Опасные тени прошлого бесплатное чтение

© Асатурова Е., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Из дневника следователя Савельева

20 мая 2017 года

Как всегда в выходной, меня разбудил не будильник, а Нельсон. Одноглазый бесхвостый разбойник сидел на подушке и теплой лапкой мягко, но настойчиво трогал мое лицо, не выпуская коготки. При этом мурлыкал так громко, что мог поспорить с гудящим за окном троллейбусом…

Я попытался вернуться в недосмотренный сон – на берег реки, к невыловленной щуке, но в мурчании Нельсона уже слышались грозные нотки, готовые перерасти в безапелляционное «мяу!». А мяукал мой питомец только по серьезным поводам, одним из которых был голод. Пришлось подниматься и шлепать босиком на кухню, чтобы наполнить его миску деликатесным кошачьим паштетом. До сих пор не могу понять, откуда у подранка с улицы такие королевские замашки…

Ну вот, сколько раз я давал себе слово писать в дневниках только серьезные заметки об интересных расследованиях, из которых потом получится (на что я очень надеюсь) отличный детектив. И не отвлекаться по пустякам, как сейчас!

Но раз уж начал писать про Нельсона, придется рассказать историю нашей дружбы. В конце декабря, под самый Новый год, я возвращался с дежурства, спеша поскорее оказаться в тепле. Морозы удивляли даже метеорологов, и короткий путь до дома от здания, в котором находились прокуратура и следственный отдел, приходилось преодолевать чуть ли не бегом, чтобы не превратиться в сосульку. Даже новые зимние сапоги на натуральном меху не спасали. У самого подъезда я поскользнулся на раскатанной ребятней ледяной дорожке и, падая, ухватился за скамейку. В теплое время года на ней любят посидеть-посудачить соседские старушки, но в тот день она была вся в снегу. Я стал отряхиваться и вдруг заметил под лавкой странный белый комок, похожий на большой снежок. Он пошевелился, и из темноты раздался слабый, тонкий писк. Так я нашел Нельсона, тощего, маленького, ободранного и замерзшего, всего облепленного снегом и льдом. Уже в квартире, когда он отогрелся, обнаружилось, что у котенка то ли отрублен, то ли откушен собакой хвостик и поврежден один глаз. Видимо, ему частенько приходилось сражаться за жизнь. Оттаяв, обсохнув и выпив целое блюдце молока, гость деловито умылся лапкой, от чего черная шерстка заблестела, обошел всю квартиру, улегся на кровать и заурчал, как бы приглашая составить ему компанию. А я понял, что одиночество (в котором я пребывал последние шесть лет из своих тридцати двух после развода с Оксаной) закончилось…

Справедливости ради надо пояснить, что вины Оксаны, девушки милой во многих отношениях, в нашем расставании не было. Мы поженились очень молодыми и оказались не готовы ко всем трудностям семейной жизни. Я только вернулся из армии и, поступив на заочное отделение Санкт-Петербургского университета МВД, устроился на работу в милицию в Рыбнинске. Оксана училась в театральном институте в Ярославле. На актерское она не прошла и решила попробовать себя в роли театроведа. Позади у нас была пара лет переписки и редких встреч, впереди – неустроенный быт, жизнь на два города и совершенно разные, как оказалось, интересы. Хотя нам, как я считаю, несказанно повезло. Мне выделили небольшую служебную квартирку в старом жилфонде, хоть и нуждающуюся в ремонте, но отдельную, да еще с перспективой последующей приватизации. Но юная супруга, привыкшая к домашнему комфорту, все чаще оставалась у родителей в Ярославле, где у нее была насыщенная студенческая жизнь. Она не рассталась с надеждой перевестись на актерский факультет и с этой целью посещала не только все спектакли местного театра, но и любые околотеатральные тусовки. Я же все больше времени проводил на работе, постигая азы сыскного дела, и возвращался в пустую неуютную квартиру. Наши встречи в выходные дни начинали тяготить обоих и походили на свидания надоевших друг другу любовников. Оксана периодически заводила разговоры о переезде в Питер, к моим родителям, но я об этом и слышать не хотел, чем сильно ее разочаровывал. Промаявшись около двух лет, мы мирно приняли решение о разводе и расстались если не друзьями, так добрыми приятелями.

А служебная квартира так и осталась за мной. Завершив учебу, получив повышение по службе и поднакопив денег, я наконец сделал в ней ремонт и превратил в современную холостяцкую берлогу, не лишенную удобств. И осел в Рыбнинске…

Но вернусь к сегодняшнему дню. Пока Нельсон завтракал, я принял душ, побрился и уже сделал первый глоток крепкого ароматного кофе, когда зазвонил мобильник. Увидев на экране номер моего помощника, молодого практиканта Славы Курочкина, я с сожалением понял, что планы провести уик-энд в приятном ничегонеделании летят ко всем чертям: в выходные Славка решался беспокоить меня только в чрезвычайных ситуациях. Вот и сейчас он возбужденно закричал в трубку:

– Игорь Анатольевич, а у нас на Крестовой убийство! Полковник Чудаков велел вас разыскать. Так что извините, товарищ капитан…

– Диктуй адрес, Слава, – ответил я, натягивая джинсы, и с завистью посмотрел на сытого Нельсона, развалившегося на нагретом солнцем широком подоконнике.

Кира

20 мая 2017 года

Поездка в Москву к родителям вышла бестолковой. Вечно неспящий мегаполис с шумными улицами, блестящими витринами, толпами озабоченных спешащих людей, нескончаемым потоком машин быстро утомил. Кажется, я уже привыкла к тихой размеренной жизни маленького городка и болезненно реагировала на толкотню и суету.

Парочку подруг из прошлой московской жизни, притащивших меня в какое-то новое модное кафе, в основном занимали сплетни об общих знакомых. На меня они смотрели с плохо скрываемым сочувствием, как на бедную родственницу, которая неожиданно нагрянула из далекой деревни. В кафе было многолюдно, музыка излишне громкая, так что приходилось кричать, чтобы быть услышанной. Цены показались мне завышенными, а порции – маленькими. В общем, встреча не порадовала. Или я становлюсь занудной старой девой?

Да и дома обстановка была не лучше. Мама опять вздыхала, наигранным жестом прикладывая ладонь ко лбу, причитала и даже пыталась всплакнуть, уговаривая меня вернуться и «заняться чем-то стоящим». Папа угрюмо молчал, много курил и изредка поддакивал маме. Все объяснения, что я занимаюсь любимым делом, пусть и в провинции, все попытки рассказать про полученный заказ на реставрацию польского костела начала двадцатого века, про открытую мастерскую и растущий поток клиентов натыкались на стену непонимания и сожаления о «загубленной карьере».

…Меня нельзя назвать неблагодарной дочерью: я с большим теплом и уважением отношусь к своим родителям. Но они, как и большинство людей, выросших в советскую эпоху, придерживаются традиционных взглядов на устройство в этой жизни: хорошая школа, престижный вуз, выгодная работа, правильное окружение, полезные связи. Но мое поколение, называемое «миллениалами» или «поколением игрек», имеет другие идеалы и более склонно к самовыражению. И, вопреки маминому желанию видеть дочь студенткой МГИМО или хотя бы иняза, я самостоятельно готовилась в архитектурный. Правда, папа, который имел отношение к строительному бизнесу и чутко улавливал новые тенденции рынка, мое увлечение одобрял. Подозреваю, что он повлиял и на то, что меня, неопытную выпускницу, сразу приняли на хорошо оплачиваемую и перспективную работу. Поэтому перемены в моей жизни тоже воспринял негативно и, хоть и менее эмоционально, чем мама, но сокрушался об этом.

В итоге я выдержала в отчем доме всего несколько дней вместо планируемой недели, посетила пару заинтересовавших меня выставок и в пятницу вечером села в поезд, чтобы ранним утром быть в райцентре на берегу Волги, где жила уже второй год. Естественно, не сказала родителям, что каплей, переполнившей чашу моего терпения, стал прошлогодний бульварный журнал, «случайно» забытый мамой на самом видном месте. И заботливо открытый на странице с репортажем о свадьбе Кирилла с дочкой его начальника, главы крупного холдинга. Спрашивать маму, зачем она решила напомнить мне о предательстве человека, которого я любила и за которого должна была выйти замуж, я не стала. Надеюсь, что ее побуждения были самыми добрыми, например, воззвать к моим амбициям и вернуть в лоно семьи, а не продемонстрировать лишний раз мою неуспешность.

В поезде мне не спалось, хотя обычно монотонное постукивание колес убаюкивает. Статья в журнале всколыхнула неприятные, болезненные воспоминания. Мы встречались с Кириллом почти год, казалось, были счастливы и влюблены. Начали готовиться к свадьбе, за месяц до которой я узнала, что мой жених, молодой перспективный менеджер финансовой корпорации, ведет двойную игру и ухаживает за дочкой своего босса. В «желтой» прессе время от времени мелькали статейки о похождениях богатой наследницы, не отличавшейся природной красотой, но пользовавшейся всеми достижениями современной косметологии, и ее скандальных романах то с певцом-наркоманом, то с драчуном-футболистом. Видимо, уставший папаша решил наконец пристроить неразумное чадо в более надежные и контролируемые руки, пообещав жениху солидное приданое и продвижение по службе. Глядя в темное окно вагона, за которым изредка мелькали станционные огни, я видела свое так и не надетое свадебное платье, виноватые глаза Кирилла, пытавшегося оправдаться «внезапно возникшим сильным чувством», любопытные взгляды близких и друзей, которым пришлось объявить, что торжество, на которое они получили приглашения, не состоится…

В те дни мне хотелось исчезнуть, раствориться, даже умереть – от стыда и отчаяния, от боли из-за предательства человека, которого считала почти родным. Я готова была бежать на край света, когда позвонила двоюродная бабушка Серафима и сообщила, что переезжает в пансион (да-да, так и сказала – «пансьон», с глубоким французским прононсом) для ветеранов, а мне оставляет квартиру в самом центре Рыбнинска. И что я могу переехать, когда захочу, хоть завтра.

