Так было, так будет бесплатное чтение

трилогия

КНИГА 1

Все будет не так, как мы решим.

Все будет тогда, когда мы решимся.

Омар Хайам

ПРОЛОГ

Эта книга о борьбе человечества с нацизмом. Как у сказочного дракона, на месте снесённой Мечом Справедливости головы, у этого порока людского отрастает новая. Смертный грех Гордыня, питающийся сутью зла, лежит в основе нацизма. Презрение к людям его начало, утрата Души – конец. Фронт борьбы проходит через каждого из нас, человеков.

Книги не растут на пустом, как репейник. Основой служит жизненный опыт рассказчика, его желание поделиться впечатлениями о прошлом и видением будущего. Искренность повествования цепляет Душу также крепко, как семена репейника одежду.

Вам, читатели, судить, что получилось.

ЗНАКОМСТВО

«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни за шелохнёт, ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру.

Дико чернеют промеж ратующими волнами обгорелые пни и камни на выдавшемся берегу. И бьется о берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая лодка. Кто из казаков осмелился гулять в челне в то время, когда рассердился старый Днепр? Видно, ему не ведомо, что он глотает, как мух, людей.» Н. В. Гоголь.

Фото в интернете

https://pobeda.elar.ru/issues/operatsiya-polkovodets-rumyantsev-/

Верховный Главнокомандующий стукнет кулаком по столу – весь фронт содрогнётся! Полетит со стола чернильница- невыливайка, полетят по защищённым линиям приказы, телефонные провода накалятся от грубых матерных слов. Командующий фронтом стукнет – район дислокации вверенных войск подпрыгнет! Командиры на секунду перестанут ругать подчинённых, Солнце остановится посмотреть, солдаты закурят и дым окутает почти весь левый берег Днепра! Много воды утекло с той осени 1943-го, а необходимость кулаком стучать осталась. Вечная, как Днепр.

25-го сентября 1943-го лейтенанту Лукошкину, двадцати лет отроду, тоже хотелось трахнуть по столу так, чтобы всем слышно. От избытка чувств. Так нет стола в землянке. Ящики снарядные друг на дружке стол изображают, но на верхнем: телефон, светильник из гильзы от сорокапятки, сумка полевая, котелок с кружкой, трофейная бритва Золинген с помазком (в дюралевом стаканчике), фляжка в чехле. Это крупные вещи, а ещё карандаши, мундштук, спички… Теснота. И по стенке не стукнешь – хоть и обита плетнём, земля с неё и так сыплется постоянно. Под сапогами хлюпает накапавшая с потолка в 3 наката вода. Лучше потолок не трогать. Одно слово – осень! Пять минут тому назад шёл к этой крытой брёвнами яме как домой, мечта была к печке-буржуйке подсесть и кофе-эрзац горячий прихлёбывать. Силёнок хватило фуражку снять, ежик волос пригладить, пытаясь стереть впечатление от встречи на дороге. Заставил себя думать о чём-то другом.

Последнее время чай среди трофеев не попадался, а на своих снабженцев нечего рассчитывать – они и по хорошей погоде неторопливы. Даже при желании за Особой ротой не угонишься, армейского подчинения рота, а действует в интересах Фронта. Связисты пошустрее интендантов, где угодно найдут, но ведь радостных вестей от них ждать не приходится!

Беспорядочные проблески мышления присевшего на нары лейтенанта приостановил вынырнувший из-под завесившего вход одеяла маленький сержант, шинель от капель дождя серебрится.

– Вас в штаб дивизии!

– А што не позвонили? Линия не работает?

– Да нет, режим молчания. Приходится пешочком. Я Вашему телефонисту уже сказал, что в штабе Вас ждут. Сержант Пеночкин моя фамилия. Дмитрий.

– А ты скажи, птичка-пеночка, охранение как тебя пропустило? Слетели сонная дурь и обида на белый свет, вернулся ротный в реальность 43-го года. К обязанностям командирским. И то, что санинструктор красавица Соня со стариком-особистом, капитаном Лозовским Фёдор Петровичем, ему на дороге встретились, и как она смеялась – всё потом. После. Когда-нибудь. Тут не поскользнуться бы, топая в штаб, на скользкой дорожке. В прямом смысле скользкой.

Заметки современника – далее (ЗС). Лейтенант Лукошкин религиозного образования не получил, время было атеистическое. Воевал не с Грехами человечества, а с конкретными фрицами, гансами, и Бог весть кем ещё. Позднее обнаружил нацизм в русских, украинцах и других вроде бы «советских», и обнаружил, что нацизм не имеет национальности.

Картинка из прошлого 1 – далее Картинка 1. Соня Агранович ко времени вызова Лукошкина в штаб уже забыла о Лозовском и его потрёпанных от частого употребления шутках. Была она прагматичной дочерью истового большевика с 17 года, потерявшего ногу под Царицыном. А много ли на планете одноногих начальников? Разве что Сильвер из «Острова сокровищ». Вот и стал отец сапожником, в прошлом – идейным, в настоящем – пьющим. Маму унёс тиф.

Соня на фронт пошла вместо отца с его благословения. Меньше всех походила она на «идейную барышню», каковой, на самом деле, была. Постулат «Еврейки расцветают рано, увядают быстро» применим к ней только на половину: среднего роста жгучая брюнетка, огромные глаза с ресницами-опахалами, пухленькие щёчки, белозубая улыбка – всё это девичье богатство не собиралось увядать. Конечно, лицо выглядело совершенно иначе, когда волокла раненного с открытого места, да кто это видел? И боялась она только одного: если убьют – выглядеть неприлично. Потому носила солдатские шаровары вместо юбки.

Возвращаясь в расположение полка из санбата, вместе с лечившим там зубы особистом, встретила Лукошкина. Просто поздоровались, хотя она его выделяла среди ухажёров – исключительно за храбрость. Ей так казалось. На самом деле женское (девичье) начало учитывало массу особенностей личности, начиная от внешнего вида и до оценочного: ЛЮБИТ – НЕ ЛЮБИТ. Выше среднего во всех отношениях, статный- опрятный, голос приятный, добрый и сильный, неповторимый. Ещё чуть-чуть, и любимый! Уже месяц в одной части, устали молодость, симпатия, быстро утекающая фронтовая жизнь подталкивать «Служебный роман» к логическому завершению. Обстоятельства не складываются? Но ты же мужчина! А подразнить, чтоб нос не задирал! И серебряными колокольчиками рассыпался по днепровским кручам озорной девичий смех. Эхом охал, держась за опухшую щеку, тридцатилетний старик Лозовский.

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Лейтенант Лукошкин и сержант Пеночкин уже подходили к уцелевшей мазанке – белённому домику штаба дивизии. – Я с вашей ротой с прибытия, объяснял Пеночкин, по землянкам солдат разводил, пока вы со штабными знакомились. Так что блиндаж легко нашёл.

– Смотрю, ты всё здесь знаешь. А вызывают зачем?

– Да казаки верхами прибыли. Красавцы, в бурках, папахах, саблями за всё цепляются, коней к штабному автобусу привязали. А уж. горластые! Товарищ лейтенант, тут ваш часовой должен быть. А нету!

– Здесь я! Давно услышал, ждал поближе, не кричать чтоб. Из разбитой русской печи, когда- то согревавшей одноимённую избу, сгоревшую ещё в 41-м, вылез автоматчик. Из роты Лукошкина, зам командира оставленного при штабе дивизии первого взвода.

– Тебя, Пеночкин, прозевать немыслимо. Сводки Информбюро без радио читать можешь!

– Толковые ваши ребята, с одного раза меня запомнил. Утром только и виделись, пока к землянке шли. Круглов его фамилия.

Ротный был польщён. Любил, когда его бойцов хвалят. Ревновал страшно, если другие командиры наказать норовят. Такое случалось, бойцы были штучные, у каждого свои таланты воинские. Гонор общий. Одним словом – разведка. Инженерная! Было с кого бойцам образ разведчика копировать. Командир – ростом и лицом русак природный, глаза светлые, а взгляд завораживает. Голос тихий, но слышат его хорошо даже под обстрелом. Впрочем, за год боёв научились бойцы понимать командира без слов. Ещё много чему научились, гонял нещадно. Никогда напрасно. Военная косточка. Отец первую мировую до тяжёлого ранения ломал. Унтер-офицером комиссовали. Полный кавалер! От отца требовательность к себе и другим. Он учил охотничьим хитростям, рыбацкому терпению. Семнадцатилетнего отпустил на фронт. После радовался – военком знакомый, умница, определил добровольца- сына в Борисовское военно-инженерное училище, так что на фронт Виктор Лукошкин попал аж в 43-м году младшим лейтенантом. Не отпускали из училища в строй. Пришлось одной сволочи по морде дать, чтобы с должности инструктора по минно-взрывному делу сняли, и в самое пекло послали. Наши Воронеж опять освобождали, его в станицу Багаевскую, что на Дону, отправили.

На четвёртый фронтовой день к мосту, который рота Лукошкина через Дон навела и трое суток под обстрелом ремонтировала, маршал Будённый С. М. прикатил. Командир полка, понятно, тоже прибежал. Видит маршал, кругом воронками берег изрыт, «младшой» раненный-контуженный шатается, а мост не шелохнётся! По нему тяжёлая артиллерия идёт, наступление развивать.

Вытянулся Лукошкин «Смирно!», доложил, кто он есть и упал. За то, что, получив ранения, солдат не бросил, маршал Буденный с командира полка орден Красной Звезды снял и лейтенанта младшего наградил. Правда, на другой день командир полка навестил раненного в санбате и тот орден забрал. Объяснил, потом свой получишь. Так часто бывает, пересказывали историю бойцы «хозяйства Лукошкина».

Вспомнилась та переправа неспроста. Впереди Днепр, опять мост строить? Наверное, это и есть цель вызова. А казаки налаживать взаимодействие прибыли. Успокоился ротный, разгадав причину ночного приглашения. Доля командирская – с людьми работать. А люди, по правде, генераторы происшествий. Чаще наказуемых, чем награждаемых. В любом варианте командир отвечает.

Шли уже по осеннему саду с голыми яблонями. Пеночкин заговорил. «Товарищ лейтенант! Возьмите меня в роту!» Ожидаемо, сколько раз такую просьбу слышал. Ответ стал стандартным:

– Зачем тебе? Только правду.

– У вас не убьёт! Я в штабе за потери отвечаю, списки свожу. Ваших не видел.

– Ну и своди дальше. Што не сидится?

– У меня память плохая, увижу, услышу – всё помню. Все знают, что я знаю, кого где искать. Только я не знаю, как это происходит, что я знаю. Дёргают днём и ночью.

– Ну-ка перечисли, что в моём блиндаже на столе лежит.

– Карандаши: красный короткий; синий новый, компас…

– Вот врёт память, компас я Фролову чинить отдал.

– Так я его принёс и положил. Ещё послужит.

– Ты и ремонтировал? Тогда вместе служить будете. Только учти, с талантливых и спрос больше.

За разговором до часового у входа в штаб дошли. Дежурное «Стой, кто идёт?» прошипело откуда-то из-под чёрных мокрых осенних садовых деревьев.

Сад, в целом, производил гнетущее впечатление. Чёрные ветки яблонь успели забыть красовавшиеся на них крутобокие, светящиеся изнутри, плоды, и ожесточённо тянули к розовеющему небу перекрученные ветки-руки. Всё, что ниже сливалось в мглистую темень, и казалось, сама земля тянет руки, моля о пощаде. «Сколько можно, должен быть предел, посмотри, каким чудесным бывает рассвет, если никто не стреляет…»

«ЗС». Осенний сад средней полосы России через 80 лет, к концу этой книги, выглядел не лучше. А яблони как в телешоу «Точь-в-точь». Точно так ветками к небу тянулись, молитва та же: – Сколько можно? Остановился ротный и отключился. Стоя заснул. Такого ещё не было! Сам себе гаркнул: Стоять! Смирно! Сквозь вязкую пелену небытия пробился голос: «Товарищ лейтенант! Сюда заходьте».

– Это Птичкин! А это вход в штабной блиндаж. Всё контузия, проклятая. Главное, громче, звонче, глядишь, и не заметят. Вот это блиндаж! А народу! Кому докладывать? А всем сразу!

«Командир 6-й роты отдельного батальона 256-го стрелкового полка 30-й стрелковой дивизии 47-й армии!» Выпалил и затих. Пожилой, пухлый, в накинутой на плечи солдатской шинели, обернулся.

– Тише, немцев разбудишь! Как ты вовремя. Приказ зачитываю, твоя задача: переплыть, перебить, захватить, удержать сутки. Сам выбирай, где, как, какими силами. Честно скажу: манёвр отвлекающий, но архиважный. Идёте первыми, с казачьей разведкой. Забирай казака, через – на часы глянул, сорок минут доложить план операции. Выскочили лейтенанты из блиндажа, задымили.

