И это пройдет… бесплатное чтение

Обернуться назад очень страшно,

Там осталось все то, что терял.

Может скажешь, что это неважно,

Если б смог, то бы все поменял.

Обратившись в столб каменной соли,

Спрятав мысли в нем, как в сундуке,

Отойдешь ты от Мира и воли,

Сто голов проплывут по реке-

Так завещано где-то у мудрых,

Что умели верить и ждать.

И на четках камней желтых лунных

Нам останется только гадать

Наверное, каждая девочка России, родившаяся в 90-е годы 20 века имела альбомчик, в котором писали ее друзья. У кого-то он был голубой или синий с куклой Барби, одетой в шикарное платье с оборками и блестками. У кого-то – толстая тетрадь в клетку, обклеенная наклейками из сериала «Дикий ангел» или «Зачарованные». Маленькие детские секретики, мечты о будущем, наивные шутки и потаенные страхи— всё это давно заперто в картонных коробках, в лучшем случае ютится где-то под потолком на антресолях. Строчки, написанные неровным детским почеркам, хранят память о сокровенном мире загадочной русской души.

Только для друзей!!!!

Ф.И.О

Анюта

Сколько тебе лет?

12

Твой знак зодиака?

Рак

Опиши себя?

Зеленые глаза, темные волосы (не толстая!)

Кто твой лучший друг?

Мира, Полина и Оля

Какую музыку ты слушаешь?

«Гости из будущего»

Твой любимый фильм?

«Унесенные ветром»

Любимое домашнее животное

Кот и собака

Твое хобби?

танцевать

Любимое блюдо?

Картошка с грибами

Твоя мечта?

Играть в театре

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

актрисой

Твой любимый предмет в школе?

литература

Что больше всего ценишь в людях?

честность

Твой самый большой секрет?

Не скажу)))

Где ты хочешь жить?

В Париже

Кого ты любишь?

Мамулечку и кота

Что ты не любишь?

Манную кашу

Чего ты боишься?

Пауков

Что ты мне пожелаешь?

Побольше подарков ко дню рождения!!!!

Ф.И.О

Романова Полина Викторовна

Сколько тебе лет?

13

Твой знак зодиака?

скорпион

Опиши себя?

Высокая, голубоглазая, люблю кататься на велосипеде

Кто твой лучший друг?

Наверное, Аня

Какую музыку ты слушаешь?

«Rammstein»

Твой любимый фильм?

«Угнать за 60 секунд»

Любимое домашнее животное?

Кот

Твое хобби?

рисовать

Любимое блюдо?

Макароны с сосиской

Твоя мечта?

Прыгнуть с парашютом

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

архитектором

Твой любимый предмет в школе?

Математика

Что больше всего ценишь в людях?

Чувство юмора

Твой самый большой секрет?

У меня нет секретов

Чего ты боишься?

Волков

Где ты хочешь жить?

дома

Кого ты любишь?

–

Что ты не любишь?

Дурацкие вопросы

Что ты мне пожелаешь?

Не быть такой любопытной

Ф.И.О

Мирослава Евгеньевна

Сколько тебе лет?

13

Твой знак зодиака?

дева

Опиши себя?

Глаза карие

Кто твой лучший друг?

Анюта !!!

Какую музыку ты слушаешь?

разную

Твой любимый фильм?

«Брат 2»

Любимое домашнее животное?

Кошка и собака

Твое хобби?

шить

Любимое блюдо?

Жареная курица

Твоя мечта?

Выйти замуж

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

дизайнером

Твой любимый предмет в школе?

Изо

Что больше всего ценишь в людях?

доброту

Твой самый большой секрет?

Изрезала мамины нитки на волосы для куклы

Чего ты боишься?

Потерять ключи

Где ты хочешь жить?

В большом доме

Кого ты любишь?

Вовку, но это тоже секрет

Что ты не любишь?

жадин

Что ты мне пожелаешь?

Желаю, чтоб все твои мечты исполнились

Ф.И.О

Ольга Подгорная

Сколько тебе лет?

12

Твой знак зодиака?

водолей

Опиши себя?

Не хочу говорить

Кто твой лучший друг?

Папа

Какую музыку ты слушаешь?

Мадонну

Твой любимый фильм?

«Гарри Поттер»

Любимое домашнее животное?

Кот

Твое хобби?

Музыкальная школа

Любимое блюдо?

салат

Твоя мечта?

Выучить немецкий

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

переводчиком

Твой любимый предмет в школе?

английский

Что больше всего ценишь в людях?

ответственность

Твой самый большой секрет?

На то он и секрет

Чего ты боишься?

Быть глупой

Где ты хочешь жить?

Я хочу путешествовать

Кого ты любишь?

Свою семью

Чего ты не любишь?

Дураков

Что ты мне пожелаешь?

Чтоб все получалось

1 Сентября 1998.

На небольшом дворе перед четырехэтажным широким каменным зданием яблоку было негде упасть. Слегка пожелтевшие деревья цепляли тоненькими веточками воздушные шарики. Пихая друг друга пышными букетами из гладиолусов и астр, томились в ожидании первого в своей жизни звонка первоклассники. Их огромные глаза полнились ожиданием. Вот-вот должно было случиться что-то сказочное, совершенно необычное. Девочки в нарядных платьицах, в беленьких гольфах держались гордо и невозмутимо, стараясь не склоняться под тяжестью огромных бантов, украшающих их головы. Мальчики подозрительно озирались, они тонко чувствовали, что их ждет долгое сидение на одном месте. Уже сейчас им было скучно. Одиннадцатиклассники, упоенные взрослостью, с нотками превосходства смотрели на малышей, обсуждали летние каникулы: радостный гомон, веселый смех, дружеские приветствия и объятия; торжественная музыка, директорские напутствия и первый короткий урок.

В светлый класс вошло 30 первоклассников. Они расселись по местам, чинно разложили огромные, доверху набитые всякой всячиной пеналы, сложили руки перед собой и во все глаза уставились на учительницу.

На первой парте ряда у стены, подталкивая друг друга локтями, спорили две девчонки. Их банты почти встретились, словно рога бодающийся коз.

– У меня карандашей больше, – напирая, говорила курносая кареглазая девчонка.

– А у меня ручки гелевые и ранец настоящий, – зыркая зелеными бусинами, отвечала вторая.

– Аня, Мирослава, прекратите немедленно, – раздался откуда-то сверху строгий голос. Над ними нависла их первая в жизни учительница, она смотрела суровым взглядом, через блестящую тонкую оправу очков.

Девочки отодвинулись друг от друга, каждая старалась сесть как можно дальше. Учительница медленно обходила класс, от нее не укрылось, что, даже рассевшись на разные края, Мира и Аня продолжают пихать друг друга под партой ногами. Она улыбнулась. Если бы ее спросили о том, как сложатся отношения двух этих девчонок дальше, то она уверенно заявила бы, что вот так начинается дружба на всю жизнь.

Июнь 1999 год

Аня с опаской поглядывала вниз. Где-то далеко виднелись строительные сваи, бетон и какие-то трубы. Дедушка спокойно сидел рядом и ел бутерброд с копченой колбасой. Аня любила приходить к нему на работу, он брал ее на строящиеся объекты. Сейчас они сидели на стене девятиэтажного дома. Ветер здесь дул довольно сильно, Ане было страшновато, но уверенный вид деда производил впечатление.

– Деда, я Ферби хочу, – просительно сказала Аня.

– Это еще что за штука? – жуя, поинтересовался тот.

– Игрушка, совенок говорящий, у него вот такие глаза, – Аня сложила пальцы в колечки и приложила к лицу.

– По что он тебе, уж в школу ходишь? – ворчливо ответил дед.

– Он такой классный, разговаривать умеет, – восторженно лепетала Аня.

– Ты и про тамагочи так говорила, мать твоя меня месяц ругала, когда я тебе его купил, и где он? – вопросительно поглядывая на внучку, проговорил дед.

Аня потупилась. Она случайно утопила тамагочи в бочке с водой, не зная, как достать его оттуда, она подставила к бочке стул, собираясь туда влезть. Большая, почти в полный рост девочки, железная оранжевая тара была доверху полна водой. Аня только чудом не утонула в ней. Бабушка, мывшая в кухне посуду, увидела из окошка, что собралась делать ее шестилетняя внучка, ринулась по крутым ступенькам старого деревенского дома и едва не опоздала. Когда она выскочила на улицу, Аня уже перекидывала ногу через край бочки. Попало всем: бабушка ругала Аню, мама бабушку и дедушку, за то, что один купил эту дурацкую электронную пищалку, а другая не уследила.

– Ну деда, я больше в бочку не полезу, – обиженно протянула Аня. Она выпятила губа и поникла.

Дед посмотрел на внучку, ее две толстые косички покачивались на ветру, спина сгорбилась, как у старушонки, а на носу повисла капля.

– Ну, ну, не реви, будет тебе этот твой совенок, – поглаживая девочку по макушке, ответил он.

***

«Дон-дон, Дери. Дери-Дери, дурдом. Санчос беби, Санчос-беби. Мексика! Джими, Джими. Ягуар. Джими, Джими. У-А,У-А», – так играли Аня и Мира, хлопая руками и попеременно поворачивая ладони. Девочки сидели на лавочке перед домом и ждали Мирину маму. Вечер был удивительно теплый. Сирени, растущие во дворе каждой пятиэтажки, слегка покачивались. Было слышно, как в гаражах мужики играют в домино.

– Что значит «рыба»? – спросила Аня.

– А, когда кости еще есть, а положить всем игрокам нечего, – махнула рукой Мира.

– Прикольно, а у меня дед не играет, только если в «подкидного» с бабушкой, да и то только в деревне, когда дождь идет.

– А вы что, телевизор так и не привезли на дачу? – удивилась Мира.

– Нет, что ты! – воскликнула Аня, – у нас газовый баллон сперли весной, какой уж телевизор. Бабушка теперь у печки всегда топор держит, чтоб если в дом полезут, можно было отбиваться.

– Да, у нас тоже в этом году лазают, даже ведро украли, а у соседей самовар кто-то попёр, – пробурчала Мира, – папа сказал, что, если найдет, то ноги вырвет!

– Да, он у тебя может, – ухмыльнулась Аня.

– Я и не сомневаюсь, но он сейчас к бабушке на Кубань уехал, так что мы с мамой тоже вдвоем в деревне в выходные. Страшно бывает знаешь как. А уж если ночью в туалет захочется, так совсем жуть, на дворе темно…

– У вас хоть на дворе, а у нас вообще на огороде, – фыркнула Аня, перебивая Миру, – я так не люблю туда ездить, наказание какое-то. Грядки поли, жуков собирай, еще бабушка творог есть заставляет. Представляешь, мнет его вилкой и заливает молоком, – Аня поморщилась.

Мира скорчила моську, делая вид, что ее сейчас стошнит. Девчонки прыснули и рассмеялись.

– А вон и мама твоя идет, – указывая на пригорок, сказала Аня. Мирослава подскочила и понеслась ей навстречу, ловко огибая столбы, между которыми были натянуты веревки с развевающимся бельем. Мама несла две авоськи. Из одной торчала бутылка кефира и обожаемые Мирой молочные сосиски. Громко цокая каблуками, мать шагала по серому, раздолбанному асфальту, мимо глубоких луж, оставшихся после вчерашнего дождя. В одной из них плескался голубь. Он опускал свои сизые крылья в воду, а потом мелко отряхивался. Его взъерошенный вид манил кота, наполовину высунувшегося из подвала, и теперь наблюдающего за аппетитным живым обедом.

Следом за мамой с пригорка катилась малиновая девятка, из приоткрытых окон доносилось:

«Жиган-лимон – мальчишка симпатичный!

Жиган-лимон, с тобой хочу гулять!

Жиган-лимон с ума сводил отличниц

Тебя, жиган, хочу поцеловать1!»

Машина на полном ходу влетела в лужу, из-под колес столбом поднялись брызги. Мирина мама отскочила в сторону, но грязная вода все равно забрызгала ее голубой костюм.

– Витька, сукин ты сын, – закричала она.

Машина затормозила. Из нее выскочил коротко стриженый коренастый парнишка. Его глубоко пасаженные глаза лихорадочно бегали:

– Тетя Марина, простите, я вас не заметил, – оправдывался он, пытаясь отряхнуть испачканный костюм.

– Не заметил он! Вот я тебя сейчас, – замахиваясь на него сеткой, кричала Мирина мама.

31 декабря 1999 год.

«Фу, студень, как можно любить это жирное месиво? А еще дед рубил противные свиные копыта прямо на балконе, какая же вонь от них при варке, каждый год одно и то же…» – недовольно думала Аня, ставя на стол, покрытый накрахмаленной белой скатертью, огромный эмалированный лоток. Она перевела взгляд на телевизор, стоящий на отдельной полированной старой тумбочке. На экране маячила Наташа Королёва, она поправляла черную резинку чулка. Аня знала, что сейчас запоют: «Вот кто-то с горочки спустился, наверно милый мой идет…». Девочка поморщилась, вместо волшебных сказок вечером начинали показывать песенные шоу по ОРТ – «Старые песни о главном», по РТР – «Голубой огонёк на Шаболовке», утром конечно же, будет новогодний выпуск «Утренней почты», какая-нибудь «Смехопанорама» с Петросяном, а вечером-«Песня года», ну и «Ирония судьбы». Куда же без неё! «Никакой фантазии», – думала Аня, разворачивая конфету «Белочка», она с удовольствием откусила ароматный шоколад с колотыми орешками. В комнату заглянул дедушка.

– А, внучка, конфетки ешь, – ласково сказал он, – смотри чего тебе принес, – доставая из-за спины большую коробку с лиловой пятнистой совой, проговорил он, – ну такой?

Аня завороженно смотрела на вожделенную игрушку:

– Даже лучше, – воскликнула она, – их же только перед новым годом в «Кенгуру» привезли!

Дед довольно улыбнулся и потянулся к нагрудному карману парадной белой рубашки, доставая оттуда 2 большие открытки.

– Это что? – не веря своему счастью, спросила Аня.

– Билеты на елку, с подружкой своей сходишь, там лошадки будут, – по-мальчишески подмигивая, сказал он.

Аня радостно бросилась целовать деда в щеку. Она была колючая и обветренная.

– Ну, ладно, ладно, будет, ты это, давай мне фантик, я выкину, а то мамка заругает, что ты со стола таскаешь, – хитро подмигивая, сказал он, забирая у внучки обертку и пряча ее в карман.

***

«Наступает 2000 год, новый век, новое тысячелетие. Мы все примеряли эту дату на себя, прикидывали, сначала в детстве, потом повзрослев…», -

Мира прыснула, с экрана телевизора вещал очень старый седой дядька с противным, пьяным голосом.

«Я ухожу в отставку…», – звучало дальше.

«О чем это он? – думала Мира, – какая власть, праздник же, чего хоть он все нудит, неужели нельзя побыстрее, так хочется услышать куранты, загадать желание», – девочка недовольно покачала головой. Она не могла дождаться, когда под блестящей, покрытой гирляндами, пахучей красавицей-ёлкой можно будет брать завернутые в красивые обертки подарки. Девочка ждала набор для вышивки крестом. Отец прищурился и подмигнул ей, Мира снова хихикнула и показала ему язык.

– Да тише вы, президент выступает, – неотрывно глядя на экран рявкнула мать.

– Ага, президент, ну-ну, сволочь он и пьяница, – ответил отец.

Мирина мама повернулась в нему и грозно взглянула.

– Ты по Союзу заскучал? – ледяным тоном спросила она?

Мужчина скорчил кислую мину и взял со стола кусок черного хлеба со шпротиной. У его ног сладко зевая, растянулся черный пес.

Куранты били 12. Страна встречала новое тысячелетие!

11 января 2000 год.

Зимний темный вечер раскрыл свои объятия. Фонари тусклым желтым светом бродили по сугробам и голым веткам низкорослых кустов, которые забыли утеплить на зиму. Ледяная горка около школы манила своим серебряным цветом. Гладкая, словно зеркало, невероятно крутая. Мира с разбегу прыгнула на картонку и полетела вниз. В груди все ухнуло, дыхание захватило. По самому краю склона кто-то поднимался. Подскочив на кочке, Мира резко развернулась, ее ноги вылетели вправо и зацепили поднимающегося. Громкий крик, и вот уже две фигуры катятся вместе. Аня ужасно испугалась, она смотрела вниз, хлопала глазами, бросив санки ринулась по склону. Почти у самого забора, в который упиралась горка, барахтались 2 девочки.

– Ты совсем что ли…! – орала Мира, – слепая, да, я же ехала!

– Ты куда свои ноги суешь? – отряхиваясь, вопила вторая девчонка.

– Ну ты вообще…, – фыркала Мира.

– Вы как? – запыхавшись, сказала подбежавшая Аня.

Обе девочки уставились на нее: красные, злющие, с шапками набекрень выглядели очень комично. Аня засмеялась, ее звонкий хохот был заразительным. Мира и другая девчонка подхватили его.

– Меня Оля зовут, – улыбаясь сказала барышня, которую зацепила Мира.

– Может по мороженому? – предложила Мира.

– Сейчас, не холодно? – удивилась Оля

– Конечно нет, – поддержала Аня, – ты какое любишь? Я –«Лакомку» или «Таити».

– А я- фруктовый лед, – мечтательно произнесла Мира.

– Ну, давайте, – неуверенно промямлила Оля.

Рядом со школой стоял маленький магазинчик «Березка», чего там только не было, когда Аня и Мира заходили в него после занятий, у них разбегались глаза: сладкие браслеты из витаминок по 3,50, конфетки Raffaello по одной штучке, Kinder-сюрпризы, шоколадные батончики, чипсы, сухарики. Но самым любимым лакомством было мороженое. Деньги на него они зарабатывали своим маленьким детским трудом – сдавали в ларек на автобусной остановке пивные бутылки, по 40 копеек штука.

Ворвавшись в магазин, подружки прилипли носами к холодильнику. С их ног текли грязные лужи, снег таял на простеньких, дешевых куртках. Оля выбрала шоколадный «Триумф», она еще никогда не ела мороженое на улице зимой. Купив вожделенную сладость, девчонки направились за гаражи, там на трубах, с которых свисали клочки ваты, можно было уютно устроиться и поболтать. Аня шла, запинаясь о снежные валуны, поддергивала тяжелые зеленые санки, которые смастерил ее дедушка. Ни у кого во дворе таких не было. Дед работал на стройке разнорабочим, там он стянул куски толстой арматуры и вечером, когда закончилась смена, сделал саночный каркас. Его приятель: запойный плотник с синим, как у Джузеппе из Буратино, носом вырезал деревянное сиденье. Дедушка покрасил санки зеленой краской. Именно такую он припрятал после ремонта одного из цехов. Дед страшно гордился подарком для внучки. Тяжелое время затянулось, купить что-то было сложно, страна не так давно пережила дефолт. Денег было мало, но он очень старался, чтоб в его семье это как можно меньше замечали. Дед приносил с работы вафли и орешки со сгущенкой, рядом с его конторой работал магазин от хлебозавода. Милая румяная, толстая продавщица в голубом фартуке, за пару комплементов и мелких услуг на складе оставляла ему сладости. По пятницам он парился в бане, и уговорил мужиков подрабатывать на кладбище. За небольшие деньги они рыли могилы и из краденой арматуры варили кресты. Домой дедушка часто приходил нетрезвый и усталый, усаживался перед телевизором, ругал власть и вспоминал, как ездил отдыхать в Крым.

На трубах было тепло, девчонки уселись, они кусали ледяное мороженое, от него стыли зубы, но ощущение и правда было волшебное.

– Ты где живешь? -спросила Аня Олю, отдирая варежку от «Лакомки».

– Вон в той пятиэтажке на 2 этаже, – Оля вытянула руку и ткнула в приземистое здание под горкой. Окна его лучились светом. Девочка знала, что там ее ждет мама, она наверняка готовит ужин. Скорее всего, сегодня будут пельмени, в выходные они с мамой целый день катали тесто и заворачивали в него мясные фрикадельки.

– Странно, -протянула Мира, – мы тебя никогда не видели, ты в нашей школе учишься? – махнула она головой в сторону горки.

– Да, во 2А, – гордо сказала Оля.

Мира насупилась, она считала, что ашки все зубрилы и ботаники, они с Аней учились во 2Б, между классами наметилось тайное противостояние.

– Но я только неделю туда хожу, мы недавно переехали, – продолжала Оля, – а вы?

– Мы – во 2Б,– поспешила ответить Аня, пока подруга не ляпнула какую-нибудь глупость, она уже успела привыкнуть к резкости Мирославы и сглаживала острые углы,– жалко, что не с нами, но мы же будем дружить?– она вопросительно глянула на Олю. Каким-то шестым чувством девочка чуяла, что новая знакомая очень интересная. Аня всегда тянулась к людям, ей хотелось иметь много – много друзей, как у мамы. Анина мама держала около телефона толстую серую записную книжку, там были номера на любой случай жизни: врачи, учителя, бухгалтеры, пожарные, строители, водители, пара милиционеров. Стоило ей подойти к зеленому, пузатому, дисковому агрегату, как любая проблема разрешалась. Аня точно знала: чем больше знакомых- тем проще жить.

Оля улыбнулась. Ей было страшно неуютно в новом классе. Она еще не успела с кем-то сдружиться. Очень волновалась, что у нее ничего не получится. Ребята сторонились ее. Во-первых, к новеньким всегда относятся настороженно. Во-вторых, Оля прекрасно писала, очень бегло читала, выполняла задания быстрее всех. Ей было трудно ждать, пока остальные закончат. Она старательно сдерживала себя, но из-за этого сильно ерзала на стуле. Он предательски скрипел, привлекая внимание! Все видели, что она уже закончила. Учительница не добавляла радости, она подходила, смотрела в Олину тетрадь и начинала ее расхваливать. Девочка ужасно стеснялась.

Мира недовольно взглянула на Аню. Она ревностно блюла их дружбу и принимать кого-то третьего ей не хотелось. Если бы Оля училась в их классе, то войны было бы не миновать. Но пока она в ашках, можно быть великодушной и позволить ей с ними гулять, в клане врагов должен быть кто-то свой.

– Эй, мелюзга, вы чего здесь расселись, а ну ка, шуруйте отсюда! – раздалось где-то из темноты гаражей. Между ними показалась четверка парней, они дымили вонючими папиросами, в руках у них были темные бутылки. Один нес на плече гитару. Зелёная шапка с помпоном, большие детские глаза с пышными ресницами, никак не вязались с образом дворового хулигана. Мальчишки быстро приближались. Оля и Аня встрепенулись, как дикие птицы. Мира осталась сидеть на месте, словно ничего и не слышала.

– Че какие тугие -то, я же сказал, шасть отсюда, – повторил парень, плюнув в сугроб.

– А я тогда папе твоему расскажу, что ты, Вовка, куришь, – капризно протянула Мира.

Мальчишка быстро бросил бычок в сугроб и задавил ногой.

–Мирка, козявка, ты что ли? – весело воскликнул он.

Мира радостно улыбнулась, во рту у нее не хватало одного переднего зуба. Он выпал всего три дня назад, девочка еще не осознала, как забавно выглядит со стороны, и не стеснялась себя. Вова был сыном друга ее папы. Он часто приходил к ним домой, они отмечали вместе праздники. На этот Новый год Мира сшила ему маленького пушистого зайчика. Вовке было 12, он казался девочке очень взрослым, его отличал не погодам высокий рост. Мира всегда удивлялась, в кого же он такой длинный. Ведь его мама и папа отнюдь не тянули на каланчу.

– Так что, можно нам остаться? – спросила Мира.

Оля и Аня стояли затаив дыхание, они еще никогда не сидели в обществе таких взрослых мальчишек, им, восьмилетним девочкам, это казалось просто невозможным.

– Ну ладно, шантажистка, оставайтесь, но чур не ябедничать и не мешать, – сказал он, грозно взглянув на девчонок.

Пацаны уселись на трубы. Один с красными руками, покрытыми цыпками, отсыпал Ане семечек. Вовка начал играть на гитаре. Песня была ужасная, но девчонки следили за ним как завороженные.

Ты звалась королевою,

Ты была недотрогою.

Помнишь в годы школьные,

Дрались за тебя.

А теперь другая ты,

По рукам кочуешь ты,

Не могу поверить я,

Что любил тебя.

А теперь ты нежная

Королева снежная,

Распустила волосы

По белым плечам, по белым плечам.

Распустила волосы,

Но не слышно голоса,

Потому, что заняты, губы у тебя, губы у тебя.2

***

Аня прокралась в прихожую, мама сидела на кухне с подругой, сегодня у нее в гостях была удивительно красивая тетя Женя. Ее шубка, пахнущая сладкими, конфетными духами висела на деревянных плечиках. Аня хотела повесить рядом свою мокрую куртку, но не решалась. Белый пушистый длинношерстный мех так и манил девочку, она аккуратно одним пальчиком дотронулась до нежного ворса. «Нет, рядом с такой красотой я свою грязную куртку вешать не буду», – подумала Аня. Кинув куртяшку в угол, она на цыпочках подошла к двери кухни.