Представив небольшую, но очень уютную квартирку в старинном купеческом доме с высокими потолками, скрипучими деревянными полами, массивным комодом и фикусом в углу, я вспомнила чудесные дни школьных каникул, которые иногда проводила у старушки, купание в Волге, вечерние прогулки по набережной и в парке – время, наполненное покоем и счастьем, которых в тот момент мне так не хватало. Край света подождет. Быстро собрав вещи и уволившись из престижного архитектурного бюро, где работала после окончания МАРХИ, я переехала в свой новый дом. Охи-ахи родителей и подруг не смогли меня остановить. Коллеги те и вовсе, как мне показалось, обрадовались уходу конкурентки. А бывший жених после вскрывшегося обмана так ни разу и не позвонил… Я все чаще задумывалась над тем, что привлекало меня в Кирилле, ведь, кроме принадлежности к одной «тусовке», то есть одному социальному слою, и приятных эмоций от близости, у нас практически не было общих интересов. Но не зря же говорят, что противоположности притягиваются. И, будучи натурой творческой, увлекающейся, я искала в будущем супруге надежность, основательность, некоторую приземленность. Тем больнее было пережить его предательство…

Поначалу после переезда я брала небольшие заказы, связанные с дизайн-проектами, довольные клиенты рекомендовали меня знакомым как «специалиста из столицы», и через некоторое время мне удалось заработать приличную сумму, чтобы открыть свою мастерскую по изготовлению витражей – реализовать давнишнюю мечту. Совершенно неожиданно в том же доме, где я поселилась, освободилось большое помещение, считавшееся нежилым. Главным плюсом было то, что оно, хоть и находилось в пристройке к основному зданию, напрямую примыкало к моей квартире – их разделяла давно заколоченная и заклеенная старыми обоями дверь. Раньше там размещалась контора по ремонту техники, владелец которой предложил мне выгодную субаренду. Я не раздумывая согласилась и превратила помещение одновременно в мастерскую, офис и галерею.

Раз в неделю, если позволяла работа, я навещала бабушку в пансионе, привозила ее любимые конфеты и новые книжки: Серафима Лаврентьевна, несмотря на возраст, была страстным книгочеем и обожала детективы и любовные романы. Близких друзей я не завела, да и не стремилась к этому, ухаживаний со стороны мужчин старалась избегать, но несколько приятельниц, с которыми можно было посидеть в кафе или сходить на концерт или в театр, у меня появилось. Если же изредка хотелось поныть или поделиться сокровенным, я набирала номер самой близкой подруги Ниночки, с которой мы были, как говорится, неразлейвода с первого класса.

А недавно я получила сложный, но очень престижный заказ: местные власти решили реставрировать старинный костел, в котором последние десятилетия размещался студенческий клуб. Какой-то меценат выделил на это немалые средства. Будет ли костел возвращен церкви или в нем продолжат проводить концерты классической музыки и балы, пока решено не было, но план реставрации включал восстановление деревянного декора и, главное, обновление старых и изготовление новых авторских витражей для окон. Заказ предполагал хороший гонорар, что делало меня финансово независимой…

Обо всем этом я думала, сидя в купе ночного поезда, под размеренный звон ложечки в стакане с чаем. Спасибо министру путей сообщения дореволюционной России господину Витте: без традиционных подстаканников путешествия по железной дороге утратили бы свой стиль. Капли легкого дождика на оконном стекле чертили замысловатый узор. Мне повезло, что пассажиров было мало и никто не нарушал мое одиночество пустыми дорожными разговорами или назойливым храпом. Как-то совсем не люблю эти случайные откровения попутчиков.

Ранним утром, оставив грустные мысли в вагоне, я вышла на перрон и с наслаждением вдохнула влажный весенний воздух. Этот запах свежести, какой бывает рядом с большими водоемами, был приятным отличием от Москвы, пропитанной бензином, пылью и разогретым асфальтом. Как по-разному пахнут города!

Посмотрев на здание вокзала с декоративными башенками (а я никогда не упускала возможности полюбоваться им), на выглядывающий из-за зеленой листвы шпиль костела, подумала: «Я дома!» – и, отказавшись от предложений местных таксистов, отправилась пешком через парк. Все вокруг было таким привычным, почти родным. Городок только просыпался, поэтому попадались в основном собачники, вынужденные вставать спозаранку ради своих любимцев, и следящие за здоровьем любители пробежек, встряхнувшиеся после зимней затяжной спячки. Резкий контраст со столицей, с утра находящейся в тонусе.

Если бы не желание поскорее очутиться в своей квартире и принять душ, я бы посидела на любимой лавочке напротив костела. Иногда мне казалось, что он со мной разговаривает и понимает мои мысли, как добрый старый друг.

Войдя в тихий прохладный подъезд, хотела было позвонить в квартиру Люськи, молоденькой продавщицы из соседнего магазина, которой я оставляю ключи, чтобы она поливала цветы в мое отсутствие. Но, подумав, что девушка еще спит, решила не тревожить ее и сразу поднялась к себе. Бросив сумку в прихожей, я поспешила в мастерскую: в дороге пришла в голову идея сюжета для нового витража, и не терпелось его зарисовать.

Открыв тяжелую дубовую дверь, я шагнула в полутемное помещение, окна которого закрывали жалюзи, специально опущенные, чтобы краски не выгорали. Странный сладковатый запах защекотал ноздри. Щелкнула выключателем и вскрикнула от ужаса: на полу мастерской среди осколков цветного стекла в нелепой, неестественной позе лежала Люська. Невидящими глазами она смотрела в потолок, а вокруг головы растеклась лужа уже потемневшей крови…

19 мая 2017 года

День у Люськи не задался с самого утра.

Во-первых, она проспала и опоздала на работу – всего-то минут на двадцать, но заведующая, как назло, пребывала не в духе и пригрозила лишить квартальной премии. Что было очень некстати: на эту премию Люська хотела купить новые туфли и сумочку, такие, как у соседки. Кира говорила, что в этом сезоне в моде оригинальные фигурные каблуки. Похожие появились на одном сайте, можно заказать с доставкой. И сумка с бахромой есть в соседнем бутике, где можно договориться об отсрочке оплаты.

Во-вторых, она не успела накраситься и теперь чувствовала себя не в своей тарелке, словно платье забыла надеть. А всем известно, что в пятницу больше всего симпатичных покупателей, которые затариваются для пикников на выходные. И, если правильно себя подать, с одним из таких молодых людей можно завести знакомство. У Люськи были свои правила, которые не запрещали разговаривать с незнакомцами. Вот один интересный мужчина уже дня три подряд заходит в магазин в ее смену, покупает воду и шоколад, приятно улыбается, делает комплименты без намека на пошлость. Таких красавцев Люська сразу замечала, подсознательно чувствуя в них породу. Брюнет, а глаза голубые, и говорит с легким приятным акцентом. Может, и сегодня заглянет, да не за водой, а посмотреть на нее. Надо не упускать шанс и заговорить первой. А в перерыве в подсобке привести лицо в порядок, благо косметичку она успела захватить с собой…

Но смена подходила к концу, предложений весело провести субботний день за городом не поступало, высокий брюнет так и не появился, да и выручка была невелика, что опять же вызвало недовольство заведующей. Как будто она, Люська, в этом виновата.

– Людмила, – строго сказала начальница, дородная Ирина Георгиевна, которую продавщицы за глаза звали Георгиной, – поскольку ты сегодня опоздала, то и закрывать магазин тебе. Проверишь, все ли в порядке, и сигнализацию не забудь включить перед уходом.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – шутливо отсалютовала девушка, стараясь вызвать улыбку у строгой дамы и все еще надеясь на премию.

Так что из магазина Люська вышла позже всех, когда уже стемнело, прихватив с собой бутылочку белого вина «Шато Тамань» и коробку конфет «Коркунов» из тех, что с браком на упаковке и со скидкой, чтобы не так грустно было коротать вечер. Ступни гудели, ведь, невзирая на неудобство, она и на работе предпочитала туфли на шпильке. Так ноги казались длиннее, а сама Люська – выше. И теперь она звонко цокала каблучками по тротуару.

Ее дом стоял на углу центральной улицы Крестовой и небольшого переулка. Причем фасадом он выходил как раз в переулок, а вот нежилая пристройка, возведенная позже, смотрела прямо на Крестовую, по которой, помахивая сумочкой, шла сейчас Люська.

Подходя к углу дома, девушка подняла глаза на окна второго этажа, где была мастерская молодой архитекторши из Москвы, и вспомнила, что надо полить ее цветочки. И вдруг в одном из окон через неплотно закрытые жалюзи мелькнул свет.

«Что-то Кира раньше приехала, а ведь собиралась до следующей недели у родителей погостить. Эх, а я цветы уже два дня не поливала», – подумала Люська и поспешила к соседке повиниться, а заодно предложить скоротать вместе вечер, обсудить новинки московской моды. Ей показалось, что кто-то зашел следом в подъезд, но мало ли кто возвращается вечером домой. Дверь в Кирину квартиру девушка открыла сама, решив сделать вид, что пришла с очередным хозяйственным визитом, как и полагается. Странно, но в комнатах было темно и тихо.

«Ну, Кира, как всегда, сразу в мастерскую – творить. – Люська улыбнулась. – Авось не заругает. Может, и вина со мной выпьет». Она осторожно поставила пакет из магазина в прихожей. Тяжелая, массивная дверь между квартирой и мастерской была приоткрыта, а Люська, войдя, не сразу сообразила, что свет в помещении не горит. Только через одно окно пробивается отблеск уличных фонарей.

– Кира, ты здесь? – почему-то шепотом позвала девушка, осторожно обходя большой рабочий стол с разложенными на нем витражами. – А я пришла цветочки полить, смотрю, свет в окне. Ты чего так быстро вернулась-то?

Сзади раздался какой-то шорох, Люська обернулась и удивленно воскликнула: «Вы? А как вы здесь…», и в то же мгновение ей на голову обрушилось что-то тяжелое…

Лодзь (Польша), март 2017 года

В уличном кафе недалеко от рыночной площади, которую старожилы по-прежнему называли Нове Място, а не Площадь Свободы, двое молодых – не старше тридцати пяти лет – мужчин в деловых костюмах вели негромкую беседу за чашечкой кофе. День выдался довольно теплым, солнечным, что позволяло посидеть снаружи, подальше от посторонних ушей и глаз.

– Итак, пан Левандовский, наши долгие поиски наконец увенчались успехом. Осталось найти последнюю деталь головоломки, и мы у цели. Вы готовы отправиться в Россию?

