Творец слез бесплатное чтение

Erin Doom

Fabbricante di lacrime

Copyright © 2021 Adriano Salani Editore s.u.r.l., Milano Published by arrangement with ELKOST International literary agency Cover design by Alessia Casali (AC Graphics)

© Жолудева К., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

По вечерам в Склепе нас развлекали разными историями. Рассказывали нам при свечах вкрадчивым шепотом сказки и легенды. Самой излюбленной была о Творце Слез.

В ней говорилось о далеком затерянном во времени селении… Жители этого местечка не умели плакать и жили с пустотой в душе, не испытывая никаких чувств. Таясь ото всех, замкнувшись в бесконечном одиночестве, жил там маленький загадочный человечек, бледный и сгорбленный. Из ясных, как стекло, глаз нелюдимого ремесленника текли хрустальные слезы.

К нему приходили односельчане и просили дать им возможность поплакать, испытать хоть самую малость чувств, ведь в слезах, как считали они, таятся любовь и сострадание, а эти сокровенные переживания души в большей мере, чем радость или счастье, позволяют почувствовать себя человеком.

И ремесленник вливал в их глаза свои слезы вместе со всем, что в них было, и те принимались плакать от злости, отчаяния, скорби и тоски.

Слезы лились от болезненных переживаний, потому что кустарь вносил смуту в чистые души, осквернял их пронзительными и мучительными чувствами.

«Помните, нельзя обманывать Творца Слез», – говорили воспитательницы в конце.

Нам рассказывали эту легенду, чтобы внушить, что каждый ребенок может быть хорошим, что он должен быть умницей, ибо никто не рождается плохим, мол, по природе своей человек не плох.

А я… я думала по-другому. Для меня это была не только легенда.

Он не был загадочным. Не был маленьким, бледным, сгорбленным человечком со светлыми, как стекло, глазами.

Я лично знала Творца Слез.

Глава 1. Новый дом

Облаченная в боль, она оставалась самым прекрасным созданием на земле.

– Тебя хотят удочерить.

Не думала, что когда-нибудь все-таки услышу эти слова.

Я мечтала об этом с детства и теперь на мгновение даже засомневалась: может, я заснула и мне снится сон? Снова тот же самый.

Однако этот голос звучал наяву – грубый тон госпожи Фридж, приправленный досадливыми нотками, которых она для нас никогда не жалела.

– Меня? – едва слышно недоверчиво спросила я.

Она взглянула на меня, скривив верхнюю губу.

– Тебя.

– Вы уверены?

Миссис Фридж стиснула перьевую ручку толстыми пальцами и посмотрела на меня так, что я невольно вжала голову в плечи.

– Ты оглохла? – рявкнула она. – Или, может, думаешь, что я оглохла? Долго гуляла, и теперь у тебя ветер в ушах свистит?

Я помотала головой, от изумления вытаращив на нее глаза. Это невозможно. Совершенно неправдоподобно!

Кому нужны взрослые дети? Никому, никогда, ни по какой причине… Проверенный факт! Сиротский приют в этом смысле похож на собачий питомник: все хотят щенков, хорошеньких и беззащитных, подходящих для дрессировки; никто не хочет брать собак, проживших в приюте много лет.

Горькая правда, которую мне нелегко принять, ведь я выросла в этих стенах.

Пока ты маленький, на тебя хотя бы смотрят. Но по мере того как ты растешь, брошенные на тебя взгляды все чаще случайные, а жалость, которую ты читаешь в них, пригвождает тебя к этому месту навсегда.

Но сейчас другое дело… Сейчас…

– Миссис Миллиган хочет немного пообщаться с тобой. Она ждет внизу. Проведи ее по нашему учреждению и смотри не испорть все. Будь посерьезнее и, если тебе чуть-чуть повезет, сможешь уйти отсюда.

Когда я спускалась по лестнице, перед глазами у меня плыло, и, чувствуя, как подол моего лучшего платья скользит по коленям, я спрашивала себя, не является ли происходящее одной из моих бесконечных фантазий.

Это явно сон! У подножия лестницы меня ждала женщина средних лет с добрым лицом, в руках она держала пальто.

– Привет, – сказала женщина с улыбкой. Она глядела мне прямо в глаза, а так на меня уже давно никто не смотрел.

– Доброе утро, – выдохнула я тонким голоском.

Женщина сказала, что видела меня в саду, когда вошла в кованые ворота, – я стояла в высокой траве в лучах солнца, просачивающихся сквозь деревья.

– Меня зовут Анна, – представилась она бархатным голосом, и мы вместе пошли по коридору. Я зачарованно смотрела на нее. Интересно, спрашивала я себя, возможно ли влюбиться в звук чужого голоса.

– А тебя как зовут?

– Ника, – ответила я, еле сдерживая дрожь в голосе, потому что ужасно волновалась. – Меня зовут Ника.

Анна взглянула на меня с любопытством, а я даже не смотрела, куда ставлю ноги, так мне хотелось поймать ее взгляд.

– У тебя очень редкое имя. Никогда раньше его не слышала.

– Да… – Я застеснялась, и глаза у меня тревожно забегали. – Меня так назвали родители. Они… были биологами. Ника – название какой-то бабочки.

О маме с папой я мало что помнила. И воспоминания были смутными, словно проглядывали сквозь запотевшее стекло. Если я закрывала глаза в тишине, мне удавалось увидеть их расплывчатые лица, смотревшие на меня откуда-то сверху. Когда родители умерли, мне было пять. Их любовь – одна из немногих вещей, которые я помнила с детства, и именно ее мне не хватало больше всего.

– Очень красивое имя. Ника… – Миссис Миллиган перекатывала имя во рту, словно пробовала его на вкус. – Ника, – наконец сказала она утвердительно и мягко кивнула сама себе. Потом снова посмотрела мне в лицо, и я почувствовала, что вспыхнула от смущения. Моя кожа как будто зазолотилась, словно я могла засиять лишь от ответного взгляда – для кого-то это пустяк, но не для меня.

Мы продолжали гулять по коридорам Склепа. Она спросила, давно ли я живу здесь. С раннего детства, ответила я, можно сказать, выросла в этом приюте. Погода стояла хорошая, мы вышли в сад и пошли вдоль шпалер с плющом.

– А что ты там делала, когда я тебя увидела? – поинтересовалась она, указывая на дальний уголок сада, где расцвел дикий вереск. Мои глаза метнулись к тому месту, и не зная почему, я почувствовала желание спрятать руки. «Будь посерьезнее!» – промелькнуло в голове наставление миссис Фридж.

– Я люблю гулять на свежем воздухе, – медленно сказала я, – мне нравятся… существа, которые там живут.

– Здесь водятся животные? – спросила миссис Миллиган немного удивленно, и я поняла, что непонятно выразилась.

– Да, очень маленькие, – неопределенно ответила я, широко шагнув, чтобы не наступить на сверчка, – часто мы даже не видим их.

Я слегка покраснела, встретившись с ней взглядом, но Анна не стала ничего уточнять. Мы молча постояли в тишине, нарушаемой лишь щебетом соек и шепотом детей, которые наблюдали за нами из окна.

Анна сообщила, что скоро приедет ее муж, чтобы познакомиться со мной. От этих слов стало так легко, мне показалось, что я могу летать. На обратном пути я думала о том, как было бы здорово закупорить радостные ощущения в бутылку и сохранить их навсегда. Или спрятать их в наволочку и наблюдать в ночном сумраке, как они сияют, словно перламутр. Я давно не чувствовала себя такой счастливой.

– Джин, Росс, не бегайте! – шутливо-строго сказала я, когда двое детишек проскользнули между нами, задев меня. Они захихикали и помчались вверх по скрипучим ступенькам старой лестницы.

Повернувшись к миссис Миллиган, я поняла, что та за мной наблюдает. Теперь она рассматривала мои радужки, и на ее лице отразилось что-то похожее на… восхищение.

– У тебя очень красивые глаза, Ника, – сказала она вдруг, – ты об этом знаешь?

От смущения у меня аж защипало щеки, и я поняла, что не могу произнести ни слова.

– Хотя, наверное, ты уже много раз это слышала, – шутливым тоном продолжала она, но правда заключалась в том, что никто в Склепе никогда не говорил мне ничего подобного.

Младшие дети наивно спрашивали, вижу ли я мир в цвете, как другие. Они считали, что у меня глаза «цвета плачущего неба», потому что мои радужки были серыми, но на редкость светлыми и в крапинках, отчего казались необычными. Да, многим мои глаза представлялись странными, но никто не говорил, что считает их красивыми. От комплимента миссис Миллиган мои пальцы задрожали.

– Я… нет… но спасибо, – неловко пробормотала я, и она улыбнулась. Тайком ущипнув себя за ладонь, я страшно обрадовалась, когда почувствовала слабую боль.

Значит, это не сон. Все происходит в реальности. Эта женщина действительно стояла передо мной. Она олицетворяла собой семью, жизнь, которую можно начать заново за пределами Склепа.

Я всегда думала, что заперта в этих стенах надолго, я не могла уйти отсюда, пока мне не исполнится девятнадцать и по законам штата Алабама я не стану совершеннолетней. Но, получается, теперь мне не нужно ждать совершеннолетия и больше не нужно молиться, чтобы кто-нибудь пришел и забрал меня…

– Что там такое? – вдруг спросила миссис Миллиган. Она запрокинула голову и взволнованно оглянулась. Я тоже слышала красивую мелодию. Сквозь потрескавшиеся и облупившиеся стены здания прорывались вибрации гармоничных и глубоких нот.

По Склепу разливалась ангельская музыка – завораживающая, как песня сирены, и я почувствовала, как нервы внутри меня стягиваются в узел.

Миссис Миллиган, завороженная, пошла на звук, а мне лишь оставалось в оцепенении следовать за ней. Она подошла к арке, что вела в гостиную, и остановилась. Она замерла, глядя на источник этого невидимого чуда – старое фортепиано, облезлое и немного расстроенное, но которое, несмотря ни на что, еще играло. А еще она смотрела на руки… на бледные руки с тонкими запястьями, которые плавно и изящно скользили по клавишам.

– Кто? – воскликнула миссис Миллиган через мгновение. – Кто этот мальчик?

Я спрятала кулаки в складках платья, пытаясь справиться с оцепенением. Музыка смолкла. Не спеша, как будто все предвидел и уже обо всем знал, исполнитель повернулся.

Колыхнулась шапка волос, густых и черных, как вороново крыло. Тонко очерченный овал бледного лица, резные губы, миндалевидные жгучие глаза чернее угля… Ох уж это его убийственное очарование, оно, конечно же, сразило и миссис Миллиган, которая молча стояла рядом со мной, околдованная красотой его тонко выточенного лица. Мальчик невозмутимо смотрел на нас через плечо, несколько прядей упало на высокие скулы, глаза чуть блестели. И, хоть я и была на взводе, клянусь, успела заметить его усмешку.

– Это Ригель.

Жить в семье – это то, о чем я всегда мечтала. Молилась, чтобы появился тот, кто захочет забрать меня с собой и даст мне шанс, которого у меня никогда не было.

Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, думала я и тщетно пыталась отогнать от себя эту мысль.

– Ты как, нормально? – спросила Анна, сидевшая рядом со мной на заднем сиденье.

– Да, – выдавила я, натягивая улыбку, – отлично.

Я сцепила руки в замок и вжала их в колени, но она этого не заметила. Время от времени она обращалась ко мне, указывая на что-то за окном. Но я едва ее слушала. Украдкой я посматривала на отражение в лобовом стекле. Рядом с водительским сиденьем, которое занимал мистер Миллиган, над подголовником торчала копна черных волос. Он без интереса смотрел в окно, опершись локтем об дверцу и подперев щеку кулаком.

– А вон там река, – сказала Анна, но его черные глаза не смотрели, куда она указывала. Зрачки под темными ресницами почти не двигались. Затем резко, как будто почувствовав что-то, они вперились прямо в меня.

Под его пронзительным взглядом я быстро опустила голову. И снова стала слушать Анну, часто моргая и кивая с улыбкой, но при этом чувствуя, как его взгляд держит меня под прицелом.

Через несколько часов машина замедлила ход и свернула в затененный деревьями городской квартал. Дом Миллиганов был кирпичным, как и многие другие по соседству. На белом штакетнике висел почтовый ящик, во дворе среди гардений торчал флюгер-мельница.

В маленьком саду за домом я заметила абрикосовое дерево и, вытянув шею от любопытства, попыталась получше рассмотреть этот зеленый уголок.

– Тяжелая? – спросил мистер Миллиган, когда я вынула из багажника картонную коробку со своими пожитками. – Помочь тебе?

Я покачала головой, тронутая его добротой, и он пропустил нас вперед.

– Проходите здесь. Дорожка немного разбита. Осторожно, там плитка торчит! Вы проголодались? Хотите чего-нибудь перекусить?

– Пусть сначала положат вещи, – сказала Анна.

Смутившись, мистер Миллиган поправил очки на носу.

– О, конечно, конечно… Вы, наверное, устали? Входите…

Он открыл дверь. У порога лежал коврик с надписью «Дом», и в это мгновение я почувствовала, как бешено застучало мое сердце. Анна склонила голову набок и ласково произнесла:

– Ника, заходи скорее.

Я перешагнула порог и оказалась в узкой прихожей. Первое, что меня поразило, – запах. Не влажный запах плесени, проступающей сквозь штукатурку на потолках в Склепе. Нет, этот запах приятный, густой, почти… родной. В нем было что-то особенное, и я поняла, что тем же ароматом веяло от Анны.

С жадным любопытством я оглядела прихожую. Слегка потертые обои, на стенах кое-где пустые рамки; у двери на столике салфетка, на ней – миска для ключей. Во всем этом чувствовалось что-то настолько личное, что я на мгновение замерла на пороге, не в силах шагнуть вперед.

– Тут у нас не слишком просторно, – смущенно почесывая затылок, сказал мистер Миллиган, но я не могла с ним согласиться.

Боже, это… идеальный дом.

– Ваши комнаты наверху.

Анна стала подниматься по узкой лестнице, и я, воспользовавшись моментом, украдкой взглянула на Ригеля. Он держал свою коробку двумя руками и осматривался, слегка опустив голову, его лицо не выражало никаких эмоций.

– Клаус! – позвал мистер Миллиган, ища кого-то. – Куда он опять залез?

Я слышала, как он вышел из дома, а мы поднялись на второй этаж.

Нам с Ригелем отвели две свободные комнаты.

– Раньше здесь располагалась вторая гостиная, – сказала Анна, открывая дверь комнаты, которая должна теперь стать моей. – Потом мы сделали из нее гостевую. На случай если кто-то из друзей… – Она запнулась на полуфразе, зажмурилась и улыбнулась. – Неважно… Теперь она твоя. Посмотри, нравится? Если захочешь что-то здесь поменять или переставить мебель, то пожалуйста…

– Нет… – прошептала я, стоя на пороге комнаты, которую наконец-то могла считать своей.

Больше никаких общих комнат и жалюзи, разрезающих на полосы утренний свет! Теперь я не буду ходить по холодному пыльному полу, не стану смотреть на мышиного цвета серые стены.

Передо мной предстала скромная маленькая комнатка с красивым паркетным полом и высоким зеркалом в раме из кованого железа в дальнем углу. В открытое окно дул ветерок и мягко колыхал льняные занавески, на пурпурном покрывале белела стопка чистейшего постельного белья – не удержавшись, я пощупала уголок простыни, подойдя к кровати с коробкой под мышкой. А когда Анна ушла, я нагнулась и, закрыв глаза, глубоко вдохнула свежий, пьянящий запах белья.

Как же здесь хорошо!

Я долго осматривалась, не в силах осознать, что теперь у меня есть личное пространство. Потом поставила коробку на комод, открыла ее и пошарила по дну. Достала куколку-гусеницу, уже сильно выцветшую и потрепанную, – единственную памятную вещицу, подарок от мамы с папой, – и положила ее на подушку.

Какое-то время я простояла, с восхищением рассматривая подушку: моя…

Потом стала разбирать свои немногие вещи, что у меня были. Повесила одну за другой на вешалки кофты, единственный свитер, весь в катышках, и брюки; осмотрела носки и затолкала самые изношенные в дальний угол ящика, надеясь, что там их никто не найдет.

Спускаясь вниз и еще раз взглянув на дверь своей комнаты, я спрашивала себя, скоро ли и я пропитаюсь домашним запахом, который витал вокруг.

– Вы уверены, что не хотите пообедать? – позже спросила Анна, с тревогой глядя на нас. – Может, все-таки перекусите чего-нибудь…

Я отказалась, поблагодарив. По дороге мы перекусили фастфудом, и я пока не проголодалась. Но Анна, судя по ее внимательному взгляду, кажется, в этом сомневалась. Затем она повернулась к Ригелю:

– А ты, Ригель? Кстати, я правильно произношу твое имя? Ригель, верно? – осторожно повторила она, произнося его имя так, как оно писалось.

Он кивнул, а потом, как и я, отказался от предложения пообедать.

– Хорошо, – сдалась Анна, – вероятно, вы хотите отдохнуть. Но если проголодаетесь, в коробке печенье, а молоко в холодильнике. Ах да, наша комната в конце коридора. Когда что-нибудь понадобится, не стесняйтесь!

Анна волновалась. У нее подрагивал голос, слегка сбивалось дыхание, а значит, она волновалась за меня, Анна беспокоилась, сыта ли я и не нуждаюсь ли в чем-нибудь.

Она правда стремилась окружить меня заботой, и не затем, чтобы угодить социальной службе, – так действовала миссис Фридж, которая выставляла нас напоказ инспекторам чистенькими и сытыми. Нет, Анна в самом деле за меня переживала…

Когда я поднималась по лестнице, барабаня пальцами по перилам, мне в голову пришла идея спуститься на кухню посреди ночи и съесть печенье, сидя за стойкой, как делали люди в фильмах, которые мы смотрели через щелочку, пока миссис Фридж храпела в кресле перед телевизором.

Чьи-то шаги заставили меня обернуться – по коридору шел Ригель. Я видела его со спины, но почему-то была уверена, что он меня заметил. Только сейчас я вспомнила, что он был одним из героев на картинке из моей сказки. Новая жизнь, какой бы желанной и прекрасной она ни была, теперь не казалась безоблачной. Нет: картинку портило черное пятно, которое невозможно убрать.

– Ригель! – против воли сорвалось с моих губ, я не успела сдержаться.

Он остановился посреди пустого коридора, и вся моя уверенность испарилась за секунду.

– Теперь… теперь, когда мы…

– Теперь, когда мы что? – произнес он в своей издевательской, мучительной манере.

Я вздрогнула.

– Теперь, когда мы здесь вместе, – продолжила я, глядя ему в спину, – я… хочу, чтобы все получилось.

Хочу, чтобы все получилось, даже если он тоже герой этой волшебной истории и я не могу ничего с этим поделать. Даже если он был тем самым черным пятном, я молилась, чтобы он не испортил эту прекрасную сказку…

Не говоря ни слова, он двинулся дальше и подошел к двери своей комнаты. А я с поникшими плечами осталась стоять у лестницы.

– Ригель…

– Не входи в мою комнату, – сказал он стальным голосом, – ни сейчас, ни в будущем.

Я бросила на него беспокойный взгляд, чувствуя, как мои добрые намерения разбиваются о его стальную преграду.

– Это угроза? – тихо спросила я, когда он нажал на дверную ручку.

Он открыл дверь, но в последний момент повернулся и посмотрел на меня через плечо. Прежде чем дверь за ним закрылась, я увидела жестокую усмешку на его губах. Ухмылка Ригеля была моим приговором.

– Это совет, бабочка.

Глава 2. Потерянная сказка

Судьба порой неприметная тропинка.

Мой сиротский дом называется «Санникрик-Хоум». Он находился в конце тупиковой улицы на глухой окраине городка, расположенного на юге штата. Дом принимает таких несчастных детей, как я, но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то произносил его настоящее название. Все по-простому называют его Склепом, то есть могилой, и вскоре я поняла почему: всякий, кто туда попадает, обречен на деградацию, ведущую в тупик, как и улица, на которой он стоит.

В Склепе я жила как за тюремной решеткой. Все годы я каждый день мечтала о том, чтобы за мной кто-нибудь пришел, посмотрел мне в глаза и выбрал меня, именно меня из всех детей, которые там жили. Чтобы он захотел забрать меня такую, какая я есть, даже если я и неидеальная. Но меня не выбирали, потому что никогда не замечали… Я словно невидимка.

Другое дело – Ригель. Он не потерял родителей, как многие из нас. Беда не коснулась его семьи, когда он был ребенком. Его нашли у дверей приюта в плетеной корзине без записки и без имени, брошенного в ночи и охраняемого только звездами, этими огромными спящими великанами. Младенцу была всего неделя от роду. Его назвали Ригелем – в честь самой яркой звезды в созвездии Ориона, которая в ту ночь сияла, как алмазная паутина на пологе из черного бархата. Фамилией Уайльд дирекция заполнила прочерк в его анкетных данных.

Мы все привыкли думать, что он родился среди звезд. Об этом говорила и его внешность: молочно-бледная, лунного цвета кожа, уверенный взгляд черных глаз, которые не боятся смотреть в темноту.

С раннего детства Ригель являлся красой и гордостью Склепа. Звездный ребенок – так называла его наша первая кураторша. Она обожала Ригеля и даже научила его играть на пианино. Занималась с ним часами, проявляя невиданное терпение, которого на нас у нее никогда не хватало, и нота за нотой превращала его в примерного мальчика, яркую личность, сияющую на фоне серых стен нашего учреждения.

Добрый и умный Ригель с ровными белыми зубами, с неизменно высокими оценками, с карамельками, которые кураторша тайком совала ему перед ужином, – ребенок, которого все хотели забрать себе.

Но я знала, что он не такой. Я научилась видеть то, что скрывалось за его белозубой улыбкой и маской идеального мальчика, которую он никогда не снимал.

Он носил внутри себя ночь, прятал в складках своей души тьму, из которой его вырвали.

Не знаю почему, но Ригель всегда вел себя со мной странно. Вроде бы ничего плохого я ему не делала, чтобы заслужить такое отношение. Помню, когда мы были еще совсем маленькими, он любил молча наблюдать за мной издалека. Все началось в самый обычный день, даже не помню, в какой именно. Проходя мимо, он задел меня и сбил с ног, я упала на коленки. От боли я повалилась на бок и подтянула ноги к груди, а когда посмотрела на него, не увидела в его глазах и намека на сожаление. Он стоял на фоне потрескавшейся стены и равнодушно смотрел на меня.

Ригель дергал меня за одежду и волосы, срывал с косичек бантики – мои ленты валялись у его ног, как мертвые змейки, и, прежде чем убежать от него, сквозь мокрые от слез ресницы я часто видела, как его губы растягиваются в ехидной улыбке.

И тем не менее он никогда не нападал на меня. За все годы он ни разу меня не ударил. Одежда, косички, ленты… Бывало, толкал меня, тянул за рукав, но никогда не дотрагивался до моей кожи, как будто не хотел оставлять доказательств своей вины. Не знаю, может, его останавливали мои веснушки. Или он так сильно меня презирал, что даже брезговал прикасаться.

Ригель всегда был сам по себе и редко присоединялся к чужим играм.

Но помню, когда нам было около пятнадцати, в Склепе появился новенький – белокурый паренек, которого через несколько недель должны были передать опекунам. Он почти сразу сошелся с Ригелем. Наверное, потому, что был еще хуже его, если это, конечно, возможно. Они любили стоять, привалившись к ветхому заборчику, причем Ригель всегда со скрещенными руками, надменной ухмылкой и темными поблескивающими глазами. Я никогда не видела, чтобы они спорили или ссорились.

Но однажды вечером паренек появился в столовой с синяком под глазом и распухшей скулой. Миссис Фридж смерила его свирепым взглядом и громовым голосом спросила, что, черт возьми, случилось. «Ничего, – пробормотал он, не поднимая голову от тарелки, – я упал в школе». Но что это за «ничего», уж я-то знала. Ригель тоже опустил голову, пряча глаза. Он ухмылялся, и его ехидство проступало как трещина на гладкой маске.

И чем старше он становился, тем ярче становилась его красота, хотя мне неприятно это признавать. Но она не была приятной, мягкой или доброй – нет, красота Ригеля обжигала глаза, он привлекал к себе внимание, как притягивает взгляды горящий дом или разбитая машина на обочине. Его красота была жестокой, вы старательно избегали смотреть на него, но его коварное очарование застревало в вашей памяти. Оно проникало вам под кожу и разносилось по венам, как яд.

Колдун, одиночка, обманщик – вот кто он такой! Кошмар, проникающий в ваши сокровенные мечты.

В то утро я проснулась словно в сказке. Чистое и ароматное постельное белье, мягкий матрас с незаметными для тела пружинами. Чего еще желать?

Полусонная, я села на кровати. Обнаружив себя в уютной комнате, которая к тому же принадлежала мне и только мне, я почувствовала себя очень счастливой. Правда, в следующую секунду темным облачком в голове промелькнула мысль, что я живу в сказке лишь наполовину – черную кляксу мне не убрать…

Я покачала головой и потерла веки, чтобы прогнать мрачную тучку. Не стоило об этом думать. Нельзя допускать мысли, что кто-нибудь может все разрушить.

Однако я слишком хорошо знала процедуру усыновления, чтобы обманывать себя и думать, что наконец обрела семью. Дети в Склепе представляют усыновление как историю со счастливым концом, в которой вы встречаетесь с будущими родителями и всего через несколько часов попадаете к ним в дом, в свою новую семью, автоматически становитесь ее частью. А все происходит совсем не так, точнее, так бывает только с котятами и щенками. На самом деле усыновление – длительная процедура. Сначала устанавливается испытательный период, чтобы понять, складываются ли нормальные отношения в семье и уживутся ли все друг с другом. Инспекторы называют это предварительным усыновлением. На данном этапе нередко выявляются несходство характеров и прочие проблемы, которые мешают наладить семейную гармонию, поэтому и взрослые, и дети используют это время, чтобы решить, продолжать или нет. Очень важный период! Если все идет хорошо и нет серьезных препятствий, родители окончательно оформляют усыновление.

Вот почему я еще не могла считать себя членом новой семьи в полном смысле слова. Впервые я жила в красивой, но хрупкой сказке, способной раскрошиться, как яичная скорлупа в моих руках.

Буду умницей, пообещала я себе. Я буду умницей, и все пойдет как надо. Я готова стараться изо всех сил, чтобы все получилось. Изо всех сил…

Я спустилась вниз, полная решимости бороться за возможность обрести семью. Дом был маленьким, поэтому я быстро дошла до кухни, откуда доносились знакомые голоса. В нерешительности я встала на пороге и поняла, что не могу говорить.

Миллиганы сидели за обеденным столом в пижамах и стоптанных тапочках. Анна смеялась, обхватив ладонями дымящуюся чашку, а мистер Миллиган с сонной улыбкой на лице насыпал в керамическую миску хлопья. Между ними сидел Ригель.

Черные волосы бросились мне в глаза, и я часто заморгала, чтобы убедиться, что это мне не мерещится. Ригель что-то рассказывал, развалившись на стуле в расслабленной позе. Даже взлохмаченные, его волосы красиво обрамляли лицо. Миллиганы не сводили с него веселых глаз и снова рассмеялись, когда он выдал очередную остроту. Их журчащий смех долетал до меня словно эхо, как будто я раздвоилась и вторая я была сейчас где-то далеко отсюда.

– О, Ника! – воскликнула Анна. – Доброе утро!

Вместо ответа я почему-то пожала плечами. Миллиганы с любопытством смотрели на меня, и я вдруг подумала, что моя персона здесь лишняя, хотя сидеть между Миллиганами должна я, а не Ригель.

Теперь на меня смотрел и он. Я отчетливо видела его черные радужки. Мне показалось, что уголок рта парня дернулся в усмешке. Потом он склонил голову, миленько улыбнулся и произнес:

– Доброе утро, Ника!

По спине пробежали холодные мурашки. Я застыла на месте и не смогла ответить, чувствуя, что погружаюсь в ледяное оцепенение.

– Как спалось, Ника, хорошо? – мистер Миллиган выдвинул стул. – Садись завтракать!

– Мы тут потихоньку знакомимся поближе, – сказала Анна.

Я снова взглянула на Ригеля, этакого хорошего мальчика, который идеально смотрелся между супругами.

Взяв себя в руки, я села за стол напротив них. Мистер Миллиган налил Ригелю чаю, и тот улыбнулся ему так непринужденно, что я опять почувствовала себя за пределами семейного круга.

Я буду умницей. Миллиганы о чем-то переговаривались между собой. Я буду умницей, молнией пронеслось у меня в голове, буду умницей, клянусь…

– Ника, сегодня у вас первый день в новой школе, – ласково, как и всегда, сказала Анна, – ты, наверное, волнуешься?

Не без труда я попыталась загнать свои страхи в дальний угол сознания.

– Нет. – Кажется, у меня получилось немного расслабиться. – Я не волнуюсь, мне всегда нравилось ходить в школу.

Это правда, ведь школа давала возможность хотя бы ненадолго уйти из Склепа. Мы, приютские, вместе с обычными детьми шли по улице к школе, и я шагала, задрав голову к небу: глядя на облака, было легче обманывать себя, мол, я такая же, как все. Я мечтала сесть в самолет и улететь навстречу далекому и свободному миру. В эти редкие моменты я чувствовала себя почти нормальной.

– Я уже позвонила в администрацию, – сообщила нам Анна, – директор примет вас перед уроками. С документами, сказали, все в порядке, вы зачислены и можете учиться с сегодняшнего дня. Понимаю, все происходит как-то очень быстро, но, надеюсь, мы справимся. Если хотите, можете попроситься в один класс, – добавила она.

Анна с такой надеждой смотрела на меня, что я не посмела ее огорчить и спрятала протест за улыбкой.

– Ой, да, спасибо.

И тут я почувствовала на себе взгляд. Я повернула голову и встретилась с глубокими, темными глазами Ригеля, устремленными прямо на меня. Я резко отвернулась, словно обжегшись. Сразу захотелось уйти. Сказав, что мне нужно переодеться, я встала из-за стола и быстро вышла из кухни.

Взбегая по лестнице, я чувствовала, как пружина сжимается в животе. Я спряталась от Ригеля в комнате, но его взгляд как будто преследовал меня.

– Я буду умницей, – судорожно шептала я, – буду умницей… Клянусь!

Он был последним человеком на свете, с кем я хотела бы жить под одной крышей.

Научусь ли я когда-нибудь не замечать его?

Новая школа представляла собой квадратное серое здание. Мистер Миллиган припарковался недалеко от входа; несколько ребят быстро проскочили прямо перед капотом. Он поправил массивные очки на носу и неловко положил руки на руль, как будто не знал, куда их деть. Мне нравилось наблюдать за выражением его лица. Мистер Миллиган был немного неуклюжим человеком с мягким характером и, наверное, именно поэтому вызывал у меня симпатию.

– После уроков за вами заедет Анна.

Как бы тревожно ни было у меня на сердце, оно затрепетало от мысли, что теперь в моей жизни есть кто-то, кто встретит меня и отвезет… домой. Я кивнула с заднего сиденья и взяла свой потрепанный рюкзак:

– Спасибо, мистер Миллиган.

– Вы можете… зовите меня Норманом, – сказал он, когда мы выходили из машины, его уши немного покраснели.

Я смотрела, как машина Нормана исчезает в конце улицы, а когда повернулась, то увидела, что Ригель уже идет ко входу. Я следила за его стройной фигурой, за тем, как свободно и уверенно он шел. В его манере двигаться присутствовала естественная, гипнотическая грация, его шаг был твердым, и, казалось, земля уплотнялась за секунду до того, как на нее ступит его ботинок.

Я вошла в здание, но лямка рюкзака случайно зацепилась за ручку, и меня рывком отбросило на того, кто входил вслед за мной.

