Вы не авторизовались

Дом на дне реки бесплатное чтение

Скачать книгу

О поэзии Анны Поповой

Поэзия каждой эпохи в существенных проявлениях всегда выражает какую-то онтологически значимую ноту, характеризующую своё время. Наш русский Золотой век, воспевающий радость жизни и духовную свободу; затем, на стыке веков – мучительный поиск гармонии и правды, балансирующий на грани между земным и небесным, «низменным» и «возвышенным»; далее – Серебряный век, культивирующий уход от реальности в религиозные системы координат или в сугубый формализм; в творчестве советских поэтов – более или менее регламентированная сбалансированность духа и материи… Все эти тенденции (сформулированные здесь сжато и субъективно) являлись выражением преобладающего в соответствующую эпоху мировоззрения, сформировавшегося на основе объективных предпосылок. Само собой, идеи, заключённые в этих формулировках, воплощались в многообразии дарований, взаимно пересекались или уклонялись в сторону, но общая закономерность всегда сохранялась. Коротко говоря, во все эпохи каждый сколько-нибудь значимый поэт в той или иной мере выражал своё время, его духовную суть и бытийный смысл.

Нынешняя эпоха характеризуется концептуальным изгнанием человеческого духа на задворки магистральных процессов бытия. Современное общество выработало алгоритмы, при которых духовные запросы и потребности личности (литература, религия, социальная активность и т. д.) стали управляемыми и сделались факторами актуальной политики, а нередко – прямого коммерческого интереса. Таков нынешний «дух времени», противостоять которому непросто.

При всей активности современной жизни одним из главных её признаков можно уверенно назвать непреодолимое одиночество отдельной личности. В бурном течении судьбоносных событий, в относительном материальном благополучии, при возможности практически неограниченного свободомыслия человек предоставлен сам себе – со всеми своими внутренними «демонами», противоречиями и смутными, не ясными порой даже ему самому побуждениями.

В поэзии Анны Поповой с большой художественной силой и исповедальной искренностью выражена тема экзистенциального одиночества, бесприютности человека в мире, отсутствия бесспорных истин, на которые можно было бы опереться, чтобы сохранить душевное равновесие. Безнадёжность сущего, его непреодолимая ограниченность в пространстве и времени рождает вопросы, не имеющие ответов, и часто наполняет душу пронзительным отчаянием безысходности. Лирическая героиня поэтессы не может примириться с предопределённой конечностью жизни, и эта мысль имеет столь неотвязный характер, что находит подтверждение во всём окружающем.

Август напомнил, что лето не вечно.
Вечер напомнил, что солнце не вечно.
Красные мальвы – воскресные свечи —
В сумерках сада покорно сгорели.
Наша душа – не цветок и не камень,
Как же ей быть долговечнее камня?..

В то же время трагичность мировосприятия не мешает лирической героине остро чувствовать красоту жизни, находить в ней если не смысл, то, во всяком случае, источник глубоких и обжигающих чувств, которые в какой-то степени оправдывают пустоту и глухоту повседневности. Можно было бы назвать это компромиссом, но, скорее, это как раз наоборот – бескомпромиссное построение себя, создание самодовлеющего внутреннего стержня, который не зависит от случайностей бытия.

В стихах Анны Поповой философские размышления органично переплетены с лирическими переживаниями, точнее – её мысли являются результатом противоречивых чувств, разбросанных по стихам, казалось бы, в стихийном беспорядке, но на самом деле выстроенных в строгом соответствии с художественной концепцией книги. Поэтому их восприятие происходит органично, последовательно и полноценно.

В книге много стихов глубоко личных по содержанию, но связь поэтессы с единой жизнью и с той загадочной субстанцией, которую философы именуют «мировой душой», всегда выводит её лирическую героиню на высокий уровень обобщения, на котором конкретная лирическая ситуация становится поводом для выражения глубоких психологических состояний. В то же время связанность с жизнью не даёт совершенно оторваться от «земли», перейти в отвлечённые сферы чувства и мысли.

От неосознанных сомнений,
От смутных мыслей,
От страха старости и тленья
Желтеют листья.
Но смерти вечная загадка
Манит невольно,
И я любуюсь цветом сладким
Их горькой боли…

Как каждого подлинного лирика, способного чувствовать дрожание невидимых струн бытия, Анну Попову глубоко волнует смысл человеческой жизни как таковой, в её земном, посюстороннем выражении. В размышлениях о вечной загадке жизни она, избегая риторики, находит яркие и убедительные поэтические образы, делающие мысль ясной и доступной, но от этого не менее поэтичной.

