Вы не авторизовались

Расставание из ада бесплатное чтение

Энн Давила Кардинал
Расставание из ада

Ann Dávila Cardinal

Breakup from Hell

Published by arrangement with HarperCollins Children’s Books, a division of HarperCollins Publishers

Всем моим сестрам-михаэлиткам, Академия святого Михаила, Нью-Йорк, 1874–2010.

Возможно, нашей школы больше нет,

но мы никогда ничего не забудем.

В святости и праведности

1
В начале

Как же сильно хочется исчезнуть отсюда. Я бросаю взгляд на море людей, сидящих на скамьях вокруг. Лица жителей моего маленького незначительного городка настолько знакомы, что кажутся визуальным белым шумом. И священник, как всегда, бубнит монотонным голосом:

– Уверуйте же: каждый день Господь дарует нам манну небесную. Все мы должны проложить собственный путь вниз с горы жизни. Выберем ли мы опасную тропинку через извилистый лес или предсказуемую и ухоженную трассу…

Нет.

Только не притча о лыжах. Я этого не выдержу.

Я начинаю вставать, готовясь тихо извиниться, когда чувствую, как знакомые, похожие на клещи, пальцы обхватывают руку.

Моя абуэла^[1] шипит из-под черной кружевной вуали:

– Мигуэла, куда ты собралась?

– Мне просто нужно… немного подышать, – шепчу я в ответ.

Почему я не могу солгать и сказать что-то более убедительное? Что-то вроде: «мне нужно в туалет», или «сейчас то самое время месяца», или «у меня вот-вот случится нервный срыв»? Мой друг Барри считает забавным, что я не способна лгать, особенно когда бабушка смотрит на меня испепеляющим взглядом смерти.

– Я сейчас вернусь, абуэла. Te lo prometo^[2] .

Испанский делает свое дело. Она отпускает меня, и я убегаю, в то время как взрослые по обе стороны прохода бросают в мою сторону неодобрительные взгляды.

Когда добираюсь до выхода, я смещаюсь влево, чтобы меня не было видно, и делаю глубокий вдох. Ноябрьский день не по сезону теплый, поэтому все двери открыты. Я вижу последние осенние листья, отчаянно цепляющиеся за голые ветви маленького деревца перед зданием церкви, как будто они боятся оторваться.

Облегчение волной разливается по телу. Не то чтобы я не была верующей… Просто иногда в нашей церкви и общине кажется, что все смотрят на меня в ожидании чего-то, и это угнетает. Я вытаскиваю книгу из рюкзака, который заранее спрятала под деревянной скамейкой, и устраиваюсь в углу. Всего несколько страниц, может быть, пару глав, а затем я вернусь и сяду рядом с бабушкой как порядочная девушка.

Я открываю книгу и улыбаюсь своей закладке: письму о зачислении в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса. Бабушка решительно настроена отправить меня в Колледж Сент-Майкл здесь, в Вермонте, поэтому я тайно подала заявление в университет своей мечты. Скоро я расскажу об этом, но пока письмо надежно спрятано в романе ужасов, потому что она ни за что на свете не заглянет туда.

Телефон вибрирует от сообщения. Групповой чат, в котором состою я и трое моих друзей. Мы назвали его «Воинство».

Рейдж: Куда ты убежала?

Барри: Да какая разница? Беги, Мика! Убегай!

Я улыбаюсь и пишу ответ.

Я: Тшш! Я читаю.

Рейдж: Но ты пропустишь вторую часть притчи!

Я: Ничего страшного, уверена, что Иисус не катался на лыжах.

Я провожу руками по чистой обложке книги, ощущая глянцевый рельефный череп в центре, наблюдая, как черные и красные чернила поблескивают на солнце. Данте Валгейт. Каждый выход его новой книги похож на Рождество независимо от месяца. Я открываю страницу, отмеченную закладкой, новый корешок потрескивает, как поленья в камине, и я продолжаю с того места, на котором остановилась за завтраком.

Я только начинаю погружаться в историю, когда в дверном проеме появляется тень и загораживает мне свет.

Кто-то смотрит на меня. Его раскаленный, как солнце в середине лета, взгляд прожигает мою макушку. Я провожу рукой по волосам, пытаясь смахнуть это чувство, как паутину. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на этого человека, и бросаю на него неодобрительный взгляд.

В дверном проеме, освещенный утренним светом сзади и золотистым мягким сиянием церкви спереди, стоит парень, заглядывающий внутрь с порога.

Христос на крекере, кто это, черт возьми?

Он примерно моего возраста, с волной черных как смоль волос, обрамляющих его бледное лицо, и такими темными ресницами, что создается впечатление, будто у него подведены глаза, как у пирата. И он одет в костюм! Никто в Вермонте не надевает костюмы, никогда. Это придает ему утонченный вид… Я бы сказала, светский. Да, он определенно не отсюда.

Боже, я пялюсь. Я опускаю взгляд на книгу у себя на коленях. Меня, словно магнитом, снова тянет поднять глаза, и я борюсь с этим так долго, как только могу. Когда я больше не в силах сопротивляться, то оглядываюсь и замечаю, что он смотрит на меня.

И не просто на меня, а словно внутрь меня.

И тогда жар ощущается уже не только на макушке, он рождается у меня в груди и распространяется по всему телу. Как в фильмах, когда взгляды главных героев встречаются и время вокруг них замедляется, пока звучит какая-нибудь глупая романтическая песня. В нашем случае вместо гитар слышен только отдаленный голос священника и беспрестанное сопение Джонни Пирсона со своего обычного места в заднем ряду. Я с трудом вспоминаю, как дышать, а мое сердце колотится о ребра.

Что-то хватает меня за плечо, и я вздрагиваю.

– Мигуэла, что ты делаешь? Немедленно возвращайся в церковь, – шепчет бабушка на испанском, поднимая меня на ноги своими костлявыми пальцами.

– Боже, абуэла, ты напугала меня.

– Мы уже много раз говорили о том, чтобы ты не разбрасывалась именем Господа так, словно оно не имеет никакого значения. – Она замечает книгу в моих руках. – Фу! Я должна была догадаться. Им следует сжечь все книги этого человека. А теперь убери ее и возвращайся. – Затем она бросает взгляд на дверь. – И на что ты так пристально смотрела?

Парень!

Я поднимаю взгляд, но незнакомец уже исчез. Огромный дверной проем пуст.

Черт возьми.

После мессы прихожане собираются на лужайке перед церковью. Бабушка разговаривает с соседями о запеканках, необычно теплой погоде и других умопомрачительно скучных вещах, когда кто-то хватает меня за шею.

Я собираюсь ударить напавшего – не зря же занимаюсь боевыми искусствами, – когда вижу лицо Рагуила, ухмыляющегося мне через плечо, волнистая копна оранжевых волос закрывает один из его голубых глаз. Его называют Рейджем^[3] , что иронично, поскольку он самый дипломатичный и дружелюбный человек, которого я знаю.

– Тебе повезло, что я не перекинула тебя через плечо прямо на церковной лужайке, – спокойно говорю я.

Он обнимает меня за плечи и подмигивает:

– Да ладно, мы оба знаем, что ты этого не сделала бы, даже если бы могла.

– Надо же, спасибо, сэнсэй^[4] . Где Барри?

Словно отвечая на мой вопрос, нескладная электронная версия «Red Solo Cup»^[5] эхом разносится по улице. Все оборачиваются, когда самый большой и нелепый грузовик, который я когда-либо видела, подъезжает прямо к церковной лужайке. Он жемчужно-белый, с зеркально блестящей алюминиевой отделкой и шинами, которые кажутся выше меня. У него мигающая красная лампочка сверху и гораздо больше стоек на крыше, чем может понадобиться одному человеку. Пока мы глазеем на это, тонированное стекло со стороны водителя опускается, и я вижу лицо Барри, озаренное гордостью.

– Этот мальчик всегда такой незаметный, – слышу я голос бабушки, которая выглядывает из-за моего плеча.

– Да, Барри определенно любит эффектные появления, – улыбаясь, отмечает Рейдж.

Мы с ним подходим к грузовику.

– Барри! – Я пытаюсь перекричать громкий рев двигателя. – Что это за машина?

– Нравится? Она новая. Я назвал ее «Пегас». – Он с улыбкой похлопывает по приборной панели, как будто это собака.

Я смеюсь:

– Не думала, что ты любишь мифических существ.

– А кому не нравятся крылатые лошади? Да и я же твой друг, – подмигивает он.

Стоит сказать, что размеры Барри идеально подходят для нового грузовика. Он вырос на ферме и выглядит соответственно. Предплечья как стволы деревьев, загар ровно под рукава футболки, а на его лице постоянно играет улыбка пятилетнего мальчика, который только что украл у тебя последнее печенье. Рейдж выглядит стройным и стильным в своей воскресной одежде, но Барри?.. С закатанными рукавами и мятым галстуком он выглядит… совершенно неподходяще одетым для церкви. Я указываю на передвижной арсенал Барри за сиденьями:

– Смотрю, оружейная стойка тоже выросла. Ожидаешь неприятностей после мессы?

– Нет, но начался сезон охоты, милочка! Давай, Рейдж, язычница уже забронировала нам столик.

Я закатываю глаза.

– Ты знаешь, что Зи не нравится, когда ее так называют.

– Что ж, ты видишь ее здесь по воскресеньям, страдающей на мессе вместе со всеми нами?

Рейдж забирается на пассажирское сиденье и оглядывается на меня:

– Ты идешь? «МакКарти»? Красно-бело-синие блинчики?

У меня текут слюнки при мысли обо всей этой вкуснятине.

– Не могу. Мне надо на работу.

Бабушка с ее сверхострым старушечьим слухом широкими шагами подходит к грузовику.

– Ты же не собираешься опять работать в день Господень, Мигуэла?

Разве недостаточно того, что я одеваюсь в эту нелепую девчачью одежду и сижу в этой душной церкви по часу каждую неделю? Кроме того, что она знает о работе? Да, она волонтерит по всему городу, но каково это – быть рабом за минимальную зарплату? Она ничего об этом не знает. Я люблю бабушку, но это уже слишком.

– Собираюсь, абуэла. Я нужна им.

Она сощуривает глаза.

– Даже Бог отдыхал на седьмой день, m’ija^[6] .

Что ж, тогда ему не следовало заражать Сару ротавирусной инфекцией. Хорошо, что я не сказала этого вслух, иначе это вызвало бы такую чертову бурю, от которой меня не спас бы никакой зонт.

– Сара заболела, я должна выйти за нее.

– Ох. Что ж, тогда это по-христиански. – С этими словами она бесцеремонно убирает прядь с моего лица.

Бабуля одобряет, что я делаю? Это все равно что увидеть единорога, скачущего галопом по главной улице. К счастью, она уходит и возвращается к компании взрослых.

– Ты начала статью про Реформацию? – спрашивает Рейдж, высунувшись из окна грузовика.

Я пристально смотрю на него:

– Ого. Пока нет, пап. Тем более сейчас выходные. Не напоминай мне о школе.

Рейдж улыбается уголком губ.

– Действительно, тебе ведь не нужно улучшать оценки. Но некоторые из нас еще не получили досрочное зачисление в университет мечты!

Его тон кажется каким-то резким. Рейдж ведет себя странно с тех пор, как я получила письмо из Калифорнийского университета.

– Тшш! – шиплю я и оборачиваюсь на бабушку, чтобы убедиться, что она – или кто-то другой – не услышала его слова. В маленьком городе трудно сохранять секреты.

Рейдж высовывается из окна и вытаскивает книгу из моего рюкзака, как будто нам все еще по шесть лет.

– Может быть, ты бы уже сделала задание, если бы не тратила все свободное время на чтение этого мрачного дерьма, – говорит он, листая страницы романа Валгейта.

Я вижу, как суперобложка уже скручивается в его руках. Я вырываю книгу и сильно бью Рейджа по руке.

Барри наклоняется и спрашивает:

– Ты придешь сегодня на ярмарку?

– Нет, боюсь, мой календарь полностью расписан.

– Уверен, так оно и есть. Я заеду за тобой в семь, – усмехается он в ответ.

– На этом монстре? Ни в коем случае. Если я пойду, то с Зи. – Я не собираюсь идти, но если скажу это прямо, мне достанется за это.

Барри пожимает плечами и выглядит слегка обиженным за свой новый грузовик.

– Как знаешь.

Я ударяю Рейджа кулаком, машу на прощание бабушке и ухожу в направлении книжного магазина. День солнечный и теплый, но легкий холодок свидетельствует о скором наступлении темноты. Я люблю начало ноября в Вермонте. Толпы туристов, разглядывающих листву, иссякли, а лыжники еще не приехали. Не успев пройти и квартала, я поздоровалась уже с полудюжиной человек. В Стоу все друг друга знают. Если услышишь сирену в течение дня, то к шести часам будешь знать, что произошло и где.

Когда я прихожу на работу, в книжном магазине уже много людей. Местные жители ищут увлекательное чтиво, чтобы было с чем посидеть на лавочках до того, как начнет падать снег. Я радуюсь, когда наступает послеполуденное затишье и удается навести порядок в магазине. Мне нравится расставлять книги по местам, нравится, когда все чисто и опрятно. Это нравится мне гораздо больше, чем общение с людьми. Тогда почему я работаю в магазине? У этого есть две причины: персонал и скидка.

Я упорядочиваю раздел «Биографии»: какой-то богатый белый парень из Коннектикута ранее устроил в нем хаос, пытаясь найти книгу о другом богатом белом парне.

Повернувшись к следующему книжному шкафу, я слегка подпрыгиваю, увидев кого-то, стоящего перед секцией фантастики и ужасов. Я могла поклясться, что была единственным человеком в магазине. Затем я приглядываюсь повнимательнее.

О. Боже. Мой.

Горячий парень из церкви!

Он переоделся в темные зауженные джинсы, накрахмаленные и приталенные, и легкий свитер, облегающий его грудь и плечи. Его волосы более взъерошены, как будто он часто проводит по ним рукой, и на нем австралийские ботинки «Бландстоун».

Я люблю парней в таких ботинках.

Мне стоит заговорить с ним, но как? Общение дается мне нелегко. Не говоря уже о том, что у меня было всего трое парней и я знала их всю свою жизнь, поэтому никаких представлений не требовалось.

Я притворяюсь, что хочу заняться сортировкой в разделе истории прямо рядом с ним, и, хотя продолжаю смотреть на полки, почти сразу снова чувствую жар его взгляда.

– Простите, вы работаете здесь?

О черт. Он заговорил со мной. У меня все сжимается внутри. Я медленно поворачиваюсь, прижимая книгу «Вермонт: Призрачная история» к груди, как щит.

– Да?

Это звучит как вопрос, словно я спрашиваю его, работаю ли здесь. Но затем я смотрю на него и забываю каждое глупое слово, которое когда-либо говорила.

У него огромные глаза, и вблизи кажется, что карий цвет движется, как будто его взболтали. И его кожа настолько идеальна, что, черт возьми, почти светится. Он буквально самый красивый человек, которого я когда-либо видела в реальной жизни, и в этот момент я понятия не имею, что делать со своими руками, как стоять, как даже дышать, поэтому просто немного раскачиваюсь взад-вперед. Внезапно холодая дрожь страха пробегает по спине, а затем она медленно сменяется теплом, как сухая ветка, которая попадает в пламя.

– У вас есть последняя книга Данте Валгейта «Последнее сошествие»?

Фанат ужасов во мне оживляется.

– Я только начала ее! Валгейт – мой любимый автор.

– Мне нравится все, что он написал. Но моя любимая книга – это «Смертельная комедия», – с улыбкой говорит он.

– Моя тоже! Однажды я даже отправила Вал-гейту на почту письмо, сказав, как сильно похожа на Марию из этой книги. Он так и не ответил. – Я небрежно пожимаю плечами, хотя в то время мое фанатское сердце было разбито. – Вы следите за списком рассылки?

– Я проверял его раз или два. По-моему, там слишком много троллей.

– Это точно, – киваю я.

Он все еще улыбается. Почему?

– Так… у вас есть эта книга?

– Ох! Точно! – Румянец вспыхивает на моих щеках. – Простите, но мы распродали все экземпляры в первый же день. Так что пока ждем новую поставку.

На самом деле в церкви я читала последний экземпляр из первой партии, но черта с два я скажу ему об этом. Не важно, насколько он горяч, я год ждала эту книгу, а прочитала пока только четверть.

– Они придут на следующей неделе, вы еще будете в городе? – Спокойнее, Мика, спокойнее.

– Черт. Я надеялся начать читать сегодня. Я взял с собой только три книги и уже прочитал их.

– Мне приходится брать с собой по шесть книг на каждую неделю каникул, – со смехом произношу я.

Он поднимает руки.

– Аналогично. Мои друзья никогда не понимают, почему я не могу почитать электронные книги, когда закончились бумажные.

– Фу! Электронные книги просто…

– Другие, – одновременно говорим мы и улыбаемся друг другу.

Он все еще смотрит мне в глаза, и у меня потеют ладони. Я осторожно вытираю их о рубашку и аккуратно откладываю книгу, которую все это время держала в руках, на полку. Потом я просто смотрю на корешки.

– Это тебя я видела сегодня утром в церкви? – выпаливаю я.

– Да. И я тоже видел тебя.

Эта улыбка. Всего лишь небольшой изгиб его полных губ, но от ямочек, которые появляются у него на щеках, мое сердце бьется быстрее.

– Я раньше не видела тебя.

– Я снял дом на Коттедж-Клаб-роуд на пару недель. Я здесь в отпуске…

– Ох… – Я прозвучала разочарованной. Я разве прозвучала разочарованной? Боже. Как унизительно. К счастью, он, кажется, не заметил.

– Я видел эту церковь на всех фотографиях Стоу, и мне просто было интересно, как она выглядит изнутри. Моя семья не особо верующая.

– Тебе повезло. Моя абуэла таскает меня туда каждое воскресенье. – Я смеюсь.

Он немного склоняет голову набок, как птица. Очень красивая птица.

– Абуэла?

– Прости, это бабушка по-испански. Я родилась в Пуэрто-Рико.

– И переехала в Вермонт? Небольшое изменение климата, да?

– О да. Так и не могу понять, почему бабушка захотела покинуть остров и переехать в это ледяное место.

– Вы переехали из-за родителей?

– Нет. Мама умерла, а отца я не знаю.

Что ж, это правда, но нет ничего лучше, чем вывалить на великолепного незнакомца свою печальную сиротскую историю. Мне действительно нужно поработать над техникой флирта.

– Мне жаль.

И по его выражению лица понятно, что он говорит искренне. Оно смягчается, а глаза становятся стеклянными. И все, чего мне теперь хочется, – развеселить его. Мне в голову приходит идея, и я прохожу через магазин и становлюсь за кассу.

– Ты можешь взять мой экземпляр.

Не понимаю как, но мне удается: он снова улыбается. Я опускаю руку под прилавок, куда засунула рюкзак, и слышу, как он подходит с другой стороны.

– Послушай, это правда мило, но я не могу забрать твою книгу.

Он облокачивается на потертую деревянную стойку, и когда я выпрямляюсь, мы оказываемся лицом к лицу. Близко. Наши носы почти соприкасаются. Я делаю глубокий вдох и чувствую теплый запах кофе, сандалового дерева и чего-то еще… Мне нравится его запах.

– Нет, правда, бери. – Я настроена серьезно, хотя никогда раньше не одалживала свои книги. Никогда.

Он опускает взгляд на протянутую книгу и улыбается, забирая ее у меня.

– Ладно. Но я возьму ее только потому, что, когда мне придется вернуть ее, снова увижу тебя.

Что надо сказать на подобную фразу? Спасибо? Ловлю на слове? Женись на мне? Вместо этого я спрашиваю:

– Как тебя зовут?

– Сэм.

– Сэм… – повторяю я, словно это священное слово. – Приятно познакомиться, Сэм. – Все вокруг расплывается: звуки, крики детей, проходящих мимо, уличное движение. Остаемся только я и Сэм.

Он продолжает улыбаться. Чего он ждет?

Ох! Он хочет узнать мое имя. Естественно.

– Я Мика.

– Как минерал?

– Нет, это сокращенно от Микаэла, точнее, Мигуэла по…

– По-испански, – заканчивает он с кивком. – Мне тоже приятно познакомится с тобой, Мика.

Затем он пожимает мою руку, его кожа оказывается на удивление мягкой. Он держит мою руку где-то на секунду дольше, чем я ожидаю, все это время глядя в глаза. Отпустив ее, он разворачивается и идет к выходу. Я дрожу, как будто он тянет за собой это теплое неконтролируемое чувство, возникшее у меня в груди.

Я смотрю ему в спину, пока он выходит через входную дверь на улицу, бережно зажав мою книгу под мышкой.

Боже, как я завидую этой книге.

2

И лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.

Откровение 1:16 ап. Иоанна Богослова

После работы я переодеваюсь в спортивный костюм и отправляюсь на длительную пробежку. Поскольку это часть моих тренировок по тхэквондо, абуэла не возражает, что я ухожу одна. Раньше Рейдж бегал со мной, но он всегда хотел закончить быстрее, чем я. В последний раз, когда мы бегали вместе, он держался за бок и согнулся пополам, сказав: «Думаю, если бы тебе дали такую возможность, ты бы добежала прямиком до Лос-Анджелеса».

Возможно, он прав. Но это было самое странное воскресенье в моей жизни, а бег – лучший способ проветриться и привести мысли в порядок.

Жизнь в черте города сопряжена со своими трудностями, но наше маленькое одноэтажное бунгало находится на некотором расстоянии от двух трасс, и я благодарна за это. Я пересекаю центральную дорогу и спускаюсь по тихой тропинке, идущей вдоль реки.

Мне нравится ощущение дорожки под кроссовками, чистый запах красных сосновых иголок, устилающих землю.

И тишина. В большей степени я пришла сюда из-за тишины. Здесь не гуляют с собаками, хотя, когда огибаю рощу, я вижу, как что-то маленькое и черное со стоячими заостренными ушами убегает в кусты.

Ничего не могу с собой поделать и думаю о Сэме. Его лицо всплывает в голове, как будто кто-то специально запечатлел его в моей памяти, но по мере того, как мышцы разгораются, я сосредотачиваюсь на движениях ног и рук и ритме дыхания. Когда я возвращаюсь домой и захожу в душ, Сэм уходит на задний план. После ужина я лежу в кровати и читаю очередную книгу, когда слышу голоса в гостиной, в частности нежное воркование бабушки, суетящейся над кем-то. Мне становится любопытно, я открываю дверь спальни и вижу, как абуэла пытается накормить Зи печеньем.

– Мигуэла, дорогая Зерахиил пришла, чтобы отвезти тебя на ярмарку, разве это не заботливо с ее стороны?

Бабушка прямо-таки сияет. Она всегда обожала Зи. Ей нравится в ней все: от длинных светлых волос до пышных женственных юбок, не говоря уже о милом характере. Думаю, бабушка одобряет нашу дружбу, поскольку надеется, что Зи положительно повлияет на меня.

Я сажусь рядом с Зи на диване.

– Так бы оно и было, если бы я не написала ей десять раз, что не пойду, – со стоном говорю я.

– Но потом ты выключила телефон и я решила, что ты передумала! – Зи хлопает ресницами, явно солгав.

Я замечаю золотистые кристаллы, свисающие у нее из ушей, протягиваю руку и ощупываю.

– Последнее время ты постоянно их носишь. Что делает этот камень?

– Это цитрин. Он приносит радость и воодушевление.

– На мне это не работает, – шепчу я.

Она не обращает внимания на мои слова.

– И как я только что говорила твоей бабушке, Осенняя ярмарка – это такой праздник в Вермонте, что я просто не могу позволить тебе пропустить его.

Абуэла поворачивается ко мне:

– Это правда, Мигуэла. Мы живем в таком красивом месте. Ты должна пойти, дорогая.

И это говорит женщина, которая никогда не отпускает меня гулять вечером, когда я действительно этого хочу.

Зи лучезарно улыбается мне, и на секунду я подумываю, не спихнуть ли ее с дивана. На самом деле я бы никогда этого не сделала. Но при этом она участвует в кампании «Разве ты не любишь Вермонт?» с тех пор, как я сказала, что поступила в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса. Мне лучше просто пойти, пока она не сказала что-нибудь такое, что вызовет любопытство у абуэлы. Я закатываю глаза и встаю с дивана.

– Ладно. Но ненадолго, – заключаю я и иду в комнату, чтобы взять толстовку и телефон.

Абуэла подходит ко мне с расческой. Она что, разложила их по всему дому, чтобы мучить меня?

– Вернись домой к девяти тридцати. Завтра в школу, niñas^[7] .

Она заканчивает проводить расческой по моим волосам спереди (на то, чтобы расчесать всю голову, ушел бы час и вмешательство Бога) и застегивает молнию на толстовке, хотя на улице почти пятнадцать градусов. (Что очень странно, если задуматься об этом.)