– Какого хрена! – услышала я, когда обернулась. Парень раздраженно отдернул руку, в которой держал пару учебников.

– Извините, – тонким голоском пропищала я, нервно заправляя волосы за уши.

Приятель, шедший позади, хлопнул приятеля по плечу, поторапливая. Парень, которого я задержала, наконец посмотрел на меня, и, казалось, в ту же секунду досада исчезла с его лица, он застыл, словно пораженный моим взглядом, и уронил учебники. Они упали у его ног, а так как он не спешил их поднять, я присела на корточки, подобрала их и протянула ему, чувствуя себя виноватой в этом маленьком происшествии. А он продолжал глазеть на меня.

– Спасибо! – Парень едва заметно улыбнулся, осматривая меня с ног до головы так, что я покраснела, и, похоже, ему это показалось забавным.

– Ты новенькая?

– Пошли, Роб, – пихнул его приятель, – мы уже опаздываем.

Но тот явно не спешил уходить. Вдруг я почувствовала покалывание в затылке, как будто в меня попала стрела из горячего сжатого воздуха. Ощущение не из приятных, тем более что оно сопровождалось тревожным предчувствием. Я отступила на шаг и, опустив голову, пробормотала:

– Мне пора идти.

Поплутав по коридорам, я добралась-таки до секретариата. Дверь в кабинет была открыта. Надеюсь, не заставила секретаря долго ждать. Переступив порог, я увидела Ригеля. Скрестив руки на груди, опустив голову и глядя в пол, он стоял, упершись ботинком в стену.

Ригель всегда был намного выше других мальчиков и, когда злился, имел довольно устрашающий вид, но мне не нужны были основания, чтобы немедленно сделать шаг в сторону. Все в нем пугало меня – и его внешность, и то, что за ней скрывалось.

– Директор вас ждет, – голос секретаря вывел меня из оцепенения. – Проходите!

Ригель отделился от стены и прошел мимо, даже не взглянув на меня. Директор, молодая, серьезная и красивая женщина, пригласила нас сесть. Она полистала какие-то бумажки, задала несколько вопросов об учебном плане в прежней школе, а когда добралась до личного дела Ригеля, то, похоже, очень заинтересовалась тем, что там было написано.

– Я позвонила в «Санникрик-Хоум», – сказала она, – чтобы получить дополнительную информацию о вашей успеваемости. Вы меня приятно удивили, мистер Уайльд. – Директор улыбнулась, переворачивая страницу. – Высокие оценки, безупречное поведение, ни одного замечания. Самый что ни на есть образцовый ученик. Учителя характеризуют вас только с положительной стороны. – Она подняла глаза на Ригеля и с довольным видом заключила: – Рады приветствовать вас в «Барнеби»!

Я сидела и задавалась вопросом, существует ли вероятность, что она вдруг возьмет и усомнится в том, что эти рекомендации правдивы, ведь приютские учителя, как и все остальные, неспособны увидеть то, что скрывается под маской этого образцового ученика. Жаль, мне не хватало духу сказать все это вслух.

А Ригель улыбался так, как это он умеет: очень тепло и мило. В который раз я удивилась, как люди могут не замечать, что его глаза всегда остаются холодными, темными и непроницаемыми, а еще блестящими, как лезвие ножа.

– Сейчас помощники проводят вас на урок, – сказала директор. – Если есть желание, вы можете подать заявление на зачисление в один класс с завтрашнего дня.

Напрасно я надеялась избежать такого предложения. Я схватилась за подлокотники и наклонилась вперед, чтобы ответить, но Ригель меня опередил.

– Нет! – Ригель улыбнулся, и прядь волос упала ему на лоб. – Это необязательно.

– Вы уверены? Подумайте хорошенько, потому что потом нельзя будет перевестись.

– О да, уверены. Мы и так проводим много времени вместе.

– Хорошо, – сказала директор, видя, что я молчу. – Что ж, вам пора на урок. Пойдемте!

Я оторвала взгляд от Ригеля, встала, схватила свой рюкзак и вышла в приемную.

– Два старшеклассника ждут вас в коридоре. Хорошего дня!

Директор закрыла за собой дверь кабинета, а я вышла из приемной, не оглядываясь. Подумала, что надо постараться уйти от Ригеля подальше, но, поддавшись внезапному импульсу, повернулась и оказалась лицом к лицу с ним.

– Что это значит? – спросила я и прикусила губу, потому что задала бесполезный вопрос, и, чтобы понять это, не нужно видеть, как он поднимает бровь. Но я не доверяла Ригелю. Наверняка он что-то задумал, чтобы меня помучить.

– В смысле? – Ригель склонил голову. Рядом с его внушительной фигурой я почувствовала себя еще более незначительной. – Или, может, ты действительно думала, что я хочу учиться с тобой в одном классе?

Я кусала губы, сожалея о своем вопросе. Под жестким взглядом Ригеля меня замутило, а его язвительная ирония обожгла мне лицо.

Ничего не ответив, я схватилась за ручку двери, чтобы выйти. Но что-то мне помешало. Я замерла. Тонкие пальцы Ригеля вцепились в дверь и придержали ее, каждым своим позвонком я ощущала его присутствие за своей спиной.

– Держись от меня подальше, бабочка, – сказал он.

Я сжалась, почувствовав, как мои волосы шевелятся от его горячего дыхания.

– Поняла?

Близость его напряженного тела действовала на меня парализующе, я застыла от ужаса. Держись от меня подальше, говорил он, и он же пригвоздил меня к этой двери, дышал на меня, не давал уйти…

Замерев на месте, широко раскрыв глаза, я смотрела, как Ригель обходит меня и исчезает где-то в коридоре.

Если бы это зависело от меня…

Если бы это зависело от меня, я бы вычеркнула его из своей жизни навсегда. Вместе со Склепом, миссис Фридж и болью, пронизывающей все мое детство. Я не хотела оказаться с ним в одной семье. Мне страшно не повезло. Видимо, я обречена тащить на себе тяжесть прошлого и никогда не стану по-настоящему свободной.

Но разве ему все это объяснишь?

– Привет!

Оказывается, я уже вышла из секретариата и стояла в коридоре. Я подняла голову и увидела чью-то сияющую улыбку.

– Мы с тобой учимся в одном классе. Добро пожаловать в «Барнеби»!

Я увидела уходящего по коридору Ригеля, темные волосы которого колыхались в такт уверенной походке. Сопровождавшая его девушка, казалось, едва смотрит, куда ступает, она часто спотыкалась и смотрела на него так завороженно, как будто новенькой в этой школе была она. Парочка свернула за угол.

– Я Билли, – представилась моя одноклассница, протягивая руку для рукопожатия и солнечно улыбаясь. – А как тебя зовут?

– Ника Довер.

– Мика?

– Нет, Ника, – повторила я, протянув звук «н», и она в задумчивости постучала указательным пальчиком по подбородку.

– А, это сокращение от Никита`!

Я улыбнулась и покачала головой.

– Нет, просто Ника.

Любопытный взгляд Билли меня не смущал. У нее было добродушное лицо, обрамленное вьющимися волосами цвета спелой дыни, в лучистых глазах пробегали искорки. Пока мы шли, я заметила, что она наблюдает за мной с живым интересом, и, только когда я снова встретилась с ней взглядом, поняла почему: ее внимание привлекли мои серые в крапинку радужки.

«Это из-за твоих глаз, Ника», – говорили малыши, когда я спрашивала, почему они смотрят на меня так настороженно. «У Ники глаза цвета плачущего неба», «большие, блестящие, как серые бриллианты» – подобное я слышала довольно часто.

– Что у тебя с пальцами? – спросила Билли, и я посмотрела на кончики своих пальцев, заклеенные пластырем.

– О… – пробормотала я, невольно пряча руки за спину, – да так, ничего…

Я улыбнулась, думая, как сменить тему, и в памяти снова промелькнули слова миссис Фридж: «Будь посерьезнее».

– Это чтоб не грызть ногти, – выдала я, и Билли, казалось, мне поверила.

Она гордо растопырила пальцы, показывая мне обкусанные кончики.

– А в чем проблема? Лично я уже добралась до мяса! – веселым тоном сказала она, рассматривая остатки своих ногтей. – Бабушка говорит, что мне надо макать пальцы в горчицу, мол, «посмотришь, захочется ли тебе после этого совать их в рот». Но я никогда так не делала. Сидеть дома с пальцами, обмазанными в соусе, – это как-то… странно, скажи? А представляешь, что будет, если придет курьер?

Глава 3. Неразрешимые противоречия

Поступки, как и планеты, подчинены невидимым законам.

Билли помогла мне освоиться в «Барнеби». Школа была большой и предлагала много факультативов на выбор. Билли показывала аудитории, рассказывала о разных курсах, провожала меня с одного урока на другой, знакомила с учителями. Я старалась не обременять ее собой, не хотела казаться надоедливой, но Билли говорила, что рада моей компании. От этих слов сердце радостно трепетало, как никогда прежде. Билли добрая и отзывчивая, а эти два качества редко встречаются там, где я раньше жила.

Когда звонок возвестил об окончании уроков, мы вместе вышли из класса. Билли достала из рюкзака и повесила на шею кожаный чехол на длинном ремешке, а затем распустила кудрявые волосы.

– Это фотоаппарат? – Я с интересом рассматривала предмет, который висел у Билли на груди, а она просияла.

– Это полароид! Ты никогда такие не видела? Мне его когда-то давным-давно родители подарили. Я люблю фотографии, у меня вся комната ими завешана! Бабушка говорит, что я должна прекратить портить стены, но потом приходит и, весело насвистывая, стирает с фотографий пыль… Видимо, забывает о том, что мне сказала.

Я старалась не отставать от Билли и в то же время ни на кого не натыкаться. Я не привыкла передвигаться в таком быстром темпе, а у Билли, похоже, с этим не было проблем: она продолжала рассказывать мне о фотоаппарате, толкая встречных плечом и наступая им на ноги.

– …Мне нравится фотографировать людей. Интересно ловить на пленку выражения лица и потом рассматривать. Мики всегда отворачивается, когда я ее снимаю. Жалко, что она не любит фотографироваться, ведь она такая хорошенькая… Ой, смотри, вон она! – Билли энергично замахала рукой. – Мики!

Я попробовала угадать, кто среди стоящих девчонок является легендарной подругой, рассказы о которой пришлось слушать все утро, но не успела, потому что Билли потянула меня за лямку рюкзака, волоча сквозь толпу.

– Ника, пошли, я тебя с ней познакомлю!

Неуклюже перебирая ногами, чтобы не упасть, я едва поспевала за Билли.

– Вот увидишь, она тебе понравится! Мики может быть очень милой. Она суперчувствительная! Я говорила, что она моя лучшая подруга?

Я кивнула, и Билли дернула меня за лямку, поторапливая. Когда мы в конце концов прорвались через людской поток и добрались до подруги, Билли подбежала к ней и подпрыгнула на месте.

– Привет! – пропела она, сияя. – Как прошел урок? Ты была на физкультуре с теми, из секции D? Это Ника!

Она подтолкнула меня вперед, и я чуть не врезалась в приоткрытую дверцу шкафчика. Мики взялась за нее и открыла пошире. Милая, вспомнила я слова Билли и приготовилась улыбнуться. На меня смотрели обведенные темным карандашом глаза, которые располагались на привлекательном и несколько угловатом лице, обрамленном густыми черными волосами, торчавшими из-под капюшона мешковатой толстовки. В левой брови – пирсинг, она перекатывала во рту жвачку, явно собираясь выдуть пузырь. Мики посмотрела на меня без интереса, затем закинула на плечо рюкзак и резко захлопнула дверцу – от металлического грохота я аж подпрыгнула. Потом, ни слова не сказав, она повернулась и пошла по коридору.

– Ой, не обращай внимания, это в ее стиле, – прочирикала Билли, наверное, заметив в моих глазах недоумение. – Ей трудно знакомиться с новыми людьми, но в глубине души она очень добрая!

Надеюсь, речь не о большой глубине…

Я вопросительно посмотрела на Билли, но она отмахнулась и потянула меня за руку. Мы двинулись к выходу в общем потоке и на крыльце увидели Мику. Она курила и сосредоточенно следила за тенями облаков, бегущими друг за другом по бетонному покрытию двора.

– Классный сегодня денек! – весело сказала Билли, постукивая пальцами по полароиду. – Ника, ты где живешь? Если хочешь, мы с бабушкой тебя подбросим. Сегодня она сделала тефтели, и Мики обедает у нас. – Билли повернулась к подруге. – Ты ведь обедаешь у нас, да?

Мики вяло кивнула, сделала очередную затяжку, и Билли довольно улыбнулась.

– Ну так что, подвезти?

Какой-то парень быстрым шагом возвращался в школу и случайно толкнул ее, проходя мимо.

– Эй! – запротестовала Билли, потирая плечо. – А извиниться?

В школу быстро заходили и другие ребята. Билли дернула Мики за рукав.

– Что происходит?

Что-то явно случилось, потому что теперь в здание возвращались те, кто, как и мы, уже успел выйти. Все держали наготове мобильники, парни и девушки выглядели взволнованными. Воздух, казалось, завибрировал от тревоги, и я прижалась к стене, напуганная толпой.

– Эй! – крикнула Мики какому-то парню. – Что там случилось? Ты в курсе?

– Они дерутся! – ответил он, доставая мобильный телефон. – В коридоре у шкафчиков!

– Они – это кто?

– Фелпс и новенький! Он его колошматит не по-детски! Фелпса, представляешь?! Это надо снять! – И он поскакал к двери, как кузнечик, а я с выпученными глазами так и стояла, приклеившись к стене.

Новенький?

Билли нервно мяла плечо Мики, как игрушку-антистресс.

– Не выношу насилия! Не хочу на это смотреть! Какому дураку пришло в голову драться с Фелпсом? Надо быть совсем чокнутым… Эй! – Глаза Билли расширились от испуга. – Ника! Ты куда?

Я ее почти не слышала: голос Билли растворился в общем гуле. Я обгоняла ребят, вклинивалась между плечами и спинами, пробивалась, как бабочка, сквозь лабиринт стеблей. Воздух вокруг уплотнился, было трудно дышать. Я слышала крики дерущихся, потом раздался металлический грохот и что-то ударилось об пол. В висках у меня стучало. Я пробиралась сквозь толпу, сунула голову под чью-то руку и наконец увидела двоих парней, которые яростно вцепились друг в друга и перекатывались по полу. Их было трудно рассмотреть, но мне и не нужно разглядывать их лица, потому что я увидела черные волосы, выделявшиеся на фоне пола, как чернильное пятно.

Ригель мертвой хваткой держал какого-то парня за рубашку, костяшки его пальцев побелели, свободной рукой он бил куда придется, навалившись на парня всем телом. Его глаза сияли безумным блеском, от которого у меня в жилах застыла кровь. Меня затрясло. Ригель с пугающим остервенением наносил жестокие быстрые удары, противник пытался ответить на них хаотичными тумаками в грудь. Мне показалось, я услышала хруст хрящей. Толпа кричала, ревела, аплодировала… Затем все стихло – это пришедшие учителя разогнали любопытных, а дерущихся кое-как растащили. Один преподаватель загарпунил Ригеля за воротник и потянул его на себя, остальные прижали к полу второго, он лежал и смотрел на Ригеля затравленным взглядом. Только сейчас я узнала парня, с которым утром столкнулась у входа.

– Фелпс, ты же только сегодня вернулся после отстранения! – крикнул учитель. – Это третья драка! Ты перешел все границы!

– Это все он! – крикнул парень. – Я ничего не сделал! Он ударил меня без причины!

Учитель оттолкнул Ригеля на шаг назад, и, хотя тот стоял, опустив голову, и взлохмаченные волосы закрывали лицо, я разглядела кривую ухмылку на его губах.

– Это все он! Посмотрите на него!

– Довольно! – рявкнул учитель. – Оба к директору! Сейчас же!

Ригель всем своим видом демонстрировал снисходительное отношение к окружающим, мол, так уж и быть, он позволит отвести себя к директору. Уходя, он запросто сплюнул на пол. За ним поплелся Фелпс «под конвоем» учителей, которые с двух сторон придерживали его за плечи.

– Все на выход! – крикнул один из педагогов. – И выключите свои мобильники! О’Коннор, я тебя исключу, если ты сейчас же не уберешься отсюда! Все быстро по домам! Не на что здесь смотреть!

Ученики неохотно потянулись к выходу, и коридор вскоре опустел. А я по-прежнему стояла у шкафчиков, хрупкая и маленькая, и тень Ригеля мелькала в моих глазах, нанося удар за ударом, без остановки…

– Ника!

Прибежала Билли, волоча Мики за лямку рюкзака.

– Боже, как ты меня напугала! Ты в порядке? – Встревоженная, она смотрела на меня во все глаза. – Не могу поверить, что это случилось с твоим братом!

По телу пробежала дрожь. Я смотрела на Билли в недоумении, как будто она только что залепила мне пощечину. Но через секунду замешательство прошло – я поняла, почему она так сказала. Да, конечно, Билли не знала всех обстоятельств, что мы с Ригелем не родственники, а администрация школы никого не посвящала в подробности. Билли было известно только, что мы с Ригелем из одной семьи, но то, как она его назвала, резануло меня, как скрип гвоздя по стеклу.

– Он… он не…

– Тебе надо пойти в секретариат, – перебила она меня с участливым видом, – и подождать его там! Боже, подраться с Фелпсом в первый же день… У него будут проблемы!

Нет, у Ригеля не будет никаких проблем. А вот у второго… Вспомнилось распухшее лицо парня, которого вырвали из рук Ригеля.

Билли тихонько подтолкнула меня вперед:

– Пойдем!

И они с Мики проводили меня до входа в приемную директора. Я поймала себя на том, что нервно сжимаю и разжимаю руки. Наверное, со стороны могло показаться, что я переживаю за Ригеля, а на самом деле я была потрясена произошедшим. Вспомнились его безумные глаза, его ярость… В общем, я оказалась в абсурдной ситуации.

Из-за двери доносились громкие голоса. «Обвиняемый» кричал как сумасшедший, отчаянно пытаясь защититься, но учитель умудрялся его перекричать. Судя по истеричным ноткам в голосе, он до крайности возмущен поведением «злоумышленника», который участвовал уже в сотой драке. Но что больше всего меня удивляло, так это взволнованный тон директора и слова, с которыми она обратилась к Ригелю: мол, он же такой молодец, такой весь из себя образцовый, он не из тех, кто совершает нехорошие поступки. Он тот, кто «никогда не спровоцировал бы серьезного конфликта», и второй парень снова принимался громко протестовать, клялся, что никого не провоцировал. Встречное молчание красноречиво говорило о непогрешимости другой стороны, которой не нужно себя защищать, крича о своей невиновности.

Когда через полчаса дверь открылась, в приемную вышел Фелпс – с разбитой губой и ссадинами по всему лицу. Он скользнул по мне рассеянным невидящим взглядом, но в следующую секунду снова посмотрел на меня, уже внимательнее, и по его глазам я поняла, что он вроде бы меня узнал. Я не успела до конца расшифровать значение его взгляда, потому что учитель утащил незадачливого Фелпса в коридор…

– Думаю, на этот раз его исключат, – пробормотала Билли, когда он исчез за дверью.

– Давно пора, – отозвалась Мики. – Еще после случая с девчонками-первогодками его надо было навсегда запереть в свинарнике.

Дверь открылась, и в приемную вышел Ригель. Билли с Мики сразу примолкли.

Вены проступали на его запястьях, как резной рисунок на слоновой кости, и одним своим появлением он, казалось, заполнил тишину. Трудно не поддаться его магнетическому обаянию!

Ригель нас заметил только теперь. Хотя нет, не нас.

– Что ты здесь делаешь? – в его резком голосе прозвучала нотка удивления.

Я посмотрела на него снизу вверх и поняла, что у меня нет ответа. Действительно, зачем я здесь сижу, если мне до него нет никакого дела? Ригель велел мне держаться от него подальше, он прорычал свой приказ мне в ухо, можно сказать, прямо в мозг, и у меня до сих пор в голове звенит эхо его слов, оно гуляет там среди моих мыслей.

– Ника хотела убедиться, что с тобой все в порядке, – сказала Билли, привлекая его внимание, она неловко улыбнулась и помахала рукой. – Привет!

Ригель не ответил, и Билли, казалось, стушевалась под его взглядом. Она покраснела от смущения, поддавшись жестокому обаянию черных глаз.

И Ригель это заметил. О, он точно заметил.

Он прекрасно знал, насколько привлекательна его маска и какую реакцию она вызывала. Он щеголял ею с вызовом и высокомерием, его зловещее обаяние сияло чарующим, обманчивым светом. Ригель улыбнулся уголком рта, загадочно и сдержанно, и Билли еще больше смутилась.

– Ты хотела убедиться, – усмехнулся он, переводя взгляд на меня, – что со мной все в порядке?

– Ника, ты не познакомишь нас со своим братом? – прочирикала Билли.

– Мы не родственники, – выдала я, как будто кто-то тянул меня за язык, – просто нас с Ригелем из приюта забрали в одну семью и скоро усыновят.

Билли с Мики удивленно смотрели на меня, а я пристально смотрела в глаза Ригелю, твердо решив выдержать его взгляд.

– Он мне не брат.

Ригель смотрел на меня с ухмылкой, его явно забавлял мой маленький бунт.

– Не говори так, Ника, – саркастическим тоном произнес он, – а то все могут подумать, что для тебя это большое облегчение.

Так и есть, сказала я ему глазами, и Ригель ответил мне обжигающей молнией исподлобья.

Зазвучал рингтон. Билли вынула из кармана мобильник и виновато зажмурилась.

– Нам нужно идти, моя бабушка ждет нас. Она уже несколько раз пыталась до меня дозвониться! – Билли посмотрела на меня, и я кивнула. – Увидимся завтра.

Я сделала усилие, чтобы улыбнуться в ответ, потому что чувствовала на себе взгляд Ригеля. Тут я поняла, что хмурая Мики внимательно изучает его, скрываясь в тени капюшона. Потом она тоже повернулась, и девочки вместе пошли по коридору.

– В одном ты права…

Голос Ригеля прошуршал сухо и резко, как ногти по шелку. Я осмелилась взглянуть на него. Ригель смотрел на девушек, но больше не ухмылялся. Потом его зрачки, колючие черные шарики, встретились с моими – они царапали меня.

– Я тебе не брат.

В тот день я решила стереть из памяти слова и свирепый взгляд Ригеля, а вечером, чтобы отвлечься, читала допоздна. Лампа на прикроватной тумбочке освещала мою комнату мягким успокаивающим светом, способным рассеять все тревоги.

Анна поразилась, когда я спросила, могу ли я взять почитать энциклопедию, большую книгу с прекрасными иллюстрациями. Анна удивилась моему выбору, сказала, что наукообразные статьи вряд ли меня заинтересуют. А я, наоборот, читала их с интересом.

Пока мои глаза скользили по тонким маленьким усикам и кристально прозрачным крылышкам, я вдруг поняла, как мне нравится погружаться в этот светлый и красочный мир, который я находила и в своих цветных пластырях.

Кому-то мои интересы наверняка показались бы необычными. Я знала, что отличаюсь от остальных, и лелеяла свои причуды, как секретный сад, ключ к которому был только у меня, потому что многие меня не поняли бы.

Указательным пальцем я провела по нарисованной божьей коровке, вспомнила, сколько желаний я загадывала им в детстве, наблюдая, как они улетают с раскрытой ладошки. Я смотрела, как они плывут по воздуху, и, беспомощная, думала о том, что хочу сделать то же самое: вылезти из куколки и, расправив серебряные крылышки, перелететь через стены Склепа…

Какой-то шум привлек мое внимание. Я повернулась к двери. Может, послышалось? Но звук вскоре повторился – кто-то царапал деревянную поверхность. Я осторожно закрыла энциклопедию и откинула одеяло. Медленно подошла к двери, повернула ручку и высунула голову в коридор – в темноте кто-то двигался. Низко у пола, быстро и мягко скользнула тень и, кажется, остановилась, вероятно, потому что заметила меня. Тень скользнула вниз по лестнице за секунду до того, как любопытство толкнуло меня проследить за ней. Мне показалось, я увидела пушистый хвост, но дотянуться до него не успела.

В итоге я оказалась на первом этаже, одна в полной тишине. Хвоста нигде не было. Я вздохнула, собираясь вернуться наверх, но заметила свет на кухне. Анна еще не легла спать? Я подошла, чтобы проверить свою догадку, и сразу пожалела об этом.

Когда я легонько толкнула дверь и заглянула внутрь, мои глаза встретились с другой парой устремленных на меня глаз. На кухне был Ригель.

Он сидел, упираясь локтями в стол и слегка опустив голову, волосы черными прядями спадали на лицо, затеняя взгляд. Он что-то сжимал в пальцах. Присмотревшись, я поняла, что это кубик льда.

Я застыла, увидев парня, хотя пора уже привыкнуть к возможности натолкнуться на него в любой момент. Мы больше не в Склепе с его большими пространствами, теперешний дом маленький, и, как ни крути, мы в нем жили вместе.

Нет, вряд ли я когда-нибудь к этому привыкну.

– Разве тебе не пора спать?

От его голоса, усиленного тишиной, по спине пробежала дрожь.

Нам было только по семнадцать, но в Ригеле ощущалось нечто странное, трудное для понимания. Яркая красота и острый ум, способные обворожить любого. Но кому какая от этого радость? Всякий очарованный им попадал в ловушку – Ригель словно создан для того, чтобы придавать форму людям, гнуть их как металл. Он пугал меня, потому что не был похож на сверстников.

Интересно, каким он станет, когда вырастет? Я представила на секунду и мысленно отшатнулась от жутковатого типа с ядовитым обаянием и глазами чернее ночи…

– Так и будешь на меня смотреть? – спросил он с сарказмом, прикладывая кубик льда к кровоподтеку на шее. Расслабленный, небрежный, властный, прогоняющий меня вон. Такой же, как всегда.

Прежде чем я смогла восстановить внутреннее равновесие и убежать от него, я произнесла:

– Почему?

Ригель приподнял бровь.

– Почему что?

– Почему всегда решаешь ты?

Он пристально посмотрел мне прямо в глаза, будто что-то осознавая в этот момент.

– Думаешь, в жизни что-то когда-нибудь зависело от меня? – медленно произнес он, выделяя тоном каждое слово и продолжая буравить меня взглядом.

– Да, – ответила я тихо, чувствуя, что от моей смелости не осталось и следа. – Это ты постарался, чтобы все так сложилось… В тот день ты играл на пианино.

Глаза Ригеля горели неприятным блеском.

– Играл ты, которого все всегда хотели усыновить и который никогда не позволял забрать себя из приюта!

Семейные пары наведывались в Склеп довольно редко. Они смотрели на детей, изучая их как бабочек в инсектарии, и больше внимания доставалось маленьким детям, ведь они намного симпатичнее, у них ярче окрас. Но потом замечали его – с чистеньким личиком, спокойного – и, кажется, забывали об остальных детях. Они как будто видели диковинную черную бабочку и замирали в восхищении от ее больших глаз и красивых бархатных крыльев. Любовались тем, как грациозно двигается этот мальчик в толпе неуклюжих детей.

Ригель – коллекционный экземпляр, единственный в своем роде. От него не веяло сиротством, как от других детей; он был окутан ореолом печали, которая ему очень подходила. Однако каждый раз, когда кто-то изъявлял желание его усыновить, Ригель, похоже, предпринимал все возможное, чтобы этому помешать. Делал пакости, убегал, капризничал. И в конце концов потенциальные родители уходили восвояси без ребенка, не подозревая, на что способны эти руки, скользящие по белым клавишам пианино.

Но в тот день он привлек к себе внимание, вместо того чтобы, как обычно, уйти в тень.

Почему?

– Тебе точно пора спать, бабочка, – сказал он тихим насмешливым голосом, – ты полусонная и уже ничего не соображаешь.

Вот что он делал! Он кусал меня словами. В этом весь Ригель. Он провоцировал меня, а потом унижал язвительной улыбкой, заставляя меня усомниться в своих словах, уничтожая уверенность в себе.

Мне надо презирать его – за его характер, внешность, привычку рушить все, к чему он прикасается. Надо конечно, но что-то внутри меня этому сопротивлялось. Мы с Ригелем выросли вместе, провели много лет за решеткой одной и той же тюрьмы. Я знала его с детства, почти каждый день видела его, поэтому, наверное, и не могла испытывать к нему презрение, как бы этого ни хотела. Странно, но я привыкла к Ригелю и в глубине души чувствовала к нему симпатию как к человеку, рядом с которым прошла большая часть моей жизни.

Я не умела никого ненавидеть, даже если у меня были на то причины. А может, я все еще надеялась, что у этой сказки будет счастливое продолжение.

– Что у вас произошло с тем парнем сегодня? – спросила я. – Почему вы сцепились?

Ригель медленно наклонил голову, возможно, удивляясь, почему я до сих пор не ушла. Мне показалось, что он смотрит на меня оценивающе.

– Неразрешимые противоречия. Но вообще-то, это тебя не касается.

Он прогонял меня взглядом, но я не уходила. Впервые в жизни мне захотелось попробовать сделать шаг вперед, а не назад. Показать ему, что, несмотря ни на что, я хочу двигаться дальше. Стоило попробовать. И когда Ригель приложил кубик льда к брови, морща лоб от боли, у меня в голове зазвучал далекий голос. «Обращайся с ними бережно и нежно, Ника… Не забывай, они очень хрупкие…» – мягко говорил он. Ноги сами шагнули вперед.

Я уверенно переступила порог кухни. Подошла к мойке, оторвала кусочек бумажного полотенца и смочила его холодной водой. Спиной я чувствовала взгляд Ригеля. Затем подошла и сочувствующе посмотрела ему в глаза, протягивая салфетку.

– Лед очень жесткий. Приложи лучше это.

Казалось, Ригель очень удивился, что я не убежала. Он недоверчиво посмотрел на бумажное полотенце, взгляд у него был строптивый, как у дикого животного. Так как он продолжал сидеть неподвижно, я протянула руку, чтобы приложить салфетку к его брови. Но не успела: он резко отшатнулся. Черная прядь упала ему на глаза, из которых в меня полетели молнии.

– Не смей! – прошипел он сквозь зубы. – Не подходи, не прикасайся ко мне! Только попробуй!

– Да что такого? – Я снова протянула руку, но он ее оттолкнул. Я вздрогнула, когда снова встретилась с его глазами. Они сияли, как звезды, которые излучают ледяной холод, а не теплый свет.

– Никогда не прикасайся ко мне!

Я сжала кулаки и, выдерживая его взгляд как наказание, спросила:

– А иначе что?

Послышался резкий скрежет отодвигаемого стула, и я вздрогнула от неожиданности. Ригель навис надо мной. Миллионы тревожных лампочек мигали у меня под кожей, когда я пятилась, пока не уткнулась в кухонный остров. Судорожно вцепившись в край мраморной столешницы, я собралась с духом и посмотрела на него. Его глаза вцепились в меня темной хваткой и не отпускали. Он стоял очень близко. Меня била дрожь, я с трудом дышала, поглощенная его тенью. Ригель наклонился, его горячее дыхание обожгло мне ухо.

– А иначе… я не удержусь.

Потом он отпихнул меня в сторону. Я слышала стук льда по столу и его удаляющиеся шаги, пока стояла неподвижная, как мраморная статуя.

Что это сейчас было?

Глава 4. Пластыри

В чувствительности – чистота души.

Солнце плело веревочки из света и опутывало ими деревья. Воздух в этот весенний полдень пах цветами.

Громада Склепа осталась где-то за моей спиной. Я растянулась в траве, раскинула руки и смотрела в небо, как будто хотела его обнять. Щека надулась и болела, но я не хотела снова плакать, поэтому смотрела в бесконечность надо мной, позволяя облакам убаюкивать себя.

