Влюблённый Сократ: история рождения европейской философской мысли бесплатное чтение

Арман Д’Ангур
Влюблённый Сократ. Изобретая философа

«Сочувствующий и дерзкий… Сократ спускается с облаков, не как развенчанная легенда, а скорее как совершенно новый человек… Всё это описано элегатно и достоверно… Сократ – один из немногих философов, чьи мысли о любви достойны прочтения».

Daily Telegraph

«Это пик человеческой эрудиции. Д’Ангур объединяет воедино весь пул знаний, почерпнутый им в научных работах выдающихся ученых. Открытый новому, но осторожный, он достигает того, что долгое время считалось невозможным: надежного и последовательного описания жизни человека, который выковал матрицу западной философии».

The Wall Street Journal

«…Сократ Платона очаровывал философов, от Аристотеля до Ницше… Но что мы можем знать о настоящем Сократе?… Д’Ангур заново исследует косвенные доказательства и несколько менее известных источников, чтобы увидеть, что можно почерпнуть о ранней жизни Сократа и, в частности, о его любви…».

The Spectator

«…сама мысль о том, что Сократ может испытывать эмоции, кажется странной. В древних текстах мы редко видим его в страсти или ярости – или вообще в каком-либо состоянии, кроме отстраненного интереса. Сократ был идеальным философом. Даже будучи приговоренным к смертной казни, он философствовал до конца… Подобно зеркалу он мог заставить собеседников взглянуть на самих себя. Но своей личности он не придавал значения, а мы, собственно, и не пытались разглядеть её».

BBC History

Хорошо это или плохо, но наш Сократ – это Сократ Платона.

Дискин Клэй, американский филолог

Никто из нас по-настоящему не знает Сократа.

«Пир», Платон

Познай самого себя.

Изречение, начертанное на храме Аполлона в Дельфах

Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой.

«Апология Сократа», Платон,

авторское изложение

Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой.

«Апология Сократа», Платон, авторское изложение

Благодарности

Любой рассказ о жизни Сократа подразумевает работу по отбору сведений и работу воображения. «Влюблённый Сократ» был написан не для специалистов, но эта книга сфокусирована на тех элементах биографии Сократа, которым не уделялось достаточного внимания. Количество опубликованных работ о Сократе огромно, но я ограничил библиографию лишь теми статьями, которые показались мне особенно полезными, – главными среди них являются всеобъемлющий научный труд Дебры Найлс «Люди Платона» (Nails, D. The People of Plato) и рассуждения Карла Хаффмана о книге Аристоксена «Жизнь Сократа» (Huffman, C. ‘Aristoxenus’s Life of Socrates’), полузабытого источника информации о жизни философа.

Эта книга – не вымысел. Однако мой рассказ о битве при Потидее в начале второй главы и глава «Сократ: Жизнь» в послесловии к книге специально выделены курсивом – так я стремился показать, что всё это хотя и основано на реальных доказательствах, но все же воссоздано силой моего воображения.

Щедрые и бесценные отзывы о предыдущих проектах высказали Питер Роудс и Крис Пеллинг. Я также благодарен за мысли и комментарии Майклу Андерсону, Джону Бирчоллу, Полу Картледжу, Джинни Коэн, Колин Ковингтон, Мадлен Димитрофф, Тому Димитрофф, Майклу Фишвику, Джеймсу Морвуду, Тоби Манди, Питеру Тонеманну и, особо, моей жене Карен Чиклитире.

Хронология событий, относящихся к Сократу V в. до н. э. (500–399 до н. э.)

Примечания по хронологии:

1. Афинский год начинался, исходя из нашей хронологии, в июле. Таким образом, битва при Марафоне, например, датируется сентябрем 490 г. до н. э., хотя она приходилась на 490–489 годы до н. э. Для простоты изложения даты в этой книге привязаны к отдельным годам. Например, если Сократ родился в 469–468 г. до н. э., то указывается одна дата – 469 до н. э.

2. Символ «~» в списке ниже указывает на то, что дата или событие являются предположительными.

500 до н. э. – установление демократии в Афинах после реформ Клисфена 508–500 гг. до н. э.

490 до н. э. – Греко-персидские войны: армия Дария терпит поражение в битве при Марафоне.

480 до н. э. – Греко-персидские войны: флот Ксеркса терпит поражение в Саламинском проливе.

470 до н. э. ~ рождение Аспазии.

469 до н. э. – рождение Сократа.

460 до н. э. – Перикл возглавляет Афины после того, как Кимон был подвергнут остракизму и изгнан из города в 461 г. до н. э.

Начало военных действий между Афинами и Спартой (1-я Пелопоннесская война).

– 455 до н. э. – Перикл разводится со своей женой.

– 451 до н. э. – рождение Алкивиада. Сократ посещает Самос вместе с Архелаем.

450 до н. э. ~ Аспазия прибывает в Афины со своим свекром Аксиохом.

447 до н. э. – битва при Коронее ~ самая первая военная служба Сократа.

Смерть Клиния, отца Алкивиада.

– 445 до н. э. – Перикл и Аспазия начинают жить вместе.

440 до н. э. – военная кампания Перикла по покорению Самоса (440–439 до н. э.).

432 до н. э. – Сократ спасает жизнь Алкивиаду в битве при Потидее.

430 до н. э. – идёт второй год Пелопоннесской войны (431–404 до н. э.)

Сократ и Алкивиад на военной службе в Северной Греции.

429 до н. э. – смерть Перикла от чумы. Аспазия выходит замуж за Лисикла.

424 до н. э. – Сократ отступает в битве при Делиуме.

423 до н. э. – исполнение комедии «Облака» Аристофана в присутствии Сократа.

421 до н. э. – комедия Аристофана «Мир».

Никиев мир – заключение мирного договора между Афинами и Спартой, завершившего первую стадию Пелопоннесской войны.

420 до н. э. – Алкивиад дебютирует в политике. Сократ в «Пире» Ксенофонта.

416 до н. э. – Агафон получает приз за трагедию.

Сократ изображен в «Пире» Платона.

415—413 до н. э. – Сицилийская экспедиция; Алкивиад в изгнании.

410 до н. э. – восстановление демократии после олигархического переворота («переворот Четырёхсот») в 411 г. до н. э.

406 до н. э. – Сократ на Совете выступает против массовых казней афинских полководцев.

404 до н. э. – победа спартанцев в Пелопоннесской войне.

Правление «Тридцати» (режим «Тридцати тиранов») в Афинах.

Сократ отказывается арестовывать Леона из Саламина.

403 до н. э. – в Афинах восстановлена демократия.

399 до н. э. – суд и казнь Сократа.

Примечание по написанию имен

Автор использовал латинскую транслитерацию многих имен, особенно широко известных (например, Сократ, Платон, Перикл, Милет, Потидея), и сохранил в некоторых случаях греческую форму (например, Тригайос, Кимон, Лампрос, Коннос). Все, кто работает в этой области истории, знают, что такая непоследовательность в написании имен неизбежна.

Предисловие

Кем был Сократ?

Большинство людей, что-то слышавших о Сократе, представляют его себе как мыслителя, мудреца или философа Древней Греции. В их воображении возникает или нечто вроде роденовской скульптуры «Мыслитель», или фигуры одетого в тогу старца с седой бородой. Кому-то это напомнит о «сократовском методе» познания через получение ответов на последовательно задаваемые вопросы. Или сократовское изречение «Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой». Другие представят себе драматическую историю его казни, как, преданный суду и приговоренный к смерти, он был брошен в тюрьму и вынужден выпить яд цикуты. А кто-то вспомнит, что у Сократа была преданная, но очень требовательная не то жена, не то любовница по имени Ксантиппа.

Читатель может представить себе жизнь и смерть Сократа на фоне Древних Афин времен золотого века, за пять столетий до Рождества Христова. Тогда древнегреческая цивилизация достигла великих высот во многих областях мысли, искусства и литературы. Среди прочего, греки изобрели философию, реалистическую скульптуру, великолепную архитектуру и театральную драму. Ведущим политиком в Афинах на протяжении многих десятилетий V в. до н. э. был Перикл. Под его руководством Афины основали демократические институты и стали морской державой; в Афинах был воздвигнут Парфенон.

Имя Сократа также связано с именами других великих философов Древней Греции, в частности с его преемниками Платоном и Аристотелем.

Но для многих будет неожиданностью узнать, что сам Сократ не оставил после себя письменных источников. Всё, что мы знаем о его мыслях, в значительной степени опирается на труды Платона, который в год смерти Сократа был молодым человеком двадцати с небольшим лет. Другим поклонником Сократа (и по возрасту почти ровесником Платона) был солдат и поэт Ксенофонт, в чьих трудах Сократ описывается скорее в его повседневной жизни. Ни один из этих авторов не был хорошо знаком с Сократом лично в течение более десяти лет, и оба встретились с ним, когда тот уже был пожилым человеком.

Платон и Ксенофонт – вот два основных источника биографии Сократа. Из них Платон обычно считается наиболее исторически достоверным. В его трудах отчетливо вырисовывается образ Сократа, человека уже достаточно пожилого, проницательного, высокообразованного, оригинально мыслящего и к тому же имеющего привычку с настойчивостью задавать ироничные и зачастую раздражающие вопросы. Платон также дает нам представление о Сократе как о вполне земном, сексуально привлекательном мужчине, как о человеке исключительной храбрости, способном показать себя на поле битвы. В трудах Ксенофонта, напротив, Сократ предстает скорее как достойный гражданин Афин, остроумный, жизнерадостный человек и увлекательный собеседник.

Оба автора ясно дают понять, что Сократа мало заботили материальная сторона жизни и его собственная внешность. Действительно, в последние годы жизни он был всем известен как человек бедный и физически непривлекательный. И тем не менее проявляющий несомненный интеллектуальный блеск и общающийся на равных с наипервейшими мыслителями и политиками Афин.

Писавший в основном с философской точки зрения Платон изображает его как человека, преданного идее, чей внешний облик таинственным образом противоречит его внутренней красоте, пленявшей многих из окружения Сократа. В то же время, как следует из трудов Ксенофонта, Сократ с юмором относился к собственной внешности и был совершенно безразличен к атрибутам богатства. Его устоявшийся образ – это образ необычного и оригинально мыслящего человека, который всегда был беден, всегда стар и всегда уродлив.

В этом-то и кроется загадка жизни Сократа. Что же превратило молодого афинянина, происходящего предположительно из скромной семьи со скромными средствами, в создателя образа мышления и целого философского метода, которые были совершенно необычными для его времени и оказали столь огромное влияние на нашу современность? Позднейшие биографы Сократа редко интересуются чем-либо, кроме свидетельств Платона и Ксенофонта, исходя из предположения, что молодые годы Сократа не имеют особого значения. Они упускают из виду важнейшие, хотя и разрозненные свидетельства его отрочества и раннего возмужания – тот самый период, в который формировались идеи и мировоззрение будущего философа. В результате в большинстве описаний жизни Сократа не берутся в расчет моменты, которые, учитывая культурный контекст и исторические обстоятельства его жизни, могли бы достоверно объяснить личный и интеллектуальный путь мыслителя.

Что могло подвигнуть жившего там и в то время молодого человека на создание совершенно нового стиля мышления? Что заставило его посвятить себя философским исканиям, совершенно отличным от существовавших до него? На каком этапе он выбрал путь задающего вопросы философа и почему он это сделал? Что произошло в ранней юности Сократа, что подтолкнуло его к таким переменам? Чем он занимался и каким он был в свои подростковые и юношеские годы? Что, короче говоря, сделало Сократа Сократом?

На такие вопросы еще предстоит ответить. Для этого необходимо, подобно следователю, отыскивающему и сопоставляющему улики, собрать воедино историческое прошлое Сократа и сведения о его социальном окружении, воссоздать историю ранней жизни философа. Данные о ней были столь разрозненны и туманны, что, казалось бы, уже полностью преданы забвению. Хотя, как оказалось, многие из искомых ответов были на самом виду. Их совокупный эффект удивляет, восхищает и даже шокирует тех, кто полагал, что всё, что можно знать о Сократе, уже давно известно.

Цель этой книги – предложить новый, исторически обоснованный взгляд на личность философа, на его ранние годы, на самые истоки сократовского стиля мышления. Поскольку прямые свидетельства о юности Сократа скудны, косвенны и разрозненны, приходится использовать косвенные «улики» и историческое воображение, чтобы дополнить те немногие, имеющиеся в источниках ценные указания на его ранние годы жизни.

Для ответа на вопрос о том, как менялись и развивались его философские идеи, необходимо с вниманием отнестись к хронологии и к менее известным, но авторитетным источникам сведений о жизни Сократа, восстановить историю его детства, отрочества и первых зрелых лет. Общепринятые представления о Сократе таковы: он был выходцем из небогатого сословия и не имел особых возможностей для получения образования. Считалось, что в юности он был не менее уродлив, чем в зрелые годы. А скудость свидетельств о его ранней любовной жизни должна была указывать на ее полное отсутствие. И наконец, Сократ всегда был скорее мыслителем, чем человеком действия.

Изучение фактов покажет, что все эти утверждения следует перевернуть с ног на голову. Перед нами предстает образ сильного и привлекательного юноши из относительно благополучной семьи. К тому же выросшего в среде афинской элиты, в которой каждый мальчишка мечтал прославить свое имя героической доблестью на поле боя и успехами на политическом поприще. Оказывается, что он с ранней юности учился воспевать великую поэзию Греции, играть на лире и в то же время подвергать себя строгой физической и умственной дисциплине. И учился он у лучших учителей, стремясь к новейшим интеллектуальным достижениям того времени. А его пылкое эротическое отношение к жизни нашло свое выражение не в браке, ведь с Ксантиппой он познакомился, когда ему было уже за пятьдесят или больше, да и отношения Сократа с его первой женой Мирто до сих остаются туманны. Так что его пылкость выразилась в дружеских отношениях с умнейшими людьми и, прежде всего, в любви к одной из самых ярких и волнующих женщин того времени – к Аспазии из Милета.

Возникающий образ вот такого молодого Сократа так и не был до конца раскрыт ни древними, ни современными биографами. Ясно лишь одно: еще в ранней юности, благодаря различным преобразовавшим его переживаниям, среди которых отношения с Аспазией, возможно, были самыми значительными, Сократ сделал осознанный выбор посвятить свою жизнь поискам разума. А в молодости, да и в дальнейшей жизни, он оставался настоящим воином, атлетически сложенным борцом и хорошим танцором, прекрасно образованным оратором и страстным любовником.

Чтобы увидеть Сократа в этом беспрецедентном свете, необходимо проследить, как протекала его жизнь и формировалась личность. Необходимо заново открыть для себя события и переживания его юности, которые превратили Сократа в героя нового типа – философа, чьи оригинальные идеи, неординарное поведение и мужество перед лицом смерти вот уже почти две с половиной тысячи лет очаровывают мыслителей и исследователей.

Вступление
Спуская сократа с «облаков»

Гигантская стрела деревянного крана, медленно раскачиваясь, движется слева к центру сцены. К стреле на пеньковых веревках подвешена большая плетеная корзина, в которой сидит актер в маске. Его свисающие из корзины ноги комично болтаются. Кран со скрипом останавливается, но корзина все еще мягко покачивается на веревках. Со своего высокого, качающегося насеста Сократ произносит первые высокомерные слова: «Смертный, чего тебе от меня надо?»

Я сижу в своем кабинете в Оксфорде и представляю себе первое появление подобного «Сократа» в комической драме Аристофана «Облака». Передо мной двое толковых студентов-старшекурсников, которые пришли ко мне на консультацию. У нас сегодня нечто вроде современного научного варианта «сократического диалога»: преподаватель добивается ответов на свои вопросы, подвергая идеи и предположения учеников критическому анализу. Косые лучи солнца проникают сквозь решетчатые окна кабинета. Студенты по очереди зачитывают свои эссе о том, каким они видят образ этого комедийного «Сократа».

Суть их размышлений примерно такова: в комической пьесе, впервые представленной на театральном фестивале в Древних Афинах в 423 г. до н. э., деятельность философа показана крайне несправедливо и должна расцениваться как некий комический бурлеск, или даже как ремесленная поделка Аристофана. Тому тогда было немногим более двадцати, и ему, находящемуся на самой ранней стадии карьеры, еще только предстояло стать величайшим комедиографом своего времени.

А «смертный», к кому обращается персонаж «Сократа», – это старик-землевладелец по имени Стрепсиад, по сути антигерой комедии. Стрепсиад впервые возникает на сцене еще в начале комедии: он в состоянии сильнейшего беспокойства ворочается с боку на бок в своей постели. Причиной его волнений, как он говорит, стала расточительность его сына Фидиппида, влезшего в непомерные долги из-за покупки и содержания породистых лошадей. Для родовитого афинского юноши в V в. до н. э. это было равносильно тому, как если бы современный молодой человек начал бы транжирить семейные сбережения на приобретение роскошных скоростных автомобилей.

Беспокоясь по поводу долгов сына, Стрепсиад (чье имя в переводе с греческого означает «обманщик», а если переводить в стиле Диккенса, то «коварный обманщик») рассказывает зрителям, что разработал хитрый план. Он слышал, что Сократ руководит школой под названием «Мыслильня», где учеников натаскивают доказывать свою правоту в любом деле. И Стрепсиад приходит к выводу: вместо того чтобы пытаться погасить долги, надо отправить Фидиппида в эту самую школу, и мальчик научится сам выпутываться из своих проблем.

Всё это кажется старику чрезвычайно остроумным решением. Но Фидиппид так не считает. Подобно своим приятелям из числа афинской золотой молодежи, он приходит в ужас от мысли, что ему придется общаться с Сократом и обтрепанными, изможденными интеллектуалами из «Мыслильни». Например, с тощим длинноволосым поклонником Сократа Херефонтом по прозвищу Летучая Мышь. Этот парень, говорят, однажды осмелился спросить у самого Дельфийского оракула: «Есть ли на свете кто-нибудь мудрее Сократа?» И получил ответ: «Нет такого».

Не сумев убедить своего сына, Стрепсиад решает сам поступить в «Мыслильню». Здесь, у дверей школы, он получает краткое описание ее деятельности от некоего высокомерного ученика. Внутри школы Стрепсиад видит, как согнувшиеся в три погибели студенты изучают земные науки, задрав при этом свои задницы к небу – именно так, поясняют ему, полагается наблюдать небесные явления. Затем, прокомментировав с беззаботным невежеством любопытные на вид предметы – большой глобус и карту Греции, символизирующие изучение астрономии и географии, – Стрепсиад замечает главного преподавателя, самого Сократа, раскачивающегося в своей корзине в дальнем конце сцены. «Эй, Сократ! – заискивающе обращается он к нему. – Привет, приятель».

Это служит крановщику сигналом приступить к работе. И можно представить себе здоровенного, потеющего раба, сидящего в основании механизма. Как он, ухватившись за рычаги подъемного крана своими мускулистыми руками, выдвигает на огромной деревянной стреле в центр сцены корзину с болтающимся в ней пассажиром в нелепой маске.

Комическое вознесение

Использование крана (по-гречески mēkhanē) было в последней половине V в. до н. э. относительно новым сценическим приемом, чрезвычайно полюбившимся зрителям и драматургам.

Латинская форма этого слова – māchina напоминает нам о «машине», тогда как от греческого слова получится скорее «механизм». В нескольких сохранившихся до нашего времени древних трагедиях кран используется в момент развязки. Обычно с его помощью является божественный персонаж, возносимый высоко над сценой. Так и персонажам пьесы, и зрителям дается понять, что это сама Судьба разрешает возникшую по сюжету запутанную ситуацию, будь то сложнейший выбор, глубокий раздор или страсть. Это сам бог (или богиня) объявляет свое ниспосланное провидением решение «из машины» – он являет собой deus ex māchinā ¹.

В отличие от трагедий античные комедии представляли собой сочетание дешевого фарса, политической сатиры и высмеивания конкретных личностей и институтов. Причем Аристофану нравилось пародировать саму трагическую драму как таковую. Чему и служило столь помпезное использование сценической машинерии. Юмористический потенциал применения на сцене крана ярко проявился в его комедии «Мир», которая была поставлена в 421 г. до н. э., то есть на два года позже «Облаков». Историческим подтекстом комедии служила искренняя надежда афинян на то, что воюющие государства Греции – спартанцы и их союзники, сражавшиеся тогда вот уже более десяти лет против афинян и их союзников, – придут наконец к мирному соглашению. Временный по своему характеру Никиев мир, названный так по имени политика и полководца, подписавшего его от имени Афин, действительно был заключен примерно в это время, то есть в 421 г. до н. э.

Война на истощение, которую вели спартанцы, сильно ударила тогда по землевладельцам и земледельцам Аттики. Герой комедии «Мир» – простоватый Тригей, земледелец из афинской деревни, чье имя означает «виноградарь» или «винодел». Больной и уставший от конфликта, в котором вот уже десять лет как погрязли Афины, Тригей решает подняться на Олимп, чтобы, подобно мифическому герою Беллерофонту, вернуть на землю богиню Мира. Но, если Беллерофонт бороздил небеса на легендарном крылатом коне Пегасе, то наш винодел седлает куда как менее благородное существо – гигантского навозного жука. В начале пьесы показано, как рабы катают здоровенные шары из навоза, чтобы прокормить это чудовищное животное. Жука смастерили из деревянной, в форме скарабея рамы, покрытой шкурами и половиками. И снабдили свирепого вида рогами, за которые мог бы держаться герой. А все это было подвешено на веревках к стреле того самого mēkhanē.

Кран вздымает жука вверх, и наш винодел испуганно цепляется за спину чудовища. Подымаясь в небеса, навозный жук часто ныряет, стоит ему уловить далеко внизу ароматы своей дурно пахнущей пищи. Тригей в тревоге восклицает: «Вот те на! Что ты делаешь, вынюхиваешь выгребные ямы? А ну, подними голову и лети прямо во дворец Зевса, хватит искать еду. А теперь-то на что ты уставился? Клянусь Зевсом, это какой-то мужик уселся посрать там внизу, в Пирее».

И в этот момент тон актера меняется. Разрушая любые драматические иллюзии, он говорит обычным голосом: «Ой, боюсь! Не время сейчас валять дурака. Эй там, на кране, что ты там творишь! Я чувствую, как ветер свистит у меня в брюхе. Если не поостережешься, то я наверняка обделаюсь, и жук получит тогда свой ужин».

Разве можно извлечь что-либо серьезное из столь грубого, скатологического юмора? А из самой комедии «Мир»? Разве таким образом полагалось оценить столь важные для истории попытки положить конец войне между греческими государствами? Так что вряд ли можно надеяться что-либо узнать о реально существовавшей в истории личности Сократа, глядя на невежественного грубияна, выведенного в комедии «Облака».

Легенда о двух версиях «Облаков»

С этой комедией возникает и другой вопрос. Ведь оригинальная пьеса утеряна, а ее сохранившийся текст – это совсем не та версия, которая была поставлена на сцене в 423 г. до н. э. Это ее переработанный вариант, распространенный в списках Аристофаном несколько лет спустя. В оригинальной комедии хитроумный план Стрепсиада полностью сработал. Он разделывается с кредиторами, используя беспринципную аргументацию, которой научился в школе Сократа. А затем присоединяется к сторонникам «Мыслильни», чтобы вместе с ними шумно отпраздновать свой успех.

Тогда, при первой постановке пьесы в 423 г. до н. э., в театральном конкурсе участвовали комедии еще двух конкурирующих с Аристофаном драматургов. И хотя сам Аристофан считал, как следует из сохранившегося текста «Облаков», ее своей самой смешной и блестящей на то время работой, зрителям пьеса не понравилась. Они сочли ее шокирующей и аморальной, к тому же им очень не понравился финал. В итоге «Облака» заняли на том фестивале последнее место².

