Картина бесплатное чтение

Книга посвящается самым любимым и дорогим мне людям – маме и папе.

© Фонгансильере А., 2023

© Оформление. ООО «Издание книг. ком», 2023

Я всегда думал, что верный выбор может сделать каждый (здравомыслящий) человек, но оказалось, что, стоя перед лицом однозначного решения, люди не способны выбрать, потому что они больны. Больны безумием, сотворенным ими самими.

Что имеет наивысшую ценность – жизнь одной прекрасной девушки или картина великого мастера с более чем пятивековой историей?

Глава I

Присутствие

Рядом с неповторимой картиной всегда присутствовала необъятная толпа людей. Одни видели в ней нечеловеческую красоту опьяняясь словно бокалом чистого вина, тогда как некоторое меньшинство просто фотографировало, не понимая, что перед ними. На удивление, народу в тот день перед картиной было меньше, чем в предыдущие дни. Все жадно хотели запечатлеть картины Тинторетто, Тициана и Веронезе с его «Браком в Кане Галилейской». Было ли там еще что-то, не входящее в планы хаоса? Возможно, а возможно, и нет. Чтобы это узнать, стоит слишком много потерять, обрести, отдать, забрать, одолжить, подарить, украсть и наконец отпустить. Как смехотворно они выглядели со стороны со своими ценностями, нравственным (псевдонравственным) порядком, а как они хвалят друг друга, но это уже отдельная история. Лесть так и выливалась из их уст при каждом удобном случае.

В этом хаосе, неразделимом на хорошее или плохое, появляется элегантно одетый молодой человек в классическом черном костюме. Обычный парень, каких в Париже немало, уверенно продвигался по залу. Отсканировав презрительным взглядом посетителей, молодой человек медленно двинулся к толпе – рассматривать вместе со всеми картины Париса, Якало, Тициана, Лоренцо и Бонифацио. В этой гуще событий, одна из немногих отдельно ото всех, в одиночестве стояла девушка напротив золотой картины. Стоя без малейших колебаний, она, как глоток свежего воздуха, приглянулась молодому человеку. Как символ, она стояла неподвижно, ее глаза, что были не видны ему, были прикованы к висящей напротив картине. И пусть он не видел ее лица, свободных от мира глаз, не ощутил ее улыбки, этого было вполне достаточно, чтобы задеть его душу. Эти светлые, как облака, волосы сразу очаровали парня. Как и плавные изгибы плеч, хрупкие руки вместе с обворожительными ножками. Легкий поворот ее головы позволил увидеть мимолетный блеск красоты лица девицы. Тут же внутренний голос так и требовал, дребезжал, умолял, приказывал бушующим порывом: «Может, ты уже подойдешь к ней?!! Стоя здесь, мы точно ничего не добьемся. Старик, сейчас или никогда. Поверь, у нас нет пути отхода, только вперед».

Вне всякого сомнения, внутри него происходил шквал мыслей о безумности этой затеи.

Но эта критика оставалась позади с каждым направленным к ней шагом. Стоящая с обеих сторон охрана не обратила на него ни малейшего внимания. «Посетитель как посетитель», – безразлично подумали охранники. По мере приближения мысли его становились все холоднее и холоднее, время, что прежде стремительно уходило, замедлилось, оставляя возможность еще обдумать поступок. Вместе со временем меньше становилось и расстояние между ними. А она продолжала неподвижно стоять, пристально глядя на одно из чудес света, будто всей окружающей анархии и в помине нет.

Понимая, что назад пути нет, парень шаг за шагом приближался к ней, пока между ними не осталось ровно полтора метра. Полтора метра было между ними, полтора метра до ключевого решения. Полтора метра от судьбоносного провала. Сделав половину шага, он остановился. Рейсовый поезд «сознательное – бессознательное», отправившийся с воспоминаниями, потерпел крушение, и все, абсолютно все воспоминания вывалились из вагонов, прямо показывая все пережитые дни с другом, родителями, Марией, что повергло его в замешательство. Появившийся вслед за этим вопрос о целесообразности поступка был слишком запоздалым. Постояв позади нее полминуты, молодой человек все-таки набрался мужества и подошел к ней.

Ситуация, что не предвещала беды, в одночасье изменилась щелчком пальцев. Мирное намерение ничем не примечательного парня сменилось смертельными объятиями. Зверски схватив нежную, хрупкую шею, он тут же приставил ствол к ее виску.

– А ну стоять, назад, назад, или я вышибу ей мозги! – прокричал он.

Охрана, в неудачной попытке дернуться, отступила, заметив пистолет, приставленный к голове заложницы.

Поднялся шум, толпа начала визжать, словно свиньи на скотобойне, разбегаясь в разные стороны, не жалея ни детей, ни стариков. Они, будто стадо бизонов, топтали друг друга в порыве массового страха. Прибежали еще охранники и приступили к выводу посетителей из загона, чтобы освободить пространство для разговора с преступником. Одновременно с освобождением от животной массы охрана начала диалог с ним, не дожидаясь переговорщиков.

– Только не надо резких движений, успокойтесь, – произнес один из охранников.

– Закрой свой рот, не стоит меня испытывать.

– Хорошо, хорошо, нам не нужны жертвы. Скажи, чего ты хочешь? – спросил охранник, соблюдая осторожность в каждом слове.

– Если буду говорить, то только не с тобой, – ответил парень.

Чуть ли не наложив в штаны, знаменитый директор музея Жан Люк, узнав об инциденте, незамедлительно позвонил в полицейский участок. Сам он в это время побежал со всех ног в 711 зал. Окружив невинную заложницу и парня со всех сторон, охрана не знала, как быть, что делать, ведь когда их брали на работу, им не объясняли, как поступать при виде такой смертельно опасной картины. Не прошло и трех часов, как прибежал директор. Запыхавшись, как бежавшая собака, Жан Люк, вытирая лоб, на котором давно уже появились морщины, с трудом поверил своим глазам, когда воочию увидел ситуацию.

– Добрый день, месье, я директор музея Жан Люк, – дрожащим голоском сказал он. – Чем могу быть полезен?

– Уверены, что день добрый?

– Что… что вам нужно? – спросил Люк. – Я уверен, что мы сможем договориться.

Снова рука с платком потянулась вытереть лоб и затылок. Неуклюже зачесанные набок пара волосяных линий совсем не подходили ему, как и толстый живот, являвшийся показателем его ненасытности и чрезмерного потребления сахара. Удивительно, что каждый раз, когда месье Жан Люк вытирал лоб, он вспоминал слова своей покойной угрюмой жены: «Лучше бы ты ходил лысым, чем с такой бурдой на голове». Исключением не был и случай в музее: какая ситуация ни складывалась бы перед месье Люком, он всегда вспоминал эти слова при каждом вытирании лба.

