Сказка о сёстрах Ксюше и Тине, кои хитрого князька Никитку провели бесплатное чтение

1

На востоке великого царства, большого государства, поодаль от столицы, на просторах широких равнин, среди лесов густых да гор крутых, расположился уезд знатный, величины неохватной. Всего вдоволь в нём было, и полей, и рек, и зверья, и птиц. Народ в том уезде жил смекалистый, работящий. Люди по осени грибы, ягоды собирали, урожаи богатые снимали, а потому этот уезд считался зажиточным, и трудиться в нём было сплошное наслаждение. Жили люди здесь счастливо, дружно хлопотали, весело отдыхали, да ещё при этом и всякого добра наживали. А чтобы было, где селиться, деревенек-городков больших и малых несчётное количество понастроили.

И вот в одном таком милом поселении, что и городком-то назвать трудно было, жил состоятельный мельник-мудрец в различных ремёслах справный удалец. А прозывали его Матвей Ганопольдин – голова с кувшин. Ну, про голову с кувшин это, конечно же, местные шутники придумали, потому как уж больно умён и сметлив был тот мужик. Мельница его располагалась на небольшой речке, что на окраине городка через густой лес протекала.

Всё нехитрое хозяйство Матвея состояло из красивого дома с резными окнами, старой, но прочной мельницы и славного огорода с садом, в котором он выращивал множество всяких овощей, ягод и фруктов. А помогали ему управляться с этим хлопотным хозяйством две его малютки дочери. Жены у мельника не было, сейчас толком уже никто и не вспомнит, куда она подевалась и почему всё так получилось. Не то его вторая половина сбежала с купцом заезжим, не то её столичный вельможа богатствами своими соблазнил, но только девочки с самого раннего детства никого и не знали кроме своего отца. Он же оставшись один без супруги, старался их растить в холе и ласке.

И так это у него всё замечательно получалось, что росли сестрички, не зная ни горя, ни беды, добрыми и заботливыми. А уж как отца любили, так это только поразиться можно. Всё что не попросит, что не пожелает, то и выполняли. И на мельнице помогали, и в саду за деревьями ухаживали, и овощи в огороде выращивали, отец только слово скажет, а они уже тут как тут, и помочь ему спешат. Так они дружненько и жили, работали, служили, особо не тужили, и день ото дня всё больше и больше опыта набирались да жизненным премудростям обучались.

Матвей был человеком добрым, честным и общительным, а потому люди в округе уважали его и с большим удовольствием пользовались именно его мельницей, и всегда с особой тёплой благодарностью относились и к нему и к его дочерям. Помимо тех денег, что полагались Матвею за помол зерна, люди приносили ему и его крошкам девочкам красивые и добротные подарки. Кто конфеток принесет, кто забавную безделушку-игрушку, а кто и отрез материи на платье подарит. А как крохи в рост пошли, и до знаний интерес проявлять стали, то им и книжки с поучительными картинками из уездного города привозить начали.

А отец лишь смотрел на своих дочек да радовался, уж так они усердно к знаниям потянулись. Не прошло и года как его девочки, со всей своей любознательностью, как раз и присущей их юному возрасту, втянулись в начальное обучение. А отец скупиться не стал, взял, да и пригласил для них местных учителей. И сёстры так быстро начали осваивать науки всякие, что уже вскорости самостоятельно стали читать и писать, да ещё и сами опыты мудрёные проводить. Вот такими смекалистыми и способными оказались девочки.

И отец теперь уже специально для их обучения стал заказывать, аж из самой столицы, разные сложные книги да умные учебники. И так уж получилось, что старшая дочь Матвея, а звали её Тинатин, в честь дочери древнего царя, полюбила науки связанные с лесными растениями и животными. А как подрастать стала так ей ещё и медицина понравилась. И как раз недалеко в лесу жил старый учёный лекарь, у которого вся округа лечилась, так Тинатин увлечённая изучением трав и медицины с ним очень подружилась и стала у него учиться. Целитель был рад такой ученице и с удовольствием стал с ней заниматься, а Тина, так её звали по-детски, как и полагается умной девочке, моментально впитывала все знания, что преподавал ей учёный мудрец.

