Портфель учителя бесплатное чтение

Хироми Каваками
Портфель учителя

Hiromi Kawakami

SENSEI NO KABAN

Серия «Погода в Токио»

Печатается с разрешения автора и литературного агентства The Wylie Agency (UK) Ltd.

Перевод с японского Александры Гуровой

© 2001, Hiromi Kawakami All rights reserved

© Гурова А., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Луна и батарейки

На самом деле учителя звали Мацумото Харуцуна, но я называю его просто учителем. Не по фамилии и даже не по имени, а именно учителем.

В старших классах он вел у меня японский. Он не был моим классным руководителем, да и я не была слишком увлечена родным языком, поэтому не могу сказать, что учитель мне особенно запомнился. К тому же мы не виделись достаточно долго – с самого выпускного.

С тех пор как я несколько лет назад случайно оказалась рядом с ним в дешевом баре у станции, я стала частенько сюда заходить. Учитель сидел за стойкой, немного приосанившись.

– Натто^[1] с тунцом, обжаренный корень лотоса и маринованный лук, пожалуйста, – обратилась я к бармену, садясь за стойку, и почти в одно время со мной осанистый старик тоже сделал заказ.

– Маринованный лук, обжаренный корень лотоса и натто с тунцом.

Я посмотрела на него – надо же, наши вкусы сошлись! – и он тоже посмотрел на меня. Его лицо показалось мне знакомым. Пока я силилась вспомнить, учитель сам обратился ко мне:

– Омати Цукико?

Я удивленно кивнула, и он продолжил:

– Я несколько раз видел тебя здесь.

– Да? – ответила я невнятно, продолжая внимательно рассматривать учителя. Аккуратно причесанные седые волосы, идеально выглаженная рубашка, серая жилетка. На стойке – бутылочка с саке, блюдце с закуской из китового хвоста и маленькая миска с остатками водорослей. Что ж, кажется, и закуски мы предпочитаем похожие… И тут вдруг в памяти всплыл неясный образ учителя, ведущего урок в старшей школе.

Учитель всегда стоял у доски с губкой для стирания мела в руке. «Весенний рассвет. Горы в первых лучах…»^[2] – писал он мелом и немедленно стирал написанное, не оставляя текст и на пять минут. Он не выпускал губку даже во время лекций, она словно срослась с его мускулистой левой рукой.

– Ты же девушка, а ходишь в такие заведения, – заметил учитель, тихонько обмакивая последний кусочек рыбной закуски в соус и поднося палочками ко рту.

– Что? – ответила я, наливая себе пива.

Я вспомнила, что этот человек был учителем в моей старшей школе, но имя вспомнить не удавалось. Я осушила стакан, растерянная и одновременно пораженная тем, как он запомнил имя одной из многих учеников.

– Помнится, раньше ты носила косу.

– Ну да.

– Я увидел тебя у магазина и узнал.

– Понятно.

– Кажется, в этом году тебе уже тридцать восемь?

– Пока только тридцать семь.

– Прости-прости.

– Ничего страшного.

– Я проверил по списку класса и фотоальбому.

– Что?

– А ты совсем не изменилась.

– Вы тоже, учитель, – произнесла я, не подавая виду, что не помню, как его зовут. С тех пор я только так его и называю.

Тем вечером мы выпили пять бутылочек саке на двоих. Счет оплатил учитель. Во время нашей следующей встречи платила уже я. В третий раз мы попросили раздельный счет и каждый платил сам за себя. С тех пор мы всегда так делаем. Почему мы все еще продолжаем ходить в этот бар? Наверное, мы просто не можем иначе. Мы не только предпочитаем одинаковые закуски – уверена, отношения с людьми мы тоже строим одинаково. Он старше меня на три десятка лет, но мне он кажется намного ближе сверстников.

Я несколько раз была у учителя дома. Порой после бара мы заходили в другой, а уже потом расходились по домам. Изредка мы шли в третий бар и в четвертый – в такие дни мы обычно заканчивали пить уже у учителя.

Когда учитель впервые предложил пойти к нему домой, я немного напряглась.

– Тут недалеко, – сказал он.

Я слышала, что его жена скончалась и он жил один. Мне не очень нравилась идея идти домой к одинокому мужчине, но поскольку мы уже выпили и мне хотелось еще, я все-таки пошла.

В доме царил гораздо больший беспорядок, чем я могла ожидать. Мне казалось, что в комнатах не окажется ни пылинки, но в темном углу были свалены вещи. Переходящая в прихожую комната с ковром, где стоял старый диван, казалась нежилой, а вот в следующей комнате были разбросаны книги, бланки для сочинений и газеты.

Освободив чайный столик, учитель вытянул из горы вещей в углу двухлитровую бутыль и наполнил саке большие пиалы.

– Пожалуйста, – предложил он и, оставив меня, отправился на кухню.

Эта комната выходила окнами в сад. Одна из ставен была открыта. За стеклом смутно виднелись ветви деревьев, но без цветов я даже не могла понять, что это за деревья такие. Я в целом в растениях не разбираюсь.

Когда учитель вернулся, неся на подносе нарезанную кету и семена хурмы, я спросила:

– А что за деревья в саду?

– Там только вишни, – ответил он.

– Все деревья – вишневые?

– Абсолютно все. Жена любила сакуру.

– Наверное, весной тут очень красиво…

– Насекомых полно, осенью все засыпает листьями, зимой – сплошь голые ветки… Ничего хорошего, – без особой неприязни проговорил учитель.

– Луна взошла, – заметила я.

Высоко в небе повис полумесяц, подернутый облачной дымкой. Учитель подцепил семечку, чуть наклонил чашку и отпил саке.

– Моя жена была совершенно спонтанным человеком.

– Да?

– Делала что вздумается.

– Вот как.

– Эти семена хурмы из Ниигаты. Мне нравится их островатый вкус.

Острый, жгучий вкус семечек отлично подходил к саке. Какое-то время мы молча ели их.

В ветвях деревьев в саду кто-то летал. Наверное, это была птица. Я слышала тонкий птичий голос, какое-то время шелестели ветки дерева, но потом все стихло.

– Там птичье гнездо? – спросила я, но ответа не получила.

Оглянувшись, я увидела, что учитель внимательно читает газету. Не сегодняшнюю – похоже, он достал ее из кучи на полу. Учитель сосредоточенно читал статью в рубрике зарубежных новостей, где была фотография женщины в купальнике. Казалось, он забыл о моем существовании.

– Учитель, – снова обратилась к нему я, но он не отозвался – он был слишком сосредоточен на чтении.

– Учитель! – позвала я значительно громче. Он поднял голову.

– Хочешь взглянуть? – вдруг спросил он.

Не дав мне ответить, учитель положил развернутую газету на пол и, открыв раздвижную дверь, ушел в соседнюю комнату. Там он залез в старый комод, что-то вытащил и вернулся. В руках у него была маленькая глиняная посудина. В соседнюю комнату учитель возвращался еще несколько раз.

– Вот-вот, взгляни! – Учитель, прищурившись, бережно расставил на полу посуду. Там были сосуды с ручкой, крышкой и носиком. – Посмотри-ка.

– Хм?

Ну и что же это? Я присмотрелась: кажется, где-то я это уже видела. Сосуды были сделаны довольно грубо. И что это, чайники? Вроде маловаты…

– Это дорожные глиняные чайники, – пояснил учитель.

– Дорожные?

– Их покупали в путешествие вместе с бэнто^[3]. Сейчас чай продается в пластиковых бутылках, а раньше он продавался вот в таких чайниках.

Мужчина расставил на полу более десятка чайничков. Они были разных цветов: и яркие янтарные, и довольно тусклые. По форме чайники тоже были разными: с большим носиком, с крупной ручкой, с маленькой крышкой, пузатые…

– Вы их коллекционируете? – поинтересовалась я, но учитель покачал головой.

– Я покупал их во время путешествий.

Этот чайничек куплен в год поступления в университет, когда учитель ездил в Синсю. Этот приобретен по пути в Нару, во время путешествия с коллегой на летних каникулах. Тогда учитель вышел из поезда на одной из станций, чтобы купить бэнто себе и коллеге, а когда хотел вернуться в вагон – поезд уже отправился. А этот куплен в Одаваре во время свадебного путешествия. Чтобы не разбить, его завернули в газету и положили вместе с одеждой, сумку с которой во время путешествия носила жена. Учитель показывал пальцем на каждый из стоящих на полу чайничков и рассказывал его историю, а я просто кивала.

– Я слышал, что некоторые их собирают.

– Поэтому и вам захотелось?..

– Вот еще! Я такой ерундой не занимаюсь. – Учитель прищурился: мол, просто решил показать, что накопилось за годы. – Мне вообще тяжело что-либо выбрасывать, – признался мужчина, а затем снова пошел в соседнюю комнату и вернулся с несколькими небольшими пакетами. – Вот, посмотри. – Он развязал один.

Из пакета он вытащил множество батареек. Каждая из них была подписана черным маркером: «бритва», «часы», «радио», «фонарик»… Учитель взял в руки большую батарейку и начал рассказывать:

– Вот эту батарейку я использовал в тот год, когда был тайфун в заливе Исэ^[4]. В Токио тоже был довольно сильный тайфун, и я за одно лето истратил все батарейки для карманного фонарика. А вот батарейка от моего первого кассетного магнитофона. Их нужно было сразу восемь, и они очень быстро садились. Я много раз подряд прослушивал симфонии Бетховена, так что посадил батарейки за несколько дней. Все восемь штук я сохранить не мог, но хоть одну оставить хотелось, так что я закрыл глаза и выбрал одну наугад.

Учителю было жалко выбрасывать батарейки, ведь они служили ему верой и правдой. Батарейки помогают зажечь свет, включить музыку, запустить мотор – а значит, нельзя просто бессердечно выбросить их, как только они сядут.

– А тебе разве не жалко, Цукико? – Учитель взглянул на меня.

Я не знала, что ему ответить, а потому в который уж раз за этот вечер кивнула и коснулась пальцем одной из нескольких десятков батареек. Она заржавела и отсырела. Надпись на боку гласила: «калькулятор Casio».

– Ночь скоро кончится, – заметил учитель, подняв голову.

Луна вышла из облаков и теперь ярко сияла.

– А чай в дорожных чайничках, наверное, вкусный, – пробормотала я.

– Может, чаю заварить? – предложил мужчина, протягивая руку, и, обшарив пол вокруг двухлитровой бутыли, вытащил чайницу.

Небрежно бросив листья в янтарного цвета чайничек, учитель открыл старый термос, что стоял рядом с чайным столиком, и залил заварку кипятком.

– Это мне один из учеников подарил. Сделан в Америке. Хороший термос, хоть и старый – смотри, вода все еще горячая, а ведь налил еще вчера.

Учитель налил чаю в те же чашки, в которых было саке, и бережно погладил термос. Похоже, в чашках еще оставалось немного саке – у чая был какой-то странный вкус. Алкоголь внезапно ударил в голову, и мне стало весело.

– Учитель, а можно мне посмотреть комнату? – спросила я и, не дожидаясь ответа, направилась в заваленный всякой всячиной угол.

Макулатура. Старая зажигалка. Покрытое ржавчиной ручное зеркало. Три больших черных кожаных портфеля, заношенных и помятых. Все три – одного фасона. Садовые ножницы. Шкатулка. Какая-то пластиковая коробка черного цвета с делениями и стрелкой.

– Что это? – спросила я, взяв в руки эту черную коробку.

– Что тут у нас? Ах, это! Это тестер.

– Тестер? – переспросила я, а учитель аккуратно забрал у меня прибор и начал шарить среди вещей на полу.

Найдя красный и черный провода с клеммами на концах, он подсоединил их к тестеру.

– Делаем вот так. – Мужчина прижал красный провод с клеммой к одному концу батарейки с надписью «бритва», а черный – к другому. – Посмотри сюда.

Так как обе руки учителя были заняты, мужчина указал на шкалу тестера подбородком. Стрелка мелко подрагивала. Стоило отдалить клеммы от батарейки – и стрелка замирала, а если приблизить снова – начинала колебаться.

– Мотор, конечно, не запустит, но небольшой заряд еще есть.

Учитель принялся проверять заряд батареек, поднося их к тестеру одну за другой. Почти все они были полностью разряжены, но изредка стрелка прибора все-таки двигалась, и тогда учитель тихонько восклицал: «О!»

– Еще не совсем сели, – заметила я, на что учитель едва заметно кивнул.

– Правда, скоро заряд кончится, – ответил он медленно.

– Так и пролежат в комоде до самого конца…

– Ну, получается, что так.

Какое-то время мы молча любовались луной, но потом учитель бодрым голосом предложил:

– Ну что, еще по чуть-чуть? – и налил саке в чашки. – Ой, тут, кажется, еще остался чай, – заметил он тут же.

– Получается саке с чаем.

– Ну нет, саке разбавлять нельзя.

– Ничего страшного, учитель.

С этими словами я разом осушила чашку. Учитель же пил мелкими глотками. Ярко светила луна.

Вдруг он прочел звучным голосом:

– Что это? Что-то из буддизма? – поинтересовалась я.

Учитель посмотрел на меня возмущенно:

– А ты, смотрю, совсем не слушала меня на уроках.

– Этого мы не проходили!

– Как же? Это же Ирако Сэйхаку^[5]! – произнес он самым учительским тоном.

– Никогда о таком не слышала. – Я взяла бутыль и налила в свою чашку еще саке.

– Где же это видано, чтобы женщина сама себе наливала саке! – рассердился учитель.

– Какой вы старомодный.

– Ну и что с того? – пробормотал он, наполняя свою чашку.

А потом он продолжил читать стихотворение:

Читал он сосредоточенно, закрыв глаза и словно вслушиваясь в собственный голос. Я же рассеянно рассматривала батарейки, тихо лежавшие в тусклом свете. Луна снова скрылась в облачной дымке.

Цыплята

Учитель предложил вместе сходить на базар, что организовывают три раза в месяц.

– Базар у нас бывает восьмого, восемнадцатого и двадцать восьмого числа каждого месяца. В этот раз двадцать восьмое число как раз выпадает на воскресенье – ты, думаю, должна быть свободна, – с этими словами учитель достал из черного портфеля блокнот.

– Двадцать восьмое, говорите? – Я медленно пролистала свой ежедневник. Конечно же, на названную дату у меня не было никаких планов, но я ответила с крайне важным видом: – Да, двадцать восьмого я вполне свободна.

Учитель взял толстую авторучку и красивым почерком вывел на странице двадцать восьмого числа: «Поход на базар с Цукико. Встречаемся в полдень на автобусной остановке».

– Встретимся в полдень, – сказал мужчина, убирая блокнот в портфель.

Встреча с ним средь бела дня – большая редкость. Обычно наши встречи проходят в полутемном баре, где мы садимся рядом и Выпиваем, используя в качестве закуски холодный или отварной тофу^[6] – это зависит от сезона. К тому же эти встречи обычно бывают случайны. Временами мы не видим друг друга по несколько недель, временами – встречаемся едва ли не каждый вечер.

– А что продают на базаре? – спросила я, наливая себе саке.

– Как и на всяком базаре – разные нужные в быту вещи.

Идея пойти вместе с учителем рассматривать разные бытовые товары показалась мне странной, ну да ладно. Я тоже записала в свой ежедневник: «В полдень на автобусной остановке».

Учитель медленно осушил свою чарку и снова наполнил ее. саке он наливал с легким бульканьем, немного наклонив бутылочку к маленькому сосуду. Однако он держал бутылочку не впритык, а поднимал ее над столом и наклонял, держа даже выше, чем чарку. саке текло тонкой струйкой, словно чарка его притягивала. Ни капли не проливалось мимо. Потрясающее мастерство. Я как-то раз попыталась повторить за учителем, но у меня ничего не вышло – я почти все пролила. Полный провал. С тех пор я совершенно не изящно наливала саке, крепко держа чарку в левой руке, а правой максимально приближая к ней бутылочку.

К слову, как-то раз один из коллег сказал, что я не умею соблазнительно подавать алкогольные напитки. Понятие соблазнительности жутко устарело, но ожидание соблазнительности от женщины, просто подающей алкогольные напитки, еще более старомодно. Удивленная, я пристально уставилась на коллегу. Уж не знаю, что он себе вообразил, но после бара он попытался меня поцеловать. «Ну уж нет!» – решила я и оттолкнула его.

– Не бойся, – прошептал коллега, убирая мои руки и снова приближая свое лицо к моему.

Как старомодно… Едва сдерживая смех, я с самым серьезным выражением лица сказала:

– Сегодня неподходящий день.

– Неподходящий день?

– Сегодня несчастливый день. Завтра – тоже, двадцать седьмой день шестидесятидневного цикла^[7].

– Чего?..

Оставив ошарашенного коллегу одного в темноте, я убежала и скрылась в метро. Спустившись по лестнице, я еще некоторое время продолжала бежать. Убедившись, что коллега не побежал следом, я сходила в уборную и тщательно вымыла руки. Глядя на себя в зеркало, я захихикала.

Учитель не любит, когда алкоголь наливает кто-то другой. И саке, и пиво он всегда наливает себе сам. Однажды мне довелось налить учителю пива. В тот миг, когда я наклонила бутылку к его бокалу, он лишь немного сдвинулся – на волос, ну, может, на три. Но ничего не сказал. Когда бокал был наполнен, учитель тихонько поднял его, чуть слышно произнес: «До дна!» – и махом выпил. Осушив бокал, он немного закашлялся. Сразу видно – торопился, хотел выпить как можно быстрее. Следующий бокал он налил сам, и когда я подняла бутылку, собираясь долить, учитель выпрямился и отказался:

– Спасибо, но не надо – я предпочитаю наливать себе сам.

С тех пор я больше не пыталась ему налить. А вот учитель временами мне наливал.

На остановку я пришла первой, учитель подошел через несколько минут. Оба мы явились раньше назначенного времени: я – на пятнадцать минут, он – на десять. День выдался ясный.

– Как дзельквы расшумелись, – заметил учитель, глядя на раскидистые деревья рядом с остановкой.

Густые ветви дзелькв и правда раскачивал ветер. Он не казался таким уж сильным, но где-то высоко над нами широко разлетались маленькие веточки. Стояла летняя жара, но влажность была низкая, так что в тени было прохладно.

Мы доехали на автобусе до храмового квартала и прошли немного пешком. На учителе были стильная гавайская рубашка и панама.

– А вам идет, – заметила я.

– Да ладно тебе, – быстро ответил мужчина и ускорил шаг.

Какое-то время оба мы молча двигались быстрым шагом, но потом учитель, чуть замедлившись, спросил:

– Не хочешь перекусить?

– Да я скорее слегка запыхалась, чем голодная, – улыбнулась я, на что он промолвил:

– А тебе бы только шутить, Цукико.

– Я и не шучу. Зато вы у нас модник…

Но учитель, ничего не ответив, вошел в двери ближайшего бэнто-кафе.

– Особое бэнто со свининой и кимчи, пожалуйста, – обратился он к сотруднице заведения и снова повернулся ко мне, словно спрашивая: «А ты что возьмешь?»

В меню кафе было столько блюд, что я вообще ничего не понимала. На миг мой взгляд остановился на бэнто с яичницей-глазуньей, но мне не понравилось, что там именно глазунья, а не просто желток. Вот уж правда, стоит растеряться на миг – и все, становишься бесконечно нерешительным.

– Мне тоже бэнто со свининой и кимчи. – В итоге я заказала то же блюдо, что и учитель.

Мы присели на лавку в уголке зала в ожидании заказа.

– А вы, смотрю, привыкли заказывать еду в кафе, – заметила я, на что он кивнул.

– Я ведь один живу. А ты сама готовишь?

– Когда в отношениях – готовлю, – поведала я, и учитель кивнул с серьезным видом:

– Ну, это-то само собой. Может, и мне подружку завести?.. Или двух.

– Две-то вам зачем?.. Не потянете ведь.

– Больше двух – точно не потяну.

Пока мы вот так болтали всякий вздор, наш заказ приготовили. Сотрудник кафе заботливо положил два разных по размеру бэнто в пакеты.

– Что-то размер разный, – шепотом произнесла я учителю, – хотя заказывали одно и то же…

– Ты же заказала обычное бэнто, а не особое, – так же тихо проговорил мужчина.

Когда мы покинули кафе, ветер усилился. Учитель взял пакет с бэнто в правую руку, а левой придерживал панаму.

Вдоль дороги стали появляться торговые палатки. В одних продавались таби^[8] на резиновой подошве, в других – складные зонты, в третьих – поношенная одежда, в четвертых – книги, старые и новые вперемешку… Постепенно такие ларьки заполнили все пространство по обеим сторонам дороги.

– Сорок лет назад, во время тайфуна, здесь все затопило.

– Сорок лет назад?

– Людей тоже погибло немало.

Учитель сказал, что тогда же здесь и стали проводить базары. На следующий год после наводнения рынок стал меньше, но еще через год базар стали проводить трижды в месяц. Торговая площадь ширилась год от года, теперь она простирается аж до следующей автобусной остановки, и киоски вдоль дороги работают и помимо базарных дней.

– Сюда, – позвал учитель, сворачивая с дороги и входя в небольшой парк.

Парк был безлюден. На дороге было полно народу, но здесь, в парке, всего в паре шагов от нее стояла абсолютная тишина. Учитель подошел к торговому автомату у входа и купил две бутылки зеленого чая.

Сев рядом на скамейку, мы открыли бэнто. Сразу же запахло кимчи.

– А у вас особое бэнто, да?

– Совершенно верно, особое.

– Интересно, чем же оно отличается от обычного.

Мы оба пристально воззрились на два бэнто.

– Кажется, никакой особой разницы нет, – весело сказал мужчина.

Я сделала глоток чая. Несмотря на ветер, в такой жаркий летний день очень хотелось пить. Холодный чай приятно увлажнял горло.

– Как ты аппетитно ешь, – заметил учитель с легкой завистью, глядя, как я поливаю рис бульоном от свинины с кимчи. Сам он уже все съел.

– Уж простите, что не соблюдаю манеры.

– Манеры у тебя и правда не очень. Но ешь ты весьма аппетитно, – повторил свои недавние слова мужчина, закрывая пустую коробку от бэнто и возвращая на место скреплявшую ее резинку.

Парк был засажен вперемежку дзельквами и сакурами. Наверное, парк довольно старый – деревья сильно выросли.

Когда мы прошли мимо бакалейных магазинчиков, стало больше ларьков с едой. Где-то продавались бобовые, где-то – самые разные морепродукты, где-то – разложенные по корзинкам мелкие креветки и рачки, а где-то – бананы. Учитель останавливался у каждого из них и заглядывал внутрь, чуть отойдя от входа в ларек и приосанившись.

– Смотрите, какая тут свежая рыба.

– Над ней летает много мух.

– Ничего удивительного, мухи всегда летают в таких местах.

– Учитель, может, купите вон ту курицу?

– О, живая курица. Нет, ощипывать уж слишком сложно.

Мы рассматривали товары в магазинах, болтая обо всякой ерунде. Киосков становилось все больше. Продавцы в стоящих вплотную друг к другу ларьках наперебой зазывали покупателей.

– Мам, эта морковка выглядит вкусной, – сказал ребенок матери, нагруженной сумками с покупками.

– Так ты же морковку не любишь, – удивилась та.

– Но она же такая аппетитная! – самым умным тоном объяснил ребенок.

– О, мальчик, а у тебя глаз наметан! У нас вкуснейшие овощи! – громко похвалился хозяин ларька.

– Интересно, а морковь и правда такая вкусная? – Учитель внимательно пригляделся к товару.

– По-моему, самая обычная морковка.

– Хмм…

Панама учителя немного съехала набок. Мы шагали, влекомые окружающей толпой, и порой я теряла его из виду. В такие моменты я искала учителя, следуя за макушкой его панамы – только ее и было видно в толпе. Сам же мужчина совершенно не обращал на меня внимания. Он замирал у каждого заинтересовавшего его киоска, словно собака, что останавливается у каждого столба.

Мать с ребенком, которых я видела недавно, стояли у палатки с грибами. Учитель стоял позади них.

– Мам, эти бамбуковые грибы выглядят вкусными.

– Так ты же бамбуковые грибы не любишь.

– Но они же такие аппетитные!

Между мамой и сыном состоялся точно такой же диалог, как в прошлый раз. Учитель радостно возвестил:

– Похоже, подставные покупатели!

– Мать с ребенком – хорошо придумали…

– Но бамбуковые грибы – это уже перебор.

– Почему это?

– Лучше бы выбрали хотя бы грифолу.

Лавочек с едой становилось все меньше, теперь их сменили магазины с электроникой и бытовой техникой. Компьютеры, телефоны, небольшие холодильники – множество приборов самых разных цветов и моделей. На старом граммофоне проигрывалась пластинка с музыкой. Слышался низкий звук скрипки, игравшей простую старомодную мелодию. Учитель внимательно дослушал до самого конца.

День был еще в самом разгаре, но в воздухе уже потихоньку разливался вечер. Пик жары остался позади.

– Пить не хочешь? – спросил учитель.

– Но мы же вечером собрались выпить пива, а до тех пор ничего пить не буду, – ответила я, и учитель удовлетворенно кивнул:

– Правильный ответ.

– А это что, проверка?

– В плане алкоголя ты весьма прилежна. А вот оценки по родному языку оставляли желать лучшего…

Мы подошли к палатке с кошками. Там были и новорожденные котята, и большие, жирные взрослые коты. Ребенок выпрашивал у мамы котика. Это были уже знакомые подставные покупатели.

– У нас негде держать кошку, – возражала мама.

– Ничего страшного, будет жить на улице, – тихо ответил ребенок.

– А она там выживет вообще?

– Да все будет нормально, как-нибудь справится.

Хозяин магазина молча слушал их диалог. В итоге ребенок показал пальцем на маленького полосатого котенка. Продавец завернул котенка в мягкую ткань и передал покупательнице, а та в свою очередь осторожно переместила малыша в корзинку с покупками. Из корзинки послышалось его тихое мяуканье.

– Цукико, – вдруг обратился ко мне учитель.

– Да?

– Я тоже, пожалуй, куплю.

Но учитель не остался в палатке с кошками – он подошел к магазинчику с птенцами. Там он четко произнес:

– Одного петушка и одну курочку, пожалуйста.

Птенцы были разделены на две стайки. Продавец вытащил по одному из каждой и осторожно поместил их в отдельные маленькие коробочки.

– Пожалуйста. – Он передал коробочки покупателю.

Учитель с трепетом принял свою покупку. Держа коробочки в левой руке, правой он достал из кармана кошелек и передал мне.

– Извини, можешь заплатить?

– Давайте я лучше коробочки подержу.

– Ладно.

Панама на голове учителя покосилась еще сильнее. Вытирая платочком пот, он заплатил продавцу за цыплят. Убрав кошелек в нагрудный карман, мужчина чуть поколебался и решил снять панаму. Потом он перевернул ее и, взяв из моих рук коробочки с цыплятами, осторожно устроил их в шляпе. Дальше он шел, бережно держа импровизированную сумку под мышкой.

Дойдя до остановки, мы сели на автобус и поехали обратно. В этот раз пассажиров было меньше. А вот на рынке людей снова прибавилось – похоже, настало время вечернего шопинга.

Я заметила:

– Говорят, определить пол цыпленка не так-то просто.

Учитель хмыкнул:

– Это я и так знаю.

– Да?

– Мне все равно, какого пола эти цыплята.

– Все равно?

– Абсолютно. Если бы взял только одного – ему было бы плохо.

– Поэтому вы взяли сразу двух?

– Ну да.

Интересная причина, конечно… Все еще думая об этом, я вышла из автобуса и последовала за учителем, решившим отправиться в наш привычный бар. Учитель сразу же сделал заказ – пиво. Две бутылки. А еще бобы. Пиво и стаканы были поданы немедленно.

– Учитель, давайте я вам налью? – предложила я, но мужчина отрицательно покачал головой.

– Нет, спасибо, я сам. Могу и тебе налить. – Он снова не позволил мне ничего сделать.

– Вы не любите, когда вам наливает кто-то другой?

– Ну почему же? Если человек умеет это делать, я совсем не против. Только вот ты не умеешь…

– Все с вами ясно.

– Могу научить, если хочешь.

– Спасибо, обойдусь.

– Какая ты упрямая.

– Вы не лучше.

Учитель налил пиво в стакан. Пена наверху застыла, как будто твердая.

