Нескончаемые поминки бесплатное чтение

Глава первая

Красота вокруг была неописуемая. Живописная каменная гряда, спускающаяся к морю, бесконечный водный простор, сосны, вцепившиеся корнями в скалы, причал, возле которого призывно покачивался на волнах катерок.

Березовая аллея вела от моря к большому деревянному коттеджу, выкрашенному в традиционный финский темно-красный цвет. Дом напоминал трехглавый терем, но был начинен всеми нужными современному человеку изобретениями цивилизации. Никаких тебе, разумеется, туалетов типа сортир, грядок с чахлой морковью и ржавых бочек с отдающей болотом водой для полива. Тишь да гладь, да божья благодать!

«Все-таки умница Катерина и я молодец, что ее совета послушала», – подумала Ксения Петровна. Этот поросший лесом маленький островок с прекрасным современным дачным домом, ухоженной территорией вокруг него, причалом, катером и весельной лодкой был приобретен пару месяцев назад за два с небольшим миллиона евро.

Еще недавно скромной преподавательнице литературы Петрозаводского университета Ксении Петровне Морозовой фраза «приобретен за два с небольшим миллиона» показалась бы цитатой из какого-нибудь дурацкого гламурного романа, не имеющего никакой связи с жизнью реальных людей, а уж тем более с ее собственной.

Но два года назад ей на голову неожиданно свалилось наследство от умершей вдовы американского медиамагната Айрин Митчелл. История невероятная, странная, немыслимая и тем не менее реальная. И к тому же в жанре детектива со всеми его атрибутами: покушениями, убийствами, поджогами, интригами…

Правда, получить завещанные миллионы оказалось не так-то просто, конкуренты-наследники со стороны покойного мужа Айрин вступили в юридический поединок не на жизнь, а насмерть. В конце концов, а, вернее сказать, довольно быстро Ксения Петровна устала от бесконечной переписки, предоставления все новых и новых документов, переводов их на английский у правильно сертифицированных переводчиков, заполнения сложносочиненных анкет, попыток вникнуть в юридические тонкости и закавыки и т.д. и т.д. Она сдалась, подписала мировую и удовлетворилась какими-то «жалкими» тремя миллионами.

Мечты о кругосветных путешествиях на многоэтажных круизных лайнерах, которые поначалу роились в ее закружившейся от явления «золотой рыбки» головке, пожрал кровожадный вирус с уханьского рыбного рынка. Дочь Ксении Катерина предложила ей не класть деньги в банк, не покупать акции неизвестно каких предприятий (и даже известно каких – кто знает, как быстро пройдет их «мирская слава»), а вложить деньги во что-то осязаемое – в землю, дом, катер. Всем этим можно самим попользоваться и насладиться – а потом потомки, если захотят, – продадут, и пусть тогда вкладывают в акции хоть Макдональсов, хоть Лаговаза, если оные еще будут существовать.

Катерина, которая жила с мужем и сыном в Финляндии, в Тампере, развернула бурную деятельность – месяц не вылезала из компьютера и мобильника – и вот результат: Ксения Петровна с чашечкой «кофэ» сидит на террасе роскошного, но одновременно и уютного коттеджа на одном из островов архипелага возле города Турку и оглядывает хозяйским взглядом свои владенья. И даже вездесущий ковид где-то там – за горизонтом – «там, там, там -тарам, там-тарам».

Благодушные медитации на слова Роберта Рождественского были прерваны звонком мобильника. Энергичный голос дочери зазвенел в ушах пионерским горном. Бодрость голоса контрастировала с новостями, о которых сообщала Катерина.

Один из российских коллег мужа Игоря, работавший вместе с ним в большой проектной группе в Тамперском университете, скоропостижно скончался. Похороны через два дня. Несмотря на строгие антиковидные меры, родственников из России на похороны все же пускают. Но где провести поминки – вот проблема. А без поминок как-то не по -людски. В общем, они с Игорем предложили всем собраться на нашем острове, на даче. Тут Катя сделала паузу, чтоб Ксения Петровна смогла осознать предстоящие события, но не затянула ее настолько, чтобы мать успела опомниться и начать комментировать услышанное.

«Еду закажем через кейтеринговую компанию., – продолжала радовать сюрпризами Катя. – Да и будет всего человек семь: брат покойного Леонида Ивановича с женой, его взрослые сын и дочь, то бишь племянники покойного да пара коллег из проекта. Сам Игорь не сможет участвовать – какой-то там у него не отменимый и непереносимый по времени эксперимент как раз на подходе. Но привезет на катере гостей и двух официантов из кетейринга, а через пару дней снова приедет и на том же катере и увезет всех назад на материк.

После этих неожиданных известий, которые Катя пункт за пунктом излагала, будто гвозди вколачивала лихим молотком, дочь наконец решила, видать, для приличия поинтересоваться мнением хозяйки дома и острова. «Надеюсь, мама, ты ничего против не имеешь, надо же выручить людей в трудную и горестную минуту».

Ксения открыла было рот, но Катя, как бы предугадывая вопрос, заверила: «Если ты ковида опасаешься, то они все сделают тест, без этого и через границу не пустят. Местные тоже могут сделать, если ты хочешь. И покойник не от ковида умер, не бойся, а от инфаркта».

Собственно Ксения Петровна ничего про ковид спросить не собиралась, она и забыла в данный момент об этой напасти и не боялась заразиться от покойника, который к тому же вряд ли явится на собственные поминки. Она хотела поинтересоваться, кто займется приемом, размещением, обслуживанием этих совершенно незнакомых ей людей. А, если уж совсем быть честной, она хотела бы сказать, что в общем-то она против, ей совсем не хочется, чтобы ее покой и одиночество на острове нарушилось появлением целой бригады скорбящих. Но – как такое скажешь, у людей ведь горе, поминки не корпоративный банкет, к тому же, судя по всему, Катерина с Игорем все уже организовали, а ее только ставят в известность.

–– Но кто будет их размещать, принимать?» —все же проблеяла Ксения.

–– Мама, так я же приеду накануне и Ваську в помощь возьму, втроем как-нибудь управимся, да и гости, думаю, понимают, что едут не в турецкий отель «все включено».