Обсудили диспозицию. Надежда нацистов – Восточный вал, колоссальная линия обороны, которую они возвели за Днепром. Немцы вдруг с тревогой осознали, что они могут просто не успеть отступить под защиту своих титанических укреплений. И началась небывалая операция, которая в официальной историографии так и называется – «Бег к Днепру». Они побежали, отбиваясь, оставляя заслоны в городах, иногда контратакуя для вида, но – побежали. Красная Армия гналась за ними. Сбивали заслоны, на бегу приходилось брать города, Мариуполь, например. Гитлер объявил немецкому народу и каждому солдату в отдельности, что именно Днепр – граница Фатерлянда. Именно по Днепру будет проходить граница Рейха, и они должны её защищать соответственно. Не было у нас другого выхода, надо было идти вперед. И бойцы, и командиры напряженно искали победную тактику, понимая, что плацдарм на правом берегу Днепра нужно захватить любой ценой. Окупится! Невиданную дерзость Ватутин (1-й Украинский фронт) проявил. С уже завоёванного, но бесперспективного, Букринского плацдарма войска тихо вывел, форсировал Десну, и снова Днепр, выше по течению. С этого нового, Лютежского плацдарма, пошло решающее наступление на Киев. Над немецкой группировкой в Киеве нависла угроза окружения, и Манштейн вынужден был начать отводить войска из города. Ватутин победил, переиграл Манштейна, сохранив десятки, если не сотни тысяч жизней бойцов первого Украинского и сам великий город, один из самых красивых в стране и в Европе.

«ЗС». 2014 год. Украина независимое государство, собственный Президент, союзники, враги, сепаратисты, оппозиция – – всё «как у людей». Даже история «нэзалэжной» написана заново, красиво и величественно.

Нацизм победил.

«Незалежна» Украина своего освободителя от немецкой оккупации Ватутина в гибели 400 000 украинцев винит, сваленных кучей на алтарь Победы в угоду кровавому Вождю.

Цитата: «Из 25 000 на участке, где переправлялся Виктор Астафьев (известный советский писатель, очевидец форсирования Днепра! Участник жуткой переправы!) на другой берег выбрались 3 600! (спаслось всего 14,4%, погибло 85,6%). Точность до десятых! Явная брехня. Но были и другие плацдармы, их были десятки!

«Когда солдаты начали тонуть над Днепром гул стоял, кричали: „Мама или Боженька…“ После переправы всё было завалено почерневшими вздутыми трупами, которым вороны выклёвывали глаза…» Это майданный современник из «Незалежной Украины» пишет, глубоко эмоционально, пафосно. Без совестно.

ПЕРЕПРАВА

А тогда, осенью 43-го, Пеночкин как из земли вырос: «Товарищи лейтенанты! Я тут лодки нашёл, у полковых сапёров. Баркас, человек на 20, и одна поменьше».

– Это ещё кто? Казачий лейтенант встрепенулся. «Подслушивал командующего фронтом?»

– Виноват, товарищ кавалерист. Больше не повторится. Это правда Ватутин?

– Пеночкин, балаган сверни. Какие лодки? Немцы всё уволокли.

– Эти в камышах притоплены. Только прогалины в зарослях их выдают. Одна побольше.

«Ну что, казак? План готов, пошли докладывать?» К Ватутину их не пустили, «план» комполка утвердил. К рассвету баркас и лодку вытащили, проверили, замаскировали. Роту и казачью конную разведку отправили спать, офицеры, наконец, познакомились, и сели завтракать. Терский казак Кочубей Иван Иванович, хоть и молодой – 20 лет не возраст – дипломатично выразил восхищение бытовыми условиями пехоты и душой не кривил. Его 185 см роста не царапали потолок. Землянка Лукошкина руками сапёров преобразилась: электролампочка; дощатый пол; гудящая усердием печка-буржуйка; пар от варенной картошки с тушёнкой… Приняли по сто грамм, устроились на нарах. В тепле проспали до обеда. Старшина роты пришёл «собирать имущество», деликатно покрякал на входе. Принёс горячий чайник для питья-бритья. Пока приводили себя в порядок и перекусывали, казак, между делом, тайну свою рассказал. На случай собственной погибели. Оказалось, перед самой войной его перевели в райотдел НКВД города Гуляйполе. Один день прослужил, очень не понравилось и, воспользовавшись началом войны, в свой эскадрон вернулся. Опасался, НКВД его в дезертирах числит, всё на бумаге изложил и Лукошкину на хранение передал. А тот расчувствовался, и своё признательное письмо Сонечке, медсестре, казаку оставил. Хоть и встретил накануне Соню с капитаном Лозовским. Породнились судьбами лейтенанты.

Советское военное искусство в ту пору переживало на левом берегу Днепра рассвет мысли и кризис ударной мощи. Командующие всех рангов признали, что армия – организм, а не механизм. Тормозить её наступательный порыв педалью, как автомобиль, нельзя! Его всеми средствами поддерживать надо! Заповедь Суворова «Не числом, а уменьем» из литературы перекочевала в основы планирования операций. Армия советская научилась побеждать. И солдаты, и маршалы.

ОПЕРАТИВНАЯ ОБСТАНОВКА

Оперативная обстановка другого пути, кроме суворовского, не предлагала. Численное преимущество РККА ещё было в дороге к ЛБС (Линии Боевого Соприкосновения), а немец уже зарывался в землю!

Картинка 2. С августа 1943 года вдоль всего берега Днепра возводились немцами всевозможные укрепления, оборудованные огневыми точками. Днепр с его крутым правым берегом, на котором сосредоточились фашисты, и левым, более пологим, в низовье своём разливался до 3-х километров в ширину и представлял серьёзную преграду. А ещё было сильное течение в середине реки и очень холодная вода. Отступавшая Германия оставляла за собой выжженные сёла, взорванные мосты – трудно проходимую пустыню. Наши армии ещё гнали отступающего противника к реке, а уже был получен приказ главнокомандующего – с ходу форсировать Днепр. Никак нельзя было позволить противнику зацепится за природные условия и укрепить их инженерной мыслью. Из-за растянутости коммуникаций, нехватки горючего наши войска противопоставляли укреплениям то, что солдат несёт в себе – отвагу и смекалку (инженерную мысль).

На дорогах хозяйничала осенняя распутица. Движение пехоты начиналось в сумерках и продолжалось до рассвета, а в туманах до средины дня. Бойцы в ботинках с обмотками проходили по 40 километров. Августовская жара превращала разбитые гусеницами и колёсами грунтовые дороги в мельчайшую пыль, оседавшую на одежде, мешавшую дышать. Разверзлись хляби небесные осенним нудным дождём, прибили пыль, превратив её в непролазную грязь. Каждый шаг давался с огромным трудом. Промокшие до костей, облепленные грязью люди и лошади тащили пушки и передки со снарядами, наматывая огромные комья чернозёма на ступицы колёс. Пехотинцы без специального образования несли ящики с патронами и снарядами. Миномётчики горбились под опорными плитами и стволами 82-мм миномётов, пулемётчики пристраивали на плечах станки и тела своих «максимов».

В промозглой мгле солдаты подпирали друг друга, не давая упасть. Ездовые то лупили лошадок кнутами с привязанными на концах металлическими кольцами, то волокли их за уздечки. Артиллеристы шагали рядом с 45-м или 76-мм калибром, впрягаясь в лямки на подъёмах и тормозя каблуками на спусках. При этом варианте двойной тяги, люди не облегчали свою индивидуальную загрузку, пристроив карабин и вещмешок на станины орудий. Жалели лошадей. Кормились по «остаточному принципу» тем, что осталось в пустых домах местных жителей, угнанных немцами. Тем, что не успели убрать жители с полей. Тем малым, чем обеспечивал начпрод воинской части: чечевичный суп, перловка.

Невзрачным в рассветном тумане казался дошедший первым до Днепра солдат. Но это был закалённый боец, понимавший необходимость сверх напряжения человеческих сил для Победы. И не рухнул он досыпать за неделю вымотавшего все силы «Бега на Запад» в сухом сарае на берегу, а принялся разбирать его для сооружения плота.

Лодки и понтоны застряли где-то на марше. Средств для переправы почти не было, не считая нескольких надувных лодок. Местность на левом берегу степная, нет леса, не из чего было вязать плоты. Поэтому в ход пошло всё, что нашлось в ближайших поселениях (бочки, двери, деревянные сараи, плетни, крыши).

Форсирование Днепра

Рота Лукошкина оказалась в лучшем положении, чем другие. Она шла первой, вне конкуренции. Поэтому никто не отобрал баркас и лодку. Огромное преимущество при температуре воды 5—6 Цельсия, воздуха – плюс 10. В шинели, с оружием, сапёрной лопаткой и в кирзовых сапогах до берега не доплыть.

По ночам тёмные просторы реки высвечивались немецкими сигнальными ракетами, и по любому предмету на воде открывался шквальный пулемётный огонь. Несколько ночных неудачных попыток форсирования Днепра в самом начале операции принесли только потери. До половины личного состава. Тех, кого не достали пули, убивала своим холодом вода. Многие наступательные группы добровольцев уходили к реке и не возвращались. А утром река выбрасывала на берег тела наших солдат, форсировавших Днепр выше по течению. Это было страшное зрелище. Река казалась красной от крови. Лукошкин исполнял приказ захватить и удержать плацдарм на берегу Днепра. С верой и смекалкой. Как многие поколения воинов его рода-племени. Верил, что победит и внушал уверенность бойцам. Группу отобрал из добровольцев, каждый из бойцов знал «свой манёвр». Присели командиры «на дорожку», покурили, и ушли в холодную мглистую ночь 26 сентября 1943 года. К Днепру. Там уже снимала маскировку с «плавающих средств» десантная группа, занимали позиции миномётчики, устанавливали «станкачи» пулемётчики. Готовилось огневое прикрытие десанта. Подальше от плеска волн занимала позиции полковая артиллерия. На берегу собрали всех, кто мог огнём поддержать десантников. К утру комдив обещал авиацию. Если Лукошкин продержится до рассвета.

Было холодно и туманно. Чёрная, маслянистая на вид, вода, как будто выплеснулась из преисподней. Даже мысль потрогать её по- девчачьи пальчиком вызывала мурашки и шевеление стриженных на армейский манер волос. Впрочем, десантники выглядели не менее пугающими. Люди боятся сумасшедших, и правильно делают. А разве нормальный человек будет раздеваться догола на свежем воздухе? А потом без визга и ругани полезет в эту жуткую грязную жидкость толкать лодку? Но самым странным у этих людей были огромные головы. Ещё бы, солдатскими ремнями на стриженных головах крепились узлы со всем, чем они владели на Земле. Даже кирзовые сапоги. Места в баркасе занимали по номерам, как в театре с билетёршей. Важно было не допустить крен или дифферент. По плану, баркас грузился до кромки бортов, что существенно снижало видимое вражеским пулемётчикам сечение. На случай большого волнения от разрывов снарядов предусматривалась экстренная эвакуация прыжком за борт. В таком безлюдном варианте мореходность судна возрастала, чего не скажешь о пассажирах. Впрочем, двое загребных не имели права прыгать за борт. Копируя движение и правила баркаса шла следом-слева лодка с казачьими разведчиками. Похожие на призраки беззвучьем и расплывчатыми в тумане силуэтами, плавсредства неуклонно приближались к правому берегу. Скрытность обеспечивали туман и ответственность бойцов. С величайшим тщанием опускались в воду лопасти вёсел, во все глаза таращился рулевой, мёрзли, не шевелясь, бойцы. И ещё здорово помог случай.

Немцам, как всегда, не хватало пехоты. Данный участок обороны занимала «Крылатая пехота» Геринга. Собранная «Толстяком» из авиационных специалистов, списанных подразделениями люфтваффе как излишки. Экзотическое воинское соединение, начинавшееся с охранного подразделения, превратилось, для начала, в зенитно-артиллерийскую часть, затем добавилась полевая артиллерия и парашютисты, а в итоге получилось танковое соединение – такой пример всего один в истории военного «искусства». Уникальное произведение «Толстяка», основанное на желании Геринга выслужиться перед фюрером.

(ЗС). Разве что-то похожее – современные украинские батальоны: «Азов»; «Днепр»?

Картинка 3.Командир «крылатых пехотинцев» испугался оползней обрывистого берега и окопы располагались метрах в десяти от края. Под обрывом образовалась мёртвая зона. Часовой- наблюдатель заметил вынырнувший из тумана баркас и выстрелил красной ракетой. Дежурный миномётный расчёт выделил сигнал, но баркас уже не увидел и принял идущую в кильватере лодку за источник беспокойства. Казачья лодка не успела войти в мёртвую зону. Третья выпущенная хорошо пристрелянным аппаратом мина попала в лодку. За какую-то долю секунды до взрыва лейтенант Кочубей, сидевший на корме с рулевым веслом, сообразил – это «вилка»! Кувыркнулся в воду, изобразив заднее сальто. Лукошкин этого не видел, при первых разрывах рявкнул «За борт!»

Через минуту –другую часовой-наблюдатель «крылатых» узрел выросших из-под земли голых людей с большими головами, закричал, как кричит смертельно раненный заяц. Страшней этого крика в средней полосе России, да и Украины, нет. В окопе первой линии сослуживцы крикуна проснулись, объятые ужасом. Ненадолго. Голые люди стреляли без промаха, и эрзац пехота уснула уже навсегда. Миномётчики побежали к землянке своей батареи, откуда уже выскакивали в кальсонах и босиком их камрады. В суматохе этого незадавшегося утра миномётчики были встречены «дружественным огнём» и погибли.

