Рок небес бесплатное чтение

Mary Robinette Kowal

THE FATED SKY

Copyright © 2018 by Mary Robinette Kowal

Fanzon Publishers

An imprint of Eksmo Publishing House

Illustrations by GREGORY MANCHESS

© Е. Зудова, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Посвящается моей племяннице Лоре Олафсон,

которая смело идет вперед.

• Когда помочь себе ты можешь сам,
• Зачем взывать с мольбою к небесам?
• Нам выбор дан. Те правы, что посмели;
• Кто духом слаб, тот не достигнет цели.
• Любимый так высок, я так низка,
• Взираю на него издалека.
• Но большие, чем скромность и величье,
• Природа может сочетать различья.
• «Несбыточно!» – так говорит лишь тот,
• Кто мешкает, колеблется и ждет.
• Возможно ль, чтоб любовь не победила,
• Когда в ней есть и мужество, и сила?
• Болезнь монарха… Ошибусь ли я?
• Но я решилась. Мысль тверда моя!
• – Елена. «Конец – делу венец»

Уильям Шекспир[1]

Глава первая

РУКОВОДИТЕЛЬ МАК ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ

ОТ СОКРАЩЕНИЙ БЮДЖЕТА

Автор: Джон У. Финни

Специально для «Нэшнл Таймс»

16 августа 1961 г.

Сегодня Гораций Клемонс, глава Международной космической коалиции, предостерег Организацию Объединенных Наций, заявив, что любые сокращения и без того минимального бюджета на освоение космоса приведут к невозможности провести пилотируемый полет с высадкой на Марс в этом десятилетии. Он также предупредил, что любые отсрочки в плане программы освоения Красной планеты повысят стоимость первой экспедиции на Марс, которая на настоящий момент, согласно расчетам, составляет 20 миллиардов долларов США. Клемонс заявил, что в результате сокращения годового бюджета на 600 миллионов, произведенного Конгрессом Соединенных Штатов Америки, МАК пришлось пожертвовать «страховкой», которая была включена в программу «на случай непредвиденных и непреодолимых технических проблем», а также отложить крайне важные экспериментальные полеты на космическом корабле «Сигнус».

А вы помните, где вы были, когда зонд «Дружба» достиг Марса? Я собиралась возвращаться с Луны. Я тогда находилась на базе «Артемида» на трехмесячной вахте и возила геологов из нашей крошечной колонии на изыскания в разных районах.

Хотя всех нас называли космонавтами, только несколько человек были пилотами. Под этим гордым званием я имею в виду славную профессию водителя автобуса. Остальные две сотни «жителей» базы приходили и уходили: зависело это от требуемой квалификации. И только около пятидесяти человек были постоянными обитателями подземных бункеров, которые мы называли своим домом.

Вместе с половиной обитателей базы я то ли прыгала, то ли шагала по погребенной под поверхностью Луны трубе, похожей на кротовый ход. Эту трубу мы прозвали «Бейкер-стрит», а вела она к нашему «Мидтауну»[2]. Из-за отсутствия вокруг Луны плотной газовой оболочки, которая могла бы защитить нас от космического излучения, нам пришлось поскрести грунт и зарыть трубы-тоннели в слое реголита. С точки зрения эстетики экстерьер базы напоминал разрушающийся замок из песка. Внутри же почти все поверхности были покрыты гладким прорезиненным слоем, в котором то тут, то там мелькали световые шахты, алюминиевые опоры и гермостворки.

Одна из дверей с шипением открылась, и из нее, держась за ручку, выскочила Николь. Потом она потянула ее обратно и плотно закрыла за собой.

Я широко расставила ноги, чтобы не улететь вперед после последнего приземления. Николь прилетела сюда по ротации на последнем корабле, и я была чертовски рада ее видеть.

– Доброе утро.

– А я думала, ты уже должна лететь на Землю.

Как и я сама, Николь была в легком герметичном комбинезоне, а к поясу у нее крепился прорезиненный защитный шлем – прямо как противогаз в военное время. Не ахти какая защита, но в случае внезапной разгерметизации труб эти штуки могли подарить нам десять минут на то, чтобы мы добрались до безопасного места.

– Так и есть, но я не могла пропустить высадку первого зонда на Марсе. – В тот момент я несла вахту в должности второго пилота маленького челнока, направлявшегося с базы на орбитальную станцию под названием «Лунетта», принадлежавшую МАК. По правде говоря, это был всего-навсего космический автобус, но все большие звездолеты вроде кораблей класса «Солярис», направлявшихся с «Лунетты» на Землю, управлялись мужчинами. Впрочем, я не воспринимаю это близко к сердцу, ничего такого. Я похлопала ладонью по вещевому мешку, который висел у меня на плече. – После этого я сразу полечу на «Лунетту».

– Передай от меня привет горячему душу. – Мы вместе отправились дальше по Бейкер-стрит, передвигаясь длинными прыжками. – Как думаешь, мы увидим марсиан?

– Вряд ли. Планета кажется такой же пустой, как и Луна. По крайней мере, на снимках с орбиты. – Мы добрались до конца туннеля. Показатели перепада давления на панели у двери обещали 0,34 бара, так что я нажала на трещоточную рукоять, чтобы открыть створку. – Натаниэль говорит, что он себе клыки вырвет, если там и впрямь обнаружатся марсиане.