– Сибилла, скажи, я построил свой дом на века?
– Я вижу твой дом, сквозь него протекает река.
– Так значит, напрасно потрачено столько труда?
– А разве напрасно луну отражает вода
И жёлтые змейки мелькают среди тростника?
Я вижу твой дом, сквозь него протекает река…

Новая книга Анны Поповой имеет название «Дом на дне реки», отсылающее, в частности, к процитированному выше стихотворению, подчёркивая его концептуальный, смыслообразующий характер. В то же время эта книга – своего рода «избранное», она объединяет в себе стихи из предыдущих сборников и представляет творческий путь талантливой русской поэтессы на разных этапах её творческого становления.

Иван ГОЛУБНИЧИЙ

критик, литературовед,

кандидат филологических наук

Из книги
«Неспокойный дом»
(2008)

«Отчего в этой комнате двери скрипят…»

Отчего в этой комнате двери скрипят,
Будто вечно нет дома хозяев,
Или вечно пьяны?

Отчего на балконе всю ночь
Ветер ходит, шурша целлофаном,
Или вздохи слышны?

Отчего, сколько в доме ни есть
Сумасшедших и пьяных,
Все стучатся ко мне?

Отчего, если ночью поют,
То под утро заплачут
Так, что вздрогну во сне?

«Я не вынесу чистого поля…»

Я не вынесу чистого поля,
Одиноко мерцающих звёзд!
А. Передреев

Гул машин и автобусов стоны,
За стеной чьи-то песни слышны.
Я привыкла к звонкам телефонным
И не вынесу тишины.

В нашем доме теснится мебель,
Выйду – скроюсь в метро, под землёй.
Я боюсь, что не вынесу неба, —
Этой бездны над головой.

И куда ни взгляну, невольно
Вижу только преграду стены.
Я не вынесу чистого поля
Под холодным сияньем луны.

«Скажи хоть слово……»

Скажи хоть слово…
Слово так условно
И безусловно, словно ясный сон.
Скажи хоть слово…
Мне сейчас бессонно.
И бьётся дождь с условностью окон.
Я это слово спрячу неприметно
На книжной полке в самом уголке.
Скажи мне сразу, если слова нету, —
Я просто постою на сквозняке.

«Как из камней…»

Как из камней,
разбросанных повсюду,
построить здание?
Летающих беспечно
по небу птиц
собрать в большую стаю?
Как всем ручьям лесным
договориться
прийти к реке?
Как подобрать слова,
чтобы меня ты понял?

«У машин я училась железному…»

У машин я училась железному
выражению лица,
Напряжённому молчанию —
у электрических проводов,
У окон ночных – умению
бесстрастно всё созерцать.
Я училась быть сдержанной, чтобы тебя
не пугала моя любовь.

«Жилки тоненькой трепетание —…»

Жилки тоненькой трепетание —
Не порвись! Или нет, порвись!
Под водой, задержав дыхание,
Я испытывала жизнь.

Летним вечером на свидание
Так спешила, но руки вновь
Отстраняла, и отрицанием
Я испытывала любовь.

Я срывала ромашки белые
И ломала сирень в цвету.
Каждый раз, что бы я ни делала,
Я испытывала красоту.

«Здесь облачно и ветрено – тревожно…»

Здесь облачно и ветрено – тревожно.
Мне страшно спать, работать невозможно.
Грязь за порогом, в комнатах – земля.
Прогнать унынье не хватает веры.
Я всю неделю пью вино без меры,
Смотрю не отрываясь на поля
Сквозь мальвы яркие в моём окне открытом.
В приёмнике, на кухне позабытом,
Эфира шум похож на сильный дождь.
И в полудрёме сладкой и неясной
От красного вина и мальвы красной
Я не услышу, как ты в дверь войдёшь.

«Август напомнил, что лето не вечно…»

Август напомнил, что лето не вечно.
Вечер напомнил, что солнце не вечно.
Красные мальвы – воскресные свечи —
В сумерках сада покорно сгорели.
Наша душа – не цветок и не камень,
Как же ей быть долговечнее камня?
Ей, в суете забываемой нами,
Как пережить это бодрое тело?
В августе яркое лето погасло
Так же, как вечером солнце погасло.
Только всю ночь от предчувствий неясных
Что-то дрожало в груди и болело.

