Точка невозврата бесплатное чтение

Книга «Точка Невозврата» написана в 2008 году.

Дорогие читатели!

Покупая на Литрес мои книги, вы помогаете больным детям.

Все гонорары, выплачиваемые Литрес за мои книги, будут перечисляться издательством в Русфонд, в помощь больным детям.

Спасибо Вам за Ваше доброе сердце!

Господи, эту книгу я посвящаю Тебе. Слава Тебе, Боже, во веки!

Где та грань, которая отделяет наш реальный мир от мира фантастики? И существует ли она вообще, эта грань? То, что люди совсем недавно считали фантастикой, на наших глазах становится явью.

Многие из нас все чаще задаются вопросами:

«Что происходит вокруг нас? Что находится там – за пределами наших познаний и нашего восприятия? Что происходит в параллельных мирах? Что мы о них знаем? И есть ли они вообще?

Почему Земля до сих пор не развалилась на части от безумства людей, от их безудержного стремления к обогащению, стремления к задуманному нами прогрессу, от которого наша маленькая планета все больше заваливается мусором, а атмосфера вокруг чернеет от копоти дымящихся труб?

Куда бегут жители планеты? Куда так торопятся? – Говорят, что вперед! А что нас ждет там – впереди?.. Может быть, та же участь, что и другие цивилизации, жившие до нас на этой планете?

Кто хранит нас и защищает Землю от полного разрушения? Кто они? Как скоро мы с ними встретимся?» Я думаю, что скоро… очень скоро!

Посланники из другого мира уже находятся среди нас: они живут рядом с нами, на нашей планете. И это не вымысел – это уже реальность.

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

_{Друзья мои, я буду только рад,}

_{Коль в споре этом окажусь неправ.}

_{Когда пройдет сто лет и вновь цветущий сад}

_{Увижу я средь шелеста дубрав.}

_{Когда средь гомона и щебетанья птиц}

_{Увижу я с небес своих потомков.}

_{Улыбки, радость, свет счастливых лиц,}

_{Детей веселых я услышу голос звонкий…}

В московской квартире профессора Гроссмана, расположенной в доме на Кутузовском проспекте, в последнее время стали происходить очень странные вещи. Все чаще он ощущал в своем кабинете чье-то невидимое присутствие. В тот вечер, сидя за рабочим столом, он тоже почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Профессор оторвался от лежащих на столе бумаг, приподнял голову, расправил широкие плечи, прислушался. Где-то там, за его спиной, кто-то находился, он почувствовал это своим нутром. Было такое ощущение, что этот кто-то, стоя сзади профессора, внимательно изучает то, что написано в лежащих на столе бумагах. Гроссмана охватило волнение, по телу побежали мурашки. Возникло ощущение, будто бы кто-то схватил его голову огромными ручищами и с силой сдавил, проверяя ее на прочность. На моложавом лице профессора, на вид ему было лет пятьдесят, выразилось удивление, потом испуг. Его тронутые сединой коротко стриженые волосы встали ежиком, широкие густые брови удивленно приподнялись вверх.

Напротив Гроссмана, на мягкой подушке дивана, сидела пушистая кошка – его любимица Дашка, она водила своими красивыми серо-зелеными глазами из стороны в сторону и, по всей видимости, разглядывала того, кто находился за спиной Гроссмана. Сердце профессора сжалось, голову сдавило еще сильней. Казалось, что она вот-вот треснет и расколется на части. Гроссман резко обернулся. За его спиной никого не было. Да и кто мог находиться в это позднее время в его квартире? Было уже одиннадцать часов вечера. Жена с младшей дочерью Леной осталась ночевать на даче, а домработница Мария Антоновна ушла к себе домой еще в семь часов.

Гроссман встал, обошел все комнаты своей пятикомнатной квартиры. В квартире, кроме него, никого не было, но неприятное странное ощущение по-прежнему не покидало профессора. Кто-то невидимый глядел на него в упор и силой своей необузданной энергии сжимал все его внутренности, все его естество. Кое-как, с трудом переборов волнение, Гроссман справился с охватившим его страхом и уселся в свое кресло, полуоборотом к окну, так же, как и сидел до того, когда начались эти странные события. Профессор пригладил рукой седоватую ухоженную бороду и, взяв ручку, продолжил писать. Дашка по-прежнему сидела напротив него на своей излюбленной мягкой подушке. Ее вытянутые в вертикальную линию зрачки заметно расширились, глаза стали передвигаться то в одну, то в другую сторону, и внимательно разглядывать того, кто находился за спиной Гроссмана. По телу профессора снова побежали мурашки, сдавило голову. Он вскочил.

– Странно! Что происходит?! – воскликнул он, глядя на кошку, которая, не обращая на него внимания, упорно продолжала следить за невидимыми гостями. Профессор вдруг вспомнил, он не раз слышал, что надо делать в таких случаях. Он быстро зажег свечу и, обойдя квартиру, перекрестил ею все углы. Ощущение того, что в квартире находится кто-то невидимый, тут же исчезло.

^{Несколько лет спустя. Иерусалим. Канун православной пасхи.}

Утро пришло в Иерусалим. На окраинах древнего города затянули свою песнь голосистые петухи. На упирающихся в небо, невидимых в темноте минаретах запели муэдзины, призывая единоверцев проделать омовение и успеть совершить фаджр до восхода солнца.

– А-а-а, Аллаху Акбар, Аллаху Акбар! – распевно зазвучал азан. – Хаййя аляс – салях, хаййя аляль-фалях! – зычно разнесся голос над погруженным в утренние сумерки священным Иерусалимом.

Прошло еще полчаса, и утренняя заря обняла город своим золотым сиянием, и купола церквей, синагог и мечетей, зацелованные лучами ласкового весеннего солнца, засверкали тысячами разноцветных огней.

Наступило особенное утро. Это было утро Великой субботы, канун православной Пасхи.

Со всех сторон к храму Гроба Господня торопились паломники – православные и инославные христиане, мусульмане и атеисты, приехавшие в священный город со всех концов света, все спешили занять места ближе к Кувуклии, чтобы, кто впервые, а кто-то уже и не в первый раз увидеть великое чудо – схождение Благодатного огня. Храм не мог вместить в себя всех желающих, этого не позволяла площадь внутри храма, поэтому чтобы занять хорошие места, многие из прибывших к храму паломников пришли сюда еще с вечера. А те, кто пришел позднее, занимали места на площади и устраивались в анфиладах окрестных сооружений.

Прошло несколько часов волнительного ожидания, прежде чем людской гомон стал постепенно стихать, и люди, стоящие у храма, обратили свои взоры к приближающейся к храму процессии. В конце процессии, в сопровождении священнослужителей, шел Патриарх православной Иерусалимской церкви. В своем крестном ходе процессия обошла все находящиеся в храме памятные места и трижды обошла Кувуклию.

Напротив входа в часовню Патриарх остановился, с него сняли ризу, и он остался в одном полотняном подряснике. Перед входом в проверенную часовню его еще раз осмотрели израильские полицейские, следящие за исполнением таинства Божественного огня.

Патриарх склонился, вошел в Кувуклию и, опустившись на колени перед Святым Гробом, стал усердно молиться. В эту минуту он мысленно стоял перед Богом, преклонив колени, опустив голову. Один на один… он – маленький земной, хоть и добившийся многого человек, и Великий, Всемогущий Господь… Вокруг ни души.

Такое Патриарх проделывал уже не впервой. Но каждый раз это вызывало в нем трепетные чувства и очень волновало его глубоко верующую душу.

Прошло полчаса.

– Помилуй нас, Господи! Дай нам знать, что Ты помнишь о нас – своих земных детях, что Ты милосерден к нам и терпелив! Пошли нам Благодатный огонь! – продолжал молиться Патриарх.

Прошел еще час.

Стало заметно, что народ вокруг храма заволновался. Одни продолжали усердно молиться и просить прощение за содеянные ими грехи, другие стали шептаться. Среди собравшихся поползли слухи, будто бы накануне, в Великую пятницу, мироточили иконы. А это, как следовало из прошлых лет, было плохим знаком.

Прошло два часа.

Мысли о том, что происходящее является предзнаменованием чего-то недоброго, теперь стали посещать и Патриарха, но он моментально отгонял их прочь и с еще большим усердием возносил молитвы к Господу:

– Прости нам, Господи, грехи наши тяжкие! Наставь нас – заблудших овец твоих, на путь истинный! Укажи нам перстом твоим дорогу праведную! Прости нас, Господи! Прости!

Пот струился по худощавым щекам Патриарха и, стекая по седой бороде, капал, как слезы, у Святого Гроба. Его добрые серо-голубые глаза выражали безграничное доверие к Богу, светились бесконечной любовью и верой в то, что Господь слышит его, и не оставит его и его паству. И не было на свете ничего, что могло бы подорвать эту веру.

В голову Патриарха, мешая его общению с Богом, иногда проникали пугающие мысли. И он, отгоняя их прочь, еще усердней возносил хвалу Господу, прося Его сейчас лишь об одном – смилостивиться и послать его пастве Благодатный огонь.

С того дня, когда квартиру Гроссмана навестили незваные гости, прошел месяц. Ничего особенного за это время больше не происходило, и профессор уже стал забывать о загадочных невидимых посетителях. Он сидел в своем кабинете за заваленным бумагами столом, с головой погрузившись в подготовку к предстоящему докладу в Нью-Йорке. Над его написанием он трудился по вечерам уже более месяца. Напротив него, на своем излюбленном месте, мирно спала его любимица кошка. Вдруг она вскочила и уставилась своими серо-зелеными глазами в дверной проем, в пустоту холодного коридора. Она глядела мимо профессора, и с каждым мгновением становилась все напряженней. Шерсть ее вздыбилась, она выгнула спину, ощетинилась. В следующее мгновение она стрелой соскочила с сидения и, пронзительно мяукнув, бросилась под стол. Гроссман обернулся… Очнулся он, когда за окном уже наступила ночь. Сквозь постепенно возвращающееся сознание Гроссман услышал стук в дверь, а затем до него донесся взволнованный голос его жены Оксаны Валерьевны.

– Открой! Ты слышишь меня, Алекс? Ты спишь, что ли?

Профессор поднялся с пола, на котором совершенно не помнил, как и почему очутился, и побрел к двери. Его пошатывало из стороны в сторону, голова трещала, как после отравления угарным газом. Он не знал, кто руководил в данный момент его мыслями, и почему он предпринимал те или иные действия, он вел себя, как зомби. Совершенно не осознавая того, что делает, он открыл дверь, прошел мимо жены, не замечая ее, будто ее здесь и не было, и пошел в ванную, там он разделся и залез под душ. Постепенно в голове стало проясняться, туман рассеивался.

Гроссман посмотрел в висевшее на стене зеркало.

«Что со мной стало? – промелькнула мысль. – Мое лицо!.. Откуда эти синяки под глазами? Моя кожа не была такой бледной даже во время болезни, сейчас я похож на мертвеца, вернувшегося с того света».

– Что с тобой, Алекс? Тебе плохо? – послышался из-за двери голос жены.

Профессор открыл дверь ванной.

– Нет, со мной все в порядке.

– Да где же в порядке! Что с тобой? Может скорую вызвать?

– Никакой скорой! Все хорошо.

Страшно хотелось пить. Профессор отправился на кухню, жадно выпил все содержимое литровой бутылки минеральной воды, и пошел в свой кабинет. На рабочем столе лежала чернильная ручка, подаренная ему на день рождения его женой. Рукописи на столе не было…

Профессор сразу вспомнил о докладе. До того момента, как с ним что-то произошло, бумаги лежали здесь – на этом столе. Гроссман попытался вспомнить, о чем он сегодня писал. Это ему не удалось.

– Куда подевались мои рукописи? – пробормотал профессор и, наклонившись, заглянул под стол, надеясь обнаружить их там. Но под столом их не оказалось.

– Ты брала мои рукописи? – спросил Гроссман вошедшую в кабинет жену.

– Нет… Ты ведь знаешь, что я ничего не беру в твоем кабинете.

– Да-да, – думая о чем-то своем, пробормотал профессор, и молча пошел по квартире, в надежде, что обнаружит подготовленный доклад где-нибудь в другой комнате. Но, увы! От его рукописей не осталось и следа, ни одной странички. – Что же делать? – встревоженно выдохнул профессор. – Ведь я написал почти все, что планировал. Я не смогу восстановить того, что было уже написано. У меня нет времени, через четыре дня мой самолет!

Гроссмана охватила паника. Он схватился за голову и заходил взад-вперед по своему просторному кабинету.

Вдруг он вспомнил о Дашке. Еще раз, на четвереньках, облазил свою пятикомнатную квартиру. Кошки нигде не было, она исчезла вместе с его докладом.

– Тебе надо поспать, ты переутомился от постоянной работы без сна и отдыха. Ведь надо же когда-то и отдохнуть! – заботливо сказала жена.

Гроссман ничего не ответил, он постоял минуту в раздумье, затем медленно направился в спальню.

Большая поляна, поросшая ярко-зеленой травой, широкая река, несущая свои воды куда-то вдаль. Как приятно идти по мягкой душистой траве и, не отрывая свой взор от бурлящего потока воды, вдыхать запахи раннего утра. Мысли, мысли, мысли… Как удивительно легко думается на рассвете! В это время обычно приходят самые хорошие, неожиданные решения самых, казалось бы, неразрешимых задач.

Неожиданный грозный рев, прокатившийся от земли к небосводу, и отразившийся о высокие ели гулким эхом, заставил профессора остановиться. Мысли улетели прочь. Метрах в двадцати от себя профессор увидел огромного уссурийского тигра. Их взгляды встретились. Они смотрели друг на друга в упор – хозяин тайги, и он – маленький человек, осмелившийся войти во владения тигра. По телу профессора пробежала дрожь, он замер в ожидании. И тут снова раздался оглушительный рев, как гром, ударивший волнами прохладного воздуха в уши Гроссмана. Профессор кинулся бежать прочь по мягкой, покрытой утренней росой траве, вдоль реки. Тигр последовал за ним. Расстояние неумолимо сокращалось: пятнадцать, десять, пять метров… тигр приготовился к прыжку. Профессор попытался взлететь в небо, как птица, но страх сковал его ноги железными цепями. Они стали непослушны. Профессор стоял, как вкопанный, и не мог сдвинуться с места. Из его горла вырвался приглушенный, протяжный крик: – А-а-а-а-а!

Гроссман почувствовал, что его кто-то тормошит. Он открыл глаза и, облегченно вздохнув, перевернулся на другой бок. Вскоре он снова уснул.

Через плотные темно-зеленые шторы просочились теплые солнечные лучи, профессор открыл глаза. Жена уже не спала.

– Доброе утро! – профессор чмокнул жену в щеку.

– Доброе… Когда-нибудь ты доведешь меня до инфаркта! – с укором сказала Оксана Валерьевна. – Так напугаешь, что я и не проснусь. Вот тогда утро не будет добрым.

– Прости! Это никак не зависит от моего желания. Не могу ничего с собой поделать, – виновато произнес Гроссман, – все происходит само собой. Опять снился тигр. Почему он преследует меня всю жизнь? Происходят странные вещи. Он преследует меня уже более двадцати лет. Каждый раз он гонит меня все дальше по большому зеленому лугу, по заросшему берегу широкой сибирской реки, но не в лес, а вдоль берега. И удивительно: он никогда не нападает на меня из засады, все выглядит так, будто он не собирается покончить со мной раз и навсегда. Когда он приближается ко мне совсем близко, я отрываюсь от земли и взмываю в небо. Но иногда я не могу оторваться от земли, ноги и все мое тело сковывает страх, тигр готовится к прыжку, я кричу и просыпаюсь.

– Придется нам спать в разных комнатах… Ты вспомнил, куда положил свои рукописи?

– Нет, эта загадка сейчас для меня еще большая, чем тигр, преследующий меня по ночам.

– Тебе следует отдохнуть! Твои нервы на пределе, поэтому и снятся ночами всякие кошмары.

– Теперь не до отдыха! Я должен писать все заново. Ума не приложу, что произошло… И кому могла понадобиться моя рукопись?

В приморском кафе Симеиза – небольшого курортного городка на побережье Черного моря, расположенного недалеко от Алупки, за столиком сидели двое. Смуглая темноволосая девушка лет двадцати, с очень красивым приятным лицом, смотрела на море и разговаривала со своим собеседником, сидящим напротив. Надетая на ней прозрачная бирюзовая кофточка обтягивала ее красивую высокую грудь и тонкую изящную талию. Она была в коротких белых шортах, которые не скрывали красоту ее загоревших привлекательных ножек. Девушка улыбалась и о чем-то мило беседовала с мужчиной лет пятидесяти пяти. Это был Смирнов Валентин Яковлевич. Его аккуратно постриженные волосы уже давно тронула седина, раскрасив их в белый цвет. Он выглядел бодрым и подтянутым, под его белой футболкой выделялись еще не одряхлевшие крепкие мускулы. Он был отставным военным. Суровые черты лица выдавали в нем человека бывалого, немало пережившего на своем жизненном пути.

– Жаль, мои каникулы скоро закончатся, и мы снова расстанемся, – с грустью произнесла девушка, – опять на полгода. – Она улыбнулась печальными голубыми глазами и на ее смуглых щеках обозначились очаровательные ямочки.

– А когда ты собираешься улетать? – мягко спросил Смирнов.

– Ровно через две недели – двадцать седьмого августа.

– Тогда мы еще увидимся до твоего отлета, – Смирнов разгладил свои широкие седые усы. – Я возвращаюсь двадцать четвертого.

– Ты разве куда-то улетаешь? – удивленно спросила девушка. – А почему я ничего не знаю?

– Об этом я узнал только сегодня, мне позвонили буквально час назад. Опять слет уфологов. Собираются все мировые знаменитости и я должен там выступить с докладом. Мне самому жаль, что это происходит именно сейчас, когда ты на каникулах, но я не могу отказаться. Ты же знаешь, я рад каждому дню, когда мы можем с тобой вот так просто общаться, сидя здесь и глядя на это удивительное море, но я должен лететь.

– Жаль… Очень жаль. Я буду без тебя скучать. – Селина натянуто улыбнулась, взяла в руки лежащий на столе бинокль и стала вглядываться в бескрайнее Черное море. В этот вечерний час, на закате солнца, оно выглядело особенным – каким-то таинственным и загадочным. – Ну, что ж… Все равно я ничего не смогу изменить. Как бы я не просила, ты ведь все равно уедешь.

– Извини! Иначе я не могу! Я должен это делать, я должен рассказывать людям о том, что я видел, люди должны знать то, что знаю я.

– Не стоит извиняться! Я все понимаю, папа.

– Ты всегда была умницей. Не грусти! У тебя ведь еще есть Артем. Кстати, как твои отношения с ним?

– Ты знаешь, я сама себя не понимаю. Он меня очень любит – я это вижу, а вот я… Когда нет его рядом я постоянно думаю о нем, и хочется бежать к нему без оглядки, чтобы быстрее обнять. А когда мы иногда ссоримся, то я начинаю задумываться, люблю я его, или нет.

– Жизнь – штука непростая. Каждый видит и понимает ее по-своему. Иногда советом можно принести больше вреда, чем пользы. Глядя на ваши отношения, я думаю, что ты его любишь… А что касается размолвок… мы все иногда ссоримся. Иногда нам кажется, что только наша точка зрения единственно верная, и отстаиваем ее до конца, и ссоримся из-за этого… часто из-за пустяков, на которые вообще не следовало бы обращать внимания. В своих чувствах ты сможешь разобраться только сама – здесь я плохой советчик. Ты взрослая девочка, и решение принимать тебе!

В разговоре наступила короткая пауза. Смирнов взял со столика бокал с пивом, и с наслаждением отхлебнул глоток. Селина поднесла бинокль к глазам и стала разглядывать летающих над морем чаек, прибрежные скалы, потом перевела бинокль на открытое море. В нем, выпрыгивая из воды, удивительно грациозно плыла стайка дельфинов. Селина начала считать: – Раз, два, три, четыре.

Вдруг она затихла и, слегка приподнявшись, стала внимательно рассматривать одного из плывущих в стае дельфинов. Она приблизила его так близко, насколько позволяла конструкция папиного бинокля, и от удивления широко открыла глаза.

– Что ты там увидела? – заметив интригующий интерес дочери к какому-то объекту в море, спросил отец.

– На, посмотри! – Селина быстро передала бинокль в руки отца. – Ну, что, видишь?! – нетерпеливо воскликнула она. – Вон там – справа… там, у горы Дива!

– И что тебя так удивило?

– Ты что! Не видишь? Там стая дельфинов! И с ними… Ты видишь кого-нибудь рядом с ними?

– Да, дельфинов вижу. Чем они так тебя удивили? Ты смотрела на них так, будто видела их впервые.

– Дай сюда! – Селина выхватила бинокль из рук отца.