– Где собираетесь держать цыплят? – поинтересовалась я.

– Какое-то время поживут у меня дома, – ответил он.

Из шляпы – а точнее, из лежащих в ней коробочек – доносился писк малышей.

– Вам нравится ухаживать за животными? – спросила я.

– Правда, не то чтобы у меня это хорошо получалось.

– Вы вообще справитесь?..

– Ну, цыплята не слишком милые, так что…

– А какая разница, милые они или нет? Чем менее милые лучше-то?

– С милыми питомцами легко увлечься, знаешь ли.

Цыплята шумно возились в своих коробочках. Учитель уже осушил свой бокал, поэтому я налила ему еще пива. Он не отказался – только тихонько давал указания: «Побольше пены, да-да, вот так».

– Ладно, надо бы поскорее выпустить цыплят из коробок – им там тесно, – объявил учитель, и в этот раз мы ограничились только пивом.

Доев бобы, печеный баклажан и закуску из осьминога с васаби, мы расплатились каждый за себя и покинули заведение.

Солнце уже почти село. Интересно, а те подставные покупатели с рынка уже поужинали? Как там котенок, которого они купили?..

На западном краю неба еще догорал закат.

22 звезды

Мы с учителем не разговариваем.

Нет, наши встречи не прекратились. Мы все так же частенько видимся все в том же баре, но не обмениваемся ни единым словом. Заходя в зал, оглядываемся в поисках друг друга – и, найдя, продолжаем упорно игнорировать. И учитель, и я одинаково делаем вид, что не знакомы.

Началось это примерно тогда, когда на доске с сезонным меню начали появляться блюда, подаваемые в кастрюльке – получается, прошел уже почти целый месяц. Почти целый месяц мы, даже оказываясь на соседних стульях за стойкой, не говорим друг другу ни слова.

Все началось с радио.

Шла радиотрансляция бейсбольного матча. Соревнование уже подходило к концу. Радио в баре включают нечасто, поэтому я сидела и рассеянно слушала эфир, положив локти на стойку и попивая подогретое саке.

Некоторое время спустя дверь бара открылась, и в зал вошел учитель. Он присел за стойку рядом со мной и спросил у хозяина заведения:

– Что сегодня из горячего?

На полках стояло множество однопорционных алюминиевых кастрюлек, устроенных одна в другую.

– Треска с тофу и овощами.

– О, замечательно.

– Будете заказывать? – спросил хозяин бара, но учитель отрицательно покачал головой.

– Нет, пожалуй, лучше соленый морской еж.

«Как всегда непредсказуем», – подумала я, слушая их диалог.

Тем временем третий бэттер атакующей команды далеко отбил мяч, и гул поддержки на трибунах стал громче.

– А ты за какую команду болеешь? – обратился ко мне учитель.

– Ни за какую, – ответила я, наполняя чарку теплым саке. Я заметила, что все в зале внимательно слушали трансляцию.

– А я, само собой, болею за «Гигантов». – Мужчина одним махом осушил бокал пива и переключился на саке.

Сейчас он мне казался каким-то более… увлеченным, что ли?.. – чем обычно. Чего это он?..

– Само собой, говорите?

– Конечно.

В эфире был матч «Yomiuri Giants»^[9] с «Hanshin Tigers»^[10]. Любимой команды у меня, конечно, нет, но вот «Гигантов» я терпеть не могу. Раньше я была откровенным антифанатом этой команды. Но как-то раз мне кто-то сказал, что антифанаты – на самом деле просто упрямцы, которые не могут прямо сказать, что им нравится эта команда. Это меня задело, и с тех пор я вообще перестала упоминать даже название «Гигантов». За матчами я тоже следить перестала. Честно говоря, я уже и сама не знаю, люблю я «Гигантов» или ненавижу – все слишком запуталось.

Учитель медленно наклонил бутылочку с саке. При каждом страйке питчера «Гигантов», при каждом ударе их бэттера он кивал.

– Что с тобой такое? – спросил учитель, когда после семи хоум-ранов «Гиганты» вырвались вперед на три очка. – Я вижу, ты дрожишь.

Когда разница в счете начала увеличиваться, меня начало трясти.

– К ночи холодает, – ответила я отстраненно, глядя не на учителя, а куда-то в потолок. В этот момент игрок «Гигантов» отбил мяч.

– О! – выкрикнул учитель, а я почти в одно время с ним пробормотала:

– Черт подери…

И без того серьезная разница в счете выросла до четырех очков, и в зале поднялся шум. И откуда только тут столько болельщиков «Гигантов»?.. Кошмар.

– Ты не любишь «Гигантов»? – удивился учитель, когда во второй половине девятого иннинга «Тигры» уже дважды выбили мяч в аут.

Я молча кивнула. В зале царила тишина – почти все посетители сосредоточенно слушали радио. Мне же было неспокойно: я давно уже не следила за матчами, и во время первой за долгое время трансляции мне попалась игра ненавистной команды… Я совершенно четко осознала: нет, я – не латентный фанат «Гигантов», я – самый настоящий их антифанат.

– Я их просто ненавижу, – произнесла я низким голосом.

Учитель, изумленно распахнув глаза, пробормотал:

– Чтобы японка – и ненавидела «Гигантов»?..

– Что за предрассудки! – возмутилась я, и почти одновременно с этим последний бэттер «Тигров» получил страйк-аут.

Учитель встал со стула и высоко поднял стакан. По радио объявили о завершении матча, и зал снова зашумел. Отовсюду посыпались заказы то на выпивку, то на закуски, и хозяин заведения едва успевал громко отвечать каждому «Сейчас!».

– Цукико, это победа! – воскликнул учитель и с улыбкой наклонил свою бутылочку с саке к моей чарке.

Какая редкость! Обычно мы старались не притрагиваться к выпивке и закуске друг друга. Заказы мы делали по отдельности. Выпивку тоже каждый наливал себе сам. И рассчитывались мы отдельно. И менять это правило мы вроде как не собирались. Но вот – учитель наливает саке в мою чарку. Негласное правило нарушено. И это тоже вина «Гигантов». Как они смеют так бесстыдно сокращать такую комфортную дистанцию между нами! Чертовы «Гиганты»!..

– И что? – спросила я очень низким голосом, отодвигая руку мужчины.

– Нагасима отлично справился. – Учитель ловко наполнил мою чарку. Он не пролил ни капли. Как всегда идеально.

– О, это и правда было потрясающе превосходно! – Я отвернулась, поставив на стол нетронутую чарку.

– Так не говорят, это тавтология.

– Простите-извините.

– Питчер тоже молодец, – заметил учитель, смеясь.

Я же в глубине души ругала его – чему тут улыбаться, умник?! А он продолжал смеяться. Всегда тихий, сейчас он громко хохотал.

– Может, хватит? – уставилась я на учителя.

Но смеяться он не прекратил, и было в его смехе что-то странное. Что-то похожее на радость мальчишки, с довольным видом давящего муравьев.

– А вот не хватит!

Это что же получается? Учитель, зная, что я ненавижу «Гигантов», попросту насмехался надо мной! Ему было весело!

– Знаете что? Дерьмо эти ваши «Гиганты»! – возмутилась я и вылила все содержимое своей чарки в пустую.

– «Дерьмо», значит… Не слишком подходящее для юной леди слово, – заметил учитель совершенно спокойным голосом. Выпрямившись даже сильнее обычного, он осушил свою чарку.

– Никакая я не «юная леди».

– Ох, прошу прощения за грубость.

В воздухе между нами повисло напряжение. Учитель оказался в более выигрышном положении, ведь «Гиганты» все-таки победили. Какое-то время мы в молчании выпивали, даже не заказывая закуски, мы просто осушали чарку за чаркой. В итоге мы оба здорово напились. Все так же молча расплатившись, вышли из бара и разошлись по домам. С тех пор мы ни разу не разговаривали.

Кстати, я, оказывается, провожу время только с учителем. Ни с кем другим я в последнее время не выпивала в баре, не прогуливалась по городу и не ходила смотреть на что-нибудь интересное. А с кем я проводила столько же времени до встречи с учителем? Я пыталась вспомнить, но ничего на ум не приходило.

Все верно – я была одна. Одна ездила на автобусе, одна ходила по городу и за покупками, одна выпивала. Правда, сама я не изменилась – рядом с учителем я чувствовала себя, в общем-то, точно так же, как и раньше, когда все делала одна. Раз так, то, кажется, нет никакой необходимости искать встречи с учителем, но быть рядом с ним как будто более… правильно? Хотя и «правильно» звучит как-то странно. Наверное, это что-то вроде того, как порой хочется взять купленную книгу и поставить ее на полку, не снимая с обложки рекламную бумажку. Интересно, а если бы учитель узнал, с чем я его сравниваю, он бы рассердился?..

Так вот, пока мы с ним игнорируем друг друга в баре, мы похожи на книгу и ту самую рекламку, почему-то лежащие отдельно друг от друга. Но и просто взять и исправить эту неправильную ситуацию я не могу. Учитель, полагаю, думает точно так же. А значит, мы так и продолжим делать вид, что незнакомы.

Как-то раз мне пришлось по работе съездить на Каппабаси. День стоял ветреный, и в одном тонком пиджаке было холодно. Это был уже не промозглый осенний ветер, нет. В тот день ветер дул уже совершенно зимний, холодный и резкий.

На Каппабаси много оптовых магазинов посуды. Там продается разная кухонная утварь: кастрюли, горшки и котелки, миски, тарелки и прочая мелочь. Так что, закончив с делами, я бесцельно бродила по магазинам, рассматривая ассортимент. Вот стоят, вставленные одна в другую, медные кастрюли. Все они одинаковые, отличаются только размером – каждая следующая чуточку меньше предыдущей. А перед входом в магазин установлен огромный глиняный горшок.

В магазинах много самых разных лопаточек и деревянных ложек, есть и лавки с ножами. За стеклом витрины видны разные ножи – большие ножи, ножи для овощей, ножи для сашими… Есть даже кусачки для ногтей и садовые ножницы.

Привлеченная блеском ножей, я зашла в магазин и увидела в уголке множество терок. На ручке, на которой они висели, был прикреплен лист плотной бумаги с надписью: «Распродажа терок».

Взяв в руки одну из них, я спросила у продавщицы:

– Почем такая?

– Тысяча иен, – ответила девушка в фартуке. – Ровно тысяча, вместе с налогом.

Речь ее была немного нечеткой – я с трудом разобрала конец фразы. Заплатив тысячу иен, я забрала свою терку и покинула магазин.

Вообще-то, терка у меня уже была. Но такое уж это место – каждый раз хочется купить хоть что-нибудь. В прошлый раз, например, я купила большую железную кастрюлю. Я подумала, что она пригодится, если соберется много гостей. Только вот я почти никогда столько народу не приглашаю… Да даже если гости и собирались, я никак не могла придумать, что же приготовить в такой непривычно большой кастрюле. В итоге она так до сих пор и стоит в кухонном шкафу.

А терку я купила, решив подарить ее учителю. Любуясь сверкающей сталью ножей, я почему-то захотела встретиться с ним. Я захотела встретиться с ним, пока рассматривала острейшие ножи, одно прикосновение к которым грозило закончиться порезом. Не знаю уж, почему сверкание лезвий вызывало такие чувства, но мне ни с того ни с сего захотелось повидаться с учителем.

Я хотела купить большой кухонный нож и потом подарить его учителю, но в его доме такой подарок казался неуместным. Он совершенно не подойдет к той влажной, сумрачной атмосфере, что царит в жилище мужчины. Поэтому я решила купить хорошо наточенную терку. Тем более обошлась она всего в тысячу иен. Было бы обидно потратить в десять раз больше и не получить никакого результата.

Не думаю, что учитель – настолько бессердечный человек, но он – неисправимый фанат «Гигантов», поэтому полностью доверять ему я не могу.

И вот какое-то время спустя я наткнулась на учителя в том самом баре. Он по-прежнему притворялся, что не знает меня, и я, невольно поддавшись его настроению, делала точно так же.

Он сидел за стойкой через два стула от меня. Между нами сидел одинокий мужчина. Он читал газету, потягивая саке. А за ним, закрытый от меня газетой, был учитель. Он заказал себе отварной тофу, и я попросила то же блюдо.

– Холодно сегодня, – заметил бармен, и учитель кивнул.

– И правда, – кажется, таким был тихий ответ учителя, но за шуршанием газеты я ничего не расслышала.

– Действительно, что-то резко похолодало, – согласилась я, прячась за газетой в руках незнакомца, и учитель бросил взгляд в мою сторону. Он выглядел слегка удивленным.

Наверное, мне стоило хотя бы приветственно кивнуть, но я не могла пошевелиться и сразу же отвернулась. Я буквально почувствовала, как позади мужчины с газетой учитель медленно повернулся ко мне спиной.

Нам обоим подали заказанное, и мы одновременно и с одной скоростью начали есть тофу, затем – все так же с одной скоростью – опустошили чарки, и пьянели мы тоже одинаково. Мы оба нервничали, а потому алкоголь одурманивал меньше обычного.

Мужчина с газетой даже не думал уходить, и мы с учителем, сидя по обе стороны от него все так же спиной друг к другу, продолжали демонстрировать спокойствие.

– Вот и закончился национальный чемпионат, – обратился незнакомец с газетой к бармену.

– Ну так уже скоро зима.

– Не люблю холода.

– Зато зимой еда вкусная.

Незнакомец и бармен непринужденно беседовали. Учитель повернул голову. Кажется, он смотрел на меня – я почувствовала его взгляд и тоже осторожно повернулась.

– Может, подсядешь поближе? – тихим голосом предложил учитель.

– Хорошо, – так же тихо ответила я.

Между учителем и мужчиной с газетой было свободное место. Предупредив бармена, я взяла бутылочку и чарку и перебралась туда.

– Здравствуйте, – поприветствовала его я, и учитель чуть слышно, почти не открывая рта, промолвил:

– Ага.

А потом мы оба, повернувшись лицом друг к другу, продолжили пить порознь – каждый наливал сам себе.

Расплатились мы тоже отдельно. Когда вышли из бара, на улице было гораздо теплее, чем я ожидала, а в небе сверкали звезды. Кажется, в этот раз мы просидели дольше обычного.

– Учитель, это вам. – Я протянула ему немного скомкавшийся сверток, который я уже какое-то время мяла в руках.

– Что это? – Взяв сверток, мужчина поставил свой портфель на землю и аккуратно развернул упаковочную бумагу.

В ней обнаружилась маленькая терка. Она ярко сверкала в тусклом свете, пробивавшемся из-за вывески. Кажется, ее блеск стал даже ярче, чем в магазине.

– Что это, терка?

– Ну да, терка.

– Это мне?

– Да, вам.

Этот наш диалог казался несколько насмешливым – таким, как все прочие наши разговоры. Посмотрев в небо, я почесала макушку. Учитель же бережно завернул терку обратно в бумагу и, убрав мой подарок в портфель, выпрямился и зашагал дальше.

Я шла, считая звезды. Шагая чуть позади учителя, смотрела в ночное небо и считала. Когда счет дошел до восьми, мой спутник вдруг прочитал:

Сливы расцвели.

В гостинице Марико^[11]

Суп из ямса.

– И что это? – поинтересовалась я, отчего учитель, покачав головой, посетовал:

– Надо же, ты даже Басё не узнаешь…

– Так это Басё?

– Басё, конечно, – кивнул он. – Проходили ведь, хоть и давно.

Я такого стихотворения не помнила. Учитель шагал быстро, и расстояние между нами все увеличивалось. Глядя на его спину, я сказала:

– Вы идете слишком быстро!

Ответа не последовало. Я, несколько раздраженная такой реакцией учителя, повторила с какой-то издевательской интонацией:

– В гостинице Марико суп из ямса…

Какое-то время он даже не оборачивался, но потом остановился и сказал:

– Давай как-нибудь вместе приготовим суп из ямса? Стихотворение, конечно, весеннее, но ямс вкуснее всего именно сейчас. Я как раз опробую твой подарок, а ты будешь толочь в ступке.

Стоя чуть впереди меня, он по-прежнему не поворачивался в мою сторону, но говорил привычным тоном. Я же продолжала считать звезды в нескольких шагах позади. Когда я досчитала до пятнадцати, наши дороги разошлись.

Поход за грибами (часть первая)

Понятия не имею, что я тут делаю. Да и вообще – зачем учитель заговорил о грибах?..

– Знаешь, я люблю грибы, – радостно заявил он тем прохладным осенним вечером, приосанившись за стойкой в баре.

– Рядовки? – предположила я, но он отрицательно качнул головой:

– Рядовки – это, конечно, тоже хорошо…

– Но?

– Но выделять из всех грибов одни только рядовки – такое же ненужное упрощение, как сводить весь бейсбол к одним «Гигантам».

– Так вы же любите «Гигантов», разве нет?

– Безусловно. Однако также я признаю, что они – не единственная хорошая бейсбольная команда.

А ведь не так давно эти же самые «Гиганты» стали причиной нашей с ним размолвки… С тех пор мы оба начали относиться к теме бейсбола с большой осторожностью.

– Грибы тоже бывают разные.

– Что?..

– Например, фиолетовые рядовки лучше жарить сразу, свежесобранными – с соевым соусом получается невероятно вкусно.

– Да?

– Уж поверьте. Или, скажем, болетовые грибы. Тоже очень ароматные.

– Вот как?

Пока мы беседовали, из-за стойки показалось лицо хозяина бара.

– А вы, смотрю, отлично разбираетесь в грибах? – заметил он.

– Да ну что вы! – заскромничал учитель, сохраняя, тем не менее, важный вид.

– Я каждый год примерно в это время хожу за грибами, – сообщил бармен.

Вытянув шею, он медленно приближал лицо к нам, чем напоминал взрослую птицу, кормящую своих птенцов.

– Да? – ответил на реплику бармена учитель тем же самым тоном, каким обычно я реагирую на его собственные фразы.

– А раз уж вы так любите грибы, – продолжал бармен, – не хотите ли отправиться в лес вместе?

Мы с учителем переглянулись: пусть мы и наведываемся сюда чуть ли не через день, мы ни разу не замечали, чтобы к нам относились, как к постоянным клиентам, и тем более – вдруг по-дружески вклинивались в разговор. В этом заведении принято встречать каждого посетителя так, словно он пришел в первый раз. И вдруг бармен пригласил нас пойти за грибами, ну надо же…

– Куда планируете поехать? – поинтересовался учитель, на что хозяин заведения ответил, еще сильнее вытянув шею:

– Недалеко от Тотиги.

Мы снова переглянулись, а бармен, все так же вытянув шею, ждал ответа.

– Что думаете? – обратилась я к своему спутнику, и почти одновременно с моим вопросом он сказал:

– А давай съездим.

Вот так мы и решили поехать за грибами в Тотиги. Ехать нам всем предстояло на машине бармена.

Вообще, в машинах я совершенно ничего не понимаю. Учитель, скорее всего, тоже. Так что все, что я могу сказать о машине владельца нашего бара – она была белая и по форме походила на ящик. Она не имела ничего общего с распространенными в наше время автомобилями обтекаемой формы. Это была старенькая машина – такие простые четырехугольные формы кузова чаще встречались больше десяти лет назад.

Мы договорились встретиться перед баром в шесть утра в воскресенье. Поэтому я поставила будильник на полшестого, а утром, даже толком не умываясь, взяла пахнущий плесенью рюкзак, который вытащила из шкафа еще с вечера, и вышла из дома. В свежем утреннем воздухе звук запираемого замка прозвучал неожиданно громко. Несколько раз зевнув, я направилась к бару.

Учитель был уже там. Он стоял, выпрямившись, со своим обычным портфелем в руках. Багажник машины, на которой нам предстояло ехать, был распахнут, наполовину скрывая хозяина.

– Что у вас там? Грибницкие инструменты? – спросил учитель, на что мужчина ответил, не меняя положения тела:

– Нет. Это все мне нужно отвезти кузену в Тотиги.

Голос хозяина бара раздавался откуда-то из глубины багажника. Там были несколько бумажных пакетов и один длинный прямоугольный сверток. Мы с учителем увидели это все через плечо бармена.

На столбах кричали вороны: «Кар, кар, кар…» – это были громкие и резкие, поистине вороньи выкрики. Разве что чуть более расслабленные, чем обычно бывает днем.

– Это вот – рисовое печенье, а это – нори, – пояснил хозяин бара, указывая на бумажные пакеты.

– Понятно, – хором произнесли мы с учителем.

– А тут саке, – продолжил он, указывая на длинный сверток.

– Понятно. – Учитель опустил портфель вниз, а я промолчала.

– Мой кузен уж очень любит Саванои^[12].

– Я тоже его люблю.

– Это хорошо. Правда, у нас в баре алкоголь из Тотиги.

Хозяин бара вел себя более расслабленно, чем на работе. Даже как будто помолодел лет на десять. Он открыл заднюю дверь – мол, садитесь, – а сам, наклонившись над водительским сиденьем, завел двигатель. Когда мотор запустился, водитель отправился закрывать багажник. Убедившись, что мы с учителем разместились на задних сиденьях, он еще раз обошел машину по кругу, все так же стоя выкурил сигарету и уселся за руль. Пристегнувшись, водитель медленно нажал на педаль газа.

– Большое вам спасибо за приглашение, – поблагодарил учитель, на что хозяин бара обернулся и широко улыбнулся:

– Да ладно, давайте без этих формальностей.

Какая приятная улыбка… А между тем педаль газа была уже нажата, и машина потихоньку двигалась вперед, пока водитель смотрел в противоположную сторону.

– Смотрите, пожалуйста, вперед, – тихо попросила я.

– Что? – удивленно спросил он, вытягивая шею уже в мою сторону.

Вперед он не смотрел. Совсем. Так и сидел, повернувшись к нам. А машина тем временем продолжала скользить по пути.

– Смотрите на дорогу, опасно ведь…

– Вперед, вперед посмотрите!

Мы это выпалили одновременно. Машина неуклонно приближалась к столбу.

– А? – Водитель повернулся вперед и почти одновременно с этим повернул руль, уходя от столкновения. Мы с учителем облегченно выдохнули.

– Да не волнуйтесь, – легкомысленно произнес хозяин бара, прибавляя скорость.

А я никак не могла понять, как вообще оказалась с утра пораньше в незнакомой машине. Да и что из себя представляет поход за грибами, мне тоже было неясно. По моим ощущениям, это напоминало продолжение пьянки. Пока я сидела в пространных раздумьях, машина все набирала скорость.

Кажется, я успела задремать. Когда открыла глаза, мы уже ехали по горной дороге. Заснула я где-то после того, как мы свернули со скоростной трассы и выехали на какую-то другую дорогу – название я не помню.

По дороге мы беседовали о всякой всячине. Учитель рассказал, что преподавал родной язык и что мои оценки по его предмету не слишком впечатляли. Водитель же поведал, что его зовут Сатору и что в горах, куда мы едем, много опят. Тем для разговора у нас хватало: можно было поговорить о том, какими были занятия у учителя, или, например, об опятах, но Сатору постоянно оборачивался в нашу сторону, а потому мы старались не слишком увлекаться беседой.

Машина плавно взбиралась по склону. Сатору поднял стекло до сих пор открытого настежь окна. Мы последовали его примеру.

Немного похолодало. С гор доносилось звонкое пение птиц. Дорога становилась все уже.

Мы подъехали к развилке. В одну сторону шла асфальтированная дорога, в другую – грунтовая, покрытая галькой. Мы остановились в самом начале грунтовой дороги. Сатору вышел из машины и направился вверх по грунтовке. Мы с учителем наблюдали за ним с заднего сиденья.

– Интересно, куда это он? – недоумевала я, но учитель лишь слегка наклонил голову.

Когда я открыла окно, в машину хлынул холодный горный воздух. Птичьи голоса стали отчетливее. Солнце поднялось довольно высоко – было уже больше девяти часов утра.

– Цукико, как думаешь, мы вернемся отсюда? – вдруг спросил учитель.

– Что?..

– Мне почему-то кажется, что мы можем больше не вернуться…

– Да ладно вам! – отмахнулась я.

На это он только улыбнулся и продолжил молча смотреть в зеркало заднего вида.

– Вы, должно быть, устали, – предположила я, но учитель отрицательно покачал головой:

– Нет, совсем не устал.

– Учитель, мы вполне можем просто уехать обратно.

– Это, интересно, как?

– Ну…

– А давайте возьмем и поедем вместе куда глаза глядят?

– Что?..

Кажется, он немного развеселился. Я украдкой посмотрела на своего спутника, но не увидела ничего необычного. Спокоен, как всегда. Сидит, положив сумку рядом с собой и выпрямившись. Пока я пыталась угадать настроение учителя, с холма спустился Сатору. С ним был кто-то еще, и этот неизвестный спутник походил на нашего нового знакомца, как близнец. Вдвоем они открыли багажник, забрали пакеты и быстро понесли на вершину холма. Через мгновение они вернулись и одновременно закурили, стоя рядом с машиной.

– Утро доброе, – поприветствовал нас незнакомец, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье.

– Это и есть мой двоюродный брат Тоору, – представил мужчину Сатору.

Они и впрямь были похожи как две капли воды. Тоору буквально во всем походил на своего двоюродного брата: черты и выражение лица, телосложение и даже исходящая от него энергия напоминали Сатору.

– А вы, я слышал, любите Саванои? – обратился учитель к Тоору, а тот, не отстегивая ремня безопасности, как-то извернулся и, взглянув на нас, весело ответил:

– Совершенно верно!

– Хотя саке из Тотиги вкуснее, – продолжил Сатору, извернувшись точно таким же образом.

Машина начала подъем. Вдруг бампер коснулся ограждения, и почти одновременно с этим мы с учителем вскрикнули.

– Идиот, – спокойным тоном промолвил Тоору.

Сатору, улыбаясь, повернул руль. Мы с учителем снова выдохнули. Из леса доносились приглушенные голоса птиц.

– Вы в таком виде собрались в горы?

Минут через тридцать после того, как к нам подсел Тоору, Сатору остановил машину и заглушил двигатель. И Тоору, и Сатору, и я были в джинсах и спортивных ботинках.

Выйдя из машины, хозяин бара и его кузен сделали несколько наклонов, разминаясь. Глядя на них, и я сделала пару упражнений для растяжки. И только учитель стоял как вкопанный. Он был одет в твидовую пиджачную пару и кожаные ботинки. Костюм выглядел старым, но был хорошо пошит.

– Перепачкаетесь ведь, – продолжил свою прошлую реплику Тоору.

– Ничего страшного. – Учитель переложил свой портфель из правой руки в левую.

– Может, лучше оставить сумку в машине? – предложил Сатору.

– Да нет, ни к чему, – отказался учитель.

Мы пошли по лесной дороге. На спинах Сатору и Тоору висели похожие рюкзаки. Это были альпинистские рюкзаки, примерно на один размер больше моего. Тоору шел первым, а Сатору – последним.

– Что, подниматься оказалось неожиданно трудно? – обратился ко мне Сатору.

– Д-да уж, – ответила я, и тут же впереди раздался голос Тоору:

– Шагайте помедленнее, не спешите.

Иногда мы слышали тарахтящий звук. Учитель поднимался в обычном темпе, даже не запыхавшись. Я же уже дышала с трудом. Странный звук теперь слышался постоянно.

– Это глухая кукушка? – пытался угадать учитель.

Тоору, обернулся:

– Это дятел. С таким звуком они долбят деревья, чтобы достать жуков. Но я удивлен, что вы знаете глухую кукушку…

– Шумная птица – дятел, да? – и Сатору засмеялся.

Подъем становился все более крутым. Мы шли по узкой тропке, напоминающей звериную. По обеим сторонам тропы густо росли высокие осенние травы – они щекотали наши лица и руки. Листья на деревьях уже окрасились в красные и желтые цвета, хотя внизу, у подножия, листва еще была зеленой. Несмотря на прохладу, я вся вспотела. Наверное, дело в недостатке физической активности. А вот учитель с портфелем в руке поднимался спокойно, без усилий.

– Вы активно занимаетесь альпинизмом? – спросила я.

– Это еще даже не альпинизм, Цукико.

– Да конечно…

– Слышишь? Опять дятел добывает себе насекомых.

Слышать-то я слышала, но смотрела я все время вниз. Тоору (или Сатору – шагая с опущенной головой, я даже не понимала, откуда именно доносится звук) заметил:

– А учитель, смотрю, шагает довольно бодро.