«Лес не сравнится с садом. Сад – отрада…»

Лес не сравнится с садом. Сад – отрада
Для взгляда. Как награда за труды,
И сладкий запах сада, мёда, яда,
И цвет блестящей пены и слюды.
Нам сад не в суд. Отяготились древа.
Но для чего секира у корней
Уже лежит? Зачем Адам и Ева
Укрылись под завесою ветвей?

«Было смутное чувство вначале…»

Было смутное чувство вначале,
И возникло оно просто так,
Из какой-то случайной детали —
Где-то окнами стукнул сквозняк,
Было солнце вечернее нежно,
А в луче – паутинная нить,
И я мысль допустила небрежно,
Что хотела бы вас полюбить.

«Лило. Все облака лиловы…»

Лило. Все облака лиловы.
Тепло, и весь февраль текло.
Мы тусклы, вялы, бестолковы,
Тоскливо смотрим за стекло.
Там облака как влажный войлок.
Вдыхаю воздух тяжело,
Но знаю:
Кто-то для бездомных
Погреться вымолил тепло.

«Кончился праздник. В окно на снег…»

Кончился праздник. В окно на снег
Ненужная ёлка летит.
Что это? Неудачный побег
Или игра в суицид?
На пожелтевших ветках блестят
Ниточки мишуры.
Тёплой смолою кровоточат
Ранки её коры.
И я принимала счастье всерьёз.
Зачем теперь плачу и злюсь?
Просто, как ёлку, меня ты брось —
Я этого не боюсь.

«Стиснув баранку…»

Стиснув баранку,
пальцы хрустят.
Я выжимаю
сто шестьдесят.
Капли дождя
разбиваются в прах.
Нужно же чувствовать что-то,
хоть страх!
Встречных огней
ослепляющий свет.
Даже восторга
от скорости нет.
Мы так неловко
расстались с тобой.
Но почему я
не чувствую боль?

«Перерва мысли прерывала…»

Перерва мысли прерывала
Мне в электричке среди ночи
Обрывком яркого вокзала
И перестуком неумолчным.
На фоне движущихся зданий
Моё дрожало отраженье,
Не поддаваясь узнаванью,
Но подвергаясь искаженью.
Так старость плоть мою разрушит,
И не смогу себя узнать я.
Так смерть мою похитит душу,
И всё прервётся так некстати.
Перерва мысли прерывала,
И ночью за стеклом вагонным
Весь мир казался искажённым,
А может, наконец реальным.

«Волоколамск – колокола…»

Волоколамск – колокола.
Весенний снег – почти зола.
Волоколамск – там волока.
Истлела лодка. Мель. Река.
Быть может, там и нет реки,
Колокола – невелики,
Нет лодок, отмель не бела —
Я там была, как не была.
Стою на серой полосе
Волоколамского шоссе.

«Париж отраженьем весенним…»

Париж отраженьем весенним
Сплошных жёлто-серых камней
В реке цвета старого сена
И сетью деревьев над ней
Позвал, уловил, опрокинул
Под мост между чёрных перил,
Где мы отразились другими
Двоими, кто так же бродил
Всё утро по улочкам узким,
К полудню оставшись без сил.
Лишь ветреный сад Люксембургский
Скитания их прекратил.
И там, на скамье, где фонтана
Зеркально-блестящий овал,
Он так же назвал её Анной
И пальцы холодные сжал.

Из книги
«Чёрные линии»
(2010)

«За рассветным окном…»

За рассветным окном
только линии чёрные —
провода.
Как же дальше мне жить,
если небо зачёркнуто
навсегда?
Как ошибка, зачёркнуто
утро неяркое
и закат.
Словно лист из тетради,
испорчен помаркою
каждый взгляд.
На лице остаются
холодные чёрточки
от дождя.
Я сама этим небом
осенним зачёркнута
навсегда.

«Птицы в ветвях – это мысли мои между строчками…»

Птицы в ветвях – это мысли мои между строчками.
Тайные, тёмные мысли мелькают в уме.
Птицы взлетают и в небе стоят многоточием,
Точно таким, как в твоём опоздавшем письме.

Рощи прозрачны, как старые сети непрочные.
Листья, как рыбки, срываясь, летят в водоём
И застывают во льду золотым многоточием,
Точно таким, как в послании нежном твоём.