– Точно так, пан Шпетовский, я уже готовлю документы. Как только все формальности с визой будут закончены, вылетаю в Москву, а оттуда поездом в Рыбнинск. Мне удалось наладить связи по линии университетских обменов, так что моя поездка не привлечет нежелательного внимания. Официально я прочту несколько лекций по истории польских переселенцев. Думаю, мой интерес к костелу будет выглядеть естественно, так же как и общение с руководством студенческого клуба, в нем обосновавшегося.

– Отлично, пан Левандовский! Как мы договаривались, я подготовил для вас копию архива моего прадеда. – Склонный к полноте мужчина с рыжеватыми усиками постучал пухлой ладонью по лежащей перед ним папке с бумагами. – Здесь подробное описание внутренней части костела, чертежи, эскизы – все, что может вам понадобиться. Просмотрите еще раз переписку наших уважаемых предков, может быть, какие-то детали привлекут ваше внимание.

– Dziękuję[1], пан Влодек. – Собеседник, высокий худощавый брюнет, чей прямой нос, волевой подбородок и густые брови выдавали аристократическую, но страстную натуру, улыбнулся краешками губ. – Мой прадед Игнатий Левандовский был довольно сдержан, если судить по оставшимся от него письмам. Даже до лагерей он редко писал родным в Польшу, а после ареста и ссылки отправил всего-то две короткие и странные записки, которые нам с вами удалось разыскать. Это чудо, что в вашем семейном архиве сохранились документы, связанные со строительством костела в Рыбнинске. Но я обязательно еще раз внимательно изучу все бумаги. А теперь перейдем к делам более прозаическим.

И молодой человек усмехнулся уже не так сдержанно.

– Вы, однако, своего не упустите, szanowny [2] пан. – Влодек Шпетовский, наследник известной строительной компании «Шпетовский и сыновья», основанной еще в начале XIX века в Варшаве, вытащил из портфеля солидный конверт и бросил его на столик. – Можете не пересчитывать, здесь все, как мы договаривались.

– Всецело вам доверяю, пан Шпетовский. – Мужчина, однако, заглянул в конверт, прикинул на глаз его содержимое и снова усмехнулся, впрочем, одними губами. – С вами приятно иметь дело. Я сообщу вам дату вылета в Москву.

С этими словами он поднялся, кивнул своему собеседнику на прощание и твердым, уверенным шагом удалился. Естественно, не заплатив за свой кофе…

Из дневника следователя Савельева

20 мая 2017 года

Слава Курочкин ждал меня на углу Крестовой и Преображенского переулка, притоптывая от нетерпения. Невысокий, коренастый, с непослушными вихрами, он в такие моменты был похож на молодого охотничьего пса перед первым гоном. Видно было, что собирался парень второпях: серые брюки и коричневый пиджак в клетку были от разных костюмов, а футболка с каким-то супергероем вместо рубашки придавала парню и вовсе комичный вид. Но на деле Славка был очень грамотный и внимательный сыщик, хоть и начинающий.

– Товарищ капитан, вот здесь все произошло. – Курочкин показал на угловой дом старой постройки, довольно обшарпанный, но крепкий. Грязно-розовые стены, белые фронтоны, необычные арочные окна – я вспомнил, что дом этот считался городской достопримечательностью и был построен каким-то купцом в незапамятные времена. На Крестовую выходила двухэтажная пристройка, на первом этаже которой, судя по вывескам, расположились салон красоты «Каприз», фотоателье «Ваш образ» и турагентство «Пилигрим». На стене у одной из дверей я разглядел вывеску «Архитектурная мастерская. Дизайн, ремонт и реставрация». Окна второго этажа были закрыты. На них и указал мне Славка:

– Вот там все и случилось, на втором этаже, в мастерской, – и почему-то потащил меня за угол, в переулок. – Пройдемте через жилую часть, хозяйка-то в квартире нас ждет.

С этой стороны было видно, что дом изначально построен трехэтажным и увенчан небольшим чердаком, окна квартир выходили в малолюдный переулок и в тихий двор. Там у входа в подъезд дежурил участковый Семенов, с которым я был давно знаком, немолодой, основательный, с низким хриплым голосом.

– Здоров, Анатольич, – пробасил он, выбрасывая в урну недокуренную сигарету. – И тебя, стало быть, подняли спозаранку…

– Приветствую, Иван Егорыч. – Я пожал участковому руку. – Не дадут в выходные нам с тобой выспаться. Ну, показывай, что тут у вас стряслось.

Вместе с Семеновым и Славкой я поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где у дверей квартиры № 4 нас встретил молоденький лейтенант из местного отделения полиции, поставленный для порядка Иваном Егоровичем. Уже на пороге нас догнали подъехавшие судебный медик Зотов и эксперт-криминалист Рябченко.

– Стало быть, нам сюда. – Участковый, тактично стукнув пару раз, открыл дверь и позвал: – Кира Юрьевна, ты где?

В небольшую аккуратную прихожую, где на полу как-то неуместно лежали синяя дорожная сумка и какой-то пакет, вышла симпатичная молодая женщина лет двадцати восьми, с аккуратной стрижкой на коротких темных волосах, с заплаканными глазами. Светлые потертые джинсы и лиловая трикотажная футболка с длинными рукавами облегали невысокую стройную фигурку, а неяркое освещение делало ее еще более хрупкой. Она выглядела растерянной и испуганной.

– Вот, Кира Юрьевна Демина, хозяйка квартиры и мастерской, где произошло убийство, – оперативно представил хозяйку Слава. – Приехала утренним поездом из Москвы и обнаружила труп своей соседки, Люськи… Ой, простите, – он заглянул в какую-то бумажку, – Людмилы Владимировны Романовой 1994 года рождения, проживающей в этом же доме, в квартире № 2 на первом этаже.

– Продавщица эта из продуктового, что в паре кварталов отсюда, – добавил участковый. – Хорошая девчонка, хоть и бедовая – я ее со школьных лет знаю.

Мы прошли в комнату, явно служившую хозяйке гостиной, с непривычно старинной – если не сказать старой – мебелью и большим количеством растений в горшках. Из нее еще одна дверь, массивная, свежеокрашенная в голубой цвет, вела в соседнее помещение, судя по расположению, находящееся в пристройке к дому.

– Там моя мастерская и галерея, – тихо сказала Кира. – И там я нашла Люсю…

Девушка всхлипнула и вытерла пальцами набежавшие слезы.

– Я всегда оставляю ей ключи от квартиры, чтобы она поливала цветы…

Мастерская оказалась большим, во всю длину пристройки, прямоугольным помещением, разделенным какими-то легкими конструкциями на две части. Три больших окна выходили на Крестовую улицу. Сейчас жалюзи на них были опущены, поэтому в комнате царил полумрак, несмотря на солнечный день. Лишь через центральное окно, жалюзи на котором были открыты, проникал свет, что позволяло разглядеть место происшествия. Я попросил Рябченко сделать несколько фотографий в первозданном, так сказать, виде, после чего Славка впустил дневной свет, и мы смогли внимательно рассмотреть жертву.

Если бы не дешевые шмотки с рынка и красные туфли на высоких каблуках, одна из которых слетела с ноги и валялась чуть в стороне, можно было бы подумать, что на полу среди разбитого стекла лежит хозяйка квартиры. Убитая была чуть моложе, но такая же невысокая, худенькая, с короткой стрижкой, которую она, вероятно, скопировала у соседки.

Зотов осмотрел тело, лежащее около большого, напоминающего станок стола, и констатировал смерть от удара тяжелым тупым предметом в височную часть головы. Произошло это, по его мнению, десять – двенадцать часов назад. Эксперт Рябченко занялся следами, отпечатками и прочей своей работой. Участковый Егорыч вызвал перевозку, Слава Курочкин начал писать протокол осмотра, а я тем временем решил поговорить с Кирой Юрьевной.

– Зовите меня просто Кира, – попросила она. – Но я даже не знаю, что и рассказать, кроме того, что вы видите сами.

– Как вы думаете, каким образом кто-то проник в вашу квартиру? Следов взлома на двери не видно.

– В мастерской есть еще одна, для клиентов, она ведет в подъезд, выходящий на Крестовую. Я всегда запираю ее перед отъездом.

Иван Егорович проверил дверь из мастерской – оказалось, что она просто плотно прикрыта, но не заперта. Вероятно, именно через нее преступник и вошел. Следов взлома на ней тоже не наблюдалось, значит, замок открывали ключом.

– Часто Людмила бывала у вас дома и в мастерской в ваше отсутствие?

– Иногда, только в те дни, когда я уезжала в Москву к родителям или в отпуск. Тогда Люся приходила полить цветы, вытереть пыль, проветрить. В мастерскую она не заходила: там нет растений, и я просила ее ничего без меня не трогать. Не знаю, что ей в этот раз там понадобилось. Войти она могла только со стороны гостиной, так как ключа от второй двери у нее не было.

– А Людмила знала, когда вы возвращаетесь? И вы посмотрели – у вас ничего не пропало?

– Она ждала меня в понедельник, но планы поменялись, и я приехала раньше, не предупредив ее. – Голос девушки снова задрожал из-за приближающихся слез, и она глубоко вздохнула, глотая воздух. – В квартире ничего не пропало, вещи на месте, но у меня ощущение, что кто-то искал… не знаю, что именно, особых ценностей у меня нет.

– Почему вы так решили?

– Дверцы шкафов закрыты неплотно, некоторые книги переставлены на другие места, в общем, легкий беспорядок. Постороннему глазу незаметный, но не мне… И в мастерской есть следы поисков. Самое ужасное, что разбит старинный витраж из костела, который я реставрировала. Теперь его вряд ли удастся восстановить, только если сделать копию. – Демина печально покачала головой. – Да что это я о стекле переживаю, когда Люси больше нет. Знаете, она, наверное, гостей ждала или хотела что-то отпраздновать, вон вино с конфетами принесла…

Кира махнула рукой в сторону пакета на полу прихожей и, не сдержавшись, заплакала. Горько, по-детски, закрывая лицо ладонями. Прибежал Славка со стаканом воды, усадил девушку на диван в гостиной, чтобы она успокоилась, подсунул салфетку.

В это время меня позвали в мастерскую: эксперт Рябченко обнаружил предполагаемое орудие убийства – странное приспособление, напоминающее лобзик, со следами крови.

– Это кольцевая пила для резки стекла, – пояснила немного успокоившаяся хозяйка. – Я использую ее в работе, и весит она немало, килограммов шесть.

На этих словах она вздрогнула, как от удара.