Несколько минут она молча наблюдала за морем.

– Наверное, мне показалось.

– А что ты там видела?

– Вероятно, это был просто мираж. – Селина улыбнулась и, усевшись за столик, положила бинокль перед собой.

Вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась. Позади нее, за дальним столиком сидел он – тот, кого она видела в море. Вне всяких сомнений – это был он. Это он всего лишь несколько минут назад плыл вместе с дельфинами и выпрыгивал из воды так же, как и они, высоко над волнами.

На мгновение их взгляды встретились. По телу Селины пробежал холодок, сердце учащенно забилось, к лицу прилила кровь. Она быстро опустила глаза и отвернулась от странного незнакомца.

– Что с тобой происходит? Что-то случилось? – спросил Смирнов.

– Нет, ничего… Тебе просто показалось, – быстро проговорила Селина. – Давай уйдем отсюда! Поехали на Ай-Петри! Мы давно не были с тобой в кафе у Ибрагима.

– С удовольствием, – Смирнов поднялся.

Он заметил, что дочь волновалась, что что-то ее встревожило, но расспрашивать больше не стал. После смерти жены, когда они остались вдвоем, она всегда делилась с ним всеми своими радостями и бедами, и он ей во всем помогал. Знал, что, если захочет, обо всем расскажет и на этот раз.

Селина поспешно поднялась и быстрым шагом направилась к выходу. Потом все же остановилась и, обернувшись, посмотрела на столик, за которым минуту назад сидел таинственный незнакомец – он исчез.

***

Вагончик канатной дороги медленно полз к вершине Ай-Петри. Селина обернулась и посмотрела вдаль, туда, где покоилось необъятное Черное море.

Теперь, когда она стала взрослой, ей совсем не было страшно висеть над пропастью в раскачивающемся вагончике, медленно плывущем к вершине горы. Сейчас, вспоминая свой первый подъем, свои детские впечатления, оставшиеся в ее памяти до сих пор, она улыбалась.

Она была тогда совсем маленькой, и подъем на канатке показался ей ужасным. Селина даже расплакалась в тот момент, когда вагончик с людьми преодолевал последний этап. Угол подъема был таким острым, что казалось, вагончик вот-вот врежется в гору. Она закрыла глаза руками и уткнулась носом в мамино платье, а открыла их только тогда, когда вагончик остановился на верхней площадке.

Теперь она любила смотреть из окон летящего в небе вагончика. Внизу все казалось таким маленьким: маленькие поля, маленькие деревья, маленькие домики, и только бескрайнее море казалось огромным, и те высокие горы, на которые они сейчас поднимались.

На верхней площадке Смирнов с Селиной вышли. Селина подошла к краю обрыва. И в который раз она была очарована открывавшимся перед ней пейзажем. Стоя у ограждения, она долго глядела на лежащие внизу, у подножия Ай-Петри, виноградники, на крохотные домики вдали, на сверкающий куполами Воронцовский дворец, на необъятное море и громадные горные вершины. Все это так гармонично сплеталось в единое целое.

У входа в кафе номер семнадцать, как всегда, зазывая гостей, стоял приветливый хозяин кафе Ибрагим. Он в любую погоду встречал гостей у входа и любезно сопровождал их до выбранного ими столика.

– Давно вы не посещали нас! – с неподдельной радостью произнес он, завидев Смирнова и его красавицу дочь. – А ты, Селина, стала еще прекрасней! Будь я на месте моего старшего сына, я бы давно сделал тебе предложение. А он все стесняется. Проходите! Ваше любимое место как раз свободно. А я, как только выпадет свободная минутка, подойду к вам, поговорим, если вы не возражаете.

– Какие могут быть возражения? – Смирнов улыбнулся. – Всегда рад поговорить с тобой.

– Усаживайтесь удобней. Я пришлю к вам мою дочь.

Селина любила это уютное кафе. До поступления в МГУ она приходила сюда часто, с Артемом или с папой. Ей нравилось сидеть на мягком низком диванчике, за маленьким столиком, поджав под себя ноги. В кафе было уютно и спокойно, обстановка располагала к непринужденной беседе, и она здесь чувствовала себя, как дома.

Подошла Айгуль – дочь Ибрагима, и поставила на столик ароматный чай, пахнущий загадочными травами.

– Вы уже что-нибудь выбрали? – певучим голосом спросила она.

– Для меня, пожалуйста, губадию с говядиной. А для папы, – Селина поглядела на отца вопросительным взглядом.

– Бэлиш с мясом и шулпу куриную, – приветливо улыбнувшись, произнес Смирнов.

В кафе играла легкая восточная музыка, и Селина, позабыв обо всем, наслаждалась вкусом татарских блюд и запахами пряностей. Она и не заметила, как в кафе вошел новый посетитель. Она ощутила на себе пронизывающий взгляд, по спине опять пробежал холодок.

Селина обернулась. За столиком, позади нее, сидел тот самый морской гость, который плыл в море с дельфинами. Она не могла ошибиться, это был он – пришелец из моря.

Гроссман был в Берлине, читал лекции в университете Гумбольдта. Из Германии он должен был вылетать в Америку. Вечером, закончив занятия в университете, профессор вызвал такси, заехал в гостиницу, забрал свои вещи и поехал в аэропорт.

Расплатившись с таксистом, Гроссман вошел в здание аэропорта. Регистрация пассажиров на рейс 4017 уже началась. Профессор нашел двенадцатый сектор и стал в очередь. Спустя полтора часа, пассажирский Боинг взревел двигателями и взял курс на Нью-Йорк.

Далеко внизу остался аэропорт. За стеклом иллюминатора быстротечно уходил вдаль сказочно красивый, сверкающий огнями вечерний Берлин.

Проводив глазами уходящий в темноту город, Гроссман оторвал взгляд от иллюминатора, и расстегнул лежащий у него на коленях коричневый кожаный портфель.

Спустя секунду он вскочил, нервно задергал плечами и стал оглядываться по сторонам, будто искал помощи. Затем он снова уселся в свое кресло и вопросительно поглядел на сидящего рядом с ним человека. Это был мужчина лет тридцати пяти–сорока, с красивыми чертами лица и невозмутимым уверенным взглядом. У него был прямой нос, с едва заметной горбинкой, слегка волнистые темно-русые волосы. Взгляд его коричнево-зеленых глаз был тяжелым, он действовал гипнотизирующе. Гроссман не мог выдержать этого взгляда, он отвел глаза в сторону.

Еле сдерживая волнение, профессор еще раз открыл портфель. Руки его дрожали. Красной папки в портфеле не было. Гроссман натянуто улыбнулся и снова поглядел на своего соседа. Тот по-прежнему был невозмутим. На этот раз профессор заметил, что он был крепко сложен и очень высок. Несмотря на то, что он сидел, Гроссман определил – его рост был под два метра.

– Могу я чем-то помочь? – сухо спросил незнакомец, увидев обращенный на него пристальный взгляд профессора.

– Спасибо!.. Вы мне не поможете, – Гроссман отвел взгляд от атлета.

«Я мог оставить папку в отеле, – подумал он. – Хотя это маловероятно. Перед выходом из гостиницы я клал папку в портфель. В таком случае, куда она могла деться? А главное, что теперь делать? Когда прилетим в Нью-Йорк надо позвонить в Берлин, в гостиницу».

Гроссман прильнул к иллюминатору. За бортом самолета был полумрак. Где-то далеко внизу виднелась темная бездна Атлантического океана. Внезапный звук, чем-то похожий на звонок сотового телефона, отвлек профессора от его мыслей.

Звук был каким-то необычным, будто бы он раздавался из пустоты, а его чарующая мелодия напоминала шелест осенних листьев, по которым стучали крупные капли дождя. Атлет поднялся, выпрямился во весь свой громадный рост и заговорил с невидимым собеседником:

– Да, господин Солон! Да, у меня! – четко, по-военному, вытянувшись в струночку, будто он стоял перед высоким военачальником, быстро произнес в пустоту атлет. Складывалось впечатление, что он говорит с самим собой. Никаких приборов, типа телефона или наушников Гроссман у него не заметил. – Да, будет сделано… Жду!

Прошло несколько минут. Атлет мельком взглянул на часы, быстро поднялся и направился в хвост самолета. Гроссман снова прильнул к иллюминатору.

Вдруг за бортом засияло багровое зарево, откуда-то сверху корпус самолета осветили мощные прожектора, и снаружи стало светло, как в летний погожий день. От неожиданности Гроссман отпрянул от окошка: на небольшом расстоянии от самолета в небе зависли три огромных диска. Они следовали параллельным курсом, с той же скоростью, что и пассажирский Боинг, и профессор мог их хорошо разглядеть. По виду они напомнили профессору детскую юлу, которая была его любимой игрушкой в далеком детстве. Он часто играл той сине-зеленой юлой, усевшись на полу у теплой батареи.

Те диски, которые летели в небе, были метров пятнадцать в диаметре. Они были сверху приплюснуты, и по окружности основания имели едва заметные устройства, походившие на форсунки. Их днища светились перламутровым свечением, и из них выходили толстые световые лучи, которые освещали под ними небо, самолет и, играющий внизу волнами Атлантический океан. Лучей было семь: один, самый мощный – в центре, шесть других – на окружности, расположенной примерно посередине, между центром и внешней окружностью основания. Все пассажиры самолета пытались через спины прильнувших к иллюминаторам счастливчиков, хоть одним глазом увидеть то, что происходило за бортом самолета.

А в это время в кабине пилотов пытались связаться с диспетчерскими службами.

– Земля, земля, отзовитесь! Вас вызывает борт 4017. Я вас не слышу! Отзовитесь! Вижу неизвестные летающие объекты. Они идут над нами. Как меня слышите? Отзовитесь! Вас не слышу! Вас не слышу! – не переставал вызывать землю радист.

Командир воздушного лайнера и второй пилот, неотрывно следившие за показаниями приборов, вдруг заметили, что приборы стали давать сбои. Через несколько секунд свет в кабине пилотов погас, погас свет и в пассажирском салоне. Пассажиры испуганно загалдели.

– Всем сесть на свои места! Пристегните привязные ремни! – проходя по салону, успокаивала пассажиров стюардесса. Она была сильно взволнована, и не знала причин, приведших к обесточиванию самолета. – Маленькие неполадки, сейчас бортмеханик все уладит. Спокойствие! По салону не передвигаться!

Не успела стюардесса произнести последнюю фразу, самолет затрясло, и оба двигателя заглохли одновременно.

«И будет тьма предвестником страшных событий. И погрузится мир во тьму за грехи свои. За свои необдуманные поступки, за издевательство над матушкой природой да лишится человек самого дорогого, что у него есть – жизни своей!» – пронеслись слова в голове профессора, которые он услышал от странного попутчика в вагоне метро, на станции Таганской. Это было накануне, за день до его вылета из Москвы. Тогда Гроссман посчитал попутчика сумасшедшим, разговаривающим с самим собой, и не придал значения его словам, но теперь его слова стучали в висках Гроссмана отчетливо, как бой московских курантов.

«Что за бред? – подумал Гроссман. – Все будет хорошо… все будет хорошо! Сейчас заработают двигатели, зажжется свет, и мы благополучно долетим до цели». Двигатели молчали.

^{Храм Гроба Господня, Иерусалим. Канун православной пасхи.}

Прошло уже четыре часа с того момента, когда Патриарх склонился у Святого Гроба. Стоя на коленях, он продолжал молиться. Только благодаря нескончаемой вере Патриарху удавалось сдерживать и отгонять подбирающиеся к его душе страх и сомнения.

– Верую! Верую! Верую! Верую в милосердие Твое, Господи!.. Будь милостив к нам! Прости нам, грешным рабам Твоим, прегрешения наши! Прости нас грешных и осени знамением своим! Пошли нам, Господи, благодать Твою! Смилуйся над нами, Господи!

Полотняный подрясник Патриарха был пропитан потом. Он выглядел уставшим, но, не взирая на боль в коленях, продолжал просить Всевышнего о снисхождении.

– Не за себя прошу, Господи! За паству свою прошу. Смилуйся над нами! Не оставляй нас одних, Господи! Даруй нам Благодатный огонь! Покажи, что Ты не забыл о нас – твоих земных детях!

На площади у храма и внутри него начинались волнения. То там, то здесь раздавались громкие голоса энергичной арабской молодежи. Началось движение. Нетерпеливые паломники, не дождавшиеся схождения Благодатного огня, выбирались из храма на площадь, чтобы немного отдохнуть от толкотни и вдохнуть глоток свежего горного воздуха.

Смирнов стоял внутри храма, недалеко от входа. К Кувуклии пробиться было невозможно, да он больше и не пытался. У стены Смирнов чувствовал себя спокойней – здесь меньше толкались. Народу в храме было, что селедки в бочке, под самую завязку. Да и площадь у храма была заполнена до отказа. Но там, под открытым небом, дышалось легче. Позади себя Смирнов услышал приглушенные голоса, двое говорили по-русски.

– Ты слышал, что вчера с вечера и почти до двух часов ночи мироточила икона «Возложение тернового венца на голову Спасителя?» – тихо спросил один собеседник другого.

– Да, я и сам это видел, – ответил другой, – я как раз стоял рядом. Я был в храме до одиннадцати часов вечера. Видел собственными глазами, как на иконе стали проявляться пятна, видел, как они темнели, а потом из них стала вытекать яркая красноватая жидкость, похожая на кровь, она стекала к ногам Иисуса. Если бы мне кто рассказал, я бы не поверил, а когда я сам стал свидетелем происходящего, мне стало жутко. Меня охватил какой-то неведомый страх. Вокруг нас стали собираться люди. Кто-то причитал, кто-то молился… В общем вот так… вот такие пироги. А потом я ушел в гостиницу, подремал до трех часов ночи.

– А теперь еще и Благодатного огня нет.

– Да! Плохая примета.

– Это ты о чем? О том, что огня нет?

– Нет, по Благодатному огню судить еще рано. Будем надеяться, что он вот-вот появится. Я о том, что икона мироточила. Ты же знаешь, чем это обычно заканчивается? Это заканчивается плохо. Слышал?

– Я здесь впервые и ничего не слышал об этом.

Смирнов оглянулся. В храме Гроба Господня он тоже находился впервые. Сюда привели его жизненные обстоятельства, и надежда на помощь Всевышнего. О том, какие события могут последовать, если накануне Пасхи мироточит икона «Возложение тернового венца на голову Спасителя», он слышал. После этого случаются катастрофы. Он обернулся, чтобы познакомиться с соотечественниками. Одного из них звали Юрием. Он был молод. На вид ему было около тридцати. Коротко стриженные русые волосы, плотное телосложение. Он приехал из Санкт-Петербурга, и в храме Гроба Господня был уже во второй раз. В этот раз он приехал специально под Пасху, чтобы увидеть схождение Благодатного огня.

Второй собеседник был худощав и возрастом постарше. Ему было лет сорок-сорок пять, и звали его Владимиром Андреевичем. Оказалось, что он остановился в той же гостинице, что и Смирнов, гостинице Addar, расположенной в пятнадцати минутах ходьбы от Старого города.

– О Варфоломеевской ночи слышали? – спросил Юрий.

– Я слышал, – кивнул головой Владимир Андреевич.

– Это и было первое кровавое событие, о котором предупреждала икона «Возложение тернового венца». Она начала мироточить накануне Пасхи в 1572 году, а через пять месяцев, в августе, была Варфоломеевская ночь – резня, при которой погибли тысячи людей. Второй раз икона мироточила накануне Пасхи в 1939 году, тоже в ночь с Великой пятницы на Великую субботу. Что было потом, вы знаете – через пять месяцев началась Вторая мировая война. И в 2001 году икона снова мироточила, все выглядело, как и в этот раз – струйки крови текли по плащу Иисуса и стекали к его ногам.

– Что нас ждет в этом году? – задумчиво спросил Владимир Андреевич.

– Кто знает? – сказал Юрий. – «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». А так, что будет впереди, знает только Господь.

– Здесь надо молиться, просить прощения за содеянные грехи, а не накалять и без того взрывоопасную обстановку! – возмутился сердитый паломник, стоящий рядом с говорившими. – И без ваших разговоров не по себе!

Храм обязывал к смирению и миру. Говорившие замолчали. Воздав глаза к куполу храма, они присоединились к молитвам паломников.

В голову Смирнова, мешая ему молиться, навязчиво лезли мысли. Он вспомнил недавнюю беседу в Москве с профессором Гроссманом. Почему-то именно это лезло сейчас в его голову. В ту встречу, они долго говорили о жизни, о людских судьбах, о том, что происходит вокруг.

«Люди, как муравьи» – всплыли из памяти слова Гроссмана.

«Действительно, как муравьи… Букашки… Только вообразили из себя, что они всесильны, – подумал Смирнов. – Только стоя вот здесь понимаешь беспомощность человеческую».

«Люди, как муравьи, – снова застучали в голове слова Гроссмана, – они очень похожи друг на друга своими действиями. Все копошатся, копошатся… Ищут чего-то, ищут, а, найдя, тянут к себе в дом. Но на этом их сходство заканчивается. Муравьи, в отличие от человека, никогда не заваливают мусором те места, в которых они живут. Они живут в единении с природой. Они никогда не затягивают в свои муравейники больше, чем им требуется для выживания. Ни одно живое существо на планете не ведет себя так, как ведет себя человек. Люди превратили Землю в сплошную свалку, повсюду следы неразумной, разрушающей планету человеческой деятельности… В реках, морях и озерах, на любом пустыре и в лесах, у подножия гор и даже на недоступных вершинах – повсюду горы пластиковых кульков и бутылок, стекла и прочего хлама. Вы можете себе представить, что будет, скажем, лет через пятьдесят? А через сто? Страшно об этом подумать! Я не скажу, что люди не думают о своем потомстве – они, безусловно, думают… только толку от их дум нет никакого, они мало что делают для того чтобы сберечь планету, сохранить ее пригодной для жизни будущих поколений, их действия не приведут ни к чему хорошему. Неужели люди не видят, что идут не туда, что надо срочно остановиться, пока еще есть шанс на спасение? Неужели, они думают, что их потомкам понадобиться добытое ими золото и алмазы? Перед ними будут стоять другие задачи: Где взять питьевую воду? Где глотнуть чистого воздуха? Как уберечься и выжить в условиях окружающего их климата, уберечься от последствий того, что им оставили по наследству их предки – то есть мы с вами? А ведь может случиться и такое, что исправить что-то будет уже совсем невозможно – наступит точка невозврата. И придет погибель. Как вы думаете, какими словами наши потомки будут тогда выражать свою благодарность нам с вами? А все идет именно к тому, о чем я сейчас говорю. Уже во многих местах планеты нет питьевой воды. Не потому, что там нет рек или других водоемов, а потому, что люди загадили все вокруг, и воду пить нельзя – она смертельно опасна. А что будет дальше? Своей необдуманной, преступной деятельностью человек убивает все живое. Не так ли? И все это делается исключительно ради одной цели – ради собственного обогащения? Все мало, мало, мало! Да когда же оно насытится – это ненасытное существо, именуемое себя венцом природы – человеком? И когда же, наконец, люди задумаются над тем, какое наследие останется после их варварского пребывания на этой Земле? Кто будет думать о том, какое наследство мы оставим своим потомкам? Я думаю, что Всевышний не этого хотел, и что сама природа воспротивится такой деятельности человека. С ней шутки плохи, скоро придет расплата».

– Неужели наступила расплата? – прошептал Смирнов.

«Расплата, расплата, расплата! – эхом застучало в висках. Он слышал это жуткое слово, его эхо летело со всех сторон: от стен, от купола, из открытых дверей храма, от всех стоящих рядом людей. – Расплата, расплата, расплата!»

Смирнов закрыл глаза и, отогнав от себя воспоминания, снова принялся молиться: Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! – вторили ему паломники, обращаясь к Всевышнему.

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! – отзывалось эхо под куполом Святого храма.

^{Падающий самолет.}

Самолет, погруженный в темноту ночи, продолжал плавное снижение над бушующим внизу Атлантическим океаном. Там, за бортом, висели три НЛО, которые стали причиной того, что безжизненный Боинг терял высоту и все быстрее летел навстречу своей погибели в бушующий, всепоглощающий океан.

Находясь под впечатлением от происходящего, профессор даже забыл о своих неурядицах, преследующих его по пятам в последние месяцы: о загадочных исчезновениях своего доклада, о незваных гостях, о странной потере сознания и бесследно пропавшей кошке – его любимице Дашке. Вдобавок к происходящему он вдруг увидел за бортом самолета образ знакомого ему старца и услышал его отдающий эхом голос: «Не за тем богатством гонится человек… не за тем… не за тем… не за тем!.. Ни золото есть главное богатство для человека. Не для этого Господь послал его на цветущую планету. И да погрузится мир во тьму за неисполнение заповедей Божьих! И наступит Суд Божий, и придет расплата!»

