Мари Лансель. Книга вторая бесплатное чтение

Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется.

Николай Гоголь, «Невский проспект»

Глава 1. Начало

Меня зовут Эрик N и мне сегодня пятьдесят три года. Хотя я чувствую себя отважным юнцом, и выгляжу на сорок пять, глаза порой слезятся, как у дряблого старикашки, когда проносится пред мысленным взором мой жизненный путь. Пусть то от жалости к себе или от умиленья при воспоминаниях о редких необычайных состояниях, которых довелось достигнуть моему распалённому сознанию при затейливых обстоятельствах.

Я немолод и нестар, я любознателен и дерзок, имею белоснежную улыбку и подтянутый силуэт, лишь только седина на висках и бакенбардах предательски блестит на солнце. О незабываемой пронзительности моих серо-голубых глаз мне приходилось слышать немало восхищений, как от женского, так и от мужского пола.

До сорока восьми лет, я мнил себя художником и даже выставлялся в элитных галереях Европы и Великобритании. Изгаляясь во лжи, я дошёл до солидного звания – «красавчик-лицемер»; выдумывал сны, где возлюбленные авторитеты Караваджо и Гойя нашёптывают сюжеты для работ, хотя, должен признаться, у меня напрочь отсутствовала память на сновидения до момента соприкосновения с невероятной ситуацией, о которой я собираюсь вам поведать.

В глубине души я знал, что нет во мне надлежащей искры таланта, дабы всецело отдаться творчеству, и оттого-то и приключилось всё совсем не так, как могло бы. И как порой бы ни вздымалось ввысь нутро при восторженных возгласах слепых зевак, наивное желание стать гением при жизни не оправдалось. Потребовались годы, чтобы прийти в себя после столь горького поражения.

Итак, начну с начала: жили-были, мама-папа, мы из Новосибирска, но всем говорил, что из Сочи. Уж так хотелось быть поближе к Монте-Карло, где тени пальм ложатся на освещённый променад тёплыми ночами, и температура воздуха почти всегда со знаком плюс. Именно в Монте-Карло мне впервые крупно повезло на осеннем салоне, где чопорный швейцарец скупил все восемь картин, представленных на выставке. Солидный чек придал уверенности жестам; облачившись в новые одежды, я почувствовал себя новоиспечённым Гэтсби и поспешил в казино. Рука задрожала при первой ставке. Возлагая надежды на поговорку о том, что новичок вправе рассчитывать на фортуну, я выдвинул все фишки на ковровое поле и поставил на красное. Бинго! Удивление игорного стола заставило меня расплыться в самодовольной улыбке. Тридцатилетний Эрик стал событием сезона!

С этого момента дела мои пошли стремительно в гору, и, поверьте, гораздо приятнее вспоминать во время застолья счастливые голодные дни в Париже, когда засовываешь руку в карман брюк, чтобы ощутить манящий хруст банкнот.

Я полюбил деньги и всё что они могли предоставить: шик и блеск, дорогих женщин и зависть. Именно в зависть, которую был способен вызывать в людях своими выходками молодой денди, я влюбился безоговорочно.

Работа шла легко. Казалось, я нашёл стиль, где, не слишком напрягаясь, выдавал достаточно картин для регулярных выставок- продаж. Авторитет и влияние росли из-за дня в день. Популярность укреплялась неимоверными публичными скандалами, которые устраивали мои раздосадованные пассии, «жёлтая» пресса меня обожала.

Ох, как я наслаждался, когда Марлен колотила на глазах у Рахель несчастную Эстель! Я вёл открытую жизнь, и все мои женщины знали о существовании себе подобных. И ещё они имели поразительное свойство становиться близкими подругами, когда мой роман с одной из них достигал апогея.

Друзей я выбирал тщательно: основным критерием в выборе служило абсолютное преклонение перед превосходством «мэтра» над «счастливчиками»!