Сатору – или, может, Тоору – ответил:

– Ага, а вот Цукико – не очень, хотя и намного моложе. Ты сможешь! – попытался он подбодрить меня.

Мне казалось, подъем никогда не закончится. К стуку дятла постепенно добавились и другие птичьи трели.

– Вроде пришли, – предположил Тоору, и Сатору поддержал:

– Да, по-моему, мы на месте.

Тоору вдруг сошел с тропы. Он уверенно шагал вперед, хотя на земле не было никаких следов. Мне показалось, что здесь воздух стал гуще. Обернувшись, Тоору предупредил:

– Смотрите под ноги.

– Идите аккуратно, чтобы ничего не раздавить, – добавил Сатору позади меня.

Земля была влажной. Постепенно подлесок поредел, а вот деревья стояли все плотнее друг к другу. Склон стал более пологим, ноги больше не путались в траве, и идти стало заметно легче.

– Кажется, что-то нашел, – подал голос учитель. Тоору и Сатору медленно подошли к нему.

– Надо же, какая редкость. – Тоору, склонился к грибу.

– Это что, кордицепс? – спросил учитель.

– А гусеница еще большая.

– Интересно, чья она такая…

Они переговаривались как будто хором.

– Кордицепс… – тихо повторила я, а учитель взял палку, большими буквами написал это название на земле и тут же отчитал меня:

– А ты, я смотрю, и на естествознании ничего не слушала.

– Мы такого не проходили! – повысила голос я, а Тоору громко рассмеялся:

– Похоже, самому важному ты в школе не научилась, – сказал он.

Учитель выслушал его, но потом тихо заметил:

– В любом месте и в любое время можно многому научиться – было бы желание.

– Интересный у тебя учитель, – снова рассмеялся Тоору.

Учитель достал из портфеля полиэтиленовый пакет, аккуратно положил в него кордицепс и крепко завязал. Пакет он положил обратно в портфель.

– Идем дальше, нужно набрать побольше грибов, а иначе зачем вообще было ехать, – сказал Сатору и шагнул в чащу.

Мы разбрелись кто куда и пошли, внимательно смотря под ноги. Учитель в своем твидовом костюме совершенно растворился среди деревьев, как будто замаскировался. Вроде только что был здесь, но стоило ненадолго отвести взгляд – и вот его уже не видно. А когда я начинала его искать, частенько оказывалось, что он стоит прямо рядом со мной.

– А, вот вы где… – С удивлением посмотрела на него я, на что мужчина с загадочным видом захихикал:

– Да никуда я не денусь!

В лесу учитель был не таким, как обычно. Он был словно животное, давно живущее в чаще.

– Учитель, – снова позвала я. Мне было не по себе.

– Я же сказал, я всегда рядом.

Да мало ли что он там сказал! Уверена, он запросто может оставить меня и уйти вперед. Он всегда уходит. Скажет что-нибудь вроде: «Экая ты безалаберная. Хотя, наверное, ты всегда такая», – и уйдет.

Где-то поблизости стучал дятел. Учитель направился дальше в лес. Я проводила его рассеянным взглядом – снова задумалась о том, как же я оказалась в таком месте. Костюм учителя мелькал среди деревьев. Откуда-то из глубины леса донесся голос Сатору:

– Здесь опята!

– Ого, сколько их тут! В прошлом году гораздо меньше было… – послышался из-за деревьев оживленный голос то ли Сатору, то ли Тоору.

Поход за грибами (часть вторая)

Я смотрела в небо. Найдя большой пень, я уселась прямо на него. И Сатору, и Тоору, и учитель ушли куда-то далеко в чащу. Стук дятла тоже звучал где-то вдали отсюда. Вместо него разнеслась другая заливистая трель.

Здесь было очень влажно. Влагой была пропитана не только почва – казалось, воздух был наполнен дыханием всего живого: и листьев, и подлеска, и грибов, и бесчисленных подземных микроорганизмов, и ползающих по земле плоских насекомых, и летающих в воздухе крылатых жуков, и сидящих на ветках птиц, и даже больших животных, что прячутся глубоко в чаще.

Неба почти не было видно – оно лишь кое-где проглядывало сквозь мелкие веточки. Эти веточки закрывали его словно мелкой частой сеткой. Когда глаза привыкли к полумраку, я начала разглядывать подлесок – там было немало всего интересного. Вот, например, мелкие оранжевые грибы. А тут мох. Что-то белое и шершавое, похожее на прожилки листа. Какой-нибудь вид плесени?.. Мертвый жук-носорог. Много разных муравьев. Какие-то многоножки. Мотылек, спрятавшийся за листом.

Надо же, как много живых существ меня окружает… Удивительно! В городе я всегда одна, иногда – вдвоем с учителем, и я думала, что по-другому быть не может. В городе живут только крупные живые существа – так я считала. Но даже в городе, если внимательно присмотреться, обнаружится множество окружающих тебя созданий. Оказалось, что мы с учителем вовсе не одиноки. Просто я даже в баре никого кроме него не замечала. А ведь там были еще и Сатору, и множества знакомых уже посетителей. Но никого из них я не воспринимала как настоящего живого человека. Я даже никогда не задумывалась о том, что они, точно так же, как и я, живут самой обычной жизнью и занимаются своими делами.

Тоору вернулся из чащи и обратился ко мне:

– Ты в порядке? – Он показал мне целую кучу грибов, едва помещавшуюся в его руках.

– В полном порядке, – заверила его я, на что Тоору сказал:

– Тогда могла бы и с нами пойти…

– Цукико у нас, знаете ли, человек несколько сентиментальный, – вдруг услышала я голос учителя, который внезапно появился из-за стоящего прямо позади меня дерева.

Уж не знаю, в цвете костюма ли дело, или в умении бесшумно передвигаться по лесу, но я его появления совершенно не заметила.

– Наверняка сидела тут в уединении и предавалась раздумьям, – продолжил учитель. Я заметила, что местами к его твидовому костюму прилипли опавшие листья.

– Знаменитая девичья сентиментальность? – рассмеялся Тоору.

– А что, если и так? – насупилась я.

– Ну тогда, милая дева, не могли бы вы помочь с приготовлением обеда? – попросил Тоору, доставая из рюкзака Сатору алюминиевую кастрюльку и переносную плитку.

Меня попросили сходить за водой, а потому я поспешно встала со своего пенька. Так как чуть выше был родник, я поднялась туда и обнаружила, что между больших камней и правда тонкой струйкой сочилась вода. Я подставила ладони и, набрав немного воды, поднесла ко рту. Вода была ледяная, но очень вкусная, так что я подносила ладони к струйке, пока не напилась вдоволь.

– Вот, попробуйте, – предложил Сатору, и учитель, сидевший как всегда с прямой спиной в традиционной позе на расстеленной прямо на земле газете, попробовал на вкус свежесваренный грибной суп.

Суп из только что собранных грибов приготовили Сатору и Тоору. Сначала Тоору очищал грибы от земли и травинок, а потом Сатору закидывал их в предусмотрительно принесенную маленькую сковородку – большие грибы сначала разрезал пополам, а мелочь бросал целиком – и отправлял жариться. После обжарки он переложил грибы в кастрюлю с кипятком, добавил пасту мисо^[13] и оставил вариться.

– А я, знаете, прошлой ночью немного расширил свои знания, – сообщил учитель, держа в руках старенькую мисочку из анодированного алюминия и осторожно дуя на ее содержимое.

– Сразу видно – учитель, – отреагировал Тоору, прихлебывая суп.

– Оказывается, ядовитых грибов куда больше, чем я думал, – продолжал учитель, вылавливая палочками кусочек гриба и отправляя его в рот.

– Это да, – кивнул Сатору. Он уже съел первую чашку супа и деревянной ложкой наливал себе добавки.

– Впрочем, откровенно ядовитые грибы и в рот никто брать не станет.

– Учитель, а может, не надо говорить об этом во время еды? – попросила я, но он даже не обратил внимания. Как обычно.

– Правда, некоторые ядовитые грибы трудно отличить от съедобных – рядовка опаленная, например, очень похожа на обычную рядовку, а омфалот японский не отличить от шиитаке. Ужас.

От его серьезного лекторского тона Сатору и Тоору рассмеялись:

– Мы, знаете ли, уже не первый десяток лет собираем грибы – а таких странных названий не слышали.

Какое-то время я растерянно держала палочки в воздухе, но сейчас опустила их в миску. Интересно, видели ли это Сатору и Тоору? Я украдкой взглянула на них – нет, похоже, они ничего не заметили.

– Как-то раз женщина, с которой я состоял в браке, съела панеолус мотыльковый, – вдруг начал рассказывать учитель, и оба кузена смотрели только на него.

– «Женщина, с которой состоял в браке…» Это еще что значит?

– Это значит, что речь о моей жене, сбежавшей лет пятнадцать назад, – все тем же серьезным тоном пояснил учитель.

Я тихо вскрикнула от удивления. Вообще-то, я думала, что его жена умерла! Мне казалось, что Сатору и Тоору тоже должны быть удивлены, но они сохраняли спокойствие. А сам учитель, похлебывая грибной суп, поведал вот такую историю:

– Мы с женой часто ходили в походы. Обычно – к низким горам примерно в часе езды на поезде от дома. Рано утром в воскресенье мы брали приготовленные женой обеды и садились в пока еще пустой поезд. Жена постоянно читала книгу под названием «Веселые поездки в ближайший пригород». На обложке этой книги красовалась фотография женщины в кожаных альпинистских ботинках, широких брюках до середины икры и шляпе с пером: опираясь на трость, она поднималась на гору. Супруга моя собрала себе точно такой же комплект одежды, даже трость прикупила – и вот в таком виде и ходила в походы. Я ей говорил, мол, это же просто поход, необязательно подбирать какую-то специальную одежду, но жена даже внимания не обращала, заявила, что ей важно начать с внешнего вида. Этому костюму она не изменяла никогда, даже если по намеченному маршруту можно было пройти хоть в резиновых тапках. Упрямая была женщина…

Итак, дело было примерно тогда, когда наш сын уже пошел в младшую школу. Мы втроем, как обычно, отправились в поход. Как раз осенью, как сейчас. Долгие дожди закончились, клены в горах покраснели – красота. Правда, из-за этих дождей красных листьев осталось мало – опали.

В тот поход я пошел в спортивной обуви и пару раз упал, поскользнувшись в грязи. Зато жена в своих альпинистских ботинках шла без малейших затруднений. Глядя на мои бесконечные падения, она могла бы сказать что-нибудь вроде «Ну вот видишь!», но не говорила. Несмотря на все ее упрямство, язвительностью моя супруга не отличалась.

Пройдя некоторое расстояние, мы остановились отдохнуть и съели по две засахаренные лимонные дольки. Вообще-то, я кислое не люблю, но жена настояла, что в походе в горы без них никак, а я решил не протестовать. Не думаю, что она бы разозлилась, но мне не хотелось, чтобы ее гнев накапливался – ведь потом он мог бы нагнать меня, как набравшая силу волна, в самое неподходящее время. Так уж устроена семейная жизнь.

Сын не любил лимоны еще больше, чем я. Стоило ему взять в рот засахаренную лимонную дольку – и он тут же встал с места и отправился в заросли деревьев. Там он начал старательно собирать с земли опавшие красные листья. Глядя на эту милую сцену, я тоже решил последовать его примеру, и когда подошел поближе, увидел, как он тайком выкапывает ямку в земле. Он поспешно вырыл неглубокую ямку, так же поспешно выплюнул лимонную дольку и, бросив ее в ямку, все так же торопливо закопал. Вот настолько он не любил лимоны – обычно он так небрежно к еде не относился. Жена хорошо его воспитывала.

«Настолько не нравится? – спросил я, и сын даже вздрогнул от неожиданности. Он молча кивнул. – Я тоже не особо их люблю», – признался я, и сын с некоторым облегчением улыбнулся.

Улыбкой он походил на мать. Да и сейчас тоже похож. К слову, сыну уже и самому скоро пятьдесят – как раз в этом возрасте от меня ушла его мать.

Пока мы с сыном, сидя на корточках, собирали листья, подошла жена. Несмотря на здоровенные альпинистские ботинки, ее шагов я не услышал.

«Слушай, – обратилась она ко мне, подойдя сзади, и мы с сыном вздрогнули от неожиданности. – Представляешь, я нашла панеолус», – прошептала она нам.

Мне казалось, что грибного супа получилось много, но вчетвером мы опустошили кастрюлю довольно быстро. Суп из множества самых разных грибов обладал просто неописуемым вкусом. «Неописуемым» суп назвал учитель. Посреди своего рассказа он вдруг сказал:

– Знаете, Сатору, суп у вас получился просто неописуемый! Восхитительный аромат.

Сатору посмотрел на него, а Тоору заметил:

– Какие выражения – сразу видно, учитель!

Оба кузена ждали продолжения истории. Сатору спросил:

– Так что там с панеолусом?

– Надо же, и как она его узнала! – подхватил Тоору.

– Помимо «Веселых поездок в ближайший пригород» моя жена часто читала небольшую энциклопедию грибов. Эти две книги всегда лежали у нее в походном рюкзаке. Вот и в этот раз она держала в руках энциклопедию, открытую на странице с панеолусом, и повторяла: «Вот он, это точно он!»

«Ну нашла ты его, даже узнала – а дальше-то что? Что ты с ним делать собираешься?» – спросил я, на что она ответила: «Как «что»? Есть, конечно!»

«Он же ядовитый!» – напомнил я, а сын закричал: «Мама, не надо!»

И почти одновременно с этим жена положила гриб в рот, даже толком не отряхнув его от земли.

«А есть сырые грибы довольно сложно», – заметила она, заедая гриб лимонной долькой. С тех пор ни я, ни сын больше никогда не ели засахаренные лимонные дольки.

А тогда мы жутко переполошились. Сначала сын расплакался – он боялся, что мама теперь умрет, а потому ревел в голос. Жена же утешала его совершенно спокойным тоном: «От панеолусов не умирают, они не настолько ядовитые».

В любом случае – как бы жена ни упиралась, а надо было поскорее спуститься с горы и обратиться в больницу, так что я повернул обратно и повел ее за собой.

Симптомы отравления начали проявляться, когда мы уже почти достигли подножия горы. Врач в больнице потом беспечно заметил: «Ну надо же, вроде и съела немного, а симптомы проявились!» Но мне происходящее казалось довольно серьезным.

До сих пор жена выглядела вполне здоровой, но вдруг из ее рта начали вырываться похожие на смех звуки – сначала прерывистые, потом – почти непрерывные. Однако этот «смех» не был радостным или веселым. Он звучал так, будто жена отчаянно пыталась сдержать хохот, но все усилия были тщетны – смех все равно прорывался наружу, игнорируя разум. Этот смех звучал так, словно ее развеселила какая-то невероятно мрачная шутка.

Сын дрожал от страха, я тоже нервничал, а супруга продолжала хохотать так, что глаза ее слезились.

Я спросил: «Ты можешь перестать смеяться?..»

«Не… не могу… Тело как будто не слушается…» – Жена уже с трудом дышала от душившего ее мучительного смеха.

Я разозлился. Ну вот почему она всегда втягивает меня в подобные истории?! Да даже эти почти еженедельные походы мне, честно говоря, не слишком нравились. Как и сыну. Он был гораздо счастливее, когда собирал модельки дома или ходил на рыбалку на речку. И все равно мы, следуя воле жены, вставали рано утром и бродили по низким горам в пригороде. А ей все неймется – еще и панеолус съела!..

В больнице жене оказали помощь, но попавший в кровь яд никуда не делся, а потому, как в своей легкомысленной манере и предупреждал врач, симптомы сохранились: в тот день она продолжала хохотать до самого вечера. Домой мы поехали на такси. Сын, устав плакать, уснул, и я уложил его в кровать. Искоса глядя на жену, которая непроизвольно продолжала смеяться, сидя в гостиной, я заварил крепкий чай. Она пила чай, не переставая смеяться, я же все еще сердился.

Когда моя супруга перестала смеяться и пришла в себя, я ее отчитал: пусть хорошенько подумает, сколько хлопот она доставила нам за этот день! Должно быть, мои нотации звучали высокомерно – я отчитывал жену, как провинившуюся ученицу. А она слушала меня, опустив голову, и кивала каждому слову. Несколько раз она даже вежливо извинилась.

В конце жена проникновенно сказала: «Похоже, люди так устроены – уже одним фактом своего существования каждый из нас доставляет кому-то проблемы».

«Я никому никаких проблем не доставляю. А вот ты доставила немало неприятностей. Не обобщай», – проворчал я в ответ.

Жена снова опустила голову. Потом, когда она сбежала через десять с чем-то лет, я часто вспоминал ее такой – с опущенной головой. Она была сложным человеком, но и я не особо отличался положительными качествами. Я думал, что мы идеально подходим друг другу, но, видимо, я ей все-таки не подошел.

– Ладно, давайте, что ли, выпьем? – предложил Тоору, доставая из рюкзака бутылку Саванои.

Грибной суп кончился, но Тоору, будто волшебник, достал из рюкзака сушеные грибы, рисовые крекеры, копченые кальмары, целые помидоры, закуску из тунца…

– Настоящий праздник! – заметил он.

Оба кузена налили саке в бумажные стаканчики и, выпив его большими глотками, закусили помидорами.

– С закуской меньше пьянеешь, – сказал кто-то из них.

– Слушайте, а как мы обратно-то поедем? – тихо спросила я, на что учитель ответил:

– Тут всего миллилитров по двести на человека – думаю, ничего страшного.

Поев горячего супа, мы согрелись, а от саке стало еще жарче. Помидоры были вкусные. Я ела прямо так, даже без соли. Тоору сказал, что эти помидоры – с его огорода. Расчеты учителя оказались неверными: Тоору достал из рюкзака еще одну такую же бутылку, так что получилось не по двести миллилитров на человека, а по четыреста.

Слышался стук дятла. Под расстеленные на земле газеты заползали насекомые – я чувствовала их шевеление сквозь бумагу. Вокруг было много разных насекомых – и мелкие, и крупные, летавшие с громким жужжанием, – они подлетали к нам и садились на подстилку из газет. Особенно сильно насекомых привлекали копченые кальмары и саке. Тоору ел и пил, даже не прогоняя назойливых гадов.

– Вы только что жучка съели, – сообщил учитель Тоору, на что тот совершенно спокойно ответил:

– Ну и что. Вкусно ведь.

Сушеные грибы не были полностью сухими, как шиитаке – в них еще оставалось немного влаги. Выглядели они как копченое мясо.

– А что это за грибы? – поинтересовалась я, на что уже покрасневший от выпивки Сатору ответил:

– Красные мухоморы.

– А разве они не смертельно ядовитые? – задумался учитель, на что Тоору с усмешкой посмотрел на него:

– Это вы из энциклопедии грибов узнали?

Вместо ответа учитель достал из портфеля ту самую книгу. Это была книга в старом потертом переплете. На обложке был изображен, по-видимому, мухомор – гриб с красной шляпкой, усеянной белыми точками.

– Тоору, а вы слышали историю про мухомор?

– Это какую?

– Сибирскую.

Вот что он рассказал:

– Давным-давно вождь одного из горных народов Сибири съел мухомор перед походом на битву. Он сделал это, потому что в красных мухоморах содержатся вещества, вызывающие помутнение рассудка. Если съесть такой гриб, организм впадает в крайне возбужденное состояние, и тогда человека охватит ярость, у него вдруг на много часов появится огромная физическая сила.

Сначала вождь ел мухомор. Потом его мочу пил следующий по рангу мужчина. Его мочу пил человек рангом ниже. И так до тех пор, пока яд гриба не окажется в организме каждого воина. Как только последний в цепочке мужчина допивал – они отправлялись на битву.

– А полезная книжка эта ваша энциклопедия грибов, – радостно рассмеялся Сатору. Он посасывал тонкую полоску сушеного гриба.

– Вы тоже ешьте, – предложил Тоору, подсовывая сушеные грибы и нам с учителем.

Учитель пристально смотрел на угощение. Я осторожно понюхала грибы. Сатору и Тоору смеялись без всякой на то причины. Стоило Тоору сказать хоть слово – Сатору тут же начинал хохотать. Как только смех немного утихал, заговаривал уже Сатору – и наступала очередь Тоору хохотать. А потом они, одновременно заговорив, так же дружно расхохотались.

Температура воздуха немного поднялась. Близилась зима, но здесь, в подлеске, окруженном деревьями, воздух был наполнен тепловатой влагой.

Учитель медленно потягивал саке, временами посасывая сушеный гриб.

– Это же ядовитые мухоморы! Вы уверены, что все будет в порядке? – заволновалась я, на что он улыбнулся:

– Кто знает, кто знает…

Мне нравилась его улыбка.

– А это точно настоящие мухоморы?

– Нет, конечно, ты что!

– Они самые! Самые что ни на есть настоящие мухоморы.

Тоору и Сатору ответили одновременно. Я даже не поняла, какой из ответов кому принадлежит. Учитель улыбался, медленно посасывая сушеный гриб.

– Идеально… – пробормотал с закрытыми глазами он.

– Вы о чем? – не поняла я.

– Идеально подходим друг другу, – закончил свою недавнюю фразу мужчина, а потом приказал самым учительским тоном: – Ты тоже ешь давай.

Я робко лизнула гриб, но почувствовала только какой-то пыльный вкус. Тоору и Сатору смеялись. Учитель улыбался, глядя вдаль. Я с каким-то отчаянием засунула сушеный гриб в рот и начала жевать.

Потом мы пили почти час, но ничего особо не происходило. Собрав вещи, мы двинулись в обратный путь. По дороге мне хотелось то смеяться, то плакать. Возможно, всему виной был алкоголь. Я даже не понимала, где вообще иду. Ну точно – пьяная. Сатору и Тоору, похожие, как близнецы, шагали впереди одинаковой походкой. Мы с учителем смеялись.

– Вы все еще любите свою жену? – тихо спросила я, и смех учителя стал громче.

– Я ее до сих пор не понимаю, – немного посерьезнев, ответил он, но потом снова рассмеялся.

Вокруг нас было множество самых разных живых существ, и все они громко жужжали. Я все так же не понимала, что я тут делаю.

Новый год

Вот засада – на кухне перегорела лампа. Это была длинная, больше метра, лампа дневного света. Я принесла высокий стул и, встав на него, попыталась снять перегоревшую лампу. Раньше мне приходилось менять ее, и я вроде как научилась это делать, но прошло уже несколько лет, так что я все забыла.

Я тянула и толкала лампу, но никак не могла вытащить. Я взяла отвертку и попыталась открутить лампу вместе с рамой, но она была прикреплена к потолку красными и синими проводами, так что снять раму тоже было нельзя.

«Ах, так!» – подумала я и изо всех сил потянула лампу, и она разбилась, усыпав весь пол у раковины осколками стекла. Как назло, на мне не было обуви, так что, спускаясь со стула, я порезала ступню. Потекла кровь. Похоже, порез оказался глубже, чем я думала.

В шоке я ушла в соседнюю комнату, и пока я там сидела, у меня начала кружиться голова. Анемия, что ли?..

«Да ладно тебе! Увидела кровь – и сразу голова закружилась? Какая чувствительная», – наверное, как-то так сказал бы сейчас учитель и улыбнулся.

Но он никогда не приходит ко мне – только я временами наведываюсь к нему в гости.

Пока я так сидела, глаза закрылись сами собой. Кстати, я еще и ничего не ела с самого утра. Свой выходной я проводила в постели, ни о чем не думая. Так бывает всегда, когда я езжу в родительский дом на новогодние праздники.

Дом этот находится в том же самом городе, но приезжаю я редко: почему-то мне кажется, что не стоит так уж часто наведываться в шумное жилище, где помимо матери живут еще и брат с женой и детьми. Нет, мне не читают нотации на тему замужества и не заставляют бросить работу – все эти надоедливые претензии остались в далеком прошлом. Просто там было что-то не так. Как будто заказываешь несколько подходящих комплектов одежды, но как только некоторые из них наденешь, что-то оказывается слишком коротким, а где-то, наоборот, низ тащится по земле. Стоит снять и просто приложить одежду к себе – все снова оказывается впору. В родительском доме возникало примерно такое же чувство.

На третий день новогодних праздников, когда брат с семьей отправились наносить новогодние визиты знакомым, мама приготовила на обед вареный тофу. Вообще, мне с детства нравилось, как мама его готовит. Обычно дети не любят отварной тофу, но мне он нравился еще до начальной школы.

Мама готовит его так: сначала разбавляет соевый соус саке, высыпает в маленькую чашечку стружку из тунца, а потом нагревает это все вместе с тофу в глиняном горшке. Когда содержимое достаточно прогреется, она открывает крышку. Из горшка валит пар. А потом палочками разрезает плотный, круглый комок тофу.

Причем тофу обязательно должен быть из магазина, что на углу, – на третий день праздников он уже как раз вернулся к работе. Об этом мне поведала мама, пока с довольным видом готовила для меня отварной тофу.

– Вкусно, – похвалила мамино угощение я.

– Помнится, ты с детства полюбила тофу, – вспомнила мама.

– И почему у меня никак не получается так его готовить?..

– Ну так у тебя и тофу другой. Такой там, где ты живешь, не продают.

Мама замолчала. Умолкла и я. Все так же молча мы отламывали палочками кусочки тофу, молча обмакивали их в разбавленный саке соевый соус и молча ели. Больше мы не проронили ни слова. Может, говорить было просто не о чем? Хотя темы для разговора вроде были… Но я вдруг перестала понимать, о чем и что говорить. Казалось, ответ был близко, но именно поэтому у меня ничего не получалось. У меня было такое чувство, что, если я заставлю себя заговорить, то сорвусь с обрыва и полечу вверх тормашками вниз.

Что бы сказал об этом учитель? Наверняка что-нибудь вроде: «Ну, знаешь ли… Ладно еще, если бы у меня появилось такое ощущение при встрече с женой через столько лет… Но вы живете в одном городе! Не слишком ли сильные чувства для простого визита к маме?»

Но несмотря на это, в тот день у нас больше не получилось заговорить друг с другом. По-видимому, мы с мамой действительно похожи: мы продолжали избегать друг друга, пока брат не вернулся.

Лучи тусклого январского солнца, пробиваясь сквозь бумажные створки, падали на котацу^[14]. Я доела тофу, и мама, забрав горшочек, тарелку и палочки, пошла на кухню мыть посуду.

– Давай я буду вытирать? – предложила я, и она кивнула.

Подняв голову, она неловко улыбнулась. Я улыбнулась в ответ – с той же неловкостью. А потом мы обе молча убирали посуду.

Четвертого числа я вернулась в свою комнату. До выхода на работу оставалось два дня, и я почти все это время просто спала. Это был уже совершенно не тот же самый сон, что в родительском доме.

После двух рабочих дней снова наступил выходной. Отсыпаться мне уже не хотелось, так что я просто валялась, закутавшись в одеяло. Я поставила рядом с кроватью бутылку с чаем и чашку, принесла книги и несколько журналов и лежа листала глянцевые страницы, попивая чай. Даже о еде забыла.

Сев на неубранный футон^[15], я приложила туалетную бумагу к кровоточащему порезу на стопе и стала ждать, когда прекратится головокружение. Перед глазами все плыло и мерцало, как на экране еле живого телевизора. Я легла на спину, приложив руку к груди. Ритм сердца и ритм текущей из раны на ноге крови немного отличались.

Когда лампа перегорела, было еще довольно светло. Сейчас же из-за непрекращающегося головокружения я даже не понимала, село ли солнце.

В комнате стоял сильный запах яблок – он исходил от корзинки в изголовье кровати. В холодном зимнем воздухе аромат ощущался ярче обычного. Я рассеянно подумала о том, что сама чищу яблоки, сначала разрезав их на четыре дольки, а мама их чистит целиком. Когда-то в прошлом я чистила яблоки для своего тогдашнего возлюбленного. Готовить я никогда особо не умела, да и даже если бы умела – не в моих привычках было готовить для любимого бэнто, приносить ему еду в комнату или тем более приглашать на самолично приготовленный ужин. Я всегда боялась, что, стоит мне сделать что-нибудь такое, и я уже не смогу вырваться. Загонять в ловушку партнера тоже не хотелось. И казалось бы, ничего страшного в такой взаимозависимости нет, но у меня так думать не получалось.