Все это мы узнаем из сохранившейся версии пьесы, в которой Аристофан объясняет причины создания новой редакции. В отдельной сцене под названием «парабазис» (в переводе – «шаг вперед») актер, представляющий автора, выходит на сцену и обращается к зрителям. «Мои соотечественники-афиняне, – говорит он им с явным упреком, – при первой постановке вы отвергли эту пьесу. Вы не уловили юмора, вы проглядели ее суть. Для вас она оказалась слишком ироничной, слишком интеллектуальной, слишком утонченной».

Ну что же, продолжает «автор», пьесу он переработал в соответствии с низколобыми вкусами аудитории. В ней теперь присутствуют все стандартные приемы дешевого фарса, типа «старики лупцуют палкой всех, кто отпускает плохие шутки». С учетом предпочтений невзыскательной публики изменена и концовка. Мораль комедии: наставления, приписываемые Сократу, заслуживают всяческого осуждения. Теперь это будет понятно и самому недалекому зрителю.

В новой версии интрига разворачивается совсем по-другому. Вместо того чтобы упиваться хитроумными спорами и торжествовать в нечестных сделках, Стрепсиад вынужден признать ошибочность своих поступков. Столь неожиданная перемена происходит после того, как ему устраивает взбучку собственный сын Фидиппид. И всё из-за спора за ужином по поводу скабрезной пьесы модного тогда трагика Еврипида, которую старомодный Стрепсиад называет совершенно неприличной. Фидиппид избивает своего отца, приводя при этом леденящие душу доводы: «Разве я поступлю неправильно, побив тебя для твоего же блага? Тебе самому это пойдет на пользу. Ты говоришь, что закон разрешает бить лишь детей, но разве старики не впадают снова в детство? Так что тем более следует наказывать их, поскольку у них меньше оправданий своим ошибкам».

Ударить отца у греков считали едва ли не худшим, что может сделать сын. Стрепсиад, потрясенный поведением Фидиппида, раскаивается в своих прежних делах и обращает свой гнев против Сократа, его школы и всего, что она символизирует. В финальной сцене дошедшей до нас пьесы старик поджигает «Мыслильню» и швыряет камни в ее студентов, среди которых и его собственный сын. Те спасаются бегством из горящего здания.

Триумф софистики и сомнительных аргументов в оригинальной пьесе преобразован в новой, опубликованной несколько лет спустя³ версии в сцену, символизирующую жестокое разрушение опасного интеллектуализма.

Образ Сократа в «Облаках»

Аристофан отдавал себе отчет в том, что успех недобросовестных методов, приписываемых им Сократу в первой версии комедии, не особо понравился зрителям. Мы не знаем, была ли дошедшая до нас, исправленная версия хоть в чем-то лучше. Не существует никаких свидетельств и того, что вторая версия пьесы когда-либо была поставлена. Во всяком случае, не в крупнейшем и престижнейшем афинском Театре Диониса, где проводились самые важные религиозные и театральные фестивали.

Был бы новый мрачный финал с поджогом «Мыслильни» воспринят лучше, чем прежний? Точно так, во всяком случае, считал Аристофан. Главное, получалось, что реально существующий Сократ, который был знаком многим из зрителей, стал не только ассоциироваться с подобной недобросовестной аргументацией, но даже вроде бы заслуживал за это наказания.

Столь радостное изображение его падения также наводит на мысль, что Сократ, возможно, не был особенно популярен среди демоса – основной массы афинских граждан. Ведь многие из них были неграмотными крестьянами, которые стекались из демов (поселков) Аттики, чтобы побывать на фестивале в большом городском театре.

Не надо забывать, что зрители этих комедий приходили в театр в первую очередь для того, чтобы поразвлечься. Маловероятно, что они были осведомлены о реальных взглядах или методах Сократа. Комическим пьесам в те времена полагалось быть непристойными и провокационными. Точно так же, как комедийные ревю и сатирические шоу в наше либеральное время, они преследовали личные и политические цели. А потому даже тех, кто что-то знал о философских методах Сократа, вряд ли заботило, что комедия дает об этом человеке несправедливое или предвзятое представление.

Само собой подразумевалось, что персонаж «Сократа» в «Облаках» далек от истинного реалистичного изображения конкретной личности. Так уж было принято собирательно представлять тогдашних преподавателей различных наук. А также известных публике интеллектуалов, объединенных под общим названием «софисты» (от греч. σοφιστής, то есть учитель мудрости. – Пер.). От этого названия потом возникли не только такие термины, как «софистика», но и слова, обозначающие для кого «утонченный», а для кого и «мудреный».

Софисты были одними из самых мудрых и оригинальных мыслителей V в. до н. э. Но лишь немногие из них были гражданами Афин. В основном они были родом из греческих городов-государств за пределами Афин – на материковой Греции и островах Эгейского моря – или из более отдаленных мест, таких как греческие города Южной Италии, Сицилии и Ионии (область на побережье Малой Азии, ныне Западная Турция).

В V в. до н. э. софисты сосредоточивались в Афинах, которые после войн с Персией стали политическим и культурным центром Греции. Они читали здесь лекции и зачастую публиковали книги и трактаты по самым разным дисциплинам – от грамматики, астрономии и медицины до скульптуры, архитектуры и военного дела. Некоторые занимались вопросами военной стратегии. И, по существующему мнению, большинство из них были подозрительно искусны в умении побеждать в любых спорах.

Дисциплины, которыми Сократ и его школа занимаются в комедии «Облака», включают типичные «софистические» дисциплины, такие как астрономия, география, естествознание, акустика, различные измерения и грамматика. Простые афиняне, в основном занятые повседневными делами – торговлей, ремеслами, воинской службой и, прежде всего, сельским хозяйством, – считали подобные интеллектуальные занятия бесполезной тратой времени. И что еще хуже – неприязненно относились к тем, кто пытался их чему-то научить.

К тому же афиняне в большинстве своем были суеверны. А потому рациональное изучение природных явлений, традиционно считавшихся проявлением неземных сил, вызывало у них большое беспокойство как небезопасная с религиозной точки зрения практика, способная спровоцировать гнев Божий. Многие из рационально мыслящих ученых, таких как, например, философ Анаксагор из Клазомен, были обвинены в безбожии и отданы под суд.

Как свидетельствуют Платон и Ксенофонт, предоставившие нам наиболее полную информацию о Сократе, тот не был особо склонен к возвышенным интеллектуальным занятиям. Однако есть свидетельства и о том, что в ранние годы своей жизни Сократ проявлял интерес к научным идеям, особенно к исследованию природных явлений. В диалоге «Федон», повествующем о беседе Сократа с учениками в его последние часы, Платон указывает, что философ поначалу был увлечен исследованиями физических явлений⁴, но позже в них разочаровался, так как они не давали никаких ответов о жизни в том виде, какой он ее себе представлял.

Платон стремился показать различия между Сократом и софистами. Он не хотел, чтобы людская молва о них, как о предающихся изобретательному словоблудию в ущерб истине, была перенесена на Сократа. В результате он, возможно, преуменьшил интерес юного Сократа к дисциплинам, с изучением которых общественное мнение связывало софистов. Однако, если бы в ранние годы Сократ, как намекает Платон, и увлекался тем, что называлось «софистическими» идеями, то его изображение как научного червя в первой версии комедии Аристофана, возможно, и не было бы столь неуместным, как это показалось более поздним ее читателям.

Таким образом, изображение Сократа в более поздней версии комедии, 420-х гг. до н. э. (а Платон и Ксенофонт примерно в это время только родились), вносит важную поправку в идеализированные представления биографов о Сократе. То есть представления как об аналитике, подвергающем сомнению этические предпосылки, и о прямо-таки образце здравого смысла.

Выведенный в комедии приземленный образ ученого напоминает нам о том, что, несмотря на все свои изначальные добродетели, Сократ был не святым, а человеком из плоти и крови, чьи идеи и поведение могли сделать его непопулярным среди соотечественников-афинян. Его недостатки, противоречивость и особенности характера могли быть более очевидны для его современников, чем для последующих поколений, которым пришлось почти полностью полагаться на разрозненные и в основном восторженные отзывы, оставленные после смерти Сократа его последователями и сторонниками.

И тем не менее ни до Сократа, ни после него история не знала ни одного подобного ему философа. Он был самым необычным и оригинальным мыслителем своего времени. Наследие его жизни и смерти превратило его, в моральном и философском смысле, в подлинного героя для последующих поколений.

Однако есть нечто, чего нам биографы Сократа не рассказали и чего, несмотря на разрозненные подсказки в их собственных объемистых трудах, они, возможно, так никогда и не узнали. Это то, как и почему Сократ, воспитывавшийся во многом как и все афинские юноши того времени, столь переменился в какой-то период между его ранней юностью и средним возрастом. И в итоге смог превратиться в выдающегося мыслителя, которого его биографы знали и почитали.

Сократ как театральный персонаж

Примерно в 200 г. уже нашей эры, то есть через шесть столетий после постановки «Облаков», римский ученый по имени Клавдий Элиан написал об инциденте, который произошел во время того первого и, возможно, единственного представления комедии в V в. до н. э. Он рассказал, как Сократ, присутствовавший в зале, сам поднялся со своего места⁵, чтобы показать зрителям, каков подлинный герой комедии. Несмотря на запоздалость этого свидетельства, имеются веские основания полагать, что Сократ, возможно, присутствовал при показе пьесы.

На Больших Дионисиях в Афинах – проходившем ранней весной крупнейшем празднике-фестивале в честь бога Диониса – присутствовала значительная часть взрослого мужского населения города (и, вероятно, какое-то количество женщин, хотя они составляли бы незначительную часть аудитории). В платоновской версии выступления Сократа на суде приводится упоминание о том, что его изображение в комедии «Облака» как проповедника аморальных учений негативно повлияло на отношение афинян к философу.

Но когда эта комедия была поставлена, Сократу было уже сорок шесть лет. В то время театр Диониса вряд ли походил на сохранившееся до наших дней внушительное полукруглое каменное сооружение – его построили лишь в следующем столетии. А во времена Сократа это было большое открытое пространство с поднимающимися ярусами деревянных сидений, окружающих с трех сторон⁶ слегка приподнятую сцену. Философ, похоже, редко посещал этот театр, но в данном случае все же туда пошел, поскольку знал, что в комедии Аристофана (и, возможно, в других пьесах на том фестивале) фигурирует персонаж по имени Сократ.

И мы можем представить себе Сократа, вставшего в то прекрасное весеннее утро пораньше, чтобы отправиться в центр города из своего дома в его родном поселке (деме) Алопека, который находился чуть к юго-востоку от городских стен. Море было спокойно, погода стояла теплая, подходящая для путешествий под парусом, а потому на Большие Дионисии могли съехаться люди со всего Эгейского побережья, чтобы побывать на фестивале и посмотреть его театральные представления. Там могли быть торговцы, преподаватели и вообще приезжий люд со всего Пелопоннеса. Люди приезжали и с северных земель, и с островов Эгейского моря, и из греческих городов Ионии.

Тот факт, что Сократ стал центральным героем комедии, поставленной в дни Больших Дионисий, наводит на мысль о том, что в те времена он уже был хорошо известен своим соотечественникам-афинянам. Персонаж по имени Сократ возникал и ранее в комических пьесах. Он фигурировал по меньшей мере в двух других комедиях, поставленных в том же году, одну из которых показали на том же фестивале.

То была написанная Амейпсием, соперником Аристофана, пьеса «Конн», названная так в честь Конна Афинского – того самого, который обучал игре на лире тогда уже вполне взрослого Сократа. Комедия Амейпсия в настоящее время почти полностью утрачена, за исключением разве нескольких цитат. Судя по ним, Сократ выводился в ней как неумелый ученик, пытающийся справиться с авангардными стилями музыки, которые были то время в большой моде. И тогда, на Больших Дионисиях, комедия Амейпсия превзошла «Облака» и получила вторую премию.

Первую завоевал старейший древнегреческий комедиограф Кратин, чья пьеса «Фляга с вином» не имела ничего общего с Сократом. В ней фигурировал сам старик Кратин, которого его соперники регулярно высмеивали в своих комедиях за непробудное пьянство. Отвечая своим критикам, тот заявлял, что пить вино совершенно необходимо, если поэт хочет написать хорошую комедию. Так что аудитория фестиваля, очевидно, отдала предпочтение приземленному юмору Кратина, а не пасквилю Амейпсия на Сократа в «Конне» и не утонченной сатире Аристофана в «Облаках».

Хотя Сократ был хорошо известен своим соотечественникам-афинянам, он не был знаком грекам, прибывшим из городов-государств за пределами Афин. По словам Элиана, некоторые приезжие во время представления «Облаков» даже спрашивали: «А что за парень этот Сократ?» И тогда философ поднялся со своего места и молча простоял так до конца представления. Таким образом он продемонстрировал всем, как выглядит настоящий Сократ (Элиан утверждает, что маска сценического персонажа имела большое портретное сходство).

Некоторые зрители истолковали поступок Сократа как признание того, что «этот персонаж на сцене изображает именно меня», а другие – как предостережение аудитории: мол, «этот персонаж совсем не я». Какова бы ни была его истинная цель, можно представить, как философ встает и с бесстрастным выражением лица громогласно объявляет во всеуслышание: «Я Сократ». Почти как в сцене из культового фильма «Спартак», когда главный герой в исполнении Кирка Дугласа заявляет: «Это я Спартак!»

Тот поступок Сократа напоминает нам о его известной склонности подолгу стоять неподвижно в состоянии, подобном трансу или даже кататоническому ступору, который обычно проявляется в заторможенности или даже полной обездвиженности. В прошлом подобные случаи с Сократом уже вызывали у присутствовавших любопытство и разнотолки. Можно предположить, что в основе такого поведения лежали некие психологические или медицинские причины. И, если такое состояние проявлялось у Сократа с юных лет, то это, возможно, сыграло определенную роль и в его повороте к философской жизни.

Подлинная драма

Мои студенты продолжают читать мне свои эссе, в которых пытаются отличить подлинного Сократа от того комедийного, выведенного Аристофаном в «Облаках». И, слушая их, я снова представляю себе тот драматический момент, когда его вытаскивают на сцену в подвешенной к крану корзине. Эффектное и, похоже, комичное то было появление. А ведь в жизни Сократа было множество поистине драматических эпизодов, носивших куда менее беззаботный характер.

Например, в одном из разделов «Пира» Платона мы узнаем, как Сократ участвовал в долгой и изнурительной военной кампании в Северной Греции. Как он шел босиком по снегу и льду, как в самой гуще сражения он в одиночку спас своего друга Алкивиада. В ходе того похода его приятели-соратники однажды с любопытством наблюдали, как он целую ночь простоял неподвижно, погруженный, видимо, в свои мысли. Точно так же, в глубоких раздумьях, Сократ застыл в другой раз, незадолго до прихода на описанную в «Пире» Платона вечеринку, на которую он в итоге опоздал. Дискуссия в тот вечер была посвящена теме любви и затянулась до раннего утра. И все это время проявивший небывалую выносливость Сократ оставался на ногах и продолжал пить и спорить, в то время как большинство собравшихся уже попадали от вина и крепко спали.

В другом месте мы узнаем о случае, когда в конце своей жизни, в 406 г. до н. э., Сократ занимал официальную должность в Государственном совете. Тогда он один противостоял враждебно настроенному залу, а возможно, и разъяренной толпе, изо всех сил пытаясь предотвратить незаконную казнь шести афинских военачальников, обвиняемых в том, что они не смогли во время морского сражения и шторма спасти тонущих моряков.

Сократ вел себя столь же мужественно и в другом случае, два года спустя, когда, рискуя быть казненным без суда и следствия, он нарушил приказ об аресте ни в чем не повинного Леонта Саламинского. Тот был приговорен к смертной казни хунтой, получившей прозвище «Тридцать тиранов» и пришедшей к власти после поражения Афин в Пелопоннесской войне со Спартой.

Столь несомненно героические качества особенно драматично проявились в кульминационный для Сократа момент – во время суда над ним и его гибели. Обвиненный в «развращении молодежи и введении новых богов», Сократ предстал в 399 г. до н. э. перед судом из 500 афинских граждан. После того как ему не удалось убедить их своей оправдательной речью, которая, как считается, приведена в платоновской «Апологии», Сократ был приговорен к смерти и заключен в тюрьму.

Платон описывает в диалоге «Федон», как обезумевшие от горя последователи Сократа собрались в тюрьме для последнего с ним разговора о жизни и смерти. На их глазах он спокойно выпил приготовленную для него чашу с ядом, который постепенно парализовал его с ног до головы, а потом за несколько минут остановил и его сердце.

Эта финальная сцена поразила воображение многих писателей, художников, кинорежиссеров и сатириков. И я спрашиваю себя: а можно было бы вообще рассказать историю Сократа на театральных подмостках или в кино, соединив воедино наиболее яркие эпизоды его жизни и закончив все сценой его смерти? Такие кинорежиссеры, как Роберто Росселлини в его вышедшем в 1971 году фильме «Сократ», пытались это сделать, но с небольшим успехом. Мало того что трудно правдиво передать атмосферу жизни в Древних Афинах, так еще и история Сократа в том виде, в каком мы ее знаем, плохо переносится на экран.

Как это вообще возможно сделать? Хотя философ, несомненно, был драматической фигурой во многих отношениях. В сочинениях Платона и Ксенофонта он предстает главным образом как мыслитель, участник научных споров и человек, постоянно задающий вопросы. В течение более трех десятилетий, начиная где-то с сорокалетнего возраста, Сократ неизменно посещал афинскую Агору – рыночную площадь и центр светской и общественной жизни Древних Афин. Там он спорил со своими согражданами, задавал им вопросы, заставляющие их усомниться в собственных убеждениях и моральных предпосылках. Сам характер такой работы, которую Сократ вел большую часть своей жизни, и в среднем, и в пожилом возрасте, делает ее малоперспективным материалом для какой-либо инсценировки. И кинорежиссеру пришлось бы разбиться в лепешку, чтобы отснять, основываясь лишь на трудах Платона и Ксенофонта, захватывающий байопик, то есть биографический фильм об интересном историческом персонаже. И пусть в жизни философа, несомненно, встречались моменты высочайшего драматического напряжения, вроде сцен в суде и смерти в тюремной камере, но проблема ведь в том, что характер Сократа при этот оставался неизменным.

Дело в пьесе?

Как и многие предполагаемые факты о жизни Сократа, история о том, как философ поднялся со своего места и остался стоять во время исполнения комедии «Облака», встречается лишь в гораздо более позднем источнике. А поскольку Элиан написал об этом через шесть столетий после смерти Сократа, то рассказанный им исторический анекдот рассматривается некоторыми историками не более чем как красочный вымысел⁷. Возможно, этот предполагаемый эпизод был основан на упомянутых выше случаях, когда Сократ, по словам свидетелей, мог часами застывать в полной неподвижности.

Анализ возможных биографических свидетельств о Сократе остро поднимает вопросы об историческом методе, и в частности об оценке исходных материалов о его жизни. Когда можно доверять источнику, доносит он до нас историческую правду или же нет?

Ученые обычно довольствуются предположением, что Сократ действительно присутствовал на представлении «Облаков». Это связано с тем, что, как упоминалось выше в платоновской «Апологии» о знаменитой речи философа в свою защиту, Сократ ссылался на то, что эта комедия оказала пагубное влияние на мнение судей.

В этом, как и в других случаях, подразумевается, что Платон является надежным источником. Однако судебный процесс состоялся через два десятилетия после первого представления пьесы, и нет никаких сведений о том, что она ставилась в последующие годы. Действительно ли Сократ упоминал о том, каким он был изображен в комедии, поставленной столь давно? Имеет ли смысл утверждать, что пьеса, показанная примерно двадцатью четырьмя годами ранее и которую большинство судей, возможно, и не видело, все еще может влиять на восприятие людей?⁸

И может быть, нам не следует считать рассказ Платона о речи на суде точной записью события. Учитывая, что «Апология» появилась через столько лет после того, как Сократ произнес свою речь, неясно, насколько она соответствовала тому, что было тогда сказано на самом деле. Возможно, Платон просто выдумал ту часть речи, в которой Сократ ссылается на свое изображение в комедии Аристофана. Возможно, Платон просто предполагал, что его читатели знакомы с этой пьесой – с исправленной ли ее письменной версией или в ее оригинальном виде. Но он был явно заинтересован в том, чтобы официально заявить, что персонаж Аристофана исказил представление о личности Сократа.

Мы склоняемся к предположению, что и другие отрывки речи, вложенные Платоном в уста Сократа, тонко отражают те представления о жизни и деятельности любимого учителя, которые Платон хотел передать своим читателям.

Взвешивая улики

При таком количестве поводов для сомнений возможность подлинной исторической реконструкции личности Сократа, молодого или старого, представляется еще более сложной. Как мы можем пробиться через туман вероятных искажений образа Сократа, будь то комических, придуманных Аристофаном, будь то более серьезных, но в основе своей хвалебных, приводимых симпатизирующими ему биографами Платоном и Ксенофонтом? Что мы можем знать о реальной жизни и мыслях Сократа, и в частности о его ранних годах?

На первый взгляд, исследование жизни юного Сократа состоит почти из одних пробелов. Его главные античные биографы сообщают весьма скудные и случайные подробности о юности Сократа, а другие источники, в дополнение к общему умолчанию, добавляют, похоже, лишь немногие спорные детали. Может показаться, что, учитывая недостаток свидетельств о юном Сократе, мы обречены на невежество или спекулятивные фантазии о его ранних занятиях. Почему это так важно? Да просто потому, что изучение опыта ранних лет и ближнего круга Сократа, похоже, может дать жизненно важный ключ к пониманию того, почему, возможно даже в несколько позднем возрасте, он заложил основы нового стиля философствования, приведшего к формированию целого направления западной философской мысли. «Сократ, – говорил римский оратор и государственный деятель Цицерон, – спустил философию с небес на землю».

Философы до Сократа, или как их называли позже – «досократики», не интересовались вопросами о том, как должны жить человеческие существа, и тем, можем ли мы стремиться узнать, что является истиной или добром. Главная цель их исследований состояла в том, чтобы выдвинуть правдоподобные предположения о таких вещах, как физический состав Вселенной и история зарождения материального мира. Сократ, напротив, считал, что нет ничего более важного, чем понимание того, как наилучшим образом воспитывать и закалять psūchē, то есть душу или дух человеческого существа. Он серьезно отнесся к содержательному изречению, начертанному на храме Аполлона в Дельфах: «Познай самого себя». Он стремился проложить путь к подобному самопознанию путем неустанных расспросов и изучения людей и идей, заявляя, что «неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой».

Что же тогда вдохновило Сократа обратить свой необычный аналитический ум на столь оригинальное исследование? Ведь оно имело столь глубокое моральное значение и породило столь обширное наследие в области морального, этического и гносеологического мышления, что его наследником в итоге стал весь мир. Что в конечном итоге заставило его с неодолимым желанием, ценой общественного признания и в конечном счете своей жизни стремиться к совершенно новому способу познания смысла человеческого существования? С какими интеллектуальными и эмоциональными препятствиями он столкнулся и что сделал, чтобы их преодолеть? Какие личные переживания в молодости, включая, возможно, влюбленность и неудачу в любви, могли сформировать его мировоззрение и изменить ход его жизни?

