Сказки Белой Горы. Часть IV бесплатное чтение

Крещенское чаепитие

Крещенская среда 19 января 2022 года отметилась лёгким похолоданием – с утра было около десяти градусов мороза. Противоречивые власти вносили привычные хаос и дезориентацию в жизнь страны, делая старательный вид, что они за что-то борются. Бушевал коронавирус, а штамм «Омикрон» стремительно вытеснял «Дельту». Пенсионеров щемили по всем фронтам мошенники, расплодившиеся в мутное время в огромных количествах, не без помощи, как минимум, местных властей. В среде высших чиновников царила растерянность, несмотря на бодрые и уверенные заявления о полном контроле. Наконец-то озвучили кое-какие цифры. В Москве население достигло, по словам мэра Сергея Собянина, тридцати миллионов человек. Добыча природного газа составила 762 млрд кубометров, а экспорт его – около трёхсот…

В разгар пандемии мир шокировала Англия, сняв все коронавирусные ограничения. На острове решили плюнуть на заоблачные цифры заразившихся, благо смертность снизилась минимум в десять раз, а привитое население переносит болезнь относительно легко…

Начальник отряда появился в бараке задолго до утренней проверки. С первого взгляда было заметно, что он не в духе и явно ищет причину к чему бы придраться. Сорвав пару ширм и сбросив на пол шикарное банное полотенце Лёхи Таракана, он приблизился к храбро храпящему Кучаку. Александр Васильевич, с лёгким стоном вдыхал воздух, а выпускал его вытянутыми трясущимися губами, наподобие ямщика, лениво притормаживающего лошадь: тпру-у-у.

Что с ним? – С оттенком строгости осведомился отрядник.

Пришлось пойти на выручку:

– Давление его прижало, почти сутки лежит не вставая. Выпил таблетки и отключился.

– Может в больницу его?

– Не стоит, это нервы, перемена погоды… Я схожу сразу за двоих.

– Ладно, пусть высыпается перед освобождением.

Раннее пузцо отрядника плотно облегала голубой пятнистости форменная куртка, а чёткие стрелки брюк говорили о свежей глажке. Его типично русское лицо немного портили по-азиатски узковатые глаза. Он не являлся худшим представителем сотрудников колонии, но некоторая гниловатость врождённая или приобретённая в порочной структуре ФСИНа, присутствовала. Человек настроения, он мог шутить и балагурить с осужденными, закрывая на небольшие косяки глаза, а мог и совершить подлянку.

Кучак спал к тому времени едва не сутки. Виной был вчерашний ларёчный стресс. Как на грех заболела продавщица Лида, обслуживающая пенсионное окно. Конченные, прожжённые аферисты смылись в магазинчик ещё во время проверки. Я вроде бы не зевнул, но оказался в кассовой очереди лишь двадцать девятым, с унылой обреченностью поняв, что в лучшем случае отоварюсь после обеда. Хвост вытянулся далеко на улицу, что напомнило мне давки в торговых точках конца восьмидесятых годов прошлого века. Однако везение меня не покинуло: у окошка кассы стоял градус, а у окна выдачи земляк Кучака – Андрей. Оба призывно манили к себе. Не воспользоваться подвернувшимся так кстати счастьем быть первым, разумеется, я не мог.

Александр Васильевич подбрёл минут сорок спустя, озираясь с тревожным огорчением, но высмотрев меня во главе колонны, помягчал взглядом и проталкиваясь к заветному окошку, радостно объявил:

– Живёт и процветает дело бога советской торговли Анастаса Ивановича Микояна.

Заметил он точно: пороки того странного и неординарного времени проявлялись наиболее ярко и выпукло в тюремной жизни, что касалось не только торговли.

Дальше произошло мелкое недоразумение, но нервы Кучака, изрядно потрёпанные отсидкой, сдали. В кассу я пропустил его впереди себя, а у окна выдачи произошёл обычный, в таких случаях, скандал. Пока Андрей с моим престарелым приятелем отбрёхивались от наседавших хамов, я сунул свою физиномию в окно и накидал по-быстрому целую сумку наиболее нужных продуктов. Кучак побледнел от моего коварства (он рассчитывал совершить покупки первым) и, в знак протеста, приобрёл килограмм баранок, да блок сигарет «Ротманс» в придачу, совершенно забыв впопыхах, что только долг его составляет два блока. Осознав свою оплошность уже в расположении отряда, старик впал в депрессию. Он лёг, уткнувшись лицом в подушку и затих. Надо было его каким-то образом расшевелить и мы – ближайшие соседи, чтобы скрасить горе Кучака, а заодно отметить удачный торговый поход и предстоящий праздник, решили провести подобающее чаепитие на следующий день – 19 января.

Собрались неспешно. Луноход, Серёга Шихтин и Костя никак не могли проснуться, а я пошёл прочесть новенькие озорные стишки Пашке Замудренному и, увлекшись, заплетал ему мозги часа полтора. Нашёл меня Андрей, который принёс на пробу изрядный кусок торта, но не обнаружа меняя на месте, кинулся искать по бараку, и наткнулся на открытый рот Пашки и его удивлённо распахнутые глаза. Андрюхин торт мы с Кучаком лихо умяли в виде лёгкой разминки, торопливо озираясь по сторонам. Нахлебники, к счастью, не успели вовремя подойти, а даритель, он же повар-кондитер вежливо отклонил предложение разделить с нами приторно сладкую трапезу и удалился.

Наши завершающие чавкающие аккорды разбудили Лунохода, и он свесился со второго яруса с любопытством протирая глаза:

– Вы что, чаепитие закончили уже?

Кучак, стряхивая крошки на пол, успокоил:

– И не начинали даже, так, хлебцем размялись.

– А запах-то не хлебный.

– Это нюх твой от пересыпа барахлит.

Компания наконец собралась. Колбасы, сыры и сладости громоздились на импровизированных столах-табуретках, накрытых давно краденой клеёнкой. Мой приятель чинно рассадил присутствующих по ранжиру: наиболее полезных и значимых рядом с собой и мной, а прочих – у выхода. Потом он, придирчивым взглядом обвёл коллектив и прочёл коротенькую речь в виде вступительного слова, а Костя машинально брякнул: аминь. Сидящие на койках хохотнули. Кучак погрозил ему пальцем:

– Я тебе не церковный иерарх, не надо насмешничать, а то высеку шнуром от сломанного кипятильника. Ешь да пей, не вводи в искушение.

– Ну вот, сразу сечь грозится. Я понял, это ты от вчерашнего не отошел. Ничего страшного, от тебя пьедестал богини Фортуны отвернулся, повезёт в следующий раз.

– Что ты мелешь, контуженный?

Любитель розыгрышей Костя улыбчиво объяснил:

– Основанием богини Фортуны служило колесо. Слышал наверняка выражение «колесо Фортуны». Богиня была капризная стервоза, могла повернуться к человеку лицом, а могла и задом.

– Подловатая богиня-то, – проворчал Кучак, – на такую никакой надежды нет, как и на тебя. И вообще, я далёк от любой религии, даже не понимаю, как они возникают.

Луноход, набив рот тульским пряником, пробормотал нечто невнятное, поперхнулся, но даже кашляя поднял ладонь вверх, давая понять, что намерен держать речь. Пока остальные ждали, Костя, далёкий от деликатности, дал ему подзатыльник. Тот сглотнул, выпучив глаза, два раза икнул, торопливо хлебнул чай и пришёл в себя:

– Да, кхе-кхе, вопрос возникновения религий занимал меня долгое время. Какую только дрянь я не перечитал и пришёл к любопытному выводу. Вы только не смейтесь, они начинаются с таких пустяков, что впору присвистнуть и, покачав головой сказать: ну и ну. Возьмём, к примеру, буддизм. Умнейший принц, казалось бы – баловень судьбы, но одна загвоздка, маленькая, даже совсем маленькая, в виде крошечного полового органа… Как ни крути, а женщины нос воротят. Другой на его месте впал бы в ярость, тиранию и заставил бы любить себя, но он-то философ, гуманист и неординарная личность, пошёл иным путём: создал добрую и мудрую мировую религию. Даже не могу в толк взять, почему индийцы от неё отказались?

Лёха Луноход малый, конечно, начитанный, но вот парадокс: классику он не воспринимает в принципе и не только классику, а даже известных писателей на дух не переносит, хотя никого из них не читал. Если при нём завести речь о Шолохове, Пикуле, Ильфе и Петрове, Солженицыне, Полякове или, скажем, Булгакове с Васильевым, он начинает морщиться, как от зубной боли, зато всяческих литературных проходимцев обожает.

Серёга, молча сидевший до этого подзадорил:

– Продолжи тему, уж больно интересно.

Лёха скормил кошке Алисе пару кусков колбасы и охотно повёл повествование дальше:

– Прошло, если память мне не изменяет, лет двести, и возникло христианство.

Я влез в разговор, прервав оратора на первой фразе:

– Подожди, христианство вышло из иудаизма, но никак не из буддизма.

– Да я этого и не говорил. Тут другая аналогия: все слышали о христовых невестах, но о жёнах Христоса – никто и никогда. Выводы делайте сами.