– Весьма… выразительно. Кстати говоря, как у него дела?

– Хорошо. – Я потянула дверь. – Он в последнее время только и говорит, что о… м-м-м… запуске ракет.

Николь со смехом скользнула в шлюзовый отсек, отделявший Бейкер-стрит от Мидтауна.

– Серьезно, вы двое будто новобрачные.

– Да я даже дома не бываю!

– Надо тебе его снова сюда позвать в гости. – Она подмигнула. – Сейчас ведь уже есть вариант с отдельным жилым модулем.

– Да… Только вам с сенатором надо посерьезнее отнестись к той проблеме, что вентиляция слишком хорошо проводит звук.

Я начала толкать люк обратно.

– Подержите дверь!

Со стороны Бейкер-стрит к нам приближался неровными прыжками Юджин Линдхольм. Если вдруг вам никогда не доводилось видеть, как люди передвигаются в условиях слабой гравитации, то выглядит это примерно так, как если бы маленький и еще неуклюжий ребенок скакал со скоростью гепарда.

Я открыла дверь пошире. Юджин неловко скорректировал курс и врезался головой прямо в косяк, пролетая через проем.

– Ты в порядке?

Николь ухватила его за руку, не давая улететь дальше.

– Спасибо.

Он прижался одной рукой к потолку, чтобы восстановить равновесие. В другой руке он держал стопку бумаг.

Николь бросила на меня беглый взгляд, а затем двинулась к люку, который вел в Мидтаун. Я кивнула и закрыла дверь, выходившую на Бейкер-стрит, но Николь к своему люку не притронулась.

– Что ж… Юджин. Как человек, который летает с Паркером… – Она кивнула головой на бумаги в его руке: – Ты не хочешь «случайно» что-то из этого выронить?

Он ухмыльнулся.

– Если ты вдруг надеешься увидеть график дежурств, у меня тут всего лишь вырезки рецептов для Миртл.

– Проклятье.

Она открыла люк, и мы направились в Мидтаун.

От перепада давления на нас хлынул запах, который весьма редко можно встретить на Луне. Глинистый, яркий и теплый аромат воды. В центре колонии был широкий открытый купол, куда через светофильтр проникал свет, питавший растения. Это строение стало первым постоянным сооружением на базе.

Территория вдоль стен была поделена на жилые модули. Порой мне хотелось снова спать там, но новые помещения для пилотов были очень удобно расположены – рядом с аэродромом. В других модулях, помимо всего прочего, находились офисы и наш единственный ресторан. Еще тут были барбершоп, магазин секонд-хенда и «музей искусства».

В самом центре приютился крошечный «парк». Этот самый парк занимал площадь не больше двух широких кроватей, а в его центре пролегала тропинка. Но тут было зелено.

Что же мы выращивали в этой всеми силами окультуренной почве? Одуванчики. Оказалось, что при правильном приготовлении они довольно вкусные и питательные. Еще один всеобщий любимчик – опунция. У нее очень красивые цветки со сладкими стручками и плоские листья-подушечки, которые можно пожарить или запечь. Выходит, что многие сорняки отлично годятся для выращивания в бедной почве.

– Вот это да! – Юджин хлопнул себя по бедру. – Одуванчики вовсю цветут. Миртл угрожала попробовать свои силы в изготовлении вина из одуванчиков.

– Под словом «угрожала» ты имеешь в виду «обещала»? – Николь проскакала мимо грядок. – Ах да, Эльма, когда вернешься домой, можешь еще передать от меня привет сухому мартини.

– Сделаю двойной.

Я думала, что мы станем одними из первых поселенцев на Луне вместе с Натаниэлем, но после строительства базы «Артемида» коалиция переключила свое внимание на освоение Марса, и ему пришлось остаться на Земле для разработки планов.

В МАК только и разговоров, что о Марсе. О нем говорили вычислители, корпевшие над уравнениями. Перфораторщицы, вбивавшие бесконечные строки кода. Сотрудницы столовой, раскладывавшие по тарелкам картофельное пюре и зеленый горошек. Натаниэль со своими расчетами… Марс захватил всех.

И на Луне дело обстояло точно так же. В дальнем углу Мидтауна из центра запуска выволокли огромный экран диаметром сто двадцать сантиметров и соорудили для него что-то вроде подиума. Перед телевизором, судя по всему, собралась добрая половина всей колонии.

Хиллиарды притащили плед и организовали что-то вроде пикника. Но они не единственные решили превратить все это дело в вечеринку. Чаны, Бхатрами и Рамиресы тоже расположились на земле вокруг подиума. Ни у кого еще не было детей, но в остальном возникала иллюзия почти настоящего города.

Миртл тоже раскинула плед. Она помахала Юджину. Он улыбнулся и помахал ей в ответ.

– А вот и она. Дамы, не хотите ли присоединиться? На пледе всем места хватит.

– Спасибо! Было бы здорово.

