Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1 бесплатное чтение

Воспоминание первое

Однажды я проснулся и, не успев даже глаз открыть, подумал: «Вроде как коллекцию бабочек – три деревянные коробки со стеклянными крышками, которой я горжусь, но редко перед кем хвалюсь – все-таки такие вещи может оценить человек, так сказать, в теме, – я уже собрал. Так почему бы не попробовать восполнить нанесенный мной вред природе». Не знаю, почему именно после сна меня всегда начинают посещать разные мысли: умные, стоящие внимания и просто глупости всякие, – видно, есть какой-то секрет, который мне недостойному не дано знать. Ладно, пусть, тут я могу лишь руками развести и принять все. Моя мысль – как первопроходец в пространствах свежего и отдохнувшего разума – умная, по крайней мере, никакие сомнения на этот счет меня не смущали и не беспокоили. Тем более что я по-настоящему волнуюсь за благополучие природы, душа так и болит, так и просит: «Помоги, спаси! Сделай все, что зависит от тебя!» Вот так просто (ну да, это не ракету в подвале собирать) меня посетила идея: не ловить бабочек – а моя коллекция ведь как-то получилась же, – а выращивать их из гусениц и выпускать в природу. Ну же, поставить этой идее большой палец вверх, как я это сделал. Я выложил в интернете фотографии – на них махаоны, которых я вырастил самостоятельно без чьей-либо помощи. Как же иначе, к кому тут обратишься за помощью. Не люблю полагаться на других. Если хочешь добиться успеха в деле, занимайся всем сам – для меня это стало буквально правилом, которое я хочу не хочу, но соблюдаю практически на автомате.

Я держал их в обычной трехлитровой банке – знаю, что аквариум или нечто вроде него было бы лучше, однако аквариум стоит не копейки, а что-то другое не подходило вовсе. Есть все же – и я это признаю – некоторое неудобство: горло банки не настолько широкое, чтобы всю руку просунуть, дай бог запястье бы прошло, но в целом терпимо. Махаоны, скажу без ложной скромности, получились красивые: крупные черно-желтые бабочки с хвостиками на задних крыльях – красиво, не правда ли? Думая о них, я не могу не улыбаться.

Как все было. Осень, считай, гусеничная пора. Бывает грибная пора или, скажем, зимняя, а это именно что гусеничная, поскольку многих гусениц я находил как раз осенью. И своих первых гусениц махаона я собрал в начале сентября, на небольшой поляне в лесу. Собственно, это даже не совсем поляна, а скорее некрутой склон (зимой, наверное, лучшей горки и не придумаешь, и не зальешь), покрытый, как ковром, травами и цветами всех форм и расцветок: желтые, красные, белые – словно радугу кто-то с неба снял и воспользовался этими красками. Вот где впору собирать букеты и с чего рисовать пейзажи. Между прочим, эту самую поляну несколько лет назад хотели под застройку отдать: слава богу, планы с треском провалились – у нас и так не шибко много мест в городе, где сохранилась нетронутая природа, куда можно отправиться на прогулку, а из-за этой стройки их стало бы еще меньше. Ну что за дела? Здесь, кстати, наверное, надо сказать спасибо небезразличным людям. Без крови и драки отстояли поляну.

Гусениц я искал не на первом попавшемся кусте и не на первых приглянувшихся листьях дерева, хотя человек не в «теме», который не разбирается в тонкостях такого дела, как собирание гусениц, решит, что ткни пальцем в любой куст или дерево – и обязательно найдешь там гусениц. Нет, гусеницы махаона в каком-то смысле гурманы, абы что они не станут есть, как ни уговаривай. Я искал гусениц на укропе, который обычно можно встретить на лугах и на полянах, благо его столько было, что начни собирать его горстями, пучками вырвать – не управишься и за неделю, хоть бригаду к уборке привлекай, все равно дело быстрее не пойдет. Собирать гусениц не каторжный труд, от которого запросто богу душу отдашь, и все же пришлось попотеть и потратить немало времени, чтобы найти гусениц, это вам не яблоки на яблоне, где каждая ветка от плодов ломится. Но мои труды оказались не напрасными – приятно осознавать, что свою награду любой труд найдет, – домой я вернулся не с пустыми руками и с испорченным настроением, мол, потратил столько сил и чего ради. Мне несказанно повезло: я нашел целых пять гусениц махаона и буквально летал от счастья. Впрочем, найти хотя бы одну – уже, считай, большая удача!

Вот так просто и спокойно гусеницы махаона прожили у меня в банке на подоконнике (это лучшее место для них – не споткнешься и рукой случайно не заденешь) несколько недель, и все это время я ухаживал за ними, чистил их стеклянное жилище. Работа, как говорится, не бей лежачего, ничего сверхтяжелого, от чего можно волком завыть, не такими уж грязнулями они оказались. И почти каждый день приносил им свежий укроп – гусеницы ужас до чего прожорливые, ни на секунду не прерываются, все едят и едят, временами даже думаешь, как они умудряются не лопнуть? Их корм исчезал буквально на глазах. И не знаешь, завидовать такой скорости или нет, но определенно почешешь затылок от удивления. Короче говоря, они у меня не голодали. В целом все было по силам и по возможностям, главное – придерживаться двух простых правил, и не будет никаких проблем.

А потом, когда подошло время, гусеницы успешно превратились в куколок. Я с облегчением вздохнул, убедившись, что гусеницы дожили до этого момента, а то всякое случается. Да, природа знает свой час и знает, когда позвать. Куколки провели всю зиму у меня в холодильнике. Их же надо хранить в каком-нибудь укромном месте, а лучшего места, чем холодильник, и не найдешь: там и холодно, что жизненно необходимо для них, и безопасно – никто не потревожит. В мае, в середине месяца, случилось радостное событие, которого я ждал страшно сказать сколько дней, недель и месяцев, на свет божий появились мои дорогие подопечные – взрослые махаоны. Ох, сколько тогда радости было, я был на седьмом небе от счастья, с широкой улыбкой и сияющими глазами полдня ходил. А какие должны быть эмоции от такого, без преувеличения сказать, знакового события? Отпустил я бабочек в парке днем – они же не ночные, а дневные, потому и днем. Хорошая это идея – в парке их отпускать или нет? Парк – это тоже какая никакая природа, пусть и не дикая, а в некотором смысле одомашненная, ухоженная, подстриженная и прилизанная, но может быть, лучше было бы подарить им свободу в лесу, где я нашел их, когда они были еще гусеницами. Отпустил я их без сожаления и грусти.

Добавлю напоследок, чтобы как-то завершить рассказ: я в тот день сильно простудился – не знаю, где и что я подцепил, видно, где-то не досмотрел. Меня сильно лихорадило: температура была такая, словно я в бане побывал, насморк, слабость и далее по списку. В общем, меня подкосило и свалило надолго, а через три дня полили затяжные дожди. Выходит, всего три солнечных дня пожили мои махаоны на свободе, порадовались солнцу и теплой погоде – и все? Или нет? Мыслей много – не знаешь, на чем остановиться.

1

Мне тридцать пять полных лет (никогда не понимал, почему так говорят. Что, разве где-то есть худые лета? Словно они на диете сидят), и страшно подумать: куда делась половина жизни, и что будет с ее остатком? У Бога редко допросишься хотя бы и десятка лет, не то что долгой полной и счастливой жизни целиком. Я прикрыл глаза ладонью от этой мысли, но потом убрал ладонь. Впрочем, кто знает и кто скажет, может, я прожил всего-то треть или четверть от общего числа лет – от всей возможной массы того, чего Богу было не жалко. Ведь меня, если говорить честно, не оповещали заранее, сколько я буду жить-поживать и добра наживать: вроде ни по рангу и ни за особые заслуги не полагается мне такого сообщения. Однако это все надежды, которые лучше, конечно, не убивать, это, в общем-то, неправильно. Вот так убьешь ее – и все, ни с чем останешься, а так хотя бы будет, за что держаться в жизни. Однако никаких обещаний «беззаботной старости» у меня на лбу не написано, так что, наверное, пару надежд все же можно пустить в расход. И все по какой причине?