– Тяжелая, – прокомментировал Славка.

Оформив изъятие пилы как вещдока и закончив формальности с протоколом осмотра и отправкой тела в морг, мы на время оставили Киру Юрьевну в покое, договорившись, что позже еще побеседуем с ней.

Уходя, я дал ей визитку со своим телефоном.

– Вы звоните мне, если вспомните или обнаружите что-то важное или необычное. В любое время.

Хотя версия на первый взгляд вырисовывалась довольно простая: грабитель, забравшийся в квартиру в отсутствие хозяйки, не ожидал прихода жертвы и, будучи застигнут на месте преступления, ударил ее первым, что подвернулось под руку – тяжелой пилой. Возможно, у него и намерения убивать не было, просто хотел на время вырубить случайного свидетеля, но не рассчитал силу удара.

Это мы обсудили с коллегами и распределили обязанности: Зотов и Рябченко поехали проводить свои экспертизы, Славку и лейтенантика из отделения я отправил опрашивать соседей, а мы с участковым решили осмотреть квартиру убитой Людмилы, ключи от которой нашли в ее сумочке.

Но ничего такого, что могло пролить свет на тайну ее гибели, не нашли. Люська не отличалась особой аккуратностью: по комнате были разбросаны блузки, платья, косметика, кровать не убрана – вероятно, она спешила на работу и оставила все в беспорядке. От Киры мы узнали, что родители девушки переехали в деревню километрах в сорока от города. Егорыч вызвался их известить и сообщить мне, когда они приедут. А я отправился в Следственный комитет, в свой кабинет, чтобы там дождаться Славу и поработать над бумагами по этому на первый взгляд несложному делу. Хотя, если говорить правду, мне хотелось вернуться в квартиру на втором этаже купеческого дома, чтобы еще раз увидеть ее симпатичную хозяйку…

Ну как же везет этой московской выскочке! Почему на ее месте оказалась нелепая безмозглая девица из магазина? Что принесло ее в чужую квартиру среди ночи? Из-за нее не получилось все внимательно осмотреть и найти документы, которые наверняка спрятаны где-то в квартире. А попасть туда снова удастся не скоро: сейчас полиция будет вокруг топтаться. Если бы умерла архитекторша, то все было бы куда проще… Хотя для нее у меня придумано что-то поинтереснее удара по голове тупой железякой… Придется поменять планы и на время затаиться. А его, этого времени, у меня так мало…

Из письма Бориса Левандовского Влодеку Шпетовскому

Рыбнинск, 19 мая 2017 года

«…Сообщаю, что уже неделю нахожусь в Рыбнинске. Здесь весьма przyzwoicie [3]. Поселился в отеле в центре города, любуюсь из окна великой русской рекой – за ваш счет, разумеется…

Несколько дней пришлось провести по официальной программе, в университете. Мой интерес к истории города и его сооружениям не вызывает ни у кого подозрений, напротив, все стремятся мне помочь.

Удалось познакомиться с Аркадием Мельниковым – руководителем студенческого клуба, находившегося в костеле Святейшего Сердца Иисуса. Однако сейчас там ведутся ремонтные работы, и попасть внутрь пока не получилось.

От Мельникова я узнал, что большинство интересующих нас предметов демонтированы и находятся на реставрации у частного лица, некой Киры Деминой, архитектора из Москвы. Установить контакт не смог, так как она в отъезде, но проследил за ее соседкой, очевидно, имеющей доступ в квартиру и мастерскую, где хранится часть предметов из костела. Попробую использовать эту соседку для наших целей. Она похожа на dziewczyna lekkich obyczajów [4]… Это будет несложно для меня…

В дороге еще раз внимательно пересмотрел переданный вами архив и убедился, что наши расчеты правильны. Появилась идея о точном источнике сведений, нужных нам, но об этом – в следующем письме…»

Кира

21 мая 2017 года

Уже по-летнему теплое солнце заглядывало в окно, бликами рассыпаясь по полу и стенам спальни. Этих солнечных зайчиков я ощущала даже сквозь прикрытые веки. Под напором яркого света открыла глаза и подумала, что вчерашний кошмар мне приснился.

Но осколки от витража на полу мастерской, залитые кровью, беспорядок в комнатах и визитная карточка следователя Савельева на столе в гостиной были подтверждением: мертвая Люся и полиция – это реальность. Вчера после ухода посторонних у меня уже не было сил делать уборку, поэтому, наспех выпив кофе, я просто закрыла дверь в мастерскую и села за стол в гостиной делать эскизы к одному из заказов, надеясь, что это отвлечет от грустных размышлений. Обычно работа поглощала меня полностью. Но теперь одна мысль не давала покоя: что вор, невольно превратившийся в убийцу, искал в моем доме? Единственный человек, с которым я могла поделиться произошедшим без риска нарваться на пустое сочувствие и ненужное вмешательство в мои дела, была Ниночка.

Я вспомнила, как в первый школьный день ужасно растерялась в большом, переполненном незнакомыми детьми классе и стояла, прижавшись к стене, в то время, как все активно занимали места за партами. И тут ко мне подошла пухленькая розовощекая девчонка с огромными белыми бантами в косичках, уверенно взяла за руку и потащила за собой к лучшим местам у окна. С того дня и до выпускного мы с Ниночкой не расставались.

Поколебавшись, я все же набрала ее номер. И, конечно, совсем забыла про разницу во времени: подруга моя работала в волонтерской организации и сейчас организовывала что-то очень нужное в далекой Монголии. Но даже спросонья она сразу выбрала правильный тон, не став охать и ахать, а пытаясь мыслить трезво, насколько это возможно среди ночи, и ободрить меня.

– Так, Кирюша, ты там сопли не распускай, соберись. Девочку, бедняжку, не вернуть. Думаю, она незадачливому вору под руку подвернулась. Вряд ли он вернется, раз увидел, что красть у тебя особо нечего. Двери запри, выпей чаю с ромашкой и медом и постарайся поспать. Ты у меня не из трусливых, помнишь, как мы мальчишек из соседней школы гоняли? А они нас дразнили единичкой и ноликом? Конечно, ты тростиночка, а я – плюшка. С годами-то ничего не изменилось. Вот, чувствую, ты уже улыбаешься. Жаль, не могу к тебе приехать, но ты справишься, я знаю…

Получив порцию психологической поддержки и решив, что это вторжение было случайным, я немного успокоилась…

Сейчас, собирая цветное крошево, еще недавно бывшее творением неизвестного мастера начала прошлого века, вытирая следы крови и мела, которым был обведен контур Люськиного тела, я вдруг с ужасом поняла: а ведь на ее месте могла оказаться я, если бы приехала, например, вечерним поездом или вообще не уезжала!

Полночи не могла уснуть и думала о ней. Девушка была первой из соседей, с кем я познакомилась после переезда. Она выскочила из подъезда в пестром ситцевом халатике и тапочках на босу ногу, легко подхватила один из моих чемоданов, радостно поприветствовав: «С новосельем вас!»

И через пару секунд ее звонкий голос уже донесся с лестницы – она кричала бабушке: «Серафима Лаврентьевна, ваша внучка приехала!»

В этом была вся Люська – немного взбалмошная, легкомысленная, но всегда готовая всем помочь. Угощала мою бабулю конфетами, продукты из магазина приносила и ей, и другим соседям, кто нуждался в помощи. Я даже не знаю, как теперь рассказать Серафиме о том, что случилось. Вроде по наследству от нее мне досталась помощница. Такая наивно-трогательная в попытке копировать мою прическу, стиль одежды. Если у меня появлялась обновка, то через неделю-другую и Людмила уже щеголяла в похожей, только подешевле, с рынка. Вот порхала по жизни легко, как мотылек, и случайно спалила свои крылышки…

Не успела я закончить уборку, как кто-то уверенно и громко постучал в дверь мастерской – ту самую, через которую, скорее всего, вошел преступник. Я не сразу решилась подойти и открыть: что, если там стоит убийца? По спине пополз неприятный холодок.

Но за дверью оказалась Валентина Степановна, хозяйка салона красоты, находящегося прямо под моей мастерской. Эта статная женщина, усердно молодящаяся, всегда со свежей укладкой на густых волосах, с темно-красной помадой на узких губах, любительница крупных бус и платьев, обтягивающих пышный бюст, знала обо всем, что происходит в нашем доме и его окрестностях.

Вот и сейчас Валентина Степановна, одетая в вычурный бирюзовый костюм, с жемчужным колье на полной шее, смотрела с искренним сочувствием, говорящим, что она уже в курсе вчерашних событий.

– Кирочка, милая, как вы себя чувствуете? Вот решила навестить вас по-соседски и узнать, не нужна ли помощь? Вы очень бледны, деточка, конечно, такой удар – обнаружить в своей квартире труп! – Дама, оттеснив меня от дверей, уже двигалась по мастерской и с любопытством оглядывалась вокруг. – Я всю ночь не сомкнула глаз, думая, что кто-то мог забраться и в мой салон!

Валентина Степановна остановилась точно в том месте, где еще вчера лежала бедная Люська, и, опираясь рукой о стол с витражами, нетерпеливо постукивала ногой в изящной белой лодочке по полу. Казалось, что этот звук отдается у меня в висках.

– Пожалуйста, осторожнее, вы можете порезаться о стекло, – предупредила я нежданную гостью, думая, как бы быстрее от нее избавиться. – Я в порядке, не стоило беспокоиться.

Валентина рассеянно провела пальцами по стеклам, восхитилась их красотой и переместилась к окну, не переставая тараторить об ужасном злодействе и необходимости запирать двери и окна.

– Хотя через окно к вам не влезть, высоко, – констатировала она, поднимая жалюзи и прикидывая расстояние до земли. – А я установила в салоне надежные решетки – лучшее средство от воров. Может, и вам поставить такие? Вы не подумали о замене замков, Кирочка? Я могу порекомендовать вам хорошего мастера.

– Спасибо, Валентина Степановна, наверное, мне действительно стоит их поменять. – Я намеренно не предлагала гостье присесть или выпить чаю: желания обсуждать с кем-то убийство Люськи не было никакого. – Я обязательно загляну к вам, а сейчас мне надо закончить уборку. – И я виновато улыбнулась, покрутив в руках влажную тряпку.