Боже, еще и Ваську возьмет в помощники, ужаснулась Ксения. Пятнадцатилетний внук, который целыми вечерами пропадал (по его словам) на репетициях банда под умиротворяющим названием Flayed crocodile, как-то плохо смотрелся в роли «горничной». Ксения пыталась поинтересоваться у внука, почему банда и почему так кровожадно – Освежеванный крокодил, но напоролась на ответ: «А как бы тебе, баб, хотелось: вокально-инструментальный ансамбль «Лейся песня» что ли?» Знакомство Василия с историей советской эстрады не на шутку растрогало Ксению и примирило с жертвенными аллигаторами.

–– Ну в общем, мам, завтра мы с Васькой приедем – мы тут нашли человека с катером, который нас к тебе на остров привезет, а в пятницу Игорь доставит всех гостей и официантов с едой. Поминки в субботу, а в воскресенье к вечеру ты уже опять будешь свободна, как ветер. Ну мне надо бежать. Договорились, мамуля. Чмоки-чмоки.

Дочь отключилась, лишив Ксению права даже на дежурное ворчание. «Чмоки-чмоки» – мысленно передразнила она дочь. Далеко за тридцать дурочке, а все козой скачет. «Все девушкой, Минервой, все фрейлиной Екатерины первой», – тут же всплыла в мозгу банером подходящая цитата. Ксения иногда сама себя ненавидела за то, что, в какую бы жизненную ситуацию она ни попадала, ее память тут же вытаскивала на свет божий стишок или строчку – как фокусник кролика из потертого цилиндра. Но что поделаешь – классический случай профессиональной деформации. Ксения временами думала, что вот состарится она еще годков так на десять, впадет в деменцию, забудет родных и друзей, а цитаты по-прежнему бойко будут выпрыгивать из ее шамкающего рта. «Как голая проститутка их горящего публичного дома» – услужливо подсунула строчку из поэмы молодого Маяковского дура-память.

Впрочем, времени на саморефлексии под сенью дерев не было – надо было прикинуть, как и где размещать гостей, посмотреть, достаточно ли постельного белья, полотенец, ложек-вилок. Хотя посуду, наверное, люди из кейтеринга привезут с собой?

Дача или вилла – назови как нравится – была довольно вместительна: кроме большой общей залы с камином, с огромными окнами во всю высоту стены, которая занимала центральную часть дома, были еще два «теремка» справа и слева, где на первом и втором этаже находился целый ряд небольших гостевых комнат: в левом крыле четыре на втором этаже и три снизу, в правом – наверху тоже четыре комнаты, внизу еще одна, а также небольшая кухня, ванная с джакузи и две подсобки с инвентарем для уборки. Большая кухня располагалась в подвальном этаже, там же была прачечная и бельевая, сушилка, комната для одежды и обуви, сауна и еще пара помещений, где можно было сделать мастерскую, или тренажерный зал, или кладовку для банок с вареньями и соленьями. Ксения попыталась представить себе Игоря за верстаком с завитком свежей стружки в волосах, Катю, потеющую на велотренажере, или себя, повязанную платком с рогами спереди, в халате и фартуке лихо закатывающую банки, – ни одна из картинок не вырисовывалась. В данный момент две комнаты стояли пустыми, а одна была наполовину завалена коробками, чемоданами, какими-то палками/балками и прочей чепухой, которую по-хорошему давно надо было выбросить. Но на острове выбросить – означало рассортировать по мешкам, вывезти на катере и развести по соответствующим мусоросборникам. Этот подвиг друзей природы они неделю за неделей откладывали.

Мысли Ксении возвратились к нежданным гостям. Ну, в общем-то, все поместятся. Комнаты Кати, Васьки и Игоря были расположены на втором этаже правого крыла, там же, где и ее кабинет-спальня с кроватью и удобным диваном, на котором она чаще всего и спала. А в левом гостевом крыле разместим в одной комнате побольше брата с женой, а в комнатах поменьше племянника, племянницу и коллег, внизу могут расположиться и люди из кейтеринга.

Обходя дозором свои владения (опять цитата, черт, черт, черт!) Ксения, уже не в первый раз почувствовала себя не в своей тарелке. Как будто нечаянно попала на съемки голливудской мелодрамы о подтянутых красотках неопределимого возраста в скромных топиках от Версаче, меланхолично страдающих в лучах заката на террасах роскошных вилл, ожидая пришествия белозубых, щедро татуированных мачо, в то время, сама-то она чувствует себя в лучшем случае подругой Нади из новогоднего кинооливье: «Вагончик тронется, вагончик тронется…» ну и далее по тексту.

Она посмотрела на себя в зеркало встроенного шкафа в бельевой, куда забрела удостовериться, что постельного белья хватит всем гостям. Ничего голливудского отражение не продемонстрировало, хотя Ксения максимально втянула живот и подпустила в очи поволоки. Женщина за шестьдесят с пробивающейся сквозь краску сединой, с довольно усталым лицом, грузноватой фигурой, одетая в хорошо обжитые за пять лет джинсы и футболку от безымянного турецкого раскройщика.

Катерина все стыдила ее затрапезным видом – мол, миллионерши так не ходят, тебе нужен хороший парикмахер, стилист, косметолог… «А также гинеколог, уролог и дерматолог – не говоря уж о стоматологе, – перебивала ее Ксения. – Уймись, Катя, уже от этих миллионов не так много и осталось после покупки дома, пусть хоть какой-то запас будет, нам еще Ваську придется в недалеком будущем образовывать, а овес нынче дорог».

Убедившись, что постельного белья закуплено в расчете на пару взводов нежданных гостей, Ксения поднялась в зал и уже привычно замерла от красоты, которая открылась в огромном, во всю стену окне. Непонятно даже, можно ли это назвать окном: просто стена, обращенная к морю, была стеклянной от пола до потолка, и отсвет закатного солнца, которое яичным желтком растекалось в морской воде, покрывал теплым ковром деревянный пол гостиной. Ксения Петровна не раз уже испытывала искушение лечь на эти теплые доски и лежать там в йоговской позе мертвеца, пока не надоест. А почему, собственно говоря, нельзя уступить этому искушению, какой в этом грех, – подумала Ксения, присела, неловко завалилась на попу, но пока бултыхалась на полу, устраиваясь и растягиваясь, солнце зашло и свет померк.

