«Великий инквизитор» и трагедия исихазма в России (история и тайны «имяславских» споров) бесплатное чтение

«Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными»

Ин. 8:31

«Имя Божие есть не только средство обозначения Божества или Его призвания, но есть и словесная икона, потому она свята».

протоиерей Сергий Булгаков1

«Если Крест – не тоже, что Христос,

Ты б кому мольбу свою принес?

Если Имя Божие – не Бог,

Ты б тогда кому молиться смог?»

Д.В. Сивиркин

Немногим более ста лет назад случилось событие, которое современный авторитетный ученый и видный иерарх Русской церкви обозначил как страшный удар по афонскому русскому монашеству, силой своей сопоставимый с тем, какой нанесла русскому монашеству Октябрьская революция 1917 г. и последующее «воинствующее безбожничество». Достаточно напомнить, что вследствие гонений, организованных Святейшим Синодом Русской церкви, Константинопольским патриархатом и правительством Российской империи число монахов на Афоне уменьшилось на полторы тысячи человек в течение одного только года2. Размер же «репутационного ущерба», выражаясь современным языком, оценке вообще едва ли подлежит.

Объектом жесточайшей, уничижительной критики со стороны церковной власти стало «имяславие» – богословское учение, рожденное в русских монастырях и скитах Святой Горы на основе мистическо-созерцательной практики исихазма («священнобезмолвия», по словам свт. Григория Паламы). А его приверженцы подверглись беспощадным гонениям. Оценивая результаты событий, можно с уверенностью сказать, что это был удар не только по «русскому Афону», но и по всему русскому монашеству в целом.

После появления множества блестящих работ виднейших русских богословов и философов – св. Иоанна Кронштадтского, архимандрита Софрония (Сахарова), в 2019 г. прославленного Константинопольской церковью, о. Павла Флоренского, протоиерея Сергия Булгакова, В.Ф. Эрна, М.Д. Муретова, А.Ф. Лосева, протоиерея Георгия Флоровского, С.С. Аверинцева, С.Л. Франка, Н.А. Бердяева, митрополита Илариона (Алфеева) и других известных авторов, было бы нелепо предлагать новое толкование учения «имяславия» или повторять то, что было уже изложено ими. Однако невольно бросаются в глаза два чрезвычайно важных обстоятельства, рельефно проявившихся в ходе борьбы «имяборцев» и церковных властей с исихастами, по-прежнему таящих множество загадок и вызывающих вполне объяснимый интерес.

Во-первых, двоякий характер аргументов «имяборцев». С одной стороны, невероятно низкий, а порой даже нарочито низкий уровень критики. Это особенно заметно на фоне высокого уровня богословского и философского обоснования, предлагаемого «имяславцами». С другой, тот факт, что «имяборцы» искренне не могли понять смысл исихазма, «Иисусовой молитвы», а потому и принять его.

И, во-вторых, совокупность внешних обстоятельств, на первый взгляд, разрозненных и не связанных между собой, каждое из которых, однако, оставило свой неизгладимый след в этой трагичной истории и таит определенную загадку. При всей их второстепенности, быть может для кого-то, на самом деле они о многом заставляют задуматься. Но для начала кратко напомним, как проистекали события.

I

Все началось с того, что в 1907 г. увидела свет книга исихаста и бывшего насельника Св. Пантелеимонова монастыря Афона схимонаха Илариона (Домрачева) «На горах Кавказа», изданная за счет средств Великой княгини св. Елизаветы Федоровны по рекомендации Оптинского старца преподобного Варсонофия. Книга сразу же имела большой успех, причем не только в монашеской среде, но также в кругу религиозно настроенных лиц, и претерпела еще два издания в 1910 и 1912 гг., причем последний тираж насчитывал 10 тысяч экземпляров. Книга была написана ярко, в ней подробно и детально описывалась духовная жизнь исихастов и излагалось учение об «Иисусовой молитве». В целом, она напоминала об исихастских традициях, как они были сформированы с незапамятных веков в монашеской среде Востока и особенно на Афоне, и малоизвестных (или порядком подзабытых, как угодно) к тому времени в России.

Затрагивался в книге и вопрос об Имени Божием. Схимонах Иларион (Домрачев) утверждал, что «прежде всего нужно утвердить в себе ту непреложную истину, что в Имени Божием присутствует Сам Бог – всем Своим существом и всеми Своими бесконечными свойствами». А потому «для всякого верного раба Христова, любящего своего Владыку и Господа, усердно Ему молящегося и святое Имя Его благоговейно и любезно в сердце своем носящего, Имя Его всезиждительное, достопоклоняемое и всемогущее есть как бы Он Сам – вседержавный Господь Бог и дражайший Искупитель наш Иисус Христос»3.