Бабушка провожает нас до двери, целует в обе щеки и машет рукой:

– Повеселитесь!

Это заговор, клянусь. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости, я шиплю:

– Это было совершенно нечестно, Зи!

Она обнимает меня за шею и притягивает ближе с широкой улыбкой. Я улавливаю свежий аромат лемонграсса и апельсина и сразу чувствую, как замедляется мое сердцебиение. Не знаю, дело в эфирных маслах или просто в ее манере держаться, но эта девушка – настоящее успокоительное.

– Не злись, Мика. Это ненормально – запираться в комнате и постоянно читать про зомби.

Я открываю пассажирскую дверь.

– Я не читаю про зомби! Это делали в 2019-м.

Она садится за руль и заводит машину.

– Я помню, тебе нравились «Бегущие мертвецы».

– «Ходячие мертвецы»! – восклицаю я, но она лишь улыбается. – Ты просто издеваешься надо мной.

– Не важно. Прежде чем ты сбежишь и забудешь про нас, я хочу, чтобы ты поняла, что оставляешь здесь.

– Я знаю, что оставлю здесь, Зи, и я буду скучать по всем вам, но мне нужно что-то поменять, увидеть что-то новое. Я чувствую себя… запертой здесь, я не могу пошевелиться и расправить крылья.

Она поднимает брови.

– Крылья? У тебя есть крылья, а ты никогда не рассказывала мне об этом?

Я игнорирую ее слова.

– Кроме того, я ходила с тобой на октябрьский фестиваль, и сбор яблок, – я загибаю пальцы, – и в лабиринт на кукурузном поле. Мы вели себя как чертовы туристы.

Мы заезжаем на парковку ярмарки, и, заглушив двигатель, она поворачивается ко мне:

– Послушай, Мика. Извини, если я слишком резкая. Я просто… не хочу, чтобы ты уезжала.

Ладно, это прозвучало настолько искренне, что мне становится плохо.

– Я знаю, Зи, но мне бы хотелось, чтобы ты поддерживала меня в том, что хочу делать я.

Она вздыхает.

– Ты права. Я попытаюсь. Если ты попытаешься повеселиться сегодня.

Я издаю стон.

– Никаких обещаний.

Мне приходится хлопнуть дверью, чтобы она закрылась. Родители Зи предложили купить ей любую машину, какую она захочет, но она предпочла приобрести двадцатилетний дрянной универсал на собственные деньги. Именно это мне в ней и нравится.

Когда мы проходим через ворота, кто-то набрасывается на меня сзади. Я оборачиваюсь, готовая к драке – я всегда к ней готова, – пока не понимаю, что это всего лишь Барри.

– Боже, Ба! Почему вы, ребята, чувствуете необходимость все время напугать меня?

– Нам нравится держать тебя в тонусе. – Он взъерошивает мои волосы. – Вижу, бабушка снова напала на тебя с расческой.

Рейдж протискивается между мной и Зи и обнимает нас обеих.

– Итак, Мика. Что такого предложила тебе Зи, что ты согласилась приехать сюда?

– Она просто пришла ко мне и заручилась поддержкой абуэлы.

Барри шипит сквозь зубы:

– О-о-о! Теперь она играет жестко.

Зи одаривает меня той самой улыбкой.

– Все ради нашей Мики.

Для всего остального мира она выглядит такой нежной: фарфоровое личико в форме сердца, большие голубые глаза, полные удивления, но потом ты уходишь и понимаешь, что она убедила тебя сделать именно то, чего ты не хотел.

Пока мы идем, нас затягивает в море людей, движущихся между белыми палатками, и, хотя я предпочла бы быть дома, мне становится легче дышать, я даже наслаждаюсь грохотом музыки, карнавальными играми и голосами.

Мы проходим мимо компании девушек из государственной школы, и я замечаю, как несколько из них разглядывают Рейджа. Сегодня вечером в темно-зеленом свитере и джинсах от «Кархартт» он выглядит очень хорошо. Конечно, он, как и всегда, не обращает внимания на то, что многие на него смотрят.

– О-о-о! Яблоки в карамели! – визжит Зи, подскакивая к палатке с гирляндами розовой и голубой сахарной ваты и красными, как пожарная машина, яблоками в сахарной глазури.

Она веган, ест только продукты местного производства, выращенные с соблюдением этических норм, но, когда дело доходит до ярмарки, она не может удержаться от сладкого. Она откусывает большой хрустящий кусочек, когда возвращается, чтобы присоединиться к нам.

Рейдж и Барри отвлекаются на нелепую игру в силача с кувалдой, хвастаясь, что каждый из них выиграет, в то время как Зи просматривает вешалку с висячими серьгами, а я остаюсь стоять на месте, наблюдая за ними.

Все как всегда.

Я подумываю над тем, чтобы улизнуть и пойти домой, но рядом со мной неожиданно раздается голос:

– Вот ты где.

Я слегка вздрагиваю. Клянусь, рядом со мной только что никого не было. Я оглядываюсь и вижу Сэма.

– Я повсюду искал тебя.

Я сопротивляюсь желанию оглянуться и посмотреть, не разговаривает ли он с кем-нибудь позади меня.

– Неужели? Подожди… – ухмыляюсь я. – Ты следишь за мной? – Часть меня приходит в ужас от этой идеи; другая же часть даже надеется, что так оно и есть.

– Нет, я просто надеялся случайно встретиться с тобой, так как это, похоже, самое подходящее место.

Я вдруг осознаю, что на мне слишком большая футболка с «Кладбищем домашних животных» и джинсы, которые я носила уже три дня, и впервые за, в общем, целую вечность я жалею, что не приложила хоть немного усилий к своему образу.

– Не хочешь немного прогуляться? – Он жестом указывает на пустое поле, где вскоре будет фейерверк.

Я киваю, но затем вспоминаю, что пришла не одна. Я оборачиваюсь и вижу, что Барри и Рейдж перешли к другой игре, а когда смотрю на Зи, она улыбается и рукой, в которой уже нет яблока в карамели, показывает мне идти.

Я снова поворачиваюсь к Сэму, пожимаю плечами и соглашаюсь так легко, будто со мной это происходит каждый день.

Сэм сверкает широкой великолепной улыбкой и предлагает мне руку, и я беру ее. Пока мы идем, я краем глаза рассматриваю его, и все и вся вокруг нас начинает сливаться в размытое пятно.

Мы направляемся к мощеной дорожке, которая проходит вдоль поля. Тепло его тела заставляет меня чувствовать себя так, словно я стою у костра.

Сэм жестом указывает назад, в сторону палаток.

– Что ж, это весело. Здесь каждые выходные проводят такие ярмарки?

– Не, только сегодня. И к Дню независимости. Подожди, еще на выставку антикварных автомобилей. И на годовщину британского вторжения. О! И на октябрьский фестиваль!

– Получается, каждые выходные. – Он улыбается.

Я смеюсь:

– Похоже на то. Никогда об этом не задумывалась. Это просто немного… странно, на мой вкус.

– Так оно и есть. Но это же Вермонт, верно? Разве он не столица странностей?

– Да, но тут как на картинах Нормана Роквелла, так живописно. – Он смотрит на меня так, словно это что-то хорошее. Я делаю глубокий вдох. – Это скучно, ясно? Я бы не прочь для разнообразия отправиться в какое-нибудь более захватывающее место. – Когда я говорю это, то представляю себе улицы Лос-Анджелеса, вдоль которых растут пальмы.

– На самом деле захватывающие места не такие веселые, как кажется. – Он смотрит на звезды над головой и вздыхает. – Как правило, люди недооценивают место, в котором живут.

Пока мы идем, солнце окончательно садится за горы, и, хотя я не могу дождаться отъезда в университет, я вижу Стоу глазами Сэма и могу оценить природную красоту этого места. Чем дальше мы отходим от ярмарки, тем тише становится, и я слышу над головой далекий гогот стаи гусей, направляющейся на юг. Это один из моих любимых звуков, потому что…

– Разве что-нибудь говорит об осени больше, чем этот звук? – шепотом спрашивает Сэм.

Сбоку его освещают фонари, натянутые от столба к столбу для ярмарки, и я восхищаюсь тем, как это подчеркивает его широкую челюсть и глубоко посаженные глаза. Его лицо не идеально: нос изогнут так, словно он был сломан в прошлом, а еще на брови с одной стороны виднеется шрам, но эти недостатки делают его только сексуальнее. И при этом несколько… знакомым. Я только сегодня увиделась с ним впервые, но мне кажется, будто знала его всю свою жизнь.

Из Воинства приходят тысячи сообщений. Рейдж спрашивает, куда я ушла, Барри хочет узнать о парне, а Зи просит оставить меня в покое. Я игнорирую их и убираю телефон в карман.

Сэм хочет что-то сказать, когда позади нас раздаются крики. Мы оборачиваемся и видим двух женщин, бегущих по пустой части поля. Подождите, я знаю их, это Сандра и Элейн, мы вместе ходим в церковь. Я смотрю, куда они бегут. Фейерверк запускается по другую сторону ярко-оранжевого ограждения для мероприятий. Я вижу небольшую дыру в нем, а затем замечаю, как дети проскальзывают через рваные края на другую сторону забора, направляясь к линии фейерверков.

Боже.

– Работники же увидят их? – спрашиваю я Сэма.

– Не уверен. – Затем он смотрит на меня с блеском в глазах. – Пойдем.

Мы ускоряемся, и, когда подбегаем ближе, я вижу высокого мужчину за большими деревянными ящиками, на голове у него плотно сидят массивные наушники с шумоподавлением.

– Он не услышит крики, – отмечает Сэм.

Черт! Теперь мы зовем, пытаясь привлечь внимание детей, перекрикивая взрывную музыку, достигающую крещендо в качестве вступления к фейерверку.

Я ускоряюсь – может быть, мне удастся добраться туда раньше матерей – и вижу Сэма рядом. Я выкладываюсь на полную, трава шуршит под кроссовками, и Сэм не отстает. Мое тело движется быстрее, чем когда-либо. Я замечаю дыру в ограждении, через которую пролезли дети.

– Мы не сможем туда пролезть! – кричу я.

– Нам придется прыгать! – отвечает Сэм и улыбается мне.

Прыгать? Я собираюсь сказать, что забор более пяти футов^[8] высотой, когда он ускоряется, поднимает ноги и отрывается от земли, перепрыгивая через него.

Что?!

Но по мере того, как ограждение приближается, мое тело не замедляется. Я подтягиваю ноги и перелетаю через забор, со стуком приземляясь с другой стороны прямо рядом с Сэмом. Сердце бешено колотится в груди. Я не знаю, как это сделала, но это определенно был выброс адреналина.

Дети почти добрались до фейерверка, и я вижу работника, который готов щелкнуть по ряду рычагов и запустить первую серию пиротехники. Ребята как раз подходят к коробкам, их руки тянутся к верхушке деревянных подставок, на которых хранится взрывчатка.

Сандра и Элейн добираются до ограждения, толпа людей следует за ними. Крики становятся все отчаяннее, в то время как Сэм в мгновение ока хватает девочку и передает ее мне, а мальчика берет под мышки.

Мы бежим обратно и снова перепрыгиваем через ограждение, но в этот раз с детьми на руках, как раз в тот момент, когда позади начинается фейерверк, освещающий людей по другую сторону. Мы приземляемся на ноги, и, когда ставим детей на землю, вокруг нас раздаются одобрительные возгласы.

Сандра добегает до нас первой и заключает девочку в объятия. Она поднимает на меня широко распахнутые глаза:

– Спасибо, Мика. Но… я не понимаю, как ты это сделала.

На самом деле я тоже. Словно в центре моего тела находился источник электричества, который никогда раньше не включался, и, когда энергия разлилась по венам, я почувствовала, что могу сделать все. Я улыбаюсь Сандре, когда замечаю, что она отстраняет дочь, совсем чуть-чуть. В ее глазах мелькнул страх или мне показалось?

Сэм передает мальчика Элейн, которая откровенно рыдает и снова и снова повторяет: «Благослови тебя Бог», прижимая малыша к груди.

Я оборачиваюсь и вижу, что все смотрят на нас, а не на фейерверк, и до меня доносятся перешептывания. Мне становится тяжело дышать от этого внимания. Я хватаю Сэма за руку и тяну его за собой, пока мы не вырываемся из толпы. Как только убеждаюсь, что никто нас не слышит, я шепчу:

– Что это было?

– Мы спасли двух детей, ты пропустила эту часть? – Он смеется.

– Нет. – Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. – Просто я никогда не бегала так быстро и не прыгала так высоко. Это было действительно странно и немного пугающе, но в то же время это было… потрясающе! Как будто я могла сделать что угодно.

Он одаривает меня той самой улыбкой.

– Чувствую, это самое малое из того, что мы можем сделать вместе, Мигуэла.

3

И когда придет, не долго ему быть.

Откровение 17:10 ап. Иоанна Богослова

Я стою рядом с Сэмом, и это чувство, что бы оно ни значило, когда мы бежали и перепрыгивали через забор, все еще остается в моем теле, и я хочу, чтобы так продолжалось вечно. Фейерверки взрываются над нами, словно отражая энергию, бегущую по моим венам. Я знаю, что мне следовало бы начать волноваться, ведь произошедшее было за гранью странного, но я просто чертовски… счастлива. Меня даже не волнует, что теперь уже большая толпа смотрит на нас с другого конца поля, перешептываясь и прикрывая рты руками.

Сэм смотрит на них в ответ, и я слышу, как он ругается в промежутках между залпом красных хризантем в небе.

– Что случилось?

– Я обещал отцу, что не буду привлекать лишнего внимания. В итоге я в городе всего двадцать четыре часа и, кажется, уже все испортил. – Он потирает шею.

– Ты популярный?

Он смеется:

– Нет.

Некоторое время мы молча стоим и наблюдаем за фейерверком, и я сосредотачиваюсь на тепле его руки, прижатой к моей, на его пряном чистом аромате. Он хоть немного вспотел после всех наших упражнений? Электрическое ощущение в теле медленно угасает, но быть с Сэмом – это само по себе наслаждение.

Я замечаю своих друзей, стоящих в стороне под гирляндами. Их лица запрокинуты вверх, а фейерверк освещает их зеленым и голубым.

– Эй, хочешь познакомиться с моими друзьями? – спрашиваю я Сэма.

Он смотрит, куда я указываю, и начинает теребить ворот своего свитера, как будто нервничает.

– Конечно.

Мы идем к ребятам, и я осознаю, что все еще держу его за руку. Я подумываю отпустить ее, зная, какое обсуждение это вызовет, но потом становится слишком поздно, и я понимаю, что меня это совсем не волнует. Зи смотрит на нас с улыбкой, которая угрожает разорвать ее лицо; Барри пялится так, как будто мы научный эксперимент, над которым он ломает голову (если он вообще способен уделять внимание науке), а Рейдж… просто свирепо смотрит на нас. Я слегка откашливаюсь:

– Сэм, это Барри, Зи и Рейдж.

Сэм слегка машет им рукой:

– Приятно познакомиться.

Барри делает шаг вперед и смотрит ему в глаза:

– Как дела, чувак?

Зи подскакивает и обнимает Сэма.

– Мы слышали, что вы сделали, это просто потрясающе! Вы словно супергерои!

Даже в тусклом свете я замечаю румянец на лице Сэма. Он выглядит немного смущенным, но затем обнимает ее в ответ с растущей улыбкой.

Рейдж – единственный, кто ничего не сказал. Он просто стоит, покусывая губу, как будто Сэм – рыба, которую он собирается выбросить.

Что ж, это немного странно. Я хлопаю в ладоши.

– Может, вернемся на ярмарку?

Группа разделяется, и мы с Сэмом идем впереди. Я так остро ощущаю гнетущее молчание, что подпрыгиваю, когда Барри появляется с другой стороны от Сэма.

– Я застал только конец, но было довольно круто, когда вы, ребята, спасли тех детей. Я всегда знал, что Мика крутая, но ты невероятно быстр, чувак. Ты играешь в футбол в… колледже или что-то такое?

Барри пытается выяснить возраст Сэма, и, должна заметить, не слишком искусно.

– Нет, хотя я неплохо играю в лакросс, – усмехается Сэм.

– Юри раньше играл в лакросс. Юри… мой друг…

А теперь Барри пытается понять, гомофоб Сэм или нет. Но Сэм не реагирует на его натиск.

– О, у вас здесь хорошая команда?

Я только что вспомнила, почему не знакомлю парней, которые мне нравятся, с друзьями.

– Подождите!

Мы оборачиваемся и видим, что Рейдж стоит перед палаткой и подбрасывает вверх-вниз бейсбольный мяч.

– Хочешь сыграть? – спрашивает он Сэма, указывая на молочные бутылки в задней части палатки. Разница между ярмаркой в Вермонте и другими ярмарками заключается в том, что в этих бутылках, вероятно, до недавнего времени хранилось молоко.

Рейдж явно намерен побахвалиться.

– Послушай, я… я не… – бормочу я.

Но Сэм уже подходит к нему. Очевидно, он уверен, что справится.

– Конечно.

Ухмылка Рейджа становится шире.

– Должен предупредить, что я три года играю в команде по бейсболу.

Он подбрасывает мяч еще раз, ловит его, разворачивается и швыряет. Верхняя бутылка отлетает в сторону. Он улыбается, берет второй мяч и сбивает половину пирамиды. Взяв третий, последний, мяч, он опрокидывает все бутылки, кроме одной, которая стоит, раскачиваясь взад-вперед, как пьяная. Он оборачивается и улыбается Сэму.

О, прямо передо мной разворачивается глупая сцена из романтических комедий. Барри всегда недоверчив, но что нашло на Рейджа?

Сэм ухмыляется в ответ, берет мяч со стола и бросает его, но он пролетает в дюйме от бутылок.

Рейдж выглядит так, словно только что проглотил массивное чучело птицы Твити^[9] , которое висит прямо над его головой.

Сэм бросает второй мяч и снова промахивается.

Теперь Рейдж сияет.

– Не переживай, Сэм. Уверен, там, откуда ты родом, не играют в бейсбол.

А потом раздается звук бьющегося стекла. Я оглядываюсь и вижу, что вся пирамида из бутылок разбита вдребезги, осколки даже вонзились в заднюю стенку палатки.

Мы все смотрим на Сэма, а он в ответ лишь пожимает плечами.

Рейдж поворачивается к парню в палатке, который выглядит потрясенным тем, что все еще жив.

– Почему ты используешь стеклянные бутылки?

Парень таращится на Сэма.

– Никто раньше никогда не делал этого. – Он отходит в самый дальний угол палатки, указывает на вереницу печальных мягких игрушек и сглатывает. – Выбор победителя. – Он не сводит глаз с Сэма.

Рейдж молча стоит, уставившись на пустой стол и осколки стекла, воткнутые в стену палатки.

– Мика? Выбирай, – предлагает Сэм, величественно указывая на призы.

Я показываю на плохо сшитые, ярко раскрашенные матерчатые лица, злобно смотрящие на меня из своих петель:

– О, черта с два! Я не понесу ни одну из них домой! Уверена, они убьют меня во сне.

Сэм кивает, словно это самая логичная вещь в мире.

– Как в «Заклятии».

– Вообще-то я подумала о «Замороженной Шарлотте».

– Когда я читал эту книгу, клянусь, казалось, что куклы бегают прямо по моему одеялу.

– Да! Не могу поверить, что ты читал ее.

– А ты читала другие книги из этой серии? О корнуэльской гостинице с привидениями…

– Кхе-кхе. – Барри пытается привлечь наше внимание.

Я чувствую, как румянец заливает щеки.

– Ой, простите.

– Подожди, а что насчет золотой рыбки? Не думаю, что она сможет продержаться вне воды достаточно долго, чтобы убить тебя. – Сэм указывает на ярко-оранжевую рыбку, одиноко плавающую в круглом стеклянном аквариуме.

– И она явно не прячет нож за плавником, – добавляю я.

Мы оба смеемся, а затем он забирает рыбу у все еще ошеломленного парня из палатки и протягивает ее мне.

– Сэм! – раздается резкий голос. Мы оглядываемся и видим группу людей: все стильные и прилизанные, все одеты в темные кожаные вещи.

Высокая девушка отходит от компании и направляется к нам, ее сапоги на высоком каблуке утопают в траве. У нее длинные рыжие волосы и сильно подведенные глаза. – Мы больше часа ищем тебя. – Она смотрит на меня, ее взгляд медленно скользит от макушки со спутанными волосами к грязным кроссовкам от «Найк».

Я еле сдерживаю дрожь. Это девушка Сэма? Я сглатываю.

На ее лице расплывается хитрая улыбка.

Сэм все еще смотрит на меня и резко отвечает девушке:

– Я не обязан отчитываться перед тобой, Рона.

– Не хочешь нас познакомить, Сэм? – Она театрально обходит меня, сложив руки на груди.

Сэм испускает долгий пораженческий вздох.

– Мика, это Рона. Моя сестра.

Его сестра. Мое сердце снова начинает биться.

– Привет.

Она с улыбкой протягивает мне ладонь:

– Приятно познакомиться.

Я передаю аквариум Зи и собираюсь пожать руку Роне, но Сэм хватает ее за ладонь, прежде чем мы успеваем коснуться друг друга. Его сестра выглядит разозленной, но Сэм слегка отталкивает ее и делает глубокий вдох. Когда он поворачивается ко мне, у него на лице появляется натянутая улыбка.

– Прости, Мика, мне пора идти. Увидимся позже?

– Хо… хорошо. – Какого черта происходит?

– Пойдем, Рона, – рявкает он сестре и отворачивается, засунув руки поглубже в карманы.

Мы с Роной наблюдаем, как он уходит, но когда Сэм оказывается в нескольких ярдах от нас, она поворачивается ко мне и снова протягивает руку с улыбкой.

– Надеюсь, еще увидимся, Мика.

Я протягиваю руку в ответ и вкладываю свою ладонь в ее. В ту секунду, когда они соприкасаются, моя рука начинает нагреваться, как будто ее держат над открытым пламенем. Я пытаюсь отдернуть ладонь, но не могу. Тело не слушается меня. Крик зарождается в груди, но я не могу набрать воздуха, чтобы издать его. Жжение распространяется вверх по запястью, по руке, слезы текут по моему лицу. Боль становится невыносимой, и я слышу, как потрескивает моя кожа. Охваченная паникой и парализованная, я смотрю на свою руку и наблюдаю, как кожа пузырится и чернеет, боль раскаляет добела все мое тело, взгляд становится затуманенным. Я изо всех сил пытаюсь сделать вдох, кашляя от дыма и запаха горящей плоти. Как же хочется закричать…

– Ронова! – Глубокий голос Сэма возвращает меня в реальность. Его сестра отдергивает руку, и я делаю глубокий вдох. Воздух со свистом возвращается в легкие, когда я восстанавливаю контроль над своим телом. Я кашляю, хриплю, мои глаза мечутся по сторонам, как у загнанного животного. Сэм стоит в отдалении и свирепо смотрит на Рону: – Ты идешь или нет?

Я смотрю на свою руку, но кожа на ней целая, без ожогов.

В поле моего зрения появляется лицо Рейджа. Я не слышу слов, но вижу, как шевелятся его губы, спрашивающие, все ли со мной в порядке. Я пытаюсь сориентироваться.

Я протягиваю ему руку, и он смотрит на нее с беспокойством.

– Т-ты в-видел это? Моя рука в порядке?

Он аккуратно берет меня за руку и осматривает ее, затем задирает рукав, чтобы посмотреть на кожу.

– Все нормально. Что она с тобой сделала, Мика? – Он бросает взгляд на Рону.

Все та же хищная улыбка играет на ее лице.

– Тебе повезло. Я даже не приложила усилий, – шепчет она, затем разворачивается на каблуках и уходит, догоняя Сэма и остальную компанию.

Кто-то обнимает меня за плечи, и я вздрагиваю. Я оборачиваюсь и вижу Зи.

– Мика, ты в порядке? – шепчет она.

Я качаю головой, глаза наполняются слезами. Такое ощущение, что меня накачали наркотиками.

Барри встает рядом.

– Этот парень реальный?

У меня дрожит голос:

– Вроде да. Но кто его сестра, я не знаю.

Зи сидит за рулем, но я чувствую, как она периодически бросает на меня взгляд.

– Мика, помнишь, что я говорила тебе об эм-патах, которые могут забирать жизненную энергию других людей?

Я понимаю, что она просто пытается помочь, но прямо сейчас не могу подключиться к своим чакрам. В любом случае, думаю, они сломаны. Я делаю глубокий вдох, чтобы мои слова не прозвучали слишком язвительно.

– Зи, я не эмпат. И это было больше, чем просто чувства.

– Нет, я говорю о себе. Мне даже не нужно было прикасаться к Роне, чтобы почувствовать, что от нее исходит. И я говорю о гораздо большем, чем негативная энергия, исходящая от капризного старика, стоящего позади меня в очереди в супермаркете. – Она качает головой. – Она исходила от нее волнами.

