Связь без брака – 2. Время олимпийских рекордов бесплатное чтение

Дмитрий Распопов
Связь без брака 2
Время олимпийских рекордов

Глава 1

Проснулся я оттого, что в носу было щекотно. Недовольно поморщившись, я потёр нос и открыл глаза. Напротив меня находилось задумчивое лицо, а карие глаза уж слишком пристально смотрели на меня.

— Что?

— Всё-таки соблазнил невинную девушку, — констатировала она.

— Я? — притворно удивился я, — просто шёл спать и ничего более.

На лице появилось крайне скептическое выражение.

— И что дальше? — спросила Аня у меня.

— А что дальше? Ты сказала же, что домохозяйкой быть не хочешь, я пока тоже занимаюсь карьерой, поэтому ничего не изменится в наших отношениях, если только то, что я тебя теперь защищать буду, как свою девушку.

— Только пожалуйста, давай оставим сами отношения втайне? — попросила она.

— Если ты так хочешь, то конечно.

— Хочу, — она подвинулась ближе и положила на меня обнажённую ногу, дотронувшись до паха. Несмотря на бурное утро, я тут же почувствовал, что снова её хочу.

— Слушай, если уж товарищ Белый нас обоих отпросил, — задумчиво заметил я, — как ты отнесёшься к тому, чтобы никуда сегодня не ходить и просто побыть вдвоём? Поболтаем, расскажешь мне о себе, а то ведь я кроме той невесёлой истории, вообще ничего о тебе не знаю.

— А стоит ли это Иван? Если наши отношения временные? — она внимательно посмотрела на меня.

— Ну не знаю, как ты, но определённую влюблённость я к тебе чувствую, так что да, я бы хотел узнать тебя лучше.

Девушка удивлённо на меня посмотрела.

— Можешь же когда хочешь быть нормальным человеком, а не занозой в заднице.

— Эй, обидно же!

— Но я не против, впервые за много лет, чувствую себя спокойно, — она внимательно на меня посмотрела, — пусть этого и получилось достичь таким необычным способом.

— Тогда решено, — я приподнялся и поцеловал тёплые, чуть влажные и очень податливые губы.

* * *

Через четыре часа, когда мы успели три раза насладились друг другом и без сил сидели на кухне, болтая о том, о сём, раздался звонок в дверь.

— Нас нет дома! — категорично сказал я, видя, как она подпрыгнула на стуле, заметавшись, чтобы одеться.

— Да, только консьерж нас видел, — скептически сказала она.

— Тогда сделаем вид, что спим!

Звонок прекратился, зато в дверь стали требовательно долбиться.

— Я так не могу, прости, — Аня извиняющее на меня посмотрела, накинула на себя домашний халат и пошла к двери. Я же, прислушался к разговору, когда она открыла дверь.

— Почему вы решили, что Иван у меня? — удивилась она.

Второй голос я не слышал, только её.

— Он может бегать где угодно.

Потом ещё пару минут препирательств, пока на кухню не зашёл товарищ Белый, выглядящий как скромная белая овечка.

— Чай будете? У Ани колбаса вкусная есть, — сидя в трусах и майке на кухне девушки, которая открыла дверь в халате, трудно было теперь делать вид, что между нами ничего нет.

— Не откажусь, весь день как белка в колесе, — он положил принесённый свёрток бумаги на стол, и присел на стул рядом, — даже дома ещё не был.

— А у вас есть дом? — я искренне удивился, поднимаясь и начиная хозяйствовать на кухне и от его внимательного взгляда не укрылось, что я точно знаю, где что лежит, — я думал вы живёте на Лубянке.

— Представь себе, есть, — хмыкнул он, встречая взглядом Аню, которая переоделась в юбку, и блузку.

— Иван, можешь хотя бы одеться? — недовольно посмотрела она на меня.

— Так и живём, — развёл я руками, но спорить не стал, зайдя в спальню и с трудом найдя разбросанную одежду. Вернувшись на кухню, я застал уже идиллию, когда все пили чай, мне тоже налили и даже нарезали бутерброд.

Подойдя к девушке, я чмокнул её в макушку, заставив девушку вздрогнуть.

— Иван!

— Аня, спасибо, — я подвинул стул к ней и сел рядом, показывая, что не собираюсь ничего отрицать или извиняться. Она раздражённо покосилась на меня, но отодвигаться не стала.

Комитетчик был настолько тактичен, что даже взглядом не показал, что видит перед собой что-то странное.

— В общем, голубки, для вас две новости, — начал он, дотронувшись до своего свёртка, лежащего рядом.

— Хорошая и плохая?

— Скорее плохая и очень плохая, — улыбнулся он.

— Тогда непонятно, почему вас это радует, — нахмурился я.

— О, как это для вас они не очень хорошие, — радостно закивал он, — а мне за вчерашнюю операцию, присвоили внеочередное, как будто я шпиона поймал.

— Серьёзно? — удивился я, — тогда начало разговора мне уже не нравится.

— Сейчас станет понятнее, — он завернул свёрток, показывая фотокопии двух американских газет.

— Это будет в утреннем выпуске, — прокомментировал он.

Я взял снимки, и прочитал заголовок.

— Новое лицо советского спорта!

Рядом со мной иронично хмыкнули.

— Вчера в Москве был дан ужин, посвящённый началу переговоров между Советским Союзом и США по вопросам запрещения распространения ядерного оружия. На приёме участвовали, так я это пропущу. Стороны договорились бла бла бла, — скользил я по строчкам глазами, — а вот, на приёме присутствовала восходящая звезда советского спринтерского спорта — мистер Иван Добряшов, со спутницей. Уже сейчас бла бла бла, так это всё ерунда, — я поднял взгляд на комитетчика.

— С…ки даже имени Ани не написали! — возмутился я.

— Иван из тебя чтец, такой себе, ты целые предложения пропускаешь, — недовольно сказала девушка.

— А по мне, так он читает самое важное, — не согласился с ней комитетчик.

— Бла бла бла простой советский парень, превосходный английский, наконец советское правительство обратило внимание на то, чтобы спортсмены не только показывали потрясающие результаты, но и могли рассказать о своей стране в мире.

— Дальше фотки! — увидел я, и сердце быстро застучало. Вот мы с Аней, идя рука об руку здороваемся с послом и его женой. Причём несмотря на их фраки и вечернее платье, моя одежда на фотографии смотрелась вполне себе уместной, поскольку рядом стояла потрясающей красоты девушка, в открытом вечернем платье.

— Аня получилась прекрасно, — прокомментировал я, и повернул голову к ней, — найди этот выпуск, вырежи и повесь над рабочим столом, чтобы все обзавидовались. Или вообще саму газету потом эту в рамку вставь.

— Иван! — смутилась она.

— Так, что там дальше, — вернулся я к фотографиям. На второй, была как раз та ситуация, когда с Ани сползло платье, но к моему большому облегчению, на ней был изображён лишь хохочущий я, аккуратно прикрывающий Аню, и поправляющий ей платье, а её грудь не было видно вообще, так, только небольшой контур обозначающий, что она точно девушка.

— Фух, — я показал ей фотографию, — пронесло. Кто гений? А? Я гений!

Почему-то вместо признания заслуг, мне отвесили подзатыльник, но товарищ Белый сделал вид, что ничего не видел.

Я стал читать дальше: обсуждались переговоры, затем фотография за столом, где я мило ухаживаю за своей спутницей, а она благодарно смотрит на меня в ответ.

Пробежавшись ещё дальше по тексту, я увидел только то, что жена посла Джейн обещала устроить восходящей звезде советского спорта показ картин американских художников, поскольку он высказал интерес к этому.

Отдав фотографии Ане, я перевёл взгляд на комитетчика.

— Я так и не понял, что из этого привело вас к нам? На мой взгляд ничего, что не могло подождать до завтра.

Девушка рядом со мной покраснела, взяв у меня вторую фотографию с платьем.

— Какой ужас, видно часть груди!

— Аня, ничего там не видно, — изумился я, — видишь я рукой всё закрываю, плюс лейкопластырь. А в остальном, что ты хочешь, ты же не мальчик, чтобы совсем ничего не было видно.

— Мне так стыдно! — она приложила руки к пылающим щекам.

— Стыдно было бы, если бы я на секунду промедлил, а до этого не пришло в голову всё заклеить, — я покачал головой.

— Так это ты наклеивал его? — заинтересовался комитетчик, влезая в нашу перебранку.

— Вы же сами там были с нами, в МИД-е, — я удивлённо на него посмотрел.

— А, вы уже тогда, — понятливо покивал он головой, — тогда понятно.

Аня злобно на меня посмотрела.

— Болтун — находка для шпиона, — продекламировала она.

— Да не собираюсь я ничего скрывать, — огрызнулся я, — будешь дёргать меня, при всех начну целовать.

— Ваня, это было бы не очень уместно, — вступился за девушку товарищ Белый.

— Да знаю я. Так, просто грублю старшим, — нехотя ответил я.

— Если бы не вторая фотография, — Аня подняла на него взгляд, вернув фотокопии, — то в целом получается, что всё прошло хорошо. Почему вы говорили тогда о плохих новостях, если вам самому дали повышение?

— Первое — ваш отец теперь точно будет знать, что вы в отношениях, — он загнул один палец, — второе — вопрос о приёме в американском посольстве, как грамотно организованной операции прикрытия обсуждали сегодня на самом верху. Эти фотографии были внимательно осмотрены, текст изучен, было принято посмотреть реакцию американского общества на эти новости, и потом решить вопрос с вами обоими.

— А вас то уже почему наградили? — удивился я.

— Я операцию провёл, — улыбнулся он, — причём как было признано на наивысшую оценку.

— Мы за вас рады, но что значит, будет решено по нам?

— Хм, — он смутился, — если реакция на новости у американского общества будет положительной, то было предложено сделать из вас фиктивную пару на время, тем более что кое-какое трепло наплёл про жениха Анны Константиновны из КГБ, и американцы с радостью воспримут, как молодой, перспективный спортсмен уведёт такую красотку у человека из кровавой гебни.

Я изумлённо на него посмотрел, не веря, что слышу эти слова от самого комитетчика.

— Ну тут мы конечно сработали на опережение, тем более жених у неё и правда есть, и он правда из КГБ, — хмыкнул я и едва успел увернуться от её руки.

— Аня, — нахмурился я, — мы ещё даже не женаты!

Она совсем была не рада подобным новостям.

— С отцом предвижу проблемы, — ответила она ему.

— Я потому и решил вас предупредить, заодно показать статью, — он забрал все фотокопии, и поднялся со стула, — спасибо за чай, могу ещё дать совет. Держите пока ваши чувства в секрете, если будет принято решение по вам, кому-то поручат операцию по вашему воссоединению. Точно не мне, это не наш профиль и так вчера не по специальности работали.

— КГБ на полном серьёзе планирует операцию сводничества? — ударил я себя по лбу, — остановите Землю, я сойду.

Он посмеялся и простившись, вышел, Аня пошла его провожать.

— Обломал весь секс, — прокомментировал я, когда она вернулась и задумчиво села на его место.

— Ты можешь к себе вернуться? — попросила она меня, — от таких новостей голова кругом, мне нужно подумать, с мамой осторожно посоветоваться, пока отец не узнал.

Я поднялся, подошёл и обнял её.

— Не пропадай только пожалуйста надолго.

Она подняла голову и подставила губы для поцелуя. Поцеловав Аню, я собрал оставшиеся вещи и покинул её дом.

Глава 2

Вернувшись на тренировочную базу, я сразу же получил втык от тренера что пропал и не предупредил его, но я быстро его успокоил, сказал, что всё согласовано с кураторами, и вообще ему должны были об этом сказать.

— Сам мог позвонить хотя бы, — пробурчал фронтовик, но отстал от меня.

Поняв, что двадцатку бегать уже поздно, я переоделся и отправился на лёгкую пятёрочку, блаженно щурясь на солнце. Неожиданно отношения с Аней вышли на новый уровень, а я не знал, как к этому относится. С одной стороны, она сама сказала, что они временные, поскольку для себя она хочет другого, с другой я всё время балансировал на зыбкой грани того, что мне нужно постоянно было показывать всем взбалмошного подростка, это настолько сильно у меня внедрилось в сознании за эти годы, как я попал в тело Ивана, что я иногда сам удивлялся, как взрослый мозг быстро на это перестроился и подогнал стандарты поведения под подростковое тело с гормональными перепадами настроения. Мне было сложно порой разделить, где я должен поступать как взрослый, а где как подросток, настолько всё стало зыбко. А находится постоянно рядом с профессионалами своего дела и пытаться притворяться, не ведя себя как подросток во всём, даже в мелочах, было бесполезно, я был уверен меня бы давно вычислили и отвели куда надо позадавать вопросы. С нынешнем же поведением, все видели перед собой пусть и талантливого не по годам, но подростка, и меня это совершенно устраивало, пусть и какая-то взрослая часть сознания этому противилась.

Выбранная же линия поведения давала результаты и меня это полностью устраивало, гораздо сложнее было бы интегрироваться в общество, если бы меня принимали за взрослого в детском теле. В людях это вызвало бы как минимум неприязнь, поэтому надо было задвинуть подальше возмущающуюся взрослую часть сознания, которая обиженно ныла, что я веду себя…как подросток, являясь взрослым, и придерживаться нынешней линии поведения — болтливого, взбалмошного, невидящего берега подростка у которого проявляются признаки звёздной болезни от успехов.

С этими мыслями, я вернулся с пробежки на стадион, сразу замечая, что на нём, вместо спортсменов, присутствуют знакомые крепкие парни в костюмах. Приглядевшись, я увидел на трибуне, сидящего товарища Петрова — отца Ани. Понимая, что её опасения видимо сбылись, я вздохнул и ускорился, подбегая к нему. Он меня увидел и ждал, поэтому едва я остановился рядом, комитетчик, хмуро осматривая меня с ног до головы спросил.

— Что в этот раз? Тайфун? Наводнение?

— Не понимаю о чём речь, — я решил не давать ему информации, пусть сам скажет о чём ему стало известно.

— Всё ты понимаешь сопляк! — рявкнул он, приподнимаясь с лавочки, — ты ведь жизнь девочке портишь! Прощелыга мелкий!

— Расскажите пожалуйста в чём я ей порчу жизнь, по вашему мнению?

Он зло на меня посмотрел.

— У Ани есть жених, если ты не знал, хороший парень, они знакомы с детства! И тут появляешься ты, и она полностью меняется, даже отказываясь обсуждать тебя и ваши отношения! И это со мной! С отцом, от которого у неё никогда не было никаких секретов!

«Фух, ну хоть главное ему видимо не известно, — облегчённо вздохнул я, — он думает, что мы пока только встречаемся».

— И теперь это! — он показал пачку знакомых фотокопий, — кто тебя уполномочил рассказывать о ней хоть что-то?!

— Товарищ Петров, — я посмотрел ему в глаза, подойдя вплотную, поскольку понял, что в покое он меня не оставит, а это значило, что поскольку Ане я обещал ничего не рассказывать, нужно чтобы он до всего докопался сам ещё и при этом не доставал дочь расспросами, — а давайте поиграем с вами игру «Проведи расследование»?

— Что? — он осёкся, не понимая меня, — какую игру, ты что ты несёшь?!

— Простая такая игра, — я пожал плечами, — вы выключите роль отца у себя в голове, включите роль сотрудника органов государственной безопасности и проведёте расследование в МИД-е на тему: «О чём молчат молоденькие, симпатичные сотрудницы, работающие там не больше пяти лет». А как его закончите, снова включите роль отца, и мы вернёмся к этому разговору, а пока простите, если вы не хотите меня арестовать, мне нужно тренироваться.

Он с недоумением посмотрел на меня, но ничего не сказал, а поднялся и пошёл на выход со стадиона, его охрана последовала за ним.

* * *

Время до начала сезона бежало неумолимо, и я отказался от всего, что не касалось тренировок. Хотя товарищ Белый часто появлялся и намекал, что пора бы начать романтические ухаживания за Анной Константиновной, как это было указано в спущенном сверху плане, я ему говорил, что это подождёт, нужно сначала подготовиться к соревнованиям, а с Аней я смогу начать встречаться только после окончания сезона. Мы с ней с того самого дня и не виделись больше, она мне не звонила, а я уйдя с головой в тренировки, не хотел ей навязываться.

И да, этот идиотский план «расставание с женихом из КГБ» утвердили на самом верху, поскольку в Америке только что кипятком не писали от советской пары, попавшей на страницы всех их газет. Как мне говорит товарищ Белый, развернулись целые баталии обсуждения, уместно ли было прийти на великосветский приём в том, в чём пришёл я. Были противники этого, говоря, что это «ту мачь», но были и защитники, которых оказалось большинство, особенно среди молодёжи, поскольку они правильно угадали, что это стиль Лиги большого плюща, а точнее скопированный с покойного президента, которого любила вся Америка. Журналисты даже обратились к вдове Джона Кеннеди — Жаклин, чтобы она посмотрела мои фотографии и оценила их. Женщина подтвердила, что да, муж любил так одеваться, на светские приёмы в том числе, и особо это раньше никого не волновало. Ещё она подметила, что если бы этот советский парень был один, то она ещё бы выразила сомнения в его стиле, но в присутствии рядом красивой девушки в вечернем платье явно хорошего дизайнера, мой стиль должен только подчёркивать — «да я знал, что нужно одеть фрак, но я спортсмен, поэтому оденусь как удобно мне, но, чтобы не смущать вас, смотрите сколько времени мы потратили на мою спутницу».

Закончив разборы со мной, критиканы переключились на Аню, некоторые пытались высмеять её неумение носить подобные платья, или принять помощь кавалера по разделке лобстера, но и тут восторженная часть публики стала защищать уже её, говоря, что такой красавице позволено вообще всё. Особый шарм всё обрело, когда стали обсуждать, почему мы не вместе, а просто друзья, ведь на фотографиях явно тепло друг к другу относимся. Лучше бы мы сошлись и были такой красивой парой и в жизни, чем она сейчас живёт с агентом ужасного КГБ.

Всё это, сочно смакуя подробности, приносил мне комитетчик, радуясь словно ребёнок. Он также по секрету сказал, что звонили даже с ЦК поинтересовавшись, почему это целую неделю в Америке обсуждают только двух советских граждан? У них там совсем что ли пообсуждать нечего? Когда было доложено, что это ведётся операция КГБ, по созданию положительного облика советского гражданина на Западе, оттуда тут же в приказном порядке было приказано операцию продолжать! Пару соединить на время, пока вся эта говорильня в американских газетах не утихнет! Ну и конечно, получив высочайшее дозволение, тут же задействованные механизмы пришли в движение, на нас завели отдельную папку, стали выделяться люди и главное деньги, и всё это подписывалось с грифом «срочно», «секретно». Поэтому товарищ Белый уже даже не намекал, а требовал, что всем нужно отрабатывать зарплату, и показывать американцам результаты нашей совместной работы, пока эта тема не сошла на нет, отодвинутая другими новостями.

Поняв, что он от меня не отстанет, я спросил его, что он собрался делать? На что комитетчик загадочно улыбаясь ответил, что всё что мне будет нужно, это просто подыграть и не говорить ничего Анне Константиновне. Подробности говорить отказался, сказал для журналистов лучше показать естественную реакцию. У меня почему-то от этих слов, ёкнуло в желудке.

* * *

До старта чемпионата Европы в Киеве оставалась неделя, я паковал немногочисленные вещи, намекая Сергей Ильичу, что пока заменить форму и обувь в которой я выступаю, поскольку после последнего чемпионата они весьма поизносились.

Причём я говорил, что если он не хочет тратить деньги фондов СКА, я готов купить всё за свои, пусть только найдут, где это всё можно купить. В «Спорттоварах» и близко ничего нет подобного. Кузнецов отмахивался, говорил и это пока нормальное, а я слишком уж придирчивый. Все бегают и не жалуются, один я ною постоянно по этому поводу и так уже тренировочных комплектов одежды у меня целых четыре штуки, солить их что ли.

Объяснять советскому человеку, что у меня три тренировки в день и я не хочу в мокрое и потное влезать каждый раз, было бесполезно. Он ещё хотел меня заставить самого всё это стирать, но к счастью удалось пристроить одежду в прачечный комбинат при нашей воинской части, а то бы я с ума сошёл ещё и обстирывая себя сам, тратя на это драгоценное время.

— Так, жду тебя у КПП, — он подхватил свой вещмешок и вышел из комнаты.

Я закинул последнюю футболку и повернулся к двери.

— Спуститесь пожалуйста на стадион, товарищ Добряшов, — на пороге словно тень, появился худощавый, среднего роста человек с такими холодными глазами, что я мигом подхватил свой вещмешок, и пошёл за ним. Когда мы вышли на поле, то я увидел, что как-то слишком много кругом охраны и не одного спортсмена.

— Вас ждут, — он показал на лавочку на трибунах, где на том же самом месте, что и прошлый раз, сидел товарищ Петров, а рядом с ним сидел в костюме-тройке неизвестный мне человек.

— Добрый день, — я подошёл к ним ближе.

Оба они были примерно одного возраста, и отец Ани показал своему спутнику на меня, сказав только одно слово:

— Вот.

Тот оглядел меня с ног до головы и покачал головой.

— Читал уже. Наш пострел, везде поспел.

Они замолчали, смотря на небо, а я стоял и переминался с ноги на ногу, понимая, что лучше сейчас молчать. Я не знал кто второй, но судя по количеству охраны, явно большая шишка. Прошло минут пять, прежде чем он повернулся к отцу Ани.

— Ну хорошо, отправлю я его туда, где только одни бараны. Что делать со Светой? Зиной? Аней наконец?

— Жёнам точно ничего не скажем, сошлёмся на его ошибку в работе, — замотал головой отец Ани, — я правду Свете не смогу рассказать.

— Да и я тоже, — второй опустил голову.

— Простите, можно я пойду? У меня самолёт скоро, — сделал я попытку незаметно ретироваться.

Оба не обратили никакого внимания на мою просьбу, снова замолчав.

— В ноябре открытый турнир по боксу на Кубок Москвы, — снова заговорил неизвестный мне человек, — подготовь пожалуйста к этому времени всё. По окончании, он улетит куда-нибудь в Узбекистан в горный аул.

— Хорошо.

Тут они оба посмотрели на меня.

— А вы молодой человек, раз эту кашу заварили, поговорите с Аней. Подберёте нужные слова.

— Э, нет! Я вообще ничего не должен был вам рассказывать, я слово ей дал!

— А ты ничего и не сказал, мы сами нашли, — хмыкнул её отец, — про всякие игры в расследования, просто не нужно упоминать и всё.

— Поговоришь? — с нажимом спросил он, смотря мне в глаза, — она меня избегает и теперь я знаю почему, что разрывает мне сердце, как отцу. Который не уследил, не подставил вовремя своё плечо. Эх, что сейчас говорить даже об этом.

Взмахнул он рукой при этих словах.

— Ну тогда, на моих условиях, — я пожал плечами.

Оба ахнули.

— Ну я же говорил, — хмыкнул её отец, — в этом он весь.

— Давай сначала узнаем, что он хочет, — поднял руку собеседник, — всё же если бы не он, мы бы так ничего и не узнали.

— Чего ты хочешь? — это уже ко мне он обратился.

— В общем, вы перед этим Новым годом сообщите ей радостную новость, что открылась вакансия помощника посла в ГДР и она прошла отбор, — я спокойно на них посмотрел, — ну и там, чтобы ещё работал кто-то из хорошей семьи, порядочный, можно даже моложе её, с большими перспективами на будущее и желательно в неё влюблённый по уши парень.

Они удивлённо посмотрели на меня, затем переглянулись.

— Я думал ты себе что-то попросишь, — сообщил первый, — ну раз ты про это сказал, то будь добр объясни свою просьбу. Ведь её выполнение значит, что вы расстанетесь, а мне насколько известно, она тобой сильно увлечена.

— Аня, добрая, порядочная девушка, обучалась в лучшем университете, имела практику работы за границей, работает в МИД-е. Сливать это всё в унитаз ради какой-то мимолётной любви, я считаю неправильным. Я простой деревенский парень, ей точно не пара, поэтому если есть шанс сделать её счастливее, и я сейчас могу это сделать, то вот мои условия: я поговорю с Аней насчёт Евгения, также и о вас, ну и потом, когда придёт время, сделаю всё, чтобы она приняла приглашение на работу за границей.

— И ты ничего не хочешь для себя лично? — удивился её отец.

«Я бы конечно спросил сейчас про Пня, но вдруг кто-то из вас его курирует? Тогда звезда подающего надежды советского спортсмена закатиться, не успев родиться, а моё тело никто и никогда не найдёт, — я с трудом поборол в себе соблазн заговорить о том, о чём у меня пока не было никакой информации».

— Ну, если вы конечно настаиваете, то я отказываться не буду, — я пожал плечами, — поговорим об этом, когда она уедет в ГДР.

— Подмётки рвёт на ходу, — хмыкнул неизвестный мне человек.

— Нагл не по годам и чинам, — согласился с ним отец Ани.

Они задумчиво помолчали.

— Ладно, быть по сему, если ты не против, — первый человек поднялся и посмотрел на Аниного отца.

— Это точно лучше, чем сейчас.

— До свидания Иван, — ко мне обратился неизвестный, — удачи на соревнованиях.

— До свидания товарищи, — попрощался я, поняв, что разговор закончен, и повернувшись, бросился бегом к КПП, предчувствуя что снова получу нагоняй от Ильича.

— Вроде ничего так, смена подрастёт, — проводив взглядом убегающего подростка, задумчиво сказал товарищ Серго.

— Он откажется, его интересуют только спортивные победы. Даже в Новый год тренировался, хотя никто его об этом не просил. Все тренера в один голос говорят, что он не человек, а машина по зарабатыванию медалей. Сильно рассчитывают на медали Олимпиады в Мексике по его дисциплинам. Впервые в истории Советского Союза.

— Попрошу тогда товарища Белого, не гнобить сильно молодой талант, — покивал головой первый, — и ты это, когда он поговорит с Аней, зайди ко мне, расскажи. У самого сердце разрывается от горя, ума не приложу, как до этого могло всё дойти.

— Обязательно.

Они поднялись и попрощались, уходя со стадиона и забирая с собой многочисленную охрану.

Глава 3

Перелёт в Киев не занял много времени, как, впрочем, и обустройство в одной из частей, имеющих спортивную роту. Я отказался от гостиницы, попросив лучше место, где был стадион для тренировок, что мне предоставили без малейших проблем, заселив в офицерское общежитие, пусть и не такое комфортное, как было у меня в Москве.

Обустроившись, мы с тренером пошли подавать документы на меня, точнее он подавать, а я просто посмотреть город, поскольку прогулкой хотел отдохнуть от полёта и состоявшегося разговора. Жалел ли я, что с Аней придётся расстаться, едва у нас что-то получилось? Да, несомненно. Она мне очень нравилась, хотя в ней временами проскальзывали властные нотки доминирования, но в остальном, мы друг друга устраивали, не напрягая своим обществом. Хотя, может я это придумал себе сам? И на самом деле чувствую влюблённость только я? Ведь больше месяца прошло с того дня, когда мы впервые занялись любовью, и потом она попросила меня уйти, поскольку ей нужно было подумать. С тех пор от неё не было никаких известий, а сам я был слишком занят тренировками, готовясь к соревнованиям.

После них встретиться с ней нужно будет обязательно, ведь я обещал её отцу и нужно было так подобрать слова чтобы донести до неё знание того, что оба мужчины в курсе ситуации и сами разберутся теперь с Евгением. Причём сам я не очень был доволен его наказанием, как-то слишком слабо для насильника шестерых девушек. Тут мне по-хорошему бы пригодился совет более опытных людей, а из таких я знал только, пожалуй, инструкторов из школы КГБ, которые не станут трепаться о том, что я рассказал. А то, например, товарищ Белый, несмотря на наши с ним нормальные отношения, точно бы меня сразу же слил руководству, за подобную самодеятельность.

«Ладно, после окончания сезона разберусь с накопившимися делами, — решил я, освобождая голову от всего, — сейчас нужно думать о соревнованиях».

Вынырнув из воспоминаний, я стал больше смотреть по сторонам. Что можно было сказать про город? Он был красив и очень зелен, намного зеленее, чем Москва. Много открытых кафе, пельменных, где отдыхал народ, и очень много иностранцев. Я с одного взгляда мог отличить советского человека, от любого другого, а их было здесь непривычно много: французы, немцы, очень много поляков, и других представителей стран Варшавского договора. Почти все передвигались в составе больших и маленьких групп, в сопровождении строгого гида.

Перед зданием, где происходила регистрация, столпилось ещё больше людей, и Сергей Ильич пошёл с документами внутрь, искать тренеров сборной СССР, поскольку меня подавали в общей заявке, а я сам остался на улице, присев на свободное место на лавочке, на которой уже сидели люди.

Несмотря на сентябрь, солнце ещё было тёплым. К сожалению, насладиться спокойными минутами мне не удалось. Поскольку почти сразу появившаяся тень заслонила солнце. Пошевелившись, я открыл глаза. Передо мной, уперев руки в бока, стояла девушка, в самом простом платье и даже без лёгкого макияжа на лице, в общем полная противоположность того, что мне нравилось. Причём судя по её лицу, она была чем-то крайне недовольна.

— Товарищ девушка, можно вас попросить, найти другое место для стояния? — вежливо обратился я к ней.

— Что? — удивилась она, но почти сразу вернула недовольное выражение на лице, — а, нет. Вы товарищ Добряшов проявляете себя как крайне несознательная личность и я, как корреспондент газеты «Комсомольская правда» должна вам об этом заявить, раз уж не нашлось никого другого!

Я тяжело вздохнул, вот точно сейчас не хотелось никаких объяснений ни с кем, но с другой стороны и вставать с лавочки тоже не хотелось.

— Ну тогда и я должен вам заявить, что подходить на улице к незнакомым людям и что-то у них требовать, это как минимум невежливо.

Она открыла рот, а по её лицо пошли пятна.

— Я вас знаю, вы Иван Добряшов! — обличила она меня.

— Хорошо, если вы не понимаете о чём я говорю, то и не поймёте. Вернёмся к сути претензии. В чём же по вашему мнению заключается моя несознательность? — лениво поинтересовался я.

— Вы отказываетесь давать интервью! — возмущённо заметила она, — причём многие мои коллеги уже жаловались ранее на вас руководству. К сожалению, вы просто неуловимы, чтобы вам это высказать в лицо.

«Послать или не послать, вот в чём вопрос, — тоскливо подумал я и решил, что наверно стоит поговорить, раз я пока всё равно ничем не занят».

— У меня есть немного времени, можете спрашивать, — пожал я плечами.

— Да? Вы серьёзно? — её боевой запал быстро сдулся, но она постаралась взять себя в руки, достала карандаш, блокнот и сказала мне подвинуться. Сильно сдвинуться не удалось, поскольку рядом сидели люди, и так получилось, что на меня пахнуло тонким запахом кислого пота, когда она, сев рядом, прижалась ко мне ногой.

«Спокойствие, только спокойствие, — подумал я, принимающий душ после каждой тренировки, да ещё дополнительно утром и вечером».

Она задумалась, затем стала со скоростью пулемёта выстреливать вопросы, на часть которых я отвечал, но те что касались моей биографии, старался обходить стороной.

— Какая-то чушь получается товарищ Добряшов, — возмутилась она, спустя десять минут, — по вашим словам, всё что вы делаете, это только тренируетесь. А как же общественная жизнь? Комсомольское движение? Шефство над пионерами?

— Я спортсмен, моя задача зарабатывать для страны медали, желательно высокого достоинства, — я пожал плечами, — а для этого мне нужно улучшать своё тело.

— Но, это как-то неверно, не соответствует тому, что завещал нам Ленин! — продолжала она возмущаться, — нет, я обязательно это отражу в своей статье, как ваш главный недостаток товарищ Добряшов. Я уверена, что к этому вам точно нужно изменить своё отношение.

— Интересно, — я прямо изумился, с какой лёгкостью она раздаёт советы, которые к тому же никто у неё не просил, — а позвольте спросить, кто вам дал право советовать мне, что будет лучше для меня?

Девушка рядом со мной открыла рот от возмущения.

— А вы ещё и хам Добряшов! — она словно подброшенная пружиной, слетела со скамейки, — я так и знала, что не всё чисто у вас за душой! Комсомолец не может так явно игнорировать свои обязанности!

Она стала говорить громко, обличая меня, и многие стали обращать на нас внимание, поэтому мне пришлось нехотя встать и уйти от неё, сопровождаемый разгневанными криками в спину. День был окончательно испорчен, поэтому я пошёл обратно в часть, занявшись тренировкой.

* * *

— Глянь Вань, — с утра, когда я вернулся с пробежки и принял душ, чтобы переодеться в чистое, Сергей Ильич смущённо положил на стол газету, — с утра все только и говорят про тебя.

Я удивился и посмотрел на свежий номер «Комсомольской правды», где огромными буквами на первой же полосе и главной странице было написано: — «Когда личное, становится выше общественного».

Пробежавшись глазами по разгромной статье, где обличали несознательного меня, который личные интересы по завоеванию медалей, ставит над общественной пользой, да ещё и гордиться этим! Да и в целом надо ещё разобраться с данным спортсменом, как он вообще с таким подходом стал комсомольцем! Неужели те, кто его принимал в организацию, не видели его антисоветскую сущность?

— Ну всё по делу Сергей Ильич, — я поднял на него взгляд, — медали для меня действительно важнее всего. Я думал и для вас тоже? Иначе ради чего мы пашем с вами и проливаем пот?

— Как-то нехорошо это Вань, — он покачал головой, — может встретишься с ней? Поговоришь? Пусть перепишет статью.

— Я с этой коровой на одном поле срать не сяду, Сергей Ильич, — покачал я головой.

— Просто Вань, точно тебе говорю не к добру это. Первая страница, такая плохая статья за пару дней до соревнований, будто специально.

— Сергей Ильич выбирайте, золотые медали Кубка Европы или шефство над пионерами?

От такой постановки вопроса он стушевался.

— Надо будет товарищу Белому показать, пусть разберётся, — пробурчал он, забирая газету с собой.

Я же выкинул из головы этот случай, отправившись тренироваться.

* * *

— Иван привет, — услышал я знакомый голос, и повернув голову, увидел комитетчика. Отстёгивая лямки парашюта, я передал его тренеру, сам зашагал навстречу прибывшему.

— Приехали? — пожал я протянутую руку.

— Да, — хитро улыбнулся он, — и Анна Константиновна тоже.

— Так и не расскажите в чём конкретно нужно моё участие? — вяло поинтересовался я, поскольку ещё прошлый раз он отбрил меня по этой дурацкой операции.

— Не волнуйся, тебя, когда надо подведут, уведут, от тебя лишь естественные реакции нужны для красивых фотографий, — хмыкнул он.

— Вы кстати видели, товарищ Белый, что про Ивана написали в газете? — подошёл к нам Кузнецов.

— Да, тут самое интересное, — скривился он, — нам рекомендовали в это не вмешиваться.