– Конечно, деточка, не буду вам мешать, вы и так, наверное, уже намучились с этими осколками и прочим мусором. – Бросив последний любопытный взгляд на пол мастерской и пригласив меня зайти в салон освежить прическу, гостья наконец удалилась. Каблуки ее туфель гулко застучали по ступеням. А в мастерской еще долго витал аромат приторно сладких духов, смешанный с запахом лака для волос…

Только я пришла в себя от неожиданного, похожего на тайфун визита нашей парикмахерши, как раздался звонок в дверь – теперь уже квартирную.

– Кира Юрьевна, извините за визит без предупреждения, но мне необходимо задать вам еще несколько вопросов. – Следователь Савельев скромно топтался на пороге. – Решил не вызывать вас, так как сегодня воскресенье, а вот, навестить лично.

Мне отчего-то были приятны и его смущение, и сам приход симпатичного мужчины, от которого веяло силой, надежностью и добротой, которую не мог скрыть даже серьезный тон разговора. Среднего роста, спортивный, подтянутый, с коротким ежиком темно-русых волос и спокойными серыми глазами – такие мужчины нравятся женщинам, несмотря на несентиментальную профессию. Их, как говорит одна известная актриса, «разбирают еще щенками». Однако обручального кольца я не заметила, хотя многие ли сейчас их носят? Неброские джинсы, рубашка поло глубокого синего цвета расстегнута у ворота, в руках легкая серая куртка-ветровка…

Я вдруг поняла, что мое молчание неприлично затянулось, а мы так и стоим в прихожей, разглядывая друг друга.

– А давайте я угощу вас кофе, Игорь Анатольевич, а потом отвечу на все вопросы. – Мне хотелось ненадолго отлучиться, чтобы посмотреться в зеркало и привести себя в порядок после уборки. – Вы пока проходите в гостиную или, если хотите, посмотрите мои работы в мастерской…

И я быстро ускользнула в сторону кухни, не дав Савельеву возразить. По дороге заглянула в ванную, ополоснула лицо от пыли, поправила волосы и слегка прошлась по губам светлой помадой. Потом решительно стерла ее: мне показался неуместным макияж в такой печальной ситуации.

Когда я вернулась с двумя чашечками кофе, мой гость расхаживал по мастерской, вернее, той ее части, которая служила офисом и галереей, и внимательно рассматривал работы, развешанные по стенам. Мне показалось, что они его заинтересовали. Пригласив Савельева присесть в кресла для посетителей у небольшого журнального столика, я отпила кофе и приготовилась отвечать на вопросы.

– Кира Юрьевна…

– Зовите меня просто Кира, я как-то не привыкла к отчеству, – перебила я следователя, и он опять смутился.

– Хорошо. Кира, когда вы вчера утром вернулись домой, как попали в квартиру? Дверь была заперта, как обычно?

Я на секунду задумалась.

– Я открыла дверь своими ключами. Сейчас вспоминаю, что закрыт был только нижний замок, как если бы дверь захлопнули. А вот верхний был открыт, но я как-то не обратила на это внимание, устала с дороги, спешила…

– Значит, дверь могла захлопнуть Людмила, когда пришла, или тот, кто вышел через нее после убийства. – Савельев сделал пометку в блокноте. – А дверь из мастерской была не заперта, то есть теоретически у преступника было два варианта – выйти через квартиру в подъезд, где его мог заметить кто-то из соседей, или через мастерскую на улицу – на той лестнице нет квартир или других помещений. Но никто из соседей ничего не слышал и не заметил посторонних.

– Дом старой постройки, стены здесь каменные, толщиной почти в метр. Поэтому всегда тихо, можно кричать – никто не услышит. – То, что раньше радовало меня в этом доме, теперь показалось не такой уж и удачей.

– Кира, а вы не находили нигде тех ключей, которые были у Людмилы?

– Нет, я думала, что они у нее в сумочке.

– В том-то и дело, что ключей от вашей квартиры ни в сумочке, ни в карманах Романовой не обнаружено. Значит, убийца забрал их с собой. – И Савельев встревоженно посмотрел мне в глаза.

Мне стало не по себе: я вспомнила совет Валентины Степановны сменить замки и поняла, что он был очень правильным. Поделилась им со следователем.

– Да, замки следует заменить, я поговорю с вашим участковым, чтобы он помог с этим.

– Ой, не стоит беспокоить Ивана Егоровича по пустякам, соседка обещала мне порекомендовать хорошего мастера, – ответила я.

– Ну что ж, вам виднее, но сделайте это поскорее на всякий случай. – Я видела, что волнение его искренне, и мне это было приятно. Но липкое ощущение страха от перспективы возвращения убийцы с ключами от моей квартиры не давало сосредоточиться. А что, если бы он вернулся ночью, когда я спала? Хотя зачем ему возвращаться, раз он и так ничего не взял?

Мы с Савельевым разговаривали с полчаса, но так и не нашли ответа на вопрос, что же понадобилось преступнику в моем доме. Он записал адреса и телефоны тех клиентов, которые бывали у меня в последнее время, еще раз осмотрел мастерскую и попрощался, взяв с меня слово звонить ему во всех случаях, которые покажутся мне странными или настораживающими. Интересно, все сотрудники правоохранительных органов так внимательно относятся к пострадавшим?

За два года до описываемых событий

Рыбнинск

Серафима Лаврентьевна Решетова отложила старинный семейный альбом с пожелтевшими карточками, с которых смотрели лица давно ушедших родных и друзей ее семьи, печально вздохнула и поднялась из глубокого кресла, обтянутого гобеленовой тканью. Рисунок давно стерся, также стерлась почти до основания и ее долгая жизнь. Пора дать дорогу молодым, а самой прожить отпущенные ей годы или месяцы без забот, под присмотром врачей, медсестер, среди таких же одиноких стариков…

Из близких у нее почти никого не осталось. Старший брат, Стефан, был сослан после войны в лагеря ГУЛАГа, где и затерялись его следы. Сперва еще приходили письма, но в начале пятидесятых перестали, и ни о смерти брата, ни о чем другом они вестей не получили. Оборвалась эта семейная ниточка.

Мужа Серафима схоронила давно, лет пятнадцать уже прошло, как не стало ее Николушки. Николай Решетов был известным в городе врачом, светлой души человеком и ушел так же легко, как жил, – не проснулся однажды утром.

Своих детей бог им не дал, остался только двоюродный племянник Юрочка, живший с семьей в Москве и порой наведывавшийся в гости. Дочка его Кирюша была Серафиме как внучка, старушка любила ее всей душой. Бывало, приедет девчушка на каникулы, бежит по перрону и кричит радостно: «Симочка, родненькая, а вот и я!» Хотела Сима квартиру свою как приданое ей оставить в наследство, но узнав, что свадьба странным образом расстроилась, без всяких церемоний пригласила Киру переехать. Сама же она давно решила перебраться в частный пансионат для ветеранов, благо сбережения позволяли не стать никому обузой. Если девушке на новом месте понравится, то она оформит на нее дарственную.

«Хоть Кира мне и не кровная внучка, но все же родовое гнездо не чужим людям достанется», – думала Серафима, собирая свои вещи.

Вот уложены два небольших чемодана с одеждой и любимыми книгами, портплед, картонка со шляпками, упакована коробка с дорогими сердцу мелочами – много ли ей надо? Все остальное: посуда, ковры, мебель – остается Кире. Серафима Лаврентьевна с грустью посмотрела на альбом, погладила тисненую кожаную обложку и вернула его на полку книжного шкафа.

На столе оставалась потрепанная канцелярская папка для документов грязно-голубого цвета, с выцветшей чернильной надписью и завязанным на бечевку бантиком. Она много раз собиралась выбросить эту папку, содержимое которой, теперь никому не нужное, болезненно напоминало о счастливом прошлом ее семьи. Но что-то все время удерживало Серафиму от этого шага: ее родители очень дорожили этими старыми бумагами и пожелтевшими, затертыми на сгибах письмами. Вот и сейчас она взяла папку, прижала к груди, как ребенка, и убрала в один только ей известный тайничок, куда издавна прятала свои детские секреты, – словно похоронила…

Из письма Бориса Левандовского Влодеку Шпетовскому

Рыбнинск, 21 мая 2017 года

«…Возникли непредвиденные обстоятельства… план с соседкой провалился… буду устанавливать прямой контакт с архитекторшей, которая занимается реставрацией… Мельников рассказал мне, что в костеле через месяц должен пройти концерт классической музыки, на который ждут руководство области, поэтому с ремонтом торопятся.

Нам тоже надо поспешить, чтобы кто-то не добрался до предмета поисков раньше нас. С понедельника и начну…

Прошу Вас, пан Влодек, перечислить мне на карту некоторую сумму на дополнительные расходы… Жизнь в России весьма дорогая, зато здесь такие красивые pani…»

Из дневника следователя Савельева

21 мая 2017 года

Сегодняшний воскресный день я провел за работой. Одинокому холостяку вроде меня часто бывает нечем заняться в выходные, вот и загружаю себя делами.

Вопрос о ключах от квартиры, где произошло убийство, не давал покоя. Поэтому я навестил хозяйку и выяснил, что ключи убитой Людмилы Романовой пропали. Хотя, если быть честным, беседу с Кирой Деминой можно было отложить до понедельника или просто позвонить по телефону, но мне хотелось увидеть ее и поговорить в спокойной обстановке и без свидетелей.

Я застал девушку за уборкой. Ее уютный домашний вид – легкие пестрые брючки и футболка бирюзового цвета, делающая еще ярче зеленые глаза, отсутствие макияжа (который я, к слову, не люблю), слегка растрепанные волосы – усиливал ощущение хрупкости девушки и желание ее защитить. Но, несмотря на это впечатление, в Кире чувствовался внутренний стержень, самообладание: она не раскисла, не паниковала, была спокойна и уверена в себе. Лишь иногда в ее глазах мелькала печаль и блестели непрошеные слезинки, да это и понятно: не каждый день у тебя в квартире находят труп. Пока хозяйка хлопотала на кухне – ее желание угостить меня кофе было как нельзя кстати, – я еще раз без суеты осмотрел место происшествия, но не столько с целью поиска новых улик (эксперт и Славка вчера поработали четко), сколько для того, чтобы составить представление о новой знакомой. Работы Киры – витражи, картины, эскизы, развешанные по стенам мастерской, – поражали необычным сочетанием красок, фантазией и мастерством. Даже я был способен оценить ее талант, хотя в последнее время мне редко удается выбраться в музеи. А не пригласить ли мне как-нибудь Демину на выставку?

