Люби меня люби бесплатное чтение

«Когда Джефф не сразу понял урок, отец заорал: «Как можно быть настолько тупым? Прекрати лениться! Ты просто не стараешься». Неудивительно, что Джефф почувствовал себя униженным и больше не обращался за помощью. Будучи ребенком, он не мог понять, что на самом деле отец пытается побороть

собственный ужас из-за того, что он оказался некомпетентным отцом, который не смог помочь сыну быстро и легко усвоить материал. Его реакция не имела к Джеффу никакого отношения».

Линдси К. Гибсон

«Взрослые дети эмоционально незрелых родителей»

Я проверила телеграм. В нашем общем чатике «пятиминутка», где состояло двадцать три человека, появилось новое слово. Каждый день арт-терапевт присылал новое существительное. Сегодня это слово было «наркотики». Вот те раз! Год назад нам присылали такие слова как «балкон», «дверь» или «дырка». Короче, куда более бытовые, безопасные. И то, даже там всплывало на поверхность наше неприглядное прошлое.

Я отвлеклась от телефона. К остановке «Проспект Академика Сахарова» подползла бэшка – и я зашла в только что вымытый, пахнущий мылом и мокрой собакой электробус, ощупывая новое слово на вкус, предожидая, как оно сейчас во мне раскроется. Слова из чата были как подмёрзший букет в вазе – какие-то превращались в широко распахнутый цветки, какие-то комкались и опадали невнятицей.

В течение дня нужно было выделить себе пять минут, чтобы записать без купюр то, что приходит на ум. Вкус, цвет, запах – считалось, что это задание направлено на пробуждение в нас осознанности, развитие эмпатии и вообще, на общую разморозку. Я его, конечно, саботировала и никогда не посылала свой ответ в общий чат. Ещё чего, устраивать стриптиз перед этими уродами?

Меня выдал валидатор. Парень с карими щенячьими глазами и проеденным угрями лицом обернулся на мерзкий писк – да-да, у меня закончились поездки.

Ох, придётся-таки поехать на выходных в Сокольники к этим убогим просветленным фанатикам. Без проездного я рисковала нарваться на штраф. А я всё-таки пыталась встроиться в общество.

От мысли, что выходные я проведу в компании с преисполнившимися наркоманами, я почувствовала привкус съеденного утром йогурта с вишней. Кажется, он и правда был просроченный.

Я оглянулась – вроде, всем остальным было пофиг на мой безбилетный проезд – и села на свободное место в хвосте. Оттуда лучше обзор, а значит можно безнаказанно пялится и домысливать истории про моих попутчиков.

Я залипла на родинки Прыщавого. Руки – созвездия. Говорят, у вас повышенный риск рака кожи, если их больше, чем двадцать на одной руке. Если это так, то дела у парня были плохи.

Прыщавый почувствовал взгляд и снова обернулся на меня. Кажется, его заинтересовал скейт в моей руке. Я перевела взгляд на его соседку, бабульку с тележкой, притворяясь, будто мне правда очень интересны её сложносочинённые косы. Но это не сработало. Он быстро подошёл ко мне, посмотрел прям на меня своими серыми глазами и что-то произнёс. Окей, пришлось вынуть наушник.

– Ты на Арбат?

Я кивнула – но что он имел в виду, не поняла. Он указал на экран своего побитого айфона. По карте города был разлит красный цвет.

– Там пробка аж до Смоленки. Погнали так? К тому же тут стали контролёры заходить.

На нём была безразмерная футболка шиворот-навыворот, а в руках с ободранным маникюром – видавший жизнь, ободранный, еле живой скейт. Я всегда завидовала этим неземным, летящим над асфальтом созданиям – дреды, перья в волосах, пара татух, мешковатые штаны, раскованные движения. Но, увы, я была не из тех, что лежат на газонах и бьёт коленки. Как говориться, меня интересовали более высокие вибрации.

– Это не мой. Это в подарок.

– Окей. А я ещё удивился, как ты в этих говнодавах катать собираешься.

От Прыщавого будто исходил луч направленного и непривычного мне внимания, с интересом разглядывающего меня, а не то, что я делаю. Он был теплокровный.

Я опустила глаза в пол и упёрлась в свою обувь. Мартинсы правда были первоклассные – выдержали мою суровую зиму, осень и даже не натирали этой паркой весной. Сейчас это была моя единственная обувь и я не хотела, чтобы кто-либо об этом узнал. Даже Прыщавый.

Я показала, что разговор закончен: всунула в себя прохладный наушник, создав вокруг себя защитный кокон из Zoloto. Прыщавый понимающе кивнул и не стал больше навязываться – сел прям передо мной, уткнувшись в телефон.

Тридцать три родинки было на его левой руке. И то – только те, которые я смогла сосчитать до рукава его футболке. Отведя взгляд от рук своего попутчика, я поставила таймер на пять минут. Наконец я могла вернуться к своему слову. Оно меня тянуло. Я должна была выговориться. Я открыла свои заметки и начала набирать образы.

«Слово из брошюр, строгих лекций участковых и родительских собраний. Далёкое, опасное, ну и конечно, запрещённое. То ли дело кола, фен, иней, порох, винт, базик, гречка, манка. Простые слова, вылетающие как выпавшая монетка из кармана. Соседняя парта, двор, дачная подруга. Будешь базик? Прям как «будешь чипсы», ей богу. Их бытовизм прям так и подмигивает – просто добавь нас как специю, ну разве мы можем навредить? Это как собака с кличкой Круассан, разве он может кусаться?

Моя инициация произошла в тринадцать: первая водка залпом и наспор, затем трава. Меня отправили в Англию, моя соседка-растаманка крутила отменные косяки, вот она замахивается в меня брикетом масла, оно прилепляется к стене и медленно съезжает, пока нас отчитывают за громки разговоры хозяева дома – Стив и Оливер. Масло шлёпается, Яна ржёт, я теряю равновесие. Хозяева всё понимают, мы смеёмся вместе, на часах пять утра, через два часа на лекцию. Наркотики? Это был друг, расслабляющий, дающий опору, склеивающий с компанией – я не просто странная девчонка в оверсайзе, стесняющаяся своей груди и округлившихся бедер, а одна из них, и меня даже не пытаются трахнуть, спасибо, спасибо, спасибо.

Мы учим португальский с бразильцами, соседка целуется с языком, я всю ночь спасаю нашу горящую от дедлайнов жопу и монтирую ролик – домашнее задание к лекции по английскому. Я чувствую себя индейцем, полубогом, я отделилась от своего быстрорастущего тела, я – это расслабленный, жонглирующий мозг, проворные пальцы, мой POV – это замедленная съемка в 4к.