Эх, буду ли я когда-нибудь свободной?

Вдруг я услышала слабый шорох. Неподалеку от меня в траве что-то шевелилось. Я встала, убрала с глаз непослушные пряди и осторожно подошла ближе.

Шуршал воробей, который копался в траве острыми коготками. У него были блестящие, как черные шарики, глазки, крылышко странно оттопырилось в сторону, поэтому, наверное, он не смог взлететь, когда меня увидел.

Я опустилась на колени, и из его клювика вырвался резкий тревожный писк. Он испугался.

– Извини, – прошептала я, как будто он мог меня понять. Я не хотела причинить ему зло, наоборот, собиралась помочь ему. Я чувствовала его отчаяние так, словно оно было моим. Я тоже не могла взлететь, тоже мечтала о том, чтобы убежать, и тоже была хрупкой и слабой. Мы похожи: маленькие и беззащитные перед лицом огромного мира.

Я протянула ладошку, чувствуя необходимость сделать что-нибудь, чтобы выручить его из беды. Я была всего лишь маленькой девочкой, но хотела вернуть ему свободу, как будто этим поступком могла в какой-то степени вернуть свободу самой себе.

– Не бойся, – продолжала я разговаривать с воробушком, надеясь его успокоить. По детской наивности я думала, что он и правда может понять мои слова. Что же сделать? Могу ли я помочь ему? Пока он в страхе отскакивал от меня, в моей памяти всплыли воспоминания.

«Нежно, Ника, – шептал мамин голос, – помни, они очень хрупкие». Мне вспомнились мамины добрые глаза.

Я осторожно взяла воробья в ладошки, стараясь не сжимать его слишком сильно. И не отпустила его даже тогда, когда он клюнул меня в палец и когда его коготки царапали подушечки пальцев.

Я прижала его к груди и пообещала, что по крайней мере, один из нас получит свободу.

Я вернулась в Склеп и попросила помощи у Аделины, девочки постарше меня. Мы решили, что воспитательница ни в коем случае не должна узнать про птичку. Эта тетенька была очень злой, я боялась ее больше всего на свете, поэтому спрятала воробушка в укромном месте.

Аделина помогла наложить ему на крылышко шину из палочки от мороженого, которую мы отыскали в мусорной корзине. И потом все дни я кормила его крошками от обедов.

Он больно клевал меня в пальцы, но я не сдавалась.

– Я вылечу тебя, вот увидишь, – обещала я ему, пока он топорщил перья на грудке. – Не волнуйся.

Я наблюдала за ним часами, сидя в сторонке, чтобы не напугать.

– Ты полетишь, – шептала я тихо. – Однажды ты полетишь и станешь свободным. Еще немножко, подожди еще немножко.

Когда я пыталась проверить, как заживает его крылышко, он снова меня клевал. Пальцы были постоянно красные и болели. Я старалась сидеть от него подальше и обращалась с ним очень бережно и нежно. Стелила ему подстилку из травы и листьев и шептала, чтобы он ни о чем не беспокоился.

И воробей выздоровел. В день, когда он вылетел из моих рук, я, грустная замарашка, впервые в жизни почувствовала себя чуточку более живой. Чуточку более свободной, как будто бы ко мне вернулась способность дышать. Я нашла внутри себя краски, которых, думала, во мне нет, – краски надежды.

С разноцветными пластырями на пальцах моя жизнь не казалась больше такой серой.

Подцепив липкий кончик, я аккуратно сняла синий пластырь с указательного пальца, который был все еще немножко припухший и покрасневший. Днем раньше я высвободила осу из паутины. Я делала это очень аккуратно, чтобы не повредить ее хрупкое тельце, но не успела вовремя убрать руку – и она меня ужалила.

«Ника все время возится со своими букашками, – говорили обо мне дети, когда мы были поменьше. – Сидит с ними почти весь день среди цветов». Они привыкли к моим странностям. Может, потому, что в нашем заведении отклонение от нормы было почти нормой.

Я испытывала симпатию ко всему, что было маленьким и непонятным. Стремление защищать всякое живое существо родилось во мне, когда я была еще ребенком, и с тех пор меня не покидало. Я расцвечивала свой маленький странный мир любимыми цветами и благодаря этому чувствовала себя свободной, живой и легкой.

Мне вспомнилось, как Анна спросила, что я делала в саду. Если бы она услышала точный ответ, интересно, что бы подумала. Посчитала бы меня странной?

Почувствовав, что кто-то стоит у меня за спиной, я обернулась – и отскочила в сторону.

На меня смотрел Ригель. Черная прядь падала ему на лоб. Я испуганно вытаращила на него глаза, вспомнив вчерашнее столкновение.

Моя реакция его не смутила, наоборот, – он криво улыбнулся. Он обошел меня и направился на кухню. Я услышала, как с ним поздоровалась Анна, и поежилась. Всякий раз, когда Ригель оказывался поблизости, меня бросало в дрожь, но на этот раз понятно, откуда она взялась. Я весь день снова и снова прокручивала в голове то, что случилось вчера. Но чем больше я об этом думала, тем сильнее меня мучили те загадочные слова.

Что значит «Я не удержусь»? От чего он не удержится?

– А, вот и ты, Ника! – приветствовала меня Анна, когда я робко вошла в кухню. Я все еще находилась в тревожных мыслях, и вдруг произошел яркий, пунцово-фиалковый взрыв: в центре стола в хрустальной вазе стоял огромный букет цветов. Я смотрела на россыпь нежных бутонов, ошеломленная этим великолепием.

– Какие красивые!

– Тебе нравятся?

Я кивнула в ответ и улыбнулась Анне.

– Их доставляют нам каждый день из магазина.

– Из магазина?

– Ага, из моего магазина.

На лице Анны сияла искренняя улыбка, к которой я не могла привыкнуть.

– Ты продаешь цветы? Ты цветочница?

Ну что за глупый вопрос! От смущения я сразу залилась краской, а Анна кивнула просто и доверчиво.

Я любила цветы так же сильно, как и существ, которые в них живут. Припухшим пальцем я погладила нежный, как бархат, лепесток.

– Магазин довольно далеко отсюда. Он старый и расположен неудобно, но клиентов хватает. Приятно видеть, что людям нравится покупать цветы.

Я спрашивала себя, а не была ли Анна специально создана для меня? Вдруг в тот день, когда она заметила меня в саду, еще до того как мы посмотрели друг другу в глаза, нас связало что-то невидимое? Хотелось в это верить… Да, сейчас, когда она смотрела на меня сквозь цветочное сияние, мне очень хотелось в это верить.

– Всем привет!

В кухню вошел Норман в потертой синей униформе, из кармана торчали рабочие перчатки, на поясе висели разные инструменты.

– Ты как раз к ужину! – сказала Анна. – Как прошел день?

Судя по экипировке и секатору, который тоже висел на поясе, Норман, похоже, работал садовником. Как здорово! «Самая великолепная пара на свете!» – вот о чем я думала, когда Анна положила руки Норману на плечи и произнесла:

– Норман работает в дезинсекции.

Я чуть не вскрикнула.

Мистер Миллиган поправил кепку, и тут я разглядела эмблему над козырьком – перечеркнутого полосой большого дохлого таракана с согнутыми лапками. Я так и застыла, вытаращив на него глаза и раздув ноздри.

– В дезинсекции? – с ужасом переспросила я.

– Да! – Анна погладила Нормана по плечу. – Вы не представляете, сколько паразитов водится в местных садах. На прошлой неделе наша соседка обнаружила пару мышей у себя в подвале. Норман остановил вторжение грызунов.

Теперь секатор перестал мне нравиться. Я смотрела на таракана так, будто съела что-то тошнотворное. Только заметив на себе вопросительные взгляды обоих, я не без труда расслабила сжатые губы. Вновь захотелось спрятать руки.

Из-за вазы с цветами на меня внимательно смотрел Ригель.

Через несколько минут мы уже сидели за столом. Мне было неприятно слушать рассказы Нормана о работе, я пыталась скрыть напряжение, но рядом сидел Ригель, что совсем не помогало расслабиться. Даже сидя на стуле, он умудрялся возвышаться надо мной, к тому же я не привыкла находиться к нему так близко.

– Раз уж мы знакомимся поближе, почему бы вам не рассказать нам что-нибудь о себе? – улыбнулась Анна. – Вы давно друг друга знаете? Воспитательница ничего об этом нам не сказала. Вы дружили в приюте?

Сухарик упал с моей ложки в суп. Даже Ригель рядом застыл. Это самый ужасный вопрос на свете!

Анна посмотрела мне в глаза, и при мысли о том, что она могла в них прочитать, у меня свело живот. Как бы она отреагировала, если б узнала, каких усилий мне стоит сидеть рядом с ним? Что бы она подумала, если б поняла, что у нас с Ригелем натянутые отношения, далеко не родственные, а, попросту говоря, враждебные? Кто знает, может, Анна решит, что семья в такой атмосфере жить не может, и передумает.

Я запаниковала и, прежде чем Ригель успел что-то сказать, ляпнула страшную глупость:

– Конечно! – От лжи язык стал липким и непослушным. – Мы с Ригелем всегда ладили. На самом деле мы с ним как брат и сестра.

– Серьезно? – удивленно спросила Анна.

Я нервно сглотнула, чувствуя, что стала жертвой собственного вранья. Оставалось подождать пару секунд, когда Ригель наконец громко обзовет меня подлой врушкой.

Только повернувшись к нему и увидев его напряженные губы, я окончательно поняла свою ошибку.

Я опять назвала его братом. Но если бы существовал способ изменить ситуацию, обернуть ее против него, тогда я, конечно, произнесла бы совсем другие слова.

Ригель спокойно посмотрел на Миллиганов и со своей привычной улыбочкой выдал:

– О, еще бы! Мы с Никой крепко связаны. Я бы даже сказал, мы очень близки.

– Но это же замечательно! – воскликнула Анна. – Прекрасная новость! Значит, вы рады, что вместе оказались у нас. Норман, ну разве не здорово, что дети дружат?

Миллиганы обменялись довольными комментариями.

Мне на колени упала салфетка, и только через пару секунд я поняла, что моя салфетка по-прежнему лежит на столе. Ригель протянул руку, но вместо того чтобы забрать свою салфетку, с силой сжал мое колено, и его прикосновение подействовало на меня как электрошок.

Чуть не опрокинув стул, я выскочила из-за стола под удивленными взглядами Нормана и Анны. Сердце колотилось так, что было трудно дышать.

– Мне… мне надо в туалет.

И, опустив голову, я чуть ли не выбежала из кухни.

В темном коридоре я уткнулась лбом в стену. Нужно унять сердцебиение, но я не умею быстро справляться с эмоциями. Я по-прежнему чувствовала его пальцы на своем колене, они как будто выжгли на мне клеймо.

– Ай-ай, нехорошо так убегать, – послышался голос за спиной, – ты заставляешь волноваться наших будущих родителей.

В полумраке я увидела в углу Ригеля. Его ядовитое очарование вредоносно! Он настоящий вредитель.

– Для тебя это игра? – с дрожью в голосе спросила я. – Всего лишь игра?

– Ты сама это сделала, бабочка, – ответил Ригель, наклонив голову набок. – Вот, значит, каким образом ты решила завоевать их сердца? Враньем?

– Отстань от меня! – Я попятилась, чтобы хоть на несколько шагов оказаться от него подальше. Его черные глаза зияли двумя безднами и пробуждали во мне эмоции, названия для которых у меня не было. Ригель меня пугал.

Наклонив голову, он внимательно наблюдал за моей реакцией.

– И вот, значит, какие у нас отношения… – чуть ли не прошипел он.

– Оставь меня в покое, – выпалила я, собрав всю злость, на какую только была способна, хотя сейчас я чувствовала себя особенно уязвимой, меня била дрожь. По его лицу пробежала тень.

– Если бы Анна с Норманом узнали, как сильно ты презираешь меня, если бы они увидели, как ты постоянно от меня убегаешь, если бы они поняли, что не все так прекрасно, как им кажется, то они могли бы дать задний ход, ведь так?

Поразительно, но Ригель как будто прочитал мои мысли. Я чувствовала себя абсолютно беззащитной перед ним. Он хорошо меня знал, читал мою простую душу как открытую книгу, пользуясь моей искренностью, которой в нем самом никогда не было.

Я просто не хотела упустить свой шанс обрести семью, но если бы Миллиганы узнали правду и поняли, что наша жизнь под одной крышей невозможна, они могли бы отослать нас обратно. Или только одного из нас. И меня мучил вопрос: кого бы они предпочли?

Я старалась не думать об этом, но не могла не заметить, как Анна с Норманом смотрят на Ригеля; я не могла не заметить красивый, тщательно отполированный рояль в гостиной.

Я не могла не помнить, что именно его все всегда хотели забрать из приюта.

Я прижалась к стене. «Не приближайся!» – хотела я прокричать Ригелю, но сомнение смяло меня, а сердце снова сильно забилось.

Я буду умницей, стучало в висках, буду умницей, буду умницей… Я не хотела возвращаться в Склеп, слышать эхо криков в коридорах и снова чувствовать себя в ловушке. Мне нужны были эти улыбки, взгляды, которые впервые в жизни остановились на мне. Я не могла вернуться назад, не могла, нет-нет-нет…

– Однажды все поймут, кто ты есть на самом деле, – прошептала я тихо.

– Да ну! – с насмешкой сказал Ригель. – И кто же я?

Я сжала пальцы в кулак, подняла на него осуждающий взгляд и с упреком, переполнявшим мое сердце, произнесла:

– Ты – Творец Слез.

В полумраке коридора повисло долгое молчание. Потом Ригель откинул голову и… расхохотался.

От смеха у него затряслись плечи, и я поняла, что он знает, о ком я говорю.

Он смеялся надо мной, Творец Слез, скаля блестящие зубы. И его смех преследовал меня, пока я уходила от него по коридору и когда закрылась у себя в комнате, отгородившись от него кирпичными стенами.

И на меня потоком полились воспоминания.

– Аделина, ты плакала?

Маленькая белокурая головка выделялась на фоне стены с облупившейся штукатуркой. Она свернулась калачиком, маленькая и скрюченная, как всегда, когда ей было грустно.

– Нет, – ответила она, но глаза у нее были припухшие.

– Не ври, а то тебя заберет Творец Слез.

Она обняла руками коленки.

– Нам про него рассказывают, только чтобы напугать.

– А ты в него не веришь? – прошептала я. Все в Склепе в него верили. Аделина посмотрела на меня тревожными глазами, и я поняла, что она не исключение. Я младше ее на два года и относилась к ней как к старшей сестре, но некоторые вещи никогда не перестают нас пугать.

– Сегодня в школе я сказала про него одному мальчику, – призналась Аделина, – он не из Склепа. Он соврал, и я ему сказала: «Нельзя лгать Творцу Слез». А он меня не понял, потому что никогда не слышал эту сказку, но знает похожую – про Черного Человека.

Я смотрела на нее непонимающе. Мы обе жили в Склепе с раннего детства и никогда о таком персонаже не слышали.

– И я его спросила, а что делает Черный Человек? Тоже заставляет людей плакать и расстраиваться? А мальчик сказал: «Нет! Он всех пугает и утаскивает с собой. И тебя он тоже утащит. Он ужасно страшный».

Я спросила себя, чего я по-настоящему боюсь. И мне вспомнился темный подвал. Я спросила себя, что меня по-настоящему ужасало. И мне вспомнилась Она.

Тогда я поняла, что Она и есть Черный Человек. Для меня, для Аделины и для всех нас. Но если о нем рассказал мальчик не из Склепа, это значило, что таких чудовищ много.

– Черный Человек на свете не один, их много, – сказала я, – а Творец Слез – только один.

Я всегда верила в сказки.

Всегда мечтала жить в какой-нибудь из них.

И моя мечта сбылась.

Я гуляла среди страниц, шагала по бумажным тропинкам.

Но чернила растеклись.

Я попала не в ту сказку.

Глава 5. Черный лебедь

Даже у сердца есть тень, которая неизменно следует за ним.

Тело покрылось испариной. Виски пульсируют. Тесно, пыльно, душно. Вокруг темно. Вокруг всегда темно.

Не получается пошевелить рукой. Кричу, но никто не слышит. Кожа горит, пытаюсь протянуть руку, но не могу. Дверь закрывается, и я тону в черноте.

Я резко проснулась. Темнота вокруг напомнила ту, из моих кошмаров. Я целую вечность шарила по стене в поисках выключателя, при этом продолжая судорожно сжимать одеяло.

Свет залил комнату, осветив контуры моего нового дома, но сердцебиение не перестало пульсировать в горле.

Ко мне вернулись кошмары, хотя на самом деле они никуда и не уходили. Мало поменять кровать, чтобы от них избавиться.

Я провела пальцами по запястьям, где бился пульс. Пластыри успокаивали меня своими цветами, напоминая, что теперь я свободна.

Синий, розовый, зеленый… Я могла их видеть, значит, я была не в темноте, мне ничего не угрожало…

Чтобы успокоиться, я сделала глубокий вдох, медленно выдохнула, но тревога не проходила. Угроза притаилась где-то там, в темноте моих снов, и ждала, когда я снова закрою глаза.

Неужели я когда-нибудь стану свободной?

Откинув одеяло, я встала с кровати. Потерла лицо руками, вышла из комнаты и побрела в ванную.

Чистая белая кафельная плитка, блестящее зеркало, мягкие, как облака, полотенца помогли осознать, что мои кошмары теперь где-то далеко, а здесь все иначе, тут другая жизнь.

Я открыла кран и подставила руки под холодную воду. Постепенно ко мне возвращалось спокойствие. Я простояла у раковины довольно долго, представляя, как свет от лампочек в ванной проникает в самые темные уголки моего сознания.

Все хорошо. Я вырвалась из плена воспоминаний и теперь могла ничего не бояться. Я убежала далеко, я жива и здорова, я в безопасности. И наконец-то свободна. У меня появилась возможность стать счастливой.

Когда я вышла из ванной, то заметила, что уже наступило утро.

Сегодня первый урок биология, я решила ни в коем случае не опаздывать, ведь учитель Крилл не отличался мягким характером.

Около школы, как всегда по утрам, толпились старшеклассники. Я очень удивилась, когда, пробираясь через толпу, услышала громкое «Ника!».

У ворот стояла Билли и махала мне. Она сияла, ее локоны колыхались в такт руке. Меня ошеломило такое внимание ко мне.

– Привет! – смущенно сказала я ей, стараясь не показать, как я счастлива, что она заметила меня в толпе.

– Как тебе первая неделя в школе? Уже подумываешь отсюда сбежать или как? От Крилла крыша едет, скажи?

Я почесала щеку. Его классификация беспозвоночных показалась мне любопытной, но, судя по тому, что о нем рассказывали, свой предмет он преподавал в жесткой манере.

– В общем-то, он не показался мне таким уж неприятным.

Билли рассмеялась, наверное, подумав, что я пошутила.

– Ну конечно!

Я подскочила от ее дружеского похлопывания по плечу.

Когда мы шли ко входу, на молнии рюкзака Билли я заметила брелок – маленький вязаный фотоаппарат.

В коридоре она снова вся засветилась. Побежала вперед, восторженная, остановилась рядом с кем-то и схватила сзади за плечи.

– Доброе утро! – пропищала Билли радостно, хватаясь за рюкзак Мики. Та обернулась, вид у нее был хмурый, заспанный, под глазами – темные круги.

– Ты сегодня рано! Как дела? Какие у тебя уроки? Пойдем сегодня ко мне обедать?

– Сейчас восемь утра, – вяло проговорила Мики, – пощади, у меня от тебя голова трещит.

Тут Мики заметила меня в сторонке. Я подняла руку и помахала ей, но в ответ ничего не дождалась. У нее на рюкзаке тоже висел вязаный брелок – голова панды с большими черными кругами вокруг глаз.

Мимо нас прошли несколько девчонок, оживленно переговариваясь, и остановились группкой у соседнего класса. Кто-то из них вытягивал шею, чтобы заглянуть в дверную щель, другие ладонями прикрывали сообщнические улыбки. Они были похожи на богомолов.

Мики окинула это маленькое собрание скучающим взглядом.

– Чего они там размяукались?

Мы подошли поближе. Точнее, Мики подошла, а Билли потянулась за ней, успев ухватить меня за лямку рюкзака. Мы тоже попыталась заглянуть в класс, все-таки любопытно узнать, что там происходит.

Слишком поздно я поняла, что заглядывали мы в музыкальный класс. Я окаменела. Там был Ригель. Он сидел в профиль, прекрасный, как Аполлон. Черные волосы блестели в утреннем свете, пряди красиво обрамляли лицо. Тонкие пальцы легко касались клавиш, делая наброски мелодий, растворявшихся в тишине.

«Он великолепен!»

Я отогнала эту мысль, но она тут же вернулась. Ригель казался черным лебедем, проклятым ангелом, способным извлекать на свет таинственные, неземные звуки.

– Не знала, что такие парни вообще существуют! – прошептала одна девушка.

Ригель даже не играл. Его пальцы извлекали простые аккорды, но я знала, на что способны эти пальцы при желании.

– Он реально крутой…

– Как его зовут?

– Я не запомнила, у него какое-то странное имя.

– Слышала, что драка почти сошла ему с рук. Его не отстранили от учебы.

– Ради такого парня я согласна каждый день получать нагоняи.

Девчонки похихикали, а у меня снова заныло в животе. Они смотрели на него как на божество, они позволили заворожить себя сказочному принцу, не подозревая, что он волк. Кстати, а разве демон не был самым красивым среди ангелов?

Почему никто не видел истинное лицо Ригеля?

– Тссс, а то он нас услышит!

Ригель поднял голову, и все замолкли. Он просто неотразим. Все в нем прекрасно: правильные изящные черты лица, взгляд, который буквально прожигал тебе душу, черные глаза, умные и проницательные, контрастировали с его ангельским лицом, отчего перехватывало дыхание.

Увидев теперь, что он не один, Ригель поднялся и пошел к двери. Я сжалась, опустила глаза в пол и пробормотала:

– Уже много времени, нам пора на биологию.

Но Билли меня не слышала. Замерев, она так и держалась за лямку моего рюкзака. И никто не подвинулся, чтобы меня пропустить.

Ригель предстал в дверном проеме во всем великолепии. Девушки застыли, покоренные таинственным очарованием его беспощадной красоты. Ригель взялся за дверь, чтобы ее закрыть, но тут одна из девушек протянула руку и рискнула ее придержать.

– Жаль, если ты это сделаешь, – сказала она с улыбкой. – Ты всегда так хорошо играешь?

Ригель посмотрел на ее руку, державшую дверь, как на что-то малозначительное.

– Нет, – ответил он с холодной иронией, – но иногда я по-настоящему играю…

Он шагнул вперед, и девушка вынужденно отступила. Ригель смерил ее холодным взглядом, потом обошел нас и двинулся по коридору.

Фан-группа обменялась многозначительными взглядами, а я отвернулась, не желая видеть их восхищенные лица.

После разговора в темном коридоре я решила делать то, что всегда делала в Склепе: держаться от Ригеля подальше. Его хохот не затихал в моей голове. Не получалось от него отделаться.

– Твой брат как будто с другой планеты прилетел…

– Он мне не брат, – ответила я резко, как будто эти слова жгли мне губы.

Билли с Мики удивленно посмотрели на меня, и я покраснела от стыда. Не в моем характере было так отвечать. Но как можно думать, что он и я родственники? Мы совершенно разные.

– Извини, – виновато сказала Билли, – ну да, точно, я… я забыла.

– Ничего страшного, – ответила я уже мягким голосом, надеясь загладить свою оплошность, но Билли снова была веселой. Она посмотрела на настенные часы и выпучила глаза от ужаса.

– Боже, надо бежать на биологию, иначе Крилл нас испепелит на месте! Мики, увидимся после! Хорошего дня! Ника, пошли!

– Пока, Мики, – прошептала я, прежде чем побежать за Билли. Мики не ответила, но я чувствовала спиной, что она смотрит нам вслед.

Смотрела ли она на меня как на чужачку?

– А как вы познакомились с Мики? – спросила я, когда мы подбегали к классу.

– Ой, это смешная история. Все началось с наших имен. У нас с Мики имена, скажем так, довольно необычные. В первый день в начальной школе я сказала ей, что у меня имя очень странное, а она ответила, что мое имя не может быть страннее, чем ее. Теперь мы используем только прозвища. Но с того дня мы стали неразлучными.

Я поняла, что Мики необычная девушка. Не сказала бы, что успела почувствовать ее, но я не сомневалась в ее привязанности к Билли. Мики вела себя грубовато, но в ее глазах светилось доверие, когда они разговаривали. Их дружба похожа на удобные штаны, которые носишь с радостью всю жизнь.

В конце учебного дня я сильно устала, но чувствовала себя очень довольной.

– Уже иду, бабуль, – сказала Билли в мобильный телефон.

После уроков все высыпали во двор и болтали, прежде чем разойтись по домам.

– Мне надо бежать. Бабушка припарковалась на второй линии, и, если ей придет еще один штраф, у нее случится приступ. А, кстати, давай обменяемся телефонами!

Я замедлила шаг, а потом остановилась. Билли тоже пришлось остановиться. Она захихикала, махнув рукой:

– Знаю-знаю, Мики говорит, что я надоеда. Но ты ведь ей не веришь, правда? Только потому, что я ей когда-то отправила семиминутное голосовое сообщение, она называет меня болтушкой.

– Я… У меня нет мобильного. – Жар в груди мешал говорить. На самом деле я хотела сказать Билли, что совсем не возражаю против ее болтовни. Пусть говорит сколько душе угодно, ведь это значит, что она мне доверяет. Благодаря ей я чувствовала себя частью этого нового мира, хотя бы на время я становилась такой, как все, – нормальной. Волшебное ощущение.

– У тебя нет мобильника? – спросила она удивленно.

– Нет… – пробормотала я, но договорить помешал резкий гудок клаксона.

Из окошка огромного «вранглера» показалась голова старушки в черных солнцезащитных очках, которая что-то прокричала мужчине, припарковавшемуся за ней, и тот разинул рот от возмущения.

– Ой-ой, сейчас на мою бабулю подадут в суд. – Билли схватилась за кудрявую голову. – Извини, Ника, я побежала. Увидимся завтра, о’кей? Пока!

И она улетела, как стрекоза.

– Пока, – пробормотала я, запоздало помахав ей вслед. На душе было невероятно легко. Я глубоко вдохнула уличный воздух и, сдерживая дурацкую улыбку, пошла домой. Голова после уроков слегка гудела, но все, что я пережила за этот день в школе, можно выразить в двух словах – абсолютное счастье.

Миллиганы не могли забирать нас каждый день: Норман до вечера был на работе, а цветочный магазин требовал постоянного присутствия Анны.

Ничего, мне нравилось ходить пешком. К тому же теперь, когда Ригеля, хоть частично, но наказали, днем дом был полностью в моем распоряжении.

Я вовремя посмотрела на тротуар, а иначе наступила бы на муравьев, которые вереницей «переходили дорогу». Перешагнула огрызок яблока, которым они лакомились, и свернула в свой квартал.

Взгляд упал на белый штакетник, на почтовый ящик с надписью «Миллиганы», и я вошла в калитку, радостная и спокойная, но с трепещущим сердцем. Может, я никогда не привыкну к тому, что теперь у меня есть дом, который всегда ждет моего возвращения.

Прихожая встретила меня уютной тишиной. Я старалась запомнить все, что вижу: уютное креслице, узкий коридор, на стене у двери пустую рамку, где когда-то, наверное, была фотография.

На кухне я первым делом зачерпнула ложкой ежевичного варенья. Варенье – моя слабость. В Склепе нам его давали только в дни посещений: гостям нравилось видеть, что с нами хорошо обращаются, и мы расхаживали по учреждению в своей лучшей одежде, делая вид, что все это в порядке вещей.

Напевая веселый мотивчик, я достала из холодильника продукты для сэндвича. Мне сейчас так спокойно и хорошо. У меня, возможно, уже появилась подруга. Два замечательных человека хотели стать для меня семьей. Мир вокруг казался сияющим и ароматным, даже мои мысли.

Когда сэндвич был готов, я обнаружила маленького гостя: у стены за тарелками виднелась головка геккона. Видимо, он залез через открытое окно, привлеченный запахом.

– Привет, – тихо сказала я. Рядом не было никого, поэтому я не стыдилась. Но если бы кто-нибудь меня сейчас увидел, наверняка принял бы за дурочку.

Есть люди, которые разговаривают сами с собой, а я с самого детства разговаривала с животными – тайком, чтобы никто не услышал и не высмеял меня. Я до сих пор уверена, что порой они понимают меня лучше людей. Неужели разговаривать с животными – это более странно, чем разговаривать с самим собой?

– Извини, мне нечем тебя угостить, – сообщила я ему, задумчиво похлопывая подушечками пальцев по губам. У геккона были смешные плоские пальчики. Я шепотом выдохнула: – Какой же ты малюсенький!

– О, Ника! – послышался голос сзади. На пороге кухни стоял Норман.

– Привет, Норман! – ответила я, удивившись, что он пришел домой в обед. Иногда мне случалось сталкиваться с ним днем, но это происходило крайне редко.

– Я забежал перекусить чего-нибудь. С кем ты разговаривала? – спросил Норман, снимая ремень с инструментами.

– А… всего-навсего… – Я запнулась, увидев дохлого таракана у него на кепке.

Я обернулась к ящерке, она наклонила головку и смотрела на меня. Пока Норман возился с ремнем, я быстро схватила геккона и спрятала руку за спиной.

– Да вроде ни с кем.

Норман бросил на меня удивленный взгляд, а я пожала плечами и глупо улыбнулась. У меня в ладони как будто шевелился маленький угорь, и я напрягла запястье, когда почувствовала укус в палец.

– О’кей, – сказал он, подходя к холодильнику.

Я бегала глазами по кухне в поисках выхода из ситуации.

– Сегодня мне предстоит тяжелая работенка. Утром позвонила одна клиентка… Кстати, надо взять кое-что из кладовки, тяжелую артиллерию. Хотя неизвестно, понадобится ли. Госпожа Финч слегка чокнутая, она уверяет, что нашла гнездо шершней в своей…

– Ой! – воскликнула я, указывая пальцем ему за спину. – Что это?

Норман обернулся, и я воспользовалась этим: зажала геккона в руке и бросила его в окно. Он перевернулся в воздухе, как волчок, а потом приземлился на мягкую траву в саду.

– Там светильник… – Норман снова повернулся ко мне, а я улыбнулась ему как ни в чем не бывало. Он недоверчиво посмотрел на меня, а я надеялась, что он не придаст значения моему странному поведению, хотя выражение его лица говорило об обратном. Он спросил, все ли у меня в порядке, и я успокоила его, стараясь выглядеть непринужденно.

Услышав, как за Норманом закрылась входная дверь, я огорченно выдохнула.

Смогу ли я когда-нибудь произвести на них хорошее впечатление? Понравиться им, несмотря на то что я странноватая и необычная?

Я посмотрела на свои пластыри и вздохнула. Вспомнила про ночные кошмары, но загнала их в дальний угол памяти, пока они не успели испортить мне настроение.

Потом наконец помыла руки и села есть сэндвич, наслаждаясь каждой минутой самого обычного обеденного часа в самом обычном доме. На полу в углу стояла миска. Интересно…

Периодически я слышала, как кто-то скребется в коридоре, и, когда рассказала об этом Анне, она махнула рукой:

– Не обращай внимания, это Клаус. Рано или поздно он покажется… Он у нас немного диковатый, этакий одинокий разбойник.

Интересно, когда же он объявится? Помыв посуду и убедившись, что после меня на кухне остался порядок, я поднялась в комнату и взялась за уроки. А когда оторвалась от алгебраических уравнений и истории Войны за независимость, был уже вечер. Потянувшись, я заметила, что укушенный гекконом палец покраснел и слегка пульсировал. На всякий случай стоило заклеить его пластырем… Пусть будет зеленый, как ящерка, подумала я, выходя из комнаты.