– Что мне нужно? – вполне спокойно, вдумчиво переспросил парень. – Я вам скажу, что мне нужно, – добавил он с улыбкой, нагоняя страх на пузатого месье Жана.

Скажем так, смерть не забывает нас также, как и мы не забываем о ее присутствии.

© Неизвестный автор

Глава II

Да будет свет

Любовь, одну только любовь видел в ней Виктор. Перед этой картиной, глядя на ее безмерно чувственные глаза, он представлял, как рука великого мастера рисовала эти очаровательные губы. В этой картине было что-то таинственное, от чего люди теряли рассудок, впадая в паническую жадность, чтобы приобрести ее. Виктор в этом видел больше чем картину, больше чем взятое из души. Может, это происходило от его первого поцелуя перед этой картиной во время школьной экскурсии. Влюбленные подростки ощутили первые проблески любви в самом прекрасном музее мира. Не где-нибудь в углу, воняющем плесенью, не в туалете, а в 711 зале прямо перед неподражаемой Моной Лизой. Или это просходило от того, что именно перед этой картиной отец Виктора сделал предложение будущей супруге, впоследствии ставшей матерью Виктора. Чудесно цветущие ассоциации перед этой картиной мчались сквозь тучи противоположной усталости. Также в этой картине он наблюдал время покорителей истории. Прошлое, затаившее в себе ужас, отчего волосы становились дыбом. «Прекрасное, очаровательно-изысканное переплетение оттенков изображено здесь», – подумал Виктор, постукивая двумя пальцами по коробочке у себя кармане, сочиняя собственную мелодию, уходя под этот ритм далеко от всего окружающего.

– Нам пора, Виктор, – положив руку ему на плечо, сказал Джон.

– Стоит по дороге заехать в цветочный магазин.

– Хорошо, заедем, – произнес Джон.

Ненаглядный друг детства Джон всегда находился рядом с Виктором, дружба которого была достойна любой похвалы, проверенная как временем, деньгами, так и девушками.

Когда Виктор впервые встретил Джона, они подрались, как обезумевшие. Ох уж эта драка! Мало какие драки могут сравниться с такими избиениями. А все из-за чего? Маленькая конфетка стала причиной раздора между ними. После драки, после избиения друг друга их дружба обрела титановую крепость.

Медленно удаляясь и не отрывая взгляда от картины, Виктор вместе с Джоном покинул музей. Музей, каких немало на свете, но именно Лувр хранил в себе остаток наследия да Винчи.

Радость и влюбленность подпитывали в нем ощутимость жизни. Каждый взгляд на проносящиеся мимо улицы любезно закреплял в нем обворожительность ее красоты. Теплый ветер, проникающий через открытое окно, поднимал недлинные волосы Виктора. Еще долго размышляя о картине, вспоминая ее уникальность, в этой уникальности он пытался найти ответы на зарождающиеся вопросы: «Как можно было сделать настолько красивую картину? В чем ее истинная красота?»

На миг отдалившись от целостности картины, Виктор внезапно начал задумываться о ценности этой картины. Вообще, имеет ли она цену?

Пока Виктор размышлял о картине, Джон припарковывал машину неподалеку от цветочного магазина. Машин на парковке было немного, но и малым количеством их обозначить было бы неправильно. Людей в цветочном тоже было немного, поэтому продавец делал свою работу не спеша. На улице, да, людей имелось много, кто-то бежал, кто-то медленно шел, а другие наслаждались видом.

– Приехали, – сказал Джон, дёрнув стояночный тормоз. – Какие думаешь купить?

– Она любит фиалки и лилии, – ответил Виктор.

– Я подожду в машине. Что мне туда таскаться?

Виктор зашел в магазин. Джон, оставшись в машине, провожал взглядом каждого прохожего, пока те не исчезали из поля зрения. От усталости глаза Джона начали медленно закрываться. Глубоко вдыхая воздух, включив музыку, в попытке отвлечься хотя бы чуть-чуть, он наконец закрыл глаза. Голова его столь же медленно опустилась на руль под действием силы притяжения. Мерцание в глазах приобретало более ясные очертания, подсознание выходило наружу вместе с неподражаемо изобретательным воображением.

– Привет, красавчик, – нежно произнесла девушка, облокотившись о дверь машины. – Есть огонь?

– Для такой принцессы найдется, – ответил Джон, вытаскивая с кармана зажигалку, одновременно не понимая, откуда у него взялась зажигалка.

Очарованный ее красотой, Джон старался держать себя в руках, не давая волю эмоциям.

– Ты откуда?

– Флоренция, Италия, – прозвучал ее ответ.

– Ни разу не был там. Говорят, там красиво.

– Там очень красиво, правда, и здесь не хуже. Мне Франция чем-то напоминает Италию.

– Как тебя зовут? – спросил Джон.

– Лили, – соблазняя его глазками, ответила она.

– Джон, – протягивая руку, произнес он. – А ты тут надолго?

– Побуду еще пару дней. А что?

– Мы могли бы приятно провести эти пару дней вместе, ты и я.

– Ты хочешь провести со мной время? – Голос ее становился всё более и более нежным и чувственным.

– Будет весело.

– А как же твоя девушка?

– Она ничего не узнает.

В ответ светловолосая принцесса потушила сигарету об его руку.

– Ааа… дура! – с криком вскочил Джон.

Только севший в машину Виктор испуганно вздрогнул от его крика.

– Что такое? – спросил Виктор, беспокойно глядя на него и оглядываясь по сторонам.

После долгого молчания, рассматривая проходящих людей, Джон, выйдя из ступора, все-таки ответил:

– Сон приснился тупой.

– Не знал, что сны бывают тупые. И что там было? – поинтересовался Виктор.

Джон не горел желанием рассказывать, что там было. Дело даже не в том, что Виктор может случайно рассказать Милане, а в беспокойстве, что он не поймет его. Джон никогда не считал сны, какими бы они ни были абсурдными, случайностями. Он верил, что они, сны, нам что-то говорят. И в этом сне он увидел что-то, но пока не знал, как расшифровать его правильно.

– Ну, Джон, расскажешь, что там было? – повторил Виктор, заметив его задумчивость.

– Ты будешь смеяться, поэтому я не хочу рассказывать.

– Нет, я не буду смеяться.

– Обещаешь?

– Конечно, – с нетерпением подтвердил Виктор.

– Ситуация была такая. Когда ты зашел в магазин, ко мне подошла девчонка. Попросила огня, ну, я ей дал огонь, потом мы разговорились, и я пригласил ее погулять. А она типа говорит: «Твоя девушка не будет против?», и я отвечаю типа: «Она ничего не узнает». А под конец прожгла мне руку сигаретой.