Мы разъезжаемся по разным континентам и клей как на плохой китайской игрушке рассыхается, обнажая швы: у нас с Яной никогда не было ничего общего, туман дурмана рассеялся, моя грудь никуда не делась. Я иду покупать себе утягивающий спортивный лифчик и хочу в подарок на свои восемнадцать пластическую операцию. Хорошо, что у меня тогда не было друзей-наркоманов, я бы с удовольствием курила каждый день, только чтобы не париться от несоответствия моего самоощущения и отражения в зеркале».

Таймер обрубил поток красочных картинок, и я резко вынырнула из прошлого, залипая на торчащий перед собой вихор Прыщавого, еле справляясь с желанием его пригладить. А потом – увидела мужчин в форме, заходящих в автобус. Прыщавый не врал, на маршруте правда появились контролёры.

Я тронула Прыщавого за плечо, он обернулся – и вот я уже держала двери.

– Штраф тысяча! Ну же, не тупи!

И вот мы уже стояли на остановке. Вместе.

2

За мной шуршали колёса – мой новый друг следовал за мной, щёлкая как семечками всё новыми трюками. Но мне было не до этого – табло у остановки показывало 15:47, а значит, я уже прилично опаздывала.

После очередного щелчка мой попутчик с резким выдохом замолк. Я обернулась – он лежал, растянувшись на асфальте с разорванной штаниной. Я расстегнула свою кожаную сумку. Это была DKNY, немногое из того, что осталось от моей прошлой безбедной жизни. Я протянула ему пластырь – на работе от химии у меня часто кровили пальцы. Я заметила, что у Прыщавого все коленки были в синяках.

– Не боишься, что случайно что-то сломаешь?

– Уже ломал. Ничего особо не поменялось. Ну не так высоко прыгаю. Пофиг.

Он облизнул наполняющуюся кровью садину.

– Для меня это про кайф, а не соревнование.

Я хмыкнула вслух. Мы были не просто ягоды с разных полей, а с разных мультивселенных.

Он взял пластырь, задержав руку в моей руке.

– Рома. Ромка. Ромбик.

– Ульяна. Уля. Никнейма нет.

Это было неправдой. В школе меня звали умницей, Лениным и… улеем. Дурацкое имя. Назвали меня в честь Ульяны Лопаткиной – известная в молодость моих родителей балерина. Короче, планка сразу стояла высоко.

– А в телеге?

Я не собираясь сдавать свои позиции и нахмурилась, показывая неуместность вопроса. Он по-свойски использовал мою руку как рычаг и поднялся.

– Классный скейт выбрала. Самый топовый для начинающих.

Я это знала.

– Сестре?

Я молчала.

– Дочке?

Я рассмеялась:

– Оу, бой, я же не настолько старо выгляжу?

Рома обрадовался, что наконец включил меня в разговор:

– Ну знаешь. Мою маму до сих пор принимают за сеструху.

Мы пошли с ним вместе – в центре всё перерыли из-за капитального ремонта коммуникаций, и мы жались на узком тротуаре, от чего я то касалась его локтя, то слышала запах стирального порошка, самокруток, съеденного перезрелого банана и дешёвого антиперсперанта. От этого становилось щекотно в груди. И мне это не нравилось. Эта случайная встреча давала какие-то ненужные аберрации моему чёткому плану. Я резко остановилась и повернула в арку, во двор.

– Ладно, мне сюда. Бай-бай.

Рома опешил от резкого завершения разговора и продолжил следовать за мной. Ну, вдруг это была метаирония и я не желала с ним расставаться. Я обернулась.

– Я же сказала, пока.

Ромка завис.

– Сорян… Просто мне тоже на Бронную надо.

Мне стало неловко, и мы продолжили идти вместе.

– Кстати, там мои парни работают. Кофе, булки, фреши, винил. Для меня всегда скидос. Не хочешь зайти?

Я сделала вид, что не услышала. Менее всего мне хотелось задерживаться где-то на улице или в кафе. Ещё встречу кого-то из бывших одноклассников.

На Хлебном переулке он вдруг бесцеремонно схватил меня за плечо.

– Воу, смотри, летучая мышь!

Я оглянулась в поисках живого существа, но он развернул меня на здание усадьбы – да вот же!

Я присмотрелась. На фасаде рядом со старым, вделанным в здание почтовым ящиком действительно была высечена готическая мышь.

Рома восторженно приоткрыл рот:

– А вон ещё пантера. И сова. И химера! Воу-воу-воу. Буквально вчера читал об это здании. Бывает же.

Я ускорилась, уходя от соприкосновения. Мимо «дома Соловьева» я проходила тысячу раз – но так подробно, как Рома, в него никогда не вглядывалась.

– Что, учишься на архитектора?

– Поступаю. Не уверен, что это прям моё. Мне больше нравится катать.

– Давно ездишь?

– Есть такое. Научить?

Я ещё раз посмотрела на время. Рома пробивал любые границы, которые я выставляла. Это можно было использовать.

– Ты всё ещё хочешь вместе позавтракать?

Он радостно кивнул, решив, что я решила сдаться и согласиться на его приглашение в кафе. На щеках у него появились ямочки. Таким как он доверяют. В таких влюбляются мамы, лучшие подруги и младшие сёстры. И я пошла ва-банк.

– Тогда пошли со мной.

3

Свисающие штаны из реквизита, тельняшка ВДВ. Короче, на празднике работал не настоящий мим, а удручённый первокурсник актёрского вуза, зарабатывающий себе на съёмную комнату у метро. У его ног скучали дети, кринжуя и прячась от его шуток в телефонах.

Ромка гипнотизировал другой край двора – там, среди шаров и батута, звенели щипцы кейтеринга и жарились блинчики.

– Чтоб я так жил.

– Это всё модная обложка. Поверь мне. За плечами этих несчастных три иностранных язык, частные репетиторы нон стоп, а может даже школа Олимпийского резерва. Никакого кайфа.

Я нажала на звонок – двор был закрытый, вокруг припаркованы наполированные лэндаки и мерсы. Тасю перевели в частную школу.

Ко входу подошла хостес с кукольными нарощенными ресницами, зафиксировала быстрым взглядом порванные штаны Ромки и споткнулась об мой отутюженный пиджак.

– У нас частное мероприятие.

– И мы как раз к вам.

Хостес обернулась во двор – видимо, не была в нас уверена.

У свежеотреставрированного особняка бурлил родительский стол. На повышенных тонах там обсуждали что-то про скидки в ЦУМе, санкции и обстрел Донецка. Я закатила глаза: всех людей мне, было, конечно же, было жалко, но темы войны и всего такого-этакого мне хотелось бы по-максимуму избегать. Хотелось бы уже, чтобы это всё уже как-то поскорее кончилось.

Я мягко улыбнулась хостес и быстро развеяла её сомнения в моей причастности к празднику:

– Игорь Валерьевич не любит, когда его отвлекают.