Я прошла за ним к пледу, который, судя по всему, был сшит из лоскутков старой формы, и устроилась бок о бок с Юджином и Миртл. Она постригла волосы, сменив пышный начес на прическу, чуть более подходящую для Луны, поскольку аэрозоли в космосе – не лучшая идея. Они с Юджином добровольно вызвались стать постоянными местными обитателями. Я ужасно по ним скучала, когда была на Земле.

– Тихо! – прокричал голос из толпы, прервав ропот всеобщих разговоров. – Начинается.

Я поднялась на колени, выглядывая из-за голов сидевших впереди. На зернистом черно-белом экране шло прямое вещание из центра управления полетами в Канзасе, хотя до нас оно доходило с задержкой в 1,3 секунды. Я внимательно всматривалась в каждый кадр, выискивая Натаниэля. Я любила свою работу, но месяцами находиться вдали от мужа было непросто. Иногда я даже подумывала о том, чтобы уволиться и вернуться к расчетам.

На экране я видела Басиру, которая упорно трудилась над уравнениями, а телетайп в это время выплевывал страницы. Она провела жирную черту под одним числом и подняла голову.

– Судя по доплеровским сигналам, произошел второй этап отстыковки.

Сердце быстро забилось у меня в груди, ведь это означало, что зонд вот-вот войдет в атмосферу Марса. Точнее, уже вошел. Самое странное здесь было вот что. Все данные, которые Басира получала с Марса, сообщали о том, что произошло двадцать минут назад. Миссия уже завершилась успехом или провалилась.

Двадцать минут назад… Я взглянула на наручные часы. Сколько у меня еще есть времени, прежде чем придется поспешить в ангар?

Из динамиков телевизора раздался голос Натаниэля, и я с тоской вздохнула.

– Вход в атмосферу через три, два, один… Скорость 117 000 километров. Дальность полета до места приземления – 703 километра. Ожидаемое раскрытие парашюта через пять секунд. Четыре. Три. Два. Один. Пуск. Ждем подтверждения…

Казалось, все находившиеся под куполом задержали дыхание. Все замерло, и в воздухе слышалось только нескончаемое, тихое гудение вентиляторов. Я наклонилась в сторону экрана, как будто надеясь разглядеть цифры, выходившие из телетайпа, или помочь Басире с математическими вычислениями. Хотя, по правде говоря, прошло уже четыре года с моего ухода из вычислительного отдела, когда мне приходилось работать с чем-то посерьезнее базовой астродинамики.

– Подтверждаю раскрытие парашюта. Мы засекли парашют.

Кто-то издал радостный вопль. Мы еще не опустились на поверхность, но… ох, мы были так близки. Я обернула пальцы краешком пледа, сжимая его так сильно, словно могла таким образом управлять зондом.

– Ждем от аппарата подтверждения, что запущена тормозная двигательная установка.

И сейчас Натаниэль тоже говорил о чем-то, что уже произошло двадцать минут назад, в то время как я слушала его голос из прошлого – 1,3 секунды назад. Превратности космоса.

– К этому моменту зонд уже должен был приземлиться.

Пожалуйста, о, пожалуйста, пусть он будет прав. Потому что, если с высадкой произойдет неудача, всей марсианской миссии сразу же и надолго придет конец. Я снова взглянула на часы. Он должен уже объявлять о подтверждении посадки, но секунды шли, а объявления все не было.

– Оставайтесь на связи. Мы ожидаем подтверждения от сети дальней космической связи и ретранслятора «Лунетты».

Натаниэля больше не показывали, но я представляла, как он стоит за своим столом, так сильно сжимая в руке карандаш, что тот в любую секунду мог треснуть.

Раздался гудок.

Рядом со мной Николь резко втянула носом воздух.

– Что это?

Гудок повторился, и тут же центр управления полетом взорвался радостными криками. Натаниэль повысил голос, пытаясь перекричать всеобщий гомон.

– То, что вы сейчас слышите, дамы и господа, – подтверждающий гудок нашего марсианского зонда. Это первый случай вещания с другой планеты. Подтверждаю. Зонд «Дружба» приземлился, тем самым подготовив почву для будущего пилотируемого полета.

Я вскочила на ноги (как и все остальные), напрочь позабыв о гравитации. Я смеялась и неуклюже вертелась в воздухе, радуясь успеху зонда «Дружба» и команды, которая отвечала за планирование миссии.

– Ты опоздала.

Гриссом сердито зыркнул на меня, когда я с размаху влетела в комнату отдыха пилотов у аэродрома. Он сделал глоток кофе из бумажного пакетика, его дорожная сумка была прикреплена к ближайшей скамье.

Я взглянула на часы, висевшие на стене.

– На тридцать секунд.

– Это все еще опоздание.

Он был прав, но больше этого некому было заметить, да и запуск состоится не раньше чем через два часа.

– А ты все еще мерзкий.

– Хех. Полагаю, ты смотрела высадку?

Мы направились к кораблю, и он протянул мне план полета для изучения. Гриссом много ворчал, но повернут на космосе он был не меньше моего.

Я кивнула, бегло просматривая страницы с указанием времени работы двигателей и скорости горения, пространственного положения и скоростных характеристик. Полет до «Лунетты» займет три дня, и все это время заняться будет особо нечем, если не считать контроля за всякими показателями. Черт бы все побрал, даже процесс замедленного повышения давления от значений лунной базы до стандартов «Лунетты» был автоматизирован.