Гроссман закрыл глаза, сделал попытку отогнать от себя навязчивый образ старца, а когда открыл их, то опять увидел его и услышал его голос: «И да будешь ты проводником в руках Божьих, и да исполнишь ты волю его!»

И в этот миг НЛО стремительно отдалились от самолета, и на огромной скорости понеслись к поверхности океана.

Световые лучи пронзили толщу воды, будто распороли, раздвинули ее до самого дна. Спустя мгновение, НЛО нырнули в океан. Некоторое время в океане еще светились три огромных, вращающихся круга. Свет играющих огней то ярко вспыхивал, то бледнел, то совсем угасал, то вдруг всплывал на поверхность и освещал небо над океаном, а затем, тускнея, вновь уходил в таинственные глубины. С замиранием сердца пассажиры следили за игрой света в океане, до тех пор, пока огни не погасли.

Мрак окутал пространство вокруг падающего самолета. И теперь молчание двигателей, и отсутствие освещения в салоне нагоняли на людей еще больший ужас. Мгновения, проведенные в таком напряжении, казались вечностью.

Свет в салоне самолета вспыхнул внезапно, так же неожиданно, как и погас. Рев двигателей распорол тишину, воцарившуюся над Атлантическим океаном. Пассажиры были в шоке, первое время все молчали. Каждый из них думал о своем. И кто знает, чему они удивлялись больше – тому, что самолет все же ожил, и они спасены, или тому, что только что видели за бортом самолета.

А в голове Гроссмана все еще звучали слова старца: «И да будешь ты проводником в руках Божьих, и да исполнишь ты волю его!.. И да будешь ты проводником в руках Божьих, и да ис-по-л-ни-шь…», – образ старца стал медленно растворяться, бледнея и теряя свои очертания, и вскоре исчез в темном небе – где-то очень-очень далеко, там, где тускло светили таинственные звезды.

– Что за наваждение? – пробубнил еле слышно профессор. – Чушь какая-то! Какой-то старец… какие-то летательные корабли, выводящие из строя все бортовые системы самолета… эти непонятные слова… Что все это значит? – Профессор откинулся в кресле.

– Вы мне что-то сказали? – спросил пассажир, сидящий через кресло от Гроссмана.

– Странно все, говорю. Конечно, очень даже интересно, если бы не было так страшно. Оказывается, мы на этой Земле не одни… И не такие мы уж и умные, каковыми себя считаем, коль рядом с нами происходят такие вещи… Такая техника!.. Неужели это действительно может быть? Это просто невозможно!

– Но вы ведь видели это своими глазами! И не верите? А как же могут поверить в это люди, которые этого не наблюдали?

Последовала долгая пауза.

– Наша цивилизация уже давно ушла бы в небытие, если бы не вмешательство в нашу деятельность этих загадочных существ.

Гроссман был полностью погружен в свои мысли и не расслышал сказанного.

Вы что-то сказали? – переспросил он.

– Я говорю, что наша цивилизация уже давно ушла бы в небытие, если бы эти загадочные существа не корректировали деятельность неразумных землян.

– Ну, это вы преувеличиваете! – Гроссман отказывался верить в то, что деятельность людей на Земле кем-то корректируется.

– Если вы видите их впервые, то это вовсе не означает, что этого не может быть. Верить или не верить – это, конечно же, ваше право. Но они все-таки оберегают нас с вами от необдуманных действий… можете в этом не сомневаться. Уж поверьте мне – повидавшему виды моряку. Я много видел. Ох, как много! Если я начну об этом рассказывать людям, которые никогда об этом даже и не задумывались, вряд ли кто мне поверит. Об этом знают лишь матросы и офицеры, которые плавали вместе со мной, и были свидетелями очень загадочных явлений, совсем необъяснимых с точки зрения человеческого понимания. Но, уверяю вас, они есть, и живут они рядом с нами, на нашей маленькой планете. И если бы не они… Уж поверьте мне!.. – Тут собеседник профессора спохватился: ах, да! Забыл представиться, – Смирнов Валентин Яковлевич, отставной военный, капитан 1-го ранга.

– Очень приятно! Гроссман Александр Владимирович, профессор МГУ.

– И мне очень приятно познакомиться с вами. Моя дочь учится в вашем университете.

– И на каком факультете? – заинтересованно спросил профессор.

– На историческом. На четвертом курсе.

– Тогда, возможно, мы с ней и встречались. Как ее фамилия?

– Смирнова… Селина Смирнова.

– Селина! – удивился профессор. – Конечно же, знаю. У нее необычное, запоминающееся имя. Это наша отличница, она подает большие надежды.

Немного помолчали. Тишина в салоне давно сменилась гулом. Перебивая друг друга, пассажиры увлеченно обсуждали случившееся.

В салоне появилась улыбающаяся стюардесса.

После того, что произошло, отказываться от обеда было глупо, надо было снять напряжение и выпить за то, что остались живы. Гроссман со Смирновым взяли бутылочку коньяка.

– А где наш сосед? – спросил Смирнов, указывая на пустующее между ними кресло.

– Кто его знает, может быть, пересел на другое место.

– Тогда, если вы позволите, я сяду рядом с вами.

Гроссман молча кивнул. После выпитого коньяка разговор пошел легче.

– Я такого насмотрелся, будучи командиром РПКСН, – загадочно произнес Смирнов.

– Простите, чего? – переспросил Гроссман.

– Ракетного подводного крейсера стратегического назначения.

– Подводной лодки?

– Да, подводной лодки, атомной… Помните затяжную холодную войну? Это были жуткие времена! И счастлив тот, кто не задумывался о политике и не ведал того, что творилось на нашей маленькой планете. Хотя холодная война и сейчас еще не закончилась, и я уверен, пока существует этот мир, она не закончится никогда. Всегда найдутся страны, которые будут вести борьбу за первенство. Я говорю о той холодной войне – о напряженных годах противостояния двух систем – СССР и США. Вы, наверное, читали об этом, хотя в прессе вы могли прочесть немного. Вся правда оставалась тогда между строк. А ведь сколько раз мир висел на волоске, и, если бы не они… – Смирнов многозначительно кивнул на царящую за бортом самолета тьму.

– Вы имеете в виду тех, кого мы только что видели там?

– Да я говорю о них. Именно они спасали ни единожды нас с вами и нашу Землю. И я не преувеличиваю, я был свидетелем некоторых событий, но это длинная история. Если хотите, я вам как-нибудь расскажу. Вы надолго в Америку?

– На три дня.

– Я тоже вылетаю обратно через три дня. Надеюсь, что обратный перелет не доставит нам столько волнений.

– Я тоже на это очень надеюсь.

– Если желаете, мы можем с вами встретиться и продолжить наше знакомство. Смирнов протянул профессору свою визитную карточку: – Возьмите! Сегодня вечером, после семи, я буду свободен.

Гроссман взял визитку. На ней было написано: Смирнов Валентин Яковлевич, капитан 1-го ранга, «Уфологическое сообщество» (УФОС). Далее следовали номера телефонов.

После приземления в Нью-Йоркском аэропорту профессор позвонил в берлинскую гостиницу. Папки с докладом там не было.

– Вы позволите?

Солон поднял глаза, бросил изучающий взгляд на входящего в кабинет Нагвара.

Переступивший порог мужчина производил впечатление волевого и сильного человека. Его статная фигура и военная выправка только подчеркивали первые впечатления. По уверенному, выразительному взгляду вошедшего, Солон сразу понял, что тот пришел к нему не с пустыми руками. Солон провел взглядом вдоль тела посетителя, словно просветил его рентгеном, и заметил в его руке красную папку. Вытянувшись в струнку, вошедший ждал указаний.

– Что ж, Нагвар, я вижу, что вы успешно справились со своим заданием. Надеюсь, все обошлось без эксцессов и неоправданных жертв.

– Так точно, мой господин!

– Дайте-ка мне взглянуть на содержимое этой папки.

Нагвар протянул папку сидящему за столом человеку. На вид хозяину кабинета было лет шестьдесят. На его вытянутом худощавом лице с греческим носом, меж белой бородой и такими же седыми, как борода, густыми усами, просвечивались крупные губы. В глубине его задумчивых выразительных глаз светилась мудрость. Рассматривая содержимое папки, он нахмурился, и на его высоком с залысинами лбу отчетливо обозначились глубокие морщины.

Солон внимательно изучал содержимое папки, он быстро, одну за другой, перелистывал страницы, и постороннему человеку показалось бы, что он их просто просматривает, однако Нагвар знал, что правитель не только успевает прочесть содержание, но и успевает обдумать и полностью понять смысл написанного. Так продолжалось минут пять. Все это время Нагвар смотрел мимо хозяина просторного кабинета куда-то вдаль. Там, за его спиной плавали разноцветные рыбы.

– Да, – процедил Солон, протягивая папку Нагвару, – восстановил… написано все, как и в первый раз. Профессор очень умен, но многое еще не подвластно даже его разуму. – Хозяин кабинета сделал паузу, вероятно, он что-то обдумывал. – Я не спрашиваю вас, справитесь ли вы со второй частью вашего задания? Вы должны это сделать, и самое главное, вовремя. Надеюсь, что вы понимаете, насколько это важно? Выполнение этой задачи возьмите опять на себя. Не опаздывайте! Здесь не может быть никаких других вариантов. Вам ясно?

– Так точно, господин Солон, я справлюсь!

– Тогда желаю вам удачи. После выполнения задания, жду вас с докладом!

Нагвар вышел из кабинета Солона и быстрым шагом направился к своему ведомству, оно было неподалеку. Спустя три минуты он подошел к сферическому зданию, отделанному зелено-голубым мрамором, на котором красовалась броская вывеска. На ней золотыми буквами было выведено: «Ведомство по сохранению жизни на Земле». Нагвар подошел к лифту, нажал кнопку с цифрой семь и поехал вниз. Он прошел по длинному широкому коридору и остановился у красной двери с табличкой: Управляющий ведомством, господин Нагвар.

Он вошел в свой кабинет, снял с себя черный пиджак и нажал кнопку стоящего на столе пульта.

– Да, Господин Нагвар, – услышал он женский голос, – я вас слушаю!

– Вызовите ко мне, пожалуйста, всех, кто участвует в подготовке материалов под кодовым названием «Цунами»! Я жду их через пять минут в своем кабинете.

– Будет выполнено, господин Нагвар, – четко ответил женский голос.

Нагвар улыбнулся, только что, на связи с ним была его жена Зильда. Хотелось, конечно, сказать ей какие-нибудь нежные теплые слова, ведь не виделись они уже сутки, но сейчас они были на работе, а значит, только официальный тон – этого требовал устав их ведомства. Хотя и в других ведомствах были такие же правила: все личное оставалось за пределами рабочих отношений.

В кабинет один за другим вошли трое мужчин, старшему из них на вид было лет пятьдесят. Все трое были в темных костюмах и в лакированных черных туфлях.

– Присаживайтесь! – Нагвар пригласил сотрудников за круглый стол, который особняком стоял в его кабинете. – Времени нет, сразу приступим к делу, – продолжил он. – Как далеки вы от завершения порученного вам задания? – Нагвар вопросительно поглядел на сотрудника, в руках которого находилась красная папка, точно такая же, какая лежала на рабочем столе Нагвара, у окна.

– Остались еще некоторые вопросы, но мы уже близки к завершению, – ответил сотрудник.

– И сколько вам понадобится времени, чтобы довести дело до конца?

– Полагаю, часов семь, – ответил старший, окинув взглядом своих сослуживцев.

– Как я уже говорил, у нас очень мало времени, поэтому папка с документом должна лежать у меня на столе не позднее, чем через пять часов, – тоном, не допускающим возражений, строго сказал Нагвар. – Он окинул присутствующих взглядом и добавил: – Итак, через пять часов, и ни минутой позже!

Теперь у Нагвара оставалось несколько часов свободного времени. Можно было использовать его для отдыха. Он пошел домой. Лишь только открыл двери своей квартиры, к его ногам бросилась пушистая кошка. Она замурлыкала и стала тереться о его ноги. Нагвар наклонился, погладил Дашку: – Ну, вот и привыкла! Уже и по мне скучаешь. Когда все закончится, я верну тебя твоему хозяину, а пока поживешь у меня.

Нагвар обожал кошек, для него они были самыми грациозными существами из всех, которых он только видел.

Хотелось спать. Нагвар прошел в зал, прилег на диван. Взгляд его упал на стоящую на столике статуэтку – это была копия его любимого кота Натера, умершего много лет назад. В его доме всегда жили кошки, и до Натера и после него, и копии их всех стояли теперь во всех комнатах: на тумбах, на подоконниках, на столиках, на полочках. Он глядел на статуэтки своих любимцев и засыпал.

Точно в заданное время Нагвар проснулся. Он обладал уникальным даром: всегда мог, с точностью до минуты, не имея часов, определить время, будто внутри него, отбивая секунды, тикали маленькие часики.

– Пора! – сказал он себе, оделся и вышел из дома.

Селина сидела за столом в библиотеке, склонившись над стопкой отобранных ею книг. Она взяла верхнюю и, раскрыв ее на первой странице, стала читать, потом перелистала страниц двадцать и снова углубилась в чтение, потом закрыла книгу и открыла ее с конца, потом отложила ее в сторону, взяла другую. Читала опять недолго. Она просто не понимала, о чем читает, никак не могла сосредоточиться, постоянно мысленно куда-то улетала. То она улетала в мыслях к далеким звездам, то думала об Артеме, то об отце. Детская привязанность к нему жила в ней так глубоко, что, даже став взрослой, она с трудом переносила разлуку. Она никак не могла с этим свыкнуться.

Расставания, расставания, расставания… Они были такими частыми, а разлуки были такими долгими. И каждый раз, в разлуке с ним она тосковала. Она вспомнила, как уговаривала его в детстве побыть с ней: «Не уходи! Останься! Ну, еще хоть денек». На что Смирнов отвечал ей: «Рад бы остаться, побыть с тобой, да не могу. Кто-то ведь должен Родину защищать, чтобы люди спокойно спали. Работа у меня такая – быть на страже людского спокойствия». Селина улыбнулась воспоминаниям. Она не понимала тогда смысла этих слов.

Как давно это было – её детство… а может быть и недавно. Может быть, оно еще где-то рядом, прячется там – у горы, за одним из многочисленных поворотов дороги.

Детство, детство, детство… Как часто всплывают перед ней картины из ее удивительного детства.

С раннего детства Селина любила слушать рассказы отца. После возвращения из длительных морских походов, он постоянно находился с ней рядом. По утрам, только открыв глаза, она видела его у своей постели и до самого сна они всюду были вместе. А потом, уложив дочь в постель, он усаживался рядом и долго-долго рассказывал увлекательные истории. Говорил до того момента, пока не убеждался, что Селина уснула. Уткнувшись носом в мягкую пуховую подушку, она с упоением слушала его рассказы. Они сильно отличались от того, что читала ей мама. О том, что он рассказывал, могли рассказать немногие – лишь те, кто плавал с отцом, и кому повезло стать свидетелями тех загадочных явлений, которые происходили и происходят на нашей маленькой чудесной планете.

Селина открыла третью книгу. И опять побежали, закувыркались мысли в ее неугомонной головушке, привыкшей докапываться до истоков.

«Так все же, кто они были? И куда исчезла та земля, тот остров или материк, на котором они жили? Написано об этом много, но все версии похожи одна на другую, все они – всего лишь предположения, догадки, вымысел. Каждая из гипотез может быть верной, а, может быть, все они далеки от истины и совершенно ничего не стоят. Гипотезы, гипотезы, гипотезы… Переписываются тысячи раз друг у друга… А где истина? Где? Подлинных документов никаких нет, никакой хроники. Все выдумки или не все?

Что пишет об Атлантиде и об атлантах Платон? Что они были потомками Бога. Что одному из богов – Посейдону достался по жребию остров, который, впоследствии был заселен его потомками, появившимися на свет от смертной женщины, и назван был остров именем первенца, которого звали Атлант. Атлантида процветала, и власть потомков Посейдона простиралась до самого Египта. Что же стало причиной гибели процветающей Атлантиды? Неужели то, что они утратили свое божественное начало и, уподобившись смертным, впали во все тяжкие? Вполне может быть… Но, это всего лишь версия. А что остается нам… верить или не верить? Это выбор каждого из нас: кто верит, а кто не верит, а кто-то вообще этим не интересуется, и тоже по-своему прав. А что пишут другие? Что же все-таки произошло? Может, и не надо уже мучиться над этим вопросом? Не я первая, не я последняя, из тех, кто хотел бы узнать настоящую правду. Уже тысячи, а то и миллионы людей, задумывались над этой тайной – тайной Атлантиды. Ну, допустим, мне повезет, и я ее узнаю. И что дальше? Вдруг эта тайна окажется такой, что лучше бы ее и не знать, спокойней бы жилось на этом свете. И чего мне неймется? Ох, уж это любопытство! Оно сильнее меня… Тогда надо продолжить поиски, может быть, что-то прояснится, и я найду истину. А что думают об этом светила современной науки? Ученые предполагают, что причиной гибели цивилизации мог быть астероид. Очень неплохая версия, и главное – вполне вероятная. Об этом высказывал свое предположение и сам Платон. Ну, что ж! Вполне возможный сценарий исчезновения целой цивилизации. Но опять-таки, это всего лишь предположения… Гипотезы, гипотезы, гипотезы».

– Извините, девушка! Мне неловко вас отвлекать, но вы уже остались одна. Уже поздно, мы закрываемся.

Селина отвела взгляд от книги. Перед ней стояла служащая библиотеки.

Девушка так увлеклась своими мыслями, что совсем забыла о времени. Библиотека работала до девяти.

Селина вышла из библиотеки, включила свой сотовый телефон, и сразу раздался звонок.

– Алло, – нараспев протянула Селина.

– Это я, Артем.

– Я догадалась. Кто же, кроме тебя, может побеспокоить меня в такой важный момент.

– Разве ты еще в библиотеке?

– А откуда ты знаешь, что я была в библиотеке?

– Догадался. Звоню уже целый час, а телефон отключен.

– Тогда, раз ты такой догадливый, может у тебя есть какие-то предложения.

– Обижаешь, конечно, есть! Идем в кафе?

– В какое? – улыбаясь, спросила Селина.

– А куда бы ты хотела пойти?

– Догадайся!

– Можешь не говорить, я знаю. Стой у библиотеки, я тебя сейчас заберу.

– Тогда на Ай-Петри! – закричала в трубку Селина.

Черный автомобиль, взвизгнув тормозами, остановился у тротуара напротив Селины. Из салона выпрыгнул элегантно одетый высокий парень и распахнул перед девушкой дверцу.

– Прошу, королева! – Артем выставил вперед руку, приглашая девушку сесть в машину.

Селина удивленно поглядела на юношу, улыбнулась.

– Артем! Откуда такая машина? Ты меня напугал. Я думала, что меня собрались похитить инопланетяне.

– Удивлена?

– Не ожидала! Где взял?

– Купил, – Артем довольно улыбался: произвести эффект на Селину ему удалось. Он подчеркнуто демонстративно поправил галстук и уселся за руль новенького авто. – Ну, как? Нравится?

– Обалдеть! – нарочито растянуто произнесла Селина. – Вы смотритесь сегодня просто шик, оба – и ты, и авто.

– А как тебе мой костюмчик? – поинтересовался Артем. – Нравится?

– Класс! У меня нет слов. Только один вопрос – а чего это ты так вырядился? По какому такому поводу?.. И машинку приобрел… – Селина хитровато прищурила свои огромные, голубые, как чистое небо, глазки.

Артем оглядел свой новенький черный костюм, гармонирующий с его новыми черными туфлями, и остался собой доволен. Не зря он потратил несколько дней, чтобы так приодеться. Выглядел он сегодня, действительно, как с иголочки. Его голубые глаза гармонировали с голубоватым отливом галстука, а темные, аккуратно постриженные волосы с черным костюмом.

– А повод есть, – загадочно произнес Артем, – только об этом позже, а сейчас на Ай-Петри! Он повернул ключ зажигания, и машина рванула с места.

Несмотря на то, что был уже вечер, народу на Ай-Петри было много. Уютное кафе «Ибрагим и семья» как всегда ждало своих посетителей. Хозяин кафе стоял у входа и встречал прохожих, зазывая их зайти внутрь помещения. Завидев издалека Селину, он приветливо помахал рукой. Постоянных клиентов в здешних кафе было немного. В основном это были отдыхающие, которые приезжали к берегам удивительного по своей красоте Черного моря всего лишь на несколько недель. Селина и не думала проходить мимо, она шла именно в это кафе – кафе под номером семнадцать.

– Добро пожаловать! – с неподдельной радостью произнес Ибрагим. – Рад вас видеть! – он протянул Артему руку. – А ты все расцветаешь, – улыбнулся Ибрагим Селине. – Смотри, джигит, в оба! Не упусти такую красавицу! Зазеваешься, уведут! – Ибрагим похлопал Артема по плечу.