Считается, что Сократ был сыном скромного каменотеса и повитухи, и его ранняя жизнь, казалось бы, не представляет особого интереса. И хотя надо признать, что за пределами своего родного города Сократ вел более активную жизнь воина, в истории он все же остался как состоявшийся мыслитель. А потому немногие видят смысл задаваться вопросом, кем же он был до того, как кем-то стал. Однако по мере изучения хронологии жизни и карьеры Сократа становится все более очевидным, что события, имевшие место в его юности, задолго до того, как он стал известен Платону, Ксенофонту или даже Аристофану, должны были сыграть решающую роль в зарождении того мыслителя, каким ему предстояло стать.

Явная нехватка свидетельств о ранней жизни Сократа привела ученых и историков к предположению, что невозможно адекватно вычислить ту интеллектуальную или эмоциональную траекторию, которая привела его к увлечению философией. Однако, основываясь на свидетельствах, которые были либо упущены из виду, либо неверно истолкованы, возникает возможность лучше осветить юные годы Сократа. Что подводит нас к новому осмыслению социального и исторического бэкграунда, в котором рос Сократ. И к попытке воссоздать из косвенных деталей историю его юности и интеллектуального развития. Что, в свою очередь, побуждает нас более тщательно изучить первоисточники на предмет их очевидных противоречий и умолчаний, а также заново оценить содержание менее известных первоисточников. И задуматься о том, чем могли пренебречь биографы Сократа, что они утаили или приукрасили и зачем они могли это сделать?

Подход к теме «влюбленного Сократа» предполагает использование исторических источников, свидетельствующих о событиях, в которых будущий философ, вероятно, играл активную роль. Это потребует от нас по-новому взглянуть на качества, приписываемые ему Платоном и Ксенофонтом. Ведь они сами появились на свет, когда Сократ был уже в преклонном возрасте, то есть знать они его могли лишь уже пожилым человеком⁹. Иначе говоря, требуется взглянуть на не столь систематизированные факты жизни Сократа более внимательно, чем на тот образ, который нам предлагают его основные биографы.

В трудах более поздних авторов, таких как Плутарх (I–II вв. н. э.) и Диоген Лаэртский (III в. н. э.), мы находим рассказы и исторические анекдоты о Сократе, почерпнутые из более ранних источников (включая Платона и Ксенофонта), но также опирающиеся на обрывки цитат менее пристрастных свидетелей, таких как Ион Хиосский, Аристотель и Аристоксен. Ион Хиосский вообще был современником Сократа, хотя и более старшим по возрасту. Аристотель и Аристоксен принадлежали к более молодому поколению (Аристотель был учеником Платона и учителем Аристоксена), но должны были знать людей постарше. А те, в свою очередь, были знакомы с Сократом.

Свидетельства из этих источников содержат некоторые противоречащие идеалу соображения, которые в значительной степени упускались из виду современными нам историками. А иногда, особенно в тех случаях, когда сведения отличались от приводимых Платоном или Ксенофонтом, даже отвергались как незрелые, беспочвенные и чуть ли не враждебные измышления.

Именно из таких источников мы узнаем, например, что Сократ в юности ездил на остров Самос со своим любовником – мужчиной постарше, что он был не раз женат, что для поддержания привычного образа жизни был готов сдавать в аренду свою недвижимость. Если это правда, то подобные детали рисуют совершенно иной, непривычный образ Сократа.

Как же следует оценивать достоверность такого рода информации? Любое историческое исследование требует взвешенного подхода к источникам, чтобы потом на их основе создать убедительное повествование. Сократ в трудах древних биографов может быть если не вымыслом, то, по крайней мере, избирательно созданной их воображением конструкцией. Ведь Сократ в комедии Аристофана отличается от Сократа Платона, а Сократ Платона отличается от его видения Ксенофонтом. В то же время Плутарх и Диоген Лаэртский, сохраняя элементы всех предшествующих источников, отступают от них по тону и деталям. Так что наш образ Сократа будет, в свою очередь, неизбежно отличаться от всех вышеперечисленных.

Используя те свидетельства, которые удалось найти и которые, как утверждается, имеют историческую ценность, а также уделяя особое внимание хронологии событий в жизни философа, я все же считаю себя вправе сконструировать собственное видение образа Сократа.

Основная причина, по которой я стремлюсь представить вам моего Сократа, заключается в том, что имеются свидетельства, во многом относящиеся к малоизвестным ранним десятилетиям его жизни. Они требуют нового подхода, переоценки и переосмысления. Рассматривая эти свидетельства в новом свете, мы получаем возможность как никогда прежде проследить возможный ход ранних лет философа и их значение для развития его мысли.

Жизнь и помыслы

Почему история жизни Сократа вообще должна представлять интерес? Кто-то посчитает, что гораздо важнее наследие его идей и философского метода. Ведь Сократом восхищаются прежде всего как одним из величайших основателей западной интеллектуальной традиции. Его идеи, переданные Платоном, изменили наше представление о жизни, истине, знании и оставили человечеству огромное и бесценное наследие в области нравственно-философского мышления. «Самая надежная общая характеристика европейской философской традиции, – писал философ Альфред Норт Уайтхед, – заключается в том, что она состоит из серии сносок к Платону».

«Диалоги» Платона привлекают наше внимание к вопросам, поднятым Сократом и сохраняющим неизменную актуальность для современного мира. Что такое справедливость? Что такое доброта? Что мы на самом деле знаем? Какова цель образования? В чем смысл мужества? Как люди должны стремиться жить? Что на самом деле означает любовь?

И тем не менее биография Сократа тоже весьма важна. Несмотря на то что он не оставил после себя письменных источников, его идеи сохранились. И это во многом благодаря тому, что он жил и пошел на смерть во имя своих философских принципов, побудив своих преданных последователей Платона и Ксенофонта рассказать эту историю потомкам ¹⁰.

Поэтому важно не только содержание идей Сократа, но и то, как он жил и умер. И здесь сопоставление с основателем христианства неизбежно ¹¹: история жизни и смерти Иисуса, рассказанная в Новом Завете, является неотъемлемой частью понимания и оценки его послания.

В частности, до сих пор все еще остается предметом дискуссий – справедливо или нет казнило Афинское государство Сократа. Его самый блестящий и преданный ученик Платон был уверен, что имело место ужасное преступление. И до конца жизни пропагандировал свою версию идей Сократа, стремясь доказать, что Сократ пал мучеником за истину, которую он пытался донести до людей.

Так как же нам тогда попытаться воссоздать заслуживающую доверия историю превращения Сократа-мужчины в Сократа-философа? В 423 г. до н. э., во время постановки «Облаков», Сократу, как нам известно, было далеко за сорок. Судя по пьесе, он уже тогда был в городе хорошо известен, прежде всего как учитель без гроша в кармане и интеллектуал высокого полета. Такой уж он пользовался репутацией, несмотря на то что, как нам известно из Платона, всего годом ранее Сократ с выдающейся храбростью сражался в битве при Делиуме. И несмотря на то, что он долгое время был связан с влиятельными личностями в афинской общественной жизни, такими как популярный политик и, как мы сейчас сказали бы, плейбой Алкивиад.

Так на каком же этапе карьера Сократа как человека действия уступила место карьере Сократа-мыслителя? И почему произошла такая перемена?

На мой взгляд, поиски истины настойчиво ведут нас к гораздо более раннему периоду его жизни и в конечном счете подводят к названию этой книги: «Влюбленный Сократ».

Глава первая
Из любви к Сократу

«Что такое любовь?» Этот вопрос задается в хорошо обставленной, освещенной мерцающими масляными лампами столовой в Афинах, в доме драматурга Агафона. Дата – 416 г. до н. э. Несколько возлежащих мужчин с восторженным вниманием наблюдают за выступающим Сократом. Некоторые из них уже произнесли свои речи на эту тему, и теперь настало время говорить Сократу.

Приземистый, крепкого телосложения мужчина лет пятидесяти, с широко расставленными глазами и курносым носом, он обладает почти завораживающим влиянием на аудиторию и говорит со спокойной уверенностью.

«…Я утверждаю, что не смыслю ни в чем, кроме любви…»¹

Сократ, похоже, знает, что говорит. Однако его слушателям известно, что он мастер иронических фраз, а потому неясно, следует ли принимать его слова за чистую монету. Они не сомневаются в том, что он говорит правду, так же как не сомневались бы в правдивости бога Аполлона, который произносит в Дельфах устами юной жрицы пифии свои загадочные предсказания. Но что Сократ имеет в виду, говоря «знаю»? Ведь всем известно его знаменитое утверждение: «Все, что я знаю, – это то, что я ничего не знаю». И точно так же, как печально известные своей двусмысленностью высказывания Дельфийского оракула, слова Сократа, похоже, тоже часто скрывают иной смысл.

Для понятия «любовь» Сократ использовал слово erōtika, буквально означающее «имеющее отношение к Эросу» или «область эротического». Но очень похоже звучит греческое слово erotan, означающее «задавать вопросы». А поскольку Сократ прославился как мыслитель, у которого имеются только вопросы, но не ответы, возможно, и в этом его высказывании скрыт иронический каламбур? Может быть, он намекает своим слушателям, что его знание о любви на самом деле заключается в искусстве задавать вопросы?

Тайна любви

То, о чем далее говорит Сократ, дает исчерпывающий ответ на вопрос «Что такое любовь?». Однако это не его собственный ответ. Сократ поясняет своим слушателям, что почерпнул он его в одной давней беседе – надо полагать, еще в юные годы – с некой мудрой женщиной по имени Диотима. Это в беседе с ней он задавал вопросы о любви и получал на них ответы.

Таким образом, даже излагая свою речь о любви, Сократ остается человеком скорее вопрошающим, чем имеющим собственную теорию на этот счет. Он описывает Диотиму как жрицу из Мантинеи – города, находившегося примерно в ста милях к юго-западу от Афин, в центральной части Пелопоннеса. Этот город всегда славился своей музыкой и танцами². А ведь Сократ всегда утверждал, что наивысшей музыкой является философия, то есть стремление к мудрости. Именно этой мудрости он искал у Диотимы. «Эта женщина была моей наставницей в вопросах любви», – говорит Сократ.

Многие уловили бы в этих словах двойной смысл, но Сократ продолжает свою речь, и никому из присутствующих не приходит в голову усмехнуться или поднять бровь.

Необычным является то, что Сократ, выступая, по свидетельству Платона, перед сугубо мужской аудиторией, признает, что своим образованием он обязан женщине. Для всех, написанных Платоном примерно тридцати диалогов это, можно сказать, почти уникальная ситуация. Почти потому, что только еще в одном сочинении Платона «Менексен» Сократ изображен получающим наставления от женщины – от Аспазии, вдовы Перикла.

Диотиму принято считать вымышленным персонажем. Ее имя означает «удостоенная Зевса» (или «почитающая Зевса»), а название ее города Мантинея тоже своего рода каламбур³, поскольку греческое слово mantis означает в переводе «пророк». Таким образом получается, что Сократ приписывает столь углубленное и таинственное учение о любви женщине, обладающей провидческим умом и знающей, что же любовь собой представляет.

Хотя доподлинно не известно, существовала ли в реальности женщина с таким именем, Сократ в «Пире» связывает Диотиму с вполне конкретным историческим событием. Однажды, по его словам, она использовала свою мудрость в интересах афинян. Чтобы защититься от чумы, они, по совету Диотимы, своевременно принесли жертвы богам и таким образом «сумели отсрочить болезнь, которая пришла на десять лет позже, чем изначально предполагалось».

Столь странному утверждению как-то не придавалось значения. Чума, как известно, поразила Афины в 430 г. до н. э. Однако это любопытное упоминание отсылает нас к другой дате – к 440 г. до н. э. Что же такого произошло в этом году, чтобы Сократ мог мимоходом предположить, что первоначально чума должна была нагрянуть именно тогда?

Наиболее ярким историческим событием 440 г. до н. э. стал военный поход Перикла против могущественного острова Самос. И осуществлен он был якобы по настоянию жителей города Милета в Ионии, давно соперничавшего с Самосом. Этот исторический эпизод обрел весьма печальную известность по нескольким причинам. Прежде всего, Перикл, как утверждают, с ужасающей жестокостью провел эту военную кампанию, в ходе которой имели место и морские и сухопутные сражения, и длительная осада города. Об этом мрачном эпизоде поведал древнегреческий историк Дурис, правивший Самосом в конце IV в. до н. э. и написавший историю своего острова. Дурис писал, что после победы в морском сражении Перикл приказал распять на крестах военачальников и моряков Самоса посреди рыночной площади Милета. Философ Мелисс, который, по некоторым данным, наряду с другими командовал флотом Самоса, стал, вполне вероятно, одной из жертв Перикла. Тот самый философ Мелисс, который, возможно, был лично знаком Сократу во время посещения им Самоса в более счастливые времена, примерно за два десятилетия до этой трагедии.

Далее Дурис сообщает, что через десять дней Перикл распорядился забить распятых до смерти, а их тела выбросить на свалку без положенных погребальных обрядов. Такой поступок мог рассматриваться как оскорбление богов и, в глазах суеверных греков, неотвратимо повлечь за собой отмщение афинянам. Чума считалась обычной формой божественного возмездия за подобные проступки. Однако немедленной кары не последовало. Лишь в 430 г. до н. э. чума поразила Афины. Ее жертвами пали как сам Перикл, так и два его старших сына, Ксантипп и Парал. И многие тогда подумали, что то было запоздалое наказание богов за бесчестное поведение афинян на Самосе десятью годами ранее.

Печально известен этот исторический эпизод и еще по одной причине. Ненужное и абсурдно жестокое нападение Перикла на Самос, по общему мнению, было вызвано его желанием угодить своей подруге Аспазии, чья семья происходила родом из того самого Милета, заклятого соперника Самоса. И пусть это французы много веков спустя выдумали выражение cherchez la femme, древние греки давно уже знали, что за определенными событиями и действиями может скрываться женская рука. Не случайно величайший из греческих поэтов Гомер называл прекрасную Елену причиной Троянской войны…

Комедиографы того времени, старшие по возрасту соперники Аристофана Кратин и Эвполис, и до этого нападали на Аспазию, обвиняя ее в пагубном влиянии на политику Афин. Причем делали это в грубых сексистских выражениях, обзывая ее «блудницей» и «матерью бастарда», ведь ребенок от женщины родом не из Афин мог считаться у афинян незаконнорожденным. Они же жестко высмеивали ее родной Милет как город, прославившийся торговлей фаллоимитаторами⁴.

В ответ на эти оскорбления Перикл предложил, впервые в истории Афин, временно ввести закон о цензуре⁵, запрещающий нападки на личности.

Находим ли мы подсказку в диалоге Платона о подлинной личности Диотимы, вспоминая эту историю с отложенной карой в виде эпидемии чумы? И не скрывается ли в «Пире» под образом Диотимы вполне реальная женщина – Аспазия?

Ссылка на события 440 г. до н. э., несомненно, вызовет в памяти некоторых читателей Платона осаду Самоса Периклом, предполагаемую роль в этом Аспазии и ужасающую казнь защитников Самоса по приказу Перикла. Этот проступок вполне мог побудить встревоженную Аспазию попробовать умиротворить гнев богов искупительными жертвоприношениями⁶.

Еще одна подсказка кроется в самом значении имени Диотима – «почитаемая Зевсом». Это Периклу поэты-комедиографы, в частности Кратин, дали прозвище «Зевс», которое, похоже, привилось в народе. Сравнение с главным и самым сильным из богов-олимпийцев стало признанием политического превосходства Перикла, а также его возвышенного, «олимпийского» ораторского искусства⁷. Кроме того, было известно исключительное почтение, с которым он относился к Аспазии, которую комедиографы прозвали Герой, то есть женой Зевса. Плутарх сообщает: было общеизвестно, что Перикл любовно целовал ее⁸, как минимум дважды в день, – при выходе из дома и при возвращении. Что, без сомнения, было весьма необычно для быта древних афинян.

Это, в ретроспективе, дает нам совершенно безошибочные подсказки о реальной личности Диотимы. С их помощью, похоже, подтверждается, что именно Аспазия, признанная, как отмечалось в платоновском диалоге «Менексен», наставницей Сократа, скрывается за образом «мудрой женщины», которая задолго до этого передала юному Сократу учение о любви.

Зачем Платону, в чьей осведомленности о предполагаемой роли Аспазии в трагедии Самоса и ее последствиях сомневаться не приходится, понадобилось скрывать ее личность? Причем с помощью не особо тонкой маскировки, которую мог бы сорвать любой не ослепленный историческими предрассудками и задумавшийся на эту тему человек. Несмотря на то что кампания против Самоса была представлена Периклом как военный успех (и в общем-то так и воспринималась афинянами), но в глазах Сократа и других греков эта история, несомненно, оставила пятно на именах как Перикла, так и Аспазии. Чтобы избежать подобного негативного влияния на отношение читателей «Пира» к мыслям Диотимы о любви, Платон не стал прямо называть Аспазию автором этого учения. Хотя, возможно, сам Сократ и сделал это во время той вечеринки.

К тому же речь здесь шла об учении о делах любви, которое, несомненно, оказало на мышление и поведение молодого Сократа не менее глубокое влияние, чем все, что он до этого пережил. Философ был пропитан литературной и поэтической традицией, в которой центральное место в жизни и поведении человека отводилось именно любви. Подтверждение тому мифы, пересказанные Гомером и авторами древнегреческих трагедий, любовные песни Архилоха, Сапфо, Анакреона и других лирических поэтов.

Философские взгляды Сократа на то, как следует жить, также сформировались под влиянием важных впечатлений, полученных им в юности. К числу наиболее значимых из них я отношу его знакомство и личное общение с Аспазией. Она считалась, пусть это и неведомо многим древним и современным историкам, самой красноречивой женщиной своего времени, и должна на этом основании быть признана наиболее влиятельной в интеллектуальном плане женщиной античных времен.

Восхваляя Эроса

Написанный в 380-х гг. до н. э., когда Сократ был уже более десяти лет как мертв, «Пир» претендует на описание события, произошедшего несколькими десятилетиями ранее. И мы не можем считать, что события происходили так, как их описал Платон.

Возможно, и состоялась какая-то вечеринка, и на ней присутствовал Сократ. Но мы не можем знать наверняка, имела ли там место дискуссия, пересказанная Платоном, и были ли ее детали такими, какими их он описал.

Сам Платон родился около 424 г. до н. э.⁹, так что в 416 г. до н. э., на который приходится действие «Пира», он был еще мальчиком. В тот год молодой, очень модный и вычурно женственный драматург Агафон получил за свою трагедию первый приз на фестивале Ленейя – проводимом в конце зимы религиозном празднике с драматическими представлениями. Пьеса Агафона была показана в театре Диониса перед тысячами зрителей, прибывших из городов и селений Аттики. Но из-за зимнего времени года немногие греки осмелились тогда выйти в море. Поэтому, в отличие от Больших Дионисий, на которых в 423 г. до н. э. исполнялась комедия «Облака», на празднике было мало, а может, и совсем не было зрителей, приехавших из-за пределов полиса.

Две ночи спустя группа друзей Агафона собралась в его доме на «симпосий», чтобы отпраздновать получение приза. Это древнегреческое слово συμπόσιον буквально означало «пиршество» или «совместная выпивка», а не «пир» в его современном понимание, то есть как встреча интеллектуалов или научная конференция.

Платон рассказывает, что собравшиеся пришли к общему мнению, что за прошедшие сорок восемь часов было уже достаточно выпито. Некоторые еще мучились от похмелья, причем один из них, врач Эриксимах, особо напирал на опасность чрезмерного увлечения вином. Поэтому было решено, что хватит пить и надо провести дальнейший вечер в рассуждениях во славу любви. А точнее, в честь Эроса – этого божественного олицетворения любви и всего, что с ней связано.

Почему любовь? Почему Эрос? Да потому что в этом «диалоге» большинство присутствующих мужчин были преданными друзьями или, проще, любовниками. А сама встреча получила название диалога потому, что этот термин используется во всех трудах Платона, хотя реальный уровень общения между собеседниками в них весьма различен.

За исключением самого Сократа и автора комедий Аристофана, все присутствующие на званом ужине изображены как партнеры или те самые, очень близкие друзья. Тему для обсуждения предлагает один из молодых людей – Федр, давний друг Эриксимаха. Он утверждает, что Любовь, то есть бог Эрос, никогда по-настоящему не воспевались поэтами и ораторами, но несомненно заслуживают этого. И с юношеским энтузиазмом немедленно произносит собственную хвалебную речь.

После панегирика Федра в честь Эроса еще с полдюжины участников вечера, включая Аристофана, по очереди излагают свои серьезные или не очень представления о любви. Присутствие Аристофана на пиру показывает нам, что, несмотря на издевательское изображение персонажа Сократа в комедии «Облака», в реальной жизни эти два человека (по крайней мере, в последующие годы) находились в хороших отношениях.

Выступление поэта-комедиографа в честь Эроса приобрело благодаря платоновскому диалогу форму исторического мифа, этакого ловкого и увлекательного трюка, который особенно запомнился присутствующим на пиру. Первоначально, заявил Аристофан, человеческое существо состояло из скрепленных вместе мужчины и женщины. Оно имело круглую форму, четыре руки и четыре ноги, два смотрящих в противоположные стороны лица, четыре уха, два набора соответствующих половых органов и т. д. Обладая непомерной силой, эти существа так возгордились, что задумали подняться на небеса и напасть на богов.

Тогда Зевс и другие боги задумались, что же им делать. Они не хотели уничтожать людей – кто же тогда станет превозносить богов и приносить им жертвы? И Зевс придумал план, как ослабить восгордившиеся существа: надо разделить каждое на две части – точно так же, как разрезается пополам вареное яйцо. И в этом разделенном на две части существе каждая половинка будет тосковать и стремиться к другой половинке, отчаянно, но безуспешно пытаясь вновь прильнуть одна к другой. Вот так и продолжается доныне, заключил Аристофан. То есть каждый из нас – не более чем половинка, и мы обречены на вечный поиск другой своей половинки. А Любовь – это та сила, которая заставляет нас попытаться вернуть свою изначальную сущность и стать наконец целым.

Как ни комично и ни абсурдно это объяснение, но оно воплощает в себе идею о том, что любить – значит «обрести свою вторую половину». Этот придуманный Аристофаном фантастический миф, казалось бы, предоставляет нам очень понятную и соблазнительную истину. Но если всё хорошенько проанализировать, то возникнет не столь симпатичная картинка любви. Прежде всего, получается, что люди заранее обречены на неудачу в поисках любви, поскольку предназначавшиеся им «вторые половинки», возможно, уже умерли или давно ушли в прошлое. А потому современный человек никогда не сможет обрести желанную первоначальную цельность и будет вынужден довольствоваться общением лишь с теми, кто не способен стать для него подлинным дополнением.

Однако, пожалуй, еще более важным является намек на то, что высшим идеалом любви является обретение собственного зеркального отражения. А в итоге влюбленный вновь погрузится во всепоглощающую самовлюбленность и самодостаточность, что, кстати, так не понравилось в свое время Зевсу. Самодостаточный любовник станет лишь повторять воображаемую целостность того начального существа. И не стал бы развиваться в новых психологических и духовных направлениях под влиянием другого независимого и благожелательно критичного к нему любящего человека.

Такой итог противоречит тому, что Сократ в своем выступлении провозглашает ключом к пониманию важности и силы любви. Взяв слово, он заявляет, что не собирается рассказывать какую-то забавную историю или правдоподобную байку. Он расскажет правду о любви в том виде, в котором он сам когда-то услышал ее из уст Диотимы. Платоновское изложение речи Сократа погружает слушателей в самое сердце тайны. По словам Диотимы, любовь можно понять, используя сравнение с восхождением по лестнице. На нижних ступенях находится телесное влечение к кому-то привлекательному. Возбужденные встреченной красотой, любовники стремятся увековечить свою любовь, зачиная детей при совокуплении с объектами своей любви. Однако, по мере продвижения вверх по «лестнице», природа объекта любви меняется. Истинно любимым становится не просто другое тело или человек, а присущие ему качества добра и красоты. Именно эти качества делают человека достойным любви.

