Лесоруб Ася бесплатное чтение

Глава 1

Ася оставила учёбу в техникуме в начале первого семестра.

В стране уже три месяца полыхало жаркое пламя войны. Немцы упорно рвались к Москве, сводки информбюро каждый день были всё тревожнее и тревожнее.

Студенческие группы поредели, часть парней ушли добровольцами на фронт. Написали заявление и несколько девушек, но их пока не призывали.

В первых числах сентября их третий курс отправили в колхоз на уборку урожая, а после возвращения объявили: обучение станет платным. Для Аси озвученная сумма была неподъёмной.

Небольшой зарплаты матери итак едва хватало для приобретения самых дешёвых продуктов. Дополнительный довесок в расходах вынудит голодать всю семью. Этого допустить Ася не могла. Правда, младший брат Иван, поступив на курсы шоферов, стал получать стипендию, но эта стипендия была такой скудной, что заметного увеличения семейного бюджета не произошло.

Сообщив матери о своём решении оставить учёбу, Ася занялась поиском работы и потратила на это две недели. Никаких вакансий кроме мытья полов во всей округе для неё не нашлось. Сказывалось тёмное пятно в её биографии. Её отец арестован в 1937 году и осужден на 10 лет лишения свободы по Ст.58-10 УК РСФСР. Для всех окружающих она теперь дочь врага народа.

И тогда Ася отважилась на отчаянный поступок. Ещё в первые дни поиска, когда она заглянула на биржу труда, ей бросилось в глаза объявление, напечатанное крупным жирным шрифтом.

Вначале оно не заинтересовало её, поскольку речь шла о приёме лесорубов в урочище Дальний Тырым. Это была тяжёлая мужская работа, требующая определённых навыков и физической силы, и для неё, казалось, не подходила.

После безрезультатных хождений по конторам и учреждениям, убедившись, что подходящей работы ей не найти, Ася ещё раз подошла к знакомому объявлению. Внимательно прочитав каждую строчку, она решилась попробовать себя в качестве лесоруба.

На бирже труда, как ни странно, её решению не удивились и оформили направление на лесоповал без лишних вопросов. Разгорающаяся война сняла все ограничения на женский труд.

На сборы отводилось двое суток.

Возвращаясь домой, Ася готовилась к непростому разговору с матерью. Сообщить о своём отъезде в глухую тайгу Ася решила вечером, когда они втроём сядут ужинать. Ей необходима была поддержка брата. Она была уверена, что Иван поймёт и поддержит её.

За ужином, когда мать поставила на стол сковородку с жареной картошкой, Иван, открывая банку с солёными грибами, неожиданно спросил:

– Ну, как, сеструха, нашла сегодня работу – или опять по нулям?

Вопрос брата был неожиданным. Ася изучающе посмотрела сначала на Ивана, потом перевела взгляд на мать, словно оценивая их готовность к восприятию ошеломляющей новости, и с напускным безразличием сказала:

– Да, сегодня мне повезло, работу я нашла.

– Нашла? – удивилась мать. – А чего ж молчала? Вот радость-то какая!

– Видать, подвернулась такая работа, про которую и говорить-то не хочется, не то, чтобы радоваться, – проговорил Иван язвительно.

– Не бреши, – одёрнула сына Евдокия и насторожилась, в её глазах мелькнула тревога. – Полы мыть устроилась?

– Нет, мама, – вздохнула Ася. – Поломойке мало платят. В леспромхоз я устроилась, буду лес валить наравне с мужиками.

Маленькая сухая рука матери дрогнула, из неё выпала ложка, улетела под стол.

– Как же ты решилась, Асенька? – дрожащим голосом вымолвила она с осуждением. – И со мной даже не посоветовалась.

– Прости, мама, но я знала, что ты будешь против, – Ася встала, подошла к матери, обняла её за плечи. – Не беспокойся, пожалуйста, всё будет хорошо. В лесу много женщин уже работает, так что там я буду не одна. Буду вместе с ними ковать победу над врагом, сейчас лес, ой, как нужен стране! Эвакуированные заводы в чистых полях стоят под открытым небом, люди остались без крыши над головой, а зима уже на пятки наступает.

– Так оно, дочка, сейчас вся страна нуждается в помощи. Но ты же никогда лес не валила, какой с тебя работник в тайге? – с жалостью выговорила мать. – Занедужишь от непосильной работы, а то ещё хуже – придавит бревном случайно.

– Мама, не нагоняй страха, – поморщившись, вступился за сестру Иван. – Наш отец тоже не умел валить лес, но жизнь заставила, и он научился. И Аська научится, не боги горшки обжигают. Другие бабы смогли же освоить эту работу, помогут ей на первых порах. Зато какая красивая кругом тайга, чистый воздух! А запах один чего стоит! Хвоя и смола дурманят голову, сил придают человеку. Да и харч в тайге посытнее нашего будет, верно, сестрёнка?

Ася увидела, как Иван подмигнул ей, намекая, чтобы она продолжила в том же духе.

– Да, мама, питание там хорошее, – подхватила Ася, – суп с мясом, каша с тушёнкой, чай с маслом. Зарплату буду привозить домой нетронутой, в тайге её тратить без надобности, да и негде.

– Ой, Ася, загробить ты себя хочешь по собственной воле, – запричитала Евдокия, смахивая с глаз накатившиеся слёзы. – Надорваться можно на такой работе, а ты будущая баба, тебе ещё детей рожать, подумай об этом. Мужики посильнее вас, и те пупы рвут, грыжу зарабатывают. В лесу физическая сила нужна, видела я, как отец ваш жилы рвал на делянке, чтобы норму выработать.

– Всё, мама, хватит причитать, отговаривать меня уже поздно, я приняла для себя решение, – наставительно-ласково проговорила Ася и, чмокнув мать в щёку, отстранилась от неё, подняла упавшую ложку, села на прежнее место. – Давайте будем ужинать.

За весь ужин никто из них больше не проронил ни слова. Евдокия будто сжалась в комок и периодически утирала краешком фартука катившиеся из глаз слёзы.