Мой возлюбленный удивился, когда я почистила ему яблоко.

– Оказывается, и ты тоже чистишь яблоки, – заметил он.

– Чищу, конечно! – кивнула я.

– Ну да, чего это я.

– Вот именно – чего это ты?

Кажется, какой-то такой диалог состоялся у нас в тот день, и с тех пор мы стали отдаляться друг от друга. Нет, ни один из нас не говорил, что хочет прекратить общение. Просто в какой-то момент мы перестали друг другу звонить. И не то чтобы мы возненавидели друг друга – просто пропала необходимость видеться, и без встреч дни проходили вполне неплохо.

Подруга даже назвала меня бесчувственной.

– А ведь он мне несколько раз звонил – хотел посоветоваться. Спрашивал, что ты на самом деле о нем думаешь. Почему ты ему не позвонила? Он так ждал… – говорила она, пристально глядя на меня.

И почему он не поговорил со мной напрямую, вместо этого обратившись за советом к моей подруге?.. Я совершенно его не понимала, а потому стояла в растерянности. Когда я прямо сказала об этом, подруга вздохнула:

– Ну, знаешь ли… Он же тебя любит, беспокоится… А у тебя разве не так?..

Так-то оно так, но ведь дело в другом! О своем беспокойстве он должен был рассказать мне, а не чужому, в сущности, человеку, каковым была моя подруга, и мне его поступок казался совершенно неправильным.

– Прости за беспокойство. Кажется, мы говорим о разных вещах, – извинилась я, на что подруга лишь еще глубже вздохнула.

– Да каких разных-то…

На тот момент мы с ним не встречались уже три месяца. Подруга упорно заставляла меня поговорить с бывшим, но я ее почти не слушала. Я начинала думать, что просто не создана для любовных чувств. Я даже подумала, что если любовь вся состоит из таких глупостей, то не хотелось бы мне ее испытывать. А всего через полгода та самая подруга вышла замуж за моего бывшего возлюбленного.

Головокружение прекратилось. Я увидела потолок. Здесь лампочка не перегорела – я просто ее еще не включала. На улице стемнело. Холодный воздух проникал сквозь окно. К вечеру резко похолодало. Пока я валялась на кровати, в голове всплывали воспоминания о прошлом.

Кровь уже почти остановилась. Наложив широкую повязку, я надела носки, сунула ноги в тапочки и отправилась на кухню убирать осколки у раковины.

Мелкие стекляшки на полу бледно мерцали, отражая свет включенной в соседней комнате лампочки.

Вообще-то, я любила его. Я должна была ему позвонить. И я хотела это сделать, но я буквально оцепенела от мысли, что могу услышать его холодный голос. Я не знала, что он чувствовал тот же самый страх. А когда узнала – мои чувства уже не были прежними, я уже успела подавить их, пряча в самой глубине души. На свадьбу бывшего возлюбленного и подруги я все-таки пришла. На церемонии кто-то, произнося поздравительную речь, сказал, что им было суждено полюбить друг друга.

Суждено полюбить друг друга… «А ведь в моей жизни, – думала я, глядя на жениха и невесту, – едва ли когда-то случится такая любовь…»

Мне захотелось яблок, и я взяла одно из корзинки. Попыталась почистить его так же, как мама. Не получилось – кожура оборвалась. К моему удивлению, из глаз вдруг потекли слезы. Странно, я же не лук чищу. Надо же – заплакала из-за яблока! Я съела очищенный фрукт, продолжая плакать. Слезы падали на нержавеющую сталь мойки, перемежая плеском хруст яблока. Я так и стояла перед раковиной, кусая яблоко и плача.

* * *

Прихватив плотное пальто, я вышла из комнаты. Это ворсистое темно-зеленое пальто я носила уже много лет. Несмотря на поношенность, оно оставалось очень теплым.

Перестав плакать, я почувствовала, что мерзну еще сильнее. Яблоко я доела и поначалу просто дрожала от холода на месте, но скоро мне это надоело. А потому я переоделась в старенький, свободно сидящий красный свитер и коричневые шерстяные штаны, натянула теплые носки, надела спортивные ботинки на толстой подошве и перчатки и вышла на улицу.

В небе ярко сияли три звезды созвездия Ориона. Я бодрым шагом двинулась вперед по улице. Так я немного согрелась. Где-то залаяла собака, и на глазах снова выступили слезы. Мне уже скоро сорок, а веду себя как ребенок… Я шла, по-детски широко размахивая руками и пиная попадающиеся на пути пустые жестяные банки. Временами еще срывала сухие травинки, что росли у дороги.

Со стороны станции подъехали несколько велосипедистов. Один из них чуть не влетел в фонарный столб, за что сердито прикрикнул на меня. На моих глазах снова появились слезы. Мне захотелось сесть на траву и просто плакать, но было холодно, так что я решила этого не делать.

Вот уж правда – совсем как ребенок. Я стояла на автобусной остановке. Подождала минут десять, но автобуса все не было. Оказывается, последний автобус уже ушел. Я все больше погружалась в уныние. Пошагала на месте, чтобы согреться. Не получилось. Я прекрасно знаю, как в такие моменты согреваются взрослые. Но сейчас я – ребенок, а потому понятия не имею, как мне согреться.

Я пошла к станции. Привычная дорога теперь казалась какой-то чужой. Я словно окончательно вернулась в детство: сейчас я ощущала себя ребенком, который долго гулял, до самого заката, и теперь не узнает вроде бы знакомый путь домой.

– Учитель, – прошептала я, – я потерялась…

Но его рядом не было. Где же он?.. Кстати, а я ведь ему даже ни разу не звонила. Обычно мы встречались совершенно случайно и так же случайно шагали рядом, случайно приходили в бар и случайно садились пить. Бывало, мы не виделись и не разговаривали целый месяц.

Но в прошлом, если бы мы с любимым месяц не говорили и даже не виделись, я бы с ума сошла от беспокойства. А вдруг за это время он исчезнет, словно стертый с лица земли? Вдруг мы станем друг для друга совершенно чужими?..

С учителем мы видимся не так часто, что вполне логично – ведь мы даже не пара. Даже когда мы не видим друг друга, он не отдаляется. Учитель всегда остается учителем. И этой ночью он тоже обязательно где-то есть.

Мне становилось все грустнее, а потому я запела. Я начала было петь: «Как прекрасна весной Сумидагава…» – но эта песня совершенно не вязалась с холодной зимней погодой, так что я передумала, даже не допев. Я пыталась вспомнить хоть одну зимнюю песню, но ничего подходящего на ум не приходило. В итоге я затянула лыжную песенку: «Горы серебром блестят в утренних лучах…» Она не подходила к моему настроению, но других зимних песен я попросту не знала, а потому – пела, что вспомнилось.

Текст я помнила неплохо. Не только первый куплет, но и второй, и даже дальше, что меня немало удивило. Немного приободрившись, я продолжила петь, но концовку вспомнить не могла. Последний куплет я пропела почти целиком, оставалась одна-единственная строчка, но она никак не всплывала в памяти.

Я задумалась, стоя в темноте. Иногда мимо меня проходили люди, бредущие со станции. Они обходили меня и шагали дальше. Когда я начала тихо напевать третий куплет, прохожие стали обходить меня еще дальше.

Строчка никак не желала вспоминаться, и мне снова захотелось заплакать. Слезы текли сами собой, и ноги сами собой несли куда-то.

– Цукико, – позвал меня знакомый голос, но я даже не обернулась: я была уверена, что этот голос прозвучал у меня в голове. Не мог же учитель и в самом деле так вовремя появиться!.. – Цукико, – снова раздалось где-то рядом.

В этот раз я обернулась – и увидела учителя. Он стоял, как обычно выпрямившись, в тонком, но теплом на вид пальто и со своим обычным портфелем в руке.

– Учитель, что вы здесь делаете?

– Гуляю – ночь выдалась замечательная.

Я даже тайком ущипнула тыльную сторону ладони – уж очень хотелось убедиться, что вижу учителя наяву. Больно… Впервые в жизни я узнала, что люди и правда порой щипают себя, когда сомневаются в реальности происходящего.

– Учитель, – позвала я тихо, отойдя на несколько шагов.

– Цукико, – произнес он в ответ мое имя.

Какое-то время мы стояли друг против друга в темноте. Плакать больше не хотелось. Я почувствовала некоторое облегчение – теперь можно не бояться внезапно расплакаться у него на глазах. Плакать при учителе мне очень не хотелось бы – кто знает, что он потом мне наговорит.

– Цукико, последняя строчка песни: «Склоны зовут нас», – подсказал учитель. – Я знаю эту песню – когда-то и сам катался.

Мы шагали рядом, направляясь к станции.

– Бар Сатору по выходным не работает, – сообщила я, и учитель, не оборачиваясь, кивнул.

– Иногда можно и в другой бар сходить. К слову, получается, это наша первая встреча в этом году. С новым годом!

Мы зашли в забегаловку рядом с баром Сатору и сели, даже не снимая пальто. Я заказала пиво и одним махом осушила стакан.

– Что-то ты мне напоминаешь, – пристально посмотрел на меня учитель, выпивая свое пиво. – Но вот что именно?.. На языке крутится – а вспомнить не могу.

Я заказала вареный тофу, учитель – жареного желтохвоста.

– Точно, Рождество! – воскликнул он вдруг. – Зеленое пальто, красный свитер, коричневые брюки… Ты сейчас похожа на пихту.

– Только сейчас уже новый год, – улыбнулась я.

– Как провела Рождество? С любимым? – спросил учитель.

– Вообще-то нет.

– У тебя нет парня?

– Ха, парней-то полно…

– Ах вот оно как! Понятно-понятно…

Мы быстро перешли к крепкому. Приподняв бутылочку с подогретым саке, я наполнила чарку учителя. Ощутив внезапное тепло, я едва не расплакалась снова. Но сдержалась. Мне больше хотелось выпить, чем плакать.

– С Новым годом! Пусть и этот будет плодотворным! – выпалила я, на что учитель рассмеялся.

– Отличное поздравление, молодец, – похвалил он и погладил меня по голове. Я медленно потягивала саке.

Неслучайная встреча

Идя по улице, я случайно наткнулась на учителя.

В тот день я провалялась в постели до обеда. Месяц выдался занятой – до дома я добиралась часам к двенадцати ночи. Мне не хватало сил даже принять ванну – я быстро умывалась и сразу падала спать. И так много дней подряд. Даже по выходным я обычно работала. Так как все эти дни я толком ничего не ела, выглядела я осунувшейся. Вообще-то, я та еще обжора, а потому, теряя возможность есть что и когда хочу, я теряю и волю к жизни, а потому становлюсь хмурой и угрюмой.

И вот вчера, в пятницу, этот кошмар закончился. Впервые за долгое время мне удалось хорошенько поспать в субботу. Выспавшись, я набрала полную ванну, взяла журнал и неспешно погрузилась в воду. Вымыв волосы, я раз за разом погружалась в приятно пахнущую горячую воду, временами выходя из ванной освежиться. За это время я прочитала примерно половину журнала. Я принимала ванну в общей сложности часа два.

Спустив воду и наскоро вымыв ванну, я гордо прошествовала в комнату нагишом, с одним только полотенцем на голове. В такие моменты особенно радуешься уединению.

Достав из холодильника бутылку газировки, я налила себе полстакана и выпила большими глотками. А ведь в юности я не слишком любила газировку… В двадцать с чем-то лет я ездила с подругой во Францию, и как-то раз, когда нам захотелось пить, мы зашли в одно из тамошних кафе. Так как мне просто хотелось пить, я заказала обычную воду, но принесли почему-то газировку. Надеясь промочить пересохшее горло, я сделала глоток – и тут же закашлялась, меня едва не вырвало. Меня мучила жажда. Вода стояла прямо передо мной. Но вода эта была жесткой и пузырилась от газа. Как бы мне ни хотелось пить, организм эту воду отвергал. Я не могла по-французски сказать, что мне нужна обычная вода, а не газировка, так что я упросила подругу поделиться водой с лимоном, которую она себе заказала. Вода оказалась сладкой. Отвратительно сладкой. В то время я еще не имела привычки утолять жажду пивом.

Газировку я полюбила уже после тридцати пяти. Тогда я часто пила крепкие алкогольные напитки с содовой. С какого-то момента в моем холодильнике стала непременно присутствовать узкая зеленая бутылка WILKINSON. А заодно и несколько бутылок их же имбирного пива. Они выручают, когда в гости наведываются не слишком любящие саке друзья. В целом, я ни в еде, ни в одежде не гонюсь за брендами – все вещи в моей квартире довольно простые, но газировки это не касается: здесь я предпочитаю исключительно WILKINSON. Главная причина в том, что до магазина, где эта газировка продается, идти всего две минуты. Может, это прозвучит глупо, но если вдруг придется куда-то переезжать и там не будет бара, или он будет, но там не будут продаваться товары WILKINSON, я, наверное, попросту перестану так часто покупать газировку. Вот настолько мне важен этот бренд.

Как видите, в уединении голову одолевает множество мыслей. И WILKINSON, и давнее путешествие в Европу всплыли в памяти, подобно пузырькам в бутылке с газировкой. Я рассеянно стояла голая у зеркала. В такие моменты я словно обсуждаю все, что приходит в голову, с самой собой, вроде бы стоящей рядом, но не имеющей материальной формы. Я совершенно не смотрю на свое обнаженное отражение в зеркале, тяжеловесное сверх всякой меры. Общаюсь я не с видимой версией себя, а с невидимой – напоминающей, скорее, неясное ощущение чьего-то присутствия.

Я была дома до вечера. Все это время я рассеянно листала книгу, иногда погружаясь в дремоту минут на тридцать. Проснувшись окончательно, я открыла занавески. За окном полностью стемнело. На календаре была уже весна, но дни пока были коротки. Правда, короткие дни гораздо легче воспринимаются в пору зимнего солнцестояния, когда ночь будто гонится по пятам. Тогда ты знаешь, что все равно скоро стемнеет – а значит, гораздо легче переносишь навевающий тоску вечерний полумрак. Но сейчас все иначе. Дни становятся длиннее, сумерки растягиваются, и мысли о солнце, что все никак не заходит, выбивают почву из-под ног. Но вот солнце садится, и в следующий миг тяжелой волной накрывает одиночество.

Вот почему я вышла из дома. Я вышла на улицу, чтобы убедиться, что я не одна в этом мире и что не только меня одолевает чувство одиночества. Но по одному лишь внешнему виду прохожих этого не понять. Чем больше мне хотелось это проверить, тем меньше у меня получалось.

Вот в такой момент я и столкнулась с учителем.

– Знаешь, у меня зад болит, – едва поравнявшись со мной, сказал учитель.

– Что? – удивилась я, посмотрев на его лицо, но никакой особой боли там не отражалось, учитель был совершенно спокоен. – К чему это вы про зад заговорили? – спросила я, на что мой спутник немного нахмурился.

– Молодой женщине не престало использовать такие слова.

Прежде чем я успела спросить, а как, собственно, надо говорить, учитель пояснил:

– Есть множество способов выразиться иначе: «ягодицы», например, или «пониже поясницы». Ох уж мне эта современная молодежь – совсем словарного запаса нет…

В ответ я не сказала ни слова – только рассмеялась, и учитель тоже улыбнулся.

– В общем, сегодня лучше воздержаться от похода в бар.

Я снова посмотрела на него с удивлением, а он, повернувшись ко мне, легонько кивнул.

– Не хотелось тебя беспокоить своим болезненным видом. Не хочется, знаешь ли, выпивать в компании обеспокоенного собутыльника.

«Раз так, то можно же просто никуда не идти…» – подумала я.

– Но не зря ведь говорят, что случайных встреч не бывает.

– Значит, мы встретились не зря? – уточнила я, на что учитель поинтересовался:

– А ты уверена, что правильно понимаешь это выражение?

– А разве оно не о том, что любая встреча для чего-то предназначена? – предположила я, немного подумав, но учитель, сдвинув брови, покачал головой.

– Дело не в предназначении, а в предопределении.

– Что?.. – не поняла я. – Извините, я, по-моему, уже запуталась в словах.

– Это потому, что ты на уроках меня не слушала, – опять припомнил мне учитель. – Вообще-то, поговорка пришла из буддизма, так что речь идет не о предназначении, а о предопределенности встречи в круге перерождений.

Учитель шел чуть впереди, а потому раньше меня зашел в соседнюю с баром Сатору забегаловку. И правда, если присмотреться, то можно заметить, что учитель идет, чуть согнувшись. Интересно, насколько же у него болит зад… простите, нижняя часть спины? Лицо его боли не выражало, а потому я никак не могла этого понять.

– Подогретое саке, пожалуйста, – попросил учитель, а я следом за ним заказала бутылку пива.

Нам быстро подали заказанное – маленькую бутылочку с саке и среднего объема бутылку пива, а также чарку и пивной бокал. Каждый наливал себе сам.

– Неслучайность встреч в той поговорке означает, что люди связаны еще со своей прошлой жизни.

– С прошлой жизни, значит, – повторила я чуть громче, чем хотелось бы. – Выходит, мы с вами связаны еще с прошлого рождения?

– Думаю, это касается не только нас, но и всех людей в целом, – абсолютно спокойно пояснил учитель, аккуратно доливая саке из бутылочки в чарку.

Я заметила, что молодой мужчина, сидевший рядом с нами за стойкой, пристально смотрел на нас. Он начал смотреть на нас как раз тогда, когда я невольно повысила голос. Уши у него были проколоты в трех местах. Две сережки были маленькими золотистыми гвоздиками, но особенно выделялась самая нижняя, длинная, сверкающая серьга.

– А вы что, верите в прежнюю жизнь? – спросила я, заказав и себе бутылочку подогретого саке.

Парень по соседству, кажется, тоже прислушался.

– Немного, – несколько неожиданно для меня ответил учитель.

Я думала, что он скорее скажет что-нибудь вроде: «А ты что, веришь, что ли? Сентиментальная какая».

– Хотя я верю, скорее, в связь между людьми, чем в прошлые жизни.

Учитель заказал себе дайкон^[16], рыбные шарики и рыбный паштет. Я тоже не отставала:

– Пшеничные трубочки, лапшу конняку^[17] и дайкон тоже, пожалуйста.

Парень по соседству тоже сделал заказ – он заказал морскую капусту и рыбу на пару. На какое-то время мы перестали говорить о судьбе и предопределении и сосредоточились на еде. Учитель сидел, чуть наклонившись, и ел дайкон, нарезая его палочками на подходящие кусочки. Я, немного ссутулившись, грызла дайкон прямо так.

– Вкуснятина, – сказала я. – И еда, и саке.

Учитель легонько погладил меня по голове – в последнее время он постоянно так делал, как только появлялась возможность.

– Мне нравится, когда едят с таким аппетитом. – Он провел рукой по моим волосам.

– Давайте еще чего-нибудь закажем?

– Давай.

После этого короткого диалога мы немного дополнили свой заказ.

Сидевший рядом парень уже покраснел от выпитого. Перед ним стояли сразу три бутылочки – по-видимому, пустых. Рядом стоял и пивной бокал. Значит, пиво он тоже заказывал. Парень был настолько пьян, что мы могли слышать его прерывистое дыхание.

– Да что с вами такое? – вдруг обратился он к нам.

Закуски лежали в его тарелке почти нетронутые. Наполняя чарку из четвертой уже бутылочки, парень как нарочно дышал перегаром в нашу сторону. Его сережки все так же красиво сверкали.

– Что вы имеете в виду? – Учитель тоже наклонил над чаркой бутылочку.

– А вы неплохо устроились, – заметил сосед, пьяно смеясь.

В его смехе было что-то странное. Он смеялся как-то прерывисто, словно когда-то случайно проглотил маленькую лягушку и теперь нормально смеяться не мог.

– Что значит «неплохо устроились»? – еще более серьезным тоном произнес учитель.

– Милуетесь тут, с такой-то разницей в возрасте…

Учитель великодушно кивнул и отвернулся обратно к стойке. Мне показалось, что я услышала звук шлепка. «Я с такими, как вы, не разговариваю», – уверена, именно так подумал мой спутник, хоть вслух ничего и не сказал. И это поняла не только я – кажется, пьяный парень тоже все понял.

– Гадость какая! Еще бы внучку себе нашел, – продолжал бормотать наш сосед, прекрасно понимая, что учитель отвечать не станет. – Ты что, реально спишь с этим дедом? – обратился он ко мня, не обращая внимания на учителя.

Голос пьяницы разнесся по всему залу. Я посмотрела на своего спутника, но выражение его лица, разумеется, не могло измениться из-за такой мелочи.

– Ну так что, сколько раз в месяц?

– Слушай, Ясуда, хватит уже, – попытался притормозить его бармен.

Похоже, этот Ясуда напился даже сильнее, чем я думала, – его уже потряхивало. Если бы между нами не сидел учитель, я бы точно его ударила.

– Отвали! – крикнул пьяница уже на бармена и выплеснул содержимое своей чарки ему в лицо.

Вернее, попытался выплеснуть: руки дрожали от выпитого, так что большая часть саке пролилась на его же брюки.

– Идиот! – снова заорал Ясуда, безуспешно пытаясь вытереть пятно на штанах полотенцем, участливо поданным хозяином заведения. А потом он вдруг улегся прямо на стойку и захрапел.

– В последнее время Ясуда совсем распоясался, – сказал бармен, с извиняющимся видом склонив голову.

– Вот оно что, – рассеянно кивнула я, а учитель даже кивать не стал – просто заказал еще одну бутылочку саке своим обычным спокойным тоном.

– Прости, Цукико.

Пьяный парень все так же спал, улегшись на стойку. Бармен тряс храпящего посетителя, пытаясь разбудить, но тот не просыпался.

– Проспится – уйдет домой, – пообещал нам хозяин заведения и отправился принимать заказы у посетителей за столиками.

– Прости за это вот безобразие, – извинился учитель.

«Да ничего, не извиняйтесь», – хотела ответить я, но не получилось произнести ни звука. Я была слишком зла. Нет, не из-за дурацких фраз этого пьяницы в мой адрес. Меня злило то, что учителю пришлось извиняться не за что.

– Хоть бы он побыстрее отсюда убрался, – пробормотала я, указывая подбородком на спящего парня. Но тот только захрапел еще громче.

– Красиво сверкает, – заметил учитель.

– Что? – удивилась я, на что учитель с улыбкой показал на сережку парня.

– И правда, красиво. – Я немного остыла.

Нет, я порой совершенно не понимаю учителя. Я тоже заказала еще одну бутылочку и сделала глоток подогретого саке. Учитель почему-то тихонько хихикал. И что его так рассмешило?.. Все в том же изумлении я ушла в туалет. Быстро сделав свои дела, я вернулась в зал в уже гораздо более спокойном состоянии духа и снова села рядом с учителем.

– Цукико, посмотри-ка сюда.

Учитель осторожно раскрыл ладонь. На ладони что-то ярко сверкало.

– И что же это?

– А ты не поняла? Вон, посмотри – это же его сережка, – указал он глазами на храпящего пьяницу.

Я тоже посмотрела в сторону нетрезвого соседа. И правда – самая броская и сияющая из его серег, висевшая в самом низу, исчезла. Два золотистых гвоздика никуда не делись, а вот на самом краю мочки ничего не было – только пустая дырка от сережки.

– Вы ее что, украли?..

– Просто снял, – с самым невинным выражением на лице ответил учитель.

– Но так же нельзя! – возмутилась я, на что он лишь спокойно покачал головой.

– У Утиды Хяккэна^[18] была подходящая история, – начал учитель. – Помнится, была у него одна новелла – кажется, она называется «Неопытный карманник»^[19]. На груди у пьяного грубияна болталась золотая цепь. И мало того, что главного героя раздражала его грубость, так еще и эта цепь все больше мозолила глаза. И он ее стащил. Стянул без малейших усилий. Но не надо думать, что пьяницу ограбить проще простого – сам он тоже был пьян, так что оба оказались в равных условиях. Такая вот история, – подытожил учитель. – И все-таки мне нравятся работы Хяккэна.

К слову, на своих уроках он всегда сохранял такое невинное выражение лица. Я ясно вспомнила это.

– Так вы поэтому ее украли? – спросила я, на что учитель согласно кивнул:

– В общем, я просто взял пример с Хяккэна.

Я думала, он спросит, знаю ли я такого писателя, как Утида Хяккэн, но он не спросил. Где-то я это имя слышала, но не могу сказать, что знаю его. Мораль истории проста: пьян ты или нет, а воровать нельзя. Но история очень путаная, хотя и вроде вполне логичная. И вот эта странная логичность, кажется, чем-то напоминает учителя.

– Я это сделал не для того, чтобы проучить этого парня. Я просто хотел избавиться от раздражения. Не пойми меня неправильно – это и впрямь была всего лишь прихоть.

– Я понимаю, – кивнула я и отпила из чарки.

Выпив еще по бутылочке, мы попросили счет – как всегда, раздельный, – расплатились и вышли.

Ярко сияла луна. Почти как в полнолуние.

– Учитель, – вдруг обратилась к нему я, точно так же, как и он, смотря вперед, – а вам хоть иногда становится грустно и одиноко?

– Когда заболел зад, мне стало грустно. – Учитель все так же смотрел вперед.

– Кстати, а почему у вас болит зад… простите, ягодицы?

– Надевал брюки, запутался в штанинах, упал и сильно шлепнулся задом.

Я невольно рассмеялась. Учитель тоже хихикнул.

– Пожалуй, это было не совсем уныние. Просто физическая боль часто притягивает душевную.

– А вы любите газировку? – задала я новый вопрос.

– Как ты резко сменила тему… Вообще, я с давних пор предпочитаю газировки WILKINSON.

– Вот как? Я тоже их люблю. – Я тоже смотрела вперед.

Луна стояла высоко, лишь немного скрытая облаками. До весны еще далеко, но мне почему-то казалось, что она стала немного ближе, чем была, когда мы только зашли в бар.

– А что будете делать с сережкой? – поинтересовалась я, и учитель поначалу задумался.

– Положу пока в комод, чтобы можно было доставать веселья ради, – наконец ответил он.

– В тот же, где дорожные чайнички? – уточнила я, и мой спутник важно кивнул.

– Конечно. Там я храню всякие памятные вещицы.

– Неужели сегодняшний вечер какой-то особенный?

– Сегодня я впервые за долгое время что-то украл.

– Кстати, а когда это вы освоили воровское искусство?..

– Да так, приходилось в прошлой жизни, – хихикнул учитель.

Мы вдвоем медленно шагали, чувствуя в воздухе присутствие грядущей весны. Луна сверкала золотом.

Любование цветами (часть первая)

– Знаешь, мне пришла открытка от Исино, – сказал учитель, и эти его слова вызвали у меня некоторые воспоминания.

Исино – действующий преподаватель изобразительных искусств в старшей школе. В мои школьные годы ей, насколько помню, было меньше тридцати пяти. Она, стройная, в пиджаке и с собранными сзади роскошными черными волосами, неизменно быстро шагала по школьным коридорам. Ее всегда переполняла энергия. Ее любили и мальчики, и девочки, так что в классе, который занимал клуб изобразительных искусств, после уроков вечно толпились странноватые участники этого самого клуба.

Как только из-за закрытой двери кладовой клуба изобразительных искусств, где сидела Исино, начинал доноситься аромат кофе, ученики тут же принимались в эту дверь стучать.

– Чего вам? – хриплым голосом отзывалась преподавательница.

– Дайте и нам попить кофе вместе с вами, – сказал, стоя за дверью, один из участников клуба. Говорил он нарочито грубо.

– Хорошо-хорошо. – Исино открыла дверь и передала ученику полный кофейник.

Составить компанию учителю могли только глава клуба, его заместитель и несколько учеников третьего класса. У младших учеников этого права не было.

Исино выходила из комнаты, держа в руках чашку из керамики Масико^[20], которую, по ее же словам, она сама слепила и обожгла в печи, и садилась пить кофе вместе с участниками клуба. А после она, чуть откинувшись назад, шла смотреть работы учеников. Вернувшись после проверки на свое место, она допивала остатки кофе. Сливки она никогда не добавляла. Конечно, ученики приносили сахар и сладости, но Исино всегда пила пустой черный кофе.

Одноклассница, состоявшая в этом клубе, очень восхищалась Исино и многократно повторяла, что хочет стать похожей на нее, а потому я несколько раз заглядывала в их клубную комнату – туда могли заходить и обычные ученики, в клубе не состоящие. Комната была теплая, повсюду пахло растворителем для красок и немного – табаком.

