Духи реки бесплатное чтение

Александр Прозоров
ДУХИ РЕКИ

Повесть первая

Пыхтун

Это случилось летом. Случилось в чудесный жаркий летний день на берегу прекрасной реки Свирь.

Впрочем, в те далёкие, незапамятные времена, когда всё это произошло, Свирь ещё не носила своего привычного русского имени. Племя Мудрого Бобра, что жило на этих берегах, называло её просто Большая Река. По той причине, что не ведало иных столь широких и полноводных рек. Озеро, из которого Большая Река вытекала, люди племени звали Водами Рассвета, а то, в которое впадала — Водами Заката. Озера казались им бесконечными в своих размерах, границами обитаемого мира. Люди племени Мудрого Бобра даже думали, что всё живое — подобно Солнцу и Большой Реке — приходит в мир из-за Вод Рассвета, где пребывает до рождения, дабы потом уйти за Воды Заката, куда уходит всё, проведшее на земле отведённый судьбою срок.

Этого знания людям племени вполне хватало для понимания сути и смысла существования, а потому прочими мелочами они уже не заморачивались и не вели никакого счёта ни дням, ни неделям, ни месяцам, ни даже годам, что текли в их мире, а потому ныне совершенно невозможно точно определить дату, когда началась эта история. Может быть — девяносто тысяч лет назад. Может быть — всего семьдесят. А может даже — целых сто тысяч лет назад. Но совершенно точно — это случилось летом, в жаркий солнечный день, когда дети, скинув незамысловатую одёжку, с громкими криками и визгами плескались в воде, вздымая тучи искрящихся брызг.

Поначалу день тянулся обыденно и привычно. На краю широкого песчаного пляжа молодые женщины Серая Лань и Звонкая Иволга выполаскивали проквашенные для мягкости шкуры, заодно приглядывая за малышнёй. На взгорке, у края деревни, возле священной ивы, сидел на валуне одетый в замшевые штаны с подшитыми к ним сапожками, оленью безрукавку и накидку из лосиной шкуры плечистый Хромой Зубр, на время отложивший свои инструменты и не без зависти наблюдающий за весельем в прохладной реке.

Пожалуй, он и сам не прочь был забраться в воду, хоть ненадолго спрятаться от полуденного зноя — но сегодня он оставался в стойбище единственным мужчиной и не мог покинуть своего поста. Мало ли появится поблизости крупный зверь или волчья стая? Пускай отогнать хищников он и не способен — но зато сможет вовремя поднять тревогу, и женщины с детьми успеют скрыться в жилищах или уйти от опасности на отмель.

Тёмная тень, мелькнувшая в воде, заставила Хромого Зубра привстать — а вдруг из глубины поднялся Хозяин Вод? Сомы, получившие в племени такое уважительное прозвище, нередко вырастают размером вдвое больше взрослого воина и вполне могут утащить маленького ребёнка. Только зазевайся — и даже вскрика бедолаги услышать не успеешь!

Но нет — видение появилось и исчезло. Старый мастер углядел лишь, как на воде закачалась, высоко вздыбив мокрые ветки, могучая липа, плывущая со стороны Вод Рассвета.

Похоже, её обширная крона уходила довольно глубоко и цеплялась за дно, не давая дереву разогнаться по течению. Двигаясь рывками, оно добралось до какой-то ямы, проплыло три десятка шагов и снова застряло, дергаясь, словно в предсмертных судорогах.

— Вернутся завтра охотники, — сдёрнув с головы ремешок, пригладил длинные, с проседью, волосы Хромой Зубр, — обязательно искупаюсь. Или сегодня мальчишек ненадолго на страже оставить?

От дальней опушки как раз шли двое ребят, тяжело гружённых охапками хвороста. Старый мастер, даже не глядя в их сторону, отлично знал, кто это такие. Тот, что моложе, с большими, вечно красными ушами, с ожерельем из птичьих перьев и в тунике из оленьей кожи — Клёст, сын охотника из большой хижины Быстрого Оленя и круглолицей красавицы Звонкой Иволги. Он родился всего десять зим назад, но уже сейчас мало уступал силой иному взрослому. Второй носил тунику из волчьей шкуры, но это мало помогало мальчишке. Совсем маленьким ребёнок Ломаного Клыка и Чистой Капли получил прозвище Пыхтун — за привычку забавно и громко отдуваться во сне. Рос он слабым, с тонкими руками и узким лицом — совсем не удивительно при таком жалком имени. К счастью для бедолаги, мучиться со старым именем ему оставалось совсем недолго. Он стал почти взрослым, пережив уже двенадцатую зиму, и этой осенью должен пройти посвящение в мужчины.

— Может, хотя бы новое имя принесёт ему удачу? — вслух подумал Хромой Зубр, наблюдая, как мальчики сбрасывают свой груз на площадке возле общего очага. Несмотря на разницу в возрасте, оба принесли одинаковые охапки. — Трудно будет такому слабаку среди охотников. Столкнётся на дальней тропе с клыкастым Большим Котом или медведем — тут его век и закончится. Даже ожерелья, мыслю, собрать не успеет.

По обычаю племени, только сильный и смелый охотник, собравший ожерелье из зубов волка, медведя или иного сильного зверя, имел право построить собственный дом, выбрать и привести туда жену. Далеко не всем мужчинам удавалось исполнить в своей жизни это требование.

— Дядя Зубр, дядя Зубр! — избавившись от ноши, кинулись к старому мастеру мальчишки. — Дядя Зубр, можно мы искупаемся?!

Старый мастер поднялся, опёрся на копьё с тяжёлым каменным наконечником, глянул на припасы возле очага. Летом в хижинах было тепло, а потому племя Мудрого Бобра готовило пищу на общем огне. И для него требовалось много дров, сухих и жарких.

— Вы принесли слишком мало, — покачал головой Хромой Зубр. — Этого не хватит даже на вечер.

— Мы принесем ещё, дядя! — клятвенно ударил себя кулаком в грудь красноухий Клёст.

— Мы только чуток обмакнёмся, дядя Зубр, — взмолился Пыхтун. — Совсем чуть-чуть! И сразу побежим за новыми дровами.

— Очень жарко, дядя!

— Жарко!

— Бездельники, — укоризненно покачал головой старый мастер. — Что с вами сделаешь? Ладно… Но только недолго! И потом сразу в лес, за хворостом!

Издав радостный вопль, мальчишки побросали свои короткие дротики с костяными наконечниками прямо к его ногам и, на ходу стаскивая туники, помчались вниз по склону. Там, на реке, липа уже добралась почти до самого пляжа и большая часть детей переплыли к ней, со смехом лазая среди веток, то падая в воду, то забираясь снова на дерево, повыше, чтобы нырнуть с толстого сука.

Хромой Зубр улыбнулся, глядя на их веселье. Хотелось бы и ему точно так же покувыркаться в общей кутерьме. Увы, не с его кривой ступнёй, невесть когда раздавленной между камнями, плавать через реку и лазать по скользким веткам. А дети пусть…

— Что это? — Старый охотник прикрыл глаза ладонью. Выше по течению, медленно извиваясь, под самой поверхностью двигалась чёрная широкая тень. Неужели Хозяин Вод? Похоже, длинные ветви липы разворошили какой-то омут и разозлили огромную рыбину.

— Проклятье, и вправду он! — охнул Зубр. — Точно он. Хозяин Вод! — закричал охотник уже в голос, указывая копьём в сторону опасности. — Хозяин Вод!!! Берегитесь! Скорее на берег!

— Сюда! Скорее! — услышав его предупреждение, замахали руками женщины. — На берег! Хозяин Вод вышел на охоту!

Малышня с радостным визгом — словно не спасалась от опасности, а услышала о новой игре, — посыпалась в воду, поплыла к пляжу. Липа качнулась, чуть подвсплыла, провернулась вокруг ствола, откатываясь к стремнине, и поползла вниз по течению. Хромой Зубр облегчённо перевёл дыхание… и вдруг увидел, как среди чёрных мокрых ветвей мелькнула детская рука. Дерево повернулось ещё чуть-чуть, и вслед за рукой стало видно лицо ребёнка.

— Помо… — попытался крикнуть несчастный, но на полуслове через рот прокатилась волна. Малыш не захлебнулся, начал отфыркиваться, но кричать уже не пытался.

К счастью, его услышали. Оба мальчишки, задержавшиеся было на пляже после предупреждения, кинулись вперёд. И тут Звонкая Иволга вдруг метнулась наперерез и схватила своего сына поперёк живота, едва не сбив Клеста с ног.

— Стой! Там опасно!

— Вот дурная! — сплюнул на взгорке Хромой Зубр. — Нечто не понимает, что Хозяин Вод такому большому ребёнку не страшен?

К счастью, хотя бы Пыхтуну никто не мешал — мальчишка стремительно преодолел водное пространство, отделяющее пляж от липы, ухватился за ближние ветки. Дерево закрутилось, окуная малыша в реку.

— Отпусти!!! — закричал старый мастер.

Но Пыхтун и сам сообразил, что делать.

Он не просто бросил ветку, но даже подтолкнул вверх сучок, оказавшийся поблизости. Дерево повернулось в другую сторону, вытягивая ребёнка наверх, и теперь Хромой Зубр узнал малышку.

Это была Снежана, семь зим назад родившаяся у Белой Лисы и Храброго Рыка как раз в день, когда выпал первый снег. Девочка с густыми русыми кудрями и большущими тёмными ресницами, словно крашенными черникой. Теперь она, широко открыв рот, изо всех сил пыталась отдышаться.

Пыхтун же проплыл вокруг кроны и схватился за ветки с другой стороны, мешая липе повернуться назад. Дерево, оказавшись почти на самой середине реки, всё быстрее и быстрее уносилось вниз по течению.

— Назад! Сюда! Возвращайтесь! — закричали с пляжа обеспокоенные женщины, дети побежали по берегу. Но что это могло изменить? У стойбища сейчас не было ни одной лодки — охотники ушли на них в облаву по Лосиной реке. Большая часть женщин и старшие дети собирали в Клюквенной долине молодую лозу…

Впрочем, хотя Хромой Зубр и беспокоился за уплывающих малышей, особого страха он не испытывал. Никто из них под ударами ветвей не утонул, плавали все дети племени Бобра отменно. Хозяин Вод, показавшись совсем ненадолго, пропал из глаз. Пыхтуну и девочке нужно всего лишь добраться от дерева к берегу и вернуться в селение. Непонятно только, почему Снежана упрямо вцепилась в липу и не хочет её отпускать. Испугалась, что ли? Но Пыхтун её успокоит. Он ведь уже совсем взрослый, ему почти полных двенадцать лет.

* * *

Пыхтун, с нетерпением ожидавший осени — времени своего посвящения в охотники, — постоянно помнил, что стал уже совсем взрослым мужчиной. И потому на берегу не колебался ни мгновения. Мужчина всегда должен защищать детей и женщин — о чём тут думать, коли кто-то зовёт на помощь? Паренёк кинулся в воду сразу, как только увидел руку среди веток, даже ещё до того, как услышал крик Снежаны. В несколько гребков он добрался до дерева и схватился за ближний сук — чем принёс больше вреда, чем пользы. Но тут же поправился, позволив девочке сделать большой глоток воздуха, а потом заплыл с другой стороны, потянул крону к себе и поднял голову малышки уже довольно высоко над водой. Подождал, пока Снежана отдышалась, спросил:

— Ты чего к берегу не плывёшь?

— Ногу что-то держит. Очень больно, Пыхтун, — всхлипнула она. — Так больно… Шевельнуть даже не получается. Наверно, она сломалась!

— Так посмотри! Тебе её видно?

— Нет… Она где-то там… — Девочка показала пальцем по другую сторону ствола.

— Подожди, я попробую сам посмотреть…

Пыхтун отпустил ветки, собираясь проплыть дальше, но крона качнулась, утаскивая Снежану под воду, и он опять торопливо вцепился в дерево. Оглянулся на стойбище — оно уже скрывалось за излучиной Большой Реки. Течение здесь было очень сильным и несло дерево быстрее, чем ходит по ровной гладкой тропе взрослый охотник. К тому же несло не просто вниз, а ещё и к противоположному берегу.

— Неужели никак не выдернуть? — переспросил он. — Так не бывает! Это всего лишь дерево, всего лишь ветки! Попробуй ещё!

Девочка крепче схватилась за ветки, напряглась… На её глаза навернулись слёзы:

— Ника-а-а-ак…

— Ну, тогда… — Пыхтун подумал, подобрался ближе к стволу и скомандовал: — Тогда дыхание задержи, я сам посмотрю.

Снежана послушно сделала глубокий вдох и замерла.

Паренёк перевалился через ствол, нажимая на ветки по ту сторону, липа провернулась, затягивая голову малышки под воду, зато с другой стороны на свет появилась её пятка, попавшая в развилку довольно толстого сука и зажатая там другой веткой. Пыхтун быстро откинулся назад, схватившись рукой за сук, вернул дерево в прежнее положение. Снежана фыркнула, отплёвывая воду, спросила:

— Увидел?

— Да. Кажется, на липе ветка за дно зацепилась и отогнулась. А потом выпрямилась и твою пятку к суку прижала.

— Так отломай её, отломай! — взмолилась девочка. — Я совсем уже ноги не чувствую!

— Подожди. Мне её отсюда не достать.

Пыхтун, прикинув, куда именно надо пробраться, разжал ладони, поднырнул под ближний сук, проплыл вдоль ствола, вцепился в нужную ветку, провёл рукой вдоль неё, но ноги не нащупал.

— Подожди. Боюсь ошибиться… — Он поглубже вдохнул, скользнул по мокрой палке в глубину и очень скоро обнаружил мягкие и тёплые пальцы Снежаны. Сейчас, когда голова девочки торчала над водой, её ступни уходили на удивление далёко вниз. Паренёк повернул назад, вынырнул: — Всё, получилось. Нашёл. Сейчас освобожу!

Он пару раз глубоко вздохнул, нырнул снова, вцепился руками в ветку, рванул… Но она не поддалась. Оказалась слишком тугой. Он дёрнул снова, сильнее. Однако толку не добился. Его тело от усилий болталось из стороны в сторону, а деревяшка даже не шевелилась. Мальчику было нужно найти более надёжную опору и… глотнуть воздуха.

Пыхтун всплыл, отвалился на ствол, пытаясь отдышаться. Оглянулся назад, вверх по реке. Селение уже скрылось за излучиной. И, похоже, довольно давно.

— Этак мы дотемна вернуться не успеем… — недовольно пробормотал он. — Унесёт за Чёрную реку. Там ещё и болото, обходить придётся.

— Что говоришь? — зашевелилась по ту сторону Снежана.

— Потерпи, сейчас освобожу… — Паренёк глубоко вдохнул и нырнул снова.

При всей кажущейся простоте, отогнуть ветку оказалось не просто. Сначала он пытался опереться ногами в сучки выше по стволу и нажать на деревяшку — но ступни раз за разом соскальзывали с мокрой опоры. Потом он решил зацепиться ногами выше по суку и оттянуть ветку к себе — но сук с развилкой оказался голым, как древко копья. Пыхтун стал подныривать под ствол и зажимать его ногами, чтобы руками толкнуть ветку. Здесь получалось держаться надёжно — но пока он нырял, выкручивался, закидывал ноги и нащупывал место ловушки, дыхания уже не хватало, и приходилось бросать всё, выныривать, а потом начинать сначала.

Липу же несло и несло по реке, и она миновала уже не только устье Чёрной реки, но и прозрачный на удивление Песочный ручей с его вкусной, даже сладкой водой.

— Мы утонем, да? — вдруг всхлипнула за стволом Снежана.

— Такого не может быть! — уверенно ответил Пыхтун, устало раскинувшись на ветках. — Мы ведь из рода Бобра, а бобры никогда не тонут. Просто я немного устал и быстро задыхаюсь. Сейчас чуток отдохну…

Как учил всех детей перед первым купанием великий шаман Чужой Голос, мальчик сделал один за другим три быстрых, очень глубоких вдоха, скользнул вперёд ногами вниз, обхватил ствол, крепко сжав его коленками, откинулся телом вниз и в сторону, почти сразу нащупал пятку Снежаны, зажавшую её ветку, вцепился обеими руками, со всех сил потянул на себя. Упругая деревяшка почти не поддалась, отогнулась всего чуть-чуть — но этого хватило, чтобы ступня девочки двинулась вверх, высвобождаясь из ловушки. Всё получилось так неожиданно быстро и просто, что Пыхтун поначалу даже не поверил в успех и удерживал ветку ещё некоторое время, пока опять не начал задыхаться. Только после этого он бросил липу и устремился вверх, хватанул полную грудь воздуха и тут же спросил:

— Снежана, ты где? Ну как, освободилась?

— Не зна-аю… — опять захныкала девочка. — Она всё равно болит… Я её не чувствую… Она не шевелится… Я утону-у…

— Племя Бобра не тонет! — упрямо повторил Пыхтун, хотя уже без прежней уверенности. Большая Река была широкой, а он слишком устал и нанырялся, чтобы переплыть её прямо сейчас, не отдохнув. Если же девочка и правда сломала ногу, то она не сможет одолеть реки вообще никак. Липа покачивалась на самой стремнине, и что до одного, что до другого берега было по четыре броска копья, не меньше.

— Пыхтун, Пыхтун, а ты сбегай за мамой, она возьмёт лодку, приплывёт сюда и заберёт меня назад, — наивно предложила Снежана.

— Пока я бегаю за помощью, тебя в Воды Заката унесёт, — ответил паренёк. — И не найдёт никто вовсе.

Цепляясь за ветки, он осторожно, стараясь опять не закрутить липу, выбрался на ствол, подал руку девочке, помог ей тоже подняться выше — чтобы в воде не застыла. Глянул сверху на освобождённую ногу. Та и правда покраснела и заметно распухла. Даже если не сломана — с такой далеко не уплывёшь. Оставалось только удерживать равновесие, смотреть на берега и ждать удачи.

Между тем, на их берегу сосновый бор сменился низким редким ольховником и ивняком, показывая, что дети проплывают мимо Дальней топи, названной так потому, что за неё никто никогда не ходил. Даже охотники. Обходить болото далеко, а удобных для охоты или собирательства мест, как считалось, ниже по течению с этой стороны больше нет. Похоже, так и было: макушки хвойных деревьев над чащей показывались редко. Всё больше шелестели берёзы и осины, способные расти прямо из воды и мха. Зато с другой стороны реки то и дело поднимались обрывы из плотного жёлтого песчаника, потрескивали, качаясь на ветру, толстенные тёмно-зелёные ели, едко пахнущие горячей смолой.

Пыхтун заметил, что именно к обрывам, усыпанным понизу крупными камнями и покатой галькой, их постепенно сносит с середины реки, и довольно улыбнулся:

— Повезло! Тут идти проще. Этим берегом посуху вернёмся, а у деревни переплывём. Песок и камни — это не через болото пробираться, это как по тропе натоптанной. Коли поспешить, то до темноты, может, всё же и успеем.

Увы, течение никуда не торопилось и откинуло их со стремнины только после следующей излучины. Ветки липы зацепились за дно — дерево мелко затряслось, словно от озноба, повернулось боком и закачалось, стоя на одном месте. Обтекая возникшее препятствие, весело зажурчала вода. Пыхтун разжал руки, поднырнул под ствол, позволил потоку пронести себя между двумя толстыми сучьями, торопливыми гребками направился к берегу и вскоре выпрямился на усыпанном камнями узком пляжике под высоким, в четыре роста, обрывом. Оглянулся на девочку — но Снежана, оказывается, всё ещё оставалась на липе, крепко держась за ветки.

— Плыви сюда! — махнул рукой Пыхтун. — Тут близко. От тебя в десяти шагах уже на ноги встать можно.

— Она не слушается… — опять захныкала та. — Болит… Совсем болит. Как кусил кто-то! Сильно кусил!

Паренёк вошёл чуть глубже, оценил глазами расстояние от своих коленей до рук девочки. Прикусил губы. Ему почти исполнилось двенадцать лет. Он был уже совсем взрослым мужчиной, настоящим охотником. Он должен был спасать детей и защищать женщин, не зная страха и не щадя своих сил. Но всё же Пыхтун понимал, что проплыть эти злосчастные десять шагов с девочкой на руках ему явно не под силу.

— Снежана, ты по веткам, по веткам попробуй ближе подобраться! Тут совсем недалеко. Ляжешь на спину, толкнёшься, а я встречу, поддержу за затылок.

Девочка не ответила. Она вся замерла, даже дышать перестала, рот слегка приоткрылся, а глаза распахнулись так широко, что стали почти круглыми. Одновременно Пыхтун услышал над головой нежное довольное урчание и даже не оборачиваясь понял: это смерть.

Саблезубый тигр, живший в здешнем лесу не первый десяток лет, давным-давно никого не боялся. Уже истёрлись в его памяти времена, когда приходилось насмерть драться с волками за пахнущую парной кровью добычу, улепётывать от разозлённых медведей или далеко стороной обходить могучих лосей. Ныне он сам мало уступал размером взрослому лосю, волка мог убить одним ударом когтистой лапы, а клыки его насквозь пробивали голову самым большим из живущих в округе медведей. Теперь уже его, хозяина леса, далеко стороной обходили все здешние обитатели. А кто не успевал — быстро находил себе уютный уголок в его желудке. Саблезубый не боялся никого и ничего. Но всё же не очень любил получать царапины от защищающих детёнышей медведиц или удары рогами от вставших в оборонительных круг быков или лосей. Раздобыть вкусный обед без тычков и ран ему нравилось куда больше и, заметив с высоты обрыва двух молоденьких голокожих зверьков, он даже заурчал от предвкушения удовольствия. Тёпленькие, с нежным мясом и хрупкими косточками, не имеющие ни клыков, ни когтей, малыши так и просились к нему в ещё пустой сегодня живот.

Ласково урча, саблезубый прыгнул вниз, готовясь вонзить клыки в белую влажную спину Пыхтуна — но тот, нутром почуяв опасность, рванулся вперёд, двумя широкими шагами запрыгнул в воду по пояс и тут же нырнул, стараясь удерживаться у дна и отплыть на одном коротком вдохе как можно дальше.

Впустую расплескав воду, саблезубый возмущенно мявкнул, щёлкнул пастью, покрутил головой. Но добыча исчезла бесследно, как и не было. Хищник сердито хлопнул лапой по прибрежному песку, фыркнул и решительно пошёл в реку, чтобы уж вовсе не остаться голодным. Второй зверёк был здесь, совсем рядом, в двух прыжках… Вот только прыгать по воде, увы, невозможно. Только плыть.

Пыхтун вынырнул только тогда, когда грудь стало обжигать от нехватки воздуха. Он всплыл уже среди кроны, совсем рядом со Снежаной, наконец-то оглянулся… и от ужаса его бросило в жар: от берега к ним плыл самый страшный из всех обитателей леса. Злобный, сильный, ненасытный. Паренёк, конечно, помнил слова шамана о том, что потомкам Мудрого Бобра на воде не страшен ни один зверь. Но одно дело — слушать это возле жаркого костра в полуночный час поклонения великому предку, и совсем другое — встретить на реке зверя, одна голова которого размером превышала его грудь, а клыки мало уступали длиной его рукам. Да ещё совсем, совсем рядом.

— Пошёл!

Сорвавшись от страха на визг, Пыхтун плеснул в сторону саблезубого водой, стараясь попасть в нос и уши, однако зверь не испугался, только рыкнул зло и коротко и приподнял морду чуть выше.

Впрочем, высовывающиеся из его пасти клыки всё равно уходили глубоко в воду. И вполне могли вонзиться жертве куда-то в живот.

От этой мысли пареньку захотелось оказаться как можно выше — и он полез на торчащие над поверхностью сучья. Высоко забраться не получилось — под весом тела липа провернулась, опуская его обратно вниз, а заодно — хлестнула саблезубого ветвями по морде, даже слегка его притопив.

Большому Коту это не понравилось. Он вынырнул, торопливо отплыл, описал широкий полукруг, попытался снова приблизиться к добыче — но на этот раз Пыхтун уже вполне сознательно полез на сучья, и Снежана, на время забыв о больной ноге, поступила точно так же. Ветки, поднимая брызги, весомо хлестнули по воде, и саблезубый предпочёл отвернуть к берегу. Дерево же, совершив пол-оборота, сползло с отмели и опять закачалось, разгоняясь вниз по течению и медленно отплывая к стремнине, к самой середине реки.

— Что, поймал?! — радостно закричал Пыхтун, крепко держась за короткий сучок у самого его основания. — Съел, да? Съел?! Ходи теперь голодным, драная кошка!

— Не поймал, не поймал! — весело вторила ему Снежана. — Не достанешь!

— В воде дети Бобра сильнее всех! — выкрикнул паренёк и стал осторожно, стараясь не перевернуть липу, выбираться на ствол. Постоянно барахтаться в воде было неправильно. Кожа размокает и пухнет, простудиться недолго.

— Глупый кот! — добавила девочка и тоже попыталась подняться на ствол.

Саблезубый тигр, внимательно выслушав их речи, хорошенько встряхнулся, разбрызгивая в стороны целые фонтаны брызг, принюхался и неспешно потрусил по берегу вслед за плывущим деревом. Он тоже считал, что охота как-то не задалась. И намеревался вскоре поправить ситуацию. Ведь рано или поздно дерево опять должно прибить к суше, а маленьким зверькам неминуемо придётся сойти на землю. Голод не позволит им сидеть на мокром стволе вечно. А если нет — он возьмёт их прямо на дереве.

Главное — чтобы река была помельче и он мог твёрдо стоять на дне всеми четырьмя лапами. Пусть дерево снова прибьёт к какому-то из берегов — и уж второй раз он не упустит своего шанса.

У Пыхтуна, быстро разгадавшего планы повелителя лесов, настроение сразу ухудшилось. Он перестал выкрикивать обманутому врагу обидные слова, откинулся на сук за спиной и закрыл глаза:

— Духи воды отвернулись от нас, Снежана. Мы зря стараемся. Нам уже никогда не удастся вернуться назад, — прошептал он. Но девочка услышала, дотянулась рукой до его плеча:

— Как ты можешь так говорить, Пыхтун? Духи защитили нас от зверя, они помешали мне утонуть, помогли тебе освободить мою ногу! Духи любят нас, Пыхтун! Они не позволят этому зверю нас сожрать!

— Ты же видишь, он топает за нами! Нам теперь не уйти с липы. Никак. Если выбраться на его берег, он нас сожрёт. А на другой — так переплывёт, догонит и слопает. Он в воде, может, и неуклюжий, но плавать умеет, так просто не отпустит.

— Он отстанет, Пыхтун. Обязательно отстанет! — уверенно ответила девочка. — Если духи нас от него спасли, то, значит берегут. Не отдадут ему в лапы, сколько бы следом ни шёл. Мы ведь на дереве плывём, нам не трудно. А он ногами идёт. Устанет и бросит.

— Да не оставят нас духи воды своей милостью, — с надеждой кивнул Пыхтун. — Мы из рода Мудрого Бобра, мы братья духам воды. Они нам помогут.

Осторожно, дабы не перевернуть дерево, он сдвинулся, сел удобнее, подтянул ноги, вынув их из воды почти до колен, и глянул на берег. Зверь продолжал мерно трусить по песчаной полоске берега. Оставалось только одно: ждать.

Противостояние длилось долго. Очень долго. Почти до самых сумерек. Раза три липу почти прибивало течением к опасному берегу — но Пыхтун и Снежана, наваливаясь на ветки, заставляли её крутиться, отплывать обратно на стремнину, а затем снова забирались на ствол. Хищник тоже несколько раз скрывался из виду. Но дети недолго радовались победе. Рано или поздно ветви на берегу раздвигались, и они снова ощущали на себе голодный взгляд злобного преследователя.

Когда начало темнеть, тигр скрылся уже надолго. Но Пыхтуна это ничуть не обрадовало. Он был почти взрослым и отлично понимал: ночью, в непроглядном мраке, в незнакомом месте, без оружия он и маленькая девочка не имеют никаких шансов дожить до рассвета. Волки, рыси, росомахи — кто-нибудь, но обязательно встретится на их пути или возьмёт их след. Да и медведь, коли попадётся, не откажется от лёгкой добычи. Про то, что Большой Кот наверняка будет одним из первых охотников, не стоило и поминать. В ночном лесу много клыкастых голодных тварей, способных охотиться только на слух и запах. От них даже взрослому охотнику с копьём и топором отбиться непросто. Иные и погибают. А уж им двоим лучше и не соваться…

Снежана не думала ничего. Натерпевшись за день, она ухитрилась задремать в неудобной позе между двумя ветками, свесив ноги в воду, а левой рукой продолжая крепко держаться за ближний сук. Липа между тем плыла почти посередине реки, плавно покачиваясь, словно убаюкивала своих седоков.

Где-то слева в темноте послышался протяжный вой, лишний раз напомнивший об опасностях ночных переходов. Справа между стволами что-то засветилось. То ли пробился свет низких звёзд, то ли засияли светлячки, то ли глаза выдали тигра, дожидающегося в засаде первой оплошности совсем близкой добычи.

Пыхтун подтянул ноги, полностью вынимая их из воды, пристроил, как мог, ступни на шершавом стволе, просунул руку в развилку ветки над головой, чтобы случайно не соскользнуть, и тоже прикрыл глаза.

Он проснулся от упавшего на лицо яркого луча света, открыл глаза и понял… что это конец. Он находился в Водах Заката. Находился там, куда попадают все окончившие свой жизненный путь люди. И не только они.

Между тем вода вокруг казалась точно такой, как и в обычном мире, точно так же голубело небо, грело поднявшееся над горизонтом летнее солнце, и точно так же, как вчера, покачивалась под ним большущая ветвистая липа.

И точно так же, как в мире живых, ему страшно хотелось есть.

Пыхтун оглянулся. Позади, на расстоянии вытянутой руки, продолжала сонно посапывать Снежана. Они попали в Воды Заката вместе.

Это хорошо. Значит, здесь будет не так одиноко.

Солнце поднималось выше и выше, согревая его продрогшее тело. Но вместе с рассветом оживали и духи воздуха, которые всё проворнее носились над поверхностью реки, покрывая её сперва мелкой рябью, затем крупной, потом волнами, всё быстрее и быстрее растущими в высоту.

