Речь о благородстве и превосходстве женского пола бесплатное чтение

Введение к серии «Другой голос» издательства Чикагского университета от соредакторов Маргарет Л. Кинг и Альберта Рабиля-младшего

Старый голос и другой голос

В Западной Европе и Соединенных Штатах женщины приближаются к равенству с мужчинами в профессии, бизнесе и политике. Большинство из них наслаждается доступом к образованию, репродуктивным правам и автономией в финансовых делах. На повестке дня стоят жизненно важные для женщин вопросы: равенство в оплате труда, забота о детях, домашнее насилие, исследование рака груди и пересмотр учебных программ с целью включения в них женщин.

Эти недавние достижения имеют отношение к тому, что женщины (и некоторые поддерживавшие их мужчины) впервые сказали примерно шестьсот лет тому назад. И это «другой голос», в отличие от «первого голоса», голоса образованных мужчин, создавших западную культуру. Совпадая с общей трансформацией европейской культуры с 1300 по 1700 год, в период названный Ренессансом (период раннего Нового времени), были поставлены вопросы женского равенства и возможностей, которые до сих пор звучат и остаются нерешенными.

«Другой голос» возник на фоне трехтысячелетней истории женоненавистничества, укоренившегося в цивилизациях, связанных с западной культурой: древнееврейской, греческой, римской и христианской. Женоненавистничество, унаследованное от этих традиций, проявилось в интеллектуальной, медицинской, правовой, религиозной и социальной системах, развивавшихся в средневековой Европе.

Нижеследующий текст описывает традицию женоненавистничества, унаследованную средневековыми европейцами, и новую традицию, которую вызвал к жизни «другой голос», бросивший ей вызов. Этот обзорный материал предназначен для понимания текстов, опубликованных в серии «Другой голос в средневековой Европе». Особые введения к каждому тексту и автору следуют за этим очерком во всех томах серии.

Традиция женоненавистничества.

500 год до нашей эры – 1500 год нашей эры

Восприятие женщины как низшего физически и духовно существа по сравнению с мужчиной восходило к философским и медицинским теориям древних греков. Подобно этому, структура гражданского законодательства, унаследованная от древних римлян, была направлена против женщин, а взгляды на женщин, развивавшиеся христианскими мыслителями на основе древнееврейской Библии и христианского Нового Завета, были отрицательными и обескураживающими. Литературные произведения, создаваемые на новоевропейских языках, на которых говорили обычные люди, широко цитировались и активно читались, но и они передавали эти негативные взгляды. Социальные конструкции, в которых жило большинство женщин, то есть семья и римско-католическая церковь, были сформированы традицией женоненавистничества и сурово ограничивали сферы, в которых женщины могли так или иначе действовать.

Греческая философия и природа женщины

Греческая биология предполагала, что женщины были неполноценными существами по сравнению с мужчинами, и определяла их как домохозяек, вынашивающих детей. Эти взгляды были авторитарно выражены в трудах философа Аристотеля. Аристотель мыслил дуалистично. Он считал, что действие превосходит бездействие, форма (внутренний дизайн или структура предмета) выше содержания, полнота – недостаточности, владение – лишения. Во всех этих парных сопоставлениях он связывал мужское начало с превосходством, а женское – с неполноценностью. «Мужское начало в природе, – заявлял он, – связано с активным, формообразующим и совершенным принципом, в то время как женское – с пассивным, материальным и недостаточным элементом, требующим мужского начала, чтобы стать полноценным»1.

Даже во чреве матери мужское начало считалось превосходящим. Мужское семя, верил Аристотель, создавало дух нового человеческого существа, в то время как женское тело передавало только материю. (Существование яйца и другие факты человеческой эмбриологии были неизвестны до XVII века.) Хотя поздний греческий философ Гален верил, что есть и женский компонент в поколении, восходящем к «женскому семени», последователи как Аристотеля, так и Галена видели роль мужчины для рода человеческого как более активную и важную.

Согласно взглядам Аристотеля, мужское начало всегда стремилось к своему воспроизводству. Сотворение женщины всегда было ошибкой, восходящей к несовершенному акту творения. Каждая женщина считалась «неполноценным», или «искаженным», мужчиной (как часто переводилась терминология Аристотеля), «уродством» природы2.

Для греческих теоретиков биологическая природа мужчин и женщин была ключом к их психологии. Женщина была мягче и нежнее, более склонной к подавленности, ворчливости и лживости. Более того, будучи несовершенной, она жаждала сексуального удовлетворения в сношении с мужчиной. Мужчина был одухотворенным, активным и держащим под контролем собственные страсти.

Эта психологическая полярность исходила из теории, что вселенная состоит из четырех стихий (земли, огня, воздуха и воды), представленных в человеческом теле как четыре «жидкости» (черная желчь, желтая желчь, кровь и флегма), которые соответственно считались сухой, горячей, влажной и холодной и соответствовали темпераментам («меланхолическому», «холерическому», «сангвиническому» и «флегматическому»). В этой схеме мужчина, разделяющий принципы земли и огня, был сухим и горячим, а женщина, разделяющая принципы воздуха и воды, – холодной и влажной.

На психологию женщины оказывал влияние ее преобладающий орган – матка, по-гречески hystera. Страсти, происходящие от матки, делали женщин алчными, лживыми, болтливыми, иррациональными, когда этих страстей было слишком много, – «истеричными».

Биология Аристотеля также имела свои социально- политические последствия. Если мужское начало было высшим, а женское – низшим, то и в домашнем хозяйстве мужчины должны управлять, а женщины – подчиняться. Эта иерархия не подразумевает сотрудничества мужа и жены, что было необходимо ради блага детей и сохранения собственности. Такая взаимность означала превосходство мужчины.

Учитель Аристотеля Платон предполагал другую возможность: мужчины и женщины могли иметь одни и те же добродетели. Местом действия для этого предположения является воображаемая идеальная Республика, которую Платон обрисовывает в одноименном диалоге. Здесь для привилегированной элиты, способной к мудрому правлению, исчезают все различия класса и богатства, равно как и пола. Без домашнего хозяйства, или собственности, как Платон изображает свое идеальное общество, нет необходимости в подчиненности женщин. Поэтому женщины могут иметь образование того же уровня, что и мужчины, и выполнять руководящие обязанности. Платоновская Республика осталась воображаемой, в то время как в реальных обществах подчиненность женщин была нормой и предписанием.

Взгляд на женщину, унаследованный от греческой философской традиции, стал основой средневековой мысли. В XIII веке ведущий ученый-схоласт Фома Аквинский, наряду с другими учеными, по-прежнему отражал взгляды Аристотеля на человеческое размножение, личности мужчин и женщин и преобладающую роль мужчин в социальной иерархии.

Римское право и положение женщины

Римское право, как греческая философия, лежало в основе средневековой мысли и сформировало средневековое общество. Древняя вера в то, что взрослые, имеющие собственность мужчины должны управлять домашним хозяйством и принимать решения, касающиеся общины в целом, – это краеугольный камень римского права.

Около 450 года до нашей эры, в эпоху Римской республики, законы, регулирующие повседневную жизнь, были записаны (по легенде) на двенадцати скрижалях, стоявших на городском форуме. Позднее они были отредактированы профессиональными юристами, чья активность увеличилась в период империи, когда вышло много новых законов, особенно по вопросам семьи и наследства. Этот растущий, меняющийся свод законов был объединен в «Кодекс гражданских законов» («Corpus juris civilis»), выпущенный под руководством императора Юстиниана через несколько поколений после того, как империей прекратили управлять из Рима. Этот Кодекс, читавшийся и комментируемый средневековыми учеными начиная с XI века, вдохновил правовые системы большинства городов и королевств Европы.

Законы, касающиеся приданого, развода и наследства, в основном имели отношение к женщинам. Поскольку эти законы стремились к сохранению собственности, то речь шла о женщинах из владеющего собственностью меньшинства. Их подчиненность членам семьи, мужчинам, указывала на большее подчинение низших классов и женщин-рабынь, о которых законы говорили мало.

В начале периода республики pater familias, отец семейства, владел patria potestas, «властью отца». Термин pater в обоих случаях необязательно означал биологического отца, он обозначал главу семейства. Отец был человеком, распоряжавшимся собственностью домовладельца и членами его семьи. Pater familias обладал абсолютной властью, включающей в себя редко используемую власть над жизнью и смертью его жены, детей, рабов, так же как и его скота.

Дети могли «эмансипироваться». Это был акт, дарующий им автономию перед законом и право владеть собственностью. Дети мужского пола старше четырнадцати лет могли эмансипироваться особым пожалованием от отца или автоматически после его смерти. Но дети женского пола никогда не могли эмансипироваться, вместо этого они переходили из- под власти отца под власть мужа, если же они становились вдовами или, не будучи замужем, сиротами, то попадали под власть опекуна, или воспитателя.

