Наследство огня бесплатное чтение

Глава первая. Час победы

– Свершилось! Вот она, великая прародина! – Мадор взмахнул рукой, и ручка мыслеприема взлетела к потолку. Геранд подхватил ее мыслью и молча спрятал в карман. Не надо портить Мадору радость, ведь если подумать, удивительно не то, что ручка сломалась, а то, что она до сих пор работала.

– Вот оно, наше начало! – продолжал Мадор во всю силу голоса. – Вот исток величия и силы повелителей вещей! Отсюда наши предки прилетели на Нимелор!

Голубой шар с радужным краем заслонил половину черного звездного неба в окне. Над синими морями и черной сушей вились белые вихри облаков. Предки – это хорошо, и величие тоже, но сейчас вести их корабль должен именно Геранд, и лучше бы Мадор его не отвлекал. Геранд ухватился за свои ручки мыслеприема, вслушиваясь в мысленные сигналы двигателя, но кристаллы не сообщили ему ничего нового.

– Именно здесь вышли из живого огня наши перворожденные предки, – снова загремел над ухом Мадор. – Недаром планета называется Живой Огонь!

По облакам побежали золотистые отблески и вспышки. Что это – природная гроза или какая-то техника? Гаранд никогда не видел такого, и в учебниках ни о чем подобном не читал. Если бы он был опытным инженером или пилотом! Но он студент-механик, и ему приходится вести корабль по своему разумению.

– Живой Огонь! Ты понимаешь, что это значит? – не умолкал Мадор. – Наука Нимелора до сих пор не знает, где зародилась разумная жизнь! На Нимелоре нет никаких следов ее развития! Зато все со школьных лет знают древнюю литературу, а в «Неукротимом» прямо сказано: жизнь вышла из живого огня!

Больше такого не было дня,

Не было в мире рожденья

Тех, кто пришел из живого огня

В славные дни творенья!

Я нашел древний звездный корабль, на котором наши предки прибыли на Нимелор, восстановил его и привел сюда, и я докажу всем, что это и есть наша прародина! Наступает великий час победы!

Геранд молчал. Он отлично знал, что корабль нашли в пустыне разведчики месторождений мыслесилы, откопали и восстановили его рабочие, а привел его к Живому Огню он сам, Геранд. А Мадор только вкладывал огромные деньги, которые достались ему в наследство, ну и конечно, подталкивал всех и заставлял работать. Без этого Мадор никогда бы никуда не полетел, ведь он не ученый и не инженер, а только богатый человек, любящий историю.

Когда звездный корабль нашли и отчистили, кто бы мог подумать, что он сможет снова взлететь? Он должен был стоять, как памятник предкам, а по его образцу собирались построить точно такой же. Но выяснилось, что строить на Нимелоре не из чего, таких веществ просто нет, а для того, чтобы зарядить мыслесиловые кристаллы двигателя, пришлось собирать мыслесилу из лесов живорастений почти два месяца. И тогда только Мадор смог убедить всех, что корабль надо восстановить, и его восстановили. А потом, когда не могли найти водителя с такой мыслесилой, чтобы древние ручки мыслеприема ее воспринимали, только Мадор нашел того, чьи команды легко принимал старинный корабль. И нашел очень быстро, потому что студент-механик Геранд, приходился ему двоюродным племянником и мыслесилы у него хватало на двоих.

Геранд до сих пор удивлялся, как в древности управляли звездными кораблями через такие ручки мыслеприема. То ли тогда у всех мыслесила была больше, то ли предки ее чем-то усиливали. Но как бы то ни было, теперь Геранд вел древний звездный корабль к прародине и уже прикидывал, как опишет в своем выпускном трактате великие изобретения предков, которые найдет на Живом Огне. Отличный будет трактат!

– Где-то здесь рядом Голый Камень, святыня нашего народа! Слышишь, Геранд, тот самый камень, о который великий воитель Мадор Неукротимый ударил двурогим рампером и обрел великую силу мысли и духа!

Час нашей победы тогда наступил,

Час горя врагов иноземных!

Ну, все! Мадор взялся за историю жизни своего древнего тезки, и теперь вряд ли замолчит. Кстати, если судить по древней книге, история Мадора Неукротимого и его оружия закончилась как-то странно – он утратил свой рампер там же, где получил. Но чтобы для теперешнего Мадора вместе с Герандом тоже наступил час победы, а не наоборот, надо благополучно сесть на Живой Огонь.

А как сесть, если снова бегут по белым вихрям облаков золотые вспышки? Что это, и можно ли сажать корабль, когда такое делается?

– Мы найдем рампер Правого Дела! Я знаю, где он должен быть – в шахте близ Голого Камня, так сказано в «Неукротимом», а значит – это правда! Славные предки великого народа не лгали! Год из четырехсот дней, снежная зима на севере, жаркое лето, бесконечные леса и невероятные запасы мыслесилы – все это описано в «Неукротимом» и есть на Живом Огне! Подтверждено сегодня, сейчас! И все остальное тоже будет подтверждено!

Да, мыслесила на Живом Огне явно была, и было ее куда больше, чем в лесах живорастений на Нимелоре, в этом нимелорские ученые соглашались с Мадором. Но только в этом! А он собирался убедить их в истинности всей остальной стихотворной повести.

Ручки на пульте нагрелись – видимо, Геранд от волнения слишком старательно нажал мыслесилой, но давать команду на посадку было еще рано. Золотые отблески снова побежали по облакам, переливаясь и вспыхивая. Он еще раз осмотрел пульт, прислушался к мыслесиле. Все спокойно – ручки мыслеприема работают, разноцветные кристаллы неярко мерцают, двигатель в порядке, мыслесила источников дает сильный, но ровный и спокойный сигнал. А как у других? Он повертел головой, пытаясь увидеть в овальном окне, окруженном ярко-синими камнями, другие летательные корабли, но не увидел ни одного. Странно! Две тысячи лет назад на Живом Огне их было много, а теперь нет ни одного!

– Ну, давай же, садись, в конце концов! – недовольно повернулся к нему Мадор. – Что ты труса празднуешь?

– Надо разобраться, можно ли. Вон те вспышки очень странно выглядят, – попытался объяснить Геранд.

– Прекрати! Трус! Позор предков! – загремел Мадор не хуже своего древнего тезки-воителя.

Надо бы еще подумать, но, в конце концов, весь этот полет – риск, придется рискнуть еще раз.

Руки Геранда сжали ручки мыслеприема, и они нагрелись, принимая его мысленный приказ, голубые кристаллы замерцали ярче. Живой Огонь за окном вырос и тут же пропал в пышных белых клубах и вихрях. Облака сгустились в золотистый туман, золотистые вспышки ударили в глаза, откуда-то донесся гул, переходящий в частый стук, крепления отрывались от стен, полки перекосились, вещи с них загремели по стенам. Что происходит?

Вокруг стало темно, от грохота заложило уши, Геранд почувствовал, как кресло уходит из-под него, а горячие ручки мыслеприема вырываются из рук. Желтая мутная пелена поплыла от усилия перед глазами, разноцветные кристаллы беспорядочно замигали. Он попытался выровнять корабль, но страшная волна мыслесилы обрушилась на него, а перед глазами поплыла золотистая пелена. Да это же силовой удар! На Нимелоре им пользуются во время войны, но редко, потому что мыслесилы на удар требуется слишком много. Так рассказывал один старый преподаватель в училище на Нимелоре, но на Живом Огне мыслесилу, как видно, не берегут, ее на все хватает.

Краем глаза Геранд увидел, как вздрогнул и поник в своем кресле Мадор. Да, его мыслесилы не хватает ни для управления кораблем, ни для стойкости к мыслесиловым ударам. Хорошо еще, что Геранд еще не лежит без сознания. Он из последних сил сжал ручки мыслеприема. Еще немного вперед, вверх, выровнять высоту… Новый удар, рывок, желтая муть мысленного усилия в глазах и оглушительный грохот вокруг. Что это взрывается? Или это не взрывы?

Корабль бросило вниз, Геранд ударился головой о потолок, но ручек не выпустил. Скорее тормозить! Ручки мыслеприема раскалились под ладонями, корабль снова тряхнуло, а потом перевернуло несколько раз. Мадор вылетел из кресла, снеся по пути полку с вещами, и отлетел в задний конец корабля. Мерцающее сияние залило окно. Тормоз, малый ход, освещение… Еще немного, еще… Как тяжело бороться с этими силовыми ударами! Желтая пелена в глазах превратилась в сплошной золотистый свет. Ровнее! Тормози еще! Что-то гремело и сверкало по ту сторону стекла, облака сияли золотым светом, корабль подпрыгивал и кувыркался, но постепенно выровнялся и начал спускаться, замедляя полет. Черно-синие полосы мелькнули за окном, аппарат затрясся мелкой дрожью, в последний раз перевернулся и с грохотом ударился о землю, сбросив путешественников на то, что в полете было стеной. Желтая пелена снова заволокла все вокруг, и стало темно.

Он с трудом открыл глаза и разжал сжатые в кулаки руки. Что это, он был без сознания? Ну ладно, по крайней мере, жив и, кажется, ничего не болит, только очень холодно, и напряжение во всем теле после силового удара. Но это пройдет, во всяком случае, так написано в учебнике по технике безопасности.

А что там, снаружи? Окно оказалось внизу, через него виднелись какие-то синие помятые листья, обгоревшая черная земля и что-то розовое у самой синей каменной рамы окна. Цветы? На Нимелоре цвели только хлебные деревья и сонник, да и то невзрачными мелкими цветочками. А эти – крупные, яркие, прямо как в старинных стихах, которые так любит Мадор!

А где он сам? Да вот же он, под сумкой с инструментами и слетевшим со своего места креслом. Мысленным усилием Геранд отодвинул в сторону кресло, и оно со всего размаху ударилось о стену. Ого! На Нимелоре даже в лесу живорастений у него так не работала мыслесила! Значит, на прародине она еще больше усиливается от растений? Или от чего-то другого? Надо разобраться, но это потом. Он ощупал голову и шею Мадора. Холодный какой! И сердце колотится, и руки будто окоченели, даже кулаки не разжимаются! Но это, наверное, тоже от силового удара – у Геранда только осталось небольшое напряжение, а Мадор совсем без чувств. Что там говорилось в учебнике по технике безопасности? Согреть пострадавшего, а если невозможно, то растереть ему кожу. Геранд принялся обеими руками растирать холодную сухую кожу Мадора на груди и животе. Рад-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Руки Мадора расслабились, глаза открылись.

– Синие травы, вспомните ль вы,

Грозные громы сраженья?

– слабым голосом проговорил он и сел. Ага, если сидит и читает «Неукротимого», значит, все в порядке! Пошатываясь и опираясь на стены, Мадор пробрался к выходу и мысленным приказом открыл входной лаз. Ну вот, хотя бы выйти отсюда они смогут. Геранд взялся за ручки мыслеприема, едва держащиеся на своих местах. Вперед… торможение… свет… Нет, не отвечают ни на один приказ. Хуже того, они даже не нагрелись! И голубые камни управления потемнели, стали серыми, и ни на какой мысленный приказ не отвечают. Похоже, управлять кораблем невозможно, а самое скверное – связи с Нимелором нет, и не предвидится. А что двигатель?

Геранд заторопился и вслед за Мадором вылез наружу. Горький запах гари, смешанный с острым духом раздавленной травы и незнакомыми запахами цветов, ворвался в сознание. Вот он какой, Живой Огонь! Мадор выпал из лаза и, постанывая, сел среди зарослей голубой и синей травы с резными листьями. Геранд спрыгнул на черную, обгорелую землю и побежал к двигателю. Далеко бежать не пришлось. Прямо над головой зияла в боку корабля огромная, обгоревшая черная дыра, а в ней виднелись искалеченные, покореженные части мыслесилового двигателя. Что с ним случилось, ведь взрыва не было? Ну да, не было, но силовой удар был, и такой, о каком Геранд даже не слышал. Впрочем, он много еще о чем не слышал.

– Мадор! – позвал он. Тот мечтательно оглядывался по сторонам.

– Смотри, Геранд, какая красота! Вот это величие, вот это родина, достойная славного народа! Какие горы, какие леса на них! Какие травы, какие деревья!

Горы и вправду были хороши – невысокие, покрытые густым черно-синим лесом, стояли совсем близко. За ними поднимались другие, окутанные голубоватым туманом, а еще дальше рвались в небо серые скалы в черных трещинах и белели в синеве снежные вершины. И луг был хорош – качались под ветром голубые и синие травы, с длинных, лежащих в траве, тонких черных лоз глядели красные цветы величиной с ладонь, с пятью лепестками и черной серединкой. На Нимелоре ничего подобного не было, только живорастения высотой не больше человеческого роста, шевелящие коричневыми и розовыми мягкими лапами, желтый пустынный песок да бесконечное, розовое от живности, море. Но если что-то не предпринять, они никогда туда не вернутся, и, между прочим, Геранд так и не напишет свой блестящий выпускной трактат.

– Мадор, послушай! Двигатель взорвался, управления нет, связи нет, обшивка пробита – в общем, звездного корабля у нас нет, – собравшись с духом, объявил Геранд.

– Замолчи, трус! Тем более мы здесь останемся! Мы вернем себе землю великих предков, она должна принадлежать тем, кто ее достоин! И то, что мы не сразу вернемся, только даст нам время заявить здесь о себе во весь голос и взять то, что нам принадлежит по праву рождения! Здесь, на родине Неукротимого, мы повторим его подвиг и вернемся со славой!

– Но на чем? Может быть, как в древности, здесь есть звездные корабли и связь, но пока ничего не видно.

– В жизни ты не сомневайся ни в чем,

Верь – и высот достигнешь.

Выход найдешь ты рукой и мечом,

Мыслью высокой постигнешь.

Честь выше жизни, сражайся за честь

С рожденья и до костра.

Оружие к бою, пока оно есть,

Покуда рука быстра!

Это снова «Неукротимый» или Мадор сам начал говорить стихами?

Кстати, а это кто там, в небе? Геранд пригляделся. Над ними летело небольшое существо, покрытое чем-то вроде мягкой чешуи огненно-рыжего цвета. Два крыла медленно помахивали и замирали, распрямившись в одну линию, а голова с острым клювом вытянулась вперед на длинной шее. Это же птица, настоящая сказочная птица с перьями! Птица сделала круг над горой, чего-то испугалась, завопила противным голосом и стремительно полетела в другую сторону. Похожа на огневика из книги детских сказок. Как там было? Храбрый огневик на огонь летел, да крылья опалил? Ну, этому огневику ничто не грозит, а они сами уже все себе опалили… Ну ладно, может быть, и удастся найти связь и корабль для возвращения, а пока надо осмотреться и разобраться, что здесь есть.

Геранд встал среди высокой травы. Со стороны гор никого нет, с другой стороны река, а за ней – голубая равнина с разбросанными кое-где синими и серыми кустами. А это что? Темно-синий куст с резными черными листьями и красными цветами зашевелился, и из него, перебирая шестью мохнатыми когтистыми лапами, выбралось покрытое настоящей густой рыжей шерстью существо ростом по пояс человеку. И росла эта шерсть не на коже, как волосы у людей, а на сложенных твердых крыльях, накрывающих туловище. Посередине гребнем поднималось прозрачное крыло, которым существо помахивало, подставляя солнцу. При этом оно важно шевелило мохнатыми, почти в руку длиной, усами и время от времени неспешно наклоняло косматую и бородатую голову, чтобы сжевать пучок голубой травы.

– Какая мерзость! Семикрыл, их только бездарные разводили! – брезгливо скривился Мадор.

– А почему он семикрыл? Крыло-то одно! – удивился Геранд. Мохнатый зверь, часто стуча по земле ногами, подбежал к воде, расправил твердые шерстистые крылья, а из-под них вырвались еще шесть, прозрачных и трепещущих. Ага, вот теперь крыльев именно семь, но что это он делает? Семикрыл начал мелко трястись, наружные мохнатые крылья задрожали все сильнее, и наконец, отделились от туловища и с грохотом упали в траву. Оставшись без мохнатого панциря, он расправил отливающие радугой прозрачные крылья и взлетел.

Мадор нажал кнопку на мыслесиловом излучателе.

– Зачем ты его хочешь оглушить? Он же тебе не мешает! – проговорил Геранд, но, как оказалось, он беспокоился зря – после силового удара оружие действовать не желало.

– Вот дрянь! – Мадор в сердцах бросил в зверя бесполезный излучатель, а семикрыл величественно сделал над ним круг и улетел.

Геранд проверил свой излучатель, но его оружие было тоже непригодно.

– Это от силового удара все разрядилось, – проговорил он вслух. – Но, может, еще удастся зарядить?

– Ничего! – легко согласился Мадор. – Либо найдется чем зарядить, либо она вообще не понадобится. Воевать тут не с кем, у мохномордых и хвостатых рабство в крови, они нас и без оружия примут, как повелителей! Повелителей вещей, как нас когда-то здесь называли, и их собственных повелителей тоже!

Стайка небольших летучих существ, треща кожаными перепончатыми крыльями размером в ладонь, опустилась на растение с красными цветами и принялась что-то высасывать из цветов вытянутыми хоботками.

– Ну, все! Идем и будем владеть прародиной, как предки ею владели, и вернемся со славой! Через полмесяца дома узнают о нашей победе!

Это если удастся заново зарядить кристаллы. Но здесь их наверняка можно зарядить, ведь заряжали же как-то предки…

– А какого месяца половина? Здешнего или нимелорского? – спросил на всякий случай Геранд.

– Как сказано в Хрониках переселения, сутки примерно одинаковы, что на Живом Огне, что на Нимелоре, но здесь, на прародине, год длиннее – десять месяцев по сорок дней. Теперь надо правильно считать, по старым созвездиям и старым годам!

Но как ни считай, на Нимелоре их уже дней через десять сочтут погибшими, если они не дадут знать, что они живы и долетели. И честно говоря, никто горевать не будет: Мадор не женат, у Геранда после смерти мамы вообще никого не осталось, а остальным родственникам до них дела нет. Может, вообще никто не вспомнит, ведь на службу Мадор не ходит, а у Геранда от всего ученья только выпускной трактат и остался. Ну ладно, может, еще здесь найдется связь? Мадору, кажется, это уже и неважно, разглядывает серебристые цветы размером в пол-ладони.

– Смотри, это светосборы! О них говорится в «Неукротимом»!– обернулся к нему Мадор, показывая цветок. – Они светятся в темноте, в древности ими освещали дома! А вот сонник!

Он ткнул пальцем в огромный куст, и Геранд подошел посмотреть. Это действительно был настоящий сонник, на котором писали в старину. Серые, будто седые, листья высотой в человеческий рост пучком поднимались прямо из земли. Ровные участки без жилок, на которых полагалось писать, были в длину не меньше локтя, хоть «Неукротимого» переписывай целиком! На Нимелоре сонник тоже был, переселенцы привезли его с собой, но за две тысячи лет он, похоже, изрядно измельчал.

– Смотри, там стена! – Мадор показал на серые скалы вдали, окутанные туманом. По горам, сбегая в ущелья и обходя вершины, вилась широкая каменная стена из серого камня – серая, мощная, с зубцами по верхнему краю.

– Каменная стена, как на рисунках к «Неукротимому»! Вот он, дом наших предков, который мы вернем! Помнишь, как сказано об этом в «Неукротимом»?

Вскоре он горных изгнал подлецов,

Предателей покарал он.

Дом их стал домом его сынов,

Славы народа началом.

Смотри, как птицы взлетают над дорогой! Родина предков приветствует и встречает нас!

Летучие создания с кожаными крыльями стаей взлетели над лугом, рыжие птицы с противными криками заметались над лесом. В лощине между горами что-то задвигалось, застучало, раздались человеческие голоса. Из темной лощины вышла вереница людей в белых одеждах. Черноволосые, крепкие, со сверкающими копьями и мечами в руках, они выглядели как на рисунках к «Неукротимому», но ростом были не выше синих кустов светосбора. Процессия сошла с дороги и сейчас же скрылась из глаз – над верхушками синих высоких трав были видны только наконечники копий. Странно! Трава здесь, конечно, высокая, но Геранду она едва доходит до пояса, а этих за ней и не видно!