Я подошла к ванной и потянулась к ручке. Однако, прежде чем я успела за нее ухватиться, она сама опустилась, щелкнул замок, и дверь открылась. Я подняла голову и обнаружила, что стою под прицелом черных глаз. По спине пробежала дрожь. Я невольно отступила назад, а Ригель невозмутимо стоял в дверном проеме; капли воды стекали по его плечам, в ванной еще клубился пар, вероятно, он только что принял очень горячий душ.

Его присутствие подействовало на меня удручающе: в животе опять возникло неприятное ощущение.

Когда же я научусь игнорировать Ригеля и не нервничать, глядя в черную бездну его глаз, от которых, казалось, невозможно спрятаться? Это были глаза Творца Слез. И неважно, что они не были светлыми, как в легенде. Глаза Ригеля таили в себе опасность.

Он прислонился плечом к косяку, макушкой почти касаясь притолоки. Вместо того чтобы уйти, скрестил руки на груди и стоял, глядя на меня.

– Мне нужно в ванную, – сухо сообщила я ему.

Капли продолжал стекать по голым плечам Ригеля, делая его похожим на демона-искусителя на краю адской бездны. Я содрогнулась, представив, как сейчас войду в этот туман и исчезну в нем навсегда…

– Входи, – сказал он, не двинувшись с места.

Я посмотрела на него строго, с упреком, чтобы он наконец перестал валять дурака.

– Почему ты так себя ведешь?

Я не собиралась играть в его игры, я хотела только, чтобы он прекратил надо мной издеваться и оставил в покое.

– Как?

– Ты сам прекрасно знаешь. По-другому ты себя никогда и не вел.

Ригель ни во что меня не ставил. И я впервые осмелилась на прямой разговор. Наши отношения всегда строились на молчании и недоговоренностях, на его сарказме и моей наивности, на его атаках и моих отступлениях. Я не пыталась понять причины его поведения, предпочитала просто держаться от него подальше. По сути, это даже нельзя было назвать отношениями.

Ригель приподнял уголок рта в насмешливой улыбке.

– Я тебе не мешаю.

От возмущения я сжала пальцы в кулак.

– Ты этого не сделаешь! – выпалила я со всей решимостью, на какую только была способна. Мой голос прозвучал чисто и искренне, поэтому, наверное, Ригель сразу помрачнел.

– Не сделаю что?

– Сам знаешь! – отрезала я. От эмоционального напряжения я даже встала на цыпочки. Что управляло мною сейчас – упрямство или отчаяние? – Я не позволю тебе сделать это, Ригель. Ты ничего не испортишь. Слышишь?

Рядом с ним я выглядела жалкой маленькой девочкой с пластырями на пальцах, но смотрела ему прямо в глаза, потому что всей душой хотела защитить свою мечту. Я верила в человеческую доброту и чуткость, в силу ласкового голоса, но Ригель будил во мне эмоции, о которых я не подозревала. Все происходило, как в той легенде…

Ригель больше не улыбался, его темные глаза были прикованы к моим губам.

– Повтори еще раз, – тихо пробормотал он.

Я процедила сквозь зубы:

– Ты этого не сделаешь!

Ригель пристально смотрел на меня, потом скользнул по мне изучающим взглядом, и я опять ощутила, что теряю уверенность в себе, к горлу подступила тошнота. Он как будто медленно ощупывал меня, а в следующее мгновение развел скрещенные руки.

– Повтори еще раз, – прошептал он, делая шаг вперед.

– Ты ничего не испортишь, – пролепетала я.

Еще один шаг.

– Повтори…

– Ты ничего не испортишь…

Чем больше я повторяла, тем ближе он подходил.

– Еще, – безжалостно шептал Ригель, пугая и лишая меня последней смелости.

– Ты не испортишь… Ты не… – От волнения перехватило горло, и я тоже шагнула, но назад.

Теперь он стоял прямо передо мной. Мне пришлось задрать голову, чтобы встретить его острый взгляд. Он прокалывал меня насквозь. В его зрачках малюсенькой точкой отражался закат – все, что осталось от света в мрачной бездне. Ригель сделал еще один шаг, я снова попятилась и уперлась в стену. Он наклонился и прошептал мне прямо в ухо:

– Ты даже не представляешь, как ласково и невинно звучит твой голос.

Я старалась сдержать дрожь. Ригель умел довести меня до трясучки одним лишь взглядом.

– У тебя трясутся коленки. Ты не можешь даже стоять рядом со мной, ведь правда?

Я подавила желание протянуть руку, чтобы оттолкнуть его. Я почему-то точно знала, что не должна к нему прикасаться. Если бы я уперлась руками в его грудь, чтобы оттолкнуть, я сломала бы некую хрупкую защиту от него, и восстановить ее было бы невозможно.

Между нами пролегала невидимая граница. И глаза Ригеля всегда просили меня не переступать ее, не совершать ошибку.

– У тебя бешено колотится сердце, – продолжал он нашептывать. – Ты, случайно, не боишься меня, бабочка?

– Ригель, пожалуйста, прекрати это!

– О нет-нет, Ника, – тихо, с упреком проговорил он, цокнув языком, – это ты прекрати. Если будешь и дальше блеять, как беспомощная овечка, станет только хуже.

Не знаю, где я нашла силы оттолкнуть его. Секунду назад ядовитое дыхание Ригеля касалось моей кожи, а в следующий миг он уже стоял в паре шагов от меня и хмурился.

Но оказалось, это была не я… Что-то метнулось у ботинок Ригеля, вынудив его снова отступить. Два желтых глаза с рептильными зрачками сверкнули в тусклом вечернем свете.

Кот зашипел на Ригеля, прижав уши, потом молнией кинулся вниз по лестнице и чуть не сбил Анну на ступеньках.

– Клаус! – воскликнула она. – Ты меня когда-нибудь уронишь! Старый разбойник, ты наконец-то решил показаться?

Анна поднялась наверх и удивилась, обнаружив нас у ванной.

– Он всегда прячется в твоей комнате, Ригель! Любит отсиживаться под кроватью, которая…

Я не стала слушать дальше, а воспользовалась ситуацией, чтобы ускользнуть. Быстро заперлась в ванной, надеясь укрыться там от невыносимого взгляда, от мира, от всего. Я прислонилась лбом к двери, закрыла глаза и поняла, что у меня ничего не получается: он протиснулся в мои мысли и опять стоял передо мной, нашептывая что-то ужасное вкрадчивым голосом, обволакивая разрушительной аурой.

Я попыталась прогнать это видение, но оно мне не подчинялось.

Бороться было бесполезно, я чувствовала, что тону в его тумане.

Некоторые яды проникают тебе в душу и одурманивают. И от них нет противоядия.

Никакого.

Глава 6. Элементарная вежливость

В глазах того, у кого в душе весна, мир всегда утопает в цветах.

Ригель выбил меня из колеи. Два дня я не могла избавиться от гадкого ощущения, будто что-то ядовитое попало мне в кровь.

Порой мне казалось, что я знаю о нем все. А потом представляла многочисленные серые области на карте его личности и понимала, что ничегошеньки о нем не знаю.

Ригель был похож на вальяжного зверя с красивой шкурой, под которой скрывается дикий непредсказуемый нрав. Такой зверь опасен, поэтому другие животные не рискуют подходить к нему близко.

Он делал все, чтобы я не могла узнать его получше: когда я подходила слишком близко, Ригель кусал меня словами и рычал, чтобы я держала дистанцию, как в тот вечер на кухне. И когда потом возникали нелогичные и противоречивые ситуации, я не могла понять мотивов его поведения.

Он сбивал меня с толку, расстраивал меня. Как ни крути, Ригель – коварный человек, поэтому я решила, что правильнее всего прислушаться к предостережению и обходить его за километр.

Если не считать проблемы с Ригелем, то все, в общем-то, шло хорошо. Я обожала свою новую семью. Норман был трогательно неловким и добрым, а Анна все больше становилась похожа на приемную маму из моих детских снов, о которой я мечтала. Заботливая, проницательная, внимательная, она следила за тем, чтобы я, худая и бледная (не в пример сверстницам), была сыта и довольна жизнью. Я не привыкла к такому вниманию. Она вела себя как настоящая мать, и, даже если у меня не хватало смелости сказать ей об этом, я все больше привязывалась к ней, как будто она уже была «моей». Подросшая девочка, которая много лет назад мечтала обнять небо и найти кого-то, кто ее освободит, теперь смотрела на новую реальность зачарованными глазами.

Получится ли удержать это счастье?

Я много времени проводила за учебниками, решив быть прилежной ученицей и радовать Анну с Норманом. Как-то раз, долго просидев за учебниками, я вышла в коридор и увидела Клауса. Видимо, котику надоело прятаться. Я обрадовалась, потому что любила животных, общение с ними делало меня счастливой.

– Привет!

Клаус был поистине великолепен: мягкая, длинная, как сахарная вата, шерстка дымчато-серого цвета, огромные желтые глаза. Анна сказала, что ему десять лет. Да, похоже, Клаус знал себе цену и взирал на этот мир с высоты прожитых лет.

– Какой ты красивый…

Интересно, он разрешит себя погладить? Кот смерил меня подозрительным взглядом, вздернул хвост и гордо прошествовал дальше по коридору. Я пошла за ним, как любопытный ребенок, но он угрюмо посмотрел на меня, давая понять, что такое поведение ему не нравится. Потом Клаус сиганул на крышу через окно, оставив меня в коридоре одну. Теперь понятно, почему Анна назвала Клауса одиноким старым разбойником…

Я уже собралась вернуться к себе, когда услышала странный звук, похожий на чье-то шумное прерывистое дыхание. Я не сразу поняла, что шум доносился из комнаты Ригеля.

Я знала, что не должна туда входить, но забыла о запрете. Дверь была приоткрыта, я заглянула внутрь.

Он стоял в центре комнаты спиной ко мне. Сквозь щелочку я разглядела вздувшиеся вены на его вытянутых вдоль тела руках, бледные пальцы были сжаты в кулаки, кожа на костяшках натянулась. Спина и плечи словно окаменели от напряжения. Что с ним такое? Непонятно…

А может, так проявлялась его… ярость?

Пол подо мной предательски заскрипел, и Ригель резко обернулся, метнув в мою сторону острый взгляд. Я вздрогнула и попятилась. В следующий момент дверь захлопнулась, оборвав все мои догадки.

В голове забегали мысли: он увидел, что это была я, или подумал, что кто-то другой? Мне стало тревожно и стыдно одновременно. Я сбежала вниз по лестнице, изо всех сил стараясь не поддаваться панике. Главное – помнить, что Ригель меня не волнует, мне все равно…

– Ника, – позвала меня Анна, – ты мне не поможешь?

Она держала корзину с выстиранными вещами. Отбросив тревожные мысли, я немедленно подошла к ней, чувствуя волнение, как всегда, когда она ко мне обращалась.

– Конечно!

– Ой, спасибо! Пойду загружать вторую порцию, а ты пока разложи все по местам, ладно? Знаешь, что куда положить?

Я взяла у нее корзину с ароматным бельем, заверив, что смогу найти правильные ящики и знаю, куда положить ее кружевные салфетки. Дом был не слишком велик, и я уже изучила его вдоль и поперек, в том числе благодаря тому, что помогала Анне с уборкой. Развешивая свою одежду в шкафу, я почувствовала стыд из-за того, что Анна видела, какая она старая и поношенная.

В корзине осталась всего пара рубашек с коротким рукавом, мужских. Я пыталась понять, куда их отнести. Хм, на Нормане таких полинялых рубашек я не видела, нет, это явно не его вещи.

Я посмотрела на дверь комнаты Ригеля. После того, что произошло всего полчаса назад, появляться в «опасной зоне» не хотелось. Где гарантия, что он меня не узнал, да и вход туда мне воспрещен – Ригель ясно дал мне это понять.

Но, с другой стороны, я выполняла просьбу Анны. При таком отношении ко мне разве я могла ее подвести и не выполнить маленькое задание? Я сама просила ее поручать мне хотя бы простую работу по дому. И что теперь – нарушить слово и вернуться к ней с этими рубашками?

Я долго колебалась, но все-таки подошла к страшной двери. Нервно сглотнула, подняла руку и, зажмурившись, легонько постучала. Ответа не последовало. Может, стоило посильнее постучать? Мысль о том, что, возможно, Ригеля нет в комнате, подбодрила меня и придала смелости. Ригель запретил мне входить в его комнату, и, конечно, лучше его слушаться, но, может, все-таки воспользоваться его отсутствием и положить ему на кровать эти рубашки?

Я нажала на ручку двери… И ахнула, когда она ушла из-под моих пальцев. Дверь открылась, и все мои надежды рухнули.

Казалось, его черные глаза в эту секунду насылали на меня черное проклятие. Ригель стоял прямо передо мной. У меня задрожали ноги. Как мог семнадцатилетний парень уметь так испепеляюще смотреть на людей?

– Можно узнать, что ты здесь делаешь? – медленно спросил Ригель ледяным тоном. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я опустила глаза на корзину с рубашками, и он тоже на нее посмотрел.

– Это… – промямлила я, – это твои, я просто хотела их положить…

– Что-что? – раздраженно прорычал Ригель. – Значит, фразу «Не входи в мою комнату» ты не понимаешь?

Я почувствовала, как сгибаюсь под его гневным взглядом.

– Меня попросила Анна. – Я чувствовала необходимость убедить Ригеля и себя, что в его комнату меня вело не любопытство, а только чувство долга. Слишком поздно я поняла, что эти слова были лживыми на вкус. – Она попросила разложить по местам постиранные вещи. Я просто выполняю ее просьбу…

– Выполни теперь мою просьбу, – Ригель взял корзину из моих рук, колючим взглядом пригвождая меня к полу. – Уйди отсюда, Ника.

Когда он разговаривал со мной сквозь зубы, то всегда называл меня Никой, а не бабочкой. Как будто мое имя – финальный аккорд, усиливающий значение его неприятных слов. Я сжала пальцы, почувствовав легкое натяжение пластырей. Ригель начал закрывать дверь перед моим носом.

– Это элементарная вежливость, – укоризненно сказала я, тщетно пытаясь отстоять свою правоту. – Как ты не понимаешь?

В глазах Ригеля промелькнула тень, и, едва шевеля губами, он пробормотал:

– Вежливость?

Я напряглась, видя, что Ригель открыл дверь. Он шагнул вперед, высокий и устрашающий, и уперся рукой в косяк.

– Мне не нужна твоя… вежливость, – угрожающим тоном медленно произнес он. – Я хочу, чтобы ты убралась отсюда.

Его вкрадчивый голос действовал на меня ошеломляюще, будто проникая в мою кровь. Я отскочила от Ригеля и испугалась собственной реакции. Впервые в жизни мне захотелось почувствовать злость, или презрение, или обиду в ответ на его поведение, но сердце больно сжалось от гораздо более глубокого мучительного чувства.

Потом он закрыл дверь, и я осталась одна в полной тишине. Прикусив губу и сжав кулаки, я пыталась избавиться от болезненного ощущения. Ну почему мне так больно, если только что между нами произошло самое обычное столкновение в череде похожих стычек? И надо быть полной дурой, чтобы подумать, что что-то изменилось.

Сколько я помнила, Ригель всегда меня кусал. Не хотел, чтобы я к нему прикасалась, приближалась или пыталась его понять. Вроде бы ему ничего от меня не было нужно, и в то же время он умудрялся мучить меня. Он преследовал меня как кошмар. Иногда мне казалось, что он хочет меня уничтожить, а иногда всячески демонстрировал, что не может находиться со мной в одном помещении.

Строптивый, загадочный, подозрительный – настоящий волк.

Его очарование сродни очарованию ночи, его глаза мерцали далеким холодным светом, как звезда, чье имя он носил. Я должна перестать тешить себя надеждой, что все изменится.

Я вернулась к Анне, чтобы сказать, что все сделала. С трудом получалось говорить нормальным голосом. Она одарила меня красивой улыбкой и спросила, не хочется ли мне чаю, и я кивнула. Мы сели поболтать, устроившись на диване с горячим напитком.

Я спросила о магазине, и Анна рассказала о своем помощнике Карле, хорошем парне, которому она очень доверяет. Я слушала, стараясь не упустить ни одной подробности, и грелась в теплом свете ее улыбки. Голос у Анны был ласковый и мягкий, как шелк. От ее светлых волос и нежного лица исходило свечение, которое, наверное, видела только я.

Мне Анна казалась сказочной героиней, но она, конечно, об этом не знала. Иногда я смотрела на нее и узнавала в ней черты мамы, ее ласковые глаза, когда она шептала мне в детстве: «Обращайся с ними бережно и нежно, Ника. Не забывай, они очень хрупкие».

Анна мне нравилась и не только потому, что я отчаянно нуждалась в родительской любви и всегда мечтала о чьей-нибудь улыбке или ласке, но и потому, что она была необыкновенно чуткой и отзывчивой, таких людей я никогда не встречала.

После того как мы поговорили за чаем, я поднялась в свою комнату, чтобы взять энциклопедию, а потом снова спустилась в гостиную, где стоял книжный шкаф на всю стену.

Я вошла, прижимая к груди тяжелую книгу, и какое-то время постояла, любуясь отражениями вечернего света в предметах. Лучи закатного солнца окрасили занавески в розовый цвет и создали уютную атмосферу. В центре комнаты тускло поблескивал величественный рояль.

Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы поставить энциклопедию на место, и она чуть не выпала из рук, но я справилась. Когда я обернулась, сердце подпрыгнуло в груди.

На пороге, опершись плечом о косяк, стоял Ригель и внимательно наблюдал за мной. Так, наверное, гепард перед броском изучает свою жертву. Теплый свет гостиной, казалось, сразу рассеялся, у меня по телу пробежал озноб, в висках застучало. Никак не ожидала столкнуться с ним и, как всегда, не была готова к встрече. Как бы я хотела не реагировать на него так болезненно!

И дело не только в странном поведении Ригеля, меня пугала и его красота – она обманывала. Прямой нос, тонко очерченные губы, волевой подбородок, изогнутые брови сложились в красивое лицо, и потом… его взгляд: глаза излучали обезоруживающую, дерзкую уверенность.

– Это вечно будет продолжаться, да? – Я удивилась, услышав свой голос. Но, раз начала, надо продолжать. – Наши отношения не изменятся даже сейчас, когда мы здесь?

Я заметила в руке Ригеля книгу Честертона. Последние несколько дней он действительно что-то читал, я видела. Значит, он ее закончил и пришел вернуть на полку.

– Ты так говоришь, как будто об этом сожалеешь, – сказал он текучим голосом.

Я отступила на шаг, хоть и стояла далеко, потому что тембр его голоса произвел на меня странное впечатление. Ригель медленно наклонил голову, настороженно глядя на меня.

– Ты хотела бы, чтобы все сложилось по-другому?

– Я хотела бы, чтобы ты нормально ко мне относился, – отрезала я, удивляясь, почему мои слова прозвучали почти как мольба. – Я хотела бы, чтобы ты не смотрел на меня так…

– Так? – повторил Ригель. Он всегда превращал мои утверждения в вопросы и произносил их отрывисто и насмешливым тоном.

– Так, как будто я тебе враг. Наверное, ты не знаешь, что такое вежливость, поэтому когда встречаешь ее в людях, то не узнаёшь.

В чем я не хотела признаваться себе, так это в том, что мне больно. Мне было больно, когда он так со мной говорил. Больно, когда он на меня рычал сквозь зубы. И когда не давал мне шанса исправить ситуацию.

За столько лет я должна уже к этому привыкнуть и тихо его бояться, но… я хотела наладить отношения. Так уж я устроена.

– Я считаю, что вежливость – это лицемерие. – Теперь Ригель смотрел на меня серьезно и задумчиво. – Это блеф – показная порядочность.

– Ошибаешься, – возразила я, – вежливость – бескорыстное качество, она ничего не просит взамен.

– Неужели? – Глаза Ригеля сверкнули из-под прищуренных век. – И все же я должен тебе возразить. Вежливость – это притворство, особенно когда ее проявляют к первому встречному.

Мне показалось, я услышала в его словах какой-то подтекст, но сейчас меня больше интересовал прямой, а не переносный смысл сказанного, потому что я ничего не поняла. Что он пытался мне сказать?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – выдохнула я, выдавая свое замешательство.

От взгляда Ригеля по спине бежали мурашки, сердце опять застучало, и я ощутила приближение паники, понимая, что все это происходит только из-за его взгляда.

– Я для тебя Творец Слез, – отчеканил он, – мы оба знаем, о чем речь. «Ты ничего не испортишь», – сказала ты. Я в этой истории – волк. Правильно? Тогда скажи мне, Ника, разве вежливое обращение к тому, кого ты терпеть не можешь, это не лицемерие?

Меня поразил его цинизм. Для меня вежливость – это проявление человеческой доброты и участия, а он перевернул все с ног на голову извращенными рассуждениями, в которых прослеживалась логика. Ригель был саркастичен, презрителен и проницателен, но раньше я никогда не думала, что эти качества связаны с его искаженными представлениями о мире.

– Какими, по-твоему, они должны быть? – его голос вывел меня из задумчивости. Я встревожилась, когда увидела, что он подходит ко мне.

– Наши отношения, какими они должны быть?

Я попятилась и уперлась спиной в книжный шкаф. Его голос всегда на грани между шипением и рычанием, и порой мне трудно понять, сдерживал ли он гнев или просто пытался звучать убедительнее.

– Не подходи ко мне! – строго сказала я, плохо скрывая волнение. – Сам просишь держаться от тебя подальше, а потом… потом…

Слова застыли у меня во рту. Ригель подошел так близко, что мне стало трудно дышать. Не касаясь, он давил на меня телом, взглядом… В закатном свете его черные волосы отливали сталью.

– Продолжай. Я послушаю, – безжалостно прошептал он, слегка склонив голову.

Я едва доставала ему до груди. Воздух между нами пульсировал, как живой.

– Посмотри на себя! Даже мой голос тебя пугает.

– Я не понимаю, чего ты хочешь, Ригель! Не понимаю! Еще минуту назад ты на меня рычал, а теперь…

«Ты дышишь на меня», – хотела я сказать, но бешеные удары сердца не давали говорить. Я чувствовала сердцебиение даже в горле – это был сигнал тревоги, предупреждающий о близкой опасности.

– Знаешь, почему сказки часто заканчиваются словами «на веки вечные», Ника? – прошипел он. – Чтобы напомнить нам, что есть вещи, принадлежащие вечности. Неизменные. То, что не меняется. В их природе заложено быть такими, какие они есть, иначе рассказанная история не имеет смысла. Нельзя нарушить естественный ход событий, не нарушив концовку. А ты… ты постоянно фантазируешь, ты только и делаешь, что надеешься, ты зациклилась на своем хеппи-энде. У тебя хватит смелости представить себе сказку без волка?

Его шепот звучал свирепо и пугал меня. Я вздрогнула. Несколько бесконечных секунд Ригель пристально смотрел на меня из-под длинных ресниц. Его слова беспорядочно кружились в моей голове, как снежинки в новогоднем шаре. Потом Ригель поднял руку, протянул ее к моему лицу, и я зажмурилась от страха, думая, что сейчас он дернет меня за волосы или сделает что похуже. Он протянул руку и… ничего не произошло. Я открыла глаза, чувствуя, как колотится сердце, а Ригель был уже в коридоре. Я повернулась к шкафу и догадалась, что он всего-навсего поставил книгу на полку.

Сердце успокоилось, но я была слишком растеряна и взволнована, чтобы собраться с мыслями.

Как понять его жесты? Слова? Что он имел в виду?

В Честертоне осталась закладка. Я взяла эту книгу и открыла на заложенном месте. Внимание привлекли строчки, подчеркнутые карандашом. Читая их, я как будто падала в туманную бездну.

– Ты дьявол?

– Я человек, – строго ответил отец Браун, – и значит, вместилище всех дьяволов[1].

Глава 7. Мелкими шагами

Ты когда-нибудь видела падающую звезду?

Видела когда-нибудь, как они сияют ночью?

Она была такой – редкой, маленькой и яркой.

С улыбкой, которая сияла, даже когда она падала.

Утром было ветрено. Ветер гнул стебли травы и не пускал облака на небо; воздух пах свежестью, как кондиционер-ополаскиватель с запахом лимона. Февраль в наших краях всегда мягкий и теплый.

По асфальту передо мной, как пантера из расплавленного свинца, скользила тень Ригеля. Я смотрела, как уверенно он шагает, демонстрируя свое превосходство даже в походке. Я на всякий случай шла поодаль. Ригель не оборачивался.

После вчерашнего эпизода в голове беспрестанно крутились разные мысли. Я заснула с его голосом в ушах и проснулась, слыша его эхо. И, как бы я ни старалась избавиться от воспоминаний, я чувствовала запах Ригеля на своей коже. Я думала о подчеркнутой цитате, думала о его словах, которые казались фальшивыми нотами в песне. И чем больше я пыталась вникнуть в мелодию, тем сильнее я запутывалась в противоречиях.

Через секунду я уткнулась носом в спину Ригеля и, зажмурившись, ойкнула. Непонятно, почему он замедлил шаг. Я схватилась за нос, а он раздраженно посмотрел на меня через плечо.

– Извини, – выдавила я и отвернулась, пряча лицо. Ужасно не хотелось с ним разговаривать, но пришлось, а всему виной моя неуклюжесть.

Я подождала, пока Ригель отойдет на несколько шагов, прежде чем поплестись следом.

Через несколько минут мы уже шли по очень старому мосту, он был одним из первых городских сооружений. Я обратила на него внимание, глядя в окна машины, когда Анна с Норманом везли нас из приюта. Сейчас мост ремонтировали. Норман последнее время жаловался, что из-за пробок на мосту по утрам он теперь частенько опаздывает на работу. Скорее бы уже они закончили этот ремонт, вздыхал он.

Мы дошли до школьных ворот, когда я заметила движение на обочине дороги: маленькая улитка ползла по проезжей части, наивная и отважная. Автомобили проносились мимо нее, но она не обращала на них внимания. Из-за своей медлительности она через секунду-другую наверняка попала бы под колеса, и я кинулась к ней не раздумывая. Не знаю, что со мной происходит в такие моменты, но именно в это время я настоящая, а не когда пытаюсь быть похожей на других. Я всегда чувствовала потребность помогать маленьким существам – это зов сердца.

Я шагнула с тротуара на дорогу и быстро подобрала улитку, по счастью еще целую и невредимую.

– Ты в безопасности, – прошептала я, слишком поздно поняв, как легкомысленно себя повела.

Я услышала рев мотора: у меня за спиной яростно гудела машина. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я не успела обернуться, как вдруг кто-то схватил меня за свитер и резко потянул в сторону. Через секунду я уже стояла на тротуаре, открыв рот и от испуга выпучив глаза. Воротник неприятно сдавил горло, потому что меня продолжали крепко держать за свитер. Когда я увидела злое лицо, то перестала дышать.

Сжав губы, на меня смотрел Ригель, и взгляд у него был острый, как стальное лезвие. Потом он резко, чуть ли не с отвращением, отпустил меня, точнее, отпихнул. Свитер и без того висел на мне мешком, а теперь по его милости один рукав стал заметно шире второго.

– Черт, – прорычал он, – у тебя проблемы с головой?

Я открыла рот, но ничего не смогла ответить, потому что была слишком ошеломлена и напугана. Прежде чем я успела что-то промямлить, Ригель отвернулся и пошел к школьным воротам.

Я смотрела ему вслед, сжимая в ладони маленькую улитку. До дверей школы его провожали девичьи взгляды и шепот. Помня драку в первый день, ребята с опаской посторонились, пропуская его, а девчонки, напротив, пожирали его глазами, как будто надеялись, что он обратит на них внимание.

– Ника!

Ко мне шла Билли. Прежде чем она добралась до меня, я поспешила пристроить улитку в безопасное место – посадила ее на невысокую изгородь рядом с кустом, решив, что она оттуда не свалится.

– Привет! – крикнула я подруге, пробиравшейся сквозь толпу возбужденных старшеклассников. Сегодня у школы было более шумно, чем обычно, все, казалось, пребывали в приподнятом настроении, в воздухе витало странное возбуждение.

– Осторожнее! – буркнула Билли девчонкам, которые нас чуть не задели, проходя мимо, они что-то оживленно обсуждали.

– А что происходит-то? – спросила я, когда мы поднимались на крыльцо. – Сегодня вроде самая обычная пятница. Или я чего-то не знаю?

– Ты забыла, какой день понедельник? – Билли подняла руку, чтобы помахать Мики у ворот и дать мне время ответить. Я на мгновение задумалась, пытаясь отыскать в памяти что-то, явно ускользнувшее от меня.

– Четырнадцатое число, – пробормотала я.

– И? Это тебе ни о чем не говорит?

Мне стало немного стыдно, потому что, оглядевшись, я поняла, что каждая моя сверстница в этом дворе прекрасно знала, какой день в понедельник, очень хорошо знала. Но я не такая, как мои сверстницы, ведь выросла в особой обстановке, где не считалось нужным отмечать даже самые популярные праздники.

– Ну вот, приехали! Это самый сентиментальный день в году, – пропела Билли, – его обычно отмечают пары.

Я догадалась, о чем говорит Билли, и покраснела.

– А! День влюбленных, День святого Валентина.

– Бинго! – прокричала Билли чуть ли не в лицо подошедшей Мики, которая хмуро посмотрела на нее из-под капюшона.

– Ты чего такая возбужденная? Опять переела сладкого на завтрак? – резко спросила она.

– Доброе утро, Мики! – поздоровалась я тонким голоском.

Она перевела на меня взгляд, и я как можно более непринужденно помахала ей рукой. Как и всегда, мой привет остался без ответа.

– Я тут объясняю Нике, почему сегодня все стоят на ушах. Ничего удивительного, ведь День сада бывает раз в году!

Я удивленно наклонила голову:

– День сада? Что это?

– О, это самое долгожданное событие в нашей школе, – ответила Билли, хватая нас обеих под руки. – Праздник, который всех сводит с ума!

– Праздник, который жутко бесит, – вставила Мики.

Билли этих слов как будто не слышала и продолжала:

– В День святого Валентина школьный комитет ставит специальный шатер для… роз! Каждый может анонимно подарить розу кому захочет. Кстати, у каждой розы в зависимости от цвета есть символическое значение! Сама все увидишь. В этот день школа буквально завалена букетами. Больше всего цветов достается самым популярным девчонкам и игрокам бейсбольной команды. Однажды даже тренеру Виллеру забили розами шкафчик. А кто-то клялся, что видел, как директриса крадется…

Мики закатила глаза, и Билли подпрыгнула, хихикая.

– Да, драмы разыгрываются нешуточные! Признания, разбитые сердца… В общем, это День сада!

– Похоже, интересный день… – заметила я, улыбнувшись.

– Да, как день в психушке, – пробормотала Мики, и Билли шутливо ткнула ее в бок.

– Ну не будь врединой! Не слушай ее, Ника. В прошлом году мне подарили целые четыре шикарные розы. И все ярко-красные. – Она снова толкнула Мики локтем и захихикала. Та зажала бычок между пальцами, а затем бросила его туда, где я оставила улитку.

Я заметила парня, который в наушниках сидел в теньке на той самой изгороди. Я присмотрелась к нему получше и замерла от неожиданности, когда увидела кое-что, что мне очень не понравилось. Мики с Билли начали шутливую перебранку, на время забыв обо мне, чем я и воспользовалась: перешла через дорожку и подошла к парню. Листочки на деревьях колыхались от ветра и отбрасывали на него кружевную тень.

– Гм… извини… – робко начала я.

Парень продолжал что-то смотреть или слушать, уткнувшись в мобильный телефон. Я подошла на шаг ближе и махнула рукой, чтобы привлечь к себе внимание.

– Прости! Извини!

