Рождённые водой бесплатное чтение

Интерлюдия

1978 год

Полупогружная нефтеразведочная платформа «Сэдко 135» в Мексиканском заливе

Платформа «Сэдко 135» двигалась по водам залива, пожирая каждый километр по двести тридцать пять литров горючего. Буровое судно геологоразведки «Проспектер» как и положено шло в кильватере в пяти кабельтовых.(*) Они переходили на более богатое месторождение, а компания «Петрол Плюс» и ее акционеры ждали миллионную прибыль.

Еще утром на ходовом мостике капитан платформы принял доклады от команды. Штурман сообщил, что судно идет по графику, а метеообстановка в норме. Механик доложил, что в машинном отделении поломок нет, рулевой отрапортовал об отличной видимости. Всё предвещало прекрасный день, но сердце капитана, несмотря на все доклады, ныло в груди, а сознание било тревогу. Интуиция не раз выручала его в сложных ситуациях и сейчас та самая морская чуйка кричала — опасность!

Капитан не мог расслабиться и наслаждаться погожим днем. В попытке отвлечься он взял бинокль, чтобы убедиться: на море все по-прежнему спокойно, на небе ни единого облачка, а над водной гладью безмятежно парят чайки. От наблюдения за идиллическим пейзажем его отвлек голос рулевого.

— Сэр, «Проспектер» лег в дрейф.

— Уверены? — уточнил капитан.

— Пятнадцать минут назад он замедлил ход, а сейчас совсем встал.

«Вот и началось», — мелькнуло в голове капитана. Он прошелся по мостику туда и обратно, точно зная, что шагов будет ровно двадцать. Этот ритуал всегда помогал ему сосредоточиться.

— Вызовите их.

За долгие годы совместной работы радист научился понимать своего капитана с полуслова.

— Есть, сэр. Внимание, внимание, «Проспектер»! Это «Сэдко 135». Подтвердите прием сигнала.

«Проспектер» молчал. Радист собирался вызвать судно еще раз, но тут рация ожила и выдала звук, похожий на человеческий вой. Через секунду канал забился помехами, а потом связь оборвалась.

Радист и капитан переглянулись.

— Внимание, внимание, «Проспектер»! — повторил радист, снова нажимая кнопку вызова. — Это «Сэдко 135». Повторите сообщение. Неполадки со связью.

В этот раз ответа не последовало, и радист встревоженно посмотрел на капитана.

— Еще раз, — скомандовал тот.

Радист проверил настройки и частоту и вызвал буровое судно:

— Внимание, внимание, «Проспектер»! Это «Сэдко 135». Прошу, откликнитесь, если слышите нас. — Рация молчала, и радист предположил: — Возможно, у них проблемы с радиосвязью?

— Пресвятая Дева, защити от демонов моря, — перекрестился капитан и приказал: — Сообщите о проблеме на сушу и держите меня в курсе.

Он взял бинокль и вышел на палубу.

Безоблачное небо и ясная погода не помогли разглядеть буровое судно даже в бинокль. Капитана тревожило что-то еще. Что-то случилось, нарушилось привычное течение вещей. И тут он понял — под ногами больше нет вибрации. Моторы встали!

Он быстро вернулся на мостик.

— Соедините с машинным отделением!

Радист, видя беспокойство капитана, кинулся выполнять приказ, но на вызов никто не ответил. Капитан быстро вывел на монитор изображения с камер видеонаблюдения.

Переключаясь с камеры на камеру, капитан осмотрел все отсеки, однако на экране отображались только пустые помещения, а работники платформы как будто исчезли. Капитан отметил в бортовом журнале время, стараясь, чтобы окружающие не заметили, как у него дрожат руки, попросил радиста передать на берег информацию о проблемах и включил сигнал тревоги, предписывающий всем незанятым собраться в центральной точке платформы перед ходовым мостиком.

Ожидая сбора команды, капитан попытался связаться со старпомом, но теперь молчал и он. Внезапно на одной из внешних камер он заметил движение: один из инженеров колотил другого гаечным ключом, но тот извернулся и всадил коллеге нож в бок. Темная кровь брызнула на светлую палубу, а оба сотрудника бездыханно упали. Все на мостике оцепенели, неожиданно кто-то в ужасе переключил камеру. Капитан увидел, как работяга глотает горючее прямо из шланга. Не в силах поверить в реальность происходящего, он перевел взгляд: на камере, смотрящей на лестничный пролет между палубами, сотрудники в оранжевых робах один за другим перелезали через релинг и прыгали в воду.

Капитан велел радисту передать на сушу сигнал бедствия, подбежал к двери на палубу и задвинул щеколду. Он вполне вероятно бы поседел, но ему суждено было прожить еще всего лишь пятнадцать минут. Радист панически докладывал обстановку боссам на берегу, но они ничем не могли помочь. Капитан воззвал к Пресвятой Деве, прося ее заступничества, в надежде избежать неведомой беды. Беда не отражалась на камерах, не поддавалась объяснению и путала мысли. Все на мостике затаились в тягостном ожидании.

За окном мелькнуло движение. Кто-то из команды все же пришел. Капитан узнал техника с третьей палубы, облегченно выдохнул и собирался открыть дверь, но не успел. Техник подошел к стеклу с той стороны и разбил его гаечным ключом, затем подобрал осколок и перерезал себе горло.

Полилась чистая прекрасная песня, делающая все прочее неважным. Мелодия, сотканная из шороха волн, накатывающих на камни, крика чаек и заманчивого зова глубины, окутала сознание всех на борту, как густой туман, отрезала их от мира.

Капитан бросился к входной двери, распахнул ее и застыл на пороге, игнорируя шум и крики, впитывая мелодию из разрозненных нот смерти и безумия. Она звучала все громче и настойчивее, обрывая одну за другой родственные связи, отнимая душу по кусочку: опыт морехода, воспоминания о семейных праздниках, милые сердцу мелочи, любовь к детям, супруге и родителям, к самой жизни. Все погружалось в туман, таяло, словно соль на языке, оставалась только эта мучительно чарующая мелодия, состоящая из шепота моря и ветра. Каждая нота манила, словно мерцающие маяки в ночи, и отнимала силу к сопротивлению. Чувства уступали место безмолвной преданности чарующей песне.

Радист вогнал себе в глаз карандаш, оператор выбежал из рубки и бросился с платформы в воду, матрос оставил штурвал и начал биться головой о металлическую панель управления, а капитан подобрал осколок стекла у двери. Отличное решение! Ведь он только что видел, как эффективно это сработало. Наслаждаясь песней, он перерезал себе горло.

На нефтеразведочной платформе и буровом судне находилось шестьдесят восемь человек. Выжить в тот день удалось только пятерым. Сменные рабочие крепко спали в своих каютах.

Компания потеряла два экипажа, расследование инцидента продолжалось, однако работы по добыче нефти не останавливались ни на минуту. Крупные страны озадачились вопросами стратегических нефтяных запасов — добыча росла по экспоненте: требовалось больше буровых, больше экспедиций, больше грузовых судов.

Через год в Кампече из-за крупнейшей в истории Мексиканского залива аварии в воду выльется 460 тысяч тонн сырой нефти. (**) Ликвидация последствий займет год. Утечка нефти приведет к увеличению смертности в сотни раз среди китообразных и массовой гибели растений; вымрут практически все улитки и другие беспозвоночные животные. В зоне бедствия окажется несколько тысяч морских черепах. Пострадают и дельфины, и популяция других существ, которым придется покинуть дом в заливе, а нефтяная компания скроет следы их присутствия.

* Строй кильватера — строй кораблей, при котором они следуют на установленной дистанции в кильватерной струе.

** 460 тысяч тонн сырой нефти: для сравнения: в 2010 году, также в Мексиканском заливе, при аварии нефтяной платформы «Глубоководный горизонт» в воду выльется 210 тысяч тонн нефти.

Пролог

Большая часть нашей жизни уходит на ошибки

и дурные поступки; значительная часть

протекает в бездействии, и почти всегда вся

жизнь в том, что мы делаем не то, что надо.

Луций Анней Сенека

июль 2014

Нелепо ехать навстречу своей гибели. Еще и выжимать газ, скорей, скорей. Опасность преследовала и ждала впереди, но мы пытались обмануть смерть, стремясь все дальше и дальше на юг, к большой воде.

Старенький черный «Форд Эксплорер» натужно рычал при ускорении, в коробке передач что-то стучало и било. И где-то под днищем тоже. По пути шину спускало уже два раза, и Дэш останавливался, подкачивал колеса или копался под капотом, чинил и чинил колымагу. Приметный черный пикап давно следовало поменять, но Дэш слишком любил эту машину.

Он забирался за руль, заводил мотор, а потом поворачивался ко мне и говорил:

— Держись, малышка. — Вытирал тряпкой грязные руки, но чище они не становились, улыбался, и темные от пыли морщинки бежали вокруг рта и от глаз. — Потерпишь еще пару дней?

Будто у меня был выбор? По пути мы держались от воды подальше, чтобы нас не выследили, но времени оставалось все меньше — мне становилось хуже. Кожу по всему телу саднило, она покраснела и начала шелушиться там, где с ней соприкасалась одежда. Вода из бутылок дарила облегчение лишь на несколько минут, а потом все начиналось сначала. Мой недуг не вылечат никакие лекарства мира, поможет лишь безграничная и бескрайняя вода.

— Когда-нибудь мы с тобой махнем в Юту на Большое Соленое озеро. Или на Окичоби.(*) Оно мелкое, зато пресное. Тебе там нравилось, да? Только потерпеть надо. — Дэш выжимал педаль газа, «Форд» начинал рычать и трястись, и тогда Дэш снижал скорость. — Куда ты хочешь?

— Туда, где нас не найдут, — стонала я.

В горле было сухо, как в воздухе Аризоны, голос шипел и хрипел, будто я какая-нибудь простуженная ящерица. Кожа на руках сохла и трескалась. Казалось, внутри так же сохнут и трескаются сердце, желудок, легкие. Сколько еще я выдержу?

— Ты только не вздумай умирать, — говорил Дэш нарочито бодрым голосом. — Осталась пара дней, и мы у Мексиканского залива. Еще поборемся. Хотя ты такая худенькая, где только силы возьмешь. Сначала пообедаем…

Дэш всегда заботился обо мне, но иногда его забота походила на издевательство, как сейчас. Да, он хотел как лучше, но злость внутри меня росла вместе с болью. Я понимала, что деваться некуда. Он знал, как выживать, когда на тебя ведут охоту, и для спокойствия этого хватало, хотя мучительная ломота во всем теле сводила с ума, а внутри будто орудовала стая пираний, медленно пожирающих тело. Впрочем, боль означала, что я еще жива, а нас не поймали.

Мы молчали, провожая в окне солончаки и холмы. Дэш дергался, смотрел в зеркала заднего вида, на часы и на меня. Нервно мне подмигивал и снова проверял зеркала. Путь из Монтаны в Техас через Колорадо и Нью-Мексико — красная глина, редкая трава, невысокие горы на горизонте — тянулся и тянулся. Пока к горам тоже нельзя, там есть озера.

— Так, значит, я остановился на истории с шерифом Пеннебейкер…

Дэш любил вспомнить прошлое, пока чистил ремингтон или затачивал балисонг (**), но особенно — за рулем. Рассказывал все, что приходило ему в голову, скучное или смешное, страшное или обнадеживающее. Отвлекал от боли.

— На шерифе же, да? И на ее попытке меня убить. — Он бесцеремонно тыкал в меня пальцем, побуждая не спать, хотя пелена перед глазами больше походила на обморок.

Да черт побери, Дэш, отстань!

— Я уже тоже мечтаю тебя убить…

— А машину кто поведет? — усмехался Дэш. — Пойми, так надо, мы должны успеть. Если сейчас поедем к воде, мои кузины найдут нас через… — он молчал, прикидывая, — …пару часов. А нам нужно больше времени. Нас ведь ждет кое-кто очень важный, правильно? Она не простит мне, если с тобой что-нибудь случится. Да я сам себе не прощу.

Дэш в 2014

Голос Дэша то терялся в сухом воздухе, то рассеивался в трещинах, что разбегались по телу, застревал в них, плутал в тумане вместе со мной, затихал, пока наплывала темнота. Мне нужно продержаться до большой воды. Там назначена встреча, которую я ждала много лет…

…Гудок разорвал сухую тишину. Меня качнуло на сиденье. Сердце забилось от испуга, отчаянно проталкивая вязкую кровь. Нас подрезал старенький «Сабурбан», еще раз просигналил и дал по газам.

— Машину водить научись! — крикнул Дэш, повернулся ко мне, и в серо-стальном взгляде вспыхнуло понимание. — Не паникуй, это не за нами. Просто туристы…

Нас вынудили покинуть дом, искали, отслеживали, выманивали. Мы ждали нападения в каждой закусочной, где останавливались, в каждом мотеле посреди пустыни, но Дэш умудрялся сохранять ясную голову и поддерживал разговорами. Силы были неравны: если выследят, живыми нам не выбраться, по крайней мере — мне. Страшно, но куда страшнее умереть прямо сейчас от сухой знойной бездны внутри.

— Я слышал об одной технике, — прорезался в моем измученном сознании хриплый голос Дэша, — говорят, она помогает мыслить в позитивном ключе. Представь, что вы уже встретились и все хорошо.

— Тупая техника… Если продолжишь в таком же духе, я сама сдамся твоим кузинам.

— Ха! — восклицал Дэш и подгонял машину дальше на юг. — Так вот, о шерифе! Наповал меня сразу должно было сразить ее имя. Клара! Ты вообще встречала людей с таким нелепым именем?

Я пыталась сосредоточиться на имени, но вместо этого в памяти всплывали наши брошенные впопыхах вещи и торопливый отъезд. Оставлять дом детства и привычную жизнь оказалось больно. Почти так же больно, как пытаться не умереть от всепоглощающей сухой муки. Дэш убеждал, что мы успеем, что не надо бояться, но разве он всемогущ?

— Слушай, по поводу кольца, — донесся голос. — Если мы так и не разберемся, откуда оно взялось, я его уничтожу.

От испуга прояснилось в голове:

— С ума сошел! Оно же тебя защищает!

— Если оно попадет в чужие руки, малыш, это рискованно…

— Не попадет! Оно тебе нужно! Не смей!

— Ладно, тогда обещай мне, что, если со мной что-нибудь случится, — осторожно произнес Дэш, — ты его уничтожишь.

— Заткнись, Дэш… Заткнись уже, а? Ну почему ты всегда так… — У меня заканчивались силы, даже на возмущение не хватало. Иногда Дэш меня бесил. Вот как сейчас. И раздражал словно еще одна моя боль.

Тыльная сторона ладоней походила на почву за окном машины: сплошные трещины и разломы. Мне грезилась вода — капли на пальцах, журчание ручья, рокот волны, но лишь горячий пыльный ветер обжигал лицо и растягивал каждое мгновение на вечность. Я справлюсь. Благодаря Дэшу. Приручу боль, смогу с ней жить, продержусь еще немного, и еще.

— Не спать! — Дэш снова тыкал в меня рукой и грозил пальцем. — Терпеть! Смотри-ка, а вот и мои кузины!

Как они так быстро нас нашли?!

От испуга сердце забилось чаще, а туманная пелена перед глазами рассеялась.

Позади — пустая дорога, впереди — асфальт зыбко дрожал в жарком мареве суховея.

— Идиот!

Дэш подмигнул и хитро улыбнулся. Ну что за человек!

Испуг зарядил адреналином на полчаса. Дэшу следует завязывать с такими шутками: доверие — тонкая материя, его легко утратить. Ты доверяешь тем, перед кем беззащитен, и когда они подводят — не принимают тебя таким, какой ты есть, или просто исчезают из твоей жизни, — все рассыпается в пыль.

— Ну-ка расскажи, что будешь делать, когда доберемся до Мексиканского залива?

Иди к черту, Дэш! Сейчас получалось думать только о мучительной жажде, которая разрывала тело и истощала душу. Язык присох к опухшему горлу, и с трудом получилось выдавить какой-то невнятный стон. Дэшу и того хватило: он воспринял это как мою готовность к диалогу и после очередного проговаривания плана снова начал рассказывать о шерифе.

Его голос помогал держаться на плаву, именно голос, а не слова, потому что эта история звучала уже много раз и отпечаталась во мне каждым чувством, стала моей историей. Иногда Дэш рассказывал о себе, как о ком-то другом, будто удивляясь тому незнакомцу.

— Так вот, первый раз мы встретились в бакалейной лавке. Погоди… или на улице перед лавкой? А я тебе говорил, как мастерски она умела лгать? Не подкопаешься. И улики подчищала.

История, которую он рассказывал, была довольно нервной, и не так сильно мне нравилась, как другая, которая шла после — о бесконечных водных просторах и исполнении желаний. Сейчас, когда мое тело казалось сотканным из боли, воспоминания стали необходимостью, спасая от мучений и погружая в другую жизнь.

Машина резко остановилась, выдернув из туманной мучительной полудремы, и вернула к реальности. За окном все еще не плескалась вода, только иссушенный песок лежал на обочине, да мелкая пыль танцевала на ветру.

— Спокойно, не волнуйся. Все будет хорошо. — Дэш напряженно сжал руль и нахмурился.

В зеркале заднего вида я заметила полицейского. Он шел к нам.

Дьявол! Нас остановил патруль!

Это обычная проверка на дороге или наводка?

— Не нервничай. Сиди спокойно. Ничего не делай. — Во взгляде Дэша вспыхнула настороженность и тревога. — Слышишь? Ничего не делай! Я справлюсь.

— Права и документы, пожалуйста.

Решительный голос ворвался в салон, разрушая образы в моей голове и вызывая неприязнь. Хотелось, чтобы он замолк, никогда больше не звучал, чтобы его владелец провалился сквозь землю и не вредил Дэшу, сгинул без следа, мерзкое чудовище!

— Пожалуйста, офицер. — Дэш протянул полицейскому документы и тут же повернулся ко мне. — Все хорошо. Смотри на меня!

Да чтоб ты провалился, Дэш! Серо-стальные глаза просветили меня рентгеном и удержали на сиденье, хотя инстинкт велел сорваться с места и прикончить тех, кто нам помешал. Возможно, после мне даже станет легче, и я выдержу еще два дня до Мексиканского залива.

— Мистер Холландер, прошу вас выйти. — Полицейский отступил на шаг, давая возможность открыть дверь. Из патрульной машины вышел его напарник.

Дэш аж зашипел от досады.

— Если попросят выйти и тебя, выходи спокойно, — тихо произнес он, повернувшись ко мне. — Не спорь, не сопротивляйся и не кричи. Договорились? Это обычный дорожный патруль.

А если нет?

— Мистер Холландер! — настаивал полицейский.

Дэш подчинился и открыл дверь, держа руки на виду, потом медленно вышел. Мне все это не нравилось, совершенно не нравилось. Полицейский расспрашивал откуда мы едем и куда, Дэш спокойно отвечал. Его волосы с проседью на ярком солнечном свете казались еще белее, а сам он изо всех сил прикидывался законопослушным гражданином.

Встреча походила на наводку. Можно быстро избавиться от полиции, вот только Дэш велел ничего не делать.

Полицейскому не понравился какой-то ответ Дэша, он потребовал подробности, расспрашивая резко и назойливо. Его напарник стоял у нашей машины с моей стороны и держал руку на кобуре.

— Повернитесь! Положите руки на капот! — скомандовал полицейский.

За секунду Дэш оказался распластан на капоте. Один офицер держал его под прицелом, а второй обыскивал.

Во мне вспыхнуло яростное желание прекратить безобразие. Всего-то нужно произнести пару слов.

В глазах Дэша, устремленных на меня сквозь пыльное лобовое стекло, застыл страх. Он боялся не полицейских, он боялся за них. Его губы шевелились, беззвучно произнося:

— Не надо. Стой.

Прости, Дэш, но все же я вмешаюсь. Не хочу, чтобы тебя пристрелили.

— Прошу вас покинуть машину! — произнес второй полицейский, наводя оружие на меня.

С удовольствием! Моя рука потянулась к двери.

* Окичоби — пресноводное озеро во Флориде

** Балисонг — нож, холодное оружие без пружин, запоров и щелей. Затачивают клинок и с одной, и с обеих сторон. Названием нож обязан следу, который остается на ладони после открытия ножа, напоминает бабочку.

Глава 1. Три могилы и кольцо

Чтобы вынести историю

собственной жизни, каждый

добавляет к ней немножко легенд.

Марсель Жуандо

Эта история началась задолго до нашей с Дэшем встречи. Наверное, с того самого события в Мексиканском заливе в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, когда на буровой погибло шестьдесят три человека. События порождали последствия и меняли судьбы. Мы с Дэшем встретились позже, сильно позже, но все же я — часть истории, а она — часть меня.

Я постараюсь изложить ее лучше, чем сделал это Дэш. Рассказчик из него получился отвратительный: он все время сбивался, перескакивал с мысли на мысль, менял детали на ходу или придумывал новые. Мы по нескольку раз обсуждали одно и то же, а потом вдруг оказывалось, что самое важное он так и не рассказал. Возможно, я тоже что-то напутаю, но обязательно доберусь до финала, ведь проживая чужую жизнь, я не сойду с ума от своей.

С чего же все началось? Какую точку назначить точкой отсчета? День нашей встречи? Пожалуй, все началось, когда Дэш приехал на озеро Бреворт…

Октябрь 1999

Дэш приехал на озеро Бреворт, чтобы арендовать дом Ривердейлов на старой дороге, чуть в стороне от Сейнт Игнаса. Осень в том году выдалась теплая, городок утопал в зелени, а озеро — в птичьем шуме.

После событий девятилетней давности репутация у дома была хуже некуда, покупателей на него не находилось даже по сниженной цене. Конечно, кто захочет жить в доме, в котором погибла целая семья. Разыскать риелтора оказалось сложно: в местных агентствах недвижимости сбыть этот неликвид уже давно отчаялись. Первые десять минут разговора по телефону риелтор явно подозревал розыгрыш и отвечал осторожно. Лишь убедившись, что это не шутка, рассказал, что земля принадлежит банку, а дом в очень плохом состоянии, и его уже давно не пытаются сдать или продать, а ищут инвестора для новой застройки, но пока участком никто не заинтересовался. Намерение поселиться в таком месте и оформить договор аренды вызвали у него искреннее удивление.

Дэш приехал задолго до назначенного времени, оставил новенький «Форд Эксплорер» на заросшей подъездной дорожке, выпустил на прогулку пса, золотистого ретривера Кэпа, надел наушники, включил погромче радио и бегло осмотрел окрестности. На лужайке — кривые пеньки, кучи мусора, прикрытые брезентом, пара разбитых деревянных лавочек, трава по пояс да сарайчик сбоку. Сам дом — первый этаж из оцилиндрованного бревна, второй из клееного бруса — давно пережил годы расцвета. Он пялился слепыми окнами на озеро, пряча в тени деревьев дыры на крыше и выбитые стекла. В нем почти наверняка завелись древесные жучки, белки да еноты. Проблема с питьевой водой, скорее всего, тоже возникнет, вряд ли колодец все это время кто-нибудь чистил. Пустующее строение потихоньку гнило от влажности и разваливалось.

Состояние жилища Дэша не волновало, иногда ночевать приходилось и в более убогих пристанищах, а вот близость воды нервировала. Дэш обошел дом, аккуратно ступая по влажным доскам круговой веранды без стекол, и вышел к причалу. К нему вела лестница, но Дэш спускаться не стал. Он застыл, изучая окрестности.

Озеро числилось основной достопримечательностью округа Солано и когда-то выступало центром цивилизации для ближайших городков. Сюда приезжали купаться, ловить рыбу, кататься на катерах и байдарках, охотиться на птиц, устраивать свидания и свадьбы, но в последние несколько лет место утратило популярность, а городок Сейнт Игнас, раскинувшийся вдоль берега, — население две тысячи восемьдесят человек, — потерял привлекательность. Все дело было в череде таинственных событий, произошедших вокруг озера, но официально их так и не признали, упоминали скупо, одной строкой. Такую лаконичность восполняли байки местных сплетников. Дэш почитал криминальную сводку округа и остался под впечатлением. Озеро Бреворт однозначно хранило секреты. (*)

Дэша напугало движение сбоку — он вздрогнул. Риелтор дежурно улыбался и беззвучно открывал рот. Дэш торопливо стащил наушники и услышал:

— …тер Холландер, полагаю?

— Очень рад знакомству.

— А я-то как рад! — воскликнул риелтор, с энтузиазмом пожимая руку.

Он слегка запыхался — наверняка уже обошёл участок. Выглядел он немного разочарованным. Дэш предположил, что не произвёл на него впечатления: возможно, риелтор ожидал увидеть городского прощелыгу, ищущего спасение от скуки или эксцентричного писателя с горящим взором, но наткнулся на совершенно непримечательного парня в джинсах и дешевой куртке, высокого и худощавого. Темно-русые волосы, уложенные по принципу «и так сойдет» дополнили образ. Дэш буквально видел в глазах риелтора отражение мучительных размышлений о серьезности его намерений.

— Вы выбрали чудесное место. Оно обладает особым очарованием, чувствуете? Пейзажи, воздух, тишина, — произнес риелтор, когда пауза затянулась, шумно вдохнул и умиротворенно окинул взглядом лес и горизонт, а потом почти с неподдельным волнением продолжил: — Но вот только сам дом, конечно, не в лучшем состоянии. Давайте мы с вами выберем другой объект. У меня на примете много чудесных домов, есть с мебелью…

— Нет, нет, не стоит, я хочу этот, — отрезал Дэш.

— Но послушайте…

Еще во время телефонного разговора риелтор заливался соловьем и сейчас с упоением продолжил. Он старательно расписывал богатую историю округа Солано и подчёркивал его уникальные особенности. Он рассказывал о прекрасных асфальтовых дорогах, ведущих в Сейнт Игнас, широких и ровных, о том, как чудесно путешествовать по ним в разгар дня, когда мягкое солнце освещает путь, как душевно прокатиться по ним вечером, когда усталые жители уже готовятся ко сну, предоставляя ценителям насладится приятной поездкой, и как быстро можно добраться по ним утром до любой точки незабываемого округа Солано. Рассказывал о местных походных тропах и пользе пеших прогулок, особенно в таком чудесном месте, как Сейнт Игнас. Было еще что-то про климат и магазины, чего Дэш уже не запомнил. Он смотрел на воду и далекий лесистый берег. Среди деревьев угадывался кемпинг, от него тянулся причал, возле которого сиротливо болтались катера, ничто не нарушало осеннюю гладь озера.

Дэш в 1999

Дэш мог бы сказать риелтору, что тот зря старается: дом в частности и округ Солано в целом его не интересуют. Он приехал убить тварь, которая наводит страх на местных жителей, но риелтор не был посвященным, поэтому эта информация его не касалась. Дэш смотрел на воду и представлял себе обитателя озера, думал о том, что тот увидит, если посмотрит сейчас на берег. Он увидит двоих мужчин, которые оглядывают окрестности: молчуна с руками в карманах и восторженно жестикулирующего болтуна. И у него возникнет вопрос: зачем они здесь? Возможно, это не к добру.

Из вежливости Дэш пытался поддержать беседу, но общительность никогда не была его сильной стороной. Впрочем, риелтора его молчание не смущало, он продолжал широко улыбаться, выпячивать грудь и воодушевленно говорить.

— Так может быть мы с вами посмотрим другой объект? Знаете, более комфортабельный. Тут совсем недалеко есть прекрасный дом и тоже с видом на озеро.

— Меня устраивает этот объект. Вы привезли документы?

— Хм, ну что ж, — озадаченно протянул риелтор и тут же нашелся: — Впрочем, это тоже отличный выбор. Здесь заповедные леса и чудесная природа! А дом? Ну что дом. Его починить можно. Это же ерунда! Я привез ключи и карту участка. И договор. — Он полез в кейс и достал заготовленные бумаги. — Давайте сначала пройдем внутрь, я покажу вам…

— Не беспокойтесь, я осмотрел дом снаружи. Все в порядке.

— Но я обязан…

— Не стоит. Где подписать?

Риелтор удивленно моргнул. Наверное, в этот момент он представил, как было бы чудесно продавать дома, увлекая покупателей формой печных труб, размерами окон, количеством ступеней на крыльце и цветом фасада. Действительно, кого интересует работающая канализация и отсутствие дыр в полу?

— Что ж, это чудесно! — разулыбался риелтор. — Но еще я обязан уведомить… Кхм, о доме ходят всякие глупые слухи…

— Не страшно, — улыбнулся в ответ Дэш, протягивая руку за документами.

Риелтор застыл на пару мгновений, но желание получить вознаграждение перевесило, и уже через секунду он протянул бумаги и ручку и показал, где поставить подпись, даже услужливо предложил кейс в качестве импровизированного стола.

— Поздравляю с арендой, мистер Холландер, — произнес он после того, как внимательно изучил подписи и облегченно выдохнул.

— Впрочем, про слухи можете рассказать. Что за слухи?

— Вы говорили, что пишете мистику? Так вот вам, как творческому человеку с фантазией, понравится. По слухам здесь жила ведьма.

Дэш вычитал в одной газетенке версию о злобном призраке, а теперь весьма заинтересовался новой. Риелтор явно воспрянул духом, наверняка восторгаясь собой и тем, как ловко он умеет превращать минусы объекта в плюсы.

Он рассказал, что раньше в доме жила семья Ривердейлов — отец и трое детей. Младшая девочка, подросток, пришлась местным не по нраву, ее называли ведьмой. Говорили, что скотина разбегалась от ее взгляда, косилки и комбайны ломались, если она подходила к ним, а люди заболевали бешенством. (**) Говорили, она обладает телепатической силой. Внушила сыну Селзников кинуться под работающий комбайн. На ошметки парня разметало. И сам Селзник-старший помер: заболел, а потом его нашли в кресле на веранде, да не просто так, а в окружении мертвых птиц. Говорили, она навела на него порчу, у него инфаркт и случился. Чтобы выгнать семейку из города, привлекли местного шерифа. Отец семейства Ривердейл пообещал приструнить дочурку, и вроде какое-то время все было тихо, но потом у Родгеров околели сразу три коровы. Местные пришли снова, вроде поговорить, но закончилось все убийством Ривердейла и обоих сыновей, а маленькую ведьму утопили.

— Это просто местная страшилка. Конечно, шериф Пеннебейкер не оставила бы убийства безнаказанными. Жена Ривердейла права на имущество не предъявила, так что дом перешел к банку за неуплату долгов. А вообще здесь спокойно.

— Буквально вчера прочел в газете о происшествии на озере — утонули три человека. Пишут, это дух той девочки. — Дэш крутил на пальце ключи, и они звенели в такт тихой музыке из наушников, которые лежали у него на плечах.

— Да ну, — отмахнулся риелтор. — Несколько рыбаков утонули по пьяни, а газеты раздули целую драму. Горожане пытаются вернуть озеру былую славу и выдумывают, чтобы туристов приманить. Теперь это вроде как местная достопримечательность, знаете, этакий вариант Лох-Несского чудовища. Но, уверяю вас, на озере абсолютно безопасно. Мы с женой часто проводим тут выходные. Может быть, вас интересует аренда лодки?

— Нет, не интересует! — отрезал Дэш и поежился. Мысль оказаться на поверхности воды вызвала тошноту. — Я не очень люблю лодки.

— Ну что ж, сообщите, когда планируете въехать. Я не успел заказать клининг, но если скажете, к какому числу привезут мебель, то дом будет сиять к этой дате.

— Не стоит, — улыбнулся Дэш. — Не беспокойте клининговую компанию. Я разберусь сам.

— Но позвольте, как же я оставлю вам дом в таком?..

— Я готов подписать отказ от любых претензий. Клининг не нужен. Спасибо.

— Что ж, — озадаченно и немного обиженно пробормотал риелтор. — А ваша семья к вам присоединится?

Дэш усмехнулся. Наверное, риелтор окончательно решил, что клиент псих, и надеется, что за ним есть кому присмотреть.

— Мать и сестра заняты делами у Мексиканского залива. Я говорил, со мной только Кэп.

Среди деревьев как раз мелькнула светло-рыжая шерсть, вспорхнули птицы, и из леса выбежал золотистый ретривер. Попытался поймать одну птицу, но та улетела. Пес возмущенно полаял и нырнул обратно в кусты кизила.

— Вы в хорошей компании, — холодно заключил риелтор и протянул руку для прощания. — Если возникнут вопросы, звоните.

Однако в его тоне отчетливо звучало обратное. Он дежурно улыбнулся на прощанье, развернулся и ушел.

Дэш проводил риелтора взглядом, надел наушники и вернулся к машине, вытащил из багажника рюкзак, а из него сложенную в несколько раз карту округа и поисковый амулет. Разложив карту на капоте, Дэш сосредоточился на амулете и попытался отыскать цель, но амулет не активировался, хотя три дня назад указывал на это место. Значит, есть время на разведку.

Он сложил карту, снял наушники и огляделся. Для успешной охоты первым делом надо найти следы, подтверждающие, что тварь из воды частенько здесь бывает, изучить привычки, понять, чем ее можно приманить. Чаще всего они осторожные, сами просто так не лезут, к тому же конкретно эта должна еще опасаться людей.

Дэш начал с дома. Поднявшись по скрипучему крыльцу, он отпер не менее скрипучую дверь.

Секреты. Дэш это почувствовал, едва увидев его, когда подъехал полчаса назад. За семь лет с окончания школы они с сестрой и матерью изъездили почти всю Тонакаву и часть восточного побережья США — свою территорию для охоты. Жили, в основном, в мотелях и гостиницах, изредка в таких же старых домах, гулких коробках почти без мебели. Среди пустых стен съемных жилищ резко звучали отголоски их разговоров, звон ненароком упавшей чашки или скрип двери. Звуки скакали среди голых стен и будили по ночам, словно так и не приземлились за день на какой-нибудь диван или не застряли между шкафом и дверью. Дэш не любил дома-коробки, не доверял их безликой однозначности.

Дом Ривердейлов звучал не так. В напряженном полумраке шаги терялись и угасали, словно в комнатах стояла мебель, висели занавески, а подушечки, свернувшись по краям дивана, ждали хозяев, однако внутри встречали лишь пустые помещения. Казалось, тайны припечатывают шаги, гасят звуки, населяя комнаты и коридоры призраками. Освещая дорогу фонариком, Дэш прошел по коридору и все время ощущал на себе взгляд, будто кто-то притаился за углом. Перед рассохшейся деревянной дверью замер. Она скорее всего вела в пустую кладовку, но на секунду его охватила жгучая уверенность, что там кто-то есть, что кто-то стоит в ожидании, когда какой-то чужак с другой стороны выскочит навстречу.

Дэш испытал любопытство, прошептал: «Раз, два, три, чудовище, выходи!» и толкнул дверь. Она распахнулась с протяжным скрипом. Конечно, там никого не было, и Дэш почти разочарованно хмыкнул. В кладовке прятались только гулкое эхо и пыльная пустота, впрочем, как и во всем доме. Дэш открыл соседнюю комнату, и в лицо понеслось что-то темное. Он быстро пригнулся. Стая летучих мышей, уже проснувшаяся и готовая к охоте, пролетела над головой. Не самые лучшие соседи! Дэш усмехнулся, успокаивая сердце, и вошел.

В этой комнате на полу лежала солома и мышиный помет, отчетливо пахло гниющим деревом и водорослями. Под ногами шуршало. Дэш нагнулся. Веточка рогоза рассыпалась в руках сухим дождем. По всему полу виднелись такие горки: будто кто-то раскидал рогоз и полевые цветы да так и оставил. Вопреки логике влажного помещения травы не сгнили, а засохли, и теперь напоминали неряшливый гербарий.

Дэш неторопливо обошел темный и мрачный первый этаж. Скрипучая лестница привела на второй. Здесь было светлее, и в лучах вечернего солнца паутина задорно подмигивала, танцуя на сквозняке, а по стенам вычурно вился не только плющ, но и грибок. Дом будто едва слышно вздыхал, а еще разговаривал мышиными шорохами, поскрипыванием ржавых оконных петель и гудением ветра в трубах.

Несмотря на полное запустение и беспорядок, Дэш не мог отделаться от ощущения, что кто-то еще, кроме призраков прошлого и насекомых, обитает в этих стенах. Зыбкое чувство, не подтвержденное фактами, и от этого еще более нервирующее.

На первом этаже из мебели Дэш заметил только несколько колченогих табуреток и стульев да комод в коридоре, зато на втором обнаружилось целое изобилие: пыльные кресла, диваны с торчащими пружинами, шкафы с мутными стеклами. Ради интереса Дэш приоткрыл шкаф: несколько книг, монетки, свечи, ключи неизвестно от чего.

Он вышел на балкон, который некогда, видимо, был со всех сторон застеклен и наверняка слыл уютным местечком. Сейчас же почти все рамы лишились стекол, деревья по-хозяйски просунули ветки внутрь, а пол устилали листья и птичий помет. Удивительно, в какое плачевное состояние приходит дом без хозяев всего за девять лет. И как так вышло, что на первом этаже стекла сохранились, а вот на втором — выбиты? Не разбивали же их сами владельцы. Дэш представил, как сюда поднялись соседи, пылая гневом после смерти Селзников.

С балкона открывался вид на озеро с кемпингом на противоположном берегу. Отсюда, кроме катеров у причала, виднелись еще и белесые тенты. Но куда как интересней было смотреть, как заходящее солнце фиалковыми и коралловыми оттенками перетекает через кромку леса в воду, превращая гладь озера в глянцевую поверхность танцевального зала, где танцорами были чернети (***), морянки (****) и казарки (*****). Лес на том берегу плавился в солнечном золоте — еще немного, и сгорит в прекрасном гало.

Дэш любовался озером, не подходя к краю балкона. Он давно осознал свой страх воды и ничего не мог с ним поделать, ведь он тонул целых два раза.

Впервые это произошло, когда ему было семь, они с матерью и сестрой поехали на неделю в соседний город, — у Эштон были соревнования по карате, — и остановились в маленьком отеле с бассейном. Мать увозила Эштон на тренировки, которые продолжались с утра до вечера, а Дэш целыми днями гулял один. Дня два он ходил кругами вокруг бассейна, но потом все же решился: забрался в прохладную воду, долго стоял на нижней ступеньке лестницы, держась за поручень, а потом отпустил его.

Он хотел победить свой страх, но страх оказался сильнее.

Дэша вытащил работник отеля, который перекладывал на дорожках плитку, а врач из 9-1-1 сказал Дэшу, что он не дышал целых две минуты.

Через год мать отдала Дэша и Эштон на плавание. Она настаивала, а спорить с матерью Дэш тогда не решался, к тому же сестра поддержала идею с удовольствием, потому что любила воду. Пришлось ему спрятать свой страх поглубже, да и тренер пытался помочь и две недели уговаривал его забраться в бассейн, а когда уговорил, Дэш чуть не утонул во второй раз. В тот день он окончательно убедился, что вода — это шум в ушах, ощущение беспомощности и боль в груди от попыток вдохнуть, когда легкие разрывает агония, при этом над головой даже не небо, а балочное перекрытие. Мать не хотела слушать никаких оправданий, поэтому Дэш продолжал ходить в бассейн, но на него накатывали такие приступы панической атаки, что тренер сдался, — заводил его в комнату отдыха и оставлял там.

Дэш усмехнулся, вспомнив, как договаривался с Эштон: он ей — домашки по-английскому, французскому и литературе, а она взамен не сдает его матери. И какое-то время она действительно молчала.

Страх воды не покидал Дэша с тех пор. Его пугали тонны воды под ногами, пугала холодная враждебная бездна, которая наблюдает за тобой, даже когда ты отворачиваешься.

Нелепая ирония заключалась в том, что его работа была связана с водой, и Дэш раз за разом приближался к своему страху, оставаясь от него на расстоянии шага и понимая, что когда-нибудь им снова придется сразиться. Копил силы.

Ветерок принес запах влажной земли. Кэп залаял из леса, видимо, нашел зайца или белку.

Дэш развернулся к выходу и застыл. Рядом с дверью, в сумеречном углу, валялся видавший виды дырявый матрас. Казалось, его недавно двигали, потому что вокруг было меньше пыли. Вот и таинственный обитатель дома. Интересно, кто это — невинный сквоттер, нашедший временное пристанище, или тварь из воды?

Что ж, в конце концов загадка разрешится, а пока Дэш собирался насладиться тишиной и одиночеством.

Из машины он притащил для Кэпа еду, а себе спальный мешок. Мешок кинул на пол в самом дальнем от воды помещении на первом этаже — оно смахивало на столовую — и перекусил батончиками мюсли. Посуды в доме не нашлось, но Кэп справился и так — съел все с пакета, довольно облизнулся и улегся у входа.

Света еще хватало, чтобы хотя бы поверхностно осмотреть участок. Кэп вскочил, будто почувствовал намерения хозяина. Дэш потрепал его по загривку.

— Кэп, разведка!

Пес сбежал с крыльца, опустил нос к земле и потрусил в лес. Если там что-то есть, Кэп обязательно это найдет.

Дэш достал из багажника ружье. Проверил затвор и повесил ружье на плечо, проверил балисонг в кармане, рассмотрел внимательно карту участка, а потом пошел вдоль озера, оглядывая заросли рогоза и камыша. Прохладный воздух тянул хвоей и бодрил. Наверное, хорошо жить в таком месте — время будто останавливается, а человек кажется одновременно мошкой на фоне вечности и величайшим венцом природы.

За час Дэш обошел территорию по периметру, сверяясь с картой, а потом двинулся по внутренней диагонали. Золотистая шерсть мелькала в подлеске то тут, то там. За домом с озера несмело поднимался туман, придавая деревьям и кустам загадочный вид. Похолодало. Дэш уже начал подумывать о возвращении. Поиски можно продолжить завтра.

Кэп гавкнул два раза. Что-то нашел. Протиснувшись между красным кленом и кустами кизила, Дэш вышел на поляну.

Три сухие палки с метр высотой тянулись от земли к небу. К каждой поперек была примотана палочка покороче, придавая сходство с крестом. Кэп обежал поляну, обнюхал кусты и спокойно улегся под деревом — значит, рядом никого нет, и, похоже, давно не было. Дэш подошел к «крестам» и нащупал ногой в траве еле заметные возвышения, холмики в два метра длиной. Трава и лесные цветы давно завладели этим местом и почти спрятали следы вмешательства. Тропинки, если они тут и были, заросли. Дэш обошел полянку со всех сторон: как ни крути, уж больно похоже на захоронение, на три безымянные могилы с неуклюжими подношениями на палках — ожерельями из ракушек.

Дэш уселся рядом с Кэпом, раздумывая. Стояла такая тишина, что даже приближение облака тумана казалось громогласным шипением.

Допустим, это могилы. Возможно, там лежат отец Ривердейл и двое его сыновей, убитые девять лет назад. Их закопали убийцы, чтобы скрыть преступление? Никаких официальных похорон, будто Ривердейлы просто уехали. Или никаких тел тут нет, а лжезахоронение соорудили местные подростки в качестве шутки на Хэллоуин.

Дэш встал и снова подошел к «крестам». Отодвинул в сторону ожерелье с одного из них и присмотрелся к палке: на деревяшке были нацарапаны буквы. Первая то ли «М», то ли «Н», а вот вторая точно «Р». «Ривердейл»? Подписали бы убийцы могилы своих жертв? Только если их мучила совесть. В конце концов, могла и миссис Ривердейл вернуться. Она тайно похоронила свою семью? Чтобы никто в городе не узнал о ее визите? Версия, конечно, но сильно притянутая за уши.

Или захоронение сделали вовсе не убийцы и не миссис Ривердейл, а… ее дочь.

Ее утопили, но она вернулась позже. Дэш представил, как она копала могилы садовой лопатой, отбрасывала липкие комья земли, пачкалась в грязи, утопала в мягкой жирной почве, делая то, что не каждому взрослому под силу, а потом тащила сюда тяжелые тела. Зачем бы ей это понадобилось? В этом нет никакого смысла. Единственный инстинкт таких, как она, — бежать. Бежать или мстить. Если она не убежала, значит, осталась, чтобы мстить. Тогда сквоттер и есть младшая Ривердейл. За девять лет в городке пропало или погибло почти двадцать человек. Возможно, все эти люди участвовали в суде Линча над ее семьей, и осталась она, потому что у нее была цель.

Риелтор назвал утопленницу местным аналогом Лох-Несского чудовища. Забавно. Именно этим словом — чудовище — мать и сестра называли этих существ. Дэш звал их Хомо Ихтис, хотя другие не любили это слово, оно наводило на мысль о разумности тварей.

Ракушечные ожерелья, висящие на палках-«крестах», ставили в тупик. Дэш колебался, но все же снял одно. На удивление ожерелье пахло лесными цветами, а не илом или водорослями. В ракушках виднелись не очень аккуратные дырочки, соединяла их грубая холщовая нитка, и, видимо, с ней пришлось предварительно повозиться, прежде чем она пролезла. Ее явно тщательно скручивали. В одной из ракушек пряталось кольцо. Скорее, даже перстень. Серебряный кружок без надписей, украшенный тяжелым зеленым камнем — калифорнит или хризолит — Дэш не особо разбирался в минералах. Видимо, перстень принадлежал кому-то из семьи Ривердейлов.

Ожерелье Дэш повесил обратно, а кольцо, поколебавшись, положил в карман.

Вернувшись к дому, Дэш остановился так, чтобы видеть воду и берег, надел наушники, включил радио — в этот раз попалась песня «Джин из бутылки» Кристины Агилеры, — и замер, разглядывая темнеющий горизонт над озером. Он думал об утопленнице, о том, как ее тело погружалось в воду, и свет удалялся от нее, пока не пропал совсем, и она осталась одна на темном холодном дне.

Несколько дней назад амулет указал на озеро Бреворт, значит, местная тварь вышла из воды. Если бы она сидела на глубине, амулет бы молчал. Дэш убьет ее, получит вознаграждение, порадует мать и докажет сестре, что может справиться без нее. Убивая тварь одну за одной, он убивал свой страх стать чудовищем, уничтожал свою чудовищную часть.

Чем больше тварей умрет, тем тверже станет его рука.

* Бреворт является частью цепи озер, которые весь мир зовет Великими, а жители маленькой страны Тонакавы — Главными. Тонакава когда-то была спорной территорией, но после войны за независимость получила статус государства, прихватила часть территории у США и Канады и расположилась среди шестидесяти четырех тысяч озер и прудов.

** Некоторые симптомы ящура, болезни, которая передается человеку через молоко больной коровы, схожи с бешенством — отечность слизистых, сложности при глотании, повышенное слюноотделение, жар.

*** Чернети — род птиц семейства утиных, близкий к ныркам.

**** Морянка — представитель семейства утиных, небольшая полярная нырковая утка.

***** Канадская казарка — водоплавающая птица из семейства утиных.

Глава 2. Раз, два, три, чудовище, выходи!

Каждый миф есть одна из версий правды.

Маргарет Этвуд

Вспоминая о детстве, Дэш в первую очередь говорил о сестре. Он всегда думал о себе с сестрой «мы»: они ели одновременно, шагали одинаково, часто даже двигались синхронно. Их бабушка говорила, что иногда у двойняшек так бывает, и тогда это казалось чем-то само собой разумеющимся. Не было Дэша и не было Эштон — были «они». Даже ругались они тогда будто бы понарошку.

Март 1979

— Жила на Больших озерах злая старая ведьма и много лет подряд губила попавших к ней людей, туманила им разум, заставляла убивать родных. Или заманивала в свое водное царство: привязывала человека к лодке и пускала по воде во мглу. С тех пор никто больше его не видел. Каждого, кого встречала ведьма, ждала печальная участь, ведь ее колдовство лишало воли.

Выразительный, чуть хрипловатый голос бабушки Эйзел завораживал каждым словом и превращал сказку в настоящее представление. Перед началом истории бабушка выключила в гостиной свет, поставила два детских стульчика перед своим креслом и зажгла свечу. Ее зыбкий свет превратил знакомую мебель в таинственное мистическое убранство, подходящее трагизму истории. Дэш слушал и обещал себе, что, когда вырастет, обязательно найдет злую ведьму и убьет ее мечом или пистолетом.

— А дальше что, бабушка? — Сестра чуть не свалилась со стульчика, подавшись вперед.

Дэш тоже чуть не свалился со своего, неосознанно повторив ее движение.

— Вот же нетерпеливая, — рассмеялась бабушка. Она погладила Эштон по голове и покряхтела, устраиваясь в большом кресле. — Как-то раз появилась у Больших озер девушка-охотница, привлеченная всеобщим горем. Девушка-охотница знала, что нет над ней власти у ведьмы. Зашла она в лодку. Старуха посмотрела на охотницу, онемела и, как зачарованная, ступила следом. Лодка уплыла во мглу. Люди на берегу ждали, не уходили. В конце концов лодка выплыла из темноты, а в ней ни охотницы, ни ведьмы. Ведьма пропала, перестала мучить людей, а об Охотнице говорили, что она отправилась вдоль берега искать и искоренять зло. (*)

— О-о-о! — Эштон застыла с открытым ртом. От восхищения у нее даже выпала из рук книжка с картинками, которую она хотела предложить бабушке почитать. Эштон вскочила, выхватила из кучи игрушек барабанную палочку и запрыгала вокруг стульчика, тыкая вокруг себя воображаемым «мечом». — Бабушка, бабушка, смотри, я великая Охотница на ведьм! Я убью всех ведьм на свете.

— Обязательно, — улыбнулась бабушка. — Ты могучая охотница, против которой бессильны чары ведьм.

Эштон воодушевилась еще больше, размахивая «мечом», и пара тычков досталась Дэшу. Он отпихнул сестру, получив в ответ ощутимый укол барабанной палочкой в плечо.

— Ай! — Он вскочил и заявил: — Я тоже убью злую ведьму и спасу мир. — Бабушка молчала, и он подскочил к ней, дернул за руку. — Бабуль, я тоже убью ведьму. Тоже убью!

— Возможно, — проворчала она, отдернув руку. — Пора готовить ужин. Засиделась я с вами.

Она встала и ушла на кухню, по дороге потушив свечу и включив свет. Эштон показала Дэшу язык.

— Я — Охотница, — заявила она. — Прячься, чудовище, я тебя найду.

— Вот и нет! — возмутился Дэш. — Это я Охотник. Сама прячься.

— Нет ты!

Потом Дэш прятался, а Эштон бегала по дому и кричала: «Раз, два, три, чудовище, выходи!», но «чудовище» выходить не хотело и, обиженно дуясь, тихонько сидело в засаде, пока Эштон не надоело играть одной. Она убежала к бабушке, а Дэш проскользнул к себе в комнату, чтобы проверить рисунки, которые он нарисовал для мамы: тигра, жирафа и капитана армии, который спасал людей из горящего дома. Дэш считал, что капитан получился лучше всего, и теперь раздумывал, положить его сверху, чтобы мама сразу увидела такую красоту, или, наоборот, спрятать в самом низу, чтобы получился сюрприз.

Капитана он рисовал, представляя своего отца. То есть, если бы у Дэша был отец, он хотел бы видеть его таким — храбрым и решительным. Возможно, он такой и есть, живет где-нибудь и даже не знает о сыне и дочери. Вот было бы здорово с ним познакомиться, наверняка он обрадуется.

Мама пропадала в очередной командировке уже целую неделю, и Дэш безумно соскучился. Как-то он спросил у бабушки, почему мама так много работает, и узнал, что жизнь в столице нынче дорого стоит. Они с Эштон это обсудили и решили, что у мамы очень важная и сложная работа, иначе ей не платили бы так много, чтобы хватало на жизнь в таком большом городе как Ипсиланти.

Звук подъезжающей машины Дэш услышал первым, потому что окна его комнаты выходили на подъездную аллею.

— Мама!

Он схватил рисунки и выбежал в коридор, кубарем скатился по лестнице и чуть не задохнулся от счастья, завидев ее на пороге. Длинные рыжие волосы взметнулись, когда она сняла плащ. Он очень любил ее волосы. Таких ярких, блестящих и огненно-рыжих волос не было больше ни у кого на свете.

— Мама, мама, я так рад, что ты дома! — Дэш хотел ее обнять, но она вешала плащ, а потом разувалась, и ему никак не удавалось к ней подступиться.

Послышался топот ног Эштон, и Дэш торопливо сунул маме рисунки.

— Я тоже рада, что дома. Я так устала. Что это? — спросила она, пытаясь обойти Дэша и пройти в гостиную. Ему все же удалось обнять ее за пояс.

— Я нарисовал для тебя. — Дэш чуть не лопнул от нетерпения. Вот мама удивится, когда увидит, как здорово вышел бравый капитан.

Она опустила взгляд на рисунки, и волосы заструились вдоль лица волнами блестящего огня.

— Котенок? И зебра? Мне кажется, зебры не бывают желтыми.

— Мама! — Эштон прибежала с кухни.

Мама отложила рисунки на комод и присела, чтобы ее обнять.

— Как твое карате, милая? — спросила она у Эштон. — В прошлый раз тренер говорил, что планирует отправить тебя на соревнования.

Эштон затарахтела про карате.

— А капитан? — пробормотал Дэш, но мама и сестра ушли на кухню к бабушке, а рисунки остались лежать на комоде в прихожей.

Вечером Дэш никак не мог уснуть. Пусть ему не удаются животные, но герой-капитан должен отправиться с мамой в следующую поездку. Вдруг ей понадобится защитник? Дэш откинул одеяло, встал с кровати и прошлепал к своему столу. Он просунет рисунок под дверь маминой комнаты, и утром она непременно обрадуется. Плохо, что им с Эштон запрещено к ней заходить, тогда он положил бы рисунок ей на подушку.

В ее комнате горел свет, а через приоткрытую дверь слышались голоса.

— Их надо разделить, — сердито говорила бабушка. — Эштон не должна терять время.

— Научи его быть одним из нас.

Дэш не сразу узнал материнский голос. Он звучал непривычно, будто она говорила в платок или ей что-то мешало.

— Это невозможно! — отрезала бабушка. — И тебя предупреждали, Гертруда. Просили отдать его на усыновление. Ты избежала бы кучи проблем: не рассорилась бы с сестрами, и на тебя не повесили бы бесконечный план. Теперь тебя вечно нет дома, а мне что прикажешь делать?

— Учить его!

— Этому не бывать!

Дэш представил, как серо-стальной взгляд бабушки заполняет комнату, и поежился. Он вслушивался в голоса и шорохи за дверью, а слышал только свое сердце, — оно колотилось часто-часто.

— Ты отказываешься, даже не попробовав. Пожалуйста, мама, можно ведь все делать аккуратно.

— Нет, нет и нет! Гертруда, не с ним! Это безответственно! Ты лишишься обоих детей. Ты и так их лишишься, если продолжишь настаивать. Дэшфорд никогда не сможет…

Дэш убежал к себе. Забрался под одеяло с головой и накрылся сверху подушкой. В голове яростно билась мысль: его не любят, он не нужен. С ним что-то не так, поэтому его хотят отдать чужим людям и разлучить с семьей, из-за него мама почти не бывает дома, а бабушка Эйзел вечно брюзжит не потому, что у нее подгорело печенье или болит спина, а из-за него. Из-за Дэша. Он разревелся и обмочил кровать.

Бравый капитан печально вздохнул из темноты и рассеялся.

Утром он наблюдал за мамой, но она вела себя, как обычно: приготовила завтрак — оладьи, вишневый пирог, шоколадное суфле и ванильный крем, — потом послушала рассказ о занятиях в подготовительной группе и поговорила с бабушкой об оплате счетов. Когда после завтрака она взяла в руки турку, Эштон сгребла свои тетради и умчалась собираться на занятия, а бабушка начала складывать грязные тарелки в раковину. Мама не любила, когда ей мешали пить кофе, все должны были уйти. Дэш в раздумьях сидел за столом, наблюдая за мамой и пытаясь придумать, что сделать, чтобы его не отдали в другую семью. Занимался он в подготовительной группе хорошо, тетради не пачкал, задания сдавал вовремя, по крайней мере, мама с бабушкой никогда не ругались; ходил на дополнительные уроки по чтению и рисованию. Карате ему не нравилось, там нужно было бить других, но маму радовали успехи Эштон.

— Я тоже пойду на карате.

Мамина рука замерла над туркой. Дэш ожидал, что мама сейчас повернется и с улыбкой скажет, что это отличная идея, но она молча насыпала кофе в турку, убрала пакет в верхний ящик и занялась водой.

— Ты? На карате? — фыркнула бабушка, отправляя последнюю тарелку в раковину. — Ты из другого теста сделан.

Он не понял, как это связано с едой. Ему стоит учиться готовить? Разве пятилеток такому учат?

— Хочу на карате, — упрямо повторил Дэш.

Он уставился на мамину спину, пораженный догадкой: если делать что-то вместе с мамой, например, готовить обед или пылесосить, то точно добьешься успеха.

— Если наша соседка согласится возить на карате еще и Дэша, почему нет? — произнесла мама, так и не повернувшись. — Спор ни к чему. Пусть идет.

— Как хочешь, но я умываю руки. — Бабушка закатила глаза и поставила в раковину последнюю чашку. Посуду она будет мыть потом, когда мама уедет в магазин. Перед выходом из кухни бабушка обернулась к Дэшу. — Что ты сидишь? Ступай в свою комнату.

Он послушно выбежал за дверь, но остановился. Бабушка уже ушла в сад поливать цветы.

Вчера, во время подслушанного разговора, мама была какая-то другая, будто незнакомка. Дэш даже усомнился в его реальности. Может, он ему приснился? Дэшу до безумия хотелось подойти к маме, посидеть рядом. Он заглянул на кухню. Мама достала с полки корицу, и длинные рыжие волосы растеклись вокруг спины, как огонь, как языки пламени из глотки дракона, точь-в-точь как в мультике по детскому каналу, когда дракон летал над деревнями и изрыгал пламя. Вспыхнувший образ его расстроил, Дэш опять чуть не разревелся и убежал в сад.

Бабушка поливала цветы. Дэш прошел мимо, слушая, как шуршит по лепесткам вода. Он брел к своему тайному месту в самом дальнем углу сада, куда никогда не ходили ни мама, ни бабушка, ни Эштон. Среди густых кустов еще прошлым летом Дэш вытоптал полянку и из старых досок соорудил стол и табуретку. У табуретки ножки вышли разной длины, пришлось вкопать их в землю, а стол все время заваливался на одну сторону. Зато Дэш справился сам. Еще он сделал выставку: натянул на листву садовую сетку и к ней прикрепил прищепками рисунки, притащил любимые книги и поделки из глины и деревяшек. Рисунки тигра, жирафа и капитана он тоже принес и долго смотрел на них, а потом порвал. Маме не понравилось, значит, ему они тоже не нужны.

Дэш переборол слезы. Вот еще, из-за бумажек реветь.

В просвете между кустов на соседнем участке мелькнуло желтое пятно, и Дэш выпрямился. Девчонка в неизменном желтом платьице снова вышла гулять и теперь сидела на качелях, казалось, смотря на Дэша, но в то же время мимо него. Зазнайка все время воротила нос, делая вид, что его не замечает. Несмотря на это, она ему нравилась. Он был уверен, что девчонка только разыгрывает гордячку, а на самом деле не прочь поиграть. Он много раз пробовал с ней заговорить и подружиться, подавал знаки и даже кидал ей мяч, и сейчас тоже помахал. Но она даже не повернулась. Не хочет и ладно, пусть сидит одна.

Дэш оглядел свои поделки, а потом свалил их на землю к порванным рисункам, сорвал с сетки остальные и тоже скинул в кучу. Не годится, такое нельзя показывать маме. Он сделает лучше, и тогда мама наконец-то обрадуется.

* Народная сказка Тонакавы.

Глава 3. Не приезжайте в маленькие города

Люди не могут утешиться, когда их обманут

враги или изменят их друзья; но когда они

обманывают сами себя, они бывают порой довольны.

Франсуа де Ларошфуко

Девять лет Дэш убивал таких, как я. Мать и сестра отслеживали каждый его шаг, проверяли каждое его действие. Изменять порядок охоты запрещалось: сначала с помощью карты и амулета находилась «цель», потом Гертруда, Эштон и Дэш отправлялись на охоту. Все всегда шло по одному сценарию, менялись только сроки: иногда удавалось настичь цель быстро, иногда приходилось выслеживать их неделями, рыская по району. Во время охоты Дэша спасала музыка, которую он ненавидел, зато она ограждала его от всего, что происходило вокруг, а еще его выручал Кэп. Самая лучшая компания для любой ситуации — молчаливый дружелюбный помощник.

После гибели Енота Дэш много лет не заводил собаку. Боялся потерять еще одного друга. Но Кэп сам его выбрал, и с тех пор они не расставались. Эта собака словно родилась для поиска таких, как я.

Так и шло. Мы умирали, Охотники получали вознаграждение.

Октябрь 1999

При ярком утреннем свете дом Ривердейлов выглядел совсем жалко, выставив все свои недостатки: на брусе темные пятна, напоминающие плесень, на втором этаже покосившиеся рамы, во дворе проваленное крыльцо и лавочка, притулившаяся на траве рядом с нижней ступенькой, — все это вызывало желание сделать что-нибудь с рухлядью, придать строению жилой вид. Перелицевать и покрасить уж точно. Стоя у машины, Дэш рассматривал дом и прикидывал длину и ширину досок, а еще — какие инструменты понадобятся. Хорошо бы на кухне отремонтировать шкафчики. Сейчас они выглядели так, что хранить в них продукты не хотелось: от влажности дерево перекосило, поверхность вспухла и кое-где прогнила. Можно заменить фанеру внутри и навесить новые дверцы. Хотя проще купить все заново.

Охота могла затянуться. Кэп спокоен и опасности не чует, да и амулет молчит, значит, тварь из озера сейчас ушла на глубину, а вернуться она может когда угодно, хоть через месяц. Дэш поймал себя на мысли, что ему все больше импонировала мысль задержаться: гулять с Кэпом, бродить по лесу, — только подальше от озера, — просто насладиться одиночеством. До этого дня с ним всегда кто-то был, приглядывал, не налажает ли он, дышал в затылок и требовал отчета по всем действиям — каждый день, с тех самых пор, как он стал Охотником.

Напевая, Дэш прошелся по участку, обдумал поездку в город за едой и простыми средствами гигиены, а потом вернулся к джипу и достал из багажника печатную машинку — ушатанный Underwood. Он купил ее случайно, когда ехал в Сейнт Игнас, заметил в витрине ломбарда какого-то городка и остановился. Идея прикинуться писателем, чтобы к нему не возникало лишних вопросов, родилась спонтанно при виде массивного корпуса цвета синей пыли и рядов клавиш. К машинке ему продали еще и сумку с канцелярщиной.

Дэш вернулся на крыльцо. Там стоял круглый деревянный столик, который когда-то, похоже, был красным, но выцвел на солнце и превратился в серо-розовый, но и Underwood была «в возрасте» — они отлично дополняли друг друга. Дэш поставил машинку на столик, из сумки достал кипу бумаги, карандаши, точилки и резинку. Прижал бумагу ножкой машинки, остальное положил рядом. Вполне сойдет для поддержания легенды о том, что он писатель. Еще и экстравагантный — на машинке печатает.

Тихий и сонный Сейнт Игнас дремал на берегу озера, укрывшись раскидистыми деревьями и выставив на солнце городскую площадь с ратушей и единственным магазином. Дэш проехал мимо и оставил машину выше по улице: он любил ходить пешком в незнакомых местах, присматриваться к ним и прислушиваться. Сейнт Игнас ему нравился: отличное место для спокойной жизни. Может быть, когда-нибудь он осядет в похожем местечке, но, конечно, подальше от воды. Он прогулялся по Бреворт-Лейк-роуд — единственной крупной улице городка, которую уже начали украшать тыквами и сухими букетами ко Дню благодарения, и зашел в магазин. За кассой возился продавец. Увидев покупателя, он широко улыбнулся. Дэш кивнул и юркнул в ряд с продуктами.

Спаржа раскинула на прилавке бородавчатые тела, огурцы-крючки прижались к алоэ будто в поисках дома и защиты, а оно благосклонно свесилось над ними упругими листьями. Дэш покосился на вялый салат, который лежал тут, видимо, со времен конфедератов, основавших Тонакаву. Жаль, не получится приготовить спагетти. С утра он проверил плиту: мертва, как вера в Санта Клауса.

Из соседнего ряда доносилось назойливое бормотание.

— Его жена бросила, поэтому он переехал. Хочет начать жизнь сначала. Понимаешь, о чем я, Бека?

— Он хочет побыть один.

— Вовсе нет! Кто хочет быть один? Мы позовем его на День благодарения. Не стоит в такой период жизни оставаться одному.

— А если он и правда…

— Бека, прекрати нести чушь! Мужчинам после развода всегда нужна поддержка, уж поверь мне. Когда я познакомилась со своим вторым мужем, он только развелся. И вот как-то раз я ему говорю…

Дэш в раздумьях рассматривал яблоки и невольно прислушивался к разговору. Два женских голоса то заговорщически затихали, то взрывались возмущением. Один, который упрекал Беку в незнании жизни, звучал хрипло, словно его обладательница смолила похлеще капитана Крюка. Дэш представил высокую даму со светлыми кудрями и пышными формами, если добавить ей повязку на один глаз, то вырисовывалась форменная пиратка. Вторая дама была, скорее всего, моложе, и ее голос звучал немного растерянно под напором «пиратки». Дэш собирался прихватить консервированную фасоль, но не рискнул идти через соседний ряд и показываться на глаза болтушкам. Чего доброго, его, как и того бедолагу, жертву развода, пригласят на День Благодарения.

— Дождемся, пока он выйдет с почты, и подойдем, — твердо заявила «пиратка».

— А что мы ему скажем? — поинтересовалась Бека.

— Просто поздороваемся.

— Может, он не захочет здороваться?

— Бека, ты останешься старой девой, если будешь бояться сказать мужчине «здравствуйте»! И вообще, он же наш сосед. Мы просто проявим элементарную вежливость.

Дэш захватил шоколад и пахнущие корицей булочки и направился к кассе.

— Подскажите, поблизости есть DIY-магазин (*)? — спросил он у кассира. Старикан, весь состоящий из кругов — круглое лицо, круглый нос, круглая, под горшок, стрижка, круглые пальцы на руках, испещренных подкожными жировиками — проглядел на Дэша все свои круглые глаза, пробивая покупки.

— С вас десять тридцать пять. В Макино. Это столица округа, — с готовностью улыбнулся старикан. Ловко сложив последнюю покупку в пакет, он потянулся под прилавок и достал бумагу и карандаш. — Мой сын Клайв там работает. Я вам сейчас напишу адрес и телефон Клайва. Позвоните ему, он поможет с выбором. И скидку сделает.

Дэш забрал пакет с покупками, но продавец успел кинуть туда бумажку.

— Поезжайте как можно скорее. Скоро начнутся дожди, и дороги развезет. Если вам надо в Макино, то стоит поехать прямо завтра.

— Я еще не решил. Спасибо. — Дэш развернулся и наткнулся на миниатюрную старушку.

Застыв с умильной улыбкой, она не спускала с него пытливых глаз, сложив руки на груди и склонив набок голову с растрепанными серенькими буклями. Выражение лица у нее было точь-в-точь как у бабушки Эйзел, когда та видела любимую внучку Эштон после долгой разлуки.

— Мистер Холландер, какая чудесная встреча! — произнесла старушка хриплым голосом «пиратки».

Дэш опешил от неожиданности: голос совсем не подходил миниатюрной аккуратной старушенции.

— Мне про вас уже все-все рассказали, — продолжала она. — Вы наш новый сосед. Можете звать меня мисс Хлоя. А я как раз говорю Беке, как было бы чудесно съездить в Макино на фермерскую ярмарку. Вы пробовали наш фадж (**)? Его делают только в Макино. Вы просто обязаны его попробовать.

Дэш вежливо улыбнулся. Он даже не удивился, что первый встречный знает его имя. Похоже, в маленьких городках это что-то типа вида спорта: скорость вынюхивания подробностей о новом жителе. Кто, интересно, мог о нем рассказать? Риелтор? Дэш попытался обойти старушку, но она шагнула ему наперерез и вцепилась в рукав, не спуская умильного взгляда. Хватка у нее была крепкой — пальцы зацепили куртку, будто самый настоящий пиратский крюк.

— Бека, подойди! — рявкнула она. Дэш аж вздрогнул.

Из-за стеллажа выглянула высокая дама в бесформенной тканевой ветровке, джинсах и резиновых сапогах. Таких дам Дэш называл дурнушками. В сумерках и издалека они еще сходили за девушек, но при ярком свете магазинных ламп, как сейчас, шансов у них не было. Кислое выражение лица и неряшливый хвост волос мышиного цвета конкретно эту представительницу тоже не красили.

— Бека, позволь представить тебе мистера Холландера, — решительно прохрипела мисс Хлоя. — Он как раз собирается в Макино. Представляешь, какое совпадение? Вы можете поехать вместе, бензин сэкономите, да и веселее вдвоем. Бывают же такие удачные встречи!

Мисс Хлоя жеманно улыбнулась. Бека робко застыла, явно нервничая и не разделяя неожиданной радости.

Дэшу пришлось чуть поднять голову, чтобы оставаться вежливым и смотреть Беке в глаза. Под бесформенной курткой угадывалась грудь поистине космических размеров. Воображение уже представило бикини, но забуксовало на контрасте с глуповатым выражением лица и немытыми волосами.

— Приятно познакомиться, — пробурчал Дэш, отцепляя от рукава пальчики мисс Хлои.

Он пытался дать ей понять, что намек уловил, но в Макино с Бекой не поедет. Она улыбнулась в ответ, давая понять, что отступать не намерена. Дэш попытался придать лицу самое недоброжелательное выражение, которое только мог, обогнул новых соседей и решительно двинулся к выходу. От Беки пахнуло алкоголем.

Заводить близкие знакомства он не планировал. Раньше он всегда ездил с матерью или сестрой, кроме них ни с кем и не общался. С посторонними мать ограничивалась холодными кивками, а к Эштон никто не подходил поздороваться: она распространяла флюиды враждебности, даже когда забирала вещи из химчистки.

— Как вам дом, мистер Холландер? — не сдавалась «пиратка». Придержала для него дверь, пока он выходил, да еще и Беку поманила, мол, за мной. — Собираетесь делать ремонт? Знаете, Бека как-то три месяца проработала маляром, когда у нас на озере открывали детский лагерь. Она все-все смыслит в красках. Может вас проконсультировать.

Если Бека помоет голову и придет к нему в бикини, то, может, он и согласится на консультацию, но пока предложение энтузиазма не вызывало. Большей частью из-за самой Беки, которая понуро шагала позади, вероятно, укоряя себя, что так и не сказала «здравствуйте». Дэш надеялся, что вопрос о том, останется ли Бека старой девой, решат без него, а еще убеждал себя, что отремонтировать дом Ривердейлов — дурная затея. Он на ладан дышит и скоро развалится — есть ли смысл? Никакого, но Дэш любил работать руками, размышлять о том, какие сорта древесины больше подойдут, подгонять размеры, шлифовать и красить.

Шагая по Бреворт-Лейк-роуд, Дэш слушал рассуждения мисс Хлои об акриловых и эмульсионных красках и вялое поддакивание Беки, когда к той обращались за подтверждением. Думал о пахнущих корицей булочках и ругал себя, что выбрал неподходящее время для поездки за продуктами. Надо было ехать перед самым закрытием, когда все уже сидят по домам: редкие прохожие таращились на него и смотрели на мисс Хлою, как на храброго первопроходца.

— Мистер Холландер, а что вы делаете на День Благодарения? — спросила мисс Хлоя тоном старого знакомого. — Неужели вам предстоит провести его в одиночестве? Знаете, у меня родилась чудесная идея! Приходите ко мне. Я всегда собираю гостей на праздники.

Компания мисс Хлои, Беки и бедолаги — жертвы развода, который торчит на почте, не воодушевляла. Дэш ускорил шаг.

— Вы выбрали отличное место для жизни, мистер Холландер. Это чудесный город с историей, а жители приветливые и работящие. — Мисс Хлоя семенила рядом и не думала отставать, будто ей вовсе и не приходилось бежать за Дэшем, даже дыхание не сбилось.

Он прикинул, что она отлично смотрелась бы с деревяшкой вместо ноги: хромота подчеркивала бы ее героический вид, который она изо всех сил на себя напускала, а еще из-за этого она, возможно, медленнее бы шла. Вспыхнувший образ вызвал смех, который не удалось сдержать. Старушка сразу же отреагировала, разулыбалась и пошла на новый заход:

— Вам просто необходимо использовать историю дома Ривердейлов в вашей книге.

Такое ощущение, что анкетные сведения о каждом прибывшем мужчине передаются от жителя к жителю Сейнт Игнаса, словно по телетайпу. «Не-же-нат» — печатается 5-битным кодом Бодо со скоростью 190 знаков в минуту. Старые девы пьют и набираются смелости сказать «здравствуйте». «Пи-шет-кни-гу» — риелтор, мисс Хлоя, продавец, почтальон, парикмахер и прочие мотают на ус, наверняка сгорая от желания сообщить новому соседу подробности трагической истории Ривердейлов.

Будто в подтверждение его мыслей мисс Хлоя с увлечением сообщила:

— Бека вам много чего может рассказать. Правда, Бека? Это же готовый сюжет для триллера. Девочка Ривердейлов была совершенно сумасшедшей. Отец и братья прятали ее в подвале, чтобы никто не заметил ее ущербности, но она иногда убегала. Сильная очень была. Я читала, что все умственно отсталые сильные. А миссис Ривердейл никуда не сбегала. Сумасшедшая дочурка ее убила, а потом и отца с братьями.

Интересная трактовка. Но тварь она и есть тварь. Вполне возможно, что свою семью убила она, а вовсе не местные.

До машины оставалось всего несколько метров, и Дэш ускорил шаг. Однако мисс Хлоя все же сумела его заинтриговать, поэтому он поинтересовался:

— А что по поводу Селзников? Она и их убила? Или местные постарались?

— Местные?! Да вы что, все жители Сейнт Игнаса порядочные и набожные люди! — возмутилась мисс Хлоя.

Дэш бросил взгляд на Беку. Молчаливые и застенчивые обычно более наблюдательны, чем болтуны, которые все силы тратят только на слова и совершенно ничего не замечают. Бека недовольно поджала губы и скептически покосилась на мисс Хлою. Искреннее выражение шло ей больше.

— Приходите к нам на День благодарения. — Мисс Хлоя широко улыбнулась, перехватив взгляд Дэша. — Я испеку тыквенный пирог, а Бека вам все про Селзников расскажет.

Тут Дэш засомневался по поводу спокойных дней на озере. Да, ему импонировала мысль гулять с Кэпом и бродить по лесу, но как совместить это с такими соседями?

— Боюсь, на День благодарения у меня планы. — Он все же решил не рисковать — их рассказы не изменят его цели, попытался открыть дверь машины, но мисс Хлоя встала у дверцы, буквально перекрыв отступление.

— Я живу на Чарлз-Моран-Роуд, дом с колоннами, не пропустите. Приходите в любой день. — Словно по волшебству у мисс Хлои в руках оказался листок и карандаш. Она чиркнула адрес и сунула бумажку в пакет с продуктами. — А приходите прямо завтра. Бека фотографии принесет.

Дэш уже начал прикидывать, не будет ли хамством подвинуть мисс Хлою в сторону и быстро сесть в машину, но тут приехало спасение. Рядом остановился «Форд Мустанг» с надписью на крыле «Патруль округа Солано». Из «Форда» вышла женщина в полицейской форме, с кобурой и рацией на поясе. Убранные под фуражку волосы и пронзительный взгляд завершали образ.

— Мистер Холландер, смотрю, вы время не теряете. Уже успели познакомиться с нашей мисс Хлоей.

— О, а вот и шериф Пеннебейкер, — сказала мисс Хлоя сухим и весьма недружелюбным тоном, словно оповещала о прибытии налогового инспектора.

— Мисс Хлоя, ваш сын все еще не забрал удобрения у поставщика, поторопите его, пожалуйста, — с такой же интонацией произнесла шериф. — И верните ключ от библиотеки. Это собственность города.

— Непременно, милочка, — неискренне улыбнулась ей мисс Хлоя. — Что ж, мне пора. Не забудьте, мистер Холландер, ждем вас завтра. Заодно поделюсь с вами газом. Отдам парочку баллонов. Счет пришлю на ваш новый адрес. До завтра.

Дэш открыл рот, чтобы отклонить приглашение, а значит, остаться без газа, но тогда ему бы пришлось кричать это в спины мисс Хлои и Беки. Две дамы уже порядочно отдалились — первая резво семенила, а вторая шла широкими шагами. Он перевел взгляд на шерифа.

— Рад познакомиться, шериф.

Она пристально разглядывала Дэша, не утруждая себя деликатностью.

Шериф ему показалась своеобразной: плавный подбородок, легкая полнота, расслабленная поза, но вместе с тем цепкий взгляд и тонкие нервные губы.

— Мисс Хлоя возглавляет благотворительное Общество Ветеранов, Совет фермеров, а также Книжный клуб, — произнесла она, обходя свою машину, чтобы облокотится на капот рядом с Дэшем. — И все еще находит время совать нос в чужие дела. Как вы устроились, мистер Холландер? Я звонила электрику. Он поехал к вам. Проверит щитки и подключит дом к городу. Что думаете по поводу колодца? Не почистить ли?

— Да, наверное. — Дэша взяла досада от такого внимания. — Я поищу специалиста.

Неожиданная забота вызывала опасение. Мать, бабка и сестра заботой его не баловали, но стоило ему ошибиться, становились назойливо опекающими.

— Я уже вызвала вам специалиста. Приедет завтра после обеда. Возьмите мой номер. — Она положила визитку Дэшу в пакет с продуктами. — Звоните, если возникнут сложности. Любые. По поводу плиты. Газ нам привозят раз в месяц, я заказала парочку баллонов на вас, но раньше, чем через две недели, не ждите.

Дэш прикинул. Конечно, можно воспользоваться любезностью мисс Хлои, но лучше вспомнить навыки скаутов и готовить на открытом огне.

— Спасибо, шериф. Я благодарен вам за помощь.

Шериф едва заметно улыбнулась. Наверное, ее можно было бы назвать привлекательной женщиной, если бы не холод во взгляде.

— О, ну что вы, моя работа следить за благополучием жителей. По поводу Беки…

Дэш открыл дверь, но упоминание Беки его удивило. Он посмотрел на шерифа.

— Бека Селзник, в своем роде, местная достопримечательность. С тех пор как пару лет назад умерла ее мать, она живет одна в большом доме. Мисс Хлоя взяла ее под опеку. Девять лет назад ее брат попал под комбайн, а отца свалил инфаркт. Эти события оставили отпечаток на ее психике. — И строго добавила: — Не советую с ней играть, не ваш тип. Да и с мисс Хлоей поосторожнее, опомниться не успеете, как уже поведете кого-нибудь под венец.

А вот это уже интересно. Так Бека, значит, из семьи Селзник.

— Никаких игр, шериф, — спокойно ответил Дэш. — Я напишу книгу и вернусь домой. И затягивать не планирую.

Она неохотно улыбнулась, будто ставя под сомнение его слова, и вернулась к машине.

Дэш перевел взгляд на мисс Хлою и Беку, которые остановились в конце улицы. Старушка что-то рассказывала женщине, гулявшей с парой йоркширских терьеров. Бека послушно стояла рядом. Мисс Хлоя указала рукой в сторону Дэша, и все, включая терьеров, посмотрели на него. Он поспешил забраться в машину, пока ему не надавали еще адресов и приглашений, поставил пакет с продуктами на соседнее сиденье и задумался. Кто лучше всего знает, что случилось с Ривердейлами? Дэш опустил стекло.

— Шериф, скажите, вы работали здесь девять лет назад?

Она повернулась и прищурила серые глаза.

— Вы имеете в виду что-то конкретное? Дайте угадаю. Наверняка вам уже наговорили про Ривердейлов невесть что. Они уехали. Сэм Ривердейл получил известие о смерти жены, и они отправились к ее родне. Я лично проводила их и заперла дом.

— И куда они уехали?

— Вроде в Небраску.

— Все вместе? Всей семьей?

Шериф улыбнулась. Тонкие бледные губы растянулись, только глаза остались льдистыми.

— А вы заметили что-то необычное?

— Э-э-э, — растерялся Дэш. — Да вроде нет. Что вы имеете в виду?

— Мистер Холландер, — шериф положила длинные, тонкие пальцы на дверь, — холодает. Бродяжки и сквоттеры начинают подыскивать себе жилье. Пару лет подряд кто-то болтался у дома Ривердейлов. Вы там поосторожнее. Если кого увидите, сразу звоните мне.

— Несомненно, мэм.

Дэш начал выезжать и уперся взглядом в надпись «Почта». Он припарковался прямо у ее дверей. Значит, в магазине мисс Хлоя и Бека говорили про него? Черт! С чего они вообще решили, что он в разводе? Он приехал вчера и виделся только с риелтором. Похоже, в этом городе все любят рассказывать небылицы.

Шериф в том числе. Она точно врала. Если она проводила Ривердейлов в Небраску, то на кого все время указывал поисковый амулет? И чьи могилы нашел Кэп? Кстати, шериф так и не ответила на его вопрос.

Пока самым интересным собеседником казалась Бека, ведь из-за твари она потеряла почти всю семью. Возможно, стоит наладить с ней контакт и послушать ее рассказы о тех событиях, конечно, без присутствия мисс Хлои. Только действовать нужно осторожно, чтобы никто не решил, что у Беки есть шансы сбросить ярмо старой девы с его помощью.

Паркуясь у дома, Дэш услышал собачий лай.

Он выскочил из машины, пытаясь на ходу надеть наушники: громкая музыка в ушах — первый уровень защиты от твари. Лай звучал угрожающе, с нотками испуга. Дэш на секунду замер. Кэп всегда тихо приводил к цели, потому что был так натренирован. Так что же происходит? Забрел сквоттер, о котором его предупреждала шериф?

Провода путались, и Дэш их отбросил. Важнее достать ружье из багажника. Хотя спасет ли его оно, если там все-таки окажется тварь? Дэш схватил ружье и ринулся на лай, на ходу проверяя затвор.

Сначала Дэш увидел только воду. Озеро сверкало в солнечных лучах, ослепляя бликами.

Кэп заходился лаем, бегая по самому краю причала. Дэш шагнул к лестнице. На причале никого не было, а лаял Кэп не в воду, а на лестницу между собой и домом, и смотрел вверх.

Серая тень мелькнула на периферии взгляда. Дэш увидел ее внезапно. Рысь! Переступив мощными лапами, она пригнулась к полу и предупреждающе зарычала. Оголились зубы, острые и белоснежные. Золотистая шерсть блеснула на солнце, а согнутое в напряжении тело приготовилось к прыжку.

— Черт! Черт! Черт!

Дэш навел на нее оружие, но заколебался. Убивать такое прекрасное животное не хотелось. Рыси просто так не нападают, еще и на территории человека. Как она вообще пробралась к дому? Может, сюда забрел ее детеныш? Или это вообще самец.

Рысь распласталась по полу, заняв всю ширину веранды и не давая Кэпу прошмыгнуть. Пес с лаем взбежал к Дэшу по ступенькам, но тут же отпрыгнул, заскулил и поджал хвост, когда рысь огрызнулась на него. Делала все она как-то неуверенно, будто сомневалась.

Дэш попятился и оказался на самом краю веранды. Ниже — узкая полоска причала и пугающая вода, а еще тварь, которая с радостью вцепится в жертву, упавшую в озеро.

— Кэп, фу! Отойди!

Рысь зашипела, пытаясь не выпускать обоих из поля зрения. Не двигаясь, она утробно рычала и вообще вела себя нетипично. В чем выражалась нетипичность, Дэш не взялся бы объяснить, но с кошкой явно было что-то не в порядке: слишком затравленно она смотрела и слишком неуверенно двигалась.

Дэш поманил собаку:

— Кэп, обойди дом. Отстань от нее.

Пес в нерешительности переступал с лапы на лапу, не желая оставлять хозяина. Он лаял не переставая, уже хрипел. Дэш отступал по краю веранды, держа палец на спусковом крючке. Рысь все больше нервничала, словно не знала, что ей делать.

Кэп снова кинулся к Дэшу, и рысь резким движением прыгнула на него, впившись в загривок. Пес взвыл. Дэш выстрелил, стараясь его не задеть.

Пуля попала рыси в левый бок. Она отбросила взвизгнувшего Кэпа и прыгнула на Дэша. Он выстрелил снова. В нос ударил резкий запах крови. Перед лицом мелькнул развороченный глаз и распахнутая пасть, сверху навалилось тяжелое тело, а где-то под ребрами ошпарила боль. Под ногами оказалась пустота, а через мгновение холодная вода ударила по спине, рукам, затылку. В сознании вспыхнула мысль: конец!

Тяжелый ком давил сверху, и Дэш схватился за него в поисках опоры, но погрузился еще глубже. Оставляя кровавый след, распускающийся в воде быстро исчезающим цветком, тело рыси тянуло на дно. Дэш в отчаянии попытался рвануть наверх, но только глотнул жирной илистой воды и запаниковал, бессмысленно молотя руками.

Кэп? Где Кэп? Кожа под ребрами горела, как в огне. В чертовой мути ничего не было видно, а легкие требовали воздуха. Он запоздало отпихнул мертвую кошку, с трудом не заглотнув еще воды.

Перед глазами что-то колыхалось. Водоросли. Он почти на дне! Водоросли опутали руки и ноги, холодными укусами щекотали лицо. Внизу распахнулась темная глубина. Она отливала зеленым и приветливо махала тонкими пальцами-травинками, зазывала, пытаясь заполучить любого, кто падал в ее объятия. Мир утратил привычные направления — верх был везде, как и низ. Движения ничего не меняли, никуда не вели. Он застыл в холодной пустоте, и рядом в окружении пузырьков плавало тело рыси. Грудь разрывало от боли, и глоток воды стал казаться достойной альтернативой. Надо выбираться… Но Дэша охватил ступор, он лишь оцепенело смотрел, как свет становился все дальше.

Что-то толкнуло в спину, сильно и уверенно. Водоросли нехотя выпустили добычу — его самого, рысь промелькнула перед носом и осталась позади. Дэша выбросило на поверхность, и он жадно вдохнул. Снова погрузился под воду, и снова его подбросило, словно вода гневалась и выталкивала из своих глубин. Под ногами обнаружилось дно. Дэш кое-как добрел до берега и плюхнулся на траву, задыхаясь кашлем. Судороги прошли, и остался только хрип. Дэш упал на спину, не веря, что выбрался, и уставился на качающиеся над головой кроны.

Сверху навис Кэп. Он радостно скулил и облизывал Дэшу нос, лоб, щеки, руки. Горло саднило, щипало глаза, но главное, что с псом все хорошо.

— Черт, приятель, ну мы с тобой и попали. — Дэш с облегчением обхватил его и попытался нащупать место укуса, но пес радостно прыгал, ни секунды не оставаясь на месте, и только облизывал все, что мог. — Ну ладно, все, все.

Дэш обнаружил себя метрах в двадцати от причала на скудном подлеске среди редких берёз. Глянул на бок и обомлел: куртка и рубашка превратились в ошметки. Кожу под ребрами невыносимо жгло, но кровь не хлестала, похоже, просто царапина. С какой стати рысь решила напасть на человека? Странно. И еще толчок в спину. Сначала он решил, что это Кэп, но пес был сухой, не считая крови на загривке…

— Дьявол меня раздери! — Дэш подскочил, поскользнулся на мокрой траве и чуть не шлепнулся обратно в воду.

Плеер! Где плеер? В машине! А ружье? Утонуло или валяется на причале. Дэш судорожно осмотрел гладь озера. Насколько хватало глаз, все было спокойно — ни лодок с рыбаками, ни катеров с туристами, никого, выходящего из воды. Только тишина обволакивала как туман. Морщась от боли в боку, Дэш схватил Кэпа за скользкий от крови загривок и чуть не заработал еще одну рану: пес щелкнул зубами рядом с его рукой — ему было больно.

— Прости, приятель, но нам лучше отойти от воды, — пробормотал Дэш, выталкивая Кэпа на ровный сухой берег. Мокрые ботинки противно хлюпали, а тяжелая одежда холодила тело.

В машине Дэш первым делом напялил наушники и включил музыку на максимальную громкость.

Поисковый амулет в этот раз ожил над картой и уверенно показал, где цель: прямо здесь, на озере Бреворт. Дэш бросился на причал. Ружье лежало на краю настила, рядом с проломленными перилами. Слушая в наушниках яростные перекаты рока, он подобрал его и нацелил на озеро. Ни единого всплеска до горизонта.

Какого черта тварь из воды не утопила его, а спасла ему жизнь?

* DIY (от англ. Do It Yourself — рус. «сделай это сам») — самостоятельная работа по дому, включающая ремонт электрооборудования, инженерных сетей, бытовой техники, изготовление мебели и т. д.

** Fudge (англ.) — нечто среднее между нугой и шоколадным маслом. Делается он в огромном количестве в маленьких кондитерских и продается на развес.

Глава 4. Контрасты

История — это правда, ставшая ложью.

Миф — это ложь, ставшая правдой.

Жан Кокто

Самые сложные и противоречивые отношения у Дэша складывались с матерью. Тоже мне невидаль, скажете вы, ну и что, да у половины населения земного шара так. У меня, например, тоже не все так просто. Меня вырастил отец.

Рассказать эту историю, не упомянув Гертруду Холландер, — невозможно. Она всю жизнь вызывала у Дэша то удивление, то недоумение. Подружек у нее не было, мужчины появлялись и исчезали, оставляя после себя лишь окурки в пепельнице и рядок бутылок из-под пива. Почти все ее время занимали бесконечные командировки. Иногда сущие мелочи вызывали у нее приступы раздражения, например, в магазине с плохим обслуживанием, в ресторане с медлительными официантами, в такси с протертыми сиденьями и запахами от предыдущих клиентов. Она доносила свое недовольство в лоб, не стесняясь в выражениях. Члены семьи тоже не избежали подобной участи. Возможно, она просто не видела надобности в терпении и вежливости. У нее начисто отсутствовала деликатность, и она, похоже, искренне считала, что, спокойно и доходчиво поведав человеку о том, какое он ничтожество, сделает его лучше. В те редкие минуты, которые она проводила с детьми, она чаще всего казалась равнодушной.

Дэш все детство ломал голову, задаваясь вопросом, что с ним не так? Искал ответы внутри себя, пытаясь понять, чем не угодил семье, и лишь спустя много лет он осознал, что мать просто не знала, что с ним делать. Она не хотела сына, не ждала сына и не понимала, как вписать его в свою жизнь.

Май 1982

Мама была дома уже неделю. Успела поменять занавески в гостиной и на кухне, перекрасить подвал, позаниматься с Дэшем и Эштон, — у него хромала математика, а у сестры правописание, — и даже сходила с Эштон на торжественный вечер, который организовал «Фонд для одаренных детей».

Сестра выиграла конкурс по гимнастике среди восьмилеток, а вот Дэш остался дома — он никаких конкурсов не выиграл. Побывав на вечере, мама и Эштон принесли кучу буклетов с фотографиями улыбающихся детей: одних с гимнастическими лентами, мячами, обручами, других — со взведенными луками, третьих — у шахматных досок. Дэшу понравились две яркие белые буквы ПП (*), которые были напечатаны на каждом буклете: они везде стояли рядом — ПП — и, казалось, поддерживали друг друга. Дэш тогда почему-то вспомнил о сестре и спросил у мамы, что значат эти две буквы. Она начала рассказывать про компанию, которая помогает фонду одаренных детей. Дэш мало что понял, уловил только, что эта компания отдает свои деньги, чтобы дети и дальше могли участвовать в конкурсах. «Петрол плюс» — прочитал он надпись мелким шрифтом и подумал тогда, что эти ПП большие молодцы.

Наступила суббота — предпоследний день маминого отпуска, и они втроем — мама и Дэш с сестрой — отправились на прогулку в центральный парк. Дэш подумывал признаться матери, что боится воды и не учится плавать, но точно не сегодня. Сегодня он радовался тому, что мама проведет этот чудесный день с ним. Он ездил по парку на велосипеде, ориентируясь в толпе на ее синюю ветровку. Потом они остановились на детской площадке недалеко от дома. Дэш много раз ходил сюда один, но сегодня они пришли настоящей семьей, и ему хотелось подойти к каждому на площадке и сказать: «Смотрите, это моя мама».

Дэш бросил велик на песок и отправился на качели, потому что с них было видно маму. Она сидела на лавочке, и с ней здоровались другие мамы. Эштон играла с девчонками, а Дэш качался. Недалеко стояла девочка в серой курточке и рассматривала что-то под ногами. Дэш попытался разглядеть что там такое интересное, но не увидел — слишком далеко. Девочка все стояла и стояла, не поднимая головы и ничего не делая, и у Дэша лопнуло терпение. Ей же явно скучно. Можно поиграть, например в догонялки. Он спрыгнул с качелей, но остановился. Поиграть с другими он всегда успеет, а сегодня он с мамой. Если она захочет куда-то пойти или что-то ему сказать, он должен быть рядом. Дэш вернулся на качели.

Перед ним пробежал светловолосый малыш, а за ним следом женщина в длинном цветастом платье и с сумкой, лямка которой все время съезжала с плеча. Малыш указал пальчиком на песочницу, женщина тут же, как по волшебству, извлекла откуда-то совочки и ведерки, они начали лепить куличи. Потом малыш ткнул на горку. Женщина стряхнула с его рук песок и помогла ему взобраться по ступеням, а потом побежала к спуску — ловить. Поймала, подбросила в воздух, прижала к себе, что-то прошептала на ухо и поцеловала.

Дэш посмотрел на маму. Она все еще сидела на лавочке, уставившись вдаль поверх всех голов. Ему захотелось, чтобы она покатала его на карусели, но, поразмыслив, рассудил, что мама точно откажет, потому что он уже слишком большой. Тогда он поискал глазами девочку, которая разглядывала свои ноги, но не нашел ее нигде на площадке. Ушла. Он отвернулся к малышу, которого поили соком.

Понаблюдав за ним еще пару минут, он услышал рассерженный голос мамы. Она стояла у скамейки и разговаривала с незнакомцем, потом попыталась его обойти, но он преграждал дорогу и не отставал. Мама резко развернулась и зашагала прочь. Мужчина пошел за ней.

Эштон с новой подружкой сидела под горкой и ничего не заметила. Дэш спрыгнул с качелей: бежать за матерью или остаться с сестрой? Мама не любила, когда к ней приставали, поэтому он пошел на карусель недалеко от горки.

Мама и незнакомец дошли до магазина, завернули за угол и скрылись из вида. Дэш то и дело посматривал туда, но они не возвращались. Он ощутил себя брошенным, вспомнился подслушанный разговор, где мама и бабушка говорили про усыновление, вспомнилось, как он описал кровать и потом стаскивал мокрое холодное белье, чтобы отнести его в ванную, никого не разбудив по пути. Ему совсем расхотелось кататься на карусели и вообще оставаться на детской площадке. Какой-то гадкий мужик все испортил. Дэш подумал, мог ли этот мужчина быть его отцом, но тут же отмел эту мысль. С чего бы тогда ему уходить, почему не познакомиться с Дэшем? Но тут его осенило: а вдруг пришли за ним, ведь его собирались отдать в другую семью. Ладони вспотели, и он чуть не упал с сиденья. Вцепившись в металлический поручень посильнее, он стиснул зубы и раскрутил карусель так быстро, что его начало сносить.

Раз — вдалеке мелькнули рыжие волосы. Два — мелькнули ближе, у края площадки. Три — Дэш увидел мамино лицо. Карусель крутилась, и Дэша затошнило. Он вертел головой, чтобы все время видеть маму. Она стояла на дорожке и вид у нее был такой, будто она сама только что слезла с карусели — волосы взъерошены, лицо мокрое и бледное — будто ее тоже тошнило. Мама стояла и смотрела то на него, то на Эштон. Потом резко оглянулась, и волосы взметнулись всполохами огня. Она быстро зашагала к Дэшу, прижимая к боку скомканную синюю ветровку. Он спрыгнул с карусели, но потерял равновесие и грохнулся на песок.

— Дэш, — мама схватила его за руку и дернула наверх, — ты знаешь мотель около молла? «Рыцарь дорог»?

Голос у нее хрипел, звучал колюче и раздраженно. Дэш вырвал руку и отступил. Вот и все, сейчас ему скажут, что он будет жить с другими людьми.

— Милый, — мама попыталась улыбнуться, неестественно, будто рот против ее воли растягивали невидимые пальцы. — Сосредоточься! Ну же! Мотель!

Милый? Дэш так обалдел от непривычного слова, что вообще перестал соображать. В голове крутилась картинка, как незнакомец уводит его с собой, и они живут в мотеле «Рыцарь дорог».

— Я не хочу, — прошептал он, и у него защипало глаза. — Не отдавай меня. Пойдем домой. Пожалуйста!

Мама схватилась за карусель, повернула к нему искаженное непонятной гримасой лицо и рявкнула:

— Прекрати паясничать! Мотель! Вспомни! Мы его часто видели, когда ездили за покупками!

Мама опиралась на карусель, а Дэш удивился, что ее рука все еще в вишневом джеме, который они ели на завтрак.

Подбежала Эштон.

— Ма-ам? Ты чего?