– Что это за люди, Мадор?

Мадор мрачно повернулся к Геранду.

– Это не люди, а рудоделы! Предатели! Неукротимого забыли, места своего не помнят!

Ах, вот это кто! Знаменитые рудоделы, сами себя называвшие горными мастерами! Да и какие они предатели? Предать можно только своего, а для рудоделов повелители вещей, соплеменники Мадора и Геранда, всегда были противниками в войне. Но сейчас, судя по оружию, со связью у них дело плохо – одни мечи да копья. У одного, кажется, даже сказочный рампер в руках, только небольшой. Где же познания, которые привели настоящих людей на Нимелор? Где летающие аппараты, где звездные корабли? Даже обыкновенных самоходов на мыслесиле, как на Нимелоре, здесь нет. Но почему рудоделы не сохранили прежнего мастерства? Конечно, две тысячи – а по здешнему счету, тысяча семьсот – лет это немалый срок, но для знаменитого Неукротимого они строили летающие колесницы, значит, знали все, что знал народ повелителей вещей! Почему все забыто? В этом надо разобраться!

Процессия приблизилась. Горные мастера оказались кудрявыми, круглолицыми, светлокожими и темноглазыми, а в ушах у них – и у мужчин, и у женщин – блестели и качались ярко-голубые камни.

– Они носят усилители! Противно смотреть! – проговорил Мадор, брезгливо морщась.

– Наши предки их тоже носили, и ты сам носишь серьгу, только она обычная.

– Это другое дело, это память, а у них – оскорбление! У наших предков была мыслесила, чтобы усиливать ее, а у этих – ничего нет!

– Я читал, что они могут то, чего не можем мы – сращивать живое с неживым и вкладывать душу мастера в вещь.

– Сила с бесчестьем сливалась в одно,

Жизнь с неживым сроднилась,

Выстоять им все равно не дано

В битве, что там разразилась, –

прочитал Мадор. – Какая разница, что они могут, если они рабы от рождения? Наши рабы, и мы ими будем повелевать!

Весь вопрос, как это сделать, когда в руках даже мыслеизлучателя нет? Но может быть, Мадор знает? Рудоделы были уже рядом, и Геранд ясно увидел черные фартуки, свисающие сзади с поясов у всех мужчин, золотое шитье на их белых кафтанах, черные жилеты и яркие голубые камни в серьгах. На картинке в старом издании «Неукротимого» они были одеты именно так.

– Почему они в белом, Мадор?

– Белы одежды, черна темнота

В шахтах подземных у них,

Не для красы у них та чистота

Светится в недрах земных.

Дети сырых подземелий живут

В страхе пред силою гор,

В белых одеждах под землю идут,

Чтобы во тьме видел взор

Тех, кто на фартуках спустится вниз,

Как малые дети с горы.

Точно! Геранд вспомнил – фартуки нужны рудоделам, чтобы съезжать на них в шахту, а там уже можно и повернуть их вперед для работы. А что они там кричат, почему так волнуются, как бы понять? Вроде бы попадаются знакомые слова, одно даже часто, но в целом ничего не разобрать. Надо бы их успокоить. Геранд протянул вперед руки ладонями вверх – пусть видят, что он без оружия и пришел с миром.

– Ты что – разговаривать с ними собрался? Они же только силу понимают, проклятые!

Проклятые? Так вот что это за слово! Проклинать, проклятие, прокляты… А кто проклят? Это они с Мадором прокляты! Значит, вражда продолжается спустя две тысячи лет! Надо уговорить рудоделов, только как можно спокойнее.

– Мы – мирные путешественники, – медленно заговорил Геранд.

– Проклятый! – крикнул кто-то из толпы, и теперь Геранд хорошо понял слово. Коротышка-рудодел вылетел вперед и замахнулся на Геранда коротким, будто игрушечным, мечом с яркими камнями на рукояти. А это еще зачем? Геранд повернулся к нему, собрал мыслесилу на маломерное оружие, вывернул его из маленькой руки, как палку в драке с хулиганами, и отбросил в сторону. Процессия сбилась в толпу, рудоделы закричали еще громче. Палки, копья и мечи замелькали перед глазами, Геранд отталкивал их мыслью, и оружие отодвигалось от него вместе со своими обладателями.

– Что ты с ними церемонишься, Геранд? – Мадор подхватил мыслью летящий меч, перебросил в руку и замахнулся. – Пусть рабы видят, что повелители вернулись!

Геранд перехватил его руку.

– Да хватит тебе! Просто не давай им себя ударить и объясни, что мы с миром.

– Что им объяснять? У них другая природа! – он вырвал руку и снова поднял оружие. – Разве ты не видишь, это же недоразвитый народ!

Камень величиной с кулак просвистел совсем рядом, Геранд едва успел отвести его вверх мысленным усилием. Внезапно толпа умолкла, расступилась, и появился старик, держащий в руке посох высотой почти в человеческий рост. Посох звенел глубоким красивым звоном при каждом прикосновении к земле. Старый рудодел с головы до ног был одет в белое, только черные брови и глаза темнели на круглом бледном лице, да голубая серьга блестела из-под седых кудрей. Старик остановился перед Герандом и сильно ударил посохом в землю. Снова раздался звон, а за ним мягкий, слегка гнусавый, как у всех рудоделов, голос, размеренно произносивший непонятные слова.

– Мы прилетели с планеты Нимелор, – так же отчетливо ответил ему Геранд и для наглядности показал на небо.

– Ты что с ними разговариваешь, они только обнаглеют! – проговорил Мадор, поворачиваясь к рудоделам. – А ну, молчать!

Рудоделы закричали, зашумели, а из-за их спин появились рослые фигуры воинов в круглых старинных шлемах. Настоящие люди? Соплеменники? Но почему они с мечами и в кольчугах, как будто и не было никогда летающих машин и звездных кораблей? Тяжелые шаги, рычание, звон упряжи – и на луг выехали всадники на ящерах. Но что это были за ящеры! Не серые низкорослые работяги с гладкими спинами, как на Нимелоре, а огромные красавцы с блестящей зеленой чешуей и гребнями на хвостах.

– Боевые! – проговорил Мадор. – Те самые, из «Неукротимого»! Но на них же не люди, это бездарные! Смотри, у них и бороды, и усы!

Действительно, у воинов, появившихся вслед за толпой, на нижней части лица и над верхней губой росли волосы, да и ростом они были велики только рядом с мастерами-рудоделами. На самом деле самый высокий из них был на полголовы ниже Геранда. Бездарные приблизились, раздвинув толпу рудоделов.

– Грозны бездарные только числом,

Но каждого силы ничтожны.

Рази их без жалости верным мечом,

Вернуться не дай ему в ножны.

Стихи сыпались из Мадора, как из прорванного мешка.

– Ты посмотри только, что за мерзкие рожи! Внизу лохмы, а бровей нет! Противно!

Геранду было не противно, а интересно, да и брови у бездарных были. Правда, куда реже и тоньше, чем у повелителей вещей, поэтому лоб казался каким-то голым. Всадник с рыжеватой бородой и усами, хрипло крикнул что-то, и двое пеших воинов подтащили к нему, держа под руки, еще одного бездарного – тощего и длинного, в широкой синей рубашке. Какие-то бледные, телесного цвета, полотнища покрывали его спину, высовываясь из прорезей на спине рубахи. Воины выволокли беднягу вперед и поставили на ноги. Он покачнулся, полотнища за его спиной резко поднялись, и Геранд увидел, что это кожаные перепончатые крылья. Сказочный летун! Совсем юный, не старше двадцати нимелорских, а точнее – семнадцати здешних лет! Бородатый всадник закричал, один из воинов ударил летуна по лицу, тот утерся рукавом и шмыгнул разбитым носом. У летуна не было ни усов, ни бороды, а брови над прозрачными голубыми глазами такие же тонкие, как у бездарных.

– Глаза, будто бельма у слепого! – проговорил Мадор, брезгливо кривя губы. Геранд отвращения не испытывал, хотя голубые глаза видел впервые в жизни – на Нимелоре даже темно-карие, как у Мадора, считались светлыми, а у большинства, как и у самого Геранда, в черных глазах почти не было видно зрачков.

Летун еще раз шмыгнул носом и задал какой-то вопрос, в котором понятно было только что-то вроде «пришел». Наверное, спрашивает, откуда они.

– Нимелор, – снова произнес Геранд, указывая на небо. Летун что-то сказал рыжебородому начальнику, а тот пнул его сапогом со шпорой в плечо. Что за дикость? Старый горный мастер возмущенно ударил посохом о землю, но торжественный звон только больше разозлил бородатого. Тот что-то крикнул, и из-за деревьев появился на двух ногах дракон ростом втрое выше бездарного воина. Дракон был будто на картинке из «Неукротимого» – те же когтистые руки и ноги, рога на голове, перепончатые крылья и закрученный хвост. Одежды на драконе не было, но на крыльях виднелись следы краски – в легендах драконы расписывали свои крылья узорами. Рядом с ним вприпрыжку бежал молодой бездарный в длинном коричневом балахоне, темноволосый, лохматый и светлоглазый, с кудрявыми усами и короткой бородкой. Дракон встал на четвереньки и вытянул шею, но даже так оказался выше боевого ящера. Бездарный в балахоне подтащил к нему летуна, дракон подхватил крылатого парнишку одной рукой, пристроил у себя на спине между крыльями, и все трое повернули по дороге назад, в ущелье.

Старый рудодел снова зазвенел своим посохом и отдал какую-то команду. Десяток рудоделов с мечами окружили обоих путешественников и повели их следом. Похоже, войско горных мастеров берет их в плен. Ну, ничего, может быть там, куда их ведут, они смогут во всем разобраться?

Глава вторая. Рампер Правого Дела

– Надо бежать! – услышал Геранд над самым ухом. – Эти убогие ничего не забыли, они будут нам мстить! Над нами устроят судилище, или даже без суда казнят.

– А если убежим, так и не разберемся, куда мы попали и что здесь происходит.

– Мы вдвоем сильнее всей этой толпы! Прорвемся! – Мадор вырвал мыслесилой меч у одного из низкорослых бойцов и бросился вперед. Несколько рудоделов бросились на него, Геранд мыслью перехватил мечи и отбросил далеко в траву. От напряжения желтый туман поплыл перед глазами, но он видел, как Мадор рубит мечом пожилого рудодела в черном жилете, и тот падает на траву. Двое молодых бойцов набросились на Мадора со спины, у одного из них в руке блеснул нож, и Мадор, вскрикнув, упал на колено. Его левая штанина потемнела от крови, Геранд прыгнул к нему, загораживая собой от рудоделов и отталкивая мыслесилой оружие.

– Не трусь, прорвемся! – Мадор попытался вскочить, но тут же упал. Над головой Геранда взлетела в небо сеть с крупными ячейками и упала, опутав его руки и ноги. Веревки сами собой обернулись вокруг запястий и затянулись так, что Геранд не мог двинуть даже пальцем. Геранд попытался разорвать сеть мыслесилой, и чуть не потерял сознание от боли – сеть и веревки приросли к коже. Так вот как мастера соединяют живое с неживым! Его подняли на ноги, обшарили карманы и все складки штанов и рубашки, потом подтолкнули в спину, и он поплелся за четверкой рудоделов, тащивших Мадора. Белая пыльная дорога несколько раз повернула между горами, и уперлась в огромные черные ворота, окованные металлом. В них, пожалуй, мог бы войти даже дракон, встав во весь рост и раскинув крылья. Хорошо бы разобраться, зачем низкорослым рудоделам такие ворота? По обе стороны ворот стояли караульные башенки, крытые пластинками из камня-сланца, от них расходились высокие каменные крепостные стены с обходными путями, накрытыми такой же крышей.

За воротами оказался маленький старинный городок, будто созданный для детской игры или сошедший с картинки к «Неукротимому». Маленьким было все: круглая площадь с часами на круглой каменной башенке, дома, построенные вокруг нее в несколько ярусов, черные кованые двери, ведущие куда-то под гору. Все в городке было чем-нибудь украшено. Стены домов выбелены и расписаны узорами из листьев и цветов, по башенке с часами вились бесконечные ряды белокаменной резьбы, на всех окнах – узоры из цветного стекла и резные каменные наличники. Из открытых окон глядели круглые черноглазые лица рудоделов и взлетали по ветру вышитые занавески.

Часы на резной башенке зазвенели и дважды повернули свои блестящие медные круги, украшенные с разноцветными цифрами. Стрелка из зеленого металла приблизилась к надписи «Утро» на одном круге и цифре «два» на другом. На Нимелоре в общественных местах везде были такие же часы, только металл был белый, а стрелки черные. Мадор оказался прав, корни народа повелителей вещей именно на Живом Огне!

Старик рудодел с посохом что-то сказал своим воинам, и процессия с пленниками двинулась к одной из черных дверей в горе. Закругленный верх и украшенные зубастыми драконьими головами, столбики доставали Геранду только до пояса. Как он сюда войдет? Тут и рудоделам приходится наклоняться!

Кто-то сильно ударил его по затылку, в глазах снова поплыла желтизна, он согнулся пополам и каким-то чудом пролез в низкую и узкую дверцу. В тесном и темном проходе за ней невозможно было ни выпрямиться, ни обернуться, и он, согнувшись, поплелся вперед. Рядом с его плечами мерцали на стенах желтые светильники, их света явно не хватало для такого длинного прохода, который шел то вверх, то вниз. Постепенно глаза привыкли к полутьме, и Геранд различил неровные черные стены, потолок и грубые каменные ступени и пороги под ногами. В последнюю дверь ему пришлось вползти на четвереньках, вслед за ним охранники-рудоделы бросили Мадора. Он повалился на остро пахнущую подстилку из жесткой травы, громыхнул пустым ведром в углу, а рудоделы захлопнули дверь. Стало совсем темно и тихо.

Может быть, попробовать разорвать веревки мыслесилой, она наверняка здесь больше, чем дома? Геранд сосредоточился, желтый туман поплыл в глазах, сросшиеся веревки так врезались в кожу, что он закричал от боли. Оттуда, где лежал Мадор, раздалось сопение и стоны – видимо, он тоже пытался освободиться. Нет, так просто это не получится, надо подумать.

Геранд привалился спиной к стене, ощутив холод камня и неровные бороздки от инструментов, которыми его рубили. Неровности есть, но перетереть о них веревки не удастся. Резать нечем, складные ножи и прочие инструменты рудоделы вытащили у них из карманов еще на лугу. Мыслью веревку не разорвать, руками тем более, но ее можно пережечь! Кожа, конечно, пострадает, но другого выхода нет. На Нимелоре зажигать огонь на пальцах умеет каждый школьник, этому и учиться не надо, только дождаться, когда мыслесила достаточно подрастет.

– Мадор, я придумал!

Ответа не было. Морщась от боли и сжимая в руках, связанных за спиной, клок сухой травы, Геранд отполз на голый пол. Вперед! В глазах поплыла желтая пелена, волна мыслесилы пробежала по ладони, собралась в раскаленную точку на сжатых концах пальцев, и трава вспыхнула, рассеяв темноту. Запахло гарью, отчаянная боль разлилась по коже – как жжется, а он-то надеялся! Но отступать было некуда, и он только крепче сжал догорающую траву. Ну, наконец-то! Снова наступила темнота, веревка натянулась – и лопнула, в последний раз рванув кусочки кожи с запястий.

Боль сразу стала меньше. Геранд пережег веревку еще в нескольких местах, и руки окончательно освободились. Обгоревшие обрывки, конечно, еще оставались на коже, но с ними можно будет разобраться потом. А теперь освободить Мадора! Вздыхая и постанывая, родственник вытерпел всю процедуру, не пытаясь помочь. Ну, это было понятно, он ведь ранен, да и старше по положению и по возрасту! Наконец, руки Мадора освободились, и Геранд упал на траву, борясь с болью в обожженных пальцах.

– Ну, что ты сидишь! – услышал он голос Мадора. – Руки свободны, так надо бежать скорее! Не дожидаться же, пока нас убьют!

– Сначала надо разобраться, как это сделать, – пробормотал Геранд, прогоняя остатки желтого тумана в глазах.

– Что тут разбираться! Дождемся ночи, откроем дверь – у них на замках не может быть большой мыслесилы, ты в один миг взломаешь. Или дверь разобьем мыслесилой – дерево старое, уже давно не живое. А потом оглушим часовых, выбежим наружу …

– Но ты ранен в ногу, как ты побежишь на одной ноге?

– Ты меня понесешь на спине!

– На четвереньках, не зная дороги, я донесу только до первых часовых, – возразил Геранд.

– А ты что, сидеть тут хочешь до конца жизни?

Мадор заворочался, шурша подстилкой, и принялся постукивать обеими руками по стене.

– Что ты ищешь? – Геранд подполз ближе, ощупал стену. Бороздки от инструментов, отвесная стена – это не просто пещера, это нарочно вырубленное помещение. Запахов никаких нет, сухо и чисто. Должно быть, когда-то рудоделы здесь жили или работали.

– Щель! Здесь всегда жили наши предки, эти стены наверняка от них остались, а где-то здесь рядом – Голый камень, память народа, его сила и святыня!

– А это что за камень?

– Мадор Неукротимый ударил рампером по этому камню, и из него изошла великая сила. С тех пор она передавалась всем истинным людям, которые приходили поклониться святыне.

Силы великие он пробудил,

Те, что в горах разлиты.

Час победный славу родил,

Славы дни не забыты!

Геранд так и не понял, что именно изошло из Голого камня, но сейчас все камни вокруг были голые, и из них не исходило ничего. Он принялся прощупывать стену сам. Вот угол, а вот другая стена, ровная и гладкая, будто сложена из обтесанных каменных плит. Где эти плиты соединяются, может быть, между ними есть швы? Геранд повел руками вдоль стены, крепко прижимая к ней ладони и сосредоточившись на мысли об отверстиях и швах кладки. Мадор пополз за ним. А вот и шов! Руки Геранда замерли, стена дрогнула, мелкая пыль посыпалась из-под ладони, и один палец провалился в щель с ровными краями, а из нее потянуло какими-то нежными благовониями. Как это она так легко открылась, ведь там не было ни замка, ни дверного притвора? Должно быть, священный Голый камень действительно близко! Геранд просунул в щель сначала одну ладонь, а потом другую, раздвигая ее края. Что там, дальше? В глубине открывшейся щели мутно засветилась узкая полоса, он приник к ней глазом. Что там? Высокая, освещенная комната, и в ней никого нет, во всяком случае, не слышно ни голосов, ни стука оружия. Он сосредоточился, перед глазами снова поплыла желтизна, и щель превратилась в широкую низкую дверь. Геранд выбрался в нее и оказался в большом круглом зале, освещенном мягким серебристым светом. Мадор, волоча за собой раненую ногу, вылез за ним следом и мыслью закрыл дверь за собой.

Что это за место? Просторный зал со сводчатым потолком был не меньше восьми локтей, то есть двух человеческих ростов, в высоту. Посередине зала стояла невысокая загородка с белокаменной резьбой, за которой в полу темнел провал. Резьба была такая же, как на башенке с часами. В нишах у стены стояли засушенные цветы светосбора, они освещали зал таким приятным светом и давали едва заметный нежный запах. Между нишами помещались сундуки из черного дерева с коваными замками и резьбой на боках. Над ними на стенах виднелись картины, созданные то ли из цветного стекла, то ли из самоцветных камней, а может, из того и другого вместе. Стены между картинами были расписаны красными цветами, синими листьями и желтыми птицами. Краски картин были ярче, росписи на стенах выглядели фоном для картин, подобранным с отменным вкусом, и все это искрилось и переливалось в нежном свете светосборов. Картины рассыпали искры, но это разноцветье и сверкание не резало глаз, а только придавало выразительности изображениям

– Вот что создали здесь наши предки! – в полный голос заговорил Мадор. – Помнишь, как в «Неукротимом»?