– Вот видишь? Она такая классная! – восторженно проговорила подруга, и я просто кивнула.

Однако, если честно, мне не нравилась самодельная керамическая посуда. Сама по себе Исино никаких эмоций у меня не вызывала, но эта керамика… Впрочем, к оригинальной посуде Масико я никакого негатива не испытывала.

Исино преподавала у меня всего один год. В моей голове сохранились смутные воспоминания о том, как на ее уроках мы делали наброски гипсовой статуи углем и рисовали натюрморты акварелью. Оценки у меня были ниже среднего. Пока я училась в старших классах, Исино вышла замуж за учителя обществознания из нашей же школы. Сейчас ей уже должно быть около пятидесяти пяти лет.

– Это открытка по случаю начала сезона цветения, – добавил учитель, чуть помолчав.

– Праздник любования сакурой, значит?

– Ну да, ежегодный. Он проводится на набережной перед школой за несколько дней до начала учебного года. К слову, как ты смотришь на то, чтобы посетить это мероприятие?

– А, – снова односложно отреагировала я. – Ну да, звучит интересно.

Вообще-то, в моем тоне никакой заинтересованности или радости не было, но учителя это не волновало – он продолжал рассматривать открытку.

– Пишет как всегда красиво, – сказал учитель, аккуратно расстегивая портфель и убирая открытку в один из карманов. Я рассеянно смотрела, как он вжикнул молнией, снова закрывая портфель.

– Не забудь: седьмое апреля, – напомнил он мне, когда мы уже прощались около автобусной остановки.

– Постараюсь, – произнесла я, словно школьница, – по-детски, немного небрежно и немного беспомощно.

Нет, я никак не могу привыкнуть к обращению «учитель Мацумото», сколько бы раз мне ни доводилось его слышать. Мацумото – это и есть мой учитель. Если совсем уж точно, то зовут его Мацумото Харуцуна. Насколько я знаю, преподаватели обычно обращаются друг к другу по фамилии. Мацумото, Кёгоку, Хонда, Нисигавара, Исино и так далее.

Несмотря на полученное приглашение, идти мне никуда не хотелось. Я подумывала о том, чтобы сослаться на занятость на работе и не приходить, но учитель решил встретить меня прямо у моего дома. На него не похоже. Но даже так – он стоял у входа, как всегда, выпрямившись, все в том же весеннем пальто и с тем же портфелем в руках.

– Ты покрывало взяла? – напомнил он.

Он не стал подниматься ко мне на второй этаж. Просто стоял внизу, веря, что я спущусь, так что искать оправдание я не могла.

Запихнув жесткую виниловую подстилку в сумку и надев на себя первую попавшуюся под руку одежду, я натянула так и не помытые со времен нашего с Сатору похода по грибы спортивные ботинки и сбежала вниз по лестнице.

На набережной уже собралось полно народу. Там были и действующие преподаватели, и уже вышедшие на пенсию, и множество выпускников. Вся набережная была застелена разными покрывалами, на которых разместились ряды бутылок и принесенная участниками праздника еда. Повсюду стоял веселый гам, и не было ни малейшей возможности понять, где же находится центр всего этого веселья. Найдя местечко, мы с учителем расстелили на земле покрывало. Даже когда мы, казалось, уже со всеми поздоровались, люди продолжали прибывать. Подобно тому, как постепенно раскрываются цветы, количество гостей на набережной также постепенно росло.

В какой-то момент между мной и учителем расположился пожилой преподаватель по фамилии Сэццу. Между мной и Сэццу вклинилась молодая учительница по фамилии Макита. Потом рядом с ней сели трое учеников: две девочки – Сибасаки и Утаяма – и мальчик по фамилии Онда. А потом я уже перестала что-либо понимать.

Учитель когда-то успел переместиться к Исино, и теперь они выпивали, весело беседуя. В руке он держал куриный шашлычок в густом соевом соусе, купленный в торговом квартале. Обычно он упорно покупает только шашлычок с солью, но как оказалось, в отдельных ситуациях может и изменить своим вкусам… Так думала я не без укора, устроившись где-то в уголке и попивая саке в одиночестве.

Отсюда, с насыпи, школьный двор казался белым. Школа перед началом нового семестра была погружена в безмолвие. Ни само здание, ни школьный двор не изменились со времен моего обучения здесь. И только сакуры, посаженные вокруг школы, немного подросли.

– Омати, а ты ведь еще не замужем? – вдруг обратился ко мне кто-то, и я подняла голову.

Рядом со мной когда-то успел расположиться мужчина средних лет. Глядя на меня, он отпил немного из бумажного стакана.

– Семнадцать раз выходила замуж – и все семнадцать раз развелась, теперь одна живу, – пошутила я.

Лицо мужчины показалось мне знакомым, но я так и не вспомнила, кто это. Он на какое-то время растерялся, но потом хихикнул:

– Вот уж у кого насыщенная жизнь!

– Да ничего особенного.

Было в этом хихикающем лице что-то неуловимо знакомое со школьных времен. Ах да, точно, кажется, он учился со мной в одном классе. Я вспомнила, что его лицо менялось как-то по-особенному, когда он улыбался. А вот имя вспомнить не получалось, хотя оно буквально крутилось на языке.

– А я вот раз женился – раз развелся. – Мужчина продолжил улыбаться.

Я опустошила свой бумажный стаканчик примерно наполовину. В саке плавал лепесток сакуры.

– Нелегко нам с тобой приходится, – заметил бывший одноклассник, все так же хихикая. Вместе с тем, лицо его излучало доброту.

Я вспомнила, как его зовут. Кодзима Такаси. Он был моим одноклассником в первом-втором классах старшей школы. В списке наши имена стояли рядом, а потому и при распределении мест мы всегда оказывались поблизости друг от друга.

– Прости, это была дурацкая шутка, – извинилась я, на что Кодзима покачал головой все с той же улыбкой на лице.

– А ты совсем не изменилась.

– В смысле?

– Как всегда выдаешь какие-нибудь сумасшедшие фразочки с серьезным видом.

Да ладно? Не припомню, чтобы я так уж много шутила или была особо насмешливой. По-моему, я была скорее из тех, кто на переменах тихонько сидел во дворе и время от времени возвращал на площадку случайно прилетевший мячик.

– Кстати, а чем ты сейчас занимаешься, Кодзима?

– В офисе работаю. А ты?

– И я в офисе.

– Да ладно?

– Ну да.

Дул легкий ветерок. Сакура еще только начала цвести, но временами один-два лепестка слетали с веток, подхваченные воздушным потоком.

– Знаешь, я женился на Аюко, – сообщил через пару минут Кодзима.

– Ого.

Аюко – это та самая подруга, которая восхищалась Исино. Это она тогда привела меня в комнату клуба изобразительных искусств. Кстати, а она ведь и правда немного походила на Исино. Миниатюрная и энергичная, она порой вела себя несколько консервативно, чем еще больше привлекала парней, хотя едва ли делала это нарочно. Аюко часто получала любовные письма и приглашения на свидание. Но никому не отвечала взаимностью. Во всяком случае, открыто. Ходили слухи, что она встречается со студентом или даже со взрослым мужчиной, но, глядя на то, как она шагает рядом и поедает мороженое по дороге домой, я никак не могла бы сказать, что она на такое способна.

– Не знала.

– Так мы почти никому и не говорили.

По словам Кодзимы, они с Аюко поженились, когда еще учились в университете, но через три года после свадьбы пара распалась.

– Рановато для свадьбы, не кажется?

– Аюко настояла – просто сожительство ее, видишь ли, не устраивало.

Кодзима год не мог поступить, поэтому Аюко нашла работу раньше него. Там она влюбилась в своего начальника, и после череды ссор они с мужем развелись.

Кстати, мы с Кодзимой даже как-то раз ходили на свидание. Кажется, это было в конце второго класса старшей школы. Мы ходили в кино. Встретившись в книжном магазине, мы дошли до кинотеатра и прошли в зал – как оказалось, у Такаси уже было два билета. Я предложила заплатить за билет, но он отказался:

– Их брат отдал, так что не надо.

А потом я поняла, что нет у него никакого брата. Кажется, это произошло на следующий день после свидания.

После кинотеатра мы гуляли по парку, обсуждая просмотренный фильм. Такаси с восхищением вспоминал показанные в фильме трюки, а я с ничуть не меньшим восторгом рассказывала о разных шляпках главной героини. Когда мы подошли к палатке с блинчиками, он спросил:

– Будешь?

– Нет, – отказалась я, и Кодзима с облегчением улыбнулся:

– Ура, а то я сладкое не люблю.

Мы взяли себе хот-доги и жареную лапшу и запили это все колой.

О том, что на самом деле Кодзима любит сладкое, я узнала уже после окончания школы.

– Как там Аюко? У нее все хорошо? – поинтересовалась я.

– Ага, – кивнул он. – Вышла замуж за своего начальника, теперь живут в трехэтажном доме.

– Аж в трехэтажном? – удивилась я, Кодзима кивнул:

– Ага, в трехэтажном.

Ветер подул сильнее, бросая на нас лепестки.

– А ты замуж не собираешься? – спросил Кодзима.

– Не-а, да и в домах я ничего не понимаю, – призналась я, и Такаси снова рассмеялся.

Мы опустошили свои стаканчики, выпив саке вместе с плававшими в нем лепестками.

– Цукико, иди к нам, – позвал меня учитель. Исино тоже призывно махала рукой. Его голос прозвучал как-то уж слишком радостно, а потому я решила сделать вид, что заговорилась с Кодзимой и не услышала.

– Омати, тебя зовут, – прервал наше молчание бывший одноклассник, но в ответ я лишь промычала что-то неразборчивое.

– Честно говоря, Мацумото мне не особо нравился, – шепотом признался Кодзима с раскрасневшимися от выпивки щеками. – А тебе?

– Не помню, – ответила я, и Такаси кивнул:

– Так и думал – ты ж вечно в облаках витала.

Учитель и Исино снова попытались подозвать меня. В тот момент я как раз повернулась в их сторону, поправляя растрепанные ветром волосы. Наши с ним взгляды встретились.

– Иди к нам, – еще раз позвал учитель довольно громко.

Это был тот самый голос, которым он разговаривал во время своих уроков. Совершенно не тот голос, которым приглашают выпить саке в дружной компании. Я резко повернулась к ним спиной.

– А вот Исино я даже восхищался, – признался Кодзима бодро. Румянец на его щеках стал еще ярче.

– Ее все обожали, – произнесла я максимально равнодушным тоном.

– Аюко буквально визжала, стоило только ее увидеть…

– Ага.

– В общем, я сам не заметил, как тоже стал ею восхищаться.

Типичный Кодзима. Я долила саке в его опустевший стакан. Такаси с коротким вздохом сделал небольшой глоток.

– А Исино, как всегда, отлично выглядит.

– Ага. – Я старалась не показывать никаких эмоций. «Нельзя», – мысленно твердила я.

– Ей же наверняка за пятьдесят, а так и не скажешь…

– Есть такое. – Я с трудом сохраняла равнодушный вид.

Учитель и Исино мило беседовали – я была уверена в этом, хотя оставалась к ним спиной и не могла видеть лиц. Меня больше не звали. Солнце клонилось к закату. Зажглись фонари. Гости веселились все больше, кое-где уже слышались песни.

Кодзима предложил:

– А может, пойдем выпить куда-нибудь в другое место?

И тут вдруг сидевшие рядом выпускники, на вид даже старше нас, тоже начали петь.

– Ну, даже не знаю, – неуверенно произнесла я, но одна из женщин так громко пропела строчку своим чистым голосом, что Такаси придвинулся ближе и переспросил:

– Чего? Я не расслышал.

– Даже не знаю, – повторила я чуть громче.

Кодзима, отодвинувшись обратно, рассмеялся:

– Ну ты как обычно – то «не знаю», то «дай подумать»… Да еще таким уверенным тоном!.. Ты всегда была такая – и уверенная, и нерешительная сразу, – оживленно болтал он.

– Ну что, пойдем? – согласилась я.

– Да, пойдем выпьем где-нибудь в другом месте.

Солнце уже совершенно село, а выпускники по соседству допели «Дом родной». Сквозь окружающий шум до меня порой доносились голоса учителя и Исино. Голос учителя, кажется, звучал гораздо веселее, чем в разговорах со мной, а в речи Исино сохранялась все та же знакомая хрипотца. Правда, слов я не разбирала – до меня доносились лишь отдельные звуки.

– Пойдем. – Я встала.

Кодзима стоял, наблюдая за тем, как я стряхиваю песок с покрывала и небрежно комкаю его.

– А ты, смотрю, довольно небрежная, – заметил он.

– Ну да, а что? – посмотрела на него я, и Такаси снова засмеялся. Его смех был таким теплым…

Сквозь темноту я пыталась рассмотреть учителя, но ничего не увидела.

– Дай-ка сюда. – Кодзима забрал у меня покрывало и аккуратно его сложил.

– Куда пойдем? – поинтересовалась я, когда мы, повернувшись спиной к толпе гостей на набережной, начали спускаться по ступенькам к дороге.

Любование цветами (часть вторая)

Кодзима привел меня в уютный маленький бар на цокольном этаже жилой высотки.

– Надо же, не знала, что прямо рядом со школой есть такое место, – удивилась я, на что Такаси кивнул:

– В школьные годы я сюда, конечно, не ходил.

Женщина за стойкой рассмеялась. Ее начавшие уже седеть волосы были ровно причесаны, а поверх выглаженной рубашки был надет черный официантский фартук.

– Сколько уж лет ты сюда приходишь, Такаси? – спросила она. Кодзима представил ее, как хозяйку сего заведения по фамилии Маэда. Она поставила перед нами маленькие тарелочки. У нее был приятный низкий голос.

– Помнится, частенько вы с Аюко заходили…

– И правда.

Получается, они уже давно знакомы. Раз бармен часто видела их с Аюко вместе, значит, тогда они еще не расстались, и в таком случае, выходит, прошло уже больше двадцати лет.

– Ты не проголодалась? – спросил Кодзима, повернувшись ко мне.

– Есть немного, – ответила я.

– Я тоже. – Он взял меню из рук Маэды и добавил: – Тут отлично готовят!

– Тогда выбери что-нибудь на свой вкус, – попросила я, и Такаси погрузился в изучение меню.

– Омлет с сыром, салат с латуком, копченые устрицы… – заказывал Кодзима, водя пальцем по строкам меню. А потом он взял заботливо откупоренную хозяйкой бутылку красного вина и аккуратно наполнил два бокала. – До дна! – сказал бывший одноклассник, и я повторила:

– До дна!

На миг перед мысленным взором пронесся образ учителя, но я тут же выкинула его из головы. Мы с легким звоном чокнулись бокалами. Вино было достаточно крепким и обладало глубоким ароматом.

– Хорошее вино, – заметила я, на что Кодзима, повернувшись к Маэде, сказал:

– Смотрите, понравилось.

Хозяйка заведения чуть склонила голову, благодаря за похвалу.

– Нет-нет, это вам спасибо за прекрасное вино, – выпалила я, поспешно повторяя ее жест, на что и она, и Кодзима рассмеялись.

– Нет, серьезно, ты совсем не меняешься. – Такаси покрутил бокал и сделал глоток вина.

Маэда же, открыв закрепленный под стойкой серебристый холодильник, начала выполнять заказ. Мне хотелось расспросить Кодзиму и об Аюко, и о работе, но я промолчала – не уверена, что мне и правда было интересно. Такаси продолжал вращать бокал с вином.

– Вообще, многие вот так вращают бокал, прежде чем выпить. Хотя меня это всегда как-то смущало, – признался Кодзима, заметив, что мой взгляд прикован к бокалу в его руке.

– Д-да нечего тут стыдиться, – возразила я. Впрочем, на самом деле я разделяла мнение Такаси.

– Но ты все-таки попробуй тоже покрутить, – посоветовал он, украдкой заглянув мне в глаза.

– Хм, – пробормотала я, слегка вращая бокал. Аромат вина стал отчетливее. Отпив немного, я заметила, что и вкус пусть совсем немного, но изменился. Всякая резкость исчезла. Теперь этот вкус мог бы дополнить другие, а не противиться им.

– Совсем другой вкус! – с расширенными от изумления глазами воскликнула я, и Кодзима оживленно кивнул:

– Вот видишь!

– Премного благодарна!

Чувствовала я себя немного странно: я пришла в прежде не знакомый мне бар с бывшим одноклассником, и теперь мы оба пили вино, вращая бокалы, и закусывали ароматными копчеными устрицами. Лицо учителя время от времени на миг всплывало в памяти, но тут же исчезало. Нет, я не вернулась в школьные годы, но и сказать, что полностью нахожусь в реальности, не смогла бы – сейчас я просто выпивала, расслабленно сидя за стойкой в баре. Я словно находилась где-то вне времени. Омлет был мягким и теплым, салат из латука – немного острым. Мы допили бутылку вина, а после заказали по коктейлю: Кодзима взял напиток на основе водки, я – на основе джина. Пока мы пили, на улице совсем стемнело. Была уже глубокая ночь. Казалось, солнце только-только зашло, но на часах было уже больше десяти часов вечера.

– Ну что, по домам? – спросил наконец Кодзима, когда наш разговор уже практически сошел на нет.

– Да, пойдем, – ответила я, ни о чем не думая.

Кодзима немного рассказал о расставании с Аюко, но я толком не запомнила, что именно он говорил.

В баре царила особая ночная атмосфера: воздух не был свежим, каким ощущается, когда заведение только открывается, – он был густым и ярким, как это бывает только по ночам. За стойкой в какой-то момент возник еще один бармен – на сей раз это был молодой мужчина, – и заведение приятно оживилось.

Кодзима уже когда-то успел расплатиться.

– Давай я половину верну, – шепотом предложила я, но Такаси, мягко покачав головой, отказался:

– Не надо.

Мы медленно поднялись по лестнице наверх, держась за руки.

В небе взошла луна.

– Луна похожа на тебя. – Кодзима смотрел на небо.

Учитель бы никогда так не сказал. Внезапно вспомнив о нем, я и сама удивилась – ведь в баре мне казалось, что он практически покинул мои мысли.

Кодзима завел руку мне за спину и легонько коснулся бедер, но его прикосновение показалось мне тяжелым.

– Кажется, скоро полнолуние – луна почти круглая, – заметила я, осторожно отстраняясь от Такаси.

– Ну да, уже почти полная. – Кодзима даже не пытался снова приблизиться ко мне – он рассеянно смотрел на луну. Сейчас он мне казался заметно старше, чем в баре.

– Ты чего? – спросила я, и Такаси повернулся ко мне.

– Ты о чем?

– Подустал, наверное?

– Да уж, годы явно берут свое, – пошутил Кодзима.

– Да не такой уж ты и старый…

– Но и не молодой уже.

– Ничего подобного, – со странной настойчивостью проговорила я, а он с хихиканьем поклонился.

– Ой, прости, мы же ровесники…

– Да не в этом дело!

Я думала об учителе. Он никогда не называл себя старым. Наверное, дело в том, что в его возрасте такими фразами уже не разбрасываются, да и в целом это совсем не в его характере. Стоя сейчас на этой самой дороге, я почувствовала, как я далека от учителя. Нет, дело было не в возрасте и даже не в том, где мы оба находились, но все равно я ясно ощущала непреодолимую дистанцию между нами.

Кодзима снова положил руку на мои бедра. Не могу сказать, что он прямо-таки держал меня – скорее, его рука зависла в воздухе, почти не касаясь моего тела. Он нашел изумительно точную позицию: я не могла стряхнуть его руку, но и не обращать на нее внимания не получалось. И когда он этому научился?..

Теперь я чувствовала себя марионеткой в его руках. Перейдя дорогу, он шел куда-то в темноту. И я шла вместе с ним. Впереди показалось здание школы. Ворота были наглухо закрыты. В свете ночных фонарей школа казалась громадной.

Кодзима продолжил шагать в сторону набережной, а вместе с ним шагала и я.

Праздник уже закончился. Под деревьями не было ни души. Даже кошек не было. Когда мы уходили отсюда, здесь толпились люди, пришедшие полюбоваться сакурой, вся набережная была застелена покрывалами и повсюду валялись шпажки от куриных шашлычков, пустые бутылки из-под саке, упаковки от копченых кальмаров и прочий мусор, тогда как сейчас уже ничто не напоминало о недавнем веселье. Пустые банки и другие отходы уже убрали, набережная просто сверкала чистотой. В урнах ничего не было. Как будто сегодняшний праздник был каким-то сном или иллюзией.

– Ни следа, – удивилась я.

– Само собой, – невозмутиво промолвил Кодзима.

– В смысле?..

– На то они и учителя, чтобы во всем соблюдать приличия.

Кодзима сказал, что несколько лет назад уже приходил на это весеннее мероприятие полюбоваться сакурой вместе с учителями. Тогда он был на празднике до самого конца – и что же он увидел после окончания мероприятия? Учителя затеяли генеральную уборку! Одни складывали бумажный мусор в заранее подготовленные полиэтиленовые мешки. Другие собирали пустые бутылки и, сложив их в одном месте, дожидались грузовика передвижного бара, периодически заезжавшего на территорию школы, чтобы погрузить в его кузов собранную пустую тару. «Наверняка заранее попросили подъехать после мероприятия», – сказал Такаси. Кто-то раздавал любящим выпить учителям бутылки с остатками выпивки. Кто-то, взяв выравниватель со школьного двора, приводил в порядок испещренную неровностями землю набережной. Кто-то аккуратно собирал и складывал в коробку забытые гостями вещи. Учителя работали быстро и слаженно, как хорошо обученный отряд. Следы недавнего шумного праздника были полностью стерты всего через пятнадцать минут после его окончания.

– Знаешь, я жутко удивился! Стоял как вкопанный и смотрел.

Интересно, а в этот раз было так же? Снова учителя дружно ликвидировали все следы праздника?

Мы с Кодзимой какое-то время прогуливались по опустевшей, начисто убранной набережной, где еще какой-нибудь час назад шумел праздник. Ярко светила луна. Цветы вишен белели в лунном свете.

Такаси привел меня к стоявшей в углу скамейке. Его рука все так же лежала на моей талии.

– Кажется, я немного напился, – признался Кодзима. Его щеки пылали румянцем – точно так же, как во время праздника. Несмотря на раскрасневшееся от выпитого лицо, в остальном он совершенно не выглядел пьяным.

– Холодновато, – заметила я, не в силах выдержать возникшую паузу.

Что я вообще тут делаю? Куда подевался учитель? Вдруг после того, как учителя быстро собрали шпажки от шашлычков, упаковки от кальмаров и прочий мусор и выровняли землю на набережной, он ушел куда-нибудь вместе с Исино?..

– Замерзла? – Кодзима снял свой пиджак и набросил его мне на плечи.

– Да я не это имела в виду, – отмахнулась я.

– А что тогда? – засмеялся Такаси.

Похоже, он прекрасно видел мою растерянность. Но у меня не было того неприятного ощущения, как когда собеседник видит тебя насквозь. Это чувство походило скорее на то, что возникает у ребенка, когда родители узнают то, что он так старался скрыть.

Какое-то время мы сидели, прислонившись друг к другу. Пиджак Кодзимы согревал меня. Ткань пиджака источала едва уловимый аромат одеколона. Он улыбнулся. Мы смотрели в одном направлении, но я точно знала, что он улыбается.

– Чего веселишься? – спросила я, не поворачиваясь.

– Просто ты и правда совсем не изменилась.

– Ну да.

– Как школьница, честное слово, – вон как напряглась.

А потом он уверенно положил руку мне на плечи и притянул к себе.

«Да ладно, – думала я. – Неужели он так и потащит меня за собой?..»

Умом я понимала, что что-то тут не так. Но тело оставалось в объятиях Кодзимы.

– Тут холодно. Давай пойдем куда-нибудь в тепло, – прошептал он.

– Да ладно, – повторила я свои мысли вслух.

– Чего?

– Что, вот так вот быстро и просто?..

Но Такаси, не отвечая, быстро поднялся со скамейки. Я осталась сидеть, и он, взяв меня за подбородок и чуть приподняв голову, мельком поцеловал меня.

Это произошло так быстро, что я не успела отстраниться. «Черт подери!» – пронеслось у меня в голове. Надо же было так опростоволоситься… Я не хотела этого, но и не то чтобы была против. Однако хотя я и не была против, никакой радости я не чувствовала. Никакой радости – только легкое беспокойство.

– Что, вот прямо даже так? – спросила я.

– Да, прямо вот так, – немного самоуверенно проговорил Кодзима.

Но эта ситуация мне совершенно не нравилась. Такаси, все так же стоя рядом, снова приблизил свое лицо к моему.

– Хватит, – произнесла я как можно более отчетливо.

– Не хватит, – так же отчетливо возразил Кодзима.

– Но ты же даже не любишь меня…

Такаси отрицательно покачал головой:

– Вообще-то, я всегда любил тебя. Даже на свидание приглашал, хотя оно вышло не слишком удачным. – Он был абсолютно серьезен.

– Ты все это время любил меня? – удивилась я, на что Кодзима слабо улыбнулся:

– Ну, так, конечно, не бывает…

Такаси посмотрел на луну. Ее закрывала легкая облачная дымка.

Я подумала об учителе, а потом мои мысли вернулись к Кодзиме.

– Спасибо тебе за сегодня. – Я смотрела на подбородок Такаси.

– Что? – не понял он.

– Спасибо за прекрасный вечер.

Его подбородок стал несколько массивнее, чем в старшей школе, – годы берут свое. Но в этом не было ничего плохого – мне даже нравился его мужественный подбородок. А еще я вспомнила лицо учителя. Наверняка в нашем возрасте и у него были более мягкие черты лица. Но годы, значительно превышающие наш возраст, сделали контур его подбородка более острым.

Кодзима смотрел на меня с некоторым удивлением. Луна сияла все так же ярко. Даже облачная дымка не притупляла ее свет.

– Так что, все-таки нет? – Он нарочито охнул.

– Все-таки нет.

– Эх, все-таки не получаются у меня романтические свидания, – улыбнулся Такаси. Улыбнулась и я.

– Ничего подобного. Теперь я знаю, что можно вращать бокал с вином.

– Наверняка в этом и была моя ошибка.

Кодзима стоял, освещенный лунным светом. Я продолжала рассматривать его.

– Что, хорош? – спросил он у меня.

– Очень, – уверенно ответила я. Он потянул меня за руку, заставляя подняться.

– И все равно нет?

– Ну, я же школьница.

– Давно уже нет. – Кодзима, надул губы. Теперь и он напоминал школьника. С таким выражением лица он походил на подростка, еще не знающего никаких хитростей с вином.

Мы прошлись по набережной, держась за руки. Его рука была теплой. Луна освещала цветущие вишни. Интересно, где же сейчас учитель?..

– Знаешь, я немного недолюбливала Исино, – призналась я, продолжая шагать.

– А чего так? Лично мне она нравилась – я уже говорил.

– Ну, ты, помнится, Мацумото не любил…

– О да. Упрямый, несговорчивый… Кошмар.

Кажется, мы все больше возвращались во времена старшей школы. Школьный двор белел в лунном свете. Может, если мы так и будем гулять по набережной, время и впрямь повернется вспять?..

Мы прошли до конца набережной, развернулись, вернулись к ее началу, а потом еще раз, туда и обратно. Все это время мы крепко держались за руки. Почти не разговаривая, мы раз за разом ходили туда-сюда по набережной.

– Ну что, по домам? – спросила я, когда мы, в который уж раз, вернулись ко входу на набережную.

Кодзима, немного помолчав, все-таки отпустил мою руку.

– Да, пойдем, – тихо ответил он.

Мы вместе спустились с набережной. Близилась полночь. Луна стояла в зените.

– Я думал, мы так и будем бродить до рассвета, держась за руки, – пробормотал Такаси, но эти слова не были адресованы мне – он говорил, будто обращаясь к небу.

– Знаешь, мне тоже так казалось, – промолвила я, и Кодзима пристально посмотрел на меня.

Какое-то время мы смотрели друг на друга. Потом – молча перешли дорогу. Такаси поймал проезжавшее мимо такси и посадил меня в машину.

– Если пойду провожать, опять чего-нибудь натворю, – улыбнулся он.

– Да уж. – В ответ я тоже улыбнулась, и почти одновременно с этим таксист захлопнул дверь машины и нажал на газ.