Еще раз отметим то важное обстоятельство, что ничего принципиально нового книга в себе не содержала, она лишь воспроизводила древнюю исихастскую практику духовного делания. К слову сказать, не отрицают «имяславия» и римо-католики, среди которых францисканцы и особенности св. Бернардин Сиенский учили, что, обращаясь к Богу по Имени, молящиеся реально входят в контакт с Ним, и потому делали особый акцент на почитание Имени Иисуса4.

Попала книга схимонаха Илариона (Домрачева) в том числе (а не нарочно) и на Афон, где вызвала бурное одобрение у многих русских монахов. Впрочем, для большинства из них она не стала откровением, поскольку практика постоянной «Иисусовой молитвы» никогда не иссякала на Святой Горе в отличие от монастырей России. По большому счету, это было отрадное, но рядовое событие для наших афонитов.

Но, как вскоре выяснилось, книгу одобрили не все. Так, игумен Фиваидского скита о. Мисаил и старший духовник о. Агафодор поручили о. Хрисанфу (Минаеву), схимонаху Ильинского скита, подготовить отрицательную рецензию на это произведение, которая получилась невероятно злобной по форме и совершенно безосновательной по богословской части. Тем не менее она была отправлена в Россию и в 1912 г. по благословению архиепископа Антония (Храповицкого) опубликована в журнале «Русский инок», выпускавшемся большим тиражом, поскольку он был рассчитан для распространения во всех русских монастырях.

Неожиданно вместе с рецензией в журнале была размещена краткая заметка самого Храповицкого, начавшего свою публикацию такими словами: «На Афоне продолжаются распри (sic! – А.В.) по поводу книги впавшего в прелесть схимонаха Илариона «На горах Кавказа», весьма сродной с хлыстовщиной, которая, как пожар, захватывает теперь всю Россию. Сущность этой хлыстовской прелести заключается в том, что какого-нибудь мужика, хитрого и чувственного, назовут воплотившимся Христом и какую-нибудь скверную бабу Богородицей, и им поклоняются, а затем предаются свальному греху. Вот к такому-то заблуждению и направляет своих неразумных последователей о. Иларион». После изложения весьма общих рассуждений, архиерей излагает главный вывод: «Очень печально, что враг спасения заразил гордыней и упрямством афонских подвижников и некоторых из них подвиг более верить самочинному пустыннику Илариону, чем Св. Церкви»5. Самое «замечательное» заключается в том, что (как позднее признавался сам Храповицкий) ни к тому времени, ни позднее, он книги о. Илариона (Домрачева) вообще не читал (!).

Вскоре к о. Хрисанфу (Минаеву) присоединились другие насельники русского монастыря – о. Климент и о. Алексий (Киреевский), племянник известных славянофилов, выходец из богатых дворян Орловской губернии. Напротив, в поддержку книги высказался бывший блестящий офицер, а в то время уже афонит, иеросхимонах Антоний (Булатович), ставший главным богословским защитником исихии и «имяславия» в России. Свое убеждение он основывал не только на Евангельских текстах, но и на русском святоотеческом предании, напомнив в возражении на рецензию о. Хрисанфа (Минаева) всем известные слова св. Иоанна Кронштадтского о том, что «Имя Бога и есть Бог, Имя Иисус – есть Сам Иисус».

В течение короткого времени о. Антоний (Булатович) написал две статьи в защиту книги о. Илариона (Домрачева), а затем «Апологию веры в Божественность Имен Божиих в Имени Иисус (против имяборствующих)», вышедшую летом 1912 г. Реакция монастырских властей и самого архиепископа Антония (Храповицкого) была очень жесткой. Булатовичу передали, что иерарх, доктор богословия и член Святейшего Синода Русской церкви, был крайне разгневан на него за дерзость и возражения, которые Булатович позволил себе привести в книге.

Однако неожиданно для игумена монастыря, принуждавшего о. Антония отказаться от своих взглядов на «имяславие», викарный епископ Московской епархии Трифон (Туркестанов), прибывший на Афон, открыто поддержал Булатовича. Более того, он порекомендовал игумену отослать Киреевского вовне на какое-то время, дабы не смущать братию. Как выяснилось, если к тому времени «распря» между сторонниками и противниками «имяславия» и имела место, источником зарождавшейся междоусобицы являлся именно о. Алексий6.

