Сказки Белой Горы. Часть III бесплатное чтение

Бал – Бесы – ∞

Пролог – размышление

Моя кровать расположена строго вдоль пятьдесят третьей параллели. Это мне авторитетно заявил астроном из соседнего барака. Он втыкал палочки в песок футбольного поля, тщательно замерял минимальную длину тени, заглядывал в календари и справочники и требовал штангенциркуль, для абсолютной точности. После недельных манипуляций, этот Коперник XXI века, по фамилии Поппель, предложил отодвинуть койку от стены на шесть сантиметров, и тогда, означенный градус северной широты, пройдёт по средним пруткам спинок. Два оболтуса усердно помогали барачному учёному в его вычислениях и манипуляциях, но, как мне показалось, ничего толком не поняли, зато объявили себя астрологами. Теперь они, после серии трюков с палочками, листают календари, спрашивают, когда у вас день рождения, каким-то образом вычисляют положение звёзд, изучают линии на ладони, и сообщают, что вы находитесь в северной части Плавска. Что характерно – многие им верят… Это они, тихо переругиваясь, полтора часа устанавливали мою кровать по карандашным меткам на полу. Пришлось их одарить пачкой просроченного шоколадного масла. Кажется обошлось: животами они маялись всего три дня.

Перемещение, хотя и скромное, несколько улучшило вид из широкого окна напротив, открывая замечательный обзор западной стороны горизонта. Из лежачего положения, проще оглядывать плывущие по небу облака, а чуть ниже их, крыша барака нижнего сектора, посредственно и малограмотно покрытая оцинкованным профнастилом. Глядя на эти кочующие небесные создания и плохонькую крышу, я задался странным вопросом, точнее вопросами: «Много ли в нашем мире балбесов, какую роль они играют и по каким категориям, или признакам делятся?»

Кучак, этот вечно всем недовольный субъект, мысли мои забраковал на корню, заявив:

– У нас и так получается не исправительная колония, а какой-то дурдом на гастролях, а тут ты ещё со своими умственными завихрениями…

В общем, не стал бы я к данному труду приступать, да выручил приятель Аркадий – ближайший сосед Кучака. Он очень горячо откликнулся на мои размышления вслух, предложив назвать произведение не одним слитным словом балбесы, а разделив его на два: бал и бесы, да приставить к ним знак бесконечности. Спасибо ему за подсказку.

Что касается, собственно, балбесных вопросов, то я не стал решать их в одиночку. Пришлось перелопатить огромный массив специальной и художественной литературы, посоветоваться с наиболее умными людьми колонии и, даже, посетить в инвалидном бараке сумасшедшего осужденного, с признаками гениальности. Он-то и предложил классифицировать балбесов по группам и степеням. Я согласился с его делением балбесия на три группы: политическое, отраслевое и рядовое, общедоступное, а степени ввёл самостоятельно, с учётом опыта литераторов и специальных корреспондентов. Логика подсказала, что на все группы без исключения, распространяются одинаковые степени: голуби, ястребы, павлины, гуси, воробьи, индюки, а также, добавленные к пернатым ослы и бараны…

Часть первая

Кучак сильно похож на балбеса, но, как пишут в психолого-психиатрическом заключении института им. Сербского, отсутствие других объективных данных, не позволяет констатировать у него это высокое звание.

Во время завтрака, седовласый, почти преподобный святообразный старик с иконописным ликом, выдал замечательную фразу. Он предложил выпить молоко, которое ему полагается по диете, соседу по столу. Тот, обомлев от восторга, принялся горячо благодарить: «Спасибо Александр Васильевич, никто, кроме тебя не дал бы мне отведать деликатесного продукта».

Кучак ответил мгновенно и без запинки: «Я молоко не даю, его даёт корова».

Второго марта в вечерних новостях, более десяти минут трындели о поганце Горбачеве, славя его (!) Вот это кульбит! Но причина понятна: страна устала от правления Путина, а тут прецедент – даже откровенно безмозглого демагога не осуждать, как никак бывший президент (соломки подкладывают).

Посмотрев эту муть, Кучак высказался: «В нашей жизни всё бывает – и птица ржёт, и конь летает». Он в сердцах отломил от шоколадки два небольших кусочка, один протянул мне, второй закинул себе в рот, и мы молча стали пережевывать вкусную плитку, уставясь как по команде на циферблат больших настенных часов, с торопливо бегущей секундной стрелкой. Вообще-то поздним вечером мы стараемся не есть, даже чай после семи не пьём, чтобы не прерывать сон ночным посещением туалета. Расстроенный Александр Васильевич прекратил с тех пор хождение на просмотр вечерних новостных программ, довольствуясь моими комментариями от увиденного.

Промчался март 2021 года с его суетными, малозначительными событиями. В основном, истерия в СМИ о коронавирусе и вакцинации, идущей с явной пробуксовкой, а как не буксовать, если прет из всех щелей явная фальшь. Цели правительства мутны и непонятны, а народ столько раз за последние годы обжегся на обманах, что давно властям не верит… Промелькнул интересный юбилей: тридцать лет референдуму 17-го марта, о сохранении Советского Союза. И что в итоге с народным волеизъявлением сотворили – сморкнулись в него и вытерли им задницу…

В половине девятого утра Кучак и я уселись пить чай. Солнце робко высунулось из-за высокой крыши стоящего с восточной стороны административно-барачного корпуса.

Александр Васильевич неуклюж и медлителен, однако ворчлив и очень любит подгонять. Пока я носился с чайником и закуской к чаю, Кучак недовольно бурчал:

– Воды небось мало налил? Зачем нам варенье, если хлеба нет?

Пришлось огрызнуться:

– Сиди, не вякай, хлеба у нас полно.

– А воды?

– Ещё больше.

– Где же ты хлеб взял?

– Балбес! Мы с тобой в ларёк вместе ходили. Забыл?

– Да это американский, я его не буду есть.

Внимания на его причитающую ворчливость, обращать никогда не стоит – обычный старческий синдром привередливости. Когда всё было готово, я решил отыграться:

– Ты почему меня ругаешь? Я стараюсь, воду варю, твою блудливую физиономию в рассказы и повести вставляю. В чём дело, чем ты недоволен? А ну-ка кайся!

Кучак, чуть ли не с ленинским прищуром и озорством глянул на меня:

– У тебя пряник тульский есть?

– Есть.

– А он медовый?

– Ну, медовый.

– Тогда тащи: съем и каяться начну.

Я, удивленный поведением злодея, торопливо принёс катализатор извинения. Ел он неспешно и обстоятельно, держа пряник в одной руке, а другой почёсывал за ухом у лохматой черной кошки, как бы обдумывая покаянные слова. Я от умиления прекратил прихлёбывать чай из фирменного бутырского бокала. Покончив с плоским сладким изделием, Кучак скинул крошки на пол, потянулся за своей семисотграммовой кружкой, немного отпил, отдышался и спокойно заявил:

– Я передумал.

– Чай не хочешь пить?

– Нет, каяться.

От негодования у меня едва не отнялся язык:

– Зачем тогда пряник просил?

– Принца помянуть.

Тут очнулся дремлющий над Кучаком киевлянин Толя, по странному стечению обстоятельств, не владеющий украинским языком:

– Блатной? С какого сектора? Я не помню такого.

Хитрющий Кучак многозначительно ухмыльнулся:

– Блатнее некуда, это муж королевы Елизаветы II, принц Филип, кстати, близкий родственник последнего русского императора.

Толя удивился:

– Сколько же лет ему было?

– Сто, без считанных дней.

Я с трудом пришёл в себя от интриг коварного злыдня:

– Ну, дождёшься ты у меня, так тебя пропишу, что ёрзать на заднице станешь.

Да, придётся согласиться с Михаилом Зощенко, что литература – производство опасное, равное по вредности лишь изготовлению свинцовых белил, но оставить глумливо-хамский поступок Кучака без наказания, тоже не выход. В напряженные моменты, из моего мозга вылетают озорные стишки, с автоматной скорострельностью. Глядя на самодовольную физиономию престарелого хулигана, я выпалил:

Летописец захворал

И болит головка.