Хостес удовлетворённо кивнула знакомому имени и открыла нам врата.

Мы сразу направились к еде. Ромка восторженно взял со шведского стола бутерброд с сёмгой, а официант сразу протянул Ромке шампанское.

– На горячее морской окунь с бербланом или артишоки с трюфельным соусом?

Я отрицательно качнула головой – во мне до сих пор бурлил йогурт и тревога. Официант с ожиданием посмотрел на жующего Ромку. Я понимала, что тот завис, генерируя в своей кудрявой голове как же выглядит берблан.

– Я… пока пасс.

Официант невозмутимо удалился. Я же пошла выискивать свою сестру.

4

Мим устроил конкурс по перетягиванию каната. Бедняга, не видать ему чаевых. Мой отец уже внимательно наблюдал за игрой – только бы Тася не сломала руки. Она шла на всё ради выигрыша, а значит, здесь будет кровь.

Вот и она – в процессе борьбы Тася резко использовала звуковую атаку, вынуждая противника зажать уши. Рывок – и вот уже её команда выигрывает… а сама Тася падает ладонями на асфальт и от родительского стола к ней подбегает мой отец.

Из-за сутулости и загара он теперь выглядел старше всех за столом – но до сих пор пытался растворить свой возраст и усталость модными аксессуарами. На ногах new balance, на руке – последние apple watch. Я из-за дерева почувствовала болотный запах его dyptique. Бывший военный, а они не сдаются.

Он поднял Таську, рассматривая её руки – нет ли царапин. Тасю же это не интересовало. Если и есть – ей не больно. Она выскользнула из крепких объятий к пианино, стоящему под тентом и вжарила кого-то из «новой школы». Дети запищали от восторга, вертикально снимая мою сестру на новенькие смартфоны.

– Снова я напиваюсь! Снова говорю пока! Мы не совместимы! У меня пустой карман!

У Таси тонкие, легко бегающие пальцы и шея с тонкой белой полоской от купальника. Турция? Мальдивы? Крым? Ещё два года назад я знала, что поела моя сестра. Теперь я не знала, научилась ли она наконец плавать без нарукавников и просыпается ли от ночных кошмаров.

Отец подошёл ко мне из-за спины. Кроме модных духов я чувствовала запах диклака. Видимо, на бизнес отца опять навалились проблемы, и поясница дала о себе знать.

– Рад, что ты приехала! Поговорим?

Мы отошли за угол здания.

Я обернулась – Ромка прилежно ел бутерброды, из-за стола светила идеальным лбом мама. Похоже, опять вколола ботокс. Ну и хорошо. «Не сможет поднять брови, когда, наконец, заметит меня».

5

Я прислонила скейт к дереву и рылась в своей бездонной сумке, под сканирующий, тёплый взгляд отца. Нераспакованая пачка резиновых перчаток, антистресс-игрушка в виде щёлкающего кубика и… чёрт, распечатанные ноты. Я прикрыла сумку – чуть не засветила запрещёнку.

Наконец, я извлекла тоненькую фенечку. На фоне украшенного шарами двора в ЦАО и папиных замшевых лоферов она выглядела куцо.

– C ’est pour ma mere.

Папа аккуратно крутил её в своих пальцах, будто держал в руках золотое яйцо фаберже – только бы не испортить.

– Новые таланты?

– Угу. Трудотерапия. И не такому за год научишься.

Он нежно взял меня за лицо, изучая шрам в виде нитки на подбородке. Шрам был выпуклый, но из-за расположения был виден только когда я задирала высоко нос. Учитывая мои жизненные обстоятельства – теперь это было не часто.

– Вот видишь. Всё зажило. И выглядишь хорошо.

Папа глянул на часы – сто пудов, это было уведомление от ma mere. Волнуется, куда пропал её верный рыцарь.

– Видимо, недостаточно, чтобы меня посадили за общий стол?

Я пошутила. Но он не смотрел на меня – а значит, я была права.

Отец прокашлялся – у него это было нервное.

– Видишь, какой момент. У Таськи новая школа. И она только перестала заикаться.

Я выглянула из-за угла. За родительским столом мелькали свежие стрижки и шёлковые платья. Ох уж эти энергичные родители, нашедшие свою многообещающую стаю – владельцев своих бизнесов, коммерческих недвижимостей, домашних библиотек и ежегодных поездок на Сардинию. Ну или уж на худой конец в Мрию.

– Ясно. Боитесь, что испорчу репутацию своей сестры.

– Мы правда стараемся, Уль. Чтобы всё было идеально.

Я понимающе кивнула. Папа улыбнулся и неловко похлопал меня по спине.

– Ты всегда была умницей.

Я протянула ему скейт.

– Тогда передай сам. Это лучший для начинающих. Тася ещё давно мечтала.

Папа озабочено повертел его в руках. С деки на него смотрел человек в шлеме. Чего только мне стоило добыть этот подарок.

– Это Дарт Вейдер, да?

– Почти. Это Боба Фетт.

Для него не было разницы, но он обстоятельно кивнул.

– Сама не хочешь себе такой?

Папа не умел прямо отказывать.

– Нет. Пап, это для Таси.

Он тяжело выдохнул.

– Я не смогу ей передать. Музыка, руки, сама понимаешь. Мы не хотим рисковать.

Меня затрясло:

– О, тогда заморозь мамины яйцеклетки. Вдруг и этот вундеркинд вас удивит.

Папа покраснел. Это было слишком грубо. Я знала, что они с мамой хотели много детей. Но учитывая возраст моих родителей, Тася точно была последним ребёнком. Мне захотелось извинится. Но потом я вспомнила, что по генетическому тесту у отца крепкое сердце, а волосы… итак были все седые. Нечего, переживёт.

– Уль. С Тасей всё правда совсем по-другому. Мы правда стараемся не форсировать. Но она сама всё это хочет. Вот сейчас на море были – нашла в отеле пианино. Хотя мы сказали ей – неделю без инструмента. Запрещать херачить? Ну… а если это дар?

– А если сломается – тоже отдадите на перевоспитание?

Отец совсем осунулся и стал похож на старого бассета. Я забрала у него скейт и пошла к выходу.

– Стану известной – с меня максимум автограф.

– Мы за тебя молимся. Каждый божий день, Уль.

Ну-ну. Так и представила эту молитву. Дорогой боженька, не дай нашей дочери ещё раз нас опозорить. ТЧК.

6

Нигде вы не встретите такое количество ненужной еды, как на детских днях рождениях русского среднего класса. Думаю, так родители задабривают своё чувство вины. У кого-то оно из-за постоянной занятости. У кого-то от понимания будущего. С каждым годом у отпрысков всё ближе взрослая жизнь, где законы мира Гарри Поттера не работают, а знания и связи родителей устаревают со скоростью создания новых социальных приложений.