Я жду, что она скажет что-нибудь еще, но она смотрит вперед, на дорогу, будто находится мыслями уже далеко отсюда.

– Подожди, волны чего?

Зи останавливает машину перед моим домом и поворачивается ко мне:

– Зла.

Часть меня хочет рассказать Зи о галлюцинациях. Она ведь открыта всему новому. Она поверит мне. Но я не уверена, что готова признать, будто нечто из романа Данте Валгейта произошло со мной в реальной жизни.

– Будем надеяться, что мы больше не встретимся с ней, – шепчу я.

– Аминь.

Я наклоняюсь и обнимаю Зи одной рукой, а в другой держу аквариум.

– Спасибо.

Когда мы отстраняемся, она откидывается на спинку кресла и одаривает меня грустной улыбкой:

– Увидимся завтра в школе?

Я слышу, что она пытается придать своему голосу нормальный тон, но в сегодняшнем вечере не было ничего нормального.

– А у меня есть выбор? Я про школу, а не про встречу с тобой. – Я улыбаюсь и выхожу из машины.

Я стою и машу рукой, пока она не отъезжает, но вместо того, чтобы сразу войти в дом, я опускаюсь на ступеньки крыльца. Я сижу, прижимая к животу аквариум. Мне нужно остановить вращение шестеренок в голове, поэтому я делаю долгий, медленный вдох. Я ощущаю под собой холодный, как наждачная бумага, цемент, землистый запах разлагающихся тыквенных фонарей с крыльца на другой стороне улицы. Я сосредотачиваюсь на этих вещах; они заземляют меня. Весь день я словно балансировала на грани реальности.

В заднем кармане вибрирует телефон, и я перекладываю аквариум в одну руку, пока достаю его. Конечно, это шквал сообщений из Воинства, обсуждающих ярмарку, спасение детей, Сэма. Я уже собираюсь ответить, когда замечаю сообщение с незнакомого номера:

Ты дома? Все в порядке?

У меня перехватывает дыхание. Я пишу:

Ты кто?

Остальных людей, написавших мне, я знаю всю жизнь. От этого становится как-то грустно. Это Сэм? Но откуда у него мой номер?

Парень, который взял твою книгу в заложники.

Я улыбаюсь. Постоянно приходят новые сообщения из Воинства, так что я отключаю звук уведомлений. Я пишу:

В заложники? Серьезно? Какие у тебя требования?

Ответ приходит незамедлительно:

Поужинай со мной в пятницу.

О. Боже. Мой.

Сердце начинает биться так сильно и быстро, что мне кажется, оно вот-вот взорвется и его осколки будут плавать в аквариуме вместе с рыбкой. Подождите, его же сестры там не будет, верно? Конечно, нет. Я пишу:

Конечно.

Какого черта. Я веду себя как ни в чем не бывало, будто совсем не схожу с ума, сидя перед домом. В темноте. Держа в руке аквариум с рыбой.

Я заеду за тобой в семь.

О нет, абуэле это не понравится.

Встретимся у кафе «Блэк Кэп» в центре города.

Тут я замечаю время. Черт! Я опоздала на полчаса.

Я убираю телефон в карман и встаю. Затем тихо открываю входную дверь, съеживаясь от легкого скрипа петель. Я закрываю ее, радуясь тишине, и на цыпочках пересекаю гостиную, стараясь не расплескать воду из аквариума. Вдруг лампа рядом с бабушкиным креслом включается с громким щелчком.

Я вздрагиваю и прижимаю руку к сердцу.

– Абуэла! Ты до смерти напугала меня!

Она складывает на груди руки и свирепо смотрит на меня:

– Ты знаешь, сколько времени?

– Прости, абуэла, я просто… веселилась.

– Веселилась? А завтра тебе будет весело в таком состоянии учиться в школе? Или весело заставлять свою абуэлу волноваться? Я усердно работаю, чтобы поддерживать тебя, чтобы подготовить тебя к жизни, Мигуэла, и мне хотелось бы, чтобы ты относилась ко всему более серьезно, особенно к учебе.

Боже. За свою жизнь я отправлялась в это путешествие в страну вины около трех тысяч раз.

– Прости, что заставила тебя волноваться, если бы ты только позволила мне написать тебе, я могла бы дать тебе знать, когда…

– Ой, нет, не начинай. Ты знаешь, как я отношусь к этим электронным телефонам.

Я сдерживаю смех и не поправляю ее (ни то, ни другое не помогло бы моему делу). На прошлое Рождество я подарила ей смартфон, но она пользуется им только для поиска рецептов.

– Абуэла, на дворе двадцать первый век. Тебе стоит попытаться идти в ногу со временем.

Она пристально смотрит на меня и молчит.

– Ладно, извини, но я в порядке и иду спать… – Я пытаюсь убежать в свою комнату.

– О нет, ты никуда не пойдешь, Мигуэла.

Я замираю, услышав лед в ее голосе. Она ростом четыре фута одиннадцать дюймов, весом около ста фунтов, но все же может заставить меня остановиться всего лишь одной фразой:

– M’ija, тебе нужно быть более осторожной.

Использование ласкового обращения «дочка» немного расслабляет, но я все еще чувствую себя в опасности. Я пытаюсь пошутить:

– Но ты же хотела, чтобы я не сидела дома! Кроме того, что может случиться? Мы живем в глуши!

– Нет по-настоящему безопасного места. Я перевезла тебя, чтобы защитить, после того как умерла твоя мама. Пожалуйста, давай не будем искушать дьявола.

Я так устала слушать болтовню о том, что она перевезла меня сюда, чтобы защитить. Насколько опасным может быть закрытый комплекс в Пуэрто-Рико? Кроме того, с чего вдруг «оставаться в безопасности» превращается в «не жить своей жизнью»? Но нет смысла возражать. Она просто запрет меня. Снова.

– Прости, что пришла поздно, абуэла, такого больше не повторится, я в порядке.

Она смотрит на меня блестящими глазами, будто я заставляю ее плакать, а она изо всех сил старается сдержаться. Затем она подходит, кладет одну руку мне на плечо, а другой приподнимает подбородок, так что мне приходится посмотреть на нее. Кажется, она что-то видит.

– Ты выглядишь по-другому. Что-то случилось с тобой сегодня, Мигуэла?

Я слышу в ее голосе панику и спешу успокоить:

– Нет! Нет, все хорошо, абуэла. – Я смотрю в ее карие глаза и не могу не задаться вопросом: откуда она узнала?

– Хмм. – Она еще немного изучает меня, затем ее плечи слегка опускаются. – Я просто хочу, чтобы ты знала, дорогая, ты всегда можешь поговорить со мной.

Да. Конечно. Но это улица с односторонним движением. Она никогда не разговаривает со мной о том, о чем хочу я. Например, о моих родителях. Я даже не знаю, отчего умерла мама. Или почему ушел отец.

Она всегда меняет тему, когда я спрашиваю о жизни в Пуэрто-Рико. Поэтому я просто… прекратила спрашивать. Путь наименьшего сопротивления – таков мой выбор в отношении ее.

– Я знаю, абуэла.

Она опускает взгляд.

– Откуда эта рыба?

Что-то в ее голосе заставляет меня смеяться. Громко. Кажется, она немного удивлена этому, но затем хихикает и качает головой, как будто не может меня раскусить. Чего она, кстати, действительно не может сделать.

– Ладно, иди спать, Мигуэлита. – Она целует меня в лоб и разворачивает к комнате.

Я хватаюсь за дверную ручку свободной ладонью и оборачиваюсь. Она уже выключила лампу и теперь шаркающей походкой направляется в свою комнату.

– Абуэла?

– ¿Sí, niña?^[10] – Ее голос усталый и тонкий, как ткань на сидушке стула, которая медленно изнашивается. Не я ли довела ее до такого состояния?

– Te quiero^[11] . – Я вижу ее улыбку в свете уличных фонарей перед домом. Усталую, как и ее голос.

– Yo también, m’ija^[12] .

Я колеблюсь, чувствуя, что должна сказать что-то еще, но потом открываю свою дверь. Вдруг из коридора раздается бабушкин крик:

– За опоздание ты наказана на неделю!

Боже. А я-то думала, что у нас произошло своего рода воссоединение. Я захлопываю дверь, прислоняюсь к ней и медленно опускаюсь на пол.

– Почему она всегда так строга со мной? – шепчу я рыбе, плавающей в аквариуме. Я рада, что она единственная, кто видит мои слезы. Почему за хорошим всегда следует что-то плохое?

Я встретила парня, которому, кажется, понравилась.

Но его сестра рыжая сучка-садистка.

Горячий парень пригласил меня на свидание.

Занудная бабушка (в каком-то роде тоже садистка) наказала меня.

Телефон вибрирует в кармане. Я достаю его и смотрю на экран.

Это Сэм.

На самом деле вечер пятницы еще ОЧЕНЬ далеко.

Сердце радуется сообщению, а затем быстро унывает под тяжестью реальности. Я должна посмотреть правде в глаза. Бабушка никогда не позволит мне встречаться с ним – парнем, которого я едва знаю. Мне придется сказать ему, что не смогу увидеться с ним. Дрожащим пальцем я печатаю:

Я не смогу прийти. Меня только что наказали, бабушка ни за что мне этого не разрешит.

Я смотрю, как он тоже что-то печатает. Затем останавливается.

Я кидаю телефон на кровать.

– Да пошла она, – говорю я рыбке.

Приходит новое сообщение. Я встаю, ставлю аквариум на стол, подхожу обратно к кровати и беру телефон.

Зи сказала, что мы настоящие супергерои. Супергерои не обязаны делать то, что говорит их бабушка. Это одно из преимуществ.

Я усмехаюсь, но смешок быстро переходит в звук, похожий на рыдание. Я хочу написать: Я не могу, но останавливаюсь.

Почему это не могу?

При мысли о том, что я брошу вызов абуэле, чтобы встретиться с Сэмом, меня охватывает волнение, словно электрический разряд. Похожее на то, когда мы перепрыгивали через ограждение. Эта женщина и так контролирует большую часть моей жизни. Свидание с Сэмом – это первое, чего я захотела за долгое время.

Мне снова нужно это чувство.

Я смотрю в экран и печатаю:

Тогда, наверное, мне лучше взять с собой плащ.

4

И не будет палить их солнце и никакой зной.

Откровение 7:16 ап. Иоанна Богослова

Мои веки опускаются при решении задачи – наверное, потому что это скучная задача, – возможно, я немного устала после вчерашней ночи. Я выпрямляюсь и стараюсь не закрывать глаза. Но спустя пару минут от монотонного голоса мистера Лича голова начинает опускаться, и меня словно затягивает под воду.

Только вместо воды меня встречает огонь. Я резко выпрямляюсь и чувствую жгучую боль в правой руке, как будто все мои нервные окончания попали во фритюрницу. Я опускаю взгляд и вижу, как длинные оранжевые языки пламени обвивают мое запястье, кожа потрескивает и лопается. Пламя охватывает мой рукав, ткань плавится. Я открываю рот…

– Мисс Анхелес? Все нормально? – Мистер Лич смотрит на меня, в его широко распахнутых глазах читается ужас.

– Что? Что случилось?

– Ты просто закричала посреди решения задачи, – услужливо объясняет Марена Янг с соседнего стола.

– Может, вам стоит сходить в мед… – Его перебивает звонок, возвестивший об обеде.

Спасена звонком в буквальном смысле.

Я хватаю учебники, бормочу: «Я в порядке», – и выбегаю за дверь. Когда я выхожу в коридор, с моего лба капает пот. Я прижимаю книги к груди, прохожу мимо кафетерия (да, прямо сейчас меня не волнует еда) и направляюсь в единственное место на территории школы, где чувствую себя комфортно.

Всякий раз, когда мне удается улизнуть с урока или когда я просто хочу побыть одна, я иду в маленькую школьную часовню рядом с главным входом. Не для того, чтобы помолиться или сделать что-то формальное, просто в этой комнате, отделанной деревом, есть что-то такое, что притягивает меня и успокаивает. Тишина здесь не похожа ни на какую другую: как будто журчание тысячи молитв повисает в воздухе под потолком. Я захожу в часовню, темные деревянные скамьи пусты в ожидании завтрашней утренней службы.

Я прохожу вперед и останавливаюсь, глядя на изысканный алтарь. Я очарована его резьбой, изображающей святого Михаила и его Воинство архангелов, летящих над армией зла с обнаженными мечами. Абуэла считает, что это излишне жестоко, особенно для дома Божьего, но изображение насыщено действием и ужасами – именно так, как мне нравится.

Я оглядываюсь на дверь, чтобы убедиться, что в часовне больше никого нет, и поднимаюсь на возвышение, где стоит алтарь. Я перекладываю учебники в другую руку и осторожно протягиваю пальцы, чтобы провести ими по резьбе. Раньше я делала это, когда училась в средней школе и пряталась здесь. Тогда я представляла себя воином. Я практически слышала лязг мечей и чувствовала, как ветер с вершины горы треплет мои волосы.

Но на этот раз, когда кончики пальцев касаются дерева, происходит нечто другое.

Еще одна огненная галлюцинация? Или это какое-то видение? Я не чувствую страха или паники, как на ярмарке, но что бы это ни было, оно приходит вспышками, как молния. Я бегу по пылающим залам с высокими потолками, направляясь к дверному проему, залитому солнечным светом, пока не оказываюсь во внутреннем дворе, заполненном дымом. Я опускаю взгляд и вижу на своих руках мальчика, его глаза прикрыты, он кашляет. Я оборачиваюсь и замечаю, что стою перед огромным административным зданием, полностью охваченным пламенем. Вокруг меня кричат дети, их лица искажены от ужаса. Монахини в черных рясах отгоняют их от разрушающегося здания. По всей территории растут пальмы, а небо шокирующего голубого оттенка контрастирует с клубящимся черным дымом, который распространяется, затмевая даже солнце. Подбегает пожарный в желтой куртке, забирает у меня мальчика и убегает прочь.

Затем я замечаю на рукаве кровь, но, кажется, она не моя. Правая рука устала и трясется, словно я сражалась…

– Мигуэла?

Я отдергиваю руку, спотыкаюсь и чуть не падаю навзничь с возвышения. Затем резко оборачиваюсь и вижу отца Мерфи, учителя истории средней школы, стоящего в дверях. Увидев, что я падаю, он бросается ко мне, чтобы помочь, но я опускаюсь на пол и машу ему, мол, все в порядке. Я срываюсь с места и бегу по проходу, чувствуя прикосновение его рясы, когда протискиваюсь мимо него к двери.

Как только он появляется в коридоре, выкрикивая мое имя, раздается звонок, и пространство заполняется учениками. Испытывая облегчение, я растворяюсь в реке из людей. Лучше бы он меня не прерывал – это было похоже на то, как будто алтарь… разговаривал со мной. Я знаю, как безумно это звучит, но мне действительно казалось, что он передает сообщение, или предупреждение, или что-то в этом роде.

Конечно, как только начинается следующее занятие, меня вызывают в кабинет школьного консультанта. Один инцидент остался бы незаметным, но не два. Я убеждаю ее, что просто уснула на уроке, и она позволяет мне отдохнуть на кожаном диване до конца учебного дня. Я не лгу, но могу быть убедительной, когда захочу, особенно со взрослыми, кроме, конечно, бабушки.

После звонка, ознаменовавшего конец учебного дня, я с радостью выхожу из здания и вижу, что Зи ждет меня в машине прямо перед входом. Слава богу. В те дни, когда у Рейджа тренировка по бейсболу, Зи подвозит меня домой, чтобы я смогла избежать унижения быть единственной старшеклассницей в автобусе. Школа находится всего в двух милях и пяти минутах езды от центра города, но когда ты в автобусе с двадцатью четырнадцатилетними подростками – это целая вечность.

Я падаю на пассажирское сиденье и испускаю громкий драматичный вздох.

Зи пристально смотрит на меня с легкой улыбкой на лице:

– Ты в порядке?

Я молчу. Сегодня на ней полуночно-черные и непрозрачные серьги. Я прикасаюсь к ним – на ощупь они гладкие, как стекло.

– Черт возьми, камни, высасывающие свет, не приносят ничего хорошего.

– Обсидиан защищает от негативной энергии.

– Думаю, мне нужны такие.

– Мика, что с тобой?

Я потираю лицо.

– Я не знаю. Я правда не знаю, Зи. Похоже, я схожу с ума.

– Не думаю, что это так.

Я смотрю на нее, затаив дыхание:

– Но это точно ненормально.

– Ты еще не была в моей голове, – усмехается она, а затем ее голос снова становится нежным, как будто она разговаривает с одним из пациентов, с которыми работает в больнице. – Я слышала, ты кричала на математике?

– Боже, слухи распространяются здесь слишком быстро.

– Тебе снятся кошмары?

– Честно, я не уверена, что это сны, это больше похоже на… – Я замолкаю, боясь показаться совершенно ненормальной, но, взглянув на Зи, продолжаю: – Они более трехмерные, детализированные. Словно я действительно нахожусь там, они как воспоминания о том, что со мной никогда не случалось. О-о-о, не знаю, это звучит, будто я сошла с ума. – Но Зи не смеется. С ее лица исчезают последние признаки веселья, и она просто смотрит на меня.

– Что? Почему ты так на меня смотришь?

Она игнорирует вопрос.

– Что происходит в этих видениях?

Я рассказываю о произошедшем во время урока и видении у алтаря. Пока я говорю, краска сходит с ее лица и она начинает играть со своими сережками, проводя пальцами по кристаллам.

– Зи, что такое? Почему ты выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит?

– Просто… У меня тоже появились видения. Они начались на выходных.

Мое сердце пропускает удар.

– Такие же, как у меня?

Она качает головой:

– Нет. Но такие же мрачные. Мои происходят здесь, в Стоу. Огненные ямы и умирающие люди, которые мне небезразличны… – Она замолкает и смотрит вдаль.

– Почему ты ничего мне не рассказала?

Она пожимает плечами.

– По той же причине, по которой ты не хотела рассказывать мне. Но я в принципе могу чувствовать многое. И я знаю, что сейчас ты в шоке, но мы не сумасшедшие, ясно?

Зи берет меня за руку и сжимает ее. Мне сразу становится легче. По крайней мере, я не переживаю эти странные вещи в одиночку.

Вдруг раздается громкий треск, затем какофония из улюлюканья и воплей.

Мы смотрим на бейсбольную тренировку, проходящую на поле рядом с парковкой, и видим знакомые рыжие волосы, торчащие из-под шлема. Рейдж бежит вокруг баз, в то время как остальные наблюдают, как бейсбольный мяч взлетает с поля над трассой 100 и приземляется где-то на ферме через дорогу. Когда Рейдж возвращается на домашнюю базу, я вижу, что тренер держит в руках вторую половину треснувшей бейсбольной биты и потрясенно на него глядит. Коснувшись бутсами домашней базы, Рейдж что-то говорит тренеру, отбрасывает шлем в сторону и трусцой направляется к школе, все еще держа второй обломок биты. Я шокированно смотрю на друга, когда он замечает машину Зи и делает крюк, оглядываясь на команду, все еще стоящую с открытыми ртами.

– Какого черта? – спрашиваю я, когда он просовывает голову в окно.

Его бледное веснушчатое лицо краснеет, и он пожимает плечами.

– Мне просто повезло.

– Нет. Ни черта подобного. Просто повезло – это когда мяч попадает за пределы игрового поля, а не в соседний округ.

Зи звонит мама, и она отходит поговорить.

Рейдж кладет руку мне на плечо, отчего у меня по коже почему-то бегут мурашки.

– Я слышал об инциденте на математике. Почему ты не пошла ко мне?

– Чтобы лишить тебя любимого урока? Nidor! – говорю я, и он улыбается. – Что? Это же значит «никогда», верно?^[13]

– На самом деле это значит «дым» или «гарь».

Я пожимаю плечами.

– Я не говорила, что латынь – мой любимый предмет.

– Я серьезно, Мика. После вчерашнего я беспокоюсь за тебя.

– Не буду врать, Рейдж. Это были странные двадцать четыре часа.

– Это я знаю.

– У тебя тоже?

Он отбрасывает волосы назад.

– Что ж, я хорошо бью, но уверен, что никогда бы не отбросил мяч так далеко. – Он указывает на поле через дорогу. – К тому же воздух сегодня какой-то… странный, понимаешь?

Я киваю. Я тоже заметила это.

– Мика, если что-то подобное снова случится на уроке, просто напиши мне, и я приду через долю секунды.

– Через долю секунды?

Он ухмыляется уголком губ:

– Или меньше.

– Что меньше доли? Наносекунда?

– Или, может быть, – он поднимает осколок биты, который все еще держит в руке, – моргание?

– Тьфу ты! – но я смеюсь. Правда в том, что он действительно придет, если что-то случится, и осознание этого заставляет меня чувствовать себя спокойнее.

Зи прощается с мамой, а кто-то с поля зовет Рейджа.

– Думаю, мне стоит сходить за битами. Это уже третья за сегодня.

– Серьезно?! В чем дело? – спрашивает Зи, но он уже направляется к входной двери школы, пятясь задом.

Добравшись, он кричит:

– Встретимся в «МакКарти» сегодня? Латте с меня.

Я качаю головой:

– Не, я же наказана, забыл?

– А у меня смена в больнице, – добавляет Зи.

Он выглядит разочарованным, с поля его снова кто-то зовет.

– Мне пора. Тогда увидимся завтра.

Зи качает головой, когда заводит машину.

– Что-то происходит, Мика. Что-то серьезное.

Я откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в окно. Что-то действительно происходит, и все это началось, как только Сэм и Рона появились в Стоу. Это не ускользнуло от меня, но я пока не делюсь этой мыслью с Зи. Не потому, что это прозвучит безумно (в конце концов, на этой неделе данный термин получил новое определение), а потому, что уверена: она попросит меня держаться от Сэма подальше, а это совсем не то, что я планирую сделать.

Если моя догадка верна, я должна выяснить, откуда взялись Сэм и Рона и зачем они на самом деле здесь. А для этого мне нужно провести больше времени с этим парнем.

Это тяжелая работа, но кто-то должен ее сделать.

5

Но в устах твоих будет сладка, как мед.

Откровение 10:9 ап. Иоанна Богослова

Пятница еще никогда не казалась такой далекой, и неделя тянется чертовски медленно. Что еще хуже: каждый день после школы я под домашним арестом, но, к счастью, меня перестали беспокоить видения. На самом деле все почти вернулось на круги своя, а того, что произошло несколько дней назад в часовне, вообще словно никогда не было. Но это не умаляет моей решимости докопаться до сути дела. Сегодня вечером я притворяюсь, что пишу исследовательскую работу на ноутбуке, а на самом деле провожу кое-какие исследования о Сэме и его семье. Пока абуэла смотрит телевизор, я начинаю копаться в социальных сетях.

Я хочу найти его профиль в «Инстаграм»^[14] , но замираю, когда понимаю, что не знаю его фамилии. Почему я не спросила его? Потому что это было бы странно, Мика. Я печатаю «Сэм», и появляется около пятидесяти миллионов Сэмов. Это логично.

Стоп!

Рона. Жуткая сестра. Ее имя довольно уникальное. Я набираю его, но вместо этого высвечиваются Рональды. Затем я вспоминаю, что Сэм назвал ее как-то по-другому, когда разозлился. То имя было длиннее.

Ронова.

Я ввожу это имя в поисковую строку. Загружается маленькая круглая фотография первого аккаунта, и я вижу характерные огненные волосы. Я нажимаю на имя и по мере того, как фотография увеличивается, чувствую тошнотворное шевеление внизу живота.

Да, это она.

У нее триста тысяч подписчиков? ЧТО ЗА?! Она подписана только на четырнадцать человек, и это облегчает мои поиски. В этом списке я сразу же вижу Сэма Шеола и узнаю его красивое лицо. Неприятно признавать, но мое сердце замирает, когда я вижу его ямочки на щеках. Затем я замечаю маленький черный символ висячего замка.

Приватный профиль?

Он закрыл профиль. Черт. Ладно, в пятницу у нас свидание, так что он, вероятно, одобрит мой запрос. Но так я признаю, что искала его в «Инстаграме». Не стоит. Я просматриваю страницу Роны, ища фото с Сэмом. Она числится как ин-флюенсер, и когда я просматриваю ее фотографии, то понимаю почему.

Ряды прекрасных фото ее и ее великолепных друзей, сделанных по всему миру. Бесконечные снимки татуировок и бикини на фоне лазурно-голубой воды, канатная дорога в Коста-Рике, вечеринки в Сингапуре. В груди начинает закипать зависть: я не думала, что смогу ненавидеть ее еще сильнее. Я замечаю первое фото Сэма и нажимаю на него.

Это та же компания с ярмарочного комплекса на Коачелле.

Фу. Коачелла.