Я был неуёмен в щедрости, всегда за всех платил и не мог позволить, чтобы вино было заказано другими. И каждый раз разыгрывал этакий спектакль, где гарсон обязан пригубить первым из бутылки, – король, не желает быть отравлен раньше времени; мне предстояло нажить потомство.

Я изучил действие каждого существующего вида алкоголя на человеческий организм и мог, как доктор-гомеопат, прописать применение определенного напитка в соответствующих с весом пациента дозе и периодичности.

Я имею двоих детей, но их нет рядом со мной. Я для них чужой человек, мифический персонаж, от которого не осталось и следа в их детской памяти. Рахель уехала в Штаты, наевшись сполна метаморфоз неугомонного Эрика. Мне не удалось помириться с ней. Я думал, что деньги возместят всё то, чего недостаёт – естественной гармонии отношений и любви. Я так и не смог её полюбить и часто изменял, а она постоянно злилась и начала мстить. Назло мне Рахель стала спать с журналистом Ваханским!

В самом начале восхождения по лестнице успеха, меня не оставляла в покое одна мысль – мысль о том, что происходит, когда взбираться дальше некуда?! Я не слишком начитан, однако в молодости был склонен к путешествиям внутреннего характера, блуждая по лабиринтам сознания, натыкался на нечаянные открытия, которые нередко совпадали со словами мудрецов. Это сильно воодушевляло, и я проникался особенным чувством избранности. Отсюда, как мне кажется, и проросли первые зачатки ложной идеи «самонадеянного совершенства». Однако, когда внешняя жизнь стала бурно развиваться и я оказался во власти обстоятельств хаоса, стало вовсе не до взысканий истин.

Мною завладело неопределённое беспокойство. Я уже и не говорю о том, что заснуть обычным сном не удавалось вовсе, да и припомнить не смогу, когда я доползал трезвым до постели; если со мной в этот вечер не оказывалось женщины рядом, которая смогла бы раздеть и уложить, то я так и валился с ног в одежде.

Конечно же, нельзя обойти стороной кошмары параноидальных припадков. Бедная та, что очутилась со мной в ту ночь в постели, – утро ей предстояло не самым сладким, да, я мог пригрозить и даже ударить. Мне мерещились воры, хотя я просто мог забыть, где сам оставил приличную сумму «на чай». После бурной любовной сессии, как правило, меня прощали.

Адреналин стал моим верным спутником, и когда он вырабатывался в недостаточном количестве, я просто не мог работать. Однажды ко мне в ателье зашёл известный критик современной живописи, и мы предались мужскому разговору. Перемалывая детали постельных сцен, я прокручивал, как киноплёнку перед глазами, отдельные моменты из своего опыта, и перед моим взором предстало зловещее существо, которое совокуплялось вместо меня с Рахель и другими. Мне стало сильно не по себе, точнее, страх оттого, что ты себе больше не хозяин, пронзил нестерпимой болью, мои конечности заледенели, и сухой ком застрял в груди. Помню те первые слова, которые пришли в тот момент на ум, это были: «Боже, спаси и сохрани!».

Однако одобрительный громкий смех собеседника вывел меня из транса, и я рассмеялся ему в ответ и через минуту подумал про себя: «Да что это я, в самом деле, так устроен этот мир и нужно брать всё, что в нём есть, пока ты достаточно для этого молод и тело твоё не превратилось в мешок из раздробленных костей».

Удивительно то, насколько ярким был этот образ, образ сущего чудовища, про которое просто не хочу вспоминать, и чётко знаю, что забыть его не смогу вовек. После пришла Рахель с бутылкой шампанского и немедленно прильнула ко мне проверить температуру лба губами и хотела заняться любовью. Я не захотел её, просто не смог.

Пока мы допивали игристое вино, Рахель странно посматривала на меня, словно не узнавая:

– Ты выглядишь совсем неважно, – сказала она.

– Мне нужна муза, а ты просто обычная, скучная баба!

