстон – такого объема работу она бы выполняла до самого утра.

Четверть часа спустя она уже поливала из ковша Бастера, а четвероногие соглядатаи ободряюще тявкали, наблюдая за водной процедурой. Черная вода с мыльной пеной текла в широкий таз по белому пузу, Алекс надеялась, пес не замерзнет, прежде чем она запеленает его в полотенце, и они вернутся в дом.

Она успокаивала себя, что Гатти с минуту на минуту вернется, застанет их с Бастером, закутавшихся в плед на кресле-кушетке; что она смущенно извинится, что приехала без приглашения и уже собирается обратно…

Она задремала, Бастер сопел у нее под боком, Айрис и Уинстон устроились на лежаках, мордами в сторону входа. Когда ее разбудил громкий собачий лай, а Бастер, с полотенцем вокруг торпедообразного тела, выскользнул из руки и ринулся к двери, сон как рукой сняло.

Уильям Гатти, перепачканный точь-в-точь как джек-рассел-терьер пару часов назад, стоял на пороге. Его колотила дрожь – так, что стучали зубы, – и судя по ошарашенному взгляду, он не сразу узнал в женщине напротив Алекс Марло.

– Господи боже, – ахнула Алекс.

Уилл издал страдальческий, нечленораздельный возглас.

Она бросилась к нему, она гладила его по плечам и голове, он смотрел будто сквозь нее, и только гавканье собак вернуло его в сознание.

– Бастер! – наконец выдавил он с облегчением, с радостью и надрывом, после которого оставалось только разрыдаться. – Бастер!

Он чуть не свалился на пол, вставая на колени, обнимая тянущегося к нему Бастера, а Алекс придержала Гатти за плечи – на всякий случай.

– У вас что, это семейное? – стараясь скрыть беспокойство, нервно рассмеялась она. – Ночью в грязи валяться?

Гатти часто дышал, закрыв лицо руками, дрожь не проходила. Рубашка и джинсы, ледяные и мокрые, прилипли к телу, Алекс привлекла его к себе, и он вцепился пальцами в ее толстовку, приникая так, словно старался укрыться от страшной напасти.

– Ты искал Бастера? – спрашивала Алекс, прижимаясь губами к его макушке. – Ты ушел искать Бастера и долго не мог найти?

Уилл кивал, еще крепче прижимаясь к ней, ощущая дыхание у виска, тепло тела, не соображая уже ничего, едва сдерживаясь, чтобы не начать выть от усталости и перенапряжения.

– Теперь все хорошо. Он вернулся, ты вернулся, вы дома. Все хорошо.

Несколько минут они сидели на полу, Алекс ждала, пока он успокоится, по-прежнему обвив ее руками, уткнувшись носом в шею. Когда он поднял голову и посмотрел на нее, она погладила его по спутавшимся волосам.

Уилл моргнул.

– Пойдем в душ. Потом спать. Больше никаких приключений, – сказала она.

Вместо ответа Уилл притронулся к ее щеке, пытаясь вытереть грязь. Его пальцы были черными, он будто удивился, убрал руку, брови удивленно взметнулись вверх, ресницы трепетали.

– Уильям, мыться.

Губы его слегка дрогнули в вымученной улыбке, Алекс взяла его за плечи и потянула на себя, призывая встать. Он поднялся с трудом, под ободряющий лай трех собак.

Мылся он не на веранде, а в ванной, под душем. В голове не было никаких мыслей, одна пустота, горячая вода обжигала кожу, колени дрожали, мелкие порезы начали саднить, синяки ныли… Он будто выбрался с того света – побывав в диких болотах в поисках убежавшего после ужина Бастера.

Алекс ждала его в комнате с пледом наготове. Влажная шевелюра блестела кольцами на макушке, серая домашняя футболка облегала атлетический торс, руки с идеальным рисунком мышц и вен покрылись гусиной кожей, волоски встали дыбом.

Она накинула плед Уиллу на плечи, он покорно шлепал босыми ступнями по полу до кровати, опустился задом на матрас. Он смотрел в одну точку несколько секунд, но потом поднял взгляд, одна рука придерживала плед, вторую он протянул Алекс.

От соприкосновения пальцев он закрыл глаза. Веки казались тяжелыми, воздух вышел из легких вздохом усталости.

Алекс села рядом с Уильямом Гатти, по-прежнему замершем с закрытыми глазами, обняла за плечи, ловя ритм дыхания, привлекла к себе, заставляя лечь на постель. Он покорно подтянул ноги, забираясь на кровать, сворачиваясь на боку в позе эмбриона, спиной к ней. Несколько мгновений спустя бордер-колли, помесь овчарки и золотистого ретривера и джек-рассел-терьер тоже оказались на матрасе, окружая их теплой шерстяной колыбелью.