— Где мы, Пыхтун?! — испуганно закричала проснувшаяся девочка. — Что это?

— Мы в Водах Заката, — мрачно ответил паренёк, мысленно умоляя мёртвое дерево не переворачиваться под ударами разгулявшейся стихии.

— А где берег?

Снежана была ещё слишком маленькой и ни разу не ходила кланяться великому предку их племени, Мудрому Бобру. А потому не знала, что у Вод Заката не может быть берегов. Ибо Воды Заката — предел всему. Шаман Чужой Голос рассказывал о том, как устроен мир, именно во время торжества поклонения. И только тем, кто способен понять древнее знание. Снежана в число достойных ещё не входила.

Пыхтун не стал ничего говорить девочке, чтобы не пугать понапрасну. Он лишь удивился тому, что совершенно не заметил, как ушёл из жизни. Может быть, они утонули во сне? Или тигр всё-таки сожрал их обоих, и всё, что происходило дальше, было лишь посмертным путешествием сюда, в вечность?

Он мог бы размышлять о своей печальной участи довольно долго — но высокая волна, приподняв липу, вдруг открыла его взору тёмную полоску впереди. Тёмно-тёмно-зелёную черту на краю чистого голубого неба.

— Берег!!! — закричал он, изо всех сил вытягивая шею. — Снежана, там берег! Духи любят нас, Снежана! Они несут нас прямо туда! Мы живы, Снежана! Мы живы! В Водах Заката не бывает берегов, Снежана. Если это берег, значит мы всё ещё живы.

— Очень кушать хочется, Пыхтун, — не поняла его сложных умозаключений маленькая спутница. — Ты не видишь, мы близко от дома?

На такой вопрос крепко вцепившийся в ветки паренёк даже отвечать не стал. Ему было страшно представить, как далеко успела унести их Большая Река и волны Вод Заката за прошедшее время. Это глупой малолетке казалось, что дом всегда рядом. А он был уже взрослым, этой осенью закончится его двенадцатое лето. И понимал, сколь велик на деле окружающий мир.

Духи воздуха очень старались, дуя на дерево, кидая его волнами, подталкивая в нужном направлении всеми своими силами, — но прошло ещё больше половины дня, прежде чем очередная волна швырнула липу прямо на плотную коричневую стену камыша.

— Вперёд плыви! — крикнул Пыхтун, бросая ветки и ныряя между стеблями. Потомок Мудрого Бобра отлично знал, что дальние стебли камыша растут на глубинах, скрывающих его с головой, и ногам тут опоры не найти. Если волны кинут дерево, столь долго бывшее их спасением, им же на головы — утопят моментально.

Однако Снежана вдруг истошно завыла, а две волны, одна за другой, прокатились через её голову. Да ещё сучья качающейся липы опасно замелькали от девочки то с одной, то с другой стороны. Думать было некогда — паренёк метнулся назад, чудом проскользнув между ветвями к самому стволу, вдоль него пробрался к девочке, бросился вперёд, толчком в плечо переворачивая Снежану на спину, задержал дыхание, схватил её ладонями под затылок, поднимая над собой и, отчаянно работая ногами, спиной вперёд поплыл в камыши. Густо растущие стебли упирались, наклонялись, ломались, больно царапая спину. Но они же и поддерживали, не давая провалиться под весом девочки в глубину. Волны опять превратились в союзниц. Они то приподнимали детей, позволяя пробраться чуть дальше, то проседали, кладя их на подушку из ломаных камышей и даря несколько мгновений, чтобы глотнуть воздуха.

Пробиваться таким образом через камыши пришлось очень долго. Пыхтуну показалось — целую вечность. Однако ступни в конце концов ощутили дно, и он смог уже более-менее спокойно пробираться дальше, раздвигая, а не ломая камыши. Снежану же приходилось по-прежнему тянуть за собой, удерживая её лицо над поверхностью воды. Последние усилия — камышовая стена наконец поредела, вода теперь едва доходила до колен.

Он подхватил девочку под мышки, пятясь протащил через последние стебли и через пляж из окатанных камней до травы, уронил на землю и сам обессиленно упал рядом.

— Всё, больше не могу!

— Моя нога, Пыхтун, — продолжала сквозь слёзы хныкать Снежана. — Она совсем… как деревянная…

Паренёк, чуть отдышавшись, сел, опустил глаза — и сразу понял, что ночное пребывание в холодной воде и без того больной конечности не пошло ей на пользу. Ниже колена голень опухла так, что стала вдвое толще бедра, приобрела мёртвенно-белый цвет, пальцы же и ступня совершенно исчезли под бесформенным наплывом. Пыхтун осторожно коснулся больного места пальцем, потом нажал сильнее.

— Ничего не чувствую! — ещё громче заплакала девочка. — Пыхтун, я хочу домой, к маме!!! Пыхтун, пошли домой!

— Как пойдёшь с такой-то ногой? — кашлянул он. — Ты же на неё и встать не сможешь.

— Ма-ама… — продолжала плакать Снежана. — К маме хочу! Пыхтун, позови ма-аму!

— Да не плачь же ты! — недовольно буркнул Пыхтун. — Нас скоро найдут!

Он был совершенно уверен в том, что племя Мудрого Бобра не бросит их на произвол судьбы. Ведь сила рода в том, что все, от мала до велика, держатся вместе и всегда помогают друг другу. Сильные вступаются за слабых, слабые помогают сильным добиваться победы. Для общего блага важен вклад каждого, даже самого маленького и слабенького члена племени. Только так можно одолеть опасности большого мира: не стать добычей хищников, не умереть от голода, пережить зимние морозы или летние ненастья. Племя не может бросить без помощи кого-то из своих. Это будет нарушением заветов Мудрого Бобра, о которых шаман не раз рассказывал во время обряда почитания предка.

Пыхтун не знал, что охотники племени, успешно загнавшие в верховьях реки гигантского лося, как раз сейчас разделывают добычу и обжаривают её на кострах, чтобы в сохранности доставить в селение. И раньше завтрашнего дня отправляться в путь не собираются.

Детей пытались найти только женщины, что вчера в конце дня вернулись с болота. Но и они смогли дойти по берегу лишь до Дальней топи. Дальше пешим пути просто не было.

— Хорошо хоть не болит, — утешил девочку Пыхтун, выпрямляясь во весь рост.

С небольшого лужка, окружённого куцыми берёзами и ивами, Воды Заката разглядеть не получалось: озеро полностью загораживали высокие камыши. Зато здесь не дул ветер, а солнце с чистого голубого неба припекало так, что быстро развеяло воспоминания о долгом пребывании в воде. Даже захотелось снова искупаться. Пыхтун заметил слева крупный валун, величаво возвышающийся среди камушков размером чуть больше человеческой головы, отправился к нему, забрался наверх, выпрямился.

Теперь он возвышался над коричневыми кисточками и легко мог увидеть воду до самого горизонта. Но куда важнее сейчас было разглядеть берег.

Оценив обстановку, паренёк спрыгнул вниз, вернулся к Снежане:

— Слева зелень светлая. Берёзы, ольха и ивы, насколько глаз хватает. А вот справа тёмные пятна над лесом видны. Ели растут. Значит, возвышенность. Туда надо идти. Там должно быть сухо. А здесь, в сырости к вечеру холодно будет и комары заедят. Да и вообще… В сыром месте жить трудно.

— Кушать хочется, Пыхтун, — пожаловалась Снежана, перестав, наконец, шмыгать носом. — Нас найдут, Пыхтун? Мы не пропадём?

— Чего тебе бояться? — удивлённо пожал плечами паренёк. — Ведь я с тобой. Я уже взрослый охотник, мне двенадцать лет. Когда рядом мужчина, женщине бояться нечего.

— Тогда пойдём? — Девочка поднялась, ойкнула, тут же свалилась набок и привычно захныкала: — Не слу-ушается-а-а…

— Не плачь, сейчас я всё сделаю…

Пыхтун оценил высоту ближних берёзок, выбрал ту, что немногим превышала его ростом, потянул к себе, рывком повис на ней всем своим телом. Стволик толщиной всего в два пальца лопнул с громким щелчком.

Осталось несколькими рывками порвать кору, и шелестящая крона легла рядом со Снежаной:

— Забирайся.

Девочка перекатилась на ветки, крепко вцепилась в них руками. Пыхтун взялся за комель и потянул спутницу за собой.

— Мы домой, да? — вполне даже весело уточнила Снежана.

— Нет, к елям. Там холмики, там сухо. На болоте оставаться нельзя. От сырости заболеть можем. И вообще… Неуютно.

— Почему не домой? — возмутилась она. — Я хочу домой!

— Далеко. Нам не дойти.

— Почему?!

— Ты сама вспомни, — остановился Пыхтун. — Нас вчера чуть не весь день несло, ночью несло, и ещё полдня. Течение у Большой Реки такое, что взрослого охотника обогнать может. День, да ночь, да ещё половина. Кабы тропа ровная да удобная назад к селению вела, так и то три дня пришлось бы шагать. А без тропы, через лес, нехоженым путём… — Паренёк запнулся. В его уме примерный срок возвращения выходил где-то дней в тридцать, но… Увы, племя Мудрого Бобра ещё не успело придумать определения для столь большого числа, и потому Пыхтун смог оценить время только так: — Много дней придётся идти. Очень много. С этим же, — он кивнул на сломанную берёзу, на которой удобно примостилась спутница, — с волокушей и вовсе не пробраться. Ждать надобно, пока найдут. Посему сухое, удобное место выбрать потребно, да терпением запастись. Охотники нас найдут.

Он снова взялся за ствол и поволок берёзу по влажному каменистому пляжу, тянущемуся между травяной кромкой и камышовыми зарослями.

Время от времени особенно крупные волны выкатывались до самой травы и смачивали камни, но это было даже хорошо. По влажному волокуша скользила лучше.

— Говорил, к елям нужно, на сухое место, — недовольно хлюпнув носом, укорила его девочка. — А сам по берегу и воде идёшь.

— А вдруг там рысь, медведь или волки окажутся? — оглянулся на неё Пыхтун. — А у меня ни копья, ни дротика, даже ножа с собой нет.

Хотя, какое там оружие? Сейчас он не имел вообще ничего! Ни обуви, ни одежды, ни простенького шила или хотя бы верёвки подвязать волосы! Голые руки, босые ноги и больной ребёнок за спиной. Тут не то что волки — обычная осока, и та путнику кровь пустить может!

— Подожди, — забеспокоилась девочка. — Так ведь звери и сюда прийти могут! Воды попить или на запах. Они нас загрызут, да?

И Снежана опять хлюпнула носом, готовясь зареветь.

— Здесь не страшно, здесь вода рядом, — с натугой ответил Пыхтун, перетягивая волокушу через поваленную полусгнившую лесину. — В любой миг на глубину уйти можно. Мы ведь из племени Бобра, забыла? У реки или озера нам никто на свете не страшен. Звери лесные — они воды боятся, не любят. Шерсть у них в воде мокнет, уши и нос для неё открыты, в пасть она к ним заливается. У нас же шерсти нет, нам бояться нечего. Мы хоть по шею войти на глубину можем и твёрдо ногами на дне стоять, и нос у нас такой, что в него волны не захлёстывают. Волк же, рысь, росомаха или даже медведь такого не умеют, они уже на малой глубине лапами барахтаются, плывут как могут. Коли кто подберётся — руку протяни да топи его без опаски. Ни клыков, ни когтей зверь плывущий использовать не способен… — Паренёк и не заметил, с какого мгновения перестал говорить сам и начал повторять слова шамана племени, услышанные во время поклонения предку. — Не страшен никто детям Мудрого Бобра в воде, любой враг в дитятю беспомощного превращается. Ну, а коли слишком длинноногий враг попадётся — так всегда нырнуть можно и пропасть. На такое чудо и вовсе только люди да братья-бобры способны. Посему при опасности людям к воде поближе следует держаться. Особенно слабым детям и женщинам. В общем, ближе к берегу нам нужно удобное место искать. В лес далеко не забираться.

Чахлый березняк вскоре сменился не менее чахлого вида болотцем, из которого в сторону озера сочилась через камни бурая склизкая вода. Местами эти потоки соединялись в мелкие ручейки, один из которых выше по течению густо зарос рогозом. Пыхтун, оставив девочку на камнях, ринулся в заросли, выдёргивая как можно ниже молодые стебли, очищая у основания белые листья, а аппетитную коричневую сердцевину, пахнущую прелой листвой и чуть сладковатую на вкус, жадно пихая в рот. Немного насытившись, он надёргал изрядную охапку, отнёс Снежане, вернулся, глубоко проваливаясь в мох, и вскоре полностью разорил уютный уголок.

Разумеется, паренёк знал, что корневища рогоза больше и сытнее — но выкапывать их голыми руками удовольствие сомнительное. Больше намучаешься, чем наешься.

К тому же, эти коренья хороши печёными — а готовить их было пока не на чем. Посему, подкрепившись, Пыхтун вернулся к своей простенькой волокуше и двинулся дальше.

Болото сменилось густым, тёмным и сырым ольховником, потом ненадолго в стороны раскинулся ивняк. Здесь берег стал посуше, чуть вдалеке можно было разглядеть могучие липы и тополя, на болоте растущие не очень охотно. Там, под густыми кронами, наверняка было уютно и спокойно. Много ароматной зелёной травы, часть которой наверняка годится в пишу, но… Но лиственные леса даже на холмах всё равно всегда сырые, земля под травой не высыхает в самый сильный зной. Не лучшее место для ночного сна. А о ночлеге уже давно пора подумать.

Большая часть дня позади, искать убежище в сумерках будет поздно.

— Ели совсем близко, я их вижу, — приободрил девочку Пыхтун. — Скоро дойдём.

Ещё немного усилий — и паренёк сделал неприятное открытие: берег повернул к северу.

Это означало, что поросший соснами и елями вожделенный взгорок, к которому он так долго стремился, стоит не у воды, а сильно в стороне, за густыми зарослями берёзы и ольхи.

— Да, оттуда к воде не добежать, — разочарованно пробормотал Пыхтун. — Подожди здесь, я пройду дальше. Может, другое место замечу. Не такое опасное.

Отпустив волокушу, паренёк быстрым шагом отправился дальше по берегу, но вскоре наткнулся на широкую протоку. Громко хлопая крыльями и недовольно клекоча, шарахнулись в стороны птицы, метнулась от ног на глубину стайка мальков. То ли это разлилась впадающая в Воды Заката неведомая река, то ли Воды сами образовали залив, давший приют изрядному количеству уток, чаек и гусей — поди отсюда угадай! Но то, что с волокушей водную преграду не одолеть — Пыхтун понял сразу.

— Зато рогоза столько наросло, на всё племя хватит, — пробормотал он, поворачивая назад. — Несколько дней прожить можно.

— Ты вернулся?! — приподнявшись, махнула рукой Снежана. — А я хотела к камышам подойти, и не получилось. Не слушается нога совсем, хоть плачь.

К счастью, несмотря на угрозу, теперь она совершенно не хныкала.

— Ни одной звериной тропы не видел, — ответил ей Пыхтун. — Думаю, крупные хищники сюда давно не хаживали. Попробуем на холм подняться. С него и лодку увидеть можно, когда искать нас начнут, и комаров вечером сдувать будет, и не отсыреем ночью. Давай, ложись. Поворачиваем…

Сказать это было куда легче, чем осуществить. Девственная роща понизу оказалась густо переплетена тонкими, но крепкими стеблями лютиков, перекрыта зарослями иван-чая и крапивы. Причём не только молодыми жгучими растениями, но и пожухлыми остатками прошлогодней травы, и позапрошлогодней. Уже давно мёртвой — но от того не менее прочной. Здесь торчали пеньки старых, когда-то сломавшихся толстых деревьев и прутья молодой поросли, и царапучие стволы ольховника, что высох в тени, не успев дорасти до солнца.

Всё вместе это живое и пересохшее буйство представляло собой препятствие, через которое нужно прорубаться, а не идти — но прорубаться было нечем, и Пыхтун проламывался вперёд шаг за шагом, рвя, ломая, опрокидывая преграды своим собственным телом.

Хорошо было только одно: тяжёлая волокуша окончательно затирала его путь, оставляя за собой широкий ровный след. Готовую тропу, по которой можно быстро убежать к Водам Заката и спрятаться там от возможных врагов.

Когда заросли наконец кончились, Пыхтун упал на спину в густой ковёр незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков — не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Пыхтун поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.

— Понятно, — задумчиво, как отец, кивнул он. — На песке, кроме сосен, никогда ничего не растёт. А там, где ели, наверняка ямка с землёй.

Пыхтун оглянулся на Воды Заката, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через неё пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…

Наверное, это было красиво — но у Пыхтуна было слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, спустился за Снежаной, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дёргал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке.

А когда та управилась с угощением — уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.

Сокровище

Духи леса оказались милостивы — ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острые приступы голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз — не самая сытная еда для молодых потомков Мудрого Бобра. Пыхтун, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы — но голень не то что не исцелилась, но, кажется, распухла ещё больше.

— Ладно, лежи, — разочарованно махнул он рукой. — Схожу за едой.

Паренёк сбежал с холма, знакомым путём прошёл к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями.

Чёрные и серые, красные и полосатые, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневые с белой полупрозрачной поволокой… Пыхтун замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз.

Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое — но главным было не это. Главное — сразу несколько крупных кусков отлетели в стороны от хрупкого кремня. Пыхтун опустился на колени, собрал все, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся от края. Другой, продолговатый, но узкий, сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгрёб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.

Пыхтун разочарованно вздохнул: хотел сделать один удобный нож, а получилось четыре неуклюжих скребка. Далеко ему ещё до мастерства Хромого Зубра. Тот первый попавшийся камень с берега подбирает и прямо у всех на глазах любой инструмент, что просят, делает. Хочешь — наконечник для копья, хочешь — нож для разделки туши. Хочешь — серп, хочешь — скребок. Ну да Хромой Зубр своим делом с незапамятных времён занимается, с тех пор, как ногу покалечил. А случилась эта беда ещё до рождения Пыхтуна. Было время научиться. Мальчику же остается только надеяться на удачу да выбирать из осколков те, что пригодиться могут.

Паренёк снова взялся за тяжёлый камень, поднял над головой и со всего размаха опустил на всё ещё довольно крупный, обколотый только с края, кремень. Собрал то, что отвалилось, опять шарахнул по кремню с высоты и вновь сел разбирать получившиеся осколки. После некоторого раздумья отложил к самому первому, длинному тонкому обломку ещё два продолговатых, потом долго крутил перед глазами увесистый кусок с тремя торчащими в стороны острыми гранями. Подобрал голыш и аккуратными мелкими постукиваниями сбил две из граней, примерил получившийся инструмент к руке. Кремень лежал в ладони плотно, кожу не резал. От большого пальца вниз, выпирая на три пальца дальше ногтей, шла слегка изогнутая острая кромка.

Оглядевшись, Пыхтун подошёл к берёзке, наклонился и несколько раз ударил снизу вверх под самый комель. Острый камень с удивительной лёгкостью входил в дерево, прорубая и кору, и древесные волокна, оставляя не рваные лохмотья, а гладкий ровный срез. Два десятка ударов — и деревце в три пальца толщиной упало на бок. Паренёк прошёл вдоль ствола, с лёгкостью срезая ветки, ещё несколькими ударами отсёк макушку, вернулся с добытой палкой на пляж, положил «топор», взял скребок и быстрыми мелкими движениями заточил верхнюю, более тонкую часть. Выпрямился, опёршись на палку. Сверкающее влажной белизной остриё возвышалось над головой на высоту вытянутой руки. Пыхтун резко отпрыгнул, перехватив палку двумя руками, кольнул ею воображаемого зверя, отступил, кольнул снова, крутанулся, ударил тупым концом, уколол, выпрямился. Потрогал пальцем самый кончик острия — и расплылся в широкой довольной улыбке.

Теперь у него было копьё! Пусть не самое лучшее: деревянное остриё слабое, легко ломается, если попадёт в череп или кость, быстро разлохмачивается, когда задеваешь им в пути ветки или влажную траву. Но всё равно, при сильном ударе им можно нанести опасную рану даже сильному зверю, ударить, отпугнуть. А ещё у него теперь были скребки, резаки, топор, заготовки для ножа и серпа…

Уже легче, не так страшно смотреть в будущее.

— Можно теперь и за едой отправляться, — весело решил Пыхтун. Снова взявшись за «топор», у ближней ольхи он споро срубил нижнюю толстую ветку, укоротил её, оставив кусок длиной чуть больше руки, полукруглым скребком подровнял у комля. Осмотрев коллекцию осколков, выбрал плоский обломок, шершавый с одной стороны, и бодрой трусцой помчался к заливу.

В этот раз он не стал выдёргивать листву — втыкая ольховую палку в дно, Пыхтун выворачивал растения вместе с корнем, вытягивал толстую, с палец, мохнатую плеть насколько хватало сил — а потом обрезал кремневым осколком. От берега по заливу поползла вонючая глинистая муть. Гуси и утки, поначалу шарахнувшиеся от человека в стороны, потянулись на запах, стали нырять, хлопая клювом, выцеживать изгнанных из безопасного укрытия червячков, личинок и мотыля, и вскоре настолько осмелели, что плавали — рукой достать можно. Впрочем, Пыхтуну было не до них: разорив, перерыв берег на несколько шагов, он добыл изрядную груду корней. Гуси, даром что неуклюжими кажутся, при малейшей опасности моментом увернутся. А корни — вот они, здесь!

Перетащив добычу к протоке, паренёк хорошенько выполоскал её в воде и, оставив каменный ножик и копалку возле заводи — руки-то заняты, — гордо зашагал к временному убежищу.

— Вот, держи! — высыпал добычу перед девочкой гордый собой Пыхтун. — Это не листики. Корни сытные, тут еды и на завтра хватит.

— Какие мужчины глупые, — презрительно сморщила носик больная спутница. — Их же сырыми не едят, их запекать нужно.

— Подожди, это ещё не всё! — Пыхтун сорвался с места и вскоре вернулся, удерживая ладонями у пуза собранное каменное сокровище. Снова убежал, на этот раз приволок трухлявую палку и берёзовый древесный гриб.

— Это трут, — пояснил паренёк. — Он не горит, но тлеет. Зато долго тлеет, такой палки на всю ночь хватит. Или гриба, он ещё медленнее истлевает.

Пыхтун пошёл по холму, собирая сухой валежник. Дни в землях племени стояли жаркие, солнечные. Роса до холма не добиралась. А потому все валявшиеся вокруг деревяшки для костра подходили идеально. Искры хватит, чтобы разгореться. Однако паренёк решил не рисковать и снял с берёзки под холмом несколько тончайших, невесомых полосок бересты, добавив к ней комок сухой травы. Затем среди принесённого валежника выбрал толстый сосновый сук, упёр его в корень, выпирающий из песка прямо рядом с девочкой.

Снежана, прикусив губу, внимательно наблюдала за его приготовлениями. Паренёк нашёл среди камней осколок с совсем узкой острой кромкой, склонился над суком, водя по нему новеньким инструментом. На песок посыпалась тонкая стружка. Вскоре в деревяшке появилась канавка в полпальца глубиной. В её конце Пыхтун расковырял трещинку, в неё воткнул несколько соломинок и кусочек бересты, наскрёб с гриба чуток трута. От другого валежника отломил ударом ноги сучок в два пальца толщиной, прижал его к груди и закрыл глаза, призывая на помощь всех духов своего рода и этого холма, моля о заступничестве Мудрого Бобра и взывая к милости лежащей на земле деревяшки.

Даже в своём селении, пользуясь готовой, правильной отцовской тёркой и готовым, отобранным и тщательно высушенным трутом, он добивался успеха один раз через два. Здесь же, пользуясь первыми попавшимися палками и только что собранным трутом… Оставалось надеяться на то, что жаркая погода превратила в сушняк всё вокруг, на что только падали солнечные лучи.

Пыхтун глубоко вздохнул, вставил палку в вырезанную щель, прижал деревяшку и, навалившись на сучок всем своим весом, принялся быстро-быстро двигать его в щели вперёд-назад, не жалея сил.

Поначалу ничего не происходило, но вскоре он явственно ощутил легкий запах гари. В щели, в тех местах, где края палки упирались в дно, появились слабые коричневые полоски. Это не значило ещё ничего — хорошо натёртая древесина чернеет даже сырая. А сырую зажечь невозможно совсем.

— Дымок, Пыхтун! Дым появился! — вдруг взвизгнула Снежана, но паренёк не поддался.

Он пытался добыть огонь не в первый раз и отлично знал, что успех приходит только тогда, когда потрачено немало времени, а сил в руках и теле уже не остаётся. Для огня мало просто дымков. Нужно, чтобы мельчайшие крупинки древесной муки, что с дымом вытираются сейчас со дна выемки, сбились в самом конце — там, где приготовлен трут. И этих крупинок должно быть много. И от них должен заняться остальной трут. А первые дымные крупицы — они погаснут ещё до того, как он успеет поднять голову.

И Пыхтун продолжал тереть, тереть, тереть, пока не почувствовал, что сейчас упадёт от бессилия. Только после этого он глянул в конец выемки, куда так долго бил тёркой. Там над щелью курился совсем слабенький дымок — но он был!

Пыхтун тут же добавил в щель трута, осторожно подул, добавил ещё, опять подул, и только заметив в коричневой кучке крохотную алую точку, аккуратно сунул в неё краешек белой полупрозрачной бересты, подул снова.

Появился легкий язычок пламени — паренёк подложил в него ещё бересты, поднёс сверху пук сухой травы, а когда занялась и она — тут же перенёс к сложенным шалашиком тонким веткам.

Они затрещали.

Пыхтун уже смелее добавил сучки в палец толщиной и, не дожидаясь, пока они займутся, смело прижал сверху толстыми валежинами. И только после этого позволил себе откинуться назад и перевести дух.

— Ой-ёй-ёй! — радостно замахала руками Снежана. — У нас костёр! Представляю, как удивится мама, когда нас найдёт!

В это самое время к пляжу у стойбища племени Мудрого Бобра приставали лодки. В каждой из пяти сидело по два охотника, и в каждой посередине лежала прикрытая рогожей груда хорошо пропечённого мяса. Мужчины были веселы и горды собой: они привезли столько добычи, что её должно хватить на много, много дней. И ещё останется, что засушить и сложить в домах на случай ненастного или неудачного голодного времени. Они были так довольны, что не сразу обратили внимание, сколь печальны встречающие их женщины и дети.

— Где Хромой Зубр? — первым заметил неладное шаман.

Женщины невольно оглянулись на взгорок, где оставшийся в стойбище старшим хромой охотник поливал землю под священной ивой сладким травяным отваром, моля духов леса о помощи. Однако рассказать об этом Чужому Голосу никто не успел. Чистая Капля, не сдержавшись, растолкала старших и кинулась к мужу:

— Пыхтун пропал! Клык, его унесло ещё позавчера, и он так и не вернулся!

— Как унесло? Чем, куда? — Не понял Ломаный Клык, вытаскивая лодку на песок.

— Их плавучее дерево унесло! — выкрикнула Белая Лиса. — Снежану и Пыхтуна. Мы искали, но не нашли…

Молодая женщина расплакалась, закрыв лицо ладонями. Чистая Капля лишь нервно ощипывала мех с подола платья из тонких оленьих шкур и с надеждой смотрела на мужа большими голубыми глазами.

— Помогите Ломаному Клыку и Храброму Рыку разгрузить лодки! — решительно приказал охотникам Белый Камень, которого уже много лет все слушались как вождя. — Чужой Голос, ты поплывёшь с Клыком вдоль закатного берега. Призови всех добрых духов, дабы помогли найти детей. Я и Рык поплывём вдоль рассветной стороны. Торопитесь! Мы и так узнали о беде слишком поздно!

Десять сильных мужчин моментально перекидали груз из двух долблёнок на прибрежную траву, помогли столкнуть прочные осиновые лодки обратно на воду. Охотники запрыгнули внутрь и, тут же взявшись за вёсла, насколько хватило сил разогнали узкие и длинные стремительные челноки вниз по течению. Деревья и кусты замелькали с такой скоростью, словно люди бежали со всех ног. Почти сразу они обогнули первую излучину, промчались до устья Чёрной реки. При этом потомки Мудрого Бобра не отрывали глаз от берегов.

Опытный взгляд прирождённых охотников мигом отмечал все мелочи: обломанные ветки, примятую траву, следы на песке, вывернутые камни. Но ничто пока не выдавало появления здесь детей или опасных для них хищников. Никто рослый и тяжёлый не выбирался из реки, утаптывая траву, не ломился через кустарник, не шёл вдоль берега, оставляя выемки во влажном песке и мелкой гальке.

Остался позади Песочный ручей, лодки миновали очередную излучину…

— Сюда! — Храбрый Рык неожиданно погрузил весло в воду, тормозя лодку, указал на обрыв. Охотники повернули к берегу, выпрыгнули из лодок. — Вот, смотрите! Кто-то крупный спрыгнул сверху. Вон какие выемки в слежавшемся песке. Судя по тому, насколько широко стоят лапы, это был…

Он запнулся.

— Да, это он, — согласно кивнул Белый Камень. — Он что-то увидел в реке, спрыгнул, вошёл в воду… Вот здесь… А здесь вышел. Следы уже сильно затекли, это было позавчера. Он хотел достать какую-то добычу, но не смог и потрусил вдоль воды. Вот следы, вот… Ломаный Клык, возвращайтесь вместе с Чужим Голосом к тому берегу. Если он кинулся к детям, они должны были переплыть на ту сторону.

— Зачем им это? — покачал головой шаман, опёршись на весло. — По закатной стороне тянется топь, по ней не пройти.

— Лучше топь, чем Большой Кот. Снежана и Пыхтун — потомки Мудрого Бобра, они не боятся воды. Им незачем забираться в болото, они могли пойти назад вдоль берега. В реке лесные звери не страшны.

— Тогда бы они вернулись в селение ещё вчера, Белый Камень, — возразил шаман. — Но их нет. Значит, на берег они не выходили. Мне жаль, братья мои, но они, похоже, утонули.