– Да, -задумчиво говорила мама, – шуба, конечно, потрясающая, но и синяк под твоим глазом впечатляет. Может уйдешь от него?

– Уйдешь от него, как же…, – сокрушалась Женя, – ты что не знаешь, какой он! Убьет и глазом не моргнет. Одна надежда: может пристрелит его кто… Рита, погадай мне, а…– попросила она.

Аня шустро юркнула в свою комнату. Мама не любила, когда дочка подслушивала взрослые разговоры. Но Аня все равно не могла удержаться. Она знала, что мужчина, с которым живет тётя Женя, – бандит. Он был старше маминой подруги лет на 10, ездил на большой, похожей на бегемота, лупоглазой черной машине, очень много курил и носил кожаную куртку. Женя работала модельером в одном из городских ателье, а Анина мама подрабатывала там вечерами- ставила моделям хореографию. В юности она профессионально занималась бальными танцами, и теперь это приносило ей небольшую прибавку к крохотной зарплате. Аня три раза в неделю ездила с мамой в это ателье, крутилась возле моделей. Они производили на девочку колоссальное впечатление. Высокие, нарядные, словно живые Барби плыли по сцене, их длинные ноги на высоких каблуках блестели в ярком свете. Круг за кругом они дефилировали по узкому помосту, а когда все заканчивалось, за каждой из них непременно приезжал красивый автомобиль, и они уносились в туман. А Аня с мамой шли на троллейбус и очень долго тряслись в нем домой.

***

Оля сидела около мамы и вязала носок. Ей нравилось мелкое подрагивание спиц. Ее рыжий кот притаился и прыгнул на клубок, упал на спину, схватил его передними лапами, на задних он выпустил длинные когти и начала терзать нитки. Мама толкнула проказника ногой. Он обиженно заурчал и снова спрятался за ножкой стола, готовясь к очередной атаке. Папа Оли сидел в кресле и читал газету, он поднял свои грустные, усталые глаза над сероватыми, испещренными мелкими буквами страницами, внимательно посмотрел на кота. Ему не давала покоя статья, если бы Оли не было дома, то он непременно зачитал бы текст жене. Он опять перевел взгляд на расплывающиеся под пальцами грязно-серые буквы:

СЕЛО-КОНЦЛАГЕРЬ

Новый тип российского госустройства

«На освобожденных территориях в Чечне люди выживают вопреки предложенным им обстоятельствам…

… На вопросы «Новой газеты» отвечает один из тех, в чьих руках сегодня находится пусть небольшая, но все-таки реальная власть в Чечне. Иса Мадаев – глава администрации и военный комендант одного из самых крупных селений Чири-Юрт Шалинского района, расположенного в предгорьях знаменитого Аргунского ущелья

История Исы и его родного Чири-Юрта типична для современной Чечни…»– мужчина поморщился. «Как это может быть типичным?! Какое дикарство…», – думал он, продолжая читать.

«Чири-Юрт считается официально «освобожденным» уже месяц – с 12 декабря. Но тем не менее жизнь здесь нормальной никак не назовешь – нет ни мира, ни войны, ни еды, ни пенсий, ни света, ни покоя. Ни старая власть от Масхадова, ни новая из Гудермеса никак себя не проявляют. Части МВД и МО стоят вокруг плотным кольцом, не входя в селение и запрещая кому-либо из местных жителей покидать очерченную их блокпостами территорию. Тем временем в Чири-Юрте скопилось несколько тысяч беженцев из горных районов, и каждый день их число увеличивается. Людей надо кормить, поить, одевать и лечить. Больница разгромлена, в школу поселили беженцев…

– Не совсем понятно, почему вы все-таки отправились в Москву, а не в Гудермес – ведь там находится постоянное представительство президента РФ в Чечне, возглавляемое Николаем Кошманом?

– Мне кажется, это так называемое новое правительство из Гудермеса боится нос высунуть. Три недели через военных, которые стоят вокруг нашего села, я вызывал хоть кого-то из сотрудников Кошмана. Говорил командирам: если мне запрещено ездить через ваши блокпосты, то сами привезите новую власть в Чири-Юрт, пусть посмотрят, как мы живем! В конце концов пригласите нового префекта Шалинского района Шерипа Алихаджиева, которого вы назначили!

Все мои просьбы оказались бесполезны. Префект не приехал – я так и не знаю, что это за человек».

Папа вздрогнул: «Вот оно! снова, никто не приехал, до людей нет никакого дела!», – крутилось в голове у мужчины. Он встряхнул газету, зло выдохнул. Жена перевела на него удивленный взгляд.

– Что ты читаешь? – озабоченно спросила она.

– «Новую газету», вот, послушай, как живут в Чечне, -его всегда спокойный уверенный голос зазвенел:

«Я их спросил: «Мужики, вы считаете себя новой властью?» Они ответили: «Да». Тогда я сказал: «Так сделайте же для беженцев хоть что-то! Посмотрите, как трудно им приходится!»

Джамалханов в ответ почему-то поблагодарил меня, что я остался в селе и не ушел в горы. А потом укатил на своем бронетранспортере прочь – с тех пор ни ответа от него, ни привета. Разве гражданское правительство может ездить на бронетранспортерах?! О Кошмане и его представительстве люди у нас в селе говорят так: «Как деньги крутить – они тут как тут. А надо помочь – их нет». Кстати, уже после визита Джамалханова в Чири-Юрт я несколько раз посылал в Гудермес к Кошману своих людей с теми же просьбами – и все безрезультатно. Там продолжается дележка портфелей, ни от кого даже не добиться, кто за что отвечает. А ведь голодные-холодные люди не могут ждать…

– Но хотя бы раз в Чири-Юрт привозили гуманитарную помощь? Новая власть помогала мукой? Сахаром? Деньгами?

– Ничего не было. Абсолютно. Ни пенсий. Ни пособий. Ни риса. Ни хлеба. Выживаем как можем. Единственное, что радостного произошло за прошедший после «освобождения» месяц, так это командир СОБРа Юра (свою фамилию он нам не говорит, хотя человек хороший оказался) куда-то съездил и добился, чтобы в село газ пустили – ведь жителям запрещено выходить за околицу и рубить близлежащий лес, чтобы топить печки.

– А как вам объясняют, почему запрещено?

– Никак. Просто солдаты говорят: у нас приказ никого не выпускать. И все, от ворот поворот. Мы там настоящие заложники. Когда таким образом прошло три недели, я понял, что надо ехать в Москву просить о помощи – мы просто не выживем.»

Мужчина взглянул на жену. Ее бледное лицо, выражало глубокую скорбь, губы сжались в тонкую линию:

– Ты понимаешь, они людям дрова не разрешают добывать, отрезали от всего мира, что это за борьба такая с террористами, сами они кто тогда? – вопрошал мужчина, его ресницы дрожали, рот исказился в гримасе гнева.

Оля никогда не видела папу таким рассерженным.

– Пап, а Чечня – это где? – спросила девочка.

– На Кавказе, недалеко от Ставрополя, помнишь, прошлым летом к тете Лоле ездили? – отрывисто ответил папа. Оля огорчилась, всегда мягкий и добрый, он никогда так с ней не разговаривал. Она почувствовала себя лишней. -Вот там, – чуть более спокойно добавил он.

– Может не надо больше? – потирая ладонью нос, указывая глазами на дочь, спросила супруга.

– А что не надо-то? Нет уж, ты послушай:

« —Работают ли сотрудники МЧС и ФМС? Каков сейчас порядок приема беженцев? Существует ли он вообще? Кто, например, объясняет беженцам, куда им идти дальше, где их ждут?

– Ничего этого не существует. Никакого порядка нет. Никто беженцев не ждет и ничего не объясняет – ни им, ни мне как главе администрации того населенного пункта, где они вынуждены скапливаться. Думаю, власти только потому отреагировали на крик вокруг ультиматума Грозному и вынуждены были демонстрировать палаточные лагеря для гражданского населения, что выборы подкатывали. Теперь 19 декабря позади, Путин превратился в и.о. президента – и в южных районах Чечни ни о каких лагерях и цивилизованной встрече беженцев речи нет. Люди просто приходят в Чири-Юрт, потому что хотят спастись – горы ведь жгут напалмом. Я распорядился селить их в нашу школу. Говорю жителям: несите им еду. Вот так и живем.

– Как вам кажется, а у военных на блокпостах вокруг вашего села есть информация о том, куда направлять потоки беженцев из горных селений, чем их кормить, где обустраивать?

– Нет, конечно. Они в таком же вакууме – выживают подручными средствами. Военные приходят ко мне за тем же самым, что и беженцы: хлеба дай, воды дай, помоги… Подвозят провиант им очень плохо. Мы солдатам хлеб печем на нашей сельской пекарне! Правда, договорились, что муку военные приносят свою – по-другому невозможно…»

– Пап, а получается там ничего нет, людям есть нечего и помощь не пускают? – с ужасом спросила Оля.

– Именно, -ответил отец, -а военных местное население еще и обеспечивать должно, выходит, что у них нет ничего своего! – продолжал распаляться отец, – а вот это тебе нравится: «Допустим, из батальона МВД как-то ночью убежали два солдата – сказали, что на блокпосту произошла драка с «дедами», и они боятся возвращаться. Спасаясь, солдаты пришли в нашу школу, где жили беженцы. Те их напоили чаем, обогрели, а утром – ко мне: «Иса, двое солдатиков у нас. Как быть?» Я велел привести их в администрацию, и десятки людей видели это. Как положено, все случившееся зарегистрировал, написал депешу в отделение Красного Креста, чтобы оттуда в соответствии с международными конвенциями сообщили о случившемся семьям беглецов. Дальше позвал командира СОБРа, который стоит у села, сказал ему: в батальоне – ЧП, вот солдатики, давай расписку, что из моих рук ты их получил живыми и здоровыми, проведи расследование… Так все и обошлось миром.

Кстати, по ночам наш отряд самообороны поквартально патрулирует улицы села. Установлена очередь на дежурства – точно так же, как было в Москве после взрывов.

– Но ведь ночами передвижение запрещено? Не боитесь, что солдаты начнут стрелять по вашим дежурным?

– Я откровенно предупредил командиров, что у нас должны быть свои собственные блокпосты, нам так спокойней – мы хотим уберечься и от боевиков, и от военных, и от возможных провокаций, и от предательств. И сказал так: «Пусть ваши люди не стреляют по ним, а наши не будут стрелять по вашим позициям».

– Подействовало? Неприятных инцидентов не было?

– Ни разу. Когда военные только пришли на наши окраины, той же ночью двое солдат с оружием – село грабить. Я их задержал. Честно говоря, они несли только съестное – хлеб домашний, сыр. Сказали мне: «Мы проголодались». На следующее утро я пошел к их командиру, попросил: «Если вам что-нибудь надо, лучше днем говорите, чтобы ночью с оружием в село никто не заходил». Хотя наши жители в целом терпеливо ждут политической развязки всего происходящего, но не все же в селе разумные люди… Бойцы моего отряда самообороны, конечно, контролируют обстановку, но на кого ночью солдаты нарвутся – неизвестно. Так как они с оружием, кое-кто может убить только из-за него – автомат сейчас продается в Чечне за 300–350 долларов.

– И командир, с которым вы говорили, вас понял?

– Да. Они же взяли мое село не с боем, так почему бы не понять? На местном уровне всегда можно договориться… Я считаю, только высшие генералы типа Шаманова кровожадные. А за солдатиков отвечают ротные и комбаты, и им не хочется терять своих людей.»

Папа отбросил газету:

– Нет, это просто невозможно! – взрываясь окончательно воскликнул он и выскочил из комнаты. Мужчина не понимал, как можно жить в этой стране, где такое скотское отношение к людям, почему супруга боится уехать и изменить жизнь, ведь хуже, чем здесь, вряд ли где-то может быть. Мама Оли встала и вышла за мужем.

Оля подождала несколько минут, потом быстро встала, взяла замятые отцом страницы, расправила их и начала читать:

«– Чего хотят люди в Чири-Юрте? Чьей победы? Какого будущего?

– Люди сейчас в таком отчаянном положении, что хотят одного: чтобы их не убивали. Подумайте сами, ну о чем мечтали в концлагерях?

– О том, чтобы выжить.

– И у нас точно так же. Каждое село теперь – концлагерь. Внутри перемещение более или менее свободное, но за околицу сунуться нельзя. Проход в село с 12 до 16 – таков приказ откуда-то сверху. Чей конкретно, нам не говорят. Если беженцы пришли раньше 12 или позже 16, им лучше не соваться. Я спрашиваю военных: «А почему «нельзя?» Они ничего не отвечают.

– Так в Чири-Юрте какая власть – федеральная или чеченская?

– Чеченская. Я подчиняюсь только своим сельчанам, больше никому. Ни Моздоку, ни Москве, ни Масхадову. Это произошло потому, что мнение чириюртовцев мне дороже всех: когда я умру, они придут на мои похороны, и там не будет ни Кошмана, ни Масхадова, ни Путина.

– В ваших словах есть противоречие: вы же сами говорите, что живете в концлагере – значит, полностью под властью военных?

– Нет, мы просто приспосабливаемся в целях выживания. Офицеры, с которыми село вынуждено жить бок о бок, все прекрасно понимают, что у нас власть только чеченская, что мы их не любим, терпим до поры. Военные знают: реальная наша власть – не они. Иногда офицеры лишь нам говорят, что охраняют нас от боевиков.

– А вы разве так не считаете?

– Я считаю, что боевики – бандиты, а федералы – каратели. Машины из села в село едут – их расстреливают. Автобусы с беженцами – тоже расстреливают! Бойцы шамановской группировки поступают по отношению к мирным жителям по-садистски, а трошевской – нормально себя ведут. Значит, все зависит не от политики, а от чьих-то генеральских настроений.»

Анна ПОЛИТКОВСКАЯ

10.01.20003

Оля задумчиво разглядывала фотографию на развороте, когда мама вернулась в комнату.

– Дай сюда эту гадость? – нервно потребовала мама, отбирая у дочери газету. Она с силой дернула ее из Олиных рук. Тонкая бумага порвалась и порезала девочке палец. Оля ойкнула, но мать этого даже не заметила: «Почему папа так разозлился? Что происходит в этой непонятной Чечне? Почему родители ссорятся из-за этого?»

Мама Оли была не на шутку встревожена. Она волновалась, что этот переезд будет не последним, мужа пригласили читать лекции в США, а если он не вернется? Страх пронзил лоб длинной вертикальной морщиной, которая упиралась в переносицу, прибавляя женщине 10 лет.

– Как погуляла? – натянуто спросила женщина.

– Хорошо, -пытаясь ободрить маму, ответила Оля, – я познакомилась на горке с двумя девочками. Одну зовут Аня, а вторую – Мира. Они учатся во 2 Б. А Аня живет рядом с остановкой в этажке напротив парка.

– Замечательно, – удовлетворенно кивнула мать, продолжая пребывать в своих мыслях.

***

Мира помогала маме на кухне, когда в прихожей раздался скрежет и тяжелый стук. Это папа вернулся с работы. Он вновь был не очень трезв. Ругаясь на все лады, он отогнал черного пса, вертящегося под ногами, прошел на кухню и сел на табурет.

– Денег нет, – изрек он, обращаясь к жене, – и не будет, Бригадир все пропил.

– Вместе с вами? – зло ответила супруга.

Мира выскочила из комнаты, она знала, что сейчас начнется. Каждый раз, когда папа являлся в таком виде домой, они с мамой ссорились. Один раз мама даже выгнала его из дома. В крохотной квартире было не так-то просто найти место, в котором можно спрятаться от этого ужасного ора. Она забралась в кладовку, прихватив розовый Cosmopolitan, устроившись под вешалкой и заткнув уши ватой, раскрыла страничку с модой, девочка просто обожала шить. Всех своих кукол Мира одевала с иголочки. У ее ног пристроился старый черный пес.

Июль 2000 год.

Закатное солнце осветило красноватые стволы высоченных сосен, прошлось по длинным веткам и тонким иголкам, медленно переползло с их кончиков через марлю, прикрывающую от мух открытую створку окна, в маленькую комнату под самой крышей. За день она изрядно накалилась и теперь отдавала тепло почти как печь. В комнате пахло сушеной ромашкой и зверобоем, перегревшейся побелкой и старым, прелым линолеумом. Аня сидела в кресле, отделанном синим дерматином, оно было придвинуто к колченогому столу, покрытому зеленой льняной скатертью, на котором стояли графин с водой, небольшой магнитофончик, банка с козьим молоком и тарелка полная лесных ягод. Из приемника играло «Русское радио». Только что закончился вечерний выпуск новостей. Рассказывали про теракты в каком-то Гудермесе. Аня зачерпнула ложкой чернику: «Как скучно, делать совсем нечего, новости эти. Бррр, кто их только слушает? А название, как из книжки «Легенды и мифы Древней Греции», только там Ахиллес, интересно, что за место?» Но мысли даже не успели оформиться во что-то более вразумительное. Их спугнула песня группы «Секрет». Аня обожала гитарные переборы. Ее папа в свои редкие визиты доставал из-за шкафа гладкую, полированную гитару. Они вместе пели песни из «Бременских музыкантов». Последний раз отец навещал дочку как раз перед самым отъездом. Они даже ходили кататься на катамаранах и ели сладкую вату. Ане было ужасно весело с ним. Отец не был таким строгим и требовательным как мама, он много улыбался и все разрешал, когда папа уехал, она очень жалела, что папа с ней не живет. Сейчас, услышав песню, девочка моментально оживилась. Она болтала ногами в такт музыке и подпевала:

В жарких странах,

Где рассветы в океанах прячут лето,

Твой дышит прибой

Не для меня-

Прощай.

Капитаны

Слышат звёзды,

Их обманам поверить просто

Твой остров чужой не для меня- прощай…4

Но и это занятие ей быстро наскучило, она соскочила на пол, протиснулась между старой с растянутой панцирной сеткой кроватью, которую пытались улучшить с помощью щитов, но это не только не делало ее удобнее, а скорее производило обратный эффект, и колченогим столом к подоконнику.

Раз в год, летом, Аня приезжала в крохотный поселок городского типа, где мама работала в оздоровительном лагере для сирот. Обычно вечера проходили гораздо веселее: устраивались дискотеки и показы фильмов. Именно здесь Аня впервые увидела «Титаник». Взлетая на качелях, она распевала что-то невнятное, но голосом почти точно улавливая интонации Селин Дион. Каким-то чудом на рынке в базарный день Ане удалось упросить маму купить ей белый топик с портретами Роуз и Джека. Единственное, что огорчало девочку, что на ней топ не смотрится так же эффектно, как на девчонках постарше, у которых уже оформились грудь и талия. Сегодня был пересменок, часть сотрудников уехала в город, сопровождая шумные отряды подростков, а Анина мама осталась готовить корпус к новому заезду. Аня маялась бездельем целый день. Утром она рисовала, в обед висела на лазилках с деревенской подружкой Мариной, потом мама смогла выкроить время и сходить с ней на реку. Но сейчас Ане было отчаянно скучно: ее приятель по играм уехал, а местных ребят загоняли домой в 7. К восьми на лавках перед столовой собиралась деревенская шпана и солдатики из спрятавшейся в лесу воинской части. Они пили пиво, грызли семечки, иногда дрались и лазили в окна к отдыхающим девчонкам. Но сейчас, из-за пересменки, никого не было. Только громкий треск кузнечиков аккомпанировал заходящему солнцу.

Опершись животом на облупившийся подоконник, Аня слегка отодвинула марлю и выглянула на улицу. Под окнами их четырехэтажного здания с двумя подъездами прогуливался невысокий мужчина, он был одет в легкую белую рубашку в тонкую полоску, синие, когда-то парадные, но уже изрядно потертые брюки, в руках у него был маленький букетик полевых цветов. Аня хихикнула, она знала, кто этот дядька, и чего он ждет. «Какие странные эти взрослые, – подумала девочка, – все время они придумывают себе сложности и проблемы, неужели нельзя просто так, без всяких глупостей ходить в гости?»

Август 2000 год.

Оля и Аня сидели на лавочке в парке. Девочки с упоением делились событиями прошедшего лета. Аня как раз рассказывала о своей поездке с мамой в лагерь. То ли от неожиданной скуки, то ли по примеру старших девчонок, с которыми она там познакомилась, Анна завела дневник, в нем она держала свои маленькие тайны, записывала короткие стишки, выдумывала песенки, и теперь с выражением читала неровные строчки: «Скучный вечер, Костик уехал в город, а мама все время работает. К школе надо прочитать кучу книг. Брр. Какая тоска этот «Робинзон Крузо», терпеть не могу такие длинные рассказы. Лечь спать? Нет, не хочется. Да и как можно уснуть, когда под спиной деревяшка?».

Аня захлопнула дневник и посмотрела на Олю:

– Ты знаешь, я страшно не люблю тамошние кровати. Они ужасные! Мама, для того чтобы не проваливаться, кладет под сетку деревянные щиты. Я однажды прыгнула на нее и всю попу отбила! Представляешь? – вскрикнула она.

Оля внимательно слушала подругу, ей нравилось дружить с Аней. Их многое объединяло. Они обе любили читать книги. Занимались в музыкальной школе. У обеих девочек мамы работали врачами, получали крошечные зарплаты и очень старались хорошо воспитать дочек. Мама Ани организовывала оздоровительные мероприятия для подростков, попавших в сложные жизненные обстоятельства. Проще говоря, она работала с детьми сиротами. Оля была уверена, что на свете нет ничего страшнее, чем жить без родителей. Но ей очень хотелось знать, как справляются такие дети. Аня часто рассказывала невероятные вещи. Например, как мальчишки прыгают из окон на дальность, а девчонки купаются без купальников. Были в этих историях пикантные моменты, которые домашним девочкам почерпнуть неоткуда.

Аня продолжала:

– Я в окошко выглянула. Внизу прогуливался дядька, в руках держал маленький букетик полевых цветов. Мне было смешно. Ты знаешь, он часто приходит под окошками постоять. Я долго не знала в чем дело, а оказалось: он по ночам к медсестре одной ходит. А она замужем! – воскликнула Аня, это казалось ей ужасно интригующим фактом, девочка смутно понимала, что к женщине, у которой есть муж, по ночам не должен ходить другой мужчина.

– И что было дальше? – подтолкнула к продолжению рассказа Оля. Она знала, что Аня может пуститься в длинные рассуждения, описания ненужных деталей, но так и не дойти до самого интересного. Оля даже выдохнула, когда подружка захлопнула дневник, это значило, что развязку истории можно узнать быстрее.

– Так и ничего, – хихикнула Аня, – полотенчика-то не висело.

– Какого полотенца? – удивилась Оля, широко открыв рот.

– Да беленького такого, махрового с красной вышивкой, медсестра эта всегда вывешивает его вечером, когда ждет своего ухажера с цветами. А тут не повесила, к ней муж приехал. А он ну такой противный и гадкий. Таких надо еще поискать…– Аня сморщилась, как будто откусила лимон, она вспомнила его холодные ледяные глаза, вытянутое со впалыми щеками лицо. Мерзкую папиросу, которой он пыхтел, сидя на лавке под тополями, наблюдая как отдыхающие режутся в карты и домино. Один раз пепел с его сигареты поджег пух, дым стоял сильнейший. Но главное, Ане казалось, что этот дядька ненавидит все на свете, но особенно детей и животных. Как-то раз Аня бежала по коридору, случайно запнулась о дырку в линолеуме и упала, до крови расшибив коленку. В этот момент он как раз проходил мимо. Падая, Аня случайно его задела. Как же он кричал и ругался, но этим дело не закончилось. Он схватил ее за руку и потащил к маме, чтоб та тоже отругала маленькую девочку. Аня знала, что этот неприятный дядька работал прокурором и ждал очередного повышения. Как-то мельком, еще зимой, сидя у мамы на работе, она вскользь услышала, что он берет взятки, но для нее осталось загадкой, что это такое. Она, как и другие дети, его только боялась.

Этим летом он навещал супругу чаще чем обычно, окна их комнаты смотрели на сарайки с кроликами и курами, между ними уютно устроилось небольшое волейбольное поле, окруженное высокими соснами. В этих соснах свили гнезда грачи. Каждое утро, с первыми солнечными лучами птицы начинали громко кричать. Жуткие песни раздражали всех: отдыхающих и работников. И вот утром муж маминой коллеги вышел на улицу с ружьем, без долгих колебаний прицелился и выстрелил несколько раз. Мама запретила Ане играть на поле. Но естественно, что все дети были там. Конечно, Аня видела убитых птиц. Их остекленевшие от ужаса глаза ее очень сильно испугали. Когда она ворвалась к маме в кабинет с дикими криками, та очень сильно рассердилась. Сейчас, вспомнив об этом, Аня втянула голову в плечи, в ушах раздалось громоподобное: «Я тебе где сказала гулять? Ты почему постоянно не слушаешь, что тебе говорят, в кого ты такая бестолковая?» Вечером мама сменила гнев на милость, попыталась объяснить, что другим способой грачей прогнать не получалось, и ничего страшного не произошло. Но Аня никак не могла выбросить из головы пронзительный пустой взгляд и открытый клюв маленького грачонка. Разве это не страшно? Почему люди такие жестокие? Рассказывать об этом Оле, она не решилась. Ане не хотелось пугать подругу. – А ты что делала? – спросила она.