В конце концов я не выдержал и сказал ей, чтоб убиралась с глаз долой. Стандартный набор женских хитростей Рахель больше не работал. Меня всё раздражало в ней. Я всегда был очень чувствителен к звуковым тембрам. Высокие и визгливые нотки её манерно-капризного голоса вызывали теперь особую неприязнь. Как и почему я вступил с ней в отношения?! Точно бес попутал! Это была большая ошибка. Я больше не мог на неё смотреть.

Тем вечером я долго лежал в ванне и разглядывал себя в подвесное зеркало на потолке и не мог налюбоваться собой. Это и было начало падения Эрика, хотя ему ещё чудилось, что есть куда подниматься.

Глава 2. Встреча в вагоне

Утром следующего дня я чувствовал себя превосходно. Тело было настолько гибким и мягким, что хотелось вытягивать по-иному шею. Неимоверный аппетит и привкус неугасаемой эйфории подстёгивал к приключениям. День я начал с того, что позвонил своему агенту, чтобы сделать заявление о том, что с настоящего момента работы удваиваются в цене. Шокированный агент не знал как к этому отнестись, но вынужден был согласиться, так как открытие выставки было назначено на ближайшее время. Во время просмотра утренних новостей за чашкой кофе у меня промелькнула мысль о том, что следует сделать выступление на центральном телеканале, ток-шоу, и заполнить массовые средства информацией о себе. О себе! Ну конечно, хотелось, чтобы весь мир хором воспел славу «Новому Эрику»!

Осенний солнечный день выдался довольно тёплым, и приятный, чуть влажный ветерок ласкал свежевыбритое лицо. Многозначительные взгляды прохожих спешили оценить элегантный, идеально сидящий по фигуре костюм. Я жадно затягивался первой сигаретой, ожидая такси. На этой неделе у меня была запланирована поездка в Лондон. Там проходила ежегодная ярмарка современного искусства. Образ хлопающей дверью Рахель оставил крайне неприятный осадок. Путешествие всегда отвлекало. Я обзавёлся блокнотом, чтобы в поезде составить приветственную речь, которую предстояло произнести на открытии каждому из приглашённых для участия в выставке художников; у одного из главных организаторов выдался юбилей.

– Салют, Эрик, – отозвался голос с противоположной стороны перекрёстка. – Как поживаешь?! Удачи тебе, в Лондоне!

Это был Ваханский – создатель телевизионных комедий. Удивительно то, что, при таком обширном круге знакомств, Ваханского можно было редко увидеть на официальных мероприятиях столицы. Поговаривали, что он в тайне посвящает всё своё свободное время написанию романа, о сюжете которого, соответственно, не было известно никому. Я не считал его близким приятелем, хотя упрекнуть Ваханского было не в чем, испытывал к нему как минимум недоверие. Ваханский был невысокого роста и пропорционального телосложения. Была в нём определённая цельность и раздражающая отстранённость. И где бы он ни попадался мне на глаза, он всегда был один, без компании и без женщин. Ещё одна отличительная его черта – это удивительная учтивость.

– Приходи на выставку в конце ноября, там свидимся, – ответил я, садясь в такси.

Многолюдный вагон фирменного поезда «Евростар» был заполнен до отказа. Все пассажиры были заняты своими делами, лишь одна женщина неопределённого возраста с точёным профилем смотрела в окно как-то иначе.

«Как только тронемся, сразу приступлю к штурму», – подумал я про себя.

Художником быть чудесно, это крайне облегчает знакомство с женщинами. Стоит только предложить сделать эскиз-портрет, и незнакомка уже готова ласкать вас нежным, кокетливым взглядом. Возможно поэтому я выбрал себе это занятие, чтобы нравиться женщинам, чтобы они видели во мне царское подобие высших сил, восхваляли и носили на руках, придавались самым смелым фантазиям на мою тему. Я стал рисовальщиком, соблазняя каждую ради тщеславия. Но где был настоящий Эрик, и что он имел сказать, что принести нового в этот мир, какие идеалы прославить и за что бороться?! Ответов на эти вопросы я не искал.