Грамотно построить атаку взвода – группа Лукошкина числом была меньше – не менее сложно, чем атаку роты. Лейтенант, после высадки и волочения баркаса по песчаному пляжику, рванул к ведущей на верх обрыва промоине. За ним помчалась толпа «большеголовых». На четвереньках, с поклажей на головах и автоматами в руках, бойцы цеплялись за вытарчивавшие из глины корни растений, неровности почвы, и, одним духом оказались на обширной поляне, прорезанной двумя линиями окопов. Вот когда пригодились присвоенные при посадке в баркас номера! Чётные рассыпались цепью влево, не чётные – вправо. Командир повёл правый фланг, сержант Пеночкин – левый. Перепрыгивая первую траншею с перебитой дежурной сменой, помчались ко второй. Босыми ногами по холодной, покрытой жухлой травой земле, задыхаясь от непомерных усилий, достигли этой длинной, извилистой канавы с перепуганными немцами. Ярость полыхала над полем боя шириной едва ли 70 метров, испепелял её огонь способность врага сопротивляться. Шли в атаку голые бойцы Лукошкина, реял над «большеголовыми» дух победителей многих и многих войн. Немцы побежали. Выскакивали из траншеи в белом нательном белье, босиком, пытались обмануть смерть. Получилось не у всех.

Десантники постреляли вдогонку, и занялись собой. Невозможно представить себе всю гамму чувств, которую испытывает боец, идущий в атаку голышом!

Даже стиранные-перестиранные кальсоны с завязками у щиколоток кажутся непроницаемой бронёй. А уж натянув хэбэ и накрутив портянки, воин как бы доспехом бряцает. Наступила «оперативная пауза», то есть время, когда воюющие стороны пытаются понять, что произошло и как быть.

Картинка 4. Десантники вернулись к привычному облику солдат «на передке»: гимнастёрка и штаны х/б, ремень с пряжкой, сапоги. Назначенные заранее бойцы разгружали баркас, связист уговаривал телефон не молчать, кто-то осматривал трофеи, собирал оружие и фляги убитых немцев. В только что занятых окопах второй линии ещё висел дым от разрывов гранат, но бойцы уже переставляли треногу МГ 34 для отражения предсказуемой контратаки. Расчёты дегтярёвских ручников оборудовали позиции на флангах. Лукошкин в атаке почти не участвовал, добежал до первого блиндажа, оделся, и заканчивал возню с тесными (хромовыми!) сапогами, когда услышал со стороны реки крик: «Лейтенант! Лейтенант!» Мелькнуло – это ко мне, других лейтенантов тут нет! И тут же обожгло – Казак! Сиганул с обрыва, три огромных скачка вниз по осыпавшемуся песчаному склону, и, с разбегу, в воду. Пока летел с высоты, заметил барахтавшуюся фигуру, недалеко от берега. Поспел вовремя, пришлось даже нырнуть, догоняя утопающего. За волосы выволок безжизненное тело на песок, дальше подхватили бойцы, уложили в немецком блиндаже на деревянные нары. Мокрый до нитки Лукошкин сел рядом. Сил не осталось. Из-за прикрытой двери послышались крики, потом зарокотал МГ, ему вторили оба ручника. Из-за Днепра била полковая артиллерия. Снаряды летели над головами защитников плацдарма.

Для новобранца страх ожидания «своего» снаряда вызывает сумасшедшее напряжение мышц, когда волосы дыбом. Ветераны от подобных страхов избавлены. Знают, свой снаряд не услышишь. Те, что свистят и воют, летят мимо. У бывалых больше времени, чтобы избежать реальной опасности. Поэтому среди «Лукошкинцев» потерь пока не было.

Звуки выстрелов пробудили жажду деятельности, но из блиндажа Лукошкин не вышел, доверял бойцам. Снял мокрую одёжку, развесил на верёвке, протянутой из угла в угол. Сапоги примостил к растопленной, ещё прежними хозяевами, печке-буржуйке. Нашёл на столике, тоже из снарядных ящиков, только немецких, свою полевую сумку. Вынул трофейную плоскую фляжку, глотнул сам и повернулся к нарам. Казак не шевелился, возможно – не дышал. Однако, сделанный из фляги глоток убедил лейтенанта Лукошкина в целебности метода лечения замёрзнувшего утопленника. Смело сжав пальцами левой руки щёки пациента, доктор-любитель заставил рот приоткрыться, и влил туда жидкость из фляги. Эффект превзошёл ожидания. Намного! Безжизненное прежде мокрое тело встрепенулось, закашлялось, распахнуло веки так, что выглянула казачья душа. Узрела кривляющуюся физиономию с пшеничного цвета усиками, вознамерилась по этой роже «съездить от души». Увернулся Лукошкин от ещё немощного взмаха, зашёлся хохотом. Казак сел, свесив ноги, но вставать не спешил. Возвращался в реальность бытия, а путь с того света не близкий.

С ужасом воспринял первое пробудившееся желание, организм требовал разрядки. В мировой литературе это называется «положение хуже губернаторского». Известный анекдот. Но рассказывать его времени не было, проскрипел нехорошим голосом «Сортир». Лукошкин серьёзность момента оценил и подсказал:

– Налево по траншее, воняло подходяще, метров двадцать!

В призрачном свете коптилки метнулось к двери блиндажа белое тело, сопровождаемое хохотом такого же голого Лукошкина.

Казак добежал! И ещё раз подивился обстоятельности немцев. Откопанный в сторону реки траншейный тупичок перегораживала доска, на которую полагалось садиться, продукты жизнедеятельность сползали по склону к воде. Седок от траншеи отгораживался плащ-палаткой, с другой стороны – показывал миру задницу. Было в этом что-то истинно немецкое!

Впрочем, через пяток минут Кочубей уже был в блиндаже, застал Лукошкина ползающим под нарами с коптилкой в руке. Использовал свой шанс повеселиться:

– Совесть потеряли, товарищ лейтенант? Над естественными человеческими стремлениями потешаться изволите?

– Это из Шекспира? –отозвался из-под нар Лукошкин. Только у него такие страсти.

– Нет, Бомарше! Сверкнул эрудицией казак. Соната №5.

Хохочущий Лукошкин выволок из-под нар пару сапог:

– Меряй! Оба уселись на нары.

Распахнулась фанерная дверь и влетел сержант Пеночкин. Со свету не разобравшись, выкрикнул:

– Отбили гадов!!! Нескоро полезут.

– Почему так думаешь? Рассеяно спросил голый Лукошкин.

– Вы одеялко возьмите – посоветовал сержант. И схлопотал ответ на дружеский совет. Вернулся в реальность лейтенант Лукошкин. Гаркнул так, что все забыли, командир то голый: «Доложите по форме!»

Пеночкин изложил своё видение происходящего. Выходило, штурм немецких позиций ихний командир проспал в каком-то другом месте, вернулся, решил отбить окопы своими силами, чтобы не докладывать «на верх». Бросил в атаку всех поваров и ездовых (Как они бежали обратно! Вы бы видели). Положил уйму народу (десяток валяется на нейтралке) сейчас подкреплений ждёт. Дверь распахнулась снова.

– Сержант Кривенко. Разрешите? Противник атаковал с тыла, по пляжу. Огневая поддержка с нашего берега атаку отбила, мне и стрелять не пришлось.

– Теперь этот берег тоже наш. Молодцы. Обед организуйте. Повернувшись к молчавшему казаку:

– Оживай, нам теперь спокойно сушиться можно. Мои орлы самостоятельные. Им командир только для представительства нужен.

– А мои где? Неужели никто не выплыл? Повисшая тишина заморозила ситуацию. Всё замерло, не желая отвечать на простой вопрос. Тишина в блиндаже длилась секунды, положенный ритуал не был выдержан. «Минута молчания» ещё не закончилась, а казак, оправдываясь за риторический вопрос, уже задал другой.

– Ты чем меня опоил?

И все сразу загомонили: коньячный спирт, трофейный, качественный. Лишь бы не отвечать на вопрос первый. Однако сержанты не ограничились шутками, а сбежали. Они сами не утонули, а товарищей не уберегли. Неосознанное и необоснованное чувство вины. Фронтовая психология.

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

Мокрая одежда Лукошкина самостоятельно, хоть и медленно, отдавала влагу окружающей среде. Сапоги возле буржуйки требовали внимания. Если не набить бумагой, скукожатся. Обыскав блиндаж, нашли перевязанную шпагатом пачку листовок, незатейливо предлагавших немецкий плен. Комкая и запихивая бумагу в трофейные сапоги (тоже хромовые!), казачий лейтенант не молчал. Перемежая цитаты из классиков словечками из арсенала фронтовиков, он громил основы гитлеризма. Осудив ложное чувство превосходства немецкой нации – они нас за дураков держат! – полез в философские дебри.

Национализм – высшая форма единства народов общей территории и цели, потому – избранных Богом. Идеология.

Национал-социализм, нацизм – страна социализма, национализма и расизма. Общественный строй. Как феодальный или рабовладельческий.

Фашизм – диктатура нацизма. Форма правления. Как республика или царь.

Чтобы национализм состоялся, есть два пути: подняться выше других или объявить всех ниже себя. Немцы пошли по второму. И поверили в свои лозунги. Это фатальная ошибка. Сами дураки.

Глаголя истину, Кочубей облачился в немецкое шёлковое бельё и мундир с нашивками, найденные в блиндаже. Окончил лекцию единственной фразой на немецком, которую знал:

«Гибен зи мир биттэ айнэ кляйнэ сигарэт».

(ЗС) Грамматика и произношение сохранены.

Лукошкин слушал внимательно. Казалось, всё просто, и нацизм обречён изначально, а воюем с ним третий год. И ещё, а какой у нас социализм? Думать об этом было интересно, как будто заглянул в глубокий колодец и увидел там звёзды. Открываешь новый мир, где слова: нацизм, фашизм, расизм складываются в автоматчика с перекошенной от злобы мордой и закатанными рукавами, бегущего навстречу. Что бы тебя убить! По законам общественного развития.

На данном этапе теория развития сводилась к простой формуле – кто кого убьёт! Практика подсказывала, шансы у Лукошкина есть! Плацдарм выбран удачно. С флангов были овраги с зыбучими песками. С тыла можно было подойти только по песчаной полоске пляжа, которая простреливалась крупнокалиберными пулеметами с нашего берега. Таким образом, была исключена возможность окружения отряда. Основная задача десанта заключалась в отвлечении на себя как можно больше сил противника с тем, чтобы дать возможность остальным подразделениям своего полка спокойнее проводить переправу. Однако, пикирующие бомбардировщики люфтваффе внесли коррективы, разнеся в щепки те переправочные средства, которые удалось наскрести. Переправу отложили, а баркас десантников приказали вернуть на левый берег. В шахматах цугцванг это «Не дёргайся, любой ход ведёт к проигрышу».

Лукошкин и не «дёргался», зарылся в землю. Повернул трофейную оборону на 180 градусов. Не высовываясь, бойцы подсыпали бруствер, отрыли «лисьи норы» в стенках окопа, разнесли по стрелковым ячейкам боеприпасы. Выковырять их из родной земли стало невозможно! Живыми… Немцы, после самоуничтожительной утренней контратаки, весь день плевались минами по площади, так никого не убив. День уже клонился к вечеру, когда одна из чаш весов судьбы получила нагрузку и равновесие сил уступило подавляющему превосходству. Это могло быть концом эпопеи десанта, однако наблюдатель в траншее вовремя обратил внимание на пару штурмовиков Ил 2, сделавших три захода по невидимой цели в трёх-четырёх километрах к западу. Самолёты улетели, оставили после себя столб чёрного дыма, о чём наблюдатель доложил. Командир немедленно объявил тревогу, бойцы разбежались на боевые посты, ужин из трофейных концентратов остался в трофейном котле, на трофейной печке. Солдаты ещё свинчивали предохранительные колпачки с трофейных гранат, как из густых зарослей терновника начали выползать немецкие танки. Пять машин Т 2 типа «Лукс».

Если бы Лукошкин знал, каким образом так не вовремя появились эти танки, то расстроился бы ещё сильнее. Всё в этом мире взаимосвязано, командир танковой роты приходился двоюродным братом командиру пехоты, неудачно защищавшему береговую линию. Кузены вместе пили накануне вечером, поэтому танкист не мог отказать пехоте в поддержке. Выполняя приказ на передислокацию, танки сделали небольшой крюк и атаковали десант. Такое вот двоюродное совпадение.

Советских комдива и комроты родственные узы не связывали. Но Лукошкин вспомнил обещание поддержать авиацией и буквально орал на комдива в полевой телефон. «Где обещанная авиация?» Сопровождавший комдива авианаводчик перенацелил шестёрку Илов, и броня «Луксов» загудела от попаданий. Такое вот воинское везение. Кузен-танкист появление советских самолётов заметил вовремя, и запаниковал. Вся эта, задуманная похмельной головой кузена-пехоты, атака «по пути, всё равно едешь в ту сторону» оборачивалась мрачной перспективой сгореть от огня штурмовиков, в лучшем случае – попасть в штрафную роту. Стараясь найти вариант выжить, танкист радировал сигнал отхода. Танки остановились, заёрзали, разворачиваясь. Штурмовики как раз начали второй заход, и снизили боеспособность роты «Луксов» вполовину. «Крылатая пехота» забегала, уворачиваясь от своих же танков, расползлась по воронкам. Из-за Днепра ударила дивизионная артиллерия, пристреливаясь по столбам дыма двух горящих танков. Пришлось Лукошкину бежать на берег, к телефону, чтобы остановить «дружественный огонь». Там и встретились два лейтенанта. Там и застал их налёт авиации противника. Едва прекратились взрывы снарядов своих пушек как на плацдарме засверкали более мощные разрывы авиабомб. Цель высадки ложного десанта была достигнута, на него обратили внимание. Правда, стоило оно дорого: бомба попала в воронку-сборный пункт раненных. Это были первые безвозвратные потери на плацдарме. С наползавшей темнотой началась переправа основных сил. С левого берега Днепра всё, что не тонуло, поплыло.