– Я ездила к бабушке. У нас клубники в этом году было видимо-невидимо. Вкусная, – Оля улыбнулась, ее рот наполнился слюной от воспоминания о сладких ягодах. Она обожала клубнику. А еще у бабушки была корова Зорька. Она стояла в небольшом загончике во дворе, жевала ароматное сено и томно мычала. Олю поражали ее огромные темные лиловые глаза. Рога с острыми кончиками поблескивали под солнечными лучами, заползающими в узенькие окошки, каждое утро Оля просыпалась и ела на завтрак клубнику со свежими сливками. Это было волшебно, – а еще я жуков собирала. Фу, до чего же они противные, – Оля сделала страшную гримасу, высунула язык и сморщила нос. Ладно полосатые желто-черные, но вот эти красные личинки, ууу….ненавижу. А еще мне папа велик подарил. Я на нем на пруд гоняла. А Мира когда приедет? – вопрос Оля задала как бы между прочим, но он ее очень сильно волновал. Ей хотелось, чтоб Мира не приезжала как можно дольше, ей нравилось дружить с Аней вдвоем. Они вместе читали книжки, рисовали причудливые картинки, играли в бадминтон. Но с Мирой все было иначе, она очень ревновала, перетягивала внимание на себя.

– Мирка, не раньше 25 августа, родители ее дом строят, так что мы ее еще не скоро увидим, – не замечая облегченного выдоха Оли, ответила Аня,– ты видела, в нашем Доме культуры театральную студию открывают, давай запишемся?

– Да, я с удовольствием, только я же еще в музыкалку хожу. А ты знаешь, что в Москве метро взорвали? – спросила Оля, сама она не очень понимала, что значит взорвать метро, но ей хотелось с кем-то об этом поговорить, мама старалась избегать обсуждения страшных событий, дистанцировалась или игнорировала вопросы, папа уехал в командировку в США. Оля очень по нему скучала. Когда папа был дома, они вместе читали книги. Ее любимой был роман Жюля Верна «Вокруг света за 80 дней». Папа доставал большой старый глобус с верхней полки

книжного шкафа, брал фломастер, и они с Олей отмечали маршрут главного героя. Сейчас, когда девочка проводила время с мамой, ей было очень одиноко, она чувствовала, что ей не с кем поделиться своими тревогами. Может быть, у Ани дома не отмалчивались?

– Да, кто же не знает, – как-то по-стариковски всплеснула руками Аня. Оле показалось, что этот жест подруга скопировала у своей бабушки, – дедушка ругался, говорит, что менты работать не умеют, все вокруг только воруют и бухают, а мама сказала, что опять никого не найдут, что все это уже было. Год назад, помнишь, дома жилые бахнули, страху мы, конечно, натерпелись. Бабушка спать нормально перестала. А потом у нас в доме пожар случился, в лифте бомж уснул, под ним матрас загорелся. Дым на верхние этажи пошел. Мама думала, что и у нас бомба, – Аня поежилась, она старалась сохранять бодрый голос, но на самом деле очень тогда испугалась. В квартире было сине от дыма, мама в смятении собирала документы и деньги. Бабушка вызывала пожарную бригаду, а дедушка топором открывал пожарную лестницу на балконе. Ане думалось, что это было одно из самых страшных событий ее жизни. Всей семьей они спускались по хлипкой лестнице между балконами, старая, скрипучая, ржавая, она шаталась под каждым касанием ноги, норовя сбросить вниз любого, кто на нее наступит.

Придя домой, Аня учуяла запах солёных огурцов. Девочка догадалась- дедушка вернулся из деревни. Значит и ей бабушка передала гостинец.

– Деда, – закричала Аня, врываясь на кухню.

– Привет, внучка, – ответил он, быстро опуская что-то под стол.

Аня озадаченно на него посмотрела.

– Ты от бабушки уже вернулся, как у нее дела? – настороженно спросила девочка, пытаясь разглядеть, что же дед прячет за ногой.

– Хорошо у нее дела, шлет тебе привет. Куры соседские к нам на участок забрались, гладиолусы подрыли, но цветы к празднику будут, -стараясь улыбнуться, сказал он, – я тебе малинки привез, там под окном стоит в корзинке.

– Деда, случилось что-то? – прямо спросила Аня, чувствуя, что дед от нее что-то скрывает.

– Эх, внуча, ироды они, мужиков заживо утопили, ни одна собака на помощь не пришла, – стукнув кулаком по столу, сказал дед.

– Дедушка, кого утопили? – расстроенно спросила Аня.

– Подлодку нашу «Курск», чтоб им пусто было, бездельникам бессовестным, – горестно закончил дед. Больше ничего из него Ане выудить не удалось.

Когда мама пришла с работы, дед уже спал. Аня сидела за письменным столом и выстригала из цветной бумаги кота. Она хотела перевести его на стеклянную рамку для фото, а потом раскрасить.

– У нас так тихо, ты одна? – с удивлением спросила мама.

– Нет, деда спит уже, он огурцов привез и малины, – повернувшись на маму ответила Аня. Мать сняла белые босоножки на высоком каблуке и одернула полы коричневого сарафана, струящиеся почти до самого пола. Ее слегка вьющиеся каштановые волосы были уложены в мягкий растрепанный пучок. Она подошла к зеркалу и начала аккуратно вынимать шпильки.

– Рано он…– задумчиво проговорила она.

– Мам, а что случилось с подлодкой «Курск»? – наблюдая за матерью, спросила Аня.

В зеркале отразилась озабоченное лицо, подведенные черным карандашом брови тревожно изогнулись.

– Несчастный случай во время военных учений произошел, а почему ты спрашиваешь? – осторожно ответила мама.

– Да дедушка сказал, что их нарочно утопили, – возвращаясь к картинке с котом, ответила Аня.

–У дедушки брат старший подводник был, он погиб давно, – ответила мама после минутной паузы.

– Мам, а дедушка тоже в армии служил? – поинтересовалась девочка.

– Нет, он не служил, у него один глаз видит плохо. Его не взяли, а вот два его брата, те -да, – нехотя ответила мама.

– А почему мы никогда не общаемся с родственниками дедушкиными, я ведь ничего про них не знаю, – накладывая картинку на стекло, спросила Аня.

– Раньше мы к ним каждый год ездили в Крым, пока Советский союз не распался. А потом, после развала в 1991, я вещи хотела детские им отправить, а посылка не дошла, обратно вернулась, и с тех пор ни одного письма. Нет ни адресов, ни телефонов, словно и людей больше нет, – грустно ответила мама.

– А в Союзе хорошо было? – снова поворачиваясь к маме, спросила Аня. – Вот тетя Лариса говорит, что это было ужасное время, полное глупости, пустое и безденежное.

– Ты бы поменьше взрослые разговоры слушала, – недовольно заметила мама. Хорошо было в Союзе, – быстро продолжила она, – определенность была, уверенность в завтрашнем дне, всего хватало, тихо и безопасно, уж лучше, чем сейчас.

– А почему же тогда он распался? – удивилась Аня.

– Не распался, а развалили, все ценное растащили по своим да нашим, а людей просто обманули. Это была настоящая катастрофа, – совсем загрустив, ответила мама.

– А люди не были против? – с непониманием глядя на мать, спросила Аня.

– Были, но когда мнение простых людей хоть что -то определяло? Ты ужинала? – меняя тему, продолжила мама.

15 сентября 2000

Мира пришла домой и уткнулась носом в подушку. Слезы катились по ее щекам крупными градинами. Она только что пережила настоящее предательство. Аня с Олей пошли на прослушивание в театралку без нее. Нет, конечно, они ее позвали. Но она ужасно стеснялась, придумала миллион причин, почему не будет ходить. Мира надеялась, что и Аня не пойдет, останется с ней. Но подруга бросила ее и ушла с этой противной Олей.

–Ты чего ревешь? – гладя дочь по голове, спросила мама.

– Я больше никогда не буду дружить с Аней, – молниеносно ответила девочка, – она самая настоящая предательница, фу, как можно быть такой двуличной? – надрываясь пищала Мира.

– Что же она такого сделала? -удивленно спросила мама.

– Она дружит с Олей больше, чем со мной, у них секреты разные, они сегодня пошли вместе на прослушивание в Дом культуры без меня.

– А ты почему не пошла? – удивилась мама, она знала, что Аня никогда не обижала Миру, за время их милой детской дружбы, девочка старательно уступала ее дочке во всем, должно быть что-то изменилось.

– Я боюсь, я стесняюсь, я не могу, – захныкала Мирослава.

Мама погладила девочку по голове.

– Ничего страшного, что Аня пошла без тебя, если ты не увлекаешься театром, а ей это нравится, то пусть она ходит одна, что в этом плохого? Вот чем бы ты хотела заниматься?

– Я хочу в художественную школу, а где папа? – вытирая сопливый нос, спросила Мира.

– Где, где- в Караганде, – разозлилась мама, – знаешь что, хватит ныть, займись ка чем-нибудь полезным: приберись, в магазин сходи. Молока нет и хлеба!

***

Оля и Аня стояли за кулисами актового зала, прямо сейчас Аня должна была выступать. Одернув черную с белыми лапками юбку, подтянув скрепку-бант, Аня вышла на сцену. Медленно она двигалась к микрофону. Белый фонарь слепил ее глаза, вытянув руки вдоль тела она встала прямо напротив режиссёра, открыла рот и начала читать:

В горах мое сердце

(Из Роберта Бернса)

В горах мое сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу.

Прощай, моя родина! Север, прощай, -

Отечество славы и доблести край.

По белому свету судьбою гоним,

Навеки останусь я сыном твоим!

Прощайте, вершины под кровлей снегов,

Прощайте, долины и скаты лугов,

Прощайте, поникшие в бездну леса,

Прощайте, потоков лесных голоса.

В горах мое сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу!5

Ане было очень страшно, она хотела читать совсем не это стихотворение, в ее планах было разыграть «Ворону и лисицу», но пока она шла к микрофону, слова, знакомые ей с самых ранних лет, вылетели из головы, перед глазами, с дикими гримасами стояли герои пластилинового мультика, в ушах било: «А помнится вороне, кар-кар-кар». Пытаясь справиться с подступающей паникой, Аня смогла вспомнить только стихотворение, которое выучила специально к дню рождения мамы. Она вычитала его в учебнике литературы. Аня его обожала: большой синий, с домовенком на обложке, называвшийся «Маленькая дверь в большой мир». Действительно, он, как и обожаемые Аней сказки, был дверью в другое измерение, столько прекрасных рассказов она прочитала, например: «Там вдали за рекой», «Корзина с еловыми шишками». Это стихотворение, которое сейчас декламировала Аня, представил своему другу домовой Афанасий. Ане представлялись сказочные вершины гор, прекрасные орлы, реющие под небесами.

Стоя за красным плюшевым занавесом, Оля наблюдала за подружкой. Она не понимала, как та может чувствовать себя столь уверенно. Самой Оле казалось, что она ни за что не сможет выйти и что-то прочесть. Девочка пыталась убедить себя, что это то же самое, что петь в хоре, где она с удовольствием выступала. В музыкальной школе, в которой занималась Оля, ученики постоянно принимали участиях в конкурсах. Девочка пела народные песни, у нее был свой личный костюм. Мама до глубокой ночи несколько дней подряд расшивала его крупными бусинами, очень похожими на жемчуг, оранжевый атласный сарафан и кокошник с длинными лентами. Совсем недавно их ансамбль пригласили на городской праздник. Мама заплела Оле шикарную косу. Большой дракон вился от самого лба через левый висок, переходя на затылок бежал к правому, опоясывал голову от уха до шеи и падал толстым хвостом на спину. Оля не могла налюбоваться на себя в зеркало, ей страшно не хотелось прятать дракончика под кокошник. Но это было еще не все, мама сделала девочке макияж. Она долго колдовала над дочерью, доставая из своей косметички разные пушистые кисточки и баночки. Оля чувствовала запах яблочных румян, ощущала горьковатый привкус помады. Когда она посмотрела на себя в зеркало, то не поверила глазам. Через серебристую гладь на девочку смотрела Настенька из сказки «Морозко». В тот день Оля чувствовала себя потрясающе. Она стояла на сцене в парке, уютно раскинувшемся недалеко от школы, постукивая ложками, притопывая ножками, пела: «Ходила младёшенька по борочку, брала, брала ягодку земляничку…».

Погрузившись в собственные переживания, Оля не сразу заметила, как рядом с ней встала высокая, худенькая девочка. Она настороженно поглядывала своими карими глазами из-под через чур длинных ресниц.

– Ты дальше? – спросила она удивительно взрослым голосом.

Оля робко кивнула.

– Но, если хочешь, можешь ты, я очень боюсь, – призналась она.

– И я боюсь, три дня дома учила, но все равно очень переживаю, вдруг забуду слова, можно я вперед тебя пойду? – закусив губу попросила она.

Оля снова кивнула, на этот раз утвердительно.

Аня уже мчалась к ним, она мельком взглянула на незнакомую девочку и сразу кинулась к Оле. Голос ее, взволнованный и быстрый звенел на все закулисье.

– Ой, Оля, как я испугалась, я все забыла, даже пошевелиться не могла. Какой ужас, меня не возьмут, – заламывая руки, причитала Аня.

Оля видела, что девочка, стоящая рядом, совсем побелела. Она вышла на сцену. В свете белого прожектора казалось совсем тонкой и прозрачной, словно струна.

– Меня зовут Полина Романова, – представилась девочка, – я хочу показать сценку.

Полина встала в позу, она подняла руку ко лбу:

Сергей Михалков

Беглянка

Жила-была собачка

По кличке Чебурашка —

Курчавенькая спинка,

Забавная мордашка.

Хозяйка к ней настолько

Привязана была,

Что в маленькой корзинке

Везде с собой брала.

И часто в той корзинке,

Среди пучков петрушки,

Торчал пушистый хвостик

И шевелились ушки.

Хозяйка Чебурашку

И стригла, и купала,

Она, не зная меры,

Собачку баловала…6

Полина подпрыгивала, закатывала глаза, пару раз делала колесо, изображая милую собачку, а в конце, замерла в длинной паузе и чуть не пустила слезу. Быстро поклонившись, она опрометью кинулась за кулисы.

–Ничего себе, -прошептала Аня, когда Поля поравнялась с ней, – я вообще все-все забыла, а ты так показала, – она округлила рот и выразительно выпучила глаза.

Маленький червячок зависти проснулся в девочке, она считала, что лучше всех читает с выражением, умеет напускать на лицо таинственность, поднимать к небу глаза. Аня старательно копировала этот взгляд с Констанции в «Трех мушкетерах». Увиденный в 6 лет фильм очень заинтересовал девочку. Ирина Алферова, играющая нежную красавицу, ей понравилась. Первый раз Аня задумалась, что возможно, когда она немного подрастет, то у нее тоже появится отважный поклонник, который будет драться ради нее на шпагах. Тогда Аня плохо осознавала, что героиня замужняя женщина, которая завела роман с легкомысленным повесой. Все ее внимание было приковано к крохотным ножкам, к которым припадал страстный возлюбленный, поющий зычным голосом:

«Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони,

И буйный пир от схватки до погони,

И миг любви, и миг святого пыла,

Рука ласкала, а душа любила.

Та встреча не чета простой удаче,

Была любовь и было всё иначе.

И вот среди друзей я, как в пустыне,

И что мне от любви осталось ныне,

Только имя…

Констанция…»7

Этот сладкий образ привлек Аню к сериалам и романтическим повестям. Она рано прочитала «Метель» Пушкина и «Барышню -крестьянку». Стянула у мамы женский роман Екатерины Вильмонт «Путешествие оптимистки, или все бабы – дуры». Вечерами усаживалась с бабушкой около телевизора и смотрела «Санта-Барбару», «Селесту», «Черную жемчужину», «Землю любви». Она восхищалась красотками, рядом с которыми были пылкие чернобровые мужчины. Поцелуи приводили девочку в восторг. Она впитывала экранную любовь как губка, думая, что во взрослой жизни так много всего интересного, и это предстоит испытать. Аня наблюдала за бабушкой, которая промакивала платочком глаза, сопереживая тяжелой судьбе молодой итальянки, вынужденной бежать с родной земли. Эта потусторонняя жизнь казалась удивительной, захватывающей, но странной. Перед большим счастьем героям непременно требовалось пострадать. Это девочке не нравилось. Страдать Аня не любила, но и особого счастья вокруг себя она не наблюдала.

Кроме экранных страстей Аня обращала внимание на отношения дедушки и бабушки. Дед постоянно пропадал на стройке, приходил оттуда с черными ногтями и пьяненький. Бабушка целый день стояла у плиты, варила кастрюлями супы: щи с квашеной капустой, борщ. Жарила из жесткого мяса, прокрученного в фарш, жилистые, жирные, пахнущие луком котлеты. Иногда они вместе ходили гулять в парк и танцевали там медленный фокстрот на открытой веранде. Летом бабушка уезжала в деревню, занималась огородом, а дедушка появлялся там только в выходные. Чем он занимается, Аня не знала.

Ее частенько отправляли в дачную ссылку. Там она качалась на качелях, объедалась свежими сливами и пирожками. Но Аня не хотела такой жизни. Ей она казалась скучной, однообразной. В душе жила мечта о волшебной сказке. Мама тоже была сомнительным примером. Она никогда не выходила замуж. Мама не приводила в дом своих кавалеров и дочь в подробности личной жизни не посвящала. Все, что Аня узнавала, было подслушано из разговоров матери с подругами. Они часто собирались на их кухне, обсуждали мужчин. Мама гадала. Ане строго-настрого запрещалось трогать гадальные карты. Папа с ними никогда не жил. Аня знала, что он женат, у него есть другая семья. Отец приезжал только по праздникам, дарил плюшевые игрушки. Дед в это время демонстративно уходил из дома, а бабушка тяжело вздыхала.

Совсем недавно по НТВ Аня увидела новый сериал, название его отдавало запретным и непонятным – «Секс в большом городе». Девочка посмотрела всего несколько серий, но они потрясли ее до глубины души. Красивые, гордые женщины, в ярких нарядах вели успешную жизнь, имели поклонников и не страдали. У них все получалось, они были свободны от всего. Аню не интересовало, что такое секс, к чему стремятся героини. Она просто обмирала при виде шикарных туфель. Пропуская через себя, но не осмысливая, слушала она разговоры, не предназначенные для детских ушей. И вдруг поняла, что во что бы то ни стало хочет стать актрисой, чтоб у нее тоже были такие наряды. Когда Аня оставалась дома одна, то доставала своих обожаемых Барби, разыгрывала с ними спектакли. И все сюжеты были конечно же о любви!

Сейчас, глядя на Полину, Аня почувствовала дух соперничества. Он был для нее нов. Ни с Олей, ни с Мирой такого не возникало. Но эта девочка очень сильно от них отличалась. То ли в настороженном взгляде, то ли в быстрых, уверенных движениях чувствовалась какая-то агрессивная, но пока скрытая сила.

Оля тоже была поражена выступлением Полины, теперь ей было еще страшнее выходить на сцену, она попятилась.

– Я не пойду, я не могу, – пролепетала она.

4 глаза уставились на нее.

– Это еще почему, – опередив Аню, спросила Полина, – ты же уже пришла, надо попробовать, – уверенно заявила она.

– Ты сама только что дрожала, словно осиновый лист на ветру, – отнекивалась Оля.

– Еще бы, я с братом поспорила на 10 рублей, что смогу все выучить и выступить, – надув губы, ответила Полина, – так бы я ни за что сюда не пришла.

Аню снова кольнула зависть, выходит, что для новой знакомой сегодняшний конкурс ничего не значит кроме спора с братом. А для нее это шажок к мечте всей жизни, и очень возможно, что она его провалила. Какой ужас! Аня не сразу обратила внимание на легкий смешок где-то у себя за спиной. Звук повторился. Аня повернулась, сзади нее стоял мальчик, он сердито смотрел на Полину, выдыхал сильно, так, что длинная, давно не стриженная челка подлетала вверх.

– Всем расскажешь, что выиграла? – подходя к сестре и протягивая помятую грязную десятирублевую бумажку, спросил он.

– Конечно, не только же ты умеешь кривляться, – сказала Полина и высунула язык, – вот так вот, будешь знать, как зазнаваться.

Мальчишка посмотрел на Олю.

–А ты все равно иди, хоть попробуешь, никто тебя там не съест, – он ободряюще улыбнулся и похлопал девочку по плечу.

Оля сделала несколько неуверенных шагов, ноги ее подгибались. Словно улитка ползла она к микрофону. Шумно втягивала носом воздух, слёзы щипали ей глаза, и вдруг она решила: надо спеть!

Идет кисонька из кухни.

-Мяу!

У ней глазоньки опухли.

-Мяу!

О чем, кисонька, ты плачешь?

-Мяу! Повар пеночку слизал

Да на кисоньку сказал!

Оля старательно тянула мяу, с каждой нотой ей становилось все легче. Не зря она пела в хоре. Волнение прошло, она вдруг почувствовала томительное удовольствие, такое же как на концерте в парке. Закончив свое маленькое выступление, она поклонилась и с чувством собственного достоинства удалилась за кулисы.

– Ты молодец, – сказал мальчишка. Он снова улыбнулся ей.

Оля точно знала, что его теплый взгляд предназначен ей одной. Сердце застучало синкопой. Она влюбилась.

Аня была слишком занята своими переживаниями, чтобы обратить внимание на Олю. Она всегда знала, что та хорошо поет, они часто устраивали маленькие домашние концерты. Играли в 4 руки на фортепиано. У Оли получалось лучше, но Аню это никогда не огорчала. Она не жила музыкой так, как подруга. Ей не очень нравилась классика, она не выносила скрипку и орган. Зато любила арфу. Для Оли музыка была чем-то большим. Она погружалась в биографии композиторов, тонко чувствовала звуковые сочетания. Ей, в отличии от Ани, легко давалось сольфеджио. Аня уже три года ходила в музыкалку, но у нее никак не получалось построить правильно аккорд. Она не любила канонических классических исполнений, ей нравилась эстрада. Любимой группой у Аня были «Гости из будущего». Она знала наизусть все их песни. Оля такой ерундой не увлекалась.

– Пойдемте, подождем результатов в буфете? – предложила Полина. Ей хотелось поближе познакомиться с девчонками, в основном она дружила с братом. Летом их вместе отправляли к бабушке, вечера они проводили чаще всего вместе, и вот сейчас появился шанс завести подруг.

Они прошли по узенькому коридорчику под винтовой лестницей, ведущей наверх в костюмерные и музыкальные кабинеты. И вошли в крошечный бар, называющийся «Аквариум». Его стены были отделаны треугольными зеркалами, а вдоль задней стояли 3 аквариума. В одном плавали золотые рыбки, в другом – вуалехвостые гуппи, в третьем – усатые сомы. На прилавке выстроились сладкие пирожные: восхитительные грибочки с масляным кремом, заварные трубочки, эклеры и нежное суфле. Ребята взяли себе по стакану газировки и одному пирожному. Аня любила суфле и «Байкал», Оля трубочки и «Колокольчик», Поля выбрала эклер и «Тархун», а ее брат Паша попросил у продавщицы сочень с творогом и чай. Они уселись вместе за круглый столик и начали жевать. Периодически пинались ногами и весело смеялись.

22 ноября 2000 год.

Маленькая красная кухня, с окошками выходившими на старое кладбище и церковь с зеленой башенкой колокольни, тонула в синем сигаретном дыме, который смешивался с запахом крепкого кофе и бутербродов с сыром. Лишь лампа с коричневым абажуром, покачивающаяся на длинной пружинке, освещала лица собравшихся. Они были мрачными и напряженными. Аня с грустью смотрела на своего друга Ясика, который улетал жить с семьей в Германию навсегда. Сегодня их провожали. Аня знала тетю Ларису столько, сколько себя помнила. Высокая, рыжеволосая, с большими миндалевидными, опушенными роскошными ресницами глазами, хохотушка, приходившая к маме в гости с жареной курицей, много курившая, острая на язык. Ясик -первый товарищ в дворовых играх, озорной шутник, учивший Аню вычитать в столбик, самый лучший на свете друг. Аня никак не могла понять, зачем они переезжают, что ждет их там: в чужой стране, где они не знают языка, где почти нет родных? Но Ясик говорил, что мама считает жизнь здесь бесперспективной, темной, она хочет большего, что наелась Союзом и современной Россией по самые уши. Аня не могла представить, что может заставить ее собраться и уехать из родного дома, из милого сердцу города, где на набережной растут высокие липы, пахнущие медом в июле, при монастыре живет большая смешная медведица, по реке снуют паромы, ведь здесь так красиво зимой и летом. Она думала о старом парке с маленькой лодочной пристанью, про аренду катамаранов. Они с Ясиком и мамами часто там гуляли. Теперь всего этого не будет? Что же может не нравиться тете Ларисе? Вот Олин папа скоро вернется из США, ее родители никуда не переезжают, хотя отец получил приглашение работать в Сиэтле в университете, значит здесь все-таки хорошо?