— Этого не может быть! — перебивая друг друга, горячо возразили Ломаный Клык и Храбрый Рык. — Они дети Бобра! Они всегда прекрасно плавали и лазали по деревьям! И не раз играли на плывущих деревьях! Они не могли утонуть! В нашем роду вообще никто никогда не тонул!

— Дерево могло повернуться в воде и своей кроной неожиданно увлечь их на дно.

— Если бы они утонули, Чужой Голос, — холодно ответил Белый Камень, — их тела прибило бы к берегу. Так или иначе, нужно искать. Обратись к духам, пусть они помогут в этом!

На этот раз шаман возражать не стал. Лишь пригладил курчавую, рыжую с проседью бороду и забрался в лодку. Он был стар и мудр, и помнил куда больше всех остальных охотников. Он знал, как мало весёлых, крепких и ловких малышей доживают до возраста взрослых мужей. Не успев набраться силы и опыта, одни становятся жертвами зверей, другие забредают в болото или умирают из-за болезней. Кто- то падает с дерева или с обрыва. А многие — тонут, как самые обычные лесные звери. Река коварна, и далеко не всегда несёт только спасение. В ней тоже случаются летние водовороты, зимние полыньи, она способна зацепить жертву невидимой подводной корягой или кинуть на камень. Мир жесток к оступившимся, и поэтому число жилищ в племени на его долгой памяти увеличилось всего на два дома. Было шесть, стало восемь. Дети же в домах рождаются каждый год…

Почему Пыхтун и Снежана не приплыли на пляж сразу, когда дерево стало уносить? Почему не бросили его, когда их унесло за излучину? Даже забаловавшись и забыв обо всём, они всё равно должны были вернуться к ночи.

И если их нет, значит…

Но делиться своими мыслями с родителями шаман не стал. Не решился причинять боль отцам, потерявшим первенцев. К тому же — а вдруг?..

Однако берег скользил за бортом, девственно нетронутый: на краю топи не селились даже утки. Белый Камень и Храбрый Рык тоже не подавали знаков. Значит, ничего не замечали. Ни кровавых следов тигриного пиршества — что было хорошо, ни следов ночлега — что было плохо. Отдаляться от спасительной воды дети бы не стали. Нет следов — значит, из реки никто не выходил.

Лодки миновали очередную излучину, и шаман вздохнул: как ни горько, но поиски потеряли всякий смысл. Зачем детям уплывать так далеко? Что могло заставить их полдня сидеть на дереве? Почему они не вернулись, увидев, что мимо тянется уже Дальняя топь? Почему не испугались тигра и не кинулись к другому берегу? Объяснение всему этому напрашивалось только одно, и было оно очень, очень печальным.

— Смотрите, это знак! — привстав в осиновой долблёнке, указал вперёд Чужой Голос. — Это тени! Тени без людей! Я должен обратиться к духам, они хотят говорить со мной.

Охотники честно попытались разглядеть что-либо над блестящей поверхностью реки, никаких теней не заметили, но возражать шаману не стали. Ведь духи приходили только к нему, только он слышал их голоса и сам говорил голосами духов. Лодки повернули к берегу, причалили возле небольшой поляны, и мужчины выбрались на берег.

— Расступитесь. — Шаман опустился на колени, наклонился, поцеловал траву, сдвинул вперёд висящую на плече плетёную из листьев рогоза сумку, откинул край, достал туесок из бересты, высыпал на ладонь несколько щепоток порошка из гриба-красноголовика, помогающего увидеть иной мир, кинул себе под язык и надолго замер, рассасывая зелье. Когда же сознание знакомо помутилось, открыл глаза и быстро закрутил головой, громко призывая духов:

— Ой-я бобу! Ой-я, еу, еу…

От быстрого вращения головой и протяжного горлового пения голова закружилась, мир вокруг слился в яркие белые, синие и зелёные кольца, размазался, и шаман окончательно потерял сознание — свалился набок, мелко затрясся, изо рта потекли жёлтые пенящиеся струи.

— Чужой Голос, ты меня слышишь? — присел рядом на колено Белый Камень. — Ты здесь или ушёл? Что за дух в этом теле, отвечай!

— Дух-х… — сипло ответил совсем другой, незнакомый, не шамана голос. — Здес-сь…

— Ты видел детей, здешний дух?

— Ви-иде-ел… — просипел некто, вошедший в тело шамана.

— Где они сейчас?

— Забра-ал…

— Кто забрал? — не выдержал Ломаный Клык. — Их сожрал тигр? Они утонули?

— Не-е-ет… — слабо шевелясь, ответили губы шамана.

— Подожди, — отодвинул охотника Белый Камень. — Духов нужно спрашивать проще. Скажи, детей схватил тигр?

— Не-е-ет…

— Они утонули?

— Не-е-ет…

— Они живы?

— Да-а-а-а…

— Где они сейчас?

— Забра-ал…

— Кто забрал, куда?

— Забра-ал…

— Кто забрал? Куда? — нетерпеливо повторил вопрос Белый Камень.

— Я-а-а-а… — выдохнули губы, и шаман перестал биться в конвульсиях.

Чужой Голос перекатился на живот, приподнялся на четвереньки, тряхнул головой. Дополз до воды и опустил лицо в воду. Поднял, пополоскал рот, сплюнул в сторону, опустил снова. Поднял, откинулся, сел на камни:

— Кто-то приходил? Здесь были духи?

— Да, — кивнул Белый Камень. — Дух сказал, что тигр не тронул детей, что они не утонули и живы до сих пор. Но кто-то их забрал… Дух сказал: «Я».

— Значит, он и забрал, — устало потер виски шаман. — Теперь понятно, куда они пропали и почему нет следов. Духи забрали их к себе, в свой мир. Забрали живыми, не причиняя боли и не убивая. Детям сейчас хорошо. Может быть, когда-нибудь мы их даже увидим. Но сейчас их нет. Их забрали духи.

— Вот как… — Белый Камень надолго задумался, потом медленно кивнул: — Хорошо хоть, они всё-таки живы. Но в мир духов у нас пути нет. Горько мне, но придётся возвращаться без них. Мне жаль, Клык. Жаль, Рык. Надеюсь, духи будут милостивы к ним в своих землях. Спускайте лодки, братья. Плывём домой.

Пыхтун же в эти мгновения и не вспоминал об оставшихся где-то далеко за лесами соплеменниках. Он искал место для трутной ямы. Ведь добывать огонь с помощью трения — очень трудно, даже в сухие дни не всегда получается. В сырую погоду — невозможно вообще. Поэтому огонь лучше не разжигать, а хранить. Самый лучший способ — в сухих ямках, набитых пересохшей трухлявой древесиной или трутом с берёзовых древесных грибов и слегка присыпанных от лишнего воздуха. Яма размером с человеческую голову способна тлеть почти два дня. В любой момент её можно разрыть и раздуть огонь. Или досыпать свежего трута взамен истлевшего. Но она должна быть обязательно сухой, сухой в любой ливень. Если в яму затечёт вода — всё погаснет.

Дома люди делают такие ямы возле очага, на возвышении. Но в доме не бывает дождей. В лесу же сухое место найти весьма не просто. В низинах земля сырая просто всегда, на взгорках — в дождь по склонам течёт вода и заполняет любые ямки. Причём в песке ни защитной канавы, ни бортика не сделать — влага всё равно просочится. Поэтому в первую очередь паренёк пошёл на вершину холма. Туда, куда вода не способна стечь никаким образом. Увы, именно вершину облюбовали для себя могучие тёмные ели, которые, как известно, сухости не любят. На всякий случай Пыхтун всё же копнул опавшую хвою, но под ней, как и ожидал, наткнулся на чуть влажный дёрн.

— Здесь ямы не вырыть, — разочарованно вздохнул он, пробираясь между тяжёлыми лапами, вышел на обратный склон и замер, увидев просто сказочное зрелище: молодую сосну, сломавшуюся на высоте его роста. Такое в лесу случается часто, особенно после зим с оттепелями: влажный снег налипает на высокую крону дерева, подмерзает, налипает снова и оказывается столь тяжёл, что сперва сгибает дерево, а потом и ломает его. Только на здешнем холмике таких ломаных сосен было больше десяти. Но эта — лежала на почти ровном участке на вершине холма и не отломалась от высокого пня, удерживаясь комлем на толстом куске дерева.

— Дом! Это же готовый дом! — пробормотал Пыхтун и поднял взгляд на небо. Оно оставалось безмятежно-голубым. Но рано или поздно зной неминуемо закончится, Мудрый Бобр проснётся и начнутся дожди. К этому времени было бы неплохо иметь укрытие от непогоды. Паренёк покрутился на месте и побежал назад: — Снежана! Снежана, собирайся! Я нашёл нам дом!

— Ты где, Пыхтун?! — из-за елей закричала в ответ девочка. — Иди сюда! Принеси мне лопухов, мне не в чем готовить!

— Это ты сюда иди, я такое место…

Тут паренёк спохватился, что его спутница сама ходок плохой, и замолчал. Вернулся под сломанную сосну, разворошил хвою. Песок снизу был, понятное дело, влажный. Но это ведь под хвоей! На воздухе, на солнце высохнет быстро. Пыхтун раскидал в стороны мох и мусор на два шага в ширину и десять в длину и громко ответил:

— Иду!

— Ну, ты где? — обиженно спросила девочка, когда он прибежал к костру. — У меня уже полдня в животе урчит! Листья лопуха нужны, чтобы корни запечь.

— Сейчас! Сейчас принесу. — Мельком глянув на её белую распухшую ногу, Пыхтун бегом промчался вниз по склону, в траве на прогалинах между осинами надрал крупных лопухов, поднялся наверх: — Держи!

— Наконец-то! — Снежана уже успела расчистить песок и сделать небольшую выемку. Теперь девочка застелила её листьями, чтобы не пачкать еду, на них в три ряда выложила корни рогоза, сверху опять же закрыла еду листьями, насыпала тонкий слой песка, палочкой нагребла сверху угли из кострища, добавила дров. — Скоро готово будет, Пыхтун. Далеко не уходи.

— Я рядом…

Паренёк быстрым шагом обогнул ельничек, хорошенько переворошил подсохший сверху песок под сосной, руками вырыл ямку ближе к кроне.

Теперь опять следовало немного подождать, и он отправился в новый обход своих ближних владений, собирая валежник. Зверей на облюбованном холме явно не было, а потому он оставил своё новенькое копьё возле Снежаны, и набирал в обе руки полные охапки хвороста, восхищаясь здешним изобилием. Богатый лес, не то что возле деревни, где даже тяжеленные сухостоины — в радость.

К тому времени, когда возле будущего дома лежала целая гора толстых сухих сучьев, как раз поспели корешки. Маленькая стряпуха не подкачала — угощение и не подгорело, и хорошо пропеклось.

— Ты просто молодец! Настоящая хозяйка! Никогда ещё не пробовал такой вкуснятины! — похвалил её Пыхтун, уплетая сладкие и плотные корешки, пахнущие дымом и прошлогодней листвой.

— Это меня мама научила, — зардевшись, призналась Снежана. — Если спеть песню про весну столько раз, сколько пальцев на руках, корни как раз как надо запекаются. Ой, как тут хорошо! Тепло, спать хочется…

Впервые за последние три дня дети наелись досыта, и у Пыхтуна тоже начали слипаться глаза. Но он не мог позволить себе сна. У него, как мужчины, имелось ещё очень, очень много неотложных дел. Паренёк подхватил с земли из кучки полукруглый кремневый скребок и побежал к озеру. Крепким острым инструментом работать было легко и приятно. Пыхтун с удивившей его самого скоростью нарезал охапку камыша, вернулся на холм. Опустил возле девочки:

— Чего не спишь? Чужой Голос сказывал, хвори во сне быстрее всего уходят.

— Пить очень хочется. Хотела спуститься, а нога не идёт, — пожаловалась Снежана. — Не болит, я и забыла.

— Сейчас принесу, — кивнул паренёк. — Слушай, раз уж ты не спишь, может, сплетёшь тонкую циновку? Трутную яму закрывать.

— Давай, — потянула она к себе из охапки верхние стебли. — А чего кисточки не оторвал?

— Неудобно в воде. Вот, возьми… — Он выбрал из кучи колотого кремния небольшой осколочек с острой гранью. — Сама срезай, где нужно. Я сейчас ещё немного принесу, раз уж всё равно за водой идти…

В этот раз Пыхтун шёл к Воде Заката медленно, внимательно глядя по сторонам. Он помнил, что где-то недалеко от тропинки видел краем глаза плотный пучок зелёных зонтиков, но поначалу не придал значения находке. Дудник — трава привычная, чего на него внимание обращать?

— А-а, вот ты где! — Паренёк свернул, острой гранью скребка срезал отростки с соцветием, потом аккуратно подрезал у корня. Дунул внутрь хрупкого трубчатого стебля: — Не ковш, конечно, но воду набрать можно.

И он бегом помчался на берег.

Плести циновку из длинных камышин — дело несложное. Складываешь стебли бок о бок, потом протягиваешь другие стебли поперёк, переплетая с основой. Главное — пристукивать не забывать, чтобы плотнее лежали. Пока Пыхтун ходил к озеру, Снежана успела уже сделать плетёнку почти в локоть шириной. Он только брови удивлённо приподнял, подавая ей стебель с водой:

— Лихо у тебя получается!

Девочка гордо кивнула, в несколько глотков осушила длинную, но тонкую ёмкость:

— Так мало?

— Сколько влезло, столько и набрал. Сейчас ещё принесу.

— Я вот подумала, может, нам ею укрыться? — тряхнула сплетённым куском Снежана. — А то холодно ночью. Я до темноты успею. Ты для тепла чего-нибудь найдёшь?

— Попробую.

— Только воды сперва принеси!

Чтобы напоить девчонку, к озеру пришлось бегать четыре раза. Потом Пыхтун перенёс с помощью двух палок в будущую трутневую яму нагоревшие угли, накидал сверху валежника: пока прогорит, песок от последней влаги как раз избавится. Пересадил на новое место Снежану, сбегал в осинник за трухлявым сухостоем, а после этого — вернулся по берегу к болоту, мимо которого вчера протаскивал свою спутницу, надрал там верхнего, почти совсем сухого, лёгкого и мягкого мха, за несколько ходок принёс на холм изрядную кучу. Он так увлёкся, что напрочь забыл про изготовленное утром копьё. Оно так и осталось стоять у сосны.

К счастью, нужды в оружии за весь день так и не возникло.

Вечером дети подкрепились печёными корнями, а потом долго сидели у догорающего костра, глядя в усыпанное сверкающими звёздами небо.

— Что же нас так долго найти не могут, Пыхтун? — вздохнула девочка. — Так ведь мы совсем пропадём.

— Унесло далеко. Так сразу и не выследишь, — ответил он. — Давай ложиться спать. Может, утром они будут уже здесь. Давай я помогу…

Он перенёс Снежану на песок под ствол, сделав ей под бедро и под плечо небольшие ямки, накрыл её огромной, втрое больше, чем нужно, циновкой, сверху заложил всю циновку толстым слоем мха.

Выбрал в костре несколько самых крупных углей, перекинул их в ямку, на слой нагоревшей днём золы, засыпал сухой трухой, добавив для страховки пару трутневых грибов, накрыл корой и засыпал песком, оставив только маленькую дырочку для дыма.

Постоял, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то издалека голодному вою — и только тут спохватился, сбегал за копьём, положил в изголовье. Постоял ещё немного, оглядываясь, вспоминая.

— Кажется, сделал всё как надо, — наконец решил он и осторожно, стараясь не рассыпать мох, ногами вперёд влез под циновку.

Жёсткие стебли камышей царапались и кололись. Но не так сильно, чтобы причинять боль. Зато здесь, в простеньком укрытии, было тепло, уютно пахло дымком. Ещё бы крышу над головой соорудить — и будет совсем, как дома. Усталый Пыхтун закрыл глаза и мгновенно провалился в сон.

Дом

Рано утром, с первыми рассветными лучами, Пыхтун подпрыгнул, на четвереньках добежал до трутной ямы, скинул кору с песком, ткнул палкой в дымящиеся среди золы дырочки, поворошил в них берестой, подул… И белёсая ленточка тут же полыхнула ярким пламенем!

Паренёк еле сдержал вопль восторга: у него получилось! Но устоял. Всё же он почти взрослый мужчина, настоящий охотник. Должен вести себя уверенно и достойно. Берестой он запалил тонкие веточки, сверху подбросил валежника, подобрал дудник, сходил к озеру за водой, на обратном пути нарвал лопухов. Когда вернулся — сонная Снежана уже готовила ямку для запекания.

— Хорошее утро, Пыхтун. — Зевая, она старательно разлепляла то один, то другой глаз. — В этот раз тепло было, правда? Только на песке жёстко. И холодом от него всё же тянет.

— Сегодня к счастливым духам схожу, ещё мха принесу, — пообещал паренёк. — Снизу постелим.

— Нас, наверное, сегодня уже найдут, — мотнула головой девочка.

— Наверно, найдут, — согласился Пыхтун. — А если нет? На песке опять спать? Окажется не нужен — пусть останется. Ты пеки, я пока за камнеметалкой схожу…

Выбрав среди камней «топор», он спустился к самому озеру, нашёл среди рощи высокую старую иву, срубил ветку в три пальца толщиной, подрезал на длину в полтора локтя, заровнял края. Вернувшись к «дому», среди осколков выбрал узкий и длинный, аккуратно расщепил ветку со стороны комля на глубину ладони.

— Что это, Пыхтун? — полюбопытствовала девочка.

— Не суй свой нос в тайны охотников, женщина! — вскинув подбородок, гордо и решительно осадил её паренёк.

— Очень надо! — хмыкнула она. — Я сама побольше тебя знаю! Вот, ешь. Твоя часть.

Пыхтун подкрепился последними корнями, что остались от его вчерашней добычи, подобрал ивовую палку, поднялся на ноги:

— Оставляю копьё тебе, женщина. Следи за огнём.

— Да уж послежу, не бойся. — Снежана отползла к ближней сосне, поправила ногу, всё ещё сильно опухшую и вдобавок начавшую темнеть. — Ты мне листья рогоза только принеси, что на прежнем месте остались. Мне самой не дойти.

— Хорошо, сейчас…

Выполнив просьбу спутницы, он ушёл к озеру, на пляже подобрал три плоских камушка размером в половину кулака. Один втиснул в трещину на конце ветки, два других зажал в руке. И стал медленно, осторожно красться к заводи, с трудом сдерживая охотничий азарт.

Разумеется, как он ни старался — гуси заметили его издалека и прыснули от берега, хлопая крыльями. Эти птицы известны как самые осторожные из всех. Однако, отплыв на десяток шагов, они успокоились и занялись своими делами, старательно процеживая клювом растущую в заводи траву. Десять шагов — большое расстояние. Пока враг подберётся — не один раз улететь успеешь.

Но Пыхтун не был глупой лисицей или неуклюжим медведем. Он был охотником из племени Мудрого Бобра.

Он выбрал самую упитанную птицу в стае, поднял палку, плавно отвёл за спину и быстрым движением разрезал воздух. В самый последний момент, когда палка уже почти остановилась — голыш выскользнул из тугой щели, стремительной ласточкой чиркнул в воздухе и ударил выбранную добычу прямо в бок!

Гусь забился, описывая круги по воде, а Пыхтун с радостным криком перемахнул через прибрежный рогоз, бухнулся в воду и быстро поплыл к добыче. Не зря, совсем не зря он вместе с другими мальчишками с самого детства играл с камнеметалками! Ведь камень, брошенный рукой, летит даже ближе, чем копьё, ударяет слабо, и им почти невозможно подбить добычу. Камнеметалка же швыряет камни втрое дальше — так далеко, что большинство зверей без опаски подпускают охотников на это расстояние. И бьёт с такой силой, что способен отпугнуть волка или оглушить небольшого зверька.

«Сегодня пируем! — с гордостью подумал он, хватая подбитого гуся. — То-то Снежана удивится. Будет знать, какой охотник с нею рядом! Это ей не травку жевать. Это настоящая еда. Я стал охотником! Стал!»

Настоящий мужчина всегда и досыта кормит женщин и детей, это дело обыденное, а потому Пыхтун решил не особо хвастаться удачей.

Пусть Снежана думает, что поймать гуся для него — сущий пустяк. Поднявшись на холм, он зашёл к девочке со стороны спины и, проходя мимо, небрежно уронил увесистую птицу возле её ног:

— Вот, сегодня я решил поесть гусятины.

— Вот это да!!!

Снежана восторженно округлила глаза.

— Какой огромный! Он же с меня размером!

— А ты знаешь, как он бился?! — не утерпев, всё же начал хвастаться Пыхтун. — Я его схватил, а он меня таскать начал по всей заводи! Чуть в траве не запутал. И по голове, по голове клювом! Шишки, наверное, будут… Но я тут изловчился, поймал за этот самый клюв-то. Тут-то он и выдохся!

— Перья, перья какие длинные! Можно я их выдерну?

— Конечно, бери, — небрежно разрешил Пыхтун. — Я их могу добыть сколько угодно.

— А это тебе. Вот, бери, чтобы за каждым камушком не бегать. Все ноги, верно, истоптал… — Девочка протянула ему сплетённую из листьев рогоза сумку. Плоскую, чтобы удобно носить на боку или за спиной, и вместительную. Половина гуся влезет точно. Или утка целиком. — Прости, ручку на плечо сделать было не из чего. Листья кончились, камыш ломкий. А больше ничего нет. Лютиков можешь нарезать, они длинные и крепкие.

— Здорово! — настал черед удивляться Пыхтуну. — Как ты смогла так быстро её сделать?

— Я же женщина, — с явной гордостью напомнила девочка. — Я могу сплести всё, что хочешь, из ничего. Слушай, а глины ты нигде здесь не видел? Птицу без глины не приготовить. В листья такую большую не завернуть. В огне лопухи прогорят, а над углями — гусь не пропечётся.

— У заводи поищу. — Пыхтун, присев, уже перекладывал осколки кремня в свою новую сумку. — Там под ногами что-то чавкало. Может, и найду.

Хорошей, плотной глины пареньку добыть не удалось — но собранная на берегу залива подсохшая грязь всё-таки лепилась, а потому он черпнул её две полные горсти, отнёс на холм, а затем, предоставив маленькой женщине разбираться с едой, отправился в сырой осинник заготавливать слеги: прямые палки толщиной в руку и длиной в полтора своих роста.

Потомки Мудрого Бобра от поколения к поколению строили свои дома по примеру далёкого предка: рыли в плотном суглинке обитаемого холма яму глубиной и шириной в рост человека и три роста в длину. На всю длину этой ямы клали прямой еловый ствол и накидывали от края к середине тонкие слеги, которые заплетали лозой, замазывали глиной и стелили сверху толстые пучки камыша или травы в несколько слоёв. Некоторые из самых умелых охотников даже закрывали крышу шкурами добытых зверей — но все знали, что под травяной кровлей намного теплее, а потому подобной роскошью не увлекались. Шкуры вешали только на входе, в два или три полога. Вход делался с одной, узкой стороны дома, с другой в стене рылся очаг, к которому сверху продалбливалось отверстие для выхода дыма. Рядом обычно устраивали трутную яму.

Вырыть нормальный дом в песке было невозможно, Пыхтун и пытаться не стал. Но вот сделать высокую крышу труда не составляло. Гусь ещё не успел запечься, а он уже принёс достаточно крепких прямых палок, чтобы поставить их по обе стороны от сломанного ствола в шаге друг от друга. Ивовыми прутьями паренёк связал их сверху, чтобы не уползли и не отвалились, и нырнул внутрь, оценивая получившееся помещение.

— Тут даже выпрямиться можно, — похвастался Пыхтун. — В конце ямы оставим и запас сухих дров: — огонь разводить. И ещё место для разных вещей останется. Постель уже на месте. Нужно только стены заплести, пока сухо. Коли дождь нагрянет, поздно будет строиться.

— Зачем всё это? — не поняла Снежана. — Нас, может, сегодня уже найдут.

— И то верно, — согласился паренёк. — Камыша настригу, циновками прикроем, и ладно. Циновки с собой потом забрать можно, в селении пригодятся.

— Хватит баловаться, иди сюда, — нетерпеливо потребовала девочка. — Пахнет уже вона как. Давай кушать! — Длинной палкой она выкатила из костра чёрный от углей, отвердевший ком грязи, из трещин на котором валил душистый пар. — Откроешь?

— Сейчас… — Пыхтун, подув на ладони, одним быстрым движением подхватил ком за бока, приподнял, тут же отдёрнул руки. Тот упал на сосновый корень и раскололся пополам, открыв горячее мясное содержимое. Паренёк сунул было пальцы к толстой грудке, но тут же отдёрнул: горячо. Он хмыкнул, запустил руку в сумку, достал уже полюбившийся полукруглый скребок: длинную пластинку. Отрезал себе кусочек, выложил на лежащие горкой возле Снежаны кончики от листьев рогоза.

— Ой, какой ты заботливый! — восхитилась девочка. — А я и не знала, как отрывать.

Пыхтун кашлянул, но после таких слов не решился сказать, что мясо отрезал для себя. Вытянул из травяной горки несколько макушек, положил рядом, откромсал ещё кусок, подул.

— Надо ещё циновок сделать и на землю у очага постелить, — заметила Снежана, пытаясь взять свой кусок белого парящего мяса и тут же роняя его обратно. — А то песок везде. И к еде липнет, и к рукам, и вообще… чтобы не пачкаться.

— Ерунда, это несложно. Поедим — схожу камыша нарежу. Его тут вона сколько… Хоть всю землю укрой. Ох, вкуснотища! — Пыхтун первым решился отправить в рот горячую гусятину. — Всегда бы только её и ел.

— Не, это не то, — даже не попробовав, мотнула головой девочка. — Для настоящего вкуса листья дудника добавлять надобно, чешуйчатый корень и грибов немного для запаха. Когда нога пройдёт, я тебе сделаю, как правильно надо.

— Всё равно вкусно!

— Правда? — Снежана порвала свой кусок мяса надвое, отправила в рот одну половину, потом другую, облизнулась: — Ну и ладно. Отрежь ещё!

Несмотря на все старания, дети не смогли одолеть и четверти солидной птичьей туши. Снежана сложила половинки расколотого глиняного кома, подвинула ближе к очагу:

— Тут и на вечер останется, и на завтра. Только прогреть утром нужно, чтобы не испортилось. Пыхтун, принеси воды. А то пить очень хочется. И листьев рогоза ещё срежь, ручку тебе на сумку сплету. Сам, вижу, делать не торопишься. Когда же нас найдут, наконец?! Дома хорошо, там всё есть. И мама кормит. Как я уже соскучилась!

Пыхтун тоже успел затосковать по родному стойбищу, по матери и отцу, по младшей сестрёнке. Но он был почти взрослым мужчиной и не мог открыто выказать своей слабости. Паренёк молча поднялся, поднял ствол дудника и отправился к озеру.

За оставшиеся полдня он успел заготовить достаточно камыша для двух будущих стен, а также запас ещё десяток слег. Сходил на болото за мхом, который настелил в песчаную ямку, заменяющую им постель. Потом сходил ещё, набрав на этот раз сырого мха — его не требовалось собирать с поверхности, можно было копнуть возле самого берега. И проще, и быстрее, и нести ближе. Эту часть добычи он насыпал поверх ягодника чуть ниже дома:

— Пусть вода стечёт, — пояснил он. — Потом высохнет, и его тоже расстелем. Будет очень тепло и мягко. Как дома.

— А почему ты говоришь, что к «счастливым духам ходишь»? — спросила Снежана, ненадолго оторвавшись от плетения. — Разве мох не с болота?

— Разве ты не знаешь? — удивился паренёк, сел рядом с ней и подтянул пучок камышей, стал срезать с них кисточки, избавляя девочку от лишней возни. — Про счастливых духов, которых любил Мудрый Бобр?

Снежана лишь покачала головой и снова взялась за камыш, ловко вдевая новые стебли в заготовку.

— Это случилось очень, очень давно, — Пыхтун бросил срезанные кисточки в пламя, и костёр жадно затрещал, разбрасывая мелкие искорки.

— Наш предок Мудрый Бобр тогда только-только начинал строить наш мир. Бобры ведь постоянно трудятся, постоянно что-то делают, что-то строят. Поэтому и мы такие, всегда что-то делаем. Это мы побратимы с бобрами, вот строить и умеем. Большие Коты, волки или олени — они ничего не умеют. Они нам не родня. А Мудрый Бобр, наш предок, строить умеет куда лучше нас. И лучше детей своих бобров и детей своих людей. Мудрый Бобр захотел сделать мир красивым и удобным. Он сделал холмы, он сделал ручьи и реки, он придумал леса и озёра, создал луга и скалы. Всё-всё вокруг.

Паренёк вздохнул, вспоминая отца, сильного и доброго охотника Ломаного Клыка, всего лишь прошлой зимой рассказавшего ему эту историю, и продолжил:

— Мудрый Бобр шёл и ставил тут холмы, там скалы, здесь реки. Делал так, как ему казалось красивее. И духи тех мест с радостью принимали его дары. Но ты ведь знаешь, все мы любим кого-то меньше, кого-то больше. Вот и наш предок ко многим духам относился с большей добротой, нежели к остальным. И у тех духов, которых он любил больше других, он спрашивал: «Что вы хотите иметь в своих владениях? Хотите, чтобы вокруг вас росли могучие сосны и ели, чтобы пели птицы и бегали звери? Или хотите, чтобы перед вами плескались глубокие озера с чистой и прозрачной, сладкой водой, чтобы в ней жили сильные сверкающие рыбы и плавали мои дети?». Духи разных мест, выделенные любовью Мудрого Бобра среди прочих, почувствовали себя счастливыми от такого уважения от нашего предка и стали думать, что же выбрать им для себя во владение? Вроде, и лес хорошо: ягоды растут, пчёлы мёд носят. А вроде, и озером быть приятно: летом прохладно, зимой подо льдом от холода спрятаться можно. На лугу светло и тепло, птиц много и зверей приходит. Но ведь озеро для себя выберешь — радостей леса лишишься. А луг выберешь — озером не быть. Так и вышло в итоге, что духи обычные кто лесными духами стали, кто озёрными, кто луговыми. А счастливые духи, Мудрым Бобром из прочих уважением отмеченные, так до сих пор ничего для себя выбрать не могут. Потому и владения их такие странные. Вроде, и не озеро — а воды полно. Вроде, и не луг — но ровные и зелёные. Вроде, и не лес — а деревья то тут, то там растут. Потому многие охотники и говорят, что к счастливым духам пошли, когда на болото отправляются…

За рассказом работа двигалась быстрее, а потому уже на закате Пыхтуну удалось поверх нижних слег положить камышовые циновки и прижать их сверху другими слегами. Это был уже настоящий дом. Возможно, он не очень хорошо защищал от холода и протёк бы во время дождя, но от ветра спрятаться в нём было можно.