Ромка с радостью превратился в контейнер для родительского чувства вины. Вокруг него стояли три гигантских тарелки с остатками: надкусанные фрукты, вымазанные в шоколаде блинчики и растаявшее мороженное. Судя по лежащему на газоне телу, в него больше ничего не помещалось.

Я брякнулась рядом и зачерпнула мороженное из его тарелки. Безлактозное. Какая гадость. Я привстала на локтях и наблюдала, как отец возвращается к столу. Встревоженная мама взяла мою фенечку и, наконец, повернулась в мою сторону. Мы встретились глазами. Долбанный ботокс, я не понимала, что она чувствует. Рада? Удивлена? В бешенстве? Я гадала – подойдёт оно ко мне – или нет. Я очень хотела поговорить с ней и высказать всё, что я о ней думаю.

– Тася!

Я оглянулась – Тася снова поднялась с асфальта. Дети снова играли во что-то подвижное. Кажется, мим реально нарывался на штраф от заказчика. Его что, не предупредили, что сегодня день рождения у «мисс золотые руки»?

Мама сразу подскочила к сестре и была целиком поглощена осмотру пальцев, подробно вытирая каждый влажной салфеткой. Мим, ссутулившись, слушал тихий выговор от моего отца. Им было не до меня. Это должен был быть идеальный день рождения – и я сюда не вписывалась.

Когда-то на китайского мы с сестрой изучали Сунь-цзы. Всё, что я запомнила из его трактатов можно было сформулировать в три пункта:

Война существует ещё до войны.

Побеждать надо вовремя и одним ударом, кардинально меняя обстановку.

Лучший полководец неизвестен миру, потому что побеждает тихо, опережая противника.

Короче, это был не мой день, чтобы победить. Я ткнула тело Ромы ботинком.

– Просыпайся, пора.

– А что с занятием?

– Отмена. Не бойся, я заплачу.

7

Мы томно волочились по Никитскому бульвару. Это был очень жаркий май. Ромка заглядывал мне в лицо.

– Что это за девчонка?

– Бывшая ученица.

– Ты музыкант?

– Когда-то была.

– Талантливая?

– Скорее… щепетильная.

– Это как?

– Мелочи замечаю. Докапываюсь. Целей добиваюсь.

– Ну… и в чём же твоя цель?

Ох. Если говорить об этой секунде – мне очень хотелось в туалет. Ещё хотелось, чтобы Ромка оставил свой контакт. С ним было легко. Он не смотрел на меня с осуждением, и вообще меня не знал. Ну а если честно… я очень хотела, чтобы мои, а не Тасины руки нежно вытирали влажной салфеткой. Но разве всё это вывалишь на незнакомого человека при первой встрече?

Ромка счёл мою длинную паузу за его нетактичность.

– Сорри. Забей.

Мы дошли до Арбатской, где я забежала в Шоколадницу, чтобы воспользоваться туалетом. Я попросила Рому взять нам два пива навынос – но ему не продали. Оказалось, ему ещё было семнадцать – день рождения в сентябре.

– Дева?

Ромка рассмеялся.

– Не верю в эту хрень.

Я выхватила у него паспорт и открыла на первой странице.

– Весы. Ну, жить можно.

В месте рождения у него был Донецк.

– И давно ты переехал?

Ромка криво улыбнулся и забрал у меня свой паспорт.

– Давно.

Я проявила эмпатичность и больше ни о чём его не спрашивала.

Мы сели на пыльный, холодный гранит и слушали музыкантов, потягивая Хугарден. Они играли каверы на Океан Эльзы.

Парень на саксофоне когда-то был моим однокурсником. Я его окликнула. Он сделал вид, что мы не знакомы. Я спросила у Ромы, можно ли оставить ему на хранения мой подарочный скейт – хотела избежать лишних расспросов, отчего я вернулась с таким трудом добытым подарком. Рома согласился:

– Ну значит ещё увидимся.

После пива Рома подвинулся ко мне поближе. Я увидела, как он закрыл рот и нос руками.

– Что ты делаешь?

– Проверяю дыхание. Съел бутерброд с карамелезированным луком. Но он почти не пахнет.

– Ясно.

Он пододвинулся ещё ближе. Теперь мне точно стало ясно. Внутри стало щекотно от того, что чем ближе он ко мне подвигался, тем одновременно мне нужно было больше о себе скрывать и тем сильнее колотилось сердце об рёбра.

– Есть щепетильный вопрос. Я могу тебя поцеловать?

Я рассмеялась, скидывая напряжение. Он засмеялся в ответ. Я отрицательно помотала головой.

– Дело в луке?

– Это долгая история.

Музыканты заиграли «Я не сдамся без боя».

Ромка встал, брякнув скейтом.

– Люблю долгие истории. И голосовые. Можешь себя не ограничивать. Ромка Ромбик латиницей.

Он резко оттолкнулся и исчез в толпе.

Я сразу нашла его в телеге и послала стикер с блюющим котиком. Он сразу ответил – прислал стикер в виде танцующего порноактёра. Это было смешно. Это был мой тип юмора.

Я:

– Куда тебе скинуть за занятие?

Ромка Ромбик:

– Забей. Так что за история?

Я:

– Не всё сразу.

Ромка Ромбик выслал мне в ответ кружок с видео на фоне доходного дома на Тургеневской:

– В следующий раз покажу тебе шикарную саламандру.

Я:

– В следующий раз?

Сердце стучало в горле. Я видела, что Ромка Ромбик онлайн и продолжает что-то набирать.

Ромка Ромбик:

– В следующий раз я точно не буду есть бутерброд с луком.

Я закрыла телеграм и зашла в метро без билета, присоседившись к полному мужчине. Меня окликнули дежурные, но я не оборачиваясь, на адреналине быстро спускаясь по эскалатору метро и подставляя лицо тёплому и сухому ветру метрополитена.

Наконец я почувствовала, что пришла весна.

8

Работать в квартирах с антикварной мебелью был самый большой геморрой. Нужно много полироли – а у меня на неё аллергия. По задней стенке гортани стекают непонятно откуда взявшиеся сопли – и вот во рту не Монтеверди, а каша. Да, когда я работаю – я пою.

– Ебать-благодать!

Пылесос затих – и я обернулась.

– Ну наконец! Удостоилась чести.

Это моя Катька выдернула провод и, широко раскрыв рот, смотрела на меня, будто я только что прогарцевала перед ней на единороге. Катька была конкретно старше, ей было двадцать шесть. Два года назад её выперли с последнего курса медучилища, и жили мы с ней вместе. Считалось, что так уменьшается риск срыва.

– И чего ты молчала?

Я никогда не пела рядом с ней. Не хотела, чтобы у кого-то возникли подозрения, что я не переборола свою главную зависимость.