Причудливые переправочные средства типа резных крашенных ворот и пустых бензобаков с разбитых машин дополняли более привычные плоты, лодки. К трём часам ночи на Лукошкинском баркасе прибыл комполка. Сразу организовал атаку: Лукошкинцев, как самых сухих, и штрафников (во искупление), отправил брать следующие две линии окопов, где прятались остатки «крылатой пехоты Геринга». Тактический успех Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) в данной излучине Днепра, наконец- то оценил противник. К тому времени через свежезанятые новые позиции десанта, лишённые огневой поддержки с левого берега в следствии удалённости, прошли штрафники, за ними морская пехота. Прошли и сгинули. Вместо них из-за лесополосы выползли танки противника. Лукошкин насчитал 47 единиц бронетехники, казак—44. Командиру полка, руководившему переправой уже с плацдарма, доложили: пятьдесят. В ответ получили приказ «Держаться!» и пополнение – всех, кто успел переплыть Днепр. До батальона пехоты удалось наскрести немцам, подсчитать десантников было невозможно, переправившиеся бойцы сходу вступали в бой, погибали или побеждали, не отмеченными ни в каких списках. В таких боях решающую роль играет боевой дух, а к сентябрю 43-го РККА уже научилась побеждать! Сражение приобретало личностный характер, «Ах ты так! Вот тебе!». Драка шла на всей территории плацдарма: танки горели у днепровской воды и в глубине отвоёванной десантом территории, рукопашную останавливала бомбёжка – вой пикировщиков загонял в укрытия всех. Но немцы к вечеру выдохлись, сказалось отсутствие резерва. На изрытом воронками плацдарме остались живыми из «первой волны» в 17 бойцов, только шестеро, да казак Кочубей. Собрались в том самом первым захваченном блиндаже с печкой. Там в этот день располагался форпост военной медицины. В лице сестрички Сони, прикомандированных фельдшера и пожилых санитаров.

Чёрный от копоти, с белыми свежими повязками, в битой осколками телогрейке, перетянутой солдатским ремнём, Лукошкин мало походил на предмет девичьих грёз, а поди ж ты: узнала Соня, обрадовалась и обрадовала.

– Товарищ лейтенант! Ваш бритвенный прибор и фляжка в мешке под нарами. Сержант туда спрятал. До Лукошкина смысл сказанного не дошёл, ласковый голос заблокировал мозг. Тоненькой ниточкой пульсировала, билась, жужжала мысль «Она меня любит!» Несколько забежала мысль вперёд, но, в принципе, была верной. Видела в тот момент Соня не пережёванного войной лейтенанта, а приснившегося накануне удальца в белых майке, брюках и туфлях. С лицом Лукошкина. Даже испугалась, не зная, как толковать сон. А удалец – вот он! Живой! Как не радоваться? Эвакуировали раненных десантников, санитары вынесли из блиндажа умершего от ран Круглова, и «Влюблённые остались одни».

Фраза предоставляет тысячи возможностей её продолжения, ограниченных правилами приличия. В данном конкретном случае Виктор уже спал, сидя на деревянных нарах, боком привалившись к стенке. Его тяжёлое, с хрипами и присвистом, дыхание вызывало сочувствие и ничего другого. Пошатываясь от накопившейся усталости, Соня ополоснула лицо и руки водой из алюминиевого, мятого судьбой, чайника, высказала предположение о сходстве её внешнего вида и этого кипятильника. Последнее осознанное действие – уронила лейтенанта на трофейный матрас с подушкой и вытянулась рядом. Для них время остановилось. В таком виде, умостившихся под одной шинелью, нашёл влюблённых комдив, перебравшийся на правый берег утром, по светлому и без обстрела. Конечно, до его прихода, в блиндаже побывало с десяток солдат разных переправлявшихся через Днепр, подразделений дивизии, но увидев, что помещение обитаемо, они шли дальше, догоняя пехоту.

Комдив в блиндаже останавливаться не собирался, только позавтракать. Будучи полковником настоящим, убеждённым в собственной непогрешимости, он хорошо поставленным голосом рыкнул: – Подъём, гвардия! И вошедшему следом повару:

– Накрой на троих. И воды героям – умыться. Они же друг на друга посмотрят, и любви конец.

Посмотреть было на кого. Лукошкин за последние дни исхудал так, что Соня выразила общее мнение «От тебя одна тень осталась!» И хорошо, что комдив, как он, потом, рассказывал внукам, «с молодёжью задержался». Люфтваффе, бомбившее передовые части РККА, прорвавшие «Голубую» оборонительную линию, вдруг вернулись к переправе и, в который раз, усыпали плацдарм бомбами. Пережидая ничем не обоснованную бомбёжку – понтонный мост навели выше по течению, генерал, в сердцах, ругнулся: «За мной, что ли, охотятся, сволочи!» И оказался прав! Сработала немецкая служба радиоперехвата. Били по КП дивизии, а попало тыловикам, похоронившим в этот день 18 человек. Кому-то, да собственно, любому мыслящему человеку, покажется странным, что некоторые историки обвинят в их гибели Комдива. «Сволочи» продолжали охотиться на него.

(ЗС). Декоммунизация, снос памятников, переписывание учебников истории привело Украину к гораздо большей крови, чем бич 20-го века – международный терроризм. Страна, население которой руководствовалось девизом: «Моя хата с краю, ничего не знаю», в 2014 году попала в жернова самого жестокого противостояния семейного типа: «Брат против Брата».

ГЕРОИ

Тем памятным днём 43-го сидели на нарах трое: седой генерал; победивший на данном этапе (как в автогонках) войны лейтенант, и абсолютно мирная медсестра. С потолка сыпалось, генерал накрыл всех плащ-палаткой. Молчали, а слышали друг друга, поскольку мысль была общей: «Пусть они живут!». Наконец то грохот разрывов бомб сменился гулом канонады, нары под сидящими на них близкими людьми перестали ёрзать, и Соня метнулась к печке, к испускавшему последний пар чайнику. Лукошкин тоже вскочил, но только для того, чтобы задать вопрос.

Ещё накануне, сидя на немецком ящике из-под мин, глядел на устремившиеся в прорыв роты, катившие пушки, пулемёты, слушал бодрые команды и гул наших самолётов, поймал себя на крамольной мысли – если всё это было в дивизии позавчера, то почему его послали с горсткой бойцов, без штанов, прорывать оборону противника? И выплеснул он всю горечь потерь и свои страдания: «Зачем сейчас переплывали Днепр, если через месяц, собрав побольше войск, перешли бы его по льду «аки посуху?»

Издалека начал отвечать Комдив. «Есть два подхода к философии: использовать её законы как основу для планирования и решения; или – использовать свои способности для законов этих обсуждения. В обоих случаях требуется знание этих законов. Ватутин их знает, а мы с тобой их только «когда-то учили». К примеру – диалектика, закон единства и борьбы противоречий. Два Мира, наш и немцев, на одной Земле – враги. Это единство. Они очень разные. Это противоположности. У нас достоинство – искусство полководца, у них – хороший послужной список, без поражений.

Ватутин занял плацдарм на правом берегу – логично рассуждая, немцы ждут наступления с этого направления. Ватутин вернул войска на левый берег, оставив на плацдарме обманку: макеты танков, пушек, даже чучела солдат. Логичные немцы ждут атаку.

Ватутин прорвёт оборону здесь – немцы всё ещё будут ждать прорыва там. Отважный манёвр удваивает войска Ватутина, растаскивает немецкие.

Ты предлагаешь ждать ледостава. Это квазиразумное решение, эмоции. Армия – это организм, а не механизм. Собранные вместе танки, пушки-солдатушки не есть войско. Вот когда они, как левая и правая руки, берут врага за горло; когда ноги делают подсечку; голова командует – не останавливаться, пока враг не затихнет навсегда. Тормознуть успешное наступление – значит потом снова его начинать. А каждый прорыв обороны – это самые большие потери. Пока ноги армейского организма несут его вперёд, голова должна правильно выбирать маршрут».

(ЗС). Хуже всего для организма вмешательство неграмотных врачей, для армии –политиков. Развязав войну, они пытаются управлять ей как автомобилем, нажимая педали газ-тормоз. А война по своим законам разгорается и гаснет, когда в костёр подбрасывать нечего. Редко кто из власть предержащих это понимает, а тем более – признаёт. Остановись мы на Днепре на месяц, Победа отодвинулась бы на год.

(ЗС). Век 21-й принёс много новых понятий в жизнь общества человеков, но значительная часть из них являются просто искажением старых представлений о его развитии. «Гуманитарная остановка боевых действий» раньше называлась «Сунуть палку в колесо». Суть таже, а звучит как модерновая «Общечеловеческая ценность». Но ведь ещё чеченские войны показали, кому выгодны подобные остановки. Так что спасибо, и вечная память «Деду за Победу», за то, что свою шкалу ценностей имел.

Картинка 5. Завершился очередной этап войны «Переправа», он послужил началом нового – «Сражение за Украину». В целях символических, скорее всего, переименовал Верховный главком Воронежский фронт в 1-й Украинский. Потом пошли 2-й, 3-й.

(ЗС). А через 70 лет появилось утверждение, что Украину освобождали УКРАИНЦЫ, ведь фронты – Украинские! И кто сказал, что человечество с годами умнеет? Стремление украинских властей изменить прошлое привело в 2014 году к искажению реалий настоящего. Гнойник дезинформации, Гордыни и ненависти готов был лопнуть. Как в 43-ем.

Первым качественно новый этап борьбы с нацизмом, теперь украинским, зацепил капитана Кочубея. История с его очень краткой службой в Наркомате Внутренних Дел, которую он поведал Лукошкину на переправе, получила неожиданное продолжение. Вернее, это он, после возвращения с плацдарма в родной кавалерийский полк, получил предписание явиться в тот самый райотдел НКВД, откуда сбежал с началом войны. На должность начотдела, с повышением в звании.

Картинка 6. Новое место службы: Гуляйполе – маленький городок (17 тыс. жителей) в 100 километрах восточнее Запорожья, в историю раз и навсегда вошёл как родина батьки Махно и центр Вольной территории – уникальной исторической попытки построения «страны анархистов.» Окутанная легендами личность Нестора Ивановича Махно материализовалась в виде скульптурной группы. Основанное в 1785 военное поселение к началу ХХ века выросло в торгово-промышленное местечко в Александровском уезде индустриальной Екатеринославской губернии. В 1938-м Гуляйполе стало городом, но в общем как сонным захолустьем было, так им и осталось.

Только сам типаж жителя здесь какой-то другой, вполне подходящий под звучное название, которое, наверное, само по себе влияет на ментальность здешних поколений. Достаточно упомянуть – в 1974 году многие носили проклятую фамилию Махно, а 17 человек вообще Махнорыло (См. списки избирателей на выборах в Верховный Совет СССР 1974 года). Казак Кочубей хорошо помнил свой первый и единственный день службы в НКВД. 21 июня 1941 года ему также вручили предписание, верхом на штатном коне прибыл в райотдел, доложил начальнику, получил кипу секретных документов. До 18.00 пытался разобраться в этих ориентировках, сдал бумаги в секретную часть и вернулся на съёмную квартиру в совершенно расстроенных чувствах. Около ноля часов его разбудил посыльный, сообщил о вызове, и Кочубей вновь доложил о себе начальнику. Майор осведомился о самочувствии и сказал буквально следующее: «Если у тебя всё нормально, отдыхай». Ошарашенному Кочубею всё разъяснил посыльный – нельзя уходить со службы раньше начальника, даже если тебе «три раза не хрен делать», а тот сидит до двух ночи «как Сталин». Вернувшись на квартиру, застал вдовушку-хозяйку в слезах. Уже в постели она поведала страшную историю: в 37 году приезжая бригада чекистов арестовала 9 человек, в том числе её мужа, а десятый, из арестного списка, Михайлюк, спрятался. Так загрузили десятым уполномоченного НКВД по району и больше о них никто не слышал. Вдова плакала, не чая вновь увидеть симпатичного постояльца – «высокий, та стрункий, высокий та стрункий, щей на бороде ямка». В итоге новоявленный чекист известие о начале войны утром 22-го воспринял с облегчением. Спрятался в полку, вернувшись в конную разведку. Воевал, как умел, достойно. Правда, за форсирование Днепра награды не получил, поскольку задание его разведгруппа не выполнила, утопила рацию, которую должна была в Запорожье подпольщикам доставить. Да и сама почти вся погибла, за что награждать? Тут ещё предписание «Откомандировать в распоряжение Особого отдела…» а зачем? Ведь не спросишь! Известное выражение «НКВД справок не даёт. Срок – даёт».