После ужина Иван, потолкавшись в комнате некоторое время, ушёл к другу. Ася с матерью остались вдвоём. В доме повисла тягостная тишина.

– Мама, да не переживай ты так за меня, – не выдержав мучительного напряжения, заговорила Ася. – Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты ведь не одна остаёшься, Ваня всегда будет рядом с тобой. Ничего практически не меняется. Ты же не плакала, когда я училась в другом городе, правда? Хотя меня тоже неделями не было дома. Сейчас наши встречи будут чуть реже, что тут такого?

– Боюсь я за тебя, дочка, – потухшим голосом сказала Евдокия. – В тайге хулиганистый народ собирается, обидеть могут. А заступиться за тебя будет некому, там каждый за себя.

– Глупости всё это, мама, – хорохорясь, проговорила Ася. – Люди везде одинаковы, только характеры у них разные. К каждому требуется отдельный подход. Кто-то признаёт только силу, а для кого-то важна доброта и ласка. Жизнь в общежитии за два года меня многому научила. Я и сдачи могу дать, если потребуется. Ты, мамочка, плохо меня знаешь. Твоя дочь выросла сильная и отчаянная, даже драться умеет. Тебе просто не довелось убедиться в этом.

Евдокия слушала Асю, а глазах стоял один немой вопрос: выживешь ли ты, дочь, там, в тайге, в неизвестных и непредсказуемых условиях?

Весь следующий день был посвящён сборам в дорогу. Ася неторопливо выкладывала на стол все свои личные вещи. Потом, после некоторых раздумий, что-то убирала назад, что-то тут же дополняла. Трудность заключалась в том, что она не знала достоверно, в каких условиях ей предстоит жить, и когда разрешат взять выходной. Будет ли там электричество, или придётся коротать вечера при свечке? Есть ли возможность нормально помыться, или предстоит довольствоваться нагревом ведра воды на печке? На бирже труда на эти вопросы она не получила вразумительных ответов. Сейчас эти вопросы задавала ей мать, и Ася, чтобы не расстраивать её понапрасну, на ходу придумывала картины таёжной жизни и без заминки описывала мнимый быт лесорубов.

Ранним утром следующего дня Ася в сопровождении Ивана вышла из барака. С матерью она простилась в комнате, попросив не провожать её дальше порога. Туго набитый вещевой мешок с затянутыми вверху лямками нёс на плече Иван. Он вызвался проводить Асю на вокзал и посадить в поезд.

– Ты, это…сильно не умничай там в лесу, – озабоченно посоветовал он, когда они расположились на угловой лавке в закопчённом зале ожидания.

– Что значит «не умничай»? – спросила Ася с недоумением.

– Не умничай – значит не лезь в бутылку по пустякам со своими принципами, – поучительно сказал Иван. – Веди себя тихо и мирно, присмотрись к людям, к их заведённым правилам. Хоть ты и жила в общежитии два года самостоятельно, но это ещё не означает, что ты уже тёртый калач. Мать ведь не зря беспокоится за тебя – с блатным народом ты не сталкивалась. У этого люда свои правила жизни, другие порядки и повадки.

Ася с большим удивлением покосилась на брата и спросила:

– Ты-то откуда про всё это знаешь?

– Плавали – знаем.

– И где это мы плавали? – не отступалась Ася.

– Неважно, – попытался отмахнуться от неё Иван. – Раз говорю – значит, знаю.

– Нет, Ваня, это очень важно.

– Твоя назойливость на блатном жаргоне означает «лезть в бутылку».

– И всё же?

– Вот привязалась, – недовольно пробурчал Иван. – К Ваське Бородину, дружку своему, в гости хожу. Он в соседнем бараке живёт. У них там год назад в двух комнатах блатные поселились, насмотрелся я на их жизнь, наслушался всякого, оттуда и все познания.

– И что, на этих бандюков никакой управы нет?

– Ты что такая наивная? Кому хочется рисковать своим здоровьем? У блатных все разборки заканчиваются мордобоем и поножовщиной. Поэтому никто из жильцов и не смеет перечить им, закрываются на засов и сидят тихо, пережидают, пока те не угомонятся.

– Ты, Ваня, такие страсти рассказываешь, что мне даже не верится, – содрогнувшись, тряхнула головой Ася и передёрнула плечами.

– Верится тебе, или не верится – но будь осторожнее, – поучительно высказал Иван. – Может на этом Дальнем Тырыме и неплохой народ собрался, работящий, но держать ухо востро никогда не лишне. В любом коллективе всегда отыщется какой-нибудь урод, который не хочет жить по общепринятым правилам.

В словах Ивана было что-то незнакомое и уже не мальчишеское. И только сейчас Ася обратила внимание на то, что и голос брата изменился – стал более грубым, мужским.

«А ведь он действительно становится мужчиной, – подумалось ей вдруг. – Через полгода ему исполнится восемнадцать, он станет совершеннолетним».

От этой мысли ей стало тревожно. Ася была уверена, что война через полгода не закончится – слишком далеко продвинулись немцы, значит, брата призовут в армию и отправят на фронт.

Поражённая последней своей мыслью, она уставилась на Ивана так, как будто сейчас не он её провожал в неизвестную жизнь, а она отправляла его на фронт.

– Ты чего вылупилась? – не догадываясь о её мыслях, спросил Иван. – Урод обязательно объявится, вот увидишь.

– Хорошо, Ваня, я прислушаюсь к твоим советам, – сказала Ася с несвойственной ей покорностью.

В это время послышался прерывистый паровозный гудок, к перрону приближался пригородный поезд.

– Вставай, пошли! – распорядился Иван. – Подкатывается твой драндулет.

Иван с лёгкостью подхватил увесистый мешок, забросил на плечо и, не оглядываясь, направился к выходу. Ася последовала за ним.

Паровоз, попыхивая клубами дыма, медленно прополз мимо перрона и остановился, выставив коротенький состав напротив здания вокзала.