Я неизлечимо болен. Сейчас в моих глазах и голосе – но больше в глазах, так как сейчас я молчу, мне не с кем говорить, но если бы было с кем, то еще и голос выдал бы мой настрой, – столько скорби: хоть ложись посреди комнаты и умирай. Смотрите, какая неудача-неудача – тут, само собой, хрустальных замков много не возведешь, и мое светлое и прекрасное – темное и уродливое.

Диагноз называть не стану, и нет, причина не в том, что если держать за зубами язык и голоса не подавать, то и проблема рассосется – щелк-щелк-щелк – от трех щелчков пальцами, и я сразу спрыгну с лекарств в здоровое завтра. Все написано и читается на моем лице, ногах и руках и в целом – чего уж размениваться на мелочи – на всем теле, которое из-за болезни было бы неплохим экспонатом в анатомическом музее или объектом для патологоанатомов. Читайте не перечитайте до отвращения к чтению. Моя жизнь поделилась или, скорее, что выглядит меньшим, как мне кажется, клише, – надломилась, этак хрусть, хрусть, словно гнилые кости от тяжести, полгода назад. Дай мне, читатель, секунду: комок к горлу подступил, и глаза словно в кулаке кто-то сдавил, наверное, слезы потекут. Я поморгал. Нет, ложная тревога. Отсчет моих дней, а если этот клубок ниток осторожно разматывать, получается, что тут действительно идет отсчет моих дней: один день, второй, третий – и так пока не попаду на аудиенцию к смерти – пошел с момента, когда врач убил меня этой новостью. Тик-так-тик – слышите? Что это? А это бежит, спешит, летит стрелка моих часов, и так быстро, что ни один лежачий или стоячий полицейский не остановит и не задержит.

Ну а теперь вопрос, который сам собой напрашивался, напрашивался и напросился наконец: а как же лечение? Я закатил глаза: оригинальность вопроса вышла вон из чата. Посмотрите на меня, не стесняйтесь, позвольте своим глазам пробежать по каждому сантиметру моего тела: я разве похож на легкомысленного человека, которому что в лоб, что по лбу все советы относительно здоровья: мол, сам виноват, не спохватился вовремя, вот теперь и плачь в три ручья? Или, может, я дал как-то ненароком повод считать себя человеком невысокого ума и просвещенности? Так что, эй-эй-эй, что за шум и гам в нашем стаде, откуда столько банальностей? Я пожал одним плечом от недоумения. Я, как никто другой, хватался и хватался за все, что мне посылала судьба (нет, скорее, я хватался и хватался за все, что советовали мне врачи: судьба тут ни при чем, а если она и виновата в чем-то, так это в моей болезни). Хватался отчаянно, безумно, крепко, возможно, другим стоило бы поучиться моей хватке. Я в учителя, разумеется, не набиваюсь, но если мой совет послужит на благо людям, то пусть. Однако стоит признать и, как я начал теперь говорить, смиренно подставить шею под топор: удача – это главное. Правда, мой случай никак не вписывается в картину везения. Хватка хоть и важна, однако она не моя – не знаю что: таблетка, микстура, скорая помощь. Вот что значит заболеть: как-то сразу весь сарказм сводится к теме здоровья и смерти. Короче, что толку-то от моих бесконечных и не иначе как только таких хваток. Все, ушел мой паровоз, только дымом он чернеет на горизонте и все. Я махнул рукой и отвел взгляд, опять слезы мешают дышать, задушили заразы!

К теме схватки и борьбы за свое здоровье подойду немного с «заднего двора». У меня есть коллекция, правда, это такая коллекция, от гордости за которую нос кверху не потянется. И не из-за того, что воскликнешь при взгляде на нее: «Что за стыд и срам? Побойся Бога, это же разврат и грязь, за которую тебе надо голову оторвать! И не потому, что найдется кто-то, кто захочет покуситься на нее —да-да, без шуток и попыток преувеличить, – вроде ой, что за сокровище, что за девятое чудо света, не открытое публике! Мало ли – человек ведь в разных вещах и в разные мгновения бывает нечистым на руку. Моя коллекция – и теперь, оценивая ее масштаб, развожу руками от удивления – не просто коллекция, а одним словом настоящая аптека. Поразительно, как я ее собрал! Коллекцию составляют пузырьки с таблетками, футляры и коробки с пилюлями, баночки лечебных сиропов, шприцы и ампулы. Впору переквалифицироваться в фармацевта: все под боком: хочешь лекарств – пожалуйста, только успевай вспоминать – каких и чем болеешь. И дело пойдет о-го-го на какое ура!

И все это «зло – не зло, а скорее, конечно, добро, но такое добро, о котором лучше не мечтать» доверху заполняет все какие только есть в моих шкафу, столе и тумбочке ящики, только под кроватью ветер гуляет, оттого что там пусто. Я подошел к шкафу, выдвинул ящик, сгреб одной рукой горсть баночек и ампул, взвесил на ладони и ссыпал обратно, только аккуратно, чтобы не разбить, мне ведь их еще принимать. Потом я подошел к столу и здесь выдвинул ящик, опять ухватил горсть пузырьков, подержал в руке и ссыпал обратно. А в этой лежащей на столе папке собраны результаты всех моих анализов. Вон, какая пухлая, я попытался соединить заднюю и переднюю обложки паки, и ничего не получилось, слишком много бумаг. Я опять посмотрел на содержимое ящика. Таблетки, микстуры и порошки: все, чего только больная душа в больном теле пожелает, все, на что горазда фантазия фармацевта – все здесь, и даже не ходи по другим местам и не ищи экзотики в лекарствах. На любые запросы найду чем помочь. Я как царь на горе лекарств, только короны из тех же лекарств не хватает, а то стал бы героем номер один «на районе». Однако, увы, на поверку и на деле все это богатство пользы мне так и не принесло!

Тут вставлю минутку смеха, и не чтобы смягчить тон истории, а чтобы сгустить его еще сильнее. Я, например, уже посмеялся: ха-ха-ха-кхе-кхе – закашлялся так, что странно, как легкие не выскочили изо рта. У меня в груди закололо и заболело, и я положил руку на это место. У меня, надо заметить, без дополнительных сюрпризов не бывает, дала судьба с барского плеча непереносимость некоторых лекарств. Аллергия, шумы, отеки и опухания, спазмы – о, этот список можно дополнять и дополнять, и сколько ни вписывай в него, все будет неполным. Я почесал руки, ноги, шею, голову и плечи. Так, а чего же я еще не переношу на дух? А, вспомнил – женщин с маленькими, э-м-м, «достоинствами». И еще я не терплю, когда едят неаккуратно, и всегда говорю, когда это происходит: «Я понимаю, что вы, сударь, свинья по жизни, но сделайте одолжение, побудьте полчаса человеком». Только организм мой закапризничает, я ему говорю: «Ну что ты как маленький ребенок, хватит нервы мне рвать в клочья». Дурости в мире хватает, и вот один пример: нельзя пройти весь путь без преград, не пойдет дело в правильное русло, если не случится заковырки: только и успевай биться об нее до синяков по всему телу. Это прямо закон подлости какой-то! То есть, может, это и парадокс, а может, и закономерность, но определенно что-то из этого тут точно вырисовывается: я глотаю горстями таблетки от недугов, которые наступили у меня от других таблеток, которые пихаю в рот килограммами, чтобы подольше продержаться на этой земле. Неужели реальность пошла вкривь и вкось? Я раздраженно прищурился и сделал нервный жест, будто пинаю мяч.