Осень заранее знала, чего мне захочется:
Ветра с дождём или тёплого света в листве.
Всё, что она не сказала, легло многоточием
Белого снега на тёмной замёрзшей траве.

«…И только утром свет в окне погас…»

…И только утром свет в окне погас,
Где плакало всю ночь дитя больное.
Касаясь лба горячего рукою,
Сидела мать и не смыкала глаз.

О Боже, я теперь грехом больна,
Сгустился мрак, и листья облетели.
Не отходи же от моей постели —
Вокруг темно, и я лежу без сна.

«Жёсткий воздух. Чёрный острый лес…»

Жёсткий воздух. Чёрный острый лес.
Мёрзлый лист хрустит, как скорлупа.
Даже манна, что летит с небес,
Жёсткая, как манная крупа.
И стучит в стекло, а мне всё лень
Отойти от тусклого окна.
Отчего опять без света день?
Отчего же ночь моя без сна?

«Как страшно знать, кто я на самом деле…»

Как страшно знать, кто я на самом деле,
И на себя смотреть со стороны
Так безразлично, как всю ночь глядели
В моё окно две тусклые луны.
И сон отрадный не прервёт раздумья
О том, как глупо жизнь свою гублю.
Зачем я не страдаю слабоумьем?
Зачем я до беспамятства не пью?

«И вот я дома. Я дошла до ручки…»

И вот я дома. Я дошла до ручки.
Но ничего не видела в пути.
Меня в маршрутке полутёмной мучил
Какой-то неотвязчивый мотив.
Неразличимы, улицы мелькали —
Я помню только капли на стекле.
Как ворох несущественных деталей
Я вижу мир, когда навеселе.
Есть листья в лужах – нет дороги к дому.
Подъезда нет – лишь струйка с козырька.
И кажется какой-то незнакомой
Моя же, ключ зажавшая, рука.
Стою и в дверь зайти я не решаюсь —
Боюсь очнуться в комнате чужой.
До ручки я дошла, не сознавая,
Что в самом деле я пришла домой.

«Когда работала, я не жалела рук…»

Когда работала, я не жалела рук,
И пальцы очерствели, стали грубы.
Вы руку мне целуете, а вдруг
Не различу, нежны ли ваши губы
Или насмешливы. И всё пойму не так,
И всё придумаю, себя и вас измучив.
Быть может, посчитаю за пустяк
Единственный судьбою данный случай.
Я ваших слов не слышу – сердца стук
Мешает. Я руки отнять не смею.
Зачем, работая, я не жалела рук?
Зачем теперь я сердца не жалею?

«Мне было трудно вынести разлуку…»

Мне было трудно вынести разлуку.
И я бы к ней привыкла, но вчера
Вдруг ощутила, что в груди – дыра,
Такая, что просунуть можно руку.
Я, заглушая боль, пила вино,
Бессмысленно по комнате слоняясь,
Дыра же всё сквозила, раскрываясь,
Как будто в доме выбили окно.
А за окном холодный ветер свищет,
И темнота, и жёсткий снег летит.
Дыра в груди всё тело леденит
И выстудит, как бедное жилище.

«Просто нажму: «Сообщения…»

Просто нажму: «Сообщения.
Входящие. Удалить».
Лети в пустоту, в забвение,
Гори же, письмо любви!

Зачем же рука не дрогнула,
Все кнопочки надавив?
Свеченье экрана ровное.
Гори же, письмо любви!

Ни дыма, ни пепла белого,
И в памяти – ничего.
А может, его и не было —
Послания твоего?

«Я вам пишу – молчание в ответ…»

Я вам пишу – молчание в ответ,
Но в этом виноват лишь ветер резкий —
Куда-то прочь уносит эсэмэски,
И я письмо бросаю в интернет.
Но дождь идёт, мешая вам читать,
И размывает строчки на экране.
Придётся попросить у старой няни
С письмом к вам внука своего послать.

«Сначала я не придала значенья…»

Сначала я не придала значенья
Тем тоненьким иголочкам, что сердце
Моё кололи сладостно и больно.
Потом во всём я обвинила солнце
Весеннее, его огонь холодный.
Потом, кого винить уже не зная,
Я поняла, что в странную любовь
Вошла, невольно вздрогнув, будто вышла
Морозной ночью в сад пустой и мёртвый.
Вокруг темно и тихо, только холод
Бесстрастные объятья открывает,
И каждый вдох мне причиняет боль.
И ничего не предвещает счастья.