И победил он тогда мастеров,

Предателей покарал он.

Дом их стал домом его сынов,

Славы народа началом.

– Тише! Но сначала это был дом рудоделов! – шепотом возразил Геранд. Конечно, рудоделы не особенно человеколюбивы, но все же расписать этот зал могли и они. Во всяком случае, несколько дверей, окованных черным металлом, в разных концах зала были явно сделаны рудоделами, а узоры из цветов и листьев, идущие по наличникам и широкому засову, были точно такие же, как на стенах. Но что там изображено на картинах? Если разобраться в этом, сразу станет ясно, кто их создал!

Геранд пригляделся к одной из картин. На ней малорослый, но коренастый, рудодел с голубой серьгой в ухе ковал молотом на наковальне что-то раскаленное, с двумя длинными зубцами, а рядом стоял высокий воин в шлеме и кольчуге, с мечом на поясе и длинными волосами, заплетенными по-старинному в четыре косы. В ухе воина тоже блестела ярко-голубая серьга, а лицо его с яркими черными глазами и широкими черными бровями сразу показалось Геранду знакомым. На кого-то он похож, этот древний воин! Геранд присмотрелся. Нет, ни на кого знакомого он не похож, просто это повелитель вещей, такие лица Геранд каждый день видел на Нимелоре – в училище, на улице, и по утрам в зеркале тоже!

– Смотри, Геранд! – снова громко заговорил Мадор. – Двурогий рампер! Это же предатель Гавор кует рампер Правого Дела, а ждет его сам Мадор Неукротимый!

Грозный рампер мастер сковал,

Во славу правого дела.

А для бесчестия силы не дал,

Рука чтоб подняться не смела.

И завершая тяжелый свой труд,

Сказал он: служи народу,

Новые силы из бездны придут,

Хватит их людям на годы!

Ну да, стихи были известные, «Неукротимого» проходили в школе, Геранд еще тогда удивлялся, как оружие отличало правое дело от неправого. Наверное, кузнец вкладывал в него свой собственный взгляд на вещи, хотя какой именно, никто, кроме него, не знал. Не хотел бы Геранд воевать оружием, у которого есть собственное мнение!

На других картинах виднелся городок рудоделов, рядом – всадники на ящерах и горы, покрытые синим лесом. На картине из стекла, выложенной в середине потолка, Геранд снова увидел рампер, но теперь оружие было в руках горного мастера. Что там у них в книге случилось? Мадор начал читать стихи во весь голос, и Геранд не стал его останавливать.

– Мастер вложил в тебя мысль свою,

Чтобы за правду ты бился,

Сил придавал господину в бою,

Годами чтоб не тупился.

Славный рампер, верный в боях,

Как ты с героем расстался?

Как, много лет бывший в славных руках,

В грязные лапы отдался?

– А как? – спросил Геранд.

– Предатель Гавор хотел бросить князя Мадора в шахтах на верную гибель от голода, но Неукротимый даже без оружия оставался великим воином и убил предателя. А князь Мадор освободился и вышел к источнику мыслесилы, который когда-то сам вызвал из Голого камня ударом рампера.

Да, интересная легенда. А с точки зрения горных мастеров это ведь не предательство, а подвиг самопожертвования – ведь заведя врага в шахту, мастер Гавор не рассчитывал остаться в живых.

– Гибель нашел он во тьме под горой,

Предательству нет прощенья.

В бездну столкнул его славный герой -

Вот как пришло отмщенье.

– читал Мадор. Надо бы разобраться, где эта бездна, а то, пожалуй, найдется другой герой из рудоделов, чтобы столкнуть в нее пленников. Геранд подошел к белокаменной резной загородке посередине зала и заглянул в темный круглый провал. Сыростью не пахло, в провале было сухо. Может быть, это и есть та самая «бездна»? Внизу что-то блеснуло, как видно, дно там все же было. А что на дне? Геранд сосредоточился, собрал мыслесилу, и над легендарной бездной взлетело что-то маленькое, сверкающее узором из самоцветов. Покачиваясь в воздухе, вещь легла на край ограждения рядом с Герандом. Это оказалась крошечная, сшитая на горного мастера, а может, и мастерицу, жилетка из черного бархата с вышитыми золотой и красной нитью яркими цветами. За ней выплыл из темноты длинный кинжал с большой рукоятью, выложенной шероховатой кожей с золотыми украшениями. Потом появилась картина из кусочков мореного дерева в резной раме, следом – вышитая сложным узором скатерть, два браслета, уздечка для ящера и множество других, совершенно новых вещей. Но почему их бросили в колодец? Может быть, это обычай, как на Нимелоре приносят лучшие создания своего труда в жертву Огню? Надо бы тогда их вернуть на место, но там, кажется, еще что-то большое… раздвинув висящие в воздухе вещи, со дна колодца взлетел и повис перед Герандом огромный рампер из зеленоватого металла, двурогое оружие сказочной старины. Прочные и длинные зубцы были расставлены на ширину ладони и могли пробить человека насквозь, толстая коричневая рукоять блестела от долгих прикосновений руки, крупные заклепки по обе стороны крепления сверкали, как серебро. От неожиданности Геранд ослабил мыслесилу, и все вещи, кроме рампера, полетели туда, откуда явились.

– Ввергнут с оружием в бездну Гавор,

Рукой могучей и смелой.

И не видал никто с этих пор

Рампера Правого Дела,

– торжественно прочел Мадор. Так это что, в книге действительно описано то, что было на самом деле? Да не может такого быть! Но с другой стороны, все картины на стенах изображают сцены из этой легенды, так почему бы и рамперу здесь не быть?

– Дай мне его! – скомандовал Мадор. Оружие качнулось в воздухе, повернулось зубьями вверх, и древко неспешно легло в ладонь счастливо улыбающегося Мадора.

А что здесь еще есть? Геранд подошел к сундуку, стоящему у стены, и постучал по замку, собрав мыслесилу на костяшки пальцев. Крышка сундука, окованного в несколько рядов полосами черного металла, поднялась, стряхнув с себя замок и большой засов с широкой проушиной. Яркий блеск золота ударил в глаза. Геранд заглянул в сундук, и ему навстречу немедленно вылетел золотой огонек, повисший на тонком стебельке. Золотая серьга с камнем, как на картине! Но где же камень? Ладно, разобраться можно потом! Геранд протянул руку и взял изящную вещицу из воздуха. Мадор тоже потянулся к сундуку, но крышка сама собой захлопнулась.

Мягкий свет лепестков светосбора заколебался, дрогнул, и начал разгораться, все ярче освещая круглый зал. Самоцветы на стенах заблестели, серьги засверкали голубым пламенем. Одна из резных окованных дверей распахнулась настежь, стукнув замком и засовом, послышалось торжественное пение многих голосов и знакомый звон посоха. Похоже, сюда шло чуть ли не все население города рудоделов под предводительством старого то ли правителя, то ли жреца с посохом. Мадор крепче сжал древко рампера, Геранд потянул его к их самодельному входу.

– Опять в тюрьму? Нет, ни за что! Пробьемся! – крикнул Мадор. Один раз он уже пробивался, и вот к чему это привело…Нет уж, скорее в щель!

В дверях показался старик с посохом, за ним шествовали в два ряда охранники с обнаженными мечами, между ними несколько молодых рудоделов, несущих в руках какие-то вещи, а за ними в темноте прохода терялась целая толпа. Увидев Мадора и Геранда, тянущих друг друга за рукава, старик поднял посох и возмущенно закричал. Остальные подхватили крик, стражники бросились на Мадора с мечами, но рампер в его руке, казалось, обрел собственную волю, и, повернувшись зубцами вперед, с тупым стуком ударил в грудь одного из стражников. Опрокинутый ударом, стражник упал, а рампер отлетел назад, хотя Мадор даже не пытался его вернуть. Еще четверо стражников подбежали с двух сторон, а рампер снова нанес удар. Когда это Мадор научился так сражаться древним оружием? Или это не он сражается, а сам рампер? Хорошо, что пока чудо-оружие на их стороне! Но и чудесам бывает предел, стражников тут не меньше двух десятков! Геранд собрал мыслесилу, сорвал замок с ближайшей двери и, схватив Мадора за руку, потащил к ней.

– Бежим!

– Отстань! Пробьемся!

Но пробиться было уже невозможно, толпа окружила их, прижимая к стене, и это было куда хуже, чем днем, потому теперь что каждый рудодел был готов убить пленников на месте. Левая штанина Мадора промокла от крови, он пошатывался, но чудо-рампер сам двигал его рукой, не подпуская противников ближе, чем на два шага.

Серьга была еще в руке, Геранд сжал ее крепче, сдвинув золотую крышку, и голубой огонь ударил ему в глаза. Мыслесила мгновенно вырвала оружие из рук всех стражников и бросила в провал. Со звоном вылетел из рук старика посох, гремя и сталкиваясь, полетели в бездну мечи, слетели с поясов и завертелись вихрем черные кожаные фартуки. Что это? На Нимелоре у Геранда была изрядная мыслесила, но не такая же! Неужели серьга так усиливает? Или Голый камень? Разбираться было некогда.

Геранд потащил Мадора вместе с рампером Правого Дела в ближайшую открывшуюся дверь, захлопнул ее и заклинил замок мыслесилой. Наклонившись в низком проходе, он потащил Мадора вместе с рампером. Бежать стало на удивление легко, даже согнувшись, – похоже, рампер помогал не только Мадору, но и тому, кто пытался его спасти. Вслед беглецам несся грохот – это рудоделы пытались открыть дверь. Геранд хотел поудобнее подхватить Мадора, схватился в темноте за древко рампера, и чудесное оружие потащило их обоих вперед, как будто вело к давно известному месту.

Геранд был вымотан так, что без рампера не смог бы двинуться с места. Но, наконец, в лицо повеяло свежестью, впереди смутно забрезжил дневной свет, и рампер вытащил их на склон горы, покрытый сине-черным лесом, с синей травой и серыми камнями под ногами. Из леса послышались голоса рудоделов. Три стражника в кольчугах и круглых шлемах выскочили им наперерез. Геранд протянул к ним руку с серьгой, и два меча, вырвавшись из рук хозяев и столкнувшись в воздухе, улетели в кусты. Вот это мыслесила! Геранд не успел ничего сообразить, когда сильный удар в бок едва не сбил его с ног. Третий стражник! Голова закружилась, Геранд едва не упал, схватившись за рану в боку, а рампер, развернувшись в руке Мадора, пробил насквозь кольчугу стражника и отбросил его далеко за деревья. Остальные двое, без оружия, побежали спасать его.

Рампер развернулся в руке Мадора так, чтобы Геранд тоже мог держаться за него, и так потащил их обоих вперед. Держась за рампер, зажимая свободными руками раны, спотыкаясь о корни и падая на камнях, они заковыляли по лесу. Каждый шаг давался Геранду все труднее, дыхание прерывалось, он двигался из последних сил. Дойдя до какой-то скалы, Геранд оперся о нее, оторвал рукава от своей рубашки и отдал один рукав Мадору.

– 

Помоги перевязать, а потом я тебя.

Боль, кровь на руках, желтая пелена в глазах от мысленного усилия, облака в небе над деревьями, недолгий отдых – и все началось сначала. Подъемы и спуски, серые скалы и хилая бело-голубая трава, черно-синий лес и какие-то мелкие твари, снующие под ногами. Толстый черный червь длиной в руку пересек тропу прямо перед ними.

Мадор пнул противное безногое существо, и оно в то же мгновение вцепилось в его ногу острыми зубами. Мадор закричал, Геранд попытался оторвать червяка от ноги, но мерзкое существо снова изогнулось и укусило – на этот раз его собственную руку – прежде чем он успел отбросить его в серый куст сонника.

Теперь они не ковыляли, а почти ползли, и давно упали бы посреди леса, если бы не рампер. Но лес, наконец, кончился, и с каменистой площадки, заканчивающейся крутым откосом, они увидели пустынную каменистую долину, окруженную синеватыми скалами. На ее краю рассыпались вдоль дороги дома, похожие на небольшие башенки, а ближе к подножию горы виднелась самая высокая башня из дикого серого камня, окруженная таким же серым каменным забором. За забором росли пышные деревья с черными листьями. Это было жилье, и жили тут явно не рудоделы, а кто-то почти человеческого роста. Мадор отпустил древко рампера, покатился вниз по склону, Геранд последовал за ним, а рампер полетел вперед. Они скатились к подножию горы. Две человеческие фигуры, смутные и расплывчатые, будто в тумане, приблизились к ним, и Геранд, уже теряя сознание, успел проговорить:

– Помогите!

Глава третья. Дела государственные и прочие

По синему небу летели белые облака, над черными вершинами деревьев летали рыжие птицы, над крепостным частоколом Град-Пилея мчался летун-гонец в голубой рубашке и с кожаной сумкой для писем на груди. А Торик летать не мог. У него были крылья, но он не мог лететь! Может, сегодня получится? Сидя верхом на коньке навеса над обходными мостками крепостной стены, он раскрыл крылья и попытался ими взмахнуть. Ой, больно! Нет, сегодня точно не получится, лучше посидеть спокойно. Он попытался сложить крылья, и опять едва не свалился с навеса от боли. Отчаянно болело все – крыло, разорванное месяц назад ядовитой носатихой, плечо, в которое осьмицу назад пришелся пинок воеводы, и даже разбитые губы, по которым Торика лупили пилейские вояки.

До чего он дожил на восемнадцатом году! Пленный калека, не способный раскрыть крылья! Переводчик пилейского воеводы Гошара! Вернуться в Страну Высоких Скал он не сможет теперь никогда: по последнему указу князя Горианта потеря крыльев – это позор, лечение – малодушие, а сдача в плен – предательство, которое можно искупить только смертью. Но Торик не сдавался, он просто потерял сознание от яда носатихи и упал! Но никто ему не поверит, он один на свете – отец погиб, мать умерла, брат Регир из-за него опозорен. Региру легче, он не в плену, и крылья у него в порядке – улетел в Рошаель и теперь служит гонцом в столичном городе Рошане.

Град-Пилей понемногу просыпался. Открылись городские ворота, потянулись в них деревенские возы с головицами и корзинами хлебной щепы. Рогатые многоноги вопили и упрямо скребли землю всеми восемью ногами, а хозяева шли рядом, ведя их за раскинутые в стороны рога.

Из храма Огня тянуло горьковатым запахом горящих хлебных веток, на пороге стоял священник в золотистой хламиде до пят и высоком колпаке, закрывающем лицо. Священник благословлял проезжающих, широко разводя руками, рукава были такие длинные, что не видно было даже пальцев. На Сенном Рынке уже торговали, до Торика долетали терпкие запахи горских корешков, квашеных самоспелов и подземных грибов-подкореньев.

Укротитель вывел из стойла двух ящеров и принялся чистить их – от острых зубов до гребней на хвостах. Один ящер был боевой – зеленый, с гладкой спиной, крепкой крупной чешуей и мощными когтями, другой – рыжий тяжеловоз в мелкой чешуе, на крепких ногах, длинный, как вставший на четвереньки дракон.

А кстати, где дракон? Торик огляделся. А, вот он, лежит на боку в тени под стеной, драконам всегда жарко, и они ищут тень. А когда они так изранены, как Алтот, то вообще готовы в землю зарыться. И что это воевода так взъелся на дракона? Чуть что – велит не то, что бить, а мечами рубить! Осьмицу назад, когда возвращались от рудоделов, Алтота едва не убили, а ведь он не пленник, как Торик, а вольнонаемный дракон!

Торику в тот день тоже досталось, и тоже зазря. Кто же мог знать, что два этих здоровенных иноземца и есть Проклятые из летописей? Торик только спросил, кем они прокляты и за что, а рудодельский советник Дагор за неприличный вопрос дал ему по спине своим посохом, еще и по больному крылу попал, а Гошаровы вояки добавили…

Ну, насчет проклятия Торик еще узнает, он уже записал все это в свою особую тетрадку. Ведь если он выздоровеет и улетит отсюда, он будет где-нибудь служить и соберет много историй о том, что видел, и напишет свою собственную летопись. У летунов летописцев нет, только сказители и певцы, но он все же попробует. А почему нет? Торик уже видел и Страну Высоких Скал, и Пилей, и рудодельское Подгорье, и настоящие летописи читал! Он знает четыре языка – свою родную небесную речь, человеческий пилейско-рошаельский, язык рудоделов и даже научный финнибиан. Кстати, в языке этих Проклятых есть слова из финнибиана…Эх, только бы вылечиться! Может, Сольгейн все-таки поможет?

А вот и он, уже размешивает большой деревянной ложкой в ведре какое-то синее тесто из лечебных трав и клея!

– Ну, когда будет готово? Может, я его огнем разогрею? – спросил дракон, заглядывая в ведро с лекарством. Перевода не требовалось, драконы с рождения говорили на человеческом пилейском языке.

– Нельзя. Если живичный клей разогреть, он свернется, а если свернется, то на твоей чешуе не удержится!

– Но я же побыстрее хочу!

Мыследей перестал мешать.

– Слушай, Алтот, я же тебе объяснял. Если хочешь вылечиться быстро, нужен мыследей-целитель, его мыслесила передается больному и помогает травам и снадобьям его лечить. Но при дворе Град-Пилея такого нет, а я только мыслеслушатель и внушатель, у меня мыслесила для другого приспособлена.

Вот, значит, как! Торик никогда не задумывался над этим, а ведь, действительно, у каждого мыследея – своя мыслесила и свой талант. Кто исцеляет, кто растит живое, кто слушает мысли. А вот если…

– Скажи, ученый брат Сольгейн, а бывает, что у мыследея много талантов? – не удержался Торик.

– Бывает, но тогда они невелики. Лучше, если вся мыслесила направлена на что-нибудь одно. Вот если бы тут был знаменитый ученый брат Алевиовин Шестирукий, он вылечил бы тебя за два дня, такая у него мыслесила целителя! Но сейчас он уже старый и живет на покое у родственников в поместье. Давай, переворачивайся!

Дракон перевернулся на живот, раскинув крылья, и Сольгейн принялся той же ложкой намазывать целебное тесто на краснеющие между разрубленных чешуй раны на спине дракона.

– А почему он Шестирукий? У него и в самом деле их шесть? От природы или он их сам себе вырастил? – начал расспрашивать Торик.

– Если бы не война с Сегдетом, ученый брат Алевиовин до сих пор имел бы обычное для мыследея или человека телосложение. Только с хвостом, конечно, как и положено природному мыследею…

– А у тебя хвост есть, ученый брат? Ты из-за него балахон этот носишь?– снова не удержался Торик. Кажется, ему сейчас достанется и от Сольгейна за такие вопросы.

– У меня нет, но это не обязательно – объяснил мыследей. – Природных чистокровных мыследеев мало, их род смешан с обычными людьми, у которых хвостов нет. А длинный балахон называется хламида. Ее носят все выпускники Училища Мыследеяния в Рошане в знак того, что они настоящие мыследеи.

– А шесть рук у почтенного Алевиовина от чего получились?

– От подавления жизни, это такое действие мыслесилы. Во время войны с Сегдетом сорок лет назад ученый брат Алевиовин был военным мыследеем, и три вражеских мыследея одновременно пытались его подавить. Если бы ученый брат Алевиовин не имел такую силу мысли, какая у него есть, его убили бы непременно. Но он собрал все свои жизненные силы, и не только остался жив, но и получил новые руки от такого противодействия. И так постарался, что теперь даже он сам не может их убрать.

– А если найти еще мыследея и убирать руки одновременно, как подавляли его те, из Сегдета?

Сольгейн обошел дракона и принялся замазывать тестом раны с другой стороны.

– Тут надо подбирать, чтобы и талант был тот же, и мыслесила похожа, а у нас при дворе вообще целителей нет.