А больница? О, этой «радости», которую осталось только сделать поводом для байки или шутки, какую, правда, не расскажешь в компании друзей – они и не поймут, и не оценят ее, да и в целом как-то потом праздник потеряет веселую ноту, – у меня было в избытке. Я не лечил себя самостоятельно, хотя, наверное, и надо было не гнушаться самолечением. То есть, если я и страдал, то страдал под надзором докторов. И – спойлер к концовке этой мысли – страдать меньше у меня не получилось.

Я так часто бывал в больницах, что мог бы спокойно со всеми пожитками перебраться в любую из них. И я бы был там не на птичьих правах гостя, а на правах едва ли не законного хозяина. Абсурд и только! Я мог бы прямо тут вынуть мозг из черепа и вытряхнуть из него все воспоминания о местах, в которых я бывал так же часто, как в больницах, но таких воспоминаний не найдется. Дом, благословенный больничный дом. Некоторые процедуры, если не весь их букет, мне уже должны по-дружески или, если угодно, по-братски делать, встречать чуть ли не на подходе к больнице с цветами, с хлебом-солью и с раскрытыми для крепких объятий руками. Типа «родственничек ты наш любимый!».

И в итоге это все оказалось напрасно! Еще один повод опустить руки и перестать взбивать это молоко до состояния масла, чтобы спастись. Я опечалился, и загоревал, и не стал мешать чувствам: пускай бурлят во мне, что им сделается. Пару раз не сдержал слез и пальцами помассировал переносицу. Не надо расклеиваться, и в эмоциональных качелях истины и спасения нет, попробуем спастись в чем-нибудь другом!

Я поймал отражение своего лица в висевшем на стене круглом зеркале в бронзовой оправе в виде лилий. Кто этот счастливец, обративший на себя внимание вселенной? Кому же груз такой красоты – а зеркало станет украшением любого интерьера – ляжет на плечи после того, как я покину этот несправедливый ко мне как больному, но радостный для тех, кто поцелован судьбой в большей мере, чем я, мир. Я же зарекся не глядеть в зеркало, прямо крест на себе нарисовал. Не рвать больные нервы, ведь и без этих усилий кошки всю душу расцарапали, так что лохмотья остались, не зашить и не пришить. Ой, смотрю на себя и думаю: труп настоящий, и с приукрашиванием, чтобы звучало страшнее и драматичнее, труп, который не успел по-настоящему почить. Это что-то вроде примерки на будущее: пойдет мне трупное окоченение или нет.

Чтобы прочувствовать трагизм моей ситуации, так сказать, пропитаться до мозга костей, а я понимаю, что это прием «прямо в лоб» – давить на жалость. Нечестно это. И все-таки подавлю на жалость, тем более мои прошлое и настоящее теперь, что небо и земля, нигде не сходятся: посмотрите на фотографию в белой рамке, которая стоит рядом с компьютером. На ней твой, читатель, хороший и, наверное, верный слуга – я! Ого, до чего же я холеный тут тип. Кровь с молоком. Лучшие и изысканные харчи делают свое дело. Ох, сколько же девичьих сердец успел похитить и разбить этот пышущий здоровьем и силой ловелас: не иначе вылитый Атлант или какой-нибудь античный герой-победитель, о котором сложено столько од и легенд, что мозг взрывается, одна героичнее другой. Ба-бах – показываю руками, как мозг взрывается. К слову сказать, я бывший боксер: и это то искусство, которое влияло на мою прекрасную физическую форму – стальной пресс, большие мышцы и прочее, чем можно блеснуть. Увы, недолго моя подтянутая прежде пятая точка нежилась в тепле на вершине спортивного Олимпа. Я расстроился, удрученно ахнул и затем удрученно усмехнулся. Глубокая же, однако, получилась пропасть, что никакими обнадеживающими словами такую бездну не заполнишь (пора принять правду в сотый – или только в десятый раз – в какой-то из множества раз).

Можно ли придумать более идеальное лицо? Вероятно, можно, и природа придумала такое лицо – мое: белая ровная кожа – явно не пудрой добивались такой белизны и не краской его залили. При взгляде на него так и хочется воскликнуть: «Он как кукла или человекоподобный андроид, попробуй, различи – так, дорогие мои, где здесь жестянка без души и совести, а где живой человек?» А что же теперь? А теперь кожа на моем лице – ею многие восхищались, но трудно не приметить слона – стала серой, морщинистой и прозрачной, словно из нее вытянули все жизненные соки. Не кожа, а позор, бледная тень былого, к ней и прикасаться-то страшно, вдруг травмируешь ее сильнее, чем есть. По моей коже можно спокойно изучать, как капилляры и вены кровь по себе перегоняют. И куда только подевался прежний румянец: здоровый и… тут предоставляю на выбор какой угодно эпитет, чтобы усилить контраст между тем, что было, – и стало.

За эти впалые щеки (пальцем стучу по ним) по-дружески и любовно не потреплешь меня, приправляя действие какими-нибудь невинными и ласковыми глупостями, чтобы расплыться в улыбке и забыть обо всех бедах-горестях. Потому как не за что ухватиться, и кажется, может быть, здесь надо написать утвердительно, без всяких слов с серым смыслом, что мышц, мяса и прочих анатомических радостей не осталось на костях черепа. Остались лишь сами кости и кожа: тонны косметики не спрячут ни болезнь, ни следы моей борьбы с ней. Болезнь проступит, как первый подснежник из-под сугроба. Не моя корова тут мычит! У меня уже вся ладонь мокрая от слез, и да, я взялся за старое: залился слезами от горя и потом сглотнул, опять же все от того же горя. Боже, да где конец этой горькой пилюли, когда она растворится?

А это что за странные блики и отсветы, которыми наполнилась комната? Для солнца вроде поздно, а от люстры не столько света. То там сверкнет, то здесь блеснет и вспыхнет что-то, вроде как меня на дискотеку не приглашали и сам ее не устраивал, так откуда такое световое шоу погорелого театра? У меня отнюдь не танцевальное настроение. А, все понял. Вот мое вялое и удрученное ха-ха-ха над тем, что не с первого блика вник в суть. Это моя лысина! Она на роль зеркала не годится, но отсвечивает столь ярко и чисто, что не каждое зеркало способно так отсвечивать и отражать. Ай, глаза! Поберегите мои глаза, хоть кто-нибудь: не расцените мою просьбу как нечто подлое, трудное или постыдное – я предпочитаю свою смерть встретить, глядя во все глаза, какими наградил меня Бог, а не навострив уши. Лысина!.. Пора бы уже отпустить этот воздушный шарик под названием прошлое в долгий полет к небу, но раньше у меня имелась громадная копна черных волос. Они кучерявились такой пышной гривой, что, право, было сложно найти кого-то, кто размахивал волосами шире или чьи волосы кучерявились сильнее. Кудряшки кудряшкам рознь.

Мой единственный помощник – трость, на которую я опираюсь. На нижнем конце трости резиновый набалдашник. У меня ведь паркет, а царапины не тот узор, который украсил бы его. Верх трости загнут крючком: вешать-то ее надо как-нибудь и на что-нибудь, вот и позаботился об удобстве. Трость ничем не украшена. Бога ради, сжальтесь, ее польза не красотой обеспечена, а прямым назначением, тем, что она не дает мне упасть. В падении нет ничего хорошего, особенно для меня! Я будто в старика превратился, высох почти до костей – ох, до чего же заела, надломила и сгорбила меня жизнь. В каких-то бытовых мелочах я еще сам себе герой и могу одержать маленькую, но победу, а на большее тратиться мне здоровье не позволяет.