«Лист осенний – золотой, медовый —…»

Лист осенний – золотой, медовый —
Бился и дрожал на сквозняке,
Но держался. Не промолвив слова,
К вашей я притронулась руке.
И, тончайшим ветерком влекомый,
Лист упал. Зачем о нём грустить?
Ваши пальцы слишком незнакомы,
Чтобы их так скоро отпустить.

«Бывают слишком лёгкие объятья…»

Бывают слишком лёгкие объятья,
Которые удерживать не станут,
Как будто эти руки – только воздух.
Бывают взгляды с лёгким безразличьем
И с нежностью, почти неуловимой.
Они прозрачны, как весенний воздух.
Бывают имена – одно дыханье,
Но кажется, мне легче сдвинуть камень,
Чем снова имя повторить твоё.

«Потому, что осенняя ночь…»

Потому, что достаточных нет оснований…
Г.Л. Хикс

Потому, что осенняя ночь
рассыпа́ла горстями
зёрна сорванных звёзд…

Потому, что без ветра
мой невидимый сад зашумел,
не щадя своих гнёзд…

Потому, что во тьме
трепетала упавшая птица,
испугавшись во сне…

Моё сердце тревожно и сладко лгало,
будто ты
вспоминал обо мне.

«Жгла зажигалкой пальцы…»

Жгла зажигалкой пальцы.
В здравом уме – не в бреду —
Вздумала примеряться,
Больно ли будет в аду.
И поняла – терпимо.
Господи, охлади
Только невыносимый
Жар у меня в груди!

«Лукавство я искореняю…»

Лукавство я искореняю
немало лет,
Но на вопросы отвечаю:
«И да и нет».

С кокетством справлюсь непременно —
не те года,
Чтоб говорить одновременно
и «нет» и «да».

Я стала проще и честнее,
притворства – ни следа.
Люблю ли вас? Солгать не смею —
и нет, и… да.

«Бывает, что, неловкая в работе…»

Бывает, что, неловкая в работе,
Пораню руку кухонным ножом.
И ранка не болит, но ощущаю
Прохладную струю воды – холодной,
Горячую – совсем невыносимой.
Вкус соли, недоступный осязанью,
Я начинаю чувствовать на ощупь.
Так и душа: порань её немного
Укором совести, любовью, безразличьем —
Становится чувствительней и может
Увидеть то, что недоступно зренью,
Услышать звуки и слова такие,
Что кажется: ещё совсем немного —
И обнажатся тайны бытия.
Но ранка постепенно заживает,
Душа немеет и теряет зренье.
Тогда себя должна я ранить снова
И бередить зажившее, стараясь
Прильнуть душой к любому острию.

«Ни огонька. Лишь поле перед нами…»

Ни огонька. Лишь поле перед нами,
И позади, и рядом, и насквозь,
Как ветер между трав. Не видно звёзд
За чёрными небесными полями.
Так было в детстве – выключили свет,
И даже щель не светится под дверью.
Весь мир во тьме, и я готова верить,
Что поля нет, и нас с тобою нет.
Здесь и на ощупь не найти дорог,
Прислушавшись, не различить ни звука.
И я твою сжимаю крепче руку,
Шепча молитву: «Да воскреснет Бог!»

«Цветут сады. Туман впитал их запах…»

Цветут сады. Туман впитал их запах,
Их лунный цвет и отдалённый звук,
Как тихий вздох, возникнувший внезапно
Из долгого молчания разлук,
В которых дни сосчитаны. Их столько —
Не меньше, чем летящих лепестков.
О, вздох цветения – дыхание, и только,
Неровное дыхание садов.
И это – звук, не выразимый словом,
Не оттого ли, что звучит лишь цвет
Стволов иссиня-чёрных и лиловых,
Соцветий, чуть зелёных на просвет.

«К июлю глыбы пыльных крон…»

К июлю глыбы пыльных крон
Горячий ветер обкатает.
Так море камушки скругляет,
Но ветер неотступней волн.
Он станет к осени сильней,
Истреплет листья, и, пустые,
Мне рощи станут как чужие,
Без птиц, без шелеста ветвей.
Так дорогие имена
Сквозь годы слышатся иначе.
Был каждый звук для сердца значим —