Замужество в его традиционной форме ставило женщину под власть мужа, или manus. Он мог развестись с нею из-за прелюбодеяния, винопития или кражи предметов домашнего обихода, но она не могла развестись с ним. Она не могла самостоятельно владеть собственностью или завещать ее после смерти своим детям. Когда муж умирал, собственность, связанная с домашним хозяйством, переходила не к ней, а к его наследникам мужского пола. А когда умирал ее отец, она не могла требовать себе что-либо из семейной собственности, которая передавалась ее братьям или более дальним родственникам мужского пола. Следствием этих законов было удаление женщин из гражданского общества, основанного на владении собственностью.

В конце периода республики и в начале периода империи эти правила были значительно изменены. Женщины редко выходили замуж в традиционной форме, предпочитая форму «свободного» брака. Эта практика позволяла женщине оставаться под властью своего отца, владеть собственностью, которую он ей выделял (чаще всего «приданым», которое она могла забрать в случае смерти мужа), и получать наследство от отца. Она также могла завещать собственность своим детям и развестись с мужем, равно как и он мог развестись с ней.

Несмотря на большие послабления, женщины все равно страдали от неполноценности во времена римского права. Наследники признавались только со стороны отца и никогда со стороны матери. Более того, хотя она могла отказать свою собственность своим детям, она не могла установить преемственность этого принципа. Женщина была «началом и концом собственной семьи», жаловался юрист Ульпиан. Более того, женщина не могла играть роли в обществе. Она не могла иметь общественную приемную, представлять кого-либо перед законом или даже быть свидетельницей чьего-либо волеизъявления. Женщины имели только частную жизнь. У них не было общественного лица.

Система приданого, опекунство, ограниченные возможности женщин в передаче богатств и абсолютная политическая неполноценность – все это признаки римского права, взятые на вооружение, хотя и в измененном в связи с местными обычаями виде, средневековыми обществами Западной Европы.

Христианская доктрина и место женщины

Древнееврейская Библия и христианский Новый Завет позволили более поздним писателям ограничить место женщин пределами семьи и обвинить их в первородном грехе. Наиболее подходящими для ссылок были в этих случаях повествование о сотворении мира и человека из Книги Бытия и цитаты из посланий апостолов, определяющие роль женщины в христианской семье и общине.

В каждой из первых двух глав Книги Бытия есть повествование о творении. В первой сказано: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1:27). Во второй главе Бог создал Еву из ребра Адама (Быт. 2:21–23). Христианские теологи ссылались в основном на вторую главу Книги Бытия в своем понимании отношений между мужчиной и женщиной, истолковывая создание Евы из Адамова ребра как доказательство ее подчинения ему.

История творения во второй главе Книги Бытия привела к искушению Евы (Быт. 3) порочным змием, а Адама – Евой. Прочтение христианских теологов от Тертуллиана до Фомы Аквинского делало Еву ответственной за падение человека и его последствия. Она подстрекала к акту падения, она обманула своего мужа, она понесла большее наказание. Ее непослушание сделало необходимым воплощение и смерть на кресте Иисуса. С амвонов моралисты и проповедники веками делали женщину виновной в первородном грехе.

Послания апостолов давали первым христианам совет об организации общин верных. Среди прочих вопросов, которые в этой связи надо было отрегулировать, было и место женщин. Павел выразил благоприятное для женщин мнение в Гал. 3:28: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе». Павел также говорил о женщинах как о своих сподвижницах и ставил их наравне с собой и своими сподвижниками-мужчинами (Флп. 4:2–3; Рим. 16:1–3; 1Кор. 16:19). Но Павел ограничивал возможности женщин: «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава – Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог» (1Кор. 11:3).

Библейские высказывания более поздних авторов (хотя и приписываемые Павлу) предписывали женщинам отказ от драгоценностей, дорогой одежды и замысловатых причесок и запрещали женщинам и учить, и «властвовать над мужем», приказывая им «учиться в безмолвии со всякою покорностью», как подобает тем, кто ответственен за грех, и утешая их тем, что они спасутся через чадородие (1Тим. 2:9–15). Другие тексты более поздних посланий определяли женщин как слабый пол и подчеркивали их подчинение мужьям (1Пет. 3:7; Кол. 3:18; Еф. 5:22–23).

Эти места из Нового Завета стали арсеналом, применявшимся теологами ранней церкви, чтобы передать отрицательное отношение к женщинам средневековой христианской культуре, – прежде всего Тертуллианом («Об убранстве женщин»), Иеронимом («Против йовинианцев») и Августином («О книге Бытия буквально»).

Образ женщины в литературе средневековья

Философские, правовые и религиозные традиции, рожденные в Античности, сформировали основу средневекового интеллектуального синтеза, проповедуемого умудренными мыслителями, в основном клириками, пишущими по-латыни и группирующимися, прежде всего, в университетах. Литература на новых европейских языках, развивавшаяся наряду с ученой традицией, также говорила о природе женщины и ее роли. Средневековые рассказы, стихотворения и эпос были также полны женоненавистничества. Они изображали большинство женщин алчными и лживыми, восхваляя хороших хозяек и верных жен или женщин, подобных Деве Марии, святым и мученицам.

Есть из этого исключение в движении «куртуазной любви», охватившем южную Францию с XII века. Куртуазная любовь была эротической любовью между благородными мужчиной и женщиной, причем женщина обычно занимала более высокое место в социальной иерархии. Из постулатов куртуазной любви исходят современные западные представления о романтической любви. Это явление получило не соответствующее собственной значимости распространение, ибо оно затронуло лишь небольшую элиту и очень немногих женщин. Экзальтация возлюбленной, вероятно, не означает большее уважение к женщинам или шаг к их сексуальному освобождению. Более правдоподобно, что в нем выразились социальные и сексуальные противоречия, с которыми столкнулась рыцарская культура на историческом переломе.

Жанр куртуазного романа достиг своей вершины к XIII веку, когда широко распространенный «Роман о Розе» был сочинен двумя авторами, очень по-разному настроенными. Гийом де Лоррис сочинил первые 4 тысячи стихов около 1235 года, а Жан де Мен добавил 17 тысяч стихов (то есть больше, чем Гийом де Лоррис, в четыре раза) около 1265 года.

Фрагмент, сочиненный Гийомом де Лоррисом, строго придерживается куртуазной традиции любви. В нем поэт во сне попадает в обнесенный стеной сад, где находит волшебный фонтан, в котором отражается куст розы. Он хочет сорвать один цветок, но шипы вокруг розы не дают ему сделать это. Его ранят стрелы бога Любви, указаниям которого он соглашается подчиняться. В остальной части этого фрагмента рассказывается о неудачных попытках поэта сорвать розу.

Дальнейшая часть «Романа о Розе», написанная Жаном де Меном, также описывает сон. Но здесь аллегорические герои выступают с длинными дидактическими речами, выражая социальную сатиру на разные темы, в том числе касающиеся женщин. Поэма объясняет, что любовь – это состояние беспокойства и волнения, женщины алчны и любят манипулировать мужчинами, брак – это несчастие, красивые женщины корыстны, некрасивые – не доставляют удовольствия, а целомудренную женщину так же трудно найти, как черного лебедя.

Вскоре после того, как Жан де Мен закончил «Роман о Розе», Матеолус опубликовал свои «Сожаления» – длинную диатрибу на латыни, направленную против брака и примерно век спустя переведенную на французский язык. «Сожаления» подвели итог средневековому отношению к женщинам и вызвали важный ответ Кристины Пизанской в ее «Книге о граде женском».

В 1355 году Джованни Боккаччо написал «Корбаччо» – еще один антифеминистский манифест, по иронии судьбы принадлежащий автору, чьи другие произведения были первыми, указавшими новые направления ренессансной мысли. Перед Боккаччо появляется бывший муж его любовницы, осуждающий его неумеренную алчность и рассказывающий в подробностях о недостатках женщин. В конце Боккаччо соглашается, что «мужчины по своей природе превосходят женщин в благородстве»3, и излечивается от своих желаний.

Роль женщин. Семья

Негативное восприятие женщин, выраженное в интеллектуальной традиции, также нашло выражение в той роли, которую женщины играли в европейском обществе. Занимая подчиненное положение в домашнем хозяйстве и церкви, они были удалены и от более или менее значительного участия в общественной жизни.

Средневековое европейское домашнее хозяйство, как в Античности и неевропейских цивилизациях, возглавлялось мужчинами. Мужчина – серв, или крестьянин, феодал, городской купец, или горожанин, – голосовал, или платил налоги, или получал наследство, или играл любую признаваемую общественную роль, хотя его жена или вдова временно могла его заменить. Примерно с 1100 года положение мужчин-собственников еще более укрепилось. Наследство передавалось по мужской линии – с неприятными последствиями для женщин.