Сэм в центре стоит рядом со звездой реалити-шоу, ее имплантированные сиськи выпирают из укороченного топа, как поднимающееся тесто для хлеба. Я собираюсь двигаться дальше и просмотреть остальную часть аккаунта Роны, когда замечаю, что фотография меняется. Это видео? Бумеранг? Лица Сэма и его друзей начинают темнеть, их улыбки становятся гротескными, нижние губы пронзают острые клыки. Какого черта! Сэм особенно пугает, его красота – пародия на саму себя, как у того паука, у которого на спине фальшивое лицо, чтобы отвлечь свою жертву, пока он нападает своей настоящей пастью.

Но больше всего беспокоят знаменитости и люди из толпы. Кожа на их лицах слезает, обнажая сырые красные мышцы, блестящий жир и, наконец, ярко-белые кости. Их плоть растворяется в яркой дизайнерской одежде, рты застыли в крике, идеально уложенные волосы превратились в пылающие гривы. Я не могу перестать смотреть в их глаза, расширенные от ужаса, которые вскоре лопаются, а затем плавятся, собираясь в пустых глазницах черепов.

Я издаю странный сдавленный крик и сбрасываю компьютер с колен на пол гостиной.

– Мигуэла? ¿Qué pasó?^[15]

Я резко поднимаю голову и вижу абуэлу с клубками ниток на коленях, которая с беспокойством смотрит на меня. Я и забыла, что она там.

Я нервно хихикаю:

– Ничего! Правда, ничего, абуэла. Я просто… – Я смотрю на телевизор. – Я просто забеспокоилась… о том… что агент Гиббс может найти на месте преступления. – Это полная импровизация, но бабушка заставляет меня смотреть этот дурацкий сериал всю жизнь, и я уверена, что этот комментарий подойдет к любой серии.

Она прищуривается, затем смотрит на ноутбук, лежащий на полу.

– И для этого потребовалось швырнуть дорогой компьютер через всю комнату? Мигуэла, ты же знаешь, у нас нет лишних денег. Я не могу позволить себе купить новый…

– Прости-и-и. – Я широко улыбаюсь, на что она качает головой и снова принимается за вязание, переводя взгляд на экран телевизора.

Я глубоко вздыхаю, беру ноутбук и смотрю на фотографию. Сейчас она выглядит нормально. Никаких облезших лиц, выпученных глаз. Я снова нажимаю на фото, но ничего не меняется. Может, это какое приложение для спецэффектов? Или самый страшный фильтр, который я когда-либо видела? Сильно сомневаюсь в этом.

Похоже, мне придется добавить это к списку вещей, о которых нужно расспросить Сэма во время нашего завтрашнего свидания. Может быть, этот чертов сериал все-таки полезный.

В пятницу, когда прихожу домой, я направляюсь прямиком в свою комнату под предлогом головной боли. Когда абуэла зовет меня ужинать, я говорю ей через закрытую дверь, что не голодна и рано лягу спать. Не вру, просто избегаю. После того как бабушка вколола мне обезболивающее и пощупала лоб, она наконец оставляет меня в покое. Я слышу, как она моет посуду после ужина, затем устраивается в кресле, чтобы посмотреть испанские мелодрамы, которые она с таким восторгом открыла для себя, когда у нас появился «Нетфлики», как она это называет.

Как и всегда, меньше чем через час я слышу, как ее храп волнами перекрывает звук телевизора. Если я дома и ей не нужно беспокоиться о моей безопасности (ее любимое развлечение), она не выдерживает даже одной серии. Это как цифровой мелатонин. Я тихонько подхожу к окну своей спальни, затем останавливаюсь и снова прислушиваюсь. Все еще храпит. Я открываю окно, перекидываю одну ногу через подоконник и спрыгиваю на траву.

Я пробегаю между нашим домом и соседским, затем вниз по кварталу, заворачиваю за угол и вижу Сэма, ожидающего меня перед кафе, где мы и договорились встретиться. Оно, конечно, закрыто – заведения Стоу сворачиваются чертовски рано, – и он стоит на крыльце, прислонившись к колонне. Он еще не видит меня, поэтому я пользуюсь моментом, чтобы понаблюдать за ним – за его худощавым телом, одетым во все черное, за расслабленной позой, за угловатым и совершенным лицом, смотрящим на луну, поднимающуюся над хозяйственным магазином через дорогу, за легкой улыбкой, возникшей, будто он думает о чем-то приятном.

Он замечает меня и улыбается. Сосредоточься, Мика. Ты в режиме детектива, помнишь? Но по моей коже снова пробегает электрический разряд, и я не могу удержаться, чтобы не ответить собственной широкой улыбкой. Он неторопливо спускается по ступенькам и встает прямо передо мной. Я смотрю ему в глаза.

– Это была слишком долгая неделя. – Даже несмотря на то что мы не прикасаемся друг к другу, клянусь, я чувствую, как звук его голоса вибрирует в моей груди.

– Ты это мне говоришь? Мне нужно ходить в школу и на работу… и, конечно же, кормить Челюсти.

Он наклоняет голову набок.

– Челюсти?

– Золотую рыбку, что ты выиграл.

Он усмехается:

– Ах да. Ей подходит это имя.

Он берет меня за руку и поворачивается к одинокому автомобилю, стоящему на стоянке перед кафе.

Изящная черная машина с откидным верхом притаилась там, как кошка, готовящаяся к прыжку.

Видимо, он понимает, что я не впечатлена.

– Перестарался? Она даже не моя.

– Подожди, ты украл ее?

– Нет!

Он кажется таким ошеломленным, что я смеюсь.

– Просто шучу. – Вроде. Его плечи заметно опускаются, и я испытываю облегчение, что он тоже нервничает. – Взял напрокат.

– Напрокат? Ты не можешь арендовать машину, пока тебе не исполнится двадцать пять. Подожди… – Я смотрю на него, сощурив глаза. – Сколько тебе лет?

Он смеется:

– Я не настолько стар. Мне девятнадцать. И… мой отец вроде как владеет компанией по прокату автомобилей. Вернее, корпорацией, которой принадлежит компания. – Он потирает шею и снова выглядит смущенным.

Не то чтобы богатство меня удивляет. Просто я живу в Стоу. Он переводит взгляд с меня на машину.

– Тебе не понравилось.

– Нет, нет, просто… – Я смотрю на него и слегка вздрагиваю. – Ладно, ты прав.

– Ауч!

Я пожимаю плечами.

– Прости. У меня пунктик на ложь.

– Не стоит, я уважаю это. Просто хотел впечатлить тебя. Большинство людей убили бы за такую машину. – Он показывает на нее жестами, как будто мы участвуем в игровом шоу, и автомобиль – главный приз в нем.

– Это просто… что-то вроде пожирателя бензина, разве нет?

Он смотрит на меня и наклоняет голову.

– Ты другая.

Я немного раздражаюсь. Всю свою жизнь я слышу слово на букву «д».

– В каком смысле другая? – осторожно спрашиваю я.

– Хмм… – Я буквально вижу, как он думает, прежде чем заговорить. – Я знаю не так много людей нашего возраста, которые так считают. На девушек, которых я знаю, производят впечатление такие вещи, как быстрые автомобили, дизайнерские лейблы и черные карты.

– Похоже, тебе нужно расширить свой круг общения.

– Тут ты права.

Сэм открывает пассажирскую дверь, и я сажусь в машину. Он буквально подпрыгивает за рулем, как будто слишком взволнован, затем задним ходом выезжает с парковки на центральную улицу. Когда мы едем в направлении Маунтин-роуд, я уточняю:

– Куда мы едем?

Кивком подбородка он указывает куда-то вперед:

– Увидишь.

Я заглядываю за свое сиденье и вижу старомодную плетеную корзинку для пикника, из которой торчит запотевшая бутылка.

– Пикник? Я люблю пикники! – Я хлопаю в ладоши, будто мне пять лет. Впрочем, именно так я себя и чувствую.

– Что ж, оттуда будет отличный вид.

Затем внезапно до меня доходит, что я в машине с парнем, с которым совсем недавно познакомилась и чья сестра заставила мою руку гореть. Да, не самая умная затея, но у меня черный пояс по тхэквондо, и, по правде говоря, я нисколько не жалею об этой встрече. Тем не менее я быстро пишу Зи, где нахожусь.

Когда мы едем по Маунтин-роуд, ветер развевает мои волосы и я закрываю глаза.

– Все хорошо?

– Ммм… Так вот почему людям нравятся открытые машины.

– У них есть свои плюсы. – Он улыбается.

Обычно в это время года слишком холодно, чтобы открывать верх. Но сейчас вечер теплый, по-весеннему теплый. Несмотря на ноябрь. Если подумать, погода тоже изменилась, с тех пор как Сэм приехал сюда. Я смотрю на него. Его короткие черные волосы развеваются, а глаза остекленели от ветра. Я помню, как однажды ночью была на пляже в Пуэрто-Рико и луна отражалась от поверхности воды, как бриллиант. У него такие же глаза. Я ловлю себя на том, что теряюсь в них, и это кажется… потрясающим.

Звонит его телефон – он подключен к машине, так что я вижу имя «Рона» и фотографию его сестры на экране. Я сдерживаю дрожь.

– Уф, – бормочет он и сбрасывает звонок.

В точности мои чувства. И все же я не хочу показаться грубой.

– Ты мог бы ответить. Я не против. – И это правда. Можно узнать многое о людях, подслушивая их телефонные разговоры.

Он качает головой:

– Не, не хочу, чтобы она знала, где я.

– Ладно…

Он вздыхает.

– С ней… сложно, но я вроде как привязан к ней, понимаешь?

– Нет. У меня нет ни братьев, ни сестер. Иногда я жалею об этом, но потом люди рассказывают мне страшные истории.

– Да, на бумаге братья и сестры звучат лучше.

Мы продолжаем петлять по Маунтин-роуд, и я понимаю, что мы направляемся к горнолыжному курорту. Он заезжает на пустую парковку слева, горнолыжные подъемники спят внизу в ожидании зимы. Я смотрю на него:

– Ты же знаешь, что курорт еще не открыт?

Он паркуется перед затемненным зданием, выходит и обходит машину. Я все еще в замешательстве и не слишком-то ему доверяю, но когда он открывает дверь и протягивает руку, я принимаю ее.

– Это слишком прекрасная ночь, чтобы проводить ее в помещении. – Он кивает в сторону лыжных трасс и бесшумных подъемников, забирая корзину для пикника с заднего сиденья.

Когда мы начинаем спускаться к подножию горы, я кое-что замечаю краем глаза. Что-то маленькое и черное, похожее на движущуюся тень. Я останавливаюсь. В кустах рядом со зданием раздается шорох. Что это было?

– Что-то не так?

– Нет. Я просто… – Я замечаю голову, заостренные уши, похожие на те, что я видела возле беговой дорожки, и светящиеся оранжевые глаза. – Сэм, ты видишь это? – шепчу я, указывая на существо как раз в тот момент, когда оно поворачивается и взмахивает заостренным хвостом, прежде чем исчезнуть.

– Что? – К тому времени, когда он смотрит, никаких следов не остается.

– Странно. Мне показалось, я увидела… – Я оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу. Затем снова иду вперед по тропинке. – Наверное, это была кошка или что-то в этом роде.

Когда мы добираемся до подножия подъемника, я смотрю вверх на знакомую гору, а затем снова на Сэма.

– Ты же не думаешь, что я полезу на эту гору? Мне, конечно, нравятся пешие прогулки, но не ночью без налобного фонаря.

– Конечно, нет.

Я ахаю, когда начинает гудеть подъемник, а на горе один за другим загораются огни, оживают двигатели.

Он подходит к креслу, которое ждет внизу, и поднимает поручень безопасности.

– Вот наш аттракцион. – Он величественным жестом указывает на мягкое сиденье.

Я оглядываюсь с нервным смешком.

– Не думаю, что нам можно здесь находиться.

Он поворачивается ко мне, его глаза блестят в свете огней подъемника. Я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног, совсем чуть-чуть. Он чертовски великолепен.

– Если тебе некомфортно, Мика, мы вполне можем вернуться в город, сходить в кино или еще куда-нибудь. – Он указывает на машину, стоящую на пустой стоянке и ожидающую, как верный пес.

Но он неправильно понял меня. Меня не волнует, законно это нет. Хотя должно бы. Обычно волнует. Но ничто не проникает в этот счастливый пузырь, в котором я сейчас нахожусь.

Я улыбаюсь и опускаюсь на сиденье. Сэм садится рядом со мной, ставя корзину для пикника с другой стороны, и опускает страховочную перекладину перед нами. Когда сиденье начинает рывком двигаться, меня подбрасывает ближе к нему, и он обнимает меня одной рукой. Он такой же теплый, как свежеиспеченный хлеб.

Мое сердце должно бешено колотиться. В любую минуту персонал или даже полиция могут прибежать через парковку и обвинить нас в незаконном проникновении на территорию. Однако я достаточно спокойна, чтобы откинуться на спинку сиденья и почувствовать тепло его руки на своей шее. Я глубоко дышу. В воздухе пахнет соснами и свежескошенной травой.

Когда мы добираемся до верхней площадки, я готовлюсь спрыгнуть, но подъемник просто останавливается. Я смотрю вниз, на землю, которая все еще пугающе далеко.

– Обычно он этого не делает; обычно он делает круг, а затем снова спускается с горы. – У меня такое чувство, что нам обоим надоел привычный ход вещей, – говорит он, легко подпрыгивая и приземляясь.

О, он понятия не имеет, насколько прав.

Подъемник находится высоко над землей; без снега он гораздо дальше, и мои ноги болтаются в воздухе. Сэм протягивает руку, чтобы помочь мне слезть, но я спрыгиваю, раскинув руки, будто лечу, пока мои ноги с приглушенным стуком не ударяются об утоптанную землю в нескольких ярдах от подъемника. Когда я оборачиваюсь, то вижу, что он улыбается.

– Что?

– Ты невероятно крутая, Мика Анхелес.

– Почему? А, да, я такая. – Я не могу перестать улыбаться, когда беру его за руку.

Мы добираемся до ровной площадки в самом начале тропы, где Сэм достает плед из корзины для пикника и расстилает его на траве. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что весь город раскинулся под нами, как темно-зеленый ковер. И звезды. Отсюда я вижу все небо, устланное ими. Вермонт похож на маленькую деревню и чертовски скучный, но даже я готова признать, что он может быть волшебным.

– Красиво, не правда ли? – От его шепота я чувствую, словно по моей коже пробегает статическое электричество.

– Я подумала о том же.

– Ты голодна?

Я киваю и сажусь на красный плед, мягкий и теплый. Он открывает корзину, и запах доносится до меня, прежде чем он вытаскивает контейнер.

– Куриные крылья? – Я смеюсь. – Я обожаю куриные крылья! Это мое любимое блюдо.

– Мое тоже.

Я тянусь за крылышком.

– Я удивлена, думала, ты предпочтешь более изысканные пикники.

– Я? С чего ты это взяла?

– Не знаю… спортивные машины, шампанское… – Я указываю на запотевшую темно-зеленую бутылку, лежащую в корзине.

Он достает ее.

– Это? Это газировка с виноградным соком. Ты же спортсменка, и я подумал, что ты не пьешь, поэтому выбрал ее.

– Откуда ты знаешь, что я спортсменка?

– Тот прыжок через забор намекнул мне об этом. И… – его взгляд на мгновение опускается к моим ногам. Он возвращается к прилежному откупориванию бутылки, как будто смущенный.

Теперь моя очередь краснеть. Брось, Мика. Соберись.

– Кстати, о спортсменах… Тот вечер на ярмарке. Я быстро бегаю, но не настолько, такое было со мной впервые.

– А казалось, что ты всю жизнь это делала. – Он смеется.

– Мне тоже.

– Может быть, если бы ты достаточно отдавалась бегу, ты могла бы чувствовать это постоянно.

Рейдж часто говорит мне, что я сдерживаюсь. Странно думать о нем, пока я с Сэмом, словно я предаю его. Нет. Соберись. Пора задать Сэму несколько вопросов. Я пришла сюда ради этого. Я беру влажные салфетки, которые он предлагает, и, вытирая с рук соус для крылышек, небрежно спрашиваю:

– А что насчет тебя, Сэм? Почему ты так можешь бегать?

Он достает из корзины пару стеклянных фужеров для шампанского и наполняет их газировкой.

– Все супергерои умеют это делать. Разве ты не получаешь новостную рассылку? – Сэм с лукавой улыбкой протягивает бокал и подносит свой к моему. – За первое свидание в горах.

Я смотрю на него:

– Уверен?

– В чем?

– Что это свидание?

– Боже, надеюсь, это так.

Я пытаюсь придумать что-то остроумное, но замолкаю под его пристальным взглядом. Он так смотрит, словно хочет запомнить каждую черточку моего лица.

И я смотрю в ответ.

Я не знаю, как долго мы молча сидим и смотрим друг на друга, но впервые… возможно, за всю свою жизнь, я не хочу находиться в другом месте.

Нет.

Стоп. Мне нужно выяснить, что происходит. Я немного отстраняюсь, но это тяжело, как будто борюсь с магнитом. Сосредоточься, Мика.

– Все в порядке? – спрашивает Сэм, и, когда он выпрямляется, из-под его куртки раздается шуршащий звук. – Ох! Чуть не забыл. – Он лезет внутрь, достает сложенный листок бумаги и протягивает его мне: – Это было в твоей книге.

Мое письмо о зачислении!

– Черт, мне нужно быть более аккуратной с ним.

– Поздравляю, кстати.

Я пристально смотрю на него.

– Оно выпало, когда я открыл книгу, и я не смог удержаться, чтобы не посмотреть.

– Ох. Спасибо.

– Ты поставишь его в рамку? Поэтому тебе нужно быть с ним аккуратнее?

Я качаю головой:

– Нет. Моя бабушка не знает, что я подала заявление. Она настаивает, чтобы я поступила в колледж Сент-Майкл здесь, в Вермонте.

Он кивает:

– Обучение в штате гораздо дешевле.

– Нет, дело не в этом. – Я с трудом сглатываю. – Она очень сильно беспокоится о моей безопасности и не хочет выпускать меня из виду.

– Мне кажется, что ты прекрасно можешь за себя постоять.

Я смотрю на него:

– Спасибо. Я тоже думаю, что справлюсь.

– Уверен, она просто очень сильно любит тебя.

Я улыбаюсь.

– Но твои друзья поддерживают тебя, верно?

От этих слов я чувствую тяжесть в груди, и улыбка исчезает. Я так сильно хочу ответить «да». Всю жизнь мы с ребятами были так близки. Да, они поддерживают меня во всем. Но я не могу солгать. Я смотрю на клетчатый узор на пледе.

– Не совсем. Они тоже хотят, чтобы я осталась в Вермонте. Как будто мой путь высечен в камне. Но я не имела никакого отношения к его проектированию и не могу сказать, куда он приведет.

– Тогда почему бы тебе не сойти?

Я недоумевающе смотрю на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Сойти с этого пути. Разве не поэтому ты подала заявление в Калифорнийский университет?

– Я не понимаю.

– Это не мое дело. Просто… – Он начинает активно жестикулировать. – Отец всегда спрашивает меня, что я делаю и как я это делаю, постоянно указывает, как я должен что-либо делать. Клянусь, я никогда ничего не смогу сделать правильно в его глазах.

Это определенно звучит знакомо. Я сажусь на колени и внимательно слушаю его.

– Он расписал мое будущее так, как будто у меня нет своих собственных планов и мечтаний.

– Именно!

– Как будто он держит меня на поводке и все, чего я хочу, – это убежать.

– Да! – я почти кричу.

Он трясет кулаком в небо.

– Vexilla regis prodeunt… – Он замолкает и вдруг смотрит на меня так, словно забыл, где находится.

– Подожди, что это значит?

Вместо ответа он потирает лицо и делает глубокий вдох.

– Прости, я становлюсь немного эмоциональным, когда говорю об отце. – Теперь он смотрит на меня более осмысленно. – Я просто хочу, чтобы ты знала: я полностью понимаю.

– Что понимаешь?

Он берет меня за руку, и я чувствую, как его тепло согревает меня, а между нами шуршит письмо о зачислении.

– Мика, тебе нужно проложить собственный путь. Не позволяй никому сбить тебя с него.

Это именно то, что я хотела услышать всю свою жизнь. Сердце бешено колотится в груди, как будто ему наконец-то дали достаточно места для бега, и, не раздумывая, я наклоняюсь вперед и прижимаюсь своими губами к его. У него мягкие губы, и я улавливаю сладкий аромат винограда в его дыхании. Я чувствую, как оно учащается, и все, чего хочу, – это чтобы оно стало еще быстрее. Я никогда не напивалась и не принимала наркотики, но мне кажется, это ощущается одинаково. Вся гора кружится, когда мы целуемся, его руки обхватывают мое лицо, чтобы прижать к себе. Я ощущаю тепло во рту, которое вместе с дрожью распространяется по всему телу.

Я могла бы целовать Сэма вечно, но медленно отстраняюсь. Он слегка выдыхает, и я борюсь с желанием поцеловать его снова. Я чувствую, что мне нужно отдышаться и восстановить контроль над телом. Еще несколько ударов сердца мы так и сидим – в сантиметрах друг от друга.

– Значит, ты тоже думаешь, что это свидание? – спрашивает он.

– Боже, надеюсь, это так. – Я снова наклоняюсь, чтобы поцеловать его, но резко останавливаюсь. У меня же есть целый список вопросов. Я осознаю кое-что и отстраняюсь. – Подожди. Ты же не принц или что-то в этом роде?

Его смех низкий и сексуальный.

– Почему ты спрашиваешь подобное?

– Бабушка заставляет меня часами смотреть фильмы на канале «Халлмарк» на Рождество. Вот уж где истинный ужас! Почти в каждом из них есть парень из другого города, который встречает местную девушку. Он обязательно оказывается принцем какой-нибудь маленькой европейской страны, где волшебным образом говорят по-английски. Сначала они не ладят, но потом медленно влюб…

– Мигуэла, ты говоришь слишком много. – И его губы снова прижимаются к моим.

Когда Сэм отвозит меня домой, я забываю попросить его остановиться около кофейни, чтобы пешком дойти до дома и тайно пробраться в комнату. В голове царит непроглядный туман, губы припухли от лучшего поцелуя, который я когда-либо переживала. Все, что я делала до поцелуя, становится абсолютно не важным. Это совершенно другая категория, как, например, когда я попросила абуэлу купить мне «Орео», а она принесла домой какую-то подделку под названием «Крем-О», потому что она была на пятьдесят центов дешевле. Мы останавливаемся перед моим домом – когда я сказала ему, где живу? – я ощущаю себя на другой планете и не испытываю ни малейшего желания возвращаться на Землю. Я смотрю на темные окна и вздыхаю.

– Все нормально?

– Уверена, абуэла поняла, что я ушла, и сейчас ужасно злится. Я удивлена, что она до сих пор не вызвала Национальную гвардию.

Он берет прядь моих волос, не пытаясь расчесать их, как всегда делает абуэла, он, кажется… восхищается ими. Он подносит ее к лицу и глубоко вдыхает. Жар разливается по моему телу.

– Не переживай. – Он смотрит на дом. – Уверен, что твоя бабушка крепко спит в своей постели.

Я фыркаю:

– Ты не знаешь абуэлу. Она наверняка сидит в кресле в гостиной, как какой-нибудь часовой.

– Верно, я не знаю ее. Но мне бы хотелось.

Я смотрю на него, неуверенная, что правильно услышала.

– Точнее, мне скоро придется с ней познакомиться, – продолжает он. – Так будет правильно, если я планирую встречаться с ее внучкой.

– Мы встречаемся?

– Я думал, мы уже это выяснили. На горе. – Он указывает на гору Мэнсфилд, как будто я уже забыла о том, что там произошло.

– Да, но существительное «свидание» отличается от глагола «встречаться». Мы действительно используем этот глагол?

Он улыбается:

– Глагол, существительное, прилагательное, предлог. Мы – это любая часть речи, которая означает, что я снова увижу тебя.

Что-то шевелится внутри меня, напоминая о Роне. Я смотрю на Сэма, пытаясь заставить себя спросить о ней, но когда вижу его лицо и то, как мечтательно он смотрит на меня, я просто нежно прижимаюсь губами к его губам для последнего поцелуя. Когда я закрываю пассажирскую дверь, он улыбается мне в свете приборной панели, и я с трудом заставляю ноги двигаться вперед.

Я практически плыву по дорожке и машу в последний раз. Когда машина Сэма исчезает, меня охватывает слабость. Она начинается в коленях и поднимается вверх по позвоночнику. Словно я была связана в течение нескольких дней и сейчас наконец освободилась. Когда я хватаюсь за дверную ручку, чтобы не упасть, дверь со скрипом приоткрывается, совсем чуть-чуть.

Она знает.

Я делаю глубокий вдох и открываю дверь, чтобы встретиться лицом к лицу с гневом абуэлы.

Я оглядываю темную гостиную. Лампа выключена. Я тихо закрываю за собой дверь и делаю несколько неуверенных шагов.

Ее кресло пустое.