Эти качества, по словам Диотимы, порождают во влюбленном желание навсегда сохранить отношения с любимым. Таким образом на высших ступенях «лестницы» влюбленному открываются непреходящие, вечные ценности добра и красоты. В этом состоянии просветления человек способен выйти за пределы материального мира. Он стремится не физически разрядиться через половой акт, а обрести некие неугасимые идеи, к которым его подтолкнуло созерцание красоты.

Это откровение вполне можно назвать погружением в тайну. Среди бесчисленных попыток предложить ответ на вопрос о том, что такое любовь, «Пир» Платона остается одной из самых загадочных. Именно это произведение дало нам столь популярное понятие о «платонической» любви как о глубокой привязанности между двумя людьми, не имеющей сексуальной составляющей, хотя кто-то мог бы предположить и обратное. И это произведение до сих пор вызывает бурные дискуссии, хотя с момента его написания Платоном минули тысячелетия.

Платон ясно дает понять, что сам он не присутствовал на изображаемой в диалоге вечеринке, ведь в том 416 г. до н. э. он был восьмилетним мальчиком. Платон вкладывает эту историю в уста некоего Аристодема. Того тоже не было среди гостей, но он слышал рассказ того, кто там все-таки был. И в итоге именно Аристодем пересказал всё брату Платона Глаукону.

Столь искусное дистанцирование автора от повествования заставляет усомниться в том, а имеет ли эта история под собой какую-либо фактическую основу. Может быть, это не что иное, как выдуманный рассказ. И «Пир» следует понимать не как пересказ слов Сократа или кого-либо еще о том, что такое любовь, а как собственное исследование этого феномена Платоном.

Тогда как же относился к любви вполне реальный Сократ?

Сократ – любовник

Для многих тема любви может показаться менее значимой для идей и жизненного опыта Сократа, чем, скажем, темы справедливости, достойной жизни или поиска истины. Для других же любовь в различных ее проявлениях представляется основополагающей в жизни и творчестве философа. Наиболее полное и самое известное развитие этой темы можно найти в «Пире». Но любовь также определяет неисчислимые контакты Сократа с друзьями, поклонниками и учениками в течение всей его жизни, посвященной, по словам Платона, философии. Да и слово philosophia в греческом языке означает «любовь к мудрости».

Можем ли мы перейти от признания того факта, что Сократ был философом, глубоко погруженным в тему любви, к понятию «влюбленный Сократ»? Романтический подтекст этой фразы неизбежно влечет за собой некие последствия для биографии философа. Он побуждает нас представить его в плену у объекта его желания или любимого человека. Однако превалирующий образ Сократа, как следует из трудов Платона и Ксенофонта, – это прежде всего образ человека, чья любовная жизнь была явно подчинена более возвышенным этическим, философским и образовательным целям. И тот и другой стремятся показать, что именно столь высокие цели, а не какие-то эпизоды личного или эротического свойства привели к тем историческим событиям, благодаря которым Сократ стал наиболее известен, а именно к суду над ним и к его смерти.

В то же время Платон утверждает, что Сократ «всегда был влюблен», а у Ксенофонта Сократ говорит: «Я не могу назвать времени, когда бы я не был влюблен в кого-нибудь или во что-нибудь». Наряду с другими многочисленными свидетельствами, эти высказывания подтверждают, что Сократ был не чужд амурных чувств и привязанностей. И оба автора отмечают, что Сократ любил, прежде всего, одного человека – вечно юного, прекрасного Алкивиада. Сократ был старше его на двадцать лет, но знал его с раннего возраста. В «Протагоре» Платона, действие которого происходит около 435 г. до н. э., когда Алкивиаду было около пятнадцати, а Сократу – тридцать пять лет, оба изображены как уже давно знакомые друг с другом.

В «Пире» Алкивиад, которому уже за тридцать, с горечью, но тем не менее решительно отрицает, что Сократ был когда-либо его любовником. Если только не в духовном смысле – отсюда и употребление термина «платоническая» любовь. Однако сама настойчивость Алкивиада наводит на мысль, что участники той вечеринки, равно как и читатели «Пира», удивились бы подобной воздержанности Сократа ¹⁰.

Подробные сведения о других привязанностях Сократа или о тех, в кого он мог быть «влюблен», найти сложно. Конечно, в диалоге Платона «Хармид» мы читаем о том, что прекрасный молодой Хармид на какой-то момент увлек Сократа. Платон показывает там Сократа как человека, охваченного грубым физическим желанием при виде обнаженной плоти Хармида. Но этот момент в диалоге быстро сменяется более глубоким интеллектуально-философским общением, и предметом беседы становятся самоконтроль и воздержание.

Можно ли назвать объектом романтического увлечения Сократа Ксантиппу? Считается, что ее имя указывает на родственные связи с главой афинских Алкмеонидов Периклом, отца которого звали Ксантипп (кстати, как его старшего сына). Если это так, то Ксантиппа была высокого происхождения, а значит, могла принести Сократу приданое, на которое тот мог достойно жить в зрелом возрасте. По свидетельству Платона, она была матерью троих детей Сократа – Софрониска, Менексена и Лампрокла – и оставалась с ним до самой его смерти. Биографы характеризуют ее как энергичную и требовательную женщину, а более поздние авторы даже называют ее «строптивой». Однако Сократ мог только в пятидесятилетнем возрасте познакомиться с Ксантиппой, а возможно, и не ранее 416 г. до н. э. На тот момент ей было не более двадцати лет, поскольку через семнадцать лет, в момент смерти Сократа, она носила на руках младенца Лампрокла ¹¹. Но какими бы ни были любовные чувства Сократа к Ксантиппе, это была не та юношеская влюбленность, которая могла бы изменить направление его жизни и мысли.

Кроме того, в рассказе Платона, похоже, замалчивается такая неприятная реальность, как семейное положение Сократа. Авторитетные источники – Аристотель и Аристоксен – утверждают, что философ был женат дважды. Другие даже обвиняют его в двоеженстве, утверждая, что одновременно с Ксантиппой в доме Сократа жила и его жена по имени Мирто. Эта Мирто была дочерью Лисимаха, близкого друга отца Сократа из его родной общины (дема) Алопека. Историк Плутарх дает этой ситуации вполне невинное объяснение: Сократ и Ксантиппа просто предоставили ей жилье ¹² после того, как она овдовела и оказалась в стесненных обстоятельствах. Сократ был примерно того же возраста, что и Мирто, и, скорее всего, знал ее с детства благодаря их общим друзьям в Алопеке.

И Аристотель, и его ученик Аристоксен утверждают, что Сократ был женат на Мирто и что у них было два сына – Софрониск и Менексен. Эти авторы не стали бы без веских оснований противоречить платоновскому рассказу. Далее Аристоксен сообщает ¹³, что Ксантиппа, которую он называет «гражданкой Афин, но простолюдинкой», вступила в связь с Сократом гораздо позже и была матерью их младшего сына Лампрокла. Таким образом, Мирто ¹⁴ действительно могла быть единственной законной женой Сократа и матерью двух его старших сыновей. Однако в своей «Апологии» Платон устами Сократа заявляет, что у него «три сына, один уже юноша, а двое еще дети» ¹⁵. Если бы Платон стремился исказить факты, чтобы показать своего учителя в более симпатичном свете, то логично было бы предположить, что у Сократа было трое малолетних иждивенцев, исключив при этом любое упоминание о его предыдущем браке с Мирто.

В любом случае, учитывая образ жизни философа, трудно себе представить, что Сократ выполнял свои как отцовские, так и супружеские обязанности с образцовым усердием или энтузиазмом. Если Сократ, как это представляется вероятным, женился на Мирто гораздо раньше, после того как она овдовела в предыдущем браке (многие афинские мужи погибали молодыми в сражениях), и у Сократа уже было с ней двое его старших детей, то это может объяснить, почему ее называли «бедной пожилой вдовой», которая впоследствии жила в его доме. В этом случае она могла пересекаться с Ксантиппой. Ведь в истории, заимствованной у Аристоксена, рассказывается, как эти две женщины постоянно ссорились между собой. И спорить прекращали лишь для того, чтобы вместе отругать Сократа, который тем временем с улыбкой наблюдал ¹⁶ за происходящим. Со временем Ксантиппа стала единственной любовницей Сократа, возможно, после смерти Мирто, и родила ему младшего сына Лампрокла ¹⁷. Но независимо от того, был ли Сократ в молодости или в старости женат на Мирто, нам ничего не известно о его чувствах к ней.

Есть такая английская идиома «слон в комнате» (от выражения elephant in the room) – это когда речь идет об очевидной правде, которую игнорируют либо старательно пытаются не замечать. (Хотя в случае с Сократом речь шла бы скорее о слоночеловеке.) Ведь даже Платон с Ксенофонтом, отзывающиеся о Сократе с любовью и восхищением, без тени сомнения свидетельствуют, что человек, которого они знали, был далеко не красавцем. Их описания, также как и многие сохранившиеся с древних времен скульптуры и живописные изображения, создают впечатление, что Сократ был в лучшем случае физически непривлекателен, а в худшем – откровенно уродлив. Античные бюсты представляют его с вздернутым носом, широко расставленными глазами и с неухоженными волосами вокруг куполовидной лысины. Другие изображения добавляют к этому малый рост, бочкообразную грудь и здоровенное пузо.

Скажем прямо, подобная внешность, справедливо то или нет, мало способствовала бы романтическому влечению или желанию. Однако факт, что человек и со столь непредставительной внешностью способен вызывать неподдельную привязанность и даже, благодаря своей харизме и внутренней красоте, обладать сильнейшей эротической привлекательностью. Это тот самый парадокс, который столь блестяще и энергично раскрывает в «Пире» славившийся своей красотой Алкивиад. Однако многих читателей вряд ли убедит, что Сократ в среднем и пожилом возрасте мог соответствовать образу любовника в прямом смысле этого слова. Чтобы представить себе более правдоподобное развитие событий, необходимо обратиться к молодым годам философа.

Сократа даже его восхищенные ученики изображали похотливым и «полным Эроса». Он, по словам Платона, мог заявить, что его охватило «звериное желание» при виде обнаженного торса юного Хармида. А один из его последователей Федон назвал Сократа «пристрастившимся к женщинам». Да, скорее всего, этот человек в свои молодые годы имел амурные отношения ¹⁸ с партнерами обоих полов. Отсутствие у свидетелей ранней жизни Сократа, таких как Аристофан, высказываний по поводу якобы уродливых черт его лица также позволяет предположить, что Сократ не всегда считался физически некрасивым, каким его привыкли изображать впоследствии.

В позднем возрасте даже активные и атлетически сложенные мужчины начинают выглядеть дряблыми, теряют мышечный тонус, лысеют, расплываются в области талии. Взять, к примеру, короля Генриха VIII, отличавшегося в молодости прекрасной внешностью и атлетическим телосложением. Но он же в сорокалетнем возрасте, после ранения в поединке, стал менее активным и сильно растолстел. Так что, представляя себе молодого Сократа, нам не стоит полагаться на образ «безобразного любовника», каким нам его представляли Платон и Ксенофонт.

Один из ораторов, живший в IV в. до н. э., дает нам следующее и, возможно, типичное представление афинских мужчин ¹⁹ о сексуальных связях: «Любовницы у нас для удовольствия, наложницы – для ежедневного ухода за телом, а жены – для рождения законных детей».

Более поздний источник сообщает, что Сократ, до того как он вступил на более рассудительный путь интеллектуальных занятий, был склонен к необузданному сексуальному поведению ²⁰. Есть большая вероятность того, что, еще до женитьбы на Мирто и задолго до связи с Ксантиппой, у сексуально активного Сократа были многочисленные связи и увлечения. Некоторые из его юношеских любовных связей наверняка были с людьми, близкими ему по возрасту и происхождению.

Таким образом, чтобы увидеть «влюбленного Сократа», нам следует обратиться к рассказам о его юности и раннем возмужании. Согласно прямым и косвенным свидетельствам, в те годы он был заядлым танцором, умелым воином и большим любителем женщин. И в том периоде жизни мы, возможно, обнаружим тех, в кого, в соответствии с социальными условиями своего времени и места проживания, молодой Сократ мог быть «влюблен». Возможно, мы даже обнаружим ту самую амурную связь, направившую его на путь оригинальных размышлений о любви как таковой, а также о других важнейших аспектах человеческой жизни и поведения, которые потом занимали его до конца жизни.

Целью, можно даже сказать «апологетической» целью биографов Сократа всегда было доказать, что философ был несправедливо предан смерти. А потому история Сократа чаще излагается практически в обратном порядке, начиная с суда и казни ²¹. И лишь затем авторы переходят (если вообще переходят) к более ранним годам его жизни. Существующие, хотя и не столь обширные свидетельства, как и другие источники о первых десятилетиях жизни философа, редко рассматриваются подробно. И что существенно: одно из самых ранних, представленных Платоном и датируемых событий в жизни Сократа представляет его скорее в момент действия, а не размышлений.

В «Пире» участники вечеринки, включая врача Эриксимаха, Аристофана и Агафона, выступают с собственными рассуждениями об Эросе. Один из них, Павсаний, утверждает, что Любовь предполагает готовность отдать жизнь за любимого человека. После того как Сократ пересказывает речь Диотимы, события принимают неожиданный оборот – в собрание врывается Сократов друг и поклонник Алкивиад. Увидев присутствующего там Сократа, Алкивиад разражается пламенной речью, восхваляя теперь уже не Любовь, а самого Сократа.

В речи Алкивиада описываются и превозносятся достоинства Сократа, а не Эроса. Но если вернуться к основной теме данного диалога, то главная цель Платона как автора, по-видимому, состоит в другом. Он стремится представить Сократа, глядя на него глазами Алкивиада, то есть как подлинное олицетворение самой Любви.

Из речи Алкивиада, после его яркой похвалы стойкости Сократа в тяжелых условиях военной службы, мы узнаем, что философ героически спас того во время сражения, произошедшего в 432 г. до н. э. И в описании Платона этот рассказ о спасении Алкивиада в бою представлен как наиболее драматичный и динамичный момент в жизни Сократа.

Некоторые читатели, возможно, предположат, что переживания, связанные с тем, что Сократ едва не потерял в бою любимого друга, стали важным поворотным пунктом ²² в жизни и думах философа. На самом же деле рассказ Платона об этом успешном спасении не дает оснований для такого предположения. Напротив, из текста «Пира» следует, что тридцатисемилетний Сократ к тому времени давно был известен как оригинальный мыслитель, не заинтересованный ни в любовных, ни в материальных успехах, ни в завоевании какой-либо репутации.

Не имеют под собой основания и любые утверждения о «произошедшем на поле боя переходе» от солдатской жизни к философской. Они опровергаются свидетельствами о постоянном участии Сократа в многочисленных военных кампаниях как в предыдущие, так и в последующие годы. Тем не менее этот эпизод дает возможность начать исследование исторической личности Сократа. Он становится своеобразной точкой отсчета, от которой мы можем двигаться как вперед по времени, так и назад, чтобы в итоге лучше понять историю жизни и любви философа. А самое главное – понять судьбоносный путь души Сократа, истинные причины его обращения к философии.

Глава вторая
Сократ-воин

Спасение Алкивиада в битве при Потидее

Армии Афин потребовался примерно час, чтобы занять позицию, выстроившись в поле под городскими стенами Потидеи. Теперь воины были готовы к битве с вражеским войском. Афинские гоплиты – тяжеловооруженные пешие воины – застыли в плотном строю. Каждый сжимал в правой руке копье, к левой руке был прикреплен круглый щит, им воин мог защитить себя и своих товарищей от мечей, копий и стрел врага. Здесь, на плоской равнине, собрались объединенные силы афинян общей численностью около трех тысяч человек.

По команде полководца Каллиаса, сына Каллиадеса, зазвучали трубы, волынщики заиграли пронзительную мелодию, и ряды афинских воинов в едином ритме начали свое продвижение к вражеским рядам. В холодном воздухе облаками пара вырывалось дыхание гоплитов. Хотя все они были опытными бойцами, ветеранами многих сражений, даже в ходе этой военной кампании, но мало кто из них мог сдержать трепет перед предстоящей битвой.

Сократ, чье место было в передней шеренге на левом крыле центральной фаланги, маршировал вместе со всеми в такт звукам волынки. Лицо его было бесстрастно, все чувства напряжены. Если суждено умереть, то так тому и быть, но он чувствовал, что его час еще не настал. Сократа больше всего беспокоило поведение его подопечного – юного Алкивиада, которого он краем глаза видел на правом фланге. В жажде битвы и славы, преисполненный гордости и волнения, окрыленный восхищением соратников, этот юноша слишком рьяно рвался вперед. Необходимо держать строй, много раз повторял ему Сократ. Для юноши то была первая военная кампания, но она не должна была стать последней. Каким бы ловким и бесстрашным ни был Алкивиад, он был обязан, ради своих товарищей и тех, кто его любил, не подвергать себя, да и своих соратников, опасности.

По команде Каллиаса гоплиты на правом крыле, подходя к линии войск неприятеля, перешли с шага на бег. Приблизившись на расстояние с десяток метров, они с ревом и ужасающими криками метнули во врага свои копья. Свист и лязганье о металл сотен копий смешались с шумом битвы. Часть копий уже вонзились в человеческую плоть, раздались страшные стоны и вопли. С чудовищным грохотом воины врезались в линию щитов противника, и точно так же на левом фланге загремели щиты афинян, принявших на себя удар врага. Уже через несколько секунд авангард афинских гоплитов, закованных в свои тяжелые доспехи, врезался в глубину вражеского строя. С леденящим душу грохотом и лязгом, завывая от ужаса и жажды битвы, воины с ожесточением прорубали своими короткими мечами путь через ряды защитников Потидеи.

Для тех, кто находился в гуще схватки, бой мог показаться бесконечным. На самом же деле он продлился чуть более часа. К этому времени афинская фаланга почти окружила противника, и гоплиты на крайнем правом фланге уже заходили в тыл противника. Подчиняясь железной дисциплине и сохраняя плотный строй, они неумолимо продвигались вперед, рубя и убивая всех на своем пути.

Соблазн нарушить строй особенно силен, когда противник начинает поворачиваться спиной и пытается спастись бегством. В этот момент атакующие испытывают прилив победоносной ярости, они забывают о строгих приказах и долго отрабатывавшихся воинских приемах. Когда потидейцы на своем просевшем фланге, спасаясь от натиска афинян, развернулись и побежали, перед Алкивиадом открылась брешь. Сократ чуть не задохнулся от ужаса, когда увидел, как его юный друг, покинув спасительный строй своих соратников, бросился преследовать бегущих потидейцев. «Алкивиад, назад!» – закричал он, но безрезультатно. Опьяненный битвой, юноша мчался вперед, со свирепым ожесточением стремясь зарубить отступающих противников.

В это время в центре битвы, где сражались коринфские союзники потидейцев под командованием своего полководца Аристея, в рядах афинских воинов раздался громкий стон. Это предводитель афинян Каллиас пал под ударом вражеского меча, из его шеи хлестала кровь. Стремясь отомстить, афинские гоплиты мгновенно перестроились и снова бросились в атаку.

Но все внимание Сократа было сосредоточено на Алкивиаде, а тот, покинув строй, казалось, не замечал опасности. «Алкивиад, вернись!» – вновь в отчаянии закричал он. Но было уже поздно. Сократ с ужасом увидел, как вражеский воин бросился на его друга и нанес ему удар сверху. Алкивиад на мгновение споткнулся, но быстро поднялся на ноги. Словно в каком-то воинственном танце, он хорошо отработанным движением развернулся на правой ноге и одним ударом свалил нападавшего. Но уже другие потидейские воины поворачивали назад, заранее празднуя победу над оказавшимся без поддержки тщеславным афинским бойцом. На шлем Алкивиада обрушился удар копья, и юноша исчез в образовавшейся давке.

«Держи строй, Сократ», – крикнул ему справа Лахес, увидев, что Сократ вздрогнул и повернулся в сторону, где упал Алкивиад. Сократ замешкался, озираясь по сторонам и пытаясь оценить ситуацию. Гоплиты продолжали прикрывать друг друга, и его фаланга победоносно продвигалась вперед, постепенно обходя левый фланг противника. Вскоре они должны были отдалиться от того места, где лежал раненый, или, возможно, убитый Алкивиад.

«Я иду за Алкивиадом, прикройте меня, сомкните строй», – крикнул Сократ. «Брось его, останься в строю», – рявкнул Лахес. Сократ в недоумении поджал губы и взглянул на откатывающихся как волна потидейцев. Алкивиада не было видно.

«А теперь вперед!» – словно строгий приказ прозвучал в подсознании Сократа чей-то голос, столь громкий, будто это Лахес гаркнул ему прямо в ухо. И Сократ больше не колебался. Покинув строй, он, не слушая тревожных криков соратников, двинулся вперед сквозь толчею, угрожающе размахивая мечом и расталкивая щитом бежавших противников.

Алкивиад лежал на земле, почти без сознания, его голова и доспехи были перемазаны глиной и кровью. Полученный им удар свалил его с ног и тем самым спас от неминуемой смерти от рук вражеских воинов. Сократ прислонил юношу к своим коленям и оглянулся по сторонам в поисках неприятеля, но, к счастью, никто не обращал на них внимания. Заметив лежащий на земле меч друга, он подхватил его и сунул под мышку. Причудливо украшенный щит¹ Алкивиада все еще был пристегнут к его левой руке. Прикрыв этим щитом грудь раненого, Сократ встал на колени и, подхватив Алкивиада, медленно поднялся с земли. Затем, прикрываясь обоими щитами и яростно оглядываясь по сторонам, он стал медленно отступать к рядам афинских воинов.

Всё, Алкивиад был в безопасности, он будет жить и еще не раз участвовать в сражениях, вооруженный своим собственным мечом и щитом².

Исторический фон событий

В результате короткого, но напряженного боя погибло 150 афинских гоплитов, включая Каллиаса, и несколько десятков было ранено. Потидейцы и их союзники насчитали вдвое больше погибших.

В последующие дни и месяцы благородный юноша Алкивиад, сын Клиния и протеже Перикла, постоянно получал похвалы и награды от начальства за свою смелость и отвагу на поле боя. Ведь он в первом же своем сражении проявил себя как героический воин. Сократ, которому, возможно, было неприятно сознавать, что ради спасения друга он подверг опасности своих соратников, тоже присоединился к восхвалению юноши, отказавшись от какого-либо вознаграждения за собственный поступок.

Спасение молодого Алкивиада во время битвы при Потидее – этим эпизодом Платон впервые выводит Сократа на историческую сцену как реально существовавшую яркую личность. Философу тогда было далеко за тридцать. Он уже был крепким и опытным воином, когда, вместе со своим соратником молодым Алкивиадом, впервые оказавшимся на поле боя, участвовал в начатой афинским вождем Периклом кампании по усмирению мятежного города Потидеи на севере Греции.

Афинская военная экспедиция, начатая в 432 г. до н. э., проходила на холодных, а иногда даже заледенелых просторах Фракии. Целью экспедиции было покорение Потидеи – города, расположенного на севере имеющего форму треугольника Халкидонского полуострова. Но кампания приняла довольно унылый, затяжной характер и в итоге, после целой серии ни к чему не приведших сражений, продлилась почти три года. Впоследствии этот поход против Потидеи стал рассматриваться как прелюдия к Пелопоннесской войне, которая началась в 431 г. до н. э. и продолжалась до 404 г. до н. э. Это был серьезный конфликт между афинянами и их союзниками с одной стороны и городами-государствами Спартой и Коринфом и их союзниками на Пелопоннесе – с другой.

