Казнь мира сего бесплатное чтение

Глава 1. В начале было…

«Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон.» (Иоанна 12:31)

Он смотрел сквозь оконное стекло на медленно падающий снег. Порой ему казалось, что время на короткие мгновения застывает, кристаллизуясь в статичные кадры: белые хлопья вдруг зависали, едва заметно подрагивая в ожидании освобождения. В такт снежинкам замирали и мысли. Ему позарез надо было вспомнить что-то очень важное, какую-то маленькую деталь, маячившую все время на границе его осознания последние несколько дней. В эти короткие доли секунды, когда мир вокруг останавливался, ему казалось, что вот оно уже совсем рядом, уже почти поймано, даже осознано и понято, но каждый раз не хватало каких-то мельчайших атомов времени, чтобы вытащить это осознание из застывшего мира. Снег снова начинал падать, бесцеремонные и навязчивые мысли вновь жужжали в голове, как рой потревоженных пчел.

– Да чтоб тебя, – с досадой пробурчал Нечаев, отвернувшись от окна, и начал мерить комнату неровными шагами.

Со дня исчезновения Ольги прошла уже неделя, но он до сих пор не имел никакого понятия, что же с ней произошло в тот поздний и ненастный январский вечер. Это невероятное стечение обстоятельств, нагромождением роковых случайностей приведшее их в тот самый, бог весть откуда взявшийся, бар, сводило его с ума.

– Пропади он пропадом вместе с его чертовым барменом! – не удержавшись, выругался Нечаев.

Он поймал себя на мысли, что не помнит его названия. Всю эту неделю в редких и скупых разговорах с другими он называл его "тот самый бар". Нечаев остановился с полуприкрытыми глазами, силясь вспомнить вывеску с парой неработающих букв, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Какая, в конце концов, разница, что там было за название? В протоколе у полиции все указано, да и бар никуда не делся – подъезжай да смотри. Он чувствовал, что в голове начинается хаос, к горлу вновь подкатил ком беспокойства, спина покрылась холодным потом. Острое ощущение собственного бессилия и бесполезности давило на него, комната внезапно показалась тесной и словно наполненной липкой паутиной, через которую он с трудом продирался, ему вдруг стало трудно дышать. Стремительным шагом пройдя через зал в прихожую, он накинул на себя первое, что подвернулось под руку, и поспешно выскочил в подъезд. Как-то уж слишком стремглав и нервно, перепрыгивая через две ступеньки, несся он сквозь этажи по лестничной клетке, будто задыхающийся дельфин на поверхность солнечного океана за каплей благословенного воздуха.

На нижней площадке у почтовых ящиков, с опаской посторонившись, стояла соседка по этажу – Валентина Ивановна Бехер – бойкая и в меру пожилая женщина лет шестидесяти пяти с вечно недовольными глазами и неприятным резким голосом.

– Ишь несется, паразит, того гляди с ног собьет! – прикрикнула она, но не то, чтобы уж слишком грозно, а скорее для приличия. – Да на тебе лица нет, аль случилось чего?

Нечаев сначала, признаться, совсем ее не заметил, но, услышав голос, уже у выхода притормозил и впопыхах глухо бросил через плечо:

– Все нормально, Валентина Ивановна, пардон, спешу: дело срочное, – провоцировать хозяйку дворовых сплетен не входило в его планы.

Вырвавшись наконец на улицу, он стал жадно ловить воздух, пытаясь отдышаться. Захватив целую пригоршню колючего обжигающего снега, он судорожно растер ею лицо. Паника постепенно отступала, сменяясь опустошением и апатией. Нечаев небрежно поправил шапку, вытер концом шарфа сырую физиономию, запахнул поплотнее пуховик и неспешно двинулся без какой-либо цели сквозь белый вальс падающих снежных хлопьев.

Он шел, скользя рассеянным взглядом по двору, окружающим домам и их подслеповатым окнам, и внезапно, даже не краем глаза, а каким-то шестым чувством, ощутил взгляд, обращенный в его сторону. Нечаев огляделся по сторонам и у подъезда соседнего дома увидел ее.

– Тебя еще не хватало, – стиснув зубы процедил он.

Она стояла простоволосая, в распахнутом тонком пальто, которое было явно не по сезону. Между пальцами безвольно опустившейся руки торчала давно потухшая сигарета. Она смотрела в его сторону, но не прямо, а как бы сквозь него, смотрела взглядом застывшим и тяжелым. На мгновение снежинки снова прекратили свой хоровод и замерли в натянутой дрожи. В этот миг ему показалось, что их глаза встретились и тут же мысли вновь затихли, весь мир словно затаился на выдохе. Он в очередной раз отчетливо вспомнил тот злополучный вечер, Олин взгляд, обращенный к нему, легкий запах духов, мягкий шелест волос и ее тихий нежный голос, когда губы почти касаются щеки и так непреодолимо хочется к ним повернутся. Его рука скользит по стойке бара, их пальцы легко касаются друг друга, губы все ближе, мир начинает исчезать… И тут за его спиной раздается сумасшедший визг:

– А-а-а, Олька! У-и-и, это ты?! С ума сойти! – и между ними возникает она, с огромными накрашенными глазищами, улыбаясь во все свои тридцать два зуба и прыгая от радости – Маша, лучшая подруга детства, собственной персоной…

А сейчас она не улыбалась. Просто стояла, потерявшись средь белого хоровода, с потухшей сигаретой в руках. Нечаев тряхнул головой и прогнал наваждение. Маша как будто тоже очнулась, рассеянно поглядела по сторонам и, так и не заметив его, повернулась к дому. Он пристально следил за ней, пока наконец подъезд не проглотил маленькую фигурку в тоненьком бежевом пальто.

– Что вообще она тут забыла? – вдруг подумал он.

Припомнилось ему, что вроде бы приехала она на пару недель из Москвы навестить родителей, посмотреть, что да как, и, перво-наперво, остановилась в гостинице и даже как-то сразу без особых усилий подыскала небольшую, но, по ее словам, очень уютную квартирку в спокойном районе на оставшееся до возвращения время. «Это у нас-то спокойный район?» – про себя усмехнулся Нечаев, – «ну-ну, держи карман шире».

Он шел дальше под равнодушными взглядами пустых окон, и снег, глядя на него, тоже шел бесконечной белой обволакивающей пеленой. Нечаев в сотый раз стал прокручивать в голове события того трагического вечера.

Он приехал к Ольге где-то около шести. Промотавшись весь день по делам, к вечеру он изрядно устал. Сегодня был крайний срок сдачи проекта, но Андрей – самый близкий его друг еще с университетской скамьи – нашел ошибки в своей части кода и не успел вовремя все исправить, поэтому у Нечаева был тяжелый и нелицеприятный разговор с заказчиком, по итогу которого он обещал все сдать непременно к завтрашнему же дню. Припарковавшись на своей видавшей виды Шкоде у дома, где жила Ольга, он на всякий случай снова набрал Андрея и через пару-тройку гудков услышал напряженное и несколько отстраненное, но такое знакомое: «У аппарата!»

– Работаешь?

– Пытаюсь… Только вот звонят тут всякие, понимаешь, отвлекают – пробормотал Андрей, усердно набирая что-то на клавиатуре.

– Успеешь?

– Серега, просто отвали, а? Я тебе уже сказал, что очень-очень постараюсь и, если ты слышишь, я прямо сейчас очень-очень-очень стараюсь! – в трубке зазвенела натянутой струною тишина.

«Запустил очередной тест», – машинально подумал Нечаев. После непродолжительной паузы прозвучала хлесткая и нецензурная брань и несколько глухих ударов.

– Закончу – перезвоню, отбой! – резко бросил Андрей и отключился.

Нечаев нервно сглотнул и поиграл желваками. Андрея он хорошо знал уже лет пять и за это время они вместе через многое прошли, и, что бы там порой не случалось, его друг с изрядной долей упрямства доводил почти любое дело до конца и в рабочих вопросах был щепетилен до педантизма.

Нечаев сидел в машине и не спешил глушить двигатель. Звук работающего мотора успокаивал его. По радио заиграла знакомая мелодия. Ему вдруг вспомнилось, что эта же самая песня звучала в день его знакомства с Ольгой. Случилось это в прошлом году на исходе лета, когда дни становятся короче и мерцающие звезды начинают падать с бездонного неба, каждая – со своим собственным чудесным и неповторимым желанием. Он не любил их загадывать: ему казалось, что каждое новое отнимает силу у других, еще несбывшихся. Должно быть непременно одно, самое главное, самое заветное, которое долго ищешь, а затем от всех бережешь до подходящего момента, то самое, что дороже всех упавших на землю звезд. И такого желания у него никогда не было. И вот тогда, в те ясные августовские ночи, оно наконец появилось и Сергей Нечаев впервые за много лет, провожая взглядом падающую звезду, его загадал. И оно сбылось: такое яркое и светлое, теплое и нежное, неповторимое и вечное.

Песня наконец доиграла. Нечаев выключил зажигание и вышел из машины. Снаружи было снежно и ветрено. Он зябко вжал голову в ворот пуховика и быстрым шагом направился к подъезду. И вот уже нажимаются две заветные шестерки на пошарпанном домофоне – дверь открывается без лишних вопросов. Лифт, отсчитав положенные этажи, распахивается на шестом. Дверь в квартиру чуть приоткрыта, а за ней ждет чистое, безусловное, невыразимое и одновременно такое простое и уютное счастье.

– Привет, – нежно прошептала Ольга, и, чуть привстав на цыпочки, легонько чмокнула его в губы, – раздевайся, проходи. Я уже скоро. Сегодня сразу к тебе, или заедем куда-нибудь? – спросила она лукаво улыбаясь.

Он взглянул на нее и, кажется, потерялся на пару мгновений, без остатка утонув в ее больших серо-зеленых глазах:

– Э-э-э, что? – глупо улыбнувшись, протянул он, и наконец уловив смысл ее вопроса, ответил как-то невпопад, – да мне все равно… ну, в смысле мне, конечно, совсем не все равно… «боже, что я несу?» – прошептал он себе под нос, опустив взгляд и погладив рукой лоб, при этом продолжая глупо улыбаться. – Мне все равно куда, лишь бы с тобой… вот, – в конце концов произнес он, окончательно потерявшись.

– Я тебя люблю, – тихо шепнула она, смущенно улыбаясь в ответ, и, поманив рукой, исчезла за дверью своей комнаты.

– Сережа, это ты? – раздался вдруг звонкий голос Ольгиной мамы, – проходи на кухню чай пить, а то замерз, наверное? На улице-то ужас что творится.

Из комнаты выглянуло мило извиняющееся Олино личико. Она ему подмигнула и снова исчезла за дверью.

– Здравствуйте, Ирина Васильевна, с огромным удовольствием, – ответил он, проходя на большую и светлую кухню.

Он сел на краешек стула и отхлебнул обжигающего душистого чая. Мама Ольги, улыбаясь, повернулась к нему от плиты и села напротив у окна.

– Ну как у тебя дела, как работа? – спросила она, но не дежурным вопросом, а как-то очень искренне, с участием.

Он немного помолчал, подумав о чем-то своем, и, мечтательно глядя куда-то вдаль, также искренне ответил, растягивая слова:

– Я самый счастливый человек на свете, Ирина Васильевна, – он перевел на нее взгляд и улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, но при этом легкая, едва заметная грусть промелькнула в ее глазах. Ирина Васильевна взяла чашку и сделала глоток, опустив глаза. Нечаеву тут же вспомнился разговор, который был у них тет-а-тет на этой самой кухне месяца два назад. Точнее, это был даже не разговор, а по большей части монолог Ирины Васильевны.

– Понимаешь, Сережа, у меня ведь кроме Оленьки никого и нет больше. Папа у нас умер, когда Оле было восемь, ну ты и так уже все знаешь, – сказала она, тяжело вздохнув. – А любила то она его так сильно, что уж и нет, пожалуй, сильнее этой простой детской любви на всем белом свете. Бывало, сядет к нему на колени, прижмется, обнимет крепко ручками за шею и не отпускает, как будто заранее что чувствовала… А как не стало его, так словно душу у нее вытащили, месяц в школу не ходила, все лежала у себя на кроватке, да горе-то свое детскими слезками и выплакивала. У меня сердце на части разрывалось, ничего поделать не могла, а врачей не звала, боялась, что и ее у меня отберут. Так вот теплом и материнской лаской и лечила. Хорошо хоть на работе отгул дали, вошли в положение. И слава богу, начала потихоньку оттаивать дочурка моя ненаглядная. Помню, однажды улыбнулась мне в самый что ни на есть первый раз после горя-то этого великого, да и обняла меня своими ручонками за шею, как раньше Колю обнимала. А я уж тут и не знаю, плакать мне или смеяться – все во мне в тот миг перевернулось… Вот так и жили мы с ней душа в душу. И мне-то уже никто, кроме нее не нужен был. Вся моя жизнь в ней одной, моей кровинушке, и заключалась… А теперь уж и подросла: скоро двадцать два исполнится, институт заканчивает. А и сейчас, бывает, взгляну порою украдкой на нее, и почудится мне всего лишь на один какой-то короткий миг в глазах ее тоска смертельная, так и холодеет у меня все внутри, так и хочется обнять ее и на руках покачать, как маленькую. А вот как она тебя встретила, сразу такой хорошей, такой счастливой стала, и тоска-то эта самая больше уж вроде и не показывается, будто и не было ее… И до тебя у нее ухажеры были, да все не то, – махнула рукой Ирина Васильевна и замолчала.

Нечаев силился подобрать слова, чтобы хоть чем-то заполнить затянувшееся молчание. В горле у него стоял ком, на душе была какая-то светлая грусть.