Глава вторая

На следующий день, когда Ксения сидела за компьютером в своей комнате наверху, из распахнутого окна до нее донесся звук мотора, а потом до боли родной голос дочери, который почему-то вызвал в памяти утреннюю линейку в пионерлагере и команды старшей пионервожатой: «Отряд, к поднятию флага лагерной смены, смирно! Флаг поднять!» Катина искусственно-бодрая интонация означало почти безошибочно, что вместе с дочерью приехал внук, с которым Катерина обычно говорила громким командирским голосом, тем более что Васькины уши, как правило, были заткнуты наушниками, и на материнские призывы он отвечал кивками головы в ритме китайского болванчика, не вслушиваясь в суть распоряжений командования.

Ксения спустилась вниз и пошла по дорожке навстречу дочери и внуку, которые катили за собой объемные чемоданы на колесиках. Привезший их катерок, взревнув на прощанье мотором, умчался в морскую даль. «Это один знакомый из Турку нас подкинул, Игорь с ним договорился за умеренную плату», – ответила Катя на безмолвный вопрос матери.

–-А в чемоданах-то что?

–-Ну как? Несколько комплектов белья постельного, всякие там салфетки, вазочки, свечки, полотенца и ароматические масла для сауны, – ведь наверняка гости захотят в сауну сходить. Ну всякое такое…

–– Катя, так у нас вроде поминки, а не корпоративная вечеринка намечается, – вздохнула Ксения. Она знала, что дочь хлебом не корми, а дай походить по магазинам, торгующим разными прибамбасами и безделицами, которые обещают украсить и облагородить интерьер вашего жилища. Экономичные в языке финны называли все это Sisustus. Если попытаться по-русски сказать, то никак одним словом не обойдешься – даже таким универсальным как «фигня». Приходится по крайней мере еще и эпитет какой пристегнуть – фигня декоративная, например. Теперь, когда в семье завелись денежки, Катерина скупала этот сисустус в гомерических количествах. Кое-что из замечательных приобретений в нераспакованном виде лежало на полках подвальной кладовой. Последний раз Игорь, чертыхаясь, приволок на остров какую-то глиняную девицу, держащую на вытянутых руках пузатую вазу. Росту эта «баба с горшком», как назвал ее Василий, была неопределенного – для сада маловата, а для того, чтобы на полку поставить, великовата. Но запереть ее в кладовой Катя никак не согласилась, она пыталась всех убедить, что изгиб бедра у этой нимфы с амфорой необыкновенный, чудный – и только слепой этого не видит. Несмотря на то, что и Игорь, и Васька, и Ксения соглашались в этом случае со званием слепых и нечутких существ, Катя все же после долгих поисков нашла место для бедной девушки, и муж с сыном изощряясь в шутках над изгибобедрой глиняной красоткой, водрузили ее на подставку, от которой начинались широкие перила лестницы с первого на второй этаж. Катя была довольна: теперь любой человек не просто влачился вверх по ступеням, а приобщался к прекрасному, любуясь на пресловутый изгиб бедра. Правда обитатель крайней комнаты верхнего этажа, открывая дверь, непременно утыкался взглядом в глиняную попу, но счет таким счастливчикам пока не был открыт. На вилле жила обычно Ксения, довольно часто приезжала Катя, пару раз привозившая с собой приятельниц; коллеги Игоря однажды заезжали порыбачить и покупаться. Лето в этом году стояло теплое, для Финляндии, можно сказать, даже жаркое.

В чемодане, который тащил Васька, слава богу, оказался не сисустус, а в основном еда и вода. Гостей-то кормить будет кейтеринговая фирма за счет родных покойника, но ведь и самим надо что-то есть, и запас иметь на черный день. Ну да и вообще холодильник у тебя, небось, пустой —прозорливо отметила Катя.

Да, отсутствие на острове хотя бы завалящего сельмага создавало некоторые проблемы. Но до берега и ближайшего магазина было тридцать минут на моторке, а когда Ксения жила на острове одна или с вечно худеющей Катей, им много и не надо было. Даже хорошо, что не было соблазна по-быстрому смотаться за мороженкой или шоколадкой. Возле дома росла малина и смородиновые кусты, а к осени яблоки созреют, и мы их соберем и съедим, а не так как финны делают— сгребают свои яблоки в кучи, пакуют в мешки и выбрасывают или оставляют висеть на дереве, пока те не сморщатся от первых морозов. Катя спрашивала у своих немногочисленных финских знакомых – почему так, но они толком ответить не смогли.

Катя с Ксенией распаковали чемоданы, распихали еду в холодильник, консервы на полки в шкафу, белье в бельевую, декоративные красоты пока свалили в угол кладовой, разогрели в духовке пиццу, подзакусили сами, накормили дитя, отпустили его на рыбалку и уселись с банками пива на террасе, слушать шорох волн. Катя начала рассказывать новости, вычитанные из Интернета, критиковать антиковидные меры, обсуждать конспирологические теории о заговоре фармомафии. Ксения, пригревшись в шезлонге, задремала под шум Катиного голоса, который начал сливаться с плеском волн. Из нежных ручек Морфея ее вырвал настойчивый вопрос дочери (судя по интонационному напору, заданный не первый раз) «Ты согласна, мама?» Ксения закивала с готовностью дрессированной цирковой лошади, тут же вспомнив Ваську, который давно уже опытным путем пришел к выводу, что такая реакция –наименее энергозатратный вариант диалога с Катериной.

«Ну тогда так и сделаем», – произнесла Катя с чувством глубокого удовлетворения.

«Господи, – внутренне взволновалась Ксения. – Надеюсь я не согласилась сейчас приобрести по дешевке дом в Буркина-Фасо или передать остатки наследства на спасение каких-нибудь вымирающих американских хорьков!».

Она уже собралась окольными путями выведать у дочери, о чем шла речь, но тут тихие синие сумраки огласились победным воплем Василия. Мать и бабушка встали и направились ему навстречу, собираясь поздравить с удачной рыбалкой, но оказалось, что дело не в рыбе (поймал пару малявок и отпустил), а в том, что Васе удалось пробиться на какой-то немыслимый уровень в компьютерной игре, названия которых Ксения Петровна принципиально не хотела запоминать.

Накормив сосисками с картошкой нагулявшего в компьютерных битвах аппетит Василия, все трое, уткнувшись в свои мобильники, посидели на террасе до того времени, как автоматически зажглись фонари вдоль дорожки, и комары с завидным усердием принялись за старинное дело свое.