2

Я никогда не опускаю руки: от отца ли мне это досталось, или я как-то сам себя так воспитал – без понятия. Как ни пытайся застать меня врасплох, ничего не получится: не увидишь меня сидящим в углу и плачущим навзрыд. Впрочем, что это я? Я прошел через столько больниц и так много принял разных лекарств, что все говорит само за себя!

Кто ищет – если взять пословицу за начало второй главы: тем более это ново и интересно, – тот всегда найдет. И если ума хватит, а иногда у некоторых людей туго с этим делом (если снова взять эту же пословицу и продолжить ее практикой жизни), то потом еще и не потеряет. Не мытьем так катаньем я взял высшие силы. То ли сердце судьбы сумел я тронуть, то ли Вселенной надоела вся эта катавасия, но, видимо, поняли там, что я крепкий орешек и решили уступить, и подарили мне второй шанс на жизнь. Я не вспомню последовательность всех мелочей: пытаюсь восстановить все до последней детали, но явно где-то в цепь описываемых событий затесалась паршивая овца – слабое звено, отчего я могу где-то и солгать. Я принял задумчивый вид. Я плавал и плавал по океану обычного интернета. И как тут не согласиться с выражением, что интернет – это океан информации, и такой, что Тихий океан рядом и близко не разливается. А потом как обухом по голове – занесла меня легкая (не нелегкая) на один сайт. На сайте была книга. Хотя осторожнее с названиями некоторых вещей, под громким словом «сайт» скрывалось не столь громкое слово «страница», на которой было одно предложение (я проверил и ничего больше не нашел), о котором только и скажешь: и это все? Да что же это за зверь всея Руси, рыба или мясо?

Здесь я отступлю. Я поднял указательный палец, чтобы показать, что мне нужна минутка внимания. Я не умею готовить: и руки кривые, никакие продукты в них не идут, все подгорает на сковороде и убегает из кастрюли. Мне на лбу надо написать: «криворучка высшей категории» или «готовить еду ему противопоказано – диагноз поставил повар со стажем». Вот заварить себе чай – это как раз та самая планка, до которой я могу допрыгнуть в своих кулинарных способностях.

Я не люблю и не ем хлеб. Таблетки мне уже давно заменили и хлеб, и масло, и мясо. Такая диета довела меня до такой худобы, что за выпирающие ребра и кости ткань одежды зацепляется, когда я начинаю одеваться. Я сунул руку под кофту и пощупал ребра. В целом я держусь подальше от всей той нездоровой еды – а мне прожужжали все уши, мол, не бери в рот ни куска жирного, а то растолстеешь, – после которой мне придется буквально ночевать в спортивном клубе. Работать над собой – мои проклятие и обязанность. Да, приходится налегать до потери пульса на разное железо, но, дорогие мои, как же не утешить тут себя, оно того стоит. Трудолюбивый я черт, не так ли?

Вернусь к рассказу…

Похоже, пришла пора на моду не подписываться, потому как я так и не выяснил, кто автор сайта. Неизвестный выложил две отсканированные страницы (это были именно отсканированные страницы и не чего-нибудь, а книги – я разве книг прежде в глаза не видел, что я, не отличу мух от котлет?) с ритуалом и заклинанием к нему. Инструкция – всему голова, и хорошо, что эту «голову» расписали. Мы разве в шпионов играем? К чему так шифроваться? Не думаю, что персона автора такая уж суперпуперважная, что из нее надо делать тайну. Может, он боится, что ему шею намылят за то, что он открыл секрет мира непосвященным?

Судя по названию, это был ритуал на исцеление. И проницательный взгляд на текст – а я вчитался, и глаза не споткнулись ни о какие затерявшиеся между строк «но», – лишь укрепил меня в мысли, что я правильно все понял. То есть ты можешь болеть чем угодно, но результат проведенного ритуала тебя не разочарует. Я приободрился. В номинации лучших находок в жизни это открытие станет бесспорным победителем. Мое ты хладнокровие, где же я тебя потерял? Я улыбнулся и потряс кулаками в воздухе от радости: удивительно, как радость может накрывать человека с головой, он даже усидеть не может на одном месте. Пожалуй, я буду таким человеком, посмотрите, что со мной случилось. И спешу заметить, это лишь одно мое чувство едва не заставило меня подпрыгнуть: представляю, как я буду ракетой летать по комнате, когда и прочие положительные эмоции включатся. О, уже чувствую, как они зашевелились во мне. В общем, я нашел свой личный «спасательный круг» и, по существу, весьма неожиданно для себя. Впрочем, нет! Не без задней мысли я искал, она просто скрывалась в тени других мыслей, «дескать, мысли мыслями, а между делом все же посоветуйте, чем мою гидру-болезнь сокрушить так, чтобы новых голов у нее потом не повырастало».

Стоп, тут нужен ум трезвенника, чтобы вникнуть в каждый нюанс: с умом пьяницы даже нитку в игольное ушко не проденешь, и иголку сломаешь, и нитку порвешь, поэтому голова и сердце должны быть холодными. Так что, чувства и эмоции, улягтесь, мне надо сосредоточиться, чтобы был успех. Я вновь принялся изучать текст. Первое слово дороже второго? Нет! Первое слово – это первое слово, а второе слово – это второе слово, и если дело требует второго прочтения, то незачем глаза закрывать на него и рукой махать, вроде «ай, и так понятно». Ушел ли час у меня на все, это ведь не вопрос, который можно решить за перекусом в кухне? Тут ведь, считай, решалась судьба человека, и я не горел желанием пасть жертвой собственной невнимательности. Не спеши, как говорится, не торопи караван, придет он в положенный срок. Потратил ли я гораздо больше времени, чтобы быть во всеоружии, чтобы не растеряться от незнания или непонимания в неподходящий момент? Вообще, могу ли я бездумно пускать в никуда крохи того срока, что мне отведен свыше? Видимо, никто не против. Как бы там ни было, но могу сразу уверить, я убил достаточно времени.

Господа, давайте сохраним экологию интернета в чистоте и опрятности и не будем сливать в нее нечистоты! Хороший лозунг? Я только что вот о чем подумал: интересно, в вопросе эффективности этого ритуала я далеко не в первых рядах бегу с факелом, может, я плетусь в самом конце по чужим следам? Лишь я один такой удачливый, что именно мне попался ритуал? Интернет вроде как общая игровая площадка, все для всех в ней: куда ни ступи, на что ни посмотри – везде наткнешься на такие сокровища, с которыми не захочешь расставаться. Невольно найдешь такие золотые горы, что ум за разум зайдет. В общем, хотелось бы сделать далеко идущие выводы по чужому опыту, окупается ли вся эта «афера»?

Минуту за минутой и час за часом проводил я за компьютером: словно прирос к креслу, что отдирай меня от него ломом или лопатой, и лишь позы менял от минуты к минуте и от часа к часу. Вылились мои размышления и раздумья в часы, часы и часы – без малого и большого. Я решил попробовать и провести ритуал. Не хочется идти проторенными дорогами и путями и лишний раз закатывать от скуки глаза, мол, где-то я эти простые истины уже слышал и не десяток раз. Однако других путей мне не протоптать, потому вот банальность под номером один: смерть уже расписалась в книге моей судьбы, остается лишь перелистнуть еще несколько страниц, чтобы наткнуться на ее подпись. Банальность номер два: мой случай не будет вписываться в общий ряд, выскочит из него в один прыжок. Мне недолго осталось вести счет дням под этим небом и солнцем – поэтому, как говорится, была не была, давай затянем волынку с эзотерическими практиками. Волынка-то сломалась у официальной медицины, и почему бы ее не заменить другой? Если поможет – ой, Господи, оперным певцом голосить буду, счастье лопатой стану загребать, а если все окажется пустышкой – ну, что тут скажешь, видно, все-таки для удачи нужен более подходящий человек.