После отправки поезда прошло минут двадцать, и я вернулся к тому месту, где, в чём я уверен и по сей день неуклонно, увидел Мари впервые. Пассажиры, которые могли считаться её соседями, уверяли, что не было никакой женщины у окна.

«Нет, – говорил я себе, – этого не может быть! Они просто не увидели, как она переместилась».

Незнакомка таинственным образом испарилась из вагона.

Я двинулся в вагон-бар и в ожидании осуществления своего заказа стал слышать негромкие голоса. Прислушавшись, я смог услышать диалог, состоящий из женского и мужского голоса. Женский голос шептал с необычайным трепетом о том, что потерял самое сокровенное, – надежду на любовь, на Небо! И теперь она совсем не понимает как быть. Мужской голос тихо утешительно отвечал, но что именно – расслышать было невозможно. Я обернулся и увидел ту самую незнакомку из моего вагона в компании неординарного старика.

– Вы едете в Лондон, на осенний художественный салон?

Мужской голос обращался ко мне, в нём была необъяснимая пронзительная вибрация.

– Да, именно туда, – ответил я. – Послушайте, можно вас угостить чем-нибудь, чего бы вам хотелось, сэр?

– Просто кофе, если можно, – ответила женщина и отстранённо перевела взгляд на окно.

Меня не покидала мысль, что именно она произнесла эту речь о жизни на небесах, и я решил спросить, обращаясь к ним:

– Невозможно поверить в то, что всё, о чём я только что случайно услышал, на самом деле имеет место быть…

– Конечно! Нельзя верить на слово, хотя инстинктам доверяют многие, – ответил пожилой мужчина и нацелил на меня острый взгляд.

Я хотел было поднять правую руку, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу воротника рубашки, но не смог пошевелить даже пальцем.

Это оцепенение продлилось неопределённое время, казалось, всё в мире остановилось, и только после того, как старик предложил мне сделать глубокий вдох, ко мне вернулась жизнь.

Ужас охватил меня при мысли, что некая сила вот так может меня парализовать. А вдруг я больше не смогу держать кисть в руке? Что тогда вообще я могу?

Именно в то мгновение впервые доселе непоколебимая уверенность в себе, которая так тщательно крепла с годами, питалась разнообразными источниками извне, внезапно улетучилась. От «Великого Эрика» не осталось и следа. Да, представляете, и такое бывает!

Старик, казалось, на полном серьёзе обращался ко мне, однако теперь игриво подмигивал своей очаровательной собеседнице. Я присел за соседний столик, и мне принесли моё пиво с фисташками. Я хотел сказать официантке «мерси», но вместо этого издал некий неестественный стон, который, скорее, напоминал собачий.

– Ваше здоровье, Эрик!

И откуда этот прозорливый пожилой человек мог знать моё имя, на лбу, что ли, написано?!

«Ах, ну конечно, он узнал меня по репортажам светских хроник», – промелькнуло в уме. Я же Эрик, тот самый неповторимый Эрик!

Рука, освобождённая, жадно потянулась за холодным напитком. После первого глотка самообладание частично вернулось, и я продолжил вслух:

– Надеюсь немного отдохнуть в Лондоне, Париж меня совсем измотал.

Мой голос звучал отвратительно, я сам себя не узнал. Старик и его спутница не обратили на мою фразу никого внимания. В момент как я собрался предложить им выпить вместе, женщина залилась таким безмятежным смехом, что я непроизвольно заскулил от бессилия.

Этого просто не могло быть, то есть могло, но не с Эриком! Я впал в откровенный ступор. Собираясь вновь что-нибудь сказать этакое «великое», неминуемо сталкивался с необъяснимым внутренним препятствием, которое просто не давало построить полноценное предложение. Я закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями, и впал в некоторый транс на неопределённое время. Время пролетело незаметно, и по поезду пронеслось сообщение о скором прибытии в Лондон. Мои спутники испарились в неведомом направлении, и я вернулся на своё место за вещами.