Глава третья

Утро пятницы опять выдалось безветренным и жарким, и больше всего хотелось упасть с книгой в шезлонг и иногда только вставать, чтобы нога за ногу добрести до небольшого пляжика возле причала и окунуться в прохладные морские воды. Но вместо этого надо было готовиться к встрече гостей – застилать постели, развешивать полотенца, искать скатерть для большого стола в гостиной, проверять, все ли в порядке в сауне, посылать Ваську искать березу, которую можно было бы «заломати».

Сев на крыльцо, чтобы связать пару-тройку свежих веников для бани из беспорядочной кучи березовых веток, притащенных внуком, Ксения Петровна подумала, как жутко для современных людей, особенно феминисток и зеленых, звучит народная песня, под которую в ее детстве плавали лебедушками однообразно-прекрасные девицы из ансамбля «Березка». «Некому березу заломати, некому кудряву заломати… Я пойду-пойду погуляю, белую березу заломаю, люли-люли погуляю, люли-люли заломаю». Ужас какой-то, прямо-таки песня о первом насилии и дефлорации. Вот как меняется восприятие, а раньше звучала нежно – и совсем не напрягала непросвещенное девичье сознание история о том, как заломают голубушку кудрявую, и сделают из нее три гудочка да балалайку». Ксения из любопытства полезла в Интернет посмотреть текст нежной песенки и оказалось, что речь-то в ней о другом, что это женщина поет и сначала она на балалаечке будет старому играть (мужу что ли?) и его будить: «Встань ты, мой старый, проснися. Вот тебе помои, умойся, Вот тебе рогожка, утрися, Вот тебе лопата, помолися!». А потом на той же березовой балалайке сыграет песенку милому, и ему, другу душевному, поднесет водицы, полотенчико и икону, а также башмачки и кафтанчик. «На словах «Вот тебе кафтанчик, оденься» песенка и кончается. Надо же, песенка-то оказывается вполне себе феминистская, чуть ли не «Леди Макбет Мценского уезда» – старому мужу лопата, а милому дружку кафтанчик на плечи и в бега. Сколько раз она в детстве и юности видела по телевизору хороводы красавиц сарафанных, мелко перебирающих ножками под эту музыку, но никогда песню до конца не пели, на изготовлении балалаечки все и кончалось.

Но у Ксении и до балалаек дело не дошло, она наплела из заломанной березки банальных безобидных веников, ровных, крепеньких, пахнущих зрелым летом, отнесла их в баню на берегу и замочила в деревянной шайке. Сауны на даче было две: одна в доме: небольшая, электрическая и одна на берегу, просторная, дровяная, от которой деревянные мостки вели в море, чтоб можно было нырнуть туда из парной.

За суетой незаметно прошла первая половина дня. Наскоро пообедав, они проверили хватит ли запасов пиццы и пива для гостей на сегодняшний вечер (кто знает, может, кейтеринг на сегодня и не заказан) и уселись в шезлонгах на террасе. Кажется, все было готово к приему гостей. Василий ушел на пляж и там не столько купался, сколько вел с кем-то бесконечные телефонные переговоры то почти шепотом, то на повышенных тонах. Ксения мечтала спокойно почитать и помолчать, но боялась, что Катя опять будет ее мучать критикой мужа, сына, русских властей, финских медиа, политики ВОЗ—критическое мышление у дочери было развито на пять с плюсом. Но, кажется, Катерина тоже устала, принялась слушать аудиокнигу, но быстро засопела, приоткрыв рот, и Ксения с умилением увидела, как во взрослой тетеньке проступили черты маленькой Катюшки, которая обладала в детстве удивительной способностью засыпать мгновенно в любой позе и вот так сладко посапывать, улыбаясь во сне.

Солнце готовилось уже потихоньку катиться к западу, когда послышался звук мотора, на горизонте показался белоснежный катер, вскоре приблизившийся настолько, что стало видно написанное на борту название Irene. Ксения крикнула внука, он побежал на причал, спустя несколько минут, принял брошенную отцом с катера веревку, которая называется как-то замысловато (швартовые? концы?) и надел петлю на столбик. Игорь слез с катера, закрепил мостки, и они с Василием стали помогать выходить приехавшим, а потом вместе с крепким молодым парнем, самостоятельно и лихо спрыгнувшим на причал, стали выгружать большие контейнеры—вероятно, с едой и посудой.

По дорожке гуськом потянулись к дому гости, все одетые в черное, и эта траурная процессия как будто перечеркнула картину звонкого и ясного летнего дня, полного света и синевы.

Ксения встречала гостей на террасе у входа в дом, называла каждому свое имя, пожимала руку, выражала соболезнование.

Первым шел очень высокий и какой-то мослатый пожилой мужчина. Он двигался немного шаркающей походкой. «Шаркающей кавалерийской походкой». Кстати, почему у Булгакова шаркающая походка названа кавалерийской? – все это мгновенно промелькнуло в мозгу Клавдии Петровны, пока мужчина приближался к ней. Руки мужчины тоже двигались немного странно, как будто были прикреплены к телу шарнирами. Седые волосы были коротко острижены, большие темные очки в солидной оправе крепко опирались на крупный нос, а тонкие губы были напряженно сжаты. Свое имя отчество он произнес, почти не разжимая рта, так что Ксения скорее догадалась, что это брат покойного – Николай Иванович. За ним шла довольно молодая полноватая женщина в брючном костюме и с кружевной косынкой на уложенных в замысловатую прическу волосах. Вид у нее был измученный, лицо казалось помятым и заплаканным. Наверное, племянница – видно, покойного дядю любила и горько оплакивает, – подумала Ксения, но дама, протянув вялую ручку, назвалась Натальей Иосифовной, в то время как брат усопшего только что представился Николаем. Племянницей оказалась не пухленькая блондинка, а стройная и поджарая брюнетка с ассиметричной прической и татуировкой на предплечье: из-под короткого рукава темного льняного платья высовывалась голова змеи с раздвоенным жалом. Брюнетка выглядела спортивно и моложаво, и имя Виктория сидело на ней, как влитое. Шедший следом мужчина средних лет, назвавшийся Валерием Николаевичем, был совсем не похож на сестру, но зато удивительно напоминал своего отца, хотя, казалось бы, все его черты лица по отдельности были совсем иными – и нос коротковат, и губы другой формы, и щеки как у хомячка, в то время как у батюшки они свисали бульдожьими складками. Но при этом в кровном родстве Николая Ивановича и Валерия Николаевича невозможно было сомневаться – та же шаркающая походка, та же посадка головы, то же ощущение, что человек тяготится вашим присутствием.