– И чувствую я своим сердцем-то материнским, – продолжала Ирина Васильевна, – что любит она тебя… по-настоящему как-то любит, без всяких там условий и причин, любит просто потому, что ты есть в ее жизни. А уж про тебя и не знаю: любишь? Или не очень? И страшно мне от незнания-то этого становится. Но я верю, что любишь, – немного помолчав, добавила она, – а по-другому и быть не может. И становишься ты мне потихоньку, как родной. А если обидела я тебя чем-то, или обижу, ты уж не серчай на меня сильно. Вы как с Оленькой-то уезжаете к тебе на выходные, так я все окна прогляжу, весь день, бывает, пятый угол в комнате ищу, кусок в горло не лезет, все про нее и думаю: как она там, все ли хорошо? Ничего с собой поделать не могу. А позвонить боюсь, не хочу навязываться, у вас там счастье великое, а я тут со своими капризами… – махнув рукой, тяжело вздохнула она. – Только вот прошу тебя очень, – умоляюще проговорила она, взглянув Нечаеву прямо в глаза, – если уж будете и дальше вместе, а может и поженитесь – ой как я об этом мечтаю – не бросайте меня, я ведь не смогу без нее… без вас с ней. Обещай, Сережа, что не бросите…

И вот сейчас, сидя на кухне и глядя на эту удивительную женщину, Нечаеву вдруг непреодолимо захотелось увидеть счастливую улыбку на ее добром лице.

– А что, Ирина Васильевна, не устроить ли нам завтра семейные посиделки? Я утром оперативно разберусь с делами, и мы с Олей приедем, наготовим каких-нибудь вкусностей, посмотрим вместе что-нибудь новогодне-душевное. Как вам такая идея?

Вы бы видели, как просветлело и похорошело и без того приятное лицо Ольгиной мамы. Она, обрадовавшись и при этом даже как-то немного растерявшись, тут же встала со стула:

– Конечно приезжайте, милые вы мои! – всплеснула она руками. – Я, пожалуй, сейчас сбегаю в магазин, куплю что-нибудь на завтра, – волнуясь проговорила она, торопливо снимая передник.

– Ну что вы, Ирина Васильевна, в самом деле? Мы завтра сами все и привезем. Я же на машине, мне не сложно. Что ж вы будете по такой погоде с тяжестями таскаться? – поспешно остановил ее Нечаев.

– Как хорошо, что вы завтра приедете, – не слушая говорила она, зачем-то отвернувшись к окну и делая вид, что высматривает что-то внизу во дворе. – Я обязательно что-нибудь приготовлю к самому вашему приезду. А вы во сколько примерно будете? Часикам к двум приедете? А какой салат ты любишь? Любишь оливье? Я обязательно приготовлю оливье, – без остановки с чуть слышным придыханием тараторила Ирина Васильевна. Она стала заглядывать во все кухонные шкафчики, в стол, в холодильник, что-то выкладывала, проверяла, подсчитывала, после отправила и без того чистую салатницу в раковину и начала мыть.

Нечаеву стало очень тепло и уютно на душе. Он медленными глотками пил чай и блаженно улыбался. Его неотступно преследовало непередаваемой красоты и глубины ощущение, что после долгих лет тяжелых скитаний он наконец-то вернулся домой.

Глава 2. Бар.

Метель разошлась не на шутку. Через сплошную снежную стену едва просвечивали дорожные фонари и красные огоньки впереди идущих машин. Они ехали по широкому проспекту, на удивление, довольно быстро. Нечаев на всякий случай заранее перестроился в правый ряд, чтобы не пропустить нужный поворот. Оля, улыбаясь, мечтательно смотрела сквозь боковое стекло на крутящуюся снежную кутерьму. Сергей невольно залюбовался ей.

Неожиданно впереди красной молнией мелькнули стоп-сигналы лихо вывернувшей из среднего ряда машины. Нечаев резко ударил по тормозам и, заметив темный проулок, круто вывернул руль вправо. Машину занесло и развернуло. Вылетев на тротуар боковой улицы, она заглохла. Сергей резко повернулся к Ольге:

– Ты как? Все хорошо? – крепко вцепившись в руль, спросил он дрогнувшим голосом.

– Вроде бы да, – испуганно ответила она, посмотрев на него, – что это было?

– Какой-то придурок вывернул прямо перед носом, – раздраженно ответил Нечаев, рывком отстегнув ремень безопасности и открывая дверь, которая на удивление легко поддалась.

Он вышел из машины и обошел ее со всех сторон. Автомобиль остановился поперек тротуара. На его счастье, там в это время не было ни души. Видимых повреждений и вмятин на кузове он не заметил, что изрядно его порадовало. Нечаев огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться, где они находятся. Позади него был светлый, суетливый и заснеженный проспект, живущий своей собственной жизнью, а впереди – темный переулок без единого фонаря. Наконец Сергей узнал эту улицу: здесь он порой срезал путь до университета в дни своего студенчества, когда еще не обзавелся транспортным средством. Только странно, что сейчас она была совсем не освещена. Даже окна домов по ее сторонам горели тускло, как будто бы нехотя.

Нечаев сел в машину и еще раз пристально и с беспокойством оглядел Ольгу:

– С тобой точно все в порядке? Нигде не ушиблась?

– Все хорошо, не переживай. Как машина?

– Внешне вроде бы в норме, а как в остальном, сейчас проверим, – ответил он, поворачивая ключ в замке зажигания.

Двигатель несколько раз возмущенно чихнул, но в итоге завелся. Нечаев улыбнулся, прищелкнул языком и включил первую скорость. Автомобиль послушно тронулся с места, вывернул на проезжую часть и осторожно пополз по темному переулку. Впереди замаячило единственное светлое пятно – окно то ли бара, то ли магазина. Видавшая виды неоновая вывеска с парой неработающих букв натужно мерцала сквозь тьму и снежное марево. Внезапно, пару раз дернувшись и недовольно проурчав, машина заглохла.

– Что за черт? – удивленно пробормотал Сергей и машинально взглянул на Ольгу вопросительным взглядом, но увидев в ее глазах отражение своего же вопроса, нащупал руками ключ зажигания и еще раз повернул. Тишина. Никакой реакции. Словно аккумулятор просто взял и мгновенно испарился. Нечаев вышел и заглянул под капот: все как будто было на своих местах. Он проверил клеммы, ремень генератора и на этом его познания внутреннего устройства автомобиля были исчерпаны. Признаться, в плане автомеханики он был абсолютный ноль, поэтому, недолго думая, захлопнул капот. Забравшись в машину, он еще пару раз попробовал завести двигатель. Автомобиль отвечал гробовой тишиной.

– Приехали, – раздраженно подытожил Нечаев, опершись локтями о руль и подперев лоб ладонями.

Через пару мгновений он повернулся к Ольге, та смотрела на него растерянно и, как ему на миг показалось, с легким укором. Сергей попытался разрядить обстановку:

– Там вроде бы бар? – произнес он, указывая взглядом вперед, – может посидим немного, придем в себя, потом возьмем такси и ко мне? А машину я завтра заберу.

Оля устало, но очень по-доброму улыбнулась в ответ и молча кивнула. Они вышли из машины и пошли навстречу тусклой полоске бледно-желтого света, разрезающей ночную мглу.

В баре было немноголюдно и довольно тускло. Длинная барная стойка занимала добрую половину помещения. По залу были беспорядочно расставлены несколько столиков, большинство которых оказались не заняты. Бармен за стойкой неторопливо протирал белым полотенцем коньячный бокал, а из темного угла зала лилась тягучая блюзовая мелодия. Несколько фигур стояли у дальнего конца стойки со стаканами в руках и что-то шумно обсуждали. Оттуда слышались редкие смешки и громкие возгласы. Наша парочка уютно устроилась у другого конца бара, подальше от шумной компании. На их появление никто не обратил особого внимания. Даже бармен поначалу как будто бы их не заметил, продолжив флегматично и неспешно протирать и без того чистые стаканы. Наконец, показывая всем своим недовольным видом, что его оторвали от очень важного занятия, он подошел к новым посетителям.

– Чего изволите? – несколько старомодно и с каким-то странным акцентом поинтересовался он.

Нечаев заказал кофе, поскольку в глубине души еще надеялся, что произойдет чудо, и его старенькая Шкода прекратит капризничать и заведется. Ольга заказала свой любимый Бьянко санрайз. Бармен едва заметно приподнял правую бровь, услышав ее заказ, и меланхолично принялся готовить коктейль. Вообще, человек за стойкой производил на Нечаева довольно странное, тягостное и можно даже сказать отталкивающее впечатление. С чем это было связано, он никак не мог уловить. Перед ним был обычный бармен, в самом заурядном баре, но что-то в нем все-таки было не так. Наконец Нечаев уловил деталь, которая была настолько же непривычной для его профессии, насколько поначалу и совсем незаметной: бармен избегал смотреть им в глаза. Те немногочисленные фразы, которыми он с ними довольно нелюбезно перекидывался, были адресованы то барной стойке, то бокалам, висевшим сверху, то его вечно движущимся и каким-то нервно-суетливым рукам с длинными тонкими пальцами. Он выполнил их заказ, тут же попросил расплатиться и после с гордым видом вернулся к своим, так бесцеремонно прерванным, занятиям.

А дальше начался сказочный разговор. Вы когда-нибудь обращали внимание, как разговаривают между собой влюбленные? Если нет, то обязательно присмотритесь, как только появится такая возможность. Они не замечают никого и ничего вокруг, словно погрузившись в какой-то свой чудесный мир. Он говорят друг другу всякие глупости, смеются, порой молчат, мечтательно глядя вдаль, иногда соприкасаются взглядами, от которых перехватывает дыхание, их руки, едва коснувшись друг друга, источают заряды невидимой энергии, от которой мурашки бегут по всему телу. Их слова порой бессвязны, легкомысленны и даже глупы, но это их совсем не волнует – истинный и непередаваемый разговор ведут их души, ежесекундно соприкасаясь одна с другой. От них исходит сияние и чистое, неповрежденное, незапятнанное счастье.

Нечаев погружался в эту волшебную сказку и уже, было, совсем растворился в нахлынувших чувствах, непреодолимый поток которых уносил его все дальше и дальше. Но тут вдруг абсолютно неожиданно в бар вошла Маша: лучшая Ольгина подруга еще с первого класса. Она года два тому назад сбежала из-под родительского крыла в Москву с каким-то очередным своим довольно состоятельным воздыхателем, который был старше ее лет на десять. После этой неожиданной разлуки они с Ольгой поддерживали связь через соцсети, часто созванивались, делились последними новостями, в общем были в курсе всех своих обоюдных жизненных перипетий.

Маша ворвалась в их чудесный тет-а-тет настолько стремительно и неожиданно, что Оля на какое-то время лишилась дара речи и лишь удивленно хлопала глазами, не совсем понимая, что происходит. Но уже через пару мгновений она немного пришла в себя и с радостными криками бросилась обнимать подругу. И, конечно же, всех нас занимал один и тот же вопрос, который первый и крутился на языке: каким ветром ее занесло в этот богом забытый бар? Выяснилось, что она ехала на такси из гостиницы навестить родителей, ехала по тому же проспекту, что и мы, но к тому времени там образовалась большая пробка и она, хорошо зная эту часть города, попросила водителя срезать через этот переулок.

– И прикиньте, едем мы, значит, по нему, и тут у него глохнет машина. Просто вся электроника напрочь вырубилась. Такого мата я давно не слышала, – выпалила она, заливисто рассмеявшись. – Я смотрю, напротив – бар. Ну я с ним расплатилась, и сюда, а тут ты! Я в шоке, Оль! Это просто нереальное совпадение, рассказать кому – не поверят!

Дальше были совместные фотографии, пост в соцсети с россыпью каких-то невероятных хештегов, бесконечные расспросы и неиссякаемые потоки свежих новостей. Некоторое время спустя Маша переключилась на бармена, который показался ей невероятно симпатичным. Она пыталась с ним флиртовать, в конце концов узнала, что зовут его Егор и что он не местный, а здесь только на пару смен: заменяет приболевшего коллегу. Нечаев, честно говоря, глядя на этого унылого бармена, сомневался, что тот сказал ей правду, но Маше, как ему показалось, было глубоко наплевать на всю эту информацию: она спрашивала не ради ответов, а исключительно для поддержания разговора. Она вроде бы даже всучила ему свой номер телефона, нацарапанный на обрывке салфетки. Тот взял его нехотя, видно было, что чисто из приличия и отчасти даже затем, чтобы от него непременно побыстрее отстали.

И тут Нечаеву позвонил Андрей:

– Серега, выручай, без тебя не могу! Я не справлюсь один до завтра, просто не потяну, даже если всю ночь буду сидеть. Приезжай хотя бы на час, очень нужна твоя помощь, – в голосе друга звучало глубокое отчаяние.

Нечаев посмотрел на часы: без пяти девять. Если сейчас по-быстрому на такси метнуться на час к Андрею, потом обратно, то он будет здесь примерно в половину, максимум без четверти одиннадцать.

– Андрюха, сейчас я все решу и перезвоню, – ответил Сергей и сбросил звонок.

Нечаев вернулся к Ольге с Машей. Между ними шел оживленный разговор, перемежающийся приступами неудержимого хохота.

– Оль, мне нужно срочно уехать на час-полтора, – прервал он их на полуслове. – У Андрея проблемы с программой, без меня не справляется, а нам завтра утром просто кровь из носу нужно сдать проект, иначе мы попадем на круглую сумму. Хочешь, поехали со мной, а потом сразу ко мне или обратно сюда, если тебе здесь нравится? Или, давай, я тебя домой отвезу, потом слетаю к Андрюхе, и снова за тобой? – предложил с извиняющимся видом Сергей, надеясь при этом, что машина все-таки заведется и не придется ждать такси.

– Да ладно, ну зачем уезжать? Здесь же так весело и такой милый мальчик за стойкой, – вклинилась в разговор Маша, сходу подмигнув бармену, который в ответ возмущенно отвернулся и продолжил еще яростнее натирать очередной стакан. – Мы тебя здесь подождем, правда, Оль? А если что, сразу тебя наберем, договорились? – Маша умоляюще посмотрела на подругу. – Ну скажи, что договорились!

– Ну хорошо, – сказала Оля, улыбнувшись Маше и, нежно посмотрев на Сергея, тихо добавила, – мы тебя здесь подождем, не волнуйся…

Нечаев с беспокойством посмотрел на Олю и, легонько взяв ее за руку, переспросил:

– Ты уверена? Может все-таки со мной? Поехали втроем к Андрею, а? – он мельком взглянул на Машу. – А после вернемся сюда.

– Не переживай, милый, со мной все будет хорошо. Возвращайся поскорее, я буду тебя ждать, – прошептала Оля ему на ухо и нежно поцеловала в губы.

Это был последний раз, когда он видел ее, когда слышал ее голос, когда ощущал ее горячее дыхание на своей щеке. Он медленно повернулся и вышел из бара.