3

Итак, поздним вечером я начал проводить ритуал. Я расставил по кругу свечи на полу, убрав перед этим палас. Легче пыль выбить из него, чем отскоблить свечной воск. И если бы я запачкал ковер воском, а потом решил вручную отчистить его, это было бы сизифовым трудом, поскольку мое стремление не имело смысла. Мне приготовление далось с трудом: я несколько раз делал передышки и принимал таблетки. Свечей красного цвета (мне это напомнило кровь, которую у меня брали из вены) было двадцать штук. В другом антураже и в других более спокойных и менее драматических обстоятельствах я бы еще почесал затылок и подумал: «Неужели я почувствовал влечение к свечному делу? Маловат мой дом, чтобы сдавать его под свечную фабрику: куда мне столько свечей? Ох, и пострадал же мой семейный бюджет. Может, морок нашел на меня, что все спустил на свечи?» Я потер лоб, когда посмотрел на проделанную работу: да, по-другому и не скажешь, количество не по числу комнат в моем доме.

Одну за другой я терпеливо и не спеша зажег каждую свечу. Руки у меня немного дрожали – не от нервов, а от болезни. Потом я завершил основное приготовление – прочитал слова заклинания с монитора не выключенного компьютера. Достаточно одного труда – никак не трудится. то есть я не стал распечатывать слова на бумаге – это же лишняя работа, за которую мне не заплатят, а зачем удлинять путь до заветной цели? К тому же, не дай – не приведи, вот так разлетятся бумажки по комнате, и все, ползай потом по полу, разбирай и ищи, где и какая.

И вдруг случилось вот что: меня обдало порывом холодного ветра, как от сквозняка, которого достаточно было, чтобы поежиться и, клацая зубами, произнести: «Ух, пробрало же до больных костей». Хотя на дворе лето в разгаре, ничего холодного и в помине не должно быть. Я обхватил себя одной рукой – другая опиралась на трость, потому и одной. Неудобно-то как, хоть противным ором кричи. Я поежился и вжал голову в плечи. И как, теплее стало? В полуфабрикат из морозильника я не превратился, но кости свои не очень-то и согрел. Мало того, я и через ткань почувствовал, как кожа покрылась мурашками на всем теле. А ведь когда я покупал одежду, мне чуть не с пеной у рта доказывали: «Да ты только посмотри, какая плотная ткань, холод в ней нипочем». Плотностью ткани проверяется, насколько кусачим бывает холод.

Я медленно обернулся всем телом. Приказа не прозвучало, дружеского оклика тоже не донеслось до моих ушей, так на что же я среагировал, откликнулся на какой незаданный вопрос? Непонятно. Неожиданно в дверном проеме между комнатой, где находился я, и темным коридором, который давно стал как проходной двор из-за наплыва разных врачей, я увидел того, кого не думал увидеть. Поправка: морально был готов увидеть. Вспомните чехарду со временем, когда я счет часам практически потерял. В тот момент меня занимали не только буквы и слова, но и то, что случится после прочтения заклинания. На меня в упор смотрело существо. И здесь все соответствовало канонам жанра ужасов: у существа были немигающие красные глаза, которыми оно буравило меня. У него имелись две руки, напоминавшие человеческие. Ага, мои впечатления начались с обнаружения признака человеческого тела, однако рано, наверное, ставить знак равенства между человеком и тем, что выдает себя за представителя рода человеческого. Это все условности! Существо стояло на двух ногах. А вот тут сравнение с человеком не выдерживает никакой критики: хоть выдави глаза из глазниц, как угодно осмотри его – яйцо не перестанет быть яйцом. Ноги гостя оканчивались копытами, сколько ни пытайся увидеть в них что-то другое. Я остолбенел – но не испугался (я же в эту авантюру вошел как в лужу, без бледности и холодного пота от страха – чувствуете, чувствуете, какая несгибаемая железная логика?). Давайте уж расскажу, что я почувствовал, а то что с чего бы его копытам столько внимания. Меня бросало то в жар, то в холод.

Голова существа была круглой, как шар для боулинга. Не ввинтишь эту деталь в описание – все, считай, что ничего и не описал. Кстати, головы у существа как раз могло и не быть, это для человека голова – неотъемлемая часть, хоть и встречаются безголовые, кивни в толпу и не ошибешься. Но это так, ради философской фигуры речи, не принимайте на свой счет. И еще. Этой цепочке сравнений с человеческой анатомией, видимо, не суждено долго просуществовать, потому что рухнула она всего от одного ржавого звена – цвета кожи существа. Чик – и все, рассыпались звенья. У существа кожа была как будто серого цвета – слишком банально сравнивать с пеплом, поэтому сравню с сероватостью собственной кожи, и я добавляю эту черту, чтобы твоему, читатель, воображению было на что опереться. Я посмотрел на свою кожу – впрочем, возможно, кожа существа была коричневого или какого-нибудь еще цвета. В свете свечей не разберешь, но точно не белого. А-а-а-а! Слышите, слышите, как где-то один расист закричал? В общем, за близнецов мы можем сойти! Я молчал. Горы непросто преодолеть, море и океан сложно переплыть, даже в воробья на лету попасть из пушки затруднительно, зато гораздо легче справиться со страхом, который где-то скользит по задворкам моих чувств, и трепетом. Эта задача по плечу, но какое это должно быть плечо! Я прилежный труженик: тружусь над тем, чтобы успокоиться, но все равно продолжаю бояться, млеть и трепетать. Мои руки дрожат, ноги слабеют, а тело холодеет, и это уже не от сквозняка.

Мне что, кот язык откусил, или я решил в молчанку поиграть, отчего я нем, как партизан? Мои удивление и потрясение не потеряют своей свежести и яркости, хоть сто лет пройди или сменись одно за другим сотня поколений. Время ничего не сгладит и не притупит. «Эй, друг…» «Эй, ты…» или «Привет, незнакомый монстр» – все никак не ложился мне в ладони хвост нужного обращения к гостю. В голове мысли в такую кашу смешались, что и не знал, как быть, может, ударить себя по голове битой, чтобы ум вправить? Или ждать, что все чудом распутается?

Казалось, у меня жар, словно я перенесся из своего дома в какие-нибудь жаркие тропики, где теперь и проворачиваю свои темные дела. Я держал себя в руках, я ведь боксом не один год занимался, а там кулаки если и пускают в ход, то по правилам и по команде. Но все равно, спасите-помогите: еще немного и упал бы в горячке от впечатлений. Лоб у меня покрылся испариной, будто опрыскали меня из пульверизатора, как обычно опрыскивают садовники свои дорогие и любимые растения. А к щекам кровь прилила, и я представил, что они стали такими красными (интересно, серый цвет сочетается с красным оттенком?), будто ими до окрашенной красной краской стены дотронулся. Я задрожал как осиновый лист и чудом трость не выпустил из руки, видно, круглая ручка за пальцы зацепилась, потому и не упала. Я вздрогнул, как если бы ко мне поднесли провода и пустили по ним ток: похоже, дело двигалось и эмоции перешли на какую-то новую стадию. Ничего не знаю и ничего не слышал, но эта стадия существует – и пожалуйста, получите и распишитесь – мое тело знает, как могут проявлять себя эмоции, и это нагляднее любого кинофильма или видеопрезентации.