Кучак заволновался:

– Ты хочешь сказать…

– Я только даю информацию к размышлению. Теперь продолжим. Промчалось ещё шесть веков, и юный бедняк Мухаммед женился на немолодой и богатой купчихе. Представляю, какого ему досталось. Бабы и так существа вздорные, а богатые – вдвойне. Помучался он, бедолага, да создал такое учение, в котором женскому полу отведено место, где не забалуешь. В исламских странах европейским феминизмом не пахнет.

– М-да, – задумчиво сказал Костя, – факт, не поспоришь. Не так уж плох ислам.

Собравшиеся переглянулись и не сговариваясь дружно чокнулись бокалами. Костя меланхолично потянулся за последним куском зефира, но получил по руке и удовлетворился имбирным пряником, прожёвывая который, не слишком отчётливо пробормотал:

– По твоей гипотезе получается, что все религии вышли из созидательного органа…

Кучак едва не подавился, а Лёха, с хитроватой ухмылкой укорил:

– Побойся бога. Ты путаешь причину и следствие. Религия религии рознь. Помните древних греков, так у них культ богов напоминал хулиганство. Что касается древних евреев, то достаточно почитать Ветхий завет – за голову сразу схватишься. Но на чём хочу заострить внимание: выдающиеся люди зачастую страдали психическими или какими-либо другими заболеваниями. Недуги не давали им покоя и, как ни странно, позволяли достигать результатов, порой очень серьёзных. Сулла и Марат страдали чесоткой, Пётр был припадочный, Потёмкин мучался головными болями, у Сталина, как пишут была паранойя…

– У Марата не чесотка, а чирей, он перед освобождением только зажил, – в проходняк просунулся свёрнутый нос Валерки, – так, что не выдумывай.

Луноход оглядел нежданного гостя с презрительным превосходством и медленно, чеканя каждое слово произнёс:

– Человек, приобретший помятое лицо, не стоит встревать в разговор, не имея понятия о чём идёт речь.

Толстокожий глупый попрошайка и не думал смутиться:

– Что ты мне говоришь? Марата я лучше знаю.

– Которого Шарлотта Корде убила, да?

– Она не убила, а только вену порвала – капельницу ставить не научилась.

Тут на Валерку зашикали все и хотели гнать в шею, но он, поняв, что сморозил глупость, а речь идёт совсем не о бывшем заключенном и неумелой фельдшерице, промямлил:

– Молчу, молчу.

Выдающийся зануда так и остался стоять в проходе – двигаться никто не захотел, а Валерка без добычи покидать обильное застолье не собирался. Следует отдать ему должное, дело выпрошательное он поставил на поток. По одному ему ведомому графику он совершал обход колонии, таская с собой сумку среднего объёма. Хитрозад, хотя и не далёкий умом, он умудрился придумать гениальный трюк: с некоторых пор перестал благодарить за подачки, а напустив на себя оскорблённый вид праведника, недооцененного мещанским быдлом, гордо удалялся. Самое интересное, что на многих это производило впечатление. Он делал семь-восемь шагов с неприступным видом и суровым взором, затем на его лице появлялась ухмылка и он прибавлял шагу, унося ноги с места последнего выпрошайничества.

Костя, разгадавший суть Валерки раньше других, решил его подколоть:

– Вот, что ты всё время ходишь и ходишь по баракам? Тебя уже ходоком кое-кто прозывает.

– Надо же пропитание добывать.

Мгновенно ответив, попрошайка осёкся, чуя что сдал себя с потрохами. Мы с Кучаком переглянулись, а ехидный Костя не успокоился:

– Да уж, весь ты пропитанный…

– Тебе бы всё смеяться. Где с вами разживёшься? Это вы каждый день дефицит уплетаете, а я годами продуктов не вижу.

Его вздорное заявление разозлило даже меня, человека добродушного по сути. Надо же, обирает половину лагеря, жрёт, втихаря, за ширмой, а перед нами устраивает фарс. На реплики и эпиграммы я достаточно скор. Через минуту из моих уст прозвучало:

Не смотри взглядом цепким и хватким

На последний кусок колбасы

За такие, товарищ, повадки

Очень часто страдают носы.

Валерку не пробрало. Он сделал вид, что ничего не понял, стараясь сменить тему:

– Вы о чём-то беседу вели, давайте и я послушаю.

– О, точно, – очнулся Серёга, – юродивый толстячок сбил с толка, ты уж Лёха не отвлекайся.

Луноход для солидности, помолчал десять секунд, мысленно их отсчитав и продолжил:

– О великих я уже рассказал, точнее – наоборот, в общем скоро поймёте. В девяностые годы и, даже в двухтысячные, на юге Москвы, ближе к платформе «Бирюлёво пассажирское», в соседнем доме от меня, проживал дядя Митя Абраменко. Знали его практически все. Рассказы о его деяниях звучали на каждом углу. Их передавали из уст в уста, подобно мифам и былинам. Расцвет его деятельности относится к концу восьмидесятых, началу девяностых годов. Тогда, по малолетству, меня не интересовали его похождения, а когда класса с седьмого-восьмого я стал прислушиваться к байкам о его подвигах, он начал потихоньку сдавать… Суть такова: дядя Митя имел могучий половой орган и латиноамериканскую неутомимость. Девиц в его окружении не наблюдалось – они его побаивались, но табун из полутора-двух десятков дам от 25 до 40 лет присутствовал непременно. Он создал секту. Дуры на него молились, носили на руках, приезжали отовсюду, даже квартиры, по слухам, продавали. Об оргиях шушукались женщины в кассовых очередях, бомжи близ мусорных баков, а уж мужики с восторженным вдохновением фантазировали на эротические темы, подливая водку в пивные кружки.

– Он, наверное, делился с ними своим табуном, -предположил добрый Серёга.

– Нет, такого не наблюдалось. Никогда и никто из посторонних мужчин допущен к таинствам и обрядам не был. Тут другой вопрос: «Почему он не сумел создать религию?» Бог его ни умом, ни телом не умалил. Сам он не работал, поклонницы его одевали, кормили, поили… Вот поили, как я предполагаю, чрезмерно, с лишним усердием. После дефолта 1998 года, начал давать сбои, а бабьё – рассасываться. Ко времени Бесланской трагедии, осталась у него проживать одна адептка, да и та – алкоголичка. Ходила в ветровке зимой и летом, а на спине полустёртая трафаретная надпись: «Ты первый меня нагнул». Парадокс: людям изначально ущербным – мировую славу, а одарённых кое-чем с избытком – в разряд сектантов…

Невольно взгляды присутствующих остановились на Валерке – в бане им доводилось лицезреть впечатляющий дар природы попрошайки. Это был первый случай, когда нытик ретировался без добычи.

Шестой участник застолья, или, по выражению Кучака затабуретья, отличающийся, кроме молодости, ещё прекрасным сном и аппетитом, носил прозвище фараона первой или второй династии – Хаба. Электростальский аферист средней руки, он совершенно искренне считал себя не уступающим по уму выпускникам вузов. Основания для такого взгляда имелись следующие: профанация высшего образования и разросшиеся псевдо-школы учителей-наставников по любым бизнес-проектам. Институты, университеты, академии ежегодно выплескивали на страну сотни тысяч профессиональных нулей, что делать с которыми не знали даже в правительстве, недалеко ушедшем в умственном и профессиональном развитии от пустоголовых новообразованцев. В чубайсовские времена началась массовая подготовка паразитариев, то есть специалистов по обходу законов, облапошиванию населения, финансовым аферам и т.д. Если подготовка мошенников на коммерческой основе имеет для вузовской мафии богатый финансовый смысл, то убийство реального образования, фундаментального и прикладного, имело смысл политически-диверсионный. В прессе и на телеэкране заводского специалиста приравняли к бомжу, а любого сельского трудягу низвели до звания раба, если не того ниже. Чувствуется опытная вражеская рука на высшем уровне. За тридцать лет деградации достигли таких потрясающих воображение успехов, что, по словам президента, не смогли найти в стране двести хороших сварщиков (лучше бы он промолчал).

… Баскетбольного роста Серёга, входящий в тройку высочайших представителей отряда, неглупый и редко встревающий в разговор, подбодрил юношу:

– Господин древний фараон, расскажи и ты что-нибудь.

Хаба пожал плечами:

– Да что рассказывать? Хочу коучем поработать, у меня точно получится.

Кучак покачал головой, выражая сомнения, а Сергей, разрывая обертку «чоко-пая», уточнил:

– На чём основана твоя уверенность? Какие конкретные знания способен ты дать жаждущим ученикам. Судя по возрасту, ты едва школу окончил.

– Да, но не полностью, девять классов только. Значения большого школа не имеет. Вот, к примеру: что студент, что профессор, что – одинаково пользуемся смартфоном, а в компьютерных премудростях, глядишь, ещё фору им дам. Я этих семинаров посещал – пруд пруди. Чему там учат? По команде хлопать, выкидывать то одну руку, то другую, кричать речевки… Тут и уметь-то нечего.

– Оригинальные суждения. По аналогии: если ты и президент посещаете туалет, то на этом основании тебя смело можно ставить во главе страны?