Август 2001 год.

Аня сидела на лавочке под окном старого деревенского дома. День только начинался. Бабушка вышла на крыльцо, в руках у нее была корзинка, на голову она надела белый платок.

– Ты куда? – спросила ее Аня.

– В лес, за грибами, пойдешь со мной? – добродушно улыбаясь и гладя внучку по голове, спросила она.

Аня радостно закивала, она обожала ходить с бабушкой в лес.

– Тогда иди, надень штаны длинные, сапоги резиновые и кофту с рукавами.

Аня собралась за считанные секунды. Они с бабушкой шагали по дорожке, на которой еще остались следы луж, расползшихся после ночного дождя. У соседского забора, на поваленной, рассохшейся старой березе сидел мужик и курил папиросу. Цыгарка чадила, он громко кашлял, но продолжал ее мусолить. Сосед кутался в фуфайку, несмотря на теплое, ласковое солнышко на ногах у него были валенки.

– По грибы пошли? – спросил он, сплевывая на землю, – а Галка надысь тоже ходила, 3 волнушки да 2 матрёшки – вот и весь урожай.

– Ладно тебе, Федот, не бреши, места знать надо, – махнула на него рукой бабушка и ласково улыбнулась.

– Бабушка, а почему дед Федот летом в валенках ходит? – спросила Аня.

–Ноги у него больные, он всю жизнь в колхозе работал пастухом, вот с ногами и беда теперь, – отвечала бабушка. Они шли через поле, высокая рожь колыхалась словно море. Со дня на день должны были приехать красные комбайны и начать молотить. Аня обожала эти моменты. Машины словно киты курсировали из одного края поля в другой. За ними оставались снопы, на которые ребята взбирались, прыгали, представляя, что они участники игры «Царь горы».

– Бабушка, а ты тоже в колхозе работала, – спросила Аня.

– Нет, меня мама в город отправила, чтоб мне паспорт сделать можно было, – улыбаясь ответила бабушка.

– Что значит сделать, а у тебя что, не было? – удивилась Аня, она знала, что паспорт дают в 14 лет. Они с Мирой очень ждали момент, когда им можно будет получить свою заветную бардовую книжечку. Дедушка даже подтрунивал над девчонками, гордо доставая свой документ из серванта он декламировал: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте я – гражданин Советского Союза».

– Нет, колхозникам выдавались временные удостоверения личности. Люди приписывались к колхозу, – отводя глаза в сторону, ответила бабушка.

–Что значит приписывались, это как вещи что ли? – не поняла Аня.

Бабушка тяжело вздохнула.

– Тогда была такая система, так надо было, – ответила она.

– А тебе на стройке нравилось работать, – снова спросила Аня. Она знала, что бабушка с дедушкой познакомились на работе. Бабушка была штукатуром-моляром. Когда на 8 Марта они смотрели вместе фильм «Москва слезам не верит» женщина рассказала внучке, что работала на стройке, как и одна из главных героинь- Тося.

– Нет, совсем не нравилось, – покачала головой бабушка, – не женское это дело краской дышать, мешки с цементом ворочать.

– А что женское? – с интересом спросила Аня.

– За домом следить, мужа кормить детей воспитывать, – улыбаясь ответила бабушка, – без мужа женщине плохо.

– Ага, мужа еще найти надо, – насупилась Аня, – а вдруг никогда никого не полюбишь, что тогда?

– О, – рассмеялась бабушка, любовь – это наживное. Вот знаешь, как твоя прабабушка Маша замуж вышла?

– Нет, расскажи, – с любопытством попросила Аня.

– Ну слушай. Шел 1943 год. Война была в самом разгаре. Людям тяжело приходилось, не было ни одного дома, где бы мужчина не ушел на фронт. Хоть до нас и мало доходили сами бои, но работать приходилось много.

Прабабушка твоя была сильной, красивой, ловкой деревенской бабой. Имела целых 4 класса образования. Ей хотелось жить, а кругом калеки да старики, тяжелый труд и почти никаких радостей. А тут в деревню еще пришла разнарядка: на торфозаготовки и осушение болот необходимо направить людей. Кого брать? Конечно, выбор пал на молодых незамужних девок. А торфозаготовки – это тебе не бал. Твоя прабабушка понимала, что оставит там все свое здоровье. Тогда вместе со своей подружкой отправилась она в дом инвалидов и выбрала там себе мужа, контуженного на войне Ивана, а подружка Галя -изуродованного, одноногого Толика. Никакой любви там и не было, сплошной расчёт-замужних, беременных женщин на тяжелые работы не посылали. Вот так свадьбы и играли.

– Бабушка, -перебила рассказ Аня, – но это же ужас, как же жить с человеком, которого ты совсем не любишь, – возмутилась Аня.

– Вот так и жили, скромно, но дружно. Прадедушка твой хоть и сильно пил, но работник был хороший, он построил дом, в котором мы до сих пор живем, работал лесником и слыл отличным охотником. В хозяйстве была корова. Я помню, когда была совсем маленькой, – бабушка остановилась, задумчиво посмотрела на приближающиеся тени разлапистого леса, – как первый раз услышала хрюкающих под лестницей на дворе поросят. Под окнами у нас гуляли куры, а на цепи сидел бодрый борзоватый кобель Гадай.

– Так выходит прабабушка мужа своего потом полюбила? – в надежде услышать хоть что-то понятное, спросила Аня.

– Потом, потом, – уклончиво ответила бабушка.

Аня чувствовала, что ей не договаривают. Интересно, что такого не захотела ей рассказать бабушка?

***

Мира сверлила взглядом поплавок. Над ряской возвышалась его яркая оранжевая шапка. Вот уже час он совсем не шевелился. Не может быть, что сегодня она не поймает ни одного карася. А все тракторист Колька виноват, это он, проезжая на своём драндулете остановился на берегу, вышел и долго черпал ведрами, что-то заливал. Мира злилась. «Фу, пропасть какая, – думала она, – вот был бы папа, он бы поймал рыбину!»– девочка встала и пошла в сторону бани, мама просила ее последить за огнем в печке и подбросить пару поленьев. Мира открыла тяжелую дверь и взвизгнула, прямо на нее смотрели два больших коровьих глаза.

– Мама! – закричала девочка.

– Ты чего орешь, – ответила мать из огорода, – чего надо?

–Тут корова! Прямо в бане! – завопила Мира.

Девочка слышала, как мама, ругаясь приближается к ней. Отряхивая руки от земли, недовольно поглядывая на дочь, мать вошла в предбанник, взяла корову за рог и потянула на себя. Животное уперлось.

– Ну ка, чего встала как вкопанная, – поворачиваясь к Мире, скомандовала мать, – хворостину мне принеси, вишь упрямая какая, ну Афонин, ну паразит, никогда за своей скотиной не следит.

Мира опрометью бросилась за веткой. Она вернулась буквально через секунду, протянула маме тонкую хворостинку. Мама протиснулась между стеной и коровой, толкнула ее в бок, потом еще раз. Животное сделало пару шагов, тогда мать резко щелкнула ее веткой по попе. Корова обиженно замычала, но вышла из бани.

– Вот паразитка, – продолжала ругаться Мирина мама, – лепёху еще навалила. Мира, убери за ней, не гоже это, когда навоз в бане, – с этими словами она погнала корову вверх по пригорку, туда, где стоял покосившийся дом Афонина.

Мира недовольно сопела: «Почему она должна убирать за чужой коровой? Это же не честно! Вот был бы папа дома, он бы сходил к соседу, тот бы мигом все убрал и научился привязывать свою животину!»

***

– Папа, почему Робин Гуд считается благородным? – задумчиво спросила Оля, отложив книгу. Отец поправил очки и отложил ручку.

– Я думаю, он помогал бедным, люди ценили его, за это и прозвали благородным, – серьезно ответил он.

– Но ведь он же все равно разбойник, – удивилась Оля, – а как же заповеди: не убивай, не кради?

– Дочь, и заповеди и легенды сложили люди. Они и определили, когда убивать и грабить – это благородство, а когда наоборот.

– Все равно, это неправильно, – упиралась Оля, – разве можно за одно и то же хвалить и ругать? Как тогда узнаешь, что чего-то нельзя?

– Тут ты права, -поразмыслив сказал он, – никак не узнаешь. А заповеди ты сама прочитала? – поинтересовался отец, пытливо поглядывая на дочь.

– Нет, мама библию дала. Пап, а почему там все такие жестокие, постоянно сражаются, мучают и казнят друг друга? Бог ужасно страшный, да и не справедливый какой-то, – почесав нос, сказала Оля, – вот бабушка говорила, что он добрый, любит всех, прощает и оберегает. А выходит совсем не так? И вообще, где он, если в космосе его нет?

– Дочь, религию придумали люди, с помощью верований в богов и духов, они объясняли все, чего не знают. Какие люди, такие и боги, – разводя руками, ответил папа, – а уж где Бог, тут каждый решает сам для себя, я думаю, что он в милосердии, любви и сострадании.

– Не понимаю, – насупилась Оля, – получается наука отрицает возможность существования Бога, и средневековые священнослужители не напрасно жгли ученых?

– Еще как напрасно, если бы все эти религиозные фанатики не вставляли палки в колеса прогрессу, то мы давно бы жили в другом мире. Вообще любая религия – это порабощение и закрепощение человека, так что почитай-ка лучше что-нибудь более вдохновляющее, – сказал папа, давая понять, что разговор окончен.

***

Полина собирала на полянке землянику, злющий Пашка сидел рядом.

–Терпеть его не могу, – вытирая кулаком нос, говорил он, – где его мать только откопала. Ты вообще меня слушаешь?

Поля кивнула, недавно Пашкина мама второй раз вышла замуж. Полине было очень жаль своего двоюродного брата. Дядя Николай ей тоже не нравился. Он казался грубоватым, резким и жадным. Папа Поли ворчал, говорил, что нормальные люди в гаишники не пойдут. Сегодня Полина видела, как отчим дал Пашке подзатыльник. Парнишка пытался сам напилить поленья, но у него не получалось. Вместо того, чтобы что-то объяснить или показать, Николай стукнул Пашу по голове. Это он называл: «Учить уму разуму», на крик во двор выскочила бабушка, она практически грудью защищала внука, отгоняя мужика. Тот зло выругался и уехал в город. И вот уже целый час Пашка злопыхал по этому поводу. Пару раз он грозился убить отчима. Поля, глядя на его разъяренное, раскрасневшееся лицо, чувствовала, что брат действительно способен совершить что-то непоправимое. Ей было страшновато. Последнее время она начала замечать, что брат меняется. Из доброго, веселого, слегка ленивого и местами бестолкового мальчишки он превращался в дикого волчонка. Часто огрызался, зазнавался и вымещал свою злобу на тех, кто не мог ему ответить. Поля была единственной, с кем он не решался ссориться. Девочке такие перемены были совсем не по душе, но как помочь брату, она не знала.

Сентябрь 2001 год.

Дождик стучал по оконным стеклам, иногда пробираясь в комнату через плохо закрытую форточку. На подоконнике красовались малиновые астры, которые Мирина мама привезла в воскресенье из деревни вместе с большущей корзиной антоновских яблок. Мира и Аня сидели над ней, с тоской поглядывая на желтые бока наливных громадин, им предстояло перечистить больше половины. Мама собиралась варить варенье. На столе уже стояли ровные ряды блестящих стерилизованных банок. А в шкафчике под подоконником уютно устроились соленые огурцы, квашеная капуста и лечо. Сезон заготовок был в самом разгаре. Аня с мамой в эти выходные тоже ездила на овощную базу за перцами и помидорами-сливками, а потом весь вечер крутила их через мясорубку. Готовить девочке всегда нравилось. Особенно в те моменты, когда мама решала испечь торт и брала ее в помощницы. Тогда с верхней полки белого шкафчика, притаившегося у стены, доставалось граненое стеклянное ведерко, в котором взбивался крем из сливочного масла и сваренной на водяной бане кашицы из молока, желтка и ванилина. На столе раскатывалось тонкими слоями тесто для хрустящего высоченного «Наполеона». Такую красоту и вкусноту умела делать только Анина мама. Девочка ловила каждое ее движение. Мама была удивительно ловкой, когда она готовила, то кухня оставалась идеально чистой, как и руки мастерицы. Напевая себе под нос: «Несе Галя воду, коромисло гнеться, за нею Іванко як барвінок, в'ється» или какую-нибудь похабную песенку: «Была я белошвейкой и шила гладью, потом пошла в театр и стала актрисой, парам-пам-пам», катала она будущие коржи и колдовала над старой духовкой. Аня вертелась у нее под ногами, подавала продукты, мешала, взбивала или сидела на табуретке, читала вслух. Когда мама пекла пироги, то девочке разрешалось их начинять и украшать. Но вот заготовки на зиму Аня не любила, их всегда было очень много, процесс затягивался, она уставала. Чистка яблок была делом хлопотным, их нужно было нарезать на четвертинки, вырезать сердцевину и те места, где кожицу и мякоть проел червяк.

– Мир, а вы компоты с целыми яблоками не делаете? – спросила Аня.

– Мама с рябиной любит, там надо дольками, – ответила Мира, вырезая помятый бочок, – а вы?

– Бабушка целыми, а мама вообще сушит, но это жуть, пока нарежешь дольками. Мне кажется, я пол августа провела с ножом в руках, – потирая нос, ответила Аня. – Вот ты мне можешь объяснить, зачем мы постоянно солим, парим, квасим? Неужели нельзя купить?

– Ну поди да купи, много у тебя денег-то? Мы вон всю прошлую зиму на картошке да на огурцах солёных просидели, – пожала плечами Мира.

– А у нас полопались банки с вареньем из черной смородины, – хихикнула Аня, – так бабушка их в самогонку решила перегнать, такой запах стоял, словно в винном погребе.

–У меня папа наливки ставит, а потом к мужикам на работу носит, но они вкусно пахнут, – удивилась Мира.

– Мир, может видик включим? – с надеждой спросила Аня. У Мирославы было полно кассет с диснеевскими мультиками.

–Только не «Титаник», – взмолилась подруга.

– Давай «101 далматинец посмотрим»? -не унималась Аня.

– А яблоки кто чистить будет? – с сомнением спросила Мира.

– А мы с собой их в комнату возьмем, в таз очистки будем складывать. Мы с мамой так делаем, когда крыжовнику носики и хвостики обрезаем, – быстро нашлась Аня.

– Ну ладно, давай, – пробурчала Мира, – ты тащи тазы, а я сейчас включу кассету.

С этими словами она выскочила из кухни. Аня пошла в ванную, в голубом капроновом тазике, который она собиралась взять, спала пушистая полосатая кошка.

– Эх, Мотя, придется тебя достать отсюда, – аккуратна поднимая ее за лапки, сказала Аня. Она обожала кошек, у нее у самой дома жил дымчатый кот, хвост которого постоянно торчал трубой. Когда девочка играла на фортепиано, он забирался на клавиатуру и прохаживался между ее руками. Кошка недовольно мяукнула. Аня погладила ее по пушистой мягкой спинке. Та покосилась на нее медовым глазом, села на пол и начала старательно вылизывать то место, до которого девочка только что дотронулась. Аня рассмеялась, взяла таз. Все его дно было усыпано мелкой шерстью. Аня включила воду, неожиданно вместо крана плеснуло из душа. Холодные капли полились ей за шиворот. Кошка, на которую попал нежданный дождь, взвизгнула и пулей вылетела из ванны. Аня тоже фыркнула. Неожиданный полив ее раздосадовал, обмыв тазик, она вышла с ним на вытянутых руках. В квартире стояла тишина, только звук работающего телевизора отталкивался от стен.

– Мира, все нормально? – позвала Аня.

Подруга не отвечала. Девочка заглянула в комнату. Мирослава сидела на полу, напротив длинной темно-коричневой полированной стенки, в которой на верхних полках расположились ряды красных, зелёных, синих и бежевых переплётов классики мировой литературы, а за прозрачными стеклянными дверцами горделиво нахохлились тонкостенные рюмочки из голубого стекла, сервиз «Мадонна», который доставали только по праздникам. У Ани в комнате бабушки и дедушки стояла точно такая же стенка, только на одной из полок еще была статуэтка коня с золоченой гривой и фарфоровая «Хозяйка Медной горы». Правда, вопреки Аниным представлениям, сказочная дева была одета в голубое платье, а глаза у нее были серыми, но каменные цветы у ног не оставляли сомнения в личности красавицы. Телевизор, расположившийся на нижнем ярусе, показывал отнюдь не мультик про веселых и милых пёсиков. На экране мелькали люди, дым, и небоскребы.

– Это что? – с недоумением спросила Аня. – Твой папа принес какой-то боевик?

– Да нет, это в Нью-Йорке, – с ужасом прошептала Мира.

– Не может быть, – не поверила Аня. В США, крае невероятных технологий, маленьких карманных телефонов, компьютеров и красивых нарядов не может случиться ничего страшного.

– Может, самолёты влетели в башни, – выпучив глаза, проговорила Мира.

– Но зачем? – совсем растерялась Аня.

– Из-за Бога, – медленно проговорила Мира.

– Не говори глупостей, при чем тут Бог? – фыркнула Аня, известие шокировало и ее, но пока она чувствовала только недоумение, а страх, который читался на лице Миры, словно застрял где-то в глубине сознания и еще не овладел разумом.

– Мусульмане хотят убить всех неверных. Это у них религия так велит, – ответила Мирослава.

– Не может быть, – выдыхая и садясь рядом с подругой, проговорила Аня.

8 Марта 2002 год.

В комнате царили лёгкие весенние сумерки. Аня лежала на маленьком диванчике. На животе у нее стояла коробка конфет «Птичье молоко». Девочка с упоением обгрызала шоколадную глазурь, так, чтобы потом, у неё остался только маленький кирпичик обожаемого суфле. Больше всего Аня любила лимонное, но сейчас в основном попадалось шоколадное. Она уже опустошила половину коробки, но не встретила ни одной лимонной. Сегодня был праздничный вечер. Бабушка и дедушка уехали в гости к бабушкиной сестре в небольшой городок Гаврилов Ям, а мама ушла на свидание. Аня же проводила 8 Марта, лежа перед телевизором. Все ее внимание было приковано к великолепному фильму «Унесенные Ветром». Ее обожаемая Скарлет стояла за прилавком благотворительного киоска и жаждала танцев. Как же Аня ей восхищалась: красивая, веселая, обаятельная. Девочке хотелось быть хоть чуть-чуть похожей на эту потрясающую женщину особенно по тому, что той всегда доставались самые красивые кавалеры. Только Эшли Уилкс почему-то не пал под ее чарами. Но кому нужны такие Эшли, когда рядом есть Ретт Батлер? О таком мужчине можно только мечтать. Аня видела фильм уже десятки раз, но ее не переставало удивлять, как ловко он обходит все испытания, уготованные ему судьбой, сколько в нем смелости и азарта. Блестящие темные глаза, смуглая кожа и усы прочно ассоциировались у Ани с пиратами. Его свободолюбие и дерзость привлекали ее. Девочка могла уверенно заявить, что именно в такого мужчину она готова была бы влюбиться. А вот Оля настаивала на том, что и Ретт, и Скарлет просто ужасны. Они абсолютно аморальны и беспринципны, а единственный прекрасный человек в этой истории- Мелани Гамильтон. Ведь она настоящая леди, полная любви, смирения и принятия. Аня не разделяла Олиного мнения. Мелли казалось ей серой скучной дурнушкой, которая все время перетягивает на себя внимание.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Аня нехотя встала и подошла к аппарату.

– Да, – недовольно прошипела она.

– Привет, – раздался веселый голос Полины.

– Ну привет, – растягивая длинный шнур телефона и косясь в телевизор из коридора, ответила Аня.

– Приходи в гости, мы с Пашкой «Кошмар на улице Вязов» смотрим, родители праздновать уехали, а мы одни, – радостно чирикала Поля.

– Ну уж нет, -выпалила Аня, она ненавидела ужастики, особенно этот. Страшная морда Крюгера, его ногти и смех снились девочке в кошмарах. Ни за какие сокровища мира она бы не стала смотреть этот фильм снова.

– Ну вот, – расстроилась Поля, – Олю что ли звать?

– Дак позови, они же с Пашей лучшие друзья, – хихикнула Аня. Она знала, что Оля влюблена в Пашку по самые уши. Посплетничать об этом было особо не с кем. Мира раздражалась каждый раз, когда Аня заговаривала о новых друзьях. Отношения с Полиной тоже были какими-то странными, они постоянно соперничали. В театралке ей доставались роли капризных маленьких девочек или отрицательные персонажи, а вот смешные, сложные характерные, неоднозначные герои принадлежали Полине. Аня завидовала Поле. И это не было добрым чувством.

      Как-то раз она вернулась с репетиции домой, кинула в угол пакет с реквизитом и разрыдалась. Мама сидела за столом и оформляла истории болезни перед проверкой. Свет от оранжевой настольной лампы, на которую Аня привязала шелковую ленточку и перевела пару золотистых наклеек, падал на ее идеальные длинные пальцы и отражался от розовых, скругленных полированных ногтей. Мама всегда следила за маникюром. Каждую субботу она усаживалась в кресло, делала ванночки для рук, обрезала кутикулу и ровненько подпиливала каждый ноготь.

– Что случилось? – не поднимая головы, спросила она.

– Поле дали играть лису, а я буду шакалихой, – всхлипывая, ответила Аня.

– А ты хотела быть лисой? – отвлекаясь от бумаг, спросила мама

– Конечно! – воскликнула Аня.

–Удивительно, обычно девочки хотят быть Снегурочками или принцессами, – задумчиво глядя на дочь, проговорила мама.

– Не, Снегурочка у нас Оля, но я не хочу, это скучно, а вот Лиса! Она и шутит, и танцует. А еще она хорошая. А я должна сыграть подлую подхалимку. Не хочу! Не буду! Лучше совсем не ходить, – распалялась Аня.

– Ну не ходи, – спокойно ответила мама, – только тогда придумай себе новую мечту о том, кем ты хочешь стать, когда вырастешь.

– Это еще почему? – удивилась Аня, сразу перестав плакать.

– А как ты будешь играть в театре? Режиссёр распределит роли, а тебе не понравится его решение? Всю жизнь реветь будешь? – строго спросила мать.

– Нет конечно, там же будет настоящий театр, – фыркнула Аня.

– А в чем разница? Там и актёры будут настоящие, не только вчерашние студенты, но и опытные, сложившиеся актрисы. Тебя никто сразу примой не возьмёт, может ты всю жизнь зайцем вокруг ёлки в ТЮЗе скакать будешь. К этому надо быть готовой. Никто никого, знаешь ли, нигде не ждет, и если ты будешь вот так на все реагировать, то дорога у тебя только одна замуж и в домохозяйки, но и там от соперничества не убережешься, – твёрдо заключила мама.

– Ты меня вообще не понимаешь и не желаешь, – возмутилась Аня.

– А надо жалеть? Умер кто-то? Если хочешь чего-то в жизни добиться, бери и делай, а реветь нет никакого смысла. Никто и никогда не будет тебя жалеть. Да и любить тоже мало кто будет, так что трудись больше, – начала сердиться мама.

– А вот папа говорит, что я талантливая, – стушевалась Аня.

– Твой папа много всего говорит, а ты и уши развесила. Смотреть надо на дела, а не на слова. Даже если ты сто раз талантливая, только упорный труд и работа над собой помогут тебе в реализации желаний. Сыграй свою шакалиху так, чтоб все только ее запомнили и не смотрели ни на какую лису, глядишь, в другой раз режиссер подумает, кого взять на главную роль, – резюмировала мама.

Аня была шокирована таким подходом к жизни. Что значит никто не будет ее любить? Ей казалось, что это просто невозможно, ведь она такая веселая, добрая, ласковая, талантливая. Но тем не менее она успокоилась. В словах мамы было разумное зерно, Полю надо переиграть, быть лучше нее во всем, тогда в следующий раз роль отдадут ей.