Прибыл в Гуляйполе на попутках, всё имущество в рюкзаке. Их тогда называли «сидор». Пошёл искать советскую власть, а она ещё не установилась. Зато в уцелевшем домике обнаружил Военторг. Не протолпиться! Чёрт под руку толкнул Кочубея, он и объявился: «Майор НКВД Кочубей!» Новая должность дала власть. Толпа от дверей шарахнулась, попрятались горластые тыловики всех мастей. Иван Иванович снова за спиной мощь почувствовал, пусть не казачьего полка, а всего лишь четырёх букв. Но каких букв! Надо сказать, что чекисты в то время сами в буквах путались: НКВД; НКГБ; Третьи отделы; Особые отделы; территориалы, и так далее. (См. Приложения). Реорганизация не заканчивалась, менялись названия, задачи, структура. Понял майор, нужна особая храбрость, чтобы в этом мире указаний, циркуляров, директив на плаву удержаться и врага громить. Представился коменданту, угостил вином из Военторга, ночевал уже в собственном райотделе. На следующий день разыскал имущество предшественника, погибшего при бомбёжке и единственного подчинённого – старшину Жмых Василия Григорьевича, мобилизованного из соседнего села Никольское. Биография старшины была страшней и удивительней фантасмагорий Гоголя Н. В. – раненный попал в плен в 41-м. Выкупила у немцев вдова из Никольского, выходила, свела с подпольем. По заданию устроился в немецкий госпиталь, поймали на краже лекарств, бежал, до освобождения Гуляйполя жил в погребе. Несмотря на подозрительную биографию, покойный нач отдела восстановил его в звании. Основание – росли вместе в Никольском. Старшина был вдвое старше своего командира и как бы усыновил его без юридического оформления. Не уберёг. Основная сложность в освоении новой должности была чисто психологического характера. Кочубей не терпел «стукачей», а для чекиста «агент» – главный калибр. Приезжавший проверяющий разъяснил, на латыни «агент» – это не «стукач», а «действие» и посоветовал вербовать негласных помощников. Стукачи сами прибегут. Новая должность расширила круг обязанностей до самого горизонта. Повысила нагрузки до апогея. Начальства оказалось много и очень требовательного. Иногда майору думалось, для определения профпригодности чекиста нужен всего лишь один экзамен – написать изложение какой-нибудь директивы. ЗС). Они есть в главе Приложения, попробуйте прочесть и пересказать.

Основная задача райотдела определялась историческими особенностями городка. Потомки населявших Гуляйполе крестьян, мещан, купцов и евреев прошли горнила Гражданской, прославили родину Махно на весь мир, но лучше не стали. В многотомной «Книге розыска» значились земляки: пособники, полицаи, агенты Абвера, бандеровцы, белоэмигранты и т.д., и т. п. Время от времени разыскиваемые заглядывали к родне, и прозевать это было никак нельзя. Статистику задержаний в масштабе СССР можно найти в Приложении. Был и особенный случай. Принесла заявление бабушка-соседка Михайлюка, того, что из-под ареста сбежал ещё перед войной. Мол, видела его в окошко! Кочубей Дело Оперативного наблюдения (ДОН) на беглеца вёл. Знал, что Михайлюк до Ташкента добежал, добровольцем на фронт пошёл, до комбата дорос, майором комиссовали. Всю ночь курил над доносом. Брать инвалида не хотелось, а самому подставляться не моглось. К утру порвал заявление. Зато в 53-м сам Михайлюк пришёл, с бутылкой, плакал. Он тоже о доносе знал, и оценил благородство. Увёз семью в Ташкент. После тамошнего землетрясения вернулись, дружили домами. Очень тяжёлыми выдались для жителей Гуляйполя послевоенные годы. Трудоспособное мужское население, после освобождения, призвали в армию. Вернулись далеко не все. Многие попали в сраженье на реке Молочной, там и остались

. Тема «Цена Победы» поднималась в частных, без протокола, беседах, и в 43-м, на поминках соратников, и в 44-м, вытаскивая из погребов дезертиров, и в 75-м, когда познакомились оперуполномоченный КГБ при СМ СССР лейтенант Громов В. А., и подполковник в отставке Кочубей.

Очередная реформа «силовиков» восстановила райотделы КГБ в сельской местности, Громова назначили на Гуляйпольский район. Круг обязанностей районного опера был ещё шире, чем у коллег из НКВД в их время. Громов отвечал за всё, происходящее на его «земле». От подготовки сельских Домов Культуры к зиме до недостатков в работе милиции. При этом никаких прав и полномочий, кроме докладов своему руководству, обслуживавший район опер, не имел. Даже права на бесплатный проезд в общественном транспорте, как сотрудники милиции и прокуратуры «при исполнении». Контрразведывательное обеспечение, выявление планов Главного противника, разоблачение агентов империализма – этим занимались другие чекисты, работавшие «по-крупному». Опера районного масштаба могли об этом мечтать. А могли и не мечтать, близко сойтись с районным начальством и получать свою долю натуральными продуктами колхозов и совхозов. Зачастую с новым, застойного периода поколением чекистов так и случалось.

Кочубей после войны осел в Гуляйполе. До выхода в отставку часто выезжал в командировки на Западную Украину, легендируя поездки «вызовом в область с отчётами». Даже хозяйка съёмной квартиры, вдовушка, на которой он, в конце концов, женился, легенде верила. Получалось, что откровенничать, быть самим собой, Кочубей мог только с районными операми. Они менялись, передавая столь полезную связь друг другу. Типичная ситуация: Райотдел Комитета ГБ получил сигнал –так называлось информационное сообщение, устное или на бумажном носителе.

«Товарищ Чекист. Бригадир Петренко Григорий выдаёт себя за ветерана, ордена купил. А как освободители пришли в 43-м, так завербовался в Австрию, где пахал у кулака-бауэра до Победы. А годки его пошли в армию, и все полегли на реке Молочной. Доброжелатель». И что оперу делать? Ведь этот бригадир уже 30 лет ветераном ходит, во всех президиумах сидит! Медаль «За доблестный труд» к празднику получил.

Вот и засели под яблоней опера двух поколений, тема беседы с каждой рюмкой всё объёмней становится. Русские же люди! Начали судьбу лжеветерана решать, его односельчан погибших вспомнили, потом ход сражения на реке Молочной.

.В 1974-м опера, молодой и отставной, нашли, оптимальное решение. Как в 1943-м командиры РККА. По просьбе Громова районный военком вызвал Петренко к себе с наградами и документами на них. Под предлогом вручения очередной юбилейной медали. Фальшивый ветеран прибыл без наград, якобы утерянных, и больше никогда их не носил. Кочубей в отставке литературничать начал, что-то вроде мемуаров писать. Архив Громову завещал.

Картинка 7. Ходившая на фронтах поговорка «Если сразу не убили, будешь долго воевать» отражала реалии. Немецкая линия обороны «Вотан», где: «Каждое село было превращено в крепость, дом с домом соединялись траншеями. На всех более или менее танкодоступных направлениях вспороли землю противотанковые рвы. Глубина рвов достигала нескольких метров, и многие из них затоплялись водой. Все это дополнялось почти сплошными минными полями и проволочными заграждениями» – описание начальника штаба фронта, будущего маршала Бирюзова.

Из справочной литературы: «Против Красной армии стояли 200 603 солдата противника. По голой степи наступали 311 346 бойцов и офицеров из частей 5-й ударной, 44-й, 51-й и 2-й гвардейской армий, и это явно не трёхкратный перевес, предусмотренный военной наукой. Измотанные в боях на Донбассе части атаковали в лоб, понеся страшные потери. 26 сентября, упершись в вал огня, части трех армий смогли в отдельных местах продвинуться на пару километров. Сверху беспрестанным потоком сыпались бомбы: посты воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) зафиксировали только в первый день около 900 самолетопролетов, а дальше их интенсивность не падала.

меньше 500. Боям на «линии Вотана» посвящено много разнообразных материалов, включая красочную диораму в Мелитополе. Город стал ключевой точкой обороны, которую советские войска ломали с 26 сентября по 23 октября 1943 года». Всего лишь месяц. В 43-м взятие города Мелитополя сокрушило оборону гитлеровцев, и Красная Армия пошла дальше. Так было.

ВСТРЕЧНЫЙ БОЙ

Чуден лес в предгорьях Карпат предрассветной порой, когда вольно и плавно, как бы сами собой колышутся верхушки хвойных гигантов, бесшумно исчезают клочья тумана в густоте подлеска и не шелохнутся, не зашуршат трава на полянках и рослый папоротник в ещё тёмной гуще бурелома. Чудится, без меры в ширину, без конца в длину это зелёное буйство безмолвия и красоты вечно. Только дико вытарчивавшие из муравы чёрные горелые пни напоминали о бренности бытия и что всё проходит. И кипела в траве неслышно и незримо лесная суета. От насекомой мелочи до бурых «хозяев» – все озаботились поисками завтрака. Но вот замерла чуткая лесная жизнь. Совсем уж инородный гул надвигался снизу, от речной поймы. И с вершины горы катился странный перестук. Будто сумасшедшее копытное топотало галопом по лесной дороге. Исчезала в укромных местах лесная мелочь, уносили прочь крепкие лапы серьёзное зверьё. Да и кто осмелится гулять в лесу, когда о своём присутствии объявил человек?! Видно, ему не ведомо, что глотает он жизни, как мух.

Картинка 8. Мчался по наезженной колее всадник, и страшно было смотреть на него. Нательное бельё в коричневых пятнах запёкшейся крови, лицо заплыло синяками, волосы раздувает встречный ветер – картина маслом! Вцепился в гриву, ноги лошадь сжимают отчаянно. Скользнуло копыто, качнуло лошадку и полетел человек дальше самостоятельно. Недалеко. Ударил руками обочину и покатился в сторону от дороги, лошадь – в другую.

Все это на глазах разведчиков 1-й батареи 163-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского полка – ИПТАП, их командира лейтенанта-Героя СССР Пеночкина. Конный головной дозор рысью шёл навстречу незадачливому всаднику.

Небольшого роста, ладный, щеголеватый офицер соскочил с каурого жеребца и подбежал к пытающемуся приподняться человеку в грязном белье.

– Не дёргайся, рявкнул Пеночкин, вдруг чего поломано. Счес фельдшера вызовут, починим. Опустился на колени. Склонился к лежавшему, «Говори!».

Голова с когда-то светлыми волосами отлипла от земли и разбитые губы прошептали «Засада».

– Крамаренко, повернулся к своим лейтенант, бери коней! Семёнов! Цепочкой вдоль дороги! В бой не вступать. Ганичкин! Дуй назад, тормози колонну, вези фельдшера. Моего «Орлика» возьми.

Через минуту лесная дорога опустела. Пеночкин не обнаружил серьёзных повреждений на незнакомце и отволок его в лес.

Усадил под дерево, дал глотнуть из фляги. Когда жаждущий откашлялся после глотка доброго самогона, начал задавать вопросы. Диспозиция выглядела угрожающе. На первый взгляд.

В километре-полуторах бандеровская засада, в которую и попал накануне капитан Второв с водителем и двумя солдатами. Бандиты оставили офицера для допросов руководством, привязав к дереву. Увлеклись найденным в машине самогоном и прозевали побег.

Избитый капитан всё-таки умудрился понять из пьяной болтовни главное: в полутора километрах строго на север у бандеровцев базовый лагерь. Они не проводили никаких «операций вблизи этого места, но скоро уходят за кордон и решили хлопнуть дверью. Ждут большую колонну, установили пушки для её расстрела.

На карте-двухкилометровке Пеночкина строго к северу таился хуторок. Старшина Семёнов уже отправил туда двоих разведчиков.

Они вернулись одновременно с подходом 1-й батареи. Студебеккеры, полученные по ленд-лизу, буксировали новенькие орудия ЗИС 3. В кузовах сидели новенькие, с иголочки, артиллеристы.

Предыдущий личный состав полка почти весь остался под Винницей, там же ржавели обломки и фрагменты материальной части. Прожорливая война поглощала ИПТАПы с особым аппетитом.

Комбат -1- спешился рядом с вышедшим на дорогу Пеночкиным – Что, засада? Я бы засаду именно здесь устроил. Убил бы последнюю машину, её не объехать. А потом – тир в парке Сокольники.

Командир – капитан Басаргин вояка был опытный, командовал бронепоездом в звании подполковника. Где сменил он большие звёздочки погон на четыре маленьких, никто из младших офицеров полка не знал, приходилось фантазировать.

Пеночкин вертел в руках бинокль, Басаргин карту местности, солдаты тем временем выстроили орудия в линию, как для вошедшего в моду победного салюта. С другой стороны дороги рядком уткнулись в зелень леса Студебеккеры. Картинка был до того красивой, что казалась нарисованной. Свежая зелень леса, чистенькие зелёные пушки, сияющие от хорошо исполненной работы лица солдат – всё вместе должно было закончится тем самым праздничным салютом.

Однако человек редко поступает так, как хочется Земле-матушке. То есть Природе. Выпалил очередную команду Басаргин, бахнула пушка – «Орудие 1», и разлетелась на мелкие брызги роса, покатилось по горам эхо пристрелочного выстрела. Незримый при стрельбе с закрытых позиций вырос кустистый разрыв снаряда слева от древних домиков хутора. Выкрикнул поправки для стрельбы угнездившийся на сосне корректировщик, и батарея ударила беглым огнём – каждое орудие по пять снарядов. Не было места среди разрывов живому. Да и лица пушкарей стали другими, погасли улыбки, проявилась озабоченность делом. Понимали, что с каждым снарядом летит смерть. Не до шуток. Новая поправка корректировщика, новая серия. Хуторок стёрт с лица земли – подвёл для себя итог Пеночкин и отдал команду. Взвод управления – разведки поскакал по редколесью в сторону дымившегося на полнеба хутора. Миновали две брошенные расчётами, не успевшие открыть огонь, сорокапятки бандеровской засады и вылетели к догорающим развалинам. Остановил бойцов Пеночкин на опушке леса. Спешились, развернулись в цепь, и пошли к кострищам. Видели удирающих бандитов, с десяток. Стрелять не стали. Далеко.

Во взводе у Пеночкина были опытные бойцы, из прежней его дивизии. Встретились на переформировке в Житомире и молодой лейтенант-Герой перетащил ребят к себе.