Мама снова посмотрела на дорогу, в сторону магазина. Тот самый незнакомец медленно брел в их сторону, неуверенно переставляя ноги и держась за голову.

— Бери велосипед! — Мама встряхнула Дэша за плечо. — Катайся где хочешь, я разрешаю, а потом езжай к моллу. Мотель «Рыцарь дорог», понял? Эштон, беги домой! Скажи бабушке, чтобы позвонила Веронике…

У мамы по виску стекала капля пота, и Дэш больше не слышал ее голоса. Остался только ужас — случилось что-то страшное. От непостижимости беды заболел живот.

— Дэшфорд! Иди! — рявкнула мама и толкнула его так, что он снова шлепнулся на песок. Он вскочил, схватил велосипед, переехал на другую сторону дороги и остановился. Волосы Эштон и ее темно-бордовый комбинезон мелькнули позади — она побежала домой. Мама шла навстречу гадкому мужику.

Уезжать не хотелось, но ослушаться маму Дэш боялся. Он схватился за руль, но тут от горки раздалось глухое «бух», и он снова обернулся. Тот самый светловолосый малыш шлепнулся на гладком полукруглом желобе, скатился на пузе вниз и разревелся. Его мать подбежала, схватила его в охапку и прижала к себе.

Начало темнеть, а Дэш все катался по улицам и вспоминал мамин взгляд — слишком колючий. Дэш не хотел в мотель, наверное, там ждала новая семья. Эштон просили идти домой, а его — в какой-то дурацкий мотель. Зачем?

В конце концов Дэш захотел есть и вернулся домой. Машины на подъездной дорожке не было, дверь не открывалась, и нигде не горел свет. Он долго сидел на крыльце, пока не замерз, а на улице не сгустились сумерки. Ему хотелось в свою комнату, но в окнах не зажигался свет. Где же бабушка? От последнего становилось страшно, ведь она всегда сидит на кухне или у себя в комнате. В соседнем доме с качелями окна тоже не горели, машины не было, словно и там хозяева куда-то пропали. Дэш не хотел уезжать. Это же его пристанище. Его комната, его дерево в саду, его детская площадка и его школа, а еще девчонка-соседка, с которой он так и не подружился. Уже почти набрался смелости.

Перед глазами стояло злое лицо мамы с выражением, какого он прежде никогда не видел, и становилось еще страшнее. Лучше бы он поехал за ней, пусть бы она его отругала, зато не умирал бы сейчас от страха.

К Дэшу на крыльцо подсел Бравый Капитан, молча выражая поддержку. Дэш посидел еще, успокоился и поехал к моллу: даже если его отдадут в другую семью, он по крайней мере спросит, что с мамой.

Поплутал он порядочно и добрался, когда уже совсем стемнело. На велосипеде подфарника не было, поэтому пару раз Дэш хорошенько навернулся в темноте: разбил левый локоть и правую коленку, но даже порадовался — новая семья откажется от него сразу, как увидит. Зачем им непослушный грязнуля?

Дэш заприметил одинаковые одноэтажные корпуса с дорожками между ними, ведущими во внутренний дворик, и въехал на полупустую парковку. Придорожный мотель и несколько машин тонули в свете шоссейных фонарей. Дэш слез с велосипеда и застыл в нерешительности — и что дальше?

— Ты где шлялся весь день?!

Он дернулся от неожиданности. Эштон выскочила откуда-то из-за угла, мелькнув темно-бордовым комбинезоном, и теперь стояла перед ним, злая и раздраженная, почти с точно таким же колючим выражением на лице, как у мамы на детской площадке.

— Где надо, там и шлялся, — буркнул Дэш, скрывая облегчение.

— Надоело тебя ждать. Я сижу одна уже несколько часов!

— Одна? А где… — Дэш даже не смог закончить, так перепугался.

— Они в номере, но бабушка не пускает.

Эштон отвела его во внутренний дворик и пихнула в руки кекс. Велосипед поддерживал Дэша весь день, не хотелось с ним расставаться, но пришлось прислонить его к стенке, чтобы взять шуршащий пакетик с кексом. Незнакомца нигде не было видно, и Дэш немного успокоился, огляделся и сел на один из пластиковых стульев у стены. Напротив стояли еще такие же одинаковые домишки, подсвеченные полукругами фонарей.

— Я прибежала домой… бабушку звала, а она не слышала… оказалось она в саду… вот она перепугалась… а потом она звонила… мы уехали и сняли комнату. Двадцать третью. Вон ту. — Эштон махнула рукой, и Дэш нашел напротив среди одинаковых коричневых дверей нужный номер. В окне сквозь плотную занавеску пробивалась тонкая полоска света. — Потом какая-то тетя привела маму, и бабушка меня выгнала. Дала еды, сок и сказала ждать тебя.

— И где еда? — Дэш проглотил кекс в один присест.

— Я все съела. Вода только осталась. — Она сунула Дэшу маленькую бутылку содовой. — Где ты был? Мне, знаешь, как страшно…

Эштон бухнулась на соседний стул и заплакала, а Дэш так удивился, что чуть не выронил шуршащую упаковку и бутылку. Эштон уже давно не плакала, тысячу лет.

— Чего ты ревешь как маленькая? Стыдно на тебя смотреть.

Такую фразу ему как-то сказала бабушка, когда он мастерил скворечник и саданул молотком себе по указательному пальцу. Тогда ее слова сработали, он перестал плакать. И даже когда бабушка сорвала лопнувший ноготь, и боль проникла в самые дальние уголки его тела, он не плакал. С Эштон не вышло, она продолжала тихонько всхлипывать и шмыгала носом время от времени.

— C мамой что? — нетерпеливо спросил Дэш, страшась ответа.

— Бабушка сказала, ее ранили. — Эштон сжалась в комочек, скукожилась, как воробушек. — Ножом ударили.

Дэш от ужаса сам чуть не расплакался, но удержался. Плачущая Эштон и беда с мамой перевернули весь мир, и даже опасение попасть к чужим людям казалось теперь пустым и незначащим.

— А почему ее не отвезли в больницу, не знаешь?

— Тетя, которая к ней пришла… Вроде она доктор. — Эштон горестно вздохнула.

— Пойдем посмотрим, — прошептал Дэш.

— Я несколько раз пыталась. — Эштон тоже шептала. — Бабушка прогоняла. Сказала, дождаться тебя и идти в номер двадцать пять. Вот, ключ дала.

Эштон достала из кармана ключ, на котором болтался огромный овальный брелок с цифрами «25». Он закрывал всю ее ладонь и казался нелепым и некрасивым, даже пугающим. Дэш смотрел на брелок, и догадка все больнее билась в груди: мамина рука была измазана вовсе не джемом, а кровью.

— Тот дядька ей что-то сделал.

— Какой дядька? — нахмурилась Эштон.

— На площадке, ты не видела? Это он виноват.

Эштон распахнула заплаканные глаза. Вид у нее стал совершенно ошарашенный, а потом она резко выпрямилась и тихо ахнула.

— Он — один из них. Чудовище. Он пришел ей отомстить.

— С чего ты взяла?

— Помнишь сказку про Великую Охотницу? Бабушка сказала, что мама такая же. Она борется со злом.

— О-о-о! — поразился Дэш. Мама обладает особой силой!

В эту секунду он понял, что хочет быть как она: бороться с чудовищами и делать мир лучше, а еще защищать ее, чтобы больше никто не причинил ей вред.

Дверь двадцать третьего номера открылась. Из нее с большой сумкой наперевес вышла незнакомая женщина с серьезным выражением лица и гладко зачесанными в пучок волосами. Увидев Дэша с Эштон, она остановилась, словно в нерешительности, а потом медленно пошла к ним. Эштон вскочила со стула, будто порываясь подбежать, но сдержалась. Дэш встал рядом с сестрой и следил за женщиной, затаив дыхание, искал на лице незнакомки ответ на самый главный вопрос — что с мамой? — но лицо оставалось совершенно непроницаемым.

Она подошла ближе и остановилась, смотря на Эштон:

— Ты молодец. Сделала все правильно и быстро. Теперь с твоей мамой все будет хорошо. Ей с тобой повезло.

— Вы доктор? — спросил Дэш. От страха то ли за маму, то ли перед незнакомкой у него дрожали руки, и он спрятал сжатые кулаки за спиной.

Она окинула его взглядом, от которого Дэшу стало не себе.

— Я доктор, — ответила она и отвернулась к Эштон. — Завтра к вам придет риелтор и даст ключи от нового дома. Вам придется переехать. Новый дом тебе понравится, обещаю.

Переехать? Как же так?

— А тот человек, который обидел маму, то чудовище, — Эштон смело шагнула вперед, — больше не вернется?

— Не волнуйся, — улыбнулась незнакомка, — не вернется.

— Откуда вы знаете? — спросил Дэш.

— Этот вопрос решен, — заверила она.

— А на новом месте нас не найдут?

Незнакомка уже отошла на пару шагов, но остановилась и повернулась к Дэшу.

— Если будешь слушаться мать, то не найдут. А если оступишься… Ты усложняешь жизнь своей семье. Постарайся не создавать проблем, — отчеканила она и ушла.

Дэш опешил. Приближающееся понимание чего-то неотвратимо безысходного наползало из темноты, не подсвеченной фонарями, и пугало до чертиков. Может быть, он, когда вырастет, станет тем самым чудовищем из легенды и будет вредить людям? От ужаса его передернуло.

— Что она имела в виду? — озадаченно переспросила Эштон.

— Не знаю, — прошептал Дэш. Нет, что за глупости! Эштон сейчас была единственным близким существом на весь мир, поэтому он не удержался, повернулся к ней и схватил ее за руку. — Обещай, что мы с тобой всегда будем вместе.

— Конечно, будем, ты же мой брат, — уверенно кивнула она. — Пусть эта тетка говорит, что хочет, мне все равно. Мы всегда будем вместе.

Эштон порывисто его обняла. Дэш обнял ее в ответ, и ему стало легче. Они постояли, дыша друг другу в шею, пока Эштон его не отпустила.

— Так не хочется уезжать из нашего дома, — вздохнула она, вытирая слезы. — Мне там нравится.

Дэш был благодарен Эштон за возможность поговорить о чем-то менее тревожном.

— Да, мне тоже, — кивнул он, потом на секунду замялся и добавил: — Я так и не подружился с соседской девчонкой, которая все время качается на качелях.

— С какой соседской девчонкой? — рассмеялась Эштон. — В доме с качелями никто не живет, в доме с вязами три брата, а напротив — кошатница. У нее только кошки.

Перед внутренним взором Дэша возник Бравый Капитан. Он пожал плечами, так же сильно недоумевая от заявления сестры. Да ну! Эштон просто никогда не интересовалась соседями. Задавака жила в соседнем доме, он видел ее там много раз, а теперь уедет, так и не решившись с ней заговорить. Отчего-то эта мысль расстраивала почти так же сильно, как и все случившееся.

Утром Дэш проснулся один, Эштон на соседней кровати не оказалось. Куда она делась? Дэш совершенно растерялся. Если он ворвется к маме в комнату, она его за это не похвалит, а бабушка так вообще отругает. А вдруг мама умерла? Вдруг он больше никогда ее не увидит? Мысль об этом сковывала и пугала еще больше. Или все уехали и бросили его одного. Он чуть не расплакался, спрятался под одеяло и долго лежал в тишине, вслушиваясь в далекие и нечеткие дребезжания и постукивания за дверью. Было страшно встать и зайти в соседний номер: вдруг эти звуки означают, что маму увозит катафалк?

Белье пахло не домом, а чем-то чуждым, горьковатым, и на ощупь было жестче. Луч света, пробивающийся в щелку между одеялом и простыней, мелко подрагивал, словно его мололи в блендере, и Дэшу казалось, что сам он тоже подрагивает. С улицы то доносилось, то пропадало дребезжание, становясь громче — пугающий звук приближающегося горя.

— Дэшфорд! Да что же это такое? Уже почти полдень, а ты валяешься! Что за лентяй! — Бабушкин голос заглушил все звуки с улицы, и Дэш вынырнул из-под одеяла. Бабушка всплеснула руками — совсем как дома. — Господи, ты вчера в хлеву, что ли, побывал? И лег прямо в грязной одежде? Один день! Всего один день не уследила за тобой, а ты уже похож на поросенка!

Дэш кубарем скатился с кровати и ринулся к ней, — она аж отпрянула, — крепко-крепко обхватил ее и застыл.

— Ну ладно, ладно, чего это ты вдруг обниматься вздумал. — Бабушка попыталась отодвинуться, но Дэш не отпускал, наслаждаясь ощущением, что его не бросили. — Покажи-ка локоть. Ничего себе, ссадина, как бы шрам не остался. Давай-ка обработаем. Да отпусти уже. Сейчас принесу сумку…

— А мама?.. — Дэшу пришлось отпустить бабушку, уж больно она стремилась вырваться.

— Мать твоя отдыхает, и нечего ее беспокоить. Сходишь к ней позже.

Бабушка открыла дверь.

— Эштон, иди сюда, — крикнула она. — Побудь с братом.

Мимо комнаты прошла горничная с дребезжащей тележкой, нагруженной полотенцами и еще какой-то мелочевкой, а солнце осветило серый пол и невзрачные стены. Дэш рассмеялся от облегчения.

Они провели в мотеле четыре дня, к маме их пустили на третий. Она сидела на постели, опираясь на подушки, лицо у нее было совсем бледное, как молочный коктейль, и почти сливалось с белым постельным бельем, а волосы больше не блестели, словно тоже утратили краски. Но она улыбалась. Дэш бросился к ней, а бабушка тут же дернула назад.

— Осторожно, не беспокой мать, она еще слаба.

И нависла над ними, словно строгий страж.

Дэш уселся на соседнюю кровать, не сводя с мамы взгляда. Она поморщилась, когда Эштон аккуратно присела на край ее кровати. Ей явно было больно даже от такого незначительно движения. Эштон затараторила, сколько страху натерпелась, и что Дэш оставил ее одну в тот день, но сама она всегда-всегда слушается, и что в школе все равно не проходят ничего интересного, и поэтому они рады побыть в мотеле.

— А нам не надо вызвать полицию? — спросил Дэш, дождавшись, когда сестра замолчит, чтобы набрать воздуха. Бабушка поджала губы, мама вздохнула, а Эштон растерянно вскинула голову, словно укоряя себя, почему ей не пришло в голову спросить элементарную вещь. — Нам в школе рассказывали, что, когда что-то случается, надо вызывать полицию.

— Не волнуйтесь, — тихо сказала мама. — Все уже решено, и виновные наказаны. Вероника всегда поможет, запомни. Если случится еще что-то подобное, обращайся к Веронике.

Она погладила Эштон по руке, и Дэш медленно-медленно подошел поближе к ее кровати в надежде, что она и его погладит.

— Нам подобное больше не нужно, — проворчала бабушка. — Вероника должна обеспечивать твою безопасность. Это ее недоработка!

Мама прошелестела:

— Давай не сейчас.

Бабушка фыркнула.

— Вероника — эта та тётя, что к тебе приходила? — спросила Эштон.

— Нет, нет, это была одна из ее работниц. — Мама требовательно посмотрела на бабушку. — Надо рассказать. Дети должны знать, что делать, если…

Ее слабый голос потерялся в громком возмущении бабушки:

— Я пока еще в силах за ними присмотреть. Гертруда, не надо списывать меня со счетов раньше времени.

— Мама, — устало выдохнула мама, но ее услышал только Дэш.

— Что рассказать? — спросила Эштон.

Дэш ждал ответа мамы. Она никогда не позволяла собой командовать, но тут молчала, даже прикрыла глаза, будто собиралась заснуть.

— Я хочу помочь, — произнес Дэш. — Что надо сделать?

Если бы мама попросила его решить весь учебник противной математики, он бы согласился, главное, чтобы ей стало лучше.

— Ма-ам? — настойчиво позвал он.

— Ну вот, совсем мать утомили, — запричитала бабушка. — Идите-ка на улицу.

— Я не пойду, — вцепилась Эштон в одеяло. — Я останусь с мамой.

— Пусть посидят, все хорошо, — устало улыбнулась мама и прикрыла веки.

Дэш внимательно ее оглядел. В фильмах пострадавшие всегда оказывались либо с гипсом, либо с повязкой на голове, но у мамы не было ни гипса, ни повязки. От ее руки отходила тонкая прозрачная трубочка, она тянулась вверх и вела в мешочек с жидкостью, который висел на высокой палке. На мешочке было много мелких надписей, не видных снизу, и две большие буквы ПП. Вроде это какая-то компания, которая дает деньги на детские конкурсы. Дэш покопался в памяти и всплыло название «Петрол Плюс». Он рассудил, что раз маму посещал врач, то это что-то медицинское. Наверное, эти две П дают деньги не только на детские конкурсы, но еще и на лекарства.

— Дэш, — позвала мама.

Он с готовностью подскочил.

— То, что ты сказал на площадке… Просил не отдавать тебя. Откуда ты это взял?

Дэшу показалось, что он снова упал с велосипеда, и жесткий асфальт ударил его в грудь и выбил воздух. Он услышал свой голос:

— Так полиция точно не нужна?

Мама поморщилась, но он не мог и не хотел вспоминать то, что сказал на площадке, будь то правда или нет.

— Тебе же объяснили, что нет. Что за вопросы? — возмутилась Эштон.

— Пойду покатаюсь, — пробормотал Дэш, выбежал из номера и сел на велосипед. Больше всего на свете он хотел остаться, а еще лучше — поменяться с Эштон местами, но его гнал прочь страх разговора о том, что его хотят отдать другим людям.

Но все же оставшиеся два дня в мотеле, пока они не уехали в новый дом, Дэш вспоминал, как счастливые. Бабушка уходила по делам, а мама почти все время отдыхала, слушая рассказы Эштон и Дэша о школе, мультиках, книгах и карате. В невзрачной комнате рядом с Моллом образовался новый мир, наполненный хихиканьем Эштон и спокойной улыбкой матери.

* ПП — логотип компании «Петрол Плюс» (Petrol plus).

Глава 5. Кошмары и прочие обитатели дома

Мир магии — это иллюзия.

Мир иллюзии — это реальная жизнь.

Айшек Норам

Легко жить, обманывая себя, опутывая ложными убеждениями. Сложно отпустить свои представления и лишиться маски, за которой мы прячемся от правды. Но в этой уязвимости кроется освобождающий потенциал.

Дэш учил меня видеть истину за иллюзиями, потому что хотел избавить от болезненного опыта, который получил сам.

Он охотился ради блага других, и убеждение, что он делает мир лучше, помогало не сойти с ума. Первое убийство снилось ему много лет. Лицо и платье с узором из цветов так сильно отпечатались в памяти, что забыть Дэш отчаялся. Сон повторялся всегда почти один в один, — он и жертва смотрели друг на друга, а потом Дэш убивал, — только никак не мог вспомнить, что за цветы были на платье, и поэтому во сне они все время менялись: то розы, то нарциссы, то маргаритки. И взгляд ее тоже менялся. Обычно она смотрела с ненавистью, но иногда в глазах светился страх, а порой укор или ярость. Бывали ночи, когда ее лицо таяло вместе со сном и утренними лучами, а бывали, когда оно так и стояло перед глазами часами. Тогда он не выдерживал и напивался.

Ему снилось только ее лицо. Всегда только одно.

Октябрь 1999

Во сне он снова видел ее лицо: правильный овал с острым подбородком и высоким лбом, на левой щеке три родинки, расположенные полумесяцем; кончик носа чуть-чуть кривой, справа он кажется длиннее, чем слева, слишком большие мочки ушей за мокрыми волосами. Вокруг темных глаз с пушистыми ресницами залегли тени, а во взгляде застыла ненависть. Дэш занес балисонг и воткнул ей в живот, прямо в платье с узором из цветов. Цветы увяли, лепестки осыпались. Платье превратилось в воду, а потом ручейками вместе с телом растеклось и исчезло.

Обычно в этот момент Дэша всегда захлестывала вина и необъяснимое ощущение потери, но сегодня сон пошел по иному пути. Вместо того чтобы, как всегда, впитаться в песок, вода окружила Дэша. Она поднималась все выше и выше, пока не добралась до подбородка. Пришлось задрать голову, чтобы сделать вдох. Солнце над головой зыбко дрожало, его края искажались, как на детской картинке, когда акварельный круг расплывается безобразной кляксой по слишком мокрой бумаге. Перед глазами колыхались водоросли, рядом дрейфовало тело рыси, оставляя распускающийся в воде красный цветок. Дэш не удержался и вдохнул воду. Все вокруг было водой, и он сам тоже. И вот уже он разливается ручейками и становится частью океана…

— Дэшфорд, я ожидала от тебя большего! — укорила мать. — Ты не посмеешь подвести меня и свою сестру.

Дэш обнаружил себя на кухне их прежнего дома в Ипсиланти, только во сне он был уже взрослым. Мать стояла у плиты и что-то мешала в огромной черной кастрюле. Длинные рыжие волосы колыхались от движений, пока она тянулась к солонке, отмеряла порцию соли и сыпала ее в еду.

Она развернулась к нему и любезно произнесла:

— Обед почти готов. Садись.

Приветливой Гертруды Дэш боялся больше, чем утонуть. Когда мать себя так вела, это означало, что где-то рядом притаилась опасность. Он проследил за ее жестом. Вместо обеденного стола стоял верстак с деревянными досками, заляпанными бурыми пятнами. Запекшаяся кровь посветлела, на поверхности выступили свежие капли, стали собираться в ручейки и потекли на пол, превращаясь в поток. Напротив стояла взрослая и невыносимая версия Эштон и держала в руках лопату. С лопаты срывались комья земли и падали в лужи крови. Кровь и грязь смешивались у ног Эштон и текли к Дэшу. Он посмотрел под ноги — кровь заливала кроссовки.

Он утонет в любом случае. Вода и кровь поглотят его и оставят одного на темном холодном дне.

— Ты охотник, Дэшфорд. Это у тебя в крови. — Мать постучала ложкой по краю кастрюли. — Но сейчас ты позволяешь поймать себя в ловушку.

— Я давно в ловушке, — хотел сказать Дэш, но слова превратились в воду, едва он открыл рот. Воды становилось больше, она поднялась до колен. Каждое его слово только приближало неизбежное.

Мать стучала и стучала ложкой по кастрюле, все громче и сильнее. Звук отдавался в голове гудением и постепенно заполнял весь мир. Бух! Под ногами завибрировал пол. Бух! Воздух задрожал. Бух! Все вокруг стало дрожью.

Бух! Бух!

Дэш проснулся.

В окно машины стучали, и Дэш не сразу понял, где он и что происходит, только почувствовал, как Кэп тыкается носом ему в щеку. Стучала шериф Пеннебейкер, и, кажется, уже начала терять терпение, судя по ее недовольному лицу. Было тесно и неудобно. Он ударился локтем о руль, а от движений разболелись ребра. Да что за?.. Точно! Вчера он не рискнул ночевать в доме и заперся в машине вместе с псом. Кэп ждал рядом, когда хозяин проснется. На улице рассвело. Ружье лежало под сиденьем, там, куда Дэш положил его вечером. Наушники сползли с головы.

Шериф что-то бесшумно выговаривала, продолжая стучать. Дэш опустил стекло.

— …слышал весь город, мистер Холландер. Я опросила всех в округе, остались только вы. Что у вас тут случилось? Это вы стреляли?

Убийство рыси может стать проблемой: лицензию на охоту в округе Макино Дэш не получал, а отстрел животных, насколько он знал, был запрещен. Тело скоро где-нибудь всплывет, и отнекиваться будет глупо.

— Прошу прощения, шериф, — прокашлялся Дэш, — ко мне вчера забрела рысь. Она была агрессивна, пришлось ее убить.

Шериф приподняла тонкие брови и сухо уточнила спустя пару секунд:

— Она на вас напала?

— Да, мэм. — Дэш ощутил настойчивое желание вытянуться по струнке и отдать этой женщине честь. Даже захотелось посмотреть, как шериф отреагирует.

Он с трудом выбрался из машины и попытался выполнить по крайней мере первый пункт, но чертовски болели ребра, да и спина затекла от долгого сидения.

Кэп, воспользовавшись возможностью, выскочил из двери и убежал в лес справлять свои дела. Дэш хотел его удержать — мало ли, может где-то бродит еще парочка сумасшедших кошек, — но пес уже скрылся в зарослях.

— Вот у меня и доказательства есть. — Дэш задрал рубашку, продемонстрировав криво наклеенный пластырь. Из-под него виднелись царапины — следы когтей.

Шериф шумно вздохнула и сжала зубы. Вид у нее был скорее удивленный, чем обеспокоенный, и Дэш понадеялся, что она не начнет приставать к нему по поводу врачей.

— Вам требуется медицинская помощь? — поинтересовалась она.

— Нет, мэм.

Она поморщилась и поправила:

— Шеф. Шеф Пеннебейкер.

— Прошу прощения, шеф.

— В любом случае навестите нашего доктора Бёрна. Вдруг у рыси было бешенство. — Шериф помолчала, изучая Дэша через прищуренные глаза. — Странный случай. Рысь не нападает на людей без причины. Что вы сделали?

— Боюсь, что ничего. Просто вернулся домой.

— Вы заперли дома ее детеныша? Разорили логово?

— Никак нет, шеф.

— У вас есть лицензия на охоту?

Дэш колебался всего секунду. На такую охоту не было.

— Никак нет, шеф.

— А разрешение на оружие?

— Да, шеф.

— А свидетели, которые могут подтвердить вашу версию?

Дэш прокашлялся, скрывая смех. Ему учинили самый настоящий допрос. Вполне вероятно, шерифу скучно в маленьком городке, а инцидент позволил вспомнить, что она страж правопорядка и не зря ест свой хлеб.

— Я арестован, шеф? — полюбопытствовал Дэш. Смерть рыси его не радовала, но, выбирая между рысью, собой и Кэпом, он бы снова не колебался. — А то у меня ощущение, что вы мне не верите. Поедем в участок?

Шериф поморщилась.

— Мне нужны подсказки, которые объяснят причину ее нападения и позволят отчитаться перед охотничьим комитетом. Вдруг это повторится, и пострадают жители города. Вдруг у нее бешенство? Если же действительно виноваты вы, мистер Холландер, вам придется заплатить крупный штраф. Может быть, у вас есть догадки, почему на вас напал зверь?

Вчера, пока он промывал раны Кэпа, а потом царапины себе, у него созрела одна версия, но озвучивать ее он не собирался. В поведении рыси могла быть виновата тварь, но как это проверить? Если он заикнется о таком, ему все равно не поверят. В лучшем случае подумают, что он не в себе.

— А давайте правда в участок, — предложил Дэш. Может, слух о его аресте отвадит от него мисс Хлою, и она решит, что он неподходящая партия для ее подопечной. — Снимем свидетельские показания с моего пса.

Взгляд шерифа покрылся коркой льда.

— Я слежу за вами, мистер Холландер, — холодно произнесла она. — В моем округе не принято убивать животных.

— Есть, мэм. То есть шеф. Никогда больше, шеф. Прошу прощения, шеф. — Дэш наконец отсалютовал и насладился ее сухой усмешкой. — Спасибо за бдительность.

— Почему вы спите в машине? — уже более миролюбиво спросила она. — Хотите я организую вам доставку мебели?

Дэш чуть не застонал от ее назойливости.

— Не стоит. Думаю, я закажу по каталогу из Макино. И на сегодня я планировал уборку. — Пока она не предложила помощь и с этим, он быстро добавил: — Люблю убираться сам, не торопясь, тщательно. Я, знаете ли, очень щепетилен в вопросе чистоты.

Она прищурилась, будто взвешивая его слова, и окинула взглядом колеса и капот. Неужели оценивает чистоплотность по грязи на машине? Дэш испытал легкое раздражение и даже небольшую неловкость: машину последний раз он мыл пару недель назад. Шериф холодно улыбнулась и спросила:

— У вас есть медицинская страховка?

Дэш кивнул, внутренне содрогнувшись от предположения, что ему сейчас начнут впаривать страховку. Шериф направилась к своей машине, а открыв дверь, обернулась:

— Я позвоню доктору Бёрну, скажу, что вы сейчас подъедете. И не забудьте, сегодня после обеда к вам приедут чистить колодец.

— Хорошо, шеф. Не забуду, — кивнул Дэш.

Эта женщина собирается планировать каждый его день? Видимо, такова особенность любого жителя глубинки — навязчивое желание завести знакомство с новым человеком, только каждый действует, как может: кто-то зовет в гости, а кто-то чуть что заявляется сам.

Шериф наконец уехала, и Дэш выдохнул. С такими назойливыми соседями могут возникнуть трудности.

Сейчас, при свете дня, Дэш осознал, что действительно испугался вчера, но не рыси, а того, что случилось после того, как он упал в воду. Он поежился: толчок между лопаток ощущался до сих пор.

Эштон не верила, что он справится без нее, и оказалась права. Вчера он должен был умереть, но чудовище его не убило. Почему? Такое поведение не вписывалось в его представления о них, как не вписывались и могилы, при условии, что их выкопала дочь Ривердейлов. Она вообще никуда не вписывалась.

Гул мотора шерифа затих. Дэш свистнул Кэпа — нечего ему одному шататься, — и проверил карту. Амулет молчал. Она снова ушла, затаилась где-то в воде.

— Кэп, давай-ка посмотрим, что тут у нас. — Дэш проверил его загривок — туда тяпнула рысь. Он очень боялся воспаления в таком сложном месте. Похоже, зубы только проткнули кожу, если и задели мышцы, то совсем чуть-чуть. Кровь больше не шла, да и Кэп выглядел бодро и резво скакал. В отличие от его хозяина. — Сегодня съездим в город вместе. Забирайся.

Кэп запрыгнул на пассажирское сиденье.

— Попросим у врача антибиотиков для тебя. Надо купить обезболивающее и батареек для плеера. — Дэш завел мотор и медленно вырулил с поляны. — Еды еще. А знаешь, чего мне безумно не хватает?

Кэп вопросительно гавкнул.

— Кофе. Горячего кофе, чтобы язык обжигало. Интересно, найдем мы здесь приличную кофейню?

Кэп завилял хвостом и, радостно свесив язык, уставился в окно — наблюдать за мелькающими деревьями да дорожными знаками.

— Как думаешь, почему она не дала мне утонуть? Может быть, задумала какой-то особый ритуал убийства? Думает, я ее отпущу. Наверняка чует Охотника рядом и планирует западню, усыпляет бдительность. Мелкая коварная тварь.

Машина подпрыгнула на кочке, и Кэп чуть не слетел с сиденья. Потом встряхнулся и снова радостно тявкнул. Дэш мог бы поклясться, что пес улыбается. Где же раздобыть такую легкость жизни?

— Да, вот поэтому ты мне так нравишься. За твой неиссякаемый оптимизм.

Доктор оказался на редкость молчаливым малым. Общение с ним свелось к нескольким дежурным фразам, что несказанно порадовало Дэша. После прививок, оставив Кэпа в машине с опущенными стеклами, Дэш быстро заскочил за продуктами и батарейками. Очень уж он не хотел натолкнуться на мисс Хлою. Аптека в Сейнт Игнас обнаружилась только одна, она же была совмещена с кофейней на три столика. Несмотря на самое подходящее для завтрака время, столики пустовали. Внутри пахло кофе и чем-то неуловимо аптечным, вроде ментола, пахло так сильно и резко, что Дэш взбодрился уже у входа.

— Мистер Холландер, добро пожаловать, — раздалось от прилавка. Розовощекий парнишка в белом халате сиял как начищенный коллекционный дайм. — Вы за лекарством или только кофе попить?

— И то и то, — вздохнул Дэш. Каждому встречному и поперечному известно его имя. — Черный. Спасибо.

Парнишка обрадовался и потянулся к стаканчикам.

— Вам с собой или у нас посидите?

— С собой. И обезболивающее. — Дэш протянул рецепт.

— Ага! Еще и антибиотики. Сейчас, сейчас. — Парнишка принес лекарство, поставил его на прилавок и завозился у кофемашины.

Дэш удивился. Даже в столице не в каждой кофейне увидишь такой агрегат, а уж встретить его в захолустье и вовсе удивительно. Главное, чтобы не заправляли соевым или овсяным молоком. Экстравагантным ценителям, которые разорились на кофемашину, почему-то частенько хочется испортить нормальный кофе нелепой бурдой.

— Как планируете отметить День Благодарения? Приходите к нам. Мы живем на Ривер-стрит, в желтом доме. Его тут называют Канареечным. Мама будет рада. Моя сестра печет такие кексы, пальчики оближешь. И сама делает фадж, куда там всяким ярмаркам.

— Очень любезно с вашей стороны, — пробормотал Дэш. Он даже удивился, что парнишка не достает бумагу и карандаш, чтобы написать ему адрес, видимо, потому что готовит кофе и руки у него заняты.

— О, а вот и мисс Хлоя! — воскликнул парнишка, бросив взгляд на улицу. Любезность при этом с него резко сошла, а у Дэша упало сердце уже от одного имени.

Звякнул колокольчик на двери. Кофе шипел и лился в стакан, уйти прямо сейчас Дэш никак не мог.

Парнишка хитро посмотрел ему за спину, нагнулся и заговорщически прошептал:

— Мисс Хлоя утверждает, что лучший фадж в Макино, но вы ей не верьте. Лучший фадж делает моя сестра.

Мисс Хлоя уже подошла к прилавку, поэтому все услышала. Она поморщилась и сухо сообщила:

— Я ничего не утверждаю. Я лишь сообщаю истину. Доброе утро, мистер Холландер. Нам как обычно, Генри.

Парнишка насупился. Наверное, обиделся за сестру.

Приблизилась Бека, словно привязанная к мисс Хлое. Ее немытые волосы поблескивали в утреннем свете, а алкогольный шлейф благоухал ярче.

— В прошлом году вы утверждали, что дом Беккетов сгорел из-за неполадок с проводкой, а шериф сказала, что это поджог, — пробормотал парнишка, доставая чашки с полки.

— Не пережги кофе на этот раз, — холодно отчеканила мисс Хлоя и повернулась к Дэшу. — Говорят, на вас вчера напал зверь? Очень прискорбно слышать о таком. Вы не пострадали?

— Спасибо за заботу. Все в порядке. — Дэш забрал с прилавка пачку обезболивающего, что, конечно, не укрылось от цепкого взгляда мисс Хлои.

— Да все из-за бешенства, — снова решительно встрял парнишка. — Зараженная рысь вполне может напасть. У нас тут периодически случаются эпидемии бешенства у животных.

— А вы уже провели вскрытие животного и нужные анализы, мистер Полсон? — крайне нелюбезно поинтересовалась мисс Хлоя. — Зачем же вы утверждаете то, чего не знаете?

Парнишка явно с трудом сдержал возмущение, покраснел и шумно выдохнул. Дэш с интересом ждал, как тот выкрутится, хотя больше ему было интересно, как так быстро они пронюхали о рыси. Шериф узнала от него, а он уехал сразу за ней. Она позвонила доктору, а потом и всем остальным жителям города? Или доктор всем названивал? Вроде не похоже на него.

— А фадж моей сестры лучший, — пробормотал парнишка, ставя перед Дэшем его кофе.

— Кофе сегодня не удался. Бека, думаю, нам пора, — заявила мисс Хлоя.

Бека растерялась. Она явно рассчитывала на чашечку.

Тут Дэш всерьез обеспокоился, что его порцию ему выпить не дадут. Мисс Хлоя способна вырвать стакан из рук, прикрываясь сожженными зернами или плавающим на поверхности волоском. Он быстро расплатился, схватил кофе и ринулся к выходу.

— Мистер Холландер, не слушайте этого сплетника, сроду у нас бешенства не было. — Мисс Хлоя пошла за ним, пристроилась рядом и решительно зашагала в ногу. Откуда в хрупкой старушке столько сил? Бека еле поспевала следом. — Хорошо, что мы вас встретили. Мы с Бекой собираемся в Алленвиль, ей нужен новый водонагреватель. Поможете подобрать? Мы в этом ничего не смыслим.

Что ж, кажется, секрет немытых волос Беки прояснился.

Впрочем, гораздо сильнее его занимало другое. Чудовище убило почти всю ее семью. Видела ли она чудовище? Что именно произошло с ее отцом и при чем тут мертвые птицы? Никогда раньше Дэш не слышал, чтобы эти твари убивали птиц или заговаривали животных. И что из всего этого выдумки?

— Знаете, десять лет назад в Алленвиле объявился сексуальный маньяк. Его так и не поймали. Вдруг он все еще шастает по округу? Страшно ехать туда без сопровождения. — Мисс Хлоя горестно всплеснула руками.

Дэш представил ее в одной комнате с маньяком и посочувствовал последнему.

— А что со старым водонагревателем? Хотите я посмотрю?

— О! — У мисс Хлои от неожиданности округлились глаза, но она тут же заулыбалась. — О, конечно, приходите. Правда, Бека?

— У вас ведь есть инструменты? — спросил у Беки Дэш, наблюдая, как ее щеки заливает румянец. Хорошо бы отвадить мисс Хлою, чтобы поговорить с Бекой наедине. — Какие-нибудь? Хоть какие-то?

Бека растерянно моргнула, но тут мисс Хлоя нашлась:

— У нее есть инструменты. Будут. Мы найдем.

— В таком случае ждите меня завтра, — пообещал Дэш. Он собирался приехать к Беке сегодня же и надеялся, что мисс Хлоя не поселилась у своей подопечной и хоть изредка оставляет ее в покое.

Мисс Хлоя разулыбалась, а Дэш направился дальше. Если они пойдут за ним, придется свернуть в магазин одежды и притвориться, что покупает себе нижнее белье. Не будут же они смотреть, как он выбирает трусы, а терпеть мисс Хлою еще хотя бы минуту он точно не хотел. Она осталась у входа в аптеку и крикнула вдогонку:

— Вы так любезны, мистер Холландер. Бека, скажи мистеру Холландеру «До завтра».

Дэш глотнул кофе и поперхнулся. Жуткая гадость — какая-то жженая горечь. Проходя мимо магазина одежды, он бросил стаканчик в урну.

В машине по дороге обратно он размышлял о твари, поселившейся в озере, перебирал в уме то, что успел выяснить. Судя по газетным сводкам, за последние несколько лет здесь погибло еще с десяток рыбаков и несколько местных, которых понесло купаться ночью. Наверняка ее рук дело.

Утонувшие рыбаки, возможно, тоже, хотя вероятнее, что они утонули по пьяни. Парнишка из кофейни упоминал пожар в доме Беккетов, но к этому она непричастна. Они не играют с огнем, не их стихия. А вот что случилось здесь девять лет назад и как на самом деле умерли отец и сын Селзники, стало любопытно.

Наконец, мисс Хлоя обмолвилась о сексуальном маньяке из Алленвиля, но это Дэш отмел сразу — никакой связи с чудовищем из озера.

Как она выживала эти девять лет? Совсем ребенок. Хотя сейчас ей уже лет семнадцать или даже больше. Она не следует инстинкту и не убивает удачно подвернувшуюся жертву, упавшую в озеро, плетет ожерелья из ракушек, ночует в доме своего детства и хоронит семью.

На крыльце дома Ривердейлов Дэш еще раз проверил карту, поводив над ней амулетом. Тишина. На всякий случай прислушался к себе, прощупал свои желания: хочет ли он сделать что-то несвойственное себе, помнит ли себя. Тварь из озера может внушить что угодно.

Не заметив ничего необычного, он все же надел наушники, включил музыку и взял в руки ружье. Перестраховаться не помешает. Потом открыл дверь в дом и зашел в гостиную. Пыльная лампа тускло мерцала под потолком. Шериф не обманула, теперь у него действительно будет свет. Дэш прошел по коридору до кухни и щелкнул выключателем.

На столешнице около раковины притаилась змея. Подняла голову, высунула язык и уставилась на Дэша немигающими глазами.

Он медленно отступил назад. Вроде бы ядовитые змеи разноцветные и с треугольной головой. Буро-зеленая чешуя блестела в зыбком свете синим и желтым, даже цветом морской волны, а голова была скорее квадратная. Или треугольная? Что там было про глаза? У ядовитых вроде зрачки вертикальные, но с такого расстояния видно не было. Змея, не мигая, смотрела желто-зеленым глазом, потом медленно повернула голову и посмотрела другим глазом. Дэш отступил еще, змея никак не отреагировала, а застыла, гордо изогнувшись и поблескивая в тусклом свете. Ее поза и глубокомысленный взгляд словно бы говорили: «Пусть я незваный гость в этом доме, но, посмотрите, какой чудесный нынче день».

Дэш отступил еще, почти зашел за угол кухни, но тут змея неожиданно соскользнула на пол. Дэш отпрыгнул в коридор и приложился локтем об стену. Змея резво прошуршала мимо и скрылась в полутьме коридора. Звук отлично подходил дому — тихий шелест.

Дэш осторожно пошел следом. Змея спокойно ползла к веранде со стороны озера и, судя по ее поведению, была здесь частым посетителем. Возможно, считала жилище своим. У выхода на веранду она остановилась и обернулась, словно звала за собой. Разве змеи так себя ведут? Из коридора прибежал Кэп и ощетинился, завидев незваную посетительницу. Дэш шикнул на него. Змея, не теряя достоинства, исчезла где-то под полом. Может, у нее там детки?

Будет тут шастать. Если бы точно знать, что не ядовитая, а так черт ее знает. Может, тут лаз? На пыльном полу остался след от ее тела. Он обрывался там, где доска лежала неровно, словно завалилась набок. Дэш поддел ее балисонгом, и она легко приподнялась, но там оказался не вход в змеиное гнездо, а пыльная ниша, заполненная гильзами.

Ого! Целая россыпь лежала в нише под доской и выглядела так, словно ее специально сюда сложили. Вряд ли это сделали отец и сыновья Ривердейлы после того, как их расстреляли.

Из наушников на шее доносилась тихая музыка. Едва слышные голоса пели о расовых предрассудках, а Дэш думал о смертях в этом доме. Отца и сыновей убили, потому что они не желали следовать правилам. Они защищали ту, кого следовало уничтожить.

Или она сама их убила.

Впрочем, у Дэша родилась еще одна версия: младшая дочка Ривердейлов вполне могла быть психически больным ребенком, мешать соседям, мучить родителей, проявлять агрессию. Возможно, ее семья уехала из-за этого, а чудовище из воды не имеет к ней никакого отношения.

Дэш выпрямился, и взгляд его упал на стену. На крючке висело ожерелье из ракушек, и с него по выцветшим обоям стекали капли воды.

Чудовище сделало ему подарок.

Глава 6. Секрет жизни

Все участвующие в создании

легенды являются одновременно

и обманщиками, и обманутыми.

Эрнест Ренан

В детстве Дэш редко видел мать. Почти все время она пропадала в командировках, а когда приезжала домой примерно на неделю в месяц, то тоже все время была занята: заплатить по счетам, договориться с сантехником, найти мастера, чтобы починить измельчитель на кухне. Хорошо хоть садом занималась бабка, иначе матери не оставалось бы времени даже на сон. Впрочем, у Гертруды Холландер было занятие, которое конкурировало и с этим, — готовка.

Когда Гертруда Холландер готовила, она попадала в родную стихию. Она возвела приготовление пищи в ранг культа, обзавелась посудой всех известных и возможных форм и размеров, кастрюлями, мясорубками, блендерами, формочками для выпечки, казанами, дорогущей печью с функцией гриля, духовым шкафом, пароваркой, рисоваркой. Бабка даже не лезла во все эти таинства, не понимая назначения и половины.

Когда Гертруда Холландер готовила, весь остальной мир для нее исчезал. Тогда она не слышала ни стука в дверь, ни звонка телефона, никого и ничего не видела.

Когда Гертруда Холландер готовила, на кухню никто не заходил, чтобы не получить ворох оскорблений.

Продукты она всегда выбирала сама, отбраковывая по только ей одному известному принципу. Никому из домашних еще ни разу не удалось угодить ей с покупками. Впрочем, кроме матери, никто в их семье готовить не любил, зато та, как бы сильно ни уставала, в каком бы состоянии ни находилась, не выходила из кухни, пока не забивала холодильник. Иногда на это уходили целые сутки, а то и больше, потому что неудачные соусы, подгоревшее мясо или передержанные смеси для пирогов безжалостно выбрасывались, и все начиналось сначала. Иногда Дэшу казалось, что она просто физически не может остановиться и теряет волю рядом с плитой и выложенными рядком продуктами, и отпускает ее только когда в холодильнике не останется свободного места.

Что ж, каждый справляется со стрессом по-своему. Это был метод Гертруды Холландер.

Жаль, мне не довелось попробовать результат ее готовки. Уверена, он впечатлил бы меня больше, чем подгоревшие блинчики Дэша в форме головастиков или сырные шарики с оливками, которые он требовал считать мышами. Хотя мыши и головастики тоже неплохо снимали стресс.

Сентябрь 1985

После нападения на маму они переехали в новый дом. Позади остался шумный Ипсиланти с его широкими улицами, теперь пристанищем стал тихий пригород сонного зеленого городка Хоннакон. Еще в Ипсиланти у Дэша начались кошмары, в которых он превращался в бурое склизкое чудовище и убивал маму, но новая школа и новые впечатления почти похоронили страх. Теперь он все реже боялся, что его отдадут в другую семью, все реже просыпался по ночам, пытаясь сбросить послевкусие кошмаров. Они поутихли.

Вот уже три года, как Дэш подчинил свою жизнь простому правилу: не вызывать недовольство даже мелочью. Его устраивало, что Эштон с утра до вечера пропадала на учебе, а значит, именно он отвечал за домашние дела, был в этом главным. В одиннадцать лет Дэш под руководством бабушки вешал занавески, чинил просевшие шкафчики, скрипучую лестницу и покосившиеся двери, ездил на велосипеде по ее поручениям в магазин и аптеку, убирался в комнатах, кроме тех, куда заходить запрещалось.

Переезд тяжело сказался на бабушке. Она все чаще плохо себя чувствовала, жаловалась на боль в спине и раздражалась, но мама по-прежнему уезжала в командировки, так что дом держался на Эйзел — она готовила, стирала, занималась покупками и ухаживала за садом.

Дэш все никак не мог забыть тот подслушанный разговор, ведь в нем говорилось не только об усыновлении, но и о том, что из-за Дэша маме приходится выполнять какой-то безумный план, — бабушка тогда использовала именно это слово, — а значит, много работать. Согласится ли мама на его помощь? И в чем она может заключаться? Он понятия не имел, чем мама занимается. Все, чего удалось добиться от бабушки, сводилось к туманным словам — семейный бизнес.

В тот день мама должна была вот-вот вернуться из командировки, и бабушка торопилась приготовить ужин, оставив Дэша разбирать коробки в кладовке на втором этаже. Две штуки осталось еще после переезда. Они так и стояли эти три года, и Дэш рассудил, что туда сложили что-то ненужное, но спорить не решился. Он вскрыл одну с надписью «Холл» и заглянул внутрь. Конечно, всякий хлам и безделушки, из тех, которые бабушка любила развешивать по стенам и расставлять на журнальных столиках: черно-белые гравюры с пейзажами, вазочки для сухоцвета и статуэтки, изображающие животных.

Внизу зазвонил телефон. Дэш ринулся по лестнице, но все равно не успел, трубку взяла бабушка, Эштон не успела всего на секунду. Звонила мама. Бабушка послушала и передала Дэшу и Эштон, что мама не успевает вернуться к ужину и переночует в городке под названием Петоски.

— Конечно, Гертруда, и правильно, нечего ехать ночью, — согласилась Эйзел. — Поспи в мотеле и возвращайся завтра.

Дэш хотел поговорить с мамой, но Эштон вырвала трубку у бабушки и радостно затараторила:

— Мама, сегодня на физкультуре я пробежала быстрее всех. Мне дали медаль. И еще меня позвали на соревнование округа по стрельбе из лука. Ага, представляешь! Да…

Дэш, который нетерпеливо ждал своей очереди, потянулся к трубке, но сестра отпихнула его и отвернулась.

— Ой, мам, я буду участвовать в спектакле, мне нужно платье в стиле двадцатых. И шляпка. Я спросила у мисс Грин, она сказала, что в школьном гардеробе такого нет… — Эштон выслушала, что ответила мать, и обрадовалась. — Конечно, давай съездим…

Дэш очень хотел поговорить с мамой, рассказать про контрольную по-английскому, которую сдал на отлично. Бабушка к тому времени уже вернулась на кухню, и их некому было рассудить. Он потянул трубку за провод. Эштон зашипела на него.

— Тренер Бун сказал, что я могу попробовать сдать экзамен на оранжевый пояс. Думаешь, попробовать? Не рано?

Дэш совсем потерял терпение и еще сильнее потянул за провод, но Эштон оттолкнула его. Дэш налетел на тумбочку с телефоном. Телефон не удержался и свалился на пол, звякнув при ударе.

— Мам? Алло! Мам? — Эштон растерянно посмотрела на замолкшую трубку, а потом перевела на Дэша яростный взгляд. — Ты что сделал? Бабушка, — закричала она, — он телефон сломал!

Дэш испуганно поднял аппарат с пола. Верхняя пластиковая крышка отлетела от корпуса, обнажив нутро с разноцветными внутренностями. Он сам не ожидал, что так выйдет, и теперь растерянно застыл.

— Да что же такое? — Бабушка выглянула с кухни, подошла и всплеснула руками. — Да что за безобразие. Дэшфорд! Ты вечно все портишь!

— Я не ломал! — возмутился Дэш. — Эштон не дает поговорить с мамой.

Бабушка рассердилась и вырвала у него из рук телефон:

— Теперь никто с ней не поговорит! Дэш, уйди уже с глаз моих!

— А что я? Это Эштон!

— Я? — возмутилась сестра.

— Ты меня толкнула! Это из-за тебя!

— А вот и нет!

— Сгинь! — рассердилась бабушка и махнула на Дэша рукой. Она пыталась приладить крышку обратно. — Иди разбирай коробки!

Эштон злобно зыркнула на Дэша, и он уставился на нее в ответ, стиснув зубы, чтобы не показать язык, все же он уже взрослый. Несправедливо, что сестре удалось поговорить с мамой, а ему — нет. К тому же Эштон не дала рассказать, что он стал лучшим учеником в классе английского по итогам полугодия, а еще записался на олимпиаду по биологии. Самое интересное он берег до маминого возвращения, не хотел говорить по телефону: учитель рисования предложил Дэшу заниматься серьезнее, с перспективой поступления в художественную школу.

Огорченный Дэш вернулся на второй этаж к неразобранной коробке, выставил все из нее на комод и заглянул внутрь, чтобы проверить, не потерялось ли чего. На дне обнаружился веер. Дэш достал его и восхищенно ощупал находку. Казалось, его сделали из настоящих птичьих перьев — черных, с отливом. На тяжелой костяной ручке не нашлось крючков или петель, чтобы его вешать. Где же он лежал в старом доме? Эта вещица не попадалась ему раньше. Наверное, это мамин веер, затесавшийся не в ту коробку.

Он посмотрел на дверь в комнату матери. Им с Эштон строго-настрого запрещалось к ней заходить, но сейчас ее нет дома, бабушка занята на кухне, а Эштон в саду. Никто не узнает. Он колебался. Ладно, только положит веер и уйдет.

Дэш зашел.

Комната как комната: кровать, шкаф, стол. При входе стояли стеллажи с фотографиями: на одной улыбалась мама, на другой усмехалась бабушка, на третьей морщилась от солнца Эштон. Дэш серьезно смотрел из рамочки — свежий снимок из начальной школы. Нашлись и фотографии двух тетушек и трех кузин, их как-то показывала Эйзел. Лично Дэш не был с ними знаком, потому что мама разругалась с ними много лет назад, и они только поздравляли друг друга с праздниками, перезваниваясь пару раз в год. Дэш не знал, что послужило причиной ссоры, несколько раз спрашивал у мамы, но не смог вспомнить, что она отвечала. Еще на стеллаже стояли рисунки, убранные в рамочки, как фотографии. С них смотрели незнакомые женщины в сарафанах, перетянутых лентами под грудью, с высокими пучками на головах и веерами в руках. Такими же, какой держал он. Если веер — семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение, ему об этом не рассказали.

На нижних полках стояли книги. Дэш положил веер на полку и вытащил увесистый томик «Основы нефтегазопромыслового дела». Другая называлась «Морская геология». Слово геология ему ничего не говорило, но в книге было много фотографий моря. Дэш сразу почувствовал себя неуютно. Что там можно читать? Он заглянул в оглавление: исследование морского дна, динамика волн и течений, коралловые рифы. Все о том, что где-то в глубине. Эта книга Дэшу тоже не понравилась, и он поставил ее обратно.

Внимание привлекла карта на столе. Он склонился над ней. Вот Канада, США, а вот родная Тонакава. Дэш нашел Ипсиланти, где они раньше жили, и Главные Озера — россыпь маленьких голубых точек. Петоски, в котором сегодня ночевала мама, не обнаружился, видимо, слишком маленький, а вот Хоннакон красовался между тремя озерами почти в центре страны. Рядом с картой лежал листок с записями. Похоже на список фамилий и мест.

«Гейбл — Абердин. Дункан — Джеймстаун. Коллиер — Кеноси Лейк. Холландер — Боде́тт…»

Холландер! Дальше шли еще фамилии и места, но Дэш их уже не видел. Что за Боде́тт? Он поискал на карте, отодвинув мешавший розовый камешек на шнурке, и нашел такой город в штате Миннесота, США. Насколько он знал, родственников у них там нет. По материнской линии нет. Может быть, речь о его отце? Дэшу безумно хотелось с ним познакомиться и рассказать о своем существовании. Ведь совершенно очевидно, что этот человек, кем бы он ни был, ничего не знает ни о нем, ни об Эштон, иначе уже давно бы приехал. Если он такой же, как Бравый Капитан, то он лучший отец в мире.

Дэш положил камешек на место, и внутри него шевельнулся туман. Дэш приподнял подвеску за шнурок, чтобы рассмотреть поближе. Камешек, похожий на драгоценный, был вставлен в металлическую оправу, а к оправе приделан шнурок. Внутри клубился, словно в водовороте, розовый туман — еще немного, и засосет сам себя. Он развернулся целой радугой оттенков от красного до лилового. Дэш вспомнил картинку из детской книжки, там была похожая штуковина. Ее называли ведьмовским камнем. Вдруг это что-то похожее? Он с восхищением рассматривал красоту на свет: водоворот внутри все не заканчивался и не заканчивался, вращался и вращался, и Дэшу уже казалось, что сам он вращается вместе с ним, проваливается в яркий вихрь. Стены комнаты растаяли, а Дэш падал в центр воронки, на дне которой таилось что-то важное…

— Ты что тут делаешь?!

Гневный возглас разрушил наваждение.

Дэш заорал от боли, когда бабушка схватила его за ухо и не церемонясь стряхнула со стула.

— Материны вещи трогать нельзя! И заходить в ее комнату! Нельзя! Я же тебе много раз говорила! Бестолочь!

Эйзел ругалась, не отпуская его ухо, и волокла к выходу. В попытках не лишиться части тела, Дэш скакал за бабушкой.

— Любопытство кота сгубило и тебя сгубит! Я матери расскажу, что ты олух непослушный, вот ей-то несладко будет! Никогда!.. Слышишь, чтобы никогда ноги твоей тут не было! — Она вытолкала его в коридор и с силой захлопнула дверь. Дэша аж ветром обдало. — Господи, за что же мне такое на старости лет!..

Эйзел причитала и причитала за дверью, а испуганный Дэш вжался в стену напротив и застыл, пытаясь унять колотящееся сердце. Ухо горело огнем, но не меньше жгла обида. Что он такого сделал? Всего лишь зашел в комнату мамы. А Эштон вообще с ней даже поговорить не дала!

Он ощущал себя лишним и чужим.

За три года после переезда в Хоннакон Дэш и Эштон облазили весь дом в поисках чего-нибудь любопытного, что могло остаться от прошлых хозяев. Дэш нашел несколько медицинских энциклопедий и атлас внутренних органов и изучил их от корки до корки. Он старался поменьше попадаться на глаза бабушке и маме и все время проводил за книгами, неожиданно для самого себя осознав, что ему нравится разбираться в тонкостях анатомии.

Эштон захотела собаку. Ей купили кокер-спаниеля — рыжего ушастого шалуна, который первые несколько месяцев переворачивал дом вверх дном: вываливал все из ящиков, стягивал с кресел покрывала, а с диванов подушки, по сто раз на дню опрокидывал мусорное ведро дома и баки на улице. Бабушка ругалась до хрипоты, угрожала вышвырнуть щенка из дома или вызвать ветеринарный контроль и усыпить хулигана, но Эштон каждый раз находила к ней подход и умасливала: то помогала с уборкой, то в саду с цветами, а то натирала ей спину вонючей лечебной мазью. К тому же сам щенок, когда понимал, что провинился, строил такую умильную мордашку, что становился похож на херувимчика из тех книг, что Эйзел давала читать на Рождество. В такие моменты ему прощали все.

Предполагалось, что его назовут Бандит, но так как он везде лез и все опрокидывал, прижилось имя Енот. Именно собака стала тем переломным событием в жизни, когда Дэш осознал, что они с сестрой не едины, а совершенно разные.

Собаки сами выбирают себе хозяина, и Енот выбрал Дэша. Просил его с ним гулять, приносил свои игрушки и требовал еду. Дэш чесал ему живот, теребил уши и читал вслух. Эштон пыталась его дрессировать: учила охранять, подавать голос, лежать, садиться и атаковать. Еноту все это было до лампочки, он просто хотел играть. Эштон пыталась заставить собаку спать в ее комнате, но каждый вечер Енот, дождавшись, пока она заснет, приходил к Дэшу. Утром Эштон бесилась.

Дэш пытался отвадить собаку из своей комнаты, чтобы не ссориться с сестрой: закрывал дверь, выгонял его, даже ругал, но, видимо, делал все недостаточно убедительно, потому что щенок и не думал обижаться, — ходил за Дэшем как привязанный и начисто игнорировал все попытки Эштон с ним подружиться.

Уже позже у Дэша родилось предположение, почему у сестры и Енота не сложилось. Дело в том, что они не подходили друг другу. Кокер-спаниель — маленькая веселая собачка, которая приносит в мир легкость и радость. Эштон с возрастом сама становилась похожа на собаку, но не на такую, как Енот, а на гончую, яростно стремящуюся к цели и сметающую на пути все препятствия. Назвать ее веселой язык не поворачивался. Конечно, кокер-спаниель не вписывался в образ, ей подошел бы, скорее, аргентинский дог. Пожалуй, Енот ее даже немного боялся, понимая, что не из той лиги.

Эштон все больше вытягивалась, решительнее открывала двери, громче говорила, все тверже знала, чего хочет в каждый момент жизни. Длинные черные волосы она собирала в высокий хвост без единого выбивающегося волоска и всегда носила брюки. Обманчиво худые руки и ноги на самом деле состояли из каменных мышц — результат многолетних занятий гимнастикой, карате и плаванием, а меткость Эштон стала легендой в их школе. Конечно, она же несколько лет училась стрелять из лука. Эштон ездила на спортивные слеты округа, занимала первые места в детском троеборье, за нее сражались тренеры женской лиги лучников и местная федерация бегового спорта. Каждый прочил ей успех, и она благосклонно принимала всеобщее поклонение, все больше убеждаясь в своей исключительности. Но Эштон была не из тех, кто на волне популярности легко заводит знакомства и становится самой трендовой личностью в школе. Напротив, она держала всех на расстоянии, существовала словно бы сама по себе, над всеми, и казалась вполне счастлива. Общительность и приветливость, в отличие от гибкости, ловкости и скорости, явно не стали ее сильными чертами. Она приближала избранных, а потом с легкостью от них избавлялась.

Когда Эштон заходила в незнакомое помещение, она, как та самая гончая, будто бы обнюхивала его и оценивала на опасность, а потом с пристрастием осматривала любого незнакомца в поле зрения. В кино и закусочных с сестрой Дэш иногда чувствовал, что он пришел туда вместе с телохранителем, и сам иногда ее побаивался.

С Енотом было спокойнее. Он забирался к Дэшу на кровать, и они часами рисовали или читали. Вернее, рисовал и читал Дэш, но и Енот активно участвовал в процессе: норовил разлить емкость с водой, сваливал баночки с краской и хватал зубами кисточки. Книжки он тоже то и дело порывался сгрызть, так что приходилось убирать все на верхние полки. Енот любил, когда ему читали вслух. Сборник афоризмов он выслушал целиком, а вот справочник по анатомии ему отчего-то не нравился. Едва Дэш начинал читать вслух о кровеносной системе или мышцах, пес принимался скулить. Зато Дэш прочел псу сборник афоризмов несколько раз, подолгу размышляя над некоторыми цитатами.

Сестры почти никогда не было дома, бабушка от собаки отмахивалась, и лишь Дэш искренне волновался о том, сыт ли Енот. Он гладил его, возился с ним и играл. Собаке нужен хозяин, которому она могла бы доверять, и таким хозяином стал Дэш. Сестра в конце концов смирилась, даже согласилась с положением дел, признавая, что у Дэша лучше получается быть Еноту верным другом.

В школе Дэш и Эштон обычно держались вместе. Причем сестра иногда допускала ненадолго в их тесный кружок какую-нибудь подружку, а вот Дэшу негласно это запрещалось. Он таскал за ними портфели, покупал им мороженое и водил в кино до тех пор, пока Эштон это было интересно. Потом она давала подружке от ворот поворот, и Дэш снова оставался с сестрой. Она отгоняла от него любого заинтересованного в общении, был ли это одноклассник, набивающийся в приятели, или какой-нибудь местный драчун, — все одинаково получали отставку.

Вскоре Эштон отдали в частную школу в центре, а Дэш остался в школе у дома. Сестру забирал автобус раньше, чем Дэш вставал, и теперь они почти не пересекались, зато все выходные проводили вместе: катались на велосипедах, гуляли с Енотом, ходили в кино или на роллердром.

После того как Эштон перевелась, у Дэша в школе все пошло не так.

— Сестричка Холландер, — со смехом приветствовали его одноклассники утром в коридоре.

— Тебя на Школьный Совет не звали, — захлопывали перед ним дверь конференц-зала.

— Место занято, — говорили ему на тематических вечерах в актовом зале.

Дэш вздыхал и отправлялся в столовую вместо Школьного Совета, или пристраивался у стенки и стоя смотрел двухчасовую пьесу, которую ежегодно ставили старшеклассники.

Он не научился заводить приятельских отношений, и почти любое общение давалось ему с трудом. Без Эштон он не знал, что делать.

Бабушка не обращала на Дэша внимания, если он сам что-то не спрашивал, а мама постоянно пропадала в командировках. Дэш оказался предоставлен сам себе. Он расслабился — начал опаздывать на уроки, а иногда и вовсе пропускал школу и уходил гулять, посадив Енота в рюкзак. По его мнению, все складывалось удачно: в школу он ходить разлюбил, а его прогулами не интересовались.

Дэш проспал учебу и тихо читал в своей комнате, дожидаясь времени обеда, когда можно будет спуститься и сделать вид, что только что пришел. Он любил оставаться дома на целый день, лениво просыпаться, играть с Енотом и рисовать. У него скопилось столько набросков человеческого тела, что пришлось завести папку и убрать все туда, иначе Енот растаскивал листы по всему дому. Дэш намеревался дочитать книгу и порисовать, прикидывая, что как раз успеет набросать пару зарисовок.

С улицы раздался голос матери, потом хлопнула входная дверь. Потом он услышал Эштон.

Ничего себе! Значит, она тоже прогуливает? Но у нее-то дорогущая частная школа. Чтобы ее прогулять, нужна веская причина.

Голоса зазвучали ближе. Мать с Эштон поднялись по лестнице, прошли мимо его комнаты и затихли. Дэш осторожно выглянул в коридор и долго прислушивался. Бормотание доносилось из комнаты матери. Бабушка наверняка тоже там.

Дэш постоял в холле. Потом набрался смелости, прокрался поближе и приложил к двери ухо. Хрипловатый голос бабки что-то с нажимом рассказывал. Потом он замолк, и зазвучала мама, только вот не удавалось разобрать слов. Дэш опустился на колени — нет, между полом и дверью никакой щелочки. Он тихонечко сбегал за стаканом и аккуратно приставил его к двери.

— …разделение по участкам… не только мы…

Это бабушка.

— Выбери нож, — ясно произнесла мама. — Это главнее.

Эйзел возмущенно заговорила, видимо, не согласилась. Потом чем-то зашуршали. Дэш застонал про себя от досады — что там происходит?

Рядом с комнатой матери спальня Эштон. Если привязать зеркальце к длинной палке и высунуться из окна, то можно будет разглядеть, что они там делают. Дэш на цыпочках побежал вниз и через кухню выбежал на задний двор к садовому домику. Там стояли металлические рейки для ограды — по заказу Эйзел Дэш огораживал ее цветники. Длинные и тонкие рейки высотой полтора метра подойдут. Он схватил одну и ринулся обратно, надеясь разыскать зеркальце у Эштон в ящиках. Девчонки из школы вечно таскали с собой пудреницы и без конца туда смотрелись. За дверью материнской комнаты все еще совещались. Дэш на цыпочках прошел мимо.

В комнате сестры он обшарил тумбочку и комод. Зеркальца не попалось. На столе валялись только учебники и тетради, а в ящиках — куча всякого хлама вроде значков, брошюрок со спортивных мероприятий и алюминиевых медалей за победы, никаких зеркал.

Енот проснулся, нашел хозяина, и теперь вертелся под ногами и тявкал.

— Тсс! — замахал на него Дэш, открывая по очереди ящики и шкафчики.

Енот сел и уставился на дверь. Дэш повернулся.

На пороге стояла Эштон.

У Дэша вспотели ладони. Сейчас она наорет за незаконное вторжение и за то, что роется в ее вещах. Нажалуется матери, обзовет. Не говоря уже о том, что его вообще не должно быть дома, как, впрочем, и ее. Дэш застыл, ожидая скандала, но Эштон, будто и не заметила вторжения: медленно дошла до кровати и села, смотря перед собой невидящим взглядом. У нее был непривычный вид. Дэш не мог понять — она заболевает? ее сейчас стошнит? или голодная?

Что они там с ней делали?

— Эш…

Ноль реакции. Что же такое произошло в комнате матери, что даже Эштон в шоке?

— Ты чего? — Он шагнул к сестре, но она сидела, уставившись в одну точку, и не шевелилась. Он наклонился к ней. С ее лицом тоже было что-то не так: будто Эштон за утро успела сделать пластическую операцию и изменила форму носа или скул. Вроде бы она, но в то же время другой человек. — Что такое?

Эштон молчала. Чуть сильнее нахмурила брови и сжала губы. У Дэша по спине противными мурашками пополз страх. Случилось нечто настолько ужасное, что Эштон не может произнести вслух.

Енот вопросительно поглядывал на всех, дескать, чего вы тут затеяли? А мне рассказать?

— Ну чего ты? — Дэш присел перед ней на корточки и положил руку на коленку, намереваясь дружески потрепать.

Она резким жестом сбросила его руку и уставилась на него со злостью.

— Ты… Ты… — На секунду она будто потеряла контроль над эмоциями и собиралась заплакать или заорать, но смогла это преодолеть. — Пошел вон, — сказала она. Тихо так сказала, спокойно.

Эштон частенько обзывалась и говорила колкости, и Дэш с удовольствием услышал бы сейчас какую-нибудь ядовитую подколку, только бы не видеть холодное раздражение.

Сестра не шевелилась. Он забрал рейку, прислоненную к стене у входа, и замер на пороге, оглядывая сестру. Растерянность! Вот что случилось с ее лицом: Эштон была растеряна, а на его памяти такого с ней не происходило никогда. Дэш стоял, не решаясь оставить ее одну в таком состоянии. Она подняла на него взгляд, рассмотрела с ног до головы, будто видела впервые. В ее глазах отразилось презрение, брезгливость, а еще страх.

Дэш сдержал судорожный вздох. Именно так смотрят на чудовищ, которые вырастают и становятся опасны для своей семьи. Может ли быть, что чудовища стали темой обсуждения в материнской комнате?

— Пошел вон, — твердо повторила Эштон.

Енот гавкнул на нее и потрусил прочь из комнаты.

В коридоре Дэш натолкнулся на мать. Она покосилась на рейку в его руке и нахмурилась.

— Кто-то умер? — спросил он. — Эштон расстроена.

Мать чуть приподняла брови, будто удивляясь такому заявлению.

— С ней все в порядке, — произнесла она и замолчала.

Дэш ждал вопроса. Хоть какого-то. Смотрел на мать, на ее огненные волосы и дорожный брючный костюм, который она не переодела, так торопилась позвать Эштон в свою комнату, и безумно желал, чтобы она спросила хоть что-нибудь, вроде: «Дэш, почему ты не в школе?», или «Что делает в доме рейка для садовой ограды?», или «Может быть, ты хотел бы стать врачом?» Он готов дать ей ответ на любой вопрос, если его выслушают. Он расскажет, как отчаянно старается ей угодить, и про страх навредить семье, который разъедает его изнутри. Он изнывал от желания сказать, что любит ее, но боялся услышать в ответ тишину или напоминание об обеде, поэтому молчал. Так они и стояли, рассматривая друг друга.

— Сегодня будем обедать раньше, — произнесла она, обогнула его и направилась к лестнице.

Дэш не дал Еноту просочиться во входную дверь, отнес рейку обратно в садовый домик и, стоя в тени лиственницы напротив кухни, долго наблюдал за матерью через широкое окно. Она суетилась, занимаясь готовкой. Доставала посуду, открывала холодильник, нарезала что-то на разделочной доске, крутилась у плиты. Ее губы шевелились, будто она пела, — не для кого-то, просто так, — и ее настроение Дэш оценил бы как колеблющееся в пределах от «сегодня уже не успею к парикмахеру» до «в среду в обед жизнь в Хоннаконе прекрасна».

Теперь она до позднего вечера будет готовить, а утром встанет ни свет ни заря и продолжит.

Через час, завидев Дэша на пороге кухни, мама произнесла:

— Обед почти готов. Садись.

Зашла Эштон, и на секунду все застыли, уставясь на нее. Она отрезала волосы короче и не собрала их как обычно в хвост. Неровно остриженные пряди висели чуть выше плеч, превращая Эштон в незнакомку. Непривычный образ довершала челка, которая с одной стороны была явно длиннее, чем с другой.

После секундного замешательства мама продолжила расставлять тарелки, а бабушка полезла в духовку за мясом. Эштон уселась на свое место, явно давая понять, что болтать не намерена.

За обедом царила тишина, если не считать стука приборов о тарелки. Мама приготовила салат со стейком и авокадо, мясо по-французски и ананасовый пай. Она превзошла саму себя, настолько было вкусно, но все же Дэшу кусок в горло не лез. Да и Эштон вела себя странно: бросала на него то виноватые, то умоляющие взгляды, будто хотела о чем-то попросить, но не решалась, переводила взгляд на тарелку, а через пару минут снова пыталась привлечь его внимание. В конце концов Дэш уставился на нее, дескать, ну чего тебе, но она только нахмурилась и начала кромсать мясо на маленькие кусочки.

— Кухне не хватает бежевого оттенка, — произнесла мама.

Бабушка вздохнула, Эштон вжала голову в плечи, а Дэш едва удержался, чтобы в раздражении не размазать пирог по тарелке.

— Куплю новые занавески, — задумчиво произнесла мама, подкладывая себе еще кусочек ананасового пая.

— Я помогу их повесить, — быстро проговорил Дэш, пока сестра не опередила.

Он покосился на нее, но та уткнулась в тарелку и будто вообще ничего не слышала. Зато на него посмотрела мама. Замерла с ложкой в руке, застыла с легким удивлением на лице, словно не могла припомнить, кто это.

— Конечно, — спустя пару секунд отозвалась она. — Я рада, что ты хочешь помочь.

— Мама, а можно мне поехать с тобой в командировку? — спросил Дэш, воодушевленный ее вниманием.

Бабушка не донесла до рта вилку с кусочком пирога и уставилась на него с таким недоумением, будто он предложил поджечь мэрию, а потом поплясать на дымящихся развалинах. Эштон кинула на маму короткий испуганный взгляд и снова уткнулась в тарелку. Мама отложила ложку и потянулась к салфетке.

— Я хочу помогать, но мне ведь нужно учиться, — продолжал Дэш. — Может быть, я мог бы стать частью семейного бизнеса?

— Господи боже ты мой, что за дичь? — пробормотала бабушка и возмущенно посмотрела на маму, будто спрашивая у нее, что же за безобразие происходит.

Мама промокнула губы салфеткой.

— Дэш, — произнесла она, и он превратился в одно большое ухо, — что ты думаешь по поводу лагеря скаутов? По-моему, чудесная идея провести там все лето. Никаких уроков, только бесконечные развлечения.

Дэш разочарованно откинулся на спинку стула. Во-первых, он сомневался, что мама верно понимает сущность скаутства, обещая бесконечные развлечения, а во-вторых, это не то, что он ожидал. Снова.

— То есть мне нельзя с тобой? — упрямо переспросил он.

— Дэшфорд! Об этом не может быть и речи! — с придыханием воскликнула бабушка, отбросив вилку. Та звякнула о тарелку и упала на пол. — Нечего тебе там делать! Господи, да что же такое…

Она наткнулась на взгляд матери и замолчала, застыв с возмущением на лице. Эштон подняла голову и теперь переводила растерянный взгляд с бабушки на маму, будто тоже требуя ответов. Дэшу даже стало легче: не только он здесь мучается неопределенностью.

— Может, мы ему расскажем… — неуверенно начала сестра.

— Мне не нравится твоя прическа, Эштон! — перебила мама со сталью в голосе. — Придется потратиться на парикмахера, раз у тебя настолько кривые руки.

Эштон сглотнула и замолчала, а мама обратилась к бабушке:

— Мама, тебе стоит следить за своими словами! Никаких споров и скандалов в своем доме я не потерплю!

Бабушка приложила руки к груди и замерла, растерянно моргая.

— Значит, решено! — Мама встала и начала складывать тарелки. — Дэш едет на все лето в лагерь скаутов. Эштон, я собираюсь готовить флан (*) и хочу, чтобы ты мне помогла.

Бабушка и сестра сделали вид, что просьба матери их не удивляет. Дэш не знал, что делать, поэтому решил подыграть и тоже не удивляться. Он вообще не знал, как себя вести. У него возникло ощущение, что от него снова пытаются избавиться.

— А можно взять с собой Енота? — спросил Дэш. Он опасался, что с ним никто не будет гулять, потому что бабушка почти не выходила из дома, а Эштон дома почти никогда не было. Кто будет его кормить?

Мама поставила тарелки рядом с раковиной и произнесла:

— Насколько мне известно, к скаутам с животными не пускают. Эштон, твоя собака — тебе решать.

— Ее собака? — От возмущения Дэш чуть не задохнулся.

Непривычная Эштон растерянно распахнула глаза.

— Нет, нет, мама, это собака Дэша, но… я ведь тоже уеду на лето… — Она поперхнулась, схватила стакан с соком и жадно его осушила. Казалось, перспектива, ожидающая ее летом, пугала. — Бабушка? — многозначительно произнесла она.

— Посмотрю я за твоей собакой, не переживай, — оживилась Эйзел. — Под моим присмотром еще никто с голоду не умер.

Дэш сначала с облегчением выдохнул, но тут же напрягся: если Енот будет хулиганить, бабушка его запрет или оставит без еды. Играть она с ним точно не станет. Может, Енот от голода не помрет, а вот от скуки запросто. Эштон начала долго и нудно рассказывать, как испугалась, когда прищемила Еноту лапу дверью. Бабушка отмахнулась и сказала, что под ее присмотром никто еще лапы не прищемлял.

Она сложила посуду в посудомойку и ушла. Дэш долго пил сок, наблюдая за тем, как мама выставляет на стол продукты для флана, а Эштон делает вид, что ей помогает. Максимум что она могла сделать на кухне самостоятельно, так это налить себе стакан воды из-под крана.

Он вышел из кухни, но не ушел далеко, а остался в холле, пытаясь уложить сумбур в голове.

В эту минуту Дэшу особенно остро казалось, что он попал в ночной кошмар, бесконечный лабиринт ужаса, из которого нельзя выбраться, потому что это и есть жизнь.

Эйзел обмолвилась, что он может навредить матери. Дэш вспомнил слова врача, которая помогла маме после ранения: «Ты усложняешь жизнь своей семье»; вспомнил о том, что когда-то его хотели отдать на усыновление, и о том, что мама борется со злом и убивает чудовищ.

Запахло карамелью и корицей.

— Ты наполняешь, я покачиваю. Осторожно, не перелей… — раздался умиротворенный мелодичный голос матери. — Молоко выключи… Бери венчик. Перемешиваем молоко и яйца… Добавим сахара… Ох, если не получится, придется переделать смесь.

Настоящий секрет жизни: наполнить, осторожно перемешать, добавить сахара для вкуса, а если не получится с первого раза, то попытаться еще. Рецепт жизни от шеф-повара. Дэш ощутил себя совершенно чужим в этом мире, и чужеродность пахла корицей и карамелью. Его наполнили страхами, перемешали их в несусветной пропорции, а потом добавили изгнание. Получится ли переделать такую смесь?

Зачем тот мужчина на детской площадке напал на маму? В чем именно его отличие от сестры, матери и бабушки? Только ли в том, что он мальчик? Ну да, он мальчик, и что?

Эйзел дружила с соседкой, пожилой вдовой, они обе обожали разговоры о цветах, поэтому Дэш обычно их не слушал, но иногда они говорили так громко, что голоса долетали до его окна. Дэш наслушался о высоких ценах, хамоватых продавцах и обманах на распродажах. Частенько они обсуждали новости: ругали какого-то Брайана Малруни (**) и хвалили Эллин Саргент (***), а порой обсуждали местные новости: кражи, грабежи, убийства, поджоги. Дэш пару раз сам почитал газеты и нашел несколько упоминаний о событиях, в которых мужчины вредили своим семьям: убивали братьев, жен и детей. Криминальные хроники пестрели заголовками вроде: «Грабители пустили в ход оружие», «Перестрелка в наркопритоне закончилась гибелью пятерых подростков», «Суд приговорил насильника к двадцати годам тюремного заключения». Можно ли назвать мужчин, которые повинны в этих преступлениях, чудовищами? И какое отношение это имеет к нему?

Он, как единственный мужчина в семье, должен защищать своих женщин. По крайней мере именно так сделал бы Бравый Капитан. Смущало Дэша только одно: его женщины как будто его боялись. Может быть, он похож на отца?

Дэш попытался поставить себя на место матери. Она уезжает в командировки, чтобы бороться с чудовищами, с теми, кто вредит другим. Но как быть, если такое чудовище живет в твоем доме и обедает с тобой за одним столом? Как быть, если известно, что, когда чудовище вырастет, оно будет нападать на людей?

* Флан — десерт, крем-мусс и слоеное тесто с карамелью

** Брайан Малруни — премьер-министр Канады

*** Эллин Саргент возглавляла Национальную организацию женщин в США с 1982 по 1985 год.

Глава 7. Из глубин

Я то, что я с собой сделал, а не то,

что со мной случилось.

Карл Густав Юнг

Кузины Дэша преследовали нас с одной целью — убить меня, и мы с ним отчаянно оттягивали этот момент. Не хотелось кануть в вечность, уж простите за пафос. У Дэша был в таком опыт — он много раз оказывался на волосок от смерти и пренебрежительно фыркал, когда слышал, что в последний миг перед глазами проносится вся жизнь. Если и успеваешь о чем-то подумать, говорил он, то только что-нибудь типа «Мать вашу, и это все?!», а еще прочувствовать свой страх. Вот и сейчас, когда я думала о преследующих нас кузинах Дэша и своей скорой гибели, только это и крутилось в голове.

Октябрь 1999

Дом Селзников стоял на отшибе. Пришлось съехать на старую дорогу, километра два объезжать ямы, а потом еще и припарковаться в поле перед въездными воротами. Двухэтажный дом, сколоченный из темных досок, казался мрачным, а двор выглядел захламленным из-за огромных мешков, сваленных повсюду бесформенными кучами. Пузатые мешки валялись у въезда, у колодца, у крыльца и у сарая рядом с домом, лежали на земле, приминая нестриженую траву и перегораживая почти заросшие тропинки. У въезда стояла потрепанная темно-синяя Acura Legend, вероятно, машина, принадлежащая Беке Селзник, потому что других машин не наблюдалось, и Дэш очень надеялся, что хозяйка сидит дома.

Он снял наушники, убрал их вместе с плеером в бардачок и наказал Кэпу сторожить машину. Потом медленно пошел через двор, рассчитывая, что Бека увидит его в окно и откроет дверь. За починкой водонагревателя можно невзначай расспросить про события девятилетней давности, если, конечно, Бека будет настроена на рассказ. Все-таки тогда она лишилась брата и отца, а на болтушку не походила.

Мешки, разбросанные по двору, оказались торфосмесью. Возможно, Бека закупает их для округа оптом и развозит по фермерам. Насколько Дэш помнил, торфосмеси намокать не рекомендуется. Он понадеялся, что фермеры не видят, как будущее их полей и огородов валяется на открытом воздухе и в любой момент может отсыреть под дождем, если пластиковый пакет развяжется или разорвется.

На стук в дверь никто не ответил, как и на приветственные крики. Дэш долго стоял на крыльце, надеясь, что старая дева Бека Селзник просто стесняется, но, похоже, ее и правда не оказалось дома. Обидно.

Неужели придется ехать завтра и терпеть мисс Хлою?

Дэш обдумал обстоятельства смерти отца Беки, то, что он слышал, и оглядел веранду. Селзника нашли рядом с домом, возможно, на этом самом месте. Он вполне мог умереть от инфаркта или инсульта, или еще чего-нибудь подобного, но почему тогда вокруг лежали мертвые птицы? Это могла быть выдумка или чья-то глупая шутка. Например, их подбросили дети, напугав старика до смерти. Все-таки пять километров от воды — серьезное испытание для твари. Что-то очень важное должно было заставить ее проделать такой путь. Надо выяснить у Беки — были птицы или нет. Если да, это вписалось бы в его предположение о заговоренной рыси, потому что пока выходка животного оставалась загадкой, на больное животное она тоже не очень походила. Но зачем твари сначала натравливать на него рысь, а потом спасать?

Дэш пошел через двор обратно к машине.

Кэп отчего-то волновался. Переступал лапами на сиденье, тянул нос из открытого окна машины, нервно нюхая воздух, и тихо повизгивал, словно в нетерпении. Когда Дэш подошел ближе, гавкнул, прося разрешения на охоту. Дэш насторожился: чудовища так далеко не заходят, но пес вел себя, будто напал на след.

— Искать! — Он открыл дверь, и Кэп молнией ринулся прочь. Дэш прихватил из багажника ружье, а еще плеер из бардачка на всякий случай, и пошел следом.

Пес пробежался по двору и уверенно свернул к сараю. Небольшое приземистое строение никогда не привлекло бы внимание, если бы не рвение Кэпа. Тот застыл перед дверью, от нетерпения перебирая лапами. Не лаял и не скулил, а будто ждал команды. Нашел цель.

— Назад! — скомандовал Дэш, и Кэп попятился.

Ни замка, ни цепи. Вряд ли хозяева хранили что-то ценное внутри. После толчка двери сарая распахнулись внутрь и явили темное нутро с запахом пыли и силоса. В дальнем углу маячили очертания чего-то громоздкого, прикрытого брезентом, вероятно, какого-нибудь трактора или комбайна, вдоль стен громоздились сломанные лопаты и старые доски.

Кэп ощетинился на брезент: встопорщил загривок, пригнулся к земле и зарычал. Дэш вскинул ружье.

— Эй! — на всякий случай крикнул Дэш в сарай, но никто не откликнулся.

Он зашел. Что могло стоять в сарае на ферме? Комбайн и мог. Только вот Кэп по-прежнему держал стойку, готовый броситься на защиту хозяина при любой угрозе.

Дэш ухватился за пыльный брезент и потянул. Тяжелые складки нехотя легли на пол, оголяя вовсе не комбайн… Перед Дэшем стояла клетка два на два с надежным толстым дном, такой же крышей и широкими металлическими прутьями. Между ними пролезала только ладонь, не более, а на двери висел внушительный амбарный замок, сейчас с ключом внутри, потому что клетка пустовала. На полу валялась лишь куча тряпья, на которое, видимо, и среагировал Кэп.

Ничего себе находка! Кого же Бека Селзник здесь держала? Учитывая, что Кэп глаз с клетки не спускал, нервно поводя носом, то, видимо, чудовищ из воды. Остался запах. И что Бека с ними делала? Запирала и мучила до смерти? Угрожала? Зачем? Или она ни при чем, а тварей ловили ее отец и брат? Поэтому тварь их убила? Это объяснило бы птиц. Выходит, в Сейнт Игнас знают о тварях из воды? И что думают? Возможно, здесь были и другие, не только девочка Ривердейл? От количества вопросов у Дэша взорвался мозг.

Он быстро вернул брезент на место, отозвал Кэпа и закрыл сарай. Дэш не был уверен, что хочет в это лезть, это его не касается. Он здесь, чтобы убить тварь, доказать Эштон, что сможет работать один и помочь матери.

Остаток дня Дэш просидел на своей веранде, рассматривая лес. Поисковый амулет молчал, а Кэп спокойно дремал рядом. Приехал чистильщик колодца, и все время, пока он копался, Дэш сидел за столиком с печатной машинкой и стучал по клавишам, набирая всякую чепуху. Он не сомневался, что шериф поинтересуется у чистильщика каждой деталью.

Ожерелье — подарок твари — он положил перед собой и периодически бросал на него взгляд. Она не просто его не убила, она его спасла. Что это, мать его, значит? Эти бессердечные твари думают только о том, как бы позабавиться. Почему эта другая? Может быть, из-за того, что попала в заварушку, ее семью убили, а ее, возможно, мучили. В таком случае она, наоборот, должна быть злее. Все же она выжила. Выжила, несмотря ни на что.

И привлекла внимание Охотника. Как теперь будет выкручиваться?

Думает задобрить его подарками? Или рассчитывает сбить с толку спасением жизни?

Едва чистильщик уехал, Дэш кликнул Кэпа и пошел в лес, — не мог усидеть на месте.

Бестолковый подарок ломал понятный и привычный образ, тварь из воды будто обрела для него характер, стала личностью. Ведь она каким-то образом смастерила подарок. Значит, у нее были мысли по этому поводу, цели, она озадачилась, чтобы найти ракушки и веревку. Зачем? Чтобы задобрить его? Ракушками? Нелепость! Но ведь жизнь ему спасла. Он бы утонул. Зачем она это сделала? Тут должен быть скрытый мотив. И он есть, просто Дэш его не видит.

Если сейчас тварь захочет ему навредить, то наступило подходящее время. Он беззащитен и не спасется в паре сотен метров от воды — на ее территории. Дэш мысленно перебрал способы, которыми она его прикончит: заставит воткнуть ветку в глаз, достать из кармана нож и зарезаться, зайти в озеро и шагать, пока вода не сомкнется над головой, вернуться к машине и застрелиться…

Но никто не нападал. Кэп спокойно трусил рядом, потом свернул в лес по своим делам, и никто их не преследовал и не пугал. Чего она медлит?

Только тут Дэш осознал, что гуляет без ружья и плеера. Он никогда не позволял себе так расслабиться. Или она уже залезла к нему в голову? Неужели, несмотря на все меры предосторожности, ей удалось? Внушила забыть про ружье. Да она могла внушить ему что угодно: не убивать ее или себя, а убить, например, шерифа, как только та попадется на глаза, или поджечь все городские дома в следующий вторник. Дэш даже не сможет сопротивляться.

Никакая она не другая, ничем она от своих соплеменниц не отличается, просто затеяла игру, правил которой он еще не понял. Они хитрые жестокие бестии, из-за этих исчадий ада вся его жизнь полетела кувырком. Он приехал на озеро, чтобы убить чудовище, значит, убьет. Разгадывать ее мотивы — только зря ломать голову.

— Кэп, домой, — крикнул он в чащу и зашагал по густому подлеску.

Его одолела злость. Какого хрена он позволил себе колебаться? Несколько лет назад он принял решение стать Охотником, несмотря на сложности, и все это время следовал выбранному пути, так с чего сейчас в его голове снова бродят сомнения, от которых, как ему казалось, он избавился давным-давно?

— Кэп!

Пес так и не объявился, хотя раньше всегда прибегал на зов. Где его черти носят? Дэшу послышался лай, но, когда он остановился и прислушался, ничего не услышал. К тому же только сейчас понял, что шел обратно не в ту сторону, выругался, огляделся и пошагал куда нужно. Кэп не откликался, и Дэш начал волноваться.

На поляну перед домом он выбрался, когда уже стемнело. В небе поблескивали звезды, и кусочек озера, виднеющийся между домом и прибрежным лесом, отливал серебром. Кэп его не встретил, и у Дэша от поганого предчувствия сжалось сердце.

— Кэп! Ко мне! Где ты, мать твою?

Если эта тварь навредила его собаке… Он убьет ее без зазрения совести. В воображении замелькали сцены расправы, и Дэш рванул к машине, где на переднем сиденье лежал рюкзак с барахлом и поисковым амулетом. Быстро дошел до машины и открыл дверцу.

Под ногой хрустнуло стекло, и мелкое крошево посыпалось на траву. Окно выбито!

В доме мелькнул свет, будто кто-то подсвечивал себе фонариком.

Дэш пригнулся, спрятавшись за машиной, а потом осторожно высунулся. Свет в окне пропал. Дэш прокрался к багажнику и приоткрыл… Ружье исчезло! Дьявол!

Тварям оружие ни к чему, они сами оружие. Значит, не она. Неужели бродяга? Один из тех, о ком предупреждала шериф. И теперь у него ружье, а у Дэша только балисонг. Бродяга явно залетный — местные знают, что тут брать нечего. Кто бы там ни был, теперь он в курсе, что на лужайке кто-то есть.

В доме стояла тишина, фонарик больше не мелькал — захватчик затаился. Чего он ждал? Хотел бы сбежать, уже бы ломился в лес.

Свет луны заливал поляну и делал из любого торчащего на ней отличную мишень. Ближе всего было до крыльца. Дэш ломанулся туда, надеясь, что его не заметят и палить не будут. Тихо поднялся по ступенькам, прижался к стене и замер в раздумьях: переть на ружье — так себе затея, лучше зайти с тыла и попытаться отнять, а если вор причастен к исчезновению собаки, то потребовать ответа. Хорошо бы все это провернуть без стрельбы, очень не хотелось пережить еще один визит бдительного шерифа Пеннебейкер.

Пригибаясь под окнами, Дэш обошел дом и добрался до задней двери. Она выходила на веранду и лестницу, ведущую к причалу. Через сетчатую створку внутри коридора удалось разглядеть только еще более густые тени, никакого движения. С этой стороны дома света было больше: под луной блестело озеро и на противоположном берегу горели огни палаточного городка.

Дэш встал, не показываясь в двери, и аккуратно заглянул в коридор. Внутри по-прежнему стояла тишина. Может захватчики уже смылись? Им хватило бы времени, пока он обходил дом. Дэш еще раз вгляделся в темноту, осторожно взялся за ручку двери и повернул. Раздался скрип.

Выстрел!

Вспышка озарила коридор. На миг Дэш увидел человека, его косматую бороду и надвинутую на лоб шапку.

Дэша отбросило к лестнице на темные доски веранды. Жжение в плече разлилось по всему телу, но тут же угасло вместе с сознанием…

Дэш очнулся от ощущения, что по его телу кто-то шарит, обхлопывая карманы. В нос ударил застарелый запах пота и мочи, смешанный со сладковатым ароматом травки. Из его кармана потянули нож. Дэш схватил вора за руку, и тот резко отпрыгнул в сторону. Из-за движения у Дэша вспыхнула в плече боль, засверкало перед глазами и прояснилось сознание. Он обхватил рану, и по пальцам заструилась горячая кровь. Дьявол!

Стрелок застыл в паре шагов, направив на Дэша его же ружье. Залетный бродяга явно умел обращаться с двустволкой: один патрон он использовал, но остался второй.

— Ты живой, что ли? — раздался напряженный хриплый голос.

— Где мой пес? — просипел Дэш, тщетно пытаясь встать или хотя бы сесть. Волнами накатывала мутная слабость. Все настолько плохо? Ему полруки снесло? Дэш осознал, что если бы он не осторожничал и встал перед дверью, то пуля попала бы прямо в грудь.

— Зеленые есть? — быстро спросил бродяга. — И не пытайся соврать, по тачке вижу, что ты при деньгах. Где их хранишь?

— Не в этой халупе, придурок, — процедил Дэш, сильнее прижав рану. — Где мой пес?

— Поделишься зелеными, может и скажу про пса.

Дэш по инерции полез в карман за ножом, но нащупал только ракушечное ожерелье и застрявшее в нем кольцо. Бродяга явно понял его намерения и довольно заявил:

— Ножичек твой у меня. И ключики.

Дэш прикинул варианты. Судя по насквозь промокшему рукаву, он быстро истечет кровью, если что-нибудь не сделать с раной прямо сейчас. А если будет сопротивляться, то получит пулю в грудь. Зачем оставлять лишнего свидетеля? Выбор небольшой.

Самым верным по-прежнему казалось отнять у бродяги ружье и потребовать ответа, где пес. Надо подобраться ближе.

— Ладно, — сказал он. — Отвези меня в город в больницу и получишь денег.

— К твоим дружкам небось? — проворчал бродяга.

— Ты меня в больницу, я тебе деньги. Таков уговор, — выдохнул Дэш, пытаясь встать и помогая себе одной рукой. От каждого движения огонь в мышцах разгорался все сильнее, удалось сесть, прислонившись к перилам. — И лучше поторопись. Шериф наверняка слышала выстрел и уже едет. Лучше не попадаться ей на глаза.

— Да на хрена с тобой возиться, — заключил бродяга.

Хватило секунды, чтобы осознать: бродяга потерял терпение и никуда его не повезет. Он не стал ждать, пока на него направят дуло и потратят второй патрон, а резко кинулся бродяге в ноги и столкнул его с веранды, надеясь, что тот свернет себе шею. От боли в руке перед глазами вспыхнули искры.

Бродяга шумно рухнул на причал и разразился трехэтажным матом, будто дублируя отчаянные мысли Дэша.

Теперь бежать!

Закружилась голова, налилась тяжестью — встать не получилось, удалось лишь повалиться ничком на пол, уткнуться носом в доски и из последних сил перевернуться. Слабость охватывала тело, и сопротивляться ей не выходило — она обволакивала сознание.

Силуэт неожиданно навис рядом, закрыв звезды. Бродяга вернулся и уже маячил сверху. Дэш понял, что его снова вырубило на несколько секунд. Дерьмово! Похоже, из этой передряги ему уже не выбраться.

— Падла! Мне и тачки твоей хватит, мразь, — прохрипел бродяга.

В свете звезд мелькнуло лезвие: он замахнулся ножом. Тем, который вытащил у него из кармана. Дэш перехватил его руку, но выиграл лишь пару мгновений — сейчас бродяга был сильнее. Конец — дальше ничего не будет.

Секунда застыла, подсвеченная синим. Синим светилось лезвие балисонга, рукав бродяги в мешковатой куртке, его борода, перила у лестницы.

«Предсмертные галлюцинации?» — насторожился Дэш.

Бродяга ослабил напор.

— Эй, кто там?.. — крикнул он.

Дэш, воспользовавшись непонятным замешательством, отпихнул руку с зависшим ножом подальше. Бродяга и не сопротивлялся, вяло поддавшись, он уставился на озеро и открыл рот. Дэш повернул голову.

На краю причала стояла она. Обнаженный силуэт девушки казался окруженным сияющим гало — оно окутывало ее тело и создавало ореол вокруг волос. С кожи скатывались капли воды, оставляя подсвеченные дорожки, словно искорки со звезд играли на девичьем теле. От ее движений искорки падали на причал, взвивались и снова становились частью сверкающего гало. Изысканный танец воды и света.

— Ты здесь лишний, — напевно произнесла она. — Ты мешаешь.

Дэш замер от ее голоса, ожидая волны, которая сметет с ног, окунет в соленый океан, промоет каждую клеточку и выплюнет вместо него пустышку, а пустышку останется только дергать за ниточки, приказывая что угодно.

Но волна не пришла. Дэш вслушивался в эхо ее слов, но на причале звучал обычный девичий голос, какой можно услышать в очереди за кофе или билетом в кино.

— Я знаю, — раздался хриплый растерянный голос бродяги. — Со мной так всю жизнь…

Дэш обернулся к бродяге. Теперь, в ее свете, он видел его лицо, растерянное и ошарашенное — обветренный лоб под бурой шапкой, грязная лохматая борода и усталые мутные глаза, глаза сдавшегося человека. Из них текли слезы. Он обмяк и опустил нож. Похоже, до него волна дошла. Его окунуло в океан и протащило за двоих.

— Исчезни! Сгинь с лица земли! — яростно потребовала она.

Бродяга судорожно сглотнул и поднял нож.

— Нет! Стой! — Дэш протянул руку.

Бродяга провел по горлу уверенно, сильно, явно стараясь проделать работу качественно, чтобы не пришлось повторять.

Дэш попытался отползти, но пальцы заскользили по доскам, и он бухнулся на бок. Попытался встать, но тело не слушалось.

Почему на него не подействовал «шепот»? Он же слышал ее голос.