Артем с нежностью поглядел на Селину, улыбнулся.

– Каждый раз вы меня смущаете, дядя Ибрагим! – лицо Селины залилось румянцем.

– А что… я говорю только правду. Проходите!

Легкая восточная музыка, льющаяся из кафе, окутала Селину нежным облаком и понесла к звездам. Селина слушала бы эту музыку без конца, днем и ночью, мягкую, как шелк, и пахнущую запахами горных трав. Такие чувства овладевали Селиной, стоило только первым звукам этой удивительной музыки коснуться ушей девушки.

С правой стороны было свободным уютное местечко – столик с диванчиками. Селина поспешила к нему, чтобы опередить намеревающуюся зайти в кафе молодую пару. Айгуль подошла незаметно, как волшебный цветок, появившийся по велению факира, и поставила перед гостями ароматный травяной чай.

Артем, не отрываясь, глядел на Селину влюбленными глазами, будто бы видел ее впервые. Он взял в свои руки ее маленькие нежные ручки, и прикоснулся к ним губами.

– Какая же ты все-таки красивая! – выдохнул он.

– Что, заметил? – Селина улыбнулась. – Напугал тебя Ибрагим. Смотри! А то и вправду уведут.

– А я об этом каждый день думаю, поэтому и хочу сегодня сделать… – Артем не договорил.

– Чего хотите заказать? – сама того не ведая, Айгуль перебила Артема на полуслове.

– Принеси нам, пожалуйста, два бокала полусухого, и поесть, на твое усмотрение.

– Так что ты хотел сказать? – Селина хотела вернуть Артема к начатому разговору.

– Раз так получилось, давай подождем, пока принесут вино. Расскажи мне, что интересного и нового ты узнала сегодня в библиотеке?

– Ничего нового, все одно и то же. Все мудрецы крутятся вокруг мнения Платона.

– А ты с этим не согласна?

– Я не хочу соглашаться или не соглашаться, я хочу найти истину. Вот тогда я с ней и соглашусь. А все то, что написано по этому поводу людьми – это только гипотезы… Да, конечно, Платон – выдающийся философ, но он жил две с половиной тысячи лет назад, а Атлантида, по всей видимости, исчезла с поверхности Земли девять с половиной – десять тысяч лет до того времени, когда жил Платон. Именно поэтому он мог только предполагать. А о том, что случилось на самом деле… Только Бог знает, что было на самом деле. Вот я и хочу попытаться с его помощью в этом разобраться.

– Ты знаешь? Я смотрю на тебя и удивляюсь. Откуда у тебя такое сильное стремление к познанию истины. А что оно принесет тебе – это познание?..

– Если я найду правду, я буду считать, что я выполнила большую миссию. Я буду счастлива, если смогу сообщить людям, что же произошло с целой цивилизацией на самом деле, и люди, сделав выводы, не допустят ошибок, которые приведут нашу планету к печальному исходу. А такое упрямство и стремление к познанию у меня от отца, он открыл мне глаза на многие вещи.

У столика появилась Айгуль, поставила два бокала вина, затем принесла две порции плова и два зеленых салата.

Артем поднял бокал, отпил глоток.

– Я хотел сказать, что я тебя очень люблю, – смело начал он, – об этом я тебе говорил не раз. А сегодня я хочу сделать тебе предложение. – Артем опустился на колено и протянул Селине кольцо. – Выходи за меня замуж!

– Артемка, встань! – тихонько сказала Селина. – На нас все смотрят.

– Пусть смотрят, – вызывающе громко сказал Артем. – Пусть все видят, что я хочу на тебе жениться! Пусть завидуют! Выходи за меня замуж!

– Ну, подожди! Садись! – Селина взяла Артема за руки. – Мне ведь надо еще учиться. Надо заканчивать университет. Нет, я так не могу, я должна подумать.

– Ну, хорошо… подумай! А кольцо все равно возьми. Мы к этому разговору еще вернемся. А сейчас будем гулять и веселиться. – Артем взял в руки бокал. – За тебя! Каким бы ни был твой ответ – за тебя! И помни, я тебя люблю, – Артем наклонился и поцеловал Селину.

***

Теплый летний вечер. Селина шла по набережной, влажный морской воздух обдувал ее прохладой и трепал спадающие на плечи бархатистые волосы. Селина остановилась, окинула взором горы, о которые плескались голубые волны, потом перевела взгляд на пенящееся море, в то место, где голубое небо смыкалось с ним в единое целое.

«Как интересно устроен мир, как своеобразно воспринимаем мы окружающую нас действительность. Я четко вижу, что море соединилось с небом, они составляют одно целое, но тут же думаю, что это не так, – подумала Селина. – И сразу возникает противоречие: а почему не так? Это так и есть на самом деле. Наша планета и то пространство, что ее окружает – это и есть единый организм – один живой организм, по своему устройству похожий на организм человека. И все, что мы видим своими глазами, это всего лишь наше восприятие – восприятие человека. Так Создатель задумал этот мир, и мы видим в нем только то, что Он нам позволяет. Он позволяет нам видеть те грани пространства, которые не причиняют нам вреда, и в меньшей степени оказывают давление на состояние нашей души, и на нашу психику в целом. Он защищает нас от видения того многообразия измерений, которые существуют вокруг нас. Нам доступна только часть измерений, которые существуют в окружающем нас мире. Другие измерения нам недоступны, они принадлежат покинувшим наш мир людям и другим существам, и подразделяются на рай и ад. Эти измерения подвластны только Богу и дьяволу. Есть еще и третья группа измерений, она принадлежит только Создателю, и в нее нет доступа простым смертным. Да, наверное, так все и устроено».

Селина снова пошла вдоль берега, потом сделала шаг в сторону, свернула на тропинку, ведущую к дому. В этот момент в спину ей ударило что-то тяжелое. Море накатилось на Селину тяжелым валом, сбило ее с ног и потащило вглубь бурлящей массы воды. Селина захлебывалась соленой водой, ей не хватало воздуха, все сильней распирало, разрывало от боли грудь. Она открыла рот, чтобы вдохнуть воздух, но воздуха не было.

Селина проснулась в поту и, вскочив на кровати, стала жадно вдыхать прохладный ночной воздух. В этот момент она была похожа на рыбу, которую только что вытащили из ее родной водной стихии.

В отблесках лунной ночи она увидела на своем балконе тень человека. Огромные глаза Селины округлились от охватившего ее ужаса. Она нащупала спавшего рядом с ней Артема и стала тормошить его дрожащей рукой.

– Артем… Артем! – еле слышно зашептала она. – Проснись, Артем!

Артем оторвал голову от подушки.

– Что? Что случилось? – пробормотал он, не открывая глаз.

– Смотри! Смотри! – прошептала Селина. – Там кто-то есть, – она показала рукой на балкон.

Артем долго не мог отойти ото сна. Он никак не мог понять, где он, что от него требуется, и что, собственно, происходит? Он протер кулаком глаза, попытался навести резкость. Наконец до него дошло. Он слез с кровати и направился к балконной двери.

По балкону метнулась тень. В следующее мгновение, перепорхнув через перила, она полетела вниз.

Артем выскочил на балкон: в сторону моря, гигантскими прыжками, одетый во все черное, бежал, еле касаясь земли, человек огромного роста. Его бег был похож на полет птицы, он словно парил в воздухе над тропинкой, ведущей к берегу.

Профессор Гроссман сидел в гостиничном номере и лихорадочно строчил заново, уже в третий раз, наброски к предстоящему докладу на международной конференции ООН по вопросам изменения климата, экологии и разумного природопользования. Номер на третьем этаже в отеле «Роялтон» он забронировал заранее, за две недели до вылета. Гроссман торопился, надо было успеть набросать хотя бы главные мысли, чтобы не опозориться и не упасть в грязь лицом. Не будет же он говорить собравшимся ученым людям, что подготовленные им материалы бесследно исчезли. По меньшей мере, это будет выглядеть глупо. Как после этого его воспримет то общество, перед которым он собирался выступать. Оправданий на этот счет вообще не могло быть, это было ясно, как дважды два, надо было готовиться. А по ходу доклада все станет на свои места, перед большой аудиторией ему стоять не впервой – привычное дело. Да и тема предстоящего доклада была профессору очень близка, он чувствовал себя в ней, как рыба в воде.

«Деятельность людей наносит непоправимый ущерб окружающей среде и, как следствие, глобальное потепление, – продолжил писать профессор. – И что самое страшное, настоящее положение дел до конца не оценено, не осмыслено даже теми, кто преуспел в этой области больше всех. Погоня за сверхприбылью затуманивает политикам и бизнес-элите глаза, отодвигая экологические проблемы на задний план. Сейчас им не до этого. Невзирая ни на что, мы превращаем нашу планету в большую свалку. Во многих странах не знают даже такого понятия, как утилизация отходов, все отходы зарываются в землю, либо вообще валяются на поверхности под ногами».

Стук в дверь прервал ход мыслей профессора. На пороге появилась миловидная девушка.

– Ваш заказ, – мягко проговорила она и, улыбнувшись голливудской улыбкой, поставила на столик поднос с сэндвичем и чашкой черного кофе. – Хотите еще чего-нибудь? – спросила она, выдержав короткую паузу.

– Спасибо! Пока ничего, – благодарно ответил Гроссман.

Девушка пошла к выходу. Гроссман посмотрел ей вслед.

«Итак… На чем я остановился?» – профессор перечитал написанное, минуту подумал, затем продолжил писать дальше: «Темпы, которыми человек разрушает природу, создают угрозу жизни всего человечества. Наше общество превратилось в общество безответственного потребления, в котором все измеряется количеством материальных благ. У такого общества нет будущего. Преодоление наступившего кризиса возможно только на основе формирования нового типа взаимоотношений природы и человека. Только все вместе, возвратившись к общечеловеческим ценностям, мы сможем спасти цивилизацию от катастрофы. Для этого необходимо коренным образом изменить всю схему мироустройства, сформировать новую систему мировоззрения и общественного мнения». Гроссман поглядел на часы.

– Время летит быстро, пора выходить! Пора! Господи, помоги! Не дай опозориться!» – профессор перекрестился, вложил бумаги в оранжевую папку, купленную в одном из магазинов Манхэттена, и сунул ее в портфель.

Он спустился в лифте, прошел через зал регистрации, вышел на улицу. В городе стояла жара – было далеко за тридцать. Гроссман вышел на Пятую авеню, идти по улице меж гигантскими небоскребами было душно, он взял такси, и вскоре был у Колумбийского университета. Зал, в котором должна была пройти конференция, был почти полон. Согласно регламенту Гроссман выступал третьим. Когда подошла его очередь, он поднялся, подошел к кафедре, поставил на полочку свой портфель, достал оттуда папку и, раскрыв ее, стал читать:

– Уважаемые дамы… Уважаемые господа! – начал Гроссман. – Посмотрите, что происходит сегодня на нашей планете. Уже редкий день в году проходит без каких бы то ни было катаклизмов, которые нам с вами преподносит матушка-природа. Непрекращающиеся дожди, которые приводят к наводнениям, разрушают жилища и уносят тысячи людских жизней. Непереносимая жара, вызывающая засуху и убивающая тысячи людей. Повсеместные лесные пожары, истребляющие леса и многочисленные поселения. Участившиеся землетрясения, разрушающие города и уносящие с лица земли целые острова, и вместе с ними целые народы. Резкие перемены погоды, перепады температур, цунами и проносящиеся повсюду шквальные ветры. Участившиеся зоонозные заболевания, передающиеся от животных к человеку. Вот далеко не весь перечень неприятностей, которыми сама природа предупреждает нас с вами о грядущих непоправимых событиях, о страшных последствиях, которые ждут нас с вами. И виной всему этому – людская деятельность, безответственное вмешательство людей в экосистемы Земли. Да, да, виновны в этом мы с вами, господа!.. Люди должны коренным образом изменить отношение человека с природой. И надо это сделать как можно скорее.

С самого начала, лишь только Гроссман приступил к чтению доклада, он почувствовал что-то неладное. С каждым прочтенным, произнесенным им словом, он все больше убеждался в том, что тот текст, который он сейчас читает, писал не он. Профессор на секунду замолчал, прикрыл папку, и вдруг заметил, что папка, лежащая перед ним на кафедре, была красной, а не оранжевой. Но он же знал… точно знал, что всего два часа тому назад он клал в свой портфель оранжевую папку. Профессор побледнел, руки его слегка задрожали. Он узнал свою папку, это была она – его старая, со знакомыми ему отметинами, видавшая виды папка, исчезнувшая с его рабочего стола в московской квартире. Народ в зале увидел заминку профессора и замер в ожидании. Профессор быстро заглянул в портфель – другой папки в нем не было.

Заминка длилась секунд тридцать. Больше затягивать паузу было нельзя. Гроссман попытался взять себя в руки, быстро нашел место, на котором остановился и продолжил чтение доклада. Глаза профессора округлились от удивления: он только сейчас понял, что доклад, вне всякого сомнения, был написан его почерком. Но текст… Текст был не его – он был уверен. Мог голову дать на отсечение, что такого он не писал. Первое, что пришло в этот момент на ум Гроссману – это прервать чтение доклада, извиниться, ссылаясь на недомогание, и быстрее покинуть кафедру.

Профессор сделал было уже шаг, чтобы выйти из-за кафедры, и тут в голове его отчетливо застучали слова старца: «И да будешь ты проводником в руках Божьих, и да не свернешь ты с пути праведного! И да не отступишь ты, не убоишься препятствий всякого рода, восставших на пути твоем!» – Из памяти Гроссмана вновь восстал образ загадочного старца. Он в упор глядел на профессора, его взгляд был полон скорби, и в то же время в нем чувствовалась уверенность и огромная сила. Гроссман нашел место, на котором прервался, и продолжил чтение доклада. Было такое ощущение, что его мозг и язык уже были ему не подвластны.

– Уважаемые дамы и господа! – продолжал Гроссман. – Несомненно, многие из сидящих здесь в зале, да и многие люди, которые находятся сейчас за пределами нашего собрания, не раз задавали себе вопрос – почему три четверти всей поверхности планеты занимает вода, и лишь одну четвертую занимает суша? Уверен, что все ответят, что такое количество воды нужно для поддержания удивительно тонкого баланса, от которого зависит наше существование. Вы правы, господа, это так!

Ярким доказательством тому служат приливы и отливы. Неоспорим и тот факт, что Земля должна быть на определенном расстоянии от солнца, поскольку именно это расстояние является условием проживания всего живого на нашей Земле. Даже самое незначительное изменение этого расстояния повлечет за собой существенные изменения климата. Воды мирового океана незамедлительно реагируют на любые колебания, которые могут явиться следствием изменения этого расстояния. – Гроссман замолчал, опять в его душу закрались сомнения. Но времени на обдумывание сказанного совсем не было. Гроссман взял графин и налил себе стакан холодной воды.

«Может, все же хватит читать этот доклад, – опять пронеслись мысли в голове Гроссмана, – может, пора остановиться?.. Сейчас произнесу пару заключительных слов и уйду с кафедры». Не успела эта мысль промелькнуть, как в голове профессора вновь застучали слова, зазвучали отчетливо, как никогда еще не звучали: «И да будешь ты проводником в руках Божьих, и да исполнишь ты волю Его… до конца!» – последние слова прозвучали так громко, что профессору показалось, что их слышали все присутствующие в зале. Гроссман достал платочек, вытер со лба пот и продолжил:

– Да, уважаемые дамы и господа, – Земля наша прекрасна, и жизнь на ней возможна только при поддержании тонкого баланса!

Наша Земля – очень тонкий и чувствительный организм, как и организм человека. Многие из вас знают, как влияют внешние факторы на здоровье человека, а если человек уже не молод и страдает от множества болезней, то на него воздействует все: магнитные бури, жара, изменения погоды, грязная вода и воздух, и многое другое.

Так вот, теперь представьте себе, какой вред наносит Земле деятельность человека.

Сейчас на Земле ежедневно добывается до 100 млн. баррелей нефти и примерно столько же ее потребляется, оставляя после использования вредные выбросы и отходы. Вдумайтесь в эту цифру, господа! Неужели нефть в земле для того, чтобы люди ее выкачивали и сжигали? Могу с уверенность сказать – нет, не для этого! Нет, уважаемые дамы и господа! Нефть находится в земле не просто так!.. Она не предназначена для удовлетворения наших с вами потребительских, варварских интересов!

Нефть там находится для того, чтобы выполнять тонкую балансировку нашей планеты, чтобы не дать ей сместиться с орбиты во время землетрясений, попадания астероидов и прочих независящих от человека явлений. Эти явления присущи мироустройству. И Бог, создавая Землю, предусмотрел все, чтобы как можно дольше продлить жизнь на нашей планете.

Гроссман замолчал, чтобы обдумать сказанные им слова. «Нет, здесь что-то не так! Но «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь» – сокрушенно вздохнул Гроссман.

В зале стояла полная тишина, даже никто не шептался. «Опозорился!» – подумал профессор. В это мгновение откуда-то из глубины снова послышался голос старца: «И воздастся тебе по делам твоим, и будешь ты вознагражден за спасение душ невинных!»

«Время покажет», – подумал Гроссман и продолжил чтение написанной для него речи:

– И в заключение я скажу, все то, что я читал сейчас с этой высокой трибуны – это не пустой звон – это звучит набат – набат о спасении наших душ, и душ наших потомков! И звучит этот набат все громче и громче. Так неужели же мы его не услышим? – Гроссман сделал паузу: то, что было написано дальше, он читать не собирался. – Нет, этого я читать не буду! – возмущенно пробубнил профессор. – Это, вообще не лезет ни в какие ворота! Такое я мог бы сказать на вечеринке со своими друзьями, и то, перед тем должен буду принять изрядную дозу спиртного, но говорить это здесь… Какое я имею право предрекать конец света? Нет, этого я говорить не стану!

«Нет, станешь! – тут же зазвенело в ушах, и тон сказанного был таким, что Гроссману стало не по себе. – Ну, говори же! Не молчи! И тебе воздастся!»

Профессор уже не соображал что делает – он уже был, как зомби.

– Если люди не предпримут серьезных шагов, и не изменят своего отношения к природе, если все останется так, как есть сегодня, то конец времен неизбежен, скоро наступит расплата, – прочитал Гроссман. – Но у людей еще есть шанс на спасение. Чтобы избежать катастрофы, с завтрашнего дня надо снизить добычу нефти, настолько, чтобы в течение года это снижение составило десять процентов, а через два года – уже двадцать процентов. Надо прекратить выбрасывать отходы в окружающую среду, во все водоемы, включая даже маленькие болота. Иначе наша цивилизация прекратит свое существование – вымрет от эпидемий. Никому не удастся спрятаться в бункерах и отсидеться, дожидаясь лучших времен, вымрут все.

Вот так, уважаемые дамы и господа! Я закончил… Теперь все зависит только от вас – от того, как вы воспримите и как преподнесете обществу сказанные мною слова. Профессор сошел с кафедры и направился к своему месту. Зал молчал. Через минуту он взорвался аплодисментами, все аплодировали профессору стоя. Аплодировали долго, до тех пор, пока профессор не сел на свое место, и даже после того.

А в голове Гроссмана, приглушая звучание аплодисментов, все еще звенели слова: «И да будешь ты проводником в руках Божьих… и будешь ты вознагражден за спасение душ невинных!»

Конференция закончилась. Профессор вышел из конференц-зала.

Ни после одного доклада в своей жизни Гроссман не чувствовал себя таким уставшим, как сейчас. Но в тоже время его переполняла гордость за то, что он не смалодушничал, не испугался, и выполнил наставления загадочного старца, а может быть, и исполнил волю Самого Господа. Теперь его совесть была чиста – он сделал все, что от него зависело. Хотя, когда он читал доклад, он не был полностью согласен с тем, что было в нем написано.

«Но все… все уже позади!.. Зал воспринял сказанное мной на ура, значит, это не выглядело глупо, а совсем наоборот. – Гроссман расправил плечи и бодро зашагал по улице. – Но все же!.. Кто и когда подменил мне папку? Может быть, в то время, когда перед самым выходом из номера я зашел на минутку в ванную? Другого времени не было, в остальное время портфель был при мне. Ну и дела!.. А кто же мог это сделать?.. А каким образом моя папка исчезла в самолете?.. И в Москве тоже? – В этот момент перед глазами Гроссмана встал образ атлета, сидевшего рядом с ним в самолете. – Странный тип! Куда-то исчез… и при выходе из самолета я его не заметил… Мистика какая-то!.. А, может быть, это Смирнов? Ведь я его тоже совсем не знаю. Мало ли для чего ему могла понадобиться моя папка. Уфологи – странные люди… Хотя, с виду – он человек порядочный… да и визитку свою оставил… Что я говорю? Полный бред! Какой Смирнов? Откуда в моем портфеле появился тот доклад, который я читал только что… и еще в моей красной папке, которая исчезла у меня в Москве?.. Так и до сумасшествия недалеко!.. Пора бы и отдохнуть хорошенько, надо расслабиться.»