В скором времени подавляющая часть русского монашества Афона выступила в поддержку о. Антония (Булатовича) и, несмотря на запреты игумена продолжать споры относительно «имябожия», летом 1912 г. направила открытое письмо о. Мисаилу, в котором открыто исповедовала, что «Бог неотъемлемо присутствует в Своем Имени Иисус», что «Имя Иисус и есть Сам Бог, т.е. Имя неотделимо от Бога», «Имя Иисуса есть Богоиспостасное и относится равно к человечеству и Божеству Его», «Имя Иисуса вследствие присутствия в Нем Бога, способно творить чудеса»7.

В ответ «имяборцы» во главе с о. Алексием (Киреевским) направили открытое письмо Константинопольскому патриарху Иоакиму III (1878-1884; 1901-1912), требуя осудить «имяславцев». Прошение вызвало скорую и сочувственную реакцию: патриарх поручил изучить вопрос Халкинской богословской школе, и по получении ее весьма пространного и безосновательного ответа, уже 12 сентября 1912 г. запретил на Афоне чтение книги «На горах Кавказа». Поскольку патриаршее послание не имело ни единой ссылки на Святоотеческое учение, а содержало лишь общие фразы и вообще не производило впечатления богословского анализа, русские афонские монахи отказались принимать его. В ответ они подготовили протокол собора братии, в котором в очередной раз засвидетельствовали свою верность исихазму.

Ввиду продолжающихся баталий (причем, не только богословских, но и телесных) между иноками русских монастырей, Афонский кинот, центральный соборный орган управления Святой Горы, почти полностью греческий по своему этническому составу, дружно принявший сторону «имяборцев», отказавшись признавать нового игумена, выбранного русскими монахами. А попутно отверг от церковного общения о. Антония (Булатовича), к тому времени уже направившегося в Россию в надежде найти поддержку у обер-прокурора Святейшего Синода В.К. Саблера и других иерархов Русской церкви.

Однако Синод сразу же и безоговорочно поддержал «имяборцев», помимо Храповицкого те получили еще одного покровителя и защитника в лице архиепископа Никона (Рождественского), известного публициста, ригоричного сторонника «Русской идеи», ярого антисемита и твердого по убеждениям монархиста. То, что Рожественский, как и Храповицкий, являлся членом Святейшего Синода, уже само собой предопределяло характер грядущих событий.

В короткое время все враги исихастов сошлись «в одной лодке» и действовали довольно дружно: новый Константинопольский патриарх Герман V (1913-1918) своим посланием подтвердил «ересь» «имяславцев», а Храповицкий с Рождественским потребовали от русских афонитов подчиниться актам патриарха. Им делом помогли правительственные лица из российского МИДа. Всю весну 1913 г. шли активные предуготовительные мероприятия, наконец 30 марта вышел «Отзыв Халкинской богословской школы» (еще один) об учении «имяславцев», в котором исихасты были обвинены в пантеизме. Правда, не обошлось без откровенных нелепиц – греческие богословы отметили в «Отзыве», что не имели времени прочитать книгу о. Антония (Булатовича), но поняли ее дух (!), основываясь на различных материалах и рукописях, переданных им для анализа. Уже 5 апреля того же года Герман V направил на Афон послание, в котором назвал «имяславие» «новоявленным и неосновательным учением»8.

Вслед за тем, 16 мая 1913 г., на своем экстренном заседании заслушав доклады Рождественского, Храповицкого и С.В. Троицкого, преподавателя Санкт-Петербургской Александро-Невской духовной школы, Святейший Синод рассмотрел проект Послания, подготовленный архиепископом Сергием (Страгородским). Проект без долгих дебатов был утвержден всеми присутствующими членами. В Послании о. Антоний (Булатович) со своими единомышленниками обвинялся в магизме (!), заблуждениях и богословских измышлениях. Архиереи дружно отрицали веру в благодатную силу Имени Божия, поскольку-де она ведет к механическому повторению «Иисусовой молитвы». В заключении синодального Послания наши архиереи солидаризировались с Посланием патриарха Германа V о том, что «имяславие» есть ересь, и потребовали от всех исихастов «смиренно покориться голосу Матери-Церкви»9.

Напрасно русские монахи Афона по получении Послания спешно готовили ответ на него, надеясь, что к их богословским доводам прислушаются; Синод и не собирался читать их возражения. Более того, буквально на следующий день после утверждения Синодом Послания архиепископ Никон (Рождественский) и С.В. Троицкий получили предписание немедленно отправиться на Афон для «усмирения монашеского бунта». Попутно им поручалось обратиться за помощью к патриарху Герману V, дабы тот предал своему суду «главнейших виновников настоящей смуты», в первую очередь, о. Антония (Булатовича). 19 мая 1913 г. Определение Синода утвердил Государь, наложив резолюцию: «Преосвященному Никону моим именем запретить эту распрю». Согласимся, довольно странная резолюция («моим именем»!) в деле, в котором оспаривается Имя Божие.