Сгрудившиеся толпа молчаливых и хмурых пассажиров начала спешно растягиваться вдоль состава. Иван направился к последнему вагону.

– Там меньше народу, можешь подремать, – бросил он на ходу.

Ася облюбовала скамейку в самом конце вагона, Иван поставил на неё мешок.

– Ну, вот, располагайся, поедешь одна, как королева, – бодрым голосом проговорил он.

Ася присела к окну, Иван остался стоять, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты, Ваня, не забывай помогать маме, хорошо? – печальным голосом произнесла она. – Я теперь, наверно, не скоро приеду вас навестить.

– Не беспокойся, всё будет в полном ажуре.

Они надолго замолчали, оба уставились в окно. За стеклом моросил дождь. Перрон был пустынным, лишь однажды перед их взорами прошёл железнодорожный рабочий с железным ящиком в руках и мелькнула спешившая по своим делам молоденькая проводница.

– Ты не говорила, как будешь добираться до Дальнего Тырыма, – нарушил молчание Иван. – Я не стал спрашивать тебя при матери, чтобы она не переживала лишний раз. Ей ведь неизвестно, что паровоз ходит только до Пашии.

– До Кусьи доберусь на попутном грузовике, а дальше на конной упряжке.

– Это ведь километров полста по тайге, не меньше. Не боишься?

– Волков бояться – в лес не ходить, – усмехнулась Ася. – Других вариантов судьба не захотела мне предоставить. Не сидеть же на шее у матери из-за страха?

Иван посмотрел на сестру и ничего не сказал.

– И потом, какой может быть страх здесь, в тылу? – продолжила Ася. – Вот на фронте – да, страшно. Или на оккупированных немцами территориях. Там действительно страшно. Слышал ведь, что они творят с местным населением?

– Слышал, – ответил Иван глухим голосом. – И всё же, будь осторожной, и в мирной обстановке всякое случается.

– Я уже слышала про уродов, учту, наставник, – рассмеялась Ася с какой-то казённой улыбкой на лице, театрально, будто репетировала свою первую роль на сцене.

Паровоз издал предупредительный гудок и недовольно фыркнул выброшенным паром.

– Ну, ладно, мне пора на выход, – негромко сказал Иван. – Напиши письмо, как придешь на место, а то мать изведётся вся.

– Напишу обязательно, – пообещала Ася.

Иван спрыгнул с подножки вагона на перрон, когда паровоз дёрнул состав и медленно потащил его мимо здания вокзала. Ася прильнула к окну и видела некоторое время шагающего по перрону брата, потом он исчез из её поля зрения.

Через минуту за окном потянулась бесконечная лента хвойного леса.

Глава 2

В первую ночь в урочище Дальний Тырым Асе спалось плохо. Она добралась сюда только на второй день после отъезда из Чусового. На станции Пашия её никто не ждал. Не смотря на ранний час, на маленькой привокзальной площади не оказалось ни одного грузовика, который бы отправлялся в Кусью. Две заляпанные грязью полуторки, что стояли поодаль от вокзала на возвышенном гравийном пятачке, отправлялись в противоположном направлении. Один грузовик забрал пассажиров и повёз их на Вижайский прииск, другой доставлял людей в посёлок Койва.

Ася, проводив взглядом отъехавшие машины, осталась стоять посредине привокзальной территории в полном одиночестве. Постояв в растерянности несколько минут, она решила вернуться в помещение вокзала и обратиться к дежурной по вокзалу.

Хозяйка станции, высокая и сухая, как жердь, женщина лет сорока в замызганном железнодорожном костюме внимательно осмотрела прибывшую пассажирку с ног до головы. Забросив привычным движением за плечо свою тощую рыжую косу с грязным бантом на конце, с неохотой, но всё же доброжелательно, заговорила:

– А ты, барышня, не бегай на улицу попусту. Дождь там заладил, измокнешь вся. Стань вон лучше у окна, да и карауль Тимоху-то. В Кусью отсюдова только один Тимоха теперича ездит. По-моему, уж две недели как будет. Раньше ещё Пашка Млызин туда таскался по лесным делам, но у него чегой-то мотор вдруг заартачился, заглох посередь дороги, на веревке потом приташшили. Сейчас на приколе его колымага стоит. А Тимохин грузовик приметный – правый борт у него сломан. Ещё в сенокосную пору, аккурат на Петров день, он, паразит, где-то в овраге кувыркнулся по пьяни, так до сего дня и ездит со сломанным кузовом.

– В котором часу, примерно, он подъедет? – спросила Ася, выслушав неожиданно разговорившуюся женщину.

– Вот этого, милочка, я тебе сказать не могу, потому как сама не знаю. Скажу только, что порожняком он машину не гоняет, не позволяет ему этого делать начальство. Его грузовик за райпотребторгом закреплён. Товары разные перевозят на нём в Кусью. А пассажиры, вроде тебя – попутный груз.

– Может, вы подскажете мне, где стоит его машина? – поинтересовалась Ася у словоохотливой женщины. Ей почему-то показалось, что та только числится дежурной по станции, а фактически заправляет всеми текущими делами на прилегающей территории и знает обо всём, что происходит вокруг.

– Скажу, отчего ж не сказать? – незамедлительно откликнулась всезнающая хозяйка станции. – Тут у нас все друг про дружку знают. Как перейдёшь через площадку – сразу сворачивай в первую улицу налево. Пятая изба справа и будет Тимохиной. Там и машина его должна стоять перед калиткой, увидишь.

– Спасибо вам, – поблагодарила Ася женщину и отошла к окну.

Переждав некоторое время, когда дождь немного утих, она отправилась на поиски Тимохи.

Грузовик Ася увидела сразу, как только свернула в улицу. Он действительно стоял у забора пятой по счёту избы. Около него стояли два мужчины и, размахивая руками, о чём-то оживлённо говорили. Один из них был в телогрейке и без головного убора, другой в длинном чёрном пальто и тёмно-серой шляпе, в руках у него был портфель.