Под кроватью кот насрал

А Кучаку неловко…

Александр Васильевич поперхнулся чаем и стал внимательно изучать подкоечное пространство.

– Так не увидишь, надо принюхиваться, – подал голос Аркадий, – где-нибудь между обувью, лишь бы не в ботинки, а то не отмоешь потом.

Я захохотал в голос:

– Да смеюсь. Неужели не видно обычной шутки?

– Сроду у тебя не поймёшь, где правда, где обман – поскучнел Кучак.

А я решил, что он таким пустяком не отделается, напомня обстоятельства его посадки стихом-эпиграммой в стиле позднего Блока и подражающего ему в некоторых детских произведениях Корнея Чуковского:

Супостата одолел,

Супостатик околел.

Слава, слава Кучаку –

– Душегубчику.

Тут следует пояснить: Александра Васильевича убивали в собственной квартире, ночью. Он владел жилплощадью – отдельной приватизированной квартирой, а семьи не имеет, в общем, лакомая добыча. Его спас случайно нащупанный рукой кухонный нож на столе, с помощью которого он лихо расправился с одним нападавшим, не взирая на сломанные рёбра и следы удушения, что было зафиксировано медиками и следователем (очень удобно – повесился, мол…). Полицию он вызвал сам, всё обстоятельно рассказал. Следователь с прокурором увидели в его действиях самооборону (ст.108), а судья, что наводит на определённые размышления, лихо переквалифицировала дело на статью 105 – умышленное убийство. Прокуратура оспорила приговор, но дело мастерски утопили в бумажной волоките…

В обеденной столовской толкучке мы наткнулись на объявление (в других местах вывешивать бессмысленно – не читают): 16 апреля 2021 года будет проводится обряд елеосвящения… Безграмотный Небритый Тузик (Тухлый Билл недавно предложил переименовать его в лохматого Бобика), прочтя написанное на приклеенной к стене цветной бумажке, обратился к стоящим в очереди за разъяснениями. Мусульманин Мурад, тот ещё, советский мусульманский атеист, популярно растолковал ему объявление, в том смысле, что теперь, дескать, освещение станет еле заметным, для экономии электроэнергии… Лохматый Туз, он же Небритый Боб, разошелся в возмущенных воплях до того, что грозился пойти в дежурку с протестами. Его едва отговорили.

12 апреля, в день шестидесятилетнего юбилея полёта Юрия Гагарина в космос, репортёрский раж пересилил здравый смысл. Корреспондент, комментирующий репортаж с места события, близ города Энгельс, Саратовской области, ляпнул буквально следующее: Гагарин приземлился на картофельные грядки… Видимо не подозревает, когда сажают картошку в Поволжье. Прошлогодние грядки давно выкопаны и перепаханы, а озимого картофеля не бывает…

Весна. Чокнутые расправили крылья. У чумаков весеннее обострение (или отупление), как у осужденных, так и у охранителей-фсиновцев. Отрядник частенько торчит в кабинете, чего раньше с ним не случалось. По понедельникам и пятницам, обалдуй, в защитном костюме, под кинокамеру обрабатывает помещения бараков некой гадостью. Раньше это был раствор хлорки, а сейчас ингредиенты распыляемого вещества абсолютно непонятны, зато на вторую неделю обработки, зону охватила тотальная эпидемия рвоты и поноса…

Дневальный, на расходе, прокричал:

– Отрядник вышел из кабинета!

Пять секунд спустя:

– Смотрит!

И тут раздался голос неведомого комментатора:

– Дышит!

От смеха проснулась добрая четверть барака…

Наступили тяжелые времена со связью, можно сказать, настоящая катастрофа. После серии обысков-шмонов, «отлетели» практически все мобильные телефоны. Во время подобных мероприятий, контингент изгоняется из барака, за исключением дневальных и обиженных, а в помещении всё переворачивается вверх дном. Кучак возмутился против того, что его обыскивает мужчина:

– Вы что тут педерастию разводите! Кабы меня женщина обыскивала – и мне приятно, и ей любопытно, а наоборот – ещё лучше…

Мне также довелось слегка пострадать: некто, по кличке «Гашик» (не путать с литератором Гашеком), старший лейтенант, самодур с болезненным чувством неполноценности и обиды, непонятно за что, забрал из моей тумбочки две маленькие катушки ниток (белые и чёрные), которые привезли мне из дома, набор игл ручного шитья и носовой платок. Зачем ему понадобился этот бессмысленный акт – загадка.

Пригнали кучу этапников. Старожилы не узнают собственный отряд: состав поменялся процентов на семьдесят. Умственно развитых маловато – в основном неучи – середнячки – дети новой педагогической концепции а ля Фурсенко – Ливанов – Греф. Они здорово зомбированы пропагандой и бреднями от Прокопенко. Когда на проверке случайно зашла речь о технике, у меня чуть столбняк не случился от дилетантской чуши.

Один распальцованный ухарь, собрав вокруг себя кружок слушателей, мастерски им завирал:

– Я в лучшем одинцовском автосервисе работал, в двадцать четыре года стал ведущим мастером. И вот пригоняет нам один «коммерс» свой «Мерседес». Загоняю его на подъёмник, осматриваю. Масло из поддона кап-кап. Пригляделся: вместо прокладки фольга подоткнута. Как тут не потечёт масло – давление в картере шесть атмосфер…

Не выдерживаю и перебиваю его ехидным вопросом:

– Это у какой же марки «Мерседеса» в поддоне такое давление? Давление создаёт насос, распределяя его на коромысла клапанов, распредвал…

Олух сделал вид, что не услышал. Потом, чуть смутившись, брякнул:

– Ну, вот такой «Мерседес», не помню точно М или С.

Я плюнул, махнул рукой, решив не позорить балбеса.

Что за чудо специалисты пошли, не подозревающие, что никакого давления в поддоне нет – оттуда насос забирает масло, а оно потом стекает обратно…

Высоченный этапник Серёга, человек без специальности, зато напичканный вздором под завязку, затеял со мной спор о промышленном производстве, строительстве и сельском хозяйстве. С кривой усмешкой он убеждал меня, что я отстал от прогресса лет на пятьдесят, что в век цифровых технологий и суперкомпьютеров, человеческий труд вообще не нужен, что три D принтер создаст всё, что угодно. Пришлось его морально убивать простыми, казалось бы, чуть ли не примитивными вопросами:

– Может твой принтер создать обыкновенный подшипник? Какую помощь оказывает компьютер каменщику при кладке стен? Как называется комбайн для уборки клубники, смородины, вишни, черешни, винограда и помидоров? Какую помощь оказывают цифровые технологии в процессе топки дровяных печей?

Думаете он смутился? Ничего подобного:

– Принтер делает всё, а печки давно не топят.

Вот и поспорь с балбесом, не имеющим понятия, как живёт российская глубинка, а судя по всему, вообще не имеющему понятия ни в чём. Ау Греф, ты о таких покорных холопах мечтаешь? Да, о Грефе: он всюду сует свой нос, недавно выступил в качестве лектора перед юными проправительственными активистами. Нахваливая цифровизацию и телекоммуникационные технологии, рассказал мутную историю. Якобы, недавно (дело происходило весной), некий мальчик едва не попал под комбайн. Комбайнёр его, дескать, не заметил, а система, через орбитальный спутник, усекла и пресекла попадание ребёнка в работающий агрегат. Юные идиоты восторгались… Ай да Греф, ай да дурень! Что мог убирать по весне комбайн? Не иначе как озимую картошку, или турнепс… Где это происходило? Сколько лет мальчику? Может он слепой и безногий? Тогда как оказался на пути комбайна? Почему не отбежал, в крайнем случае, не отполз в сторону? У него что, была при себе спутниковая антенна? Почему хваленая Грефом система не предотвратила тысячи убийств и несчастных случаев? Врёт, как сивый мерин, но, по глупости выдаёт цели стоящих за ним людей (такой болван не может быть самостоятельным). Цели просты: прочипировать людей тотально и отслеживать каждого.