С этого момента и началось их с Полиной соперничество. Поля тоже чувствовала напряжение между ней и Аней, старалась на сцене изо всех сил. На последнем фестивале обе девочки получили грамоты за артистизм. Правда режиссер ТЮЗа похвалил только Аню, но Поля гнала эту мысль прочь. Сейчас, когда она позвонила ей, девочке очень хотелось, чтоб их вечный с Пашкой тандем разбавил хоть кто-то. Полина с удивлением обнаружила, что подружек у нее почти нет, только Аня да Оля. Поле всегда было интереснее общаться с мальчишками, она обожала играть в футбол, казаки разбойники, с упоением прыгала в снег с гаражей, первая была в «Сифе» на турниках. Но сейчас все поменялось, с мальчишками нельзя было обсудить новый каталог «Avon» и мамин костюм с искусственным мехом от «Tom Klaim». Пацаны не интересовались вышивкой крестом и фенечками из бисера. Маме тоже было некогда разговаривать с Полиной. Она постоянно работала. А бабушка большую часть времени жила в деревне. Поля по старинке все еще делилась своими секретами с двоюродным братом, но это становилось все сложнее. Между Аней и Олей выбирать было легко. Аня нравилась Полине больше. Она была лёгкая, любила посмеяться, с удовольствием разделяла Полины увлечения: носилась с ней по коридорам, они вместе ходили в парк аттракционов и даже забрались в заброшенную гостиницу «Чайка», где тусовались готы и панки. Оля никогда бы туда не пошла, она сидела над книгами, ходила в музыкалку и зубрила английские глаголы.

Июнь 2002 год.

Оля и Аня крутились около большого старинного зеркала. Его потемневшее стекло искажало отражение. Лица выглядели старше и строже, фигуры вытягивались. Под потолком покачивалась паутина, балки, выкрашенные белой краской, потрескались и теперь нависали хмурыми арками. Дом требовал ремонта. Раньше здесь располагались классы художественного училища. В аудиториях сохранились огромные окна, остатки фресок и разваливающаяся лепнина. Здание отапливалось из кочегарки и насквозь пропахло сладковатым дымом. Сейчас дом отдали под психологический факультет маленького частного вуза, директором которого был друг Аниной мамы. Маргарита Викторовна подрабатывала в нем, по выходным читала лекции по анатомии и физиологии для заочников. Сейчас на улице под раскидистым старым дубом накрывали большой стол в честь ее дня рождения. На льняных скатертях красовались стеклянные блюда полные ранней клубники и румяной черешни. По углам стояли круглобокие зеленые бутылки с шампанским и вытянутые синие с белым вином. Около мангала колдовал симпатичный мужчина в белой футболке: он махал над шашлыком пластиковой дощечкой, поливал из бутылки водой раскалившиеся и попыхивающие искрами угли. На небольшой покачивающейся тумбочке мамины подруги нарезали овощи и зелень. Тихо играла музыка и в такт с ней чирикали птицы.

Аня обожала бывать в этом месте, ей казалось, что у дома есть своя душа. Ожидая маму, чаще всего она сидела за облезлой желтоватой испещренной зазубринами партой и рисовала. Остро заточенный карандаш штришок за штришком выводил ласточек и голубей, сидящих на проводах.

–У твоей мамы много друзей, – заворачивая косу вокруг головы, заметила Оля.

– Очень, – отозвалась Аня, – мне иногда кажется, что она знает весь город.

При этих словах она закружилась, разглядывая, как летает ее юбка в зеркальном отражении.

– Что ты делаешь? – с удивлением глядя на нее, спросила Оля.

– Танцую, – хихикнула Аня, -видишь, как летает? Обожаю нарядные платья, жалко, что в них все время нельзя ходить. Вот повезло же тем девушкам, которые жили в 19 веке! Я недавно в Третьяковку с мамой ездила, там на картинах женщины в таких струящихся нарядах, с лентами, золотом, мехами. Один портрет особенно хорош был «Неизвестная», кажется, называется. Крамской написал. Там барышня в открытом экипаже. Божечки, какой у нее наряд: бархатное платье, шляпка с перьями, шелковые перчатки, а как смотрит- царица! Помнишь, у Пушкина:

«Ты рождена воспламенять

Воображение поэтов,

Его тревожить и пленять

Любезной живостью приветов,

Восточной странностью речей,

Блистаньем зеркальных очей

И этой ножкою нескромной…

Ты рождена для неги томной,

Для упоения страстей…»8

– Да ну тебя, – рассмеялась Оля. Ей казалось забавным Анино умение находить во всем любовные знаки.

– Какая ты не романтичная, – обиделась Аня, снова поворачиваясь перед зеркалом, ее лиловая юбка взметнулась солнцем, – а я ужасно хочу на бал! Чтоб вальсировать, вальсировать, вальсировать, – сказала она и на цыпочках пошла по широкому коридору, плавно покачиваясь, придерживая уголок подола, раскланиваясь с кем-то невидимым, стреляя глазами то вправо, то влево.

Оля снова рассмеялась, Аня напоминала ей болонку из советского мультика «Пёс в сапогах».

– Чем это вы тут занимаетесь? – спросила Маргарита Викторовна, поднимаясь по резной старинной лестнице. Ступени слегка поскрипывали, выдавая возраст дома. Она держалась рукой за тонкие перила, за ее спиной сквозь изумрудную листву било яркое, ослепительное солнце. Оно оттеняло фигуру женщины, окутывая ее таинственной дымкой. Оля поразилась статью и безупречной осанкой Аниной мамы.

– Играем в бал, – весело ответила Аня. – Вот смотри, – она снова пошла мелкими шажками навстречу матери, приветливо вытягивая ей руку. Та кивнула, принимая приглашение, и вот они уже вместе подпрыгивали в лёгкой мазурке. Оля не могла представить случая, в котором ее мама поступила бы так же.

Сделав еще пару па, Маргарита Викторовна остановилась.

– Шли бы вы есть, скоро все гости соберутся, солнце сядет, и вам пора будет домой, – поглаживая Аню по волосам, сказала она.

– Ну мам, – заканючила Аня, – это не честно, крёстная приедет, вы песни под гитару петь будете. А я так люблю, когда ты поёшь. Можно мы не поедем домой?

– Нет, – безапелляционно ответила она. -После ужина я вызову такси, и вы поедете по домам.

Аня насупилась, но не стала возражать. Она прекрасно знала, что капризничать и упрашивать маму бесполезно, если она что-то решила, значит так и будет. Аня махнула Оле рукой, приглашая ее в сад. Из динамика серого музыкального центра доносился бархатный голос Александра Малинина:

«И была соседка Клава

20 веселых лет.

Тетки ахали: «Шалава»,

Мужики смотрели вслед,

На правах подсобной силы мог я в гости заглянуть,

Если Клавдия просила застегнуть чего-нибудь…

Где-то за окном

Словно за бортом

Вдаль плывет мое детство,

Леди Гамильтон,

Леди Гамильтон,

Я твой адмирал Нельсон.

Как она ждала,

Как она звала,

Как она пила виски.

Леди Гамильтон,

Леди Гамильтон,

Ты была в моей жизни9…»

Около стола разговаривали две женщины: одна-высокая, рыжая, в зеленом льняном платье, другая- миловидная блондинка с острым взглядом:

– Любопытное исследование, и на сколько продлевает жизнь подобное сердце? -спрашивала рыжая.

– Пока сложно сказать, но срок эксплуатации заявлен как 18 месяцев, – отвечала блондинка.

– Ну надо же, как интересно. Правда до нас это еще не скоро дойдет, наша онкологичка поддерживающие препараты закупить не может, да что там, мы пластыри послеоперационные просим родственников пациентов самих покупать. Ты же знаешь, те, что у нас в расходе есть и на целую кожу лучше не клеить, что уж говорить о раневой поверхности. Швы снимать и так не самое приятное, а с этим пластырем и вовсе превращается в пытку, -покачала головой рыжая.

– Кому ты рассказываешь, я старух не знаю чем лечить, в аптеку зайдешь- цены космос, я им навыписываю, а они все одно ко мне с «Валидолом» идут, – сетовала блондинка,– ну вот и что толку от всех этих конференций, я сижу, слушаю, как фармацевтические представители рассказывают нам о замечательных чудодейственных таблетках, а назначить их можно единицам.

– Это точно, а БАДы эти дурацкие или другое мракобесие? У меня на той неделе тетка с ракухой в четвертой стадии на прием пришла. Мать честная, я ее спрашиваю, что же она так затянула. А она мне и говорит: «Я вот дрожжи пивные пила, думала грудь от этого и растет». Ты представь, у нее шишка, блин, с перепелиное яйцо, а она дрожжи! Вот теперь всем отделением не знаем, что с ней делать, – возмущалась рыжеволосая.

Оля взяла маленькую тарелочку, положила на нее черешню и уселась на ступеньках рядом с Аней, которая за обе щеки уминала кусок шашлыка.

– Это кто? – указывая глазами на разговаривающих женщин, спросила Оля.

– Однокурсницы мамины, одна- терапевт, вторая- онколог, – жуя отвечала Аня.

– А у тебя всегда дома про болезни говорят? – удивилась Оля.

– Постоянно, я недавно маму спросила про половые инфекции, в рекламе услышала, так она мне писюн нарисовала и рассказала, как же это все устроено, и где там все эти инфекции, – берясь за второй кусок мяса, сказала Аня.

– Фу, – поморщилась Оля, – моя мама никогда про такое не рассказывает.

– Да ладно, ничего там страшного нет- кожа, ткани мягкие да сосуды, – продолжала Аня, – мама сказала, что в состоянии покоя он вообще мягкий, а перед половым актом наливается кровью, в этот момент отвердевает.

– Как при отёке что ли? – удивилась Оля.

– Не знаю, – развела руками Аня, – мне не особо интересно, я помню, как-то на одном из праздников они с подругами кишечные инфекции и лекарства от поноса обсуждали, вот где гадость-то! -воскликнула она, поднимая палец вверх. – Ты знала, что кал бывает зелёный и пенящийся?

Оля поморщилась и отрицательно покачала головой.

– А он бывает, -не замечая реакции подруги, продолжала Аня, – при дизентерии, лактозной недостаточности, лямблиях, сальмонеллёзе. Во работка у врачей, чужие какашки разглядывать да гадать, чего это они позеленели. Бе, – Аня высунула язык.

– Всё, все, хватит, – простонала Оля, она не хотела это слушать. Ее мама никогда не обсуждала детали своей работы и не посвящала дочь в анатомическое устройство человека. – А кто шашлык жарит?

– Мамин друг, он в газете нашей городской работает директором по рекламе, – ответила Аня, – вон там тетя Женя, – показала девочка рукой, – а это моя крестная и ее супруг.

– А вон тот стройный парень кто? – спросила Оля, указывая на курящего у забора высокого молодого мужчину.

– Мамин ухажер, – поджав губы, ответила Аня.

– Ого, а сколько ему лет, – выпалила Оля.

– Да уж немного, вообще он мне не нравится: мутный какой-то, неприятный, гнусный даже. Но мама его почему-то выбрала, – недовольно ответила Аня.

– Где же она с ним познакомилась? – удивилась Оля.

– Не поверишь, на работе. Но он прям фу, еще душится все время какими-то омерзительными одеколонами, – зло прошипела Аня, – я вообще не понимаю, как мама могла на него засмотреться. Вот мой папа красивый, умный, добрый, статный, а этот- скарабей.

– А почему твой папа не приехал маму поздравить? – бестактно спросила Оля.

– Приезжал утром, но он никогда не задерживает, так заглянет на полчаса. У него своя семья, без нас, – грустно ответила Аня.

Оле стало неловко, она знала, что родители подруги вместе не живут, но без подробностей. Мужчина, который жарил мясо, взял гитару, подкрутил колки и начал наигрывать. Аня прислушалась и тут же улыбнулась.

– О, сейчас мама петь будет. Ты знаешь, как она хорошо поёт, а танцует! Вот бы и мне так.

Маргарита Викторовна сидела на длинной лавке, ее пушистые волосы были рассыпаны по плечам, их яркий рыже-каштановый цвет оттенял белый сарафан. Оля не знала, сколько ей лет, но выглядела она очень молодо. Высокие скулы, полные губы, точеный правильный нос, брови в разлет и блестящие глаза. Оля определённо могла назвать ее очень красивой женщиной. Ей было любопытно послушать, как же она поёт:

«Саната для полусонной струны,

Не надо, прощания мне не нужны.

Небрежно тебя коснулась рука,

Тебе это все еще приятно?

Я в платье из полупьяной парчи,

Объятье во мне аккордом звучит,

Сумею я выжить наверняка.

Не забывай, ладно?

Полумрак, полушепот, полумолчанье,

Незатейливый опыт непониманья,

В полусладком бокале лунные блики,

Чье-то счастье искали две половинки»10.

Ее голос был странным, твердым, но при этом тягучим, он переливался словно ртуть. Немного опереточный, немного джазовый увлекал за собой, заставлял вслушиваться в слова, погружаться в мелодию. Гитарное танго, сопровождающее песню, то затихало, то нарастало, отстукивая сердечные ритмы. Солнце, опускавшееся за горизонт, словно замерло, чтоб дослушать до конца романс в полутонах. Оля вслушивалась в беспокойную, нервенную аранжировку. В ее душе просыпались какие-то дикие, странные образы, которые она никак не могла узнать.

23 октября 2002 года.

Оля сидела за столом между мамой и папой и уписывала за обе щеки макароны. Папа выглядел холодно и озабоченно, он нервно переключал пультом каналы телевизора.

–В Москве введен специальный план «Гроза» в связи с захватом заложников на Дубровке, наши корреспонденты находятся сейчас там, мы ждем прямых включений, – тревожным голосом вещал диктор.

Оля непонимающе посмотрела на папу. Его озабоченное лицо ее пугало. Добродушная, прячущаяся в мягкой бороде улыбка, пропала с тех пор, как он вернулся из США, они с мамой стали меньше разговаривать. Оля знала, что папа спит на диване в гостиной. Глаза его замерли, он не шевелился и весь был обращен в слух. Мама, поливавшая на подоконнике цветы, тоже словно оцепенела.

– Ну вот опять, сколько это может продолжаться, ты по-прежнему считаешь, что здесь надо жить? – сердито вскричал отец. Он вскочил и вышел из комнаты.

Олина мама бледная словно мел, опустилась на диван, вода из красной лейки капала ей прямо под ноги.

– Мам, -позвала девочка, – у тебя льется.

– Еще ты меня поучи, – прикрикнула мать, поднимая на дочь злые глаза. Оля прикусила язык, последнее время мама очень часто ругала девочку, в основном это происходило после ссор с папой.

Оля слышала, как в коридоре, отстукивая по рифлёной, выкрашенной масляной краской желтой стене, отец набирает чей-то номер на стационарном дисковом телефоне. Его облегченный возглас, а потом взволнованный бас показались девочке странными и неприятными, она тоскливо поежилась.

***

Аня крутилась на офисном стуле в мамином рабочем кабинете. Ей было нестерпимо скучно. Они уже 2 часа как должны были быть дома. Аня с грустью думала о том, что пропустила сериал про молодого супермена, по СТС уже год шли «Тайны Смолвиля», Кларк Кент был настоящим красавчиком. Но у тети Жени, как назло, разыгрался гайморит, и мама делала ей КУФ на нос. Сначала Аня читала мамины рабочие справочники, некоторые из них были с картинками. Глядя на проявления кожных инфекций, Аня поморщилась: «Нет, ни за что она не будет врачом, как все эти прыщи можно отличить друг от друга? Прыщ он и в Африке прыщ!». За окнами сгустился мрак. Облетевшее дерево, весной покрывающееся нежными белыми цветами, сейчас абсолютно голое, стучало своими изогнутыми тонкими ветками в окно, падая на него под натиском ветра. Небо плакало навзрыд то ли дождем то ли снегом. Аня навалилась на подоконник и разглядывала в темноте фары от приближающихся машин. Ее удивило, что с пригорка около серой, спрятавшейся за решетчатым забором больницы, мимо морга и гаражей спускается небольшая цепочка синих огоньков. Было в них что-то зловещее.

– Мам, а кто может ехать сюда целой колонной? – крикнула Аня через коридор.

Она услышала, как в маленьком кабинетике тяжело отодвинулся стул. Раздались грузные шаги и отборный мат. Мужчина тёти Жени выскочил в темный коридор. Следом за ним бежала мама, они спешили к пожарному выходу, который смотрел на железнодорожные пути. Мамин белый халат взлетел словно флаг на ветру, когда она распахнула тяжелую железную дверь. Мужчина выскочил в темноту. Мама трясущимися руками запирала замок. Тетя Женя спешила к Ане.

***

Полина была в гостях у Паши, они резались в карты. Из кухни доносились веселые голоса. Сегодня у Пашкиного отчима был день рождения. Он играл на гитаре и пел забавную песенку:

«Шаланды, полные кефали,

В Одессу Костя приводил,

И все биндюжники вставали,

Когда в пивную он входил.

Синеет море за бульваром,

Каштан над городом цветёт,

И Константин берёт гитару

И тихим голосом поёт:

«Я вам не скажу за всю Одессу —

Вся Одесса очень велика,

Но и Молдаванка, и Пересыпь

Обожают Костю-моряка»11

Полина снова выиграла. Она положила Пашке 2 туза на погоны и весело засмеялась. Мальчишка насупился. Он проигрывал уже в третий раз.

– Да ну тебя, мне надоело, – зыркая исподлобья, сказал он, – давай лучше телевизор посмотрим? – с этими словами он схватил пульт и нажал на кнопку, ему страшно не хотелось выслушивать насмешки Полины.

Динамики заорали не своим голосом.

– Страшный теракт на Дубровке, в заложниках находится 916 человек.

Дверь в комнату распахнулась, в проеме стояла мама Полины. Веселая, розовощекая женщина, с коротко стрижеными черными волосами.

– Можно сделать тише, – спросила она, сначала не обращая внимание на речь диктора, тут ее глаза остановились на красной бегущей строке, она тяжело опустилась на диван, из ее груди вырвался сдавленный вздох, – о, Господи!

Полина посмотрела на мать, она знала этот взгляд. Растерянный, блуждающий, он символизировал все плохое, что может случиться. Такой она была, когда четыре года назад забирала у нее тысячные бумажки из копилки, вместо них она потом положила туда всего 5 рублей. Эти же глаза смотрели на Полину, когда через три месяца после этого умер дедушка. Девочка понимала, случилось что-то очень страшное. Она вопросительно смотрела на мать, ожидая, что та хоть что-то скажет.

***

Мира сидела в кладовке. Верхняя лампочка сломалась. Она с маленьким фонариком спряталась под шубой и разглядывала выкройки. Около ее ног дремал черный пес. Папа с мамой разговаривали на кухне. Папа был вне себя. Сегодня в Москве случилось что-то страшное. Отец обвинял во всем чеченцев. В начале года в их классе появился чеченский мальчик, учительница говорила, что он беженец, его родной дом разрушен и семья приехала сюда, спасаясь от войны. Мира пришла домой и рассказала об этом маме, папа посмотрел на дочь красными, налитыми кровью глазами, сжав кулаки он запретил дочери общаться с мальчишкой. Отец считал, что чеченцы-убийцы. Мире было очень страшно. Его настроение менялось в одну секунду. Мира никогда не знала, из-за чего он разозлится в следующий раз. Два дня назад он пнул их пса только за то, что собака подобрала с пола упавший с Мириной вилки кусок котлеты. Девочка была поражена, ведь 5 лет назад папа подобрал песика на обочине дороги. Собака была тощая и грязная, глаза заплыли гноем. Мать отказывалась взять уродца в дом. Но папа настоял, он ходил за ним, как за ребенком. Отмыл его, вытравил всех блох, кормил маленькими порциями, отпаивал водой. Пес был его лучшим другом. А теперь… Папа стал много пить. С тех пор, как он вернулся из длинной командировки, мама долго отказывалась говорить дочери, куда он ездил, но Мира все-таки подслушала и узнала, что папа служил в Чечне. Его словно подменили. Он больше не рассказывал смешных историй, плохо спал по ночам, по долгу мог сидеть на табурете в пустой темной кухне. Его глаза бегали, а руки дрожали. Как-то раз Мира спросила, как он жил там, в горах. Отец посмотрел на нее пустыми глазами и ответил: «Я там не жил, там нет жизни – только смерть». Мать, стоящая рядом, вытирающая белым вафельным полотенцем большую тарелку с голубыми розочками по ободку, с размаху треснула его по плечу. Папа замер, зло посмотрел на жену, отвинтил красную крышечку со стеклянной водочной бутылки.

      Миру мало заботило то, что случилось в Москве. Она очень боялась, что родители опять поссорятся, и мама выгонит отца навсегда. Мире этого не хотелось, несмотря ни на что, она любила папу.

***

Аня набрала номер, ей очень хотелось рассказать подруге, как сегодня к маме на работу приехал наряд, чтоб задержать мужчину тети Жени. Но на другом конце провода мерзко пищали короткие гудки. Аня с грустью подумала о том, что пропадает такая интересная история. Вдруг до завтра что-то забудется? Она достала свой дневник и записала в нем: «За окном сгустился мрак…»

Февраль 2003

Мира прижимала плечом к уху телефон, они болтали с Аней уже час, по МТВ шла трансляция шоу Джея Лено. Девочки ждали выступления группы «Тату». Скандальные, крутые артистки привлекали внимание яркими выступлениями, высокими голосами и неоднозначными текстами. Аня с Мирой совершенно точно не знали, что имеют в виду певицы, когда звучат слова: «Я сошла с ума, мне нужна она…». Качаясь на большой качели-кораблик и подпевая кассетному плейеру, подружки досочинили, как им казалось, смешное продолжение, недавно в кинотеатре прошел мультик «Ледниковый период». К словам «я сошла с ума, мне нужна она» девочки прибавили: шуба для слона. Сейчас на сцену вышли две школьницы: черненькая и рыженькая, на обеих были юбки в складку и облегающие белые майки, на груди у каждой красовалась надпись «Х…й войне».

– Ты тоже это видишь? – ошеломленно спросила Миру Аня.

– Ага, ни че себе, вот это круто, – растягивая гласные, ответила Мира, – я тоже такую майку хочу.

– Ой, – вдруг пискнула Аня, – подожди минутку.

Мира слышала, как у подруги в комнате что-то происходит, очевидно, что кто-то из взрослых вошел в комнату.

– Ну бабуля, – канючила девочка, – ты ничего не понимаешь, это очень интересно, сейчас все ребята смотрят, а я что- хуже? Не надо маме рассказывать, она ругаться будет, а ты же не любишь, когда она на меня кричит. Ты самая лучшая…

Мира хихикнула, она знала, что Аня обожает бабушку, а та безгранично любит свою внучки и ни в чем не может ей отказать.

Март 2003.

– Вот вы хотите, вы и идите, а я останусь в этой школе, – мне здесь нравится, упиралась Мира, рассержено фыркая.

Девчонки сидели на облупившейся карусели в старом парке. Снег уже местами сошел, оставив после себя черные прогалины. Небо хмурилось. Тонкие веточки берез вздрагивали при малейшем колебании ветра. Между подружками назревал сильнейший конфликт. В эти выходные Оля и Аня должны были сдавать вступительные экзамены в новую школу. Мира не хотела никуда идти. Она была уверена, что ее класс -самый лучший. К тому же, если она уйдет в новую школу, то потеряет возможность видеться с Вовкой. С тех пор как ее папа занял у Вовиного деньги, они почти не общались. Школа была единственным местом, где Мира могла украдкой понаблюдать за объектом своего обожания. Но остаться без Ани ей тоже не хотелось. Она была уверена, что еще чуть-чуть и подруга согласится.

Аня и правда сомневалась, стоит ли ей идти в новую школу. До нее придется ездить, а значит надо будет раньше вставать. Этого она не любила. Утром, еле-еле разлепив глаза, она медленно слонялась по квартире, перебирала заколочки-бабочки, мелкие блестящие крабики в своем сундуке, до последнего не могла решить, что надеть. Мама часто говорила, что в ее детстве была форма для школы. Аня не могла себе представить, что ей каждый день придется носить одно и то же. У нее была куча разных маечек, особенно она любила кислотно-желтую с розовыми цветами. Но главное, что пугало девочку, – это математика. Перед поступлением им выдали пробные варианты контрольных работ. Оля щелкала задачки как орешки. Аня же не всегда понимала, о чем ее спрашивают. На решение 20 задач Оля тратила около 15 минут, Ане требовался почти час. Она точно знала, что не успеет. Пару раз девочка пыталась намекнуть маме, что математика ей совсем не нравится и в новой школе ей будет тяжело. Но мама не обращала на это никакого внимания, она уже все решила. Зря Мира надеялась, что ей удастся уговорить Аню. От ее желания в этом вопросе ничего не зависело.