Женщина никогда полностью не принадлежала к семье мужа, а дочь – к семье своего отца. Молодой она оставляла дом отца, чтобы выйти замуж за того, кого выбирали ее родители. Ее приданым распоряжался ее муж, и обычно в случае ее смерти оно переходило к ее детям от него.

Жизнь замужней женщины была почти заполнена циклами беременности, вынашивания и кормления детей. Женщины вынашивали детей все свои детородные годы, и многие умирали при родах еще до конца этого периода. Они также отвечали за воспитание детей до 6–7 лет. В имущих классах женщинам помогали, ибо обычно кормилица кормила ребенка грудью, а слуги выполняли другие обязанности.

Женщины готовили своих дочерей к исполнению подобающих их статусу обязанностей, почти всегда связанных с тканью: прядению, ткачеству, шитью, вышиванию. Сыновей высылали из дома в качестве ремесленников или студентов, или же их подготовка к жизни проводилась их отцами в конце детства и начале отрочества. В случае смерти мужа дети жены становились предметом ответственности его семьи. Она обычно не брала с собой «его» детей при заключении нового брака или возвращении в родительский дом. Исключения иногда допускались в семьях ремесленников.

Женщины также работали. Крестьянки часто выполняли работы на ферме, купеческие жены часто выполняли обязанности своих мужей, незамужние дочери городской бедноты часто работали служанками или проститутками. Все жены производили искусно украшенные ткани и вели хозяйство, но у богатых при этом были слуги. Эти труды не оплачивались или мало оплачивались, но часто вносили вклад в формирование богатства семьи.

Роль женщины. Церковь

Участие в ведении хозяйства отца или мужа означало для женщины пожизненное подчинение другим. В Западной Европе римско-католическая церковь предлагала альтернативу карьере жены и матери. Женщина могла удалиться в монастырь, где обрекала себя на безбрачие, жизнь согласно строгим правилам общины и ежедневное участие в церковных ритуалах. Часто монастырь предполагал обучение латыни, что позволяло женщинам стать значительными учеными и писателями, равно как и переписчицами, художницами и музыкантшами. Для женщин, избравших монашество, преимущества могли быть огромными, но для многих других, помещенных в монастырь из-за родительского выбора, жизнь могла быть слишком строгой и тягостной.

Монастырская жизнь теряла свои возможности альтернативы для женщин по мере приближения нового века. Реформированные монашеские организации устрожали ответственность для связанных с ними духовных орденов. Церковь постоянно ограничивала жизнь женщин в монастырях, настаивая на более строгом мужском руководстве ею.

Женщины часто изыскивали иные возможности. Некоторые присоединялись к общинам мирянок, спонтанно распространившимся в XIII веке в городских зонах Западной Европы, особенно во Фландрии и Италии. Некоторые участвовали в еретических движениях, процветавших в средневековом христианстве. Их антиклерикальные и часто антисемейные установки особенно импонировали женщинам. В этих общинах некоторые женщины были провозглашены «святыми женщинами» или просто «святыми», а других осуждали как обманщиц или еретичек.

В целом, хотя возможности, предлагаемые женщинам церковью, были иногда неудовлетворительными, порой они богато вознаграждались. После 1520 года монастырь оставался альтернативой только на римско-католических территориях. Протестантизм породил идеал брака как героического устремления и несколько уравнял положения мужа и жены. Однако проповеди и трактаты все равно призывали женщин к подчинению и послушанию.

Другой голос. 1300–1700 годы

Женоненавистничество так долго царило в европейской культуре, что, как обнаружилось в современности, демонтаж его был монументальным трудом. Процесс начался как часть более широкого культурного движения, подразумевавшего критический пересмотр идей, унаследованных от Античности и Средневековья. Возглавили этот критический пересмотр гуманисты.

Гуманистические основы

Возникнув в Италии в XIV веке, гуманизм быстро стал доминирующим интеллектуальным движением в Европе. Распространившись в XVI веке из Италии в остальную Европу, он подпитывал литературное, научное и философское движение эпохи и заложил основу для эпохи Просвещения в XVIII веке.

Гуманисты рассматривали схоластическую философию средневековых университетов как не связанную с реалиями городской жизни. Они обнаружили в риторическом дискурсе классического Рима язык, адаптированный к гражданской жизни и общественной речи. Они выучились читать, говорить и писать на классической латыни, а иногда – на классическом греческом. Они основывали школы, чтобы обучить этому других, формируя образцы для начального и среднего образования на ближайшие триста лет.

На службе сложной правительственной бюрократии гуманисты использовали свои способности для написания красноречивых писем, произнесения публичных проповедей и формулировки общественной политики. Они разработали новую скоропись для копирования рукописей и использовали новый печатный станок для распространения текстов, для которых они разработали методы критического издания.

Гуманизм возглавлялся мужчинами, которые черпали представления о женщинах из античных текстов и обычно разделяли женоненавистнические представления античной культуры. (Женщины-гуманистки, как увидим, думали иначе.) Но гуманизм также открыл дверь к критике женоненавистнической традиции. Привлекая авторов, тексты и идеи к решению этого вопроса, он сделал возможным фундаментальный пересмотр всей духовной традиции, необходимый для освобождения женщин от культурных предрассудков и социального подчинения.

Другой голос

Другой голос раздался впервые, когда, спустя столько веков, нагнетание женоненавистнических взглядов вызвало ответ способной женщины и защитницы женщин Кристины Пизанской. Во введении к своей «Книге о граде женском» (1405) она описывает, как ее поразило чтение «Плача Матеолуса»: «Даже вид этой книги… вызвал мое удивление тем, как это произошло, что такое множество разных мужчин… так склонны выражать как в речи, так и в своих трактатах и прочих сочинениях так много порочных измышлений о женщинах и их поведении»4. Эта книга заставила ее возненавидеть себя «и весь женский пол, словно мы были чудовищами по своей природе»5.

Остальной текст «Книги о граде женском» представляет оправдание женского пола и видение идеального сообщества женщин. Будучи первой, она не только получила женоненавистническое послание, но и отвергла его. С XIV по XVII век было создано большое количество литературы, отвечающей преобладающей традиции.

Результатом был литературный взрыв, состоящий из произведений мужчин и женщин на латыни и новых языках: сочинения, перечисляющие достижения известных женщин; сочинения, отвергающие большинство обвинений в адрес женщин; сочинения, ратовавшие за одинаковое образование мужчин и женщин; сочинения, вновь и вновь определяющие роль женщины в семье, при дворе и в обществе и описывающие жизнь и опыт женщин. Недавние монографии и статьи стали намекать на большие масштабы этого явления, включающего в себя, вероятно, несколько сотен заглавий. Протофеминизм этих «других голосов» представляет существенную часть литературных трудов начала современной эры.

Каталоги

Около 1365 года тот же самый Боккаччо, чья книга «Корбаччо» содержит обычные обвинения в адрес природы женщин, написал еще одно произведение – «О знаменитых женщинах». Гуманистический трактат, базирующийся на классических текстах, восхвалял 106 женщин – из них сотню из языческих Греции и Рима и шестерых из религиозных и культурных традиций после Античности – и помогал всем читателям обратить внимание на обычно осуждаемый или пренебрегаемый пол. Взгляды Боккаччо тем не менее являются женоненавистническими, ибо он восхвалял тех женщин, кто обладал традиционными добродетелями: чистотой, безмолвием и покорностью. Женщины, активные в общественной жизни, например правительницы и воительницы, описывались как несущие ужасные наказания за вмешательство в мужскую сферу деятельности. Боккаччо писал о женщинах, но образцом для него оставался мужчина.

«Книга о граде женском» Кристины Пизанской содержит второй каталог – ответ именно сочинению Боккаччо. Если Боккаччо описывает женскую добродетель как нечто исключительное, она описывает ее как нечто универсальное. Многие женщины в истории были лидерами или оставались целомудренными, несмотря на похотливые призывы мужчин, или были визионерками и храбрыми мученицами.

Сочинение Боккаччо вдохновило серию каталогов знаменитых женщин из библейского, классического, христианского и местного прошлого: произведения Алваро де Луна, Джакопо Филиппо Форести (1497), Брантома, Пьера Ле Муана, Пьетро Паоло де Риберы (описавшего 845 фигур) и многих других. Хотя в них тоже есть немало предрассудков, эти каталоги известных женщин приучали читающую публику к возможности превосходства женщин.