— Вам?! — изумились мы с тренером в один голос.

— Да, из ЦК Украинской ССР, — он посмотрел на меня, — признавайся кому ты успел на ногу тут наступить?

— Эм, пока не припомню такого факта, — соврал я.

Он подозрительно посмотрел на меня, но видя, что я никак не реагирую, пожал плечами.

— Не подходи в общем больше к местным корреспондентам, от греха подальше.

— Хорошо товарищ Белый, — согласился я, — буду пореже выходить в город.

— Ну вот и отлично. К соревнованиям готов?

— Стараемся, — я показал на свои приспособления, которые были доставленные нам военным бортом.

— Ладно, как спектакль начнётся, я предупрежу тебя, — подмигнул мне он и повернувшись, пошёл обратно.

— Мутное дело Ваня, если даже комитетчиков отваживают, — покачал головой тренер.

— Кто спорит Сергей Ильич, — согласился я с ним, — вы там посматривайте на всякий случай за моей водой и формой, чтобы кто чего не подсыпал или подложил.

Он изумлённо на меня посмотрел.

— Ты сдурел что ли? Даже думать о таком стыдно! Мы у себя, в СССР!

— Сергей Ильич, ради меня, просто присмотрите.

— Хорошо и Илюшу предупрежу, — сдался он, видя, как умоляюще я на него смотрю.

— Спасибо!

* * *

На следующее утро, мы успели только легко позавтракать, как пришёл автобус и мы погрузившись в него, поехали к Центральному стадиону, где и проходили соревнования. Журналистов было приличное число, я почти сразу попал под вспышки фотокамер. Мне пытались задавать вопросы, но я лишь извинялся и говорил, что все вопросы после соревнований, сейчас мне нечего комментировать.

Пройдя длинными извилистыми коридорами мы с тренером и Ильёй-массажистом попали в раздевалку, где находились мужчины сборной СССР по различным дисциплинам. Спринтеров было мало, поэтому приветствия не заняли много времени. Остальные хоть и смотрели на меня с лёгким интересом, но желания познакомиться не выражали, а сам я понятное дело ни к кому не лез. Разложив форму рядом с собой, я не спешил переодеваться, поскольку нам сказали, сначала должна была пройти вводная часть.

— Сейчас будет немного говорильни, — об этом мне на ухо прошептал тренер, — услышите, чего от вас ждут, и чего не ждут, тут в Киеве это всегда так.

Сергей Ильич оказался прав, вскоре в и без того многолюдную раздевалку подтянулись партийные бонзы и произнесли пламенные речи, что страна ждёт от нас побед и первого места в общекомандном зачёте, в противном случае грозились усиленными тренировками между соревновательными днями и спортивный лагерь после, где нам покажут, как нужно правильно тренироваться, чтобы приносить победы. От подобного уровня ереси, у меня чуть уши не свернулись в трубочку, хорошо ещё что через двадцать минут раздался звонок, и они поспешили на выход, поскольку некоторым спортсменам нужно было расходиться по своим раздевалкам и готовиться, а тем, у кого ничего не было сегодня, отправились на трибуны в качестве зрителей.

Пожав плечами, я повернулся и увидел, что майка, лежавшая рядом со мной на лавке, чуть сдвинута относительно того, как я её положил двадцать минут назад. Я оглянулся, но рядом кроме тренера и Ильи никого не было.

«Сам сдвинул и не заметил? — задумался я, — хотя после той журналистки, лучше всё проверить».

Аккуратно касаясь кончиками пальцев, я осмотрел майку, шорты, не нашёл ничего подозрительного, но вот когда взял шиповку, то стелька внутри, как-то подозрительно блеснула.

— Сергей Ильич, — я отставил первую и взял вторую, у которой тоже если хорошо присмотреться, был схожий едва видный блеск.

— Да Вань, — он повернулся ко мне.

— Вы ничем не мазали стельки?

— Нет конечно, ты же к своей обуви никого не подпускаешь, — удивился он.

— Мне не нравится, как выглядит обувь, нужно найти новые шиповки.

— Какие новые ты чего! — удивился он, — тебе выходить на дорожку через 10 минут!

— Сергей Ильич, а кому я сто раз говорил, что нужно иметь запасные? — вкрадчиво спросил я, — кто говорил, что и эти ещё отличные?

— Да что ты придумываешь! — он возмущённо подошёл, забрал у меня одну шиповку и сунул туда руку, — видишь ничего…

Тут он вскрикнул и быстро вытащил её, тряся на воздухе.

— Б…ть щипит, словно в крапиву залез, — поморщился он.

— Идите руку под проточной водой подержите, — выпроводил его я из раздевалки, а сам приказав Илье не отходить от наших вещей, пошёл попрошайничать. В свете того, что непонятно было, что произошло, я и форму решил не одевать, не то что шиповки.

Тренера команды СССР узнав о случившемся, забегали, засуетились, но найти форму нужного размера, ведь я был самым высоким и массивным из спринтеров, они так и не смогли. Зоя Евсеевна, рассеянно смотрела на машущего рукой Сергея Ильича, которого решили направить на всякий случай в больницу, поскольку он всё жаловался на руку, которую словно что-то кололо.

— Снимаемся со 100 метров? — она повернулась к главному тренеру, который закусил губу от досады.

— Шорты и майку я могу взять у метателей ядра, размер сможем подобрать, — он досадливо осмотрел меня, — что с обувью делать? У нас нет на него ничего.

— Несите форму, — распорядился я, и вскоре слегка потрёпанный вариант мне вручили в руки.

— Пять минут! — Зоя Евсеевна взволнованно на меня посмотрела, затем видя, что я спокойно переодеваюсь, удивлённо спросила, — ты что? Босиком собрался бежать? Сдурел? Ноги собьёшь сразу! Давай лучше снимем тебя со 100 метров, побежишь только 200?

— Зоя Евсеевна, — я спокойно на неё посмотрел, — вы лучше до следующего забега найдите мне обувь.

— Ты уверен Иван? Одна медаль того не стоит, чтобы получить травму, — она обеспокоенно на меня посмотрела, и я понял, что она искренне за меня переживает.

Подойдя к ней, я попросил, взяв её за руку.

— Зоя Евсеевна, просто найдите мне обувь.

Она судорожно кивнула и бросилась из раздевалки.

— Илья, за наши вещи теперь отвечаешь головой, — обратился я к массажисту, который судорожно кивнул, таких подстав у нас ещё никогда не было.

Выходя вслед за всеми спортсменами, я занялся колодками, а нас стали представлять стадиону. Мои соперники внезапно все повернулись ко мне, смотря на мои босые ноги. Судья на старте, как же удивлённо поинтересовался у меня, почему я босиком и точно ли готов бежать. Я лишь кивнул головой, он пожав плечами, сказал нам приготовиться.

Выстрел привычно поднял меня из стойки, и я внутренне чертыхаясь и матерясь, бросился догонять соперников, поскольку старт без шиповок был просто ужасным. Догнать мне их удалось лишь на сорока метрах и финишировать вторым, поскольку ноги приходилось беречь и как в школе-интернате, чуть больше внимания уделять грунту перед собой, чем состоянию тела и правильной технике бега. Время в связи с этим получилось соответствующее, но поскольку в следующий забег выходили три лучших, то я конечно же тоже прошёл дальше.

Когда я возвращался под трибуны, стадион недовольно гудел, и слышался свист. Я демонстративно приложил руку к уху, но не услышав аплодисментов, отмахнулся, заходя в комнату ожидания, а затем в нашу раздевалку.

Почти сразу туда забежала и Петрова. Которая была мокрая от пота. Волосы едва не торчком стояли на голове.

— Ваня, нету обуви, — едва не плача, в отчаянии, сообщила она.

— Зоя Евсеевна, до завтра найдёте? Мы не в Москве, я не могу пойти по знакомым.

— А как же ты сегодня будешь бегать?

— Так же, как и сейчас, — вздохнул я, обращаясь к Илье, — помассируй пожалуйста ступни и голеностоп, болят с непривычки.

Он кивнул и нанялся ногами. Сначала влажным полотенцем протёр подошвы от смеси глины и гравия, затем занялся самими ногами. Петрова, понаблюдав минуту, покачала головой и пошла к выходу.

Глава 4

Второй мой выход на стадион снова ознаменовался недовольным гулом, но я лишь безэмоционально прошёл к своей дорожке. Новые спортсмены, сразу посмотрели на мои ноги, удивлённо переглянувшись, но никто не подошёл ко мне свопросом, и я занял колодки.

В этом забеге я пришёл третьим, поскольку соперники попались сильнее, так что пришлось ускорить бег, в ущерб безопасности, но даже это позволило занять мне только третье место. Увидев ещё более худший результат на табло, чем в первом забеге, я стал слышать недовольные выкрики с ближайших трибун, даже кричали «Позор». Я снова дошёл до входа в подтрибунные помещения, и приложил руку к уху, словно показывая, что слышу всё. Свист усилился.

Когда я вернулся, Илья мне прошептал.

— Прибегал товарищ Белый, забрал у меня твою форму и шиповки. Я ведь правильно сделал, что отдал?

— Да, молодец, — я похлопал его по плечу, — правый голеностоп, бежать всё труднее.

Он кивнул и занялся ногой. Сегодня был ещё четвертьфинал 100 метровки, на который я привычно вышел босиком, чем ещё больше разозлил болельщиков, соперники лишь криво улыбались, слыша, как меня матерят свои же соотечественники.

Благодаря работе Ильи, ноги успели как вспомнить былое, так и правильно размяться, так что в этом забеге я пришёл вторым, пройдя в завтрашний полуфинал. Возвращался я в раздевалку опять под недовольный вой трибун, видимо ожидавших от меня привычные рекорды в квалификационных забегах.

— Сполосну ноги, потом немного разомнёшь их, — кивнул я Илье, направляясь в туалет, затем получив массаж и переодевшись, одним из последних спринтеров пошёл на выход, охраняемый милицейским кордоном. Правда вне его, спортсмены вынуждены были пройти до стоявших автобусов метров сто, и тут их могли окликнуть как болельщики, так и журналисты. Правда соревнования продолжались, на сегодня завершились только самые короткие дисциплины в беге, видимо всё остальные были на стадионе, поэтому когда вышел я, то увидел лишь трёх репортёров и все были с иностранных каналов.

— Мистер Добряшов, мистер Добряшов, можно ваши комментарии? — они бросились ко мне, видимо ждали только меня.

Остановившись, я повернулся к ближайшему, который судя по флагу на микрофоне представлял какой-то французский канал.

— Что вас интересует? — на английском спросил я его.

Он обрадовался и поднёс ко мне свою аппаратуру ближе.

— Я, как и многие из моих коллег приехали сюда увидеть вас и ваши рекорды, — заговорил он с акцентом, — почему же вы нас их лишили? Почему вы все забеги бегали босиком, показав очень плохое время? У вас нет обуви?

— Обувь у меня есть, — я спокойно на него посмотрел, — я выходил на старты босиком осознанно. Как и эфиопский марафонец Абебе Бикила в 1960-ом году на Олимпиаде в Риме я бы хотел привлечь этим жестом внимание всей мировой общественности к детям Африки. Голод, болезни и рабский труд, до сих пор нередки на этом континенте, а внимание просвещённой европейской общественности к сожалению, направлено на другие менее важные проблемы. Так что к вашим читателям я бы хотел обратиться с просьбой помнить о том, что в Африке у детей нет еды, воды, не говоря уже об одежде и даже самой простой обуви.

Услышав от меня такое заявление, глаза всех мгновенно расширились, появились фотоаппараты, и они попросили попозировать меня босиком. Я тут же не стесняясь снял с себя кеды, и не только попозировал им, но и прошёлся пару раз туда-сюда.

— Господин Добряшов, — обратилась ко мне вторая журналистка в очках, — вам не обидно, что вы выступаете с такой благородной целью, а ваши соотечественники вас освистывают? Я плохо знаю русский, но большинство на стадионе сегодня явно были против вас.

— Я несогласен с вами, — улыбнулся я, — да, некоторые неосознанные личности ожидают от меня что-то, что они считают правильным со своей точки зрения, но большинство советских граждан, я твёрдо убеждён в этом, поддерживают меня. За них я очень горд и благодарю за поддержку.

— Но…но…, — она удивлённо на меня посмотрела, а я уже улыбнулся и извинился перед ними.

— Простите, мне нужно отдохнуть и восполнить силы, завтра после финалов, вы сможете задать мне больше вопросов.

Они защёлкали фотокамерами, попытались узнать у меня больше об этом политическом заявлении, но я, извиняясь, и широко улыбаясь направился к автобусу.

Прибыв в часть, где меня поселили, я сразу отправился в душ, затем отдыхать. День выдался уж слишком насыщенным. Закрывая глаза, я всё силился вспомнить, кто был рядом с нами, и мог кинуть что-то в шиповки, но людей было так много кругом, и внимание отвлечено, что я скорее был вынужден признать, что это бесполезно, любой мог сделать, я бы и не заметил.

Через час появился Кузнецов с забинтованной рукой.

— Прав был ты Ванюша, — упал он рядом, на соседнюю кровать, — видимо я слишком быстро состарился и не успел понять, когда спорт превратился вот в это.

Тут он потряс рукой.

— Сергей Ильич, врачи сказали, что это было?

— Раскрошенное стекло, — скривился он, — они были крайне удивлены такой мелкой фракцией. Спрашивали, где я такое вообще нашёл.

— Надеюсь не ответили? Наш куратор утащил всё на экспертизу.

— Я на дурачка похож? — он покосился на меня.

— Пусть вам будет сейчас обидно Сергей Ильич, — я повернул к нему лицо, — но я, во-первых, вам устал говорить, что нам нужны резервные комплекты, и во-вторых, попросил присмотреть за обувью и одеждой. Вы всё напрочь проигнорировали.

Он обиженно засопел и отвернулся от меня, и я тоже от него, раздумывая, стоит ли мне поспать, чтобы выйти на вечернюю пробежку.

— Ладно Ванюш, извини, — спустя полчаса молчания неожиданно раздалось с соседней койки, — похоже твои победы явно кому-то не дают покоя, а зная это, я больше не буду расслабляться. На войне, значит на войне.

Я поднялся и сел на кровати.

— Обещаете теперь серьёзно относиться к моим словам?

— Да Вань, сегодняшний урок был даже мне нужен.

— Мир? — я протянул ему ладонь, и он пожал её левой рукой.

— Ладно тогда отдыхайте, я на пробежку, — улыбнулся я и пошёл переодеваться.

* * *

Закончив с разминкой, я побежал нарезать круги, но тут мне наперерез бросился рядовой.

— Товарищ Добряшов! — орал он, махал какой-то бумажкой.

— Чего случилось служивый? — остановился я.

— Вам записку таксист передал, — он запыхавшись, остановился рядом со мной.

— Какой таксист? — не понял я.

— Просто приехало такси, водитель пришёл на КПП и попросил передать эту записку вам, — он пожал плечами, — тут адрес какой-то написан и подписано Чёрный Мститель.

Холод окатил меня с ног до головы.

— Спасибо, — я взял у него кусочек картона, на котором корявыми печатными буквами было написано: «Пролетариев 3, 45, Чёрный Мститель».

Побежав дальше по кругу, я пытался собрать мысли в кучу.

«Арапов говорил Пень переехал в Киев, и все эти подставы с журналисткой и битым стеклом вполне могли устроить местные, ведь он наверняка если выпутался из этой истории сухим, знает от кого были показания, на основе которых началось расследование. Так что это может быть, как Ира, так и засада. И ведь никак не проверить, а привлекать КГБ тоже не хочется. Вдруг это и правда Ира».

Поскольку ни даты, ни времени там не стояло, я решил, что нужно пойти скорее всего сегодня вечером, возможно лучше даже сейчас. Чтобы разведать обстановку и присмотреть за местом. Поэтому вернувшись в комнату, я сказал Кузнецову, что пробегусь за территорией части, затем незаметно для него взял с собой явару и деньги, только после этого вышел наружу. Бежать и правда пришлось, а затем долго искать дорогу к нужному адресу. Наконец я прошёл в арку и посмотрел на двор. Четверо подпитых граждан забивали козла, кучка женщин лузгала семечки и моё появление точно привлекло их внимание, а поняв это я сделал вид, что перепутал дома и снова вернулся на главную улицу. Нужно было вернуться сюда позже.

Пошатавшись по городу два часа, и увидев, как люди расходятся с дворов по домам, я вернулся и сначала убедился, что двор чист, а потом нашёл тёмный угол и стал смотреть за жизнью дома в окна, поскольку многие не были зашторены.

Рядом со мной неожиданно раздался заливистый собачий лай, а через минуту прибежала девочка лет десяти.

— Фу, Тузик, фу! — схватив его за загривок, она стала оттаскивать его подальше от меня.

— Девочка, слушай, ты же пионерка? — обратился я к ней.

Она не очень смело кивнула, косясь на мою спортивную одежду.

— Помоги мне по-пионерски тогда, — спокойно продолжил я, — мне друг встречу назначил, а я вот стою жду его и не понимаю, когда он придёт.

— А он из какой квартиры? — чуть смелее спросила она.

— Сказал 45. Покажешь где эти окна?

— Да, вон тёмные, — она без колебаний показала на третий этаж в угол дома.

— О спасибо большое, — я улыбнулся ей, — ты настоящая пионерка!

Тут она уже гордо кивнула и забрав собаку, удалилась в другой подъезд.

Я прождал ещё около часа, пока наконец не увидел, как одинокая девичья фигура появилась из арки, и пройдя до подъезда, оглянулась, затем прислушалась. Только после этого поднялась наверх и вскоре загорелись окна нужной мне квартиры. Знакомый силуэт подошёл к окну и закрыл шторы, лишь слабый свет стал проникать теперь изнутри наружу.

На всякий случай я прождал ещё час, но больше ничего не происходило, никто не появлялся, наоборот большая часть окон стала гаснуть, люди отходили ко сну. Стараясь успокоить тревожно бьющееся сердце, я прошёл в нужный подъезд, поднялся по лестнице на третий этаж и нашёл старую обшарпанную дверь, на которой виднелась только цифра «4». Ещё раз прислушавшись и ничего не заметив, я осторожно постучал. Внутри сначала была тишина, затем взволнованный голос из-за двери спросил.

— Кто там?

— Чёрный Мститель.

Дверь моментально открылась, и я увидел, как расширяются от радости знакомые голубые глаза. Затем Ира бросилась на меня и повисла на шее.

— Ты пришёл! Ты пришёл! — бормотала она, а я почувствовал, как мой тонкий свитер стал намокать.

В квартиру её пришлось занести на себе, и самому закрыть дверь. Затем я оглянулся. Здесь явно никто не жил, всё было пыльно, минимум мебели, только посередине комнаты стоял диван, с которого сняли покрывало, и он один выглядел хотя бы более-менее презентабельно.

До него тоже пришлось добираться с грузом впереди, поскольку она отказалась расцеплять руки и всё время плакала. Усевшись на мягкую поверхность, я несколько минут ещё сидел, давая ей время успокоиться. Наконец вздрагивания прекратились и сияющие, пусть и заплаканные глаза оказались передо мной. Ангел тут же впился в меня поцелуем: невероятно жадным, сильным, словно она пыталась у меня что-то отнять. Ответил я ей лишь лёгкими касаниями, и она это поняла.

— Ваня, — она взяла меня за руки, так и сидя на коленях, член конечно же сразу на эти её ёрзания отреагировал.

— О, вижу ты по мне тоже соскучился? — она кокетливо на меня посмотрела, — сейчас? Или поговорим сначала?

Я вспомнил об Ане.

— Давай поговорим.

Она удивлённо на меня посмотрела.

— У тебя кто-то есть?

Я согласно кивнул.

Она поджала губы, слезла с меня и села рядом. Просидев так пару минут, она покосилась на меня, затем встав, прошла к своей куртке и достала оттуда презерватив.

— А мне всё равно, — заявила она, показывая мне язык, — раздевайся, я не для этого год тебя ждала.

— Но…, — слабая попытка сопротивляться была жестоко подавлена. Мне пригрозили порвать на себе всю одежду и с криками «Насилуют» выбежать во двор. Зная Иру, можно было не сомневаться, что она так и сделает, поэтому мысленно извинившись перед Аней, я вскоре оказался в той же позе, с которой и начался наш разлад с ней в Иркутске.

Одев на член презерватив, она быстро пристроилась над ним, и с глухим глубоким вдохом опустилась. На секунду замерев, девушка поёрзала бёдрами и затем опустилась мне на грудь, оставив член внутри себя.

— Наконец-то, — на меня посмотрели хитрые глаза.

— Ты двигаться будешь, или мы так и будем лежать? — удивился я такому странному поведению девушки.

— Будем лежать, — тут же заверила она меня и пошевелила попой, — и разговаривать!

Член вздрогнул внутри неё от этих движений, и я покачал головой.

— Ты с ума сошла?

— Да Ваня, считай, что да, — глаза стали серьёзными и она сделала качающее движение попой.

— Ладно, тогда рассказывай, что произошло и как Пень выпутался из той истории.

— Ох, как он на тебя зол, — она на секунду подняла голову, заглянула мне в глаза и снова легла на грудь, — ты столько неприятностей причинил ему, что у меня уши в трубочку сворачиваются каждый раз, когда он видит газеты с твоими фотографиями.

— С интернатом что?

— Думаю точно лучше, чем было, — покивала она головой, — хотя, после того как мы оттуда уехали, я больше не интересовалась его судьбой, своих проблем хватает.

— Он сейчас и здесь тоже «дом свиданий» организовал? — поинтересовался я, — мне сказали, он тут тоже директором работает.

— Нет, ему кураторы по голове настучали за подобную самодеятельность, — она легонько провела пальцем по моему соску, — сейчас просто ищет детей для отправки, хотя бывает, что девочек насилует с подручными, когда совсем уже приспичит видимо.

— Избивают воспитанников?

— Конечно, в этом плане мало что изменилось, — она подняла голову и дотронулась губами до меня, — я так по тебе скучала! Корила себя каждый день, что тогда ударила тебя, а не попыталась удержать или объясниться.

— Ну нет, — я покачал головой, — то было точно за дело, тут я должен у тебя просить прощение сам.

— А кто она? — Ира поднялась, устроившись на моих бёдрах, — красивее меня?

— Если ты думаешь, что я буду это обсуждать, то я тебя разочарую, — отрицательно помотал я головой, — достаточно того, что буду чувствовать теперь перед ней свою вину.

— Так бросай её, давай я к тебе переду? Остался год до моего совершеннолетия, и я наконец смогу уехать от Пня!

— А он об этом знает? О твоём желании?

— Нет конечно, — она с придыханием выдохнула, начиная активно на мне двигаться.

— Мы расстанемся с ней на этот Новый год, — нехотя сознался я.

Её глаза широко распахнулись, и она замерла.

— Снова какие-то тайны?

— Знаешь, просто чтобы мы закрыли эту тему и не возвращались к ней больше, просто скажу, что она оказалась ещё одной разбитой душой, которую мне нужно склеить.

Ира внимательно на меня посмотрела.

— Рыцарь спас ещё одну принцессу?

— Тебя я ещё не спас, — я отрицательно покачал головой, — в процессе, так сказать.

Она улыбнулась.

— А почему вы расстаётесь?

— Ира! — возмутился я, — я сексом с тобой сейчас занимаюсь, а обсуждаю другую девушку?

— Слушай, я очень соскучилась, так что получаю двойное удовольствие, не мешай мне, — насупилась она.

— Ты смотри, как бы я тебя сейчас сразу обоих ни лишил, — я покачал головой, — тема моих нынешних отношений — закрыта.

Она прикрыла глаза, чуть ускорилась и стала стонать. Затем остановилась.

— Как приятно оказывается заниматься любовью, когда ты это делаешь по своей воле, — она грустно улыбнулась.

— Может поменяем позу? Я тоже уже тебя хочу и гораздо активнее, чем сейчас.

— Ну нет, сегодня будет всё по-моему, я так мечтала о нашей встрече, — она отрицательно покачала головой, — ты ведь не лишишь меня этого удовольствия?

— Нет, — всё что и осталось ответить мне.

Ира наклонилась и коснувшись меня сосками, стала целовать глаза, нос, добравшись до губ.

— У меня ноги начинают трястись от возбуждения, — заявила она.

— Потому что ты там наверху уже полчаса сидишь, — проворчал я, — уже бы разок закончили и на второй круг пошли.

— Ну нет, — она вернулась на бёдра, — так легко ты от меня не отделаешься.

Наш секс растянулся на целый час, она постоянно, как чувствовала приближение моего или её оргазма, переставала шевелиться и начинала разговаривать, затягивая и затягивая процесс, но наконец настала та минута, когда она не в силах больше сдерживаться, ускорила движение и пять минут мы молча быстро двигались, чтобы успеть закончить обоим.

Схватившись двумя руками за рот, она, закрыв глаза, стала судорожно содрогаться всем телом, затем просто повалилась на меня, и тяжело дышала. Тело мгновенно покрылось липким потом и испариной. Мы так пролежали минут пять, и я скатил её с себя вбок, прижав к стенке узкого дивана.

— Ох, — она открыла глаза, — всё как я и хотела.

— Довольна?

— Да, — она прижалась ко мне, — спасибо, что пришёл. Я сомневалась, ведь ты становишься знаменитым и может давно уже забыл про меня.

— Я не выполнил ещё своё обещание, — я пожал плечами, — как выполню, забуду в тот же час.

— Как был вредной какашкой, такой и остался, — она улыбнулась и пошевелившись, поцеловала меня.

— Сколько у нас времени? — спросил я её.

— К сожалению, только до утра, — она расстроенно покачал головой, — Пень вернётся в обед, уехал вчера на охоту с какими-то московскими шишками, приехавшими на соревнования.

— А сколько у нас презервативов?

— Только три, — тут она расстроилась, — хотя мне по фигу, могу и без них, если залечу от тебя, скажу ему что от него.

— Мне, зато не всё равно, — я отрицательно покачал головой, — ну что же, тогда давай грамотно потратим оставшиеся за отведённое нам время?

— Да мой рыцарь, — она улыбнулась спокойной улыбкой.

Глава 5

Расставание с Ирой, вышло тяжёлым. Как она не храбрилась, как не уговаривала себя, но всё равно разрыдалась и долго не хотела отпускать меня. Было непонятно, сможем ли мы увидеться ближайшее время ещё раз, поэтому она и не хотела возвращаться к Пню. Она его ненавидела всеми фибрами души, упрашивала меня рассказать, как его можно отравить, но я сказал, что это не её дело, да и к тому же, как мне не противно это признавать, эта смерть была для нас проблемой. Во-первых, её точно будут расследовать скрупулёзно его кураторы, а если поймут, что Ира сама это устроила, то ей может светит тюрьма, ну и во-вторых, с его смертью обрубаются все ниточки к схеме перепродажи советских детей-сирот заграницу. Так что нужно нам с ней признать, что Пню придётся ещё недолго покоптить Землю, хотя нет сомнений, что он поплатится по итогу за все свои грехи.

Кое-как успокоив Иру, я сам со смятённым сердцем вышел во двор и побежал лёгкой трусцой в сторону военной части. Совесть начала ковырять ранку в сердце, напоминая о вине перед Аней, но я стремительно гнал прочь эти мысли, ведь Ире я не мог отказать в близости, она слишком была на этом зациклена. Считала, что мы расстались только из-за неё и того случая, и была готова на всё, чтобы ситуация не повторилась.

Раздумывая над произошедшим, я вернулся в расположение части, а затем пошёл в ванную и переоделся.

— Бегал Вань? — в комнату широко зевая, зашёл сонный Сергей Ильич.

— Угу, — буркнул я, старясь быстрее надеть майку, чтобы он не увидел лишнего на моём теле.

— Раненько ты конечно, — он, не обращая на меня внимания, снова лёг в кровать, буркнув при этом, — шиповки запасные привезли, я поставил рядом с твоей кроватью.

— А, да? — тут же обрадовался я, бросаясь к нужному месту и осмотрев югославские потрёпанные шиповки, в которых были уже заменены три родных шипа на наши, одел их, облегчённо вздыхая, они были как раз.

— Ну? — тренер повернулся ко мне лицом.

— Говняные конечно, но лучше, чем босиком, — вынес я вердикт.

Он громко хмыкнул, но комментировать не стал.

Бережно сняв обувь, я поставил её под кровать, а сам надел кеды и пошёл разминаться, чтобы через пару часов быть готовым ехать на стадион.

* * *

При входе в раздевалку, нас перехватил товарищ Белый, рядом с которым стоял белобрысый парень с внимательными глазами.

— Познакомитесь, Игорь, — представил он нам его, — будет вас сопровождать до конца соревнований.

— Так всё серьёзно? — удивился я, конечно не став при большом количестве народа интересоваться результатами исследования шиповок.

— Ты газеты что ли утренние не читал? — комитетчик пристально на меня посмотрел.

— Нет, а что там? — удивился я, посмотрев на него и на тренера. Кузнецов тоже был удивлён его словами.

— Лучше тебе не знать тогда, — отмахнулся товарищ Белый, — бегай с пустой головой.

— Эй! — возмутился я, — я теперь от любопытства не смогу успокоиться!

— Ваня, просто бегай, — он покачал головой и оставив с нами охранника, пошёл к тренерам сборной.

— Сергей Ильич, в киоск сбегаете? — я повернулся к Кузнецову.

— Уже бегу Ваня, — он сорвался с места и вернулся через двадцать минут, в подавленном настроении. Не отдавая мне, то что держал в руках: две местные украинские газеты — «Комсомольское знамя», «Правда Украины» и одну из центральных газет всесоюзного тиража «Известия».

— Думаю товарищ Белый был прав, не стоит тебе их читать перед стартами, — нахмурился он.

— Сергей Ильич, — я протянул руку, посмотрев ему в глаза. Он нехотя, отдал мне их. Начал я разумеется с «Известий» поскольку они и «Труд» были самыми читаемыми в СССР печатными изданиями.

— «Бегаю — как хочу», «спортсмен, которому всё равно», «таким не место в комсомоле и спорте», — пробежался я по самым громким фразам в статье, где клеймилось моё наплевательское отношение к зрителям, советскому спорту и бегу. Рассматривались различные варианты, что меня привело к такой жизни, и ниже имелись фотографии, переснятые с американских газет, где я мило улыбаюсь американскому послу и его жене. В общем, кто бы это ни был, клевета состряпана была очень хорошо, даже талантливо. Впрямую меня не обвиняли в сотрудничестве с американцами, но намёков было разлито столько, что для простого советского гражданина становилось понятно, что я продался американцам за лобстеров, фотография которых тут же была приведена с того же приёма, и теперь позорю советский спорт перед всей Европой.

Закончив чтение, я бегло глянул на украинские газеты, но там была простая калька с того, что я уже прочитал в «Известиях». Вернув газеты взволнованному тренеру, я стал молча переодеваться.

— Ты чего Вань такой спокойный? — удивился он, — неужели тебя это враньё не задело?

— Да задело конечно Сергей Ильич, я же не железный, — слабо отмахнулся я от него, — но мне всё равно, я приехал завоёвывать медали.

— Ну смотри, — он расстроился ещё больше.

У меня не осталось ни малейших сомнений, что это дело рук Пня и его украинских покровителей, поскольку такой высокий уровень грязи, простой советский журналист вряд ли смог нарыть сам. Чего только стоят фотографии из американских газет. Как я не пытался выбросить всё это из головы, но всё равно выходил на стадион в не очень хорошем настроении.

— Позор!

— Прочь отсюда!

— Иуда, почём родину продал?!

Под эти выкрики и свист я вышел из комнаты ожидания на дорожку. Стадион бурлил, кипел, негодовал, даже иностранные спортсмены изумлённо смотрели по сторонам. Некоторые знали русский, и понимали, что вся людская злость направлена на одного меня.

Готовясь к старту, я даже краем глаза видел, как появляются дополнительные отряды милиции, встающие вдоль трибун.

— Получи американская Иуда!

Мне в грудь что-то ударило, и опустив взгляд вниз, я увидел, как по мне стекают остатки сырого яйца. Милиционер тут же бросился и схватил прорвавшегося гражданина, уводя его куда-то в подсобные помещения. А на трибунах и рядом тут же защёлкали фотокамеры. Сам забег задержали на время, пока привели дорожку в порядок, и убрали остатки яйца. Я был сам невозмутимость, спокойно воспринимая происходящее, хотя даже спортсмены рядом со мной были в шоке от случившегося.

— В полуфинальном забеге на 100 метров победил Иван Добряшов, команда СССР, со временем — 10.4, — провозгласил диктор на русском, затем перешёл на английский, но его не было слышно, весь стадион гудел и свистел.

Я, снова приложил руку к уху, поворачивался по сторонам, что вызвало ещё большее озлобление и я ушёл под трибуны по громкий свист болельщиков.

— Ваня, хватит дуру гнать! — тут же набросился на меня тренер, — ты злишь людей, делая себе ещё хуже! Мало тебе газет?!

Я ничего не ответил ему, а присел на скамейку, вытянув ноги. Илья, подошёл и стал массировать мышцы, какие я попросил.

Промежуток между отдыхом был крайне мал, и я, идя рядом с Владиславом Сапея, единственным из спринтеров СССР кроме меня пробившимся в финал, вышел на поле. От раздавшегося гула белорус извиняющее посмотрев на меня, отошёл в сторону, перейдя на крайнюю дорожку, я же, с невозмутимым видом стоял на своей, спиной ощущая, как усиливается ветер. Это почувствовали и остальные легкоатлеты, поскольку стали посматривать на табло. Максимальная разрешённая сила ветра по нынешнему регламенту была плюс или минус 3 м\с, сейчас же значение было плюс 1.3 м\с, что должно было хорошо повлиять на наши результаты бега.

Встав на колодки, я постарался выкинуть из головы происходящее на стадионе.

Выстрел!

Подхваченный ветром и чувствуя его дуновение спиной, я распрямляясь в привычном ритме, рванул третий со старта, но быстро наверстал упущенное и финишировал первым, с Владиславом где-то за левым плечом.

— Чемпионом Кубка Европы в беге на 100 метров становится Иван Добряшов, СССР, со временем — 9.9. Лучшее время чемпионата и повторение своего же мирового рекорда! — быстро пробубнил диктор, перейдя к другим призовым местам.

— Второе место со временем 10.3 занял Владислав Сапея, СССР, — продолжил вещать он уже в нормальном темпе.

— Третье место со временем 10.4 занял Хартмут Вильке, ГДР, — закончил он объявление победителей.

Дикторы же на английском, французском и немецком языках объявляли эти результаты в нормальном темпе.

Стадион стал поздравлять Владислава, будто он занял первое место, белорус же растерянно при этом смотрел на меня. Я, хмыкнув, ушёл под трибуны, оставив его принимать поздравления.

— Молодец Ваня, — тренер как-то не очень искренне стал поздравлять меня, пряча глаза.

— Сергей Ильич, да ладно вам, — видя, что ему тоже тяжело, отмахнулся я, — сегодня ещё 200 метров как-нибудь отбегаю, одна медаль уже есть.