Как ни странно, но машина Нечаева завелась с полуоборота. Двигатель прокашлялся и виновато заурчал, словно извиняясь.

– Да, да, д-а-а-а! – радостно воскликнул он, рванул рычаг переключения передач и быстро помчался сквозь темную снежную мглу.

Через минут пятнадцать-двадцать он был уже у Андрея. Проковырявшись чуть больше часа в программе, они устранили несколько обнаруженных ошибок и в очередной раз запустили тест. Он прошел идеально. Нечаев радостно похлопал друга по плечу:

– Ну что, сам доделаешь? – им осталось снять комментарии с изолированных для теста кусков кода и дописать несколько пояснений к новым фрагментам программы.

– Конечно! – с огромным облегчением произнес Андрей. – Спасибо, тебе, Серега! Не знаю, что бы я без тебя делал. У меня уже все мозги сплавились.

Нечаев, улыбнувшись, отошел к окну и вытащил телефон, чтобы набрать Ольгу.

– Черт, черт, черт! – у него внутри все похолодело. – Андрюха, быстрее зарядку, у меня телефон сел!

Он нервными движениями с третьей попытки воткнул вилку в розетку и стал нетерпеливо ждать:

– Давай, давай уже включайся, – яростно твердил он, тряся зажатый в руках телефон. Экран посветлел, на нем показались цифры 22:43. – Да чтоб тебя! – с досадой и беспокойством произнес он и начал набирать Олю, пытаясь сходу подобрать слова для извинений.

Тягучая тишина в трубке, казалось, продолжалась целую вечность. Затем прозвучал металлический женский голос:

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…

Одновременно, судя по звуку, ему пришло какое-то смс. Он резко отдернул трубку от уха и открыл сообщение: «Милый, не могу до тебя дозвониться. Маша уехала: у папы что-то с сердцем. Я вызвала такси до дома. Позвони, как освободишься. Целую. Твоя.»

Нечаев еще пару раз попробовал дозвониться до Оли. Результат был тот же. Он выдернул зарядку из телефона, накинул впопыхах верхнюю одежду и выбежал, не попрощавшись, в подъезд. Лифт поднимался на девятый целую вечность, а после также вязко и неторопливо, словно издеваясь, спускался. Сергей заскочил в машину, воткнул зарядник в телефон и резко вырулил с парковки. Он не знал, во сколько Оля отправила ему смс и очень надеялся, что успеет к бару до приезда такси. Звонить Ирине Васильевне и лишний раз ее волновать Нечаеву не хотелось.

Вот наконец-то и злополучный бар замерцал вдали своей покалеченной вывеской. Сергей резко притормозил и выскочил из машины, оставив ее посреди проезжей части. Он пулей влетел в зал и стал нервно оглядываться по сторонам. Оли нигде не было. Он подбежал к стойке и позвал бармена:

– Григорий, можно вас, – выпалил он первое пришедшее ему на ум имя, силясь вспомнить, как того зовут.

– Егор, – подойдя ответил бармен с неприязненным и несколько опасливым видом, глядя при этом на свои вечно занятые руки.

– Что? – замешкался Нечаев. – А… простите, Егор… девушка, которая была со мной, она у вас еще Бьянко санрайз заказывала… Она давно уехала?

Бармен, по всей видимости до глубины души оскорбленный фамильярностью собеседника, ответил не сразу, но в конце концов выдавил из себя:

– С час назад, примерно. На такси уехала, – добавил он и хотел, было, вернуться к своим делам, но вдруг замешкался, словно вспомнил что-то, нагнулся под стойку и достал оттуда брелок в виде красного футбольного мячика. – Она, когда уезжала, обронила.

Нечаев, ничего не понимая, взял брелок, повертел его в руках и непонимающим взглядом уперся в бармена:

– Оля? Обронила? – он замешкался. – Это точно ее? Никогда такого у нее не видел.

Бармен небрежно пожал плечами и быстро ушел к другому краю стойки. Нечаев еще раз посмотрел на красный мячик, потом машинально пристегнул его к связке ключей. «Разберусь с этим позже», – подумал он, – «сейчас главное – найти Олю!»

Достав телефон, он еще раз набрал ее номер. Спустя вечность давящей тишины безучастный женский голос еще раз выдал стандартный текст про абонента.

«Делать нечего, надо звонить Ирине Васильевне», – с тревогой подумал Нечаев и с тяжелым сердцем начал набирать ее номер. Трубку взяли с первого гудка:

– Ирина Васильевна, – начал, чуть заикаясь от волнения Нечаев, – а Оля приехала домой?

Тягостная тишина в трубке обо всем поведала Сергею еще до ответа Ольгиной мамы. У него сжалось сердце, все внутри похолодело и онемели ноги. Он присел на первый подвернувшийся барный стул и оперся спиной о стойку.

– Ничего не понимаю, Сережа, Оля же с тобой была. Почему она должна приехать домой? Вы что, поссорились? С ней все хорошо? – в голосе Ирины Васильевны слышалось сильное волнение.

Нечаев, как мог, постарался объяснить ситуацию и хотя бы немного успокоить бедную женщину. Он предположил, что, может быть, такси стоит в пробке, и сейчас он поедет и по пути все проверит и обязательно позвонит ей, как что-то выяснит… Но. конечно же, ни единой пробки по дороге ему не встретилось и Оли дома к приезду Сергея тоже не было.

Все последующее происходило для него, как в тумане: и поездка в отделение полиции и звонки Ольгиным друзьям и знакомым, обзвон больниц и моргов, посты в соцсетях и расклейка объявлений о пропаже человека, бессонные ночи и серые бесцветные дни, наполненные страхом, безнадежностью и отчаянием. Ирина Васильевна на третий день слегла в больницу с сердечным приступом. Сергей пытался навестить ее, но в реанимационное отделение посетителей не пускали. Полиция объявила в розыск водителя такси, которое приехало в тот вечер по Ольгиному вызову, но поиски пока никаких результатов не дали: он, как сквозь землю провалился.

Нечаев забросил работу, взвалив все на плечи Андрея, и постепенно скатывался в бездонную пропасть апатии, мир для него померк, жизнь потеряла всякий смысл, он чувствовал себя пойманным в липкую паутину чудовищного кошмара, неотступного и бесконечного.

И вот сейчас, в этот снежный январский день, спустя ровно неделю после тех роковых событий, он бесцельно брел по улице и с остервенением пытался понять, что же он упускает. Его навязчиво и неотступно вот уже несколько дней кряду тянуло вернуться в «тот самый бар». Он гнал эти мысли прочь, чувствуя где-то в самых потаенных уголках своего подсознания затаившийся первобытный страх перед этим местом. Бывали моменты, когда этот страх отступал, забывался, и тогда он готов был тут же запрыгнуть в машину и лететь, что есть сил, к тому злополучному месту, но стоило сесть за руль, как все возвращалось и он вновь и вновь откладывал эту поездку. И сейчас этот тихий ужас, затаившийся глубоко внутри его, выглядывал из темноты двумя немигающими красными точками, готовый в любое время ощерить свой звериный оскал.

– К черту все, – Нечаев резко остановился. – Хуже уже не будет. Он быстро развернулся и решительно зашагал обратно.

Машина за те несколько дней, что он не садился за руль, постепенно превратилась в сугроб. Ему пришлось изрядно повозиться, чтобы освободить ее из снежного плена. Он взмок от пота, но с удивлением ощутил, что физический труд и приятная усталость притупили то страшное чувство безвозвратной потери, которое зрело в нем все эти дни. Сев за руль, Нечаев вновь ощутил неприступный барьер страха, возникавший перед ним каждый раз, когда он хотел ехать в «тот самый бар». Он сделал глубокий вдох, повернул ключ в замке зажигания и решительным движением дернул рычаг переключения скоростей. Машина послушно тронулась с места и поехала со двора.

До бара он ехал окружными путями, как бы оттягивая роковой момент. Но вот наконец до боли знакомый переулок и странная вывеска над неприметной дверью. При свете дня все выглядело довольно прозаично и даже несколько ветхо и непривлекательно. Он посмотрел на название: «Пигмалион и Галатея». Причем, в первом слове отсутствовали буквы «ма», а последующие два были написаны так неприметно, что едва бросались в глаза. Он вышел из машины, с минуту постоял, вдыхая морозный, пропитанный зимней свежестью воздух, и медленно двинулся ко входу. Скрипнула дверь, пара ступенек вниз и вот еще одна дверь направо. Он замер перед ней, все тело напряглось, сердце билось часто и неровно. Нечаев сделал надо собой последнее титаническое усилие, и вот уже вторая дверь раскрыла перед ним свою зияющую пасть, и он шагнул вперед через невысокий порог. В баре было тихо и пусто. Свет зимнего дня, пробиваясь через запыленные и местами даже грязные окна, создавал гнетущую атмосферу заброшенности и упадка. Он не решился нарушить сгустившуюся вокруг тишину и, никого не позвав, неспешно и как-то даже слегка отстраненно подошел к тому месту, где они сидели с Ольгой всего лишь неделю назад. Семь дней… какие-то коротенькие сто шестьдесят восемь с хвостиком часов отделяли его от возлюбленной, от счастья, от жизни. Он провел дрожащими пальцами по барной стойке и задумчиво сел на стул. Он сидел выпрямившись, с руками на коленях, словно пианист перед самым важным концертом в своей жизни. Вот он закрывает глаза, делает глубокий вдох и медленно кладет пальцы на гладкую и теплую, будто бы живую, поверхность. Он слышит чудесную мелодию: ту, что играла в день их знакомства, вновь ощущает на своей щеке ее горячее дыхание, слышит тихий и нежный голос: «Возвращайся поскорее, я буду тебя ждать…» Слезы крупными каплями катятся по щекам, пальцы робкими движениями скользят по полированному дереву, пытаясь найти место, где лежала ее ладонь, ощутить еще раз ее тепло. Мелодия становится громче, и он чувствует, что бесконечно падает в заполненном звуками и светлыми проблесками вихре.

Нечаев медленно открыл глаза. Поначалу он не совсем понимал, где находится. Оглядевшись рассеянным взором по сторонам, он понял, что лежит на полу. Рядом с ним валялся стул, а над головой возвышалась барная стойка. Ему послышалось какое-то движение в дальнем конце зала, и он хотел было уже подниматься, но его взгляд зацепился за что-то нацарапанное на нижней поверхности стойки бара. Его словно током ударило: вот что он пытался вспомнить все эти дни, вот что за деталь не давала ему покоя! Он припомнил, что именно тогда, неделю назад, в тот злополучный день он что-то нащупал на нижней поверхности барной стойки и даже посадил занозу, но сила момента и последующие роковые события стерли этот миг из его памяти. Он приподнялся, опершись на локоть, достал телефон, включил фонарик и посветил, силясь рассмотреть нацарапанное, и тут же замер от неожиданности. На стойке было нацарапано имя «Оля». У него перехватило дыхание, он судорожно вскочил на корточки и буквально впился глазами в надпись. Поначалу он не совсем понял, что за цифры нацарапаны слева от имени, но через миг до него дошло – это был номер телефона. Он всею душою ухватился за эту надпись, как утопающий за соломинку, хотя отчетливо понимал, что к его Оле она не имеет никакого отношения. Нечаев провел по ней пальцами, ощущая все неровности истерзанной металлом поверхности.

– Оля, Оленька, хорошая моя, где ты? – повторял он, как в бреду.

И тут вновь какой-то звук донесся до него из дальнего конца зала. Нечаев оглянулся – никого. Он еще раз нагнулся под стойку и сфотографировал надпись, на всякий случай проверил фото и, убедившись, что все отчетливо видно, убрал телефон и застыл, прислушиваясь. Ни звука больше не доносилось из темного угла, который он упорно сверлил глазами. Сергей медленно, стараясь не шуметь, двинулся в дальний конец бара. В углу царил полумрак, на полу валялись какие-то провода, ведущие к большой акустической колонке. Рядом с ней стояли несколько пирамид барных стульев, а за ними у самой стены едва виднелась низенькая, обитая металлическими листами дверь. Нечаев подошел ближе и посветил телефоном: замка на ней не было. Немного помешкав и еще раз оглядевшись по сторонам, он потянул на себя ручку. Дверь поддалась и начала открываться, заунывно поскрипывая ржавыми петлями. Сергей остановился и затих, глянул через плечо, прислушался – вроде бы никого. Он вновь посмотрел вперед, из дверного проема на него глядела кромешная тьма. Луч фонарика выхватил из мрака край лестницы, ведущей куда-то вниз. Что-то непреодолимое влекло его туда, где закачивается чреда бетонных ступеней, упираясь в нечто, скрываемое непроницаемой тьмой. Он начал медленно спускаться вниз. Лестница сделала плавный поворот и привела его в небольшое подвальное помещение, хаотично заставленное какими-то ящиками и старой мебелью. На полу валялись пустые пластиковые бутылки и использованная одноразовая посуда вперемешку с обрывками старых журналов и газет.

Он посветил по сторонам и обнаружил в углу у батареи что-то вроде грязного матраса, в изголовье которого лежала бесформенная груда старой одежды. Сергей подошел ближе и пригляделся. Было видно, что здесь незадолго до его прихода кто-то спал: под откинутым грязным одеялом оставался ясно видимый отпечаток человеческого тела. Нечаев потрогал матрас, тот еще хранил тепло лежавшего тут совсем недавно человека. Он резко обернулся, ему послышалось, что наверху в баре кто-то ходит. Нечаев затих. Минуту другую он чутко прислушивался, но вокруг было тихо, как в могиле, и он вновь повернулся к матрасу и пригляделся. Из-под старой одежды, видимо, служившей для лежавшего подушкой, торчал уголок какой-то бумажки. Сергей нагнулся и осторожно потянул за кончик. Это была фотография, размером с ладонь, на которой была запечатлена женщина, идущая за ручку с маленькой девочкой, лет четырех-пяти. Фото было сделано, по всей видимости, из окна автомобиля: с правой стороны виднелось нечто расплывчатое, напоминающее край зеркала заднего вида. Он пригляделся внимательнее к женщине на фото и тут же, привалившись к стене, сполз на пол, у него перехватило дыхание, холодный пот выступил на спине и руки перестали слушаться, фото выпало из трясущихся пальцев. Со снимка на него смотрела Оля. Фотография, медленно кружась, приземлилась на бетонный пол, повернувшись к теряющему сознание Нечаеву обратной стороной, на которой кривым и нетвердым подчерком была проставлена дата: 15.07.2023. Нечаев провалился в бездонную тьму. На дворе стояло тринадцатое января две тысячи семнадцатого года.