Дебаты

В то же время оставалось немало вопросов: может ли женщина быть добродетельной? Может ли она совершить значительные деяния? Принадлежала ли она, строго говоря, к тому же человеческому роду, что и мужчины? Эти вопросы дискутировались больше четырех веков по-французски, по-немецки, по-итальянски, по-испански и по-английски разными авторами – мужчинами и женщинами, католиками, протестантами и иудеями – в тяжеловесных томах и веселых памфлетах. Этот литературный феномен был назван querelle des femmes – «женский вопрос».

Первый залп этой битвы прозвучал в первые годы XV века в литературных дебатах, начатых Кристиной Пизанской. Она переписывалась относительно критического отношения к участию Жана де Мена в написании «Романа о Розе» с двумя французскими гуманистами и секретарями короля Жаном де Монтролем и Гонтье Колом. Когда дело стало достоянием общественности, Жан Жерсон, один из ведущих теологов Европы, поддержал аргументы Кристины Пизанской против де Мена, ненадолго утихомирив оппозицию.

Дебаты периодически возобновлялись в течение следующих двухсот лет. «Триумф женщин» (1438) Хуана Родригеса де ла Камара (или Хуана Родригеса дель Падрона) придал теме новое звучание, представив аргументы относительно превосходства женщин над мужчинами. «Защитник дам» (1440–1442) Мартина Ле Франка еще раз нападает на женоненавистнические постулаты «Романа о розе» и приводит свидетельства женской добродетели и достижений.

Суть дебатов по женскому вопросу включена в «Придворного» – одну из самых читаемых книг своей эпохи, опубликованную Бальдассаре Кастильоне в 1528 году и немедленно переведенную на другие новоевропейские языки. «Придворный» описывает ряд вечеров при дворе герцога Урбинского, во время которых многие мужчины и несколько женщин высокого социального положения развлекаются, обсуждая ряд литературных и социальных вопросов. «Женский вопрос» – это сквозная тема всего сочинения, а третья из четырех его книг полностью посвящена ему.

В словесной дуэли Гаспаро Паллавичино и Джулиано де Медичи представляют основные требования двух традиций – преобладающей женоненавистнической и вновь возникшей альтернативной. Гаспаро говорит о врожденной неполноценности женщин и их склонности к пороку. Только вынашивая детей, они приносят пользу миру. Джулиано возражает, что у женщин есть те же духовные и умственные способности, что и у мужчин, и они могут превзойти мужчин в мудрости и действиях. Мужчины и женщины одинаковы по своей природе: равно как ни один камень не может быть более совершенным, чем другой, так и ни одно человеческое существо не может быть более человеческим, чем другое, неважно, мужчина это или женщина. Это было ошеломляющим суждением, высказанным пред такой аудиторией, как Европа.

Трактаты

Гуманизм собрал материалы для позитивного противостояния женоненавистничеству, опиравшемуся на схоластическую философию и право, и многое унаследовал от греческого, римского и христианского прошлого. Серии гуманистических трактатов о браке и семье, образовании и манерах и о природе женщин помогли выстроить новые перспективы.

Труды Франческо Барбаро и Леона Батисты Альберти, соответственно «О браке» (1415) и «О семье» (1434–1437), далеко отстояли от защиты равноправия женщин, подтверждая ответственность их за вынашивание детей и ведение хозяйства, предписывая им быть покорными, целомудренными и молчаливыми. Тем не менее они послужили новому обращению к исследованию природы женщин, ставя домашние добродетели в центр схоластического рассмотрения и вновь открывая подходящие классические тексты. Кроме того, Барбаро подчеркивал сотрудничество в браке и важность духовных и умственных качеств жены для благосостояния семьи.

Эти темы вновь появляются в более поздних трудах гуманистов о браке и положении женщин Хуана Луиса Вивеса и Эразма. Оба они относились с некоторой долей симпатии к положению женщин, не выходя за пределы обычных мужских предписаний о поведении женщин.

Взгляды, более благоприятные для женщин, характеризуют почти неизвестную работу «В похвалу женщинам» (около 1487) итальянского гуманиста Бартоломео Годжио. Приводя каталог знаменитых женщин, Годжио усомнился, что мужчины и женщины одинаковы по своей природе. Переосмысляя с совсем другой точки зрения повествование об Адаме и Еве, он считал, что женщины на самом деле выше мужчин. В этом же плане итальянский гуманист Марио Эквикола провозгласил духовное равенство мужчин и женщин в сочинении «О женщинах» (1501). В 1525 году Галеаццо Флавио Капра (или Капелла) опубликовал свой труд «О превосходстве и достоинстве женщин». Гуманистическая традиция трактатов в защиту достоинства женщин достигает кульминации в труде Генрикуса Корнелия Агриппы «О благородстве и превосходстве женского пола». Нет другой работы гуманиста-мужчины, которая так бы четко и явно представляла достоинство женщин.

Книги колдовства

В то время как гуманисты разбирались с вопросами, связанными с женщинами и семьей, другие ученые обратили внимание на то, что им казалось очень большой проблемой, – на ведьм. Учебники по охоте на ведьм, исследование колдовства и даже защита ведьм, на первый взгляд, не принадлежат к традиции другого голоса. Но они имеют к ней отношение, ибо большинство обвиненных в колдовстве были женщинами. Враждебность, вызванная предполагаемой деятельностью ведьм, была сродни враждебности в отношении женщин. Злые деяния, в которых обвиняли жертв охоты, были преувеличенными пороками, к которым, как верили многие, были склонны женщины.

Связь между обвинениями в колдовстве и ненавистью к женщинам лежит на поверхности в «Молоте ведьм» (1486) – знаменитом учебнике по охоте на ведьм, написанном двумя доминиканскими инквизиторами Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером. Здесь непостоянство, лживость и алчность, по традиции приписываемые женщинам, описываются в преувеличенном виде как основные черты поведения ведьм. Эти пороки склоняют женщину вступить в сделку с дьяволом, закрепленную сексуальным сношением, после чего она приобретает кощунственные навыки. Такие странные заявления, совсем не отрицавшиеся разумными людьми, делались интеллигентами. Немец Ульрих Молитур, француз Николя Реми, итальянец Стефано Гуаццо спокойно информировали публику о зловещих оргиях и полуночных пактах с дьяволом. Знаменитый французский юрист, историк и политический мыслитель Жан Боден заявлял, что поскольку женщины особо склонны к дьяволизму, то можно приостановить обычный ход суда, чтобы пытать тех, кто обвинялся в «чрезвычайном преступлении».

Немногие эксперты, такие как Йоганн Вайер, ученик Агриппы, выступили с протестом. В 1563 году он так объяснил феномен колдовства, не отрицая веры в дьяволизм: дьявол обманывал глупых старых женщин, предавшихся меланхолии, заставляя их поверить, что они обладали способностями волшебниц. Рациональный скептицизм Вайера, которому поверили многие ученые, помог пересмотреть традиционные взгляды на женщин и колдовство.

Произведения женщин

Ко многим категориям трудов, посвященных достоинству женщин, нужно добавить почти все работы, написанные женщинами. Пишущая женщина сама по себе является подтверждением защиты женщиной собственного достоинства.

Лишь несколько женщин можно было назвать писательницами вплоть до рассвета современной эпохи. Во-первых, они редко получали образование, которое бы позволяло им писать. Во-вторых, их не допускали к общественным должностям – администратора, бюрократа, адвоката или нотариуса, профессора университета – на которых они бы могли получить знание о многих вещах, которые грамотная публика считала достойными описания. В-третьих, культура предписывала женщинам молчание, считая речь формой разврата. Учитывая эти условия, удивляешься, что женщины еще писали. До XIV века это почти всегда монахини или религиозные женщины, чья изоляция делала их заявления более приемлемыми.

С XIV века круг жанров женской литературы расширился. Женщины продолжали создавать религиозную литературу, хотя не всегда они были монахинями. Они также писали дневники, часто считавшиеся памятными подарками для их детей, книги советов своим сыновьям и дочерям, письма к членам семьи и друзьям и семейные воспоминания, часто настолько совершенные, что их можно считать рассказами.

Немногие женщины создавали непосредственно труды, посвященные «женскому вопросу», и некоторые из них, такие как гуманистки Изотта Ногарола, Кассандра Феделе, Лаура Черета и Олимпия Мората, были хорошо к этому подготовлены. Немногие были профессиональными писательницами, живущими на доход, заработанный пером: первой среди них была Кристина Пизанская, заслуживающая того, чтобы ее выделили из числа многих других в этом и других контекстах. Кроме «Книги о граде женском» и критики «Романа о Розе», она написала «Сокровище града женского» (руководство к социальному статусу женщин), обращенную к сыну книгу советов, много придворной поэзии и полномасштабную историю царствования короля Франции Карла V.