Начать общение с кем угодно, хоть с человеком, хоть с чудовищем, необходимо. От игры «кто и на кого дольше посмотрит» многого не получишь. Молчание, по крайней мере в тот момент, – при других обстоятельствах оно, может быть, и полезно, тут я не стану тратить время на споры – не то подспорье, которое требовалось для дальнейшей беседы. Чем быстрее выскажешься, тем лучше. И потом, с моей болезнью только и молчать. Она не стала бы ждать, пока кто-нибудь осмелится произнести первое слово.

Заикаясь, хрипло и немного сбивчиво я поздоровался. Первый шаг со страхом и волнением я сделал – что же, кто-нибудь, похлопайте моей смелости, я это заслужил. Я вновь постарался совладать с собой. Дополнительных плюшек человеку добавляют уверенность и некоторое хладнокровие, что же, хочешь «плюшек» в актив уважения к себе – умей прыгать выше головы. В целом это каторжный труд, за который я должен получать по двойному тарифу, то бишь две миски с плюшками. Я лез вон из кожи, чтобы быстро прийти в себя, и я бы сравнил себя с ковбоем, пытающимся заарканить резвого жеребца, только в моем случае я делал то же самое со своими эмоциями. И при этом еще старался звучать не как жующий верблюд или блеющий баран.

Я успокоился: моя грудь ровно поднималась и опускалась, это мое дыхание выровнялось, стало легче дышать, словно мне кислородную маску на лицо надели. Итак, наше информативное знакомство и встреча (не могу удержаться от того, чтобы пошутить), и в целом совместное времяпрепровождение затянулись до такой степени, что я даже и не скажу, сколько пролетело времени, крыльями шурша. И нечего к часам бежать, сбивая с ног всех, чтобы узнать по стрелкам, – час за час не отвечает. Правда если и ставить здесь какие-то временные рамки, чтобы не упустить нить повествования и не почувствовать себя потерянной иголкой в стогу сена, то мы успешно завершили дело задолго до того, как минули одни сутки и начались другие.

Кстати, я по-прежнему не боялся: меня не подталкивали вилами в этот водоворот. Я давно поставил на себе крест, потому если чего и было бояться, так это успеют ли обглодать меня до костей соседские кошки. Или все же останется что-то от моего тела, что можно положить в гроб для проформы, чтобы не пустовал. У нас на все без малого целая ночь ушла. Это существо не российского разлива: неземных кровей был мой гость, и тут я никому, и себе в том числе, второй Америки не открою. И все же ради приличия я поинтересовался у существа, что оно такое и откуда пришло: я себя в вопросах приличия, разумеется, выше прочих не поставлю, но мне с детства привили мысль, что правила приличия – это бесплатный билет в хорошее общество. Не зря, оказывается!

Наш разговор построился – ура, но на каких-то недомолвках и увиливаниях от сути. Возможно, я ненароком задел существо за незаживающую рану или, как любил говорить мой тренер в тему и не в тему, полез в чужой огород со своими овощами. То он изливал мне душу о каком-то космосе и звездах – не пришей рукав он здесь, каким боком тут была тема космоса? Затем был сумбурный рассказ о других мирах – лучше бы фантастам он рассказывал эти сказки: одно, другое и третье, бла-бла-бла… Я только слушал, и кивал, и лишь изредка то правой рукой опирался на трость, то левой, чтобы не устать. Можно было подумать, что это все принесет определенную пользу, если я захочу, например, библиографическую справку написать, но в действительности то был только белый шум, и если в этом было что-то интересное, а его не может не быть по определению, то его еще предстояло найти. Не получилось бы нас связать братскими узами так сильно, что побежим детей общих крестить.

Я не стал юлить понапрасну, ходить вокруг да около – и едва ли не на одном выдохе объяснил, зачем я его вызвал. В душе я даже обрадовался, что все обошлось без словесной воды. Многословие, если переводить все в писательское русло, играет на руку авторскому стилю. Никто не запретит при письме и в других обстоятельствах разойтись на широкую ногу. А в разговоре надо быть кратким: рискну бросить эту монетку в копилку красноречия, но иногда и не скажешь, что язык мой – враг мой, а подумаешь и возразишь, временами язык мой – очень даже большой друг мне. Однако здесь я надеюсь (ну, затеплился огонек в моей больной душе), что не стану мишенью для проклятий и по мою душу не побегут ставить свечки в церкви за упокой, если передам только несколько слов из нашего разговора. Для скрупулезного осмысления это, возможно, вообще ничего, просто мне почему-то показалось, зачем я буду разочаровывать рутиной. Что вы говорите: мужчины не плачут? Значит, я исключение, потому как позволил эмоциям выйти наружу. Я плакал долго и навзрыд, что, мол, вот какая шляпа меня накрыла – вытянул я короткую палочку по жизни и здоровью и заболел так, что все врачи оказались бессильны помочь мне. Врачами еще называются! За сочувствием мне не пришлось ходить за тридевять земель, потому как я его получил сполна здесь и сразу. Мой гость – вот кто хороший учитель, он-то за один урок научит азам того, как надо сочувствовать несчастным и как следует подавать надежду – или вполне успешно убивать ее. Только выбирай, что предпочтительнее, исходя из того, как глубоко ты впал в депрессию. Передам лишь четыре недлинные фразы из нашего многочасового разговора.

– Я прочитал в заклинании, вызывающем тебя, будто ты можешь излечить человека от любой болезни – это правда? – спросил я, не отводя глаз от существа.

– Все верно, я могу это сделать, – кивнуло существо. Голос его был глухим и глубоким, словно эхо в горах. Представляю, это должны быть горы, чтобы звучало такое эхо, и представляю, как долго оно будет висеть в воздухе и пугать людей.

– А меня можешь вылечить? – спросил я и услышал в своем голосе робкие нотки. Откуда они повылезали? «Ну же, будь смелее», – подумал я.

– Конечно! – ответило существо, и его глаза блеснули. Но возможно, это отразились огни свечей, они все еще горели. Странно, я думал, что сквозняк погасит пламя. Может, стихии огня и сквозняка в сговоре, если свечи до сих пор горели?

«Аллилуйя!» – едва не вырвалось у меня на радостях. Мое сердце бешено забилось и лицо исказила широкая улыбка.

…И на этом все! Меньше знаешь – крепче спишь; меньше слышал и видел – с аппетитом ешь и пьешь! Радость окрыляет, и я бы воспарил в небеса, если бы не крыша дома и не рамки – моя болезнь, которая высосала из меня почти все силы. В моем тщедушном теле, которое насквозь пропитали лекарства всех сортов и названий, душа держалась лишь на честном слове. Мне ничего не осталось, кроме как лишь слабо покачиваться, словно камыш на осеннем ветру.

4

Затем случилось вот что. Я не люблю быть застигнутым врасплох – на боксерском ринге я еще могу быть начеку с соперником, во все глаза следить за его жестами. Победу приносит не одна только сила, но и внимание: потеряешь его и все – считай, что сделал одолжение сопернику. Тогда же даже «третий глаз» гадалки оказался бы бесполезным и не помог бы подготовиться! Существо оказалось так близко передо мной, что я даже от неожиданности вздрогнул и качнулся, благо было на что опереться, чтобы удержаться на ногах. Так недолго и заикой сделаться.

Существо заключило меня в крепкие объятия. Объятия – вещь, которую никто не объявлял вне закона, но с ними нужна мера, а то вот так задушит и все, пиши пропало. Я похолодел и побледнел: у меня спина была такой холодной, что если прижать к ней кусок мяса, он сразу же коркой льда покрылся бы, да такой толстой, что и за сутки не оттает. Я испугался, а ведь мне казалось, что проблему страха я уже решил – если были его зачатки, то поборол их. Но видимо, страх – неистребимое чудовище всего живого, все-таки где-то внутри меня притаился и теперь проявился.