Алекс дышала Уиллу в затылок. Она слышала, как выравнивается сердцебиение, ощущала размеренное движение грудной клетки от вдоха и выдоха. Он почти сразу уснул – провалившись в спокойное, уютное, как собачий лежак, затишье.

Следом уснула и Алекс – как часть стаи Уильяма Гатти. И кто сказал, что кошка с собакой – не семья?

15. Химия

Бриошь уже разнесла наполнитель из лотка по коридору, кухне и части гостиного зала, перевернула миску с водой, сбросила на пол со стола беспроводную компьютерную мышь… А Алекс все не возвращалась.

Она бы выкопала еще три фиалки и бегонию, но дверь была заперта, а из окна выбраться не получилось, ибо створка была предусмотрительно закрыта.

Бриошь не кричала и не звала. Она была достаточно молчаливой, и палитра ее голоса варьировалась от тихого высокочастотного выдоха до треска птичьей трели, и лишь изредка – типичного возгласа «Мяу!».

Напрягать связки приходилось, когда она обращалась к посторонним – так, словно они были тупыми и глухими, и их уши были способны распознать только громкие звуки и вой.

Приближение Алекс Бриошь ощутила еще до того, как та подошла к лестнице и поставила у кадок с соседскими цветами велосипед. Кошка очнулась от полудремы, приподняла голову, уши дрогнули, по позвоночнику пробежались искрящиеся нервные импульсы.

Она была не одна. С ней был тот самый человек, от которого пахнет псиной, мылом без отдушек, который двигается, как пугливый кот, а глаза у него как у собаки.

Бриошь всегда понимала, когда между хозяйкой и ее визитерами происходит химия, когда их тела вдруг становятся горячими, они буквально излучают жар, садятся друг к другу ближе, говорят тише, трутся друг о друга и разбрасывают одежду по квартире – к кошачьему возмущению и недовольству.

Алекс редко приводила домой таких гостей, а когда приводила – как правило, не ходила вокруг да около, а сразу бралась за дело. Бриошь все ждала, когда, наконец, Алекс сожрет того или иного визитера, но все заканчивалось тем, что, наигравшись в свои игры, они успокаивались – и хозяйка спроваживала чужака восвояси.

Но чаще она просто возвращалась с посторонним запахом на себе, даже не утром, а еще ночью, шла в душ, чтобы смыть с себя женские духи или мужской парфюм.

На этот раз Бриошь с любопытством следила за непривычной робостью Алекс, за ее осторожными действиями, так, словно она боялась спугнуть этого странного собачника. Бриошь понимала его лучше остальных, как он волнуется или радуется, как потеет, и как его бросает в дрожь или в жар, как он то отводит глаза, то таращится на Алекс.

Он, действительно, был первым, кого кошка не встретила враждебным шипением и кому позволила себя погладить. Она подошла к нему, чтобы пихнуть под коленку – чтобы приободрить, потому что по какой-то причине Бриошь распознала его задумку – тянуть время.

Кошка убеждена, что она – центр вселенной, и потому была не прочь подыграть, перенимая на себя все управление, прекрасно зная, что стоит ей появиться в поле зрения представителей рода человеческого, ей тут же будет уделено столько внимания, сколько она порой не в силах снести.

Он гладил ее уверенно, но с уважением. Бриоши это понравилось. Она даже не хотела, чтобы Алекс его быстро съела, она была не против, чтобы он пришел еще…

И да, Бриошь позабавило, как легко можно разрушить их магию притяжения, ворвавшись резким звуком или действием, как они смутились и спохватились, отпрянув друг от друга.

Алекс переступила порог, наполнитель шуршал и хрустел под ногами, Бриошь сидела посреди гостиного зала, обняв себя пушистым хвостом-ершиком. Следом за Алекс вошел ее приятель, ноздри его чуть расширялись от вдохов, он смотрел не по сторонам, а на затылок и спину Алекс.

Ее толстовка и джинсы были в полустертых пятнах грязи, а гость был чистым.

Бриошь с трелью ринулась к Алекс, и та подхватила кошку, прижимая к себе, с хвоста и лап на пол упали несколько крошек наполнителя.

– Могло быть и хуже, – улыбнулась Алекс, оборачиваясь к Уильяму. – Я переживала, что она разнесет полквартиры.

Гатти ничего не ответил, лишь обвел взглядом коридор и проход к кухне и ванной, место, где, насколько он помнил, стояли миски и лоток. Он молчал с того момента, как они выехали на велосипедах от его дома, словно позабыл, как они болтали за завтраком и как наблюдали с веранды за резвящейся собачьей сворой.