– А ну, проверь, может, след остался, – не сдерживая смех, произнес Виктор.

– Зря рассказал. Тебе вообще ничего нельзя рассказывать, сразу начинаешь смеяться.

– Да ладно тебе, всё нормально, я не скажу Милане.

– Виктор, смотри, только Милане не рассказывай.

– Да иди ты, – поймав его сарказм, еле промолвил Виктор.

Они положили на заднее сиденье фиалки рядом с коробкой шоколадных конфет с фруктовой начинкой, и Dodge Charger, 1970 года выпуска, выехал с парковки в теплую солнечную погоду с двумя юнцами. Разглядывая безоблачное небо, Виктор представлял радость матери от подаренных им цветов. Эти мысли еще больше пробуждали в нем эмоциональный заряд, растягивая улыбку, и он не мог дождаться момента встречи. Молчание, дающее ему возможность обдумать речь перед гостями, слегка вызывало беспокойство.

Сжимая кожаный руль, Джон планировал завтрашний вечер с Миланой. Приглушенный свет, ванна с теплой водой и двое влюбленных, плескающихся в идиллии с небрежно плавающими лепестками роз. Идеальный вечер. Думая о своих планах, никто не хотел прерывать поток наслаждения, приносящий душевную радость. Не желая уходить от мечтательных мыслей, от блуждающих в воображении образов, они незаметно для себя проделали путь от цветочного магазина до дома родителей Виктора.

– Ну что, приехали, – держа цветы и коробку конфет, промолвил Виктор.

– Вперед.

Во дворе было людно, примерно количество отдыхающих доходило до 25. Кто-то, сидя на скамейке, кормил голубей, рядом играл, размахивая руками, маленький мальчик. Чуть дальше сидела пара лет 30–35 с коляской, обсуждая семейные дела. Дворик этот находился на улице Бушардон на пересечении с улицей Рене Буланже в пяти минутах ходьбы от театра Де Ля Ренессанс. И в такой момент относительно спокойного осмотра знакомого дворика Джона неожиданно одолела необходимость поделиться с другом душевной тревогой. Простое желание выговориться при подходе к подъезду побудило его задать вопрос, любопытный вопрос, хоть и слегка странный.

– Виктор, не кажется ли тебе, что люди потеряли ощущение ценности жизни? – спросил Джон.

– Нет. С чего вдруг ты это спросил?

– Да так, просто мысли вслух, – сказал Джон.

– Ну же, скажи мне. Тебя что-то гложет?

Они вошли в подъезд. Яркие полосы желтого и оранжевого цвета шли рядом, соединяя лестницы с полом. На окнах виднелись различные разновидности цветов – на каждом этаже, в каждом окне.

– Трудно объяснить, но постараюсь. Вчера вечером возле торгового центра я ждал Милану. Хотели пойти купить обувь ей и мне, дело обычное. Тут неожиданно прямо передо мной, ты не поверишь – прямо перед моим носом, один придурок, по-другому я просто не могу его назвать, сбил мамашу с ребенком в коляске. Ты представляешь? Сбил.

– Как это может быть?

– Я тоже об этом, – продолжил Джон. – Это еще не всё. После этого водитель просто уехал. Просто уехал. Смылся с места преступления. А девушка теперь инвалид, конечно. Ребенок не мог выжить при такой аварии. Это была страшная картина, просто поверь.

– Стой, с убийцей ничего не сделали?

– Его нашли, сегодня утром был суд. Знаешь, какое решение было вынесено? Условно девять месяцев и домашний арест два с половиной месяца.

– А почему так? – возмущенно спросил Виктор.

– Убийца оказался сыном пресс-секретаря президента Франции, – ответил Джон.

– А как же камеры? Рядом с торговым центром всегда есть камеры. Разве там нет доказательств?

– Оказалось, что камеры в тот момент были на ежемесячной проверке. Это дело уже не подлежит обжалованию, – печально проговорил Джон.

– Я уверен, на него найдется управа.

– Ты что, веришь в справедливость? В нашей стране, да и в других тоже, нет справедливости, этот случай тому доказательство.

– Ну, это всего лишь один случай. Думаю, из-за этого говорить, что люди потеряли ощущение ценности жизни… не знаю.

– Нет, нет, не говори так, Виктор. Разве мало доказательств, имеющихся в истории? Первая мировая, Вторая мировая, Холокост, ближневосточные бомбежки с участием как нашей страны, так и других стран. Геноцид различных народов по конфессии и по цвету кожи. Мусульман в Мьянме сжигали, убивали, армян в Османской империи вешали, отрубали головы, темнокожих сжигали, убивали в южных штатах Америки, обращаясь хуже, чем с домашним скотом, и т. д. Этот список можно продолжать бесконечно.

– Да, тут с тобой не согласиться трудно, – произнес Виктор.

– А люди настолько тупые, что тяжело на них смотреть.

– Ладно, у нас еще будет время поговорить об этом. И, кстати, Милана придет?

– Нет, у нее сегодня смена до завтрашнего вечера, – ответил Джон.

– Жаль, Мария мне уже все уши прожужжала, что хочет познакомиться с Миланой.

– Тогда нужно будет собраться, кино какое-нибудь глянуть, ужастик, может быть.

– Безусловно, можно пересмотреть «Техасскую резню». Да?

– Виктор, давай, когда соберемся, посмотрим «Техасскую резню».

– Да иди ты! – укатываясь от смеха, произнес Виктор. – Джон, глянем «Техасскую резню»?

– Виктор, Виктор, глянем «Техасскую резню»?

Узкий, но длинный коридорчик приветствовал их в окружении стен, оклеенных узорчатыми обоями. Двери, в количестве четырех, скромно наблюдали за проходящими мимо двумя молодыми парнями. Окрашенная в темно-зеленый цвет дверь золотистым глазком на уровне роста 170-сантиметрового человека красовалась в конце коридора. Бордовый ковер, разложенный по всему полу до самых уголков плинтуса, провожал каждого, словно звезды на небосводе. Одна-единственная горящая лампа в центре коридора недостаточно ярко освещала им путь. В минуты тревоги могло показаться, что еще мгновение – и лампа погаснет. Но этого уже полгода не случалось.

Уже традиционный стук в дверь заинтриговал жителей квартиры, и за дверью спустя секунды прозвучал голосок молодой девушки: «Это Виктор».

– Виктор! – Она бросилась ему на шею.

– При-вет, Мар-ия, – еле смог выдавить он из объятий.

– Мама дома? – поинтересовался Виктор.

– Да, все дома, заходите, – ответила она.

– А ты разрешаешь?

– Да, я разрешаю, – с издёвкой подтвердила Мария.