… В отряде два телевизора и два унитаза на более чем 130 человек. Если с туалетом проблем почти нет (народ пообвык и притёрся к гибкому графику), то с просмотром программ постоянные склоки и трения. Балбесистое меньшинство, с безумным восторгом в глазах, не отрывается от третьесортных Муз ТВ, Матч ТВ и приколов Тик-Ток. Чтобы посмотреть хороший фильм, или приличную передачу, приходиться уходить в другие бараки.

Украина нагнетает напряженность вокруг Донбасса, стягивая войска к нему, провела мобилизацию, и грозит отвоевать Крым. Для поддержки хохлов, скорее моральной, в Чёрное море поспешили два военных корабля США, в том числе известный «потерпевший» от действий Минобороны России ещё в 2014 году «Дональд Кук».

Россия начала в ответ впечатляющие военные маневры, рыкнув заодно в сторону Пентагона. Поминая прежние передряги у берегов Крыма, американцы решили не играть с огнём и передумали. Украина подухарилась с недельку и, с тихой печалью сдулась…

Кучак решил вздремнуть после обеда. Когда он проснулся, то не увидел висящей обычно на спинке кровати собственной куртки. Конечно, он пришёл в ярость и стал кричать:

– Какая сволочь утащила куртку?

Его успокоили:

– Ты же укрылся ею, погляди внимательно.

Кучак увидел якобы пропавшую верхнюю одежду, пришел в довольство, повернулся на другой бок, велел вскипятить чай и заснул…

У Мурада ЧП: он отправил ходатайство на УДО, а где-то, в канцелярских закоулках, проплутало оно месяц. Не это плохо, а то, что ему заявили об отсутствии приговора, который он, якобы не вложил в конверт. Это полнейшая чушь. Приговор там был точно – я сам делал письменный запрос и своими глазами видел, как Мурад его вкладывал в конверт с остальными документами. Случай далеко не первый. Наверняка существует некая инструкция, а также, лимит на досрочное освобождение. Документ наверняка из конверта вытащили (его отдают не заклеенным), вопрос – на каком этапе. Вообще, масса бюрократических уловок и препятствий к более раннему освобождению и, судя по всему, накладывается местная специфика.

У Кучака ситуация крайне похожая. Комментируя их мытарства, Аркадий высказался:

– А теперь хор осуждённых прокашляет вам гимн несбывшихся надежд.

Обычно я сплю почти до обеда, но припёрся в воскресенье, в половине одиннадцатого, едва знакомый мне Лёха Тормоз, приведённый чуть ли не за руку Небритым Тузиком, заложившим моё местоположение. Тормоз потребовал познакомить его с Александром Васильевичем, а мне попенял, что Кучак фигурирует минимум в пятнадцати произведениях, а он только в одном. В руках Лёха бережно держал книжку Дины Рубиной, небольшого формата. Пришлось мне, зевая и шаркая спросонья тапками, направить стопы в умывальник. Гораздо более бодрый после холодной воды, я, ворча на небритого Тузика, в том смысле, что он сам мог спокойно познакомить литературных персонажей друг с другом, повёл двух обалдуев на приём к блистательному Кучаку. Тот ловко орудовал челноком. Пораненные нитками сгибы пальцев защищали надетые на них втулки из узкого скотча. Сосредоточенно-мечтательное лицо Александра Васильевича, при виде непрошенных гостей, превратилось в вежливо недовольное. Тормоз стал рыскать глазами по спинке кровати, со стороны продола:

– А куда табличку дели?

Тузик тыкнул пальцем в ламинированную бумажку:

– Вот она. Совсем ослеп?

– Да не эта. Мемориальная доска где?

Я проснулся окончательно:

– Она в ремонте, а вернут целых две. Первую табличку, в которой говорится о зачислении великого деятеля в списки заключенных навечно, решено сделать из нержавейки с добавлением титана, а вторую, с выгравированной надписью: «Здесь плёл сети и интриги, а также спал знаменитый Александр Васильевич Глаголев (Кучак)», изготовят из латуни и прикрепят с внутренней стороны.

Кучак подвинулся, уступая мне место рядом с собой. Небритый Тузик остался стоять в проходняке, а Тормоз, как в зоопарке, с детским любопытством разглядывал легендарную личность сквозь прутья кроватной спинки. Спустя минуту раздался его разочарованный голос:

– Я думал он здоровенный, как Валуев, а он всего метрового роста…

– Не выдумывай, – оскорбился Кучак, – во мне два аршина, три вершка и семь миллиметров. Ты откуда такой «тёпленький» взялся?

– Я – Тормоз. Разве вы не знаете?

– Да, «тормозов» у нас хватает.

– Давайте с вами поздороваемся…

Они пожали друг другу руки, после чего известный сетиплёт, не без доли высокомерия заметил:

– Ты, гляжу, пониже меня будешь на пару дюймов.

– Ну, не знаю… А вам косточку принести можно?

– Какую ещё косточку?

– С мясом, я же с поварами дружу.

– Я тебе костогрыз что ли? Не надо.

Лёха слегка огорчился:

– Может сладкого чего?

– Сладкое не люблю. А что у тебя есть?

– Зефир и…

– Тащи, ладно, так и быть, зефир съем.

Тормоз повеселел:

– Какая у вас пониженная волосатость лица, а на голове наоборот – сильная загущенность.

– Ты зубы моей шерстистостью не заговаривай, беги за зефиром, ну и лимон тащи в придачу.

Лёха вприпрыжку помчался, ловко лавируя среди снующих туда-сюда осужденных барачных туземцев.

Солнце припекало настолько серьёзно, что пришлось открыть окно – в бараке стало душновато. Опершись на подоконник, мы с Кучаком уставились глазами на улицу, поджидая при торможенного доброжелателя. По футбольному полю бродил могучий тяжелоатлет, полунемец-полуарменин Вилли, с голым торсом. В его руках мерно позвякивали перебираемые четки, а лёгкий ветер шевелил чёрные барашки волос на груди.

– Могуч, – одобрительно подал голос Кучак, – наверное, самый здоровенный в зоне.

Пять минут спустя показался Тормоз, умилённый свалившимся на него счастьем угодить самому Александру Васильевичу. Целый лимон он, конечно, не принёс, облагодетельствуя нас половинкой и двумя зефиринами. Во время внепланового поедания сладостей, Кучак попенял Тормозу, заметя, что тот не выпускает из руки книжку:

– Положи ты её на кровать. Что ты с ней, как с писаной торбой?..

– Что вы дедушка, это самая громоздкая русская писательница, нет, не так сказал – самая великая.

– Вона как… А много ли ты книжек прочёл?

– Много, это уже четвёртая. Вот, послушайте.

Лёха торопливо залистал страницы и нашёл поразивший его пассаж от Дины Рубиной: «Если вы видите коров, которые красивее женщин, – вы в Голландии».

Пришлось встрять мне:

– Ну, что же, всё может быть. Однако, внесу ясность: если женщины гораздо красивее коров – вы в России. Более того, даже голландские коровы сильно проигрывают российским дамам. Говорю это, не с целью унизить своих соотечественниц, а лишь отдаю должное голландским бурёнкам, как, собственно, и Дина Рубина. Вполне вероятно эта громоздкая, как правильно ты сказал сначала, русскоязычная иудейская писательница, выражает тоскливую сионистскую зависть к сельскому хозяйству Нидерландов. Что касается её «великости», – таких знаменитостей во времена советской власти набиралось тысячи, держащих нос по ветру, о которых никто и не вспомнит сейчас, а прошло времени – всего ничего…

В вечерних новостях объявили невероятное: Сбербанк опередил по прибыли все европейские банки и отечественные крупнейшие компании – Газпром, Роснефть, Норильникель, Русал, Алмазы Соха-Россия и тд. Здравый смысл подсказывает – это невозможно в принципе. Трюки, всюду трюки, политиканские и чиновно-балбесные. В реальности Сбербанк давно банкрот – он должен вкладчикам, ещё тем, старым советским, не один годовой государственный бюджет…

Наводнения и пожары – главная новостная тема. Сплошной бубнеж о недофинансировании… Устойчивое впечатление о чиновниках любого уровня, как о кретино-балбесах. В самом деле, какое имеет отношение к поджогам, якобы, нехватка денег? Не проще ли навести порядок в лесах и обрабатывать заросшие бурьяном земли, косить траву и выращивать скотину? Нет, для кабинетных упырей не проще.