Наши знания о Пелопоннесской войне и ее причинах почти полностью основаны на «Истории» Фукидида, сына Олора. Этот историк был также одним из афинских полководцев во время той войны. В труде Фукидида не упоминается Сократ, хотя Перикл и Алкивиад занимают в нем важное место. Фукидид должен был, однако, знать о Сократе, и в некоторых местах его исторического труда, как полагают, чувствуется интеллектуальное влияние Сократа³. Фукидиду, очевидно, было известно, что Сократ в качестве тяжеловооруженного пехотинца-гоплита принимал участие во многих из описанных в его «Истории» сражений.

Подобно тому как истоки Второй мировой войны можно в наше время усмотреть в недовольстве последствиями Первой, Пелопоннесская война уходила корнями в предшествующие ей крупные конфликты. А именно в Греко-персидские войны 490 и 480–479 гг. до н. э. После отступления персидских захватчиков, потерпевших поражение в битве при Платеях в 479 г. до н. э., афиняне взяли на себя руководство оборонительным союзом греческих государств против любого возможного вторжения Персии. Организация была официально создана на острове Делос и потому стала называться (современными учеными) Делосским союзом. Будучи членами союза, десятки городов-государств Греции, в том числе Потидея, должны были платить ежегодную дань, называемую по-гречески phoros, в виде денег, кораблей или войск.

Золото, серебро и драгоценные изделия поначалу хранились в сокровищнице на Делосе. Однако через несколько лет, в 454 г. до н. э., по приказу афинского лидера Перикла сокровищницу перевезли в Афины, якобы для того, чтобы она не попала в руки персов. Афины заметно выиграли от поступления этих средств – они были, в частности, использованы для финансирования начатой Периклом около 450 г. до н. э. грандиозной программы строительства на Акрополе⁴.

Почему же в 432 г. до н. э. афиняне вели боевые действия на севере Греции, в четырехстах милях от своей столицы? Их целью была Потидея, которая, как и многие другие греческие города, входившие в союз, высказывала возрастающее недовольство экономическим бременем, навязанным ей Афинами. Кроме того, Потидея сохраняла дружеские связи с Коринфом, в свое время основавшим этот город. А местный правитель Пердикка Македонский, обеспокоенный широкими планами Афин в отношении региона, тоже, возможно, подстрекал Потидею к выходу из союза с Афинами. Все города-государства, стремившиеся выйти из Делосского союза, рассматривались афинянами как враги, и в ряде случаев подвергались жестокому наказанию силой оружия. Потидее предстояло стать очередной жертвой все более деспотичного господства Афин.

По пути к войне

Город Потидея был основан в конце VII в. до н. э. группой переселенцев из города-государства Коринфа, расположенного на Пелопоннесе – большом полуострове, занимающем самую южную часть Греции. Потидея была названа в честь морского бога Посейдона (на коринфском диалекте – Потейдон), откуда и пошло название города Poteidaia. По общепринятому историками, но в чем-то ошибочному термину это была «колония» Коринфа. Хотя здесь правильнее было бы употребить слово «сателлит» как перевод греческого apoikia, что означает «дом вдали от дома». Как это ни странно, учитывая членство Потидеи в Делосском союзе, но в V в. до н. э. этот город все еще контролировался магистратами (представителями городской власти. – Пер.), ежегодно присылаемыми из Коринфа. Что в 432 г. до н. э. и стало оспариваться Афинами.

Почти за полвека до этого, в 479 г. до н. э., город, защищенный со всех сторон толстыми стенами, был осажден отступающими персидскими войсками под командованием царя Ксеркса. Перед этим персы, пройдя через всю Азию, чтобы покорить Грецию, были разбиты ее войсками в битве при Платее. Во время осады жители города и осаждающие пережили небывалое событие: Потидею – город, посвященный великому богу моря, захлестнула гигантская волна. Это было самое раннее из зафиксированных в исторических источниках цунами. Большинство персидских воинов не умело плавать, а вот греки это прекрасно умели⁵. И то, что при других обстоятельствах могло бы показаться страшным наказанием, жители Потидеи восприняли как божественную помощь.

После того как сотни осаждающих утонули, персидские военачальники сняли осаду. Город был чудесным образом спасен от оккупации и разрушения чужеземными войсками. По трагической иронии судьбы именно такая, если не хуже, участь постигла жителей Потидеи от рук соотечественников-греков почти полвека спустя, в 430 г. до н. э.

После окончания Греко-персидских войн между Афинами и их предполагаемыми союзниками не сразу возникли враждебные отношения. Но, когда в 471 г. до н. э. жители острова Наксос попытались выйти из Делосского союза, они пережили нашествие со стороны Афин и были вынуждены разрушить свои защитные стены. В 465 г. до н. э. расположенный у побережья Фракии остров Тасос тоже попытался отделиться, но после двухлетней осады сдался афинскому полководцу Кимону.

В последующие два десятилетия поддержку противникам Афин в ряде кровопролитных сражений на суше и на море оказывали города Пелопоннеса во главе со Спартой. Так было и в битве при Коронее в 447 г. до н. э., в которой погиб отец Алкивиада Клиний. Противостояние достигло кульминации, когда летом 433 г. до н. э. войска Коринфа сразились с афинянами и одержали победу в кровопролитном морском сражении. Так завершился спор о статусе другого коринфского сателлита – Корсиры, главного города на территории современного острова Корфу.

Чтобы предотвратить возможность восстания против афинского союза поддерживаемой Коринфом Потидеи, Перикл приказал выдвинуть на север по суше и по морю воинский контингент – тридцать кораблей и тысячу солдат. От потидейцев потребовали, чтобы они уволили своих коринфских магистратов, снесли часть оборонительной стены и отправили в Афины заложников как гарантию своего хорошего поведения. Жители Потидеи отказались выполнять приказ. После нескольких безуспешных попыток договориться Потидея обратилась к Коринфу с просьбой прислать войска для своей защиты и официально вышла из союза с Афинами. Через сорок дней во Фракию на помощь к потидейцам прибыли две тысячи человек под командованием коринфского полководца. Это послужило поводом для обострения опосредованной войны между Коринфом и Афинами.

Философ на войне

В ответ на прибытие в Потидею коринфских войск в 432 г. до н. э. афиняне отправили второй контингент из сорока кораблей с двухтысячным войском под командованием Каллиаса, сына Каллиадеса. В этот отряд, вероятно, и входили Сократ, которому тогда было далеко за тридцать, и его девятнадцатилетний протеже Алкивиад. Прибыв на место, они обнаружили, что прибывшие ранее афинские войска только что взяли город Термы в Македонии (современные Салоники). Противник отступил к македонскому городу Пидна, после чего афинские войска взяли этот город в осаду.

Жителей Потидеи поддержал правитель соседней Македонии царь Пердикка, его солдаты преградили путь афинским войскам под командованием Каллиаса и задержали их в Македонии, мешая двинуться к Потидее. Осада Пидны в итоге была прекращена – в античных войнах осады практически никогда не оказывались успешными. Но объединенные афинские войска, в составе которых сражались Сократ и Алкивиад, приняли участие в успешных штурмах македонских городов Берое и Стрепсы, а затем все же двинулись на Потидею.

Летом 432 г. между противоборствующими сторонами произошла та самая битва, в ходе которой Сократ столь драматически спас Алкивиада из гущи вражеских рядов. Согласно кодексу гоплитов, воин, стоящий в бою справа от своего товарища и держащий большой круглый щит с левой стороны, обязан частично защищать и своего товарища слева. Ряды сомкнутых щитов составляли линию обороны, они же защищали от копий и стрел противника. Дисциплина требовала безусловного соблюдения строя. Однако динамика боя вынуждала отдельных гоплитов иногда нарушать строй: либо поворачивать, спасаясь от наступающего противника, либо ломать строй, преследуя врагов, когда они видели, что фаланга противника начинает рассыпаться.

Памятуя о характере Алкивиада, можно предположить, что во время схватки у этого необузданного юноши возникло искушение доказать свою доблесть, бросившись в погоню за бегущими вражескими воинами. В этом случае нарушение им строя представляло опасность и могло оказаться роковым как для его соратников-гоплитов, так и для него самого. Представьте себе ситуацию: вместо того чтобы рассыпаться, вражеский строй перегруппировался, и Алкивиад остался один в кольце вооруженных противников. Сократ со своего места в строю афинян с ужасом наблюдал за опасностью, которой подверг себя Алкивиад.

Дисциплинированному солдату трудно дался бы такой выбор – спасти жизнь друга ценой нарушения строя. Однако из рассказа Алкивиада ясно, что единственное, что помешало вражеским солдатам добить его, – это появление Сократа.

Платону Алкивиад сообщает о смелом поступке Сократа исключительно как о заслуживающем похвалы и одобрения, а отнюдь не порицания. В кровавой суматохе боя Алкивиад, к счастью, не был ранен смертельно; возможно, от гибели его спас удар по голове, сбивший его на землю. В результате стремительного броска Сократ смог выручить своего друга из опасного положения и вернуть его вместе с его драгоценными доспехами в ряды афинских войск.

И позже Сократ осознанно стремился, чтобы именно его юный друг оказался в центре внимания. Возможно, это было связано с осознанием того, что за собственную, пусть и высоко ценимую славу пришлось бы отдать цену, которую Сократ уже больше не был готов платить. Многие молодые афиняне из числа гоплитов мечтали бы прославиться как герои на поле боя. Сама история жизни Сократа, и как солдата, и как философа, доказывает, что героизм в различных формах всегда был ему присущ и, более того, вызывал у него восхищение. Но на данном этапе жизни героизм на поле боя уже не особо интересовал Сократа – его больше привлекал героизм нравственный. Хотя он и отдавал себе отчет в том, что Алкивиада, едва вышедшего из подросткового возраста, ему уже никогда не удастся подвести к такому же выводу.

Конец осады

Битва при Потидее была короткой и ни к чему толком не привела. Несмотря на вдвое большие по сравнению с афинянами потери, большинство потидейцев смогло отойти за еще не разрушенные городские стены. Осада Потидеи афинскими войсками затянулась на два долгих года.

В 430 г. до н. э. из Афин было отправлено подкрепление. Афинские полководцы Клеопомп и Хагнон привезли с собой массивные тараны – новое изобретение для штурма⁶ обнесенных стенами городов. Впервые об их применении в истории греческих войн мы узнаем при описании кампании против Потидеи.

Но новое подкрепление привезло с собой из Афин нечто куда более смертоносное – чуму. После объявления войны в 431 г. до н. э. Афины стали временным пристанищем для тысяч греков, спасавшихся от вторжения спартанцев в Аттику. Нищета и перенаселенность привела к возникновению в стенах города ужасающей эпидемии, жуткие симптомы которой подробно описаны Фукидидом. Некоторые современные исследователи идентифицируют ее как разновидность сыпного тифа⁷. Часть солдат, прибывших под стены Потидеи в 430 г. до н. э., принесла с собой эту болезнь, и она неумолимо распространялась по лагерю. От нее скончался и полководец Клеопомп, сын Клиния (не отца Алкивиада, но, возможно, выходец из той же семьи), а также многие из его солдат. В течение нескольких недель от чумы умерло более тысячи афинян, находившихся под Потидеей, после чего Хагнон с остатками своей злосчастной армии вернулся по морю в Афины.

Несмотря на эту деморализующую неудачу, оставшимся под Потидеей афинянам, среди которых, возможно, были Сократ и Алкивиад, было приказано продолжать осаду. Положение осажденного города становилось все хуже. Похоже, продовольствие подходило к концу, и, съев все запасы, урожай и скот, жители Потидеи начали поедать трупы своих сограждан⁸.

Наконец зимой 430 г. до н. э. оставшиеся в живых, страдающие от голода жители города сдались афинянам. Истощенные потидейцы были отправлены в изгнание в соседние города региона. Фукидид сообщает, что мужчинам разрешалось взять с собой один плащ и небольшую сумму денег, а женщинам – лишь два предмета одежды. Формально цель экспедиции была достигнута, но создавалось впечатление, что этот долгий поход завершился с жалкими и никого не удовлетворившими результатами.

Сократ в походе

Афиняне и их союзники, среди которых были войска из городов Ионии, оставались в лагере в Потидее до следующего лета 429 г. до н. э. Возможно, именно в эти летние месяцы Алкивиад стал свидетелем необычного поведения Сократа, о котором Платон рассказывает в «Пире» следующим образом:

«Как-то утром он о чем-то задумался и, погрузившись в свои мысли, застыл на месте, и, так как дело у него не шло на лад, он не прекращал своих поисков и все стоял и стоял. Наступил уже полдень, и люди, которым это бросалось в глаза, удивленно говорили друг другу, что Сократ с самого утра стоит на одном месте и о чем-то раздумывает. Наконец вечером, уже поужинав, некоторые ионийцы – дело было летом – вынесли свои подстилки на воздух, чтобы поспать в прохладе и заодно понаблюдать за Сократом, будет ли он стоять на том же месте и ночью. И оказалось, что он простоял там до рассвета и до восхода солнца, а потом, помолившись солнцу, ушел»⁹.

Эта деталь с утренним приветствием солнцу (в лице бога Гелиоса) наглядно показывает, что Сократ вел себя в традиционной для Древней Греции религиозной манере. Сократа как мыслителя обычно ассоциируют с натурфилософами, такими как Анаксагор из Клазомен, который, как известно, утверждал, что солнце – это скорее физический объект, а не божество. Многим грекам такие взгляды казались опасным святотатством. И похоже, Платон не забывал о том, что его учитель был несправедливо приговорен к смерти за «непочитание богов». Так что здесь он мог тонко напомнить своим читателям, что Сократа можно лишь условно считать набожным человеком.

Для соратников Сократа, да и для современников Платона сам акт вознесения молитвы солнцу был совершенно нормальным поступком. Для них было более непривычно наблюдать, как он неподвижно стоит всю ночь напролет. Как видим, подобное поведение Сократа было широко известно, и оно, вкупе с другими аспектами его личности, выделяло его, по-видимому, как необычного человека. Не случайно одно из прилагательных, регулярно используемых для описания Сократа, – atopos, что можно перевести как «эксцентричный» или «нестандартный» (буквально «неуместный»).

Тем не менее неподвижное стояние в течение нескольких часов подряд сложно считать исключительно следствием рационального выбора. И было бы разумно предположить, что оно являлось симптомом некоего физиологического или психологического расстройства. Однако, как ни странно, ни один античный автор не говорит о том, что Сократ страдал каким-либо заболеванием. Разве что лишь один автор из школы Аристотеля предположил, что эти физические симптомы Сократа были вызваны «меланхолией» ¹⁰.

Основные биографы Сократа, оставаясь верными его памяти, склонны относиться к поведению философа с большим уважением. А к эпизодам столь заметного всем молчаливого созерцания они относятся как к признаку необычайной (и, вероятно, по их мнению, боговдохновенной) преданности жизни разума.

Однако в последнее время подобные эпизоды из жизни философа стали предметом медицинских исследований, причем выдвигается и такой диагноз, как каталепсия ¹¹. Если так, то Сократ, скорее всего, страдал чем-то подобным с ранней юности, и должен был знать, что это вызывает у свидетелей настороженность, а то и активную антипатию. Что, помимо всего прочего, наверняка делало его не слишком привлекательным кандидатом в мужья для афинских девушек его класса.

Последняя битва

Сократу предстояло пережить и последний акт Потидейского похода. Эти события описываются в диалоге Платона «Хармид», действие которого происходит сразу после возвращения Сократа в Афины после службы в Потидее. А ту последнюю «жестокую битву» ¹² можно идентифицировать как произошедшую в начале Пелопоннесской войны битву при Спартоле.

В 429 г. до н. э. к афинянам в Потидее присоединился дополнительный двухтысячный отряд гоплитов из Афин, и военные действия возобновились с новой силой. После того как разведка дала афинянам неточные сведения о том, что Спартол будет сдан его жителями, афиняне двинулись к городу, поджигая окружающие его поля и сады. Однако на защиту Спартола вскоре устремились войска из соседних городов. В их составе были конные отряды и пращники, которые с убийственной эффективностью поражали афинских воинов. В схватках с ними афиняне понесли катастрофические потери – более четырехсот человек, все их командиры также пали на поле боя.

Битва при Спартоле стала последней в Потидейском походе. После нее уставшие от войны афиняне заключили перемирие с потидейцами, собрали своих убитых и отплыли в Афины. После трех лет отсутствия Сократ и Алкивиад вернулись в конце лета 429 г. до н. э. в родные места. Они застали город и его окрестности в плачевном состоянии. Центральная часть Афин была забита беженцами, устремившимися в город из сельских местностей. Мужчины и женщины, рабы и свободные, молодые и старые – все они еще страдали и продолжали умирать от чумы. На улицах валялись трупы, мертвых хоронили в наспех вырытых могилах. Прилегающие поля и сады были разорены постоянными вторжениями спартанцев ¹³.

В столь тяжелых условиях не столь стойкому, как Сократ, человеку было бы трудно сохранить философский взгляд на вещи. В «Хармиде» он показан жизнерадостным и не омраченным переживаниями ни в бою, ни после боя.

Из приведенных выше рассказов о воинской службе Сократа становится ясно, что устоявшийся образ мыслителя – не единственное представление, которое было бы должно о нем составить. В Потидее и других местах он проявил себя как внушающий уважение, даже героический человек действия. Нестандартность его поведения проявилась даже в том, что после того, как он в одиночку в гуще сражения спас Алкивиада, Сократ предпочел не привлекать внимания к своему поступку.

Возможно, как я уже предполагал, он сделал это отчасти потому, что испытывал чувство вины перед своими соратниками. Ведь он рисковал их безопасностью – они могли погибнуть, когда он в одиночку отправился спасать Алкивиада. А возможно, он хотел, чтобы афиняне, и прежде всего Перикл и Аспазия, утешились и испытали чувство гордости, получив сообщение о лихом героизме юного Алкивиада на поле боя. Ведь в конце концов, они могли гораздо суровее отнестись к тому, что Алкивиад преступил черту в погоне за личной славой. Сократ же, в отличие от Алкивиада, не был заинтересован (или уже не был более заинтересован) в получении наград за воинскую доблесть. Хотя большинство афинских мужчин того времени страстно желали бы добиться признания и восхищения, а также увековечить память о себе.

Человек действия

По словам Алкивиада, безразличие Сократа к физическим неудобствам, даже к зимней стуже, производило сильное впечатление на его соратников. Некоторые на него за это даже обижались. Похоже, Сократ с ранних лет был приучен к суровым условиям, а своей физической силой он, возможно, обязан тому, чем занимался в детстве и юности. Его отец Софрониск описывается как lithourgos, то есть «работник по камню». А тот факт, что Сократ уже в раннем возрасте получил образование и служил в гоплитах, свидетельствует об относительной зажиточности его семьи. Это может означать, что Софрониск был не каким-то бедным ремесленником, а владел небольшим предприятием, на котором работали каменотесы и резчики.

Сократ был приобщен к семейной профессии, которая, скорее всего, подразумевала трудоемкую многочасовую рубку камня в каменоломнях и перевозку готовых блоков в мастерскую для создания там скульптур. В дополнение к такой работе Сократ проходил подготовку в качестве гоплита, отрабатывая маневры в тяжелых доспехах. Все это должно было отточить его силу и ловкость.

Армии в древности ¹⁴ передвигались в сопровождении вспомогательных подразделений, часть из которых была обязана переносить запасы хвороста и поленьев, а также огонь в виде горящих углей и головешек, уложенных в жаровни. Огонь использовался в военных целях, например для выжигания вражеских земель и посевов. Когда афинские войска разбивали лагерь в холодное время, как, например, зимой в Потидее, они также нуждались в огне для поддержания тела и духа. Сразу же после того, как разбивался лагерь, разжигались костры, чтобы обогреться и приготовить пищу.

Однако Сократ, похоже, научился удивительным образом не обращать внимания на холод и дискомфорт. В своей речи в «Пире» Алкивиад так описывает способность Сократа переносить тяжелые условия:

«…выносливостью он превосходил не только меня, но и вообще всех. Когда мы оказывались отрезаны и поневоле, как это бывает в походах, голодали, никто не мог сравниться с ним выдержкой…Точно так же и зимний холод – а зимы там жестокие – он переносил удивительно стойко, и однажды, когда стояла страшная стужа и другие либо вообще не выходили наружу, либо выходили, напялив на себя невесть сколько одежды и обуви, обмотав ноги войлоком и овчинами, он выходил в такую погоду в обычном своем плаще и босиком шагал по льду легче, чем другие обувшись. И воины косо глядели на него, думая, что он глумится над ними…»  ¹⁵.

Сократ, несомненно, обладал исключительно мощным телосложением и боевым опытом. Спасение Алкивиада на поле боя в Потидее описано Платоном в заключительной части «Пира», где Алкивиад вспоминает об этом следующим образом:

«А хотите знать, каков он в бою? Тут тоже нужно отдать ему должное. В той битве, за которую меня наградили военачальники, спас меня не кто иной, как Сократ: не захотев бросить меня раненого, он вынес с поля боя и мое оружие, и меня самого. Я и тогда, Сократ, требовал от военачальников, чтобы они присудили награду тебе, – тут ты не можешь ни упрекнуть меня, ни сказать, что я лгу, – но они, считаясь с моим высоким положением, хотели присудить ее мне, а ты сам еще сильней, чем они, ратовал за то, чтобы наградили меня, а не тебя» ¹⁶.

«Высокое положение» в обществе, о котором упомянул Алкивиад, – это его связи с могущественным афинским полководцем Периклом, который стал опекуном Алкивиада после смерти его отца.

Сократ не хуже военачальников знал, что его близкий друг и товарищ по палатке – подопечный могущественного афинского вождя. Перикл тоже должен был знать, что во время первого похода Алкивиада поселили вместе с Сократом в одной палатке. Афинские граждане были разделены на десять «кланов», а Сократ с Алкивиадом принадлежали к разным из них. Обычно солдаты делили палатки с выходцами из своих «кланов». Поэтому возможно, что Алкивиада поселили в одной палатке с Сократом по прямому разрешению Перикла.

Однако Платон не приводит никаких указаний на какие-либо контакты между Сократом и Периклом, которые казались бы неизбежными, исходя из тесных отношений Сократа с Алкивиадом с ранней юности последнего. Все это оставляет пробел в наших исследованиях, а значит, потребует, в свое время, переосмыслить характер ранних связей Сократа с главнейшим из афинских граждан.

Решительный воин

Сократ продолжал участвовать в военных действиях Афин до своих сорока с лишним лет. В 424 г. до н. э., всего за год до представления «Облаков», он сражался в особенно кровопролитной битве при Делиуме в Беотии.

В регионе Беотия, расположенном к северу от Аттики, главенствовал тогда могущественный город-государство Фивы. При Делиуме семь тысяч афинских гоплитов сошлись в бою с таким же количеством фиванских воинов. Среди афинян был и Сократ, а также его друг Лахес. (Кстати, присутствие Лахеса рядом с Сократом в Потидее, о котором упоминалось выше, исторически не подтверждено, но основано на свидетельстве об их совместном участии в битве при Делиуме.)

Некоторое время казалось, что битва идет на равных, каждая сторона была близка к победе на своем более сильном правом фланге. Но после того, как афиняне прорвали линию противника на правом фланге, фиванский полководец приказал двум кавалерийским отрядам отправиться на помощь своим отступающим фалангам. Ошибочно полагая, что это не подкрепление, а часть большого фиванского войска, находящегося в резерве, афиняне запаниковали и обратились в бегство. В ходе беспорядочного отступления сотни афинян были убиты преследовавшим их противником.