– Ну, не знаю, надо попробовать, – скромно ответил Хаба.

– Как ты думаешь, получится?

– Должно, почему нет?

– Тогда обо мне не забудь, если что – я с тобой, в прицепной коляске.

– Таких желающих найдётся… Время сейчас своеобразное: надо вовремя возглавить любой проект и стричь баранов.

Луноход, грызя кусок весового шоколада, заслушался и прикусил указательный палец. Серёга с юморной сердобольностью подул на него, как бы успокаивая боль, потом почесал основание собственной спины и раздумчиво заговорил:

– Очень ты, Хаба, напоминаешь мне одну личность. Дело происходило в самом начале двухтысячных. Трудился я тогда в одной ремстройконторе, оставшейся ещё с советских времён. Мне не приходилось заниматься заменой перекрытий, ремонтом полов и приведением в божеский вид стеновых панелей, а также починкой труб и лестничных пролётов. Я работал начальником производства на центральной базе нашей конторы. Обычные цеха, обычные станки – металлообрабатывающие и по дереву, гибка труб, сварка и т.д.

Поступает к нам заказ: изготовление рамок для мягкой мебели. Сначала и связываться не хотели, но дело оказалось перспективное, цена хорошая и регулярные поставки приличного объёма. Одна загвоздка: основное производство занято привычным делом, поэтому пришлось задействовать модельный цех, а заготовки таскать из сушилки метров за семьдесят. Вот и взяли одного юного хмырёнка девятнадцати лет. Ленив – эпически. Возьмет в охапку килограмма четыре брусочков и еле ползёт, разевая рот по сторонам.

Через неделю завёл волынку о перспективах карьерного роста. Через две, чуть не сорвал отправку продукции. Начальник цеха лично загрузил бруски в тележку и прикатил, совместно с лодырем в модельный цех, после чего поволок его к директору. На крик директора: «Как так получилось, что начальник цеха вынужден впрячься в тележку?» юный карьерист ответил: «Значит, я достоин большего» … Несколько лет спустя, этот молодой человек объявился на соседской даче – находился в декретном отпуске по уходу за ребёнком. Подженился и жена с тёщей взяли его под крылышко в свою квартиру. Жена трудится в Регистрационной палате и даже на короткое время терять хлебное место не желает. Не знаю, нравится ему у них, или нет, мечтает ли он о каких перспективах, или думать о них забыл, вот только шпыняют его жена с тёщей почём зря…

Костя прокомментировал:

– Да, к таким только попади – век жалеть будешь.

Табуретки потихоньку опустели от продуктов. Последнюю печенку подарили Лёхе Таракану, с глупой улыбкой застывшему в проходе и безуспешно пытающемуся понять суть разговора. Сергей ему подмигнул и переменил тему:

– Глядя на Лёху, мне приходят в голову две мысли: шуршащие пакеты придумали в тюрьме, и больно уж он мне напоминает незлобивого представителя нечистой силы, типа домовёнка.

– Нет, он скорее сенной, а может – гаражный, со смехом сказал Костя.

– Я в автосервисе работал, – гордо заявил Таракан.

Сергей хлопнул себя по коленке:

– Точно, вылитый автосервисный чертёнок. Такой сильно не оберёт, но и в накладе не останется. Что касается пакетов, то стоит мне полезть в тумбочку и достать из пакета конфету или шоколадку, как голова Лёхи мгновенно свешивается вниз, хотя, казалось бы, за десять секунд до того на половину барака раздавался его прерывистый, почти тракторный храп. Вот и получается: их создали, чтобы друг у друга не крысили – соблазны-то кругом.

– Это всё, о чём ты думаешь? – спросил седовласый Кучак.

– Нет, мыслей разных много, от коммерческих до стратегических. Раньше, к примеру, шел массовый отлов крота на шкурки и стоили эти шкурки несусветно большие деньги, по сравнению с мясом, конечно.

Луноход чуть не вскочил:

– Скажи честно, ты это сейчас придумал. Какие шкурки у кротов? Они размером со спичечный коробок, не смеши. Ещё скажи шубы боярские из них шили.

– Те шубы на соболях, но крот ценился высоко, его на экспорт раньше гнали. Помнится, лучшие зарубежные кутюрье с ним работали.

Кучак и я в подтверждение кивнули, но Луноход, упёртый в своём невежестве, всё равно не поверил. Сергея этот факт совершенно не тронул, и он продолжил:

– Посредственный ловец кротов добывал их за день штук 50, а способные ребята – больше сотни. Меня, честно говоря, интересуют в данном случае не меха, а тушки. Здравый смысл подсказывает: с двух кротов можно получить одну котлету. Неужели я неправ?

Костя согласился:

– Вполне, если прокрутить всего крота, да помельче, да хлебного фарша добавить, то побольше получится. Сильно не разживёшься, но по скромному обеспечен будешь. Главное – кротоловками запастись. Уточняющий вопрос к тебе: «Ты фар на экспорт гнать собираешься, или для внутренних нужд планируешь использовать?»

Сергей задумался:

– В принципе, всё равно, но за валюту – престижнее.

– Время не подходящее, – уверенно заявил Кучак, – попадёшь под санкции, обстановка международная ни к черту, из-за Украины.

Серёга оживился, поощрительно подмигнул Таракану, ткнул его пальцем в пузо и торопливо заговорил:

– Есть одна фантастическая идея, просто сногсшибательная. Голубые расплодились у нас в России в количествах, уже опасных. Сейчас, когда «тёрки» с Западом, из-за Украины, в частности, они же – реальная пятая колонна. Нам – нож в спину, а ещё – пятое колесо в телеге. И мне пришла в голову чудо-мысль: если мы сделали столько строгих внушений и предупреждений киевскому режиму, а толка нет, следует направить туда экспедиционный корпус гомиков – пусть они приводят в чувство Хохляндию. Не подумайте плохо, это не аморальная диверсия. Корпус укомплектовать по штатам военного времени, тысяч сорок-сорок пять чтобы насчитывал, и вооружить соответственно.

Кучак задумчиво почесал седину. Глаза Таракана стали вылезать из орбит, а скептик Костя недоверчиво буркнул:

– Чем ты их привлечёшь? Если насильно – они в плен сдадутся с техникой. Какой с пидоров спрос?

Сергей уверенно и аргументированно объяснил:

– Всё делать не с бухты барахты, а пообещать в будущем, в случае успеха, карт-бланш. Мол, вы продемонстрируйте результат, а дальше – вам карты в руки. Мало того, добавить к ним мажоров, детей бенефициантов залоговых аукционов, которым пообещать закрыть глаза на вечное время на прошлые нечистые делишки их папаш. Сначала думал ограничиться дивизией, а потом понял: по меньшей мере корпус набирается. За будущие привилегии они костьми лягут. Главное – соблюсти баланс: вооружить их добротно, но без излишеств. Попрут они лихо, однако, положа руку на сердце, сами будут уничтожены. Не сразу, постепенно их ряды выбьют, но роль они сыграют гигантскую: пройдут первым эшелоном, типа штрафных батальонов и расчистят пути для полноценной армии…

Кучак высказал соображение:

– Умно, только все не погибнут. С выжившими как прикажете быть?

– Да, человек триста останутся невредимыми и станут задавать вопрос: «За что задницы подставляли?» На это им отвечать: «А вы что, раком наступали?» Соль в том, что решаются две проблемы одним махом…

– Как-то с моральной точки зрения, -заметил Луноход, – сомнительное мероприятие.

– Ну это ты зря, – уверил Серёга, – они попадут под искупительный и очистительный огонь ВСУ. Как ни крути – хохлы нам не чужие и по любому ближе педерастов.

В знак согласия кивнул даже Таракан. Воцарилась общая задумчивость и длилась она не менее минуты. Следовало разрядить напряжение – ситуация с Украиной реально заставляла переживать каждого жителя России, даже тех, кто находится за колючей проволокой. Мне пришло в голову предложить Кучаку рассказать историю, как он напоил мужа соседки, живущей этажом выше, чтобы остаться с ней наедине. Тот попытался отбрехнуться:

– Не сочиняй. Она сама его напоила. Я ушёл, когда Володька ещё полутрезвый был и лыко вязал.

– Подожди, а как же ты рассказывал…

– Ты всё перепутал. Она ночью ко мне спустилась в одних колготках.

– Ого, – восхитился Костя, – это круто.

– Ну, не вру, только колготки капроновые, да и те местами рваные, а больше ничего.

– В каких местах рваные? – уточнил Луноход.

– Успокойся, в самых безобидно прозаических. И, по большому счёту, мелкий рядовой эпизодик не заслуживает внимания. Ты лучше расскажи историю про голубятню, которой2 вчера уши мне прожужжал.

Престарелый Кучак, как опытный дипломат, мог легко вывернуться из любой ситуации и направить мысли собеседников в другое русло. Ему удался его типичный трюк, но сама история весьма любопытна и показательна. Для застольных слушателей она не прозвучала, но читателям я решил её пересказать с некоторыми подробностями, которыми преклонных годов ясногорец поделился со мной в минуты душевных откровений.