Я на носочках иду к ее комнате и тихо открываю дверь. Вот она, лежит в постели и крепко спит, как и предсказывал Сэм. Я приглядываюсь повнимательнее: да, она все еще дышит. Она даже улыбается во сне.

– Хах.

Я закрываю дверь и останавливаюсь. Я не могу избавиться от подозрений. Словно Сэм что-то сделал с ней. Хотя гораздо более вероятно, что абуэла подумала, что я сплю; вероятно, она не стала проверять и просто ушла к себе. Но нельзя отрицать, что Сэм обладает магнетической энергией, которая притягивает меня к нему до такой степени, что я едва могу думать о чем-либо другом, когда я с ним. Это заставляет меня задуматься о словах Зи о том, что мы не сошли с ума. Но я чувствую себя немного безумной, как будто мои чувства не совсем мои.

Я снимаю худи и джинсы и ложусь в кровать, внезапно почувствовав себя уставшей. Когда закрываю глаза, я вспоминаю, что Сэм сказал что-то на латинском. Vex что-то там, reguss… prudent? Рейдж – президент латинского клуба, но я точно не буду спрашивать у него. Я беру телефон и ищу. Мне требуется минута, чтобы правильно написать слова, и наконец я нахожу фразу.

Vexilla regis prodeunt. Переводится как «Знамена Господни грядут». В «Википедии» сказано, что это гимн.

Почему Сэм цитировал гимн?

Кровать такая теплая, а у меня так болят ноги…

Завтра. Я выясню все… завтра…

* * *

Я резко просыпаюсь и обнаруживаю, что стою в центре города с Зи, Барри и Рейджем. Люди с криками стекаются по горной дороге, их лица омрачены ужасом. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть, откуда они бегут, и вижу поток раскаленной лавы, несущийся вниз по лыжным трассам, направляясь к деревне. Я наблюдаю, как он подхватывает бегущую женщину с ребенком на руках и они исчезают в расплавленной массе. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на своих друзей, и обнаруживаю, что кожа с их лиц слезает, как на фотографии с Коачеллы в «Инстаграме» Роны. Я хватаю Рейджа, я должна спасти его! Я чувствую, как пылающий жар разливается у меня по спине, когда я тяну его за собой, убегая по центральной улице. Перед церковью я оборачиваюсь и вижу, что тащу скелет, его пустые глаза смотрят на меня снизу вверх.

Я просыпаюсь с беззвучным криком, рот открыт, голосовые связки скованны. Я в панике оглядываю комнату, пытаясь собраться с мыслями, и на секунду, всего на секунду, замечаю фигуру в углу. Я включаю лампу на ночном столике и вижу, что там никого нет – это был просто сон, перетекающий в реальную жизнь, и мой пульс начинает замедляться, веки снова тяжелеют…

Завтра, я выясню все завтра…

6

Ты оставил первую любовь твою.

Откровение 2:4 ап. Иоанна Богослова

Мне снятся землетрясения. Нет. Это кто-то трясет меня. Когда я открываю глаза и зрение проясняется, я вижу Рейджа, сидящего на моей кровати.

– Рейдж? Что ты здесь делаешь? – Я потираю лицо, пытаясь отогнать туман сна.

– Могу спросить тебя о том же. – Его слова слегка отрывисты.

– Эм, я живу здесь? – Я сажусь, полностью проснувшись, и начинаю немного злиться. Ко мне приходит осознание, что я одета только в майку, поэтому прикрываю грудь руками. – Почему ты в моей комнате? – Я действительно видела кого-то здесь прошлой ночью? Я бросаю взгляд в угол. Все так расплывчато после того, как я вернулась домой.

– Твоя бабушка впустила меня.

Что?

Он неправильно понимает мое выражение лица, поэтому добавляет:

– Она настояла, чтобы я не закрывал дверь.

Я жестом прошу его отвернуться, что он и делает, сбрасываю одеяло и надеваю рубашку и джинсы.

– Ты все еще не сказал мне, зачем пришел.

– Тхэквондо? Мы ходим каждую субботу? Ничего не припоминаешь?

– Урок только в одиннадцать! А сейчас сколько? Восемь тридцать? Девять?

– Десять сорок пять.

– О нет.

Я беру телефон и смотрю на время. Он прав. Ничего не понимаю. Я встаю рано, как и все мои друзья. Как и большинство людей в Вермонте. Я хватаю спортивную сумку и нюхаю свой тобок^[16] . Фу. Подойдет. Я запихиваю его внутрь, затем роюсь в поисках кроссовок на дне шкафа.

– Когда я не получил ответа на сообщения вчера вечером и сегодня утром, я решил, что лучше проверить, жива ли ты.

– Какие сообщения? Я включила уведомления после того, как… – Я замолкаю на середине предложения. – Я не получала никаких… – Я снова достаю телефон, и когда экран загорается, появляется восемь сообщений из Воинства. – Это так странно. Я всегда слышу уведомления. – Первые несколько были со вчерашнего вечера, примерно в то время, когда я сидела с Сэмом, последнее – пять минут назад от Рейджа. Я надеваю старые кроссовки, затем бросаюсь к туалетному столику и провожу расческой по волосам. Я вижу, как он смотрит на меня в зеркале, нервно покусывая губу. – Что?

– Ничего. – Он качает головой, словно перезагружает себя. – Просто это так… странно для тебя.

– Что странно?

– Спать так долго, забыть про урок, расчесывать волосы.

Он заставляет меня чувствовать себя все хуже и хуже. Я бросаю в него расческу, но он вовремя пригибается.

– Я не забыла про урок. А теперь пошли, а то пропустим его. – Я хватаю сумку и проталкиваюсь мимо него. Когда мы спешим через гостиную, я кричу на кухню: – Я ушла на занятие, абуэла!

Я запрыгиваю на пассажирское сиденье его машины, отодвигая контейнеры из-под фастфуда в сторону, чтобы ноги могли поместиться. Фу, я люблю Рейджа, но он такой неряха.

Пока мы лавируем в потоке туристов, он продолжает смотреть на меня. Я не собираюсь спрашивать почему.

– Нам не хватало тебя у Барри вчера. – Пауза. Когда я ничего не отвечаю, он продолжает: – Ужасно, что тебя наказали. Чем ты занималась? Смотрела мелодрамы с абуэлой?

Значит, Зи не рассказала о моем сообщении с местоположением. Я перед ней в долгу. Вечером каждую пятницу мы собираемся в огромном гараже Барри, тусуемся и пьем лимонад из теплых бутылок. Эти вечеринки глупые и деревенские, но все равно веселые. Эта первая, что я пропустила с тех пор, как у меня был мононуклеоз в десятом классе.

– Ага. А потом я рано легла спать. – Слова слетают с языка так легко, что странно, поскольку я раньше не лгала Рейджу. Никогда.

Он замолкает, когда мы поворачиваем на трассу 100. Часть меня хочет признаться, рассказать ему все о том, как я впервые улизнула из дома, каталась на горнолыжном подъемнике в нерабочее время, поцеловала парня под звездами.

Это была самая романтичная ночь в моей жизни.

Я краснею от воспоминаний. Несмотря на все странные вещи, которые происходят со мной – а все началось, когда мы с Сэмом познакомились, – я все еще чувствую, как у меня кружится голова при мысли о нем.

Как я вообще объясню это Рейджу? Даже я сама не полностью понимаю себя.

Подъехав на парковку здания, где проходят занятия, мы оба выскакиваем из машины с сумками в руках. Мы расходимся по раздевалкам, и я рада, что у нас нет времени на дальнейшие разговоры. Я выбегаю как раз в тот момент, когда начинается тренировка, и занимаю свое место в первом ряду вместе с Рейджем и другими обладателями черных поясов. Тот факт, что я проспала и чуть не пропустила занятие, все еще давит на меня. Но когда мы приступаем к разминке, я с легкостью выполняю знакомые движения и мозг постепенно отключается. Где-то до середины урока, когда сабум^[17] поворачивается к нам.

– Рейдж и Мика, продемонстрируйте классу удар ногой после разворота. Рейдж, бери ракетки. Я хочу, чтобы била Мика.

Я издаю стон.

– Неужели это не может сделать кто-то другой?

Тренер смотрит на меня.

– Какое правило насчет возражений, класс? – выкрикивает он, не сводя с меня глаз.

– Никогда не возражай своему сабуму, – хором отвечают они, включая Рейджа позади меня.

Предатель.

Дело в том, что я никогда этого не делала. До сегодняшнего дня. Я не в настроении биться с Рейджем. Я только что впервые солгала ему, и ударить его сейчас будет равносильно оскорблению. Я немного опускаю голову и встаю перед другом, неохотно принимая боевую стойку.

Рейдж берет ракетки и поворачивается ко мне лицом. Наши взгляды встречаются. У него тот напряженный сосредоточенный взгляд, который всегда появляется на тренировках, но в нем читается что-то еще. Я видела это раньше, когда проснулась и обнаружила его в своей комнате, совершенно безумного. Я разворачиваюсь и выполняю выпад ногой, ударяя по ракетке с аккуратным стуком. Рейдж легко выдерживает его, и я снова принимаю боевую стойку.

– Вот чего я хочу от вас всех на этой неделе. Это было идеально выполнено в техническом смысле. Но то, что вы выполняете движения точно, не значит, что вы делаете их правильно. Мика, попробуй еще раз, только добавь больше силы.

Силы? Я чувствую, как краска смущения заливает мое лицо, и снова готовлюсь к следующему удару. На этот раз нога сильнее ударяется о кожаную ракетку, и рука Рейджа немного отдергивается назад.

– Лучше, лучше. Но, Мика, сейчас сделай это более целеустремленно.

Что это вообще значит? Я делаю глубокий вдох и снова ударяю, но, когда поворачиваюсь обратно, вижу, что тренер вновь недоволен.

– Хорошая попытка, Мика. Продолжаем.

Рейдж опускает ракетки, качая головой:

– Ты сдерживалась, Мика.

И тут вспыхивает пламя.

Прежде чем осознаю, что двигаюсь, я разворачиваюсь так быстро, что комната расплывается, а нога вытягивается, как змея. Звук, с которым нога ударяется о кожаную обивку, похож на выстрел из винтовки, и Рейдж пролетает через всю комнату, врезаясь в обитую войлоком стену и сползая на пол.

Я встаю в идеальную боевую стойку и растерянно оглядываюсь, дыхание прерывается. Я слышу, как Трэвис, ученик средней школы, говорит своему другу:

– Ты это видел? Она развернулась так быстро, что я даже не заметил!

Его друг просто кивает и смотрит на меня с открытым ртом.

Я смотрю на Рейджа, который пытается встать на ноги. Он прислоняется к обитой войлоком стене и немного шатается. Мои руки тянутся ко рту.

– Боже! – Я бегу к нему, хватаю за подмышки и помогаю подняться.

Он показывает мне ракетки. Они сломаны, кожа свисает полосками, внутренняя обивка вываливается наружу, как внутренности.

– Рейдж! Прости! Я не знаю, как так получилось. – Я мягко обхватываю его лицо руками и поворачиваю, заставляя посмотреть на себя. – Ты в порядке?

Он улыбается, и я с облегчением выдыхаю.

– Я-то в порядке, а ты?

Мы пристально смотрим друг на друга, и я замечаю, как солнце, падающее из окна в крыше, делает его голубые глаза такими, словно они освещены сзади. У него россыпь светлых веснушек на носу, а кожа под ними бледная, как жемчужина. Я вижу перед собой друга детства, но за последние несколько месяцев черты его лица стали резче, он стал крупнее, сильнее.

Я слышу голос Трэвиса позади:

– Фу. Теперь вы будете целоваться?

Я резко выпрямляюсь и понимаю, что все глазеют на нас. Я снова смотрю на Рейджа, и в выражении его лица появляется мягкость, которой я никогда раньше не видела.

О нет.

– Мика?

Я перевожу взгляд на ракетки, и внутри меня нарастает паника. Конечности немеют, пульс учащается.

Я слышу, как Рейдж зовет меня, но все звуки приглушены. Я направляюсь в другой конец зала, хватаю сумку со скамейки и вылетаю через входную дверь, снова вдохнув только тогда, когда свежий воздух касается вспотевшего лица. Я даже не надеваю ботинки. Я начинаю быстро идти по заросшей травой обочине.

Я иду на север, даже не в направлении дома, земля под босыми ногами холодная, но мне все равно. В голове беспорядочно кружат мысли. Они похожи на спутанный скоп молний. Я глубоко дышу, и разум начинает проясняться. Два вопроса возвышаются над всеми остальными. Первый: что со мной случилось? Впервые я почувствовала этот прилив сил вместе с Сэмом на ярмарке, и мне он понравился. Но брыкающаяся ярость почти вышла из-под контроля, как будто кто-то другой управлял моим телом.

Неприятно это признавать, но мне страшно. По-настоящему страшно.

Второй вопрос: что происходит с Рейджем? Когда я подумала, что причинила ему боль, у меня возникло чувство, которого я никогда раньше не испытывала. Чувство, которое я не могу объяснить. Что меня больше всего поражает, так это осознание того, что, когда я с Сэмом, я вижу только его. Но когда я с Рейджем, ничего не исчезает, но единственный человек, которого я хочу видеть, – это он.

Я знаю Рейджа почти всю свою жизнь. Наша дружба – единственная прочная вещь, на которую я могла опереться, когда все казалось шатким. Я не хочу испортить ее.

Верно?

Я слышу звук двигателя, а затем шорох гравия под шинами. Когда машина замедляет ход рядом со мной, я останавливаюсь, но не оборачиваюсь.

– Мика? – Голос Рейджа сразу же успокаивает меня.

Черт.

Я молча сажусь в машину и, когда он разворачивается, выпаливаю:

– Слушай, Рейдж, прос…

– Не извиняйся! Это было так круто! – Он широко улыбается мне.

Я улыбаюсь ему в ответ. Не могу не улыбнуться. Он слишком милый.

– Это было круто, да?

– С таким сокрушительным ударом ты могла бы выступать на чемпионате штата. Черт, может, даже на национальных соревнованиях!

Я чувствую прилив гордости.

– Серьезно? Ты думаешь, я могла бы выиграть?

– Что? Конечно же!

Мое волнение немного спадает.

– Абуэла никогда не позволит мне участвовать в соревнованиях.

– Почему? Это же она заставила тебя пойти на занятия.

– Я знаю. Иронично, да? Она бы сказала: «Погибели предшествует гордость, и падению – надменность», притча…

– Шестнадцатая, стих восемнадцатый. Да, мои родители тоже цитируют ее.

– У них что, одна методичка по нашему воспитанию?

Мы смеемся. Затем воцаряется неловкое молчание.

– Почему ты убежала, Мика? – спрашивает Рейдж. – В одну секунду я подумал… Не знаю. Просто вдруг показалось, что ты напугана.

– Ты же видел ракетки. Я понятия не имею, как это сделала, но мне стало страшно.

– Почему?

– Это похоже на то, как ты сломал биты на тренировке. – Я смотрю на него. – Думаю, что-то меняется в наших телах.

Рейдж избегает моего взгляда и краснеет.

Я пытаюсь объяснить ему, что имею в виду:

– Мы становимся сильнее. Намного сильнее. И все это началось… внезапно.

– Мика, мы тренируемся больше десяти лет. Занимаемся пешеходным туризмом, катанием на горных велосипедах и беговых лыжах. Это вовсе не внезапно.

– Нет. Что-то происходит, какая-то невидимая сила…

– Теперь ты говоришь, как Зи. – Он смеется.

– Может, нам стоит почаще прислушиваться к Зи.

Он поглядывает на меня, пока ведет машину.

– Ты серьезно?

– Да, я серьезно! Разве ты не чувствуешь?

– А что я должен почувствовать?

– Что мы в опасности.

Он поворачивает на мою улицу.

– Поэтому ты уезжаешь в Лос-Анджелес?

Я откидываюсь на спинку сиденья. Он подъезжает к дому и поворачивается ко мне.

– Скажи честно… – Он кладет свою руку поверх моей, и я чувствую, как по коже пробегает холодок. – Я беспокоюсь о тебе. Ты убегаешь от чего-то? – Он с трудом сглатывает. – Или от кого-то?

Я одариваю его легкой грустной улыбкой:

– Нет, я ни от чего не убегаю.

За один день я солгала Рейджу уже дважды.

7

Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему…

Откровение 3:20 ап. Иоанна Богослова

Я выхожу из машины и машу Рейджу на прощание. Как только он отъезжает и поворачивает за угол, я слышу голос бабушки из цветника:

– Чем могу помочь, молодой человек? – Ее голос настойчив, как у сержанта по строевой подготовке, завернутого в обманчивую упаковку маленькой старушки.

Я оборачиваюсь и вижу Сэма, стоящего у дома с книгой в руке.

– Здравствуйте, мэм. Я просто ищу… – Затем он краем глаза замечает меня и с облегчением улыбается: – О, привет!

Абуэла встает над оранжевыми лилейниками и вытирает руки о платье.

– Кто это, Мигуэла?

– Друг, – выпаливаю я, затем хватаю Сэма за руку и тяну к двери.

– Куда ты меня тащишь? – шепчет он.

– В дом. Идем же.

Он останавливается на пороге.

– Уверена?

– Да! Заходи.

Я захлопываю дверь за нами и с облегчением выдыхаю.

Он стоит всего в нескольких дюймах от меня, держа в руках книгу, словно букет цветов.

– Значит, меня понизили с глагола «встречаться» до существительного «друг», да?

Я собиралась отчитать его за то, что он появился без предупреждения, но его улыбка невероятно заразительна, и слова покидают меня.

Он опускает голову и наклоняется ко мне, затем останавливается.

– Нам лучше не делать этого, верно? – шепчет он.

– Я чувствую взгляд бабушки.

– Через кирпичную стену?

– Ты не знаешь ее. Готова поспорить, у нее лазерное зрение.

Он усмехается:

– Значит, супергеройский ген – это у тебя семейное, да?

Сейчас в моих чувствах к Сэму есть что-то другое. Все еще чудесное, но более… нормальное. Мои эмоции не кажутся такими сильными, и я вижу не только Сэма, но и весь мир вокруг.

Затем я вспоминаю, что все еще одета в спортивную одежду, и теперь мне хочется исчезнуть.

– Так что ты здесь делаешь?

– Хотел вернуть книгу. – Он протягивает роман Данте Валгейта. – И я надеялся увидеть твои книжные полки.

Ладно, это самая сексуальная вещь, которую я когда-либо слышала.

– Прости, что пришел без приглашения. Я просто проезжал мимо, – говорит он, а затем замечает фотографии на камине позади меня.

Он подходит к полке и берет снимок мамы – единственный, который у нас есть. Это фото на выпускном в старшей школе, на ней белая рубашка на пуговицах, каскад волнистых темных волос рассыпается по плечам, а на губах улыбка, которая выглядит так, словно она хранит какой-то секрет.

Или даже много: в конце концов, она из рода Анхелес.

– Это твоя мама?

– Да. Она умерла, когда я была маленькой.

У меня возникает непреодолимое желание вырвать снимок у него из рук и положить обратно на место. Какая-то часть меня действительно не хочет, чтобы он прикасался к нему.

– У меня нет ни одной фотографии мамы. Она оставила мне только это. – Он закатывает рукав и указывает на наручные часы с кожаным ремешком и перламутровым циферблатом. Они выглядят старинными.

– Что она оставила Роне?

Надеюсь, ничего.

– У нас разные матери, – отвечает он. – У тебя есть что-нибудь на память о маме? Как семейная реликвия?

– Ты держишь ее в руках.

– Это? Фотография?

Я киваю, боясь, что голос сорвется, если заговорю.

Он снова смотрит на снимок.

– Ты похожа на нее.

– Ты так думаешь?

Я смотрю на фото, на дымку латиноамериканского очарования, на уверенный наклон ее головы. Раньше я молилась, чтобы походить на нее, когда вырасту; чтобы, когда посмотрю в зеркало, я увидела часть ее, смотрящую в ответ, как будто она все еще здесь.

Я наконец забираю у него фотографию.

– Я этого не вижу, – говорю я и убираю рамку обратно на каминную полку.

– Что с ней случилось, Мика?

Несмотря на то что это я должна задавать ему вопросы, я чувствую, как мое сердце смягчается. Я хочу поговорить о маме. Рассказывая о ней, я чувствую, что она больше похожа на воспоминание, а не на сон.

– Я не знаю. Мне было почти два года, мы жили в Пуэрто-Рико. Произошел несчастный случай, наверное. Наверное, все было плохо, потому что абуэла не хочет говорить об этом.

– Тогда и ушел твой отец?

Я просто киваю, чувствуя, как невыплаканные слезы поднимаются на поверхность.

– Прости. Я не хотел тебя расстраивать. – Он берет меня за руку.

– Все нормально. Я пережила это, – отвечаю я, хотя мы оба знаем, что эти слова очень далеки от правды.

Он приподнимает мою голову.

– Я просто хотел узнать больше о тебе.

Вот он. Идеальный момент, чтобы выведать у него правду.

– Сэм, с тех пор, как вы с Роной появились в городе, тут стали происходить странные вещи.

Он делает шаг ко мне.

– Правда? И какие?

Внезапно в комнате становится жарко, словно кто-то зажег камин. Он делает еще один шаг. Теперь мы находимся всего в дюйме друг от друга.

Я начинаю терять ход мыслей, но ухитряюсь произнести:

– Откуда ты?

– С юга, – отвечает он, наклоняя голову совсем немного, и…

Раздаются три резких стука в окно.

Я отпрыгиваю и вижу абуэлу, которая, прижав руки к лицу, пытается заглянуть в дом.

– Я лучше пойду, – говорит Сэм так, словно это последнее, что он хочет сделать.

Жар уходит вместе с ним, уступая место прохладному ветерку. Черт, если бы его температура была намного выше моей, то он бы наверняка выглядел потным, но он всегда абсолютно невозмутимый.

Я чувствую легкий озноб и потираю руки, когда выхожу за ним на улицу. В ту секунду, когда я ступаю на каменное крыльцо, бабушка чуть ли не набрасывается на меня:

– Итак? Кто этот новый «друг»?

Я слегка откашливаюсь:

– Абуэла, это мой друг Сэм. Сэм, это моя бабушка.

– Для меня честь познакомиться с вами, донья, – говорит он.

Она изучает его, как делает это с гнилыми овощами, которые собирается выбросить в компост: с равной долей недоверия и раздражения.

Наконец она переводит взгляд с Сэма на меня.

– Мигуэла, мне нужна твоя помощь с лестницей. – Абуэла указывает в сторону дома.

– О, сеньора, позвольте мне помочь вам. – Сэм подходит к ней.

– Нет.

Сэм замирает. Она использовала тот самый тон, который мог бы заставить часы остановиться от страха – столько в нем угрозы.

– Мы с Мигуэлой прекрасно справимся сами. Спасибо.

Последнее слово – не столько выражение благодарности, сколько попытка прогнать его, и он понимает намек.

– Что ж, приятно было познакомится с вами, сеньора Анхелес.

Абуэла лишь кивает, затем натягивает садовые перчатки.

Сэм быстро подходит ко мне, и я иду за ним по дорожке.

– Прости. У нее… плохой день.

Я слышу, как бабушка слегка кашляет. Когда я оборачиваюсь, она стоит на верхней ступеньке лестницы, хватает пригоршню мокрых листьев и с отвращением бросает их на землю.

Однако Сэма эта ситуация будто нисколько не задела.

– Не переживай. Эй, кстати, ты все еще наказана?

– Нет, а что?

– Отлично! Ты свободна завтра утром в одиннадцать?

Еще одна куча мокрых листьев падает на землю с влажным стуком. Абуэла кричит:

– Мигуэла, у нас во второй половине дня ежемесячная поездка в «Костко»^[18] . Мы должны выехать к двум часам, чтобы успеть домой засветло.

– Я верну ее к двум часам, донья Анхелес, обещаю, – заверяет Сэм, но в ответ получает лишь раздраженное фырканье.

– Не обращай на нее внимания, – говорю я.

В ее грубости есть что-то такое, что заставляет меня защищать Сэма, хотя я сама отношусь к нему с подозрением. Меня тянет в двух совершенно разных направлениях одновременно, и это действительно ужасно. Единственное, что я могу придумать, – это воспользоваться возможностью узнать о нем побольше.

– Так, и что будет в субботу в одиннадцать? – меняю я тему.

– Сюрприз. Ты согласна?

– Да.

– Отлично, я заеду за тобой и напишу заранее.

– Хорошо.

Я смотрю, как он уходит, не забывая восхищаться его задницей, которую идеально облегают джинсы, и клянусь, что завтра узнаю о Сэме все, что только можно, даже если для этого мне придется лгать, мошенничать и воровать.

– Мигуэла. Подойди.

Но сначала я должна поговорить с бабушкой-кайфоломом.

Я разворачиваюсь и подхожу к абуэле, которая все еще стоит на лестнице. Листья кучками разбросаны по лужайке, как нашествие лягушек.