Не доходя до развалин заметили металлическую дверь, врезанную в склон холма. Близким разрывом снесло маскировку и дверь сверкала на солнце. Возраст (19 лет) не позволил Герою пройти мимо, и очень осторожно, дверь открыли. Уплотнители двери издали чмокающий звук поцелуя и створки распахнулись. Лейтенант и оставшийся с ним Ганичкин держали открывшийся тоннель под прицелом минуты три, потом рискнули войти. Тоннель был обшит деревом, по обеим стенкам отсвечивали латунью ручек двери поменьше. Убедившись в отсутствии растяжек и других подлянок, вошли. Ганичкин щёлкнул выключателем, загорелся неяркий свет, и разведчик получил подзатыльник. «Думай, потом делай!» прошипел командир.

– Вдруг мины! Оставайся у входа, продолжил лейтенант, не лезь поперед батьки в пекло. Мама Пеночкина была украинкой, любил он щегольнуть знанием «мовы». Двери оказались не запертыми, они открывали доступ в комнаты, заставленные стеллажами. На полках с ярлычками на немецком языке улеглись: оружие; боеприпасы; консервы; форменная одежда – в общем там разлеглась зрелая, цельная, продуманная мечта любого заместителя командира части по тылу, вплоть до уровня Армии. Тот, кто сотворил этот склад, грезил о годах борьбы с Советами. Лейтенант вернулся ко входу в пещеру сокровищ, вышел на свежий воздух. Со стороны хутора тянулись цепочкой разведчики. В скорости Семёнов доложил об окончании зачистки. Пленных не было, раненных добили их соратники.

ИПТАП ушёл к фронту. Увезли капитана Второва, оставили начпрода с кухней. Нужно было видеть его физиономию в недрах трофейного склада. Поглаживая консервные банки кончиками пальцев, приговаривал: «Отберут! Как пить дать – отберут!»

Как в воду глядел – отобрали. Это был самый крупный склад, оставленный немцами для бандеровцев.

Впрочем, разведчиков это не волновало. Успели затариться.

Пеночкин после войны в армии не остался, пошёл учиться и приобрёл мирную специальность радиотехника. А борьбу с бандеровцами сын продолжил. Судьба, что ли?

Картинка 9.Лихие 90-е. Пенсионер, уже отставной подполковник Громов В. А. хотел обсудить внутри политическую ситуацию на Украине с сыном-отпускником, очень ждал его приезда на дачу, где сам обитал после увольнения из СБУ (Служба Бэзпэки Украины). Будучи человеком наблюдательным, он приметил – с наступлением перемен чаще используются аббревиатуры, сокращённые названия: ВКП (б); Совнарком; НЭП; ЭПРОН; КПСС; ОАО; ЕБН… Как будто люди мыслят коротко, не дальше кончика носа.

Громов никогда не претендовал на командные должности, справедливо полагая, «Не место красит человека».

Однако начальство этим же девизом пользовалось самым бессовестным образом. Громову поручали ответственные задания, когда провал мог стоить не только карьеры, а награждали непричастных. Уволился «по выслуге лет» в неразберихе 1992 года и сразу уехал в Белгород, Россия. Его прогноз развития событий в Украине оказался точнее, чем предсказания политиков, политологов и даже астрологов. Поэтому сын Геннадий, родившийся в Гуляйполе, заканчивал Академию ФСБ в Москве. А дети бывших украинских начальников Громова скакали на майданах, направляясь в Европу. Дочь, Наталья Викторовна, их значительно опередила. Выскочила замуж за европейца из Франкфурта на Одере. Мать обоих детей – Светлана Петровна, уехала к молодым в Германию нянчить родившихся там близнецов. Возвращаться к мужу не собиралась. Виктор Громов подрабатывал в муниципалитете землеустроителем, дружил с соседями, вечерами разбирал архивы. Поддерживал контакт с райотделом ФСБ, чтобы быть «в курсе». Близость границы с Украиной давала пищу для размышлений, непостижимым образом «Незалежна» отдалялась всё дальше и дальше, оставаясь в тех же географических координатах. В году 2008-м умер Кочубей, не дожив до пышного празднования украинцами 120-летия со дня рождения батьки Махно самую малость. Громов собирался ехать на похороны, но тормознул фээсбэшник, объяснил, СБУ назад борца с «бандерой» не выпустит. Размышлял по поводу: если бы ожил батька Махно в наши времена? Сумел бы увлечь идеями справедливого общества народ и повести в светлое будущее? Анализ оперативной обстановки показал – увлёк бы, но недалеко и ненадолго. Американцы с такими вождями не церемонятся. Застрелился бы двумя пулями. Контрольный выстрел никто не отменял. Ожидал старый чекист войны между «братскими странами», обломками Советского Союза, надеялся оказаться полезным. Бывших контрразведчиков не бывает, выдержки было не занимать, но жизни не хватило.

ИНЬ И ЯНЬ

Общеизвестно, что Век 21-й принёс много новых понятий в жизнь общества человеков, но, при внимательном рассмотрении значительная часть из них являются просто искажением старых представлений. Равенство по гендерному принципу пришло на смену «равенству мужчин и женщин», но различие между ними не устранило. Той первой ночью на правом берегу Днепра Соня и Лукошкин спали, укрываясь одной шинелью (плащ-палаткой? Уже и не вспомнить) вместе. Но лейтенант вспоминал тепло встречи с любимой и рассуждения комдива о философии войны, а женщина Соня мучилась от стыда, считая себя отвергнутой. Ведь её пальцы помнили осторожное ползание по его телу, грудь вздымалась от его тепла, лицо пошило жаром от стыдобушки. Никто не смог бы убедить красавицу, что вспоминает она собственные девичьи грёзы. Никто и не пытался.

Лукошкин тогда убежал с Комдивом на новый НП, едва кивнув на прощанье. Вернулись санитары, навалились заботы. Под напором обязанностей, мучения превратились в огорчения, позднее законсервировались в образе иголки патефонной, нет-нет, да кольнёт сердечко. По-женски, без умысла, на эмоциях. И результат этой подмены реальных событий воображением, в жёстких временных рамках войны, «Доживу – Не доживу», был ожидаем. Обстоятельства сложились так, что Соня вышла замуж за Лозовского. Звёзды сошлись! Дивизию вывели на переформировку – это раз; Лукошкин просто исчез – это два; Лозовского вернули в Москву, он был незаменим в радио играх с Абвером, на фронте, в дивизии Комдива проходил стажировку; Соню он любил – это всё. Расчёт окончен. В 1947-м голодном году, во Львове, родился Вовка Лозовский. Отца Москва опять спрятала на периферии, шло преобразование НКВД в МГБ, соответствующая чистка рядов. Неожиданно для себя, Лозовский из кабинетного работника превратился в боевика-волкодава, одного из авторов новой тактики контр партизанской борьбы. Командовал опергруппой чекистов, замаскированной под «боёвку» УПА (Запрещена в России) Шухевича. Провёл ряд успешных ликвидаций.

Картинка 10. Год 1946-й. Чекисты в прикарпатских лесах новую тактику против бандеровцев применяют: ложные отряды боевиков, ловля на живца. Враг внутренний, одной крови, но противоположных взглядов. Их жалко, они не жалеют.

Ночью тихо в лесу. Тот, кто спит – не храпит. Кто не спит – охотится. Молча. Шуметь могут только те, на кого охотятся. Им уже всё равно. Где-то недалеко заяц попал в капкан, смертным криком зашёлся. Ужасней этого вопля в лесу ничего нет. Кровь стынет в жилах.

Ночью в лесу темно. Луна мелькает в дырявых облаках, свет её виснет среди стволов, отбеливает туман в низинах. Поляна впереди то высвечивается, то исчезает. Природа чарует своим покоем, баюкает. Глаза непроизвольно слипаются, закрытые веки сохраняют картинку, и путник тычется в куст или дерево, удивляясь их появлению ниоткуда.

Ясику, 16- летнему проводнику из местных, страшно. Лес чужим кажется. Лунный свет зыбок, богат причудами, мерещится всякое. Ремень автомата шею натёр. Старается не шуметь, а услышать опасность. Но в ушах только хриплый шёпот майора за спиной: «Двигайся, не стой!».

Майору 30 лет, фронтовик, знает наверняка: «В этом лесу своих не встретишь». Отвлекает внимание, идущий в головном дозоре Ясень. Однако, хлопанье крыльев перепуганной птицы значительно левее треска кустов, которые топчет мальчишка услышал, не прозевал! «Неужели они? Четвёртые сутки в лесу встречи ищем! Пора сигналить».

В ночном лесу шёпот слышен далеко: «Чи Ши; Чи Ши; Чи Ши» – самое модное ночное приветствие последних лет. В ответ, оттуда, где крылья хлопали – Чи Ши; Чи Ши! И голос, совсем не птичий – Хто цэ?

– «Палий», друже Зверхныку. Зи мною пьять людей.

– Выходь!

Майор выходит из тени, уже в центре полянки останавливается. Из кустов четыре силуэта навстречу выплыли. А в тылу ребята щёлкнули предохранителем автомата, готовы к огневому контакту. Нет сомнений, бандиты тоже готовы. Нервы у всех ни к чёрту, шестой год войны. Сорвался выстрел, но майор раньше упал. Лежит на открытом месте, бревно-бревном. Над ним пули густо-густо, в голове пусто-пусто.

В лесу прицельный огонь возможен только с дерева. Если лежишь, как все, за пеньком, твоя пуля травинки, ветки посшибает, такую причудливую траекторию выпишет, что не угадать. Стрелка спасает густой огонь, хоть одна пулька, да чавкнет, впиваясь в плоть врага. Вот и ждёт грешное тело этот укол, до судорог ждёт. Сердечко захолонуло, в ледышку превратясь. Мыслишка пробивается – А как там Ясь?

И услышал майор тишину. Все диски-магазины опустели, все пули улетели. А люди – все умерли? Сел. Топочут, прибежали. Все трое. Живы!

– Фёдор Петрович, вы как?

– Не Петрович, а Зверхник! Встать помогите. Ноги не слушаются. Отлежал, чуть не уснул. А Ясень где?

– Оружие собирает.

И тут выстрел. Все на звук побежали, опытные, храбрые, а мальчишку послали одного. Кого-то волокут! А мальчишка сам идёт! Доложите по форме!

Ясь переживает, голос срывается. Перестрелку он в кустах пересидел, а когда за оружием пошёл, недобитый бандит в него промазал.

Ночью тихо в лесу. Бандиты в рядок уложены на полянке. Все четверо. Пустыми глазами в чёрное небо уставились, Луна от них отвернулась. Завтра милиционеры займутся, вывезут на телеге в село, проведут опознание, завершат погребением. Обернись по-другому, чекистов просто так бросили бы. Воронью да волкам, на радость. Уходит маленький отряд. Для него открыто завтра: окончание рейда, письма родных, радость друзей, слава, горячая пища, баня наконец.

НИКТО НЕ ЗАБЫТ

Вернули в Москву Лозовских, комнату дали, начала молодая семья быт обустраивать. Страна от военного «НАДО» переходила к мирной жизни. Фронтовики возвращались «На исходные», довоенные позиции: родные города и сёла; заводы и фабрики; колхозы и другие формы общественной жизни. С удивлением обнаруживали несоответствия между мечтой фронтовой и реалиями. Большинство находило своё место в новой жизни, война научила бороться с трудностями. Разочарованные шли в бандиты. Армия поставляла готовых бойцов и криминалитет всех мастей получил солидное подкрепление. Активизировались националисты: украинские; прибалты; крымские; кавказские и прочие. Советская власть вынуждена была использовать все средства борьбы с ними: привлечение армии; переселение народов; амнистии и другие «высшие меры». Исход этой битвы «с народами» был неясен, поскольку националистов подпирала мощь бывших союзников СССР.

Картинка 11. Потери. Село Глинка в предгорьях Карпат летом просыпалось рано, с петухами. Остывший за ночь горный воздух, звеневший тишиной, с первыми лучами солнца, румянившего облака, насыщался кукареканьем, кудахтаньем, кряканьем, блеяньем, мычаньем и другими звуками жизни. Июньским утром 1947-го звон подвешенного возле сельсовета рельса заглушил всё. Притихшее село заторопилось на площадь. Такой порядок завели ещё оккупанты (немецкие). За неявку по сигналу могли расстрелять. Лозовский Фёдор Петрович, 35-ти лет, считал себя счастливчиком. Выше среднего – ростом и другими физическими показателями, закончил Отечественную войну без ранений в звании майора, оставил в Москве крепкий тыл – жену и сынишку,

Он не ошибался, жизнь складывалась удачно. До этого жаркого июньского дня 1947-го года. До того, как попал в плен. Начальник разведки куреня УПА (Запрещённая в России Украинская Повстанческая Армия, в 1944 году насчитывала около 100 тысяч штыков, курень – полк) Гречаный Фёдор, псевдо Злый, напротив, считал день удачным. На подходе к селу его боевка обнаружила и уничтожила ложную банд группу чекистов, захватив пленного. «Охотники» за бандеровцами лопухнулись со старым паролем, и вот один из них стоит на раненных ногах. Толку от таких фанатиков никакого, пусть хоть своей прилюдной гибелью послужит Великому делу освобождения Украины. Другим не повадно будет! Злый раньше, до повышения в должности отвечал за пропаганду «Станицы» – в структуре ОУН (Запрещена в России) так называлось объединение из трёх сёл, и знал цену идейной обработки. А что может быть эффектней, чем повешенный чекист?