– Да это уже всё в прошлом.

Катька провела пальцем по плафону с грифонами.

– Ну для удовольствия-то можно. Ты же не собираешься серьёзно возвращаться в это змеиное гнездо?

Я неопределённо улыбнулась и продолжила натирать подоконник.

– Валим. Ты уже до блеска всё отдраила.

Я развязала тесёмки и кинула в Катьку рабочим сарафаном.

Нас обязывали одевать форму. Считалось, что она должна была приучать к режиму и порядку. На фартуках красовались вензели «МЖ». Катька ржала что это «мучайся и живи», но в реальности это означало «мирная жизнь», к которой нас так пытались приручить. Искусство маленьких шагов и прочее блаблабла. Никаких наркотиков, никакого рок-н-ролла, никакого адреналина. Расписание, ответственность, осознанность и ежемесячные «свечки». Так назывались контрольные встречи с Батей, где он раздавал зарплату и первоклассных люлей.

9

Катька пропустила меня в метро своей картой:

– Что-то рано проездной у тебя закончился.

Тележка с швабрами застревала в чавкающих лужах после дождя, но заехать домой мы не успевали, а опаздывать было смерти подобно.

Поэтому мы волокли свои баулы через размытые просеки Сокольников. На дорогу вылезли жирные червяки. Катя их обходила, я же шла напролом.

– Ты чего, им же больно.

Я обернулась. Один червяк, разрезанный моей тележкой надвое теперь полз в разные стороны.

– А может, у них посттравматический рост?

Катюха сморщилась. Она всегда была готова спасти всех.

– Лучше спой что-нибудь. «Руки вверх»!

Я оглянулась – из-за дождя все приличные люди попрятались.

– Забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня везде…

Мужики с пивом в беседке оглянулись и присвистнули:

– Ведь шалава ты везде!

Я затихла.

Катька зырнула:

– Стесняешься?

– Нет.

На самом деле да. Я стеснялась петь это попсовое ретро дерьмо. Мы поравнялись с беседкой. Катька бойко направилась к ней. Мужики приподнялись – Катька была большая, высокая, как древняя богиня.

– Петь умеешь?

Самый наглый и пьяный привстал, смотря в Катькину грудь:

– Ну…

– Пой!

Мужчина разрезал мокрый воздух кислым, срывающимся баритоном:

– Районы, кварталы!

Мужчина дал петуха – и его компаньоны щедро хохотнули. Наглый сдулся. Друзья одобряюще похлопали его по спине.

– Да ладно, девки, не обижайтесь. Присаживайтесь с нами.

Глаз у Катьки замаслился – на столе была водка.

– Нет. Наслаждайтесь, что вам тут концерт международного уровня устроили.

Катька вернулась ко мне, уверено виляя широкими бёдрами.

– А «О боже какой мужчина» споёшь?

Два дня назад она принесла домой виниловые пластинки с записями Большого театра – увидела в мусорке и залезла прям в контейнер, чтобы достать их для меня.

Поэтому теперь ради неё я выключила свой снобизм и запела «Нас не догонят». Она любила такое – а мне очень хотелось её порадовать.

10

Тыц-тыц-тыц. Мы шумно спустились с лестницы, отбивая тележками ступени и скидывая с себя дождевики. Из-за прилавка сверкнули строгая лысина Гочи и влюблённые глаза Лёшика. Ребята только что закончили фасовку чая и клеили на яркие как ёлочная мишура пакеты свежие ценники. В чайном магазине в пятницу посетителей не было. В основном все приходили в воскресенье или понедельник, отгрешив своё и решив начать зожную жизнь.

– Опять опаздывайте?

Лёшик подхватил наши тележки и снял с Катьки дурацкую широкополую шляпу, которую та откопала в секонде за двести рублей. Мы скинули обувь, оставшись в носках и расцеловались – щедро, по три раза. Катька схватила Лёшку за задницу, а тот нежно на неё шикнул – все же видят! Секс тут был под запретом. Гоча сделал вид, что ничего не заметил, всунул мне в руки поднос с пиалами и раскрыл дверь в кабинет.

– Давай, давай, поторапливайся.

Я не хотела заходить в комнату к Бате одна и оглянулась на Катюху. Той, видимо, нечего было боятся. Она была чиста. Не считая того, что она висела на Лёшике.

– Габу завезли? Оставь мне пару граммчиков. Пол шишечки. Ну пожалуйста, Лёшик!

Я выдохнула и постучалась. Спаси и сохрани.

Топчан был плотно набит народом – пришли практически все участники чатика. Нас было под тридцать – те, кто прошёл реабилитацию, работал на Батю, но всё ещё «были взяты на карандаш».

Батя поманил меня. Я подошла. Он крепко взял меня за руку, внимательно заглядывая за зрачки.

– Подарок как? Зашёл?

– Ага.

Долго рядом с Батей я находиться не хотела. Даже если ты был чист, рядом с ним поднимался предательский трепет. Типа того, как в магазине с бдительными прилипчивыми охранниками. Если за тобой ходят, сам начинаешь волноваться – а уж не спёр ли я что-то? Я не хотела углубляться в подробности неудавшейся вечеринки с родственниками, развернулась и пошла целоваться со всем нашим табором.

Катюха с Лёшиком расставляли пиалы, Гоча разливал всем свежезаваренный зелёный чай, начиная с Бати. Хотя тому было не больше сорока, он считался старшим. Авторитет у него был непререкаемый – получив в двадцать лет восемь лет колонии за сбыт, вышел через пять по УДО. И хотя сначала не смог без образования встроиться в «нормальную жизнь», взял всё в свои руки, женился, построил дачу и организовал со своей семьей всю эту вакханалию, позволяющую выйти из мира наркоманских грёз в мир обывательский. Говорили, что на Рождество к Бате приезжали подарки со всего мира от благодарных спасённых: от Бурятии до Аргентины.

– Батя, я могу на выходных к матери сгонять? У неё юбилей.

– Езжай. Заодно откроешь купальный сезон.

Гоча был из Абхазии. У родителей был большой дом, постояльцы, своё хозяйство в посёлке у моря. Туристы часто искали приключения – Гоча возил их по горам на своей Ниве. Иногда туристы искали не дикую природу, а чего-то более мозговыносящего. Как говорил сам Гоча, гостеприимство у него в крови и он хотел быть уверен, что поставляет лучший стаф. Жене это не понравилось – и она подала на развод. В Москву Гочу отправили узнавшие о зависимости братья – посчитали, что реабилитация у Бати выйдет выгоднее, чем окончательно похоронить семейную репутацию.

– Что дарить маме будешь?

– Она контейнеры хотела. Для продуктов, вакуумные.

Батя достал кошелёк и отщипнул пятнадцать тысяч.

Гоча сглотнул:

– Это много.