Накрытый разными вкусностями стол в центре комнаты встретил гостей. Выйдя из кухни с подносом в руках, мама удивленно улыбнулась, увидев сына с букетом фиалок. Обрадованная мать не сумела сдержать слёз от радости, от любви к сыну.

Солнечный свет, проникающий сквозь прозрачные шторы, мягко падал на большую часть стола, придавая блеск фарфоровой посуде, серебряным вилкам и ложкам, доставшимся от прабабушки.

– Привет, дорогой, – обняв с поцелуем, поприветствовала мама сына.

– Эти цветы тебе, мам.

– Как дела, сынок?

– Отлично, пап.

– Джон.

– Месье Кассель, – протягивая руку, сказал Джон.

Слева от стола, на диване, сидела парочка. Мужчина лет 55 и женщина моложе его лет на 20. Подтянутые, но уже почувствовавшие жизненный опыт, они обсуждали семейные темы, от которых было мало проку. Вне всякого сомнения, изысканно одетая парочка терпеливо ждала, когда подойдет их любимый племянник.

– Дядя Луиджи, давно не виделись, – подойдя к ним, произнес Виктор.

– Виктор, почему отношения с дядей портишь? – спросил Луиджи, делая акцент на слове «отношения».

– Честно говоря, дядя, были дела, и я никак не мог освободиться.

– Привет, Виктор, – поздоровалась и тетя Анна.

– А у вас как дела? Слышал, ваша компания выходит на мировой рынок.

– Да, есть такое, но это всего лишь третья страна, куда мы поставляем продукцию.

– Ассортимент не расширили, всё так же продаете муку и сахар?

– А что нам менять? Эта продукция всегда будет востребована при любом раскладе. А по поводу расширения ассортимента… прибавились все виды крупы, зерно и кукуруза.

– Понятно, понятно, – восхищенно промолвил Виктор.

Праздничная подготовка, когда одни накрывают на стол, а остальные наблюдают в предвкушении, была в самом разгаре. Справа от стола висела большая гирлянда с надписью «С днем рождения, дорогие Жозефина и Кассель». Вкуснейший аромат, исходящий из кухни, безумно манил Виктора. Свежеиспеченные печенья, лежащие на столе, дразнили сидящего внутри демона. Виктор дал ему отсрочку, временную отсрочку, ибо знал про некультурность поступка есть первым, пока остальные еще не сели за стол. С другой стороны, Виктор не особо желал получить по ушам от любимой мамы за то, что не сумел обуздать голод, проявив нетерпение. Салаты тихо, никого не трогая, ждали на кухне, как и Виктор ждал, когда же их выставят на стол. Разновидностей салатов имелось немало, начиная с «Цезаря», «Оливье», грибного и заканчивая крабовым, винегретом с горохом и салатом «Каприз» с нежным сыром моцарелла. С майонезом и без, на оливковом масле и на сметане. Не обошла стороной Жозефина и тарталетки с курицей, мясо по-французски и овощное рагу. Также в духовке запекалась маринованная индейка по-японски в особом соусе, из-за чего образовывалась аппетитная, сочно-текучая золотистая корочка. Вишенкой на этом торжестве непременно был шоколадно-бисквитный торт с самым малым количеством крема, с добавлением в тесто капельки клубничного сиропа для придания красноватого оттенка. Положенные сверху кусочки ананаса, бананов и грецкого ореха по-особому выделяли его.

Соблазнительный стол располагался в центре гостиной, не уступая соблазну самой женщине, приготовившей эти блюда. Только в одном случае жертвой станет желудок, а в другом – сладострастье.

– Дорогие гости, все за стол, прошу! – позвала Жозефина, поставив тарелку с фруктами на стол.

– Виктор, поможешь мне на кухне? – шепнула ему на ушко Мария.

– Да, конечно, – ответил он, одновременно понимая смиренность и ощущая любовь к ней.

Войдя в пока пустующую кухню, Мария со стремительно бьющимся сердцем обратилась к Виктору: – Ты купил подарок?

– Он у меня с собой.

– Ладно. Думаешь, стоит говорить об этом сейчас? – спросила Мария.

– Сейчас и стоит говорить об этом.

– Не испортить бы этой вестью всем праздник.

– Дорогая, все будет хорошо, доверься мне, – сказал Виктор.

– Не отпускай мою руку, хорошо?

Вернувшись в гостиную, Виктор и Мария сели за стол напротив дяди Луиджи и тети Анны, которые так гармонично смотрелись, будто взятые со страниц обложки Vogue.

Джон проанализировал ситуацию, обнаружив, что только он один без спутницы. Чувствуя от этого грусть в сердце, как это бывало частенько с ним, замер на минуту и тут же вспомнил, выйдя из заблуждения, что у него есть Милана, которая души в нем не чает, любит и ценит его. Позабыв свои заблуждения, сидя в расслабленной позе, Джон, глядя вперед вместе со всеми, приступил к трапезе. Откусив немаленький кусок индейки, он с легкостью проглотил его без каких-либо угрызений совести.

Мария сжимала руку Виктора, и ее никак не покидало беспокойство, как отреагируют родители Виктора. Прижимая дрожащую руку к себе, он старался успокоить ее.

– Хочу сказать пару слов, – поднявшись с бокалом, начал Луиджи. – Мой дорогой друг, мы дружим уже много лет. И за все эти годы ты не изменился: как был хорошим, добродушным семьянином, так и остался. Надеюсь, это добродушие и впредь никуда не денется. Извините, конечно, я не мастер хороших речей. – Заметив скудность своих слов, он протянул бумажный пакет. – Вот, держи, это от нас маленький подарок. Девятимиллиметровый австрийский глок из кремния и поликарбоната. В комплекте есть девять керамических пуль – спецзаказ с вашими выгравированными инициалами.

– Спасибо тебе, дружище. Ты, видать, одним ударом решил завалить двух зайцев, да?

– Нынче женщинам тоже ствол не помешает, – произнес Луиджи.

– За столом никакого оружия, уберите это, – сказала Жозефина.

– Знаешь, мам, оружием ведь что угодно может быть начиная от обычного карандаша и заканчивая кухонными приборами.

– Ты прав. Но значит ли это, что можно носить с собой ножи и пистолеты?

– Я думаю, для самообороны… – включился в разговор Джон и резко остановился.

– Человек и кулаками может убить. Какой там нож или ствол! – заявила тетя Анна.

– Зачем пачкать руки, когда есть ствол? Один выстрел – и всё. – холодно промолвил Луиджи.

– Что? Дядя Луиджи, ты же не серьезно сейчас.

– Почему? Я видел однажды, как один молодой парень убил мужчину пожилого возраста. Он изрешетил всё его лицо, отрубил руки и ноги, чтобы потом врачи опознать не могли. Это было отвратительно.