Однако майору ещё раз, последний, улыбнулась судьба. Пока возились с виселицей и сгоняли народ, улучил момент, вырвался из лап охранников, проковылял на прострелянных ногах до колодца и ухнул головой вниз. Практически, сорвал акцию! Даже придал ей обратный эффект. Хуже всего было то, что сам Злый не остановил идущего на смерть москаля, а шарахнулся с его последнего пути. Испугался? Себе чего врать? На всю жизнь в памяти остались эти глаза, светившиеся неземным огнём. Пытаясь «сохранить лицо», приказал молодкам из «сотни отважных девушек» – подразделение для женских рекрутов УПА в этом селе, повесить «господаря» села Глинки, бывшего председателя колхоза. Собирался наказать плетью, за воровство. Пришлось повесить. Вот его лицо совершенно не запомнилось. Орднунг в УПА (Запрещена в России) был круче немецкого.

ТАК БЫЛО

Лозовский Владимир Фёдорович, 1947 г.р. ур. г. Львов, заполняя анкеты «личными данными», каждый раз объяснял – родился в городе-космополите только потому, что отец там служил. Крепко врезалась в память советских людей бандеровщина Западной Украины. Воспитывала Володю бабушка, по отцовской линии, проживавшая в столице СССР, метро «Кировская». Заслуженная учительница безумно любила (баловала) внука, поскольку он внешне и по характеру походил на отца, которого никогда не видел. Одно лицо, особенно на фотографиях. О родителях в анкетах писал «Пропали без вести». Уже на службе в КГБ при СМ СССР раскопал документы – оба-два похоронены на Западной Украине. Отсюда его интерес к послевоенной истории украинского национализма. Задружился с ветераном СМЕРШ Тараскиным Ю. В. Его рассказы дали более полное представление о бандеровщине, чем документы с грифом «Секретно» из комитетских архивов. Оказывается, сложившийся образ дикого «Рогуля» с автоматом – не более, чем карикатура. Где-то с 1943-го года эти рогули-крестьяне-украинцы, которых до прихода «советов» в 39-м во Львов вообще не пускали, образовали квазигосударство со структурой, органами управления, армией, плановым хозяйством, идеологией.

Три близлежащих села объединялись в «станицу», три станицы в подрайон, три подрайона в район, три района в надрайон, три надрайона образовывали виддил. Всю территорию Украины поделили на четыре части (луча). Во главе всех этих лучей стоял Центральный провод ОУН (Запрещена в России) с Проводником. На уровне подрайона и района в УПА содержались кош и курень, по нашему войсковому уставу – это пехотный полк, численностью до 2000—3000 человек. Кош отличался от куреня тем, что в нем были артиллерийские и механизированные соединения.

Бандеровцы после начала Великой Отечественной Войны не стали разгонять колхозы, а использовали их как очень удобные для себя структуры. У них была жесткая плановая система. Заранее давалось задание, кто и что должен вырастить, посадить, заготовить, а осенью сдать. Среди селян велась в обязательном порядке политработа по разъяснению идей ОУН-УПА, (Запрещена в России) занимались ей политработники ОУН (Запрещена в России), причём для каждой категории населения разные, отдельный для мужского населения, отдельный для женщин (обычно «продвинутая» женщина), а также раздельно среди юношей и девушек. Помогали им в этом все священники греко-католической церкви, говоря в своих проповедях, что надо слушаться своих защитников, так как они несут свободу и право владения землей. Получали информацию от своих людей на мелких административных должностях в сельсовете, райсовете, на постах бригадиров, председателей колхозов. В городских военкоматах и НКВД это были обычно технические работники, уборщицы, истопники, секретари-машинистки, повара в спец столовых для опер состава. Только однажды ОУНовцам удалось внедрить своего агента в нашу боевую группу, которая была уничтожена при захвате куренного в одном из сел. (ЗС). Теперь понятно, с кем воевали! Квази государство!

РАСПЛАТА

Достигнув возраста, оказавшегося предельным для Фёдора Петровича Лозовского, майор ПГУ КГБ при СМ СССР Владимир Фёдорович навестил могилу отца в Карпатах. Гостя из Москвы местные чекисты встретили с восторгом. Они полагали, что если и была романтика в их профессии, то воплощалась в таких, овеянных славой киногероях, покрытых пылью дальних дорог и неведомых стран. Отвезли, поселили, навестили могилку, вернули в райцентр. На следующий день ему была обещана рыбалка «Нахлыстом». Картинка 12. Отделавшись от «принимающей стороны», Владимир зашёл в сельскую «Чайную» помянуть отца. Устроился за пластмассовым столиком, хватанув залпом стакан «Горного дубняка». К нему подсел мужчина в летах и костюме совслужащего: чёрные пиджак и брюки, узенький галстук на резинке. Сказался инструктором райкома КП Украины. Много говорили о минувших днях, но единственно ценным для Владимира Фёдоровича показалось неоднократное высказывание собеседника «Я Вас где-то видел! Одно лицо!» Привыкнув доверять чутью, он проводил собутыльника до дверей номера в гостинице, вылез через окно своего номера и по тихим улочкам отправился в райотдел КГБ. Дежурный опер немало подивился причудам нетрезвого москвича, однако к утру, по мере поступления ответов на запросы, начал поглядывать уважительно. В 5 утра дежурный разбудил начальника райотдела. В семь Гречаного (псевдо Злый) задержали. Он действительно работал в райкоме КПУ соседнего района. Под воздействием алкоголя («Горный Дубняк») ему показалось – вылез чекист из колодца, ведь «Один в один!» Судили, дали по полной. А сколько их ещё на свободе осталось? Так закончилась борьба характеров, когда враги не сдаются. Победил тот, за которым правда. Идеи не умирают, рукописи не горят. Вырастет из недобитых нацистов Неонацик. Прозевают политики, а исправлять их ошибки будут воины.

PS. Накрылась рыбалка «Нахлыстом».

КОНЕЦ ВОЙНЕ

Так и должно быть, размышлял ГСС (Герой Советского Союза) майор Лукошкин, «Кто везёт, на того и грузят». Вышел из ворот «Дома женихов» – официальное название «Дом офицерского резерва», где провёл двое суток в ожидании назначения. Соседи по комнате жили там второй месяц, обошли все работавшие музеи и рестораны Москвы. На фронт не торопились, поскольку воевали с самого начала и успели усвоить правило «Не отказываться, и не напрашиваться». Лукошкин ещё не отошёл от кошмаров путешествия из Чимкента, где 2 месяца маялся в госпитале, в Москву. По времени нахождения на фронте, что имело значение для подсчёта выслуги лет, он значительно уступал соседям. По весу извлечённых из его тела пуль и осколков значительно превосходил. По наградам тоже. Однако назначь им Верховный пенсию, соседи получили бы больше. Из-за той самой выслуги лет. Год на фронте шёл за три. Хотя, ехидно возразил сам себе Лукошкин, если учесть мою бытность командиром штрафников, (год за шесть), то ещё можно потягаться…

Эту умственную гимнастику майор продолжал уже в поезде, уносившим его к новому месту службы – городу Львов. Напутствуя его при вручении предписания, полковник Шевченко сказал:

– Вам доверяют ответственное дело, поскольку вы такими делами занимались и живы до сих пор. Я знаю о вашем активном участии в операциях за линией фронта, вы не только прикрывали наших разведчиков и диверсантов, но и успешно выполняли их работу. Теперь от вас требуется не взрывать объекты, а предотвращать их уничтожение. Не преследовать врага, а опережать. Не уничтожать, а привлекать на свою сторону. Контрразведчик ищет врагов, а разведчик – друзей. Даже среди врагов. Ваша задача – вербовка главарей украинских националистов. Для начала – генерал улыбнулся, практикуйтесь на рядовых бандитах. Помните. Стрелять умеют многие, от вас требуются не мёртвые бандеровцы, а действующие агенты: осведомители; опознаватели; маршрутники; вербовщики. Без агентурного проникновения УПА (Запрещена в России) не победить.

То был переломный период в борьбе с бандеровщиной как явлением. От чисто военной тактики тотального уничтожения противника, Советская власть перешла к его «перековке». Признав, что после присоединения в 1939-м население Западной Украины стало частью советского народа, разнообразили приёмы приведения «рогулей» в соответствие высокому званию – Советский Человек. История войн показывает, что население истребить можно, а народ победить нельзя.

(ЗС). Для объективности доказательства возьмём бесконечно удалённую в пространстве и времени ситуацию, изложенную Р. Л. Стивенсоном в переводе Р. Горковенко.

Кратко: Малый народ пиктов обладал уникальной технологией производства верескового мёда.

Поднялся король шотландский, Человек, беспощадный к другим.

Однажды скакал в летний день, Хмур, бледен, тоска его жжет:

Он правит страною вереска, и вереска капли не пьет!

Грубо из логова схвачены, Отец престарелый с мальчишкой – последние пикты земли.

«Жизнь старостью ценится выше, А честь – это просто пшик

Секрет я с радостью выдам» – Сказал королю старик.

Вот только боюсь я сына.»

И вот на скале остался старик – Последний пикт на весь свет

«Теперь же напрасна пытка, Огонь бесполезен отсель: Умрет в моем сердце тайна – Из вереска сладкий эль»

Борьба с народом может казаться успешной, но всегда будет бессмысленным вандализмом. Силой можно уничтожить, добром – завоевать. Новая тактика привела к большим потерям личного состава УПА. Бойцы разбегались, шли под амнистию, сами убивали «идейных». Нелегко давалось прозрение.

Картинка 13. Двое на качелях. «Чертовски неудобный этот плащ, гремит при каждом движении, как железная дорога на переезде за шлагбаумом. Чёрт, да это не мой плащ шуршит! Это агент „Земляк “прибыл. Теперь главное – не испугать!» Так или иначе думал полковник Шевченко, сидя на толстенном бревне, которое когда-то выволокли из леса и бросили на опушке, особого значения не имеет. Он пришёл к месту встречи затемно, облазил кусты вокруг и сидел на бревне уже полчаса. Наконец сомнения типа: «Придёт – Не придёт» разрешились шуршанием.

Пришёл. С чёрными мыслями: «Ну, Виктор Николаич, недолго тебе панувать осталось. Сейчас всё кончится. Однако, пусть знает, за что помирает!» – Слава Иссу! Это уже не думки, а приветствие «Земляку», усаживающемуся на бревно. Матёрый мужик, бревно под ним только что не ойкнуло. Из-под капюшона брезентухи, глухо так:

– Во веки Богу слава!

– Сиди, Земляк. Виктор заболел, лихоманка трясёт, градусов сорок, я его не пустил на встречу. Да ты сиди, бревно большое, а мои ребята страхуют. Никто не побеспокоит.

Человек в плаще тоже не мальчик, голос ровный, спокойный, уверенный. – Ты. мабуть, Шевченко, командир Виктора? Так ему передай: «Первый раз вижу, что бы лихоманка от смерти спасла. Смотри!» Плащ брезентовый распахнул, на груди 4 толовых шашки привязаны и граната Ф-1. – Я долго к этому шёл, вербанул Витька меня красиво, но работать на вас больше не могу. Решил разом со всем покончить, так судьба его хранит, тебя подставляет. А с тобой умирать нет резона. Какие счёты между незнакомыми людьми? Не ты меня вербовал. Жить будем. Но отдельно. Я для всех ещё вчера умер, утонул на переправе. Николаичу передай, пусть зло не держит, не могу я больше. Как морок, его слова в голове: о правде людской, о жизни простой как та правда. Но мы тоже книжки читаем, понял я его тактику. Он сразу, я парашют не успел закопать, заявил: – Вижу умное лицо, будем воевать вместе. Я, дурак, орать начал, что врёт, пока везли, все аргументы выплеснул. Отказался напрочь, а он спасибо, Вы мне очень помогли, теперь вижу – неверно понимал бандеровцев, будем разговаривать дальше. Я ему лекции читал! Это не предательство? Это разумно! А он мне оперативную обстановку излагает, и становится ясно, агентуры у вас хватает. Все стучат. Я, вроде как, и не нужен. Но я – не все! И я ушёл с той хаты, где меня так хорошо принимали. Прошёл по сёлам, по явкам, посмотрел, как люди живут и как лесовики. Понял, что Николаич прав, а простить не могу. Жизнь, значит, зря, решил уходить и его прихватить. Что бы другим жизнь не портил. Пусть живут, как живут. Вот и вызвал на встречу. Теперь вижу, судьба за него, значит его правда. Будем воевать вместе.

Конец хороший, все живы, Лукошкина Виктора Николаевича от ангины вылечили.

СОРОКОВЫЕ, ГРОЗОВЫЕ

Рождённое в угаре 20-х поколение советских людей оказалось достойным продолжателем творцов Нового Мира, совершившим Революцию 17-го года. И сумевшим её защитить «от старого Мира». В жестокой битве мирового масштаба боец всегда рискует остаться последним живым из отряда. Нет больше боевых товарищей, с которыми завтракали вместе полчаса назад, воевали «с самого начала», родились «в один год». Нет «чувства локтя», никто не увидит твой последний выстрел и не услышит последний вздох. Вторая мировая закончилась, но не для всех. Остались в закромах Холодной войны семена национализма, но и борцы с этим явлением оружие не сложили.

«Я сражался с фашизмом всюду, где можно было реально воевать с ним». «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок». Эрнст Хемингуэй.