Женщины-покровительницы

Женщины, не писавшие сами, но подвигшие к этому других, также внесли свой вклад в развитие альтернативной традиции. Высокопоставленные женщины-покровительницы поддерживали авторов, художников, музыкантов, поэтов и ученых. Такие покровительницы, родом в основном из итальянской элиты и дворов Северной Европы, непропорционально представлены как адресаты важных произведений раннего феминизма.

Для начала надо отметить, что каталоги Боккаччо и Алваро де Луны были посвящены благородной флорентийской даме Андреа Аччауоли и донье Марии, первой жене короля Хуана II Кастильского, в то время как французский перевод произведения Боккаччо был заказан Анной Бретонской, женой короля Карла VIII Французского. Гуманистические трактаты Годжио, Эквиколы, Вивеса и Агриппы были посвящены соответственно Элеоноре Арагонской, жене Эрколе д’Эсте, герцога Феррарского, Маргарите Кантельма Мантуанской, Екатерине Арагонской, жене короля Генриха VIII Английского, и Маргарите, герцогине Австрийской и правительнице Нидерландов. Только в 1696 году «Серьезное предложение дамам ради процветания их истинного и великого интереса» Марии Эстелл было посвящено принцессе Анне Датской.

Эти авторы предполагали, что их усилия будут приветствованы дамами-покровительницами, или они, возможно, писали по предложению этих покровительниц. Сами безмолвные, может быть даже не ответившие на посвящение, эти высокопоставленные женщины помогали сформировать традицию другого голоса.

Темы

Теперь уже наметились литературные формы и стили, в которых выражалась традиция другого голоса. Остается осветить основные узлы, вокруг которых выкристаллизовалась традиция. Вкратце, есть четыре проблемы, к которым вновь и вновь возвращаются наши авторы в пьесах и каталогах, стихах и прозе, трактатах и диалогах на всех языках: проблема целомудрия, проблема власти, проблема речи и проблема знаний. Из этих проблем над другими преобладает проблема целомудрия.

Проблема целомудрия

В традиционной европейской культуре, так же как и в Античности и в других культурах мира, целомудрие воспринималось как основная добродетель женщин – в противоположность храбрости, или благородству, или честолюбию, или разумности, которые рассматривались как добродетели, свойственные мужчине. Враги женщин осуждали их за ненасытную алчность. Сами женщины и их защитники – не дискутируя о цене стандарта – отвечали, что женщины были способны быть целомудренными.

Требования целомудрия удерживали женщин дома, предписывали им молчать, изолировали их, держали их в невежестве. Они были источником всех других ограничений. Почему это было столь важно в обществе мужчин, от которых не требовалось чистоты и которые чаще всего считали, что имеют право нарушить целомудрие любой встреченной ими женщины?

Женская чистота обеспечивала продолжение возглавляемого мужчинами хозяйства. Если жена мужчины не соблюдала чистоту, он не мог быть уверен в законности своего потомства. Если дети были не его, а приобретали его собственность, это уже было не его хозяйство, а чье-то еще. Если его дочь не была целомудренной, ее нельзя было отдать в дом другого мужчины как его жену, это бы его обесчестило.

Вся система целостности хозяйства и передачи собственности была связана с женской чистотой. Конечно, такое требование относилось только к классам собственников. Бедные женщины не могли надеяться сохранить свое целомудрие, особенно если были в контакте с высокопоставленными мужчинами, жертвами которых становились все женщины, кроме их родственниц.

В католической Европе требование целомудрия усиливалось моральным и религиозным императивами. Первородный грех был тесно связан с половым актом. Девственность рассматривалась как героическая добродетель, намного более впечатляющая, чем, скажем, воздержание от праздности или жадности. Монашество, культурный феномен, веками доминировавший в средневековой Европе, основывалось на отказе от плотских удовольствий. Католическая реформа XI века налагала подобные стандарты на все духовенство и предъявляла высокую сексуальную требовательность ко всем мирянам. Хотя мужчин просили соблюдать чистоту, нарушение целомудрия со стороны женщин было намного хуже: оно вело к дьяволу, поскольку Ева довела человечество до греха.

На такие требования женщины и их сторонники отвечали протестом. Более того, следуя примеру святых женщин, избегавших требований семьи и искавших религиозной жизни, некоторые женщины стали организовывать женские общины – альтернативу как семье, так и монастырю. Такой общиной был женский город Кристины Пизанской. Модерата Фонте и Мария Эстелл видели другие города. Роскошные салоны французских претенциозных дам XVII века или комфортабельные английские гостиные следующего века, может быть, родились от такого же импульса. Здесь женщины могли не только избавиться, говоря кратко, от подчиненного положения, к которому их вынуждала жизнь в семье, но они могли требовать для себя власти, применить свои способности к произнесению речей и свои знания.

Проблема власти

Женщины были исключены из сферы власти: на этом настаивала вся культурная традиция. Только мужчины были гражданами, только мужчины обладали оружием, только они могли быть вождями, лордами или королями. Были исключения, не опровергающие правило, когда жены, или вдовы, или матери занимали места мужчин, ожидая взросления мужчины-наследника. Женщина, пытающаяся править сама по себе, воспринималась как аномалия, монстр, одновременно женщина-урод и недомужчина, сексуальное недоразумение, опасное для других.

Связь этих образов с женщинами, обладавшими властью или борющимися за нее, объясняют некоторые странные черты ранней современной культуры. Королева Англии Елизавета I, одна из тех, кто имел полноценную королевскую власть в европейской истории, играла с такими образами мужчины/ женщины – показываясь своим подданным. Она была принцем, мужчиной, хотя и была женщиной. Она была также (как она утверждала) девственной, что было абсолютным условием, чтобы избегнуть нападок своих оппонентов. Екатерина Медичи, правившая Францией как вдова и регентша от имени своих сыновей, также прибегла к такой образности, защищавшей ее положение. В качестве своего символа она избрала фигуру Артемиды, андрогинной античной воительницы-героини, соединявшей в себе фигуру женщины со способностями мужчины.

Власть женщины без такой сексуальной образности, кажется, не воспринималась бы культурой. Редкое замечание было сделано англичанином сэром Томасом Элиотом в его «Защите хороших женщин» (1540), оправдывающей как участие женщин в гражданской жизни, так и их ратную доблесть. Старая мелодия была пропета шотландским реформатором Джоном Ноксом в его «Первом трубном гласе против чудовищного женского пола» (1558). Для него правление женщин, ущербных по природе своей, было преступным противоречием в терминах.

Перепутанная сексуальность в образности женских возможностей была свойственна не только правителям. Любая более или менее выдающаяся женщина была бы скорее всего названа амазонкой в честь увечивших себя женщин – воительниц Античности, которые отвергали всех мужчин, отказывались от сыновей и воспитывали только дочерей. О таких часто говорили, что «они превзошли свой пол» или обладали «мужской добродетелью», так как сам факт заветного превосходства придавал мужские качества даже женщинам. Каталоги выдающихся женщин часто изображали женщин-героинь одетыми в броню, вооруженными до зубов, подобно мужчинам. Героини-амазонки прорываются в эпос того времени – вспомним «Неистового Роланда» (1532) Ариосто и «Королеву фей» (1590) Спенсера. Превосходство женщины воспринималось как требование власти, а власть была закреплена за миром мужчин. Женщина, обладавшая такими качествами, маскулинизировалась и теряла свою женскую идентичность.

Проблема речи

Речь, подобно власти, приобретала сексуальное измерение, когда дело касалось женщин. Хорошая женщина говорила мало. Чрезмерная речь была показателем нарушения чистоты. Речью женщины соблазняли мужчин. Речью Ева вовлекла Адама в грех. Обвиняемые в колдовстве обычно также обвинялись в злоупотреблении речью, в неразумной речи или просто в чрезмерной болтовне. Такой просвещенный деятель, как Франческо Барбаро, настаивал на молчании женщины, в котором он видел признак ее полного согласия с волей ее мужа и ее неоскверненную добродетель (ее чистоту). Другой итальянский гуманист, Леонардо Бруни, давая совет об образовании благородной женщины, удерживал ее не от речи, а от речи на публике, что было предусмотрено только для мужчин.

С проблемой речи была связана проблема одежды, еще одной формы самовыражения. Воспринимая задачу доставлять удовольствие мужчинам как свое главное задание, элитарные женщины уделяли внимание одежде, прическе и использованию косметики. Духовенство и близкие к нему моралисты осуждали эту практику. Умелый подбор одежды и украшений должен был представлять статус мужа или отца женщины. Другие вольности в одежде считались сродни разврату.

Проблема знаний

Когда итальянская благородная женщина Изотта Ногарола стала приобретать репутацию гуманистки, ее обвинили в кровосмешении. Это был впечатляющий случай того, как ученость женщины связывалась с нечистотой. Подобные случаи вынуждали образованных женщин скрывать свою образованность или неустанно заявлять о своей героической чистоте.