Он подошёл, и положив руку мне на плечо, сильно её сжав.

— Крепись Ваня, крепись, — тихо сказал он, и отошёл.

* * *

Выходили мы из стадиона вечером, унося две золотые медали, Владислав на 200 метрах не попал в тройку призёров, так что только я дважды поднимался на пьедестал под свист толпы, затихнувший только на момент, когда играл государственный гимн СССР.

Для меня даже кордон милиции выстроили, чтобы особо активные граждане не могли мне высказать своё отношение или вообще напасть. Даже подвыпившие были, которые пытались ко мне пробиться, но милиция их оттеснила.

Возвращались мы в воинскую часть все молча, разговаривать не хотелось, я лишь разглядывал медали, а Кузнецов горестно вздыхал. В общежитии, когда мы сгрузили все вещи, я пошёл принял душ и сказал, что пойду побегаю в лёгком темпе. Тренер лишь махнул рукой.

Десятый круг наконец стал меня успокаивать, душевное равновесие возвращаться, а мысли о советских граждан уходить на второй план.

— Товарищ Добряшов! — ко мне рванул солдат, с выпученными глазами. Пришлось остановиться и подождать его.

— Товарищ Добряшов, вас по спецсвязи вызывают, идёмте за мной! — выдохнул он и показал в сторону штаба части.

— Веди Сусанин, — хмыкнул я и отправился за ним.

Встретил меня военный в звании капитана, который показав на телефон с положенной трубкой на столе, вышел из маленькой комнаты.

— Да?

— Ваня! — услышал я взволнованный голос.

— Аня? — удивился я, поскольку по спецсвязи ожидал услышать кого угодно, кроме неё.

— Как ты мой хороший?! Я прочитала газеты, какой ужас там и грязь написаны! С тобой всё хорошо? Не принимай эти сплетни близко к сердцу! — стала быстро говорить она.

— Спасибо, — по сердцу словно провели мягкой кисточкой, а тревога стала уходить. Вот, одному человеку было не всё равно на меня.

— Ваня, не молчи, я так беспокоюсь за тебя, — продолжала тараторить она в несвойственной себе манере, я понял, что она волнуется куда сильнее меня самого.

— Ань всё хорошо, все тренера меня поддерживают, товарищ Белый тоже, даже охрану приставил, — разговаривал я с ней спокойно, чтобы её не волновать ещё сильнее, — не переживай ты, попишут и перестанут. На мне свет клином не сошёлся. Расскажи, как лучше у тебя дела? Ведь там эти су…и и твою фотографию напечатали.

— На меня только косятся на работе, но не больше, — было слышно, как она печально вздохнула, — всю грязь на тебя вылили же, моей фамилии и имени нигде не было, так что всё по-прежнему. Скучаю и жду тебя!

— Как-то незаметно было, — проворчал я, — за месяц ни звонка, ни письма.

— Я думала! — заявили мне в трубке, и затем уже более твёрдо, — всё, папа уже ругается на меня. Возвращайся, я тебя люблю.

В ухе раздались гудки, а я остолбенел.

«Б…ть, какие люблю? — мысли заметались в голове, — какие люблю? Она там что совсем с ума сошла что ли? И какой такой папа, если она в Киеве должна быть, чтобы со мной встречаться?».

Начавшийся было нормально разговор, в конце всего одним словом выбил меня из душевного равновесия, поэтому повесив в полной прострации трубку на аппарат, я вышел из комнаты, поблагодарил капитана и пошёл на стадион, пребывая в глубочайшем шоке.

«И что мне теперь с этим всем делать? — задал я сам себе вопрос, на который у меня не было ответа».

Глава 6

Несмотря на душевные терзания, я встал по будильнику, отправившись на пробежку. Сегодня была эстафета 4 по 100, поэтому меня ждала лишь лёгкая пробежка и затем контрастный душ.

Бег вокруг воинской части снова помог, вчерашние газеты и звонок Ани наконец отодвинулись на второй план, я стал обдумывать стратегию на сегодняшний бег. У КПП стояла «Волга» из которой увидев меня, выбежал товарищ Белый, и даже не закрыв дверь, бросился навстречу.

— Доброе утро? — удивился я его счастливому виду.

Он же, схватил меня в объятья, стал пытаться поднять и крепче сжать, что конечно при моём росте и весе, было для него не так легко. Наконец поняв это, он трижды расцеловал меня в щёки.

— Товарищ Белый? — изумился я, — вы же знаете у меня девушка есть. Нет, конечно вы мужчина видный, но я как-то всё же по женскому полу.

— А видишь, я на тебя даже не сержусь! Хотя ты опять гадости всякие продолжаешь нести своим помелом, вместо языка! — он счастливо улыбался, и трепал меня за плечи.

— Товарищ Белый, может объясните, что происходит, а то я вас бояться начинаю, — удивлённо изогнул я бровь.

— Идём, ты просто умрёшь, — повёл он меня к машине.

— А можно как-то без этого? Я ещё слишком молод.

Он сел внутрь, выгнал шофёра и когда мы остались одни, прикрывая документы своим плащом, достал три газеты и две фотографии. Отложив те что были не на английском, я стал вчитываться в слегка размытый от фотопечати текст.

Корреспондент в статье, где я был сфотографирован босиком на стартовой дорожке стадиона, пересказывал моё послание миру, о необходимости помнить о голодных детях Африки, не имеющих даже минимума для нормальной жизни. Именно поэтому я вышел на все три квалификационных забега босиком, и прошёл дальше, завоевав в итоге золотые медали на чемпионате Кубка Европы по лёгкой атлетике.

А дальше он описывал своё полное недоумение происходящим на стадионе, поскольку там шла моя фотография с разбитым яйцом на груди, оскаленные в ненависти лица людей, обращённые ко мне, и он задавался вопросом, неужели в Советском Союзе, считается нормальным такое отношение к спортсмену, который мало того, что не побоялся обратиться к миру, что само по себе является большим достижением, поскольку исходит от простого советского человека, а не лидера страны, так ещё и ради привлечения внимания к озвученной проблеме рисковал медалями, поступив как марафонец Абебе Бикила на Олимпиаде в Риме, пробежавший марафонскую дистанцию босиком.

Журналист восхищался силой духа юного спортсмена, которому оказывается не исполнилось ещё даже восемнадцати и выражал беспокойство, чтобы меня не наказали в своей стране, отправив в ГУЛАГ. Он обращался к правительству США с просьбой, чтобы они поговорили с руководством СССР обо мне на своём уровне, и меня не наказывали, а дали продолжить выступать на турнирах мирового уровня и показывать свои новые потрясающие рекорды. С этой надеждой он и закончил свою весьма яркую и эмоциональную статью.

— Ох…ть, — дочитав, я поднял взгляд на товарища Белого.

Он рассмеялся, кивнув на другие газеты.

— Английская, немецкая, французская прессы вышли с очень похожими статьями, все почему-то выражают обеспокоенность, что тебя посадят в этот страшный ГУЛАГ, которого у нас давно нет, — вытирал он с глаз слёзы, а вот мне почему-то смешно не было.

Об этом я ему и сказал.

— Погоди, сейчас сладкое к чаю будет, — он достал украинские газеты с сегодняшним числом, а также свежие «Известия».

Статьи в них, были прямо противоположны той, что я недавно прочитал в американской газете. В них на всех фотографиях я стоял со спокойным лицом, а разбившееся яйцо в момент попадания, стекало у меня с груди. Сами писаки же упражнялись в словоблудии, говоря, что американским прихвостням так и надо, и я ещё не раз почувствую на себе гнев советского народа. Дальше они поздравляли с победой Владислава Сапея, не упоминая, впрочем, про его второе место и говорили, что вот на таких людей нужно ровняться советским гражданам, а не на всяких несознательных поедателей лобстеров.

— На меня прям со страниц газеты запахло говном, — признался я, брезгливо возвращая ему нашу прессу, — но я никак не пойму, почему всё это вызывает такое счастье у вас?

Он счастливо зажмурился.

— Буквально час назад, сняли с должностей всех, кто занимался организаций турнира здесь в Киеве, — ответил он мне.

— И почему это должно обрадовать меня или вас? — не понял я.

— Следом слетела голова председателя КГБ Украины за то, что иностранные журналисты ходят и разговаривают свободно с кем и когда хотят, — он стал выглядеть, как кот, объевшийся сметаной.

— Всё ещё не улавливаю лучиков радости во всём этом.

— Перед тобой сейчас сидит новоиспечённый генерал-майор, два часа назад возглавивший Комитет государственной безопасности Украинской ССР, — наконец выжал он из себя.

Мои глаза округлились.

— Вы серьёзно?!

— Приказа ещё не видел, но друзья из Москвы уже позвонили, поздравили, — рассмеялся он, — а я всего-то приехал в лёгкую прогулочку, свести тебя с Анной Константиновной.

— Кстати где она и почему вы нас ещё не свели? — заодно поинтересовался я у него.

— Она в Москве, поскольку операцию эту я отменил в первый же день, когда вышла пресса, обвиняющая тебя в связях с американцами, — он продолжал улыбаться. — Я обзвонил всех, кого только знал, говоря, что это чудовищная ошибка, и нужно срочно выпустить опровержение и вообще как можно быстрее замять эту тему. Моё руководство прислушалось ко мне, и ушло наверх с рапортами в ЦК, там решили потянуть резину и вот вчера вечером, Леониду Ильичу позвонил Линдон Джонсон объяснивший ему ситуацию происходящую в Киеве на чемпионате Кубка Европы, и попросил тебя не наказывать за попытку привлечь внимание к голодающим детям Африки.

— А-а-а, — протянул я, — теперь становится понятнее.

— Да, он злой оттого, что американский президент знает, что в СССР творится лучше, чем он сам, немного покричал, потопал ногами, но когда стало понятно, что центральный аппарат московского КГБ предупреждал об этой ситуации ещё вчера, просто до его сведения это не довели, все репрессии вылились на организаторов турнира и местные органы госбезопасности. Ну и по тебе тоже прошёлся матерными словечками, за язык твой без костей.

— Да уж, — я почесал затылок, — неловко вышло, я ведь просто сказал иностранным журналистам первое, что в голову пришло, про этот бег босиком.

— Ух! Голова! — он потряс меня, — кстати насчёт этого. Использовали не стекло само по себе, а нечто похожее на минеральную стекловату, что весьма необычно, я раньше никогда с таким не сталкивался. Пока дело глухое, слишком много было людей в раздевалке и мог кто угодно подложить эти волокна со стеклянной пылью в твою обувь, даже другие спортсмены просто из зависти. Поэтому до конца соревнований за тобой и вещами присмотрят, а я, когда войду в должность, попробую провести расследование уже по-своему.

— Ну хоть за это спасибо товарищ генерал-майор, — криво улыбнулся я, и тут же спохватился, — а кто тогда со мной от Третьего главного управления будет работать?

— Не волнуйся, найдут кого-нибудь, — отмахнулся он, — и легенду приготовят теперь и всё остальное.

— А да, как раз лично решил тебя порадовать, — он вытащил из плаща тонкий цилиндрик с шести канавками и кольцом под ключи, — московские умельцы соорудили по моей просьбе.

— О! Спасибо! — обрадовался я, хватая очень лёгкую титановую явару, изготовленную по моему чертежу, — то, что я и хотел!

— Ну всё, иди давай готовься к соревнованиям, — он кивнул мне на дверь, — жду от тебя золото, я буду на правительственной трибуне. Думаю, следующий раз мы нескоро с тобой увидимся, поэтому и решил приехать поговорить лично, всё же нормальные отношения были между нами.

— Хорошо, товарищ генерал-майор, — кивнул я, покидая машину, — спасибо ещё раз за помощь, да и в целом за человеческое отношение.

— Удачи Вань! — он, высунув голову в окно, позвал водителя и заодно помахал мне рукой на прощание.

* * *

Возвращались мы домой с тренером и Ильёй тайно, военным бортом. Разумеется, ошибку по отношению ко мне пресса официально признать не могла, это было бы политически неверным решением, но зато моментально переключилась на удои, количества мяса, собранной пшеницы и прочего, чем запомнился этот год. Про меня не вякнула больше ни одна газетёнка, правда и хорошего тоже никто не написал, словно и не было чемпиона Кубка Европы в забегах на 100, 200 метров и эстафеты 4 по 100. Именно поэтому, поскольку народ на улицах Киева узнавал меня и стремился узнать поближе не с целью рассказать какой я хороший, нас и отправили от греха подальше военным бортом, а не гражданской авиацией, так что прилетел я на военный аэродром, оттуда с трудом добрался до военной части где обосновался ЦСКА по лёгкой атлетике. Очередные три золотых медали легли пылиться на полку, а я переодевшись, пошёл вызывать себе через таксопарк машину, очень хотелось увидеться с Аней.

Было раннее утро, злой сонный консьерж открыл мне дверь, но не сказал ничего, поэтому я поднялся и осторожно позвонил в звонок. Долго ничего не происходило, поэтому я ещё раз однократно нажал на звонок.

— Кто там? — наконец я услышал шаги и сонный голос.

— Дед Мороз!

За дверью было молчание, видимо соображали, какой такой Дед Мороз летом, но потом дверь приоткрылась, являя мне заспанное личико.

— Ага! Попалась! — набросился я на неё.

— Ваня! — всё что успела, это пискнуть Аня и мы, едва закрыв дверь, переместились в её спальню.

* * *

— Может ты уже сам будешь презервативы приносить? — лежащая рядом со мной без сил женщина, водила рукой по моей груди, — мне как-то стыдно их покупать.

— Да Ань, когда и где? Я в Москве знаю только четыре адреса, — я лениво подул на её нос, и она смешно им поморщила, — ну или можем обойтись без секса, просто встречаться, дарить цветы, целоваться украдкой.

— Гад, — резюмировала она.

— Гад, — со вздохом признался я, понимая, что по-хорошему, надо бы с ней наконец поговорить, — тебе когда на работу?

Аня тут же спохватилась, поднялась с кровати и посмотрела на будильник.

— Если найдёшь мне такси, то через два часа.

— Давай тогда серьёзно поговорим.

Она мгновенно испугалась, повернулась ко мне и поймав мой взгляд, взволнованно произнесла.

— Ты бросаешь меня?

Я опешил.

— Я конечно свинья ещё та, но бросать девушку сразу после секса, это как-то неправильно. С чего вообще у тебя в голове такие мысли появились?

— Ты становишься знаменитым, — она смущённо на меня посмотрев, провела рукой по кубикам на животе, — коллеги по работе интересовались тобой, просят познакомить.

— Коллеги? — акцентировал я внимание на этом слове.

— Да бабы Ваня, бабы, — огрызнулась она, — всё как ты любишь.

Она меня насмешила своей реакцией.

— Кстати об этом, ты сейчас меня явно ревнуешь, а потому давай уточним один важный момент. Что это было за «люблю» в недавнем телефонном разговоре?

Девушка покраснела и отвернулась от меня. Пришлось подняться на кровати и обнять её, погладив упругую грудь.

— Аня?

— Ну что пристал, — огрызнулась она, — сказала и сказала.

— Ладно, — поняв, что давить на неё лучше не стоит, я сменил тему, — давай тогда о более серьёзных вещах.

Она тут же повернулась ко мне, обеспокоенно посмотрев в глаза.

— Хотел я соврать тебе, но это твоё «люблю» меня выбило из душевного равновесия, — честно признался я.

— А ты мне врёшь? — изумилась она, — как часто?

— Постоянно, — ответил я, за что мгновенно получил маленьким кулачком в живот.

— Ай, больно! — тут же затрясла она рукой, обиженно на меня посмотрев.

— А то, мышцы же! — я гордо напряг кубики.

— Какой же ты гад Ваня, — она покачала головой, — я тебя то зацеловать, то убить готова.

— Лучше конечно первое, — улыбнулся я, но стал серьёзным, — ладно, твой отец после той нашей ночи с тобой, не давал мне прохода, и чтобы он от меня отстал, я предложил ему забыть о том, что он чей-то отец, и повести себя как работник КГБ. Проведя расследование в МИД-е, о чём молчат там молоденькие девушки.

Глаза Ани округлились.

— А я-то думала, чего это к нам улыбчивые молодые люди в штатском тогда зачастили, — понимающе протянула она, — вон оно что, оказывается.

— Так что да, он узнал о других изнасилованиях и понял, что тоже случилось и с тобой, — продолжил я рассказ, — так что наша вторая встреча с ним происходила в присутствии ещё одного человека, скорее всего отца насильника. Это всё случилось ещё до моей поездки в Киев.

Она описала мне его, и я подтвердил, что да, получается мои предположения были верны.

— И что они решили? — с волнением спросила она.

— Твоей маме и маме этого урода, ничего не рассказывать, чтобы не волновать их. Насильника в ноябре, после чемпионата Москвы по боксу, уберут в какой-то дальний аул Узбекистана. А с тобой они не знали, как поговорить обо всё этом, сказали, что это на мне, как заварившего эту кашу.

— Какие трусы, — удивлённо всплеснула она руками.

— Аня, теперь я хочу услышать от тебя. Для тебя этого достаточно или мы будем делать что-то сверх этого? — я взял её руку в свою, — поскольку дело очень деликатное, то всё зависит от твоего решения, как скажешь, так и поступим.

Она задумалась, поглаживая второй рукой, мою руку.

— Знаешь, если бы я не встретила тебя, — она наконец вздохнула, — то наверно этого было слишком мало, а так, если они оба в курсе, понимают моё состояние, и мама с тёть Светой не будут знать ничего, я тоже как-нибудь постараюсь забыть случившееся. Хотя морду бы ему набить не помешало бы, — мечтательно прищурилась она.

— Ну прости, я не боксёр, а бегун, — развёл я руками, — это если он со мной в беге решит посоревноваться, тогда да, я готов.

— Глупенький, — она рассмеялась, и набросилась на меня с поцелуями, — люблю тебя! Люблю!

— Ты меня пугаешь! Мы же собирались быть друзьями! — я уворачивался от её губ как мог, — я тебя не люблю! Отстань!

Её это почему-то, вместо того чтобы оттолкнуть, только ещё больше развеселило.

— Маленький врунишка, — глаза заволоклись лёгким туманом похоти, а грудь её стала чаше подниматься и опускаться. Она показала мне рукой в сторону шкафа.

— Презервативы там.

— Я мигом, — расстояние до него было точно не 100 метров, но думаю личный рекорд в беге я установил и тут.

Через полчаса, мы снова лежали, а она нехотя смотрела на будильник.

— Мне нужно на работу, опаздывать нельзя.

— Тогда давай вставай, умывайся, я пока найду тебе такси, — откликнулся я.

— Обещаешь прийти вечером? — на меня умоляюще посмотрели карие глаза.

— Нет, — я покачал головой, — мне нужно разгрести дела, оставшиеся до чемпионата. Поэтому я пока буду занят, ты пообещай за это время поговорить с отцом. Я видел, какую боль ему причинила эта «новость», но сам заговорить на эту тему с тобой он боится, чтобы не оттолкнуть ещё больше тебя от себя.

— Хорошо, спасибо, — она нехотя опустила ноги с кровати и поднялась во весь рост. Я посмотрел на её длинные ноги, небольшую попу и красиво очерченную грудь.

— Какая же ты красивая Ань, — с тяжёлым вздохом признался я, вызвав её смех.

— Откуда тогда такая печаль в голосе? — улыбнулась она.

«Потому, что дорогая моя, тебе и твоим детям, точно будет лучше жить в другой стране, когда эта, через тридцать лет нае…ся, — грустно подумал я».

— Завидую сам себе, — тем не менее ответил я вслух.

— И это правильно, — она нагнулась и поцеловала меня.

Аня ушла в ванную, а я одевшись, пошёл на улицу, пытаться найти такси или частника. В 60-х — это была не тривиальная задача, поскольку машин было мало, а утром, так и особенно, пора было думать либо о собственном транспорте, либо о водителе с машиной. Ранняя эмансипация, устроенная мне министерством обороны, давала широкие возможности, так что я мог получить и права, вот только где деньги и время на это всё найти, я пока не знал. С тех пор, как трудовой контракт заключили со мной персонально, а не с матерью Ивана, я стал зарабатывать по 150 рублей в месяц, плюс премии за золотые медали от 300 до 500 рублей за каждую, в зависимости от уровня соревнований. То есть на Сберкнижке деньги были, но не так, чтобы очень много. Хорошо, хоть обещали деньги за Кубок Европы заплатить сегодня, а не как обычно через две недели.

«Аню, надо хоть немного побаловать, — пришла ко мне запоздалая мысль, — а то живу у неё как нахлебник, даже резинки она сама достаёт, а зарплата у неё хоть и хорошая для МИД-а, но явно не слишком большая. Ну и я ещё планировал съездить в родной посёлок, проверить, как дела идут в школе-интернате».

Наконец, мне удалось перехватить машину с шашечками и за двойной ценник водитель согласился подождать нас у подъезда, а потом отвезти девушку на работу. Правда услышав о МИД-е, когда она садилась в машину, он недовольно поморщился, видимо пожалев, что не содрал с меня ещё больше.

— Так, вот тебе деньги, на двойной счётчик, — я громко говоря, чтобы слышал водитель, вручил ей в руки трёшки и пятёрки.

Она понятливо посмотрела на меня и поцеловала на прощание.

Глава 7

— О Ваня, — когда я не заезжая на базу ЦСКА, приехал в школу КГБ, поговорить о начале занятий там, ведь я числился в штате инструктором, хоть и на треть ставки.

Увидев меня, они обрадовались, быстро собираясь вместе.

— Поздравляем с победой!

— Спасибо, — я пожимал руки людей, лиц которых по-прежнему не знал, — я думаю скоро на недельку-другую уеду, поэтому хотел бы договориться, когда могу приступить к работе.

— Хм, — они переглянулись, — через месяц начало практики у нового курса, так что успеешь в любом случае.

Тот, кто подарил мне явару, заинтересованно спросил.

— Тренировался хоть с кастетом? Есть смысл выделять под тебя мне время?

— Обижаете товарищ инструктор, — я достал из кармана свою связку ключей с титановым стержнем, — во, сделал под себя, как брелок на ключи. Металл — титан, легче стали и настолько же её крепче. Хват из-за канавок чудесен, а из-за ключей никто не догадается, что это оружие! К тому же и сами ключи острые, можно если что кого и в глазик тыкнуть.

Я продемонстрировал им, чему научился за это время. Подняв взгляд на них, я увидел сузившиеся глаза из-под масок.

— А ну-ка Ванюш дай мне твой брелок, — попросил мастер явары, и когда я удивлённо передал ему своё оружие самообороны, он покрутив его в руках, положил в карман формы, достал, затем с коротким замахом, ударил по ближайшему к себе столу. Толстая ДСП плита лопнула, согнувшись вниз.

Он молча передал явару остальным инструкторам, которые проделали почти те же манипуляции с ней, только что стол не стали доламывать.

— Знаешь, что Ванюш, — обратился ко мне старший, — оставь пожалуйста её нам ненадолго, возврат гарантируем.

— Да, конечно, только свои ключи сниму, — я стал с брелока, где были повешены много лишних ключей, снял только от своей комнаты в общежитии и квартиры Ани, которые она мне дала сегодня серьёзно, смотря в глаза. Отказывать я конечно не стал, чтобы её не обижать.

— Ну тогда ладно, — я поднялся, кладя их в карман, — через две недели наверно загляну, заберу, заодно уточним дни и время работы.

— Как кстати там тот человек поживает? — неожиданно спросил меня старший.

— Какой?

— Который тебя нокаутировал.

Я задумался, что ему ответить, особенно в свете того, что Аня недавно мне сказала.

— Поспрашивайте у коллег об их недавнем расследовании в МИД-е, — я поднял на него взгляд, — чтобы это не исходило от меня, и не выглядело, что я хочу ему отомстить.

Они переглянулись.

— А как оно для нас должно выглядеть? — осторожно спросил он.

— Вы спросили, я ответил, — напомнил я ему, что он начал этот разговор первым, — ни врать, ни наговаривать ни на кого лишнего, не хочу.

— Хорошо, поспрашиваем, — мирно согласился он.

— До свидания товарищи.

* * *

Сегодня я решил посвятить день походам по магазинам, а чтобы меня не узнавали с желанием набить лицо, я купил большие чёрные очки и широкополую шляпу. С простыми брюками и рубашкой смотрелось это ужасно, но зато я не привлекал к себе внимание.

Зная только один большой магазин в Москве, я и направил свои стопы туда. В ЦУМ-е толпились в основном приезжие, сами москвичи предпочитали отовариваться в других местах, к тому же, на большинстве государственных предприятий были свои собственные магазины, куда заводили и отпускали дефицитный товар. Так что глядя на не такие уж большие очереди в отделы центрального магазина, я отправился в тот отдел, где царила скука и уныние, поскольку не было ни одного человека.

Мой внешний вид болтающих продавщиц нисколько не впечатлил, поэтому я спокойно, под их изучающими взглядами ходил возле витрин, рассматривая не очень многочисленные ювелирные изделия. Сапфиры, рубины и прочие драгоценные камни, которые были тут максимально представлены, вставленные в массивные золотые и серебряные оправы, я не рассматривал принципиально, ведь они были все выращены искусственно, поскольку на территории СССР этих месторождений не было. Я рассматривал только изумруды и бриллианты, поскольку хоть тут был шанс не получить себе то, что через десятки лет станет простым золотым ломом.

— Прошу прощение, — я остановился возле небольшого золотого комплекта с яркими зелёными камнями, с весьма высокой ценой, — а что это за камни?

Одна из продавщиц, лениво продефилировала ко мне и бросила взгляд на то, что я показывал.

— Демантоид, — ответила она.

— А почему такая стоимость? — я как не напрягал память, но не мог вспомнить такие камни.

— Молодой человек, — она снисходительно на меня посмотрела, — это наши уральские самоцветы, группы гранатов, а стоят они так, потому что редки.

«Гранаты я видел по ценам, даже дороже бриллиантов бывают, если настоящие, — вспомнил я свои походы по ювелирным магазинам будущего, — думаю, хорошая будет покупка».

— А сертификаты качества есть на камень?

— Молодой человек, — она ещё более снисходительно на меня посмотрела, — мы ЦУМ, а не деревенская лавка.

— Покажите, заодно и дайте посмотреть этот комплект.

Она было открыла рот, но закрыла его и нехотя предоставила мне всё запрошенное.

«Я неспециалист, но камни и правда неплохие, — вынужден был признать я, осматривая серьги и колечко на солнечный свет».

— Беру этот комплект, — сказал я, возвращая ей подложку с драгоценностями.

— Он стоит тысячу рублей, — растерянно сказала она, не веря мне.

— И покажите мне ещё такой же набор из золота, только с горным хрусталём Ленинградского завода, для повседневной носки, — проигнорировал её я.

Вот тут уже, она, поняв размеры моих предстоящих трат, полностью изменилась. Голос, подача, всё поменялось за секунду, так что уже через пять минут я оплачивал на кассе две небольших по весу покупки, но с весьма высокой стоимостью. Хотя конечно второй комплект обошёлся мне в 400 рублей, но я спокойно тратил эти деньги.

Положив два небольших пенала в карман, я попрощался и пошёл искать магазин спортивных товаров, а найдя тот, что устраивал меня размерами и количеством представленного ассортимента, я разгулялся там во всю ширь, удивляя продавцов объёмами закупаемого товара. Они видимо подумали, что я спортивный лагерь открываю. Оставив адрес части, куда нужно будет это всё привезти, я оплатил товар, доставку и поймав такси, отправился ещё в магазин «Канцтовары» и закупившись ещё и там, затем поехал покупать билеты на самолёт, и на этой же машине потом отправился на рынок и купил большой букет роз и вазу, поскольку в квартире Ани я не видел ничего подобного. Вернувшись к ней на квартиру с покупками, налив воду, поставив в вазу цветы и выложив драгоценности, я отправился по магазинам, чтобы приготовить нам ужин. В Москве с продуктами было всё много лучше, чем в наших поселковых магазинах, но колбасу, так нравившуюся мне, обнаружить не удалось, поэтому пришлось взять просто самую дорогую на прилавке.

С полными сумками, я вернулся обратно и открыв дверь ключом, увидел Анины туфли у порога.

— Аня? Ты вернулась? — спросил я. Из зала выбежала девушка и держа в руках два пенала с драгоценностями, прижала их к груди.

— Это мне? Мне?! — она стала больше похожа на старшеклассницу сейчас, чем на взрослую и опытную девушку.

— С гранатами комплект для приёмов, чтобы сражала буржуев красотой, — я кивнул и поставив сумки на пол, стал разуваться, — а с горным хрусталём для повседневной носки, чтобы не вызывать уж слишком большую зависть у коллег и подруг.

— Ваня! — взвизгнула она и бросилась обниматься.

— Так Аня, ну ты чего, — я вяло отбивался, ворча при этом, — и вообще некрасиво брать то, что тебе ещё не подарили.

— Ваня, — не слушая, меня всего зацеловывали.

Затем, она подняла на меня сияющий от счастья взгляд.

— Это первый подарок от моего мужчины в жизни, — сообщила она мне.

— А цветы не понравились? — поинтересовался я.

На меня снова набросились, убеждая, что понравилось всё и меня сейчас просто съедят от радости, счастья и желания.

* * *

— Ну вот, а я столько продуктов купил, — вздохнул я, поскольку счастливая девушка не выпускала меня из кровати до тех пор, пока на небе за окном, не стали сверкать звёзды. Аня отдавалась мне с такой страстью и нежностью, что становилось стыдно от того, что я знал, что будет с нашими отношениями дальше.

— Я поговорила сегодня с отцом в обед, — на меня посмотрели довольные карие глаза, — посидели с ним, поплакали вместе.

— То есть, теперь всё хорошо? — я внимательно посмотрел на неё, силясь разглядеть в глазах грусть или печать, которые были присущи ей раньше.

— Больше, чем просто хорошо, — она подтянулась и поцеловала меня, — я влюблена, счастлива, у меня самый лучший мужчина в мире. Что ещё нужно женщине?

— Это хорошо, — вздохнул я, — пойдём поедим?

— Да, конечно, — она моментально поднялась, закутываясь в халат, — тебе нужно восстановить силы, поскольку у меня на тебя большие планы на всю ночь.

— Знаешь, я тут вспомнил, мне срочно нужно на базу, — я сделал испуганное лицо.

— Ну уж нет, сегодня и навсегда, ты теперь мой, — она грозно погрозила мне пальчиком, — и вообще, пока тебе нет восемнадцати, я страстно хочу привязать тебя к себе на верёвочку, чтобы ты далеко не убегал. Сколько женщин на тебя жадно смотрят, когда ты ходишь в этой своей коротенькой майке, просто жуть!

«Б…ть, — только и промелькнуло у меня в голове от подобных признаний».

* * *

Утром, вырвавшись от Ани только под честное слово ночевать у неё, я отправился в КГБ — сдаваться.

Узнав фамилию, к кому я хочу попасть, дежурный на первом посте посмотрел на меня круглыми глазами, которые стали ещё больше, когда через двадцать минут на меня принесли пропуск. Знакомый кабинет и человек, поскольку меня довели до нужного места и пригласили пройти внутрь.

— У нас проблемы, — с тяжёлым вздохом и не здороваясь, я сел за стол на то же место, на каком сидел прошлый раз.

— Потому, что я слышал десять минут назад, — он вздохнул и явно передразнивая Аню произнёс, — «ой папочка, ты бы видел, что мне Ванечка вчера подарил! Заеду в обед, покажу» — думаю да. Она по уши в тебя влюбилась.

— Мне что по-вашему, нужно себя как свинья с ней вести, что ли? — я поднял на него удивлённый взгляд, — Аня мне небезразлична или думаете я такой радостный весь оттого, что нам придётся расстаться?

— Думаю, нет, — он встал со своего места, прошёлся и сел рядом.

— Раз пришёл, значит есть мысли по этому поводу? — спросил он.

— Она сейчас слишком сильно зациклена на мне, даже о работе перестала рассказывать, — кивнул я, — мальчика с большими перспективами и в неё влюблённого, уже нашли?

— Даже искать не пришлось, очередь стоит у её двери, только свистни, — с усмешкой довольного отца, сообщил он, — но мы выбрали, да.

— Пусть ездит с ним в краткие командировки по стране, — я поднял на него взгляд, — а он должен забыть пока про свою любовь и стать ей хорошим другом. Это важно, поскольку Аня не потерпит, если кто-то станет признаваться ей в любви.

Комитетчик задумался.

— Мысль неплохая, я подумаю, — наконец сказал он, — по Новому году всё в силе? У нас всё готово, ждём только декабря.

— Мне нужно готовиться к Олимпиаде, — я спокойно на него посмотрел, — а Ане перестать смотреть из настоящего в прошлое.

— Хорошо, — он протянул мне руку, которую я пожал, — давай подпишу пропуск на выход.

Протянув ему картонный прямоугольник, я получил подпись и вышел из двери кабинета. Меня тут же подхватил провожатый и вывел за посты охраны на улицу, вежливо попрощавшись.

Глава 8

Очень много проблем у меня возникло при перевозке огромного контейнера, забитого товарами, что я накупил в обоих магазинах. Меня с ним никуда не брали, и только заступничество Щитова помогло пристроить его на военный борт, заплатив лётчикам за провоз, а потом пришлось ещё платить командиру воинской части, договорившись на грузовик, который это всё отвезёт в мой посёлок. Ну и конечно двум сопровождающим: офицеру и рядовому, также пришлось заплатить. После всех этих непредвиденных покупок моя Сберкнижка вышла на ноль, и как я не хотел этого делать, пришлось звонить тренеру и занимать у него пятьсот рублей, чтобы самому не протянуть ноги от голода, ведь мне пришлось добираться на рейсовом автобусе, и переночевать в частном доме, ожидая утреннего приезда грузовика. Наконец, когда военные прибыли, я запрыгнул к ним на подножку, и показал дорогу до школы, где преподавали два важных для меня человека. Я решил начать с них, впрочем, и вещи в контейнере были уложены так же.

Артём Викторович нашёлся на уроке, и сначала не поверил, что видит меня, даже протерев глаза, но когда понял, что я не мираж, бросился обниматься, искренне радуясь. Попросив его следовать за мной, я подвёл его к грузовику, где военные уже открыли контейнер.

— Артём Викторович, первая часть вам, — показал я на спортивные маты, кучу спущенных мечей для волейбола, баскетбола, футбола, а также коньки и лыжи, — помнится вы говорили о нехватке инвентаря в школе.

— Ваня?! — он не веря, смотрел на уложенные ящики, — ты сдурел? Это же кучу денег стоит!

— Не больше, чем ваша помощь Артём Викторович, давайте забирайте, там глубже лежат ещё для Кондрата Филимоновича подарки. Кстати, можете помощь для разгрузки собрать?

— Да Иван, сейчас старшеклассников сниму с уроков, быстро управимся, — закивал он, бросаясь в школу.