Ну а младшая дочь мельника, юная Ксюшенька, в отличие от своей старшой сестры, с большим интересом начала осваивать знания связанные с искусством театра и перевоплощения. С малых лет она представляла себя, то певицей, то артисткой, а то и цирковой акробаткой, и умные книжки, что привозились из города, чрезвычайно помогали ей в этом. Чуть позже в поселении нашлась старенькая артистка, что раньше работала в уездном театре, и она с большой охотой стала помогать Ксюше в освоение всех премудростей и тонкостей театрального искусства. И тогда в ход пошли различные ухищрения и уловки, связанные с переодеванием и нанесением театрального грима. Вскоре Ксения так наловчилась переодеваться, накладывать грим и перевоплощаться в другого человека меняя образ, что самые близкие друзья и знакомые не могли узнать её, уж до такой степени она преуспела в этом искусстве.

Вот так всё и было, так оно и шло, так они и жили; отец зерно молол и в огороде копался, а дочери помогали ему, да учились своим наукам. Осенью, когда приходила пора урожая, работы в семье прибавлялось, но родные жили так дружно, что для них всё это представлялось большим удовольствием. Перемолов зерно, собрав с огорода урожай и закончив работу в саду, отец с дочерьми брались за заготовку припасов на зиму. Много всяких вкусностей копилось у них в закромах. Тут были, и соленья, и варенья с овощами да ягодами, сушёные фрукты и грибы, всего набиралось в большом избытке, да так много, что и на продажу хватало.

А мельник так и делал. Каждый год, осенью, набрав полную телегу различного товара, отправлялся на главную ярмарку в уездный центр торговать излишками. Ну а, распродав всё привезённое, набирал дочерям добрых гостинцев: платьев красивых да туфель модных, заколок изящных да шпилек прекрасных, и, конечно же, книг научных для знаний полезных и разных. Но самих девочек с собой никогда не брал, говорил, мол, дорога трудная, рано ещё, подрасти надо. Так время и шло.

2

Вот и на этот год, собрав удачный урожай, заготовив муки, отец запряг лошадь, загрузил большую телегу и собрался в дорогу. Тут и дочки подоспели к нему со своей просьбой.

– Ну что батюшка теперь-то ты возьмёшь нас с собой как обещал?… ведь мы уже взрослые и ничего плохого с нами в дороге не случиться… – насмелившись, спросила Тина.

– Да батюшка, возьми нас! Я бы так хотела посмотреть на большое красивое представление, что на ярмарке местные актёры дают… – поддакнула сестре Ксюша, в великой надежде на то, что уж нынче-то отец не откажет им, и заберёт с собой. Так уж вышло, что за все прошлые годы отец так ни разу и не свозил девочек в город. И вот сейчас оказалось, что в свои семнадцать лет ни Ксюша, ни восемнадцатилетняя Тинатин дальше своей мельницы и родного посёлка даже и не выбирались. А им повзрослевшим набравшимся знаний теперь так вдруг захотелось съездить в уездный центр посмотреть людей и себя показать, что они ну никак не хотели отступать. Однако степенный отец как раз этого-то и опасался. Он очень не хотел везти девочек, и на это у него были свои причины, а потому он предложил им другой вариант.

– Давайте-ка вы ещё один годик дома посидите да за хозяйством поглядите,… а то что–то я переживаю, не спокойно у меня на душе. Нет, вы только не подумайте, что я за вас боюсь,…вовсе нет, я за городских увальней волнуюсь. Уж больно вы у меня хороши, как бы тамошние юноши от вашей красоты да учёности с ума не посходили. Жалко мне их. Лучше сделаем так, подождём немножко, деньжат подсобираем, сбережений поднакопим, да на следующий год в саму царскую столицу поедем. Что нам уездный город, сразу в центр махнём. А там всё есть, и науки, и искусства, и университет, да и театр тоже есть, и не то что наш ярмарочный балаган, а настоящий большой. Как вам такое предложение? Ну как, договорились? Соглашайтесь… – обняв дочерей, ласково спросил их отец.