Если образованных женщин преследовали подозрениями в неправильном сексуальном поведении, то женщины, пытавшиеся получить образование, сталкивались с еще более устрашающим препятствием – предположением, что они по своей природе неспособны к учению, а разум скорее является достоянием мужчин. Так же, как женщины защищали собственную чистоту, женщины и их защитники настаивали на способности женщин к получению знаний. Главный труд автора-мужчины о женском образовании, «Об образовании христианки» Хуана Луиса Вивеса (1523), признавал способность женщины к знаниям, но все равно заявлял, что женское образование должно ориентироваться на ее чистоту и ее будущее в домашнем хозяйстве. Женщины-писательницы следующих поколений – Мари де Гурнэ во Франции, Анна Мария ван Шурман в Голландии, Мария Эстелл в Англии – заговорили о других возможностях для женщин.

Пионерами женского образования стали итальянские женщины-гуманистки, сумевшие достичь знания латыни и классической и христианской литературы, равного знаниям выдающихся мужчин. Их труды имплицитно и эксплицитно поднимают вопросы социальной роли женщин, определяя круг проблем, с которыми сталкивались женщины, стремившиеся нарушить поставленные им культурные границы. Подобно Кристине Пизанской, достигшей прекрасного образования, благодаря подготовке, данной ей отцом и собственным усилиям, эти женщины самой постановкой вопроса о своем образовании показали важность получения соответствующей подготовки. Только когда женщины будут образованы по тем же стандартам, что и лидеры-мужчины, они смогут возвысить другой голос и настаивать на собственном достоинстве как человеческих существ, морально, интеллектуально и юридически равных мужчинам.

Другой голос

Другой голос, голос протеста, в основном принадлежал женщинам, но не только им. Он звучал на новоевропейских языках и на латыни, в трактатах и диалогах, пьесах и поэзии, письмах, дневниках и памфлетах. Он проникал сквозь стену женоненавистнических верований и поднимал знамя, определяя свои требования. Женщина была равна мужчине (или даже превосходила его) во всех основных областях жизни – моральной, духовной, интеллектуальной. Женщины были способны к самому высокому образованию, к самому высокому общественному положению и влиянию в общественной сфере и к тому, чтобы убедительно говорить и писать. Последний бастион мужского превосходства, воздвигнутый на понятиях первостепенной для женщины ответственности в ведении домашнего хозяйства и требовании женской чистоты, еще не подвергался атаке, хотя концепции женских производственных общин как альтернативы семьи показывают, что эта проблема была осознана.

C 1300 по 1700 год другой голос оставался только голосом, притом не всегда четко различимым. Он не привел (пока еще) к изменению социальных канонов. На самом деле вплоть до текущего момента они еще кардинально не поменялись. Но призыв к справедливости, раздавшийся еще шесть веков назад со стороны тех, кто писал в традициях другого голоса, должен быть признан как источник и начало зрелой традиции феминизма и перестройки социальных институтов современной эпохи.

Введение от Ринальдины Расселл6

В 1509 году Генрикус Корнелий Агриппа произнес на латыни в университете Доле речь о благородстве и превосходстве женщин, в некоторых отношениях оригинальную. Не удовлетворяясь простым перечислением знаменитых женщин прошлого, как это сделали его самый знаменитый античный предшественник Плутарх и самый знаменитый ренессансный предшественник Боккаччо7, Агриппа доказывал, что женщины были равны мужчинам во всех значительных видах деятельности, в том числе и общественной, куда они долгое время не допускались. Он поставил вопрос о причинах этого недопущения и нашел ответы, связанные не с полом, а с социальными условиями, образованием и предрассудками их более могущественных угнетателей. Интересно, что Агриппа не верил, что его торжественная речь была одной из самых важных его работ. В этом отношении он напоминает Эразма Роттердамского (1467–1536), чья «Похвала глупости» (написанная в 1509 году и опубликованная в 1511 году) сейчас является самым читаемым из его многочисленных произведений.

Тем не менее, когда эта речь была напечатана в 1529 году (это была одна из его первых печатных работ), она была почти немедленно переведена на французский, английский, итальянский и немецкий языки. Ее влияние на протяжении XVI века было огромным и продолжалось и в следующем столетии, а ее текст подвергался плагиату по всей Европе. Справедливо говорить, что влияние его труда «Об оккультной философии» или его трактата «О тщете наук и искусств», оба из которых сохраняли свой престиж долгое время, было превзойдено переводимой нами краткой речью. И все-таки ее влияние не было признано, потому, возможно, что предмет речи считался незначительным вплоть до нынешнего времени. Шарль Науэрт в биографии Агриппы 1965 года вообще не упоминает эту речь, когда говорит о влиянии Агриппы.

В чем же заключается сила этого произведения? Очевидно, в сочетании двух факторов: личности самого Агриппы и использовании им приема литературного парадокса ради опровержения женоненавистнических измышлений о женском теле в греческой медицине, Библии, римском и каноническом праве, теологии, философии, морали и политике. Его цитаты из изречений знаменитых женщин использовались, чтобы усилить его аргументы, а не просто для того, чтобы просто перечислить известных (и в некоторых отношениях отклоняющихся от нормы) женщин.

Жизнь и творчество Агриппы

Жизнь Корнелия Агриппы можно обоснованно разделить на четыре периода: образования и ранней славы, 1486–1510; пребывания в Италии, 1511–1518; крушения надежд и депрессии, 1518–1528; и публикации его трудов, 1529–15358.

Первый период, включающий в себя его речь о женщинах, характеризовался преобладанием его исследований оккультной философии и закончился с завершением его труда «Об оккультной философии» (1510), ставшего краеугольным камнем его славы при жизни и позже. Он родился в Кельне 14 сентября 1486 года и поступил в Кельнский университет 22 июля 1499 года, когда ему не было 13 лет. Получил степень лиценциата искусств 14 марта 1502 года, и это единственная степень, которой он когда-либо был удостоен9. О годах с 1502 по 1507 ничего не известно. Оставив Кельн, он вел жизнь странника, во время которой «не жил ни в одной стране более семи лет, ни в одном городе более четырех»10. К 1507 году он был в Париже. Но затем, между 1507 и 1509 годами, он был вовлечен в некую интригу в Испании, очевидно, находясь на службе императора Максимилиана.

В 1509 году Агриппа вернулся во Францию, где прочитал лекцию, которую мы предлагаем вниманию читателя и которая послужила введением к курсу лекций о сочинении Иоганна Рейхлина «О чудесном мире»11. Хотя Агриппе было только 23 года, он уже был известен к этому времени из-за своего интереса к prisca theologia, которая простиралась от Моисея до мудрецов Египта (Гермес Трисмегист), Персии (Зороастр), Греции (от Орфея и Пифагора до Платона и платоников). В конце XV века эти тексты были переведены на латинский язык флорентийским философом Марсилио Фичино (1433–1499) и истолкованы в комментариях самим Фичино и его коллегой Джованни Пико делла Мирандола (1462–1493). Считалось, что эти древние авторы обладали мудростью, которая, если бы ее узнали, стала бы ключом к великой власти. Шарль Науэрт, крупнейший современный биограф Агриппы, описывает его синоптическое видение философии:

«Мировоззрение Агриппы соответствует временам эллинизма и средневековья. Все части вселенной тесно связаны между собой, высшее управляет непосредственно предшествующим ему низшим и управляется своим собственным высшим. На вершине этой иерархии находится Архетип, Бог, верховный правитель, передающий свою власть через всю эту систему. Человеческая душа может вознестись через эту иерархию и таким образом достигнуть власти высших уровней, даже власти Бога. Эта доктрина мистического восхождения через иерархию существ является одной из основ магии. Другая основа – это вера в то, что все существа настолько тесно связаны между собой, что то, что влияет на одну часть, неизбежно влияет и на все другие. Или, используя сравнение самого Агриппы, синхронность между частями целого такова, как между двумя арфами, настроенными на один диапазон. Если тронуть струны одной арфы, струны другой также завибрируют»12.

Лекции Агриппы были хорошо посещаемы. Он стремился к постоянной университетской должности в Доле и мог бы получить ее, если бы не обвинение Жана Катилине, главы францисканцев провинции Бургундии. Он заявил, что Агриппа – «жидовствующий еретик, который ввел в христианские школы преступное, осужденное и запрещенное искусство Каббалы и который презирает Святых Отцов и католических ученых и предпочитает Священному Писанию иудейские еретические искусства и Талмуд»13. Агриппа отвечал, что он не еретик, но добавил, что также не осуждает ученость раввинов.