Торик вздохнул. Неужели никакой надежды?

– А если бы я добрался до Шестирукого, мое крыло он бы смог вылечить?

– Вполне. Там же только яд носатихи, хотя и усиленный кортольским мыследеем.

– А где живет Шестирукий? – Торик взмахнул крыльями и тут же сморщился – острая боль пронизала левое крыло от спины до последнего сустава.

– В княжестве Синие Горы.

– Синие Горы? На тройной границе?

Торик прекрасно знал тройную границу – место, где между Страной Высоких Скал, Подгорьем рудоделов и Пилеем было зажато крошечное княжество – усадьба, деревня в десяток домов да каменистая долина между горами. Наверняка кто-нибудь из соседей рано или поздно завоевал бы Синие Горы, но они не были нужны никому.

– Те самые, – подтвердил Сольгейн. – Только возьмется ли тебя лечить ученый брат Алевиовин? Еще и осьмицы не прошло, как его племянник с женой упали вместе с каретой в пропасть.

Торик знал эту историю, и еще до поездки в Подгорье записал ее в свою тетрадку с летописью. Хозяева Синих Гор, дальние родичи княгини Лидоры Пилейской, погибли в ущелье, свалившись с весьма надежной дороги в прекрасную погоду. Дело было подозрительное, но говорить об этом вслух в Град-Пилее было опасно. Но если старый мыследей согласится… Да, теперь Торик знал, куда ему идти!

– Эй, как лечение, ребята? – из тени чешуйника вышел высокий дородный человек в бархатном красном кафтане с золоченым поясом, на котором висели связки ключей. Это был Вариполли – главный ключник пилейской Дворцовой Управы. Это было начальство, а потому Торик спрятался за коньком навеса, не покидая, однако, своего места. Вариполли всегда знал все обо всех, и мог рассказать что-нибудь, достойное летописи.

– Если продолжать лечение без изменений, Алтот будет здоров через осьмицу, а если позвать мыследея-целителя, то через два дня, – сообщил Сольгейн.

– Лечи сам, и за два дня! – скомандовал Вариполли. – С талантом целителя и дурак вылечит, а ты без него сумей!

Вариполли искоса взглянул на вымазанную синей мазью спину Алтота.

– Вот так и живем – бьем своих, чтобы чужие боялись, жги их Огонь в пепел! – ругнулся Вариполли. – Может я и плох, но не настолько, чтобы своих подчиненных мечами рубить! Пойду в храм, а потом в подвал, может, крылатый мальчишка уже нашел что-нибудь! А тебя, ученый брат Сольгейн, воевода к себе требует!

Они оба ушли, а Торик едва не свалился с навеса. Как он мог забыть! Княгиня и советник приказали ему искать летописи в старых сундуках с книгами, а он даже еще не заходил в подвал княжеского дома!

С площади донесся звук трубы. Сейчас княгиня пошла в храм Огня, потом устроит утренний смотр войску, а после этого потребует к себе Торика! Он соскользнул с навеса, едва не упав на больную спину Алтота. Дракон хлопнул крыльями от неожиданности. Хорошо ему, крылья целы, улететь может, а главное, и Торика взять с собой. А если спросить?

– Алтот, хочешь полететь к ученому брату Алевиовину?

Дракон выдохнул дым и сел на траве, задевая рогами и поднятыми крыльями нижние ветки чешуйника.

– Хочу, а как?

– Взять да полететь!

Алтот шумно печально выдохнул струю дыма.

– Не могу, договор у меня с воеводой Гошаром, словом купеческим скрепленный и пальцем на соннике припечатанный!

– А как так вышло, что ты его припечатал?

Дракон снова выпустил дым. Ну что он так медленно, Торику надо в подвал!

– Папаша мой купец Полдис, многоноговым мясом да кожами торгует, вот и послал меня на ярмарку в Рошану кожи продавать. Я продал, сорок золотых выручил, домой собрался, да в трактир зашел, ящеричного жаркого поесть. А тут мужик из людей подошел, угостил меня полуведром вина из пьяного корня. Конечно, лучше было бы, если бы горским самоспеловым, но когда хороший человек угощает, даже от пьяного корня отказаться неловко. Ну, я выпил, а он мне еще ведро самоспелового … Ну в общем, в себя я пришел уже здесь, в Град-Пилее, без сорока золотых и с договором на службу. А ведь договор дороже денег, если улечу, папаша за нарушение мне всю чешую со спины сожжет за нарушение слова, да еще за сорок золотых добавит!

– А не улетишь – Гошар со света сживет! – объявил Торик, вертя во все стороны головой, не показалась ли княгиня. – И вообще, обманом подписанный договор ничего не значит, это и папаша твой поймет! А почтенный Алевиовин нас обоих вылечит, и полетим по всем ветрам!

– А платить чем за лечение? – мрачно спросил дракон. – Жалованья-то мне Гошар еще ни разу не выдал!

– За лечение мы с тобой отработаем! Я переведу что-нибудь, а ты, например, привезешь что-нибудь тяжелое! Давай сегодня вечером полетим, пока считается, что ты еще больной!

Ну что он вздыхает! Соглашался бы скорее, пока Лидора не вышла из храма!

– Ладно, давай во втором часу вечера, когда темнеть начнет!

На площади закричали, застучали, завопил пронзительным голосом перепуганный многоног. Что там такое? Лидора идет? Торик побежал на площадь, стараясь держаться в тени златоцветов. Толпа княжеских придворных уже стояла на площади перед храмом. Все блестело – узорчатые медные двери, золоченые княжеские латы и шлем, драгоценные камни на рукояти почетного меча и даже серебряные шипы на черных кожаных перчатках ее светлости Лидоры Пилейской. За княгиней, выставив рыжеватую бороду, шествовал воевода Гошар в блестящем шлеме, а следом – три десятка воинов в красно-зеленых пилейских мундирах.

Вопли многонога не умолкали, толпа расступилась, и на площадь влетела телега. Многоног, запряженный в нее, метался из стороны в сторону, хлеща себя по бокам хвостом и поднимая пыль восемью ногами. Шкура на его шее собралась в складки, голова закинулась, а мужик-хозяин схватился за рога, пытаясь остановить испуганную скотину. Большие корзины подпрыгивали в телеге и, наконец, выкатились прямо к ногам княгини, осыпав площадь хлебной щепой. Десятник с золотой бляхой на груди оттолкнул мужика, выхватил меч и одним ударом перерубил шею кричащему многоногу. Хозяин многонога рванулся к княгине, но его сбили с ног, и он упал на колени.

– Помилуй, твоя княжеская светлость! Многоног не мой был, я свою и соседскую хлебную щепу на мельницу вез…

– Молчать, соплежуй навозный! – зазвенел металлом голос княгини. Ого! Если Лидора Пилейская всерьез разозлилась, лучше не попадаться ей под руку. – В присутствии княгини, воеводы и военачальников Пилея не держишь свою вонючую скотину! Это измена, покушение на княжескую жизнь и честь! Эй, охрана! Несите колоду!

Сейчас будет расправа, лучше не смотреть. Торик осторожно выбрался из кустов и тихо ступая ногами в мягких сапогах без каблуков, пошел вдоль стены храма. Скорее обойти храм и забраться в подвал, пока Вариполли не закрыл его!

– Измена отечеству хуже смерти! – продолжала говорить ровным металлическим голосом княгиня Лидора. – Радуйся, мерзавец, что один подохнешь, семьи я твоей не знаю и знать не хочу! Эй, охрана, сопли не жевать, работать!

Воины подхватили хозяина многонога и поставили на колени перед колодой. Он поднял голову и заговорил твердо и четко.

– Десять лет я служил в войске твоей княжеской светлости, Пилею был верен и с людьми честен, а ты смешала мое честное имя с грязью. Пусть и к тебе, твоя светлость, грязь прилипнет в твой последний час!

Вот это молодец, держится не хуже крылатого! Однако княгиня ему такого не простит! Лидора не спеша вытащила из ножен почетный меч и отрубила мужику голову так спокойно, как он сам, должно быть, рубил дрова для печки. Два охранника унесли мертвое тело, а еще четверо прибрали грязь на площади. Народ еще молча расходился, боясь сказать лишнее слово, а Торик уже был возле княжеского дома. Ну, где она, эта дверка в подвал?

– Гошар! Немедленно ко мне! – крикнула княгиня. Торик остановился. Что еще теперь будет?

– После обеда приду, – невозмутимо отвечал воевода. Интересно, почему Гошар всегда разговаривает с Лидорой Пилейской, как будто она давно ему надоела? И почему она его терпит, а не приказывает казнить при всем честном народе, как хозяина многонога? Надоела она, конечно, всем, но кто же такое покажет наружно? Разве что тот, кому надоела не только Лидора, но и жизнь.

– Жирного слюнтяя Вариполли ко мне через час с летописями и переводчиком! – приказала княгиня.

Ура, у него есть еще час! Низкая грязноватая дверца была не заперта, и Торик нырнул в подвал. Ну и темнота! Должен же здесь быть пучок светосборов или хотя бы служебный светляк? Торик посвистел, и на его плечо сел комок розовой светящейся шерсти, слетевший с окна во втором этаже. Но это же не служебный белый светляк, а породистый, розовый, из покоев самой княгини! Она за это одно может отрубить Торику голову!

– Через час, и чтоб не сопли жевал, а выполнял приказ! – услышал он голос Лидоры. Согнувшись пополам и прижав к спине крылья, Торик побежал в глубину подвала. Ладно, может, все еще обойдется! Светляк перебирал лапками у него на плече, освещая розовым светом пыльное подполье. Под ногами шмыгали ногочерви, охотясь на вредителей-листоедов. В подвале без ногочервей не обойтись, иначе листоеды погрызут и книги, и свитки, и любые вещи, им все равно.

Но где же летописи? Может быть, здесь, где потолок повыше? Торик разогнулся и огляделся. У стен стояли расписные сундуки, на них – растрепанные корзины, слева – медное зеркало высотой чуть ли не в пять локтей, а впереди – куча сломанных полок. Ну, и что тут, в сундуках? Ветхие платья и помятые котлы, кованые рошаельские клетки для светляков, деревянные игрушечные ящеры с тележками, слежавшиеся от старости занавески.

А вот и книги! В тяжелых кожаных переплетах, в синих обложках из дешевого сонника, в деревянных коробках, украшенных самоцветами – каких только нет! Может быть, он успеет найти среди них за этот час хотя бы одну летопись? Торик вытащил за кожаный золоченый корешок толстую книгу и раскрыл ее посередине. Пряное жаркое из ящерицы с горскими корешками, каша из чернопальцев с солеными подкореньями, листья драконова следа квашеные с самоспелами… Ах, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Поваренная книга! А эта, в обложке из серого сонника? Фирон Рошанский, «История Трехлетней войны с точки зрения рошаельской военной науки». Тоже не нужна, Пилей эту войну Рошаелю проиграл, за такую летопись Лидора точно снесет Торику голову! Вот еще книга, с украшениями из самоцветов, на рошаельском. «Правила поведения при дворе в присутствии его величества императора, а также его ближайших родственников до девятого колена. Перевод с сегдетского». Опять не то! А вот на финнибиане: «Двухвостая ящерица как вид живого существа, не имеющего подобия в природе». Раньше на финнибиане говорили только природные мыследеи, а теперь на нем пишут научные трактаты все ученые, но в жизни не говорит никто. Впрочем, трактат о ящерице – это явно не летопись. А это что за громадина в деревянном переплете? «Домоводство, добродетелями украшенное, молодым женам в поучение». Опять не то! Сейчас Торика позовут к княгине, а у него вместо летописей – ящеричное жаркое и добродетельное домоводство!

А что это на стене над сваленными в кучу сломанными стульями? Пустая полка под самым потолком, а над ней прямоугольная дверца. Что там? Раскрыв для равновесия крылья, Торик полез по стульям, светляк беспокойно зашевелился на плече. Что-то он не так ярко светит, голодный, что ли… Еще выше, еще…Торик протянул руку к дверце и потянул за ручку. Снизу послышался писк и шуршание. Ах, чтоб вас приподняло да шлепнуло! Это ногочервь погнался за листоедом! Как бы голодный светляк не погнался за ногочервем! Ах ты, чтобы тебя! Розовый свет метнулся перед лицом Торика, он отшатнулся, взмахнул руками и крыльями, и загремел по всем полкам вниз, не выпуская из рук оторванной дверки.

Лежа на спине и задыхаясь от боли в крыльях, Торик увидел светляка, сидящего на полке с ногочервем в зубах, а выше – черный провал в стене за дверкой. Неужели тайник? И там что-то есть? Вот оно! В черном отверстии виднелись туго свернутые свитки с темными шнурами и кожаный корешок большой, с коваными медными уголками, книги. Из последних сил Торик добрался до книги и, вытащив ее, поднял тяжелую обложку, обтянутую черной многоноговой кожей. Четкие буквы выстроились стройными рядами стихотворных строчек на языке рудоделов.

Пишу сказание тех дней,

Что повелители вещей

Во тьму и ужас превратили,

Чтобы потомки не забыли,

Как может быть страшна война…

Вот это да! Летопись рудоделов Подгорья! Может быть, даже отрывок из их Священной Книги! Торик выбежал из подвала, подхватив одной рукой светляка, а другой прижимая к себе находку.

– Где ее княжеская светлость? – завопил он на весь двор. – Ведите меня к княгине, я нашел летопись!

Глава четвертая. Далеко идущие планы

– Среди извечной пустоты,

Из холода и темноты

Само собой явилось пламя,

Путь времени открыв пред нами.

В огне лежит времен начало,

Сбылось, что прежде не бывало.

Так из огня взошла звезда,

Земля в нем встала навсегда,

Потом родились, ветры, воды

И силы грозные природы.

Создался мир, и наконец,

Явилась жизнь – всему венец.

Торик перевел дух и облизал губы. Вот бы попить! Но княгиня Лидора такого баловства не допустит, и сама сидит в кресле ровно, как статуя, слушает, не моргнув. Хорошо, хоть окно открыто, не так жарко.

– Животворящего огня

Во тьме ночей и в свете дня

Струя несла из недр на землю

То семя, что земля приемлет.

Живой огонь на землю лился

С тем, чтобы из него родился

Червь, человек или дракон…

А это правда или одни только рудоделы верят, что вся жизнь рождена из какого-то живого огня? Священники Огня говорят, что она рождена из огня обыкновенного, который горит в печи или в костре, в Сегдете считают, что из света звезд, а на самом деле?

-Лишь раз бывает изверженье,

Перворожденных появленье.

От них пошли все племена,

Чья жизнь и ныне нам видна.

О перворожденных Торик слышал с детства, отец даже показывал им с братом место, из которого явились перворожденные летуны, но никакого живого огня они там не видели. А перворожденные были детьми или сразу взрослыми? Наверное, взрослыми, если от них пошли все племена, но где они росли до того, как явились?

Царят меж облаков драконы,

Дыша огнем, в груди рожденным,

А их соседи, летуны,

Не знают жизни без войны.

Ну, мирная жизнь у летунов иногда бывает, но редко.

– Есть рудоделы под горой,

Хранят сокрытое землей,

И мудрость высшая миров

Жива средь горных мастеров.

Сразу видно, что это Священная Книга рудоделов, летописец своих земляков не обидел, но какая у них там высшая мудрость? Свои мысли в вещи вкладывают, но это их природный дар, а не высшая мудрость…

– Единожды случилось горе –

Забушевал огонь, как море,

Перворожденные явились,

В них мертвое с живым сроднилось,

И вещи слушались их слова

Или движения простого.

Их грозный вид пугал безмерно,

Была жестокость беспримерна.

Владели великаны силой,

Что все народы покорила

И унесла потомков их

Туда, где звезд лишь золотых

Сияет вечный ясный свет.

С тех пор прошло немало лет.

Что страшный тот народ создал,

То, кроме них, никто не знал,

Все уничтожено заклятьем

На них самих лежит проклятье…

Великаны и проклятье! Вот почему старый советник Дагор сразу счел двух иноземцев проклятыми! И появились они очень подходяще – Торик сам видел и слышал, как что-то с грохотом падало с неба! Правда, никакой особенной силы у них не замечалось, но ведь что-то их принесло к Подгорью!

– Эй, что замолк! Читай дальше! – услышал он металлический голос княгини. Нет, передохнуть не удастся, а впереди еще десятка два таких стихов. Торик обмахнулся здоровым крылом и придвинулся поближе к окну, под которым стоял расписной сундук в красно-зеленых цветах и синих листьях. Такие же сундуки стояли вдоль всех стен.

Дальше в Священной книге долго и нудно излагалась история рудоделов, называющих себя горными мастерами. Княгиня Лидора мрачно слушала, а Торик читал заплетающимся языком, мечтая о кружке воды и здоровых крыльях. Эх, улететь бы отсюда! Вылететь в окно, промчаться над крепостной стеной, а дальше – по всем ветрам!

-Пишу сказание тех дней,

Что повелители вещей

Во тьму и ужас превратили,

Чтобы потомки не забыли,

Как может быть страшна война.

Род проклятых в те времена

Сильнее всех был знаньем старым,

Но и соседи их недаром

Учились жить и воевать,

Пришло их время побеждать.

Торик забыл о воде и больной спине. Сейчас он такое узнает!

– Страшна была война святая!

Горел огонь, не угасая,

Железные летели птицы,

Чтоб в прах и пепел обратиться.

В дверь постучали, и в дверях появилась грузная фигура ключника Вариполли.

– Замолчи! – княгиня махнула Торику и повернулась к двери. – Что такое?

Ключник с низким поясным поклоном протянул ей свиток из простого сонника.

– Имею честь просить твою княжескую светлость, да благословит тебя Огонь, подписать сей приказ и выдать сорок золотых сегдетскими десятками на выплату плотникам, резчикам и печникам за пристройку к главному дому.

– Совсем спятил, толстый сальник?

Княгиня вскочила с кресла. Лицо ключника перекосилось от злости, и Торик его понимал – тупее толстого ящера-сальника существа нет.

– Я должен расплатиться с людьми за пристройку, которую они строили по твоему княжескому приказу, а для этого нужны деньги.

Княгиня размахнулась и влепила Вариполли тяжелую пощечину.

– Переживешь! С деньгами и дурак построит, а ты так обойдись!

Ключник молча поклонился и вышел вон, прижав к себе свиток. За открытым окном мелькнули перепончатые драконьи крылья. Что, Алтот тоже слушает Священную книгу?

– И воеводу Гошара сюда немедленно! – крикнула княгиня ему вслед. – А ты что замолчал, дармоед? Читай дальше или попробуешь вот этого!

Княгиня достала из-под кресла ящерную плеть с медным наконечником и многозначительно показала Торику. Опасная штука! Медная насадка на конце до крови пробивает шкуру ящера или многонога, а спину летуна или больное крыло… Нет, лучше даже не думать! Торик начал очередной стих.

– Но проклятая мыслесила

Дотла край горный разорила.

По руслам рек вода вскипала,

На склонах гор земля пылала,

И скалы в щебень рассыпались,

Война пожаром разгоралась.

И повелители вещей,

И их соседи гибли в ней.

И сказка превратилась в быль –

Повергли гордых в прах и пыль.

А как это получилось, что никогда никто не мог с проклятыми справиться, оружие у них какое-то было особенное, и вдруг их разбили?

Но торжество омрачено –

Им рампер вновь открыл окно,

И вознеслись по небу к звездам

Покинув мир, остатки грозных.

Но след их страшный в мире есть –

Не каждого настигла месть.

Черны глаза потомков их,

И кудри черные у них.

Точно! Те двое у Подгорья – настоящие проклятые, особенно тот, что повыше! Таких черных глаз Торик в жизни не видал! Но как же удалось их победить много лет назад, если они и реки, и горы подчиняли себе? За дверью загремели шпоры, воевода Гошар вошел без поклона и уселся на сундук, основательно расставив ноги в узорных сапогах. Торик остановился, княгиня подняла плеть.