Пока Алекс переодевалась, он налил кошке воду, подмел пол, убрал лоток. Бриошь наблюдала за ним с кухонного стола, на кончиках ушей светилась шерсть, зрачки янтарных глаз были практически незаметны. Она разрешила ему хозяйничать – и лишь следила, чтобы он все сделал, как следует.

Алекс застала Гатти с пакетом сухого корма в руках, глядящего на кошку с немым вопросом. Ей очень хотелось подойти и поцеловать его – не говоря ни слова, – но она сдержалась.

– Спасибо, – сказала она.

Уильям воспринял это как позволение продолжить. Когда они спускались с лестницы, дверь крыльца на первом этаже отворилась, синьора Мессина всплеснула руками.

– Уильям! – поприветствовала она его. – Доброе утро!

– Доброе утро, синьора Мессина.

– Заходите на кофе!

– К сожалению, нам уже пора идти.

Алекс невольно улыбнулась от слова «нам».

– А после работы?

Уилл задумался. Он просчитывал в голове варианты, строил дерево игры для событий, вычислял успешные и провальные исходы. Они не договаривались проводить время вместе – но так у него был повод снова увидеться с Алекс.

Он вдруг почему-то решил поставить желание превыше здравого смысла и привычного распорядка.

– Я могу прийти в пять.

«Если ничего не изменится», – мысленно добавил он. Сегодня он заканчивал раньше, сегодня у него было две лекции до обеда и одна – после.

– Замечательно, я буду ждать! – кивнула пожилая учительница.

Уилл уже садился на велосипед, крепко вцепляясь в руль, затылком ощущая на себе взгляд Алекс. Она надела солнечные очки и тронулась с места.

– Хорошего дня, синьора Мессина, – громко сказала Алекс, и эхо ее голоса разнеслось по залитой утренним солнцем улочке, пестрой от цветочных горшков.

Серый дворовый кот перебежал ей дорогу, шкура была похожа на ребристый кифель, а хвост с черным кончиком – на полосатую гусеницу.

Уилл пригнулся, чтобы не задеть висящие над головой кадки.

16. Катализатор

До винодельни они добрались быстро, несмотря на то что улицы вели в горку, вдоль аллей с каштанами, к комплексу зданий вокруг площади с журчащим фонтаном в центре.

Уилл ставил велосипед в нишу парковки, косился на Алекс рядом, словно тянул время и не решался что-то сказать. Жизнь кипела, отовсюду слышались возгласы и разговоры, сливаясь в какофонию, заполняя пространство множеством стимулов, яркий свет слепил, в пиджаке уже становилось жарко.

Леонард Рот подлетел к ним, хватая Алекс за руки, в нетерпении ловя ртом воздух.

– Угадай, куда меня взяли?

– Да ладно! – ахнула Алекс в изумлении, очевидно, догадавшись.

– В «Злую мидию»!

– Да ладно!

– Они сказали, что им наплевать, что у меня нет опыта!

Уилл медленно начал пятиться и отступать в сторону, но взгляд Алекс царапнул по щеке – ему не удалось уйти незамеченным. Она смотрела ему в глаза, он едва различимо кивнул, взмахнул длинными ресницами.

Лео проследил за удаляющейся спиной профессора Гатти, но потребность поделиться новостями пересилила любопытство – и потому он без умолку болтал, пока они шли к южному флигелю учебного корпуса.

Бар La Cozza Infuriata – «Злая мидия» – был лучшим коктейльным заведением городка. Каждый день, кроме понедельника, во внутреннем дворике – с деревянными столами и разбросанными повсюду лежаками – собирались громкие толпы, каждый турист, знающий толк в хорошем ночном отдыхе, заглядывал туда, а за стойкой работали два талантливейших бармена, в настоящее время бренд-амбассадоры крупнейшего производителя ликеров.

Лео считал невероятной удачей, что он попытал счастье – и устроился туда бар-бэком. Нарезать апельсины, таскать коробки со льдом и протирать бокалы ему было не в тягость, он хотел работать даже бесплатно – лишь бы стать частью бара его мечты.

Он, конечно, наврал с три короба, повторяя за Алекс витиеватые формулировки об алкогольных напитках, импровизируя на ходу, интуитивно ориентировался в классике коктейльной карты и взял харизмой… Но первый шаг сделан. Через день у него первая смена.

В обед он застал Алекс с Гатти за столиком кафетерия. Обыкновенно угрюмый профессор улыбался, активная мимика была настолько разнообразной, что за несколько секунд лицо успевало нахмуриться, вытянуться, разгладиться, вокруг глаз расходились лучики морщин, белозубый рот открывался то удивленно, то в беззаботной радости.