Бродяга завалился на ступени, а потом скатился с лестницы и пропал из вида. Откинувшись на веранду, Дэш уставился в звездное небо. Для бродяги все закончилось, и для Дэша скоро тоже все закончится. Он попытался повернуться и чуть сдвинул голову.

Она поднималась по лестнице и шла к нему. Ее силуэт расплывался, словно между ними веял горячий воздух. Она испарялась как мираж, утекала ручейками между пальцев. Нет, это он утекал, растворяясь в ночном небе и шелестящих кронах, пытаясь не просочиться между досок в озеро.

Она склонилась над ним, и мокрые волосы коснулись его лица. Искорки света слились со звездами и померкли.

Глава 8. Изнанка событий

Чудовищность — это отражение нас самих

в тех, кого мы не понимаем.

Автор неизвестен

Где-то в старшей школе Дэш наткнулся на термин алекситимия — неспособность выражать свои эмоции, даже неспособность их осознавать, — и предположил, что Гертруда Холландер алекситимик. Она чувствовала себя уверенно только в ситуациях, когда эмоции не требовались: в очереди за одеждой в химчистке, при встрече с курьером, при уборке и готовке. В любых ситуациях, где эмоции были неотъемлемой частью коммуникации, она пасовала, заканчивая такое общение сразу. Дэшу казалось, что объяснения, ссоры и скандалы вызывали у нее чувство неловкости и стыда. Вероятно, она просто не знала, что и как переживать, и по возможности избегала любых проявлений чувств, как у себя, так и у другого, пресекала попытки оппонента выразить свои эмоции, потому что ей они были непонятны и не нужны. Радость и счастье тоже давались ей с трудом, а уж принимать подарки она терпеть не могла, ведь тогда нужно изображать восторг или признательность, а вряд ли она чувствовала их на самом деле. Скорее всего, любой разговор с сыном представлялся для нее пыткой, ведь она не понимала до конца, что с ним происходит и не могла дать ему ни одного внятного ответа, более того, она, возможно, даже не понимала зачем ему нужны ответы.

Много лет Дэш думал о своей матери именно так, пока не произошло событие, коренным образом перевернувшее его представление. Гертруда не была алекситимиком, она сознательно лишила себя права испытывать эмоции и так в этом преуспела, что почти разучилась чувствовать. Это понимание далось Дэшу через боль, зато принесло облегчение, и в какой-то момент он понадеялся, что в холодном отношении матери к нему есть причина, что дело вовсе не в нем.

А потом узнал, что как раз в нем.

Лето 1986

После того как Эштон позвали в комнату матери и поведали что-то явно важное, жизнь Дэша стала хуже. Теперь еще и сестра смотрела на него иначе, будто презрительно. Конечно, ей же раскрыли семейные секреты, а его просто проигнорировали. Дэшу было обидно, страшно и одиноко. Даже сестра от него отвернулась. Еще прошлым летом все было хорошо. На всю жизнь Дэш запомнил чувство единения с другим человеком, ощущения тех последних месяцев с сестрой: стоптанные сандалии, дикие яблоки, занозы на пальцах, лесные поляны так далеко, как только может увезти велосипед, посиделки допоздна.

Эштон быстро осознала, что мнением брата никто не интересуется, как и им самим. В семье Дэша постоянно задвигали на задний план, как колченогий стул, и выдвигали только когда Эйзел нужна была помощь с занавесками, или когда пришла пора травить насекомых, или как в тот раз, когда позвонили из школы, спросить, почему он месяц не посещал занятия. Бабушка обозвала Дэша лентяем и сказала, что позориться и оправдываться перед директором не пойдет, а мама уже уехала. Седьмой класс он закончил кое-как, в основном выезжая на прошлогоднем багаже, а учитель рисования больше не предлагал ему углубленный курс.

Перед окончанием учебного года он постарался вернуть прежние отношения с сестрой и предложил ей сгонять на великах к песчаному карьеру.

— Знаешь, у меня спортивные сборы, — сказала Эштон и отвела взгляд. — На озере. Мы с тобой уже не маленькие, думаю, пора заканчивать с играми.

Эта фраза окончательно подвела черту в их отношениях. Казалось, до — еще можно было что-то вернуть, а после — уже нет.

Дэш сначала не хотел ехать в лагерь скаутов на все лето, но потом даже порадовался перемене: находиться дома он больше не мог, внутри от страха и неопределенности было больно. К тому же спорить с матерью он опасался, а то отошлет еще дальше, куда-нибудь на луну. И он уехал, сожалея о расставании с домом и Енотом. Енот остался с Эйзел. Дэш рассказал бабушке о его любимой еде, принес его игрушки и коврики и все время тщательно следил за реакцией. Вроде она не отмахивалась, делая вид, что все это несущественно, и Дэш надеялся, что пса не выгонят на улицу, не усыпят и не отдадут в чужие руки, пока его не будет.

Мать молча отвезла его к автобусу, который забирал школьников от вокзала, высадила и уехала, даже не попрощавшись, будто скорее хотела вернуться к своим делам. Или, скорее всего, к Эштон. Дэш впервые почувствовал ревность. Чем его сестра лучше? С горечью на душе он сел в автобус и всю дорогу смотрел в окно, потому что петь песни и играть в «правду или действие» не мог. Он ощущал себя ненужной вещью, которую отодвинули подальше, чтобы не мешала. Ненужные вещи не умеют веселиться, им всегда грустно.

В лагере скаутов оказалось интереснее, чем он ожидал. В его отряде было еще девять мальчишек. Целыми днями они ходили в походы, учились вязать морские узлы, варить еду в походных котелках и читать следы животных. Дэш даже удивился тому, что жизнь вне дома может быть интересна и разнообразна. Именно это открытие он вынес из двух месяцев в лагере, потому что остальные премудрости забылись, поглощенные тревожными раздумьями о том, что творится дома: как там Енот, что такого сказали Эштон, когда он станет чудовищем и все в таком духе. С какой-то стороны Дэш даже радовался, что уехал. Издалека он маме точно не навредит.

Пожалуй, больше всего из того лета Дэшу врезался в память цирк шапито, раскинувшийся в паре километров от их лагеря, рядом с маленьким тенистым городком, название которого Дэш не запомнил. В тот день все юные скауты дружно взяли отгул. Орава из полусотни мальчишек прибежала смотреть на иллюзионистов и фокусников, гимнастов и укротителей тигров.

Дэш долго пробирался через палатки, стоявшие так, что напоминали военный лагерь, о котором им как-то раз рассказывали в школе: складные столы и стулья и колышки в земле с натянутыми для защиты от солнца и пыли тентами. Разница была в том, что палатки шапито были разноцветные, а на боках грузовиков красовались яркие изображения: на одних пухлые панды протягивали лапы дружбы пузатым бегемотам, на других — супергерои, готовые отразить нападение, грозно смотрели вдаль. Дэш отдал честь всем Капитанам Америка. На поляне вокруг купола гимнасты в желтых шароварах жонглировали булавами и катались на колесе, а факиры изрыгали пламя. Подскочил клоун и вытащил у Дэша из-за уха монетку. Только Дэш знал, что монетки у него за ухом не было, и это просто фокус. Он сам пытался делать такие на Рождество, поэтому усмехнулся клоуну, чувствуя себя очень взрослым, и степенно прошествовал дальше.

Он засмотрелся на разодетую, как павлин, даму и чуть не споткнулся об очередной колышек в земле. Дама сидела под разноцветным тентом и обмахивалась веером, который блестел и переливался даже в тени. На ней была пышная юбка в зеленую, коричневую и желтую полоску и кофта в стразах и кружевах, лицо напоминало кукол Эштон — яркое и слишком четкое, нарисованное; а на голове — муравейник. Вспоминая ее позже, Дэш сообразил, что гадалка просто надела парик, но тогда ему казалось, что этот расплывчатый ком походил на муравейник, и вот-вот ждал, что из-под волос выползет муравей, и пялился в ожидании. Она сидела словно в воздухе, потому что стул прятался под раскинутыми складками юбки, и явно скучала. Дэшу в глаз попал солнечный зайчик от ее веера, а когда он проморгался, оказалось, что женщина-муравейник смотрит на него.

— Иди сюда, парень. — Она поманила его пальцем, на котором зеленым прыщом торчал перстень с крупным камнем.

Она завела его под полутемный полог и усадила за стол, на котором лежал круглый шар на черной подставке. Он вроде бы казался прозрачным, но одновременно туманным и ничего не отражал. Дэш никак не мог понять, что это за странная штука и наклонился пониже, чтобы рассмотреть.

— Сфера видения тебе не подойдет, — заявила женщина-муравейник, усаживаясь напротив и отодвигая шар. Откуда-то из-под стола она достала колоду разноцветных карт и протянула Дэшу: — Сними на себя левой рукой. Карты должны впитать твою энергию.

Он снял, немного испугавшись последних слов. Они что, заберут его душу? Женщина-муравейник выкладывала карты по одной, муравейник на ее голове покачивался и покачивался, а муравьи все не вылезали и не вылезали. Дэш заставил себя отвести взгляд от завораживающей прически, чтобы его любопытство не казалось невежливым. В углу стояла девушка в цветастом платье. Дэш ее не сразу заметил и сначала удивился, что его позвали, когда под тентом другой клиент, но потом подумал, что это, наверное, помощница или ученица. Она внимательно смотрела на то, что происходило на столе, и выглядела отчего-то очень печально.

Женщина-муравейник шумно втянула носом воздух, — Дэш аж испугался, — закрыла глаза, а потом выбросила вперед руку и поводила ей над картами. Потом она так же резко открыла глаза и склонилась над столом, и Дэш с ужасом приготовился к тому, что муравейник упадет.

Но он удержался.

— Тебе выпали старшие арканы, а это влияние внешних сил, — нараспев заговорила гадалка, рассматривая карты. — Тебя ожидают значимые события и большая ответственность. Высшие силы возлагают на тебя надежды, не противься, иначе это разрушит тебя.

Дэш ничего не понял. Его смутило упоминание разрушения, но в целом слова звучали бессмысленно.

— Твой удел — провожать заблудших. Помогать им находить путь.

— Куда?

— Думаю, тебе лучше знать, — быстро пробормотала гадалка и снова заговорила нараспев: — Тебе будет знак, который приведет в нужное место. Ты должен следовать указаниям. Это изменит тысячи жизней. — Она хмыкнула и уставилась на карты почти как бабушка Эйзел на свои любимые цветы, когда те распускались.

Последнее предложение он понял и удивился. Как же можно изменить жизнь тысячи людей? Нужно быть президентом или волшебником.

— Правда?

— Конечно! — Гадалка покосилась на него и сгребла карты. Ее взгляд из настороженного превратился в ироничный. — А может и нет. Выбирать тебе.

— Как же я выберу, если ничего не понятно? — возмутился он. — Напридумывали ерунды. — Он снова посмотрел на печальную девушку. — А почему ваша помощница такая грустная?

Гадалка вздернула брови, посмотрела на свою помощницу, а потом еще и другой угол зачем-то оглядела.

— Помощница? Грустная, говоришь… Надо же! А что она делает?

Дэш в недоумении уставился на гадалку. Помощница стоит столбом и молчит, не видно, что ли?

— Скучно ей у вас, — буркнул он, — и неинтересно.

Гадалку ответ восхитил. Она наклонилась к Дэшу и заговорщически прошептала:

— Скажи, а ты можешь сделать так, чтобы моя помощница ушла? Ей пора… в другое место. Но сама она уйти не может. Видимо… — добавила она едва слышно.

Она ждала ответ, тасуя карты и загадочно улыбаясь. Дэш ничего не понял и смотрел, как в такт ее движениям качается муравейник. Потом бросил взгляд на печальную девушку. Могла бы что-нибудь сказать в ответ на такое заявление, ее же прогоняют, но она по-прежнему печально смотрела на стол и молчала. Наверное, грустила, потому что осознала свою ошибку, поняла, что ей здесь не нравится. Так пусть возьмет и уйдет! Он-то здесь при чем? Дэш рассердился от бессмысленности разговора и встал.

— Сами разбирайтесь со своими помощницами. Мне тоже пора.

Гадалка схватила его за руку и удержала.

— Тебе сложно, я знаю, — сочувственно прошептала она. — Сейчас тебе кажется, что ты везде лишний, но это не так. Все обретет смысл, обещаю.

У Дэша по спине пробежали мурашки.

— Как? — прошептал он.

— Стихия твоей семьи — Вода, но вы живете по законам Земли. Это неправильно, сбивает баланс. Вода течет туда, куда ее направляют берега. Подумай об этом.

Она отпустила его руку и вернулась к картам, перетасовывая их так и этак. Казалось, гадалка сама себя успокаивает монотонными движениями.

Уходя, он оглянулся на печальную помощницу. Она неожиданно подняла взгляд, и пронзительно посмотрела, так пронзительно, что Дэша будто током ударило — она как будто о чем-то умоляла. Девушка показалась ему какой-то неправильной, но он не мог объяснить, что с ней не так. Будто она просвечивала, и через нее проглядывал противоположный край тента. Дэш моргнул и ощущение ушло: она просто была очень тоненькая, почти изможденная. Ее тут и не кормят еще? Почему-то ему вспомнилась их соседка из дома с качелями.

Девушка снова уставилась на стол. Дэш постоял еще и ушел. У него испортилось настроение и вспыхнуло неуютное раздражение: слишком все непонятно и зыбко под этим тентом.

Дэш потом много лет пытался вспомнить, как звали женщину-муравейник, но память не давала зацепок, возможно, ее имя и не звучало в тот день. Эйзел обычно все непонятное называла дичью, у Дэша так и отложилось в голове — мадам Дичь.

В середине августа скауты разъехались по домам. Дэша на автобусе довезли до автовокзала, и тренер помог ему дотащить тяжеленный рюкзак до автобуса. Дэш доехал до вокзала Хоннакона и, безрезультатно прождав мать два часа, поймал такси. У дома вытащить рюкзак ему помог таксист, но потом пришлось тащить его до крыльца самому. Дэш совсем запыхался и бросил его прямо на веранде.

Дверь была не затворена на замок, а с кухни доносился мамин голос. Дэш обрадовался, остановился перед зеркалом в холле, чтобы отдышаться и привести себя в порядок перед встречей. Одернул футболку, пригладил волосы.

Только вот Енот не выбежал его встречать. Куда же он делся?

С кухни послышался другой женский голос, скорее даже девчачий, незнакомый. Дэш замер на секунду от недоумения, а потом решительно направился туда.

Две девчонки сидели за столом напротив друг друга и пили колу — шатенка в пестрой футболке и еще одна, смутно знакомая: худая, с коротким черным каре. Она повернулась, и Дэш с трудом узнал сестру.

— Ты что здесь делаешь? — удивленно воскликнула она и встала, не спуская с него недоуменного взгляда. — Мы тебя не ждали.

Голос у нее так походил на материнский, что Дэш даже опешил.

— Я из лагеря приехал, — выдавил он. Ее фраза про «мы тебя не ждали» уязвила.

Новая прическа делала Эштон старше и строже, подчеркивала высокий лоб и тонкие губы и превращала в незнакомку. Да и от такого приветствия Дэш никак не мог собраться с мыслями.

— Ты должен был вернуться через три дня.

— Нет, я должен был вернуться сегодня. — Он огляделся в поисках матери. Не может быть, что в коридоре он слышал сестру. — А где все?

Эштон решительно направилась к нему и вытолкала из кухни, даже не потрудившись представить гостье.

— Ну раз вернулся, не мог бы тогда тихонечко пройти к себе и сидеть там? Я занята.

За лето Эштон вытянулась и стала чуть выше Дэша, и опять-таки голос… Если бы не стрижка, то сестру уже можно было назвать чуть более мелкой копией матери. Дэш испытал острый приступ сожалений по той Эштон, которую оставил, когда уезжал в лагерь.

— А где все? — повторил он.

— Мама у косметолога, бабушка у себя отдыхает. Иди уже в свою комнату.

Она хотела вернуться на кухню, но Дэш ее остановил:

— А Енот?

Она обернулась, в глазах ее мелькнула какая-то незнакомая ему эмоция, что-то типа жалости. Эштон вздохнула и сообщила трагическим шепотом:

— Мне жаль, но он сбежал.

— Что? — Дэш не поверил своим ушам. Его друг, который спал на домашних подушках и любил тепло, сбежал? Что за глупость? — Почему? Вы его обижали?

— Никто никого не обижал. Может, он тебя отправился искать? Ты же уехал.

— И где он?

— Мне почем знать?

Эштон опять развернулась к кухне. Он схватил ее за руку.

— Да что ты мне нормально ответить не можешь?!

— Ты мне мешаешь. И маме мешаешь. Тебя тут держат из жалости. Так что быстро захлопни свою варежку и вали к себе!

Дэш не мог поверить в то, что слышал. Это уже какой-то перебор.

— Да что с тобой случилось?! Эш! Я вам собаку свою доверил, а вы ее потеряли!

— Знаешь, что? — Эштон резко скинула его пальцы с рукава. — Мне плевать на псину и на тебя. Тебя вообще здесь быть не должно! Иди в свою комнату и радуйся, что тебя еще не выгнали!

— Иди ты знаешь куда! — рассвирепел Дэш и толкнул ее.

И тут же оказался на полу, даже не понял как, когда Эштон применила на нем какой-то приемчик из карате. Еще и локтем прижала так, что Дэшу стало трудно дышать.

— Мать тебя терпит, а вот я не хочу! — шипела она, склонившись над ним. — Ты подвергаешь опасности нас всех! Как тебя вообще угораздило родиться?!

Дэш пихался, пытаясь ослабить ее хватку и оттолкнуть. На их крики и возню из кухни выбежала гостья и растерянно застыла рядом.

— Пусти… — Дэш колотил сестру по руке, пока она не отпустила. — Чокнутая!

— А ты лишний! От тебя один вред! — огрызнулась она.

— Думаешь, я чудовище? — в отчаянии заорал Дэш, спихивая сестру. — Чудовище! Чудовище!

Эштон отскочила и ошеломленно уставилась на Дэша.

— Идиот ты, — сказала она, взяла гостью за локоть и утянула обратно на кухню. Та уже переборола растерянность и взирала на Эштон чуть ли не с восхищением, не возражая против такого обращения. Они скрылись за поворотом.

Донесся голос сестры:

— Не обращай внимания. Мой братец тот еще…

Дэш вскочил, разрываясь между желаниями догнать сестру и врезать ей как следует и наорать. Пока он боролся с противоречивыми чувствами, тело решило за него — он заорал. Сестра была единственной поддержкой, — теперь и этого не осталось. Когда Эштон стала такой? Где его прежняя подруга для игр? Ощущение, будто за лето сестру подменили. Нет, ее подменили в тот день, когда пригласили в материнскую комнату и что-то рассказали. А ему нет.

Дэш взлетел по лестнице и забежал к себе. Все здесь казалось чужим: и книги на полках, и рисунки, и старые тетради, будто он пришел к кому-то в гости. Но ведь так и есть — он не должен быть здесь, он лишний. Эштон высказалась вполне определенно. Его не встретили на вокзале, потеряли его пса и даже не хотят видеть дома.

Он для них чужой! Он им не нужен! Он опасен!

«Я поеду к отцу, — думал Дэш, вываливая из школьного рюкзака хлам, — надо было решиться еще год назад. Махну в Боде́тт, Миннесота. Вот отец меня точно любит!»

Бравый Капитан уже давно не являлся к нему в фантазиях, потому что Дэш вырос, но теперь ему хотелось найти настоящего отца, а не довольствоваться выдумкой.

Дэш без сожалений покинул комнату, сбежал по лестнице и выскочил на веранду. Из большого рюкзака он переложил в маленький смену белья, книги и остатки денег, забрал из сарая велик и покатил по улице. Когда он немного остыл, то все же остро пожалел о двух вещах: что не посмотрел на маму в последний раз и что подвел своего друга Енота. Что с ним теперь? Есть ли шанс найти маленькую собаку в большом городе?

Несколько часов он ездил по Хоннакону, надеясь найти Енота, но все оказалось бесполезно — он не обнаружил и следа. Что ж, если с Енотом случилась беда, то виноват только Дэш и больше никто. Поразмыслив, он решил, что поступает верно, уезжая подальше. Возможно, мама просто боится сказать ему, что он опасен. Так вот и не надо ему говорить, он уже сам понял.

Дэш повернул на юг и выехал на шоссе.

До Миннесоты он не доехал, даже до границы с США не добрался — у велосипеда спустило колесо. Ремкомплекта у него с собой не было, а еще пришлось искать ночлег. Одну ночь он переночевал в лесу, потом набрел на какой-то городок. Купил ремкомплект в спортивном магазине, а на последние деньги — еды. В маленьком городке он привлек внимание полиции, его задержали и передали социальной службе.

Тот день Дэш запомнил очень хорошо, потому что никогда в жизни так сильно не удивлялся. Во-первых, семья заявила о его пропаже, когда он был уверен, что они даже не заметят его отсутствия. Потом работник социальной службы, который с ним беседовал, показал ему карту. До Боде́тт, Миннесота, почти две тысячи километров — если бы Дэш ехал даже ночью, то добрался бы только через четыре дня, а с ночевками в лучшем случае через неделю. В-третьих, его спросили, не бьют ли его дома, и Дэшу это показалось настолько нелепым, что он рассмеялся. Эштон могла бы его побить, без сомнений, а вот бабушка вряд ли, да и от нее он бы точно сбежал. Мать бы просто не стала тратить время и силы. Он вообще не мог представить ее за таким занятием. После реакции Дэша соцработник заулыбался и явно расслабился. Да, Дэш был весь в синяках, но он ехал часов пятнадцать, часть пути тащил велосипед на себе, падал по дороге. Как любой двенадцатилетний мальчишка он не обращал внимания на царапины и ушибы и даже не озадачивался вопросом, как это выглядит.

А потом приехала мать. Сначала его не выпустили из комнаты, соцработник ушел с ней говорить. Дэш подслушал их разговор. Конечно, соцработнику хотелось знать, почему ребенок рванул в Боде́тт? К друзьям или родственникам? Мать и соцработник обсудили двух теток Дэша, одна из которых жила в Онтарио, а другая — в Калифорнии. Этого Дэш не знал. И тут соцработник спросил про отца. Дэш затаил дыхание.

— Я не видела его много лет. Понятия не имею, где он, — сказала мать и добавила после паузы: — Знаете, есть мужчины, с которыми лучше не общаться. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

Потом они обсудили, как Дэш провел лето.

— Думаю, в летнем лагере моему сыну привили слишком большую уверенность в том, что он выживет один в диких условиях, — заявила мать. — Стоит обратиться в соответствующие органы, чтобы они проверили их учебную программу. Очень безответственно с их стороны так играть с неокрепшей детской психикой. Хорошо, что ему не пришло в голову выследить медведя, понимаете, о чем я?

Соцработник понимал и горячо поддержал рвение устроить проверку сомнительным организациям.

— Вдобавок, они неверно сообщили дату возвращения ребенка из лагеря, — возмущалась Гертруда. — Совершенно вопиющий случай!

Дэша вернули матери.

На обратном пути в машине они молчали. Дэш пытался сообразить, что значит ее поведение. То есть он ей все-таки не безразличен? Она же приехала за ним, а не как обычно проигнорировала. И что теперь? Его накажут? Ему даже хотелось, чтобы мать на него наорала, потому что тогда она хоть что-то скажет, произнесет слова, которые, может быть, развеют неопределенность, что-то объяснят.

— А если бы я решил выследить медведя, и он бы меня задрал, ты переживала бы хоть чуть-чуть? — выпалил Дэш и замер от страха: так он матери еще никогда не грубил.

Она резко вздохнула и открыла рот, будто собиралась что-то сказать, но в следующую секунду сжала губы и прищурила глаза.

— Где живет мой отец? — Дэш попробовал еще. — Я хочу с ним познакомиться.

Она поморщилась. Вопрос явно пришелся ей не по душе.

— Почему Боде́тт? — медленно произнесла она. — Откуда ты это взял?

— Так он живет не в Боде́тт? — Дэш твердо решил не отвечать на ее вопросы. — А где?

— Что за муха тебя укусила? — Мать помотала головой, и рыжие кудри взметнулись и разметались по плечам. — Если хотел внимания, ты его получил.

— Так я могу познакомиться со своим отцом или нет?

— Представляешь, что мне пришлось пережить? — Мать посмотрела в боковое зеркало и включила поворотники. — Я возвращаюсь домой, твой рюкзак стоит на веранде, а тебя нет. Мы думали, ты уехал кататься на велосипеде, но к ночи так и не вернулся. Разве можно так обходиться с матерью? А с сестрой? Она переживала, что никогда больше тебя не увидит.

Мать говорила ровно, будто обсуждала список покупок, а Дэш впитывал каждое слово. Так много она ему никогда не говорила. Смущала только неискренность в ее словах, ведь про сестру явно прозвучала какая-то ерунда.

Вспоминая этот разговор спустя много лет, Дэш не был уверен, что все произошло именно так. Детские воспоминания хрупки и ненадежны, меняются под воздействием новых впечатлений. Возможно, он не спрашивал про отца, возможно, Гертруда говорила вовсе не это, а его воображение подставило те слова, которые он хотел бы услышать. Он четко помнил разговор про усыновление, подслушанный в детстве, да и то, что Эштон пустили в комнату матери, а его нет, было твердым фактом наряду с черным цветом их машины или тем, что сейчас они съезжали со скоростного сто пятого шоссе, чтобы въехать в Хоннакон, а вот этот разговор запомнился не четко. Дэш лишь хотел добиться от нее хоть какого-то ответа. У него заканчивалось время — скоро они припаркуются, выйдут из машины, и мать снова выстроит стену отстраненной безмятежности.

— Что со мной не так? Почему я тебе не нравлюсь?

Ответа, конечно, не последовало. Мать вела машину, даже не посмотрев на него, только сильнее сжала губы и слишком резко повернула руль на очередном повороте.

— Я недостаточно способный? Или делаю что-то не так? Что есть у Эштон, чего нет у меня?

— Не нужно сравнивать себя с Эштон. Ты — не она! — холодно отрезала мать.

Дэш поразмыслил над ее словами.

— То есть у меня нет ни единого шанса узнать семейный секрет? Потому что я не Эштон? Потому что я чудовище?

Мать молчала, не отрывая взгляда от дороги. Дэш изучил ее нахмуренные брови и крепко сжимавшие руль руки. Вспоминая позже разговор, он всегда говорил, что Гертруда в тот момент явно сплоховала. Вместо того чтобы рассмеяться над глупыми страхами подростка и сказать, что все ерунда и бред, она замешкалась. Дэш понял ее колебания единственным возможным способом — подтверждением того, что он вырастет и станет чудовищем.

— Тебе поэтому предлагали отдать меня на усыновление?

Мать резко вздохнула, а Дэш ощутил ускорение — его вжало в сиденье, когда они проехали перекресток, как метеор, и со всех сторон загудели машины, за что мать обозвала других водителей растяпами и дебилами.

Дэш выдохнул только через пару кварталов. Они молчали до самого дома. Лишь когда мать остановилась на подъездной дорожке и заглушила мотор, но осталась сидеть в машине, у Дэша мелькнула надежда, что она скажет что-то еще. Он ждал.

— Бабушка забила тебе голову глупыми сказками. Никакое ты не чудовище. Ну подумай сам, если бы ты был чудовищем, то значит, и я тоже была бы им, ты ведь мой сын, мы генетически связаны. — Она смотрела на руль и говорила спокойно и рассудительно, то есть как обычно. — Тогда и Эштон пришлось бы стать чудовищем. Это же глупо, не находишь?

Он молчал, потому что не верил.

Мать повернулась, улыбаясь своей фирменной отстраненной улыбкой, под которой обычно проглядывали холод или равнодушие, но сейчас там было что-то другое, чего Дэш никак не мог уловить. Мать будто чувствовала неловкость, но представить Гертруду Холландер в замешательстве он не мог.

— Где мой отец? Я хочу жить с ним, — настаивал он.

— Тебе стоит остаться со мной.

— А если я не хочу? — разозлился Дэш.

Мать вздохнула, явно теряя терпение.

— Сейчас у тебя есть все, что нужно. Чем же ты будешь заниматься? Как зарабатывать на жизнь?

— Придумаю что-нибудь. Мне уже двенадцать, я почти взрослый.

— Дэшфорд, если ты сбежишь, то действительно станешь чудовищем, потому что бросишь свою семью, — холодно отчеканила мать, — а сейчас у тебя есть шанс доказать, что это не так. У тебя есть выбор.

— Что я должен сделать, чтобы ты меня полюбила?

Мать моргнула, откинула голову, несколько раз открыла рот, но так ничего и не сказала. В ее глазах вспыхнуло что-то похожее на сочувствие, но Дэш не понял до конца. Ему показалось, что у нее дрожит подбородок, но рассмотреть получше не успел: она отвернулась, заслонившись копной рыжих волос.

— Отвези меня в аэропорт! — решился Дэш. — Я доберусь в Боде́тт на самолете.

— Не уверена, что в Боде́тт летают самолеты. — Мать повернулась. На ее лице снова играла отстраненная улыбка, и в целом она была сама безмятежность. — Да и странно слышать от тебя такое. Собираешься бросить своего любимца?

— Что?..

Дэш не сразу понял, о чем речь, а потом повернул голову и увидел, что рыжий неугомонный комок подпрыгивает у машины, пытаясь достать до стекла.

— Он ничего не ел эти два дня и спал на твоей кровати. Понял, что ты был здесь, но не мог тебя найти.

Дэш выскочил из машины и подхватил скулящий от счастья рыжий теплый комочек. Енот визжал от радости и облизывал Дэшу нос, щеки, руки, лоб, а Дэш не мог поверить своему счастью. Вот же Енот! Нашелся! Он бухнулся на газон и обхватил пса. Теплое живое подтверждение того, что он кому-то нужен, разрывало сердце. Он чуть не бросил Енота одного!

Дэш жадно впитывал любовь и преданность собаки, потому что до другой любви никак не получалось дотянуться. Мамины ноги в бежевых сабо на толстой подошве топтались рядом, и Дэш пробормотал Еноту в шею:

— Эштон сказала, он сбежал.

— Да, по поводу этого… — прокашлялась мать. — Сестра хочет тебе кое-что сказать.

В гостиной их ждали. Бабушка сидела на диване, а нахохлившаяся Эштон со сведенными бровями стояла рядом. Она наблюдала за Дэшем все время, пока он заходил и поправлял коврик у входа, который сдвинул вертящийся под ногами Енот, а потом нахохлилась еще больше, когда мать многозначительно на нее посмотрела. Эштон сжала губы, а мать выжидающе прищурилась.

— Енот не сбежал. Прости, что я так сказала, — выдавила сестра.

Дэш посмотрел на мать. Явно ее авторская постановка.

Мать велела Эштон продолжать, и та еще минут пять сбивчиво и занудно извинялась за резкость и ложь. Дескать, вырвалось случайно и она сожалеет, что так вышло. На самом деле Енот ездил с матерью к ветеринару, потому что пришла пора делать собаке прививку, а потом прокатился с матерью к косметологу, потому что ей пришла пора делать отбеливание лица, и, если бы Дэш вернулся домой чуть раньше или чуть позже, он бы их застал.

Эштон покраснела от натуги, выдавливая из себя слова, которые ее заставляли говорить, бросала на мать умоляющие взгляды, но та лишь просила продолжать, подбадривая жестом.

Пока Эштон все это рассказывала, Дэш не мог понять радует его возвращение домой или все же огорчает. Сестра выглядела виноватой по-настоящему, а мать встревоженной, будто ей было жизненно важно решить все здесь и сейчас, чтобы отголоски скандала больше никогда не просочились в их жизнь. Дэша пугало их желание с ним помириться, он не понимал — зачем. Если бы он ушел, всем было бы проще. Только Эйзел молча хмурилась, и Дэша это как раз успокаивало, потому что было привычным и понятным.

— Ну все, — выдохнула Эштон.

И Дэш тоже. Он хотел, чтобы это побыстрее закончилось, чтобы Эштон перестала давить из себя слова, которые говорить не хотела. Выглядела она жалко, и ему от этого было неловко, будто сестру прилюдно заставляли делать непристойности, например пукать в тишине на весь класс.

— Нет, не все! — заявила мать. — Попроси прощения у Дэшфорда за то, что его обидела.

— Прости, — выдохнула сестра.

— Да, ладно, хорошо, — покивал Дэш только бы поскорее уйти к себе в комнату.

— За что конкретно? — не отступала мать. — Произнеси это.

— Гертруда, да перестань уже, — встряла бабушка. — Она же уже десять раз извинилась. Что еще ты хочешь от девочки?

— Мама, не лезь! Ты вообще-то была дома и могла это предотвратить. Эштон, за что конкретно ты просишь у Дэшфорда прощения?

— Да я понял…

— Дэшфорд, помолчи! — рявкнула мать.

И он замолчал, мысленно подбадривая Эштон. Ему вообще казалось, что эти извинения больше нужны матери, что ее снова заело, как с занавесками на кухне, которые она все время меняла, как с ее готовкой миллиона блюд до изнеможения, пока она не начинала валиться с ног. Когда Гертруду Холландер заклинивало, бороться с этим не мог никто.

— Я не считаю, что ты лишний. И что без тебя было бы лучше. Прости за то, что я наговорила грубостей, — произнесла красная, как рак, Эштон, с отчаянием глядя на мать. — Я не хочу ничего менять. Я не хотела никого оскорбить. Я была не права.

Мать удовлетворенно вздохнула и улыбнулась. Эйзел с раздражением закатила глаза, демонстрируя, как к этому относится, а Эштон быстро выбежала из комнаты, наверное, расплакалась.

После ужина он сидел в своей комнате за письменным столом, пытаясь заново привыкнуть к нему, к полкам с книгами, виду из окна, и не отпускал Енота от себя дальше, чем на пару метров. Все вокруг казалось ему ненастоящим, выдуманным по чьей-то чужой прихоти, а воздух глухо звенел, как мешок с монетами. Дэш никак не мог пережить все, что случилось, и ощущал себя так, будто только что упал с высоты. Вроде ничего не сломано и крови нет, но ощущения точно такие. Его оглушило.

Дверь открылась, и Дэш удивленно повернулся. К нему обычно никто не заходил, только бабушка иногда, взять вещи в стирку или вручить пылесос для уборки.

Зашла Эштон и нерешительно застыла на пороге.

— Я стучала… Ты не хочешь меня видеть, понимаю, но… Может быть…

— Тебя мать подослала? — с подозрением спросил Дэш. Разговаривать с сестрой не хотелось, и вообще ни с кем не хотелось. Последнее время все, что говорили окружающие, либо пугало, либо было слишком непонятно, что в конечном счете тоже пугало.

— Нет. — Эштон помотала головой. — Я сама. Можно?

Дэш оценил ее намерения. Ему не хотелось обманываться, но было даже любопытно, что же такого она хочет сказать, чтобы не услышала мать. Он кивнул. Эштон тут же подошла и плюхнулась на кровать рядом со стулом Дэша.

— Такая некрасивая сцена вышла, — округлила она глаза, — я еле выжила.

— Некрасивая, — согласился Дэш. Только он подозревал, что они с сестрой имеют в виду разные сцены: он бы с удовольствием стер из памяти ее слова, которые она выкрикивала от сердца, о том, что он лишний и что его здесь держат из жалости, а сестра, скорее всего, говорила о материнской постановке, где ее заставили лгать. При всех недостатках лгуньей Эштон все же никогда не была. Она могла выпалить что-то на эмоциях или ошибаться сама, но прямо в лицо не обманывала.

— Слушай, я правда не считаю, что ты лишний. У меня просто вырвалось… Тебя долго не было, и… Я тебя увидела и испугалась… Подумала, что…

— Что домой вернулось чудовище? — буркнул Дэш.

— Ну что ты! — Эштон неестественно хихикнула и нахмурилась, но не удивленно, а скорее испуганно.

Дэш следил за ее мимикой и прислушивался к себе. Где-то внутри него сидит чудовище, не буквально, фигурально, и все это знают, с ужасом ожидая момента, когда оно покажет свою суть.

— Слушай, ну характер у меня такой, — начала сестра новый заход, — я иногда себя будто не контролирую. Делаю что-то или говорю, а потом жалею. Ну ты же меня знаешь, Дэш. Я не специально. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась натянутая, как у матери.

Он кивнул, удивленный ее неожиданной откровенностью. Давно он не ощущал, что с ней действительно можно поговорить, а не получить в ответ кучу колкостей.

— Так о чем ты действительно сожалеешь? О том, что я ушел, или о том, что вернулся?

Эштон настороженно откинула назад голову:

— Тебе так сложно принять извинения?

— Я хочу, чтобы они были искренними, иначе в них нет смысла. Что ты на самом деле думаешь?

Эштон смутилась. Уставилась себе под ноги, постучала носком ботинка по полу, вздохнула. Дэш потрепал Енота по загривку, молча ожидая продолжение. Он пса больше не оставит, и если и уйдет снова, то только с ним.

— Знаешь, все так сильно изменилось за лето. Я уже не та Эштон, которую ты знал. Мне кажется, сейчас я сама себя не знаю. Мне страшно. Но не из-за тебя, нет, — торопливо вставила она, — просто все оказалось таким… пугающим.

Дэша насторожил ее тон. Она оставила попытки нарочитого веселья или чрезмерного оптимизма, а просто говорила о том, что скопилось на душе.

— Что — все? — переспросил он, затаив дыхание. Что могло испугать бесстрашную спортсменку?

У Эштон затуманился взгляд, будто она погрузилась в глубокие раздумья.

— Мне кажется за лето я прожила тысячу жизней, успела десятки раз умереть, но каким-то нелепым образом все еще продолжаю дышать. Вчера звонил тренер по роллер-дерби, напомнить, что меня ждут в команде, мы с ним договаривались в мае. А я даже не помню, нравилось ли мне роллер-дерби или нет… Ты не знаешь?

Дэш от ужаса даже дышать перестал. Растерянность Эштон выбивала опору из-под ног.

— Нет. Ты со мной роллер-дерби не обсуждала. Что произошло в тот день, когда мама позвала тебя в свою комнату? — прошептал он. — Что тебе рассказали?

Эштон вскинула голову, посмотрела на Дэша и будто опомнилась — моргнула и выдохнула. Спустя пару секунд хитрая ухмылка появилась на ее лице.

— Видел бы ты себя. Аж побелел. Я пошутила, глупый. Мне стоит вернуться в театральный кружок? — рассмеялась сестра. — Точно. Зря я ушла.

Дэш ей не поверил. При всех недостатках лгать она все-таки не умела.

— Ну да, лето было… сложное. Теперь я помогаю маме с… семейным бизнесом. И знаешь, что? — В ее взгляде больше не было неприятия или презрения, а лишь что-то похожее на горечь. — Завидую тебе.

— Что? — удивился Дэш. — В каком смысле?

Эштон хотела потрепать Енота по загривку, но он ловко увернулся и уставился на Дэша, будто спрашивая, что ему делать. Эштон нахмурилась и встала. Уже у двери она обернулась и добавила:

— Я рада, что ты вернулся. Ты — то, что осталось неизменным. Не лезь в это, Дэш. Это все не для тебя. Просто будь моим братом.

И ушла.

Дэш рассматривал закрывшуюся дверь и размышлял о разговоре. Что значит «это все не для тебя»? Эштон думает, он слабак и не выдержит семейную тайну, или хочет от чего-то оградить? Возможно, их семейный бизнес опасен для здоровья или даже для жизни, вспомнить хотя бы случай с матерью несколько лет назад, когда ее пырнули ножом. Дэш впервые задумался о такой стороне. Может быть, мама хочет его защитить? Выходит, Эштон тоже?

Потом он это отмел. Почему бы тогда просто не сказать? Он снова задумался о побеге. С точки зрения стороннего наблюдателя у Дэша было все — одежда, своя комната, велосипед, собака, карманные деньги, от голода он не страдал, никто его не бил. Зыбкую концепцию любви органы опеки еще не научились замерять.

За дверью незнакомый и опасный мир, а здесь — своя комната, Енот и возможность делать, что захочешь.

Что ж, пережитый опыт и слова сестры преподали ему ценный урок: всегда найдется кто-то, кто захочет оказаться на твоем месте. Сестра поставила Дэша в тупик, теперь он даже не знал, как к ней относиться. Никогда раньше она перед ним не извинялась, и, хотя извинения сильного впечатления на него не произвели, в глубине души он все равно надеялся, что ее раскаяние по крайней мере наполовину искреннее. Дэш решил остаться, а еще заниматься карате усерднее. На всякий случай.

И дал себе честное скаутское слово, что не станет чудовищем и никому не будет вредить. Что бы с ним ни происходило, он никогда не даст своей чудовищной части показаться наружу.

Глава 9. Потери

Опыт разрушает миф, превращая его в грязную правду.

Автор неизвестен

Через четыре года Дэш узнает, что список на столе матери — перечисление коллег по работе, а Холландер — всего лишь однофамилец. К тому же он осознает, что кое-что упустил в тот день: фамилию Холландер носила и бабушка Эйзел, то есть это девичья фамилия матери, значит, у его отца должна быть другая. Много лет спустя он наймет частного детектива для розыска отца. Поиски ничего не дадут, будто не существовало человека, который за девять месяцев до рождения двойняшек проявил к Гертруде Холландер симпатию, сделавшую его отцом.

Потом Гертруда все же чуть приоткроет завесу тайны, но Дэша это не обрадует. Их с Эштон отцом окажется смазливый парень из бара, которого мать видела один раз в жизни. Она ничего не сможет о нем рассказать, потому что его имя, как и название бара, у нее в памяти не отложится. Впрочем, к моменту признания Дэш уже потеряет к разгадке всякий интерес, а вспомнит об этом лишь когда сам станет отцом и будет озабочен выживанием своего ребенка.

Октябрь 1999

Дэш стоял по пояс в воде, а из глубины озера медленно, вздымая волны, поднималась черная тень.

— При-и-и-ди ко мне, — звучало в голове в такт волне, бьющей о грудь. — Оста-а-анься, Дэш-ш-ш-ш-ш…

Шепот омыл тело, проник в каждую клеточку. Тень приближалась, ее очертания становились все более четкими, превращая размытый абрис в хрупкую стройную фигуру. Дэш с нетерпением ждал. Глубина наконец-то собиралась раскрыть свои тайны, и он шагнул навстречу…

Сон прервался. Дэш нехотя отпускал послевкусие, предвкушение чего-то значительного. На секунду ощущения застыли, и впервые Дэш смаковал приятное чувство воды. В жизни ему не очень везло с водой, и сегодняшний сон выбивался из списка кошмаров. Вот и сейчас ужас от мысли оказаться в озере постепенно вытеснил ощущение безопасности и снова занял свое место в голове.

Дэш открыл глаза и замер. На его груди лежала змея, уставясь на него вертикальным зрачком. Похоже, старая знакомая. Ядовитая все же. Внутри вспыхнуло любопытство. (*)

— Привет, — сказал ей Дэш.

Она быстро высунула и убрала черный раздвоенный язык, вроде как поздоровалась и снова застыла.

Сон оставил ложное чувство могущества, что еще чуть-чуть, и вселенная раскроет перед ним свои тайны. Может быть, эта змея — ее посланница? Дэш как-то прочитал, что мудрость приходит к нам за секунду до смерти, и мы не успеваем ее использовать. Укус ядовитой змеи подарит ему мудрость и заберет жизнь в качестве оплаты. На фоне послевкусия от сна приобщение к знаниям, пусть и перед смертью, показалось не такой плохой идеей.

За окном светило солнце, заливая комнату лучами, наполненными танцующими пылинками. Дэш лежал в спальном мешке на полу, боясь пошевелиться, и разглядывал бурые пятна на зеленовато-сером тельце. Его поражало, насколько они симметричны, будто их рисовал ответственный художник, а потом копировал идеальный результат снова и снова. Он осторожно вздохнул, и змея покачнулась на груди в такт движению. Дэш замер, гадая, не напугал ли. Вроде змеи кусаются, если их испугать. Эта с места не сдвинулась. Захотелось ее погладить. Всегда было любопытно, какие змеи на ощупь. Он пошевелился, чтобы открыть спальный мешок, но змея, тихо шурша, сползла, а потом исчезла в коридоре.

Дэш нащупал молнию и расстегнул замок. В левом плече вспыхнула боль, похожая на огонь. Она зажглась в одной точке, а потом распространилась на всю руку от ключицы до пальцев, а ладони защипало. Что за черт?

Дэш выпутался из спального мешка и с трудом сел, рассмотрел ладони и удивился. Они походили на кровавое месиво вздувшихся или уже лопнувших мозолей. Откуда это? На нем оказалась другая рубашка, не та, в которой он был вечером, и не джинсы, а запасные спортивные штаны, грязные, как черт знает что. Спальный мешок изнутри весь покрылся высохшими пятнами, словно Дэш провалился по пояс в грязь, а потом пришел и просто лег спать.

Какого дьявола случилось?

Вчера он ездил в город после нападения рыси, потом к Беке Селзник, где наткнулся на клетку в амбаре. А потом проснулся в грязном спальном мешке со змеей на груди.

Между этими событиями явно произошло что-то еще. Оттого, что он этого не помнил, по спине пробежал холодок страха. Что-то не так!

В доме стояла тишина, за окном чирикали птицы, и спокойствие казалось противоестественным.

— Кэп!

Дэш долго прислушивался, но ни цокота когтей по полу, ни лая так и не услышал. Он расстегнул рубашку и осторожно спустил ее с левого плеча, стараясь не шипеть от боли: когда ладони касались грубой ткани, казалось, с них сдирают кожу, да и вся рука ныла и горела огнем. Из-под бинта, криво намотанного чуть выше локтя, торчали ароматные пучки травы. Пахли они пряной горечью и солнцем. Это что еще за нетрадиционная медицина? И что под бинтом?

Он размотал его, не обращая внимания на падающие стебельки, и с удивлением рассмотрел аккуратную заштопанную рану с опаленными краями. Рана уже начала подсыхать, да и воспаления не было, наверное, потому что он пил антибиотики, которые прописал ему доктор после нападения рыси. Но откуда она взялась? Дэш резко вздохнул, когда осознал, что тварь из озера до него все же добралась и что-то внушила, да не просто внушила, а забрала несколько часов жизни, потому что у него на руке явно пулевое ранение, а он этого не помнит. Дэш кое-как замотал бинт обратно, пытаясь обдумать все спокойно.

Паника и не рождалась. Возникло, скорее, ее предвкушение, осознанная мысль, будто вот-вот накроет, но ощущение медленно растаяло, так и не набрав силы, как след от самолета в небе.

По полу тянуло промозглым осенним ветром, видимо, где-то было открыто окно или дверь. Отсутствие Кэпа пугало. Куда он мог деться? Это же не связано с тем, что Дэш не помнит, откуда у него рана в плече?

Рядом с ним на полу стояла бутылка воды, лежали лекарства, которые он получал в аптеке и записка с указанием, как их принимать. Лекарства он помнил, а вот записку нет. Разве аптекарь писал ему записку? И доктор не писал. Почерк был незнакомый, явно не его. Но кто-то ее написал и зашил его рану. Дэш все же выпил и антибиотики, и обезболивающее, потому что рука болела страшно, а потом кое-как выпутался из спального мешка и встал. Из-за слабости его качнуло, и пришлось схватиться за стену, а потом закружилась голова. Какого черта? Память подсказок не давала. Вряд ли это похмелье, он не помнил, как пил, скорее всего дело в ранении. Дэш забеспокоился: паршиво не понимать, что случилось и не повторится ли вновь.

— Кэп!

В коридоре было еще холоднее. Ночью по комнатам явно вволю погулял сквозняк, вместе со свежестью принеся и запахи полевых цветов. Дышалось легче и свободнее. Дэш застыл, только сейчас осознав, что поселился в огромном, старом доме, и дом по-своему прекрасен, несмотря на то, что на стенах сворачивались в рулончики остатки желтых обоев, в просветах выглядывала серая крошащаяся штукатурка, а деревянная лестница на второй этаж рассохлась и покрылась трещинами — только на одной опоре перил Дэш насчитал их восемь штук, а когда при свете рассмотрел нижнюю ступеньку, решил, что на нее лучше совсем не наступать, чтобы не проломить истлевший настил. Это же мекка для любителя домашнего ремонта! Сейчас все это казалось наполненным невыразимым уютом и внутренней гармонией, спрятанными под изношенной оболочкой. Сюда бы набор его инструментов — лестницу обновить, а потом оштукатурить и покрасить стены.

Слабость прошла. Несмотря на боль в руке и ладонях, Дэш ощущал бодрость. Голова соображала яснее, чем обычно, а настроение безобразно зашкаливало за отметку «все круто». Коридор казался слишком ярким, будто раскрашенным чьей-то легкой рукой: в палитре дома появились оттенки, которых не было раньше — ярко-бежевые наличники дверей, назойливо-сиреневые плафоны на потолке, даже выключатель на стене проявился ярче, как на негативе, и белел пронзительной кляксой на фоне дымчатой штукатурки. Почему-то Дэш не замечал раньше, что дом такой разноцветный и веселый. Он прошел по коридору, внимательно разглядывая каждую деталь, а на кухне склонился над столешницей и осторожно, чтобы не задеть содранную кожу на ладонях, самыми кончиками пальцев провел по пыльной поверхности, ощутив каждую вспученную от сырости неровность, каждую мелкую складку неровно наклеенной сверху пленки и даже шероховатость краски под лаком. От невероятного ощущения захватило дух. Дэш хмыкнул, а потом рассмеялся, когда представил себя со стороны: стоит мужик, трогает старую столешницу, чуть ли не уткнувшись в нее носом, и радостно лыбится.

Почему раньше он не видел таких красок и не ощущал фактуру настолько ясно? Надо найти Кэпа и съездить в DIY, посмотреть на краски, пощупать доски… Дэш оглядел кухню, прикидывая, с чего начать. Можно прямо сейчас снять прогнившие шкафчики.

В углу валялись выпачканные кровью тряпки вперемешку с пучками горько-пряной травы, листьями и бинтами.

Дэш выпрямился и наткнулся на кровавый отпечаток пятерни. Застучал пульс. Какого черта тут случилось?

У выхода из кухни на серой штукатурке красовалось яркое пятно: будто кто-то, явно мужчина, судя по размеру отпечатка, проходя здесь и истекая кровью, оперся о стену. На полу краснели капли. Цепочка шла через всю кухню и вела в коридор.

Дэш пошел по следу. Капли уходили к парадной двери или, наоборот, шли оттуда в дом. На стене примерно на уровне пояса красовалось еще несколько размазанных кровавых пятен, у двери стояла лопата, покрытая засохшими комьями земли, а пол в коридоре устилала корка пыли и грязи.

— Кэп! — крикнул Дэш, начиная не на шутку волноваться. — Кэп, ко мне!

В пустом светлом коридоре, залитом светом, стояла тишина.

«Поделишься зелеными, может и скажу про пса» — прозвучал в голове голос.

Выстрел, ошарашенное бородатое лицо, кто-то шарится по карманам. Картинки промелькнули перед глазами, как нарезка из кино. От неожиданности Дэш вспотел, и теперь внутри вспыхнул самый настоящий страх, на грани ужаса. Кто-то пробрался в дом? Или нет?

Где Кэп?

Дэш зашарил по карманам и нашел нож, а еще кольцо и ракушечное ожерелье. Значит, нож у него не забирали. Какая-то чертовщина! Он прошел по коридору, приоткрыл входную дверь и вышел на веранду. Ветер распахнул ее сильнее, и она ударилась о стену, громко хлопнув, как большая мухобойка по столу.

…Он лежит на холодных досках веранды, дуло направлено на него…

Дэш застыл, пытаясь не упустить мелькнувшую картинку, но она погасла, словно вырубили телевизор, по которому крутили это кино. Он подождал еще немного, пытаясь поймать ускользающие воспоминания, но память снова замолчала.

Двор бросился в глаза темной зеленью травы, сочно-коричневым боком сарайчика для инструментов, насыщенно-синим небом и густым терпким запахом леса. Новая непривычная картинка никак не укладывалась в голове. Он моргнул, пытаясь вернуть привычные цвета, но отвлекся на еще одну неправильность: его машина стояла не там, где он ее оставлял, а гораздо ближе к дому, прямо перед нижней ступенькой.

— Какого… — Дэш все больше зверел. Определенно произошло что-то очень плохое, а он, вместо того чтобы искать собаку и делать то, зачем сюда приехал, трепался со змеей и обнимался со столешницей. И на небо пялился.

Он не просто забыл что-то важное, но еще и веселится на ровном месте, как идиот. Проделки твари! Она играет с ним! Он ринулся к машине, но застыл, когда увидел выбитое окно со стороны водителя. Значит, взлом все-таки был. Он открыл багажник, уже предполагая, чего там не найдет. Ружье пропало!

Но ведь нож на месте. Дэш окончательно запутался в зыбких видениях.

А плеер? Последний раз он видел его… Где? Память не отзывалась: ни на попытки вспомнить, где ружье, ни на попытки ухватить ускользающие вспыхивающие картинки.

Все это плохо закончится. Если она ему что-то внушила, то не стоит мешкать, пока сработает какой-нибудь триггер и случится беда. Надо валить, ждать, пока сойдет гипноз, а потом возвращаться и начинать сначала.

— Кэп!

Дэш ринулся в дом, забрал спальный мешок, нашел рюкзак с барахлом, осмотрел все комнаты, но ружья так и не обнаружил. Плохо, очень плохо. И что с псом? Что-то случилось!

Без Кэпа уезжать нельзя. На крыльце Дэш застыл с рюкзаком в руках и спальным мешком на плече, пытаясь сообразить, что делать. Придется искать, а потом как-то вести машину одной рукой. Левой почти не выходило пользоваться — она взрывалась болью от любого движения.

Послышался звук мотора. Из-за деревьев показалась машина и начала выруливать на подъездную дорожку. Когда Дэш увидел на боку надпись «Патруль округа Солано», проклял все на свете — шериф Пеннебейкер, чтоб ее! Вечно сует нос, куда не просят.

«Поделишься зелеными, может и скажу про пса» — снова раздался в голове хриплый голос. Перед глазами пронеслись картинки-кадры: вспышка от выстрела в темноте, сияющий силуэт, выходящий из воды, ошарашенное лицо бродяги…

Матерь божья, у него на причале лежит труп!

Дэш дернулся к машине, но остановился — не прямо же под носом у шерифа. Придется вытерпеть ее визит. Он отшвырнул рюкзак и спальный мешок и попытался отряхнуть брюки, чтобы лишний раз не вызывать подозрений. Песчинки посыпались на веранду, а ладони отозвались ноющей надсадной болью. Чище штаны не стали, сухая грязь уже въелась в ткань настолько, что слилась с черным цветом, превратив его в бурый.

— Мистер Холландер, умеете вы шороху навести! — возмущалась шериф, выбираясь из остановившейся перед крыльцом машины. — Всех нас заставили побегать! И почему я должна делать то, что вы вполне могли сделать сами?

— Шериф, — прохрипел Дэш, — что вас привело?

Дверца ее машины хлопнула слишком громко, голос терзал уши: обострилось не только восприятие цвета и обоняние, но еще и слух. Существовал вариант, что тварь из воды ни при чем, а Дэш вчера переборщил с каким-нибудь психоактивным веществом и теперь пожинает плоды невоздержания. Где же, интересно, он его взял в этой дыре? Да и откуда рана в плече? Заштопанная рана. Может, шериф что-то знает? Он застегнул рубашку и выпрямился.

Шериф обошла свою машину, недовольно оглядывая и криво припаркованный «Форд» Дэша, и его самого, открыла заднюю дверь и выжидающе застыла.

— Так вы поможете мне или нет? — холодно осведомилась она, когда Дэш не сдвинулся с места. — Он, знаете ли, тяжелый.

Неужели у нее в багажнике труп Кэпа? Дэш на ватных ногах двинулся к шерифу. Нет-нет-нет, только не Кэп.

Шериф неодобрительно окинула взглядом его внешний вид, а потом, держа руку на кобуре, пристально наблюдала, как он подходит. Дэш решил, что это у нее профессиональное, держать руку поближе к оружию, на всякий случай, но когда шериф отступила при его приближении, он засомневался в своем выводе. Возможно, он все же что-то сделал, и теперь она его опасается. Шериф указала на багажник:

— Забирайте свое добро.

Дэш не дыша перевел взгляд и наткнулся на ярко-красный баллон с надписью «Пропан». Большущий такой баллон, литров на пятьдесят.

— Привет от мисс Хлои, — молвила шериф, источая высшую степень недовольства. — Пришлось просить Генри из аптеки. Сама бы я его не погрузила.

Газ. Всего-то баллон с газом. Кэп исчез, вчера здесь была перестрелка, на причале лежит труп, в доме кровь, а шериф привезла ему баллон с газом, чтобы он мог погреть консервированные бобы. Дэш рассмеялся. По-настоящему — громко и с задором. Несмотря на все, ему было смешно. Абсурдность ситуации казалась настолько комичной, что уже отдавала сюром.

— Зря вы согласились взять газ у мисс Хлои. Она вам счет выставит с тройным коэффициентом, — заметила шериф. — Тогда и посмеетесь.

Дэш хотел сказать, что как раз и не соглашался, но потом решил, что проще согласиться и заплатить, чем пытаться этот баллон вернуть или скандалить.

— А вы тут случаем не ремонт затеяли? — с подозрением спросила шериф, наблюдая, как Дэш, все еще посмеиваясь, пытается вытащить баллон из багажника.

Ему не удавалось, потому что от усилий раненая рука взорвалась болью, пришлось уронить баллон на землю, а потом катить к крыльцу, пользуясь только одной, здоровой, и помогая ногами. Снова закружилась голова, и Дэш словно бы невзначай схватился за поручень у лестницы. Не хотелось демонстрировать шерифу слабость.

— Что-то типа того, — выдохнул он, докатив баллон до крыльца и сомневаясь, что в таком состоянии поднимет его по лестнице. Кроме слабости еще донимало жжение в ладонях и ощущение огня в плече.

— Куда ездили за стройматериалами?

Вопрос Дэша напряг. Шериф спрашивает по привычке, будто в допросной, или у нее просто манера такая?

— Да пока никуда, — как можно более вежливо улыбнулся он. — Пока прикидываю что понадобится. Думаю, поехать в Макино.

— Да, мистер Грэм говорил, что его сын собирается дать вам скидку. — Шериф с силой захлопнула багажник, не спуская с Дэша недовольного взгляда, будто мечтая, чтобы эта дверца перерезала его пополам за безответственность. — Думаю, вам стоит воспользоваться его любезным предложением.

Что за мистер Грэм? Дэш покопался в памяти. Продавец из магазина настойчиво предлагал в помощь своего сына. Видимо, речь о нем. Шериф знает обо всех незначительных разговорах, что ведутся в этом городе?

Дэш снова ей улыбнулся, надеясь, что она побыстрее свалит. Он осознавал ужас происходящего — ядовитые змеи, капли крови на полу, пропажа Кэпа, труп в тридцати метрах, но веселье так и рвалось изнутри, будто в тело закачали веселящий газ, и, вопреки суровой реальности, газ собирался отработать на все сто, пока не выветрится. Интересно, большой ли запас?

Шериф вернулась к водительской двери, но уезжать не торопилась, а выжидающе застыла, будто хотела что-то спросить. Дэш надеялся, что она не попытается зайти в дом, делать ей там сейчас нечего.

— Может быть, вам помочь? — спросила она, поглядывая на дом, как на дикого зверя, которого надо изучить. Подобраться поближе, рассмотреть и препарировать.

— Нет, нет, спасибо, не стоит. — Дэш отчетливо увидел в голове картинку, как шериф пытается прорваться в дверь, а он ее отталкивает. — Я сам.

— Вы выглядите несколько взволнованно. У вас тут все в порядке?

— Да, все в полном…

С другой стороны веранды, из-за угла, послышался стук, будто что-то упало на деревянный пол. Шериф повернула голову на звук и напряженно застыла.

— У вас гости?

Дэш тоже уставился на угол дома. Труп решил пройтись вдоль озера, воспользовавшись чудесной погодой? Может, змея что-то сбила?

— Наверное, это собака, ничего страшного. Кэп, — снова позвал Дэш, надеясь, что пес сейчас выскочит из-за дома и все разрешится.

— Я проверю. — Шериф прошла мимо Дэша и начала подниматься по лестнице на крыльцо.

— Нет, не стоит, я сам. — Дэш шагнул за ней. Сейчас она найдет труп, и тогда штрафом уже не отделаешься.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — отрезала шериф.

Дэш поднимался следом, мрачно представляя, что будет. Как только она завернет, ей откроется чудесный вид на причал и кровавые ошметки. Вырубить ее? Вряд ли прокатит. Шериф не похожа на человека, которого можно легко вывести из строя, а он сейчас не в лучшей форме. Дэш нащупал в кармане балисонг. Правая рука у него не пострадала, метает он метко…

…Девичье лицо склонилось сверху, взгляд удивленный и испуганный. Ее смех — звенящие переливы, которые возникли в его жизни так же загадочно, как кровавые отпечатки на стенах: неизвестно, когда и почему это произошло, но теперь, чтобы избавиться, нужно крепко постараться. «Прекрати! Больно! Больно!» — ее крик и искаженное мучительной гримасой лицо…

Когда это случилось?

Дэш выдохнул, а когда поднял голову, оказалось, что шериф уже заворачивает за угол. Он сжал нож, но тут же выпустил. С шерифом в такие игры лучше не играть.

— Шеф, вчера я слышал стрельбу неподалеку. — В панике он шагнул за ней. Чем бы ее отвлечь? — Не знаете, что произошло?

— А что? Хотите в чем-то признаться? — Шериф обогнула угол, внимательно разглядывая то, что за ним, и застыла. На ее лице проступила сначала оторопь, потом ярость. — Знаете, мистер Холландер, это уже ни в какие ворота! Может, вы думаете, что городскому жителю можно приезжать в тихий маленький город и творить что вздумается? Нет! Вы неправильно думаете!

Дэш попятился. Стоит ли устраивать забег до машины в попытке сбежать? Все явно пошло не по плану, но в тюрьму он не собирался. Вспыхнувшие в голове картинки побега вызвали очередной приступ смеха.

— Надеюсь, у вас толстая чековая книжка! Я выпишу вам еще один штраф! — Шериф резко рванула к причалу и скрылась за углом.

Дэш удивился и быстренько пошел следом. За труп у дома нынче можно отделаться штрафом? Когда Дэш нагнал шерифа, застывшую на верхней ступеньке лестницы, то удивился еще сильнее. На причале валялось дерево: длинная раскидистая ива. Она вытянулась вдоль, загородив изумрудной листвой весь деревянный настил, верхушка кроны свешивалась вниз, и листики тихонько колыхались на воде. Неаккуратный пенек торчал метрах в двадцати по левую руку.

— Невероятно! — возмутилась шериф.

Дэш мысленно с ней согласился. Лишь большой опыт в притворстве помог ему не выдать своей реакции.

Интересно, где труп? Неужели под ивой? Он попытался что-то рассмотреть сквозь листву, но она была слишком густая. Что ж, если бы Дэш сам выбирал дерево, способное закрыть кровавые пятна на светлой древесине, то несомненно выбрал бы что-то похожее на эту иву. Если, конечно, допустить, что перед ним вообще встала такая задача. Итак, нам нужно спрятать труп и следы крови. Как бы поступить? О, мы срубим дерево и бросим сверху. Это скроет все следы.

Вот же идиотизм! Дэш не смог удержаться и зашелся в приступе смеха. Шериф буквально прожигала его возмущенным взглядом, но остановиться он не мог. Веселящий газ поднимался изнутри, вызывал щекотку и легкое чувство эйфории.

— Я проверю, не числилось ли оно в реестре охраняемых, — отчеканила шериф. — А за досками для ремонта дома вам лучше съездить в магазин, мистер Холландер.

— Моя вина, шеф. — Дэш кивнул, стараясь сдержать новую порцию смеха. — Перестарался, согласен.

— И это вас радует? — спокойно переспросила шериф. — Или я неправильно поняла?

— Нет, вовсе нет, прошу прощения. Не знаю, что на меня нашло с этим деревом…

Дэш смутился под ее пристальным взглядом. Ему и самому было интересно, что на него нашло: тварь из воды повлияла или он сам?

Шериф прищурилась и медленно произнесла:

— Похоже, вы взвалили на себя слишком много, мистер Холландер. И теперь терпите неудачу за неудачей. Я бы хотела вам помочь.

— Я уберу дерево…

— Я не об этом, — отрезала она. — Пока я не сообщала об убитом животном, ведь труп так и не обнаружили, и о срубленном дереве умолчу. Теперь вы живете в Сейнт Игнас, значит, один из нас, а соседи должны помогать друг другу. Вы явно столкнулись с проблемой прямо рядом с вашим домом, и эта проблема заставляет вас совершать поступки, которые вы не хотите совершать. И даже ваше легкомыслие — результат ваших ошибок. Я права? — Она помолчала, словно давая возможность словам наполниться смыслом. — Я готова вам помочь. Стоит лишь попросить. Что думаете?

Шериф улыбнулась, растянув узкие губы, ее скулы чуть приподнялись, сужая глаза и придавая ей сходство с азиаткой — бледнокожей блондинкой-азиаткой с масляным голосом. Она ждала ответа, а на дне ее глаз светилось предвкушение, словно она надеялась и даже рассчитывала на признание. В чем? Что его преследуют мифические существа?

У Дэша родилось предположение, что ей известно о настоящей судьбе девочки Ривердейл, как и кое-кому еще из Сейнт Игнаса и, возможно, клетка в сарае Беки Селзник ждет именно ее.

— И мы говорим сейчас о ремонте дома? — произнес Дэш, пытаясь копировать ее холодный отстраненный тон, которым она пользовалась пять минут назад, пока не сменила на любезно-заботливый.

Шериф помолчала, окидывая его чуть разочарованным взглядом, сняла с лица улыбку и рассеянно ответила:

— Как скажете. Но мне будет искренне жаль, если с вами что-то случится. — И добавила: — Кстати, выстрелы, которые вы слышали, произошли не вчера, а позавчера. Это местные, братья Памми, решили поохотиться на ночь глядя, забрели на вашу территорию. Они уже признались и заплатили штраф за охоту после заката.

Значит, вместо истинных виновников в стрельбе признались двое местных представителей мужского пола? Дэш хмыкнул и с интересом переспросил:

— А что со мной, по-вашему, может случиться?

— Иногда рядом с озером происходят необъяснимые события, а вы все-таки живете на берегу…

— Вы же сами сказали, что сплетни вокруг дома Ривердейлов ерунда. Мне есть о чем волноваться?

Шериф выдохнула, искривила губы и приняла скучающий вид. Она явно начала раздражаться из-за того, что собеседник не подхватил ее правила игры. Эмоции схлынули с нее, она застыла в бесстрастности и холодности, ни дать ни взять — Снежная королева.

— Если вам понадобится помощь, вы знаете, где меня найти, ближайший таксофон в трех километрах на развилке. Всего доброго, мистер Холландер.

Дэш твердо решил, что никогда не станет просить помощи у этой женщины, даже если будет висеть на мизинце над пропастью. Уж лучше разбиться об острые камни, чем быть ей чем-то обязанным.

Шериф ушла, а Дэш остался на причале, разглядывая иву. Что ж, понятно, откуда мозоли. Похоже, пилил обычной пилой, потому что электропилы у него не было. Как он вообще сделал это в таком состоянии? И, похоже, потеряны целые сутки — весь вчерашний день стерся из памяти. Что еще он натворил за это время? У входа грязная лопата. Вероятно, закопал труп, но при попытках вспомнить память не отзывалась. Почему на него не подействовал «шепот», когда он услышал его в первый раз на этом самом причале? Должен действовать, он точно знал, что действует, потому что один раз он пережил его влияние: больница, несколько месяцев реабилитации. Хорошо, жив остался.

Машина шерифа завелась и уехала, а Дэш сел там, где стоял, потому что на него снова накатила слабость. Адреналин из-за визита шерифа сгорел, силы закончились. Видимо, крови он потерял достаточно, но это казалось сущей ерундой из-за того, что перед глазами теперь то и дело вставало испуганное девичье лицо и крик: «Прекрати! Больно! Больно!» Он что-то сделал, а она защищалась. Наверное, поэтому вчерашний день стерся из памяти: ему явно досталось ее гипноза.

Непривычно яркая вода переливалась несколькими оттенками от светло-зеленого там, где в ней купались листья ивы, до темно-синей глубины в отдалении. Лес на том берегу пестрел оттенками красного, оранжевого и охры, контрастируя с серо-голубым небом. Пахло смолой и хвоей.

— Я просила не трогать дерево, — раздался за спиной звонкий возмущенный голос. — Но ты настаивал, и смотри, что вышло. Это тоже привлекает внимание.

Пульс застучал в висках, и сбилось дыхание. Но не от страха. Дэш осознал, что до безумия хочет понять, что случилось, и это заглушает первое желание уничтожить тварь из воды. На мгновение он снова ощутил себя в том самом сне, и сон обещал ответы на все вопросы. Еще немного и станет ясно что-то важное…

— Смешно вышло, — заявил голос совсем рядом.

Рядом с ним плюхнулась девчонка лет семнадцати-восемнадцати со светлыми, медового оттенка волосами до лопаток, одетая в синюю футболку, которая доходила ей до середины бедра. Вот же она! Младшая девочка Ривердейлов, выросшая и превратившаяся в одно из самых опасных существ на планете.

Пахнуло горько-пряными травами и солнцем. Девчонка поболтала босыми ногами над колышущейся ивой и повернулась к Дэшу: четкие скулы и тонкий нос, высокий лоб, изогнутые в легкой усмешке пухлые губы, насмешливый взгляд пронзительно-серых глаз. Одна прядь лежала на плече, переплетаясь с логотипом спортивной фирмы. Футболку подарила ему мать. В ней девчонка выглядела не так пугающе, как в первую встречу в окружении танцующего света. Было в ней что-то дикое, словно в необъезженном мустанге, и в то же время что-то до боли знакомое. Возможно, так казалось из-за футболки, а может из-за того, как она на него смотрела — как на приятеля, с которым уже можно не стесняться.

Дэш удивился, что все еще жив. Ей что-то от него нужно. Может, он уже загипнотизирован и не узнает, пока не сработает триггер. Может, уже что-то сделал.

В голове возникла фраза, которую нужно произнести, чтобы обездвижить жертву. Всего несколько слов, подаренных кланам Охотниц ведьмами пятьсот лет назад. Слова обездвиживали тварей мгновенно, в отличие от гипноза, который они применяли на мужчинах. Гипноз срабатывал не сразу, даже если она начнет говорить, Дэш успеет первым. Он открыл рот… и закрыл.

Девчонка едва заметно усмехнулась, будто проследила за ходом его мыслей, откинулась назад, и волосы взметнулись за ее движением. Сухие, зачем-то отметил он. Значит, уже давно околачивается на суше, успели высохнуть.

— Почему на тебе моя футболка? — Он тут же прикусил язык. Из всех важных вопросов он задал ей самый бестолковый.

Она захохотала, беззаветно отдаваясь процессу: задрала подбородок, закрыла глаза и смеялась так, будто услышала самую лучшую шутку в мире. Смех ей шел — он задорно морщил нос, подчеркивал ямочки на щеках и заливал лицо легким румянцем.

— Мужчины такие смешные. Почему вы так озадачены одеждой? Вы либо хотите раздеть, либо одеть. Ты из последних, — она прыснула и опять поболтала ногами, — не любишь разговаривать с голыми людьми. Даже смотреть на меня не хотел. Неужели я такая уродливая? — Она удивленно скривилась, окидывая взглядом свое тело, но тут же снова захихикала. — А по мне, так без одежды удобнее. Она мешает, рвется и пачкается, от нее одни хлопоты. А если мокрая, то противно липнет к телу.

Дэш не сказал бы, что она уродливая — под тканью вырисовывалась вполне приятных размеров грудь, плоский живот и округлые бедра, и именно поэтому ей нужна была футболка, иначе он не смог бы с ней разговаривать.

— И тебе не холодно?

— Иногда. — Она быстро пожала плечами.

В ее лукавом взгляде плескалась вода, колыхалась подводная трава, проплывали косяки рыб, струились течения, а глубина звала, обещая раскрыть тайны вселенной…

Интересно, она знает, где пес? Хотя с чего бы.

— Пойдем скорей! — Она вскочила и потянула его за рукав.

У Дэша упало сердце. Ну точно, она знает про собаку.

— Познакомлю тебя с Энори. — Девчонка подскакивала от нетерпения, вертелась на пятках и тянула прочь с причала. Спасибо, что не в воду.

— Энори? Это кто еще? Погоди. — Дэш поднялся, не в силах сопротивляться ее напору. — Трупа точно тут нет?

— Ты совсем ничего не помнишь? — Она застыла и удрученно склонила голову набок, а потом виновато поджала губы. — Хм, не думала, что так получится. Я старалась не трогать воспоминания. Но ты сам мне разрешил.

— Разрешил что? — У Дэша мурашки побежали по спине: от опасений и предвкушения. Она шагнула ближе, и Дэш замер — наконец он видит ее по-настоящему и так близко, что различает оттенки серого на радужках: правый зрачок на треть карий из-за родинки. Вроде это называется невус.

— Тебе было больно. Я убрала боль, — прозвенел тихий колокольчик ее голоса.

— Но мне все еще больно. — Он растопырил ладонь с кровавыми мозолями, с трудом подняв левую руку.

Она опустила взгляд, а потом осторожно обхватила его руку своими ладошками. Он замер, когда прохлада ее кожи сняла жжение.

Дэш все время прокручивал в голове заклятие обездвиживания: стоит девчонке сделать хоть один неосторожный шаг, и ей конец. Сейчас он контролировал ситуацию, и именно поэтому медлил. Убить ее он успеет, а вот чтобы понять, что ею движет, нужно время. Никогда раньше ему не доводилось разговаривать с этими существами, поначалу он даже думал, что они способны только на звукоподражание, ведь они почти все время проводят в воде, зачем им речь. Но девочка Ривердейл живо болтала и сбивала с толку.

— Я не про эту боль. — Она осторожно подняла руку и дотронулась пальчиками до его лба. — Тебе нельзя было искать собаку, тебе было плохо. Я убрала твой страх. Ты отдохнул и теперь выглядишь лучше.

— Хорошо. — Дэш кивнул, с ужасом думая о Кэпе, который торчит неизвестно где уже больше суток, а еще о том, что она проявляет сочувствие, которое ей проявлять не положено. — Значит, пойду искать сейчас.

Он осторожно высвободил пальцы и шагнул назад. Поворачиваться к ней спиной он побаивался.

— Я уже нашла, — сообщила девчонка. — Но тебе не понравится.

Дэш судорожно вздохнул. Додумывать мысль до конца было больно. От ожидания худшего его встряхнуло, и страх осел тяжестью в ногах.

Сначала они пробирались вдоль озера, а потом спустились по влажной жухлой траве в овраг и пошли по его краю. Дэш пытался идти быстрее, но то и дело останавливался, чтобы переждать головокружение и тошноту, садился на землю и тихонько дышал, стараясь не упасть в обморок. Хотелось влить в себя слоновью порцию кофе или, еще лучше, набить рот кофейными зернами. В этом городке кофе варить не умеют, так что Дэш представлял, как он жует зерна и бодрость вливается в тело, вставал и брел дальше.

Думать о Кэпе было страшно. Он все еще надеялся, что пес застрял в какой-нибудь яме и не может выбраться, ведь в противном случае давно бы вернулся к хозяину. Но прошли уже сутки. Какова вероятность, что раненый пес выжил один в холодном лесу? Хотя он умный и находчивый. Возможно, он сломал лапу и прячется, пережидает боль. Или куда-нибудь провалился. У оврагов бывают пологие скользкие края…

Дэш гнал плохие предчувствия и вставал, преодолевая слабость. Синяя футболка, голые ноги и лохматые светлые волосы, мелькавшие между деревьев, вели его туда, куда идти было страшно.

Девчонка вилась вокруг, явно не в силах устоять долго на одном месте: терла листочки между пальцев, собирала шишки, высматривала птиц. Дэш наблюдал за ней, стараясь не пялиться откровенно. Никакого отторжения она не вызывала, напротив, смотреть на сильные стройные ноги и на то, как футболка очерчивает изгибы тела, было даже приятно. Можно было бы принять ее за обычную девчонку, если бы не ее равнодушие к холоду. Воздух нагрелся градусов до тринадцати, не выше, а ей хоть бы что. Сам он успел накинуть на рубашку куртку, но все равно мерз.

— Куда делся труп на причале? — спросил он на очередном пятиминутном привале и попытался уловить на ее лице малейшие признаки раскаяния, — все же человек умер из-за нее, — но не заметил даже тени.

— Ты его закопал, — сообщила она, уселась на поваленное бревно рядом с ним и захихикала. — А потом спилил дерево. Бормотал о шерифе, уверял, что она скоро приедет и, если увидит кровь… Ой! — Она схватила его за рукав и приложила палец к губам, призывая не шуметь.

Из подлеска выбежала белка, уселась недалеко от них и начала мыть шерстку. Дэш и сам уловил ее шуршание раньше, чем она вылезла из-под веток. Он вообще слышал больше и ярче, чем обычно, будто обрел способность воспринимать мир четче. Интересно, а яркие ощущения на кухне — тоже результат ее гипноза? Это было похоже на приход от какого-нибудь галлюциногена или психоделика. ЛСД Дэш не пробовал, только читал, а вот марихуану пробовал, и после нее тоже иногда так накрывало, только быстро проходило, сейчас же словно весь его организм пытался воспринять реальность иначе, ярче, и от этого подташнивало и резало глаза.

Белка его не волновала, его волновал Кэп. Он раздражался, злился и еле стоял на ногах от слабости, боялся опоздать к Кэпу и одновременно не хотел к нему идти, потому что ожидал худшего. Вертящаяся рядом девчонка его бесила. Ее нужно убить, она мерзкая тварь из озера, чудовище.

Но если Кэп еще жив, она нужна как проводник.

Он с усилием встал и мотнул девчонке, дескать, пойдем. Белка убежала.

— А что с братьями Памми? — спросил он, чтобы отвлечься от злости. — Это ты их… заставила?

— Ага. Я не люблю шерифа так же, как и ты. Хотела ей насолить, — доверительно сообщила она, с огорчением провожая взглядом белку.

Дэш не мог понять, зачем она ему помогает, что за мотивы ею движут. Она будто ничего не знала об Охотниках и не видела опасности у себя под носом. Верилось в это с трудом. Это ее уловки, хочет заманить в ловушку, раз «шепот» почему-то на него не действует? Решила сделать из Дэша свою домашнюю зверушку или ведет в какую-нибудь яму, чтобы потом съесть.

Ну пусть попробует. Если она хотя бы попытается напасть, он мгновенно обездвижит ее заклинанием.

Как узнать, что это не она навредила Кэпу? Он размышлял об этом, пока шел позади и тщательно осматривал лес, искал любую мыслимую и немыслимую опасность, ожидал любого подвоха.

Кэп лежал в траве прямо под спуском. Видимо, он полз вверх по холму столько, сколько мог. Морда смотрела в сторону дома Ривердейлов, тусклые глаза с лопнувшими кровеносными сосудами были широко распахнуты, и от их выражения у Дэша заболело сердце. Он опустился рядом и осторожно дотронулся до тела, но там остался только холод и укоризненный взгляд — ты не помог мне, хозяин, а я ведь служил тебе верой и правдой.

У Дэша подкосились колени, он сполз на землю и попытался положить морду Кэпа себе на колени, но тело уже окоченело, шея не гнулась. Тогда Дэш просто погладил его по голове. В шерсти запутались веточки и листья, одна лапа неестественно выгнулась — перелом? Наверное, бродяга просто швырнул пса вниз, чтобы он не надоедал, и пошел дальше. Скорее всего, Кэп сильно ударился, возможно, было внутреннее кровотечение, поэтому белки глаз покрылись крапинками. Если бы он нашел пса раньше, то его можно было бы спасти. Дэшу казалось, что весь он состоит из одной тошноты и тоски. Он не хотел брать щенка, не хотел снова привязываться. Может быть, боялся, что из-за другой собаки забудет Енота.

Дэш ошибался, Енота до сих пор забыть не вышло, как не выйдет теперь забыть Кэпа. И мертвые глаза обоих псов все время будут укоризненно смотреть на него из воспоминаний.

Дэш погладил рыжеватую мягкую шерсть. Его друг провел целые сутки один, возможно, был еще жив, но ранен. А что делал он? Пилил дерево? Дэш с удовольствием сам перерезал бы горло бродяге, только дважды одну жизнь прервать нельзя.

— Я снова могу забрать твою боль.

Дэш поднял взгляд на девчонку. В синей футболке она смотрелась нелепо и выделялась, словно один синий инжир среди урожая зеленых яблок. Или как птица в одежде — нелепо и неудобно, особенно для птицы.

— Не надо, — прохрипел Дэш. — Я должен помнить. От твоих экспериментов отшибает память.

Она присела рядом, прямо на холодную мокрую траву, но ее это, похоже, совершенно не беспокоило. Погладила грязную рыжую шерсть Кэпа и вздохнула.

— Как думаешь, твой отец и братья не будут против нового друга? — спросил он у нее.

Они долго возвращались, неся Кэпа по очереди. Потом девчонка сбегала за лопатой. Копал Дэш очень долго — пережидал глухую пульсацию в руке и слабость, пытался поудобнее перехватить черенок, чтобы не содрать с ладоней последнюю кожу, а еще боролся с дежавю: он уже копал могилу несколько часов назад, также мучительно бесконечно, и смутные воспоминания проступали словно сквозь запотевшее стекло.

Девчонка раз за разом предлагала убрать его боль, удивляясь, зачем она ему нужна, а Дэш отказывался. Он должен все помнить, иначе жизнь превратится в лоскутное одеяло с прорехами. Воспоминания за сутки уже провалились в прорехи, исчезли и оставили после себя растерянность. К тому же он не доверял ей, не хотел снова пускать в голову, неизвестно что она там натворила вчера. Мать не простит ему такой оплошности, справедливо назовет болваном, сестра поднимет на смех.

Яма была готова, когда солнце стало клониться к горизонту и свет потускнел. Дэш положил Кэпа в яму, но засыпать не смог. Не представлял, как его друг исчезает под слоем земли, остается один в тесной темноте и лежит недвижимо день за днем, пока его тело не истлеет. Енота забрала полицейская ветеринарная служба, а потом у него были официальные похороны.

Дэш сел у края ямы. От земли исходил холод, просачивался сквозь подошвы, поднимался по позвоночнику, щекотал затылок. Со стороны озера наползал туман, медленно скрывая подлесок и стволы деревьев. Все тонуло в призрачном мире, чужеродном, но не пугающем. Веселящий газ выветрился где-то между домом и трупом Кэпа, и теперь Дэша придавило тяжестью горя и вины. Взгляд его уперся в торчащее собачье ухо, тело одеревенело, словно это он умер и не может пошевелиться, и Дэш застыл, не в силах отвести глаз от рыжих шерстинок.

Где-то рядом вздохнула девчонка. Подобрала лопату и принялась за дело. Она справилась быстро, потом куда-то исчезла. Дэш испугался, не эмоцией, а скорее мыслью, что она больше не вернется — дело сделано, Кэп похоронен — но она вернулась через пару минут, воткнула в изголовье свежей могилы ветку-крестовину и повесила на нее ошейник.

Они сидели рядом с могилой, наблюдая за угасанием света и слушая приближение тумана. Говорить не хотелось. Дэшу было так тошно, что холод даже не воспринимался как дискомфорт. Девчонка положила ему руку на плечо — тепло разлилось по спине, возвращая в настоящее.

— Тот, кто это сделал, мертв, — убежденно произнесла она. — Он был плохим человеком и заслуживал смерти.

— Убийцы твоего отца и братьев тоже заслужили смерти? — услышал Дэш свой голос. Он даже поднял голову, чтобы посмотреть на нее.

Девчонка непонимающе нахмурилась. Легкая складка на переносице стала глубже, и Дэш поразился этой совершеннейшей мелочи, но мелочи такой человеческой. Девчонка застыла на несколько секунд, даже дышать перестала, а потом убежденно произнесла:

— Да, заслужили. Они пришли в наш дом творить зло. И поплатились за это.

Так вот откуда столько смертей в маленьком городишке. Она последовательно вычищала всех причастных к бойне девять лет назад. Горожане думали, что решили проблему, а на самом деле подписали себе смертный приговор. Твари из воды убивают без колебаний и угрызений совести. Хладнокровные убийцы в прекрасной оболочке. Значит, решено.

Дэш покрутил на языке слова заклятья.

Но она не убила незваного гостя, вторгшегося в ее дом. Более того, она спасла ему жизнь. Дважды.

— Как тебя зовут? — прохрипел он вместо того, чтобы произнести заклятие.

— Ты уже спрашивал, — надула она обиженно губы. Отражение Дэша нелепой бесформенной кляксой застыло в ее глазах.

Дэш ждал ответа. Она ответила немного отчужденным взглядом и поджала губы.

— Фиби.

— Фиби, — прошептал Дэш, пробуя на звук обычное имя для необычной девчонки.

Он отвернулся к могиле Кэпа. Наверное, стоило что-то сказать, но слова на ум не шли. Невозможно передать словами боль от потери друга, боль от осознания того, что ты его подвел. Будто потерял ребенка, который тебе доверял и ожидал твоей защиты и поддержки. Любые слова сейчас будут лживы и циничны.

Дэш с трудом встал. Потеря крови и целый день без еды, а может и второй — ел ли он вчера? — полностью лишили сил. Похороны окончены, пора выполнить то, зачем он сюда приехал.

Фиби тоже вскочила.

— Сейчас поздно знакомиться с Энори! Она уже спит! — затараторила она, размахивая руками. — Давай разыщем ее завтра. Она любит логово под старым дубом, там, совсем недалеко. У тебя есть мясо? Она любит мясо, но еще слишком маленькая для самостоятельной охоты…

Дэш слушал ее голос и снова ощущал себя во сне, в том самом, который снился ему сегодня перед пробуждением: шепот, который не гипнотизирует, а обещает. Это всего лишь сон, он не имеет никакого отношения к реальности и ничего не изменит. Фиби зря старается, своими уловками она ему голову не заморочит. Она лишь притворяется наивной, а сама нащупывает слабые места, как все русалки, кажется доверчивой и легкомысленной, но это маска. Все русалки так себя ведут: очаровывают, нашептывают сладкие песни, а потом губят. И эта такая же.

— Fatum tuum signatus est,(**) — произнес он.

Фиби застыла на полуслове, распахнув глаза. В них вспыхнуло недоумение и даже обида. Сейчас она не сможет двигаться, как бы ни пыталась. Дэш наконец разобрался, почему она кажется ему знакомой: очень уж она напоминала его первую жертву — ту, с тремя родинками в форме полумесяца и платьем с узором из цветов. У них почти одинаковое выражение лица.

Что ж, мать будет довольна, а Эштон пусть утрется. Она никогда не верила в брата, но он докажет ей, что она ошибалась.

Дэш достал балисонг.

* Дэш столкнулся с зеленым гремучником, ядовитой змеей семейства гадюковых. Обитает на территории Северной Америки от Мексики до Канады.

** Fatum tuum signatus est (лат). — твоя судьба запечатана

Глава 10. Слишком много правды

Миф — это то, что мы отрицаем в себе.

Автор неизвестен

Самое волнующее чувство — чувство дома. Мы с Дэшем много путешествовали, но всегда брали его с собой. Оно наполняло рюкзаки, набитые милыми душе вещами, наполняло сердца, когда вместе планировали будущее. И это главное, ведь можно много лет жить в одном месте, но никогда не чувствовать себя дома по-настоящему.

Когда мир изменится, мы с Дэшем тоже найдем только наш дом — чистая вода и синяя даль до горизонта. И будем в безопасности.

Апрель 1990

К шестнадцати годам Дэш нашел баланс в своей жизни — он увлекся дальними велосипедными прогулками. Сначала он объехал весь Хоннакон, а когда улицы в нем кончились, начал обследовать округу. Брал палатку и Енота и уезжал километров за десять к заповеднику или холмам Матагани, проводил там день-два и возвращался. Енота он возил в велосипедном сиденье позади, и пес радостно вертел головой во все стороны, разглядывая дороги и деревья.

В поездках Дэш был совершенно и безоговорочно счастлив: свобода, верный друг рядом и весь мир под колесами. Иногда он сожалел, что рядом нет Эштон — ей нравилось то же самое. По крайней мере раньше. Дэш старался наслаждаться за двоих, чтобы, если бы Эштон вдруг спросила, он бы мог ей рассказать, где был и что видел.

В школе Дэш хоть и общался с двумя мальчиками — соседями по парте с испанского и математики, но так и не приобрел близких друзей, зато обзавелся недоброжелателем. Одноклассник по имени Брайс Келли прятал его вещи, кидал тетради в раковину, полную воды, науськивал весь класс использовать рюкзак Дэша как мусорное ведро. Дэш злился и терял уверенность, и обиды омрачали жизнь. Однажды Брайс намазал стул Дэша прозрачным клеем, и Дэшу, под гомерический хохот одноклассников, пришлось ковылять в туалет вместе со стулом, потому что иначе пришлось бы снимать штаны прямо в классе. Через пару дней он столкнулся с Брайсом в туалете один на один и не удержался.

Драка была короткая и злая. Дэш ударил противника лбом об раковину и заставил просить прощения. Рыдающий Брайс, залитый кровью из рассеченного лба, долго и горячо извинялся, умоляя его не трогать, обещал больше не смотреть в его сторону и вовсе забыть о его существовании. Дэш и сам испугался.

Что, это в нем так просыпается чудовище?

Инцидент дошел до руководства школы в несколько измененном виде, потому что Брайс говорил всем, что упал на скользком полу и расшиб лоб, однако потом Дэша долго задирали его дружки: подкарауливали по дороге из школы и били. Дэш терпел молча, пока в один прекрасный момент не выдержал и не начать бить в ответ. Одному мальчику он сломал нос, и это скрыть уже не удалось.

Мать вызвали к директору, но она была в командировке, а Эйзел отказалась прийти, поэтому директору пришлось выкручиваться самому: в наказание он отправил Дэша на воспитательные работы в библиотеку. Он принял наказание безропотно, даже посчитал его слишком мягким. Целый месяц стирал карандашные заметки из учебников, отдирал жвачки от обложек и расставлял книги по названиям.

К нему приклеился ярлык «неблагополучный». Тут всё встало в ряд — и мать, которая никак не реагировала на вызовы в школу, и воспоминания о взрывном характере и вспышках гнева мисс Эштон Холландер. Одним словом, наследственность и плохое воспитание. Школьный психолог периодически пытался склонить Дэша к беседам два раза в неделю, но Дэш всячески увиливал. Он не собирался приходить в душный кабинет и обвинять в своих проблемах мать или бабку. И уж тем более делиться с посторонними опасениями по поводу своей тёмной природы.

После того как мать все же дошла, кажется, в первый или во второй раз в жизни, до администрации, директор начал посматривать на него как-то странно. Выражение в его глазах неприятно походило на жалость. Мать, в свою очередь, в своей бесстрастной манере изложила, каким ничтожеством Дэш будет, если не возьмется за ум. Какое-то время это, взяться за ум, даже получалось, но репутация у него уже сложилась — учителя привыкли видеть в нём лентяя и прогульщика, соученики — драчуна. Мать слишком часто отсутствовала, чтобы присматривать за ним, а Эйзел больше волновали больная спина и готовка ужина. Постепенно всё вернулось в прежнюю колею. У Дэша завелась парочка дружков, с которыми он попивал пиво и обсуждал девчонок, просиживая на стадионе и на пустыре за кинотеатром.

Он старался не пересекаться с родными. Стоило их увидеть, и его охватывала злость. Они тоже не горели желанием с ним общаться. Во время материнских командировок он совсем расслаблялся. Эштон уезжала теперь вместе с матерью, Эйзел просиживала у себя или на кухне. Дом оказывался в распоряжении Дэша. Он огрызался на бабку, когда она пыталась остановить его от разорения семейной копилки в виде белого медведя, приходил хоть под утро, приводил ночью друзей, они включали музыку и шумели, пили пиво и даже покуривали сигареты прямо в комнате. Впрочем, когда мать была дома, ситуация не сильно менялась. Она выслушивала жалобы бабки и роняла нечто вроде «не хами бабушке» или «перестань так себя вести». Её интонации действовали на него сильнее, чем слова. Они были как ушат холодной воды.

Единственный человек, с которым Дэш был бы не прочь поговорить — отец. Поговорить он хотел бы с таким отцом, какого себе выдумал. Но тот произнес бы то, что хотел Дэш, и это ничего бы не изменило. А вот отец настоящий…

Попытки порыться в ящиках и на дальних полках и найти какие-то, хоть минимальные улики, которые подсказали бы что-то о человеке, который причастен к появлению Дэша на свет, не привели ни к чему. Никаких помятых открыток, подписанных чужим именем, никаких памятных сентиментальных сувениров, которые намекнули бы на плохо кончившийся роман или развод. Вообще ничего. В голове Дэша складывались и рассыпались версии, как цветные кусочки в калейдоскопе. Его отец — серийный убийца, запертый в одной из тех неприступных психушек, которые показывают в триллерах; его отец — бандит, управляющий жестокой шайкой и перерезающий горло подельникам каждый вторник; мать крутилась в юности в очень темных кругах и в итоге влипла; мать сдала его отца полиции или ФЦР и потому-то теперь они и живут так странно, потому-то и переехали, ведь именно так происходит с теми, кто попадает в программу свидетелей; его мать — агент под прикрытием, она была вынуждена крутить с криминальным боссом и родить сына с насквозь гнилыми генами. И тот мужик, что едва не убил мать на детской площадке, то, как она пошла за ним, — наверняка это кто-то, подосланный его папашей, шестерка для грязной работы или сокамерник. Всё сходилось. Вероника — наверняка мамин куратор. Ну или самая поганая версия — мать просто когда-то изнасиловал полный отморозок.

Все эти версии объединяло одно — они совсем не располагали к тому, чтобы стараться что-то изменить. В конце концов, если он отпрыск чудовища, то его сущность всё равно даст о себе знать.

Вялые воспитательные меры Гертруды зашли в тупик. В конце концов мать урезала ему карманные деньги. Он узнал об этом только после ее отъезда и так разозлился, что сломал в своей мастерской почти доделанный стул.

Свободы и независимости у Дэша по-прежнему хватало, а вот с деньгами дела обстояли хуже, ведь он привык тратиться на пиво, сигареты и кассеты.

— Вот скажи, мелкотня, о чем ты мечтаешь? — Розали выдохнула, чуть приподняв голову, и сигаретный дым устремился в небо, словно вознамерился стать облаком.

С Розали они познакомились на улице. Дэш собирался переходить дорогу, но она вдруг возникла прямо перед ним и будто не понимала, как здесь оказалась и что ей делать. Дэш даже подумал, что ей нехорошо, проследил, чтобы она благополучно перешла дорогу, но его так заинтриговал ее пронзительный взгляд, что он почти решился подойти. Розали сделала это первой.

Худощавая болтушка с вечно кислым выражением лица и мышиного цвета волосами сначала Дэшу не понравилась. Зато она позвала его на работу. Оказалось, что она работает ночным фасовщиком, и ей нужен был помощник. На первой смене он нервничал и дурацкие советы Розали вроде «прочитай инструкцию дважды, прежде чем ответить, что все понял» звучали в его голове голосом Эйзел и дико раздражали.

К тому же Розали напоминала ему кое-кого. В девятом классе в школе появилась новенькая. На переменках она стояла в стороне от всех, подпирала стену, уставившись в точку перед собой, ни с кем не разговаривала, а иногда удивленно озиралась, будто не могла понять, как тут оказалась. Длинные черные волосы казались мокрыми, в лице — ни кровинки, пуловер свисал на бесформенные штаны. Новенькой тут не нравилось, это Дэш ясно видел, она вообще сюда не вписывалась, и ему отчего-то очень хотелось к ней подойти и сказать что-нибудь ободряющее. Иногда он ловил на себе ее внимательные взгляды. Как раз, когда он набрался смелости, она исчезла. Несколько недель он ждал ее и искал, даже порасспрашивал девочек из своего класса. Все пожимали плечами. Так вот Розали внешне напоминала ее, хотя, конечно, темперамент у них точно был разный. Дэш так хотел найти ту девчонку, так ее ждал, что теперь, смотря на Розали, ощущал, что нашел и дождался.

Фасовать в супермаркете особо ничего не требовалось, основная работа заключалась в том, чтобы унести с кассы все не купленное и расставить по местам, да навести порядок на полках. За день покупатели переворачивали все вверх дном — оставляли вакуумные упаковки с мясом в отделе выпечки, духи — в овощах, а резиновые сапоги — в рядах электроники. Журналы вообще вытаскивали из полиэтиленовой упаковки и разбрасывали по всему магазину: ощущение, что их брали, прочитывали, пока ходили по моллу, а потом пихали на полки между товарами. Даже кроссворды умудрялись решать. Дэш сдавал журналы в брак.

По супермаркету они с Розали разъезжали на роликах, толкая перед собой тележку со свалкой продуктов, и в первые дни Дэш не мог угнаться за наставницей. Она носилась, как безумная и никогда не падала, даже с кучей упаковок кукурузных хлопьев, мюсли и шоколадных шариков в руках, знала назубок, в каком ряду что лежит и у каких продуктов подходит к концу срок годности. Дэшу казалось, что она катается по моллу уже несколько лет, пока он не подсмотрел в анкете на столе у босса, что ей семнадцать и она вышла на работу в марте, то есть три месяца назад.