Ася сразу догадалась, что тот, который в телогрейке и есть Тимоха, а второй, по всей видимости, какой-то начальник. Она не стала подходить близко к мужчинам, остановилась у забора соседнего дома, и стала ждать, когда они закончат разговор.

Прошло ещё минут пять, прежде чем мужчины разошлись. Тот, который был в пальто, развернулся и пошёл к станции, а Тимоха полез в кузов, принялся там что-то двигать.

Едва мужчина в пальто миновал Асю, она стремительным шагом направилась к машине.

Тимоха, держась за борт, поставил ноги на колесо и спрыгнул на землю.

– Вас Тимофеем звать? – спросила Ася.

Мужчина обернулся, с подозрительностью посмотрел на неё. На вид ему было лет тридцать. Светло-серые глаза, скуластое лицо с пшеничными усами, закрученными полукольцом вверх, и пышный кудрявый чуб придавали ему облик лихого парня.

Убедившись, что перед ним стоит обыкновенная баба, которая не способна причинить неприятность, широко улыбнулся:

– До встречи с тобой Тимохой звали, – глаза шофёра озорно загорелись, – а тебе чего?

– Мне до Кусьи нужно срочно добраться, – торопливо проговорила Ася, боясь, что Тимоха не станет её слушать до конца и уйдёт в дом. – На работу я поступила, опаздывать нельзя.

– Одна едешь, или ещё попутчик имеется?

– Одна.

– Если на бутылку красненького не пожмотишься – прихвачу, – скаля зубы, бесцеремонно заявил Тимоха. – А так, жди другой оказии.

– Я согласна, – не раздумывая, ответила Ася. – Когда вы поедете?

– На закате дня, – скривился в злой усмешке шофёр. – Видела, тут ко мне дядька в шляпе подходил?

– Видела.

– Вот он-то, как говорится, и испортил всю малину на сегодня. Я с утра должен был три бочки пива вести в Кусью, а этот ханурик договорился с моим начальством, чтобы я и его груз прихватил, какой-то движок для геологов. А движок этот прибудет на станцию только после обеда. Пока разгрузят его, пока мне в кузов перебросят – пройдёт время. Отправлюсь не раньше трёх часов, – нерадостно сообщил шофёр. – Я предложил ему завтра с утра отвезти этот движок, а он – ни в какую. Слово, говорит, дал геологам. Он слово дал, видите ли, а я, по его милости, должен личного времени лишаться.

Тимоха замолчал, ждал окончательного решения Аси.

– Жаль, конечно, что не получается выехать раньше, – проговорила она разочарованно. – Мне ведь ещё дальше ехать нужно, на Дальний Тырым. Вряд ли кто-нибудь отправится туда вечером.

– Как знаешь, – передёрнул плечами Тимоха. – От меня ничего не зависит.

– Вы поможете мне с ночлегом в Кусье?

– Могу устроить у своей тётки, у неё есть свободная комната, переночуешь. Она иногда принимает таких бедолаг, как ты. Только и ей придётся рублик выложить, жить-то всем нужно, – хмыкнул шофёр.

– Ну, что ж, другого варианта у меня всё равно нет, я поеду с вами, – согласившись с предложением, ответила Ася.

– Лады, – весело отозвался Тимоха. – Жди меня на горушке у станции, подскочу.

Всё произошло так, как и предсказывал Тимоха.

В Кусью они приехали в четыре часа дня. Целый час ушёл на разгрузку, за это время Ася успела оформиться на работу в леспромхозе, и только после этого грузовик остановился у дома родственницы Тимохи. Перебросившись с тёткой несколькими фразами, он спешно укатил обратно.

– Пойдём, покажу тебе комнату, – бесцветным голосом произнесла женщина, проходя мимо Аси. – Володька в ней жил, пока в армию не забрали. За полгода до войны призвали. Писал регулярно, а как война началась – ни одной весточки не прислал. На границе он служил, под Брестом. Сейчас там немцы.

– Как вас звать? – спросила Ася, следуя за тёткой Тимохи.

– Зови тётей Настей.

Они прошли в дом. Сняв у порога галоши, хозяйка пересекла просторную кухню с кружевными занавесками на окнах и остановилась в дверном проёме.

– Вот твоя комната, проходи, располагайся, – сказала тётя Настя.

Маленькая комнатка за кухней была чистой и уютной. Стены отливали синькой от свежей побелки. У окна стоял деревянный стол, накрытый светлой клеёнкой в цветочек, рядом стоял венский стул. Металлическая кровать располагалась у противоположной стены, задняя спинка кровати упиралась в боковину печи.

– Спасибо, – поблагодарила Ася. – Сколько я буду должна вам за ночлег?

Женщина с укоризной посмотрела на квартирантку и проговорила со вздохом:

– Спасибо ты уже сказала авансом, а большего мне и не нужно. Не возьму я с тебя ничего. Кабы ты остановилась на несколько дней – тогда другое дело. А так – за что брать? За то, что негде голову притулить на ночь? Да и не такая ты богатая, смотрю я на тебя, чтобы сорить деньгами. Состоятельные девки не отправляются в тайгу на заработки.

– Большое вам спасибо ещё раз, тётя Настя, – взволнованно выдохнула Ася. – Мне действительно негде переночевать. Я рассчитывала сегодня же добраться до Дальнего Тырыма, а не получилось. На бирже труда меня заверили, что добраться до лесопункта совсем не трудно, грузовики и конные упряжки ходят туда часто.

– Какая ты наивная, девонька, – с сожалением высказалась женщина. – С такой наивностью трудно тебе придётся на лесоповале среди мужиков. Обведут вокруг пальца и не заметишь. Тебе, поди, на бирже труда пообещали, что будешь трудиться в бабской бригаде?

– Да, а разве не так? – в растерянности спросила Ася.

– И тут тебя обманули. Баб там вместе с тобой будет человека три-четыре, не более. Остальные все мужики, живут каждый сам по себе. Власть для них не существует. Лёг – свернулся, встал – встряхнулся, и бригадир им не указ. Ну, да ладно, не буду тебя стращать раньше времени, – вздохнула тётка Настя в очередной раз. – Сейчас я самовар поставлю, за чаем и порассуждаем обо всём на свете, до ночи-то ещё долгонько.