Вернувшись домой и раскладывая листочки с записями перед компьютером, куда я заносил все сведения о делах, расследованием которых занимался, я заметил, что Нельсон внимательно и даже удивленно смотрит на меня. Тут я поймал себя на том, что напеваю – привычка, которая проявляется при хорошем настроении.

– Что, разбойник, не только на тебя весна действует? Пойдем на кухню, угощу тебя паштетом. – Я покормил кота, сделал себе пару бутербродов с ветчиной и сыром и стал анализировать собранную по делу информацию.

Как следовало из записей помощника, опрос соседей ничего не дал. Всего в доме было восемь квартир: по три на первом и втором этажах, и две – на третьем. Жильцы квартиры № 2, что на первом этаже рядом с Люськиной, еще в пятницу уехали на дачу и до сих пор не вернулись; в квартире № 3 жила старушка – божий одуванчик, которая плохо слышала и рано ложилась спать; в пятой молодая семья с малышами-близнецами тоже ничего не заметила, так как у детей режутся зубки и их плач заглушает любые звуки. Ничего не смогли сказать и другие жильцы, все отмечали, что стены в доме толстенные и того, что происходит у соседей, не слышно.

О Людмиле Романовой, которую все звали Люськой, отзывались хорошо, отмечая ее добродушие, готовность помочь, некоторую безалаберность и веселый нрав. Судя по всему, врагов у девушки не было, и она действительно стала случайной жертвой грабителя.

Владельцы коммерческих помещений на первом этаже пристройки тоже ничего интересного не могли рассказать: их конторы в пятницу закрылись в 17 часов, задолго до убийства. Только хозяйка салона красоты Валентина Степановна ушла позже всех, около восьми вечера, проводив последнюю клиентку. Но и она ничего необычного не заметила. Подумав, что надо бы с этой дамой поговорить еще разок подробнее, я сделал пометку в рабочем блокноте.

Дверь, ведущая с улицы на второй этаж, к мастерской Киры Деминой, никогда не запиралась. Ни на лестнице, ни на площадке ничего обнаружено не было – ни окурков, ни посторонних следов. Конечно, нужно подождать отчет эксперта Рябченко о состоянии замка на двери в мастерскую, но уже сейчас мне было ясно: дверь открыли ключом. Поэтому надо искать зацепки, у кого могли быть дубликаты ключа. И начать с того, кто сдал девушке это помещение – некоего индивидуального предпринимателя Мирошкина, проживающего в Заволжском районе. Отправлю завтра на его поиски Славку, пусть прогуляется. А у Киры надо уточнить, не было ли с этим Мирошкиным конфликтов, например из-за арендной платы.

Версия проникновения в квартиру с целью кражи не давала мне покоя. Конечно, можно предположить, что преступник позарился на картины московской художницы или на старый фарфор ее бабки. Но вот стал бы он ради этого убивать случайного свидетеля? Мог бы затаиться или сбежать через ту же дверь. А еще меня смущала рана на голове жертвы – она была нанесена не сзади, а сбоку, в висок. Значит, Люська стояла лицом к убийце и видела его. Узнала ли она этого человека, и не это ли стало причиной убийства?

Все эти мысли крутились у меня в голове вместе с непреходящим беспокойством за Киру: а что, если преступник решит вернуться в ее квартиру?

Я позвонил Кире. Нет, не для того чтобы услышать ее голос, а чтобы предостеречь и предложить до замены замков переночевать у кого-то из подруг или знакомых. Но девушка оказалась не из пугливых и успокоила меня сообщением, что закрыла все двери изнутри не только на ключ, но и на цепочки, а в мастерской придвинула к двери массивный комод. Прощаясь и желая ей спокойной ночи, я, честное слово, чувствовал себя дураком…

Нельсон посматривал на меня с пониманием, громко мурлыча.

Из протокола допроса Игнатия Левандовского, из поляков, ксендза костела в городе Рыбнинске Ярославского уезда, беспартийного

15 октября 1931 года

Вопрос: Вы подтверждаете, что в декабре 1918 года участвовали в составлении описи имущества, находившегося во вверенном вам костеле?

Ответ: Да, подтверждаю.

Вопрос: Какое имущество было описано?

Ответ: Канделябры, чаши для святой воды, иконы, требники. Все было указано в описи.

Вопрос: Где находилось описанное имущество после 1918 года?

Ответ: В костеле, где же ему было находиться.

Вопрос: Входили ли в этот перечень изделия из драгоценных металлов?

Ответ: Да откуда ж им взяться было, товарищ начальник? Приход наш бедный, содержать храм не на что. Все, что описали, и то конфисковали в двадцать четвертом…

Вопрос: Отвечайте по существу, Левандовский! Есть сведения, что в период между 1910 и 1917 годами вашему костелу были пожертвованы изделия из золота, платины, в том числе оклады для икон, кресты, четки из драгоценных камней и другие ценные предметы. Пожертвования поступали из Варшавы, Лодзи и других польских городов. Однако в описях 1918 и 1924-го их нет. Как вы это объясните?

Ответ: Мне ничего не известно о таких пожертвованиях. Я принял приход в 1915 году, после перевода моего предшественника, Иосифа Юзвика, в другой город. Все, что находилось в костеле на тот момент, и вошло в опись. Возможно даже, что прибавилось несколько икон и церковных облачений, приобретенных позже. Но они не представляют особой ценности.

Вопрос: А этот Юзвик не оставлял каких-либо записей о церковном имуществе?

Ответ: Все имущество костела было записано в приходную книгу, по ней и была сделана опись, товарищ начальник.

– Ох, юлишь ты, польский прихвостень. Отвечай, где спрятал драгоценности? Если выдашь их сам, то отделаешься парой лет тюрьмы. А нет – загремишь в лагеря до конца жизни. А то и в расход пойдешь.

– Сердцем Иисуса клянусь, товарищ начальник, не знаю я ни о каких драгоценностях. Все ценное передал властям в двадцать четвертом, а потом костел содержался только на мелкие пожертвования местной паствы. Потому и закрыли его, что денег не осталось даже на свечи…

– Ну что ж, посиди в камере, подумай хорошенько над моими словами. И, кстати, если вдруг вспомнишь, куда спрятал драгоценности, вызывай охранника в любое время, чтобы меня позвал. Уведите задержанного! И проследите, чтобы с ним ничего не случилось там, он мне живым нужен. А то со служкой этим, Яцеком, перестарались, а он мог бы нас навести на след… Олухи!

Кира

22 мая 2017 года

«Война войной, а обед по расписанию», – любит говорить мой папа. Вот и мне, несмотря на все грустные события, пора приниматься за работу. Несколько мелких заказов я на время отложила, а реставрацию витражей из костела следовало закончить как можно быстрее.

С утра уже звонил руководитель студенческого клуба, за которым пока числится костел, торопил: ждут какое-то начальство на концерт. Пришлось рассказать ему о происшествии в мастерской, все равно слухи разойдутся по городу рано или поздно. А вот о разбитом витраже говорить не стала. Аркадий начнет паниковать, доложит руководству – так можно и всего заказа лишиться, скажут: недосмотрела. Рисунок на нем я помню хорошо, он довольно необычен, да и эскизы у меня есть, осталось подобрать стекла, применить технику состаривания, и никто не отличит новый витраж от остальных.

В институте научный руководитель, профессор Замятин, всегда хвалил меня за детальный подход к любому проекту. Планирование, расчеты – все это удивительным образом успокаивает, позволяет сосредоточиться и настроиться на рабочий лад. Еще мне нравятся набирающие популярность методики тайм-менеджмента, и я часто использую метод 90/30 – девяносто минут напряженно работаю, а потом устраиваю получасовую передышку. И хотя сейчас мне очень хотелось снова позвонить Ниночке и просто поплакаться ей в жилетку, решила оставить слезы на потом и погрузиться в работу.

Для начала я составила список необходимых материалов, оформила онлайн-заказ у одной солидной московской фирмы с экспресс-доставкой в течение трех дней, разложила на полу все оставшиеся витражи и залюбовалась ими. Как тонко подобраны цвета, как сдержан рисунок, как достоверно и в то же время оригинально переданы сюжеты из Евангелия! Несколько уже полностью отреставрированных витражей я отставила к стене и занялась подбором цветных стекол для следующего, изображавшего явление воскресшего Иисуса ученикам. Нужно было не только заменить разбитые стекла, подобрав кусочки подходящего оттенка и размера, но и уловить почерк создателя витража, воспроизвести технологию, приспособив к ней современные материалы. Процесс непростой, трудоемкий, но тем ценнее для меня результат. Я полностью погрузилась в работу, когда в дверь мастерской весьма настойчиво постучали.

Пришлось прерваться и отодвинуть комод, которым с вечера была забаррикадирована дверь. Нет, я не трусиха, но неприятное чувство, что убийца Люськи ходит где-то рядом, да еще с ключами от моей квартиры, заставляло быть осмотрительной.

– Еще раз здравствуйте, Кира Юрьевна. – Аркадий Мельников, беспокойный толстячок в роговых очках, неизменном бежевом костюме в полоску и съехавшем на бок галстуке, с видавшим виды портфелем в одной руке и коробкой конфет в другой, буквально вкатился в мастерскую. – Простите, что беспокою, отрываю, так сказать, от творческих исканий, но решил заглянуть и поддержать вас.

Он, отдуваясь, неуклюже вручил мне конфеты и добавил явно со знанием дела:

– Шоколад помогает пережить стресс.

Удивленная неожиданным нашествием Мельникова, который всегда предупреждал о визитах заранее, я не сразу заметила, что он не один. На площадке перед мастерской скромно стоял молодой мужчина, при взгляде на которого у любой девушки забилось бы сердце. И я не стала исключением.

Высокий стройный брюнет в элегантном льняном костюме, из-под густых бровей сверкают необычно голубые глаза, что сразу выдает породу, нос прямой, классический, а родинка на переносице делает его образ загадочным и… сексуальным. Незнакомец улыбнулся, обнажив ровные крупные зубы, и произнес:

– Простите нам, уважаемая Кира Юрьевна, столь ранний и нежданный визит.

И протянул мне корзиночку с тюльпанами.