– Билет туда-обратно плацкарт тысяч десять же? Всё подорожало. Цветы ещё купи. А чек на билеты и подарки в вотсап кинь. Проверю.

Рядом со мной пыхтела Татьяна Николаевна. Видно, что тоже хотела что-то попросить. Ей было дискомфортно вот так всё вываливать, при всех – всё-таки, бывшая учительница литературы.

– А я вот платье себе хотела бы приобрести.

Все мужчины заинтересовано оглянулись. Татьяне было сорок три, но из-за отрыва после смерти мужа она высохла и выцвела, как дегидрированный фрукт. Нафига ей платье?

– Поправилась – старые подмышками давят. На рынке хорошие за две тысячи видела, из Узбекистана везут.

Батя просканировал руки Татьяны Николаевны. На них действительно появилось какое-то подобие мяса.

– Хорошо выглядишь, Тань. На человека стала похожа.

Костик – самый старший из нас, бывший менеджер государственной компании, хохотнул:

– В общий чат кидай фотки, заценим.

Батя хрустел налом, раздавая то пятьсот, то три тысячи. И записывал, всё записывал в большую тетрадь формата А4. Эспандер, кроссовки, визит к аллергологу, беруши. Каждая трата была под контролем – и сразу заносилась в табличку.

Я почувствовала его заинтересованный взгляд на себе – типа неужели мне, молодой девчонке, когда весь мир просыпается, цветёт и пухнет от витальности, ничего не нужно в этом бойком мае? Но мне правда нужна была только пополненная «тройка».

Я пыталась не заснуть, рассматривая комнату. За год тут ничего не поменялось: также душно, на стене бумажная растяжка «Честны с собой – чисты душой», христианские покемоны, то есть, простите, иконы, рамки с благодарностями и фотками новообразовавшихся семей. Все с большими глазами, втопленными в исхудавшие тела. И младенцы – редко розовощёкие, чаще с синяками, торчащими рёбрами, будто вопрошающие – какого чёрта эти нарики распочковались? Можно мне обратно?

– Бать, а можно на Катьке женится?

Я подавилась чаем. Все обернулись на Лёшика. Вот и следующие кандидаты на украшение стены. Та-дам. В голове я сразу стала прокручивать – кого мне подселят, если Катя съедет. Хоть бы не Татьяну Николаевну

Батя хитро прищурился.

– А сама Катька что думает?

Лёшик встал на колено. Катька зарделась и спряталась за меня, закрываясь своей копной рыжих, непослушных волос.

– Кать, ты согласна?

Катька заревела. Я чувствовала, как по моей шее текут её радостные слёзы.

– Ага.

Лёшка так и стоял на одном колене и тоже всхлипывал, покрываясь красными пятнами.

Пацаны обняли Лёшика.

– Чё плачешь? Хэппи-энд же! Любит.

Батя лучезарно хохотнул.

– Это всё хорошо. Обговорим. Но пока попридержите коней.

Все уселись кругом, Катька высморкалась.

– Господи, призри милостиво на рабов Твоих Ульяну, Екатерину, Георгия, Виталия, Алексея, Анастасию, Татьяну, Евдокию, Анну, Олега, прельщенного лестью чрева и плотского веселия. Даруй им познать сладость воздержания в посте и проистекающих от него плодов Духа. Аминь.

– Аминь.

11

Сначала мы молились, потом Батя показывал свежие материалы про наркотики, потом Витя признался, что очень хотел выпить пива и купил безалкогольное, потом мы опять молились и – наконец – Гоча вынес из подсобки поднос, заполненный конвертами.

Внутри каждого была зарплата за вычетом штрафов и свеженький проездной на шестьдесят поездок. Если кто-то переваливал за шестьдесят – то Батя, конечно, покупал ещё, но просил детализацию. Куда, зачем мы мотаемся. Бывших наркоманов не бывает, восемьдесят процентов срываются, а все мы пока даже не перевалили за год чистоты.

Первый конверт был Катин. Батя раскрыл его, что-то вспомнил.

– Екатерина.

– Я.

– Что у тебя нового, расскажи? Штрафы, приобретения, мечты?

– Вазу на объекте разбила. Вроде простили – сказали к счастью. Не обманули. Вон замуж зовут. Весна.

– Это хорошо. А ещё планы какие?

– Блять, забыла!

Катька засмеялась, заткула себе рот. Батя улыбнулся и вынул из конверта сто рублей – сразу кинул в копилку, стоящую за его спиной. «На корм котикам». Мат у нас тоже был под запретом.

Катя достала из-за спины пакет – а из него лаки, блёстки, лампу и пилки. Все собравшиеся склонились над ними, как над волшебными неоновыми артефактами.

– Я Бать, серьёзный человек. Сказала – научилась. Одобрите – пойду корочку получать.

Батя взял Катю за руку, подставив её длинные, переливающиеся ногти на просвет. Кивнул мне, перепроверил.

– Правда сама?

Я подтвердила:

– Сама-сама. Спать не даёт, воняет на всю комнату.

Катька хихикнула:

– Кто хочет – давайте сделаю.

Батя щедро отодвинул чашки со стола:

– А давай прям тут.

Татьяна заворожено крутила красный пузырёк.

– А если ВИЧ, то нельзя?

– Да можно. Отдельные инструменты будут.

Все девушки кинулись на лаки, как голуби на крошки. Мужчины тоже посматривали заинтересовано. Я увидела, как Гоча проверил под столом свои погрызаные ногти.

– Мужчинам тоже можно?

Батя хохотнул и хлопнул Гочу по плечам.

– А что нет? Не с заусенцами же ходить.

Татьяна втиснулась между мной и Катей, оттеснив меня к Бате.

– Катюш. Сделай красный?

Гоча тоже примостился поближе.

– А мне просто ровно, без цвета.

– Сам подстрижёшь.

– Ну придумай что-нибудь. Не заметное. Не пидорское.

Батя с удовольствием наблюдал за этим летним жужащим улеем.

– Гоч, штраф.

– Пидор – не мат же?

Батя забрал двести из Гочиного конверта. Тот закатил глаза.

– Кать. План напиши. Профинансирую твои курсы.

Катя завизжала и набросилась на Батю. Все захлопали.

– Ребятушки! Это – самый счастливый день в моей жизни!

Лёшик стоял в стороне – покрасневший то ли от печали, что о нём забыли, то ли от страха, что Кате с новой профессией будет не до него. Батя приманил его, выдавая конверт.

– Всё будет, всё будет. Пусть сначала поучится. А потом поженитесь.

Катька почувствовала себя совсем безнаказанно счастливой и потребовала расширения бюджета.

– У нас стиралка второй месяц не фурычит. Подсобите? Я-то хоть руками стираю, а Улька задолбалась и скоро в грязном начнёт ходить.