— Эй, мелкотня, этот йогурт под списание. Смотри, у него упаковка порвана. Съешь, если хочешь… И если не боишься… Бумажные салфетки в ряду Си, не там ищешь… Фу, какая уродливая швабра. Не удивительно, что ее не купили. Верни это чудовище в ряд «Зет»… Кому нужны пластиковые пепельницы? Бред какой. Они же завоняют. Небось, быстро сломается, стоит чуть согнуть… Черт! Ладно, я выкину… Складывай маффины не так плотно. Смотри, упаковка выглядит полной, а один маффин идет в гости к тете Розали…

Просроченные продукты собирались в огромную тележку каждый вечер. Розали сначала проверяла целостность упаковки, а потом копалась в поисках того, что еще безопасно есть. На десерт она таскала конфеты из кондитерского и фрукты из деревянных ящиков, все то, что лежало россыпью. Дэш никогда не ел такого количества разнокалиберной и невкусной еды.

После смены они с Розали вместе возвращались по Паркуэй Роад и выкуривали парочку сигарет перед тем, как разойтись по домам: ей — направо, ему — налево. С перекрестка открывался вид на пустырь, а за ним высилась водонапорная башня — безликий бежевый нарост на теле города, но он, словно палочка лакрицы, притягивал к себе. Дэш испытывал умиротворение просто от вида башни: прокручивал в голове схему водопровода, расположение переливной трубы, представлял камеру кессона и ощущал спокойствие и уверенность оттого, что вода приручена и каждое ее движение известно и предсказуемо. Эта вода не вырвется на волю, и в ней никто не утонет.

— Так о чем ты мечтаешь? Есть у тебя мечта? — спросила Розали, выпуская струю дыма.

Как обычно, они сидели на автобусной остановке и встречали рассвет. Солнце поднималось за водонапорной башней, подсвечивая ее оранжевыми лучами, и казалось, вокруг нее дрожит зыбкий ореол.

— Не знаю. Может, съехать из дома, — ответил Дэш и затянулся.

Когда он произнес это вслух, то будто переступил некую границу, и там, с другой стороны, ему стало неуютно, тут же захотелось вернуть слова обратно. Теперь ему было даже удобно, что дома его не замечают. Он свободно курил в своей комнате сигареты и собирался поэкспериментировать с марихуаной, которую продал ему один парень из школы. Дэш частенько хвастался свободой перед Розали, которая жаловалась, что родаки ей шагу ступить не дают без проверки карманов и зрачков.

— Хм, — она устремила на него пристальный взор, — неуверенно ты как-то это сказал.

Дэш пожал плечами. Нельзя сказать, что он не задумывался о будущем, как раз наоборот: например, хотел стать врачом, а еще часто представлял разговор с матерью. Нормальный разговор, в котором она ему искренне улыбается и говорит настоящие что-то значащие слова, но по большому счету все это совершенно не имело значения. Кому какое дело до разговоров, когда в мире так много несправедливости: голод, болезни, войны. Размышления об этом огорчали не меньше, чем личные проблемы. Особенно его ошарашивали смерти. В Рождество у них в городе случилась трагедия: псих-пироман поджег в автобусе себя, а заодно и еще восемь случайных пассажиров. Выжил только один.

— Мечтаю об уничтожении всех автобусов в мире, — попытался Дэш еще, а потом представил это и рассмеялся.

Розали оценивающе его осмотрела, словно решала, уверен ли он в этот раз, и, судя по скептичному смешку, ответ ее все еще не устроил.

Тут он решился и достал самокрутку с марихуаной. Розали присвистнула. Они с ней попереглядывались пару секунд, а потом кивнули друг другу. Дэш прикурил и сделал большую затяжку. Горло обожгло, запершило, непривычный сладковатый привкус наполнил рот.

— Не хочу навредить своей семье. Сойдет за мечту? — спросил Дэш спустя пару минут, когда Розали отняла у него косячок.

Марихуана развязала ему язык и вытащила на свет потаенные страхи, потому что иначе он бы ни за что не признался. Иногда он чувствовал себя бомбой с часовым механизмом, только таймер поставил кто-то другой, и узнать, сколько времени у него осталось, было невозможно.

— Ты что, маньяк? — захихикала Розали. — Эй, не приближайтесь ко мне! — Она театрально отшатнулась и сделала испуганное лицо, но тут же снова захихикала. — Не хочешь навредить — съезжай. Делов-то.

Дэш скривился. Именно это он и собирался сделать. Возможно, заявить об эмансипации, если его не отпустят. Хотя он плохо понимал, что будет делать совсем один.

— Мои родаки вечно срутся, — вздохнула Розали. — Прикинь, на днях отец поставил на стол чашку без подставки, и там остался круглый след. Мать взбесилась, орала, чашку — бац — об пол. Ваще чума! — Она захихикала. — А отец ей — иди посуду помой, идиотка, с выходных не мыта. А она в него пепельницей швырнула. Не этим пластиковым дерьмом из супермаркета, а настоящей, керамической. Я думала — убьет, но промахнулась. В общем, мечтаю, чтобы они скорей уже развелись, что ли, — удрученно подытожила Розали и растерянно рассмеялась.

Дэш не мог представить таких отношений. На него частенько ругалась бабушка, да и Эштон не упускала возможности поязвить, но предметами никто не швырялся. К тому же и бабушка, и сестра старались не скандалить при матери, ходили на цыпочках, когда она была дома, даже Енот в такие дни не лаял, просясь на улицу, а тихонько поскуливал.

На работу Дэш устроился, подделав подпись матери в бланке. Отчего-то он был уверен, что она откажет, хотя не мог придумать причин, почему. Просто не мог представить, что она пойдет навстречу.

Он вообще не знал её — чётко осознал он, раздумывая о матери.

Они разговаривали очень редко, и разговоры эти касались либо покупки новой пары обуви или куртки, либо блюд, которые она готовила. Они никогда не обсуждали ничего, что помогло бы понять и узнать друг друга, нащупать общие интересы или несогласие. Обычно передатчиком между ними выступала Эштон, которую всегда готовы были выслушать, но Эштон не особо горела желанием разговаривать с братом лишний раз, предпочитая игнорировать, словно его и не существовало вовсе. Если Дэш за ужином просил ее передать что-то с другого конца стола, она делала это молча и даже не смотрела на него. Она перестала просить у него запасные ручки, тетради, карандаши, перестала даже язвительно шутить в его адрес. Она все больше отдалялась, делалась непонятной, неприступной, загадочно-изматывающей, деловито-отстраненной. Точно такой же как мать.

Розали болтала о брате, его наркотической зависимости и проблемах с врачами, а Дэш размышлял, покуривая косяк.

— Было бы круто, если бы на каждого жителя приходилось по одному врачу, — произнесла Розали, завершив рассказ и выпустив в небо очередное «облако» сигаретного дыма. — Тогда бы никто не болел. И, может быть, не умирал. Вдруг бы победили смерть.

— А кто бы лечил врачей? — поинтересовался Дэш. Он попытался представить мир, где живут одни врачи, к тому же бессмертные, и расхохотался. — Врачи для врачей. Все врачи, а лечить некого…

— Да ну тебя, — прыснула Розали.

Дэш испытал острое сожаление, что разговор скоро закончится и придется возвращаться домой. Ему показалось, что он сидит на одном конце палки, а его дом стоит на другом, а палка вытягивается, как нос у Пиноккио, и превращает дом во что-то маленькое и недосягаемое. Такое неважное-неважное. Дэш захихикал: похоже, марихуана работала.

— В общем, после всей этой маеты с клиникой и реабилитацией я мечтаю, чтобы у брата появились мозги, чтобы он осознал, какой идиот и что-нибудь бы с этим сделал, — произнесла Розали и кинула бычок под лавочку.

Дэш понаблюдал за тлеющим угольком и рассмеялся. Его веселила мысль и о безмозглом брате Розали, и о летающих пепельницах, и о далекой точке, в которую превратился его дом, а еще смешными казались попытки рассказать о своей мечте, которую никак не удавалось облечь в слова. Это должно быть что-то близкое, вроде настоящего дома, и что-то теплое, вроде нагретого молока, а еще что-то оранжевое, как восходящее сейчас солнце, и что-то легкое, как беседа с некрасивой девчонкой.

— Ладно, мелкотня, давай по домам. Покемарить охота. — Розали встала и стряхнула с пальцев пепел. Он рассеялся на ветру, не долетев до асфальта.

— Ага, давай. — Дэш тоже встал и помахал ей, чуть не потеряв равновесие.

Розали прыснула и бодро зашагала вдоль дороги. Дэш какое-то время наблюдал за ней, а потом окликнул:

— Эй, дылда.

Она обернулась.

— Кстати о мечтах… Только хороший разговор спасет этот мир! — заявил он.

Розали подумала пару секунд и показала ему большой палец, дескать, круто.

Надо познакомить ее с парнями из школы. Вот они обзавидуются. Или к черту парней и их сальные шуточки, он позовет Розали в гости. Хоть причина убраться в комнате появится. Но, может, не стоит ее звать. Он не мог представить Розали рядом с матерью или сестрой. Они же с разных планет. Нормальной беседы у них не выйдет.

Дэш вышагивал по тротуару, пытаясь представить разговор матери и Розали, а потом что-то пошло не так. Асфальт с шумом начал трескаться под ногами, будто разрушался изнутри. Дэш в ужасе остановился. Тротуар и дорога для машин растрескались, асфальт чернел и рассыпался в пыль. Что это? Конец света? Апокалипсис? Атомная бомба? В панике Дэш перебирал все катастрофы, которые мог вспомнить. На пустой улице никого не было, даже не у кого попросить помощи. Он ринулся к чьему-то забору, чтобы разбудить жильцов, но тут начали расти его руки. Они удлинялись, тянулись и тянулись, пока он не перестал видеть пальцы. Проснулась его чудовищная часть! Руки собираются задушить маму! Дэш взвыл и повалился на землю, прямо на черный растрескавшийся тротуар, чтобы остановить руки, не дать им добраться до мамы. Никак не получалось их вернуть, они остались далеко-далеко. Дэш вспотел от ужаса и уткнулся носом в тротуар.

— Эй, вы в порядке? — раздался голос.

Сначала Дэш решил, что это конец и он попал на божий суд, о котором иногда твердила Эйзел, но это оказался незнакомец, озадаченно склонившийся сверху.

— Вам нехорошо?

Дэш с трудом сфокусировался. Над ним стоял мужчина в сером рабочем комбинезоне, а рядом шумела мусороуборочная машина. Другой мужчина катил к ней полный бак. Вперед и назад простиралась тихая утренняя улица, а Дэш лежал на тротуаре и, кажется, плакал. Тротуар выглядел нормально — привычное серое полотно в обе стороны. Он уставился на свои руки, которые снова оказались там, где должны были быть, и с трудом сглотнул. Мусор с их улицы забирают в восемь утра, значит, Дэш провалялся почти два часа. Чертова марихуана!

— В п-порядке, с-спасибо.

Мужчина помог ему встать, с подозрением оглядел и лишь после пятого заверения, что все в порядке, вернулся к работе.

Дэш прислонился к забору, приходя в себя. Эксперимент прошел неудачно. Вряд ли стоит его повторять.

До дома ему оставалось пара сотен метров, но шел он их долго, потому что еще несколько раз ему казалось, что его руки снова удлиняются. Тогда он ложился и прижимал их к тротуару. Вроде помогало. На третий раз он начал подумывать о том, чтобы идти в другую сторону, но потом опомнился. Это же глюки.

Еще издалека он заметил машину, припаркованную у их изгороди — черный неприметный седан «Ауди». Дверь их дома распахнулась, выпуская двух женщин, одетых в черные брючные костюмы. Они спустились с лестницы, синхронно прошагали по дорожке и разделились только у машины — одна открыла переднюю пассажирскую дверь, другая — обошла и села за руль. Несколько секунд, и седан уже сворачивал налево.

При их появлении Дэш сделал вид, что просто шел мимо, сказывалась привычка притворяться в любой непонятной ситуации, и теперь застыл на тротуаре, смотря вслед уехавшему «Ауди». Рановато для визита в восемь утра.

В голове снова непрошено завертелись истории про серийного маньяка, защиту свидетелей и ФЦР. И сейчас их было даже не списать на травку. Собранность и сосредоточенность этих теток наводили именно на такие ассоциации. Вероника. Наверняка это ее люди. Дома он слышал это имя неоднократно. Обычно оно произносилось с особым придыханием, обозначающим нечто среднее между демонстрацией обожания и скрываемой опаской. Так говорят, например, про тигров: да, чудесное творение природы, сильное и прекрасное, посмотрите, какая невероятная грация, но близкого знакомства спасибо, не надо. Дэш раньше недоумевал: зачем мама работает на такого босса? Сейчас он начал думать, что у неё просто нет выбора. Возможно, у семейства Холландеров только один вариант, если они хотят выжить, а не быть зарезанным посреди белого дня и не прятаться, как тараканы, в сомнительных мотелях.

Или… Неужели это мафия? Чем его мать занимается на самом деле?

Появление этой парочки означало, что мать вернулась вчера вечером, когда Дэш ушел на смену.

Он обогнул дом и зашел через заднюю дверь. Сейчас ему очень хотелось спать, а не лицезреть равнодушие матери или раздражение бабки, к тому же он побаивался повторения глюков, поэтому пробрался через холл и уже начал оценивать возможность добраться до лестницы незамеченным, как услышал голоса из гостиной.

— Он отдаляется, — произнесла мать. — Нельзя его отпускать.

— Ладно, скажи ему, — проворчала в ответ Эйзел. — Или Вероника тебя опередит. А ее методы ты знаешь.

Дэш затаил дыхание, а мать все молчала и молчала и не торопилась с ответом.

— Вероника не даст ему шансов, — в конце концов проронила она.

— Ну, может он сумеет надежно спрятаться. Задатки есть, — не удержалась бабка от ворчливого сарказма. — Я иногда неделями его не вижу и не слышу.

— Нужно что-то понадежнее. Надо найти способ его обезопасить.

— Я искала много лет. Ничего нет. У семей никогда раньше не было такой ситуации, и никто не ломал голову над тем, что с этим делать.

— Надо было сказать ему с самого начала, — вздохнула мать. — Маленьким он принял бы все проще, чем сейчас. Я и Эштон поэтому не говорила так долго, не хотела их разлучать.

Эйзел фыркнула.

— С ней ты зря тянула. У нашей Эштон хребет в сто раз крепче! А этот… Не похож на нас, слюнтяй и баба. Думаю, мы можем не бояться — шепот на нем не сработает.

— Но я не могу сдаться сейчас! — В голосе матери послышалась сталь, как было всегда, если ее мнение кто-то оспаривал. — И не позволю Веронике решать!

— Вероника твоего разрешения не спросит и слушать тебя больше не станет. Сама понимаешь, с ним в доме мы рискуем каждый день, тем более сейчас, когда он вырос. Или хочешь, чтобы все получилось, как тогда в Ипсиланти на детской площадке? Повезло, что ты жива осталась. Что бы я с двумя несмышленышами делала?

— Думаю, если бы в тот день я погибла, Вероника любезно избавила бы тебя от одного, — ядовито бросила мать.

Они замолчали. Дэш сжал кулаки и сглотнул, пытаясь избавиться от пробки в ушах и горле. Не помогло.

— Пойду потороплю Эштон, — сказала мать.

Дэш метнулся к распахнутой двери кухни и спрятался за ней, в углу. Енот пронесся мимо, но тут же вернулся и заскочил в закуток за дверью, радостно тявкая.

— Черт, Енот, иди отсюда. — Дэш тихонечко отпихнул его ногой и зашипел: — Тихо!

Енот озадаченно сел на пол, а Дэш аккуратно выглянул из-за двери. Мать застыла на лестнице, а ее левая рука замерла на перилах. Лицо закрывал потолок второго этажа. Рука лежала на перилах несколько секунд, а потом пропала из вида, и шаги донеслись уже сверху.

Какого черта! Как все это понимать? Дэш пытался разозлиться, но усталость и нервный эксперимент с марихуаной притупили восприятие. Он ушел спать.

Дэшу приснилось, что он катается по супермаркету на роликах и разбрасывает шоколадки и упаковки с мармеладом, но когда пригляделся, то увидел, что внутри упаковок кусочки его лица, вырезанные с разных фоток. Это пазл, понял Дэш и уселся на пол, чтобы его собрать.

Когда он проснулся, то сначала решил, что все еще спит, потому что на его кровати, на самом краешке, сидела мать и оглядывала комнату. Она почти никогда не заходила, может быть только в дни рождений, вручить подарок. Дэш следил за ее взглядом: сначала она брезгливо осмотрела кучу нестираной одежды в кресле, приправленную несвежими носками, потом перевела взгляд на подоконник с полной пепельницей бычков, а в конце изучила угол с разбросанными книгами. Дэш складывал их в стопку по мере прочтения, но потом стопка рассыпалась, ему было лень ее собирать, да и уже несколько месяцев прошло с тех пор, как он клал сверху последнюю книгу.

Мать повернулась к нему, увидела, что он открыл глаза и произнесла:

— Дэшфорд, нам надо поговорить.

Он на мгновение оцепенел. Да, после подслушанного разговора у него возникло много вопросов, но внезапно Дэш осознал, что теперешняя жизнь его вполне устраивает и он вовсе не хочет слышать ответы. Он предполагал, что ему расскажут: ты опасен, Дэфшорд Холландер, беги и прячься.

Он сполз с кровати, надел джинсы и добрел до подоконника, на котором нашел половину бычка в пепельнице, но остановился. Одно дело, когда мать не обращает на него внимания, а другое — курить прямо при ней. Он застыл с бычком между пальцев. От непривычной ситуации — мать в комнате — голова прояснилась.

Дэша посетила мысль, что утренний визит людей Вероники что-то изменил. Возможно, они сообщили новость или привезли приказ. Что-то поколебало хрупкое равновесие и заставило Гертруду Холландер изменить своим принципам.

Мать застыла на краешке кровати, недовольно выжидая, что он будет делать дальше — закурит или нет. Комната ей совершенно не подходила: казалось, неземная фея забрела на завод по переработке отходов или заблудилась на складе бракованных вещей.

— А Вероника разрешает тебе со мной разговаривать? Или эти её две роботши, которые заявились утром? — прохрипел Дэш и получил в ответ чуть приподнятые брови и сдержанную, немного снисходительную улыбку, будто его заранее прощали за все глупости.

— На нашей семье уже несколько поколений лежит ответственность. — Мать говорила уверенно, но слова не воспринимались из-за тона, с которым она их произносила — спокойно и отстраненно, будто заранее зазубренную речь, которая от частого повторения утратила смысл. — Я хочу сделать тебя частью всего этого, но мне нужна твоя помощь.

— Да ладно! — фыркнул Дэш. — С чего? Не была нужна и вдруг понадобилась? И что же за великая миссия? Ты входишь в сеть психованных агентш, спасающих мир от тайного правительства, или что?

Он разозлился: и за ее взгляд, за которым не мог прочитать, чего она хочет, и за ее слова, которые опять походили на отговорку. Машинально взял с подоконника зажигалку, затянулся и лишь спустя мгновение покосился на мать. Ну что она сделает? Обдаст не просто холодным, а арктическим равнодушием?

Мать поджала губы и прищурилась, будто прицеливалась, а посреди мишени торчал Дэш.

— Тебе стоит взять себя в руки, иначе это плохо закончится. Твое поведение опасно. В первую очередь для тебя самого.

— А тебе не все равно? — Бычок обжег губы: его уже невозможно было курить. Он бросил его в пепельницу и схватил свою куртку. Она валялась на полу, и Дэш точно помнил, что в ней были еще сигареты. Его бесил тот факт, что мать решила поговорить с ним именно сейчас, когда ему позарез приспичило покурить, и именно тогда, когда ему уже все равно. Почти. — Знаешь что? Мне плевать, чем ты занимаешься и во что втянута. С кем ты путалась и почему играешь во все эти конспиративные игры. Просто иди к черту!

Он удивился, что она до сих пор не влепила ему пощёчину. Мать никогда не спускала хамства, а он никогда не отваживался так с ней разговаривать.

А еще бесило, что несмотря ни на что, сейчас он хотел ее просто обнять, но боялся, что она отстранится.

Она встала, подошла к нему, но не ударила. Только вырвала из рук найденную в куртке пачку сигарет и сжала её в руке. Сигареты превратились в мусор за секунду.

— Какого хрена ты творишь! Психованная! — Он схватил ее за запястье, а она и не думала вырываться, просто застыла, пристально смотря Дэшу в глаза. Он удивился: оказывается, они уже одного роста.

— Тебе это не нужно! Ни сигареты, ни алкоголь, — выделяя каждое слово, ровно произнесла мать. — Ты мой сын, а значит, способен на большее.

— Что? — Дэш возмутился. — Где ты раньше была со своим вниманием? Откуда ты знаешь, что мне нужно?

Мать вздрогнула и долго изучала его лицо. Дэш замер от необычного ощущения ее близости. Он и не помнил, обнимала ли его мать хоть когда-нибудь, воспоминания остались в зыбкой дымке далекого детства. Дэш рассматривал морщинки вокруг ее глаз и веснушки, которые она так старательно выбеляла, но они все равно упорно лезли на нос, щеки и плечи, — проблема большинства рыжих, — и пытался сдержать злость.

Розали права — все это пора прекратить, но получится ли у него просто уйти? Взять и повернуться к семье спиной?

— Дэшфорд, — мать подняла левую руку и прикоснулась к его щеке. Он дернулся, но его заворожили доверительные интонации в ее голосе, — только мы с тобой можем помочь друг другу. Эштон справится сама, но ты… Ты должен стараться больше. Когда настанет время, я хочу, чтобы ты стоял рядом со мной. Мне нужна твоя поддержка, твой ум, твое спокойствие… Сейчас ты приведешь себя в порядок, мы поужинаем, и я все тебе расскажу.

Она спокойно гладила его по щеке и чуть улыбалась уголками губ. Дэш решил, что у него все еще галлюцинации от марихуаны. Особо извращенные. Мать просто не могла так себя вести и всего этого говорить. Он так долго ждал подобных слов, но теперь совершенно растерялся.

— Ты мне нужен, Дэшфорд. — Она неуверенно положила ладонь ему на плечо, осторожно погладила. — Прости, что оставила тебя. Прости…

Дэш отдал дань материнскому умению манипулировать. Она точно знала, что именно ему в этот момент нужно. У других, нормальных женщин, это называется материнским инстинктом. Но почему сейчас? Не поздновато ли?

Может его вырастили, чтобы по достижении совершеннолетия принести в жертву?

От этой мысли, на секунду показавшейся даже не абсурдной, он фыркнул.

— Дэшфорд, — перебила она и будто хотела сказать что-то еще, но сама себя остановила, а потом снова погладила его по щеке. — Давай сначала поужинаем. Говяжий брискет с горчицей и тимьяном уже готов.

Из-за непривычной ситуации Дэш онемел. Едкие шутки вылетали из головы под напором обиды, а та вытеснялась надеждой, которая погибала под гнетом цинизма и привычного ожидания лжи. Он захлебнулся попыткой ответить.

Они спустились в гостиную. Эйзел накрывала на стол, Эштон наливала себе сок и даже не отвлеклась.

Еще на ужин было два салата — яичный с ветчиной и фруктовый, луковый пирог и лимонные маффины, а также омлет с икрой и трюфелями. Отдельно лежали копченая лососина, корнишоны, каперсы и маринованные луковки. В немытом блендере у раковины виднелись остатки массы, подозрительно напоминающие утиный паштет. Видимо, сейчас он охлаждался в холодильнике. Мать сегодня разошлась не на шутку. С некоторых пор Дэш заметил закономерность: обычно она готовила горячее и салат, иногда еще пирог, но если ее что-то нервировало, то на этом она не останавливалась и выдавала четыре-пять сложных блюд, а порой лезла в поваренные книги за экзотическими рецептами какого-нибудь цветного австралийского хлеба или стеклянной лапши. Потом это доедали неделю.

Дэш покосился на духовку. От нее шел жар — так и есть, что-то печется. Выражение лица матери ничего не подсказывало: как и всегда — отстраненная безмятежность, если ее что-то и тревожило, она это не демонстрировала. Зато он сидел на нервах, и из-за растущего напряжения кусок в горло не лез.

Эштон затянула нудный разговор о своем участии в команде по роллер-дерби, рассказывала про правила и ругала судей, которые, по ее мнению, подходили к судейству предвзято, и снова вспомнила игру трехнедельной давности. Сестра стриглась все короче и короче, теперь она все время ходила с коротким черным каре. С тех пор как мать начала брать ее в командировки, их с Дэшем жизни протекали вроде бы рядом, но параллельно друг другу, и они как две непересекающиеся прямые ни в чем не показывали сходства. Им буквально не о чем было поговорить.

— Нет, я понимаю, нельзя блокировать ногами или толкать в спину, — рассуждала она, — но в таком случае как мне заработать очки своей команде? Да, я выбила несколько человек с поля, и не моя вина, что они не умеют группироваться при падении. Переломы — совершенно закономерный результат.

— Ты все сделала правильно. Ваша команда победила. В чем проблема? — произнесла мать и положила Дэшу салат.

Он тяжело вздохнул. Придется съесть, несмотря на то что ему кусок в горло не лез. Мать всегда зорко следила за тем, чтобы все оставляли пустые тарелки, потому что недоеденное она воспринимала как личное оскорбление.

— В том, что нас чуть не дисквалифицировали! Это было бы совершенно несправедливо!

— Эштон, милая, — улыбнулась ей мать, — думаю, командные виды спорта — не твое. Тебе же нравится карате и плавание, так не распыляйся на все.

Сестра обиженно фыркнула, будто ее обвинили в неумении делать две элементарные вещи одновременно.

Мать потянулась за кувшином сока, рукав джемпера сполз, и Дэш заметил наливающиеся синяки на ее правом запястье. На том, которое он схватил. Он ужаснулся и бросил на нее взгляд. Она улыбнулась, демонстрируя принятие и понимание, но отчего-то ее рука, наливающая себе сок из кувшина, дрожала. Был ли в этом виноват синяк или она нервничала по другому поводу?

— После ужина мы с Дэшем собираемся поговорить. Я покажу ему Книгу, — она так и произнесла, будто речь шла именно о Книге с большой буквы, — и все расскажу.

Дэш ощущал себя, как перед прыжком с тарзанкой — дух захватило то ли от восторга, то ли от ужаса. Он посмотрел на молчащую Эйзел, которая недовольно ковырялась в еде, на возмущенно округлившую глаза Эштон и на приветливо улыбающуюся мать. Внутри вместо предвкушения зарождался ужас. Стало нечем дышать.

Эштон открыла рот, потом закрыла, посмотрела на бабушку и снова на мать.

— Но… — начала она.

— Кому еще сока? — Не дожидаясь ответа, мать налила сок Дэшу.

— Бабушка, скажи что-нибудь! — взмолилась Эштон. — Так же нельзя!

— Пусть твоя мать решает. — Они с матерью переглянулись, и всем стало ясно, что мать уже все решила. — Вам понадобится вот это. — Из-за ворота кофты бабушка достала цепочку с ключом, сняла ее с шеи и положила на стол. — Раз уже решилась, то пусть узнает все. Но меня в ваши проблемы потом не вмешивайте.

Мать, помедлив, взяла со стола ключ и кивнула.

— Мама, ты же говорила, ничего не получится! — снова завелась Эштон. — Нельзя ему говорить! Он слабак, он курит, пьет и себя не контролирует!

— По-моему, сейчас себя не контролирует кое-кто другой, — холодно отчеканила мать.

— Значит, моего мнения никто не спросит?

— Его уже не спросили, отвянь, — буркнул Дэш.

Неожиданное желание матери пооткровенничать нравилось ему все меньше и вызывало неуютное чувство недоумения пополам с опаской, как если бы человек, которого ты знал всю жизнь, вдруг начал совсем по-другому себя вести — предпочитал другую еду, другую музыку, говорил иначе. Вроде и ничего такого, но, казалось, что мир перевернулся.

— Хм, — Эштон ухмыльнулась, — мама, а знаешь, почему нет смысла ему рассказывать? Он не умеет плавать.

Дэш вздрогнул. Он привык к подколам сестры, но чтобы вот так подло его сдать…

— Что это значит? — нахмурилась мать. — Дэшфорд, ты три года ходил заниматься.

— Но он не плавал. Он воды боится! — Эштон с удовольствием выложила информацию и торжествующе выпрямилась на стуле.

— А ты сломала ноги двум девчонкам, — не удержался он. — Так чей проступок хуже?

— Ты!.. У тебя нет доказательств! — поперхнулась злостью Эштон. — Да что ты себе?..

— Эштон, уйди, пожалуйста, раз не умеешь держать себя в руках! — процедила мать.

Эштон вскочила, с грохотом отодвинув стул, вышла, потом протопала по лестнице и громко хлопнула дверью своей комнаты. От грохота задребезжали стекла, а на столе закачались салфетки в пластиковом стаканчике.

— Моя старшая сестра была такая же бешеная. Никто с ней справиться не мог. — Эйзел с восхищением покачала головой.

Эйзел начала вставать: сначала чуть нагнулась и оперлась на стол, потом с трудом вытолкнула себя наверх и на пару секунд застыла, держась за край. В последнее время она набрала лишний вес, ей стало тяжело подниматься на второй этаж, да и на больную спину она жаловалась все чаще.

— Это правда? То, что сказала твоя сестра? — спокойно уточнила мать.

— Ну да. — Дэш пожал плечами. — Не быть мне олимпийским пловцом. Это проблема?

Бабка и мать снова переглянулись. У них на лицах застыло что-то вроде недоумения, смешанного с тревогой, словно эта новость оказалась сродни сообщению о каком-то немыслимом его преступлении.

Пока они убирались на кухне, Дэш быстренько прогулялся с Енотом. Они с ним пробежались до поворота на Пайн стрит, а потом медленно пошли назад. Дэш обхлопал себя по карманам, но сигарет не нашел. Пнул соседский мусорный бачок, но злость не прошла. Она прошла, пока он складывал обратно выпавший мусор, и ее место занял страх, который с некоторых пор вспыхивал всякий раз, когда мать обращала на него внимание. Дэш боялся всего, что она скажет.

Курить хотелось безумно, но из доступных средств самоуспокоения была только темная тихая улица да весело болтающий ушами Енот.

В коридоре Дэш столкнулся с матерью, — она как раз выходила из кухни. Поднимаясь за ней на второй этаж, он оценил иронию ситуации: Эштон сидит у себя, а он идет в запретную комнату. «Выкуси, сестрица» — думал он, пытаясь подавить злорадство.

— Дэшфорд, — мать обернулась к нему, когда они уже стояли у двери ее комнаты, — то, что ты сейчас узнаешь, известно немногим. Это наследие нашей семьи и очень важно. Ты понимаешь?

— Да, — буркнул он.

Впервые за шестнадцать лет его впустили в святая святых — комнату матери. Он осторожно переступил порог, ожидая увидеть внутри чуть ли не божественное святилище или алтарь для жертвоприношений, но обнаружил ту же комнату, что видел несколько лет назад, когда вошел без разрешения. Кровать по-прежнему пряталась в алькове, а вдоль стен расположились стеллажи с фотографиями и книгами про добычу нефти и геологию морского дна, а вот стол стоял теперь не у окна, а в углу, да книг на полках прибавилось. В остальном тут мало что изменилось.

Когда в школе у него спрашивали, чем занимается мать, он говорил, что она нефтяник-вахтовик, потому что это звучало солидно. Признаться в том, что он не знает, было бы позорно. В сочинениях на тему о родителях он писал то же самое, даже прочитал для этого о нефти и буровых вышках.

На улице стемнело, и комната погрузилась в полумрак, и теперь напоминала таинственную пещеру, полную загадок и тайн, затемняя лица на фото и делая корешки книг нечитаемыми. Мать предложила Дэшу сесть за стол, включила свет и направилась к шкафу в углу. Свет разрушил атмосферу загадки, но Дэшу стало еще страшнее — при свете всегда лучше видно, чего бояться. Пока мать копалась на полках, он рассматривал лежащую на столе карту — Канада, Тонакава, США, — и розовый камешек-подвеску. От того единственного раза, когда он держал его в руках, осталось смутное ощущение чего-то завораживающего, наполненного светом и внутренней гармонией. Чувство приятно откликнулось внутри, как и тогда захотелось взять камешек в руки. Дэш даже удивился, что ни разу не вспомнил вещицу, которая напоминала загадочный ведьминский амулет.

Подвеска так и лежала на столе все эти годы? Дэш никогда не видел, чтобы мать носила ее как украшение. Рассматривая розоватый камень, он немного успокоился. Подошла мать, отодвинула подвеску и прямо на карту аккуратно положила большую толстую книгу в темно-коричневом кожаном переплете, а потом уселась напротив. Книга, даже скорее целый фолиант, выглядела очень старой, переплет местами протерся и осыпался на сгибе.

Он вопросительно посмотрел на мать.

— Открой, — любезно попросила она, даже слишком любезно, тут явно крылся подвох, развернула книгу к нему и еще подвинула поближе.

Дэш осторожно дотронулся до обложки, поводил ладонью, ощущая неровности кожаного покрытия с остатками тиснения, и попытался открыть. Обложка не поддалась. Он попробовал еще и только тогда заметил, что сбоку спрятался маленький металлический замочек, сковавший передний и задний форзацы. Посмотрел на мать, и она протянула ему ключ на цепочке, который до этого держала в руке. Этот ключ дала ей Эйзел. Под пристальным взглядом он открыл замочек.

Первую страницу густо усеивали мелкие буквы написанного от руки текста. Дэш пролистал дальше — в глаза бросились наброски женщин в старинных дурацких платьях. Было еще много текста, но прочитать его не удавалось: слова вроде знакомые, а вот окончания и сочетания букв — нет.

— Что это за язык? — спросил он и поднял взгляд на мать.

Она выглядела необычно торжествующей, будто рядом с этой книгой наполнялась сакральными знаниями и светилась изнутри гордостью и счастьем. Такое выражение ей даже шло, делало обычным человеком с эмоциями и переживаниями.

— Ранненовоанглийский, — с готовностью ответила она. — Первые записи датируются пятнадцатым веком, тогда говорили на нем. Потом язык менялся, чуть дальше будут тексты на привычном нам английском.

— Ладно, и что в ней? Она чем-то важна?

Дэш опять начал злиться. Вместо того чтобы поговорить, мать всучила ему книгу, вроде как — сам прочти. Будто это заменит нормальный разговор!

— Это исторический документ, история нашего рода, но его ценность понятна только членам нашей семьи. Там записи наших предшественниц.

Она повторяла и повторяла «наш род», «наша семья» и прямо-таки светилась от удовольствия, словно эта родовая принадлежность делала ее счастливейшим человеком, отвечала на все вопросы и дарила понимание смысла жизни. Дэш попытался проникнуться чем-нибудь аналогичным и пролистал книгу: наброски женщин в одеждах из разных эпох встречались чаще всего, еще было много непонятного текста, однако, начиная с середины, слова стали узнаваемы, а потом пошли и вовсе напечатанные на машинке вклеенные листы или вырезки из газет.

«Тварь постоянно возвращалась в лагуну… загипнотизировала восемь человек, они ушли за ней на дно морское и утонули… две твари потопили рыбацкую шхуну, когда заставили капитана направить ее на камни…». Даты, места, перечисление событий, таблицы, схемы местности, масса рисунков в разных стилях и техниках, в основном изображающие женщин, но иногда попадались лодки, ножи и огнестрел разных эпох. На некоторых страницах были наклеены или нарисованы карты с отметками вдоль берегов рек и озер, морей и океанов или на островах, потом стали мелькать вырезанные из газет статьи с заголовками вроде: «Таинственное исчезновение трех студентов», «Необъяснимая пропажа торговой баржи», «Почему у воды происходит больше самоубийств?». В конце книги записи часто касались нефтяных вышек: местоположение, какие-то цифры — то ли баррели нефти, то ли количество сотрудников.

— Это мало похоже на родословную.

— В каком-то смысле это именно так. Это путь семьи Холландер. Он длится уже пятьсот лет.

Она сделала паузу, будто набираясь сил для следующей реплики:

— Вот уже пять веков мы истребляем чудовищ.

Дэш вздрогнул. Слово всплыло неожиданно, и, хотя он планировал спросить об этом сам, внезапность немного выбила из колеи.

Мать свихнулась. Это очень короткая мысль была как лаконичная табличка, выскочившая в мозгу. Он подумал это отрешённо, как обычно бывает, когда неожиданно сталкиваешься с чем-то, что переворачивает привычный мир. Она свихнулась, и им с бабушкой придётся вызывать психиатров, потом посещать её в дурдоме, искать способы, как оплачивать счета за дом и лечение, и успокаивать Эштон, которая слетит из-за болезни матери с катушек.

— Значит, чудовища, — механически поинтересовался он.

— Русалки. — Произнеся это слово, мать оживилась: — Не такие, как в сказках. В реальности это скользкие бездушные твари. Они обладают способностью к гипнозу. А еще любят играть с человеческой жизнью ради развлечения. Внушат прыгнуть с утеса прямо на голые камни, и ты прыгнешь. Внушат убить свою семью, и ты убьешь без тени сомнений. Они напевают или нашептывают, и сопротивляться бесполезно.

— Ты о тех русалках, которые живут в воде? У них еще хвост…

— Да, они живут в воде, но хвоста у них нет. Это сказочная атрибутика, — отмахнулась мать. Она становилась все более эмоциональной.

Наверное, так и выглядит то самое пресловутое возбуждение, в которое впадают психически больные. Бабушка знала? Может, поэтому она и не возражала, чтобы ее дочь так часто сваливала из дома? Может мать буйная. Но где она в таком случае была? Может, она возвращается домой на время ремиссии? Все эти мысли наводили на него тоску.

— Да неужели, — пробормотал Дэш

— Мы выслеживаем их и убиваем.

У него по спине пополз холодок. Мать спятила! Она только что призналась в массовом истреблении животных? Или ей так кажется.

— Я Охотница и твоя сестра тоже. Твоя бабушка была Охотницей, как и десятки поколений женщин до нее. Миссия нашей семьи — истребление русалок. Я могу показать тебе статистику, сколько людей погубили эти твари за пятьсот лет. Конечно, старые записи не так точны, но все же. Могу рассказать о том, как они топили рыболовные суда, торговые баржи, целые флотилии. В Книге есть записи и об этом.

— Хорошо, я понял… А можешь показать мне живую русалку?

Больше всего ему хотелось броситься к двери, а потом прочь из дома.

На лице матери мелькнуло разочарование.

— Боюсь, это невозможно. Тебе нельзя к ним приближаться. Это небезопасно.

— Почему? Я их не смогу увидеть? Их не все видят? — осторожно спросил он, испытав секундную надежду, что если задавать правильные вопросы, то она сама поймет, что это бред.

— Надо было родиться девочкой, неудачник, — раздался голос Эштон от двери. Видимо, она уже стояла там какое-то время и слушала разговор.

— Эштон! — процедила мать, откинувшись назад. — Спокойнее!

— А чего вы тут без меня секретничаете? — неожиданно серьезно произнесла она, подошла к столу и спросила у матери: — Он открыл Книгу? Хм… И что будем делать?

— Попробуете сказать правду? — выпалил Дэш.

Появление сестры снова перевернуло картинку. Ведь не может же в семье быть двое сумасшедших! Или это то, что называется совместным безумием, как-то так? Мать часто проводит с Эштон время, вдалбливает в её голову свои галлюцинации. Или нет! Все это походило на дешевую театральную постановку с дрянным сценарием: русалки, гипноз, древние записи. Он ожидал ответов на свои вопросы: когда он превратится в чудовище? что в нем такого ужасного, раз его хотели отдать на усыновление? Вместо этого кормят сказками, в буквальном смысле слова.

— Думаете, я поверю в то, что мифические существа на самом деле живут в нашем мире?

Эштон уселась напротив и посмотрела на мать. Казалось, той стало неловко.

— Дэшфорд… — заговорила мать. — Я уже сказала про гипноз… Мы зовём это шёпот. С «шепотом» бороться невозможно. Он подавляет личность и лишает воли. Эштон имеет в виду… Женщины не поддаются гипнозу. Зато на мужчин он действует безотказно. Раньше в семьях Охотниц рождались только девочки, а теперь… — растерянно развела она руками.

— Короче, ты не просто не можешь быть Охотником — ты ходячая бомба! — закончила за нее Эштон. — В опасности не только ты, но и все, кто…

Мать вскинула руку, и Эштон замолчала.

— Не стоит вываливать на него все сразу, милая, он и так в шоке.

— Ага, от ваших сказок! Ладно, я понял. — Он встал и сделал шаг к двери. — Русалки? Ну а я кракен. Жуткое морское чудовище, сожру вас и не подавлюсь. Все, с меня хватит! Я валю из этого дома!

Эштон вскочила, схватила Дэша за руку.

— Тебе нельзя уходить!

— Ты же хотела от меня избавиться! — Он сбросил ее руку и направился к двери. — Радуйся теперь!

Мысли в голове Дэша метались как сумасшедшие. Русалки? А оборотни тоже существуют? А вампиры? Мать над ним просто издевается! Зря он рассчитывал на вменяемый разговор. Еще и Эштон подговорила подыграть. Как можно нести такую ахинею? И зачем?

— Мама! — воскликнула Эштон, но мать сидела недвижимо. Тогда она с отчаянием крикнула Дэшу вслед: — Мы же заботимся о тебе, дурень! Не подпускаем их к тебе! Ты нам должен!

— Не надо обо мне заботиться! Без вас справлюсь! Буду жить в пустыне, там русалки до меня точно не доберутся, — обернулся он, уверенный, что видит их в последний раз, и горько усмехнулся.

Мать прикрыла глаза, будто происходящее ее утомило, а Эштон сжала кулаки и застыла рядом с ней.

— Поспорим? — зашипела она. — Давай поймаем тебе одну, завезем вас в куда-нибудь в Мохаве и посмотрим, кто первым сдастся!

Он вышел в коридор.

Идти все равно было недалеко: пять метров до своей комнаты напротив. Он захлопнул дверь и ринулся к рюкзаку, который валялся под столом. Енот спал на кровати, но вскинул голову и заколотил коротким хвостом по одеялу, как только Дэш зашел, а потом, понаблюдав немного за его метаниями, спрыгнул с кровати и начал бегать следом.

— Безумие какое-то! Просто бред!

Енот тявкнул в ответ и принес поводок — решил, что они снова идут гулять.

Дэш уже покидал в рюкзак первую попавшуюся одежду с пола и попытался застегнуть молнию, но руки так дрожали, что он не смог поймать «собачку» от застежки. Сел на пол и попытался успокоиться. Енот тут же лизнул его в щеку и улегся рядом с недоумением на морде, дескать, а гулять? Поводок он положил ему на колени.

На полу в двух шагах от себя Дэш обнаружил сигарету, видимо, выпала откуда-то из кармана, пока он ворошил кучи. Дэш схватил ее, достал из брюк зажигалку, прикурил, пару раз чуть не выронив сигарету из дрожащих пальцев, и затянулся.

За стеной тараторила Эштон, что-то горячо доказывая матери и прерываясь только на то, чтобы вдохнуть. Матери слышно не было. Дэш курил и смотрел на дверь, представляя, как он наконец выйдет, спустится и покинет этот сумасшедший дом. И куда же ему идти?

Да куда угодно, главное, чтобы подальше!

Он затушил сигарету, схватил рюкзак, выбежал из комнаты и наткнулся у своей двери на мать. Она стояла молча — бесстрастная нимфа уверенно пришла донести свою мысль, которую бестактно прервали. С минуту они играли в гляделки.

— Ты помнишь случай в Ипсиланти? — спросила она.

Дэш ожидал, что она начнёт спрашивать, куда это он собрался, или продолжит нести чушь про предназначение и пятьсот лет. Неожиданный вопрос застал его врасплох.

— Какая-то тварь узнала, где мы живем и зачаровала того беднягу, чтобы он обезвредил Охотницу, — продолжила мать. Она говорила очень спокойно, почти задумчиво, и, казалось, не замечала рюкзака на его плече. — Под внушением он проехал тысячу километров и напал на меня. А когда очнулся, не мог понять зачем.

— И что ты с ним сделала?

— Ничего особенного, просто вырубила. Остальное доделали люди Вероники. Гипноз сходит тяжело и долго, и точно не в присутствии объекта внушения. В больнице ему, скорее всего, поставили диагноз фуга (*), потому что он не помнил события нескольких дней и как очутился так далеко от дома.

Мать замолкла, будто сказала всё, что требовалось сказать. Дэш не знал, что ответить. Почему-то короткий вопрос про Ипсиланти сработал лучше, чем все лихорадочные речи матери до. Этот вопрос даже заставил его сомневаться. Сейчас он сомневался буквально во всем, даже в своих сомнениях.

Мать улыбалась уголками губ. В сумеречном свете с длинными пушистыми волосами она сама казалась мифическим существом из древних сказок — таинственным и непредсказуемым. С руками по локоть в крови.

Он хотел шагнуть на следующую ступеньку. Но почему-то так и стоял.

— В 1978 году в заливе Кампече произошла трагедия. Почти семьдесят человек убили себя в течение пятнадцати минут. Они были сотрудниками нефтедобывающей компании и просто выполняли свою работу. Русалки зашептали их всех, заставив мужчин убить и работников-женщин. И зачем русалки это сделали? Что им это дало?! Ничего! Они просто развлеклись!

Через минуту она спокойно продолжила:

— Компания скрыла причину трагедии, потому что это могло вызвать панику, но после этого наняли нас, Охотниц. Нам открыли контракты, в которых четко прописали права и обязанности. Последние двенадцать лет мы не только ликвидируем вышедших из воды тварей, но и защищаем нефтедобывающие платформы и буровые. Проведены исследования, создана законодательная база. Нам больше не нужно скрываться и действовать тайно ото всех, теперь мы работаем в рамках наднационального права (**). Хотя от обывателей все скрывается, конечно, ведь паника не нужна. Обыватели верят в сказки. — Она вздохнула. — Мы не пускаем русалок на территорию человека, они не имеют права на нее заходить. Мы сотрудничаем со специальным отделом ФЦР (***), они знают о нашей деятельности и даже иногда помогают. Как и наши заказчики. Если нужны врачи, юристы или что-то еще, они это обеспечивают. Взамен мы выполняем все, что они скажут.

— А Вероника?

— Вероника Бэк — наш куратор. Наш и всех остальных семей Охотниц по всему континенту, в том числе семей моих сестер. Все вопросы решаются через нее.

— Это ее люди приходили утром?

— Нет, это агенты ФЦР. Они иногда консультируются по делам, которые могут быть связаны с вмешательствами русалок.

Дэш стоял, укладывая новую информацию в голове.

У русалок что, жабры как у рыб? А как они решают проблему низких температур и высокого давления? Умеют задерживать дыхание надолго или дышат связанным кислородом? Сколько они могут дышать на поверхности и могут ли вообще?

Он тут же устыдился своего любопытства. Именно из-за русалок он изгой в семье, так с чего ему проявлять к ним интерес или сочувствие.

— Мы пытались договориться, чтоб пристроить тебя в её офис, но не уверена… Пятьсот лет в семьях Охотниц рождались только девочки, а потом родился ты. Мы с твоей бабушкой проверили все семьи. Ты единственный.

Голос матери странно исказился. Дэшу почудился другой голос, принадлежащий Веронике, которая требует у нее ответ: «Что ты будешь делать, если твоего сына заворожат, и он убьет всю твою семью?»

— Мама, может, я не твой сын? Может, произошла ошибка?

Мать улыбнулась, искренне, по-настоящему и только ему одному. У Дэша что-то ёкнуло внутри, ведь именно этого он ждал столько лет: его пустили во внутренний круг, ему улыбаются, как Эштон. Он никогда не был чудовищем. Годы ночных кошмаров и страха навредить матери оказались дурной фантазией. Чудовища — какие-то сказочные существа.

— Открыть Книгу могут только прямые потомки кланов. Ее заговорили ведьмы. Поверь, за пятьсот лет пробовали многие и у них это не выходило. Они не видят замок или банально не могут раскрыть обложку. Ты справился без малейшей заминки. Ты мой сын, Дэшфорд.

— Прости, что не дочь. — Дэш автоматически потеребил молнию на рюкзаке, полупустом, как и его жизнь, и наконец-то застегнул её.

Мать не стала удерживать, когда он подхватил на руки Енота, намереваясь сделать следующий шаг вниз по лестнице. Вместо этого произнесла:

— Думаю, магия исчезает. Наши поисковые амулеты работают все хуже. Я ломаю над этим голову шестнадцать лет и страшусь того, к чему это приведет. Может быть, магия просто меняется, и мы должны понять ее новые законы.

Она подошла вплотную и положила ладонь Дэшу на грудь, прямо на сердце.

— Ответ скрыт где-то в тебе.

Мать заглянула ему в глаза и положила на сердце вторую руку. Дэш накрыл ее руки своей и выдохнул. Наконец все обрело смысл.

Рюкзак упал на пол.

* Фуга — редкое диссоциативное психическое расстройство, характеризующееся внезапным, но целенаправленным переездом в незнакомое место, после чего человек полностью забывает всю информацию о себе, вплоть до имени.

** Наднациональное право — форма международного права, при которой государства идут на сознательное ограничение некоторых своих прав и делегирование некоторых полномочий наднациональным органам. Нормативные акты, издаваемые такими органами, как правило, имеют большую юридическую силу, чем акты национального законодательства. Наиболее ярким примером наднационального права является Право Европейского союза.

*** Федеральный Центр Расследований Тонакавы (аналог ФБР).

Глава 11. Бороться и проиграть

Искусство выживать заключается

в искусстве лгать самому себе.

Бенджамин Де-Кассери

Как известно, владельцы домашних животных делятся на три типа: собачники, кошатники и те, кто предпочитает экзотику. Я любила кошек, Дэш собак, об экзотике и речи не шло. Но мы так и не завели питомца. Я бы согласилась и на собаку, но Дэш категорически не хотел. Считал, что забота о ком-то более слабом — это долг, который не каждому по силам. Чувство долга похоже на бездонное море: для одних это родная стихия, где все ясно и понятно, а для других — трагедия, особенно если не умеешь плавать.

Октябрь 1999

Дэшу снился Кэп. Откуда-то из-за деревьев доносился лай, а рыжий хвост мелькал среди зелени то тут, то там, — никак не удавалось ухватить его взглядом. Дэш только подумал, что пес слишком шебутной для галантного золотистого ретривера, как тут же понял, что это Енот, — он же мельче и уши болтаются, — но, когда пес выбежал из леса, подбежал ближе и посмотрел внимательными карими глазами, точно стало ясно, что это Кэп, но потом он полез облизываться совсем как Енот. Он все облизывал и облизывал пальцы, ладони, лицо, щекотал и дышал в ухо. Укусил за щеку.

— Ну-ка, не кусаться!

Пес заурчал. Дэш открыл глаза и обомлел. У него перед носом торчал котенок — сидел, напряженно откинув голову и растопырив голубые глазищи — слишком крупный для домашнего, но явно еще не взрослый, с кисточками на ушах и переливающимися пятнами на шкуре. Рысенок? Через секунду котенок кинулся грызть пальцы. Мелькнул клык — так и до крови прокусит.

— Иди ты!.. — Дэш отодвинул мохнатый комок подальше и сел в спальном мешке, наблюдая, как пятнистая бестия размером со среднюю собаку треплет шнурок на молнии и пытается его то ли отгрызть, то ли спрятать от самого себя. Рысенку где-то около полугода, если исходить из соображения, что рыси приносят приплод в мае. Наверняка его притащила Фиби.

Дьявол! Фиби!

Утреннее солнце снова заливало спальню, а где-то рядом журчала вода. Нет, не вода. Смех доносился с веранды и напоминал звук текущей воды.

Вчерашние события пронеслись перед глазами и замерли на том моменте, когда он произнес: «Fatum tuum signatus est». Русалка, бессильная перед заклинанием, застыла с растерянным выражением на лице. В глазах ее повис немой вопрос. Он должен ее убить. Это его работа, его долг.

Дэш начал поднимать руку, но чувствовал сопротивление, будто ему мешал сам воздух. По спине стекал пот, перед глазами плясали мушки. Он отошел и прислонился к дереву, чтобы не упасть, и долго стоял, ругая себя на чем свет стоит: «Почему ты медлишь, придурок? Иди и убей!» Но вместо этого ушел ещё дальше в лес. Он скажет матери, что она уплыла или что здесь не было русалок. Заклинание перестало действовать минут через пятнадцать, и Фиби убежала. Он думал, она не вернется. Наверное, это и был ее план — обмануть Охотника, сбить с толку и сбежать.

Но она снова пришла. Скорее всего потому что он занял ее дом. Несмотря на то что по документам Фиби Ривердейл здесь давно не живет, а он законный арендатор, она наверняка воспринимает этот дом как свой, вряд ли ее волнуют человеческие законы. И чего теперь от нее ожидать? Вчера она превратила его в жизнерадостного идиота, который щупал столешницы и восторгался цветом облезлых стен. Что выкинет сегодня?

Дэш поморщился. Бессмысленно пытаться ее понять. Вчера ей могло показаться, что Дэш забавная игрушка, а сегодня он ей наскучит, и тогда она нашепчет ему перерезать себе горло.

Он мог вообще неправильно истолковать ее мотивы, считая, что она ему помогает. Может, вынуждая бродяг себя убивать, а потом хороня собак, она развлекается? Черт его знает, чего можно ожидать от русалок. А вот он подвел мать, позволяя себе сомнения и колебания. Ради чего? Эта тварь погубит еще десятки душ, а вина будет на нем.

Он самый настоящий лгун и предатель. Матери и сестре больше нельзя на него положиться. Что он вообще собирается делать с русалкой?

Рысенок увлекся рюкзаком, который Дэш использовал в качестве подушки, и начал с ним играть: кусать, а потом отпрыгивать, словно от опасности, нападать и снова кусать. Дэш шикнул на рысенка, и тот нырнул в рюкзак, совсем как Енот когда-то. Дэш резко его вытряхнул. Он не любил кошек — злобных неуправляемых созданий, не поддающихся дрессировке и не способных к верности, — и, похоже, этот рысенок как раз был из таких: намеревался искусать и его пальцы, и вообще все, что попадется под острый клык. Дэш развернул его к двери и подтолкнул, дескать, свали уже отсюда. Рысенок, ничуть не смутившись, ускакал и исчез в коридоре.

Гибель рыси до сих пор вызывала сожаление. Наверное, это была его мать. Он вторгся в ее убежище, убил, оставил детеныша без матери. Впрочем, этот дом можно считать убежищем и для одинокой русалки. Он и к ней пришел, чтобы убить. Чем он лучше тех, кто застрелил ее семью девять лет назад? Дэша бесило, что, пытаясь решить дилемму, он плутает в сомнительных этических проблемах.

Он выкарабкался из спального мешка, встал и чуть не упал из-за головокружения. Попытался восстановить равновесие и чуть не наступил на змею. В итоге Дэш шлепнулся обратно и чертыхнулся от вспыхнувшей в левой руке боли.

Зеленовато-бурое тельце грелось в квадрате солнечного света на полу и даже не обратило внимания, что его чуть не расплющили. Дэш медленно поднялся и осторожно обошел змею, снял висящую на крючке в стене куртку и вышел в коридор. Слабость так и не прошла, но мышцы хотели движения, хотя левая рука все еще болела и с трудом поднималась.

С веранды снова раздался заливистый заразительный смех, а следом ее голос. С кем она там разговаривает? И какого черта сидит не у воды? Если ее кто-нибудь увидит, как Дэш это объяснит?

У входной двери он приостановился, пытаясь осознать ситуацию и подавить желание произнести заклятие. Это успеется. Ее стремление помочь, забрать его боль обескураживало. Да, но, кроме боли, она забрала сутки его жизни. Что он забыл? Вернее, что она заставила его забыть? Может быть, русалка отобрала его для размножения? В Книге было несколько историй о том, как твари зачаровывали мужчин только для этого, а потом даже иногда оставляли в живых. И что дальше? Она родит от него такую же дикую тварь? Дэша передернуло.

Он вспотел от ужаса и стиснул зубы. Нет, идиотизм. Зачем такие сложности? Почему же она сразу не ушла или не убила лишнего свидетеля?

Она оказалась рядом в сложный момент, вела себя так деликатно, как не всякий человек умеет, словно понимала, что Дэш тяжело переживает гибель собаки. Какая русалка станет так себя вести?

Дьявол, как он посмотрит матери в глаза?

Так ничего окончательно и не решив, он осторожно вышел.

Босоногая Фиби в той же самой синей футболке устроилась прямо на холодных деревянных досках рядом с печатной машинкой и смотрела на лист в руках. Нет, читала!

— Верный способ быть любезным — невозмутимость. — Она провозгласила спорную мудрость испанского иезуита и захихикала, а потом прочла следующую: — Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой.

Древнегреческий философ ее тоже не впечатлил — она засмеялась в голос. Ее плечи подрагивали от смеха, а с мокрых волос капала вода.

Считалось, что русалки не социализированы и не умеют читать, но Фиби опровергла и эту истину. Если вдуматься, то о них было известно не так много. В неволе русалки категорически отказывались жить, погибали максимум через неделю и никогда не сотрудничали. Те, кто изучал русалок, предполагали, что они не стайные животные, предпочитают жить уединенно или совсем мелкими группами до десяти особей. Точно было известно только, что они могли есть человеческую пищу, болеть большинством человеческих болезней и имели множество анатомических загадок, которые ставили ученых в тупик. С точки зрения современной науки, такие создания просто не должны были существовать. Об их беседах с учеными в Книге вообще не было ни слова.

Листы, которые Дэш клал под печатную машинку для поддержания легенды о писателе, валялись по всей веранде. Может быть, их разбросала Фиби, а может разнесло ветром. Несколько улетели на лужайку и распластались по траве белыми кляксами. Один налип на колесо машины, а еще один виднелся у сарая. Те, на которых он печатал афоризмы, достались Фиби. Они лежали сверху.

— О, ты проснулся! — Фиби заметила его и расхохоталась еще громче. — Генри сказал, ты писатель, но ты пишешь какую-то ерунду. — Она неудержимо хохотала, потрясая листком в воздухе, и чуть не опрокинулась на спину. — Кто это читает? — совершенно искренне изумилась она, наконец немного успокоившись.

— Не представляешь, кто это только не читает, — пробормотал Дэш, — но в основном зануды и ботаники.

Его слова развеселили ее еще больше. Она откинула за спину листок, который читала, — и он полетел вдоль веранды, ведомый ветерком, пока не пропал из вида, скрывшись за углом, — и схватила другой. Фиби читала, бормоча под нос, и то и дело посмеиваясь. Он приглядывался к ее движениям и позе, вслушивался в голос, пытаясь найти яркое и четкое доказательство инаковости, но если такое и было, то явно не в тех местах, что открывались взору. У Фиби были ямочки на щеках, а мокрые волосы и высокие скулы делали ее похожей на какое-то животное вроде пумы, но при этом необыкновенно человечной. На его крыльце будто сидела обычная девушка.

Она казалась счастливой и беззаботной, словно смерть бродяги, похороны собаки и ранение Дэша никак не омрачили ее жизнь, не напугали. Боль она чувствовать умеет: ее крик «Прекрати! Больно! Больно!» звучал в ушах, а искаженное мучительной гримасой лицо стояло перед глазами. Может, это он ее напугал? Зачем в таком случае она вернулась?

Он сел на пол напротив Фиби.

— Что за Генри?

Ему пришлось тут же встать. Футболка слишком задралась, и, учитывая позу лотоса, в которой она сидела, открывала слишком много и тоже без всяких признаков инаковости. Он прислонился к стене.

— Это аптекарь из города, — с готовностью сообщила Фиби, — и еще он делает кофе. Я попросила его привезти.

— Правда?

Прозвучали две удивительные фразы: во-первых, кофе, который варит тот парнишка из аптеки, невозможно пить, поэтому фраза «делает кофе» тут не подходит, он его, скорее, портит, а во-вторых, что значит попросила привезти? Загипнотизировала или они дружат?

Фиби выпрямилась и посмотрела на дорогу, которая уходила в лес. Через несколько секунд показалась машина.

— Тебе стоит спрятаться… — напрягся Дэш.

Она бросила листы и вскочила:

— А вот и Генри.

Дэш замер, наблюдая, как от нетерпения Фиби скачет по веранде, сверкая голыми пятками. Как ей не холодно? Из дома выскользнул рысенок и веселым галопом побежал к лесу. Фиби сначала бросилась за ним и пробежала метров сорок, а потом словно опомнилась и ринулась обратно. Дэш наблюдал за этим, пытаясь сообразить, что делать и как принимать ситуацию. Машина припарковалась у дома метрах в пяти от крыльца, и из нее действительно вышел Генри. С пассажирского сиденья он достал сумки и пакеты и зашагал к Дэшу.

Фиби подбежала и начала виться вокруг паренька, а тот и ухом не повел. Поднялся по ступеням, поставил пакеты на пол и застыл. Фиби зашуршала, доставая маленькие стаканчики и упаковки, запахло выпечкой и кофе, у Дэша аж слюни потекли. Генри стоял на веранде, слепо глядя перед собой, — он не проявил никакого интереса к происходящему и не отреагировал на попытки с ним поздороваться и узнать о самочувствии.

— Ух ты, кексы! — восхитилась Фиби, вгрызаясь в ароматную выпечку. Она покопалась в пакете и вытащила баночку джема. — Ой, Генри такой милый, смотри, что он принес. Генри, правда ты милый?

— Да, — ответил он, смотря в стену.

— Держи кофе. — Фиби поставила на пол стакан. — И кекс. И вот еще пицца.

Дэш смотрел, с каким изяществом она раскладывает пакеты и коробки, как аккуратно их расставляет, и удивлялся все больше: она вела себя почти как его мать, когда та накрывала стол, хотя, конечно, сравнивать сервировку Гертруды с перекусом на деревянных досках веранды было нелепо, но не удавалось отделаться от мысли, что Фиби вполне могла бы накрыть стол и у него дома.

Фиби уселась на верхней ступеньке, по очереди откусывая то кекс, то пиццу. Дэш поколебался и тоже сел, только на другом конце, чтобы видеть Фиби и беднягу Генри, который так и стоял в одной позе к ним спиной, застыв между ними будто экзотическая статуя.

— Он нас слышит? — спросил Дэш. Ему было неловко за ее поведение перед невинным парнем и немного страшно из-за того, что ей так легко это дается.

— Нет. Он не помешает, — замотала она головой, явно расценив вопрос по-своему. — Вот, возьми еще кекс.

Он взял. Кекс пах восхитительно и выглядел многообещающе, но Дэш засомневался, что будет его есть. От напряжения у него свело скулы и пересохло в горле. Что он творит? С трудом удалось погасить яростное желание произнести заклятие: рефлекс, выработанный годами, рвался наружу.

Стаканчик с кофе обжигал ладони и незажившие мозоли, Дэш сделал глоток, чтобы отвлечься. На языке осталась горечь, но хорошая, какая и должна быть — легкая ароматная горчинка с ярким послевкусием. Ого, вот это прекрасный кофе!

— Я люблю кексы, а кофе не люблю, — болтала Фиби с набитым ртом. — Он горький и после него хочется спать. Но многие любят, вот Генри к примеру. Не понимаю, как можно любить такую гадость. Но Генри говорит, кофе бодрит. Я подумала, тебе не помешает взбодриться. Вчера ты был совсем слабый. Генри приносит мне кексы и пиццу, но сегодня я попросила его принести хороший кофе. Вкусно?

— Да, неплохо, — кивнул Дэш.

— Я просила его постараться, — строго заметила Фиби и покосилась на спину безразличного ко всему Генри.

«Еще бы он не постарался — подумал Дэш. — Когда тебя гипнотизируют, из штанов выпрыгнешь, а постараешься». Он уже видел зачарованного ничего не осознающего человека, но тот был агрессивен и опасен, потому что его заговорили на убийство. Генри вел себя спокойно, но кто знает, не стал бы он сходить с ума, если бы ему, к примеру, помешали приехать к дому Ривердейлов.

Дэш обнаружил второй стаканчик кофе, стоявший между пустым пакетом и горкой салфеток, которая уже начала разлетаться по веранде, и тоже забрал его себе, а салфетки закинул в пустой пакет. Кофе начал действовать, проясняя голову.

— А ты здесь выросла? — осторожно спросил он.

— Ага, на озере, — кивнула она, доедая треугольник пиццы. — Это мое озеро.

— А дом? — еще более осторожно уточнил Дэш. — Ты же здесь жила?

Фиби повела плечами и поморщилась, будто затронули неприятную ей тему.

— Я живу на озере, а здесь жили мой папа и сводные братья.

— А почему ты осталась здесь после…

— Давай сходим на утес. Генри, расскажи про утес, — велела Фиби. Дэш напрягся.

— Утес — скала, обрывистый берег, каменная гряда. Я спрашивал у мамы как называется утес Сейнт Игнаса. Она сказала, что никак. Мой приятель Кори прыгал с утеса, а я нет. Я испугался. Голубоглазая волна игриво отбежала и, замерев всего на миг, с собой не совладала. Влекла ее незыблемость скалы…

— Фу, Генри, замолчи, — обиженно надулась Фиби и плюхнулась обратно на верхнюю ступеньку. — Что за ерунда у людей в голове, — пробормотала она, раскопала среди пакетиков и салфеток еще один кекс и с наслаждением откусила.

Дэш покосился на любителя поэзии. Он послушно замолчал и снова уставился перед собой.

— Как ты научилась читать? — спросил Дэш как можно беззаботнее и отпил еще кофе. Обычная легкая беседа, совершенно безобидный вопрос.

Но Фиби снова нахмурилась и повела плечами, словно безуспешно пытаясь сбросить что-то неприятное.

— Меня учил папа. Он и маму научил. Она писала папе письма. Я тоже умею писать. Иногда я записываю сказки, но бумага быстро мокнет и портится, так что я держу сказки в голове, — сообщила она и начала рассказывать про озерного духа, который просыпается раз в десять лет, чтобы выйти из воды и как следует наесться до следующего пробуждения.

Дэш, дослушав сказку до конца, вообще перестал что-либо понимать.

Фиби доела очередной кекс и откинулась назад, облокотившись прямо на доски. Она подставила лицо робким солнечным лучам и легко улыбнулась, прикрыв глаза. Ей явно было уютно, по непонятной причине она не боялась Охотника под боком.

— Скажи, ты знаешь, кто такие Охотники?

Она тряхнула волосами и ответила, не открывая глаз:

— Те, кто охотятся.

— А на кого они охотятся?

— На зайцев, фазанов, оленей. На кого угодно. — Она пожала плечами и устремила на него пронзительный взгляд. — В Сейнт Игнас много охотников. Например, братья Памми. Тебе нужен охотник? — спросила она с интересом.

Ворот футболки сполз у нее с одного плеча, обнажив ключицу. Фиби больше не пугала, как в момент первой встречи, и не настораживала, напротив, сейчас казалось, что она весьма привлекательна. Неужели приворожила? Эта мысль отрезвила, и Дэш попытался взглянуть на ситуацию отстраненно. Да, на лицо и фигуру очень даже приятно смотреть, и на выглядывающее округлое плечо тоже. Вполне взрослая девица, при этом начисто лишенная стеснительности, но Дэш будет последним идиотом, если позволит этому факту затуманить разум.

Чтобы сгладить неловкий момент, он отвел глаза, взял кекс и откусил половину. Кекс действительно оказался вкусным, с шоколадной начинкой внутри.

— И часто Генри приносит тебе гостинцы?

— Иногда, — кивнула Фиби. — Когда не его смена.

— Просто приносит? Ты ему не платишь?

— П-ф-ф, — фыркнула Фиби. — Люди часто говорят о деньгах, словно только об этом и думают. Но мне деньги не нужны.

— Действительно, — пробормотал Дэш, делая еще один глоток невероятно вкусного кофе.

Как интересно Генри объяснял сам себе недостачи? Платил сам? Допустим. А пицца и кексы?

— У меня были деньги, — сообщила Фиби. — Бумажки я отдавала почтальону и доктору, но потом они намокли и испортились. А монетки не отдавала. Они красивые.

Дэш в раздумьях потер подбородок.

Стоящий столбом парень нервировал. Казалось, вот он сейчас развернется и начнет рассказывать, какой чудесный фадж готовит его сестра, но он, скорее, походил на предмет мебели вроде того же столика, на котором прежде стояла печатная машинка, пока Фиби зачем-то не спустила ее на пол. Фиби явно рассчитывала доесть, отдать Генри мусор и отправить восвояси. Что же она еще здесь творит? Город почти на берегу озера, значит, для нее нет препятствий, кроме разве что отсутствия одежды.

— Ты ходишь в город? — спросил Дэш.

— Нет. — Фиби пожала плечами. — Не люблю его. Если хочется почитать, прошу почтальона принести мне книжку. Он добрый, хорошие книжки приносит…

Дэш от неожиданности чуть не выронил стаканчик с кофе.

— О, пришлось сходить в город, когда порезалась. Смотри! — Она подняла предплечье и показала едва заметный шрам от внутренней стороны локтя до запястья. — Полезла в затонувшую лодку, а там стекло. Рука потом сильно болела. Доктор дал мне… — она задумалась, вспоминая, — ммм, какие-то тики. Беленькие кругляшки.

— Антибиотики?

— Да! Сказал пить, если хочу сохранить руку. А я хотела. Я могу вести себя как человек, — хитро прищурилась она. — Меня много раз принимали за свою. Только одежду воровать приходится. О, я ходила в город позавчера, чтобы привести тебе врача. Он зашил твою рану. Но он ничего не помнит, не волнуйся.

— Ясно, — только и смог выговорить Дэш. Бедняга доктор Бёрн.

Фиби доела пятый кекс, запила водой из бутылки и сложила все в пакет.

— Генри! — напела она, и Дэш вздрогнул.

Будто штормовая волна возникла где-то совсем рядом, с шипением пронеслась мимо, задев брызгами испуга и ошеломления, и ударила в цель — Генри развернулся и с прежним пустым выражением на лице принялся собирать мусор. Дэш занервничал, он ведь вполне мог оказаться на его месте.

В Книге не упоминалось, что русалки умеют гипнотизировать мужчин выборочно, предполагалось, что один звук голоса, «шепот», подчиняет волю всех, находящихся рядом, но прямо сейчас Дэш наблюдал другое — он снова сохранил волю, тогда как бедняга аптекарь безучастно складывал пустые стаканчики и салфетки в пакет.

— Ну и что будет с Генри? Он забудет, что сюда ездил?

Фиби вскочила, сбежала с крыльца и ринулась к машине, забрала лист, который приклеился к колесу, и вернулась, подобрав по дороге еще два. На веранде схватила с пола еще парочку, все смяла и запихнула Генри в пакет. Если бы Дэш и правда был писателем, его книге сегодня пришел бы конец.

— Мусор выброси. Дома скажешь, что ездил гулять, — велела она парню, — а вечером привези еще какой-нибудь еды. Только чтобы вкусной. И кофе. Понял?

— Да, — невыразительно произнес Генри.

— Нет! — не выдержал Дэш. Так она и его заодно подставит. Он встал. — Если Генри будет постоянно сюда ездить и таскать еду, он привлечет внимание к этому дому. Сюда приедут разбираться и наткнутся на тебя. А что случится потом, можешь представить?

Дэш и сам до конца не мог представить, но, судя по всему, беспечную русалку посадят в клетку. Эта картина вызывала у него внутренний протест. Бесила одна мысль о том, что русалку поймает не он, а кто-то другой.

— Ничего не случится, — мотнула головой Фиби. — Меня много раз пытались поймать. Вот у тебя тоже вчера не вышло.

На Дэша будто ушат холодной воды вылили. Он смутился. Значит, вчера она все же поняла, возможно, на свой лад, то, что он пытался причинить ей вред. На всякий случай Дэш отступил назад.

Так ее беспечность лишь маска или просто привычный тип поведения? Возможно, она заставила его забыть сутки с какой-то целью. Скрывает свой поступок? Или его поступок. Что же он мог натворить? Мысль о том, что он был полностью в ее власти, вызывала у него тошноту.

Фиби запихнула последнюю пачку бумаги Генри в пакет, а потом сказала Дэшу:

— Ты уже познакомился с Энори? Я привела ее для тебя. Возьми вместо собаки.

— Что? Какая Энори? Ты должна остановиться. Доктор, почтальон, Генри. Кого еще ты заставляла что-то для тебя делать?

Тень пробежала по ее лицу, но тут же сменилась на лукавую улыбку и смешливый взгляд.

— Например, братьев Памми, чтобы они признались шерифу в том, чего не делали. Ты сам меня попросил. Мне пойти и вернуть им память? — добавила она с вызовом, но тут же рассмеялась, дотронулась пальцами до его рубашки на груди и начала обходить вокруг, словно очерчивая пальцами линию поперек его тела.

Дэш чертыхнулся про себя и повернулся вслед. Он все еще опасался оказываться к ней спиной, а теперь еще у него появились вопросы к самому себе: какого черта он просил ее пойти и загипнотизировать охотников?

— Ладно, признаю, я тоже виноват. Но это была экстремальная ситуация.

— Как вчера в лесу? Когда ты что-то сказал и я не могла пошевелиться? — Теперь она смотрела серьезно, ни тени смеха на лице, в глубине взгляда вспыхнуло что-то похожее на ненависть. — Тоже хотел заставить меня что-то сделать?

Дэш сглотнул. На языке крутилось заклятие. Если он сейчас его произнесет, то ее придется убить — второго шанса она ему не даст, это он четко увидел в ее глазах. Хотя, возможно, это было отражение его страха.

Ощущая ее ладонь на груди как горячую гирю, медленно произнес:

— Недавно утонули трое рыбаков. Ты имеешь к этому отношение? Понимаешь, что ты пугаешь местных?

Она улыбнулась пухлыми губами, окинула его изучающим взглядом и медленно произнесла:

— Они меня первые напугали. Как тот вонючий мужик, который убил твою собаку. Люди всегда начинают первыми. Заставляют делать странные вещи, а потом приходят ко мне домой, убивают отца и сводных братьев, делают мне больно, ходят за мной по пятам с оружием. Я прошу их уйти и оставить меня в покое, но потом приходят другие.

Контраст между ее легкой улыбкой и тяжелыми словами вызвал чувство ирреальности, а еще Дэшу стало стыдно. А еще его смущало, что она провела рукой по его рубашке и вела все ниже и ниже, добралась до пояса и продолжила. Он отступил.

— Хорошо, я понимаю, — стараясь не показывать эмоций, произнес он. — Но давай ты больше не будешь заставлять Генри…

Фиби со злостью толкнула его в грудь так, что ему пришлось отступить. Он наткнулся на перила и сжал зубы, чтобы заклятие, которое все это время крутилось на языке, не вырвалось.

— Зачем ты все портишь? Я привела тебе Энори, чтобы ты с ней подружился. Давай сходим на утес. Оттуда так здорово нырять…

— Отмени последний приказ Генри.

— Я не хочу!

— Тогда я не пойду с тобой на утес.

Фиби чуть ли не зашипела от злости. Дэш испугался, что слишком далеко зашел, проверяя границы дозволенного. Он давно не разговаривал с девушками, сестра не в счет, а уж с девушками-русалками и вовсе не разговаривал никогда. Она бросилась к Генри и что-то горячо зашептала ему на ухо. Генри напрягся, на его лице проступило сначала выражение растерянности, а потом замешательство.

— Не трогай его! — Дэш шагнул к ним. — Он ни при чем. Пусть уезжает.

Фиби с торжествующим выражением лица отстранилась от Генри. Дэш испугался, что она внушила ему что-то опасное для жизни и схватил его так, чтобы удержать в случае чего. Рука взорвалась болью. Генри и не думал вырываться, — он начал плакать.

Смех, напоминающий песню воды, заструился по веранде. Фиби запрыгала на месте, будто от непередаваемого восторга.

— Энори, за мной! — крикнула она, на ходу стягивая футболку.

— Подожди!

Дэш ринулся за ней по веранде, но увидел только, как девушка, полная кипучей энергии и радости жизни, несется к причалу, с разбегу ныряет, а вода послушно расступается и принимает свою дочь. Рысенок прибежал на причал и начал точно так же, как Фиби, подпрыгивать от радости, а потом уселся и уставился на озеро, видимо, в ожидании.

— Папа… Я больше никогда не увижу папу, — бормотал Генри. Он сидел на веранде и плакал, раскачиваясь, глотая слезы и прижимая руки к груди. Выглядел он жалко: сморщился, покраснел, и вызывал сочувствие из-за того, что переживал горе, пусть и навязанное, поддельное.

Дэш вздохнул и сел рядом. Гипноз сходит долго и тяжело. В Книге описывались разные сценарии: в основном похожие на недельную мигрень с тошнотой и апатией. Да, его подташнивало, то ли от потери крови, то ли после гипноза, качало из угла в угол, да настроение что-то не тянуло на заоблачное. Память у жертв почти всегда отшибало. Дэш скривился про себя: вот он и стал жертвой. Это злило.

Генри вполне способен испугаться, если очнется там, куда не приходил, и увидит рядом того, кого не ожидал.

— Ладно, приятель, пойдем-ка домой. — Дэш решился, рывком поднял его на ноги и развернул. Он собирался отвезти его поближе к городу и оставить в машине, а потом Генри придет в себя. Наверное.

Генри послушно сел на место пассажира, но плакал и всхлипывал всю дорогу. Про отца он бормотать перестал, и Дэш с облегчением выдохнул. Видимо, с Фиби нужно вести себя спокойнее, чтобы не подвергать риску окружающих. Она слишком эмоциональная.

Дэш снова засомневался, что найдет верный подход к такому несдержанному созданию, он не знал, как с такими обращаться. Яркие вспышки эмоций вообще приводили его в замешательство. Мать всегда демонстрировала хладнокровие, кроме того раза на пляже в Памлико, который Дэш вспоминал со смешанными чувствами, да еще как-то раз после встречи с Вероникой. Эштон легко выходила из себя, злилась или впадала в ярость, но он никогда не воспринимал перепады ее настроения всерьез. Одно время Дэшу нравилось доводить сестру: она теряла контроль и совершала глупости, а он потом подтрунивал над ней, вспоминая ее проколы. Как было в тот раз, когда он прочел письмо от тренера по карате, который поздравил ученицу с успешным получением зеленого пояса, и соврал ей, что она не сдала экзамен. Эштон поехала через весь город, ночью, чтобы сказать тренеру о том, как сильно он не прав. Неизвестно, что она ему наговорила, но с ним больше не занималась.

Фиби была совсем другой, с ней не сработает подшучивание или попытки уязвить. Она живет одна уже несколько лет и, похоже, отлично приспособилась, используя жителей Сейнт Игнаса в своих целях. Беспечность — лишь маска, она отлично понимает, что делает, иначе ее уже давно бы поймали. Помогла она ему точно с какой-то целью, вряд ли это был искренний порыв. Способны ли русалки на искренность в принципе? Он может сколько угодно пытаться найти с ней общий язык, но одно ее слово, сказанное «шепотом», разрушит все.

Вчерашний день так и тонул в тумане — сплошные прорехи. Когда дело касается гипноза, не так-то легко понять, что у тебя забрали, а что нет. Теперь можно до конца своих дней не осознать потерю или не вспомнить что-то важное. Может, он кого-то убил? Он предполагал, что когда-нибудь попадет под «шепот», но надеялся, что будет в этот момент далеко от матери и сестры и что его сразу убьют.

Дьявол, но почему она его спасла? Из-за брачного периода?

Была и еще одна деталь, которая не давала покоя. Он уже какое-то время размышлял о своем утреннем «приходе» и ощущении яркости жизни, о том, что слишком легко пережил смерть Кэпа, легче, чем сам от себя ожидал. Работа Фиби? Смотря на всхлипывающего Генри, склонился к первому, — будто бы Фиби забрала тогда его печаль, потому что сейчас возникало ощущение, что она каким-то образом поделилась с Генри своей печалью: вспомнила об отце и не захотела скорбеть, отдала тому «сосуду», который оказался поблизости. Конечно, это всего лишь теория. Но что, если для нее эмоции — не что-то неуловимое и эфемерное, она их ощущает совсем иначе, возможно, как что-то, что можно хранить, а потом отдавать другому, если не нравится. Она не захотела грустить из-за отца и отдала свою грусть бедняге Генри. Интересно, что случилось со скорбью Дэша по поводу собаки? Перед глазами промелькнуло искаженное болью лицо Фиби и ее крик «Прекрати! Больно! Больно!». Они разделили скорбь на двоих, и как бы не хотелось признавать, но в ту, первую, ночь, Фиби спасла ему жизнь дважды: когда не дала бродяге его пристрелить и когда удержала от поисков Кэпа, потому что Дэш истек бы кровью, разыскивая собаку ночью в лесу.

Купится ли мать на такое объяснение, если Дэш попытается ей все это объяснить? «Смотри, мама, — скажет он ей, — она «шепчет», но я все еще в своем уме. Во мне нет никакой генетической аномалии или природной устойчивости. Мы проверяли. Может быть, дело в том, что русалка не хочет причинить вред?»

Мать назовет его идиотом, а Эштон поднимет на смех. Они обе будут правы. Предположениями ничего не добьешься — нужна конкретная причина такого поведения русалки. Она отлично умеет «шептать», он сам только что в этом убедился. Из-за чего к Дэшу другое отношение? Из-за того, что поселился в ее доме? Может быть, дело в какой-то его вещи? Или ее вещи.

Хм, а ведь русалка не просто так водила по нему рукой — она хотела залезть к нему в карман. И что же у него там?

Дэш нахмурился и полез в карман. Кольцо, найденное на могиле ее отца и братьев, лежало там все эти дни, даже перекочевало вместе с ключами и балисонгом из джинсов в спортивные штаны. Дэш достал его и покрутил. Кольцо как кольцо. С чего бы думать, что оно важно? Наверное, русалка любит всякие побрякушки, вот и захотела его забрать. Но как она вообще узнала, что оно у него? И замешана ли тут магия?

В свое время Дэш изучил Книгу от корки до корки и точно знал, что упоминаний о магических кольцах там нет. Либо это очень редкий и ценный предмет, либо какое-то свежее изобретение. Либо дело вообще не в нем. Его могли сделать ведьмы, но о них никто не слышал уже пару сотен лет, все их деяния постепенно превратились в сказки, в конце двадцатого века найти специалиста по магическим амулетам и вовсе стало невозможно. Мать говорила, что магия исчезает, и в том числе это касалось поисковых амулетов, чье действие стало ослабевать. Теперь они работали только в руках сильных медиумов, таких, какой была бабка Эйзел, каким родился он.

Дэш так задумался, что чуть не пропустил поворот в Сейнт Игнас. Генри стал проявлять интерес к происходящему: выпрямился, завертел головой, растерянно нахмурился. На вопросы по-прежнему не откликался, и Дэш решил дальше не экспериментировать. Остановился на заправке у въезда в город и оставил Генри в машине, сам взял в придорожном кафе еще кофе и уселся за стойку, наблюдая за аптекарем через стеклянное панорамное окно. Рука после вождения совсем разнылась, и Дэш пытался ее поберечь, пользуясь только правой.

Даже если допустить, что Генри оплачивает недостачи в кофейне, а потом выходит из передряг с девственно чистой памятью, остаются его отлучки, которые замечают другие, да и пропадающие книги должны смущать почтальона, если тот хотя бы изредка заглядывает на свои книжные полки.

— Здравствуйте, а правду говорят, что вы живете в доме Ривердейлов?

Звонкий голос раздался за правым плечом, а потом последовали смешки и перешептывания.

Дэш обернулся и обнаружил компанию подростков: три девочки и двое мальчишек лет четырнадцати, может быть чуть старше, смотрели на него широко распахнутыми любопытными глазами и заинтересованно ждали ответа, пихая друг дружку локтями и переминаясь с ноги на ногу.

Вопрос задала блондинка. Видимо, самая смелая. Длинные прямые волосы, перехваченные желтой резинкой, были собраны в хвост на боку. Красная короткая куртка и немыслимого фиолетового-коричневого цвета лосины приковывали к ней все внимание. Ей даже необязательно было еще вешать на шею бусы из крупных желтых камней и так демонстративно жевать жвачку, каждые пару секунд выдувая пузыри. Две ее подружки в похожих куртках, только синего цвета, с такими же хвостами на боку, перехваченными желтыми резинками, стояли за ее правым плечом. Из-за левого выглядывали парни в цветастых спортивных куртках. На парнях были джинсы, а вот девчонки щеголяли разноцветными лосинами. От всей картины у Дэша аж в глазах зарябило.

— Правду, — сдержанно улыбнулся он. — А правду говорят, что там водятся призраки? — спросил он в ответ.

— Если вы в них верите, то правду, — заявила девочка в красной куртке и решительно подсела к Дэшу. Остальные окружили их, перешептываясь и явно умирая от любопытства. — Вы их видели? — Она выдула, а потом лопнула очередной пузырь прямо в лицо Дэшу, обдав фальшивой свежестью.

— Нет.

Девочка явно разочаровалась и спросила снова:

— А вы правда писатель? О чем вы пишете?

— О разном, — протянул Дэш, пытаясь сообразить, можно ли выудить что-то полезное из этого разговора. — Например о всяких необъяснимых происшествиях. У вас тут, говорят, много всего происходит.

— Точно, пожар дома Беккетов! — воскликнул парнишка в голубой куртке.

— Это было замыкание, — одернула его одна из девочек.

— Ага, замыкание! Пожар-то в центре комнаты начался. Значит, поджог!

— Значит, не мистика! Зачем ты про пожар говоришь?

Тут они загалдели все разом, вспоминая озерное чудовище, призраков, мертвых птиц, больных животных, пропажи лодок, вещей и людей.

— Да эти пьянчужки сами потонули, — возмутился парень в сиреневой куртке, — поплыли на дырявом корыте. Я вам точно говорю, мой отец собирался чинить их лодку, а им приспичило кататься…

— А помните, сына мисс Хлои обвинили в ограблении магазина? Несколько человек клялись, что видели его тем вечером. А его тогда даже в городе не было…

Дэш опешил от количества информации и, кажется, понял причину прохладных отношений между мисс Хлоей и шерифом.

— Надо разыскать Фиби. Пусть расскажет писателю, что нам рассказывала.

— Про каштанового человечка? Да это из книги. Я ее читала. Мне ее почтальон давал.

— Нет, про духа из озера…

— Погодите, погодите! — встрял Дэш. — Фиби? Вы сказали Фиби? Кто это?

— Девчонка одна. Она живет на другом берегу…

— Нет, она живет в Сейнт Игнас…

— Да нет же, тогда бы мы ее часто видели…

— Она рассказывала про духа озера, который сердится, если его потревожить…

— Жалко, она редко тут бывает. Мы ее видели всего пару раз…

— Она уже взрослая. Ей с нами неинтересно.

Потом они перекрикивали друг друга, рассказывая про посиделки у костра и сказки Фиби: о журавлях и ибисах, водомерках и подёнках, о капризном лесном духе и ленивом озерном. Дэш сидел и не верил своим ушам. Русалка общается с местными. Не убивает их и не гипнотизирует, а рассказывает им сказки!

Он увлекся беседой и пропустил, когда уехал Генри, просто в какой-то момент обнаружил, что его машины нет. На его месте уже припарковался кто-то другой и зашел за кофе.

Подростки явно ожидали услышать от нового жителя что-то любопытное, вытянуть информацию о книге или мистических явлениях, о которых он пишет, но Дэш отмалчивался, сам задавая вопросы. Запрет полиции заходить на землю Ривердейлов немного оживлял жизнь местных тинейджеров, потому что проникать туда незаметно было гораздо интереснее, чем слушать взрослых. Именно там пару лет назад они и встретили Фиби, но теперь в доме появился новый хозяин. Наверное, поэтому они к нему и подкатили: пытались выманить разрешение там появляться. Плюс они явно надеялись вытянуть информацию о его книге или мистических явлениях, о которых он пишет.

— Так нам можно к вам в гости? — переспросила девочка в красной куртке.

Вопрос ставил Дэша в тупик. Он не считал себя вправе что-то разрешать или запрещать чужим детям, особенно, если предполагал угрозу для них, но они, судя по их горящим глазам, никакой угрозы не видели. Дэш взвесил риски. Может, Фиби и рассказывала им сказки, развлекая их и себя, потому что не видела в них опасности или потому что они были еще детьми, но не факт, что не передумает, когда поймет, что в ее доме поселился Охотник на русалок.

— Знаешь, писатели любят тишину, — ответил он ей. — Но если я замечу призраков, я тебя позову.

Разочарованные подростки ушли, оставив Дэша с новым ворохом вопросов без ответов. Фиби не такая, как другие русалки. Она научилась приспосабливаться в человеческом обществе. Если с рождения она жила не с матерью в воде, а у воды в доме отца, вместе со старшими братьями, то ничего удивительного — ее растили как обычного человеческого ребенка.

Но потом ее мать пропала, отца и братьев убили, и она осталась одна. Только Фиби, похоже, не очень любила одиночество и иногда общалась с детьми и почтальонами. Может, она и Дэша спасла из совершенно искреннего желания пообщаться?

Может быть, необычность Фиби как-то связана с тем, что магия слабеет? Может, с ее помощью удастся разобраться в этом? Как именно, Дэш пока понятия не имел, но русалка, которая сама идет на контакт и даже помогает — точно изменит многое. Хорошо, что он ее не убил.

Кофе снова оказался дрянным. Дэш оставил пластиковый стакан недопитым, а тарелочку для чаевых пустой.

Обратно он пошел пешком вдоль дороги, все равно нужно было подумать над словами подростков. Ясно одно — информация в Книге неполная и ее недостаточно для принятия решения. Нужны другие источники. Кто подойдет лучше, чем сам объект исследования? Если, конечно, она еще не передумала с ним разговаривать.

По дороге Дэшу казалось, он что-то забыл, то ли в машине Генри, то ли в кофейне, несколько раз проверил карманы, а потом понял: ему не хватает Кэпа. Последние четыре года с тех пор, как маленький золотистый комок впервые ткнулся ему в ладонь, они не расставались.

Навстречу проехала машина с надписью «Патруль округа Солано», и Дэш заранее проклял все на свете. Машина развернулась позади него. Дэш уже подумывал, не нырнуть ли в лесок, но не успел: «Патруль округа Солано» обогнал его и остановился впереди, беззастенчиво и недвусмысленно перекрыв дорогу.

С пассажирского места вылез здоровенный бугай в гражданке: квадратная челюсть и минимум соображения в глазах. Он замер, глядя пристально и недобро. Дэшу пришлось остановиться, потому что уже открывалась водительская дверь, а бегать от представителей закона не стоило, хотя и разговаривать с ними не хотелось. Из машины вышла не шериф, а другая женщина в полицейской форме, пухленькая и невысокая, и настороженно замерла в отдалении, оставив между собой и Дэшем машину.

— Меня зовут офицер Грин, полиция Сейнт Игнаса. Мистер Холландер, у вас есть при себе оружие?

Такого вопроса он не ожидал. Ему показалось, что офицер Грин насторожено следит за его движениями и даже будто бы держит правую руку поближе к кобуре. Они не встречались, но отчего-то его уже боялись.

— Складной нож. Насколько я знаю, это не запрещено.

— О, конечно. Не возражаете, если наш помощник вас обыщет? — осведомилась она. — Не принимайте на свой счет.

— Помощник? — Дэш окинул взглядом банальные джинсы и не менее банальную куртку бугая. — Он под прикрытием, что ли?

— Наш местный консультант, — нервно улыбнулась офицер. — Уверяю, все нужные лицензии у него есть.

Дэш решил не сопротивляться и поднял руки, не показывая, что сделал это с трудом. Бугай профессионально его обхлопал, сразу обнаружил балисонг и вытащил его из кармана, передал офицеру, а потом открыл заднюю дверь машины, будто приглашая.

— Шериф хочет с вами поговорить, — торопливо произнесла офицер Грин. — Только поговорить. Надеюсь, вы простите наши меры предосторожности.

— Я арестован?

— Нет. Но я прошу вас о сотрудничестве. Пожалуйста, всего лишь разговор. Потом я отвезу вас, куда скажете.

В ее тоне Дэшу почудились нотки мольбы, и выглядела она так, словно боялась разжалования, если не справится с заданием. Бугай пристально смотрел на Дэша, и на его лице не отражалось ровным счетом ничего.

— А в чем дело?

— Пожалуйста, мистер Холландер, — уже спокойнее заговорила офицер Грин. Ее рука у кобуры больше не дрожала, что напрягало даже сильнее. — Уделите шерифу пятнадцать минут.

Дэш оценил ситуацию. Бегать от представителей закона по-прежнему казалось плохой идеей, но как отвертеться, он не представлял. И что такого у него хочет узнать шериф? Любопытство перевесило.

Городок промелькнул в окнах патрульной машины тенистыми улочками и разноцветными домами. Перед ратушей собрался народ. С кафедры вещал благообразный старичок, а слушатели, пара десятков жителей, благосклонно внимали его речам и периодически кивали. Дэш не услышал ни слова, понять суть собрания не получалось, но выглядело все мирно и сонно, как и весь городок.

В участке было тихо и не менее сонно. Дэша провели через узкий темный коридор, потом через безлюдную большую комнату, похожую на офис, только с доской о разыскиваемых преступниках и оружейным шкафом, завели в допросную и усадили на стул. Офицер Грин ловким движением извлекла наручники и внезапно пристегнула руки Дэша к крюку в столе.

— Какого?.. — Скрывая вспыхнувшую боль в левом плече, Дэш зашипел, делая вид, что от возмущения, и потянул наручники. Цепь зазвенела. — Вы же говорили, я не арестован!

— Не арестован, — кивнула офицер Грин и ушла.

— Так какого хрена вы меня приковали? — крикнул Дэш ей в спину. Что за беспредел!

Бугай остался у стены. Он замер, будто его поставили на паузу вместе с пристальным взглядом, устремленным прямо на сидящего в центре комнаты Дэша.

— Это у вас шутки такие для новеньких? — поинтересовался у него Дэш и заверил: — Мне безумно смешно. Честное слово.

Бугай не пошевелился, даже не моргнул. Зато в допросную вошла шериф, затворила за собой дверь и немного помедлила на пороге, будто чего-то ждала, но не дождалась.

— Как вам живется на новом месте, мистер Холландер? Все ли устраивает?

— Вполне. Прекрасный дом, чудесная природа. Я доволен. А уж какой воздух. Я как раз прогуливался, когда меня перехватила ваша помощница.

Шериф тоже встала у стены, только с другой стороны. Теперь Дэшу приходилось вертеть головой, чтобы видеть обоих.

— И вам ни в чем не нужна помощь?

— Ну, хотелось бы попросить вас снять наручники…

— Расскажите, что делали позавчера, мистер Холландер.

Шериф все еще улыбалась, хотя и не столь приветливо, а вот интонации ее изменились, стали жестче и нетерпеливее. Похоже, ему собираются учинить настоящий допрос.

Деятельность Охотников была легальна, люди Вероники быстро бы его вытащили из любой передряги, но только местной полиции его дела не касались и отчитываться перед ними он был не обязан. А ещё ужасно не хотелось, чтоб Эштон язвительно припоминала ему, как он влип в проблемы на первой же самостоятельной охоте.

— Я немного обескуражен, шеф. — Он откинулся на спинку стула, стараясь не греметь наручниками, чтобы лишний раз не слышать звук унижения. — Вы были так приветливы и милы, помогали. Что случилось? Предъявите мне обвинение или отпустите.

— Это административное задержание, мистер Холландер. В городе существует угроза терроризма, а вы можете быть свидетелем или подозреваемым.

— Ничего себе! Вы говорили, здесь безопасно. А не пора ли мне звать адвоката?

— А вам есть что скрывать? — усмехнулась шериф. — Вы не арестованы. Пока. И надеюсь, мне не придется возиться с бумагами, поэтому давайте будем полезными друг другу. Зачем утром к вам приезжал Полсон?

— Кто?

— Генри из аптеки.

— А он приезжал? Как неловко. Наверное, я в это время отлучился на прогулку.

Шериф смотрела на Дэша, как на непослушное и упрямое животное, не желающее выполнять приказы хозяина, смотрела так, словно раздумывала, как бы половчее заставить его слушаться.

— Любите гулять? — вкрадчиво поинтересовалась она.

— Нагуливаю писательское вдохновение, — вежливо улыбнулся Дэш. — Мне сдали в аренду дом в самом спокойном месте на ближайшие сотни километров. По крайней мере так сказал риелтор. А вы мне про терроризм рассказываете. Я вам здесь ничем помочь не могу. Что вы от меня хотите?

— Хм, — шериф наклонила голову набок и сложила руки на груди, — хочется понять, что за талант к нам пожаловал. — И спросила с наигранной непринужденностью: — Могу ли я прочитать ваши книги?

— Боюсь, я еще нигде не публиковался.

Шериф приняла скучающий вид. Было видно, что она не верит ни одному слову и постепенно теряет терпение.

— Вы так упорны, мистер Холландер, отдаю вам должное. Несомненно, вы уже чего-то добились, я вижу по вашему взгляду, но первый черновик часто выходит неудачным, и сейчас вы в раздумьях, куда повернуть сюжет. Я права?