Первое, на что я обратил внимание, пальцы руки. Я смог придавить в себе страх. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились: уж будь добр, не пасуй и иди до победного конца в своей авантюре. Мои ловкие и гибкие пальцы вдруг стали срастаться между собой. В каких бы больших свершениях они были бы полезны, и сколько автографов я бы написал поклонникам! Один, другой, третий… ух ты и ох ты, вся громадная пятерня правой руки превратилась – не знаю, как и объяснить – в какое-то сплошное страшное месиво. Я не мастер красноречивых сравнений, я – мастер на ринге носы ломать и в этом мне нет равных, и все же я сравню увиденное вот с чем. Представьте несколько кусков пластилина, которые разом взяли из коробки, а потом начали мять, наминать, смешивать. То же самое происходило и с моими пальцами. Потом та же история произошла и с кистью левой руки. Плоть не плоть, кость не кость, вены и капилляры не вены и не капилляры. Это были уже не пальцы, а какая-то клякса, злая насмешка над человеческой анатомией. Беда и горе для всех, кого кормят пальцы, или для людей тех профессий, в которых все решают пальцы: хирургов, например, швей, да мало ли кого еще. Трость упала.

Я опустил глаза. Что там с моими ногами? Ого! Вот так новость, похоже, мне теперь не повыкидывать коленца на дискотеке. Я не знаю, так должно было быть или это какая-то непредвиденная издержка «лечения», про которую меня никто не предупредил: ноги у меня срослись в одну. Как и пальцы на руках? Да! Может быть, меня зрение подвело, ведь комната освещалась не люстрой, и потому, возможно, мерещилось не то. К тому же руки ближе к глазам, чем ноги, и руки можно хотя бы приблизить к лицу и рассмотреть. Нет! Какая неожиданность! Меня сначала лишили рук и ведь не предупредили, что потребуют таких жертв, и вот теперь так же без предупреждения сделали меня одноногим. Я даже морально не успел себя подготовить к ампутации, если, конечно, можно так назвать то, что случилось с моими конечностями. Пилой по ним не прошлись, как это мясники с тушами коров делают: раз, два и вот тебе кусок, прямо бери и неси в мясную лавку на продажу. Или не отрубили топором, удар-удар и все – как это понимать, теперь придется покупать себе до конца жизни всего один ботинок из продаваемой пары? Никаких ран я не видел.

Моя рассудительная и умная голова неуклонно и плавно погрузилась в тело существа. Процесс шел не так долго, что я успел сто дел переделать и выспаться, и убраться дома, и прерваться на перекур. Но все же достаточно, чтобы у меня в уме успели отпечататься события последних минут и мои ощущения. Видно, мой досуг в будущем не пройдет в скуке смертной, найдется, что припомнить, обдумать и чем поделиться с друзьями за чашечкой кофе. «Ага, надейся-надейся!» – отвечал я сам себе. Моя голова погрузилась в тело существа так, как входит горячий нож в масло. Ах, не упустите шанса познакомиться с гением метафор, интересно, тут можно придумать метафору, которая не связана с продуктами, от которых полнеют?

Мое тело, дышавшее здоровьем, жизнью и энергией – вновь эти грезы о былом, в жизни многое не умирает до конца, и грезы как раз пример такой живучести. Тогда скажу иначе, а именно так, как от меня требует этого действительность, и это логично, ибо можно плакать о прошлом сколько хочешь, но слезами не вернуть былого. Мое слабое истощенное болезнью тело кляксой расплылось по телу существа, а потом смешалось с ним. Приди кто-нибудь в самый ответственный момент или не в подходящую минуту – что бы он увидел? Ведь это ситуация двоякая, а значит, она требует подхода к ее пониманию с разных сторон и позиций. Наверное, не стоит сейчас выкручивать воображение на полную мощность, а земля носит таких уникумов, кого природа наделила невероятной способностью к воображению вещей во всей их красе. Так вот, перед глазами такого «удачливого» (такой бы удачей да по спине только бить) типа предстала бы дикая гротескная картина бесформенного сгустка пульсирующей плоти. Все во всем, и поди разгадай загадку всех времен и народов, было ли это по первоначальной идее природы человеком или животным? Где и что, то ли это тела́, то ли клякса какая-то?

Мои ощущения походили, предположим, на легкую ненавязчивую щекотку. Скажем, перышком? Тем самым, которое иногда из подушки вынимают, когда кончик его торчит из ткани и постоянно колется? Я не падал с громким визгом и не менее оглушающим смехом обезумевшего пациента какой-нибудь психиатрической больницы типа: ха-ха-ха, прекрати, не то живот надорву. Возможно, мои ощущения напоминали – хоть это напоминание и было отдаленным, но все равно зацепиться надо же за что-то, поэтому зачем же эту соломинку бросать в костер, – пощипывание или покалывание. Но определенным было одно: то, что я чувствовал, не валило меня с ног… с ноги, коли одноногим больным я стал, – в припадке болевого шока. Да, у меня болевой порог высокий и от чего-то значительного меня не надо приводить в чувства, но если постараться и, так сказать, увлечься причинением мне боли, то тогда, конечно, получится добиться плачевного результата. Перед тем как полностью исчезнуть, я зажмурился так, что веки заболели, затем сжал губы и задержал дыхание. Увидимся после!

О! Увиделись, здравствуйте! Я глубоко вдохнул, и вдох получился громким и тяжелым. Я буквально почувствовал, как мои легкие надуваются и напрягаются. Это вдох жизни или, если не говорить так высокопарно, такой вздох, какого у меня не было с рождения. Я открыл глаза, ведь надо же встретить ставший теперь для меня новым мир новыми глазами? Вернее, мир-то как раз и не изменился, здесь ситуация не повернулась ко мне другим боком – нет и еще раз нет, это высшие силы, что-то подправили во мне. И я это чувствовал прекрасно. Я ощутил также, будто бо́льшую часть своей сознательной жизни, жизни больного человека, полной борьбы, в которой поражения перевешивали победы, – я проспал. Причем так крепко и хорошо, словно я трудился без перерывов и отдыха много-много дней. Чувства не обманешь, о вкусе молока по пенке не судят, но создавалось такое впечатление, будто я надолго забылся десятым сном.

Я внимательно огляделся. Существа и след простыл, даже ручкой на прощание не помахало. Впрочем, с кого я вообще что-либо пытаюсь спросить за правила этикета? Все закончилось, и потому можно и не махать кулаками после драки. Я поднялся с пола резко – даже не пришлось убивать полчаса на раскачивание ради этого простого действия – и быстро, точно все мои члены вернули себе прежнюю юношескую силу, свежесть и ретивость. Я бы оценил свое исцеление на десять балов из десяти. Мне даже мой деревянный помощник – трость не понадобилась для этого, кстати, она лежала на полу. Вещь без дела названия не имеет, а в чем теперь мне было не обойтись без помощи трости? Я подошел уверенным размашистым шагом к зеркалу. Человек, незнакомый с контекстом, решил бы, глядя на меня, что я кого-нибудь передразниваю. Что называется, откинь опору мирскую, всяк кто готов ступать по тверди на своих ногах. Прежде моя походка была сравнима с тем, как ребенок учится ходить, вы знаете, как он неуклюже, смешно и как взволнованно – под взглядом взволнованных родителей – неумело передвигает ноги.