Соседка, назовём её Тоней, находилась в столь мощном подпитии, что умудрилась заявиться к Кучаку без обуви и одежды, как уже было сказано выше. Случай – не рядовой, но и не столь редкий, как может показаться на первый взгляд. Пикантность ситуации заключалась в другом: они проспали до половины одиннадцатого часа дня. Каким образом можно было возвращаться домой Антонине в столь непотребном, хотя и соблазнительном виде? Она села в постели. Всклокоченные волосы, полусумасшедший взгляд и блуждающая улыбка выдавали её состояние. Александр Васильевич стыдливо шарил под одеялом, пытаясь обнаружить собственные трусы… На разведку был отправлен Кучак. Никаких проблем с проникновением в квартиру не возникло – дверь оказалась захлопнута лишь на защёлку. Тонин муж Володька спал одетым на диване, уткнувшись лицом в спинку. В прихожей, на резиновом коврике стояли две пары тапочек. Где брать одежду неверной супруги соседа, робко озирающийся вторженец не подозревал. На его счастье, он узрел в маленькой ближайшей комнате, около стола со швейной машинкой, висящее на спинке стула платье унылой расцветки. Схватив его, а заодно, пару потертых тапочек, налётчик шустро ретировался, громко хлопнув входной дверью. От дверного грохота пробудился муж. Этажом ниже истерила Антонина, с ужасом разглядывая платье:

– Что ты припёр? Это же свекровь притащила для ремонта и ушивания. Она в два раза толще меня. Как я этакую дрянь нацеплю на себя?

Тем не менее она скоренько надела сидевшую на ней мешком «обновку» и умчалась наверх. На диване, обхватив голову руками сидел Володька и тихо постанывал. Он шальным взглядом вперился в супругу:

– Ты где ходишь?

– Ходила смотреть, что за шум на лестничной клетке.

– И что там?

– Ерунда, коты расшалились.

– А-а-а. Пожрать что-нибудь есть?

Тоня упёрла руки в бока:

– А ты ничего не приготовил?

Володька не любил скандалов и перешёл на миролюбивый тон:

– Тонечка, выпить чего осталось?

Поняв, что одержала полную победу, хитрющая жена достала из холодильника неполную водочную бутылку и набулькала граммов сто пятьдесят жаждущему супругу. Тот выпил, повеселел и даже лицо его разгладилось. Он с недоумением осмотрел наряд жены:

– Что ты вырядилась в обноски матери?

– А во что ты мне прикажешь наряжаться? На диван брякнулся и захрапел, а я целую ночь вертелась то так, то этак… Решила вот с утра поглядеть, как я буду выглядеть старухой…

Муж виновато посмотрел на неё и… исправился. Всю следующую неделю супруги ходили счастливыми.

… Луноход поддался на провокацию и в нескольких штрихах обрисовал кусочек бирюлёвской жизни образца девяностых годов:

– К одиннадцати годам я уже курил, считался самостоятельным, зарабатывая на сигареты и сладости. Дело обычное: жизнь заставляла шустрить. Кто машины мыл, кто при заправках отирался, вставляя пистолеты в бак, кто шустрил при бандюганах. Я крал эмблемы с машин, а продавал в соседнем Царицино. Помнится, одна эмблема стоила (если по дешевке) 15 пачек «Винстона». Чем не жизнь? Потом я и зеркала для Газелей освоил. Особенно ценились те, что с поворотниками. Вот такие воровские, шельмовские и, как их стали называть позже, лихие, были девяностые годы. Каждый выживал как мог и никого ничего не удивляло. Вот типичная история. Гаишники тормознули пьяного водителя, не то, что совсем окосевшего, но в подпитии изрядном. Тот запел обычную в таких случаях песню: «Ребята, давайте договоримся». Те ему отвечают, что стоить это будет пара тысяч баксов. Водила обрадовался и заявил: «Не вопрос, только у меня купюра крупная – 5000 долларов». И действительно достаёт такую бумажку – денежную единицу не то Намибии, не то Ботсваны, точно не помню уже. А бумажка эта, чуть не самая мелкая купюра ихняя, одно название – доллар. Те дорожные грабители (а как их ещё назвать?) забирают крупную деньгу и дают ему три тысячи настоящих штатовских долларов сдачи…

Весёленькая жизнь. Школа – формальность, кругом капиталистические джунгли, а мы в них – мелкие хищники. Одно плохо – курить мне запрещали. Вы сами знаете: запретить курящему сигареты, всё равно, что не разрешать человеку дышать и отправлять естественные надобности. Во дворе тоже не больно подымишь – заложат в момент. Мы и повадились ходить в парк к голубятням – двойное развлечение: и накуримся всласть, и к птицам заберёмся под сетку.

Скептик Костя недоверчиво спросил:

– Какие голуби в Москве? Нет, не так спросил: с какого перепуга голубятни? Не хрущевские и не брежневские времена…

У Лёхи слегка дрогнули мускулы лица:

– Если ты хорошо знаешь Москву, а не только окрестности Курского вокзала, то имеешь представление о Бирюлевском парке. В нем же есть огороженные забором шесть соток, на которых и построены эти голубятни. Мы в них часто залезали из-за мальчишеского интереса. Понаблюдать за поведением птиц интересно. И как-то раз, приятель мой Валерка, свернул тридцать второй арматуриной замок навесной на двери самого невзрачного сараюшки…

– Там что, склад арматуры был? – поддел Костя, – не первой, не десятой, не двадцатой…

– Не сбивай и не ехидничай, я не о количестве говорю, а о размере. Какой ты технарь, если не знаешь арматурных стандартов, резьбовых?

– Да я пошутил, а ты всерьёз воспринял.

– Тогда не шути, а дослушивай. Заходим и охреневаем: внутри стоят ящики – метизы называются, я потом узнал, в них РПГ, ПТРК, ручные пулемёты, автоматы, патронные ящики. Мы со страху дали дёру, даже ни одного патрончика не прихватили… Вот тебе и бирюлёвское захолустье.

– С оружием-то что стало? – Кучак, оттянувший службу ефрейтором в боевой армейской части, с былым блеском в глазах посмотрел на Лунохода.

– Известное дело: менты приехали и забрали. Мы были так потрясены, что родители быстро из нас выпытали все сведения и позвонили в райотдел. Может – к лучшему, с дури малолетней такого могли наворотить…

Помолчали. Каждый задумался о чём-то своём. Мы с Кучаком – о коварстве судебной системы. Костя попытался выпросить у Александра Васильевича сигарету, но тот решительно отказал. С ним этот номер практически никогда не проходил. Сам он, будучи в добром расположении духа, нередко одаривал бедолаг страшнейшим в зоне дефицитом, но люто злился если у него что-либо просили, а тем более нагловато выклянчивали. Незадачливый любитель «стрельнуть» сигаретку-другую, без особого огорчения вздохнул:

– Нет в тебе пролетарской солидарности, а ещё Солженицын призывал зеков помогать друг другу.

Кучак подбоченился:

– То-то я гляжу по его произведениям, как о себе только и думали они, живя по принципу: умри ты – сегодня, а я завтра.

– Ну, есть конечно, но и о помощи друг другу там тоже написано. Кто о товарищах по несчастью не заботится, кончают плохо. Ты, к примеру, знаешь, что президенты южной Кореи все сплошь сидели, а иные убиты даже были?

– Так уж и все? – недоверчиво поинтересовался я.

– Точно говорю, никаких исключений, по крайней мере, до сих пор не было. С другой стороны – приличная богатая страна, но стоит проигнорировать заботу о людях – и вот вам итог.

Кучак не растерялся и презрительно возразил:

– Я тебе не президент страны Утренней Свежести и опекать тебя не обязан.

Костя повернул к нему лицо:

– Ну ладно, ладно, я вроде шутки сказал, ты не злись особенно. Кстати, для всех говорю, Солженицын закончил свой «Архипелаг ГУЛАГ» в год двух юбилеев: 50 лет советской власти 100 лет со дня изобретения колючей проволоки…

Рослый Сергей задумчиво потёр переносицу:

– М-да, фактик любопытный, но ты бы лучше историю из личной жизни нам поведал.

– Историю, говоришь? Их полно. Какую же вам преподнести? О, вот как раз подойдёт, именно в масть. Последефолтный год, Крещение. За окном мороз, состояние – зимняя спячка. Мать с женой выпихивают меня из квартиры, под предлогом набрать святой воды – не торчать же им в очереди на холоде. Время – три часа дня. Поупирался я малость – рано ещё, святить-то не скоро начнут, а они своё талдычат: мол, в очереди будешь в числе первых. Что делать? Ругаться с бабами – попусту тратить время и нервы. Вытащи л из кладовки канистрочку из-под антифриза, на четыре литра, оделся потеплее и отправился под пустобрехские напутствия жены и матери «на задание». Выхожу из подъезда и сталкиваюсь нос к носу с Витьком. Он из нашего дома, живёт на первом этаже, только метров на двадцать поближе к магазину. У него тяжелый похмельный синдром и торопился он ко мне – занять денег на выпивку. С деньгами тогда у большинства неважно было, но меня не коснулась подобная проблема – работа вахтовым методом в Москве, позволяла жить, с оговорками, безбедно. Витёк – такой же Поплавок Грузилович, как наш жмодливый Александр Васильевич: тихарь, любитель выпивки и рыболюб.