Глава 3. Лондон

На вокзале в Лондоне меня встретил шофёр отеля «Дорчестер» на темно-синем ягуаре и без лишних любезностей повёз по назначению. По дороге я тщетно пытался отбросить воспоминая о происшедшем в поезде; от негодования и стыда мои уши наливались кровью. Острое лицо таинственного старика стояло перед глазами. Смех красивой женщины из вагона, не переставая, звучал в ушах. Каждая произнесённая ими фраза и тембр их голосов отчеканились в памяти.

Мой номер в гостинице оказался слишком приторным по части декора. Чрезмерное использование позолоты в небольшой по объёму комнате подействовало в тот миг как неприятный аромат, и дышать стало нелегко. Я позвонил портье и потребовал немедленно определить меня в более просторную комнату и желательно с балконом.

Перебравшись в новые покои, я вышел на террасу, чтобы выкурить долгожданную папиросу и поспешил влить в себя двойную порцию джина-тоника, добытого из мини-бара. Раздался телефонный звонок. Это был Джордж Уилкинсон.

Джордж не имел аристократической крови, однако в юности ходил именно в те колледжи и теннисные клубы, в которых растут и формируются будущие преемники несметных состояний. Отец его, будучи элитным доктором, имел свою частную клинику. Сам же Джордж был светским ловеласом и приятным собеседником. Его собственный бизнес по сбыту антиквариата не очень-то клеился, и отцу то и дело приходилось оплачивать счета сына в конце года.

Мне нравилась компания Уилкинсона и его хорошие английские манеры, однако стоило ему выпить лишнего, весь лоск летел с колокольни прочь, и он превращался в привередливого пошляка. Его дерзкие и откровенные шутки на сексуальную тему распугивали всех молоденьких девиц, которых нам удавалось «уже почти» затащить в койку. Неудивительно и то, что Джордж жил один в небольшой квартире на Ноттинг Хилл. Откровенно говоря, я слыл для него примером той недосягаемой свободы, о которой он мечтал с детства. Суровое воспитание и отсутствие права выбора пути в юные годы навсегда наградили его страхом перед жизнью, лишённой комфорта и финансовой крепости. В свои сорок три года он по-прежнему боялся огорчить отца и не позволял себе надолго отлучаться от семьи, дабы не потерять право на наследство. Отец Уилкинсона уже успел исключить из завещания старшего брата Джорджа за то, что тот женился на темнокожей девушке из Голливуда, следуя примеру младшего принца британской королевской четы. Джордж мечтал скорее похоронить папашу и наконец-то завладеть всем капиталом Уилкинсонов.

– Привет, Амиго! Ты жив, бродяга? Сегодня вечером отличная вечеринка у меня клубе, но можно пойти в «Ронни Скоттс».

Джордж находился крайне в приподнятом настроении и тем вывел меня из оцепенения, в котором я пребывал после поездки в поезде. Я предложил Джорджу подняться ко мне в номер и за стаканом отменного виски обсудить варианты на вечер.

Как только я положил телефонную трубку, ко мне вернулось чувство тревоги и негодования. Женский смех и будоражащий, гипнотический голос старика слились воедино, превратившись в невыносимую боль в висках.

«Надо срочно выпить водки, – подумал я, – холодной водки и ничего другого!»

В надежде, что старорусский проверенный метод сработает и в этот раз, я выплеснул содержимое всех четырёх маленьких бутылочек «Абсолют» из гостиничного холодильника в стакан и выпил напиток залпом. К своему удивлению, я почувствовал приступ тошноты, как если бы пригубил сорокаградусный алкоголь впервые.

В холодном душе мне пришлось сразиться с накатившейся волной эротического возбуждения. Моё разъярённое воображение уже успело воссоздать форму груди и запах кожи незнакомки из поезда.

Когда пришёл Джордж, я постарался в деталях описать необычное знакомство в поезде, но мой рассказ был настолько несвязным, что приятель Уилкинсон принялся перебирать список имён в алфавите из своей записной книжки в дорогом переплёте из крокодиловой кожи.