– Там особо не на что пока смотреть, но мне просто хотелось… не знаю. Быть там.

Гриссом хмыкнул.

– Ага… Я так же следил за высадкой на Луну.

Между нами ненадолго повисло молчание. Он как бы напоминал о том, что три года назад я была на той миссии. Она превратила меня чуть ли не в звезду, и, пожалуй, это одна из причин, почему жизнь на Луне была мне чуть милее, чем жизнь на Земле. Здесь мне не нужно было иметь дела с фанатами. Обычно.

– Ты смотрел? Я про высадку на Марс.

– Не-а. Слушал по радио. – Он пожал плечами. В этот момент мы как раз вышли в коридор, из которого можно было попасть в наш корабль. – Провел немного времени со своей девочкой. Они меня распределили вниз, на бразильский космодром. Буду месяц обучаться работе на новом корабле.

– Класса «Полярис»? – Он кивнул, и я невольно присвистнула. – Принято. Зависть активирована.

Гриссом фыркнул.

– Там неделя уйдет на то, чтобы я вспомнил, как стоять прямо; слишком много времени я провел здесь. Само обучение займет едва ли недели две.

– Все равно. Судя по спецификациям, это не корабль, а мечта. К тому же Бразилия будет повеселее Канзаса. – Я остановилась у люка, который вел сразу в кабину пилотов, в ожидании, когда подрулит корабль, и убедилась, что разница давления составляла 0,34 бара, прежде чем открыть створку. Всегда существовал риск того, что с другой стороны нет никакого корабля, хотя мы и стояли у верного выхода. – Когда отправимся домой, с вертикальной посадкой все будет значительно проще.

– Будет не так мягко, как с приземлением на Луну. – Он пожал плечами. – Мне самому больше нравятся планирующие аппараты. Есть на что поглядеть во время посадки, но они больше зависят от погоды, а с этими бушующими ураганами… С другой стороны, я не прочь повисеть пару дней на орбите в ожидании подходящего «окна».

– Понятное дело, но это только потому, что ты слабак в отношении гравитационной акклиматизации. – Я нырнула в компактный отсек, предназначенный для пилотов. Вялая искусственная гравитация во вращающемся отсеке «Лунетты» составляла одну треть от гравитации Земли (прямо как на Марсе) и дарила отличную возможность возвращающимся с Луны космонавтам постепенно перестроиться. – Надеюсь, когда полетим вниз, погода будет хорошая. Не терпится уже вернуться домой.

– Тогда тебе, пожалуй, стоило бы явиться вовремя.

Я, засмеявшись, показала ему язык, и мы занялись предполетной подготовкой. Один из плюсов при взлете с поверхности Луны заключается в том, что здесь тебе приходится учитывать гораздо меньше переменных, чем на Земле. Здесь не идет речи ни о какой атмосфере, а значит, не приходится считаться с погодой, ветром, да и вообще ни с чем, кроме толики гравитации.

Пассажирский отсек, располагавшийся за нашими спинами, вмещал двадцать человек. Во время большинства полетов он был битком забит специалистами, которые возвращались на Землю после завершения своих проектов. Грузовой отсек точно так же заполнялся личным багажом, оборудованием для научных экспериментов и совсем немногочисленными статьями экспорта. Например, одна из наших геологов занялась резкой лунных скальных пород, и на Земле ее скульптуры стоили каких-то невероятных денег. «Лунные лоскутные одеяла» Миртл, изготовленные из переработанной ткани, также помогали выручить достаточно денег, чтобы обеспечить всех ее трех сыновей, по крайней мере, до окончания учебы. Изобразительное искусство удивительным образом процветало в космосе. Даже я внесла свой скромный вклад, соорудив бумажные скульптуры из старых перфокарт, вот только мне не хватило предприимчивости, чтобы попробовать заняться их продажей.

На Земле даже те люди, которым не особенно нравилась программа по освоению космоса, приходили в восторг от всего, что спускалось к ним с Луны. Наверное, если тысячелетиями заниматься романтизацией какого-то места в мифах и легендах, энтузиазм просто не может угаснуть в одночасье.

Мы с Гриссомом довольно часто летали вместе, и предполетная подготовка превратилась в рутину. Не то чтобы мы пропускали хоть какой-то из шагов. Рутина ли, отсутствие ли погодных помех… Мы все равно сейчас сидели внутри штуковины, которая представляла собой самую настоящую бомбу.

Забавно… Ко всему можно привыкнуть.

Два часа спустя мы дошли до конца перечня проверочных операций, а пассажиры уже надежно пристегнулись в своих креслах. Гриссом взглянул на меня и кивнул.

– Пора зажечь эту свечку.

Зарокотали двигатели. Их почти не было слышно в безвоздушном пространстве. Мы оторвались от поверхности Луны, и на разгоне я снова почувствовала вес собственного тела, как будто Луна хотела притянуть меня обратно. Внизу отдалялись серо-коричневые кратеры, теряясь в пламени выхлопных газов.

Я только что сказала, что ко всему можно привыкнуть. Я солгала.