Оля слушала Миру в пол уха. Последнее время их отношения накалились до предела. Олю раздражала вспыльчивость, грубость и упертость Мирославы, она никак не могла понять, откуда столько упрямства берется в подружке. Мира во всем старалась быть главной и доказывала свою правоту громко. Оля не выносила криков. Дома у нее всегда было тихо и спокойно. Но главное, Мира совсем не стремилась учиться. Со слов Ани на уроках она постоянно что-то вырезала, рисовала, не слушала учительницу. На перемене девочка дралась с мальчишками, со всеми ссорилась. Она стала сущей оторвой. Даже Аня, которая закрывала глаза на все недостатки Миры, не выдержала и пересела от нее. Оля знала, что причиной этого побега был не только испортившийся характер Мирославы, но и мальчик Димка, который на 14 февраля подсунул Анюте валентинку с сумасшедшей пчелой. Надо было видеть лицо подруги, когда она шепотом рассказывала об этом Оле. В глазах читалась мечтательность, щеки пылали розами. Нет, Аня не была влюблена. Но в ней уже бродило то самое женское, что заставляет сердце биться чаще, когда приходит понимание, что ты нравишься. Оля точно знала, что в этот секрет Миру не посвятили. Из-за того, что Аня идет в новую школу, они часто ссорились. Оля надеялась, что после лета их общение с Мирославой постепенно сойдет на нет. Ведь видеться они будут не часто. К тому же в новой школе уже учился Пашка, туда же будет поступать Полина. От этой мысли у Оли захватывало дух. Ей очень нравились эти ребята. Они вместе ходили в театралку и крепко сдружились. Веселая, дерзкая Полина была зачинщицей разных приключений. С ней они бегали по стройке, она обыгрывала всех в ножички, висела на турниках не хуже любого мальчишки, обожала носиться по двору. Ее любимой игрой были «Казаки разбойники». Недавно Полина поведала, что папа научил ее водить машину. Девочки не могли поверить своим ушам, но Поля с серьезным лицом рассказывала о том, как в деревне они выехали с папой на старую грунтовку, и он доверил ей руль. Паша подтвердил, что это чистая правда. Этот мальчик занимал много места в Олиной жизни. Они созванивались вечерами, ходили гулять вдвоем. Иногда он брал ее за руку. Дарил ей подарочки. Оля могла с уверенностью сказать, что она безумно счастлива.

***

Прекрати реветь, – наставительно говорила Полина, подавая Ане платок.

Девочки сидели в длинной школьной рекреации напротив раздевалок. Она была бледно-зеленая, местами затертая. Вдоль стен выстроились лавки. Около одной стоял большой эмалированный бачок, в который капала вода с текущей крыши. Аня шмыгала носом в такт падающим каплям.

– Какая же я глупая, я почти ничего не успела, ууу…– она снова всхлипнула, – что теперь я маме скажу, меня не возьмут, и она рассердится.

– 15 из 20 ти задач – это нормально, – рассудительно заметила Оля.

– Но ты- то решила все, – заикаясь ответила Аня.

– Я вообще только 12 решил, когда поступал, – заметил Пашка, который пришел поддержать Полину. Он искоса поглядывал на Олю, пытаясь понять, рассказала ли она его сестре, о том, что вчера они целовались. Но Оля хранила невозмутимый вид, а значит колких шуток точно можно было не ждать.

Ноябрь 2003 год.

– По способу питания организмы можно разделить на две группы: автотрофы и гетеротрофы. К автотрофам относятся растения и некоторые бактерии, способные самостоятельно вырабатывать органические вещества из неорганических. Все живые организмы, питающиеся готовыми органическими веществами, являются гетеротрофами, – чеканила Аня, стоя у доски. Коленки ее подкашивались, она ужасно боялась учительницу биологии.

Невысокая полная, короткостриженая, пожилая блондинка с малюсенькими острыми глазками стояла около забитого цветами подоконника и недовольно смотрела на двух мальчишек, сидящих за последней партой ряда у стены. Они о чем-то шептались, их детские баски отчетливо доносились до учительницы.

– Так, очень хорошо, скажи пожалуйста, какими свойствами обладают живые организмы, – переводя взгляд на Аню, спросила учительница.

– Дыхание, питание, размножение, рост и развитие, – быстро ответила девочка.

– А что такое раздражимость? – проходя мимо парт, спросила биологичка.

Аня замялась, она помнила, что этот термин был в конце параграфа, но она отвлеклась и не доучила. По телевизору показывали «Одинокие сердца». Глядя одним глазом в книгу, а другим за амурными похождениями Миши Бартон, девочка пропустила жирный шрифт про раздражимость, и теперь не знала, что сказать.

– Ответная реакция на воздействие раздражителей и реагирование на них соответствующими изменениями на уровне клетки. Она позволяет организму приспосабливаться к условиям жизни, – тихо прошептала Оля, в надежде, что Аня услышит и ответит.

– Я сейчас ее оценку на два поделю, – холодно процедила учительница, – плохо Аня, что за манера учить кусками? Я не так много задаю вам, можно и запомнить. Садитесь.

Аня на ватных ногах пошла к своему месту. К сожалению, вместе с Олей они не сидели. Из-за плохого зрения подруге досталась первая парта, а Аня сидела на четвертой с очень неприятным мальчишкой, который постоянно стучал пальцами по столу, дергал ногой и что-то чертил. Надо заметить, что не нравился он только Ане. Остальные девчонки считали его довольно симпатичным. Но все его мелкие движения, постоянное ерзание, щелканье пальцами и желтые, плохо вычищенные зубы, которые Аня разглядела, когда он ей рассказывал про альбом группы «Звери», раздражали девочку. Она старалась отодвинуться от него и завеситься волосами. Первые недели в новой школе ей отчаянно трудно было сосредоточиться, она путалась в лестницах и номерах кабинетов, из-за ранних подъемов постоянно забывала учебники. Ее раздражало таскать тяжелый рюкзак. Но самый ужас начался тогда, когда пошли дожди. Вода грязными реками стекалась к зданию школы, стоящему под горкой. В такие дни Аня приходила с насквозь мокрыми ногами. Огромные, продуваемые даже малюсеньким ветерком окна, шатались под натиском штормовых осенних порывов. В школе было ужасно холодно. Девочка уже дважды заливалась соплями.

Сейчас ей ужасно хотелось есть. Утром она снова проспала и не успела позавтракать. Выскочив из дома с полупустым портфелем, она не захватила даже бутерброд с желтым, намазывающимся словно масло сыром, который приготовила ей бабушка. По телевизору часто крутили рекламу «Hohland». Мама вчера купила синюю круглую коробочку, на которой были нарисованы белобокие шампиньоны, Аня еще не успела попробовать этот плавленый сырок, и теперь от одного воспоминания о его запахе судорогой сводило живот, а рот наполнялся слюной. На стол перед Аней легла записка. Она вопросительно глянула на соседа по парте.

– Чего тебе? – прошипела она, поглаживая рукой живот, чтоб приглушить голодное урчание.

– Мне? Ничего, – обиженно просопел парнишка, – это тебе подружка передала.

При этих словах он кивнул через два ряда. Аня проследила за его взглядом. Пригнувшийся к парте белый затылок с двумя хвостами подрагивал от беззвучного хохота. Аня развернула сложенный вдвое листок.

«Опять Таися недовольная, у нее на прошлом уроке семиклашки тумбу с цветами уронили, горшок с примулами побили. Мне Пашка сказал, что она орала как резаная. Пошли на «Матрицу» вечером?» -ровный чертёжный почерк подруги отражался в Аниных глазах. Девочка тяжело вздохнула и написала: «Не могу, мы с мамой в филармонию идем. Скука смертная! Ненавижу орган». Дописав, Аня толкнула в бок своего соседа.

– Передай пожалуйста, – тихонечко попросила она.

– Я не почтовый голубь, – проворчал мальчишка, – когда хоть вам надоест?

– А тебе? – рассердилась Аня. -Из-за кого нас вчера оставили на русском парты мыть, не ты ли нарисовал вагон под подписью «Если ты не голубой, дорисуй вагон другой»? А на прошлой неделе: «Физрук кАзел», – продолжала возмущаться Аня.

– Не буду передавать, и вообще, ты- овца, – ощетинился сосед.

Аня взяла учебник по биологии и жахнула мальчишку по затылку.

– Иванова, встань! – громко возгласила учительница. – В чем дело?

– Ни в чем, – замялась Аня.

– Мало того, что ты все время витаешь в облаках, так ты еще и дерешься, так только торфушки и шпалоукладчицы себя ведут. Ты забыла, что ты девочка? – продолжала стыдить учительница.

Ане казалось, что весь класс устремил на нее свои взоры: кто-то весело хихикал, кто-то ободряюще кивал. Оля с сожалением качала головой. Не было ни одного урока, чтобы учительница биологии кого-нибудь не воспитывала. Оля думала, что та терпеть не может детей. Она подолгу мытарила школьников у доски, задавала вопросы, которых не было в параграфе, каждый урок проводила самостоятельные работы. Стоило ей обнаружить, что кто-то из детей очень остро реагирует на ее едкие комментарии, как она начинала на ребенка свою грозную атаку, стараясь задеть его еще сильнее. В носу у Ани защипало. Она чаще других попадала под злобные нападки биологички. На прошлой неделе ей досталось за то, что у нее были накрашены ногти, сегодня из-за противного соседа. Она всхлипнула и ринулась вон из класса. Новая школа, как Аня и предполагала, оказалась чудовищным местом, но пожаловаться на это было абсолютно некому. Мира все еще обижалась и даже слышать не хотела рассказов об этом. Оля была абсолютно довольна, у нее все получалось, она нравилась учителям, ее постоянно хвалили. Полина легко справлялась с любой критикой, если кто-то делал ей замечание, она с серьезным лицом соглашалась с ним, но стоило учителю отвернуться, как девочка корчила язвительную гримасу. С мамой тоже разговаривать было бесполезно, глядя на Анины оценки, она начинала кричать и говорила, что дочь мало делает и совсем не старается. Только дедушка разделял Анины переживания. Он рассказал ей, что в школе у него был жуткий конфликт с учительницей русского языка, дошло до того, что он засунул ей в стул патефонную иглу, и если бы его отец не был председателем колхоза, то дело могло дойти до исключения. Но дед последнее время часто задерживался на работе, в выходные тоже практически не бывал дома. Бабушка, еще не вернулась из деревни. В этом году она уехала туда, даже снег еще сойти не успел. Сейчас ноябрь был уже в разгаре, но бабушка не спешила возвращаться. В деревне дед тоже проводил мало времени: приезжал на покос и на картошку. Аня видела, что у них с бабушкой что-то не ладится. Она спросила у мамы, но та ответила ей пословицей: «Много будешь знать, скоро состаришься».

1 июня 2004 год.

В маленькой светлой комнате царил бедлам. Две девочки копались в шкафу, вытаскивали оттуда вещи и раскладывали их на кровати. Кругом были разбросаны коробки, кофточки, вешалки. Аня в первый раз в жизни одна ехала в лагерь. Ее бабушка заболела, и мама решила, что дочку лучше отправить в лагерь, подальше от больничных страхов. Мира помогала подружке собираться. В магнитофоне играла Бритни Спирс. Девочки хихикали и примеряли наряды. В это время раздался звонок в дверь. Аня поспешила открыть. На пороге стоял ее бывший одноклассник Димка. Вид у него был странный. Дырявый свитер, полинялые голубые джинсы, он весело улыбался:

– Смотри, что я вчера сделал, -он гордо показал на ухо. Там торчала маленькая сережка в форме ромбика. Чувствовалось, что Димка гордится собой. – Я еще хочу татуху набить, но мама не разрешает, – поколебавшись, добавил он.

Аня в недоумении посмотрела на нежданного гостя. С тех пор, как она ушла в новую школу, они не часто виделись, у нее не хватало времени: учеба, музыкалка, театралка. Иногда, правда, они гуляли вместе, качались на качелях. Но это было не часто.

– Ты что, пират, -спросила Аня, скептически глядя на его серьгу. Сзади одобрительно хмыкнула Мира.

Димка насупился. С Мирославой он не ладил в школе. Она дралась, как мальчишка. Он пару раз сильно огребал от нее, но признаваться Ане в этом уж точно не собирался.

– Не пират я вовсе, пошли гулять, – предложил он.

Аня развела руками.

– Не могу, я в лагерь чемодан собираю. Только если ты подождешь. Проходи, -пригласила она его.

Димка вошел и уселся на кровати. Делать было откровенно нечего. Он пнул одну из коробок, валявшихся на полу. Из картонки выпала темно-синяя замшевая босоножка с золотыми клепками. Высоченный каблук и длинные завязки тут же привлекли внимание девчонок.

– Это чьи? – восхищенно спросила Мира

– Мамины, – почти благоговейным шепотом ответила Аня.

– Дашь примерить? – попросила Мира

– Сначала я, – не отрывая глаз от туфельки, ответила Аня.

Надев обе, она выпрямилась и восхищенно посмотрела на себя в дверцу зеркального шкафа. Выглядела она, конечно, весьма курьезно. Зеленые велосипедки с далматинцами, оранжевая футболка, две косички и босоножки на платформе и высоком каблуке- эдакая Пеппи Длинныйчулок. Естественно, друг не выдержал и заржал. Димка давился смехом, тот вылетал из его рта квакающими, булькающими звуками. Он понимал, что Аня непременно обидится, но ничего не мог с собой поделать.

– Знаешь, что, – визгливо прикрикнула на него Аня, – иди-ка ты отсюда, и не надо больше за мной заходить. Дурак. – Она толкала его к двери, зло сверкая глазами.

Вечером Аня сидела дома одна. Мама была в больнице у бабушки, а дедушка уехал в деревню. Шел сильный дождь. Аня читала книгу:

«– У меня на кресте медальон… ты знаешь… в нем моя карточка и мамина… Возьми этот медальон себе на память… о бедной маленькой Нине!

На страшной своей худобой грудке блестел этот маленький медальон с инициалом княжны из бриллиантиков. Я не раз видела его. С одной стороны была карточка матери Нины – чудной красавицы с чертами грустными и строгими, а с другой – изображение самой княжны в костюме маленького джигита, с большими, смеющимися глазами.

Я не решалась принять подарка, но Нина с упрямым раздражением проговорила через силу:

– Возьми… Люда… возьми… я хочу!.. Мне не надо больше… И еще вот возьми эту тетрадку, – и она указала на красную тетрадку, лежавшую у нее под подушкой, – это мой дневник, мои записки. Я все туда записывала, все… все… Но никому, никому не показывала. Там все мои тайны. Ты узнаешь из этой тетрадки…»12

      Аня читала эту книгу уже не в первый раз. Но слезы подступили к ее глазам. Княжна Джаваха вот-вот должна была умереть. Какая преданная дружба, сильные чувства! У нее с подружками так явно не было. Хоть они с Мирой и были неразлучны, но вот так друг друга точно не любили. С Олей последнее время тоже было не просто. Она влюбилась в Пашу и кроме него никого не замечала. С Полей Ане было весело, но они соперничали в театралке нешуточно. Перед каникулами и вовсе поссорились. Поля получила роль попугая в «Острове сокровищ», а Аню туда не взяли. Ей было ужасно обидно, и всю свою горечь она слила на Полю. Обозвала ее выскочкой и зазнайкой. Та терпеть не стала и назвала Аню профурсеткой и размазней. Если бы не Пашка, то девчонки бы непременно подрались.

В дверь позвонили. Аня отложила книжку и пошла открывать. Кто бы это мог быть? Обычно по вечерам ходят коробейники. Помнится как-то раз к ним заглянул один такой. После его ухода у них в доме завелся страшного вида массажер для спины. Он был похож на молоток. С одной стороны головки у него была красная лампа, которая, судя по инструкции, грела какими-то специальными лучами, а с другой-место для насадок. Мелкие пупырчики, рифлёные подушечки должны были обеспечить массаж как в салоне, но в домашних условиях. Бабушка мяла им пятки. Мама, увидев чудовище, под названием «Corall-2000» всплеснула руками, ведь агрегат стоил 2000 рублей, а это были большие деньги!

За порогом стоял мокрый Димка, под ногами у него растеклась лужа. Капли стекали с челки на нос.

– Ты чего пришел? – сложив руки на груди, спросила Аня.

Димка виновато смотрел в пол. Аня ему нравилась и ссориться с ней он не хотел.

– На вот, это тебе, – пробурчал он, вытаскивая из-под куртки подмокшую

коробку конфет Raffaello.

– Это еще зачем, – принимая подарок, спросила девочка.

Димка молчал, он и так еле решился явиться к ней.

– Ну проходи, – проворчала Аня.

Она налила чай, достала печенье и открыла конфеты. Они расположились на полу, стали играть в «Змеи лестницы». За окном бушевала непогода, но в комнате было удивительно тепло. Аня видела, что Димка жульничает. Она рассердилась и кинула в него подушкой.

– Эй, так не честно, – крикнул он.

– А три раза подряд выкидывать дубль шестерок, это честно, – сверля его зелеными глазами, спросила Аня, – на вот тебе, – при этих словах она кинула в него второй подушкой.

Димка поймал ее на лету и отправил обратно. Аня уклонилась, но при этом ее рука поехала по игровому полю, она рухнула прямо на Димку. Вот так случайно они поцеловались. Смущение, испытанное Аней, было отнюдь не тем чувством, которое она представляла себе, когда смотрела сериалы про любовь.

***

Тихие деревенские сумерки. На поле оседает туман. С пригорка, покрытого уже заколосившейся, но еще не поспевшей рожью, летят 2 велосипеда. Впереди высокая худенькая девочка, сзади, чуть-чуть отставая, коротко стриженый мальчишка.

– Поля, тормози, там лужа, – кричит мальчик.

Но девочка словно не слышит. На полном ходу она влетает в грязную воду. Из-под колес вздымается коричневый фонтан. Велосипед скользит по мягкому чвакающему дну, накреняется. Полина с размаху летит в грязь. Пашка быстро спрыгивает и бежит к сестре.

– Эй, ты живая, – беспокойно спрашивает он, протягивая Поле руку. Глаза девочки озорно сверкают, она с силой дергает брата на себя. Одно мгновение, и вот они оба лежат в грязной луже. – Бабушка нас убьет, -сердито ворчит Паша.

– Ну и пусть, – смеется Полина, – зато весело, а Олька твоя – скучная.

Пашка недовольно сопит. Он не знает, что возразить сестре.

Июль 2004

Праздничный торт с красными свечками стоял в центре стола. Аня в нежном розовом сарафане с воланами смотрела на него с неописуемым восторгом. Это был самый лучший день рождения. С утра ее уже поздравила крестная. Аня получила в подарок большого плюшевого пса. Тетя Женя принесла серебряную цепочку, на которой висел кулончик с розовым засушенным цветком, запаянным в пластиковый круг. Бабушка с дедушкой подарили 5 билетов в цирк. Сейчас Аня задует эти грандиозные свечи, и они с друзьями отправятся смотреть на бегемотицу Жужу. В афише значился еще иллюзионист. Аня смотрела по первому каналу передачу «Магия разоблачения. Тайна великих магов», теперь она просто мечтала увидеть настоящего фокусника. Счастливыми глазами она осмотрела присутствующих.

Оля приветливо улыбалась, украдкой поглядывала на Пашку. Ане понравилась ее белая футболка с голубыми стразами, они очерчивали силуэт бабочки, волосы подружки поддерживали крабики. Аня знала, что эти заколки подруга когда-то купила в подарок маме, она экономила на всех завтраках и обедах, ходила пешком в музыкалку, но ей все равно не хватало, как-то вечером она возвращалась с урока фортепиано домой, ей было очень грустно, что она не успевала накопить денежку к празднику, и вдруг под ноги ей попалось сто рублей. Оля была невероятно счастлива.

Поля с аппетитом жевала салат с крабовыми палочка, она очень любила консервированную кукурузу. На голове у подруги блестели разноцветные полосочки. О мелировании мечтала любая девчонка их возраста, но разрешили только Поле, мама Полины была парикмахером, она часто отрабатывала на дочери новые техники. Пашка дрыгал ногой под столом, утром он перехватил у отчима денег на красный клоунский нос, но потратил их по дороге на пачку жвачки и конфеты «Meller».

Единственное грустное лицо за столом было у Миры. Утром мать выгнала отца. Накануне он снова явился пьяный, перебил любимые мамины тарелки, которые ей подарила на свадьбу ее покойная мать, оказалось, что он проигрался в игровых автоматах, которые стояли в маленьком баре, находящемся в соседнем доме. Это стало последней каплей. Мира проплакала в обнимку с мамой несколько часов. Потом, немного успокоившись, она заплела на голове большую корзиночку, взяла подарок и отправилась к Ане, но настроение ее было препаршивым.

Подружка знала, что случилось у Мирославы. Ей очень хотелось ее обнять, пожалеть. Она попросила маму, чтоб Мира осталась у них ночевать. Аня надеялась, что волшебный цирк, веселые клоуны и добродушная бегемотица смогут развеселить подругу.

***

Полина восхищенно смотрела на сцену. Там, под самым куполом летала воздушная гимнастка, белые ленты, на которых она выполняла сложные трюки: цеплялась одной ногой, сворачивалась в калачик, беспрестанно летали, словно под шквалистым ветром. Оркестр сделал паузу, публика замерла. Сейчас гимнастка делала смертельный номер, она отстегнула страховку, в воздухе села на шпагат и полетела вниз, словно белый голубь, пикирующий к земле. Полина всю жизнь бы отдала, чтобы хоть один раз сделать что-то подобное. Ее всегда привлекали сложные трюки в кино, она узнала, что в их городе есть клуб каскадеров, но она была еще слишком мала для него.

Пашка ждал бегемота. Он видел его только на картинке в книге и еще в передачах о животных, ему очень хотелось знать, на самом ли деле у него такие крупные ноги, как же он не продавливает ими пол? Он взглянул на Олю, та неотрывно следила за сценой, но не гимнастка привлекала ее внимание, а оркестр. Девочка ловила движения дирижера, перебирала длинными пальцами по спинке впереди стоящего кресла, словно играла на фортепиано. Пашка удивился, он и сам любил музыку, увлекался гитарой, но такой острой тяги как у Оли к инструменту не испытывал.

Аня зацепила на руке Миры блестящий неоновый браслет, он, словно светлячок, горел в темноте. Еще чуть-чуть, и начнутся волшебные фокусы. Главное- набраться терпения. Она была абсолютно счастлива. Праздник удался!

1 сентября 2004 год.

В далеком краю город ангелов есть.

Под Деревом скорби там можно присесть.

На плитах портреты устроились в ряд,

На солнце глаза их немного блестят.

Усталый хичкар устремляется ввысь,

Не веришь ты мне, поезжай, убедись.

Там цену души вам помогут назвать,

Ведь тех, кто ушел- ни обнять, ни позвать.

А бледные тени живых на земле

Тонкие руки тянут к ветле.

И горе их время не сможет унять,

Об этом, пожалуй, Вам следует знать!

Хронику трагедии, произошедшей в бесланской школе 1сентября 2004 года, сейчас стараются спрятать как можно дальше. В официальных источниках жертвами террористического акта признано 333 человека. Организаторами считаются Шамиль Басаев, Абу Дзейт, Магомед Хашиев, Руслан Хучбаров. Но виновных гораздо больше. О случившемся 3 дня говорили со всех телеканалов не только нашей страны. Там на руинах маленькой школы взошла звезда Маргариты Симоньян. Около нее громко глаголал официальную правду Дмитрий Песков. Реформы, протащенные под шумок, не вызвали бурного сопротивления. Слишком глубок был народный страх. Родители боялись отпускать своих детей в школу. Расставаясь с семьей, выходя за порог многих постигало ужасное чувство, они впадали в состояние ни с чем не сравнимой тревоги. Их руки холодели. Не было ни сил, ни желания разбираться, что делают те, кто не должен был допустить катастрофы. Трагедию и все, что с ней связано, будут упоминать лишь изредка. Людям в наследство останется мемориальный комплекс и несколько газетных статей.

***

На часах было 8 вечера. Мира сидела, не поднимая головы от швейной машинки. Новый шов никак не поддавался. Она хотела попросить помочь маму, но та очень устала. С тех пор, как женщина выгнала мужа, ей приходилось брать по 2 рабочие смены. Денег было мало, на одни учебники к началу года ушло около половины зарплаты. Сейчас Мира шила себе юбку- модную в мелкую складку, но сострочить заломы так, чтоб получалось аккуратное солнце никак не выходило. То ли она неправильно ставила лапку, то ли делала слишком большой загиб, но выходило некрасиво. Девочка в очередной раз взяла распарыватель. Глаза щипало от обиды. Ей казалось, что все на свете у нее не получается.

Мама подошла и погладила Миру по голове.

– Что ты плачешь, зайка моя? – спросила она, садясь рядом.

– Мам, почему не получается? – шумно втягивая носом воздух, спросила девочка.