В этом бою Алкивиад сражался верхом в составе небольшого отряда афинской конницы. В платоновском диалоге «Пир» Алкивиад рассказывает об увиденном в следующих словах:

«Особенно же стоило посмотреть на Сократа, друзья, когда наше войско, обратившись в бегство, отступало от Делия. Я был тогда в коннице, а он в тяжелой пехоте. Он уходил вместе с Лахетом, когда наши уже разбрелись. И вот я встречаю обоих и, едва их завидев, призываю их не падать духом и говорю, что не брошу их. Вот тут-то Сократ и показал мне себя с еще лучшей стороны, чем в Потидее, – сам я был в меньшей опасности, потому что ехал верхом. Насколько, прежде всего, было у него больше самообладания, чем у Лахета. Кроме того, мне казалось, что и там, так же как здесь, он шагал, говоря твоими, Аристофан, словами, „чинно глядя то влево, то вправо“, то есть спокойно посматривал на друзей и на врагов, так что даже издали каждому было ясно, что этот человек, если его тронешь, сумеет постоять за себя, и поэтому оба они благополучно завершили отход. Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки» ¹⁷.

Этот рассказ напоминает отрывок из платоновского диалога «Лахет», посвященного теме мужества. Там полководец Никий советует юношам оттачивать умение сражаться в полном вооружении ¹⁸. В этом случае, по его словам, они будут готовы к тому, что «когда ряды сломаны, придется сражаться один на один, либо преследуя того, кто пытается отразить твою атаку, либо отступая самому и отражая атаку противника». Овладение такими маневрами в полном вооружении, утверждает Никий, позволит бойцу остаться невредимым, даже если ему противостоят сразу несколько врагов.

Сократ, судя по всему, хорошо знал приемы боя в тяжелых доспехах. Возможно, тому способствовала знакомая ему практика боевого танца pyrrichē ¹⁹. Сократ-воин владел этой техникой, умел уклоняться, наносить удары, совершать хитрые финты, а также использовать свой реальный опыт на поле боя. И тогда перед нами неизбежно возникает другой образ Сократа – как тренированного, решительного и умелого афинского воина-гоплита.

Старый солдат

Тот факт, что Сократ принимал активное участие в многочисленных сражениях ²⁰ – при Потидее, Делиуме и в других местах, – стал заметной и часто недооцениваемой составляющей его жизни. Он был настоящим солдатом, по крайней мере до лета 422 г. до н. э., когда ему исполнилось сорок семь лет – совсем не юный возраст для активной службы в полном вооружении. И все же он снова отправился на север в Халкидику и Фракию, чтобы принять участие в военной экспедиции против Амфиполя. Во главе экспедиции, отправленной с целью восстановления имперских позиций Афин в этом регионе, был поставлен политик и полководец Клеон, известный своими популистскими выступлениями. Возможно, что в ходе этой военной кампании Сократу довелось принять участие в дюжине отдельных вооруженных столкновений.

Всего лишь за год до похода на Амфиполь и через год после сражения при Делиуме, то есть в 423 г. до н. э., Аристофан в своей комедии «Облака» изобразил Сократа этаким тощим, длинноволосым ученым-болтуном и придирчивым педантом. Участие в этих и других походах тем не менее доказывает, что Сократ отнюдь не был пацифистом и не отказывался от военной службы. Как бы того ни хотели некоторые современные романтически настроенные обозреватели его творчества.

Большую часть своей жизни Сократ безусловно был настоящим, патриотично настроенным афинским воином. А поскольку все свидетельства о его личности говорят о том, что он был не из тех, кто бездумно склоняется перед обстоятельствами, то напрашивается вывод: Сократ сам, намеренно сделал выбор – раз за разом участвовать в военных походах на благо своего города. Иными словами, он делал это не вопреки, а благодаря своему стремлению подвергнуть жесткой проверке то, что могут означать слова «хорошо прожить жизнь».

О военных действиях, в которых участвовал Сократ до Потидейской кампании 432–430 гг. до н. э., нам ничего не известно. Как мы видим, в ходе лишь одной кампании он, возможно, не менее четырех раз участвовал в сражениях и осадах Пидны, Берое, Стрепсы и Спартолы. К моменту битвы при Потидее ему было уже далеко за тридцать. Но это был далеко не первый для него опыт боевых действий. Просто получить подробные сведения о мужестве и воинском мастерстве Сократа нам впервые удалось лишь в описании битвы при Потидее.

Слова Алкивиада в «Пире» показывают, что Сократ в совершенстве овладел техникой, рекомендованной Никием в диалоге «Лахес», – уметь отступать, не поддаваясь панике. Отработать такой навык он, возможно, сумел, участвуя в предыдущих походах на службе Афин, в том числе в сражениях, в которых упорядоченное отступление было продиктовано обстоятельствами боя. Из того, что мы знаем о военном опыте Сократа, следует, что он участвовал во многих афинских кампаниях, большинство из которых не сопровождались особым успехом. Но независимо от того, выигрывались сражения или проигрывались, ему всегда удавалось выжить, чтобы продолжить сражаться дальше. Где и когда он мог приобрести столь жизненно необходимый опыт?

Учась умению отступать

Помимо Самосской войны 440–439 гг. до н. э., мало что известно о военных действиях, в которых участвовали афиняне в период с 446 по 433 г. до н. э. Однако, скорее всего, это в битве при Коронее осенью 447 г. до н. э. Сократ мог впервые попрактиковаться в технике управляемого отступления. Эта битва произошла через несколько лет после того, как Сократу исполнилось двадцать лет, и он стал пригоден к воинской службе. Для участия в сражении при Коронее ²¹ была отправлена тысяча афинских гоплитов, и, учитывая подходящий для воинской службы возраст Сократа, он вполне мог участвовать в том бою. Воссоздание обстоятельств сражения поможет нам понять, какое боевое крещение, включая науку отступать, мог получить Сократ в свои двадцать с небольшим лет.

Для участвовавших в том сражении афинян оно обернулось катастрофой, в нем погибли или были ранены многие из них. Для Сократа битва при Коронее стала не только первым боевым опытом. Она также имела и далеко идущие личные последствия, которые должны были сыграть решающую роль в его жизни и даже в смерти. Поражение афинян в этой битве создало в итоге условия для будущей тесной связи Сократа с Алкивиадом.

Коронея была небольшим городком в Центральной Беотии – окаймленной горами области к северу от Коринфского залива со столицей в городе Фивы. В 447 г. до н. э. тысяча афинских гоплитов под общим командованием товарища Перикла – Толмида, сына Толмея, – была направлена в этот регион для противодействия мятежу, в который могли быть втянуты и другие местные города. Среди афинян находился и близкий друг Перикла, к тому же его родственник со стороны жены – молодой импульсивный полководец Клиний, сын Алкивиада-старшего из дема Скамбониды.

Силы афинян были невелики, в то время как фиванцы и их союзники выставили значительно большее по числу войско. Вернувшийся в Афины Перикл уже собирал подкрепления для отправки в Беотию. Но не успели дополнительные войска прибыть, как передовой отряд афинян уже столкнулся с вражеской армией на широком тракте, ведущем в сторону Коронеи и называвшемся «дорогой Богини».

Перед битвой набожные греки обычно молились и, чтобы заручиться успехом, приносили жертвы местным божествам. Осознавая, что численность его войск намного уступает вражеским, афинский полководец Толмид принес жертвы местному божеству – легендарному воину-герою, ставшему объектом поклонения и дающему пророческие советы его вопрошающим.

Сопровождающий войска афинский жрец объявил о следующих пророческих словах оракула: «Войско окажется трудной добычей для охоты». Столь малопонятное пророчество жрец истолковал в положительном смысле: это, мол, означает, что оракул хотел успокоить афинян, и беотийцам, превосходящим их числом, будет трудно обратить афинян в бегство. Толмид тоже утешался мыслью о том, что его войска окажутся «трудной добычей», то есть сложным противником для превосходящих беотийских сил. И если афиняне даже будут вынуждены отступить, то, по крайней мере, удастся предотвратить катастрофу.

Окрыленный ложной надеждой, Толмид приказал своим воинам атаковать, но, хотя те храбро сражались, они вскоре все же были вынуждены отступить под напором превосходящих сил. Постепенно отступление превратилось в полный разгром. Преследуемые беотийцами, сотни афинян были перебиты, в том числе пал и полководец Клиний, которому было тогда всего тридцать четыре года. Предсказание оракула оказалось гораздо хуже того, на которое рассчитывал Толмид. Афиняне, возможно, и стали «трудной добычей» для беотийских войск, но все же «добычей».

Данное повествование о битве реконструировано по сентенции, начертанной на мраморной плите, установленной в то время в Афинах. В ней оплакивались павшие, а причина поражения возлагалась на немилость того самого героя-оракула, двусмысленным прорицаниям ²² которого Толмид излишне доверился:

«Стойкие люди, вы до конца выдержали безнадежный поединок: вам, отдавшим ваши жизни из-за божественного вмешательства.

Не с людской силой вы столкнулись: вы были раздавлены на „дороге Богини“ злым умыслом бога. Он предрешил вашу судьбу прорицанием оракула, которое вы приветствовали.

„Трудная добыча для охоты“: но это смутное изречение означало гибель для тех, на кого охотились. Так и в будущем люди будут считать прорицания его оракула правдивыми и верными».

Если Коронея и вправду стала первым боевым опытом для Сократа, то он оказался одним из тех нескольких сотен «стойких людей», которые выдержали и выжили после того гибельного отступления. Это был первый случай, когда он испытал на себе метод, рекомендованный Никием и описанный Алкивиадом: при бегстве в бою нужно двигаться целеустремленно, а не бежать в панике.

Гибель Клиния на полях Коронеи имела непредвиденные последствия для жизни Сократа. Полководец оставил после себя вдову Диномаху, двоюродную сестру Перикла (а также бывшую его жену – брак, возможно, был заключен по династическим соображениям). Их двум малолетним сыновьям нужен был опекун, а в завещании Клиния было указано, что в случае его смерти они должны перейти под опеку Перикла. Одним из этих сыновей был четырехлетний Алкивиад.

Пятнадцать лет спустя Алкивиад станет в Потидее соратником и сотрапезником Сократа ²³. Потеря отца, возможно, оказалась главной причиной того, почему жизнь Алкивиада оказалась неразрывно связана с Сократом: почему он был его учеником и в годы мира, и на войне, его партнером в спортивной борьбе и его преданным товарищем. И конечно же, подобные отношения не могли бы развиваться без ведома и согласия опекуна Алкивиада – Перикла.

Значению этой близости для сословного положения Сократа уделялось на удивление мало внимания. А между тем именно эта долгая и интимная связь Алкивиада и Сократа, мальчика и мужчины, в конечном итоге сыграла решающую роль в том, что философа стали считать «растлителем молодежи». И за что, наряду с оговором в «введении новых богов», философ много лет спустя, в 399 г. до н. э., был обвинен, предан суду и приговорен к смерти.

Глава третья
Появление Алкивиада

Последний акт пира

Когда Сократ кончил, все стали его хвалить, а Аристофан пытался что-то сказать, потому что в своем слове Сократ упомянул одно место из его речи. Вдруг в наружную дверь застучали так громко, словно явилась целая ватага гуляк, и послышались звуки флейты.

– Эй, слуги, – сказал Агафон, – поглядите, кто там, и, если кто из своих, просите. А если нет, скажите, что мы уже не пьем, а прилегли отдохнуть.

Вскоре со двора донесся голос Алкивиада, который был сильно пьян и громко кричал, спрашивая, где Агафон, и требуя, чтобы его провели к Агафону. Его провели к ним вместе с флейтисткой, которая поддерживала его под руку, и другими его спутниками, и он, в каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с великим множеством лент на голове, остановился в дверях и сказал:

– Здравствуйте, друзья! Примете ли вы в собутыльники очень пьяного человека или нам уйти? Но прежде мы увенчаем Агафона, ведь ради этого мы и явились! Вчера я не мог прийти, – продолжал он, – зато сейчас я пришел, и на голове у меня ленты, но я их сниму и украшу ими голову самого, так сказать, мудрого и красивого. Вы смеетесь надо мной, потому что я пьян? Ну что ж, смейтесь, я все равно прекрасно знаю, что я прав. Но скажите сразу, входить мне на таких условиях или лучше не надо? Будете вы пить со мной или нет?

Все зашумели, приглашая его войти и расположиться за столом, и Агафон тоже его пригласил.

И тогда он вошел, поддерживаемый рабами, и сразу же стал снимать с себя ленты, чтобы повязать ими Агафона; ленты свисали ему на глаза, а потому он не заметил Сократа и сел рядом с Агафоном, между ним и Сократом, который потеснился. Усевшись рядом с Агафоном, Алкивиад поцеловал его и украсил повязками. И Агафон сказал:

– Разуйте, слуги, Алкивиада, чтобы он возлег с нами третьим.

– С удовольствием, – сказал Алкивиад, – но кто же наш третий сотрапезник?

И, обернувшись, он увидел Сократа и, узнав его, вскочил на ноги и воскликнул:

– О Геракл, что же это такое? Это ты, Сократ! Ты устроил мне засаду и здесь. Такая уж у тебя привычка – внезапно появляться там, где тебя никак не предполагаешь увидеть. Зачем ты явился на этот раз? И почему ты умудрился возлечь именно здесь, не рядом с Аристофаном или с кем-нибудь другим, кто смешон или нарочно смешит, а рядом с самым красивым из всех собравшихся?

И Сократ сказал:

– Постарайся защитить меня, Агафон, а то любовь этого человека стала для меня делом нешуточным. С тех пор как я полюбил его, мне нельзя ни взглянуть на красивого юношу, ни побеседовать с каким-либо красавцем, не вызывая неистовой ревности Алкивиада, который творит невесть что, ругает меня и доходит чуть ли не до рукоприкладства. Смотри же, как бы он и сейчас не натворил чего, помири нас, а если он пустит в ход силу, заступить за меня, ибо я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.

– Нет, – сказал Алкивиад, – примирения между мной и тобой быть не может, но за сегодняшнее я отплачу тебе в другой раз. А сейчас, Агафон, – продолжал он, – дай мне часть твоих повязок, мы украсим ими и эту удивительную голову, чтобы владелец ее не упрекал меня за то, что тебя я украсил, а его, который побеждал своими речами решительно всех, и притом не только позавчера, как ты, а всегда, – его не украсил.

И, взяв несколько лент, он украсил ими Сократа и расположился за столом.¹.

Молодой лев

Алкивиад всегда любил эффектные появления. Именно так он появляется и на пиру Агафона в 416 г. до н. э., о котором рассказывается в одноименном диалоге Платона. Алкивиад родился в 451 г. до н. э., значит, в тот момент ему было около тридцати пяти лет². Примерно в этом же возрасте его бравый папаша Клиний сражался и погиб при Коронее. Сократу же во время пира у Агафона должно было исполниться пятьдесят четыре года. Позади осталась боевая молодость, и он, по описанию Алкивиада, был уже человеком среднего возраста.

Примечательно, что у Платона Алкивиад отвлекает собравшихся от собственной персоны и делает центром внимания на пиру Сократа и описание его дел. Драматично само время, описываемое в диалоге, – 416 г. до н. э. Оно приходится как раз на середину затяжной Пелопоннесской войны, на период относительного затишья перед возобновлением широкомасштабных военных действий в ходе Сицилийской экспедиции 415–413 гг. до н. э. Сын Клиния был тогда самой яркой и эпатажной личностью эпохи.

Аристократичный, потрясающе красивый и даже более бесшабашный, чем его отец, Алкивиад был к тому же очень амбициозен и одержим соревновательным духом. Подобные качества вызывали одобрение и восхищение в высших кругах афинского общества, но они же и заставляли тревожиться его наставников, поклонников и покровителей.

Алкивиад принадлежал к двум знатнейшим и влиятельнейшим афинским семьям. По отцовской линии он принадлежал к знатному роду «евпатридов»³, ведших свою родословную от героя Аякса с острова Саламин. Его мать Диномаха⁴, двоюродная сестра Перикла (и его бывшая жена), была из аристократической династии Алкмеонидов. Эта династия с незапамятных времен давала Древним Афинам политических и военных вождей и вела свою родословную от воспетого Гомером царя Нестора.

С ранней юности Алкивиад ненасытно жаждал всеобщего внимания и одобрения. На протяжении всей жизни он привлекал к себе как горячих поклонников и почитателей, так и соперников и врагов. Историк Плутарх, писавший в конце I – начале II в. до н. э. об Алкивиаде в своем труде «Сравнительные жизнеописания», приводит ряд занимательных историй, которыми прославился молодой Алкивиад.

Однажды в борцовском поединке, чтобы избежать броска и поражения, он вцепился зубами в руку противника. Тот ослабил хватку и обвинил Алкивиада в том, что он «кусается, как баба». «Да, действительно кусаюсь, – отвечал Алкивиад, – но кусаюсь, как лев». Столь идеализированное самовосприятие у Алкивиада сохранилось на всю жизнь. Правда, его и в более поздние времена часто сравнивали со львом.

В другой раз, еще совсем мальчишкой, он в какой-то тесной улочке играл с приятелями в игру, напоминающую кости. И когда очередь бросать кости дошла до Алкивиада, на дороге появилась тяжело груженная упряжка волов. Мальчик поднял руку, чтобы возница остановился, но тот не обратил на него внимания, и повозка с грохотом продолжала нестись вперед. Остальные мальчишки в страхе разбежались, но Алкивиад растянулся прямо посреди дороги, заставив взбешенного и перепуганного возницу все же остановить повозку.

Алкивиад всегда старался добиться своего и победить. В одной из историй Сократ рассказывает, что как-то наблюдал за своим подопечным, играющим в какие-то игры со своими школьными приятелями. Когда Алкивиад уличил другого мальчика в нечестной игре, он пришел в ярость и с возмущением назвал его «гнилым шулером»⁵. Эта история подтверждает представление о Сократе как о человеке, вхожем в круг общения Алкивиада, когда тот был еще совсем мальчиком.

Эти и другие рассказы о юности Алкивиада указывают на сочетание в нем харизмы и уверенности в себе. Всё это дополнялось несомненно красивой внешностью. Поговаривали, что он слегка картавит, над чем потешались поэты, писавшие на него комические эпиграммы. Но от этого речь Алкивиада становилась еще более чарующей и убедительной. И хотя, по словам Плутарха, он покорил многих, единственным, кого Алкивиад по-настоящему ценил, оставался Сократ. Прежде всего потому, что юноша прекрасно понимал – это единственный человек, который стремится защитить его и чему-то научить.

Однако явная разница между ними по характеру, внешности и целям была разительной для окружающих. «Люди поражались, – пишет Плутарх, – когда видели, что Алкивиад живет в одной палатке с Сократом, вместе с ним ест и занимается физическими упражнениями».

Отношения Сократа и Алкивиада чрезвычайно хорошо освещены у Плутарха – им посвящена большая часть жизнеописаний молодых лет Алкивиада. Но мало кто придавал должное значение этим отношениям с точки зрения установления возможных взаимосвязей между Сократом и самим Периклом. Пятнадцать лет прошло между смертью Клиния осенью 447 г. до н. э. и 432 г. до н. э., когда произошла битва при Потидее. И установившаяся за эти годы необычайная близость между Сократом и Алкивиадом не могла бы возникнуть без согласия, если не прямого благословения, со стороны могущественного и высокопоставленного опекуна Алкивиада. Вероятно, столь тесное товарищество между юношей и его наставником было закреплено и с ведома, и при поддержке влиятельной подруги Перикла Аспазии. Ведь она даже состояла в родстве с Алкивиадом через брак своей сестры с его дедом, тоже носившим имя Алкивиад⁶.

В трудах Платона и Ксенофонта Сократ зачастую с осторожным уважением говорит о Перикле, умершем от чумы в 429 г. до н. э., вскоре после возвращения Сократа и Алкивиада из Потидеи. Ксенофонт также указывает, что Сократ прекрасно знал Перикла Младшего – сына знаменитого государственного деятеля от Аспазии. В своих «Воспоминаниях о Сократе» он описывает, как эти два человека по-дружески общаются.

Однако ни Платон, ни Ксенофонт не упоминают о том, что Перикл и Сократ когда-либо лично общались или были хорошо знакомы друг с другом. Однако, учитывая обстоятельства детских лет Алкивиада – его передачу под опеку Перикла в четырехлетнем возрасте и близость с раннего детства к Сократу, – трудно представить, что могло быть как-то иначе. Такая взаимосвязь проливает свет на многие вопросы, связанные с происхождением, статусом и обстоятельствами ранних лет жизни Сократа.

Другой наставник Алкивиада

Существует множество возможных причин сдержанности Платона и Ксенофонта по поводу знакомства Сократа с Периклом, а также умалчивания ими других обстоятельств, связанных с поступками и взаимоотношениями Сократа в юности. Пока же наиболее полную картину общения Сократа с Алкивиадом в детстве может дать история, пересказанная Цицероном⁷.

После смерти Клиния Перикл передал своего юного подопечного Алкивиада на воспитание к пожилому фракийскому наставнику по имени Зопир. Тот был метеком, то есть не гражданином Афин (так называли пользующихся гражданскими правами чужеземцев, которым разрешалось проживать и работать в городе, выплачивая за это особый налог. – Пер.). Его можно отождествить с жившим в то время в Афинах человеком по имени Зопир, который был известен своими утверждениями того, что в физическом типе человека отражается его характер. Нечто подобное этой теории было свойственно гораздо более поздним, получившим широкое распространение в XVIII в. доктринам о физиогномике⁸.

Детали внешности Сократа, очевидно, были хорошо известны Зопиру. Рассказывают, что этот фракиец как-то прокомментировал при большом скоплении народа некую интимную особенность телосложения Сократа. Он заявил, что у Сократа отсутствуют по сторонам шеи углубления над ключицами (по-научному supraclavicular fossa), ибо они заполнены плотью. А это, по своеобразной физиогномической теории Зопира, свидетельствует о глупости Сократа.

Столь ошеломляюще неуместное суждение о философе наводит на мысль, что подобное толкование проистекало не столько из странной теории Зопира, сколько из его недопонимания характера Сократа, а то и просто из личной неприязни или зависти. Зопир «диагностировал» по физиономии Сократа еще одну нелестную черту его характера: он заявил, что тот явный «сексуальный маньяк» или «женолюбец» (mulierosus). В версии Цицерона, Алкивиад, услышав такое, разразился хохотом. Ему, наверное, было забавно отметить, что Зопир, говоря о похотливых наклонностях любимого наставника Алкивиада, хоть в чем-то оказался прав. Если, конечно, не считать того, что эти наклонности были скорее устремлены к женщинам, а не к мужчинам.

Зопир в его оценках Сократа, похоже, ни словом не обмолвился о чертах лица философа. Так, к примеру, широкий курносый нос и глаза навыкате, впоследствии считавшиеся характерными чертами внешности Сократа, даже не фигурируют в оценке его физиономии фракийцем. А ведь Зопир утверждал, что способен прочитать характер человека по его телу, глазам, лицу и бровям. Тогда можно представить, что его предположения о сексуальных наклонностях философа возникли как раз при виде выпученных глаз Сократа. Это классический симптом состояния, известного как гипертиреоз (синдром, обусловленный гиперфункцией щитовидной железы, когда она вырабатывает избыточное количество гормонов. – Пер.). Так что единственное, что мы узнаем из «диагнозов» Зопира, – это форму ключиц Сократа.