– Их кладом осквернен простор

В долине возле Синих Гор…

В Синих Горах были проклятые, и от них остался клад?

– То место проклято навечно.

И дети гор, и человечьи

Потомки, летуны, драконы -

Все, кто обычай и законы

Душою чтит, там не бывают,

Его обходят, облетают.

И если кто найти сумеет,

В безумной гордости посмеет

Захороненья зла коснуться -

От тех пусть семьи отвернутся!

Болезни пусть их тело гложут,

Пусть совесть их покой тревожит,

И пусть не будет в жизни им

Ни дня, ни сна, ни лет, ни зим!

– Стой! – закричала вдруг княгиня. Торик остановился, облизывая пересохшие губы сухим языком. За окном снова зашевелились крылья. – Синие Горы – это же поместье покойного четвероюродного братца Аригата? Значит, мы не только землю, но и долину с кладом получим? Слышишь, Гошар? Вот что значит действовать решительно! Теперь клад наш, ищи – не хочу!

– Там еще девчонка осталась, хозяйская дочка, она по закону владеет поместьем, – заметил Гошар.

– Какая девчонка? Так ты что, соплежуй, упустил ее? Я же сказала, свидетелей не оставлять!

– Ну не поехала она в карете, да какая разница? Ее к рукам прибрать – не вопрос!

Лидора Пилейская нахмурила красивые темные брови.

– Ну ладно, эту соплю всегда можно к Огню отправить, одно только плохо – долина большая, и этот клад можно полгода искать. Ты, Гошар, отыщи мне таких умельцев, чтобы и клад найти смогли, и двери открыть! Ведь если там захоронение, там и замки могут быть, как у рудоделов, с мыслесилой, и двери такие же.

Воевода Гошар оживился.

– Есть такие умельцы! Видел я недавно таких двоих у рудоделов, на вид точно как тут сказано: и глаза черные, и волосы кудрявые, и здоровенные оба, как трехлетние ящеры! Надо их к этому кладу приспособить, они и найдут, и откроют, жги их Огонь!

– А потом обоих отправить к Огню, их же только двое! Вот и дело сделано, и свидетелей не будет! Берись завтра же! – Лидора взмахнула плетью.

– Но если это особое оружие, может, оно только этих проклятых и слушаться будет, жги их Огонь? Может, они нам помогут, воевать им наших ребят научат?

– Сначала найди оружие, Огонь тебя сожги, если оно вообще там есть! Может, клад этот и не оружие вовсе, а дом какой-нибудь сгнивший! А мне оружие нужно, причем немедленно!

Торик замер. Надо как можно скорее предупредить об опасности молодую родственницу княгини и ученого брата Алевиовина! А тому, кто предупредит их, они обязательно помогут – и укроют, и вылечат! Только бы Алтот куда-нибудь не улетел!

– Эй, ты, читай дальше! – княгиня ткнула в больное крыло ручкой плети, Торик дернулся. – И не все подряд, а про войну и оружие! И чтобы место было названо точно, а не как тут – в долине возле Синих Гор, а долина – двести переходов в длину!

Торик проглядел несколько страниц. Вот оно!

– Симпатр, известный вождь Пилея

О чести воинской радея,

Решил поход свой предпринять,

И без труда отвоевать

Нагорный Рошаель цветущий,

И изобильнейшим слывущий.

Дошел Симпатр со всем отрядом

До крепости Нагорной, рядом

С которой высилась гора -

Сражению пришла пора.

Под той горой их ожидали

Вояки местные, едва ли

Способные им дать отпор.

Но вдруг средь боя косогор

Обрушился. Симпатра люди,

Не ведая, что дальше будет,

Метались в страхе под горой.

На них скалу свалил герой –

Дарот Хозяин, князь Нагорный,

Воитель смелый и упорный.

Какая сила помогла

И Рошаель уберегла,

До сей поры никто не знает,

Гора в себе ее скрывает,

И мыслесила не случайно

Там под запретом …

– Стой! – снова взмахнула плетью княгиня. – Вот там и есть их оружие! До Синих Гор два шага, а разведка доносит, что Громовая гора и теперь гремит!

Торик замер на месте, пытаясь вжаться в пол. Что же делать, куда деться? Они государственные дела обсуждают, а он – только переводчик, к тому же пленный! Ой, слетит с плеч его голова, точно слетит!

– Подумай сам! Старый князь Ленорк год назад умер, сын его, тоже Ленорк, в княжестве бывает раз в год, мыследеяние запрещено – чего еще надо? Я, с хорошей охраной, конечно, приеду в гости к молодому Ленорку, поздравлять его со званием князя. Если действовать быстро, а не сопли жевать, мы получим оружие из-под горы в первый же день!

Гошар покашлял в кулак и поправил усы.

– Теперешний король Ригидон – это не прежний святоша Виальт! Если молодой князек пожалуется на твои действия, король устроит расследование, гори оно ясным пламенем! Тогда все выйдет наружу, и хорошо, если без войны с Рошаелем обойдемся!

– Ты воевода или слюнтяй из обоза? Кто смел, тот и съел! Пусть расследует, оружие будет уже у нас, а жаловаться будет некому, свидетелей не оставим!

– Перебить деревенщину не вопрос, но после такого рошаельский король точно пришлет войско, и чем ты с ним воевать будешь? Войском нашим, которое уже полгода без жалованья?

– Не распускай слюни! Было бы оружие, а деньги у любых купцов найдем!

Гошар покачал головой.

– Оружие там то ли есть, то ли нет, жги его Огонь ясным пламенем! Неизвестно, что там этот Симпатр, жги Огонь его душу, наврал, чтобы оправдаться за поражение! А в Синих Горах, оружие наверняка найдется, хоть и не сразу. Надо за эту усадьбу и девчонку взяться основательно.

Княгиня подняла брови.

– Да ты сопли не жуй! Девчонку оприходуешь, и можно выморочное владение брать в казну.

– Не выйдет, Вариполли мне тут список с завещания показал, так там еще родни куча, только не в Пилее они, а в Рошане, в Рошаеле. Один уже в усадьбе сидит, старый, правда, зато с шестью руками и правом на опекунство, а в Рошане своей очереди ждут еще с десяток бедных родственничков, жги их всех Огонь!

Княгиня вскочила и затрясла кулаками перед лицом воеводы.

– Сколько можно? Я что тебя, всю жизнь учить буду? Почему это завещание еще читают всякие ключники? Почему купеческий недоделок Вариполли его видел? Как ты это допустил?

Гошар только отмахнулся.

– Вариполли в княжеском совете Пилея набрал сторонников, кто с деньгами да со связями, и копает под меня не первый месяц. Самому ему я до Рошаны доехать не дал бы, только подлинник завещания погибшего Аригата ему в королевской имущественной службе в Рошане другие нашли. Одного-двух я бы, конечно, остановил, но их там не меньше десятка, да и земля чужая, а шум ни мне, ни тебе не нужен. Бить-то их надо, но так, чтобы нам в ответ не досталось.

– Я княгиня, и войско пока что у меня в руках! А завещание даже из Рошаны украсть можно, если в голове не головичная кваша, а мозги!

Воевода покачал головой и снова поправил усы.

– Войско в руках у того, кто жалованье заплатит и к делу приставит. На Синие Горы надо наложить руку так, чтобы и наследники не сунулись, и Вариполли с приятелями заткнулись.

– Да засечь этого Вариполли ящерной плетью, и дело с концом! – княгиня Лидора взмахнула плетью, как будто уже расправлялась с управляющим.

Воевода Гошар посмотрел так, будто впервые увидел княгиню.

– За Вариполли стоят богатейшие купцы Пилея и полковники с родней в Рошаеле, это серьезная сила. Казнишь Вариполли – придет другой такой же. Надо сделать так, чтобы Синие Горы были мои законно, и чтобы родственников рошанских обойти.

– Это с чего они твои будут? И как ты родственников обойдешь?

– Я женюсь на девчонке, а потом унаследую поместье после нее!

– Женишься? – взвизгнула Лидора и хлестнула воздух плетью, воевода отскочил. – А ты забыл, что по пилейским законам жена бывает одна, и что твоя жена – это я?

– Что ж ты тогда это двадцать лет скрываешь? И почему сама об этом не вспомнила, когда сватов засылала к сыну сегдетского императора? – фыркнул Гошар, шевеля усами и бородой. Торик открыл рот от страха. Что же это такое? Он уже услышал столько, что не доживет до вечера!

– Глупость, совершенную в юности, княгиня Пилея обязана держать в тайне ради блага отечества! – отчеканила княгиня своим обычным металлическим голосом.

– Думаешь, сегдетской разведке о твоих глупостях неизвестно?

– Замолчи! – княгиня выхватила из-за пояса нож и бросилась на воеводу, но тот не зевал. После недолгой драки они уселись рядом на сундук, переводя дух, и только теперь заметили Торика.

– А это что такое? – уставился Гошар на онемевшего от ужаса летуна. – Он что, все слышал?

Воевода потянул из ножен меч, Торик вскочил на ноги и бросился к окну. Третий ярус, но может быть, одним крылом он замедлит падение? Меч свистнул над ухом Торика, оцарапав здоровое крыло. Будь что будет! Зажмурившись от боли, Торик приподнял оба крыла, качнулся вперед и прыгнул в открытое окно, на лету лягнув Гошара в грудь обеими ногами. От боли потемнело в глазах, зазвенели разбитые стекла, кровь потекла по здоровому крылу.

– Держи его! – заорал сверху воевода. Торик из последних сил расправил крылья, пытаясь перевернуться в воздухе, но огромные руки с когтями подхватили его на лету и вознесли в небо. Алтот прилетел!

– Стреляй в них, ребята! – донесся до них крик Гошара. Что-то коротко загудело, обоих тряхнуло, и Алтот начал заваливаться на правый бок, кренясь под тяжестью огромной стрелы. Самострел!

Крылья судорожно хлопали, Торик вцепился в руку Алтота, а тот летел из последних сил, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Они уже были далеко от Град-Пилея, и деревенские жители только с удивлением смотрели на едва дышащего дракона с огромной стрелой под крылом. Впереди виднелся черный лес на горном склоне, рядом по гребням гор бежала зубчатая стена Подгорья, черная на красном закатном небе.

– Потерпи до границы!

Дракон еще раз попытался взмахнуть крыльями, но только заскользил по ветру, все ниже и ниже. Темные ветки деревьев хлестнули по ногам Торика, затрещали на драконьих крыльях, ударили по плечам, и вот уже беглецы упали на землю. Алтот выдернул стрелу из раны, и кровь полилась ручьем. Торик бросился затыкать ее оторванным подолом своей рубашки, постепенно кровь остановилась, и обессиленный Алтот задремал. Торик прислушался – погони как будто не было, но где-то впереди что-то гремело и гудело. Может быть, это было то самое оружие, из Синих Гор или из Нагорного Рошаеля? Он не знал и ничего не мог сделать. Оставалось только заснуть.

Глава пятая. Вот стоит гора

Хорошее время – начало лета! Ярко голубеет небо, еще ярче синяя трава на лугу, грядки зеленчуков разбежались по косогору у деревни и радуют глаз ярким цветом. Из-за каменных заборов на склоне весело глядят красные цветы драконовых очей, по камням оград раскинули пышные синие листья самоспелы, а над ними шумят черно-синие кроны златоцветов. Шустрые носатихи так и трещат крыльями, кружась над вершинами хлебных деревьев. Мелькнул между облаками одинокий летун, стайка птиц отпрянула с его пути, а со всех сторон встают горы, покрытые синими лесами, будто одеялом. Среди лесов поднимаются неровной грядой серые голые скалы, а дальше встают снежные вершины Станового Хребта. Весело и хорошо так, что петь хочется! Ну вот так, хотя бы…

Дом стоит под красной крышей,

А гора над домом выше,

Тучи выше гор.

Ветер мчится над горами,

Выше крыш, за облаками,

Мчится на простор…

А как дальше? Ничего не выходит! Вот бы сочинить такую песню, чтобы все пели и радовались! Ведь все песни, которые теперь поют, кто-то когда-то придумал, так почему бы и Нарике не сочинить такую? Пока, правда, не получается, да и матушка за пение ругает – дело делать надо, а не пустяками заниматься!

Вот и мост через речку Каменку, холодная вода зеленоватая вода журчит на черно-серых камнях, а за ней – серая, как скалы, поднялась к облакам Нагорная Крепость, родовое владение князей Нагорного Рошаеля. Вот красно-белая Лучникова башня с воротами, а над воротами – высеченная из красного камня птица-огневик с раскинутыми крыльями, как на гербе Рошаеля. Рядом – самая новая башня крепости, Вышка, а за ней – Кузнечная, где стучит молотком оружейник, и Надровная, почти повисшая надо рвом.

Нарика пробежала в ворота Лучниковой башни и помчалась по мощеному въездному двору. Вот слева Хлебная башня, где лежат запасы муки, соли, головиц и вяленых подкореньев для крепости. Дальше – Водяная, в ней, по слухам, есть подземный ход к реке, но его никто не видел. И в дальнем углу – сложенная из огромных серых камней, Слуховая башня. Отец говорил, что ее строили для Нагорного Рошаеля настоящие рудоделы из Подгорья, а он точно знает, он княжеский писарь и сам читал это в летописях, которые лежат в подземелье Слуховой башни! А еще в Слуховой на стенах подвешены медные листы, они дрожат и гудят, если идет враг или кто-то устраивает подкоп. Когда осьмицу назад гремело за горами у рудоделов, листы тоже гудели.

Нарика подбежала к Слуховой башне и остановилась около двери караульни. Дверь в караульню была закрыта, из-за нее был слышен голос старшины-от-ворот Борка. Войти или нет? Вроде никаких тайных писем старшина отцу не диктует, но о чем они разговаривают? Пожалуй, она не будет прерывать, хоть это и невежливо.

– Опять гудит Громовая! Не к добру это!

– Ну, это как посмотреть, господин старшина, – Нарика узнала голос отца. – Говорят, что это Князь-под-горой проснулся…

Князь-под-горой? Ну да, конечно, спаситель и защитник Нагорного Рошаеля, о нем даже песня старинная есть!

Вот стоит гора,

На горе той лес,

Корни у реки,

Листья до небес…

Ой, чуть не запела вслух, подслушивая под дверью! Глупее не придумаешь! Впрочем, если бы и запела, все заняты своей работой, никому до Нарики дела нет.

– Сказки это, Нар, старые сказки, – вздохнул за дверью старшина. – Восемьдесят лет живу на свете, а ни разу этого князя не видал. Может, и нет его вовсе…

А если все-таки есть? Не может же такого быть, чтобы и песня была, и даже гром, а Князя-под-горой не было! Все знают, что он спит внутри Громовой горы, Нарика даже знает, где именно – там, где серая каменная скала поднимается над каменистой площадкой, а дальше – обрыв в глубокое ущелье. Нарика сегодня же сходит туда, когда будет выпасать семикрылов, и посмотрит, не проснулся ли Князь! Семикрылы в этом году никак перелинять не могут, их надо гонять по горам, вот Нарика и погонит на Громовую!

Вот что! Сейчас она войдет, скажет отцу то, что матушка велела, и скорее домой! Надо пойти в горы и все проверить! Вряд ли, конечно, Князь-под-горой при ней проснется, но ведь был же отчего-то этот гром? Нарика потянула тяжелую дверь. Старый Борк повернул к ней седую голову и продолжал свою речь, шевеля длинными горскими усами.

– Вот Рике, девице молодой, сам Огонь велел песни петь и сказкам верить, а ты, Нар, княжеский писарь, человек грамотный! Сам подумай, ведь если Князь-под-горой – это спаситель Нагорного Рошаеля, Дарот Великий, то как он может одновременно и лежать пеплом в гробнице, и жить под Громовой?

– Но гора гудит, это ведь что-то значит? – не уступал отец.

– То и значит, что это не к добру! – проворчал старшина.– Конечно, может быть, это не на наших землях, а у рудоделов гудит. Там осьмицу назад и дым валил, и грохотало… землетрясение, может быть?

– Нет, господин старшина, не землетрясение это, гул не тот, – проговорил отец. – Думаю, это мыследейство оружия Дарота Великого, Князя-под-горой!

– Тихо ты, Нар! Замолчи! – вскинулся старшина Борк. – Ты что говоришь такое, да в самой Нагорной! Какое мыследейство? Мыследейства в Нагорном Рошаеле нет, запрещено указом Дарота Великого, двести лет как запрещено!

– Запрещено – это не значит, что нет, – возразил отец. – У нас Дарот Великий двести лет как и мыследейство, и танцы запретил, а в других княжествах Рошаеля люди и пляшут, и мыслесилой лечат, а рудоделы так вообще мыслесилой своей в неживые вещи живую душу вкладывают!

У Нарики упало сердце. Конечно, в других землях и княжествах мыследейство разрешено, но Громовая гора – в Нагорном Рошаеле, и как же Нарика теперь туда пойдет? Что о ней подумают? Еще и песни ей припомнят, что она поет! Ведь по указу Дарота Великого вместе с мыследейством запрещены и танцы, поэтому даже хлопать в ладоши под пение в Нагорном Рошаеле неприлично – где хлопают, там и ногами притопнуть могут, а это уже почти танец! И, самое страшное – за танцы, как и за мыследейство, полагается казнь! Нарика вспомнила, как еще при суровом старом князе били ящерной плетью мыследея на лугу перед крепостью, а все жители деревни в назидание должны были на это смотреть.

Нет, на Громовую идти страшно! И разговор у отца со старшиной какой-то жуткий! Сказать бы все, что матушка просила, да и уйти!

– Ладно, поживем – увидим, – вздохнул, наконец, старшина Борк. – Даст Огонь нам сил все это пережить! Прочти-ка мне письмо сегодняшнее…

Отец развернул скрученный лист сонника и начал громко читать. Нарика села на лавку у двери. Не прерывать же его! И любопытно, что там такое?

– «Старшине-от-ворот Борку Младшему от князя его Ленорка Четвертого Нагорно-Рошаельского. Писано года восемь тысяч шестьсот двадцать девятого, месяца Воительницы пятого дня. В Дедов День сего года прибывает в Нагорную крепость ко мне, для поздравления со вступлением на престол княжеский и личного знакомства, высокородная княгиня Лидора Пилейская, которую я буду принимать, как положено главе княжества».

– Что это она только теперь собралась поздравлять молодого князя? – нахмурился старшина Борк. – Старый князь уже год, как умер, упокой Огонь его душу, а она поздравлять! Не к добру! Конечно, молодой князь бывает в Нагорье только по большим праздникам, не застанешь, но княгиня Лидора могла бы его и в Рошане поздравить, там он круглый год. Читай дальше, Нар!

– «А посему к Дедову Дню, – продолжал читать отец, – повелеваю приготовить в наилучшем виде угощение и все, что надобно для приема государыни Пилея со свитой из сорока всадников…»

– Это что же за свита такая – сорок человек на боевых ящерах! – снова прервал чтение старшина. – Что она, снова воевать с нами собралась?

Вот интересно будет посмотреть на пилейскую княгиню с ее воинами! Наверное, все красивые, в латах из семикрыловых крыльев! А если они в гостях, может быть, они будут петь свои пилейские песни? Вот бы послушать, песни же никто не запрещал!

– «Государыня пилейская увлечена историей моего преславного предка Дарота Великого, – читал отец дальше, – а потому повелеваю Нару-писарю старые летописи и записи разобрать к ее приезду. Князь Ленорк Четвертый собственноручно подписал».

Летописи Дарота Великого, Князя-под-горой? Вот бы Нарике хоть одну почитать! Она грамотная, разберется, и это вовсе не нарушение закона! Но отец никогда не разрешит посторонним копаться в летописях, а Нарика не на княжеской службе, а значит, посторонняя.