– Ну всё, хватит говорить об этом. Больше нечего обсудить? – возразила Жозефина.

– Раз такое дело, я тоже хочу сказать пару слов, – поднявшись со стула, начал Виктор. – Мам, пап, я люблю вас, желаю вам только всего наилучшего, чтобы вы прожили еще столько лет, сколько прожили до сего дня…

– Ну, это слишком, – пошутил Кассель, и все тут же расхохотались.

– …так вот, у меня, конечно, подарок будет менее опасным, но не менее приятным. Это наручные часы, пап, это тебе. Золотая цепь с подвеской в виде павлина тебе, мама.

– На вид не дешевые. Откуда деньги, сын? – спросил отец.

Увидев цепочку, Жозефина ахнула от неожиданности. Эта радостная улыбка, что красовалась на лице матери, многого стоила для Виктора.

– Это еще не всё, – глянув на Марию, продолжил Виктор. – Мы с Марией… хотим обручиться на следующей неделе в понедельник.

Новость настолько сильно ввела старших в ступор, что даже Джон, пивший сок, поперхнулся. Затаив дыхание, все смотрели на друг друга, как голуби на площади возле памятника Виктора Гюго. Виктор, будучи уверенным, что всё пройдет хорошо, надеялся до последнего, пытался убедить в этом себя: «всё хорошо, всё хорошо». Потеряв всякую надежду на счастливый исход, Мария окончательно расстроилась, когда вдруг… (Снова это ВДРУГ – слово-показатель нежданного поворота событий.)

– Неожиданно как-то, – прошептал Кассель, правым глазом изучая реакцию супруги.

Посмотрев на сына, Жозефина, не скрывая ласковой улыбки, сказала не менее ласково: – Ну, мы не вправе вам мешать, счастливого пути.

– Так вы одобряете наш союз?

– Какой профсоюз? – воскликнул дядя Луиджи, разжевывая кусочек индейки.

– Не профсоюз, а союз, ты чем слушаешь? – сказала Анна.

– Плевать на профсоюз! Я всегда говорил и буду говорить, что нет пользы от этих наглых проходимцев. Мой дед был весьма хорошим человеком, так он был в профсоюзе, профсоюзе автомехаников. Пока он однажды не распался и не погубил всю его семью еще в 40-х годах прошлого века.

– Луиджи, дорогой, успокойся, никто не собирается вступать в профсоюз, – нежно произнесла Анна.

– Конечно, – добавил Кассель. – Нам дома ни к чему профсоюзники.

Сидя в уютной вечерней обстановке, обнимая свою будущую супругу, Виктор вообразил себя стариком. Когда он начнет писать ту самую единственную книгу в конце пути. Далее по вечерам, сидя у камина, рассказывать собравшимся возле него внукам сказки, сочиненные им самим. Уйти из жизни, совершив этот незначительный поступок, – вот его истинная цель. Каждый из присутствовавших на празднике был в своем маленьком мире. Вот и Джон погрузился в детальные образы, из которых весьма сложно вырваться по своей воле. По телевизору пропагандировали очередную ересь, и, глядя на это, Джон все сильнее и сильнее пытался понять скоротечность жизни, думая о бессмысленности некоторых вещей. «Сложен выбор для того, кто думает слишком легко о жизни», – проскользнуло предложение у него в голове. Как молния, это предложение пронзило его мыслительный процесс. Не переставая думать, он все отчетливее понимал одновременную значимость мира и его абсурдность. Анна и дядя Луиджи, держась за руки, обсуждали важные, а по сути бессмысленные темы, говоря друг другу предложения со словарными значениями отчаяния, радости, упрека и надежды на давнею мечту о ребенке. Абстрагировавшись от них, можно было заметить Жозефину, положившую голову на плечо любимого. Давно забытые воспоминания вспыхнули как огонь, разом охватив ее печальными нотками. Последние лучи уходящего солнца обозначили появление светящихся точек на темно-синем небе, а большой полукруглый кусок серого заплесневевшего сыра, обкусанный со всех сторон, подмигивал всем землянам, говоря: «Привет, эскимосы».

– Едешь ко мне? – полюбопытствовал Виктор.

– Сегодня никак, – устало ответила Мария.

– А что так?

– У меня завтра с утра экзамен, потом занятие, освобожусь только ближе к восьми вечера.

– Ну, поедешь от меня.

– Нет, мне нужно готовиться, все мои вещи дома, лучше завтра, хорошо? – ненавязчиво произнесла Мария.

– Ладно, тогда я заеду за тобой в восемь, – предложил Виктор, поднимаясь с дивана. – Я, наверное, поеду к себе.

– А ты здесь не остаешься? – поинтересовался отец.

– Просто у меня завтра дела, а оттуда ближе идти.

– Стой тогда, я сейчас, – промолвила мама, удалившись на кухню.

– Приходи завтра, когда свободен будешь, – произнес Кассель.

– Хорошо, пап, – ответил Виктор. – Дядя Луиджи, тетя Анна, до скорого.

– Виктор, не порть отношения с дядей.

– Хорошо.

– Стой, я довезу тебя, мне тоже пора, – нехотя отрываясь от просмотра телевизора, сказал Джон.

– Тогда, может, и Марию возьмем? – предложил Виктор Джону.

– Я не против.

– Мария, поедешь с нами? Мы отвезем тебя домой.

– Нет, меня папа заберет, нам еще нужно заехать за мамой, – отказалась она.

– Подождите. Вот, возьмите себе покушать, только не забудьте потом в холодильник убрать, – сказала Жозефина,

– Хорошо, мам.

– Спасибо за вечер, тетя Джози, было очень вкусно, – высказал благодарность Джон.

– Всем пока! – крикнул Виктор, стоя у порога.

– Пока! – прозвучал голос Марии.

– До скорого, сын.

– Берегите себя, – закрывая дверь, произнесла мать заботливым голосом.

Образы ночного Парижа поражали своими чудесными видами, освещенные фонарями улицы тепло провожали каждого, кто проходил под ними. И во всей этой красоте кружился звездный свет, показывая всем влюбленным яркое сердечко Парижа, что днем, что ночью освещая путь, как маяк на берегу моря.

Сев в Charger, Джон быстро завел машину. Кожаный запах мягко проходился по салону, вызывая решительность и стойкость в уме как водителя, так и пассажира. Накинув лежавший позади пиджак, Джон принялся проверять карманы, чтобы убедиться в наличии кошелька. Кошелек обнаружился в кармане, вот только дополнительный поиск ключей слегка расстроил его. Джон опустел, будто рыбка после изъятия икры. Повторно прощупав карманы джинсов и пиджака, он окончательно понял скверность ситуации.