Все по-доброму рассмеялись и переметнулись вниманием ко мне.

Гоча меня беззлобно ткнул в спину:

– Эй, принцесса, что грустишь?

Я встала – судя по очереди к Катюхе, эта вечеринка обещала быть долгой.

– Писать хочется.

Я вышла. Загривком я чувствовала, как Батя не сводит с меня взгляд.

12

Сидя на унитазе, я заглянула в телегу. Здесь за мной точно никто не подглядывал. Новое сообщение от Ромы Ромбика, очередной кружочек. Я отмотала переписку назад. Мне нравилось ухающее чувство в подреберье, когда я переслушивала его голос. Будто лифт срывает в шахте вниз. Видео, видео, ещё одно видео, ещё один кружочек нежности и внимания. Вчера я пожаловалась ему, что у меня болит шея, а он засыпал меня упражнениями.

Рома Ромбик:

– Представь, что ты собака и клянчишь со стола. Положила голову на стол – и убрала. Такой египетский танец шеей. Или танец кобры. Вшшшш!

В кружочке Ромка дурачился и показывал мне свой длинный язык.

В голове возникла глупая и обжигающая мысль – а он, его язык, шершавый? Я поставила видео на стоп – и прикоснулась языком к языку Ромы. Это было странно, глупо и негигиенично.

Я смахнула с себя наваждение и вытерла экран телефона об толстовку. Последнее моё сообщение было благодарным стикером. Котик в матроске. Всё-таки, упражнение помогло. Это было достаточно позитивным ответом, чтобы сохранить контакт. Но достаточно нейтральным, чтобы не провоцировать отношения на быстрое развитие. Я не была уверена, что хочу их завязывать.

Но Ромбик не отставал от меня.

– И всё-таки, где ты работаешь?

Я закрыла переписку и посмотрела на себя в зеркало.

Из зеркала на меня смотрело расплывшееся в улыбке лицо.

Я дала самой себе лёгкую пощечину.

– Дура.

Нельзя было превращаться в желе – меня ждало возвращение в комнату-тапчан. Чтобы остыть, я пролистала новостные каналы: в Китае скоростной поезд сошёл с рельс, в новых Хэппи-Милах не будет игрушек, по центру какого-то незнакомого мне города выпустили Грады.

Я переслала ему последнее сообщение.

– У тебя там кто-то есть?

Ромка прочитал, но не сразу ответил.

– Есть. Не хочу об этом. Мы давно уехали, в 2014. Я хочу… хочу путешествовать. Обниматься. Дурачится. С тобой встретиться.

Я поставла ему лайк. Ромка продолжал набирать.

– С тобой встречаться.

Я улыбнулась и открыла чат «пятиминутку». Балкон. Чтобы окончательно сфокусироваться, поставила таймер.

«Балкон. Хорошо, что в нашей с Катюхиной квартире его не было. Но его не было ни у кого из подопечных Бати. У всех нас слишком часто бывали дни, когда хотелось пройти жизнь по короткому маршруту. Или дни как сегодня – когда хотелось выйти и орать что-то идиотское. Балкон и Джульетта. Я сама того не хочу, но меня тащит в эту сторону.

Влюблённая Джульетта

Вышла на балкон

Вывернула душу

Кишки наружу

Ну кто так делает?

Авторский произвол

Если бы залипла в душе

Не встретилась бы с Ромео

Если бы вышла позже

Он не узнал бы что тёлка неравнодушна

А может это сейчас так воспринимается

Из-за смены контекста?

Всё что сказано вслух всё с умыслом

А если нет то ты городской сумасшедший

Держи себя в футляре пусть гроб тебя аккуратно оправит

И твою жизнь в золото вставят – ничего, нормальная жизнь, сверкала.

Таить себя и сдерживать чтобы нести своё тело в сохранности до своих сто двадцати спасибо антибиотикам пробиотикам проглистагоненным котикам

А там знал что умрёшь без морщин

Нет ни интернета, не показывают супергеройский фильм,

Джульетта вытаскивает смолу из щелей балкона

Катает ее на нёбе

Рассасывает и воет на Луну

Если я сейчас не влюблюсь, то с ума сойду»

Чёрт, чёрт, чёрт. Влюбиться? Ещё чего не хватало. Я заблокировала Ромкин контакт и вышла в зал, чтобы перевести дух.

В утробной темноте я подошла к полкам, чтобы рассмотреть полки – те гуа нинь, цяо му гунтин, юэ гуан бай, «конфеты», «кирпичики», «блины» пуэра. Одно время я учила китайский – родители считали, что это теперь «новый английский». В какой-то момент я даже выбрала себе китайское имя – 海月 – Хай Уэ. Переводилось оно как «луна, святящаяся над морем». Репетитор прокашлялась и спросила – не слишком ли вычурно? И предложила орхидею. Или красавицу. Но мне нравилось, что море, 海, сложно пишется. Мне нравилось выделяться и быть сложной.

На лестнице прозвенел колокольчик – и в зал впорхнул «мотылёк» – так мы называли случайных посетителей.

– А вы что, закрыты?

– Не, работаем.

В принципе, я имела полное право её обслужить.

Ухоженные отутюженные волосы, кипарисный аромат, напоминающий о путешествии на Средиземное море, зажатая подмышкой книга. «Лидерство без вранья». Я хмыкнула. Девушка напоминала интернет-версию меня в прошлом. То, что видели другие, зайдя на мою страничку.

– А у вас кофе с собой есть?

Для таких как она у нас была припасена кофемашина с дрянными капсулами. Не вопрос.

Конечно, у неё не было наличных. Зачем тебе нал, если ты покупаешь кофе в Дабл Би, книжки – в Республике, а самое противоправное действие, которое ты совершаешь – регистрируешь новую почту, чтобы получить десятипроцентную скидку за первый заказ увлажняющей пенки в каком-то интернет-магазине? В её жизни ничего не изменилось с начала войны, а своей, внутренней войны у неё ещё не случилось.

Я посмотрела на штору, за которой бормотала наша стая. Двести пятьдесят рублей – это три поездки на метро. Ставка рискованная – три поездки на метро против увольнения. Я выбрала риск.

– Переведёте по номеру телефона?

Я чудом успела. Как только девушка вышла, из-за шторы появился Гоча с чайником. Он принюхался.

– Что, кофе бухаешь? А Батя тебе разрешил?

Я показала ему язык – и снова вернулась в зал.

13

Комната разбилась на кучки – женская с восхищением наблюдала за Катиной работой, мужская – заглядывала в Лёшкин пухлый конверт.

– На что премию потратишь?

– Вообще думал на кольцо. Но раз так всё вышло – в зал пойду. Порадую жену прессом. Как раз к свадьбе успею.