Я смотрела на Кодзиму сквозь заднее окно. Его фигура все уменьшалась, пока он наконец не скрылся из виду.

– Вот и натворил бы, – пробормотала я, сидя на заднем сиденье такси.

Но я прекрасно понимала, что потом это принесло бы немало проблем. Может, учитель один пошел в бар к Сатору?.. Или, может, ест куриный шашлычок с солью. Или сидит где-нибудь в кафе с Исино…

Все казалось далеким. И учитель, и Кодзима, и луна были где-то далеко. Я уставилась в окно, рассматривая проплывающие мимо нас пейзажи. Машина неслась по ночному городу.

– Учитель, – произнесла я вслух, но шум двигателя заглушил мой голос.

Среди проносившихся за окном пейзажей было много цветущих вишен. Множество деревьев, молодых и старых, цвели в ночной темноте.

– Учитель, – снова позвала я, но мой голос, само собой, никто не услышал.

Такси на большой скорости мчало меня по темным улицам.

Суперигра

Через два дня после праздника цветения мы с учителем встретились в баре Сатору, но в тот момент я уже рассчиталась и собралась уходить, а потому мы просто поздоровались друг с другом и разошлись.

На следующей неделе мы пересеклись в табачном киоске у станции, но на сей раз учитель куда-то спешил. Наше общение снова ограничилось приветствием.

Так наступил май. Городские аллеи и разношерстные деревья у дома густо покрылись молодой зеленой листвой. На улице то стояла жара, от которой не спасали даже летние рубашки с коротким рукавом, то становилось так холодно, что хоть котацу доставай.

Я несколько раз заходила в бар к Сатору, но встретиться с учителем так и не удалось – похоже, мы всякий раз умудрялись разминуться.

– Как же это ты без свиданий с учителем? – спросил как-то Сатору.

– Так мы ни разу на свидание не ходили, – объяснила я.

– Да ладно? – удивился бармен.

Это его удивление мне не нравилось. Я бесцельно ковыряла палочками сашими из летучей рыбы. Сатору смотрел на это издевательство над едой с осуждением. Бедная рыба. Но я ни в чем не виновата – это все из-за реакции Сатору.

Какое-то время я ковырялась в тарелке с рыбой. Бармен же вернулся к разделочной доске, чтобы выполнить заказ другого посетителя. Я посмотрела на голову рыбы на моей тарелке. Ее красивые глаза были широко открыты. Я взяла палочками изрядно потрепанный кусочек сашими и окунула в соевый соус. Рыба оказалась хорошая, плотная, с немного необычным вкусом. Сделав глоток холодного саке, я окинула взглядом зал. Мелом на доске написано сегодняшнее меню. Отбивная из тунца. Летучая рыба. Молодой картофель. Бобы. Вареная свинина. Учитель наверняка заказал бы тунец и бобы.

– Кстати, помните, учитель тут недавно приходил в компании красивой женщины? – обратился к Сатору толстый мужчина, сидевший на соседнем стуле.

Бармен на секунду оторвался от работы и поднял голову, но ничего не ответил – вместо этого он прокричал, глядя куда-то в глубь зала:

– Принеси большую синюю тарелку!

Из глубины помещения, со стороны раковины, показался молодой мужчина.

– Ась? – немного удивился мой сосед, увидев незнакомца, на что бармен представил вошедшего:

– Это наш новый сотрудник.

– Будем знакомы, – приветственно склонил голову парень.

– А вы похожи, – заметил толстяк, обращаясь к Сатору. Тот кивнул:

– Это мой племянник. – Парень снова склонил голову.

Сатору начал раскладывать готовое сашими на большом блюде, которое по его просьбе принес парень. Полный мужчина какое-то время наблюдал за племянником бармена, но потом вернулся к своим закускам.

Когда толстяк покинул заведение, другой посетитель тоже попросил счет, и в баре внезапно стало тихо. Из глубины помещения доносился шум текущей воды. Сатору вынул из холодильника небольшой контейнер и разделил его содержимое на две маленькие тарелочки. Одну он поставил передо мной.

– Вот, попробуйте. Это жена приготовила. – Бармен ловко подцепил пальцами овощи из другой тарелочки и закинул их в рот.

Блюдо, как оказалось, было приготовлено из аморфофаллуса. Оно обладало острым вкусом, гораздо более насыщенным, чем если бы готовил Сатору. Остроту блюду придавал жгучий красный перец.

– Вкусно, – похвалила я, и Сатору серьезно кивнул, подцепив еще кусочек.

Бармен включил стоявший на полке радиоприемник. Только что закончилась трансляция бейсбольного матча, и начинались новости. Правда, перед ними крутилась реклама всего подряд – от машин до еды быстрого приготовления.

– Учитель часто заходит? – поинтересовалась я как можно более равнодушным тоном.

– Ну да, довольно-таки, – расплывчато ответил Сатору.

– Тот посетитель говорил, что учитель приходил сюда с какой-то красавицей, – продолжила я, на сей раз натянув на себя маску обычного постоянного клиента, решившего обсудить слухи. Не знаю, правда, получилось ли…

– Да? Что-то я такого не припоминаю. – Бармен все так же не смотрел на меня.

– Хм, – пробормотала я. – Не помните, значит…

Мы оба замолчали. По радио репортер рассказывал о произошедшей в одной из префектур серии зверских убийств.

– И что же это творится?.. – возмущенно произнес Сатору.

– Да уж, этот мир уже не спасти, – сказала я.

Бармен еще пару минут внимательно слушал радио, но в итоге заметил:

– Люди уже тысячу лет так говорят – только и ждут скорого конца света.

Из глубины помещения послышался низкий смех племянника Сатору. Не знаю, рассмешили ли его слова дяди или что-то совершенно с ними не связанное, но пару минут он продолжал хихикать.

Я попросила счет, и Сатору, взяв листок бумаги, принялся подсчитывать стоимость моего заказа. Расплатившись, я нырнула под вывеску. Вслед мне донесся голос Сатору: «Заходите еще!»

Ночной ветерок коснулся лица. Подрагивая от холода, я закрыла дверь бара. Во влажном воздухе пахло дождем. На голову упали первые капли, и я поспешила вернуться домой.

Дожди лили несколько дней подряд. Листья на деревьях вдруг потемнели – теперь при взгляде из окна взор застилала сплошная зелень. Перед моим домом растет несколько еще молодых дзелькв – после дождя их мокрые листья блестели.

Во вторник мне позвонил Кодзима.

– Слушай, может, в кино сходим? – предложил он.

– А давай, – согласилась я. В трубке послышался вздох. – Ты чего?

– Нервничаю немного. Как будто в школьные годы вернулся, – пояснил Такаси. – Не поверишь, но когда в первый раз звал девочку на свидание, я сделал что-то вроде схемы разговора с ней.

– Что, и в этот раз схему составил? – поинтересовалась я, на что Кодзима серьезно ответил: – Нет. Хотя и была такая мысль.

Мы договорились встретиться в Юракутё в воскресенье.

Наверное, Кодзиму можно назвать довольно консервативным. После кино он предложил пойти поужинать. Наверняка поведет в какой-нибудь европейский ресторан в Гиндзе. Куда-нибудь, где подают вкусное рагу с говяжьим языком или крокеты со сливочным соусом.

В субботу после обеда, подумав, что перед встречей с Такаси не помешало бы сделать стрижку, я вышла в город. Народу на улицах было меньше обычного – наверное, это из-за дождя. Я шла по торговому кварталу, вращая зонтик. Сколько уж лет я живу в этом городе?.. Съехав от родителей, я успела пожить и в другом городе, но подобно тому, как лосось возвращается в свою родную реку, я в какой-то момент вернулась сюда – в город, где родилась и выросла.

– Цукико, – вдруг услышала я и, обернувшись на голос, увидела учителя. Он стоял передо мной в резиновых сапогах и дождевике, с туго затянутым поясом. – Давно не виделись.

– Ага, – кивнула я. – И правда – давно.

– Похоже, ты ушла с праздника раньше меня.

– Ага, – снова сказала я. – Правда, потом вернулась, – добавила я уже тише.

– А я потом пошел в бар к Сатору вместе с Исино.

Так, похоже, он не услышал, как я сказала, что снова приходила на набережную.

– Вот как. Вместе, значит… Рада за вас, – разочарованно произнесла я.

И почему именно при общении с учителем я так легко сержусь и разочаровываюсь? Почему ему так легко довести меня до слез?.. Я ведь не из тех, кому легко показывать свои чувства…

– Знаешь, а Исино умеет ладить с людьми – вон, и с Сатору сразу подружилась.

«Так у него работа такая – он обязан ладить с клиентами», – хотела сказать я, но промолчала, чтобы учитель не решил, что я ревную. Ну какая ревность? Ни в коем случае!

Учитель зашагал вперед, прямо держа в руке раскрытый зонт. Судя по походке, он был уверен, что я последую за ним. Но я не пошла – я осталась стоять на месте. Учитель же продолжал идти не оборачиваясь.

– Ох ты, – сказал совершенно расслабленно он, наконец заметив мое отсутствие и обернувшись. – Что случилось, Цукико?

– Да ничего не случилось. Пойду в парикмахерскую – завтра иду на свидание.

Последняя подробность определенно была лишней.

– Ого, на свидание? С парнем? – заинтересованно спросил учитель.

– Да, с парнем.

– Надо же.

Учитель снова подошел ко мне и стал пристально рассматривать мое лицо.

– А что за парень?

– А вам-то какая разница?..

– Тоже, конечно, верно…

Учитель наклонил зонт. Капли дождя падали вниз, стекая по спицам. Его плечи немного намокли.

– Цукико, – вдруг обратился ко мне учитель совершенно серьезным тоном, продолжая пристально меня рассматривать.

– Ч-что?

– Цукико, – повторил он.

– Да?

– Пойдем поиграем в автоматы. – Тон учителя становился все серьезнее.

– Сейчас? – уточнила я, и мой спутник торжественно кивнул:

– Да. Прямо сейчас.

Его голос звучал так, словно если прямо сейчас не пойти играть в автоматы, то мир рухнет.

– Ага, – подавленная его серьезностью, пробормотала я.

– Раз «ага», значит, идем. Идем играть в автоматы.

Я последовала за ним, и мы свернули на одну из боковых улиц.

В зале с игровыми автоматами играл традиционный марш военного флота, но в довольно современной аранжировке: поверх духовых инструментов наложили звуки бас-гитары.

Учитель смело лавировал между посетителями. Останавливаясь у какого-нибудь автомата, он рассматривал его со всех сторон и двигался дальше. Народу в зале было полно. Уверена, здесь всегда много посетителей, независимо от погоды.

– Выбирай, какой больше нравится, – предложил мой спутник.

Сам он, похоже, уже определился с выбором автомата. Достав из кармана дождевика бумажник, он вытянул оттуда карточку. Затем вставил эту карточку в прибор рядом с автоматом, купил себе шариков на тысячу иен и убрал карту обратно в кошелек.

– Часто здесь бываете? – спросила я, на что учитель молча кивнул.

Похоже, он уже полностью сосредоточился на игре. Осторожно покрутил ручку, выстрелил первым шариком, после чего они стали подниматься в автомат один за другим. Вот и первое попадание! В лоток скатилось несколько шариков. Учитель взялся за ручку с еще большей осторожностью. Несколько раз шарики попадали в отверстие на боковой стороне игрового поля, и тогда лоток пополняли все новые и новые шарики.

– Неплохой улов, – усмехнулась я, стоя за спиной учителя, но он, все так же смотря на поле, отрицательно покачал головой:

– Это еще мало.

Стоило учителю так сказать – и шарик попал в центральное отверстие поля, после чего ряд из трех картинок на экране пришел в движение. Картинки крутились сами по себе – учитель, выпрямив спину, спокойно продолжал выстреливать шариками. Похоже, они стали реже попадать в цель.

– Что-то не получается, – заметила я, и учитель кивнул:

– Наверное, в такие моменты даже я начинаю нервничать…

Узор на двух из трех картинок совпал. Только последняя все продолжала вращаться. Иногда начинало казаться, что она вот-вот замрет, но вращение тут же возобновлялось с еще большей скоростью.

– А что будет, когда совпадут все три картинки? – поинтересовалась я, и на сей раз учитель обернулся ко мне и спросил:

– Ты что, в автоматы никогда не играла?..

– Ни разу. Разве что в начальных классах ходила играть вместе с папой, но мы играли в старые автоматы, в которых шарики выстреливали по одному. Между прочим, у меня неплохо получалось.

Как только я договорила, остановилась и третья картинка. На ней был точно такой же рисунок.

– Посетитель у автомата номер 132, поздравляю с началом суперигры! – раздалось из динамиков, и автомат, за которым играл учитель, начал неистово мигать.

На меня учитель больше не смотрел – все его внимание было занято игрой. Он сидел, непривычно ссутулившись. Шарики вылетали один за другим и попадали в раскрывшийся в центре игрового поля тюльпан, словно притянутые магнитом. Шариков выпадало все больше, и они уже начали высыпаться из лотка, поэтому сотрудник зала принес большой прямоугольный ящик. Учитель, левой рукой нажимая на рычаг внизу, правой продолжал сжимать ручку. Ловко меняя траекторию шариков, он увлеченно старался попасть в тюльпан максимально возможное количество раз.

Прямоугольный ящик тоже постепенно заполнялся шариками.

– Скоро закончится, – пробормотал учитель.

Когда ящик наполнился до краев, тюльпан закрылся и автомат вдруг затих. Учитель снова выпрямился и наконец отпустил ручку.

– Неплохой улов, – одобрительно покачала головой я. Учитель кивнул, все так же смотря вперед, и глубоко вздохнул.

– Может, тоже попробуешь? – предложил он, повернувшись ко мне. – Многому научишься.

Научусь, значит? В этом весь учитель… Я села к соседнему автомату.

– Шарики покупай сама, – сказал мой спутник, а потому я, купив специальную карточку, робко вставила ее в автомат и приобрела шарики на пятьсот иен.

Подражая учителю, я выпрямила спину и начала осторожно выстреливать шарики, но попасть никак не удавалось. Мой запас «снарядов» мигом закончился. Я снова достала карточку и купила еще шариков. Теперь попробую повращать ручку, меняя угол броска. Учитель расслабленно играл за соседним автоматом. Картинки в центре игрового поля не крутились, но шарики регулярно попадали в цель.

Вторая партия шариков тоже закончилась, и я решила бросить это дело. А вот у учителя снова начали вращаться картинки.

– Они опять соберутся? – поинтересовалась я, но мой спутник отрицательно покачал головой:

– Маловероятно, так бывает лишь раз за многие сотни попыток. Я бы даже сказал, что это невозможно.

В подтверждение его слов вращение остановилось, когда все три картинки были разными. После этого учитель еще минут десять продолжал играть, понемногу пополняя запасы шариков, но, поняв, что количество потраченных и выпавших шариков сравнялось, поднялся с места. Без труда подняв ящик с шариками, мужчина направился к кассе. Когда выигрыш был подсчитан, он пошел в уголок с призами.

– А что, на деньги поменять нельзя? – спросила я, и учитель пристально на меня посмотрел.

– Вроде и не играешь, а в наградах разбираешься.

– Да так, слышала кое-что, – улыбнулась я, на что он рассмеялся.

Я думала, что в таких автоматах можно выиграть разве что сладости, но призы оказались самыми разнообразными – от галстука до рисоварки. Учитель с интересом рассматривал каждый из них. В итоге он остановил свой выбор на пылесосе, а оставшиеся шарики обменял на шоколад.

– Вот, возьми, – протянул он мне несколько плиток шоколада. Их было больше десятка.

– Вы тоже возьмите несколько, – предложила я, держа плитки веером, как игральные карты. Учитель вынул три штуки.

– А вы и с Исино в автоматы играли? – невинно посмотрела на него я.

– Что? – склонил голову набок мужчина, а затем спросил в ответ: – А сама-то ты с тем парнем ходила куда-то?

– Что? – настала моя очередь склонить голову набок. – А у вас отлично получается. Здорово играете, – похвалила я, но учитель лишь сострил кислую мину.

– Вообще-то, в азартные игры играть нехорошо. Нехорошо, но очень весело. – Он аккуратно перехватил коробку с выигранным пылесосом.

Мы вернулись на торговую улицу.

«Ну и ладно», – повторяла я про себя, шагая рядом с учителем.

Молодая листва на деревьях больше не выглядела такой юной и свежей – она имела уже вполне зрелый зеленый цвет. Мы с учителем неспешно шагали по улице под одним зонтом. Он иногда касался рукой моего плеча. Зонт учитель держал прямо, высоко над нашими головами.

– Интересно, а бар Сатору уже открыт? – вслух задумалась я, на что мой спутник ответил:

– Ну, если не открыт, погуляем еще немного.

– То�

Hiromi Kawakami

SENSEI NO KABAN

Серия «Погода в Токио»

Печатается с разрешения автора и литературного агентства The Wylie Agency (UK) Ltd.

Перевод с японского Александры Гуровой

© 2001, Hiromi Kawakami All rights reserved

© Гурова А., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Луна и батарейки

На самом деле учителя звали Мацумото Харуцуна, но я называю его просто учителем. Не по фамилии и даже не по имени, а именно учителем.

В старших классах он вел у меня японский. Он не был моим классным руководителем, да и я не была слишком увлечена родным языком, поэтому не могу сказать, что учитель мне особенно запомнился. К тому же мы не виделись достаточно долго – с самого выпускного.

С тех пор как я несколько лет назад случайно оказалась рядом с ним в дешевом баре у станции, я стала частенько сюда заходить. Учитель сидел за стойкой, немного приосанившись.

– Натто[1] с тунцом, обжаренный корень лотоса и маринованный лук, пожалуйста, – обратилась я к бармену, садясь за стойку, и почти в одно время со мной осанистый старик тоже сделал заказ.

– Маринованный лук, обжаренный корень лотоса и натто с тунцом.

Я посмотрела на него – надо же, наши вкусы сошлись! – и он тоже посмотрел на меня. Его лицо показалось мне знакомым. Пока я силилась вспомнить, учитель сам обратился ко мне:

– Омати Цукико?

Я удивленно кивнула, и он продолжил:

– Я несколько раз видел тебя здесь.

– Да? – ответила я невнятно, продолжая внимательно рассматривать учителя. Аккуратно причесанные седые волосы, идеально выглаженная рубашка, серая жилетка. На стойке – бутылочка с саке, блюдце с закуской из китового хвоста и маленькая миска с остатками водорослей. Что ж, кажется, и закуски мы предпочитаем похожие… И тут вдруг в памяти всплыл неясный образ учителя, ведущего урок в старшей школе.

Учитель всегда стоял у доски с губкой для стирания мела в руке. «Весенний рассвет. Горы в первых лучах…»[2] – писал он мелом и немедленно стирал написанное, не оставляя текст и на пять минут. Он не выпускал губку даже во время лекций, она словно срослась с его мускулистой левой рукой.

– Ты же девушка, а ходишь в такие заведения, – заметил учитель, тихонько обмакивая последний кусочек рыбной закуски в соус и поднося палочками ко рту.

– Что? – ответила я, наливая себе пива.

Я вспомнила, что этот человек был учителем в моей старшей школе, но имя вспомнить не удавалось. Я осушила стакан, растерянная и одновременно пораженная тем, как он запомнил имя одной из многих учеников.

– Помнится, раньше ты носила косу.

– Ну да.

– Я увидел тебя у магазина и узнал.

– Понятно.

– Кажется, в этом году тебе уже тридцать восемь?

– Пока только тридцать семь.

– Прости-прости.

– Ничего страшного.

– Я проверил по списку класса и фотоальбому.

– Что?

– А ты совсем не изменилась.

– Вы тоже, учитель, – произнесла я, не подавая виду, что не помню, как его зовут. С тех пор я только так его и называю.

Тем вечером мы выпили пять бутылочек саке на двоих. Счет оплатил учитель. Во время нашей следующей встречи платила уже я. В третий раз мы попросили раздельный счет и каждый платил сам за себя. С тех пор мы всегда так делаем. Почему мы все еще продолжаем ходить в этот бар? Наверное, мы просто не можем иначе. Мы не только предпочитаем одинаковые закуски – уверена, отношения с людьми мы тоже строим одинаково. Он старше меня на три десятка лет, но мне он кажется намного ближе сверстников.

Я несколько раз была у учителя дома. Порой после бара мы заходили в другой, а уже потом расходились по домам. Изредка мы шли в третий бар и в четвертый – в такие дни мы обычно заканчивали пить уже у учителя.

Когда учитель впервые предложил пойти к нему домой, я немного напряглась.

– Тут недалеко, – сказал он.

Я слышала, что его жена скончалась и он жил один. Мне не очень нравилась идея идти домой к одинокому мужчине, но поскольку мы уже выпили и мне хотелось еще, я все-таки пошла.

В доме царил гораздо больший беспорядок, чем я могла ожидать. Мне казалось, что в комнатах не окажется ни пылинки, но в темном углу были свалены вещи. Переходящая в прихожую комната с ковром, где стоял старый диван, казалась нежилой, а вот в следующей комнате были разбросаны книги, бланки для сочинений и газеты.

Освободив чайный столик, учитель вытянул из горы вещей в углу двухлитровую бутыль и наполнил саке большие пиалы.

– Пожалуйста, – предложил он и, оставив меня, отправился на кухню.

Эта комната выходила окнами в сад. Одна из ставен была открыта. За стеклом смутно виднелись ветви деревьев, но без цветов я даже не могла понять, что это за деревья такие. Я в целом в растениях не разбираюсь.

Когда учитель вернулся, неся на подносе нарезанную кету и семена хурмы, я спросила:

– А что за деревья в саду?

– Там только вишни, – ответил он.

– Все деревья – вишневые?

– Абсолютно все. Жена любила сакуру.

– Наверное, весной тут очень красиво…

– Насекомых полно, осенью все засыпает листьями, зимой – сплошь голые ветки… Ничего хорошего, – без особой неприязни проговорил учитель.

– Луна взошла, – заметила я.

Высоко в небе повис полумесяц, подернутый облачной дымкой. Учитель подцепил семечку, чуть наклонил чашку и отпил саке.

– Моя жена была совершенно спонтанным человеком.

– Да?

– Делала что вздумается.

– Вот как.

– Эти семена хурмы из Ниигаты. Мне нравится их островатый вкус.

Острый, жгучий вкус семечек отлично подходил к саке. Какое-то время мы молча ели их.

В ветвях деревьев в саду кто-то летал. Наверное, это была птица. Я слышала тонкий птичий голос, какое-то время шелестели ветки дерева, но потом все стихло.

– Там птичье гнездо? – спросила я, но ответа не получила.

Оглянувшись, я увидела, что учитель внимательно читает газету. Не сегодняшнюю – похоже, он достал ее из кучи на полу. Учитель сосредоточенно читал статью в рубрике зарубежных новостей, где была фотография женщины в купальнике. Казалось, он забыл о моем существовании.

– Учитель, – снова обратилась к нему я, но он не отозвался – он был слишком сосредоточен на чтении.

– Учитель! – позвала я значительно громче. Он поднял голову.

– Хочешь взглянуть? – вдруг спросил он.

Не дав мне ответить, учитель положил развернутую газету на пол и, открыв раздвижную дверь, ушел в соседнюю комнату. Там он залез в старый комод, что-то вытащил и вернулся. В руках у него была маленькая глиняная посудина. В соседнюю комнату учитель возвращался еще несколько раз.

– Вот-вот, взгляни! – Учитель, прищурившись, бережно расставил на полу посуду. Там были сосуды с ручкой, крышкой и носиком. – Посмотри-ка.

– Хм?

Ну и что же это? Я присмотрелась: кажется, где-то я это уже видела. Сосуды были сделаны довольно грубо. И что это, чайники? Вроде маловаты…

– Это дорожные глиняные чайники, – пояснил учитель.

– Дорожные?

– Их покупали в путешествие вместе с бэнто[3]. Сейчас чай продается в пластиковых бутылках, а раньше он продавался вот в таких чайниках.

Мужчина расставил на полу более десятка чайничков. Они были разных цветов: и яркие янтарные, и довольно тусклые. По форме чайники тоже были разными: с большим носиком, с крупной ручкой, с маленькой крышкой, пузатые…

– Вы их коллекционируете? – поинтересовалась я, но учитель покачал головой.

– Я покупал их во время путешествий.

Этот чайничек куплен в год поступления в университет, когда учитель ездил в Синсю. Этот приобретен по пути в Нару, во время путешествия с коллегой на летних каникулах. Тогда учитель вышел из поезда на одной из станций, чтобы купить бэнто себе и коллеге, а когда хотел вернуться в вагон – поезд уже отправился. А этот куплен в Одаваре во время свадебного путешествия. Чтобы не разбить, его завернули в газету и положили вместе с одеждой, сумку с которой во время путешествия носила жена. Учитель показывал пальцем на каждый из стоящих на полу чайничков и рассказывал его историю, а я просто кивала.

– Я слышал, что некоторые их собирают.

– Поэтому и вам захотелось?..

– Вот еще! Я такой ерундой не занимаюсь. – Учитель прищурился: мол, просто решил показать, что накопилось за годы. – Мне вообще тяжело что-либо выбрасывать, – признался мужчина, а затем снова пошел в соседнюю комнату и вернулся с несколькими небольшими пакетами. – Вот, посмотри. – Он развязал один.

Из пакета он вытащил множество батареек. Каждая из них была подписана черным маркером: «бритва», «часы», «радио», «фонарик»… Учитель взял в руки большую батарейку и начал рассказывать:

– Вот эту батарейку я использовал в тот год, когда был тайфун в заливе Исэ[4]. В Токио тоже был довольно сильный тайфун, и я за одно лето истратил все батарейки для карманного фонарика. А вот батарейка от моего первого кассетного магнитофона. Их нужно было сразу восемь, и они очень быстро садились. Я много раз подряд прослушивал симфонии Бетховена, так что посадил батарейки за несколько дней. Все восемь штук я сохранить не мог, но хоть одну оставить хотелось, так что я закрыл глаза и выбрал одну наугад.

Учителю было жалко выбрасывать батарейки, ведь они служили ему верой и правдой. Батарейки помогают зажечь свет, включить музыку, запустить мотор – а значит, нельзя просто бессердечно выбросить их, как только они сядут.

– А тебе разве не жалко, Цукико? – Учитель взглянул на меня.

Я не знала, что ему ответить, а потому в который уж раз за этот вечер кивнула и коснулась пальцем одной из нескольких десятков батареек. Она заржавела и отсырела. Надпись на боку гласила: «калькулятор Casio».

– Ночь скоро кончится, – заметил учитель, подняв голову.

Луна вышла из облаков и теперь ярко сияла.

– А чай в дорожных чайничках, наверное, вкусный, – пробормотала я.

– Может, чаю заварить? – предложил мужчина, протягивая руку, и, обшарив пол вокруг двухлитровой бутыли, вытащил чайницу.

Небрежно бросив листья в янтарного цвета чайничек, учитель открыл старый термос, что стоял рядом с чайным столиком, и залил заварку кипятком.

– Это мне один из учеников подарил. Сделан в Америке. Хороший термос, хоть и старый – смотри, вода все еще горячая, а ведь налил еще вчера.

Учитель налил чаю в те же чашки, в которых было саке, и бережно погладил термос. Похоже, в чашках еще оставалось немного саке – у чая был какой-то странный вкус. Алкоголь внезапно ударил в голову, и мне стало весело.

– Учитель, а можно мне посмотреть комнату? – спросила я и, не дожидаясь ответа, направилась в заваленный всякой всячиной угол.

Макулатура. Старая зажигалка. Покрытое ржавчиной ручное зеркало. Три больших черных кожаных портфеля, заношенных и помятых. Все три – одного фасона. Садовые ножницы. Шкатулка. Какая-то пластиковая коробка черного цвета с делениями и стрелкой.

– Что это? – спросила я, взяв в руки эту черную коробку.

– Что тут у нас? Ах, это! Это тестер.

– Тестер? – переспросила я, а учитель аккуратно забрал у меня прибор и начал шарить среди вещей на полу.

Найдя красный и черный провода с клеммами на концах, он подсоединил их к тестеру.

– Делаем вот так. – Мужчина прижал красный провод с клеммой к одному концу батарейки с надписью «бритва», а черный – к другому. – Посмотри сюда.