Кондрат Филимонович появился почти сразу, начав с медвежьих объятий. Когда я показал ему на контейнер, и сказал, что помню, как он жаловался на недостаток хороших гантелей разных весов. А тут ему сразу две стойки, для двух рук и всё польского производства. Счастье мужчины, когда мы с трудом занесли и распаковали всё, было просто запредельным. Вытирая одинокую слезинку с бородатой щеки, он лишь жал мне руку и приглашал сегодня к себе в гости домой. На что Артём Викторович сразу заявил, что поскольку он был первый, то сегодня я поужинаю у него, а узнав, что я снимаю комнату в посёлке за свои деньги, оба тут же заставили пообещать меня жить у них поочерёдно, пока я буду здесь. Чтобы не расстраивать возмущённых мужчин, я согласился, сказав, что посещу сначала школу-интернат и отпущу грузовик, взятый у военных на время.

Они выделили мне пятерых крепких ребят, и мы поехали по дороге, по которой я набегал тысячи километров за время, пока жил здесь.

Искать нового директора не пришлось, поскольку новость о грузовике с подарками за секунды облетела посёлок и меня у ворот интерната ждал не только директор, но и новый секретарь ВЛКСМ, а также человек в костюме-тройке, на чёрной «Волге» со знакомыми мне номерами. Но хотя бы человек был не то, что прежде и то ладно.

Все встретили меня словно родного, директор и руководитель комсомола жопу зализывали так, что я начал беспокоиться, что в туалет по большому больше уже не схожу сегодня. А когда мои помощники стали разгружать контейнер, а я объяснял, что привёз для детей самое необходимое для учёбы, чего обычно у нас всегда нахватало: пеналы, перьевые ручки, чернила, карандаши, ластики, линейки, тетради. Затем пошли ящики с ранцами и закончилось всё это футбольными мячами и остальным спортинвентарём, который использовался в школе-интернате, пока я в ней учился.

Директор от этого богатства, едва не поседел, поскольку всё нужно было теперь поставить на учёт и раздать учащимся, я же, попросил провести меня по местам «боевой славы». Со мной пошли все трое, пугая детей и подростков, которые выбегали на нас посмотреть.

— Видите Иван, здание немного успели обновить, — докладывал мне директор, — хотя конечно капитальный ремонт ему не помешал бы.

— Вы можете сделать смету? — поинтересовался я у него, — я потратил все деньги, чтобы купить подарки в две школы, но в следующем году Олимпиада, я рассчитываю на призовые места и денежные премии.

— Хотите помочь нам с ремонтом? — удивился он, — это будет очень дорого даже по самым скромным прикидкам.

— Станислав Евгеньевич, — мягко обратился к нему комитетчик, — просто сделайте смету, а уже дальше Иван сам решит, как он сможет вам помочь.

— Конечно, конечно, — моментально согласился он.

Мы ходили по знакомым коридорам, я видел детей, кого-то даже знал лично, но никто не подходил, видя меня в компании взрослых.

— Спасибо вам Станислав Евгеньевич за экскурсию, — наконец повернулся я к нему, когда мы посетили мою комнату, где я узнал что соседи стали старшаками и живут теперь на первом этаже, а также что Заяц угодил в больницу. Последней мы посетили кухню и я не увидел там разных баков с едой, как это было при мне. Хотя конечно их могли и спрятать.

— Приятно видеть новое лицо школы-интерната под вашим руководством, — я протянул ему руку, которую он затряс, — я увидел всё, что хотел, поэтому ещё раз спасибо. Я ещё какое-то время побуду в посёлке, и если какая-то моя помощь потребуется детям, то смело меня находите, я буду в вашем распоряжении.

— Конечно Иван, — улыбался он, — мы все следим за вашими спортивными достижениями, даже спортивная легкоатлетическая секция в нашем ДЮСШ теперь есть со своими спортсменами.

— Спасибо и вам товарищи, был рад познакомиться, — протянул я руки комитетчику и секретарю комсомола, — о том, что в школе-интернате всё в порядке, конечно расскажу своим кураторам и обязательно упомяну вас.

На лицах обоих появились улыбки, и я, вернулся к входу в школу, дав чуть больше денег военным, которые были готовы ехать обратно в Иркутск. Обрадованные они поехали отдохнуть, поесть и уже вечером собирались выехать в обратную дорогу.

Я же, попрощавшись со всеми, кто меня сопровождал отправился в школу к Артёму Викторовичу, а оттуда увидев, что за мной больше нет лишних глаз, сбежал в больницу, купив продуктов и выступив как посетитель в одну нужную мне палату.

— Немой? — Заяц даже привстал на кровати, увидев меня. Остальные подростки удивлённо смотрели то на него, то на меня.

— Разбирайте вкусноту, — я поставил два пакета с печеньем и конфетами, на которые, отталкивая друг друга налетели все, я же подошёл и тихо сказал подросшему парню, — пошли покурим.

Драки за еду не стихали, поэтому пришлось на них прикрикнуть, а Заяц так и вообще раздал пару тумаков перед уходом, наведя порядок. Мы с ним отправились на балкон, где было запрещено курить, но все естественно дымили. Стрельнув папироску к взрослого, у него же подкурив, Заяц блаженно затянулся, выпуская дым в сторону.

— Хорошо, — заявил он.

— Ты знаешь, зачем я пришёл в больницу и почему не могу ни с кем поговорить в интернате, — я посмотрел на него, — есть ещё, что мне нужно сделать?

Он задумался, затягиваясь, а я молча смотрел на него.

— Думаю нет, Немой, — наконец ответил он, — сейчас стало легче. Реально легче. Даже отменили избиение при приёме в интернат новеньких, новые учителя бдят за каждым синяком, а проверки после кипиша приезжали чуть не каждую неделю, сейчас понятное дело до нас опять нет никакого дела, но откровенного п…ца не стало. Мамой своей клянусь.

— У тебя нет матери, — напомнил я ему.

— Ха-ха, — тихо засмеялся он, — так и знал, что ты слышишь все наши разговоры.

— Ну и? Я могу считать, что всё, что я делал, было не зря? — надавил на него я.

— Тёлок больше не возят пачками на аборты Немой, — он внимательно на меня посмотрел, — в больнице новые доктора, смотрящие за каждым нашим чихом, в ж…у больше никого не е…т по ночам, хавка не блевотная. Так что думаю да, тебе можно жить дальше, с остальным, мы со старшаками разберёмся сами.

Я протянул ему руку, которую он без колебания пожал.

— Прощай Заяц.

— Прощай Немой.

Выйдя из больницы, я не оглядываясь пошёл к школе, занятия у Артёма Викторовича скоро заканчивались, и мы собирались с ним и Кондрата Филимонычем пойти посидеть вместе, отпраздновать мои медали, и подарки. Идя по знакомым тропинкам, я с полной отчётливостью стал ощущать, как камень, лежащий на моих плечах все эти годы, куда-то внезапно пропал. Стало так легко, что я даже выпрямился и развернул плечи, собирая заинтересованные женские взгляды, поскольку шёл в тоненькой куртке и спортивных штанах.

Вечерние наши посиделки завершились глубоко за полночь и мы с Артёмом Викторовичем, прокрались в его квартиру, чтобы не шуметь. На небольшой кухне мне был положен матрас на пол, и всё застелено свежим постельным бельём. Мыться и чистить зубы было уже поздно, и чтобы не будить его семью, я разделся и лёг спать как есть.

Ночью я проснулся от таких страшных болей сначала в ногах, а затем и во всём теле, что скуля, катался по полу, не зная, что происходит. Кричать не хотелось, чтобы не разбудить приютивших меня людей, так что я до крови искусал свою руку, пока наконец всё не закончилось, словно ничего и не было. Прислушиваясь к своим ощущениям, я не почувствовал чего-то нового, а потому решил доспать то, что ещё оставалось до утра.

Проснулся я оттого, что кто-то близко ко мне гремел железом. Открыв глаза, первое что я увидел, были белые трусики в зелёный горошек, затем длинные ноги с весьма короткой юбкой, а затем и владелицу всего этого добра.

— Лиля? — удивился я, поскольку пионерка явно выросла с того последнего раза, как мы встречались.

Девушка, повернувшись ко мне и увидев, что я не сплю, расстроилась.

— Так и думала, что зря пришла сюда. Ко мне подружки пришли, принесли конфеты, нам захотелось чая. Извини, что разбудила.

— Ничего страшного, — я пошевелился и стал подниматься во весь рост, а она наоборот стала становиться всё ниже и ниже, по мере того как вставал. Внезапно я с удивлением понял, как её щёки заливает краска.

— Ты чего?

— Зайду попозже, — пискнула она и бросилась в коридор.

Почесав живот, я отправился почистить зубы и умыться, затем замотанный в полотенце, явно оставленное для меня, вернулся на кухню, чтобы одеться. Проходя по коридору, я увидел четырёх девушек, которые при виде меня открыли рты, и я конечно же вежливо с ними поздоровался. Одеваясь в старую, пропахшую потом одежду, я собрался отправиться за своими вещами в дом, комнату в котором снимал, завтра я обещал переночевать в доме Кондрата Филимоныча, а уже послезавтра на рейсовом автобусе должен был уехать в Иркутск.

— Лиля, скажешь отцу, что я за вещами? Хорошо? — обратился я к ней перед уходом.

— Конечно, — как-то уж слишком тихо пискнула она в ответ.

До нужного дома было всего десять минут пешком, так что зайдя к себе, я разделся и пошёл в ванную, чтобы потом залезть уже в чистую одежду.

— «Что б…ть? — я обратил внимание на ноги и руки, которые ещё десять минут назад были для меня привычными».

Быстро примерившись к косяку, я понял, что стал чуть выше, ноги тоже чуть удлинились, да и в целом, снова чуть сменился центр тяжести, это я ощущал хорошо, так как постоянно бегая точно знал баланс своего тела. Мускулатура вроде бы визуально не сильно поменялась, но вот качество? Я задумчиво всё ощупал, она стала точно чуть иной.

«Так что происходит? — в голове судорожно стали метаться разные мысли с предположениями — это уже третий раз! Что происходило со мной в первые два и после чего? Сейчас точно было прощание со школой-интернатом и тем чувством, что я выполнил всё, что хотел. Слова Зайца стали последней каплей отпустившими тугую пружину, которая эти годы держала меня в напряжении, и пусть она отпустила меня не до конца, поскольку ещё не закончилась история с Ирой и усыновлением детей, но мне явно стало легче самому и сразу после этого случилось очередное перестроение».

Выбежав голым из ванны, я нашёл обрывок бумаги, карандаш и разделил лист на две части. В первую колонку я записывал то, что делал в школе-интернате, во вторую трансформации тела, которые случились со мной после этого. Получившаяся картинка была очень интересной.

«Хм, убийства педофилов и растлителей засчитываются в какую-то мою карму, — я задумчиво покачивая ногой, смотрел на получившиеся соответствия делам и событиям, — но не всегда. Может быть за каждую следующую трансформацию нужно убить их больше? Хм, оно мне не очень надо заниматься такой ерундой, как гоняться за маньяками, хотя вот вчера, я ведь просто поставил точку в деле своего интерната, сам всё проверил, отблагодарил тех, кто был ко мне добр».

Мысли лениво плавали в голове, сопоставляя факты и события.

«Нужно будет после расставания с Аней посмотреть, будет ли зачёт кармы за то, что разрулил ту ситуацию с ней и её семьёй, или нет, — подумал я, — и внимательнее посмотреть за своим телом после этого. Главное, что я понял из произошедшего, что мне и дальше не нужно проходить мимо людей, у которых случилась беда, но при этом думать головой. Старушек через дорогу, переводить точно не стоит, а вот в таких ситуациях, как с интернатом, точно стоит участвовать».

Я поджёг листок бумаги, а потом ещё и размешал пепел, чтобы наконец вернуться в ванну, где лёжа в воде, ощупывал бёдра и голени. Мышцы точно стали другими и ко мне приходило полное понимание случившегося.

«Но показывать это, мы конечно же никому не будем, — подумал я про себя, — оставим до Олимпиады, а на чемпионате СССР следующего года, результата 9.9 вполне будет достаточно».

Помывшись и одев чистое, я собрал свой вещмешок и заплатив за проживание только за сегодня, покинул не очень радостную моему раннему уходу хозяйку. Мне было всё равно, поскольку после случившегося вчера ночью, ко мне пришло понимание, что больше сюда я никогда не приеду, это и правда были последние мои дни пребывая в посёлке, бывшим когда-то родным для моего убийцы из будущего.

Глава 9

Прилетел я в Москву в обед, и при полном отсутствии денег, добирался на автобусах до своей базы, где меня радостно встретил Сергей Ильич, сказав, что меня уже все обыскались тут.

— Все, это конкретно кто? — осторожно спросил я, разбирая вещи, большую часть которых нужно было отнести в прачечную.

— С тобой хочет познакомиться новый начальник Главного управления по работе с личным составом Министерства обороны. Зверева заменили на Рябик Иван Ильича, говорят неплохой человек, спортивными результатами ЦСКА интересуется.

— Надо, значит встретимся, — пожал я плечами, выкладывая следом за вещами щётку и коробку с зубным порошком.

— Ещё новый куратор приходил из Третьего отделения, — стал загибать он пальцы, — вот он Ваня мне не понравился. У нас про таких на фронте говорили — гоношист сильно.

— А да, Аня ещё твоя звонила, — вспомнил он, — беспокоилась, приехал или нет.

— Анна Константиновна, — поправил я его.

— Вань, ну мне-то лапшу не вешай, — с укоризной он посмотрел на меня, — знаем мы где ты ночи проводишь.

— Ну это моё дело, — огрызнулся я, — нечего нос совать.

— Ты погляди какие мы обидчивые, — театрально он всплеснул руками, — но в любом случае Щитов об этом тоже знает. Он мне собственно говоря и сказал.

— Не офицерское общежитие, а какой-то рассадник бабских слухов, — проворчал я, и под его смешки направился в душ.

Через пару часов, когда я побегал и размялся, прибыл новый куратор. Капитан Мурашов, как и говорил мой тренер, оказался личностью неприятной, но молодой и амбициозной. Он первым делом, назвавшись и показав предписание, отдал мне список предстоящих встреч, которые он для меня запланировал или согласился на них из запросов граждан или других организаций, и я обязан посетить их в ближайшее время. Я даже не стал смотреть его, я просто скомкал и вежливо отдал назад, смотря как он багровеет и пытается рвать на себе несуществующую кобуру.

— Да ты, да я тебя, — он периодически срывался на фальцет, на что я помахал ему рукой, и натянув шапочку поглубже на уши, побежал заниматься.

К генералу управления кадров пришлось ехать вечером самому, нецарское это дело ему ездить до никого не известного дважды чемпиона Европы и СССР, но я был человеком негордым, поэтому залез в салон, через открытую дверцу «Волги» и вместе с Щитовым поехал в министерство.

Генерал-лейтенант показался мне человеком с виду простодушным, эдаким свойским человеком, но его взгляды, жесты по отношению мне и Щитову заставили поменять вскоре своё мнение. Пока я не знал этого наверняка, но стал относиться к нему, как очень опытному карьеристу, который будет тебе улыбаться ровно до той поры, пока ты нужен. Но как только твоя звезда закатится, тебя отправят пинком под зад на ближайшую помойку. Таких личностей я во множестве встречал на своём жизненном пути, поэтому в глаза улыбался, говорил, что счастлив знакомству, но не собирался и пальцем пошевелить, чтобы ему помогать больше, чем это нужно было самому мне.

— Что же ты Ваня, — с доброй улыбкой обратился он ко мне, — так неучтиво с комитетчиками разговариваешь? Жалоба на тебя поступила сегодня, а я как раз хотел с тобой познакомиться, потому и решил, что совмещу как говорится приятное с полезным.

Засмеялся он, размешивая чай в стакане. Мы также имели в руках такие же, в серебряных подстаканниках, и осторожно отхлёбывая горячий чай, заедали его овсяными печеньями.

— Иван Ильич, мне нужно тренироваться, вы может не знаете, но на мне ещё обязанности инструктора в Семёрке, так что ни на что другое у меня времени нет, пусть Третье управление найдёт себе другого спортсмена и таскает его на эти встречи.

— Про Семёрку не слышал, — осторожно ответил он, делая себе пометку, — но ты всё же повежливее с ними, усложнить жизнь ведь тебе могут.

— Спасибо Иван Ильич за заботу, — я склонил голову, — попробую.

— Ну вот и хорошо, — он отставил свой стакан в сторону, что тут же сделал и Щитов, — тогда иди тренируйся, принято решение заявить тебя на Олимпиаду в Мексике. Гордись, оказанной честь!

— Служу трудовому народу! — я показательно подскочил с места и вытянулся перед ним по стойке смирно. Его моё рвение крайне обрадовало, он покровительственно помахал рукой и мы, поняв, что аудиенция закончена, ретировались из начальственного кабинета.

Спускаясь с Щитовым вниз по лестницам, я услышал от него тихое.

— Переигрываешь Иван.

— Николай Петрович, главное, что генералу понравилось, а мы люди маленькие, — также тихо ответил я, — с нас не убудет.

Он хмыкнул, но не стал дальше развивать эту тему. Когда мы спустились вниз и сели в машину, он спросил у меня.

— Тебя к Ане подбросить?

— К Анне Константиновне, — пробурчал я, что вызвало у него ещё больший скептический хмык, он обратился к водителю и продиктовал её адрес.

— Завтра тебя ждать? — хитро поинтересовался он, когда мы доехали до нужного дома, а я увидел, что в её окнах горит свет.

— А что должны быть какие-то исключения в тренировочном процессе Николай Петрович? — хмуро поинтересовался я.

— Нет, нет Ваня, я просто спросил, — поднял он руки в примирительном жесте.

Дождавшись, когда машина уедет, я открыл входную дверь своим ключом и прошёл мимо притихшего консьержа, поднявшись наверх, открыл квартиру и вошёл внутрь.

— Пап? Ты? — раздался голос, — проходи, я пельмени купила, сейчас закончу и поедим.

Сняв верхнюю одежду, я пошёл на голос и увидел в ванне стоящую буквой «Г» Аню, которая занималась стиркой. Подойдя вплотную, я прижался пахом к её попке, облапав её сразу всю.

Раздавшийся женский визг, можно было сравнить с пожарной сиреной, а затем мне пришлось уворачиваться от мокрой юбки, которой мне собирались ударить по лицу.

— Вот и приезжай после этого к девушке, — проворчал я, а Аня, увидев кто к ней пристаёт, стала лепетать от радости, извиняться и вжиматься в меня всем телом.

— Подожди минуту, — наконец она вернулась к стирке, — сейчас буквально пару минут.

Я сел на унитаз рядом и пальцем стал водить по её голой ноге, сначала по голени, потом по коленке и потом ещё выше по бедру.

— А чёрт с ней с юбкой, — она повернулась и бросив не достиранное в тазик, напала на меня мокрыми руками. Теперь уже пришлось бегать мне, чтобы не стать мокрым, она же, счастливо смеясь, преследовала меня до самой спальни.

— Попался! — девушка, не сводя с меня взгляда, достала из шкафа пачку презервативов.

— Тётенька, может не надо, — специально жалобным тоном спросил я её.

— Какая я тебе тётенька, гад ты такой?! — возмутилась она, отрывая один и беря его в руку, — ну-ка быстро иди сюда! Тебя почти две недели не было!

* * *

— Надо бы бельё достирать, — вздохнула она через час, счастливо потеревшись щекой о мою грудь, — не высохнет же.

— Пошли помогу, — предложил я.

— Ты уже помог, и мы снова оказались в кровати, — напомнила она предыдущую свою попытку оказаться в ванной.

— Сама виновата! — праведно возмутился я, — кто при семнадцатилетнем подростке, стирает нагнувшись голой? Ты вообще о чём думала?

— Думала, что угомонила твоего дружка, — она зло сощурилась, — кто же знал.

— Какие новости? Как работа? — осторожно поинтересовался я.

— Ой, Вань просто ужас, — она жалобно на меня посмотрела, — на прошлой неделе ездила в Душанбе, на этой в конце полечу в Киев, просто кошмар какой-то.

— Это же хорошо, — я сделал вид, что удивился, — ты говорила прошлый раз, что отправляют в командировки только самых лучших.

— Да, это так, — нехотя призналась она, — но мы ведь будем реже с тобой видеться теперь.

— Ну ничего страшного, — «успокоил» я её, — не переживай, я заведу себе любовницу на время твоих командировок.

Её глаза внезапно вспыхнули злостью, а сама она укусила меня за сосок, заставив вскрикнуть от боли.

— Ваня, ты такими вещами, со мной лучше не шути, — злобно проворчала она.

— Одна ездишь? — быстро попытался я сменить опасную тему, — как только тебя так отпускают?

— Не одна, — нехотя призналась она, отворачивая от меня взгляд, — с Вадимом, он мой старый друг, ещё по школе.

— Ну хорошо, что не одна. — успокоился я, а вот она наоборот подозрительно на меня посмотрела.

— И ты даже не спросишь меня про него?

— Зачем? Ты ведь только что сказала, что он твой старый друг.

— А ну да, ну да.

— Ладно давай сделаем тогда третью попытку достирать твоё бельё, — предложил я, — только в этот раз оба оденемся.

— Пошли, — она нехотя поднялась с кровати, и потом, словно вспомнив, повернулась ко мне, — да, кстати, предупрежу сразу, чтобы ты ничего не планировал на этот день. В пятницу, как и сказала я улетаю в Киев, а во вторник на следующей неделе мы идём к родителям, на мой день рождения. Мы всегда его у них празднуем, больше людей вмещается, чем в мою двушку.

— Аня, — я насторожился, — ты уверена? Там будут люди твоего и их круга общения, я в него не вхожу.

Она нахмурилась.

— Мне не нравится Иван, как это сейчас прозвучало.

— Аня, это прозвучало ровно так, как я знаю, что будет. Мужская часть будет в меня тыкать и злиться, что деревенское быдло рядом с такой девушкой, как ты, ну а женская будет изливаться ядом, что ты могла бы найти себе кого получше, чем простого спортсмена.

— Ваня, мы сейчас поссоримся, — на её лбу появились складочки.

— Я этого сам не хочу, если ты хочешь, то пожалуйста.

— Мы поссорились, — заявила она, вставая и уходя в ванную.

— Ну и ладно, тренировки зато будут плодотворнее, — я пожал плечами, и пошёл одеваться, тихо закрыв потом за собой дверь на ключ.

* * *

— Вань! Тебе девушка звонит! — через полполя заорал солдат, выйдя из караулки, когда я пробегал в зоне её видимости. Половина занимающихся спортсменов заинтересованно повернулись на его голос и я, с каменным лицом, проследовал на КПП.

— Ваня? — голос в трубке был слишком жизнерадостным.

— Аня? — со дня ссоры прошло почти шесть дней, и она видимо вернулась из поездки, поскольку мы ни разу не разговаривали после этого.

— Ты всё ещё сердишься?

— Нет, но на день рождения к твоим родителям не пойду, лучше на выходных просто отдельно вдвоём посидим где-нибудь в ресторане, — предложил я компромисс, — правда денег у меня ещё нет, но займу у тебя, потом отдам.

— Я уже маме и папе сказала, что мы будем вместе, — в трубке настало сопящее молчание.

— Не согласовав со мной, — напомнил я тому, у кого имелась короткая девичья память.

— Ну Вань, неужели ты бросишь меня одну?

Я молчал, хотя взрослая часть уже давно обхохатывалась, поскольку это была чистая женская манипуляция, и Аню надо было по-хорошему просто послать, но вот подросток, каким я тут был, должен был на это повестись.

— Я тебе точно говорю, это будет самая большая твоя ошибка, — словно нехотя ответил я, — где, когда, что одеть?

Она тут же обрадовалась и затараторила. Выслушав, я не слушая её дальше положил трубку и под заинтересованные взгляды караульных пошёл продолжать тренировку.

Глава 10

Специально, назло Ани, я в нужный день оделся так же, как и на приём английского посла. Полуспортивное, полуофициальное, хотя она трижды сказала, чтобы я нашёл себе костюм. Затем она попросила меня сильно не душиться, поскольку резкий запах не нравится её маме, я же вылил на себя треть ужаснейшего одеколона Сергей Ильича, который зайдя в комнату после этого, стал громко чихать, удивлённо на меня смотря, поскольку я раньше никогда этого не делал, просто часто мылся и всё. Не взяв с собой цветов, и старательно запачкав туфли, пройдя через охрану, имевшую на меня пропуск, я позвонил в нужную дверь.

Открыла её сияющая Аня, в вечернем платье, которая увидев меня, сначала громко чихнула, затем опустив взгляд на туфли, всё верно поняла.

— Ну какой же ты гад, Ваня, — тяжело вздохнула она.

— Дорогая кто там? — раздался громкий женский голос позади её.

Появившаяся дородная женщина, похожая на Аню, первым делом несколько раз громко чихнула и закатив глаза, быстро скрылась обратно в квартире.

— Какой же ты гад, — повторила она, но натянув налицо улыбку, взяла меня под руку.

Она стала меня со всеми знакомить, представляя, а я даже с каким-то мстительным удовольствием смотрел, как меняются лица людей, которые смотрят, переводя свои взгляды с неё на меня. Мне казалось, если бы Аня принесла с улицы мокрого, трясущегося от холода бездомного котёнка, взгляды бы ровно такими, какими сейчас элита советского общества смотрела на меня. Я всё это видел: чуть сморщенный нос, чуть нервный смешок, чуть кривая ухмылка и шепоток соседу, всё это не ускользало от меня и вот тут-то я понял, что действительно был прав. Аня была здесь своя, среди своих, я же, приблудный котёнок, которого накормят, отогреют и отдадут в добрые руки, но подальше от этого дома.

Наконец со всеми перезнакомив, она нехотя выпустила мою руку и пошла исполнять обязанности хозяйки вечера, я же, найдя двух знакомых мне людей, отправился к ним. Оба пожали мне руку, и словно случайно мы отошли в угол большой комнаты.

— Смотри Ваня, на рекорд идёшь, но раньше декабря нельзя, — тихо сказал её отец, — жена только что подходила и просила избавить наше общество от тебя, желательно как можно скорее.

Второй комитетчик тоже тихо хмыкнул.

— У него талант бесить людей, уже три докладных лежат у начальника Третьего главного управления на его несознательное поведение от куратора.

— Ну ещё не вечер, — хмыкнул товарищ Петров, — уверен, он ещё не раз отличится.

— Мужчины, о чём шепчемся? — подошла к нам миловидная женщина, в красивом платье и шляпкой на голове.

— Светлана, познакомься, молодой человек Ани, — представил он меня ей, беря её за руку, и уже мне сказал, — Светлана Викторовна, моя жена.

— Очень приятно, — я сделал вид, что не понимаю, зачем она протягивает мне руку.

Бросив на меня удивлённый взгляд, она отошла от нас, присоединившись к маме Ани.

— Ваня, коней-то не гони, — на лице второго комитетчика, постоянно пыталась пробиться улыбка, но постоянно пропадала, — уже вторая женщина против тебя. Так они Аню к концу вечера уговорят тебя бросить.

— Чему быть, тому не миновать, — спокойно ответил я, поскольку понял, что единственный шанс относительно безболезненного расставания с Аней, был сейчас передо мной и она сама, не догадываясь об этом, мне его показала. Люди, как и их ближайшие сородичи — обезьяны, социальные животные, а это значило, что мнение социума, в котором обитает человек, очень важно для него. Не было ни малейшего сомнения, что чем большему количеству людей, которые её окружают, я не понравлюсь, чем сильнее будет это давление.

К середине вечера стало жарко, многие мужчины сняли пиджаки, а когда я снял свой, оставшись в обтягивающей майке с коротким рукавом, почти вся половозрелая женская часть повернулась посмотреть на меня. Аня же, увидев это, наоборот нахмурилась.

Время тянулось очень медленно и только товарищ Петров и товарищ Серго, как он представился мне, скрашивали моё время. Много девушек подходили ко мне, знакомились, я никому не отказывал, шутил, смеялся, чем в конце концов настроил большую часть молодых мужчин присутствующих на вечере, против себя. Только взрослые родители останавливали их от желания, пригласить меня прогуляться на улицу.

Внезапно послышался громкий шум, все повернулись к коридору и в сопровождении очень молодого мужчины в комнату вошла некрасивая сорокалетняя женщина, но с очень уверенным видом, пробежавшись беглым взглядом по знакомым лицам мужчин и остановившись на мне. Я видел, как её брови удивлённо полезли вверх, когда она рассмотрела моё тело.

— Галя! — тут же мама Ани бросилась к ней, — как мы рады тебя видеть! Но ты же говорила, что не сможешь вырваться?

— Ой, я решила, что будет некрасиво с моей стороны хотя на минутку не заглянуть и не поздравить Анечку. Ой какая красавица стала! — женщина отвела от меня взгляд и стала здороваться с присутствующими, окружившими её со всех сторон, — наверно отбоя от женихов нет?

— У меня есть один, других не нужно, — ответила та с неожиданной дрожью в голосе.

— О, вы наконец помирились с Женей? — обрадовалась та, — ну и правильно, ну и молодец! Парень он хоть куда!

— Мой парень — Иван, — я не узнавал её, девушка словно сдувалась как воздушный шарик.

— Да? — удивилась та, снова смотря на меня, уже более заинтересованно, и чувствуя, что её внимание от него ускользает, увивающийся рядом с ней молоденький спутник, стал пытаться обратить на себя больше внимания, — почему ты нас не познакомишь?

— Вань? — Аня повернулась ко мне, будучи уже вся бледная.

Мне стало её жалко, поэтому я подошёл, и обнял её, чувствуя, как Аню слегка потряхивает.

— Иван Добряшов, лучший спринтер Европы и СССР, — спокойно отрекомендовался я, поворачивая голову и целуя Аню в щёку.

— О, твой молодой человек ещё и очень скромный, — глаза женщины блеснули, и она расхохоталась.

Все рядом вторили ей.

— Ваня, а это тётя Галя, — Аня сделала паузу и через силу произнесла, — Брежнева.

— Очень приятно, друзья Ани, мои друзья, — я чуть склонил голову, и прикоснулся пальцами к протянутой руке, но не стал наклоняться к ней губами.

— Ладно, извини дорогая, но нам с Игорёшой пора, — женщина отняла руку, и бросив на меня последний взгляд, попрощалась со всеми, — хорошего вечера.

— До свидания, — все тут же залебезили перед ней, а мне пришлось удерживать бледную Аню и потом остаток вечера быть рядом, поскольку она вцепилась в меня словно клещ.

Я хотел по окончании ехать в часть, но она так на меня жалобно посмотрела, что я тяжело вздохнул, сел в машину, приехавшую за ней. Всю дорогу она молчала, лишь изредка вздрагивали плечи, но, когда мы зашли домой, она упала на пол и стала рыдать в три ручья.

Опустившись рядом, я обнял её.

— Ну, чего ты ревёшь.

Она, вздрагивая, заплакала ещё сильнее, едва не уходя в истерику. Я сходил на кухню, налил воды и подойдя к ней, стал едва не насильно поить, а она стучала зубами по стеклу, и громко всхлипывала.

— Аня? — убрав стакан, я её обнял, — ну чего ты.

— Она тебя у меня отберёт, — услышал я и она снова зарыдала. Бросившись успокаивать девушку, я смог наконец услышать продолжение.

— Кто она и почему она должна меня у тебя отнять?

— Галина Брежнева, — Аня продолжала всхлипывать, — она дочь сам понимаешь кого.

— И что? Я тут причём?

— Мне отец про неё много чего рассказывал, — она наконец стала успокаиваться, трясясь у меня в объятьях, — она всех уводит из семей, на кого глаз положит, а сегодня она явно тобой заинтересовалась! Я знаю этот взгляд! На тебя так весь вечер все мои подруги пялились!

— Что-то пока не вижу особых преимуществ, смены себе девушки, — удивился я, — она такая себе сорокалетняя женщина, а ты у меня молодая красавица.

Аня всхлипнула.

— Все её мужчины начинают расти в званиях и должностях! Ей никто не может отказать!

— О! — тут же обрадовался я, — думаешь, наконец-то и у меня карьера попрёт в гору! Ура!

На меня уставились на секунду ошеломлённые карие глаза, все красные, в слезах, затем она снова закатилась в истерике.

— Эй, стой! Брэйк! — замахал я руками перед её лицом, — я шучу Аня! Я шучу! Мне не нужны никакие должности, тем более от неё.

Мне с трудом удалось её успокоить.

— Какая же ты скотина Ваня, — подняла она на меня заплаканные глаза, — тебя у меня уводят, а тебе лишь бы хихоньки и хаханьки.

— Так давай для начала встанем с холодного пола, — я поднял её на руках и помог раздеться, затем отвёл в ванну и поухаживал за ней, вернув на кухню и сделав нам чай с бутербродами.

— Слушай, а у ней есть такая же колбаса, как у тебя? — я держал стакан в руке, и откусил кусочек от бутерброда.

Девушка, уже отошла немного от случившегося, злобно на меня посмотрела.

— У меня в руках кипяток, Ваня, — предупредила она.

— Ну нет, так нет, — тут же я покладисто согласился, доедая своей кусок и забирая с её тарелки новый, к которому она даже не притронулась.

— Нет колбасы, нет секса, — заключил я.

Было видно, что девушка приходит в себя, поскольку вместо отступившей паники, она стала придумывать варианты.

— Давай поженимся завтра? Хотя нет, она и женатых уводит. О, давай уедем! Далеко, так чтобы она нас не нашла?

— Аня, — я помахал рукой, останавливая перебор гениальных идей, — я никуда не поеду, у меня Олимпиада осенью следующего года. Мне готовиться нужно!

Эта новость её только опечалила. На глазах появились слёзы.

— Я думаю, нам лучше расстаться, сейчас, — сквозь силу, наконец сказала она, — я не хочу, чтобы она разлучила нас.

— Ой, ну наконец-то, — обрадовался я, ставя стакан и поднимаясь со стула, — свобода!

— А ну стоять!

— Аня, давай ты определись сначала, мне идти или стоять? — я с недовольным лицом повернулся к ней.

Она задумчиво намотала локон волос на палец и мстительно заявила.

— Хотя, знаешь, чего это я волнуюсь, у меня ведь есть Вадим рядом.

— Этот тот самый старый друг? С которым ты ездишь в командировки? — решил уточнить я.

— Иван ты невозможен, я прошу тебя уйти.

Собрав вещи, я быстро, пока она не передумала, ретировался из её квартиры.

«Как это не противно признавать самому, — думал я, идя один по ночному городу, — но вот у тебя дорогая моя Аня, появилась эта мысль в голове, даже особо и без моей помощи».

* * *

Утром, ко мне после пробежки подошёл военный в звании полковника и молча протянул красный футляр.

— Вам просили передать, подарок, — сквозь зубы процедил он.

— Кто? И что за подарок?

— Даритель просил себя не называть, — ответил он, затем открыв футляр, показал золотые часы, усыпанные бриллиантами.

— Товарищ полковник, а вам самому не противно? — я кинул безразличный взгляд на украшение, — всем этим заниматься?