Леонард Рот подошел к ним, Гатти тут же посерьезнел, пусть и не сводил глаз с Алекс, прожевывая еще не угасшую смешинку.

– Алекс, мне нужна твоя помощь, – начал Лео.

– Да, конечно, – она подняла на него взгляд.

Он сел рядом, напротив Гатти, касаясь локтем локтя подруги, вытащил из рюкзака контейнер.

– Спаси меня от морковного пирога.

Алекс рассмеялась, Гатти косился на коробку на столе, брови взметнулись над очками.

– Его мама готовит офигеннейший пирог, – объяснила Алекс Уильяму Гатти, – а он его, почему-то, не ест.

– Он мне не нравится! – капризно, но в шутку воскликнул Лео.

– И очень зря! – пожала плечами женщина.

– Зато ты ешь. И вы попробуйте, профессор, если хотите. Угощайтесь.

Лео обезоруживал своей искренностью. Уилл прекрасно понимал, что морковный пирог – всего лишь повод, чтобы к ним подойти, но не спешил негодовать. Он пытался убедить себя, что Леонард Рот безобиден, и у Алекс с ним дружба и ничего больше, а то, что синьора Рот подкармливает Алекс, ничего не значит.

Лео подпер подбородок ладонью и наблюдал, как Алекс открывает контейнер, как презентует содержимое Гатти, как тот со смесью опасливости и любопытства кивает…

Минуту спустя пирог уже исчезал с тарелок.

– Как давно вы встречаетесь? Представляете, она мне ничего не сказала.

Уилл подавился куском, закашлялся, кровь мгновенно прилила к щекам.

– Не так давно, – пространно отозвалась Алекс.

Их взгляды встретились. Она улыбалась.

Уилл прекрасно знал значение формулировки, но ни разу не применял ее на себя и свои отношения с Алекс Марло. Все оказалось так просто… Он не стал спорить, он молча жевал пирог.

– Как я могу называть вас теперь, профессор Гатти? Уильям? – не унимался Леонард Рот.

Теперь – потому что Уилл ест пирог его мамы и встречается с его подругой?

От него не укрылось то, как Алекс под столом наступила Лео на ботинок, как зашуршала ткань одежды, как скрипнула подошва и как вырвался воздух из груди парня.

– Зови меня Уилл.

– Очень рад, Уилл! – просиял Лео, а затем протянул руку и вынудил Гатти пожать ее. – Зови меня Лео.

Алекс закатила глаза, она не могла определиться, треснуть Лео по голове или продолжать умиляться его попыткам расшевелить Уильяма.

Уилла… Он не говорил ей, как его называть. Она судила только по полному имени – и тому, как его называют другие.

Леонард Рот был настоящим катализатором… Со своей широкой улыбкой, обескураживающими репликами, привлекательной молодостью и жаждой жизни. Как долго она бы еще гадала, что есть ее отношения с Уильямом Гатти, можно ли стать еще ближе, наконец, ощутить его полностью, стать его полностью…

Она полюбила его. Это была уже не влюбленность, от которой хотелось творить глупости, пускаться в авантюры, обжигаться, восхищаться, пытаться снова и снова – это было всеобъемлющее чувство гармонии и красоты, спокойствия от присутствия, единства без физического слияния.

Кажется, у нее никогда такого еще не было – чтобы не набрасываться сразу, не сжирать целиком, а щадить, присматриваться, волноваться и хотеть узнать.

Ей нравилось, как он выглядит, как он пахнет, как приятно тепло его тела, как ласкает слух его голос. Она не уставала поражаться его мыслям, потоку его рассуждений, она плыла рядом с ним, видя себя в нем, и в то же время видя его в нем.

Они были похожи в способности упорядочивать хаос и структурировать огромные объемы знаний; они похоже ориентировались в разнообразии форм и оттенков окружающей действительности; они выстраивали цепочки ассоциаций, нанизывая бусины на нить, плетя узоры, ступая по этим линиям сложно вытканного полотна.

И в то же время в самое сердце каждый раз било осознание его уникальности, будто он был вывернут наизнанку, оголенными нервами наружу, привыкший к избеганию раздражителей, оставляющий слишком много внутри.

Он поделился с ней своим миром. Он открылся ей – и она держала в раскрытых ладонях пушистого щенка с кошачьей фамилией, глазами-хамелеонами, в которых она видела целую вселенную.

– Уилл, – позвала Алекс, легко касаясь его запястья, и он посмотрел на нее.