Для них в тысячу раз важнее раздуть местный бюджетик, да, «попилить» его, вместо стимулирования регионального промышленного и сельскохозяйственного производства…

Руководство рабочей зоны колонии заключило бездарный договор поставок продукции с разгильдяйской фирмой, которая забирает товар, когда ей вздумается, а не когда партия готова к отправке. Из-за этого случился трёхдневный простой. Не мудрствуя лукаво (а, может, наоборот), начальство наказало за остановленное производство … работяг.

Весна входит в полную силу. Привлекают внимание некоторые новостные данные: если верить мировым СМИ, 50% пчёл на планете погибли, якобы из-за пестицидов. По России тоже весьма любопытный фактик: в апреле 2021 года выдано рекордное число автокредитов.

Администрация и восьмой барак схватились в клинче. Одни постоянно напиваются, другие, постоянно устраивают шмоны. Пьянки и обыски становятся всё грандиознее. Дошло до того, что весь отряд выгнали с вещами на плац, продержали на нём до обеда и полностью вскрыли полы, а также перевернули всё вверх тормашками. Даже раздраженные фсиновцы притомились. По сути, они лентяи, а тут, через день, одно мероприятие грандиознее другого. Обеим сторонам противостояние надоело, и оно затихло само собой, как затихают бессмысленные позиционные бои.

В самый кульминационный момент репрессивного утомления, ни о чём не подозревая, вышел прогуляться перед обедом Коля Максимов – профессионал крепкого сна и острого слова. В шлёпанцах на босу ногу, без кепки и мыслей в голове, направился он на футбольное поле. Его остановил вопль бегущего к нему прапорщика, не особенно вредного, но при начальстве – ретивого:

– Стой! Куда прёшь без головного убора?

От окрика Николай проснулся окончательно. Он дождался, когда служивый коршуном подлетел к нему, и немедленно ответил:

– Я ещё без носков и задница не подтёрта…

Прапорщик принял игру:

– Чем докажешь?

– Ты, милок, наклонись и понюхай…

Неделю барак не обрабатывали химией. Народ воспрянул – одним угнетением меньше, но эйфория продолжалась недолго – в понедельник вновь объявился вирусомор в сопровождении майора, исполняющего обязанности кинооператора. Большинство сидельцев сникло и драпануло на улицу. Иные отпетые головушки улеглись на кровати, со словами:

– Травите вместе с нами.

Майор почесал затылок. От природы вежливый и незлобивый толстячок скромного роста, заколебался в намерениях, но всё испортил пьянющий «Мороз». Раньше он не был замечен в пристрастии к спиртному, а теперь, когда до освобождения осталось меньше двух месяцев, решил «оторваться». Пошатываясь и держась за дужки кроватей, этот атлетичный бывший телохранитель, стоя в одних трусах, заревел:

– Пошли вон отсюда! Людей всякой хернёй травите!

Майор чуть построжал:

– Морозов! Прекратить безобразничать, одевайся и выходи.

– Да пошел ты, колобок драный!

Служивый взъярился:

– На крестины захотел?!

– До лампочки мне твои крестины!..

К обеду его и двоих собутыльников увели в «холодную».

Дни заметно удлинились, потеплело, полетели майские жуки, а кошки, которых зимой не выгонишь из помещения, круглые сутки проводят на улице, изредка забегая в барак перекусить.

Перед обедом Аркадий задал Кучаку загадку:

– Сидит, но не в кресле, плетёт, но не сети.

Александр Васильевич решил, что это в его огород камушек. Он с минуту подумал, вспомнил о своих сетях, понял – он тут не причём, решив, что подразумевается паук.

– А вот и не-е-т.

– Кто же тогда? Понятно – мы все сидим, а дальше не знаю. Аркадий указал на меня пальцем:

– Вот он сидит и плетёт рифмованные строчки.

Кучак крякнул от удовольствия:

– Точно…

Серёга Флотский, на скамейке близ церкви, рассказал мне одну из своих многочисленных историй:

– Всю жизнь я был уверенным в себе балбесом, а компанию водил, понятное дело, с аналогичными персонажами. К осени 1993 года, я уже числился в областном розыске Иваново и дома не появлялся, избегая ареста. Квартиру снимал в другом конце города, очень недорого, охмурив дочь хозяйки. Я был удачливым вором, умел планировать операции и легко сходился с людьми – будущими жертвами моей «деятельности», которые становились информаторами, наводчиками, потерпевшими. Перемены в стране ни меня, ни мою компанию не пугали. Наоборот, мы видели зелёный свет нашей бурной деятельности. Во власти происходила смертельная схватка между президентом Ельциным и парламентом. С четвёртого октября стало понятно: верх одерживает шайка исполнительной власти, в которой известный хрюшкомордый дебильчик, объявленный чуть ли не академиком, оказался самым безобидным вредителем. Мы, грешным делом, посчитали тогда эту болотную нечисть своими союзниками – они же грозились убрать из законодательства подрасстрельные статьи, за хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Для справки: под такой статьёй я как раз и ходил – грабанули мы фабричку, на очень серьёзную сумму, а теперь, в духе новых веяний, решили перестроиться и «обувать» только скоробогатеньких (а их много расплодилось к времени рассказа).

Сергей с печальным юмором вздохнул:

– Если бы тогда мне к богу обратиться, хоть одно доброе дело мог успеть сделать: выбить глаз губернатору…

– Ты что, разве можно заниматься членовредительством?

– Я понимаю, что надо быть смиренным, но…

– Но тебя сразу могли посадить, а могли и пришибить на допросе.

– Не совсем же я идиот, была блестящая возможность стрельнуть из рогатки колотым чугуном. Впрочем, это не более чем лирическое отвлечение от темы…

Я изумился:

– Ничего себе – лирическое, глаза человека лишить.

– Что тут особенного? Я ж не ногу оторвать ему хочу, а всего лишь гуманно лишить половины зрения. Может он прозрел бы тогда, что натворил… Не подумай, что я злыдень, в душе, мной давно принято христианское смирение, но и добро, как кто-то сказал, должно быть с кулаками. Если ты помнишь, даже святой Пётр отрезал или оторвал ухо одному нехорошему человеку… Стоп, чуть не забыл с тобой о чём речь. Слушай дальше. Обнесли мы тёмной осенней ночью богатенькую квартиру. Добра – немерено: золотище, ювелирщина, полмешка денег, огромный цветной телевизор, килограммов тридцать весом и кучу шмоток, целый тюк кожаных турецких курток. Ребята в квартире остались, а я с утра смотался к матери – перекусить (не нравится мне ресторанная пища). Перед обедом возвращаюсь – квартира опечатана. Мигом мчусь к дочери хозяйки, она с матерью в том же подъезде живёт, двумя этажами ниже. Марина мне рассказала, как дело происходило: когда меня не было, налетели менты, повязали всю мою команду и отволокли в ближайший РОВД. Надо бы туда заглянуть, выяснить что к чему. Решил я первым делом посоветоваться с мужем двоюродной сестры – он человек опытный в уголовных делах и живёт поблизости. Заявляюсь к нему, так мол и так, а он меня тащит к бабке, знахарке и гадалке, она в их доме обитает и устроила на первом этаже лечебно-предсказательный салон. Я поупирался немного (что за вздор?!), потом согласился, под убедительным напором двоюродного шурина, которому ведьмоподобная предсказательница свела лишаи с бородавками. Смотрит на меня бабуля сквозь трёхлитровую банку с водой, даже лёгкий ужас меня пробрал, как смотрит и заявляет: «Какой интересный молодой человек. Тебе сегодня никуда ходить не стоит – ждёт тебя опасность и бородатый мужчина в кожаном плаще. Четыре раза будут тебя судить и четыре раза будешь сидеть в тюрьме. Человек ты, однако, не конченый, душа твоя светлая, да отравленная жизнью теперешной – бесовской». Я-то себе на уме. Вот, думаю, плетёт старуха, но я осторожен и дальновиден. Балбес, одним словом… Идём мы с Маринкой в районную управу. Внутрь, разумеется, я не пошел, подтолкнул подругу, а сам около дверей отираюсь. Долго её не было, потом вышла и мы направились к ней домой, совсем не вовремя расслабленные. Пересекаем дорогу и вижу боковым зрением четверых, идущих явно на перехват и перестраховывающих друг друга, в штатском. Опера! Точно, они, дожидались, кто дочку хозяйскую встретит. Руки заломили и, прямиком – на допрос. Мысли лихорадочно замелькали: как выкручиваться? Понёс абсолютную пургу и чушь. Мол, перекупил вещички у кавказцев, около дома. Сам их не знаю, впервые увидел вчера вечером. Следователь мне: «Не лепи горбатого, тебя уже сдали подельники». Ну, думаю – влип, но вида не подаю в том же духе продолжаю: «Как угодно воспринимайте, что мне известно – я вам рассказал, а других версий у меня нет». И тут, как назло, заглядывает в кабинет некий майор, восклицает «Ба!» Этого гуся я забираю – он в областном розыске». Вот попал, так попал… К счастью, ночь я провёл в районном ИВС, и мы перестучались и перекричались с подельниками. Оказалось, они в полной несознанке, но все показали на меня, как на арендатора квартиры… Дальше – СИЗО, а у меня первая ходка, с порядками совсем не знаком, только по наслышке кое-что. Захожу: камера – десятиместка, я – десятый. Место определили, расположился. Хоть я и новичок, но что-то не то вокруг творится: кого-то бьют, кого-то тащат на «дальняк» насиловать… Про «дороги» я слышал на воле, а тут увидел и …отправил смотрящему маляву. Сокамерники смотрят косо. Им-то какое дело? Через час малява ответная приходит мне. О моих «подвигах» многие были наслышаны, а иные ребята знали меня лично. Смотрящий за централом пишет мне: «Ты, парень, попал в пресс-хату. Если хватит у тебя духа – попытайся обломать сук, но, если чувствуешь, что не в силах – ломись с хаты, хоть это и не принято в нашей среде, но в данном случае – допустимо.