Шедшая за младшим барином (как мысленно Ксения Петровна окрестила Валерия), женщина в темно-синем платье с черной шалью – тяжеловатой для летнего дня – на плечах, назвалась Светланой или Светой – как пожелаете, но только без отчества. Хоть Светлана и улыбнулась светло, пожимая руку Ксении Петровны, было видно, что она изо всех сил удерживает слезы. После Натальи это был второй человек, по которому можно было догадаться, что вся компания едет с похорон.

Еще один коллега покойного Леонида Ивановича тоже оказался далеко не «возрастным», как сейчас деликатно выражаются, а вполне моложавым человеком лет сорока с небольшим, одетым несколько фривольно для поминок: в футболку и бермуды – правда то и другое антрацитово черного цвета. Он оглядывался вокруг с явным удовольствием, как бы предвкушая отдых на природе. Этот гость велел называть себя Митей и поцеловал Ксении ручку.

Завершали профессию мужчина и женщина, одетые в форменную одежду кейтеринговой фирмы (белый верх, черный низ), лица которых были почти полностью закрыты масками с респираторами. Женщина сказала что-то по-фински, и стоявшая рядом Катя перевела, что официантов зовут Лемпи и Райво и что по распоряжению своего начальства они обязаны в обществе клиентов постоянно находиться в масках, несмотря на то что они, разумеется, регулярно делают тест на ковид.

Игорь и Василий, несмотря на возражения, стали помогать носить на кухню контейнеры с едой и посудой, а Катя с Ксенией пошли размещать гостей. Ксения успела шепнуть Катерине: «А эта Иосифовна-то зареванная, кто покойному?» «Да я не знаю, как это называется, невестка что ли – ну она брата, Николая, жена». «Ого, – подумала, Ксения, брату-то на вид под семьдесят, а жене, несмотря на весь ее изможденный вид, вряд ли больше сорока». И уж, конечно, она не годится в матушки ни Валерию, ни Виктории» «Ей сорок лет, она третья жена Николая Ивановича, – успела прошептать всезнающая Катя».

Они проводили гостей в их комнаты: Николай с Натальей, Валерий, Виктория и Светлана разместились наверху в левом крыле. Митя и люди из кейтеринга там же внизу.

Игорь и Василий сгрузили на причал вещи приезжих. Митя, Светлана и Виктория вышли им помочь, а Валерий и Николай Иванович с Натальей остались ждать в своих комнатах. Ксения видела, как мрачнеет Игорь, а Васька откровенно злится – и понятно почему: вечная Катина услужливость, желание всем помочь и всех приютить превращало их сейчас невольно в обслугу – будто они были служащими в отеле «все включено», а не добрыми людьми согласившимися предоставить свою дачу для проведения поминок, так как ковид сделал практически невозможными все другие варианты. Но что теперь-то: «дело сделано, сказал слепой», тем более что Игорю грех на Катю сердиться – ведь это его коллегу завтра поминать собираются.

«Ксения Петровна, – окликнул тещу Игорь, – мне нужно ехать уже, чтоб успеть на поезд из Турку в Тампере. Вы спросите, пойдет ли кто-то в баню».

–– Спрошу сейчас, но мы-то с Катей в любом случае сходим.

–– Ну тогда я ее быстро раcтоплю и поеду. Дрова там рядом, в поленнице, так что дальше вы справитесь»

–– Да мы и растопим сами, невелика премудрость, ты поезжай!

Игорь кивнул, смотался в дом за сумкой, чмокнул Катю в щечку и побежал на пирс.

Ксения Петровна проводила взглядом уплывающий катер и отправилась к бане. Полюбовавшись, как весело заплясал огонь в печке, она пошла узнавать про желающих попариться. Митя и Виктория, сидевшие на пляже, с радостью согласились. Светлану Ксения нашла на причале. Та сидела, опустив ноги в воду и обернулась, испуганно вздрогнув, когда Ксения Петровна тронула ее за плечо и спросила, пойдет ли она в сауну. «Извините, я не слышала, как Вы подошли. Да, конечно, с удовольствием, Спасибо». Лицо ее было залито слезами.

«Надо же, как горюет по коллеге, – подумала Ксения.

Валерий, сидевший на диване в гостиной, уставившись в мобильник, от бани отказался. Николая Ивановича с Натальей нигде не было видно. Ксения поднялась по лестнице и уже собиралась постучать, как за дверью их комнаты послышался какой-то шум, резкий голос, потом, как ей показалось, раздался плач. Ксения хотела уже уйти, но потом все же решительно постучала. Шум за дверью затих. Она постучала еще раз. Дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова Николая Ивановича. «Что? – сказал он резко и высокомерно, но потом, как будто опомнившись, улыбнулся и вполне светским тоном продолжил: «Добрый вечер, Ксения.._ээ Павловна!

– Петровна, Ксения Петровна

– Да, да, извините, у меня плохая память на имена и особенно на отчества. – Он снова улыбнулся. Улыбка совершенно преображала лицо Николая Ивановича, – делала его моложе и привлекательнее.

–– Я только хотела спросить, вы в баню хотите? Сначала женщины пойдут, где-то минут через сорок, потом мужчины.

–– Благодарю покорно, но мы не любители. Я не любитель, – поправился он.

–– А ты как, Натуся? – он, не открывая дверь шире, обратился к жене вглубь комнаты. Ксения не расслышала ответа Натальи Иосифовны, но Демченко заверил ее, что и жена тоже не парильщица.

–– Ну тогда часа через два спускайтесь на вечерний чай с пиццей. А если уже сейчас проголодались, то там на кухне первого этажа есть чай, кофе, бутерброды».

–-Да, да, благодарю вас, – Николай Иванович еще раз белозубо улыбнулся и закрыл дверь.

Надо же – зубы как у юноши и улыбка какая располагающая. А первое впечатление было совсем другим. Показалось, что он суровый, нелюдимый и высокомерный. И еще показалось, что лицо знакомое. Где я могла его видеть?

Ксения отправилась назад в баню, где Катя подкидывала дрова, а Васька носил ведром воду из моря в бочку, чтоб те, кто не решится нырять, могли бы окатиться холодненькой.