Отражение в зеркале само по себе лгать не станет, а если и попытается, это будет не проявлением воли, а лишь попыткой повторить за тем, кто смотрит в зеркало. Зеркалу все человеческое чуждо и ложь в том числе, оно скажет всю правду и такую, что в один миг опустит планку твоего «я», но может и истину подчеркнуть. А что же мое отражение показало мне? О, что за чудо! Я кончиками пальцев прикоснулся к лицу. Куда делись болезненные синяки под глазами, на которые, если не знать всей трагической истории, посмотришь и не удержишься от того, чтобы не спросить: ого, какую взбучку тебе устроили, как же угораздило тебя нарваться на чьи-то кулаки? С моих губ слетел нервный смешок, нет, парень, не готов ты пока к палате с мягкими стенами, рано тебе пока бежать за психиатром и просить его покопаться у тебя под черепом. Я провел ладонью по голове – ото лба к затылку и обратно и почувствовал покалывание – неужели волосы стали пробиваться? Точно, стали! Не сочтите это за неблагодарность, нет-нет, я очень благодарен и счастлив, и все же до шевелюры настолько пышной, что любой, у кого есть лысина, либо захлебнется от зависти собственной желчью, либо задохнется от злости, волосам было еще расти и расти, завиваться и завиваться в двойные, тройные и в какие они еще способны завиться кудряшки.

Я буквально разрывался на части от эмоций. Восторг, радость и экстаз – весь спектр чувств я хоть и могу перечислить, но не без помощи своего каждодневного спасителя – благодетеля интернета! Там наготове нужные слова и понятия. А добавь хоть малую жалкую капельку к тому, что испытывал, и бабах – разорвало бы меня так, что осталась на месте моего дома воронка глубиной в километр. Сердце в груди дыру не пробьет, в лепешку оно не расплющится о грудную клетку, а то к чему такие активные старания? Я потер ладони и улыбнулся.

Я отступил на два шага от зеркала и приподнял майку до шеи, чтобы оценить изменения в теле. О, совершенство в совершенстве, излучающее совершенство, всем атлетам атлет, едва ли не античный герой в русских реалиях и в современном антураже, прямо собирай всех лучших скульпторов и увековечивай такую красоту в самом дорогом мраморе, чтобы потомки и через века от радости мочились. Все вернулось на положенное Богом, природой и – возьмем что-нибудь обыденное, например, спортом (да, это звучит не так возвышенно, но слов из песни не выкинешь, и надо оставить все) – место. Теперь видны были и кубики пресса на животе – еще вчера я свой живот с гладильной доской сравнивал, так же плоско и ровно, что хоть шар положи на него или другой круглый предмет, и он обязательно укатится, спокойно подавив по пути мои больные органы. Я похлопал себя по прессу и блаженно выдохнул.

5

А теперь тра-та-та-та – барабанная дробь – настал момент истины: пора хорошими новостями подпортить настроение своим врагам или, что даже предпочтительнее, втоптать едва ли не прыжками их самоуверенность в самую отвратительную грязь. Похоже, мне придется на второй круг зайти, но уже с сердцем полным радости. Прежде какие надежды я строил до болезни – и со слезами на глазах терял их, заболев. Вроде оставь попытки и старания, не осуществятся твои желания – улетит этот журавль, и не поймаешь потом. Но теперь, исцелившись, я могу снова чего-то желать. Ура, я торжествующе подпрыгнул.

Я взял недлинную, наверное, размером с мою трость, палку (я оценил ее взглядом – да, моя трость по длине будет почти такой же), к слову, что-то не припомню, в каком деле она бы послужила мне верой и правдой. Ладно, не буду ломать голову. Не до этого мне сейчас. Потом к палке с помощью гвоздя и молотка – их я из-под шкафа достал, они там лежали в пластиковом контейнере – прибил несколькими точными взмахами белую прямоугольную табличку. Ее достал из-под кровати. Я стараюсь любой вещи или предмету, которые попадают специально или по воле случая мне в руки, придать смысл. Ничто без толку не болтается у меня под ногами или руками, у меня никогда не споткнешься случайно обо что-то и не схватишься за ненужное. Палка – не исключение! Не полежит она теперь где-нибудь в углу или под мебелью – эту палку я взял из угла комнаты – не посереет и не почернеет от миллиона слоев пыли.

Табличка и не поражала воображение эпическими размерами, вроде как не нашлось бы бригады художников, чтобы изрисовать ее целиком. Пусть даже худо-бедно успеха добьются, что-то закрасят и подмалюют, но жалкий процент незавершенности останется, в общем – крась не крась – все как-то выйдет без полного успеха. Короче говоря, средняя по размерам табличка.

Как известно или, если это не совсем верно, то тогда бывает так, что говорят: «Без надписи табличка – никакая вовсе и не табличка, хотя бы одно слово напиши на ней и все – тогда она будет употреблена для дела». То есть с любой точки зрения по всем признакам она будет оставаться табличкой, ее природу не отнять и не изменить, однако, лишь увидев на ней надпись, ты, плюнув, не пройдешь мимо, а остановишься со словами: «Наверное, это какое-то важное сообщение, и потому задержусь и прочитаю». Я исправил это маленькое упущение и уверенно вывел на табличке черной краской: «Мои враги, я здоров!». Черный цвет – лучший цвет, чтобы донести до врагов свое сообщение, и к тому же, чем ярче и контрастнее, тем быстрее станет понятно им, что ты настроен не заигрывать с ними, и что на этих губах (пальцем провел по ним) никаких улыбок для них не будет. Я улыбнулся, так как был доволен проделанной работой. Все так лаконично получилось, ничем лишним не довершить и ничего дополнительного не приписать для еще большей ясности мысли – мол, недостаточно получилось, надо еще, чтобы глубже ткнуть в лица врагов. В целом это блюдо приправлено всем, чем нужно, для разжигания большего аппетита.

Я положил палку с табличкой на правое плечо, как делают рыбаки, когда носят удочки на плече наперевес. Это что же выходит, читатель вдумчивый, я – рыбак? А-а-а, скорее, я как один из тех несчастных святых мучеников. Помнишь, читатель, истории о том, как распинали на крестах людей? Вот откуда наши ноги растут, отсюда! Не опустится мое плечо и не сломается.

Я вышел из дома и остановился на пороге. Между делом притопнул пару раз, сначала одной, потом другой ногой, и отчего бы мне не позволить себе этого, ведь отныне ходить мне на них не переходить и за всю жизнь. О, это приятное и сладостное чувство, когда твои ноги – крепкая и надежная опора! Прощай, трость, пока-пока, будущая деревяшка для растопки камина. Вдох, еще вдох. Надышаться не могу, хотя и дышу и носом, и ртом, и все мало, все недостаточно; как будто прежде и не умел этого делать, как будто до этого только баловался ноздрями, не пользуясь по прямому назначению. И вот теперь, научившись, не могу остановиться. Не потерять бы сознания от такого количества воздуха.

Более подходящего места, чем перед домом, для своей ноши я не нашел. Возможно, где-то в мире, перед каким-нибудь домом, который раз в сто лучше мой хибары, и существует такое место, и вероятно, судьба меня уже приводила туда, но у меня из головы выветрилось воспоминание о том времени. Тем более что моя ноша одна тут не будет. Поскольку, куда ни посмотри, кругом в землю воткнуты непонятно кем, хотя как «непонятно кем» – все там не тайна, такие же палки с прибитыми к ним табличками. Эй, не лгут ли мне мои глаза: лес, что ли, вырос тут? Не иначе как целый лес, в котором, правда, рубить ничего не станешь. Я осмотрелся, чтобы найти свободное место для своей палки, и долго шарить глазами не пришлось. Я, кажется, нашел, подходящее.