Новый день от рассвета и до заката Пыхтун потратил на то, чтобы резать камыш, связывать его в пучки и выкладывать на крышу, которая одновременно получалась и стеной. Высота их временного жилища была совсем небольшой, а потому камышин хватало в длину как раз от земли и до конька. Три слоя плотных связок одна поверх другой вместе получились крышей почти на локоть в толщину, и юный охотник понял, что дождя можно больше не бояться.

Такого защитного слоя не одолеть никакому ливню. Пусть хоть десять дней льёт без перерыва. А закрывающийся внахлёст полог из циновок, два полотнища которого крепились на левой и правой слегах у входа, позволяли удержать и тепло, если снаружи вдруг похолодает.

— Получается, у нас есть дом, Пыхтун? — спросила Снежана, когда вечером они вдвоём забрались в общую тёплую постель.

— Теперь есть, — согласился паренёк.

— Мы с тобой живём в одном доме?

— Да, а что?

— Получается, Пыхтун, мы теперь муж и жена?

— Нет, не получается, — засмеялся почти взрослый мужчина над наивностью всё ещё совсем маленькой и глупой девочки. — Я с сестрой тоже в одном доме жил, и с мамой. Но они же из-за этого жёнами мне не стали! Знаешь, что нужно, чтобы быть мужем и женой? — Он повернулся на живот и положил подбородок на скрещенные руки. — Для того, чтобы стать мужем и женой, мало жить вместе. Чтобы стать мужем, охотник сначала должен добыть себе ожерелье из клыков сильного зверя. Пока ожерелья нет, то и мужем никак не станешь. Потом охотник должен иметь дом. Этот не считается, я его сам построил. Здесь же даже очага сделать негде! А для взрослого охотника дом строит всё племя. Или охотник его от отца получает — после того, как тот уходит в Воды Заката. А ещё охотник должен добыть хорошее угощение, чтобы пир для всего племени получился, и на этом пиру подарок какой-то положено сделать отцу девушки и её матери. И попросить взамен отдать их дочку. Вот тогда мужчина и женщина и становятся мужем и женой. Они тогда не только живут вместе, у них ещё и дети тогда появляются. А если у меня ожерелья нет, и я твоим родителям не могу подарка сделать и тебя попросить — как же я могу стать твоим мужем? Никак…

— Жалко, — вздохнула Снежана. — Мне показалось, из тебя получится хороший муж. Странно, что я раньше этого не замечала.

— Ты тоже умелая хозяйка, — вздохнул Пыхтун. — И почему я прежде на тебя не смотрел? Но всё равно, пока мы обратно в селение не вернёмся, мужем и женой у нас стать не получится.

— Жалко, — вздохнула девочка.

— И мне жалко, — признался паренёк.

— Когда нас найдут, ты меня в жёны возьмёшь? — поинтересовалась Снежана.

— У меня ещё нет ожерелья. Но когда я его добуду… — Пыхтун помедлил и закончил: — Спи. Тебе нужно много спать. Чтобы нога быстрее прошла.

Девочка отвернула голову, чему-то всхлипнула и вскоре затихла.

Дети и звери

На рассвете Пыхтун снова отправился к заводи. Птиц там гнездилось несчитано, опасность, исходящую от двуногих потомков Мудрого Бобра, они ещё не осознали, а потому добыть ещё одного крупного гуся особого труда не составило. Паренёк отнёс дичь Снежане, сходил за грязью, после чего, прихватив копьё и повесив через плечо сумку на плетённой «в косичку» верёвке, отправился в обход ближних мест. Не просто так, а с важной целью: для нормальной жизни детям, как и прочим людям, крайне требовалась глина. Без глины ведь не замажешь от протечек ни плетень, ни циновку, без неё качественно не запечь еды и не сделать переносной трутницы, без глины не слепить ёмкостей для складывания всякой мелочи.

Его первой важной находкой стала горчица. Не семена, конечно — им было ещё зреть и зреть, лето ведь в разгаре. Но вот листьев Пыхтун к себе в сумочку нащипал. Пригодятся, когда снова еду готовить понадобится. Туда же скоро отправились несколько мелких луковиц, высунувших свои узкие листья слишком высоко из травы.

Паренёк обходил холм по широкому кругу, не спеша пробираясь через тенистый, жужжащий комарами осинник и внимательно глядя по сторонам. Вот обнаружилась прогалина. Посреди чёрного, вытоптанного и выщипанного до земли круга поднималась слабо шевелящаяся горка из иголок и мелких веточек. Муравейник.

Пыхтун обломил над головой тонкую веточку, срезал с неё кору, подкрался ближе, сунул в самую гущу насекомых. Чуть выждал, отступил, сдул задержавшихся на кончике муравьёв и облизал веточку, наслаждаясь её забавным, чуть кислым привкусом. Двинулся дальше. Остановился перед крапивником, ковырнул копьём землю.

Нет — здесь тоже под тонким дёрном обнаружились камушки и крупный песок. Паренёк отправился дальше, миновал несколько песчаных взгорков, заросших репейником, вышел к редкому ивняку. Сочная зелёная трава между кустами оказалась тут и там выстрижена ровными полосками. Пыхтун удивлённо приподнял брови и медленно отступил, дабы не спугнуть кормящихся тут зверьков своими следами или громкими звуками. Двинулся в сторону от озера и очень скоро наткнулся на тёмную торфяную речку примерно в десять шагов шириной, утонувшую среди густой высокой травы и влажных лиственных деревьев — некоторые из них не смогли удержаться на берегу и упали, превратившись в десятки прочных, но уж очень неудобных из-за торчащих сучьев, мостов. Подобравшись к самому краю, юный исследователь глянул вниз. Русло возле бровки оказалось песчаным, и он отвернул вверх по течению. Как догадывался Пыхтун, впадала эта река в уже знакомую ему заводь, а там, кроме грязи, ничего ожидать не стоило.

Русло вело его в сторону рассвета довольно долго, а потом берег пошёл вниз, явственно намекая, что впереди вот-вот раскинется очередная топь. Предки племени Мудрого Бобра были правы: в стороне Вод Заката удобных угодий для охоты почитай и не было. Болото на болоте. Пристанище счастливых духов.

Пыхтун остановился, копнул между жёлтенькими душистыми кустиками. Остриё копья воткнулось с трудом, и он побоялся наклонять своё оружие, чтобы не повредить остриё. Наклонился, выбрал из сумки камень-«топор», несколькими ударами расширил ямку и довольно рассмеялся: это была глина! Не самая лучшая — скорее, суглинок с разными примесями. Но если копнуть поглубже, отобрать жёлтые слои, смешать с песком… Вполне можно пользоваться, пока другой не найдётся.

Вот только слежалась она здесь, как камень. Дождей давно не было, отвердела. Ни руками, ни палкой не возьмёшь. Нужно делать мотыгу — а пока не из чего. Добычу глины придётся отложить.

— Ничего, я ещё вернусь, — пообещал юный охотник, огляделся, запоминая место, и обнаружил совсем близко раскинувший ветви боярышник. Тоже весьма важная находка: крепкие, как кость, шипы боярышника люди испокон веков использовали для прокалывания дыр. Шила из них получались просто отличные. А главное — их не страшно испортить. Сломалось — возьми с ветки другое и работай. Тем временем на замену сорванного новые подрастут. Срезав десяток шипов, Пыхтун бережно спрятал их в сумку.

— Самое время возвращаться, — довольно пробормотал он себе под нос, разглядывая собранные ценности. — У Снежаны ужин наверняка поспел. Живот бурчит, пора и подкрепиться.

Вернулся он как раз вовремя: гусь не просто запёкся, но и успел слегка подостыть, есть его можно было не обжигаясь. Затем, как обычно, Пыхтун сходил несколько раз за водой, заодно прихватывая с берега по одному крупному булыжнику, и обложил камнями очаг. Закончив это дело, спустился в осинник, нарезал буроватой и сухой прошлогодней крапивы. Устроившись у костра напротив девочки, принялся неторопливо простукивать камнем набранный пучок.

— Давай помогу, — протянула руку Снежана. — А то скучно.

Юный охотник передал ей тщательно оббитые стебли и отправился за новой порцией. Девочка же осталась перетирать траву между ладонями, вышелушивая остатки мякоти и отделяя от неё коричневатые крепкие жилки, что и придают растению такую прочность. Дальше было совсем просто: складывать жилки одну к другой и крутить, отступать дальше, добавлять ещё, крутить, отступать, добавлять, крутить, заставляя короткие волокна спутываться в одну длинную тонкую и прочную нить.

— Тебе много надо? — поинтересовалась она, когда Пыхтун вернулся с новым пучком.

— Чем больше, тем лучше, — лаконично сообщил юный охотник.

— Зачем? Нам и шить нечего!

— Коли птицы улетят, на них одна надежда будет, — ответил Пыхтун.

— Как улетят? — насторожилась девочка. — Птицы осенью улетают!

— Спугнуть кто-нибудь может, — не очень уверенно ответил паренёк. — Или меня начнут бояться и близко не подпустят.

— Нас должны найти, Пыхтун! — вскочила девочка. — Нас обязательно найдут! Почему птицы должны улететь?!

— Снежана… — изумлённо пробормотал Пыхтун. — Снежана, ты стоишь!

Нога была всё ещё сильно распухшей — но стояла на ней девочка вполне уверенно. Малышка опустила глаза, посмотрела на вдруг ставшую послушной конечность и неуверенно сказала:

— Нас найдут…

— Конечно, найдут! — легко согласился юный охотник. — Мы всё с собой заберём. И верёвку, и циновки, и сумку. В селении всё пригодится. А ходить ты сможешь?

Снежана сделала несколько шагов, тяжело приволакивая ногу, поморщилась и, протянув руку, крепко вцепилась в трещиноватую сосновую кору:

— Ровно висит кто-то снизу. Не поднять.

— Пройдёт, — теперь уже вполне уверенно подбодрил её Пыхтун. — Коли ничего не сломано, не порвано, то остальное не страшно. А было бы порвано, ты вовсе ходить бы не могла. Вскорости ещё и бегать начнёшь, никакой хромоты не останется.

— А без хромоты ты меня в жёны испросишь? — поинтересовалась Снежана.

— Ты хорошая хозяйка, такую любой захочет попросить. Да только у меня и ожерелья с клыками нет.

— А как соберёшь, спросишь?

— Спрошу, — поняв, что увильнуть от ответа не дадут, согласился Пыхтун. — Ты мне нравишься.

— Ура, я выхожу замуж! — радостно засмеялась девочка и бухнулась на хвою. Всё-таки нога держала её слабо.

К вечеру небо начало заволакивать облаками. Дни благодатной безмятежной жары и сухости, увы, явно заканчивались. Это заставило Пыхтуна на время оставить крапивные верёвки и снова отправиться за камышом.

На этот раз с помощью циновки, верёвки из листьев рогоза и десятка набросанных сверху камышовых пучков он сделал навес над очагом. Огонь для человека в лесу — самое главное. Без него не жить приходится, а выживать, да ещё с трудом.

— Когда наши приплывут, заметят наш холм издалека, — забираясь вечером под мховое одеяло, хмыкнул Пыхтун. — Везде вдоль берега камыши стеной стоят, а перед нами я их в обе стороны на десять бросков копья выкосил. Трудно не заметить.

— Что же они так долго нас не находят? — положила голову ему на плечо Снежана. — Этак мы сами скорее вернёмся. Нога исцелится, сами и пойдём, правда?

Пыхтун промолчал, но девочка, похоже, в ответе и не нуждалась. Она уже ровно посапывала, провалившись в сон.

Утро затянуло небо облаками — но дождём пока не пахло. Пыхтун, опасаясь самого страшного, бегал по ольховнику, спеша собрать как можно больше трухлявого сухостоя и трутовых грибов. И ругал себя за то, что так и не удосужился сплести банальную корзину. С ней всё было бы намного, намного легче и быстрее.

На охоту он отправился только вечером, но духи заводи не оставили его своей милостью — юный охотник смог добыть жирного селезня с зелёной сверкающей головой и бело-коричневыми крыльями. Утром же, исправляя ошибку, помчался к болоту резать ивовую лозу.

Дождь обрушился на холм, заводь, на изрядно истоптанный ольховник, на прореженные камышовые заросли и Воды Заката лишь на третий день. Крупные тяжёлые капли колотили по навесу, крыше дома, приоткрытому пологу, с ядовитым шипением врезались в песок, громко стучали по лапам ближнего ельника. Вялые ручейки медленно поструились по склону к корням черники, то и дело ныряя под кустики белого ломкого мха.

— Как много воды, — приоткрыв циновку у входа, выглянула наружу девочка. — Откуда её столько берётся на небе? Ведь всего позавчера совсем чистое небо было. Пустое совсем. Кто же столько воды наверх затащил?

— Это Мудрый Бобр проснулся и глупых духов работать прогнал, — объяснил Пыхтун. — Закатную воду на рассвет носить.

— Зачем? — Оглянулась на него Снежана.

— Как же ты не понимаешь?! — удивился паренёк. — Ведь Большая Река в одну сторону постоянно течёт. А раз так, то Воды Заката должны когда-нибудь переполниться, а Воды Рассвета опустеть. Об этом ещё Мудрый Бобр догадался, нашёл духов и наказ дал воду по небу обратно носить, дабы она на стороне рассвета никогда не кончалась.

— Чего же они не носят, а на нас выливают? — не поняла девочка.

— Такие духи, — развел руками Пыхтун. — Ведь Мудрый Бобр их выбрал воду носить только после того, как весь мир уже построил. В нашем мире у каждого духа своё место есть, своё занятие. Каждый владеет чем-то. Спохватился предок — а поручить такое важное дело и некому. Заняты все духи до единого. Воды Заката вот-вот переполнятся, воды Рассвета опустеют, Большая Река обмелеет. Прямо хоть сам воду носи…

Паренёк откинулся на мягкий мох, закинул руки за голову, полуприкрыл глаза, под ласковый шелест дождя вспоминая мудрость, поведанную шаманом подрастающим охотникам, ещё ничего не знающим об устройстве окружающего мира, в час поклонения предку.

— И принялся Мудрый Бобр искать духов, которым дело сие доверить можно. На закатной стороне искал, и на рассветной, на южной и на северной, на небесах искал и под землю спускался. Нет ни единого свободного духа. Кто за родниками следит, чтобы на поверхность выбивали, кто ветра поднимает, иные лес берегут или воду озёрную от протухания. Кто за травой приглядывает, кто за берегами речными. Никого со своего места не забрать, никого без вреда для мира созданного на новую надобность не увести. Искал Мудрый Бобр, искал, но нашёл-таки на самом краю мира нескольких духов, ничем не занятых. Такие уж они оказались глупые и ленивые, что никакого поручения до сего часа им на свете не нашлось. Но делать нечего, пришлось нашему предку доверить самым глупым и ленивым духам самое важное в мире поручение: спасать Воды Заката от переполнения, а Воды Рассвета от осушения, дабы всё сущее своим чередом текло. Вот потому-то и выходит так, что духи по лени своей не делают ничего вовсе, пока Мудрый Бобр на иные дела отвлекается али отдыхает от хлопот своих. Когда предок проснётся, да про них вспомнит — только тогда духи и бросаются порученное исполнять. Носят воду туда, сюда. То прольют половину, пока несут, то сторону перепутают, куда тащить надо. Вот потому-то дожди по небу и гуляют то налево, то направо, то в правильном направлении, то наоборот. То густые льют, когда дух слишком много воды зачерпнёт, то слабые, когда мало её через край выплёскивается. То вдруг и вовсе на много, много дней прекращаются, когда Мудрый Бобр отвлекается и духов-дождевиков не подгоняет. Глупые они очень, дождевики эти. Совсем бестолковые. А поручить их занятия больше некому. Нет больше в мире свободных духов. Вот и приходится предку терпеть дождевиков такими, какими они уродились. И нам выходит терпеть. Ничего уж тут не поделаешь.

— Как всё это сложно, — опустила циновку Снежана. — Я и не думала. Думала, дождь и дождь. А оказывается, не просто это, а очень даже большая мудрость. Интересно, а откуда люди смогли понять, как всё это случилось на самом деле?

— Шаманам об этом духи рассказывают, — не очень уверенно предположил Пыхтун. — Шаман уже остальным людям мудрость передаёт. Духи ведь должны знать, как всё вокруг устроено, правда?

— Духи должны, — согласилась девочка. — Они же всем этим заняты. Как же им не ведать?

— Вот поэтому и люди теперь точно знают, откуда вода на небе, — подвёл итог паренёк.

А дождь снаружи всё хлестал, хлестал и хлестал. И день, и другой. Но у детей ливень никакого беспокойства не вызывал. Трутная яма тихонько курилась дымком, готовая в любой миг обеспечить их огнём, большая корзина с трутом возвышалась рядом, а дальше за ней, под ветками бывшей сосновой кроны было набито изрядно сухого валежника, дабы разжечь очаг, прежде чем можно будет подбросить в него влажные дрова из залитого водой леса. Еды тоже было вдоволь: целых две утки. Пыхтун изрядно постарался, опасаясь ненастья. А ещё под навесом возвышалась горка ивовых прутьев, из которых юный охотник не спеша — а куда теперь торопиться? — плёл ещё одну широкую, но почти плоскую корзину.

Снежана была занята. Она укладывала спать детей. Девочку и двух мальчиков. Пока ещё — сплетённых из рогоза и камышовых обрезков, с нарисованными углём лицами и волосами из крапивной кудели.

Дождь неустанно заливал берег Вод Заката три дня подряд, после чего сменился холодной противной моросью. Самое неприятное — воды с неба лилось несчитано, а пить приходилось из озера, ходить к которому в такую погоду оказалось невероятно далеко. И никуда не денешься: ни собрать, ни набрать воду было пока не во что. Хорошо хоть Снежана, пусть и с трудом, но передвигалась сама.

Переждав самый сильный ливень, Пыхтун собрал заготовленные крапивные верёвочки и отправился в осинник к заветному месту — туда, где неведомые зверьки щипали траву. Наделав больших петель, юный охотник развесил их между кустами, привязал хвостики к толстым веткам. Затем свернул к залежам глины — но опять ничего накопать не смог. Долгий дождь всё равно смочил лишь самый верхний слой земли. К счастью, морось пока прекращаться не собиралась. Дней десять такой погоды — и глину можно будет соскребать простой палкой.

От разведанного пласта Пыхтун вдоль берега отправился вниз по реке, к заветной заводи… И попал в западню. Дождь, что не смог размочить глину, напитал и без того чавкающую грязь вокруг затона в такое жидкое месиво, что паренёк провалился в него почти по пояс, не дойдя даже до зарослей рогоза. К тому же эта жижа человека определённо засасывала — и Пыхтун отвернул назад, пока не стало слишком поздно.

Обогнув заболоченный край по сухому берегу, он оставил сумку и копьё на берегу, взяв только камнеметалку и пару голышей, вошёл в протоку, по ней пробрался как можно дальше вверх по течению… И понял, что сегодня духи совершенно отвернули от них свою благосклонность. Птицы, опасаясь берега, с которого к ним приходил охотник, почти все собрались у дальнего края заводи, в трёх бросках копья. Вода доходила пареньку уже по грудь — а до добычи всё ещё оставалось слишком далеко. Камня не добросить. Заходить глубже смысла не имело: толком не размахнёшься, никуда не попадёшь, только зря птиц напугаешь. А пугать их без пользы — себе дороже, потом вовсе не подпустят.

Смирившись с неудачей, юный охотник повернул к берегу и принялся копать корни рогоза. Хорошо хоть, из жидкой грязи они выдергивались без труда, и набрать получилось много.

Какая-никакая, а тоже еда.

Отнеся добычу девочке, Пыхтун занялся всё тем же нудным, но важным делом: резал лозу и камыши, таскал к временному жилищу старую крапиву.

Свернуть толстую ивовую ветку в вытянутый овал шириной с локоть, привязать крапивной прядью три поперечины, было делом недолгим. Потом Снежана закрепила снизу кусок камышовой циновки. Остался последний штрих: петля для ноги, чтобы «мокроступ» не слетал. Затем в четыре руки они соорудили ещё один — и к сумеркам у юного охотника уже имелась обувь, в которой без опаски можно бродить по любой топи.

Правда, случившаяся после многих сытных дней неудача заставила паренька призадуматься. Полагаться в деле пропитания только на заводь с гусями явно не стоило. А ну и правда улетят? Что тогда?

Новым утром он сперва отправился в осинник проверить силки, а когда увидел их нетронутыми — весь обратный путь собирал и собирал прошлогоднюю крапиву. Остаток дня был потрачен на её лущение, чистку и прядение нитей в длинную верёвку. Закончив работу, Пыхтун срезал с растущего на склоне можжевельника веточку, укоротил её до длины пальца, счистил кору, посередине сделал небольшую бороздку, обе стороны тщательно заточил. Обмотал бороздку крапивной нитью и потуже завязал.

— Вернусь, когда стемнеет, — пообещал он Снежане. — Отец сказывал, такая охота только на рассвете да на закате успешна. Больше времени тратить и не стану. Не получится, так не получится. Тогда утром на гусей пойду.

Наживку он подобрал на пути через осинник, сняв с листьев толстую гусеницу, уже на берегу протоки аккуратно проколол её, насаживая на палочку вдоль. Нить при этом, как и положено, вытянулась вдоль острия.

— Стало быть, рыба возле проток держится, — вслух вспомнил он. — Подъедает то, что течением выносит. Ну, попробую. Духи воды, сделайте милость, помогите сородичу вашему, сыну Мудрого Бобра, хозяина рек и озёр…

С этими словами юный охотник вошёл в протоку, на глубине по пояс опустил нить на дно, примерно посередине прижав её камнем, палочку с гусеницей отправил плыть к озеру, сам же, намотав свободный конец снасти на палец, вернулся на берег и уселся рядом с положенным на каменистый пляж копьём.

Хотя снасть и была прижата камнем ко дну, наживка всё равно держалась на поверхности — деревяшка так просто не тонет. Пыхтун смотрел, как гусеница прыгает по волнам, и лениво прикидывал, с какой стороны завтра будет удобнее подбираться к птицам: опять от холма — или переправиться на ту сторону и подкрасться по топи с той стороны, где они сейчас жались. В успех сегодняшней ловли он особо не верил. Пыхтун уже пробовал такую снасть несколько раз возле селения, и всегда без успеха. Хотя, конечно, там все ловят постоянно. Хоть кто-то из племени, но каждый день стоит. Посему добычи мало. А здесь живность не пугана, людей отродясь не видела, о снастях таких не ведает…

Возле гусеницы на миг возник тёмный бурун, и она исчезла с поверхности. Пока Пыхтун думал, что теперь делать — нить вдруг вытянулась во всю длину, повела за собой палец.

— Из-под камня выдернула! — сообразил паренёк и со всей силы рванул нить к себе. Снасть тут же натянулась, аж задрожала, палец отозвался болью. Испугавшись, что леса не выдержит, юный охотник сделал несколько шагов к воде, для надёжности подмотал нить через ладонь и плавно, без опасных рывков, потянул на себя.

На той стороне нити кто-то упруго метался, приплясывал, но сил сопротивляться человеку у него всё-таки не хватало, и снасть медленно, но верно вытягивала жертву к берегу. Вскоре Пыхтун увидел скачущего по мелководью крупного сазана, двинулся ему навстречу, не ослабляя натяжения лесы. Оказавшись рядом, упал сверху, прижал ко дну коленями, крепко взялся за жабры и обеими руками вынес на воздух.

— Попался! Всё, наплавался. Теперь пошли, со Снежаной познакомлю.

Продолжать ловлю не имело смысла. Распорку рыба всегда заглатывает глубоко, и вынуть её, не разрезая брюха, почти невозможно. К тому же больше добычи и не требовалось. И одного сазана им с девочкой должно хватить на целый день.

Первой жертвой силков всегда оказывается охотник. Поставил — ходи, проверяй. И потому, несмотря на противную погоду и на то, что еда дома имелась, на рассвете Пыхтун снова отправился в осинник. В этот раз он, в надежде найти что-нибудь новое, выбрал нехоженый путь, и был вознаграждён густыми зарослями мяты — травки, полезной и на охоте, и для приготовления пищи. Но главный подарок от духов леса ждал его у ловушки: в одном из силков запутался настоящий, взрослый олень! Может, и не самый крупный — но размерами и весом он мало уступал самому охотнику.

— Да-а-а!!! — радостно заорал затянутому тучами небу Пыхтун, теперь ничуть не опасаясь спугнуть окрестную дичь. Ведь его нынешней добычи должно хватить на много, много дней.

Олень был столь тяжёл, что нести его пришлось на плечах, делая частые остановки, чтобы отдохнуть. Зато, когда он кинул добычу к ногам спутницы, Снежана просто онемела:

— Вот это да-а! Как ты смог? Голыми руками?!

— Я же говорил, со мной не пропадёшь, — расплылся Пыхтун в довольной улыбке. — Я уже давно взрослый охотник.

Раскрывать женщине охотничью тайну он, разумеется, не стал. Женское дело — мужем восхищаться и еду из его добычи готовить, ей лишнее знание ни к чему.

Паренёк неожиданно поймал себя на том, что назвал, пусть и мысленно, Снежану женой, и замотал головой:

— Кто ещё знает, как сложится?

— Ты о чём? — вскинула голову девочка.

— Если ещё и завтра такая добыча будет, нужно ставить духам святилище, — развёл руками Пыхтун. — Они нам вон как хорошо помогают… Нечестно не ответить им благодарностью.

— Конечно, поставим! — согласилась Снежана. — Они и ногу мою залечили. Смотри, опухоль уже почти спала. Скоро вовсе хромать перестану. А рыба как же? Я её уже почти запекла…

— Эх, женщина… — снисходительно покачал головой Пыхтун. — Твоя рыба — это очень и очень вовремя. Ибо тушу звериную разделать — дело не быстрое. Ещё не скоро мясца попробуем.

Юный охотник даже не подступался к сложной работе, пока на пару с девочкой не подкрепил свои силы вчерашней добычей. И только после этого раскрыл сумку с кремневыми осколками, выбрал короткий плоский камень и взялся за дело. Довольно прочную и толстую шкуру требовалось распороть на всю длину брюха, затем на длину ног и аккуратно снять, не повредив, но и не оставив на ней лишнего жира или мяса, что запросто могут протухнуть и испортить все старания. Задача весьма непростая, когда приходится пользоваться лишь маленьким и скользким, угловатым, неудобным камушком с острой гранью. Затем зверя нужно выпотрошить, печенью равномерно намазать шкуру изнутри, сложить и отнести в дом: на ней по обычаю охотник должен провести ночь, используя вместо подушки. Но до этого — отделить конечности, порезать мясо с туши ломтями, извлечь рёбра. Их и прочие кости, не столь ценные, Пыхтун отнёс к муравейнику для чистки.

За хлопотами он и не заметил, что небо заметно посветлело, тяжёлые тучи сменились лёгкими облаками, пусть и ползущими плотной пеленой.

Смотреть на небо было некогда: ведь требовалось натаскать много камней и толстых сухостоин для огня, переложить их влажными, недавно упавшими осиновыми деревяшками.

— Всю ночь возиться придётся, — пробормотал он, запаливая костёр. — И на завтра ещё морока останется.

Запекать такие огромные куски мяса в сырой глине просто невозможно — а потому окорока пришлось нанизывать на длинные заточенные палки и вешать над огнём. Рядом на камни дети налепили мясные полоски. Ведь столько добычи разом они не смогли бы съесть при всём старании. Однако, если тонкие полоски мяса пропечь и подкоптить, а затем досушить в продуваемом месте, то они будут съедобны сколь угодно долго. Хоть до весны. В голодные дни их достаточно размочить или сварить. А некоторые люди едят такое мясо и просто так, вяленым.

От огромного количества одновременно запекаемого мяса по лесам окрест пополз густой соблазнительный аромат, способный свести с ума кого угодно, и Пыхтун ничуть не удивился, когда вскоре где-то за рекой тоскливо завыли волки. Им, серым бедолагам, после проливных дождей, смывающих все запахи и любые следы, наверняка без добычи пришлось посидеть. То-то животы сейчас подвело!

У Пыхтуна и его спутницы были другие хлопоты: вовремя переворачивать окорока на вертелах, следить за тем, чтобы мясные полоски не подгорели, и по возможности — собирать стекающий жир на длинный кусок сосновой коры.

— Там кто-то есть! — вдруг привстала девочка. — Большой.

— Где? — Пыхтун привстал, стрельнул глазами в сторону стоящего у дерева копья, но схватился не за него, а за камнеметалку. Дикого зверя лучше отпугнуть издалека, а не драться с ним глаза в глаза. Получив болезненный толчок с изрядного расстояния, он просто уйдёт. Вблизи — может попытаться укусить или порвать когтями. — Где, Снежана? Ничего не вижу.

— На краю заводи кто-то только что мелькнул…

— Не может быть, — покачал головой юный охотник, на всякий случай всё же вставляя голыш в щель камнеметалки. — К нам сюда никак не доберёшься. Слева и сзади река, справа болото. На острове, почитай, живём.

— А по берегу? Мы же сами так пришли!

— Нет, никого не вижу! — Пыхтун ждал довольно долго, но ни единого шевеления под холмом, на краю чавкой топи так и не заметил. — Может, ветер кусты колыхнул?

— Там кто-то есть! — твёрдо повторила Снежана. — А если крадётся? Внизу заметили, так он кругом пошёл. Ели рядом, за ними ничего не видно.

— Нет там никого, сама посмотри.

— Ты мужчина, ты и смотри.