–– Так, нам нужны будут шесть полотенец. Сначала пойдем париться мы с тобой, Виктория и Света, потом Митя с Василием. Ой, а у Райво и Лемпи мы не спросили. Сходи к ним, Катя!

–-Мама, здесь это не принято. Они не гости, они здесь на работе, и круг обязанностей у них вполне определенный. Не надо искушать их своим русским гостеприимством.

–– Ну хоть спроси, ведь не по-людски это.

–– Все мама по-людски. Не ходи в чужой монастырь со своим уставом, пожалуйста!

–– Ну ладно. Слушай, а мне что-то лицо этого Николая показалось знакомым. Он кто вообще?

–– Мама! Я тебе битый час вчера про всех рассказывала, ты спала что ли?

== Спала, – виновато подумала Ксения, но вслух ничего не сказала, только неопределенно повела плечами.

–– Это же Демченко, Николай Иванович Демченко – ну, лингвист знаменитый из МГУ, корифей российской этнолингвистики. Он всем мире чуть ли не главным специалистом считается по русскому вопросу. «Язык и национальный менталитет» и все такое. Мам, ты же филолог, стыдно тебе таких людей не знать!

–-Да знаю я, знаю, и по телевизору его не раз видала, и на научных конференциях. Конечно. Господи, совсем я уже стала старухой беспамятной. И потом ты какую-то совсем другую фамилию называла, когда рассказывала об его умершем брате.

–– Да у Леонида Ивановича другая фамилия была, он Веретенников, они с Николаем сводные братья».

–– А, ну теперь понятно почему я не сложила два и два. Ладно, крикнешь, когда баня будет готова, я пойду за полотенцами, проверю, все ли в сауне есть необходимое.

Глава четвертая

В сауне было чисто, просторно, пахло нагретым деревом и березовым листом. Ксения Петровна и Виктория забрались на верхний полок, туда же залезла Катя, но после того, как мать щедро плеснула кипятку на каменку, она сползла на нижнюю полку и примостилась по соседству со Светланой, которая сразу сказала, что любит погреться, а не париться.

Зато Виктория оказалась заядлой парильщицей. Они с Ксенией Петровной от души напарили друг друга веничками, ныряя в перерывах в море с мостков. Ксения валилась в воду солдатиком, а, точнее, розовым распаренным поросенком, а обладательница прекрасной спортивной фигуры Виктория ныряла в море классической ласточкой, почти не производя брызг. Смотреть на нее было одно удовольствие, и Ксения была почти уверена, что Митя и Васька любуются на это зрелище откуда-нибудь из кустов. По крайней мере Васька наверняка. Особенно красиво вонзалось в воду змея, вытатуированная у Вики на плече. Хлестая гостью веником, Ксения подробно рассмотрела татуировку. Змея, извиваясь, сползала с плеча вниз по загорелой руке. Ее (змеи то есть, а не Виктории) довольно жирное тело было сплетено, как девичья коса, а чешуйчатая морда с высунутым длинным раздвоенным жалом была странно безглазой. Светлана и Катя заходили в баню погреться, а большую часть времени сидели на постепенно темнеющей террасе и прихлебывали черничный напиток. Изредка к ним присоединялись накупавшиеся Ксения с Викой и включались в разговор. Впрочем, разговор – неправильное слово. Говорила почти исключительно Светлана и исключительно о покойном Леониде Ивановиче. Она вспоминала какие-то эпизоды совместной работы, его умение слушать и понимать, его остроумие, совместные лыжные вылазки, летние посиделки у костра.

«Где тот снег, как скользили лыжи, Где тот пляж с золотым песком, Где тот лес с шепотом «поближе», Где тот дождь вместе босиком», – зазвучали в голове Ксении стихи Семена Кирсанова. Интонация Светланы была такой же, как в этих строках – любовной и безнадежной. Интересно, подумала Ксения, – какие свежие и похвальные чувства к старику-начальнику!»

–– Эй, мама, бабушка, вы скоро там намоетесь и натреплетесь!? – послышался раздраженный голос Васи. – Уже темно почти и шамать всем хочется.

Почувствовавшие себя виноватыми женщины поднялись с кресел, быстро помылись, оделись и уступили место в бане Дмитрию и Васе.

В доме было тихо.

Катя и Ксения начали доставать из холодильника пиццы, нарезку, сыр, копченую рыбу, салат, банки с пивом и бутылки с соком. Подошла Лемпи, перебросилась несколькими фразами по-фински с Катей, потом помотала головой и ушла.

–– Она спрашивала не нужно ли помочь, я сказала, что мы сами справимся, не будем ничего грандиозного сегодня затевать, пригласила ее к ужину, но она отказалась, сказала, что у них есть еда с собой. И кофеварка у нее в комнате есть и чайник, – пересказала разговор с Лемпи Катя. – Так что, можно нам садиться или будем ждать парильщиков?

–– Крикни их, – попросила Ксения.

Катя покричала Ваське, скоро ли они придут, и из моря, где раздавался плеск и неуместно звонкий смех, им ответили, чтоб не ждали, они потом присоединяться.

Глава пятая

Катя поднялась наверх, позвала всех к ужину. Через несколько минут спустился заспанный и встрепанный Валерий, одетый в плохо сидящие на нем джинсы и футболку кальсонного цвета, а немного погодя, в гостиной появился Николай Иванович в дорогом спортивном костюме. В приглушенном свете бра и подсветки на высоком потолке он казался гораздо моложе своего возраста. Ксения опять подивилась, как меняется его лицо, когда узкие губы раздвигаются в улыбке. Сразу исчезает брюзгливое старческое выражение, и Николай Иванович на глазах волшебно молодеет.

Это, наверное, потому что зубы такие молодые, ровные, белые. Надо, надо из оставшихся миллионов потратиться не на косметолога, а на стоматолога, – подумала Ксения.

––А Наталья Иосифовна? Позвать ее? – спросила Катя.

–– Она не будет ужинать, она устала и хочет полежать, – ответил Демченко.

Ужинали сначала молча, потом Светлана, горько вздохнув, сказала: «Леонид… Иванович вот такую пиццу «Четыре сыра» очень любил… Повисла неловкая тишина и, Ксения хотела уже сказать что-нибудь о погоде или ковиде, чтоб поддержать разговор, как вдруг заговорил Демченко. «Он вообще-то любил традиционную, простую русскую еду – щи да кашу.