Он поднял голову от телефона и нахмурился, глядя на меня. Потом с недовольным видом вынул из ушей наушники. Видимо, я отвлекла его от чего-то очень интересного.

– Че такое? – спросил он.

– Улитка…

– А?

От смущения я сцепила руки в замок.

– Я… Можно я… можно я сниму у тебя с брюк улитку?

Он удивленно заморгал.

– Не понял, что?

– Я хочу забрать улитку.

– Ты о чем?

– Я аккуратно, – поспешила я сказать, прочитав недоумение в его глазах. – Дело в том, что я забрала ее с дороги и посадила сюда. А теперь надо перенести ее в другое место. Пожалуйста, резко не двигайся.

– О чем ты, вообще? Ай, вот дерьмо! – выругался парень, заметив наконец полоску слизи на брючине. Он вскочил, чтобы стряхнуть улитку, и чуть не уронил телефон.

– Подожди!

– Сними ее! Черт возьми, убери ее с меня!

– Да не волнуйся ты так.

Я отцепила от него улитку, прежде чем он успел грубо стряхнуть ее на землю или сделать с ней что-нибудь похуже. Парень отшатнулся, брезгливо уставившись на улитку у меня на ладони.

– Фу-у-у! Ей что, здесь места мало! Ну и гадость!

Улитка спряталась в раковину. Я с укором посмотрела на парня, потом – нежно – на улитку. Убедившись, что раковина не повреждена, я прикрыла ладонь, чтобы ей было теплее.

– Она пугливая, – пробормотала я обиженно, надеясь, что он меня не услышит, хотя говорила довольно громко.

– Чего-чего?

– Улитка ни в чем не виновата. Она ведь не понимает, по чему или по кому ползает.

Парень смотрел на меня, прищурившись, с недоверием. Я чувствовала себя сейчас маленькой и странной девочкой, которая живет в своем тайном мирке и на которую окружающие всегда смотрят такими глазами.

– Улитки не гадость, – продолжала я оправдывать улитку, как будто оправдывала саму себя, – они очень хрупкие и умеют только защищаться. А нападать они вообще не способны.

Ветер трепал мои волосы, и приходилось придерживать их одной рукой.

– Иногда улитки выползают на дорожки во время дождя. Они своего рода предсказатели наводнений и бурь. Они их чувствуют, представляешь? Раньше, чем другие.

Я подошла к стене, прижимая руку с улиткой к груди.

– В раковине она чувствует себя в безопасности, это ее дом. – Я наклонилась и посмотрела на сетчатое ограждение вокруг дерева, где никто не ходил. – Но если раковина треснет или сломается, осколки застрянут внутри тельца и могут ее убить. Впрочем, в этом случае она все равно погибнет, потому что раковина – единственное убежище, которое у нее есть. Грустно, правда? – говорила я, скорее, сама себе, чем парню. – То, что ее защищает, может причинить ей вред.

Я аккуратно положила улитку на землю у основания дерева. Бедняжка была слишком напугана, чтобы высунуть рожки из раковины. Я расчистила землю от сора, чтобы облегчить ей путь по влажной почве.

– Ну вот, – прошептала я, наконец улыбнувшись. В моих движениях была нежность, которой научила меня мама. Я выпрямилась, заправила прядь за ухо и, когда подняла голову, поняла, что парень все это время за мной наблюдал.

– Эй, Ника! – У входа в школу стояла Билли. – Что ты там делаешь? Пошли, а то опоздаем.

– Иду!

Сжав обеими руками лямку рюкзака, я смущенно посмотрела на парня.

– Пока, – сказала я тихо, прежде чем уйти.

Он не ответил, но я чувствовала, что он смотрит мне вслед.

– Не хочешь сегодня пообедать у меня? – услышала я вопрос после уроков. Пенал, который я засовывала в рюкзак, выскользнул из рук. Я наклонилась за ним, краснея. Предложение застало меня врасплох.

– Бабушка давно ждет тебя в гости. Она увидела тебя как-то на днях перед школой и схватилась за сердце. Говорит, ты очень худая. Она простояла у плиты все утро и, подозреваю, не примет отказа… Ну если, конечно, ты хочешь.

– Ты… ты уверена? – робко спросила я, когда мы выходили из класса.

Я не знала, как реагировать на приглашение. Я не любила быть в центре внимания, во мне прочно сидел комплекс, мучительное подозрение, что на самом деле все хотят поскорее от меня отделаться и никого мое общество не радует. Но Билли говорила искренне, к тому же ей незачем было приглашать меня в гости из простой вежливости.

Махнув рукой, Билли одарила меня приветливой улыбкой.

– А то! Бабуля чуть не сбросила меня с кровати сегодня утром. Она погрозила мне пальцем. Скажи, говорит, своей подруге, что сегодня она наша гостья. Бабуля говорит, что у тебя вид человека, который никогда не ел ее картофельного пирога. А это никуда не годится! – Билли захихикала и подмигнула. – Ну так что, идешь?

– Конечно, но сперва я должна предупредить Анну, чтобы ни о чем не беспокоиться.

– Конечно! – ответила Билли, пока я вынимала из рюкзака листочек с номером Анны.

Я пошла в секретариат и попросила разрешения позвонить.

– Домой, – уточнила я, счастливая, оттого что произношу это слово. Когда секретарь понимающе кивнула, я испытала еще большую радость за себя.

Анна ответила после трех гудков и не только сразу разрешила мне пойти в гости, но, судя по голосу, очень обрадовалась тому, что у меня появилась подружка. Она сказала, что я могу оставаться у Билли сколько хочу. И мое мнение о ней только укрепилось. Анна доверяла мне, она была деликатной и щедрой. Она волновалась за меня, но ее опека не казалась навязчивой. Анна предоставляла мне свободу, за что я ценила ее еще больше.

– Класс! Тогда сообщу бабушке. – И Билли отправила смс-сообщение.

Я почувствовала в душе дуновение легкости. И широко улыбнулась Билли, благодарная за то, что она давала мне возможность побыть в ее обществе еще какое-то время.

– Спасибо! – сказала я, и она улыбнулась мне в ответ.

– Да ладно, это нам нужно тебя благодарить.

– Никто никогда не приглашал меня в гости.

Билли прищурилась, глядя на меня так, будто неожиданно вспомнила о чем-то очень важном, но потом отвлеклась, когда мимо нас прошли весело болтающие девчонки.

Я увидела, как все вытаскивают из ящичков вещи и перед уходом снимают висячие замки. Хм, интересно…

– День сада на носу. В спортзале ставят шатер для цветов. В понедельник члены школьного комитета будут ходить по классам и доставлять их по адресу.

– А почему все забирают вещи из ящиков? – непонимающе спросила я. – И зачем снимают замки?

– О, это своего рода традиция. Некоторые предпочитают лично доставить розу получателю. Самые стеснительные. Или мазохисты… Кто хочет, может оставить свой ящик открытым, чтобы кто-нибудь незаметно на переменке или во время уроков положил туда розу. В общем, это делается для тех, у кого не хватает смелости передать розу через шатер. Компромиссный вариант. И это так весело – открыть дверцу шкафчика и обнаружить, что кто-то оставил для тебя розу. И потом ломать голову, кто бы это мог быть, кто думает о тебе, кто не думает. Какое послание скрыто в цвете розы? Любит, не любит… он… она… И все такое прочее.

– Тебе нравится этот день, правда? – догадалась я.

Билли пожала плечами.

– А кому он не нравится? Мне кажется, все от него в восторге. Девчонки сходят с ума, соревнуются друг с другом, спорят, кто получит больше цветов. И самые симпатичные парни тоже страдают этой ерундой. Бывает забавно за этим наблюдать, как будто смотришь документальный фильм об обезьянках в джунглях.

Я удивленно подняла брови, и Билли расхохоталась.

Она продолжала рассказывать байки про День сада, пока мы шли к выходу.

– Погоди-ка! – остановилась я, обыскивая карманы. – Листочек с номером Анны… Наверное, я забыла его у телефона.

Я еще не успела выучить номер наизусть, поэтому лучше пока его не терять и держать при себе. Расстроенная своей рассеянностью, я заверила Билли, что быстро вернусь. Не хотелось заставлять ее ждать, поэтому я бегом побежала в секретариат, где, по счастью, нашла бумажку у ножки стола. Подобрала ее, засунула в карман и вернулась.

В коридоре кто-то быстро шел мне навстречу. Вроде бы парень. Похоже, он чем-то рассержен. Он быстро пронесся мимо. Во всем его теле чувствовалось напряжение, что не ускользнуло от моего внимания, так же, впрочем, как и от внимания всех остальных, кто был в коридоре. Я почувствовала, как у меня опять сводит живот, и объяснила это страхом. В парне бурлила заряженная ненавистью ярость, предвещавшая насилие, а людская жестокость меня всегда пугала.

– Ты! Что ты делал с моей девушкой?

Парень остановился напротив двери. Я узнала эту аудиторию, и от дурного предчувствия у меня внутри все сжалось в комок. Я думала, что в такое время в музыкальном классе уже никого нет. И почему-то я сразу поняла, кто там был. Несколько учеников столпились перед дверью, привлеченные шумом. Как будто влекомая неведомой силой, я приблизилась и получила подтверждение.

На табуретке у пианино молча с невинным видом сидел Ригель. К фортепиано его влекло с детства, он чувствовал в нем странную для нас, приютских детей, притягательность. Я бы не назвала это страстью, скорее это был зов, которому он не мог противиться.

– Ты слышишь? Я с тобой говорю!

Я была уверена, что Ригель его слышит, тем не менее он не смутился и даже бровью не повел. Склонил голову и с невозмутимым спокойствием смотрел на парня снизу вверх.

– Я видел, как вы разговаривали! Ты к ней клеился! – Парень подошел ближе. – Чтобы больше такого не было, понял?

Ригель сохранял непроницаемое выражение лица, как будто ничего не слышал. Но я не была так же спокойна. Крылья черного ангела, невидимые никому, кроме меня, оборачивали тело Ригеля. Я боялась мгновения, когда они развернутся, проявив себя наихудшим образом.

– Решил, что тебе все можно, раз ты новенький? Ни фига! Здесь у нас другие правила!

– И кто их установил? – иронично спросил Ригель. – Ты?

Он пригвоздил его насмешливым взглядом и встал. Ригель оказался выше парня, но меня больше всего пугало отсутствие гнева в его взгляде, от его акульих глаз по спине бежали мурашки.

– На твоем месте я беспокоился бы о другом, – продолжал Ригель. – Может, спросишь у своей девушки, почему она со мной болтала?..

Парень сжал кулаки, огорченный и разозленный.

– Что ты сказал?! – крикнул он, когда Ригель повернулся к нему спиной, собирая ноты. – Куда ты собрался? Я еще не закончил! – закричал он, выходя из себя. – И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Козел!

Парень схватил Ригеля за плечо, и, когда он его коснулся, я со страхом подумала, что лучше бы он этого не делал. В следующую секунду парень врезался лицом в фортепиано. Раздался ужасный крик. Мое сердце подпрыгнуло, и я услышала, как рядом со мной кто-то испуганно ахнул. Сердце запульсировало в горле, когда я увидела, как Ригель вцепился парню в волосы, и тот истошно завопил. Он направил на него всю свою злость, немую и холодную. И отпустил его так же неожиданно, как схватил за секунду до этого. Не устояв на ногах, парень рухнул на пол. Все произошло очень быстро. Поразительно, откуда в Ригеле столько силы и жестокости. Он уложил его за секунду.

Ригель медленно обошел парня, наклонился, чтобы подобрать ноты, упавшие на пол. Все затаили дыхание.

– Твоя девушка сфотографировала меня, – пробормотал Ригель. – Спорю, она тебе об этом не сказала. Раз уж ты здесь, передай ей, чтобы она больше так не делала.

Потом он заметил в толпе меня и, не отрывая глаз, громко добавил:

– Очень вежливо тебя об этом прошу. – И ушел, прежде чем появился кто-то из учителей.

Я стояла неподвижно, а когда обернулась, увидела, как некоторые девушки провожают его взглядом, притихшие, но явно плененные его загадочным, агрессивным обаянием, которое от него исходило.

Он только что продемонстрировал холодную и равнодушную жестокость, и несмотря на это, многие хотели бы проникнуть в опасную тайну его глаз.

Я вернулась на школьный двор, ощущая странный вкус во рту. Сцена стояла у меня перед глазами, шок не проходил.

– Вот и ты! – встретила Билли меня с улыбкой. – Ну что, нашла листочек?

Я часто заморгала, стараясь не показать волнение. Ригель вызывал во мне непонятные ощущения, глубокие и тревожные.

– Да, – только и ответила я, закусив губу и опустив голову, чтобы она не заметила тревогу на моем лице.

– Нам пора.

Большой «вранглер» стоял прямо посередине проезжей части, за ним выстроилась очередь из автомобилей и мотоциклов. Водители были в бешенстве.

– Ситуация не кажется очень веселой, – констатировала Билли.

– Подожди, а разве мы не ждем Мики?

– Нет, она не придет, сегодня не может.

Я думала, что мы поедем втроем, но нет. Мы вышли из калитки и быстрым шагом дошли до машины. Когда я открыла дверцу, бабушка Билли посмотрела на меня поверх солнцезащитных очков.

– Привет, бабуль! Как твои ноги сегодня?

– Хватит болтать. Садитесь! – приказала она строго, и мы послушались.

Я устроилась на заднем сиденье, глядя на нее во все глаза.

– Это Ника, – представила меня Билли, пока ее бабушка трогалась с места.

Я подняла руку, смущенная, и она посмотрела на меня в зеркало заднего вида. От страха не понравиться ей у меня сжалось сердце. Я боялась не оправдать ее ожиданий, какими бы они ни были.

– Привет, дорогая! – ответила она мне ласково, отчего я сразу приободрилась и улыбнулась. Я наконец-то решила наслаждаться моментом и затолкала мысли о Ригеле в самый дальний уголок сознания.

Билли жила недалеко от школы. Их кондоминиум стоял в спокойном районе рядом с рекой, на такой узкой улочке, что «вранглер» с трудом по ней проезжал.

Мы поднялись по ступенькам, прежде чем оказаться в элегантной прихожей с красными стенами, где стояла латунная подставка для зонтов.

Квартира была маленькая, но уютная. На стенах висело много фотографий и картин, немного кривых и громоздких. Открытые деревянные балки поддерживали потолок, слегка обшарпанный паркет придавал комнате симпатичный вид. Мне у Билли сразу понравилось. По дому разливался запах жаркого, от которого у меня потекли слюнки.

Я наелась досыта и обнаружила, что бабушка Билли за грубоватыми манерами скрывает заботливость и доброту.

Она добилась того, чтобы я взяла второй кусочек пирога, и спросила, давно ли я приехала сюда. Я ответила, что выросла в сиротском приюте, а потом с радостной улыбкой сообщила, что прохожу через процедуру удочерения, и ее глаза наполнились добрым светом. Я рассказала, как мы познакомились с Анной, как увидела ее у лестницы и о нашей прогулке по залитому солнцем саду.

Бабушка слушала меня внимательно, не перебивала. Когда я закончила рассказ, она поднялась, наклонилась над столом и положила мне на тарелку третий кусок пирога.

После обеда Билли повела меня в свою комнату. Прежде чем я зашла, она опустила жалюзи и включила свет.

На стенах зажглась сотня блестящих искорок, и от этого зрелища у меня перехватило дыхание. Огненные змейки чертили на стене лабиринт из фотографий.

– Ой!

Меня ослепила вспышка, я часто заморгала и увидела, как Билли смотрит на меня из-за фотоаппарата.

– У тебя было очень нежное лицо, – засмеялась она, опуская «полароид» и вынимая карточку, которая вылезла из прорези. Билли помахала ею в воздухе, а потом протянула мне.

– Держи!

Я взяла картонный белый квадратик, видя, что на поверхности, как по волшебству, проступает картинка. Я смотрела на себя с мечтательным взглядом и рассеянной улыбкой. Вселенная искорок отражалась в глазах Билли, делая их яркими, как зеркала, полные света.

– Забирай, я тебе ее дарю!

– Правда? – прошептала я, пораженная таким прекрасным подарком, который поймал время и краски мира. Было своего рода чудом держать в ладони фрагмент жизни.

– Конечно, для себя я еще одну сделаю, не беспокойся. Видишь, сколько у меня фотографий? Бабуля подарила мне альбом, в который я могла бы их собирать, но такой порядок не по мне. Видишь? – Билли кивнула на галактику из фотографий. – Восход на востоке, закат на западе, небо – рядом с письменным столом. Когда я делаю уроки, мне не скучно. И я не чувствую себя одиноко по вечерам, когда не могу заснуть. Я смотрю на людей и считаю их улыбки. Часто засыпаю раньше, чем успеваю их все сосчитать.

– А когда ты полюбила фотографировать? – спросила я, идя вдоль стены, мимо лиц.

– Эта любовь у меня от родителей.

Билли рассказала, что они уже месяц как в отъезде. Родители Билли фотографы, причем довольно известные, они сотрудничали с National Geographic, Lonely Planet и другими популярными изданиями. Они постоянно ездили по миру в поисках экзотических пейзажей и живописных уголков планеты. Часто между командировками они даже не заезжали домой, поэтому бабушка и переехала жить к ним.

– Какая у них интересная работа, Билли! – сказала я ей шепотом, восхищенная красотой запечатленных на фотографиях мест. Я смотрела на ее родителей в горах Большого каньона, у подножия пирамиды майя, в ореоле взлетевших бабочек, внутри древней красной кожаной палатки. – Наверное, ты ими гордишься.

Билли охотно кивнула, рассматривая снимки вместе со мной.

– Иногда мы подолгу не созваниваемся, потому что они попадают в места, где нет мобильной связи. Последний раз мы разговаривали четыре дня назад.

– Они наверняка очень скучают по тебе.

Билли меланхолично смотрела на фотографию, где родители улыбались. Она погладила ее пальцем, и я почувствовала ее тоску, как если бы сама испытывала ее сейчас.

– Однажды я стану фотографом, как они. Уеду вместе с папой и мамой, и здесь будет висеть наша общая фотография, сделанная на фоне какого-нибудь волшебного пейзажа. Так и произойдет. Когда я вырасту, я окажусь с другой стороны блестящей пленки.

Как же здорово! Я улыбалась, возвращаясь домой пешком.

В душе у меня царил абсолютный покой. Я возвращалась домой, пообедав у подруги. Нужно ли что-то еще, чтобы почувствовать себя нормальной и ощутить, что я своя в мире людей? Этого предостаточно.

Я прошла мимо школы. Так необычно видеть пустой тротуар. Вдруг мое внимание привлекло какое-то слабое движение. Я подошла поближе ко входу и увидела человека, стоявшего в дверях ко мне спиной, черные волосы из стороны в сторону колыхал ветер.

Мне показалось, я знаю, кто это.

– Мики! – позвала я.

Она вздрогнула и резко обернулась. Футболка с длинным рукавом, застрявшая между створками двери, затрещала и порвалась на плече. Я широко раскрыла глаза, удержавшись, чтобы не протянуть ей руку. Я с ужасом смотрела на разошедшийся шов.

– Мне очень жаль, – пробормотала я в ужасе.

Мики посмотрела на рукав и от досады цокнула языком.

– Просто замечательно… Моя лучшая футболка… – проворчала она.

Я пыталась сказать что-нибудь утешительное, но не успела: Мики прошла мимо, даже не взглянув на меня.

– Мики, подожди, пожалуйста! Мне очень жаль, я не хотела. Увидела тебя и захотела поздороваться.

Она ничего не ответила, и я пошла за ней.

– Я могу зашить. – Не хотелось, чтобы она вот так уходила. Я знала, что Мики мало кому доверяла. И успела понять, насколько стеснительной, необщительной и скрытной она была, но я не хотела, чтобы она меня ненавидела. Надо исправить ситуацию или хотя бы попытаться. Попытаться…

– Я умею обращаться с иголками и нитками и вмиг тебе ее зашью, если хочешь. Это раз плюнуть! – Я смотрела на Мики умоляюще. – Я живу тут рядом. Быстро зашью, за пару минут…

Мики замедлила шаг и остановилась. Я подошла к ней поближе и тоненьким робким голоском добавила:

– Пожалуйста, Мики, разреши мне все исправить. Дай мне возможность!

Дай мне одну-единственную возможность, я не прошу другой.

Мики медленно повернулась. Посмотрела на меня, и в ее глазах я увидела проблеск надежды.

– Вот мы и пришли, – сказала я, указывая на белый штакетник. – Это мой дом.

Мики молча зашла в калитку. И все-таки странно было видеть ее рядом. Я посмотрела украдкой на футляр для скрипки у нее на плече, но удержалась от банального вопроса про уроки музыки.

– Заходи!

Мики критическим взглядом оглядела прихожую.

– Проходи на кухню, я сейчас вернусь.

Я бросила рюкзак и пошла за старой коробкой из-под печенья, в которой Анна хранила принадлежности для шитья.

Когда я вернулась, то застала Мики на кухне, где она рассматривала чайник в виде коровы. Я положила на кухонный остров коробку и предложила ей сесть на табурет, чтобы мне было удобнее дотянуться до ее плеча. Пока я искала нитки подходящего цвета, она сняла кожаный пиджак. Наконец я нашла подходящую катушку – темно-серую. Шов на футболке был слегка выцветший, так что моя нитка идеально подходила. Главное – сделать работу хорошо. Я кивнула сама себе, взяла иголку и вставила в нее нитку. В глазах Мики промелькнуло недоверие.

– Ни о чем не волнуйся, я тебя не уколю.

Я склонилась над ее плечом и соединила порванные края, потом начала штопать, подложив с изнанки палец, чтобы не уколоть Мики. Я почувствовала, как она вздрогнула при моем прикосновении. То, что Мики все-таки доверилась мне, необыкновенно ценно. Я не сразу заметила, что она смотрит, как я штопаю.

– Еще чуть-чуть, и все, – успокоила ее я, зная, что она наблюдает за тем, как игла ходит туда-сюда по ткани.

– Где ты научилась шить? – спросила она.

– В приюте. За нас никто этого не делал, поэтому приходилось чинить одежду самой. Поначалу это занятие казалось кошмаром, я все пальцы исколола. Но со временем приноровилась. Не хотела ходить в дырявых кофтах, – сказала я, встретившись с ней взглядом, и улыбнулась. – Старалась быть чистой и опрятной.

Смутившись под внимательным взглядом Мики, я опустила глаза.

– Ну вот, готово, – сообщила я через минуту и потянулась за ножницами, чтобы обрезать нитку.

Мики погладила пальцем ровный, прямой шов. Потом ее рука замерла.

– А это что такое?

Я поджала губы. Она заметила кое-что, чего раньше на ее футболке не было. Чуть повыше, где заканчивалась штопка, теперь была вышитая мордочка панды.

– В этом месте была дырочка, – виновато пробормотала я. – Я же знаю, что тебе нравятся панды… То есть мне кажется, что они тебе нравятся, судя по брелку на рюкзаке. Кстати, он очень симпатичный.

Она подняла на меня взгляд, и я в примирительном жесте вскинула обе руки.

– Ты можешь ее срезать. Пара движений ножницами – и все.

Звонок телефона прервал мое лопотание.

«О, ты уже дома!» – сказала Анна, когда я ответила. Она хотела убедиться, что я вернулась, – беспокоилась за меня, и, как обычно, сердце у меня в груди екнуло от радости. Анна спросила, как прошел обед, и сообщила, что скоро придет домой.

Нажав на отбой, я увидела, что Мики уже надела куртку и взяла футляр. Мне очень хотелось спросить про скрипку, но я опять сдержалась. Открыла дверь, улыбаясь, и увидела, как кот прошмыгнул в дом.

– Это Клаус.

Старый кот окинул меня суровым взглядом. Я пропустила Мики вперед и, не удержавшись, погладила его. Клаус отскочил и попытался меня оцарапать. Я прижала руку к груди, сожалея, что попыталась дотронуться до него без разрешения, или просто потому, что получила такое резкий отпор прямо на глазах у Мики. Я украдкой взглянула на нее и увидела, что она на меня смотрит.

– Видимо, сегодня он не в настроении, – сказала я и нервно засмеялась. – Вообще-то, он любит играть. Правда, Клаус?

Кот зашипел на меня, оскалив зубки. Он явно оскорбился. А потом убежал вверх по лестнице.

– Иногда он может показаться злюкой, но на самом деле… на самом деле он очень милый.

– Спасибо, – услышала я голос Мики.

Я подняла глаза, но Мики уже шла к калитке.

«Нежно, Ника», – говорил мне мамин голос.

И я не знала другого способа общаться с миром.

Но, может быть…

Может быть, мир начинал понимать меня.

Глава 8. Небесный цвет

Силен тот, кто бережно относится к слабости других.

Однажды я прочитала фразу, которую любил повторять Фуко: «Развивайте свою законную непохожесть».

Свою непохожесть я развивала втайне от других, потому что чем старше я становилась, тем лучше понимала, что в глазах людей «нормальность» более приемлема.

Я разговаривала с животными, которые не могли мне ответить; спасала мелкие существа, которые никто не замечал; придавала значение тому, что считалось незначительным, вероятно, потому, что была уверена: даже маленькие существа, и я в том числе, могут что-то значить.

Солнце мягко ласкало листву абрикосового дерева в саду на заднем дворе. Я поднесла палец к стволу и помогла маленькой гусенице ярко-зеленого цвета перебраться до коры. Я нашла ее в своей комнате у окна и только что вернула на свободу.

– Ну вот, – тихо прошептала я и улыбнулась, видя, как волнообразно ползет гусеница и прячется в трещине коры. Скрестив пальцы, я какое-то время постояла, наблюдая за насекомым.

Я часто слышала, что только большая власть в силах изменить мир. Что до меня, то я никогда не хотела изменить мир, но подозревала, что отнюдь не широкие жесты и демонстрация силы играют в этом решающую роль. Наоборот, думала я, мир держится на незаметных жестах, будничных действиях, простых поступках, на вежливости самых обычных людей. Именно они влияют на жизнь земли. И даже маленькое существо может подарить этому миру частичку себя.

Когда я вернулась в дом, то невольно улыбнулась. Было субботнее утро, из кухни доносился аромат жареных кофейных зерен. Я закрыла глаза, с удовольствием вдыхая этот приятный запах.

– Все в порядке? – услышала я мягкий голос Анны. Однако, когда я открыла глаза, то поняла, что она спрашивает не меня. Ее рука гладила по голове Ригеля. Он сидел спиной к двери, черные волосы были взлохмачены, рука крепко сжимала чашку с кофе. Он едва заметно кивнул. Я засмотрелась на его пальцы и на рисунок вен на его предплечье.

Эти руки демонстрировали агрессию и в то же время были способны извлекать на свет удивительно красивые мелодии. Твердые костяшки и подвижные связки, казалось, были созданы для того, чтобы прогибать и подчинять непослушные вещи и людей, но пальцы умели ласкать клавиши с невероятной нежностью…

Я вздрогнула, когда Ригель встал из-за стола, и на мгновение запах кофе потерял свою прелесть. Он подошел к двери, я сделала шаг назад. Заметив это, Ригель посмотрел на меня. Трудно объяснить, почему я боялась Ригеля и что именно меня в нем пугало. Его глаза, которые всякий раз впивались в меня, переворачивая душу, или его голос, слишком взрослый для парня его возраста? Возможно, меня пугала мысль о том, насколько жестоким он может быть. Или… или приступ дрожи, который он вызывал у меня каждый раз, когда я чувствовала на себе его дыхание.

– Боишься, что я укушу тебя, бабочка? – прошептал он мне на ухо, проходя мимо. Я отступила в сторону, не успев ничего сказать, так как он быстро скрылся в коридоре.

– Привет, Ника! Будешь кофе? – улыбаясь, спросила Анна.

Я вздрогнула, вынырнув из своих мыслей, и неловко кивнула. Хорошо, что она не услышала слов Ригеля. Я села за стол, и мы вместе позавтракали.

– Что скажешь, если сегодняшний день мы проведем вместе?

Кусочек бисквита упал в мой кофе с молоком. Я подняла голову и совершенно ошеломленная уставилась на Анну.

Она хотела провести со мной время?

– Я и ты? – уточнила я. – Только мы вдвоем?

– Да, день без мужчин, – игривым тоном ответила она. – Не возражаешь?

Я энергично закивала, стараясь не раздавить пальцами чашку. Сердце в груди как будто засияло, и мои мысли засверкали в лучах этого света. Анна хотела провести со мной время, будь то день, час или короткая прогулка, – какая разница, если от ее предложения моя душа возликовала.

Я чувствовала себя как в сказке, когда добрая улыбчивая Анна находилась рядом. Волшебными были ее смех и теплое сияние глаз. В такой сказке я хотела бы жить вечно.

– Ника, эта? Хотя нет, подожди… Как насчет этой?

Магазин одежды поразил меня своими размерами. Я уже перемерила кучу блузок, но Анна находила все новые и новые и прикладывала их ко мне. И снова, вместо того чтобы смотреть на себя в зеркало, я завороженно смотрела на нее. Я чувствовала исходящий от нее домашний запах, наслаждалась ее близостью, я словно грезила наяву. Никак не могла поверить, что действительно нахожусь в огромном магазине с ворохом пакетов, бьющихся об ноги, и есть кто-то, кто собирается пополнить их количество. Кто-то, кому не жалко потратить на меня деньги, хотя понятно, что я ничего не могу дать взамен.

Когда Анна предложила прогуляться по городу, я и подумать не могла, что она поведет меня по магазинам и накупит мне футболок, юбок и нижнего белья.

Мне захотелось ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что все это правда.

– А такая тебе нравится?

Я смотрела на Анну мечтательными глазами.

– Да, очень… – прошептала я, и она хихикнула.

– Ника, я вижу, ты на все согласна. – Анна посмотрела на меня так ласково, как я люблю. – Но у тебя же есть какие-нибудь предпочтения?

От смущения щеки стало покалывать. Мне правда нравились все вещи. Как бы преувеличенно и неправдоподобно это ни звучало, но это было так. Я хотела бы ответить ей, что каждое ее обращенное ко мне слово или предложение – чудо для меня. Раньше никто никогда не дарил мне своего времени. Когда живешь одними мечтами и фантазиями, учишься радоваться простым вещам: случайно найденному четырехлистнику, капле варенья на столе, мимолетному взгляду. А предпочтения… это непозволительная роскошь.

– Мне нравится яркий цвет, – пробормотала я с детской нерешительностью. – Разноцветные вещи… – Я взяла с полки пижаму с веселыми пчелками. – Такие, например.

– Думаю… я почти уверена, что она детская, – возразила Анна, часто моргая.

Я покраснела и посмотрела на бирку, а Анна расхохоталась. Затем она положила руку мне на плечо.

– Пойдем, я видела что-то похожее в чулочно-носочном отделе.

Через час у меня была куча новых носков, хлопковых и шерстяных. Я больше не буду ежиться от сквозняков зимними вечерами, и больше никаких застрявших соринок в протертой ткани на подошвах.

Мы с Анной вышли из магазина, я – обвешанная пакетами и абсолютно счастливая.

– Да, милый! – сказала Анна, отвечая по мобильному. – Да, мы все еще здесь… Конечно, у нас все хорошо, – улыбнулась она, забирая у меня несколько пакетов. – Всего пара вещей. Нет. Нет, Карл мне поможет, но в понедельник утром открываю я. А ты где? – Анна просветлела и остановилась, удивленная. – Правда? Возле какого подъезда? Я не думала, что ты придешь прямо сюда! А почему бы и нет. Что?

Я видела, как внимательно она слушала. Ее глаза расширились, и она приложила руку ко рту.

– Ах, Норман! – радостно вскрикнула Анна. – Ты не шутишь? Но это прекрасно, золотце! – Она расхохоталась. – Прекрасная новость! Я же говорила, что год очень удачный! Уверена, это станет хорошей рекламой для компании!