Это было накануне вечером. Сейчас, лёжа на сенном матрасе в полной темноте, Ася вспоминала всё, что с ней произошло за последние два дня.

Сегодня к полудню она добралась до урочища Дальний Тырым. Несколько часов ехала на телеге с неразговорчивым лесником Прохором Харламовичем. Он направлялся как раз в эти места для согласования делянок под вырубку. Ранним утром тётка Настя уговорила его прихватить с собой Асю.

Лесник уселся на краю телеги с правой стороны, Ася пристроилась на ворохе сена сзади, спиной к нему. Всю дорогу они молчали. Прохор словно не замечал её, и только в конце пути заговорил:

– Сейчас будет развилка. Твоя дорога пойдёт направо, моя – налево. До барака тут недалеко. Двухэтажное здание сразу за ельником стоит, увидишь. Спросишь Тараса Михеевича, он здесь всем заправляет.

Через пару минут, всхрапнув, лошадь остановилась, Ася спрыгнула с телеги, взяла в руки свой мешок, прошла вперёд.

– Спасибо, Прохор Харламович, – поблагодарила она лесника. – До свидания. Желаю вам здоровья.

– И тебе не хворать, – тусклым голосом отозвался её извозчик, легонько дёрнул вожжи, незлобно прикрикнул на кобылу:

– Но-о, пошла-а!

Лошадь, тряхнув гривой, потянула телегу дальше, а Ася зашагала по раскисшей от дождя дороге навстречу неизвестности.

Тарас Михеевич встретил новую работницу на покосившемся крыльце барака. Это был сухонький мужичок небольшого роста, шустрый и говорливый. На вид ему было лет пятьдесят.

– Прибыла, голуба? – спросил он бодрым голосом.

– Прибыла, – ответила Ася. – А вы Тарас Михеевич?

– Он самый, девонька. Царь и бог Дальнего Тырыма. А тебя, стало быть, с прибытием. Айда за мной в контору. Оформлю тебя, как следовает, жильём наделю, одёжу выдам, потом на делянку свожу, инструктаж сделаю. Если всё освоишь – завтра приступишь к работе самостоятельно, начнёшь гнать свою норму.

– Как? – опешила Ася. – Так сразу?

– А ты как хотела? Няньку к тебе приставить?

– Ну, чтобы поучиться некоторое время… – неуверенно проговорила Ася. – Я ведь никогда в лесу не работала.

– Все когда-то валили свою первую ёлку, и ты завтра свалишь, не сомневайся. Возиться с тобой некогда, тут каждый отвечает за себя.

«Лёг – свернулся, встал – встряхнулся, живут каждый сам по себе», – сразу всплыли в памяти замысловатые слова тётки Насти.

Заметив замешательство на лице Аси, мастер смягчился, успокоил:

– Да не пужайся ты раньше времени, помогу я тебе первые ёлки положить. А там уж ты сама, девонька, с ними обниматься станешь. Как, звать-то тебя, труженица?

– Ася.

– Красивым имечком нарекли тебя родители, – прищёлкнув языком, отметил мастер.

Они прошли в боковую комнатку на первом этаже. Тарас Михеевич сел за стол, достал из верхнего ящика какие-то бумаги, взял ручку, макнул перо в чернильницу, начал старательно выводить первые буквы. Ася присела сбоку на обшарпанную табуретку.

– Давай твои документы, – сказал он, не отрывая глаз от бумаги.

Ася вынула из внутреннего кармана направление из отдела кадров леспромхоза, положила на край стола.

– Ну, вот, готово, – с явным облегчением сказал хозяин лесопункта минут через десять. – Учётную карточку я на тебя завёл. В неё буду заносить ежедневно выполнение твоей нормы, и передавать в Кусью. Там тебе станут начислять зарплату и выдавать продуктовые карточки.

Потом мастер, выдав под роспись рабочую одежду и рукавицы, повёл её на второй этаж, показал комнату, где ей предстояло жить.

Простота быта поразила Асю. При входе в комнату, на табуретке в углу стоял жестяной бак с водой. Вдоль двух противоположных стен были установлены дощатые нары. Трое из них были аккуратно заправлены синими байковыми одеялами. На четвёртых, не заправленных, лежал объемный полосатый матрас, по всей вероятности, туго набитый сеном. На нём сверху лежала подушка и стопка свежего постельного белья.

«Это моя койка», – догадалась Ася и шагнула к нарам, потрогала рукой подушку. Она была заполнена ватой.

Посреди комнаты находилась большая кирпичная печь с чугунной плитой. На ней стоял объёмный пузатый чайник. Перед окном с ситцевыми занавесками бледно-голубого цвета стоял деревянный стол, застеленный белой скатертью с длинными кистями по краям. По периметру стола расставлены крашеные в голубой цвет четыре табуретки. На столе аккуратными стопками разложена посуда.

– Здесь проживают три женщины, ты будешь четвёртой, – пояснил Тарас Михеевич. – Вечером ты с ними повстречаешься. А теперь, Ася, ставь свою торбу на нары, переодевайся, пойдём на делянку, будешь осваивать профессию вальщика.

Они спустились на первый этаж, вышли из барака.

– Идём в инструментальную, выдам тебе всё, что положено для работы, – пояснил на ходу Тарас Михеевич, направляясь к небольшому сараю в стороне от барака.

– Это всё, что тебе потребуется, – с довольной усмешкой сказал он, выложив на пол лучковую пилу с запасным лезвием, острозаточенный топор, несколько деревянных клиньев и небольшую кувалду. – Инструмент такой же нехитрый, как и сама работа. Всё это добро будешь хранить на делянке, там есть ящик, вот тебе ключ от замка.

А потом всё происходило, как в тумане.