– Сейчас посмотрим, – мама взяла со столика очки, она работала в пошивочной мастерской, целый день ремонтировала чужие штаны и куртки, пришивала пуговицы и ставила заплатки. К вечеру глаза так сильно уставали и дрожали руки, что она с трудом попадала ниткой в иголку, – чуть-чуть отступи и не натягивай сильно, – сказала мама, давай, пробуй, я посмотрю

Мира снова поставила лапку и проложила строчку, на этот раз получилось так, как ей и хотелось.

– Мам, а папа совсем не вернется, – неожиданно для себя, вдруг спросила девочка.

Женщина тяжело вздохнула.

– А как с ним жить? Он все проиграл, инструмент свой рабочий, деньги наши, машину отцовскую, и квартиру бы проиграл, если б его была, – взмахивая руками, ответила она, – ты Мира забудь про него, нам самим о себе думать надо, никто больше нам не поможет и не пожалеет,– наставительно сказала мать.

***

Аня лежала в своей комнате на кровати и плакала, 5 минут назад она услышала, как мама говорила дедушке, что у бабушки рак, вылечить ее было нельзя. Мама сказала, что бабушка умрет. Для Ани это стало глубоким потрясением. Она любила бабушку. Перед глазами девочки стояли крючковатые, покрытые веснушками добрые руки, которыми она заплетала внучке косички, маленький, аккуратный нос, держащий круглые очки. Ей слышался ее голос, спокойный, убаюкивающий, рассказывающий сказку про ленивую девчонку Белоручку. Аня не могла поверить, что бабушки не будет, что они больше не поедут в деревню на поезде, не выйдут вместе на станции, заросшей белой сиренью. Сегодня первый раз в жизни Аня увидела, как плачет дедушка. Всегда суровый, сдержанный, он выглядел словно ребенок, оставшийся один, когда мама сказала ему про бабушкин диагноз. Мир был черен и холоден. Аня засунула руки под подушку и уснула под звуки собственных всхлипываний.

***

Оля первый раз в жизни услышала, как по-настоящему ругаются ее родители. Мама обвиняла папу в том, что им домой все время звонит какая-то женщина. Папа сидел, опустив голову, и виновато молчал. Оля не понимала, что это означает. Сегодняшний день выдался каким-то особенно страшным. Сначала отменился концерт в музыкальной школе, к которому она готовилась целый месяц, по телевизору шли только новости о Беслане, и вдруг поссорились родители. Пашка после школьной линейки сразу убежал, он не проводил Олю, хотя еще недавно это было обязательным ритуалом. Она не понимала, что изменилось за лето. «Неужели не бывает постоянного счастья? – думала Оля, – получается за все надо платить…»

***

Сразу после линейки Полину и Пашу увезли на дачу. Это была традиция, на 1 сентября жарили шашлыки и парились в бане. Полина очень ждала поездки, она обожала жить в деревне. Там она чувствовала себя абсолютно свободно. У нее всегда были занятия. Она бегала в лес за ягодами и грибами, за небольшую денежку работала на маленькой ферме, где научилась ухаживать за цыплятами, доить коз и обрабатывать растения. Пашка, напротив, предпочитал город. Но сегодня он был даже рад, что его увезли. Ему не хотелось провожать Олю, но он не знал, как об этом сказать. За лето Паша отвык от ее спокойствия и размеренности. Ему стало казаться, что Полина права, и Оля просто скучная. Они с сестрой безмятежно валялись на сене, смотрели через дырку в крыше сарая на небо и ни о чем не знали.

30 Октября 2004

«Районы, кварталы, жилые массивы

Я ухожу, ухожу, красиво.

Районы, кварталы, жилые массивы,

Я ухожу, ухожу красиво…

У тебя все будет класс, будут ближе облака,

Я хочу как в первый раз, и поэтому пока,

Ярко-желтые очки, два сердечка на брелке,

Развесёлые зрачки, я шагаю налегке…»13

Пашка бил по струнам нещадно, девчонки орали во все горло. День рождения Полины был в самом разгаре. После посиделок в Макдональдсе, где каждый слопал целую гору всякой вкуснятины, ребята отправились на набережную. На удивление, было не холодно. Листья облетели, небо почти не хмурилось, легкий прозрачный воздух дрожал в такт с бешеными струнами. Оля откинула прядь темных волос, щекотавших нос. Она думала о папе, ее терзала одна единственная мысль: уйдет он из дома к неизвестной ей женщине или нет? Девочка не могла представить себе, что останется вдвоем с мамой, их отношения портились день ото дня. Иногда Оле казалось, что мать считает ее виноватой в том, что у отца появилась другая. Девочка гнала мысли прочь. Но сейчас, глядя на буроватые волны мерно бегущей реки, она ощущала сильнейшую тоску и жажду перемен. Ей отчаянно захотелось, чтобы мама не была такой упрямой, чтоб они смогли поехать на другой континент. Оля мечтала увидеть Ниагарский водопад, Центральный парк, Статую Свободы, музей Гугенхайма, папа был в нем и привез оттуда альбом, посвященный Шагалу. Но больше всего ей хотелось попасть на Бродвей, там шли обожаемые девочкой мюзиклы. После того, как она увидела «Призрака оперы» и «Мулен Руж», Оля часто представляла, как однажды она окажется в шикарном зале, с золочеными, обитыми красным плюшем стульями.

3 января 2005

По перрону шумного вокзала мела пурга, она задувала в открытые двери вагонов, где закутанные до самого носа проводницы проверяли билеты. Ветер кружил полы их темных форменных шинелей, опрокидывал чемоданы, завывал под самым пузом поезда. Группа из 15 человек заканчивала посадку в плацкартный вагон. Они заносили последний багаж. В клетчатых полиэтиленовых челночных сумках был реквизит для спектакля. Пашка поставил у окошка свою гитару. Полина вытащила на стол большой термос с чаем и миску с лапшой «Доширак». Оля забралась на верхнюю полку и завернулась в шерстяное одеяло, она приехала на вокзал раньше всех и очень замерзла.

Аня впрыгнула в вагон в последний момент. Расталкивая всех, пробиралась она к своему месту. На платформе ветер сорвал ее шапку и унес далеко. Пока она бегала и искала ее, поезд дал предупредительный гудок. Девочка очень сильно испугалась, она не могла пропустить это выступление, первые в своей жизни гастроли. Большое событие, ей наконец- то досталась главная роль, в кои-то веки, не Полине, а ей. Лицо ее раскраснелось, глаза горели от возбуждения, влажные волосы мелким бесом крутились у висков. Она с размаху плюхнулась напротив Полины.

– Фу, какая пурга, – отряхиваясь словно кошка, произнесла Аня.

– Зато ехать прикольно, чур я на боковушке, – захватнически улыбаясь, ответила Поля.

– Да пожалуйста, я наверх не хочу, – мурлыкала Аня, – а где Оля?

– Я тут, – подала голос Оля, она свесилась с верхней полки и натянуто улыбнулась. Ей не хотелось никуда ехать, с тех пор как Пашка перестал с ней дружить, занятия в театральной студии стали поводом для грусти. Сначала Оля хотела поделиться своим секретом с Аней, но передумала. Подружка менялась на глазах. Ее интересовали только мальчишки. Стоило какому-нибудь мальчику появиться в радиусе 10 метров, как Аня начинала цвести фиалкой. В 8 из 10 случаев ей удавалось привлечь внимание. Одномоментно она превращалась из пронырливой девчонки в загадочную томную даму. Оля рассказала об этом маме. Та улыбнулась и посоветовала присмотреться к Ане и, возможно, поучиться. Но Оля не хотела такому учиться, она думала, что должна нравиться мальчикам именно такой, какая она есть, а все эти ахи, вздохи, беспрестанное кокетство – глупое жеманство.

Пашка бросил взгляд на Аню, сегодня она показалась ему удивительно хорошенькой, хотя раньше он считал ее угловатой плюшкой. Но с недавних пор она изменилась. Он заметил это во время импровизационных этюдов, ей очень удачно удалось изобразить греческую амфору. В отличии от Оли Аня много смеялась, никогда никого не критиковала, а еще загадочно улыбалась. Полина правда недолюбливала Аню. Они постоянно соперничали за роли. Природное Полино озорство рвалось наружу, она лучше всех кричала: «Пиастры!»– чем заслужила роль в конкурсной постановке «Острова сокровищ». Там должны были играть одни мальчишки, но сестра прорвалась, она стала хитрющим попугаем Джона Сильвера, и единственной девочкой в команде пацанов. Сейчас в новогоднем спектакле Поле досталась роль Бабы Яги, и получалась, надо заметить, отменно. Но сестра была недовольна, она хотела сыграть Машу.

«Новогодние приключения Маши и Вити» были ее любимым детским фильмом. Каждый год, пока родители готовились к празднику, нарезали салаты, Поля наряжала елку, а на экране происходили волшебные приключения. Она видела себя Машей. Но эту роль отдали Ане. Она очень расстраивалась, смирение так и не пришло. Пашка вообще не понимал, как сестре удается так лицемерно лгать. Если взглянуть на их отношения с Аней со стороны, то можно подумать, что они лучшие подруги, не разлей вода. Но Паша то знал, как злобно шипит Полина, часто называет Аню дурочкой.

– Пироги будете с брусникой? Мне мама напекла, вы таких вкусных не ели, – доставая корзинку, закрытую ярким полотенцем с оранжевым петухом, спросила Аня.

– Давай, – радостно протягивая руку, ответила Полина, она так доброжелательно улыбалась, что невозможно было поверить, что между девчонками есть хоть какое-то противостояние.

Паша тоже взял пирог, он осторожно посмотрел на спустившуюся Олю. Она старалась завесить лицо своими иссиня-черными волосами. Ему стало как-то стыдно, он чувствовал, что девочка очень переживает из-за их дружбы.

Поезд тронулся, колеса медленно отстукивали глухой ритм, подобно сердцу, в такт отбивали ложечки, покачивающиеся в граненых стаканах, обнятых серебристыми подстаканниками. Дрожали занавески, за ними проплывали покрытые сугробами полустанки, тьма пожирала землю, лишь фонари разрывали плотное черное одеяло яркими желтыми всполохами.

– Паш, сыграй, – попросила Аня, ее голос звучал мягко, уже не детский, какой-то странный, сливающийся со стуком колес.

Он расчехлил гитару, белые тонкие пальцы, словно пауки подкручивали колки. Аня следила за его руками, было в них что-то загадочное, она не понимала, как он перебирает струны так быстро. Ей самой хотелось научиться, но никак не хватало времени и усидчивости, она играла на фортепиано и это занятие утомляло ее. И очень боялась, что новый инструмент ей наскучит.

Паша запел:

«Полковнику никто не пишет,

Полковника никто не ждет.

На линии огня

Пустые города,

В которых никогда

Ты раньше не бывала.

И рвутся поезда

На тонкие слова.

Он не сошел с ума,

Ты ничего не знала.14

Аня слушала его голос, следила за быстрыми переборами. Что-то в ней менялось. Ей хотелось, чтоб Оля осталась в городе, Снегурочку могла сыграть любая другая девочка. Аня икоса бросила взгляд на подругу, та явно чувствовала себя не в своей тарелке. «Так нельзя», – пролетело в голове Ани. Но вопреки принятому решению, она улыбнулась Паше. Он поймал ее томный взгляд. И слегка кивнул.

7 января 2005.

Снег рыхлой ватой налипал на ботинки, сладко скрипел. В высоких, взмывающих под самое небо соснах гуляли лучи закатного солнца, одевая стволы в красную парчу. Воздух пах морозом. Аня выскочила из концертного зала, где минут 30 назад закончилось их выступление. Это настоящее волшебство, новая сцена, волнение, другие театральные коллективы. Аня была окрылена. Но в бочке меда всегда есть ложка дегтя. Она опять потеряла шапку. «Просто наказание какое-то с ней, – думала девочка, пока лазила под всеми стульями в зале, бегала за кулисами, но так и не нашла, – почему мама постоянно заставляет меня носить ее, ведь мне не холодно?» Представляя, что ей за потерю скажут дома, размышляя о несправедливости бытия Аня шагала в сторону столовой. Вдруг она заметила Полину, через две дорожки, прямо под сенью покосившейся сосны. Девочка воровато оглянулась, и юркнула в подлесок. Аня остановилась. Очень странно, с чего бы подруге прятаться? Но тут она увидела мальчишку из другого театрального коллектива, он играл Муми – тролля. Парень пробирался четко за Полей. Аня не поверила своим глазам. Она подошла ближе, из-за деревьев было плохо видно, но кое-что разглядеть удалось. «Вот лицемерка», – подумала Аня, ведь еще пару недель назад, когда она жаловалась, что ей не очень нравится целоваться с Димкой, Полина сказала, что вообще никогда не будет обниматься и целоваться с мальчишками, что все они глупые. И вот теперь, с каким-то почти не знакомым мальчиком… Ехидно ухмыляясь Аня двинулась по дорожке.

***

      Поля оглянулась, Саша шел слегка позади. Она улыбнулась. Это было такое новое неожиданное и приятное ощущение, что Полина хотела растянуть его на долго. Волнение и азарт были такими же сильными, как в тот момент, когда она неслась по сельской дороге на мотоцикле. Летом один деревенский мальчишка прокатил ее. С тех пор она заболела скоростью. Но оказалось, что не только там, можно словить это странное, томительное, перехватывающее дыхание чувство. С Сашей они познакомились в первый день фестиваля в очереди за яблочным компотом. Высокий, пожалуй, даже худой, с крупными карими глазами и пухлыми губами, он сразу понравился Поле. Она спросила его, из какого он города. Оказалось, что они земляки, только он живет в Брагино. Поля этот район недолюбливала. Там была автобаза, на которой подрабатывал отец. Иногда, когда он брал с собой Полину, они проезжали мимо серых однотипных тусклых пятиэтажек, из окон которых то и дело слышалось: «Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери. Зла немерено. Лежит на сердце тяжкий груз…» или «Кольщик, наколи мне купола, рядом чудотворный крест с иконою, чтоб звучали там колокола с переливами и перезвонами»15. Полина не была против шансона или песен Михаила Круга, друзья отца часто слушали эту музыку, когда приезжали к ним на дачу из машин доносились слова и позабористее. Но девочке было страшновато смотреть на синие испитые лица женщин, сидящих на лавочках у подъездов, на чернеющие от копоти дыры форточек. Если в городе что-то случалось, то можно было смело утверждать, что это произошло либо в хвосте улицы Панина, либо на Пятерке или Перекопе. Правда последнее время к числу неблагополучных район подтянулась еще Резинотехника и Липовая гора. После того, как отца очень сильно побили, когда он возвращался с автобазы, Поля с опаской и настороженностью относилась к людям, которые говорили, что живут в Брагино.

Но так или иначе, а Саша ей приглянулся, они разговорились и вот теперь у них было первое свидание. Полина стеснялась рассказать об этом подружкам. Ей казалось, что она выше примитивных девичьих разговоров. Поля высмеивала Аню с ее вечными вздохами по парням, порицала Олины страдания по брату. Что скажут девочки, если она признается, что у нее появился поклонник? Конечно, будут противно хихикать и обсуждать ее. Такого она допустить не могла.

***

Оля старалась не замечать Пашиных взглядов, обращенных на Аню, но это было практически невозможно. Мальчик словно прирос к подруге, и та не возражала. Сказать Ане, что ей неприятно, Оля не решалась, хотя считала, что это должно быть очевидно. Вечерами, когда весь коллектив собирался у них в комнате, они пили слабо заваренный чай, их руководительница называла его моча сиротки Каси, Паша играл на гитаре, Аня наклоняла голову, смотрела ему в глаза и закусывала губу. Оля знала это движение, она видела его не в первый раз. Единственным успокоением было то, что на дискотеке Аня пока танцевала с другим мальчиком. Наряжаясь на танцы, она невзначай взглянула на себя в зеркало. «Что со мной не так, – думала Оля, – я не хуже Ани, у меня не такой капризный нос, нет этих вечных дурацких кудряшек, падающих на лицо. Почему она?»

***

В большом спортивном зале поднимался синий дым, гремела музыка:

«Черный бумер, черный бумер

Стоп сигнальные огни,

Черный бумер, черный бумер,

Если сможешь догони…»16

Аня бешено трясла волосами. Она обожала танцы. Они вошли в ее жизнь после первого балета. Ей было 8 лет. Они всей семьей пошли на «Лебединое озеро». Мама, бабушка, дедушка, Аня, крестная и муж крестной. Расселись в первом ряду амфитеатра, дамы были в вечерних платья, мужчины в костюмах. Анин дедушка и муж крестной сели рядом, периодически они о чем-то перешептывались. В антракте вся семья отправилась в буфет, мама взяла для Ани потрясающе вкусный эклер, бабушка пила чай, мама и крестная заказали по бокалу шампанского, мужчины решили хлопнуть по рюмашечке коньячку. Вечер перестал быть томным в тот момент, когда семья вернулась в зал. Сначала муж крестной долго прохаживался по прическе дамы, сидящей недалеко от них, потом старался снять галстук, он уверял, что если не сделает этого, то непременно задохнется. Когда начался второй акт балета, он уже не шептал, а громко комментировал происходящее на сцене. И тут в какой-то момент один из артистов выполнил движение очень неудачно. Муж крестной хлопнул себя по коленям и обратился к Аниной маме:

– Ритка, ну ты вообще видела, как он обосрался? – громко заявил он.

Крестная, которая почти весь второй акт тихонько цыкала и толкала его в бок, взорвалась.

– Да замолчишь ты наконец или нет? – так же громко прошипела она, – мы не тебя сюда слушать пришли.

Но Аня не обращала на них никакого внимания, она всей душой была прикована к сцене, на которой порхала нежная белая балерина, ее тонкие ручки в свете софитов были похожи на крылья, а дрожащая пачка на перья. Аня верила в каждую эмоцию, переданную хрупкими пальцами. После окончания спектакля все пошли получать вещи, перед гардеробными стойками красовались огромные зеркала, в холле тихо играла музыка из балета. Аня не могла стоять в очереди, она скакала по длинному коридору, выделывала ножками па, подражая балеринам.

Сейчас Ане остро не хватало Миры, она разделяла ее любовь к танцам в отличии от Полины и Оли. Поля просто игнорировала этот вид развлечения. Оля же с печальным видом сидела на трибуне. «Ну почему она всегда такая скованная и серьезная, неужели нельзя быть проще, – думала о подруге Аня, – вот Мирка совсем другая, всегда понятно, о чем она думает, хотя последнее время кроме Вовки- ни о чем». Это была сущая правда. Аня надеялась, что парень пропадет из мыслей любимой подружки, после того как закончит 9 класс и поступит на авто-механика в колледж. Вовка ей не нравился. Она считала его быдловатым. Грубый, развязный, он почему-то страшно привлекал Миру. Она часами могла говорить о нем. Аню это бесило.

Заиграл медляк, тихий, журчащий, переливчатый. Если бы Аня играла сейчас в «Угадай мелодию», то она бы назвала песню с 1 ноты. Вот-вот должна была запеть участница «Фабрики звезд» Ирина Дубцова. «Да, уж точно, все мысли лишь о нём и о нём, – сокрушенно думала Аня, – ну почему Оле обязательно сидеть на трибуне, почему она не осталась в комнате?»

–Давай потанцуем? – прозвучало над самым ухом. Это был Паша. Аня замерла, пока они играли в переглядки, с Олей можно было не объясняться, но, если она сейчас согласится…Аня не успела дать ответ, как он уже взял ее за руку и повел танцевать.

Оля опрометью выскочила из зала. Она не хотела смотреть на это ужасное предательство. Как Аня могла с ней так поступить? Горькие слезы обиды и разочарования катились по ее щекам. Решено, она уйдет из театралки.

9 мая 2005 год

«Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых,

Сгорая в преддверии рая средь маршалов и рядовых,

Когда они шумной толпою, в сиянии огненных стрел,

Влекли и меня за собою… Я счастлив, что там не сгорел.

Из хроник, прочитанных мною, в которых – судьба и душа,

Где теплится пламя былое условно, почти не дыша,

Являются мне не впервые, как будто из чащи густой,

То флаги любви роковые, то знаки надежды пустой,

То пепел, то кровь, а то слезы – житейская наша река.

Лишь редкие красные розы ее украшают слегка.

И так эта реченька катит, и так не устала катить,

Что слез никаких и не хватит, чтоб горечь утрат оплатить.

Судьба ли меня защитила, собою укрыв от огня!

Какая-то тайная сила всю жизнь охраняла меня.

И так все сошлось, дорогая: наверно, я там не сгорел,

Чтоб выкрикнуть здесь, догорая, про то, что другой не успел».17

Аня стояла на центральном городском стадионе. В руках она держала письмо в форме треугольника, словно только что получила его с фронта. Ветер трепал ее волосы и подол ситцевого платья, по голым рукам ползли мурашки. Единственное, что защищало девочку от пронизывающего холода, – серый пуховый платок, наброшенный на плечи. Шла финальная сцена их спектакля по мотивам повести Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр!». Впереди «Вальс победы» и можно будет пойти домой. «Как же мерзнут ноги, черт возьми, кто придумал отмечать День Победы с размахом, 60 лет уже прошло, а носятся с войной так, как будто было только вчера! Каждый год эти концерты: Газманов со своими «Офицерами», Любе с «Батяней комбатом», по телевизору сплошная черно-белая мутотень, как будто все должны умереть во имя Памяти воевавших предков от скуки!»– Аня сделала страдальческое лицо, обычно ей трудно это удавалось, но только не сейчас, муки, переживаемые ею, в данный момент были настоящими. Она живая и веселая от природы, никак не могла взять в толк, почему нельзя почитать погибших как-то иначе.

«Весна сорок пятого года-

Как ждал тебя синий Дунай.

Народам Европы свободу

Принес жаркий солнечный май.

На площади Вены спасённой

Собрался народ стар и млад,

На старой израненной в битвах гармони

Вальс русский играл наш солдат!

Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай,

Тот цветущий и поющий яркий май.

Вихри венцев в русском вальсе сквозь года

Помнит сердце не забудет никогда.

Легко вдохновенно и смело

Солдатский вальс этот звучал,

И Вена кружилась и пела,

Как будто сам Штраус играл.

А парень с улыбкой счастливой

Гармонь свою к сердцу прижал,

Как будто он волжские видел разливы,

Как будто Россию обнял.»18

Аня кружилась с Пашей в вальсе, рядом точно в таком же платье делала тур Полина. Ситцевые юбки, серые платки, словно кристаллы в калейдоскопе вращались по сцене.

Забравшись в автобус, где были теплые вещи и термос с чаем, Аня наконец выдохнула:

– Фу, господи, наконец-то, теперь еще год без этого кошмара, – натягивая теплые штаны, сказала она.

Поля сделала вид, что не слышит слов подруги. Для нее 9 Мая было особенным днём. Ее любимый дедушка дошел до Берлина, тогда ему было 20 лет, он потерял глаз. Поля гордилась им. Ей казалось, что то, что совершили люди его поколения, невозможно повторить. И один день в году, когда об этом говорят, – слишком мало, чтобы открыть правду великих борцов за жизнь. Но отец говорил, что те деньги, которые тратятся на организации этих праздников, надо собрать и отдать еще оставшимся в живых ветеранам, а не устраивать марши по площадям и салюты над городом. Его возмущала показушная политика государства, пафосная гордость героями, которая не сопровождалась ничем кроме помпезных гуляний. Поля же просто любила дедушку и праздник, связанный с его жизнью.

– Какая же ты дура бываешь, – рассердился Пашка, он тоже любил деда и гордился им. Для него, обожавшего «Двух капитанов» Каверина, «Судьбу человека» Шолохова, «Батальоны просят огня» Бондарева, такое отношение к празднику было практически кощунством. Несмотря на то, что он любил с Аней целоваться под лестницей в Доме культуры, в выходные зависать с ней и мальчишками на футбольном стадионе около парка, ходить на хоккей, сейчас у него возникло огромное желание дать ей громкую затрещину. «Оля бы никогда такого не сказала! – в сердцах думал он, – бывают ли девчонки одновременно красивые и умные?»

– Ань, ты знаешь, как были написаны стихи и музыка, послужившие основой для «Майского вальса», – спросила Полина, стараясь разрядить обстановку, ей не хотелось, чтоб Пашка начал выяснять отношения с подругой, – дедушка говорил, когда освобождали Вену, в старом доме солдаты нашли целое, почти не пострадавшее пианино. Так вот, один солдатик решил наиграть на нем «Венский вальс», в ответ на его музыку, откуда-то из-под земли донеслись звуки скрипки. Солдаты начали поиски, откинули паласы и нашли вход в подвал. Там они разгребли завалы и спасли семью австрийского музыканта. Люди были удивлены, что советский военный знает их музыку, они решили сыграть вместе. Тогда их мелодию на улице подхватил аккордеон и гитара. Вот так, на развалинах сраженного города снова восторжествовала жизнь. Советские солдаты несли цветы к памятнику Иоганна Штрауса.