Когда кажется, что хуже не бывает, полезно историю вспомнить. У большой страны и врагов много. Это логично. Отгрызть Западную Украину от истощённого Отечественной войной СССР врагам казалось логичным. Ударили изнутри, союзники России: «Армия и Флот», к такому нападению не готовились. Не учли враги спецназ. Третий союзник назывался по-разному: ЧОН, НКВД, СМЕРШ, так и противник был многолик.

Горькую весть о гибели мужа принёс Соне Лозовской полковник Шевченко. В маленькой комнатке коммунальной квартиры дома, на первом этаже которого процветал известный всей Москве магазин «Чай», печальное известие заставило Соню задуматься: «Что после нас остаётся родне и близким людям? В смысле не духовного наследия?» Оказалось, комнатка и мебель – – ведомственные, одежда форменная, продукты – паёк. Единственная ценность звезда Героя, за ту переправу через Днепр, где она потеряла Лукошкина и нашла Лозовского. Её пустила в сражение с паспортным столом и победила. У мамы Лозовского, бабушки Володи, появилась дополнительная площадь, после обмена – отдельная квартира на Беговой. Это была хорошая инвестиция.

Соня Агранович 1953-й встречала в семейном кругу. За недостатком мужчин, за новогодний стол посадили Вовку, моментально показавшего маме и бабушке способность на поступок. Дотянулся до маминой рюмки с коньяком и вылил её на пол, желая угостить друга детства трёхцветного котёнка Ария. К неописуемому восторгу женщин, котёнок лизнул лужицу и рекордным прыжком взлетел на кружевные гардины, цепляясь коготками, добрался до резного из дерева карниза и уселся на нём.

Способность принимать оригинальные решения сохранилась у Володи Лозовского на всю жизнь. Как и прописка в Москве.

Через годы, при распределении выпускников ВШ КГБ, оставили в Москве только обладателей московской прописки. Так Володя стал разведчиком, а не периферийным опером.

Соня же добилась тогда, в 1947-м, возвращения в армию, причём в полк, задействованный в борьбе с УПА. Что ей двигало: месть за мужа или одиночество (в этом полку служил командиром батальона Лукошкин В. Н.), знать не дано. Погибла в 1953-м в авиакатастрофе.

А в 1947-м прибыла в полк зимой, оставив заснеженную Москву со всеми её благами. К тому времени тактика борьбы с бандеровщиной опять изменилась, упор сделали на «массовку». В городках и более-менее заметных сёлах разместили гарнизоны. Качественно изменился командный состав, опытных, но израненных фронтовиков заменяли получившие высшее военное образование, необстрелянные выпускники академий, училищ, курсов. Горя желанием отличиться, они экспериментировали, путая реальный театр военных действий с пособием по тактике – ящиком с песком. Зима в Карпатах рассматривалась командиром полка (свежее испечённым «Академиком» – прозвище!) как досадная помеха, вовсе не как определяющий жизнь и смерть солдат, фактор.

Картинка 14. Получив информацию о готовящемся прорыве границы от разведки дивизии, «Академик» вспомнил лекцию о парашютных десантах и двинул батальон по горной дороге, а ударный взвод сбросили на парашютах вблизи захваченной бандеровцами гуцульской деревни. Задача взвода была проста: сковать действия противника до подхода главных сил. Лукошкин понимал авантюрность замысла, сам был авантюристом, но единственное, что смог – это полететь со взводом. Надо ли говорить, что санинструктор Лозовская тоже включила себя в состав десанта. Малый собственный вес компенсировала сумкой с Красным крестом и медикаментами. С ней и выпрыгнула из уютного, наполненного рокотом двигателей салона ленд-лизовского «Дугласа» в снежную кутерьму.

Почти сутки ушли на исправление ошибки лётчиков «Дугласа» с точкой высадки. В крайней степени усталости, с обмороженными конечностями, 28 десантников (максимальная загрузка «Дугласа») белыми призраками возникли из метельной круговерти перед мёрзнувшими в карауле бандитами. Неповоротливые из-за напяленных на себя отнятых у деревенских жителей зимних одёжек, часовые остались ждать весны на боевых постах. Типа «Подснежники». Заняла Советская Армия все 4-е хаты, что до моста через речку.

Поутру враги проснулись поздно, вместе с выползавшем из-за гор бледным от мороза солнцем. Представшая в свете дня картина никого не обрадовала. Крохотная долина застроена амфитеатром, плотно. С чердаков простреливается перекрёстным, фланкирующим, и каким угодно огнём. Количество активных штыков у воюющих сторон противникам неизвестно, как и запас патронов. После небольшой утренней перестрелки стало ясно, боезапас ограничен. Как и продуктов. К обитателям села голод пришёл ещё раньше бандитов. Десантники располагали сух пайками НЗ. С учётом голодных местных детишек – на пару дней.

Комбат Лукошкин до 6-ти утра стоял, точнее сидел «часовым» на чердаке ближнего к мосту домика, изредка отогревая дыханием на замёрзшем слуховом окошке глазок во внешний мир. Там было темно и тихо. Соня занималась травмированными и обмороженными. В 6-ть утра поднялась на чердак со сменой караула и хозяйским тулупом. Простелила возле дымохода, там и уснули с Лукошкиным. Как на днепровском плацдарме. В этот раз перебил сон не комдив, а наблюдатель. Доложил, «На мост вышел человек с белой простынёй» Комбат ополоснул небритое лицо, решил «Сойдёт» и отправился к парламентёру. Встретились на мосту. Бандит попросил доктора!

Быстро выяснилось, что бандеровцы знали о десантниках всё, место и время выброски, состав группы, вооружение. Более того, от расстрела в воздухе десант спасла ошибка пилота. Однако, и в боёвке есть раненные, почти все хлопцы с обморожениями. Нужен врач. Взамен гарантируют жизнь десантникам. В отряде около 200 штыков. 10 к 1. Уйти не могут – перевал завален снегом.

В результате переговоров около 18.00 доктор Лозовская-Агранович вошла в ближнюю к мосту хату, но с другой стороны реки. Шибанул в мозг жуткий запах разложения физического и морального. Тени от горящей лучины прыгали по стенам, русской печке, протянутым к доктору вонючим рукам и ногам.

Началась адская работа. В смысле, отвратительная и неизбежная. К полуночи главарь бандеровцев проводил спотыкающуюся от усталости Соню на мост. Комбат встретил, расспросил, налил 100 грамм. Так сложился своеобразный распорядок дня, определявшийся Доктором Соней, вернее, её физическим состоянием. Когда она засыпала под утро, жизнь в селе затихала. Десантники, бандиты, крестьяне шикали друг на друга, охраняя тишину. Неизбежно, через час-полтора, стоны увечных становились непереносимыми, и Доктор приступала к своим обязанностям по сохранению Жизни. Днём это была обработка ран и обморожений десантников, вечером – бандитов. Соня не делала различий, это через помогавших ей женщин-бандиток, передавалось боеспособным мужчинам воюющих сторон. Они как бы перестали замечать врагов. Ни одного выстрела, но на третью ночь доктор заметила подготовку бандеровцев к походу. Это вызвало приступ страха, логика войны предсказывала близкий конец лечения своих и чужих. Конец врачебной практики «ввиду letalis ухода», то есть гибели практикующего врача «в связи с переходом в категорию нежелательных свидетелей». Вопреки ожиданиям, провожал её к мосту лично главарь бандитов. Псевдо – «Батыг». Встречал на мосту командир батальона. Позывной «Батя». Оба потребовали молчать о событиях этих дней. Что интересно, ни один из участников не проболтался об этом «перемирии».

Поутру десантники проснулись без врагов. Ещё день, открылся перевал, за взводом пришли машины. Вывезли всех, включая местных жителей. На поселение в Казахстан.

(ЗС). Тем самым дали пишу для осуждения «зверств большевизма», хотя, с другой стороны, спасли от голодной смерти. С той поры много воды утекло, давно исчезла горная деревушка, половодье 90-х снесло мост, а противостояние идеологий осталось. Непримирима бандеровская идеология украинского фашизма ни с какой другой, исторический опыт это доказывает, но кто в «наш просвещённый век» слушает Историю. Ведь мы её творим. Это ГСС Лукошкин разглядел в «Батоге» человека и дал уйти. Поскольку воевал с идеей нацизма, а не с украинцами. «Батога» искали наши как бандеровца, свои искали как предателя. Он сам нашёл комбата на Всемирной выставке в Монреале «Экспо 67». Оба носили чужие имена, но сохранили человечность. Сидели в баре до закрытия. Бывший бандеровец рассказывал о жизни в Австралии. И как запрещённая в России ЗЧ ОУН лезет в эту страну. С именами, кличками, паролями и т. п. «Батя» отписывался до утра. На борьбу с национализмом ушла не только эта ночь, но и вся жизнь. В 70-х ушёл на преподавательскую работу. Готовил себе смену, знал, борьба за души людей конца не имеет.

Картинка 15. Интересная была особенность деятельности оперов того далёкого времени. Слово для обозначения их работы привлекалось из другого языкового «кластера» – не нормированная. В промышленности выполнение нормы было обязательно, в лагерях за невыполнение лишали хлебной пайки, а для оперов означало – – задачи могут быть любыми, продолжительность рабочего дня – до выполнения задания. Показательна история Майора (у него было столько фамилий, пусть будет Майор).

Вызвал Майора к себе член Военного совета 4-го Украинского фронта. И огорошил.

– Задание, (конец войны, Львов), майор, будет не совсем обычным. Необходимо разыскать одного известного профессора, которого гитлеровцы вывезли из Львова. Братская поэтесса Ванда Василевская обратилась к Самому Верховному с просьбой разыскать ученого Казимира Вайгеля. И не только его, а, возможно, и целый институт… Если, конечно, фашисты не успели отправить всех в Германию… По имеющимся данным, Вайгель удрал от гитлеровцев и прячется где-то в предгорьях Татр. Он хоть и работал на фашистов, но, по нашим сведениям, преступником не был. А где находится институтский коллектив – – это знает только профессор.

Своё мнение о поручении майор оставил при себе. Война в завершающую фазу на советских танках вкатилась, а начинал на Кавказе, когда на немецких ехала. Самое время отыграться за сорок второй! И на тебе! Ищи какого-то профессора. Хорошо, штаты укомплектованы, есть к кому обратиться за информацией…

…Товарищи из фронтовой разведки сообщили, что в местечке Санок зафиксировали человека, работавшего когда-то в институте Вайгеля. Он знает профессора в лицо. Организовали с ним встречу. Появился кончик ниточки, которая могла привести к профессору. Клубочек докатился до села Кросценко. Там и прятался от всех Вайгель с женой и коллегами. Встретил розыскника профессор настороженно (служил ведь при немцах) и с какой-то растерянностью. Он понимал, что советский офицер посетил его неспроста. Однако, гуманитарная помощь продуктами сняла подозрительность и контакт получил развитие. Доложил Майор результат, думал, отпустят.

«Теперь, главное – выяснить судьбу остальных сотрудников института и предложить всем возвратиться во Львов. Мы гарантируем полную безопасность и предоставление необходимых условий для работы и нормальной жизни». Член Военного совета был категоричен.

Тем временем на освобожденной от фашистов польской территории начали зарождаться местные органы самоуправления. В данной ситуации еще трудно было разобраться, кто склоняется к прогрессивно-демократическим силам, а кто тянется к буржуазной оппозиции. Профессору оказали доверие, работу на фашистов сочли вынужденной, предложили возглавить институт.

Майору хотелось сбагрить проблему, решил передать институт Ягеллонскому университету в Кракове.

И вот розыскник с Вайгелем и его женой выехали в старинный польский город. Ехали на юрком «виллисе» по разбитой, ухабистой дороге. Стояла солнечная, но еще холодная весна. В Кракове через военного коменданта встретились с ректором университета, поинтересовались его мнением по поводу возникшей проблемы. Тот обрадовался такому повороту дела, стал от всей души благодарить.

Вайгель не возражал, но и не дал окончательного согласия. Он долго молчал, а потом вдруг высказал неожиданное для всех условие:

– Прежде чем все решится, разрешите посетить город Ченстохов.

– Нельзя ли узнать, что вас туда влечет? – поинтересовался Майор и предупредил: – Ведь там недалеко фронт, идут бои.

– Хочу посетить собор, – ответил профессор

– А вы ведь не только ради матки боски Ченстоховски приехали сюда? – заметил офицер, увидев, что Вайгель встречается со многими людьми и подолгу с ними о чем-то разговаривает.

– Да, теперь могу, признаться. Не только. Это предлог. Здесь находится три четверти людей нашего института. Все его оборудование. Поэтому, прежде чем дать окончательное согласие, я должен был убедиться, что мои люди живы, никто с фашистами не уехал, а оборудование в сохранности. Ну и, конечно же, необходимо было узнать их мнение и по поводу возвращения во Львов, и по поводу переезда в Краков. Мы еще перед отъездом из Львова договорились между собой – любой ценой ускользнуть от гитлеровцев и остаться на территории Польши. А собраться, в случае если все завершится благополучно, решили именно здесь, в соборе, где есть наш доверенный человек. Теперь, – продолжил уже официальным тоном Вайгель, – мне нужны гарантии, что с этими людьми ничего не случится… Выполнил поручение Майор, даже к концу войны успел.

(ЗС). Шла Великая Отечественная, страна напрягала все силы на фронтах и в тылу. И налаживала будущее освобождённых территорий. Отзывала с поля боя лучших спецов для решения этой задачи. Комплексный системный подход к ведению военной компании. Неужели мы забыли, что это такое?