Гроссман посмотрел на часы, достал телефон, разыскал визитную карточку Смирнова и набрал номер сотового телефона, указанный в визитке.

***

В вечерних сумерках Пятая авеню искрилась как новогодняя елка. Броские витрины ослепляли прохожих своими огнями и манили зайти внутрь. Гроссман шел не спеша, он шел на встречу с новым знакомым. Его голова была заполнена все теми же мыслями, из нее не выходил прочитанный им доклад. Профессору хотелось как можно скорей поделиться хоть с кем-нибудь, тем, что с ним происходит.

Он был настолько погружен в свои размышления, что чуть не прошел мимо ожидавшего его Смирнова.

– У меня есть на примете одно место, где мы могли бы хорошо провести вечер. Здесь неподалеку есть «Русский самовар», неплохой ресторан, – сказал Смирнов после приветствия. – Можем отправиться туда. Как вы на это смотрите?

– Возражений нет, – согласился Гроссман, – надо снять то стрессовое состояние, которое гонится за мной по пятам последнее время. А это наилучшим образом можно сделать только в русском ресторане.

– Вы имеете в виду наш перелет? – спросил Смирнов.

– И не только, – выдохнул Гроссман, – сегодня на конференции я испытал не меньший стресс, чем там, в самолете.

– И что вас так поразило? – заинтересованно спросил Смирнов. Он поглядел на дорогу и, увидев такси, поднял руку. – Так что вас так обескуражило на конференции, чей-то доклад? – уже сидя в такси, спросил он.

– Мой собственный, – ответил профессор.

– Не понимаю! – удивился сказанному Смирнов.

– Я и сам ничего не понимаю.

– Вы интригуете меня все больше и больше!.. Так расскажите же, что там произошло?

– Это долгая история. Я должен рассказать всю цепь событий, которые преследуют меня последние два месяца, иначе картина не сложится в единое целое.

– Ну, так в чем же дело? – воскликнул Смирнов. – Рассказывайте! У нас до утра масса времени. Я надеюсь, вы не спешите?

– Да, сегодня я никуда не спешу, вы правы, – улыбнувшись, сказал профессор, – но прежде, чем приступить к началу моего повествования, было бы неплохо расслабиться, выпить хотя бы граммов по пятьдесят.

– Согласен, – лаконично, чисто по-военному, сказал Смирнов. Помолчав немного, добавил: – Я сгораю от любопытства.

Столик у окна, уютная обстановка ресторана, бутылочка армянского коньяка, хорошая закуска и неумолкающая, льющаяся музыка – вечная музыка русского романса. Гроссман немного расслабился, лицо его заметно покраснело.

– Да, действительно интересно! То, что происходит вокруг вас не менее таинственно, чем то, что видел я, – дослушав рассказ профессора и наливая в рюмки коньяк, произнес Смирнов. – Так говорите, ваши папки пропадали у вас трижды? А вы можете показать мне доклад, который вы читали сегодня, тот, который написан вашим почерком, но вы утверждаете, что высказанные там мысли вовсе вам не принадлежат, и писали его не вы?

– Да, конечно, я прихватил его с собой. Я полагал, что он вас заинтересует, – Гроссман расстегнул свой портфель, достал оттуда красную папку и протянул ее Смирнову.

– Я вижу, вам стало легче, вы уже лучше выглядите, – сказал Смирнов. – Давайте выпьем! Выпьем за наше знакомство, и за то, чтобы все прояснилось.

Он положил перед собой папку и углубился в чтение. Время от времени он поднимал брови и пожимал плечами.

Гроссман разглядывал интерьер ресторана. После выпитого коньяка ему, действительно, стало легче. «Русский самовар» был уютным местечком, в нем звучала русская музыка, она расслабляла и уносила неприятности прочь.

«Ну, и Бог с ним, что все так вышло, – подумал Гроссман, – ведь кончилось все хорошо. Вон, какой фурор я произвел в зале своим выступлением. Надо будет перечитать доклад и подумать над тем, что там сказано, несомненно, в нем зарыта глубокая истина – истина, над которой стоит подумать».

Смирнов закрыл папку, молча наполнил рюмки.

– Ну, как? – спросил Гроссман.

– Вначале выпьем, – уклончиво ответил Смирнов, – думаю без этого тут не обойтись. – Он выпил, закусил хрустящим огурчиком. – Странно!.. Здесь ничего не написано о конце времен… Здесь этого нет!.. И не только этого, но и многого из того, что вы сейчас мне рассказывали.

Лицо Гроссмана побледнело, в глазах поблекла улыбка.

– Как нет? – выдавил он с трудом и потянулся за красной папкой. Он открыл папку, прочел несколько строк, и лихорадочно стал перелистывать страницы. Руки профессора дрожали, папка закрывалась сама собой. Сомнений не оставалось – это писал он. Теперь перед ним лежал доклад, который он подготовил в Москве еще в первый раз.

***

Наутро у газетных киосков Нью-Йорка стояли большие очереди. Такие же очереди, что в последнее время случалось довольно редко, стояли и в других городах мира. Первые полосы газет ошеломляли яркими заголовками: «Русский профессор предрекает конец света!» – писала «Нью-Йорк таймс»; «Сенсационное заявление русского профессора на конференции в Нью-Йорке» – писала «Берлинер Цайтунг»; Смелые высказывания профессора Гроссмана на конференции в Америке» – писала газета «Московский Комсомолец».

Сидя в своем кабинете, Джордж Брайт расплылся в довольной улыбке, он с упоением перечитывал написанную им статью.

– Неплохо я поработал, неплохо! – похвалил себя Джордж, дочитав статью до конца. – Получилось недурно! – Джордж поглядел в зеркало и улыбнулся своему отражению. Из зеркала на него смотрел самодовольный молодой человек с круглым лицом и светлыми прилизанными волосами. Сквозь стекла очков, сидящих на его мясистом носу, проглядывались выразительные серо-зеленые глаза. Джордж поправил галстук. – Вот видишь! А ты не хотел идти на конференцию, – подмигнул он своему отражению. – Что, дружок, не ожидал, что будет такая сенсация? Твои предчувствия тебя обманули, мой друг. Пришел успех! – Джордж прокрутился на вращающемся кресле лицом к столу, и стал перечитывать статью еще раз.

В кабинет залетела худощавая рыжеволосая девушка лет двадцати пяти и закричала с порога:

– Поздравляю, Джордж… Ты поймал сенсационный материал! Статья получилась классной. Вот уж не знаешь, где что произойдет… Ты доволен? – Барбара чмокнула Джорджа в щеку. – Можешь не отвечать, – быстро протараторила она, – по тебе все видно. Ну, желаю успеха и в дальнейшем! Ты мог бы одолжить мне свой диктофон, а то мой почему-то барахлит?

Джордж довольно ухмыльнулся, достал из ящика стола запасной диктофон и протянул его Барбаре:

– На, не жалко! Ты вечером придешь ко мне?

Барбара загадочно вскинула тоненькие брови и молнией выскочила из кабинета.

– Желаю удачи! – закричал Джордж ей вслед.

Телефонный звонок поднял Гроссмана с постели. Приподняв тяжелые веки, он поглядел на часы и потянулся к телефонной трубке.

– Кто там еще в такой ранний час! – недовольно пробурчал профессор. – Але! Я вас слушаю!

По мере того, как профессор слушал своего собеседника, лицо его менялось: вначале оно стало бледным, потом румянец залил щеки, и удивленно приподнялись брови.

– Не надо извиняться! Вы правильно сделали, что позвонили! И ничего, что так рано. Большое вам спасибо! Я немедленно бегу! – профессор стал быстро одеваться. Спустя пару минут он уже пересекал холл гостиницы. – А что? Хороший он мужик – этот Смирнов. Молодец, что разбудил.

Ближайший газетный киоск был рядом – за углом гостиницы. Вскоре в руках Гроссмана был экземпляр «Нью-Йорк таймс» с большим заголовком на первой странице – «Русский профессор предрекает конца света». Стоя у киоска, Гроссман, не отрываясь, прочел ее до конца. Там было написано в точности, слово в слово, все, что он говорил на вчерашней конференции. Гроссман тяжело вздохнул и направился в гостиничный номер.

На улицах подводного города зажглись фонари, окна пирамидальных домов засветились огнями. Солон с Атлантой шли по центральной площади.

Голова Солона была занята мыслями о грядущих событиях. Заглянув в книгу будущего, он увидел будущее планеты, и теперь увиденное не давало ему покоя.

«Этого не должно случиться, я должен найти способ, как предотвратить катастрофу и сберечь Землю от разрушения. Если я не найду его, планета разлетится на части, а вместе с ней погибнет современная цивилизация и многие из нас».

– Что-то случилось? – спросила Атланта. – Давно я не видела тебя таким задумчивым.

– Есть повод для беспокойства, но я обязательно найду выход. И надеюсь, что мы справимся с ситуацией и на этот раз.

– Прости, что я отвлекаю тебя от важных забот. Я хотела поговорить с тобой о нашем сыне.

– Я готов тебя выслушать.

– Я думаю, что нашему сыну пора жениться. Многие в его возрасте имеют взрослых детей. И меня порадуют внуки. Я давно мечтаю о них. Я прошу тебя, поговори с ним. Мои просьбы и убеждения не оказывают на него никакого влияния. Он постоянно твердит мне одно и то же, – нет среди наших девушек той, которую он смог бы полюбить.

Солон мысленно представил своих внуков – мальчика и девочку лет пяти, бегающих вокруг него. Лицо его прояснилось, как небо после пронесшейся бури.

– Ты, пожалуй, права! – Солон посмотрел на жену добрыми любящими глазами. Перед ним все еще стоял образ милых детишек, бегающих вокруг него в цветущем весеннем саду. – В сказанных тобою словах есть истина. Я подумаю, кого я смогу порекомендовать ему в жены, и обязательно с ним поговорю.

– Спасибо! – кротко произнесла Атланта.

На расположенной среди гор поляне, на животе, опершись на локти, лежал юноша. Темные волнистые волосы спадали на его широкие плечи, и слегка прикрывали его красивое мужественное лицо. Под темной футболкой, обтягивающей атлетически сложенное тело, проступали крепкие мускулы.

На ярко-зеленой траве перед глазами юноши лежала толстая книга. На раскрытой странице была изображена разноцветная схема. Юноша, увлеченный изучением схемы, не заметил подошедшего к нему Солона.

Солон присел возле сына.

– Давненько мы с тобой не виделись, сын мой. Закрутился я с головой в делах, и поговорить с тобой некогда. Как дела твои? Чем заняты твои помыслы, благие ли они?

Димитрий хотел вскочить, чтобы поклониться отцу своему в ноги, но Солон остановил его жестом. – Не преклоняй колени твои! Я без того ведаю, с каким почтением ты ко мне относишься.

– Рад видеть тебя, отец! Мы на самом деле не виделись уже две недели. Я скучаю по тебе. Давно мы с тобой не беседовали. Мне очень недостает твоих мудрых советов.

– Прости, что не уделяю тебе должного внимания! Весь в государственных хлопотах. Тебе тоже пора приобщаться к государственным делам, но сначала надо тебе жениться. А после возьмешь на себя часть забот. И мне будет свободней, появится больше времени для общения с тобой, с твоей матерью и с внуками, которые появятся в скором времени.

– В последнее время мама только и говорит со мной об этом… А теперь вот и ты, – как-то грустно сказал Димитрий. – Если ты прикажешь, то я не пойду против твоей воли, но я хочу, чтобы ты знал, здесь нет ни одной девушки, которая была бы мне по нраву.

– Знаю твои мысли, сын мой, мать мне о них говорила. Я поддерживаю ее, она права, тебе, действительно, пора жениться. У меня есть на примете одна очень хорошая девушка, умная, красивая. Она будет тебе прекрасной женой. Зовут ее Ариадна.

Глаза Димитрия потускнели.

– Не мила она мне, отец.

Солон призадумался. Слова сына напомнили ему о его молодости.

Он вспомнил свою первую жену, ее тоже звали Атланта. Она была из богатого рода, была умна и не дурна собой, но Солон не любил ее. Он любил другую. Однако по настоянию своего отца женился на Атланте. Она не смогла родить ему сына. Это была одна из причин сдержанного отношения к ней Солона. Она это прекрасно понимала. В тот день, когда случилась беда, Солон догадался, что она сознательно ушла из жизни. Он нашел ее тогда под килем затонувшего судна, но вернуть ее к жизни так и не удалось. Перед смертью она сказала ему: «Я заметила одну девушку с затонувшего корабля. Как только увидишь ее, ты сразу поймешь, о ком я говорю, она достойна стать твоей женой. Назови ее моим именем, и я стану ее ангелом хранителем. Ты проживешь с ней до конца твоих дней в согласии и любви». Это были ее последние слова, после этого она ушла.

Искать Солону долго не пришлось. Среди сотен утопленников он увидел ее – ту, о ком перед смертью говорила его жена. Солон почувствовал это сердцем: оно заныло, потом бешено застучало. Девушку звали Диана, и имя ее было прекрасным, как и сама белокурая англичанка. На какое-то время Солон забыл о завещании погибшей жены, но вскоре вспомнил и, назвав девушку Атлантой, взял себе в жены. Прошли годы, у них родился первенец, назвали его Димитрием.

– Почему ты молчишь? – Димитрий выдернул отца из поглотивших его мыслей.

– Мне нечего сказать, сын мой. Не хочу тебя принуждать, но и ждать более я не буду. Выбери для себя жену сам, и назови ее имя не позднее, чем в следующую неделю.

Теперь задумался Димитрий. Он был в смятении.

«Что делать? Сказать, или не сказать? Как воспримет сказанное мною отец? Что он на это ответит? Отвергнет, или оставит надежду?.. Но если я не скажу сейчас, то через неделю я должен буду сказать отцу о своем выборе».

– Отец! Я могу назвать сейчас имя той, которую я люблю, – осмелился Димитрий. – Ее зовут Селина. Все другие девушки для меня ничего не значат.

Услышав имя, Солон вдруг встрепенулся, будто ток прошелся сквозь его тело. Но и виду не подал, что ему знакомо это имя. Он знал лишь одну Селину.

– Возможно, она и хороша, та девушка, о которой ты говоришь, но я такой не припомню, – лукавя, сказал Солон. – Скажи мне, кто она? Чья она дочь? Время летит так быстро, и может быть, я и не заметил, как где-то рядом распустилась прекрасная роза? Из чьей семьи этот цветок, который тебе по нраву?

– Отец, она живет наверху, – Димитрий решил ничего не скрывать.

– На земле? – лицо Солона побледнело.

– Да, отец, наверху, среди людей.

– Ты не должен показываться в тех местах, где живут люди, без моего ведома! – Наставительно, повысив тон, сказал Солон. – Разве ты об этом не знал?

– Знал, отец. Но когда я увидел эту девушку впервые, я потерял голову. Теперь я не могу ничего с собой поделать, она постоянно перед моими глазами.

Глаза Солона сверкнули гневом.

– И сколько раз, без моего разрешения, ты уже выходил наверх, туда, где живут люди?

– Семь, – смиренно опустив голову, честно признался Димитрий.

– И ты с ней говорил?

– Нет, отец, я несколько раз приближался к ней, но познакомиться так и не решился. Я заметил в ее глазах смятение. Она будто бы боялась меня.

Солон заходил взад-вперед по поляне, обдумывая сложившуюся ситуацию. Он не спешил с выводами, прежде чем что-то сказать, он должен был все взвесить. Он снова вспомнил годы, прожитые с первой женой.

Они прожили вместе много лет. И он никогда не расстался бы с той, которую выбрал ему в жены его отец, если бы она сама не развязала тот узел судьбы, которым они были связаны вместе.

Солон отвлекся от своих размышлений.

– Я надеюсь, ты знаешь о том, что мы не можем брать себе в жены девушек, живущих наверху, если они не из нашей цивилизации? Такова Божья воля!

– А как же твоя жена, и моя любимая мать? Она ведь из землян, и об этом знаю не только я.

– Кто тебе об этом сказал? – обеспокоенно спросил Солон. – Все, кто посвящен в эти тайны, должны молчать. И мать тоже знает о том, что она из землян?

– Да, отец! Она мне сама сказала об этом.

– Кто эта паршивая овца в моем стаде, осмелившаяся нарушить запрет? – гневно произнес Солон. – Ведь я запретил сообщать тем, кто попал к нам с поверхности земли, о том, что они земляне. С их памяти должно быть стерто все, что может напомнить им об их прошлом. Взамен их короткой земной жизни они получили здесь долголетие, и живут так долго, как и мы – псатланцы. – Солон помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:

– Иногда мы можем взять себе в жены тех, кто очутился в нашем мире, и вычеркнут из книги земных жителей. Они числятся там мертвыми. Поэтому в нашей стране живут люди, пришедшие к нам оттуда не по своей воле, а по воле случая или стихии… – Солон снова помолчал, затем продолжил: – Хотя во всем этом есть воля Господа. Только он решает, кому жить, а кому умереть. Я запрещаю тебе в дальнейшем, без моего разрешения, появляться среди людей! Также, ты не должен больше говорить ни с кем о тех землянах, которые живут в нашем мире. А для того, чтобы ты быстрее забыл о Селине, я прикажу внутреннему министру отключить в твоих помещениях все системы слежения за поверхностью Земли. И я надеюсь, ты помнишь о том, что через неделю должен назвать мне ту, которая станет твоей женой. Она должна быть из нашего мира!

– Да, отец, я это помню, – Димитрий поклонился отцу в ноги.

***

После разговора с отцом Димитрию совсем не хотелось разбираться в лабиринтах подземных протоков. Он сделал попытку запомнить карту подземных каналов, соединяющих Черное море с Индийским океаном, но безрезультатно. Мысли о только что состоявшемся разговоре не давали сосредоточиться. Надо было срочно искать способ, как выкручиваться из создавшегося положения и отодвинуть, как можно дальше, день предстоящей женитьбы. Но не одна из мыслей, витавших в голове Димитрия, не сулила даже малейшей надежды на то, что удачный выход будет найден.

«Участь моя решена, – подумал Димитрий, – я не стану противиться воле отца. Если нельзя жениться на Селине, то пусть будет Ариадна, какая разница, она или другая. Мне надлежит соблюдать законы того общества, в котором я живу, как никому другому. Я наследник, и поступлю так, как велит мой отец».

С этими мыслями Димитрий закрыл навигационную книгу Псатлана и с гнетущим чувством направился к скрытому лифту, ведущему под землю, в подводный мир. Он достал из кармана фигурку маленького человечка, прикоснулся ею к горе и произнес свое имя.

– Ваш голос будет идентифицирован, – послышалось откуда-то из глубины, – произнесите пароль.

– Все в руках Господа: и мы, и мир, в котором мы живем, – начал говорить Димитрий.

– Достаточно! Ваш голос идентифицирован, – снова раздался голос. После чего огромная каменная глыба, невидимо соединенная с горой, приоткрылась, и юноша зашел в полость, находящуюся внутри глыбы. Глыба стала на место, включился тусклый свет, затем снова послышался голос: – Нажмите кнопку лифта, отпечатки ваших пальцев будут идентифицированы.

Димитрий приложил левый мизинец, открылась дверь лифта. Во время спуска, одна за другой последовали еще две проверки. Прошло две минуты, и Димитрий оказался в подводной гавани. Он часто бывал здесь, любовался подводными лодками – огромными, плавающими на глубинах в тысячи метров, и совсем маленькими – пятнадцатиметровыми лодками-разведчиками, шныряющими на больших глубинах со скоростью до пятисот узлов. Уже с двенадцати лет, когда Димитрию был разрешен вход в подводную гавань, он часами с интересом наблюдал за прохождением подводных лодок через многоступенчатую систему шлюзов. А когда повзрослел, то по приказу Солона подводники брали его в походы, которые оставляли в душе юного наследника незабываемые впечатления.

Особенные воспоминания в душе Димитрия оставил поход, повлекший по его вине катастрофу учебной субмарины. Тогда он уже обучался управлению малыми подводными лодками и во время аварии сидел за пультом управления.

Происшествие произошло во время похода к берегам Австралии. Заданием учебной подлодки была передача секретных документов на командный пункт псатланцев, базирующихся под Австралийским континентом. Димитрий сидел за пультом управления учебной субмариной старого образца, развивающей скорость до трехсот пятидесяти узлов. Выйдя из подводной гавани в Черном море, и, проследовав подземными каналами под Турцией и Ираном, подлодка оказалась в Индийском океане.