– Ну, хорошо батюшка быть, по-твоему! И раз уж ты нас в столицу везти собрался, то мы к такой поездке подготовимся. А ты нам тогда сейчас побольше книг о столичном быте привези. Мы их почитаем и на следующий год не только своей красотой, но и своими знаниями покорим первопрестольную!… Не так ли сестрица? – приняв решение, ответила Тинатин и вопросительно посмотрела на Ксюшу.

– Да, конечно! Я с тобой полностью согласна, лучше годик подождать, зато потом уж сразу в столицу поехать. Только ты мне батюшка нарядов красивых, актёрских, добудь,… да грима театрального всякого привези, чтобы я за это время ещё больше своё искусство перевоплощения могла отточить. Так что спеши батюшка, а за нас не беспокойся… – обрадовано подтвердила своё согласие Ксения. Ну как решили, так и поступили, обняв и поцеловав отца девушки, проводили его.

А надо сказать отец был прав на счёт своих дочерей. Стоило бы поберечь уездный городок от Ксюши и Тины, а вовсе не их от него. Потому как умом и красотой они намного превосходили всех молодых уездных барышень и юношей. Да что там молодых, пожалуй, и всех жителей тоже. Тина, старшенькая дочь, блистала особенной красотой, к которой местный люд был абсолютно не приучен.

Её длинные, чёрные, жгучие волосы, сплетённые в косу, вкупе с большими и слегка раскосыми ярко карими глазами, совместно с аккуратным прелестным носиком, подчёркнутым сочно-алыми губками, не давали покоя многим местным молодым юнцам. А уж что говорить про её ум и проворную речь, своими познаниями она могла запросто заткнуть за пояс любого уездного жителя. Ну а в умение излагать свои мысли и разговаривать с людьми, ей вообще равных не было.

Ксения же, невзирая на то, что была чуть моложе и легкомысленней своей сестры, также отличалась остротой ума и своеобразностью мышления, хотя и в другой области познания. В искусстве перевоплощения и таланте отображения какого-либо характера она слыла неотразимой мастерицей и непревзойденной актрисой. Наизусть знала и прекрасно читала стихи и поэмы, декламировала монологи из античных трагедий, могла без запинки пересказать содержание практически всех книг, что привозил ей отец из своих поездок. А об её умении менять свою внешность у местных жителей знавших её с детства ходили просто-таки целые легенды и даже появились некоторые поверья. Иногда она могла облачиться старой бабкой-шаманкой, и часами ходить по поселению пугая своим видом зарвавшихся хулиганистых соседских мальчишек. И тогда люди говорили.

– Ну, вот бабка-непогода пришла, значит, быть дождю,… а ну все по домам!… – кричали они детворе, и всё тут же сбывалось, начинался ливень или шёл сильный дождь. А то нарядится как лесная фея, распустит по плечам золотые солнечные волосы, подведёт краской свои голубые, словно лазурные волны глаза, подпудрит вздёрнутый носик, улыбнётся блестящей белоснежной улыбкой, да и пройдётся по улочкам-дорожкам городка. Так все местные ухажёры рты пораскрывают, а поселяне опять меж собой судачат.

– Вот и солнышко наше взошло,… теперь неделю погода хорошая будет стоять… – и это предсказание тоже сбывалось. Так что не зря Матвей своих дочерей не торопился в уездный центр вывозить. Ведь город-то тот не так уж и велик был, и к таким особенным девушкам совсем неприспособлен. Всё-таки провинция не то, что царская столица уж там бы они точно выглядели более подходяще и могли бы своими талантами блеснуть.