Глава 3. Такси.

Сергей очнулся от какого-то шума. Совсем рядом с собой он услышал чье-то тяжелое дыханье, кряхтенье и возню. Открыв глаза, в неясном свете фонарика он увидел спину убегающего человека. Тот уже приближался к лестнице и, прежде чем рвануть наверх, быстро обернулся на Нечаева. Это был мужчина, лет сорока, среднего роста, довольно плотного телосложения с бородатым круглым лицом, небольшим, чуть вздернутым носом, мясистым лбом и короткой стрижкой. Глаза его были маленькими, взгляд – пустым и равнодушным. Он мельком взглянул на Нечаева, кажется, с каким-то невысказанным и до конца еще не осознанным вопросом и бросился наутек. Сергей внезапно вспомнил про фото и судорожно провел взглядом по полу: его нигде не было видно.

– Стой! – как сумасшедший заорал Нечаев и бросился в погоню.

Голова от резкого рывка пошла кругом. Чудом удержавшись на ногах, он рванул к лестнице, на бегу опрокидывая какие-то ящики. Луч от фонаря бешено плясал по стенам подвала. Выбежав в зал, он увидел беглеца у дальних дверей, ведущих на улицу.

– Стой! Прошу! Верни фотку! Я все за нее отдам, слышишь, все, что захочешь! – кричал он на бегу безумным и умоляющим голосом.

Уже у самого выхода он услышал звук запускаемого двигателя. С разбегу что есть мочи толкнув плечом дверь он вылетел из бара на улицу и, не удержавшись на ногах, плюхнулся в сугроб, тут же вскочил и увидел белую Ладу Гранта, быстро удаляющуюся по переулку. Нечаев запрыгнул в свою Шкоду, бросил телефон на пассажирское сиденье, вставил ключ в зажигание, повернул и… услышал тишину. Внутри все похолодело. Он повернул еще раз, потом еще…

– А-а-а-р-р, – что-то похожее на звериное рычание вырвалось у него из груди. Он колотил руками руль, пока не выбился из сил. Тяжело дыша, Нечаев открыл дверь, вылез, а, скорее, даже вывалился из машины и сел на грязную обочину, крепко обхватив голову руками. Сердце бешено колотилось, а в голове царил полнейший хаос. «Надо успокоиться и все обдумать», – произнес про себя Сергей и сделал несколько глубоких вдохов, но вихрь вопросов, бешено крутившийся в его сознании не утихал, а наоборот становился все сильнее. И они все как один вращались вокруг таинственной фотографии. На ней была изображена Оля, в этом у Нечаева не было абсолютно никаких сомнений. Но кто была эта маленькая девочка? Он никогда ее раньше не видел. И почему там стояла эта странная дата? Он вспомнил: 2023 год, шестой или седьмой месяц, а число точно начиналось на единицу. Зачем ставить дату из будущего? Обычно так делают, когда что-то планируют на этот день, но до него еще шесть с половиной лет. Какой нормальный человек может планировать что-то на такой срок с точностью до конкретного дня? И когда вообще было сделано это фото? Нечаев прикрыл глаза и начал вспоминать детали, изображенные на снимке. На Оле было летнее платье в какой-то мелкий рисунок, на ногах что-то вроде босоножек. Правой рукой она держала за руку девочку, а левой поправляла прическу, сбившуюся от ветра. Левый локоть приподнят, взгляд устремлен вдаль, как у матроса, высматривающего на горизонте долгожданную полоску земли. На девочке было белое платьишко в синий горошек. Ее волосы были заплетены в две русые косички, перевязанные алыми ленточками. Она, улыбаясь, смотрела на Олю, свободной ручкой показывая куда-то вперед, словно пытаясь привлечь к чему-то ее внимание. Они шли от подъезда по направлению к снимающему из машины человеку… И тут Нечаева словно током ударило – это же был его подъезд! Ну да, тот же самый палисадник с лебедем, вырезанным из покрышки, рядом ветвистая рябина, а справа арка, ведущая из двора на улицу! И если с лебедем он еще мог что-то напутать, то рябину и арку на фото он вспомнил отчетливо. Но они с Олей познакомились только в конце августа, когда уже было довольно прохладно и детей в легкие платья уж точно не наряжали, значит фото, судя по всему, было сделано раньше. Что же тогда она делала у его подъезда? И кто снимал ее из машины, как будто бы даже тайком, без ее ведома? Вообще-то у Нечаева на этот счет не возникало особых сомнений: снимавший и беглец, забравший фото, были одним и тем же человеком. И он был ключом ко всему: у него были ответы на все вопросы. «Возможно он как-то замешан в пропаже Ольги?» – подумалось Нечаеву. Он жадно ухватился за эту мысль. Может это он тогда ее увез? Но если даже не он, то все равно этот человек как-то замешан в похищении Ольги. И чем больше Нечаев об этом думал, тем больше уверялся, что похитителем был именно этот негодяй. И кто-то ведь пустил его в этот бар, возможно даже дал ключи, иначе как можно объяснить то, что бар был открыт, а внутри никого, кроме него, не было. Значит среди персонала есть тот, кто его знает и помогает ему. У Нечаева вдруг появилась мысль позвонить в полицию. «Дурак, тебя же первого и заберут за незаконное проникновение на частную собственность, и фиг ты кому докажешь, что здесь был еще какой-то там незнакомец и у него была Олина фотография», – осадил он себя.

«Но надо же что-то делать, нельзя просто сидеть здесь и пялиться в пустоту!» – подумал Нечаев, медленно поднимаясь и отряхиваясь от налипшего на джинсы грязного снега. Первым делом он решил вернуться в бар и еще раз все внимательно осмотреть. Открыв дверь, он вошел внутрь. В зале все оставалось по-прежнему: у стойки валялся опрокинутый стул, везде царил полумрак и не было ни души. Нечаев, не отвлекаясь, сразу пошел в темный конец бара к железной двери, ведущей в подвал. Она была распахнута настежь, а за ней чернела непроглядная мгла. Сергей потянулся к карману, где обычно лежал телефон, но тут же вспомнил, что оставил его в машине. Он чертыхнулся и остановился в нерешительности. Ему ужасно не хотелось возвращаться за мобильником. И вот насколько же присуще человеческой природе это вопиющее неприятие и даже какое-то возмущенное отторжение любого малейшего препятствия, встающего на пути к срочной и заветной цели. И казалось бы, что препятствие-то это совсем пустяковое, гроша ломанного не стоит, а вот не охота тратить какую-то там самую что ни на есть захудалую минуточку на это самое возникшее недоразумение. И начинаешь нервничать, совершать горячие и необдуманные глупости, а по итогу наворотишь себе дел еще на час, а к заветной цели так ни на йоту и не приблизишься. Сергей Нечаев не был исключением в этом плане. Помнится, во времена горячей студенческой юности начнет было печатать что-нибудь очень срочное на компьютере, да не посмотрит, что на русский язык не переключился. И вроде бы что за беда: удали ты строчку латинской абракадабры, да напиши все заново, так нет, надо обязательно, может даже совсем и не из вредности, а исключительно из-за широты и необъятности души русской, пройтись кулачком богатырским по клавиатуре или ударить пару раз об стол ни в чем не повинную мышку. Вот и сейчас Нечаев, не изменяя себе, пнул в сердцах по дверному косяку, да так, что порядочно отшиб пальцы на ноге.

– Черт бы тебя побрал, – процедил он, нагнувшись и помассировав поврежденную ступню, и внезапно заметил прямо напротив глаз на стене что-то смутно похожее на выключатель. В темноте его почти не было видно. Сергей протянул руку и нажал: в лестничном проеме, ведущем в подвал, загорелся тусклый свет.

– Бинго! – Нечаев торжествующе ухмыльнулся и двинулся вниз по лестнице. Одинокая лампочка под потолком освещала комнату, снимая с нее вуаль таинственности. На полу валялись опрокинутые деревянные ящики, напоминая о недавних событиях. Сергей перешагнул через них и подошел к углу, в котором лежал матрас. Он сразу потянулся к куче тряпья, из-под которой в прошлый раз вытащил фото, и отодвинул ее. Под ней на матрасе лежала старая выцветшая матерчатая ленточка. Нечаев нагнулся и взял ее в руку. Когда-то давным-давно она была ярко-красного цвета, но сейчас потускнела, поистрепалась и была покрыта грязными пятнами. Сергей повертел ее в руках и сунул во внутренний карман пуховика. Он еще раз перетряхнул старую одежду, под которой только что нашел ленточку, потом принялся за одеяло, наконец перевернул матрас – больше ничего. Он осмотрелся по сторонам, пошарил под батареей, заглянул за нее, внимательно осмотрел весь угол, где была устроена лежанка. Так ничего больше и не обнаружив, он помялся в нерешительности. Надо было уходить, не хватало еще, чтобы кто-то его здесь застукал и вызвал полицию. Нечаев вышел из подвала, погасил свет и затворил дверь. Подойдя к лежащему стулу, он поставил его на место и внезапно вспомнил про телефон, нацарапанный на стойке бара. Он еще раз, словно проверяя, не почудилось ли ему это, сунул руку под стойку и провел ею по нижней поверхности – надпись была на месте.

Выходя из бара, он воровато оглянулся по сторонам и, кажется, если бы в этот момент кто-то проходил мимо, то непременно принял бы его за грабителя. Но на улице, как и раньше, было безлюдно. Лишь изредка какая-нибудь одинокая и сонная машина проезжала по переулку пробуксовывая в снежной каше. Вечерело. Снег перестал сыпать. В окнах зажигались редкие огоньки. Нечаев сел за руль и в надежде повернул ключ зажигания. Мотор без единой претензии послушно завелся.

– Что ж ты за зверь-то такой противный, – в сердцах ругнулся Нечаев, обращаясь к утробно урчащему двигателю.

В салоне стало теплеть. Сергей откинулся на спинку сиденья и погрузился в раздумья.

– А, была не была! – вдруг, очнувшись, воскликнул он, взял в руку телефон и начал торопливо, пока не передумал, набирать сфотографированный на стойке номер.

В трубке раздались длинные гудки. Сергей, ожидая ответа, рассеянно смотрел сквозь лобовое стекло. Впереди из подворотни выехало такси. Желтая шашечка на крыше смотрела перевернутым кошачьим глазом. Подъехав к машине Нечаева, такси остановилось, водитель опустил стекло и, поднеся телефон к уху, посмотрел на Сергея. Одновременно кто-то на другом конце провода наконец-то взял трубку.

– Алло, – Нечаев отвернулся от озадачившего его таксиста и принялся суетливо говорить, путаясь и проглатывая слова, – извините за беспокойство, мне бы Олю… Я ваш телефон… Мне его дал… Я случайно увидел ваш номер телефона в баре. Кто-то нацарапал его на стойке. А у меня девушка Оля, понимаете, она пропала… И вот я сам не знаю почему, решил вам позвонить… Алло! – в трубке молчали. Но Нечаев отчетливо слышал чье-то напряженное дыхание. – Алло, вы меня слышите? – прокричал он в трубку.

– Вам к Оле? – неожиданно спросил на той стороне глухой мужской голос.

Нечаев опешил и даже как-то не нашелся сразу, что ответить:

– В смысле к Оле? Что значит к Оле? – замялся он. – Я бы хотел поговорить с ней, кто бы она не была, вы можете передать ей трубку? – выпалил первое, пришедшее на ум, Нечаев.

– Я не могу передать ей трубку, я могу только отвезти, – ответил голос.

– Куда отвезти? Кого? – еще больше озадачился Сергей.

– К ней. Вас. Я на такси, – каждое слово прозвучало, как удар гонга.

Нечаев резко и испуганно повернулся к окну. Водитель такси смотрел на Сергея, держа телефон у уха.

– Так вы едете? У меня не так много времени, – проговорил человек в машине, и ему вторил голос в трубке.

Нечаев судорожно сбросил вызов, продолжая испуганно смотреть на таксиста, а тот в ответ спокойно и вопросительно смотрел на него. Так прошло с полминуты. Дальше произошло уж совсем неожиданное: таксист, видимо, потеряв терпение, начал поднимать водительское стекло, перехватил левой рукой руль повыше, а правую положил на рычаг переключения передач, собираясь уезжать. У Нечаева внутри все напряглось: «А что, если он не врет? Что, если я сейчас упущу единственную ниточку, ведущую к Оле? Что мне терять-то? Ну прокачусь я с ним, ну не съест же он меня в конце-то концов? Может просто дурачок какой-то? Или маньяк? Завезет куда-нибудь, бац – и концы в воду!» – все эти мысли вихрем пронеслись в голове Сергея. – «Да и черт с ним! Была не была!» – Нечаев заглушил двигатель, выскочил из машины, пикнул сигнализацией и побежал, громко крича вслед отъезжающему такси. Машина остановилась. Только сейчас Сергей обратил внимание на ее необычный окрас: это был новая Лада Гранта, передняя часть которой была покрашена в белый, а задняя – в черный цвет.

Нечаев, пыхтя, забрался на заднее сиденье и вопросительно посмотрел на водителя в зеркало заднего вида.

– Вам к Оле? – переспросил водитель.

– Да, черт возьми, что бы это не значило! – раздраженно бросил Сергей, отвернувшись в сторону и скрестив руки на груди.

– Когда?

Нечаев опешил от вопроса. Ему даже на миг показалось, что водитель спросил не «когда?», а «в когда?»

– Что значит «когда»? – начал терять терпение Нечаев. – Сейчас, прямо вот сейчас и поехали. Вы же сами сказали, что у вас мало времени.

Машина медленно тронулась и змеей прошуршала по темнеющему переулку навстречу неизвестности.

Глава 4. Две гвоздички.