Так как обе руки учителя были заняты, мужчина указал на шкалу тестера подбородком. Стрелка мелко подрагивала. Стоило отдалить клеммы от батарейки – и стрелка замирала, а если приблизить снова – начинала колебаться.

– Мотор, конечно, не запустит, но небольшой заряд еще есть.

Учитель принялся проверять заряд батареек, поднося их к тестеру одну за другой. Почти все они были полностью разряжены, но изредка стрелка прибора все-таки двигалась, и тогда учитель тихонько восклицал: «О!»

– Еще не совсем сели, – заметила я, на что учитель едва заметно кивнул.

– Правда, скоро заряд кончится, – ответил он медленно.

– Так и пролежат в комоде до самого конца…

– Ну, получается, что так.

Какое-то время мы молча любовались луной, но потом учитель бодрым голосом предложил:

– Ну что, еще по чуть-чуть? – и налил саке в чашки. – Ой, тут, кажется, еще остался чай, – заметил он тут же.

– Получается саке с чаем.

– Ну нет, саке разбавлять нельзя.

– Ничего страшного, учитель.

С этими словами я разом осушила чашку. Учитель же пил мелкими глотками. Ярко светила луна.

Вдруг он прочел звучным голосом:

• Меж ивовых ветвей
• Река белеет в ночи.
• В туманных полях…

– Что это? Что-то из буддизма? – поинтересовалась я.

Учитель посмотрел на меня возмущенно:

– А ты, смотрю, совсем не слушала меня на уроках.

– Этого мы не проходили!

– Как же? Это же Ирако Сэйхаку[5]! – произнес он самым учительским тоном.

– Никогда о таком не слышала. – Я взяла бутыль и налила в свою чашку еще саке.

– Где же это видано, чтобы женщина сама себе наливала саке! – рассердился учитель.

– Какой вы старомодный.

– Ну и что с того? – пробормотал он, наполняя свою чашку.

А потом он продолжил читать стихотворение:

• В туманных полях
• Тихо флейта звучит,
• Пленяя сердце странника.

Читал он сосредоточенно, закрыв глаза и словно вслушиваясь в собственный голос. Я же рассеянно рассматривала батарейки, тихо лежавшие в тусклом свете. Луна снова скрылась в облачной дымке.

Цыплята

Учитель предложил вместе сходить на базар, что организовывают три раза в месяц.

– Базар у нас бывает восьмого, восемнадцатого и двадцать восьмого числа каждого месяца. В этот раз двадцать восьмое число как раз выпадает на воскресенье – ты, думаю, должна быть свободна, – с этими словами учитель достал из черного портфеля блокнот.

– Двадцать восьмое, говорите? – Я медленно пролистала свой ежедневник. Конечно же, на названную дату у меня не было никаких планов, но я ответила с крайне важным видом: – Да, двадцать восьмого я вполне свободна.

Учитель взял толстую авторучку и красивым почерком вывел на странице двадцать восьмого числа: «Поход на базар с Цукико. Встречаемся в полдень на автобусной остановке».

– Встретимся в полдень, – сказал мужчина, убирая блокнот в портфель.

Встреча с ним средь бела дня – большая редкость. Обычно наши встречи проходят в полутемном баре, где мы садимся рядом и Выпиваем, используя в качестве закуски холодный или отварной тофу[6] – это зависит от сезона. К тому же эти встречи обычно бывают случайны. Временами мы не видим друг друга по несколько недель, временами – встречаемся едва ли не каждый вечер.

– А что продают на базаре? – спросила я, наливая себе саке.

– Как и на всяком базаре – разные нужные в быту вещи.

Идея пойти вместе с учителем рассматривать разные бытовые товары показалась мне странной, ну да ладно. Я тоже записала в свой ежедневник: «В полдень на автобусной остановке».

Учитель медленно осушил свою чарку и снова наполнил ее. саке он наливал с легким бульканьем, немного наклонив бутылочку к маленькому сосуду. Однако он держал бутылочку не впритык, а поднимал ее над столом и наклонял, держа даже выше, чем чарку. саке текло тонкой струйкой, словно чарка его притягивала. Ни капли не проливалось мимо. Потрясающее мастерство. Я как-то раз попыталась повторить за учителем, но у меня ничего не вышло – я почти все пролила. Полный провал. С тех пор я совершенно не изящно наливала саке, крепко держа чарку в левой руке, а правой максимально приближая к ней бутылочку.

К слову, как-то раз один из коллег сказал, что я не умею соблазнительно подавать алкогольные напитки. Понятие соблазнительности жутко устарело, но ожидание соблазнительности от женщины, просто подающей алкогольные напитки, еще более старомодно. Удивленная, я пристально уставилась на коллегу. Уж не знаю, что он себе вообразил, но после бара он попытался меня поцеловать. «Ну уж нет!» – решила я и оттолкнула его.

– Не бойся, – прошептал коллега, убирая мои руки и снова приближая свое лицо к моему.

Как старомодно… Едва сдерживая смех, я с самым серьезным выражением лица сказала:

– Сегодня неподходящий день.

– Неподходящий день?

– Сегодня несчастливый день. Завтра – тоже, двадцать седьмой день шестидесятидневного цикла[7].

– Чего?..

Оставив ошарашенного коллегу одного в темноте, я убежала и скрылась в метро. Спустившись по лестнице, я еще некоторое время продолжала бежать. Убедившись, что коллега не побежал следом, я сходила в уборную и тщательно вымыла руки. Глядя на себя в зеркало, я захихикала.

Учитель не любит, когда алкоголь наливает кто-то другой. И саке, и пиво он всегда наливает себе сам. Однажды мне довелось налить учителю пива. В тот миг, когда я наклонила бутылку к его бокалу, он лишь немного сдвинулся – на волос, ну, может, на три. Но ничего не сказал. Когда бокал был наполнен, учитель тихонько поднял его, чуть слышно произнес: «До дна!» – и махом выпил. Осушив бокал, он немного закашлялся. Сразу видно – торопился, хотел выпить как можно быстрее. Следующий бокал он налил сам, и когда я подняла бутылку, собираясь долить, учитель выпрямился и отказался:

– Спасибо, но не надо – я предпочитаю наливать себе сам.

С тех пор я больше не пыталась ему налить. А вот учитель временами мне наливал.

На остановку я пришла первой, учитель подошел через несколько минут. Оба мы явились раньше назначенного времени: я – на пятнадцать минут, он – на десять. День выдался ясный.

– Как дзельквы расшумелись, – заметил учитель, глядя на раскидистые деревья рядом с остановкой.

Густые ветви дзелькв и правда раскачивал ветер. Он не казался таким уж сильным, но где-то высоко над нами широко разлетались маленькие веточки. Стояла летняя жара, но влажность была низкая, так что в тени было прохладно.

Мы доехали на автобусе до храмового квартала и прошли немного пешком. На учителе были стильная гавайская рубашка и панама.

– А вам идет, – заметила я.

– Да ладно тебе, – быстро ответил мужчина и ускорил шаг.

Какое-то время оба мы молча двигались быстрым шагом, но потом учитель, чуть замедлившись, спросил:

– Не хочешь перекусить?

– Да я скорее слегка запыхалась, чем голодная, – улыбнулась я, на что он промолвил:

– А тебе бы только шутить, Цукико.

– Я и не шучу. Зато вы у нас модник…

Но учитель, ничего не ответив, вошел в двери ближайшего бэнто-кафе.

– Особое бэнто со свининой и кимчи, пожалуйста, – обратился он к сотруднице заведения и снова повернулся ко мне, словно спрашивая: «А ты что возьмешь?»

В меню кафе было столько блюд, что я вообще ничего не понимала. На миг мой взгляд остановился на бэнто с яичницей-глазуньей, но мне не понравилось, что там именно глазунья, а не просто желток. Вот уж правда, стоит растеряться на миг – и все, становишься бесконечно нерешительным.

– Мне тоже бэнто со свининой и кимчи. – В итоге я заказала то же блюдо, что и учитель.

Мы присели на лавку в уголке зала в ожидании заказа.

– А вы, смотрю, привыкли заказывать еду в кафе, – заметила я, на что он кивнул.

– Я ведь один живу. А ты сама готовишь?

– Когда в отношениях – готовлю, – поведала я, и учитель кивнул с серьезным видом:

– Ну, это-то само собой. Может, и мне подружку завести?.. Или двух.

– Две-то вам зачем?.. Не потянете ведь.

– Больше двух – точно не потяну.

Пока мы вот так болтали всякий вздор, наш заказ приготовили. Сотрудник кафе заботливо положил два разных по размеру бэнто в пакеты.

– Что-то размер разный, – шепотом произнесла я учителю, – хотя заказывали одно и то же…

– Ты же заказала обычное бэнто, а не особое, – так же тихо проговорил мужчина.

Когда мы покинули кафе, ветер усилился. Учитель взял пакет с бэнто в правую руку, а левой придерживал панаму.

Вдоль дороги стали появляться торговые палатки. В одних продавались таби[8] на резиновой подошве, в других – складные зонты, в третьих – поношенная одежда, в четвертых – книги, старые и новые вперемешку… Постепенно такие ларьки заполнили все пространство по обеим сторонам дороги.

– Сорок лет назад, во время тайфуна, здесь все затопило.

– Сорок лет назад?

– Людей тоже погибло немало.

Учитель сказал, что тогда же здесь и стали проводить базары. На следующий год после наводнения рынок стал меньше, но еще через год базар стали проводить трижды в месяц. Торговая площадь ширилась год от года, теперь она простирается аж до следующей автобусной остановки, и киоски вдоль дороги работают и помимо базарных дней.

– Сюда, – позвал учитель, сворачивая с дороги и входя в небольшой парк.

Парк был безлюден. На дороге было полно народу, но здесь, в парке, всего в паре шагов от нее стояла абсолютная тишина. Учитель подошел к торговому автомату у входа и купил две бутылки зеленого чая.

Сев рядом на скамейку, мы открыли бэнто. Сразу же запахло кимчи.

– А у вас особое бэнто, да?

– Совершенно верно, особое.

– Интересно, чем же оно отличается от обычного.

Мы оба пристально воззрились на два бэнто.

– Кажется, никакой особой разницы нет, – весело сказал мужчина.

Я сделала глоток чая. Несмотря на ветер, в такой жаркий летний день очень хотелось пить. Холодный чай приятно увлажнял горло.

– Как ты аппетитно ешь, – заметил учитель с легкой завистью, глядя, как я поливаю рис бульоном от свинины с кимчи. Сам он уже все съел.

– Уж простите, что не соблюдаю манеры.

– Манеры у тебя и правда не очень. Но ешь ты весьма аппетитно, – повторил свои недавние слова мужчина, закрывая пустую коробку от бэнто и возвращая на место скреплявшую ее резинку.

Парк был засажен вперемежку дзельквами и сакурами. Наверное, парк довольно старый – деревья сильно выросли.

Когда мы прошли мимо бакалейных магазинчиков, стало больше ларьков с едой. Где-то продавались бобовые, где-то – самые разные морепродукты, где-то – разложенные по корзинкам мелкие креветки и рачки, а где-то – бананы. Учитель останавливался у каждого из них и заглядывал внутрь, чуть отойдя от входа в ларек и приосанившись.

– Смотрите, какая тут свежая рыба.

– Над ней летает много мух.

– Ничего удивительного, мухи всегда летают в таких местах.

– Учитель, может, купите вон ту курицу?

– О, живая курица. Нет, ощипывать уж слишком сложно.

Мы рассматривали товары в магазинах, болтая обо всякой ерунде. Киосков становилось все больше. Продавцы в стоящих вплотную друг к другу ларьках наперебой зазывали покупателей.

– Мам, эта морковка выглядит вкусной, – сказал ребенок матери, нагруженной сумками с покупками.

– Так ты же морковку не любишь, – удивилась та.

– Но она же такая аппетитная! – самым умным тоном объяснил ребенок.

– О, мальчик, а у тебя глаз наметан! У нас вкуснейшие овощи! – громко похвалился хозяин ларька.

– Интересно, а морковь и правда такая вкусная? – Учитель внимательно пригляделся к товару.

– По-моему, самая обычная морковка.

– Хмм…

Панама учителя немного съехала набок. Мы шагали, влекомые окружающей толпой, и порой я теряла его из виду. В такие моменты я искала учителя, следуя за макушкой его панамы – только ее и было видно в толпе. Сам же мужчина совершенно не обращал на меня внимания. Он замирал у каждого заинтересовавшего его киоска, словно собака, что останавливается у каждого столба.

Мать с ребенком, которых я видела недавно, стояли у палатки с грибами. Учитель стоял позади них.

– Мам, эти бамбуковые грибы выглядят вкусными.

– Так ты же бамбуковые грибы не любишь.

– Но они же такие аппетитные!

Между мамой и сыном состоялся точно такой же диалог, как в прошлый раз. Учитель радостно возвестил:

– Похоже, подставные покупатели!

– Мать с ребенком – хорошо придумали…

– Но бамбуковые грибы – это уже перебор.

– Почему это?

– Лучше бы выбрали хотя бы грифолу.

Лавочек с едой становилось все меньше, теперь их сменили магазины с электроникой и бытовой техникой. Компьютеры, телефоны, небольшие холодильники – множество приборов самых разных цветов и моделей. На старом граммофоне проигрывалась пластинка с музыкой. Слышался низкий звук скрипки, игравшей простую старомодную мелодию. Учитель внимательно дослушал до самого конца.

День был еще в самом разгаре, но в воздухе уже потихоньку разливался вечер. Пик жары остался позади.

– Пить не хочешь? – спросил учитель.

– Но мы же вечером собрались выпить пива, а до тех пор ничего пить не буду, – ответила я, и учитель удовлетворенно кивнул:

– Правильный ответ.

– А это что, проверка?

– В плане алкоголя ты весьма прилежна. А вот оценки по родному языку оставляли желать лучшего…

Мы подошли к палатке с кошками. Там были и новорожденные котята, и большие, жирные взрослые коты. Ребенок выпрашивал у мамы котика. Это были уже знакомые подставные покупатели.

– У нас негде держать кошку, – возражала мама.

– Ничего страшного, будет жить на улице, – тихо ответил ребенок.

– А она там выживет вообще?

– Да все будет нормально, как-нибудь справится.

Хозяин магазина молча слушал их диалог. В итоге ребенок показал пальцем на маленького полосатого котенка. Продавец завернул котенка в мягкую ткань и передал покупательнице, а та в свою очередь осторожно переместила малыша в корзинку с покупками. Из корзинки послышалось его тихое мяуканье.

– Цукико, – вдруг обратился ко мне учитель.

– Да?

– Я тоже, пожалуй, куплю.

Но учитель не остался в палатке с кошками – он подошел к магазинчику с птенцами. Там он четко произнес:

– Одного петушка и одну курочку, пожалуйста.

Птенцы были разделены на две стайки. Продавец вытащил по одному из каждой и осторожно поместил их в отдельные маленькие коробочки.

– Пожалуйста. – Он передал коробочки покупателю.

Учитель с трепетом принял свою покупку. Держа коробочки в левой руке, правой он достал из кармана кошелек и передал мне.

– Извини, можешь заплатить?

– Давайте я лучше коробочки подержу.

– Ладно.

Панама на голове учителя покосилась еще сильнее. Вытирая платочком пот, он заплатил продавцу за цыплят. Убрав кошелек в нагрудный карман, мужчина чуть поколебался и решил снять панаму. Потом он перевернул ее и, взяв из моих рук коробочки с цыплятами, осторожно устроил их в шляпе. Дальше он шел, бережно держа импровизированную сумку под мышкой.

Дойдя до остановки, мы сели на автобус и поехали обратно. В этот раз пассажиров было меньше. А вот на рынке людей снова прибавилось – похоже, настало время вечернего шопинга.

Я заметила:

– Говорят, определить пол цыпленка не так-то просто.

Учитель хмыкнул:

– Это я и так знаю.

– Да?

– Мне все равно, какого пола эти цыплята.

– Все равно?

– Абсолютно. Если бы взял только одного – ему было бы плохо.

– Поэтому вы взяли сразу двух?

– Ну да.

Интересная причина, конечно… Все еще думая об этом, я вышла из автобуса и последовала за учителем, решившим отправиться в наш привычный бар. Учитель сразу же сделал заказ – пиво. Две бутылки. А еще бобы. Пиво и стаканы были поданы немедленно.

– Учитель, давайте я вам налью? – предложила я, но мужчина отрицательно покачал головой.

– Нет, спасибо, я сам. Могу и тебе налить. – Он снова не позволил мне ничего сделать.

– Вы не любите, когда вам наливает кто-то другой?

– Ну почему же? Если человек умеет это делать, я совсем не против. Только вот ты не умеешь…

– Все с вами ясно.

– Могу научить, если хочешь.

– Спасибо, обойдусь.

– Какая ты упрямая.

– Вы не лучше.

Учитель налил пиво в стакан. Пена наверху застыла, как будто твердая.

– Где собираетесь держать цыплят? – поинтересовалась я.

– Какое-то время поживут у меня дома, – ответил он.

Из шляпы – а точнее, из лежащих в ней коробочек – доносился писк малышей.

– Вам нравится ухаживать за животными? – спросила я.

– Правда, не то чтобы у меня это хорошо получалось.

– Вы вообще справитесь?..

– Ну, цыплята не слишком милые, так что…

– А какая разница, милые они или нет? Чем менее милые лучше-то?

– С милыми питомцами легко увлечься, знаешь ли.

Цыплята шумно возились в своих коробочках. Учитель уже осушил свой бокал, поэтому я налила ему еще пива. Он не отказался – только тихонько давал указания: «Побольше пены, да-да, вот так».

– Ладно, надо бы поскорее выпустить цыплят из коробок – им там тесно, – объявил учитель, и в этот раз мы ограничились только пивом.

Доев бобы, печеный баклажан и закуску из осьминога с васаби, мы расплатились каждый за себя и покинули заведение.

Солнце уже почти село. Интересно, а те подставные покупатели с рынка уже поужинали? Как там котенок, которого они купили?..

На западном краю неба еще догорал закат.

22 звезды

Мы с учителем не разговариваем.

Нет, наши встречи не прекратились. Мы все так же частенько видимся все в том же баре, но не обмениваемся ни единым словом. Заходя в зал, оглядываемся в поисках друг друга – и, найдя, продолжаем упорно игнорировать. И учитель, и я одинаково делаем вид, что не знакомы.

Началось это примерно тогда, когда на доске с сезонным меню начали появляться блюда, подаваемые в кастрюльке – получается, прошел уже почти целый месяц. Почти целый месяц мы, даже оказываясь на соседних стульях за стойкой, не говорим друг другу ни слова.

Все началось с радио.

Шла радиотрансляция бейсбольного матча. Соревнование уже подходило к концу. Радио в баре включают нечасто, поэтому я сидела и рассеянно слушала эфир, положив локти на стойку и попивая подогретое саке.

Некоторое время спустя дверь бара открылась, и в зал вошел учитель. Он присел за стойку рядом со мной и спросил у хозяина заведения:

– Что сегодня из горячего?

На полках стояло множество однопорционных алюминиевых кастрюлек, устроенных одна в другую.

– Треска с тофу и овощами.

– О, замечательно.

– Будете заказывать? – спросил хозяин бара, но учитель отрицательно покачал головой.

– Нет, пожалуй, лучше соленый морской еж.

«Как всегда непредсказуем», – подумала я, слушая их диалог.

Тем временем третий бэттер атакующей команды далеко отбил мяч, и гул поддержки на трибунах стал громче.

– А ты за какую команду болеешь? – обратился ко мне учитель.

– Ни за какую, – ответила я, наполняя чарку теплым саке. Я заметила, что все в зале внимательно слушали трансляцию.

– А я, само собой, болею за «Гигантов». – Мужчина одним махом осушил бокал пива и переключился на саке.

Сейчас он мне казался каким-то более… увлеченным, что ли?.. – чем обычно. Чего это он?..

– Само собой, говорите?

– Конечно.

В эфире был матч «Yomiuri Giants»[9] с «Hanshin Tigers»[10]. Любимой команды у меня, конечно, нет, но вот «Гигантов» я терпеть не могу. Раньше я была откровенным антифанатом этой команды. Но как-то раз мне кто-то сказал, что антифанаты – на самом деле просто упрямцы, которые не могут прямо сказать, что им нравится эта команда. Это меня задело, и с тех пор я вообще перестала упоминать даже название «Гигантов». За матчами я тоже следить перестала. Честно говоря, я уже и сама не знаю, люблю я «Гигантов» или ненавижу – все слишком запуталось.

Учитель медленно наклонил бутылочку с саке. При каждом страйке питчера «Гигантов», при каждом ударе их бэттера он кивал.

– Что с тобой такое? – спросил учитель, когда после семи хоум-ранов «Гиганты» вырвались вперед на три очка. – Я вижу, ты дрожишь.

Когда разница в счете начала увеличиваться, меня начало трясти.

– К ночи холодает, – ответила я отстраненно, глядя не на учителя, а куда-то в потолок. В этот момент игрок «Гигантов» отбил мяч.

– О! – выкрикнул учитель, а я почти в одно время с ним пробормотала:

– Черт подери…

И без того серьезная разница в счете выросла до четырех очков, и в зале поднялся шум. И откуда только тут столько болельщиков «Гигантов»?.. Кошмар.

– Ты не любишь «Гигантов»? – удивился учитель, когда во второй половине девятого иннинга «Тигры» уже дважды выбили мяч в аут.

Я молча кивнула. В зале царила тишина – почти все посетители сосредоточенно слушали радио. Мне же было неспокойно: я давно уже не следила за матчами, и во время первой за долгое время трансляции мне попалась игра ненавистной команды… Я совершенно четко осознала: нет, я – не латентный фанат «Гигантов», я – самый настоящий их антифанат.

– Я их просто ненавижу, – произнесла я низким голосом.

Учитель, изумленно распахнув глаза, пробормотал:

– Чтобы японка – и ненавидела «Гигантов»?..

– Что за предрассудки! – возмутилась я, и почти одновременно с этим последний бэттер «Тигров» получил страйк-аут.

Учитель встал со стула и высоко поднял стакан. По радио объявили о завершении матча, и зал снова зашумел. Отовсюду посыпались заказы то на выпивку, то на закуски, и хозяин заведения едва успевал громко отвечать каждому «Сейчас!».

– Цукико, это победа! – воскликнул учитель и с улыбкой наклонил свою бутылочку с саке к моей чарке.

Какая редкость! Обычно мы старались не притрагиваться к выпивке и закуске друг друга. Заказы мы делали по отдельности. Выпивку тоже каждый наливал себе сам. И рассчитывались мы отдельно. И менять это правило мы вроде как не собирались. Но вот – учитель наливает саке в мою чарку. Негласное правило нарушено. И это тоже вина «Гигантов». Как они смеют так бесстыдно сокращать такую комфортную дистанцию между нами! Чертовы «Гиганты»!..

– И что? – спросила я очень низким голосом, отодвигая руку мужчины.

– Нагасима отлично справился. – Учитель ловко наполнил мою чарку. Он не пролил ни капли. Как всегда идеально.

– О, это и правда было потрясающе превосходно! – Я отвернулась, поставив на стол нетронутую чарку.

– Так не говорят, это тавтология.

– Простите-извините.

– Питчер тоже молодец, – заметил учитель, смеясь.

Я же в глубине души ругала его – чему тут улыбаться, умник?! А он продолжал смеяться. Всегда тихий, сейчас он громко хохотал.

– Может, хватит? – уставилась я на учителя.

Но смеяться он не прекратил, и было в его смехе что-то странное. Что-то похожее на радость мальчишки, с довольным видом давящего муравьев.

– А вот не хватит!

Это что же получается? Учитель, зная, что я ненавижу «Гигантов», попросту насмехался надо мной! Ему было весело!

– Знаете что? Дерьмо эти ваши «Гиганты»! – возмутилась я и вылила все содержимое своей чарки в пустую.

– «Дерьмо», значит… Не слишком подходящее для юной леди слово, – заметил учитель совершенно спокойным голосом. Выпрямившись даже сильнее обычного, он осушил свою чарку.

– Никакая я не «юная леди».

– Ох, прошу прощения за грубость.

В воздухе между нами повисло напряжение. Учитель оказался в более выигрышном положении, ведь «Гиганты» все-таки победили. Какое-то время мы в молчании выпивали, даже не заказывая закуски, мы просто осушали чарку за чаркой. В итоге мы оба здорово напились. Все так же молча расплатившись, вышли из бара и разошлись по домам. С тех пор мы ни разу не разговаривали.

Кстати, я, оказывается, провожу время только с учителем. Ни с кем другим я в последнее время не выпивала в баре, не прогуливалась по городу и не ходила смотреть на что-нибудь интересное. А с кем я проводила столько же времени до встречи с учителем? Я пыталась вспомнить, но ничего на ум не приходило.

Все верно – я была одна. Одна ездила на автобусе, одна ходила по городу и за покупками, одна выпивала. Правда, сама я не изменилась – рядом с учителем я чувствовала себя, в общем-то, точно так же, как и раньше, когда все делала одна. Раз так, то, кажется, нет никакой необходимости искать встречи с учителем, но быть рядом с ним как будто более… правильно? Хотя и «правильно» звучит как-то странно. Наверное, это что-то вроде того, как порой хочется взять купленную книгу и поставить ее на полку, не снимая с обложки рекламную бумажку. Интересно, а если бы учитель узнал, с чем я его сравниваю, он бы рассердился?..

Так вот, пока мы с ним игнорируем друг друга в баре, мы похожи на книгу и ту самую рекламку, почему-то лежащие отдельно друг от друга. Но и просто взять и исправить эту неправильную ситуацию я не могу. Учитель, полагаю, думает точно так же. А значит, мы так и продолжим делать вид, что незнакомы.

Как-то раз мне пришлось по работе съездить на Каппабаси. День стоял ветреный, и в одном тонком пиджаке было холодно. Это был уже не промозглый осенний ветер, нет. В тот день ветер дул уже совершенно зимний, холодный и резкий.

На Каппабаси много оптовых магазинов посуды. Там продается разная кухонная утварь: кастрюли, горшки и котелки, миски, тарелки и прочая мелочь. Так что, закончив с делами, я бесцельно бродила по магазинам, рассматривая ассортимент. Вот стоят, вставленные одна в другую, медные кастрюли. Все они одинаковые, отличаются только размером – каждая следующая чуточку меньше предыдущей. А перед входом в магазин установлен огромный глиняный горшок.

В магазинах много самых разных лопаточек и деревянных ложек, есть и лавки с ножами. За стеклом витрины видны разные ножи – большие ножи, ножи для овощей, ножи для сашими… Есть даже кусачки для ногтей и садовые ножницы.

Привлеченная блеском ножей, я зашла в магазин и увидела в уголке множество терок. На ручке, на которой они висели, был прикреплен лист плотной бумаги с надписью: «Распродажа терок».

Взяв в руки одну из них, я спросила у продавщицы:

– Почем такая?

– Тысяча иен, – ответила девушка в фартуке. – Ровно тысяча, вместе с налогом.

Речь ее была немного нечеткой – я с трудом разобрала конец фразы. Заплатив тысячу иен, я забрала свою терку и покинула магазин.

Вообще-то, терка у меня уже была. Но такое уж это место – каждый раз хочется купить хоть что-нибудь. В прошлый раз, например, я купила большую железную кастрюлю. Я подумала, что она пригодится, если соберется много гостей. Только вот я почти никогда столько народу не приглашаю… Да даже если гости и собирались, я никак не могла придумать, что же приготовить в такой непривычно большой кастрюле. В итоге она так до сих пор и стоит в кухонном шкафу.

А терку я купила, решив подарить ее учителю. Любуясь сверкающей сталью ножей, я почему-то захотела встретиться с ним. Я захотела встретиться с ним, пока рассматривала острейшие ножи, одно прикосновение к которым грозило закончиться порезом. Не знаю уж, почему сверкание лезвий вызывало такие чувства, но мне ни с того ни с сего захотелось повидаться с учителем.

Я хотела купить большой кухонный нож и потом подарить его учителю, но в его доме такой подарок казался неуместным. Он совершенно не подойдет к той влажной, сумрачной атмосфере, что царит в жилище мужчины. Поэтому я решила купить хорошо наточенную терку. Тем более обошлась она всего в тысячу иен. Было бы обидно потратить в десять раз больше и не получить никакого результата.