Народ улюлюкал. Я забилась в угол, поискала глазами поднос с конвертами – он уже был пустой. Я продолжала чувствовать на себе тяжелый взгляд Бати, но не оборачивалась, играя в заинтересованность в ногтях.

Он сам подошёл ко мне и встал рядом, прислушиваясь к Катиному эмоциональному водопаду слов.

– Я вообще просто на кондитера мечтала, а потом подумала – это же на дьявола работать. От сахара тоже ломка бывает. Смотрели фильм «Сахар»?

Батя прикоснулся к моему локтю.

– Уля. Девочка моя.

Все замолкли.

– Куда по вечерам уходишь?

Я зыркнула на Катюху – та опустила голову, спрятавшись за волосами.

В животе стало скользко, щеки зачесались – я молилась, чтобы я не покраснела и… посмотрела прямо в Батины глаза. Максимально бесстрашно и холодно, чтобы он видел: мне нечего терять. А значит – я ничего не скрываю.

– Я гуляю.

– В Измайлово?

Комната присвистнула. Супер, меня не просто сдали, за мной шпионили. Измайлово по вечерам было той ещё наркодырой.

– Птичек слушаешь, да?

Лампа для маникюра у Кати погасла – но никому будто бы и не было дела о красоте ногтей. Все слушали нас.

– Руки покажи.

Я почувствовала, как в кровь впрыскивается адреналин. Ноги напряглись, готовые либо убежать, либо ударить. Я с вызовом закатила рукава, обнажая свою белую как пергамент кожу. Вот вам.

Все с интересом рассматривали мои руки.

– А подмышки?

Я улыбнулась и подняла толстовку, обнажив свой лифчик. Батя, видимо, ожидал, что под толстовкой у меня было что-то ещё и поэтому строго перевёл взгляд на парней – те сразу отвернулись.

Меня наполнила радостная злость – так вам и надо, грешники. Эрос вас покинул, пока не вылечитесь и не убежите из этой тюрьмы. Остались только Хаос, Тартар и Гея.

Я опустила толстовку. Батя не знал, что со мной делать.

Но он знал, что я ему вру.

– Девочки, проверите пах? За ширмочкой.

Да, туда тоже кололись. Это было безопасно, в особенности для тех профессий, где часто было оголено тело. Катька как-то рассказала мне об этом, вспоминая своего прошлого жениха, который и подсадил её на наркоту. Тот был оперирующим хирургом. Она его бросила первой – но не из-за наркотиков, а потому что он перестал с ней делиться. Меня накрыло волной желчи. МЕНЯ только что сравнили с ЭТИМ упоротым нариком, рисковавшим жизнями людей. Я резко сняла штаны при всех. Я давно не пользовалась бритвой, но мне было всё равно, что подумают зрители. Мне было важнее доказать своё отличие от этих обителей дна.

– Сорри, не подготовилась к свиданию.

Все отвели глаза, кроме Бати. Он хмуро достал из кармана куртки мой конверт.

– Оденься.

Девушки меня окружили, кто-то натягивал штаны, кто-то обнимал. Меня било током от несправедливости, и я сопротивлялась, готовая снять с себя всё.

– Да уж нет, смотрите! Чисто всё. Я – чистая! Да я вообще – ни разу в жизни не кололась!

Катька сжала меня так, что у меня что-то хрустнуло. Мы завалились на топчан. Я перестала трепыхаться. Батя сел рядом. Я гипнотизировала конверт.

– Привезу зэпэ продуктами. Сдай мочу. Если всё хорошо – в следующем месяце…

– Да вы блять охренели.

Батя молча достал из конверта сто рублей.

– Я блять их заработала. Дебилы!

Батя достал ещё двести рублей.

Я пнула подушку.

– Сука, сука, сука. Мудак, блять! Дебил – это не мат, блять.

Батя достал из копилки триста рублей и заменил их тысячей из конверта. Я расплакалась. Это было так много поездок на метро. Но я не могла остановиться. Мне хотелось орать от несправедливости.

– Зачем тебе деньги, Уль?

Я попыталась выкрутится. В мозгу сразу вспыхнула Татьяна Николаевна с просьбой о платье, и я зацепилась взглядом за рукав моей бессменной толстовки из GAP. Смешно, что в прошлой жизни я её не любила и надевала только на даче – в ней было достаточно тепло, чтобы в холодный август выскочить из дома посмотреть на звёзды. Теперь же она мне напоминала времена, когда наибольшей проблемой были злые комары. Я носила её не снимая, как спасательный жилет, обещание самой себе – ещё чуть-чуть и я вернусь в те дни, когда я сижу у камина с мамой, папой и сестрой.

– Скоро лето. Не, я могу в толстовке продолжать ходить. Ну а если совсем жара – голой.

– Да уж, ты-то сможешь.

Он меня троллил. И ни верил не единому слову.

– Девочки, есть лишнее платье у вас?

Все эти уроды обернулись, изобразив на лице невинное участие – будто бы не подслушивали весь разговор. Татьяна Петровна нацепила на нос очки и залезла в побитый смартфон.

– Так в чатике спросить надо. Я там что только не находила! На днях мне массажную подушку отдали.

Я закатила глаза. Что ж тогда она там себе не «нашла» обновки?

Батя сканировал меня как МРТ – по слоям. Волосы, кожа, дыхание. Он чувствовал моё бешенство, но принимал его на другой счёт. Я была в капкане. Или признать, что я употребляю – что было неправдой. Или рассказать свой план – что могло повлечь за собой Батин запрет на свои действия.

– Соврёшь в малом, соврёшь в большом.

Я стиснула зубы.

Ко мне сердобольно наклонился Гоча – и я чувствовала его радость, что его подозрения в моей нечистоплотности наконец подтвердились. Я такая же, как и он. Обывательский отброс.

– Я тоже срывался. И ничего. С Божьей помощью выкарабкался. И у тебя всё будет нормально!

Я представила себя на вершине горы, куда так долго и упорно забирался Гоча. А что? Может и мне согласится на двушку в ипотеку, супруга-бывшего наркомана, двоих детей, работу менеджером в чайном магазине Бати? Но с каждой новой картинкой из альтернативной реальности меня всё больше обжигало отвращением и презрением к такой жизни. Мне не нужно было это их «нормально».

– Хорошо. Хотите правду?

Все оживились.

– В Консерваторию я поступаю. Мне допзанятия нужны. Восстановится хочу. Отношения наладить с преподом. А Измайлово – ну езжу туда после работы на час-два. Там у входа в парк пою. Дойное место. Деньги все – на вокал откладываю.

Все переглядывались – это не тот мелодраматичный поворот, которого все так ожидали. Никаких наркопритонов, несчастных любовей и абортов. Увы. Катька губами прошептала «прости». Гоча же фыркнул:

– Так вы ей и поверили. Да сто пудов долбит.