Он стиснул зубы.

— Что мне передать?

— Что у меня уже есть девушка и я не собираюсь её менять на часы.

Тут он кивнул и повернувшись, зашагал обратно к КПП.

День мой после этого прошёл спокойно, но тут под вечер появился Щитов, красный словно рак.

— Что и вас заставили? — удивился я, — с чем прислали?

— Ваня, ну что за бл…во! — не выдержал фронтовик, — за что мы кровь проливали? А? За это что ли?

Он достал из кармана ключи.

— Я на «Волгу» стою уже пять лет в очереди, а тут, пожалуйста, новенькую с завода! Тьфу!

— Меня за машину хотят купить что ли? — удивился я, присвистнув, — что думаете? Пора соглашаться или ещё поломаться и брать вместе с квартирой в центре?

Он ещё больше покраснел и собрался меня обматерить, но затем понял по моему виду, что я над ним прикалываюсь.

— Тьфу ты Ваня, опять со своими шуточками, — облегчённо он вытер лоб, — чего передать? Дальше я так понял угрозы пойдут, слышал я, как осаждают такие крепости, Москва слухами полнится.

— Да что и сами знаете, не надь нам их ахтомобилей, — сделал я придурошное лицо.

— Ох Ваня, — он покачал головой, уходя с поля.

И что самое интересное, он оказался прав. Уже завтра вышел приказ, исключающий меня из всех сборных, и ближайших соревнований на закрытых стадионах, где платили за забеги деньги, которых у меня и так не было, а моя зарплата упала до двадцати пяти рублей, самым минимум из возможного на моей позиции, правда без учёта доплат за мастера спорта и преподавания в школе КГБ, но меня это не сильно теперь спасало, денег практически не стало. Из-за этого пришлось распрощаться с профессором и его уроками, так как бесплатно заниматься, как он просил меня делать в благодарность за поправившегося сына, мне не позволяла совесть. Вскоре после этого, по словам матерящегося на все лады Щитова, теперь ещё у руководства было под вопросом и моё участие в летней спартакиаде СССР. Пожав плечами и похлопав его по спине, я отправился тренироваться.

Глава 11

Осада продолжалась по всем фронтам и направлениям, меня стращали кто только мог, угрожали даже сгноить семью в Магадане, на что я тут же конечно согласился, чем вызвал изумление у говорившего.

Чем ближе был ноябрь, тем больше, как мне рассказывали разом постаревшие тренера, Галина Брежнева закусила удила. Никто и никогда не отказывал ей так нагло и дерзко, как я и это её бесило. Ещё больше её раздражало, что я был лишь условно эмансипированный, но не достиг восемнадцати лет, а это сковывало ей руки во многих вещах. Я не был в армии, а, следовательно, меня нельзя было отправить в далёкий гарнизон, у меня не было имущества, которое можно было отнять, не было денег, семьи, так что нельзя, как она не изгалялась, как не изощрялась, что-то у меня забрать. Я находился за забором воинской части ЦСКА, не выходя оттуда никуда, кроме школы КГБ, где продолжал трудиться, как и было прописано в контакте, и сделать со мной Галина не могла ничего. Причём инструкторы школы, зная ситуацию и плюясь от этого на все лады, сделали моё пребывание у них максимально комфортным: учили драться, действовать моей титановой яварой, цинки с патронами таскали десятками, уча стрелять из всего, что у них было в тире. Отказа от них мне не было ни в чём и, хотя бы это скрашивало мне весьма печальную действительность и слабеющее душевное равновесие. Министерство обороны и Третье управление КГБ тоже мне помогали, не давая совсем уж в обиду. Они делали вид, что ничего не понимают, когда им предлагали расторгнуть со мной трудовой договор, спуская директивы об этом из самого ЦК. Эти формуляры постоянно терялись, приказы не доходили до исполнителей, а когда доходили, те оказывались в отпусках, а я жил, как жил, и продолжал тренироваться, ведь с Аней мы после того дня рождения так больше и не виделись.

* * *

— Плавнее дави на курок, что ты его дёргаешь всё время, — стоящий инструктор рядом со мной поднял наган и три выстрела положил в десятку, — видишь? А ты дёргаешь курок и у тебя всё время влево уходят выстрелы.

— Ну я могу тогда же ствол доворачивать? — удивился я, прицелившись и выстрелив, как и сказал. Получилось лучше.

— Можешь ты всё что угодно, но заставлю отжиматься сто раз, если ещё так сделаешь.

— Хорошо, — уныло произнёс я, стараясь действовать, как он показывал.

— И хватит наверно тебе с таким кислым лицом у нас по школе ходить, — внезапно решил он, — у нас новое направление в школе открыли благодаря новому председателю КГБ, повышение профессионализма у действующих сотрудников, инструкторов не хватает пока, так что включу тебя в группу вероятного противника которого будут штурмовать на знакомом тебе полигоне.

— Товарищ Эчеберрияменди, — возмутился я, — мне это зачем? Я простой бегун, не хочу я на себе всякие железки таскать и тем более, чтобы на меня действующие сотрудники нападали, вдруг травму получу.

— Если получишь травму, — он посмурнел, — тогда я попрошу товарища Этксеберрия усилить твои тренировки. Ты инструктор! Наш! Поэтому изволь соответствовать. Или есть возражения?

Под его взглядом я сдулся.

— Ну надо, так надо, — проворчал я, тихо.

— Инструктор Заяц, вы что-то сказали?

— Я говорю товарищ Эчеберрияменди, что безумно счастлив трудиться на благо Родины.

— Вот так-то лучше, — хмыкнул он, — давай перезаряжай обойму. Руки потренируешь.

— У меня они уже трясутся от этих постоянных переснаряжений, — попытался поныть я, но в этом месте это не прокатывало, мне тут же вынесли новый цинк и десять обойм для тренировки навыка.

— Да и кстати, в субботу сходи на открытый турнир Москвы по боксу, — как-то между прочим сказал он, а я вздрогнул, поскольку помнил, что после этого турнира было намечено.

— Зачем? — осторожно поинтересовался я.

— Посмотришь на урок, ну и заодно может в голове что отложится, — он посмотрел на меня тяжёлым взглядом, — то что ты здесь у нас получаешь, можно применять только для охраны граждан и советского государства.

— Вы сегодня говорите загадками товарищ Эчеберрияменди.

— Ты поймёшь, — не стал он углубляться, а вскинул руку и шести выстрелами подряд, поразил мишень.

Он оставил меня в недоумении, но я был слишком увлечён стрельбой. Мне нравилось оружие, как, впрочем, какому мужчине нет? Да и успокаивало меня это сильно, как и метание ножей, лопаток, топоров, гвоздей и всего подручного, что инструктора преподавали, включив в обычную группу курсантов, где правда я один занимался в балаклаве, а потом на макете города, выходил уже против них в качестве инструктора.

Молодых парней, эта таинственность дико возбуждала, ко мне не раз уже подходили и спрашивали, как меня зовут и с какого я подразделения, на что я лишь хмыкал и молчал. А инструктора, если видели подобное, тут же курсантам назначали наказания, чтобы не лезли куда не просят.

Вот так я и забивал свободное время между тренировками, чтобы меньше светиться на базе ЦСКА, на которую военные, науськиваемые Галиной Брежневой могли проходить свободно, в отличие от школы КГБ. Я даже подумывал перенести и основные свои тренировки сюда, но как-то стеснялся просить об этом инструкторов, они и так делали для меня очень много, чтобы я не думал о кружащих вокруг меня неприятностях.

* * *

Как мне и сказали, на турнир по боксу я пошёл. Один, поскольку было не с кем, но надев большие очки и широкополую шляпу, что вместе с длинным зимним пальто полностью скрадывало мою фигуру и лицо. Поэтому не привлекая особого внимания, я занял свободное место и осмотрелся. Народу было очень много, поскольку турнир был открытый и любой мог заявиться на него, от любителя до профессионала, хотя понятно, чаще всего здесь были любители, которые хотели проверить свои силы, ну и подзаработать немного, поскольку за призовые места были неплохие денежные призы, не говоря уже о почёте и уважении.

Из подслушанных разговоров соседей я узнал, что всем было интересно сохранит ли Евгений свой титул чемпиона в этом году или нет. А вскоре появился и он, под громкие аплодисменты, светя своей белозубой улыбкой, и с поднятыми вверх руками, приветствуя зрителей.

— Я кстати смотрел списки участников, — рядом со мной сидел какой-то большой любитель, поскольку рассказывал соседям всё о турнире, — там творится какой-то ужас. Десять Иванов Ивановых, пять Николаев Петровых и пять Андреев Сидоровых, будто специально так сделано.

— Ой да ладно тебе, — ещё один сосед отмахнулся, — опять с завода какого-нибудь пришли, будут махать руками без толку в ринге.

Осматривая зал, пока всё не началось, я запнулся взглядом за знакомое лицо и сердце моё вздрогнуло, зубы сами стиснулись. На отдельной трибуне сидели отец Ани, товарищ Серго, их жёны и сама Аня, рядом с которой сидел в дорогом костюме, ухоженный и явно в заграничных очках молодой человек, который что-то ей рассказывал, а девушка улыбалась.

«Аня, Аня», — я с трудом отвёл от этой пары взгляд, но как не старался, почти весь турнир, краем глаза посматривал на ту ложу. Она явно была спокойна и комфортно себя чувствовала в обществе этого парня.

«Видимо это и есть Вадик», — понял я.

Пока я занимался самобичеванием и успокоением себя, что чего это я злюсь, ведь сам это и предложил, турнир тем временем начался, но правда не совсем так, как ожидали болельщики. На ринг выходили крепкие, невероятно быстрые ребята с холодными глазами, которые за три-четыре удара отправляли в нокаут любителей, и проходили дальше. Но самое интересное происходило в боях с насильником. Попадавшие на него эти множественные Ивановы, Сидоровы и Петровы, так сильно его избивали, что рефери бросался было останавливать бой, но тут внезапно они сдавались, и уходили с помоста. Насильник проходил дальше, только для того, чтобы в каком-то новом бою попасть на очередного молчаливого крепыша. У него уже после третьего боя лицо стало походить на отбивную, он едва дышал, поскольку те били и по печени, и в корпус, но поскольку формально они сдавались, а он побеждал, то только на своей гордости и самолюбии отказывался сниматься с турнира, попадая и попадая на очередного Петрова или Сидорова. Все без исключений зрители смотрели за этим, затаив дыхание, они поняли, что происходит что-то необычное и за чемпиона уже мало кто болел, зато, когда очередной «ноунейм» поднимался на ковёр, пристально рассматривая противника, ему начинали многие рукоплескать и он не подводил. Забивая под ванты противника, он поднимал руку и говорил: — «Сдаюсь». С собой же они никогда не дрались, если попадались в пару, просто один из них говорил: — «Сдаюсь» и выбывал из соревнований.

— А турнир-то в этом году отличный! — обрадованно приложился к солдатской фляжке мой сосед, — ох Петрович жалеть будет, что не пошёл!

— У меня такое чувство, что наш чемпион зазвездился, — тихо рядом сказала какая-то женщина, — и ему показывают, что есть боксёры в Москве хорошие, но они не выставляют свои умения напоказ.

Её идею тут же подхватили и слух пошёл гулять по трибунам.

— Победителем, четвёртый год подряд, стал Евгений Иванов, — рефери поднял руку человеку, который едва стоял на ногах. Рассечённая бровь, заплывшие глаза, огромные щёки, и тело в красных потёках, в общем на победителя, как по мне, он явно не тянул. Но его противник, лишь раз отправил его в нокаут, поскольку понял, что тот больше не встанет и сдался, заняв таким образом второе место. Но правда на награждение ни серебряный, ни бронзовый призёр не пришли, так что избитый насильник, едва держась на ногах, принимал поздравление от организаторов турнира в одиночестве.

«Мои инструктора, страшные люди, — отчётливо понял я, смотря на него, — и урок преподали действительно такой, что мало не покажется никому. Ладно, мне пора идти».

Кинув взгляд на трибуну, где сидела Аня, я увидел, что там уже никого нет, поэтому поднялся и пошёл к выходу, прислушиваясь к бурлящему человеческому потоку, которые строили всевозможные предположения, что же сегодня такое они увидели.

— Иван! — услышал я её голос, и вжал голову в плечи.

— Иван! — поняв, что моя маскировка раскрыта я остановился и с тяжело бухающим сердцем в груди наблюдал, как ко мне подходит Аня со своим спутником.

— Привет Иван, — она подошла ко мне вплотную, и внимательно посмотрела по сторонам, словно ища кого-то рядом.

— Добрый день Анна Константиновна, — смог я взять себя в руки и ответить.

— Как у вас дела? — поинтересовалась она ровным тоном, но на меня глянули знакомые две льдинки, которых я давно уже не видел.

Я огляделся.

— У кого это у вас? — удивился я её обороту речи.

Она смутилась, покосилась на спутника. Которого не представила мне, а он явно посматривал на меня с неодобрением и даже злостью.

— Ну у тебя и Галины Леонидовны, — наконец выдавила она из себя.

— У меня всё хорошо, — я пожал плечами, — а никакой Галины Леонидовны я не знаю, у меня нет таких знакомых.

После моего ответа настала тишина. Аня растерянно пыталась рассмотреть в моих словах или выражении шутку, так что я даже снял очки и показал ей, что полностью серьёзен.

— Ну как же, мама говорила, вы теперь вместе, — её голос задрожал, — она тебе часы с бриллиантами подарила, машину новую.

Я поднял сначала одну руку, затем вторую, показывая, что у меня обычные самые дешёвые часы.

— Наверно в машине оставил, — иронично прокомментировал я этот показ, — какая кстати машина?

— «Волга», — тихо сказала она.

— Ну да, вот в ней видимо всё и оставил, где-то рядом с совестью, — хмыкнул я, — прошу меня извинить Анна Константиновна, но мне нужно тренироваться.

Повернувшись, я снова надел очки и пошёл пешком до метро, денег на такси не было. Если бы не полное обеспечение на базе ЦСКА и в школе КГБ, то я давно наверно двинул ноги, а так по факту мне они были не очень-то и нужны, только если вот так, изредка выбраться в город.

Глава 12

Через три дня после турнира, утром, после моей любимой двадцатки, вежливый человек в костюме попросил меня проехать с ним, по просьбе товарища Петрова. Поняв, что от меня не отстанут, я вздохнул и сказал, что приму душ и переоденусь, чтобы не ехать мокрым. Он с наклоном головы вежливо ответил, что конечно меня подождёт.

Машина ждала нас за КПП, сев в которую мы втроём и поехали, вот только к моему удивлению не в центр на Лубянку, а на квартиру к Ане. Дверь я не стал открывать, а вежливо позвонил, мои сопровождающие остались внизу в подъезде.

Дверь мне открыл как раз товарищ Петров, выглядящий крайне грустно, но со мной он поздоровался и пожал руку, приглашая войти внутрь.

На кухне сидела Аня, со скрещёнными руками на груди, красными глазами и опухшим носом, явно опять плакала. На меня она старалась не смотреть, опустив глаза. Её отец вернулся и сел за стол.

— Колбасу будешь? — спросил он.

— Нет спасибо, поем лучше у Галины Леонидовны, — хмыкнул я.

При этих словах плечи Ани вздрогнули, и она, отвернув лицо, заплакала. Попросив взглядом её отца уйти, я пододвинул стул к ней, обнял её и поцеловал за ухом.

— Как не приду, в этом доме одни рыдания, тебя можно уже к центральному водопроводу подключать для обеспечения жильцов дома бесплатной водой, правда солёной.

— Ты меня никогда не простишь? — она повернулась ко мне, вздрагивая телом, когда я её целовал.

Я дотронулся губами до носа и губ.

— Никогда, если этот твой Вадим сожрал всю мою колбасу!

Она при первых словах снова пыталась заплакать, но когда я закончил, она против своей воли фыркнула.

— Ваня! У меня ничего с ним нет, я тебе говорила, мы просто друзья!

И стукнула меня по плечу.

— Эй, — возмутился я, показывая глазами в сторону коридора, — всё? Можем продолжить разговор?

Она закивала, вытирая глаза и сама позвала отца. Когда он зашёл, едва не на цыпочках, внимательно смотря на нас, то я не стал отпускать её из объятий.

— Я маме всё рассказала, — она посмотрела на меня, — какой её Евгеша «хороший», и какой ты «плохой». Она с тётей Светой меня обманули, сказав, что ты теперь живёшь с Брежневой, упав к её ногам за звания и деньги, как и остальные мужики, которые у неё были.

— Семейная ссора всё же состоялась, — хмыкнул я.

— И с подругами рассталась! — она твёрдо на меня посмотрела, — которые говорили, что ты мне не пара.

— Как-то слишком много событий всего за несколько дней, — удивился я.

— Я приняла решение, что снова объявлю всем, что мы с тобой вместе.

— А-а-а, так ты успела оказываться со мной расстаться?! — удивился я, — вот это новости.

— Мы пытались вывести её из-под удара, — наконец произнёс её отец, — иначе Аню бы уволили с работы в МИД-е и лишили этой квартиры. Не мне тебе объяснять, что будет, если Брежнева узнает, что вы опять вместе. Ты для неё словно красная тряпка из-за своего поведения.

— Вы меня обманули! — Аня его перебила, а глаза злобно сверкнули, — Вы. Меня. Обманули!

— Так, давайте все успокоимся, — я мирно поднял руку, — как отвергнутый и брошенный парень, у меня тоже есть, что сказать.

Взгляды спорщиков перевелись на меня.

— Очень хочется сказать, две вещи: «ну я же говорил» и «я тебя бросаю».

При этих словах Аня всхлипнула.

— Но пусть я и не одобряю методов твоих родителей, но они правы в том, что ты точно не захочешь жить так, как сейчас живу я, под гнётом мести дочери всесильного Генерального секретаря.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивилась она.

Я стал рассказывать, о своей нынешней жизни и чем больше я перечислял, в какие условия меня загнали, лишив даже остатков того, что у меня было своего, она с расширенными глазами от удивления и недоумения, всё это слушала.

— Так что я точно не хочу, чтобы всё это произошло и с тобой тоже, — заключил я, поцеловав её в щёку.

— Но, это неправильно! Так не должно быть! — она растерянно переводила взгляд с меня, на отца. Но тот пожал плечами.

— Если бы я попытался тебя прикрыть, то следом лишился своей должности я, потом квартиры, затем пострадала бы наверняка мама, — ответил он и продолжил. — Ваня в своей непринуждённой манере заводит себе уж слишком могущественных врагов. Я не должен говорить этого, но думаю вы люди взрослые и не будете об этом рассказывать дальше. Единственная причина, по которой он всё ещё не в тюрьме по надуманному обвинению — это личное вмешательство председателя КГБ Андропова. Он ознакомился с делом Ивана, его биографией, спортивными успехами, а также рекомендациями тренеров и принял решение, что нечего престарелой … хм…даме, портить жизнь перспективным талантам, отстаивающим честь страны, пусть ищет себе того, кто сам ляжет под неё по своей воле.

— А-а-а, — протянул я, вспомнив ко мне уж слишком бережное отношение инструкторов КГБ, — а я-то думаю, почему мне вообще всё разрешают в школе.

— Юрий Владимирович ценит профессионалов, — её отец внимательно посмотрел на меня, — наши органы сейчас сильно перетряхивают, многих увольняют по серьёзным статьям. Те же, кто проявил себя за эти годы преданным делу сотрудником, все идут на повышения. Так что наверняка спросили и их мнение о тебе, а Юрий Владимирович прислушивается к словам старых кадров.

— Евгения поэтому избили? — поинтересовалась Аня.

— Да, отправлять его под суд не стали, чтобы не позорить отца, но уволить из органов и в назидание остальным показать, что он был неправ, лучшие бойцы Семёрки смогли, — развёл он руками, — о том, что он ухаживал за молоденькими сотрудницами МИД-а и встречая сопротивление, насиловал их, знают теперь многие из наших.

— И что теперь делать нам? — она растерянно смотрела на меня и его.

— Ну, вообще-то у нас был другой план с твоим отцом, — я прокрутил в голове варианты и решил придерживаться первоначальных договорённостей. То, как Аня уж слишком быстро поверила рассказам родных и друзей о якобы моём предательстве, царапнуло моё сердце больше всего. И если я раньше планировал до расставания поддерживать с ней хорошие отношения, то теперь, сама мысль о том, чтобы заниматься с ней сексом, улыбаться, глядя в глаза, внушала мне неприязнь. Я мог притворяться, но не до такой степени.

— Какой план? — удивилась она.

— Вывести тебя за границу, — её отец сразу понял, о чём я говорю, — мы это обсуждали с Ваней, и он был не против.

— Как заграницу? Я не хочу уезжать! Не теперь! — она помотала головой и вжалась в меня.

— Ну Анют, у тебя нет выбора, — с видимым сожалением сказал я, — быть вместе мы не можем, чтобы не пострадала ты и твоя семья, а если Брежнева тольк

Данная книга является художественным произведением. Имена, персонажи, компании, места, события и инциденты являются либо продуктами воображения автора, либо используются фиктивным образом. Любое сходство с реальными людьми, живыми или мертвыми, или фактическими событиями является случайным.

Также автор не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя, сигарет, нетрадиционным отношениям, педофилии, смене пола и другим действиям, запрещенным законами РФ. В описанном мире другая система времени, возрастов и система исчисления. Все герои при пересчете на нашу систему совершеннолетние.

Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет, нетрадиционные отношения, педофилию, смену пола и другие действия, запрещенные законами РФ.

___________

Глава 1

Проснулся я от того, что в носу было щекотно. Недовольно поморщившись, потёр нос и открыл глаза. Напротив меня находилось задумчивое лицо, а карие глаза уж слишком пристально смотрели.

– Что?

– Всё-таки соблазнил невинную девушку, – констатировала она.

– Я? – притворно удивился я. – Просто шёл спать, и ничего более.

На лице появилось крайне скептическое выражение.

– И что дальше? – спросила Аня у меня.

– А что дальше? Ты же сказала, что домохозяйкой быть не хочешь, я пока тоже занимаюсь карьерой, поэтому ничего не изменится в наших отношениях, разве что теперь я тебя защищать буду, как свою девушку.

– Только, пожалуйста, давай оставим сами отношения в тайне? – попросила она.

– Если ты так хочешь, то конечно.

– Хочу, – она подвинулась ближе и положила на меня обнажённую ногу, дотронувшись до паха. Несмотря на бурное утро, я тут же почувствовал, что снова её хочу.

– Слушай, если уж товарищ Белый нас обоих отпросил, – задумчиво заметил я, – как ты отнесёшься к тому, чтобы никуда сегодня не ходить и просто побыть вдвоём? Поболтаем, расскажешь мне о себе, а то ведь я, кроме той невесёлой истории, вообще ничего о тебе не знаю.

– А стоит ли, Иван? Если наши отношения временные? – она внимательно посмотрела на меня.

– Ну, не знаю, как ты, но определённую влюблённость я к тебе чувствую, так что да, я бы хотел узнать тебя лучше.

Девушка удивлённо на меня посмотрела.

– Можешь же, когда хочешь, быть нормальным человеком, а не занозой в заднице.

– Эй, обидно же!

– Но я не против, впервые за много лет чувствую себя спокойно, – она внимательно на меня посмотрела, – пусть этого и получилось достичь таким необычным способом.

– Тогда решено, – я приподнялся и поцеловал тёплые, чуть влажные и очень податливые губы.

***

Через четыре часа, когда мы успели три раза насладиться друг другом и без сил сидели на кухне, болтая о том о сём, раздался звонок в дверь.

– Нас нет дома! – категорично сказал я, видя, как она подпрыгнула на стуле, заметавшись, чтобы одеться.

– Да, только консьерж нас видел, – скептически сказала она.

– Тогда сделаем вид, что спим!

Звонок прекратился, зато в дверь стали требовательно долбиться.

– Я так не могу, прости, – Аня смущённо на меня посмотрела, накинула на себя домашний халат и пошла к двери. Я же прислушался к разговору, когда она открыла дверь.

– Почему вы решили, что Иван у меня? – удивилась она.

Второй голос я не слышал, только её.

– Он может бегать где угодно.

Потом ещё пара минут препирательств, пока на кухню не зашёл товарищ Белый, выглядящий как скромная белая овечка.

– Чай будете? У Ани колбаса вкусная есть, – сидя в трусах и майке на кухне девушки, которая открыла дверь в халате, трудно было теперь делать вид, что между нами ничего нет.

– Не откажусь, весь день как белка в колесе, – он положил принесённый свёрток бумаги на стол и присел на стул рядом, – даже дома ещё не был.

– А у вас есть дом? – я искренне удивился, поднимаясь и начиная хозяйствовать на кухне, и от его внимательного взгляда не укрылось, что я точно знаю, где что лежит, – я думал, вы живёте на Лубянке.

– Представь себе, есть, – хмыкнул он, встречая взглядом Аню, которая переоделась в юбку и блузку.

– Иван, можешь хотя бы одеться? – недовольно посмотрела она на меня.

– Так и живём, – развёл я руками, но спорить не стал, зайдя в спальню и с трудом найдя разбросанную одежду. Вернувшись на кухню, застал уже идиллию, когда все пили чай, мне тоже налили и даже нарезали бутерброд.

Подойдя к девушке, я чмокнул её в макушку, заставив вздрогнуть.

– Иван!

– Аня, спасибо, – я подвинул стул к ней и сел рядом, показывая, что не собираюсь ничего отрицать или извиняться. Она раздражённо покосилась на меня, но отодвигаться не стала.

Комитетчик был настолько тактичен, что даже взглядом не показал, что видит перед собой что-то странное.

– В общем, голубки, для вас две новости, – начал он, дотронувшись до своего свёртка, лежащего рядом.

– Хорошая и плохая?

– Скорее плохая и очень плохая, – улыбнулся он.

– Тогда непонятно, почему вас это радует, – нахмурился я.

– О, так это для вас они не очень хорошие, – радостно закивал он, – а мне за вчерашнюю операцию присвоили внеочередное, как будто я шпиона поймал.

– Серьёзно? – удивился я. – Тогда начало разговора мне уже не нравится.

– Сейчас станет понятнее, – он развернул свёрток, показывая фотокопии двух американских газет.

– Это будет в утреннем выпуске, – прокомментировал он.

Я взял снимки и прочитал заголовок.

– Новое лицо советского спорта!

Рядом со мной иронично хмыкнули.

– Вчера в Москве был дан ужин, посвящённый началу переговоров между Советским Союзом и США по вопросам запрещения распространения ядерного оружия. На приёме участвовали, так, это я пропущу. Стороны договорились бла-бла-бла, – скользил я по строчкам глазами, – а, вот, на приёме присутствовала восходящая звезда советского спринтерского спорта – мистер Иван Добряшов, со спутницей. Уже сейчас бла-бла-бла, так, это всё ерунда, – я поднял взгляд на комитетчика. – С…ки, даже имени Ани не написали! – возмутился я.

– Иван, из тебя чтец так себе, ты целые предложения пропускаешь, – недовольно сказала девушка.

– А по мне, так он читает самое важное, – не согласился с ней комитетчик.

– Бла-бла-бла, простой советский парень, превосходный английский, наконец советское правительство обратило внимание на то, чтобы спортсмены не только показывали потрясающие результаты, но и могли рассказать о своей стране в мире.

– Дальше фотки! – увидел я, и сердце быстро застучало. Вот мы с Аней, идя рука об руку, здороваемся с послом и его женой. Причём, несмотря на их фраки и вечернее платье, моя одежда на фотографии смотрелась вполне себе уместной, поскольку рядом стояла потрясающей красоты девушка в открытом вечернем платье. – Аня получилась прекрасно, – прокомментировал я и повернул голову к ней, – найди этот выпуск, вырежи и повесь над рабочим столом, чтобы все обзавидовались. Или вообще, саму газету потом эту в рамку вставь.

– Иван! – смутилась она.

– Так, что там дальше, – вернулся я к фотографиям. На второй была как раз та ситуация, когда с Ани сползло платье, но, к моему большому облегчению, на ней был изображён лишь хохочущий я, аккуратно прикрывающий Аню и поправляющий ей платье, а её грудь не просматривалась вообще, так, только небольшой контур, обозначающий, что она точно девушка.

– Фух, – я показал ей фотографию, – пронесло. Кто гений? А? Я гений!

Почему-то вместо признания заслуг мне отвесили подзатыльник, но товарищ Белый сделал вид, что ничего не видел.

Я стал читать дальше: обсуждались переговоры, затем фотография за столом, где я мило ухаживаю за своей спутницей, а она благодарно смотрит на меня в ответ.

Пробежавшись ещё дальше по тексту, я увидел только то, что жена посла Джейн обещала устроить восходящей звезде советского спорта показ картин американских художников, поскольку он выказал интерес.

Отдав фотографии Ане, я перевёл взгляд на комитетчика.

– Я так и не понял, что из этого привело вас к нам? На мой взгляд, ничего, что не могло подождать до завтра.

Девушка рядом со мной покраснела, взяв у меня вторую фотографию с платьем.

– Какой ужас, видно часть груди!

– Аня, ничего там не видно, – изумился я, – видишь, я рукой всё закрываю, плюс лейкопластырь. А в остальном, что ты хочешь, ты же не мальчик, чтобы совсем ничего не было видно.

– Мне так стыдно! – она приложила руки к пылающим щекам.

– Стыдно было бы, если бы я на секунду промедлил, а до этого не пришло в голову всё заклеить, – я покачал головой.

– Так это ты наклеивал его? – заинтересовался комитетчик, влезая в нашу перебранку.

– Вы же сами там были с нами, в МИДе, – я удивлённо на него посмотрел.

– А, вы уже тогда, – понятливо покивал он головой, – понятно.

Аня злобно на меня посмотрела.

– Болтун – находка для шпиона, – продекламировала она.

– Да не собираюсь я ничего скрывать, – огрызнулся я, – будешь дёргать меня, при всех начну целовать.

– Ваня, это было бы не очень уместно, – вступился за девушку товарищ Белый.

– Да знаю я. Так, просто грублю старшим, – нехотя ответил я.

– Если бы не вторая фотография, – Аня подняла на него взгляд, вернув фотокопии, – всё прошло бы совсем хорошо. Почему вы говорили тогда о плохих новостях, если вам самому дали повышение?

– Первое – ваш отец теперь точно будет знать, что вы в отношениях, – он загнул один палец, – второе – вопрос о приёме в американском посольстве как грамотно организованной операции прикрытия обсуждали сегодня на самом верху. Эти фотографии были внимательно осмотрены, текст изучен, было принято решение посмотреть реакцию американского общества на эти новости и потом разбираться с вами обоими.

– А вас-то уже почему наградили? – удивился я.

– Я операцию провёл, – улыбнулся он, – причём, как было признано, на наивысшую оценку.

– Мы за вас рады, но что значит, будет решено по нам?

– Хм, – он смутился, – если реакция на новости у американского общества будет положительной, предложено сделать из вас фиктивную пару на время, тем более что какое-то трепло наплело про жениха Анны Константиновны из КГБ, и американцы с радостью воспримут сплетню о том, как молодой перспективный спортсмен увёл такую красотку у человека из кровавой гебни.

Я изумлённо на него посмотрел, не веря, что слышу эти слова от самого комитетчика.

– Ну, тут мы, конечно, сработали на опережение, тем более жених у неё и правда есть, и он правда из КГБ, – хмыкнул я и едва успел увернуться от её руки. – Аня, – нахмурился я, – мы ещё даже не женаты!

Она была не рада подобным новостям.

– С отцом предвижу проблемы, – ответила она ему.

– Я потому и решил вас предупредить, заодно показать статью, – он забрал все фотокопии и поднялся со стула, – спасибо за чай, могу ещё дать совет. Держите пока ваши чувства в секрете, если будет принято решение по вам, кому-то поручат операцию по вашему воссоединению. Точно не мне, это не наш профиль, и так вчера не по специальности работали.

– КГБ на полном серьёзе планирует операцию сводничества? – ударил я себя по лбу. – Остановите Землю, я сойду.

Он посмеялся и, простившись, вышел, Аня пошла его провожать.

– Обломал весь секс, – прокомментировал я, когда она вернулась и задумчиво села на его место.

– Ты можешь к себе вернуться? – попросила она меня. – От таких новостей голова кругом, мне нужно подумать, с мамой осторожно посоветоваться, пока отец не узнал.

Я поднялся, подошёл и обнял её.

– Не пропадай только, пожалуйста, надолго.

Она подняла голову и подставила губы для поцелуя. Поцеловав Аню, я собрал оставшиеся вещи и покинул её дом.

Глава 2

Вернувшись на тренировочную базу, я сразу же получил втык от тренера за то, что пропал и не предупредил его, но быстро его успокоил, сказав, что всё согласовано с кураторами, и вообще, ему должны были об этом сказать.

– Сам мог позвонить хотя бы, – пробурчал фронтовик, но отстал от меня.

Поняв, что двадцатку бегать уже поздно, я переоделся и отправился на лёгкую пятёрочку, блаженно щурясь на солнце. Неожиданно отношения с Аней вышли на новый уровень, а я не знал, как к этому относиться. С одной стороны, она сама сказала, что они временные, поскольку для себя она хочет иного, с другой – я всё время балансировал на зыбкой грани. Мне постоянно нужно было играть взбалмошного подростка, это настолько сильно у меня внедрилось в сознание за эти годы, что я иногда сам удивлялся, как взрослый мозг быстро на это перестроился и подогнал стандарты поведения под юное тело с гормональными перепадами настроения. Мне было сложно порой разделить, где я должен поступать как взрослый, а где как подросток, настолько всё стало зыбко. А находиться постоянно рядом с профессионалами своего дела и пытаться притворяться, не ведя себя как подросток во всём, даже в мелочах, было бесполезно, уверен, меня бы давно вычислили и отвели куда надо, позадавать вопросы. С нынешним же поведением все видели перед собой пусть и талантливого не по годам, но подростка, и меня это совершенно устраивало, пусть и какая-то взрослая часть сознания этому противилась.

Выбранная же линия поведения давала результаты, и меня это полностью устраивало, гораздо сложнее было бы интегрироваться в общество, если бы меня принимали за взрослого в детском теле. В людях это вызвало бы как минимум неприязнь, поэтому требовалось задвинуть подальше возмущающуюся взрослую часть сознания, которая обиженно ныла, что я веду себя… как подросток, являясь взрослым. Приходилось придерживаться нынешней линии поведения – изображать болтливого, взбалмошного, не видящего берегов подростка, у которого проявляются признаки звёздной болезни от успехов.

С этими мыслями я вернулся с пробежки на стадион, сразу замечая, что на нём вместо спортсменов маячат знакомые крепкие парни в костюмах. Приглядевшись, я увидел на трибуне сидящего товарища Петрова – отца Ани. Понимая, что её опасения, видимо, сбылись, я вздохнул и ускорился, подбегая к нему. Он меня увидел и ждал, поэтому, едва я остановился рядом, комитетчик, хмуро осматривая меня с ног до головы, спросил:

– Что в этот раз? Тайфун? Наводнение?