Экраны компьютеров постоянно показывали все подводные и надводные корабли, находящиеся в радиусе тысячи миль по курсу подлодки. Димитрий отлично знал, что учебным подлодкам псатланцев разрешалось приближаться к объектам землян, находящимся под водой, не ближе чем на семьдесят миль. А приближаться к надводным кораблям можно было на расстояние в двадцать миль. При нарушении этих инструкций включался звуковой сигнал, и сообщались координаты ближайшего судна, а также курс, которым следовало обходить подлодку и двигаться к конечной цели. Еще издали Димитрий заметил на экране скопление кораблей у берегов Австралии. Курс следования его корабля проходил как раз посередине между двумя подлодками землян, находящимися у берегов континента. Когда расстояние до ближайшей подлодки составило семьдесят миль, включился сигнал и компьютер предложил новый маршрут движения. Димитрий проигнорировал рекомендации компьютера и, желая вблизи рассмотреть подводные лодки землян, пошел прежним курсом. А когда компьютер стал надоедать своими предупреждениями, он отключил звуковой сигнал. Его упрямство и недостаточность опыта привели к столкновению и доставили Солону немало волнений. Правителю пришлось немедленно подключить к операции по зачистке последствий столкновения одно из лучших подразделений Псатлана – подводников, базирующихся под Австралией. Командующий подразделением отправил на помощь попавшему в беду наследнику двенадцать быстроходных субмарин. Одновременно с этим он приказал сформировать в морских глубинах и над океаном эфирное поле, радиусом триста пятьдесят миль, заглушающее работу локаторов и всех приборов связи землян.

Теперь, приходя сюда, в подземную гавань, Димитрий часто вспоминал о том инциденте, который, в случае промедления со стороны военачальников Псатлана и его отца, мог ввести в хаос земную цивилизацию. С этими воспоминаниями и мечтами о Селине Димитрий подошел к подводному крейсеру «Прометей», стоящему у первого шлюза и готовому по сигналу служб наблюдения выйти в открытое море.

У субмарины, разговаривая о чем-то со своими подчиненными, стоял русоволосый юноша. Заметив появление Димитрия, он поспешил ему навстречу.

– Желаю здравствовать, господин главнокомандующий! – произнес он, увидев желанного гостя… – Давненько вы нас не жаловали своим появлением… давненько!

– Нет времени, друг мой, полностью поглощен изучением подводных лабиринтов, доставшихся нам в наследство от наших предков! – Димитрий похлопал друга по плечу.

– Пустое занятие, мой друг! Многие из тех давних сооружений уж давно канули в Лету, – произнес Горден, – или затянуты илом, или завалены мусором, сброшенным землянами.

– Любые, созданные природой или искусственные каналы, даже если им десять тысяч лет со времени их строительства, без труда покорятся нашим современным субмаринам.

– Согласен, – мягко сказал Горден, – вне всякого сомнения.

– Как твои дела? Что нового? – искренне спросил Димитрий.

– В личной жизни – все по-прежнему, замечательно. А вот обстановка вверху складывается неблагоприятная. Американцы опять проводили испытания своего сверхсекретного оружия, в очередной раз вызывали цунами. О последствиях ты, наверное, уже знаешь. Их испытания снова привели к многочисленным людским жертвам. Никак не отбросят свои имперские замашки. Только в умах безумных людей время от времени возникают безумные идеи – завоевать весь мир и жить за счет завоеванного народа. Если бы это происходило несколько сотен лет назад, то не было бы повода для беспокойства. Помахали оружием, постреляли и разошлись. А в нынешние времена, когда людское общество обладает ядерным оружием, больные мысли о покорении народов вызывают опасения: слишком далеко продвинулись люди в своем воображении.

– Ты прав! – поддержал сказанное другом Димитрий. – Даже мирные разработки, кажущиеся людям на первый взгляд полностью безобидными, могут привести их цивилизацию к самоуничтожению. Неумелое, безумное использование прогрессивной техники, скажем компьютера, может плачевно сказаться на целых поколениях, превратит людей в психически больных, неуравновешенных личностей. Неужели, живущие на земле взрослые люди, создающие программы для детей, не понимают, что игры, связанные со стрельбой и кровью, порождают насилие, и что поколения, выросшие на этих играх, став взрослыми, будут жить в виртуальном мире? Их сознание будет погружено в то измерение, в котором они побывали в играх, и они не будут осознавать, где границы между мирами – реальным и виртуальным. Увлекаясь такими играми, дети входят в иные, недоступные людям измерения, и навсегда оказываются заложниками сатаны.

– А потом, когда они станут взрослыми, все их умственные способности будут направлены на то, как с помощью направленной волны, вихрей или землетрясений, уничтожить неугодные им, мыслящие не так как они народы, – добавил Горден. – Но природа никогда не станет союзником людей, роющих яму другим, они сами окажутся в этой яме.

– Я пришел сейчас не за тем, чтобы обсуждать с тобой проблемы землян и планеты, – немного помолчав, сказал Димитрий, – я хочу пригласить тебя на мою свадьбу, она состоится приблизительно через месяц.

– Я рад за тебя! И кто та счастливая девушка, которая разделит с тобой радость бытия? – удивленно спросил Горден. – Я и не подозревал, что у тебя есть невеста. Ты даже мне, своему лучшему другу, не открывал этой тайны.

– Такова воля отца, – ответил Димитрий, – я должен жениться, хотя так скоро не собирался. Женюсь на Ариадне, дочери первого министра, хотя скажу тебе правду – не о ней я мечтал. В моих сновидениях и мечтах живет совершенно другая.

– И кто же она, если не секрет?

Димитрий призадумался, после чего сказал:

– Если поклянешься, что никому не расскажешь, я тебе ее покажу.

– Ты интригуешь меня, друг мой… Клянусь нашей дружбой!

– У тебя включена система слежения за поверхностью Земли?

– Да, включена! – в полном недоумении, произнес Горден. Помолчав, добавил: – Только не говори, что она из землян, друг мой.

– Ты угадал, она живет наверху, и зовут ее Селина.

– Мне жаль тебя. Твои мечты останутся лишь мечтами. Вы не будете вместе, этого не допускают наши законы.

– Знаю, и от этого мне не легче. Тем более, отец отдал распоряжение отключить в подведомственных мне помещениях все системы слежения за поверхностью Земли.

– Солон – мудрый человек, я не перестаю удивляться его мудрости и справедливости. Никаких исключений, даже для родного сына. Хотя все в его власти, и он мог бы сделать так, чтобы вы были вместе. Ладно! Идем, покажешь предмет нашего разговора. Хотя я предвижу, что она так же прекрасна как звезда в небе, если на ее фоне меркнет красота дочери первого министра.

– К сожалению, отец может не все – он не Господь, во власти которого мы находимся. Ведь мы здесь живем по воле Всевышнего.

– Не гневи Господа! Мы на дне океана по вине наших далеких предков, из-за того, что они забыли о своей сущности и стали слишком самоуверенны. Идем же скорей! Мне не терпится увидеть ту, по которой страдает мой лучший друг.

Горден поднялся на субмарину, Димитрий пошел следом. Они прошли через рабочий отсек, в котором, отслеживая обстановку в своих секторах, за мониторами компьютеров сидели человек десять. Прошли еще два таких же отсека, и очутились в капитанской каюте. Горден нажал кнопку, на висевшем на стене двухметровом экране, как на ладони, появилась земля.

– В каком секторе будем смотреть? – спросил Горден.

– Побережье Черного моря, Крым, Ялта, Алупка, – диктовал Димитрий.

По мере того, как Димитрий говорил, Горден быстро нажимал клавиши.

– Как ее зовут? – Спросил Горден.

– Селина… Селина Смирнова.

– Очень редкое имя, оно не похоже на имена землян, оно подошло бы больше девушке из нашего мира. – Горден напечатал имя. На экране появилась девушка. Это была именно она, та самая Селина, в которую был влюблен Димитрий. Она сидела в библиотеке, перед ней лежала стопка книг.

– Она богиня! – воскликнул Горден. – Я понимаю мудрость Солона, запретившего тебе любоваться ею. Иначе, глядя на нее, и, осознавая, что она тебе недоступна, ты просто сойдешь с ума. Хочешь увидеть, чем занята голова этой девушки, какие книги она читает? – Не дожидаясь ответа на заданный вопрос, Горден виртуально развернул книгу и, приблизив, прочел название: «Собрание сочинений», Платон.

– Я знаю, она часто бывает в этой библиотеке, и проявляет большой интерес к нашей цивилизации. Я был однажды там и видел, она изучала материалы о гибели Атлантиды.

– Ну, что ж, друг мой, – похлопав Димитрия по плечу, сказал Горден, – ничего не поделаешь! Прислушайся к советам отца! А если на то будет воля Божья, он соединит ваши сердца. – Горден нажал кнопку, экран монитора погас.

Лето, как и во все последние годы, выдалось жарким. Во многих местах планеты бушевали пожары, поглощая в своей безжалостной раскаленной пасти все без разбора: леса, посевы, и даже целые поселения, вместе с живущими там людьми. Вода в Черном море, у берегов Крыма, прогрелась до двадцати шести градусов, и уже несколько недель подряд температура воздуха ежедневно зашкаливала за тридцать пять. Море привораживало и манило к себе той могучей волшебной силой, которую не понять и не объяснить известными людям словами. Оно манило к себе тех, кто жил от него далеко, за сотни и тысячи километров, и тех, кто жил совсем близко – у самого моря. Любители солнечных ванн жарились на солнцепеке, а сторонники холодка бултыхались часами в теплой морской воде, а, выскочив из нее, спешили укрыться под зонтами или совсем убегали с пляжа, чтобы укрыться от невыносимого зноя где-нибудь в прохладном помещении уютного кафе или своего пристанища.

Свои последние каникулы, перед окончанием университета Селина проводила вместе с Артемом в доме отца в Алупке.

Селина проснулась от приятного прикосновения и, открыв глаза, увидела загадочную улыбку Артема. Он поцеловал ее и, соскочив с кровати, выбежал из комнаты. Через мгновение он возвратился, держа руки за спиной, опустился у изголовья Селины на колени, приподнял простынь, прикрывающую тело любимой, и стал покрывать его нежными поцелуями. Потом слегка отстранился, протянул Селине букет белых роз, которые еще минуту назад прятал за своей спиной и стал читать стихи:

Просыпайся скорей, убирай одеяло!

Уж море проснулось и солнышко встало.

Уж солнечный лучик стучится в окошко,

Целуя твой носик и нежные ножки…

Лицо Селины озарила улыбка, закрыв глаза, она глубоко вдохнула аромат нежных роз и замерла в божественном мгновении, сердце переполнилось счастьем. «Ради таких мгновений стоит жить!» – подумала она. Селина обняла и поцеловала Артема, затем отстранилась, пристально поглядела на его родинку. Родинка была у него на шее, с правой стороны, по форме она напоминала маленький кленовый листок.

– Ты у меня помечен, не украдут! – улыбнулась Селина. – Твою метку далеко видно.

Забегая в ванную, она уловила манящий запах жарившейся на кухне картошки. Чистила зубы и улыбалась своим детским воспоминаниям, тем счастливым дням из ее унесшегося за горизонт детства. Запах жареной картошки… как она его любила… как она радовалась, учуяв этот родной запах, пахнущий домашним уютом! Больше всего на свете она любила субботы, именно те субботы, когда папа не был в морских походах, и находился подолгу дома, и из кухни по субботам доносился этот манящий, подогревающий аппетит запах, – запах жареной картошки.

Селина выбежала из ванной и залетела на кухню. Кто же это мог быть, как ни папа, это было его фирменное блюдо. И ни у кого оно не получалось так вкусно, как у ее папы – Валентина Яковлевича Смирнова. Селина ела жареную картошку во многих местах: и у друзей, и дома у Артема, и в московских кафе, но после папиной картошки все казалось подделкой.

– Доброе утро, папочка! Я тебя обожаю! – Селина повисла у отца на шее и поцеловала его колючую щеку. – Как хорошо, что сегодня суббота! Я узнаю субботу по запаху! Твоя жареная картошка – это объедение!

– Для меня суббота теперь каждый день – все дни нерабочие.

– Это же хорошо, папочка! Отдыхай, радуйся жизни! Сколько можно служить Родине? Теперь другие защищают мирный сон граждан, а ты отдыхай! – Селина произнесла слова, затронувшие воспоминания Смирнова.

– Ты смотри, помнишь, как я отвечал тебе в детстве, перед тем как уйти в плавание! – удивился Смирнов.

– Да, папочка, это врезалось в мою память!

– Скучаю я по морским походам, по моим сослуживцам, – с грустью сказал Смирнов, – иногда хочется оказаться с друзьями-подводниками в морских глубинах, окунуться в красоту подводного мира. Сросся я с морем, мне без него не жить.

– И никто тебя не гонит от этого моря, вот оно – рядом, погляди в окно! – Селина показала в сторону моря. – Хоть я и не подводник, но меня тоже влечет море. Влечет к себе с непреодолимой силой. Иногда мне кажется, что его запах и бесконечная водная гладь – это моя стихия. Мне хочется нырнуть в морские воды и скрыться в них навсегда! – Селина заговорила о море, и сразу же мысленно оказалась там, у моря. Ее опять переполнили эмоции, загорелись глаза. Она с усилием вырвала себя из состояния охватившей ее восторженности, немного помолчала, затем, поцеловав отца в щеку, произнесла нежно: – Что-то мне не нравится, что ты загрустил. С самого утра тоскуешь… Ну-ка, улыбнись, сейчас же! Выше нос!

– Ты забыла, что сегодня за день? – Валентин Яковлевич вопросительно поглядел на дочь.

Селина удивленно откинула голову.

– Прости меня, папочка! За своим счастьем я позабыла обо всем на свете.

– Сегодня уже десять лет, как нет твоей мамы, – грустно сказал Смирнов. – Время летит, как ветер, и ничего его не остановит.

В кухню вошел Артем. Он прекрасно помнил мать Селины, она была воплощением красоты. Даже он, будучи тогда еще ребенком, понимал, что она красива. По прошествии времени, когда Селина стала взрослеть, Артем заметил ее поразительное сходство со своей матерью. Хотя в ней присутствовали какие-то особенные черты, которых не было ни у отца, ни у матери.

Вскоре в зале на столике, накрытом скатертью, появилась картошка, салат из огурцов с помидорами, заправленный базарной сметаной, копченая колбаса и бутылка «Кагора». Уселись за стол.

– Царство небесное и светлая память нашей маме, – произнес Смирнов, – хорошей она была, и женой, и матерью. Жаль, что так рано ушла.

– И учительницей была хорошей, – сказал Артем, – только мы были непослушными учениками. Помню ее уроки истории, хоть и не всегда учил, а в памяти осталось многое. Умела она увлеченно рассказывать, так что в наших бестолковых головах отложилось много интересного.

– Допустим не у всех были бестолковые головы, – шутя, сказала Селина, – а некоторые, вдобавок к тому же, еще и учили.

Артем улыбнулся.

– А как тебе было не учить, ты до сих пор примерная ученица. И история тебе нравится.

– Я до сих пор не могу уснуть без чтения исторического романа, – улыбнувшись, подтвердила Селина.

Смирнов вдруг вспомнил прибытие в Балаклавскую бухту, на подземную базу подводных лодок, тот день, когда они из-за аварийной ситуации на своей субмарине задержались почти на целые сутки. И все это время жена прождала его в Севастополе, и, хотя она была не одна, вместе с ней своих мужей ожидали еще полсотни женщин, нервы у нее сдали. Откуда до них донеслись слухи, что с подводным крейсером, которым командовал Смирнов, было не все в порядке? Сколько позднее не пытался выяснить это Смирнов, ответа так и не нашел. Возможно, это было женское чутье. Во всяком случае, оповещать жен о случившемся с ними происшествии, никто не имел права, но откуда-то они узнали.

Тогда, в том походе, они чудом остались живы. Возгорание промасленной ветоши, произошедшее в одном из отсеков из-за нарушения техники безопасности, могло стоить жизни целому экипажу. Перед глазами Смирнова вмиг пронесся тот ужас, который царил на подводной лодке: огонь распространялся с неимоверной скоростью, поглощал драгоценный кислород, жизненно важный для команды подлодки, а взамен норовил заполнить все отсеки корабля едким дымом. Смирнов не растерялся, его уверенность, четкие команды, координирующие действия экипажа, спасли в тот поход жизни всему личному составу. Но, ступив на земную твердь, он не обмолвился ни словом о том, что случилось с ними под водой, не хотел, чтобы его жена волновалась и воображение съедало ее изнутри. И всей корабельной команде он приказал, чтобы о происшествии – ни слова, но все же слухи поползли по Севастополю, и вышли за его пределы. Впоследствии Смирнов часто замечал, что жена стала по-другому воспринимать его уходы в море, она все чаще замыкалась в себе, и ее воображение рисовало всякие аварийные ситуации, которые могли привести подлодку к неминуемой гибели. Это обстоятельство подействовало на ее психику и подорвало ее, и без того слабое здоровье.

Селина посмотрела на отца и, прервав разговор с Артемом, отвлекла Смирнова от тягостных воспоминаний:

– Ты мог бы созвониться со своими сослуживцами, встретиться с кем-нибудь.

Твой старпом, наверное, тоже скучает. Поезжай к нему, вы давно не виделись. А если хочешь, пойдем с нами на море, искупаемся.

– По всей видимости, ты права, мне действительно не хватает общения с моими сослуживцами. Пожалуй, я последую твоему совету, созвонюсь с Можейко и съезжу в Севастополь. Если хотите, можете поехать со мной. Или у вас есть другие планы?

– Мы останемся в Алупке, а может, поедем, погуляем по Ялте. Мы подумаем. А ты передай Можейко привет, и скажи, чтобы не забывал о своей крестнице.

Смирнов поднялся из-за стола, нашел свой блокнот и вышел в коридор. Оттуда донесся его голос: Семеныч, привет! Как поживаешь? Как здоровье!

– Ты не представляешь, как я рад тебя слышать! – обрадовался Можейко. – Я думал о тебе и собирался сегодня позвонить, но ты меня опередил. Неплохо было бы увидеться.

– За этим и звоню, давай сегодня встретимся!

– Приезжай ко мне! Мы давненько с тобой не встречались, уже хочется поговорить. Моя жена тоже будет рада тебя видеть. Как там моя крестница?

– С ней все в порядке, передает тебе привет.

– И ей от меня передай! Когда ты приедешь?

– Думаю, к полудню я буду в Севастополе. В течение получаса выхожу из дома и сажусь в первую маршрутку.

– Тогда до встречи! Жду с нетерпением, – Можейко положил трубку. – Ведь надо же, как бывает! Только о нем подумал, он сразу и позвонил. Есть какая-то невидимая связь, чувствуем мы, что нужны друг другу. Ну что, мать, готовься, гость едет!

Солон встал с кресла, подошел к полукруглой стеклянной стене, отгораживающей его кабинет от пучины моря, потом поднял глаза кверху.

– И вы говорите, что нет никакой угрозы? А это что? – Солон указал на мутную воду над стеклянным куполом своего кабинета. Через толстое стекло, затянутое снаружи жирной пленкой, в кабинет едва просачивались слабые солнечные лучи. – И это в полдень, когда солнце стоит в зените! – возмущенно произнес правитель. – С каждым годом вода в Черном море становится все грязней… и не только в Черном море. Повсюду – во всех морях и океанах! И вы говорите, ничего страшного не происходит? Людская деятельность пагубна для всего живого, не только там – на поверхности, где живут они, но и здесь, где живем мы, в морях и океанах. А что вы сделали для того, чтобы исправить положение, чтобы прекратить загрязнение вод мирового океана? – Солон развернулся.

Тот, к кому была обращена гневная речь правителя, стоял по другую сторону овального стола и, не мигая, глядел на Солона. За массивным столом, кроме стоявшего по стойке смирно Грантона, управляющего ведомством экологической безопасности, сидели еще одиннадцать человек. В основном, это были мужчины почтенного возраста, самым младшим среди них был Нагвар. Он сидел в кресле, стоящем по левую руку от кресла правителя.

– Так что вы скажете? – Солон ждал ответа.

– Вы ведь знаете, господин правитель, что мы внедряем в людское общество наших потомков. Но их возраст еще не позволяет им учувствовать в государственных делах стран, от которых зависит мироустройство землян, они еще слишком молоды.

– А чем вы думали раньше? – взорвался Солон. – Почему вы не предусмотрели это еще полвека назад? – Разве вы не видели, куда катятся земляне, и что их амбиции угрожают существованию планеты?