Я стояла рядом, не понимая, о чем они говорят, а Анна снова похвалила Нормана и сообщила ему, как она за него рада.

– Все в порядке? – спросила я, когда они закончили разговаривать.

– Конечно! На самом деле ничего сенсационного, но Норман только что получил долгожданные новости: его фирма будет присутствовать на ежегодной конференции! Ее выбрали вместе с несколькими другими. У них появится уникальная возможность выйти на новый уровень. Они так долго ждали этого момента! Норман уже и не надеялся. – Улыбнувшись, Анна махнула мне, поторапливая. – Ника, пойдем искать Нормана, он где-то здесь. Событие будет через неделю. У нас появился хороший повод завтра приготовить жаркое! Отметим это событие вкусным обедом. Как тебе идея?

Я кивнула, радуясь, что Анна приятно взволнована. Мы шли по торговому центру, и она продолжала рассказывать мне об этой ежегодной конференции, престижном событии для представителей отрасли. Мы подошли ко второму входу, и там Анна указала на магазин одежды.

– Он должен быть здесь. Норман!

Он поднял руку и подошел к нам.

– Как же я рада за тебя! – Анна кинулась к нему с объятиями, и Норман чуть порозовел от смущения.

– Спасибо, но все случилось, как ты и говорила. Ты никогда не ошибаешься. Привет, Ника! – Норман неловко улыбнулся мне, и я ответила ему тем же. Анна разгладила куртку на его плечах.

– Я с радостью поеду с тобой, ты же знаешь! Поговорим об этом позже. Кстати, как ты здесь оказался? Я думала, ты сегодня останешься дома!

– Мы здесь с Ригелем, ему тоже нужно было кое-что купить, – сказал Норман.

У меня мороз пробежал по коже, и я начала осматриваться в поисках Ригеля.

– Боюсь, я потерял его между отделами! – Норман почесал затылок, и Анна улыбнулась.

– Ника, хочешь туда заглянуть? – Она указала на вход в большой магазин одежды. – Вдруг найдешь что-нибудь, что тебе понравится. Почему бы тебе не посмотреть?

Я постояла в нерешительности, но потом ушла, чтобы у Миллиганов была возможность поговорить, Я пыталась сосредоточиться на одежде, но не могла: в любую секунду я рисковала наткнуться на Ригеля с его бездонными глазами и ехидной ухмылкой. Пробираясь между стеллажами и вешалками, я выронила пакет. Наклонилась, чтобы поднять его, и тут на меня кто-то наткнулся и тихо выругался. При звуке мужского голоса я испугалась.

– Простите, – пробормотала я, – я уронила пакет, и…

– Надо быть осторожнее, – ответил парень и повесил упавший свитер. Я поспешила собрать с пола свои вещи, и он протянул мне пакет. Я взялась за ручку и почувствовала сопротивление, парень на секунду придержал пакет.

– Спасибо.

– Кажется, я тебя знаю.

Тут я наконец подняла на него глаза, и он моргнул. Парень тоже показался мне знакомым.

– Ты девушка с улиткой. – Он пристально смотрел мне в глаза. – Это ведь ты, да? – спросил он, вызвав у меня удивление. Теперь и я вспомнила, где видела его: на школьном дворе. Меня поразило, что он меня помнит. Обычно я не задерживаюсь надолго в чужой памяти.

– Ого, сколько у тебя пакетов, – заметил он, – ты из этих, как их… импульсивных шоперов?

– Ой, – спохватилась я, – нет, я…

– А, значит, ты просто-напросто транжирка, – прокомментировал он, глядя мне в глаза с задумчивой улыбкой.

– Нет, сегодня просто редкий день…

– Все так говорят, – шутливым тоном сказал он, – но разве первый шаг к решению проблемы не в том, чтобы ее признать?

Я попыталась возразить, но парень снова меня перебил.

– Ладно, не переживай, я сохраню твой секрет, – сказал он наигранно-серьезно. – Почему-то раньше я никогда не видел тебя в «Барнеби».

– Я только что приехала, – ответила я, заметив, что парень подошел ближе. «Почему он стоит и разговаривает со мной?» – промелькнула у меня мысль.

– Ты в последнем классе?

– Да.

– Ну тогда добро пожаловать, – медленно пробормотал он и окинул меня изучающим взглядом.

– Спасибо!

– Девушка-с-улиткой, может, тебе стоит знать мое имя? Как думаешь? Чтобы в следующий раз, когда ты захочешь предупредить меня о какой-нибудь ползающей поблизости твари, ты знала, как меня позвать. – Он протянул руку и широко улыбнулся. – На самом деле все просто. Я…

– Разрешите!

Слово ножом прорезало воздух, и я застыла при звуке ледяного голоса. Парень обернулся и увидел, что за его спиной стоит Ригель и буравит его черными глазами, следя за каждым движением парня, который приоткрыл рот и снова повернулся ко мне.

– О, эм… извини, – проговорил он, застигнутый врасплох, потом отступил в сторону, прижавшись к полке, чтобы пропустить Ригеля. Тот прошел мимо медленным и уверенным шагом, не сводя с парня глаз, в которых не было ни намека на сожаление из-за того, что он поставил человека в неловкое положение.

Неожиданно Ригель остановился позади меня, так близко, что я не могла не почувствовать его за спиной. От его тела исходила сильная разрушительная энергия.

– А, – протянул парень, глядя на нас, – вы вместе?

Ригель молчал, и я нервно шаркнула туфлей, подавив желание посмотреть на его реакцию, и неловко сцепила руки в замок.

– Ну в каком-то смысле, – наконец выдавила я.

Парень с неохотой посмотрел на Ригеля и вяло сказал:

– Привет.

Ригель позади меня молчал. Уверена, его глаза все еще прикованы к парню.

Затем я почувствовала, как его рука коснулась моих волос. Вспышка ледяного удивления заморозила меня на месте. Ноги приросли к полу, я не могла пошевелиться.

Что он делал? Ригель трогал меня?

Только не это! Казалось, я чувствовала его прикосновение, но его пальцы не касались головы. Они медленно, как в замедленной съемке, ощупывали мою прядь. Не помню, как я обернулась, но теперь я смотрела на него снизу вверх. Приподняв брови, Ригель задумчиво смотрел на парня. Потом перевел глаза на меня. Он встретил мой напряженный растерянный взгляд, и на мгновение мне показалось, что его пальцы с силой вцепились в мои волосы.

– Ребята, мы уходим! – услышала я веселый голос. – Пошли!

Если бы Ригель не стоял так близко, я бы раньше заметила Анну. Она помахала нам рукой, и я вышла из оцепенения.

– Ой!

Я неуверенно взглянула на Ригеля и снова повернулась к парню, сжимая пакеты.

– Мне пора.

– Конечно, – кивнул он, засовывая руки в карманы.

– Тогда пока, – кивнула я ему, прежде чем удалиться.

Ригель отпустил мою прядь и пошел. Я смотрела на его широкие плечи и все еще чувствовала его пальцы у себя в волосах. В горле пересохло.

Что на него нашло?

– Ничего себе не подобрала?

Я обернулась на голос Нормана. Очки в массивной оправе делали его похожим на филина.

– Нет, да я уже и так купила слишком много.

Он кивнул, еще более неловкий, чем я, и я воспользовалась паузой, чтобы поздравить его с участием в конференции. Норман пробормотал что-то в ответ, но я заметила его улыбку. Он сказал, что ждал этого долгое время. Только самые крупные и известные фирмы участвовали в годовом собрании, и обсуждения касались последних разработок в их области: ядов для мышей, инсектицидов, инновационных хитрых приемов против каждого вида паразитов.

От его рассказа моя голова сделалась тяжелой, я прислонилась к витрине, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, но Норман так увлекся рассказом о новейших пестицидах, что долго ничего не замечал.

– Эй, Ника, ты плохо себя чувствуешь? – услышала я тревожный голос Нормана. – Ты вся позеленела!

– Ника!

Анна махала рукой, стоя в нескольких метрах от нас. Ее лицо сияло. Я испытала огромное облегчение от того, что она нас прервала.

– Иди посмотри на это платье!

Я подошла к витрине и увидела, что привлекло ее внимание. На манекене было надето хорошенькое платьице пастельного цвета: простого кроя, из нежной ткани, мягко облегающее бюст и бедра: тонкие бретельки, ряд маленьких перламутровых пуговиц на груди, юбка-полусолнце, ниспадающая волнообразными складками.

Но больше всего меня поразил цвет платья – небесное, как лепестки незабудки, которыми в Склепе я натирала свою серую одежду, чтобы она не выглядела мрачной. Я залюбовалась им, как любовалась облаками, лежа на траве в саду Склепа. В нем было что-то, что напомнило мне приятные моменты, что-то нежное и чистое, как небо, на которое я смотрела, думая о свободе.

– Разве оно не прекрасно! – Анна схватила меня за руку, и я медленно кивнула. – Хочешь, зайдем, и ты его посмотришь?

– Нет, Анна, я… Ты мне уже столько всего купила.

Но она уже открыла дверь бутика и обратилась к продавщице:

– Добрый день! Мы хотели бы примерить это платье! – Она указала на манекен в углу витрины.

– Конечно, сейчас принесу, – вежливо ответила девушка-продавщица и ушла в подсобку.

Я потянула Анну за рукав.

– Анна, правда, не нужно.

– А почему нет? – ответила она, улыбаясь. – Я хочу посмотреть, как ты будешь в нем выглядеть. Ты ведь не откажешь мне? Сегодня мы гуляем!

Я пробормотала что-то, в зале появилась продавщица.

– Эти платья уже закончились, – сообщила она, – но мы достанем платье с витрины.

Она подошла к манекену и осторожно сняла с него платье.

– Последнее осталось. Специально для тебя.

Девушка вручила мне платье, и я посмотрела на него с восхищением.

– Примерочные в той стороне, пойдемте.

Анна, взглядом подбодрив меня, забрала пакеты. В бутик тем временем вошел Норман, а за ним Ригель.

Я последовала за продавщицей к примерочным, которые находились в глубине зала, и зашла в ту, что была в углу. Удостоверилась, что шторка хорошо задернута, разделась. Надела платье через голову, запутавшись в паутине своих волос. Я не привыкла примерять такие красивые вещи. Платья в Склепе были всегда или широкие, или растянутые, возиться с ними не приходилось. Хорошие платья я надевала всего несколько раз в жизни и пребывала в эйфории от того, что должна в них кому-то показаться на глаза.

Небесно-голубое платье скользнуло по мне и село на фигуре как влитое. Меня смущало, что оно плотно облегало грудь и открывало ноги. Я смотрела на него, не в силах поднять глаза. Я попыталась застегнуть молнию сзади, но не смогла.

– Анна! – нерешительно позвала я. – Анна, не поможешь мне с молнией?

– Конечно, – ответила она, – подойди к шторке.

Она протянула руки в щель и застегнула молнию. И, прежде чем я успела что-либо сделать, Анна отдернула занавеску, застигнув меня врасплох.

– Вот это да! – воскликнула Анна. – Оно на тебе отлично смотрится! Ника, какая ты хорошенькая!

Я смутилась, а она смотрела на меня сияющими глазами, полными удивления.

– Похоже, оно прямо создано для тебя! Ты видела, какая ты красивая? Посмотри в зеркало! Как оно на тебе сидит!

Анна подошла ко мне, и я увидела в зеркале свое красное от смущения лицо, чуть взлохмаченные волосы.

– Ну как? – спросила подошедшая продавщица, но, увидев меня, сказала: – Ой! Ты похожа на ангела! Мэм, она прекрасна!

Анна подхватила:

– Это правда.

– Тебе не хватает только крыльев! – пошутила девушка, а я скользнула за шторку, услышав, как в магазин вошли посетители. Стоя в примерочной, опустив голову, я в растерянности почесала щеку.

– Гм, я…

– Ника, оно тебе нравится? – спросила Анна.

– А тебе?

– Ника, как оно может не нравиться? Взгляни в зеркало!

Подняв голову, я посмотрела на себя. Я действительно это сделала! И обнаружила в своих глазах блеск, которого до сих пор никогда в них не замечала. Откуда он взялся – непонятно. Но благодаря ему я изменилась. В глазах было что-то живое, нежное, светлое. В них была я.

Меня окутывало небо, к которому я всегда стремилась. Платье как будто стало знаком того, что одна моя мечта уже сбылась и мне больше никогда не придется натирать себя незабудками, чтобы чувствовать себя менее грязной…

– Ника! – позвала меня Анна, и я опустила голову. Глаза защипало от подступающих слез. Хоть бы она не услышала, как я всхлипнула. Стиснув подол платья, я тихо прошептала:

– Оно мне нравится… Очень нравится. Спасибо.

Я почувствовала руку Анны на своем плече. Она так нежно меня коснулась, что я снова подумала о том, что мне хочется быть рядом с Анной каждый день. Она давала мне очень много, слишком много для такого мягкого сердца, как мое. Мысль, что я могу потерять ее, была невыносима. Если что-то пойдет не так на этапе удочерения, я больше никогда ее не увижу.

– Мы его берем, – услышала я ее слова.

Я провела пальцами по ряду белых пуговиц на груди.

Когда пришло время снимать платье, я вспомнила, что одной мне не справиться с молнией.

– Анна, прости, ты мне снова не поможешь? – спросила я, подходя к шторке примерочной. Я отодвинула ее ровно настолько, чтобы в прорезь поместилась спина. За шторкой было тихо. И все же я ощущала чье-то присутствие. Перекинув волосы на одну сторону, я придержала их, чтобы не мешали.

– Молния, Анна, – робко напомнила я, – извини, я не могу до нее добраться. Поможешь мне?

Анна не отвечала. Потом я услышала приближающиеся шаги. Мне на шею легла одна рука, удерживая воротник, другая взялась за застежку и медленно потянула ее вниз. Грубый, жужжащий звук резанул слух.

– Отлично, спасибо, – сказала я, когда застежка опустилась до лопаток. Но Анна не остановилась. Молния продолжала спускаться с упрямой медлительностью, и я почувствовала, как она скользнула вдоль моего позвоночника.

– Анна, теперь я смогу сама, – деликатно намекнула я, но пальцы по-прежнему придерживали воротник платья на шее, застежка продолжала ползти вниз. Вниз, ниже талии, до изгиба спины. Платье разошлось на мне, как крылья жука, и я сказала тверже:

– Анна!

Щелк!. Застежка добралась до конца и врезалась в углубление в ткани. Я поймала себя на том, что смотрю на свое отражение, обхватив руками грудь и поддерживая платье. Теперь я могла снять его без проблем.

– Ой, ну… спасибо, – пробормотала я, прежде чем закрыть шторку поплотнее. Я покачала головой, сняв платье через ноги, и осталась в нижнем белье. Надела старую одежду и вышла из примерочной. Рядом никого не было.

Я вернулась в зал и нашла Анну у прилавка с телефоном в руке. Норман снаружи рассматривал витрины.

– Все в порядке? – спросила она.

– Да, спасибо! – Я улыбнулась, сжимая платье в руках. – Без тебя я не сняла бы его.

Анна приложила руку к груди и извиняюще улыбнулась.

– Ой, Ника, прости меня! Мне позвонили, и я отвлеклась! Вижу, ты сама справилась, да?

Я смотрела на нее с той же улыбкой, застывшей на губах, ничего не понимая.

– Да, благодаря тебе, – снова сказала я. Замешательство в ее взгляде еще больше озадачило. И тут мне в голову пришла тревожная догадка. Я огляделась. Ригель стоял в холле снаружи, прислонившись к колонне. Скрестив на груди руки, со скучающим видом он равнодушно смотрел прямо перед собой. Нет, вряд ли… Что я придумываю?

Подошла продавщица и весело посмотрела на меня.

– Решили его купить, верно? Хороший выбор, – улыбнулась она. – Это платье смотрится на тебе великолепно!

– Спасибо! – Я немного смутилась, щеки порозовели.

– Ты можешь сочетать его с чем угодно. К нему подойдут вещи в повседневном стиле… Смотри! – Она сняла что-то с вешалки. – Например, вот такая… И теперь скажи мне, что это некрасиво!

Я слишком поздно поняла, что у нее в руках. Девушка накинула на меня ремень, но я не успела убрать руки, и они оказались прижаты к телу.

Одного этого мгновения было достаточно. Я почувствовала кожаный пояс у себя на коже, его трение. Я ощущала, как он давит, сжимает, застегивается и обездвиживает меня…

Я резко сорвала с себя ремень и отбросила его. Попятилась, в панике выпучив глаза. Продавщица с изумлением смотрела на меня, а я продолжала пятиться, пока не уткнулась в прилавок. По телу пробежала дрожь. В груди похолодело, где-то в глубине меня гулко билось сердце, грозя взорваться. Я понимала, что сейчас всех напугаю, и попыталась успокоиться, но руки дрожали, и пришлось схватиться за прилавок, чтобы удержаться в реальности, не упасть в темноту.

– Что происходит? – послышался голос Анны, которая до этого смотрела на Нормана. Она, конечно, увидела, как я дрожу, и сразу забеспокоилась. – Ника, что случилось?

Меня трясло. Я должна успокоиться, побороть панику, взять себя в руки… Я смотрела на Анну, и единственное, чего мне хотелось, это чтобы она не видела меня такой. Надо, чтобы она видела во мне только идеальную девушку в небесно-голубом платье, которой несколько минут назад она восхищалась. Ту, которую она хотела бы удочерить и которая никогда ее не огорчит, не даст ни малейшего повода для беспокойства.

– Все в порядке, – прошептала я, пытаясь звучать убедительно, но дрожащий голос выдавал мое состояние. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь, но тщетно.

– Тебе плохо? – спросила Анна, с беспокойством вглядываясь в меня. Она подошла ко мне вплотную, и ее глаза показались мне огромными, как будто я смотрела на них через лупу.

Ситуация ухудшилась. Я чувствовала болезненную потребность прикрыть свое тело, увернуться от ее взгляда, спрятаться, исчезнуть.

Не смотри на меня, беззвучно молила я. Неконтролируемая тревога обнажала меня, я чувствовала себя неправильной, жалкой, грязной и виноватой. Сердце бешено колотилось, я с головокружительной скоростью погружалась в свои страхи, отчаянно цепляясь за ее взгляд.

Она откажется от меня. Она выбросит меня на помойку, потому что я этого заслуживаю. Там мне самое место. Там и оказываются такие, как я.

Я никогда не буду жить в сказке. У моей истории не будет счастливого конца. В этой истории нет принцесс, нет фей и эльфов.

Есть только одна маленькая девочка… Но она никогда не станет умницей.

Глава 9. Колючая роза

Знаешь, что делает розу такой красивой?

Шипы.

Она – самое прекрасное из того, что ты не можешь сжать в руке.

Острая нехватка человеческого тепла и любви, состояние на грани обморока – вот как можно описать приступ в торговом центре, симптомы которого я изо всех сил старалась скрыть от свидетелей произошедшего. Я пыталась заглушить сигналы тревоги, посылаемые моим телом, сдерживала себя как могла, и, после того как я тысячу раз повторила, что со мной все в порядке, Анна, кажется, мне поверила.

Я ненавидела себя за то, что лгу ей, но другого выхода я не видела. От мысли сказать ей правду к горлу подкатывала тошнота и было трудно дышать. Я просто не могла этого сделать. Да и как бы я объяснила ей, что вызвало во мне эти ощущения, ведь они исходили из глубин сознания, в которые даже я не хотела погружаться?

– Ника! – услышала я голос в понедельник утром.

В дверях стояла Анна. Ее глаза были ясными, как просветы в облачном небе. «Хоть бы она никогда больше не увидела меня такой, как в тот день», – снова подумала я.

– Что ты ищешь? – спросила она, наблюдая, как я копаюсь в столе. Она поверила моим словам, но это не мешало ей беспокоиться обо мне и интересоваться моей жизнью.

– О, ничего особенного, фотографию, – пробормотала я, когда она подошла. – На днях мне ее дала подруга, и теперь она куда-то подевалась.

Невероятно! Билли только подарила мне фотографию, а я умудрилась ее потерять.

– Ты смотрела на кухонном столе?

Я кивнула, заправляя волосы за ухо.

– Не переживай, ты ее обязательно найдешь. Наверняка она где-то тут, в доме.

Анна наклонила голову и поправила прядь у меня на ключице. Она посмотрела мне в глаза, и на душе сразу стало тепло.

– У меня для тебя кое-что есть.

У нее в руках я увидела небольшую коробочку. Несколько секунд я удивленно смотрела на нее, не зная, что сказать, а когда открыла ее, не могла поверить своим глазам.

– Знаю, он немного устаревший, – прокомментировала Анна, когда я снимала упаковку. – Это, конечно, не последняя модель, но зато я всегда буду знать, где вы с Ригелем находитесь. Я подарила ему такой же.

Мобильный телефон. Анна подарила мне смартфон! Я смотрела на него, не в силах произнести ни слова.

– Симка уже вставлена, а мой номер записан в контактах, – пояснила Анна спокойным голосом. – Я всегда на связи. Номер Нормана там тоже есть.

Я не могла выразить, что чувствовала, держа столь ценную вещь. Я всегда мечтала обменяться номерами с подругой или услышать звонок, означающий, что кто-то ищет меня и хочет со мной поговорить…

– Я… Анна, даже не знаю, как… – ошеломленно пробормотала я, глядя на нее с благодарностью. – Спасибо!

Невероятно! Собственный мобильный телефон у меня, у которой, кроме игрушечной гусеницы, ничего своего не было.

Почему Анна так беспокоилась обо мне? Почему она покупает одежду, белье и такие хорошие вещи? Я знала, что не должна себя обманывать, знала, что еще ничего окончательно не решено… Я могла только надеяться.

Надеяться, что Анна захочет оставить меня у себя.

Надеяться, что мы будем жить вместе, что она привяжется ко мне так же, как я привязана к ней.

– Знаю, у девушек твоего возраста мобильные последнего поколения, но…

– Он прекрасный, – прошептала я, – идеальный, Анна. Спасибо!

Она улыбнулась и ласково погладила меня по голове. Сердце затрепетало.

– Ника, я очень рада. А почему ты не носишь одежду, которую мы купили? – Анна посмотрела на меня с легким упреком. – Эти вещи тебе больше не нравятся?

– Нет, – торопливо ответила я, – очень нравятся!

Даже слишком. Я повесила их в шкаф по соседству со старой одеждой и поняла, что не могу видеть их запертыми в одном ящике. Положила их обратно в пакеты и хранила как реликвии.

– Просто жду подходящего момента, чтобы их надеть. Не хочу их истрепать, – пробормотала я тихо.

– Но это вещи, – ответила Анна, – они сделаны для того, чтобы их носили. Разве ты не хочешь носить разноцветные носки, которые мы с тобой выбрали?

Я закивала, чувствуя себя немного ребенком.

– Тогда чего ты ждешь? – Анна успела погладить меня по лицу, прежде чем я опустила голову.

Она снова подарила мне частичку себя, и я радовалась этому разговору, во время которого Анна снова дала мне почувствовать себя чуточку более нормальной.

В то утро я долго крутилась перед зеркалом и поэтому пошла в школу одна. Не нужно было видеть пустой крючок вешалки в прихожей, чтобы понять, что Ригель меня не дождался. Тем лучше! В конце концов, я пообещала себе держаться от него подальше.

Когда Билли рассказала мне о Дне сада в прошлую пятницу, я представила себе день, полный романтики.

Я всегда думала, что День святого Валентина – это интимный праздник, не нуждающийся в громких поступках, ведь любовь кроется в неброских жестах.

Видимо, я ошибалась. В школьном дворе было тесно, как в муравейнике. Все прыгали туда-сюда, как кузнечики, возбужденные наэлектризованной атмосферой. Желтые, красные, голубые и белые розы складывались в пеструю мозаику. Эти красивые цветы без шипов несли в себе скрытое послание.

Несколько учеников ходили в толпе с корзинами, наполненными букетами, и читали имена на прикрепленных к ним открытках. Когда они подходили к очередной компании девушек, те затихали в предвкушении, а потом, когда букет отправлялся в руки получательнице, радостно вскрикивали, а кто-то разочарованно вздыхал в тревожном ожидании.

Я решила пробраться ко входу окольными путями, чтобы случайно не попасть в какую-нибудь скандальную сцену этого спектакля. Билли права: это «драматический» день.

Девушки в знак дружбы тоже обменивались цветами. Однако роза была и поводом для обид: ревнивые подружки, забыв поблагодарить за подаренный цветок, упрекали своих ухажеров в том, что те тайком посылают алые розы другим девушкам.

Я узнала в толпе одноклассника: он подбежал к девушке с шоколадно-коричневой кожей, приобнял ее за плечи и сунул ей под нос бутон, чем очень ее обрадовал. Я с удовольствием понаблюдала за ними, но недолго, потому что услышала яростные вопли чирлидерши:

– Розовая? Розовая?! После всего, что между нами было, вот кто я для тебя? Просто подруга? – кричала она на хорошо сложенного парня, который озадаченно чесал в затылке.

– Да ладно тебе, Карен, в каком-то смысле…

– Вот тебе моя дружба! – провизжала она, швырнув розу ему в лицо.

Ну и дела, подумала я и поскорее ретировалась.

Вдалеке в коридоре я заметила волнистую гриву безошибочно узнаваемой блондинки.

– Билли, привет! – простонала я издалека, пробираясь к ней сквозь толпу. – Извините, можно пройти…

Она просияла, когда я чуть не упала ей под ноги.

– Ника, ты вовремя! Спектакль только начался!

Я увидела, как Мики засовывает в свой шкафчик две ярко-красные розы.

– Ненавижу этот день, – похоронным тоном пробормотала она, бесцеремонно запихивая цветы внутрь.

– Мики, доброе утро! – мягко сказала ей я, и она взглянула на меня рассеянно, как делала каждое утро, но на этот раз я заметила в ее глазах теплую искорку.

– У Мики уже две алые розы, а день только начинается, – поддразнила Билли, когда я открывала свой шкафчик. – Спорю, их будет больше! А ты как думаешь, Ника? – Она легонько пихнула меня в бок и заговорщицки подмигнула. – Эй, какая ты сегодня красивая! – сказала она, осматривая меня с ног до головы.

Я смущенно затеребила манжет блузки, было приятно услышать комплимент.

– Анна подарила мне много новых вещей, – ответила я и увидела, что Мики тоже внимательно меня разглядывает.

– Блузка классного цвета! Посмотрим, может быть, ты тоже получишь прекрасную пылающую алую розу…

– Пойдемте в класс! – неожиданно громко прорычала Мики, хотя обычно по утрам каждое слово давалось ей с трудом. – Если я еще хоть слово услышу о розах, клянусь… Эй! А ну верни его!

Наша шалунья Билли извернулась и, прежде чем я успела понять, что происходит, быстро сняла замок с моего шкафчика.

– Оп-ля! Они побудут сегодня у меня! – победоносно сообщила она. – Расслабьтесь! В День сада все так делают!

– Ну все, тебе конец, – прошипела Мики с горящими глазами.

– Да ладно, я всего лишь помогаю нескольким застенчивым поклонникам! Кто знает, сколько цветов ты найдешь после уроков…

– Я неправильно выразилась: тебя ждет ужасный конец.

Смех Билли колокольчиком зазвенел по коридору.

В этот момент краем глаза я заметила у секретариата чью-то фигуру. Я сразу узнала его: по коридору в нашу сторону шел Ригель. Ни на кого не глядя, он шагал сквозь людской поток, рассекая его, как водную гладь.

Я уставилась на него, раскрыв рот, хотя понимала, что не надо так делать. Ригель, как всегда, излучал презрительную самоуверенность, как будто все понимал про этот мир и в то же время старался его не замечать. Он знал, что привлекает взгляды, но не отвечал на них. Ему было на всех плевать, но каждым своим шагом, казалось, он утверждал свое превосходство. Когда он остановился перед своим шкафчиком, я заметила застрявший в щели дверцы длинный зеленый стебель. Ничего себе!

Кто-то оставил розу в надежде, что Ригель ее возьмет.

Он распахнул дверцу, и красивая белая роза упала на пыльный пол, где валялись обертки от жвачек. Ригель достал учебник из шкафчика и быстро ушел, даже не взглянув на цветок.

– Не взял… – услышала я девичий шепот и обернулась, чтобы посмотреть, кто это говорит. Девушки провожали Ригеля жадными взглядами.

– Я же говорила тебе, что он не принял розу от Сьюзи, – сказала одна из них, – она лично подошла к нему, чтобы подарить. Я была уверена, что хоть эту возьмет, а он перешагнул через нее и пошел дальше.

– Может, у него есть девушка?

У меня не было желания это слушать, да еще в таких выражениях. Чуть ли не каждая первая девчонка в этой школе сохла по Ригелю, он для них был недосягаемым Черным Принцем из волшебной сказки. Хотя ничего удивительного: в конце концов, Ригель – редкий красавчик с пронизывающим, как лезвие меча, взглядом и таким же смертоносным. Вслед за ним всегда летел девичий шепот.

– Я иду на урок, – пробормотала я, мысленно стряхивая с себя непонятную тяжесть. Не знаю, откуда она взялась, но мне это не нравилось. А искать причину… Такая идея мне нравилась еще меньше.

День прошел с головокружительной скоростью. Посреди урока в дверь постучали два члена школьного комитета. Они вошли с плетеными корзинами и с милыми улыбками тех, кто дарит радость и слезы одним мановением руки.

Одна девушка получила очень редкую синюю розу.

– Легко догадаться, кто ее послал, – прошептала Билли, сидевшая рядом. – Синий означает мудрость. Кто-то в восторге от ее интеллекта, и уж точно это не качок из школьной сборной. Посмотри, какого цвета стал Джимми Нат!

Я посмотрела на пунцового Джимми, который с сосредоточенным видом рассматривал иллюстрацию в учебнике истории. Затем член комитета остановился у нашей парты. Удивленная, я наблюдала за тем, как он читает имя на записке, вытаскивает запутавшийся в общем ворохе цветок и протягивает его нам. У меня округлились глаза. Я повернулась к улыбающейся Билли.

– Это мне? – простодушно спросила она.

Парень кивнул, и Билли взяла розу.

– Белая, – просияла я, – если не ошибаюсь, символ чистой любви.

– Я получаю такую каждый год, – довольным тоном сообщила Билли. – Мне никогда не дарят много цветов. Если честно, то вообще их не дарят… Но в День сада я всегда получаю вот такую. – Она покрутила розу, осматривая ее со всех сторон. – Она всегда белая. Однажды я видела возле своего шкафчика какого-то парня, но не успела его рассмотреть.

Я заметила румянец на ее щеках и поняла, почему ей так нравится День сада.

– Надо поставить ее в воду, – сказала я с улыбкой, – после уроков.

Когда мы вышли с последнего урока, Билли посмотрела на розу и сказала:

– Смотри, она уже вянет!

– Ничего, мы ее спасем, – успокоила я, глядя на слегка обмякшие лепестки. – Пойдем к фонтану.

Излишне говорить, что вокруг фонтана в школьном дворе девушек столпилось больше, чем воробьев в жаркий день. Они гордо размахивали цветами и спорили, чья роза красивее.

– С другой стороны здания есть садовый кран, – шепнула мне Билли.

Мы развернулись и поплыли против течения.

– Кстати, как там моя фотография? Ты ее сохранила? – весело спросила Билли, пока мы шли.

Я почувствовала, будто у меня в животе завязался тугой узел. Мысль о том, что я потеряла фотографию, ужасно меня огорчала. Билли поделилась со мной своей страстью, и я очень ценила ее подарок, но умудрилась его потерять. Она не должна подумать, что я пренебрежительно отношусь к ее увлечениям, поэтому я снова решила соврать.

– Конечно, – выдала я с деланой веселостью.

Увидев ее улыбку, я пообещала себе, что, вернувшись домой, как следует поищу фотографию и обязательно найду. Она не могла раствориться в воздухе. Я ее не потеряла.