Против такого аргумента Пыхтуну возразить было нечего. Он отложил камнеметалку, взялся за копьё, ладонью наскоро проверив заточку острия, шагнул к плотно растущим деревьям и вдруг…

— Ё-о… — только и выдохнул парень, внезапно увидев летящую прямо в лицо, распахнутую, оскаленную пасть. Он не успел даже уколоть волка и просто со всех сил пихнул перед собой зажатое поперёк копьё, от встречного удара опрокинулся на спину… Но боли почему-то не почувствовал. Наоборот — болезненно скульнул и отпрянул назад зверь. На его месте тут же возник другой. Пыхтун споро ткнул его со всей силы тупым концом копья в нос и тут же резко ударил в обратную сторону — краем глаза он заметил, как слева, мимо него, к девочке мчится серый хищник, и угодил-таки ему остриём копья меж ребер. Зверь взвизгнул, крутанулся — то ли от удара, то ли от боли. Пыхтун, поддёрнув ступни, тут же широким замахом, словно дубиной, ударил волка, что находился у самых ног. Челюсти громко клацнули в воздухе. Хищник цапнуть за пятку не успел, а вот палка опустилась ему на голову весьма чувствительно. В стае возникла заминка — и юный охотник успел вскочить на ноги, взглянуть на врагов сверху вниз. Они в ответ зарычали и попятились. Видимо, оказавшийся выше ростом противник уже не казался им столь уж лёгкой добычей.

Только теперь дико завопила от страха Снежана и стала кидать куда-то лежащие у её ног камни. В зверей, однако, не попадала. Крайний волк, по боку которого текла кровь, опять повернул к девочке. Пыхтун, спасая спутницу, кинулся к нему, услышал, как сзади предательски зашуршал песок, крутанулся, крепко сжимая копьё и опять действуя им, как дубиной. Он перехватил зверя уже в прыжке, сильным ударом перенаправил полёт в сторону очага, крутанулся дальше и успел снова кольнуть раненого волка ещё до того, как тот вцепится в девочку. Тут же развернулся, отлично зная, как любят хищники кидаться на спину, со всей силы ударил в оскаленную пасть нападающего зверя. На этот раз укол оказался точен до невозможности: острие копья глубоко вошло прямо в глотку. Волк бешено и неуклюже забился, запрыгал, словно выброшенный на берег судак. Истошно и жалобно взвыл другой, плюхнувшийся лапами прямо в угли, а мордой попавший в пламя, и кинулся улепётывать, сослепу натыкаясь на деревья. Вниз по склону шарахнулся третий, уже с двумя ранами меж рёбер. Глядя на них, торопливо попятились ещё трое.

— Куда-а?!! — грозно закричал Пыхтун, подхватил с земли камнеметалку, взмахнул — и голыш со страшной силой ударил четвёртого волка между глаз. Тот по-щенячьи визгнул, мотнул головой и кинулся бежать. Оба оставшихся зверя развернулись, потрусили с холма вниз, но когда пущенные вдогонку камни попали им в ляжки — тоже рванули прочь со всех лап.

— Это мой дом! — сгоряча побежав следом, крикнул вдогонку Пыхтун. — Мой дом, мой холм, моя земля! Только покажитесь ещё, и я развешу ваши шкуры у себя по стенам!

Волки, вытянувшись гуськом, со всех ног драпали через осинник по проложенной детьми к воде тропинке. Но не все. Один из матёрых хищников неподвижно лежал на склоне с торчащим из пасти копьём. Нанесённая в схватке рана оказалась для него смертельной. Юный охотник остановился над поверженным врагом, зловеще ухмыльнулся:

— На запах припёрся, за нашим мясом? Теперь сам им и станешь.

Он взял серого за лапу и потащил наверх к огню.

— Пыхтун, Пыхтун, смотри, чего я нашла! — радостно выскочила навстречу Снежана. — Волчьи клыки! Целых два! Два!

«Так вот почему первый зверь завизжал и не смог меня укусить, — понял юный охотник. — Я выбил копьём его зубы».

Отвечать девочке он не стал.

Ответом была тяжёлая туша, что ползла следом за ним по хвое.

— Ой, Пыхтун, — прижала ладошки к губам Снежана, — да ведь ты, верно, самый лучший охотник!

Паренёк снова промолчал, но ощутил, как зарделось его лицо и быстрее побежала по жилам кровь.

— Пыхтун, у тебя теперь есть ожерелье с клыками. — Голос девочки окреп. — Пыхтун, теперь ты можешь взять себе жену.

Снежана произнесла это таким тоном, словно право выбрать себе суженую получила именно она.

— Ступай к костру, женщина, — спрятав довольную улыбку, распорядился Пыхтун. — У нас будет долгий день. Мне нужно разделать зверя.

Главное таинство

Это были самые трудные и напряжённые дни, что пришлось провести детям на берегу Вод Заката. И самые захватывающие, ибо прямо на глазах они обретали реальные плоды своего труда. Снежана провела несколько дней у костра, суша мясо и наполняя им корзины. Пыхтун же каждый день бегал к своим ловушкам — в которые, к счастью, пока ничего больше не попадалось, — носил с берега камни, забрасывал ближний муравейник невероятным количеством плохо очищенных от мяса и жилок костей. Впрочем, муравьи на паренька не обижались — судя по жадности, с которой они облепляли угощение.

Выспавшись на шкурах, Пыхтун, как положено, разложил их в тени елей, дал намазанной на них печени ссохнуться, после чего старательно счистил скребками. Затем он натёр шкуры оленьим и волчьим жиром и слегка подкоптил в дыму костра, в который ради этого специально кинул охапку сырых ольховых веток. На возню с мехами ушёл целый день, но следующим утром, позвав девочку из дома, юный охотник расстелил перед ней оленью шкуру:

— Вставай на край. Только ноги пошире раздвинь.

Когда девочка выполнила его просьбу, он острым кремневым наконечником разрезал шкуру с изрядным припуском. Дёрнул и отбросил оставшиеся обрезки. Получилось, что девочка стоит уже на двух отдельных кусках меха. Пыхтун поднял передний край левого куска, завернул на ступню, затем задний, сверху наложил боковые.

Кусочком угля провёл ровную линию вокруг щиколоток, отпустил, срезал по линии лишнюю кожу, достал из сумки шипы боярышника:

— Потерпи, уже скоро…

Снова завернув края шкуры, он проколол дырочку сперва в том месте, где задний кусок прилегал к боковому, продел кусочек крапивной нити, затянул.

Повторил операцию с другой стороны ноги. А затем сделал ряд дырочек на боковых краях в том месте, где они соприкасались над ступнёй. Шип боярышника сломался аккурат на последней дырке, но Пыхтун только засмеялся забавной шутке духов, продел через отверстия одну длинную нить, затянул шнуровку и завязал бантик наверху получившегося мехового ботинка:

— Вот так! А то земля после дождей холодная стала. Да и не поранишься, коли наступишь на что…

— Здорово! — восхитилась Снежана. — Мне папа точно такие же делал! Как у тебя ловко получилось.

— Поршень обернуть дело не сложное, — не принял похвалы Пыхтун. В стойбище у Большой Реки в такой обувке ходили все от мала до велика, благо шкур у охотников всегда имелось в достатке. — Не егози, дай второй сделать.

Вскоре девочка радостно скакала в новой обувке, а паренёк не спеша свернул себе вокруг ступней ещё пару.

— Не убегай, — подманил он спутницу и поднял волчью шкуру. — Есть ещё кое-что.

— Не, — мотнула головой Снежана. — Тебе надо первому. Ты же муж!

— Не муж, — поправил её Пыхтун. — Мне нельзя. В ней охотиться плохо. От волчьей одежды волком пахнет, живность лесная бояться будет, шарахаться, силки обходить. Так что вставай, обшивать буду.

Меховое платье было сделано так же быстро и незамысловато: дырка для головы посередине с разрезом впереди, чтобы шнуровку сделать. С боков — широкий нахлёст и опять же дырки для крапивной сшивки. Уже к полудню девочка оказалась одета с ног и до плеч. Только голова осталась неприкрытой и давно нечёсаной.

Но Пыхтуну всё ещё было не до того, чтобы любоваться своей спутницей. В новых сапогах несколько дней он то бегал на берег и раскалывал кремневые камни, выбирая себе самые лучшие осколки, то стриг крапиву для будущих шнуров, то, набрав или нарубив каких-то деревяшек, старательно что-то выстругивал, обстукивал, ровнял. Последние дни перед главным таинством, которое приходится иногда творить каждому мужчине, ушли на обработку костей. Юный охотник принёс от муравейника несколько звериных рёбер и берцовых костей, небольшими камушками отбил то, что показалось лишним, а потом долго ровнял, благо кость легко истирается о шершавые, окатанные озером камни. Рёбра он с одной стороны заточил, добавив на края глубокие заусеницы, с другой — заузил почти на половину начальной ширины. Берцовые же кости расколол вдоль, сломал пополам и заточил получившиеся куски каждый на тонкое длинное остриё.

Юный охотник ещё долго проверял сделанные заготовки, вспоминал, не забыл ли что-либо важное и нужное. Но всё же настал момент, когда никаких отговорок уже не осталось, и пришлось начинать. Первым делом Пыхтун принёс волчий пузырь, что всё это время вымачивался у берега, потом сходил к муравейнику за костями, раздробил их на мелкие куски и набил пузырь почти полностью. Набрал из озера чистой воды, завязал горловину и положил объёмистую ёмкость в очаг. С краю, не на угли. Подбросил дров и начал внимательно следить за действом. Когда вода внутри забурлила, надувая ёмкость — откатил её подальше, но так, чтобы тепло всё-таки доставало. Когда кипение остановилось — придвинул обратно, стараясь выдержать равновесие между почти закипанием и «ещё нет».

На самом деле, если приспособиться, это было не очень трудно. Пододвигать, когда угли остывали. Убирать подальше, подбросив свежих дров. Вот и вся сложность. Когда солнце описало путь почти через всё небо, Пыхтун решил, что время пришло, копнул в песке ямку, перекинул пузырь в неё и аккуратно разрезал сверху.

— Что это? Суп? — полюбопытствовала Снежана.

— Клей. Самый крепкий, что только знают люди. Он настолько прочен, что, если склеить две палки, а потом попытаться разорвать, то сломается одна из палок. А место склейки останется целым.

Пыхтун даже не представлял, насколько точно подметил возможности костного клея. Пройдут ещё многие тысячелетия, десятки тысяч лет, а этот клей так и останется одним из самых прочных, известных человечеству, и будет активно применяться даже тогда, когда люди уже будут сидеть за компьютерами, строить атомные реакторы и летать в космос. Но Пыхтун этого не знал. Высунув язык от старания, он макнул в наваристую гущу разлохмаченную зубами палочку, тщательно промазал паз на заготовленном древке, вложил в этот паз основание костяного гарпуна, торопливо, но туго обмотал его крапивной нитью, сверху мазнул ещё клея, отставил, взялся за другое древко, вклеил наконечник и в него.

— Вот, держи, — поняв, в чём дело, стала помогать ему девочка, подавая древки и наконечники.

Закончив с гарпунами и новым тяжёлым копьём, в которое юный охотник вставил каменный наконечник, он взялся за рукоятки покороче. В паз на одну вклеил полуовальный кремневый скребок, в паз на другую закрепил камень тоньше и длиннее.

Всё, больше не придётся ему мучиться, зажимая пальцами маленькие камушки, пилить шкуры, не имея возможности толком нажать на остриё! Теперь он сможет удерживать каменные ножи за удобную рукоять и применять всю свою силу. Ещё один нож Пыхтун сделал плоским и длинным, вклеив в паз один за другим несколько острых кремневых полосок. Пригодится, чтобы резать траву. Да и шкуру опасного зверя можно одним движением резануть на большую длину. Следующими были топоры: он вставлял тяжёлые кремниевые камни в развилки деревянных рогатин, заливал клеем, туго заматывал ремнём, сверху снова заливал клеем — чтобы важный инструмент выдерживал любые, даже самые сильные удары. После этого насадил на удобные ручки костяные шила. Кость — вещь ломкая, и он сделал сразу пять, чтобы имелся запас. Макнул в клей несколько тонких можжевеловых палочек, потом обвалял их в песке, подул, макнул в клей, в песок, отложил. Это будут свёрла. Последней его жертвой стала нитка. Её он тоже вымочил в клее, вывалял в песке, остудил, снова вывалял и вымочил. И так — несколько раз.

Теперь клея в пузыре оставалось совсем на донышке. Пыхтун повыбрасывал из него оставшиеся кости, достал гибкую ёмкость, положил на ровный слой песка. Клей застывал на глазах, он уже походил на студень.

Подобрав слегка подгоревшую палочку из очага, Пыхтун подровнял «студень» с краев, придавая ему форму правильного квадрата, расчертил крест-накрест, наметил в каждом кусочке дырочку. Для Снежаны пояснил:

— Его можно использовать ещё раз, если размочить и разогреть. Клеить готовым, конечно, проще. Пусть будет в запасе.

Девочка кивнула, прошлась вдоль длинного ряда остывающих инструментов:

— Как много. И не верится, что мы всё это сами сделали. А ещё, Пыхтун, я сплела новую куклу. Это будет девочка. Мы назовем её Снегирь, хорошо?

— Ладно, — устало согласился юный охотник, которого куклы интересовали меньше всего. — Очаг ещё горячий. Перекусим? Что у тебя сегодня на ужин?

С этого дня жить стало ещё проще. Пыхтун уже не напрягал пальцы, срезая лозу, а крепко держал всей ладонью толстую удобную рукоять ножа. Удовольствие одно, а не работа! Он уходил проверять силки, имея в руке гарпун с крепким и острым наконечником, способным пробить насквозь любого волка, а в сумке — топор на длинной рукояти, которым без труда можно раскроить череп даже огромному медведю. Мотыгой с каменным остриём глина копалась почти без труда. За пять дней он отнёс на холм две полные корзины, затем не спеша старательно обмазал прутья этих же корзин с обеих сторон. Это было намного проще, чем лепить ёмкости из одной глины, и к тому же получалось прочнее. «Мазаные» корзины намного реже трескались и кололись, чем чисто глиняные.

Угроза голода теперь окончательно отступила от обитателей холма. Сложенный в корзинах мясной запас позволял больше не бояться завтрашнего дня. Сделав самое необходимое по хозяйству, дети спокойно отдыхали и веселились, тратили время на всякое баловство, и даже снова начали купаться, благо погода стояла не самая холодная.

Расколов волчий череп, Пыхтун ровно обточил один из кусков о камень, кремнем наметил ровные бороздки, а потом царапучей ниткой, оклеенной песком, прорезал их до основания. Так у Снежаны появился гребень. Примерно так же: сперва наметив отверстия кремнем, а потом прокрутив их абразивными палочками — он просверлил волчьи клыки и гордо повесил себе на шею знак охотничьей доблести.

В силки дважды попадались зайцы, которые пошли девочке на рукава, а потом нежданно влезла росомаха. Спустя несколько дней Пыхтун опять принёс домой оленя и наконец-то смог из двух больших шкур сладить одежду и для себя. И едва он связал последний узел нитки — Снежана, торжественно трубя, вынесла ему из хижины скроенную из остатков первого оленя шапку, гладкую спереди, складчатую сзади, а по бокам украшенную длинными утиными и гусиными перьями.

— Вот так! Теперь ты настоящий охотник!

— Спасибо, красиво как! — искренне восхитился Пыхтун. — Где же ты её так долго прятала?

— Не скажу! — поцокала языком девочка. — Смотри, Пыхтун, мы теперь хорошо одеты, у нас есть обувь и оружие. Нога у меня больше не болит. Может, мы сами теперь домой вернёмся? А то нас что-то слишком долго ищут.

— Сейчас не получится, — покачал головой юный охотник. — Я об этом уже думал, но никак. Напрямик не пройти. Лес нехоженый, не продерёмся. Да и в какую сторону топать, непонятно. Вдоль берега нужно идти, искать Большую Реку. По ней подниматься к селению. Но ты сама посмотри: вокруг болота, речки тут и там поперёк пути текут. Будем через них переходить — все припасы вымочим. Получается, зиму нужно ждать, чтобы всё замерзло. По льду если возвращаться — никаких препятствий не встретится. Легко и просто.

Если бы он сказал такое в первые их дни на этом холме — Снежана, верно, ударилась бы в слёзы, осыпала его проклятьями, ныла и канючила. Но теперь она лишь поджала губы, кратко вздохнула:

— Зима ещё не скоро… — И тут же попросила: — Рыбу поймай, Пыхтун! Рыбы хочется. Я любисток нашла и лук. Будет вкусно.

Сделанная девочкой шапка Пыхтуну очень понравилась. Он долго думал, как отблагодарить спутницу, и догадался, как раз сидя на берегу: набрал двустворчатых ракушек, благо на мелководье их валялось несчитано, о камень до перламутра стёр коричневую наружную сторону, пальцами разломал на одинаковые кусочки, о камень же заровнял края, придав перламутру форму капелек, просверлил палочкой узкий край, продел нитку — и через несколько дней небрежно вручил переливающееся всеми цветами радуги украшение Снежане:

— Вот, возьми. Это для тебя.

Маленькая женщина от восхищения даже дар речи потеряла. Несколько дней думала — а потом вышила его тунику бахромой поперёк груди, украсив шитьё кусочками перьев. Пыхтун в ответ придумал перламутровых бабочек: сделал выемки в глине нужной формы, насыпал тонкий слой тёртых створок, залил клеем, пожертвовав две пластины из четырёх, и сверху тоже сыпанул перламутровой пыли. Когда украшение застыло — подарил Снежане:

— Это тебе на ремешки, косички заплетать.

Через несколько дней девочка сделала ему широкий плетёный пояс, раскрашенный травяными и ягодными соками…

Впрочем, занимались они не только подарками. Снежана сделала несколько небольших корзинок из камыша, обмазала глиной. После высыхания они вместе обожгли все корзины на костре, сначала прогрев над пламенем, а потом насыпав внутрь углей. Из пяти заготовок уцелели две. В таких глиняных горшочках можно было без опаски носить угли, хранить тлеющий трут, не боясь, что он отсыреет или что-то подожжёт, а так же класть всякую мелочь, не боясь, что она просыплется. Те же ягоды собрать, например.

«Раздев» найденную на противоположном берегу реки упавшую берёзу, Пыхтун свернул из плотной мягкой бересты два вместительных ведра для воды, три длинных лотка и несколько небольших ковшиков — использовав весь материал до последнего кусочка. И с этого дня дети избавились от самой досадной трудности — необходимости бегать к озеру буквально за каждым глотком воды.

— Я прямо как дома, — неожиданно призналась Снежана, сидя вечером у догорающего очага и глядя в небо. — Не поверишь, Пыхтун, я уже совсем не хочу домой. То есть, хочу… Но не потому, что там лучше, а потому, что соскучилась по папе и маме. И сестрёнке. Правда, Пыхтун, мне тут нравится. Сначала так хотелось скорее спастись, скорее домой вернуться. А теперь кажется, я тут всю жизнь жила.

Паренёк промолчал. Не то, чтобы он не верил в свои силы или ему не нравилось это место. Но он помнил, что рано или поздно сюда придёт зима. Их дом, так легко выдерживающий и дожди и ветра, не сможет защитить своих обитателей от мороза. Но говорить об этом сейчас, когда в очаге жарко потрескивали угольки, под тёплой крышей покачивались ароматные ломтики мяса, а в миске булькал наваристый бульон из свежей оленины, когда совсем рядом дожидалась хозяев уютная мягкая постель — совсем не хотелось.

— Смотри, — указала в небо девочка. — Луна опять стала меньше. Странно, правда? Она то меньше, то больше, то совсем узеньким серпиком становится, то большая и круглая. Интересно, почему так происходит?

— Это миска крутится, — ответил паренёк.

— Какая миска? — не поняла Снежана.

— Разве ты не знаешь, откуда взялись звёзды? — Пыхтун присел на камни рядом с девочкой, плотно прижавшись к ней плечом, поворошил палочкой красные угли под закопчённой берестяной миской. — Правда?

— Мама говорила, это брызги. Только почему-то светятся.

— Это не просто брызги, а брызги солнечной воды, — поправил её Пыхтун.

— Солнечной воды? — переспросила Снежана. — Разве такая есть.

— Есть, — кивнул паренёк. — Эта вода далеко-далеко на рассвете. В ней всю ночь находится солнце, из неё каждое утро оно вырастает, поэтому эта вода так пропиталась светом, что сама светится в темноте. Но только не так ярко.

— Если солнечная вода находится на земле, то откуда её брызги на небе? — не поняла девочка.

— Это её Большой Кот разбрызгал, — пояснил Пыхтун, откладывая палочку. — Когда-то очень давно Большой Кот и Мудрый Бобр были друзьями. Даже жили рядом и всегда помогали друг другу. И вот когда у Мудрого Бобра появились потомки, мы и бобры, а у Большого Кота — его молодые котята, то друзья решили сделать своих детей самыми сильными на свете. Ну, чтобы ни люди, ни бобры, ни котята никого на свете не боялись. А солнечная вода не просто светится, но и силу великую даёт каждому, кто её напьётся. Вот и решили Кот и Бобр принести детям воды этой и напоить их вдосталь, дабы силой одарить…

Пыхтун наклонился к очагу, подул на угли под миской, снова взялся за палочку, подгрёб свежих и продолжил:

— И вот пошли они на рассвет. Долго шли, очень долго. Много-много дней шли. Долго ли, коротко, но добрались до края мира, нашли место, где вода сияет ярко, словно само солнце. Напились от души, отдохнули. И стали думать, как воду с собой забрать. Мудрый Бобр походил по краю мира, нашёл огромную древнюю осину, подгрыз её своими крепкими зубами, повалил, взял самую толстую нижнюю часть, выгрыз огромную миску, зачерпнул в неё солнечной воды, да и пошёл с нею домой. А Большой Кот бегал у дерева, бегал, а поделать ничего не мог. Когти у него только царапают, клыки только дырки пробивают. Не получается у него миску из древней осины сделать! Мучился Большой Кот, мучился — ничего не выходит. Тут он понял, что вернётся Мудрый Бобр домой, напоит своих детей солнечной водой, и станут они могучими, как гром небесный, от которого даже земля сотрясается, котята же его останутся слабыми и беззащитными.

Кинулся Большой Кот в погоню за Мудрым Бобром, догнал уж почти перед самым домом и ударил что есть сил снизу по миске! Да так сильно ударил, что миска улетела высоко-высоко в небо и до сих пор обратно упасть не может. Летает из края в край и крутится. Когда донышком к земле повёрнута, то не видно её вовсе, когда чашей, то вся целиком видна. В ней ведь солнечная вода была налита, вот она и светится. Ну, а когда боком миска поворачивается, тогда и видно от неё половинку или самый краешек. Вода же вся по небу разбрызгалась мелкими капельками. Это она там и светится, мы эти капельки звёздами называем.

— Как ты много знаешь, Пыхтун! — поразилась Снежана. — Мне бы всего этого ни в жизнь не запомнить. Ты, наверное, самый умный в племени?

У паренька от похвалы зардели уши. Правда, согласиться со званием самого умного ему не позволила честность. Всё же большую часть мудрости о строении и устройстве окружающего мира он узнал от Чужого Голоса. И ещё кое-что от отца. Но пока он думал, что ответить, девочка успела задать новый вопрос:

— А почему Мудрый Бобр не принёс нам другой воды взамен пролитой?

— После того, как Большой Кот выбил у предка миску, вместо дружбы вражда у них началась, — пояснил Пыхтун. — Кот убежал на край мира и караулит там солнечную воду, чтобы Мудрый Бобр не мог набрать снова и отнести своим детям. И чтобы никто другой тоже не смог этого сделать. Чтобы никто не стал сильнее его котят. Котята же без отца рассорились и разошлись в разные стороны. Поэтому Большие Коты никогда не живут вместе, племенами, а ходят поодиночке. С тех самых пор все они ненавидят потомков Мудрого Бобра лютой ненавистью и при встрече всегда пытаются убить. Помнишь, нас ведь Большой Кот тоже очень хотел растерзать! Целый день следом шёл. Но духи нас от него уберегли.

— Ой, Пыхтун! — Снежана испуганно закрыла рот ладошками. — А ведь духи нас всё время берегут! И тогда, и сейчас. А мы им даже маленького святилища до сих пор не поставили! Вдруг они обидятся?

— Ничего страшного, — ответил паренёк, хотя от подобного предположения у него по спине пополз неприятный холодок. — Мы же их постоянно благодарим! Вслух. Они же слышат. А святилище мы им поставим. Завтра же и поставим.

Верный своему слову, на рассвете Пыхтун отправился искать место для поклонения духам и, побродив вокруг холма, выбрал сосновый пень в рост человека и примерно в локоть толщиной. Священный предок из него должен был получиться внушительный, устойчивый — причём очень быстро. Долго не раздумывая, паренёк вытянул из-за пояса свой любимый топорик и, подойдя к пню, быстрыми лёгкими ударами принялся сбивать кору. Собрал её, отнёс подальше в сторону, а затем коротким ножом стал вырезать на самом верху снежно-белой деревяшки глаза и нос. Сделав выемки глубиной в ноготь, он спустился к болотине, черпнул чуток тёмной грязи, вернулся, замазал дырочки. Лицо на пне сразу стало чётким, как на тотеме в святилище племени: большие круглые глаза, полуовал носа.

— Получается! — обрадовался Пыхтун и, высунув от старания язык, сделал чуть ниже носа два длинных полуовала. — Есть, как настоящие!

Примерно так и выглядел дух, которому поклонялись мужчины в тайном святилище предка. Ну, разве что тот был старым, растрескавшимся и потемневшим от времени. Грубо очерченное лицо, торчащие из макушки щепы, длинные клыки. Этот же прямо светился на солнце своей новизной.

— Снежана, иди сюда! — громко позвал паренёк. — Теперь у нас есть свое святилище! То есть, у здешних духов…

Девочка не заставила себя ждать и почти сразу сбежала к нему с холма. Остановилась, глядя на ошкуренный пень.

— Ну как? — с нетерпением спросил её мнения Пыхтун.

— Что? — не поняла Снежана.

— Дух.

— Где?

— Да вот же! — ткнул пальцем в лицо с чёрными глазами и плоским носом паренёк.

— А-а, — склонила голову набок девочка. — Большой… Это кто?

— Как кто? Дух!

— А какой дух? — наивно поинтересовалась Снежана.

— Дух предка! — уверенно ответил Пыхтун. — Мудрого Бобра. Он наш прародитель, он заботится о нас, помогает в охоте и остальных делах.

— А разве бобры бывают такие длинные и тощие? — удивилась девочка. — Когда я их видела, они были очень упитанные и пузатые.

— Это… Он такой… Ну, так он выглядит, — смешался Пыхтун. Он ни разу в жизни не задумывался над тем, почему тотемный столб в святилище их племени именно столб, а не тот толстячок, которыми и бывают настоящие лесные бобры.

— Может, это хорёк? — предположила Снежана. — Хорьки, они как раз такие. Длинные и тощие.

— Это не хорёк! — возмутился парень. — Это Мудрый Бобр! Просто я его не доделал. Принесу глину, обложу пень и получится тело бобра. Настоящее, толстое и мохнатое. Шерсть из иголок сделаю.

— А-а, — поняла Снежана. — Да, это будет здорово. За такое святилище предок будет очень благодарен.

Пыхтун с решительностью взялся за дело, за первый же вечер приволок к тотему целых три корзины глины — и понял, что сильно погорячился. Чтобы священный предок выглядел упитанным, как настоящий бобр, его следовало лепить не меньше, чем в полтора обхвата толщиной. Корзин для этого придётся принести не три, и даже не десять — а просто несчитанное количество. Паренёк загрустил, но вскоре нашёл отличный выход: вместо глины от реки стал таскать к тотему грязь из болота. А чтобы она держалась — намешивал побольше нарезанной там же осоки и плетущихся вьюнков. Дело быстро пошло на лад, и уже на второй день изображение предка было готово. Мудрый Бобр выглядел внушительно и очень натурально. Для большего сходства Пыхтун прилепил на животик две сложенные лапы, а резцы сделал из оленьих рёбер, прилепив на грудь тотема ото рта вниз.

В этот раз он не торопился похвастаться успехом. Вернувшись к дому, Пыхтун солидно предупредил девочку:

— Нужно сплести венок и приготовить угощение предку. Завтра на рассвете мы совершим ему наше первое поклонение. Будь готова.

Снежана вняла его серьёзности и ещё с вечера сплела длинную ленту из колокольчиков, васильков и лютиков — чтобы её можно было обернуть вокруг тотема несколько раз. В качестве же угощения дети выбрали пару ломтей вяленого мяса.

В нетерпении Пыхтун еле дождался первых утренних лучей, чтобы похвалиться своим творением. Но когда по утренней росе дети спустились с холма к святилищу, оказалось, что влажная грязь заметно оплыла, и идол стал походить на большую глиняную грушу: тонкий верх и огромный широкий низ. Лапы бобра разошлись и свисали пришлёпнутыми лопухами, клыки вылезли вперёд, будто воткнутые хищником в грудь жертвы — и оставленные в ней.

— Это Мудрый Бобр?! — округлила глаза Снежана.

— Нет, подожди! Подожди! — кинулся Пыхтун спасать тотем. Широкими мазками он начал подгребать слишком влажную грязь снизу вверх, неосторожным движением утопил клыки где-то в глубине «бобриной» груди, окончательно размазал лапы по телу, понял, что не справляется и оглянулся: — Ты пока иди, проверь трутницу. Я сейчас.

После долгих мучений парень всё же придумал, как спасти ситуацию. Нарезав тонких, в палец, веток, он со всех сторон навтыкал их в глину, чтобы придать ей жёсткость, а на уровне груди несколько комельков оставил торчать на длину пальца — и закрепил лепные лапы на них.

«Кажется, получилось…» — решил он. Но, вернувшись через полдня, увидел, что «Мудрый Бобр» опять медленно, но неуклонно превращается в «мудрую грушу». Скрипнув зубами, Пыхтун ещё раз восстановил творение, обложил его хворостом и запалил, дабы обжечь глину. И наконец-то добился своего: тотем покрылся сухой прочной коркой. Вот только лапы во время обжига отвалились и их пришлось налеплять снова.

Но на тот раз паренёк не поленился и сходил за нормальной глиной к реке.