Когда мы опускались на низкую околоземную орбиту и состыковывались с орбитальной станцией, я выполняла роль летчика-космонавта. Даже сидя в кресле второго пилота, из которого я по большей степени занималась только навигационными расчетами, я была непосредственно частью всего процесса. Мы с Гриссомом передали корабль летчикам сменного экипажа, которые направлялись на свою трехмесячную вахту на Луну, и вплыли на станцию.

А когда мы покидали «Лунетту», я превратилась в очередного пассажира, отправлявшегося с орбиты на Землю. В тот момент Международная аэрокосмическая коалиция еще не брала женщин пилотами на большие орбитальные ракеты. Не существовало никаких официальных распоряжений, которые не разрешали бы нам ими управлять, но каждый раз, стоило мне об этом заикнуться, мне отвечали что-то вроде того, что им хочется использовать мои навыки «по назначению». Поскольку женщины-космонавтки попадали на службу благодаря своим вычислительным навыкам, нам было сложно добиться разрешения занять какую-либо другую должность.

Я вплыла в пассажирский отсек вместе с остальным народом, направлявшимся на Землю. Хотя во вращающемся внешнем кольце «Лунетты» действовала искусственная гравитация, центр станции оставался неподвижным ради целей стыковки. Из-за этого обращаться с багажом было одновременно и легче, и сложнее. Он ничего не весил, но имел тенденцию куда-то уплывать, если ты забывал его пристегнуть. Я протиснула свою сумку в маленькое отделение под своим сиденьем и потуже затянула ремни, прежде чем закрыть отсек.

– Эльма!

В проход вплыла Хелен Кармуш, в девичестве Ли. Она убрала свои темные волосы в конский хвост, и теперь их кончики плавали у нее над головой.

– Я и не знала, что ты будешь на этой ракете.

Я широко улыбнулась и оттолкнулась ногами, чтобы ее обнять, чуть не пролетев мимо цели (я привыкла, что на Луне есть хотя бы микроскопическая гравитация), но Хелен, как настоящий мастер невесомости, быстро подставила ногу под поручень и поймала меня.

Помните, я сказала, что ко всему можно привыкнуть? Так вот, столкнуться с Хелен на борту ракеты было все равно что встретиться с ней в трамвае или на поезде.

– Надо немножко подготовиться к Земле, – она бросила взгляд на сиденье рядом с моим. – Можно?

– Ну конечно! – Я поднялась вверх, пропуская ее на место. – Как дела у Рейнарда?

Она рассмеялась, засовывая свою сумку в багажный отсек.

– Говорит, что перекрасил стены в гостиной. Мне уже страшно.

Я подтянулась поближе к «потолку», чтобы пропустить других пассажиров.

– Дело в выборе цвета или в недостатке навыков?

– Скажу всего два слова. Марсианский. Красный. Но откуда же ему знать? – она покачала головой, с привычной легкостью затягивая ремни на багаже. – У нас еще нет снимков с поверхности.

– Могло бы быть и хуже. Скажем, реголитный серый.

– Нейтральный цвет может оказаться неплохим решением. – Она со щелчком захлопнула багажный отсек. – Как там Натаниэль?

Я вздохнула, сама того не желая. У меня просто вырвался этот вздох.

– Вроде бы хорошо.

Она выпрямилась и усадила себя в кресло.

– Звучит не очень хорошо.

– Да нет, нет. Он в порядке. Все в порядке. – Я тоже уселась в кресло и начала пристегиваться. Возясь с наплечными ремнями, я чувствовала на себе взгляд Хелен. – Просто тяжело, когда ты так долго находишься вдали от дома. Ну, ты знаешь.

Она поудобнее устроилась в соседнем кресле и похлопала меня по руке.

– Зато теперь мы летим домой.

– Прости… Я вообще не должна жаловаться, мы всего три месяца не виделись. – Хелен входила в команду, занимавшуюся подготовкой к марсианской миссии, так что она тренировалась вот уже четырнадцать месяцев. А когда на следующий год на Марс отправится экспедиция, они с Рейнардом и вовсе три года не увидятся. – Я правда не знаю, как вы с этим справитесь.

– Думаю, было бы куда сложнее, если бы мы были женаты дольше. – Она подмигнула. – А так все время медовый месяц в разгаре. Понимаешь? Когда я вернусь домой…

– Начнется запуск двигателя?

– Все двигатели в состоянии готовности!

Над нашими головами ожили динамики.

– Дамы и господа, говорит капитан Клири. Через минуту мы отойдем от станции, а приблизительно через час вы уже будете на Земле, на космодроме Канзаса.

Рутина. Я проделывала этот путь (от Земли на Луну или обратно) больше десятка раз. И каждый раз был все более идеальным. Все более… нормальным. Сейчас все это воспринималось почти так же, как поездка на поезде в другую страну. Ну, за исключением вообще всех аспектов.

По кораблю эхом прошел глухой удар, когда он оторвался от станции. За крошечным смотровым иллюминатором словно закружились светлячки: это замерзшие капли конденсата на корпусе корабля вышли из тени станции и оказались под солнечными лучами. Нас окружал дрожащий мороз; он светился на фоне чернильного мрака космоса.