– Не понимаю, о чём речь, – я решил не давать ему информации, пусть сам скажет, о чём ему стало известно.

– Всё ты понимаешь, сопляк! – рявкнул он, приподнимаясь с лавочки. – Ты ведь жизнь девочке портишь! Прощелыга мелкий!

– Расскажите, пожалуйста, в чём я ей порчу жизнь, по вашему мнению?

Он зло на меня посмотрел.

– У Ани есть жених, если ты не знал, хороший парень, они знакомы с детства! И тут появляешься ты, и она полностью меняется, даже отказываясь обсуждать тебя и ваши отношения! И это со мной! С отцом, от которого у неё никогда не было никаких секретов!

«Фух, ну хоть главное ему, видимо, неизвестно, – облегчённо вздохнул я, – он думает, что мы пока только встречаемся».

– И теперь это! – он показал пачку знакомых фотокопий. – Кто тебя уполномочил рассказывать о ней хоть что-то?!

– Товарищ Петров, – я посмотрел ему в глаза, подойдя вплотную, поскольку понял, что в покое он меня не оставит, а это значило, что, поскольку Ане я обещал ничего не рассказывать, нужно, чтобы он до всего докопался сам, ещё и при этом не доставал дочь расспросами, – а давайте поиграем с вами в игру «Проведи расследование»?

– Что? – он осёкся, не понимая меня. – Какую игру, что ты несёшь?!

– Простая такая игра, – я пожал плечами, – вы выключите роль отца у себя в голове, включите роль сотрудника органов государственной безопасности и проведёте расследование в МИДе на тему: «О чём молчат молоденькие, симпатичные сотрудницы, работающие там не больше пяти лет». Как его закончите, снова включите роль отца, и мы вернёмся к этому разговору, а пока простите, если вы не хотите меня арестовать, мне нужно тренироваться.

Он с недоумением посмотрел на меня, но ничего не сказал, а поднялся и пошёл на выход со стадиона, охрана последовала за ним.

***

Время до начала сезона бежало неумолимо, и я отказался от всего, что не касалось тренировок. Хотя товарищ Белый часто появлялся и намекал, что пора бы начать романтические ухаживания за Анной Константиновной, как это было указано в спущенном сверху плане. А я ему говорил, что это подождёт, нужно сначала подготовиться к соревнованиям, с Аней я смогу начать встречаться только после окончания сезона. Мы с ней с того самого дня и не виделись больше, она мне не звонила, а я, уйдя с головой в тренировки, не хотел навязываться.

И да, этот идиотский план «расставание с женихом из КГБ» утвердили на самом верху, поскольку в Америке только что кипятком не писали от советской пары, попавшей на страницы всех их газет. Как мне говорил товарищ Белый, развернулись целые баталии в обсуждениях, уместно ли было прийти на великосветский приём в том, в чём пришёл я. Были противники этого, говоря, что это «ту мач», но имелись и защитники, которых оказалось большинство, особенно среди молодёжи, поскольку они правильно угадали, что это стиль Лиги большого плюща, а точнее, скопированный с покойного президента, которого любила вся Америка. Журналисты даже обратились к вдове Джона Кеннеди – Жаклин, чтобы она посмотрела мои фотографии и оценила их. Женщина подтвердила, что да, муж любил так одеваться, на светские приёмы в том числе, и особо это раньше никого не волновало. Ещё она подметила, что если бы этот советский парень был один, она бы ещё выразила сомнения в его стиле, но в присутствии рядом красивой девушки в вечернем платье явно от хорошего дизайнера мой стиль должен только подчёркивать – «да, я знал, что нужно надеть фрак, но я спортсмен, поэтому оденусь как удобно мне, но, чтобы не смущать вас, смотрите, сколько времени мы потратили на мою спутницу».

Закончив разборы со мной, критиканы переключились на Аню, некоторые пытались высмеять её неумение носить подобные платья или принять помощь кавалера по разделке лобстера, но и тут восторженная часть публики стала защищать уже её, говоря, что такой красавице позволено вообще всё. Особый шарм всё обрело, когда стали обсуждать, почему мы не вместе, а просто друзья, ведь на фотографиях явно тепло друг к другу относимся. Лучше бы мы сошлись и были такой красивой парой и в жизни, чем она сейчас живёт с агентом ужасного КГБ.

Всё это, сочно смакуя подробности, приносил мне комитетчик, радуясь словно ребёнок. Он также по секрету сказал, что звонили даже из ЦК, поинтересовавшись, почему это целую неделю в Америке обсуждают только двух советских граждан? У них там совсем, что ли, пообсуждать нечего? Когда было доложено, что это ведётся операция КГБ по созданию положительного облика советского гражданина на Западе, оттуда тут же в приказном порядке было сказано операцию продолжать! Пару соединить на время, пока вся эта говорильня в американских газетах не утихнет! Ну и, конечно, получив высочайшее дозволение, тут же задействованные механизмы пришли в движение, на нас завели отдельную папку, стали выделяться люди и, главное, деньги, и всё это подписывалось с грифом «срочно», «секретно». Поэтому товарищ Белый уже даже не намекал, а требовал ото всех отрабатывать зарплату и показывать американцам результаты нашей совместной работы, пока эта тема не сошла на нет, отодвинутая другими новостями.

Поняв, что он от меня не отстанет, я спросил его, что он собрался делать? На что комитетчик, загадочно улыбаясь, ответил, что всё, что мне будет нужно, – это просто подыграть и не говорить ничего Анне Константиновне. Подробности выдавать отказался, сказал, что для журналистов лучше показать естественную реакцию. У меня почему-то от этих слов ёкнуло в желудке.

***

До старта чемпионата Европы в Киеве оставалась неделя, я паковал немногочисленные вещи, намекая Сергею Ильичу, что пора заменить форму и обувь, в которых я выступаю, поскольку после последнего чемпионата они весьма поизносились.

Причём я говорил, что, если он не хочет тратить деньги фондов СКА, я готов купить всё за свои, пусть только найдут где. В «Спорттоварах» и близко ничего подобного нет. Кузнецов отмахивался, говорил, и это пока нормальное, а я слишком уж придирчивый. Все бегают и не жалуются, один я ною постоянно по этому поводу, и так уже тренировочных комплектов одежды у меня целых четыре штуки, солить их, что ли.

Объяснять советскому человеку, что у меня три тренировки в день и я не хочу в мокрое и потное влезать каждый раз, было бесполезно. Он ещё хотел меня заставить самого всё это стирать, но, к счастью, удалось пристроить одежду в прачечный комбинат при нашей воинской части, а то я бы с ума сошёл, ещё и обстирывая себя сам, тратя на это драгоценное время.

– Так, жду тебя у КПП, – он подхватил свой вещмешок и вышел из комнаты.

Я закинул последнюю футболку и повернулся к двери.

– Спуститесь, пожалуйста, на стадион, товарищ Добряшов, – на пороге, словно тень, появился худощавый, среднего роста человек с такими холодными глазами, что я мигом подхватил свой вещмешок и пошёл за ним. Когда мы вышли на поле, я увидел, что как-то слишком много кругом охраны и ни одного спортсмена.

– Вас ждут, – он показал на лавочку на трибунах, где на том же самом месте, что и в прошлый раз, сидел товарищ Петров, а рядом с ним – неизвестный мне человек в костюме-тройке.

– Добрый день, – я подошёл к ним ближе.

Оба они были примерно одного возраста, и отец Ани показал своему спутнику на меня, сказав только одно слово:

– Вот.

Тот оглядел меня с ног до головы и покачал головой.

– Читал уже. Наш пострел везде поспел.

Они замолчали, смотря на небо, а я стоял и переминался с ноги на ногу, понимая, что лучше сейчас молчать. Я не знал, кто второй, но, судя по количеству охраны, явно большая шишка. Прошло минут пять, прежде чем он повернулся к отцу Ани.

– Ну хорошо, отправлю я его туда, где одни бараны. Что делать со Светой? Зиной? Аней, наконец?

– Жёнам точно ничего не скажем, сошлёмся на его ошибку в работе, – замотал головой отец Ани, – я правду Свете не смогу рассказать.

– Да и я тоже, – второй опустил голову.

– Простите, можно я пойду? У меня самолёт скоро, – сделал я попытку незаметно ретироваться.

Оба не обратили никакого внимания на мою просьбу, снова замолчав.

– В ноябре открытый турнир по боксу на Кубок Москвы, – снова заговорил неизвестный мне человек, – подготовь, пожалуйста, к этому времени всё. По окончании он улетит куда-нибудь в Узбекистан в горный аул.

– Хорошо.

Тут они оба посмотрели на меня.

– А вы, молодой человек, раз эту кашу заварили, поговорите с Аней. Подберёте нужные слова.

– Э, нет! Я вообще ничего не должен был вам рассказывать, я слово ей дал!

– А ты ничего и не сказал, мы сами нашли, – хмыкнул её отец, – про всякие игры в расследования просто не нужно упоминать, и всё. Поговоришь? – с нажимом спросил он, смотря мне в глаза. – Она меня избегает, и теперь я знаю почему, что разрывает мне сердце, как отцу, который не уследил, не подставил вовремя своё плечо. Эх, что сейчас говорить даже об этом.

Взмахнул он рукой при этих словах.

– Ну тогда на моих условиях, – я пожал плечами.

Оба ахнули.

– Ну, я же говорил, – хмыкнул её отец, – в этом он весь.

– Давай сначала узнаем, что он хочет, – поднял руку собеседник, – всё же, если бы не он, мы бы так ничего и не узнали.

– Чего ты хочешь? – это уже ко мне он обратился.

– В общем, вы перед этим Новым годом сообщите ей радостную новость, что открылась вакансия помощника посла в ГДР и она прошла отбор, – я спокойно на них посмотрел, – ну и там, чтобы ещё работал кто-то из хорошей семьи, порядочный, можно даже моложе её, с большими перспективами на будущее и желательно в неё влюблённый по уши парень.

Они удивлённо посмотрели на меня, затем переглянулись.

– Я думал, ты себе что-то попросишь, – сообщил первый, – ну, раз ты про это сказал, то будь добр, объясни свою просьбу. Ведь её выполнение значит, что вы расстанетесь, а, насколько мне известно, она тобой сильно увлечена.

– Аня добрая, порядочная девушка, обучалась в лучшем университете, имела практику работы за границей, работает в МИДе. Сливать это всё в унитаз ради какой-то мимолётной любви я считаю неправильным. Я простой деревенский парень, ей точно не пара, поэтому, если есть шанс сделать её счастливее, то вот мои условия: я поговорю с Аней насчёт Евгения, также и о вас, ну и потом, когда придёт время, сделаю всё, чтобы она приняла приглашение на работу за границей.

– И ты ничего не хочешь для себя лично? – удивился её отец.

«Я бы, конечно, спросил сейчас про Пня, но вдруг кто-то из вас его курирует? Тогда звезда подающего надежды советского спортсмена закатится, не успев родиться, а моё тело никто и никогда не найдёт», – я с трудом поборол в себе соблазн заговорить о том, о чём у меня пока не было никакой информации.

– Ну, если вы, конечно, настаиваете, отказываться не буду, – я пожал плечами, – поговорим об этом, когда она уедет в ГДР.

– Подмётки рвёт на ходу, – хмыкнул неизвестный мне человек.

– Нагл не по годам и чинам, – согласился с ним отец Ани.

Они задумчиво помолчали.

– Ладно, быть посему, если ты не против, – первый человек поднялся и посмотрел на Аниного отца.

– Это точно лучше, чем сейчас.

– До свидания, Иван, – ко мне обратился неизвестный, – удачи на соревнованиях.

– До свидания, товарищи, – попрощался я, поняв, что разговор закончен, и, повернувшись, бросился бегом к КПП, предчувствуя, что снова получу нагоняй от Ильича.

– Вроде ничего так смена подрастёт, – проводив взглядом убегающего подростка, задумчиво сказал товарищ Серго.

– Он откажется, его интересуют только спортивные победы. Даже в Новый год тренировался, хотя никто его об этом не просил. Все тренеры в один голос говорят, что он не человек, а машина по зарабатыванию медалей. Сильно рассчитывают на медали Олимпиады в Мексике по его дисциплинам. Впервые в истории Советского Союза.

– Попрошу тогда товарища Белого не гнобить сильно молодой талант, – покивал первый, – и ты это, когда он поговорит с Аней, зайди ко мне, расскажи. У самого сердце разрывается от горя, ума не приложу, как до этого могло всё дойти.

– Обязательно.

Они поднялись и попрощались, уходя со стадиона и забирая с собой многочисленную охрану.

Глава 3

Перелёт в Киев не занял много времени, как, впрочем, и обустройство в одной из частей, имеющих спортивную роту. Я отказался от гостиницы, попросив лучше место, где был стадион для тренировок, что мне предоставили без малейших проблем, заселив в офицерское общежитие, пусть и не такое комфортное, как было у меня в Москве.

Обустроившись, мы с тренером пошли подавать документы на меня, точнее, он подавать, а я просто посмотреть город, поскольку хотел отдохнуть от полёта и состоявшегося разговора. Жалел ли я, что с Аней придётся расстаться, едва у нас что-то получилось? Да, несомненно. Она мне очень нравилась, хотя в ней временами проскальзывали властные нотки доминирования, но в остальном мы друг друга устраивали, не напрягая своим обществом. Хотя, может, я это придумал себе сам? И на самом деле чувствую влюблённость только я? Ведь больше месяца прошло с того дня, когда мы впервые занялись любовью, и потом она попросила меня уйти, поскольку ей нужно было подумать. С тех пор от неё не было никаких известий, а сам я был слишком занят тренировками, готовясь к соревнованиям.

После них встретиться с ней нужно будет обязательно, ведь я обещал её отцу, и нужно было так подобрать слова, чтобы донести до неё знание того, что оба мужчины в курсе ситуации и сами разберутся теперь с Евгением. Причём сам я не очень был доволен его наказанием, как-то слишком слабо для насильника шестерых девушек. Тут мне по-хорошему пригодился бы совет более опытных людей, а из таких я знал, пожалуй, только инструкторов из школы КГБ, которые не станут трепаться о том, что я рассказал. А то, например, товарищ Белый, несмотря на наши с ним нормальные отношения, точно бы меня сразу же слил руководству за подобную самодеятельность.

«Ладно, после окончания сезона разберусь с накопившимися делами, – решил я, освобождая голову от всего, – сейчас нужно думать о соревнованиях».

Вынырнув из воспоминаний, я стал больше смотреть по сторонам. Что можно было сказать про город? Он красив и очень зелен, намного зеленее, чем Москва. Много открытых кафе, пельменных, где отдыхал народ, и очень много иностранцев. Я с одного взгляда мог отличить советского человека от любого другого, а их было здесь непривычно много: французы, немцы, очень много поляков и других представителей стран Варшавского договора. Почти все передвигались в составе больших и маленьких групп в сопровождении строгого гида.

Перед зданием, где проходила регистрация, столпилось ещё больше людей, и Сергей Ильич пошёл с документами внутрь, искать тренеров сборной СССР, поскольку меня подавали в общей заявке, а я сам остался на улице, присев на свободное место на лавочке, на которой уже сидели люди.

Несмотря на сентябрь, солнце ещё было тёплым. К сожалению, насладиться спокойными минутами мне не удалось. Поскольку почти сразу появившаяся тень заслонила солнце. Пошевелившись, я открыл глаза. Передо мной, уперев руки в бока, стояла девушка в самом простом платье и даже без лёгкого макияжа на лице, в общем, полная противоположность того, что мне нравилось. Причём, судя по её лицу, она была чем-то крайне недовольна.

– Товарищ девушка, можно вас попросить найти другое место для стояния? – вежливо обратился я к ней.

– Что? – удивилась она, но почти сразу вернула недовольное выражение на лицо, – а, нет. Вы, товарищ Добряшов, проявляете себя как крайне несознательная личность, и я, как корреспондент газеты «Комсомольская правда», должна вам об этом заявить, раз уж не нашлось никого другого!

Я тяжело вздохнул, вот точно сейчас не хотелось никаких объяснений ни с кем, но, с другой стороны, и вставать с лавочки тоже желания не было.

– Ну, тогда и я должен вам заявить, что подходить на улице к незнакомым людям и что-то у них требовать – это как минимум невежливо.

Она открыла рот, а по её лицу пошли пятна.

– Я вас знаю, вы Иван Добряшов! – обличила она меня.

– Хорошо, если вы не понимаете, о чём я говорю, то и не поймёте. Вернёмся к сути претензии. В чём же, по вашему мнению, заключается моя несознательность? – лениво поинтересовался я.

– Вы отказываетесь давать интервью! – возмущённо заметила она. – Причём многие мои коллеги уже жаловались ранее на вас руководству. К сожалению, вы просто неуловимы, чтобы вам это высказать в лицо.

«Послать или не послать, вот в чём вопрос», – тоскливо подумал я и решил, что, наверно, стоит поговорить, раз я пока всё равно ничем не занят.

– У меня есть немного времени, можете спрашивать, – пожал я плечами.

– Да? Вы серьёзно? – её боевой запал быстро сдулся, но она постаралась взять себя в руки, достала карандаш, блокнот и велела мне подвинуться. Сильно сдвинуться не удалось, поскольку рядом сидели люди, и так получилось, что на меня пахнуло тонким запахом кислого пота, когда она, опустившись рядом, прижалась ко мне ногой.

«Спокойствие, только спокойствие», – подумал я, принимающий душ после каждой тренировки, да ещё дополнительно утром и вечером.

Она задумалась, затем стала со скоростью пулемёта выстреливать вопросами, на часть которых я отвечал, но те, что касались моей биографии, старался обходить стороной.

– Какая-то чушь получается, товарищ Добряшов, – возмутилась она спустя десять минут, – по вашим словам, всё, что вы делаете, – это только тренируетесь. А как же общественная жизнь? Комсомольское движение? Шефство над пионерами?

– Я спортсмен, моя задача – зарабатывать для страны медали, желательно высокого достоинства, – я пожал плечами, – а для этого мне нужно улучшать своё тело.

– Но это как-то неверно, не соответствует тому, что завещал нам Ленин! – продолжала она возмущаться, – нет, я обязательно это отражу в своей статье как ваш главный недостаток, товарищ Добряшов. Я уверена, что к этому вам точно нужно изменить своё отношение.

– Интересно, – я прямо изумился, с какой лёгкостью она раздаёт советы, которых к тому же никто у неё не просил, – а позвольте спросить, кто вам дал право советовать мне, что будет лучше для меня?

Девушка рядом со мной открыла рот от возмущения.

– А вы ещё и хам, Добряшов! – она, словно подброшенная пружиной, слетела со скамейки. – Я так и знала, что не всё чисто у вас за душой! Комсомолец не может так явно игнорировать свои обязанности!

Она начала говорить громко, обличая меня, и многие стали обращать на нас внимание, поэтому мне пришлось нехотя встать и уйти, несмотря на разгневанные крики в спину. День был окончательно испорчен, поэтому я пошёл обратно в часть, занявшись тренировкой.

***

– Глянь, Вань, – с утра, когда я вернулся с пробежки и принял душ, чтобы переодеться в чистое, Сергей Ильич смущённо положил на стол газету, – с утра все только и говорят про тебя.

Я удивился и посмотрел на свежий номер «Комсомольской правды», где огромными буквами на первой же полосе и главной странице было написано: «Когда личное становится выше общественного».

Пробежался глазами по разгромной статье, где обличали несознательного меня, который личные интересы по завоеванию медалей ставит над общественной пользой, да ещё и гордится этим! Да и в целом надо ещё разобраться с данным спортсменом, как он вообще с таким подходом стал комсомольцем! Неужели те, кто его принимал в организацию, не видели его антисоветскую сущность?

– Ну, всё по делу, Сергей Ильич, – я поднял на него взгляд, – медали для меня действительно важнее всего. Я думал, и для вас тоже. Иначе ради чего мы пашем с вами и проливаем пот?

– Как-то нехорошо это, Вань, – он покачал головой, – может, встретишься с ней? Поговоришь? Пусть перепишет статью.

– Я с этой коровой на одном поле срать не сяду, Сергей Ильич, – покачал я головой.

– Просто, Вань, точно тебе говорю, не к добру это. Первая страница, такая плохая статья за пару дней до соревнований, будто специально.

– Сергей Ильич, выбирайте: золотые медали Кубка Европы или шефство над пионерами?

От такой постановки вопроса он стушевался.

– Надо будет товарищу Белому показать, пусть разберётся, – пробурчал он, забирая газету с собой.

Я же выкинул из головы этот случай, отправившись тренироваться.

***

– Иван, привет, – услышал я знакомый голос и, повернув голову, увидел комитетчика. Отстёгивая лямки парашюта, я передал его тренеру, сам зашагал навстречу прибывшему.

– Приехали? – пожал я протянутую руку.

– Да, – хитро улыбнулся он, – и Анна Константиновна тоже.

– Так и не расскажете, в чём конкретно нужно моё участие? – вяло поинтересовался я, поскольку ещё в прошлый раз он отбрил меня по этой дурацкой операции.

– Не волнуйся, тебя, когда надо, подведут, уведут, от тебя лишь естественные реакции нужны для красивых фотографий, – хмыкнул он.

– Вы, кстати, видели, товарищ Белый, что про Ивана написали в газете? – подошёл к нам Кузнецов.

– Да, тут самое интересное, – скривился он, – нам рекомендовали в это не вмешиваться.

– Вам?! – изумились мы с тренером в один голос.

– Да, из ЦК Украинской ССР, – он посмотрел на меня, – признавайся, кому ты успел на ногу тут наступить?

– Эм, пока не припомню такого факта, – соврал я.

Он подозрительно посмотрел на меня, но, видя, что я никак не реагирую, пожал плечами.

– Не подходи, в общем, больше к местным корреспондентам, от греха подальше.

– Хорошо, товарищ Белый, – согласился я, – буду пореже выходить в город.

– Ну вот и отлично. К соревнованиям готов?

– Стараемся, – я показал на свои приспособления, которые были доставлены нам военным бортом.

– Ладно, как спектакль начнётся, я предупрежу тебя, – подмигнул мне он и, повернувшись, пошёл обратно.

– Мутное дело, Ваня, если даже комитетчиков отваживают, – покачал головой тренер.

– Кто спорит, Сергей Ильич, – согласился я с ним, – вы там посматривайте на всякий случай за моей водой и формой, чтобы кто чего не подсыпал или не подложил.

Он изумлённо на меня посмотрел.

– Ты сдурел, что ли? Даже думать о таком стыдно! Мы у себя, в СССР!

– Сергей Ильич, ради меня, просто присмотрите.

– Хорошо, и Илюшу предупрежу, – сдался он, видя, как умоляюще я на него смотрю.

– Спасибо!

***

На следующее утро мы успели только легко позавтракать, как пришёл автобус. Всей толпой погрузившись в него, поехали к Центральному стадиону, где и проходили соревнования. Журналистов было приличное количество, я почти сразу попал под вспышки фотокамер. Мне пытались задавать вопросы, но я лишь извинялся и говорил, что все вопросы после соревнований, сейчас мне нечего комментировать.

Пройдя длинными извилистыми коридорами, мы с тренером и Ильёй-массажистом попали в раздевалку, где находились атлеты-мужчины сборной СССР по различным дисциплинам. Спринтеров было мало, поэтому приветствия не заняли много времени. Остальные хоть и смотрели на меня с лёгким интересом, желания познакомиться не выражали, а сам я, понятное дело, ни к кому не лез. Разложив форму рядом с собой, я не спешил переодеваться, поскольку нам сказали, сначала должна была пройти вводная часть.

– Сейчас будет немного говорильни, – об этом мне на ухо прошептал тренер, – услышите, чего от вас ждут и чего не ждут, тут в Киеве это всегда так.

Сергей Ильич оказался прав, вскоре в и без того многолюдную раздевалку подтянулись партийные бонзы и произнесли пламенные речи о том, что страна ждёт от нас побед и первого места в общекомандном зачёте, в противном случае грозились усиленными тренировками между соревновательными днями и спортивным лагерем после, где нам покажут, как нужно правильно тренироваться, чтобы приносить победы. От подобного уровня ереси у меня чуть уши не свернулись в трубочку, хорошо ещё, что через двадцать минут раздался звонок, и они поспешили на выход, поскольку некоторым спортсменам нужно было расходиться по своим раздевалкам и готовиться, а те, у кого ничего не было сегодня, отправились на трибуны в качестве зрителей.

Пожав плечами, я повернулся и увидел, что майка, лежавшая рядом со мной на лавке, чуть сдвинута и лежит не так, как я её оставил двадцать минут назад. Я оглянулся, но рядом, кроме тренера и Ильи, никого не было.

«Сам сдвинул и не заметил? – задумался я. – Хотя после той журналистки лучше всё проверить».

Аккуратно касаясь кончиками пальцев, я осмотрел майку, шорты, не нашёл ничего подозрительного, но вот когда взял шиповку, стелька внутри как-то странно блеснула.

– Сергей Ильич, – я отставил первую и взял вторую, у которой тоже, если хорошо присмотреться, был схожий едва видный блеск.

– Да, Вань, – он повернулся ко мне.

– Вы ничем не мазали стельки?

– Нет, конечно, ты же к своей обуви никого не подпускаешь, – удивился он.

– Мне не нравится, как выглядит обувь, нужно найти новые шиповки.

– Какие новые, ты чего?! – удивился он. – Тебе выходить на дорожку через десять минут!

– Сергей Ильич, а кому я сто раз говорил, что нужно иметь запасные? – вкрадчиво спросил я. – Кто говорил, что и эти ещё отличные?

– Да что ты придумываешь! – он возмущённо подошёл, забрал у меня одну шиповку и сунул туда руку. – Видишь, ничего…

Тут он вскрикнул и быстро вытащил её, тряся на воздухе.

– Б…ть, щиплет, словно в крапиву залез, – поморщился он.

– Идите руку под проточной водой подержите, – выпроводил я его из раздевалки, а сам, приказав Илье не отходить от наших вещей, пошёл попрошайничать. В свете того, что непонятно было, что произошло, я и форму решил не надевать, не то что шиповки.

Тренеры команды СССР, узнав о случившемся, забегали, засуетились, но найти форму нужного размера, ведь я был самым высоким и массивным из спринтеров, так и не смогли. Зоя Евсеевна рассеянно смотрела на машущего рукой Сергея Ильича, которого решили направить на всякий случай в больницу, поскольку он всё жаловался на руку, которую словно что-то кололо.

– Снимаемся со ста метров? – она повернулась к главному тренеру, который закусил губу от досады.

– Шорты и майку я могу взять у метателей ядра, размер сможем подобрать, – он досадливо осмотрел меня, – а что с обувью делать? У нас нет на него ничего.

– Несите форму, – распорядился я, и вскоре слегка потрёпанный комплект сунули мне в руки.

– Пять минут! – Зоя Евсеевна взволнованно на меня посмотрела, затем, видя, что я спокойно переодеваюсь, удивлённо спросила: – Ты что? Босиком собрался бежать? Сдурел? Ноги собьёшь сразу! Давай лучше снимем тебя со ста метров, побежишь только двести?

– Зоя Евсеевна, – я спокойно на неё посмотрел, – вы лучше до следующего забега найдите мне обувь.

– Ты уверен, Иван? Одна медаль не стоит того, чтобы получить травму, – она обеспокоенно на меня посмотрела, и я понял, что она искренне за меня переживает.

Подойдя к ней, я попросил, взяв её за руку.

– Зоя Евсеевна, просто найдите мне обувь.

Она судорожно кивнула и бросилась из раздевалки.

– Илья, за наши вещи теперь отвечаешь головой, – обратился я к массажисту, который судорожно кивнул, таких подстав у нас ещё никогда не было.

Выходя вслед за всеми спортсменами, я занялся колодками, а нас стали представлять стадиону. Мои соперники внезапно все повернулись ко мне, смотря на мои босые ноги. Судья на старте так же удивлённо поинтересовался у меня, почему я босиком и точно ли готов бежать. Я лишь кивнул, он, пожав плечами, сказал нам приготовиться.

Выстрел привычно поднял меня из стойки, и я, внутренне чертыхаясь и матерясь, бросился догонять соперников, поскольку старт без шиповок был просто ужасным. Догнать мне их удалось лишь на сорока метрах и финишировать вторым, поскольку ноги приходилось беречь и, как в школе-интернате, чуть больше внимания уделять грунту перед собой, чем состоянию тела и правильной технике бега. Время в связи с этим получилось соответствующим, но поскольку в следующий забег выходили трое лучших, я, конечно же, тоже прошёл дальше.

Когда я возвращался под трибуны, стадион недовольно гудел, слышался свист. Я демонстративно приложил руку к уху, но, не услышав аплодисментов, отмахнулся, заходя в комнату ожидания, а затем в нашу раздевалку.

Почти сразу туда забежала и Петрова. Она была мокрая от пота. Волосы едва не торчком стояли на голове.

– Ваня, нету обуви, – едва не плача, в отчаянии сообщила она.

– Зоя Евсеевна, до завтра найдёте? Мы не в Москве, я не могу пойти по знакомым.

– А как же ты сегодня будешь бегать?

– Так же, как и сейчас, – вздохнул я, обращаясь к Илье, – помассируй, пожалуйста, ступни и голеностоп, болят с непривычки.

Он кивнул и занялся ногами. Сначала влажным полотенцем протёр подошвы от смеси глины и гравия, затем занялся самими ногами. Петрова, понаблюдав минуту, покачала головой и пошла к выходу.

Глава 4

Второй мой выход на стадион снова ознаменовался недовольным гулом, но я лишь безэмоционально прошёл к своей дорожке. Новые спортсмены сразу посмотрели на мои ноги, удивлённо переглянувшись, но никто не подошёл ко мне c вопросом, и я занял колодки.

В этом забеге я пришёл третьим, поскольку соперники попались сильнее, так что пришлось ускорить бег в ущерб безопасности, но даже это позволило занять мне только третье место. Увидев ещё более худший результат на табло, чем в первом забеге, я услышал недовольные выкрики с ближайших трибун, там даже кричали: «Позор». Я снова дошёл до входа в подтрибунные помещения и приложил руку к уху, словно показывая, что слышу всё. Свист усилился.

Когда я вернулся, Илья мне прошептал:

– Прибегал товарищ Белый, забрал у меня твою форму и шиповки. Я ведь правильно сделал, что отдал?

– Да, молодец, – я похлопал его по плечу, – правый голеностоп, бежать всё труднее.

Он кивнул и занялся ногой. Сегодня был ещё четвертьфинал стометровки, на который я привычно вышел босиком, чем ещё больше разозлил болельщиков, соперники лишь криво улыбались, слыша, как меня матерят свои же соотечественники.

Благодаря работе Ильи ноги успели как вспомнить былое, так и правильно размяться, так что в этом забеге я пришёл вторым, пройдя в завтрашний полуфинал. Возвращался я в раздевалку опять под недовольный вой трибун, видимо, ожидавших от меня привычных рекордов в квалификационных забегах.

– Сполосну ноги, потом немного разомнёшь их, – кивнул я Илье, направляясь в туалет, затем, получив массаж и переодевшись, одним из последних спринтеров пошёл на выход, охраняемый милицейским кордоном. Правда, вне его спортсмены вынуждены были пройти до стоявших автобусов метров сто, и тут их могли окликнуть как болельщики, так и журналисты. Правда, соревнования продолжались, на сегодня завершились только самые короткие дисциплины в беге, видимо, все остальные были на стадионе, поэтому, когда вышел, я увидел лишь трёх репортёров, и все были с иностранных каналов.

– Мистер Добряшов, мистер Добряшов, можно ваши комментарии? – они бросились ко мне, видимо, ждали только меня.

Остановившись, я повернулся к ближайшему, который, судя по флагу на микрофоне, представлял какой-то французский канал.

– Что вас интересует? – на английском спросил я его.

Он обрадовался и поднёс ко мне свою аппаратуру ближе.

– Я, как и многие из моих коллег, приехал сюда увидеть вас и ваши рекорды, – заговорил он с акцентом, – почему же вы нас их лишили? Почему вы все забеги бегали босиком, показав очень плохое время? У вас нет обуви?

– Обувь у меня есть, – я спокойно на него посмотрел, – я выходил на старты босиком осознанно. Как и эфиопский марафонец Абебе Бикила в 1960-ом году на Олимпиаде в Риме, я бы хотел привлечь этим жестом внимание всей мировой общественности к детям Африки. Голод, болезни и рабский труд до сих пор нередки на этом континенте, а внимание просвещённой европейской общественности, к сожалению, направлено на другие менее важные проблемы. Так что к вашим читателям я бы хотел обратиться с просьбой помнить о том, что в Африке у детей нет еды, воды, не говоря уже об одежде и даже самой простой обуви.

После моего заявления глаза у всех мгновенно расширились, появились фотоаппараты, и они попросили попозировать меня босиком. Я тут же, не стесняясь, снял с себя кеды и не только попозировал им, но и прошёлся пару раз туда-сюда.

– Господин Добряшов, – обратилась ко мне вторая журналистка в очках, – вам не обидно, что вы выступаете с такой благородной целью, а ваши соотечественники вас освистывают? Я плохо знаю русский, но большинство на стадионе сегодня явно были против вас.

– Я не согласен с вами, – улыбнулся я, – да, некоторые неосознанные личности ожидают от меня чего-то, что они считают правильным со своей точки зрения, но большинство советских граждан, я твёрдо убеждён в этом, поддерживают меня. За них я очень горд и благодарю за поддержку.

– Но… но… – она удивлённо на меня посмотрела, а я уже улыбнулся и извинился перед ними.

– Простите, мне нужно отдохнуть и восполнить силы, завтра после финалов вы сможете задать мне больше вопросов.

Они защёлкали фотокамерами, попытались узнать у меня больше об этом политическом заявлении, но я, извиняясь и широко улыбаясь, направился к автобусу.

Прибыв в часть, где меня поселили, я сразу отправился в душ, затем отдыхать. День выдался уж слишком насыщенным. Закрывая глаза, я всё силился вспомнить, кто был рядом с нами и мог кинуть что-то в шиповки, но людей вокруг было так много, внимание отвлечено, так что я скорее был вынужден признать, что это бесполезно, любой мог сделать, никто бы и не заметил.

Через час появился Кузнецов с забинтованной рукой.

– Прав был ты, Ванюша, – упал он на соседнюю кровать, – видимо, я слишком быстро состарился и не успел понять, когда спорт превратился вот в это.

Тут он потряс рукой.

– Сергей Ильич, врачи сказали, что это было?

– Раскрошенное стекло и какие-то тонкие стеклянные волокна, – скривился он, – они были крайне удивлены такой необычной фракцией. Спрашивали, где я такое вообще нашёл.

– Надеюсь, не ответили? Наш куратор утащил всё на экспертизу.

– Я на дурачка похож? – он покосился на меня.

– Пусть вам будет сейчас обидно, Сергей Ильич, – я повернул к нему лицо, – но я, во-первых, устал вам говорить, что нам нужны резервные комплекты, и, во-вторых, попросил присмотреть за обувью и одеждой. Вы всё напрочь проигнорировали.