Вырубка леса начиналась сразу за бараком. Прошагав между свежими пнями метров двести, обходя огромные кучи обрубленных веток и хлыстов, они подошли к нетронутому лесу. Перед Асей стояли могучие ели с уходящими высоко вверх вершинами. Где-то совсем неподалёку слышался визг пил и стук топоров. Изредка по тайге разносился ухающий звук падающих наземь деревьев.

– Всё, пришли, – сказал Тарас Михеевич, остановившись у крайнего дерева и задрал голову вверх. – Слушай и запоминай.

Ася тоже стала смотреть на вершину ели.

– Дерево, как человек, любит обращаться к солнцу, поэтому ветки у него с одной стороны и гуще, и длиннее. Стало быть, где веток больше, там и вес больше. В ту сторону и повалится ствол, когда ты его подпилишь, понятно?

– Ага, – ответила Ася, продолжая неподвижным взглядом смотреть на вековую ель, как заворожённая. Ей сделалось страшно, когда она представила себе падающее на землю дерево.

«А вдруг оно повалится вовсе не туда, куда надо? Успею я отскочить или нет?» – промелькнула неожиданная мысль.

Сердце забилось в груди часто, по спине пробежали мурашки.

– На, бери пилу и делай запил, – бригадир вложил в онемевшие руки Аси лучковую пилу с узким лезвием. – Смелее! Я рядом.

– А… сколько пилить? – с тревогой спросила она.

– Примерно на треть диаметра, потом сделаешь скол топором под углом. И только потом зайдёшь с противоположной стороны, чтобы встречным резом допилить ствол до конца. Ясно?

– Ясно, – дрогнувшим голосом повторила Ася, приставила лезвие к коре и принялась пилить.

Пользоваться лучковой пилой она умела. Иван научил её пилить дрова как поперечной пилой, так и лучковой.

– Хватит, – остановил её бригадир, когда лезвие глубоко утонуло в стволе. – Вынимай пилу, бери топор, руби.

Ася взяла топор, размахнулась, рубанула со всей силы. Потом ещё раз, ещё… Ель попалась крепкой, смолистой. Ствол гудел и не сдавался. Загнанно дыша, Ася с каким-то остервенением всё рубила и рубила, не останавливаясь, перед глазами поплыли круги. Наконец, показался конечный рубец запила, она бросила топор на землю – руки её мелко дрожали.

– Перекури малёхо, – пожалел её Тарас Михеевич, в его глазах было одобрение и отцовская теплота. – Не то завтра вовсе занеможешь робить-то, руки отнимутся с непривычки. Ну-ка, отойди в сторону и смотри, как я буду валить. Запоминай всё, что увидишь.

Он сделал запил с противоположной стороны на пару сантиметров выше первого и начал пилить. В его руках пила ходила, как игрушка, с лёгкостью вонзаясь в ствол, словно нож в масло. Когда лезвие почти дошло до скола, могучая ель вдруг вздрогнула, будто в неё вошла невидимая смертельная пуля, и замерла на секунду. В этот момент Тарас Михеевич выхватил из ствола пилу и крикнул:

– Поберегись!!!

Ель качнулась, её вершина медленно поползла вниз, ускоряясь с каждой секундой. Через мгновенье под ногами слегка содрогнулась земля, будто вздохнула от сожаления, и одновременно раздался характерный звук падающего дерева.

– Вот так и будешь валить этих таёжных истуканов, одного за другим, – по-молодецки озорно проговорил Тарас Михеевич, присев на комель поваленной ели. Он достал кисет, свернул самокрутку, закурил.

С наслаждением выпуская дым, поучительно проговорил:

– Тайгу любить надо. Если ты её будешь любить, то и она ответит взаимностью: накормит, напоит, вылечит при необходимости. Ведь тайга для человека, что заботливая родительница. И воспитывает, и закаляет, учит мудрости и смекалке. Вот какая она, наша тайга, да-а.

Ася сидела рядом, слушала. Мастер оказался не таким уж простачком, каким представился ей в первые минуты встречи. Он был если не начитан, то, по крайней мере, много чего знал, очень хорошо разбирался во всех житейских вопросах. Рассказывая, сыпал поговорками и прибаутками. Страх у Аси понемногу таял, в неё вселялась уверенность в себе.

– Ну, всё, девонька, все советы-ягоды я рассыпал перед тобою, теперь твоё дело собрать их в свою голову-лукошко, – сказал Тарас Михеевич. – А мне надобно идти, своих дел по горло, нужно поспеть. Помни: если человек будет делать только то, что хочет, взамен обязательно получит чего и не хочет.

Мастер притушил самокрутку о каблук сапога, положил окурок в карман брезентовой куртки. Потом поднялся не спеша, и, не оборачиваясь, зашагал по своим делам. Ася осталась одна.

Когда мастер потерялся среди деревьев, она встала, взяла мерку длиной один метр и двадцать пять сантиметров – таков размер дров в угольных печах – наложила на ствол поваленного дерева, сделала топором засечку, начала отрезать свое первое бревно.

«Твоя норма – четыре кубометра, – всплыли в голове слова откровения Тараса Михеевича. – Без скидки на неумение и женский пол. Труд баб и мужиков здесь измеряется одним аршином. Коммунизм, при котором ожидается принцип «от каждого по способностям, и каждому по потребности» ещё не наступил, а вот война бушует уже сегодня и не собирается потухать. Наоборот, она разгорается с каждым днём всё жарче и жарче, заставляя мужиков и баб трудиться на равных. Не сможешь спервоначалу заготовить четыре куба – свали и напили половину нормы. Эта половина, в конечном итоге, станет той маленькой пулей, которая убьёт одного фашиста».

От мысли, что придётся рвать жилы за четыре кубометра, ежедневно работать до изнеможения, Асе стало как-то особенно тоскливо и муторно на душе.

«Сколько же времени я смогу выдержать на такой работе? – в который раз уже возник вопрос. – Неделю, две, месяц? Сколько?»

Ася перевернулась на спину, перед глазами возникло тревожное лицо матери.