– Один Огонь святой знает, как мы все это успеем! – заворчал у нее над ухом старшина. – Уже третий час утра, а Виргалия-повариха готовит только для своих! И места в крепости для чужих бойцов у меня нет! И главное, с чего это летописи наши княгине Лидоре понадобились? Оружие Дарота, что ли, ищет? Говорил же я, все сегодня не к добру!

Ну все, пора уходить! Нарика вскочила с лавки.

– Пап, матушка велела тебе передать срочно, чтобы ты прямо сейчас домой зашел, у мельника Геммина какое-то дело! – выпалила она. Старшина Борк грозно обернулся к ней.

– Это что за вздор со всех гор? Никаких отлучек, никаких дел до вечера, еще чего придумали! – отрезал он. – Ты, Нар, останешься здесь, я скажу, что надо делать. А ты, Нарика, ступай домой! Вы с мамашей и сами можете с мельником разобраться!

Ну и ладно! Зато потом она все-таки сходит на Громовую, до пений как раз успеет. Ведь ходила же раньше, и с семикрылами, и за диким чешуйником, и никто ничего не говорил. А семикрылов действительно надо погонять по горам, ведь сброшенные летом крылья и собранная с них шерсть – это деньги семье на всю зиму, матушка будет продавать пряжу на ярмарке в Растеряй-городке до Нового огня.

Выскочив из караульни, Нарика помчалась домой. Ворота, мост, берег, вот уже и голубой луг пестрит розовыми кустиками средилетнего листа и красными драконовыми очами. А вот и дом! В огороде из низеньких синих кустиков торчат желтые незрелые головицы, с карниза дома свисают синие листья и лиловые ягоды самоспела. Окна настежь распахнуты, вышитые цветами занавески вьются по ветру, а из открытой двери так и тянет свежим хлебом и вялеными самоспелами. А вот и Геммин, сидит на лавке у печи, прямо под веревкой с сохнущими самоспелами. Матушка важно сидит напротив, держа в руках вышитое полотенце. Что это она с лучшим полотенцем, уж не сватовство ли здесь затеяли? Кого это ей Геммин надумал сватать, если у него оба сына женаты и живут в Растеряй-городке? Нарика сбросила на крыльце кожаные туфли, откинула занавеску в двери, вошла и села рядом с матушкой. Разговор не прерывался.

– Так что же за дело у тебя, хозяин Геммин? – церемонно спрашивала мать, расстилая полотенце на коленях во всю длину.

– Да вот оно, дело-то, хозяйка Рина, Огонь его сожги…– пробурчал мельник, посмотрев на печку и нещадно дернув себя за ус. – Жена у меня померла, работы в доме полно, гори она ясным пламенем, а у тебя вон девка старая, двадцати лет, как там тебя… В общем, женюсь, гори она ясным пламенем!

Что? Он ее за себя сватает, не зная, как ее зовут, зато считает ее старой и желает сгореть?

Мать заулыбалась, поднимая развернутое полотенце. А матушка? Она согласна и хочет связать полотенцем их руки? Но ему же только работница в дом нужна, а на саму Нарику он даже не глядит! Нарика отскочила к двери.

– Нет, хозяин Геммин! Нет, матушка!

– То есть как это «нет»? – матушка даже уронила полотенце.

– А так, что за хозяина Геммина я замуж не пойду!

Матушка подхватила с полу полотенце и пошла с ним на Нарику.

– Да ты что говоришь такое? Совсем с ума сошла? Не слушай ее, хозяин Геммин!

– Если бы сошла с ума, то согласилась бы за него, а так – нет! – вставила Нарика.

– Ну, теперь уж точно нет, хозяйка Рина! – вскочил с лавки мельник. – Благодарствуй, огонь тебя сожги! На что мне девка такая супротивная, что с самого сватовства мужу перечит! Другую присмотрю, попокладистей!

И, боком проскочив мимо Нарики, хозяин Геммин помчался на улицу. Матушка замахнулась полотенцем.

– Ты что меня позоришь, Рика? Чего тебе еще надо? Ростом вымахала выше двери, ума Огонь не дал, язык без костей, кто такую за себя возьмет, кроме вдовца? И так стыд и срам, младшую сестру уж два года как выдали, а ты несешь вздор со всех гор!

– Мам, это он вздор несет! Ты слышала, что он говорил? Он даже имени моего не потрудился узнать, а живет рядом и видит меня каждый день!

– А тех, кто имя помнил, вы с отцом от дома отвадили!

– Это каких, мам? Сигор-косарь пришел – сам неграмотный, двух слов связать не может, и с порога объявил, что жена должна грамоту забыть и при муже молчать! А старосты племянник явился пьяный, и пока вас с отцом ждал, все сундуки наши облазил – все проверял, богаты ли мы, как будто всю жизнь с нами в одной деревне не прожил!

– Если проверял, это хорошо, хозяйственный парень, даже если пьющий, хорошая жена его от питья отучит, а грамота вообще дело десятое! Это только отец твой строит из себя грамотного! Я когда за него выходила, думала, люди правду говорят, будто он князьям нашим родня, а он как был писарем смолоду, так и остался! И нечего тебе от женихов отказываться! Что о тебе подумают, ты же как в крепость пойдешь, так все какие-то грамоты для старого Борка строчишь, в огороде возьмешься работать – песни распеваешь, каких никто не знает, а как семикрылов пасти – целыми днями шляешься по горам! Какой жених такую тебя возьмет, кому ты вообще нужна?

– Мам, я пошла семикрылов гонять, к пениям вернусь! – объявила Нарика, сделав вид, что ничего не слышала, и помчалась к хлеву. Одно было занятно – что это матушка о княжеском родстве говорила? Какой-то вздор со всех гор, должно быть, очередная сплетня! Любит же матушка их собирать!

Налетел ветер, со златоцвета посыпались на крышу хлева розовые недозрелые плоды. Пролетел, треща прозрачными крыльями, дикий серый семикрыл. Ну вот, дикие семикрылы уже перелиняли, шерстистые наружные крылья сбросили, а ее домашние так и бродят мохнатыми! Сейчас она будет их гонять по горам, чтобы линяли скорей.

Нарика распахнула дверь хлева, и во двор, толкаясь высокими гребнями на спине, выбежали огромные мохнатые жуки ростом немногим ниже самой Нарики, а длиной раза в два больше. Великан, Серый, Забияка, Забава и Малышка – все пятеро на месте. А как куколки? Она заглянула в угол хлева, где в мягких гнездах из златоцветовых листьев лежали мохнатые куколки семикрылов длиной чуть больше локтя. Личинки уже шевелились в них, но вылупливаться пока не собирались. Вот ведь как устроено в жизни, личинки небольшие, сейчас там внутри у них ни крыльев, ни шерсти нет, а вылупятся из них молодые жучки и за два года вон в каких вырастают!

Ой, что семикрылы там делают, они сейчас ворота снесут! Скорее открывать! Нарика подхватила длинную хворостину, открыла ворота и погнала жуков на луг. Раскрылись мохнатые крылья, высвободились из-под них внутренние прозрачные, и семикрылы помчались на луг. Вперед, вперед! Надо спеть им что-нибудь такое, чтобы побегали подольше! Нарикины семикрылы под песню всегда хорошо бегут и никогда не разбегаются, любят ее пение, что ли? Она как раз вчера придумала песню! Конечно, эта песня тоже еще не то, что настоящая старинная, такая, чтобы все любили ее и пели, но все-таки надо попробовать ее спеть! А ну-ка…

-Черны кудри, черны очи,

Не дают покоя,

Ярче звезд, чернее ночи,

Жгут сильнее зноя.

А если кто-нибудь услышит, как она распевает о черных очах? Она и сама не знает, чьи они, нет еще таких очей, чтобы не давали ей покоя, но соседи ведь все, что угодно, могут сказать! Ну и ладно, она тогда скажет, что в Растеряй-городке слышала песню в Ярманный день. И вообще, если кто хочет гадости говорить, тому не угодишь, хоть платком рот завяжи, в мешок залезь и в амбаре запрись! А вот семикрылам, кажется, песня по душе! Постукивая крыльями, семикрылы ускорили бег. Носатихи с треском разлетались в стороны, голубые травы ложились под топающие трехпалые ноги, по шести у каждого мохнатого жука. Хорошо бежать за ними, кажется, еще немного, и взлетишь над горами и лесом, над Нагорной крепостью и над Отбитой, над перевалом и пилейской степью!

Луг начал подниматься к горам, и бежать стало труднее. Нарика догнала старика Серого и запустила руку в густую шерсть. Нет, даже он не прогрелся, а значит, сбрасывать крылья не будет! Может быть, все-таки сходить на гору? Не на Громовую, конечно, а куда-нибудь пониже. Все будет хорошо, не бывало еще, чтобы семикрыл не послушался Нарикиного пения!

– Если глянут в сердце очи,

Сердце не закроешь.

Полюбить оно захочет –

Ничего не скроешь.

После яркого солнечного луга в лесу показалось темно и холодно. Красные стволы диких златоцветов поднимались над зарослями чешуйника, над головой между черными кронами едва виднелись клочки голубого неба. Под ногами вилась тропа, корни то и дело попадали под ноги. Семикрылы замедлили бег, с треском пробираясь через кусты. Ничего, хотя они и медленнее идут, чем по лугу, зато тратят больше сил. Тропа кружила по склону, Нарика уже не понимала, куда завели ее семикрылы.

А это что такое? В лесу потемнело еще больше, загрохотал гром. Великан, бежавший впереди, зашипел, Забава и Забияка подхватили противный звук, а Серый и Малышка кинулись в кусты. Нарика подняла голову. Вот так раз! Вместо веселого голубого неба в просветы между листьями глядела мрачная лиловая туча. Гроза! Сейчас семикрылы разбегутся от страха! Что же делать? Обычно пастухи на такой случай носили с собой длинные колья, молоток и моток крепкой веревки, но Нарика всегда надеялась на свое пение. Вот и допелась! Гром ударил снова, первые тяжелые капли зашуршали по листьям, ветер зашумел по вершинам. Семикрылы в страхе бросились вперед по тропе. Стойте, стойте! Чем же их успокоить? Надо что-нибудь грустное спеть! А, вот же хорошая песня, все ее знают!

– Вот стоит гора,

На горе той лес,

Корни у реки,

Листья до небес…

Пошли шагом – это хорошо, вон там, впереди, как будто светлее.

– В небе облака,

На земле сады,

Спит там князь, пока

Нет нигде беды…

Вот уже и деревьев меньше, вот и площадка свободная возле серой высокой скалы. Куда же это они забрались? Место открытое, под площадкой – обрыв, и далеко внизу – засыпанное огромными острыми камнями ущелье. Справа за рекой виднеется Нагорная крепость, слева, у самой пилейской границы – Отбитая, ее сто лет назад отбили у Рошаеля пилейцы, а потом снова вернул себе Рошаель. Так это Громовая! Та самая площадка! Вот беда, надо уходить не хватает еще, чтобы семикрылы упали под откос, в ущелье! А они могут, домашние же не летают! Нарика пошла вокруг площадки, напевая песню, чтобы семикрылы развернулись вслед за ней.

– Сон его глубок,

Нет к нему пути,

Коль не минул срок,

Князя не буди.

Поворачиваясь, Великан прижал Нарику к поросшей мхом скале. Мох пополз под рукой, как будто ждал этого прикосновения. Снова загремел гром, и Забияка едва не свалился с площадки. Серый и Малышка подняли головы, и их шипение перешло в оглушительный свист. Твердые крылья под жесткой шерстью заскрипели. Не хватает еще, чтобы они здесь начали линять!

– Встанет грозный князь,

В небе голова

Сердце горячо,

А душа жива…

Прямо над горой ударил гром, Нарика подпрыгнула от испуга, Забава засвистела, Великан подхватил, и полил дождь. Рубашка и юбка вмиг промокли насквозь, мокрые косы прилипли к спине, а семикрылы продолжали толкаться на площадке. Продолжая петь, Нарика подошла вплотную к скале, семикрылы потянулись за ней. Хорошо, пусть они подальше от обрыва отойдут!

Огонь святой, а это что? Или почудилось? Смытые потоками воды, остатки мха сползли со скалы, скала дрогнула, и между струями дождя побежали по камню трещины, будто рисуя что-то на ней. Кто это? Нарика запрокинула голову, и увидела человеческое лицо, вырастающее из серого камня. Над закрытыми глазами взлетают крыльями брови, густые кудри упали на лоб, сжатые губы большого рта, кажется, готовы заговорить… Кто ты? Князь-под-горой? Проснись! Расскажи! Ну что же он молчит? Что сказать, что сделать, чтобы он ожил?

– Встанет среди гор,

И уйдет беда,

Не вернется тьма

Больше никогда.

Продолжая петь, Нарика подняла руку, провела по камню, дотянулась до лица. Посыпалась пыль, мелкие осколки скалы полетели, будто из-под резца. То ли снова почудилось, то ли вправду дрогнули строгие черты и замерли снова, будто проснулось что-то, да не хватило сил до конца разогнать мертвый сон!

Нарика застучала кулаком по серой мокрой скале. Откройся же, выпусти его! Кулак заскользил по мокрому камню, трещины побежали за ним, под горой загудело. Неужели это мыследейское оружие гудит? Что теперь делать, бежать? Но тогда она никогда не узнает, что случилось с Князем-под-горой! Страшно, но если все-таки еще спеть? Пусть потом хоть казнят, но это же Князь-под-горой, и она его разбудит!

– Встанет грозный князь,

В небе голова

Сердце горячо,

А душа жива…

Под горой загудело сильнее, площадка под ногами качнулась, семикрылы заворочались, развернулись и, задевая Нарику мокрыми шерстистыми крыльями, и помчались по тропе в лес. Скала дрогнула, трещины раскрошили вековой камень, и он гремящей кучей осколков обрушился на площадку. Нарика отскочила, споткнулась об осколок, да так и осталась сидеть в луже между камней, глядя, как из скалы появляется каменный человек – очень высокий и худой, с непокрытой кудрявой головой, в воинском доспехе, с длинным ножом и большой пряжкой в виде птицы-огневика на широком поясе. Князь-под-горой! Над закрытыми глазами взлетают крыльями ровные брови, подбородок решительно поднят, сжатые губы большого рта готовы заговорить… Но он не просто спит, он окаменел! Голова, плечи и руки уже свободны, но ниже пояса он еще в скале! Что еще сделать, как разбудить его? Нарика вскочила на ноги, прикоснулась к холодному камню.

– Проснись, Князь-под-горой! Посмотри на меня, отзовись!

Неподвижное лицо дрогнуло, глаза открылись, и на Нарику взглянули угольно-черные живые глаза.

– Отзовись, князь Дарот!

Сжатые губы дрогнули, и Нарика услышала неясный, будто со сна, голос.

– Я не Дарот!

Подземный гул превратился в грохот, деревья закачались, как от ветра, из леса раздался свист семикрылов, площадку тряхнуло, и Нарика покатилась по тропе, хватаясь за траву.

Она остановилась только в лесу, скатившись под ноги остановившихся семикрылов. Земля снова ушла из-под ног, камни градом посыпались с горы, деревья заскрипели и закачались, семикрылы бросились под гору, и Нарика помчалась за ними. Мелькнули уходящие тучи, засверкали голубые клочки неба среди черной листвы, и, наконец, забрезжил свет впереди между стволами.

Семикрылы бросились вперед по мокрому лугу, Нарика мчалась за ними, скользя по мокрой траве, но земля под ногами уже не дрожала, и гул из-под горы утих! Что же это было? Почему проснулся Князь-под-горой? Она же не мыследея, и не танцевала, и не делала ничего запрещенного, но из горы появился и ожил окаменевший человек! Может, дело в песнях? Нет, лучше даже не думать об этом! Лучше скорее бежать домой, а то вдруг семикрылы начнут линять прямо здесь, на лугу? Ой, так и есть! Линяют! Старик Серый остановился у дороги и задрожал мелкой дрожью, стуча наружными крыльями. Сейчас сбросит! Малышка прямо на лугу уже скинула в придорожную канаву четыре наружных крыла и радостно помахивала прозрачными внутренними. Ладно, грязную шерсть можно отмыть…

– А ну, пошли, пошли домой!

Нарика замахала хворостиной, пытаясь согнать Серого с дороги. Он сделал пару шагов и ловко скинул одно крыло по ту сторону. Хорошо, еще немного! Нарика пнула старого семикрыла под заднее крыло, но он только крепче уперся в дорогу всеми шестью ногами. Ладно, пусть стоит, а где все остальные?

Нарика оглянулась и онемела. Что они делают? Громадный рыжий Великан взбежал по насыпи на дорогу и с грохотом сбросил с себя все шесть крыльев разом. Забияка выскочил за ним и задрожал с ног до кончиков усов, освобождаясь от своей последней пары. Куда же он сбросил остальные? И где Забава? Ах, вот она, устроилась рядом с Великаном и размахивает всеми крыльями разом, раскидывая их по дороге.

А если кто-нибудь сейчас поедет, а дорога перегорожена крыльями, и виновата в этом именно она, Нарика! Ну вот, так и есть! Уже едут!

По дороге двигалось диковинное шествие. Впереди на черном породистом многоноге ехал высокий, худой молодой человек в расшитом золотом кафтане, бархатных штанах-обтяжках и всаднических сапогах с выпуклым золоченым узором. Продолговатое лицо его украшали тонкие усики, а широкополую столичную шляпу венчал большой букет цветов. Молодой князь Ленорк прибыл из Рошаны! Рядом с князем на зеленом боевом ящере ехала нарядная и воинственная госпожа. Позолоченные латы из семикрылового крыла, кожаные перчатки с шипами, длинный меч с самоцветами на рукояти, золотые кудри из-под блестящего шлема… Вот она какая, Лидора Пилейская! За ней ехали на таких же ящерах воины в красно-зеленых плащах поверх кольчуг и зеленых штанов. Один из боевых ящеров оскалил зубы, принюхиваясь к лежащим на дороге крыльям. Великан развернулся и затрещал прозрачными крыльями, ящер оскалил зубы и двинулся на него. Загрызет, точно загрызет!

– Кыш, кыш отсюда! – Нарика встала перед горячо дышащей зубастой мордой, держа наготове хворостину и упираясь спиной в мохнатый лоб Великана.

– С дороги! – зазвенел металлом женский голос с мягким пилейским выговором. Нарика схватила Великана за усы и потащила с дороги.

– Безобразие! Убрать! – продолжала Лидора Пилейская. Двое красно-зеленых всадников спрыгнули на дорогу. Ой, сейчас убьют, если не Нарику, так Великана! Тяжелая рука в перчатке одним ударом отбросила Нарику в канаву, Великан и Забава спрыгнули за ней, а следом полетели сброшенные крылья. Княгиня потянула из ножен меч и двинула ящера к Серому, молодой князь Ленорк учтиво приподнял шляпу, обернувшись к ней.

– Прошу прощения, твоя княжеская светлость! – заговорил князь. – Стоит ли отвлекаться от прекрасной старины ради глупой девки и деревенской скотины?

– Ну, тогда скорее покажи мне, где воевал воевода Симпатр! – потребовала княгиня, убирая меч. Она определенно ищет оружие Князя-под-горой! А если она увидит его самого?

– Симпатр обломал зубы на Громовой горе, где разбил его мой предок Дарот Великий, Князь-под-горой! – торжественно объявил Ленорк, плавно указывая рукой туда, где совсем недавно гремело землетрясение. Нарика вздрогнула. Но Князь-под-горой – это не Дарот Великий! Он сам сказал, что Нарика ошибается, когда она назвала его Даротом!

– Выбирай выражения, князь Ленорк! – Лидора снова взялась за меч, но повоевать ей так и не пришлось – навстречу знатным гостям от крепости двигалось торжественное шествие. Впереди, с выцветшим сине-белым знаменем крепости у седла, ехал на ящере рослый знаменосец Рейт, в простых семикрыловых латах. За ним на смирном сером многоноге ехал старшина Борк в таких же латах, с большим резным блюдом в руках. Блюдо тоже было сделано из крыла семикрыла, а на нем лежал большой круглый хлеб, окруженный ярко-красными ранними златоцветами. Следом двигалось все ополчение – восемьдесят парней в кольчугах и стеганках, надетых поверх праздничных вышитых рубашек, – а дальше нестройной толпой шли жители деревни.