3

И вот сейчас, девушки, проводив отца со спокойной душой стали ждать его возвращения, а чтобы скоротать время занялись обычными для себя делами. Обыкновенно отец подолгу не задерживался, самое большое, что он отсутствовал – это неделя. Ну не мог он подолгу обходиться без своих девочек. Уж так он их обожал, так любил, что уже на второй день поездки сильно по ним скучал и как можно быстрей возвращался домой. Товар у Матвея всегда был отменный, а потому, быстро распродав его, он в оставшееся время набирал своим дочерям подарки, и, набрав их, мгновенно спешил домой.

Вот и нынче едва приехав на ярмарку, он сходу обратил внимание народа на свой товар. Тут же набежало много покупателей, и товар как всегда стал удачно расходиться. И всё бы хорошо, и всё бы так и продолжалось, но с недавних пор в уездном городке поменялись кое-какие порядки. И вот почему, зимой старый князь, что был во главе уезда, сильно застудился и занедужил. И так он жестоко заболел, что государь, узнав об этом, прислал из столицы ему замену, другого князя более молодого и более рьяного.

Ну а как это у нас зачастую бывает, новый глава, тут же начал вводить новые порядки. И если старый князь вёл степенный и продуманный образ правления, годами ничего, не меняя, то молодой глава немедленно стал артачиться, норовито изменяя весь уклад, при этом, желая навязать всему уезду свои законы. А они заключались в элементарный поборах и отъёмах нажитого добра у более или менее зажиточных жителей уезда. Не то чтобы молодой князь был особо жаден или же алчен, но только после своих объездов-обходов деревень и городков, находившихся в его ведение, он всегда что-нибудь да привозил к себе домой.

То у какого-нибудь доброго человека корову отнимет, то бочку мёда умыкнёт. И ведь всё под благовидными предлогами старался сделать, якобы для нужд общественности и богомольных домов. А у самого уже и своя пасека образовалась, и своё стадо коров появилось, и даже небольшой табунчик лошадей завёлся. А уж всякой снеди на пропитание да вещей на обмундирование набралось, так и за год не счесть. Прибыл князь из столицы гол как сокол, был худенький тощенький, аж штаны спадали, а тут за каких-то несколько месяцев округлился, растолстел, словно кабанчик на откорме. Но что ещё интересно, чем толще он становился, тем всё больше ему всякого добра нужно было. Всё хватал и хватал, никак нахвататься не мог. Всех крестьян, всех ремесленников своими поборами обложил, совсем измучил бедолаг, а кто возмущался да недоволен был, тех в темницу сажал да приговаривал.

– Меня царь-государь уездом править поставил, а вы мне перечить?!… всех в порошок сотру!… – вот как грозился. Так что народ терпел да помалкивал. А как сезон ярмарок начался, так людям вообще житья не стало. Идёт он по ярмарке средь торговых рядов да по сторонам поглядывает, а что получше да побогаче увидит, то и отберёт. А кто хоть слово поперёк скажет, так он сразу в крик.

– Рот закрой! Молчать! Я здесь глава!… – орёт и тут же всех речи лишает. А звали того князька Никита Белый-ух. Говорили, что такое странное прозвище он получил за своё бледное лицо и манеру ухать при ходьбе. Ну а как он стал на людей кричать, да всем рты затыкать, так народ ему вмиг новое прозвище придумал, и стали его теперь кликать не иначе как Никитка Рот-закрой. Так и повелось, заметит его кто, что он на ярмарку направляется, так тут же всем и сообщает.

– Никитка Рот-закрой идёт! Скорей прячьте, у кого, что доброе есть… – быстро предупреждает. А торговый люд на это мгновенно реагировал. Попрячут купцы хороший товар, да барахло на прилавок выложат, а Никитка пройдет, посмотрит, ничего путёвого не найдёт и давай ругаться. Постоит, поорёт, покричит и домой направиться, опять своё добро награбленное, наворованное проверять да пересчитывать, всё ли на месте, не пропало ли чего. А как пересчитает, пойдет, поест, поспит и снова в путь бредёт. Искать начинает, где бы что, ему ещё прикарманить. И так он этими поборами увлекся, что и не заметил, как тяжко захворал. Не выдержал молодецкий организм непомерного обжорства и неуёмной жадности. То одно у него заболит, то другое, он уж и ходить-то толком не может, отдышка его замучила. Но жадность своё берёт, и чуть ему лучше становится, он тут же на ярмарку тащится, желает хоть чем-нибудь ещё поживиться.