— Но это же мой сюжет. Я сам разберусь.

Дэш тоже начал терять терпение. Зачем она постоянно лезет?

— Могу ли я предложить вам неожиданный поворот?

— Может уже прекратим говорить книжными метафорами, шеф. Скажите прямо, что вам нужно.

Она прищурилась.

— Где ваш пес, мистер Холландер? Сегодня на прогулке его с вами не было. Разве псов не берут гулять? Она с ним что-то сделала? Он мертв?

Дэш стиснул зубы, и боль в руке заныла одновременно с болью в сердце. Шериф сегодня вознамерилась его доконать? Зачем напомнила про Кэпа?

— Она? — Дэш сделал вид, что удивляется.

Шериф явно знала больше, чем можно было ожидать от шерифа задрипанного городка у черта на куличках.

— Вы приехали на озеро из-за твари, что обитает в нем. Кто вы? Журналист? Охотник за сенсациями? Ученый? — И поморщилась, отсекая последнее предположение. — Неужели правда писатель? Так что, тварь убила пса?

— Не понимаю, о чем речь. Пес сбежал.

Она приподняла брови: явно не поверила.

Дэш покосился на невозмутимого бугая, пытаясь понять, в каком качестве он присутствует на встрече: охраняет шерифа от недовольного нового обитателя города или от зачарованного русалкой писателя-неудачника? Теперь точно ясно, зачем наручники. Бугай пристально смотрел на его лицо, так пристально, что Дэшу стало не по себе, будто у него к губам прилипли остатки завтрака.

— В любом случае, что бы с ним ни произошло, это случилось, потому что вы приехали на озеро Бреворт. — Шериф сделала паузу, будто дожидаясь, пока смысл ее слов утрамбуется поглубже. — У меня был помощник по имени Брэйди. Хороший паренек, веселый и ответственный. Она заставила его застрелиться. Прямо на моих глазах.

— Печально. Не боитесь, что новый помощник тоже падет жертвой?

— Он глухой. Полная врожденная глухота. Работает на меня уже почти год по частному контракту. Что бы я без него делала.

Шерифу явно давно известно про русалку, как минимум год, потому что глухого охранника она наняла не просто так. Она помолчала, не спуская с Дэша тяжелого взгляда.

— Мы оба потеряли из-за твари кого-то близкого, как и многие другие жители Сейнт Игнаса. Я хочу это остановить.

— Не совсем понимаю, при чем здесь я.

— Тварь вас не убила. Почему? Что в вас такого?

Теперь шериф говорила проникновенно, больше не скрещивала руки на груди, а напротив, подошла ближе, оперлась ладонями о стол, всем своим видом говоря: смотрите, я доверяю вам, доверьтесь и вы. У Дэша в таких случаях срабатывал механизм инстинктивного отрицания: если человек пытается расположить к себе, значит, он манипулирует, и чем ярче манипуляция, тем сильнее этому человеку что-то нужно.

Любопытно выходило. Раз шериф знала о русалке с самого начала, то почему не предупредила нового жителя города об опасности? Это у нее эксперименты такие?

— Стоп-стоп… — Дэш заставил себя рассмеяться. — Вы серьёзно?.. Неужели вы верите в басни о чудовище из озера? Знаете, я ведь собираю материал для книги и в очередной раз убедился, что выбрал правильное место. Да, я слышал местные байки, но это же для детей. Расскажите, что на самом деле случилось с Ривердейлами девять лет назад. Только без сказок.

— Отдайте мне тварь, — улыбнулась шериф.

Прозвучало так, словно с ним хотят заключить сделку. Дэш усмехнулся. Похоже шериф озадачена возмездием. Спорная мотивация.

— Я не могу отдать то, что мне не принадлежит.

— Она убийца, мистер Холландер. Жестокий убийца. Во всех домах вдоль берега никто не живет уже больше трех лет. Я закрыла кемпинг и лагерь скаутов. Сейчас на берегу только вы. Вы прожили в доме на озере четыре дня и все еще живы. Либо вы самый везучий человек на планете, либо знаете, как не поддаться на ее уловки.

Шериф говорила серьезно и проникновенно, несомненно, любой здравомыслящий человек согласился бы. Впрочем, Дэш и не сомневался, что она искренне верит в свои слова, и, если бы не встреча с подростками в кафе, он бы с ней согласился, сдался бы, убил русалку, чтобы избавиться от гнетущего чувства вины. Но сейчас чаша весов перевешивала в другую сторону, и Дэш испытывал лишь глухое раздражение в адрес шерифа.

— Похоже, я покруче вашего помощника Брэйди.

Шериф шутку не оценила и добавила во взгляд холода, опустив его до отметки «арктический воздух».

— Или тварь не привлекают беспечные мужчины, мистер Холландер.

Дэш улыбнулся как можно более беспечно, стараясь вложить в улыбку побольше придурковатости. Пусть лучше противник тебя недооценивает, чем размышляет над способом обмануть.

— Шеф, я очень хочу вам помочь. Дайте-ка вспомнить по поводу позавчера. Утром я гулял, потом, как вам известно, спилил дерево. Мозоли натер, видите? — Он ткнул ей руки под нос насколько позволяли наручники и чуть не скрипнул зубами от боли, тщательно скрывая это от шерифа. — Потом снова гулял.

Шериф убрала руки со стола, снова сложила их на груди и слегка склонила голову набок, изучая упрямое животное перед собой.

— Значит, вам нечего мне сказать, мистер Холландер?

Дэш попытался виновато развести руками, но только зазвенел наручниками. Тогда просто сделал виноватое лицо и снова придурковато улыбнулся.

— Ну, кроме того, что вы не предупредили меня об опасности, нечего. Если вы меня арестуете, я подам на вас в суд за халатность. И за эти ваши игры с наручниками.

— Вы не арестованы. — В голосе шерифа звучало усталое отчаяние, веками накопленное предшественниками презрение к непокорным. — Офицер Грин вас отвезет.

Она направилась к выходу, и Дэш сказал ей в спину:

— Буду очень рад, если вы не станете беспокоить меня в моем доме без необходимости, шеф. Я люблю уединение, а дом Ривердейлов отлично подходит.

Шериф обернулась и холодно отчеканила:

— Ривердейлы породили зло, мистер Холландер. Я здесь для того, чтобы его остановить, с вашей помощью или без.

Она ушла. Пару минут ничего не происходило, и Дэш уже начал волновался, что его продержат двадцать четыре часа, на что полиция имела полное право.

— Ну что, болтун, — обратился он к неподвижно стоящему бугаю, — у тебя ключики есть?

Зашла офицер Грин.

Дэшу вернули нож и отвезли домой. По дороге он проиграл в голове десяток сценариев дальнейших событий. Многое могло сложиться по-разному и зависело это от приезда матери и сестры. Они собирались к нему после того, как закончат дела у Мексиканского залива.

И еще надо сообщить Эштон о гибели Кэпа. Она расстроится.

Дома в рюкзаке он раскопал новенькую Нокиа и набрал мать.

— Алло, — произнес в трубку сонный голос Эштон.

— Привет, а где мама? — встревожился Дэш. — Все хорошо?

— Она спит. — Эштон зевнула. — Вообще-то я тоже спала, ты меня разбудил.

— Днем?

— Мы вернулись пару часов назад. Чего надо?

— Хотел спросить, как у вас дела?

— У нас дурдом. Неделю назад чертовы твари порезвились с экипажем грузового судна и с тех пор никак не угомонятся. — Эштон говорила тихо, видимо, чтобы не разбудить маму, и Дэш плотнее прижал к уху телефон. Слово «порезвились» в устах сестры означало только одно: прикончили. — Приехали две наши тетки и все три кузины. Мы с ног сбиваемся, но твари все лезут и лезут, как взбесились. Кузина Ортиз притащила одну к нам в кемпинг, не знаю зачем. Все равно от нее ничего не добились. Безмозглое создание!

— Вы пытались поговорить? — удивился Дэш.

— Не я, а кузина Ортиз. Дура! Думала узнать, откуда они прут. Но только толку не было. У тебя там что?

В окне Дэш заметил Фиби. Секунду назад на причале ее не было, а теперь она сидела на краю и гладила рысенка. Ее мокрые волосы блестели в свете солнца.

— Тишина. Пока жду, — сказал он сестре и пережил чувствительный укол совести. — Амулет молчит.

— Видимо, все твари поперли в Мексиканский залив, — пробурчала сестра. — Не представляю, когда мы управимся.

— То есть вас пока не ждать?

— Да тут их как тараканов!.. И такие злющие. Кстати, я обогнала кузину Касси на целый десяток.

Эштон соревновалась со всеми кузинами: кто убьет больше русалок. Чаще всего наверху списка оказывалась либо Эштон, либо Касси, а Ортиз и Зойла шли следом. Дэш скромно замыкал список. Впрочем, кузины вообще делали вид, что его в нем нет.

— Поздравляю, — буркнул он.

— Слушай, мне нужно поспать, — в ее голосе прорезались ворчливые нотки, — я почти сутки была на ногах. И… Хорошо, что тебя здесь нет, честно. Сиди там на своем курорте, отдыхай. — Она нажала отбой.

Дэш положил телефон на стол. Про кольцо он у Эштон спрашивать не стал, она точно ничего не знает, а вот у кузины Ортиз он бы с удовольствием спросил, как ей пришла в голову идея пообщаться с русалкой. И лучше поговорить с ней об этом наедине — никто из семьи инициативу не поддержит. И про Кэпа так и не рассказал.

Теперь нагая Фиби бегала по причалу, то гоняясь за рысенком, то уворачиваясь от него, а тот радостно скакал взад-вперед. На очередном вираже она чуть не свалилась в воду, но удержалась на краю, грациозно взмахнув руками, чтобы восстановить равновесие. Волосы копной взметнулись следом. Фиби расхохоталась и начала сталкивать в воду рысенка. На порождение зла она совсем не походила.

Мать постоянно талдычила, что люди в опасности, но, если бы русалки хотели уничтожить всех на суше, они бы давно это сделали. Почему же этого не происходит? Может быть, потому что они хотят вовсе не этого?

«Что ты делаешь, Дэшфорд Холландер? Опомнись! Убей ее!»

Но вместо этого он вытащил из кармана балисонг и метнул в стену. Нож воткнулся в прореху между выцветшими обоями.

Дэш вышел на веранду, подобрал по дороге синюю футболку и пошел к Фиби.

Глава 12. Памлико

Иллюзия так же нужна для нашего

счастья, как и действительность.

Кристиан Бови

Горячий воздух за окном машины изматывал и вызывал головную боль. Вода заканчивалась. Кузины Дэша, скорее всего, почти нас настигли. Скоро все закончится. Ожидание будоражило и придавало сил. Что-то грядет.

Сейчас мне казалось, что я зависла в позе подающего в бейсболе: вроде ты уже замахнулся — принял правильную стойку, сделал толчок правой ногой, выпрямил локоть, — но мяч никуда не полетел. Словно обещание, что в жизни все будет хорошо, мяч болтался где-то рядом, выпущенный в вязкую растерянную пустоту, и грозился вернуться, ударив прямо в нос.

Дэш говорил, что ему знакомо это изнуряющее чувство. Тогда ожидание превращается в пытку и возможность действовать кажется благом. Именно в такие моменты мы и совершаем ошибки.

Июнь 1990

После смены Дэш и Розали отправились в Бауэр Парк — поляну на холме в паре километров от города, где жители Хоннакона устроили кинотеатр под открытым небом. Ранним утром поляна пустовала, а огромный белый экран, натянутый между опорами, сейчас отражал лишь рассветные лучи. Дэш и Розали приехали на велосипедах, кинули на смятую траву плед и уселись встречать восход солнца.

— Чего у тебя с колледжем? — спросила Розали, щелкая зажигалкой и раскуривая сигарету.

Желтое худи будто освещало ее лицо, подчеркивало голубые глаза и светлую кожу. Дэш не видел еще ни одной девушки, которой шел бы желтый, а вот Розали даже после бессонной ночи смотрелась в нем свежо, словно дуновение ветерка.

— Да ничего у меня с колледжем, — вздохнул он. — Не отпустят. Нельзя мне.

Теперь его одноклассники частенько поднимали тему колледжа, рассказывали, как обсуждают это с родителями и копят деньги. Дэш как-то раз заикнулся дома о колледже и не совсем понял реакцию матери. Она вроде и не сказала «нет», но сама идея покинуть дом, пусть и не навсегда, все сильнее казалась чуть ли не преступлением против семьи.

— Не отпустят… Нельзя… — Розали с удивлением обернулась к нему из облака сигаретного дыма. — Где мой друг и что ты с ним сделал? Ты же хотел уйти из дома и стать врачом.

— Ну хотел. И чего теперь?

Небо светлело, солнце постепенно окрашивало листву в более сочные оттенки и делало стволы деревьев контрастными. Да, он хотел и хочет, только разве можно уехать и забыть все, сделать вид, что это его не касается. Сможет ли он спокойно учиться, зная, что мать и сестра заняты опасной работой? Это если вообще допустить, что он поступит. Денег на колледж он еще не накопил.

— Ты какой-то странный в последнее время, — задумчиво протянула Розали. — Дома совсем замучили?

Дэш хмыкнул и полез в карман за сигаретами. Ему хотелось поговорить с Розали нормально, без намеков и тайн, но как рассказать о русалках? В такой бред никто не поверит, да и выбалтывать семейные тайны — подло, но если Розали не будет знать, что именно его гложет, то как она его поймет? А что его гложет? Дэш уставился на огонек зажигалки в руке и задумался: тот факт, что его мать и сестра убийцы? или то, что в мире действительно существует магия и мифические существа? или, может быть, то, что он, Дэш, совершенно не представляет, как ему теперь с этим жить и как относиться к родным?

Когда он прикуривал, его руки дрожали. Каждый раз, когда он начинал задумываться, изнутри поднималась буря эмоций из страха, сожалений, ненависти и надежд. Становилось муторно и тошнотворно. Прямо хоть с обрыва кидайся. Вот он тут как раз, в нескольких метрах.

— Да что с тобой? — донесся голос Розали. — На тебе прямо лица нет.

В конце концов, с него никто клятв о молчании не брал, хотя бабка заикалась, но раз мать ее не поддержала, то это и не считается. А поговорить ему очень хотелось. После долгих колебаний Дэш все же поделился с подругой своими переживаниями, а так как понять их суть без правды о миссии семьи она бы не смогла, пришлось рассказать полностью.

— Да ты гонишь! — протянула Розали, нахмурив брови. — Твоя мать и сеструха русалок мочат?

— Они спасают мир от хаоса! — авторитетно добавил он. — Смотри никому не проболтайся!

— Знаешь, по-моему, тебе пора завязывать с никотином. — Розали отняла у него сигарету, потому что свою выкурила. — У тебя уже мозги плавятся.

— Вот именно! — подтвердил Дэш, уже порядком расслабившийся и довольный абсолютно всем, что происходило сейчас в его жизни. — Плавятся! Думаешь, я могу такими мозгами выдумать что-то сложное? Так что все чистая правда.

Розали неодобрительно покосилась на него и промолчала, окутав себя густой пеленой дыма, чем снова привела Дэша в восторг. Он воодушевился тем, что она не подняла его на смех, и захотел обсудить с ней, что она об этом думает. Розали словно ощутила его порыв.

— Ну? — усмехнулась она, пресекая попытку отнять у нее сигарету.

Дэш рассказал ей детали: о том, что в Книге почти пять тысяч записей о преступлениях тварей; что у каждой семьи Охотниц своя летопись; что о русалках впервые упоминается в триста тридцатом году до нашей эры. Биографию Александра Великого (*) тщательно проанализировали, и историки предположили, что в его жизни случилась встреча с русалкой. Александр Великий подчинил множество народов в Средней Азии, но в триста тридцатом году на две недели задержался у берегов Каспийского моря, а после остановил победоносный поход, хотя следующей ему должна была покориться Индия. Предполагается, что именно тогда в его шатер забрела русалка. Кто знает, если бы не она, мировая история могла пойти другим путем.

— Ну и чушь! С чего вы полезли в такую древность? Больше двух тысяч лет прошло, — фыркнула Розали.

Дэш достал из сумки упаковку пончиков и газировку, — перекус он захватил перед уходом со смены, нужно же завтракать, — разорвал пакет, положил его между ними, выкрутил на бутылке пластиковую крышку и поставил к пончикам.

— То есть ты не веришь магической Книге?

— Но писали-то туда люди. И с чего ты вообще взял, что она магическая? Мало ли что тебе наговорили.

На это Дэш ничего не смог возразить, но напомнил, что за пятьсот лет Охотницы записали много разных историй. Конечно, не всегда они были столь грандиозны, как история про Александра Великого, и чаще касались предположений о том, что если бы русалки не напугали поселенцев, которые собирались разбить лагерь на берегу такой-то реки, то, возможно, спустя двести лет там стоял бы большой город, а торговые пути могли быть другими.

— Ну-ну, — хмыкнула Розали, когда Дэш замолчал, чтобы перевести дух. — Почему же никто не в курсе?

— Люди договорились все скрывать.

Она скептически поджала губы, и тогда Дэш рассказал ей, как в конце пятнадцатого века в Копенгагене, в городе, расположенном на островах, монарх поставил ведьмам условие: он закрывает глаза на их делишки, улаживает вопрос с Папой, а те помогают защитить людей от русалок. Ведьмы выбрали десять женщин, нарекли их Охотницами и наложили на них кровную магию: их потомки теперь могли с помощью заклинания на латыни обездвиживать русалок. Заговорили двадцать поисковых амулетов, по два на каждый род, и отдали Охотницам, чтобы выслеживать русалок, выходящих из воды. Именно тогда решили, что русалки должны превратиться в легенду, чтобы простые люди перестали на них охотиться и погибать. Кровная магия влияла и на пол будущих детей: отныне у них рождались только девочки.

Розали прыснула, а потом совершенно неприлично заржала, аж дымом поперхнулась и закашлялась.

— Ой, не могу… — хохотала Розали. — Мелкотня, ты должен был родиться девчонкой… Аж живот заболел… Приве-е-ет, подружка!..

Он швырнул в нее пончиком, а она только громче расхохоталась. Дэшу и самому стало смешно. Почему-то рядом с Розали все всегда казалось проще, а проблемы не выглядели такими страшными. Наверное, если бы Розали была частью его семьи, то у него все сложилось бы иначе. Неизвестно как именно, но точно лучше.

— А что в твоей книге написано про мужчин русалок?

— Ничего, — нахмурился Дэш. — Вообще ничего.

— Как же они размножаются?

— С помощью обычных человеческих мужчин. В Книге написано об этом.

— Да ну, не может быть! — возмутилась Розали. — Это же разные виды.

— Может, как глубоководные удильщики? Их самец редуцировался и превратился в мелкого червя, который выгрызает в теле самки дырку, селится там только ради того, чтобы делиться спермой.

— Фу-у-у! Мерзко!

Пончики и газировка закончились, утро давно перевалило за отметку раннее, а Дэш все не мог остановиться, рассказывал и рассказывал. Скорее всего, его речи звучали путано, потому что Розали то и дело его останавливала и просила повторить или объяснить иначе. Дэш старался.

Русалок назвали Хомо ихтис, теорий об их происхождении было несколько, но ни одна не давала точных ответов. Отдельные ученые предполагали, что, когда позвоночные выходили из мирового океана на сушу, часть из них сохранила тесный контакт с водой. Пока одна ветвь избавлялась от жабр и плавников, превращаясь в земноводных, другая — будущие Хомо ихтис — осталась двоякодышащими. Но эта теория не давала ответов, почему Хомо сапиенс и Хомо ихтис вначале развивались параллельно, а потом дивергентная эволюция разделила два вида. Другие ученые утверждали, что русалки произошли от популяций гоминид, которые питались моллюсками. Они так много времени проводили у воды и в воде, что их тела приспособились к этой среде. Русалки могут жить и в соленой, и в пресной воде, но при этом у них четырехкамерное сердце, как у человека, а не двухкамерное, как у рыб, а кожа толще, поэтому они менее чувствительны к температуре. Неясно было, как объяснить их устойчивость к высокому давлению в толще воды. Возможно, ответ крылся в способности регулировать осмотическое давление и уровень солености внутри клеток своего тела. (**)

Розали лежала на пледе, слушала его и смотрела на облака. Потом Дэш обнаружил, что глаза у нее закрыты, и решил, что она уснула, но, едва он замолчал, она открыла глаза, рассеянно улыбнулась и произнесла, по-прежнему разглядывая небо:

— Они как облака, только под водой. Совершенные существа с безграничной свободой. И однажды испытав ее, ты обречен по ней тосковать.

У Дэша мурашки побежали по спине — от ее слов и неуместной улыбки, будто Розали имела в виду что-то смешное. Но стало скорее жутко, а потом на секунду любопытно: каково это — когда тебе покорена стихия и ты можешь уплыть куда угодно.

Розали перевела на него взгляд, в котором плескалась тоска по несбыточному и недостижимому.

— Так с чего ты решил, что они чудовища? — спросила она.

— Я же тебе только что объяснил! — возмутился Дэш и начал заново.

Русалки на протяжении столетий завлекали путников чарующими речами, смущали песнями и морочили головы, нападали на рыбаков, торговцев, на целые флотилии, сладкоречиво пели и вынуждали делать все, что взбредет им в голову: штурманы направляли корабли на скалы и разбивались, рыбаки ныряли за воображаемыми сокровищами, чтобы больше никогда не всплыть, моряки умоляли русалок петь не останавливаясь и слушали, пока не умирали от истощения.

— Чудовища не появляются из ниоткуда, — улыбнулась ему Розали. Улыбнулась так, будто он был несмышленышем, а она старой мудрой женщиной, повидавшей все на свете. Она привстала на локтях, явно искренне заинтересованная в ответе. — Откуда взялись эти?

Дэш чуть не ляпнул «из океана», но вовремя сообразил, что за такой ответ получит только тумак, поэтому попытался придумать что-нибудь поостроумней, но, как назло, в голову ничего не лезло.

Розали вздохнула и покачала головой. Ситуация ее явно забавляла, и Дэш мысленно с ней согласился — все забавней некуда.

— Нет ничего чудовищнее того, что мы можем внушить себе сами. Ты согласен с тем, чем занимается твоя семья?

Дэш неопределенно пожал плечами. Сейчас семейная миссия казалась ему не такой уж и плохой — они ведь уничтожают злобных тварей.

— Ну вот и делай то же самое. — Розали задумчиво уставилась вдаль, а потом прыснула. — Какой из тебя охотник? Ты же растяпа. Смены не проходит, чтобы ты что-нибудь не разбил.

— То есть тебя не смущает, что я, возможно, буду убивать русалок? Мы все еще друзья?

— Если бы у меня был выбор!

— Что?

Но Розали уже отвернулась, улеглась на плед, свернулась клубочком к нему спиной и пробормотала:

— Думаю, нам с тобой надо завязывать с пивом и сигаретами. Тебе нужна ясная голова, понял? И вообще… Давай покемарим чуток.

Ему стало неуютно и тоскливо. Смотря на спину Розали и ее желтое худи с капюшоном, он осознал, что не хочет потерять ее дружбу и что, наверное, зря все ей рассказал. Она теперь не хочет с ним разговаривать.

— Роуз? Что мне делать?

— Я тебе не мать! Вот у нее и спрашивай.

— А я у тебя спрашиваю.

Она привстала и обернулась к нему.

— Ну а чего ты хочешь?

— Спасать мир.

Дэшу показалось, что его голос звучит неуверенно, хотя он старался сказать это твердо.

Розали улыбнулась ему, печально и безнадежно.

— Вот и спасай.

И снова отвернулась.

Дэш и собирался. Он уже какое-то время обдумывал план, как стать Охотником, таким же крутым как мать и сестра.

Машина стояла на пустой парковке с разбитым асфальтом, а впереди, метрах в двухстах, начинался необъятный океан. Мягкие лучи заходящего солнца падали на приборную панель и высвечивали пылинки, парящие по салону. Мать уже давно выключила мотор и теперь неподвижно сидела, вцепившись в руль. Никто не торопился выходить. Эштон на переднем сиденье крутила в руках нож керамбит, цепко оглядывая пустынный пляж. Дэш сидел на заднем сиденье и старался не думать о тоннах неуправляемой воды, о волнах, которые нахлестывают сверху и поглощают без следа все, что оказывается на поверхности, потому что если начинал, приходилось бороться с тошнотой и паникой, а уж поводов паниковать и без того хватало.

— Дурная затея, — произнесла мать, смотря перед собой. — Зря я позволила себя уговорить.

Эштон на секунду отвлеклась от изучения пляжа, бросила на нее короткий взгляд и снова отвернулась, продолжая высматривать любое движение вокруг.

— Магия, помнишь? — прохрипел Дэш. — Понять, что происходит…

Он прокашлялся и в который раз попытался взять себя в руки. Голос у него стал садиться несколько недель назад после того, как мать рассказала ему о русалках. Возможно, от нервов. Жизнь его теперь походила на аттракцион: от ощущения восторга из-за прикосновения к тайнам мироздания до безграничного ужаса от мысли, что рядом живут мифические и смертельно опасные существа. И от понимания, что он реально может убить мать и сестру. Существовал и другой вариант, из-за которого они спорили все это время: магия меняется, а значит, он родился не просто так. Вдруг в нем есть природная способность сопротивляться «шепоту»?

— Время идет, — процедила Эштон. — Будем тянуть, придется выслеживать заново.

Вчера Эйзел указала им место на карте, они сорвались и ехали полночи и весь день в надежде застать русалку, которая приноровилась выходить из воды на этом пляже в заливе Памлико.

— Я же… — Дэш снова осип, пришлось прокашляться, — …в обществе двух самых сильных Охотниц Тонакавы. Риска нет.

— Риск есть всегда, — отчеканила мать. — Едва расслабишься — погибнешь.

Дэш сглотнул.

Он уже несколько недель рвался проверить свою пригодность, мать колебалась, а Эйзел впадала в праведный гнев, едва поднималась эта тема. Эштон неожиданно встала на его сторону, помогая уговаривать мать и бабку. Ведь гораздо спокойнее жить, зная, что никто не заворожит живущего от тебя через стенку человека. В качестве одного из аргументов сестра приводила тот, что ей якобы надоело спать с ножом под подушкой, потом шли несмешные шутки на тему будущей карьеры Дэша в молле, то бишь ее полного провала. Дэш научился видеть под язвительностью сестры ее страхи и, кажется, понял, что послужило причиной — Эштон задумалась над своей будущей карьерой. Эйзел чувствовала себя все хуже, и матери часто приходилось возить ее к врачу или оставаться с ней дома, с тетками и кузинами последние пятнадцать лет они общались только поздравлениями на праздники, а Гертруда не молодела. Эштон просто не хотела остаться одна.

— Может, она уже уплыла? — предположил Дэш.

— Нет, она здесь, — сухо ответила мать. — Я чувствую.

У Эштон напряглись плечи, застыли на пару секунд, и она коротко вздохнула, и Дэш догадывался почему. Она переживала, что ей не досталось таких способностей. Совсем. Эйзел указывала им точку на карте, но эта точка могла занимать десяток километров. На месте ориентировалась Гертруда, ощущая каким-то шестым чувством связь с тварью из воды. Гертруда называла себя медиумом, как и Эйзел. Никто из семьи пока не знал, сможет ли Эштон охотиться одна.

Дэшу тоже казалось, что он чувствует присутствие чего-то чужеродного и страшного, но это, скорее всего, просто был его страх, который словно клубился в салоне и даже вокруг машины, вызывая напряжение и ощущение тревоги.

— Слушайте, нам в любом случае надо ее убить. — Эштон внимательно изучила керамбит (***), достала из сумки тряпку и начала натирать и без того сверкающее лезвие. — Один из офисов «Петрол Плюс» в трех километрах отсюда. Не знаю, совпадение это или она нацелилась именно туда, но…

Сестра глубокомысленно замолчала, а мать вздохнула. Спустя несколько секунд тишины Эштон попробовала снова:

— Мам, Дэш может посидеть в машине, а мы сходим.

Дэш стиснул зубы. Раз уж решился, нечего дрейфить. Он решительно открыл дверь.

Ветер ударил по ушам. Непривычно пряно-соленый запах океана оглушил на пару секунд. Дэш помнил запах бассейна — резкий бьющий в нос хлор, который, казалось, вычищал не только воду, но и мысли в голове. Океан пах словно огромное теплое животное — вызывающе. Он занимал место в сознании и груди, заявлял о себе щекотанием в носу и непривычным звучанием, будто воздух шуршал прямо в ушах. Возможно, это шелестел песок на ветру, но Дэшу казалось, что с ним разговаривает сам океан.

Мать вышла следом, переобулась и проверила нож на поясе — керамбит. Она много лет использовала такой, и Эштон сделала тот же выбор.

— Держись за нами. Если что, я тебя вырублю. — Она дотронулась до ремня, на котором висел стреляющий электрошокер, издалека неотличимый от пистолета.

Дэш кивнул. Это решение предложил он сам и даже поэкспериментировал: как-то раз упер его из комнаты матери, принес на работу и после смены уговорил Розали шарахнуть по нему, чтобы понимать, чего ждать. Они закрылись в подсобке, и Розали шарахнула.

Дэш ценил ее качества: мрачное чувство юмора, способность болтать на отвлеченные темы, умение не задавать лишних вопросов и удивительное свойство любую затею превращать в приятное общение. Она притащила из отдела домашних безделушек подушку и подложила ему под голову, пока он валялся на грязном полу подсобки, а потом помогла растереть ноги, потому что мышцы сводило неимоверно. В общем, все оказалось не так страшно.

— Заклинание помнишь? — одними губами спросила подошедшая Эштон.

Дэш снова кивнул. Мать и сестра дверьми машины не хлопали, говорили тихо, двигались так и вовсе бесшумно. Он старался им соответствовать, не кашлять и не хрипеть, и аккуратно прикрыл дверь.

Потом Дэш шел за матерью и сестрой по низкой сухой траве, растущей прямо на песке, а затем вдоль пляжа по желтой полоске, переходящей в зеленую воду. Когда вода оказалась так близко, Дэшу померещилось, что он тонет: дыхание перехватило и небо завертелось над головой.

Он споткнулся, обдав песочным веером идущую впереди Эштон — она тут же остановилась и кивнула ему: дескать, не отставай. Сестра сейчас совсем не походила на привычную злюку или отстраненную придиру. Она сосредоточенно шагала, вытянув и без того длинную шею, будто вынюхивала добычу, и выглядела уверенно и спокойно. Эштон казалась гораздо старше, или это он упустил момент, когда из капризной девчонки она превратилась в хладнокровного охотника. Так, цепочкой, в молчании, они двигались вдоль пляжа, пока не наткнулись на воткнутую в песок табличку с надписью: «Купаться строго запрещено».

Эштон многозначительно обернулась к Дэшу и с легкой усмешкой приложила палец к губам, призывая не шуметь. Будто бы сейчас он мог заорать. Дэш был уверен, что если попытается что-нибудь произнести, то голос его не послушается.

Дальше в пляж врезался гранитный утес высотой в два человеческих роста. Когда до утеса оставалось метров двадцать, мать остановилась и кивнула на него. Эштон кивнула ей в ответ и сняла с пояса веревку. Дэш замер. Он не знал, чего ждать. Увидеть русалку вживую было и любопытно, и жутко одновременно. В Книге встречались рисунки, но все равно в голове все место занимали образы огромной рыбы с человеческим лицом или вовсе какие-то чудища с клешнями. Ожидание скручивалось внутри спиралью, и от напряжения Дэшу уже казалось, что русалка его зовет, словно тихий шелест океана и песка превращается в голос, шепчущий «Дэш-ш-ш-ш».

То, что случилось на пляже залива Памлико, он помнил нечетко. Картинка осталась искаженная, как бывает с ярким сном: сначала он занимает все внимание, а потом детали забываются, остаются лишь эмоции. Спустя годы события напоминали лоскутную картинку, а неверный свет заходящего солнца придавал им сюрреалистический оттенок.

Песок застрял в кроссовках. Эштон криво улыбается и уходит следом за матерью. Они скрываются за утесом. Крики, а потом какое-то жуткое шипение, почти змеиное и в то же время не совсем. Мать толкает перед собой незнакомку с длинными лохматыми волосами, на ней цветастое платье, кажется, это просто девушка, но она шипит сквозь кляп, дергается и пытается вырваться. Ее крепко держит веревка, обвязанная вокруг тела и рук. Эштон подсекает ее под коленями. Коленями! Никакого рыбьего хвоста. Девушка падает на песок, шипит, а потом визжит так, что у Дэша закладывает уши и плавит мозги. Мать наставляет на него шокер, а Эштон лупит русалку по щекам и дергает за веревку. Русалка валится ничком. Теперь на песке что-то бесформенное и недвижимое, грязные волосы, будто червяки, ползут в стороны.

В закатных лучах солнца мать и сестра выглядят словно из фантастического фильма: одна — как дух воды с направленным на него оружием; другая — как боевой ангел с короткой стрижкой и прямой спиной. Между ними и Дэшем чудовище на песке. В руке Дэша нож. Это керамбит Эштон. И что с ним делать?

— Ну давай же! Говори! — приказывает сестра. — Мне ее так всю ночь держать?

Дэш с трудом вспоминает, чего от него ждут: чтобы он произнес заклятие. Как назло, в голове — пустота.

Русалка пытается встать. Ее лицо совсем рядом: правильный овал, острый подбородок, высокий лоб, на левой щеке три родинки, расположенные полумесяцем, темные полные ужаса глаза за пушистыми ресницами. Она вскакивает, отбросив мать в сторону, и пытается сбежать. Эштон тянет веревку на себя, и русалка валится на нее сверху, сучит ногами и визжит. Дэш скидывает русалку с сестры. Русалка извивается и шипит, а песок летит в глаза. Следующий кадр — русалка тянется к кляпу, чтобы его снять — умудрилась освободиться от стягивающей веревки. Сейчас она скажет что-то, чему Дэш не сможет сопротивляться. Ему противна сама мысль об этом, он не хочет. Лезвие керамбита отражает отблески последних солнечных лучей и его искаженное лицо, красное в свете заката, словно в крови, а потом он понимает, что нож и правда в крови — он сидит над телом и беспрерывно бормочет заклинание.

Но уже бесполезно. Бесформенная масса на песке вместе с цветастым рисунком на платье превращается в ручейки, и ручейки утекают в песок. Поймать их не выходит, на пальцах остается вонючая жижа. Пальцы слипаются, одежда покрывается пятнами. Он роняет нож, который всадил ей в живот. Его рвет, и он не понимает — от запаха крови, отвращения или вины…

Голос матери произносит:

— У тебя инс…кт …ника.

И мир на какое-то время перестает существовать…

У Дэша звенело в ушах. Голову распирало изнутри, чудилось, она вот-вот взорвется, потому что невозможно было удержать внутри то, что случилось, удержать осознание того, что он убийца. Невозможно, невыносимо, и это ощущение оказалось больше его головы и больше тела. Дэш корчился на мокром холодном песке — желудок болел так, будто в него попала серная кислота, и от ее капель жгло горло. Дэша снова вырвало, и судорога свела мышцы живота.

— …шокером… — говорила Эштон. — …тянула?

— Нет, вдвоем … — возражала мать. — …сорвалось…

— …непонятно… — отвечала Эштон. — …еще раз…

Еще раз? Дэш застонал, уткнувшись в песок. Он не хотел такого еще раз.

— Убери… — приказала мать, и окончание фразы унес ветер. — Дэшфорд, — неожиданно твердо произнесла она над ухом, — вставай.

Зачем? Чтобы потом снова оказаться на пляже с ножом и ощутить в руке его тяжесть? Тяжесть поступка…

— К черту это все, — пробормотал он. — Я так не могу.

— Ты молодец, — неожиданно мягкий голос матери его обескуражил.

Она сидела на песке рядом с ним и заглядывала ему в лицо. Раскрасневшаяся после всего, довольная и даже счастливая, мать улыбалась.

— Мама, не надо… вот так…

— Дэфшорд, это наш долг. Ты читал Книгу и знаешь, на что они способны.

Все эти недели он ощущал облегчение: его посвятили в семейную тайну, сделали частью истории, он станет таким же, как мать и сестра, но сейчас вместо гордости от непрошенного могущества внутри поселилась мерзкая тошнота.

— Ты веришь в то, что наш долг — убивать тварей?

У матери то ли от разочарования, от ли от удивления вытянулось лицо.

— Ты же видел, — донесся голос Эштон. Она стояла в паре шагов и вытирала керамбит салфеткой. — Она в платье. Целилась на офис «Петрол Плюс», даю руку на отсечение.

Произошедшее только что будто придало ей сил и улучшило настроение. Она чуть ли не сияла, как и сидящая рядом мать. В свете заходящего солнца они обе казались преисполненными светом древних знаний и умиротворенными от выполненной миссии.

— Да что с вами… — У Дэша снова пропал голос, и он поперхнулся.

— Мы избавляем мир от чудовищ, — твердо произнесла мать. — Они опасны. Простому человеку не выжить рядом с ними.

— Почему? Откуда ты знаешь? Кто-то это проверял? Они же просто защищаются… — Он не мог смотреть на то место, где раньше лежало тело, а сейчас осталась лишь темная жижа, отвернулся, с трудом встал и пошагал по пляжу прочь.

Ему хотелось уйти как можно дальше и больше никогда не говорить о русалках, не видеть Эштон с керамбитом, забыть ощущение ножа в руке и звук, с которым он входит в тело.

— В Мексиканском заливе парализована добыча шельфовой нефти, нефтяники боятся выходить на смены… — Мать шла за ним и говорила о проблемах «Петрол Плюс», сложностях разработки месторождений, риска для жизни простых работяг.

— Так все дело в деньгах? — Дэш остановился и развернулся. Он начинал злиться. Нет, в нем просыпалась самая настоящая ярость, приправленная отвращением к себе и миру, который оказался столь прямолинеен в жестокости. — Русалки мешают бизнесу?

Их догнала озадаченная Эштон, и они с матерью обменялись взглядами.

— Дэшфорд, ты понял, что только что произошло? — не унималась мать. — Ты Охотник! Ведь ты не испугался, ты смог! Это удивительно! Я никогда и предполагать не могла…

— Нет! Нет… — Споткнувшись на песке, он ринулся дальше. Он мог бы убежать от матери, но от себя — нет, и это рождало горькую тоску. Он зашагал к машине, потом подумал, что к ней не надо, лучше добраться до ближайшего города, и развернулся в другую сторону.

— Это твоя природа, Дэшфорд, ты должен гордиться. Это же чудо!.. — почти выкрикнула мать.

— К черту такие чудеса, — пробормотал он себе под нос.

— Дэш! — крикнула вслед сестра. — Что ты делаешь? Мы так и не поняли про «шепот».

Он продолжал шагать. Попытался вытереть руки, но они были в липкой бурой жиже, будто часть тела русалки теперь стала его перчатками. Такими, которые невозможно «снять», даже если долго мыть кожу.

Мать снова догнала его, схватила за плечо и развернула к себе.

— Ты не можешь уйти! Не можешь наплевать на свою суть!

— А я наплюю!

Мать размахнулась и влепила ему звонкую пощечину.

Он с трудом подавил желание оттолкнуть ее так далеко, чтобы она навсегда исчезла из его жизни вместе с его детскими страхами и годами надежды на то, что однажды мама обратит на него внимание и обнимет. Она упустила все возможности — он вырос и в матери больше не нуждался. Теперь он по-настоящему хотел уйти. Уйти и никогда не возвращаться.

— Дэшфорд, прости… — почти виновато пробормотала мать, будто испугавшись того, что сделала. — Ты не можешь уйти. Ты мне нужен!

— Ты ошибаешься. Я тебе не нужен! Тебе нужна Эштон, не я. Ты любишь Эштон. Не меня.

— Не смей так говорить! Ты Охотник. Часть семьи.

Для нее это решало все. Теперь его готовы принять. А он готов на такие условия? Разве не этого он хотел? Разве не исполняются все его мечты?

— Боже, какой я дурак! — простонал Дэш. Отошел, а потом снова повернулся. — Знаешь, мне трудно понять, что ты искренне желаешь своим детям такой судьбы. Думаешь, я буду убивать людей по твоему приказу?

— Они не люди. Они чудовища! — возмутилась она.

— Так и мы тоже!

Эхо его слов улетело по пляжу. Мать стояла в двух шагах, и теперь воздуха не хватало ей — она судорожно вздохнула. Дэш развернулся и пошагал не разбирая дороги, просто подальше. Больше всего ему хотелось, чтобы эта женщина не была его матерью, а та девушка на пляже — сестрой. Они просто незнакомки, и он уйдет от них в новую нормальную жизнь.

— Дэш, остановись! — выкрикнула сестра.

Что-то в ее голосе заставило его обернуться. Сестра держала шокер перед собой, направив его на Дэша.

— Если ты сдвинешься еще хоть на шаг, я выстрелю.

Он замер, не зная, как реагировать. Мать смотрела на Эштон и ничего не делала. Если бы она хотела, то отняла бы у нее шокер, потому что стояла близко, но она не пыталась.

— Дэшфорд, у нас есть обязательства перед руководством, — вместо этого заговорила она, повернувшись к нему и спокойно улыбнувшись, будто на переговорах где-нибудь в офисе с чашечкой кофе. — Мы скованы договором по рукам и ногам. Наши наниматели не дают вторых шансов и не прощают ошибок. Мы не имеем права их подводить.

— Я здесь при чем? — рявкнул он.

Мать улыбалась, но Дэш уже научился распознавать ее маски. Сейчас любой другой человек чувствовал бы неловкость, а Гертруда Холландер изо всех сил натягивала на лицо приторно-вежливую гримасу.

— Я у вас в договоре прописан? — усмехнулся Дэш, пытаясь погасить ярость. — Будете проводить эксперименты?

— Я не имела права тебе рассказывать, — сказала мать, и улыбка сползала у нее с лица. — Ни о нашей работе, ни о тварях. Это нарушение договора. Боюсь, могут быть последствия. А если ты уйдешь, они могут стать еще хуже.

Эштон с колючим недоумением покосилась на мать, а Дэш ужаснулся. Он же рассказал все Розали! Во что он ее впутал?

Вклинилась Эштон, процедила, не опуская шокера:

— Да, тебе не повезло родиться мальчиком. Но, с другой стороны, кто-то рождается без ног.

— Ты меня с инвалидом сравниваешь? Спасибо, дорогая сестра! Для тебя я теперь как инвалид? Убивать я отказываюсь…

— Господи, а если медведь нападет на ребенка и начнет его грызть, ты что, ничего не сделаешь? — раздраженно перебила она. — Потому что не можешь убивать? Слабак!

Дэш кинулся на нее, не надеясь, что сестра промажет, но вмешалась мать и выбила у нее из рук шокер. Пружинки пролетели мимо, а Дэш повалил сестру на песок. Ему было все равно что она девчонка, что гораздо лучше владеет карате и что вообще-то он хотел оказаться на ее месте — быть Охотником без колебаний, любимым ребенком в семье и человеком, нашедшим свой путь. У него не было ничего из того, что было у нее, и поэтому Дэш пытался ударить побольнее.

Ему удалось заехать ей в ухо, но в следующую секунду сестра скинула его, и он оказался на песке. Она вскочила и обрушила град ударов. Била по почкам и голове. Била ногами со злостью, методично и почти без эмоций. Дэш скрючился, пытаясь защитить тело. Песок фонтаном сыпался сверху, летел в рот, нос, уши. Он изловчился и схватил Эштон за ногу. Дернул, и она рухнула на песок, успев заехать ему коленом в нос. Он заломил ей руку за спину так сильно, что ощутил под пальцами, как в плече у нее что-то хрустнуло. Эштон заорала.

— Прекратите! — закричала мать.

Дэша откинуло на песок, когда она с силой оттолкнула его в сторону.

— Вы должны работать вместе! Наш враг там! — Она кричала и тыкала на океан. — Там! В воде! Мы должны объединиться против него!

— Так почему нельзя было все сделать по-человечески? — заорал Дэш. — Сказать мне сразу!

Он сплюнул песок, перемешанный с кровью, и вытер рот. Разбитые губы отозвались острой болью. Впервые в жизни мать повысила голос. Дэш с трудом перевел дыхание и с опаской покосился на сестру. Она застыла на коленях, держась за плечо и ошарашенно глядя на мать.

У матери тряслись губы. Дэш даже удивился, он был уверен, что она снова улыбнется, но вместо этого она заплакала.

— Я не знала, что с тобой делать… Как разговаривать… Тебя могли забрать в любой момент, а я бы даже… ничего не смогла… — Она резко села на песок перед Дэшем, почти рухнула, и зашептала горячо и быстро. — Когда Вероника пришла к нам и увидела тебя, мальчика… Тебе было около четырех… Увидела, как вы с сестрой играете… Она хотела тебя забрать… Совсем. Говорила, что в безопасное место, но я понимала, что она хочет… А потом она предложила тебя оглушить. Перерезать слуховой нерв. Тогда бы ты был безопасен… Глухой… Я согласилась. Мы приехали на операцию… Но как бы ты потом играл с сестрой?

Дэш от растерянности не мог ничего сказать, только смотрел на плачущую мать и внутри у него поднималось незнакомое чувство — что-то среднее между ужасом и безысходностью. Слезы бессердечной Гертруды Холландер выбивали последнюю опору под ногами.

— Ма-ам?

Дэш механически повернулся на голос Эштон, отметил ее настороженное удивление и снова посмотрел на мать. Та сидела перед ним на песке, заглядывала в лицо и тараторила, глотая слезы, будто боялась, что ее заткнут, старалась выложить все.

— Они смотрели на тебя как на антихриста. Думала, сразу убьют, как увидели… Но разве можно убивать невинное дитя? Я боялась, они придут снова… Когда ты вырастешь… …кто тебя убьет… если не Вероника, то одна из тварей… — Мать скорчилась, уткнулась лицом в ладони, ее плечи вздрагивали, а бормотание стало неразборчивым.

— Вероника хотела меня убить? — прохрипел Дэш.

— Для нее ты риск, просто риск, понимаешь? — Мать вскинулась и потянула к нему пальцы, будто хотела дотронуться, но отдернула руку. — Год за годом я ждала, что тебя заберут. Тебя не должно было быть! Юристы Вероники составили отдельное соглашение! Если ты сбежишь или попадешь под влияние «шепота»…

Она замолчала, испуганно застыв.

— Что? — вместо Дэша спросила Эштон. Судя по выражению ее лица, она не была посвящена в подробности.

— Да и так ясно, — пробормотал Дэш спустя пару секунд. Злость с привкусом крови разрывала его на части, откликаясь острой болью в разбитой губе каждый раз, когда он пытался усмехнуться, а ужас оттого, что он вполне мог оказаться глухим или мертвым еще лет двенадцать назад, рождал нервную дрожь. Мать действительно виновата в его дрянном детстве. Никакие ее оправдания этого не исправят.

Она нервно вытерла слезы. Ее трясло, шея и лицо пошли красными пятнами.

— Что, не хотела тратить время на приговоренного к смерти? — пробормотал Дэш непослушными губами.

Мать должна была возмутиться или рассердиться, но вместо этого она неожиданно отчетливо заговорила:

— Ты все время спрашивал, что с тобой не так, но с тобой все хорошо. Это со мной все не так. Я не знала, как тебе сказать, что сделать… Мне плевать, что тебе нельзя рассказывать. Теперь плевать! Если тебе навредят, мы с Эштон не станем на них работать!.. Прости, что тебе досталась такая мать. Это несправедливо… Я все делала не так. Вы с Эштон должны защищать друг друга, помогать. Настанет время, когда вы останетесь вдвоем и сможете рассчитывать только друг на друга.

У Дэша в голове вертелись упреки и обвинения, но он не мог заставить себя их произнести сейчас, когда мать рыдала перед ним. Было страшно, а еще рождалась надежда, что не все потеряно, что у них с матерью еще может что-то сложиться. Или нет. Уже поздно что-то исправлять. Мысли метались, порождая горечь.

— Эштон меня презирает, а Эйзел в грош не ставит. Какой теперь смысл?

— Дурак! — плакала Эштон. — Почему ты такой дурак?

Слезы Эштон окончательно обескуражили. Она никогда не плачет. Но сейчас она сидела рядом с ним на песке, виновато улыбалась сквозь слезы и не собиралась мстить за разбитую скулу и выбитое плечо. Для нее это означало высшее проявление любви.

Мать бесшумно глотала слезы и дергалась, словно хотела дотронуться до Дэша, но не могла. Конечно, она ведь никогда этого не делала по-настоящему. Обнимать взрослых незнакомцев тяжело. Дэш отчетливо это осознал, пытаясь совладать с разрывающей душу тоской. Да, эта женщина иногда вызывала у него желание бежать на другой конец света, но она его мать и другой у него уже не будет. Эта чертова стерва — часть его жизни, и она точно знает, чего ему опасаться и кого. Неужели она его даже защищала? Он ведь не глухой. Тоска по настоящей матери рассыпалась о ее слезы, и он не выдержал — перехватил ее прохладные ладони и сжал их. Она судорожно ухватилась за его руки, будто умирающий от жажды путник за кувшин с влагой.

— Мама, что мне делать? Я так не смогу, — пробормотал он в ее ладони.

— Я не знаю, не знаю. Но мы что-нибудь придумаем, — заверила она, сначала несмело дотрагиваясь до его плеча, а потом более уверенно поглаживая по волосам.

Эштон тихо плакала рядом. Дэша разрывало на части от дурацкой несправедливости: почему ты получаешь то, что хотел, слишком поздно, когда почти смирился с недостижимостью. В тот момент он забыл, сколько мучений пережил, его тревоги отступили из-за болезненного облегчения — он жив и не оглушен, — и под неловкими прикосновениями матери. На ее лице застыла сложная смесь эмоций: что-то среднее между радостью, паникой и облегчением. Теперь он понимал ее опасения, причину бесконечных сомнений и колебания. Теперь он понимал ее. Дэш уткнулся ей в плечо, и смог наконец ощутить спокойствие и безопасность.

Мать выпрямилась, на ее лице проступила тревога. Она обернулась к воде, до которой было метров сто, и потянулась к ножнам.

— Эштон! — произнесла она с таким напряжением, что, казалось, оно физически осело на языке.

Эштон тут же среагировала, достала керамбит, поморщившись от боли в плече, и встала, вглядываясь в воду.

Из воды показалась голова. Следом еще одна. И еще. Через несколько секунд на берег вышло около десятка фигур, подсвеченных заходящим солнцем. Прекрасные девы с длинными волосами не смеялись и не плескались в воде, они молча и сосредоточенно шагали, чтобы уничтожить Охотников на русалок.

Мать быстро встала, и они с Эштон обменялись тревожными взглядами.

— Дэш, беги как можно дальше! — прошипела сестра.

Мать быстро сунула ему в руку ключи и коротко сжала пальцы. Дэш попятился и через секунду несся прочь. Распахивая дверь машины, он бросил взгляд на пляж. Мать и сестра потерялись среди темных фигур, несколько двигались к нему, протягивая руки. «Дэш-ш-ш» — шелестел океан. Внутри него бился страх за мать и сестру, но вряд ли он сможет им помочь — неопытный новичок с уязвимостью. Он забрался в машину и захлопнул дверь. Две твари отделились от группы и теперь шагали по песку прямо к нему.

* В западной историографии Александр Македонский зовется Александром Великим

** Такая способность называется эвригалинность.

*** Нож керамбит создан для решения только одной задачи — убийства противника. Керамбит оснащен серповидным клинком с внутренней заточкой.

Глава 13. Беззаботная тяжесть бытия

Без горечи жизнь вообще

была бы непереносима.

Жан Ренар

Самое опасное, что с тобой может случиться, говорил, Дэш, это когда захлестывает чувство собственного могущества, когда кажется, что ты точно знаешь, что и кому делать, и считаешь себя спасителем. Так вот если тебе кажется, что твои интересы и интересы твоего подопечного совпадают, то знай: кто-то из вас ошибается. Ты думаешь, что обладаешь истиной и стремишься контролировать окружающих, но это делает только хуже, ты лишь отнимаешь свободу у того, кому желаешь счастья. А что же дальше? Никто не извлекает уроки из своих ошибок.

Так кто же прав? Тот, кто действует из лучших побуждений, разрушая при этом все вокруг? Или тот, кто сохраняет и приумножает во вред? Я не знаю ответа на эти вопросы.

Так и Дэш, столкнувшись с необычной русалкой, считал себя правым, потому что его мать, сестра и босс всегда знали, что делать. По крайней мере так считал Дэш.

Октябрь 1999

Она снова пришла к нему во сне — та самая девушка с родинками в форме полумесяца на щеке. Сегодня в ее взгляде притаилось ожидание, а цветы на платье были тюльпанами. Она заглянула в глаза и протянула ладонь. На ней лежал лист бумаги, но, прежде чем Дэш успел его взять, листок взлетел, будто влекомый ветерком, и исчез, затерявшись в зыбкой вселенной сна. Девушка виновато улыбнулась, но стыдно и тошно стало как обычно Дэшу. Он попытался дотронуться до своей воплощенной вины, но сколько бы ни тянулся, ухватить ее не получалось, она словно стояла рядом, а словно и нет, просвечивая на солнце, тая под его лучами. В конце концов не осталось ничего, кроме света, и Дэш проснулся.

Несколько минут он лежал, разглядывая потемневшие от сырости доски на потолке и витиеватый узор грибка, похожий на распускающийся цветок. Остро не хватало Кэпа, его теплого бока, веселых глаз, молчаливой безоговорочной любви и просто присутствия рядом. Обычно после снов, в которых приходила она, Дэш отвлекался на возню с псом — покормить, причесать, пробежаться вместе пару километров, — но сейчас такой роскоши у него не осталось, обнаружился лишь целый ворох сомнений и сожалений.

Вчера он так и не признался сестре, что собаки больше нет, зато провел вечер, наблюдая за резвящейся русалкой и солнечными бликами, рассыпающимися вместе с брызгами воды. Оттащил спиленное дерево в лес, уселся на ступени причала подальше от края и темных пятен крови на досках и смотрел, как Фиби то ныряла, то приплывала поиграть с рысенком. Разговаривать она не хотела: вроде не обижалась, просто весело проводила время и воспринимала попытки Дэша что-нибудь у нее узнать как помеху, отвлекающую от важного.

В спальне на этот раз рысят и змей не нашлось. День был пасмурный, солнце не заливало комнату, змея, видимо, отправилась искать местечко потеплее, а рысенок наверняка увязался за Фиби, где бы она сейчас ни находилась. В доме стояла тишина. Дэш добрался до окна, распахнул створки и выглянул. Ветер не шелестел кронами деревьев и не качал ветки, будто тоже решил затихнуть. Машина стояла на подъездной дорожке, а на пустой веранде лишь одинокий не унесенный ветром лист бумаги лежал рядом со стоящей на досках печатной машинкой и неизвестным пакетом. Дэш вышел на веранду и подобрал лист. Возможно, надеялся, что Фиби оставила ему записку, но там оказались только афоризмы, которые он печатал.

— Если мы делаем то, что можем, значит, мы делаем то, что должны (*), — пробормотал Дэш верхнюю строчку и скомкал лист. Это явно не записка от русалки.

В пакете оказались булочки и кофе. Черт! Видимо, Генри все же приезжал и привез завтрак. Как бы донести до Фиби, что это плохая идея.

Дэш обвел взглядом двор, потом прошелся до причала и оглядел озеро. Где же она?

В лесу запела птица. Трель разнеслась по окрестностям и затихла на другом берегу. Из подлеска вспорхнула казарка, покружила, приземлилась на воду и закрякала. Ей тут же ответили с другого конца озера: отдаленное кряканье звучало будто «слышим-слышим». У самого причала раздался плеск. Дэш быстро нагнулся посмотреть, но это оказалась рыбина. Вокруг плескались, шумели крыльями, свистели на все птичьи лады. Дэш впервые оказался у воды не в панике и без плеера в ушах и теперь с удивлением прислушивался. Звучала самая настоящая музыка, только особая, без нот и инструментов, но по-своему гармоничная и волнующая. Раньше он не расставался с плеером и даже не представлял, что у воды может быть так спокойно.

Хм, а где плеер? Давненько он не попадался на глаза.

А ружье?

Дэша как громом поразило. Черт побери, где ружье?! Он не вспоминал о нем с того момента, когда к нему приезжала шериф. Тогда он попытался найти его после суток беспамятства, и было это позавчера.

Он ринулся обратно во двор, к машине. Там он уже искал, но все равно осмотрел еще раз багажник и салон, посбивав локтем остатки стекла с водительской двери. Осколки с тихим звоном попадали на землю. Дэш рассудил, что не стоит привлекать внимание назойливых представителей закона, а лучше выкроить время и съездить куда-нибудь километров за триста в автосервис. Потом он перерыл в доме все шкафы и полки, проверил под оставшейся мебелью, заглянул в кладовки и даже под крыльцо. Как и в прошлый раз, ружья не оказалось.

Сарай! Дэш метнулся туда. В пыльной темной клетушке обнаружились ржавые инструменты, ветхая рыболовная сеть и гнилые деревянные доски.

— Если мы делаем то, что можем, значит, мы делаем то, что должны, — бормотал Дэш, раскидывая в стороны хлам. Сеть порвалась, едва он ее потянул, а влажные доски разваливались от попыток их переставить. Он перетряхнул весь хлам, но ружья не нашел.

Какого дьявола? Куда он его дел?

Что-то еще произошло за те сутки, которые он забыл, что-то такое, из-за чего исчезло ружье. Дэш выбрался из сарая, отряхиваясь от пыли, и осмотрел двор еще раз. Если бы он прятал оружие, куда бы он мог его запихнуть?

На поляну, окруженную колючим кизилом, Дэш выбрался почти через час — едва нашел место без сопровождения Кэпа. Теперь из всех четырех могил торчали палки-крестовины, тянулись к небу почти одинаковые символы памяти о тех, кто больше не с нами. На четвертой и ожерелье из ракушек нашлось, еще влажные внутри раковины пахли илом. Видимо, Фиби сделала совсем недавно. Никакого ружья тут, конечно, не было. Глупая мысль, что оно окажется здесь. Не на земле же валяется, в конце-то концов.

Дэш сел на примятую траву рядом с могилой Кэпа, поправил криво висящее ожерелье и вздохнул. Не надо было отпускать его от себя в тот день, не надо было вообще ходить в лес. И чего ему приспичило? Если бы остался у дома, то заметил бы бродягу раньше, и вместе с псом они бы легко одолели безоружного наркошу. Сидел бы Кэп сейчас рядом. И ружье не пропало бы.

Не мог он потерять ружье! Такого идиотизма он никогда бы не допустил! Видимо, спрятал его в те самые сутки, которые пропали из памяти из-за русалки. Или, может быть, его кто-нибудь забрал. Кто? Шериф? Чертова стерва! Фиби? Ей-то оно зачем? Дэш ругал себя последними словами. Начал с балбеса и растяпы, словечек, которыми его обычно обзывала Розали, а потом взялся за тяжелую артиллерию авторства Эштон. Там был такой колоритный набор, что некоторые слова даже про себя произносить было неловко, не то что вслух.

Приближение Фиби Дэш ощутил даже раньше, чем подбежавший рысенок ткнулся ему в колено, потому что уловил легкий шорох приминаемой травы и шуршание отодвигаемых веток, и эти звуки тоже гармонично вплетались в музыку леса — сюиту шелеста и трелей.

Фиби молча уселась рядом. С ее волос капала вода, а мокрая футболка облепила тело, подчеркнула талию и выделила грудь. Дэш изо всех сил старался не пялиться на ее соски, усиленно размышляя о ружье. Нет, определенно в его пропаже виноват он сам, если бы шериф его забрала, то обязана была бы сказать, иначе это настоящая кража.

Фиби подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и замерла. До Дэша донесся ее тихий вздох. Они посидели в тишине, слушая лес, а Дэш размышлял, как русалка умудряется ходить по земле босиком и не ранить ноги.

— Верни мне… — он кашлянул, чтобы избавиться от хрипотцы в голосе, — … воспоминания о потерянном дне.

Фиби будто вышла из оцепенения, коротко пожала плечами, качнула головой.

— Ты сам предпочел забыть. Я забрала только боль.

— Хорошо, тогда верни боль.

Она вскинула удивленный взгляд, словно он предложил слетать до луны и обратно.

— Ее больше нет.

— Что это значит? Где она?

— Растворилась.

— В воде?

— В воде. В небе. В деревьях. Во всем. — Фиби раскинула руки, будто обнимая мир и демонстрируя это «всё». Жест получился настолько изящный, что Дэш невольно засмотрелся, и не только на это. Фиби излучала какой-то необъяснимый вид энергии, что-то яростное и сексуальное, пугающее и притягивающее одновременно.

Ее объяснений Дэш определенно не понимал, но очень старался. Какая-то ерунда выходила. Она, получается, вообще не причастна к его амнезии?

Рысенок подбежал к ее вытянутой руке, ткнулся мордочкой в ладошку и лизнул. Фиби схватила его в охапку и прижала к животу. Котенок размером почти с половину нее радостно заурчал и извернулся животом кверху.

— Погоди, ты же говорила, что можешь вернуть память братьям Памми, и они вспомнят, что вовсе не стреляли на моей земле. А мне мои чувства вернуть не можешь? Как так?

— Потому что это совершенно разные вещи! — возмутилась Фиби. — Братьев Памми я попросила, они и забыли. Захочу — попрошу обратно. Ты забыл сам, я ни при чем, что тут непонятного? А боль просто растворилась. Я же не могу носить ее в себе!

— В себе? Ага! То есть…

— Почему тебе не нравится Энори? — спросила Фиби, щекоча рысенку живот. Тот млел и мурлыкал.

— Энори?

— Скажи же, она классная? — Фиби чесала мягкий живот и теребила довольную морду. — Какая ты красивая, просто суперкошка, такая милаха…

Ее пальцы прошлись по пасти всего в нескольких сантиметрах от клыков, и кошка позволяла ей так с собой обращаться, казалось, она улыбается, прикрыв глаза. Руки у Фиби были загорелые, с тонкими пальцами, они играли шерстью, то зарываясь глубоко в светлую подпушку, то снова выныривали, обнимали и гладили. Рысь явно была безоговорочно счастлива, доверчиво млея в ее руках, подставляя то один пестрый бок, то другой.

— Самая лучшая, правда? — Фиби потеребила рысенка за ушами, та чихнула и замурлыкала громче. — Только посмотри, какие у нее усы. Какие у тебя усы! А какие уши! А глазищи!.. Скажи, она красивая?

Фиби подняла требовательный взгляд. Сейчас, с мокрыми волосами, она снова напоминала кошку: высокие скулы и чуть раскосые серо-голубые глаза придавали ей сходство с пумой, с непредсказуемой и завораживающей хищницей. Кошек нельзя приручить, они гуляют сами по себе.

В пытливом и лукавом взгляде снова плескалась вода, колыхалась подводная трава, проплывали косяки рыб, струились течения.

— Скажи же, она красивая! — настаивала Фиби.

— Очень красивая, — честно ответил он и прокашлялся. — Расскажи, что мы делали в тот день. Может, я вспомню.

Фиби замотала головой, оживилась.

— Расскажу сказку про озерного духа. Это интереснее. Его зовут Нуэли. Я сама имя придумала. Скажи, такое есть? А как тебе имя Энори? Это я тоже сама придумала.

— Погоди. Ты просила Генри выполнять поручения. Почему не просишь меня? Ты ведь понимаешь, что можешь?

Дэшу показалось, что она замешкалась, словно хотела что-то сказать, но передумала, или будто пыталась о чем-то умолчать, или вообще выдумать на ходу. Ее явно разрывали противоречия, и Дэш машинально протянул руку, чтобы заранее удержать импульсивную русалку, но она не стала ждать — вскочила и произнесла уже на ходу:

— Мы с Энори охотились, а потом ты начал шуметь на весь лес, распугал добычу. Придется пока погулять.

Это когда он добычу распугал? Когда шел сюда? А ему казалось, что он двигался неслышно. Она ринулась в лес, и рысенок поскакал за ней.

Дэшу пришла в голову странная мысль: Фиби не любит отвечать на вопросы, прямо как его мать.

Он пошел за ними, но быстро потерял их из виду. Везде был только лес, птичье пение и зыбкий солнечный свет. Дэш углядел в просвете озеро и шагнул к нему, но тут его поймала твердая рука и потянула на землю.

— Энори есть хочет. Прекрати шуметь! — возмущенно прошептала Фиби.

Она притаилась под кустом, поэтому Дэш ее не заметил даже в синей футболке. Он присел рядом с ней, пытаясь высмотреть Энори.

— А где?..

Фиби приложила палец к губам и ткнула куда-то вправо. Дэш ничего, кроме вездесущей зелени, не увидел, но Фиби явно видела и ждала, чем все закончится, сидела на коленках, закусив губу и чуть нахмурив брови. Она чуть подалась вперед, будто готовилась бежать в любую секунду, лохматая прядь свисала на лицо, а из волос, струящихся по спине, торчали листики и хвоинки. Еще одна загадка озерной русалки: как она умудряется ходить по лесу с длинными распущенными волосами и не цепляться за ветки?

— Ну вот! — Она подскочила, вильнув бедром в облегающей футболке прямо у него перед носом, и недовольно уставилась на заросли. — Энори убежала. Ладно, пойдем. — Не дожидаясь, она решительно зашагала по траве, и Дэш пытался не отставать. — А что из еды тебе нравится? — спросила Фиби спустя пару минут.

— Ну… — От ее вопроса Дэш растерялся, но на ум невольно пришли семейные обеды и ужины, вспомнились разговоры за столом. — Ризотто с шафраном, шоколадный флан, паннакота и инжирное мороженое.

— Что? — Фиби взглянула на него расширенными от удивления глазами и попыталась сдержать смех, но не смогла: захохотала и тут же зажала рот рукой, чтобы не шуметь. — Нет таких слов. Ты все выдумываешь.

Дэш усмехнулся. Он почувствовал себя напыщенным идиотом.

— Ладно, я люблю пиццу. А ты?

— Груши.

— Груши? — Он удивился. Отчего-то он думал, что она скажет что-то рыбное.

— Я их ела всего один раз. Они сладко-горькие. Никогда не пробовала ничего вкуснее. — Глаза у нее засветились от восторга, и она раскинула руки, словно от радости обнимала весь мир. Но уже спустя секунду огорчилась: — Здесь груши не растут, — и снова оживилась, — зато в моих сказках растут повсюду. О! — Фиби распахнула глаза от пришедшей в голову мысли: — Ты же писатель! Давай я расскажу тебе свои сказки, а ты их запишешь! У меня никак не получается подружиться с бумагой — она теряется или намокает. У тебя должно получиться.

— Да, думаю, с бумагой я справлюсь, — усмехнулся Дэш. Пусть рассказывает, у него будет повод побольше ее пораспрашивать. Может он даже книгу напишет. Дэш представил это себе и мысленно рассмеялся. Первая в мире книга, написанная в соавторстве с русалкой. Поразмыслив еще, он пришел к выводу, что вряд ли у этого проекта есть будущее, но от возможности узнать у Фиби что-то новое он не откажется, даже если для этого придется пойти на обман. Хотя разочаровывать ее будет жаль.

Они вышли на берег — узкую темную полоску между лесом и озером. Фиби тут же забежала в воду по колено, постояла, словно осматривалась и проверяла, все ли в порядке, а потом вернулась и двинулась по кромке, на ходу рассказывая Дэшу сказку, но ее прервали чернети и казарки, с возмущенными криками выпорхнувшие из зарослей. За ними выбежал рысенок с перьями, торчащими из пасти. Птицы покричали, путаясь под ногами, шумно врезались в озеро и громко забили крыльями по воде. Фиби побежала за ними, то ли пытаясь поймать, то ли, наоборот, помочь убежать, но все птицы от нее увернулись, а Фиби со смехом, словно обычная девчонка, кинулась к рысенку, нагнулась и начала тискать.

Пока рысенок терпеливо пережидал издевательства над ушами и мордой, Дэш размышлял, насколько велико ее умение притворяться человеком. Он улучил момент, когда Фиби перестала разговаривать с кошкой, и спросил:

— А сколько ты можешь находиться вне воды?

В Книге писали, что русалки выдерживают часа четыре, максимум шесть, а потом у них начинается психоз или кома, дальнейшая изоляция от воды ведет к гибели, но Фиби по всем статьям неправильная русалка.

— Я всегда… рядом… с водой, — сообщила она, затеяв с кошкой догонялки вокруг Дэша.

— Ну, а если отойдешь, и, скажем, м-м-м, дня три будешь на суше? — Дэш не понимал, слушает она его или нет. Казалось, она полностью поглощена рысенком, пытаясь за шкирку дотащить его до кромки воды. Рысенок упирался, но Фиби не сдавалась.

— Я не знаю. Мама говорила, наша сила в воде, как у всех нирайев.

— Нирайев?

— Да, нашего народа.

Дэш размышлял над новой информацией. Хомо ихтис их назвала мать, но сами себя, оказывается, они называют иначе.

— Ты никогда не уходила от озера?

Рысенок вырвался из назойливых объятий и с разбегу кинулся к воде, но перед самой кромкой остановился и вальяжно зашагал обратно, дескать, не очень-то я и люблю эту вашу воду, зато Фиби с удовольствием попрыгала на мокром песке, ловя ленивую волну и брызгаясь.

— Это мой дом. Зачем мне уходить? — недоумевала она.

— Ну а если к тебе приходят те, кого ты не приглашала? Рыбаки или туристы?

— Пусть приходят. Я наблюдаю за ними, учусь быть человеком.

— Погоди, но ведь тут недавно утонуло трое рыбаков. Это не ты… их…

Дэш опешил и не смог точно сформулировать вопрос.

— Они не утонули, — фыркнула Фиби и плюхнулась на траву рядом с рысенком. — Зачем мне мертвецы дома? Они хотели меня поймать, но я отправила их к шерифу.

— Зачем? — нахмурился Дэш.

— Чтобы они донимали ее.

— И она открыла на тебя охоту!

— Она первая начала. И потом, она же живехонька. А те трое — нет. Так что спрашивай с нее.

Дэш помолчал. Как много знала шериф? На что эти трое были заговорены? Убила ли их шериф защищаясь или по какой-то еще причине? Почему скрыла? Но если это была самозащита, зачем свалила на русалку? Думала отвести подозрение от себя? А кто, интересно, убил помощника шерифа?

— А с тем пареньком, помощником Брэйди, что случилось? — осторожно спросил Дэш, усаживаясь рядом с Фиби и рысенком. — Тоже натравила его на шерифа?

— Нет, — пожала она плечами. — Попросила выстрелить себе в голову. Он был плохим человеком.

Дэша как холодной водой окатило, он еле сдержал порыв выпалить заклинание. Какого черта он затеял эти игры? Они точно до добра не доведут.

— И что он сделал? — осторожно спросил Дэш.

— Слишком слушался шерифа, — буркнула Фиби и отвернулась, явно больше не желая отвечать.

Что такого мог сделать помощник Брэйди, раз вызвал подобную реакцию у русалки? Она не похожа на чудовище, убивающее всех без разбора, как делают другие твари. Тот человек должен был сделать что-то по-настоящему плохое. Дэш глубоко вдохнул, посчитал до пяти и выдохнул, а потом уловил неожиданное и неуместное ощущение — что-то типа удовольствия оттого, что русалка его не убила. Выделила на фоне прочих и даже помогла. Чем же он так крут, что покорил существо, настолько равнодушное к чужой жизни?

Фиби молчала и, казалось, потеряла интерес к разговору и кошке, уставилась на воду, плечи ее поникли, у нее будто испортилось настроение. Кажется, Дэш уловил закономерность: разговаривать о неприятностях она не хотела. Но в таком случае им почти ни о чем не удастся поговорить.

Дэш попытался понять, поставить себя на ее место. Она живет одна уже много лет, и все, что ей дают люди — это злобу и агрессию. Странно, что в этом городе вообще остались живые. Возможно, как раз потому что русалка не любила думать о плохом и вспоминать трагедии. Ее легкомысленность спасает жителей Сейнт Игнаса: Фиби просто не хочет возвращаться в то время, когда ей было плохо, вспоминать об этом и мстить. Получается, она не делает ничего плохого специально, она лишь защищается.

— Рысь тоже погибла по твоей вине. Это ведь ты натравила ее на меня?

Дэш мысленно усмехнулся, проведя аналогию с Охотниками на русалок. Они тоже заговорены и направлены чужой рукой. Когда-нибудь их уничтожит новая сила.

— Она должна была тебя прогнать, — пробормотала она. — Но потом я поняла, что у тебя…

— У меня что? — переспросил Дэш, не дождавшись продолжения.

Фиби мотнула головой и уткнулась в колени.

Мелькнула мысль, что речь о кольце. Но с чего бы? Он побоялся вытягивать ответ, поэтому просто смотрел на воду. По какой-то непонятной причине сейчас он не ощущал обычного страха перед стихией. Тугой узел паники не скручивался в животе, ноги не начинали дрожать, во рту не появлялся неприятный привкус, который не исчезает даже после горсти жвачек. Глубина сейчас казалась не пугающей, а завораживающей, наполненной жизнью и смыслом. Может быть, дело в сидящей рядом русалке?

— Что ты сделала с телом?

— Закопала под утесом, — буркнула она. — Она умерла, потому что пришло ее время.

Дэш хотел поспорить, но слишком много всего бродило в голове, и смерть рыси не выглядела самой важной.

Они помолчали. Фиби гладила рысенка. Он лежал пузом кверху и мурлыкал, потом приподнял голову, заводил ушами, хвост начал бить по земле сначала легко, потом все сильнее, пока не застучал как сумасшедший. На морде проступило недовольное выражение, почти злость. В конце концов рысенок свернулся клубком, тут же резко подскочил, будто выстрелившая пружина, а потом с утробным рычанием ринулся куда-то в кусты.

Дэш сначала решил, что на охоту, но засомневался, когда посмотрел на Фиби. Дело было в чем-то другом. Она расслабилась, откинулась на локтях назад, закрыв глаза и подставив лицо робкому осеннему солнцу, на губах застыла легкая улыбка.

— Что ты сделала?

Она тут же повернулась к нему и живо поинтересовалась:

— Когда я не хочу плакать, то отдаю свою боль другому. А кому свою боль отдают люди?

Дэш с сочувствием посмотрел вслед Энори. Видимо, той придется пережить раздражение от разговора с любопытным человеком и боль от потери матери.

— Никому. Переживают ее внутри.

— Так я и знала! Это же вредно!

— Пожалуй, — согласился Дэш, — но иначе мы не умеем. А как ты это делаешь? Как отдаешь другим?

— Не знаю. Мама начала меня учить, но потом перестала приплывать. Слушай, может быть… Я никому еще про это не говорила, только папе и братьям. — Фиби развернулась к нему, села по-турецки и задумалась. — Эмоции — как волны, я все время чувствую их, если вокруг люди. — Она склонила голову набок, размышляя. — Нет, не так. Они как течение. Дома я ощущаю, как течет вода, а наверху — как текут эмоции. В озере я могу сделать так, — она махнула рукой, будто медленно отгоняла муху, — и изменить путь воды. Не сильно, потом она все равно вернется на свою дорогу. — Фиби говорила с паузами, словно честно пыталась объяснить, но ей было сложно подобрать слова. — Наверху похоже. Я делаю так, — она опять махнула, — и немного меняю течение. Эмоция уплывает. А куда — не знаю.

— А можешь не забрать эмоцию, а дать мне свою? — Фраза вырвалась у Дэша неожиданно, он вовсе не собирался такого говорить. — Что ты сейчас чувствуешь?

Она лукаво глянула на Дэша, подвинулась ближе, нагнулась и аккуратно взяла его за руку. От прикосновения по телу пробежали мурашки. Глаза Фиби мерцали любопытством и были так близко, что Дэш видел каждую искорку.

— Ты снова нервничаешь, — прошептала она. — В тебе столько колючего.

Фиби закрыла глаза. По руке Дэша побежала щекотка, будто дорожка проворных мурашей. Они промчались от пальцев к плечу и скрылись где-то под рукавом. Фиби сидела с закрытыми глазами, сосредоточенно нахмурившись, не хотелось прерывать то, что она делала. А что она делала? Дэш никак не мог понять, да и ничего не происходило.

Он вздохнул. Вместе с воздухом тело заполнило новое мироощущение: зрение прояснилось, будто он надел очки, хотя никогда раньше их не носил за ненадобностью; накрыла шумная жизнь леса, будто в ушах у него всю жизнь были пробки, и только сейчас он по-настоящему слышал.

В листве над головой запела птица. Ее пение — переливчатая трель с присвистом в конце — прозвучала так предвкушающе, как проигрыш к любимой мелодии. Что-то пощелкивало в кроне соседнего дерева, по травинке позади Фиби полз красный жук, у берега плескались, наверное, били хвостами рыбешки, а далеко на озере переговаривались кряквы, и каждое «кра-кра» звучало по-разному, будто птицы обсуждали животрепещущую тему. Безумно захотелось узнать, о чем они беседуют, посмотреть на рыбешек, взять в руки жука, пустить его по ладони, закопаться пальцами в мех Энори, перебрать каждый волосок, а потом пробежаться вдоль берега и нырнуть. Все эти безумно важные дела надо успеть сделать до дождя, а дождь точно начнется через пару часов: каким-то неизвестно откуда взявшимся шестым чувством Дэш ощущал, как совсем чуть-чуть снижаются давление и температура и поднимается легкий ветер, да и рыбешки не зря суетятся у самой поверхности — они всегда так делают перед дождем.

Знания и желания обрушились на Дэша за пару секунд, он чуть не задохнулся от нахлынувших чувств, особенно от ощущения мягких горячих пальцев Фиби в своих ладонях. Ее пальцы щекотали кожу, легко касаясь бархатистыми кончиками, словно мягкие травинки.

Фиби открыла глаза, и в них светилось вдохновение. Стало важно только здесь и сейчас, а все прочее потеряло значение, растворилось в многозначительной яркости момента.

— Видишь, теперь тебе не так грустно, — улыбнулась сидящая перед ним загадка природы. Полные губы остались чуть приоткрытыми. Они манили прикоснуться к ним и узнать, что же за секреты таятся в тех словах, что еще не сказаны, в тех прикосновениях, что еще не сделаны. Губы Фиби чуть подрагивали, глаза сияли все ярче, ее дыхание опаляло щеки, и Дэш тонул все глубже и глубже, влекомый интригующим любопытством и желанием во всех смыслах обладать столь экзотичной добычей.

Или это он ее добыча? Кто кого тут заманивает в сети? Его желания принадлежат ему или сидящей перед ним русалке? Эта мысль отрезвила. Он облизнул губы и с трудом отодвинулся.

Фиби едва заметно усмехнулась, только укрепив его подозрения.

Дэшу тут же захотелось узнать, что она еще умеет: убирать тоску? острое горе? лечить депрессию? У него аж заболела голова от тех выводов, к которым он сейчас приходил. В висках застучали молоточки, а в голове будто надулся воздушный шарик и теперь пытался вырваться из плена черепа, заболели глаза от слишком ярких красок и пришлось зажмуриться. Он съежился, пытаясь перетерпеть болезненную ясность.

— Ой, прости, — раздался виноватый голос, — ты не готов. Скоро пройдет, потерпи немного. Помнишь, эмоция уплывает вместе с течением.

Фиби гладила его по спине и рассказывала сказку про озерных и лесных духов, но Дэш половину прослушал, пытаясь снова нащупать свою реальность. Блеклую и скучную, но привычную и родную, ту, с которой можно жить.

— Папа тоже не любил, когда я так делала. Говорил — пусть сапожник делает обувь, а созданием мира занимается бог. Говорил, если тебе отчего-то очень хорошо, это не значит, что и другим понравится. Я только сейчас это вспомнила, если бы вспомнила раньше, не стала бы делиться с тобой своей радостью. Видишь, ее тоже тяжело переживать. Но еще папа говорил, что если мне дана способность, то ею надо пользоваться, иначе какой в ней смысл. Я и пользуюсь. Я отдаю людям ту боль, которую они заставляют меня переживать. И тому противному старику я отдала боль. Мне из-за него было очень плохо. Он моей боли не выдержал. Но ты молодой и здоровый, ты же не умрешь?

— Погоди, — от удивления Дэш сразу пришел в себя, — ты сейчас говоришь про Селзника? Который умер на своем крыльце?

— Да, у него сердце остановилось. Ты в порядке? — встревожено склонилась над ним Фиби.

— Ты убила старика?

— Он сам умер!

— Ты сказала, что отдала ему свою боль и у него остановилось сердце.

— Ну да, он это заслужил. Заслужил пережить мою боль, ведь он виноват в том, что я ее испытала. А раз он умер, значит, для него пришло время.

— Так от чего конкретно он умер?

— Зачем ты опять все портишь? Я не хочу говорить о том старике!

— Что он сделал?

— Он был ужасным человеком и получил по заслугам.

— А его сына тоже ты убила?

Фиби сердито замолчала, но в глазах плескалась злость. У Дэша внутри закипела ярость, а первый слог заклинания сорвался с губ. Он выдернул руки из ее тонких пальцев, и злость поблекла, хотя все равно хотелось сейчас же убить русалку и закончить наваждение. Заклинание он прервал. Машинально полез в карман, но нащупал не нож, а кольцо, найденное в ракушечном ожерелье. Где нож? Точно, он воткнул его в стену да так там и оставил. Это не назовешь самым мудрым его поступком. Что же, задушить ее?

Он вскочил и отошел. Разговаривая с русалкой, легко забыть о ее природе, а ведь, похоже, местные байки не такие уж и байки. По крайней мере один из Селзников погиб из-за нее, а уж что могло тут твориться, когда она отдавала свои и чужие негативные эмоции… Дэш долго стоял, опершись о ствол дерева и успокаиваясь, при этом русалку он старался держать в поле зрения.

Фиби откинулась на локтях, разлеглась на траве, вытянув длинные ноги. Футболка задралась почти до неприличия, два холмика округлой груди так и просились в ладони. Интересно, они мягкие или упругие?

— Черт знает что такое! — Дэш развернулся и зашагал к дому.

Эмоциональные качели, которые он испытал за последние пять минут, не сравнить больше ни с чем в его жизни. И как она каждый день так живет? Дэш не представлял раньше, что эмоции могут резать изнутри. Он бы и сам захотел избавиться от такого ощущения, отдать его, если бы была такая возможность, иначе долго не протянешь — умрешь от нервного истощения.

А что, если?.. Дэш даже споткнулся от неожиданного озарения. Если Фиби так чувствительна к эмоциям, как утверждает, скорее всего, остальные Хомо Ихтис тоже. Или нирайи. Они могут убирать душевную и физическую боль, пусть ненадолго, а такие умения пригодятся людям. Если бы можно было убедить Веронику… Она понимает только один тип аргументов — выгоду. Разве человечество не захочет выложить любые деньги за облегчение боли безнадежно больным или за психологическую помощь миллионам, страдающим от депрессий или навязчивых состояний, острого горя или ПТСР(**)? У Вероники точно хватит совести на этом заработать.

Он вытащил из кармана кольцо и покрутил в руках. У него созрела одна мысль. Вернее, она зрела уже давно, но только сейчас он смог оформить ее до конца. Никакой он не особенный, и давно бы это понял, если бы не отвлекался на груди и ноги.

На причале Дэш уселся на бурые от крови доски и вытянул перед собой кольцо. Он спрашивал у русалки, почему она ничего ему не внушает, и она ушла от ответа, а потом допустила интересную оговорку про то, что у него что-то… Что? Что-то есть? Например, это кольцо, которое хранилось на могиле ее отца. Конечно, можно было принять его за безделушку, но слишком много фактов говорили сами за себя. Например, тот, что, когда впервые Дэш услышал голос Фиби, кольцо было с ним. Бродяга перерезал себе горло, а Дэш отделался испугом. Последующие дни он все время ходил с кольцом в кармане, он про него попросту забыл.

— Ну давай посмотрим, что ты умеешь, — пробормотал он, уставясь на кольцо. Он понятия не имел, что делать, просто следовал интуиции. — Иди сюда, Фиби. Иди сюда.

Вокруг стояла мягкая тишина, прерываемая лишь щебетом птиц или далеким лаем собак. Озерная гладь оставалась спокойна.

— Фиби, ну-ка иди сюда! — с нажимом повторил Дэш.

Пару минут ничего не происходило.

— Я дружу с ядовитой змеей, — раздался за спиной дрожащий от гнева голос. — Запросто могу подослать ее к тебе. Да можно просто столкнуть тебя в воду!

— Зачем же тебе мертвецы дома? — усмехнулся Дэш. Он медленно повернулся к ней и продемонстрировал кольцо на ладони. Она пришла на зов. Это работа кольца? Прийти-то пришла, но ей явно не нравится подчиняться.

— Я могу прислать Генри, и он убьет тебя во сне, — процедила Фиби. Глаза у нее метали молнии, брови были сведены, кулаки сжимались.

— Уверена? — Дэш на самом деле хотел услышать ответ, нащупать порог дозволенного, и тщательно скрывал свой страх. Если Фиби до него дотронется, то сразу раскусит, а этого лучше не допускать. Пять минут назад допустил и чуть не попался в ее сети.

— Если захочу тебя убить, кольцо мне не помешает, — процедила она сквозь зубы.

Дэш уцепился за «если», за то, что оно может означать ее нежелание ему вредить, но неприятные мурашки все равно ползли по спине. Ему казалось, он пытается приручить дикую стихию, неуправляемую и изменчивую.

Или же перед ним просто одинокая и потерянная девочка, которая умеет выживать только причиняя вред. Ей просто некому объяснить.

— Твоих отца и братьев убили, потому что ты не думаешь о последствиях своих решений. Хочешь, чтобы я стал пятой могилой, а ты осталась дальше воевать с миром в одиночку? Ты не понимаешь, что делаешь! Будешь делать так, как я скажу.

— Это мое озеро. Я делаю здесь, что хочу.

— Есть такие люди, называются Охотники на русалок. У них есть специальные амулеты, с их помощью они выслеживают русалок, приходят и убивают их. Если будешь неосторожна, тебя убьет Охотник. На озере ты не сможешь спрятаться, а к океану одна не доберешься.

— Со мной все будет хорошо. Я не беззащитна. У меня есть мои способности, — упрямо заявила она.

— А у людей — оружие. И страх. Сама знаешь, на что способен испуганный человек с оружием в руках. Если хочешь выжить, слушайся меня.

— Ты сам все время сомневаешься. С чего мне тебе верить?

Дэш вздохнул.

— Я не хочу тебе вредить. Я хочу помочь.

— Папа тоже хотел.

Нет смысла ее убеждать. Она не понимает. Зато если в кольце действительно есть сила, которая защищает от русалок, лучше его проверить. Он сжал кольцо в руке.

— С этой минуты ты не убиваешь людей и ничего им не внушаешь.

— Ты мне приказываешь?

— Да, приказываю.

Фиби чуть ли не зарычала от злости. Так иногда в детстве злилась Эштон, когда бабушка заставляла ее убираться в комнате или делать уроки по ненавистной литературе. Дэш приготовился произнести заклинание, потому что совершенно не был уверен в том, что делает. Возможно, кольцо ни на что не влияет.

Русалка топнула ногой, адресовав Дэшу полный ненависти взгляд, а потом быстро скинула футболку и нырнула. Секунда, и гладь озера снова застыла. Казарки и чернети шумно переживали возмущение чуть поодаль, а из леса вышел рысенок, равнодушно посмотрел на Дэша и уселся рядом.

Дэш рассматривал кольцо. Оно как «шепот», только наоборот.

Пока нет доказательств, что Фиби его слушается, может ей просто лень зарывать еще один труп. Но если дело в кольце, то хорошо бы понять, как оно действует, и раздобыть таких еще. Если оно позволяет контролировать русалок, это открывает невероятные возможности.

Но сильнее всего Дэша будоражило решение, которое он принял: найти способ оставить русалку в живых.

* Цитата Мадлен де Скюдери

** ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство, может возникнуть в ответ на переживание или свидетельство травматического события.

Глава 14. Прощай

Наш долг — это право, которое другие имеют на нас.

Фридрих Ницше

Какое мороженое выбрать: шоколадное или клубничное? А куда поехать в отпуск: в снежные горы или на песочный пляж? В жизни всегда приходится выбирать, чего бы ни касался вопрос. Иногда приходится выбирать путь чудовища, чтобы спасти то, что тебе дорого. Взращивать внутреннего монстра, холить и лелеять его, позволять окружающим его подкармливать, пока не поймешь, что он стал слишком большим, чтобы слушаться хозяина.

Январь 1991

Дэш проболел все рождественские каникулы. У него поднялась температура, ему снились кошмары — Эштон с керамбитом в руке, утекающие в песок струйки, встревоженный взгляд матери, крик и шипение, — иногда одна из картинок застывала перед глазами и не исчезала даже после тяжелого пробуждения, например русалка в цветастом платье и с родинками на щеке. Он представлял себя на ее месте, представлял, как непреодолимая сила выдернула его из жизни — оторвала от размышлений над подарком Розали, от Енота, заманила на мокрый пляж, толкнула на нож, и его жизнь превратилась в воду, утекла в песок, затерялась в миллиардах капель океана. Тело его разорвалось на части, разлилось химическим соединением с двумя буквами и цифрой, а потом испарилось вместе с памятью о нем. И его не стало.

Мысли его постоянно возвращались к пляжу Памлико и всему, что там произошло. Дэш не мог избавиться и от ощущения бессилия, оно возникло, когда под громко включенное радио он сидел в машине и сквозь лобовое стекло наблюдал за сражением. Хотя слово «сражение» сюда не подходило, скорее истребление. У русалок, пришедших отомстить за свою подружку, не было шансов — их остановили заклятием, а потом превратили в ручейки.

Он провел затворником так много мучительных часов, что уже ненавидел стены и пол, скрипучие створки платяного шкафа и тени на стене за входной дверью. Четвертого января он вышел из комнаты и доплелся до кухни.

— Господи, в гроб краше кладут, — проворчала Эйзел и сунула в руки стакан.

Дэш понюхал и обнаружил какой-то травяной настой. Бабка отвернулась к духовке, а Дэш поплелся в гостиную, стараясь по дороге не расплескать жидкость.

Эти несколько слов все равно были самым большим, на что он мог рассчитывать от Эйзел. Она совсем перестала с ним разговаривать. Ей явно пришлось не по душе решение Гертруды посвятить его во все секреты. Теперь вся суровая сталь ее взгляда, которая раньше доставалась и почтальону, припозднившемуся с почтой, и Еноту, сбившему с чайного столика стакан, и Эштон, не предупредившую, что задержится после тренировки, направлялась на Дэша. Гневный взгляд бабки преследовал его везде, будто она мысленно проклинала и самого внука, и каждое его слово, и каждую минуту его жизни, и все, что он когда-либо делал и сделает, и даже каждый его вздох. Для нее он был олицетворением сломанной магии, неправильности, да еще и сующей теперь во все свой нос. Дэш вызывал у нее стойкое раздражение, которое не утихало что бы он ни делал. Еще пару месяцев назад он сколотил ей кресло-качалку, чтобы она могла сидеть на крыльце и любоваться садом, которому отдавала много сил, но Эйзел приняла подарок как должное, не изменив своего отношения.

В гостиной на диване сидела Эштон и читала книгу. Дэш постоял на пороге пару секунд, заново привыкая к обстановке и сестре, ибо мутные кошмары последних двух недель вытеснили реальность. Обстановка — книжные шкафы, деревянный стол с подсвечником на три свечи, коричневый угловой диван, любимые Эйзел коврики и Енот, радостно вскочивший при виде хозяина, — покладисто уложилась в сознании, а вот с сестрой получалось хуже. Она выглядела непривычно, и Дэш никак не мог понять, что в ней изменилось. Потом сообразил — дело в прическе. Начиная с двенадцати лет Эштон стриглась все короче и короче, и теперь над ее головой торчал самый короткий черный ежик из всех. Колючий, как и она сама.

Ее правая рука все еще висела на перевязи — Дэш действительно выбил ей плечо, а синяк на скуле еще не сошел и переливался прощальными светло-лиловыми оттенками.

— Я уже присмотрела тебе местечко на кладбище, — сообщила Эштон, не отрываясь от книги.

Дэш ненавидел сестру в этот момент. Сейчас ему особенно остро казалось, что он смотрит в кривое зеркало: оно отражало другой нос, более тонкий; другие глаза, более настойчивые; волосы темнее; подбородок острее, повадки резче. Ненавидел, но и любил тоже, потому что несмотря ни на что она оставалась самым близким ему человеком.

Он аккуратно поставил стакан и плюхнулся на стул. Эштон покосилась на него, осмотрела и усмехнулась, видимо, любуясь последствиями своих усилий на его лице. Хотя Дэша больше беспокоили боли где-то в подреберье и редкие спазмы при вдохе. Врач сказал, что ничего не сломано, так что оставалось только терпеть и ждать.

— Иди к черту, — буркнул Дэш.

— И ты туда же, братик, — улыбнулась Эштон. В ее улыбке светилась настоящая теплота и искреннее участие.

Дэш медленно пил настой под шелест страниц и звяканье посуды на кухне. Из магазина вернулась мать, отнесла сумки к Эйзел и заглянула в гостиную. Дэш спиной чувствовал ее взгляд, боялся, что она к нему обратится, и в то же время страстно этого желал.

Мать неслышно пересекла комнату. Дэш вздрогнул, когда она положила руку ему на плечо и нагнулась, заглядывая в глаза.

— Я рада, что тебе лучше, — улыбнулась она. — Нам о многом нужно поговорить, согласен?

В ее голосе тоже звучало участие, а во взгляде светилась искренность, от которой Дэшу стало больнее, чем от ударов Эштон. Он впитал эту боль без остатка, выстоял перед ней и кивнул. Мать застыла с непривычным выражением на лице, и они молча смотрели друг на друга. Между ними словно происходил безмолвный разговор, чуть ли не самый важный в их жизни. Они осторожно нащупывали новые границы.

Две прошедшие недели, валяясь в горячке, Дэш пытался свыкнуться с тем, что он убийца, ожидая, что полиция вот-вот нагрянет по его душу, защелкнет на запястьях наручники, отведет в самую темную и холодную камеру и оставит там лет на двадцать, что, по сути, приравнивалось к вечности. Полиция не приходила, и позже Дэш начал опасаться другого: что придет Вероника и накажет его за то, что он проболтался. Или накажут Розали. Как? Ее ведь не за что сажать в тюрьму. Может, ее запугают? Неужели убьют? Стоит ли признаться матери? Возможно, она подскажет, как быть, или, наоборот, сдаст его Веронике. Неопределенность и собственное малодушие изматывали все сильнее. Сейчас, смотря матери в лицо, Дэш снова перетряхивал кладовку со своими страхами. Он ведь хотел стать Охотником. Первый раз всегда страшно, потом станет проще. У Эштон же получилось. Если он продолжит вести себя как раньше, ни у кого не будет повода заподозрить Розали, а вот дома все должно измениться, и Дэш рассчитывал на лучшее: теперь он по-настоящему часть семьи, часть, которую больше не игнорируют и не считают убийцей. Там, за стенами дома, он убийца, но не здесь.

Он едва заметно кивнул, и мать приняла его согласие, как монаршие особы принимают безусловное поклонение, не ожидая иного.

— Пора обедать, — пригласила она.

Дэш встал, игнорируя боль под ребрами, и перехватил настороженный взгляд сестры. Она явно обеспокоилась тем, что упустила нечто важное, но не уловила, что именно.

Обед проходил в молчании, и Дэш против обыкновения не наслаждался блюдами, а напряженно размышлял, даже не замечая, что ест. Его волновало много вопросов, ответов на которые он не нашел в Книге, и надеялся, что ему ответят сейчас. Но точно не бабка. Она направляла на него гневные взгляды каждый раз, как он поднимал голову от тарелки.

— Как твоя медитация, милая? — спросила мать у Эштон.

Та фыркнула и закатила глаза, словно давая понять, что все уровни сати, дзена и випассаны ею освоены, и нечего мусолить эту скучную тему.

Дэш не мог поверить, что ведутся такие банальные разговоры после того, что он сделал на пляже. После того как убил… Мысль споткнулась сама об себя. Он взмок и сосредоточился на кусочке мяса. Интересно, если отделить в нем все волокна друг от друга, сколько их всего получится?

— Ты должна помириться с сестрами, — мрачно заявила Эйзел. Дэш бросил на нее взгляд, но она смотрела на свою полную тарелку. Последнее время с аппетитом дела у нее обстояли плохо, а сегодня, судя по той позе, в которой она сидела — неловкой, искривленной, — у нее болела спина, и аппетита не было совсем. — Даже если придется унижаться. Тебе скоро понадобится медиум.

— Мама, прекрати, — теперь глаза закатила мать. — Ты уже какой год собираешься помирать. Просто не нервничай и не напрягайся. Всех очень обяжешь.

Эйзел так на нее посмотрела, что любой другой непременно сгорел бы от стыда и развеялся пеплом по ветру, но мать была не из таких. Она лишь слегка приподняла брови, выждала несколько секунд и, не услышав возражений, вернулась к своему жаркому. Бабка метала молнии молча.

— Ты не хочешь мириться с сестрами? — спросил Дэш у матери. — Если это из-за меня, то, может быть, стоит им рассказать, что я в курсе?