Мне постоянно хочется сказать, что все это давно превратилось в рутину, но на самом деле мы переживали настоящее волшебство. Огромная дуга станции над нами вращалась вокруг своей оси, так, что кружилась голова. Если бы меня не удерживали ремни безопасности, я бы наклонилась вперед и прижалась лбом к иллюминатору.

– Смотри! – Хелен указала куда-то вперед. Со своего места я не могла ничего разглядеть. – Марсианский флот.

Корабль задрожал и начал медленно поворачиваться, занимая положение, из которого можно было сойти с орбиты. В поле зрения появился флот из трех кораблей, специально разработанных для первой экспедиции на Марс. На фоне чернильно-черного неба два пассажирских судна и корабль снабжения казались цилиндрами неправильной формы. Пассажирские корабли были длинными и вытянутыми. Их опоясывало центрифужное кольцо, напоминавшее космическую станцию. Кто-то сравнил это кольцо с… игрушкой для взрослых, и в связи с этим я сделала два вывода. Первый: оказалось, что во мне куда больше от ханжи, чем я думала. Второй: я поняла, как такая штука должна выглядеть и каким образом она, вероятнее всего, функционирует. Нужно будет спросить у Натаниэля. Хотя я не была уверена, хочу ли я знать, знает ли он, что это такое.

Как бы то ни было, если не думать о таких штуковинах, то корабли представляли собой невинное зрелище дивной красоты.

– Знаешь… Бывают моменты, когда я немного вам всем завидую.

– Что? – Хелен пожала плечами. – Всю дорогу туда и обратно я буду заниматься вычислениями.

– Ну а как ты думаешь, почему я завидую? – Я закатила глаза. – Я ведь, по сути, всего лишь вожу автобус.

– По Луне.

– Это да. И мне это очень нравится, вот только… это не требует от меня ничего особенного. Я думаю уйти с должности пилота и, может, вернуться в вычислительный отдел. – Тем более я могла бы попасть на марсианскую миссию, если бы хотела, но мы с Натаниэлем уже давно думаем о детях.

Хелен – настоящая королева презрительного фырканья.

– И вернуться к полетам на «Сессне»?

– Или, например, тренировать новеньких космонавтов. Мне просто… – Скучно. – Хочется уделять больше времени браку.

Хелен одарила меня фирменным хмыканьем. Она и впрямь мастер издавать все эти звуки, выражающие недоверие. Мне удалось спастись от полной мощи ее насмешки, потому что ракету в этот момент тряхнуло от тормозного импульса: капитан начал сход с орбиты.

Позади нас раздался чей-то жалобный стон. Хелен обернулась через плечо и наклонилась ко мне поближе.

– То ли еще будет, когда мы войдем в атмосферу.

– Наверное, кто-то впервые возвращается на Землю.

Я не стала оглядываться. Бабушка всегда говорила, что, если кто-то находится в неловком положении, пялиться на этого человека будет верхом жестокости. К тому же я понимала, что чувствует этот несчастный. Даже предварительная подготовка не могла сравниться с тем, что ты испытываешь на самом деле, а до приземления нас ждут моменты и похуже.

Первые полчаса полета мы с Хелен проболтали, обсуждая последние новости космической жизни. А потом из пакета попкорна одного из пассажиров медленно выпало зернышко. Этот первый признак гравитации был для нас свидетельством того, что мы достаточно приблизились к Земле, и теперь спуск замедляла атмосфера.

Снаружи мы начали медленно нагреваться до 1649 градусов по Цельсию. Воздух за иллюминаторами засветился оранжевым цветом: мимо нас проносились плазменные струи раскаленной атмосферы. Забавно, как тихо вдруг становится в этот момент спуска. Атмосферы пока недостаточно, чтобы чувствовать вибрации, и ракета превращается в огромный планер, так что шума двигателей не слышно. Но еще тише ведут себя космонавты на борту, безмолвно наблюдая за входом корабля в плотные слои атмосферы. Это зрелище никогда не надоедает.

Капитан накренил корабль, начав ряд длинных виражей, чтобы немного сбросить скорость. Нами овладела сила притяжения, вжав меня в кресло. Гравитация была всего лишь двойной, но после долгих месяцев жизни на Луне, где ты испытываешь одну шестнадцатую от привычной гравитации, ощущения были такими, словно ты безнадежно вязнешь в болоте.

Сила гравитации нарастала, и меня прижало к боковой части кресла. Я ждала, когда капитан выведет нас из петли, но вращение продолжалось. Что-то пошло не так.

А я, застряв в пассажирском отсеке, ни черта не могла с этим сделать.

Глава вторая

«СИГНУС 14» ПРИЗЕМЛИЛСЯ В СТОРОНЕ ОТ ВЫБРАННОГО КУРСА

ВСЛЕДСТВИЕ ОШИБКИ ИЛИ ТЕХНИЧЕСКОЙ НЕПОЛАДКИ

Автор: Стивен Ли Майеро

Канзас-Сити, штат Канзас. 20 августа 1961 г.