Мы свернули за угол школы и вышли на забетонированную площадку, где возле баскетбольной стойки из стены торчал кран.

– Ой, подожди! – Билли хлопнула себя по лбу. – Я оставила бутылку в классе! Вот балда! – Ее глаза расширились от возмущения. – Будем надеяться, что уборки еще не было!

И она убежала, пообещав вернуться через пару минут.

Я осталась на площадке одна, и мысли вернулись к фотографии. Где же она может быть? Потом я услышала звук шагов, покрутила головой, но не поняла, откуда раздается шум. На двор выходили окна классов, и несколько на первом этаже были открыты.

– Не удивлен, что вижу тебя здесь.

Я застыла на месте.

Этот голос. Мне казалось, что он звучит рядом со мной, и сразу представились черные глаза, излучающие жестокое обаяние.

Я осторожно заглянула в окно, и моя догадка подтвердилась: Ригель сидел в классе за партой, как будто задержался после урока, чтобы, как примерный ученик, дочитать последний абзац в учебнике. Как раз его он и засовывал сейчас в рюкзак, а чуть позади я увидела чью-то роскошную шевелюру.

Я сразу узнала девушку, которая придержала дверь музыкального класса. Надо признать, она очень красивая: стройная фигурка, мягкие черты лица, блестящие волосы – просто фея. Я обратила внимание на то, как красиво поблескивает прозрачный лак на ее ноготках, какие у нее ухоженные руки, тонкие и гладкие, не то что мои – все в царапинах и пластырях. И она держала… красную розу.

– Ждешь, что я ее возьму? – спросил Ригель равнодушным тоном, но, конечно, не без насмешки. В его взгляде, как всегда, блеснула пугающая искра, которая любого могла бы привести в благоговейный трепет.

– Ну это было бы мило.

Ее шепот произвел на меня странное впечатление: он меня смутил. Ригель застегнул рюкзак и встал со стула.

– Я не милый.

Он обошел девушку и двинулся к двери, но она схватила его за лямку рюкзака.

– Тогда какой ты? – спросила она, надеясь, что он обернется, и зря, потому что Ригель остановился и даже не думал оборачиваться. Тогда она отважилась сделать шаг вперед, приблизившись к его широкой спине.

– Мне интересно. Мечтаю с тобой поболтать с тех пор, как увидела тебя за пианино, – сказала она мягким голосом, и я увидела, как Ригель наконец медленно поворачивается. – Было бы здорово познакомиться с тобой поближе. – Она подняла розу, встретившись с ним взглядом. – Может, все-таки возьмешь розочку? …и расскажешь немного о себе. Я ничего о тебе не знаю, Ригель Уайльд, – игривым тоном добавила она. – Что ты за человек?

Ригель смотрел на розу, темные волосы красиво обрамляли его лицо, и я заметила, что его взгляд абсолютно ничего не выражает – бесстрастный, бесчувственный. В двух темных стекляшках, казалось, не отражался даже свет дня.

Его глаза пусты, холодны, безразличны, как мертвые звезды.

Потом Ригель взглянул на девушку. Я знала, что он готовится преподать бедной поклоннице урок. Ригель приподнял уголок рта… и улыбнулся очаровательной, коварной, кривой улыбкой. От нее перехватывало дыхание, она отравляла своим ядом и обольщала. Это улыбка человека, который никого к себе не подпускает.

Ригель поднял руку и обхватил пальцами бутон, продолжая смотреть девушке в глаза. Затем он начал медленно сжимать его, как тисками, и сжимал до тех пор, пока тот не распался. Помятые лепестки упали к ногам девушки, словно горсть мертвых бабочек.

– Я сложный человек, – процедил он сквозь зубы, отвечая на ее вопрос.

У меня по спине пробежали мурашки, когда я услышала его низкий хриплый голос.

Потом Ригель развернулся и ушел. Шаги стихли где-то в конце коридора, но я по-прежнему слышала его слова, как будто он все еще был в классе. Его голос проложил дорожку внутри меня.

Я вздрогнула, когда чья-то рука коснулась моего плеча, и резко обернулась. Билли посмотрела на меня в замешательстве.

– Я тебя напугала? Извини! Вот бутылка. Пришлось пободаться с уборщиком, но в итоге мне удалось ее заполучить! – Она помахала у меня перед носом своим трофеем, а я только делала вид, что смотрю, на самом же деле я была в ступоре и ничего не видела.

Мы наполнили бутылку водой из садового крана и пошли обратно. Билли продолжала о чем-то рассказывать, но я ее почти не слушала.

Мои мысли были заняты Ригелем, я размышляла о маске вежливой учтивости, за которой он скрывался. Любые попытки заглянуть за нее вызывали у него циничную улыбку, как будто его забавляла игра с людьми. Как ему это удавалось? Сначала очаровать, а в следующий момент напугать до смерти…

Из чего сделан Ригель? Из плоти и крови или из кошмаров?

Билли заметила Мики в толпе и подбежала к ней, сияющая, как подсолнух.

– Мики! Смотри! И в этом году тоже!

Мики рассеянно посмотрела на розу.

– Видишь, она белая!

– Как и всегда, – пробормотала Мики, открывая свой шкафчик. Одна из красных роз упала на пол, и, не обратив на это внимания, Мики засовывала учебники, не волнуясь о втором цветке. Билли подняла розу и протянула ее подруге с довольной улыбкой. Мики застыла, какое-то время смотрела на цветок, потом тяжело вздохнула и швырнула его в шкафчик.

– Хм! Как думаешь, я не слишком много воды налила в бутылку? Она не захлебнется? – спросила Билли, повернувшись ко мне, и я ответила, что цветы, безусловно, способны на многое, но захлебнуться они не могут.

– Ты уверена? Не хочу ей навредить, она такая нежная.

– Извини! – раздался чей-то голос.

Позади Мики стоял парень, совершенно не подозревая, что держит в руках ярко-красную бомбу.

– Прошу прощения! – Он улыбнулся, и мы с Билли наблюдали, как он тихонько похлопал Мики по плечу. И резко побледнел, когда Мики повернулась, сверкнув на него глазами.

– Ну что еще? – хмыкнула она, любезная, как разъяренный бык.

От смелости парня не осталось и следа.

– Я просто хотел… – Смущенный, он водил рукой по стеблю, и взгляд Мики стал еще острее.

– Что?

– Нннет… ничего, – торопливо ответил он и, спрятав цветок за спину, нервно рассмеялся, а потом убежал, да так быстро, как будто земля горела у него под ногами.

Мы молча смотрели парню вслед.

– Одно можно сказать точно, – нарушила тишину Билли, – ты многих сводишь с ума.

Мики замахнулась на Билли, и та весело взвизгнула. Они начали шутливую потасовку, извиваясь вокруг друг друга, как речные змеи. А я тем временем открыла свой шкафчик.

И в следующую секунду мир остановился.

Улыбка сползла у меня с лица, я перестала слышать окружающий шум, его, как бездна, поглотил открытый шкафчик.

Она была… черная.

Черная, как безлунная ночь.

Неправдоподобно черная. Не знала, что такие вообще бывают.

Чернильно-черная.

Забыв дышать, я потянулась и вытащила ее из металлической клетки. Перед моими глазами предстала черная роза, дерзкая и колючая, овеянная печалью.

Стебель она имела не гладкий и безобидный, как у других, а усеянный шипами. Я смотрела на розу так, как будто она ненастоящая.

И на этот раз сомнений не возникло. Я вдруг все поняла. Сердце забилось, в мозгу щелкнул механизм. Я поняла то, что давно должна была понять. Учебники упали на пол, когда я попятилась, в пластыри впились шипы.

Я не теряла фотографию. Я никогда ее не потеряла бы. И чем глубже становилась моя уверенность, тем глубже роза впивалась шипами.

Я повернулась и побежала. Мир перед глазами расплывался, когда я летела по коридору, двору, через ворота, повинуясь внутреннему импульсу. Я слышала слова девчонок: «Она черная…», «Никогда не видела черную розу…», «Какая красивая!»

«Она черная, черная, черная», – грохотало в голове, пока я бежала домой без оглядки.

Трясущейся рукой я вставила ключ в замок, вошла, бросила рюкзак у лестницы, куртку – на верхней ступеньке. Мой набег разбился об его дверь. Я остановилась.

Роза царапала пальцы через пластыри. Она как будто являлась доказательством его вины. Она развеяла мои сомнения, как бы безумно это ни было. Неправдоподобно, нелогично и абсурдно.

И все-таки, права ли я? Это он забрал фотографию?

Он мне сказал: «Не входи в мою комнату». Я резко нажала на дверную ручку и вошла. Ригеля дома точно не было, потому что после уроков он в наказание оставался в школе. Закрыв дверь, я осмотрелась. Все здесь стояло на своих местах. Шторы хорошо выглажены, кровать заправлена. Я не могла не отметить, что в комнате царил идеальный, я бы даже сказала, нечеловеческий порядок. Казалось, что Ригель никогда здесь не спал, хотя книги на прикроватной тумбочке принадлежали ему, и одежда в шкафу – тоже. Даже не подумаешь, что он проводил здесь большую часть времени…

Нет. Я нервно сглотнула. Это его комната. Ригель здесь спал, делал уроки, переодевался. Рубашка на спинке стула принадлежала Ригелю, и блокноты на столе, исписанные витиеватым почерком, принадлежали ему. В воздухе пахло его парфюмом.

Меня охватило странное беспокойство. Шипы кололи меня, напоминая, что надо поторопиться. Я осторожно подошла к столу. Перебрала стопку бумаг, передвинула несколько книг, потом заглянула в шкаф, в комод, даже в карманы пиджаков. Я рылась везде, стараясь класть вещи туда, где они лежали. Обыскала все ящики тумбочки, которые оказались полупустыми. Фотографии нигде не было.

Я остановилась в центре комнаты и провела ладонью по лбу. Где же она еще может быть? Вроде я везде посмотрела. Хотя нет, не везде…

Я посмотрела на кровать, подушку, на аккуратно подвернутый край простыни, на ровное, без единой складки покрывало. Потом глянула на матрас и вспомнила, как в приюте прятала под ним остатки шоколада, которым нас угощали гости, чтобы потом было чем себя побаловать; вспомнила, как прятала туда же палочки от мороженого, чтобы их не нашли во время уборки…

Я должна была его услышать.

Может, если бы я не потянулась к матрасу, чтобы приподнять его и ничего не найти, я заметила бы его раньше. А если не сжимала так крепко розу, то ощутила в пальцах холодок, предвещающий эти слова.

– Я же запретил тебе входить в мою комнату.

Секунда, и я рухнула в черную реальность. Я оказалась в ловушке.

Окаменевшая, я медленно повела глазами, пока наконец не уткнулась взглядом в стоящего в дверном проеме Ригеля, мрачного и надменного, таким только он умел быть.

Ужасный – по-другому его не описать. Взглядом он пригвоздил меня к месту. С по-кошачьи суженными зрачками, его черные глаза сияли, как две бездны, готовые меня поглотить. От страха я не могла пошевелиться, даже сердце замерло. В эту минуту он показался мне чудовищно высоким и страшным: напряженные плечи, жесткие глаза, как у хранителя ночных кошмаров.

Я только что нарушила установленные им границы… Я надеялась найти путь к отступлению, когда он медленно поднял руку и закрыл дверь. Язычок замка щелкнул, как затвор пистолета, я вздрогнула. Ригель только что закрыл дверь…

– Я… я просто…

– Просто? – его угрожающий тон царапал слух.

– …просто искала кое-что.

Его взгляд был пугающе тверд. Я сжала розу, не зная, за что еще держаться.

– Искала кое-что в моей комнате?

– Фотографию.

– И как, нашла?

Я не решалась ответить, мои губы дрожали.

– Нет.

– Нет, – зло прошипел он, прищурив глаза, и мне отчаянно захотелось убежать из этой комнаты как можно дальше.

– Ай-ай, Ника, ты забираешься в логово волка и при этом надеешься, что он не разорвет тебя на куски.

Я сжалась, когда он подошел. «Беги отсюда!» – громко и отчетливо звенело в голове, но я не сдавалась.

– Это был ты? – Я подняла черную розу. – Это ты положил ее в мой шкафчик?

Ригель остановился, равнодушно посмотрел на цветок, приподняв бровь.

– Я? – Его губы изогнулись в насмешливой улыбке, полной злобы. – Дарить? Цветок? Тебе? – Ригель опять кусал меня словами, и моя уверенность, что это сделал он, мгновенно рухнула. Его забавляла охватившая меня нерешительность, ухмылка на его губах сложилась в тонкую ниточку.

Вдруг он подошел и выхватил у меня розу. От неожиданности я открыла рот, потому что он начал обрывать с розы лепестки – на пол лился дождь из черного конфетти.

– Нет! Нет! Отдай! – Я бросилась к Ригелю. Все-таки роза моя, это подарок! Она ни в чем не виновата! И теперь, когда Ригель так жестоко расправлялся с ней, нужно было ее защитить. Я отчаянно царапала его руки, но он поднял розу так высоко, что я не могла дотянуться. Он оторвал последний лепесток, а я, все еще на что-то надеясь, тянулась за ней, встав на цыпочки.

– Ригель, перестань! – Я схватила его за грудки. – Прекрати!

И в этот момент я потеряла равновесие и начала падать. Ригель этого не ожидал и не успел среагировать и завалился на кровать вместе со мной. Что-то навалилось мне на грудь и заслонило собой потолок. Сквозь прищуренные веки я увидела размытые цветные пятна и зажмурилась.

Вдруг я почувствовала, как что-то мягкое коснулось сначала моих волос, потом ключицы. Лепестки! Когда я открыла глаза, у меня перехватило дыхание – лицо Ригеля находилось в сантиметре от моего, он буквально нависал надо мной.

Сердце бешено заколотилось в груди. Его колено оказалось между моими бедрами, ткань брюк касалась моей кожи. Дыхание Ригеля, влажное и тяжелое, обжигало лицо; его руки упирались в кровать, зажав мою голову, как ястребиные лапы.

Я вздрогнула, встретившись с горящими глазами, и мне показалось, что в его взгляде я уловила нечто, чего никогда прежде не видела, – искру света. И у меня пересохло в горле. В его глазах я видела отражение своих приоткрытых губ – мы оказались так близко друг к другу, что я не отличала свое сердцебиение от гулких ударов его сердца.

Мое изумление было его изумлением. Мое дыхание было его дыханием. Все было его, даже моя душа.

Я дернулась, ощутив дрожь во всем теле. «Беги отсюда!» – снова раздался крик в голове, и с силой, о которой я даже не подозревала, я резко оттолкнула Ригеля, вскочила с кровати и выбежала из комнаты. Так, наверное, заяц убегает в поле от ястреба.

Спотыкаясь, я пронеслась по коридору, проскользнула в свою комнату, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, осев на пол.

Сердце больно колотилось о грудную клетку, руки и ноги дрожали, кожа все еще помнила его грубое прикосновение, как будто он поставил на мне свою печать.

Что он сделал со мной? Каким ядом отравил?

Я немного успокоила дыхание, но внутри меня по-прежнему извивалось что-то жгучее. Оно что-то шептало мне в ухо, играло с моим сердцем и бродило по моим мыслям. Упивалось моими болезненными ощущениями и превращало их в озноб.

Может, я сходила с ума? Ведь этому нет объяснений, этому нет конца.

Мне не было никакой пощады.

Глава 10. Книга

Невинность – это не то, что теряешь.

Она никогда не исчезает, несмотря на всю боль.

Я не могу пошевелиться. Ноги трясутся, глаза не видят. Темнота слишком густая. Зрачки прыгают из стороны в сторону, словно на что-то надеясь. Ногти судорожно царапают металл, но я не могу освободиться. Никогда не могла.

Никто не придет меня спасать. На мои крики никто не ответит. В висках стучит, горло горит, кожа саднит под кожаной петлей. Я одна… одна…

Одна…

Сдавленно всхлипнув, я распахнула глаза. Комната закружилась, живот скрутило, я села на кровати, часто дыша, пытаясь успокоиться, но холодный пот, скатывающийся по спине, напоминал о пережитом ужасе.

По телу бежали мурашки, а сердце грозило взорваться в груди. Я прижалась к спинке кровати и, как в детстве, прижала к себе гусеницу.

Я в безопасности. В другой комнате, другом месте, другой жизни…

Но мучительное ощущение осталось прежним. Оно корежило меня. Выворачивало наизнанку и бросало в тьму. Я снова становилась ребенком.

А может, я все еще оставалась маленькой девочкой. Возможно, я никогда не переставала ею быть. Что-то внутри меня давно сломалось, осталось маленьким, детским, наивным и испуганным. Перестало расти.

И я это знала. Знала, что я не такая, как все, потому что, когда я росла, эта изуродованная часть меня – замерла. Я по-прежнему смотрела на мир глазами маленькой девочки. Мои реакции остались такими же непосредственными.

Я искала свет в других, как в детстве искала его в Ней, но так и не нашла. Я была бабочкой в паутине и, может, останусь ею навсегда.

– Ника, ты в порядке? – Билли смотрела на меня, наклонив голову, ее густые волосы были стянуты лентой. Я не спала всю ночь, боясь погрузиться в кошмар, поэтому вид у меня был не самый лучший.

Темнота не давала мне покоя. Несколько раз я оставляла ночник включенным, но Анна замечала свет и, думая, что я уже сплю, входила в комнату и выключала лампу. Не хватало смелости сказать ей, что я предпочитаю спать при свете, как маленькая девочка.

– Да, – ответила я, стараясь держаться как можно естественнее. – А что?

– Не знаю. Ты сегодня бледнее обычного. – Она внимательно посмотрела на меня. – Выглядишь усталой. Плохо спала?

Я почувствовала, как напряглись мои нервы. Червячок волнения зашевелился в груди. Но я привыкла к подобным реакциям, меня часто атаковали преувеличенные тревоги, когда самая хрупкая и инфантильная часть меня давала слабину. Так было всегда, когда дело касалось этого.

Ладони вспотели, сердце сжалось так, словно вот-вот разорвется, и единственное желание, которое у меня сейчас было, – провалиться сквозь землю.

– Все в порядке, – пропищала я тонким голоском. Вряд ли это прозвучало убедительно, но Билли, наверное, поверила или из деликатности решила не мучить меня расспросами.

– Если хочешь, я дам тебе рецепт расслабляющего отвара. Бабушка в детстве мне такой делала… Потом на мобильник пришлю!

Когда Анна подарила мне смартфон, мы с Билли тут же обменялись номерами, и она дала мне несколько советов, как его настроить.

– Я поставлю рядом с тобой бабочку, – сообщила она мне, сохраняя мое имя в адресной книге. – Это эмодзи, – объяснила она. – Смотри, для бабушки у меня скалка. Для Мики – панда, хотя она этого не заслуживает. Она меня с какашкой сохранила…

Нужно так многому научиться. Поначалу я не могла даже отправить сообщения, ничего не перепутав.

– Я все жду, когда вы закончите болтать! – прогремел возмущенный голос. – Я привел вас сюда не для развлечения. Это обычный урок, как и любой другой! Тишина в классе!

Гул стих. Учитель Крилл одного за другим буравил нас глазами. Мы делали лабораторную работу. Он велел нам надеть защитные очки, пообещав отстранить от занятий каждого, кто будет уличен в неправильном использовании инструментов.

– Почему ты пишешь свой домашний адрес на обложках учебников? – шепотом спросила Билли, когда я отложила листок для лабораторной на угол стола, за которым мы вместе сидели. Я посмотрела на наклейку на учебнике с моим именем, номером класса, годом и всем остальным.

– А что, это странно? – смущенно спросила я, вспомнив, с какой радостью писала домашний адрес. – Если я его потеряю, то сразу будет понятно, чей он.

– А имени недостаточно? – хихикнула Билли, окончательно меня смутив.

Имя могут перепутать, хотела ответить я, но не успела.

– Ну что, все готовы? – рявкнул Крилл, привлекая к себе внимание.

Я поправила на лице очки, заправила за уши волосы. Я немного волновалась, потому что никогда раньше не делала лабораторную работу.

Натянула резиновые перчатки и пошевелила пальцами. Необычные ощущения.

– Надеюсь, он не заставит нас потрошить угрей, как в прошлый раз, – пробормотал кто-то позади нас.

Я удивленно подняла брови и недоуменно улыбнулась.

Потрошить?

– Хорошо, – объявил Крилл, – теперь вы можете положить материал на стол.

Я наклонилась, чтобы найти папку с ручкой на шнурке, когда он добавил:

– И помните, скальпель не разрезает кости.

– Скальпель не разрезает… что? – наивно спросила я, прежде чем опустить глаза на стол. Лучше бы я этого не делала…

По телу пробежал ледяной озноб.

На металлической доске передо мной лежала распластанная мертвая лягушка. Я смотрела на нее с ужасом, кровь отлила от моего лица. Внезапно я по-новому оценила окружающую реальность: передо мной пара ребят с видом опытных мясников внимательно разглядывали набор ножичков; чуть дальше девушка с щелчком надела перчатки; парень у двери наклонился над столом явно не для того, чтобы реанимировать свою лягушку «рот в рот». Тогда для чего?..

На помощь!

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть Крилла, выходящего из подсобной комнаты, которая походила на пыточную камеру: я мельком увидела банки, колбы и контейнеры, наполненные живыми бабочками, жуками, многоножками и цикадами. Меня замутило.

Билли с улыбкой взяла скальпель.

– Хочешь начать первой? – предложила она так запросто, как будто речь шла о мясном рулете.

Я была уверена, что на этот раз точно свалюсь в обморок. Я схватилась за край стола, и папка выскользнула у меня из рук.

– Ника, что с тобой? Ты в порядке? – спросила она меня.

Кто-то повернулся, чтобы посмотреть на меня.

– Да… – вяло сказала я, сглотнув.

– Ты вся прям позеленела, – констатировала бесспорный факт Билли, рассматривая меня сквозь очки. – Боишься лягушек, да? Не бойся, смотри, она мертвая как камень! Мерт-ва-я! Видишь? Смотри! – И Билли потыкала лягушку кончиком скальпеля.

Очки запотели от частого горячего дыхания, и я поймала себя на мысли, что впервые в жизни хочу, чтобы меня в наказание выставили за дверь.

Нет, я не смогу. Не смогу этого сделать. Это выше моих сил!

– Вот это да, – сказал кто-то позади меня, – повелительница улиток испугалась лягушки.

За столом позади нас сидел с защитными очками на лбу тот самый парень, которого я встретила в школьном дворе, а потом в торговом центре. Он улыбнулся:

– Привет, девушка-с-улиткой.

– Привет, – выдохнула я.

Он посмотрел мне в глаза, словно собираясь что-то сказать, но в следующее мгновение Крилл приказал нам вернуться к работе.

– Ника, не переживай, я беру это на себя, – заверила меня Билли, увидев, что я использую нашу папку как щит. – Наверное, ты никогда раньше не делала лабораторную. Не нужно стыдиться. Воспринимай это как детскую игру! Давай я буду резать, а ты станешь записывать, что у нас получается.

Я с трудом кивнула, оглядываясь, потом сочувственно посмотрела на лягушку. Билли улыбнулась, поднимая скальпель.

– Ну начнем. Смотри не испачкайся.

Я вжала шею в плечи, когда скрипящий звук ударил в уши. Я держала папку у самого носа и видела только пустую страницу.

– Вот… Это сердце. Или это легкое? Ой, какое же оно мокрое. И такой странный цвет! Посмотри. Ника, ты записываешь?

Я часто закивала, кривыми буквами записывая то, что слышала от нее.

– О боже, – услышала я ее бормотание.

Я нервно перевернула страницу.

– Ой, она такая скользкая. Послушай, какой влажный звук. Фу-у-у!

И тут мне на помощь пришло, наверное, само провидение. Что бы это ни было, оно материализовалось в виде клочка бумаги. Я обнаружила его на нашем столе. Развернула его дрожащими пальцами и внутри увидела четыре простые буквы: КУ-КУ.

Сзади кто-то покашлял, и я обернулась. Парень сидел ко мне спиной, но я заметила страницу без уголка в его тетради. Я собралась его позвать, но ахнула, прежде чем успела что-либо сделать.

– Довер! – крикнул Крилл, и я с ужасом повернулась к нашему столу. – Что там у тебя?

Теперь на меня смотрел чуть ли не весь класс. О нет!

– Где?

– В руке! Не думай, я все вижу!

Крилл подошел ближе, и у меня от паники туда-сюда забегали глаза. Что скажут Анна с Норманом, если узнают, что я плохо вела себя на уроке и меня поймали с запиской в руке?

Я не знала, что делать. Но долго думать нет времени. Учитель бодрым шагом шел к нашему столу, и я в порыве отчаяния повернулась к нему спиной, а потом сунула записку в рот. Я жевала ее как одержимая, думая о том, что глотать бумагу мне еще не доводилось в моей непутевой жизни. В довершение ко всему я проглотила записку под изумленным взглядом парня, который мне ее и передал и теперь смотрел на меня во все глаза.

Хорошо хоть, я жива. Крилл остался недоволен, когда ничего не обнаружил у меня в руках. Смерив меня подозрительным взглядом, он велел больше не отвлекаться от задания.

Интересно, что бы он подумал, если бы увидел меня сейчас, когда я семенила по тротуару, прижав руки к животу, как будто он болел.

Отойдя достаточно далеко от школы, я украдкой оглянулась через плечо. Рядом находился мост через реку и косогор, поросший травой. Я опустилась на колени и расстегнула молнию кофты. Скарабей метнулся в банке у меня в руках. Я смотрела на него сквозь пряди волос, падавшие на лицо.

– Не волнуйся, – прошептала я ему, как будто это наша тайна, – я тебя оттуда забрала.

Отвинтив крышку, я положила банку на траву. Жук, слишком напуганный, не двигался и не пытался выбраться на волю.

– Убегай, – прошептала я, – пока тебя никто не увидел.

Я опрокинула банку, и он камешком упал в траву, так и не шевельнувшись. Я посмотрела на него. Такой маленький, странный. Многим этот жук показался бы отвратительным, жутким, а во мне он вызывал только сочувствие. Многие не заметили бы его, потому что он ничтожно мал, другие убили бы, потому что он слишком уродлив в их глазах.

– Тебе нельзя здесь оставаться, тебе причинят боль, – грустно прошептала я. – Люди не понимают, боятся. Они тебя раздавят, чтобы ты не ползал рядом с ними.

Мир не принимает таких, как мы. Он запирает нас в разных учреждениях, чтобы на нас не смотреть, он держит нас подальше от себя, забывая о нашем существовании, потому что так удобнее. Никто не хочет жить рядом с нами, даже смотреть на нас неприятно. Я знала это слишком хорошо.

– Давай! – Я поскребла землю возле его лапок, и он расправил крылья, поднялся в воздух, а потом исчез из поля зрения. Я с облегчением вздохнула.

– Пока!

– Ну надо же, значит, не только чокнутые разговаривают сами с собой.

Я спрятала банку, поняв, что я здесь не одна. Рядом стояли две девушки, которые смотрели на меня иронично и сострадательно. Я узнала одну из них: она подарила Ригелю алую розу. Ее блестящие волосы и ухоженные руки были такими же красивыми, какими я видела их в окне. Когда я встретилась с ней взглядом, она жалостливо улыбнулась и сказала:

– Значит, пугаешь голубей.

Мне стало вдруг так стыдно, что даже живот заболел. Они видели, как я выкрала жука из лаборантской? Надеюсь, что нет, иначе у меня возникнут серьезные проблемы.

– Я ничего не делала, – поспешно сказала я. Голос прозвучал пискляво, и они расхохотались. Понятно, их забавляет не то, что я сижу в траве, а я сама. Они смеялись надо мной.

– «Я ничего не делала», – передразнила вторая. – Сколько тебе лет? Ты похожа на маленькую девочку из начальной школы.

Они рассматривали мои цветные пластыри, и я снова ощутила неуверенность в себе, как в детстве. Наверное, они правы. Я скукожилась под их взглядами, стала нелепой букашкой, маленькой девочкой с исцарапанными руками, с серой тусклой кожей, как у маленького монстра, слишком долго просидевшего в погребе.

Они застигли меня в то время, когда я входила в свой маленький мир, а потому оказалась особенно уязвима и беззащитна.

– У детсадовцев в конце улицы тоже есть воображаемые друзья. Может, тебе стоит сходить и послушать, что они расскажут. – Обе засмеялись. – Сможете поболтать о своем. Только смотрите не подеритесь. Давай, иди к ним прямо сейчас! – Девушка с розой пнула мой рюкзак.

Я вздрогнула и подтянула его к себе, и она больно хлопнула меня по руке. Я смотрела на нее с недоумением, не понимая, почему она так себя ведет. Девушка смотрела на меня сверху вниз так, что я почувствовала себя каким-то жалким существом.

– Может, хоть они отучат тебя подслушивать, раз родители не сказали тебе, что так делать нехорошо.

– Ника! – позвал вдруг чей-то голос.

Позади девушек, сжав руки в кулаки, стояла Мики и настороженно смотрела на моих обидчиц.

– Какие-то проблемы? – резко спросила она.

Девушка натянуто улыбнулась.

– О, смотрите, кто здесь! Социальная служба устраивает пикник? Не знала. – Она постучала крашеными ногтями по губам. – Какая прелесть! Принести вам чай?

– У меня есть идея получше, – ответила Мики. – Почему бы вам обеим не убраться отсюда к черту?

Лицо девушки перекосилось от злости, но ее подруга, стоявшая чуть позади, опустила глаза в землю, как будто желая спрятаться.

– Что ты сказала?

– Может, пойдем, – пробормотала вторая.

– У тебя, случайно, нет скотча, чтобы заклеить себе рот?

– Есть, конечно, – сказала Мики, – ношу на всякий случай в рюкзаке. Только почему бы нам не начать с твоего рта?

– Пошли, – позвала вторая, осторожно потянув девушку за рукав. Та оглядела Мики с ног до головы с брезгливой ухмылкой.

– Жалкая неудачница, – медленно, с отвращением произнесла она, потом повернулась и пошла с подругой по тротуару, не оглядываясь. Когда они отошли достаточно далеко, Мики посмотрела на меня и спросила:

– Они тебя ударили?

Я встала с травы и ответила:

– Нет.

Мики испытующе смотрела на меня, очень пристально, как бы прощупывая, и я надеялась, что она не увидит отражение унижения в моих глазах.

– Как ты здесь оказалась? – спросила я, чтобы отвлечь ее внимание от себя. – Ждала автобуса на остановке, чтобы поехать домой?

Мики колебалась. Она взглянула на перекресток метрах в двадцати от нас.

– Меня забирают в конце улицы, – неохотно сказала она через некоторое время.

Я проследила за ее взглядом.

– Ой, так далеко?

Не хотелось казаться любопытной, но сейчас мне слишком стыдно, чтобы следить за своими словами.

– Я предпочитаю так.

Возможно, Мики не нравилось, когда остальные видят, кто за ней приезжает или на чем она возвращается домой. Ей явно неприятно об этом говорить, а я уважала ее молчание, поэтому не стала допытываться.

– Мне надо идти, – сказала Мики, когда у нее в кармане зазвонил мобильный. Она посмотрела на экран, не отвечая на звонок, и я кивнула, заправив волосы за уши.

– Тогда увидимся завтра. Пока!

Чуждая всякой любезности, Мики пошла дальше по тротуару в ту сторону, куда и шла до этого. Я смотрела, как она уходит, и тут у меня вырвалось:

– Мики!

Она обернулась. Я смотрела на нее какое-то время, а потом… потом улыбнулась и крикнула:

– Спасибо!

Мики посмотрела на меня долгим взглядом и ничего не ответила. Она посмотрела на меня так, словно впервые, с тех пор как мы познакомились, она увидела меня.