Нападки Катилине отражали негативное отношение к еврейской литературе, возраставшее на теологическом факультете в Доле14. Оно возрастало всюду вообще. Через год после лекций Агриппы разразился конфликт между Пфефферкорном и Рейхлином. Иоганн Пфефферкорн (1469–1521), выкрест, потребовал от императора конфискации и уничтожения всех еврейских книг. Император Максимилиан решил посоветоваться с учеными, изучавшими Библию, и только Иоганн Рейхлин был единственным ученым, защитившим еврейские книги, сказав, что лишь в двух из них были нападки на христианство и раввины запретили их, все остальные книги были безвредны. Тогда Пфефферкорн напал на Рейхлина, который ответил ему тем же. Доминиканцы и теологи Кельна поддержали Пфефферкорна, в то время как большинство гуманистов поддержали Рейхлина. После 1517 года на этой ссоре отразились противоречия, затронувшие Лютера и реформацию. Папа Лев Х в конце концов выступил против Рейхлина в 1520 году, хотя Рейхлину не причинили вреда, если только не считать больших расходов, ушедших у него на свою защиту15.

В 1510 году Агриппа посетил аббата Тритемиуса (1462–1516), одного из самых знаменитых философов-оккультистов в его родной Германии, вдохновившего его на продолжение поисков древней премудрости; позднее, в том же самом году, он завершил первоначальную версию трактата «Об оккультной философии», который посвятил Тритемиусу. Этот труд циркулировал в списках в течение многих лет, вплоть до публикации в 1533 году существенно расширенного издания. Также в 1510 году он посетил Джона Колета (1467–1519), одного из самых известных гуманистов и церковных деятелей Англии, вместе с которым изучал послания апостола Павла. Находясь в Лондоне, он написал ответ на нападки Катилине.

Второй период жизни Агриппы – это годы, проведенные им в Италии, 1511–1518. Кажется, что первоначально он выполнял военную миссию при императоре Максимилиане, но его основным интересом оставалась древняя теология. В 1515 году он читал лекции в Павии о герметическом Поймандре. В трактатах, сочиненных в Италии: «Молитве при чтении „Пира“ Платона» (ок. 1515), «О трех путях познания Бога» (ок. 1516) и «Диалоге о человеке» (1516) – он обращается к теме веры в герметические писания, восстановленные благодаря работам Фичино. В Италии Агриппа также заключил первый из трех своих браков с итальянкой из Павии, в 1517 году у пары родился сын16.

Третий период жизни Агриппы можно назвать временем кризиса среднего возраста. Хотя это мало связано с возрастом, а более основано на личности Агриппы и обстоятельствах, но он наполнен конфликтами, разочарованием и даже депрессией. Все начиналось в довольно благоприятной обстановке. Он вернулся из Италии, чтобы получить должность оратора и адвоката в вольном императорском городе Меце. Здесь его склонность к противостоянию устоявшимся идеям стала создавать ему трудности. До февраля 1519 года он написал трактат «О первородном грехе», в котором утверждал – вразрез с традиционным мнением – что первородный грех означал акт сексуальной связи между Адамом и Евой17. Даже более значительными по влиянию оказались некоторые дискуссии, в которые он оказался втянутым и которые были восприняты как доказательство связи с лютеранской Реформацией. Агриппа читал некоторые сочинения Лютера, и, хотя он никогда не поддерживал Реформацию, некоторые из его друзей, которых он потом оставил в Меце, поддерживали ее18. Более важным для него было то, что он защищал женщину, обвиненную в колдовстве (доказав, среди прочего, что ее обвинители хотели лишить ее имущества)19. Он также стяжал дурную славу, достигшую кульминации в том, что его изгнали с амвона как еретика. Он защищал мнение французского гуманиста Жака Лефевра д’Этапля (1455–1536), что святая Анна, мать Девы Марии, не была (как утверждала средневековая традиция) матерью еще двух дочерей от двух последующих браков и что всех дочерей звали Мария. Возникшие при этом противоречия затруднили пребывание Агриппы в Меце, и он уехал в 1520 году, хотя был в городе весной 1521 года, когда умерла его жена.

Позднее в этом же году он на два года перебрался в Женеву, где женился во второй раз (в ноябре 1521 года). Его жена-француженка до своей смерти в 1529 году родила ему четырех сыновей и дочь. Дочь и один сын умерли в юности. По крайней мере три сына (Аймон, Анри и Жан) пережили его, обосновавшись во Франции. После смерти второй жены он писал: «Если между нами возникало чувство гнева, оно прекращалось до захода солнца». Ранее он называл ее благородной и прекрасной и говорил, что не знает, какая из его двух жен была более любящей и покорной20. Это замечание обнаруживает его традиционное отношение к женщинам.

Ему казалось, что он нашел более прибыльное ремесло, которое он и искал, когда в 1524 году он был приглашен к французскому двору и избрал себе местом пребывания Лион, где стал личным врачом Луизы Савойской, королевы-матери21. Он провел там почти четыре года (самое длительное его пребывание в одном месте со времен его детства). Первые два года были достаточно приятными, но потом он сумел обидеть свою покровительницу отказом составить гороскоп для короля. Время было для Франции напряженным: Франциск проиграл битву при Павии и был взят в плен испанцами в 1525 году, Луиза в его отсутствие управляла страной в 1525–1526 годах, действенно защищая его интересы. Едва он вернулся на трон, как королева-мать попросила Агриппу составить гороскоп для сына. Агриппа не только отказался, предложив королеве-матери найти своим талантам лучшее применение, чем «астрологи ческие суеверия», но он открыто высказал предположение (в письме, показанном королеве-матери), что, если бы он составил гороскоп, тот был бы неблагоприятен для короля и благоприятен для его соперника герцога Бургундского. Откровенность Агриппы включала в себя предсказание о том, что король умрет в течение шести месяцев22. Неудивительно, что его удалили от двора и что последний год во Франции он прожил в большой бедности и с возрастающим чувством горечи.

Его несчастья не помешали его попыткам вернуть себе милость двора, и поэтому он посвятил Маргарите Ангулемской, сестре Франциска I, королеве Наварры и автору «Гептамерона»23, «Речь о святости брака» (1526), в которой заявил, что каждый (кроме тех, кто холоден по природе своей или является профессиональным религиозным деятелем) должен вступить в брак, дабы избежать блуда. Он применял это требование прежде всего к мужчинам, в отличие от преобладающей тенденции применять его к женщинам. Он настаивал на том, что цель брака не получение потомства, а сотрудничество и что поэтому люди должны жениться по любви, а родители не должны заставлять детей вступать в брак против их воли. Он заявлял здесь, как и в своей ранней речи о благородстве женщин, что злые жены встречаются только у злых мужей. Трактат осудили за гетеродоксию, и он не достиг своей цели, хотя Агриппа пытался защитить его и даже перевел на разговорный язык.

Два из его важных трудов были созданы на грани отчаяния: «Против языческой теологии» (июнь 1526 года), в котором он защищал примат веры над разумом, и «О тщете наук и искусств» (конец лета 1526 года). Это самые распространенные и известные его труды. В них он отрекается от всех человеческих наук и искусств, даже тех, которые рассматривал в трактате «Об оккультной философии», подчеркивая превосходство Евангелия над всякой человеческой премудростью.

Буквально все, что задумал написать Агриппа, было написано. В последний период его жизни, его самые счастливые годы, он занимался публикацией своих трудов. Он начал это делать в 1529 году, когда ему разрешили покинуть Францию и отправиться в Антверпен. Счастье его было омрачено смертью жены от чумы в августе 1529 года.

Речь Агриппы о женщинах, написанная и произнесенная в 1509 году, была среди первых его опубликованных работ. Она привела к его назначению 27 декабря 1529 года императорским архивистом и историографом при дворе Маргариты Австрийской24. Маргарита, однако, не оставалась к нему благосклонной. В 1530 году первое из многих изданий «Тщеты» было опубликовано. Разгневанная его нападками на монахов, Маргарита, не поставив в известность Агриппу, 1 сентября 1530 года отправила книгу на теологический факультет Лёвенского университета для расследования. Если бы она не умерла в декабре 1530 года, Агриппу могли начать преследовать за отсутствие благочестия, хотя нападки на монахов не бросали вызов церковной доктрине и, следовательно, не являлись еретическими25.

В июне 1532 года Агриппа переехал в Кельн, где опубликовал существенно расширенное издание «Об оккультной философии» в 1533 году (первая книга была опубликована в 1531 году). Его последние письма относятся к этому же периоду. Из поздних рассказов о его жизни следует, что он женился в третий раз, но вскоре развелся и переехал во Францию, сначала в Лион, а затем в Гренобль, где и умер в безвестности и был погребен в 1535 году. Полное собрание его сочинений было опубликовано в Лионе около 1600 года (переиздано в 1970 году).