Не думаю, что учитель – настолько бессердечный человек, но он – неисправимый фанат «Гигантов», поэтому полностью доверять ему я не могу.

И вот какое-то время спустя я наткнулась на учителя в том самом баре. Он по-прежнему притворялся, что не знает меня, и я, невольно поддавшись его настроению, делала точно так же.

Он сидел за стойкой через два стула от меня. Между нами сидел одинокий мужчина. Он читал газету, потягивая саке. А за ним, закрытый от меня газетой, был учитель. Он заказал себе отварной тофу, и я попросила то же блюдо.

– Холодно сегодня, – заметил бармен, и учитель кивнул.

– И правда, – кажется, таким был тихий ответ учителя, но за шуршанием газеты я ничего не расслышала.

– Действительно, что-то резко похолодало, – согласилась я, прячась за газетой в руках незнакомца, и учитель бросил взгляд в мою сторону. Он выглядел слегка удивленным.

Наверное, мне стоило хотя бы приветственно кивнуть, но я не могла пошевелиться и сразу же отвернулась. Я буквально почувствовала, как позади мужчины с газетой учитель медленно повернулся ко мне спиной.

Нам обоим подали заказанное, и мы одновременно и с одной скоростью начали есть тофу, затем – все так же с одной скоростью – опустошили чарки, и пьянели мы тоже одинаково. Мы оба нервничали, а потому алкоголь одурманивал меньше обычного.

Мужчина с газетой даже не думал уходить, и мы с учителем, сидя по обе стороны от него все так же спиной друг к другу, продолжали демонстрировать спокойствие.

– Вот и закончился национальный чемпионат, – обратился незнакомец с газетой к бармену.

– Ну так уже скоро зима.

– Не люблю холода.

– Зато зимой еда вкусная.

Незнакомец и бармен непринужденно беседовали. Учитель повернул голову. Кажется, он смотрел на меня – я почувствовала его взгляд и тоже осторожно повернулась.

– Может, подсядешь поближе? – тихим голосом предложил учитель.

– Хорошо, – так же тихо ответила я.

Между учителем и мужчиной с газетой было свободное место. Предупредив бармена, я взяла бутылочку и чарку и перебралась туда.

– Здравствуйте, – поприветствовала его я, и учитель чуть слышно, почти не открывая рта, промолвил:

– Ага.

А потом мы оба, повернувшись лицом друг к другу, продолжили пить порознь – каждый наливал сам себе.

Расплатились мы тоже отдельно. Когда вышли из бара, на улице было гораздо теплее, чем я ожидала, а в небе сверкали звезды. Кажется, в этот раз мы просидели дольше обычного.

– Учитель, это вам. – Я протянула ему немного скомкавшийся сверток, который я уже какое-то время мяла в руках.

– Что это? – Взяв сверток, мужчина поставил свой портфель на землю и аккуратно развернул упаковочную бумагу.

В ней обнаружилась маленькая терка. Она ярко сверкала в тусклом свете, пробивавшемся из-за вывески. Кажется, ее блеск стал даже ярче, чем в магазине.

– Что это, терка?

– Ну да, терка.

– Это мне?

– Да, вам.

Этот наш диалог казался несколько насмешливым – таким, как все прочие наши разговоры. Посмотрев в небо, я почесала макушку. Учитель же бережно завернул терку обратно в бумагу и, убрав мой подарок в портфель, выпрямился и зашагал дальше.

Я шла, считая звезды. Шагая чуть позади учителя, смотрела в ночное небо и считала. Когда счет дошел до восьми, мой спутник вдруг прочитал:

Сливы расцвели.

В гостинице Марико[11]

Суп из ямса.

– И что это? – поинтересовалась я, отчего учитель, покачав головой, посетовал:

– Надо же, ты даже Басё не узнаешь…

– Так это Басё?

– Басё, конечно, – кивнул он. – Проходили ведь, хоть и давно.

Я такого стихотворения не помнила. Учитель шагал быстро, и расстояние между нами все увеличивалось. Глядя на его спину, я сказала:

– Вы идете слишком быстро!

Ответа не последовало. Я, несколько раздраженная такой реакцией учителя, повторила с какой-то издевательской интонацией:

– В гостинице Марико суп из ямса…

Какое-то время он даже не оборачивался, но потом остановился и сказал:

– Давай как-нибудь вместе приготовим суп из ямса? Стихотворение, конечно, весеннее, но ямс вкуснее всего именно сейчас. Я как раз опробую твой подарок, а ты будешь толочь в ступке.

Стоя чуть впереди меня, он по-прежнему не поворачивался в мою сторону, но говорил привычным тоном. Я же продолжала считать звезды в нескольких шагах позади. Когда я досчитала до пятнадцати, наши дороги разошлись.

Поход за грибами (часть первая)

Понятия не имею, что я тут делаю. Да и вообще – зачем учитель заговорил о грибах?..

– Знаешь, я люблю грибы, – радостно заявил он тем прохладным осенним вечером, приосанившись за стойкой в баре.

– Рядовки? – предположила я, но он отрицательно качнул головой:

– Рядовки – это, конечно, тоже хорошо…

– Но?

– Но выделять из всех грибов одни только рядовки – такое же ненужное упрощение, как сводить весь бейсбол к одним «Гигантам».

– Так вы же любите «Гигантов», разве нет?

– Безусловно. Однако также я признаю, что они – не единственная хорошая бейсбольная команда.

А ведь не так давно эти же самые «Гиганты» стали причиной нашей с ним размолвки… С тех пор мы оба начали относиться к теме бейсбола с большой осторожностью.

– Грибы тоже бывают разные.

– Что?..

– Например, фиолетовые рядовки лучше жарить сразу, свежесобранными – с соевым соусом получается невероятно вкусно.

– Да?

– Уж поверьте. Или, скажем, болетовые грибы. Тоже очень ароматные.

– Вот как?

Пока мы беседовали, из-за стойки показалось лицо хозяина бара.

– А вы, смотрю, отлично разбираетесь в грибах? – заметил он.

– Да ну что вы! – заскромничал учитель, сохраняя, тем не менее, важный вид.

– Я каждый год примерно в это время хожу за грибами, – сообщил бармен.

Вытянув шею, он медленно приближал лицо к нам, чем напоминал взрослую птицу, кормящую своих птенцов.

– Да? – ответил на реплику бармена учитель тем же самым тоном, каким обычно я реагирую на его собственные фразы.

– А раз уж вы так любите грибы, – продолжал бармен, – не хотите ли отправиться в лес вместе?

Мы с учителем переглянулись: пусть мы и наведываемся сюда чуть ли не через день, мы ни разу не замечали, чтобы к нам относились, как к постоянным клиентам, и тем более – вдруг по-дружески вклинивались в разговор. В этом заведении принято встречать каждого посетителя так, словно он пришел в первый раз. И вдруг бармен пригласил нас пойти за грибами, ну надо же…

– Куда планируете поехать? – поинтересовался учитель, на что хозяин заведения ответил, еще сильнее вытянув шею:

– Недалеко от Тотиги.

Мы снова переглянулись, а бармен, все так же вытянув шею, ждал ответа.

– Что думаете? – обратилась я к своему спутнику, и почти одновременно с моим вопросом он сказал:

– А давай съездим.

Вот так мы и решили поехать за грибами в Тотиги. Ехать нам всем предстояло на машине бармена.

Вообще, в машинах я совершенно ничего не понимаю. Учитель, скорее всего, тоже. Так что все, что я могу сказать о машине владельца нашего бара – она была белая и по форме походила на ящик. Она не имела ничего общего с распространенными в наше время автомобилями обтекаемой формы. Это была старенькая машина – такие простые четырехугольные формы кузова чаще встречались больше десяти лет назад.

Мы договорились встретиться перед баром в шесть утра в воскресенье. Поэтому я поставила будильник на полшестого, а утром, даже толком не умываясь, взяла пахнущий плесенью рюкзак, который вытащила из шкафа еще с вечера, и вышла из дома. В свежем утреннем воздухе звук запираемого замка прозвучал неожиданно громко. Несколько раз зевнув, я направилась к бару.

Учитель был уже там. Он стоял, выпрямившись, со своим обычным портфелем в руках. Багажник машины, на которой нам предстояло ехать, был распахнут, наполовину скрывая хозяина.

– Что у вас там? Грибницкие инструменты? – спросил учитель, на что мужчина ответил, не меняя положения тела:

– Нет. Это все мне нужно отвезти кузену в Тотиги.

Голос хозяина бара раздавался откуда-то из глубины багажника. Там были несколько бумажных пакетов и один длинный прямоугольный сверток. Мы с учителем увидели это все через плечо бармена.

На столбах кричали вороны: «Кар, кар, кар…» – это были громкие и резкие, поистине вороньи выкрики. Разве что чуть более расслабленные, чем обычно бывает днем.

– Это вот – рисовое печенье, а это – нори, – пояснил хозяин бара, указывая на бумажные пакеты.

– Понятно, – хором произнесли мы с учителем.

– А тут саке, – продолжил он, указывая на длинный сверток.

– Понятно. – Учитель опустил портфель вниз, а я промолчала.

– Мой кузен уж очень любит Саванои[12].

– Я тоже его люблю.

– Это хорошо. Правда, у нас в баре алкоголь из Тотиги.

Хозяин бара вел себя более расслабленно, чем на работе. Даже как будто помолодел лет на десять. Он открыл заднюю дверь – мол, садитесь, – а сам, наклонившись над водительским сиденьем, завел двигатель. Когда мотор запустился, водитель отправился закрывать багажник. Убедившись, что мы с учителем разместились на задних сиденьях, он еще раз обошел машину по кругу, все так же стоя выкурил сигарету и уселся за руль. Пристегнувшись, водитель медленно нажал на педаль газа.

– Большое вам спасибо за приглашение, – поблагодарил учитель, на что хозяин бара обернулся и широко улыбнулся:

– Да ладно, давайте без этих формальностей.

Какая приятная улыбка… А между тем педаль газа была уже нажата, и машина потихоньку двигалась вперед, пока водитель смотрел в противоположную сторону.

– Смотрите, пожалуйста, вперед, – тихо попросила я.

– Что? – удивленно спросил он, вытягивая шею уже в мою сторону.

Вперед он не смотрел. Совсем. Так и сидел, повернувшись к нам. А машина тем временем продолжала скользить по пути.

– Смотрите на дорогу, опасно ведь…

– Вперед, вперед посмотрите!

Мы это выпалили одновременно. Машина неуклонно приближалась к столбу.

– А? – Водитель повернулся вперед и почти одновременно с этим повернул руль, уходя от столкновения. Мы с учителем облегченно выдохнули.

– Да не волнуйтесь, – легкомысленно произнес хозяин бара, прибавляя скорость.

А я никак не могла понять, как вообще оказалась с утра пораньше в незнакомой машине. Да и что из себя представляет поход за грибами, мне тоже было неясно. По моим ощущениям, это напоминало продолжение пьянки. Пока я сидела в пространных раздумьях, машина все набирала скорость.

Кажется, я успела задремать. Когда открыла глаза, мы уже ехали по горной дороге. Заснула я где-то после того, как мы свернули со скоростной трассы и выехали на какую-то другую дорогу – название я не помню.

По дороге мы беседовали о всякой всячине. Учитель рассказал, что преподавал родной язык и что мои оценки по его предмету не слишком впечатляли. Водитель же поведал, что его зовут Сатору и что в горах, куда мы едем, много опят. Тем для разговора у нас хватало: можно было поговорить о том, какими были занятия у учителя, или, например, об опятах, но Сатору постоянно оборачивался в нашу сторону, а потому мы старались не слишком увлекаться беседой.

Машина плавно взбиралась по склону. Сатору поднял стекло до сих пор открытого настежь окна. Мы последовали его примеру.

Немного похолодало. С гор доносилось звонкое пение птиц. Дорога становилась все уже.

Мы подъехали к развилке. В одну сторону шла асфальтированная дорога, в другую – грунтовая, покрытая галькой. Мы остановились в самом начале грунтовой дороги. Сатору вышел из машины и направился вверх по грунтовке. Мы с учителем наблюдали за ним с заднего сиденья.

– Интересно, куда это он? – недоумевала я, но учитель лишь слегка наклонил голову.

Когда я открыла окно, в машину хлынул холодный горный воздух. Птичьи голоса стали отчетливее. Солнце поднялось довольно высоко – было уже больше девяти часов утра.

– Цукико, как думаешь, мы вернемся отсюда? – вдруг спросил учитель.

– Что?..

– Мне почему-то кажется, что мы можем больше не вернуться…

– Да ладно вам! – отмахнулась я.

На это он только улыбнулся и продолжил молча смотреть в зеркало заднего вида.

– Вы, должно быть, устали, – предположила я, но учитель отрицательно покачал головой:

– Нет, совсем не устал.

– Учитель, мы вполне можем просто уехать обратно.

– Это, интересно, как?

– Ну…

– А давайте возьмем и поедем вместе куда глаза глядят?

– Что?..

Кажется, он немного развеселился. Я украдкой посмотрела на своего спутника, но не увидела ничего необычного. Спокоен, как всегда. Сидит, положив сумку рядом с собой и выпрямившись. Пока я пыталась угадать настроение учителя, с холма спустился Сатору. С ним был кто-то еще, и этот неизвестный спутник походил на нашего нового знакомца, как близнец. Вдвоем они открыли багажник, забрали пакеты и быстро понесли на вершину холма. Через мгновение они вернулись и одновременно закурили, стоя рядом с машиной.

– Утро доброе, – поприветствовал нас незнакомец, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье.

– Это и есть мой двоюродный брат Тоору, – представил мужчину Сатору.

Они и впрямь были похожи как две капли воды. Тоору буквально во всем походил на своего двоюродного брата: черты и выражение лица, телосложение и даже исходящая от него энергия напоминали Сатору.

– А вы, я слышал, любите Саванои? – обратился учитель к Тоору, а тот, не отстегивая ремня безопасности, как-то извернулся и, взглянув на нас, весело ответил:

– Совершенно верно!

– Хотя саке из Тотиги вкуснее, – продолжил Сатору, извернувшись точно таким же образом.

Машина начала подъем. Вдруг бампер коснулся ограждения, и почти одновременно с этим мы с учителем вскрикнули.

– Идиот, – спокойным тоном промолвил Тоору.

Сатору, улыбаясь, повернул руль. Мы с учителем снова выдохнули. Из леса доносились приглушенные голоса птиц.

– Вы в таком виде собрались в горы?

Минут через тридцать после того, как к нам подсел Тоору, Сатору остановил машину и заглушил двигатель. И Тоору, и Сатору, и я были в джинсах и спортивных ботинках.

Выйдя из машины, хозяин бара и его кузен сделали несколько наклонов, разминаясь. Глядя на них, и я сделала пару упражнений для растяжки. И только учитель стоял как вкопанный. Он был одет в твидовую пиджачную пару и кожаные ботинки. Костюм выглядел старым, но был хорошо пошит.

– Перепачкаетесь ведь, – продолжил свою прошлую реплику Тоору.

– Ничего страшного. – Учитель переложил свой портфель из правой руки в левую.

– Может, лучше оставить сумку в машине? – предложил Сатору.

– Да нет, ни к чему, – отказался учитель.

Мы пошли по лесной дороге. На спинах Сатору и Тоору висели похожие рюкзаки. Это были альпинистские рюкзаки, примерно на один размер больше моего. Тоору шел первым, а Сатору – последним.

– Что, подниматься оказалось неожиданно трудно? – обратился ко мне Сатору.

– Д-да уж, – ответила я, и тут же впереди раздался голос Тоору:

– Шагайте помедленнее, не спешите.

Иногда мы слышали тарахтящий звук. Учитель поднимался в обычном темпе, даже не запыхавшись. Я же уже дышала с трудом. Странный звук теперь слышался постоянно.

– Это глухая кукушка? – пытался угадать учитель.

Тоору, обернулся:

– Это дятел. С таким звуком они долбят деревья, чтобы достать жуков. Но я удивлен, что вы знаете глухую кукушку…

– Шумная птица – дятел, да? – и Сатору засмеялся.

Подъем становился все более крутым. Мы шли по узкой тропке, напоминающей звериную. По обеим сторонам тропы густо росли высокие осенние травы – они щекотали наши лица и руки. Листья на деревьях уже окрасились в красные и желтые цвета, хотя внизу, у подножия, листва еще была зеленой. Несмотря на прохладу, я вся вспотела. Наверное, дело в недостатке физической активности. А вот учитель с портфелем в руке поднимался спокойно, без усилий.

– Вы активно занимаетесь альпинизмом? – спросила я.

– Это еще даже не альпинизм, Цукико.

– Да конечно…

– Слышишь? Опять дятел добывает себе насекомых.

Слышать-то я слышала, но смотрела я все время вниз. Тоору (или Сатору – шагая с опущенной головой, я даже не понимала, откуда именно доносится звук) заметил:

– А учитель, смотрю, шагает довольно бодро.

Сатору – или, может, Тоору – ответил:

– Ага, а вот Цукико – не очень, хотя и намного моложе. Ты сможешь! – попытался он подбодрить меня.

Мне казалось, подъем никогда не закончится. К стуку дятла постепенно добавились и другие птичьи трели.

– Вроде пришли, – предположил Тоору, и Сатору поддержал:

– Да, по-моему, мы на месте.

Тоору вдруг сошел с тропы. Он уверенно шагал вперед, хотя на земле не было никаких следов. Мне показалось, что здесь воздух стал гуще. Обернувшись, Тоору предупредил:

– Смотрите под ноги.

– Идите аккуратно, чтобы ничего не раздавить, – добавил Сатору позади меня.

Земля была влажной. Постепенно подлесок поредел, а вот деревья стояли все плотнее друг к другу. Склон стал более пологим, ноги больше не путались в траве, и идти стало заметно легче.

– Кажется, что-то нашел, – подал голос учитель. Тоору и Сатору медленно подошли к нему.

– Надо же, какая редкость. – Тоору, склонился к грибу.

– Это что, кордицепс? – спросил учитель.

– А гусеница еще большая.

– Интересно, чья она такая…

Они переговаривались как будто хором.

– Кордицепс… – тихо повторила я, а учитель взял палку, большими буквами написал это название на земле и тут же отчитал меня:

– А ты, я смотрю, и на естествознании ничего не слушала.

– Мы такого не проходили! – повысила голос я, а Тоору громко рассмеялся:

– Похоже, самому важному ты в школе не научилась, – сказал он.

Учитель выслушал его, но потом тихо заметил:

– В любом месте и в любое время можно многому научиться – было бы желание.

– Интересный у тебя учитель, – снова рассмеялся Тоору.

Учитель достал из портфеля полиэтиленовый пакет, аккуратно положил в него кордицепс и крепко завязал. Пакет он положил обратно в портфель.

– Идем дальше, нужно набрать побольше грибов, а иначе зачем вообще было ехать, – сказал Сатору и шагнул в чащу.

Мы разбрелись кто куда и пошли, внимательно смотря под ноги. Учитель в своем твидовом костюме совершенно растворился среди деревьев, как будто замаскировался. Вроде только что был здесь, но стоило ненадолго отвести взгляд – и вот его уже не видно. А когда я начинала его искать, частенько оказывалось, что он стоит прямо рядом со мной.

– А, вот вы где… – С удивлением посмотрела на него я, на что мужчина с загадочным видом захихикал:

– Да никуда я не денусь!

В лесу учитель был не таким, как обычно. Он был словно животное, давно живущее в чаще.

– Учитель, – снова позвала я. Мне было не по себе.

– Я же сказал, я всегда рядом.

Да мало ли что он там сказал! Уверена, он запросто может оставить меня и уйти вперед. Он всегда уходит. Скажет что-нибудь вроде: «Экая ты безалаберная. Хотя, наверное, ты всегда такая», – и уйдет.

Где-то поблизости стучал дятел. Учитель направился дальше в лес. Я проводила его рассеянным взглядом – снова задумалась о том, как же я оказалась в таком месте. Костюм учителя мелькал среди деревьев. Откуда-то из глубины леса донесся голос Сатору:

– Здесь опята!

– Ого, сколько их тут! В прошлом году гораздо меньше было… – послышался из-за деревьев оживленный голос то ли Сатору, то ли Тоору.

Поход за грибами (часть вторая)

Я смотрела в небо. Найдя большой пень, я уселась прямо на него. И Сатору, и Тоору, и учитель ушли куда-то далеко в чащу. Стук дятла тоже звучал где-то вдали отсюда. Вместо него разнеслась другая заливистая трель.

Здесь было очень влажно. Влагой была пропитана не только почва – казалось, воздух был наполнен дыханием всего живого: и листьев, и подлеска, и грибов, и бесчисленных подземных микроорганизмов, и ползающих по земле плоских насекомых, и летающих в воздухе крылатых жуков, и сидящих на ветках птиц, и даже больших животных, что прячутся глубоко в чаще.

Неба почти не было видно – оно лишь кое-где проглядывало сквозь мелкие веточки. Эти веточки закрывали его словно мелкой частой сеткой. Когда глаза привыкли к полумраку, я начала разглядывать подлесок – там было немало всего интересного. Вот, например, мелкие оранжевые грибы. А тут мох. Что-то белое и шершавое, похожее на прожилки листа. Какой-нибудь вид плесени?.. Мертвый жук-носорог. Много разных муравьев. Какие-то многоножки. Мотылек, спрятавшийся за листом.

Надо же, как много живых существ меня окружает… Удивительно! В городе я всегда одна, иногда – вдвоем с учителем, и я думала, что по-другому быть не может. В городе живут только крупные живые существа – так я считала. Но даже в городе, если внимательно присмотреться, обнаружится множество окружающих тебя созданий. Оказалось, что мы с учителем вовсе не одиноки. Просто я даже в баре никого кроме него не замечала. А ведь там были еще и Сатору, и множества знакомых уже посетителей. Но никого из них я не воспринимала как настоящего живого человека. Я даже никогда не задумывалась о том, что они, точно так же, как и я, живут самой обычной жизнью и занимаются своими делами.

Тоору вернулся из чащи и обратился ко мне:

– Ты в порядке? – Он показал мне целую кучу грибов, едва помещавшуюся в его руках.

– В полном порядке, – заверила его я, на что Тоору сказал:

– Тогда могла бы и с нами пойти…

– Цукико у нас, знаете ли, человек несколько сентиментальный, – вдруг услышала я голос учителя, который внезапно появился из-за стоящего прямо позади меня дерева.

Уж не знаю, в цвете костюма ли дело, или в умении бесшумно передвигаться по лесу, но я его появления совершенно не заметила.

– Наверняка сидела тут в уединении и предавалась раздумьям, – продолжил учитель. Я заметила, что местами к его твидовому костюму прилипли опавшие листья.

– Знаменитая девичья сентиментальность? – рассмеялся Тоору.

– А что, если и так? – насупилась я.

– Ну тогда, милая дева, не могли бы вы помочь с приготовлением обеда? – попросил Тоору, доставая из рюкзака Сатору алюминиевую кастрюльку и переносную плитку.

Меня попросили сходить за водой, а потому я поспешно встала со своего пенька. Так как чуть выше был родник, я поднялась туда и обнаружила, что между больших камней и правда тонкой струйкой сочилась вода. Я подставила ладони и, набрав немного воды, поднесла ко рту. Вода была ледяная, но очень вкусная, так что я подносила ладони к струйке, пока не напилась вдоволь.

– Вот, попробуйте, – предложил Сатору, и учитель, сидевший как всегда с прямой спиной в традиционной позе на расстеленной прямо на земле газете, попробовал на вкус свежесваренный грибной суп.

Суп из только что собранных грибов приготовили Сатору и Тоору. Сначала Тоору очищал грибы от земли и травинок, а потом Сатору закидывал их в предусмотрительно принесенную маленькую сковородку – большие грибы сначала разрезал пополам, а мелочь бросал целиком – и отправлял жариться. После обжарки он переложил грибы в кастрюлю с кипятком, добавил пасту мисо[13] и оставил вариться.

– А я, знаете, прошлой ночью немного расширил свои знания, – сообщил учитель, держа в руках старенькую мисочку из анодированного алюминия и осторожно дуя на ее содержимое.

– Сразу видно – учитель, – отреагировал Тоору, прихлебывая суп.

– Оказывается, ядовитых грибов куда больше, чем я думал, – продолжал учитель, вылавливая палочками кусочек гриба и отправляя его в рот.

– Это да, – кивнул Сатору. Он уже съел первую чашку супа и деревянной ложкой наливал себе добавки.

– Впрочем, откровенно ядовитые грибы и в рот никто брать не станет.

– Учитель, а может, не надо говорить об этом во время еды? – попросила я, но он даже не обратил внимания. Как обычно.

– Правда, некоторые ядовитые грибы трудно отличить от съедобных – рядовка опаленная, например, очень похожа на обычную рядовку, а омфалот японский не отличить от шиитаке. Ужас.

От его серьезного лекторского тона Сатору и Тоору рассмеялись:

– Мы, знаете ли, уже не первый десяток лет собираем грибы – а таких странных названий не слышали.

Какое-то время я растерянно держала палочки в воздухе, но сейчас опустила их в миску. Интересно, видели ли это Сатору и Тоору? Я украдкой взглянула на них – нет, похоже, они ничего не заметили.

– Как-то раз женщина, с которой я состоял в браке, съела панеолус мотыльковый, – вдруг начал рассказывать учитель, и оба кузена смотрели только на него.

– «Женщина, с которой состоял в браке…» Это еще что значит?

– Это значит, что речь о моей жене, сбежавшей лет пятнадцать назад, – все тем же серьезным тоном пояснил учитель.

Я тихо вскрикнула от удивления. Вообще-то, я думала, что его жена умерла! Мне казалось, что Сатору и Тоору тоже должны быть удивлены, но они сохраняли спокойствие. А сам учитель, похлебывая грибной суп, поведал вот такую историю:

– Мы с женой часто ходили в походы. Обычно – к низким горам примерно в часе езды на поезде от дома. Рано утром в воскресенье мы брали приготовленные женой обеды и садились в пока еще пустой поезд. Жена постоянно читала книгу под названием «Веселые поездки в ближайший пригород». На обложке этой книги красовалась фотография женщины в кожаных альпинистских ботинках, широких брюках до середины икры и шляпе с пером: опираясь на трость, она поднималась на гору. Супруга моя собрала себе точно такой же комплект одежды, даже трость прикупила – и вот в таком виде и ходила в походы. Я ей говорил, мол, это же просто поход, необязательно подбирать какую-то специальную одежду, но жена даже внимания не обращала, заявила, что ей важно начать с внешнего вида. Этому костюму она не изменяла никогда, даже если по намеченному маршруту можно было пройти хоть в резиновых тапках. Упрямая была женщина…

Итак, дело было примерно тогда, когда наш сын уже пошел в младшую школу. Мы втроем, как обычно, отправились в поход. Как раз осенью, как сейчас. Долгие дожди закончились, клены в горах покраснели – красота. Правда, из-за этих дождей красных листьев осталось мало – опали.

В тот поход я пошел в спортивной обуви и пару раз упал, поскользнувшись в грязи. Зато жена в своих альпинистских ботинках шла без малейших затруднений. Глядя на мои бесконечные падения, она могла бы сказать что-нибудь вроде «Ну вот видишь!», но не говорила. Несмотря на все ее упрямство, язвительностью моя супруга не отличалась.

Пройдя некоторое расстояние, мы остановились отдохнуть и съели по две засахаренные лимонные дольки. Вообще-то, я кислое не люблю, но жена настояла, что в походе в горы без них никак, а я решил не протестовать. Не думаю, что она бы разозлилась, но мне не хотелось, чтобы ее гнев накапливался – ведь потом он мог бы нагнать меня, как набравшая силу волна, в самое неподходящее время. Так уж устроена семейная жизнь.

Сын не любил лимоны еще больше, чем я. Стоило ему взять в рот засахаренную лимонную дольку – и он тут же встал с места и отправился в заросли деревьев. Там он начал старательно собирать с земли опавшие красные листья. Глядя на эту милую сцену, я тоже решил последовать его примеру, и когда подошел поближе, увидел, как он тайком выкапывает ямку в земле. Он поспешно вырыл неглубокую ямку, так же поспешно выплюнул лимонную дольку и, бросив ее в ямку, все так же торопливо закопал. Вот настолько он не любил лимоны – обычно он так небрежно к еде не относился. Жена хорошо его воспитывала.