Нечаев, конечно, в глубине души был почти уверен, что ни к какой Оле его сейчас не привезут, что кто-то затеял с ним очень грязную и грубую игру, и пока он вынужден был играть по чужим правилам и на чужой территории. Он пытался понять, кто этот человек за рулем? Может он похититель? Сергей еще раз осмотрел водителя: он был роста ниже среднего, весь какой-то болезненный, чрезвычайно худой, с темными кругами под глазами. Нет, такой человек вряд ли справился бы даже с ребенком. Может это сообщник и от него сейчас потребуют выкуп? Чушь какая-то. У него, конечно, есть сбережения, но это была явно не та сумма, ради которой можно пойти на риск похищения человека. «Да к черту все! Главное, чтобы Оля была жива! Если он знает, где она, или знает того, кто знает, то я поеду с ним хоть на край света» – оборвал сам себя Нечаев. Конечно, беспокойство, смятение и даже страх крутились где-то внизу его живота, вызывая почти физическое недомогание, но он пытался это скрыть и внешне выглядеть хладнокровным и невозмутимым.

Они выехали на окраину города. Здесь Сергей бывал очень редко и исключительно по рабочим делам. Район, где они сейчас проезжали, занимал довольно большую площадь, но заселен был скудно. В центре его стоял завод, вокруг которого кучковались несколько кварталов многоэтажек, а в остальном он состоял из малообжитой и дикой местности. За окном мелькали какие-то поля, перелески и небольшие домики вперемешку с огородами и садовыми участками. Они проехали через центр района, проводившего их подмигивающими окнами многоэтажек. Потянулась местность, больше смахивающая на сельскую. Хотя при всем при этом дорога была ровная, без ухабов и по большей части хорошо освещена. Но вот и фонари закончились, по сторонам к самым окнам автомобиля прижалась непроглядная тьма. Они свернули на какую-то проселочную дорогу и проехав еще с пол километра остановились у одиноко стоящего ветхого деревянного дома, освещенного единственным на всю округу фонарем.

После тяжкого минутного молчания, на протяжении которого нервы Нечаева стремительно натягивались, словно готовые лопнуть гитарные струны, водитель выплюнул болезненным голосом:

– Приехали.

– Я это уже понял, но вот куда? – хриплым голосом спросил Сергей.

– Куда вы просили.

– Я просил привезти меня к Оле.

Водитель молча мотнул головой в сторону дома.

– Она в доме?

Таксист не ответил. Он долго и пристально смотрел на дом и будто бы даже забыл, что с ним в машине еще кто-то есть. Потом, словно очнувшись, но все еще не отрывая взгляда от ветхого строения, тихим и дрожащим голосом произнес:

– Мне пора ехать. Если не хотите выходить, я могу отвезти вас обратно.

Нечаева так и подмывало согласиться. Ему становилось страшно до жути от одной только мысли, что он останется здесь один.

– Там есть адрес… на доме, – таксист указал на старую ржавую табличку, висевшую на заборе, окружавшем строение и многозначительно посмотрел на Сергея. – Телефон…, к-хм, тут ловит, сможете вызвать такси, если что.

Нечаев в нерешительности смотрел то на водителя, то на грязно-зеленый забор, то на пугающий его до чертиков дом. И тут он вдруг вспомнил, ради чего вообще поехал в этот злополучный бар, а после сел в это чертово такси: «Оля! Ведь ей же сейчас, наверняка, в тысячу раз страшнее и хуже, чем мне! Как же я мог про тебя забыть, милая моя? Что же я за человек-то такой? Тряпка, размазня, трус!» – ругал себя Нечаев, резко дергая дверь и решительно выпрыгивая на улицу. Водитель оглянулся и посмотрел на Сергея. В его взгляде читались неподдельное страдание и душевная мука. Он что-то сказал, обращаясь к Нечаеву, но тот его уже не слушал. Он пристально и даже с некоторым вызовом смотрел на чернеющий за высоким и глухим зеленым забором заброшенный мертвый дом. Такси подмигнуло на прощание желтой шашкой, смахивающей на перевернутый ведьмин зрачок, надрывно прокашлялось и скрылось за поворотом.

Сергей сделал несколько шагов к дому. На миг ему показалось, что это не он сошел с места, а дом двинулся на него всей своей темной массой. Нечаев остановился в нерешительности и внимательно осмотрелся по сторонам. Он находился в каком-то тупичке, где на довольно обширном пространстве возле забора было место для разворота. Дорога скрывалась за левым углом дома, по ее обочине стояло несколько старых тополей, а вокруг все заросло диким и густым кустарником, покрытым сейчас большими снежными шапками. Дорога и площадка у забора были мало-мальски расчищены, но само место выглядело безлюдным и необитаемым. Нечаев вспомнил, что незадолго до остановки они проезжали мимо нескольких деревенских домиков, но ближайший из них, по его ощущениям, был в метрах двухстах отсюда. Сам же дом двумя своими стенами выходил на улицу, и лишь дальний его угол был окружен забором, который как бы служил продолжением двух внешних стен. В заборе виднелись закрытые ворота для заезда машины, а рядом темнела небольшим проемом неприметная с виду калитка. Сергей зашел за внешний угол дома. На открывшейся его взору стороне виднелась низенькая дверь, закрытая на засов с массивным и проржавевшим амбарным замком. Он подошел поближе и увидел на стене небольшую выцветшую табличку с режимом работы. Когда-то здесь был магазин, но сейчас от него осталась только эта маленькая дощечка, сообщающая всем, что его двери открыты ежедневно с девяти утра до семи вечера без обеда и выходных. По бокам от двери были два низеньких зарешеченных окошка из которых выглядывала непроглядная тьма.

Нечаев вернулся к забору с приоткрытой калиткой и осторожно заглянул внутрь. В неясном свете фонаря перед ним открылся небольшой двор, заваленный по краям слежавшимся снегом, а в середине утоптанный и частично расчищенный. Слева от калитки в стене дома виднелась грязно-зеленая облупившаяся дверь. Нечаев подошел к ней и потянул за старую деревянную ручку, раздался заунывный и тоскливый скрип ржавых петель и пред ним возник прямоугольник плотной, словно осязаемой, тьмы. Фонарик телефона одиноко и тускло пошарил за дверью, пытаясь отогнать липкий мрак. Нечаев увидел края каких-то старых пустых стеллажей, стоящих вдоль стен, и, собравшись с духом, перешагнул за порог. Внутри было холодно и грязно, пахло плесенью и гниющим деревом. Видно было, что дом не отапливается и доживает свои последние времена. Сергей стоял в длинном, но при этом довольно узком помещении, которое в свое время, видимо, выполняло роль склада. Прямо напротив его была следующая дверь, которая по логике должна была открываться в торговый зал магазина. Направо в дальнем конце комнаты между двух рядов стеллажей телефон еле высветил очертания еще одной двери. В неверном свете фонаря Нечаеву показалось, что ее темная поверхность едва заметно движется, словно черный саван, едва колышущийся на ветру. Он не мог оторваться от этого легкого движения, оно звало его тихим и до боли знакомым женским голосом. Дверь стала приближаться, заполняя все окружающее пространство. На Нечаева повеяло могильным холодом. Он не мог сопротивляться этому движению, словно невидимая лента дьявольского эскалатора медленно тащила его вперед. Вот он протягивает руку и толкает это живое и колышущееся темное нечто: пелена лопается без единого звука, и он видит комнату, наполненную страхом и отчаянием. Ему уже не нужен свет фонаря: он отчетливо различает каждую мельчайшую деталь. В комнате нет окон, голые стены покрыты изморозью и плесенью. Напротив двери стоит старая ржавеющая пружинная кровать, рядом маленький столик и ветхий деревянный стул. А справа между спинкой кровати и стеной он видит сидящую на полу и крепко вжавшуюся в угол женскую фигуру: тонкие белые руки обхватили исцарапанные в кровь колени, лицо испуганно опущено вниз, спутанные волосы беспорядочно спадают по голым плечам. Девушка трясется от страха и холода. Она протягивает к Сергею худенькую дрожащую руку и тихим, полным муки и страдания голосом из последних сил произносит: «Возвращайся поскорее, я буду тебя ждать…»

Нечаев очнулся от собственного нечеловеческого крика: «Оля-я-я!» – он все еще стоял у входной двери, упершись лучом фонаря в грязный дощатый пол. Продолжая звать любимую, он что есть сил рванул между стеллажей в дальний конец комнаты и бешено толкнул массивную деревянную дверь. Внутри все было точно так же, как в его внезапном наваждении, за исключением безнадежной пустоты в углу между стеной и кроватью.

– Оля, Оля, Оленька, – как безумный шептал Нечаев, хватая, словно слепец, пустоту в том месте, где за несколько мгновений до этого была его возлюбленная. – Я вернулся, я пришел… я здесь, я с тобой… – слезы душили его. Забившись в угол, он сполз на холодный пол. – Я никогда больше не оставлю тебя, милая моя…

Он не помнил, сколько времени просидел в этом подобии беспамятства и полубреда. К действительности его вернул жуткий холод. Нечаев тяжело поднялся, растирая затекшие ноги. Вокруг была кромешная тьма. Сергей потрогал карман, где обычно лежал телефон и, не обнаружив его, начал обшаривать пол вокруг себя.

– Ага, вот ты где, – облегченно прошептал он, подняв мобильник и нащупывая кнопку включения. Экран послушно загорелся: тридцать процентов заряда. У Нечаева отлегло на душе. Он включил фонарик и еще раз осмотрел комнату. Зловещее видение вновь попыталось вынырнуть из глубин подсознания, но усталость и холод загнали его обратно: тело взяло власть в свои руки и настойчиво потребовало тепла и комфорта. Сергей пошел было к выходу, но вдруг запнулся за что-то, торчащее из-под кровати. Он нагнулся и потянул на себя: это был старый электрообогреватель: тяжелый, проржавевший и похожий на отрезок квадратной трубы. Он посветил фонариком на потолок: там на куске провода висела лампочка. Провод вел к выключателю, приютившемуся слева от двери. Нечаев в надежде нажал на него, но ничего не произошло. «Может, лампочка перегорела?» – подумал он, обшаривая взглядом стены. – «А вот и розетка!» Он подтащил тяжелый обогреватель поближе и воткнул вилку в сеть, приложил руку к железной обшивке и немного подождал: «Черт, не работает!» – с досадой пробормотал он себе под нос.

Нечаев решил проверить вторую дверь, чтобы уж точно убедиться, что таксит его надул и после этого сразу ехать домой – отогреваться и спать. У него стучали от холода зубы и все тело исходило мелкой дрожью. Скованным и нетвердым шагом он подошел к другой двери и, отворив ее, попал, как и думал, в торговый зал магазина. Здесь он не нашел ничего, кроме двух одиноких, разваливающихся прилавков, стоящих по стенам, и кучи разломанной торговой мебели, сваленной слева от выходной двери. Нечаев вернулся в комнату со стеллажами и шагнул было уже к выходу на улицу, но тут в свете фонаря что-то блеснуло. Он подошел к стене справа от двери, ведущей на улицу, и увидел на ней старый электросчетчик. Один из предохранителей был вывернут и лежал рядом на полке.

– Так-с, попробуем, – постукивая зубами, процедил Нечаев.

Он ввернул пробку на место и щелкнул переключателем. В дальнем конце склада из-за черной двери, ведущей в комнату с кроватью, показалась полоска желтого света. Нечаев в надежде двинулся к этому манящему теплотой лучику. В нем сейчас работал только инстинкт самосохранения, инстинкт, позволяющий забыть о своих страхах и заботах, заставляющий бежать в теплое место, когда холодно и добывать пищу, когда голодно. Он вошел в комнату и приник ледяной рукой к обогревателю. С огромным наслаждением он почувствовал волну тепла, исходящую от него. Нечаев прикрыл дверь, придвинул обогреватель поближе, снял ледяные сапоги и забрался с ногами на кровать, покрытую грязным и истрепанным матрасом. Стена обдала холодом его спину, и он решил, что уж лучше лечь, чтобы не касаться ни стены, ни холодных спинок кровати. Комната постепенно наполнялась теплом, благодатно разливавшимся по изможденному и уставшему телу. Нечаев, не мигая, смотрел на тусклую лампочку под потолком. Комната начала тихо вращаться и растворилась в приятном теплом тумане. Он закрыл глаза и провалился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся он внезапно, словно от резкого толчка, и первые мгновения совершенно потерялся, не понимая, где находится. События прошлого вечера, словно обрывки тяжелого сна, постепенно прояснялись в его сознании. Голова была тяжелой, все тело покрылось липким потом, в комнате было душно и жарко. Во рту стоял противный металлический привкус, очень хотелось пить. Нечаев встал с кровати и распахнул дверь – лицо его тут же обдало морозной свежестью. Остановившись на пороге, он сделал глубокий вдох и потянулся. Голова постепенно прояснялась, мысли приходили в порядок. Он прошелся между стеллажей и выглянул на улицу: занималась заря, на улице посветлело, на дворе стоял крепкий утренний морозец. Нечаев взглянул на экран телефона: было начало девятого, заряда оставалось мало и значит надо было срочно вызывать такси. Он вернулся в комнату, выключил обогреватель, затолкал его обратно под кровать, погасил свет и вышел, затворив за собой тяжелую дверь, на которой при этом резко звякнула массивная щеколда с большими ржавыми ушками для замка. Подойдя к электросчетчику, он выключил свет и выкрутил один из предохранителей. Ему почему-то хотелось оставить этот умирающий дом в том же состоянии, в котором он его обнаружил.

Нечаев чувствовал себя разбитым и не выспавшимся, мокрое от пота тело начало покрываться мурашками. Он поплотнее запахнулся в пуховик, нахлобучил шапку, поправил сбившийся шарф и, засунув руки поглубже в карманы, вышел из старого дома. На улице уже почти рассвело, ясный морозный день неспеша вступал в свои права. Сергей тихо подошел к калитке и осторожно выглянул наружу – никого! Он быстро вышел и затворил за собой дверь. Нечаев решил немного пройтись, чтобы не вызывать такси прямо сюда, к этому заброшенному месту: ему очень не хотелось, чтобы кто-то знал, что он был здесь.

Сделав пару шагов от грязно-зеленого забора, он вдруг почувствовал, что под ногой что-то тихонько хрустнуло. Звук был не похож на провожающий его от пустого дома скрип морозного снега. Нечаев опустил глаза: у его ног лежали две гвоздички, наполовину засыпанные снегом. Он тут же убрал ногу, нагнулся и, сам не понимая почему, бережно смахнул снег с лежащих перед ним цветов. Это движение было настолько инстинктивным, что он даже не успел его осмыслить. Как завороженный смотрел он на эти два красных пятнышка посреди белой безбрежности. Ощущение неимоверной тяжести, безысходности и глубокой печали накрыло его. Сознание отказывалось делать выводы и сплетать воедино тревожные вспышки прозрений, настойчиво всплывающих из темных глубин подсознания. Сергей дрожащей рукой прикоснулся к цветам, словно пытаясь их согреть и оживить.