Через несколько минут я была уже дома. Как и всегда, прихожая приняла меня в свои теплые объятия. Я чувствовала себя обласканной и защищенной.

Но это ощущение длилось недолго: я замерла, увидев на крючке вешалки куртку Ригеля. При мысли о нем стало тесно в груди.

Теперь, когда Ригель больше не оставался после уроков, мне придется смириться с тем, что бо`льшую часть дня он будет находиться где-то поблизости.

Все утро я старалась не думать о нем. Не вспоминать, как он дышал мне в лицо. То, что я так болезненно реагировала на него, ненормально. Ненормально все еще чувствовать на себе его дыхание. То, что от звука его голоса во мне закипала кровь, тоже ненормально. В моей жизни не было ничего нормального, никогда не было.

Я хотела бы обо всем забыть, смыть с себя. Не обращать на прошлое внимания. Но мне хватало самой малости, чтобы снова погрузиться в те ощущения…

Трель звонка вырвала меня из размышлений. Я вздрогнула и повернулась к входной двери. Кто это в такой час? Анна в магазине, Норман вряд ли пришел бы домой обедать, потому что конференция уже не за горами и каждую свободную минуту он посвящал подготовке к выступлению. Я посмотрела через стеклянную створку, затем открыла дверь.

Передо мной стоял человек, которого я ожидала увидеть на пороге своего дома меньше всего.

– Привет! – парень помахал мне рукой.

Это был он: лаборатория, торговый центр, улитка. Я смотрела на него, от удивления расширив глаза. Что он здесь делает?

– Извини, что я без предупреждения. Я не помешал? – спросил он, почесывая за ухом.

Я покачала головой, пораженная его неожиданным визитом.

– Отлично. Я зашел, чтобы отдать тебе это, – сказал он, что-то протягивая. – Ты забыла его в лабораторной.

Мой учебник биологии. Я осторожно взяла его в руки, сама себе удивляясь. Неужели я его забыла? Странно, мне казалось, что парта была пустой, когда я выходила из лабораторной. Может, я так спешила за банкой, что не заметила его?

– Я увидел адрес на наклейке и как раз проходил мимо.

Что со мной происходит, ведь раньше я никогда не позволяла себе отвлекаться до такой степени, чтобы терять вещи. Сначала фотография, теперь учебник…

– Спасибо! – Я опустила голову и почесала кончик носа. – В последнее время я почему-то все теряю, – сказала я с улыбкой, словно смиряясь с рассеянностью, которая раньше была мне не свойственна. – Уже который день ищу…

– Я Лайонел.

Он выглядел смущенным и на мгновение отвел глаза, но потом снова посмотрел на меня.

– Меня зовут Лайонел. Насколько я помню, мы так и не познакомились.

Волнуясь, я обхватила учебник обеими руками и немного застенчиво произнесла:

– Я Ника.

– Знаю. – Он слегка улыбнулся и кивнул на этикетку с моим именем на обложке.

– А, точно…

– Ну это уже прогресс. Теперь ты хотя бы знаешь, как меня позвать в случае нашествия улиток!

Лайонел рассмеялся, и я тоже. Его шутливые слова для меня как глоток ключевой воды. И еще я подумала, что только неравнодушный человек мог сделать крюк, чтобы дойти до моего дома и вернуть учебник.

У Лайонела были густые светлые волосы и добродушный смех. Когда он смеялся, в его глазах цвета ореха пробегали веселые искорки и отражалось что-то, внушавшее мне спокойствие.

Однако внезапно его взгляд изменился. Теперь он смотрел мне за плечо. И легкого движения воздуха за спиной оказалось достаточно, чтобы я поняла. В следующее мгновение тонкие пальцы легли на ребро двери над моей головой. Я застыла, каждой клеточкой оцепеневшего тела ощущая его присутствие.

– Ты заблудился?

Ох уж этот голос! Хриплый, вкрадчивый тембр. Он звучал так близко, что меня бросило в дрожь. Я крепче прижала учебник к груди, желая только одного – не слышать его.

– Нет, я вообще-то проходил мимо. Я Лайонел, – ответил мой новый знакомый и недоверчиво посмотрел на Ригеля. – Я тоже учусь в «Барнеби».

Ригель молчал, а его молчание действовало на меня еще хуже слов. По спине побежали мурашки, я прикусила щеку, а потом выпалила:

– Лайонел принес мне учебник, который я забыла в классе.

Затылок кольнуло. Не иначе от взгляда Ригеля.

– Как это вежливо с его стороны.

Лайонел, слегка наклонив голову, внимательно разглядывал Ригеля. Появление этого персонажа всегда вызывало у людей странное замешательство.

– Ну да… Мы ходим к биологу Криллу на лабораторные занятия. – Лайонел смотрел на Ригеля так, словно хотел что-то высмотреть у него в глазах, найти ответ на незаданный вопрос. – А ты? – спросил он, сунув руки в карманы, словно спрашивал: «А ты-то сам кто такой?»

Ригель барабанил пальцами по ребру двери и смотрел на Лайонела из-под темных бровей, в уголках его рта промелькнула дерзкая усмешка. Он, как всегда, чувствовал себя хозяином положения. Только сейчас я заметила, что на нем простая футболка, а не привычная толстовка или свитер.

– А ты не догадываешься? – произнес Ригель вкрадчивым голосом.

Его тон и сама фраза звучали двусмысленно. Мол, понимай как хочешь, кто он и что делает в этом доме, где живу я. Они обменялись взглядами, значения которых я не поняла. И когда Ригель опустил на меня глаза, у него был вид человека, который знает, что последнее слово за ним.

– Анна висит на телефоне, – сказал он, – она хочет с тобой поговорить.

Я отступила в сторону, выскальзывая из-под его руки. Анна ждала у телефона, чтобы поговорить со мной?

– Еще раз спасибо за учебник, – кивнула я Лайонелу, не зная, что добавить. – Я должна ответить. Увидимся! – попрощалась я скомканно и побежала к телефону. Мне показалось, что Лайонел собирается что-то сказать, но Ригель его опередил:

– Увидимся, Леонард.

– Я вообще-то Лай…

Раздался сухой щелчок закрывшейся двери.

Глава 11. Белая бабочка

В каждом из нас есть загадка.

Это единственное, что мы знаем о себе.

Я всегда думала, что Ригель похож на луну – на черную, спрятавшую одну свою сторону от глаз наблюдателей луну, сияющую во тьме ярче звезд. Но я ошибалась – Ригель был похож на солнце. Гигантское, жгучее и неприступное. Оно обжигало, слепило глаза, высвечивало мои мысли, обнажало их, а все остальное оказывалось в тени.

Приходя домой, я всегда видела его куртку на вешалке. Сказать, что мне все равно, значило бы солгать самой себе.

Мир вокруг менялся, когда Ригель находился рядом. Поневоле я начинала искать его глазами. Сердце ухало вниз. Мучили тревожные мысли, и я закрывалась у себя в комнате до вечера, пока не приходили Анна с Норманом. Таков единственный способ не встречаться с его колючим взглядом. Я пряталась от Ригеля, но правда заключалась в том, что нечто пугало меня гораздо больше, чем резкий разрез его глаз, отчужденность или непредсказуемость. Что-то, что не давало мне покоя, даже когда Ригеля от меня отделяли кирпичные стены нашего нового дома.

Как-то раз посреди дня я все-таки решилась выйти на задний двор, чтобы погреться на солнышке.

Февраль в здешних краях мягкий, пасмурный и прохладный, впрочем, как и вся зима. Я родилась и всегда жила на юге Алабамы, поэтому не удивлялась голым деревьям, мокрым дорогам и белым облакам на небе, которое на рассвете было уже совсем весенним. Мне нравилось снова чувствовать траву под босыми ногами. Солнце сплело на лужайке сверкающее кружево, и я любовалась им, сидя в тени абрикосового дерева, погружаясь в безмятежность этого маленького сада.

В какой-то момент я услышала громкое настойчивое гудение. Я встала и пошла на звук, а когда поняла, в чем дело, то расстроилась. Гудел шершень. Одной лапкой он застрял в луже грязи и, трепеща крыльями, пытался взлететь.

Неприятно осознавать, что я ничего не предпринимаю, а стою в нерешительности и со страхом смотрю на существо, попавшее в беду. Я всегда считала пчел с их толстыми лапками и пушистыми воротничками очень милыми, но шершни меня пугали. Несколько лет назад один такой меня здорово ужалил, рука болела несколько дней, не очень-то хотелось вновь проходить через это.

Однако шершень продолжал так отчаянно извиваться, что отзывчивая часть меня взяла верх: я осторожно приблизилась к нему, разрываясь между страхом и жалостью. Попробовала ковырнуть жижу палкой, но сразу же отскочила с пронзительным визгом, когда он снова разразился грозным жужжанием. Потом я вернулась и снова принялась орудовать палкой.

– Не кусай меня, пожалуйста, – умоляла я его, – не кусай!

В результате при помощи второй палки, потому что первая сломалась, мне все-таки удалось его освободить. Фух, с облегчением подумала я и улыбнулась.

Шершень немного поползал по земле, приходя в себя, и наконец тяжело взлетел. А я побледнела от страха. Отбросив палку, я побежала, закрыв лицо руками и визжа, как маленький ребенок. Было стыдно, но я себя не контролировала.

Добежав до садовой дорожки, я запнулась о собственную ногу и наверняка расквасила бы нос об плитку, если бы в последний момент меня не поддержали чьи-то руки.

– Эй! – услышала я. – Ты чего?

Я обернулась, все еще цепляясь за обхватившие меня руки, и увидела ошеломленные глаза своего спасителя.

– Лайонел?

Что он делал на заднем дворе?

– Клянусь, – смущенно начал он, – я тебя не преследую.

Он отпустил меня, и я отряхнула грязь с брюк.

Лайонел кивнул в сторону дороги:

– Я живу недалеко отсюда, через несколько кварталов… Спокойно шел себе по дороге и услышал, как ты кричишь. Струхнул не по-детски, – шутливым тоном сказал он и вопросительно поднял бровь. – Можно узнать, чем ты там занималась?

– Ничем. Там было насекомое. – Я поглядела вокруг, чтобы убедиться, что шершня нет рядом. – Просто испугалась.

Лайонел нахмурил брови.

– А разве нельзя убить его, вместо того чтобы кричать?

– Конечно нет. Разве он виноват в том, что я его боюсь?

Теперь пришла моя очередь хмуриться. Лайонел какое-то время удивленно смотрел на меня, потом, опустив глаза на мои босые ноги, сказал:

– Ну, значит, все в порядке?

Я кивнула, и он, похоже, не нашелся, что еще сказать.

– О’кей, – пробурчал он и уставился на ботинки. Потом вскинул голову, посмотрел на меня и сказал: – Тогда пока.

Когда он повернулся и пошел, я поняла, что даже не поблагодарила его. Лайонел пришел проверить, что со мной случилось, и в результате спас мой нос. Он так добр ко мне.

– Подожди!

Лайонел обернулся. Я подошла и заговорщицким тоном спросила, наклонившись к нему, пожалуй, слишком близко:

– Хочешь фруктового льда?

Он посмотрел на меня несколько растерянно.

– Посреди зимы? – спросил он, и я решительно кивнула.

Он пытливо на меня посмотрел и, когда понял, что я не шучу, ответил:

– А давай!

– Лед на палочке в феврале, – прокомментировал Лайонел, рассматривая свое «зеленое яблоко», пока я с довольным видом покусывала свой брусок.

Мы сидели на бордюре недалеко от дома. Я обожала фруктовый лед. Когда Анна об этом узнала, она накупила много разных брикетиков с мармеладными животными внутри. Помню, когда я их увидела в морозилке, то не сразу поверила своему счастью.

Мы немного поболтали с Лайонелом. Я спросила, где он живет, ходит ли в школу по мосту через реку под крики рабочих. Разговаривать с ним было легко. Время от времени он перебивал меня на середине фразы, но меня это не обижало. Он спросил, давно ли я здесь, нравится ли мне город. Спросил и про Ригеля. Услышав этот вопрос, я напряглась, как случалось каждый раз, когда Ригель примешивался к моему разговору с кем-нибудь.

– Не подумал бы, что он твой брат, – признался Лайонел, когда я туманно объяснила, что Ригель член моей семьи. Он разглядывал какое-то время мармеладного крокодила на своей ладони, а потом закинул его в рот.

– А кем еще он может быть, по-твоему? – спросила я, стараясь не думать о том, как Лайонел его назвал. Каждый раз, когда я слышала слово «брат» применительно к Ригелю, мне хотелось вцепиться ногтями в игрушку-антистресс, чтобы снять нервное напряжение.

Лайонел фыркнул, качая головой:

– Забудь!

Он не спрашивал о моем детстве, и я умолчала про Склеп. Как и про то, что парень в доме на самом деле мне не брат. Было приятно делать вид, что я самая что ни на есть нормальная девчонка. Никаких казенных учреждений, никаких кураторов, никаких матрасов с дырками и торчащими пружинами. Я просто… Ника.

– Подожди, не выбрасывай! – остановила я Лайонела, когда он начал ломать палочку от фруктового льда. Он озадаченно посмотрел на меня, когда я забрала ее из его рук.

– Почему?

– Я их собираю.

У Лайонела засверкали искорки в глазах.

– Зачем они тебе? Неужели на досуге клеишь из них самолетики?

– Не-а. Накладываю их как шины к сломанным воробьиным крыльям.

Лайонел решил, что я шучу, и расхохотался.

Он смотрел, как я встаю и отряхиваю джинсы.

– Послушай, Ника…

– Да? – Я улыбнулась, повернувшись к нему. Мои серые глаза поймали его взгляд. Лайонел смотрел на меня, приоткрыв рот, и, казалось, не мог ничего сказать.

– У тебя… у тебя… такие глаза… – пробормотал он наконец, и я нахмурила брови.

– Что? – спросила я, наклонив голову.

Он торопливо покачал головой и провел рукой по лицу, отводя взгляд.

– Нет, ничего.

Я непонимающе посмотрела на него, но уточнять не стала, потому что пришло время прощаться. Меня ждала домашка.

– Увидимся завтра в школе.

Я пошла по подъездной дорожке, и Лайонел, кажется, понял, что ему тоже пора идти. Он колебался, прежде чем скороговоркой произнес то, что как будто вертелось на кончике его языка:

– Можем обменяться телефонами.

Я часто заморгала и услышала, как он прочистил горло.

– Если я пропущу школу, то смогу позвонить и попросить у тебя домашку.

– Но ведь мы в разных классах.

– Это да, но на лабораторные-то ходим вместе, – не сдавался Лайонел. – А вдруг я пропущу какую-нибудь важную вивисекцию? Мало ли, ты же знаешь Крилла. Хотя если не хочешь, то ладно.

Лайонел оживленно жестикулировал, и я подумала, что он ведет себя немного странно. Я покачала головой, останавливая поток слов, улыбнулась и сказала:

– Записывай номер.

В тот вечер Анна вернулась раньше обычного. До конференции дезинсекторов оставалась пара дней, и она спросила, не нужно ли что-нибудь купить для меня, пока они с Норманом не уехали.

– Нас не будет целый день, – сообщила она. – Уезжаем в аэропорт на рассвете, потом летим полтора часа, а домой возвращаемся поздно вечером, около полуночи. С твоим мобильником все в порядке, да? Если что, сразу звони…

– Анна, не беспокойся, у нас все будет нормально, – успокоила я ее. – Голодными не останемся. Мы с Ригелем…

Я не договорила. Имя застряло у меня в горле, как осколок стекла. Только сейчас я осознала, что придется провести с ним наедине целый день. Представилась тишина комнат, наполненная его присутствием: эхом шагов, грозными взглядами.

– Что?.. – вздрогнула я, услышав голос Анны.

– Ты не могла бы позвать Ригеля? – повторила она, выкладывая из пакета на стол несколько упаковок томатного соуса. – Хочу и с ним поговорить.

Мысль о том, чтобы пойти его искать, приблизиться к нему или снова оказаться перед дверью его комнаты, вгоняла меня в ступор. Анна посмотрела на меня, и я поймала себя на том, что поджимаю губы.

«Я буду умницей», – прошептал тихий голос у меня в голове. Анна ничего не знала о наших с Ригелем натянутых отношениях. Пусть так будет и дальше, иначе я рискую ее потерять…

Ничего больше не сказав, я пошла исполнять ее просьбу.

Ригеля в комнате не оказалось: заглянув в приоткрытую дверь, я его там не обнаружила. Прошлась по всему дому, а потом догадалась поискать его на заднем дворе.

Закатные лучи зажгли кусты гардении; темные ветви деревьев, словно артерии и капилляры, контрастно выделялись на оранжевом фоне красивого неба. Я ступала по деревянному настилу веранды босыми ногами. И остановилась, увидев Ригеля, он стоял посреди сада в профиль ко мне. Сумеречный свет заливал его одежду, отражался в темных волосах красноватыми отблесками. Его окружала такая совершенная тишина, что я почувствовала себя незваной гостьей. Замерев, я гадала, почему он там стоит.

Что делает в тишине, засунув руку в карман брюк, в свитере с растянутым воротом, облегающем покатые плечи?

«Ты слишком часто на него смотришь, – увещевал меня внутренний голос, – ты не должна».

Я отвела взгляд и заметила какое-то легкое движение в воздухе. По саду, приплясывая, порхала белая бабочка. Она скользнула среди ветвей дерева, а затем села Ригелю на грудь – прильнула к его сердцу, наивная и смелая, а может, просто глупая и безрассудная. Я снова смотрела на Ригеля, но теперь с беспокойством. Он наклонил голову к бабочке, которая, раскрыв крылышки, ловила последние теплые лучи солнца, такая хрупкая и беззащитная под его взглядом. Затем Ригель поднял руку, накрыл бабочку ладонью.

Мое сердце дрогнуло. Я поймала себя на том, что ожидаю, как он ее раздавит и разотрет в ладони. Сколько раз это делали дети в Склепе… Я так напряглась, что казалось, будто он сжимает в ладони не бабочку, а меня. Я ждала, ждала, а Ригель разжал пальцы. Бабочка поднялась по его руке, такая беззаботная, а он наблюдал за ней. Закатный свет отражался в его глазах, ветерок перебирал волосы.

Он смотрел, как бабочка улетает, взглядом провожая ее. Солнце рисовало передо мной невиданное зрелище.

Я смотрела на Ригеля, окутанного чистым светом, который, как я раньше думала, ему не к лицу, ведь ему подходят лишь тени и черные дыры, сумрак и темнота. Он идеально вписывался в образ изгнанного ангела, этакого красивого Люцифера, обреченного вечно проклинать небеса. Только таким он мне всегда и представлялся.

Но сейчас я поняла, что никогда не видела его таким красивым.

«Ты слишком часто смотришь на него, – прошептало мое сердце, – ты всегда слишком много смотрела на него, на того, кто разрушает, обижает и обманывает, на того, кто творит слезы, делает чернила, которыми пишется сказка. Ты не должна, не должна, не должна…» Я обхватила себя руками, вся сжалась, прежде чем крикнуть:

– Ригель!

Он повернул голову. Я почувствовала, как его глубокий взгляд проникает в меня, как будто роет во мне ходы без разрешения, прожигает кожу. И пожалела о том, что смотрела на него столько времени, что не смогла противостоять его взгляду и пустила его внутрь хозяйничать.

– Тебя зовет Анна.

«Ты всегда смотрела на него слишком много».

Я быстро ушла в дом, убегая от этого видения. Но у меня было ощущение, что какая-то частичка меня осталась там, навсегда запертая в этом мгновении.

– Ригель сейчас придет, – сообщила я Анне, зайдя в кухню, и сразу ушла.

Я стала жертвой непонятных эмоций, от которых не знала как избавиться. Я помнила, как он смял розу, как выгнал меня из своей комнаты, как постоянно требовал держаться от него подальше. Помнила неизменные насмешку, жестокость, поэтому меня пугали ощущения, которые, несмотря на все происходящее, не оставляли меня в покое.

Мне следовало презирать его, мечтать, чтобы он исчез из моей жизни. И все же… все же…

Я не переставала искать свет. Я не могла сдаться. Ригель был загадочным, циничным и лживым, как черт. Сколько еще он должен доказывать мне это, прежде чем я признаю поражение?

Остаток дня я провела в своей комнате, охваченная мучительными мыслями. После ужина Анна с Норманом предложили прогуляться, но я отказалась. При всем желании я не смогла бы улыбаться и казаться беззаботной.

Я с грустью посмотрела, как они выходят на улицу, и отправилась в свою комнату, и тут раздались ангельские аккорды. Я замерла и задержала дыхание. По дому разливалась чарующая мелодия, от звуков которой мое сердце бешено забилось. Словно невидимая паутина оплела мои руки и ноги. Я должна уйти наверх – это самое разумное, однако ноги сами понесли меня к роялю.

Он сидел спиной к двери, его черные волосы блестели в свете лампы. На рояле стояла красивая хрустальная ваза, в которую Анна поставила букет цветов. Над клавишами плавно двигались его руки. Вот где источник невидимой магии! Очарованная, я глядела на них, зная, что он меня не заметил.

Всякий раз, когда я слышала игру Ригеля, мне казалось, что он хочет что-то сказать. По природе он молчалив, и, возможно, такова его манера говорить с миром. Наверное, ноты стали буквами его тайного языка, который мне впервые захотелось понять.

Насколько я помнила, Ригель никогда не исполнял веселые или праздничные композиции. В его мелодиях всегда звучало что-то очень печальное, от чего сердце начинало тосковать.

На рояль запрыгнул Клаус. Он подошел к Ригелю и принюхался, словно проверяя, знает он этого парня или нет.

Ригель перестал играть, посмотрел на кота, затем протянул руку и схватил его за шкирку, чтобы спустить на пол. Но вдруг его плечи напряглись, пальцы сильнее впились в кота, Клаус пронзительно замяукал, дрыгая лапами. Ригель вскочил и швырнул его за рояль. Бедный кот опрокинул вазу с цветами, и та с грохотом упала на пол. Хрусталь разлетелся на тысячи осколков.

Эта жестокая сцена повергла меня в ужас. Гармония была разорвана в клочья слепой яростью, потрясенная, я бросилась бежать по лестнице. Из гостиной вслед за мной летела волна беспорядочных звуков.

Паника затуманила мой ум, но в памяти неожиданно всплыл давно забытый разговор…

– Я его боюсь.

– Кого?

Питер не ответил. Он был застенчивым, тощим и очень пугливым. Но на этот раз его глазки кричали о каком-то другом страхе.

– Его…

Хоть я и была маленькой девочкой, но знала, о ком говорит Питер. Многие боялись Ригеля, потому что он был странным даже на фоне таких ненормальных детей, как мы.

– С ним что-то не так.

– То есть? Ты о чем? – неуверенно спросила я.

– Он злой, – поежился Питер, – устраивает драки и делает всем больно, потому что ему это нравится. Я видел, как он рвет траву – как чокнутый. Он выдергивал ее из земли, как зверь. Он злой, жестокий и может делать только всякие гадости.

– Не бойся его, – успокоила я Питера дрожащим голосом, – ведь ты никогда ему ничего плохого не делал…

– А ты? Разве ты ему что-нибудь плохое сделала?

Я кусала пластыри на пальцах, не находя, что ответить. Ригель часто доводил меня до слез, не знаю почему. С каждым днем наша с ним история все больше походила на легенду, которую нам рассказывали перед сном.

– Ты его не видишь, – прошептал Питер, чуть ли не плача, – ты его не слышишь, а я… я живу с ним в одной комнате. – Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и выражение его личика меня испугало. – Ты не представляешь, сколько вещей он разорвал на части без всякой причины. Он просыпался среди ночи и кричал, чтобы я ушел. Ты видела хоть раз, как он улыбается? Видела его ухмылку? Так у нас никто не улыбается. Он чокнутый и злой. Он жестокий, Ника! Нам всем нужно держаться от него подальше.

Глава 12. Акрасия[2]

Тот, кто рычит, шипит и царапается, обычно самое уязвимое существо.

«Злой и жестокий» – вот как Ригеля когда-то описали. Такова оборотная сторона человека, который умело манипулирует теми, кого хочет очаровать. Я видела кровь на руках Ригеля, царапины на его лице, ярость в глазах, когда он с кем-то дрался. Он рычал на меня, чтобы я не подходила к нему близко, но его мрачная насмешливая улыбка, казалось, призывала меня поступить иначе.

Он не был принцем – он был волком. Но, наверное, все волки выглядят прекрасными и хорошо воспитанными принцами, иначе Красная Шапочка не дала бы себя обмануть.

Мне придется с этим смириться. Света нет. Нет никакой надежды. С таким человеком, как Ригель, нет. Почему я не могла этого понять?

– Мы готовы! – крикнул Норман снизу.

День их отъезда наступил слишком быстро, и, ставя сумку у лестницы, я вдруг снова почувствовала себя сиротой. Я поймала взгляд Анны и поняла, что грущу, потому что знаю, что не увижу ее до поздней ночи. Уж слишком сильно я к ним привязалась, если даже их недолгий отъезд вызывал у меня чувство брошенности.

– Ну как, продержитесь тут без нас? – обеспокоенно спросила Анна. Ей явно не хотелось оставлять нас одних на целый день, особенно сейчас, на первом этапе усыновления.

Чтобы успокоить Анну, я заверила ее, что время пролетит быстро и, когда они вернутся вечером, застанут нас здоровыми и невредимыми.

– Мы позвоним, когда приземлимся. – Анна поправила шарф, и я кивнула, пытаясь улыбнуться. Ригель стоял позади меня.

– Корм для Клауса в шкафчике, – напомнил нам Норман.

Проходивший мимо кот хмуро посмотрел на меня и прошествовал дальше по своим делам.

Анна потрепала Ригеля по плечу, потом взглянула на меня и улыбнулась. От волнения я заправила непослушную прядь за ухо.

– Увидимся сегодня вечером, – ласково сказала она.

Я встала возле лестницы и помахала им на прощание. Дверь закрылась, щелкнул замок, и в доме повисла тишина. Через секунду я услышала звук шагов – Ригель поднялся по лестнице и ушел в свою комнату. Ушел, не взглянув на меня. Я посмотрела на пустую лестницу, обернулась на входную дверь и глубоко вздохнула.

Ничего, Анна с Норманом скоро вернутся…

Я постояла в прихожей еще какое-то время, как будто они могли появиться снова в любой момент. Потом села на пол, скрестив ноги, и побарабанила пальцами по деревянным дощечкам паркета, следуя за геометрическим рисунком щелей. Интересно, куда делся Клаус? Я встала, прошла по коридору и заглянула в гостиную. Клаус сидел посередине ковра и мыл лапу. Маленькая головка ходила вверх-вниз. Какой же он милый! Может, котик хочет поиграть? Я встала на четвереньки и тихонько поползла в гостиную. Он опустил лапу и повернулся, уставившись на меня круглыми глазищами. Я пригнулась к полу и тоже уставилась на него. В глазах Клауса появилось раздражение, хвост задергался.

Он отвернулся, и я снова поползла к нему. И снова остановилась, когда он на меня посмотрел. Мы играли в «Замри!»: он метал в меня испепеляющие взгляды, потом отворачивался, и я ползла вперед, как жук-скарабей. Но когда я добралась до края ковра, Клаус нервно мяукнул.

– Тебе не хочется играть? – разочарованно спросила я, надеясь, что он снова обернется. Но Клаус пару раз махнул хвостом и ушел. Немного обескураженная, я посидела на корточках, а потом решила подняться в свою комнату и позаниматься.

Шагая по ступенькам лестницы, я гадала, во сколько Анна и Норман приедут в аэропорт. Мои мысли прервал Ригель. Он стоял в коридоре ко мне спиной, чуть наклонив голову вниз и рукой опершись о стену. Точнее, он в нее как будто вцепился, чтобы не упасть. Что с ним? Я открыла рот, но не сразу решилась произнести:

– Ригель!

Мне показалось, на его запястье напряглись жилы, но он не шевельнулся. Я попыталась разглядеть его лицо и подошла ближе. Под ногами заскрипели старые доски. Теперь я видела, что у Ригеля закрыты глаза.

– Ригель, – осторожно позвала я, – ты в порядке?

– Я в полном порядке, – раздалось злобное рычание, и я чуть не задохнулась, услышав скрежет его зубов.

Я застыла на месте, но не из-за враждебного тона, нет… Остановилась потому, что его ложь была настолько обезоруживающей, что не давала уйти. Я протянула к нему руку.

– Ригель…

Я едва успела дотронуться до него, как сразу отшатнулась. Ригель резко повернулся, его глаза встретились с моими.

– Сколько раз я говорил, чтобы ты не трогала меня? – угрожающе прошипел он.

Попятившись, я тревожно смотрела на него и с досадой осознавала, что его реакция обижает меня сильнее, чем прежде.

– Я просто хотела… – Я замолчала, потому что сама до конца не знала, зачем к нему подошла. – Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

В этот момент я заметила, что зрачки Ригеля слегка расширены. В следующее мгновение выражение его лица изменилось.

– Зачем? – Его рот искривился в злобной ироничной ухмылке. На этот раз он перестарался с гримасой, она сильно уродовала его.

– Ах да, я забыл, – быстро добавил он, цокнув языком, будто готовился побольнее меня укусить, – это потому, что ты у нас такая – не можешь иначе.

Я сжала кулаки, чтобы унять дрожь.

– Перестань!

Но Ригель приблизился ко мне. Он возвышался надо мной с улыбкой, которая была и укусом и ядом одновременно, настолько жестокой и безжалостной она казалась.

– Это сильнее тебя, да? Хочешь мне помочь? – язвительным тоном прошептал Ригель, его зрачки были похожи на иголки. – Хочешь… меня исправить?

– Прекрати, Ригель! – Я снова попятилась, не разжимая кулаки, в которых не было смысла, потому что я слишком хилая, худая и беспомощная. – Мне кажется, ты делаешь все для…

– Для?.. – протянул Ригель с издевкой.

– Для того чтобы тебя ненавидели!

«А я особенно! – хотела крикнуть я. – Я, именно я, словно таким образом ты наказываешь меня!»

Как будто я сделала что-то ужасное и теперь заслуживала только его злобы. Каждый укус был наказанием, каждый взгляд – предупреждением. Иногда я думала, что этим взглядом он хотел мне что-то сказать и в то же время прятал невысказанное под острыми шипами других слов.

И пока я наблюдала за Ригелем, окутанная его тенью, мне показалось, что в его глазах опять промелькнуло что-то из того, что таилось по ту сторону его личности, и я не должна это видеть.

– И ты меня ненавидишь? – голос Ригеля ворвался в мои мысли, усиленный его близостью. Он слегка наклонился ко мне, видимо, чтобы удобнее было истязать свою жертву. – Ты меня ненавидишь, бабочка?

Сломленная его натиском, я пробормотала:

– А ты хотел бы этого?

Ригель сжал губы, потом посмотрел куда-то мне за плечо, а я представляла, как он произносит короткое слово, я знала ответ. Уже слышала резкий выдох, с которым он вытолкнет это слово из груди, как будто это требовало огромных усилий.

– Да.

Я убежала на кухню и оставалась там, пока хлопок входной двери не сообщил мне, что он ушел.

Весь день я провела в одиночестве. В доме стояла тишина, как в пустом святилище, а потом начался дождь и нарушил тишину. Капли скользили по окнам, отражаясь хрустальными дорожками теней на паркете. Я сидела на полу и наблюдала за тем, как они подбираются к моим ногам.

Хотела бы я найти слова, чтобы передать то, что чувствовала. Вытащить бы их изнутри и разложить на полу, как осколки мозаики, и посмотреть, как они соединятся друг с другом. Я была опустошена.

В глубине души я всегда знала, что ничего не получится. Мне известно это с самого начала, тех пор я покинула Склеп. По привычке тешила себя надеждами, потому что не умела справляться с трудностями по-другому. Мне казалось, чтобы жизнь сияла, нужно шлифовать ее и полировать.