Мать раздраженно вздохнула.

— Вряд ли это что-то изменит. Они сами не хотят общаться.

— Из-за меня, — заключил Дэш. И это было фактом, который оспаривать никто не стал. Он ощущал вину за то, что разлучил мать с ее сестрами.

— Бабушка, — повернулась к ней Эштон, — давай попробуем еще. Вдруг у меня все же получится.

Эйзел отмахнулась:

— Что толку. Не дал тебе бог способности. Занимайся тем, что умеешь, не лезь в чужой огород.

Уязвленная Эштон бухнула на стол чашку. Звякнула потревоженная вилка, а из-под стола испуганно тявкнул Енот.

— Милая, так что там по поводу твоей медитации? — поинтересовалась мать.

Дэш прикинул, что из двух зол — выслеживать или убивать — он бы выбрал первое, и осторожно предложил:

— Может, попробуем со мной?

Все уставились на Дэша, как на цирковую невидаль. Эштон через пару секунд начала ржать, а Эйзел от возмущения и гнева пошла красными пятнами.

— Никогда ты не подойдешь к амулету! — выдавила она. — Даже не думай.

— Почему? Я же подошел к Книге и русалке. Почему к амулету не могу?

— Это уже никуда не годится, Гертруда! — возмущалась бабка. — Дэшфорду нет места в наших делах.

— Мама, я разберусь сама! — отрезала та.

— С чем ты разберешься, Гертруда? Ты уже со многим так хорошо разобралась!..

— Дайте мне попробовать еще раз, — настаивала Эштон. — Мне нужно еще раз взять в руки камень, кажется, я начала что-то улавливать…

— Эштон, не пытайся прыгнуть выше головы…

— Мама, не отказывай ей так категорично…

Енот подошел к Дэшу, встал на задние лапы и положил морду ему на колени, будто вопрошая: «Чего шум поднялся?» Дэш потрепал его по загривку. К скандалам и спорам он не привык, ведь раньше любое несогласие просто игнорировалось и гасло в самом начале, а теперь в семье произошла перестановка сил, и Дэш перестал быть центром недовольства для всех. Теперь члены семьи не знали, на кого им вылить накопленное раздражение.

Он дождался, пока все угомонятся, и попробовал зайти с другой стороны.

— Мама, ты же сама просила у меня помощи. Ты хочешь понять, что не так с магией. Не хотите пускать меня к амулету, ладно, давайте попробуем что-нибудь еще. Я хочу пойти в колледж, выучиться на врача, разобраться в физиологии русалок и придумать…

— Их убивать надо, а не изучать, идиот! — фыркнула сестра. — Ты только потратишь время.

— Мое время, хочу и трачу!

— На то, что никому не нужно? Вали пустыни подметать!

— Свалю, главное, чтобы тебя там не было!

— Мама, почему он вообще упоминает колледж? — возмущенная Эштон повернулась к матери. — Ты говорила, мы не будем учиться в колледже.

— Господи, да замолчите! Уже голова от вас заболела. Никто не будет изучать русалок.

— Почему?.. — начал Дэш.

— Потому что это бессмысленно!

— С чего ты взяла? — возмутился Дэш. — Я видел записи в Книге по поводу их физиологии. Их ты сделала.

— Я вырву эти страницы, чтобы они не забивали тебе голову!

— Только попробуй!

— Сядь на место! — прошипела мать. По ее лицу было видно, что она теряет терпение и что разговор лучше прекратить. — Все сидят на местах.

Дэш не понял, когда успел вскочить, и медленно сел. Мать вышла из кухни. Он, Эштон и бабка остались и недовольно переглядывались.

Мать поднялась по лестнице — ступени чуть скрипели под ее ногами — походила над головами, то есть в своей комнате, и спустилась. Зайдя на кухню, она положила перед Дэшем стопку газетных вырезок.

По выражению лиц бабки и Эштон, он понял, что они в курсе, взял в руки вырезки и просмотрел заголовки: «Группа активистов устроила забастовку около офиса «Петрол Плюс», «Правительство нам лжет: грунтовые воды уже загрязнены…», «Цена человеческой ошибки — гибель трех тысяч дельфинов», «Тысячи гектаров земли погибли», «Экономическое рабство: мы все заложники корпораций»… На фото к статьям — увядшие деревья, трупы дельфинов, митинги и демонстрации.

— Что это? — спросил он у матери. — Вырезки про «зеленых»?

— Это чужие ошибки, на которых стоит поучиться, — отрезала мать и покопалась в вырезках. — Ну вот, например, эта. Посмотри.

Дэш посмотрел. Истертая черно-белая фотография была слишком зернистая, зато лицо девушки с плакатом попало в центр и поэтому ярко выделялось среди безликой толпы, несущей нечитаемые надписи. Растрепанные волосы, широко распахнутые взбудораженные глаза, на лице — непреклонная решимость. На плакате мелкая надпись: «Прекратите убивать океаны!» Вокруг — парк и смазанные фигуры, не захваченные фотокамерой так же четко. У Дэша сам собой дорисовался образ: вытоптанная трава, скомканные листовки и обертки из-под шоколадок и сигарет в тех местах, где проходили митингующие. Возможно, они пикетировали перед Белым домом, возможно, в Центральном парке Ипсиланти или и вовсе перед Индепенденс-холлом в Филадельфии (*). Рядом дежурили полицейские на случай, если кто-то начнет бузить или полезет к ограждению. В такие пикеты Дэш не верил, он считал, что никто не видит усилий этих бедняг и до них никому нет дела. Этот пикет, как и многие другие, скорее всего, закончился без результата. В статье говорилось, что ярую пикетчицу Эбигейль Дункан арестовали, дата — почти десять лет назад.

— Ладно. И что? — недоумевал Дэш.

— Половина этих митингующих наркоманы и лодыри. Они даже не понимают смысла лозунгов, которые выкрикивают во весь голос. — Мать вернулась к своему месту и села, положила себе десерт, отщипнула вилкой кусочек пирога, но до рта не донесла. — В газетах писали, что, когда эту девушку выпустили под залог, она наглоталась «колес» и под ЛСД зарезала какого-то чиновника из морского ведомства.

— Ну значит, они действительно наркоманы и лодыри. Еще и убийцы, — предположил Дэш и поежился. И чем он от них отличается?

— Нет, — возразила мать, положив вилку обратно на тарелку, — я знала Эби, она была моей подругой. Она потомственный Охотник, и никогда не принимала наркотики, ее проблема была в другом. В свободомыслии, в неуместном стремлении изменить мир, который в изменении не нуждается. Она собирала митинги против добычи нефти, что совершеннейшая глупость. Угрожала рассказать о русалках всему миру, предъявить доказательства их существования и хотела убедить наших боссов, что их нужно изучать.

— И она решила, что убийство чиновника морского ведомства поможет им это понять?

— Не думаю, что она его убила. Ее накачали наркотиками и навесили на нее убийство, чтобы другим неповадно было.

Раздался хруст, и Дэш вздрогнул. Но это оказался Енот, который под столом расправлялся с косточкой.

У Дэша никак не укладывались в голове слова матери: получалось, что ее боссы подставили невинного человека, убив ради этого другого невинного человека.

— Не уверен, что понимаю. Если Эби была невиновна…

— Виновна, невиновна… Кого интересует такая ерунда, если мы говорим о гигантской финансовой машине, смазанной нефтью.

Дэш совершенно сбился с мысли. Так она защищает своих нанимателей или обвиняет? Почему разговор вообще сполз к убийствам и заговорам?

— Зачем ты это говоришь? Ты точно знаешь, что было именно так?

Мать нахмурилась и сжала губы.

— Я не хочу, чтобы ты оказался на месте Эби, а если продолжишь упорствовать, то окажешься. Тебя выставят невменяемым фанатиком или радикальным экстремистом, повесят на тебя то, что плохо лежит, и уничтожат. Им это ничего не будет стоить, а ты отдашь за это жизнь и ничего не изменишь.

Дэш посмотрел на сестру — она ответила хмурым взглядом исподлобья, посмотрел на Эйзел — в ее взгляде сквозило неуместное ехидство, будто она ждала именно такого исхода для внука. Никто не считал это шуткой и смеяться не собирался.

— И что случилось с Эби потом? — спросил Дэш.

— Зарезали в тюрьме.

Дэш озадаченно хмыкнул и тщательно обдумал новую информацию, перебирая вырезки.

— Давай уточним. То есть я не могу заняться изучением русалок. Я не могу о них никому рассказать. Не могу никуда уйти. Не могу проявить ни капли неудовольствия ни по какому поводу. Все, что мне разрешено, это убивать русалок. Так? И у меня нет выбора?

Сестра отвела глаза, бабка копалась в своей тарелке. Они обе будто бы оставили их с матерью наедине, не вмешивались.

— Почему же? Ты свободен выбирать, — холодно сообщила мать. Если минуту назад она казалась скорбящей по подруге, то сейчас осталась только равнодушная невозмутимость. — И сделать рациональный выбор держаться своей семьи. Мы не убийцы, мы — спасители.

Дэш внимательно изучил ее лицо, теперь, впрочем, как и обычно, не дающее подсказок, что она на самом деле сейчас чувствует. Может быть и ничего. Но он помнил страх матери, ее панику на пляже в Памлико. Она проговорилась о корпорации и договоре, о том, что ее сын практически заложник в родной семье, помнил он и ее ужас при разговоре о будущем, поэтому сейчас Дэш сомневался, что мать искренне считает себя спасителем. Как можно добровольно каждый раз выбирать жизнь в клетке, ограничения и удел убийцы? Может быть, она просто не готова говорить правду? Или, что еще хуже, сама не осознает ее? Может быть, все члены его семьи заблуждаются, опасаясь последствий от нарушений договора. Ведь они живут со своей парадигмой целую жизнь, даже Эштон, лишь Дэш способен отличить истину от навязанных установок и помочь своей семье это понять.

— Вы же понимаете, что чем-то подобным прикрывались крестоносцы, а потом вырезали половину Европы. Это была не какая-то неизведанная сила, а люди.

— Если и есть какая-то неизведанная сила, то это наши собственные шумные мысли, сбивающие нас с толку. И тебя сейчас сбивают с толку мысли о твоем поступке, я понимаю. Но ты совершил не убийство, ты сделал то, для чего был рожден. Это твое предназначение. Каким бы странным это ни казалось… Для всех нас… — Мать помолчала, устало потерла переносицу и отпила сока из бокала. — Мы не те, кто меняет законы вселенной, Дэшфорд, мы можем лишь приспосабливаться к ним. И принимать дары с благодарностью.

— Да, например те, что сейчас на столе, — назидательно добавила Эйзел. — Они нам достаются за наш труд. И возможность жить в этом доме тоже.

Мать неодобрительно посмотрела на нее, и та замолчала. Бабкин аргумент вверг Дэша в еще большее уныние: идея получать вознаграждение за убийства казалась ему нелепой.

Сейчас Дэш чувствовал себя слишком усталым и подавленным, чтобы строить смелые планы. Эбигейль Дункан пыталась что-то поменять, но у нее ничего не вышло. Может быть, она просто была недостаточно сильна? Или ей не хватило упорства? Дэш не был уверен, что у него хватит сил и упорства. Слова матери оглушили, парализовав способность с любопытством смотреть в будущее.

— Ну хорошо, — сдался он. — Русалки зло. Чего ж их не перестреляли из пулеметов и не взорвали одним махом? Зачем Охотницы с ножами?

— Взорвать одним махом? Что это за выбор слов? — неодобрительно протянула мать. — Ты что же имеешь в виду? Динамит? Тогда пострадают рыбы, киты. Никто не будет глушить русалок в океане. А перестрелять… Это как палить по воробьям из пушки. Русалки редко собираются большими группами. А самое важное, обычные люди не отличают русалок от человеческих девушек. Убьют туристок на пляжном отдыхе, и кто же будет за это отвечать?

Она отодвинула недоеденный десерт и раздраженно швырнула следом салфетку. Дэш совершенно отчетливо ощутил то, что она сейчас чувствует — страх. Она боится чего-то, что гораздо больше ее самой и всех ее возможностей. Испуганная Гертруда Холландер ужасала его похлеще приветливой.

Через пару дней вечером Дэш отправился на работу. На первую смену в новом году Дэш принес Розали белый ирис и вручил в подсобке. Ему хотелось извиниться перед ней, но простого «спасибо» казалось недостаточно. Едва на фоне кривобоких стоек с отбитыми ножками и заваленных хламом стеллажей он увидел Розали в нелепом желтом худи, ему будто немного полегчало. Все произошедшее на пляже Памлико стало казаться липким кошмаром с послевкусием тоски.

— Ну спасибо, мелкотня. — Розали взяла цветок и выглядела довольной. — Чего нос повесил? Работать не хочется?

Дэш не сомневался, что если бы Розали узнала, как он провел каникулы, о том, что сделал на пляже в Памлико, то возненавидела бы его. Он неопределенно пожал плечами.

— Ну ладно, — Розали воткнула ирис в чашку, сдвинула папки с отчетами, извлекла оттуда журнал и раскрыла его на странице кроссвордов, — иди пока в ряд «Би», стойка с печеньем упала, все красочно разлеглось по полу. Скоро приду.

— Так это ты журналы портишь?

— Ну надо как-то мозги тренировать.

Розали склонилась над кроссвордом, а Дэшу стало так хорошо, как не было уже очень давно. Вот человек, который не боится нарушать правила. Он искренне рассмеялся над выходкой Розали, а она тут же вновь вскинула голову.

— Эй, давай завтра в кино сходим. «Пробуждение» (**) показывают, а в Молл привезли свежий попкорн, захватим.

Ничего себе! Пойти в кино с девчонкой на год старше! А что, если она предложит сесть в заднем ряду? Дэш опешил на секунду, вдохновился, но потом представил лицо Розали, когда она узнает, что ее сосед в кинотеатре убийца.

— Не, я занят завтра… — Он попытался придумать чем. — Енота надо к ветеринару везти, у него… лишай.

— А-а, — протянула Розали после паузы. — Ясно.

Она снова уткнулась в кроссворд. Дэш собрался уходить, но потом повернулся к ней и осторожно произнес:

— Знаешь, насчет того, что я наговорил. Про русалок.

Розали подняла голову.

— В общем, придумал я все. Просто нафантазировал. Нет никаких русалок.

Розали вскинула брови, пару секунд удивленно размышляла, а потом лицо ее вытянулось будто бы от разочарования. Только что ее так разочаровало: то, что мифических существ на самом деле нет, или сам факт обмана?

— М-м, ладненько, — протянула она. — Ну, выдумываешь ты хорошо. Может, писателем станешь.

Дэшу не понравился ее тон — холодный, даже колючий. Обиделась. Розали уткнулась в кроссворд и разговаривать больше не желала.

— Прости за это. И не говори никому, хорошо? Ну знаешь, это же моя идея, не хочу, чтобы ее украли.

Розали промычала что-то невнятное не поднимая головы.

Всю смену у Дэша было паршивое настроение, коробки и баночки выскальзывали из рук, пакеты рвались, а колесики у роликов, на которых Дэш разъезжал по супермаркету, заедали. С работы они с Розали вышли позже, а потом молча шагали по Паркуэй Роад. Рассвет уже случился, и улицы оживали: торговцы открывали магазины, громыхая рольставнями на дверях, на дорогах скапливались машины, предвещая пробки, а клерки из расположенного за углом бизнес-центра стремились на работу в душные офисы, на ходу глотая кофе. Настроение Дэша перевалило за отметку «паршивое» и приблизилось к «отвратительно». Он закурил, а потом подумал, что можно еще раз попробовать кое-что посильнее.

Парень, который продавал самокрутки, жил всего в трех кварталах прямо по улице. Дэш не свернул, как обычно, направо.

— Мы договорились не курить марихуану, — укорила Розали. — Нам нужна ясная голова.

Дэш скривился. Сейчас бы он не отказался от туманной.

— Нет, мы туда не пойдем! — заявила Розали и остановилась.

— Уходи, сам разберусь, — буркнул Дэш.

— Ты меня отпускаешь?

— Что? — недоумевая, Дэш повернулся к Розали. Вопрос прозвучал нелепо, с какой-то безумной надеждой, будто Роуз только об этом и мечтала, свалить подальше. Почему? Разве они не друзья? Дэш и удивился, и тут же обиделся. Да не держит он ее! Не нравится, пусть валит на все четыре стороны, переживет, но представив, что останется совсем один, он чуть не задохнулся. — Роуз…

Она стояла на тротуаре, печальная и измученная, с кругами под глазами после бессонной ночи, бледная и какая-то потерянная.

— Отпусти меня, а потом укуривайся сколько хочешь, болван!

Он окончательно перестал ее понимать.

— Да не кури, если не хочешь. Давай завтра встретимся. Ну давай в кино, ладно.

У Розали по лицу пробежала тень.

— Ненавижу тебя, Дэшфорд Холландер!

Дэш опешил. Да за что? За то, что сначала отказался идти с ней в кино? Какое кино, когда такое происходит?! Розали не может уйти сейчас, она — единственный человек во всем мире, который его понимает. Он шагнул к ней, чтобы взять ее за руку, ощутить тепло ее тела, ощутить ее рядом…

Дэша толкнули, и он чуть не слетел с тротуара. Он хотел возмутиться и уже развернулся сказать пару ласковых мужику, который шел не разбирая дороги, но не успел: мужчина начал падать. Дэш подхватил его в последний момент, чуть не завалившись вместе с ним на тротуар. Мужчина, по виду какой-то офисный клерк, сипел и задыхался, царапая руками горло и грудь, словно хотел раздвинуть ребра. Дэш механически помог ему распустить галстук, но легче мужчине не стало: он мучительно пытался дышать, в ужасе распахнув рот и глаза.

Люди, идущие мимо стали останавливаться, шуметь и встревоженно восклицать. Розали затерялась где-то в толпе. Из ближайшей кофейни выбежал продавец, парнишка со взъерошенными волосами. Он твердил:

— Я уже вызвал девять-один-один. Я вызвал девять-один-один.

Мужик начал синеть, и Дэш засомневался, что помощь успеет. Что с ним? Сердце? Удушье? Перед глазами промелькнули книги, которые Дэш читал, видео, которые он смотрел. Что там было? При астме человек не может выдохнуть, а при отеке Квинке вдохнуть. Дэш попытался послушать дыхание, но слышал только беспорядочные сипы, видел вытаращенные в ужасе глаза. Он начал шарить по карманам бедняги в надежде найти астматический спрей или адреналин, который используют аллергики. Нашел портмоне, ключи, какие-то записки, ручку и прочий мусор.

Может, воткнуть ему ручку в ногу? Выделится адреналин. Хрень полная!

Мозг Дэша в панике выдал совет — искусственное дыхание. Он уже набрал в рот воздуха, примериваясь, но тут раздался характерный звук сирены и спустя несколько секунд суровая женщина в комбинезоне с надписью «911», растолкав всех, склонилась над беднягой, который бился в руках Дэша. Она требовательно произнесла:

— Всем отойти! И тебе тоже.

Его отпихнули, все утонуло в шуме и переполохе, Дэш болтался вокруг толпы, пытаясь высмотреть исчезнувшую Розали, но ее не было. Пациента погрузили в машину скорой помощи, и Дэш пролез поближе.

— Если бы кто-нибудь догадался, что он подавился, — сказала врач, устало откидываясь на сиденье, — у него был бы шанс.

Дэш шел по улице, не понимая, куда идет и сколько времени прошло. В какой-то момент ему показалось, что с другой стороны улицы на него печально и сочувственно смотрит Розали, но когда он присмотрелся, то увидел просто похожую девчонку. И прекрасно! Не нужна ему сейчас ее жалость!

Как он мог так ошибиться?! Это была не астма. При астме человек не может выдохнуть, а этот бедняга не мог вдохнуть, как будто что-то ему мешало. Инородное тело, конечно! А он собирался делать искусственное дыхание, идиот! И сделал бы хуже. Какое право он имеет думать, что справился бы, помог? С чего он взял, что смог бы выучиться на врача? Он полное ничтожество!

Дэш корил и ругал себя, пока не довел до злости. Он злился на то, что позволил себе мечтать, за то, что мысленно видел себя в белом халате, в больнице, за проведением операции или осмотром пациента, тогда как с самого начала это было недостижимой мечтой: у него нет денег, нет способностей и нет ничьей поддержки. Его никто не отпустит. Он обнаружил, что стоит у калитки своего дома, а Енот радостно подскакивает, в нетерпении ожидая, когда его потреплют за ухом. Злость, потрясение и обиду Дэш выместил на садовом домике. Его дверь просела и не открывалась. Дэш рванул так, что сорвал ее с петель. Он яростно швырнул полотно в стенку, старое дерево не выдержало и раскололось. Следом за погибшим полотном полетел стеллаж с гвоздями и шурупами, сваленный ногой, а затем верстак. Енот заскулил и в страхе убежал.

Дэш в одиночестве посылал свою жизнь к черту.

Нью-Йорк мелькал в окне машины и оставался позади, картинки, едва нарисовавшись перед глазами, проносились мимо: дороги, забитые желтыми такси, сине-серые небоскребы, витрины магазинов с игрушками и одеждой — разноцветные мазки перед глазами; бомжи на перекрестках навьюченные в несколько слоев дешевых тонких курток, с намотанными на ноги тряпками вместо обуви, а рядом сверкающие витрины шикарных ресторанов, внутри — каскадные люстры, золоченые бра, вышколенные официанты в белом. Дэш не успевал толком рассмотреть названия и вывески и удивлялся толпам на пешеходных переходах и тротуарах. В Ипсиланти такую толпу не увидишь даже на главной площади в день города.

Дэш раньше не бывал в мегаполисах. Конечно, в детстве он жил в столице Тонакавы, но Ипсиланти по сравнению с Нью-Йорком казался яликом рядом с крейсером, а уж их нынешнее захолустье — городок Хоннакон — так и вообще рыбешкой у весла. Эштон так же восторженно пялилась в окна, принимая скучающий вид всякий раз, как ловила на себе взгляд Дэша.

Ради встречи с Главной — Вероникой Бэк — мать вырядилась, как на похороны, в черное строгое платье, и их обрядила как клоунов: Эштон — в такое же строгое платье-футляр и туфли на каблуках, а Дэша заставила надеть пиджак и галстук, которые он сроду не носил. Эштон ругалась и злилась все время, пока привыкала к каблукам, расхаживая по гостиной в манере пьяного матроса, которого штормит на поворотах. Дэш отметил для себя две вещи: что у них с сестрой есть общее — они оба любят джинсы и футболки, а еще, что его сестра красавица. Раньше он этого не замечал.

В костюме Дэш нервничал еще больше и периодически оттягивал ворот рубашки на горле, чтобы вдохнуть. Распустить галстук мать не позволила. Эштон нервно оглаживала платье без единой складки, оно сидело как влитое, но она то и дело поправляла то пояс, то воротник.

Пока они ехали, мать рассказывала про Веронику. Когда-то рядовой сотрудник одного из филиалов службы безопасности «Петрол Плюс», она смогла дослужиться до руководителя Департамента безопасности всего холдинга, и сейчас люди под ее руководством отвечали за охрану всех объектов нефтедобычи, бесперебойное функционирование, найм сотрудников и еще миллион других вещей. Именно она догадалась о том, кто нападает на буровые и убивает нефтяников; именно она вышла на след Охотниц, чтобы заключить с ними сделку, и именно она все эти годы зорко следила за тем, чтобы информация о русалках и их действиях не вышла за пределы нескольких высокопоставленных кабинетов и ряда скучных документов. С помощью своих связей она лоббировала законопроект по созданию специального охранного подразделения, за которым на самом деле скрывались Охотницы, выбила в Палате Представителей немыслимый бюджет на этот проект, тянула за ниточки в Сенате и Верховном суде, несколько лет не спускала на тормозах юридическое урегулирование в Международном суде, делала все, чтобы специальное подразделение стало законным. Для непосвященных это была лишь очередная трата бюджета, зато Вероника добилась, чтобы охота на русалок стала законной и выгодной для всех сторон. Охотницам досталась весомая доля: возможность убивать законно, по контракту, а не прятаться и пробираться тайными тропами.

Слушая рассказ матери, Дэш все больше терял себя на фоне исторических свершений, колоссальных проектов и участия такого количества влиятельных людей. В конце концов он ощутил себя пылинкой под сапогами сильных мира сего и окончательно сник.

После очередного оживленного перекрестка мать свернула направо и заехала под козырек небоскреба. На КПП у них проверили документы и назначенное время и только потом пропустили. Внутри — огромные пространства, высокие потолки, колонны с отметками направления. Даже подземная парковка выглядела так, будто ее делали не для обычных людей, а для великанов. Название «Петрол Плюс» и логотип в виде черной капли попадались каждые несколько метров: на колоннах, на стенах, на дверях. В голове Дэша всплыли детские соревнования и награды сестры, а еще ее спортивная форма и кроссовки с таким же изображением. Стало неуютно из-за ощущения, что за ними следят всю жизнь. Мать заглушила мотор и вышла, следом неуклюже выбралась Эштон, а потом и Дэш.

Они втроем встали у машины.

— Главное, не нервничай, — произнесла мать. — Это знакомство. Сразу никто ничего не решает.

Ее рука тряслась, когда она закрывала машину на ключ, прятала его в сумочку и откидывала назад волосы. Дэш не понял, кому она это сказала — ему или сестре, — но на всякий случай принял к сведению.

— Я еще сам на них посмотреть должен, — буркнул Дэш.

— Вот именно! — с неожиданно бурным оживлением подхватила мать. — Считай это собеседованием.

— Если тебя сразу убьют, то и переодевать для похорон не понадобится, — ухмыльнулась Эштон. — Ты уже при параде.

— Иди ты! — Дэш пихнул ее, но тут же кинулся ловить, когда она не смогла удержаться на каблуках и начала валиться.

Потом он довел сестру до лифта и прислонил внутри к стене. Эштон ухватилась за поручень и сосредоточенно застыла, уставившись на ноги. Мать нажала на кнопку пентхауса.

— А если что-то пойдет не так? — тихо поинтересовалась Эштон, по-прежнему изучая свои колени и каблуки.

Мать молчала, смотря перед собой в закрытые двери лифта. У Дэша от ужаса возникла тянущая боль где-то внизу живота.

— Если что-то пойдет не так, то Дэшфорду останется сесть в машину и ехать куда глаза глядят, — сказала мать и выпрямила и без того прямую спину.

Эштон бросила на него короткий напряженный взгляд и тоже уставилась на двери лифта, выпрямилась, вздернула подбородок. Приготовилась. Дэш подумал, что если что-то пойдет не так, то пусть его сразу прикончат и пытка закончится.

— Все будет хорошо, — неожиданно уверила мать.

Двери лифта распахнулись с тихим перезвоном, явив сверкающую бежевую плитку, уводящую в светлый широкий коридор. Все — пол, стены, противоположная стена, логотип «Петрол Плюс» — искрилось и блестело, ослепляло.

Их встретила девушка в простом черном платье по фигуре, с зачесанными назад волосами и невозмутимостью на лице, поприветствовала легким кивком и сообщила:

— Мама вас ждет. Прошу за мной.

Мама? Дэш постарался не выдать своего удивления.

Мать царственно кивнула в ответ и вышла из лифта. Эштон вцепилась тонкими пальцами в локоть Дэша, практически повиснув на нем. Стук ее каблуков разносился по всему коридору. Они прошли вперед мимо двух охранников и свернули налево. Там оказалась комната с диванами, журнальным столиком и стойкой ресепшена. Еще одна девушка в черном узком платье и убранными волосами равнодушно кивнула в приветствии. Это тоже дочь Главной или называть босса мамой обязывает корпоративная политика?

Здесь каблуки Эштон молчали. Дэш посмотрел на пол — бежевый ковролин. Почему-то стало спокойнее. Возможно, мерный стук порождал ощущение утекающих секунд жизни.

Вслед за сопровождающей они прошли еще одним коридором, гораздо более скромным — со скучными плафонами на потолке и напольными растениями, стоящими на мягком ворсе, — а потом попали в светлый круглый холл с кучей дверей. Девушка распахнула перед ними одну из них и застыла у входа. Два охранника встретили их внимательными взглядами.

Блеск деревянного пола и белых стен оттенял журчащий вдоль правой стены водопад. За длинным продолговатым столом сидели три женщины. Одна из них, высокая, худощавая, в строгом офисном костюме с юбкой, встала при их появлении. Видимо, Главная. Светлая кожа, высокие скулы, цепкий взгляд, зачесанные назад пепельные волосы со вставленными в них сверху шпильками крест-накрест — она вся была какая-то узкая и заостренная, как спицы Эйзел для вязания. А еще Главная напоминала Дэшу стамеску: инструмент, которым при должной настойчивости, снимая слой за слоем, можно оголить нутро до самой глубины.

— Гертруда, рада тебя снова видеть.

Мать склонила голову в легком кивке и сухо поздоровалась. Вероника перевела взгляд на Дэша и Эштон.

— Эштон, как ты выросла. Тебя прямо не узнать. Настоящая красавица! — сообщила она таким тоном, будто гордилась собственным совершенным творением. — Дэшфорд, наконец-то мы познакомимся лично. Прошу, присаживайтесь, — указала она на стулья и уселась, даже не подумав представить двух незнакомок.

Те сидели молча и безучастно смотрели перед собой. Выглядели они бледно и замучено, хуже, чем мать после двухнедельной командировки. Дэш решил, что суд планируется не только над ним, но еще и над этими в чем-то провинившимися женщинами.

Он провел сестру к тому месту, на которое указала мать, усадил ее и сам сел рядом, а мать устроилась между ним и Вероникой. Молчуньи оказались ровно напротив него.

— Дана, будь добра, принеси мне кофе, а гостям, что они пожелают.

Дана, та самая девушка, которая их привела, устремила на них выжидающий взгляд. Гости ничего не пожелали, как и две присутствующие дамы. Дана молча ушла за кофе и закрыла за собой дверь. Два охранника остались внутри комнаты и застыли по бокам от двери.

— Дэшфорд, — энергично произнесла Главная, и он вздрогнул, — очень рада тебя видеть.

— Приятно познакомиться, мисс Бэк, — пробормотал он, изо всех сил стараясь не коситься на мать и сестру, чтобы не видеть их реакцию, отчего-то ему казалось, что сегодня он должен ответить за себя сам.

— Можешь обращаться ко мне Вероника, договорились? — Главная не спускала с него изучающего взгляда до тех пор, пока он не кивнул.

За ее спиной в огромном панорамном окне пульсировал Нью-Йорк. С такой невероятной высоты, сорок этажей, он выглядел еще более захватывающим: средоточие денег, власти, интеллекта, мечтаний и вдохновения. По крайней мере таким город представлялся в воображении Дэша раньше, и пока он видел подтверждение своим фантазиям. И это пугало: огромные пространства, большие деньги, великие амбиции. Он чувствовал себя мелким и незначительным, неспособным тягаться с таким величием.

Он огляделся. Комната больше походила на переговорную, чем на офис: на лакированном столе ни бумажки, вдоль стены диваны и стеллажи с книгами, у панорамного окна и по углам — горшки с цветами и разной зеленью. На стенах висели картины, изображающие города в абстрактных стилях, и Дэш не удивился бы, если бы ему сказали, что это подлинники каких-нибудь известных художников. Он не разбирался в живописи, давно забросил мысль о творчестве, но сама витающая повсюду атмосфера будто бы говорила, что размениваться на копии здесь не привыкли.

— Что ж, — Вероника откинулась на спинку крутящегося стула и чуть покачнулась, — расскажите, как вы справляетесь.

— Вполне, уверяю тебя, — тут же откликнулась мать. На фоне любезно-энергичной Вероники ее голос звучал почти безжизненно.

Вероника вскинула брови, вежливо улыбнулась, и морщинки побежали у нее вокруг глаз и рта. Она вовсе не так молода, как могло бы показаться на первый взгляд. Такие сухопарые люди всегда кажутся моложе своих лет, обычно их выдают глаза. В глазах Вероники Бэк светились безграничная уверенность и жесткость, и понимание того, что этого вполне хватает, чтобы двигаться вперед.

— Я получила выводы врачей о здоровье нашей дорогой Эйзел. К сожалению, утешительных новостей нет. Вашей семье нужен медиум. Гертруда, как ты собираешься решить эту проблему?

Вот так, несколькими словами, Вероника Бэк вынесла вердикт семье Холландеров — признаны ущербными, подлежат ремонту.

— Отчеты врачей не отражают всей картины. Моя мать — невероятно стойкий человек и гораздо крепче, чем показывают анализы.

Вероника поразмышляла несколько секунд, а потом перевела взгляд на Дэша, и ему показалось, что на него направлены два лезвия, которые разрежут плоть, стоит ему ошибиться хоть в чем-то.

— Дэшфорд, скажи, ты знаешь о формуле Стражек?

— Нет, что вы!

— Неужели? — Вероника даже будто удивилась.

— Ну, я подумал, что невежливо говорить, что кто-то знает ее, кроме вас.

Слова вырвались у него сами собой, он даже не успел их обдумать. Липкий страх заполз под тесный пиджак — неужели он вот так сразу все испортил? Мать не пошевелилась, а Эштон повернула к нему голову, наверное, хотела одарить возмущенным взглядом, но он словно одеревенел и смотрел только на Веронику.

Она рассмеялась. Смех вышел удивленным и почти искренним.

— Как мило он хамит, Гертруда, ну не чудо ли?

Дэш засомневался, что мать поддержит такое заявление, и все же покосился на нее. Она сидела, задрав подбородок и нацепив на себя обычную приторно-вежливую улыбку, за которой могло скрываться что угодно — от неловкости за сына до панического ужаса.

— Я знаю о формуле Стражек. Можно?

Вероника повернулась к Эштон.

— Конечно.

— Каролина Стражек была очень сильным медиумом, — с готовностью выпалила та. — Она умерла почти сто лет назад, но оставила наследие — формулу. По ней рассчитывают потенциал каждой семьи охотниц. По формуле можно оптимально распределять ресурсы и территорию. Достаточно знать размер семьи и силу ее медиумов.

Дэш испытал досаду. Конечно, он знал о формуле Стражек, ведь он читал о ней в Книге, но сам же загубил возможность понравится Главной, а вот Эштон не преминула воспользоваться случаем. Выскочка!

— Спасибо, дорогая, — улыбнулась ей Вероника. — Позволь, я продолжу твою мысль. При верном планировании снижаются риски. Снижаются риски — растет прибыль. Растет прибыль — мои боссы довольны, а когда они довольны, довольна и я. Сейчас по этой формуле у вас слишком высокие риски. Я имею в виду, что из четырех членов семьи у вас всего два охотника, и велик шанс, что в самое ближайшее время вы лишитесь медиума. Я очень не хочу стать недовольной.

— Я заменю Эйзел. Стану Хранительницей Книги и медиумом.

— И охотницей одновременно? Гертруда, это нереально.

— Дэшфорд нам поможет.

Вероника раздосадовано выдохнула.

— Когда сестры отказались тебя поддержать, — она остановила задумчивый взгляд на Дэше, — я пошла тебе навстречу, Гертруда, ведь ты обещала укладываться в требования. Но у тебя ничего не вышло, пора это признать. У тебя слишком маленькая семья. Рассуди сама: вам нужно двое Охотников, один Медиум и одна Хранительница книги. Ты и Эйзел пытались совмещать. И что в итоге? У тебя самые низкие показатели.

— Вероника, мы справимся и без моих сестер, — твердо произнесла мать. — Уверяю тебя, нам не нужна их помощь, если у нас есть…

Возможно, она хотела сказать про Дэша, но Вероника ее перебила.

— Мои штатные медиумы обеспокоены тем, что происходит с магией. Охотницы все чаще рождаются без способностей к работе с амулетом, — она бросила быстрый взгляд на Эштон, — новых амулетов никто изготовить не может, а старые будто… — она помедлила, подыскивая слово, — выдыхаются. Да еще и вот это. — И остановила задумчивый взгляд на Дэше.

Он ощутил себя вещью. Неудачно приобретенной ерундой на распродаже, бракованным экземпляром среди безупречной партии.

— Твоя дочь, Гертруда, несомненно благословение небес, но в формулу Стражек вы катастрофически не укладываетесь. — Вероника подвела итог: — Вам нужно объединиться с сестрами.

— Они не примут Дэшфорда, — спокойно произнесла мать.

— Да, я знаю, я у них спрашивала, — вздохнула Вероника и перевела взгляд на Эштон. — Скажи, милая, ты бы хотела переехать к одной из своих тетушек и стать частью одной из лучших команд?

У Эштон от удивления расширились глаза. Она испуганно покосилась на мать, как и Дэш, но та смотрела только на Веронику.

— Так что скажешь? — настаивала Главная.

— Я не знаю… — растерялась Эштон. — Возможно.

Дэш пнул ее под столом ногой. Совсем обалдела, предательница!

— На семью из трех человек, Вероника, у нас будет один медиум и два Охотника, — невозмутимо сообщила мать. — Дэшфорд — Охотник, и доказал это, убив русалку.

— Вот как? — Вероника развернулась к нему вместе с крутящимся креслом.

Отворилась дверь. Вошла Дана с подносом. Подошла к Веронике, аккуратно поставила перед ней картонную подставку, на нее водрузила чашку, а вокруг расставила сахарницу, молочник и салфетницу.

— Благодарю. Можешь идти.

Дана молча ушла. В полной тишине Вероника насыпала себе в кофе сахар, налила сливок, аккуратно помешала.

— Что ж, мужчина-Охотник непредсказуемый риск. Не представляю, как это рассчитать по формуле Стражек. В ней даже не заложен такой параметр. Ты уже не выполняешь план, Гертруда, а если все скинуть на твоих детей, боюсь, потери только возрастут. Думаю, объединение — единственный выход.

Вероника печально вздохнула и сделала глоток.

Дэш начал злиться. Тактика матери — поклонение и уважение — не работала, а тактика сестры вообще форменное предательство. Почему мама ничего ей на это не сказала? А про объединение даже думать не хотелось. Мама — старшая из трех сестер, а ей предлагают пойти на поклон к младшим, уговаривать их принять ее сына, унижаться…

— И сколько же русалок нам с Эштон нужно убивать, чтобы ваши боссы не теряли прибыль, а вы, Вероника, были довольны?

Теперь Эштон ткнула его под столом каблуком, а мать обернулась с настороженностью на лице.

Вероника с интересом посмотрела на него над чашкой, делая еще глоток, поставила чашку на блюдце и с удовольствием сообщила:

— В три раза больше, чем сейчас твоя мать. Она сильно отстала от показателей других семей. В вашей вместо ожидаемых трех охотников, работают только два.

— Так может быть стоило снизить для нее показатели? Так, чтобы она смогла их выполнить?

— Дэшфорд, прошу тебя, замолчи! — одернула его мать.

— Нет, почему же? Пусть говорит. По-видимому, его интересуют цифры, я с удовольствием поделюсь цифрами. У меня есть специалисты, которые занимаются статистикой. Род Холландеров, — твой, Дэшфорд, — за пятьсот лет истребил около двадцати пяти тысяч русалок. Если мы посчитаем вклад всех кланов Охотниц, а их сорок, и примем его за примерно равный, то получится, что русалок убито всего около миллиона. А знаешь, сколько погибло людей за то же время? Больше двух миллионов. И это только те случаи, о которых можно сказать с уверенностью. Наверняка жертв было больше. Твари лидируют со счетом 2:1. Мы проигрываем. Любое промедление, потеря охотника или жалость к тварям — чья-то смерть.

— А еще потеря прибыли?

Эштон снова пихнула его под столом. Он не обратил внимания. Вероника одарила его долгим и внимательным взглядом. Ситуация ее скорее веселила, и Дэш попытался найти в этом силы: если оппоненту ты нравишься, он ведь не станет тебя убивать?

— Скажи, Дэшфорд, ты любишь свою семью?

— Хотите рассчитать мою любовь к семье по формуле Стражек?

Вероника снова рассмеялась.

— Какой забавный. — Она покрутилась на стуле, будто в раздумьях. — Дэш, ты идеалист, я понимаю. Наверное, тебе кажется, что ты попал в сердце зла, но подумай о мире без нефти. У нас не было бы машин и самолетов, пластика и синтетики, да половины лекарств. Ты не мог бы звонить подружке, чтобы поболтать, а чтобы не ходить с голой задницей ловил бы и стриг овец. Сейчас человечество способно излечить почти все болезни и выходит в космос, а ведь когда-то все началось с одной черной капли.

Вероника вздохнула, словно демонстрируя, как ее утомили глупые и неблагодарные мальчишки. Дэш не нашелся что ответить, Вероника отвернулась от него и обратилась к матери:

— По телефону ты уверяла меня, Гертруда, что твой сын готов стать частью нашей большой и дружной семьи, но я вижу перед собой легкомысленного задиру. Любая неосторожность и его зашепчут. Он выглядит сильным, думаю, убить сестру сможет, а потом и тебя, дорогая. Или ты убьешь его. Мы потеряем охотников, а мои боссы — свою команду. Потому что вы вместо того, чтобы защищать имущество моих боссов, решали внутренние проблемы.

Мать резко втянула воздух. Удивительно, как она умудрялась сдерживаться и молчать. От этого ее нечеловеческого усилия Дэшу становилось еще страшнее, и он осознал, что эта встреча совершенно бесполезна: Главная уже все для себя решила.

Повисла тишина. Вероника нетерпеливо барабанила по столу пальцами, будто недовольная тем, что гости сразу же не встали и не ушли, теперь придется их выпроваживать.

— Я прошу тебя обдумать ситуацию еще раз, ты ведь тоже мать, — сдавленно произнесла Гертруда.

Дэш осознал, что дело плохо. Никогда в жизни он не слышал, чтобы мать кого-то умоляла. До этого мгновения.

— И как мать, Гертруда, я советую тебе подготовиться к моему решению. Эштон отправляется к тетушкам, Дэшфорд — в изоляцию, а ты, Гертруда, вольна выбирать. Можешь попробовать брать частные заказы. Хотя не представляю, кто тебе будет платить. Горожане серебряными ложками? Подумай о карьере в частной охране. Не уверена, что у нас с тобой есть будущее. Ты нарушила договор и этим немного, скажем так, подпортила свою репутацию. Как я смогу тебе доверять? Ты даже с родными сестрами договориться не можешь!

Мать впилась в нее глазами и медленно произнесла:

— Нечестно наказывать меня за то, на что я не могу повлиять. Я не отвечаю за пол ребенка. У нас был договор…

— Договор действовал до тех пор, пока ты выполняла план. И пока соблюдала пункты относительно своего сына. Теперь он разорван, — холодно сообщила Вероника. — Я не вижу смысла рисковать. Оно того не стоит.

Сейчас будто решался вопрос, будет ли семейство Холландер и дальше топтать эту грешную землю. Дэш не понимал, что Вероника имела в виду под изоляцией. Его в тюрьму посадят? Вместо страха в нем поднималось упрямое несогласие и глухая ярость. Вероника все решила уже давно, а сейчас просто развлекается. Это суд не над ним, а над всей семьей Холландер.

— За шестнадцать лет никто не был в опасности из-за меня! — не удержался он. — Только из-за вас! — Он ткнул пальцем в Веронику. — Восемь лет назад на мою мать напал заговоренный. А как он нас нашел? Вы не обеспечили достаточную защиту…

— Дэшфорд, сядь! — шикнула на него мать.

Он отмахнулся.

— Охрана… — повела Вероника рукой.

— Это же суд! Разве у подсудимого нет права голоса? Моя мать была вам предана все эти годы! Она чуть не умерла из-за вас, а вы хотите выбросить ее как мусор! Что вы молчите? — обернулся он к двум наблюдательницам. — Может хоть что-то скажете?

Бледные женщины даже не шевельнулись.

— Да что вы сидите, как дохлые рыбины?! — заорал Дэш. — Зачем тогда вы тут нужны?

— Дэш, ты что?.. — прошипела Эштон в наступившей тишине.

Мать уставилась на Дэша и застыла, тщетно пытаясь выдавить хоть слово, а два подошедших к нему охранника остановились у него за спиной, будто тоже в недоумении. Вероника посмотрела на молчаливых женщин. Те по-прежнему никак не реагировали: сидели и пялились перед собой. Вот бы и ему такое безразличие, а то внутри уже все кипело от злости.

— Дэшфорд, — Вероника-«сама любезность» удостоила его внимательным взглядом, — сколько людей в этой комнате?

Он замолчал, пытаясь уловить подвох.

— Что? В каком смысле?

— Это же простой вопрос, — ласково произнесла она. — Просто посчитай и ответь.

— Восемь. — Ответ прозвучал ужасно глупо. Что за детский сад?!

— Ты совсем головой поехал? — зашипела Эштон через пару секунд.

— Я вижу только шестерых. Это что-то новенькое. Никогда о таком не слышала, — протянула Вероника, с интересом разглядывая Дэша и давая охране знак отойти. Впрочем, сейчас все смотрели на него: Эштон так, будто ей было за него стыдно, а мать с ужасом. — Хотя есть шанс, что твой сын, Гертруда, просто сумасшедший.

— Он не сумасшедший, — выдавила мать.

Вероника склонила голову, разглядывая застывшего Дэша с возрастающим интересом.

— Кого, кроме нас и охраны, ты видишь?

— Двух женщин.

Происходило что-то странное, но с ним или с другими он не мог сказать.

— Как интересно! — Вероника была в восторге. Она подалась вперед, оперлась на локти и даже чуть привстала.

Мать дернула его за руку и вопросительно посмотрела на него, но он не знал, что ей ответить. Этих женщин здесь на самом деле нет? У него галлюцинации? Или это призраки?

— Как он реагирует на амулет? — деловито поинтересовалась Вероника.

— Не знаю. Мы ему не давали. — Мать растерянно хмурилась.

— Давайте проверим.

Открылась дверь, и вошла Дана, будто ощутив на расстоянии, что нужна. Хотя, возможно, у Вероники под рукой была какая-нибудь кнопка вызова или Дана слушала их разговор.

— Дорогая, будь любезна, позови Анджелу, — попросила Главная, не спуская с Дэша взгляда.

Дана исчезла, а Вероника начала расспрашивать, как Дэш убил русалку. Он предпочел в этом разговоре не участвовать, чтобы вновь не свалиться в водоворот отчаяния и самобичевания, он рассматривал двух бледных молчуний, не реагирующих ни на что, и в голове у него крутились пугающие предположения. Он сошел с ума! Определенно. Причем еще в детстве, потому что сейчас вспоминал множество случаев, когда видел вот таких людей — будто бы пустых как тени. Они встречались ему на улицах и в магазинах, по дороге в школу и даже в автобусах. Они стояли безмолвно и недвижимо, когда он проходил мимо, никогда не реагировали, если он к ним обращался, не отвечали на вопросы, смотрели сквозь него. Девочка-соседка в желтом платьице, помощница гадалки в цирке-шапито, девчонка в школе… Никто их не видел, кроме него. Он абсолютный псих!

Дэш скорчился на стуле и обхватил голову холодными ладонями.

Через несколько секунд тишины он выпрямился и обнаружил, что все смотрят на него: мать с улыбкой, Эштон возмущенно, а Вероника пристально, будто препарируя, с удовольствием снимая слой за слоем ненужной шелухи из кожи, мечтаний и надежд.

За его спиной открылась дверь, наверное, пришла та самая Анджела. Перед ним положили карту и камень на подвеске. Такой же розовый камень, какой он видел в комнате матери много лет назад. Амулет.

— Знаешь, как пользоваться? — спросили у него.

Он мотнул головой.

Тот же незнакомый голос начал объяснять, что делать, но Дэш не слушал. Он просто взял камень в руки. Внутри заколыхалась розовая вода, разворачиваясь радугой оттенков от красного до лилового. Водоворот внутри камешка вращался и вращался, и Дэш вращался вместе с ним, проваливался в разноцветный вихрь. Комната и окружающие его люди остались где-то позади, а Дэш упал в центр воронки, на дне которой таилось понимание…

Амулет указал ему на место в восьмидесяти километрах к югу, где-то в районе Норманди Бич. Дэш был уверен, что там прямо сейчас, совсем рядом с берегом, есть несколько русалок. Не одна, а по крайней мере три, и как именно он это понял, осталось загадкой для него самого — что-то типа интуитивного восприятия, каким образом работает молния на брюках или кнопки на куртке. Ты просто знаешь это, едва попробовав.

— Получилось? — спросил кто-то.

Он поднял взгляд от карты. Две молчуньи смотрели прямо на него — пристально и настойчиво, будто хотели что-то сказать, но понимали, что не время и не место.

Дэш повернулся к Веронике. Она внимательно изучала его реакцию, явно понимая все совершенно правильно: что он справился с амулетом и что, судя по всему, у семьи Холландер теперь появился новый медиум. Дэш не собирался ничего говорить ни ей, ни кому-либо еще в этом офисе, потому что тогда они убьют тех русалок, а он хотел решить этот вопрос самостоятельно. Он сам решит, когда и кого он убьет, и кто заслуживает смерти.

Дэш не хотел быть чудовищем, но, возможно, никем другим ему стать было уже не суждено. Чудовища не выходят из морей, они живут рядом с нами, мы сами создаем их в себе.

* Индепенденс-Холл в Филадельфии — объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, символ свободы.

** Пробуждение» — фильм с Робертом де Ниро и Робином Уильямсом, режиссер Пенни Маршалл. Шел в кинотеатрах в январе 1991 года.

Глава 15. Камень, ветер и вода (часть первая)

Большое искусство — не давать другим до конца

узнать себя, вечно оставаться тайной.

Кристиан Фридрих Хеббель

Чем меньше у нас есть, тем страшнее это потерять. В моей жизни был только Дэш, а в его — только я. Мы могли бы потерять друг друга, веру в себя и надежду на спасение. Нас подгонял инстинкт самосохранения: нельзя останавливаться и ждать, надо двигаться. Все будет хорошо, уверяли мы друг друга, мы выберемся.

Но, может быть, это лишь самообман? Ведь кроме кузин Дэша, за нами еще гналась полиция, и нам срочно требовалась вода. Кроме этого, была еще масса неприятностей, о которых даже думать не хотелось. Но если я взгляну правде в лицо, страх захлестнет меня, парализует волю, и я потеряю веру в себя, веру в то, что мы выберемся и все закончится. Иногда самообман благо.

Октябрь 1999

Кровь на руках, на одежде, на полу. Капля срывается с пальцев и исчезает в расплывающейся реальности, потом еще одна и еще. Капель так много, целая река… Дэш пытается намочить тряпку ледяной водой, чтобы приложить к плечу, но никак не может справиться с краном. Ему помогают чьи-то руки. Длинные загорелые пальцы выкручивают кран и подставляют тряпку под струю…

Тяжелые комья земли срываются с лопаты и падают на темную глину, рассыпаясь на грязные комочки. Яма большая, приходится спрыгнуть внутрь. Ладони саднит, выбрасывать землю все тяжелее… Кружится голова, и трясется поверхность под ногами. Землетрясение? Слабость… Вылезти не выходит. Придется остаться… Выбраться помогают чьи-то руки с длинными загорелыми пальцами.

Кэп где-то в лесу. Нужно его найти! Над головой темнеющее небо, никак не получается встать. Дэш пытается раз за разом, несмотря на то что его удерживает не только слабость. Фиби хочет, чтобы он лежал, он говорит ей про Кэпа, про то, что его надо найти, а она пытается его успокоить, гладит по плечу и сосредоточенно морщится.

«Прекрати! Больно! Больно!» — слышится через секунду ее крик, и искаженное мучительной гримасой лицо исчезает. Он думал о Кэпе, и она нечаянно забрала его эмоции…

Дэш резко вынырнул из череды обрывочных воспоминаний, открыл глаза и наткнулся на внимательный взгляд Фиби. Они сидели на причале совсем близко друг к другу. Фиби держала руку на его груди: на лице — сосредоточенность, губы — приоткрыты, длинные ресницы подрагивают, а ее тепло проникает сквозь рубашку. Она сидела так близко, что он ощутил ее дыхание на щеке.

Он вскочил и отошел, уселся на нижнюю ступеньку причальной лестницы. Фиби адресовала ему насмешливый взгляд и откинулась назад на локтях, подставив солнцу лицо.

Дэш отвернулся от озера и уставился на лес. Надо было делать это в доме — привлечь Фиби к экспериментам с памятью не рядом с водой. Сейчас, на фоне неприятных воспоминаний, вернулся и страх глубины. Под ногами пугающая бездна, только и ждет, что он шагнет ей навстречу. Он глубоко вдохнул и выдохнул, сосредоточившись на шумных разговорах казарок и шелесте крон. Солнечное осеннее утро казалось абсурдом после прыжка в кровавую мешанину потерянного дня. Как он вообще умудрился выкарабкаться? После такой кровопотери! Может быть, он все же не сумел, а умер под лунным небом на холодных досках и попал в какое-нибудь нетипичное инферно с прекрасными русалками?

Дэш поежился, инспектируя связь с реальностью. Да, слабость все еще не прошла, рана на плече болит, кожа ощущает тепло солнца, угрызения совести за то, что подводит мать, все еще донимают, а разлегшаяся перед глазами девушка пробуждает желания, которые мертвецам чувствовать не положено.

Спустя минуту Фиби ехидно поинтересовалась:

— Так и не вспомнил, куда дел ружье?

— Боюсь, что нет, — пробурчал Дэш, разглядывая ее ярко-медовые волосы. Они пышной волной струились вдоль плеч и, опускаясь на причал, блестели в свете солнца. Он бы поклялся, что она расчесалась, и, чтобы мысли опять не ушли не в том направлении, уставился на бурые пятна на деревянных досках. Надо бы пройтись шлифмашинкой. — Я был уверен, что сработает. Ты ведь возвращаешь воспоминания.

— Я не могу вернуть те, которые не забирала. Я же говорила.

— А ты не видела, что я сделал с ружьем?

— Я не следила. — Она раздраженно дернула плечом, и волосы заплясали, переливаясь на солнце. — Не люблю оружие.

Дэш мрачно размышлял о последствиях: например, брошенное оружие находит какой-нибудь псих, убивает соседа, а обвиняют Дэша, или на ружье натыкается ребенок.

— Что мы делали целые сутки?

Фиби недовольно повела плечом.

— Ты почти все время спал. Потом закопал вонючку. Потом опять спал. Потом пилил дерево. Я чуть не умерла со скуки.

Фиби потянулась, футболка задралась почти до неприличия, и Дэш засмотрелся на длинные ноги и упругие бедра.

— А куда-нибудь еще я ходил? Кроме возни с вонючкой? — прокашлялся он.

— Без меня вряд ли. Ты совсем слабый был. Но может куда-нибудь и ходил, пока я добывала нам еды, не знаю.

Она его еще и кормила? Дэш смутился от неловкости, а потом покопался в памяти. Пусто.

— Ты обещала рассказать, что случилось с Селзниками.

Она изящно перевернулась на живот, привстала на локтях и укоризненно заметила, склонив голову набок:

— Ты обещал записать мои сказки.

— Значит, прямо сейчас и запишем.

Фиби хотела, чтобы он напечатал сказки на машинке. Дэш объяснял, что быстрее и проще будет записать ручкой, но Фиби настояла. С причала она уходить не хотела, поэтому Дэш принес машинку и прилагающуюся к ней сумку и занялся подготовкой: снял верхнюю крышку, аккуратно протер пыль с механизма печати и каретки; загрузил лист бумаги; проверил настройку отступов и интервалов; закрыл крышку и нажал на левый край машинки, чтобы опустить печатную головку. Фиби подскочила и села ближе. Она наблюдала за процессом с благоговением, наклоняясь, чтобы рассмотреть детали, маячила светлыми волосами, а еще подпрыгивала от нетерпения, то и дело нежно касаясь клавиш. Печатная машинка явно вызывала у нее восторг.

Сказки она рассказывала с увлечением, хотя иногда путано и сбивчиво, не могла усидеть на месте и кружилась вокруг Дэша, пока он стучал по клавишам и удивлялся, откуда в Фиби такое умение — складывать истории. Не просто читать с листа, а придумывать самой. Казарки вставляли свои «кра-кра» и хлопки крыльями, лес шумел кронами и птичьими трелями, а Энори мурлыкала рядом, развалившись на солнышке и не обращая внимания на Фиби, которая скакала кругами, изображая своих персонажей. Она рассказывала про духов озера и леса, древесных нимф и призраков.

— Но потом ведьма прогнала всех духов, — закончила Фиби очередную сказку.

— Почему ведьма? — уточнил Дэш, заправляя новый лист бумаги. — Духов изгоняют экзорцисты.

Фиби замахала на него руками.

— Ты все время говоришь слова, которых нет. Про ведьм я точно знаю. Они существуют, мне мама рассказывала.

— И что она рассказывала про ведьм?

— У меня есть про них сказка, — заявила Фиби и начала новую историю, настолько эмоциональную, что, шумно изображая появление ведьмы в лесу, разбудила Энори, дремавшую на солнце. Кошка недовольно огрызнулась и свернулась клубочком спиной к шуму.

Дэш, выслушав об умении ведьм изгонять духов и наделять предметы волшебством, уточнил:

— Как думаешь, а можно поговорить с твоей мамой? Где она?

— Не знаю. — Фиби резко погрустнела и уселась на причал. — Я долго ждала, но она перестала приплывать.

Дэш решил не говорить, что ее, скорее всего, давно убили. Хотя кто знает, как принято у русалок: может, они не присматривают за детьми до совершеннолетия, а просто уплывают по своим делам.

— Вспомни, пожалуйста, что еще она говорила о ведьмах. Называла какие-то имена или места?

— А ты разве ничего не знаешь? — удивилась Фиби.

— Нет. А должен? — теперь удивился Дэш, и она недоуменно пожала плечами. — Может быть, мама что-нибудь говорила тебе про кольцо?

Фиби недовольно надула губы и вскочила.

— Ты скучный. Энори, пойдем.

— Подожди! Хотя бы про кольцо скажи. Где такие найти?

— Я не знаю! Может быть в ее письмах что-то есть.

— Письма! Точно. Можно мне почитать?

Фиби уставилась на него со злостью и дернулась, будто собираясь столкнуть его в воду, чтобы он наконец утонул и перестал мучить глупыми расспросами. Дэш уже и сам понимал, что перегибает палку, вороша болезненное прошлое, но ведь ответы были где-то рядом, и он не хотел их упускать.

На берегу метрах в трехстах среди деревьев что-то блеснуло, будто свет отразился от чего-то гладкого. Кто-то кипятит воду в котелке? Наблюдает за озером в бинокль? Фотографирует?

— Фиби, иди в дом. Не прыгай в воду, просто спокойно уйди в дом.

Она проследила за его взглядом и хотела обернуться, но он остановил ее, чуть покачав головой.

— В дом!

Фиби насупилась, но спорить не стала. Энори вскинула голову, понаблюдала за уходящей подружкой, вскочила и побежала следом. Дэш еще какое-то время посидел на причале, пытаясь разглядеть что-нибудь в густой листве, но было слишком далеко, да и вспышка не повторялась. Он отнес машинку на веранду, аккуратно сложил в пакет листы со сказками, а потом зашел в дом и выдернул из стены нож. Энори, сидящая на кухонном столе, на секунду оторвалась от умывания, посмотрев на него, а потом вернулась к этому важному делу. Фиби ходила где-то по второму этажу — еле слышно скрипели доски под ее ногами.

Дэш спустился с крыльца. Сначала он взял левее и углубился в лес, а потом вернулся вдоль берега как раз к тому месту, где заметил вспышку. Кусты и подлесок везде выглядели одинаково, и никаких следов в глаза не бросалось: ни сломанных веток, ни дымящихся углей, ни отпечатков ботинок. Дэш постоял у края леса, рассматривая свой причал. Да, обзор хороший. Если бы он искал место для наблюдения, то тоже выбрал бы такое.

Дьявол! Как же не хватает Кэпа!

И ружья.

Впрочем, мысли все время возвращались к русалке. Что же с ней делать? Мать и сестра ждут, что он ее убьет, а шериф надеется, что в городе прекратятся мистические события. Проще всего будет забрать русалку и перевезти в какое-нибудь совсем безлюдное место, изучить, как на нее влияет кольцо, а на человека — ее способности работать с эмоциями. На это нужно время, а еще разрешение Главной, иначе придется объясняться со всеми сорока кланами.

Дэш побродил вдоль берега и наткнулся на стеклянную бутылку из-под газировки, наполовину увязшую в земле. Скорее всего давным-давно ее прибило волной или просто выбросили, и она потихоньку погружалась в рыхлый грунт. Блеск мог отразиться от нее.

Или кто-то следил за домом и причалом. И кому бы это понадобилось?

Дэш поразмышлял о своих попытках узнать больше о Хомо ихтис, о том, как он от корки до корки изучил Книгу. Там было слишком мало информации, а об умениях русалок работать с эмоциями не было вообще ни слова. Это же может быть невероятно! Русалки не угроза, а скорее «таблетка», решение определенных проблем. Тогда их будет выгоднее оставлять в живых, нежели тотально истреблять. Возможно, план не самый удачный, но другого пока не было.

На обратном пути Дэш достал телефон. Трубку сняли после первого звонка.

— Слушаю, — сказал ровный женский голос.

— Дана, позови мать.

— Мама занята.

— Скажи ей, что у меня к ней деловое предложение.

— Ты наконец согласен? — медово-сахарно поинтересовалась Дана.

Дэш поморщился. Пару лет назад он получил приглашение стать штатным медиумом «Петрол Плюс» — работать с картами и амулетами в офисе, искать и учить новых медиумов. Мать вслух затею поддержала, подчеркнув, что тогда он будет в безопасности от «шепота», но Дэш понимал, что его перевод будет концом для их семьи.

Перспектива работать в офисе Вероники вызывала у него тошноту: он не хотел жить в Нью-Йорке, не хотел становиться перстом смерти в помощь двум десяткам Охотниц, работающих на нефтемагнатов, и не собирался бросать мать. Если бы он уехал в Нью-Йорк, Эштон отправили бы к одной из тетушек, и мать осталась бы одна, потому что никогда не унизится до такого: перейти в семью одной из своих младших сестер, стать Охотником на побегушках. Дэш не обсуждал с ней, что тогда будет, потому что и так знал: для Гертруды Холландер работа составляла саму жизнь, и отнять работу означало отнять цель. Он уже видел, что случилось с Эйзел, когда у нее забрали предназначение: быть медиумом семьи Холландеров. Ее обрекли на бесцельное прозябание, заменив тем, кого она презирала.

— Не позовешь Веронику, при встрече скажу ей, что хотел согласиться, а ты не дала.

В трубке воцарилась тишина, и Дэш представил, как Дана кривит тонкие, такие же как у Вероники, губы и раздраженно прикрывает холодные, такие же как у Вероники, глаза.

— Дэшфорд, какой сюрприз, — донесся голос Вероники. — Ты в Нью-Йорке? Зайдешь на кофе?

— Мы уже много лет обсуждаем, что магия выдыхается. Где гарантия, что заклинание Охотниц продолжит действовать? Что, если завтра все амулеты перестанут работать, а медиумы потеряют силу? Вас ждет хаос!

— Продолжай, — деловито ответила она без единой заминки.

По телефону интонации всегда считываются ярче, и Дэш готов был поклясться, что прозвучало раздражение.

— Представьте, что у русалок есть некие… способности, которые помогут психически больным людям. Что, если русалки могут снимать реактивные эмоции, облегчать ПТСР, душевные травмы? В крайнем случае можно просто убирать из памяти травмирующее событие, возвращать радость жизни.

— А что по поводу депрессии, тревожных расстройств и биполярки? Я читала, это самые распространенные психические заболевания. — Вероника говорила нарочито-оживленно.

— Возможно. Да! Почему бы и нет? Да даже концентрация внимания. Пустите на военное совещание одну русалку, и генералы примут самые взвешенные решения из возможных. За такое будут готовы платить…

— Кто? Дэшфорд, как ты это себе представляешь? — нетерпеливо перебила Вероника. — Там почти одни мужчины.

— Представьте, что это не имеет значения.

Вероника фыркнула.

— Даже если допустить, что русалки что-то такое умеют, в чем я сильно сомневаюсь, то как привлечь под такой проект инвесторов? Это же чистой воды профанация!

— Никто не говорит об обмане…

— Вот именно! Для начала нужна теория, подтверждающая методику, публикации, признание разных специалистов, конференции, ученые должны предоставить доказательства. Как все это провернуть с русалками, если учесть, что для обывателей это сказки? Преподносить как новый тип гипноза? Нас засмеют. Возможно, это сошло бы за прием холистической медицины, но, боюсь, претендовало бы только на обман уровня цветотерапии.

— Нет, представьте, что это действительно работает. На секунду допустите, что у русалок есть то, чего не хватает людям — возможность управлять эмоциями.

— Дэшфорд, о чем мы сейчас говорим?

— О прорыве в медицине.

— Не понимаю, какое я имею к этому отношение?

— Вы хотите остаться в истории как женщина, истребившая целую популяцию, или как лидер проекта по сохранению психологического здоровья человечества? Метод назовут вашим именем. Представьте, институт мира имени Вероники Бэк.

В трубке повисла тишина, и на секунду Дэшу показалось, что он нашел подход.

— Дэшфорд, дорогой, скажи, где ты?

— Не в Нью-Йорке.

— Но где-то рядом с водой?

— Думаете, меня зашептали?

— Даже не знаю, что думать. Ты ставишь меня в тупик.

— Взвесьте перспективы, Вероника.

— Ситуация в Мексиканском заливе обостряется. У меня совещание с советом директоров через пару минут, и перспектива рассказывать им об Институте мира, честно говоря, пугает.

— Вы даже на секунду не допускаете, что можете ошибаться?

— В чем? В том, что русалкам плевать на человеческую жизнь? Каждую неделю мне поступают отчеты о гибели людей от их проделок. Знаешь, сколько человек погибло на прошлой неделе в Мексиканском заливе? Тридцать восемь! В том числе один ребенок. Рыбак утопил свой катер вместе с семилетним сыном. Его безутешной матери ты тоже расскажешь об Институте мира? Охотницы не справляются. У нас проблема, Дэшфорд — каждый второй амулет перестает работать. И мне нужно решение, а не глупые сказки!

— Я предлагаю вам решение. Договориться с русалками. Что, если я скажу, что смогу это сделать, но мне нужно время и полномочия от вашего имени.

— Даже так? — холодно уточнила Вероника.

— Русалки могут быть полезнее, если их не убивать.

Вероника вздохнула, помолчала немного.

— С одной стороны, я тебя понимаю, правда. Но ты предлагаешь утопию. С русалками невозможно договориться. Это все равно что договариваться с тараканами.

— Вы ошибаетесь. Вы просто никогда не пытались.

Вероника громко фыркнула в трубку.

— В том-то и дело, что пытались. Но пять лет назад я распустила своих ученых, ведь они ничего не добились. Послушай, мне нужна твоя помощь как медиума сейчас, здесь, в Нью-Йорке. Я хочу показать твою силу акционерам. Если родился ты, значит, с магией все в порядке.

— Сомневаюсь. Я соберу доказательства своей теории. Выдайте мне полномочия.

— Я боюсь за тебя, Дэшфорд. Если ты погибнешь в погоне за своими галлюцинациями, поверь, мы все будем расстроены. Особенно я.

— Мне нужно разрешение держать при себе одну живую русалку и… — он помедлил, не до конца уверенный в том, что его правильно поймут, — …разрешение на свободный проезд с ней по континенту.

— Боже, Дэшфорд! Тебе стоит снять розовые очки и пустить свою энергию в продолжение рода!.. О, прости, меня уже ждут. Приезжай ко мне, как сможешь.

Вероника оборвала звонок.

— Дьявол! Стерва! Сука! Пошла ты!.. Я тебе племенной жеребец, что ли?

Злой Дэш вернулся к дому и остановился на веранде, рассматривая лес. Никакого движения, но неприятное предчувствие не отпускало. Он мрачно обдумал вариант сесть в машину прямо сейчас и свалить. В конце концов Фиби выживала одна девять лет и дальше сможет, он не обязан за ней присматривать. Ну свалит он, а потом что? Продолжать убивать русалок, зная, что с ними можно договориться? Вероника никогда не даст добро, потому что в торгах между людьми и русалками у последних уже нет козырей. Никто ради них добычу нефти не остановит. Его теория никому не интересна, всем плевать. А Фиби… Другой Охотник приедет на озеро и убьет ее, например его сестра. Она-то уж точно колебаться не станет. Был бы он Эштон, уже бы ехал после удачной охоты по хайвэю в сторону Мексиканского залива.

Дьявол, колебания не приведут ни к чему хорошему! Если он так и не убьет русалку, хуже будет только матери.

Из-за дома, со стороны причала, донесся стук клавиш. Видимо, Фиби развлекалась с машинкой. Дэш усмехнулся. Неугомонная натура, все-то ей интересно. Как бы постичь загадочную русалку? Наверняка мир, увиденный ее глазами, превратится в очаровательное место, полное чарующих тайн, которые не хочется разгадывать, потому что они созданы не для этого, они созданы, чтобы жить и наслаждаться.

Змея, свернувшись колечком, грелась на робко выглянувшем солнце. Дэш обошел ее, свернул за угол и наткнулся на лежащую поперек веранды Энори. Хоть она и была в два раза меньше матери, все равно уже тянула на звание здоровущей кошки. Дэш аккуратно переступил через ее лапы, и Энори проводила его внимательно-равнодушным взглядом.

Фиби сидела на полу, поставив перед собой машинку, и медленно печатала, водя пальцами по клавишам в поисках нужной буквы. Дэш сел напротив, заглянул ей в лицо. Фиби улыбалась, на щеках проступили ямочки, губы подрагивали, нашептывая слова. Дэшу хотелось заглянуть еще глубже и понять, о чем она думает. Опущенные ресницы скрывали ответы.

Фиби напечатала еще две буквы, победно выпрямилась и сообщила:

— Я дописала сказку.

«А я распоследний мудак, Фиби, — подумал Дэш, глядя ей в глаза. — Я обманывал тебя, когда говорил, что могу помочь, когда просил слушаться. Я думал, что в этом есть какой-то смысл. Но его нет».

— Здорово, — сказал он вслух.

— Давай проведаем семейство лебедей? Тут недалеко запруда, они там живут. Лебедята такие уродливые! И драчливые! Не понимаю, как они вырастают в таких красивых птиц. Сходим?

— Можно.

Фиби приподняла брови. Видимо, ей не понравился тон Дэша — слишком вялый, хотя он старался ответить бодро. Обычно он притворялся хорошо, но рядом с Фиби притворство казалось бессмысленным, как скрипка без струн.

— З-з-з… — Она поводила пальцем над клавишами и резко нажала нужную. — А-а, н-н, у-у, д-д, а-а. За-ну-да, — в конце концов получилось у нее. Она лукаво глянула из-за пряди волос. — Это ты.

— Прости, — усмехнулся Дэш. — Сдаюсь, я Энори не конкурент.

Она внимательно изучила его лицо и протянула руку, чтобы дотронуться. Дэш резко отстранился.

— Не стоит тебе копаться в этом мусоре, Фиби. Рядом же нет Генри.

Или кого-то другого, кого можно использовать как сосуд и слить ему негатив.

Она прикрыла глаза и понимающе улыбнулась. Он вздохнул. Фиби пахла лесными травами, водой и зноем, словно сама природа пришла посидеть с ним на веранде.

— Ты пропитан сомнениями. Ты одно большое сомнение, — веско сообщила она. — Не представляю, как можно так жить. Давай я уберу…

— Нет, не надо. Это мои сомнения, и они мне нужны.

Фиби укоризненно покачала головой.

— Ты злишься. Я тоже раньше много злилась. Когда папы и братьев не стало, когда мама перестала приплывать. Но потом поняла, что это неважно, ведь у меня есть все это. — Она подскочила, распахнула руки, будто желая обнять весь мир, добежала до лестницы и покружилась, задрав руки, будто теперь хотела обнять еще и солнце, а потом стремительно спустилась и еще покружилась на самом краю причала.

Дэш пошел за ней, снова высматривая в лесу посторонних. Может, приказать ей сидеть в доме? Но если виновата стекляшка на берегу, то это уже паранойя.

— И я есть! — довольно закончила Фиби, плюхнулась на край и поболтала ногами в воздухе. — Разве это не самое важное?

— И еще люди. И не все желают тебе добра, — добавил Дэш, застыв рядом. Он пытался наблюдать за лесом, но взгляд его то и дело возвращался к Фиби. Стройная, гибкая, подвижная стихия притягивала все сильнее. Хотелось поймать ее, прижать к себе, дышать ее зноем, провести рукой по волосам.

— Люди — они как ветер, — неожиданно выдала Фиби, мечтательно глядя вдаль. — Такие все время меняются. Беспокойные. Непостоянные. А бывают люди-камни. Они всегда одинаковые, копят в себе одно чувство и перестают меняться. Тяжелые. А бывают люди-солнце. Щедрые. Рядом с ними тепло и спокойно.

Дэш присел рядом на корточки, в который раз отметив, что Фиби горячая словно печка. Даже на расстоянии сантиметров двадцать чувствовалось тепло ее тела.

— А кто я?

— Ты вода. Захлестываешь и обволакиваешь. Можешь быть спокойным, как в запруде, а можешь быть стремительным, как течение.

— Я вода? — улыбнулся Дэш. Неожиданная абсурдность даже рассмешила.

— Как я, — с энтузиазмом подтвердила Фиби. — Мы похожи.

Дэшу стало больно от ее слов. Она так говорит из-за кольца, потому что кольцо убеждает ее, что он член ее семьи, и даже не понимает, что этим мучает. Хотел бы он не испытывать сомнений, не помнить неудач, хотел бы, чтобы все было так просто. Но слова Фиби заблуждение. Они не похожи.

Вспомнились слова мадам Дичь из цирка шапито, непонятная бессмысленная фраза, которая почему-то застряла в голове: «Стихия твоей семьи — Вода, но вы живете по законам Земли. Это неправильно, сбивает баланс. Вода течет туда, куда ее направляют берега. Подумай об этом».

Фиби повернулась к нему, изучила его лицо и нахмурилась.

— Не злись, пожалуйста.

— Я злюсь не на тебя, — покачал он головой.

— Я помогу. — Фиби снова потянулась к нему.

— Не стоит.

Дэш вскочил и отошел. Нет никакого смысла забирать его эмоции, растворять их в воде или воздухе, черт знает, как она это делает, или делиться с ним своими. Зачем погружаться в обман еще сильнее, пусть это и кажется мучительно прекрасным.

Фиби с недоумением проводила его взглядом, нахмурилась и встала.

— Папа просил держаться от местных подальше. Я всегда так и делала. — Она шагнула ближе, но Дэш тут же отступил, тогда она заговорила громче, почти с яростью: — Но не могут все люди быть злыми, где-то на свете живут и хорошие. Такие, как мой папа. Как ты.

Дэш горько усмехнулся.

— Нет, Фиби, я плохой человек. Твой отец дело говорил, и ты права, что его слушаешь. Не доверяй никому. И мне тоже нельзя доверять.

Фиби озадаченно застыла.

— Я бы не напугала тебя рысью, если бы знала, что это ты. Живи в доме, если хочешь, правда. Найдем тебе другую собаку. Я буду приплывать и рассказывать сказки…

— Нет, Фиби, я не буду тут жить, и тебе не советую. Лучше вообще больше никогда не выходи на берег. Сможешь?

Она насупилась и со злостью произнесла:

— Ты мне приказываешь?

— Черт тебя дери! Ты не слушаешь! Я тебе лгал.

— Я знаю. Ты колдун, и не говоришь мне. Думаешь, я боюсь твоих сил?

Фиби с вызовом выпрямилась. Дэш почувствовал себя подонком: все это время он планировал когда и как будет лучше ее убить, а она просто хотела провести с ним время, несмотря на то, что он ее напугал.

— Я не просто колдун. Помнишь, я говорил про Охотников на русалок? Так вот я — один из них, и пришел сюда, чтобы тебя убить. Выследил с помощью специального амулета, потом обездвижил с помощью заклинания и собирался заколоть ножом. Это моя работа, понимаешь? Мне за это деньги платят.

Фиби растерянно застыла, открыла рот, но не смогла ничего сказать. На лице проступили горечь, разочарование, обида.

— Что ж… Значит, пришло мое время…

— Нет, не пришло! — вспылил Дэш. — Не пришло! Не пришло твое время! Почему ты так сказала? Вот из-за того, что ты не борешься!.. Ты просто принимаешь все, как данность… Черт бы тебя побрал! Смирение — плохой выбор, слышишь? Ты могла бы вырезать к чертям этот городок, избавиться от всех и больше не бояться. Или добраться до океана и уплыть к своим подружкам. Но ты торчишь там, где тебе все равно уже не будет хорошо. Никогда!

— Перестань! Не говори так! — Фиби подскочила и толкнула его. — Это мой дом, я люблю его! Никогда мне не будет хорошо в другом месте! Я никуда не уйду! Тут Энори, и лебедята, и Шипучка, и мой утес, и мои сокровища на дне! — Она снова толкнула его, выкрикивая в лицо горькие слова: — Можешь меня убить, раз пришел за этим. Делай свое дело! Убей! Я лучше умру тут, чем брошу свой дом!

— Так защищай его от захватчиков! Чтобы в смерти твоей семьи был смысл, защищай его! Прогони меня!

— Я не хочу тебя прогонять! — в отчаянии крикнула Фиби и снова толкнула Дэша.

Он отлетел к лестнице и едва устоял на ногах.

Кольцо — источник всех проблем. Не будет кольца, все станет проще, и Фиби сделает правильный выбор. Если приворожит его для размножения, то и черт с ним, это будет и его воля, а если убьет, то лучше погибнуть от ее руки, потому что в ее действиях не будет ненависти.

Он рывком вытащил из кармана кольцо и зашвырнул его в озеро. Фиби ошарашенно проследила за его полетом.

— Никому нет до вас дела, — отчетливо проговорил он, глядя ей в глаза. — Если не будешь защищаться, тебя убьют. Борись, слышишь? Прогони меня и любого, кто придет тебя убить!

Фиби яростно зашипела, и этого звука хватило, чтобы океан обрушился на Дэша, цунами снесло с ног, проскребло по жесткой земле, вымывая из каждой клеточки его тела прошлую жизнь, растворяя ее в воде и унося прочь. Все ушло, утекло между пальцев, остался лишь шепот с яростными нотами обиды и разочарования оттого, что хорошее закончилось, оттого что этого не хотелось, а хотелось обязательно убрать потерю, смыть, растворить, вернуть кольцо, вернуть, как было, вернуть! вернуть! вернуть! вернуть! вернуть!..

Дэш очнулся от холода и острой боли в груди. Вокруг была вода, и в груди была вода, во рту была вода, и пальцы хватали только воду. «Я» Дэша взвыло от ужаса и попыталось взять контроль над ситуацией, но лишь на секунду, яростное желание вернуть все, как было, настойчиво влекло на глубину. Дэш цеплялся за водоросли, толкая себя вниз, глубже. Боль в груди отвлекала от цели, но он точно знал, что если доберется до кольца, то все станет, как было, и они снова будут вместе. Свет мерк, толща воды темнела, и желание достичь дна таяло, растворялось в сознании, становилось водой, как и он сам…

Его пихнули, а потом тянули, пока под ногами не обнаружилось дно, и вытолкнули к свету. Стало еще больнее, когда снова вернулась способность дышать. Две стихии — вода и воздух боролись за Дэша. Он выбирался на берег целую вечность, пытаясь снова вспомнить, как дышать, цеплялся за траву и кашлял: воздух уже не разрывал грудь на части, а всего лишь царапал при каждом судорожном вздохе. Дэш отполз подальше и замер, приходя в себя. Перед носом качалась на ветру какая-то блеклая былинка, а Дэша начало трясти от холода. Он поднял голову. В паре шагов сидела Энори и удивленно смотрела на него, чуть склонив голову набок.

Его била дрожь. Окунуться в холодную воду, а потом выбраться на прохладный ветер — верный путь к переохлаждению. Позади раздался плеск, Дэш быстро перевернулся и сел. Тепло обволокло словно коконом, когда Фиби подбежала, нащупала карман на его мокрых брюках и запихнула на место кольцо.

Дэш и сам облегченно выдохнул. Все-таки кольцо работает.

— Не делай так больше, — зашептала она, и шепот легко касался сознания, как и ее горячие пальцы, которые дотрагивались до его щеки, плечей, гладили волосы, будто проверяя, что он не растворился, не растаял, что он здесь, на месте. — Никогда. Говори со мной. Смотри на меня. Веселись, радуйся, наслаждайся. Ты — как я. Ты просто запутался.

Из ее глаз текли слезы. Или это была озерная вода. Или и то, и другое.

— Я не хочу тебя прогонять. А ты на самом деле не хочешь уходить. И убивать меня не хочешь. Ты хочешь другого. Я чувствую, — шептала она, согревая горячими пальцами. — Я ждала тебя. Все это время я ждала тебя. И ты пришел.

Дэш не мог отвести глаз от изящной линии шеи и приоткрытых пухлых губ, вытер слезу с ее щеки и растер жар между пальцами. Фиби прикрыла глаза, замерла на мгновение, будто смаковала момент, а потом вздохнула. Он запустил руку под ее мокрые волосы, притянул поближе и попробовал ее губы на вкус — луговые цветы и терпкая земля, соленые слезы и густой зной. Фиби едва слышно застонала. Он рывком сбросил с нее мокрую футболку и чуть не задохнулся от ее совершенства. Фиби начала стаскивать с него рубашку. Из мокрых штанов она вытащила кольцо и торопливо надела ему на палец, а потом штаны последовали за рубашкой. Дэш не стал говорить о двусмысленности жеста, он вообще не смог ничего сказать, когда к нему требовательно прижалось горячее тело, а жадные губы снова наполнили вкусом трав и зноя. Ее тепло стало его теплом, а огонь в ее глазах — его огнем.

Фиби требовала все больше ласки, щедро даря свою. К изучению тела она относилась с такой же любознательностью, как и ко всему другому: задавала беззвучные вопросы, исследовала, бурно восторгалась и великодушно делилась яркими переживаниями. Ее восторг лился и на Дэша, взрывался в кончиках пальцев и трепетал внутри его тела. Дэш захлебывался в ощущениях до изнеможения, до потери себя. Ему казалось, что вокруг провели незримую линию, отрезав от них холодный осенний день, оставив им лишь друг друга. Сегодня Дэш перешел последнюю границу, но никогда не чувствовал себя более счастливым.

Время потеряло значение, и только голод напомнил о бренной суете. Фиби притащила двух здоровенных окуней, а Дэш развел костер. Они пожарили и съели рыбу прямо под темнеющим небом.

В сумерках Фиби светилась изнутри синим, будто ее покрыли чем-то флуоресцентным. Дэш гладил ее тело — плоский живот, упругие бедра, податливую грудь, — рассматривал кожу и пытался понять природу чудесного явления: наверное, внутри русалок живут звезды и с приходом ночи они загораются.

— Щекотно, — засмеялась она, когда он провел рукой вдоль ее живота. — Не трогай.

— Это приятно, — откликнулся Дэш, спуская пальцы ниже. Провел по внутренней стороне упругого бедра, пытаясь запечатлеть в памяти ощущение каждого миллиметра ее тела.

— Это всегда ужасно щекотно. Я иногда разрешаю себя потрогать. Мужчинам нравится, — заявила Фиби с неуместной гордостью.

Дэша это покоробило.

— Знаешь, не стоит давать себя трогать всем подряд.

— Я разрешаю трогать только грудь, — прыснула Фиби, — и не всем. Только тем, кто мне нравится. А если они лезут между ног, я насылаю на них Шипучку, а потом внушаю, что она их укусила. Они думают, что умирают от яда, — захохотала она. — Так смешно.

Дэш ее восторга не разделил и прижал к себе упругое разгоряченное тело. Он не хотел, чтобы кто-то еще трогал ее грудь, хотел, чтобы эта привилегия принадлежала только ему одному. Фиби с готовностью откликнулась на ласку и нашла его губы. Дэшу никогда не было так жарко на берегу пруда холодной осенней ночью.

— Как же работают твои умения? — размышлял он вслух позже, прижимая к себе Фиби и рассматривая звездное небо. — Ты влияешь на мозг похлеще марихуаны.

— Не знаю, что такое марихана, — шептала она, целуя его куда-то в ухо и сворачиваясь комочком в его объятиях. — Я убираю всякую тину и водоросли, оставляю только чистую воду. Не знаю, как объяснить.

— Когда я утром проснулся, после суток беспамятства, — рассмеялся Дэш, — знаешь, чем больше всего хотел заняться? Это такой идиотизм.

— Чем? — с интересом переспросила она.

— Ремонтом. Ты внушила мне, чтобы я ремонтировал дом?

— Нет, — удивленно засмеялась Фиби. — Ты сам этого захотел. Я убрала тину и водоросли отсюда и отсюда, — она дотронулась до его головы и сердца, — а дальше ты сам.

Дэш уткнулся ей в волосы и усмехнулся от осознания, что его мечта так скучна и примитивна. Потом в голове мелькнула мысль: может быть, сейчас она делится своими эмоциями, поэтому ему так безгранично плевать на все остальное в его жизни, но, покрутив мысль туда-сюда, он решил, что на это ему тоже безгранично плевать. Он лишь хотел, чтобы то, что происходило сейчас, никогда не заканчивалось.

— Мы теперь всегда-всегда будем вместе, — вторила Фиби его мыслям. Или озвучивала свои, передавая эмоции Дэшу. — Я покажу тебе все свои сокровища и утес. Мы сплаваем на другой берег. Одной мне страшно. Но с тобой будет не страшно. Ты не хочешь уходить, ты хочешь быть со мной, — говорила Фиби, и Дэш полностью разделял ее стремления, не понимая, то ли она озвучивает его эмоции, то ли заставляет верить в свои желания.

Фиби рассказывала сказки, перемежая их историями про доброго почтальона и Генри-аптекаря. Рядом с именем Генри частенько звучало что-нибудь про щекотку, и Дэш уже начинал ненавидеть наглого распускающего руки фармацевта. Потом Фиби вспоминала сводных братьев, то, как они играли у воды в догонялки или камешки. Фиби выспрашивала у братьев про все на свете. Оказалось, что «шепот» не работает у маленьких русалок. Дэш поразился: выходит, их умения зависят от этапа взросления, что-то вроде гормонального созревания.

Он слушал, любуясь исходящим от Фиби светом, и пытался представить ее семью. Мужчина с двумя детьми приехал на озеро, встретил таинственную незнакомку, и у них возник… Что? Роман? Она его приворожила? Хотела поиграть или у нее тоже были чувства? А потом родилась Фиби.

— Мама подарила это кольцо папе, — вспоминала она, поглаживая его пальцы. — Она говорила, что это знак их любви. Пусть теперь оно всегда будет у тебя.

Ее родители жили в уединении вдали от дорог, гуляли по лесу или вдоль озера, дарили друг другу свою любовь. Наверное, их жизнь была почти идеальной, мирной и наполненной гармонией. В их жизни был смысл — защита своего дома, своих детей. Они вместе создавали будущее.

Пока не вмешались обозленные соседи.

Дэш думал о том, что произошло после, о Фиби, которая осталась одна. Возможно, сейчас она действительно больше не переживала, растворила свои эмоции в играх с рысятами и развлечениями с городскими, но тогда ей наверняка было страшно и больно. Захочет ли она сейчас менять свою жизнь из-за чужих неурядиц? Станет ли погружаться в проблемы чужаков, которые для нее ничего не значат?

— Скажи, а если бы ты встретила много людей, которые как камни, ты стала бы им помогать? — тихо спросил Дэш. — Если бы у тебя была возможность вернуть им… не знаю, легкость? Успокоить их?

— Люди-камни уже ничего не хотят, глупенький, — прошептала в ответ Фиби и одним движением оказалась сверху, прижалась горячим телом, обхватила его бедра ногами и начала целовать грудь, поднимаясь выше. — А мне рядом с ними ужасно плохо… Не хочу их трогать… — Она опалила шепотом его губы: — Говоришь, ты охотник на русалок? Но это я тебя поймала.

Дэш обхватил ее и резким движением перевернулся, теперь сам оказавшись сверху.

— Не знаю, не знаю. Я бы не был так уверен. Это я нашел тебя и поймал.

Он покрепче ее сжал, понаблюдал пару секунд за расширившимися то ли от удивления, то ли от испуга глазами и наконец добрался до ее губ. Фиби расслабилась и с готовностью откликнулась на поцелуй.

Мелькнула мысль, что просить Фиби кому-то помогать — так себе затея. Если она станет подопытной крысой, вряд ли это сделает ее счастливой. И вообще-то Дэш очень не хотел, чтобы ее щупали все подряд. Да, к черту этих ученых и их эксперименты!

Пришло утро, потом наступил закат и снова утро. Дэш грелся в жаре Фиби, любил ее, ел принесенную ею рыбу и прикидывал план захвата кофе-машины из аптеки. Генри придется приставить к ней в качестве бариста, но держать все время под внушением. Это месть за «щекотку».

Фиби отказывалась спать в доме, поэтому они спали в лесу у костра или на причале, расстелив спальный мешок, а Энори всегда болталась где-то неподалеку, будто охраняла. Впрочем, может так оно и было.

Дэшу снился шепот. Он щекотал за ушами, проникал под футболку, мурашками бегал по спине. Звучал то из-за дерева, то от озера, то с веранды, будто играл в прятки. Перемежался тихим смехом, честным и понимающим, принимающим тебя таким, какой ты есть. Снимал боль и оставлял негу и предвкушение чего-то важного и нужного. Дэшу снилось счастье.

Когда он просыпался, счастье сопело рядом, свернувшись калачиком, или требовало ласки, или задавало массу вопросов обо всем на свете.

Рядом с Фиби Дэш не мерз, не паниковал от близости воды и боялся только одного — что это когда-нибудь закончится. Когда-нибудь вмешаются обозленные соседи и случится беда. Дэш тщательно отгонял такие мысли, удивляясь тому, как все повернулось. Он планировал доказать себе, что способен стать полноценным Охотником, и полностью провалил затею. Но взамен получил куда больше.

Иногда хорошее приходит с черного хода.

All Saints — Pure Shores (Official Music Video)

Глава 15. Камень, ветер и вода (часть вторая)

Дэш проснулся от холода. Один.

Костер тлел, пуская вверх хилый дымок, Энори не ошивалась рядом, а на небе скапливались тучи, предвещая ненастье. Часы показывали два пополудни, но из-за темного неба казалось, что уже вечереет.

— Фиби! — позвал Дэш.

Где-то на пруду кричали казарки, да шелестели кроны над головой. Он быстро оделся и завернулся в плед, на котором спал, закидал костер и пошел на поиски. Ее отсутствие нервировало. В голове сразу вспыхнули картинки, как ее ловит шериф и сажает в клетку в сарае Беки Селзник.

В доме Фиби не было, как и на причале. Дэш заварил себе гранулированный кофе, нашел мюсли и кислое молоко, вылил молоко и уселся на верхней ступеньке причала с чашкой кофе. После трехдневной диеты из рыбы сухие орехи и овсянка оказались приятным разнообразием. Дэш подумал, что хорошо бы съездить в город за жратвой и обязательно купить груши для Фиби. Она говорила, что любит груши.

Через час, прибравшись в доме и выпив еще две чашки дрянного кофе, Дэш начал волноваться по-настоящему. Без Фиби, отвлекающей от всех проблем, в голове снова завертелись мысли: шериф охотится за русалкой, мать с сестрой вот-вот заявятся, Вероника поинтересуется успехами. Ничего не закончилось. Все стало только хуже, а Фиби где-то шляется. Дэш почти решился позвать ее через кольцо. Он не был уверен, что сработает, он вообще пока не понимал, как оно работает, кроме того, что защищает от «шепота», но потом передумал — не хотел обижать Фиби. Вдруг она занята какими-то важными делами, а он ее отвлекает.

Но если ее поймали или убили, то кольцо уже не поможет.

Дэш осознал, что начал паниковать. Схватил с крючка ключи и ринулся к машине — проверить сарай Беки.

Он распахнул входную дверь и наткнулся на поднимающуюся по ступенькам Фиби. Она заулыбалась, увидев Дэша.

— Где ты была? — выдохнул он. — Почему ушла не предупредив?

Фиби на секунду замерла на верхней ступеньке, удивленно распахнув глаза. В руках она держала жестяную прямоугольную коробку с облезшим рисунком вроде тех, в которых хранят печенье. Перехватила ее, а потом шагнула к Дэшу, прижалась всем телом и лбом к его лбу. Он с облегчением крепко ее обхватил. Они постояли на веранде.

— Ты снова колючий, — укорила она. — Опять нервничаешь.

— Я не знал, где ты…

Но Фиби, выскользнув из объятий, направилась в дом. Дэш пошел за ней. На кухне она поставила коробку на стол и сама уселась на него, стянула футболку и, раздвинув ноги, приглашающе застыла. У Дэша перехватило дыхание и вспотели ладони. Он медленно подошел к ней, наслаждаясь идеальным телом. Она не возражала, выставляя себя напоказ и явно получая удовольствие оттого, что ею любуются.

— Ты мне сильнее нравишься, когда не колючий, — проворковала она, выгибаясь ему навстречу.

— Тогда больше не уходи без предупреждения, — приказал он, обхватывая ее одной рукой за шею, а другой проводя по ее бедру от коленки до паха. — Я всегда должен знать, где ты.

— Я ухожу, когда хочу, — прошептала она, помогая ему стянуть брюки.

Он резко прижал ее к себе посильнее. Она точно доиграется, и ему придется пустить в ход кольцо. Нельзя ей расхаживать по округе, никто не должен до нее добраться.

— Теперь нет, — выдохнул он ей в губы и начал целовать, чтобы она не вздумала спорить.

Фиби и не спорила, она отвлеклась на другое, а злость и страх Дэша испарились — осталось только горячее желание…

От кофе и мюсли Фиби категорически отказалась, зато с удовольствием вгрызлась в плитку шоколада, найденную на пустующих полках. Пришла Энори, разлеглась посреди кухни, а потом приползла и змея, свернулась клубочком под столом.

Они всегда следовали за Фиби хвостом. Интересно, если он все же ее увезет, их тоже придется брать с собой? Может быть, иначе Фиби не согласится. А ее сокровища со дна? Не выкапывать же, чтобы и их прихватить. Дэш прикинул, что хорошо бы проверить, как далеко получится увезти русалку, потренироваться.

— Ты правда не была на другом конце озера? Давай съездим туда на машине.

— Скоро будет шторм. Через день или два, — помотала головой она, сминая фольгу от шоколада и швыряя ее в раковину. — Придется подождать. Я спрячусь на глубине.

— Не останешься со мной?

Фиби мечтательно улыбнулась.

— Ну если ты хорошо попросишь… Я люблю быть на глубине во время шторма. А чтобы ты не скучал, я принесла тебе мамины письма.

Она ткнула в коробку. Дэш уже и забыл про нее, но теперь с интересом снял крышку. Листы бумаги, исписанные иногда с двух сторон, иногда с одной, бусы-безделушки, несколько разноцветных камешков, монетки, газетные вырезки.

— Ого! Где ты это хранила?

— Под утесом в пещере. Это моя пещера. Туда никто не ходит.

Дэш развернул верхний рукописный лист: «…вызвал Корол своих прыдворных и велел им отправлятся на поиски… …птице выделили самое кросивое место в саду… …стехпор все стали славит ету птицу».

— Что это? Сказка?

Фиби с интересом заглянула в лист.

— Ага. Папа учил нас с мамой читать и писать. Мы читали придуманные кем-то сказки и записывали их своими словами. А маму он еще просил вести дневник. Говорил, представь, что меня нет рядом, и ты пишешь мне письмо. У меня еще были ее блокноты, но они намокли, — огорчилась она.

— Ладно, посмотрим, что осталось. — Дэш поворошил «сокровища», откладывая бижутерию в сторону.

— Чужие сказки мне не нравятся. Мне нравятся мои, — доверительно сообщила Фиби.

— Твои гораздо интереснее, — подтвердил он, разворачивая следующее письмо.

«Я боюс оставлят доч одну. Но у нее есть ты и малчики. Я вновь хочу увидеть акеан. Хочу показат его Фиби. Надо убедится што там безопасно. Черная гряз убивает не сразу иногда ето пытка на много лун. Я проверю болшую воду и вернус».

Дэш перечитал два раза.

— А это что?..

— Сказка про меня? — не слишком уверенно предположила Фиби. На письмо она взглянула мельком, потому что уже заскучала и начала пихать развалившуюся на полу Энори, видимо, чтобы поиграть в догонялки.

— Нет, это не сказка.

Дэш схватил следующий лист.

«Многа лет назад я бежала из дома патамушто люди отравили его черной грязю, которая убивала дельфинов, черепахх и нас. Мне пришлос бросит свой дом. Таких было многа. Мы искали новые дома. Я нашла это озиро. Я часта вспомминала болшой дом, бесконечный акеан. Его невозможно забыт. Сейчас на озире мир и спокойствие. Я хочу привести сюда своих подрук. Здесь мы будем в безапастности. Но вдрук люди отравят и ето озиро? Мне страшна».

И следующий:

«Храбрый воин не испугался цыклопа, вышел он ему навстречу и крикнул на всю акругу…».

— Да нет же! — Дэш отшвырнул лист и схватил еще один.

«Я решилас. Болше не могу без акеана. Он все чаще мне снится. Я должна его увидет. Охраняй нашу доч и не давай отравит озиро».