– Горе-то какое, милок, ведь совсем молодая была, – вдруг услышал он над ухом чей-то сетующий голос.

Нечаев поднял затуманенный взор. Рядом стояла бабулька, вся закутанная в теплый полушубок, вокруг головы в несколько слоев был намотан пуховый платок, на ногах чернели валенки, а руки были спрятаны в теплых шерстяных рукавицах.

– Вот уж не думала, что на старости-то лет такое увижу, – продолжала охая она, – ой, что творится, что творится… Кто же мог с ней такое сотворить, душа-то его окаянная? И ведь говорят, что еще не поймали изверга-то этого, ищут еще…

– А что тут случилось, бабушка? – спросил Нечаев с плохо скрываемым беспокойством в голосе.

– А ты что-ль не знаешь? – спросила с недоверием старушка. – А что ж ты тогда здесь делаешь? Тут у нас чужие не ходят, – она подозрительно посмотрела на Нечаева.

– Да я недавно переехал… Здесь недалеко живу. Вот решил прогуляться, посмотреть, что да как, – соврал, опустив глаза в землю, Сергей.

– Это в новый дом у перекрестка что-ль заселился?

– Угу, – угрюмо кивнул Нечаев.

– Эх, говорят, скоро еще домов тут понастроят, – с досадой в голосе проговорила бабуля, – жизнь-то спокойная закончится. Раньше какой хороший район был: идешь, бывало, со всеми здороваешься, всех узнаешь, а сейчас что? Построили этот дом и понаехало народу незнакомого. А кто ж его знает, что это за люди? Каждому в душу-то не заглянешь, – сокрушалась старушка.

– Но я вижу, что человек-то ты вроде порядочный, не алкаш, – подобревшим голосом проговорила бабуля. – Ну так слушай, милок. Ровнехонько неделю тому назад, вот в это же примерно время, иду я, значит, прогуляться. А я люблю тут гулять, вон и тропку себе протоптала в снегу-то. Там вот если дальше по тропке-то этой с горки спуститься, то выйдешь на берег речки, а там лесок небольшой сосновый. Ой уж люблю я там гулять, воздух-то какой там чистый, – сказала, улыбнувшись, старушка. – Только вот ноги плохо ходят: обратно в горку уж очень тяжко подниматься стало, поэтому редко уж я тут хожу, но вот сегодня решилась. Да и в прошлую субботу тоже пошла. А окромя меня тут уж редко кто ходит. У дома-то этого уже давно дурная слава по округе закрепилась, боятся здесь люди ходить. Иногда только трактор приезжает, разворот тут расчистить, да порой машина какая-нибудь заблудившаяся покрутится, да и уедет восвояси. Ну вот иду я, значит, и вижу, что прямо на этом месте, где ты стоишь, лежит что-то. Глаза-то у меня плохо видят, подошла я поближе и так вся и обмерла: лежит девочка молоденькая прямо на снегу, личико красивое такое, глазки закрыты, спит словно. Всю-то ее снежком засыпало, да вот чудом каким-то головку-то у нее снег стороной обошел. Лежит она, словно на подушечке, калачиком свернувшись, и снегом, будто белым одеяльцем, накрытая. А вокруг ни души, только вороны на тополях покрикивают. Ох уж и дурно мне тут стало. Сама не помню, как дошла до Федьки Рыбакова – у него дом самый первый отсюда. Иду и кричу, остановиться не могу, сердце в груди так и колотится. Посадили они меня в доме, напоили корвалолом, а сами бегом сюда. Вызвали полицию, все, как полагается. Понаехало их тут много с мигалками. Я уж больше туда и не ходила в тот день, но Федька потом рассказал, что вот как снег то с девчушки той стряхнули, только тогда и увидели, что одежды-то на ней совсем почти и не было. Потом уж по телевизору в новостях говорили, что на такси ее привезли к дому этому и вроде как таксист-то ее и загубил, ирод проклятый. Федька уж опосля совсем страсти рассказывал: подслушал, говорит, разговор полицейских, что изверг-то этот ее в конце вроде как придушил, да, видать, не совсем, а как уехал, девчоночка та бедная очнулась, выползла из дома, да прямо тут у забора и замерзла на смерть.

Нечаев слушал рассказ с тяжелым сердцем, устремив немигающий взгляд на две гвоздички. Слова старушки доносились словно через какую-то пелену, все его мысли вертелись вокруг Оли: «Она тоже уехала на такси. Что, если?.. Нет!..» – гнал он от себя дурные мысли. – «Она жива! Жива и точка! И я ее найду, найду мою Оленьку, найду во чтобы то ни стало!»

Старушка закончила свой рассказ и, горестно вздохнув, покачала головой. Нечаев вдруг встрепенулся, вынырнул из забытья и полез в карман за телефоном. Пару мгновений он что-то судорожно искал, щелкая по экрану, а потом спросил дрожащим голосом:

– А вот эту девушку вы случайно здесь не видели? – он показал Олино фото.

Старушка сдавленно вскрикнула, прикрыв рот рукой, и испуганно уставилась на Нечаева.

– Так ведь это она… Она… Здесь… – горестно прошептала бабушка, трясущейся ладонью указывая на две гвоздички.

Нечаев в ужасе отпрянул от нее. Он смотрел безумным взглядом в ее испуганные глаза, смотрел, как слезы сочатся из них, стекая по морщинистым щекам.

– Нет, этого не может быть! Зачем вы врете?! Это же моя Оля, вы что не видите?! Посмотрите еще раз! – он дрожащей рукой умоляюще протягивал бабушке телефон. – Это же моя Оля!

Вдруг он резко сунул мобильник в карман, развернулся и что есть сил побежал прочь от этого проклятого места. Он бежал, бежал и бежал на каждом выдохе повторяя, как заведенный: «Это… моя… Оля!..»

Сергей смутно помнил, как добрался до дома. Вроде бы он пытался остановить машину, но все проезжали мимо. Наконец кто-то остановился и согласился подвезти его до центра города. Нечаев достал все деньги, что были в кошельке, и отдал водителю. Потом он долго еще плутал по суетливым городским улицам, и наконец каким-то чудом оказался рядом со своим домом. Подходя к подъезду, он увидел на стоянке свою старенькую Шкоду, присыпанную снегом. Он не помнил, чтобы забирал ее от «того самого бара», но ему было все равно. Он чертовски устал и гнал от себя любую мысль, любое чувство, любые вопросы. Даже малейшее движение сознания причиняло ему нестерпимую боль. Он всецело растворился в своем дыхании, в ритмичных шагах, в скрипе снега под ногами.

Вот он открывает дверь в квартиру, переступает порог, скидывает верхнюю одежду и идет на кухню. Он видит себя, словно со стороны, жадно пьющим живительную влагу прямо из чайника. Вода проливается, течет по шее и затекает за ворот свитера. Он, словно не замечая этого, продолжает жадно пить. Вот он, уставившись пустым взглядом в окно, грызет сухую корку черного хлеба, найденную на кухонном столе. А сейчас он вдруг стоит под душем: теплые струи стекают по лицу и обессиленному телу. «Главное не думать, не ощущать, не жить…» – ритмично стучит у него в голове, словно убаюкивающий звук давно забытого поезда, едущего к теплому морю в таком далеком, светлом и беззаботном детстве. И вот он уже на мягкой кровати, лежит головою на белой подушке, свернувшись калачиком под мягким белоснежными одеялом и потихоньку проваливается в небытие…, как та бедная девушка…, как его Оля…

Глава 5. Смерть, где твое жало?

Нечаев проспал остаток субботы и всю последующую ночь. Ранним воскресным утром, вынырнув из объятий тягучего сна, он убедил себя, что все, произошедшее с ним в последние два дня, это просто плод его больного воображения, временное помешательство из-за перенесенного стресса. Это просто не могло быть реальностью: она была слишком тяжела, слишком фантасмагорична. Он гнал прочь любую мысль, восстающую против этого утвержденного им постулата. Неопровержимым доказательством была его машина, стоящая на стоянке под окном. В своем кошмаре он оставил ее у «того самого бара», но сейчас она припаркована здесь, рядом с домом. После этого иезуитского соглашения с самим собой, у Нечаева отлегло на сердце, он даже как-то повеселел и приободрился. Душа, освобожденная от моральных страданий, уступила место телу, которое тут же одарило своего владельца сильнейшим чувством голода. Сергей не преминул воспользоваться появившимся зверским аппетитом и принялся опустошать холодильник. Наевшись до отвала холостяцкими блюдами быстрого приготовления, он потянулся за телефоном, но тот оказался полностью разряжен. Поставив его на зарядку, Нечаев начал мерить шагами комнату, обдумывая свои дальнейшие действия. Первым делом надо было позвонить Андрею и узнать последние новости по текущим заказам. Нечаев решил, что пора возвращаться к работе, понимая, что его друг один не справляется и только из деликатности не высказывает ему никаких претензий. Дальше нужно было узнать про состояние Ирины Васильевны: переведена ли она из реанимации в обычную палату, и можно ли ее навестить? А в понедельник рано утром он должен обязательно дозвониться до следователя и узнать, есть ли хоть какие-то подвижки в Ольгиных поисках?

В дверь позвонили. Нечаев замер в нерешительности. Он не хотел открывать, не желал впускать в этот придуманный им уютный мирок, где все еще есть надежда на лучшее, любого, кто может ее разрушить и вновь ввергнуть его в пучину безнадежности и ужаса. Он стоял и напряженно прислушивался, убеждая себя, что никакого звонка не было, что он ему всего лишь послышался. Но тут в дверь снова позвонили уже более настойчиво и сердито.

– Да чтоб тебя! – ругнулся Нечаев и поплелся открывать.

На пороге стоял Андрей. Глядел он как-то сконфуженно, по большей части в пол, словно за что-то извиняясь. У Нечаева отлегло на душе – Андрей уж точно плохих вестей не принесет. Наверняка пришел как-нибудь исподволь, окольными путями узнать, когда же Сергей соблаговолит приступить к работе?

– Ты что такой хмурый? – спросил Нечаев, улыбнувшись. – Проходи! Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!

Протиснувшись в прихожую, Андрей как-то странно взглянул на Нечаева и снова отвел глаза. В его взгляде сквозило удивление, непонимание и тревога. Он остановился в нерешительности, словно не зная, что ему делать дальше.

– Да ты, раздевайся, проходи! Что встал, как не родной? – с недоумением взглянув на друга, проговорил Нечаев. – Может чаю или кофе или что покрепче? Ты на машине? – проходя в кухню, спросил Сергей.

– Нет… в смысле, да… я на машине, но… ничего не хочу, спасибо – после непродолжительного молчания напряженным голосом ответил Андрей. – Серег, мы же с тобой… вроде как… договаривались…, ну… это… хотели съездить на… ну, ты сам знаешь – как-то потеряно и глухо проговорил он из прихожей.

– Что ты мямлишь, как потерпевший? – улыбаясь, выглянул из кухни Нечаев. – Куда мы хотели съездить? Что-то я не припомню. Новый клиент что ли? Ну так сегодня выходной, все отдыхают. Завтра и съездим. Да проходи ты на кухню, хоть кофе выпей! – сказал он, подавая Андрею стул. – Я ведь, понимаешь, дружище, почему сегодня такой бодрый? Я вот проснулся утром и понял, что пока есть надежда, нельзя отчаиваться! Пока есть хоть маленькая веревочка или даже ниточка, или пусть даже какая-нибудь самая малюсенькая паутинка надежды-то этой, надо за нее хвататься и всегда верить в лучшее. И я вот надеюсь и верю, что с Олей все хорошо, что найдется она целая и невредимая, и мы с ней будем счастливы, понимаешь? А без надежды-то этой совсем уж и жизни нет никакой! И, может, я этой верой-то своей и ей как-нибудь да и помогу! – разгоряченно вещал Нечаев усевшемуся на край стула другу.

– На кладбище… – внезапно не своим голосом, угрюмо глядя в пол, произнес, словно выстрелил, Андрей.

– На к-к… на что?.. – замерев на полуслове, еле выдавил из себя Нечаев. Он диким взглядом смотрел на друга.

– На кладбище… девятый день сегодня… – Андрей с трудом подбирал слова. – Я, это, психологиям не учился, привык все на прямоту… А ты, Серег, какую-то ахинею тут несешь… А я, знаешь-ли, привык с ноликами и единичками…, а вот с людьми говорить на такие темы так и не научился…

Между друзьями повисло тяжелое молчание. Нечаев оперся о подоконник и сделал несколько глубоких вдохов.

– У к-кого девятый…?

– У Оли, – в отчаянии крикнул, глядя на друга, Андрей, оборвав его на полуслове. – У Оли сегодня девятый день! – в его глазах блеснули слезы. Он резко отвернулся и уставился в угол.

У Нечаева пол ушел из-под ног. Весь ужас двух прошедших дней в один миг выскочил из какой-то темной, глубокой и смердящей ямы и навалился на него всей своей тяжестью.

«Тихо, тихо… Главное дыши… Просто слушай свое дыхание… Мыслей нет, воспоминаний нет, все это тебе снится…» – словно мантру твердил про себя Нечаев, направляясь из кухни к себе в комнату. Он шел нетвердыми шагами, держась за стены. Ему во что бы то ни стало нужно было дойти до дивана, лечь и проснуться от этого кошмара…

– Ну куда ты пошел? – с горькой ноткой раздражения в голосе проговорил ему вслед Андрей, встав со стула и следуя за другом. – Мы же с тобой в среду договаривались, ну неужели ты не помнишь? Ты просил заехать и отвезти тебя… туда… к Оле… – он не мог еще раз произнести эти кричащие о смерти слова, которые извечным приговором навсегда лишали надежды.

Нечаев лег на диван и отвернулся лицом к стене. Андрей сверлил растерянным взглядом его затылок, не зная, что еще сказать. У Сергея все плыло перед глазами. «Этого не может быть, это все мне только кажется», – твердил он про себя. Он пытался как-то вынырнуть из этого кошмара, надеясь, что прямо сейчас проснется в своей кровати и с облегчением поймет, что это был всего лишь дурной сон. Но неумолимая действительность никак не выпускала его из своих холодных объятий. Тогда он попробовал убедить себя, что это чей-то отвратительный розыгрыш, а его друг только невольный его участник. Он повернулся к нему и посмотрел ему прямо в глаза, но Андрей сразу отвел взгляд.