Когда я подхожу ближе, она смотрит на меня и говорит:

– Тебе стоит быть осторожнее.

Я раздраженно выдыхаю:

– Я могу позаботиться о себе, понимаешь?

Она срывает еще одну пригоршню листьев и бросает на землю. И еще одну. Этот ритм в некотором роде гипнотизирует. Мускусный запах гниющих листьев поднимается вверх, когда они падают на траву.

– Вот как это начинается.

– Что начинается?

– Ты расслабляешься, а потом становится слишком поздно. Посмотри, что стало с твоими родителями!

В конце ее голос становится высоким, и я понимаю, что она поддалась своим чувствам. Она никогда намеренно не поднимает эту тему.

– Я бы хотела, абуэла, но как? Ты никогда ничего не рассказывала мне о них!

Она выдыхает, и я вижу, что ей плохо, но не позволяю ей сорваться с крючка.

– Как я могу избежать их ошибок, когда понятия не имею, кем они были? Что они сделали? Почему они ушли?

– Твоя мать никогда не ушла бы специально! Ты знаешь это.

– Разве?

Она поворачивается ко мне и указывает на меня страдающим артритом кривым пальцем:

– Никогда не сомневайся в любви своей матери. Она отдала свою жизнь, чтобы защитить тебя!

Стоп.

– Что? – Мама умерла не во время родов. Как тогда она могла умереть ради меня? – Что это вообще значит?

Абуэла отмахивается от меня, как от комара:

– Не важно. Я больше не могу верить, что ты поступишь правильно.

Одной рукой она держится за лестницу, другой лезет в карман домашнего платья и достает скомканное и слишком знакомое письмо.

– Я нашла это, когда стирала вещи.

– Я говорила, что сама постираю свои вещи! – возмущаюсь я, пока паника растет в моей груди.

– Не меняй тему! Ты ни во что меня не ставишь, Мигуэла. Мы договорились, что ты будешь учиться здесь, в Вермонте, тогда зачем ты подала заявление в Калифорнию за моей спиной?

– Чушь собачья. Мы не договорились. Это ты решила. Как и всегда.

Вздох.

– Мигуэла Луиза Анхелес. Не смей так со мной разговаривать, поняла меня?

Что-то в груди лопается, и меня захлестывает гнев.

– Нет, не поняла. Я хочу выбраться отсюда и построить собственную жизнь. Ту, которую ты не сможешь контролировать.

– Я не пытаюсь контролировать твою жизнь. Я пытаюсь защитить тебя.

– От чего? Скажи мне, чего ты так боишься.

– Ты не можешь уйти, пока… – Она резко замолкает.

– Пока что? Абуэла! – Я уже кричу, но меня это не волнует.

Но она, кажется, пришла в себя.

– Нет. Пока не время обсуждать это. – Она тянется за еще одной охапкой листьев, но я вижу, что ее рука дрожит.

– Что ж, я уеду в Лос-Анджелес, и ты не сможешь остановить меня. Мне не нужна твоя защита, я справлюсь сама. Ты не будешь разрушать мою жизнь только потому, что не смогла спасти жизнь дочери! – Затем я хлопаю ладонями по боковым перилам лестницы и направляюсь к входной двери.

Схватившись за дверную ручку, я слышу громкий металлический скрежещущий звук. Я резко оборачиваюсь и вижу, как лестница скользит по желобу, медленно падая, а абуэла цепляется за верхушку, все еще сжимая в пальцах пучок мокрых листьев. Я одним прыжком оказываюсь там, поднимаю лестницу вместе с бабушкой и прислоняю ее к дому.

Мой желудок сжимается, но в то же время я чувствую электрический разряд, пробегающий по рукам и пальцам. Как будто я могла перепрыгнуть через весь дом. Я смотрю на длинную тяжелую лестницу и быстро прикидываю ее вес. Я, наверное, только что удержала двести фунтов, как будто они ничего не весили.

Держа лестницу ровно, я поднимаю взгляд на Абуэлу и вижу, что она смотрит на меня сверху вниз, прижав руку ко рту. Затем она осеняет себя крестным знамением.

Она спускается вниз, ее ноги дрожат, пока я держу лестницу и мысленно готовлюсь поймать ее. Я чувствую тяжесть в груди, и мне хочется забрать все слова, что сказала ей, обратно.

Когда абуэла оказывается на земле, я прижимаю ее к себе и удивляюсь, когда она обнимает меня в ответ.

– Прости меня! Мне не стоило говорить такое.

– Тшш, тшш, – шепчет она в мои волосы. – Это не твоя вина, m’ija. Все хорошо. – Но я чувствую, как она вся дрожит.

– Пойдем в дом, – говорю я, обнимая ее за плечи.

Она улыбается, но я вижу напряжение в уголках ее губ и задумываюсь, не поранилась ли она. Я завожу ее в дом и усаживаю в кресло.

– Я сделаю тебе café con leche^[19] . – Я разворачиваюсь, чтобы пойти на кухню, но ее рука останавливает меня.

– Мигуэла, как ты это сделала? – шепчет она.

– Я не знаю, – честно отвечаю я.

Но завтра я планирую выяснить это.

8

Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего

Откровение 1:3 ап. Иоанна Богослова

На следующий день, сразу же после утренней мессы, я бегу домой, быстро переодеваюсь и вскоре снова выхожу на улицу, где жду Сэма.

Дыши, Мика. Дыши.

Ровно в одиннадцать из-за угла выворачивает машина, и мое сердцебиение ускоряется. Стоп, нет, это серебристая «Тесла». Не Сэм. Но автомобиль останавливается перед домом, и, когда открывается дверь со стороны водителя, Сэм вылезает и обходит машину спереди с широкой улыбкой, от которой на его щеках появляются ямочки. На нем шерстяная куртка, которая облегает его тело так, словно была сшита специально для него, и черная футболка.

Я выпрямляюсь и указываю на машину:

– Что случилось с той?

Сэм улыбается:

– Ты назвала ее «пожирателем бензина», поэтому я позвонил в компанию по прокату и обменял на что-то более ответственное с точки зрения экологии.

– Я впечатлена. – Я не могу сдержать улыбку.

– О, я только начал, – подмигнув, говорит Сэм.

Я залезаю в машину, и он закрывает за мной дверь.

Сев за руль, он достает телефон и начинает что-то печатать, как будто набирает текстовое сообщение. Вскоре приходят несколько уведомлений, но он отключает телефон, как будто что-то скрывает. Он заводит машину, а все, о чем я могу думать – как украдкой просмотреть его сообщения.

– Так куда мы поедем? – спрашиваю я.

Сэм протягивает руку и кладет мне ее на колено.

– Я же сказал: это сюрприз.

– Вермонт слишком мал для сюрпризов, так что можешь спокойно рассказывать, – замечаю я.

– Нет. Мой рот на замке. Пока что.

Ладно, это даже возбуждает. Но все же мне лучше приступить к расследованию поскорее. Я уже собираюсь допросить его с пристрастием, когда он задумчиво вздыхает.

– Тебе повезло, что ты выросла здесь, спрятанная от всего мира, – мягко говорит он.

В этом предложении явно скрывается множество подтекстов, которые я пока не могу разобрать, поэтому я пытаюсь завязать непринужденную беседу в надежде, что он поделится чем-то полезным.

– Наверное. Здесь красиво и все такое, но через некоторое время становится скучно. Те же лица, те же улицы, те же горы. Ты словно заперт в снежном шаре.

Мои слова заставляют его усмехнуться.

– Похоже, ты действительно привязана к своим друзьям. Расскажи о них, – просит он, когда мы выезжаем из города и немного набираем скорость.

Я слышу, как его телефон вибрирует на консоли между нами. Его завалили уведомлениями, но он игнорирует их. Жаль, что я не вижу, кто написывает ему, но если не хочу, чтобы он догадался о моих планах, тогда мне лучше вести себя как обычно.

– По большей части Стоу состоит из имущих и неимущих. Богатые люди, которые живут на склоне горы, и местные жители, которые работают в ресторанах и отелях. Мой друг Барри принадлежит и к тем и к другим. Его семья владеет несколькими фермами и множеством акров земли, так что он местный, но с деньгами. Он охотник с полным арсеналом оружия, но боготворит Тейлор Свифт. В общем, парень со множеством контрастов.

– Как так?

Я пожимаю плечами.

– Он называет себя «странным деревенщиной». В довершение всего, его друг – чернокожий лыжник. Вдвоем они разрушили около дюжины стереотипов о Новой Англии.

– Неплохо. А что насчет той девчонки с вайбами богемы?

Я улыбаюсь.

– Зи? У нее довольно консервативная семья, так что я не понимаю, как она стала такой. Она веган, планирует свою жизнь по астрологическим картам, одевается в цветастую одежду и играет на скрипке блуграс^[20] .

– Она именно такая, какими я представлял жителей Вермонта до того, как приехал сюда. Знаешь, четыре «Б» этого города: «Биркенсток»^[21] , Берни Сандерс^[22] , «Бен&Джерри»^[23] и «Бертон Сноубордс»^[24] .

Я громко смеюсь:

– Да, это в значительной степени описывает Зи. Но она также самый нежный и добрый человек, которого я знаю. Она все чувствует очень глубоко.

Стоп. Почему его так интересуют мои друзья? Что он задумал?

– А тот рыжий? Какой он? – Сэм бросает на меня острый взгляд, когда мы подъезжаем к съезду в Монтпилиер. – Рагуил, кажется. Он будто не вылезает из тренажерного зала.

Я вздрагиваю от его комментария. Это оскорбление? Я никому не позволю насмехаться над Рейджем.

Он улавливает мое раздражение.

– Я имею в виду, у него есть несколько пистолетов. И они ненастоящие, как у Барри. – Он указывает на свои не такие уж и накачанные бицепсы.

Значит, это был комплимент. И все же… Когда он спросил про Рейджа, его голос изменился. И тот леденящий душу взгляд, который он бросил на меня…

– Он мой лучший друг, – говорю я.

– О, думаю, он хочет большего.

Я чувствую, как жар приливает к моему лицу, и искоса смотрю на него. Пожалуй, хватит его вопросов.

– А что насчет твоих друзей? Которых я видела на ярмарке?

– Я знаю их вечность. Мы бываем во многих местах и многое делаем вместе, – отвечает он через некоторое время.

Да, я видела это в «Инстаграме».

– Сегодня мы полетим на вечеринку в Бостон.

– Подожди, ты уезжаешь? Сегодня?

Он улыбается мне.

– Не переживай, я вернусь уже завтра. – Его улыбка слегка гаснет. – На самом деле мне кажется, что они общаются со мной только из-за отца.

Черт.

– Это как-то печально.

Он рассеянно кивает, проезжая по переулкам города.

– Сэм, кто твой отец?

Он вздыхает.

– Что ж, думаю, они скажут, что он очень важный человек.

– А что скажешь ты?

– Он единственный человек, на которого я всегда пытаюсь произвести впечатление, и тот, кто всегда разочарован во мне.

Эти слова поражают меня в самое сердце, как удар кулаком. Наверное, потому, что я испытываю то же самое по отношению к абуэле. Я пытаюсь стряхнуть это чувство и придумать какой-нибудь отвлекающий маневр, который помог бы мне получить доступ к его телефону. Стоит ли солгать, что не могу найти свой и мне нужно позвонить? Но потом я замечаю, что мы подъезжаем к кампусу Вермонтского колледжа изящных искусств, и отвлекаюсь.

Я сощуриваюсь:

– Подожди, что мы здесь делаем?

– Просто доверься мне.

– Не то чтобы это было легко.

– Я знаю.

Он выезжает на переполненную стоянку, но сразу же находит свободное место, как будто оно было забронировано для него. Он хватает телефон и кладет в карман – пока мне чертовски не везет. Затем он протягивает мне руку и помогает выйти из машины. Я замечаю, что он не запирает ее, когда мы уходим, – должно быть, приятно быть настолько богатым, что тебя перестают волновать такие вещи, как кража взятой напрокат машины, – так что у меня есть еще один шанс. Я могу придумать предлог, чтобы вернуться к машине и посмотреть, есть ли внутри что-нибудь интересное.

Я запечатлеваю план в памяти, пока мы поднимаемся по мраморным ступеням. Увидев рекламный щит за колонной, я резко останавливаюсь.

– Лекция? Данте Валгейта?! – взвизгиваю я. – Данте здесь? – Клянусь, я готова прыгать от радости, но сдерживаюсь. – Почему я не знала о ней? Я подписана на все рассылки!

– Это часть обучения в магистратуре искусств, лекция не открыта для широкой публики. Но, к счастью, у меня есть связи.

Я так ошеломлена и тронута, что вскакиваю, обвиваю руками его шею и повисаю на нем, издавая все же поросячий визг.

– Спасибо. Это потрясающе, – шепчу я ему на ухо.

Он нежно целует меня в шею и мягко обнимает.

– Это ты потрясающая, Мика.

Я чувствую укол вины под ребрами, когда мы входим в зал. Как я могу шпионить за Сэмом, когда он сделал для меня нечто настолько приятное? Я вижу похожий на пещеру зрительный зал с деревянными полами и кирпичными стенами. Сбоку установлена сцена, окруженная сотнями складных стульев, почти все места заняты.

Затем я замечаю афишу мероприятия, которое вот-вот начнется: «Приглашенный спикер: Данте Валгейт с лекцией о доверии своим инстинктам».

Это определенно знак. От Вселенной? Возможно. Если я сейчас сбегаю к машине, то смогу вернуться вовремя, чтобы это выяснить.

– Сэм, мне надо в уборную. – Я указываю в вестибюль, где заметила туалет для инвалидов. И поскольку я на самом деле не собираюсь им пользоваться, это нормально, верно?

Он кивает:

– Я займу нам места.

Я улыбаюсь и устремляюсь в переднюю часть аудитории. Убедившись, что он не смотрит, я выскальзываю через входную дверь и направляюсь на парковку. Когда я тянусь к дверце машины, меня охватывает мгновенная паника, что она заперта и сработает сигнализация, но она открывается без проблем.

Я начинаю рыться в бардачке, но там только буклет об аренде и инструкция по эксплуатации автомобиля – ничего интересного. Затем я заглядываю под сиденье. Впереди ничего нет. Я пересаживаюсь на заднее сиденье, но там абсолютно пусто.

Я открываю багажник. Есть только запасное колесо и домкрат. Хотя она же взята в аренду, что там еще должно быть. Стоп! У «Теслы» есть багажник еще спереди. Я нахожу рычаг и открываю капот, уверенная, что увижу там что-нибудь, но там совершенно пусто и идеально чисто. Черт возьми! Черт возьми! Да, я бы и десяти минут не продержалась в Морской полиции.

Я закрываю машину и бегом возвращаюсь в аудиторию. Я смотрю поверх голов и вижу, как Сэм машет мне рукой со второго ряда.

Подходя, я замечаю каскад огненно-рыжих волос рядом с ним.

Черт возьми.

Я замедляюсь, но не могу развернуться. Сэм извиняется передо мной, сердито поджав губы, и отодвигается, чтобы мне не пришлось сидеть рядом с Роной. Ошеломленная, я опускаюсь на стул, а она перегибается через Сэма.

Его сестра одета в облегающее короткое черное платье, с обнаженными ногами и туфли-лодочки. Очень литературно-событийная шлюшка Барби.

– Мага! Так рада снова с тобой встретиться. – Она протягивает мне руку.

О, черт, нет.

– Мика, – одновременно поправляем ее мы с Сэмом.

Она с усмешкой отдергивает руку и толкает брата локтем.

– Я не знала, что ты привезешь свою маленькую красотку месяца. Как мило.

Президент колледжа поднимается на сцену, чтобы представить Данте, а Сэм наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Я не знал, что она тоже приедет.

– Она следит за нами?

Сэм не успевает ответить, так как на сцену выходит Данте Валгейт, весь взъерошенный, как и полагается писателю, и поправляет очки овальной формы, которые сползают у него с носа. Все отходит на задний план, когда зрители аплодируют. Я немного выпрямляюсь, надеясь, что он каким-то образом сможет заметить меня в толпе. Я фанатка, и мне все равно, если остальные об этом узнают.

Но его лекция оказывается довольно скучной. Доверие к своим инстинктам сводится к общим советам по написанию текстов, которые любой может найти в интернете, а его голос невероятно монотонен, как будто он просто повторяет заученную презентацию. Должна сказать, я очень разочарована. Но потом он удивляет меня.

– В художественной литературе персонажи предоставлены воле авторов, которые, по сути, являются богами, приводящими в движение все и вся. Но на самом деле мы предоставлены сами себе, и единственное, чему мы можем доверять в качестве ориентира, – это неоспоримым чувствам, выжженным в нашей ДНК теми, кто был до нас.

Я выдыхаю. Рона поворачивает голову в мою сторону и свирепо смотрит, а Сэм с любопытством изучает меня, как будто ожидал моей реакции.

– А теперь я хотел бы прочитать отрывок из еще не опубликованного рассказа под названием «Сделка».

Данте делает глубокий прерывистый вдох, перебирая какие-то бумаги на трибуне, как будто пытается убедить себя продолжать. К счастью для меня, он наконец это делает.

– Мелвин? Что ж, его учили не желать многого от этой жизни. Достаточно хорошая работа. Достаточно верная жена. Двое детей и дом с чертовым забором из кольев. Видите ли, Мелвин знал не так уж много, но если он и знал что-то, так это то, что он хотел большего. Нет, нуждался… в большем.

Такое чувство, что он разговаривает со мной, его слова откликаются в сердце. Я сглатываю и наклоняюсь вперед на стуле, ожидая следующего предложения.

– Единственный вопрос заключался в том, как далеко он готов зайти, чтобы получить это.

Текст в этом отрывке более резкий, чем в романах, формат немного более экспериментальный, но мне нравится так же сильно, как и все остальные его книги.

Когда он заканчивает, зрители громко аплодируют, только Рона скрещивает руки на груди, явно чем-то недовольная. Сэм усмехается, но затем что-то шепчет ей на ухо. Я наклоняюсь, пытаясь расслышать, но хлопки и одобрительные возгласы вокруг нас слишком громкие.

Однако когда все стихает, я могу разобрать, как Сэм говорит:

– Оставь Мику в покое. Я серьезно.

Затем Рона уходит, расталкивая людей на своем пути. Данте благодарит всех и объявляет, что будет подписывать книги.

– Черт! Я не взяла с собой книгу! – восклицаю я, но затем замечаю хмурое выражение на лице Сэма. – Ты в порядке? Куда ушла Рона?

– Да, все хорошо, – отвечает он, хотя по его интонации понятно, что это не так. – А Рона, как всегда, просто ушла. Итак. Что думаешь о Данте?

Я едва сдерживаюсь.

– Этот рассказ был потрясающим! Не могу поверить, что услышала отрывок из его новой книги, которая выйдет только в следующем году. – Улыбка расползается по лицу Сэма. Думаю, мой энтузиазм заразителен. – А когда он говорил о боли как о «коросте, покрывающей все еще не зажившую рану»… Я чуть не умерла от того, насколько это идеальное описание. И в конце! Я думала, он спасет Мелвина, но вместо этого он оставил героя одного на острове без надежды на искупление. Так глубоко и мрачно! – Я понимаю, что говорю слишком громко, будто помешанная, и что Сэм подводит нас к каким-то красным бархатным канатам. – Мы разве не уходим? – Я оборачиваюсь и понимаю, что мы встали в очередь, где продают «Последний спуск». – О, ты хочешь купить себе экземпляр? Позволь мне. Это меньшее, что я могу для тебя сделать… – С этими словами я тянусь к сумке.

Сэм останавливает меня до того, как я расстегиваю замок.

– На самом деле я хочу представить тебя ему.

Я замираю.

– Что? – тихим голосом спрашиваю я, а затем крепко хватаю его за руку.

Его улыбка растягивается до ушей.

– Ага. – И он подталкивает меня вперед, пока я не отрываю от него взгляд.

– Подожди… ты знаком с ним?

– Да, пару лет назад у него были какие-то дела с отцом.

– Значит, на самом деле тебе не нужна была моя книга, я правильно понимаю?

– Да. Я просто хотел встретиться с тобой еще раз.

От волнения я даже не знаю, как реагировать на его слова. Я хватаю его за рукав куртки.

– Нет, ты не понимаешь. Я не могу! Это как если бы абуэла встретилась с Марком Энтони^[25] или кем-нибудь вроде него. Он для меня как Элвис.

– Именно на это я и рассчитывал.

Я крепко держу его за руку и уже наверняка перекрыла кровообращение – мое сердце бьется все быстрее, пока мы медленно продвигаемся вперед. Я смотрю на волосы Данте цвета соли с перцем, на то, как непринужденно он разговаривает с писателями, подписывая их экземпляры. Человек, который написал мои самые любимые книги, всего в нескольких футах.

Словно услышав мои мысли, Данте поднимает взгляд и смотрит прямо на меня. Должно быть, на моем лице отражается паника, потому что он слегка усмехается. Затем его взгляд падает на Сэма.

Кажется, что в его голове щелкает выключатель.

Глаза Данте расширяются, и он перестает обращать внимание на происходящее вокруг. Я наблюдаю, как его лицо напрягается и бледнеет. Человек в начале очереди толкает к нему книгу, и писатель слегка подпрыгивает, глядя на него с удивлением, как будто забыл, где находится. Его агент что-то шепчет ему, и он резко кивает и что-то строчит на страницах. С каждой книгой, которую он подписывает, становится все яснее, что все очарование и вовлеченность исчезли. Как будто из него высосали всю жизнь.

Мы подходим все ближе и ближе, и я наблюдаю за ним, пытаясь понять, что происходит. Каждые несколько минут он нервно поглядывает на Сэма, словно пытаясь отследить его местонахождение.

Наконец подходит наша очередь. Данте видит, как мы встаем напротив него.

– Сэм, – с нервным смешком здоровается он. – Что ты здесь делаешь? Отец послал тебя сюда?

Сэм отмахивается от его вопроса:

– Нет, нет. Я не по делу. – Он обнимает меня за плечи. – Моя подруга Мика ваша большая поклонница, так что я решил познакомить ее с вами.

Данте даже не переводит на меня взгляд, лишь кивает и здоровается. Но его приветствие звучит так, словно это обязательство, прямо как абуэла здоровается с новыми людьми в церкви. Он снова смотрит на Сэма:

– Я сделал, что вы хотели. Я сказал, что выполнил свою работу.

Пот стекает по лбу Данте, в то время как Сэм кажется абсолютно спокойным. Какого черта здесь происходит?

Сэм протягивает кредитную карточку представителю книжного магазина и толкает экземпляр через стол к Данте. Автор смотрит на нее так, словно никогда раньше не видел.

– Ее зовут Мика. Напишите «Для Мики», – просит Сэм, и Данте слегка вздрагивает, двигаясь как заводная игрушка, в которой только что повернули ключ. Он нацарапывает на странице свою знакомую неразборчивую подпись и отодвигает книгу, не глядя на меня.

Сэм и Валгейт кивают друг другу, и мы отходим в сторону. Я открываю книгу и смотрю на подпись «Для Мики».

– Ты голодна?

Я удивленно смотрю на Сэма. Он улыбается, словно вся эта встреча не была напряженной, как гроза. Будто подобные вещи случаются постоянно. Я оборачиваюсь и смотрю, как продавец книжного магазина торопит людей, а аудитория пустеет, как песочные часы.

Сэм берет меня за руку и ведет к выходу. Я не могу просто так это оставить. Я чувствую, что должна во всем разобраться, но интуиция подсказывает, что если я прямо спрошу Сэма, в чем дело, он найдет способ уклониться от вопроса. Он действительно хорош в этом.

Мысли крутятся в голове, пытаясь родить идею. Когда мы подходим к машине, я открываю книгу и восклицаю:

– Черт! Я взяла не тот экземпляр! – Я смотрю на Сэма, который уже садится в машину. – Я сейчас вернусь. – Я разворачиваюсь и бегу в аудиторию.

Прижав к груди книгу (естественно, правильно подписанную), я направляюсь к столу. К счастью, он все еще здесь. Запыхавшись, я подбегаю к нему.

– Мистер Валгейт?

Он поднимает взгляд, узнает меня и нервно оглядывается по сторонам. Затем делает глубокий вдох, когда не находит Сэма.

– Простите, мисс. Мне пора идти, – говорит он, чуть ли не вскакивая со стула.

– Мистер Валгейт, какое у вас было дело с отцом Сэма? – Не очень тонко, но я не знаю, сколько у меня времени, прежде чем Сэм придет искать меня или, что более вероятно, Валгейт сбежит.

Его взгляд возвращается ко мне.

– Это касается только меня и его, юная леди. – Он начинает поворачиваться, но затем снова смотрит на меня: – Почему вы спрашиваете?

Его лицо приобретает то же выражение, при виде которого я вздыхала столько раз.

Но при этом оно другое. Темнее, злее, менее красивое.