–-Точно, – оживилась Светлана – еще студень любил и рыжики соленые

–– «Грибки с чебрецом, с гвоздиками и волошскими орехами. С смородиновым листом и мушкатным орехом», – добавил Демченко.

Светлана с недоумением уставилась на Николая Ивановича, а Ксения Петровна, узнав цитату из гоголевского текста, включилась в игру: «А как насчет коржиков с салом, пирожков с маком, с сыром, с урдою?»

–-Нет, Леонид их не очень жаловал, он, любил с капустою и гречневою кашею.

Светлана почти обиженно сказала – что за нелепости вы говорите, не ел Леонид пирожков с гречневой кашей.

–– Извините, Света, мы просто цитировали «Старосветских помещиков», – поспешила успокоить ее Ксения, отметив про себя это фамильярное «Леонид».

–– Гоголь вообще был кулинар отменный, любитель хорошо поесть и знаток еды. А названия блюд бывают такими интересными и могут многое рассказать о традиционной культуре того или другого народа – Демченко заговорил живо, увлеченно, даже Валерий, до этого сидевший с хмурым и сердитым видом, поднял голову и начал слушать с видимым интересом.

«Почему я решила, что Николай Иванович человек несимпатичный и высокомерный? Он настоящий харизматик и о своем предмете умеет так замечательно рассказывать. Недаром с лекциями по всем университетам мира разъезжает», – подумала Ксения.

Но импровизированная лекция была прервана появлением Мити с Василием, которые сразу схватились за пиво, весело переглядываясь.

«Нашли общий язык, – неприязненно подумала Ксения и ударила внука по руке, когда он потянулся за второй банкой пива.

–– Ну, бааб, – заканючил Васька

–-Все, Василий, и не начинай.

–– Лучше бы предложить «кислого молочка или жиденького узвара с сушеными грушами», – белозубо улыбнувшись, Демченко опять процитировал «Старосветских помещиков»

– А между прочим, – перевел разговор на другое Митя, – погода-то портится, все небо тучами затянуло.

–-Да, кажется, завтра шторм обещали, – включилась в разговор Виктория.

–– Ну завтра нам не до купаний и загораний. У нас поминки, – урезонила Катя. –Давайте все отдыхать, сегодня день был тяжелый и невеселый,

Все встали и, вразнобой поблагодарив хозяев, направились в свои комнаты.

Ксения с Катей поставили посуду в посудомойку, собрали в пакет банки и бутылки, и Катя с сыном поднялись к себе наверх. Ксении спать не хотелось, и она вышла на террасу.

Действительно погода резко изменилась. Ветер был сильным и холодным, небо затянуло тучами, а море рокотало неприветливо. Ксения уселась в шезлонге, слушая рокот волн и шум березовых крон, которые ветер трепал все настойчивей. Она принесла из гостиной плед, накрылась им, и, кажется, задремала.

Вдруг послышался грохот, крик, вернее даже вопль и потом чертыхание.

Ксения вскочила и побежала в дом. Из чрева гостиной раздавались стоны и оханья. От волнения Ксения не сразу нашарила выключатель, а, когда свет все же удалось зажечь, то открылась странная картина. Внизу под лестницей сидел Васька, держась за ногу, охая и неприлично матерясь, рядом лежала глиняная девушка с бедром, но без головы, а чуть поодаль застыла, прижав ладонь ко рту Наталья Иосифовна.

–– Что здесь происходит? – взревела Ксения.

–– Не знаю, баб, – я заснуть никак не мог, на улицу поперся, наткнулся на кого-то в темноте, а тут эта баба с горшком на меня шандарахнулась. Я едва успел отскочить и ее оттолкнуть – сказала Васька, указывая на все еще молчащую и зажимающую рот блондинку в светлом спортивном костюме. – Но по ноге мне эта баба горшком захерачила.

Ксения присела, осматривая Васькину ногу.

–– Да вроде ничего страшного. Это вы с отцом ее так халтурно закрепили на подставке. – Ничего не халтурно, фазеру его коллега какой-то супер клей подарил, мы на него тетку приштырили, она стояла, как это – непоколебимо, вот!

–– Но вот поколебалась- таки, – констатировала Ксения. –Наталья Иосифовна, а вы как?

–– Я в порядке, – ответила та, не отрывая ладони ото рта. – Все хорошо, спасибо.

–– Ну давайте спать, а я тут все в угол задвину, а завтра разберемся. Ты, Вась как, можешь идти?

–– Да вроде могу, – Василий встал и, припадая на правую ногу, начал подниматься по лестнице.

–– А вы, Наталья?

–– Да-да, я сейчас пойду к себе, не беспокойтесь.

Ксения, посмотрев на стоящую возле лестницы невредимую Наталью, подумала, что внук нуждается в ее помощи больше, и пошла вместе с прихрамывающим и театрально стонущим Васькой вверх по лестнице.

–– Когда пойдете к себе, погасите свет, – попросила она Наталью.

–-Свет в гостиной погас в тот момент, когда Ксения открывала дверь в свою комнату, но шагов на лестнице в правом крыле она не услышала. Она улеглась в постель, но еще довольно долго ворочалась с боку на бок, прилаживая подушку поудобнее, прислушиваясь к звукам ночного дома, и ей мнился скрип половиц, шарканье ног, тиканье часов. «Парки баьбе лепетанье, спящей ночи трепетанье, жизни мышья беготня».

Глава шестая

Ксения проснулась посреди ночи от каких-то воплей и стонов и некоторое время не могла понять, где она и что с ней. В конце концов, сориентировавшись во времени и пространстве, она догадалась, что шум, похожий на стенания и вопли, доносится снаружи. Она выглянула в окно и присвистнула – на улице бушевала настоящая буря. Клонились долу березы на аллее, волны захлестывали пирс, несколько шезлонгов с террасы унесло на газон и там ветер таскал их, будто это были как пустые консервные банки, а не террасные лежаки. Ксения Петровна собралась было бежать спасать шезлонги, но быстро сообразила, что высокий бордюр газона не даст им улететь в открытое море, а вот ее на улице ветер может сбить с ног, и будет она кататься, как сбитый кегль, вместе с шезлонгами. Она спустилась вниз в гостиную, проверила, все ли окна закрыты, посмотрела, как дрожит под ударами ветра стеклянная стена и даже, как ей показалось, люстра тихонько раскачивается под потолком. В отблесках фонарей в углу мелькнуло что-то белое.