– Андрюх, ну зачем ты так со мной? Это что, заговор какой-то? Извращенная проверка на вшивость? – пробормотал Нечаев. – Все же не так, как ты говоришь, – и он начал сумбурно рассказывать. – Оля пропала, ее ищут. И я верю, что найдут. В прошлую пятницу мы поехали в бар, потом пришла Машка, после ты позвонил, сказал, что нужна помощь с программой… Я их с собой звал, но они остались. А потом Машка уехала, у нее что-то с отцом… А Оля осталась меня ждать. А у меня телефон сел, я же у тебя зарядку просил, помнишь? Оля до меня не дозвонилась… И собралась домой, вызвала это чертово такси и…

Он не мог дальше говорить. Слова застревали в горле, ему хотелось выть от отчаяния. Он пристально смотрел на Андрея, опустившего глаза в пол, и в нем вдруг стала просыпаться дикая злоба. «Ну если вы хотите поиграть со мной, давайте поиграем», – яростно подумал он и внезапно вскочил на ноги. Из груди его вырвался нервный смешок, во взгляде сквозило подступающее безумие:

– А поехали! – он торжествующе посмотрел на друга. – Ну что, съел?! Поехали на кладбище! Только вот нет там никакой могилы, потому что ты все врешь! А потом ты мне расскажешь, кто придумал этот дурацкий розыгрыш, договорились?!

Андрей молча пошел в прихожую и стал одеваться.

– Ага, вот ты и слился! Крыть нечем? – сверкая глазами ликовал Нечаев.

– Жду в машине, – буркнул, выходя, Андрей и закрыл за собой дверь.

До кладбища они ехали молча. Каждый был погружен в свои мысли. Нечаев, прислонившись головой к боковому стеклу, равнодушно смотрел на проплывающие мимо дома, пролетающие куда-то автомобили и спешащих по своим делам прохожих. У каждого из них был свой маленький, созданный их суетливыми душами, мирок. Такая вот совсем небольшая клетушечка, защищающая их от безграничного вселенского горя. В их сердцах так мало места для чужих страданий, им с лихвой хватает своих невзгод и напастей, своих слез и волнений. Как же можно вынести чужое несчастье, если даже свои так неподъемны и нестерпимы? И не остается в их сердцах места для сострадания, для простого человеческого сочувствия. И вот взглянет порой на них человек, хлебнувший того самого горя вселенского, посмотрит он поближе на их страсти и переживания, а после оглянется и на свои мелкие невзгоды и тут же осознает душой-то своей израненной, что все они и гроша ломанного не стоят. А горе-то вселенское смотрит на тебя голыми могильными холмиками и ухмыляется: «Вот так-то брат, вот оно страдание-то настоящее, неотвратимое и безысходное, а не все эти ваши просроченные кредиты, потерянные капиталы, нелюбимые работы и маленькие зарплаты».

Машина остановилась. Андрей дернул ручник и заглушил двигатель. Они сидели молча в давящей звенящей тишине, словно оттягивая неизбежное. Нечаев наконец взглянул на Андрея: в его глазах сквозили страх и вместе с тем маленькая искорка надежды. Он словно говорил всем своим видом: «Ну все, пошутили и хватит. Поехали уже отсюда». Андрей мельком посмотрел на Нечаева и сразу отвел взгляд, опустив глаза на руль. Еще с минуту помолчав, он со злостью дернул ручку двери:

– Пойдем, – его хриплый голос вторил пронзительному карканью ворон, разносившемуся над крестами и могильными плитами.

Нечаев сидел в оцепенении. До него неумолимо начала доходить страшная истина: Андрей не может так врать, он на такое просто не способен. Его друг перешел некую черту, за которой ложь просто невозможна. Сергей непослушными пальцами открыл дверь и вышел на улицу.

Они шли между бесконечных рядов надгробий. Мелькали имена, даты, лица людей давно ушедших или только что покинувших этот мир. Все они молчаливо смотрели на Нечаева, словно вопрошая о чем-то. Его стала бить мелкая дрожь, внутри все похолодело и сжалось. Наконец он понял, куда ведет его Андрей. Впереди был участок со свежими могилами, усыпанный цветами и венками. Нечаев остановился, не в силах сделать больше ни шагу. Он смотрел на это место, словно приговоренный к смерти на болтающуюся вдалеке петлю. Вот еще немного, еще всего какая-то пара шагов и все закончится, умрет всякая надежда, исчезнет вера, останется только страшная и неумолимая реальность. Андрей продолжал идти вперед, не замечая, что его друга уже нет рядом. Внезапно он остановился, замер и опустил голову. Его взгляд был прикован к заснеженной земле, свежим холмиком лежащей перед ним, на табличку, где было что-то написано и на фото в рамке, стоящее средь россыпи цветов. Нечаев не заметил, как ноги сами принесли его к этому жуткому месту. С портрета на него смотрели Олины глаза, такие светлые, такие родные, такие живые.

– Нет! Этого не может быть! – Нечаев схватил первый попавшийся под руку венок и с силой отшвырнул его в сторону. – Зачем вы это делаете?! Зачем вы меня мучаете?! – крикнул он диким голосом, потянувшись за горстью лежащих на могиле цветов.

В этот миг сзади его обхватили крепкие Андрюхины руки. Его друг был меньше ростом, но обладал недюжинной силой и завидным хладнокровием. Он держал Нечаева крепко и молча, часто дыша ему в правое ухо. Сергей брыкался, пинался, пытался вырваться, что-то кричал, осыпая Андрея нецензурной бранью, но в конце концов, совсем обессилев, затих. Руки друга тут же разжались. Нечаев рухнул на колени. Рыдания сотрясали его грудь, нечеловеческое страдание выплескивалось горячими слезами.

– Нет, нет, нет! – слабым голосом повторял он, бессильно загребая снег вперемешку с землей.

Андрей немного постоял, с болью глядя на друга, потом отряхнул испачканные джинсы и пошел за венком, который выбросил Нечаев. Аккуратно поставив его на место, он остановился в нерешительности поодаль и терпеливо ждал, когда Сергей успокоится и начнет приходить в себя. Рыдания постепенно стихали. Через пару минут Нечаев поднялся и нетвердым шагом пошел прочь. Андрей угрюмо поплелся следом. Они молча дошли до машины. Сергей загреб пригоршню снега и вытер ею лицо. Он долго стоял, хватая ртом воздух и глядя пустыми глазами в нависшее над землей хмурое небо. Потом вдруг обернулся к Андрею и прохрипел, глядя в землю:

– Прости… за все… – он взглянул другу в глаза затуманенным от слез, но ясным взором. – Можно я еще раз… туда схожу… один? – умоляюще попросил он.

Андрей молча кивнул и отошел в сторону.

– Спасибо… дружище, – Нечаев хлопнул друга по плечу и пошел обратно, туда, где виднелся остров свежей, засыпанной снегом и цветами, земли.

Он медленно приблизился к Олиному портрету, бережно поправил венок, который несколько минут назад выбросил прочь, посмотрел на табличку, торчащую из земли: «Селезнева Ольга Николаевна, 01.05.1995-07.01.2017». Слезы вновь потекли по его щекам. Он не понимал, как в какой-то всего лишь один коротенький миг она вдруг могла стать этим: просто комочками сырой, запорошенной снегом земли у него под ногами, как могла такая бесконечная, яркая и наполненная жизнью вселенная уменьшиться до размеров маленькой ямки, в которую кладут то, что раньше называлось человеком. Этого просто не может быть! Должно быть что-то еще, что-то большее, чем весь этот мир, ровным строем идущий к неминуемому финалу. Она где-то осталась, по-другому просто и быть не может! И он будет всю жизнь искать ее: в солнечных лучиках, играющих веселыми бликами на речной глади, в ласковом голосе ветра, шумящего свежей зеленой листвой, в розовых закатах и золотистых восходах, в беззаботном детском смехе и утренней песне жаворонка. Он каждый день будет искать ее в толпе прохожих, пытаясь поймать ее взгляд, увидеть улыбку, ощутить ласковое прикосновение на своем плече. И он обязательно ее найдет, он соберет ее маленькими крупицами вечности и навсегда сохранит в своем сердце, пока сам не растворится во всей этой непостижимой безбрежности. И тогда они снова будут вместе…

Глава 6. Сгоревший дом.

Внедорожник Андрея недовольно пофыркивал дизелем. Они сидели в салоне и за те несколько минут, как вернулся Нечаев, не проронили ни слова. У Сергея внутри внезапно все словно выгорело: чувства и эмоции исчезли, уступив место пустоте и отстраненности.

– Тебя домой отвезти? – нарушил молчание Андрей. – Или, хочешь, поедем ко мне? Что дома-то одному киснуть?

– Как это случилось? – немного помолчав спросил Сергей.

– Ч-что? – заикаясь, откликнулся Андрей.

– Я не знаю, что со мной не так, но я ничего не помню… Точнее помню, но совсем не то, что было на самом деле. Словно мой мозг включил какую-то защитную реакцию и переписал все воспоминания, чтобы окончательно не сойти с ума… Ты сказал у меня дома, что я несу ахинею. Но я лишь рассказал то, что знаю, что мне кажется реальным… – ответил Нечаев, разведя руками. Потом взглянул на Андрея и еще раз спросил:

– Расскажи, что было в тот вечер, когда пропала Оля? Как это случилось?

– Ну-у, – протянул, собираясь с мыслями, Андрей, – мы не успевали с проектом… к-хм… точнее, это я не успевал… Ты днем поехал к заказчику, объясняться, ну, что в сроки не успеваем уложиться. А ему срочно надо. Ну и завтра последний день, говорит, потом неустойка пойдет. В общем, к завтрашнему дню сайт должен быть готов и точка! Ты, конечно, сразу ко мне полетел. А у вас на вечер с Олей что-то запланировано было. Ты ко мне приехал часов в пять или около того. Звонил ей, говорил, что часам к семи-восьми постараешься освободиться. По итогу, в начале девятого уже стало понятно, что не успеваем, что еще пол ночи, может, сидеть придется. Ну ты ей позвонил, вроде как просил прощения, что не сможете сегодня встретиться, что завтра к ней обязательно приедешь после сдачи проекта. А она ни в какую: скучаю, говорит, хочу увидеться, можно, мол, я к вам приеду, посижу тихонько в уголке, мешать никому не буду. Ну ты, конечно, не против был, я, в общем, тоже. Она вызвала такси… и все… – Андрей горестно вздохнул, задумчиво помолчал, потом продолжил, – ты ей звонишь через пол часа примерно, а у нее телефон не отвечает. Ты, значит, маме ее звонишь, а она говорит, что уже минут двадцать, как уехала. В общем, с четверть часа ты пытался до нее дозвониться, а потом прыгнул в машину и уехал ее искать. Ну а уж после вы с ее мамой в полицию поехали заявление на розыск писать.

Андрей посмотрел на Нечаева, словно пытаясь понять, стоит ли ему продолжать? Нечаев хрипло выдохнул:

– Когда ее нашли? Что с ней случилось?

Андрей судорожно сглотнул, прокашлялся, и продолжил, потирая лоб ладонью:

– Нашли ее на следующий день утром на окраине города возле какого-то заброшенного дома, вроде бы говорят, магазин там раньше был… этот таксист, эта тварь… – у Андрюхи заходили желваки и судорожно сжались кулаки. – Не могу я, Серег, про такое рассказывать, ком в горле встает, как подумаю, что этот упырь с ней сотворил… Его морда по всему интернету торчит, по телевизору показывают, а поймать не могут. Увижу, честное слово, вот этими, своими собственными, руками задушу… медленно буду душить… чтобы эта тварь почувствовала, как жизнь из него по капельке вытекает. Потом сяду в тюрьму за это, со спокойным сердцем и чистой совестью сяду, хоть и на пожизненное. Зато точно буду знать, что я жизнь не зря прожил. Вот какая во мне злость просыпается, как только про это вспомню… Не могу об этом больше, ты уж прости… – глухо пробормотал Андрей, отвернувшись к окну.

– Темничная тринадцать, – угрюмо произнес Нечаев.

– Что? – не понял Андрей.

– Адрес того дома, где ее нашли…

Андрюха полез в телефон и, покопавшись в нем с полминуты, протянул его Нечаеву:

– Да, так и есть.

На экране мобильника Сергей увидел фотографию заброшенного дома, в котором он провел ночь. Значит, дом он себе не выдумал. И то, что рассказала ему старушка, тоже было правдой – ужасающей, жестокой и отвратительной, но правдой. Где же начинался вымысел? Нечаев стал перебирать события недавнего прошлого. Выходит, что никакого бара не было. Они с Олей в тот вечер вообще не виделись. Но как это может быть? Он же все так отчетливо помнит… Хорошо, двигаемся дальше. Если ни в какой бар они не ездили, то значит он не был в нем и позавчера. Или был? Может к тому дню его мозг уже совершил все эти невероятные метаморфозы и ему казалось, что они с Олей там побывали, и поэтому он все-таки туда поехал? И тут он вспомнил про фото с Олей, которое он нашел в подвале, про странную дату на обороте, про беглеца…

– Андрюх, – вдруг неожиданно воскликнул Нечаев, – ты говорил, что в сети есть фото этого мерзавца?

– Ну да, – Андрей порылся в телефоне и вновь протянул его Нечаеву.

С экрана мобильника на Сергея смотрела физиономия того самого человека, который убегал от него в баре.

– Я его видел. Этот урод позавчера был на расстоянии вытянутой руки от меня.

Андрей поглядел на Нечаева так, словно увидел призрака.

– Но я тогда не знал… Черт! Или не помнил, что это он Олю… похитил… – торопливо затараторил Сергей. Он рассказал Андрею про то, как поехал в бар, про фотографию с Ольгой и про человека в подвале.

– А еще там был… – Нечаев судорожно достал телефон и непослушными пальцами начал что-то быстро искать. – Да! – воскликнул он торжествующе. – Значит и это я не выдумал! Вот, смотри!

И он показал другу фото с номером телефона и словом «Оля», нацарапанные на барной стойке. Андрей непонимающе и с легким беспокойством поглядывал на Нечаева.