– Я просто задумалась, чем занимается его отец… и почему вы выглядели таким напуганным.

Я сама не осознавала, что собираюсь произнести последнюю фразу, пока она не слетела с моих губ. Валгейт пошатывается, словно его ударили, а затем его лицо краснеет от ярости.

Я только что поняла: мне не нравится такой Данте Валгейт.

– Вам стоит спросить об этом Сэма. – Он сощуривается. – Подождите, Мика… это сокращенно от Мигуэлы?

Я киваю и крепче прижимаю книгу к себе.

– Вы написали мне письмо о Марии из «Смертельной комедии». – Он указывает на меня. – Это вы.

Он помнит мое письмо? Он наверняка ежедневно получает тысячи писем от фанатов.

– Да. А что?

Автор мгновение смотрит на меня, хочет что-то сказать, но замолкает, заметив Рону, которая стоит у выхода, ухмыляясь и уперев руки в бока.

Его голос понижается до шепота:

– Мой вам совет. Держитесь подальше от этой семьи. Они зло. Они даже не люди. Вам повезет, если все, что они сделают, – это убьют вас. – Увидев приближающуюся Рону, он прекращает говорить и хватает свою кожаную сумку.

Это какая-то аллегория?

– Что это значит?

Данте поворачивается к продавцу:

– Здесь есть черный выход?

Ему указывают на дверь без таблички.

– Подождите! Что это значит? – кричу я ему вслед, но он срывается с места.

Я наблюдаю за тем, как он убегает, а в это время Рона подкрадывается ко мне.

– Надо же, убежал. Интересно почему? – говорит она, восхищаясь своим кроваво-красным маникюром.

– Он увидел твое лицо, – отзываюсь я. – Не могу винить его.

Рона встает передо мной, принимая боевую стойку.

– Считаешь себя крутой, но не понимаешь, в какое дерьмо ввязалась.

– Серьезно? Так, может, просветишь меня?

– Ты узнаешь. Когда придет время, – усмехается Рона.

Я чувствую, как по лбу стекает капелька пота, и смахиваю ее. Такое ощущение, что взгляд Роны прожигает во мне дыру.

Но я не отступлю.

– Может, я выясню это сама, – говорю я.

Рона откидывает голову назад и хихикает:

– Сильно сомневаюсь в этом.

Я подумываю о том, чтобы использовать книгу как оружие и ударить ее, но она достает телефон и держит его, как будто читает сообщение.

Затем она начинает пятиться и уходит, не сказав больше ни слова.

Когда я покидаю здание и выхожу на прохладный вечерний воздух, в голове у меня немного проясняется, и я понимаю, что в какой бы ситуации ни оказалась, это намного интереснее, чем любой роман Данте Валгейта.

Когда я подхожу к машине, Сэм подключает наушники к телефону, с минуту жестикулирует, виновато улыбаясь, затем, выезжая с парковки, пускается в ругательства по-французски.

Пока он ведет автомобиль, разговор продолжается, временами накаляясь. Впервые в жизни я жалею, что не выбрала французский, вместо того чтобы получить более легкую оценку по испанскому.

Он не заканчивает разговор, пока мы не добираемся до Стоу.

– Прости, Мика. Ненавижу, когда люди так поступают со мной, но я должен был ответить на этот звонок.

Он сворачивает на мою улицу, и я вижу, что абуэла уже стоит около машины. Черт!

– Что там произошло?

Он вновь наклоняет голову набок.

– Что ты имеешь в виду?

Эмм… с чего бы начать?!

– Я про Данте Валгейта. Вы вели себя очень странно. Потом я столкнулась с Роной, и она начала издеваться надо мной. И этот звонок сейчас звучал так, словно это был серьезный спор.

Сэм отмахивается от моих слов:

– Валгейт всегда был головной болью. – Пауза. – То же самое касается и Роны. А спорил я с отцом.

– Твой отец говорит по-французски?

Сэм пожимает плечами.

– Сейчас он во Франции, так что…

Как будто это все объясняет.

– И о чем вы спорили?

– Он начинает терять терпение из-за одного дела, которое, по его мнению, я должен закончить. И он не перестает напоминать мне о нем. Это так раздражает.

Мы подъезжаем к дому. Время на исходе.

– Какое дело?

Он останавливает машину и проводит рукой по лицу, словно пытаясь что-то стереть.

– То, которое я больше не хочу делать.

– Мигуэла! – рявкает абуэла с подъездной дорожки, и мы с Сэмом поворачиваем головы в ее сторону – ее руки уперты в бока, а губы плотно сжаты.

– «Костко» ждет, – пожав плечами, заключает он.

Черт.

9

Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

Откровение 3:3 ап. Иоанна Богослова

Еженедельная поездка в «Костко» мучительна. Даже более мучительна, чем обычно, потому что она сократила мое время с Сэмом, а еще я умираю от желания поговорить с Зи о том, что я узнала, но телефон разрядился, прежде чем я смогла закончить сообщение. И боже упаси, чтобы у абуэлы в машине был шнур для зарядки. На самом деле, поскольку этой машиной в основном управляют хомячки на колесе под капотом, у нее все равно не хватило бы на это сил. («Я знаю, что мы можем позволить себе новую машину, Мигуэла! Но зачем она нужна нам? Эта работает просто отлично, gracias a Dios»^[26] .)

В довершение всего, когда мы выезжаем на шоссе между штатами, абуэла делает вдох, как будто готовится к глубоководному погружению, и начинает:

– Нам нужно обсудить тот колледж в Калифорнии, в который ты подала заявление за моей спиной.

– Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.

– Я знаю, как он называется. Не будь такой высокомерной.

Наступает долгое молчание, а затем она прерывает его:

– Ты должна забрать заявление.

– Нет! Это мой выбор. И я не хочу больше разговаривать с тобой об этом!

Она смотрит на меня, потом ее взгляд возвращается к дороге, ее больные артритом пальцы сжимают руль на десяти и двух часах. Затем менее уверенным голосом она говорит:

– Ты изменилась в последнее время, Мигуэла. Я боюсь за тебя.

Я не могу отделаться от мысли, что она имеет в виду инцидент с лестницей. Я напугала ее. Но правда в том, что в эти дни я боюсь сама себя.

Остаток поездки проходит в тишине, а когда мы сворачиваем за угол на Мейпл-стрит, нас встречает стена мигающих синих и красных огней в угасающем послеполуденном свете.

– Что происходит? – Мой голос напряжен до предела.

– Ay Dios, это мистер Пембли? – спрашивает абуэла и перекрещивается.

Когда мы подъезжаем ближе, я не могу сдержать громкий вдох:

– Нет, это наш дом!

Абуэла паркуется перед домом соседа за вереницей машин с горящими фарами на крышах. Впереди я замечаю грузовик Барри и стоящего рядом с ним Рейджа. Я выскакиваю, как только машина останавливается, и подбегаю к друзьям.

– Мика, мы пытались до тебя дозвониться. – Он берет мои трясущиеся руки в свои. – Почему ты не отвечала?

– У меня сел телефон, пока мы были в магазине. Что случилось?

– Мы с Барри ехали по городу, когда услышали по полицейскому сканеру сообщение о взломе. Когда они назвали адрес, мы сразу же приехали сюда.

Слава богу, Барри работает в спасательном отряде, и у него дома и в грузовике есть полицейский сканер.

Абуэла тихо подходит к нам.

– Рагуил? ¿Qué pasó?

Рейдж обнимает каждую из нас за плечи и ведет к дому.

– Мистер Пембли заметил, что ваша входная дверь открыта. Поскольку он знал, что сегодня день «Костко» и вас нет дома, он позвонил в полицию.

Впервые жизни я благодарна излишне любопытным соседям.

Мы подходим к входной двери и попадаем в кипучую деятельность.

– Здесь беспорядок, но полиции нужно понять, украли ли что-нибудь, – сообщает Рейдж.

Я обвожу взглядом гостиную, и мое горло сжимается. Вокруг стоят люди в форме: тихо разговаривают, что-то записывают, осматривают наши вещи. Мебель перевернута, ящики письменного стола выдвинуты, полки пусты, а мои драгоценные книги разбросаны по полу. Даже издалека я вижу, что моя комната находится в том же состоянии. Тошнотворное чувство поселяется у меня в животе, и я жалею, что не могу просто выбежать и не возвращаться. Я смотрю на абуэлу, стоящую рядом со мной, у нее бледное лицо, но я замечаю, как в ней разгорается огонь. Она разозлилась.

Молодой полицейский подходит к ней:

– Миссис Анхелес, я офицер МакХью, и я…

– Я знаю тебя, дорогой. – Она рассеянно похлопывает его по руке – Я с твоей мамой вместе хожу на вязание, помнишь?

Полицейский слегка теряется, но продолжает, словно у него есть шпаргалка, по которой он говорит:

– Понимаю, это тяжело для вас, но я должен задать вам пару вопросов. Похоже, тот, кто это сделал, что-то искал. Есть идеи, что это могло быть?

– У нас нечего красть, – отвечаю я.

Раньше этот факт беспокоил меня. А сейчас? Не так сильно.

Однако я замечаю отстраненное выражение на лице абуэлы, как будто она что-то скрывает. Кажется, она не хочет встретиться со мной взглядом. Боже, я такая глупая. Я была так сосредоточена на разгадке тайны Сэма и Роны, в то время как собственная бабушка всю мою жизнь что-то утаивала – и теперь, похоже, она осознала последствия.

Вспышка гнева исчезает, когда я вижу, как она смотрит на свои любимые молитвенные свечи, которые все разломаны. Что, если бы это случилось до того, как мы отправились в «Костко»? Когда она была одна в доме?

Стоп. Сэм. Он появился здесь вчера, выискивал что-то, задавал вопросы. Он знал, когда нас не будет дома. До этого он ругался с Роной, и предметом его ругани была я.

А еще было предупреждение Данте Валгейта.

Вам повезет, если все, что они сделают, – это убьют вас. Такое возможно? Есть ли связь между Сэмом, Роной и прошлым, которое абуэла скрывает от меня?

– Позвольте мне провести вас по дому, чтобы мы могли выяснить, что могло быть украдено, – мягким тоном предлагает офицер. Абуэла снова кивает, осматривая беспорядок с высоко поднятой головой, но крепко прижимая сумочку к животу.

Я иду на кухню и включаю свой телефон в розетку, затем возвращаюсь к абуэле. Мы ходим по гостиной и оцениваем ущерб. Это одна из самых болезненных вещей, которые я когда-либо делала.

– О, мои статуэтки «Лладро»! – дрожащим голосом восклицает абуэла.

Она наклоняется и поднимает голубую фигурку Дон Кихота, которая лежит без головы на полу. Бабушка не сентиментальный человек, но она обожает эти глупые фигурки из испанского фарфора.

Я чувствую, что вот-вот расплачусь, когда она цокает языком и оглядывается в поисках головы странствующего рыцаря. Рейдж находит ее в дальнем углу и возвращает ей.

– Я могу починить ее. Немного суперклея, и она будет как новая.

Он улыбается ей, соединяя две части воедино, как будто может все исправить одним усилием воли, но я вижу печаль в его улыбке.

Она рассеянно гладит его по щеке, затем ее рука тянется к медальону святого под свитером. Уже не в первый раз я задаюсь вопросом, что изображено на нем, поскольку видела его лишь мельком. Почему она никогда не носит его поверх одежды?

Когда все проходят в спальню абуэлы, я замечаю, что фотография мамы лежит на каминной полке лицевой стороной вниз. Я поднимаю ее и протираю рукавом, пытаясь стереть любые следы вторжения, но она просто не кажется чистой. Что-то ломается внутри меня, и я начинаю рыдать.

– Ты в порядке, Мика?

Я вижу Барри и, пошатываясь, подхожу ближе, крепко обнимаю его и утыкаюсь сопливым лицом в обтянутую фланелью грудь.

Он поглаживает меня по волосам и крепко прижимает к себе.

– Мы выясним, кто это сделал.

Возможно, я уже знаю.

– Мика? – зовет Рейдж, пока они переходят в мою комнату. – Тебе нужно осмотреть спальню.

Барри нежно вытирает слезы с моих щек мозолистыми фермерскими руками, и я никогда еще не испытывала такой большой любви к этому ушастику. Я аккуратно ставлю мамину фотографию обратно на каминную полку и делаю глубокий вдох.

Иду.

Моя комната разгромлена, но я не вижу ничего, чего бы явно не хватало. Любимые книги разбросаны по всему полу, ноутбук открыт, но все еще там и работает. Вся комната пахнет по-другому, протекающими батареями и землей. Кажется, что стены надвигаются все ближе и ближе, поэтому я извиняюсь и проверяю телефон на кухне.

Трясущимися руками я ввожу пароль. Есть пропущенное сообщение от Сэма с его фотографией в просторном кресле самолета первого класса.

Уже скучаю по тебе!

Сообщение отправлено как раз в то время, когда мы были в «Костко», так что, похоже, он не имеет ко всему этому никакого отношения.

Значит, остается Рона. Я должна рассказать о ней офицеру МакХью. Но что мне сказать? Что она злая и вызвала у меня галлюцинации? Если я расскажу ему, он, вероятно, отправит меня на обследование в больницу. Кроме того, это личное, и я собираюсь разобраться с ней сама, даже если мне придется снять серьги и повалить на пол эту рыжеволосую сучку.

Пятнадцать минут спустя мы все сидим в гостиной, пьем кофе и отвечаем на вопросы, в то время как офицер МакХью записывает наши ответы в маленькую книжечку. Я замечаю появившуюся в дверях Зи, все еще одетую в униформу больницы. В ту минуту, когда вижу ее силуэт и цветастую сумку-тоут на плече, я снова разражаюсь слезами.

– Я пришла, как только смогла! – говорит она, обнимая меня.

Во вр

Скачать книгу

Ann Dávila Cardinal

Breakup from Hell

Published by arrangement with HarperCollins Children’s Books, a division of HarperCollins Publishers

Всем моим сестрам-михаэлиткам, Академия святого Михаила, Нью-Йорк, 1874–2010.
Возможно, нашей школы больше нет,
но мы никогда ничего не забудем.
В святости и праведности

1
В начале

Нет.

Только не притча о лыжах. Я этого не выдержу.

Моя абуэла[1] шипит из-под черной кружевной вуали:

– Мигуэла, куда ты собралась?

– Мне просто нужно… немного подышать, – шепчу я в ответ.

– Я сейчас вернусь, абуэла. Te lo prometo[2] .

Рейдж: Куда ты убежала?
Барри: Да какая разница? Беги, Мика! Убегай!
Я улыбаюсь и пишу ответ.
Я: Тшш! Я читаю.
Рейдж: Но ты пропустишь вторую часть притчи!
Я: Ничего страшного, уверена, что Иисус не катался на лыжах.

Я только начинаю погружаться в историю, когда в дверном проеме появляется тень и загораживает мне свет.

Христос на крекере, кто это, черт возьми?

И не просто на меня, а словно внутрь меня.

Что-то хватает меня за плечо, и я вздрагиваю.

– Боже, абуэла, ты напугала меня.

Парень!

Я поднимаю взгляд, но незнакомец уже исчез. Огромный дверной проем пуст.

Черт возьми.

Я собираюсь ударить напавшего – не зря же занимаюсь боевыми искусствами, – когда вижу лицо Рагуила, ухмыляющегося мне через плечо, волнистая копна оранжевых волос закрывает один из его голубых глаз. Его называют Рейджем[3] , что иронично, поскольку он самый дипломатичный и дружелюбный человек, которого я знаю.

– Тебе повезло, что я не перекинула тебя через плечо прямо на церковной лужайке, – спокойно говорю я.

Он обнимает меня за плечи и подмигивает:

– Да ладно, мы оба знаем, что ты этого не сделала бы, даже если бы могла.

– Надо же, спасибо, сэнсэй[4] . Где Барри?

Словно отвечая на мой вопрос, нескладная электронная версия «Red Solo Cup»[5] эхом разносится по улице. Все оборачиваются, когда самый большой и нелепый грузовик, который я когда-либо видела, подъезжает прямо к церковной лужайке. Он жемчужно-белый, с зеркально блестящей алюминиевой отделкой и шинами, которые кажутся выше меня. У него мигающая красная лампочка сверху и гораздо больше стоек на крыше, чем может понадобиться одному человеку. Пока мы глазеем на это, тонированное стекло со стороны водителя опускается, и я вижу лицо Барри, озаренное гордостью.

– Этот мальчик всегда такой незаметный, – слышу я голос бабушки, которая выглядывает из-за моего плеча.

– Да, Барри определенно любит эффектные появления, – улыбаясь, отмечает Рейдж.

Мы с ним подходим к грузовику.

– Барри! – Я пытаюсь перекричать громкий рев двигателя. – Что это за машина?

Я смеюсь:

– Не думала, что ты любишь мифических существ.

– А кому не нравятся крылатые лошади? Да и я же твой друг, – подмигивает он.

– Смотрю, оружейная стойка тоже выросла. Ожидаешь неприятностей после мессы?

– Нет, но начался сезон охоты, милочка! Давай, Рейдж, язычница уже забронировала нам столик.

Я закатываю глаза.

– Ты знаешь, что Зи не нравится, когда ее так называют.

– Что ж, ты видишь ее здесь по воскресеньям, страдающей на мессе вместе со всеми нами?

Рейдж забирается на пассажирское сиденье и оглядывается на меня:

– Ты идешь? «МакКарти»? Красно-бело-синие блинчики?

У меня текут слюнки при мысли обо всей этой вкуснятине.

– Не могу. Мне надо на работу.

Бабушка с ее сверхострым старушечьим слухом широкими шагами подходит к грузовику.

– Ты же не собираешься опять работать в день Господень, Мигуэла?

– Собираюсь, абуэла. Я нужна им.

Она сощуривает глаза.

– Даже Бог отдыхал на седьмой день, m’ija[6] .

– Сара заболела, я должна выйти за нее.

– Ох. Что ж, тогда это по-христиански. – С этими словами она бесцеремонно убирает прядь с моего лица.

– Ты начала статью про Реформацию? – спрашивает Рейдж, высунувшись из окна грузовика.

Я пристально смотрю на него:

– Ого. Пока нет, пап. Тем более сейчас выходные. Не напоминай мне о школе.

Рейдж улыбается уголком губ.

Рейдж высовывается из окна и вытаскивает книгу из моего рюкзака, как будто нам все еще по шесть лет.

Я вижу, как суперобложка уже скручивается в его руках. Я вырываю книгу и сильно бью Рейджа по руке.

Барри наклоняется и спрашивает:

– Ты придешь сегодня на ярмарку?

– Нет, боюсь, мой календарь полностью расписан.

– Уверен, так оно и есть. Я заеду за тобой в семь, – усмехается он в ответ.

Барри пожимает плечами и выглядит слегка обиженным за свой новый грузовик.

– Как знаешь.

О. Боже. Мой.

Горячий парень из церкви!

Я люблю парней в таких ботинках.

– Простите, вы работаете здесь?

– Да?

– У вас есть последняя книга Данте Валгейта «Последнее сошествие»?

Фанат ужасов во мне оживляется.

– Я только начала ее! Валгейт – мой любимый автор.

– Мне нравится все, что он написал. Но моя любимая книга – это «Смертельная комедия», – с улыбкой говорит он.

– Я проверял его раз или два. По-моему, там слишком много троллей.

– Это точно, – киваю я.

Он все еще улыбается. Почему?

– Так… у вас есть эта книга?

– Они придут на следующей неделе, вы еще будете в городе? – Спокойнее, Мика, спокойнее.

– Черт. Я надеялся начать читать сегодня. Я взял с собой только три книги и уже прочитал их.

– Мне приходится брать с собой по шесть книг на каждую неделю каникул, – со смехом произношу я.

Он поднимает руки.

– Фу! Электронные книги просто…

– Другие, – одновременно говорим мы и улыбаемся друг другу.

– Это тебя я видела сегодня утром в церкви? – выпаливаю я.

– Да. И я тоже видел тебя.

– Я раньше не видела тебя.

– Я снял дом на Коттедж-Клаб-роуд на пару недель. Я здесь в отпуске…

– Тебе повезло. Моя абуэла таскает меня туда каждое воскресенье. – Я смеюсь.

Он немного склоняет голову набок, как птица. Очень красивая птица.

– Абуэла?

– Прости, это бабушка по-испански. Я родилась в Пуэрто-Рико.

– И переехала в Вермонт? Небольшое изменение климата, да?

– О да. Так и не могу понять, почему бабушка захотела покинуть остров и переехать в это ледяное место.

– Вы переехали из-за родителей?

– Нет. Мама умерла, а отца я не знаю.

– Мне жаль.

– Ты можешь взять мой экземпляр.

– Послушай, это правда мило, но я не могу забрать твою книгу.

– Нет, правда, бери. – Я настроена серьезно, хотя никогда раньше не одалживала свои книги. Никогда.

Он опускает взгляд на протянутую книгу и улыбается, забирая ее у меня.

– Ладно. Но я возьму ее только потому, что, когда мне придется вернуть ее, снова увижу тебя.

Что надо сказать на подобную фразу? Спасибо? Ловлю на слове? Женись на мне? Вместо этого я спрашиваю:

– Как тебя зовут?

– Сэм.

Он продолжает улыбаться. Чего он ждет?

Ох! Он хочет узнать мое имя. Естественно.

– Я Мика.

– Как минерал?

– Нет, это сокращенно от Микаэла, точнее, Мигуэла по…

– По-испански, – заканчивает он с кивком. – Мне тоже приятно познакомится с тобой, Мика.

Я смотрю ему в спину, пока он выходит через входную дверь на улицу, бережно зажав мою книгу под мышкой.

Боже, как я завидую этой книге.

2

И лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.
Откровение 1:16 ап. Иоанна Богослова

Мне нравится ощущение дорожки под кроссовками, чистый запах красных сосновых иголок, устилающих землю.

– Мигуэла, дорогая Зерахиил пришла, чтобы отвезти тебя на ярмарку, разве это не заботливо с ее стороны?

Я сажусь рядом с Зи на диване.

– Так бы оно и было, если бы я не написала ей десять раз, что не пойду, – со стоном говорю я.

– Но потом ты выключила телефон и я решила, что ты передумала! – Зи хлопает ресницами, явно солгав.

Я замечаю золотистые кристаллы, свисающие у нее из ушей, протягиваю руку и ощупываю.

– Последнее время ты постоянно их носишь. Что делает этот камень?

– Это цитрин. Он приносит радость и воодушевление.

– На мне это не работает, – шепчу я.

Она не обращает внимания на мои слова.

Абуэла поворачивается ко мне:

– Это правда, Мигуэла. Мы живем в таком красивом месте. Ты должна пойти, дорогая.

И это говорит женщина, которая никогда не отпускает меня гулять вечером, когда я действительно этого хочу.

– Ладно. Но ненадолго, – заключаю я и иду в комнату, чтобы взять толстовку и телефон.

Абуэла подходит ко мне с расческой. Она что, разложила их по всему дому, чтобы мучить меня?

– Вернись домой к девяти тридцати. Завтра в школу, niñas[7] .

Бабушка провожает нас до двери, целует в обе щеки и машет рукой:

– Повеселитесь!

Это заговор, клянусь. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости, я шиплю:

– Это было совершенно нечестно, Зи!

– Не злись, Мика. Это ненормально – запираться в комнате и постоянно читать про зомби.

Я открываю пассажирскую дверь.

– Я не читаю про зомби! Это делали в 2019-м.

Она садится за руль и заводит машину.

– Я помню, тебе нравились «Бегущие мертвецы».

– «Ходячие мертвецы»! – восклицаю я, но она лишь улыбается. – Ты просто издеваешься надо мной.

– Не важно. Прежде чем ты сбежишь и забудешь про нас, я хочу, чтобы ты поняла, что оставляешь здесь.

Она поднимает брови.

– Крылья? У тебя есть крылья, а ты никогда не рассказывала мне об этом?

Я игнорирую ее слова.

Мы заезжаем на парковку ярмарки, и, заглушив двигатель, она поворачивается ко мне:

– Послушай, Мика. Извини, если я слишком резкая. Я просто… не хочу, чтобы ты уезжала.

Ладно, это прозвучало настолько искренне, что мне становится плохо.

– Я знаю, Зи, но мне бы хотелось, чтобы ты поддерживала меня в том, что хочу делать я.

Она вздыхает.

– Ты права. Я попытаюсь. Если ты попытаешься повеселиться сегодня.

Я издаю стон.

– Никаких обещаний.

– Боже, Ба! Почему вы, ребята, чувствуете необходимость все время напугать меня?

Рейдж протискивается между мной и Зи и обнимает нас обеих.

– Итак, Мика. Что такого предложила тебе Зи, что ты согласилась приехать сюда?

– Она просто пришла ко мне и заручилась поддержкой абуэлы.

Барри шипит сквозь зубы:

– О-о-о! Теперь она играет жестко.

Зи одаривает меня той самой улыбкой.

– Все ради нашей Мики.

Все как всегда.