Отметим, что Зопир смог с точностью описать строение обнаженных плеч Сократа. Это наводит на мысль о том, что он реально мог их видеть, когда Сократ, например, танцевал или боролся без одежды с их общим с Зопиром учеником Алкивиадом. Подобные свидетельства близости с их высокородным подопечным должны были вызвать негодование воспитателя-фракийца. Ведь он, в отличие от Сократа, не был свободным афинским гражданином или воином, а значит, не мог пользоваться уважением со стороны своего заносчивого и своенравного ученика.

Имеется и другой интересный эпизод, описанный учеником Сократа Федоном из Элиды в его диалоге «Зопир», к сожалению, не сохранившимся до наших дней. В этом эпизоде явно недоброжелательно настроенный Зопир перечисляет целый список недостатков и пороков, за которые Сократ, если судить по его внешности, подлежит всеобщему порицанию. Присутствовавшие подняли на смех фракийца, приписывавшего подобные недостатки Сократу, которого они все хорошо знали.

И тогда Сократ, с характерной для него ироничной жестикуляцией, любезно выступил в защиту Зопира. Философ заявил, что Зопир совершенно прав, поскольку именно к таким порокам сам Сократ был склонен от рождения. Но, добавил он, если этих пороков сейчас за ним не числится, то причина в том, что он сумел силой разума избавиться от них.

Столь ловким ответом Сократ разом опроверг все выводы теории Зопира по поводу своего характера, подтвердив в то же время неизменность своей философской позиции о превосходстве разума.

Сократ и его второе «я»

В молодости красавец Алкивиад был знаменит в Афинах своими проступками и выходками. Однажды, разгневанный явным безразличием одного из своих учителей к поэзии Гомера, он ударил того по лицу. В другой раз – сорвал заседание Государственного совета, запустив в зал перепелку. Он шокировал своих сограждан, приобретя длиннохвостого мастифа, а затем, отрубив собаке хвост, прогуливался с ней по городу. Когда его стали в этом упрекать, Алкивиад заявил, что таким образом хотел отвлечь общее внимание от куда более худших своих поступков.

Склонность юноши к недостойному поведению вызывала ярость его опекуна Перикла. Двоюродная бабка Алкивиада Аспазия, будучи если не официальной, то фактической женой Перикла, была, похоже, более снисходительна. Можно предположить, что она, на пару с Сократом, не раз вступалась за мальчика. Столь же снисходительно относилась к Алкивиаду и большая часть афинян. Они, казалось, были готовы простить ему любой проступок, видя в нем необычайно красивого и умного юношу, проявляющего похвальное рвение к успеху и всеобщему признанию.

Сам Сократ, возможно, видел в юном сорванце родственную душу. Он сам в юности прогуливал уроки, за что не раз бывал наказан своим отцом Софрониском. Многое из того, что мы видим в Сократе и в его пожилые годы, отдает озорством и непослушанием, так что в молодости он, возможно, тоже был склонен к проказам. Точно так же, как Алкивиад, Сократ обладал неистовым характером, и часто изображается Платоном как человек, решительно не желающий в чем-либо уступать своим соперникам. Даже в подавляющем большинстве благожелательных к нему описаний, оставленных Платоном и Ксенофонтом, встречи Сократа со сверстниками и людьми старше по возрасту показывают его как человека абсолютно нетерпимого к идеям или высказываниям, которые он считает неправильными или несущественными. Причем настолько, что, как пишет Платон в диалоге «Менон», разгневанный собеседник⁹ мог даже угрожать Сократу физической расправой.

Если Сократ в свои преклонные годы выглядит этаким интеллектуальным драчуном, зачастую относящимся к спору как к борцовской схватке, в которой можно лишь победить или проиграть, то целью философа всегда было избавление от ложных представлений и приближение к истине. Молодой же Алкивиад заботился не столько об истине, сколько о почестях и о том, как он выглядит в глазах других. Он был одержим тем, что называлось philotimia, то есть любовью к почестям. Вообще-то это было характерно для всех честолюбивых политиков, да и стремление к успеху приветствовалось афинским обществом. Беспредельное стремление Алкивиада к славе проявилось и в том, что он принял от военачальников награду за доблесть при Потидее. Хотя прекрасно знал, что по праву она полагалась Сократу, без вмешательства которого он, скорее всего, был бы убит.

Той культурной среде, в которой вращался Сократ, как, впрочем, и Алкивиад, было присуще стремление к воинским почестям и славе. Но такого рода признание, похоже, уже не было для Сократа целью, пусть некогда и желанной.

В платоновском «Пире» Алкивиад, говоря о Сократе, словно срывает некие внешние покровы, чтобы выявить скрытую под уродливой внешностью философа его внутреннюю красоту. Мы же, в свою очередь, можем попробовать снять слои, прикрывающие канонизированный облик Сократа, чтобы разглядеть под ними скрытого внутри его Алкивиада.

В молодые годы Сократом тоже владело стремление к успеху, подогреваемое знаменитой фразой из гомеровской Илиады: «Всегда будь лучшим и выше других» (кстати, она стала впоследствии девизом Александра Македонского). Так что Сократ вряд ли осуждал военные и политические амбиции Алкивиада. Скорее он оценивал их глазами человека, который, будучи когда-то склонен пойти по тому же пути, намеренно решил от него отказаться.

С этой точки зрения Алкивиада можно рассматривать как альтер эго, или второе «я», молодого Сократа. То есть как этакого лихого героя-воина, которым начинающий философ, как и другие афинские мужчины его возраста и положения, мог бы когда-то стать. Но к тридцати годам в мировоззрении и устремлениях Сократа что-то сильно изменилось. И в итоге он посвятил свою жизнь достижению иной, но не менее героической задачи: помочь своим согражданам глубже понять цель их жизни.

Алкивиад и Сицилийская экспедиция

В конечном счете Алкивиаду было суждено пройти по пути личных почестей и славы – вплоть до полного самоуничтожения. Современные Платону читатели его труда «Пир» наверняка вспомнили бы, как всего через год после празднования у Агафона, происходившего в 416 г. до н. э., Алкивиад предложил и в итоге возглавил, наряду с другими военачальниками, самую значительную и судьбоносную военную кампанию в истории Афин. Речь идет о гибельной экспедиции по завоеванию Сицилии.

Побережье Сицилии в то время было в основном заселено греками, жившими в разных по своему размеру и значимости городах-государствах. Самым крупным и богатым из них на острове были Сиракузы, соревновавшиеся с Афинами в могуществе и культурном престиже.

Соперничавшие с Сиракузами сицилийские города Сегеста и Леонтини стремились заручиться поддержкой Афин. И пытались создать у афинян ложное впечатление, что обладают огромными ресурсами, которые помогут тем в войне против Сиракуз. Жители Сегесты даже заявили, что готовы участвовать в финансировании флота. Они же ввели в заблуждение афинских послов, показав им груды золотых и серебряных вещей – мол, у них такого имеется гораздо больше. Остров к тому же был богат кукурузными полями, а потому многие афиняне полагали, что завоевание Сицилии станет делом во всех смыслах выгодным и легким.

Весной 415 г. до н. э. афинская Ассамблея провела публичную дискуссию о целесообразности такой кампании. Алкивиад, еще в 420 г. до н. э. избранный полководцем (минимальный возраст для этой должности составлял 30 лет), пользовался в Афинах огромной популярностью. И он почувствовал, что настал его час. Понимая, что успешный военный поход возвысит его в глазах афинян до поистине героического статуса, Алкивиад решительно поддержал проведение экспедиции. Против выступал более опытный полководец Никий, который призывал сограждан проявить сдержанность. Но харизматичность и убедительные речи Алкивиада взяли верх.

Когда Никий понял, что экспедиция все же состоится, он попытался отговорить афинян: мол, для того чтобы превозмочь военную мощь сицилийских городов, потребуются гораздо большие расходы на корабли и войско. Но его уловка дала обратный эффект. Ассамблея с энтузиазмом встретила соображения Никия, и… военачальникам был отдан приказ задействовать более ста кораблей и пять тысяч гоплитов. То есть выходит, что если бы экспедиция была организована с меньшим размахом, то и потери в итоге оказались бы не столь тяжелыми.

Афины приступили к подготовке беспрецедентной армады. Задолго до ее отплытия толпы народа стекались в крупнейшую афинскую гавань Пирей, чтобы посмотреть, как оснащаются корабли-триремы и готовится оружие для предстоящего славного похода. Среди зрителей, очевидно, был и Сократ. Время его собственной военной службы миновало, но он продолжал внимательно следить за карьерой Алкивиада.

Но как-то утром, незадолго до отплытия флота, афиняне проснулись от вести о чудовищном святотатстве. Сотни герм – каменных изображений бога Гермеса, установленных по всем Афинам, а больше всего на Агоре – центральной городской площади, – были изуродованы и повреждены. Гермы представляли собой четырехгранные колонны, увенчанные изображением бородатой головы бога; ниже, на лицевой стороне колонны помещалось рельефное изображение фаллоса.

Гермы устанавливали у входа в священные места и у частных домов – они были призваны приносить счастье и удачу гостям, путешественникам и горожанам. В Афинах было множество герм, и в то роковое утро стало ясно, что эти статуи по всему городу подверглись преднамеренному вандализму: изуродованы были не только их лица, но и отбиты фаллосы ¹⁰.

В глазах суеверных афинян такое безбожное поведение должно было неминуемо омрачить перспективы экспедиции. Политические враги Алкивиада поторопились представить лжесвидетеля, утверждавшего, что Алкивиад с приятелями повинны в святотатственном поведении по отношению к элевсинским мистериям. И хотя при этом не упоминались изуродованные гермы, все это пятнало нечестием репутацию молодого военачальника.

Чтобы доказать свою невиновность, Алкивиад сразу же вызвался предстать перед судом, пусть это даже грозило ему смертной казнью. Но противники Алкивиада понимали, что после отправки войск из Афин сторонники молодого военачальника окажутся в меньшинстве, и дождались отплытия флота. И только тогда выдвинули обвинение. На руку им играло и то, что, как выяснилось, Алкивиад вместе со своими друзьями-аристократами недавно участвовал в частном маскараде, ничуть при этом не опасаясь, что совершается святотатство. Он якобы глумился над священными мистериями богини Деметры (религиозный ритуал в честь богини плодородия Деметры, который проводился ежегодно близ Афин в Элевсине. – Пер.). И к тому же якобы переодевался в женскую одежду, причем непростительно делал все это напоказ перед рабами.

Через несколько недель после высадки армии на Сицилии прибыл афинский корабль с приказом арестовать Алкивиада по обвинению в осквернении элевсинских мистерий. Возвращаться в Афины Алкивиад решил на собственном корабле, но, причалив на обратном пути в Фурии – афинском поселении, основанном двумя десятилетиями ранее на юге Италии, – вдруг снова пустился в плавание. И в итоге попросил убежища у врагов афинян – спартанцев. Так он официально стал предателем Афин. Бегство Алкивиада было расценено как доказательство его вины, и он был приговорен к смерти in absentia, то есть заочно.

Измена Алкивиада помогла врагам Афин получить важнейшие сведения и рекомендации для ведения войны как на Сицилии, так и на материке. С тягостными подробностями описывает историк Фукидид постепенный крах афинской экспедиции. В течение следующего года чересчур осторожный и постоянно колеблющийся полководец Никий совершил целый ряд ошибок, в результате которых афинские войска под его командованием оказались в чрезвычайно опасном положении. На заключительном этапе эти промедления и просчеты привели к массовой бойне тысяч афинских воинов. Тысячи других сдались в плен и затем умерли от голода и жажды в чудовищных условиях сиракузских каменоломен. Сам Никий сдался в плен и был предан смерти.

Окончательное число павших на суше и на море было ужасающим. Были потеряны сотни кораблей, погибло около десяти тысяч афинских гоплитов и тридцать тысяч опытных гребцов. Как никогда прежде под угрозой оказалась сама демократическая конституция Афин, и вскоре, в 411 г. до н. э., она была, хотя и временно, упразднена. В результате «переворота Четырехсот» власть, пусть и на короткий срок, перешла в руки олигархического правления из четырехсот знатных горожан. Многие афиняне возлагали тогда вину за случившуюся катастрофу и ее антидемократические последствия на Алкивиада. И не преминули при этом вспомнить, что он был одним из ближайших друзей и бывших учеников Сократа.

Конец Алкивиада

После того как наш жаждущий славы Алкивиад обеспечил противникам Афин военный успех на Сицилии и в других регионах, он довольно быстро перестал нравиться своим спартанским хозяевам. Находясь в Спарте, он завел роман с Тимеей, женой спартанского царя Агиса, и она, похоже, родила от него сына. Предупрежденный о том, что уже отдан приказ о его убийстве, Алкивиад снова бежал. На этот раз он перешел на сторону персов, которые поддерживали спартанцев в войнах против Афин.

Алкивиад и ранее встречался с Тиссаферном – персидским сатрапом (местным правителем) в Малой Азии, где тот занимался организацией сбора средств для войск Пелопоннесского союза во главе со Спартой. Теперь Алкивиад посоветовал ему сократить эту финансовую поддержку, якобы для того, чтобы ослабить обе стороны в пользу персов. Однако многие тогда расценили этот шаг Алкивиада как попытку вернуть себе расположение афинян. Утвердившись в роли доверенного советника Тиссаферна, Алкивиад действительно пустился в сложные махинации, конечной целью которых была его полная реабилитация в Афинах. Однако тем временем Спарта заключила ряд договоров с Персией, в результате чего благоприятный исход военного конфликта стал для афинян еще менее вероятным.

«Олигархия Четырехсот», установленная в 411 г. до н. э., вскоре сменилась более умеренным и опирающимся на более широкую поддержку населения режимом «Пяти Тысяч». Теперь можно было и возвращаться в Афины. Но Алкивиад сделал это не сразу; прежде он помог афинянам одержать ряд побед на море и на суше. Когда в 407 г. до н. э. Алкивиад в итоге вернулся в Афины, его ждал прием как истинного героя. Все обвинен�

«Сочувствующий и дерзкий… Сократ спускается с облаков, не как развенчанная легенда, а скорее как совершенно новый человек… Всё это описано элегатно и достоверно… Сократ – один из немногих философов, чьи мысли о любви достойны прочтения».

Daily Telegraph

«Это пик человеческой эрудиции. Д’Ангур объединяет воедино весь пул знаний, почерпнутый им в научных работах выдающихся ученых. Открытый новому, но осторожный, он достигает того, что долгое время считалось невозможным: надежного и последовательного описания жизни человека, который выковал матрицу западной философии».

The Wall Street Journal

«…Сократ Платона очаровывал философов, от Аристотеля до Ницше… Но что мы можем знать о настоящем Сократе?… Д’Ангур заново исследует косвенные доказательства и несколько менее известных источников, чтобы увидеть, что можно почерпнуть о ранней жизни Сократа и, в частности, о его любви…».

The Spectator

«…сама мысль о том, что Сократ может испытывать эмоции, кажется странной. В древних текстах мы редко видим его в страсти или ярости – или вообще в каком-либо состоянии, кроме отстраненного интереса. Сократ был идеальным философом. Даже будучи приговоренным к смертной казни, он философствовал до конца… Подобно зеркалу он мог заставить собеседников взглянуть на самих себя. Но своей личности он не придавал значения, а мы, собственно, и не пытались разглядеть её».

BBC History

Хорошо это или плохо, но наш Сократ – это Сократ Платона.

Дискин Клэй, американский филолог

Никто из нас по-настоящему не знает Сократа.

«Пир», Платон

Познай самого себя.

Изречение, начертанное на храме Аполлона в Дельфах

Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой.

«Апология Сократа», Платон,авторское изложение

Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой.

«Апология Сократа», Платон, авторское изложение

Благодарности

Любой рассказ о жизни Сократа подразумевает работу по отбору сведений и работу воображения. «Влюблённый Сократ» был написан не для специалистов, но эта книга сфокусирована на тех элементах биографии Сократа, которым не уделялось достаточного внимания. Количество опубликованных работ о Сократе огромно, но я ограничил библиографию лишь теми статьями, которые показались мне особенно полезными, – главными среди них являются всеобъемлющий научный труд Дебры Найлс «Люди Платона» (Nails, D. The People of Plato) и рассуждения Карла Хаффмана о книге Аристоксена «Жизнь Сократа» (Huffman, C. ‘Aristoxenus’s Life of Socrates’), полузабытого источника информации о жизни философа.

Эта книга – не вымысел. Однако мой рассказ о битве при Потидее в начале второй главы и глава «Сократ: Жизнь» в послесловии к книге специально выделены курсивом – так я стремился показать, что всё это хотя и основано на реальных доказательствах, но все же воссоздано силой моего воображения.

Щедрые и бесценные отзывы о предыдущих проектах высказали Питер Роудс и Крис Пеллинг. Я также благодарен за мысли и комментарии Майклу Андерсону, Джону Бирчоллу, Полу Картледжу, Джинни Коэн, Колин Ковингтон, Мадлен Димитрофф, Тому Димитрофф, Майклу Фишвику, Джеймсу Морвуду, Тоби Манди, Питеру Тонеманну и, особо, моей жене Карен Чиклитире.

Хронология событий, относящихся к Сократу V в. до н. э. (500–399 до н. э.)

Примечания по хронологии:

1. Афинский год начинался, исходя из нашей хронологии, в июле. Таким образом, битва при Марафоне, например, датируется сентябрем 490 г. до н. э., хотя она приходилась на 490–489 годы до н. э. Для простоты изложения даты в этой книге привязаны к отдельным годам. Например, если Сократ родился в 469–468 г. до н. э., то указывается одна дата – 469 до н. э.

2. Символ «~» в списке ниже указывает на то, что дата или событие являются предположительными.

500 до н. э. – установление демократии в Афинах после реформ Клисфена 508–500 гг. до н. э.

490 до н. э. – Греко-персидские войны: армия Дария терпит поражение в битве при Марафоне.

480 до н. э. – Греко-персидские войны: флот Ксеркса терпит поражение в Саламинском проливе.

470 до н. э. ~ рождение Аспазии.

469 до н. э. – рождение Сократа.

460 до н. э. – Перикл возглавляет Афины после того, как Кимон был подвергнут остракизму и изгнан из города в 461 г. до н. э.

Начало военных действий между Афинами и Спартой (1-я Пелопоннесская война).

– 455 до н. э. – Перикл разводится со своей женой.

– 451 до н. э. – рождение Алкивиада. Сократ посещает Самос вместе с Архелаем.

450 до н. э. ~ Аспазия прибывает в Афины со своим свекром Аксиохом.

447 до н. э. – битва при Коронее ~ самая первая военная служба Сократа.

Смерть Клиния, отца Алкивиада.

– 445 до н. э. – Перикл и Аспазия начинают жить вместе.

440 до н. э. – военная кампания Перикла по покорению Самоса (440–439 до н. э.).

432 до н. э. – Сократ спасает жизнь Алкивиаду в битве при Потидее.

430 до н. э. – идёт второй год Пелопоннесской войны (431–404 до н. э.)

Сократ и Алкивиад на военной службе в Северной Греции.

429 до н. э. – смерть Перикла от чумы. Аспазия выходит замуж за Лисикла.

424 до н. э. – Сократ отступает в битве при Делиуме.

423 до н. э. – исполнение комедии «Облака» Аристофана в присутствии Сократа.

421 до н. э. – комедия Аристофана «Мир».

Никиев мир – заключение мирного договора между Афинами и Спартой, завершившего первую стадию Пелопоннесской войны.

420 до н. э. – Алкивиад дебютирует в политике. Сократ в «Пире» Ксенофонта.

416 до н. э. – Агафон получает приз за трагедию.

Сократ изображен в «Пире» Платона.

415—413 до н. э. – Сицилийская экспедиция; Алкивиад в изгнании.

410 до н. э. – восстановление демократии после олигархического переворота («переворот Четырёхсот») в 411 г. до н. э.

406 до н. э. – Сократ на Совете выступает против массовых казней афинских полководцев.

404 до н. э. – победа спартанцев в Пелопоннесской войне.

Правление «Тридцати» (режим «Тридцати тиранов») в Афинах.

Сократ отказывается арестовывать Леона из Саламина.

403 до н. э. – в Афинах восстановлена демократия.

399 до н. э. – суд и казнь Сократа.

Примечание по написанию имен

Автор использовал латинскую транслитерацию многих имен, особенно широко известных (например, Сократ, Платон, Перикл, Милет, Потидея), и сохранил в некоторых случаях греческую форму (например, Тригайос, Кимон, Лампрос, Коннос). Все, кто работает в этой области истории, знают, что такая непоследовательность в написании имен неизбежна.

Предисловие

Кем был Сократ?

Большинство людей, что-то слышавших о Сократе, представляют его себе как мыслителя, мудреца или философа Древней Греции. В их воображении возникает или нечто вроде роденовской скульптуры «Мыслитель», или фигуры одетого в тогу старца с седой бородой. Кому-то это напомнит о «сократовском методе» познания через получение ответов на последовательно задаваемые вопросы. Или сократовское изречение «Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой». Другие представят себе драматическую историю его казни, как, преданный суду и приговоренный к смерти, он был брошен в тюрьму и вынужден выпить яд цикуты. А кто-то вспомнит, что у Сократа была преданная, но очень требовательная не то жена, не то любовница по имени Ксантиппа.

Читатель может представить себе жизнь и смерть Сократа на фоне Древних Афин времен золотого века, за пять столетий до Рождества Христова. Тогда древнегреческая цивилизация достигла великих высот во многих областях мысли, искусства и литературы. Среди прочего, греки изобрели философию, реалистическую скульптуру, великолепную архитектуру и театральную драму. Ведущим политиком в Афинах на протяжении многих десятилетий V в. до н. э. был Перикл. Под его руководством Афины основали демократические институты и стали морской державой; в Афинах был воздвигнут Парфенон.

Имя Сократа также связано с именами других великих философов Древней Греции, в частности с его преемниками Платоном и Аристотелем.

Но для многих будет неожиданностью узнать, что сам Сократ не оставил после себя письменных источников. Всё, что мы знаем о его мыслях, в значительной степени опирается на труды Платона, который в год смерти Сократа был молодым человеком двадцати с небольшим лет. Другим поклонником Сократа (и по возрасту почти ровесником Платона) был солдат и поэт Ксенофонт, в чьих трудах Сократ описывается скорее в его повседневной жизни. Ни один из этих авторов не был хорошо знаком с Сократом лично в течение более десяти лет, и оба встретились с ним, когда тот уже был пожилым человеком.

Платон и Ксенофонт – вот два основных источника биографии Сократа. Из них Платон обычно считается наиболее исторически достоверным. В его трудах отчетливо вырисовывается образ Сократа, человека уже достаточно пожилого, проницательного, высокообразованного, оригинально мыслящего и к тому же имеющего привычку с настойчивостью задавать ироничные и зачастую раздражающие вопросы. Платон также дает нам представление о Сократе как о вполне земном, сексуально привлекательном мужчине, как о человеке исключительной храбрости, способном показать себя на поле битвы. В трудах Ксенофонта, напротив, Сократ предстает скорее как достойный гражданин Афин, остроумный, жизнерадостный человек и увлекательный собеседник.

Оба автора ясно дают понять, что Сократа мало заботили материальная сторона жизни и его собственная внешность. Действительно, в последние годы жизни он был всем известен как человек бедный и физически непривлекательный. И тем не менее проявляющий несомненный интеллектуальный блеск и общающийся на равных с наипервейшими мыслителями и политиками Афин.

Писавший в основном с философской точки зрения Платон изображает его как человека, преданного идее, чей внешний облик таинственным образом противоречит его внутренней красоте, пленявшей многих из окружения Сократа. В то же время, как следует из трудов Ксенофонта, Сократ с юмором относился к собственной внешности и был совершенно безразличен к атрибутам богатства. Его устоявшийся образ – это образ необычного и оригинально мыслящего человека, который всегда был беден, всегда стар и всегда уродлив.