Гады смотрят с явным интересом… Тут я совершил ошибку: на соседней койке лежал тихоня и показался он мне нормальным мужиком. Пошептались мы с ним о содержании записки и он, сука драная, тут же меня сдал гоп компании мусорских шестёрок. Загудели, разошлись они не на шутку. Сученок – смотрящий на меня прикрикнул: «Ну! Что скажешь? Как вопрос с тобой решать?» Душа ухнула куда-то вниз, но внешне держусь невозмутимо: «Я ложусь спать, подумаю, а утром будем решать». На койку завалился, глаза закрыл, но о сне и речи нет. Так и пролежал в напряжении до подъёма – боялся, что нападут шакалята… Но и у них, оказывается, душа в пятки ушла – тоже не спали, а до утра перешептывались. После подъёма, гадский смотрящий вскакивает на стол, держа в руках заточку, с пристальной злобой глядит на меня и вопит: «Ну, ночь кончилась. Что надумал?» Я молчу, не знаю, что сказать, а тот с треском рвёт на себе тельняшку, изображая зверский вид, но явно фальшивит. Мне это придало уверенности и, построжав лицом, я сделал вид, что поднимаюсь со шконки. Дальше происходит нечто анекдотичное: этот хрен в рваной тельняшке бросается к тормозам и лупит что есть силы по железной двери. За ней уже стоят ФСИНовцы. Придурок кричит (а заточка ещё в руке): «Мне в санчасть, срочно!» Его уводят, а через двадцать минут забирают и четверых его стукачей-прессовщиков. Так я, случайно, толком не понюхав тюремной жизни, разморозил камеру и временно стал героем СИЗО…

Обитатели исправительного учреждения деловито сновали туда-сюда мимо нас по своим делам, делишкам и заморочкам. Серёга вопросительно взглянул на меня:

– Следующую историю рассказывать?

– Нет-нет, – заторопился я, – эту бы успеть записать, а то забуду…

– Ну, как хочешь, у меня их много – подходи… Ой, забыл совсем.

– Что забыл?

– Помнишь бабка предрекла мужика бородатого в кожаном плаще?

Я пожал плечами:

– Вроде было что-то.

– Так вот, по фабричной краже, дело поручили следователю с бородой и в кожаном плаще. Оказался очень приличным мужиком…

Я скорым шагом направился в отряд, но, как обычно случается, если ты торопишься, тебя через каждые десять метров останавливают, интересуются делами, литературными планами, просят прочесть что-либо, а то и хуже – написать для них стишок, или нечто ещё, исходя из их блажи. Да чтоб ей провалиться этой местечковой популярности! Практически всегда я отказываюсь, но пыл жаждущих не сбавляется и не ослабевает.

Кучака я застал спящим. Тот задавал хорошего храпака, натянув на нос одеяло.

Пока я вчерне записывал Серёгину повестушку, дряхлеющий лев изволил выспаться и уставился одним глазом (второй прятался под одеялом) на мою руку, бойко водящую авторучкой по строчкам. Первый его вопрос ввёл меня в ступор:

– А Васька где?

– Какой?

– Не понял, приснилось мне что ли?

Александр Васильевич в заторможенном темпе приподнялся и сел, нашаривая тапочки ногами. Руки его одновременно полезли в тумбочку. Он вслепую достал пачку сигарет со спичками, задумчиво закурил и уставился мучительно-непонимающим взглядом в пол. Я постарался сосредоточится на литературном процессе, однако, долго не меняющаяся поза Кучака и третья подряд выкуренная сигарета (что совершенно не соответствует поведению ясногорца преклонных лет), заставили меня забросить писанину. Спустя примерно, полчаса, Александр Васильевич рассказал мне свой невероятный сон, который я тезисно записал вчерне, а сейчас литературно его обработав и, извиняюсь, кое-что добавляя для красного словца (совсем чуточку), поведаю его читателям. По просьбе владельца сна, делаю это как бы с точки зрения стороннего наблюдателя:

Сон Кучака

Александр Васильевич прилёг на кровать, обдумывая каким способом плетут бредни при помощи кольца, начиная с узкой части мотни, круговым способом. Мысли путались и сбивались, сконцентрироваться никак не получалось. Перед ним, неизвестно откуда появился некто, весьма симпатичного вида, человекоподобный и крошечного роста, покрытый короткой светло-серой шерсткой. Этот непрошенный фрукт безапелляционно заявил:

– Любезный! Будь добр, подвинься, или ноги подожми. Кучак послушно согнул с легким скрипом коленные суставы и радостно спросил:

– Ты чей же будешь, лохматенький?

– По документам – Василий Леонардович – чистых кровей, нечистый – черт, одним словом, – чертёнок в шортах, обутый в кроссовки неведомой фирмы, ловко вспрыгнул на кровать, фамильярно облокотясь на торчащие вверх колени старикана, – но, по факту, Василий Васильевич, прозванием Васька Светлый.

– Ничего не понял, – заявил Кучак, – но обувь у нас принято снимать.

Чертёнок послушно скинул кроссовки. Носков на ногах не оказалось, а мелкий непоседа объяснил:

– Что носки? Одна вонь от них.

– Коли ты чёрт, где же твои копыта и хвост?

– Я же тебе говорю, любезный Александр Васильевич, что одно по документам, а на деле совсем другое: мамаша сблудила – вот я таким и уродился.

– Почём ты знаешь, как меня величают?

– Какой ты тугодумный, за ушком почеши, да не у себя, – чертёнок досадливо сморщился, а у меня, я тебе всё тогда расскажу.

Васька счастливо зажмурился и как кот замурлыкал. Казалось, он сейчас заснёт, но минуты четыре спустя, придя в довольство и поскребя пятернёй подбородок, продолжил:

– Я о тебе всё знаю – в базе данных чертонета покопался и обнаружил. Мужик ты прекрасный, меня не бойся, я не подведу, для тебя расстараюсь… что хочешь сделаю, а уж если морду набить… о, только свистни.

– Да как ты, эдакий малявка, можешь с кем справиться?

Чертёнок гордо задрал головку:

– Я полторы тонны лёжа выжимаю, а стоя – 999 кг.