– Старина, кажется, у меня маленькая проблема.

– Что такое? – спросил Виктор.

– Похоже, я потерял ключи в музее.

– Уверен, что в музее?

– Ключи у меня были в пиджаке, а пиджак я надевал, только когда находился в музее, я не поднимался к вам в пиджаке.

– Стой, ты потерял ключи от дома?

– От дома, – подтвердил Джон.

– Сегодня вряд ли получится туда поехать, Лувр уже закрыт, – взглянув на часы, сказал Виктор.

– Я еще не знаю, где именно потерял ключи.

– Завтра после обеда разберемся с ключами, а сегодня переночуешь у меня.

– Думаешь, их кто-нибудь забрал?

– Всё может быть, а может, охрана подобрала, – желая подбодрить друга, ответил Виктор.

Тихо играющая музыка Фрэнка Синатры давала пищу для размышления обоим. Неважно о чем, мысли приходили сами по себе и уходили, не задерживаясь дольше, чем о них можно было бы снова подумать. Ночная городская суматоха… Что еще может происходить в теплую, слегка ветреную ночь? Только сладость романтики. Прогулки по паркам, прогулки по улочкам и городским переулкам. Открытые до последнего посетителя рестораны светились яркими огоньками, привлекая новых гостей. Машины проезжали то медленно, останавливаясь на светофорах, то быстро после загорания зеленого света. Разглядывая каждого прохожего, при этом особо не зацикливаясь на его внешности, Виктор поразился самому факту того, что у него через неделю будет свадьба. Через неделю, а где свадьба, там и дети.

Естественно, он думал о детях – тех самых комочках радости, что каждое утро будят молодых, начиная с первого дня. В один из таких дней, утром, услышав этот плач сына, подняться, сказать супруге: «Нет, ты спи, а я пойду». Сказать так все еще сонным голосом, спотыкаясь о разбросанные игрушки.

– Говоря о том случае, я больше всего удивился тому, как люди на это отреагировали.

– В смысле? О чем ты? – спросил Виктор.

– Когда сбили ту женщину с ребенком. Некоторые люди проходили мимо, делая вид, что они не замечают их.

– Да нет, не может быть, это уже слишком. Может, ты от себя что-то добавил?

– Старина, так оно и было. Мне незачем врать тебе.

– Я не знаю, что тут можно сказать. Попахивает бесчеловечностью.

– А что тут можно сказать? Всё и так понятно: людям плевать на жизнь. Вот возьмем пример, обычный пример. Что выберет толпа – Мону Лизу или жизнь человека? Допустим, какой-нибудь парень или девушка, разницы нет, мужчина, женщина, старик или молодой. Что они выберут, как думаешь?

– Однозначно они выберут человека! – уверенно воскликнул Виктор, считая вопрос недостойным более тщательного обдумывания.

– Ошибаешься, друг мой. Однозначно они точно не будут выбирать жизнь, потому что будут колебаться, стоит ли спасать жизнь какого-то человека вместо бесценной Моны Лизы. В этом и заключается глупость людская, порождающая еще больше глупых людей. С этим тоже стоит бороться на уровне того, как мы боремся с наркоманией, терроризмом.

– Глуп тот, кто считает себя глупым.

– Это правда.

На этом путь философствования и размышлений Джона не закончился. Усиливалось стремление к созиданию в разуме самых глубинных человеческих вопросов. Постоянство мыслей, сконцентрированное на пополнении в чаше весов нравственных и моральных понятий, начиналось поиском правды и истины. При этом он не отвергал мыслей о будущем с Миланой, блаженно планируя, где они будут жить, какие имена дадут детям. Для Джона семья, лежащая в основе всего человечества, имела большую ценность, как и для Виктора. Отчего в голове его вырисовывались прекрасные картины. Домик у озера, теплый камин с двумя креслами напротив друг друга с накинутыми на них шкурами белого и бурого медведей, набитые книгами полки, уютная спокойная атмосфера, от которой не хочется уходить. Немалое место уделил Джон и нежным объятиям подальше от скверных взглядов. Уединенное местечко на чердаке было тем местом. Двуспальная кровать справа от входа с белым балдахином подчеркивала их неутолимую страсть. Развешанные гирлянды теплого света по всей комнате, небольшой шкаф в углу. Маленькие комоды по бокам кровати и большое джакузи в углу, без которого мечта была бы неполноценной.

Нежное прикосновение супруги, вид случайно открывшегося плеча ввели его в сумасшедший бриз океана, где волны ласкали душу, очищая от всякой скверны. Такое емкое, но очень сильное представление о жизни откровенно возбуждало в нем всё от эмоционального до сексуального. А последнее впечатлило его более ярко, оставив большой шлейф, видимый даже из космоса.

Неизмеримое время проходило слишком быстро, настолько, что мысли о Милане отодвинули его от реальности, так что он не заметил, что они уже доехали до дома Виктора.

Двухкомнатная квартира ждала их на третьем этаже. Пересечение улиц Де Понтье и Дю Колизе с прелестным видом из окна, стильным интерьером вместе с «Сикстинской капеллой» на потолке. Пара картин висела в гостиной, подчеркивая любовь владельца квартиры к художественной живописи. Маленькая фигурка Эйфелевой башни стояла на полке рядом со стопкой книг и плиткой растаявшего шоколада. Зеленый диван напротив телевизора, окруженный по обе стороны большими горшками с цветами, расположился в центре гостиной. Выполненная в минималистском стиле кухня смотрела из угла своими несколькими шкафчиками. Стеклянный стол с деревянными стульями внутри кухни, не показываясь, держал гостей в неведении. Черный ковер, лежащий посередине кухни, не сочетался с бежевым холодильником, отчего кухня теряла свой вид. Маленькая по размеру, но не по значимости квартира по вечерам спасала Виктора от усталости. Несколько книг, читаемые перед сном, позволяли ему хоть на пару мгновений отключиться от внешнего и внутреннего мира.

– Что у тебя завтра с работой? – спросил Джон, опустившись на диван.

– Завтра работаю до обеда.

– Надеюсь, их никто не забрал.

– А у тебя разве нет запасных?

– Они в квартире, – ответил Джон.

– Я освобожусь в полвторого.

– Хорошо. Я тогда поеду к мастеру, поменяю тормозные колодки, они у меня уже давно стерлись.

– Сам тоже поменяй тормоза, стерся уже, старый, как перхоть, – без единого намека на шутку проронил Виктор, заходя в кухню в поисках еды.

– Нормальная у меня перхоть, чем она тебе не нравится?

– Я тоже говорю, нормальная перхоть, просто она старая.

– Понял, принял, шутка удалась, – произнес Джон.

– Понял? И не забудь принять.