30 мая того же года русская делегация прибыла в Константинополь, где Рождественский обсудил ситуацию с Германом V. С тревогой они сошлись во мнении, что из 1700 русских монахов Св. Пантелеимонова монастыря почти 1600 являются «имяславцами», и лишь около ста иноков – «имяборцами», сохранившими верность «Православию».

В первых числах июня архиепископ с делегацией уже был на Афоне, оставшись проживать на корабле, а не в монастыре, и через несколько дней начал действовать. По его распоряжению и настоятельной рекомендации Храповицкого, данной ему еще при отъезде, 118 солдат и 5 офицеров высадились на берег Афона и потребовали от монахов выдать им «зачинщиков». Когда последовал отказ в смиренной форме: «Арестуйте нас всех!», солдаты и матросы погрузили 418 монахов на корабли, причем в ход шли штыки, приклады, пожарные брандспойты, из которых они обливали иноков тугими струями ледяной горной воды. В результате четверых монахов убили, более сорока получили колото-резаные раны и серьезные ушибы. Следующей партией было вывезено еще несколько сотен человек, всего 621 монах принудительно покинул Афон на корабле «Херсон»10.

Спустя пару месяцев главные борцы с «ересью» были награждены золотыми крестами и грамотами патриарха Германа V. Зато русских монахов, прибывших на родину в трюмах корабля, ждала куда более горшая участь. Их разбили на две группы – «зачинщиков» и «заблудших», и в зависимости от презюмированной опасности для Русской церкви предали различным наказаниям. Хотя «заблудших», как угрожал им еще на Афоне Рождественский, после расстрижения принудительно не женили, но все равно лишили монашеского сана и отослали в родные места под надзор полиции. Аргументом для расстрижения послужило то «объяснение», что-де афониты были пострижены не в России, а на Афоне, и потому у нас монахами считаться не могут.

И хотя Герман V горячо выступил против такой меры, на этот раз его позицию наш Синод проигнорировал. Константинопольскому архиерею не помогло даже то обстоятельство, что в этом вопросе он нашел горячую поддержку со стороны Антиохийского и Иерусалимского патриархов. На принудительном расстрижении монахов настаивал именно архиепископ Никон (Рождественский), хотя трудно отделаться от предположения, что и в этом вопросе им руководил все тот же Антоний (Храповицкий).

17 июля 1913 г. в Одессу прибыла еще одна партия монахов-исихастов числом до 200 человек, которые вынужденно покинули наши монастыри на Афоне. Справедливо опасаясь преследования, почти все они тайно разъехались по удаленным уголкам России, в первую очередь на Камчатку. Всех, кто не успел или не смог ускользнуть от бдительного взора наших властей – синодальных и правоохранительных – ждали тяжелые испытания: их не допускали до причастия, лишали священнического сана, требовали публичного отречения от «имяславия» и хоронили по мирскому обряду.

Конечно, эти репрессивные меры не могли не вызвать сочувствия к исихастам в обществе и подняли бурю негодования в адрес их гонителей, что немало смутило наше священноначалие. Лишь 21 августа 1913 г. архиепископ Никон (Рождественский) отчитался на заседании Синода относительно своей командировки на Афон. Откровенно говоря, доклад всех разочаровал – настолько нелепыми, глупыми и попросту преступными выглядели деяния Рождественского по прошествии всего лишь одного месяца от тех скорбных событий. Внутри Синода возникли разногласия, в ходе дебатов высказывалось даже предложение вообще удалить Рождественского из его состава. Но в конце концов страсти улеглись, и Синод утвердил «Форму раскаяния» для тех афонитов, которые пожелают отказаться от «имяславия». Помимо прочего, «Форма» содержала осуждение книг не только о. Антония (Булатовича), но уже и о. Илариона (Домрачева) «На горах Кавказа» – полный богословский и административный абсурд!11

Впрочем, эта «пиррова победа» не долго грела самолюбие храповицких и рождественских. Если вначале Государь не вмешивался в эту грязную историю, то уже летом 1913 г. под влиянием общественного мнения он принял активное участие в судьбах «имяславцев». Причем сделал это весьма корректно и объективно. Вначале был выслушан доклад обер-прокурора Синода В.К. Саблера, затем Государь принял «имяборцев» из числа оставшихся на Афоне монахов, горячо благодаривших его за спасение русского монашества от «ереси». Однако при встрече он неожиданно для тех заявил, что хотя сам и не читал еще книги о. Антония (Булатовича), но помнит его, как храброго и честного офицера. Из чего уже можно было сделать некоторые неприятные для «имяборцев» выводы. Вслед за тем, зимой 1914 г., Государь принял в Царском Селе депутацию монахов-«имяславцев». Он был глубоко тронут их рассказами о воздвигнутых на исихастов гонениях и пообещал, что вопрос об «имяславии» и судьбах несчастных афонитов разрешит Церковный Собор, который должен собраться в самое ближайшее время.