– Этот странный таксист. Он точно что-то знает! – почти кричал от возбуждения Нечаев, потрясая телефоном. Он переключился на последние исходящие звонки и, выбрав номер, который был нацарапан на стойке бара, нажал на кнопку вызова.

– Неправильно набран номер, – проговорил в ответ равнодушный женский голос.

– Что за черт? – у Сергея от неожиданности отвисла нижняя челюсть.

Он попробовал еще раз, потом еще. Результат был тот же.

– Ну как же так? Это же номер того таксиста, который привез меня к дому, где убили Олю, – словно оправдываясь, сказал Нечаев, повернувшись к Андрею.

– К-куда привез? – теперь челюсть отвисла уже у Андрея.

Нечаев рассказал другу про странный звонок, про загадочного таксиста, про ночь в заброшенном доме, про старушку и ее страшный рассказ, умолчав лишь про свое ужасное видение.

– А теперь, черт бы его побрал, я не могу до него дозвониться! – с досадой, тряхнув телефоном, закончил свою историю Сергей.

Воцарилось долгое молчание. Андрей пытался переварить весь только что услышанный от Нечаева винегрет невероятных историй, а Сергей дальше суетливо копался в памяти, пытаясь выудить еще один важный факт, который прямо сейчас изворотливо ускользал от него. И тут его осенило:

– Послушай, этот мерзавец как-то же попал в тот бар?! Внутри, кроме его, никого не было, значит у него были ключи или кто-то ему открыл дверь, а после ушел. Наверняка там работает тот, кто его знает. Бар маленький, работников там не так много, надо бы к ним повнимательнее присмотреться, может что и накопаю. Может прокатимся до него?

– Может сразу в полицию?

– Можно и в полицию, но, видишь ли, какая тут загвоздка: рассказать им, что я был внутри, извини, не могу, боюсь, привлекут меня за незаконное проникновение на чужую собственность. Ну, положим, можно сказать, что просто видел похожего человека, выходящим из этого бара. Что тогда? Приедут, всех опросят. Сообщник, конечно, ничего не скажет, а остальные, наверняка, ответят, что не видели такого. Но даже если и видели мельком, что с того? Был да сплыл – ищи ветра в поле. Да и в этот бар он вряд ли уже вернется, я его тогда спугнул, лицо его видел.

Андрей смотрел на Нечаева по-доброму, с нескрываемыми искорками радости в глазах. У него сразу отлегло на душе, когда он увидел, что его друг хоть немного отвлекся от темных мыслей и оживился.

– Уговорил, поехали. Давай адрес, – бодрым голосом проговорил он.

Нечаев открыл карту на телефоне, немного в ней покопался и показал нужное место. Машина, деловито рявкнув дизелем, тронулась с места и покатила прочь, оставляя позади огромный молчаливый некрополь.

Пока они ехали к бару, Нечаев продолжал попытки выстроить хотя бы какое-то подобие цепочки реально произошедших с ним событий и отсеять то, чего в действительности не было. И в итоге он уперся в дилемму, которую никак не мог разрешить: его машина. Он оставил ее у бара, когда уезжал на такси, а на следующий день обнаружил ее стоящей у дома, да к тому же еще сильно засыпанной снегом, словно уже несколько дней на ней никто не ездил. Этому факту он не мог подобрать ни одного разумного объяснения. В конце концов он бросил бесплодные попытки объяснить необъяснимое и выглянул в окно: они были почти на месте.

Лишь завидев вдалеке старое двухэтажное задние, в котором находился злополучный бар, Нечаев понял, что с ним что-то не так. Оно выглядело как-то странно, казалось словно бы искаженным и потерявшим правильную форму. Подъехав ближе, они с изумлением увидели, что дом с баром почти весь выгорел: пустые окна зияли черными обуглившимися проемами, крыша местами обвалилась, оставив после себя одиноко торчащие вентиляционные трубы. Дверь, ведущая в бар, была сорвана с петель и лежала в темном закопченном проеме.

Нечаев чертыхнулся и чуть ли не на ходу выпрыгнул из машины. Он подошел к дому и заглянул внутрь того, что когда-то было баром. От его внутреннего убранства почти ничего не осталось: барная стойка полностью сгорела, от столов и стульев остались какие-то металлические, местами сильно изогнутые каркасы. Видно было, что пожар начался именно здесь.

Нечаев огляделся по сторонам. На другой стороне улицы по заснеженному тротуару пробиралась женщина с коляской. Он махнул рукой, чтобы привлечь ее внимание. Женщина остановилась, вопросительно и с нескрываемым подозрением глядя на Нечаева. Он подошел к ней торопливым шагом и полушепотом, чтобы не разбудить спящего в коляске ребенка, спросил:

– Простите, пожалуйста, а вы не подскажите, когда это случилось? – он указал на сгоревший дом.

Женщина как-то сразу подобрела, недоверие во взгляде сменилось деловитостью и желанием показать свою исключительную осведомленность:

– Да помню, конечно, – сказала она словоохотливо и с каким-то легким раздражением в голосе, – в этот понедельник. Мы как раз спать укладывались, решили на прогулку не ходить. До этого за несколько дней снегу навалило, а дороги у нас вон, сами видите, нормально не чистят. Вот я и подумала, что не пролезу с коляской до парка, – она махнула рукой в дальний конец переулка, где заканчивались дома и просматривалось какое-то обширное и свободное пространство. – В парке-то все дорожки всегда хорошо вычищены, широкие такие, да и людей в это время немного – гуляй в свое удовольствие, дыши свежим воздухом. Вот и запомнилось мне, что это было именно в понедельник, потому что в выходные дорожки не чистили, а в понедельник, видно, то ли дворник был еще навеселе – любит он у нас это дело – то ли не добрался он еще до этого тротуара, но проехать здесь можно было разве что только на тракторе. И укладываемся мы, значит, спать часов где-то в двенадцать-в час, и вдруг понаехали тут со своими сиренами, перебудили весь дом, ребенка разбудили, я потом насилу его снова уложила. У меня из окон не видно было, что тут происходит. Я уж потом, как муж приехал с работы, от него и узнала, что дом сгорел. Это хорошо, что без жертв обошлось: никого в это время в квартирах особо не было, а кто был, те успели выбежать.

Она собиралась еще долго что-то рассказывать. Видно было, что ей это приносит какое-то особое удовольствие, присущее по большей степени бабушкам, что восседают долгими летними вечерами на придомовых скамеечках и с деловым видом перемывают косточки каждому встречному и поперечному.

– Спасибо вам огромное, – приглушенно поблагодарил Нечаев, прерывая ее на полуслове. Он благодарно кивнул и, повернувшись, направился к стоящему возле машины Андрею.

Женщина как-то недовольно хмыкнула ему вдогонку, горделиво вскинула голову и вновь покатила поминутно застревающую коляску в направлении видневшегося вдали парка.

Друзья сели в машину. Нечаев озадаченно посмотрел на Андрея:

– Я уже ничего не понимаю. Бред какой-то. Она говорит, что дом сгорел в понедельник, – кивнул Сергей в сторону удаляющейся женщины с коляской. – Но я тут был позавчера, здесь все было целое. – Нечаев достал телефон и еще раз просмотрел фото из бара с номером телефона. – Здесь и дата стоит: сделано в пятницу тринадцатого, – растерянно произнес он, просмотрев свойства файла с фотографией. – Ну вот, сам посмотри! – он протянул другу телефон.

Андрей мельком взглянул на экран мобильника, потом с беспокойством посмотрел на Нечаева. Он приметил, что Сергей снова начал погружаться в то болезненное и потерянное состояние, в котором он нашел его сегодняшним утром. Андрей настойчиво и как-то суетливо пытался придумать, чем бы отвлечь друга от возрождающегося в нем безумия.

– Серега, слушай, а может съездишь к Олиной маме? Она звала тебя на… к-хм… поминках, – сконфузился Андрей, – просила, чтобы почаще к ней заглядывал, не забывал…

Нечаева словно током ударило:

– Так к ней можно?! Она же в реанимации была. Уже перевели в палату?

Андрей еще больше забеспокоился и, пересилив себя, заглянул другу в глаза, но не увидел там ничего, кроме нескрываемого удивления. От прежнего подступающего помешательства не осталось и следа.

– Серег, она дома. Говорят, когда скорую ей вызывали, она наотрез отказалась в больницу ехать. Соседка вроде бы ей помогает…

– Так что же ты молчал все это время?! – воскликнув, прервал его Сергей. – Конечно, съезжу, и прямо сейчас! Подбросишь?

Андрей с готовностью кивнул, быстро развернулся в ближайшей подворотне, и они поехали прочь от сгоревшего дома навстречу суетливому проспекту, где Нечаев то ли в одной из своих грез, то ли в какой-то другой реальности однажды чуть не попал в аварию.

Глава 7. Ирина Васильевна.

Сергей пока до конца так и не разобрался, что же его так тянуло к Ирине Васильевне? Неужели он хотел еще больше погрузиться в царство скорби и безысходности? Нет, причина явно была не в этом. Ему с лихвой хватало своего собственного беспросветного отчаяния. Тогда, может быть, его влекла их общая беда? Ведь говорят же, что люди, объединенные общим горем, легче переносят его, когда помогают друг другу нести это тяжкое бремя. Но Нечаев определенно был не из таких. Он привык держать все в себе: все свои эмоции, переживания, страхи и слезы он старательно прятал от окружающих. Временами он замечал, что даже самому закоренелому альтруисту для облегчения своей горестной участи порой так жизненно необходимо видеть, что его близкий тоже страдает и уж непременно чтобы не меньше, чем он сам. И даже малая толика осознания этого чужого страдания смягчала участь несчастного бедолаги. На редких траурных событиях, которые непременно случаются в жизни любого взрослого человека, ему всегда было тошно видеть эти лицемерно скорбные лица, которые роем вьются вокруг одного или двух истинно скорбящих людей, словно говоря им: «Посмотрите, мы тоже страдаем! О, нам так плохо, что от одного нашего вида, вам, несомненно, сразу же должно полегчать!» Нечаев никогда не понимал, почему этот апофеоз эгоизма так часто и горделиво именуют состраданием. Для него сострадание было не внешним проявлением, а внутренним таинством, когда душа твоя немыслимым образом переплетается с душою другого человека, и ты начинаешь чувствовать то же, что и он, словно выстрадал за него целую жизнь. И тогда уже не нужны никакие горестные вздохи и траурные лица – достаточно одного только взгляда, чтобы человек увидел отражение своего безбрежного горя в глазах ближнего и ощутил всем сердцем его безграничное сострадание. Отчасти это и было причиной его желания увидеть Олину маму: он хотел попытаться как можно глубже прочувствовать ее горе, возможно тогда он сможет хоть немного облегчить ее боль и ненадолго забыть о своей? Ведь порой, при взгляде со стороны, чужая скорбь нам кажется пусть даже самую чуточку, но легче, чем наша собственная. Но, если взглянуть еще глубже, то и это была не самая главная причина, по которой он сейчас ехал к Ирине Васильевне. Самым важным и самым заветным для него было хоть что-то услышать про Олю, про живую Олю… Услышать про ее мечты и желания, про ее стремления и достижения, про ее радости и может даже про горести. Услышать хоть какую-нибудь самую коротенькую и пусть даже самую банальную историю из ее жизни, представить ее снова улыбающейся, счастливой и безгранично живой.

Они подъехали к Ольгиному дому, который за последние полгода стал для Нечаева родным. Немного помолчав, Сергей с благодарностью взглянул на друга:

– Андрюха, спасибо, что таскаешься со мной и терпишь все мои выходки. Знаю, что у нас работы завал, а я в последнее время тебе совсем не помогаю, – сказал он извиняющимся голосом. – Я сейчас только разберусь со всем этим, – Нечаев сделал неопределенный жест руками, – и сразу же подключусь. Дай мне еще хотя бы пару дней, лады?

– Да все нормально! Ты, главное, приходи побыстрее в норму… Надо пробовать как-то дальше жить, понимаешь? А я уж, чем смогу, помогу, – Андрей с участием посмотрел на Нечаева.

– Я стараюсь, брат. Не всегда выходит, но я стараюсь… Ну, бывай! – сказал он, подавая Андрею руку. – Обратно я на такси… – он осекся, как-то сразу погрустнел, и тут же поправил себя, – нет… пожалуй, на автобусе доеду.

– Может, мне тебя подождать? – с нескрываемым беспокойством спросил Андрей.

– Не надо, ты и так на меня пол дня сегодня угробил. У самого, наверное, дел невпроворот. Поезжай!

Нечаев вышел из машины, махнул на прощание Андрею и неторопливым шагом пошел к подъезду. Он смотрел на этот полюбившийся ему дом, на три окна с длинной лоджией на шестом этаже: посредине кухня, слева окно Ирины Васильевны, а справа от кухни такое родное его сердцу окошко: Олина комната. Временами, когда он уходил, она махала ему рукой из-за отброшенной наспех занавески, посылая воздушный поцелуй и рисуя сердечко на оконном стекле, а он, улыбаясь, махал ей в ответ. И вот теперь, стоя в оцепенении, Нечаев долгим и тоскливым взглядом смотрел на это заветное оконце, словно ожидая, что вот-вот, прямо сейчас, стоит только еще немного подождать – отодвинется штора и он увидит милые сердцу черты и она вновь помашет ему своей маленькой, словно невесомой, ладошкой.

Сергей подошел к подъезду и нажал на кнопку домофона. По дороге он позвонил Ирине Васильевне, чтобы узнать, можно ли сейчас навестить ее. Трубку долго не брали, но наконец он услышал тихий и словно угасающий голос Олиной мамы:

– Сережа, здравствуй. Как хорошо, что ты позвонил! – она немного помолчала. – Ты, если будет время, уж заезжай, хоть на минуточку. Так хочется на тебя посмотреть. Я вот на поминках-то, когда ты про Оленьку мою рассказывал, поглядела на тебя, и вдруг почудилось мне, что будто она из глаз твоих на меня как-то мельком взглянула, да так ласково, словно утешить меня хотела, точно какая-то ее частичка жить в тебе навсегда осталась… – она осеклась на полуслове и снова замолчала.

– Еду, прямо сейчас и еду, – сдерживая подкатившие слезы, прошептал в трубку Нечаев. – Ведь можно прямо сейчас, вот сию же минуту?