Сегодня один из космических кораблей класса «Сигнус», которые доставляют космонавтов с космической станции «Лунетта», принадлежащей Международной аэрокосмической коалиции, обратно на Землю, приземлился примерно в 420 километрах от цели в результате технического сбоя или ошибки пилотирования во время спуска. Этот вид кораблей представляет собой модификацию судов, использовавшихся практически с момента запуска программы, однако приземлившийся сегодня корабль – это судно нового поколения, совершившее первый полет с улучшенными ракетными двигателями и системами управления, которые были призваны облегчить процесс спуска и посадки.

Руки у меня весили по две тонны, а на груди восседала лошадь породы клейдесдаль  и колотила по стенам своими копытами. Я с трудом раскрыла глаза, чтобы понять, почему никто ее не прогоняет, но увидела перед собой кусок серого реголита. Но это была не Луна. Нет… это спинка кресла передо мной. Со стоном я начала поворачивать голову, но остановилась на полпути, потому что живот сжался, и к горлу подступила жуткая тошнота.

Судя по всему, в какой-то момент гравитация достигла такой силы, что я вырубилась. Не знаю, как капитану удалось посадить корабль (и раз уж на то пошло, понятия не имею, что вообще случилось), но каким-то чудом мы все остались живы.

Глухой стук продолжался, хотя лошадью оказался вес моего собственного тела, который я впервые за три месяца ощущала в условиях земной гравитации. В воздухе воняло рвотой и мочой. Я медленно повернула голову и взглянула на панель с показателями жизнеобеспечения. Все показатели были нормальными для земных условий, но до того момента, как откроется дверь, мы в любом случае будем находиться в герметичной банке, поэтому следует соблюдать заведенный порядок действий.

Потом я повернулась к Хелен. Она все еще была в отключке, что неудивительно. В остальном она, кажется, была цела.

Я закрыла глаза и стала медленно дышать через рот, следя за частотой вдохов. Нужно ждать, пока на борт не взойдет спасательная команда. Их не было чрезвычайно долго. С другой стороны, я не знала, как давно мы приземлились и с какими еще проблемами столкнулись. Может, одно из колес шасси загорелось или бог знает что еще.

Наконец (немного стыдно признавать, что мне потребовалось столько времени) я поняла, что стук разносится от люка. Судя по всему, его пытались вскрыть. Как бы мне, воспитанной в южном духе, ни хотелось вскочить на ноги и попытаться чем-то помочь, годы работы в космосе не прошли даром, и перед моим внутренним взором тут же возник протокольный список действий.

Запах дыма? Отсутствует. Кислород? Есть. Травмы? Я в порядке, Хелен тоже… Я открыла глаза и очень осторожно повернулась в своем кресле, оглядывая пассажирский отсек. Остальные пассажиры были либо очень бледными, либо даже зеленоватыми, но я не заметила никаких признаков особых страданий. Мой взгляд перехватил чернокожий мужчина с искривленным носом, сидевший через проход от меня. Геолог из марсианской команды. Как же его зовут?..

– Надо им помочь с люком?

Я не стала качать головой.

– У них есть инструменты. Мы в безопасности, так что пусть они делают свою работу.

Он кивнул. Его лицо тут же приобрело серо-зеленый оттенок, и он стал часто сглатывать слюну. Я сочувственно поморщилась. Когда показатели гравитации сильно меняются, любые резкие движения головой вызывают тошноту.

Леонард Фланнери… точно! На свадьбе у Хелен и Рейнарда мы с ним мило побеседовали о долине Луары[3]. Он пришел в ужас, узнав, что я не пробовала тамошние вина, когда во время войны занималась перевозкой самолетов.

Как бы оправдывая мое решение не двигаться с места, люк наконец раскрылся. От перепада давления он зашипел. Издалека доносился рев наших самолетов сопровождения Т-38. В кабину ворвались солнечный свет и свежий воздух, принеся с собой запах жженой резины, сырой земли и едва уловимый аромат свежескошенной травы. Я снова закрыла глаза. Черт бы все побрал, я не стану пускать слезу от запаха зелени.

– Никому не двигаться!

Послышался металлический щелчок от взведенного курка.

Мои глаза резко распахнулись сами собой. У люка сгрудилось шестеро мужчин в охотничьем камуфляже, направив на нас винтовки. Кожа у всех была разных цветов: почти черная, белая и всех промежуточных оттенков. Лица закрывали своеобразные маски. На одном из мужчин была балаклава, которая скрывала все его характерные черты, но не могла скрыть того факта, что он был чернокожим. Еще один мужчина, с очень загорелой кожей, повязал на лицо бандану, словно какой-то бандит из комиксов. Третий был в противогазе. Лица остальных скрывали пылезащитные маски подобно тем, что носят строители.

Как они прошли мимо охраны МАК… Ой. Погодите. Самолеты все еще кружили в воздухе. Не знаю, где капитану пришлось приземлиться, но готова поспорить, что мы оказались не в Канзасе. У меня не было протокола действий на такой случай.

Рядом со мной Хелен застонала.

– Эй, ты! Заткнись!

Мужчина в балаклаве, экипированный винтовкой и сильным бруклинским акцентом, бросился по ряду прямо к нам и направил оружие на Хелен.