Легкий акцент, поклон, с которым он вручил свой маленький подарок – мне даже показалось, что он хотел поцеловать мою руку, – все это выдавало иностранца. А тут и Аркадий, спохватившись, представил спутника:

– Познакомьтесь, Кира Юрьевна, это наш гость из Польши, пан Левандовский, прибыл из Лодзинского университета. Он читает цикл лекций о польских восстаниях и интересуется историей соотечественников-переселенцев в наших краях.

– Зовите меня просто Борис, – с ударением на первый слог произнес мужчина, – мне так будет приятнее.

– Ну тогда давайте без церемоний, зовите и вы меня Кира. – Неожиданно я уловила в своем голосе кокетство и покраснела. – Что вас привело ко мне?

Тут опять в разговор вступил Мельников. Вытирая огромным носовым платком вспотевший лоб, он принялся рассказывать об интересе гостя к костелу, где так не вовремя идут ремонтные работы, которые не позволяют подробно ознакомиться с его убранством.

– И вот тут у меня возникла идея, весьма неплохая, мне кажется: показать пану Левандовскому процесс реставрации и заодно увидеть витражи, фрагменты деревянных украшений и узнать у вас подробности, так сказать, из первых рук…

Но по тому любопытству, с каким сам руководитель студенческого клуба осматривал мою мастерскую, в которой не раз бывал, я поняла, что у него куда больший интерес вызывает недавнее происшествие.

Борис вежливо молчал, позволив Мельникову выговориться, и снова извинился за вторжение и беспокойство.

– Я не смею вас отвлекать от работы, Кира, и навязывать наше общество, – он улыбнулся кончиками губ и покосился на Аркадия, – но буду признателен, если вы, когда сочтете удобным, уделите мне немного времени и расскажете об убранстве храма. Боюсь, я не смогу задержаться в России до его открытия, а изучение архитектуры и истории костела – одна из целей моего приезда. Сейчас я бы только взглянул на то, над чем вы работаете, и мы удалимся.

Мне стало даже обидно, что гость так быстро собрался уходить, но слова о возможной встрече обрадовали. Я предложила Аркадию присесть и выпить воды, а Бориса пригласила в рабочую часть мастерской. Его интерес к моим работам был очевиден, спокойные до этого глаза загорелись, когда он разглядывал рисунки на витражах.

– Простите, но Аркадий говорил, что в костеле восемь витражей, а здесь только пять. – Он внимательно и, мне показалось, изучающе посмотрел на меня.

– Витражей всего девять, помимо сцен из Евангелия есть еще традиционное окно-розетка. – Я показала на большой круглый витраж, стоящий у стены. – Вот еще два, уже отреставрированных, работа над ними завершена, поэтому они в сторонке. И еще один… – тут я запнулась, – он нуждается в самой серьезной реставрации, на нем много повреждений, поэтому я храню его отдельно, чтобы не повредить окончательно.

– Смогу ли я увидеть и этот витраж, когда вы закончите работу? Хотелось бы составить целую картину.

Мне польстило такое внимание со стороны специалиста-историка, и я снова покраснела.

– Конечно, думаю, что работа будет завершена в течение недели-двух и я приглашу вас с Аркадием оценить результат. – Мне нужно время, чтобы сделать новый витраж, но раскрывать эту маленькую тайну перед Мельниковым не хотелось.

Мужчины собрались уходить. Аркадий все же не выдержал и взволнованно спросил, стоя на пороге:

– Как вы пережили эту историю с убийством, Кира Юрьевна? Неужели все произошло прямо здесь? У вас редкостное самообладание!

При слове «убийство» наш польский гость слегка вздрогнул и выразил свое сочувствие. Пришлось вкратце рассказать о событиях, случившихся позавчера в мастерской, и выслушать охи и вздохи Мельникова.

Прощаясь, Борис задержал мою руку в своей и еще раз попросил о встрече. Я почувствовала, как сердце забилось чаще и громче, чем того требовала деловая беседа на темы истории и архитектуры. Понимая, что меня увлекает за собой водоворот его голубых глаз, согласилась увидеться с ним завтра утром в кафе на набережной.

Мои незваные гости давно ушли, а я все стояла, уткнув нос в корзинку с тюльпанами, и глупо улыбалась…

Из отчета младшего лейтенанта Курочкина следователю Савельеву

Рыбнинск, 22 мая 2017 года

В ходе выполнения поручения мной установлено следующее:

Мирошкин Михаил Александрович, 1975 года рождения, уроженец г. Тутаев, образование среднее техническое, проживает по адресу: Рыбнинск, Малая Вольская улица, дом 12. Не женат. Со слов соседей, Михаил хозяйственный, работящий, умеренно пьющий, иногда встречается с женщинами, некоторые остаются у него ночевать. Жалоб от соседей не поступало.

Индивидуальный предприниматель. Не судим. Нежилое помещение в доме 25 по ул. Крестовой приобретено Мирошкиным в 2014 году через ЖЭУ в долгосрочную аренду и использовалось как мастерская по ремонту бытовой техники, а с января 2016 года сдается Деминой К. Ю. Договор субаренды оформлен в надлежащем порядке.

В ходе беседы Мирошкин М. А. сообщил, что конфликтов с Деминой не имеет, плату она вносит регулярно, никаких претензий у них друг к другу нет. Встречается он с ней редко, так как деньги она перечисляет на счет, обычно заходит раз в несколько месяцев узнать, нет ли проблем с коммуникациями.

У Мирошкина имеется еще один комплект ключей от мастерской, который он хранит дома, в ящике стола. Ключи были мной изъяты, протокол изъятия оформлен. Со слов Мирошкина, никому постороннему он ключи не передавал. 19 мая 2017 года он в 15 часов выехал на машине в город Т. навестить мать, проживающую по ул. Ушакова, дом 34, где находился примерно до 16 часов 21 мая 2017 года, после чего вернулся в Рыбнинск. Мной направлен телефонный запрос участковому инспектору по месту жительства Мирошкиной Клавдии Петровны для подтверждения этих обстоятельств.

Также мной оформлено изъятие замка из двери мастерской Деминой К. Ю. и ключей от него. Замок и два комплекта ключей отправлены на экспертизу.

Кира

22 мая 2017 года

Не успела я прийти в себя после знакомства с Борисом Левандовским, как меня навестил помощник следователя Савельева, Слава. Пришел он не один, а с участковым. Иван Егорович сообщил, что приехали родители Люськи и готовятся к похоронам. Я хотела сразу спуститься к ним, но Егорыч остановил меня:

– Не ходите к ним пока, Кира Юрьевна, не хотят они никого видеть, особенно вас. Я уж объяснял им, что вы в отъезде были, когда все случилось, да разве это успокоит мать, потерявшую единственное дитя? Дайте им время…

– А мы к вам по делу, Кира Юрьевна, – вступил в разговор Слава. – Вот, будем сейчас изымать у вас ключи от квартиры и от мастерской. Мы и слесаря позвали из ЖЭКа, сейчас он вам замочки новые поставит, а старые мы тоже заберем на экспертизу.

Пока слесарь менял замки, Слава расспрашивал меня о Мирошкине, у которого я арендовала помещение под мастерскую.

– Михаил человек очень вежливый, меня лишний раз не беспокоит, заглядывает иногда узнать, нет ли каких проблем. Вот если есть у него поблизости заказчики по ремонту, то может зайти. Один ключ он мне сразу отдал, а второй оставался у него, на случай аварии или протечки в мое отсутствие.

– А не мог Мирошкин приходить сюда без вас просто так, без причины? – поинтересовался помощник следователя.

– Не думаю, он кажется человеком порядочным, обстоятельным. Всегда предупреждает по телефону перед приходом. – Мне и правда было странно думать, что кто-то мог просто так, без меня, ходить по галерее. – Вот не так давно внизу, в салоне красоты, у девочек произошло какое-то замыкание и перегорели фены и что-то еще. Случилось это в субботу, в самый разгар работы. А у Михаила-то выходной. Но он приехал и быстро все починил, пока Валентина Степановна поила клиенток чаем и кофе и предлагала им как бонус макияж или маникюр. В тот раз Михаил и ко мне поднялся, узнать, не нужно ли что-то починить, все ли исправно. А уж как Валентина его хвалила тогда, мол, мастер – золотые руки!

– Ну, мы и у Мирошкина ключи изъяли, проверим, – солидно произнес Курочкин, заканчивая составлять протокол. – Вот, распишитесь, пожалуйста. Я побегу дальше, а Егорыч тут уж проследит, чтобы с вашими дверями все было в порядке.

Через полчаса ушли и слесарь с участковым, оставив мне два комплекта новых ключей. Ну что ж, сегодня мне хотя бы не придется на ночь двигать мебель.

Воспоминание о случае в салоне красоты навело на мысль: а не посетить ли мне его перед завтрашней встречей с польским историком? Думаю, прическу давно пора освежить. Да и руки надо привести в порядок – из-за постоянной работы с красками, растворителями, кислотами они нуждались в уходе. Со стороны это могло показаться легкомысленным, но лучше выйти к людям, чем сидеть взаперти в квартире, заново переживая кошмар.

«Каприз» соответствовал своему названию и вкусам владелицы: всего здесь было немного чересчур – искусственных цветов, позолоты, блестящих поверхностей. Но Валентина Степановна подобрала отличную команду профессионалов, и качество услуг компенсировало этот «буржуазный» шик. Поэтому за неполные два года работы салон приобрел постоянную клиентуру и был на хорошем счету у рыбнинских модниц.

– Конечно, Кира, для вас всегда найдется свободное местечко в расписании, – радушно встретила меня Валентина Степановна. – Вот сейчас как раз Ирочка освободится и займется. – Она кивнула симпатичной светловолосой девушке, заканчивающей делать маникюр одной из клиенток. – А потом я сама поколдую над вашими волосами!

Пока Ирочка делала мне специальную маску для рук и орудовала пилочкой и кисточкой, другие девочки то и дело бросали в нашу сторону любопытные взгляды, но обсуждать происшедшее при клиентках не решались. Только Ира, склонив голову над столом, шептала взволнованно:

– Ой, Кирочка, какого же ужаса вы натерпелись, я бы после такого не смогла одна ночевать в квартире.

– Я не из пугливых, – успокоила я девушку, – да и замки мне сегодня поставили надежные, так что спать буду спокойно.