Он обиженно засопел и отвернулся от меня, и я от него, раздумывая, стоит ли мне поспать, чтобы выйти на вечернюю пробежку.

– Ладно, Ванюш, извини, – спустя полчаса молчания неожиданно раздалось с соседней койки, – похоже, твои победы явно кому-то не дают покоя, а зная это, я больше не буду расслабляться. На войне, значит, на войне.

Я поднялся и сел на кровати.

– Обещаете теперь серьёзно относиться к моим словам?

– Да, Вань, сегодняшний урок был даже мне нужен.

– Мир? – я протянул ему ладонь, и он пожал её левой рукой. – Ладно, тогда отдыхайте, я на пробежку, – улыбнулся я и пошёл переодеваться.

***

Закончив с разминкой, я побежал нарезать круги, но тут мне наперерез бросился рядовой.

– Товарищ Добряшов! – орал он, махал какой-то бумажкой.

– Чего случилось, служивый? – остановился я.

– Вам записку таксист передал, – он, запыхавшись, остановился рядом со мной.

– Какой таксист? – не понял я.

– Просто приехало такси, водитель пришёл на КПП и попросил передать эту записку вам, – он пожал плечами, – тут адрес какой-то написан и подписано Чёрный Мститель.

Холод окатил меня с ног до головы.

– Спасибо, – я взял у него кусочек картона, на котором корявыми печатными буквами было написано: «Пролетариев 3, 45, Чёрный Мститель».

Побежав дальше по кругу, я пытался собрать мысли в кучу.

«Арапов говорил, Пень переехал в Киев, и все эти подставы с журналисткой и мелким стеклом вполне могли устроить местные, ведь он наверняка, если выпутался из этой истории сухим, знает, от кого были показания, на основе которых началось расследование. Так что это может быть как Ира, так и засада. И ведь никак не проверить, а привлекать КГБ тоже не хочется. Вдруг это и правда Ира».

Поскольку ни даты, ни времени там не стояло, я решил, что нужно пойти, скорее всего, сегодня вечером, возможно, лучше даже сейчас. Чтобы разведать обстановку и присмотреть за местом. Поэтому, вернувшись в комнату, я сказал Кузнецову, что пробегусь за территорией части, затем незаметно для него взял с собой явару и деньги, только после этого вышел наружу. Бежать и правда пришлось, а затем долго искать дорогу к нужному адресу. Наконец я прошёл в арку и посмотрел на двор. Четверо подпитых граждан забивали козла, кучка женщин лузгали семечки, и моё появление точно привлекло их внимание, а поняв это, я сделал вид, что перепутал дома, и снова вернулся на главную улицу. Нужно было прийти сюда позже.

Пошатавшись по городу два часа и увидев, как люди расходятся по домам, я вернулся и сначала убедился, что двор чист, а потом нашёл тёмный угол и стал смотреть за жизнью в окна, поскольку многие не были зашторены.

Рядом со мной неожиданно раздался заливистый собачий лай, а через минуту прибежала девочка лет десяти.

– Фу, Тузик, фу! – схватив собаку за загривок, она стала оттаскивать его подальше от меня.

– Девочка, слушай, ты же пионерка? – обратился я к ней.

Она не очень смело кивнула, косясь на мою спортивную одежду.

– Помоги мне по-пионерски тогда, – спокойно продолжил я, – мне друг встречу назначил, а я вот стою жду его и не понимаю, когда он придёт.

– А он из какой квартиры? – чуть смелее спросила она.

– Сказал 45. Покажешь, где эти окна?

– Да, вон, тёмные, – она без колебаний показала на третий этаж в угол дома.

– О, спасибо большое, – я улыбнулся ей, – ты настоящая пионерка!

Тут она уже гордо кивнула и, забрав собаку, удалилась в другой подъезд.

Я прождал ещё около часа, пока наконец не увидел, как одинокая девичья фигура появилась из арки и, пройдя до подъезда, оглянулась, затем прислушалась. Только после этого поднялась наверх, и вскоре загорелись окна нужной мне квартиры. Знакомый силуэт высветился у окна, она закрыла шторы, лишь слабый свет стал проникать теперь изнутри наружу.

На всякий случай я прождал ещё час, но больше ничего не происходило, никто не появлялся, наоборот, большая часть окон стала гаснуть, люди отходили ко сну. Стараясь успокоить тревожно бьющееся сердце, я прошёл в нужный подъезд, поднялся по лестнице на третий этаж и нашёл старую обшарпанную дверь, на которой виднелась только цифра «4». Ещё раз прислушавшись и ничего не заметив, я осторожно постучал. Внутри сначала была тишина, затем взволнованный голос из-за двери спросил:

– Кто там?

– Чёрный Мститель.

Дверь моментально открылась, и я увидел, как расширяются от радости знакомые голубые глаза. Затем Ира бросилась на меня и повисла на шее.

– Ты пришёл! Ты пришёл! – бормотала она, а я почувствовал, как мой тонкий свитер стал намокать.

В квартиру её пришлось занести на себе и самому закрыть дверь. Затем я оглянулся. Здесь явно никто не жил, всё было пыльно, минимум мебели, только посередине комнаты стоял диван, с которого сняли покрывало, и он один выглядел хотя бы более-менее презентабельно.

До него тоже пришлось добираться с грузом впереди, поскольку она отказалась расцеплять руки и всё время плакала. Усевшись на мягкую поверхность, я несколько минут ещё не шевелился, давая ей успокоиться. Наконец вздрагивания прекратились и сияющие, пусть и заплаканные, глаза оказались передо мной. Ангел тут же впилась в меня поцелуем: невероятно жадным, сильным, словно пыталась у меня что-то отнять. Ответил я ей лишь лёгкими касаниями, и она это поняла.

– Ваня, – она взяла меня за руки, так и сидя на коленях, член, конечно же, сразу на эти её ёрзания отреагировал. – О, вижу, ты по мне тоже соскучился? – она кокетливо на меня посмотрела. – Сейчас? Или поговорим сначала?

Я вспомнил об Ане.

– Давай поговорим.

Она удивлённо на меня посмотрела.

– У тебя кто-то есть?

Я согласно кивнул.

Она поджала губы, слезла с меня и села рядом. Просидев так пару минут, покосилась на меня, затем, встав, прошла к своей куртке и достала оттуда презерватив.

– А мне всё равно, – заявила она, показывая мне язык, – раздевайся, я не для этого год тебя ждала.

– Но… – слабая попытка сопротивляться была жестоко подавлена. Мне пригрозили порвать на себе всю одежду и с криками «насилуют» выбежать во двор. Зная Иру, можно было не сомневаться, что она так и сделает, поэтому, мысленно извинившись перед Аней, я вскоре оказался в той же позе, с которой и начался наш разлад с ней в Иркутске.

Надев на член презерватив, она быстро пристроилась над ним, и с глухим глубоким вдохом опустилась. На секунду замерев, девушка поёрзала бёдрами и затем легла мне на грудь, оставив член внутри себя.

– Наконец-то, – на меня посмотрели хитрые глаза.

– Ты двигаться будешь, или мы так и будем лежать? – удивился я такому странному поведению девушки.

– Будем лежать, – тут же заверила она меня и пошевелила попой, – и разговаривать!

Член вздрогнул внутри неё от этих движений, и я покачал головой.

– Ты с ума сошла?

– Да, Ваня, считай, что да, – глаза стали серьёзными, и она сделала качающее движение попой.

– Ладно, тогда рассказывай, что произошло и как Пень выпутался из той истории.

– Ох, как он на тебя зол, – она на секунду подняла голову, заглянула мне в глаза и снова легла на грудь, – ты столько неприятностей причинил ему, что у меня уши в трубочку сворачиваются каждый раз, когда он видит газеты с твоими фотографиями.

– С интернатом что?

– Думаю, точно лучше, чем было, – покивала она, – хотя, после того как мы оттуда уехали, я больше не интересовалась его судьбой, своих проблем хватает.

– Он сейчас и здесь тоже «дом свиданий» организовал? – поинтересовался я. – Мне сказали, он тут тоже директором работает.

– Нет, ему кураторы по голове настучали за подобную самодеятельность, – она легонько провела пальцем по моему соску, – сейчас просто ищет детей для отправки, хотя бывает, что девочек насилует с подручными, когда совсем уже приспичит, видимо.

– Избивают воспитанников?

– Конечно, в этом плане мало что изменилось, – она подняла голову и дотронулась губами до меня, – я так по тебе скучала! Корила себя каждый день, что тогда ударила тебя, а не попыталась удержать или объясниться.

– Ну нет, – я покачал головой, – то было точно за дело, тут я должен у тебя просить прощения сам.

– А кто она? – Ира поднялась, устроившись на моих бёдрах. – Красивее меня?

– Если ты думаешь, что я буду это обсуждать, то разочарую, – отрицательно помотал я головой, – достаточно того, что буду чувствовать теперь перед ней вину.

– Так бросай её, давай я к тебе перееду? Осталось совсем немного до моего совершеннолетия, и я наконец смогу уехать от Пня!

– А он об этом знает? О твоём желании?

– Нет, конечно, – она с придыханием выдохнула, начиная активно на мне двигаться.

– Мы расстанемся на этот Новый год, – нехотя сознался я.

Её глаза широко распахнулись, и она замерла.

– Снова какие-то тайны?

– Знаешь, просто чтобы мы закрыли эту тему и не возвращались к ней больше, скажу, что она оказалась ещё одной разбитой душой, которую мне нужно склеить.

Ира внимательно на меня посмотрела.

– Рыцарь спас ещё одну принцессу?

– Тебя я ещё не спас, – я отрицательно покачал головой, – в процессе, так сказать.

Она улыбнулась.

– А почему вы расстаётесь?

– Ира! – возмутился я. – Я сексом с тобой сейчас занимаюсь, а обсуждаю другую девушку?

– Слушай, я очень соскучилась, так что получаю двойное удовольствие, не мешай мне, – насупилась она.

– Ты смотри, как бы я тебя сейчас сразу обоих не лишил, – я покачал головой, – тема моих нынешних отношений закрыта.

Она прикрыла глаза, чуть ускорилась и стала стонать. Затем остановилась.

– Как приятно, оказывается, заниматься любовью, когда ты это делаешь по своей воле, – она грустно улыбнулась.

– Может, поменяем позу? Я тоже уже тебя хочу, и гораздо активнее, чем сейчас.

– Ну нет, сегодня будет всё по-моему, я так мечтала о нашей встрече, – она отрицательно покачала головой, – ты ведь не лишишь меня этого удовольствия?

– Нет, – всё что осталось ответить мне.

Ира наклонилась и, коснувшись меня сосками, стала целовать глаза, нос, добравшись до губ.

– У меня ноги начинают трястись от возбуждения, – заявила она.

– Потому что ты там наверху уже полчаса сидишь, – проворчал я, – уже бы разок закончили и на второй круг пошли.

– Ну нет, – она вернулась на бёдра, – так легко ты от меня не отделаешься.

Наш секс растянулся на целый час, она постоянно как чувствовала приближение моего или её оргазма, переставала шевелиться и начинала разговаривать, затягивая и затягивая процесс, но наконец настала та минута, когда она, не в силах больше сдерживаться, ускорила движение, и пять минут мы молча быстро двигались, чтобы успеть закончить обоим.

Схватившись двумя руками за рот, она, закрыв глаза, стала судорожно содрогаться всем телом, затем просто повалилась на меня, тяжело дыша. Тело мгновенно покрылось липким потом и испариной. Мы так пролежали минут пять, и я скатил её с себя вбок, прижав к стенке узкого дивана.

– Ох, – она открыла глаза, – всё как я и хотела.

– Довольна?

– Да, – она прижалась ко мне, – спасибо, что пришёл. Я сомневалась, ведь ты становишься знаменитым и, может, давно уже забыл про меня.

– Я не выполнил ещё своё обещание, – пожал плечами, – как выполню, забуду тебя в тот же час.

– Как был вредной какашкой, так и остался, – она улыбнулась и, пошевелившись, поцеловала меня.

– Сколько у нас времени? – спросил я её.

– К сожалению, только до утра, – она расстроенно покачал головой, – Пень вернётся в обед, уехал вчера на охоту с какими-то московскими шишками, приехавшими на соревнования.

– А сколько у нас презервативов?

– Только три, – тут она расстроилась, – хотя мне по фигу, могу и без них, если залечу от тебя, скажу ему, что от него.

– Мне зато не всё равно, – я отрицательно покачал головой, – ну что же, тогда давай грамотно потратим оставшиеся за отведённое нам время?

– Да, мой рыцарь, – она спокойно улыбнулась.

Глава 5

Расставание с Ирой вышло тяжёлым. Как она ни храбрилась, как ни уговаривала себя, но всё равно разрыдалась и долго не хотела отпускать меня. Было непонятно, сможем ли мы увидеться в ближайшее время ещё раз, поэтому она и не хотела возвращаться к Пню. Она его ненавидела всеми фибрами души, упрашивала меня рассказать, как его можно отравить, но я сказал, что это не её дело, да и к тому же, как мне ни противно признавать, эта смерть была для нас проблемой. Во-первых, её точно будут скрупулёзно расследовать его кураторы, а если поймут, что Ира сама это устроила, ей может светить тюрьма, ну и, во-вторых, с его смертью обрубаются все ниточки к схеме перепродажи советских детей-сирот за границу. Так что нужно нам с ней признать, что Пню придётся ещё недолго покоптить Землю, хотя нет сомнений, что он поплатится по итогу за все свои грехи.

Кое-как успокоив Иру, я с тяжёлым сердцем вышел во двор и побежал лёгкой трусцой в сторону военной части. Совесть начала ковырять ранку в душе, напоминая о вине перед Аней, но я стремительно гнал прочь эти мысли, ведь Ире я не мог отказать в близости, она слишком была на этом зациклена. Считала, что мы расстались только из-за неё и того случая с пощёчиной, и была готова на всё, чтобы ситуация не повторилась.

Раздумывая над произошедшим, я вернулся в расположение части, а затем пошёл в ванную и переоделся.

– Бегал, Вань? – в комнату, широко зевая, зашёл сонный Сергей Ильич.

– Угу, – буркнул я, старясь быстрее надеть майку, чтобы он не увидел лишнего на моём теле.

– Раненько ты, конечно, – он, не обращая на меня внимания, снова лёг в кровать, буркнув при этом: – Шиповки запасные привезли, я поставил рядом с твоей кроватью.

– А, да? – тут же обрадовался я, бросаясь к нужному месту, и, осмотрев потрёпанные югославские шиповки, в которых уже были заменены три родных шипа на наши, надел их, облегчённо вздыхая, они были как раз.

– Ну? – тренер повернулся ко мне лицом.

– Говняные, конечно, но лучше, чем босиком, – вынес я вердикт.

Он громко хмыкнул, но комментировать не стал.

Бережно сняв обувь, я поставил её под кровать, а сам надел кеды и пошёл разминаться, чтобы через пару часов быть готовым ехать на стадион.

***

При входе в раздевалку нас перехватил товарищ Белый, рядом с которым стоял белобрысый парень с внимательными глазами.

– Познакомьтесь, Игорь, – представил он нам его, – будет вас сопровождать до конца соревнований.

– Так всё серьёзно? – удивился я, конечно, не став при большом количестве народа интересоваться результатами исследования шиповок.

– Ты газеты, что ли, утренние не читал? – комитетчик пристально на меня посмотрел.

– Нет, а что там? – удивился я, посмотрев на него и на тренера. Кузнецов тоже был удивлён его словами.

– Лучше тебе не знать тогда, – отмахнулся товарищ Белый, – бегай с пустой головой.

– Эй! – возмутился я. – Я теперь от любопытства не смогу успокоиться!

– Ваня, просто бегай, – он покачал головой и, оставив с нами охранника, пошёл к тренерам сборной.

– Сергей Ильич, в киоск сбегаете? – я повернулся к Кузнецову.

– Уже бегу, Ваня, – он сорвался с места и вернулся через двадцать минут в подавленном настроении. Не отдавая мне то, что держал в руках: две местные украинские газеты, «Комсомольское знамя» и «Правда Украины», и одну из центральных, всесоюзного тиража «Известия».

– Думаю, товарищ Белый был прав, не стоит тебе их читать перед стартами, – нахмурился он.

– Сергей Ильич, – я протянул руку, посмотрев ему в глаза. Он нехотя отдал мне их. Начал я, разумеется, с «Известий» поскольку они и «Труд» были самыми читаемыми в СССР печатными изданиями.

– «Бегаю как хочу», «Спортсмен, которому всё равно», «Таким не место в комсомоле и спорте», – пробежался я по самым громким фразам в статье, где клеймилось моё наплевательское отношение к зрителям, советскому спорту и бегу. Рассматривались различные варианты того, что меня привело к такой жизни, и ниже имелись фотографии, переснятые с американских газет, где я мило улыбаюсь американскому послу и его жене. В общем, кто бы это ни был, клевета состряпана была очень хорошо, даже талантливо. Впрямую меня не обвиняли в сотрудничестве с американцами, но намёков было разлито столько, что для простого советского гражданина становилось понятно, что я продался американцам за лобстеров, фотография которых была приведена с того же приёма, и теперь позорю советский спорт перед всей Европой.

Закончив чтение, я бегло глянул на украинские газеты, но там была простая калька с того, что я уже прочитал в «Известиях». Вернув газеты взволнованному тренеру, я стал молча переодеваться.

– Ты чего, Вань, такой спокойный? – удивился он. – Неужели тебя это враньё не задело?

– Да задело, конечно, Сергей Ильич, я же не железный, – слабо отмахнулся я от него, – но мне всё равно, я приехал завоёвывать медали.

– Ну смотри, – он расстроился ещё больше.

У меня не осталось ни малейших сомнений, что это дело рук Пня и его украинских покровителей, поскольку такой толстый слой грязи простой советский журналист вряд ли смог бы навалить сам. Чего только стоят фотографии из американских газет. Как я ни пытался выбросить всё это из головы, но всё равно выходил на стадион в не очень хорошем настроении.

– Позор!

– Прочь отсюда!

– Иуда, почём родину продал?!

Под эти выкрики и свист я вышел из комнаты ожидания на дорожку. Стадион бурлил, кипел, негодовал, даже иностранные спортсмены изумлённо смотрели по сторонам. Некоторые знали русский и понимали, что вся людская злость направлена на одного меня.

Готовясь к старту, я даже краем глаза видел, как появляются дополнительные отряды милиции, встающие вдоль трибун.

– Получи, американская Иуда!

Мне в грудь что-то ударило, и, опустив взгляд вниз, я увидел, как по мне стекают остатки сырого яйца. Милиционер тут же бросился и схватил прорвавшегося гражданина, уводя его куда-то в подсобные помещения. А на трибунах и рядом тут же защёлкали фотокамеры. Сам забег задержали на время, пока привели дорожку в порядок и убрали остатки яйца. Я был сама невозмутимость, спокойно воспринимая происходящее, хотя даже спортсмены рядом со мной были в шоке от случившегося.

– В полуфинальном забеге на сто метров победил Иван Добряшов, команда СССР, со временем 10.4, – провозгласил диктор на русском, затем перешёл на английский, но его не было слышно, весь стадион гудел и свистел.

Я снова приложил руку к уху, поворачивался по сторонам, что вызвало ещё большее озлобление, и ушёл под трибуны под громкий свист болельщиков.

– Ваня, хватит дуру гнать! – тут же набросился на меня тренер. – Ты злишь людей, делая себе ещё хуже! Мало тебе газет?!

Я ничего не ответил ему, а присел на скамейку, вытянув ноги. Илья подошёл и стал массировать мышцы, какие я попросил.

Промежуток между отдыхом был крайне мал, и я, идя рядом с Владиславом Сапея, единственным из спринтеров СССР, кроме меня, пробившимся в финал, вышел на поле. От раздавшегося гула белорус, смущённо посмотрев на меня, отошёл в сторону, перейдя на крайнюю дорожку, я же с невозмутимым видом стоял на своей, спиной ощущая, как усиливается ветер. Это почувствовали и остальные легкоатлеты, поскольку стали посматривать на табло. Максимальная разрешённая сила ветра по нынешнему регламенту – плюс или минус 3 м/с, сейчас же значение было плюс 1.3 м/с, что должно было хорошо повлиять на результаты бега.

Встав на колодки, я постарался выкинуть из головы происходящее на стадионе.

Выстрел!

Подхваченный ветром, чувствуя его дуновение спиной, я, распрямляясь в привычном ритме, рванул третьим со старта, но быстро наверстал упущенное и финишировал первым, с Владиславом где-то за левым плечом.

– Чемпионом Кубка Европы в беге на сто метров становится Иван Добряшов, СССР, со временем 9.9. Лучшее время чемпионата и повторение своего же мирового рекорда! – быстро пробубнил диктор, перейдя к другим призовым местам.

– Второе место со временем 10.3 занял Владислав Сапея, СССР, – продолжил вещать он уже в нормальном темпе.

– Третье место со временем 10.4 занял Хартмут Вильке, ГДР, – закончил он объявление победителей.

Дикторы же на английском, французском и немецком языках объявляли эти результаты в нормальном темпе.

Стадион стал поздравлять Владислава, будто он занял первое место, белорус же растерянно при этом смотрел на меня. Я, хмыкнув, ушёл под трибуны, оставив его принимать поздравления.

– Молодец, Ваня, – тренер как-то не очень искренне стал поздравлять меня, пряча глаза.

– Сергей Ильич, да ладно вам, – видя, что ему тоже тяжело, отмахнулся я, – сегодня ещё двести метров как-нибудь отбегаю, одна медаль уже есть.

Он подошёл и положил руку мне на плечо, сильно его сжав.

– Крепись, Ваня, крепись, – тихо сказал он и отошёл.

***

Выходили мы из стадиона вечером, унося две золотые медали, Владислав на двухстах метрах не попал в тройку призёров, так что только я дважды поднимался на пьедестал под свист толпы, затихнувший только на момент, когда играл государственный гимн СССР.

Для меня даже кордон милиции выстроили, чтобы особо активные граждане не могли мне высказать своё отношение или вообще напасть. Даже подвыпившие были, которые пытались ко мне пробиться, но милиция их оттеснила.

Возвращались мы в воинскую часть все молча, разговаривать не хотелось, я лишь разглядывал медали, а Кузнецов горестно вздыхал. В общежитии, когда мы сгрузили все вещи, я пошёл принять душ и сказал, что побегаю в лёгком темпе. Тренер лишь махнул рукой.

Десятый круг наконец стал меня успокаивать, душевное равновесие возвращаться, а мысли о советских гражданах уходить на второй план.

– Товарищ Добряшов! – ко мне рванул солдат с выпученными глазами. Пришлось остановиться и подождать его. – Товарищ Добряшов, вас по спецсвязи вызывают, идёмте за мной! – выдохнул он и показал в сторону штаба части.

– Веди, Сусанин, – хмыкнул я и отправился за ним.

Встретил меня военный в звании капитана, который, показав на телефон с положенной на стол трубкой, вышел из маленькой комнаты.

– Да?

– Ваня! – услышал я взволнованный голос.

– Аня? – удивился я, поскольку по спецсвязи ожидал услышать кого угодно, кроме неё.

– Как ты, мой хороший?! Я прочитала газеты, какой ужас там и грязь написаны! С тобой всё хорошо? Не принимай эти сплетни близко к сердцу! – стала быстро говорить она.

– Спасибо, – по сердцу словно провели мягкой кисточкой, а тревога стала уходить. Вот, одному человеку было не всё равно.

– Ваня, не молчи, я так беспокоюсь за тебя, – продолжала тараторить она в несвойственной ей манере, я понял, что она волнуется куда сильнее меня самого.

– Ань, всё хорошо, все тренеры меня поддерживают, товарищ Белый тоже, даже охрану приставил, – разговаривал я с ней спокойно, чтобы не волновать ещё сильнее, – не переживай ты, попишут и перестанут. На мне свет клином не сошёлся. Расскажи, как лучше у тебя дела? Ведь там эти су…и и твою фотографию напечатали.

– На меня только косятся на работе, но не больше, – было слышно, как она печально вздохнула, – всю грязь на тебя вылили же, моей фамилии и имени нигде не было, так что всё по-прежнему. Скучаю и жду тебя!

– Как-то незаметно было, – проворчал я, – за месяц ни звонка, ни письма.

– Я думала! – заявили мне в трубке и затем уже более твёрдо: – Всё, папа уже ругается на меня. Возвращайся, я тебя люблю.

В ухе раздались гудки, а я остолбенел.

«Б…ть, какие люблю? – мысли заметались в голове. – Какие люблю? Она там что, совсем с ума сошла, что ли? И какой такой папа, если она в Киеве должна быть, чтобы со мной встречаться?»

Начавшийся было нормально разговор в конце всего одним словом выбил меня из душевного равновесия, поэтому, повесив в полной прострации трубку на аппарат, я вышел из комнаты, поблагодарил капитана и пошёл на стадион, пребывая в глубочайшем шоке.

«И что мне теперь с этим всем делать?» – задал я сам себе вопрос, на который у меня не было ответа.

Глава 6

Несмотря на душевные терзания, я встал по будильнику, отправившись на пробежку. Сегодня была эстафета четыре по сто, поэтому меня ждала лишь лёгкая пробежка и затем контрастный душ.

Бег вокруг воинской части снова помог, вчерашние газеты и звонок Ани наконец отодвинулись на второй план, я стал обдумывать стратегию на сегодняшний бег. Когда я пробегал мимо КПП, то увидев меня, оттуда выбежал товарищ Белый и бросился навстречу.

– Доброе утро? – удивился я его счастливому виду.

Он же схватил меня в объятья, стал пытаться поднять и крепче сжать, что, конечно, при моём росте и весе было для него не так легко. Наконец, поняв это, он трижды расцеловал меня в щёки.

– Товарищ Белый? – изумился я. – Вы же знаете, у меня девушка есть. Нет, конечно, вы мужчина видный, но я как-то всё же по женскому полу.

– А видишь, я на тебя даже не сержусь! Хотя ты опять гадости всякие продолжаешь нести своим помелом вместо языка! – он счастливо улыбался и трепал меня за плечи.

– Товарищ Белый, может, объясните, что происходит, а то я вас бояться начинаю, – удивлённо изогнул я бровь.

– Идём, ты просто умрёшь, – повёл он меня к машине, стоящей за воротами части.

– А можно как-то без этого? Я ещё слишком молод.

Он первым сел внутрь, выгнал шофёра и, когда мы остались одни, прикрывая документы своим плащом, достал три газеты и две фотографии. Отложив те, что были не на английском, я стал вчитываться в слегка размытый от фотопечати текст.

Корреспондент в статье, где я был сфотографирован босиком на стартовой дорожке стадиона, пересказывал миру моё послание о необходимости помнить о голодных детях Африки, не имеющих даже минимума для нормальной жизни. Именно поэтому я вышел на все три квалификационных забега босиком и завоевал в итоге золотые медали на чемпионате Кубка Европы по лёгкой атлетике.

А дальше он описывал своё полное недоумение происходящим на стадионе, поскольку там шла моя фотография с разбитым яйцом на груди, оскаленные в ненависти лица людей, обращённые ко мне. Он задавался вопросом, неужели в Советском Союзе считается нормальным такое отношение к спортсмену, который мало того что не побоялся обратиться к миру (что само по себе является большим достижением, поскольку исходит от простого человека, а не лидера страны), так ещё и ради привлечения внимания к озвученной проблеме рисковал медалями, поступив как марафонец Абебе Бикила на Олимпиаде в Риме, пробежавший марафонскую дистанцию босиком.

Журналист восхищался силой духа юного спортсмена, которому, оказывается, не исполнилось ещё даже восемнадцати, и выражал беспокойство, как бы меня не наказали в своей стране, отправив в ГУЛАГ. Он обращался к правительству США с просьбой, чтобы они поговорили с руководством СССР обо мне на своём уровне и меня не наказывали, а дали продолжить выступать на турнирах мирового уровня и устанавливать свои новые потрясающие рекорды. С этой надеждой он и закончил свою весьма яркую и эмоциональную статью.

– Ох…ть, – дочитав, я поднял взгляд на товарища Белого.

Он рассмеялся, кивнув на другие газеты.

– Английская, немецкая, французская прессы вышли с очень похожими статьями, все почему-то выражают обеспокоенность, что тебя посадят в этот страшный ГУЛАГ, которого у нас давно нет, – вытирал он с глаз слёзы, а вот мне почему-то смешно не было.

Об этом я ему и сказал.

– Погоди, сейчас сладкое к чаю будет, – он достал украинские газеты с сегодняшним числом, а также свежие «Известия».

Статьи в них были прямо противоположные той, что я недавно прочитал в американской газете. В них на всех фотографиях я стоял со спокойным лицом, а разбившееся яйцо в момент попадания стекало у меня с груди. Сами писаки же упражнялись в словоблудии, говоря, что американским прихвостням так и надо и я ещё не раз почувствую на себе гнев советского народа. Дальше они поздравляли с победой Владислава Сапея, не упоминая, впрочем, про его второе место, и говорили, что вот на таких людей нужно равняться советским гражданам, а не на всяких несознательных поедателей лобстеров.

– На меня прям со страниц газеты запахло говном, – признался я, брезгливо возвращая ему нашу прессу, – но я никак не пойму, почему всё это вызывает такое счастье у вас?

Он счастливо зажмурился.

– Буквально час назад сняли с должностей всех, кто занимался организацией турнира здесь, в Киеве, – ответил он мне.

– И почему это должно обрадовать меня или вас? – не понял я.

– Следом слетела голова председателя КГБ Украины за то, что иностранные журналисты ходят и разговаривают свободно с кем и когда хотят, – он стал выглядеть как кот, объевшийся сметаны.

– Всё ещё не улавливаю лучиков радости во всём этом.

– Перед тобой сейчас сидит новоиспечённый генерал-майор, два часа назад возглавивший Комитет государственной безопасности Украинской ССР, – наконец выжал он из себя.

Мои глаза округлились.

– Вы серьёзно?!

– Приказа ещё не видел, но друзья из Москвы уже позвонили, поздравили, – рассмеялся он, – а я всего-то приехал в лёгкую прогулочку, свести тебя с Анной Константиновной.

– Кстати, где она и почему вы нас ещё не свели? – заодно поинтересовался я у него.

– Она в Москве, поскольку операцию эту я отменил в первый же день, когда вышла пресса, обвиняющая тебя в связях с американцами, – он продолжал улыбаться. – Я обзвонил всех, кого только знал, говоря, что это чудовищная ошибка и нужно срочно выпустить опровержение, и вообще, как можно быстрее замять эту тему. Моё руководство прислушалось ко мне и ушло наверх с рапортами в ЦК, там решили потянуть резину, и вот вчера вечером Леониду Ильичу позвонил Линдон Джонсон, объяснивший ему ситуацию в Киеве на чемпионате Кубка Европы, и попросил не наказывать тебя за попытку привлечь внимание к голодающим детям Африки.

– А-а-а, – протянул я, – теперь становится понятнее.

– Да, он зол, оттого что американский президент знает, что в СССР творится, лучше, чем он сам, немного покричал, потопал ногами, но, когда стало понятно, что центральный аппарат московского КГБ предупреждал об этой ситуации ещё вчера, просто до его сведения это не довели, все репрессии вылились на организаторов турнира и местные органы госбезопасности. Ну и по тебе тоже прошёлся матерными словечками, за язык твой без костей.

– Да уж, – я почесал затылок, – неловко вышло, я ведь просто сказал иностранным журналистам первое, что в голову пришло, про этот бег босиком.

– Ух! Голова! – он потряс меня. – Кстати, насчёт этого. Использовали не стекло само по себе, а нечто похожее на минеральную стекловату, что весьма необычно, я раньше никогда с таким не сталкивался. Пока дело глухое, слишком много было людей в раздевалке, и кто угодно мог подложить эти волокна со стеклянной пылью в твою обувь, даже другие спортсмены просто из зависти. Поэтому до конца соревнований за тобой и вещами присмотрят, а я, когда войду в должность, попробую провести расследование уже по-своему.

– Ну, хоть за это спасибо, товарищ генерал-майор, – криво улыбнулся я и тут же спохватился: – А кто тогда со мной от Третьего главного управления будет работать?

– Не волнуйся, найдут кого-нибудь, – отмахнулся он, – и легенду приготовят теперь, и всё остальное. – А, да, как раз лично решил тебя порадовать, – он вытащил из плаща тонкий цилиндрик с шестью канавками и кольцом под ключи, – московские умельцы соорудили по моей просьбе.

– О! Спасибо! – обрадовался я, хватая очень лёгкую титановую явару, изготовленную по моему чертежу. – То, что я и хотел!

– Ну всё, иди давай готовься к соревнованиям, – он кивнул мне на дверь, – жду от тебя золото, я буду на правительственной трибуне. Думаю, в следующий раз мы нескоро с тобой увидимся, поэтому и решил приехать поговорить лично, всё же нормальные отношения были между нами.

– Хорошо, товарищ генерал-майор, – кивнул я, покидая машину, – спасибо ещё раз за помощь, да и в целом за человеческое отношение.

– Удачи, Вань! – он, высунув голову в окно, позвал водителя и заодно помахал мне рукой на прощание.

***

Возвращались мы в Москву с тренером и Ильёй тайно, военным бортом. Разумеется, ошибку по отношению ко мне пресса официально признать не могла, это было бы политически неверным решением, но зато моментально переключилась на удои, количества мяса, собранной пшеницы и прочего, чем запомнился этот год. Про меня не вякнула больше ни одна газетёнка, правда, и хорошего тоже никто не написал, словно и не было чемпиона Кубка Европы в забегах на сто, двести метров и эстафеты четыре по сто. Именно поэтому, поскольку народ на улицах Киева узнавал меня и стремился узнать поближе не с целью рассказать, какой я хороший, нас и отправили от греха подальше военным бортом, а не гражданской авиацией. Так что прилетел я на военный аэродром, оттуда с трудом добрался до военной части, где обосновался ЦСКА по лёгкой атлетике. Очередные три золотые медали легли пылиться на полку, а я, переодевшись, пошёл вызывать себе через таксопарк машину, очень хотелось увидеться с Аней.

Было раннее утро, злой сонный консьерж открыл мне дверь, но не сказал ничего, поэтому я поднялся и осторожно позвонил в дверь. Долго ничего не происходило, поэтому я ещё раз однократно нажал на звонок.

– Кто там? – наконец я услышал шаги и сонный голос.

– Дед Мороз!

За дверью было молчание, видимо, соображали, какой такой Дед Мороз летом, но потом дверь приоткрылась, являя мне заспанное личико.

– Ага! Попалась! – набросился я на неё.

– Ваня! – всё, что успела пискнуть Аня, и мы, едва закрыв дверь, переместились в её спальню.

***

– Может, ты уже сам будешь презервативы приносить? – лежащая рядом со мной без сил женщина водила рукой по моей груди, – мне как-то стыдно их покупать.