Аня сглотнула, ей было неловко и неуютно. Она ничего не имела против героев войны, ни секунды ни отрицала их подвиги, ей стало стыдно.

***

Оля стояла за ограждением и во все глаза следила за марширующими колоннами. Ей казалось, что она никогда не видела ничего более грандиозного.

Сейчас по Красной площади тянулись машины, папа назвал их «Трехтонки», они везли ветеранов. На одной из трибун сидели лидеры почти всех европейских государств: канцлер ФРГ Герхард Шредер, премьер-министр Италии Сильвио Берлускони, вице-премьер Великобритании Джон Прескотт, президент Франции Жак Ширак, был даже президент Америки Джордж Буш. Что уж говорить о лидерах стран СНГ! из них только президент Грузии Михаил Саакашвили отказался посетить Парад Победы.

– Грандиозно, – прошептала Оля восхищенно.

– Ты так считаешь? – почесывая бороду, спросил папа.

– Ну конечно, ты только посмотри, какое великолепие, невероятная мощь машин, сколько красивых и сильных людей, готовых отдать жизнь за Родину. Здесь и сейчас представители всего цивилизованного мира признают победу России, сам канцлер Германии приехал, – с придыханием сказала девочка.

– Дочь, что ты знаешь о войне? – грустно спросил папа

– Мы победили, освободили весь Мир от фашистской заразы, – довольно пространно ответила Оля.

– Ну, во-первых, не всех победили, многие фашистские преступники смогли скрыться и жили в Южной Америке. Во-вторых, ты знаешь, что во Второй Мировой войне принимали участие 62 государства, может ли быть, чтоб победил только СССР?

– Но ведь наши солдаты освободили людей из концентрационных лагерей, обороняли Сталинград, а как же блокада Ленинграда, а взятие Берлина и флаг над рейхстагом? – вопрошала Оля, не понимая, к чему клонит папа.

– Героизм людей никто не отменяет, СССР понес 26 000 000 человеческих потерь, здесь важно именно то, почему столько людей погибло, ведь ни в одном другом государстве нет таких ошеломляющих цифр.

– Русские люди готовы были отдать жизнь за свободу и Родину, – ответила Оля, эту фразу не раз она слышала в школе, им рассказывали про самоотверженный труд детей, женщин и подростков на заводах, про самопожертвование солдат и офицеров, про отчаянный ни с чем не сравнимый подвиг русского человека и грамотность командного состава.

– Не русские, а советские, – поправил папа, грустно вздыхая, – да, мы принимаем парад победителей, но это и парад погибших, чьи останки до сих пор не опознаны, тех, кто прошел через ГУЛАГ, тех, кто на коне шел под танк. Оля, важно понимать: в хорошо организованной армии почти никогда нет места подвигу, а красная армия совершала их почти на каждом шагу. Но если вдуматься, что толкало их на это? Душевные порывы или заградительные отряды?

– Что это такое, заградительные отряды? – озадаченно спросила Оля.

– Батальоны, которые стреляет в испугавшихся и развернувшихся. Солдаты шли в бой и знали, что они неминуемо погибнут, если повернут назад. Советское командование не отличалось гуманизмом, оно вышло из соглашения по красному кресту, солдаты, попавшие в плен, не получали ни помощи, ни поддержки. И это только верхушка айсберга. После окончания войны многие люди, освобожденные из лагерей, были репрессированы. Ибо бытовало мнение, что советский человек не может попасть в плен, он скорее умрет, а те, кто выжил- добровольно в него сдались и заслуживают наказания. Ты знаешь, что в Советском Союзе лишь на юбилейные даты устраивали большие праздничные мероприятия, а вот с 1995 года мы смотрим на мощь российской армии ежегодно.

Оля отрицательно покачала головой, она не понимала, к чему клонит отец. Для нее история была однозначной. Никаких сомнений в праве на гордость за страну не возникало

***

– Полей сюда, – сказала мама, вытирая серую гранитную плиту.

Мира послушно наклонила горлышко пятилитровой пластиковой бутылки на фотографию пожилого мужчины, смотрящую с гранитной плиты в вечность. Каждый год на 9 Мая они с мамой приезжали на старое сельское кладбище. Здесь покоились ее прабабушка и прадедушка, оба участники войны, они познакомились под Польшей перед самой победой, прожили вместе долгую, трудную, но очень счастливую жизнь: построили дом, родили троих детей. А вот братья прадедушки, а их было четверо, с войны не вернулись. В деревне на мемориальной плите список из 98 фамилий, каждый раз, когда Мира проходила мимо него, к горлу подступал комок. Из пятерых сыновей выжил только один, и это- большая удача. Мира с раннего возраста мечтала, что у нее будет много детей, и, глядя на памятные таблички, она кожей чувствовала весь ужас этой трагедии. Но здесь, на кладбище, ей почему-то не было страшно. Она слышала, как в лесу перекликаются птицы, ветерок шумит в одевающихся в зеленое платье ветвях. Кругом покой и умиротворение. Зазвонили колокола, их чистый звон эхом раскатывался меж витых оградок и скромных могил. Мать выпрямилась и перекрестилась.

30 мая 2005.

В конце большого туристического автобуса было жарко. Вентилятор никак не хотел работать. Аня скинула кроссовки, подсунула ноги под себя и стянула толстовку, оставшись в легком топе на тонких бретелях. Ее мягкие волосы рассыпались по плечам, крупные кудри падали на белую кожу внезапно сильно округлившейся груди. Оля сидела рядом, демонстративно отвернувшись. Они не разговаривали уже несколько месяцев. И все из-за Пашки. Аня чувствовала себя страшно виноватой. Но она не могла удержаться. Ей очень хотелось объяснить все Оле, попросить прощения. Но та отказывалась с ней разговаривать. То, что они сейчас сидели рядом вышло случайно. Аня опять опоздала, и единственное место было рядом с Олей. Украдкой поглядывая на подругу, Аня надеялась, что дальний путь до Петербурга развяжет ей язык. Но Оля хранила молчание.

– Анька, иди к нам, – позвал ее один из одноклассников, – мы в дурака играем.

Девочка отрицательно покачала головой. Ей не хотелось сейчас кокетничать с мальчишками. За этот год Аня успела отточить навыки быстрого привлечения внимания. Они позволили ей на дискотеках танцевать все медляки, но и из-за них появились враги среди девчонок. До тех пор, пока рядом были Полина и Оля, Аня не обращала на это внимания. Сейчас же Поля укатила на дачу, а вторая подруга с ней не разговаривает. «Черт бы побрал этого Пашку», – бурчала Аня про себя, ее распирало раздражение, даже Мира, которая всегда недолюбливала Олю, ее не поддержала. Когда она рассказала про конфликт, Мирка долго смеялась, а потом заявила, что так Ане и надо, ибо нечего чужим мальчикам глазки строить. Ну разве она нарочно? Ведь он ей тоже нравился. Наконец Аня не выдержала:

– Ты вообще со мной разговаривать не планируешь? – не особо рассчитывая на ответ, спросила она.

Оля посмотрела на Аню уничижительным взглядом. В сущности, она уже сама не знала, злится ли она до сих пор. Но страх, что ее подруга может поступать по отношению к ней так скверно до конца не улегся. Оля промолчала.

– Я не знаю, как так получилось, я не хотела тебя обижать, но …– Аня запнулась, а что но? Ну да, Оля и Паша больше вместе не гуляли, но какая разница, если мальчик продолжал нравиться подруге. В голове прозвучал мамин голос: «Поступай с людьми так, как хочешь, чтоб поступали с тобой». Когда Аня поделилась с мамой причиной ссоры с Олей, то мать была крайне недовольно: «Это не по-товарищески, кто тебя только научил подобным штучкам?» Как же Ане было стыдно. Но стоило Паше взять ее за руку, приобнять за талию, чмокнуть в щеку, как все увещевания, горькие взгляды, брошенные Олей, тут же забывались.

***

Паша и Полина уехали на дачу сразу после последнего урока. Мальчик очень этого не хотел, он усиленно сопротивлялся, собирался поехать с Аней в Питер, но родители его не отпустили. Матери казалось, что он слишком плохо закончил учебный год. Трояк по химии вышел ему боком. Теперь все лето он вынужден будет сидеть у бабушки в деревне и зубрить формулы. Паша был уверен, что за это время у Ани наверняка появится новый друг, и его это злило. В сестре он тоже не находил утешения. После поездки на театральный фестиваль она очень изменилась. Стала какая-то скрытная, очень часто уходила гулять без него и не во двор, а куда-то в центр. Он знал, что на деньги, заработанные летом, на рынке она купила себе тушь и блеск для губ. Поля прятала их в сумке и красилась украдкой, чтоб он не видел. Она перестала язвительно отзываться об Ане. Он все чаще замечал, что они вместе сплетничают за кулисами. Пару раз он даже видел, как Аня обнимала Полину. Причем Паше показалась, что она жалела сестру. Он пробовал спрашивать, но вечно болтливая Анюта злобно зыркнула на него и отказалась отвечать. А Поля и вовсе огрела его книжкой по голове, когда он проявил любопытство.

Полина действительно изменилась. Мимолетный роман на фестивале всколыхнул в Поле сильные чувства. С тем мальчиком они провстречались целых три месяца. Но он ей быстро надоел. На курсах по математике, организованных городом для одаренных подростков, Полина познакомилась с другим парнем. Это была любовь с первого взгляда. Он был старше. Поля слушала его, открыв рот. Он жил в квартире на набережной, его папа был успешным адвокатом, а мама занималась туристическим бизнесом. Сначала они держались за ручку, потом целовались, а потом он пригласил Полю к себе домой… О произошедшем рассказывать не хотелось. Было стыдно, тревожно, страшно. А потом парень ее бросил. Поля не знала, как с этим жить. Ей все время хотелось плакать от досады и обиды. Дело было даже не в любви, а в том, как он это сделал. Парень просто перестал отвечать на звонки. А когда они встретились в рекреации на курсах, сказал, что никогда и не считал их отношения чем-то серьезным. Полина была раздавлена. Рядом оказалась Аня. Она каким-то шестым чувством поняла, что происходит в жизни Поли. Аня выслушивала все жалобы, обнимала, вытирала сопли. Полина была очень благодарна, ей казалось, что без подруги она бы просто не пережила свою первую в жизни потерю. Тайная вражда сошла на нет. Узнав Аню поближе, Поля заметила, что она совсем не глупая, но очень неуверенная в себе, всего боящаяся.

Пару раз речь заходила и об Оле, Аня говорила, что сильно переживает. Но Пашка ей действительно нравился, и не гулять с ним она не могла. Поля с трудом понимала, чем девчонок так привлекает ее брат. Для нее он был простым долговязым парнишкой, с грубоватыми шутками, необязательный и ненадежный. Иногда она даже называла его простофилей. Ладно Аня, та постоянно в кого-то влюбляется. Но Оля, как у такой серьезной девочки может быть на уме ее брат-пустозвон?

Последнее время Полине жилось достаточно вольготно. Недавно они с родителями переехали в новую квартиру, где у нее наконец-то была своя комната. Мама открыла маленький салон красоты, в котором с утра до вечера проводила дни. Отец тоже много работал. Он стал гонять фуры с премиальными автомобилями. Никто не следил за тем, чем девочка занимается. Она была предоставлена сама себе. Сейчас, летом, она работала на ферме, ей очень нравилось ухаживать за животными, но больше всего привлекали клумбы и их оформление. Хозяйка расширяла свое садовое хозяйство: у нее появились цветники с розами, кадки с туями. Поля часы напролёт могла проводить в оранжереях. Она уже давно чувствовала себя взрослой. Мать никогда не озабочивалась вопросами домашнего уюта. Поля готовила на всех, сама убирала дом. Общалась в основном с отцом. Он иногда брал ее с собой в рейсы или на авторынок. Когда в ее жизнь ворвалась любовь, у нее даже не возникло мыслей о том, что этот вопрос можно обсудить с мамой. Пропалывая цветники, Поля думала о том, что к осени неплохо бы накопить денег на сережки-кольца. Она их видела на рынке: большие обручи привлекли ее внимание мелодичным звоном, который они издавали, покачиваясь на ветру.

***

Через час сбор у автобуса, – объявила учительница.

Аня медленно двинулась по круглому огромному саду. Розы, качающиеся в такт с ветром, кланялись к земле. Великолепие пышных цветов поражало. Но еще больше впечатлял дворец. Таких колонн, огромных залов и фонтанов-шутих Аня раньше не видела. Она старательно фотографировала все, что привлекало ее внимание. Ей очень хотелось сделать большой коллаж и повесить его на стену. У Миры был такой из Казани. Аня восхищенно вздохнула, вспомнив, как совсем недавно они с подругой красили в небесно-голубой деревянную рамку, наносили на нее лак, вырезали разные смешные мордашки и картинки, чтоб заполнить ими пространство между фотографиями. Аня обернулась, на лавочке под большим, мохнатым, словно кот, кедром сидела Оля. Она потирала лодыжку и выглядела очень озабоченной. Аня засомневалась, стоит ли подходить. Они осматривали достопримечательности Петербурга уже 5 дней, но та не проронила ни слова в Анин адрес, она общалась с кем угодно, но только не с ней. Аня решила предпринять еще одну попытку.

– Что случилось? – спросила она, подходя к подруге.

Оля подняла голову. В глазах ее отразилось раздражение: «Ну почему Аня не может просто отстать, ведь они не разговаривают уже несколько месяцев». Девочка вспомнила, как тяжело переживала предательство отца ее мать. Оля сразу не поняла, что произошло между родителями. Почему папа все время спит в гостиной, а мама старается избегать его вечерами и задерживается на работе. Но чудо прощения все-таки произошло, они не развелись. Может быть, и ей стоит простить Аню?

– Ничего, – неожиданно буркнула она.

Аня села рядом:

– Ну раз ничего, то я, пожалуй, тоже посижу и ничего не буду делать, – она плюхнулась на лавку рядом с Олей, сложила руки на груди и закинула ногу на ногу. Больше всего она напоминала обиженную, насупленную канарейку.

Девочки молча буравили друг друга глазами. Наконец Оля не выдержала.

– Ну что ты все за мной ходишь, не хочу я мириться, – злобно прошипела она.

– Почему? – раздраженно бросила Аня.

– Да потому, ты что глупая что ли? Как мы будем дружить, когда ты гуляешь с моим мальчиком? –рассердилась Оля.

– Твой говоришь, и что делать, если он мне нравится, а ты мой друг, мне порваться что ли? Я же на тебя не обижалась, когда ты с ним гуляла, – раздувая челку и отгоняя приставучую пчелу, возмутилась Аня.

Оля опешила, подруга задала очень неприятный вопрос, она никогда не задумывалась над тем, что Пашка мог нравиться Ане до того, как они начали гулять.

– Да тебе каждый второй нравится, – сквозь зубы проскрипела Оля.

– А вот и нет, -огрызнулась Аня, – что хоть вы все считаете меня легкомысленной, что ты, что Мира, может мне только Пашка и нравился, -театрально закатив глаза, надрывно произнесла она. Сейчас Аня верила в то, что говорит. Ей вдруг представилось, что она несколько лет была влюблена в Пашу, – если я вам не ною и не жалуюсь, это еще ни о чем не говорит, – Аня надула губы, было видно, что она очень обижена, – а знаешь что, я действительно достаточно времени потратила на то, чтобы извиниться, не хочешь, ну и не надо, – Аня вскочила, топнула ногой и пошла прочь. С носа капали слезы. Ей очень хотелось домой, к маме.

Подойдя к месту сбора, Аня оторопела, автобуса не было. Она обвела глазами парковку, но никого из своей группы она не увидела.

– Где все? -раздался озадаченный голос Оли.

Аня отрицательно покачала головой, их забыли, автобус уехал, а они остались в парке.

– Оль, похоже, что все уехали без нас…– констатировала факт Аня.

– Я вижу, это все из-за тебя, – прошипела Оля.

– Я тот тут при чем? – расширив глаза от удивления, воскликнула Аня.

– Если бы ты до меня не докопалась, мы бы успели….

– Ах, ну конечно, всегда я у тебя виновата, первый раз что ли, – уперев руки в боки и сверкая глазами, закричала Аня, – в мяч играем, проиграли- я ловлю плохо, Мира ко мне пришла, когда я болела, а ты нет- так это я тебя не позвала, ты четверку по математике получила- опять я виновата, ты же мне помогала. Оля, сколько можно? Раз умная такая, что делать-то будем?

Оля ошарашенно смотрела на Аню. Она никогда не обращала внимание на то, что постоянно обвиняла подругу в общих промахах. Та никогда не противилась резким высказываниям, всегда старалась исправиться.

– А ничего не будем мы делать, – вдруг спокойно ответила Оля, -давай еще по парку погуляем, ну и позвоним учительнице нашей, пусть возвращаются, вообще считать не умеют, – неожиданно развеселившись, прибавила она, – пойдем, мороженое купим, у тебя деньги есть?

– Немного, я на магниты все истратила и на это, – Аня открыла сумку и вытащила веер из черных перьев.

– Зачем он тебе? -удивилась Оля.

Аня покраснела, ей ужасно нравился сериал «Бедная Настя», когда она увидела этот веер, то сразу вспомнила красивые кадры, женщин, кружащихся в вальсе, шикарные платья, к поясам которых были прицеплены веера.

– Не смогла пройти мимо, – смущенно ответила она.

Сентябрь 2005 год

– Ты крупные в мешок клади, а мелкие в корзинку, я их потом помою и в город сразу увезем, – говорила мама, подкапывая картофельный кустик.

Начало сентября выдалось удивительно теплым. Еще зелёные, но уже прозрачные листья подрагивали на веточках. В воздухе летали обрывки паутинок. На дачах пахло топящимися банями и жарящимися шашлыками. Аня нехотя собирала картошку. Мелкая земля попадала под ногти и застревала под ними черной полоской. Несмотря на перчатки маникюру пришел конец. Аня с грустью подумала о том, что не взяла с собой хотя бы пилку. Ей еще ни разу не удалось выскрести чернуху с помощью мыла. Как она пойдет с такими ногтями вечером на пруд с ребятами? Этот вопрос занимал ее мысли.

– Ань, ты меня слушаешь? – недовольно глядя на дочь, спросила мама.

Аня только что кинула в корзину большую картошину и вместе с ней кусок земли.

– Ой, – вырвалось у нее, – я случайно!

– О чем ты думаешь? – поджав губы, спросила мама.

– А почему у нас в доме так мало фотографий прабабушки и прадедушки, только два крупных портрета и все? – решила сменить тему разговора Аня.

– Тогда только по большим праздникам фотографировались, не то, что вы сейчас, даже в телефон уже камеры засунули, вы вообще от них не отклеиваетесь, – заметила мама.

Это была чистая правда, Аня не расставалась со своим телефончиком ни на минуту. Дедушка подарил ей его на новый год. Вожделенная Motorola RAZR V 3 стала для девочки центром жизни. Туда приходили сообщение от подружек, в записной книжке роились бесконечные мальчишки, с которыми Аня знакомилась на дискотеках.

– Мам, а прадедушка и прабабушка хорошо жили? – заинтересованно спросила Аня.

– Нет, они развелись на старости лет, только разъехаться не могли, так что прадедушка твой в бане жил, – коротко ответила мама.

– Как это развелись? – удивилась Аня, – но бабушка никогда не рассказывала, а почему?

– Прадед пил много и после этого дрался, его же контузило на войне. Прабабушка этого не стала терпеть. Он ее корову любимую на мясо сдал. Ты собирай давай, чего стоишь? – подкапывая новый куст, проговорила мама.

Аня не ожидала услышать такую грустную правду. Со слов бабушки она думала, что ее семья была счастливой и благополучной, а выходило, что все было далеко не так радужно. Но грустные мысли быстро вылетели из головы девчонки. Наклоняясь за очередной картошиной, она подумала о костре и о Лехе, который и собирал сегодняшнюю тусовку в честь закрытия сезона.

Сосед был веселым и компанейским, любил общаться. В его маленькой терраске яблоку негде было упасть. У него играли в карты и пинг-понг, у него во дворе висела боксерская груша и волейбольное кольцо, и это его папа соорудил две пары ходулей, которые привлекли внимание не только детей, но и взрослых. Аня была уверена, что вечером будет весело. Единственное, что ее смущало, так это то, что она была младше всех. Многие ребята уже учились в колледжах, техникумах, кто-то даже в университете, сам Леха в этом году заканчивал школу и наслаждался последними беззаботными месяцами.

***

– Пап, а что такое ядерная программа? – задумчиво ковыряя яичницу, спросила Оля.

– Исследовательская деятельность, направленная на изучение атомной энергии, а почему ты спрашиваешь? – удивился папа.

– Да вот, прочитала, что Иран возобновил программу обогащения урана и отказался от переговоров с ЕС. А почему Иран должен обсуждать и согласовывать свои внутренние вопросы с другими странами? – поинтересовалась Оля.

– Это очень сложный вопрос, – почесав в затылке, ответил отец. – С одной стороны, конечно, не должен, это их внутренне дело. Вот только ядерные компоненты легко становятся оружием, а Иран достаточно радикально настроенное мусульманское государство. Его политика вызывает обеспокоенность у других мировых держав, они опасаются за свою безопасность.

– Ну это же глупости, кто в 21 веке еще может хотеть на кого-то нападать, – удивилась Оля.

– Ты не права, конфликты бывают разные, в том числи и экзистенциальные, которые можно решить только смертью одного из противников, – заметил отец.

– Что значит экзистенциальные? – не поняла Оля.

– Конфликт на уровне смыслов, взглядов на жизнь. Существование одного исключает возможность существования другого. Бытие, обращенное в смерть, – подумав, ответил папа.

– Как сложно, – сказала Оля, глядя в глаза отцу.

– Это философия. То, что мы видим сейчас, лишь верхушка айсберга противостояния Запада и Востока. Цивилизации никогда не развивались равномерно. Одна всегда поглощала другую. Это только кажется, что религия ушла в далекое прошлое, но это неправда. Когда кому-то нужно зажечь конфликт, то самые простые пути для этого: национальный и религиозный вопросы, – помолчав проговорил отец.

– Почему? – удивилась Оля.

– Проще всего объединить людей в группу по общности территории и по мировоззрению, которое не сформировано долгой личной работой над собой, а навязано сверху. Это то, что требует меньше всего усилий от человека, – добавил он.

– Это так странно, ведь моя национальность в принципе от меня не зависит, – поморщившись, сказала Оля, – я же не выбирала, где мне родиться и никак не могу на это повлиять. А религию могу сменить или совсем не верить, как может это меня с кем-то объединять?

– По Кьеркегору человек проходит три стадии развития: эстетическую, когда живёт лишь переживаниями отдельных моментов; этическую, когда он живёт заботой о будущем, исходя из взятой на себя ответственности за прошлое; и религиозную, когда живёт ощущением вечности. Вот это желание вечности и сопричастности с чем-то большим и движет людьми, когда они объединяются по принципу нации и религии. Если правильно на этом сыграть, то мировоззренческий конфликт неизбежен, – ответил папа.

Апрель 2006 год.

Клуб «Авангард» был полон молодежи, Мира танцевала в кружке своих одноклассниц. В уши били O-Zone и их «Dragostea Din Tei» в обработке какого-то местного диджея. Голова шла кругом от синего дыма и коктейля, который девчонки выпили перед танцами. На Мире было короткое неоновое платье, которое она сама сшила. Оно обтягивало ее фигуру до неприличия. Даже если бы девушка заявилась на танцы голой, все равно это выглядело бы куда целомудреннее, чем сейчас. Макияж был под стать: толстый слой тонального крема «Балет», которым она пыталась прикрыть пару так невовремя выскочивших прыщей, яркие зелёные переходящие в голубой тени из любимой, вымазанной почти до дыр палетки «Rube Rose», подводка по верхнему и нижнему веку делала лицо похожим на енота и жирная тушь, превращающая ресницы в паучьи лапки. Вся эта «красота» была надета и нанесена лишь с одной единственной целью- привлечь внимание Вовки. Мира знала, что каждую субботу он тусит в этом клубе. Она искренне надеялась, что не упустит возможности впечатлить его. Ей казалось, что она готова на все. Мира готовилась несколько недель, она специально ходила на эти танцы, высматривала девчонок, с которыми он зажимался, чтобы понять, какие девушки ему нравятся. Потом долго-долго просила у мамы именно такую мерцающую при свете прожекторов ткань, чтоб сшить коротюсенькое платье. Мира не сомневалась, что он оценит ее ноги, закованные в сапоги на тонкой острой шпильке. Оставалось только одно- случайно столкнуться с ним у бара или на танцполе. Она видела, как Вовка сдал в гардероб свой пухан, сунул руки в карманы новых спортивок и пошел в зал. В животе у Мирославы похолодело, после всех стараний и приготовлений она не могла решиться к нему подойти.