Женская рука? Кто-то там лежал в углу неживой пугающей кучей. Преодолевая страх, Ксения двинулась по направлению женской руки, тянущейся к ней из угла гостиной, и только подойдя чуть ближе, поняла, что это останки разбившейся девушки с амфорой. Глиняное бедро нежно изгибалось в свете фонарей, рука с маленьким осколком кувшина тянулась вперед, а головы нигде не было видно, наверное, закатилась в угол. Ксения облегченно вздохнула, еще раз посмотрела на темный бушующий хаос за окном, потом опустила на окно жалюзи и включила ночной свет: лампу на потолке в углу гостиной, которая освещала мрак огромного пространства холла очень приглушенным, успокоительным светом.

Баню они вчера замкнули на ключ, все двери тоже должны быть закрыты, так что все в порядке, наверное. Но на всякий случай Ксения проверила парадный вход – заперто, вход на задний, рабочий двор тоже был закрыт. Еще оставался аварийный выход через нижний подвальный этаж. Ксении было лень да и страшновато спускаться вниз и идти по едва освещенному коридору. Она уже начала подниматься по лестнице в свою комнату, но тут хозяйка в ней победила лентяйку, Ксения спустилась на нижний этаж, почти пробежала по коридору, в конце которого находилась узкая, винтовая лестница, ведущая на самый верх, на крышу, где был еще один любимый ею затейливый архитектурный сюрприз: крышу украшала маленькая надстройка в форме фонарика. Из окон на все четыре стороны открывался дивный вид на морские просторы и дальние острова. И можно было наблюдать просто пугающей красоты закаты и рассветы. Но, конечно, сейчас Ксения не собиралась взбираться на крышу, она поднялась только на один лестничный пролет и толкнула находящуюся там дверь «аварийного» выхода, чтоб убедиться, что и та закрыта. Но дверь, немного посопротивлявшись, вдруг подалась и начала тяжело открываться. В образовавшийся просвет сразу ворвался воющий ветер. Ксения поспешно захлопнула дверь и закрыла ее на засов.

Молодец, что не поленилась проверить, – похвалила она себя. Дверь, конечно, открывается нелегко, но и буря нешуточная, береженого бог бережет.

Добравшись до дивана, Ксения уютно закуталось в одеяло, но заснуть не могла еще долго. Она почему-то вспомнила свою приемную мать, которая любила гулять в ветреную погоду и, выходя, всегда заявляла: «Ну пойду я «в мир, открытый настежь бешенству ветров». Вспомнив маму, Ксения вспомнила вдруг и себя отроковицей, распевающей у костра песни про то, как «ветер рвет горизонты и раздувает рассвет», а рядом сидит парень из отряда «Романтики» и вдруг накрывает ее руку своей. Ксения почти явственно ощутила пережитое тогда сладкое оцепенение, страх пошевелиться и спугнуть эту мужскую руку – робкую и властную одновременно. Она ни имени, ни лица парня-романтика сейчас не вспомнит, а эту дрожь ожидания чего-то невообразимо нового и непостижимо прекрасного – надо же – помнит телом и спустя – бог ты мой –почти полвека.

Ой, надо спать, завтра поминки. Скорей бы уж все прошло, и уехали эти, славные, наверное, но незнакомые и не очень нужные ей люди, и она опять осталась бы одна на своем спокойном острове в компании с орущими, как молодые поросята, чайками. Почему-то перед рассветом чайки начинают орать особенно пронзительно – то как зверь завоют, то заплачут, как дитя. И еще они умеют лаять и хрюкать, а вот петь соловьем – нет, никак. Одна крупная чайка (Ксения величала ее Ниной Заречной) иногда подлетала к дому, садились на оградку террасы и смотрела на нее хищным, вызывающим тревогу взглядом. А потом, коротко простонав, улетала. Хотя, скорей всего, это были разные птицы, а не одна и та же «Нина».

С такими античеховскими мыслями Ксения Петровна заснула.

Глава седьмая

Проснулась она от того, что кто-то стучал в окно. Оказалось, что ветер за окном такой страшной силы, что гнет высокую крепкую березу, растущую недалеко от дома, и ее ветки теперь достают до окна Ксении Петровны.

Надо же, как резко погода изменилась, – подумала она. Вася, правда, вчера что-то говорил про шторм. Но это уже не шторм, а штормище.

Ксения потянулась за мобильником, чтоб посмотреть в Интернете прогноз погоды на сегодня, но Интернет не работал. И вообще никакой связи не было. Мобильник остался только кладбищем и парадом иконок приложений: ни открыть эти приложения, ни позвонить, ни послать смску, ни погуглить что-либо не получалось.

Ксения не числила себя в числе гаджетозависимых людей, но, глядя на телефон, превратившийся в фотоальбом, почувствовала себя неуютно.

Она надела домашнее платье и вышла из комнаты. Часы над лестницей показывали 9.15. В гостиной было пусто, но снизу раздавались звуки и голоса. Ксения спустилась в подвальный этаж и увидела, что Райво и Лемпи в масках на лице, распаковывают контейнеры с едой и посудой.

–– Наверное, надо сразу накрывать стол для поминок, – решила Ксения. – Из дома сейчас не выйти, в доме делать особенно нечего, не в лото же играть.

Когда все проснутся и приведут себя в порядок, сядем за стол. Сначала кофе попьем, поговорим о покойном, а потом можно будет перейти к еде и питью. Ну по крайней мере, я им предложу сделать так. Зачем мы будем слоняться по дому, выжидая какого-то урочного часа?

Она пошла искать Катю или Ваську в качестве переводчиков и обнаружила дочь, сидящей в углу гостиной в позе лотоса. Жалюзи были подняты – и уставившись в хаос за окном, Катя пыталась добиться гармонии в своей душе. За окном же творилось что-то невообразимое: море бушевало; привязанную к пирсу лодку поднимало волной и било о причал, волны заливали пирс, деревья под порывами ветра склонялись почти до земли; все вазочки, фонарики и прочий сисустус, развешанный и расставленный Катей на террасе, был давно уже унесен ветром и плыл, наверное, к берегам родной икейной Швеции.