– Да, Ань, когда и где? Я в Москве знаю только четыре адреса, – я лениво подул на её нос, и она смешно его сморщила, – ну, или можем обойтись без секса, просто встречаться, дарить цветы, целоваться украдкой.

– Гад, – резюмировала она.

– Гад, – со вздохом признался я, понимая, что по-хорошему надо бы с ней наконец поговорить, – тебе когда на работу?

Аня тут же спохватилась, поднялась с кровати и посмотрела на будильник.

– Если найдёшь мне такси, то через два часа.

– Давай тогда серьёзно поговорим.

Она мгновенно испугалась, повернулась ко мне и, поймав мой взгляд, взволнованно произнесла:

– Ты бросаешь меня?

Я опешил.

– Я, конечно, свинья ещё та, но бросать девушку сразу после секса – это как-то неправильно. С чего вообще у тебя в голове такие мысли появились?

– Ты становишься знаменитым, – она, смущённо на меня посмотрев, провела рукой по кубикам на животе, – коллеги по работе интересовались тобой, просят познакомить.

– Коллеги? – акцентировал я внимание на этом слове.

– Да бабы, Ваня, бабы, – огрызнулась она, – всё как ты любишь.

Она меня насмешила своей реакцией.

– Кстати об этом, ты сейчас меня явно ревнуешь, а потому давай уточним один важный момент. Что это было за «люблю» в недавнем телефонном разговоре?

Девушка покраснела и отвернулась. Пришлось подняться на кровати и обнять её, погладив упругую грудь.

– Аня?

– Ну что пристал, – огрызнулась она, – сказала и сказала.

– Ладно, – поняв, что давить на неё лучше не стоит, я сменил тему, – давай тогда о более серьёзных вещах.

Она тут же повернулась ко мне, обеспокоенно посмотрев в глаза.

– Хотел я соврать тебе, но это твоё «люблю» меня выбило из душевного равновесия, – честно признался я.

– А ты мне врёшь? – изумилась она. – Как часто?

– Постоянно, – ответил я, за что мгновенно получил маленьким кулачком в живот.

– Ай, больно! – тут же затрясла она рукой, обиженно на меня посмотрев.

– А то, мышцы же! – я гордо напряг кубики.

– Какой же ты гад, Ваня, – она покачала головой, – я тебя то зацеловать, то убить готова.

– Лучше, конечно, первое, – улыбнулся я, но стал серьёзным, – ладно, твой отец после той нашей ночи с тобой не давал мне прохода, и, чтобы он от меня отстал, я предложил ему забыть о том, что он чей-то отец, и повести себя как работник КГБ. Проведя расследование в МИДе, о чём молчат там молоденькие девушки.

Глаза Ани округлились.

– А я-то думала, чего это к нам улыбчивые молодые люди в штатском тогда зачастили, – понимающе протянула она, – вон оно что, оказывается.

– Так что да, он узнал о других изнасилованиях и понял, что то же случилось и с тобой, – продолжил я рассказ, – так что наша вторая встреча с ним происходила в присутствии ещё одного человека, скорее всего, отца насильника. Это всё случилось ещё до моей поездки в Киев.

Она описала мне его, и я подтвердил, что да, получается, мои предположения были верны.

– И что они решили? – с волнением спросила она.

– Твоей маме и маме этого урода ничего не рассказывать, чтобы не волновать их. Насильника в ноябре, после чемпионата Москвы по боксу, уберут в какой-то дальний аул Узбекистана. А с тобой они не знали, как поговорить обо всём этом, сказали, что это на мне, как на заварившем эту кашу.

– Какие трусы, – удивлённо всплеснула она руками.

– Аня, теперь я хочу услышать от тебя. Для тебя этого достаточно, или мы будем делать что-то сверх этого? – я взял её руку в свою. – Поскольку дело очень деликатное, всё зависит от твоего решения, как скажешь, так и поступим.

Она задумалась, поглаживая мою руку.

– Знаешь, если бы я не встретила тебя, – она наконец вздохнула, – наверно, этого было бы слишком мало, а так, если они оба в курсе, понимают моё состояние, и мама с тёть Светой не будут знать ничего, я тоже как-нибудь постараюсь забыть случившееся. Хотя морду ему набить не помешало бы, – мечтательно прищурилась она.

– Ну прости, я не боксёр, а бегун, – развёл я руками, – это если он со мной в беге решит посоревноваться, тогда да, я готов.

– Глупенький, – она рассмеялась и набросилась на меня с поцелуями. – Люблю тебя! Люблю!

– Ты меня пугаешь! Мы же собирались быть друзьями! – я уворачивался от её губ как мог. – Я тебя не люблю! Отстань!

Её это почему-то, вместо того чтобы оттолкнуть, только ещё больше развеселило.

– Маленький врунишка, – глаза заволоклись лёгким туманом похоти, а грудь её стала чаще подниматься и опускаться. Она показала мне рукой в сторону шкафа.

– Презервативы там.

– Я мигом, – расстояние до него было точно не сто метров, но, думаю, личный рекорд в беге я установил и тут.

Через полчаса мы снова лежали, а она нехотя смотрела на будильник.

– Мне нужно на работу, опаздывать нельзя.

– Тогда давай вставай, умывайся, я пока найду тебе такси, – откликнулся я.

– Обещаешь прийти вечером? – на меня умоляюще посмотрели карие глаза.

– Нет, – я покачал головой, – мне нужно разгрести дела, оставшиеся до чемпионата. Поэтому я пока буду занят, ты пообещай за это время поговорить с отцом. Я видел, какую боль ему причинила эта «новость», но сам заговорить на эту тему с тобой он боится, чтобы не оттолкнуть ещё больше.

– Хорошо, спасибо, – она нехотя опустила ноги с кровати и поднялась во весь рост. Я посмотрел на её бедра, небольшую попу и красиво очерченную грудь.

– Какая же ты красивая, Ань, – с тяжёлым вздохом признался я, вызвав её смех.

– Откуда тогда такая печаль в голосе? – улыбнулась она.

«Потому что, дорогая моя, тебе и твоим детям точно будет лучше в другой стране, когда эта через тридцать лет нае…ся», – грустно подумал я.

– Завидую сам себе, – тем не менее ответил я вслух.

– И это правильно, – она нагнулась и поцеловала меня.

Аня ушла в ванную, а я, одевшись, пошёл на улицу, чтобы попытаться найти такси или частника. В шестидесятых это являлось задачей нетривиальной, поскольку машин ездило мало, а утром так и особенно, пора было думать либо о собственном транспорте, либо о водителе с машиной. Ранняя эмансипация, устроенная мне Министерством обороны, давала широкие возможности, так что я мог получить и права, вот только где деньги и время на это всё найти, я пока не знал. С тех пор как трудовой контракт заключили со мной персонально, а не с матерью Ивана, я стал зарабатывать по сто пятьдесят рублей в месяц, плюс премии за золотые медали от трехсот до пятисот рублей за каждую, в зависимости от уровня соревнований. То есть на Сберкнижке деньги были, но не так, чтобы очень много. Хорошо хоть обещали деньги за Кубок Европы заплатить сегодня, а не, как обычно, через две недели.

«Аню надо хоть немного побаловать, – пришла ко мне запоздалая мысль, – а то живу у неё как нахлебник, даже резинки она сама достаёт, а зарплата у неё хоть и хорошая для МИДа, но явно не слишком большая. Ну и я ещё планировал съездить в родной посёлок, проверить, как дела идут в школе-интернате».

Наконец мне удалось перехватить машину с шашечками, и за двойной ценник водитель согласился подождать нас у подъезда, а потом отвезти девушку на работу. Правда, услышав о МИДе, когда она садилась в машину, он недовольно поморщился, видимо, пожалев, что не содрал с меня ещё больше.

– Так, вот тебе деньги, на двойной счётчик, – я, громко говоря, чтобы слышал водитель, вручил ей в руки трёшки и пятёрки.

Она понятливо посмотрела на меня и поцеловала на прощание.

Глава 7

– О, Ваня, – окликнули меня, когда я, не заезжая на базу ЦСКА, прикатил в школу КГБ. Надо было поговорить о начале занятий, ведь я числился в штате инструктором, хоть и на треть ставки.

Увидев меня, они обрадовались, быстро собираясь вместе.

– Поздравляем с победой!

– Спасибо, – я пожимал руки людей, лиц которых по-прежнему не знал, – я думаю, скоро на недельку-другую уеду, поэтому хотел бы договориться, когда могу приступить к работе.

– Хм, – они переглянулись, – через месяц начало практики у нового курса, так что успеешь в любом случае.

Тот, кто подарил мне явару, заинтересованно спросил:

– Тренировался хоть с кастетом? Есть смысл выделять под тебя мне время?

– Обижаете, товарищ инструктор, – я достал из кармана свою связку ключей с титановым стержнем, – во, сделал под себя, как брелок на ключи. Металл – титан, легче стали и настолько же крепче. Хват из-за канавок чудесен, а из-за ключей никто не догадается, что это оружие! К тому же и сами ключи острые, можно, если что, кого и в глазик ткнуть.

Я продемонстрировал им, чему научился за это время. Подняв взгляд, увидел сузившиеся глаза из-под масок.

– А ну-ка, Ванюш, дай мне твой брелок, – попросил мастер явары и, когда я удивлённо передал ему своё оружие самообороны, покрутив его в руках, положил в карман формы, достал, затем с коротким замахом ударил по ближайшему к себе столу. Толстая ДСП-плита лопнула, согнувшись вниз.

Он молча передал явару остальным инструкторам, которые проделали с ней почти те же манипуляции, только что стол не стали доламывать.

– Знаешь что, Ванюш, – обратился ко мне старший, – оставь, пожалуйста, её нам ненадолго, возврат гарантируем.

– Да, конечно, только свои ключи сниму, – я взял брелок, на который было повешено много лишних ключей, снял только от своей комнаты в общежитии и квартиры Ани, которые она мне дала сегодня, серьёзно смотря в глаза. Отказывать я, конечно, не стал, чтобы её не обижать.

– Ну, тогда ладно, – я поднялся, кладя их в карман, – через две недели, наверно, загляну, заберу, заодно уточним дни и время работы.

– Как, кстати, там тот человек поживает? – неожиданно спросил меня старший.

– Какой?

– Который тебя нокаутировал.

Я задумался, что ему ответить, особенно в свете того, что Аня недавно мне сказала.

– Поспрашивайте у коллег об их недавнем расследовании в МИДе, – я поднял на него взгляд, – чтобы это не исходило от меня и не выглядело так, будто я хочу ему отомстить.

Они переглянулись.

– А как оно для нас должно выглядеть? – осторожно спросил он.

– Вы спросили, я ответил, – напомнил я ему, что он начал этот разговор первым, – ни врать, ни наговаривать не хочу.

– Хорошо, поспрашиваем, – мирно согласился он.

– До свидания, товарищи.

***

Сегодня я решил посвятить день походам по магазинам, а чтобы меня не узнавали с желанием набить лицо, купил большие чёрные очки и широкополую шляпу. С простыми брюками и рубашкой смотрелось это ужасно, но зато я не привлекал к себе внимания.

Зная только один большой магазин в Москве, я и направил свои стопы туда. В ЦУМе толпились в основном приезжие, сами москвичи предпочитали отовариваться в других местах, к тому же на большинстве государственных предприятий были свои собственные магазины, куда завозили и отпускали дефицитный товар. Так что, глядя на не такие уж большие очереди в отделы центрального магазина, я отправился в тот, где царила скука и уныние, поскольку не было ни одного человека.

Мой внешний вид болтающих продавщиц нисколько не впечатлил, поэтому я спокойно под их изучающими взглядами ходил возле витрин, рассматривая не очень многочисленные ювелирные изделия. Сапфиры, рубины и прочие драгоценные камни, которые были тут максимально представлены, вставленные в массивные золотые и серебряные оправы, я не рассматривал принципиально, поскольку они были все выращены искусственно, ведь на территории СССР этих месторождений не было. Я рассматривал только изумруды и бриллианты, хоть тут был шанс не получить то, что через десятки лет станет простым золотым ломом.

– Прошу прощения, – я остановился возле небольшого золотого комплекта с яркими зелёными камнями с весьма высокой ценой, – а что это за камни?

Одна из продавщиц лениво продефилировала ко мне и бросила взгляд на то, что я показывал.

– Демантоид, – ответила она.

– А почему такая стоимость? – я, как ни напрягал память, не мог вспомнить такие камни.

– Молодой человек, – она снисходительно на меня посмотрела, – это наши уральские самоцветы группы гранатов, а стоят они так, потому что редки.

«Гранаты я видел по ценам, даже дороже бриллиантов бывают, если настоящие, – вспомнил я свои походы по ювелирным магазинам будущего, – думаю, хорошая будет покупка».

– А сертификаты качества есть на камень?

– Молодой человек, – она ещё более снисходительно на меня посмотрела, – мы ЦУМ, а не деревенская лавка.

– Покажите, заодно дайте посмотреть этот комплект.

Она было открыла рот, но закрыла его и нехотя предоставила мне всё запрошенное.

«Я не специалист, но камни и правда неплохие», – вынужден был признать я, осматривая серьги и колечко на солнечный свет.

– Беру этот комплект, – сказал я, возвращая ей подложку с драгоценностями.

– Он стоит тысячу рублей, – растерянно сказала она, не веря мне.

– И покажите мне ещё такой же набор из золота, только с горным хрусталём Ленинградского завода, для повседневной носки, – проигнорировал её я.

Вот тут уже она, поняв размеры моих предстоящих трат, полностью изменилась. Голос, подача – всё поменялось за секунду, так что уже через пять минут я оплачивал на кассе две небольших по весу покупки, но с весьма высокой стоимостью. Хотя, конечно, второй комплект обошёлся мне в четыреста рублей, я спокойно потратил эти деньги.

Положив два небольших пенала в карман, я попрощался и пошёл искать магазин спортивных товаров, а найдя тот, что устраивал меня размерами и количеством представленного ассортимента, разгулялся там во всю ширь, удивляя продавцов объёмами закупаемого товара. Они, видимо, подумали, что я спортивный лагерь открываю. Оставив адрес части, куда нужно будет это всё привезти, я оплатил товар, доставку и, поймав такси, отправился в магазин «Канцтовары» и, закупившись ещё и там, поехал покупать билеты на самолёт и на этой же машине потом отправился на рынок, где выбрал большой букет роз и вазу, поскольку в квартире Ани не видел ничего подобного. Вернувшись к ней на квартиру с покупками, налив воду, поставив в вазу цветы и выложив драгоценности, я отправился по магазинам, чтобы приготовить нам ужин. В Москве с продуктами было всё много лучше, чем в наших поселковых магазинах, но колбасу, так нравившуюся мне, обнаружить не удалось, поэтому пришлось взять просто самую дорогую на прилавке.

С полными сумками я вернулся обратно и, открыв дверь ключом, увидел Анины туфли у порога.

– Аня? Ты вернулась? – спросил я. Из зала выбежала девушка и, держа в руках два пенала с драгоценностями, прижала их к груди.

– Это мне? Мне?! – она стала больше похожа на старшеклассницу, чем на взрослую и опытную девушку.

– С гранатами комплект для приёмов, чтобы сражала буржуев красотой, – я кивнул и, поставив сумки на пол, стал разуваться, – а с горным хрусталём для повседневной носки, чтобы не вызывать уж слишком большую зависть у коллег и подруг.

– Ваня! – взвизгнула она и бросилась обниматься.

– Так, Аня, ну ты чего, – я вяло отбивался, ворча при этом, – и вообще, некрасиво брать то, что тебе ещё не подарили.

– Ваня, – не слушая, меня всего зацеловывали.

Затем она подняла на меня сияющий от счастья взгляд.

– Это первый подарок от моего мужчины в жизни, – сообщила она мне.

– А цветы не понравились? – поинтересовался я.

На меня снова набросились, убеждая, что понравилось всё и меня сейчас просто съедят от радости, счастья и желания.

***

– Ну вот, а я столько продуктов купил, – вздохнул я, поскольку счастливая девушка не выпускала меня из кровати, до тех пор пока на небе за окном не стали сверкать звёзды. Аня отдавалась мне с такой страстью и нежностью, что становилось стыдно от того, что я знал, что будет с нашими отношениями дальше.

– Я поговорила сегодня с отцом в обед, – на меня посмотрели довольные карие глаза, – посидели с ним, поплакали вместе.

– То есть теперь всё хорошо? – я внимательно посмотрел на неё, силясь разглядеть в глазах грусть или печаль, которые были присущи ей раньше.

– Больше, чем просто хорошо, – она подтянулась и поцеловала меня, – я влюблена, счастлива, у меня самый лучший мужчина в мире. Что ещё нужно женщине?

– Это хорошо, – вздохнул я, – пойдём поедим?

– Да, конечно, – она моментально поднялась, закутываясь в халат, – тебе нужно восстановить силы, поскольку у меня на тебя большие планы на всю ночь.

– Знаешь, я тут вспомнил, мне срочно нужно на базу, – я сделал испуганное лицо.

– Ну уж нет, сегодня и навсегда ты теперь мой, – она погрозила мне пальчиком, – и вообще, пока тебе нет восемнадцати, я страстно хочу привязать тебя к себе на верёвочку, чтобы ты далеко не убегал. Сколько женщин на тебя жадно смотрят, когда ты ходишь в этой своей коротенькой майке, просто жуть!

«Б…ть», – только и промелькнуло у меня в голове от подобных признаний.

***

Утром, вырвавшись от Ани только под честное слово ночевать у неё, я отправился в КГБ – сдаваться.

Узнав фамилию человека, к которому я хочу попасть, дежурный на первом посте посмотрел на меня круглыми глазами, которые стали ещё больше, когда через двадцать минут на меня принесли пропуск. Знакомый кабинет и человек, поскольку меня довели до нужного места и пригласили пройти внутрь.

– У нас проблемы, – с тяжёлым вздохом и не здороваясь я сел за стол на то же место, на котором сидел в прошлый раз.

– По тому, что я слышал десять минут назад, – он вздохнул и, явно передразнивая Аню, произнёс: «Ой, папочка, ты бы видел, что мне Ванечка вчера подарил! Заеду в обед, покажу», – думаю, да. Она по уши в тебя влюбилась.

– Мне что, по-вашему, нужно себя как свинья с ней вести, что ли? – я поднял на него удивлённый взгляд. – Аня мне небезразлична, или, думаете, я такой радостный весь от того, что нам придётся расстаться?

– Думаю, нет, – он встал со своего места, прошёлся и сел рядом. – Раз пришёл, значит, есть мысли по этому поводу? – спросил он.

– Она сейчас слишком сильно зациклена на мне, даже о работе перестала рассказывать, – кивнул я, – мальчика с большими перспективами, в неё влюблённого, уже нашли?

– Даже искать не пришлось, очередь стоит у её двери, только свистни, – с усмешкой довольного отца сообщил он, – но мы выбрали, да.

– Пусть ездит с ним в краткие командировки по стране, – я поднял на него взгляд, – а он должен забыть пока про свою любовь и стать ей хорошим другом. Это важно, поскольку Аня не потерпит, если кто-то станет признаваться ей в любви.

Комитетчик задумался.

– Мысль неплохая, я подумаю, – наконец сказал он, – по Новому году всё в силе? У нас всё готово, ждём только декабря.

– Мне нужно готовиться к Олимпиаде, – я спокойно на него посмотрел, – а Ане перестать смотреть из настоящего в прошлое.

– Хорошо, – он протянул мне руку, которую я пожал, – давай подпишу пропуск на выход.

Протянув ему картонный прямоугольник, я получил подпись и вышел из двери кабинета. Меня тут же подхватил провожатый и вывел за посты охраны на улицу, вежливо попрощавшись.

Глава 8

Очень много проблем у меня возникло при перевозке огромного контейнера, забитого товарами, что я накупил в обоих магазинах. Меня с ним никуда не брали, и только заступничество Щитова помогло пристроить его на военный борт, когда я заплатил лётчикам за провоз. Причём потом пришлось ещё платить командиру воинской части, договорившись насчёт грузовика, который это всё отвезёт в мой посёлок. Ну и, конечно, дать двум сопровождающим: офицеру и рядовому. После всех этих непредвиденных покупок моя Сберкнижка вышла на ноль, и, как мне ни претило это делать, пришлось звонить тренеру и занимать у него пятьсот рублей, чтобы самому не протянуть ноги от голода, ведь мне пришлось добираться на рейсовом автобусе и переночевать в частном доме, ожидая утреннего приезда грузовика. Наконец, когда военные прибыли, я запрыгнул к ним на подножку и показал дорогу до школы, где преподавали два важных для меня человека. Я решил начать с них, впрочем, и вещи в контейнере были уложены так же.

Артём Викторович нашёлся на уроке и сначала не поверил, что видит меня, даже протерев глаза, но когда понял, что я не мираж, бросился обниматься, искренне радуясь. Попросив его следовать за мной, я подвёл его к грузовику, где военные уже открыли контейнер.

– Артём Викторович, первая часть вам, – показал я на спортивные маты, кучу спущенных мечей для волейбола, баскетбола, футбола, а также коньки и лыжи, – помнится, вы говорили о нехватке инвентаря в школе.

– Ваня?! – он, не веря, смотрел на уложенные ящики. – Ты сдурел? Это же кучу денег стоит!

– Не больше, чем ваша помощь, Артём Викторович, давайте забирайте, там глубже лежат ещё для Кондрата Филимоновича подарки. Кстати, можете помощь для разгрузки собрать?

– Да, Иван, сейчас старшеклассников сниму с уроков, быстро управимся, – закивал он, бросаясь в школу.

Кондрат Филимонович появился почти сразу, начав с медвежьих объятий. А я показал ему на контейнер и сказал, что помню, как он жаловался на недостаток хороших гантелей разных весов. Тут ему сразу две стойки, для обеих рук, и всё польского производства. Счастье мужчины, когда мы с трудом занесли и распаковали всё, было просто запредельным. Вытирая одинокую слезинку с бородатой щеки, он лишь жал мне руку и приглашал сегодня к себе в гости домой. На что Артём Викторович сразу заявил, что, поскольку он был первый, то сегодня я поужинаю у него, а узнав, что я снимаю комнату в посёлке за свои деньги, оба тут же заставили меня пообещать поочерёдно жить у них, пока буду здесь. Чтобы не расстраивать возмущённых мужчин, я согласился, сказав, что посещу сначала школу-интернат и отпущу грузовик, взятый у военных на время.

Они выделили мне пятерых крепких ребят, и мы поехали по дороге, по которой я набегал тысячи километров за время, пока жил здесь.

Искать нового директора не пришлось, поскольку новость о грузовике с подарками за секунды облетела посёлок, и меня у ворот интерната ждал не только директор, но и новый секретарь ВЛКСМ, а также человек в костюме-тройке на чёрной «Волге» со знакомыми мне номерами. Но хотя бы человек был не тот, что прежде, и то ладно.

Все встретили меня словно родного, директор и руководитель комсомола жопу зализывали так, что я начал беспокоиться, что в туалет по-большому больше уже не схожу сегодня. А когда мои помощники стали разгружать контейнер, я объяснил, что привёз для детей самое необходимое для учёбы, чего обычно у нас всегда не хватало: пеналы, перьевые ручки, чернила, карандаши, ластики, линейки, тетради. Затем пошли ящики с ранцами, и закончилось всё это футбольными мячами и остальным спортинвентарём, который использовался в школе-интернате, пока я в ней учился.

Директор от этого богатства едва не поседел, поскольку всё нужно было теперь поставить на учёт и раздать учащимся, я же попросил провести меня по местам «боевой славы». Со мной пошли все трое, пугая детей и подростков, которые выбегали на нас посмотреть.

– Видите, Иван, здание немного успели обновить, – докладывал мне директор, – хотя, конечно, капитальный ремонт ему не помешал бы.

– Вы можете сделать смету? – поинтересовался я у него. – Я потратил все деньги, чтобы купить подарки в две школы, но в следующем году Олимпиада, я рассчитываю на призовые места и денежные премии.

– Хотите помочь нам с ремонтом? – удивился он. – Это будет очень дорого даже по самым скромным прикидкам.

– Станислав Евгеньевич, – мягко обратился к нему комитетчик, – просто сделайте смету, а уже дальше Иван сам решит, как он сможет вам помочь.

– Конечно, конечно, – моментально согласился он.

Мы ходили по знакомым коридорам, я видел детей, кого-то даже знал лично, но никто не подходил, видя меня в компании взрослых.

– Спасибо вам, Станислав Евгеньевич, за экскурсию, – наконец повернулся я к нему, когда мы посетили мою комнату, где я узнал, что соседи стали старшаками и живут теперь на первом этаже, а также что Заяц угодил в больницу. Последней мы посетили кухню, и я не увидел там разных баков с едой, как это было при мне. Хотя, конечно, их могли и спрятать.

– Приятно видеть новое лицо школы-интерната под вашим руководством, – я протянул ему руку, которую он затряс, – я увидел всё, что хотел, поэтому ещё раз спасибо. Я ещё какое-то время побуду в посёлке, и, если какая-то моя помощь потребуется детям, смело меня находите, буду в вашем распоряжении.

– Конечно, Иван, – улыбался он, – мы все следим за вашими спортивными достижениями, даже легкоатлетическая секция в нашем ДЮСШ теперь есть со своими ребятами.

– Спасибо и вам, товарищи, был рад познакомиться, – протянул я руки комитетчику и секретарю комсомола, – о том, что в школе-интернате всё в порядке, конечно, расскажу своим кураторам и обязательно упомяну вас.

На лицах обоих появились улыбки, и я вернулся ко входу в школу, дав чуть больше денег военным, которые были готовы отправляться назад в Иркутск. Обрадованные, они поехали отдохнуть, поесть и уже вечером собирались в обратную дорогу.

Я же, попрощавшись со всеми, кто меня сопровождал, отправился в школу к Артёму Викторовичу, а оттуда, увидев, что за мной больше нет лишних глаз, сбежал в больницу, купив продуктов и заявившись как посетитель в одну нужную мне палату.

– Немой? – Заяц даже привстал на кровати, увидев меня. Остальные подростки удивлённо смотрели то на него, то на меня.

– Разбирайте вкусноту, – я поставил два пакета с печеньем и конфетами, на которые, отталкивая друг друга, налетели все, я же подошёл и тихо сказал подросшему парню, – пошли покурим.

Драки за еду не стихали, поэтому пришлось на них прикрикнуть, а Заяц так и вообще раздал пару тумаков перед уходом, наведя порядок. Мы с ним отправились на балкон, где было запрещено курить, но все, естественно, дымили. Стрельнув папироску у взрослого, у него же подкурив, Заяц блаженно затянулся, выпуская дым в сторону.

– Хорошо, – заявил он.

– Ты знаешь, зачем я пришёл в больницу и почему не могу ни с кем поговорить в интернате, – я посмотрел на него, – есть ещё, что мне нужно сделать?

Он задумался, затягиваясь, а я молча смотрел на него.

– Думаю, нет, Немой, – наконец ответил он, – сейчас стало легче. Реально легче. Даже отменили избиение при приёме в интернат новеньких, новые учителя бдят за каждым синяком, а проверки после кипиша приезжали чуть не каждую неделю, сейчас, понятно, до нас опять никому нет дела, но откровенного п…ца не стало. Мамой своей клянусь.

– У тебя нет матери, – напомнил я ему.

– Ха-ха, – тихо засмеялся он, – так и знал, что ты слышишь все наши разговоры.

– Ну и? Я могу считать, что всё, что я делал, было не зря? – надавил на него я.

– Тёлок больше не возят пачками на аборты, Немой, – он внимательно на меня посмотрел, – в больнице новые доктора, смотрящие за каждым нашим чихом, в ж…у больше никого не е…т по ночам, хавка не блевотная. Так что, думаю, да, тебе можно жить дальше, с остальным мы со старшаками разберёмся сами.

Я протянул ему руку, которую он без колебания пожал.

– Прощай, Заяц.

– Прощай, Немой.

Выйдя из больницы, я, не оглядываясь, пошёл к школе, занятия у Артёма Викторовича скоро заканчивались, и мы собирались с ним и Кондратом Филимонычем пойти посидеть вместе, отпраздновать мои медали и подарки. Идя по знакомым тропинкам, я с полной отчётливостью стал ощущать, как камень, лежащий на моих плечах все эти годы, куда-то внезапно пропал. Стало так легко, что я даже выпрямился и приосанился, собирая заинтересованные женские взгляды, поскольку шёл в тоненькой куртке и спортивных штанах.

Вечерние наши посиделки завершились глубоко за полночь, и мы с Артёмом Викторовичем прокрались в его квартиру, чтобы не шуметь. На небольшой кухне мне был положен матрас на пол, и всё застелено свежим постельным бельём. Мыться и чистить зубы было уже поздно, и, чтобы не будить его семью, я разделся и лёг спать как есть.

А ночью проснулся от таких страшных болей сначала в ногах, а затем и во всём теле, что, скуля, катался по полу, не зная, что происходит. Кричать не хотелось, чтобы не разбудить приютивших меня людей, так что я до крови искусал свою руку, пока наконец всё не закончилось, словно ничего и не было. Прислушиваясь к своим ощущениям, я не почувствовал чего-то нового, а потому решил доспать то, что ещё оставалось до утра.

Проснулся я от того, что кто-то близко ко мне гремел железом. Открыв глаза, первым, что я увидел, были белые трусики в зелёный горошек, затем длинные ноги с весьма короткой юбкой, а затем разглядел и владелицу всего этого добра.

– Лиля? – удивился я, поскольку пионерка явно выросла с того последнего раза, когда мы встречались.

Девушка, повернувшись ко мне и увидев, что я не сплю, расстроилась.

– Так и думала, что зря пришла сюда. Ко мне подружки явились, принесли конфеты, нам захотелось чая. Извини, что разбудила.

– Ничего страшного, – я пошевелился и стал подниматься во весь рост, а она, наоборот, становилась всё ниже и ниже, по мере того как я вставал. Внезапно я с удивлением понял, как её щёки заливает краска.

– Ты чего?

– Зайду попозже, – пискнула она и бросилась в коридор.

Почесав живот, я отправился почистить зубы и умыться, затем, замотанный в полотенце, явно оставленное для меня, вернулся на кухню, чтобы одеться. Проходя по коридору, я увидел четырёх девушек, которые при виде меня открыли рты, и я, конечно же, вежливо с ними поздоровался. Одеваясь в старую, пропахшую потом одежду, собрался отправиться за своими вещами в дом, комнату в котором снимал, завтра я обещал переночевать у Кондрата Филимоныча, а уже послезавтра на рейсовом автобусе должен был уехать в Иркутск.

– Лиля, скажешь отцу, что я за вещами? Хорошо? – обратился я к ней перед уходом.

– Конечно, – как-то уж слишком тихо пискнула она в ответ.

До нужного дома было всего десять минут пешком, так что, зайдя к себе, я разделся и пошёл в ванную, чтобы потом залезть уже в чистую одежду.

«Что, б…ть?» – я обратил внимание на ноги и руки, которые ещё десять минут назад были для меня привычными.

Быстро примерившись к косяку, я понял, что стал чуть выше, ноги тоже слегка удлинились, да и в целом снова чуть сменился центр тяжести, это я ощущал хорошо, так как, постоянно бегая, точно знал баланс своего тела. Мускулатура вроде бы визуально не сильно поменялась, но вот качество. Я задумчиво всё ощупал, она точно стала чуть иной.

«Так, что происходит?» – в голове судорожно стали метаться разные мысли с предположениями – это уже третий раз! Что происходило со мной в первые два и после чего? Сейчас точно было прощание со школой-интернатом и чувство, что я выполнил всё, что хотел. Слова Зайца стали последней каплей, отпустившей тугую пружину, которая эти годы держала меня в напряжении, и пусть она отпустила меня не до конца, поскольку ещё не закончилась история с Ирой и усыновлением детей, мне явно стало легче самому, и сразу после этого случилось очередное перестроение.

Выбежав голым из ванны, я нашёл обрывок бумаги, карандаш и разделил лист на две части. В первую колонку я записывал то, что делал в школе-интернате, во вторую трансформации тела, которые случились со мной после этого. Получившаяся картинка была очень интересной.

«Хм, убийства педофилов и растлителей засчитываются в какую-то мою карму, – я, задумчиво покачивая ногой, смотрел на получившиеся соответствия делам и событиям, – но не всегда. Может быть, за каждую следующую трансформацию нужно убить их больше? Хм, оно мне не очень надо, заниматься такой ерундой, как гоняться за маньяками, хотя вот вчера я ведь просто поставил точку в деле своего интерната, сам всё проверил, отблагодарил тех, кто был ко мне добр».

Мысли лениво плавали в голове, сопоставляя факты и события.

«Нужно будет после расставания с Аней посмотреть, будет ли зачёт кармы за то, что разрулил ситуацию с ней и её семьёй, или нет, – подумал я, – и внимательнее посмотреть за своим телом после этого. Главное, что я понял из произошедшего, что мне и дальше не нужно проходить мимо людей, у которых случилась беда, но при этом думать головой. Старушек через дорогу переводить точно не стоит, а вот в таких ситуациях, как с интернатом, стоит участвовать».

Я поджёг листок бумаги, а потом ещё и размешал пепел, чтобы наконец вернуться в ванну, где, лёжа в воде, ощупывал бёдра и голени. Мышцы стали другими, и ко мне приходило полное понимание случившегося.

«Но показывать это мы, конечно же, никому не будем, – подумал я про себя, – оставим до Олимпиады, а на чемпионате СССР следующего года результата 9.9 вполне будет достаточно».

Помывшись и надев чистое, я собрал свой вещмешок и, заплатив за проживание только за сегодня, покинул не очень обрадованную моим ранним уходом хозяйку. Мне было всё равно, поскольку после случившегося вчера ночью ко мне пришло понимание, что больше сюда я никогда не приеду, это и правда мои последние дни в посёлке, бывшим когда-то родным для моего убийцы из будущего.

Глава 9

Прилетел я в Москву в обед и при полном отсутствии денег добирался на автобусах до своей базы, где меня радостно встретил Сергей Ильич, сказав, что меня уже все обыскались.

– Все – это конкретно кто? – осторожно спросил я, разбирая вещи, большую часть которых нужно было отнести в прачечную.

– С тобой хочет познакомиться новый начальник Главного управления по работе с личным составом Министерства обороны. Гусаковского заменили на Алтунина Александра Терентьевича, говорят, неплохой человек, спортивными результатами ЦСКА интересуется.

– Надо, значит, встретимся, – пожал я плечами, выкладывая следом за вещами щётку и коробку с зубным порошком.

– Ещё новый куратор приходил из Третьего отделения, – стал загибать он пальцы, – вот он, Ваня, мне не понравился. У нас про таких на фронте говорили – гоношист сильно. – А, да, Аня ещё твоя звонила, – вспомнил он, – беспокоилась, приехал или нет.

– Анна Константиновна, – поправил я его.

– Вань, ну мне-то лапшу не вешай, – с укоризной он посмотрел на меня, – знаем мы, где ты ночи проводишь.