Мать Фиби писала о разливе нефти? Черная грязь… Она бежала в поисках нового дома и обрела его на озере Бреворт, но хотела вновь увидеть океан. Удалось ли ей туда попасть? Почему она не вернулась?..

Дэш перевел взгляд на Фиби. Она возилась с кошкой и выглядела такой счастливой и умиротворенной, что он не решился пытать ее вопросами — читала ли она и что обо всем этом думает. Он вывалил из коробки все письма на стол.

— Не уходи далеко, — пробормотал он Фиби и взял еще один лист.

«На озире болше оставатся низзя. После тово что случилос нам не дадут тут жит. Я найду нам новый дом».

Странно. В другом письме мать Фиби писала, что на озере безопасно. С чего вдруг такая перемена? Что произошло?

Дэш перечитал все по очереди и разложил: сказки — в сторону, а из «дневников» попытался воссоздать историю. Дат он нигде не нашел, но в целом картина складывалась.

Разливов нефти в истории человечества случилось достаточно: берега Бретани, семьдесят восьмой год, Мексиканский залив, семьдесят девятый, в том же году в Карибском море, через десять лет у побережья Аляски, в девяностом — в Кувейте. Мать Фиби никаких названий не упоминала. Она могла бежать из Мексиканского залива или Аляски, все остальное слишком далеко, а Кувейт — слишком недавно. Вот что занесло океанского обитателя на озеро — поиск нового дома. Но история матери Фиби пошла совсем не так, как можно было ожидать — у нее каким-то образом оказалось кольцо, которое сделали ведьмы. Где она его взяла, как давно — об этом нигде не упоминалось, возможно, это осталось в намокших блокнотах. Ладно, допустим, русалка нашла новый дом и даже обрела семью, но ее тянуло в океан. Дэша поразило то, как она об этом писала — с тоской. Еще она переживала за своих подруг, волновалась, где они и что с ними, не пострадали ли от «черной грязи». Могло ли так сложиться, что все русалки в роду Фиби были чуть более эмпатичны, чем принято о них думать, или же все русалки такие, но по какой-то причине эта информация никогда не принималась в расчет? Вопрос на миллион долларов.

Но потом что-то случилось, и мать Фиби передумала — больше не хотела оставаться на озере. Поругалась с отцом Фиби? Он ей наскучил? Или дело в чем-то еще?

Дэш достал из коробки газетные вырезки — три статьи о местных новостях, хотя он ожидал подборки про нефть или экологию.

Одна маленькая заметка рассказывала о строительстве водоочистного завода на озере, вторая — о девочке-ведьме, которая пугала животных до смерти, третья — о сексуальном маньяке-педофиле в Алленвиле. Допустим, с водоочистным заводом все понятно, мать Фиби волновала судьба озера, как и судьба ее дочери. Наверное, Фиби начала применять свои умения и тренировалась на животных. Пошли слухи, местные еще и раздули, история в итоге попала в газеты. Легкомысленно и предсказуемо. Но что в этой подборке делает маньяк? Мисс Хлоя упомянула его, когда просила Дэша поехать с ними за водонагревателем, сказала, что десять лет назад в Алленвиле объявился маньяк и его до сих пор не поймали. Алленвиль — ближайший крупный город. До него около пятидесяти километров, население тысяч триста. Конечно, это не Сейнт Игнас с его жалкими двумя тысячами, но ведь есть еще Макино, столица округа, с полумиллионным населением. Наверняка там есть свои маньяки. Чем интересен конкретно этот?

— Почему Алленвиль?

Никто не ответил, и он поднял голову. На кухне, кроме него, никого не было. Он увидел в окно, что Фиби играет с кошкой на причале: пытается свалить ее на доски, а та стоит, крепко уперевшись всеми четырьмя лапами. Дэш вышел к ним.

— Почему Алленвиль? — спросил он у Фиби, показав ей вырезку. — Почему твоя мать хранила эту вырезку?

— Она о Селзнике, — пропыхтела Фиби, все еще пытаясь сдвинуть с места кошку. Та мотала головой и стояла на месте.

— О Селзнике? Которого комбайн перерезал? Это он был сексуальным маньяком? Да ладно! — поразился Дэш и еще раз внимательно перечитал заметку: пара скупых слов о пострадавших девочках. В их крови нашли одурманивающие вещества. Насильник опаивал их, и они ничего не помнили. — Погоди, в статье нет фамилии. Пишут, что у них даже подозреваемых нет. С чего ты взяла, что это Селзник?

— Что ты упрямишься? Ляг же наконец, — настаивала Фиби. — Ляг!

Огрызнувшись, кошка рванула по причалу прочь, а Фиби от злости чуть ли не зарычала ей вслед, глянула на Дэша с гневом и начала стягивать футболку.

— Стой! Не уплывай! — Он поймал ее, прижал руки к телу. Вспыхнувшая догадка неприятно обожгла внутри. — Фиби, что он сделал?

Тягучий стыд, гнев и отвращение окатили Дэша словно ледяная вода. Фиби вырвалась и отступила, но ее чувства остались с ним, колючие, изматывающие, лишающие опоры под ногами, ошеломляющие.

— Он запер меня в сарае и держал там два дня, — прошептала она с ненавистью, и Дэш не был уверен, вспоминает ли она с ненавистью Селзника или ненавидит сейчас его. — Я хочу уплыть.

— Подожди. Так комбайн не просто так его перерезал? Это ты?..

— Мама нашла меня и привела домой. Я чуть не умерла. От той дряни, что он заставлял меня пить, и без воды. — Фиби выплевывала слова, крылья носа раздулись, взгляд потемнел.

— Почему ты не зашептала Селзника? — поразился Дэш.

— Я не могла! Тогда не могла! Мама очень расстроилась, только я не успела ей сказать, кто из Селзников меня поймал. Жаль, что младший погиб из-за своего отца. Он был хорошим человеком.

— А потом ты отдала свою боль старому извращенцу, — прошептал Дэш. — И его сердце не выдержало.

Ему стало так мерзко, будто это он поил наркотой маленьких девочек, мучил их, а теперь пришел в себя и осознал, что натворил.

Он попытался обнять Фиби, прижать ее к себе, но она отступила, выдернула локоть из пальцев Дэша. На ее лице проступило брезгливое выражение, будто она только что дотронулась до чего-то гадкого, отвратительного.

— Прости. Мне жаль. Мы больше не будем об этом говорить, обещаю…

Фиби не стала слушать, быстро стянула футболку и нырнула без всплеска. Секунда, и гладь озера снова застыла. Казарки и чернети устроили перекличку чуть поодаль, а из-под тучи повеяло холодным ветром. Дэш уселся рядом с футболкой, пытаясь сбросить липкую тяжесть эмоций Фиби. Хреново ощущать себя беспомощным, виноватым и растерянным. Хреново пытаться найти причину произошедшего и ответ на вопрос: почему это случилось со мной.

Дэш долго сидел на причале, но Фиби не возвращалась. Когда начал накрапывать мелкий дождь, Дэш забрал футболку и пошел в дом. На веранде лежала Энори, и в глазах ее светилась злость. Он шагнул, а Энори огрызнулась и дернулась, будто хотела вскочить.

— Эй, спокойно, — поднял Дэш руки, — я тоже расстроен.

Энори утробно рычала все время, пока он осторожно ее обходил, следя за каждым движением. Кошка взъерошилась и будто собиралась напасть, а может убежать, но злить ее еще больше в любом случае не хотелось.

Дэш вернулся на кухню и впервые после визита бродяги действительно пожалел о том, что теперь у него нет задней двери. Даже от рыси не закроешься. Он постоял у стола, ожидая, что будет делать рысенок, не пойдет ли следом, а через пару минут повесил футболку на стул и вернулся к коробке, посмотреть, что там еще. На дне лежала фотография: двое смеющихся мальчишек лет десяти-одиннадцати в полосатых футболках корчили рожи, а мужчина с выцветшими соломенными волосами с улыбкой смотрел на женщину рядом. Женщина держала на руках светловолосую девчушку — Фиби — и смотрела в камеру. Дэшу ее лицо показалось знакомым. Сначала он решил, что это из-за сходства с дочерью, все-таки к лицу Фиби, на которое он почти беспрерывно смотрел три дня, он уже привык, но потом пригляделся. Он где-то видел ее раньше…

Чудовищная догадка прошла горячей волной по телу и осела тяжестью в ногах.

Не может быть! Какого хрена? Почему из всех паршивых вариантов случился самый говенный?

У Дэша затряслись колени, а фотография выпала из пальцев. Он сполз на пол. Сердце колотилось как сумасшедшее, он даже вспотел от ужаса и стыда, а еще от невозможности осознать беду.

Все бесполезно! Фиби никуда с ним не поедет, когда узнает. Да и как?..

Дэш рывком встал и вернул фотку и все бумаги в коробку. Он даже трогать это права не имеет. Если бы не он, мать Фиби вернулась бы к семье и, возможно, что-нибудь изменила. Судьба Ривердейлов могла сложиться иначе.

Это из-за его действий, из-за того, что он сделал девять лет назад, Фиби осталась совсем одна, растерялась и наворотила дел.

Он ринулся в коридор, выскочил на крыльцо и чуть не споткнулся о змею, перепрыгнул через нее, спустился по лестнице и пересек двор. Опомнился только когда под ногами треснула ветка. Дэш забрел в лес, но вместо деревьев и кустов, куда бы он не переводил взгляд, видел только ее лицо. То самое, которое снилось ему все эти годы. Другие лица слились в неразборчивую вереницу и стерлись, поглощенные пугающим равнодушием, выросшим из инстинкта самосохранения. Другие, но не она.

Если он сделает наконец то, зачем сюда приехал — убьет русалку, то не надо будет оправдываться и просить прощения. Только этим он обеспечит себе новую порцию многолетних кошмаров.

— Да пошло оно все к черту!

Дэш нащупал в кармане ключи, пробежался до машины и забрался внутрь как раз перед тем, как полил дождь. Ключ никак не попадал в замок зажигания, Дэш чертыхался и пытался раз за разом. Главное, чтобы неожиданно не объявилась Фиби. Мысль о том, что придется что-то ей объяснять, вызывала тошноту. Нет, это не то, с чем бы он сейчас мог справиться. Не сейчас и не так. Наконец мотор завелся, и Дэш выжал газ до упора. Колеса жалобно проскрипели по гравию.

Он точно видел в городе здание с надписью «Бар», осталось только его найти.

Дождь зарядил сильнее, покрывая лобовое стекло круглыми кляксами. Капли залетали в салон через разбитое окно водительской двери и мочили левый рукав. Тучи обложили небо так плотно, что, если бы не время — пять пополудни, — можно было бы подумать, что дело к ночи.

Через полчаса Дэш бросил машину у какого-то неприметного серого здания и зашагал по потемневшему от воды асфальту. Дождь прекратился так же резко, как и начался, но небо все еще хмурилось. Дэш смотрел под ноги и тщательно отгонял любые мысли. Думать было больно. Любая попытка вызывала тянущую боль в животе. Станет ли легче после пары стаканов виски? Виски он не любил, предпочитал пиво, но надираться пивом до беспамятства — извращение. Нужно что-то покрепче. Главное — не думать, пока не начал пить, чтобы снова не погрузиться в эмоции Фиби.

Чушь она говорила про то, что эмоции растворяются. Ничего подобного! Они оседают на душе неподъемной тяжестью, копятся, выжигают любопытство, доброжелательность и легкость, превращают в камень. Дэш скривился. Фиби ошибалась и еще в одном: он не вода, он уже давно человек-камень, потому что устал бороться с тяжестью внутри, перестал меняться, а сегодня туда попал последний валун и перевесил то хорошее, что еще оставалось. Возможно, так будет лучше. Проще, если выживет только чудовищная его часть.

Он должен позволить своему инстинкту охотника взять верх.

На перекрестке Дэш замешкался. Прямо — магазин одежды и продуктовый, за спиной — почта, но бар не на этой улице, он где-то на параллельной. Дэш свернул за угол и заметил в паре метров впереди Беку Селзник.

Она широко вышагивала навстречу, ставя ноги в зеленых резиновых сапогах носками внутрь, на ней была та же самая мешковатая куртка с капюшоном, который она низко надвинула на лоб. Стерва! Она наверняка знала о похождениях своего папашки, по крайней мере догадывалась, ведь он держал в их сарае девочку-соседку целых два дня.

Может быть, тогда Селзники и обнаружили, что рядом с ними живут русалки?

Бека резко остановилась и вздернула голову. Под капюшоном блеснули глаза, и Дэш готов был поклясться, что в них мелькнул страх. Бека заморгала и обошла его по дуге. Новый сосед уже разжалован из женихов? Какая драматичная перемена! Когда он обернулся, она все еще пятилась, чуть ли не вжимаясь в стену, а потом быстро шмыгнула за угол. Психованная идиотка!

Бар нашелся через три перекрестка. Дэш сразу заказал двойное виски и забрал его в самый темный угол, уселся за круглый столик и сделал пару обжигающих глотков. Через пару минут вихрь мыслей в голове улегся, а гул проступил явственнее. В сумрачном помещении тянуло сигаретным дымом, гундел футбольный матч с экрана над головой бармена, да несколько пьянчужек самозабвенно предавались своему пороку.

Дэш выдохнул и прикрыл глаза. Сразу же всплыло лицо, только теперь оно превратилось в лицо Фиби.

Он махнул бармену, дескать, повтори, и с отвращением прикончил то, что оставалось в стакане.

Подошедший бармен поставил на стол новую порцию и забрал пустой стакан.

— Шторм идет, — доброжелательно сообщил он. — В это время года всегда штормы. Если не захотите ночевать у себя, оставайтесь в городе. Я тут сверху живу. Найду вам диван.

Дэш рассеянно кивнул, не вслушиваясь в смысл слов.

Фиби тоже что-то говорила про шторм. Желание прижать ее к себе, вдохнуть ее запах и вновь ощутить вкус ее губ на секунду стало таким острым, что походило на нож, вспарывающий тело от горла до паха. И от этой боли внутри начинал вопить инстинкт охотника, нашептывать заклятие, убеждать, что лучше довести дело до конца. Дэш обнаружил, что держит в руках балисонг и поглаживает рукоять, и с ужасом запихнул его обратно, а потом снял и засунул в карман кольцо. Знала бы Фиби, кому его доверяет.

Убийце, вот кому! Нет, он больше никогда к ней не подойдет. Она смерти не заслужила.

А как же другие Охотники? Ее все равно убьют, если он ничего не предпримет.

Дверь бара открылась. Вошла шериф в сопровождении своего глухого помощника, оглядела помещение и, кивнув бармену, рванула к Дэшу. Он вздохнул. Шериф начала его доставать. Как она вообще узнала, что он в баре? Ей весь город, что ли, докладывает? Тот же улыбчивый бармен вполне мог сдать.

— Тяжелый день, мистер Холландер? — ехидно поинтересовалась она, не доходя до его столика пары шагов. В левой руке она держала тонкую папку, а правую как бы невзначай занесла над кобурой.

Шериф явно боится русалочьих проделок. Или, возможно, она перестраховщица по жизни, и поэтому те трое рыбаков, которых Фиби отправила к ней, мертвы, а шериф — жива. Она с самого начала была с ним осторожна, будто опасалась, что русалка зашептала его на убийство.

— Не парьтесь, — усмехнулся он. — Если я захочу вас убить, это будет целиком и полностью мое решение.

— Как и решение закопать труп? — Она отразила его усмешку и уселась напротив.

Сквозь пары алкоголя смысл слов дошел не сразу, а когда дошел, то встряхнул похлеще виража на русских горках. Бугай демонстративно подошел ближе, держа руку на кобуре, и Дэш попытался расслабиться, чтобы его не провоцировать. Шериф положила на стол папку и подтолкнула вперед. Дэш уставился на блекло-бежевый прямоугольник, четко осознавая, что не хочет в этом копаться, что бы там ни оказалось. Впрочем, шериф не оставила ему выбора, сама открыла папку и любезно разложила перед ним фотографии: бродяга в могиле, бродяга на столе патологоанатома. Заострившееся бледное лицо он бы и не узнал, если бы не всклокоченная борода, уж больно красноречиво напоминающая события того вечера. Они пронеслись у Дэша перед глазами.

— На его теле ваши отпечатки, — любезно сообщила шериф. — Свежий труп закопан рядом с вашим домом. И в могиле лежало ваше ружье. Я пробила серийный номер.

Дэш сглотнул. Идея помогать людям переживать тяжелые эмоции с помощью русалок больше не казалась привлекательной. Это делало их идиотами.

— Я его не убивал.

— Я знаю. Эксперт заключил, что он сделал это сам. Но как вы объясните тот факт, что он убил себя ножом, который сейчас лежит в вашем кармане?

— С чего вы взяли? Мало ли сколько ножей.

— Помните, вы посетили участок?

— То есть когда меня туда притащили ваши люди? — кивнул Дэш на бугая.

— А ваш нож какое-то время провел у моих сотрудников, — невозмутимо закончила шериф. — На нем следы крови этого человека.

Дэш повертел в пальцах стакан с виски, собираясь с мыслями.

— И вы хотите напугать меня незаконно полученными уликами?

— Что вы! У меня и в мыслях не было вас напугать, мистер Холландер. — Шериф аккуратно собрала фотографии и закрыла папку. — Напротив, я открываю карты. Думаю, в смерти этого бедняги виновата тварь из озера. Вам пришлось отдуваться за нее. Жаль, вы не обратились ко мне за помощью. Возможно, хотели приятно провести время. Я понимаю. Но раз сейчас вы сидите здесь и допиваете второй стакан виски, приятное времяпрепровождение закончилось.

Шериф говорила уверенно и спокойно, не просто выдумывая на ходу или стараясь уязвить, она говорила о том, что ей было известно. Значит, за домом все же следили. Она или ее глухой помощник ошивались поблизости, а может, это была Бека Селзник. Недаром она так испугалась, когда его увидела. Неужели застала за закапыванием трупа?

Дэш сглотнул. Подумать о слежке за домом он должен был раньше, хоть раз за эти три дня, но не подумал. Это нелепо, но, видимо, именно так действуют русалочьи умения — Фиби делилась с ним радостью, превращая в легкомысленного идиота.

— Вам нужна тварь из озера, мне нужна тварь из озера, — сообщила шериф. — Почему бы нам не объединить усилия?

— А в противном случае вы обвините меня в убийстве?

Шериф раздраженно вздохнула и растянула губы в ироничной улыбке.

— В сокрытии улик, — пожала она плечами, — тела, неуведомлении полиции и пособничестве. Тоже малоприятно. — Она подалась к нему. — Кто вы, мистер Холландер?

Он вздрогнул, но вовремя понял, что вопрос риторический. Он сам не знал, кто он — охотник на русалок, предатель или просто влюбленный идиот, — и не смог бы ей ответить.

— Знаете, что я о вас выяснила? — Шериф наклонилась ближе. — Вы не публичная личность, не писатель, не журналист, у вас нет друзей. Зато вы много путешествуете, но нигде не останавливаетесь надолго. Подозрительный типаж. Если тварь вас убьет, сожалеть об этом будет только ваша мама. А я просто подожду следующую возможность.

Она откинулась на стуле, изучая его реакцию. Дэш мысленно согласился с ее словами. Он — подозрительный типаж. Возможно, даже мать не будет сожалеть о его смерти. Всю жизнь он держался в тени, не лез на рожон, молчал, и сейчас его этим шантажируют. Он рассмеялся и допил вторую порцию виски.

— А еще вы охотник на русалок, — обронила шериф и застыла в ожидании его реакции. — Пришлось повозиться, добывая эту информацию. У вас все настолько секретно. Не знала, что такие существуют, но приятно удивлена. Наши молитвы были услышаны, и бог прислал нам спасителя. — Шериф сочилась сарказмом, его можно было ложкой есть. — Хотя так по вам и не скажешь. — Она с раздражением побарабанила пальцами по столу. — Я не знаю, это такая традиция у вас, вступать в близкие отношения с тварями, а потом их убивать, или вы просто извращенец, но может быть вы уже сделаете то, зачем приехали? В противном случае у полиции штата будут к вам неприятные вопросы, когда я попрошу у них помощи в расследовании.

Слова шерифа не вызывали страха, лишь раздражение, воспринимались одной из сказок, вроде тех, что рассказывала Фиби. Даже ее голос зазвучал в голове, и он утверждал, что шериф лжет. Она не рискнет вызывать начальство, потому что тогда могут всплыть ее мутные дела.

Дэш снова посигналил бармену, и тот с готовностью бросился наливать третью двойную порцию.

— Так что, мистер Холландер?

— Да, у меня тоже к вам предложение, — кивнул он, принимая стакан из рук подошедшего бармена, дождался, когда тот отошел, и наклонился к шерифу. Она с готовностью приблизилась. — Вы отдадите мне мое ружье и перестанете шляться по моей земле, а я за это никому не расскажу, что тех троих якобы утонувших рыбаков убили вы.

Шериф отпрянула, и ее гневный взгляд прожег бы в Дэше дыру, если бы его не защищала броня из алкоголя.

— Что ж, инстинкт самосохранения у вас не работает, — разочарованно заключила шериф.

— Точно! И поэтому я собираюсь напиться, — Дэш поднял бокал, приветствуя свои намерения, — а вы можете свалить к чертям. Приготовьте ружье. Заберу его завтра утром.

Остаток вечера Дэш запомнил не очень хорошо. Кроме виски, он пил что-то еще горькое, возможно, абсент, и ароматное, может быть, ром. Бармен все вещал про шторм и диван, и в какой-то момент Дэш перестал улавливать между ними связь.

Просветление наступило только в машине, когда он чуть не навернулся в кювет. Резко нажал на тормоз, и с соседнего сиденья на пол улетел какой-то пакет. Дэш осторожно вернулся на дорогу, пытаясь сообразить, где вообще находится, и поехал еще медленнее, а через несколько минут вырулил на свою подъездную дорожку. Остановился и полез под приборную панель. Что там такое? Не на шутку разыгралось любопытство.

По полу перекатывалось пять ароматных желтых груш. Сначала Дэш удивился, но потом вспомнил: он же хотел купить груши для Фиби, вроде даже спрашивал у бармена. Ответ стерся из памяти, но главное — результат.

Дэш сложил их обратно в пакет, раздумывая, что делать дальше — отнести на причал или в дом. В доме Фиби их не найдет. Он шагнул к причалу, но потом передумал и пошел к крыльцу: в кромешной темноте бродить ночью у воды — так себе идея. Хотя если он свалится с мостков, то оправдает мнение шерифа о себе, о том, что у него нет инстинкта самосохранения. Дэш рассмеялся и споткнулся о ступеньку, чуть не пропахав носом крыльцо. С трудом восстановив равновесие, он осторожно-осторожно поднялся и аккуратно открыл дверь — боялся уронить пакет.

В темном доме стояла тишина. Дэш уловил какое-то быстрое движение. Мелькнул силуэт, а потом раздался стрекот шокера и судорога пронзила тело.

Сестричка пришла в гости.

Глава 16. Шёпот (часть первая)

Если пережитый нами ужас пускает корни,

его устранит только безумие или слабоумие.

Из остросюжетного сериала

Дэш как-то вычитал фразу в учебнике по философии: «Предикативно абсорбирующий объект рациональной индукции может дискретно детерминировать с любой парадигмой». Смысла он не понял даже когда проверил по словарю значение каждого слова. Почему-то ему казалось, что это имеет значение, что если разгадать отправленное кем-то в мир загадочное послание, то многое прояснится. Что именно — Дэш сам до конца не понимал, просто станет легче. Но непостижимость удручала.

Примерно то же Дэш ощущал по отношению к своей жизни. Он не понимал, зачем бог-кукловод создал два равноценных вида — в воде и на суше — и дал им оружие друг против друга. Если никто из них не остановится, то они просто истребят друг друга. И в чем смысл?

Ему отчаянно нужна была ясность.

Февраль 1991

— Мелкотня, не тормози, мыльницы через два ряда! Быстрее уже.

Недовольная Розали огрызалась и хмурилась, носилась по рядам как сумасшедшая и тыкала пальцем в места на полках.

— Куда ты так торопишься? — недоумевал Дэш, спешно толкая тележку с некупленными товарами, которые они собрали с касс. — Вся ночь впереди.

— Ну да, ну да, — бурчала Розали, и не думая притормозить.

В перерыве они вышли на задний двор, туда, куда приезжают машины с товаром, и уселись на платформу для выгрузки. Над головой раскинулось звездное небо, ясное и бездонное, почти не засвеченное тусклым светом далеких шоссейных фонарей. Легкий мороз пробирался под куртку, и Дэш поежился. Долго не посидишь.

— Как думаешь, живые существа когда-нибудь перестанут убивать друг друга? — спросил он у Розали.

— Вряд ли, — рассеянно ответила она, рассматривая звезды. — Смерть — часть жизни. Они всегда будут рядом.

— Смерть, но не убийство.

— Какая разница. Все равно все умрут. Когда-нибудь и мир погибнет.

Дэш разглядывал звезды, размышляя о гибели всего сущего и равнодушии Розали. Он очень хотел рассказать ей о призраках, которых иногда видит, о том, что это ужасает его до дрожи в коленях, и о том, что, наверное, он сумасшедший, но боялся, что она испугается и прервет общение. Кто захочет дружить с психом?

— Интересно, как называется вон та звезда? — ткнула Розали наверх, но Дэш посмотрел не на небо, а на нее. — Они же все как-то называются?

Розали нахмурилась. Дэш смотрел на ее профиль, поражаясь совершенству. И как он раньше не замечал?

— А ты, неуч, небось ничего не знаешь о звездах? — Она обернулась к нему.

— Не знаю, — выдохнул он, не совсем понимая, что именно она спрашивает, и облачко пара вылетело из его рта.

Глаза Розали сверкали в полутьме, будто в них отражались звезды. Она сама сияла словно звезда, словно вокруг нее и правда светился ореол. Дэш невольно подался ближе, изо всех сил стараясь не смотреть на ее губы.

Розали вопросительно вздернула брови, улыбнулась, а потом прыснула. Через секунду она уже смеялась в голос, мотала головой и сотрясалась от хохота.

Дэш растерялся и обиделся. Он же хотел ее поцеловать, а она ржет как конь.

Он вскочил и пошел ко входу в магазин. Слышать смех Розали было неприятно и даже больно. Оказывается, она настолько несерьезно к нему относится.

— Когда ты уже вытащишь голову из задницы? — сквозь смех простонала Розали. — Просто невероятно!

Дэш недоуменно обернулся.

— Поначалу было забавно, но мне уже как-то неловко. Ты совсем не понимаешь? — Розали пыталась перестать смеяться, но то и дело похихикивала.

Дэш смутился еще больше. О чем она говорит? Неужели мысль о поцелуе с ним вызывает лишь хохот до слез?

Ее желтое худи сливалось со светом далеких фонарей, границы между ними стирались, и слабый ореол вокруг ее тела, который, как ему думалось, он сам себе нафантазировал, теперь казался ярче. «Почему она не в куртке? — удивился Дэш. — Она же замерзнет». И как умудряется разговаривать на морозе, не выпуская пар изо рта? Но когда она курила, был дым. Точно был! Или нет?

— Ну давай же! — подбодрила она. — А то решу, что ты совсем дебил.

Дэш застыл, боясь додумать мысль до конца. Не может быть! Сердце бешено колотилось, ладони вспотели.

Мучительная догадка царапала изнутри, продираясь сквозь все остальные страхи, и сокрушительное ощущение потери накрыло с головой. Если бы он задумался раньше, почему при нем Розали ни разу ни с кем не разговаривала, почему они не дотрагивались друг до друга, почему просила ее отпустить, то осознал бы. Розали — не человек. А кто?

Понимание пронзило болью где-то в области сердца и будто вышибло воздух из легких. Он выдохнул и медленно сполз по стенке там, где стоял. После удивления пришла окончательная ясность.

Теперь он увидел Розали иначе. Ее худи больше походило то ли на плащ, то ли на накидку, скрывающую тело. Да это было и не худи, скорее неясный зыбкий абрис очерчивал тело, подобно одежде, и, казалось, Розали парит где-то над поверхностью, не касаясь ничего вокруг.

— Это нечестно, — прошептал он, не чувствуя губ.

— Абсолютно согласна, — кивнула Розали.

— Вообще ни черта не честно!

— Поплачь еще, — фыркнула Розали.

Дэш прикрыл глаза. Смотреть, как сквозь Розали просвечивает стена магазина, было невыносимо, как и невыносимо понимать, что она просто тень. А как же их прогулки? Или тот раз, когда он просил Розали ударить его электрошоком? Выходит, курил он один и электрошокером шарахнул себя сам, ведь призракам не положено тыкать в людей твердыми предметами. Но он видел ее, видел отчетливо. Это сумасшествие!

Он открыл глаза. Розали сидела рядом и понимающе улыбалась. Ее желтое худи снова стало скучной одеждой, как и джинсы, и кеды. Дэш даже немного успокоился. Пусть теперь он знает, что это все ненастоящее, но так Розали больше похожа на его друга.

— Почему ты со мной говоришь? Почему я тебя слышу?

— Мне почем знать? — пожала она плечами. — Я, по-твоему, придумала эти тупые законы?

— Так ты существуешь на самом деле или нет? — допытывался Дэш. Его пугало, что Розали может оказаться даже не призраком, а воображаемым другом. Тогда у него только один путь — в дурдом.

— Какой сложный философский вопрос. — Она воздела глаза к небу. — Смотря что считать существованием.

— Но мы же работаем вместе… — Дэш замолчал. На столе у начальника смены он находил анкету Розали, но сейчас сомневался в том, что это ее анкета. Вполне возможно, там стояло другое имя, не ее.

— Это ты здесь работаешь. Призраков на работу не берут, — вздохнула она. — А тебе, видимо, было слишком скучно. Компании захотелось. Или не знаю, как это происходит у таких, как ты.

— У таких, как я? Медиумов? — изумился Дэш. — Ты поэтому ко мне пришла? Тебе что-то от меня нужно?

— Мне? — возмутилась Розали. — Да на кой ты мне сдался?! Я бы с удовольствием послала тебя к черту! Ты меня достал! Сидишь уже в печенках!

От ее крика Дэш оторопел. Ему и раньше казалось, что в их отношениях что-то не так, но сейчас он видел чуть ли не ненависть в ее глазах, и от этого начинал болеть живот.

— А как же наши разговоры? Ты притворялась?

Розали вскинула голову и рассмеялась, только смех в этот раз у нее вышел злой и неприятный. Дэша даже затошнило от невыносимого осознания того, что все было ложью.

— Это ты предпочитаешь ничего не замечать. Я тебе подыгрывала, но, честно говоря, больше не могу. С меня хватит!

Под конец Розали чуть ли не плакала, и Дэш ее понимал. У него тоже поднималась мерзкая смута в душе, такая мучительная, что хоть вой. Розали его обманула — притворялась другом, а на самом деле никогда им не была.

— И зачем? — спросил он.

Она опустила голову и даже будто скукожилась. Обхватила себя за плечи, уставилась куда-то в пол и долго молчала.

— У меня ничего нет, — глухо заговорила Розали. — Никакой жизни. Я ничего не помню о себе прежней. Знаю только одно — я умерла молодой. Но когда это случилось — не представляю. Знаешь, как фигово ничего о себе не помнить. — Она вскинула голову, и Дэш вздрогнул, когда встретился с ней взглядом. — Вообще ничего. Ни имени, ни родителей, ни даже цвета своих глаз.

Она обхватила голову руками и застыла. Дэш хотел до нее дотронуться, но побоялся встретиться с пустотой.

— Тебя зовут не Розали?

Она всхлипнула.

— Что я любила? Кого я любила? Не знаю. Воспоминаний в голове нет, зато есть куча вопросов и всепоглощающий ужас. Я словно муха, застряла в коконе — понимаю, что обречена, но паук все никак не приходит меня съесть. И это ожидание хуже смерти. Много лет ничего не менялось. Хотя не знаю, не уверена, что время для меня осталось прежним. А потом меня что-то будто… притянуло. Я увидела тебя. — Она вскинула на Дэша обвиняющий взгляд. — Ты шел по улице. На тебе была твоя дурацкая джинсовая куртка с плечиками и волосы длиннее. Потом ты остановился, и я будто остановилась вместе с тобой. А потом ты повернулся и посмотрел прямо на меня. Ты меня увидел! И сказал: «Можно идти».

Дэш помнил тот момент. Он переходил дорогу, и какая-то девчонка торчала прямо перед ним, застряла, будто ее приклеили к тротуару. Она выглядела растерянной, и он еще подумал, что, может быть, она слепая.

— И я словно перешла дорогу вместе с тобой, — прошептала Розали. — На пару мгновений стала настоящей.

Розали его не подводила. Это он жил в выдуманном мире. Говорят, у проблемных детей бывают выдуманные друзья, а Дэш не выдумал себе друга, он его будто призвал и мучил.

— А как же твой брат? — выдавил Дэш. Ему было тяжело говорить, к горлу то и дело подкатывал ком, но не хватало еще разрыдаться перед Розали. — И родители?

— Я придумала себе жизнь и жила ею с тобой. Все лучше, чем печальное небытие. Когда я не с тобой — меня нет, я будто погружаюсь в вязкий туман и плаваю там, и не могу ничего изменить. Не могу снова начать жить, не могу снова умереть. У меня ничего нет, кроме тебя. Я тебя ненавижу.

Дэш чуть не задохнулся от тоски в ее голосе.

— И что теперь?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Можем оставить как есть.

«Но это уже будет не то» — подумал Дэш, а вслух сказал:

— У тебя голубые глаза.

Розали вскинула брови, а спустя пару секунд кивнула и печально улыбнулась:

— Жаль, что не встретила тебя, пока была живой. Может быть, ты бы мне понравился.

Дэш с трудом разжал кулаки, потому что ногти больно впились в ладони. Сейчас он вспоминал их встречи и разговоры иначе: кроссворд она всегда разгадывала один и тот же, который кто-то оставил раскрытым на столе в подсобке, и он лежал там несколько месяцев, и она никогда не курила, и все продукты в супермаркете он всегда раскладывал сам, да и сломанная пепельница — его рук дело. Он жил во власти самообмана, потому что псих.

Или потому что очень хотел быть кому-то нужным.

«Не покидай меня. Я не смогу один», — хотел сказать Дэш, но сдержался.

— Я пыталась уйти, но ты будто меня не отпускаешь. Сколько бы я ни пыталась, всегда возвращаюсь к тебе!

Розали обвиняла его, а он мог лишь растерянно на нее смотреть.

— Я — твоя тень, Дэшфорд. Наверное, это мое наказание.

— Мне не нужна тень. Мне нужен друг. — Он протянул руку и встретился с пустотой.

Розали печально улыбнулась…

Дэш проснулся в подсобке супермаркета от криков и сначала никак не мог разобрать, кто кричит. Мешала дикая головная боль, спазмы в животе, тошнота и вкус кошачьего дерьма во рту. Орал начальник смены, обзывал Дэша лоботрясом и вандалом и спихивал с жесткой кушетки, и так не слишком уютного местечка из-за ее коротких размеров и ручек по бокам — на ней не получалось выпрямиться. Зато упасть получилось отлично.

«Жестокосердные люди не умеют служить великодушным идеалам» (*) — сообщил Дэш начальнику с пола, а потом начал искать кеды. Пошарил под кушеткой, но не нашел даже в самом дальнем пыльном углу. Там каталась только бутылка рома, который Дэш ночью уговорил. Кеды он не нашел, зато его вырвало. Начальник вытолкал его на улицу и уволил — за пьянство и хулиганство на рабочем месте, предупредил, что его зарплата уходит на покрытие ущерба, и пригрозил полицией, если когда-нибудь еще увидит в магазине, даже в очереди на кассу.

«Жестокость всегда есть результат страха, слабости и трусости» (**) — поведал Дэш в закрытую дверь, потому что ее уже перед ним захлопнули. Чтобы не упасть, он сел на погрузочную платформу и обхватил голову. Она была неподъемная и набитая колючей проволокой, которая при малейшем движении втыкалась изнутри шипами, свербела где-то за глазами и кусалась, будто маленькое злобное существо в панике металось по пустой черепушке и пыталось зубами прогрызть выход. Дэш чуть не упал с платформы, кое-как спустился с лестницы, скрючился на тротуаре, пытаясь прийти в себя, и обнаружил кеды на ногах. Перед глазами всплыла синяя надпись «Жизнь — дерьмо» и очень художественная розовая задница рядом. Он с ужасом вспомнил, что ночью взял краску в хозяйственном отделе, долго искал подходящее место, а потом старательно применил все навыки уроков живописи, чтобы украсить стену напротив входа в магазин.

Он застонал. Голова заболела сильнее.

Дэш плохо помнил, что было после граффити, все слилось в один туманный круговорот, и теперь он мечтал вернуться в то блаженное состояние, потому что текущее напоминало что-то среднее между «так фигово, что уже ни до чего нет дела» и «застрелите меня кто-нибудь». Домой он брел между приступами рвоты и вырубился прямо на пороге комнаты.

Потом тянулось беспрерывное мучение, наполненное тошнотой, рвотой и головной болью, а еще снами, в которых он все время тонул. Где бы он ни оказывался во сне — дома или на улице — все вокруг растекалось ручейками, он кричал, но никто не слышал. Холодная вода закрывала доступ к свету и воздуху, а потом он на самом деле чуть не задохнулся и в ужасе подскочил на кровати, отплевываясь и отфыркиваясь. Енот залаял, прыгнул ему на грудь и начал облизывать щеки.

Мать стояла над ним с пустым кувшином в руках и с интересом настоящего исследователя ожидала результата своих действий.

— Дэшфорд, бабушка себя плохо чувствует. Ты мне нужен.

Дэш попытался успокоить бешено колотящееся сердце и убедить себя, что не утонет в мокром белье.

Тошнило его уже не так сильно, твердь в виде кровати была действительно тверда, а не плясала, как палуба в качку, на рвоту больше не тянуло и к голове вернулась способность думать, но она все еще болела, как и живот. Сил не хватало, даже чтобы швырнуть в мать подушку.

— Я сплю, — прохрипел он, морщась от головной боли. — Мне плохо.

Мать окинула его недовольным взглядом, явно сдерживая раздражение.

— Тебе уже лучше, — не спросила, а сообщила она. — Пора работать. И я настаиваю, чтобы ты прекратил вести подобный образ жизни. Ты спишь двое суток!

— Какой хочу, такой и веду, — пробурчал Дэш, натягивая на голову одеяло.

В ту же секунду одеяло слетело с кровати и оказалось на полу в другой стороне комнаты. Мать в гневе нависла сверху с пустым кувшином.

— Ты сейчас же встанешь… — начала она.

Внизу раздался громкий стук. Стучали во входную дверь. Мать недоуменно нахмурилась.

— Приведи себя в порядок. Эштон забирает машину из ремонта. Мне нужны координаты прямо сейчас.

Оставив дверь нараспашку, она ушла вместе с кувшином. Под ее шагами чуть слышно скрипнула лестница.

Дэш откинулся на подушку, но она была мокрая и холодная. Пришлось встать. Он подумал про Розали, и головная боль усилилась.

— Спроси у Эйзел, — раздался ее голос. — Может быть, все медиумы видят призраков? Может быть, она подскажет, как тебе с этим жить.

Розали сидела на подоконнике. Или парила над ним. Дэш не захотел рассматривать, он оценивал свои силы, чтобы побыстрее смыться. Возможно, другие медиумы тоже видят призраков, и, возможно, это как-то связано с их силой и русалками, но Эйзел никогда и ни за что не скажет ничего, что могло бы ему помочь. Да и вряд ли Дэш объяснит бабке, в чем конкретно ему нужна помощь. Как вернуть свое здравомыслие или как быть с утраченной дружбой и разбитым сердцем?

Дэш с трудом соскреб себя с кровати и наконец понял, что именно он чувствует — боль от предательства. Он считал Розали другом, а она его просто использовала. Он уже скучал по прежней подруге, но говорить ей этого не собирался.

— Иди к черту, — сказал он ей и прошел мимо. Сначала ванна, потом все остальное.

С первого этажа раздался недовольный голос матери. Енот навострил уши, соскочил с кровати и убежал. Дэш вышел из комнаты и наткнулся на Розали прямо посреди коридора.

— Знаешь, по-моему, внизу что-то происходит, — сообщила она.

Дэш растерялся. Как она так быстро тут оказалась? Он обернулся на открытую дверь своей комнаты. В проеме виднелся пустой подоконник. Тогда он отмахнулся и просто обошел Розали.

Снизу раздался резкий мужской окрик, что-то вроде «Стоять!», а следом разбилось стекло и залаял Енот.

Дэш ринулся к лестнице и успел спуститься до половины, но замер, когда мать жестом его остановила. Она стояла на нижней ступеньке. На пороге торчал незнакомый мужик с мокрыми волосами и в мокрой куртке. Он дрожал, будто замерз. Его сотрясала судорога, лицо от пота или дождя блестело в свете лампы, колени ходили ходуном, словно он еле стоял на ногах и вот-вот собирался бухнуться в обморок. Енот облаивал его изо всех сил, но мужчина будто и не слышал. Он зашел внутрь, захлопнул дверь и тяжело оперся на нее спиной.

В обычной ситуации мать бы уже давно вышвырнула его вон, но мужчина держал в руках пистолет и направлял на нее. Пистолет тоже дрожал, дуло тряслось, словно в лихорадке. Увидев Дэша, мужчина резко перевел пистолет на него, а потом обратно на мать и снова на Дэша. Оружие он перехватил двумя руками, и, казалось, тяжесть пистолета вот-вот пригвоздит его к полу. На лице читались растерянность и страх.

— Если вы опустите оружие, мы побеседуем, — спокойно произнесла мать. — Вы не хотите причинить вред.

Дэш поразился ее спокойствию и спустился еще на ступеньку ниже. Он не знал, что делать, мог лишь думать о Еноте, который бегал взад-вперед по холлу и лаял, о матери, которая стояла в нескольких шагах от незваного гостя, и о пистолете в руках неуправляемого человека. Страх волной колючих мурашек прошелся по телу.

— Ты — она? — спросил мужчина побелевшими губами. — Рыжая ведьма из Хоннакона. Это ты? Это должна быть ты! Где вторая?

— Мой сын уже вызвал полицию, — сообщила мать, и Дэш вспотел от ужаса. — Еще не поздно все закончить. Это просто недоразумение. Опустите оружие.

— Где вторая? Должно быть две. Две… — бормотал мужчина, шевеля бледными губами. — Должна быть вторая. Молоденькая. Брюнетка. Где она? — На последнем слоге он сорвался на визг. Пот обильно стекал у него по лбу.

Енот утомился лаять и сел, недоуменно оглядывая гостя. Как бы собака еще больше не разозлила мужика. Дэш тихонько позвал Енота, но тот даже не отреагировал.

— Как вас зовут? — спросила мать.

Гость резко перевел пистолет на дверь гостиной, — скорее всего там Эйзел. Дэш не видел, но надеялся, что она догадалась вызвать полицию, прежде чем выходить в холл.

— Как вас зовут? — настаивала мать, и гость снова перевел пистолет на нее. Глаза его бегали в разные стороны — целей было слишком много и это явно его сбивало.

— Дж… Джейк, — с трудом выдавил он, будто преодолевая сопротивление.

— Джейк, кем вы работаете?

Дэш решил, что мать тянет время, отвлекая психа светской беседой, и аккуратно шагнул назад. Из окна его комнаты можно допрыгнуть до крыши гаража, спуститься, а потом ворваться во входную дверь и отнять пистолет. Если, конечно, пока он будет бегать, псих всех не перестреляет.

— Я… Я… Учитель… в средней школе Садбэри, — растерянно произнес Джейк, будто сам удивлялся.

— О, это на побережье? Далековато вы забрались, Джейк. Добирались, наверное, несколько часов. Вы сообщили своей семье, что уедете так далеко?

Джейк нервно облизнул губы. Взгляд его еще больше остекленел. Дэш шагнул еще на одну ступеньку назад.

— Стоять! — дернулся Джейк и навел пистолет на Дэша.

— Джейк, вы сообщили родным, куда поехали? Возможно, они волнуются. — Мать спустилась со ступеньки, хрустнув осколками стекла, и оказалась на шаг ближе к пистолету, который теперь смотрел ей прямо в грудь.

Дэш снова вспотел, но теперь от злости. Да что она творит? Мужика явно зашептали на убийство двух охотниц. Ему нужна вторая, поэтому он растерян. Возможно, этим пытается воспользоваться мать. В Дэше поднималась ярость на чужака, который вторгся в их дом и угрожает его семье.

— Они наверняка вас ищут, — говорила мать. — Вы можете позвонить им с нашего телефона, рассказать, что с вами все хорошо.

— Нет… Нет… — бормотал Джейк. — Нет! — неожиданно выкрикнул он. — Мне нужна вторая! Девушка! Где она?

Он шагнул к матери и чуть ли не ткнул в нее дулом. Дэш ринулся к ней, и на него опять направили оружие. Он застыл, а Джейк резко отскочил обратно к двери и снова уперся в нее спиной, выставив перед собой пистолет. Бестолковый порыв стоил Дэшу преимущества — теперь он стоял рядом с матерью, а их обоих держали на мушке. Зато он увидел Эйзел в проеме гостиной. Левой рукой она опиралась на косяк, а другую завела за спину. Судя по прищуру глаз и позе — у нее там нож, и она собиралась его метнуть. В молодости Эйзел была в этом мастером, и затея могла бы прокатить, только вот все ее физические упражнения закончились много лет назад, когда заболела спина, и вряд ли сейчас она сможет даже замахнуться.

— Где вторая?! — закричал Джейк.

— Ее здесь нет, Джейк.

Мать сделала вперед еще полшага. Неужели хочет выбить из руки пистолет?

— Пусть придет! — взвыл Джейк. Крик прокатился по дому, а Енот снова заметался с лаем.

В этот момент Эйзел замахнулась.

Одновременно произошло несколько событий: мать повернулась к Эйзел, чтобы ее остановить, Джейк выстрелил, а Дэш кинулся на него.

Потом он помнил кусками: мать отбрасывает ногой упавший на пол пистолет, Дэш бьет Джейка, везде кровь — на лице Джейка, на ладонях Дэша и почему-то на полу в том месте, где сидел Енот, в дом забегает испуганная Эштон и кидается к лежащей на полу бабке. Мать кричит Эштон, чтобы она звонила 9-1-1, и оттаскивает Дэша от несопротивляющегося Джейка, пихает в угол и приказывает остановиться. Дэш сползает по стенке, пытаясь не сдохнуть от головной боли, которая горячей лавой плавит мозги и глаза, видит нож, лежащий рядом с Эйзел, а потом спотыкается взглядом о мохнатый коврик на полу, которого раньше здесь не было. Под рыжим ковриком растекается лужа крови. Енот!

Печальная Розали стоит на ступеньках…

Дэш с трудом приходил в себя, оценивая потери. Один его друг оказался фальшивым, а другой погиб! Пуля предназначалась матери, но досталась маленькой собаке — то ли Джейк целился слишком низко, то ли Енот прыгнул. Дэш смотрел на свои руки, пока мать не заставила его показаться приехавшему врачу. Разбитых в кровь костяшек не хватило, чтобы защитить свой дом. Нужно что-то смертоноснее.

Енота забрала полицейская ветеринарная служба, и через пару дней его похоронили на кладбище Хоннакона, в крыле для домашних животных. Эйзел перенесла инсульт, пролежала в больнице неделю, и, не приходя в сознание, умерла. На похоронах Дэш осознал, что никакой ненависти к ней в нем нет. Он все время вспоминал ее голос из детства, который читал ему сказки, звал обедать и просил найти очки. Даже больная и измученная, она попыталась спасти свою семью и отдала за это жизнь. Дэш гордился ею. Джейка прямо из больницы забрали агенты ФЦР, и Дэш понятия не имел, что с ним случилось после. Ему было все равно.

* В. Гюго

** К.Гельвеций

Глава 16. Шёпот (часть вторая)

Апрель-июнь 1991

Эштон вела машину нервно, то резко газуя, то резко нажимая по тормозам, крутила руль, будто метала ножи — внезапно. Дэша бросало туда-сюда по сиденью, пару раз он даже приложился правым виском о переборку. Мать отдала ей свою старую «Хонду» для практики, и Эштон старалась изо всех сил — повезла Дэша развеяться. Включила радио, открыла все окна и гнала по хайвею в сторону каньона Уилломоу. На днях выяснилось, что сестра очень хочет там побывать.

Дэшу машину никто не дарил. Как-то негласно сложилось, что он один никуда поехать не мог, только с сестрой или матерью. Он стал заменой Эйзел — вечно сидящим дома медиумом, у которого всегда можно узнать, где объявились русалки. Его это не возмущало и вообще никак не трогало, он и так не хотел никуда ходить и ничего делать. У него просили координаты — он давал, а остальное требовало усилий, которые он не хотел прилагать. Он хотел лишь одного — чтобы его оставили в покое.

Довольная Эштон попыталась прямо на ходу открыть бардачок, и машину занесло вправо.

— На дорогу смотри! — испугался Дэш. — Давай я сам. Что ты хочешь?

— Достань карту. Надо найти мотель.

По дороге к мотелю, как и все предыдущие часы, Дэш старательно ни о чем не думал. Это всегда помогало. Он сосредоточился на музыке, вслушиваясь в каждый аккорд так усиленно, что в конце концов мелодия начала рассыпаться на отдельные ноты и походить на какофонию. Пока он не услышал, о чем поет Брюс Спрингстин. Тогда он попытался выключить радио, но Эштон не дала. Пришлось слушать о страстном желании подойти к реке и провести там время. В воображении у Дэша крутились лодки. Почему они такие хрупкие? Дно разъедает соль или водоросли, ты ступаешь туда, и оно проваливается, а потом, вместо того чтобы приятно провести время, ты тонешь.

Дэш вцепился правой рукой в дверцу машины. По спине и вискам тек пот, мелко дрожали пальцы. Перед глазами завертелась картинка: он падает в воду, бьет руками по поверхности, но ухватиться не за что, вокруг пузырьки и пена, последний скудный вдох похож на предвестника агонии. Все глубже и темнее. Небо исчезает. Боль в груди. Конец.

Когда они остановились у мотеля, — длинного одноэтажного здания, утыканного дверями, — Дэш вышел из машины весь мокрый, будто и вправду побывал в воде.

В номере Эштон сразу засела за телефон. Не так давно она начала встречаться с парнем из параллельного класса своей школы — капитаном футбольной команды. Его звали Роб Тини. Самое интересное, что в классе Дэша тоже был парень с таким именем, и из-за него у старшеклассниц вечно случались неприятности: их родители то заставали своих дочерей с ним ночью на заднем сиденье машины, то находили у них наркотики, которые дал им Роб, а то и вовсе обнаруживали Роба в постелях своих дочерей. Эштон встречалась с другим Робом Тини, но так как Дэш никогда его не видел, а за именем навсегда закрепился запашок пошловатого смеха и мерзкой ухмылки, то на том конце провода он видел «своего» Роба Тини. Из-за этого разговоры сестры по телефону казались ему нелепыми — сестра и такой мерзкий типчик вряд ли бы нашли общий язык. Мать новое увлечение Эштон не поддерживала, но сестра впервые в жизни ее не послушалась и отстояла свое право на личную жизнь. Эштон ворковала в трубку, и Дэш ушел прогуляться, получив наказ не уходить далеко.

Он шлялся вокруг мотеля, пока не стемнело, а потом вернулся к номеру и уселся на капот «Хонды». Искусство ни о чем не думать давалось ему все легче — он перестал видеть бледных молчаливых женщин, но даже это уже не радовало. В конце концов, кому какая разница — псих он или нет?

Рассыпанные по небу звезды равнодушно помигивали.

— Думаешь, там кто-нибудь есть? Какие-нибудь другие цивилизации?

Розали стояла рядом с машиной и смотрела на небо.

Дэш быстро ушел в номер и захлопнул дверь.

Утром Эштон перебирала и чистила свои ножи, которые всегда возила с собой в специальном чехле, потом разложила карту на столе и долго смотрела маршруты. Дэш не вмешивался. Ведет Эштон, пусть она и смотрит, куда ехать.

Под вой очередного шлягера они сорвались с парковки.

Эштон что-то прокричала, но Дэш не услышал. Тогда она сделала потише.

— Можем взять другую собаку, — сказал она.

— Зачем? — испугался он. Собаку убьет очередной заговоренный. А то, что такие еще будут, он не сомневался.

— Ну, чтобы она все время лаяла и утаскивала с тарелки еду, как делал Енот. Ты же от этого приходил в восторг.

— Нет, спасибо, — буркнул Дэш.

— Возьми кошку.

Дэш промолчал.

— Слушай, ну сделай уже что-нибудь со своей жизнью! Ты два месяца ходишь как зомби. Даже после того, как узнал о русалках, с тобой такого не было. И после поездки в Нью-Йорк. Не думаю, что ты так сильно убиваешься по бабушке. Значит, все дело в собаке?

— Я не хочу другую собаку.

— Ладно. На заднем сиденье мой рюкзак. В кармашке лежит пакетик. Там две сигареты с марихуаной. Давай выкурим. Может, это тебе поможет?

Дэш уставился на сестру. От нее он такого не ожидал.

— И чем же это поможет?

— Не знаю. Давай попробуем.

После первого эксперимента Дэш пробовал марихуану еще пару раз. Да, возможно, она отвлекала ненадолго, делала все неважным, несущественным. Приемлемым. Но потом маятник качало в другую сторону и приходил страх. Вряд ли это сейчас поможет.

— Ты завязал с марихуаной, — сказала Розали с заднего сиденья. — Ты больше не куришь.

Дэш мысленно послал все к черту.

— Так что? — поинтересовалась Эштон.

Даже в лучшие моменты с марихуаной жизнь становилась проще только в его голове. Реальность при этом все еще оставалась дерьмовой.

— Отвянь, — сказал Дэш им обеим.

— Давай, хоть расслабишься, — уговаривала сестра, — а то смотреть на тебя тошно.

— Ты обещал! — настаивала Розали. — В твоей жизни и так полно иллюзий. Зачем их множить?

— Останавливаюсь? — спросила Эштон.

— Нет, не буду я курить марихуану.

— Отлично, потому что у меня ее нет.

Дэш впервые за последние два месяца испытал яркое чувство. Пусть злость, но зато хоть что-то всколыхнуло усталое безразличие.

— Твоя сестра та еще стерва, знаешь? — сообщила Розали. — Я бы на твоем месте ее стукнула.

Дэш уставился в окно. Осталось вытерпеть сегодня и завтра, потом они вернутся домой, Эштон снова займется своими делами, а он останется один. Главное, не думать о Розали.

— Ну ладно, мы придумаем, как тебя развеселить, — подозрительно ласково произнесла Эштон.

Дэш напрягся.

— Куда мы едем?

— К каньону Уилломоу.

— Мне кажется, она врет, — сказала Розали. — Когда она врет, у нее интонации другие, слишком добрые. Обычно она так не разговаривает.

— Может, я лучше вернусь домой? — осторожно спросил Дэш.

Эштон фыркнула.

— Тебе не стоит путешествовать одному, а я еду к каньону.

— Думаешь, я не смогу отбиться от русалки?

— Вряд ли ты встретишь ее среди лесов, но какой-нибудь очередной «Джейк» может стать проблемой.

— Она только что сказала, что ты хлюпик, — съязвила Розали.

— Да неужели? — возмутился Дэш. — Думаешь, ты сделала бы лучше? Не дала Джейку выстрелить? Предотвратила инсульт Эйзел?

— Я не знаю, — очень спокойно ответила сестра, не отрывая взгляда от дороги. — Но знаю, что тебя лучше одного надолго не оставлять. Мы с мамой всегда должны знать, где ты. Ты член нашей семьи, а семья заботится друг о друге.

Дэш фыркнул. Словам о заботе он не очень-то и поверил, а вот мысль про тотальный контроль его задела.

— Чтобы отчитаться перед Вероникой? И не потерять зарплату?

— Дэш! Деньги тут вообще ни при чем!

— Ну да! Она деньги гребет лопатой, а мы с тобой никогда не будем учиться в колледже!

— Да кому нужен этот колледж?! Там не учат спасать мир!

— Тоже мне, спасительница нашлась! От кого ты его спасаешь? Убийца ты, вот и все.

— А ты стороны не попутал? — возмутилась Эштон. — Хотя, знаешь, в чем-то ты прав. Если тебя зашепчут убить соседского ребенка или президента, убийцей станешь ты.

— Ну президента это вряд ли. Я до него не доберусь. Его охрана уложит меня раньше. Я же не супермен.

— Ли Харви Освальд как-то смог. Возможно, его зашептали.

— Да, но зачем? Зачем им убивать президента? Кеннеди был для них угрозой?

— Откуда мне знать бредовые мысли этих тварей? Не наше дело копаться в их тупых головах. Наше дело — нейтрализовать угрозу и не задавать вопросов.

— Ты прямо Вероника номер два.

— А ты как сумка, которая не лезет в багажник!

— Туше, — рассмеялась с заднего сиденья Розали.

— Ну так оставь меня на обочине. Я с удовольствием останусь один. Один! — сказал Дэш погромче и посмотрел на Розали в зеркало заднего вида.

— Это позиция труса, — заявила сестра.

Дэш сам не заметил, как увлекся спором.

— Ладно, Эш, представь хотя бы на секунду, что русалки не чудовища, они просто хотят выжить. Им приходится прятаться и обманывать. Представь себя на их месте. Что ты почувствуешь? Будешь готова убить? Они ведь не делают ничего такого, чего не сделала бы ты.

— Ох, Дэш, осторожно, — фыркнула Розали. — Ты встал на скользкую дорожку.

— Как тебе совести хватает? — Эштон удрученно покачала головой. — Ты жив только благодаря матери! Она отстояла тебя перед Вероникой, и мы столько лет убивали тварей, которые могли приблизиться к нашему дому хотя бы на сто километров, вычищали все вокруг тебя, чтобы ты был в безопасности. И делали это бесплатно, между прочим. А от тебя никакой благодарности!

— А вот тут твоя сестричка села в лужу, — сказала Розали. — Она совсем тебя не понимает.

— Ох, заткнись уже, — прорычал Дэш. Говорил он большей частью Розали, но Эштон, конечно, приняла на свой счет, громко фыркнула и что-то пробормотала.

— Что? — ощетинился Дэш.

— Ничего, — огрызнулась в ответ сестра.

— Она сказала, что хотела бы сестру, — подсказала Розали, — а вместо этого у нее брат-зануда. Знаешь, — помолчав, добавила она, — я бы на твоем месте жизнь этой грубиянке не доверяла.

— Да оставь уже меня в покое! — выкрикнул Дэш. Раньше он ждал встреч с Розали только на работе, а потом на прогулках, но теперь думал о ней постоянно и никак не мог выкинуть из головы. Вот она и появлялась везде.

Эштон вскинула брови и веско сообщила:

— Не могу. Но у меня есть кое-что, что поднимет тебе настроение. Скоро приедем.

В заповедник Уилломоу они въехали еще через пару часов. Эштон притормозила перед большой картой, наклеенной на стенд, и тщательно изучила пешеходные тропинки до каньона и сквозь него.

— Пошли.

Она подхватила рюкзак и пошагала на север. Они прошли по лесу километра полтора, потом вышли к сонной речушке, и Эштон долго искала тропинку вдоль нее. Осока и рогоз почти закрывали от взгляда гладь воды, но Дэш и так старался туда не смотреть. Потом Эштон ходила кругами, пока не заприметила в просвете деревьев крышу, и ринулась к ней. То ли амбар, то ли склад — двухэтажное вытянутое здание без окон стояло на поляне. Дэш ожидал, что они пройдут мимо, что это просто какой-то ориентир, но Эштон поворошила кусты рядом с воротами амбара, извлекла оттуда ключ и открыла тяжелый замок.

— Что ты делаешь? Разве это каньон?

— Знаешь, я тоже любила Енота. — Она посмотрела на Дэша и распахнула ворота, явно приглашая внутрь.

Откуда у Эштон ключ от сарая, который она видит первый раз в жизни? И вообще, сестра вела себя странно. Нет, грубость и насмешки — это нормально, но с чего она призналась про любовь к собаке? К его собаке. Она даже матери ни разу не говорила таких слов. По крайней мере при нем. У Дэша возникло неприятное предчувствие, и он попятился.

— Что там? — спросил он.

— Кое-что, что тебе поможет, — улыбнулась она.

— В сарае?

— Твой долг, Дэш, — назидательно произнесла сестра, — быть тем, кто ты есть, и я хочу, чтобы ты это понял.

После того как он так и не сдвинулся с места, Эштон закатила глаза, бросила:

— Да господи! — и исчезла в густом полумраке, растворилась в серой дымке между балками, через которые длинными яркими полосками пробивался свет.

Дэш сделал несколько шагов следом и застыл на рубеже света и тьмы. Сестра явно задумала какую-то ерунду, и Дэш опасался, что это может быть вредно для здоровья. На границе тотального безразличия вяло заворочался инстинкт самосохранения, предрекая неприятности. Именно поэтому, когда Дэш услышал стрекот шокера и испытал жгучую боль, то не удивился.

…Перед глазами маячило что-то серо-полосатое, судороги волнами проходили по мышцам. Руки не слушались, а на ногах будто лежало что-то тяжелое. Потом пришло облегчение — сразу не убили, значит, есть шанс выбраться.

И тогда он запаниковал. От страха. Сейчас ему нашепчут убить Эштон. Вдруг уже нашептали? Как понять, что он — все еще он?! Может быть, сестра в опасности.

— Эш… — позвал он, и голос прорезался свистящим шепотом, разогнал пелену перед глазами. Серо-полосатым перед носом оказалась молния его куртки. Капля пота с носа упала на молнию, но руки все еще не слушались. Что за черт? Дэш поднял голову. — Эштон!

Он моргнул и огляделся: они все в том же сарае, он сидит на стуле, руки связаны за спиной. Глаза привыкли к полутьме, и он заметил стоящую недалеко сестру. Рядом с ней никого не было, значит, опасность может исходить только от нее. Ладно, с этим он справится. Но потом разглядел обмотанную вокруг своих ног веревку и засомневался. Эштон, сложив руки на груди, стояла в паре метров и недовольно смотрела на него, прищурив глаза. Нетерпеливая, словно боксер перед матчем.

— Очухался?

— Ты что затеяла? Совсем рехнулась?

Он, конечно, горячей любви от сестры не ждал, но и такой подставы тоже. Дэш попытался встать, дергая руками и ногами. Веревки были самыми настоящими, освободиться не получалось. От возмущения Дэш дернулся сильнее, но без толку. Он представил, как Эштон оставляет его тут и спокойно уходит.

— Развяжи меня!

— Для твоей же безопасности — не буду, — обронила она и скрылась в темноте.

В глубине сарая, в углу, зазвенели цепи. Дэш уставился в темноту.

— Иди! Ну же! — приказал голос Эштон.

Из полумрака проступил силуэт. Девушка. Нет, русалка. Дэш сразу это понял. Лет двадцать или чуть больше. Она двигалась неровно, словно ей было неудобно. Растрепанные волосы, изможденный вид, кляп, как в фильмах для взрослых — шар во рту. На скуле темное пятно — грязь или кровоподтек? Подол светлого платья разорван до самого пояса. Ноги закованы в колодки. Руки скованы спереди, на шее металлический ошейник. Ноги, руки и шея соединены гремящей цепью. Эштон еще раз пихнула русалку, та дернулась и безучастно качнулась вперед, вяло переставив ноги. Эштон вела ее на металлической цепочке, словно дикое животное.

Дэш попытался собраться с мыслями и подобрать объяснение. Ощущение неправильной, сломанной реальности колючими мурашками прошло по спине.

— Эштон, что ты делаешь? Какого черта задумала?

— Ты до сих пор живешь как в сказке. — Эштон дернула цепь, та зазвенела, а русалка схватилась за ошейник руками, пытаясь его оттянуть. В ее глазах появилось осмысленное выражение, будто она прислушивалась к разговору. — Тебе пора осознать реальное положение дел.

— Реальное положение дел?! Ты из ума выжила, вот реальное положение дел! Где ты вообще взяла цепи?

— Не поверишь, сколько полезного можно найти в фермерских магазинах, — улыбнулась Эштон и натянула ошейник. Просто так. Видимо, ей нравилось, как русалка за него хватается. — Мне помогла кузина Ортиз. Она ее выследила, поймала и привела сюда, а вчера вечером сказала мне, где ее спрятала. Она вялая, почти сутки без воды.

— Это все обязательно? — спросил Дэш, хотя уже понимал, чего хочет Эштон.

— Но мы так и не выяснили, влияет ли на тебя «шепот».

Эштон толкнула русалку в спину. Та шлепнулась на колени прямо перед Дэшем, уткнулась носом в грязный пол и застыла. Звон цепей отдавался в голове.

— Что? Жалеешь ее? Думаешь, бедная девочка? — Эштон пихнула русалку ногой. Та даже не пошевелилась. — Это та тварь, что отправила к нам старину Джейка. Считай, это она убила твоего пса, и бабушка умерла из-за нее. А Джейка уволили, у него теперь нет работы, и он даже не помнит — почему.

Дэш перевел взгляд на беспомощный комок под ногами.

— Ты уверена, что это она? — В нем поднималась ярость. Он не хотел испытывать это чувство, оно опустошало и изматывало, после него ничего не оставалось. Даже воспоминаний. Ярость его направлялась и на Эштон, и на неряшливый комок под ногами, и на Джейка с его пулей.

— Полгода назад мы с матерью охотились на двух сестричек. Одну убили, а вторая сбежала. — Эштон снова пнула русалку ногой, та никак не отреагировала. — Выведала о нас, тварь, и подослала школьного учителя из Садбэри. Это, кстати, тут недалеко.

— Как же она выяснила адрес?

— О, нашла нужных людей. Мы с кузиной Ортиз шли по следу разрушенных судеб. Кроме Джейка, в Садбэри были еще уволенные за превышение полномочий сотрудники коммунальных служб и парочка полицейских.

Дэш не стал говорить, что, похоже, это они с матерью виноваты в нападении Джейка. Они же упустили русалку. Не стал говорить, потому что в этот момент по-настоящему опасался Эштон. Заманить брата в ловушку, вырубить его шокером и связать можно только в отчаянии или повредившись умом. На отчаявшуюся Эштон не походила. Она с удовлетворением держала цепь натянутой и рассказывала дальше:

— Полиция Садбэри отследила нашу машину, а потом любезно предоставила ей имя владельца. Естественно, вместе с адресом.

Эштон пнула русалку еще раз. Цепи звякнули. Русалка неловко села на колени и теперь смотрела на Дэша снизу вверх — грязные волосы висели патлами, порванное платье едва прикрывало тело. В ее глазах плескалась злоба. Непохоже было, что она опасается за свою жизнь, скорее она обрела надежду при виде пацана. Дэш поежился. Сомнения разрывали его на части. С одной стороны, не верилось, что безмозглое животное смогло бы сообразить, как найти кого-то в современном мире, учесть дорожный маршрут, наличие документов на машину и массу других деталей, о которых обычный человек не задумывается, он просто их знает. Значит, и она знала. А еще о том, что люди не ходят нагими. Но, с другой стороны, он не хотел снова подводить мать или сестру, он и так наделал слишком много ошибок, из-за которых пострадала его семья. Защищать сейчас это существо будет ошибкой, слабостью. Он ненавидел себя за слабость.

И в этот момент в нем что-то сломалось. Он смотрел в наполненные дикой злобой глаза и больше не видел там ничего человеческого, это был взгляд загнанного отчаявшегося зверя, который копит силы на последний рывок. После — либо свобода, либо смерть.

Раз эта тварь виновна, то сомнениям тут не место.

— Убей ее! Чего ты ждешь? — сказал он сестре.

Эштон рассмеялась, громко и искренне. Ее смех разнесся по сумрачному сараю, отскочил от стен, замер под крышей. Она окинула русалку жадным взглядом. Даже в полумраке было заметно, что Эштон еле сдерживает предвкушение: дышит неровно, кусает губы в нетерпении. У Дэша мурашки побежали по спине, мурашки от предвкушения, словно он наконец обрел то самое понимание, и предикативно абсорбирующий объект рациональной индукции сдетерминировал с нужной парадигмой.

— Надеюсь, ты серьезно. Именно такой брат мне и нужен — решительный и ответственный. Я хочу, чтобы ты выбил из своей головы все сомнения, чтобы увидел этих тварей в истинном свете. Они не достойны сочувствия или жалости. Они продолжат убивать невинных людей, а ты, увиливая от исполнения своего долга, тоже становишься убийцей, потому что, если эту тварь отпустить, она убьет кого-то еще. И ты станешь соучастником.

Русалка дернулась, и Эштон натянула поводок так сильно, что чуть не оставила ее без головы.

— Наша семья пострадала по ее вине. Джейк и его семья тоже, а еще пострадали те люди, которых она использовала. Она ведь даже не задумывалась об их судьбе. Дэш, мы с тобой защищаем простых людей, таких как Джейк, учитель из Садбери. И сотни тысяч других таких же парней. — Эштон снова выпрямилась, в ее голосе звенел гнев.

Дэш мысленно с ней согласился, потому что сестра перечисляла факты, с которыми не было смысла спорить. Зачем он это делает? Зачем превращает свою жизнь в нерациональную индукцию?

— Во всем виновата эта тварь, — проговорила Эштон, — и она сдохнет! Но сначала мы кое-что проверим. Думаю, нас ждет приятный сюрприз.

Она посмотрела на Дэша долгим проникновенным взглядом, в котором светилось предвкушение понимания чего-то важного. Сейчас сестра казалась еще больше отстраненно-пугающей, чем обычно.

— Просто убей ее, — проворчал он. — И мы посмотрим каньон Уилломоу.

— Мы на войне, братик. А на войне побеждает тот, что владеет всей информацией.

Она склонилась над русалкой и вынула кляп.

— Нет, Эштон, не надо! — Он безуспешно попытался отодвинуться.

Русалка резко подняла голову и уставилась на Дэша круглыми темными глазами. Дэша бросило в пот. Ему показалось, что стул под ним дернулся к ней навстречу, словно повинуясь гипнотическому взгляду, который заполнил весь мир.

Сестра и все прочее осталось в другой реальности, в той, где не было пугающего притяжения чужой ауры. На краю сознания мелькнуло любопытство, то самое, из-за которого врачи колят себе экспериментальные сыворотки и сами себе вырезают аппендицит, а конструкторы, рискуя жизнью, обкатывают первые модели самолетов. Внутри заворочался ужас, а потом Дэш услышал:

— ПОМОГИ МНЕ!

Его словно швырнуло в океан. Он захлебывался собственными страхами, ужасом, гневом. Его тянуло все глубже, в темноту, муть и бездонность, и вода смывала слой за слоем: обиду на Розали, тоску по Еноту, злость на свою беспомощность, опасение, что когда-нибудь Эштон перестанет слушаться даже мать. Но и волнительная радость, до дрожи в руках, и ветер в лицо от быстрой езды на велосипеде, и короткое пронзительное счастье тоже исчезали, как и усталость в ногах, и радостное предвкушение, когда после долгой прогулки возвращаешься домой, а уже на крыльце пахнет умопомрачительно — мясо с незнакомыми специями — мама готовит новое блюдо, летая по кухне рыжим языком пламени; Эштон в режиме «сама любезность» за ужином не одаривает ни одним язвительным замечанием, и Енот под столом тычется мокрым носом в ладонь, сопит и требует мяса по новому рецепту.

Но через секунду все прошло: его вытащило с другой стороны мира, и от прежнего Дэша ничего не осталось. Все растворила соленая океанская вода. Перетряхнула каждую клеточку тела, обновила, дала облегчение. Мир стал прост, как никогда. Ни колебаний, ни тоски. Он здесь, чтобы помочь ей. Она должна быть в безопасности. Надо избавиться от всех угроз.

— ОСВОБОДИ МЕНЯ!

Да! Освободить! Почему не выходит встать? Времени нет. Рядом опасность. Сестра. Она помешает. Встать! Надо встать! Выбраться из веревок. Освободить. Найти ключи от цепей. Встать! Освободить! Веревки мешают. Нет, мешают руки.

— УБЕЙ ЕЕ!

Дэш вспотел. От злости, что никак не получается встать, и от боли. Боль мешала, жгла мышцы, хрустела пальцами.

— БЫСТРЕЕ!!!

Боль легко отодвинулась, потому что была не важна. Встать! Раздался хруст, и Дэш освободил одну руку. Потом вторую. Отлично! Теперь ноги.

— ПОМОГИ!!!

Сейчас. Он поможет. Убьет Эштон и поможет. Он встал, но голова закружилась, и перед глазами оказались темные доски. Он пополз.

Но не успел. Эштон опередила, и та, кому он должен был помочь, безвольно упала на деревянный пол, а потом растеклась ручейками и просочилась между досок. Дэша сначала отпустило, а потом на него обрушилась вся боль сразу. Тело горело там, где он порвал связки, и пульсировало сломанными пальцами. Мир рябил через щели сарайных балок и причинял невыносимую боль.

— Господи! — произнес сверху растерянный голос Эштон. — Я отвезу тебя в больницу.

Где-то рядом журчала вода. Дэш закричал.

Дэш заработал двухсторонний задний вывих плечевого сустава, двусторонний вывих больших пальцев кистей, а еще переломал кости запястья на правой руке. Так как ответить прямо на вопросы врача о том, как все это случилось, не вышло и пришлось юлить, врач решил, что его пациент стал жертвой пыток. Он вызвал полицию и социальную службу, потому что Дэшу еще не было восемнадцати.

Пребывание в больнице покрылось туманом. Дэша накачивали обезболивающими, и он почти все время спал, пропустив разборки с полицией. Скорее всего приезжал юрист от Вероники и решил все вопросы. Один раз ему показалось, что мать и Эштон ругаются рядом с его кроватью.

— Ты специально это сделала? Хочешь прикончить нашу семью и переехать к тетушке?

— Нет, мамочка! Нет, прости, пожалуйста! Я была уверена, что «шепот» на него не подействует.

— Я не ожидала от тебя такой безответственности! С Вероникой ты больше не общаешься. А с братом… Не знаю, захочет ли он тебя видеть…

Потом Эштон зарыдала, и Дэш решил, что это сон, потому что его сестра никогда не плачет. В больнице ему все время снились сны, яркие, с запахами, звуками и цветами. Почти все он забывал, как просыпался, но один, который снился много раз, запомнил: он кого-то преследует, но бегущий впереди незнакомец всегда оказывается быстрее, Дэш никак не может его поймать. После этого сна он просыпался еще больше измотанным.

Сестра извинилась миллион раз, каждый раз искренне, и изо всех сил старалась заслужить прощение: чесала ему нос и спину, читала смешные книги, приносила вкусняшки из буфета и по кусочку клала ему в рот. Дэш не находил в себе ненависти к ней, ведь она надеялась на чудо — на то, что он, единственный мужчина в сорока кланах Охотниц на русалок, не поддается гипнозу, как другие. Чуда не случилось, но разве можно ненавидеть за надежду?

К тому же он больше интересовался насущными вопросами: как застегнуть пуговицу, почистить зубы и перетерпеть зуд под гипсом. И как перестать видеть Розали или других призраков, потому что сейчас, когда он не мог пойти в мастерскую, чтобы занять голову и руки простыми и нужными вещами, вроде починки крыльца или ремонта шкафчиков, все время бродили мысли. Он старательно игнорировал всех печальных женщин, которые слонялись по коридорам больницы и порой заходили в палату. Розали иногда сидела на подоконнике, поджав ноги и положив подбородок на согнутые колени.

Когда его привезли домой, мать наняла медбрата на половину дня, а после обеда оставалась сама, взяв отпуск за свой счет: кормила Дэша и даже водила в туалет, а когда ее не было, помогала Эштон. Та вела себя удивительно деликатно, возила на физиотерапию и следила, чтобы он не превысил дозу обезболивающего.

Целый месяц он не мог нормально пользоваться руками, хотя работать с картой и амулетом это не мешало. Легкий амулет без труда удерживался в пальцах. Мать снова ездила в командировки одна, а сестра оставалась с Дэшем. Он выяснил об Эштон два факта: она разговаривает со своими ножами, когда думает, что ее никто не видит, а еще отвратительно готовит. Есть приготовленную ею еду невозможно. Каждый май она устраивала свой личный новый год — сжигала в металлическом ведре на заднем дворе все чеки и расписки, накопленные за год. Двенадцать месяцев она тщательно складывала их по датам только для того, чтобы сжечь в такой же последовательности. Обычно она никого к церемонии не подпускала, но в этот раз Дэш «праздновал» вместе с ней и, сидя на пластиковом стуле над «праздничным» огнем, размышлял о понятии нормальности. Раньше он немного побаивался сестры, ведь она была бойчее и ловчее него, но он осознал, что Эштон настолько же ненормальна, насколько ненормален мир, ведь она продукт своей среды. Как и он. Он тоже ненормальный.

Теперь он сожалел, что рядом с ними больше нет Эйзел. Она ухаживала за садом, следила за кустами и травой. При ее жизни у них была идеальная лужайка и уютный задний дворик. Сейчас все пожухло и увяло, яркие цвета сменились пыльным запустением.

Эштон подкинула в огонь следующую порцию чеков, покосилась на Дэша и спросила:

— Что ты ощущал в момент «шепота»?

Он вздрогнул. В Книге неоднократно упоминалось, что «шепот» отшибает память, но он все помнил. Ощущения, мысли, страстное до одурения желание помочь русалке. В те мгновения будто бы настоящий Дэшфорд Холландер перестал существовать, а вместо него появился незнакомец, и те ощущения были чужими. Словно телом и мыслями управлял кто-то, взявший их без спроса в аренду. Это было унизительно и вызывало ярость. Чужак вторгся настолько грубо и бесцеремонно, оставил такой яркий отпечаток внутри, что сейчас Дэш с трудом вспоминал себя, словно заново собирал из воспоминаний. Он не хотел это обсуждать, поэтому сказал:

— Не помню.

Эштон хмыкнула.

— А у меня для тебя подарок. Это поможет, — произнесла она несколькими минутами позже и забежала в дом.

Дэш поразмышлял над ее манерой выбирать подарки и рассудил, что вряд ли она притащила русалку в Хоннакон. Главное, чтобы не собака.

Вернулась сестра и протянула плеер и наушники.

Секунда замешательства, когда Дэш не смог его взять, закончилась ее добрым смехом и его просьбой:

— Почеши под правой коленкой, пожалуйста.

Эштон почесала, а потом надела на него наушники, включила кассету и сделала звук погромче. Играла классика, и пронзительные скрипки и яростные барабаны отрезали от него мир. Эштон шевелила губами, что-то говоря, и улыбалась, и он тоже улыбнулся ей в ответ.

Английский писатель Сэмуэль Батлер когда-то сказал, что жизнь — это искусство извлекать утешительные выводы из неутешительных посылок, а истина в любой области — это та точка зрения, которая либо имеет, либо будет иметь власть. Дэш извлек нужные выводы и изменил точку зрения. Нет смысла сопротивляться — жизнь накажет за это, нужно подчиняться правилам, тогда все будет хорошо, как у матери, как у сестры. Никаких сомнений и колебаний, когда твари предстают в истинном свете.

Нетерпеливое ожидание новой жизни лихорадило.

Он кое-как сдал выпускные экзамены в школе и занялся наведением порядка в своей комнате. Разложил книги и одежду, а потом нашел на полках брошюры, которые собирал год назад. Университет Нью Хэмпшира объявлял набор на специальность «Медицинские науки», а университет Корнуолла — на «Медицинское дело» — самые близкие и недорогие варианты. Брошюры улетели в мусорную корзину вместе со старыми тетрадями и лягушками-оригами.

Во сне он наконец догнал того шустрого незнакомца, поймал его за плечо и развернул. У незнакомца было его лицо.

Для Дэша остался только один способ выжить — очищать мир от чудовищ.

Март 1992

Дэш нашел новую цель в городе-музее Джеймстауне, родине мифов о Покахонтас. Видимо, русалка приплыла по реке Джеймс и осталась. Для нее это было отличным местом — музей под открытым небом, состоящий из кораблей-реплик флотилии Ордена Госпитальеров: куча мест, чтобы укрыться, нечастые туристы и обслуживающий персонал почти из одних мужчин. Здесь она пока никого не убила, но это было делом времени — кто-нибудь ей не угодит и умрет.

Весной в Джеймстауне было спокойно. На берегу часть экспозиций еще не открыли для осмотра. Дэш, мать и сестра приехали в середине дня и бродили по берегу, делая вид, что интересуются каравеллами, а сами ждали от матери команды — ее шестое чувство должно было указать им направление. Дэш читал таблички с описанием: «Каравелла “Святая Анна” пристала к этим берегам в 1528 году, положив начало колонии…», «Каравелла-редонда “Святой Патрик” благодаря хорошей маневренности использовалась для исследований речных побережий…», задерживал дыхание и смотрел в песок — близость воды по-прежнему пугала. Он ждал, что на берег вот-вот обрушится шторм, сорвет корабли с тросов и разобьет их в щепки.

В шесть вечера туристам объявили, что музей закрывается. Они втроем пошагали по пляжу туда, куда указала мать. Прошли мимо последней экспозиции — корабля со свернутыми парусами, и еще метров пятьсот, пока огни отелей не превратились в слабое гало за спиной. На берегу полубоком, подставив небу исцарапанное днище, лежала перевернутая лодка. Эштон взглядом обратилась к матери, и та кивнула. Они уселись так, чтобы их не было видно с реки.

Теперь осталось дождаться русалку.

Дэш заметил одинокую полупрозрачную фигуру, бредущую по пляжу. В этот раз не девушка, а старуха. Она словно плыла, и неровный травянистый берег никак не мешал ее плавным парящим движениям. Дэш прикидывал, подойдет ли она к нему, как делали некоторые призраки, или пройдет мимо, и наблюдал.

«Счастье сомнительно и преходяще, определенным и вечным является долг» (*) — вспомнил он цитату из справочника афоризмов и еще покопался в памяти. Когда он повторял про себя цитаты, это успокаивало, возвращало в те моменты, когда рядом сопел Енот, бабушка мирно готовила ужин, Эштон была на тренировках, а в доме стояла умиротворяющая тишина.

— Что ты бормочешь? — недовольно зашептала Эштон. — Ты что, считаешь?

— Она здесь, — прервала ее жестом мать. Потом помолчала, раздумывая, и добавила: — Я ее приведу.

Мать бесшумно исчезла, скрывшись за лодкой.

— Снова хочет тебе отдать, — еле слышно проворчала Эштон и сунула ему свой керамбит, а Дэш напялил наушники и включил радио погромче.

Нож он себе так и не выбрал, поэтому пользовался керамбитами сестры, она всегда возила с собой целый набор. Эштон недовольно нахохлилась и застыла: теперь каждый раз на охоте она отодвигала подальше свое рвение сделать больше и лучше и не спорила — изо всех сил пыталась вернуть расположение матери.

Эштон что-то услышала, выглянула из-за лодки, взвилась и убежала. Дэш испугался и тоже вскочил. Оказывается, русалка бежала к воде, видимо, что-то заподозрила, едва увидев человека. Мать не успевала, и наперерез кинулась Эштон. Она нырнула за русалкой и успела ее поймать в последний момент. Потом они вдвоем вытащили ее на берег и бросили на траву. Она уже была под заклинанием, поэтому просто застыла скорчившись. Дэш выключил радио. Мать посмотрела на него и отступила. Он вздохнул и перехватил нож поудобнее. Разглядывая голую тощую девицу с грязными мокрыми волосами, Дэш не ощущал ничего, кроме глухой ярости. Эта тварь виновата в его неприятностях так же, как и другие твари. Зачем она вышла из пучины? Лучше бы оставалась там.

Он ненавидел тварей, потому что из-за них все в его жизни сложилось не так, как он хотел, и теперь, убивая тварь одну за одной, он убивал свой страх стать чудовищем, уничтожал свою чудовищную часть. Чем больше тварей умрет, тем тверже станет его рука.

Потом он снова сидел за лодкой так, чтобы не видеть реку, и ничего не чувствовал. Только легкую тошноту от близости воды. К нему пришла мать и опустилась рядом. Они долго молчали, а потом она сказала:

— Ты молодец. Мы все ошибались насчет тебя. Даже ты сам.

Он кивнул.

— Мы делаем благое дело, — сказала мать.

Он кивнул.

— Теперь все будет хорошо. — Мать погладила его по спине. — Но впереди еще много дел. Я хочу, чтобы ты продолжал ездить с нами, а не сидел дома. Ты всегда должен быть под присмотром.

— Хорошо, — снова кивнул он.

Они наблюдали, как по пляжу в их сторону идет Эштон. Ее темный силуэт выделялся на фоне далеких огней. Дэш видел две фигуры — старуха стояла на пути Эштон, но потом сестра прошла сквозь нее.

— Корову бы съела, — сообщила подошедшая Эштон. — На съезде с шоссе я видела круглосуточную закусочную. Может, заедем?

— Конечно, мы все голодные, — улыбнулась мать, встала и помогла встать Дэшу.

Он не был против закусочной. Это не противоречило правилам и не сулило наказания. Раньше его жизнь состояла из разных эмоций: радости от возни с Енотом, восторга от рисования, предвкушения разговоров с Розали, а еще из страха стать чудовищем, навредить матери и никогда не заслужить ее любви. Теперь он точно знал, что нужно делать, чтобы ее заслужить. Дэш закрыл глаза, но под веками все равно видел конец: жизнь ручейками стекала в песок.

Сентябрь 1999

Карта и амулет теперь всегда лежали в гостиной на специально выделенном круглом столе, только в поездки Дэш забирал их с собой. Завтра они собирались в очередную, поэтому прямо сейчас мать стояла рядом с картой и ждала координаты. Дэш едва занес амулет, как почувствовал непреодолимую тягу. Это походило на сильный пульс, который бьется не внутри тела, а где-то вовне, и возникает желание этот пульс успокоить, найти место.

— Порт Арансас. Снова Мексиканский залив, — произнес он, для верности указав пальцем на карте.

Мать кивнула:

— Да, там уже давно усиливается активность. Значит, утром выезжаем. Полетим на самолете. Пойду скажу Эштон.

Мать вышла из гостиной. Кэп, лежащий у двери, проводил ее внимательным взглядом и посмотрел на Дэша, дескать, что дальше — идем куда-нибудь, не идем? Удостоверившись, что хозяин стоит на месте, Кэп опустил голову на лапы и задремал.

Четыре года назад Дэш решился на еще одну собаку. Мать и две ее сестры намеревались помириться. Встречу устроили в доме самой младшей, в Онтарио. Все прошло не слишком гладко — накопилось много обид, да и взгляды старшей, Гертруды, очень уж расходились с мнением сестер. К примеру, младшие настаивали на переезде семьи Гертруды к одной из них, а еще на том, чтобы отправить Дэша подальше, например, в офис Вероники — не хотели, чтобы он жил поблизости. Мать возражала. Дэш не стал слушать их перепалку и ушел на задний двор, где наткнулся на трех щенят золотистого ретривера. Оказалось, кузина Ортиз занялась их дрессировкой — натаскивала на русалок. Один щенок подбежал к Дэшу, ткнулся в ладонь и не отходил от него до самого отъезда, а когда Дэш сел в машину, то горестно заскулил за домом. Кузина Ортиз заявила, что это знак, что щенок выбрал хозяина, и вручила Дэшу, несмотря на возражения последнего. Щенок довольно закопался в куртку новообретенного друга и заснул где-то под мышкой, а Дэш прижимал к себе теплый пушистый комок и думал о том, что когда-нибудь подведет и его, давал себе обещания так не делать и тут же разочарованно возвращался в жестокую реальность, размышляя, как бы от щенка избавиться. Конечно, он не смог, и с того дня они не расставались.

Дэш в задумчивости застыл над картой, поигрывая амулетом. Активность в Мексиканском заливе настолько усилилась, что амулет вообще больше не показывал других точек. Дэш пытался найти русалок уже несколько недель, и никак не мог понять, в чем дело: амулет переставал работать, его дар медиума дал сбой или все русалки действительно отправились в Мексиканский залив? Но ему требовался перерыв, отдых от матери и Эштон. Больше шести лет он видел их каждый день, и уже ненавидел того себя, которым стал рядом с ними. Он хотел остаться один, чтобы снова нащупать себя.

— Ты давно утратил способность быть собой.

Голос Розали раздался настолько неожиданно, что Дэш вздрогнул и выронил амулет, выругался и повернулся к ней. Розали в неизменном желтом худи стояла у книжного шкафа и водила пальцем по корешкам.

— Хочу почитать парочку книг. Полистаешь мне? — Она обернулась к Дэшу и лукаво улыбнулась.

— Я же не думал о тебе, — буркнул он. — Какого хрена ты явилась?

Розали пожала плечами и подошла ближе.

— Значит, думал.

Он отвел взгляд от ее пронзительных голубых глаз и уставился на карту. Розали как всегда права. Кэп вопросительно поднял голову, дескать, мне говоришь?

— Будь добра, исчезни из моей жизни.

— Я не могу…

— Можешь! Просто исчезни. Я не хочу тебя видеть. Иди доставай кого-нибудь другого!

Дэш подождал и повернул голову. Розали не было. Тогда он протянул руку к амулету и тут же ощутил пульс именно в том месте, куда тот случайно упал. Слабый, едва заметный, но в наступившей тишине он настойчиво бился в пальцах…

После горячего мать собрала тарелки и водрузила в центр стола свежеиспеченный пирог с тыквой и ежевикой. Эштон вздохнула, печально разглядывая сливки и джем. Материнское желание накормить до отвала начало сказываться на ее фигуре. Это матери все было нипочем: сколько бы она не ела, ее вес не менялся ни на грамм, а Эштон начала бегать по утрам, записалась в бассейн и на пилатес.

При виде куска калорийного пирога на своей тарелке она стиснула зубы, но не посмела ничего сказать. Как-то раз попыталась, пару лет назад, и получила такую головомойку в ответ, что теперь просто молча ела, а потом уезжала в бассейн и возвращалась часа через три.

Дэш дождался, пока мать нарежет пирог и разложит всем по тарелкам, и произнес:

— Я не поеду с вами в Мексиканский залив.

Эштон настороженно застыла, не донеся вилку с куском пирога до рта, и метнула на мать быстрый взгляд.

— Почему же? — любезно поинтересовалась та, чуть сдвинула брови и слегка нахмурила лоб.

Дэш всегда опасался ее в такие моменты. Когда она была довольна, то ее присутствие почти не ощущалось, в моменты же ее раздражения или немилости рядом с ней он задыхался, будто тонул. Угодить матери можно было только одним-единственным способом, все остальное не работало. Даже если будешь жонглировать двадцатью шарами, стоя на тонком канате между крышами башен-близнецов, она лишь равнодушно отвернется. Как бы сильно ты ни старался, ты всегда должен делать одно — убивать русалок.

— Я нашел еще одну цель. — Голос сел, пришлось прокашляться. — Совсем в другом месте. Какой-то заштатный городишко в округе Макино. Город прямо на озере.

Он не был до конца уверен, что русалка там — биение пульса, указывавшего на точку, было слишком слабым. Но Дэш очень хотел побыть один хотя бы несколько дней. Да, возможно, за это его накажут, но он готов рискнуть, чтобы не сойти с ума. Потом он перетерпит любую боль, посланную вселенной.

— Не думаю, что мне стоит ехать туда, где слишком много тварей, всякое может случиться. На озере всего одна русалка. Я знаю процедуру назубок, все меры предосторожности учту. Сложностей не возникнет.

Эштон смотрела на мать, которая замерла в раздумьях, поджала губы, сузила глаза и напомнила Эйзел.

— Что ж, в твоих словах есть смысл, — протянула мать, — но я хочу, чтобы ты четко понимал, что ответственность за провал будет лежать на тебе.

— А если он умрет, то на нас, — добавила Эштон, но тут же замолчала, когда на нее глянула мать.

— Дэшфорд знает правила. Я в нем уверена, — улыбнулась она. — Он нас не подведет. Правда?

Он выдержал ее испытующий взгляд.

— Это против правил, нам за это не заплатят, — заметила Эштон.

— Хм, чего ты ждешь от этой поездки, Дэшфорд?

— Я должен научиться работать один. Ни Эштон, ни я не обладаем твоей способностью чуять тварей. Возможно, в будущем нам с ней придется работать поодиночке, потому что охота будет занимать больше времени. Мне нужен навык.

Мать кивала, слушая его. Речь он подготовил заранее, потому что просьбами и надеждами мать не проймешь, ей нужны факты и доводы. Ее совершенно не смутило, что, по сути, он говорил о времени после ее смерти. Она всегда была рациональна.

— Что ж, Эштон, значит, мы с тобой едем вдвоем, и Дэш с Кэпом тоже едут вдвоем, — согласилась мать. — Все должно пройти хорошо.

Дэш с облегчением выдохнул.

* Эрнст Фейхтерслебен — австрийский ученый, хирург, психиатр, писатель, поэт, философ.

Глава 17. Мы — то, что мы делаем (часть первая)

Начало истории не имеет значения,

важно, с кем ты встретишь ее конец.

Автор неизвестен

Корни каждой истории всегда восходят к другой, более ранней, и так до тех пор, пока ее исток не затеряется в череде поколений. Мы не помним начала и не знаем конца, мы можем лишь выбрать точку отсчета и принять ее за истину. Много ли в ней правды, каждое поколение судит по-своему.

Октябрь 1999

Дэшу снилось, что он плывет. Вода пахла горькими травами, журчала над ухом и текла в одном ей известном направлении, унося с собой секреты. Он совсем не боялся, даже смог расслабиться, но вода мягко вынесла из небытия. Скудный солнечный свет едва проникал в комнату, ветер завывал в трубах и стучал распахнутой створкой где-то на втором этаже.

Дэш осознал, что сидит на стуле со связанными руками и ногами и разглядел у окна женский силуэт. Его взяла досада.

— Сестричка, ты повторяешься.

Голова после вчерашнего была тяжелая, и даже звук собственного голоса едва не накликал мигрень. Раненое плечо снова разнылось и донимало, как приглушенная зубная боль. Похоже, уже рассвело, но из-за тяжелых туч казалось, что за окном сумерки.

Силуэт приблизился, загородив свет. На Дэша серьезно смотрела незнакомка. Короткой стрижкой она напоминала Эштон, но была рослой спортивной шатенкой в неброской одежде.

— Ты еще кто такая?

Только бы Фиби не вздумала явиться. Она зла на него за вчерашнее, наверняка зла, и не хочет разговаривать. И отлично! Значит, об этом можно не беспокоиться.

— Очухался? — низким грудным голосом произнесла не-Эштон. — Прости за шокер. Думала, ты под гипнозом. В твоем досье не написано, что ты любитель выпить, поэтому я посчитала это за нестандартное поведение. Не знала, чего от тебя ожидать.

— Ничего, я привык, — усмехнулся Дэш, осматривая незнакомку. Подтянутая, собранная, серьезная. Даже слишком серьезная.

Как можно незаметнее он попробовал прочность узлов на руках и ногах. Нет, не похоже, что его связали кое-как и удастся быстро выпутаться.

— На вопрос ответишь?

— Я агент ФЦР. Моя фамилия Скрофано.

Дэшу стало смешно. Вот же дал бог имечко.

— Мне жаль, — пробормотал он, скрывая смех.

Агент Скрофано прищурилась, оценивая подколку как неудачную.

— Тебя Вероника послала?

— Нет, — сообщила агент, — я не работаю на Веронику Бэк.

— А на кого тогда?

— На правительство Тонакавы.

— Ну да, — протянул Дэш. — Удостоверение покажешь?

Она показала. «Специальный агент Мелани Скрофано» — красовалась надпись между фотографией и логотипом ФЦР.

— Что насчет того, чтобы меня развязать, агент Скрофано?

— Сначала задам тебе вопросы.

Дэшу не понравился ее тон. Он уже предполагал, что ей может быть нужно — конечно, русалка. Она всем нужна, и шерифу тоже. Надо выбираться, хватать Фиби и валить из этого чертова городка.

— Может, хотя бы водички дашь попить? Сушняк, знаешь ли.

Пока агент ходила на кухню за водой, Дэш быстро огляделся. Выпотрошенный рюкзак, карта, амулет, нож, ключи от машины, телефон, ожерелье и кольцо лежали в углу на полу. Больше в пустой пыльной комнате не было ничего, что могло бы помочь выбраться. Только если сломать стул, добраться до ножа, перерезать веревки и бежать. Но скорее всего, агент окажется быстрее. Дэш немного попрыгал на стуле поближе к ножу.

— Стакана я не нашла. — Агент вернулась с пластиковой бутылкой воды и хмыкнула, заметив, что он переместился. — У тебя тут настоящий клоповник.

— Не ждал гостей, — улыбнулся ей Дэш и с жадностью припал к горлышку, приложенному к губам.

В окне мелькнуло какое-то движение. Агент стояла спиной, поэтому ничего не заметила.

— Почему ты не убил местную русалку? — спросила она.

Агент Скрофано с интересом ждала ответ, крутя пустую бутылку в руках.

— Я не отчитываюсь перед ФЦР.

Агент кивнула, ничуть не смутившись.