Кучак недовольно засопел, но проглотил язвительную реплику молча. Мстительный Костя, довольный, что уколол старичка, продолжил:

– У приятеля замерзший видок: большая сопля съехала на усы, а коленки, как он выразился, вот-вот лопнут от холода и скрипят, как ржавый механизм. Деньги в кармане есть, возвращаться домой не надо, да ещё мои бдят – жена у дверного глазка, а мать у окна стережёт, когда я появлюсь на улице. Спрашиваю у Витька: «У тебя дома кто есть?» Оказалось – никого. Мчимся к нему. Я ещё рукой помахал, когда выходили из подъезда, мол, всё в порядке, а сами в магазин и, потом, к нему. Витькина жена Юлька, к нашему счастью, находилась на работе. О ней стоит сказать отдельно. В своё время приятель женился, по его выражению, на бесформенном куске мяса, весом сто три килограмма космической глупости. К жизни она относилась с беззаботной лёгкостью и имела три основных состояния: большую часть жизни улыбалась и глуповато смеялась, иногда крикливо истерила, а ещё, постоянно налегала на еду, усаживаясь за стол раз десять за день. Если сказать короче: обаятельная улыбка, мозговой вакуум и пытливо жующий рот. Как с ней уживался Витёк, понятия не имею. Я бы такую вытолкал на второй день.

Кучак вновь не смолчал:

–Почему не в первый?

Костя хмыкнул:

– Попробовать, оценить все ж таки надо.

– Чую, что оценил, – не утерпел дед.

– С ума сошёл? Я же почти верующий! Не перебивай, старый, а то рассказывать перестану.

На Александра Васильевича зашикали и он притих с недовольным видом. Остальные слушали:

– К деторождению семейная пара не стремилась, может это и помогало мирному сосуществованию. Ой, ладно, я отвлекся. Когда краснющая, как из бани распаренная, Юлька вломилась в квартиру, мы заканчивали третью бутылку…

Оценив опустошение, произведенное нами в холодильнике, она взвилась и поволокла нас обоих к двери, обещая утопить в Уперте. Это речка наша Уперта, в Богородицке. Сказать по-местному – в ней утонуть можно лишь особо пьяным, либо особо старательным… У выхода взмолившийся Витёк был помилован, а я вытолкан в подъезд. Куртку с канистрой он мне в окно подал. Одеваюсь я, значит, на морозе и раздаётся рядом со мной такой миленький мелодичный голосок: «Что за срочная эвакуация? Видать по всему, муж не вовремя вернулся?»

Оборачиваюсь, рядом стоит бывшая подруга жены толстушка Валя (они разругались года за три до того). Взгляд лукавый, готовый к приключениям, даже ищущий их. Слово за слово, смекаю: не всё так дурно складывается…

Спустя минуту мы с ней направились в сторону церкви, через парк. Наш дворцово-парковый ансамбль знаменит, кстати, на всю страну. Если кому из вас неизвестно, то это резиденция графа Бобринского – сына Екатерины II и Григория Орлова. Его дворец теперь является музеем.

Кучак покряхтел:

– Как ты, негодник, попёрся в храм с чужой бабой?

Костя покачал головой:

– С чего ты взял, что мы пошли в церковь? Я сказал, что мы пошли в сторону церкви, а это, как говорится, немножко другое. Жила она в той стороне. Снежок поскрипывает, мы весело шагаем в предчувствии приключений… Жила она в старенькой двухэтажке дореволюционной постройки. Бабки у подъезда со злобным любопытством на меня косятся и без стыда обсуждают меж собой: «Гляди, нового нашла и с виду чистенький, не то, что прежний. Тот сантехником был, ходил в рванье, да ещё несло от него дерьмом».

Я чуть было не остановился. Валентина, с высокомерной невозмутимостью аристократки взяла меня под руку и втащила в потрёпанную годами дверь. Да, редкая выдержка, такая встречается разве что у мошенниц, проституток и актрис. Поднимаемся на второй этаж. Спиной к нам стоит фигуристая тётка в новеньком спортивном костюме в обтяжку. Избыточное количество эмблем «Адидас» явно говорит, что сшили одежду в полулегальном подвальном цеху. Тогда все рынки и магазины ломились от поддельной продукции. На звук наших шагов особа в фальшивом «Адидасе» оборачивается, и я обмер, глядя на её лицо: вылитая Хиросима Нагосаковна после ядерной бомбёжки. Она приветливо улыбается физиономией из фильма ужасов и, представьте, чарующим мелодичным голоском заявляет:

– Ой, какой интересный молодой человек с тобой Валюша. А я к тебе собралась – так одиноко и скучно, выпить захотелось. У меня коньяка аж шесть бутылок…

Я, честно говоря, хотел драпануть, но только услышал о коньяке, как моя брезгливость сдалась перед желанием употребить дорогостоящий напиток. Думаю, так поступил бы на моём месте каждый из присутствующих.

Двое активно закивали, я промолчал, как не пьющий спиртное в принципе, а Сергей философски подал реплику:

– Правильно говорят, что не бывает некрасивых баб, а бывает мало водки…

Кучак расстегнул две верхних пуговицы; то ли от горячего чая его бросило в жар, а может от избытка впечатлительности:

– Никогда мне с двумя сразу не доводилось…

Костя шумно шмыгнул носом:

– Помолчи уж старый ловелас, дай дорассказать. – Он уселся поудобнее, оглядывая нас с лукавством – Сидим, пьём, время мчится незаметно, разговоры – все откровеннее, а выпитое прибавляет уверенности. После третьего стакана меня перестало раздражать отсутствие книг, а лицо из «ужастика» приняло вполне терпимые черты. Дамы стали спорить о моде и подошли к журнальному столику, заваленному рекламной макулатурой из жизни публичных ничтожеств, которые, видать приплачивают журналистам, чтобы те не давали забыть стране об их существовании. Грешным делом, не понимаю, как люди могут обходиться без литературы. Но судя по тому, что это стало повсеместным явлением, западники, да и наши скользкие либералы достигли серьёзных успехов в дебилизации населения… Пардон, отвлёкся. Склонились они к этому столику, ко мне, представьте себе, спиной и…

Нетерпеливый Кучак, расплывшись в масленно-похотливой улыбке, вновь перебил:

– Да ты сам их склонил, небось.

Присутствующие заулыбались, бывший ловелас Серёга поперхнулся печеньем «курабье» и зашелся в эмоциональном кашле, а вострящий уши Таракан, половину не разобрав, сорвался со второго яруса и подбежал дослушать, потеряв в двухметровом пути один тапочек.

Костя цыкнул на старика:

– Ты ещё весь барак созови. Не тупи, не создавай ажиотаж на ровном месте.

Дед виновато притих. Рыжий кот тигровой масти смело высунулся между его ног, ожидая подачки, чем разрядил обстановку.

Костя нормализовал волнение, почесал лёгкую небритость подбородка и рассудительно продолжил:

– Стоят они, значит, в соблазнительной позе, но каков контраст: у симпатичной толстушки Вали, обвислый зад, а у страхолюдной Хиросимы Нагосаковны – сочные и будоражащие ягодицы. Я, конечно, подошёл и … погладил обоих – хозяйка явно оскорбилась бы от моего игнора. Потом ещё выпили, да не раз, а дальше не помню. Просыпаюсь – темно. Лежу на здоровенной женской груди затылком, но ужас в том, что сбоку торчат ещё две голые сиськи. Подумал сначала – сон, ущипнул себя за ногу – больно. Значит – реальность. Присмотрелся: я одетый лежу, точнее полуодетый, но брюки на мне, а бабы-то голые. Ужас! Стал потихоньку выбираться из кровати, еле выполз. Глянул на будильник: половина четвёртого утра. Стараясь не шуметь – вдруг проснуться – шустро собрался и бечь. Канистру, кстати, не забыл, да и коньячку тяпнул на дорожку. На морозе мысли пришли в ясность. Ноги сами помчали меня к парковому пруду, где я и набрал воду из слегка подмерзшей проруби. Дома, к счастью, ничего не поняли и лишь ближе к обеду жена укорила в употреблении спиртного. Я уверенно отбрехался: «Не замерзать же мне?». Что касается воды, мои её употребляли и нахваливали.

В последнюю минуту рассказа забрёл и послушал Костин фольклор старый и некогда могучий тульский богатырь Юра Туз. С его лица не сходит добродушно-снисходительная улыбка, говорящая о его демократичности, позволяющей запросто общаться с ним всякому сброду. Уцепившись за дужку кровати правой рукой, он, скорее утвердительно, чем вопросительно прогремел мощным голосом:

– Ну что, так мне ничего и не оставили?

Кучак мгновенно парировал:

– Не надо опаздывать.

Я пожал плечами и виновато развёл руками.

Юра погрозил мне пальцем:

– Небось запишешь треп Кости?

– Угу – согласно кивнул я.