Вот и сегодня хорошенько выспавшись, Никитка, с утреца отправился в торговые ряды, и наткнулся там, на только что приехавшего мельника-купца доброго отца. Матвей-то и знать не знал, что беда такая в городе завелась. Ведь он-то едва приехал, и не начал ещё разбираться в новой обстановке, а предупредить его никто не успел. Удачно расположившись, чинно разложив товар, он как всегда самые лучшие его образцы выставил вперёд на показ. Тут-то и пошёл по рядам гомон да шум.

– Никитка Рот-закрой идёт,… князь топает… – зашептался народ, ну а Матвей по незнанию-то и подумал, что это добрый покупатель приближается, да и стоит, его ждет, радуется. А люди-то что рядом с ним были, смотрят на него и дивятся, что это он ничего не прячет, а лишь улыбается, может секрет, какой супротив князя знает. Тут и Никитка подходит, а как увидел товар на прилавке у Матвея, так аж весь и задрожал, заколыхался.

– Ну, это я хорошо пришёл, вовремя. Ты что же это молодец ещё ничего не продал? – спрашивает Никитка, а сам руки к товару так и тянет.

– Да я ещё толком и не начинал, недавно подъехал. Самую малость распродался, но всё лучшее тебе оставил, вот оно здесь, всё свеженькое, новенькое. Смотри, бери, не стесняйся… – отвечает ему Матвей прибауткой и улыбается, уверенный, что сейчас вмиг расторгуется, да скорей к своим дочкам поспешит. Но всё по-иному вышло.

– Ну, вот и ладненько,… я всё забираю! Вези ко мне на двор, там и рассчитаемся… – предчувствуя большую поживу, обрадовано говорит Никитка, а сам исподтишка кулаком остальным купцам грозит, чтобы те рты закрытыми держали. Матвей же мигом собрался да за Никиткой увязался, благо князь жил близенько, ехали недолго.

На княжеский двор прибыли быстро, а уж там хоромы богатые, каменные. Матвей аж рот раскрыл. Телегу поставили у главного терема. Никитка со своей охраной тут же всё добро, что у Матвея было, по амбарам да кладовым рассовал, распихал, и ходит довольный, руки потирает. А то как же, за один раз столько всего съестного за просто так понабрал. Матвеюшка немного постоял, подождал, видит, хозяин не платит и тогда спрашивает его.

– Ты князь забрал чего хотел, теперь моя очередь своё получить,… не пора ли тебе за товар рассчитаться? – по-доброму так говорит, а Никитка как его услышал, так сразу смеяться давай, весь хохотом зашёлся.

– Ты что же это, дуралей, ничего не знаешь, ничего не понимаешь?!… да коли ко мне, что в амбары попало, то там навсегда задарма и пропало!… ха-ха-ха!… – смеётся Никитка да велит со двора Матвея гнать.

– Никуда я не пойду, пока ты не рассчитаешься!… а если денег не отдашь, я в столицу поеду, жаловаться стану! Потому как выходит ты негодяй и обманщик!… – топнув ногой, возмутился Матвеюшка, и уже было собрался шаг ступить, как Никитка подбоченился, поперёк дороги у него встал, да и истошным рёвом закричал.

– Рот закрой! Мне угрожать?! Стража схватить охальника! В тёмницу его! – приказал он своим обломам. Вмиг подскочили стражники, подхватили честного Матвея, да тут же в каземат его и бросили. Так и оказался он в заточении бессрочном, без надежды, без тепла, а его бедняжки дочери без отца.