Как и следовало ожидать, Святейший Синод мгновенно отреагировал на внешние перемены. Впрочем, справедливости ради, кипучая деятельность Рожественского объективно и так вызвала у многих его членов легкое потрясение. Уже на следующий день после приема у Государя, 14 февраля 1914 г., Синод издал Определение о 25 афонитах- «имяславцах», поручив Московской Синодальной конторе под председательством митрополита св. Макария (Невского) рассмотреть их дела в порядке церковного судопроизводства. Правда, еще один «имяборец» митрополит Владимир (Богоявленский) выступил резко против такого решения, но данном случае В.К. Саблер, почувствовав настроение Государя, сумел его «аппаратно» переиграть.

Все общество замерло в ожидании грядущего судебного процесса. К весне 1914 г. многие подсудимые стали съезжаться в Москву, хотя о. Антоний (Булатович) и еще 12 монахов отказались предстать перед судом, считая себя невиновными. Вместо этого в своем письме Государю о. Антоний (Булатович) предлагал создать специальную двухстороннюю комиссию для богословского разрешения спора, а 11 апреля, не получив ответа, официально заявил о своем разрыве с Синодом. Остальные монахи поддержали его12.

События принимали уже крайне неблагоприятный, просто скандальный для гонителей исихастов оборот. Их положение стало еще более удручающим, когда на фоне общественной критики В.К. Саблер получил 15 апреля 1914 г. записку от Государя, в которой тот, выразив глубокое сожаление по поводу минувших событий, назвал Имя Божие «величайшей святыней», а затем без обиняков приказал обер-прокурору разместить всех опальных иноков по монастырям, вернув им священнический сан, у кого он был, и монашество.

Почти одновременно с этим Государь направил письмо митрополиту св. Макарию (Невскому), в котором изложил свое мнение об «имяславцах» – самое благоприятное, какое можно было представить. Делать нечего – выполняя Государеву волю, Синод спешно рассмотрел вопрос об «имяславцах» на заседаниях 22-25 апреля того же года и вынес некое компромиссное решение, предписав Московской Синодальной конторе не требовать от афонитов письменного подтверждения своего православного вероисповедания, если те готовы устно засвидетельствовать его.

На суде, где, правда, предстали далеко не все «имяславцы», все выглядело так, что их не судят, а оправдывают. Разумеется, противники, заслушав рассказ о судебном процессе в исполнении еще одного «имяборца» архимандрита Арсения (Жадановского), присутствовавшего там, были возмущены и смущены одновременно. Идти против воли Государя было для Синода невозможно, но и публично изобличать себя преступниками против Церкви первоиерархам не хотелось.

Их положение еще более осложнилось после приезда из Санкт-Петербурга епископа Модеста (Никитина), где тот беседовал с о. Арсением (Булатовичем) и удостоверился в его православии. Конечно же, его письменный отчет вызвал бурю негодования у архиепископа Никона (Рождественского), который требовал от своих товарищей по Синоду идти до конца. Но синодалы, не отличавшиеся смелостью духа, приняли новое Постановление, в котором разрешили монахам ношение рясы, хотя без допущения к священнослужению и Святым Таинствам. Результат вышел нелепым: те иноки, которые обращались в Московскую Синодальную контору, т.е. к митрополиту св. Макарию (Невскому), получали полное восстановление своего имени и сана. У остальных сохранялось поражение в правах. Правда, Синод так и не решился опубликовать свое Постановление – еще один «мазок» к характеристике его членов13.

Однако и после этого о. Антоний (Булатович), а вместе с ним несколько наиболее твердых его единомышленников, не согласились восстанавливать отношения с Синодом, чем вызвали очередную вспышку архиерейского гнева. В качестве «ложки меда» для Синода в это же время с Афона пришло послание от архимандрита о. Мисаила и «собора братьев» Св. Пантелеимонова монастыря, в котором те благодарили архиереев за избавление их от «революционеров» и умоляли не разрешать «имяславцам», восстановленным в сане, возвращаться на Святую Гору.