– Приврёшь поди половину? Знаю я вас – слуг печатной продукции.

– Насчёт половины ты загнул, так, небольшая литературная обработка и, как приправа, горстка художественного вымысла.

Кучак, идя на поводу собственной непоседливости не утерпел:

– Ага, так тебе и поверили. Помнишь ты написал, что я в одних носках постоянно хожу и не стираю их? Так вот, к твоему сведению: я уже полгода как новые ношу.

Дружный смех дал понять старику, что он ляпнул что-то не то. Из-под руки Юры вынырнула любопытно-извиняющаяся физиономия Лёхи Таракана:

– А вы тут что?..

Могучий дедуля, не отрывая руки от койки пристукнул локтем по затылку беспардонного интересанта:

– Не суй нос во всякую дырку, дай лучше закурить.

– У меня нету – автоматически соврал Лёха.

– Никогда и ничего у тебя не бывает, странно.

Вот вчера, помнишь небось, ты разворачивал шоколадную обертку, а я просил отломить для меня дольку. Так ты, подлец, стал давиться и запихивать её в рот, закашлялся, подавился, а не менее третей части выпало на пол. Но ты мотал головой, задыхаясь, и бубнил с набитым ртом, что больше у тебя нет, хотя из пакета торчали с десяток плиток «Алёнки» и «Альпен Гольд».

Юра повернул ко мне построжавшее лицо:

– Об этом персонаже надо писать, а не выдумывать небылицы. Само слово литература в моей голове рифмуется со словами: халтура, макулатура, политура, лигатура…

Я возмущенно возразил:

– Выдумками не пользуюсь, списываю, как говорится, с натуры, за что меня поругивают.

Костя, рассматривающий длинные ногти Кучака, поднял любопытствующий взгляд на Туза:

– Расшифруйте, ваше благородие, слово лигатура.

Я с политурой знаком, употреблял, а вот этого не встречал.

Старый Юра важно приосанился:

– Тогда обращайся ко мне: ваше превосходительство. Во времена царей именно таким образом к генералам обращались.

Костя, конечно, не утерпел:

– Слишком юн ты для царского генерала. Им теперь никак не меньше ста пятидесяти лет, а тебе в два раза меньше.

– Надо же, экий умник. Да разве генералы только в прежние времена водились? На – погляди, может кого узнаешь.

Туз ленивым движением достал из кармана три фотки генерал-майора с рядами орденских планок на кителе, в котором явно узнавалась его физиономия. Лёха Таракан машинально вытянулся во фрунт, помня регулярные порки, практикуемые его отцом-полковником. Папаша сёк непутёвого отпрыска, в зависимости от степени провинности, при помощи набора ремней.

Пока ошалевший проходняк рассматривал фотокарточки, Юра попутно ответил на вопрос Кости:

– Раньше монеты делались из драгоценного металла – золото, серебро. Мошенники подмешивали дешевые сплавы к ним – это и есть лигатура. Можно сказать: фальшак, имитация.

Его объяснение почти не услышали, настолько были потрясены осознанием того, что в их простонародное общество затесался генерал. Старик был польщён, но будучи человеком честным, хотя обожал розыгрыши, признался:

– Не дрожите, не мой это мундир. Хотя мой, конечно, но подаренный вдовой генерала.

Таракан разочарованно поковылял к своей кровати, бормоча на ходу:

– Я-то думал…

Кучак был хитрее и потребовал подробностей. Юра высморкался с возможным изяществом и внёс ясность:

– В нашем элитном, в какой-то степени, доме проживают многие известные, или заметные личности местного масштаба. Генеральша вообще в одном подъезде со мной обитает. Я на втором этаже, она на третьем, но не над нашей квартирой, а по другую сторону от лифта. Раньше, когда мужик её жив был, мы едва здоровались, особенно до его отставки. Он пил, бывало, не меньше моего.

– Ты же не генерал, – влез неугомонный Кучак – нельзя пить наравне с полководцем.

– А чем я хуже? Всю жизнь или заведующий складом, или директор базы, или руководитель крупного автосервиса. На автомобильной почве мы и познакомились поближе. От генерала осталась «Тойота Камри» – небедный был вояка, царство ему небесное. Я с ремонтом помог вдовушке, так и подружились. Она затомилась к тому времени от одиночества, стала глазки в мою сторону скашивать, намеки делать: тяжело в постылую постель ложиться в одиночестве… Я плечи расправил, грудь выпятил от воодушевления – даю понять, что соответствую. Так и стал неофициальным приемником. Представляете, генеральша подмышки бреет…

Кучак не был бы сам собой, если промолчал, но он, разумеется, не сдержался:

– Только подмышки? А ещё?

Юра чуть смутился:

– Ну усы ещё.

Серёга с Костей разочарованно переглянулись, а я подмигнул Кучаку.

Колются они, – стал оправдываться старик, – никак нельзя женщине с усами расхаживать, потому и бреет. Да ладно, хватит о ерунде. Вот когда я во двор вышел в генеральской амуниции, наши раздолбаи, что играли в домино и заодно выпивали, бутылки попрятали на всякий случай при виде меня. Генерал-то пузатый был. Рост у нас одинаковый, зато мои плечи шире и живот, слава богу, не отрастил. На мне мундирчик – как влитой. Лишь когда приблизился и был узнан доминошниками расслабились, да рассмеялись нервно…

– Хм, любопытная история, – Костя побарабанил пальцами по перевернутому донышком вверх бокалу – скажи нам гражданин Туз, испытывал ли ты возвышенные чувства к вдовушке?

– Конечно, по-другому и быть не может, когда на полководиху взбираешься. Скажу так: нечто среднее между Суворовым и Сердюковым.

Я поразился нелепости сравнения, но Юра пояснил:

– Суворов брал Измаил, а Сердюков брал гарем в министерстве обороны…

Честно говоря, мне уже хотелось завершить посиделки – привычка поспать часок-другой днём прочно укоренилась за годы барачной жизни, но взгляды остальных уставились на меня требовательно, явно ожидая очередной новеллы. Я вздохнул поглубже и хотел было вспомнить глуповатый случай из позднеподростковой жизни, когда мы с братом приняли перевернутое корыто на дне пруда за крышку сундука с сокровищами и предприняли сдуру акт вредительства: почти подчистую спустили воду, причём перепачкались с головы до ног в иле и тине. Потом передумал и вспомнил давнишний случай из жизни своего друга Виталия, который произошёл с ним лет сорок назад, незадолго перед его разводом с легкомысленной женой:

– Виталик работал в ПЖДП при Казанском вокзале. Поясняю для тех, кто не в курсе, это крупнейшее предприятие связи в стране. Десятиэтажное здание почтамта (ПЖД) с дебаркадером и рабочей крышей, на которой расположены вертолётная площадка и хранилище почтовых контейнеров, значительно превышает по площади весь комплекс строений вокзала.

– Нельзя ли без ненужных подробностей, – подал голос Лёха Луноход, нам суть интересна.

– Совсем без деталей нельзя – специфика работы, а она такова: Виталик развозил почту по стране в специализированных вагонах. Основной его маршрут назывался Москва -Джалал-Абад-Москва. И вот случилась заминка с людьми – в Тольятти некого стало послать, его и уболтали. С точки зрения работы – идеальный вариант. Туда ехать сутки и обратно такие же сутки, а весь рейс длится пять с половиной дней. Работа – не бей лежачего, в том смысле, что при поездке туда, четыре пункта выдачи посылок: Рязань, Ряжск, Пенза, Сызрань. Если следуешь в Тольятти, посылки только выдаёшь, а обратно, возвращаясь в Москву, исключительно принимаешь. Нет газет, журналов, простой, заказной и страховой корреспонденции. В Рязани выгружаешь штук двадцать посылок, в Ряжске не больше десятка, штук сорок в Пензе и около двадцати в Сызрани, где вагон отцепляется и стоит целый день. На обратном пути стоянка сызранская поменьше – часов пять-шесть, а самая большая на станции «Жигулёвское море». Железнодорожные пути проложены на самой плотине Волжской ГЭС, едешь и наблюдаешь в окно работу агрегатов… Летом – традиционное купание в Волге. Пляж километрах в полутора от станции «Жигулёвское море».

Нетерпеливый Кучак заёрзал задницей:

– Нам суть интересна, а не твои подробные пояснения. Не будь как профессор-зануда.

Его старческая суетливость действует на меня самым противоположным образом, и я, с ещё большей обстоятельностью, продолжил:

– Без объяснения некоторой специфики работы и самой личности Виталика будет сложно понять полную картину неординарного происшествия, в которое он попал. Не надейся, Александр Васильевич, что я безропотно покорюсь и поддамся на твою провокацию. Хочешь слушать дальше – пожалуйста, не хочешь – ступай, разомни суставы. Ага, молчишь! Тогда не перебивай, пожалуйста… Так вот, Виталик представлял собой личность противоречивую: человек простой, но далеко не ординарный, весь состоящий из противоречий. Он, например, легко подпал под чужое влияние, однако являлся в некоторых вопросах твердолобым ортодоксом. Всё это в нём чудесным образом уживалось. Математика давалась ему с лёгкостью необыкновенной, но с русским языком и литературой проблемы возникали регулярно. Ошибки ляпал штук по 10-12 на странице, а читая, постоянно перевирал слова. Помню, в девяностые годы он пристал ко мне с просьбой растолковать ему значение слова намедни. Я ему доступно объяснил, что как: надысь, давеча, днесь и т.д.