– Нарика, скорее, петь пора!

Кто-то потянул ее за рукав. Ирта, сестренка, и ее муж Хорт рядом, и все певцы! Сколько же Нарика пробегала по горе? И как она теперь будет петь – мокрая, грязная, в порванной рубашке, в туфлях, из которых течет вода!

– А крылья линялые Хорт увезет, пошли!

Нарика оглядела свою грязную юбку, но Ирта решительно потянула ее за рукав, и они нырнули в толпу встречающих. Все замолчали, и старшина Борк начал приветственную песню.

– Славен день на земле родной,

Славен князь под знаменами…

Стоя среди певчих, Нарика старательно подпевала. Голос у нее был высокий, звонкий, как раз для основного напева, отец вместе с другими певцами-мужчинами выводил второй голос. Тем временем ополченец помог старшине-от-ворот спешиться, и Борк понес блюдо навстречу князю.

– Славно войско победами,

Славна крепость славой дедовой…

Так, сейчас князь тоже сойдет на землю, с поклоном примет знаки богатства и процветания Нагорного Рошаеля, а потом поведет все шествие в крепость. Однако князь Ленорк, не сходя с многонога, отломил кусок хлеба и сунул в рот.

– А теперь, Борк, веди меня с княгиней Лидорой Пилейской к месту сражения! – скомандовал князь. Ополченцы замерли на месте, деревенские жители ахнули. Старшина Борк, не выпуская из рук блюда с хлебом, почтительно поклонился князю. Морщинистое лицо его сморщилось еще больше, будто он жевал незрелый самоспел.

– Честь имею напомнить, твоя княжеская светлость, что в Дедов День прежде всего положено предкам почтение оказать, а только потом – гостям уважение.

Грозная княгиня снова схватилась за блестящую рукоять меча, но старшина как будто ничего не заметил. Князь Ленорк взмахнул шляпой.

– Прости, княгиня Лидора, я в Рошане совсем забыл обычаи деревенские. Попрошу пожаловать сегодня в крепость, а завтра уже на гору!

Княгиня недовольно промолчала, певчие старательно продолжали песню.

– Честью славен великий князь,

И богатством славна земля…

От волнения у Нарики перехватывало дыхание. Что-то еще сейчас будет? Шествие миновало красно-белую Лучникову башню с каменной птицей-огневиком и не спеша втянулось в ворота. Старшина-от-ворот вопросительно оглянулся на князя Ленорка, но тот как будто ничего не заметил, и старый Борк запел новую песню.

– Как на небе звезда,

Как в колодце вода,

Как зерно под землей,

Слава вечно с тобой,

Это была молитва Огню в память предков, певчие подхватили ее на три голоса, и князь Ленорк тоже запел. В Нагорном Рошаеле никогда не было священников Огня, праздничные молитвы пел старший по званию, но на князя Ленорка надежды не было – он даже сейчас то и дело забывал слова. Впрочем, все остальное он помнил хорошо и, торжественно забрав блюдо с хлебом у Борка, поехал в дальний угол двора, к Надровной башне.

Возле башни помещался храм Огня, а рядом – княжеские гробницы, где хранились прошедшие через огонь останки князей в каменных кувшинах. На самой высокой гробнице золотыми буквами вилась надпись: «Вечная память Дароту Великому. Года 8484-го, месяца Серпа, 3-го дня». Князь Ленорк ловко сошел с многонога, изящно преклонил колено перед гробницей и, отломив кусок хлеба, положил его вместе с большим златоцветом на резную полочку над дверью. В толпе одобрительно зашептались: молодой князь наконец-то делал все правильно.

Глава шестая. Из времен Дарота Великого

Князь Ленорк раскладывал дары и молился Огню еще часа два, певчие пели, а деревенские жители подпевали. Княгиня Лидора Пилейская откровенно зевала, ее люди вывели своих ящеров за стены крепости и принялись устраивать их там на ночь. Наконец, все закончилось, и старшина Борк поманил к себе Нарику. Она подошла, одергивая юбку и рубашку, они уже высохли, но чище от этого не стали.

– Вот что, Рика, ты ведь грамотная, верно?

Нарика кивнула. Ладно, с рубашкой она потом разберется, тут что-то особенное намечается!

– Летопись от любовного вздора отличишь?

– Отличу, господин старшина!

– Тогда иди в хранилище и собери все, что найдешь, о князе Дароте Великом, его оружии и Громовой горе, потом я отца твоего пришлю за ними.

Нарика закивала и помчалась в Слуховую башню. Конечно, она найдет и прочтет! Непонятно, зачем это надо старшине именно сейчас, но сегодня она должна обязательно узнать, кто такой Князь-под-горой!

Через два часа наступили сумерки. Нарика сидела в полутемном подземелье с медными листами на стенах, вокруг нее стояли сундуки и корзины с книгами и свитками, но о Дароте или о Князе-под-горой в них не оказалось ничего. Читать в полутьме было уже невозможно, хотелось есть, пить и уйти домой, но вот этого как раз делать было нельзя.

Со двора крепости донеслась музыка. Зазвенели струны гудца, мужские голоса подхватили напев, а медные листы подземелья загудели в лад. Что за вздор они поют, что за песня там у них?

– Кабы мы живали сами

Да на небе вверх ногами

Мы бы по морю ходили

Да по полю бы поплыли…

Около окошка появились ноги в красных пилейских сапогах и начали притоптывать, другая пара сапог ловко выворачивалась в разные стороны, стуча по камням то пяткой, то носком. Но это же танцы! А вот и еще чьи-то ноги в сапогах рыжей кожи с высокими каблуками и выпуклым золоченым узором, так и притоптывают, так и выстукивают дробь! Это сапоги молодого князя! Ой, он танцует! Что же теперь будет? Может быть, и ничего не будет, это же не грозный Ленорк Третий, а его молодой сын! А вот рядом еще чьи-то ноги в нарядных сапогах со шпорами.

– Что это ты, князь Ленорк, пляшешь в своих владениях, словно при дворе в Рошане? – зазвенел над окном женский голос с пилейским выговором. Княгиня Лидора! – Указом Дарота Великого в Нагорном Рошаеле танцы запрещены, а ты нарушаешь?

– Твои люди тоже вон пляшут, – князь Ленорк остановился, притопнув сапогом.

– Мои люди не подданные Нагорного Рошаеля, – спокойно возразила княгиня. – И я ничего не потеряю, даже если сейчас сама станцую. А вот твоя честь пострадает, если я расскажу в Рошане о том, как ты нарушаешь законы своих предков! Что тогда скажет король Ригидон? Что скажут другие князья-выборщики?

– Да ничего они не скажут! Они меня и так на балах в Рошане видели! – возразил Ленорк.

– В Рошане, где танцы никто никогда не запрещал! И если после этого я расскажу, что ты не ходишь в храм Огня, и изменяешь вере дедов и отечеству, что тогда скажут король и выборщики?

– Никто тебе не поверит! – голос молодого князя дрогнул от досады.

– Поверят, и даже очень. Как может быть верен королю тот, кто неверен закону своих предков? Какие еще законы нарушит и кому еще изменит тот, кто забывает молитвы Огню и законы прадедов? Кто сегодня не мог вспомнить ни одной молитвы без подсказки, вряд ли вспомнит о чести родины!

– Ничего я не забываю и все помню! – крикнул князь Ленорк совсем, как мальчишка. Нарика затаила дыхание. Как эта пилейская княгиня все повернула, будто князь Ленорк чуть ли не изменил Рошаелю? А о чем она еще толкует?

– Но я могу забыть о совершенной тобой измене, если ты поделишься со мной тайной оружия Дарота Великого… – металлическим своим голосом закончила княгиня Лидора. Но ведь не было же никакой измены! Но с этой княгини станется, она и не такого наговорит! Неужели молодой князь Ленорк согласится? А как же Князь-под-горой?

– Не знаю я никаких тайн! А если бы и знал, оружие это не для Пилея, а для Нагорного Рошаеля! – крикнул молодой князь.

Что бы еще придумала пилейская княгиня, осталось неизвестным, но совсем рядом с окном раздались шаги, потом звон струн гудца заглушил разговор, и звучный голос сотника Рейта прямо рядом с князем и княгиней громко завел знакомый напев.

– Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой.

Но это же «Огонек», ее поют и в Рошаеле, и в Пилее! А знает ли эту песню Князь-под-горой? Она очень старая, при нем ее, наверное, тоже пели. И сотник Рейт молодец, теперь княгиня замолчит, а князь Ленорк уйдет от нее. Ополченцы и пилейские бойцы запели не хуже певчих, ловко разбившись на три голоса, Нарика тоже принялась подпевать.

– Светит на небе звезда ,

Кто-то ждет любя.

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя.

Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно.

Сапоги князя Ленорка исчезли, но княгиня так и осталась стоять рядом с окном. Что ей здесь еще понадобилось?

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Песня кончилась. Голос старшины Борка позвал всех на торжественный пир в княжеский зал, и все потянулись к Хлебной башне, а в окне появилась вторая пара пилейских сапог. Кто это рядом с княгиней, десятник ее, что ли?

– Он уперся, значит, будем действовать сами. Будь готов к третьему часу ночи, – проговорил над головой Нарики приглушенный голос княгини Лидоры. – Берешь тридцать человек и в открытую выезжаете из ворот, ясно?

– А если часовые не выпустят? Или князь Ленорк поднимет войско, а людей у нас мало! – спросил мужской голос с пилейским выговором.

– А голова на что? Я устрою так, что некого будет поднимать!

Песок зашуршал под подошвами, и княгиня со своим сотником отправилась на пир. Что она собирается устроить? Куда поскачут тридцать всадников? А если добывать оружие Князя-под-горой? Он не сможет помешать им, стоя сонный в камне! Как же его предупредить? И как спасти оружие? Она же так ничего и не узнала, так и не нашла записей времен Дарота Великого! В сундуках были записи намного старше, на полках – намного новее, но именно тех, которые были нужны, не было видно нигде. Не в стену же их замуровали! А почему нет? Нарика двинулась вдоль стены, ведя по ней пальцами. Вот холодный гладкий камень за полкой, вот шершавый шов между камнями, вот крюк, вбитый в стену над сундуком, а это что гладкое? А, это уже слуховой лист начинается!

Раздалось негромкое гудение, это лист отозвался на что-то, и тут же соседний загудел другим тоном, немного надтреснутым. Почему он дребезжит? Может, за ним что-то есть? Нет, не может быть! Вот бы его снять и посмотреть! Но он высотой в человеческий рост, и Нарика его не поднимет. А если попробовать? Все равно больше делать нечего.

– Светят окна под горой,

Светят до утра.

Ждут тебя ночной порой

Нынче, как вчера.

Он пела, держась за дребезжащий лист обеими руками, а лист гудел все громче.

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Тяжелый лист дрогнул, качнулся и с грохотом сам упал со стены. Как это получилось? И что там за ним? Нарика ткнула пальцем в широкую белую полосу извести между камнями, и известка со стуком посыпалась, как камни из скалы во время землетрясения. За ней открылась щель шириной в ладонь, и из нее показались какие-то свитки, толстая пачка листов сонника и еще что-то твердое. Нарика подхватила все разом и бросила на стол.

Медные листы снова загудели, Нарика обернулась. Упавший лист сам собой поднялся, а в полу открылась черная дыра, и из нее появилась клетка со светляком, а потом корзинка, из которой пахло хлебом и самоспелами.

Отец пришел! Нарика подхватила корзинку и клетку, а отец выбрался из-под земляного пола.

– Ты откуда?

–Из дома. Старшина велел проверить подземный ход, а я в нем двадцать лет не был.

– А куда он идет?

– К Водяной башне и к реке, когда-то по нему ходили из крепости за водой. А ты зачем сняла лист? Под ним было что-то?

– Было, но я сама не знаю, что. Пап, а откуда ты знал о подземном ходе?

Отец начал разбирать то, что нашла Нарика.

– В детстве бабка рассказала, а двадцать лет назад я сам весь ход прошел и доложил старшине Борку. Сегодня он велел мне проверить ход, ведь Лидора Пилейская неспроста сюда явилась…

– Да, я слышала, как она велела своим людям выехать из крепости за час до рассвета, и собирается что-то сделать, чтобы задержать их было некому!

– Так, – помрачнел отец. – Надо сказать Рейту!

Он встал на сундук, открыл окошко и посвистел каким-то особым свистом. В окне показались огромные сапоги сотника Рейта, и, пошептавшись с ним, отец вернулся к столу.

– Гору трясет, листы гудят, – сказал он, садясь. – Может, и вправду Дарот Великий просыпается?

– Он не Дарот! – вставила Нарика.

– А ты откуда знаешь?

– Он сам мне сегодня сказал, но он не может выйти из горы!

Отец недоверчиво посмотрел поверх свитков.

– Подожди, подожди! Так ты что, видела Князя-под-горой? Он действительно там, под Громовой?

– Он в скале на Громовой горе, – зачастила Нарика, – раньше там ничего не было видно, а сегодня осыпались камни, и он был там! Он даже проснулся, открыл глаза, черные такие, сказал, что он не Дарот, и опять заснул!

Отец задумался, покачивая головой и постукивая свитком по столу.

– Непонятно, почему это все началось, и гул на Громовой, и Князь-под-горой, и княгиня Лидора в нашей крепости, и поиски оружия. Оружие надо найти, если оно существует, этого от нас хочет старшина Борк. Но мы ничего не найдем и не сможем ничего сделать, пока не разберемся во всем этом, – отец кивнул на гору свитков на столе. – Открывай, посмотрим, что за свитки.

Нарика пододвинула на середину стола клетку со светляком и вытащила из кучи один свиток.

«Я, Дарот Великий, Князь-выборщик от Нагорного Рошаеля, Княжеским словом Своим повелеваю» – начала читать она грамоту, написанную четким писарским почерком. – «Отныне и навеки на земле Нагорного Рошаеля строжайше запрещается как подданным его, так и кому бы то ни было, отправление мыследейских обрядов, равно как и любое мыследейство. Также запрещаются танцы, мыследейство сопровождающие, равно и прочие. Любой нарушитель сего указа наказуется ящерной плетью до смертного конца, без различия пола, возраста и звания.

Князь Дарот Великий.

Писано года 8431-го месяца Пятизвездия третьего дня».

– Этот указ всем известен. Этот тоже, к тому же это не подлинник, а список, – заметил отец, передавая Нарике другой свиток.

– «Завещание, – прочитала она. – Я, Верг, сын Фионта, Князь-выборщик от Нагорного Рошаеля, находясь в здравом уме и твердой памяти, объявляю свою волю. От времени моей смерти, и далее во веки веков, в Нагорном Рошаеле по смерти правящего князя следует передавать княжение старшему из потомков его, здравствующих на время смерти означенного князя, независимо от пола и обстоятельств рождения этого родственника».

– А зачем нужно было такое завещание? – Нарика свернула свиток.

– У князя Верга не было законных детей, и он хотел оставить княжество своему побочному сыну Гиарту, который был на то время старшим из возможных наследников.

Отец принялся разворачивать один за другим остальные свитки, а Нарика вытащила из кучи тяжелый сверток, который показался из щели последним. Внутри оказалась книга в деревянной обложке, обтянутой дешевым красным ростовиком. Что тут? Кажется, доходы и расходы. Узким, острым почерком кто-то записывал прибыль и траты на зеленоватых листьях дешевого сонника, помечая день, месяц и год каждой записи. Нарика начала читать вслух.

«Года 8425-го месяца Дракона 18-го дня.

За укрепление ворот Лучниковой башни мастеру Нейту из Подгорья 140 золотых», – значилось наверху страницы, рядом стояла корявая подпись мастера, а под ней тем же острым почерком, что вся страница, еще одна подпись – «Князь Дарион».

– Пап, кто правил до Дарота Великого?

– Его отец, князь Гиарт Узаконенный, ради которого князь Верг писал завещание.

– А князь Дарион это кто?

– Князь Дарион? – Отец заглянул в книгу. – Дарион? Странно!

Он полез в корзинку и принялся что-то искать в ней. Нарика продолжала читать.

«Года 8425-го месяца Дракона 40-го дня.

Князю Дароту на покупку боевого ящера пилейской породы зеленой масти – 250 золотых. Князь Дарион».

Похоже, князь Дарион был истинным хозяином крепости, если нанимал мастера для укрепления крепостных ворот и выдавал деньги на расходы князю Дароту.

А это что? Нарика развернула еще один свиток – роскошный, на полированной деревянной ручке, с золотыми и красными заглавными буквами.

«Года 8427-го месяца Воительницы 1-го дня.

Княжеским словом и честью нашей от сего дня и во веки веков обязуемся соблюдать границу между Княжеством Пилейским и Княжеством Нагорного Рошаеля по реке Материнское Прощенье и Черному Перевалу, не нарушая ее нападением или переходом подданных наших в ту или другую сторону.

Подписано: Князь Нагорного Рошаеля Дарион, сын Гиарта

Князь Пилея Вефинт, сын Агрена

Свидетели: Князь Дарот, сын Гиарта младший

Княгиня Хали, дочь Агрена»

Князь Дарион был старшим братом Дарота Великого и правил до него, но почему о нем никто не знает? Отец вытащил из корзинки хлеб, самоспелы и, наконец, небольшую тетрадку в таком же старинном переплете, как у расходной книги.

– Вот, нашел! Смотри, даже почерк тот же! – открыв ее, сказал отец.

– Это что, наша?

– Наша, ты читай, я ее наизусть знаю.

Отец отдал ей тетрадь. Ну, конечно, эта тетрадка всегда была у них в доме и лежала в сундуке, завернутая в большой платок. Отец записывал в ней рождения, свадьбы и смерти, вынимал только по большим праздникам и никому не давал к ней прикоснуться. Такие тетради были во многих грамотных семьях.

Тетрадь сама открылась на последней странице, записи семейных дел шли в ней с конца и начинались со слов песни о Князе-под-горой, записанных крупным круглым почерком. Значит, ее сочинил кто-то из семьи Нарики? Да, вот как ей надо сочинять, и почему только так хорошо у нее не получается? Но что это здесь записано? Сначала все обычные слова из песни о Князе-под-горой, те, которые в Нагорном Рошаеле любой знает с детства. А вот в конце что-то такое, чего Нарика никогда не слышала.

Страшный враг в горах

Сгинет навсегда,

Не придет с войной

Больше никогда.

И неверный брат

Сгинет в свой черед

Кто предать был рад,

Тот навек уйдет.

Неверный брат? Предатель? Кто он, и почему о нем говорится в песне? Может быть, тут еще что-нибудь есть? Да, вот: «Месяца Серпа 21-го дня в праздник Нового Огня рожден Нар, сын Нарики и Ардона, на самом деле князя Дарота». И следом уже другой рукой: «Нарика, дочь Симлона, умерла в ночь 25-го дня месяца Серпа».

– Пап, а от чего она умерла, та Нарика?

– Да кто же теперь скажет? От родов, должно быть…

Или от того, что знала что-то о предательстве. Но кто кого предал? И кто спит каменным сном в скале на Громовой, Дарот Великий или его брат Дарион? Может быть, с другой стороны тетради есть объяснение? Нарика перевернула тетрадь и перелистала густо исписанные страницы. Но это же писал князь Дарион, вот его быстрый, острый, почерк!

«Года 8419-го месяца Котла 10-го дня.

Дарот во второй раз не выдержал испытания в Училище. Сестра Дарка пробралась на испытания под видом мальчика, все выдержала, но ее не взяли, потому что девица».

– Пап, а про какое Училище пишет князь?