– Силён! – воскликнул Кучак.

Васька с хвастливой скромностью лукаво посмотрел на собеседника:

– Был трёхкратным чемпионом Финансового тупика по тяжелой атлетике в наилегчайшем весе. Это элитный, один из престижнейших районов Чернобурга.

Донельзя удивлённый Кучак деликатно поинтересовался:

– Но как ты сюда попал?

– Как да как, передразнил Чертёнок, – покинул истерическую родину в знак протеста: не выдержал гибели своего любимого ездового козла…

Александр Васильевич так и остался сидеть с открытым ртом, пока Васёк объяснял ему причины своей эмиграции:

– Представь Сашок: интеллигентнейшая семья, папа – сам Леонард Темнейший, мама – Амалия Темнейшая, а я разгильдяй, с утра до вечера на стремительном козле Пафнутии скачу и совсем не хочу вникать в их финансовые аферы. У папани одних научных трудов более шести сотен, а я (по его выражению) вульгарный мордобивец. Там, понимаешь, общество неоднородное:

Есть тёмные элитные черти, есть рыжие – те, всегда больше по рабочей и крестьянской части, где-нибудь в обслуге, а уже светлым чертям два пути: спорт, либо бунт, работать нашего брата не заставишь…

– Странно.

– Ничего странного, я когда выпью, тоже могу накуролесить. Не то, что дома у меня не пьют, но по чуть-чуть и только лучшие вина, а я-то водку, спирт, чуть ли не одеколон хлестал. Зато добрый, зверолюбивый – мясо в пищу не употребляю. Вот рыбу ловлю – пуд могу съесть.

Кучак не поверил:

– В тебе всего пуд и рост полметра. Куда в тебя влезает?

– Экий ты критикан. Во-первых, рост мой – 77 сантиметров, а вес 21 килограмм, во-вторых, у нас нет желудочно-кишечного тракта… Кстати, помощник из меня на рыбалке незаменимый, а уж за грибами… Пока ты будешь слепо щуриться, я полгектара обнюхаю – все лучшие грибы наши будут.

– А вдруг ты поганки уважаешь?

Васька ударил себя в грудь кулаком, аж набатоподобный звон раздался:

– За кого ты меня принимаешь? Я ж по своему биологическому отцу – твой соотечественник, кроме белых грибов, рыжиков, подосиновиков и груздей, на дух ничего больше не переношу. Молчи, не говори опять, что ничего не понял – сам объясню. Когда мать меня в эмиграцию провожала, шепнула, что настоящий мой отец – Васька Альбинос, из Тульской губернии, а благородный Леонард Давидович – интеллигент в триста восемнадцатом поколении, стойко принял удар и решил воспитывать меня как своего сына. Толку-то? Да, ещё мамаша, под строжайшим секретом поведала, что никакая она не Амалия, а просто Валька Козлова.

– Да, дела! – озадачился Кучак – я-то, грешным делом, думал, что у вас-то всё идеально.

– Эх Васильевич, одна пыль в глаза. Придумывают правила, нахваливают сами себя… Возьми любого деграданта – ну идиот же полный, а ему рейтинговое агентство, какое-нибудь Муди, или Кац энд Эйзель, высочайшие баллы выставляет. Светлым чертям – никакой перспективы, но замалчивают, гады… Сколько протестов я возглавлял верхом на козле. Боролся за наши права… Эх, Пафнутия жалко – пока я пьянствовал, его свели со двора и пустили на колбасу и рулеты. Одни титановые подковы чего стоили! Но я его останки похоронил и даже эпитафию на могилке написал.

Кучак непонимающим взором уставился на Ваську:

– Если ты его похоронил, кого же на колбасу и рулеты пустили?

– Его и пустили, даже рога, а у Пафнутия были полуметровые рога, один мелкорогий недоделанный чёрт себе приспособил, типа как у вас парики носят… Похоронил же я копыта с подковами, целую траурную процессию организовал – козёл был наш сообщник, или, скорее соратник по борьбе за равные права светлых представителей общества, он тоже имел светлый окрас. Три дня сочинял надпись на памятник. Недаром всё-таки тридцать два класса окончил, да семейное окружение… Вот, слушай:

Козлище изумительный

Я часто тебя стриг

Пафнутий мой стремительный

Пал жертвою интриг…

– Дела! – только и сказал Кучак, потом подумал и добавил:

– Где же ты братец жить собираешься?

– У тебя, конечно, ты меня братом уже назвал, теперь назад дороги нет. Главное – не беспокойся, много ли мне надо – маленькую конурку, могу на первых порах даже под койкой пристроиться. К осени в Астрахань поедем, рыбки вдоволь поедим…

– Вася, опомнись. Какая Астрахань? Мы с тобой в колонии строгого режима.

– Александр Васильевич, ты меня оскорбляешь недоверием. Я тебе УДО состряпаю в десять секунд. А сейчас, эх, душа горит – в магазин махнём, водочки купим…

– Деловой! А как ты пойдёшь? Ты учти, я под колючку не полезу.

Чертёнок всплеснул руками от непонимания старика:

– Шура, ты о чём? Я глаза всем вашим контролёрам, режимникам и операм так отведу…

Васька не соврал, и они беспрепятственно вышли в магазин, близ проходной. Водки в нём не оказалось – это была торговая точка колонии-поселения.

В магазинчик стремительно вошел грозный пучеглазый майор и заорал от дверей:

– Кто такие? Ну-ка, придурки, быстро выметайтесь отсюда!

Кучак заробел, а баламут чертёнок щёлкнул пальцами и презрительно повернулся к строгому служаке. В какое-то мгновение майор преобразился:

– Ой, виноват, не узнал вас Василий Леонардович и вас уважаемый Александр Васильевич. Может быть, могу чем-нибудь услужить?

– Могёшь, – Васька подтянул шорты, – добудь водки и пойдём пьянствовать под кроватью.

– Почему под кроватью?

– Голова садовая! Чтобы никто не увидел.

– Вася, ты гений! – восхитился пучеглазый. – Пойдём сразу на спиртзавод, тут рядом, за пять минут по рельсам доберёмся.

На заводике им вручили четырёхлитровую канистрочку чистейшего спирта, а майор, куда-то смотавшись, припёр детский аккордеон. Он скороговоркой бросил, что умыкнул инструмент из директорского кабинета.

Василий взорвался:

– Ты, сволочь, запятнал честь офицера! Марш домой! Кстати, до дома пойдёшь с песнями и плясками вприсядку.

Чертёнок, слабый на алкоголь, глотнул прямо из горлышка канистры, повеселел, проводил взглядом нелепо пляшущего и поющего майора и ухарски заиграл весёлые мелодии.

Девки на проходной встретили возвращенцев радостным визгом. Васёк наяривал «чардаш», пританцовывая. Дамы потребовали похабные частушки. Чертёнок немного покобенился, для порядка, а потом, под мотив цыганочки, выдал пару хамски-скромных:

Я играю в КВН,

Я команды нашей член.

Ну, а Танька Борозда,

Кто она в игре тогда?..

Ножик взял в ладонь руки –

Режу член на пятаки.

Пяточечки новые

Жалко, что… членовые.

– Вася, обыщи меня! – закричала самая бойкая.

Чертёнок, у которого на уме была выпивка, только досадливо махнул рукой. Она не отставала:

– Нельзя нарушать инструкцию. Без личного досмотра никак нельзя.

Озорник решил подшутить:

– Вставайте в ряд и раздевайтесь. Сейчас вас сам Александр Васильевич досмотрит.

Кучак панически замахал руками:

– Васька! Что творишь, сволочь? Прекрати немедленно.

Тот неохотно щёлкнул пальцами. Бойкая грозно предупредила:

– Смотрите, в последний раз, больше без обыска не пропущу.

Пока шли, все встречные без исключения вытягивались во фрунт. Расположились на койке. Васька разлил спирт по бокалам:

– Ну, Васильевич, помянем Пафнутия.

Помянули, потом ещё… Чертёнка развезло. Он уткнулся в бок Кучаку и всхлипывал:

– Какой замечательный козёл был! Он же мне почти как брат, а они… Ух с-с-волочи, надо же додуматься пустить на рулеты и колбасу. Отольются вам мои слёзы, поплачете потом.