После того как маникюр, для которого был выбран лак цвета чайной розы, был закончен, Валентина Степановна увела меня в свой личный кабинет. В нем она принимала особых клиентов, в число которых впервые попала и я. Обстановка здесь оказалась еще более помпезная – я бы отнесла ее к стилю мадам Помпадур, только сильно утрированному. Этакий бело-розовый торт со взбитыми сливками: гнутые золоченые ножки кресел с цветочной обивкой, псевдолепнина на потолке и фальшколонны на стенах – воплощение новорусской мечты «жить по-французски».

Пока крупные, но чрезвычайно ловкие руки хозяйки салона порхали над моими непослушными волосами, я пила чудесный, специально заваренный чай с мятой и лавандой и выслушивала многочисленные вопросы, связанные с недавними событиями в моем доме. Обсуждать эту неприятную тему не хотелось, но Валентина Степановна так искренне мне сочувствовала, что пришлось рассказать ей и о замене замков, и о том, что полиция считает убийство Люськи делом рук незадачливого грабителя. Узнав о замене замков, она посетовала, что я не обратилась к ее чудо-мастеру.

– А вдруг это маньяк у нас объявился? – Парикмахерша настолько увлеклась своей версией, что даже не заметила, как с силой дернула меня за волосы. – И охотится за молоденькими девушками? Прямо как в кино! Вот я своим девчонкам всем сказала, чтобы вечером уходили с работы парами, не дай бог, вернется этот ирод!

Наконец новая прическа была готова, и я поспешила покинуть салон: слушать дальше истории о маньяках не было никакого желания.

Открывая дверь в квартиру, услышала телефонные звонки. Это оказалась бабушка Сима – интересовалась, как я съездила в Москву. Беспокоить старушку новостями об убийстве я не стала, решив, что подумаю, рассказать ли ей все при встрече.

– Бабуля, навещу тебя послезавтра, привезу гостинцы от родителей и новые книги, – порадовала я Серафиму Лаврентьевну. Вообще, я старалась чаще приезжать в пансионат, где она жила: бабушка резко сдала в последнее время, и, казалось, только наши встречи радуют ее и придают сил. Возьму-ка с собой старый семейный альбом, полистаем его вместе.

Повесив трубку, я подумала, что неожиданное свидание с Борисом Левандовским как-то некстати откладывает мою поездку к Серафиме…

Рыбнинск, ноябрь 1919 года

Холодный, сырой ветер с Волги пробирал до костей, гнал по пустынным вечерним улицам пожухлую листву и обрывки газет. Моросило. В тусклом свете тех фонарей, что уцелели и продолжали гореть, тени редких прохожих удлинялись, искажались и походили на каких-то фантасмагорических чудовищ. Одна такая тень – с развевающимися, словно крылья диковинной птицы, полами длинных одежд – промелькнула по стенам домов, растеклась по широкой каменной лестнице и исчезла за дверью польского костела. С центрального фронтона на темный промокший город печально смотрела статуя воскресшего Христа.

Ксендз Игнатий Левандовский отряхнул капли дождя со своей поношенной сутаны и поспешил в боковой придел. Уроженец Виленской губернии, выпускник Петроградской семинарии, Игнатий всего три года как был рукоположен в сан священника и отправлен служить в Рыбнинск. Его предшественника перевели в Кострому, где вскоре арестовали по обвинению в государственной измене. Молодому священнику достался большой, в полтысячи человек, но при этом спокойный, живущий тихой жизнью приход. Хорошо образованный, внешне сдержанный, он снискал любовь и уважение своей паствы. Однако за последний год, после революции, количество прихожан резко уменьшилось, как и суммы пожертвований на содержание храма.

Проходя под стрельчатыми арками, Игнатий залюбовался костелом, строгим и величественным. Внутреннее убранство его было довольно скромным и сдержанным, главным украшением служили статуи святых, установленные на колоннах в трехнефном зале, добротный деревянный декор, выполненный мастерами из Варшавы, и витражи с сюжетами Священного писания. Именно они привели молодого священника сюда в столь поздний час.

– Как идут дела, Марек? – обратился он к невысокому, щуплому юноше, склонившемуся над большим деревянным столом. – У нас очень мало времени, надо поторопиться.

– Думаю, за пару дней управлюсь. – Марек Каминский тяжело распрямил затекшие плечи и поправил небольшие круглые очки на курносом носу. – Ты же понимаешь, что моя работа не должна отличаться от остальных витражей, иначе подмену могут заметить. А тебе лишние вопросы не нужны.

На столе перед молодыми людьми лежал почти законченный витраж, точно такой, как в окнах костела, кусочки цветного стекла, припой, калька с рисунком, с которым внимательно сверялся художник.

– Да и приходить я могу только вечером, чтобы не привлекать ничьего внимания. – Он присел на стоящую у стены скамью и потер уставшие пальцы со следами мелких порезов от стекла.

– Я получил письмо из Могилева от секретаря архиепископа. Он смог передать его с одним надежным человеком. Повсюду описывают и конфискуют имущество, со дня на день нагрянут и к нам. Преподобный Юзвик как в воду глядел, когда предложил мне составить две описи ценностей. Так что большевики получат второй вариант. – Игнатий недобро усмехнулся. – То, что принадлежит польской католической церкви, останется ей.

– Не понимаю только, зачем ты все-таки меняешь этот витраж. – Было видно, что вопрос задается Мареком не впервые. – Что мы будем делать со старым? Отвезем в Польшу как память?

– Марек, вспомни наши школьные проделки. – Левандовский, казалось, размышляет, говорить ли товарищу всю правду. – Ты всегда слушал меня и шел за мной без лишних вопросов. Не думай, что я не доверяю моему самому верному przyjaciel [5]. Я просто хочу оградить тебя от неприятностей, которые могут принести эти знания. Все расскажу тебе, но позже. А старый витраж мы разобьем, чтобы и следа не осталось…

И, взяв в руки кальку с рисунком, священник начал внимательно сравнивать его с картиной из цветного стекла, которая скоро украсит оконный проем костела. Губы его слегка улыбались, но яркие синие глаза оставались холодными и жесткими…

Спустя несколько дней Марек сообщил, что работа завершена. Игнатий еще раз изучил рисунок и остался очень доволен.

– Ты настоящий мастер своего дела! Тебя ждет великое будущее! Я уверен, что когда-то приду в Варшаве на выставку знаменитого художника Каминского, ты будешь во фраке, с бабочкой и сделаешь вид, что не знаком с бедным священником. – Левандовский засмеялся. – Осталось установить витраж на место, и я со спокойным сердцем провожу тебя домой.

Промозглой безлунной ночью два товарища аккуратно заменили одно из стрельчатых витражных окон, старое было разбито на множество осколков, которые сложили в потрепанный мешок. Со стола в приделе исчезли инструменты, стекла и другие следы пребывания здесь художника. Кальку с рисунком Игнатий сжег в печке.

– Возьми деньги за работу и отправляйся спать. – Левандовский вложил в руку Марека пачку купюр. – Я еще немного полюбуюсь на твой шедевр, проверю, все ли заперто, и пойду домой. А завтра мы отпразднуем это чудесное событие.

Падающий с ног от усталости и напряжения последних дней, Каминский не заставил себя упрашивать и, спрятав деньги в карман пальто, тихо выскользнул из дверей костела. В столь поздний час только бездомные собаки могли встретиться ему на безлюдных улицах. Натянув поглубже картуз и подняв воротник, Марек спешил и не заметил, как со стороны вокзала появились и двинулись следом две фигуры. В одном из темных переулков они сравнялись с ним, послышался шум борьбы, легкий вскрик – и молодой художник из Варшавы остался лежать на мокрой и грязной мостовой небольшого волжского города…

Из дневника следователя Савельева

23 мая 2017 года

Если кого-то и пугают утренние вызовы к начальству, то только не меня. Со школьных лет я воспитал в себе умение достойно встречать выволочки со стороны старших – учителей, директрисы, тренера. Когда надо, мог промолчать, но был способен и отстоять свое мнение, невзирая на авторитеты. И потому, когда меня вызвал полковник Чудаков, я отправился в его кабинет совершенно спокойно.

Несмотря на предпенсионный возраст, начальник был крепким, спортивного сложения мужчиной с ежиком густых седых волос и мудрыми глазами за стеклами очков в тонкой металлической оправе. Темно-синий китель сидел на нем как влитой.

– Присядь, Игорь Анатольевич, – полковник указал на стул напротив, – и расскажи-ка мне, как продвигается расследование убийства на Крестовой.

– Товарищ полковник, – начал было я по форме, но Чудаков замахал рукой.

– Давай без формальностей, капитан, рапортовать ты будешь на оперативке, а меня интересует твое личное мнение об этой истории и шансах на быстрое раскрытие. Город наш не слишком большой, почти все друг друга знают. Так вышло, что отец убитой, Вовка Романов, мой одноклассник. Люся – его единственный, причем поздний ребенок. Вчера он звонил по старой дружбе, просил обязательно найти убийцу дочери. Говорит, мать совсем плоха, чуть в больницу не забрали, сердце. Надо поспешить с формальностями и дать родителям похоронить девочку…

– Виктор Ильич, я лично занимаюсь этим делом с самого начала. Сегодня-завтра жду заключения криминалистов и судмедэксперта. Сразу же сообщу Романовым о возможности забрать тело.

– Какие у тебя версии, Савельев? – Полковник внимательно смотрел на меня, постукивая карандашом по столу.

– Основная версия пока – попытка ограбления квартиры Деминой Киры Юрьевны, художника-архитектора из Москвы. – Вспомнив Киру, я невольно улыбнулся, но тут же принял серьезный вид. – Вероятно, Людмила, пришедшая к соседке полить цветы, спугнула вора, и тот избавился от неожиданного свидетеля. Тот факт, что воспользовались первым попавшимся под руку предметом, говорит о спонтанных действиях преступника. Не исключено, что он хотел просто нейтрализовать Романову, но не рассчитал силу удара. После чего сбежал, ничего не взяв…

– А что могло привлечь преступника в квартире этой Деминой? Вы ее связи проработали?

Чудаков всегда вникал в суть дела и любил разбирать все досконально. Когда я только начинал работать следователем, старался брать с него пример.

– С Деминой работаю лично, Виктор Ильич. – Тут я точно покраснел. – Но особых ценностей в ее квартире нет, и сама хозяйка в замешательстве: не понимает, что могло привлечь грабителей. Сейчас мы собираем сведения о владельце помещения, которое она снимает под мастерскую и в котором убита Романова. Этим занимается мой помощник, Курочкин.