Министр экологии держался стойко. Он выглядел гордо и непреклонно, но те, кто хорошо знал его, заметили, что он был озадачен. Он уже давно подумывал об отставке, но никак не решался сказать о своих намерениях правителю. Сейчас, после обвинительных слов правителя, он решил это сделать. Он гордо поднял голову и, глядя в глаза Солону, сказал:

– Уважаемый господин правитель, я поступал так, как этого требовали наши законы, и неукоснительно выполнял требования ваших указов. Согласно вашему приказу, мы стали внедрять наших новорожденных потомков в общество землян двадцать семь лет назад. Многие из них уже добились больших результатов и оправдывают наши ожидания. Они уже учувствуют в управлении субъектами государственных образований на уровне низшего и среднего звена, но для того, чтобы они поднялись к вершинам власти, понадобятся годы.

– И как скоро, по вашему мнению, мы сможем на них рассчитывать? – Голос Солона прозвучал мягче. Он, конечно же, помнил о том, что те, кому в будущем суждено управлять планетой Земля, посланные на землю по его официальному указу, еще молоды. Но он знал намного больше, чем знал Грантон: среди землян жили и выходцы из Псатлана постарше. Один из них – гордость Солона, уже управлял огромной страной.

– Для этого еще понадобится не менее десяти лет, – уверенно ответил министр.

Солон повернулся в пол-оборота к стеклянной стене кабинета. Там, за стеклом, чувствуя себя хозяевами моря, плавали Ромео и Джульетта, а рядом с ними плавал их новорожденный малыш. Солон еще не придумал ему имя – он родился несколько дней назад. Детеныш дельфина чувствовал себя уверенно и с любопытством разглядывал через стекло Солона и сидящих за столом министров. Солон нажал кнопку. За стеклом, к тому месту, где находились дельфины, посыпалась мелкая рыба. Продолжая любоваться дельфинами, Солон обратился к министру управления и безопасности Псатлана:

– А вы что на это скажете, господин Петрос? Как вы себе представляете будущее Земли и наше с вами? Как работают ваши системы слежения за деятельностью землян? Меня сейчас интересует глобальная система, охватывающая все воды мирового океана, включая крупные реки и озера. Вы завершили реализацию намеченного вами проекта?

Петрос встал с кресла и, вытянувшись по-военному, стал отвечать:

– В полном объеме система «Кфазер» будет запущена нами через пять лет. В настоящее время ею охвачены Атлантический и Индийский океаны, часть Тихого океана и Средиземное море, сейчас ведутся работы по установке систем «Кфазер» в водах Северного Ледовитого океана, и Черного и Каспийского морей.

– Я надеюсь, что сквозь установленные вами системы не пройдет незамеченным не один подводный или надводный объект землян. Главной задачей по-прежнему является слежение за перемещением подводных и надводных целей, несущих на себе любые ядерные устройства.

– Все наши работы направлены на выполнение этих задач: нами установлены и продолжают устанавливаться аморфные интеллектуальные роботы – «Кфазеры», способные обнаруживать и оповещать нас о продвижении в воде всех металлосодержащих объектов.

Петрос продолжал говорить о новшествах, примененных в системе «Кфазер», а Солон, улавливая все сказанное министром, одновременно вспоминал первые шаги псатланцев, направленные на создание глобальной сети слежения и оповещения о передвижении морских объектов.

«К разработке системы «Кфазер» в Псатлане приступили в конце 1961 года. Принятие этих мер было вызвано тогда безумными действиями лидеров двух противоборствующих систем – США и СССР, и их ближайшего окружения, которые могли привести Землю к полному разрушению. В результате противоборства наша маленькая планета была на грани катастрофы. Стоило Америке или Советскому Союзу применить ядерное оружие, и началась бы третья – последняя мировая война. Последняя потому, что в случае ядерной войны, наша планета разлетелась бы на части и развеялась пылью в просторах Вселенной. Этого Солон допустить не мог, ведь Господь не для того создал Землю, чтобы ее уничтожили неразумные земляне. И Всевышний поручил псатланцам, живущим в земных морях, во искупление их грехов, сделать так, чтобы ни одна страна не могла применить ядерное оружие.

Но псатланцы не могли напрямую влиять на развитие общества землян и вмешиваться в их земные дела. Они избрали тактику, при которой СССР и Америка, независимо друг от друга, постоянно убеждались в том, что противник имеет секретное оружие, многократно превосходящее по своим военным характеристикам, все то, что существует у противоборствующей стороны. Боевые подводные лодки Псатлана, достигающие в своих размерах двухсот двадцати метров, и развивающие на больших глубинах скорость до двухсот пятидесяти узлов в час, а так же загадочные летательные аппараты, обладающие неимоверной маневренностью и скоростями, нагнали на Америку и СССР такой страх, что и одни, и другие отказались от своей затеи начинать ядерную войну. Поставленная задача была выполнена. Но это было потом.

А тогда, в начале семидесятых, противостояние двух систем и запугивание друг друга, дошли до точки кипения, и в СССР, по приказу Н.С.Хрущева, который страстно желал показать империалистам «кузькину мать», 30 октября 1961 года, на острове Новая Земля была взорвана водородная бомба. Она была названа землянами «царь-бомба», ее мощность составляла пятьдесят мегатонн. Это было безумие. В тот момент, Солон очень сожалел, что Всевышний не дал им права напрямую вмешиваться в дела землян, и пресекать осуществление их безумных планов в самом начале – еще в зародыше. А как хотелось тогда Солону вмешаться, и раз и навсегда подавить их имперские амбициозные планы. Ему ничего не стоило отдать приказ, и в течение нескольких часов его воздушные и подводные корабли не оставили бы камня на камне от двух супердержав, превратив их в пепел. Но он не был злодеем, и даже если бы сам Господь дал добро на уничтожение безумцев, он бы уничтожил только тех, кто имел к зловещим планам непосредственное отношение, и их детища.

Уничтожил бы еще в пятидесятых, когда американские исследования привели к тому, что при испытании термоядерного устройства «Майк», созданного Теллером, в 1952 году исчез с лица Земли остров Элугелаб. А на его месте, на дне Тихого океана образовалась огромная воронка… Или после взрыва на атолле «Бикини». Или тогда, когда в ответ американцам, русские провели вначале в 1953, а затем в ноябре 1955-го чудовищные взрывы своих водородных бомб, созданных Сахаровым…

Но «царь-бомба», взорванная в 1961-ом, стала последней каплей, переполнившей терпение правителя Псатлана. Даже он, Солон, знавший все обо всех разработках в Ливерморе и в Арзамасе 16, не предполагал, что взрыв будет настолько мощным, что содрогнется Земля, и взрывная волна, возникшая от произведенного взрыва, четырежды обойдет вокруг планеты. Даже он, бесстрашный Солон, содрогнулся от ужаса при виде того, как земля от взрыва смешалась с небом, и в мутно-кровавом месиве расплавившейся массы горели и исчезали горы, превращались в пепел летевшие в небе птицы и, сгорая за считанные секунды, в зоне поражения уходило в небытие все живое. Земля плакала и стонала, разнося свой стон в просторы Вселенной. Солон был в ярости. От прямого вмешательства в дела безумных землян его удержало только то, что он, как и многие псатланцы, обладал даром предвидения, и знал о результатах взрыва задолго до его проведения.

И тогда в тысяча девятьсот шестьдесят первом, надо было срочно предпринимать адекватные действия, такие, чтобы ни американцы, ни русские, никогда больше не решились на испытание и применение водородных бомб и подобного им оружия. Для этого и были созданы целые системы наземного и подводного слежения. Среди прочих, одной из задач подводной системы слежения «Кфазер» являлось оказание психологического воздействия на экипажи подводных лодок землян, которые несли на себе ядерные заряды».

Солон отогнал прочь свои мысли.

– Кроме того, – продолжал Петрос, – мы увеличиваем дальность сопровождения субмарин «Кфазерами». Это необходимо для того, чтобы безошибочно определить военную мощь корабля и цель его плавания. А также мы устанавливаем на корпуса всех субмарин землян неприметные передатчики, постоянно сообщающие на наши пульты не только координаты нахождения кораблей, но и действия их экипажей.

– А не причиняют ли вред окружающей среде, созданные вами роботы? – спросил Солон.

– Это исключено, – уверенно ответил Петрос, – не навредить окружающей среде – это было одним из главнейших условий, при создании «Кфазеров». И мы с этой задачей успешно справились. Мы учли все возможные последствия и провели необходимые испытания.

– Хорошо! Продолжайте совершенствовать систему наблюдения! Земляне продвинулись далеко в своем развитии. И наша задача, вовремя, не упустив и десятой доли секунды, вмешаться в их необдуманные или ошибочные действия, которые могут повлечь за собой гибель планеты.

– Солон недолго помолчал, потом обратился к сидящему по правую руку от него статному седому мужчине: – Это касается и вас, господин Турен. Что вы на это скажете? Вы давно не информировали наше собрание о совершенствовании наземных систем слежения и о боеготовности подконтрольной вам воздушно-космической службы.

Турен поднялся. Уже полвека он возглавлял воздушно-космическое министерство и был правой рукой Солона. На нем лежала колоссальная ответственность. С каждым годом следить за военно-воздушными силами землян становилось все сложней. Скорости передвижения самолетов и полета баллистических ракет постоянно возрастали, и реакция псатланцев должна была этому соответствовать. В обязанности его служб, в первую очередь, входил постоянный контроль над всеми воинскими подразделениями всех стран мира, имеющих на вооружении ядерные заряды, а так же за всеми военными аэродромами, независимо от их вооружения.

– Мы завершаем выполнение поставленной вами задачи, – сказал Турен, – уже в скором будущем не одна ракета землян, начиненная ядерным зарядом, не взлетит в воздух. Мы стопроцентно блокируем все попытки пусков ракет, начиненных ядерными боеголовками. Это будет достигнуто благодаря нашим новым воздушным кораблям-невидимкам, которые мы сейчас строим. Мы приближаемся к окончанию этого проекта. Корабли-невидимки, сменяя друг друга, будут круглосуточно следить за всеми объектами, на территории которых находятся ядерные ракеты.

– Я надеюсь, что вы блокируете все запуски ядерных ракет не только с суши, а и с поверхности морей и океанов, – дослушав Турена, сказал Солон.

– Несомненно! – ответил министр. – С любой точки Земли, будь то океан или суша.

– Я думаю, что нам стоит еще раз провести операцию, подобную той, которую мы проводили в 1983-ем. Подумайте, когда ее провести и сообщите мне о своих планах. Надо сфальсифицировать запуск ракет землян, и оборвать его, не доведя до пуска. Можно зайти в своих действиях намного дальше, чем это было тогда. Надо взломать все кодовые замки, для вас это не составит никакого труда, но вовремя дайте отбой. Напомните еще раз землянам, что их системы запуска межконтинентальных баллистических ракет, начиненных смертоносными ядерными зарядами, должны быть надежно защищены. Пусть позаботятся о лучшей защите своих ядерных объектов, чтобы они не стали достоянием каких-либо безумцев, потерявших всякий разум и, в случае доступа к системам запуска, готовых унести вместе с собой миллиарды людских жизней, не задумавшись ни на минуту и о том, как повлияют взрывы на нашу маленькую планету. На этот раз надо внушить людям страх. Они должны окончательно отказаться от подобного вооружения и заняться уничтожением своих ядерных арсеналов. Подумайте, как это сделать, не допустив ошибок и выполнив поставленную задачу!

^{Иерусалим. Храм Гроба Господня. Канун православной пасхи.}

Оранжевый диск солнца завис над священным городом. Его пронизывающие лучи ласкали безмолвные вершины гор, купола церквей, синагог, мечетей, отражались от крыш домов и тонули в молчаливых камнях и в листве деревьев. Природа затаила дыхание, замерла в трепетном ожидании: ни один лист не шевелился на деревьях, ни одна травинка; все застыло в ожидании чего-то небывалого, еще неизвестного. Казалось, будто сам священный город и само небо молятся вместе с православными христианами.

На площади у Святого храма и внутри него молился народ, ожидая схождение Благодатного огня. Все прилегающие к храму улицы были заполнены людьми.

С начала церемонии в храме Гроба Господня прошло уже семь часов. Святейший Патриарх православной Иерусалимской церкви, стоя в Кувуклии на коленях, продолжал непрестанно молиться. Он давно потерял счет времени, да и оно больше не интересовало его. Все вокруг перестало существовать и не имело больше никакого смысла. Он был один. Один во всей вселенной. Только он и Всемогущий Господь. Только он, и Господь. Больше никого… ничего… Только милость Божья. Только сошествие Благодатного огня могло вернуть его к жизни – к той реальности, которая была до того момента, когда он вошел в Кувуклию. Теперь все разделилось надвое: до и после. И то, что было до – вся его длинная жизнь, – ее больше не было. Теперь существовало только то, что будет после. И будет ли оно вообще. Патриарх знал, без Святого огня на этой земле для него больше нет места.

– Верую! Верую! Верую! Верую в любовь Твою, Господи! – повторял Патриарх уже в тысячный раз. – Верую в милосердие Твое, Господи! Верую, что Ты не покинешь нас, что Ты не оставишь нас без своей милости! Смилуйся над нами, Господи! Услышь наши молитвы! На Тебя уповаем, к Тебе взываем, пошли нам милость Твою!

На Святейшем Патриархе уже не было сухого места, он весь был пропитан потом, от кончиков волос на голове до кончиков пальцев на онемевших ногах, ставших уже деревянными. Патриарх был настолько уставшим, что временами он забывался, не видел вокруг ничего, даже тусклого солнечного света, пробивающегося сквозь купол Святого храма. Но даже в этом забытьи он ни на секунду не переставал повторять молитвы, обращенные к Господу: – Господи, Боже наш праведный! Смилуйся над нами, земными грешниками! Услышь наши молитвы! Прости нам грехи наши! Не оставляй нас, Господи! Не оставляй!

На площади перед храмом стоял гул: кто-то молился, кто-то обсуждал сложившуюся ситуацию, сравнивая ее с тем, что было в предыдущие годы, кто-то беспрестанно глядел в небо над куполом Святого храма, надеясь увидеть первые признаки схождения Благодатного огня. Некоторые люди покидали храмовую площадь, наслушавшись поверий о том, что произойдет, если Господь не проявит милость и Благодатный огонь так и не сойдет на Святая святых христианского мира – храм Гроба Господня.

В православных церквях во всем мире верующие, преклонив колени и молясь, с трепетом и возрастающим волнением ожидали из Иерусалима долгожданную весть – весть о том, что Бог не оставил людей, и у них есть будущее. Но журналисты, присутствующие в святом храме среди паломников, и представители Патриархий своими известиями их не радовали.

Среди паломников в храме Гроба Господня, в ожидании Благодатного огня, стояли Джордж Брайт и Барбара – журналисты «Нью-Йорк таймс». Они выбрались из толпы, чтобы перекурить и, отойдя от площади на соседнюю улицу, следили за безмолвным небом над святым храмом. В храме Гроба Господнего Джордж находился уже в третий раз. В первый раз запечатлеть на пленке момент схождения Благодатного огня он приезжал по заданию редакции. А во второй раз и сейчас напросился в эту командировку сам, чтобы еще раз убедиться, что чудо схождения Святого огня является Божьим промыслом, а не сфальсифицировано людьми.

– Что-то в этом году церемония затянулась! – сказал задумчиво Джордж, – уже пошел восьмой час, с того момента, когда Патриарх вошел в Кувуклию.

– А в прошлые годы, когда ты здесь бывал, огонь загорался быстрее?

– В первый раз очень быстро – в течение получаса, а во второй – чуть больше часа. Точно не знаю. Я не следил тогда за временем так, как в этот раз, не думал о том, что ожидание может продлиться долго. А теперь церемония затянулась, и я почему-то вспомнил о докладе русского профессора на конференции… у нас, в Нью-Йорке. Помнишь, я писал о нем статью? Вот только забыл имя профессора.

– Как же не помнить? Помню. Профессор Гроссман, – подсказала Барбара. – Тогда меня очень удивили его высказывания, его речь показалась мне полным бредом.

– Мне тоже. Особенно то, что касалось нефти и конца света, – сказал Джордж. – Он что-то говорил о конце времен. Помнишь?

– Припоминаю.

– А тебе не кажется, что его слова начинают сбываться? Прежде, чем приехать сюда, я прочел много материалов о схождении Благодатного огня. Так вот, то, что мы с тобой видели – мироточение иконы «Возложение тернового венца на голову Спасителя» – это очень дурной знак. После этого всегда случаются катастрофы.

– Я об этом читала, – сказала Барбара.

– И обычно они происходят через четыре-пять месяцев после православной Пасхи, – сказал Джордж. – А если не сойдет Благодатный огонь, то нам конец! – Об этом ты тоже читала? В христианском мире есть поверье: год, в который в храме Гроба Господня в Иерусалиме, накануне святой Пасхи не сойдет на землю Благодатный огонь, станет годом начала апокалипсиса, а для присутствующих в храме людей этот день станет последним днем их жизни.

– Читала, – устало ответила Барбара. – Но будем надеяться на лучшее, на то, что он все же появится.

– До первого приезда сюда я был атеистом. Мне было чуждо все, что касалось любой религии. И такие проявления, как схождение Благодатного огня, я считал обманом, околпачиванием народа, чтобы загнать его в какую-то мифическую веру. А, побывав здесь два раза и увидев собственными глазами необъяснимое чудо, я увидел, что здесь нет надувательства. До сегодняшнего дня я уже был на полпути к вере, и я сказал себе: если сегодня сойдет Благодатный огонь, я стану православным христианином. И я поймал себя на том, что я уже не просто стою среди молящихся верующих, а и сам молюсь… еще тихо, несмело, но молюсь. Молю Бога, чтобы он послал это чудо.

– И я тоже, – сказала Барбара, – пока про себя, чтобы никто не слышал, но молюсь. Наверное, потому что здесь такая обстановка, – большинство стоящих вокруг нас людей – верующие. Да и страшно как-то становится, когда подумаю о том, что будет, если огонь не сойдет.

– Это потому, что ты читала о существующих поверьях, – отхлебнув глоток воды, сказал Джордж. – Если бы не знала, не испытывала бы страха… У нас заканчивается вода. В случае, если придется еще долго ожидать Благодатный огонь, надо будет сходить купить.

– И как долго можно ждать его появления? – спросила Барбара. – Когда станет понятно, что больше нет надежды на то, что он появится, и ожидание ничего не даст?

– Такого еще не происходило, – ответил Джордж после минутного молчания, – поэтому такого описания в воспоминаниях очевидцев нигде нет. Но я думаю, если Благодатный огонь не сойдет до начала христианской Пасхи – т.е. до окончания сегодняшних суток, то он уже не появится.

– И что тогда? – прошептала Барбара.

– Об этом лучше не думать, – ответил Джордж. – Вот этим нашим разговором мы с тобой и отличаемся от людей верующих. Я уверен, в голове каждого из стоящих здесь людей уже возникал этот вопрос, но люди верующие отгоняют его прочь, при первом же его появлении, и молятся, молятся, молятся. А мы уже усомнились. А этого делать нельзя. Ни в коем случае. Потому они и называются верующие, что верят. Верят до конца. А мы? Идем! Попробуем пробиться обратно в храм!

Патриарх ничего не чувствовал, ничего не слышал; он слился с бескрайними просторами вселенной, и все его мысли были поглощены только одним – его бесконечной верой.

– Надо верить! Надо верить! Надо верить! – Твердил он себе, когда в его душу пыталось прокрасться сомнение. Он стоял перед Господом и все повторял:

– Верую! Верую! Верую! Верую в милосердие Твое, Господи! Прости нас грешных, и осени знамением своим! Будь милостив к нам! Пошли нам, Господи, благодать Твою! Смилуйся над нами, Господи! Прости нас, Господи! Не оставляй нас одних! Пошли нам Благодатный огонь! Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! – вторили ему паломники и притихший, замерший в ожидании, священный Иерусалим.

В Севастополь Смирнов ехал в маршрутном такси, он сидел у окошка. За окошком, растворяясь за его спиной, проносились мимо растущие вдоль дороги деревья, мелькали постройки, медленно проплывали поросшие растительностью горы. Кое-где высвечивались обнаженные скалы, выставляя напоказ свои огромные камни. Иногда казалось, что нависшие над дорогой тяжелые валуны готовы вот-вот сорваться и кинуться в погоню за пронесшимся мимо автобусом. Медленно менялся пейзаж гор вдалеке, еще медленней менялся вид моря.

Смирнов подумал о жене. Дорога снова навеяла грустные воспоминания. Перед глазами поплыли картины из тех странных, пугающих своей необъяснимостью событий прошлого.

Женился он на Марии, когда ему было уже под тридцать. Мария была красавицей. Многие матросы и офицеры мечтали о такой жене, как она. Но она выбрала его, тогда он еще был капитан-лейтенантом. Их отношения складывались прекрасно. Только одно томило не столько самого Смирнова, сколько Марию: четыре года у них не было детей. На пятый год она забеременела, и казалось, что ее счастью не будет конца. Она сияла, как солнышко, от восхода и до заката. Несмотря на то, что беременность протекала нелегко, она была счастлива. Глядя на нее, был счастлив и Смирнов. Девочка родилась в срок, но счастье материнства длилось не долго: не дожив до полугода, девочка умерла.