В этом-то и кроется загадка жизни Сократа. Что же превратило молодого афинянина, происходящего предположительно из скромной семьи со скромными средствами, в создателя образа мышления и целого философского метода, которые были совершенно необычными для его времени и оказали столь огромное влияние на нашу современность? Позднейшие биографы Сократа редко интересуются чем-либо, кроме свидетельств Платона и Ксенофонта, исходя из предположения, что молодые годы Сократа не имеют особого значения. Они упускают из виду важнейшие, хотя и разрозненные свидетельства его отрочества и раннего возмужания – тот самый период, в который формировались идеи и мировоззрение будущего философа. В результате в большинстве описаний жизни Сократа не берутся в расчет моменты, которые, учитывая культурный контекст и исторические обстоятельства его жизни, могли бы достоверно объяснить личный и интеллектуальный путь мыслителя.

Что могло подвигнуть жившего там и в то время молодого человека на создание совершенно нового стиля мышления? Что заставило его посвятить себя философским исканиям, совершенно отличным от существовавших до него? На каком этапе он выбрал путь задающего вопросы философа и почему он это сделал? Что произошло в ранней юности Сократа, что подтолкнуло его к таким переменам? Чем он занимался и каким он был в свои подростковые и юношеские годы? Что, короче говоря, сделало Сократа Сократом?

На такие вопросы еще предстоит ответить. Для этого необходимо, подобно следователю, отыскивающему и сопоставляющему улики, собрать воедино историческое прошлое Сократа и сведения о его социальном окружении, воссоздать историю ранней жизни философа. Данные о ней были столь разрозненны и туманны, что, казалось бы, уже полностью преданы забвению. Хотя, как оказалось, многие из искомых ответов были на самом виду. Их совокупный эффект удивляет, восхищает и даже шокирует тех, кто полагал, что всё, что можно знать о Сократе, уже давно известно.

Цель этой книги – предложить новый, исторически обоснованный взгляд на личность философа, на его ранние годы, на самые истоки сократовского стиля мышления. Поскольку прямые свидетельства о юности Сократа скудны, косвенны и разрозненны, приходится использовать косвенные «улики» и историческое воображение, чтобы дополнить те немногие, имеющиеся в источниках ценные указания на его ранние годы жизни.

Для ответа на вопрос о том, как менялись и развивались его философские идеи, необходимо с вниманием отнестись к хронологии и к менее известным, но авторитетным источникам сведений о жизни Сократа, восстановить историю его детства, отрочества и первых зрелых лет. Общепринятые представления о Сократе таковы: он был выходцем из небогатого сословия и не имел особых возможностей для получения образования. Считалось, что в юности он был не менее уродлив, чем в зрелые годы. А скудость свидетельств о его ранней любовной жизни должна была указывать на ее полное отсутствие. И наконец, Сократ всегда был скорее мыслителем, чем человеком действия.

Изучение фактов покажет, что все эти утверждения следует перевернуть с ног на голову. Перед нами предстает образ сильного и привлекательного юноши из относительно благополучной семьи. К тому же выросшего в среде афинской элиты, в которой каждый мальчишка мечтал прославить свое имя героической доблестью на поле боя и успехами на политическом поприще. Оказывается, что он с ранней юности учился воспевать великую поэзию Греции, играть на лире и в то же время подвергать себя строгой физической и умственной дисциплине. И учился он у лучших учителей, стремясь к новейшим интеллектуальным достижениям того времени. А его пылкое эротическое отношение к жизни нашло свое выражение не в браке, ведь с Ксантиппой он познакомился, когда ему было уже за пятьдесят или больше, да и отношения Сократа с его первой женой Мирто до сих остаются туманны. Так что его пылкость выразилась в дружеских отношениях с умнейшими людьми и, прежде всего, в любви к одной из самых ярких и волнующих женщин того времени – к Аспазии из Милета.

Возникающий образ вот такого молодого Сократа так и не был до конца раскрыт ни древними, ни современными биографами. Ясно лишь одно: еще в ранней юности, благодаря различным преобразовавшим его переживаниям, среди которых отношения с Аспазией, возможно, были самыми значительными, Сократ сделал осознанный выбор посвятить свою жизнь поискам разума. А в молодости, да и в дальнейшей жизни, он оставался настоящим воином, атлетически сложенным борцом и хорошим танцором, прекрасно образованным оратором и страстным любовником.

Чтобы увидеть Сократа в этом беспрецедентном свете, необходимо проследить, как протекала его жизнь и формировалась личность. Необходимо заново открыть для себя события и переживания его юности, которые превратили Сократа в героя нового типа – философа, чьи оригинальные идеи, неординарное поведение и мужество перед лицом смерти вот уже почти две с половиной тысячи лет очаровывают мыслителей и исследователей.

Вступление

Спуская сократа с «облаков»

Гигантская стрела деревянного крана, медленно раскачиваясь, движется слева к центру сцены. К стреле на пеньковых веревках подвешена большая плетеная корзина, в которой сидит актер в маске. Его свисающие из корзины ноги комично болтаются. Кран со скрипом останавливается, но корзина все еще мягко покачивается на веревках. Со своего высокого, качающегося насеста Сократ произносит первые высокомерные слова: «Смертный, чего тебе от меня надо?»

Я сижу в своем кабинете в Оксфорде и представляю себе первое появление подобного «Сократа» в комической драме Аристофана «Облака». Передо мной двое толковых студентов-старшекурсников, которые пришли ко мне на консультацию. У нас сегодня нечто вроде современного научного варианта «сократического диалога»: преподаватель добивается ответов на свои вопросы, подвергая идеи и предположения учеников критическому анализу. Косые лучи солнца проникают сквозь решетчатые окна кабинета. Студенты по очереди зачитывают свои эссе о том, каким они видят образ этого комедийного «Сократа».

Суть их размышлений примерно такова: в комической пьесе, впервые представленной на театральном фестивале в Древних Афинах в 423 г. до н. э., деятельность философа показана крайне несправедливо и должна расцениваться как некий комический бурлеск, или даже как ремесленная поделка Аристофана. Тому тогда было немногим более двадцати, и ему, находящемуся на самой ранней стадии карьеры, еще только предстояло стать величайшим комедиографом своего времени.

А «смертный», к кому обращается персонаж «Сократа», – это старик-землевладелец по имени Стрепсиад, по сути антигерой комедии. Стрепсиад впервые возникает на сцене еще в начале комедии: он в состоянии сильнейшего беспокойства ворочается с боку на бок в своей постели. Причиной его волнений, как он говорит, стала расточительность его сына Фидиппида, влезшего в непомерные долги из-за покупки и содержания породистых лошадей. Для родовитого афинского юноши в V в. до н. э. это было равносильно тому, как если бы современный молодой человек начал бы транжирить семейные сбережения на приобретение роскошных скоростных автомобилей.

Беспокоясь по поводу долгов сына, Стрепсиад (чье имя в переводе с греческого означает «обманщик», а если переводить в стиле Диккенса, то «коварный обманщик») рассказывает зрителям, что разработал хитрый план. Он слышал, что Сократ руководит школой под названием «Мыслильня», где учеников натаскивают доказывать свою правоту в любом деле. И Стрепсиад приходит к выводу: вместо того чтобы пытаться погасить долги, надо отправить Фидиппида в эту самую школу, и мальчик научится сам выпутываться из своих проблем.

Всё это кажется старику чрезвычайно остроумным решением. Но Фидиппид так не считает. Подобно своим приятелям из числа афинской золотой молодежи, он приходит в ужас от мысли, что ему придется общаться с Сократом и обтрепанными, изможденными интеллектуалами из «Мыслильни». Например, с тощим длинноволосым поклонником Сократа Херефонтом по прозвищу Летучая Мышь. Этот парень, говорят, однажды осмелился спросить у самого Дельфийского оракула: «Есть ли на свете кто-нибудь мудрее Сократа?» И получил ответ: «Нет такого».

Не сумев убедить своего сына, Стрепсиад решает сам поступить в «Мыслильню». Здесь, у дверей школы, он получает краткое описание ее деятельности от некоего высокомерного ученика. Внутри школы Стрепсиад видит, как согнувшиеся в три погибели студенты изучают земные науки, задрав при этом свои задницы к небу – именно так, поясняют ему, полагается наблюдать небесные явления. Затем, прокомментировав с беззаботным невежеством любопытные на вид предметы – большой глобус и карту Греции, символизирующие изучение астрономии и географии, – Стрепсиад замечает главного преподавателя, самого Сократа, раскачивающегося в своей корзине в дальнем конце сцены. «Эй, Сократ! – заискивающе обращается он к нему. – Привет, приятель».

Это служит крановщику сигналом приступить к работе. И можно представить себе здоровенного, потеющего раба, сидящего в основании механизма. Как он, ухватившись за рычаги подъемного крана своими мускулистыми руками, выдвигает на огромной деревянной стреле в центр сцены корзину с болтающимся в ней пассажиром в нелепой маске.

Комическое вознесение

Использование крана (по-гречески mēkhanē) было в последней половине V в. до н. э. относительно новым сценическим приемом, чрезвычайно полюбившимся зрителям и драматургам.

Латинская форма этого слова – māchina напоминает нам о «машине», тогда как от греческого слова получится скорее «механизм». В нескольких сохранившихся до нашего времени древних трагедиях кран используется в момент развязки. Обычно с его помощью является божественный персонаж, возносимый высоко над сценой. Так и персонажам пьесы, и зрителям дается понять, что это сама Судьба разрешает возникшую по сюжету запутанную ситуацию, будь то сложнейший выбор, глубокий раздор или страсть. Это сам бог (или богиня) объявляет свое ниспосланное провидением решение «из машины» – он являет собой deus ex māchinā ¹.

В отличие от трагедий античные комедии представляли собой сочетание дешевого фарса, политической сатиры и высмеивания конкретных личностей и институтов. Причем Аристофану нравилось пародировать саму трагическую драму как таковую. Чему и служило столь помпезное использование сценической машинерии. Юмористический потенциал применения на сцене крана ярко проявился в его комедии «Мир», которая была поставлена в 421 г. до н. э., то есть на два года позже «Облаков». Историческим подтекстом комедии служила искренняя надежда афинян на то, что воюющие государства Греции – спартанцы и их союзники, сражавшиеся тогда вот уже более десяти лет против афинян и их союзников, – придут наконец к мирному соглашению. Временный по своему характеру Никиев мир, названный так по имени политика и полководца, подписавшего его от имени Афин, действительно был заключен примерно в это время, то есть в 421 г. до н. э.

Война на истощение, которую вели спартанцы, сильно ударила тогда по землевладельцам и земледельцам Аттики. Герой комедии «Мир» – простоватый Тригей, земледелец из афинской деревни, чье имя означает «виноградарь» или «винодел». Больной и уставший от конфликта, в котором вот уже десять лет как погрязли Афины, Тригей решает подняться на Олимп, чтобы, подобно мифическому герою Беллерофонту, вернуть на землю богиню Мира. Но, если Беллерофонт бороздил небеса на легендарном крылатом коне Пегасе, то наш винодел седлает куда как менее благородное существо – гигантского навозного жука. В начале пьесы показано, как рабы катают здоровенные шары из навоза, чтобы прокормить это чудовищное животное. Жука смастерили из деревянной, в форме скарабея рамы, покрытой шкурами и половиками. И снабдили свирепого вида рогами, за которые мог бы держаться герой. А все это было подвешено на веревках к стреле того самого mēkhanē.

Кран вздымает жука вверх, и наш винодел испуганно цепляется за спину чудовища. Подымаясь в небеса, навозный жук часто ныряет, стоит ему уловить далеко внизу ароматы своей дурно пахнущей пищи. Тригей в тревоге восклицает: «Вот те на! Что ты делаешь, вынюхиваешь выгребные ямы? А ну, подними голову и лети прямо во дворец Зевса, хватит искать еду. А теперь-то на что ты уставился? Клянусь Зевсом, это какой-то мужик уселся посрать там внизу, в Пирее».

И в этот момент тон актера меняется. Разрушая любые драматические иллюзии, он говорит обычным голосом: «Ой, боюсь! Не время сейчас валять дурака. Эй там, на кране, что ты там творишь! Я чувствую, как ветер свистит у меня в брюхе. Если не поостережешься, то я наверняка обделаюсь, и жук получит тогда свой ужин».

Разве можно извлечь что-либо серьезное из столь грубого, скатологического юмора? А из самой комедии «Мир»? Разве таким образом полагалось оценить столь важные для истории попытки положить конец войне между греческими государствами? Так что вряд ли можно надеяться что-либо узнать о реально существовавшей в истории личности Сократа, глядя на невежественного грубияна, выведенного в комедии «Облака».

Легенда о двух версиях «Облаков»

С этой комедией возникает и другой вопрос. Ведь оригинальная пьеса утеряна, а ее сохранившийся текст – это совсем не та версия, которая была поставлена на сцене в 423 г. до н. э. Это ее переработанный вариант, распространенный в списках Аристофаном несколько лет спустя. В оригинальной комедии хитроумный план Стрепсиада полностью сработал. Он разделывается с кредиторами, используя беспринципную аргументацию, которой научился в школе Сократа. А затем присоединяется к сторонникам «Мыслильни», чтобы вместе с ними шумно отпраздновать свой успех.

Тогда, при первой постановке пьесы в 423 г. до н. э., в театральном конкурсе участвовали комедии еще двух конкурирующих с Аристофаном драматургов. И хотя сам Аристофан считал, как следует из сохранившегося текста «Облаков», ее своей самой смешной и блестящей на то время работой, зрителям пьеса не понравилась. Они сочли ее шокирующей и аморальной, к тому же им очень не понравился финал. В итоге «Облака» заняли на том фестивале последнее место².

Все это мы узнаем из сохранившейся версии пьесы, в которой Аристофан объясняет причины создания новой редакции. В отдельной сцене под названием «парабазис» (в переводе – «шаг вперед») актер, представляющий автора, выходит на сцену и обращается к зрителям. «Мои соотечественники-афиняне, – говорит он им с явным упреком, – при первой постановке вы отвергли эту пьесу. Вы не уловили юмора, вы проглядели ее суть. Для вас она оказалась слишком ироничной, слишком интеллектуальной, слишком утонченной».

Ну что же, продолжает «автор», пьесу он переработал в соответствии с низколобыми вкусами аудитории. В ней теперь присутствуют все стандартные приемы дешевого фарса, типа «старики лупцуют палкой всех, кто отпускает плохие шутки». С учетом предпочтений невзыскательной публики изменена и концовка. Мораль комедии: наставления, приписываемые Сократу, заслуживают всяческого осуждения. Теперь это будет понятно и самому недалекому зрителю.

В новой версии интрига разворачивается совсем по-другому. Вместо того чтобы упиваться хитроумными спорами и торжествовать в нечестных сделках, Стрепсиад вынужден признать ошибочность своих поступков. Столь неожиданная перемена происходит после того, как ему устраивает взбучку собственный сын Фидиппид. И всё из-за спора за ужином по поводу скабрезной пьесы модного тогда трагика Еврипида, которую старомодный Стрепсиад называет совершенно неприличной. Фидиппид избивает своего отца, приводя при этом леденящие душу доводы: «Разве я поступлю неправильно, побив тебя для твоего же блага? Тебе самому это пойдет на пользу. Ты говоришь, что закон разрешает бить лишь детей, но разве старики не впадают снова в детство? Так что тем более следует наказывать их, поскольку у них меньше оправданий своим ошибкам».

Ударить отца у греков считали едва ли не худшим, что может сделать сын. Стрепсиад, потрясенный поведением Фидиппида, раскаивается в своих прежних делах и обращает свой гнев против Сократа, его школы и всего, что она символизирует. В финальной сцене дошедшей до нас пьесы старик поджигает «Мыслильню» и швыряет камни в ее студентов, среди которых и его собственный сын. Те спасаются бегством из горящего здания.

Триумф софистики и сомнительных аргументов в оригинальной пьесе преобразован в новой, опубликованной несколько лет спустя³ версии в сцену, символизирующую жестокое разрушение опасного интеллектуализма.

Образ Сократа в «Облаках»

Аристофан отдавал себе отчет в том, что успех недобросовестных методов, приписываемых им Сократу в первой версии комедии, не особо понравился зрителям. Мы не знаем, была ли дошедшая до нас, исправленная версия хоть в чем-то лучше. Не существует никаких свидетельств и того, что вторая версия пьесы когда-либо была поставлена. Во всяком случае, не в крупнейшем и престижнейшем афинском Театре Диониса, где проводились самые важные религиозные и театральные фестивали.

Был бы новый мрачный финал с поджогом «Мыслильни» воспринят лучше, чем прежний? Точно так, во всяком случае, считал Аристофан. Главное, получалось, что реально существующий Сократ, который был знаком многим из зрителей, стал не только ассоциироваться с подобной недобросовестной аргументацией, но даже вроде бы заслуживал за это наказания.

Столь радостное изображение его падения также наводит на мысль, что Сократ, возможно, не был особенно популярен среди демоса – основной массы афинских граждан. Ведь многие из них были неграмотными крестьянами, которые стекались из демов (поселков) Аттики, чтобы побывать на фестивале в большом городском театре.

Не надо забывать, что зрители этих комедий приходили в театр в первую очередь для того, чтобы поразвлечься. Маловероятно, что они были осведомлены о реальных взглядах или методах Сократа. Комическим пьесам в те времена полагалось быть непристойными и провокационными. Точно так же, как комедийные ревю и сатирические шоу в наше либеральное время, они преследовали личные и политические цели. А потому даже тех, кто что-то знал о философских методах Сократа, вряд ли заботило, что комедия дает об этом человеке несправедливое или предвзятое представление.

Само собой подразумевалось, что персонаж «Сократа» в «Облаках» далек от истинного реалистичного изображения конкретной личности. Так уж было принято собирательно представлять тогдашних преподавателей различных наук. А также известных публике интеллектуалов, объединенных под общим названием «софисты» (от греч. σοφιστής, то есть учитель мудрости. – Пер.). От этого названия потом возникли не только такие термины, как «софистика», но и слова, обозначающие для кого «утонченный», а для кого и «мудреный».

Софисты были одними из самых мудрых и оригинальных мыслителей V в. до н. э. Но лишь немногие из них были гражданами Афин. В основном они были родом из греческих городов-государств за пределами Афин – на материковой Греции и островах Эгейского моря – или из более отдаленных мест, таких как греческие города Южной Италии, Сицилии и Ионии (область на побережье Малой Азии, ныне Западная Турция).

В V в. до н. э. софисты сосредоточивались в Афинах, которые после войн с Персией стали политическим и культурным центром Греции. Они читали здесь лекции и зачастую публиковали книги и трактаты по самым разным дисциплинам – от грамматики, астрономии и медицины до скульптуры, архитектуры и военного дела. Некоторые занимались вопросами военной стратегии. И, по существующему мнению, большинство из них были подозрительно искусны в умении побеждать в любых спорах.

Дисциплины, которыми Сократ и его школа занимаются в комедии «Облака», включают типичные «софистические» дисциплины, такие как астрономия, география, естествознание, акустика, различные измерения и грамматика. Простые афиняне, в основном занятые повседневными делами – торговлей, ремеслами, воинской службой и, прежде всего, сельским хозяйством, – считали подобные интеллектуальные занятия бесполезной тратой времени. И что еще хуже – неприязненно относились к тем, кто пытался их чему-то научить.

К тому же афиняне в большинстве своем были суеверны. А потому рациональное изучение природных явлений, традиционно считавшихся проявлением неземных сил, вызывало у них большое беспокойство как небезопасная с религиозной точки зрения практика, способная спровоцировать гнев Божий. Многие из рационально мыслящих ученых, таких как, например, философ Анаксагор из Клазомен, были обвинены в безбожии и отданы под суд.

Как свидетельствуют Платон и Ксенофонт, предоставившие нам наиболее полную информацию о Сократе, тот не был особо склонен к возвышенным интеллектуальным занятиям. Однако есть свидетельства и о том, что в ранние годы своей жизни Сократ проявлял интерес к научным идеям, особенно к исследованию природных явлений. В диалоге «Федон», повествующем о беседе Сократа с учениками в его последние часы, Платон указывает, что философ поначалу был увлечен исследованиями физических явлений⁴, но позже в них разочаровался, так как они не давали никаких ответов о жизни в том виде, какой он ее себе представлял.

Платон стремился показать различия между Сократом и софистами. Он не хотел, чтобы людская молва о них, как о предающихся изобретательному словоблудию в ущерб истине, была перенесена на Сократа. В результате он, возможно, преуменьшил интерес юного Сократа к дисциплинам, с изучением которых общественное мнение связывало софистов. Однако, если бы в ранние годы Сократ, как намекает Платон, и увлекался тем, что называлось «софистическими» идеями, то его изображение как научного червя в первой версии комедии Аристофана, возможно, и не было бы столь неуместным, как это показалось более поздним ее читателям.

Таким образом, изображение Сократа в более поздней версии комедии, 420-х гг. до н. э. (а Платон и Ксенофонт примерно в это время только родились), вносит важную поправку в идеализированные представления биографов о Сократе. То есть представления как об аналитике, подвергающем сомнению этические предпосылки, и о прямо-таки образце здравого смысла.

Выведенный в комедии приземленный образ ученого напоминает нам о том, что, несмотря на все свои изначальные добродетели, Сократ был не святым, а человеком из плоти и крови, чьи идеи и поведение могли сделать его непопулярным среди соотечественников-афинян. Его недостатки, противоречивость и особенности характера могли быть более очевидны для его современников, чем для последующих поколений, которым пришлось почти полностью полагаться на разрозненные и в основном восторженные отзывы, оставленные после смерти Сократа его последователями и сторонниками.

И тем не менее ни до Сократа, ни после него история не знала ни одного подобного ему философа. Он был самым необычным и оригинальным мыслителем своего времени. Наследие его жизни и смерти превратило его, в моральном и философском смысле, в подлинного героя для последующих поколений.

Однако есть нечто, чего нам биографы Сократа не рассказали и чего, несмотря на разрозненные подсказки в их собственных объемистых трудах, они, возможно, так никогда и не узнали. Это то, как и почему Сократ, воспитывавшийся во многом как и все афинские юноши того времени, столь переменился в какой-то период между его ранней юностью и средним возрастом. И в итоге смог превратиться в выдающегося мыслителя, которого его биографы знали и почитали.

Сократ как театральный персонаж

Примерно в 200 г. уже нашей эры, то есть через шесть столетий после постановки «Облаков», римский ученый по имени Клавдий Элиан написал об инциденте, который произошел во время того первого и, возможно, единственного представления комедии в V в. до н. э. Он рассказал, как Сократ, присутствовавший в зале, сам поднялся со своего места⁵, чтобы показать зрителям, каков подлинный герой комедии. Несмотря на запоздалость этого свидетельства, имеются веские основания полагать, что Сократ, возможно, присутствовал при показе пьесы.

На Больших Дионисиях в Афинах – проходившем ранней весной крупнейшем празднике-фестивале в честь бога Диониса – присутствовала значительная часть взрослого мужского населения города (и, вероятно, какое-то количество женщин, хотя они составляли бы незначительную часть аудитории). В платоновской версии выступления Сократа на суде приводится упоминание о том, что его изображение в комедии «Облака» как проповедника аморальных учений негативно повлияло на отношение афинян к философу.

Но когда эта комедия была поставлена, Сократу было уже сорок шесть лет. В то время театр Диониса вряд ли походил на сохранившееся до наших дней внушительное полукруглое каменное сооружение – его построили лишь в следующем столетии. А во времена Сократа это было большое открытое пространство с поднимающимися ярусами деревянных сидений, окружающих с трех сторон⁶