— Знаешь, в ФЦР уже несколько лет функционирует отдел по противодействию русалкам. И, между прочим, вполне успешно. Честно говоря, начальство сомневается в необходимости сотрудничества с Охотниками и с Вероникой Бэк тоже. Мы вполне способны взять ситуацию с русалками под свой контроль. Безо всей этой средневековщины с ножами и амулетами. Согласись, ваши методы устарели лет эдак на сто-двести.

В окно зачастил дождь, а ветер усилился — гнул деревья, завывал в трубах, стучал рамами на втором этаже все громче. За окном больше ничего не двигалось. Наверное, ему померещилось. Он мысленно умолял Фиби не приходить. Ей же должно быть все равно, что с ним, она не любит негативные эмоции и давно растворила их в воде. Сейчас она наверняка резвится где-нибудь с рысенком или рыбками. Или ушла на глубину, пока бушует шторм, как и собиралась. И пусть, главное, чтобы не заявилась.

Агент Скрофано явно ждала от Дэша реакции, но он молчал, обдумывая информацию. Мать никогда не говорила, что кто-то ещё играет на их поле. Разве правительство не дало охотницам карт-бланш?

В наступившей тишине в коридоре раздался тихий скрип, будто кто-то наступил на плохо лежащую на полу доску. Агент тут же схватилась за пистолет и ринулась на звук.

— Эй, ну и чем вы круче? Вы же это хотите сказать? — крикнул Дэш ей вслед, надеясь, что она больше заинтересуется его разговорчивостью, чем скрипами в коридоре. Но агент стремительно исчезла в проеме, даже не обернувшись.

Дэш чертыхнулся и еще несколько раз подпрыгнул к ножу вместе со стулом, мечтая, чтобы заявилась шериф, и агент Скрофано в порыве служебного рвения ее застрелила.

Скрофано вернулась, стремительно пересекла комнату и осторожно выглянула в окно.

— Пока ты был в отключке, я проверила дом три раза, обошла все комнаты, он был пуст. Сейчас у меня ощущение, что в доме есть кто-то еще. — Она обернулась к Дэшу, не выпуская пистолет из руки. Спасибо, что хоть не целилась. — Русалка здесь?

Фиби натравит на захватчика рысенка, как пить дать. Только милый агент Мелани Скрофано держала в руках оружие и точно умела им пользоваться. Будет жаль, если Энори погибнет так же бездарно, как ее мать.

— Не знаю. Но тебе точно стоит быть аккуратнее. Предлагаю тебе меня развязать и спокойно уйти.

— Знаешь, чем сейчас занято УРТ? — спросила Скрофано.

— Разведка? — напрягся он. — А они тут каким боком?

— Управление разрабатывает вирус, который быстро убьет русалок. Говорят, уже есть опытные образцы. Стоит заразить одну особь, и она начнет передавать вирус своим соплеменницам. Несколько зараженных в разных локациях убьют всю популяцию за пару-тройку месяцев.

Геноцид? Новость про вирус звучала паршиво, но Дэш не привык верить на слово первому встречному. Пусть сначала предъявит доказательства.

Он попытался высмотреть что-нибудь в окне, но, кроме далеких деревьев, гнущихся под ветром, и мороси на стекле, ничего не заметил.

— Так что, хочешь остаться без работы? — поинтересовалась агент.

— А ты хочешь позвать меня делать ксерокопии в офисе ФЦР? Если бы у тебя были какие-то официальные предложения, ты говорила бы не здесь и не со мной, а с Вероникой.

— У нее нет того, что есть у тебя.

— И чего же?

— Скажи мне, Дэшфорд Холландер, ты правда можешь договориться с русалкой?

Вряд ли Вероника могла отправить к нему агента ФЦР с проверкой, словно девочку на побегушках. Так что же — ФЦР прослушивает телефоны?

— Чего ты от меня хочешь, агент Скрофано?

— Содействия. Если ты не лжешь. Я хочу договориться с русалками.

Дэш опешил.

— Ты или ФЦР?

— Я гарантирую твоей русалке безопасность, если она согласится сотрудничать.

— Звучит замечательно, — кивнул Дэш. — Вот только, может, ты заодно с УРТ и решила заполучить русалку для опытов. А может, никакого вируса и нет. Или хочешь забросить удочку, узнать, как завербовать парочку Охотниц. А может, вам не нравится конкуренция и вы планируете нам внушить, что мы вот-вот окажемся на обочине. Как видишь, вариантов море.

Агент кивнула, признавая справедливость его слов.

— Посмотри на ситуацию с другой стороны. — Агент Скрофано, убрала оружие обратно в кобуру и подняла руки, будто сдаваясь. — У тебя не так много вариантов. Вероника с тобой соглашаться не намерена, охотницы зациклились на методах, которые практиковали ещё их прабабки. Разгуливать по стране с твоей подружкой тебе никто не позволит. Или позволит очень недолго. Лаборатория УТР спит и видит, как получить правительственную награду за элегантное решение. А я и те, кто стоит за мной, заинтересованы в живых русалках. Как и ты.

У Дэша внутри вспыхнула злость. Если Фиби нужна им для опытов, то пусть идут к черту — в неволе русалки не выживают. Разве что подыграть, чтобы его развязали. А потом схватить Фиби и уехать.

— Окей, давай попробуем. Развяжи и… — начал он и заметил движение у двери. Догадка пронзила мгновенно. — Нет! Нет! Стой! Агент, осторожно!

Что-то быстрое и темное метнулось по полу. Скрофано начала оборачиваться и тянуться к пистолету, но змея взвилась молнией, ужалила ее в шею и так же стремительно уползла.

— Нет! Нет! Фиби, не трогай ее! Ну зачем?! — орал Дэш.

Агент удивленно застыла на секунду, приложив руку к шее, а потом в ее глазах разгорелся страх вместе со злостью.

— Развяжи меня. Я отвезу тебя в больницу.

— Как она это сделала? — прошептала Скрофано. — Она управляет животными?

— Давай это потом обсудим! Русалка думает, что ты мне угрожаешь. Развяжи меня!

Агент кивнула и шагнула к нему за спину, намереваясь развязать, но не смогла. Дэш услышал ее сип, потом стук, когда она упала.

— Да что такое! Агент, ты меня слышишь? — Прыгая, он развернулся на стуле, как мог, лишь затем, чтобы увидеть, как Скрофано корчится на полу, царапая горло.

Она покраснела, изо рта шла пена. Яд подействовал слишком быстро. И сколько же у этой змеи яда? Почему такая молниеносная реакция? Возможно, у Скрофано была аллергия, но поговорить с ним о сотрудничестве она точно уже не могла.

— Нет! Не шевелись, слышишь? Так ты помогаешь яду! Замри! — орал Дэш, понимая, что все бесполезно. Агент Скрофано замерла, потому что скончалась. — Черт! Дьявол! Фиби!

Она шмыгнула мимо него к разбросанным по полу вещам, схватила кольцо и нож, развязала ему руки и надела на палец кольцо. Дэш выхватил у нее нож и выместил злость на веревках, стягивающих ноги, кромсая их ножом на огрызки.

— Она хотела поговорить! Просто поговорить! — Дэш чуть не вывихнул палец, так рванул остатки веревок. — Это мог быть твой шанс. Шанс изменить свою жизнь! Начинай думать, прежде чем что-то творить!

— Ты же сам просил меня защищать свой дом, — обиделась Фиби. — Ты же сам говорил…

— Необязательно убивать всех без разбору! — Дэш наконец распутал веревки, вскочил и кинулся к телу Скрофано. Но, конечно, никакого пульса не нащупал. — Черт! Это агент ФЦР! Не какой-то никому не известный наркоша, а специальный агент Федерального Центра Расследований! Ее будут искать!

— Она пришла в мой дом. С оружием… — Фиби сидела на полу, и по щекам ее катились слезы. — Я испугалась.

Дэш вздохнул, унимая злость. Любой бы на ее месте испугался. После всего, что она пережила, закономерно видеть опасности на каждом шагу.

— Ладно, хорошо, я понимаю. Но теперь тебе точно нужно уехать. — Он бросился к своему рюкзаку, покидал вещи внутрь, нож вложил в ножны на поясе, вспомнил о ружье у шерифа, но решил, что не стоит его отвоевывать. — Ты хочешь что-нибудь с собой взять?

Он ринулся на кухню и застыл при виде писем и фотографий на столе. Кинул в рюкзак и их тоже, вместе с хлопьями и бутылкой воды, потом вернулся в гостиную, где Фиби растерянно сидела на полу рядом с телом мертвого агента Мелани Скрофано.

— Фиби, нужно ехать.

Она помотала головой.

— Фиби…

— Я хочу защищать свой дом. Я больше не маленькая девочка. Я смогу.

Дэш скинул рюкзак на пол и подошел к ней, остановился, глядя на нее сверху вниз. Только сейчас он подумал о своем доме. Если он увезет Фиби, то никогда туда не вернется, потому что нарушит все правила клана Охотников, предаст семью и больше никогда не увидит мать, а если убьет русалку, то решит абсолютно все свои проблемы. Он просил Фиби защищать свой дом, а она просила его веселиться, радоваться и наслаждаться. Но вряд ли это ему удастся, если он уничтожит то единственное, что вызывает в нем подобные эмоции. Убить он ее не сможет, но русалка озера Бреворт должна исчезнуть.

Он присел рядом с ней и взял горячие ладони в свои. Фиби плакала, он привлек ее к себе и обнял.

— Да, свой дом нужно защищать, — говорил он, поглаживая ее по спине и вдыхая пряный аромат волос, — но сейчас у нас с тобой ничего не получится. Нас всего двое против целого города. Мы уедем, и я покажу тебе большую воду. Твоя мать хотела, чтобы ты увидела океан. Такие, как ты, живут там на свободе, а ты тоскуешь без нее. Наверняка сама не понимаешь, из-за чего тоскуешь. Там ты найдешь себе новый дом и компанию.

Фиби отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Не могу представить бесконечную воду. Какой он, океан?

— Он прекрасен, — улыбнулся Дэш, вытирая горячие слезы с ее щек. — Сама увидишь.

— Мы найдем новый дом вместе, — убежденно произнесла Фиби. — Не надо сомневаться. Не сомневайся.

И Дэш перестал. Он подумал, что Фиби может сделать много по-настоящему хорошего, когда научится управлять своей силой, когда захочет искренне кому-то помочь.

— Мы найдем новый дом вместе, — кивнул он. — Но этот пора покинуть.

И потом больше не встречаться с матерью и сестрой. Дэшу становилось неприятно даже от предположений о том, что они ему скажут. Лучше никогда этого не узнать, спрятаться в самой глубокой пещере как можно дальше от Тонакавы.

— Теперь ты боишься, — прошептала она, обхватывая его лицо горячими ладошками. — Скажи, чего ты боишься?

Он замер, вглядываясь ей в глаза и разбираясь в своих страхах. Какой самый сильный? Ее взгляд после признания в том, что это он убил ее мать? Или вина за то, что бросил семью? Нет, есть еще.

— Я боюсь тебя не удержать. Боюсь, что ты утечешь у меня между пальцев.

Фиби помотала головой и уткнулась лбом в его лоб. Они немного посидели в тишине, слушая, как в трубах завывает ветер и стучит оконная створка где-то на втором этаже.

— Пойдем, — прошептали они одновременно и поднялись.

Дэш подхватил по дороге рюкзак и нащупал в кармане ключи от машины.

Груши валялись на полу у входной двери, и Дэш нагнулся подобрать. Он ведь хотел порадовать Фиби. Она открыла дверь, и одна груша откатилась в угол. Дэш полез за ней, когда услышал вскрик. Он рванул на крыльцо, когда Фиби осела в недружелюбных объятьях глухого верзилы. В Дэше вспыхнула ярость. Он достал нож, чтобы прикончить шерифа, которая стояла рядом и довольно наблюдала, но последнее, что он увидел — весло в руках Беки Селзник, которое летело прямо в его лицо. Темнота.

Во рту стоял терпкий привкус крови, на лицо капала вода. Потом его качнуло, и плеск волн окончательно привел в чувство. Он открыл глаза. Наверху раскачивалось хмурое небо, щедро поливая дождем. Болел нос, и Дэш осторожно до него дотронулся. Вроде не сломан, но кровищи явно натекло. Он попытался сесть, но только перевалился на бок, пришлось схватиться за борта.

Дэш запаниковал. Он в лодке!

Где Фиби? Они ее убили?

От страха сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а от вкуса крови едва не вырвало.

На причале стояли шериф и Бека Селзник и смотрели на него. Он подскочил, чтобы выпрыгнуть на мостки, но Бека с силой оттолкнула лодку веслом и торжествующе выпрямилась. Дэш свалился на тело специального агента Мелани Скрофано, на секунду встретился с застывшим взглядом, отпрянул и прижался к борту.

— Что вы делаете, шериф? — Пришлось кричать, потому что лодка уже отплыла от причала. Допрыгнуть не выйдет. Ветер качал утлое суденышко, поднимал волны, и те захлестывали борт.

— Вы с этой бедняжкой станете последними жертвами озерной твари, — крикнула она в ответ. — Спасибо за вашу работу, мистер Холландер. Уверяю вас, больше тварь никому не навредит.

— И вы просто бросите меня здесь?

— Вы ведь боитесь воды, мистер Холландер. И не умеете плавать. Неудачливый охотник на русалок.

— Да? А как вы это объясните полиции? — заорал он, но шериф только улыбнулась в ответ. — Эта вы местный маньяк, шериф! Ведь вы стоите за смертью Ривердейлов! — выкрикивая все это, Дэш уже ни на что не надеялся. Это была отчаянная и беспомощная злость. Он понял, что проиграл. Ему не выбраться. И Фиби он подвел.

Шериф отсалютовала и направилась к лестнице. Стерва Бека пошла следом вместе с веслом. Дэш и не сомневался, что эта тихоня-алкоголичка выкинет какой-нибудь фокус. Небось, она за ним и следила. Извращенка! Они ушли, а Дэш остался в раскачивающейся лодке под усиливающимся дождем. Волны били о борт. Дэша затошнило: и от близости воды, и от бессильной ярости.

Он бросил Фиби! Оставил ее одну! Ей наверняка страшно, она снова переживает тот же ужас, что выпал на ее долю девять лет назад. Если еще жива. Если все еще не впиталась ручейками в землю. Его передернуло.

— Вы все тут чертовы маньяки! — заорал Дэш, но в этот раз даже казарки ему не ответили. Живность попряталась.

Он дернулся и почти решился прыгнуть, но очередная волна, ударив о борт, отбросила на дно и остудила пыл. До причала уже метров десять — он не доберется. Если бы он не боялся воды, то был бы смысл, но он просто не доплывет. Может быть сильный ветер прибьет лодку к берегу? Или перевернет ее к чертям.

Рюкзака в лодке не было. Нож у него, конечно, тоже забрали, а вот кольцо осталось на пальце. Видимо, шериф посчитала его за безделушку и не заинтересовалась.

Под телом агента Скрофано уже скопилась вода — от волн и дождя. Он утонет вместе с лодкой. Дэш начал задыхаться, а сердце стучало как сумасшедшее — приближалась паническая атака. Он скрючился на дне, уставясь на ботинок агента, и заткнул уши, чтобы не слышать плеска, но для осознания безнадежности уши и глаза не требовались, она проникла в мозг. Он всегда знал, что утонет. Это снилось ему бесконечное множество раз и всегда заканчивалось темнотой.

Интересно, увидит ли он призрак Мелани Скрофано? Любопытство вспыхнуло и погасло под гнетом забот серьезнее.

Какого дьявола все так бездарно обернулось?! Он проиграл по всем фронтам. Из-за него погиб Кэп, и Фиби он не помог. Потому что все время сомневался, выжидал, не мог решить, что самое важное. Тюфяк! Дэш закрыл глаза и сразу же увидел ее лицо. Фиби смотрела с испугом и осуждением, а он не хотел, чтобы она боялась. Он хотел, чтобы она увидела океан и изумилась, обрадовалась, осознала, насколько безграничен и удивителен мир. Вероятнее всего, после этого Дэш стал бы ей неинтересен, ведь ощутив настоящую свободу хоть раз, ты обречен тосковать по ней всю оставшуюся жизнь. Зато она нашла бы свое место.

— Ты утонешь раньше, чем рассчитываешь, — раздался голос Розали. — По-моему, в лодке пробоина.

Розали в неизменном желтом худи сидела на корме и мечтательно смотрела вниз, спустив руку, ловила капли. Впрочем, вода ее не замечала и пролетала сквозь пальцы. Дэш испытал досаду пополам с радостью. Обычно он не хотел видеть Розали, она всегда напоминала ему о слабостях и ошибках, но сейчас обрадовался даже такой компании. Пробоина? Он понаблюдал за водой на дне. И правда казалось, что она слишком быстро прибывает. Тело агента Скрофано уже плавало, да и под ним самим накопилось несколько сантиметров, он начал мерзнуть в мокрых штанах. Видимо, шериф с милейшей помощницей пробили дыру в днище, чтобы не затягивать дело.

— Составишь мне компанию?

— Интересно, — задумчиво пробормотала она, не отводя взгляда от воды, — может быть это ты скоро составишь мне компанию? Ведь должен же быть в этом какой-то смысл. Почему ты меня видишь, а я не в силах окончательно уйти?

Перспектива стать призраком Дэша не прельщала. Он не хотел сохранять подобие сознания, маяться страхом и неизвестностью, как Розали, осознавать, что не смог спасти Фиби, и существовать с чувством вины вечно.

Розали резко повернулась к нему.

— Я бы на твоем месте думала сейчас о себе, а не о ней. Ты скоро превратишься в вонючий поплавок!

Лодка ударилась об очередную волну, и внутри прибавилось воды. На секунду Дэш запаниковал, решив, что они сейчас перевернутся, но лодка выровнялась. Он жадно вдохнул и вцепился в борта сильнее. Сколько вдохов ему еще осталось?

Дождь усиливался. Он лил сквозь Розали, и казалось, она сама становится водой, светится изнутри голубым, и ореол вокруг нее разгорается все ярче. Так же было и с Фиби в темноте, она тоже светилась.

— Знаешь, — задумчиво произнесла Розали, не отрывая взгляда от волн, — мне кажется, я вспомнила. Вот кем я была — русалкой. Я из народа нирайев. Меня убил кто-то из твоих предков.

Дэш раздраженно выдохнул вместе с облачком пара. Часть его сознания вопила, что это важно, что, возможно, понимание, почему он видит призраков, где-то рядом, но другая часть — испуганная и паникующая — разъярилась еще больше.

— Круто! Сейчас это офигенно важная информация! Но ты уже мертва! Лучше подскажи, как мне выбраться? Когда лодка утонет? Сколько у меня времени?

— На что? На то, чтобы сидеть и жалеть себя?! Дэш, так ты никогда не одолеешь своих демонов, а только сделаешь их сильнее.

— Предлагаешь сразу задохнуться? Чтобы не тянуть?

— Предлагаю решить, кем ты будешь — тем, кто выплывет, или тем, кто утонет.

Вода заполнила лодку почти до половины, и волны все чаще захлестывали борт. Дэш уже дрожал от холода и понимал, что скоро станет еще холоднее. Вокруг осталась лишь туманная мокрая мгла, едва видимый берег и ни единого огонька, сколько ни крути головой. Ни единого светлого пятна, кроме Розали.

— Плыви, Дэш, — сказал она. — Я буду ждать тебя на берегу.

— Черт! — Дэш добавил еще словечек пожестче и попытался мыслить хладнокровно. Если бы здесь была Фиби, она убрала бы его страх воды, но ее нет. Это он ей нужен, она ждет его и рассчитывает на помощь. Больше всего на свете Дэш хотел снова ее увидеть и помочь ей попасть в безопасное место, и это желание пересилило парализующую панику.

Он сделал глубокий вдох и выдох, еще вдох и выдох, и еще несколько раз, пока не закружилась голова. А потом перевалился через борт.

— Плыви! — услышал он крик Розали.

Но мир уже утратил звук и цвет. Все стало мутной зеленью.

Нахлынули воспоминания обо всех случаях, когда он тонул в реальности и во сне, заполонили сознание и заглушили единственный звук, который Дэш слышал — стук сердца. Вся жизнь вовсе не проносилась перед глазами, всплывали какие-то отдельные куски. Вспышкой мелькнула мадам Дичь и зеленый перстень на ее пальце. Такой же, как и у него. Она сказала: «Тебе будет знак, который приведет в нужное место. Ты должен следовать указаниям». Ему был знак: амулет упал на карту, в случайное место, когда его напугало появление Розали. Розали — ключ к пониманию. И это не случайное место.

А еще гадалка сказала: «Твой удел — провожать заблудших. Помогать им находить путь». Кажется, Дэш только сейчас понял смысл этой фразы — он не просто так видит призраков, он как-то с ними связан. Оставалось понять как. У него не было никаких доказательств или рациональных доводов, понимание просто всплыло в голове, словно на пороге гибели голос подсознательного стал громче.

Неимоверным усилием воли он расслабился, замер в холодной тьме, ощутил ее всем телом, пропустил через себя страх захлебнуться и умереть, остаться в одиночестве на дне. Неожиданно пришло осознание: он не один, ведь в этом озере живет любознательная и притягательная русалка. Даже если он утонет, у него будет компания. Но зачем ей трупы дома?

Много лет Дэш жил рядом с умеющими плавать людьми, раз десять тренера объясняли ему как дышать, двигать руками и ногами. Умом Дэш понимал, как держаться на воде. Сейчас у него был выбор — поплыть или утонуть.

Лодка опускалась рядом с ним, потеряв по дороге тело агента Скрофано. Дэш схватился за него и почувствовал, что и сам держится на воде, поискал ориентир и нашел едва различимый сквозь пелену дождя тусклый огонек — Розали ждала его на берегу. Левая рука глухо заныла, но он радовался этой боли: она напоминала, что он еще жив, и что это не сон и не галлюцинация. Он сделал еще несколько вдохов и выдохов и поплыл.

Прибойные волны пару раз пытались утащить Дэша обратно в озеро, но он упрямо выбирался на берег и волок за собой тело агента Скрофано. Хоть она и тянула его на дно, но уже одним своим наличием поддерживала весь путь, который, если подумать, был не таким уж и длинным, но под дождем в окружении волн Дэшу он казался бесконечным. Мелани заслуживала нормального погребения. Не хотел он оставлять ее в озере. Дэш выволок тело на грязный мокрый берег и без сил повалился рядом, до сих пор не веря, что справился. Он рассмеялся, но тут от холода свело ноги, и Дэш поперхнулся смехом.

Над ним склонилась встревоженная Розали.

— Тебе бы переодеться. Как бы ты и правда не стал замерзшим призраком.

Дэш рассмеялся еще громче. Джинсы он так и не отстирал, оставил валяться где-то в доме, так что сейчас они уже похожи на ком заскорузлой грязи, сменная футболка на Фиби. Еще один комплект одежды всегда лежал у него в багажнике, а вот с обувью проблема. Кеды он сбросил в воде, других нет.

— Сначала Фиби.

Мокрая одежда начала липнуть к телу холодным компрессом. Он подскочил, но тут же упал — ноги не слушались из-за сведенных мышц.

— Готовься копать пятую могилку на кладбище имени Ривердейлов, — съязвила Розали, обиженно скрестив руки на груди. — Шериф, скорее всего, уже сделала то, что должен был сделать ты.

— Зачем копать? Если Фиби мертва, то просто превратилась в воду и утекла в землю. — Дэш так стиснул зубы, что больно стало им, а не мышцам, которые он усиленно разминал.

— Никуда она не утекла, — фыркнула Розали. — У нее обычное тело. Думаешь, внутренние органы там на клею держатся?

— Фиби и этим отличается от других русалок? — опешил Дэш.

Розали закатила глаза.

— Ну ты и болван! У тебя что-то со зрением, то ли из-за того, что ты видишь призраков, то ли ты просто псих. Я ставлю на второе. Русалки не превращаются ни в воду, ни в пену.

Она шагнула к нему и сделала движение, будто одарила щелбаном по лбу. Сам щелбан Дэш, конечно, не почувствовал, но перед глазами у него мигнуло, и от неожиданности даже зазвенело в ушах.

Все их поездки на охоту промелькнули перед глазами. Русалка умирает и превращается в воду, ручейки утекают в землю… Или нет? Мать всегда его уводит, а Эштон остается, каждый раз они ее ждут. Русалки не утекают в песок! Сестра закапывает трупы.

— Откуда ты знаешь? — прошептал он.

Снова зарядил дождь, и Розали расплывалась в ореоле мелкой мороси.

— Ты слишком часто обо мне думаешь.

Наверное, у него что-то вроде психологической защиты, чтобы окончательно не сойти с ума. Он же много раз читал в Книге те жалкие крохи об анатомии русалок, что там были. И не засомневался? Дэш так поразился, что даже согрелся, потому что от очередной догадки его бросило в жар. На самом деле он понял это раньше, просто не осознал до конца.

Он видит призраки русалок!

— Мне жаль, Дэш. Но я рада, что ты такой псих. Ты скрашиваешь мою тоскливую не-жизнь.

— Роуз, мне кажется, я знаю зачем… — Он запнулся, уже скучая по Розали, если все получится.

— Что зачем?

— Я тебя отпускаю! — выпалил он и кое-как вскочил. — Ты можешь уйти. Умереть окончательно. Пойти на свет. Переродиться…

Розали отступила назад от его напора. У нее расширились глаза. На лице сначала промелькнула надежда, потом раздражение, когда ничего так и не произошло.

— Э-э-э, перестать быть призраком… Что-то там с колесом Сансары… Получить прощение… Возродиться, реинкарнироваться…

— Замолчи! Замолчи! Дурак! Зачем ты так? Это не смешно!

Розали сморщилась от обиды и замахала на него руками. Теперь отступил Дэш, уперся спиной в дерево и замер, вспоминая все что можно про призраков.

— Уйти на свет в конце туннеля… Рассеяться… Получить второй шанс… Черт, как еще можно сказать?

— Болван! Заткнись! Перестань издеваться!

Розали окончательно разозлилась и сделала движение, будто собирается дать ему пощечину, а он инстинктивно поймал ее руку.

Поймал! На миг ощутил твердость ее запястья и упругость кожи. В месте соприкосновения вспыхнул свет и начал разрастаться, окутывая обоих слабым голубоватым свечением. Они уставились на сцепленные руки, и у Розали на лице проступило понимание, а потом облегчение.

— Почему же ты раньше так не сделал, идиот? — прошептала она. — Наконец все закончится.

«Потому что не понимал», — промелькнуло в голове Дэша.

Свечение окутало Розали целиком, а потом она будто провалилась в яркую воронку, и на том конце на миг высветилась ее новая жизнь — отдельные сумбурные сцены, что-то про китов и течения. Наверное, она снова родится русалкой.

— Прощай, — прошептал дождь, и свет потух.

Дэш остался один среди серой блеклой мглы и мороси, и от острого чувства одиночества хотелось выть.

Он запрокинул голову к небу, смывая усталость и печаль. Теперь его поддерживала только надежда на то, что Фиби еще жива.

Пока он, петляя по лесу и оскальзываясь, бежал к дому, дождь почти закончился и даже немного посветлело, хотя небо все еще было обложено тучами. Скорее всего не наступил еще и полдень, хотя казалось, что дело к вечеру. Босые ноги собрали все колючие ветки и мелкие камни, какие только попались по дороге. Дэш немного согрелся, но все равно мерз и серьезно опасался переохлаждения, поэтому все же решил сначала переодеться. Подстегивала мысль, что он не найдет у дома свою машину. Шериф могла взять ключи из рюкзака и отогнать ее подальше — вроде как уехал и не вернулся. Тогда придется бежать до города, а это потеря времени. От отчаяния и злости Дэш согрелся еще чуток, особенно представляя в голове сцены расправы над шерифом и Бэкой Селзник: переехать обеих машиной и забыть об их существовании. А как же глухой бугай? Вряд ли он станет равнодушно наблюдать, значит, от него надо избавиться. Как? Может быть, как-то отвлечь? А что по поводу других горожан? Они тут все повязаны. Не убивать же всех. И вообще, убийства простых людей в договоре Охотников не прописаны. За такое можно и в тюрьму угодить. В итоге Дэш решил, что лучше всего будет тихо забрать Фиби и быстро смыться.

Он выскочил на поляну перед домом и с облегчением выдохнул, увидев свою машину. Ринулся к ней и только спустя пару секунд понял, что на поляне их две — его «Форд» и «Тойота» матери.

Его будто снова волна окатила. Этого еще не хватало!

В машине никого не было. Видимо, мать с сестрой в доме или на причале — ищут его. Он тихо открыл свой багажник, чтобы забрать одежду, и тут вспомнил, что сестра, кроме ножей, возит с собой девятимиллиметровый зиг зауэр, и он где-то в «Тойоте».

Хлопнула входная дверь. Дэш мысленно чертыхнулся.

— Да вот же он! — раздался голос сестры.

— Дэшфорд! — рявкнула мать.

«Мне некогда. Некогда!» — бормотал Дэш, снова ощущая себя в тонущей лодке. Когда идет волна, прежде чем погрузиться под воду, нужно глубоко вдохнуть. Теперь уже можно было не прятаться, поэтому он выдернул пакет с одеждой и решительно зашагал к крыльцу.

— Что с тобой? Выглядишь так, будто Панамский канал рыл, — позлорадствовала Эштон при его приближении.

Ему было страшно подниматься на веранду. Он не мог избавиться от ощущения, что здесь умерла Фиби и сейчас он увидит мокрое пятно. Хоть и одергивал себя, напоминая, что это его галлюцинации, горло все равно сжимало.

— Что у тебя с лицом? Ты подрался? — нахмурилась мать.

— Эш, ты зарывала трупы русалок? — прохрипел он и, видимо, таким устрашающим тоном, что сестра даже опешила и слегка отодвинулась.

— Зарывала. А что? — нахмурилась она.

«А то, что я жил иллюзиями всю жизнь» — подумал он, а вслух спросил:

— Зачем вы приехали? Разве вы закончили в Мексиканском заливе?

Мать с настороженным подозрением его оглядела и произнесла:

— Вероника позвонила и попросила убедиться, что ты в порядке.

— Она сказала, что ты сошел с ума, — с энтузиазмом поправила ее Эштон, явно наслаждаясь ситуацией, дескать, я долго этого ждала и вот наконец мои чаяния принесли плоды.

Дэш заскочил в дом, чтобы переодеться. Дверь хлопнула за его спиной раз, а потом еще, когда мать с сестрой зашли следом. Он проклял все на свете. Попытался уединиться в гостиной, но дверь отвисла и не закрывалась.

— Ты реально подрался? — допытывалась Эштон. — С кем?

Дэш скинул куртку на пол и снял штаны.

— Дэшфорд, объясни, что происходит, — потребовала мать и попыталась открыть полузакрытую дверь пошире, но теперь ее совсем заело.

Никого не смущало, что Дэш стоит голый и открывает пакет с одеждой. Дэш решил, что его это тоже не смущает, хотя и злит неимоверно. У него дрожали руки — от холода и оттого, что время уходило. Каждая секунда могла стать для Фиби последней.

— Что у тебя с рукой? — Мать озадаченно указала на бинт.

— Ничего. Уезжайте и не мешайте мне.

— А ты что собрался делать? — напряглась Эштон. — Ты русалку убил?

Дэш напялил рубашку на мокрое тело, чуть не оторвав рукав. Сухие джинсы тоже с трудом налезали, зато он согрелся — от раздражения, неловкости и злости.

— Дэшфорд, да объясни же! Вероника обеспокоена… — начала мать.

— Вероника?! — вспылил Дэш, отпихивая с дороги мокрую одежду. — А ты нет? Раз тебе все равно, то отвали, а Веронике можешь сказать, что хочешь.

— Дэш! Ты почему так с мамой разговариваешь? — возмутилась Эштон.

Он просочился между ними и ринулся по коридору.

— Дэшфорд, возьми себя в руки! — раздалось вслед. Мать решительно пошла за ним. — Мы же профессионалы! Не позорь нас!

— Ты этого боишься? Выговора?

На ходу Дэш подхватил свой рюкзак, который валялся в коридоре, и покопался внутри. Ключи от машины на месте!

— Ты вообще не должен был сюда ехать. Зря мы отпустили тебя одного. Любая оплошность, и тебе запретят работать, изолируют или вообще убьют.

— И только? — Он обернулся к матери от двери. — Ты этого уже двадцать лет боишься, но пока все складывалось удачно, не находишь? Если бы Вероника хотела меня убить, то уже давно бы это сделала. Может, ты меня обманываешь? Или себя?

Мать застыла, расширив глаза:

— Ты обвиняешь меня во лжи?

— Дэш! Сейчас же прекрати! — злилась Эштон, выглядывая из-за плеча матери.

— Мама, помнишь, ты говорила, что во мне скрыт ответ? Я единственный мужчина сорока кланов Охотниц, мое рождение не случайно, и я должен помочь разобраться, почему магия исчезает. Это твои слова. Так вот — я разобрался. Потому что русалки меняются и их больше не нужно убивать.

— Ну вот, Вероника была права, — растерянно выдохнула Эштон.

Мать нахмурилась, поджала губы, вздернула подбородок.

— Дэшфорд, Вероника отправила сюда своих людей на проверку. Они скоро будут здесь. Что они увидят? Если русалка еще жива, как мы им это объясним? Она жива?

— А что, если я скажу, что жива?

— Тогда мы с Эштон займемся делом. Тебе нужен перерыв.

— Где амулет? Проверь… — начала Эштон.

— И я хочу, чтобы она осталась жива, — с нажимом произнес Дэш и вышел из дома.

— Дэшфорд! — Мать вышла следом, с силой распахнув дверь так, что она ударилась о стену. — Не смей! Наши отношения строились на доверии! Я тебе доверяла, а ты плюешь на это?!

Дэш разозлился, как не злился никогда в своей жизни. У него внутри все всколыхнулось от ярости, даже затошнило и зазвенело в ушах.

— На доверии?! — заорал он. — Когда это наши отношения строились на доверии? Они построены на страхе! Твоя подруга пошла против корпорации, ее убили, и с тех пор ты боишься. И подчиняешься.

Мать побледнела до зеленого оттенка и застыла на пороге.

— Дэш, нам же за это платят! — возмутилась Эштон из-за ее плеча. — Это наша работа.

— Знаешь, что выводит меня из себя? — Дэш собирался шагнуть на лестницу, но снова повернулся. — Ты и нас с Эштон заставляешь бояться. Ты всегда знаешь, как решить любую проблему, но как сделать своих детей счастливыми не знаешь. Ты сделала из нас с Эштон социопатов. Мы тебя боимся, понимаешь? И Веронику. И чертов мир тоже!

Эштон возмущенно помотала головой, а мать начала свирепеть.

— Я дала вам с Эштон цель! — отчеканила она. — Вы должны быть за это благодарны!

— Нет, ты нам ее навязала. Это не наша цель и даже не твоя.

— Это наш долг, Дэш! — возмутилась Эштон.

— А у тебя свое мнение есть? — огрызнулся он на сестру и быстро спустился с крыльца.

— Ты под шепотом! — в отчаянии крикнула мать. — Это не ты!

— Это я, мама. Я! Мама, признай, что ты сомневаешься в том, что мы делаем. Хоть иногда, но раздумываешь над смыслом всего этого.

— Мама, он тебя провоцирует! Не отвечай! — встряла Эштон. — Мы сами все сделаем!

Мать резко бросилась вниз по лестнице, но Дэш не стал ждать — подбежал к ее машине и открыл багажник. Набор ножей Эштон в кожухе аккуратно лежал сбоку. Он его развернул, выхватил нож вместе с ножнами и повесил на пояс. Эштон уже неслась к нему с крыльца, а мать перегородила дорогу к его машине.

— Не смей! — Эштон вцепилась в его рукав, когда он взял зиг зауэр.

Он стряхнул ее, проверил, что оружие заряжено и убрал за пояс.

— Может быть, у меня были такие же страхи, — говорила мать, не пропуская его. — Когда-то я тоже не хотела убивать русалок, но нет смысла плыть против течения, если это никуда не ведет. Или может быть опасным. Я смирилась, я дала вам такую же цель. Вы должны быть счастливы!

— Ты ошиблась, — выдохнул Дэш, отталкивая сестру. Она пыталась подсечь его под коленом и свалить на землю, но он был крупнее и сильнее — ей не удалось.

— Мама никогда не ошибается! — отчаянно выкрикнула Эштон, бессильно застыв между ними. — Да что с тобой случилось?

— Я больше не хочу бояться. И камнем быть не хочу!

— Что? Каким камнем? Дэш?! — взвыла Эштон.

— Мы спасители! — крикнула мать. — Лучше думать о себе так, чем считать убийцей! Мне этого было достаточно! И вам должно быть достаточно. Только идиоты могут думать, что наша миссия не благородна! У вас есть цель. Мы помогаем людям! Я не хочу в этом сомневаться, иначе все потеряет смысл!

Дэш растерялся. Мать сама на себя не была похожа. То ли злилась, то ли собиралась заплакать, пытаясь определиться со своими эмоциями.

— Мама! — Эштон тоже растерялась, застыла удивленно и не знала, что сказать.

Дэш горько усмехнулся.

— Но я хочу жить, мама, а не только делать то, что нужно кому-то другому. Я хочу испытывать эмоции. Разные. Пусть это будет боль или страх, ладно, но и радость. Радость тоже должна быть. Радость, наслаждение, восторг. Почему в нашей жизни этого нет? Разве ты не хочешь быть счастлива?

Эштон перевела на него удивленно-настороженный взгляд. Мать молчала, и губы у нее дрожали.

— Души убитых русалок бродят по миру, — продолжал Дэш. — Тут, там. Именно их я вижу. Теперь мне понадобится вся жизнь, чтобы упокоить погубленные души. Вот для чего я родился. Может быть, именно это подарит мне радость.

Догадка, произнесенная вслух, окончательно расставила все по своим местам, дала понимание. Конечно, он скучал по Розали, но он помог ей, и среди прочего ужаса это грело душу, очерчивало цель, дарило настоящее предназначение.

Он отказывался сдаваться.

— Мама, все меняется, — уговаривал ее Дэш. — Это нормально. Необязательно жить прошлым. У меня есть план, слышишь? Мы не будем убивать русалок, они помогут людям справляться с эмоциями.

— Мама, дай шокер, — пробормотала Эштон. — Он правда сошел с ума.

— Погоди, Эштон, — жестом остановила ее мать, не сводя тревожного взгляда с Дэша: — Что с тобой происходит?

— Мама, я должен кое-что сделать. — Дэш решил быть честным с ней сейчас. Врать больше не имело смысла. — Это очень важно для меня. Потом я придумаю, как нам быть. Поговорю с Вероникой, найду способ ее убедить. Мы справимся. Мы же справлялись до сих пор и дальше сможем, даже если все изменится.

— Что бы ты ни задумал, я тебя не отпускаю!

Он обошел ее, распахнул дверь своей машины и забрался внутрь.

— Тебя убьют! — с отчаянием уговаривала она. — Что ты собираешься делать? Меряться силами с многомиллионной корпорацией?

— Пока только с психованными местными, — отрезал он и захлопнул дверь.

— Дэшфорд!

— Где Кэп? Скажи, где Кэп? Что с ним? — закричала сестра.

Дэш не стал отвечать, резко дал по газам и уехал. Когда он выезжал на дорогу до города, в зеркале заднего вида заметил, что вдоль трассы бежит Энори, прямо следом за ним.

Глава 17. Мы — то, что мы делаем (часть вторая)

Дэш бросил машину за пару сотен метров от дома Бэки Селзник и ринулся через лес. Ветки и камни снова терзали босые разбитые в кровь ноги, он опять вымок и начал выдыхаться, но проснулось второе дыхание, когда среди деревьев мелькнула стена сарая. Дэш достал пистолет, тихо подобрался к приоткрытым дверям и заглянул внутрь. Страх щекотал нервы, оседал тяжестью в ногах, но принадлежал только ему, был настоящим и честным, дарил ощущение себя.

Никого. Пусто и темно. Брезент валялся на полу, оголяя незанятую клетку.

Дэш растерялся. Уверенность в том, что Фиби здесь, была столь сильна, что он даже не продумал запасной план.

Неужели шериф все же ее убила? Но зачем тогда тянула, ходила кругами? Если бы она хотела просто уничтожить русалку, то давно бы это сделала, но она будто чего-то выжидала, прощупывала, оценивала.

Где Фиби? У Дэша не было ни одного предположения.

Прибежала Энори и завертелась в ногах, периодически резко отскакивая в сторону. Она утробно рычала и шипела, прыгала и смотрела так, будто звала. Он пошел за ней. Энори потрусила вперед, все время оглядываясь, проверяя, идет ли он следом, а когда поняла, что идет, припустила быстрее. Дэш перешел на бег.

Он несся через мокрый лес следом за рысью и словно бы оставлял позади тяжесть прошедшего. Все хорошее, что случалось с ним раньше, происходило благодаря везению и казалось чужим, полученным по ошибке, а сейчас он чувствовал себя настоящим, потому что принимал решения сам. Даже если решения будут плохими, он останется подлинным, и с этим чувством Дэш не хотел расставаться.

Замедляли только разбитые в хлам ноги. Дэш спотыкался и пытался искать ровные места, терял время и злился.

Энори остановилась и пошла медленнее, крадучись. Дэш пригнулся и, тихо переступая по мокрой холодной земле, попытался не шуметь. Впереди послышались голоса. Дэш осторожно высматривал их обладателей.

На поляне оказалось целое собрание. Сразу бросился в глаза глухой бугай — он возвышался над остальными, как гора среди холмов. Недалеко от него стояли шериф, Бека, мисс Хлоя и еще пара десятков женщин Сейнт Игнаса. И тут Дэш разглядел Фиби. Ей заткнули рот, привязали к шесту посреди поляны и по очереди подходили, что-то говорили и бросали в ноги деревяшку или хворост. Они ее сжечь собираются? Судя по ее заплаканному и отчаянному лицу, ни на что хорошее она уже не надеялась. Дэш зашипел от ярости. Энори приглушенно и раздраженно мявкнула, словно соглашаясь.

Дэш обогнул поляну, чтобы подобраться поближе. Теперь он видел Фиби сбоку — руки заведены за спину и завязаны. Однозначно тихо забрать и смыться не выйдет. Бормотание стало явственнее и получилось расслышать отдельные слова.

— …поджег наш дом, потому что она его заставила, — произнесла женщина в низко надвинутом капюшоне и швырнула в гору деревяшек еще одну.

Шериф, стоящая неподалеку, чинно кивнула и махнула рукой, дескать, следующий.

К шесту подошла мисс Хлоя.

— Моего сына обвинили в краже из магазина, потому что она внушила свидетелям, что это был он. Его арестовали! Он ночевал в камере!

И подкинула хвороста.

— Мой сын стал ее рабом, — выкрикнула еще одна в цветастом плаще и швырнула деревяшку, которая угодила Фиби в ногу, прежде чем свалиться в кучу. — Таскал ей еду и ублажал.

— Она убила моего брата и моего отца, — прогундосила Бека Селзник, когда подошла ее очередь.

Охота на ведьм завершилась показательной поркой? От негодования Дэш заскрипел зубами.

— Она убила моего помощника Брэйди и еще пятнадцать человек. — Шериф с заготовленной в руке деревяшкой начала перечислять имена. С последним именем деревяшка полетела в Фиби и рассекла ей губу.

При виде крови Дэш совсем рассвирепел, пересчитал патроны — пятнадцать штук, полный магазин, — и прошептал Энори:

— Разбудим мою чудовищную часть?

Энори будто бы кивнула и направилась в обход поляны. Будет ждать удобный момент для себя — откуда-то понял Дэш — поможет, когда надо. Он прицелился в бугая и нажал на спуск.

Выстрел пророкотал над поляной, а бугая опрокинуло на спину. Кто-то заверещал, еще кто-то кинулся прочь. Шериф начала вытаскивать из кобуры оружие и разворачиваться к Дэшу, но он уже стоял на поляне и направлял на нее пистолет.

— Не надо, шериф, тогда я убью и вас.

— Вы выбрали неверную сторону, мистер Холландер, — процедила она, медленно отводя руки от кобуры.

— А вы? Всем молчать! — крикнул он толпе галдящих женщин. Бека смотрела на него, открыв рот, и в глубине ее взгляда горела ненависть. Бугай лежал неподвижно, но Дэш вовсе не был уверен, что он мертв.

— Что вы делаете, мистер Холландер? — совершенно искренне изумилась мисс Хлоя в наступившей тишине. — Я думала, вы достойный молодой человек.

— Он такая же жертва, как ваши сыновья и мужья, — уверенно провозгласила шериф не моргнув глазом. — Тварь его загипнотизировала, и он сделает все, чтобы ее освободить.

— Мисс Хлоя, — ухмыльнулся Дэш, не сводя взгляда с брезгливо-раздраженного лица шерифа, но обращаясь к старушке, — будьте так любезны развязать девушку у шеста, иначе я убью вашего шефа Пеннебейкер.

Мисс Хлоя перевела растерянный взгляд на шерифа и не двинулась с места.

— Не стоит, мисс Хлоя, — крикнула шериф на всю поляну. — Наш долг помочь ему прийти в себя. Сбросить гипноз. Мы вернем этому молодому человеку его самого.

— О, мистер Холландер! — участливо воскликнула мисс Хлоя.

— Развяжите же ее! — рявкнул он, указывая на Фиби, и направил пистолет на шерифа.

Мисс Хлоя нерешительно шагнула к шесту, все время оглядываясь на шерифа. Та вздернула подбородок, а потом повернула голову к толпе.

Одна из женщин крикнула, словно только и дожидалась команды:

— Его нужно изолировать от твари! Поймать и связать!

— А может он не под гипнозом? — крикнула другая. — Он просто заносчивый индюк! Думаешь, приехал из большого города и можешь нам указывать? Мы ее не отдадим!

— Надо его разбудить! — крикнула еще одна и подобрала что-то с земли.

В него полетел камень. Попал в бок и отскочил в кусты. Несмотря на холод, Дэш вспотел — ситуация выходила из-под контроля.

— Ее убить надо! Мой Генри стал ее рабом! — закричала вторая и бросила еще камень. Этот угодил в плечо, и если бы камень был увесистым, то выбил бы пистолет из рук.

— А на моем теперь клеймо вора! — запричитала мисс Хлоя. — Поставщики удобрений не хотят заключать с ним сделки! Ее надо остановить, пока она не испортила жизнь всем в нашем городе.

— Это исчадие ада в ангельском обличии! — заверещала еще одна женщина. — Ее прислали, чтобы сбивать с толку праведных людей.

Дэш не стал ждать, пока в него полетят еще камни и выстрелил шерифу под ноги. Пуля вошла в землю рядом с ее ботинком, а она сама даже не дернулась. Галдящие бабы вмиг заткнулись.

— Никто больше ничем не кидается, психички! — Он покосился на толпу разгневанных женщин, поежился от их взглядов и указал на шерифа. — Вот ваше исчадие ада! Она покрывает преступления Селзника-старшего. Дамы, вы знали, что он был педофилом? Знаете, для кого в его сарае стояла клетка? Для маленьких девочек. Он запирал их там и мучил. И так бы и продолжал, если бы ему не попалась одна маленькая русалка. На ее месте могли оказаться ваши дочери.

Несколько женщин встревоженно зашептались, а мисс Хлоя посмотрела на Беку.

— Вам никто не поверит, мистер Холландер, вы под внушением, — холодно улыбнулась ему шериф.

— Бека, ты знала об этом? — требовательно спросила мисс Хлоя.

Бека моргнула и уставилась на шерифа.

— Она ни о чем не знала! — осадила шериф мисс Хлою. — Не о чем было знать! Он же выдумывает!

— Ривердейлы вернули дочь, — громко продолжал Дэш, наблюдая за женщинами, — и ваш шериф убила их руками местных. Убила, чтобы они не могли рассказать.

В Дэше шевельнулись угрызения совести, ведь он не лучше — убил ее мать, но он быстренько их заткнул — не время.

— Клара, это правда? — встрепенулась мисс Хлоя. — Ты покрывала его, потому что он был мужем твоей сестры?

— Да он же под гипнозом! — рявкнула шериф. — Вы собираетесь слушать его бредни?

Дэш внимательно наблюдал за выражением ее лица и видел только непомерное раздражение, что ее планам помешали, а вовсе не ужас и осуждение преступника-педофила. То, что он оказался ее родственником, многое объясняло.

— Конечно, он врет! — выкрикнули из толпы. — Шериф заботится о нас много лет, а это — городской хлыщ, который о нас ничего не знает.

— Нечего тебе здесь делать! Уходи! — кричали ему.

— Спросите у шерифа про трех рыбаков, которые пришли ее убить. Что она с ними сделала? — настаивал Дэш. Мысль поссорить сумасшедших баб нравилась ему все больше.

— Что ты с ними сделала, Клара? — потребовала мисс Хлоя.

— Они утонули, как тебе отлично известно, Хлоя! — огрызнулась шериф. — Тварь запудрила мистеру Холландеру мозги.

— И расскажите внимательным слушателям о том, как пытались меня утопить час назад! — рявкнул Дэш. — Бека, где твое весло?

Та насупилась и покосилась на шерифа, а мисс Хлоя недовольно переводила взгляд с шерифа на нее и обратно.

— На этом костре должны гореть вы, а не русалка! — заявил Дэш шерифу.

Она дернулась к нему, будто мечтая задушить, но он повел дулом, и она застыла.

— Мистер Холландер, вы наворотили здесь достаточно! Вы будто приехали в наш город, чтобы причинить еще больше зла.

— Нет! Вы сами породили зло! Ваша ненависть и страх. Вместо того чтобы помочь Ривердейлам, вы их уничтожили!

— Клара! — выдохнула мисс Хлоя.

— Развяжите же ее, мисс Хлоя! — крикнул Дэш, и та вздрогнула, когда он перевел оружие на нее.

Шериф потянулась к пистолету, и Дэш выстрелил ей в грудь. Ее откинуло на землю, вокруг заверещали. Несколько женщин сиганули в лес. Дэш ринулся к Фиби, оттолкнул мисс Хлою и достал на ходу нож. Пистолет пришлось запихнуть за пояс. Бека Селзник загородила ему дорогу и попыталась поймать или ударить. Непонятно, чего она хотела, когда неловким жестом схватила его за левую руку, прямо за место ранения. Дэш чуть не взвыл от боли и вырвался, оттолкнув Беку так, что она налетела на еще одну тетку. Они обе упали на землю. Он преодолел несколько шагов одним махом и не теряя времени начал пилить веревки. Фиби от нетерпения извивалась на шесте, только мешая — он боялся порезать ей руки.

— Остановите его! — закричала шериф, поднимаясь с земли. Она держалась за бок, но выглядела, к несчастью, слишком бодрой.

Дэша начали оттаскивать от шеста. Он отмахнулся ножом и услышал чей-то крик. Снова потянулся к веревкам, и на них остался красный след.

Локтем Дэш по очереди врезал как следует парочке назойливых теток, они упали, а остальные перестали его донимать. Он почти справился с веревками. Бугай пошевелился и начал вставать, а к нему кинулась Бека. Шериф повернулась к шесту.

Ему была нужна еще секунда, а шериф целилась прямо в Фиби. Дэш мысленно видел, как сгибается ее палец на спусковом крючке…

Энори с громким рыком прыгнула на шерифа и повалила ее на землю, вцепившись в горло.

Веревки наконец упали на землю, и Дэш рывком стащил Фиби. Она прижалась к нему и всхлипнула.

Пуля просвистела у Дэша над ухом. Он схватил Фиби и ринулся в лес. Еще одна пуля выбила фонтан мокрой земли прямо рядом с его ногой. В него целилась Бека, видимо, забрала оружие бугая. Дэш откинул нож и быстро обернулся. Бека с пистолетом в руке мчалась прямо на него. Еще пару шагов и точно не промажет. Он выстрелил. Бека упала. Последний беглый взгляд выхватил молча сражающуюся за свою жизнь шерифа, ползущего к ней бугая, несколько лежащих женских тел и стихийную кучку теток во главе с мисс Хлоей. Возможно, она организовывала погоню.

— Энори, — всхлипнула Фиби.

— Она нас догонит. Бежим!

Дэш тянул ее прочь с поляны, переживая одновременно и изумление оттого, что прошел через это и не погиб, и ужас оттого, каким способом.

Фиби мчалась за ним через сумеречный мокрый лес, крепко вцепившись в ладонь, и он чувствовал ее благодарность и тепло. И наконец понял, как она умудряется бегать по лесу босиком и не раниться. Это не так сложно, если лес твой друг, который сам подсказывает, куда поставить ногу. Когда-нибудь и он сможет так же, а пока лишь окончательно сбивал ноги в кровь.

С поляны раздалось несколько выстрелов.

— Энори! — забилась Фиби и бросилась обратно.

Дэш насильно развернул ее и заставил бежать вперед. Он боялся, что заблудился, и не сможет вернуться к машине, но через несколько минут безумного бега узнал места и свернул в чащобу, чтобы срезать. Его Форд остался на гравийной дорожке за деревьями, но, когда Дэш туда выскочил, увидел, что у его машины торчат мать, Эштон и еще какая-то незнакомка в темном брючном костюме. Он так резко остановился, что Фиби налетела на него сзади. Он начал пятиться и почти скрылся под деревом, но Эштон обернулась.

«Увидела или нет?» — судорожно думал Дэш, утягивая Фиби прочь.

Они снова бежали, но теперь просто в никуда.

— Энори! — воскликнула Фиби.

Кошка бежала за ними. Пришлось остановиться, чтобы они с Фиби могли вдосталь пообниматься.

— Фиби, давай же! — волновался Дэш, оглядывая лес и вслушиваясь в его звуки. Он не знал, чего можно ожидать, но на всякий случай предполагал самое худшее: погоню местных с вилами наизготовку и разгневанную Эштон с шокером для него и керамбитом для Фиби. Во главе преследования теперь виделась мать.

— Мы спрячемся! Сюда! — выдохнула Фиби и взяла правее.

И они снова бежали прямо навстречу шторму. Лес расступился и привел их к мокрому песчаному берегу, на который накатывали волны. Ветер сбивал с ног и оглушал. Фиби указала пальцем на утес, возвышающийся по левую руку, и понеслась туда. Энори поскакала следом. Дэш обернулся, опасаясь увидеть выбегающих из леса местных, но только дождь стучал по листьям, да ветер гнул кроны.

Вслед за Фиби и Энори он поднялся по камням и пробрался в грот внутри утеса. Теперь его резко оглушила тишина. Фиби исчезла из вида. Дэш испуганно ринулся за ней и чуть не сорвался с края уступа. В середине грота раскинулось внутреннее озеро, куда нырнула Фиби. Зеленоватая вода без всплеска сомкнулась над ее головой.

Дэш отошел поглубже в пещеру, туда, куда не задувал ветер, и без сил сполз по стене на каменную землю. Ступни болели при каждом шаге так, будто он наступал на лезвия. В голове гудело как в пустой бочке, а все эмоции растерялись где-то в лесу. Их унесло ветром, смыло дождем, растворило в стремительном беге. Пришла Энори и устроилась у него под бедром. Ей было холодно и мокро, она начала умываться, но заснула. Дэш прижал ее к себе поближе, чтобы согреться, и тоже начал засыпать под шелест далеких деревьев.

В измученном сознании вспыхивали картинки прошедших событий, будто бы еще до полудня Дэш прожил тысячу жизней и первая затерялась в глубинах памяти, превратилась в зыбкий сон. Прошлое казалось неправильным, сломанным, думать о нем не получалось, сознание просто отказывалось. Будущее же вдохновляло, мысль о неприкаянных душах русалок, которым нужно помочь, будоражила. А еще Фиби… Они будут стараться, у них все получится.

— У тебя кровь. Ты ранен?

Испуганный голос сбросил дрему. Фиби снова окутывала его теплом, гладила и теребила. Он открыл глаза, с трудом фокусируясь на ее словах.

— Где? — удивился он.

— Вот же, смотри, — ткнула она на его левое плечо.

Рука болела, он только сейчас это осознал, а по рукаву рубашки расползалось темное пятно.

— А, наверное, швы разошлись. Неважно. — Он притянул Фиби поближе, и она с готовностью прижалась, намочив его еще больше, свернулась клубочком и затихла. В полумраке грота Фиби снова светилась, едва заметно, казалось, что у нее просто нежно-голубая кожа, и это рождало ощущение чуда.

Дэш навсегда запомнил эти мгновения: маленький безопасный мирок, острое ощущение покоя, а снаружи ветер, шторм и ненависть.

— Мы останемся здесь, — шептала Фиби. — Это мое тайное место. Здесь нас никто не найдет.

— Нет, нельзя, — мотал головой Дэш. — Слишком близко. После всего, что мы с тобой наделали в Сейнт Игнасе, нас не оставят в покое. И не важно, выжила шериф или нет, все стало только хуже.

Он забеспокоился: где оружие? Пистолет нашелся за поясом. Хорошо. А вот нож он потерял. Эштон будет в ярости, ведь теперь в ее наборе оказалась прореха. Она взбесится, будет вопить и жаловаться матери. Может быть, даже кинется на поиски ножа в лес. Или на поиски брата. Дэш тихо рассмеялся, когда представил, как Эштон в гневе мечется меж деревьев.

— Тогда мы отправимся к большой воде. Я хочу увидеть океан, — мечтала Фиби, улыбаясь вместе с ним. — Мы поселимся на берегу. Ты запишешь мои сказки, и я буду приплывать, чтобы подержать в руках книгу. Хочу увидеть свои истории на бумаге.

— Хорошо. Обязательно напишем книгу. Но океан большой. И даже не один. Надо выбрать место.

— Давай такое, чтобы рядом был лес с птицами и мелкой живностью. Энори нужно охотиться.

Дэш сжался от мысли, пришедшей ему в голову. Нужно ей сказать.

— На восточном побережье есть залив, — медленно начал он, поглаживая ее по спине. — Называется Памлико. Он выходит прямо в Атлантический океан. Твоя мать была там. По какой-то причине она выбрала это место. Может быть, оно как раз подойдет.

Фиби напряглась, и Дэш пожалел, что поднял тему.

— Откуда ты знаешь? — Она отстранилась с настороженным выражением лица.

Дэш ощущал ее удивление и колебания между восторгом, наверное, из-за новости о ее матери, и страхом плохих известий. У него же внутри все дрожало, а голос срывался, когда он заговорил.

— Если бы не Охотники… Если бы не я, твоя мать вернулась бы к тебе. И ты бы давно покинула этот тухлый городок. И ничего бы этого не было. Я бы не встретил тебя, а если бы встретил, то просто убил. Прости, Фиби.

Ее губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать, но передумала, а лишь вглядывалась в него, осознавая то, что он не произнес. Дэшу стало легче, когда он признался, но и тяжелее тоже, потому что он не рассчитывал на прощение. Лишь надеялся, отчаянно и страстно. Он поднял руку, провел пальцами по ее исцарапанной щеке, но Фиби застыла, как изваяние, и делилась с ним только смятением и растерянностью.

Энори пошевелила ушами, приподняла голову и посмотрела на вход в грот, а потом замерла. Дэш насторожился. Кто-то идет!

Он приложил палец к губам, призывая Фиби не шуметь, с трудом встал, преодолевая усталость и тяжесть в ногах, и потянул ее вглубь. Она неохотно послушалась, явно подавив порыв вырвать руку.

Энори ринулась к выходу. Фиби намеревалась броситься следом, но Дэш ее удержал, достал пистолет и застыл. Кошка скрылась в свете, который отсюда казался ярким, а через секунду громко рявкнула.

Раздался выстрел.

— Энори! — крикнула Фиби.

Дэшу снова пришлось ее ловить и удерживать. Она заплакала.

В проеме появился силуэт. Дэш был готов выстрелить, но в последнюю секунду сдержался.

Эштон.

Она заходила, держа перед собой пистолет. Дэш встал перед Фиби и направил на сестру ее зиг зауэр.

Они молча смотрели друг на друга, не опуская пистолетов.

— Отойди, Дэш, — спокойно произнесла Эштон.

— Не могу. Дай нам уйти.

— Не могу.

— Тогда сначала тебе придется убить меня. Ты сможешь с этим жить?

Эштон судорожно вздохнула и промолчала. Фиби тихо шмыгала за спиной, вцепившись ему в рубашку.

— Как ты нас нашла? — спросил Дэш.

— Бежала за вами. Вы слишком медленные. Я позвонила матери, сказала, как найти это место. Она и агент Вероники уже идут сюда.

— Да, тебе же всегда нужны указания. Может быть, хоть раз в жизни ты решишь сама?

Эштон поморщилась.

— Ее придется убить, Дэш. Без вариантов.

Он сглотнул, прощупывая свою готовность выстрелить в сестру. Шериф и Бека Селзник воспринимались враждебными чужаками, как и глухой бугай, а Эштон была частью его жизни, его частью, и причинить ей боль означало причинить боль себе.

— Нет.

— Ты готов променять свою жизнь на это? — Эштон с презрением выделила последнее слово.

— Ее зовут Фиби. Она сочиняет сказки. Только что ты убила ее друга, я когда-то убил ее мать, а местные уничтожили ее отца и братьев. Мы заставляем ее страдать. Зачем, Эш? Какой в этом смысл?

— А такой, что если бы ее не было на свете, всех этих несчастий не случилось бы!

— А может быть, если бы Охотников не было на свете, всех этих несчастий не случилось?

Эштон возмущенно фыркнула.

— Ты собираешься послать свою жизнь к черту из-за иллюзий?

— Она и так полна иллюзий. Разве мне есть за что в ней держаться?

— А за нее, думаешь, стоит? — Эштон кивнула на Фиби.

— Думаю, да. Я больше не буду убивать русалок.

— Когда гипноз сойдет, тебе будет стыдно.

— Я не под гипнозом, Эш. Видишь кольцо? — Дэш кивком указал на зеленый камень на пальце. — Оно защищает от шепота. Я — это я, и я предельно честен. Я больше не убиваю русалок. Я буду их защищать. А если тебя это не устраивает, то пристрели меня прямо сейчас.

Фиби всхлипнула и сильнее в него вцепилась. Дэш боялся, что Эштон выстрелит, уже ощущал пулю в груди.

Но она не выстрелила. Лишь судорожно вздохнула, и дуло мелко задрожало в ее руках.

— Дэш… — прошептала она.

За ней, в свете проема, показалось две фигуры — мать и еще одна, наверное, проверяющая от Вероники. Дэш так сильно сжал рукоять пистолета, что у него свело пальцы. Оружие в противостоянии с семьей выглядело самым плохим выбором, но другое — доводы или мольбы — никто не примет во внимание. Он испугался того, что больше не боится, ведь он принял решение и намерен отстаивать его до конца.

Мать быстро оценила ситуацию и ощутимо встревожилась.

— Дэшфорд, давай спокойно поговорим. Опусти оружие.

Она прошла вперед и встала между ним и Эштон. Проверяющая от Вероники оказалась той самой теткой в темном брючном костюме, которую он видел у своей машины вместе с матерью и сестрой. Они искали его вместе. Сейчас она настороженно оглядела Дэша, а потом впилась взглядом в Фиби.

— Мы с Фиби просто уйдем, — прохрипел он, опуская пистолет. Эштон тоже не решилась целиться в спину матери. — Дайте нам уйти.

Мать удрученно покачала головой:

— Ты под шепотом и не ведаешь, что творишь. Если ты сейчас уйдешь с ней, то станешь ее рабом, мальчиком на побегушках, ты понимаешь?

— Это мое решение. Дай нам уйти, прошу! — Он не стал спорить, потому что устал доказывать то, во что никто не верил.

— Если я тебя отпущу, то подведу. Подведу как мать. Я не могу этого допустить. — Она подошла ближе и попыталась погладить его по щеке, но Дэш отстранился, а потом аккуратно попятился, все время держа Фиби за спиной. Он боялся, что мать воспользуется шокером, который висел у нее на поясе, и внимательно следил за ее руками. В воображении он уже видел, как его вырубают, Фиби убивают, и все расходятся.

Ситуация выглядела безнадежно. Как выкрутиться?

— Я договорился с ФЦР, — прохрипел Дэш. — Фиби нужна им живой. Если не хотите потом разбираться с органами, дайте нам уйти.

Мать застыла с таким выражением лица, будто поняла, что он врет.

— И о чем ты с ними договорился? — неожиданно вмешалась проверяющая от Вероники. Она даже подошла ближе и все норовила заглянуть ему за плечо. Неужели ни разу не видела живую русалку?

— Пока он под шепотом, в разговорах нет смысла, — сухо парировала мать.

— Мама, он утверждает, что не под шепотом, — вмешалась Эштон. — Говорит, кольцо его защищает. Разве такое может быть?

Дэш так разозлился на сестру, что не стой между ними мать, врезал бы ей как следует. Какого хрена она выкладывает это перед незнакомой теткой с неясными мотивами?

— Я уверена, он так думает, — ласково улыбнулась мать.

Дэш обратился к проверяющей, продолжая следить за матерью:

— Живые русалки могут быть ценнее мертвых. И я готов это доказать! Дайте мне возможность.

— Давай поговорим позже, — ласково произнесла мать.

Дэшу показалось, что она тянется к шокеру.

— Зачем? Ты все равно не слушаешь! — Он отодвинулся еще подальше, но за спиной только стена. Может быть, столкнуть Фиби в воду?

— Погодите, — вмешалась проверяющая, — давайте их отпустим. Пусть уйдут.

— Хелена, мой сын никуда с ней не уйдет! — отрезала мать. — Я оберегала его от этой участи столько лет не для того, чтобы его увела какая-то болотная тварь!

— Возможно, мы узнаем что-то новое, — весомо заметила Хелена и перевела выжидающий взгляд на Дэша. — Дэшфорд, помоги нам понять. Ты действительно не под шепотом?

— Фиби, прикажи мне что-нибудь, — произнес он. — Прикажи прыгнуть в воду.

Она молчала, и он прикрикнул:

— Ну же!

— Прыгни в воду, — пробормотала она.

Звук ее голоса произвел впечатление на всех, кроме Дэша. Он остался стоять под устремленными на него взглядами.

— Он сам хочет уйти, — улыбнулась Хелена. — Так в чем проблема?

— Нет! — разозлилась мать. — Хелена, да что с тобой?

— Дэшфорд, — проигнорировала ее Хелена, — вы можете уйти. Я разрешаю. Провожу тебя до машины.

— Хелена, как это понимать?! Вероника этого не одобрит!

— Прости, Гертруда, — улыбнулась Хелена, доставая пистолет и направляя его на мать. — Хелена лежит где-то в лесу. А я искала ответы и получила их. Русалка сотрудничает с ним, значит, это возможно. Я их забираю.

— Тогда сначала тебе придется убить меня, — произнесла мать и встала между Дэшем и самозванкой. — Мой сын никуда не уйдет.

— Мама, дай нам уйти и закончим это! — вмешался Дэш и обратился к лже-Хелене: — Агент Скрофано обещала мне защиту для русалки. Вы можете это подтвердить?

— Да, если ты не лжешь. Отойди, Гертруда. Охотницы — пережиток прошлого. Никому не нужны ваши ножи и заклинания. УТР скоро разработает вирус, который уничтожит русалок одним махом, а мы хотим их спасти.

— Мама, мы уходим с ней, — настаивал Дэш. Зачем лже-Хелена убила настоящую, он пока задумываться не хотел, но надеялся на шанс спастись.

— Нет, Дэшфорд! Неужели ты не понимаешь, о чем она? — возмущалась мать. — Ты станешь подопытной крысой! Я всегда оберегала тебя от этого…

Она быстро сняла с пояса шокер и навела на Лже-Хелену. Лже-Хелена выстрелила. Мать упала. Эштон гневно закричала.

Дэш поднял пистолет и выстрелил лже-Хелене прямо в лоб. Эштон тоже выстрелила, только ее пуля попала самозванке в сердце. Та умерла прежде, чем упала на каменный пол.

Фиби резко сорвалась с места и побежала к выходу. Дэш даже не успел среагировать, застыл в какой-то прострации без единой мысли в голове.

Эштон рыдала над матерью, а Фиби над Энори. Дэш выронил пистолет и попытался что-то сделать — подойти к кому-то, что-то сказать, но тело настолько устало, что отказывалось повиноваться. Эштон, звуки, которые она производила, кровь на полу — все воспринималось фантасмагорией, горячечным бредом, ненастоящим. Он ничего не ощущал. Понимал, что накроет позже, но сейчас не мог заставить себя скорбеть. Он отвернулся от семьи, сделал выбор, за который его наказали.

— Дэш, Дэш, она мертва. Она мертва! — Эштон подняла на него искаженное гримасой ужаса лицо. — Дэш, что же делать? Что делать?

У входа мелькнула тень, и Дэш посмотрел туда. Фиби уходила.

Импульс толкнул его за ней. Мимо тела Энори он выскочил из грота навстречу бушующему урагану. Фиби карабкалась наверх по камням. Он ринулся за ней и уже на самом верху закричал:

— Фиби!

На краю утеса она обернулась. Ветер трепал ее волосы, превращая их в яростную мечущуюся молнию, свистел в ушах, то и дело бросая дождь в лицо.

— Тебя тоже рано или поздно убьют, а я не хочу этого видеть, — прокричала она.

— Не убьют, мы будем осторожны…

— Папа был прав. От людей надо держаться подальше…

— Мы не будем жить с людьми. К черту людей!

Фиби плакала дождем и озерной водой, но ветер срывал ее слезы и швырял их в Дэша.

— Я не хочу все это чувствовать! Слишком много… Ты дал мне слишком много!..

— Фиби!.. — Он мотал головой, уже понимая, что она хочет сказать. — Эмоции даны для того, чтобы их переживать. Это и называется жизнь. Не растворяй их. Не бойся!..

Он протянул к ней руку, но она отвернулась, прыгнула с утеса в штормовое озеро и ушла на глубину.

Эштон отвезла его в Алленвиль и оставила в мотеле. Она обещала вернуться, и Дэш ждал ее, валяясь на кровати и пялясь в потолок. На ноги он наступать не мог: отбитые в кровь подошвы дергало от боли, а парочка царапин начала гноиться. Удивительно, как он вообще щиколотки не свернул. Но это казалось ерундой по сравнению со всем остальным. Произошедшее крутилось в голове, и Дэш не мог остановить эту карусель: под закрытыми веками и во сне он видел одно и то же — мать замертво падает, они с Эштон одновременно стреляют в лже-Хелену, Фиби прыгает в озеро. Какой же он идиот! Надо было увезти Фиби раньше. Не звонить Веронике, не лезть к шерифу, пошли бы они все к черту со своими грязными секретами.

Дэша разрывало на части от эмоций: мать мертва и теперь некому говорить ему, что нужно делать, но, с другой стороны, он испытывал облегчение, будто ему подарили возможность начать жизнь с чистого листа. Стыдился этого облегчения, но и находил умиротворение.

Думать о смерти было невыносимо. До тошноты. Думать о Фиби тоже. Грусть, гнев, вина и бессилие боролись за первенство, изматывая и опустошая. Видимо, это и называется жизнь.

Раздался стук в дверь. Дэш вздрогнул.

— Это я.

Эштон с большой спортивной сумкой на плече проскользнула в комнату, закрыла дверь и застыла, глядя на Дэша. Он приподнялся на локтях, испытывая благодарность и облегчение — все же она его не бросила. За два дня Эштон изменилась: под глазами залегли круги, скулы стали острее, взгляд отчаяннее.

— За тобой не следили? — прохрипел Дэш.

Она мотнула головой.

— Принесла тебе обувь и лекарства. — Она поставила на пол сумку. — Еду и еще то, что ты просил.

— Спасибо.

Он сел на кровати, аккуратно спустив ноги на пол, провел рукой по небритому подбородку и вздохнул. При слове «еда» Дэш вспомнил, что толком не ел эти два дня, все было не до того. Хотел сказать Эштон так много всего, но не знал, с чего начать. Посмотрел на нее, и она вздрогнула.

— Я тебя ненавижу! — прошипела сестра. — Зачем ты все это сделал? Ты все разрушил!

— Прости, Эш…

— Даже не смей извиняться! Никакими извинениями ты прощения не заслужишь. Теперь ничего не исправить! Всем планам на будущее — конец! Все, что я делала, превратилось в ничто. Я не хочу к тетушкам. Мама бы не хотела, чтобы я жила у них. Что мне делать? Я осталась совсем одна!

У Дэша каждое ее слово отзывалось пульсирующей болью. Он и так извел себя самобичеваниями, а Эштон словно вскрыла свежий нарыв. Он встал, сделал два шага по лезвиям измученных ног и прижал ее к себе. Эштон попыталась вырваться, но Дэш не отпускал и получил пару чувствительных тычков в рану на левом плече и в щеку. В конце концов она прижалась к нему и заплакала, продолжая бормотать — что-то про кузин, планы и Кэпа. Повторяла и повторяла, пока Дэш не разобрал:

— Прости меня, прости.

Он удивился:

— За что?

— Это я позвонила этой стерве лже-Хелене и сказала, куда идти. Если бы не я, вас бы не нашли в том гроте. Мама не пришла бы туда.

И кого все это время обвиняла Эштон — себя или его?

— Она обманула вас с матерью. Ты не виновата, — говорил Дэш, поглаживая ее по спине.

— Я должна была понять, что она лжет. Прикидывается. Мама мертва из-за меня.

Дэшу стало невыразимо грустно.

— Из-за меня, Эш. Я звонил Веронике. Ее телефон прослушивает ФЦР. Я хотел убедить Главную, что русалки имеют право на жизнь.

Эштон фыркнула ему в рубашку и произнесла нечто совсем удивительное:

— Ну знаешь, из всех нас в тот день в гроте только русалка не хотела никого убить. Так что может ты и прав.

Потом они сидели на кровати, и Дэш спрашивал про мать, проигрывая в воображении ее похороны и злясь от бессилия открутить события назад.

— Ее похоронят рядом с бабушкой. Похороны послезавтра. И тебе лучше туда не приезжать. Если не Вероника, то тетушки тебя точно прикончат. Старые грымзы!

Потом Эштон рассказывала обо всем сразу.

— Я привезла деньги. Все, что были дома. Со счетов снять не могу, они заморожены до конца расследования. Там творится черт-те что: Вероника рвет и мечет, ФЦР объявил тебя в розыск. Ты убил какую-то местную женщину, стрелял в шерифа и в глухого мужика. Шерифа потом загрыз зверь. Зачем ты все это сделал?

Шериф все же умерла! Дэш облегченно выдохнул.

— Эш…

— Нет, не хочу слушать, — отмахнулась она. — Ты защищал свою Фиби, остальное меня не касается. Чем меньше я знаю, тем лучше. Мне еще предстоит куча допросов.

— Расскажи ФЦР о старом педофиле Селзнике и о том, что шериф Пеннебейкер его покрывала. Он был мужем ее сестры. Фиби стала одной из его жертв, семья защищала ее, а шериф вместо того, чтобы арестовать преступника, убила Ривердейлов. А потом еще кучу народа. Всех, кто ей как-либо угрожал.

Эштон недоверчиво нахмурилась, долго вглядывалась в Дэша, а потом кивнула.

— Что ж, мне жаль Фиби. — Она залезла в сумку, достала тонкую папку и протянула Дэшу. — Я привезла информацию, которую ты просил. Пришлось повозиться. Кто это?

Дэш раскрыл папку. С фотографии на него смотрело лицо, которое он помнил с детства — мадам Дичь. Без «муравейника» на голове она выглядела непривычно, незнакомка с глубоким взглядом и плотно сжатыми губами. «Мишель Легран, — гласила анкетная запись, — пятьдесят два года, адрес регистрации Новый Орлеан».

— Надеюсь, ведьма, которая умеет делать такие штуки. — Он покрутил на пальце кольцо, которое так и не снимал эти дни. Боялся потерять.

У мадам Дичь было кольцо с таким же камнем, как у него. Так он предполагал, но детские воспоминания хрупки и ненадежны, он вполне мог что-то напутать. Только Мишель Легран может ответить на его вопросы.

— Что ты собрался делать? — насторожилась сестра.

— Волнуешься обо мне? — усмехнулся он.

— Почему ты такой дурак! — вспыхнула Эштон и пихнула его в бок.

Тычок получился болезненный.

В памяти вспыхнуло все, что он пережил с Фиби: страсть, радость, умиротворение. Счастье. Впервые в жизни Дэш больше не ощущал себя чудовищем. Ведь он уничтожил чудовище куда как страшнее — ту, которая покрывала преступления. Он убил злую ведьму, освободил прекрасную принцессу и расколдовал мерзкий город.

Он ощущал, что стал частью чуда и что чудо еще не закончилось — самое важное впереди.

— Для мертвых русалок — упокоить души, для живых — сделать мир безопасным. Исправить все то, что наделали охотницы. Будешь мне мешать или поможешь?

Эштон отстранилась и долго изучала его лицо, явно перебирая сомнения и аргументы.

— Знаешь, Дэш, ты лучшее отражение меня, — сказала она в конце концов. — Я бы никогда не набралась смелости…

«В смелости ли дело, — думал Дэш. — Может быть, в надежде искупить вину? Или в понимании, что наконец нашел то, за что действительно стоит бороться?»

Они помолчали.

— Уезжай из Тонакавы, — прошептала Эштон, сжимая его руку. — И никогда не возвращайся.

Он снова обнял сестру и прижал к себе. Возвращаться больше некуда. Все растворилось в озере Бреворт. Теперь у Дэша другой путь.

Сентябрь 2000

Дэш шагал за призраком по мокрому песку залива и все никак не мог догнать. Силуэт казался настолько тонким, что почти терялся на фоне закатного солнца и далекого горизонта за океаном. Дэш даже засомневался, что это призрак, а не игра света. Уже почти у самой кромки воды фигура наконец остановилась, словно застыла перед величием стихии. Дэш осторожно подошел и встал рядом, а потом заглянул в лицо. Нет, снова не мать Фиби, а просто еще одна из заблудших душ. Он взял ее за руку.

Какое-то время они постояли, смотря вдаль, а потом синее свечение окутало фигуру. Когда оно погасло, Дэш снова остался один. Захлестнуло уютное чувство правильности, вдохновляющей полноты жизни. Он на минуту погрузился в него, наблюдая за закатом, и пошел искать место для ночлега.

За огромным валуном метрах в двухстах от воды было не так ветрено. Дэш разжег костер, расстелил спальный мешок, поел, открыл блокнот и записал время и место встречи с призраком, а еще особенности поведения. Они всегда молчали. Иногда смотрели ему прямо в глаза, будто видели. Впрочем, и такое случалось редко, обычно призраки внешне совсем никак не реагировали, но Дэш ощущал их облегчение, словно даже по ту сторону жизни они сохранили умение делиться эмоциями. Он собирался найти кого-то похожего на Розали, понять, почему она так отличалась от других. Дело в ней, в нем или в каком-то особом их взаимодействии? Что это вообще значит? И как такое повторить? А еще он надеялся отыскать мать Фиби и помочь ей обрести новую жизнь, поэтому приезжал в залив Памлико уже шестой раз за последний год.

Дэш вздохнул и скривился. На самом деле он надеялся встретить здесь и саму Фиби, увидеть ее хотя бы краем глаза, убедиться, что она в порядке — сумела добраться до океана и счастлива, — но за год не обнаружил и следа. Побережье тянется на сотни миль, а океан огромен, — найти одну-единственную русалку невозможно.

Кольцо он с пальца не снимал, чтобы не потерять и не попасть под «шепот», и много раз собирался позвать Фиби. Его останавливала неуверенность в успехе. Сейчас надежда еще жила внутри, даря зыбкий шанс увидеться, но если он попытается, а кольцо не сработает, то не останется даже ее. Надежда была нужна ему как воздух: следов Мишель Легран он пока не обнаружил. Эта женщина будто не находилась среди живых, но и мертвой не числилась.

Дэш не сдавался, у него было много планов: кроме помощи душам русалок и поиска ведьм, он хотел найти новый дом. Да, они хотели найти его вместе с Фиби, но кто мешает ему начать, а Фиби присоединится позже. А еще он выслеживал русалок, но теперь для того, чтобы рассказать им об Охотницах. Когда-нибудь он выйдет на след одной-единственной.

В блокноте заканчивалось место — сегодняшняя запись под номером сто тридцать два уместилась на предпоследней странице. Дэш закрыл блокнот, сложил его в рюкзак, а потом достал зеркало, ножницы и бритву, подстриг бороду и попытался побриться, но лезвие совсем затупилось, тогда он лег спать. В спальном мешке Дэш размышлял, куда податься завтра. Перемещался он хаотически, всегда решая накануне: колесил по восточным штатам вдоль побережья, лишь изредка заезжая вглубь материка. Подрабатывал то сезонным рабочим, то по частным заказам: таскал грузы, чинил мебель, красил дома. Пользовался только наличкой, часто менял телефоны и машины.

Дэш старался не оглядываться на прошлое. Внутри поселилась пустота, которую заполняла миссия — найти и помочь всем душам русалок, и он двигался вперед, стараясь не думать о том, что потерял. Он пытался стать Охотником много лет, убивал русалок ради матери, но мыльный пузырь лопнул, едва на него надавили.

Иногда он завидовал умению русалок растворять эмоции. Гнал от себя мысли о том, что Фиби уже забыла про него, плещется с китами и дельфинами, радуется каждому новому дню, восхищается ракушками, пока он тут тоскует без нее. Но потом укорял себя: он ведь желал ей счастья, и если она его нашла, он тоже счастлив.

Утром он проснулся от крика чаек. Протяжные хриплые вопли донимали даже через толстую теплую шапку. Вредные птицы гуляли где-то рядом.

Он выглянул из спальника и махнул рукой:

— Шу! Валите!

Чайки обиженно покричали и отошли. Дэш снова спрятался в спальном мешке. Он планировал еще поспать — только-только рассвело и торопиться было некуда, но теперь мешал какой-то тонкий писк. Он звучал вроде тихо, но слишком близко, будто убегая чайки потеряли птенца. Дэш попытался игнорировать назойливый звук, надеясь, что птенец сам найдет дорогу к родне, но писк не прекращался.

— Да отвалите уже! — Дэш вынырнул из спальника, намереваясь прогнать источник шума, но никаких птиц не обнаружил.

Он обнаружил младенца.

Крохотная пухленькая девочка голышом лежала на песке рядом с его рюкзаком, сучила кулачками и пищала. Дэш опешил.

— Эй, — крикнул он, прокашлялся и повторил громче: — Эй! Кто потерял ребенка?

На пустынном пляже ему ответили только чайки. Они отошли подальше, но сейчас снова заинтересованно поглядывали в его сторону.

Малышка перестала пищать и замолчала, расслабив ручки. Дэш не на шутку перепугался. Кто-то потерял ребенка, а его потом обвинят в похищении или еще чего похуже. Он вскочил и обежал валун. С той стороны открывался вид на такой же пустынный пляж — ни единой живой души.

— Эй, чей ребенок? — на всякий случай крикнул он.

Никто не ответил.

Дэш вернулся как раз вовремя — чайки подбирались к младенцу. Он прогнал птиц. Малышка затихла и закрыла глаза. Какого черта?

Потом Дэш подумал, что ребенку должно быть холодно, и увидел, что его рюкзак открыт, а раскрытый блокнот торчит одним краем наружу.

На последней странице появилась надпись, написанная незнакомым почерком — коряво, не всегда разборчиво и поперек линий.

«Ты был прав — океан прекрасен. Я нашла то, что искала, а еще храню нашу любовь. Все плохое я отпустила, но все время думаю о тебе. Не хочу, чтобы ты грустил, а ты наверняка грустишь, потому что не умеешь растворять эмоции. Ты хороший человек, и я расскажу о тебе всем сестрам. Они должны знать, что не все люди плохие, есть и хорошие — как ты, мой отец и братья. Это твоя дочь, ее зовут Энори. Рядом с ней всегда легко и светло. Она солнце. Вам будет хорошо вместе. Я хочу, чтобы она выросла среди людей, как я. Хочу, чтобы ты ее вырастил. Я найду вас, когда о тебе узнают все нирайи».

Дэш выронил блокнот и уставился на малышку. Отдохнув, она сжала кулачки и заголосила с новой силой.

Эпилог

июль 2014

Машина резко остановилась, выдернув из туманной мучительной полудремы, и вернула к реальности. Последние воспоминания о наших с Дэшем похождениях: поиск Мишель Легран, празднование тысячного упокоенного призрака, побег от Охотниц — рассыпались в голове. За окном все еще не плескалась вода, только иссушенный песок лежал на обочине, да мелкая пыль танцевала на ветру.

— …Мистер Холландер, прошу вас выйти. — Полицейский отступил на шаг, давая возможность открыть дверь. Из патрульной машины вышел его напарник.

— Если попросят выйти и тебя, выходи спокойно, — тихо произнес Дэш, повернувшись ко мне. — Не спорь, не сопротивляйся и не кричи. Договорились? Это обычный дорожный патруль.

Он открыл дверь, держа руки на виду, потом медленно вышел. Не надо было ехать через федеральное шоссе, надо было пробираться сельскими дорогами.

Полицейский расспрашивал откуда мы едем и куда, Дэш спокойно отвечал. Его волосы с проседью на ярком солнечном свете казались еще белее, а сам он изо всех сил прикидывался законопослушным гражданином. Полицейскому не понравился какой-то ответ Дэша, он потребовал подробности, расспрашивая резко и назойливо. Его напарник стоял у нашей машины с моей стороны и держал руку на кобуре.

— Повернитесь! Положите руки на капот! — скомандовал полицейский.

За секунду Дэш оказался распластан на капоте. Один офицер держал его под прицелом, а второй обыскивал.

В глазах Дэша, устремленных на меня сквозь пыльное лобовое стекло, застыл страх. Он боялся не полицейских, он боялся за них. Его губы шевелились, беззвучно произнося:

— Не надо. Стой.

Прости, Дэш. Не хочу, чтобы тебя пристрелили.

— Прошу вас покинуть машину! — произнес второй полицейский, наводя оружие на меня.

Я решительно распахнула дверь и вышла.

Дэш замер, почти перестал дышать.

— Вы обознались, — пропела я. — Вы приняли нас за других. Настоящие преступники только что проехали мимо.

Полицейские поморгали. Первый отпустил Дэша и схватился за рацию, а второй попятился, убирая оружие в кобуру.

— Мы засекли угонщиков! — наговаривал в рацию первый. — Они только что проехали мимо по Восьмидесятому шоссе. Начинаем преследование!

Полицейские сбивчиво извинились, бросились к своей машине и укатили под вой сирены. Через пару минут пыль улеглась. Все стихло.

Дэш буравил меня тяжелым взглядом.

— Что? Я просто попросила их уйти и все. Ничего же не случилось.

— Садись в машину, Энори, — приказал он.

В машине мы немного посидели, глядя вперед на пустую дорогу. Адреналин разогнал болезненную дрему, и ко мне вернулся интерес к происходящему.

— И вообще, возможно, это не за нами. Они говорили про каких-то угонщиков. Они их ищут, а не нас.

Мы сорвались с места. Дэш злился и боялся. Я чувствовала это и злилась сама.

— Ты настолько мне не доверяешь? Думаешь, я вообще себя не контролирую?

— Дело не в этом, Энори.

— А в чем?

Он молчал, и моя злость перешла в глухое раздражение.

— Дэш…

— Прекрати называть меня по имени! Слово папа, что, отменили? Что за манера?

Я не стала ввязываться в спор. Ну как ему объяснить, что пару лет назад я начала звать его по имени именно потому, что такое обращение лучше передавало моё к нему отношение, нежели банальное «папа»? Чем старше я становилась, тем больше наши отношения становились круче. Это не просто родство. Он стал относиться ко мне как ко взрослой личности. Ну, почти. Как к соратнику, единому по духу. Он не просто обо мне заботился, как все родители, уважал мое мнение и мои желания. Мы делили секреты, смеялись до слёз и планировали будущее. Он же мой друг, не просто отец.

Тем более обиднее, что сейчас он вдолбил себе в голову, что потеряет меня, едва мы достигнем океана. Вел себя так, будто это уже случилось. Пока мы ехали, он словно бесконечно прощался со мной без слов. Что за ерунда? Неужели он думал, что едва я увижу большую воду, нырну и забуду о нем?

— Мы просто обязаны доехать, — заговорил Дэш. — Ты обещала мне встречу кое с кем, помнишь? Именно поэтому мы сейчас едем через весь континент.

— Я тоже ее жду, — улыбнулась я. — Она приплывет.

— Думаешь, она останется? Она ничего не говорила?

Дэш спросил это с такой надеждой, что я расстроилась, потому что не знала ответа. Дэш давно не сердился на маму, но очень хотел ее увидеть, поэтому для него так важно было добраться до Мексиканского залива. Как и для меня. Мама скучала по нам и приходила ко мне несколько раз, но не говорила с Дэшем. Я упрашивала ее вернуться, но она слишком долго жила в океане и боялась людей. Она хотела, чтобы не боялась я, хотела сделать из меня человека. Но я не человек, хотя и умею им притворяться.

— Я не знаю. Прости, папа.

Какое-то время мы ехали в молчании.

— Заправка. Пойду куплю воды.

Мы снова остановились, и Дэш предпочел закончить разговор.

Он был жутким консерватором: да, часто менял телефоны и машины, потому что боялся, что на него выйдут, но все равно хотя бы через раз выбирал одни и те же модели. Носил одну и ту же одежду, пока она не начинала расползаться по швам, да и после покупал что-то похожее. Дэш был самой постоянной и надежной переменной в моей жизни.

Наблюдая, как он возвращается и тащит два галлона воды в пластиковых бутылях, я прикидывала, получится ли забрать у него кольцо, чтобы заставить поспать. После десяти часов за рулем он не выдержит еще двадцать пять.

…До порта Арансас в Мексиканском заливе мы добрались через три дня.

Проехали промзону, а потом вырулили на узкую полоску шоссе, ведущую к порту через россыпь мелких озер. Никогда еще заросшие осокой озерца не казались мне самым прекрасным зрелищем на земле. Пусть они кое-где затянулись тиной, а кое-где и вовсе походили на болота, все равно. От запахов закружилась голова. Мы миновали больше десятка рыболовных магазинов, клубов и прочей ерунды, дорога все не кончалась и не кончалась, кожа горела огнем, а внутри будто орудовала стая пираний, откусывая по куску от каждого важного органа.

Когда впереди оставался лишь цементный пирс, я не выдержала, выскочила из машины, на ходу снимая одежду, и бросилась к воде.

Дэш еле успел остановиться. Он что-то кричал вслед, но я не слышала, побежала и сразу нырнула. Разгоряченная и измученная кожа с благодарностью отозвалась негой. Я закрыла глаза и расслабилась, медленно вдыхая жизнь. Где-то рядом шелестели водоросли, шуршали и булькали рыбешки, гудели моторы. Моторы! Я встрепенулась, вглядываясь в толщу воды. Нет, человеческие лодки далеко. Здесь тихо и спокойно. Я опустилась еще глубже, туда, где солнечный свет превращался в далекие зыбкие блики, и зависла, слушая музыку моря. Мимо проплыл косяк тунца, но рыбы бросились врассыпную, едва я протянула к ним руку.

Океан манил звуками, запахами и тайнами, но мне стало любопытно, как там Дэш, и я вернулась. На пирсе маячило две фигуры. Нас нашли! Но Дэш просто стоял и смотрел на залив, и фигура рядом с ним делала то же самое. Я подплыла ближе, спрятавшись среди камней сразу под пирсом, и осторожно высунулась из воды так, чтобы меня не заметили.

— Я немного отвлекла кузин, но ненадолго. Полиция их продержит двадцать четыре часа, а потом они снова пустятся в погоню.

Тетя Эштон! Высокий тонкий силуэт в черном узком плаще, короткая стрижка, ехидный голос. Пару лет назад мы увиделись впервые, и тогда я ей не очень-то понравилась. Она все время смотрела исподлобья и ни разу не улыбнулась. Мне она тоже не очень-то нравилась. Вроде бы она чем-то походила на Дэша, но только внешне, а манеры, привычки и мимика были совершенно другие. Когда я смотрела на нее, то словно видела Дэша через кривое зеркало. Неуютное ощущение.

— И на что же ты ещё способен, Дэш? Ты убил Охотницу. Не думаешь, что это слишком?

— Нет, Эш, не думаю. Она собиралась убить Энори.

— Отправьтесь уже куда-нибудь на необитаемый остров да живите там!

— Я хочу, чтобы моя дочь жила среди людей. Она не дикое животное, которое достаточно запихать в какой-нибудь богом забытый угол, где только крабы и устрицы.

— Эти твои чёртовы фантазии о новом поколении русалок, которые будут идиллически плескаться рядом с людьми, достали. Как и её мамаша.

— Я верю, что она наберется смелости выйти на сушу, — усмехнулся Дэш.

Тетя Эштон фыркнула, и они замолчали.

— Как твоя юридическая практика? — спросил Дэш.

— Идет потихоньку. Я перевелась в отдел защиты морского биоразнообразия. Не представляешь, как там все запутано. Зато познакомилась с нужными людьми. Сведу тебя с одним агентом ФЦР. Она вроде в курсе всего, что творится. В обмен она хочет изучить кольцо.

— Как бы она не оказалась очередным «оборотнем», который мечтает загнать русалок в клетки.

— Ну а что ты хочешь? — Раздраженный голос тети Эштон разнесся по пирсу. — Правительство живо интересуется… Некоторые Охотницы уже думают переходить в ФЦР на работу. Им обещают деньги за живых русалок. Всё, ради чего мы жили все эти годы, столетия, — теперь вчерашний день.

Набежавшая волна заглушила ответ.

Показалась еще одна машина. Она припарковалась у воды и оттуда вышла пожилая женщина в очках, увешанная бусами и брошками, замерла на минуту, всматриваясь во встречающих, и подошла ближе, шелестя длинной цветастой юбкой.

Мишель Легран. Та, с которой у нас была назначена здесь встреча.

— Так значит это вы тот молодой человек, который мне прохода не давал? Вы крайне настойчивы.

Глубокий грудной голос очень ей подходил, и пользовалась она им с размахом — говорила громко и мелодично, словно профессиональный оратор.

— Прошу прощения за это, но я искал вас четырнадцать лет. Конечно, я в нетерпении.

Мишель склонила голову набок в явном недоумении.

— Лестно, конечно, ещё ни один мужчина не был так галантен, — пошутила она.

— Вы, конечно, меня не помните. Когда-то я был в вашей палатке. Ещё совсем ребенком. Тогда я кое-что заметил. И сейчас вижу, что запомнил всё правильно. Я не ошибся. — Дэш кивнул на ее руку. — Ваше кольцо. Откуда оно у вас?

— Это наша семейная реликвия. Оно досталось мне от прабабки. Она говорила, что в нем заключена магическая сила. Но, похоже, старушка ошиблась — впервые в жизни, надо сказать. Никакой силы мне в нем так и не открылось, но я всё равно его не снимаю. В память о ней.

Дэш в нетерпении кивнул.

— Могу я попросить?.. Всего на минуту. Я отдам вам свое, а потом мы поменяемся обратно.

— Они похожи. — Она была явно озадачена. — Ну что ж…

Дэш отдал свое кольцо озадаченной Мишель, забрал её. И крикнул:

— Энори!

Я вынырнула, и он сразу бросился ко мне с одеждой, а когда вышла на берег, тетя Эштон окинула меня пристальным и чуть напряженным взглядом.

— Энори.

— Тетя.

Дэш отвел меня подальше и, держа на ладони ее кольцо, прошептал:

— Прикажи мне что-нибудь. Не знаю… Пропеть петухом.

Я скривилась. Я же потом не забуду такое зрелище, нужно что-то попроще. Было страшно, потому что если кольцо не сработает, Дэш расстроится.

— Попрыгай на левой ноге, — предложила я.

Он подождал пару секунд и улыбнулся. Я рассмеялась от облегчения.

— Ну попрыгай же! — шепотом настаивала я.

— И не подумаю! — заявил он. — Сама прыгай!

— Работает! И что теперь? Мы нашли магию?

Дэш загадочно улыбнулся и потянул меня обратно.

Мишель Легран спустила очки на кончик носа и уставилась на меня поверх них, но обращаясь к тете Эштон:

— А эта девочка случайно не… Даже не знаю, как спросить. Мне о них прабабка рассказывала.

— Угу, русалка, — усмехнулась тетя Эштон. — Я ее тетя Эштон, это ее сумасшедший отец Дэш, а вы, видимо, ведьма. Будем знакомы.

— Женщин моего рода давненько не называли ведьмами, — рассмеялась Мишель. — Мы теперь больше по мелким фокусам. Русалка! Подумать только! — Она не спускала с меня восторженного взгляда.

Я спряталась за Дэша. Нечего меня рассматривать, я же не музейный экспонат.

— Мишель, — серьезно произнес он, — расскажете мне про свой дар?

— Что ж, сфера видения последнее время постоянно показывала мне воду и волны. Теперь, кажется, ясно почему.

Дэш улыбнулся, а потом насторожился, повернул голову к океану и замер, будто вслушиваясь в звуки, доступные только ему. Он чует русалок! Я начала высматривать среди пенных барашков маму. Тетя Эштон поняла все по его выражению лица и подобралась, натянулась, как струна — пыталась обуздать инстинкт Охотника. Мишель, заинтригованная нашей реакцией, тоже посмотрела на океан.

Я замерла в предвкушении. Мама здесь! Мы увидимся!

Дэш с нетерпением шагнул на самый край пирса и спустя секунду протянул руку маме, выходящей из воды.