Смирнов попытался отогнать мысли, ему не хотелось сейчас вспоминать то, что происходило после ее смерти. Эти воспоминания разрывали Смирнову сердце, ведь он готов был тогда покинуть этот бренный мир, вслед за ушедшей дочерью, лишь бы не видеть, как мучилась и страдала его жена. Но мысли не отступали.

Время на Земле не остановилось, оно бежало своим неуемным бегом, оставляя в прошлом все без сожаления. Время не лечило Марию, рубец на ее сердце не заживал, а наоборот разрастался. Каждый день она заново переживала день, принесший ей горе. Она ходила чернее ночи, неделями молчала, таяла на глазах. Ее красота увядала, и казалось, что скоро наступит конец ее земным страданиям, наступит развязка. Смирнов не мог ничего поделать. Его уговоры, подумать о себе и продолжать жизнь дальше, не действовали на Марию. Ночью она почти не спала: ложилась за полночь, и вставала ни свет ни заря. Иногда по утрам Смирнову удавалось вытянуть ее на прогулку, и они ходили к морю. Так прошло полгода.

И вот однажды, в одно прекрасное утро, которому Смирнов был чрезмерно благодарен уже двадцать лет, произошло такое, что больше походило на сказку. То, что произошло тем утром, вернуло жизнь его любимой жене и наполнило смыслом его существование.

Автобус подпрыгнул на ухабине, водитель притормозил, пропуская проходивших через дорогу коз. Смирнов отвлекся от своих воспоминаний, посмотрел в окно. Вдалеке виднелось море, – море, подарившее его жене еще десять лет счастливой жизни.

В то утро, чуть забрезжил рассвет, они вышли из дома и направились к морскому берегу. На горизонте, над слегка волновавшимся морем, узкой пурпурно-розовой полосой сияла восходящая зорька. Утро обдувало освежающей прохладой, легкий ветерок, играя листьями деревьев, создавал мелодию нового дня. Народ, уставший от ночных похождений, еще спал. Пляж был пустынен. Даже не верилось, что пройдет еще два-три часа и на морском побережье будет негде упасть яблоку.

Они шли вдоль берега по песку, держась за руки, молчали.

Смирнов часто вспоминал те мгновения. Утро было чистым, и побережье проглядывалось вдаль на значительное расстояние. Они прошли вдоль берега, повернули обратно, и тут Смирнов увидел какое-то чудо. На берегу, в десяти метрах от воды, на том месте, по которому они проходили несколько минут назад, сидела маленькая девочка. Она сидела на песке, над головкой ее светилось сияние в виде ажурного венка из разноцветных лучей. Смирнов с Марией подбежали к девочке. Мария присела перед ней и заглянула в ее глаза. Девочка засмеялась. Засмеялась звонко. Марии показалось, что само море тоже ответило ей смехом. Мария улыбнулась, поглядела на мужа.

– Откуда здесь это чудо? – воскликнула Мария с удивлением. – Две минуты назад мы здесь проходили.

Смирнов пожал плечами и внимательно поглядел вокруг. Повсюду на сухом песке были видны нечеткие следы, оставленные людьми со вчерашнего вечера.

Четче всех были видны две пары следов, тянувшиеся вдоль берега, это были их следы – его и Марии. Капитан посмотрел на мокрый песок, туда, где накатывали на берег невысокие волны. Ему вдруг на мгновение показалось, что он увидел четкие глубокие следы, ведущие в море. Смирнов хотел подойти ближе, но в этот момент накатила новая волна. Когда она сошла, никаких следов уже не было. Море размыло их и унесло в таинственные глубины.

«А были ли они вообще? – подумал Смирнов. – Наверное, мне почудилось».

Смирнов взял девочку на руки. В кармашке ее розового платьица с рисунком моря, в котором плавали разноцветные рыбки, лежала записка.

Автобус опять подпрыгнул. Смирнов поглядел в окно. Лента извилистой дороги лежала между гор, и микроавтобус, петляя по ее завиткам, подставлял попеременно свои бока палящему в небе солнцу. Смирнов оторвал взор от бокового окошка и поглядел вперед на дорогу, через лобовое стекло маршрутки. Он больше любил быть пассажиром, ему нравилось ехать не напрягаясь, не глядя на знаки, нравилось просто ехать, разглядывая проносящиеся за окном пейзажи и предаваясь мечтам и воспоминаниям.

Смирнов не сразу понял, что мелодия из передачи «В мире животных», внезапно зазвучавшая где-то рядом, исходила из его телефона. Звонил Можейко.

– Да, уже в дороге, – произнес Смирнов, – думаю еще с полчаса.

– Я тебя встречу, – сказал старпом.

Спустя полчаса Смирнов вышел из маршрутного такси на перекрестке улиц Ревякина и Курортной, недалеко от автовокзала. Можейко стоял в тени, прячась от палящего солнца. Он был одет в белые шорты и бежевую футболку, под которой выделялся появившийся у него небольшой живот. Смирнов заметил это издалека. Друзья обнялись.

– Я смотрю, ты раздобрел, Паша. – Смирнов улыбнулся, слегка похлопал Можейко по животу.

– Стареем, брат, стареем, – Можейко обнял друга. – Наши годы летят… Хотя ты, я вижу, не изменился. – Старпом обернулся и, глядя вслед проходящей по тротуару молоденькой фигуристой девушке, как-то обреченно выдохнул: летят, брат… ох как летят! Смотри, какие красавицы ходят. Сбросить бы годков тридцать!

Смирнов улыбнулся.

– А ты, каким был, Семеныч, бабником, таким и остался. Не зря говорят: «Горбатого могила исправит». Даже лежа на смертном одре, будешь на девок оглядываться.

– Буду, если только смогу голову в их сторону повернуть… Ну, что? Я думаю, сейчас пойдем ко мне. Посидим немного, там моя Наталка уже стол накрыла, а потом пойдем, прогуляемся, к морю сходим.

Дом старпома, расположенный по улице Углицкой, стоял в уютном тихом дворике. Идти до него было недалеко – десять минут ходу.

Дверь открыла жена старпома Наталья, миловидная невысокая женщина лет сорока пяти, с округлившимися в меру формами.

Она слегка постарела, у глаз, когда она улыбалась, отчетливее, чем прежде, вырисовывались морщины, но это ее не портило. Ее открытая улыбка навсегда привязала к себе Можейко, Смирнов об этом знал. И хоть Паша, как и все нормальные мужики, заглядывался на женщин, он был ей верен. Всегда думал о ней, дарил ей цветы, спешил увидеться даже после короткой разлуки.

– А ты все хорошеешь! – Смирнов протянул Наталье букет алых роз, купленных им в Алупке.

Наталья благодарно приняла розы, улыбаясь, поцеловала Смирнова в щеку.

– А ты тоже не меняешься, все такой же. Куда только девки смотрят? Такой мужик рядом ходит, а они не замечают.

Смирнов слегка улыбнулся. После смерти жены он долго не подпускал к себе ни одной женщины, хотя претенденток было предостаточно. Много женщин отдали бы все, чтобы жить с таким мужчиной рядом. Но шло время, а боль от потери любимой женщины, с которой прожил пятнадцать лет, не утихала. Долго не утихала. Лет пять он не отвечал на заигрывания женщин и не уделял им внимания. Но однажды он познакомился с женщиной, которая разбудила в нем какие-то давно забытые чувства. Она отдыхала в Алупке и жила по соседству, на съемной квартире в доме Смирнова. Она была на двенадцать лет моложе Смирнова, жила и работала в Москве. Познакомились они за три дня до ее отъезда, Смирнов помогал ей нести с рынка неподъемный арбуз, на который, кстати, она его и пригласила. Потом они вместе гуляли, несколько раз ходили в кафе. А после ее отъезда Смирнов почувствовал желание видеть ее снова. Шло время, но желание видеть глаза Марины, говорить с ней, только усиливалось. Смирнов понял, что влюбился. Он корил себя за то, что как-то глупо все вышло: у него не осталось ни ее адреса, ни номера телефона. В тот день Смирнов не смог проводить Марину, он должен был срочно встретиться в Ялте с приехавшим из Мурманска бывшим сослуживцем, тоже увлеченным, как и Смирнов, уфологией. Он должен был передать ему фотографии и забрать у него кое-какие бумаги. А когда Смирнов возвратился, оказалось, что Марина уехала на два часа раньше. Ее номер телефона у Смирнова был. Он был записан в памяти его сотового телефона, который по пути к дому куда-то исчез. Может, сам потерял, а может, украли. В летнее время в курортные города Крыма, как мухи на мед, со всех сторон слетались воры и жулики – любители легкой наживы. И в это время не только приезжие, но и местные страдали от их нашествия. Как найти Марину, Смирнов не знал. Даже возникали мысли обратиться за помощью в сыскное бюро, но сделать этот шаг он так и не решился. Не был уверен, что Марина питает к нему такие же чувства, как и он, слишком мало были знакомы. За пять лет, пролетевшие после их встречи, у него были женщины, но ни одна из них не вызывала таких чувств, как Марина. И в те дни, когда Смирнов находился в Москве, – за прошедшие годы он бывал там раз пять, он все время думал о ней, и надеялся на случайную встречу.

– Девки смотрят на молодых, – отшутился Смирнов, – зачем им такой старый, как я. Пенсионеры им не нужны, им бизнесменов подавай. Да таких, чтоб кошелек лопался от давления стодолларовых купюр.

– Да, кум, ты прав! – сказал Можейко. – Но, было бы твое слово, и мы тебе женщину найдем! Правда, мать? – старпом посмотрел на жену.

– Еще какую найдем! – поддержала Наталья мужа. – Ты только скажи, дай свое согласие. Вон рядом с нами невесты какие ходят. В соседнем подъезде Анжела, три года, как овдовела.

– Точно! – вдохновенно воскликнул Можейко. – Молодец, Наталка! Это то, что тебе Валентин Яковлевич, как раз и надо. Кровь с молоком. Аппетитная, хозяйственная! Если бы не моя Наталка, я бы сам за ней приударил, – старпом подмигнул жене.

– Смотри! А то я тебе приударю… скалкой по горбу! – со смехом подхватила Наталья.

– А чего, мать? Это идея. Давай, женим командира! – Вот сейчас выпьем по граммульке для храбрости, и пойдем свататься.

– А без граммульки… чего, страшно?

Уселись за стол. Можейко налил в рюмки водку.

– Выпьем за жену твою. Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Марии! Пошли ей царствие небесное! – Можейко встал и, не чокаясь, выпил.

Смирнов и Наталья молча выпили до дна.

Смирнов окинул взглядом ухоженный зал Можейко: тяжелую темно-коричневую мебельную стенку, сделанную из дуба; гармонирующие, подобранные ей в тон гардины и портьеры, висящие на окне слева; ковер на полу, обои на стенах – все сплеталось в одну композицию, которую можно обозначить одним словом – уют. Вспомнил свою холостяцкую, хоть и не безобразную, но и не манящую уютом квартиру в Алупке.

«Может быть они и правы, Наталья и Павел? – подумал Смирнов. – Селина уже выросла, у нее теперь своя жизнь. И если попадется хорошая женщина, то почему бы и не жениться? Все же веселей будет доживать свой век вдвоем. Если пошлет Бог здоровья, то еще лет двадцать жизни впереди, а может, и больше протяну».

– Ну что, свататься идем? – спросил старпом, наполняя в рюмки.

– Сейчас, вот только допьем эту бутылку, – слегка улыбнувшись, поддержал друга Смирнов.

Можейко опустошил свою рюмку, крякнул от удовольствия: – Хороша чертовка! Как там крестница моя поживает? Как ей замужем живется, нравится?

– Пока ничего. Хорошо живут, мирно.

– И, слава Богу! – вмешалась в разговор Наталья. – А то нынче хорошего мужа найти – целая проблема.

– Это ты со своей точки зрения так судишь, с женской, – сказал Можейко, – а мужики думают, где ж ее взять-то – хорошую жену? Все девки, вот Яковлевич правильно говорил, только на кошелек и смотрят. А по любви замуж идут не многие. Всем надо, чтоб любил, на руках носил, и денег куры не клевали. Ан нет, родненькие! Так не бывает! Богатство со счастливой жизнью порознь ходят. Это редко бывает, чтобы и любовь до гроба, и денег немерено. Либо одно – либо другое. Бог редко дает все в одни руки. Сериалы смотришь? Богатые, оказывается, тоже плачут, и не реже, чем бедные. Самое лучшее, жить в этой жизни посерединке. Чтобы и любимые были рядом, и жили счастливо, и деньжата водились в достаточном для счастливой жизни количестве. Не много, но так, чтоб на все хватало. Я прав, командир?

– Вполне, – Смирнов поддержал друга, – там, где много денег, обоюдная любовь бывает редко. Чаще – это любовь, как минимум одного из них, к деньгам.

– Вот! Слышишь, чего умный человек говорит? – сказал Можейко, обращаясь к жене.

– Ну вас! – махнула рукой Наталья. – Опять начинаете разводить высшие материи. Начните мне тут еще о своих инопланетянах рассказывать. – Она поднялась и направилась к кухне.

– А чего, мать! Сейчас и начнем! – сказал Можейко. – Давай, командир! Что там у нас слышно про инопланетян?

Наталья вернулась с тарелкой, от которой исходил аппетитный запах, и поставила ее на стол. От горячего пюре, сверху которого лежали большие куски мяса, поднимался пар.

– Закусывайте! Закусывайте! – хлопотала хозяйка, – а то вы мне сейчас такое наговорите.

– А что ж ты думала? И наговорим! – Чуть-чуть картавя, произнес Можейко. – Мы тебе такое расскажем. – Семеныч потянулся за бутылкой. – Еще по одной, – обратился он к Смирнову, – и пойдем, покурим. Заодно и прогуляемся. Расскажешь мне, что там говорят твои друзья уфологи, что происходит нового вокруг вас. А то здесь, вокруг нас, никто не летает, ничего не происходит. Вот только Наталка летает вокруг меня и ворчит целыми днями. Правда, Наталка? – Можейко подмигнул жене и протянул руку, чтобы обнять ее за талию. Наталья придвинулась к мужу.

– У тебя хорошая жена, – сказал Смирнов, – то она от доброты своей на тебя ворчит. На тебя не ворчи, так что с тобой станется? Надо для профилактики, так положено.

***

Селина поправила прическу, покрутилась кокетливо перед зеркалом, оглядев себя со всех сторон и, довольная своим внешним видом, выбежала за дверь. Артем стоял посреди лестничного пролета, между первым и вторым этажом, поджидал Селину. Послышался торопливый стук каблуков, показались загорелые ножки, потом белая, играющая волнами юбка, и Селина, едва не сбив Артема с ног, повисла на его шее.

– Я люблю тебя, – зашептала она, сжимая шею Артема.

– Какая ты у меня красивая! – не сдержался Артем. Подхватил Селину на руки и понес к стоящей во дворе машине. Старушки, сидящие в тени деревьев на скамейках, завистливо посмотрели им вслед. Селина поцеловала Артема в шею, в его приметную родинку в виде кленового листочка.

– Эх, молодость! – вздохнув, сказала соседка с первого этажа.

– Какая красивая пара, – сказала баба Катя, живущая в квартире над Селиной.

– Как хорошо мне с тобой, – сказала Селина, – как хорошо дома. Жаль только, что лето на исходе, и нам скоро надо будет возвращаться в Москву. Не хочется уезжать, зная, что это надолго, снова на полгода.

Артем промолчал. В отличие от Селины, ему больше нравился большой город, такой, как Москва. Ему нравился шум столичных улиц, суета бегущих по тротуарам и эскалаторам метрополитена людей. Ему нравилось, когда жизнь вокруг бурлила, заставляя бешено биться сердце. Он с нетерпением ожидал окончания университета, после чего его ожидала работа – место менеджера в престижной торговой компании.

Извилистая дорога, увлекая за собой мчавшуюся вдоль побережья машину, вела к Ялте. Артем с Селиной подпевали Валерии, ее песни звучали из динамиков. Неожиданно из-за поворота выскочила красная «Тойота», и на бешеной скорости промчалась посередине дороги. Артем еле успел уйти вправо, прошелся колесами по обочине.

– Каких только придурков не встретишь на дороге, – в сердцах выругался Артем, – если сам не нарушаешь правил, то это вовсе не значит, что не попадешь в аварию! Знает же, тупица, что из-за поворота может выехать встречный автомобиль, но все равно прется по центру, будто на подводе по полю едет!

Селина нежно дотронулась до плеча Артема и от ее мягкого прикосновения злость улетела прочь, умчалась за оставленный позади поворот, вслед за красной Тойотой. Артем улыбнулся. Приятно было чувствовать тепло любимой, сидящей с ним рядом.

Всплыли воспоминания. Артем почему-то вспомнил первую встречу с Селиной, первый день их знакомства, ее огромный розовый бант.

Это было первого сентября. Закончились летние каникулы. Артем пришел в свой родной класс, небрежно бросил на парту тяжелый портфель, набитый книгами, тетрадями и безделушками, и вышел. После звонка он вернулся в класс. За его партой сидела красивая новенькая девчонка. Увидев ее, Артем растерялся. Он совершенно забыл, что место рядом с ним было свободно. Он нагрубил тогда Селине и позже пожалел об этом.

Девочка покраснела, ее лицо залилось краской, и стало под цвет ее большого розового банта, вплетенного в светлые волосы. Она поднялась и, ничего не говоря, стала собирать в портфель свои вещи, а Артем, стоя у парты, ждал, пока новенькая освободит место друга.

– Сиди, сиди! – властно скомандовала девочка, сидевшая в среднем ряду напротив парты Артема, – здесь свободно!

– Ты чего раскомандовалась? – спросил Артем одноклассницу.

– А того, что твой Валик уехал! Он у нас больше не учится! – выпалила одноклассница. И не командуй тут! Ишь, какой!

До конца занятий Артем сидел молча. Он боялся заговорить с Селиной, боялся, что она обиделась. Он искоса поглядывал на новенькую, любуясь ее огромными голубыми глазами. С каждой минутой она нравилась ему все больше.

А на следующий день он все-таки решился.

– Ты извини меня за вчерашнее! – сказал Артем совсем по-взрослому, – я забыл, что Валик переехал в другой город и место рядом со мной свободно.

Селина поглядела на Артема. В ее голубых глазах засветилась улыбка.

– Ладно, я совсем не обиделась!

Артем оторвал взгляд от ровного полотна дороги, ведущей в гору, нежно поглядел на Селину. Она, прикрыв глаза, наслаждалась льющейся из динамиков музыкой, и чему-то улыбалась. Навстречу мчались машины, солнце светило по-особенному приятно, все казалось вокруг чистым и нежным: видневшееся внизу море, летающие над морем чайки, подсыхающая трава, седые вершины гор, через память которых пронеслись по земле тысячи поколений. «Если бы горы могли говорить, они бы многое рассказали, – подумал Артем. – Жаль, что мы не можем прочесть того, что написано на их безмолвных утесах».

Музыка, которая сейчас звучала, играла и на их свадьбе. Селина тоже плавала в своих воспоминаниях. Она стояла перед зеркалом в свадебном белом платье, расшитом золотым бисером. Потом она танцевала с Артемом, и низ платья, подхваченный потоком воздуха, извиваясь волнами, норовил уйти в облака. Вокруг восхищенные взгляды, завистливые и добрые, и голоса. Голоса и музыка… голоса и музыка… Машина остановилась, прервав воспоминания Селины.

Подъехали к автовокзалу в Ялте.

– Какое мороженое тебе купить? – спросил Артем.

– С шоколадом, – попросила Селина.

Артем выскочил из машины и быстрым шагом направился к киоску с мороженым. Путь ему преградила цыганка.

– Остановись, хороший! Всю правду скажу! – быстро проговорила она.

– У тебя красивая девушка. – Цыганка бросила взгляд в сторону «Хонды», где сидела Селина. Артем не придал значения словам цыганки. Ни на секунду не задумался над тем, как цыганка за затененными окнами автомобиля могла разглядеть Селину. – Позолоти ручку, я тебе все расскажу! Расскажу, что тебя ждет. – Тут цыганка на мгновение замолчала, и Артем подумал, что она отвязалась. Он не любил цыган и их гадания. Он не позволял им никогда договаривать до конца их монологи. Ему не нравилось выслушивать их предсказания. Он никогда не хотел знать свое будущее, не хотел жить ожиданием предсказанной ими судьбы. Он старался обойти их стороной и не ввязываться в разговор. Он знал их назойливость, знал, что, заговорив с ними, от них не отвяжешься. Артем продолжил свой путь, но дорогу ему снова преградила настырная цыганка.