Вытащив трехдневный отрубной хлеб, молоко, черничное варенье, подхватив заодно твердый голландский сыр, Виктор начал готовить что-то похожее на бутерброд. Сложно назвать два куска хлеба, намазанных на одну сторону вареньем, а на другой с ломтиком сыра, бутербродом. По крайней мере, Виктору нравилось. Не раз видевший необычные предпочтения своего друга, Джон давно привык к таким блюдам. Учась в школе, Виктор всегда вел себя эксцентрично, вечно выделяясь из толпы, чувствуя себя одаренным в правильном смысле этого слова.

– Есть будешь? – спросил Виктор.

– Честно говоря, пока мы ехали, я успел проголодаться.

– Кофе с молоком или зеленый чай?

– Думаю, зеленый чай. Сегодня хочется пораньше лечь спать.

– Хорошо. Я, пожалуй, выпью молочка.

– Виктор?

– Что? – спросил Виктор.

– Плечо.

Ничего необычного, без сарказма, без издевки, с самым серьезным лицом это было сказано, но сумело вскружить голову Виктору. Боли были естественным путем выработаны, из-за смеха перенапряжение влияло на височную часть, на некоторые участки челюсти. Легкие испытывали нехватку кислорода, живот импульсивно качался, образуя незначительные проявления мышц пресса. Успокоение после длительной смеховой процедуры пришло только спустя две минуты.

Переместившись на кухню, Джон увидел на столе тарелки с несколькими бутербродами, чашку чая вместе с кружкой молока. На подоконнике цвели маленькие гортензии, кактус, маленький побег алжирского финика и орхидея.

Проглотив парочку бутербродов в тишине, запив чаем, Джон отправился спать, оставив Виктора в одиночестве. Только серый кусок сыра, смотрящий с небес, освещал половину комнаты. «Маленький деревянный домик, камин, кресла, в которых мы любуемся друг другом», – с такой мыслью уснул Джон, измотанный, уставший.

Уединенно глядя на прекрасный кусок сыра, Виктор почувствовал жизнь. Со всеми ее прелестями.

Безоблачный потолок открывал все прелести ночного сияния. Грациозные единороги, блистательно мерцающие, говорили каждому, поднявшему свой взор на них: «Иди к нам».

В полной тишине квартиры беспокойно проснулся Виктор, в холодном поту, хоть и укутался пледом. Не торопя свое тело, он двинулся, словно мышь, в ванную, стараясь не разбудить Джона. Сполоснув холодной водой лицо, оглядев себя со всех сторон, он зашел на кухню. Сварив крепкий, очень бодрящий чай, он присел на три минуты, поливая цветы на окне миниатюрной лейкой в небывало солнечном рассвете.

Неотложная работа потянула его к себе ровно в десять часов дня. Скромная работа плотника всегда привлекала Виктора с самых ранних лет. Зарабатывая неплохие деньги, он и мысли не допускал, чтобы бросить полюбившееся дело. Тридцать минут от квартиры – и Виктор уже возле белых ворот, где слышен свист пропускаемого через шлифовальные машины дерева. Одобренное профсоюзом Франции рабочее время соблюдалось точнее, чем само время, идущее вперед.

Казалось бы, любить свою работу – это самое неординарное, что есть на свете, но Виктор, имея более любвеобильные черты характера, не мог относиться к работе без любви. Ответственность и выполнение поставленной задачи без увиливания стояли выше внутренних демонических порывов. Повисшая в воздухе пыль первым делом встретила его при входе, раздражающе ударив Виктора по обонятельным рецепторам носа, и в дальнейшем организм ответной реакцией выпустил через душераздирающий чих всех ненавистных микробов. От звука, разлетевшегося по всему цеху, быстро выглянули, как сурки из своих нор, коллеги, и давай голосить: – Будь здоров!

– Будь здоров!

– Будь здоров!

– Спасибо, – ответил Виктор всем.

Переодевшись в фирменную одежду, включавшую халат, маску, очки и перчатки, Виктор подошел к своему рабочему месту. Стол, где он делал изделия для мебели, был аккуратно убран, почищен до блеска. Каждый гвоздь имел свое место, каждый винт имел свою коробку. Деревянные изделия, которые ему приносили, – в основном это были ножки стульев, столов, иногда некоторые части кровати. В день Виктор делал около 250–300 ножек, если не считать реставрационных изделий. Работа пыльная, нудная, трудоемкая, но прилично оплачиваемая. Может, из-за этого Виктор не собирался переходить на другую работу. С другой стороны, оно ему и не надо.

– Как дела, Арни?

– Всё так же, – ответил Арнольд, отложив старую наждачную бумагу. – Кстати, вчера был в кино с женщиной, мне кажется, я ей нравлюсь, она очень красивая.

– Когда ты успел познакомиться? Давай рассказывай поподробнее.

– Это произошло абсолютно случайно. Я стоял на остановке и вдруг заметил ее. Она смотрела на меня, а я смотрел на нее… Не знаю, всё как-то закрутилось, завертелось. И тут я почувствовал, что мои ноги ведут меня к ней. Ну, мы поговорили, потом оттуда пошли в кино.

– И? Дальше что? – с улыбкой поинтересовался Виктор.

– Дальше ты сам знаешь, – со смехом ответил Арни.

Арни, или, как его на работе называли, Арнольд, – единственный человек, который предпочитает, чтобы его называли сокращенным именем. Но, как бывает у некоторых, а бывает наоборот, его все называют Арнольд – полным именем. Мужик он неплохой, вот только со своими тараканами в голове. На первый взгляд мало кто скажет, что Арни 35 лет и что у него нет семьи. Ни детей, ни жены, ни родителей, просто мужик, человеческое существо.

– Ах ты сердцеед! – отметив его храбрость и дерзость, произнес Виктор. – Ты это, береги ее… если она та самая, то не отпускай.

Время за любимым делом проходило слишком быстро, быстрее, чем перекус в обед. Или ленивый утренний завтрак, также одновременно торопливый. Вроде есть спешка, а вроде и нет. Рабочие работали, директора диктовали, пыль, разлетающаяся по всему помещению, покрывала все новые и старые изделия. Время от времени уборщица проходилась по ним влажной тряпкой.

Виктор, заметив, что уже второй час, собрал инструменты и привел в порядок рабочее место, оставив позади 237 ножек. С чувством выполненного долга он отправился домой.

Время с 9:00 до 11:33 было потрачено в мастерской. Поболтав с мастером о продаже Charger, Джон вернулся домой к Виктору. Сидя на диване, он успел прочесть половину книги Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби». Утомленный чтением, он начал, под руководством парочки подходов, разминать отжиманиями размякшее после долгого лежания тело. Под конец четвертого подхода он вышел во двор, чтобы глотнуть свежего воздуха. Усевшись на скамейку, разглядывая то, на что падал его взгляд, Джон решил позвонить Милане, чтобы разогнать скуку.