«Как же ты решилась, Асенька?» – всплыл в памяти её вопрос с накатившимися слезами на глазах. Мать в тот момент, оказывается, лучше её понимала, на какие испытания она обрекает себя.

– Я смогу, – решительно прошептала Ася, уставившись в темноту. – И силы в себе найду, и норму выработаю! Иначе нельзя! Дороги назад у меня нет.

Произнося эти слова, как клятву, она вскоре заснула. Уставшие за день тело и мозг требовали отдыха. Впереди был трудный день.

Глава 3

В середине января на Дальнем Тырыме начались сильные снегопады. Погода была тихой, безветренной. Крупные тяжёлые хлопья снега, кружась, плавно вальсировали в воздухе и, заканчивая чарующий глаз танец, бесшумно ложились на землю и на ветви спящих деревьев. Иногда в полдень снегопад прекращался, сквозь серые тучи на короткое время пробивалось солнце, и тогда кристальной белизны снег начинал искриться, сверкал многочисленными алмазами. Созерцать это сказочное зрелище долго не получалось – в глазах появлялась резь, плыли радужные круги. Ася прикрывала веки и сидела, не шевелясь, несколько минут, вспоминая что-нибудь приятное.

Сейчас на душе у неё было полное спокойствие. Такое умиротворение наступило совсем недавно, после её поездки домой на Новый год. Теперь, вспоминая первый месяц своей работы на делянке, на лице её появлялась ироническая улыбка. А тогда…

… Страх и отчаяние преследовали её с утра и до вечера. В те дни норму удавалось выполнять лишь наполовину, причём, трудилась Ася от восхода солнца и до наступления темноты. От душившей её обиды она плакала по любому поводу, а этих поводов было предостаточно. Плакала оттого, что дерево падало неудачно, зацепившись за соседний ствол, и ей приходилось отпиливать комель на весу, а он, проседая под собственной тяжестью, зажимал лезвие пилы. Она напрягалась изо всех сил, пытаясь вытащить его, но лезвие с противным хрустом неожиданно лопалось, оставаясь внутри ствола. Поскуливая от досады, она забивала в щель деревянный клин, освобождала обломок лезвия, и со слезами на глазах заряжала новое полотно. Все сломанные полотна сдавала мастеру. Тот, качая недовольно головой, выдавал пару новых и педантично делал запись в учётной карточке, чтобы потом по итогам месяца вычесть из зарплаты стоимость повреждённого имущества. Плакала, когда ель попадалась слишком витой, и ей в течение получаса никак не удавалось расколоть пополам отпиленное по размеру бревно. Отмахав целый день топором и кувалдой, наработавшись с тяжёлым ломом, поворачивая им непослушные стволы, к вечеру у неё немела спина, дрожали руки и ноги, и уже не оставалось сил, чтобы складировать брёвна. Она садилась и отдыхала. Потом, после небольшой передышки, преодолевая слабость, заставляла себя складывать колотые бревна в штабель. И только когда всё было сделано, безвольно падала на бревна. В ожидании Тараса ей удавалось немного набраться сил, чтобы добрести до барака.

Мастер, как правило, являлся к ней для обмера в последнюю очередь. Всё это время она сидела, находясь в прострации, не в силах шевелиться. Мозг в такие моменты не работал, мысли не рождались. Перед глазами, как в калейдоскопе, набирая обороты, кружилась радужная карусель. Тело становилось невесомым и вместе со цветной мозаикой начинало быстро вращаться, ввинчиваясь в странную тёмную воронку. Кружась, Ася стремительно летела в бездонную пропасть. Страха при этом она не испытывала. Хотелось, чтобы полёт побыстрее закончился, и она смогла бы, наконец, достичь спасительного дна, где можно было лечь и не двигаться.

Через месяц стало легче. Она, к своему удивлению, быстро освоила нелёгкую профессию лесоруба и все трудности, как ей сейчас казалось, остались позади. Молодость взяла реванш, тело приспособилось к физическим нагрузкам и заматерело, в руках и ногах появилась сила и выносливость, четыре кубометра уже не являлись для неё заоблачной цифрой.

В начале декабря малочисленное женское общество приросло еще на четыре «рабочих единицы», как выразилась озорная выдумщица и острослов Феня. С ней Ася подружилась с первого же вечера. Малорослая и худая, со смуглым лицом и чёрной копной волос на голове, она больше походила на отбившегося от табора цыганёнка, нежели на двадцатишестилетнюю женщину.

Тогда, возвратившись из леса и увидев в комнате Асю, Феня радостно воскликнула:

– Ба, девки! Да у нас, как я понимаю, новенькая! Как звать-величать?

– Ася Степаненко, – улыбнулась Ася, шагнула навстречу и протянула руку для знакомства.

Женщины обменялись рукопожатиями, назвали свои имена.

– Ну, всё, девки! Поход в столовку сегодня отменяется! – на правах старшей заявила Феня. – Будем ужинать здесь. Дождалась своего часа наша бутылочка беленькой. Доставайте свои заначки, гулять будем.

– Чего это ты тут раскомандовалась? – спросила сердито рыжеволосая женщина с золотистым пушком на верхней губе. Звали её Зиной, она была пухленькой, можно сказать, даже круглой, и чем-то походила на зрелую тыкву. – Кто тебе дал полномочия командовать обществом?

– У нас коммуна, Зинуля, и командуем мы по очереди, – невозмутимо отпарировала Феня. – Утром ты изгалялась надо мной, днём распоряжалась Любаша, теперь настала моя очередь верховодить вами. Так что, будь добра подчиниться.

– Мнение остальных тебя не интересует? Может, Ася не желает твоей пирушки, а, может, и я не хочу с тобой пьянствовать? Или вон, Любушка наша, ухайдокалась за день, бедняга, и на черта ей глотать полстакана твоей беленькой, когда и без водки хочется побыстрее обнять подушку.

– Вот потому вы, девки, и кукуете в одиночестве до сих пор, поскольку любите обнимать по вечерам только подушку, а не мужика, – с озорством поддела подруг Феня и заговорщически подмигнула Асе. Не обращая внимания на заявление Зины, она выложила на стол кусок сала и поставила рядом бутылку водки.