Костя состроил унылую гримасу и с показательно скучным видом направился в свой проходняк, демонстрируя полное нежелание слушать занудный рассказец. Туз мгновенно приземлился на освободившееся место, лишь печально скрипнула кроватная сетка под тяжелым грузом. Я сделал вид, будто ничего не произошло:

– А он мне, понимаешь, возражает: «Там корень – медь». Я посмеялся: какая, мол, медь, ты ещё скажи на латуни, а ещё лучше – на дубе. Он глазами хлопает: «На каком дубе?» За словом в карман мне залезать не требуется: «Забыл, что ли: златая цепь на дубе том»

А у нас в Егорьевске был тогда известный бандюган, бывший борец вольного стиля, ученик тренера Чернова, по кличке Дуб. Виталик мне менторским тоном, не поняв моей насмешки и не помня Пушкина, ляпнул: «Да уж, Дуб никогда медной дряни на себе не носил, только золото, в крайнем случае – серебро…

Но это я так, извините – отвлёкся, но лишь с целью показать его внутреннее содержание и характер.

… Поездка проходила в штатном режиме. Напарник, отставной вертолётчик Валера, тридцатисемилетний пенсионер-здоровяк, ростом более метра девяносто, налетавший стаж в полярной авиации, ужасающий бабник и интеллигент одновременно. При формировании состава скорого поезда «Жигулёвское море – Москва» с которым вагон следует до Сызрани, этот бойкий летун убедил своего начальника, а им был Виталий, проветриться в пассажирском составе. Из почтового вагона нет перехода в вагоны купейные и плацкартные, поэтому они закрыли его на ключ и трёхгранку, а сами попёрлись в соседний, покалякать с проводницами. Инструкции такое самовольство запрещено, но кто же её соблюдает…

Подруги проводницы оказались коротенькими нескладными хохотушками, по словам Валеры, типично колхозно-кооперативного вида, и он поскучнел, явно намереваясь под любым предлогом уйти в другой вагон. Тут появляется в открытом дверном проёме служебного купе эффектная, волнующей лёгкой полноватости дама и просит пару пустых стаканов. Минуту спустя, количество стаканов увеличивается до четырёх, а Виталик с Валерой тащат четыре посудины с подстаканниками в её уютное транспортное гнездышко, конвоируемые свежей знакомой. Дверь купе захлопывается с мягким щелчком, фиксатор поворачивается на девяносто градусов, исключая постороннее вторжение, а блондинистая мадам, с лёгким каштановым оттенком, симпатяга лет двадцати восьми, по имени Алла докладывает более старшей подруге: «Вот Нина Ивановна, привела, как ты просила».

Приятели переглянулись с недоумением. У Виталика даже ноги слегка задрожали в предчувствии волнения, смешанного со страхом – он был робкого десятка и побаивался всего непонятного. На откидном столике расположилась разномастная и разнокалиберная батарея бутылок. Отечественный пятизвёздочный коньяк соседствовал с кубинским ромом, а из-за виски выглядывала родная «Столичная». Под столиком стояла раскрытая сумка с нехилой закуской, количество и разнообразие которой определить на первый взгляд не представлялось возможным. Нина Ивановна, женщина миловидная и явно принявшая изрядную дозу алкоголя, сидела вольготно развалясь, одетая в смелый эротичный пеньюар. Виталик, кстати, даже слова такого не знал, по своей деревенской простоте. Он подумал: «Какая-то ловушка». Валера же сообразил мгновенно: «Так, выпивкой и бабами обеспечен».

Кучак, осознав наступление интересного момента, перестал ковыряться ватной палочкой в ушах и с любопытством их навострил. Сергей озабоченно полез в карман, как бы что-то в нём выискивая. Я, улыбнувшись, продолжил:

– Нина Ивановна, дама с претензией на богемность, в какой-то степени, оказалась старше Аллы на пятнадцать лет. Широким и плавным жестом она пригласила мужчин присесть на полку напротив. Они сели. Пристальным полупьяным взором изучала гостей противоположного пола более минуты, после чего уверенно заявила: «Волнующе-многообещающий типаж, я чувствую в вас бурлят эротичные флюиды высокого полёта». Слова её относились к Валере и тот засветился от греющего душу тщеславия и самомнения. Пару Виталику автоматически составила Алла. Выпили, потом ещё выпили, уже на брудершафт. В разговоре выяснилось, что Нина Ивановна направляется в столицу, выкупила купе, для собственного комфорта, а молодая подруга провожает её до Сызрани. Валера выразил удивление: «Я извиняюсь, к чему такое разнообразии крепких напитков?» Путешествующая дама ответила с пьяной томностью во взоре: «обожаю эклектику, не люблю окостеневшей традиционности, как в искусстве, так и во всём другом. Не могу без новизны впечатлений».

Осторожный Виталик пил в принципе мало, а тут, после второго брудершафтного стакана, решил на всякий случай воздержаться от дальнейших возлияний. Валера с Ниной Ивановной пили и целовались напропалую. Кавалер шарил ручищами в складках пеньюара собутыльницы, неуклюже пытаясь пробраться под одежду. Алла почти не отставала в выпивке от подруги, теснясь к Виталику, а он стеснительно обнимал её за далеко не осиную талию. Старшая подруга, перебрав полезла под одеяло. Валера хотел было наплевать на пристойность и нырнуть к ней под бочок, но могучий храп дал понять, что мадам явно выпала из коллектива. Он было попытался исправить положение, но получил неожиданный отпор словами и действием: ему дали по рукам и обозвали весьма нецензурно.

Ту4т и Сызрань подоспела. Проводницы с хитринкой переглянулись, наблюдая как пьянющая Алла с объёмной дамской сумкой на плече покидает вагон в сопровождении двух потенциальных ухажеров.

На своей территории события развивались гораздо резвее. Пока Валера приканчивал умыкнутую бутылку, Виталик закрылся в купе с жаждущей любви дамой. Возможности оказались явно не равны, и если вначале он возомнил, что силы его беспредельны, то реальность скоро вернула его на землю. Перегретый спиртным Валера поспешил на выручку начальнику. Когда он неуклюже ввалился в купе, раздался голос Аллы: «Ой, ну и жеребец!» В ответ послышалось вежливое, контрастирующее с медвежьей внешностью: «Как можно? Я же джентльмен!» Последнее, что услышал Виталик перед стонами и ахами: «Ну иди скорее сюда, джентльмен без штанов».

Спустя полчаса в проёме показалась голая задница Валеры, который с извинениями, явно неуместными в данном случае, пятился медленно, но настойчиво, в сторону канцелярии. Пришлось Виталику, как бывшему спортсмену, собраться с силами, сконцентрироваться и спасать положение. Вторую серию он продержался дольше, тем не менее пал от переутомления и потери сил. Напарник, несмотря на любвеобильность, в этот раз оказался не в форме, и после фиаско хотел было от стыда ретироваться в своё купе, но опомнился и горячо зашептал в начальственное ухо: «Виталий Михайлович, надо срочно от неё избавляться! Мало ли чего! Вдруг она нас заразит! Он в панике даже не сообразил, что в худшем случае, он уже заразился, чего, к счастью, не произошло. Это я говорю, опережая события.

Виталик тоскливо подумал: «Зачем мы попёрлись в чужой вагон?», и отправился в купе, как на каторгу. В мучительной третьей попытке он (увы!) потерпел, выражаясь спортивным языком, разгромное поражение и уселся на соседнюю полку напротив с удрученно-извиняющимся видом. Алла его подбодрила: «Успокойся, ты всё равно молодец, не то, что этот кабан здоровенный. Ну иди, я приведу себя в порядок. У вас душ имеется?» Виталик кивнул.

Как им показалось, ждали они долго, на самом деле минут пятнадцать, пока дама занималась собственным туалетом. Валера барабанил пальцами по полировке пластикового стола от нетерпения. Наконец раздался голос из купе: «Я готова, давайте прощаться». Валера подтолкнул Виталика: «Иди ты, мне с ней целоваться не в масть». Тот обреченно двинулся на зов. Алла окинула его пьяным и умным взглядом: «Может мне с вами до Москвы прокатиться?» Бледный Виталик неуверенно пробормотал: «Что ты! У нас строго с этим. Никак нельзя». Она скептически ухмыльнулась: «Я заметила. Ох, наивные вы ребята. Ладно, будем друг другу верны». Дальше произошло неожиданное: Алла стащила с себя золотую побрякушку на массивной цепочке с изображением католической мадонны и повесила на его шею страстно поцеловав. Виталик дальновидно спрятал подарок под рубашку и застегнул верхнюю пуговицу. Алла легкомысленно устремилась на улицу, по рассеянности забыв сумку, но кавалер её был порядочным человеком и догнал, вручив недостающий атрибут. Как ни странно, но у Валеры пробудилась совесть, и они втроём тронулись на привокзальную площадь. Виталик озаботился: «Надо посмотреть расписание электричек». Алла ответила с долей презрения: «Не парься!» Твёрдым шагом, уверенным и властным, она направилась к скоплению таксистов и проституток…

Юра Туз скривился в усмешке:

– Лишнего не набоматывай. Какие ещё проститутки в то, советское время?