Кажется, Агриппа представляет собой классический случай разделенного сознания. С одной стороны, он верил, что оккультные силы могут получить власть над вселенной, с другой – вообще скептически относился к возможностям знания. Как можно примирить, и можно ли, эти две стороны его личности?

Присутствие двух явно противоположных друг другу начал – магии и скептицизма – в мышлении одного человека беспокоило многих современников Агриппы. Сомнения, выраженные в «Тщете», помогли сформировать легенду о Фаусте – Кристофер Марлоу сделал Агриппу прототипом героя своей драмы «Трагическая история доктора Фаустуса» (1595).26 Более двух столетий спустя Гете, создатель еще одного Фауста, был глубоко шокирован, прочитав «Тщету»27. В апологии, написанной ради защиты книги от нападок лёвенских теологов, Агриппа говорил, что «он только ораторствовал», «что многое из сказанного им было шуткой»28. То же самое он говорил о своей лекции о женщинах29.

Самый крупный современный биограф Агриппы утверждает, что противоречие в мыслях Агриппы было только кажущимся30, а «недоверие к возможностям человеческого разума достичь правды было главной предпосылкой оккультизма более, чем продуктом разочарования в нем»31. Даже ранний интерес Агриппы к оккультной философии основывался на фундаментальном сомнении в возможностях человеческого разума и попытке преодолеть его через авторитет античности, особенно мистической античности неоплатонизма, философии, посвященной не только пониманию космоса, но также восхождению души индивида к Богу. Агриппа долго жил надеждой, что на следующей странице прочтет нечто такое, что успокоит его сомнения. Этого не только не случилось, но он испытал более развращающие влияния. Одно из них было библейским фидеизмом, теорией, что вера в Библию как слово Божие не требует рационального оправдания. Другое было древним скептицизмом, в своей самой догматической форме, то есть теорией, что знание невозможно, а в недогматической форме – теорией, что следует прекратить рассуждение о том, можно ли получить знание о чем-либо. Эти влияния приобретают первостепенную важность в «Тщете».

Его последним прибежищем стал мистический опыт, но поскольку он признал, что никогда его не испытывал, то остался в преддверии знания. Науэрт заключает, что «ум Агриппы неуверенно колебался между интеллектуальным отчаянием, с одной стороны, и всепоглощающей верой, с другой»32. Лекция Агриппы о женщинах подтверждает анализ Науэрта: она была прочитана примерно тогда, когда он написал трактат «Об оккультной философии» (1510), который поддерживает возможность полного знания, но выражает скептицизм относительно полученной премудрости, присущий «Тщете» (1526). В ее первой главе, например, он утверждает, что «все науки – не что иное, как решения и мнения людей», а дальше добавляет, что «все можно опровергнуть так же легко, как и доказать, и нет столь сильного аргумента, которому нельзя было бы противопоставить еще более сильный»33.

Когда Агриппа говорит о юридических и политических учреждениях, он подчеркивает, что законы субъективны, они основываются на воле законодателей; говоря так, он не проводит различия между законом языческим и Моисеевым. И не только христианский Ветхий Завет, но и апостолов Нового Завета можно осудить за отпадение от правды34. В самом деле, «каждый человек лжет, и только Христос, человек и Бог, никогда не был и не будет уличен во лжи»35. «Если Библия отличается ограниченностью, присущей любой другой книге, насколько же это еще более справедливо в отношении теологов, философов, врачей и законников? Если люди изобрели науку, не является ли каждый человек лжецом, в том числе и тот, что приносит пользу?»36

Хотя последняя проверка правды – это Христос, проблема заключается в том, что если авторитет церкви и Библии поставлен под вопрос, то как достигнуть Христа? Единственный другой путь к правде, по мнению Агриппы, – это опыт, полученный благодаря чувствам. Он признает, что узнанное должно согласовываться с чувствами и что чувства ведут нас к тому, что можно познать. Но чувства могут и обманывать. И не могут ничего доказать с точностью, не могут сообщить нам о причинах вещей, так что конечная истина недоступна чувствам и, следовательно, недоступна вообще37. Мы можем узнать часть истины, но не ее самое.

Как скептицизм в отношении авторитетов прошлого, так и эмпиризм очевидны в речи Агриппы о женщинах. Все его аргументы следуют из нескольких основных предпосылок: он считает, что угнетение женщин, поддерживаемое врачами, философами, Библией, теологами и юристами, основывается на обычае, а все обычаи произвольны, так что нет теологического оправдания для статус-кво, и, основываясь на текстах, на которых базируются требования угнетения женщин, можно прийти к противоположному результату.

Из речи Агриппы можно сделать подобные выводы. Он уничтожает всю благоприобретенную мудрость, рассматривая женщин со всех авторитетных точек зрения и доказывая противоположное им. Противоположное приниженному статусу женщины мнение – это не их равенство, а их превосходство. И это становится его тезисом. Агриппа преуспел в привлечении к себе всеобщего внимания, равно как и в том, что привел многих к тому, чтобы идти по его следам и присвоить себе его сочинения. Вопрос о серьезности его намерений бледнеет перед лицом вдохновенной им литературы и ее важности в формировании новых отношений, которые окажутся плодотворными.

Содержание и анализ речи

Наш перевод разделен на десять частей для удобства читателя, в латинском тексте Агриппы нет разделения на части. Можно вкратце суммировать содержание речи. Агриппа начинает с констатации своего согласия с философской и теологической традицией, заявлявшей, что у мужчин и женщин одна и та же душа (они принадлежат к одному и тому же роду человеческому). Но его заключения весьма отличаются от тех, к которым пришли его предшественники. По порядку сотворения женщины отличаются превосходством, и их превосходство включает в себя следующие моменты, обсуждаемые по очереди: женщина – последняя из сотворенных земных существ (и, следовательно, воплощение совершенства); она была сотворена в Раю (в то время как Адам был сотворен за его пределами), она была создана из более совершенного материала (ребра Адама, а он был создан из праха). Повествования из Книги Бытия (главы 1 и 2) читаются в пользу женщин. Высшая красота женщины демонстрируется ее большей, по сравнению с мужчинами, близостью к Богу. Ее физическая красота – описанная с удивительными подробностями – указывает также на ее духовную красоту. Бог не создал в мире ничего лучше женщин – также указывают на их превосходство скромность, чистота, главная роль в деторождении, богобоязненность и сострадание, большая способность к сексу, такие позитивные состояния, как беременность и менструация, способность к зачатию без мужчины, превосходное красноречие. Священное Писание не только подтверждает эти добродетели, но также доказывает, по контрасту, что первородный грех вошел в мир через Адама, а не Еву. Христос принял вид мужчины, потому что надо было искупить мужчину. Но Христос выбрал рождение от женщины без участия мужчины и явился прежде всего женщинам после своего воскресения. Писание далее доказывает превосходство женщин, смотря более благожелательно на плохие деяния женщин, чем на хорошие деяния мужчин (эта дискуссия пересматривает тезис из «Книги о Премудрости Иисуса, сына Сирахова. 42:14», который утверждает, что плохие деяния мужчин лучше хороших деяний женщин). Многие примеры взяты из Писания (из которого была заимствована противоположная точка зрения). Подкрепляя этот аргумент заявлением, что самым благородным из всех созданий была женщина (Дева Мария), самым порочным – мужчина (Иуда), Агриппа, естественно, подходит, также опираясь на Писание и многие другие примеры, к идее о большей порочности мужчины. Противоположное мнение о том, что женщины более благородны и целомудренны, более верны в супружеской любви, более скромны и благочестивы, доказывается на множестве примеров. Также цитируются и примеры, содержащие противоположный смысл, но в этих случаях говорится, что если женщины плохи, то это вина мужчин, которые сделали их такими. Женщины первыми посвятили свое целомудрие Богу, были более вдохновенными пророчицами, чем мужчины, и смело претерпели мученичество. Стойкость некоторых привела к тому, что в их честь были названы книги Библии. Женщины несут ответственность за обращение многих людей в христианство. Фактически их деятельность в мире параллельна во всех областях деятельности мужчин. Женщины были жрицами, пророчицами, волшебницами и философами, они сочиняли поэзию и юридические отчеты, они мастерицы красноречия, они превосходно себя проявили в диалектике и медицине, выказали великую мудрость и управляли государствами, были основательницами империй, изобретательницами букв и искусств и спасали народы благодаря своей смелости. Женщины сыграли важную роль в основании Рима и всегда в нем почитались – последнее доказывалось на многих примерах. Были такие культуры, в которых мужчины и женщины менялись ролями, исполняемыми ими в нашей культуре. Лишь социальный обычай, основанный на тирании мужчин, мешал и мешает женщинам исполнять общественные должности и принимать на себя социальную ответственность.