На рассвете дети предприняли ещё одну попытку поклониться духу предка и…

— Подожди, Пыхтун, — не доходя до святилища, остановилась Снежана. — Так это тотем нашего великого предка или великой Праматери?

Глина, пусть и самая хорошая, за ночь заметно сползла вниз по твёрдой обожжённой корке, отчего лапы стали походить на два свисающих на груди мешочка. Животик тотема опять заметно подрос, клыки исчезли — в хлопотах Пыхтун про них просто забыл. Зато на голове идола подобно пряди волос развевался пук пожухлой травы, так и не пущенной им в дело.

— Это не… — начал было паренёк, но вовремя осёкся. Он сообразил, что если назвать тотема Мудрым Бобром, то его переделку придётся начинать с самого начала. — Это не предок. Это Праматерь.

— Ур-ра! — обрадовалась Снежана. — У меня есть свое святилище!

И она кинулась украшать духа разноцветной цветочной лентой.

Пыхтун же ушёл на поляну, собрал охотничьи снасти, по одному из упавших деревьев переправился за реку, нашёл там прогалину с ощипанной травой, снова расставил силки, а в сторонке от ловчих мест, в тёмном ельнике, сделал нормальный правильный тотем, вырезав Мудрого Бобра из старого берёзового пня. Снежане ничего говорить не стал. Теперь он понимал, почему в их племени сделано два святилища. Одно для женщин и другое для мужчин.

Предок согласился с его решением и вскоре опять стал посылать в ловчие петли то зайца, то лань, то неудачливого кабанчика. Пусть духи награждали его старания далеко не каждый день — но они со Снежаной были сыты, имели изрядные запасы, а к их одеяниям скоро добавились меховые штаны, накидки и даже рукавицы.

Жизнь казалась налаженной и обустроенной — но вдруг настал день, когда гуси из их заводи все разом куда-то исчезли. Вслед за ними поднялись в небо, чтобы уже не вернуться, и хлопотливые утки. А вскоре Пыхтун и Снежана увидели, что и заводь, и кромка воды у самого берега оказались скованы пока ещё совсем тонким и хрупким, прозрачным льдом.

— Лодку надо шить, — глядя на это, сказал юный охотник. — И снегоступы для тебя плести. Я болотоходами обойдусь.

— Ты умеешь делать лодки? — удивилась девочка. — А почему раньше не смастерил?! Мы бы уже давно уплыли.

— Это совсем другая лодка. Из луба или бересты. Для вещей. В ней плавать нельзя, но по снегу тащить удобно.

— А как её делать?

— Как обычно. Каркас из ивы, снаружи обошьём корой. Дня за три управимся.

Лодка и снегоступы действительно были готовы уже через три дня. Но вот первый снег повалил только через десять. И всё равно выступать в путь было ещё слишком рано: лёд на озере при попытках выйти потрескивал под ногами, прогибался и грозил проломиться. Пришлось ждать ещё довольно долго, прежде чем установился настоящий кусачий мороз, а снега насыпало столько, что без снегоступов нога проваливалась в сугробы глубже, чем по колено.

Силки совершенно перестали приносить добычу, и Пыхтун наконец решился: снял петли, простился с лесом-кормильцем. Следующим утром они с девочкой сложили в лодку пару циновок, камышовый мат, корзины с мясом, две мороженые заячьи тушки, погрузили инструменты. Больше брать было нечего и незачем. Какой смысл таскать лишнюю тяжесть, коли всё необходимое всегда можно быстро сплести или собрать в любом месте леса или озера?

Последней в лодку встала корзина с трутом и небольшим запасом сухих веток для разжигания. Сама трутница, исправно тлеющая лёгким дымком, была надёжно закреплена в носу волокуши. Зима — не лето. Тут, коли об огне не позаботишься, вовсе пропадёшь.

— Низкий вам поклон, духи этого берега, за доброту и милость, — поклонились дети холму, на всё лето ставшему их домом. — Оставайтесь с миром и радостью.

Они спустились к озеру, пробились сквозь редкие молодые камыши на открытое место и повернули в сторону рассвета.

Хозяин леса

В овальных плетёных снегоступах с плотной циновкой понизу идти было не трудно. Ноги не проваливались даже в рыхлый снег, который к тому же попадался довольно редко. Дующие над бескрайними Водами Заката ветра утрамбовали поверхность наносов в плотный наст, выдерживающий даже тяжело нагруженную лодку с вещами. Звериных следов здесь тоже не встречалось. Да и что делать обитателям леса на безжизненном ледяном просторе?

Первый день не принёс большого успеха. Берег за камышами почти не менялся, выставляя к небу голые ветки ив, берёз и осин. Только далеко у горизонта были видны холмы с высокими заснеженными соснами. Поэтому, когда ближе к вечеру справа появился тёмный ельник, Пыхтун решительно свернул к нему, выбрал самое могучее из деревьев, поднырнул под тяжёлые лапы и срубил с одной стороны ствола нижние ветки. Вместе с девочкой они отгребли снег, обнажив землю. Прямо на неё юный охотник раскатал тёплый камышовый мат, Снежана же тем временем кинула циновки поверх нижних уцелевших веток, оперла их краем на землю. Получился небольшой домик, способный принять как раз двух человек. Для защиты от ветра и для тепла поверх циновки дети набросали побольше рыхлого снега, им же закопали еловые лапы справа и слева от укрытия — чтобы не поддувало. Оставили только небольшую норку для входа. А на расчищенной полянке развели костёр. Одну из заячьих тушек запекли целиком, растопили снег и вскипятили воду в берестяной миске. На морозе попить горячего отвара из брусники — самое большое удовольствие.

За хлопотами стемнело. Пыхтун полностью зарядил глиняную трутницу, забрался с ней в укрытие, поставил у ствола. Не костёр, конечно, но всё теплее. Снежана влезла следом, завалила лаз снегом и пристроилась рядом на подушке из болотного мха. Прошептала в самое ухо:

— А всё-таки жалко, Пыхтун.

— Чего?

— Дома нашего. Там, на холме. Там было весело. А вернёмся в селение — опять то же самое начнётся: туда не ходи, это сделай. Рано, мол, отдыхаешь, поздно встаёшь. Оставь куклы, пол не подметён. Иногда даже хочется вернуться. Чем мы хуже жили, чем в племени?

— Без дома зимой холодно, — разумно ответил юный охотник. — Дом нужно рыть в земле, чтобы печь можно было соорудить. Без неё холодно. Тяжело целую зиму коротать, ни разу не согревшись. Даже взрослому. Детям же и вовсе не выжить.

— Да, я понимаю… — Снежана положила голову ему на плечо. — Всё равно жалко. Неужели никак не сделать, чтобы обогревать дом, который не в земле, а на поверхности стоит?

— А как его обогреешь? — улыбнулся наивному вопросу Пыхтун. — В земле стены тёплые, за ними лесного холода нет. Поэтому греть проще. Печь в земле вырыть можно — а на поверхности как её сделать? Не очагом же топить! От него искры, крыша загореться может. И дым от него — задохнёшься. Нет, хорошего зимнего дома на земле не построить. Невозможно. Никак. Дом можно только вырыть.

— Жалко. На нашем холме песок. Не зазимовать… — И с этими словами девочка провалилась в сон.

Пыхтун же ещё долго не спал, занятый этой мыслью: как можно прожить в доме, не вырытом, а поднятом над землёй? Летом понятно — они жили, и ничего. А вот зимой? Как согреться, как от ветров спастись, от лютого холода…

Но так ничего придумать и не смог.

Утром путники опять развели костёр. Не столько ради еды, сколько ради трутницы: в маленькой ёмкости гнилушки перетлевали намного быстрее, и в неё следовало подбросить свежих углей и свежей трухи. Но раз уж огонь был — на нём прогрели недоеденную накануне тушку и сварили ещё брусничной воды. Сворачивать дом было недолго: маты и циновки — в лодку, и можно двигаться в путь.

Юный охотник ожидал, что поиски Большой Реки будут долгими — но уже к полудню второго дня он увидел широкий ледяной путь, отворачивающий от Вод Заката в дремучие густые чащи. Впадающая река была столь велика, что спутать её с какой-то иной протокой было невозможно.

— Вот, пришли, — оглянулся он на спутницу. — Я же говорил, по ровной твёрдой дороге двигаться проще. Летом мы сюда дней десять бы пробирались. А так… Мыслю, дня через четыре и вовсе дома окажемся.

В этот раз они остановились ночевать на высоком обрыве. Просто ради красоты. Ветра в уютном укрытии под циновками они не боялись, костёр в снежной ямке тоже горел ровно и спокойно. Зато какой вид открывался перед глазами! Родная река, что, плавно изгибаясь, прячется за сосновый бор на излучине, заиндевевший лес, тянущийся далеко-далеко по низкому закатному берегу. Пыхтун изо всех сил вглядывался в горизонт, надеясь заметить дымки над деревней — но ничего не разглядел. Верно, до дома было ещё слишком далеко.

Не заметил он дымов и перед вторым ночлегом, тоже выбранном на высоком обрыве. И перед третьим. Никаких признаков родного селенья! О том, что Пыхтун и Снежана находятся совсем рядом с домом, они узнали на четвёртый день. И совсем не так, как ожидали.

Незадолго до полудня, когда солнце уже почти добралось до своего низкого зимнего зенита, с густо растущих, низеньких, заснеженных елей у берега вдруг взметнулась изморозь. Деревца дружно встряхнулись, с веток посыпался снег, и уже потом между деревьями медленно нарисовалась громадная мохнатая морда с вытянутыми вниз длинными клыками.

Когда хозяин леса увидел на широком заснеженном просторе двух небольших зверьков, в памяти его шевельнулось что-то похожее на узнавание. Шелохнулось и пропало. За свою жизнь он убил и сожрал столько добычи, что упомнить всю было невозможно. Да и зачем? Это всего лишь еда. И это тоже еда. Еда со странными сплюснутыми уродливыми ногами. Хорошие ноги. С такими зверьки наверняка не смогут убежать.

Саблезубый тигр медленно, чтобы не спугнуть еду раньше времени, вышел из леса.

Пыхтун тоже остановился. В животе что-то холодно ёкнуло и сжалось — он старого знакомого узнал отлично. Эту пасть и эти клыки, хоть раз мелькнувшие на расстоянии вытянутой руки, забыть невозможно. Он кашлянул, отпустил верёвку лодки, воткнул тяжёлое копьё тупым концом в наст, оглянулся на девочку:

— Снежана, подай гарпуны.

Спутница, лицо которой побелело от ужаса, словно заиндевело, как лес вокруг, кивнула, выдернула закреплённые у конца лодки лёгкие копья, приблизилась, подала юному охотнику.

Пыхтун вонзил их древками в снег на шаг левее и освободил ноги из петель снегоступов. Но сходить с них не стал, дабы не провалиться. Поправил висящий на поясе любимый топор, вынул из петли и опустил обратно, убедившись, что тот не запутался и не примёрз к веревке.

Тигр приближался. Он ждал, что зверьки вот-вот кинутся наутёк, готовился броситься вслед, догнать, порвать… Но его добыча спокойно стояла на месте, и это вызвало в тяжёлой голове слабое, нехорошее предчувствие. Однако голод всё равно гнал могучего хищника вперёд. Снежная зима умеет прятать добычу в норах и сугробах, за высокими заносами и невидимыми ямами. Зима вынуждает хватать любую дичь, а не выбирать, что вкуснее и безопаснее.

Осталось всего с десяток шагов, а зверьки так и не попытались убежать! Саблезубый зарычал и большими прыжками кинулся вперёд, взметнулся в воздух, далеко растопырив когтистые лапы — чтобы зацепить ими добычу, в какую бы сторону та ни метнулась.

У Пыхтуна что-то ухнуло и оборвалось в груди, однако он не кинулся в ужасе прочь, а наклонил копьё, упёртое древком в слежавшийся снег, от себя — и громадный хищник сам упал на него грудью. Но ещё до того, как тяжёлая туша рухнула сверху, юный охотник нырнул вперёд, оттолкнувшись от прочно стоящих на насте снегоступов, скользнул под левую лапу, выдернул из снега гарпуны, повернулся и сразу двумя изо всех сил ударил тигра в бок. Тот захрипел: каменный наконечник пробил грудь насквозь и вышел из спины, в боку глубоко засели ещё два гарпуна. Но тигр был невероятно могуч. Несмотря на все раны, он всё же поднялся, повернул голову к оказавшемуся неожиданно опасным зверьку, распахнул огромную пасть… Пыхтун шагнул к ней, выдернул из петли топор и со всего замаха обрушил тяжёлым острым камнем на голову зверя.

И мир Саблезубого исчез. Большой Кот даже не успел понять, что в его лесу появился новый хозяин.

— Выбери место для стоянки, Снежана, — с напускной небрежностью сказал Пыхтун, прижав ладонь к бешено стучащему сердцу. — Мне попалась крупная добыча. Придётся разделывать весь день.

* * *

Хромой Зубр, одетый в меховые штаны, поршни, куртку и накидку из рыси, сидел под священной ивой и обстукивал голышом округлый кремень, медленно превращая его в наконечник мотыги. Он всегда занимался этим здесь. Его работа требовала точности и аккуратности, а в доме, пусть и тёплом, было слишком темно. Время от времени мастер поднимал голову и обозревал окрестности. Зима — время голодное. Мало ли какой зверь в селение забредёт? Посему двух путников на реке Зубр заметил сразу, едва только те миновали излучину. Долго вглядывался, не веря глазам: уж очень редкими гостями были чужие люди на Большой Реке. Потом отложил камни, выпрямился, громко предупредил сидящих по домам потомков Мудрого Бобра:

— Лю-у-уди! К нам идут лю-у-уди!

Вскоре из жилищ начали выходить обитатели селения. Женщины и дети из любопытства — не каждый из них в своей жизни видел чужого человека. Мужчины — с копьями и топорами. Ведь не всякий чужак — желанный гость. И к тому времени, когда гости дошли до стойбища, почти все его обитатели успели спуститься к реке, на заснеженный пляж.

Гости выглядели солидно: впереди, волоча грузовую лодку, вышагивал охотник, на длинном ожерелье которого теснились не только волчьи зубы, но и громадные клыки и когти Большого Кота. Меховую шапку во множестве украшали длинные птичьи перья, грудь куртки была любовно вышита складывающимся в квадраты узором из меховых кисточек и птичьего пуха. В руках мужчина сжимал копьё со следами крови, на поясе его висели топор и пара кремневых ножей. Ещё несколько гарпунов торчали из лодки, небрежно прикрытой мохнатой тигриной шкурой. Маленькую женщину в длинном меховом платье, меховых штанах и накидке из заячьих шкур украшали два больших перламутровых ожерелья, выбившиеся из-под шапки мелкие косички поблескивали вплетёнными в н�

Повесть первая

Пыхтун

Это случилось летом. Случилось в чудесный жаркий летний день на берегу прекрасной реки Свирь.

Впрочем, в те далекие, незапамятные времена, когда все это произошло, Свирь еще не носила своего привычного русского имени. Племя Мудрого Бобра, что жило на этих берегах, называло ее просто Большая Река – по той причине, что не ведало иных столь широких и полноводных рек. Озеро, из которого Большая Река вытекала, люди племени звали Водами Рассвета, а то, в которое впадала – Водами Заката. Эти бескрайние озера казались им пределами обитаемого мира. Люди племени Мудрого Бобра даже думали, что все живое – подобно Солнцу и Большой Реке – приходит в мир из-за Вод Рассвета, где пребывает до рождения, дабы потом уйти за Воды Заката, куда уходит все, что провело на земле отведенный судьбою срок.

Этого знания людям племени вполне хватало для понимания сути и смысла существования, а потому прочими мелочами они уже не заморачивались и не вели никакого счета ни дням, ни неделям, ни месяцам, ни даже годам, что текли в их мире, а потому ныне совершенно невозможно точно определить дату, когда началась эта история. Может быть – девяносто тысяч лет назад. Может быть – всего семьдесят. А может даже – целых сто тысяч лет назад. Но совершенно точно – это случилось летом, в жаркий солнечный день, когда дети, скинув незамысловатую одежку, с громкими криками и визгами плескались в воде, вздымая тучи искрящихся брызг.

Поначалу день тянулся обыденно и привычно. На краю широкого песчаного пляжа молодые женщины Серая Лань и Звонкая Иволга выполаскивали проквашенные для мягкости шкуры, заодно приглядывая за малышней. На взгорке, у края деревни, возле священной ивы, сидел на валуне одетый в замшевые штаны с подшитыми к ним сапожками, в оленью безрукавку и накидку из лосиной шкуры плечистый Хромой Зубр, который на время отложил свои инструменты и не без зависти наблюдал за весельем в прохладной реке. Пожалуй, он и сам не прочь был забраться в воду, хоть ненадолго спрятаться от полуденного зноя – но сегодня он оставался в стойбище единственным мужчиной и не мог покинуть своего поста. Мало ли появится поблизости крупный зверь или волчья стая? Пускай отогнать угрозу пожилой мужчина и не способен – но зато сможет вовремя поднять тревогу, и женщины с детьми успеют скрыться в жилищах или уйти от опасности на отмель.

Темная тень, мелькнувшая в воде, заставила Хромого Зубра привстать – а вдруг из глубины поднялся Хозяин Вод? Сомы, получившие в племени такое уважительное прозвище, нередко вырастали размером вдвое больше взрослого воина и вполне могли утащить маленького ребенка. Только зазевайся – и даже вскрика бедолаги не услышишь!

Но нет – видение появилось и исчезло. Старый мастер углядел лишь, как на воде закачалась, высоко вздыбив мокрые ветки, могучая липа, плывущая со стороны Вод Рассвета. Похоже, ее обширная крона уходила довольно глубоко и цеплялась за дно, не давая дереву разогнаться по течению. Двигаясь рывками, оно добралось до какой-то ямы, проплыло три десятка шагов и снова застряло, дергаясь, словно в мучительных судорогах.

– Вернутся завтра охотники, – сдернув с головы ремешок, пригладил длинные, с проседью, волосы Хромой Зубр, – обязательно искупаюсь. Или сегодня мальчишек ненадолго на страже оставить?

От дальней опушки как раз шли двое ребят, тяжело груженных охапками хвороста. Старый мастер, даже не глядя в их сторону, отлично знал, кто это. Тот, что моложе, с большими, вечно красными ушами, с ожерельем из птичьих перьев и в тунике из оленьей кожи – Клест, сын охотника из большой хижины Быстрого Оленя и круглолицей красавицы Звонкой Иволги. Он родился всего десять зим назад, но уже сейчас мало уступал силой иному взрослому. Второй носил тунику из волчьей шкуры, но это мало помогало мальчишке. Совсем маленьким ребенок Ломаного Клыка и Чистой Капли получил прозвище Пыхтун – за привычку забавно и громко отдуваться во сне. Рос он слабым, с тонкими руками и узким лицом – совсем не удивительно при таком жалком имени. К счастью для бедолаги, мучиться со старым именем ему оставалось совсем недолго. Он стал почти взрослым, пережив уже двенадцатую зиму, и будущей осенью должен был пройти посвящение в мужчины.

– Может, хотя бы новое имя принесет ему удачу? – вслух подумал Хромой Зубр, наблюдая, как мальчики сбрасывают свой груз площадке возле общего очага. Несмотря на разницу в возрасте, оба принесли одинаковые охапки. – Трудно будет такому слабаку среди охотников. Столкнется на дальней тропе с клыкастым Большим Котом или медведем – тут его век и закончится. Даже ожерелья, мыслю, собрать не успеет.

По обычаю племени, только сильный и смелый охотник, собравший ожерелье из зубов волка, медведя или иного сильного зверя, имел право построить собственный дом, выбрать и привести туда жену. Далеко не всем мужчинам удавалось исполнить в своей жизни это требование.

– Дядя Зубр, дядя Зубр! – избавившись от ноши, кинулись к старому мастеру мальчишки. – Дядя Зубр, можно мы искупаемся?!

Старый мастер поднялся, оперся на копье с тяжелым каменным наконечником, глянул на припасы возле очага. Летом в хижинах было тепло, а потому племя Мудрого Бобра готовило пищу на общем огне. И для него требовалось много дров, сухих и жарких.

– Вы слишком мало принесли, – покачал головой Хромой Зубр. – Этого не хватит даже на вечер.

– Мы принесем еще, дядя! – клятвенно ударил себя кулаком в грудь красноухий Клест.

– Мы только чуток обмакнемся, дядя Зубр, – взмолился Пыхтун. – Совсем чуть-чуть! И сразу побежим за новыми дровами.

– Очень жарко, дядя!

– Жарко!

– Бездельники, – укоризненно покачал головой старый мастер. – Что с вами сделаешь? Ладно… Но только недолго! И потом сразу в лес, за хворостом!

Издав радостный вопль, мальчишки побросали свои короткие дротики с костяными наконечниками прямо к его ногам и, на ходу стаскивая туники, помчались вниз по склону. Там, на реке, липа уже добралась почти до самого пляжа и большинство детей, переплыв к ней, со смехом лазали среди веток, то падая в воду, то забираясь снова на дерево, повыше, чтобы нырнуть с толстого сука.

Хромой Зубр улыбнулся, глядя на их веселье. Хотелось бы и ему точно так же покувыркаться в общей кутерьме. Увы, не с его кривой ступней, невесть когда раздавленной между камнями, плавать через реку и лазать по скользким веткам. А дети пусть…

– Что это? – Старый охотник прикрыл глаза ладонью. Выше по течению, медленно извиваясь, под самой поверхностью двигалась черная широкая тень. Неужели Хозяин Вод? Похоже, длинные ветви липы разворошили какой-то омут и разозлили огромную рыбину.

– Проклятье, и вправду он! – охнул Зубр. – Точно он. Хозяин Вод! – закричал охотник уже в голос, указывая копьем в сторону опасности. – Хозяин Вод!!! Берегитесь! Скорее на берег!

– Сюда! Скорее! – услышав его предупреждение, замахали руками женщины. – На берег! Хозяин Вод вышел на охоту!

Малышня с радостным визгом – словно не спасалась от опасности, а услышала о новой игре, – посыпалась в воду, поплыла к пляжу. Липа качнулась, чуть подвсплыла, провернулась вокруг ствола, откатываясь к стремнине, и поползла вниз по течению.

Хромой Зубр облегченно перевел дыхание… и вдруг увидел, как среди черных мокрых ветвей мелькнула детская рука. Дерево повернулось еще чуть-чуть, и вслед за рукой стало видно лицо ребенка.

– Помо… – попытался крикнуть несчастный, но на полуслове через рот прокатилась волна. Малыш не захлебнулся, начал отфыркиваться, но кричать уже не пытался.

К счастью, его услышали. Оба мальчишки, задержавшиеся было на пляже после предупреждения, кинулись вперед. И тут Звонкая Иволга вдруг метнулась наперерез и схватила своего сына поперек живота, едва не сбив Клеста с ног.

– Стой! Там опасно!

– Вот дурная! – сплюнул на взгорке Хромой Зубр. – Нечто не понимает, что Хозяин Вод такому большому ребенку не страшен?

К счастью, хотя бы Пыхтуну никто не мешал – мальчишка стремительно преодолел водное пространство, отделяющее пляж от липы, ухватился за ближние ветки. Дерево закрутилось, окуная малыша в реку.

– Отпусти!!! – закричал старый мастер.

Но Пыхтун и сам сообразил, что делать. Он не просто бросил ветку, но даже подтолкнул вверх сучок, оказавшийся поблизости. Дерево повернулось в другую сторону, вытягивая ребенка наверх, и теперь Хромой Зубр узнал малышку. Это была Снежана, семь зим назад родившаяся у Белой Лисы и Храброго Рыка как раз в день, когда выпал первый снег. Девочка с густыми русыми кудрями и большущими темными ресницами, словно крашенными черникой. Теперь она, широко открыв рот, изо всех сил пыталась отдышаться. Пыхтун же проплыл вокруг кроны и схватился за ветки с другой стороны, мешая липе повернуться назад. Дерево, оказавшись почти на самой середине реки, все быстрее и быстрее уносилось вниз по течению.

– Назад! Сюда! Возвращайтесь! – закричали с пляжа обеспокоенные женщины, а дети побежали по берегу. Но что это могло изменить? У стойбища сейчас не было ни одной лодки – охотники ушли на них в облаву по Лосиной реке. Большая часть женщин и старшие дети собирали в Клюквенной долине молодую лозу…

Впрочем, хотя Хромой Зубр и беспокоился за уплывающих малышей, особого страха он не испытывал. Никто из них под ударами ветвей не утонул, плавали все дети племени Бобра отменно. Хозяин Вод, показавшись совсем ненадолго, пропал из виду. Пыхтуну и девочке нужно всего лишь добраться от дерева к берегу и вернуться в селение. Непонятно только, почему Снежана упрямо вцепилась в липу и не хочет ее отпускать. Испугалась, что ли? Но Пыхтун ее успокоит. Он ведь уже совсем взрослый, ему почти полных двенадцать лет.

* * *

Пыхтун, с нетерпением ожидавший осени – времени своего посвящения в охотники, – постоянно помнил, что стал уже совсем взрослым мужчиной. И потому на берегу не колебался ни мгновения. Мужчина всегда должен защищать детей и женщин – о чем тут думать, коли кто-то зовет на помощь? Паренек кинулся в воду сразу, как только увидел руку среди веток, даже еще до того, как услышал крик Снежаны. В несколько гребков он добрался до дерева и схватился за ближний сук – чем принес больше вреда, чем пользы. Но тут же поправил положение, позволив девочке сделать большой глоток воздуха, а потом заплыл с другой стороны, потянул крону к себе и поднял голову малышки уже довольно высоко над водой. Подождал, пока Снежана отдышалась, спросил:

– Ты чего к берегу не плывешь?

– Ногу что-то держит, Пыхтун. Очень больно, – всхлипнула она. – Так больно… Шевельнуть даже не получается. Наверно, она сломалась!

– Так посмотри! Тебе ее видно?

– Нет… Она где-то там… – Девочка показала пальцем по другую сторону ствола.

– Подожди, я сам попробую глянуть…

Пыхтун отпустил ветки, собираясь проплыть дальше, но крона качнулась, утаскивая Снежану под воду, и он опять торопливо вцепился в дерево. Оглянулся на стойбище – оно уже скрывалось за излучиной Большой Реки. Течение здесь было очень сильным и несло дерево быстрее, чем ходит по ровной гладкой тропе взрослый охотник. К тому же несло не просто вниз, а еще и к противоположному берегу.

– Неужели никак не выдернуть? – переспросил он. – Так не бывает! Это всего лишь дерево, всего лишь ветки! Попробуй еще!

Девочка крепче схватилась за ветки, напряглась… На ее глаза навернулись слезы:

– Ника-а-а-ак…

– Ну, тогда… – Пыхтун подумал, подобрался ближе к стволу и скомандовал: – Тогда дыхание задержи, я посмотрю.

Снежана послушно сделала глубокий вдох и замерла. Паренек перевалился через ствол, нажимая на ветки по ту сторону, липа провернулась, затягивая голову малышки под воду, зато с другой стороны на свет появилась ее пятка, попавшая в развилку довольно толстого сука и зажатая там другой веткой. Пыхтун быстро откинулся назад, схватившись рукой за сук, вернул дерево в прежнее положение. Снежана фыркнула, отплевывая воду, спросила:

– Увидел?

– Да. Кажется, на липе ветка за дно зацепилась и отогнулась. А потом выпрямилась и твою пятку к суку прижала.

– Так отломай ее, отломай! – взмолилась девочка. – Я совсем уже ноги не чувствую!

– Подожди. Мне ее отсюда не достать.

Пыхтун, прикинув, куда именно надо пробраться, разжал ладони, поднырнул под ближний сук, проплыл вдоль ствола, вцепился в нужную ветку, провел рукой вдоль нее, но ноги не нащупал.

– Подожди. Боюсь ошибиться… – Он поглубже вдохнул, скользнул по мокрой палке в глубину и очень скоро обнаружил мягкие и теплые пальцы Снежаны. Сейчас, когда голова девочки торчала над водой, ее ступни уходили на удивление далеко вниз. Паренек повернул назад, вынырнул: – Все, получилось. Нашел. Сейчас освобожу!

Он пару раз глубоко вздохнул, нырнул снова, вцепился руками в ветку, рванул… Но она не поддалась. Оказалась слишком тугой. Пыхтун дернул снова, сильнее. Однако толку не добился. Его тело от усилий болталось в воде из стороны в сторону, а деревяшка даже не шевелилась. Мальчику было нужно найти более надежную опору и… глотнуть воздуха.

Пыхтун всплыл, отвалился на ствол, пытаясь отдышаться. Оглянулся назад, вверх по реке. Селение уже скрылось за излучиной. И, похоже, довольно давно.

– Этак мы дотемна вернуться не успеем… – недовольно пробормотал он. – Унесет за Черную реку. Там еще и болото, обходить придется.

– Что говоришь? – зашевелилась по ту сторону Снежана.

– Потерпи, сейчас освобожу… – Паренек глубоко вдохнул и нырнул снова.

При всей кажущейся простоте, отогнуть ветку оказалось не просто. Сначала Пыхтун пытался опереться ногами в сучки выше по стволу и нажать на деревяшку – но ступни раз за разом соскальзывали с мокрой опоры. Потом он решил зацепиться ногами выше по суку и оттянуть ветку к себе – но сук с развилкой оказался голым, как древко копья. Пыхтун стал подныривать под ствол и зажимать его ногами, чтобы руками толкнуть ветку. Здесь получалось держаться надежно – но пока мальчик нырял, выкручивался, закидывал ноги и нащупывал место ловушки, дыхания уже не хватало, и приходилось бросать все, выныривать, а потом начинать сначала.

Липу же несло и несло по реке, и она миновала уже не только устье Черной реки, но и прозрачный на удивление Песочный ручей с его вкусной, даже сладкой водой.

– Мы утонем, да? – вдруг всхлипнула за стволом Снежана.