– Так ты даже не узнал, как зовут этого старого колдуна и его женщину? – возмутился англичанин, когда я закончил исповедоваться.

– Она не его женщина, и я её обязательно найду!

Глава 4. Вечер с Джорджем

Вечеринка в приватном клубе для богачей в квартале Мейфэр, членом которого является Уилкинсон, была невероятно скучной. Женатые джентльмены без давно надоевших, скупых на ласку супруг, смешались с несколько «мужиковатыми бизнес-леди» бальзаковского возраста. Ни водка, ни бодрящий виски с колой не смогли поднять мне настроение. Мой ум параллельно был занят развитием всевозможных комбинаций и путей, которые смогли бы приблизить к объекту новой страсти, к женщине из поезда. Я мысленно пытался снова и снова перенестись в вагонное кафе, воспроизводя диалог со стариком.

Однако чем больше я возвращался к этому эпизоду, тем глубже становилось ощущение, что они, невероятной утончённости женщина и таинственный старикан, сопровождавший её, мало чего общего имеют с этим миром, с миром, в котором пребывал я.

– Послушай, Эрик! Да что с тобой, очнись, приятель! – Джордж дружелюбно потрепал меня за подбородок. – Пришла пора развлечься по-настоящему!

Покинув помпезный клуб, мы отправились на блэк кэбе в стриптиз-бар String Fellows.

Пропорционально накаченные мышцы ягодиц смелых танцовщиц той ночью не смогли заинтересовать меня, а вот приятель Уилкинсон то и дело устремлялся к подмосткам, чтобы поблагодарить девушек десятифунтовыми банкнотами, которые он с восторженным взглядом бросал в цилиндр, помещённый в центре овальной сцены.

– Если тебе и тут скучно, поехали к Шейле, в Хэмпстед! Да, кстати, совсем забыл, у неё сегодня бал-маскарад, всякие фокусники и гадалки тоже были заявлены.

– Хорошо, давай поедем к Шейле!

Неожиданное предложение Джорджа вселяло надежду. Шейла – давнишняя приятельница по колледжу Уилкинсона. Несколько лет назад между нами случился короткий роман, однако вмешался её старший брат Вильям и запретил сестре встречаться с отпетым «Казановой». Послушная милая Шейла поверила братишке и неохотно перевела наши отношения в дружественные. Вильям вовремя узрел, что я отнюдь не собирался возводить её в ранг невест, о чём она в тайне роптала.

Трёхэтажный особняк из красного кирпича внешне ни чем не отличался от остальных домов по улице Maresfield Gardens, по соседству находился музей Зигмунда Фрейда. Это был семейный дом Шейлы и Вильяма; родители улетели с друзьями в Грецию на неделю, и «шаловливые детишки» устроили веселье, воспользовавшись их отсутствием. Особняк имел около пяти гостевых комнат и шикарный сад, где и разворачивалось основное действие вечера.

Массивную дверь открыла хрупкая длинноволосая индианка. Одетая в традиционный костюм бирюзового оттенка, она дружелюбно пригласила нас отыскать хозяйку самостоятельно, объясняя, что из-за большого количества приглашённых успела потерять её из виду.

Повсюду горели свечи, играла незамысловатая салонная музыка – та, которую можно услышать в лаунж-барах, этакий общепринятый стандарт.

Шейла не отличалась особенным вкусом, но старалась во всём соответствовать последнему писку моды; у неё был собственный стилист и личный парикмахер, как и полагается девушке с её положением, однако эксперименты с внешностью не каждый раз заканчивались успехом. Так и в этот вечер: на ней было замысловатого фасона платье, которое наверняка безупречно смотрится на худощавой манекенщице, однако Шейла с её округлыми формами и небольшим ростом выглядела в нём крайне нелепо. Яркий макияж и сложная причёска только усугубляли ситуацию. Одним спасением была её безупречная улыбка. Лёгкая и беззаботная речь и всегда хорошее настроение обезоруживали практически каждого, с кем Шейла вступала в контакт.