Кучак утешал:

– Ну, ну Вася, успокойся. На той недели в церковь тебя отведу – окрестим.

Чертёнок послушно кивал, потом засомневался:

– Я же обрезанный.

– Ничего страшного, у нас на это никто внимание не обращает. Православие – религия толерантная. А, кстати, на какой политической платформе ты стоишь?

– Я-то? Анархист, но идейный.

Через десять минут Васька полез под кровать, умыкнув у Кучака подушку. Вскоре раздался его храп и только шерстистые ноги в кроссовках торчали наружу.

Александр Васильевич бережно разул приятеля и неодобрительно осмотрел его грязноватые ступни. Именно в этот момент его угораздило проснуться.

Сон произвёл на впечатлительного старика столь сильное воздействие, что он три дня не посещал столовую, а только задумчиво сидел или лежал. Он не раз признавался мне впоследствии, что о таком друге всегда мечтал.

… Жизнь тем временем идёт своим чередом. Где-то в районе двадцатого мая по телеканалу «Россия-1» начали крутить ролик на тему всяческой заботы нефтяной компании «Лукойл» об экологии, образовании, искусстве, историческом наследии, разведении ценных пород рыб и сохранению животных. Подоплека вскрылась быстро: пришло известие о разливе нефти на границе Коми и Ненецкого автономного округа. В компании-виновнице аварии заявили сначала о разливе 7-8 тонн нефтепродуктов, потом, цифра поднялась до двадцати, а, под давлением общественности, до ста. Экологи же говорят о тысячах тонн утечки.

Практически тогда же, в аэропорту Минска, толи принудительно посадили, толи сами лётчики, после сообщения о заложенном на борту взрывном устройстве, приняли решение приземлиться в белорусской столице. Западные страны немедленно объявили посадку террористическим актом и актом воздушного пиратства. В самолёте ирландской компании оказался один из лидеров белорусской оппозиции, координатор протестных антиправительственных митингов Роман Протасевич, причастный ещё к карательным акциям на Донбассе. Он был членом украинского националистического батальона с недоброй садистской «славой». С ним загребли и его подругу с мутной биографией, гражданку России Софью Сапегу. Теперь, Запад планирует ввести против Белоруссии самые широкие санкции…

26 мая, с утра, МЫ С Кучаком грустно поедали краковскую колбасу с горчицей, отмечая сразу три буддийских праздника: день рождения Будды, день его просветления и день его ухода в нирвану. У Александра Васильевича имеется общая тетрадь формата А4, в которую он тщательно записывает праздники и памятные даты всех народов земли, чтобы ненароком не пропустить повода к застолью. Единственный недостаток заключается в том, что часть записей стёрлась от частого перелистывания: где-то подтёрлись даты, где-то сами события. Кучак иногда гадает: 4 июля – день Чернобыльской аварии, или день поминовения усопших в Полинезии?

Тщательно пережевывая остатками зубов псевдокраковскую колбасу, я вдруг вспомнил о трёх замечательных в своём роде балбесах, настолько неординарных и дисциплинированных, что о них стоит упомянуть отдельно. Это были рабочие, но, не особо работящие ребята. Все они трудились со мной, но в разное время и в разных местах. По жизни, люди вполне приличные, они имели одну странность: приходили на работу за полтора часа до начала трудового дня и не ударяли палец о палец. Встать к станку, или убраться около него им в голову абсолютно не приходило. Начинали они что-либо делать только с пинка, но всегда подчёркивали свою дисциплинированность. На любые замечания о бессмысленном просиживании штанов, они искренне удивлялись:

– А что делать-то? Команды никакой не было…

Фронт работ никакого секрета из себя не представлял и тайной за семью печатями не являлся, но они косили под придурков до упора. Иногда я подходил к ним с заговорщицким видом и отвечал на их простецки-хитрый вопрос: «Что делать?», таким образом:

– Ладно, так и быть, открою военную тайну – работать…

Часть вторая

… Он начал партийную работу в сталинградской области с того,

Что разогнал алчную свору следователей, сыщиков и прокуроров, освободил из тюрем незаконно осужденных…

Устоял и добился, чтобы весь аппарат слишком ретивых надсмотрщиков к Сталинграду близко не подпускали…

– Хуже нет – говори л он друзьям… – когда партийный «кадр» становится на пьедестал недоступного божества с многозначительным выражением на лице заботливого и внимательного человека, и в таком случае именно по морде его и хочется треснуть…

В.С.Пикуль о первом секретаре Сталинградского

      обкома партии предвоенных и военных лет – Алексее             Семёновиче Чуянове.

Я умышленно начал вторую часть с цитирования знаменитого русского писателя. В этой части речь пойдёт об отраслевом, ведомственном и региональном балбесии, которое, иной раз, приближается к политической дурости, откровенному предательству и банальному казнокрадству с рвачеством.

Во время очередного просветления, которые случаются, увы, всё реже, Кучак выдал восхитившую меня фразу:

– В целом здоровенное тело МВД больно коррупцией и насквозь прогнило, но есть редкие отдельные участки, свободные от язв.

Точнее трудно сказать. Любой никчемный гаишник со скромным окладом, через пару-тройку лет порочной службы, закладывает строительство домищи, покупает квартиры и престижные машины. Это что – государственная тайна? Вовсе нет, знают об этом все – сверху донизу. И что? Факт настолько распространённый, что для описания случаев вымогательства и взяток, по скромному потребуется томов пятьдесят, а это скучно и утомительно, к тому же, в нашей стране практически каждый житель испытал на себе любовь ГИБДД к денежным знакам…

В сонме отечественных министерств и ведомств, МВД всегда на виду со своими тараканами в голове, планированием преступлений и посадок (!), ну и, конечно, балбесной дурью. Стоить проследить за судьбой министров внутренних дел, их замов и ближайшего окружения за последние сто лет. Последний царский министр Протопопов, это же апофеоз тщеславного идиотизма. Генрих Ягода, незаменимый прислужник Сталина, вернейший его раб, бывший аптекарь, не чуждый различным ядам и оккультизму, гибнет, не взирая на фантастические заслуги перед коммунистической властью. Его судьбу повторяют его замы и начальники отделов: Берман, Фриновский, Благонравов, Артузов и многие другие. Ягодовская кагорта чуть ли не целиком пошла под нож репрессий – руководство, от центрального до республиканского и областного – тотально, остальные – в большинстве. А казалось: какие люди! Соль земли! Опора власти! Сами-то они давно потеряли чувство реальности, мня себя вершителями судьб… Пришедшие им на смену палачи Ежова, ничего в этой жизни не поняли – повторили судьбу предшественников. Никакой нюх, или инстинкт самосохранения у них не сработал.

Недавно попала мне на глаза журнальная публикация Антона Старосельцева «Сонька Золотая Ножка», в которой он утверждает, что самым жестоким палачом в структуре НКВД была Софья Гертнер – уполномоченный первого следственного отдела УНКВД Ленинградской области. Утверждение сомнительное – таких, даже более жестоких, было много. По большому счёту, куда ей до своей соотечественницы Розалии Землячки и подобных ей садистов и садисток, но сама её история типична и поучительна. Предположительно она начала службу в 1930-ом году, хотя документально подтверждаются только с 1937-го. Тем не менее в суде, на её процессе в 1939 году, речь шла именно о девятилетней службе в органах внутренних дел (возможно была платной стукачкой?) Её первым «учителем мучений» был чекист Яков Меклер, прозванный «Мясником» за особую жестокость к подследственным. Меклера побаивались даже коллеги.

Гертнер показала себя сразу. Первой её жертвой стала Надежда Суворикова, обвиняемая в шпионаже. Будучи «благородного» происхождения, шестнадцатилетняя Суворикова бросает Николаевский институт в Петрограде и уходит на Гражданскую войну вместе с красноармейцами (типичный случай – обычная восторженная барышня без мозгов). Потом работала буфетчицей на теплоходе «Жан Жорес», совершавшим загранрейсы. На свою беду, Суворикова во время одного из рейсов встречалась в Нью-Йорке с братом, музыкантом Алексеем Антоновским, эмигрировавшим из Советской России в 1923 году. Вдобавок дядя её проживал во Франции, при марсельском монастыре кармелиток, где и умер. Бдительно-стукаческая обыденность того времени, не давала шансов сохранить это в тайне. Гертнер допытала бедную женщину до парализации и вырвала-таки признание.