– Ой, кто бы говорил? – ввернула Любушка, доставая из тумбочки половину булки чёрного хлеба и завёрнутую в газету большую селёдку, – не ты ли раньше всех принимаешь горизонтальное положение?

– Это всё от того, что нет на нашем лесопункте нормальных мужиков, – в своё оправдание ответила Феня. – Одни выворотни собрались.

– Кто-кто? – переспросила Ася.

– Выворотни, – повторила Феня. – Или ты не слышала такого слова?

– Нет, – призналась Ася.

– Дерево так называется, которое бурей выворачивает из земли. Упадёт такое дерево и лежит на земле никому ненужное. А когда попадается людям на глаза, то ни на что уже не годится – короед ствол погрыз. Ни дом из него срубить, ни досок напилить. Так и остаётся лежать посреди леса, пока в труху не превратится. – Феня усмехнулась. – Пока гниёт, никто на него уже не зарится. Вот и наши мужики живут здесь так, будто их буря без корней оставила. Хвоя ещё зеленеет, а процесс омертвения уже запущен.

– И сколько здесь мужчин?

– Десять вальщиков, да четыре мужика на подводах, которые наши дрова к реке свозят – вот и все мужики. Ну, ещё Тарас – тарантас, божий одуванчик.

– И что, так уж и не найдётся среди них ни одного подходящего? – рассмеялась Ася.

– На кой нам выворотни? – повесила вопрос Феня в пространство. Весь вид её говорил о внутреннем отторжении окружающих её мужчин. – У каждого из них в биографии тёмные пятна имеются, и, в довесок к этому, большинству из них уже за сорок перевалило – поздно уже женихаться.

Женщины переоделись в домашние халаты, присели за стол. Зина порезала сало и хлеб, Люба разделала толстую жирную селёдку. Ася достала банку с квашеной капустой, выложила на тарелку. Командовала ужином Феня. Она отбила сургуч на горлышке бутылки, разлила водку по стаканам.

– Ну, девки, давайте вздрогнем! – Феня подняла стакан, держа его за донышко кончиками пальцев. – Первый тост за знакомство.

Водку пили все по-разному. Зина медленно цедила её мелкими глотками, Любаша опорожнила стакан в два приёма, Ася осилила только половину налитой ей водки. Феня же, в отличие от подруг, лихо опрокинула содержимое стакана в рот одним махом.

– Ух, какая жгучая, зараза! – выдохнула она, и, морщась, тряхнула головой из стороны в сторону. – Кто только её выдумал?

– Вопрос не в том, кто водку выдумал, а в том, кто научил тебя её пить? – старательно жуя сало, поучительно проговорила Зина.

– Детдом, кто же ещё? – не задумываясь, ответила Феня. – Там мы все очень быстро обучались дурным привычкам.

– Не все, – возразила Любаша. – Я вот знаю одного мужчину, тоже детдомовца, так он и не пьёт, и не курит.

– Ну, это, подруга, исключение. Скорее всего, твой знакомый или инвалид, или подкаблучник, или ещё в детдоме затюканным трусом стал. Других вариантов мне неизвестно.

На некоторое время все умолкли, набросились на закуску. Потом Феня наполнила стаканы по второму разу, произнесла:

– Предлагаю выпить за нашу дружбу! Здесь, в тайге, мы, женщины, особенно в ней нуждаемся. Друг даруется каждому из нас судьбой на всю жизнь, но потерять его можно в один момент. Это ведь очень просто: предать, обмануть, подставить, да мало ли существует подлых поступков? А потом, даже после глубокого раскаяния и прощения, друга уже не вернуть никогда. Давайте помнить об этом, девочки, давайте будем всегда стоять друг за дружку горой, что бы не случилось с каждым из нас.

– Феня, ты такая умная, – растрогалась Люба. – Так красиво говоришь, что слеза невольно накатывается.

– Умная-то она только после первой рюмки, а потом её ум куда-то пропадает, – не удержалась и съязвила Зина.

Женщины будто не заметили сарказма Зины, все разом подняли свои стаканы и дружно выпили. Через минуту их щёки разрумянились, они принялись расспрашивать Асю о её жизни. Она рассказала о себе всё, без утайки, её новые подруги поведали о своих судьбах.

Феня, по её рассказу, после детдома сразу выскочила замуж за такого же обездоленного парня, оба устроились работать в леспромхоз. Через три года случилось несчастье – мужа придавило бревном насмерть, она осталась одна с двухгодовалым ребёнком на руках. Сейчас её сын находился на попечении знакомой бабки, которой Феня ежемесячно отвозила в Кусью часть заработанных денег.

Любаша и Зина были старше своей подруги на два года. Зина успела побывать замужем, но разошлась через год после свадьбы. Детьми обзавестись не успела. Любаша до сих пор оставалась старой девой. Обе когда-то учились в одном классе, потом их пути на время разошлись, и вот два года назад судьба вновь свела их вместе.

– До двадцати пяти лет прожила на кордоне с отцом, откуда там жениху взяться? – высказалась она с обидой в конце своего повествования, и из этих слов невозможно было понять, на кого она в большей обиде: на отца, который не отпускал её от себя, пока не скончался, или на свою незавидную судьбу?

Асе с подругами повезло, они оказались порядочными и отзывчивыми. В тот памятный для неё вечер она поделилась с ними о своём страхе, пережитом на делянке, и о том, что на следующий день ей предстоит валить деревья уже самостоятельно, без подсказок и страховки Тараса Михеевича. Выслушав опасения Аси, захмелевшая Феня придвинулась к ней, положила свою заскорузлую ладонь ей на затылок, и, взлохмачивая волосы, пригрозила:

– Не смей завтра без меня валить ёлку, поняла? Хочешь, чтобы тебя придавило в первый же день? Не позволю, слышишь? Пока не убедишь меня, что можешь работать самостоятельно – я от тебя не отойду ни на шаг, уловила?