Не успел я открыть рот, как опередивший меня Кучак выпалил:

– Тузик, он прав, проститутки всегда лепились к гнезду таксистов, по крайней мере, в тех городах Центральной и курортной России, где мне доводилось побывать.

– Не обзывайся, – Юра недовольно шмыгнул носом, – я серьёзный козырь, а не какой-нибудь…

– Ну ладно, ладно Тузище, извини. Ты, небось, членом партии был?

– Был.

– А теперь скажи мне как коммунист коммунисту, ты что, жене ни разу не изменял?

Некоторое замешательство появилось на лице Туза, но он взял себя в руки и твёрдо ответил:

– Очень редко, всегда по делу и никогда не платил.

Находчивый Кучак не сробел:

– А тебе?

Тот растерялся:

– Нельзя же коньяк, или там, джинсы считать платой. Деньгами я никогда не брал, если только в конвертах, да и то по другому поводу, причём, никогда не пересчитывал, а отдавал жене. У нас всё честно и строго…

Ирония с долей ехидства нередко перевешивают другие чувства Александра Васильевича:

– Ты, конечно, человек глубоко порядочный в душе, то есть такой, каким тебя вылепила супруга. Помнишь ты рассказывал, как она, студентка стройотряда заприметила тебя – выпускника школы, возле стен колхозного коровника, женила на себе и перетащила из сельской глубинки в Тулу, заботясь о карьере мужа. Вот ты и проморгал проституцию в родном отечестве.

Юра возмутился:

– Что ты мне говоришь? Никто раньше не стоял вдоль обочин в непотребной одеже и притонов бабских я не помню.

Пришлось прийти Кучаку на помощь:

– Юра, раньше они носили вполне пристойную одежду и были настоящими дамами полусвета. Тот сызранский пятачок я лично наблюдал трижды. Собирались такие женщины, что нормальному мужику подойти к ним страшно было. Во-первых – образованные, остроумные, одетые изысканно, но без пошлости и далеко не в ширпотреб, с манерами преподавательско-артистичными… Да речь-то не о них. Чуть ты с толка меня не сбил. Я же о Виталике. Он подходил то к одному таксисту, то к другому упрашивая подбросить женщину до Тольятти. Никто не соглашался – кто жил в те времена, помнит ненавязчивый советский сервис. Валера изнывал, с раздражением поддерживая не очень уверенно стоящую на ногах Аллу. В отчаянии, начальник почтового вагона предложил последнему таксисту аж 12 рублей – солидную сумму по тем временам, но даже она не удовлетворила жадного перевозчика пассажиров. С физиономией кислее некуда, он подошел к известной паре и доложил о провале миссии:

– Алла, никто не соглашается. Давай мы тебя пристроим в другой почтовый, там выспишься и утром будешь дома.

Едва пьяная женщина поняла о чём речь, то рывком отняла сумку у Валеры, с презрительной злостью оскорбив провожатых:

– Придурки! Неумехи! Сопляки!

Бывший лётчик невольно оторопел – он был на десять лет старше, но следующие секунды заставили его согласиться с неприятной констатацией фактов. Ближайший автомобиль такси стоял в четырёх метрах. Мордастый конопатый парень вертел связку ключей на пальце, скептически глядя на приближающуюся Аллу, в сопровождении двух мужчин. Она резким движением расстегнула сумку. В ней лежали десятки упаковок денег, обернутых специальным банковским способом. Алла не глядя схватила горсть; в ней оказались две пачки сторублевок и одна с пятидесятирублёвыми купюрами. Круглая физиономия таксиста удивлённо вытянулась, а глаза приобрели идиотски-растерянный вид.

– До Тольятти хватит? – издевательски-утвердительным тоном спросила она.

Конопатый с поклоном и лакейской угодливостью распахнул заднюю дверцу «Волги», со страхом косясь на Виталика, а особенно на огромного Валеру. Смекнув, что провожающие с ним не поедут, он с великим проворством шмыгнул за руль. Заработал двигатель…

Виталик схватился за голову, соображая, сон это или явь, а рядом раздавался треск материи и отрываемых пуговиц – то Валера рвал ворот рубахи, мысленно костеря себя последними словами за несообразительность. Они вернулись в вагон. Валера долго сидел за столом канцелярии, удрученно подперев кулаками щёки, потом, с горечью, подобно проигравшему битву полководцу или политику, с треском продувшему выборный марафон, принялся сетовать:

– Ты представляешь сколько «бабок» там было?

Виталик умел определять многое в доли секунды, ему, с математическими задатками и острым зрением, не составило труда подсчитать приблизительную сумму:

– Тысяч двести, если навскидку.

Бывший лётчик чуть не плакал:

– Да хрен с ней – с сумкой, даже то, что она сунула в руки того раздолбая, средний работяга сможет заработать лет за пятнадцать, если не есть, не пить, не одеваться. Он даже убивать её не станет, а выкинет где-нибудь в кустах – она же в хлам пьянющая. За что такая несправедливость?

Виталик потрогал цепочку, невидимую под рубашкой:

– Ты знаешь, возможно справедливость и есть.

Он благоразумно не стал уточнять, к чему относятся его слова… Валера всю оставшуюся дорогу до Москвы ныл, утверждая, что будь он в курсе содержимого сумки, то сумел бы показать себя в лучшем виде. Что значили эти слова – большой вопрос. Кто были эти дамы осталось для них загадкой. Домысливать можно всё, что угодно, но домыслы фактами не являются.

Ювелирное украшение Виталик преподнёс своей пустоватой жене, с лёгкостью порхающей по жизни. Вскоре они развелись и дальнейшая судьба золотой вещицы ему не известна.

01 июля 2022 г.

Неожиданное окончание пандемии

Отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства

Шекспир

Крещение оказалось тем редким днём, когда мне не удалось прилечь в кровать до самого вечера. Часам к двенадцати дня я закончил рассказывать слушателям о сызранском приключении моего старинного приятеля Виталика. Новелла об утерянной возможности обогатиться имела успех. Самый старый из слушателей – Юра Туз пристально на меня посмотрел и выразил сомнения, поддержанные вредноватым в иных случаях Кучаком:

– Откуда тебе известны такие мелкие подробности? Не сам ли ты принимал участие в авантюре?

Пришлось их разочаровать:

– С Виталиком мы выросли, занимались лёгкой атлетикой, играли в футбол и делились разными историями. У него есть привычка, вернее была, воспроизводить собственные приключения в деталях, порой малосущественных и нудно многочисленных. Воображение моё отличается определённой живостью и каждый его рассказ сложился в моей голове в картину действия. Рассказов его скопилось великое множество, но большинство не представляет, по моему мнению, интереса для широкой публики. Скажу больше: многие случаи из его жизни я записал на бумаге и, тешу себя надеждой, читателям будет интересно о них узнать. В некоторых его приключениях принимал участие ваш покорный слуга…

– Тогда расскажи, – Туз поманил пальцем Артёма из проходняка напротив и отобрал только что вытащенную из пачки сигарету.

– Да что рассказывать? – Меня чуть покоробила и насмешила стариковская беспардонность.

– У меня тоже похожий случай произошёл во времена широко известного хлопкового или, как его называли по-другому – узбекского дела времён Андропова.

– И много баб было?

– Нет, их вообще не было. Деньги были и ещё был чемодан, но чем он набит – осталось неизвестным. Скажем, если предположить – деньгами, то содержимое следует оценить миллионов на пятнадцать-двадцать.

Молодёжь среагировала на цифры вяло, они, пришибленные инфляцией за последние тридцать лет, абсолютно не могли поверить, что это стоимость полутора-двух тысяч трёхкомнатных квартир в Москве. Другое дело Кучак и Туз. Они, ошеломленные суммой, закачали головами, с долей недоверия. Я им пояснил:

– Это не более чем догадки. Может лежала в чемодане ювелирка, камушки там, золото… Был ещё газетный свёрток, в нём 128 тысяч рублей теми деньгами. Когда милиция, а тогда полиции ещё не было, брала вагон штурмом, то один из среднеазиатских деятелей забросил свёрток к проводницам в купе. Эта дурочка наивная подбежала к стоящему поблизости майору и прокричала, отдавая свёрток в руки: «Дяденька милиционер! Вот нам подбросил этот и указала на одного из бывших хлопковых баронов, как я понимаю. Был пересчёт купюр. Меня пригласили в качестве понятого, а вторым понятым оказался наш вооруженный сотрудник спецсвязи. Вот тут и нарисовался чемодан, который милицейские чины прохлопали ушами. Девчушка проводница волосы на себе драла от отчаяния и осознания собственной глупости до самой Москвы. Впрочем, я устал и как-нибудь в другой раз об этом поучительном случае расскажу…