– Училище Мыследеяния в Рошане. Когда-то от нас, из Нагорного Рошаеля, туда многие ездили учиться, а теперь даже говорить об этом нельзя. Нарика перевернула несколько страниц.

«Года 8421-го месяца Дракона 3-го дня.

Защитил выпускной трактат, «Действие пения и танца на лечение больных», звание мыследея-целителя».

Пение влияет на лечение больных? И ученые люди поверили доказательствам князя? Значит, хорошая песня это не только развлечение, и танец это не только нарушение закона! Вот бы матушке сказать это! Но она бы все равно не поверила, только бы ругалась до вечера.

«Года 8421-го месяца Дракона 6-го дня.

Отец погиб вчера под Гервалом, старшина Гинд отдал мне его пояс с гербовой пряжкой. Уезжаю в Гервал с четырьмястами всадников, Дарот в Нагорной с матушкой и сестрами».

–А что такое гербовая пряжка?

– Триста лет назад князья Рошаеля объединили княжества в одно государство и выбрали короля. В знак того, что они свободно выбирают королей, гербом Рошаеля сделали птицу-огневика, которая ни дня, ни часа не живет в неволе. Эта птица до сих пор у князей-выборщиков на пряжках.

– Я видела такую пряжку у… ну, в общем… у Дарота Великого была такая?

Отец покачал головой.

– У князей Нагорного Рошаеля после Дарота Великого вместо пряжки – кинжал с огневиком на рукояти. Читай дальше!

«Года 8424-го месяца Двух Треножников 1-го дня.

Защитил второй трактат, «Соединение мыследеяния». От волнения случайно сбросил мыслью чернильницу на хламиду председателя Ученого Совета. Чуть не выгнали за способности повелителя вещей, но, в конце концов, дали звание мыследея-исследователя».

За окном стало совсем темно и тихо, только шаги часовых были слышны. Где же здесь об оружии? Или о сражении хотя бы?

«Года 8428-го месяца Двух Треножников 15-го дня.

Купил голубой камень у златокузнеца в Растеряй-городке. Усиливает мыследеяние вчетверо. Боевой шлем на голове уменьшает поток мыслесилы почти вдвое, придется отказываться от шлема, если воевать мыслесилой. На Громовой горе без шлема с этим камнем обрушил мыслью скалу высотой в пятнадцать локтей. Дарот возмущен до драки, получил по заслугам».

А эти голубые камни, которые усиливают мыследеяние, может быть, они и есть оружие?

« Года 8428-го месяца Змеи 9-го дня.

На горе, с крыльями и с голубым камнем в руке, удалось пролететь тридцать локтей. Может быть, дело не в крыльях, а в моей наследственности летуна? Все-таки князь Фионт, отец деда Верга, был настоящим летуном, а мыслесила летунов и драконов помогает им летать.

Г ода 8429-го месяца Воительницы 11-го дня.

Запустил с крыльями и голубым камнем обычного человека. Прислуга Нарика вызвалась сама, пролетела 30 локтей благополучно.

Года 8429-го месяца Воительницы 11-го дня.

Сего месяца 8-го дня пролетел 150 локтей, упал на камень и сломал ногу. Лечил себя сам, сначала соединял мыслесилу с деревенским лекарем, при пении потоки соединяются лучше».

Вот и тут пение! Значит, Нарика права, ей просто надо стараться сочинять хорошие песни, а они не только радость, но и пользу людям дадут! А что еще тут написано?

«Месяца Воительницы 10-го дня лечил себя один, но с пением и двумя голубыми камнями, сегодня уже вставал на больную ногу. Утром приходил из деревни Симлон, отец Нарики, она ждет ребенка от Дарота. Ребенок от него, убытки у всех. Ардон из деревни за нее сватается, дать Нарике в приданое 20 золотых».

– Значит, мы с тобой, пап, точно потомки Дарота Великого?

– В десятом поколении, дочка, но говорить об этом вслух неразумно. Князья незаконных родственников не терпят, особенно имея в виду завещание Верга, которое стало законом. Не вздумай мечтать ни о княжении, ни о почестях! Мы, десять поколений потомков Нарики и Дарота Великого, потому только и прожили эти двести лет, что не требовали признания нас частью княжеской семьи.

А ведь могли бы, они даже внешне похожи на князей Нагорного Рошаеля – черноглазые, кудрявые, рослые. И Князь-под-горой такой же! А каким еще он может быть, если он князь? Но если он не Дарот Великий, значит, он князь Дарион?

« Года 8429 месяца Воительницы 31-го дня.

Приезжали послы из Пилея, предлагали невесту. В 27 я мог бы, наконец, жениться, но условия для Рошаеля невыгодны. Отказался».

Значит, князь Дарион никогда не был женат, даже по государственным соображениям, и не завел семьи в чужих краях. Но он и не умер в Нагорном Рошаеле, ни на одной из княжеских гробниц его имени нет, но стоит на Громовой горе скала, а в ней – Князь-под-горой, защитник и спаситель. Конечно, это он!

Отец посмотрел в окошко на небо.

– Третий час ночи, и мы не успели ничего узнать. Ни про оружие под горой, ни про самого князя, а Лидора сейчас выйдет со своими головорезами.

– Князь-под-горой наверняка знает, что это за оружие! – проговорила Нарика. – И вообще, он защитник, он поможет!

– Насчет великого защитника – это только песня, но Князь-под-горой сейчас единственный, кто знает правду. Скорее к нему, кто бы он ни был! – схватив тетрадь и расходную книгу, отец засунул их в щель, повесил на место медный лист и полез в подземный ход. Нарика подхватила клетку со светляком, и полезла за ним. Из-под земли тянуло сыростью и гнилым деревом, ступеньки поросли скользким мхом. Прижав к себе светляка, Нарика двинулась по проходу. Отец закрыл лаз и пошел следом. Под ногами скользило что-то гибкое и упругое, кажется, земляные змеи, по стенам росла скользкая светящаяся плесень, вода сочилась между камнями стен. Что-то скрипнуло, и слева, в кирпичном своде потолка, открылось круглое отверстие, из которого потянуло свежим воздухом. На фоне звездного неба виднелась черная фигура часового.

– Как бы не вошли! – прошептал отец. – Что бы ни было, Рика, ты должна дойти до Князя-под-горой, без него пилейцы найдут оружие. У тебя есть способности, в мирное время ты должна их скрывать, но сейчас используй все, что можешь, ничего не пугайся и беги скорее, чтобы добраться до Князя-под-горой.

– Какие способности?

Ответа она не услышала – к черной фигуре часового подкрались две другие, такие же темные на ночном небе. Удар, вскрик, что-то упало совсем рядом, подбежал кто-то еще, началась тихая драка.

– Эй, гляди, что тут у них за дыра? – услышала Нарика приглушенный мужской голос с пилейским выговором, и в круглом отверстии появились еще две головы.

– Я их отвлеку, беги! – отец выскочил в отверстие и бросился на одного из пилейцев. – Эй, Нагорная! Поднимайтесь все! Старшина Борк, сотник Рейт, князь Ленорк! Поднимайтесь, тревога, тревога!

Крик отца захлебнулся, Нарика видела, как он падает, как другая черная тень с силой бьет и бьет его раз блестящим длинным ножом. Папка погиб! Нарика чуть не закричала от ужаса, но тут же зажала рот рукой. Нет, кричать нельзя, ее заметят! Сверху посыпались камни, что-то затрещало совсем рядом. Это же клетка сломалась! Светляк выбрался из клетки и заметался под потолком. Улетел! Как же она теперь без света? И ее сейчас тоже заметят, они поймут, что светляк среди ночи просто так никуда не полетит! Да вот уже две черные тени бегут прямо к ней, закрывая звезды на небе! Да чтоб вас завалило!

Потолок снова затрещал, посыпались струйки земли, за ними загремели кирпичи, а черные тени забарахтались, размахивая руками. Круглая дыра закрылась, и свод с тяжелым ударом обрушился в проход, Нарика едва успела отскочить. что это, ее желание подействовало или случайно обвалился старый свод? Неважно, скорее бежать! Кирпичи вылетали из ступенек, стены подземного хода дрожали и обваливались, осколки стучали по полу и били по ногам. Натыкаясь на стены, она вслепую бросилась вперед по подземному ходу, и тут загудела Громовая гора. Согнувшись пополам и натыкаясь на стены, Нарика уже не бежала, и не шла, а почти ползла по подземному ходу. Скользкий пол под ногами ходил ходуном, мокрый мох на стенах расползался под пальцами, рубашка промокла, грязный подол юбки путался в ногах, плетенки увязали в грязи.

Скорей, скорей! Она рыдала, кашляла и захлебывалась. Хоть босиком, хоть ползком, но дойти до Князя-под-горой, папка для того и вышел на верную смерть, чтобы она дошла! Он погиб, и крепость, наверное, тоже скоро погибнет, и старшина Борк, и Рейт, и матушка, и Князь-под-горой, и оружие! Все, все пропало!

Грязь облепила босые ноги, Нарика в очередной раз поскользнулась и ухватилась за мох на стене. А ведь он светится! Просто теперь глаза привыкли к полутьме, и видно, что немного света в подземном ходе все-таки есть – весь этот мох светился, и довольно заметно. Скорее, пока видно хоть что-то, а ход обязательно выведет ее к реке! Князь-под-горой там, в скале, и прежде, чем он сможет помочь Нагорной крепости, Нарика должна помочь ему!

А это что? Как будто затхлый воздух стал свежее! И, кажется, здесь уже можно разогнуться, это какой-то другой проход! Нарика разогнулась. Она обязательно дойдет до Князя-под-горой, иначе зачем было все?

Впереди что-то засветилось. Нарика из последних сил бросилась на свет и с разбегу ударилась о низенькую дверь, в щели которой сочился синий предрассветный свет. Заперто! Если бы у нее были такие способности, как у князя Дариона, и она могла бы что-нибудь открыть или сломать мыслями! Но их нет. А точно ли нет? Что там папка говорил про какие-то способности? Какие они, мыследеяние или, может быть, мыслесила повелителей вещей? Сошел же у нее со стены медный лист! Нарика обеими руками нажала на дверь в том месте, где обыкновенно бывают замки. Скорее открыть, скорее к Князю-под-горой!

Вот стоит гора,

На горе той лес…

С первым же звуком песни что-то заскрипело, и дверь со скрипом открылась! Нарика выскочила наружу. В предрассветной синеве мерцали на небе звезды. В крепости кто-то кричал, гремело оружие, ревели ящеры, вопил чей-то напуганный многоног. Скорее, скорее! Холодная роса под ногами сменилась ледяными, скользкими корнями деревьев – Нарика вбежала в лес. Ноги подкашивались и скользили, лицо горело, изодранные в кровь руки хватались за ветки. Громовая гора слабо гудела и дрожала, лес отвечал грозным шумом. Загребая ногами траву и землю, Нарика, полезла вверх по мокрому склону.

Глава седьмая. Неприличное поведение

Геранд открыл глаза и ощупал раненый бок. Рана больше не болела, и вообще там не было никакой раны, на ее месте был длинный жесткий шрам. Неужели так быстро зажило или он так долго спал? Он приподнялся и повернулся, чтобы посмотреть шрам, но под спиной что-то заскрипело, будто собираясь развалиться на части. Он снова лег и огляделся. Голова лежала на подушке, туловище – на коротком ложе, а ноги на стуле с высокой резной спинкой возле приоткрытого окна. Где это он оказался? Ого! И стул, и рама окна, и полка с книгами – все деревянное. На Нимелоре такую роскошь можно увидеть только в музее, большие деревья там не растут. А здесь даже у небогатых хозяев все деревянное, хотя и не новое – потолок в трещинах, кожаные переплеты книг вытерты до белизны, а по полке с книгами вьется какое-то синее растение.

А где Мадор? Вот он, похрапывает, уткнувшись носом в пеструю подушку, на сундуке, расписанном красными цветами, а рампер Правого Дела стоит рядом. Сундук ему короток, и под ноги Мадора подставлена высокая стопка старинных книг в деревянных переплетах с застежками. Кто-то накрыл его коротким меховым одеялом и подвязал отросшие волосы ремешком. Геранд провел рукой по своим собственным волосам – тоже ремешок. Сколько же времени они тут спят, что чисто выбритые головы успели обрасти? Не меньше пяти дней, определенно. И что это гудит снаружи?

Геранд подошел к открытому окну. Перед ним волнами плыл туман, а дальше вставали темные скалы и покрытые лесом горы, которые он видел с верхнего яруса какого-то дома. Должно быть, он в том самом доме-башенке из серого камня, который виднелся на горе в день их с Мадором бегства от рудоделов. Ровное мощное гудение исходило как будто из-под земли, пол едва заметно вздрагивал, будто работал какой-то мощный двигатель. В этом надо разобраться, может быть, это какой-то древний механизм? Для выпускного трактата это бы пригодилось.

Достигнув оглушительной силы, гул снова начал стихать, превращаясь в неясный тревожный звук. Наконец, и он пропал, а Геранд услышал голоса, доносящиеся с нижнего этажа. Кто это, хозяева дома? Низкий мужской голос бурно возмущался, и в нем слышалось старческое дребезжание. Ему отвечала мягкая, нежная речь, при звуке которой Геранд сразу представил себе молодую девушку, говорящую со своим почтенным родственником. Но почему Геранд их понимает, это же не язык Нимелора? Конечно, нет! Он оглядел себя и комнату – никаких чудесных приспособлений, никакого переводчика. Как и когда он успел научиться этому языку? Может быть, он что-нибудь поймет из разговора хозяев? Подслушивать неприлично, но что еще делать? Он сел и прислушался.

– Опять гул и гром, опять туман, а я ничего не могу понять! – возмущался старик.

– Я тоже, – вставила девушка.

–Однажды я слышал такое в Нагорном Рошаеле…

– Так может, это оттуда слышно?

– Совершенное недомыслие! До Громовой горы пятьсот переходов!

– А может, это снова княгиня Лидора? – голос девушки задрожал, но старик возмутился еще больше.

– Полное отсутствие разума! – сердито рявкнул старик. – Лидора Пилейская не имеет власти над природными явлениями! И не смей бояться этой убийцы, Сафи!

Кажется, тут надо разбираться не только в механизмах, но и в явлениях природы, и в преступлениях. А девушку, оказывается, зовут Сафи.

– Она не отступится, дядя Аль! Мама и отец погибли, я следующая, и еще это гудит…

Кажется, она уже плачет! Геранд шагнул к двери. Но тогда они поймут, что он совершенно неприлично подслушивал…

– Невероятное убожество мысли! – снова возмутился старик. – Кто предупрежден, тот вооружен! А жители Нагорного Рошаеля подземный гул считают отзвуком оружия Князя-под-горой, их защитника!

– Защитник, как подземный витязь в «Нире и Хозяине гор»? – заинтересовалась Сафи и перестала плакать. Подземный гул затих, зато загремел голос старика.

– Что? «Нира и Хозяин гор»? Ярко выраженное скудоумие!

– Почему, дядя Аль? – не уступила девушка. – Ты послушай, какие стихи!

Некогда к дому дорога вела,

А в доме ждали друзей,

Там молодая княгиня жила

Из рода славных князей…

– Сам знаю, какие! Преглупые и скучные! Это же надо столько вздора понаписать – в руке тяжеленную книжку не удержишь! А ты в двадцать два года могла бы и поумнее что-нибудь почитать! – загремел дядя.

Ей двадцать два по здешнему счету, Геранду двадцать шесть по счету Нимелора, значит, они ровесники.

– Сколько раз я говорил Аригату, – продолжал старик, успокаиваясь. – Хочешь найти клад Синих Гор – читай научные трактаты, а не вымыслы сказочников вроде Лунтиса Сегдетского! Но ты, Сафи, не горюй! Если надо, и клад найдем, и хозяйство наладим, и, Огонь даст, с княгиней Лидорой справимся…

Хорошо бы еще разобраться, что такое этот клад Синих Гор. Может быть, что-то из древней науки? Старик прав, тут нужен научный трактат. Может быть, научные труды есть на этой полке? Геранд мыслью снял небольшую книжку, и она раскрылась у него в руках. Незнакомые рукописные буквы, гладкие страницы из сонника, а вот и картинка – красавица с цветами в волосах, стоящая под цветущим деревом, и воин в кольчуге и с боевым топором. В двух других на картинках были обнимающиеся влюбленные пары и девушки с цветами в руках. Геранд понял, почему возмущался старый хозяин дома, а тот все еще поучал юную родственницу.

– Если клад искать, хоть из истории что-нибудь прочла бы! Не великого Хианиса из Велебода, его тебе не одолеть, а хотя бы Вергаса из Рошаны! Даже от него пользы больше! А то вон живут в доме путешественники, настоящие повелители вещей, а ты и знать о них ничего не хочешь!

– А если они убийцы, если их наняла княгиня Лидора?

– Ну что ты говоришь! У Лидоры, конечно, полностью отсутствует воспитание и образование, но она вовсе не глупа. Она не стала бы нанимать таких заметных убийц, к тому же не знающих пилейского языка!

– Но почему они именно повелители вещей? Повелителей нигде нет, их никто не видел, откуда ты знаешь, какие они должны быть?

Как это – нигде нет? На земле предков нет ни одного родича? А как же наука, открытия, источники мыслесилы, наконец?

– Ты видела, как эти парни снимали рубашки, когда я их лечил?

Геранд не помнил, как снимал свою рубашку с оторванными рукавами, но полагал, что как всегда.

– А я помню! – объявил старик. – Ни пуговиц, ни шнурков, а пальцем как проведут по груди, так рубашка и раскроется сама собой. Такого никто, кроме повелителей, не сделает! А когда тот, что постарше, вскрикнул от боли, у тебя все чашки со стола попадали, он их случайно мыслесилой сбросил. Как у мыследея мысленная сила действует на все живое, так у них – на неживые вещи. Потому и повелители вещей!

– И они теперь у нас наверху? Они хотели погубить мир, покорили все народы, и только воля святого Огня избавила от них мир! – снова испугалась Сафи. Почему здесь так боятся людей, то есть, по-здешнему, повелителей вещей? Но предки Геранда не только не погубили этот мир, а, наоборот, сами покинули его и улетели на Нимелор! Тут надо подумать и разобраться. А что там еще рассказывает старый хозяин дома?

– Лучше бы ты финнибиан как следует выучила, если тебе все старинное нравится! Уж на что старее – язык мыследеев, на котором наши прадеды говорили, пока не смешались с людьми! А образованному человеку он тем более необходим – язык науки, на котором пишут не вздоры в стихах, а серьезные книги!

Так значит, хозяин дома – мыследей? Но они ненавидят настоящих людей, и всегда только строили им козни и всячески вредили! Правда, этот мыследей привел их с Мадором в свой дом, лечит, и никакой ненависти вроде бы не проявляет. Может быть, именно он поможет Геранду разобраться в том, какая здесь теперь наука?

– Дядя Аль, но не все же стихи вздор! Вот «Старые стены» – это же сочинение самого Синда Альванского! – тем временем убеждала старика Сафи.

– Неотесанный неуч твой Синд, его и в руки брать не стоит! Так бы и кинул его глупости в печь, если бы не уважал труды переписчиков! Лучше подумай об ученье, ты же мыследея, у тебя отличные способности мыслеслушательницы, слышишь не только на людях, но и на вещах…

Интересно, как можно услышать мысли на вещах или хотя бы на людях?

– Мама всегда говорила, что девушке княжеского рода учиться мыследеянию неприлично, – проговорила девушка.

– А оставаться ни с чем – прилично? Поместье разорено, приданого нет, вся прислуга со страху в Град-Пилей подалась, а налогов деревня не платила с позапрошлого года! До того все прилично, что глаза бы мои на это приличие не глядели! Ну, все, Сафи. Продадим поместье, и повезу тебя учиться в Рошану. И не хватай меня за руки, все равно не замолчу! Теперь девиц берут в Училище, у тебя прекрасные способности мыслеслушательницы и небольшие – целительницы, так что учиться без разговоров!