– Такого не может быть! – уверенно ответил Пыхтун, устало раскинувшись на ветках. – Мы ведь из рода Бобра, а бобры никогда не тонут! Просто я немного устал и быстро задыхаюсь. Сейчас чуток отдохну…

Как учил всех детей перед первым купанием великий шаман Чужой Голос, мальчик сделал один за другим три быстрых, очень глубоких вдоха, скользнул вперед ногами вниз, обхватил ствол, крепко сжав его коленками, откинулся телом вниз и в сторону, почти сразу нащупал пятку Снежаны и зажавшую ее ветку, вцепился обеими руками, со всех сил потянул на себя. Упругая деревяшка почти не поддалась, отогнулась всего чуть-чуть – но этого хватило, чтобы ступня девочки двинулась вверх, высвобождаясь из ловушки. Все получилось так неожиданно быстро и просто, что Пыхтун поначалу даже не поверил в успех и удерживал ветку еще некоторое время, пока опять не начал задыхаться. Только после этого он бросил липу и устремился вверх, хватанул полную грудь воздуха и тут же спросил:

– Снежана, ты где? Ну как, освободилась?

– Не зна-аю… – опять захныкала девочка. – Она все равно болит… Я ее не чувствую… Она не шевелится… Я утону-у…

– Племя Бобра не тонет! – упрямо повторил Пыхтун, хотя уже без прежней уверенности.

Большая Река была широкой, а паренек слишком устал и нанырялся, чтобы переплыть ее прямо сейчас, не отдохнув. Если же девочка и правда сломала ногу, то она не сможет одолеть реки вообще никак. Липа покачивалась на самой стремнине, и что до одного, что до другого берега было по четыре броска копья, не меньше.

– Пыхтун, Пыхтун, а ты сбегай за мамой, она возьмет лодку, приплывет сюда и заберет меня назад, – наивно предложила Снежана.

– Пока я бегаю за помощью, тебя в Воды Заката унесет, – ответил паренек. – И не найдет никто вовсе.

Цепляясь за ветки, он осторожно, стараясь опять не закрутить липу, выбрался на ствол, подал руку девочке, помог ей тоже подняться выше – чтобы в воде не застыла. Глянул на высвобожденную ногу. Та и правда покраснела и заметно распухла. Даже если не сломана – с такой далеко не уплывешь. Оставалось только удерживать равновесие, смотреть на берега и ждать удачи.

Между тем, на их берегу сосновый бор сменился низким редким ольховником и ивняком. Они явно проплывали мимо Дальней топи, названной так потому, что за нее никто никогда не ходил. Даже охотники. Обходить болото далеко, а удобных для охоты или собирательства мест, как считалось, ниже по течению с этой стороны больше нет. Похоже, так оно и было: макушки хвойных деревьев над чащей показывались редко. Все больше шелестели березы и осины, способные расти прямо из воды и мха. Зато с другой стороны реки то и дело поднимались обрывы из плотного желтого песчаника, над ними потрескивали, качаясь на ветру, толстенные темно-зеленые ели, едко пахнущие горячей смолой.

Пыхтун заметил, что именно к обрывам, усыпанным понизу крупными камнями и покатой галькой, их постепенно сносит с середины реки, и довольно улыбнулся:

– Повезло! Тут идти проще. Этим берегом посуху вернемся, а у деревни переплывем. Песок и камни – это не через болото пробираться, это как по тропе нахоженной. Коли поспешить, то до темноты, может, все-таки успеем.

Увы, течение никуда не торопилось и откинуло их со стремнины только после следующей излучины. Ветки липы зацепились за дно – дерево мелко затряслось, словно от озноба, повернулось боком и закачалось, стоя на одном месте. Обтекая возникшее препятствие, весело зажурчала вода. Пыхтун разжал руки, поднырнул под ствол, позволил потоку пронести себя между двумя толстыми сучьями, торопливыми гребками направился к берегу и вскоре выпрямился на усыпанном камнями узком пляжике под высоким, в четыре роста, обрывом. Оглянулся на девочку – но Снежана, оказывается, все еще оставалась на липе, крепко держась за ветки.

– Плыви сюда! – махнул рукой Пыхтун. – Тут близко. От тебя в десяти шагах уже на ноги встать можно.

– Она не слушается… – опять захныкала малышка. – Болит… Совсем болит. Как кусил кто-то! Сильно кусил!

Паренек вошел чуть глубже, оценил глазами расстояние от своих коленей до рук девочки. Задумчиво поджал губу.

Пыхтуну почти исполнилось двенадцать лет! Он был уже совсем взрослым мужчиной, настоящим охотником! Он должен был спасать детей и защищать женщин, не зная страха и не щадя своих сил. Но все же паренек понимал, что проплыть эти злосчастные десять шагов с девочкой на руках ему явно не под силу.

– Снежана, ты по веткам, по веткам попробуй ближе подобраться! Тут совсем недалеко. Ляжешь на спину, толкнешься – а я встречу, поддержу за затылок.

Девочка не ответила. Она вся замерла, даже дышать перестала, рот слегка приоткрылся, а глаза распахнулись так широко, что стали почти круглыми. Одновременно Пыхтун услышал над головой нежное довольное урчание и даже не оборачиваясь понял: это смерть.

Саблезубый тигр, живший в здешнем лесу не первый десяток лет, давным-давно никого не боялся. Уже истерлись в его памяти времена, когда приходилось насмерть драться с волками за пахнущую парной кровью добычу, улепетывать от разозленных медведей или далеко стороной обходить могучих лосей. Ныне он сам мало уступал размером взрослому лосю, волка мог убить одним ударом когтистой лапы, а клыки его насквозь пробивали голову самым большим из живущих в округе медведей. Теперь уже его, хозяина леса, далеко стороной обходили все здешние обитатели. А кто не успевал – быстро находил себе уютный уголок в его желудке.

Саблезубый не боялся никого и ничего. Но все же он не очень любил получать царапины от защищающих детенышей медведиц или удары рогами от вставших в оборонительных круг быков или лосей. Раздобыть вкусный обед без тычков и ран ему нравилось куда больше, а потому, заметив с высоты обрыва двух молоденьких голокожих зверьков, он даже заурчал от предвкушения удовольствия. Тепленькие, с нежным мясом и хрупкими косточками, не имеющие ни клыков, ни когтей, малыши так и просились к нему в еще пустой сегодня живот.

Ласково урча, саблезубый прыгнул вниз, готовясь вонзить клыки в белую влажную спину Пыхтуна – но паренек, нутром почуяв опасность, рванулся вперед, двумя широкими шагами запрыгнул в воду по пояс и тут же нырнул, стараясь вдоль самого дна отплыть на одном коротком вдохе как можно дальше.

Впустую расплескав воду, саблезубый возмущенно мявкнул, щелкнул пастью, покрутил головой. Но добыча исчезла бесследно, как и не было. Хищник сердито хлопнул лапой по прибрежному песку, фыркнул и решительно пошел в реку, чтобы уж вовсе не остаться голодным. Второй зверек был здесь, совсем рядом, в двух прыжках… Вот только прыгать по воде, увы, невозможно. Только плыть.

Пыхтун вынырнул только тогда, когда грудь стало обжигать от нехватки воздуха. Он всплыл уже среди кроны, совсем рядом со Снежаной, наконец-то оглянулся… и от ужаса его бросило в жар: от берега к ним плыл самый страшный из всех обитателей леса. Злобный, сильный, ненасытный.

Паренек, конечно же, помнил слова шамана о том, что потомкам Мудрого Бобра на воде не страшен ни один зверь. Но одно дело – слушать это возле жаркого костра в полуночный час поклонения великому предку, и совсем другое – встретить на реке зверя, одна голова которого размером превышает размерами его грудь, а клыки мало уступают длиной его рукам. Да еще совсем, совсем рядом.

– Пошел! – сорвавшись от страха на визг, Пыхтун плеснул в сторону саблезубого водой, стараясь попасть в нос и уши, однако зверь не испугался, только зло рыкнул и приподнял морду чуть выше. Впрочем, высовывающиеся из его пасти клыки все равно уходили глубоко в воду. И вполне могли вонзиться жертве куда-то в живот.

От этой мысли пареньку захотелось оказаться как можно выше – и он полез на торчащие над поверхностью сучья. Высоко забраться не получилось – под весом тела липа провернулась, опуская его обратно вниз, а заодно – хлестнула саблезубого ветвями по морде, даже слегка его притопив.

Большому Коту это не понравилось. Он вынырнул, торопливо отплыл, описал широкий полукруг, попытался снова приблизиться к добыче – но на этот раз Пыхтун уже вполне сознательно полез на сучья, и Снежана, на время забыв о больной ноге, поступила точно так же. Ветки, поднимая брызги, весомо хлестнули по воде, и саблезубый предпочел отвернуть к берегу. Дерево же, совершив пол-оборота, сползло с отмели и опять закачалось, разгоняясь вниз по течению и медленно отплывая к стремнине, к самой середине реки.

– Что, поймал?! – радостно закричал Пыхтун, крепко держась за короткий сучок у самого его основания. – Съел, да? Съел?! Ходи теперь голодным, драная кошка!

– Не поймал, не поймал! – весело вторила ему Снежана. – Не достанешь!

– В воде дети Бобра сильнее всех! – выкрикнул паренек и стал осторожно, стараясь не перевернуть липу, выбираться на ствол. Постоянно барахтаться в воде было неправильно. Кожа размокает и пухнет, простудиться недолго.

– Глупый кот! – добавила девочка и тоже попыталась подняться на ствол.

Саблезубый тигр, внимательно выслушав их речи, хорошенько встряхнулся, разбрызгивая в стороны целые фонтаны брызг, принюхался и неспешно потрусил по берегу вслед за плывущим деревом. Он тоже считал, что охота как-то не задалась. И намеревался вскоре поправить ситуацию. Ведь рано или поздно дерево опять должно прибиться к суше, а маленьким зверькам неминуемо придется сойти на землю. Голод не позволит им сидеть на мокром стволе вечно. А если нет – хищник возьмет их прямо на дереве. Главное – чтобы река была помельче и он мог твердо стоять на дне всеми четырьмя лапами. Пусть дерево снова прибьет к какому-то из берегов – и уж второй раз он не упустит своего шанса!

У Пыхтуна, быстро разгадавшего планы повелителя лесов, настроение сразу ухудшилось. Он перестал выкрикивать обманутому врагу обидные слова, откинулся на сук за спиной и закрыл глаза:

– Духи воды отвернулись от нас, Снежана. Мы зря стараемся. Нам уже никогда не удастся вернуться назад, – прошептал он очень тихо.

Но девочка услышала, дотянулась рукой до его плеча:

– Как ты можешь так говорить, Пыхтун? Духи защитили нас от зверя, они помешали мне утонуть, помогли тебе освободить мою ногу! Духи любят нас, Пыхтун! Они не позволят этому зверю нас сожрать!

– Ты же видишь, он топает за нами! Нам теперь не уйти с липы. Никак. Если выбраться на его берег, он нас сожрет. А на другой – так он реку переплывет, догонит и все равно слопает. Он в воде, может, и неуклюжий, но плавать умеет, так просто не отпустит.

– Он отстанет, Пыхтун. Обязательно отстанет! – уверенно ответила девочка. – Если духи нас от него спасли, то, значит берегут. Не отдадут ему в лапы, сколько бы следом ни шел. Мы ведь на дереве плывем, нам не трудно. А он ногами идет. Устанет и бросит.

– Да не оставят нас духи воды своей милостью, – с надеждой кивнул Пыхтун. – Мы из рода Мудрого Бобра, мы братья духам воды. Они нам помогут.

Осторожно, дабы не перевернуть дерево, он сдвинулся, сел удобнее, подтянул ноги, вынув их из воды почти до колен, и глянул на берег. Зверь продолжал мерно трусить по песчаной полоске берега. Оставалось только одно: ждать.

Противостояние длилось долго. Очень долго. Почти до самых сумерек. Раза три липу почти прибивало течением к опасному берегу – но Пыхтун и Снежана, наваливаясь на ветки, заставляли ее крутиться, отплывать обратно на стремнину, а затем снова забирались на ствол. Хищник тоже несколько раз скрывался из виду. Но дети недолго радовались победе. Рано или поздно ветви на берегу раздвигались, и они снова ощущали на себе голодный взгляд злобного преследователя.

Когда начало темнеть, тигр скрылся уже надолго. Но Пыхтуна это ничуть не обрадовало. Он был почти взрослым и отлично понимал: ночью, в непроглядном мраке, в незнакомом месте, без оружия он и маленькая девочка не имеют никаких шансов дожить до рассвета. Волки, рыси, росомахи – кто-нибудь, но обязательно встретится на их пути или возьмет их след. Да и медведь, коли попадется, не откажется от легкой добычи. Про то, что Большой Кот наверняка будет одним из первых охотников, не стоило и поминать. В ночном лесу очень много клыкастых голодных тварей, способных охотиться только на слух и запах. От них даже взрослому охотнику с копьем и топором отбиться непросто. Иные и погибают. А уж двоим детям лучше и не соваться…

Снежана не думала ничего. Натерпевшись за день, она ухитрилась задремать в неудобной позе между двумя ветками, свесив ноги в воду, а левой рукой продолжая крепко держаться за ближний сук. Липа между тем плыла почти посередине реки, плавно покачиваясь, словно убаюкивала своих седоков. Где-то слева в темноте послышался протяжный вой, лишний раз напомнивший об опасностях ночных переходов. Справа между стволами что-то засветилось. То ли пробился свет низких звезд, то ли засияли светлячки, то ли глаза выдали тигра, дожидающегося в засаде первой оплошности совсем близкой добычи.

Пыхтун подтянул ноги, полностью вынув их из воды, пристроил, как мог, ступни на шершавом стволе, просунул руку в развилку ветки над головой, чтобы случайно не соскользнуть, и тоже прикрыл глаза.

Паренек проснулся от упавшего на лицо яркого луча света, открыл глаза и понял… что это конец. Он находился в Водах Заката. Находился там, куда попадают все окончившие свой жизненный путь люди. И не только они.

Между тем, вода вокруг казалась точно такой, как и в обычном мире, точно так же голубело небо, грело поднявшееся над горизонтом летнее солнце, и точно так же, как вчера, покачивалась под ним большущая ветвистая липа. И точно так же, как в мире живых, ему страшно хотелось есть.

Пыхтун оглянулся. Позади, на расстоянии вытянутой руки, продолжала сонно посапывать Снежана.

Они попали в Воды Заката вместе. Это хорошо. Значит, здесь будет не так одиноко.

Солнце поднималось выше и выше, согревая его продрогшее тело. Но вместе с рассветом оживали и духи воздуха, которые все проворнее носились над поверхностью реки, покрывая ее сперва мелкой рябью, затем крупной, потом волнами, все быстрее и быстрее растущими в высоту.

– Где мы, Пыхтун?! – испуганно закричала проснувшаяся девочка. – Что это?

– Мы в Водах Заката, – мрачно ответил паренек, мысленно умоляя мертвое дерево не переворачиваться под ударами разгулявшейся стихии.

– А где берег?

Снежана была еще слишком маленькой и ни разу не ходила кланяться великому предку их племени, Мудрому Бобру. А потому не знала, что у Вод Заката не может быть берегов. Ибо Воды Заката – предел всему. Шаман Чужой Голос рассказывал о том, как устроен мир, именно во время торжества поклонения. И рассказывал это только тем, кто способен понять древнее знание. Снежана в число достойных пока что не входила.

Пыхтун не стал ничего говорить девочке, дабы не пугать понапрасну. Он лишь удивился тому, что совершенно не заметил, как ушел из жизни. Может быть, они утонули во сне? Или тигр все-таки сожрал их обоих, и все, что происходило дальше, было лишь посмертным путешествием сюда, в вечность?

Паренек мог бы размышлять об своей печальной участи еще довольно долго – но высокая волна, приподняв липу, вдруг открыла его взору темную полоску впереди. Темно-темно-зеленую черту на краю чистого голубого неба.

– Берег!!! – закричал мальчик, изо всех сил вытягивая шею. – Снежана, там берег! Духи любят нас, Снежана! Они несут нас прямо туда! Мы живы, Снежана! Мы живы! В Водах Заката не бывает берегов, Снежана. Если это берег, значит мы все еще живы.

– Очень кушать хочется, Пыхтун, – не поняла его сложных умозаключений маленькая спутница. – Ты не видишь, мы близко от дома?

На такой вопрос крепко вцепившийся в ветки паренек даже отвечать не стал. Ему было страшно представить, как далеко за это время успела унести их Большая Река и волны Вод Заката. Это глупой малолетке казалось, что дом всегда рядом! А Пыхтун был уже взрослым, этой осенью закончится его двенадцатое лето. И он понимал, сколь велик на самом деле окружающий мир.

Духи воздуха очень старались, дуя на дерево, кидая его волнами, подталкивая в нужном направлении всеми своими силами, – но прошло еще больше половины дня, прежде чем очередная волна швырнула липу прямо на плотную коричневую стену камыша.

– Вперед плыви! – крикнул Пыхтун, бросая ветки и ныряя между стеблями. Потомок Мудрого Бобра отлично знал, что дальние стебли камыша растут на глубинах, скрывающих его с головой, и ногам тут опоры не найти. Если волны кинут дерево, столь долго бывшее для детей спасением, им же на головы – утопят моментально.

Однако Снежана вдруг истошно завыла, а две волны, одна за другой, прокатились через ее голову. Да еще сучья качающейся липы опасно замелькали от девочки то с одной, то с другой стороны. Думать было некогда – паренек метнулся назад, чудом проскользнув между ветвями к самому стволу, и вдоль него пробрался к девочке. Бросившись вперед, Пыхтун толчком в плечо перевернул Снежану на спину, задержал дыхание, схватил ее ладонями под затылок, поднимая над собой и, отчаянно работая ногами, спиной вперед поплыл в камыши.

Густо растущие стебли упирались, наклонялись, ломались, больно царапая спину. Но они же – и поддерживали, не давая провалиться под весом девочки в глубину. Волны опять превратились в союзниц. Они то приподнимали детей, позволяя пробраться чуть дальше, то проседали, кладя их на подушку из ломаных камышей и даря несколько мгновений, чтобы глотнуть воздуха.

Пробиваться таким образом через камыши пришлось очень долго. Пыхтуну показалось – целую вечность. Однако ступни в конце концов ощутили дно, и он смог уже более-менее спокойно пробираться дальше, раздвигая, а не ломая камыши. Снежану же приходилось по-прежнему тянуть за собой, удерживая ее лицо над поверхностью воды. Последние усилия – камышовая стена наконец поредела, вода теперь едва доходила до колен. Паренек подхватил девочку под мышки и, пятясь, протащил через последние стебли и через пляж из окатанных камней до травы. Там уронил на землю и сам обессиленно упал рядом.

– Все, больше не могу!

– Моя нога, Пыхтун, – продолжала сквозь слезы хныкать Снежана. – Она совсем… как деревянная…

Паренек, чуть отдышавшись, сел, опустил глаза – и сразу понял, что ночное пребывание в холодной воде и без того больной ступни не пошло малышке на пользу. Ниже колена голень опухла так, что стала вдвое толще бедра, приобрела мертвенно-белый цвет, пальцы же и ступня совершенно исчезли под бесформенным наплывом. Пыхтун осторожно коснулся больного места пальцем, потом нажал сильнее.

– Ничего не чувствую! – еще громче заплакала девочка. – Пыхтун, я хочу домой, к маме!!! Пыхтун, пошли домой!

– Как пойдешь с такой-то ногой? – фыркнул паренек. – Ты же на нее и встать не сможешь!

– Ма-ама… – продолжала плакать Снежана. – Я к маме хочу! Пыхтун, позови ма-аму!

– Да не плачь же ты! – недовольно буркнул Пыхтун. – Нас скоро найдут!

Он был совершенно уверен в том, что племя Мудрого Бобра не бросит их на произвол судьбы. Ведь сила рода в том, что все, от мала до велика, держатся вместе и всегда помогают друг другу. Сильные вступаются за слабых, слабые помогают сильным добиваться победы. Для общего блага важен вклад каждого, даже самого маленького и слабого члена племени. Только так можно одолеть опасности большого мира: не стать добычей хищников, не умереть от голода, пережить зимние морозы или летние ненастья. Племя не может бросить без помощи кого-то из своих. Это будет нарушением заветов Мудрого Бобра, о которых шаман не раз рассказывал во время обряда почитания предка.

Пыхтун не знал, что охотники племени, успешно загнавшие в верховьях реки гигантского лося, как раз сейчас разделывают добычу и обжаривают ее на кострах, чтобы в сохранности доставить в селение. И раньше завтрашнего дня отправляться в путь не собираются. Детей пытались найти только женщины, что вчера в конце дня вернулись с болота. Но и они смогли дойти по берегу лишь до Дальней Топи. Дальше пешим пути просто не было.

– Хорошо хоть не болит, – утешил девочку Пыхтун, выпрямляясь во весь рост.

С небольшого лужка, окруженного куцыми березами и ивами, Воды Заката разглядеть не получалось: озеро полностью загораживали высокие камыши. Зато здесь не дул ветер, а солнце с чистого голубого неба припекало так, что быстро развеяло воспоминания о долгом пребывании в воде. Даже захотелось снова искупаться.

Пыхтун заметил слева крупный валун, величаво возвышающийся среди камушков размером чуть выше человеческой головы, отправился к нему, забрался наверх, выпрямился. Теперь он стоял аж над коричневыми кисточками и легко мог видеть воду до самого горизонта. Но куда важнее сейчас было разглядеть берег. Оценив обстановку, паренек спрыгнул вниз, вернулся к Снежане:

– Слева зелень светлая. Березы, ольха и ивы, насколько глаз хватает. А вот справа темные пятна над лесом видны. Ели растут. Значит, возвышенность. Туда надо идти. Там должно быть сухо. А здесь, в сырости к вечеру холодно будет и комары заедят. Да и вообще… В сыром месте жить трудно.

– Кушать хочется, Пыхтун, – пожаловалась Снежана, перестав, наконец, шмыгать носом. – Нас найдут, Пыхтун? Мы не пропадем?

– Чего тебе бояться? – удивленно пожал плечами паренек. – Ведь я с тобой. Я уже взрослый охотник, мне двенадцать лет. Когда рядом мужчина, женщине бояться нечего.

– Тогда пойдем? – Девочка поднялась, ойкнула, тут же свалилась набок и привычно захныкала: – Не слу-ушается-а-а…

– Не плачь, сейчас я все сделаю…

Пыхтун оценил высоту ближних березок, выбрал ту, что немногим превышала его ростом, потянул к себе, рывком повис на ней всем своим телом. Стволик толщиной всего в два пальца лопнул с громким щелчком. Осталось несколькими рывками порвать кору, и шелестящая крона легла рядом со Снежаной:

– Забирайся.

Девочка перекатилась на ветки, крепко вцепилась в них руками. Пыхтун взялся за комель и потянул спутницу за собой.

– Мы домой, да? – вполне даже весело уточнила Снежана.

– Нет, к елям. Там холмики, там сухо. На болоте оставаться нельзя. От сырости заболеть можем. И вообще… Неуютно.

– Почему не домой? – возмутилась малышка. – Я хочу домой!

– Далеко. Нам не дойти.

– Почему?!

– Ты сама вспомни, – остановился Пыхтун. – Нас вчера чуть не весь день несло, ночью несло, и еще полдня. Течение у Большой Реки такое, что взрослого охотника обогнать может. День, да ночь, да еще половина. Кабы тропа ровная да удобная назад к селению вела, так и то три дня пришлось бы шагать. А без тропы, через лес, нехоженым путем… – Паренек запнулся. В его уме примерный срок возвращения выходил где-то дней в тридцать, но… Увы, племя Мудрого Бобра еще не успело придумать определения для столь большого числа, и потому Пыхтун смог оценить время только так: – Много дней придется идти. Очень много. С этим же, – он кивнул на сломанную березу, на которой удобно примостилась спутница, – с волокушей и вовсе не пробраться. Ждать надобно, пока найдут. Посему сухое, удобное место выбрать да терпением запастись. Охотники нас найдут.

Он снова взялся за ствол и поволок березу по влажному каменистому пляжу, тянущемуся между травяной кромкой и камышовыми зарослями. Время от времени особенно крупные волны выкатывались до самой травы и смачивали камни, но это было даже хорошо. По влажному берегу волокуша скользила лучше.

– Говорил, к елям нужно, на сухое место, – недовольно хлюпнув носом, укорила его девочка. – А сам по камням и воде идешь.

– А вдруг там рысь, медведь или волки окажутся? – оглянулся на нее Пыхтун. – А у меня ни копья, ни дротика, даже ножа с собой нет.

Хотя, какое там оружие? Сейчас он не имел вообще ничего! Ни обуви, ни одежды, ни простенького шила или хотя бы веревки подвязать волосы! Голые руки, босые ноги и больной ребенок за спиной. Тут не то что волки – обычная осока, и та путнику кровь пустить может!

– Подожди, – забеспокоилась девочка. – Так ведь звери и сюда прийти могут! Воды попить или на запах. Они нас загрызут, да?

И Снежана опять хлюпнула носом, готовясь зареветь.

– Здесь не страшно, здесь вода рядом, – с натугой ответил Пыхтун, перетягивая волокушу через поваленную полусгнившую лесину. – В любой миг на глубину спрятаться можно. Мы ведь из племени Бобра, забыла? У реки или озера нам никто на свете не страшен. Звери лесные – они воды страшатся, не любят. Шерсть у них в воде мокнет, уши и нос для нее открыты, в пасть она к ним заливается. У нас же шерсти нет, нам бояться нечего. Мы хоть по шею войти на глубину можем и твердо ногами на дне стоять, и нос у нас такой, что в него волны не захлестывают. Волк же, рысь, росомаха или даже медведь такого не умеют, они уже на малой глубине лапами барахтаются, плывут как могут. Коли кто подберется – руку протяни да топи его без опаски. Ни клыков, ни когтей зверь плывущий использовать не способен… – Паренек и не заметил, с какого мгновения перестал говорить сам и начал повторять слова шамана племени, услышанные во время поклонения предку. – Не страшен никто детям Мудрого Бобра в воде, любой враг в дитятю беспомощного превращается. Ну, а коли слишком длинноногий враг попадется – так всегда нырнуть можно и пропасть. На такое чудо и вовсе только люди да братья-бобры способны. Посему при опасности людям к воде поближе следует держаться. Особенно слабым детям и женщинам. В общем, ближе к берегу нам нужно удобное место искать. В лес далеко не забираться.

Чахлый березняк вскоре сменился не менее чахлого вида болотцем, из которого в сторону озера сочилась через камни бурая склизкая вода. Местами эти потоки соединялись в мелкие ручейки, один из которых выше по течению густо зарос рогозом. Оставив девочку на камнях, Пыхтун ринулся в заросли и принялся выдергивать как можно ниже молодые стебли. Белые листья у основания он счищал, а аппетитную коричневую сердцевину, пахнущую прелой листвой и чуть сладковатую на вкус, жадно запихивал в рот. Немного насытившись, он надергал изрядную охапку, отнес Снежане, потом вернулся, глубоко проваливаясь в мох, и вскоре полностью разорил уютный уголок.

Разумеется, паренек знал, что корневища рогоза больше и сытнее – но выкапывать их голыми руками удовольствие сомнительное. Больше намучаешься, чем наешься. К тому же, эти коренья хороши печеными – а готовить их было пока не на чем. Посему, подкрепившись, Пыхтун вернулся к своей простенькой волокуше и двинулся дальше.

Болото сменилось густым, темным и сырым ольховником, потом ненадолго в стороны раскинулся ивняк. Здесь берег стал посуше, чуть вдалеке можно было разглядеть могучие липы и тополя, на болоте растущие не очень охотно. Там, под густыми кронами, наверняка было уютно и спокойно. Много ароматной зеленой травы, часть которой наверняка годится в пищу, но… Но лиственные леса даже на холмах все равно всегда сырые, земля под травой не высыхает в самый сильный зной. Не лучшее место для ночного сна. А о ночлеге уже давно пора подумать. Большая часть дня позади, искать убежище в сумерках будет поздно.

– Ели совсем близко, я их вижу, – приободрил девочку Пыхтун. – Скоро дойдем.

Еще немного усилий – и паренек сделал неприятное открытие: берег повернул к северу. Это означало, что поросший соснами и елями вожделенный взгорок, к которому он так долго стремился, стоит не у воды, а сильно в стороне, за густыми зарослями березы и ольхи.

– Да, оттуда к воде не добежать, – разочарованно пробормотал Пыхтун. – Подожди здесь, я пройду дальше. Может, другое место замечу. Не такое опасное.

Отпустив волокушу, паренек быстрым шагом отправился дальше по берегу, но вскоре наткнулся на широкую протоку. Громко хлопая крыльями и недовольно клекоча, шарахнулись в стороны птицы, метнулась от ног на глубину стайка мальков. То ли это разлилась впадающая в Воды Заката неведомая река, то ли Воды сами образовали залив, давший приют изрядному количеству уток, чаек и гусей – поди отсюда угадай! Но то, что с волокушей водную преграду не одолеть – Пыхтун понял сразу.

– Зато рогоза столько наросло, на все племя хватит, – пробормотал он, поворачивая назад. – Несколько дней прожить можно.

– Ты вернулся?! – приподнявшись, махнула рукой Снежана. – А я хотела к камышам подойти, и не получилось. Не слушается нога совсем, хоть плачь.

К счастью, несмотря на угрозу, теперь она совершенно не хныкала.

– Ни одной звериной тропы не видел, – ответил ей Пыхтун. – Думаю, крупные хищники сюда давно не хаживали. Попробуем на холм подняться. С него и лодку увидеть можно, когда нас искать начнут, и комаров вечером сдувать будет, и не отсыреем ночью. Давай, ложись. Поворачиваем…

Сказать это было куда легче, чем осуществить. Девственная роща понизу оказалась густо переплетена тонкими, но крепкими стеблями лютиков, перекрыта зарослями иван-чая и крапивы. Причем не только молодыми жгучими растениями, но и пожухлыми остатками прошлогодней травы, и позапрошлогодней. Уже давно мертвой – но от того не менее прочной. Здесь торчали пеньки старых, когда-то сломавшихся толстых деревьев и прутья молодой поросли, и царапучие стволы ольховника, что высох в тени, не успев дорасти до солнца. Все вместе это живое и пересохшее буйство представляло собой препятствие, через которое нужно прорубаться, а не идти – но прорубаться было нечем, и Пыхтун проламывался вперед шаг за шагом, рвя, ломая, опрокидывая преграды своим собственным телом.