Непримиримая классовая ненависть, а, возможно, не только классовая, её беспринципность и особое рвение вести непримиримую войну с врагами партии и народа (какого народа?), в июле 1937 года были замечены начальником третьего отдела УГБ УНКВД Ленинградской области Мигбертом, который определил её в «бригаду смерти». Уж там она развернулась… Коллеги восхищались ей, даже побаивались. Сонька Золотая Ножка придумала свой особый метод выбивания признательных показаний арестованных мужчин. Распяв представителя мужского пола и привязав его руки и ноги к столу, била что есть силы каблуком в пах, пока тот не подпишет то, что требуется. Сбоев не было, особенно быстро сдавались пожилые…

Её наградили золотыми часами за особые заслуги перед Родиной по итогам 1937 года и ставили в пример. Сонечка бесчинствовала два года. Сняли Ежова, пришёл Лаврентий Берия – «справедливый мингрел» и отдал приказ об аресте. Совершенно потеряв страх, а также чувство реальности, Гертнер уж никак не ожидала ареста. Судили её долго, приговор был вынесен 31 января 1941 года. С началом войны, садистка была отправлена на фронт, искупать кровью свою вину. Так как попала она в СМЕРШ, то догадаться не слишком сложно, чьей кровью она вину искупала… Да, совсем забыл, во время следствия над ней, она лихо валила вину на своих начальников – Заковского, Меклера, Фигур. Они, дескать, требовали лютой жестокости, а она, человек, в сущности, добрый, лишь выполняла людоедские приказы.

Эту мерзкую гадину признали в 1953 году незаконно репрессированной и участницей Великой Отечественной войны со всеми вытекающими льготами. Дожила она в почёте и довольстве до правления Черненко.

Если прочитать книгу крупнейшего историка революции и Гражданской войны С.П. Мельгунова «Красный террор в России», изданную в 1923 году, ещё до высылки его из СССР, вот тогда действительно волосы на голове дыбом встанут. Мучительница Гертнер покажется почти невинной овечкой. Мельгунов, кстати, основной материал взял из печатных органов ЧК: «Еженедельник ВЧК» «Красный террор».

Харьковская ЧК применяла скальпирование и «снимание перчаток с кистей рук», Воронежская ЧК – катание в бочке, утыканной гвоздями, голых людей. В Царицыне и Камышине – «пилили кости», в Полтаве и Кременчуге священнослужителей сажали на кол, в Одессе привязывали цепями к доскам и заталкивали в топку, а также опускали в котёл с кипятком и разрывали лебёдками. Можно и продолжить, но это слишком психически гнетуще, а я не ставлю цель смаковать ужасы. Размах большевистского террора обусловлен тем, что практически вся Россия была против большевиков и воспринимала их как узурпаторов власти, тем более что население страны очень скоро поняло и почувствовало на своей шкуре «прелести коммунистического рая».

5 сентября 1918 года, объявляя красный террор, большевики взяли на вооружение тираду Троцкого:

«… Мы должны превратить Россию в пустыню, населённую белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная, ибо мы прольём такие потоки крови, перед которыми содрогнуться и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн».

Основная нагрузка по выполнению этих людоедско-античеловеческих задач и легла на «внутренние органы» – ЧК и милицию.

Судьбы начальств из МВД и, даже КГБ времён более мягких, далеки от радужных. Семичастный, Серов, Шелепин слетели с заоблачных высот и были ввергнуты в ничтожество. Цвигун, Щелоков, Пуго – застрелились. Зять Брежнева, Юрий Чурбанов – зам.министра внутренних дел, хлебнул тюремной баланды. Можно в этот список внести и расстеленного Берию с ближайшими сотрудниками. Отдельно стоит Вадя Бакатин – предательское чучело в органах КГБ и МВД. Не стоит забывать о Викторе Семеновиче Абакумове – способном недоучке, тоже расстрелянном…

Чуть снижая накал негатива, на нетипичном, но занимательном примере, хочу показать различия подходов к одному и тому же событию со стороны ведомственного балбесия и нормального человеческого отношения. 21 августа 1963 года из Таллинского аэропорта Юлемисте вылетел во Внуково пассажирский самолёт ТУ-124 с сорока пятью пассажирами на борту и семью членами экипажа. Неприятности у рейса № 366 начались сразу после взлёта: убирая шасси, лётчики обратили внимание на непогасшую лампу носовой стойки. В смотровое окно было видно, как из гидромагистрали хлестало масло. Ситуация складывалась не критическая, но аварийная. Полосу вылета накрыл туман. Борт отправили для аварийной посадки в Пулково (тогда аэропорт Шоссейная). Самолёт сделал восемь кругов вокруг огромного города, вырабатывая топливо. Сначала отказал один двигатель, потом второй. Командир экипажа Виктор Мостовой принял решение приводниться прямо в Неву, усадив за штурвал второго пилота Чеченева, служившего до прихода в гражданскую авиацию морским лётчиком на летающей лодке (необыкновенная удача). Пятерых членов экипажа отправили в хвост и перетащили туда же часть багажа. Посадка прошла идеально. Лишь с возводимого моста Александра Невского попрыгали в воду перетрусившие строители. Самолёт плюхнулся на глазах капитана буксира БП-10. Тот не растерялся, моментально приказал подцепить воздушную машину тросом и отбуксировал лайнер к правому берегу Невы. Плоскостью крыла «тушка» легла на плавающие брёвна и люди живые и невредимые, даже сухие (!) выбрались на берег. Среди пассажиров самолёта оказался будущий патриарх Всея Руси, а тогда митрополит Алексей Ридигер.

К месту происшествия моментально нагрянули зеваки и милиция, которая заботилась только о том, чтобы никто не успел сфотографировать необычайное зрелище. Единственный снимок, несмотря на жесткий контроль, сумел сделать Юрий Туйск – каким-то образом эмведешники его «прохлопали».

Другое ведомство – КБ Туполева, обвинило во всём лётчиков, хотя подобные неполадки в ходе разбирательства комиссии, обнаружились ещё на семи однотипных маши нах. В итоге указ о награждении лётчиков орденом Красной Звезды так и не был подписан. Их даже хотели было наказать, но вмешалась пассажирка злополучного рейса Вера Лазуркина, которая забросала власти письмами в защиту экипажа. А теперь сравните как вели себя ведомственные балбесы и обычные люди (капитан буксира Юрий Поршин с командой, та же Вера Лазуркина).

Ведомственный и региональный подход ярчайшим образом проявил себя в массовом введении бюрократических дат. Ельцин, а затем Путин опутали календарь сетью неведомых и сомнительных праздников. Дошло до абсурда: стоило Путину в очередном телеобращении с народом благодушно отнестись к работнику Заполярья, и тут как тут – День полярника. Стоило завести разговор с ветераном-партизаном – появляется день партизана и подпольщика (а как насчёт современных подпольщиков?)

В советский период каждое министерство получало свой «профессиональный праздник», министерство обороны – целую кучу. Потом, уже в РФ, праздничные даты стали плодиться как комары весной. Не обидели власти и новые популярные профессии, прежде убогие: экономистов, финансистов, адвокатов, юристов, страховщиков, рекламщиков, таможенников, менеджеров, налоговиков…

Для министерства обороны придуманы дни: войск ПВО, инженерных войск, моряков-подводников, сотрудников военных комиссариатов, специалистов по радиоэлектронной борьбе, президентского полка, тыла ВС РФ, ВВС, ВМФ, подразделений специального назначения, военного разведчика, войск радиационной, химической, биологической защиты, войск стратегического назначения, работника военной контрразведки (плюс к советским). Для МВД: сотрудника внутренних дел, внутренних войск МВД, эксперта-криминалиста, миграционной службы, ГАИ.