Я подумываю над тем, чтобы улизнуть и пойти домой, но рядом со мной неожиданно раздается голос:

– Вот ты где.

Я слегка вздрагиваю. Клянусь, рядом со мной только что никого не было. Я оглядываюсь и вижу Сэма.

– Я повсюду искал тебя.

Я сопротивляюсь желанию оглянуться и посмотреть, не разговаривает ли он с кем-нибудь позади меня.

– Нет, я просто надеялся случайно встретиться с тобой, так как это, похоже, самое подходящее место.

– Не хочешь немного прогуляться? – Он жестом указывает на пустое поле, где вскоре будет фейерверк.

Сэм жестом указывает назад, в сторону палаток.

– Что ж, это весело. Здесь каждые выходные проводят такие ярмарки?

– Получается, каждые выходные. – Он улыбается.

Я смеюсь:

– Похоже на то. Никогда об этом не задумывалась. Это просто немного… странно, на мой вкус.

– Так оно и есть. Но это же Вермонт, верно? Разве он не столица странностей?

– Разве что-нибудь говорит об осени больше, чем этот звук? – шепотом спрашивает Сэм.

Боже.

– Работники же увидят их? – спрашиваю я Сэма.

– Не уверен. – Затем он смотрит на меня с блеском в глазах. – Пойдем.

– Он не услышит крики, – отмечает Сэм.

– Мы не сможем туда пролезть! – кричу я.

– Нам придется прыгать! – отвечает Сэм и улыбается мне.

Прыгать? Я собираюсь сказать, что забор более пяти футов[8] высотой, когда он ускоряется, поднимает ноги и отрывается от земли, перепрыгивая через него.

Что?!

Сандра добегает до нас первой и заключает девочку в объятия. Она поднимает на меня широко распахнутые глаза:

– Спасибо, Мика. Но… я не понимаю, как ты это сделала.

– Что это было?

– Мы спасли двух детей, ты пропустила эту часть? – Он смеется.

Он одаривает меня той самой улыбкой.

– Чувствую, это самое малое из того, что мы можем сделать вместе, Мигуэла.

3

И когда придет, не долго ему быть.
Откровение 17:10 ап. Иоанна Богослова

Сэм смотрит на них в ответ, и я слышу, как он ругается в промежутках между залпом красных хризантем в небе.

– Что случилось?

– Ты популярный?

Он смеется:

– Нет.

– Эй, хочешь познакомиться с моими друзьями? – спрашиваю я Сэма.

Он смотрит, куда я указываю, и начинает теребить ворот своего свитера, как будто нервничает.

– Конечно.

– Сэм, это Барри, Зи и Рейдж.

Сэм слегка машет им рукой:

– Приятно познакомиться.

Барри делает шаг вперед и смотрит ему в глаза:

– Как дела, чувак?

Зи подскакивает и обнимает Сэма.

– Мы слышали, что вы сделали, это просто потрясающе! Вы словно супергерои!

Что ж, это немного странно. Я хлопаю в ладоши.

– Может, вернемся на ярмарку?

Барри пытается выяснить возраст Сэма, и, должна заметить, не слишком искусно.

– Нет, хотя я неплохо играю в лакросс, – усмехается Сэм.

– Юри раньше играл в лакросс. Юри… мой друг…

А теперь Барри пытается понять, гомофоб Сэм или нет. Но Сэм не реагирует на его натиск.

– О, у вас здесь хорошая команда?

Я только что вспомнила, почему не знакомлю парней, которые мне нравятся, с друзьями.

– Подождите!

Мы оборачиваемся и видим, что Рейдж стоит перед палаткой и подбрасывает вверх-вниз бейсбольный мяч.

Рейдж явно намерен побахвалиться.

– Послушай, я… я не… – бормочу я.

Но Сэм уже подходит к нему. Очевидно, он уверен, что справится.

– Конечно.

Ухмылка Рейджа становится шире.

– Должен предупредить, что я три года играю в команде по бейсболу.

Сэм ухмыляется в ответ, берет мяч со стола и бросает его, но он пролетает в дюйме от бутылок.

Рейдж выглядит так, словно только что проглотил массивное чучело птицы Твити[9] , которое висит прямо над его головой.

Сэм бросает второй мяч и снова промахивается.

Теперь Рейдж сияет.

– Не переживай, Сэм. Уверен, там, откуда ты родом, не играют в бейсбол.

Мы все смотрим на Сэма, а он в ответ лишь пожимает плечами.

Рейдж поворачивается к парню в палатке, который выглядит потрясенным тем, что все еще жив.

– Почему ты используешь стеклянные бутылки?

Парень таращится на Сэма.

Рейдж молча стоит, уставившись на пустой стол и осколки стекла, воткнутые в стену палатки.

– Мика? Выбирай, – предлагает Сэм, величественно указывая на призы.

Я показываю на плохо сшитые, ярко раскрашенные матерчатые лица, злобно смотрящие на меня из своих петель:

– О, черта с два! Я не понесу ни одну из них домой! Уверена, они убьют меня во сне.

Сэм кивает, словно это самая логичная вещь в мире.

– Как в «Заклятии».

– Вообще-то я подумала о «Замороженной Шарлотте».

– Когда я читал эту книгу, клянусь, казалось, что куклы бегают прямо по моему одеялу.

– Да! Не могу поверить, что ты читал ее.

– А ты читала другие книги из этой серии? О корнуэльской гостинице с привидениями…

– Кхе-кхе. – Барри пытается привлечь наше внимание.

Я чувствую, как румянец заливает щеки.

– Ой, простите.

– И она явно не прячет нож за плавником, – добавляю я.

Мы оба смеемся, а затем он забирает рыбу у все еще ошеломленного парня из палатки и протягивает ее мне.

Я еле сдерживаю дрожь. Это девушка Сэма? Я сглатываю.

На ее лице расплывается хитрая улыбка.

Сэм все еще смотрит на меня и резко отвечает девушке:

– Я не обязан отчитываться перед тобой, Рона.

– Не хочешь нас познакомить, Сэм? – Она театрально обходит меня, сложив руки на груди.

Сэм испускает долгий пораженческий вздох.

– Мика, это Рона. Моя сестра.

Его сестра. Мое сердце снова начинает биться.

– Привет.

Она с улыбкой протягивает мне ладонь:

– Приятно познакомиться.

– Прости, Мика, мне пора идти. Увидимся позже?

– Хо… хорошо. – Какого черта происходит?

– Пойдем, Рона, – рявкает он сестре и отворачивается, засунув руки поглубже в карманы.

– Надеюсь, еще увидимся, Мика.

Я смотрю на свою руку, но кожа на ней целая, без ожогов.

Я протягиваю ему руку, и он смотрит на нее с беспокойством.

– Т-ты в-видел это? Моя рука в порядке?

Он аккуратно берет меня за руку и осматривает ее, затем задирает рукав, чтобы посмотреть на кожу.

– Все нормально. Что она с тобой сделала, Мика? – Он бросает взгляд на Рону.

Все та же хищная улыбка играет на ее лице.

Кто-то обнимает меня за плечи, и я вздрагиваю. Я оборачиваюсь и вижу Зи.

– Мика, ты в порядке? – шепчет она.

Я качаю головой, глаза наполняются слезами. Такое ощущение, что меня накачали наркотиками.

Барри встает рядом.

– Этот парень реальный?

У меня дрожит голос:

– Вроде да. Но кто его сестра, я не знаю.

Зи сидит за рулем, но я чувствую, как она периодически бросает на меня взгляд.

– Мика, помнишь, что я говорила тебе об эм-патах, которые могут забирать жизненную энергию других людей?

– Зи, я не эмпат. И это было больше, чем просто чувства.

– Подожди, волны чего?

Зи останавливает машину перед моим домом и поворачивается ко мне:

– Зла.

– Будем надеяться, что мы больше не встретимся с ней, – шепчу я.

– Аминь.

Я наклоняюсь и обнимаю Зи одной рукой, а в другой держу аквариум.

– Спасибо.

Когда мы отстраняемся, она откидывается на спинку кресла и одаривает меня грустной улыбкой:

– Увидимся завтра в школе?

– А у меня есть выбор? Я про школу, а не про встречу с тобой. – Я улыбаюсь и выхожу из машины.

Ты дома? Все в порядке?

У меня перехватывает дыхание. Я пишу:

Ты кто?

Парень, который взял твою книгу в заложники.

Я улыбаюсь. Постоянно приходят новые сообщения из Воинства, так что я отключаю звук уведомлений. Я пишу:

В заложники? Серьезно? Какие у тебя требования?

Ответ приходит незамедлительно:

Поужинай со мной в пятницу.

О. Боже. Мой.

Конечно.

Я заеду за тобой в семь.

О нет, абуэле это не понравится.

Встретимся у кафе «Блэк Кэп» в центре города.

Тут я замечаю время. Черт! Я опоздала на полчаса.

Я вздрагиваю и прижимаю руку к сердцу.

– Абуэла! Ты до смерти напугала меня!

Она складывает на груди руки и свирепо смотрит на меня:

– Ты знаешь, сколько времени?

– Прости, абуэла, я просто… веселилась.

Боже. За свою жизнь я отправлялась в это путешествие в страну вины около трех тысяч раз.

– Ой, нет, не начинай. Ты знаешь, как я отношусь к этим электронным телефонам.

– Абуэла, на дворе двадцать первый век. Тебе стоит попытаться идти в ногу со временем.

Она пристально смотрит на меня и молчит.

– Ладно, извини, но я в порядке и иду спать… – Я пытаюсь убежать в свою комнату.

– О нет, ты никуда не пойдешь, Мигуэла.

– M’ija, тебе нужно быть более осторожной.

– Но ты же хотела, чтобы я не сидела дома! Кроме того, что может случиться? Мы живем в глуши!

– Прости, что пришла поздно, абуэла, такого больше не повторится, я в порядке.

– Ты выглядишь по-другому. Что-то случилось с тобой сегодня, Мигуэла?

Я слышу в ее голосе панику и спешу успокоить:

– Нет! Нет, все хорошо, абуэла. – Я смотрю в ее карие глаза и не могу не задаться вопросом: откуда она узнала?

– Я знаю, абуэла.

Она опускает взгляд.

– Откуда эта рыба?

– Ладно, иди спать, Мигуэлита. – Она целует меня в лоб и разворачивает к комнате.

– Абуэла?

– ¿Sí, niña?[10] – Ее голос усталый и тонкий, как ткань на сидушке стула, которая медленно изнашивается. Не я ли довела ее до такого состояния?

– Te quiero[11] . – Я вижу ее улыбку в свете уличных фонарей перед домом. Усталую, как и ее голос.

– Yo también, m’ija[12] .

– За опоздание ты наказана на неделю!

Я встретила парня, которому, кажется, понравилась.

Но его сестра рыжая сучка-садистка.

Горячий парень пригласил меня на свидание.

Занудная бабушка (в каком-то роде тоже садистка) наказала меня.

Телефон вибрирует в кармане. Я достаю его и смотрю на экран.

Это Сэм.

На самом деле вечер пятницы еще ОЧЕНЬ далеко.

Я не смогу прийти. Меня только что наказали, бабушка ни за что мне этого не разрешит.

Я смотрю, как он тоже что-то печатает. Затем останавливается.

Я кидаю телефон на кровать.

– Да пошла она, – говорю я рыбке.

Приходит новое сообщение. Я встаю, ставлю аквариум на стол, подхожу обратно к кровати и беру телефон.

Зи сказала, что мы настоящие супергерои. Супергерои не обязаны делать то, что говорит их бабушка. Это одно из преимуществ.

Почему это не могу?

Мне снова нужно это чувство.

Я смотрю в экран и печатаю:

Тогда, наверное, мне лучше взять с собой плащ.

4

И не будет палить их солнце и никакой зной.
Откровение 7:16 ап. Иоанна Богослова

– Мисс Анхелес? Все нормально? – Мистер Лич смотрит на меня, в его широко распахнутых глазах читается ужас.

– Что? Что случилось?

– Ты просто закричала посреди решения задачи, – услужливо объясняет Марена Янг с соседнего стола.

– Может, вам стоит сходить в мед… – Его перебивает звонок, возвестивший об обеде.

Спасена звонком в буквальном смысле.

Но на этот раз, когда кончики пальцев касаются дерева, происходит нечто другое.

Затем я замечаю на рукаве кровь, но, кажется, она не моя. Правая рука устала и трясется, словно я сражалась…

– Мигуэла?

Я падаю на пассажирское сиденье и испускаю громкий драматичный вздох.

Зи пристально смотрит на меня с легкой улыбкой на лице:

– Ты в порядке?

– Черт возьми, камни, высасывающие свет, не приносят ничего хорошего.

– Обсидиан защищает от негативной энергии.

– Думаю, мне нужны такие.

– Мика, что с тобой?

Я потираю лицо.

– Я не знаю. Я правда не знаю, Зи. Похоже, я схожу с ума.

– Не думаю, что это так.

Я смотрю на нее, затаив дыхание:

– Но это точно ненормально.

– Боже, слухи распространяются здесь слишком быстро.

– Тебе снятся кошмары?

– Что? Почему ты так на меня смотришь?

Она игнорирует вопрос.

– Что происходит в этих видениях?

– Зи, что такое? Почему ты выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит?

– Просто… У меня тоже появились видения. Они начались на выходных.

Мое сердце пропускает удар.

– Такие же, как у меня?

Она качает головой:

– Почему ты ничего мне не рассказала?

Она пожимает плечами.

Вдруг раздается громкий треск, затем какофония из улюлюканья и воплей.

– Какого черта? – спрашиваю я, когда он просовывает голову в окно.

Его бледное веснушчатое лицо краснеет, и он пожимает плечами.

– Мне просто повезло.

Зи звонит мама, и она отходит поговорить.

Рейдж кладет руку мне на плечо, отчего у меня по коже почему-то бегут мурашки.

– Я слышал об инциденте на математике. Почему ты не пошла ко мне?

– Чтобы лишить тебя любимого урока? Nidor! – говорю я, и он улыбается. – Что? Это же значит «никогда», верно?[13]

– На самом деле это значит «дым» или «гарь».

Я пожимаю плечами.

– Я не говорила, что латынь – мой любимый предмет.

– Я серьезно, Мика. После вчерашнего я беспокоюсь за тебя.

– Не буду врать, Рейдж. Это были странные двадцать четыре часа.

– Это я знаю.

– У тебя тоже?

Он отбрасывает волосы назад.

Я киваю. Я тоже заметила это.

– Мика, если что-то подобное снова случится на уроке, просто напиши мне, и я приду через долю секунды.

– Через долю секунды?

Он ухмыляется уголком губ:

– Или меньше.

– Что меньше доли? Наносекунда?

– Или, может быть, – он поднимает осколок биты, который все еще держит в руке, – моргание?

Зи прощается с мамой, а кто-то с поля зовет Рейджа.

– Думаю, мне стоит сходить за битами. Это уже третья за сегодня.

– Серьезно?! В чем дело? – спрашивает Зи, но он уже направляется к входной двери школы, пятясь задом.

Добравшись, он кричит:

– Встретимся в «МакКарти» сегодня? Латте с меня.

Я качаю головой:

– Не, я же наказана, забыл?

– А у меня смена в больнице, – добавляет Зи.

Он выглядит разочарованным, с поля его снова кто-то зовет.

– Мне пора. Тогда увидимся завтра.

Зи качает головой, когда заводит машину.

– Что-то происходит, Мика. Что-то серьезное.

Это тяжелая работа, но кто-то должен ее сделать.

5

Но в устах твоих будет сладка, как мед.
Откровение 10:9 ап. Иоанна Богослова

Я хочу найти его профиль в «Инстаграм»[14] , но замираю, когда понимаю, что не знаю его фамилии. Почему я не спросила его? Потому что это было бы странно, Мика. Я печатаю «Сэм», и появляется около пятидесяти миллионов Сэмов. Это логично.

Стоп!

Ронова.

Да, это она.

Приватный профиль?

Это та же компания с ярмарочного комплекса на Коачелле.

Фу. Коачелла.

Я издаю странный сдавленный крик и сбрасываю компьютер с колен на пол гостиной.

– Мигуэла? ¿Qué pasó?[15]

Я нервно хихикаю:

Она прищуривается, затем смотрит на ноутбук, лежащий на полу.

– Ты это мне говоришь? Мне нужно ходить в школу и на работу… и, конечно же, кормить Челюсти.

Он наклоняет голову набок.

– Челюсти?

– Золотую рыбку, что ты выиграл.

Он усмехается:

– Ах да. Ей подходит это имя.

Он берет меня за руку и поворачивается к одинокому автомобилю, стоящему на стоянке перед кафе.

Изящная черная машина с откидным верхом притаилась там, как кошка, готовящаяся к прыжку.

Видимо, он понимает, что я не впечатлена.

– Перестарался? Она даже не моя.

– Подожди, ты украл ее?

– Нет!

Он кажется таким ошеломленным, что я смеюсь.

Он смеется:

Не то чтобы богатство меня удивляет. Просто я живу в Стоу. Он переводит взгляд с меня на машину.

– Тебе не понравилось.

– Нет, нет, просто… – Я смотрю на него и слегка вздрагиваю. – Ладно, ты прав.

– Ауч!

Я пожимаю плечами.

– Прости. У меня пунктик на ложь.

– Это просто… что-то вроде пожирателя бензина, разве нет?

Он смотрит на меня и наклоняет голову.

– Ты другая.

Я немного раздражаюсь. Всю свою жизнь я слышу слово на букву «д».

– В каком смысле другая? – осторожно спрашиваю я.

– Похоже, тебе нужно расширить свой круг общения.

– Тут ты права.

– Куда мы едем?

Кивком подбородка он указывает куда-то вперед:

– Увидишь.

– Пикник? Я люблю пикники! – Я хлопаю в ладоши, будто мне пять лет. Впрочем, именно так я себя и чувствую.

– Что ж, оттуда будет отличный вид.

Когда мы едем по Маунтин-роуд, ветер развевает мои волосы и я закрываю глаза.

– Все хорошо?

– Ммм… Так вот почему людям нравятся открытые машины.

– У них есть свои плюсы. – Он улыбается.

– Уф, – бормочет он и сбрасывает звонок.

В точности мои чувства. И все же я не хочу показаться грубой.

Он качает головой:

– Не, не хочу, чтобы она знала, где я.

– Ладно…

Он вздыхает.

– С ней… сложно, но я вроде как привязан к ней, понимаешь?

– Да, на бумаге братья и сестры звучат лучше.

– Ты же знаешь, что курорт еще не открыт?

– Что-то не так?

– Что? – К тому времени, когда он смотрит, никаких следов не остается.

Когда мы добираемся до подножия подъемника, я смотрю вверх на знакомую гору, а затем снова на Сэма.

– Конечно, нет.

Я ахаю, когда начинает гудеть подъемник, а на горе один за другим загораются огни, оживают двигатели.

Он подходит к креслу, которое ждет внизу, и поднимает поручень безопасности.

– Вот наш аттракцион. – Он величественным жестом указывает на мягкое сиденье.

Я оглядываюсь с нервным смешком.

– Не думаю, что нам можно здесь находиться.

О, он понятия не имеет, насколько прав.

– Что?

– Ты невероятно крутая, Мика Анхелес.

– Почему? А, да, я такая. – Я не могу перестать улыбаться, когда беру его за руку.

– Красиво, не правда ли? – От его шепота я чувствую, словно по моей коже пробегает статическое электричество.

– Я подумала о том же.

– Ты голодна?

– Куриные крылья? – Я смеюсь. – Я обожаю куриные крылья! Это мое любимое блюдо.

– Мое тоже.

Я тянусь за крылышком.

– Я удивлена, думала, ты предпочтешь более изысканные пикники.

– Я? С чего ты это взяла?

Он достает ее.

– Это? Это газировка с виноградным соком. Ты же спортсменка, и я подумал, что ты не пьешь, поэтому выбрал ее.

– Откуда ты знаешь, что я спортсменка?

Теперь моя очередь краснеть. Брось, Мика. Соберись.

– Кстати, о спортсменах… Тот вечер на ярмарке. Я быстро бегаю, но не настолько, такое было со мной впервые.

– А казалось, что ты всю жизнь это делала. – Он смеется.

– Мне тоже.

– Может быть, если бы ты достаточно отдавалась бегу, ты могла бы чувствовать это постоянно.

– А что насчет тебя, Сэм? Почему ты так можешь бегать?

Он достает из корзины пару стеклянных фужеров для шампанского и наполняет их газировкой.

Я смотрю на него:

– Уверен?

– В чем?

– Что это свидание?

– Боже, надеюсь, это так.

И я смотрю в ответ.

Нет.

Мое письмо о зачислении!

– Черт, мне нужно быть более аккуратной с ним.

– Поздравляю, кстати.

Я пристально смотрю на него.

– Оно выпало, когда я открыл книгу, и я не смог удержаться, чтобы не посмотреть.

– Ох. Спасибо.

– Ты поставишь его в рамку? Поэтому тебе нужно быть с ним аккуратнее?

Я качаю головой:

Он кивает:

– Обучение в штате гораздо дешевле.

– Мне кажется, что ты прекрасно можешь за себя постоять.

Я смотрю на него:

– Спасибо. Я тоже думаю, что справлюсь.

– Уверен, она просто очень сильно любит тебя.

Я улыбаюсь.

– Но твои друзья поддерживают тебя, верно?

– Тогда почему бы тебе не сойти?

Я недоумевающе смотрю на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Сойти с этого пути. Разве не поэтому ты подала заявление в Калифорнийский университет?

– Я не понимаю.

Это определенно звучит знакомо. Я сажусь на колени и внимательно слушаю его.

– Он расписал мое будущее так, как будто у меня нет своих собственных планов и мечтаний.

– Именно!

– Как будто он держит меня на поводке и все, чего я хочу, – это убежать.

– Да! – я почти кричу.

Он трясет кулаком в небо.

– Vexilla regis prodeunt… – Он замолкает и вдруг смотрит на меня так, словно забыл, где находится.

– Подожди, что это значит?

Вместо ответа он потирает лицо и делает глубокий вдох.

– Что понимаешь?

Он берет меня за руку, и я чувствую, как его тепло согревает меня, а между нами шуршит письмо о зачислении.

– Мика, тебе нужно проложить собственный путь. Не позволяй никому сбить тебя с него.

– Значит, ты тоже думаешь, что это свидание? – спрашивает он.

Его смех низкий и сексуальный.

– Почему ты спрашиваешь подобное?

– Мигуэла, ты говоришь слишком много. – И его губы снова прижимаются к моим.

– Все нормально?

– Не переживай. – Он смотрит на дом. – Уверен, что твоя бабушка крепко спит в своей постели.

Я фыркаю:

– Ты не знаешь абуэлу. Она наверняка сидит в кресле в гостиной, как какой-нибудь часовой.

– Верно, я не знаю ее. Но мне бы хотелось.

Я смотрю на него, неуверенная, что правильно услышала.

– Мы встречаемся?

Он улыбается:

Она знает.

Я делаю глубокий вдох и открываю дверь, чтобы встретиться лицом к лицу с гневом абуэлы.

Ее кресло пустое.

– Хах.

Vexilla regis prodeunt. Переводится как «Знамена Господни грядут». В «Википедии» сказано, что это гимн.

Почему Сэм цитировал гимн?

Кровать такая теплая, а у меня так болят ноги…

Завтра. Я выясню все… завтра…

* * *

Завтра, я выясню все завтра…

6

Ты оставил первую любовь твою.
Откровение 2:4 ап. Иоанна Богослова

– Рейдж? Что ты здесь делаешь? – Я потираю лицо, пытаясь отогнать туман сна.

– Могу спросить тебя о том же. – Его слова слегка отрывисты.

1 Бабушка (исп.). (Прим. ред.)

2 Обещаю (исп.). (Прим. пер.)

3 В переводе с английского языка rage означает «ярость». (Прим. пер.)

4 В Японии вежливое обращение к учителю. (Прим. ред.)

5 Трек исполнителя Тоби Кита (Toby Keith). (Прим. ред.)

6 Дочка (исп.). (Прим. пер.)

7 Девочки (исп.). (Прим. пер.)

8 Более полутора метров. (Прим. ред.)

9 Желтая канарейка из мультсериала Looney Tunes. (Прим. ред.)

10 Да, детка? (исп.). (Прим. пер.)

11 Я люблю тебя (исп.). (Прим. пер.)

12 И я тебя, дочка (исп.). (Прим. пер.)

13 Латинское слово Nidor похоже на английское слово Never. (Прим. пер.)

14 Инстаграм принадлежит компании Meta, признанной в РФ экстремистской.

15 Что случилось? (исп.). (Прим. пер.)

Скачать книгу

Расставание из ада бесплатное чтение

Энн Давила Кардинал Расставание из ада

1 В начале

2

3

4

5

* * *

6

7

8

9

1В начале

2

3

4

5

6

Энн Давила Кардинал
Расставание из ада

1
В начале

1
В начале