– Привет.

– Привет, Джон, – прозвучал чудесный голос с другого конца провода.

– Что делаешь?

– Только что пообедала, сейчас собираюсь к пациенту. А у тебя как дела?

– Дела не очень, ключи потерял от дома.

– Когда умудрился? – удивленно спросила она.

– Мы вчера были в Лувре, возможно, я там потерял их. Кстати, у тебя нет запасных ключей? Помню, я тебе тоже давал.

– Нет, я оставила их в сумке, а сумка у тебя, – ответила она.

– Мои запасные тоже там. Ладно, мы сейчас с Виктором поедем обратно в Лувр. Может, они найдутся. Надеюсь, охранники нашли и убрали.

– Я сегодня освобожусь пораньше. Может, сходим куда-нибудь?

– В принципе можно, – проговорил он. – Оу, совсем забыл! Угадай, у кого свадьба в следующий понедельник!

– Нееет, не может быть! У Виктора и Марии! Как это чудесно. Скоро у них и дети будут…

– Я знаю, о чем ты думаешь, Милана. Поверь, я не меньше твоего хочу их.

– Знаешь, чего я больше всего хотела до встречи с тобой? Мужчину, который будет любить меня до последнего дня и с которым мы будем растить наших детей.

– Ты так говоришь, как будто тебя там не было, но ты была там и слышала, что сказал врач. Я не понимаю, почему ты не хочешь слушать, что говорят другие, а пытаешься сделать по-своему. Винишь меня, что я не хочу детей. Поверь, я хочу детей, но не хочу оставлять их без матери. Неужели ты этого не понимаешь? – с чувством горечи произнес Джон.

– К чему жизнь данная, если нельзя дать ее другому? – тихо сказала Милана. – Я люблю тебя, Джон.

– Я тоже люблю тебя.

Вернувшись в квартиру, Джон продолжил читать книгу. В голове его на подсознательном уровне закрепились, словно ярлыки, сказанные отцом еще в подростковом возрасте слова: «РАЗ НАЧАЛ ЛЮБИТЬ КОГО-ТО, ТАК ДО КОНЦА ЕЕ ЛЮБИ». Эти слова оказали большое влияние на будущее Джона. В семнадцать лет Джон поступил на ту же самую работу, где отец проработал 25 лет.

Стук в дверь прервал связь между чтением книги и расшифровкой слов, сказанных отцом. Вернувшись в настоящий мир, Джон поспешил посмотреть, кто посмел вырвать его из задумчивого состояния. За дверью оказался старый добрый Виктор. Устало войдя в квартиру, он сразу упал на диван. Взглянув на обложку закрытой книги, оставленной на краю дивана, Виктор сказал:

– Хороший выбор, сам читал два раза.

– Как день прошел?

– Как обычно, с любовью и усталостью.

Просидев пятнадцать минут в тишине, прислушиваясь к звукам и крикам, доносящимся с улицы, в то время как в воздухе висела легкая непринужденность, он подумал, что даже то, что пора в музей за ключами, не сильно волнует его. А время… время всего лишь смотрело на них, не торопя события.

– Ты ел? – внезапно нарушив тишину, полюбопытствовал Виктор.

– Да, я поел. Что было в холодильнике, то и слопал.

– Тогда я тоже посмотрю, что там есть, слопаю, и двинем в музей.

– Хорошо.

Золотистые, жаркие лучи солнца ждали их при выходе из подъезда. На небе ни единого облака, у всех улыбки на лице. Листья деревьев раскачивались от незначительного ветра, трава зеленела, а птички пели. Дорога Виктора и Джона в пункт назначения пролегала через Елисейский дворец, Площадь Согласия и сад Тюильри. Пеший поход в такой прекрасный день не редкое дело для Виктора в его летние озаряющие моменты. Оставив машину точно не по инициативе Джона, неспешным шагом они двинулись в музей.

– Зря мы оставили машину, – пессимистично заметил Джон.

– Хорошая погода для прогулки. На машине было бы неплохо, но прогулка еще лучше.

– Ты так говоришь, потому что у тебя нет машины.

– Старик, мне машина не нужна, от нее беды больше, чем пользы. Ведро с гвоздями больше пользы принесет, чем машина, – промолвил Виктор.

– Проехали.

– Ты обиделся? Ну, хочешь на обратном пути зайдем в McDonald’s? И я тебе что-нибудь там куплю.

– McDonald’s? – переспросил Джон.

– Да, есть такой ресторан, называется McDonald’s, и там можно кушать.

– То, что там готовится, это даже не еда. Это какой-то сгусток материи, вызывающий отвратные болезни.

– Это всё байки, – отрицательно покачав головой, промолвил Виктор.

– Но я не шучу, это так и есть. Когда я услышал список болезней, сказал, что больше ни ногой туда.

– Что может быть ужасного в Маке? Это обычный ресторан.

– Ну, их еда вызывает такие осложнения или болезни, как язва, вздутие живота, диарея, рак толстой кишки, способствует дальнейшему разложению ткани самой печени и области вокруг нее… Далее, эта гадость влияет на развитие коры головного мозга и развитие побочных депрессивных болезней. В заключение скажу, что еда, готовящаяся в ресторанах быстрого питания, – это ОТРАВА! – На одном вдохе, будто бы с листка прочитал, высказал всё Джон.

– Да ты сумасшедший! Зачем так грубо? Что McDonald’s сделал тебе плохого?

– Поверь, это не мои слова, – сказал Джон.

– А чьи? Кто этот изверг, посмевший посягнуть на великое наследие Америки? – саркастично полюбопытствовал Виктор.

– Доктор Стэнтон Ирвич.

– Кто?

– Какой-то профессор из Стэнфорда, видный деятель, скорее всего, раз его доклад разместили в The Washington Post.

– В любом случае это ничего не меняет, – произнес Виктор.

– Ну да, конечно. Я всего лишь сказал, что от этой еды может быть понос и диарея одновременно, что это может изменить?

– Во-первых, не стоит верить кому попало. Во-вторых, невозможно, чтобы понос и диарея были одновременно. Как ты это себе представляешь? Это нереально.

– Всё реально в нашем мире, – заметил Джон.

Красивый, ароматный, ностальгирующий – такие эмоции появлялись у Виктора, когда он проходил мимо сада Тюильри. Этот незабываемый сладкий вкус попкорна, который покупала ему мама на ярмарках в детстве, до сих пор хранился в памяти. «Смех и слезы», – любила говорить Жозефина, видя, как Виктор упрямо просил пятое мороженое.