Хорошо было только одно: тяжелая волокуша окончательно затирала его путь, оставляя за собой широкий ровный след. Готовую тропу, по которой можно быстро убежать к Водам Заката и спрятаться там от возможных врагов.

Когда заросли наконец кончились, Пыхтун упал на спину в густой ковер незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков – не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Пыхтун поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый, мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.

– Понятно, – задумчиво, как отец, кивнул паренек. – На песке, кроме сосен, никогда ничего не растет. А там, где ели, наверняка ямка с землей.

Пыхтун оглянулся на Воды Заката, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через нее пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…

Наверное, это было красиво – но на Пыхтуна свалилось слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, сходил за Снежаной, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дергал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке. А когда та управилась с угощением – уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.

Сокровище

Духи леса оказались милостивы – ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острый приступ голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз – не самая сытная еда для юных потомков Мудрого Бобра.

Пыхтун, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы. Голень у нее не то что не исцелилась, но, кажется, распухла еще больше.

– Ладно, лежи, – разочарованно махнул он рукой. – Схожу за едой.

Паренек сбежал с холма, знакомым путем прошел по тропе к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями. Черные и серые, красные и полосатые, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневые, с белой полупрозрачной поволокой…

Пыхтун замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз. Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое – но главным было не это. Главное – в стороны от хрупкого кремня отлетело сразу несколько крупных кусков!

Пыхтун опустился на колени, собрал все осколки, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся сбоку. Другой – продолговатый, но узкий – сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгреб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.

Пыхтун разочарованно вздохнул: хотел сделать один удобный нож, а получилось четыре неуклюжих скребка.

Далеко ему еще до мастерства Хромого Зубра! Тот первый попавшийся камень с берега подбирает и прямо у всех на глазах любой инструмент, что просят, делает. Хочешь – наконечник для копья, хочешь – нож для разделки туши. Хочешь – серп, хочешь – скребок. Ну да Хромой Зубр своим делом с незапамятных времен занимается, с тех пор, как ногу покалечил. А случилась сия беда еще до рождения Пыхтуна. Было время научиться. Мальчику же остается только надеяться на удачу да выбирать из осколков те, что могут пригодиться.

Паренек снова взялся за тяжелый булыжник, поднял над головой и со всего размаха опустил на все еще довольно крупный, обколотый только с края, кремень. Собрал то, что отвалилось, опять шарахнул по камню с высоты и вновь сел разбирать получившиеся осколки. После некоторого раздумья отложил к самому первому, длинному и тонкому обломку еще два продолговатых, потом долго крутил перед глазами увесистый кусок с тремя торчащими в стороны острыми гранями. Подобрал голыш и аккуратными мелкими постукиваниями сбил две из граней, примерил получившийся инструмент к руке. Кремень лежал в ладони плотно, кожу не резал. От большого пальца вниз, выпирая на три пальца дальше ногтей, шла слегка изогнутая острая кромка.

Оглядевшись, Пыхтун подошел к березке, наклонился и несколько раз ударил снизу вверх под самый комель. Острый камень с удивительной легкостью входил в дерево, прорубая и кору, и древесные волокна, оставляя не рваные лохмотья, а гладкий ровный срез. Два десятка ударов – и деревце в три пальца толщиной упало набок. Паренек прошел вдоль ствола, с легкостью срезая ветки, еще несколькими ударами отсек макушку. Вернувшись с добытой палкой на пляж, Пыхтун положил «топор», взял скребок и быстрыми мелкими движениями заточил верхнюю, более тонкую часть. Выпрямился, опершись на палку. Сверкающее влажной белизной острие возвышалось над головой на высоту вытянутой руки. Пыхтун резко отпрыгнул, перехватив палку двумя руками, кольнул ею воображаемого зверя, отступил, кольнул снова, крутанулся, ударил тупым концом, уколол, выпрямился. Потрогал пальцем самый кончик острия – и расплылся в широкой довольной улыбке.

Теперь у него было копье! Пусть не самое лучшее: деревянное острие слабое, легко ломается, если попадет в череп или кость, быстро разлохмачивается, когда задеваешь им в пути ветки или влажную траву. Но все равно, при сильном ударе им можно нанести опасную рану даже сильному зверю, можно ударить, отпугнуть. А еще у паренька теперь имелись скребки, резаки, топор, заготовки для ножа и серпа… Уже легче, не так страшно смотреть в будущее.

– Можно теперь и за едой отправляться, – весело решил Пыхтун.

Снова взявшись за «топор», у ближней ольхи он споро срубил нижнюю толстую ветку, укоротил ее, оставив кусок длиной чуть больше руки, полукруглым скребком подровнял у комля. Осмотрев коллекцию осколков, выбрал плоский обломок, шершавый с одной стороны, и бодрой трусцой помчался к заливу.

В этот раз он не стал выдергивать листву. Втыкая ольховую палку в дно, Пыхтун выворачивал растения вместе с корнем, вытягивал толстую, с палец, мохнатую плеть насколько хватало сил – а потом обрезал кремневым осколком. От берега по заливу поползла вонючая глинистая муть. Гуси и утки, поначалу шарахнувшиеся от человека в стороны, потянулись на запах, стали нырять, хлопая клювом, выцеживать изгнанных из безопасного укрытия червячков, личинок и мотыля, и вскоре настолько осмелели, что плавали – рукой достать можно. Впрочем, Пыхтуну было не до них: разорив, перерыв берег на несколько шагов, он добыл изрядную груду корней. Гуси, даром что неуклюжими кажутся, при малейшей опасности моментом увернутся. А корни – вот они, здесь!

Перетащив добычу к протоке, паренек хорошенько выполоскал ее в воде и, оставив каменный ножик и копалку возле заводи – руки-то заняты, – гордо зашагал к временному убежищу.

– Вот, держи! – высыпал добычу перед девочкой гордый собой Пыхтун. – Это не листики. Корни сытные, тут еды и на завтра хватит.

– Какие мужчины глупые, – презрительно сморщила носик его больная спутница. – Их же сырыми не едят, их запекать нужно.

– Подожди, это еще не все! – Пыхтун сорвался с места и вскоре вернулся, удерживая ладонями у пуза собранное каменное сокровище. Снова убежал, на этот раз приволок трухлявую палку и березовый древесный гриб.

– Это трут, – пояснил паренек. – Он не горит, но тлеет. Зато долго тлеет, такой палки на всю ночь хватит. Или гриба, он еще медленнее истлевает.

Пыхтун пошел по холму, собирая сухой валежник.

Дни в землях племени стояли жаркие, солнечные. Роса до холма не добиралась. А потому все валявшиеся вокруг деревяшки для костра подходили идеально. Искры хватит, чтобы разгорелись. Однако паренек решил не рисковать и снял с березки под холмом несколько тончайших, невесомых полосок бересты, добавив к ней комок сухой травы. Затем среди принесенного валежника выбрал толстый сосновый сук, упер его в корень, выпирающий из песка прямо рядом с девочкой.

Снежана, прикусив губу, внимательно наблюдала за его приготовлениями. Паренек нашел среди камней осколок с совсем узкой острой кромкой, склонился над суком, водя по нему новеньким инструментом. На песок посыпалась тонкая стружка. Вскоре в деревяшке появилась канавка в полпальца глубиной. В ее конце Пыхтун расковырял трещинку, в нее воткнул несколько соломинок и кусочек бересты, наскреб с гриба чуток трута. От другого валежника отломил ударом ноги сучок в два пальца толщиной, прижал его к груди и закрыл глаза, призывая на помощь всех духов своего рода и этого холма, моля о заступничестве Мудрого Бобра и взывая к милости лежащей на земле деревяшки.

Даже в своем селении, пользуясь готовой, правильной отцовской теркой и готовым, отобранным и тщательно высушенным трутом, он добивался успеха один раз через два. Здесь же, пользуясь первыми попавшимися палками и только что собранным трутом… Оставалось надеяться на то, что жаркая погода превратила в сушняк все вокруг, на что только падали солнечные лучи.

Пыхтун глубоко вздохнул, вставил палку в вырезанную щель, прижал деревяшку и, навалившись на сучок всем своим весом, принялся быстро-быстро двигать его в щели вперед-назад, не жалея сил.

Поначалу ничего не происходило, но вскоре он явственно ощутил легкий запах гари. В щели, в тех местах, где края палки упирались в дно, появились слабые коричневые полоски. Это не значило еще ничего – хорошо натертая древесина чернеет даже сырая. А сырую зажечь невозможно совсем.

– Дымок, Пыхтун! Дым появился! – вдруг взвизгнула Снежана.

Но паренек ее радости не поддался. Он пытался добыть огонь не в первый раз и отлично знал, что успех приходит только тогда, когда потрачено немало времени, а сил в руках и теле уже не остается. Для огня мало просто дымков. Нужно, чтобы мельчайшие крупинки древесной муки, что с дымом вытираются сейчас со дна выемки, сбились в самом конце – там, где приготовлен трут. И этих крупинок должно быть много. А уже от них займется огнем остальной трут. А первые дымные крупицы – они погаснут еще до того, как он успеет поднять голову. И Пыхтун продолжал тереть, тереть, тереть, пока не почувствовал, что сейчас упадет от бессилия. Только после этого паренек глянул в конец выемки, куда так долго бил теркой.

Там над щелью курился совсем слабенький дымок – но он был!

Пыхтун тут же добавил в щель немного трута, осторожно подул, добавил еще, опять подул – и лишь заметив в коричневой кучке крохотную алую точку, аккуратно сунул в нее краешек белой полупрозрачной бересты. Подул снова. Появился легкий язычок пламени. Паренек подложил в него еще бересты, добавил сверху пук сухой травы, а когда занялась и она – тут же перенес к сложенным шалашиком тонким веткам. Они затрещали. Пыхтун уже смелее добавил сучки в палец толщиной и, не дожидаясь, пока они займутся, смело прижал сверху толстыми валежинами. И только после этого позволил себе откинуться назад и перевести дух.

– Ой-ёй-ёй! – радостно замахала руками Снежана. – У нас костер! Представляю, как удивится мама, когда нас найдет!

* * *

В это самое время к пляжу у стойбища племени Мудрого Бобра приставали пять лодок. В каждой сидело по два охотника, и в каждой посередине лежала прикрытая рогожей груда хорошо пропеченного мяса. Мужчины были веселы и горды собой: они привезли столько добычи, что ее должно хватить на много, много дней. И еще останется, что засушить и сложить в домах на случай ненастного или неудачного голодного времени. Охотники были так довольны, что не сразу обратили внимание, сколь печальны встречающие их женщины и дети.

– Где Хромой Зубр? – первым заметил неладное шаман.

Женщины невольно оглянулись на взгорок, где хромой охотник, остававшийся в стойбище старшим, поливал землю под священной ивой сладким травяным отваром, моля духов леса о помощи. Однако рассказать об этом Чужому Голосу никто не успел. Чистая Капля, не сдержавшись, растолкала старших и кинулась к мужу:

– Пыхтун пропал! Клык, его унесло еще позавчера, и он так и не вернулся!

– Как унесло? Чем, куда? – не понял Ломаный Клык, вытаскивая лодку на песок.

– Их плавучее дерево унесло! – выкрикнула Белая Лиса. – Снежану и Пыхтуна! Мы искали, но не нашли…

Молодая женщина расплакалась, закрыв лицо ладонями. Чистая Капля лишь нервно ощипывала мех с подола платья из тонких оленьих шкур и с надеждой смотрела на мужа большими голубыми глазами.

– Помогите Ломаному Клыку и Храброму Рыку разгрузить лодки! – решительно приказал охотникам Белый Камень, которого уже много лет все слушались как вождя. – Чужой Голос, ты поплывешь с Клыком вдоль закатного берега. Призови всех добрых духов, дабы помогли найти детей. Я и Рык поплывем вдоль рассветной стороны. Торопитесь! Мы и так узнали о беде слишком поздно!

Десять сильных мужчин моментально перекидали груз из двух долбленок на прибрежную траву, помогли столкнуть прочные осиновые лодки обратно на воду. Охотники запрыгнули внутрь и, тут же взявшись за весла, насколько хватило сил разогнали узкие и длинные стремительные челноки вниз по течению. Деревья и кусты замелькали с такой скоростью, словно люди бежали со всех ног.

Почти сразу мужчины обогнули первую излучину, промчались до устья Черной реки, заскользили по реке дальше. При этом потомки Мудрого Бобра не отрывали глаз от берегов. Опытный взгляд прирожденных охотников мигом отмечал все мелочи: обломанные ветки, примятую траву, следы на песке, вывернутые камни. Но ничто пока не выдавало появления здесь детей или опасных для них хищников. Никто рослый и тяжелый не выбирался из реки, утаптывая траву, не ломился через кустарник, не шел вдоль берега, оставляя выемки во влажном песке и мелкой гальке.

Остался позади Песочный ручей, лодки миновали очередную излучину…

– Сюда! – Храбрый Рык неожиданно погрузил весло в воду, тормозя лодку, указал на обрыв. Охотники повернули к берегу, выпрыгнули из лодок. – Вот, смотрите! Кто-то крупный спрыгнул сверху. Вон какие выемки в слежавшемся песке. Судя по тому, насколько широко стоят лапы, это был…

Он запнулся.

– Да, это он, – согласно кивнул Белый Камень. – Он что-то увидел в реке, спрыгнул, вошел в воду… Вот здесь… А здесь вышел. Следы уже сильно затекли, это было позавчера. Он хотел достать какую-то добычу, но не смог и потрусил вдоль воды. Вот следы, вот… Ломаный Клык, возвращайтесь вместе с Чужим Голосом к тому берегу. Если он кинулся к детям, они должны были переплыть на ту сторону.

– Зачем им это? – покачал головой шаман, опершись на весло. – По закатной стороне тянется топь, по ней не пройти.

– Лучше топь, чем Большой Кот! – возразил вождь. – Снежана и Пыхтун потомки Мудрого Бобра, они не боятся воды. Им незачем забираться в болото, они могли пойти назад вдоль берега. В реке лесные звери не страшны.

– Тогда бы они вернулись в селение еще вчера, Белый Камень, – возразил шаман. – Но их нет. Значит, на берег они не выходили. Мне жаль, братья мои, но они, похоже, утонули.

– Этого не может быть! – перебивая друг друга, горячо возразили Ломаный Клык и Храбрый Рык. – Они дети Бобра! Они всегда прекрасно плавали и лазали по деревьям! И не раз играли на плывущих деревьях! Они не могли утонуть! В нашем роду вообще никто никогда не тонул!

– Дерево могло повернуться в воде и своей кроной неожиданно увлечь их на дно.

– Если бы они утонули, Чужой Голос, – холодно ответил Белый Камень, – их тела прибило бы к берегу. Так или иначе, нужно искать. Обратись к духам, пусть они помогут в этом!

На этот раз шаман возражать не стал. Лишь пригладил курчавую, рыжую с проседью бороду и забрался в лодку.

Он был стар и мудр, Чужой Голос, он помнил куда больше всех остальных охотников. Он знал, как мало веселых, крепких и ловких малышей доживают до возраста взрослых мужей. Не успев набраться силы и опыта, одни становятся жертвами зверей, другие забредают в болото или умирают из-за болезней. Кто-то падает с дерева или с обрыва. А многие – тонут, как самые обычные лесные звери. Река коварна, и далеко не всегда несет только спасение. Летом в ней случаются водовороты, зимой – полыньи, она способна зацепить жертву невидимой подводной корягой или кинуть на камень. Мир жесток к оступившимся, и поэтому на его долгой памяти число жилищ в племени увеличилось всего на два дома. Было шесть, стало восемь. Дети же в домах рождаются каждый год…

Почему Пыхтун и Снежана не приплыли на пляж сразу, когда дерево стало уносить? Почему не бросили его, когда их унесло за излучину? Даже забаловавшись и забыв обо всем, они все равно должны были вернуться к ночи! И если их нет, значит…

Но делиться своими мыслями с родителями шаман не стал. Не решился причинять боль отцам, потерявшим первенцев. К тому же – а вдруг?..

Однако берег скользил за бортом, девственно нетронутый: на краю топи не селились даже утки. Белый Камень и Храбрый Рык тоже не подавали знаков. Значит, ничего не замечали. Ни кровавых следов тигриного пиршества – что было хорошо, ни следов ночлега – что было плохо. Отдаляться от спасительной воды дети бы не стали. Нет следов – значит, из реки никто не выходил.

Лодки миновали очередную излучину, и шаман вздохнул: как ни горько, но поиски потеряли всякий смысл. Зачем детям уплывать так далеко? Что могло заставить их полдня сидеть на дереве? Почему они не вернулись, увидев, что мимо тянется уже Дальняя топь? Почему не испугались тигра и не кинулись к другому берегу? Объяснение всему этому напрашивалось только одно, и было оно очень, очень печальным.

– Смотрите, это знак! – привстав в осиновой долбленке, указал вперед Чужой Голос. – Это тени! Тени без людей! Я должен обратиться к духам, они хотят говорить со мной.

Охотники честно попытались разглядеть что-либо над блестящей поверхностью реки. Никаких теней они не заметили, но возражать шаману не стали. Ведь духи приходили только к нему, только Чужой Голос слышал их речи и сам говорил голосами духов.

Лодки повернули к берегу, причалили возле небольшой поляны, и мужчины выбрались на берег.

– Расступитесь. – Шаман опустился на колени, наклонился, поцеловал траву, сдвинул вперед висящую на плече плетеную из листьев рогоза сумку, откинул край, достал туесок из бересты, высыпал на ладонь несколько щепоток порошка из гриба-красноголовика, помогающего увидеть иной мир, кинул себе под язык и надолго замер, рассасывая зелье. Когда же сознание знакомо помутилось, открыл глаза и быстро закрутил головой, громко призывая духов: – Ой-я бобу! Ой-я, еу, еу…

От быстрого вращения головой и протяжного горлового пения голова закружилась, мир вокруг слился в яркие белые, синие и зеленые кольца, размазался, и шаман окончательно потерял сознание – свалился набок, мелко затрясся, изо рта потекли желтые пенящиеся струи.

– Чужой Голос, ты меня слышишь? – присел рядом на колено Белый Камень. – Ты здесь или ушел? Что за дух в этом теле, отвечай!

– Дух-х… – сипло ответил совсем другой, незнакомый, не шамана голос. – Здес-сь…

– Ты видел детей, здешний дух?

– Ви-иде-ел… – просипел некто, вошедший в тело шамана.

– Где они сейчас?

– Забра-ал…

– Кто забрал? – не выдержал Ломаный Клык. – Их сожрал тигр? Они утонули?

– Не-е-ет… – слабо шевелясь, ответили губы шамана.

– Подожди, – отодвинул охотника Белый Камень. – Духов нужно спрашивать проще. Скажи, детей схватил тигр?

– Не-е-ет…

– Они утонули?

– Не-е-ет…

– Они живы?

– Да-а-а-а…

– Где они сейчас?

– Забра-ал…

– Кто забрал, куда?

– Забра-ал…

– Кто забрал? Куда? – нетерпеливо повторил вопрос Белый Камень.

– Я-а-а-а… – выдохнули губы, и шаман перестал биться в конвульсиях.

Чужой Голос перекатился на живот, приподнялся на четвереньки, тряхнул головой. Дополз до воды и опустил лицо в воду. Поднял, пополоскал рот, сплюнул в сторону, опустил снова. Поднял, откинулся, сел на камни:

– Кто-то приходил? Здесь были духи?

– Да, – кивнул Белый Камень. – Дух сказал, что тигр не тронул детей, что они не утонули и живы до сих пор. Но кто-то их забрал… Дух сказал: «Я».

– Значит, он и забрал, – устало потер виски шаман. – Теперь понятно, куда они пропали и почему нет следов. Духи забрали их к себе, в свой мир. Забрали живыми, не причиняя боли и не убивая. Детям сейчас хорошо. Может быть, когда-нибудь мы их даже увидим. Но сейчас их нет. Их забрали духи.

– Вот как… – Белый Камень надолго задумался, потом медленно кивнул: – Хорошо хоть, они все-таки живы. Но в мир духов у нас пути нет. Горько мне, но придется возвращаться без них. Мне жаль, Клык. Жаль, Рык. Надеюсь, духи будут милостивы к ним в своих землях. Спускайте лодки, братья. Плывем домой.

* * *

Пыхтун же в эти мгновения и не вспоминал об оставшихся где-то далеко за лесами соплеменниках. Он искал место для трутной ямы. Ведь добывать огонь с помощью трения – очень трудно, даже в сухие дни не всегда получается. В сырую погоду – невозможно вообще. Поэтому огонь лучше не разжигать, а хранить. Самый лучший способ – в сухих ямках, набитых пересохшей трухлявой древесиной или трутом с березовых древесных грибов и слегка присыпанных от лишнего воздуха. Яма размером с человеческую голову способна тлеть почти два дня. В любой момент ее можно разрыть и раздуть огонь. Или досыпать свежего трута взамен истлевшего. Но она должна быть обязательно сухой, сухой в любой ливень. Если в яму затечет вода – все погаснет.

Дома люди делают такие ямы возле очага, на возвышении. Но в доме не бывает дождей. В лесу же сухое место найти весьма не просто. В низинах земля сырая просто всегда, на взгорках – в дождь по склонам течет вода и заполняет любые ямки. Причем в песке ни защитной канавы, ни бортика не сделать – влага все равно просочится. Поэтому в первую очередь паренек пошел на вершину холма. Туда, куда вода не способна стечь никаким образом. Увы, именно вершину облюбовали для себя могучие темные ели, которые, как известно, сухости не любят. На всякий случай Пыхтун все же копнул опавшую хвою, но под ней, как и ожидал, наткнулся на чуть влажный дерн.

– Здесь ямы не вырыть, – разочарованно вздохнул паренек, пробираясь между тяжелыми лапами, вышел на обратный склон и замер, увидев просто сказочное зрелище: молодую сосну, сломавшуюся на высоте его роста. Такое в лесу случается часто, особенно после зим с оттепелями: влажный снег налипает на высокую крону дерева, подмерзает, налипает снова и оказывается столь тяжел, что сперва сгибает дерево, а потом и ломает его. Только на здешнем холмике таких ломаных сосен было больше десяти. Но эта – лежала на почти ровном участке на вершине холма и не отломалась от высокого пня, удерживаясь комлем на толстом куске дерева.

– Дом! Это же готовый дом! – пробормотал Пыхтун и поднял взгляд на небо.

Оно оставалось безмятежно-голубым. Но рано или поздно зной неминуемо закончится, Мудрый Бобр проснется и начнутся дожди. К этому времени было бы неплохо иметь укрытие от непогоды. Паренек покрутился на месте и побежал назад:

– Снежана! Снежана, собирайся! Я нашел нам дом!

– Ты где, Пыхтун?! – из-за елей закричала в ответ девочка. – Иди сюда! Принеси мне лопухов, мне не в чем готовить!

– Это ты сюда иди, я такое место…

Тут паренек спохватился, что его спутница совсем не ходок, и замолчал. Вернулся под сломанную сосну, разворошил хвою. Песок снизу был, понятное дело, влажный. Но это ведь под хвоей! На воздухе, на солнце высохнет быстро. Пыхтун раскидал в стороны мох и мусор на два шага в ширину и десять в длину и громко ответил:

– Иду!

– Ну, ты где? – обиженно спросила девочка, когда он прибежал к костру. – У меня уже полдня в животе урчит! Листья лопуха нужны, чтобы корни запечь.

– Сейчас! Сейчас принесу. – Мельком глянув на ее белую распухшую ногу, Пыхтун бегом промчался вниз по склону, в траве на прогалинах между осинами надрал крупных лопухов, поднялся наверх: – Держи!

– Наконец-то! – Снежана уже успела расчистить песок и сделать небольшую выемку. Теперь девочка застелила ее листьями, чтобы не пачкать еду, на них в три ряда выложила корни рогоза, сверху опять же закрыла еду листьями, насыпала тонкий слой песка, палочкой нагребла сверху угли из кострища, добавила дров. – Скоро готово будет, Пыхтун. Далеко не уходи.

– Я рядом… – Паренек быстрым шагом обогнул ельничек, хорошенько переворошил подсохший сверху песок под сосной, руками вырыл ямку ближе к кроне. Теперь опять следовало немного подождать, и он отправился в новый обход своих ближних владений, собирая валежник. Зверей на облюбованном холме явно не было, а потому мальчик оставил свое новенькое копье возле Снежаны, и набирал в обе руки полные охапки хвороста, восхищаясь здешним изобилием.

Богатый лес! Не то что возле деревни, где даже тяжеленные сухостоины – в радость.

К тому времени, когда возле будущего дома лежала целая гора толстых сухих сучьев, под костром как раз поспели корешки. Маленькая стряпуха не подкачала – угощение и не подгорело, и хорошо пропеклось.

– Ты просто молодец! Настоящая хозяйка! Никогда еще не пробовал такой вкуснятины! – похвалил ее Пыхтун, уплетая сладкие и плотные корешки, пахнущие дымом и прошлогодней листвой.

– Это меня мама научила, – зарделась Снежана. – Если спеть песню про весну столько раз, сколько пальцев на руках, корни как раз как надо запекаются. Ой, как тут хорошо! Тепло, спать хочется…

Впервые за последние три дня дети наелись досыта, и у Пыхтуна тоже начали слипаться глаза. Но он не мог позволить себе сна. У него, как мужчины, имелось еще очень, очень много неотложных дел.

Паренек подхватил с земли из кучки полукруглый кремневый скребок и побежал к озеру. Крепким острым инструментом работать было легко и приятно. Пыхтун с удивившей его самого скоростью нарезал охапку камыша, вернулся на холм. Опустил возле девочки:

– Чего не спишь? Чужой Голос сказывал, хвори во сне быстрее всего уходят.

– Пить очень хочется. Хотела спуститься, а нога не идет, – пожаловалась Снежана. – Не болит, я и забыла.

– Сейчас принесу, – кивнул паренек. – Слушай, раз уж ты не спишь, может, сплетешь тонкую циновку? Трутную яму закрывать.

– Давай, – малышка потянула к себе из охапки верхние стебли. – А чего кисточки не оторвал?

– Неудобно в воде. Вот, возьми… – Он выбрал из кучи колотого кремня небольшой осколочек с острой гранью. – Сама срезай, где нужно. Я сейчас еще немного принесу, раз уж все равно за водой идти…

В этот раз Пыхтун шел к Воде Заката медленно, внимательно глядя по сторонам. Он помнил, что где-то недалеко от тропинки видел краем глаза плотный пучок зеленых зонтиков, но поначалу не придал значения находке. Дудник – трава привычная, чего на него внимание обращать?

– А-а, вот ты где! – Паренек свернул, острой гранью скребка отсек отростки с соцветием, потом аккуратно подрезал у корня. Дунул внутрь хрупкого трубчатого стебля: – Не ковш, конечно, но воду набрать можно.

И Пыхтун бегом помчался на берег.

Плести циновку из длинных камышин – дело несложное. Складываешь стебли бок о бок, потом протягиваешь другие стебли поперек, переплетая с основой. Главное – пристукивать не забывать, чтобы плотнее лежали. Пока Пыхтун ходил к озеру, Снежана успела уже сделать плетенку почти в локоть шириной. Он только брови удивленно приподнял, подавая ей стебель с водой:

– Ловко у тебя получается!

Девочка гордо кивнула, в несколько глотков осушила длинную, но тонкую емкость:

– Так мало?

– Сколько влезло, столько и набрал. Сейчас еще принесу.

– Я вот подумала, может, нам ею укрыться? – тряхнула сплетенным куском Снежана. – А то холодно ночью. Я до темноты успею. Ты для тепла чего-нибудь найдешь?

– Попробую.

– Только воды сперва принеси!

Чтобы напоить девчонку, к озеру пришлось бегать четыре раза. Потом Пыхтун перенес с помощью двух палок в будущую трутневую яму нагоревшие угли, накидал сверху валежника: пока прогорит, песок от последней влаги как раз избавится. Пересадил на новое место Снежану, сбегал в осинник за трухлявым сухостоем, а после этого – вернулся по берегу к болоту, мимо которого вчера протаскивал свою спутницу, надрал там верхнего, почти совсем сухого, легкого и мягкого мха, за несколько ходок принес на холм изрядную кучу…

Пыхтун так увлекся работой, что напрочь забыл про изготовленное утром копье. Оно так и осталось стоять у сосны. К счастью, нужды в оружии за весь день так и не возникло.

Вечером дети подкрепились печеными корнями, а потом долго сидели у догорающего костра, глядя в усыпанное сверкающими звездами небо.

– Что же нас так долго найти не могут, Пыхтун? – вздохнула девочка. – Так ведь мы совсем пропадем.

– Унесло далеко. Так сразу и не выследишь, – ответил он. – Давай ложиться спать. Может, утром они будут уже здесь. Давай я помогу…

Он перенес Снежану на песок под ствол, сделав ей под бедро и под плечо небольшие ямки, накрыл ее огромной, втрое больше, чем нужно, циновкой, сверху заложил всю циновку толстым слоем мха. Выбрал в костре несколько самых крупных углей, перекинул их в ямку, на слой нагоревшей днем золы, засыпал сухой трухой, добавив для страховки пару трутневых грибов, накрыл корой и запорошил песком, оставив только маленькую дырочку для дыма. Постоял, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то издалека голодному вою – и только тут спохватившись, сбегал за копьем, положил в изголовье. Постоял еще немного – оглядываясь, вспоминая.

– Кажется, сделал все как надо, – наконец решил маленький мужчина и осторожно, стараясь не рассыпать мох, ногами вперед влез под циновку.

Жесткие стебли камышей царапались и кололись. Но не так сильно, чтобы причинять боль. Зато здесь, в простеньком укрытии, было тепло, уютно пахло дымком. Еще бы крышу над головой соорудить – и будет совсем, как дома. Усталый Пыхтун закрыл глаза и мгновенно провалился в сон.

Дом

Рано утром, с первыми рассветными лучами, Пыхтун подпрыгнул, на четвереньках добежал до трутной ямы, скинул кору с песком, ткнул палкой в дымящиеся среди золы дырочки, поворошил в них берестой, подул… И белесая ленточка тут же полыхнула ярким пламенем!