Она вздернула голову, и ее тут же вырвало. Но она поступила как всегда профессионально – успела повернуть голову, чтобы не запачкать меня, хотя рвотные массы залили ее собственные бедра. В ответ по отсеку прошла целая волна рвоты среди других пассажиров.

Я постоянно сглатывала, плотно сжимая зубы. Кто бы мог подумать, что годы лечения психогенной рвоты[4] могут мне еще пригодиться? Но сердце все равно бешено стучало у меня в груди от стресса и тяжести гравитации. Бруклинец направлял пушку в сторону каждого нового звука. Карие глаза за маской раздраженно сощурились.

– Что за… Чем они больны?

За моей спиной кто-то поперхнулся. Другой мужчина сказал:

– Не снимай маску! Ты же не хочешь заразиться.

– Космические микробы!

Смеяться вряд ли было разумно, но у меня все-таки вырвался смешок. Он повис в воздухе над пассажирским отсеком, и все взгляды оказались прикованы ко мне. Ну, серьезно… космические микробы? Звучит как название глупого радиосериала.

– Тебе смешно? – Бруклинец навис надо мной, прижимая пушку к моему виску. Холодное дуло сильно вжималось в кожу и натирало кость. – Думаешь, заразить Землю – это очень весело?

– Слушай, приятель. Не надо этого делать. – Леонард оперся на ремни своего кресла. – Ты же знаешь, как это будет выглядеть. Не надо…

– Засохни. – Бруклинец навел винтовку на Леонарда. – У меня нет времени на твои игры в дядю Тома[5]. Ты тоже часть проблемы, и мы намереваемся положить этому всему конец.

– Эй! – Мужчина в противогазе шагнул вперед. У него была военная выправка, а оружие он держал под углом. Его голос, даже приглушенный противогазом, выдавал инструктора по боевой подготовке. – Больные они или нет, часики тикают. Другого такого шанса не будет, так что… твою мать! Это же Леди-Астронавт.

Меньше всего я ожидала встретить фаната под дулом автомата. Однако так у меня появился хоть какой-то сценарий действий. Я знала, как говорить с фанатами. Хотя к моему виску все еще было прижато оружие, я улыбнулась мужчине в противогазе. Глаза под линзами были мутного орехового оттенка. В одном из них виднелось темное пятнышко.

– А вы, видимо, фанат «Мистера Волшебника»[6].

– У меня дочка это шоу обожает. – На мгновение его глаза будто смягчились, но потом он встряхнул головой и расправил плечи. – Это неважно. Разве что… – Он ткнул бруклинца кулаком в плечо: – Она подойдет. На нее они обратят внимание.

– Я думал, нам нужны пилоты.

– Ну, мы вроде к этим гребаным пилотам не можем подобраться, нет? Кабина наглухо запечатана. Зато она – настоящая звезда. Национальное сокровище. Они…

Вдалеке раздался рев сирен, с каждой секундой становясь все пронзительнее. Бруклинец выпрямился и устремил взгляд на люк.

– Дерьмо. Быстро они.

– А ты чего ждал, балбес?

Мой поклонник потянулся ко мне и схватил меня за руку, пытаясь вытащить меня с сиденья, хотя я все еще была пристегнута.

– Давайте я помогу? – Я подняла руки, чтобы им было их хорошо видно. – Здесь много всяких пряжек.

Хмыкнув, он отступил назад, освобождая пространство. Негнущимися свинцовыми пальцами я возилась с пряжками. Земное притяжение тянуло меня к полу, и даже ремни весили с полтонны. Сколько бы ты ни занимался в тренажерном зале на Луне, первая неделя на Земле всегда превращалась в ад. Все это время надрывались сирены – все ближе и ближе.

Со своего сиденья снова подал голос Леонард:

– Пожалуйста. Не берите в заложники белую женщину. Вы же знаете, как это воспримут.

Мой поклонник на мгновение заколебался, но потом покачал головой.

– Им будет плевать, если мы возьмем в заложники негритянку. А вот Леди-Астронавт? Она привлечет их внимание.

Когда я стряхнула с себя второй наплечный ремень, мой поклонник снова схватил меня за руку и поставил на ноги. Я навалилась на него всем весом и схватилась за спинку стоящего впереди сиденья. Мой мозг лихорадочно пытался понять, что делать со всем этим жутким весом. Я с трудом удерживала равновесие: пассажирский отсек кружился перед моими глазами в диком танце. Мне казалось, что единственный выход – разразиться рвотой.

– У нее… – За моей спиной раздался голос Хелен, но она тут же осеклась. Благодари ее Господь, через пару секунд она собралась с силами: – У нее будет кружиться голова. Идите помедленнее, если не хотите, чтобы ее вырвало прямо на вас.

Живот у меня и так был пуст, потому что я стараюсь не есть перед полетами. Но все равно. Я помедлила, пытаясь взять себя в руки.

– Что я должна сделать?

– Встанешь в дверях и изложишь наши требования.

Бруклинец толкнул меня в проход, и я пошатнулась, чувствуя тяжесть в ногах.

Мой поклонник успел меня поймать, прежде чем я рухнула на пол.

– Просто делай, как мы сказали, и никто не пострадает.

– Хорошо. Конечно.

Мне вдруг стало сложнее дышать. От утомления или от страха, я не могу сказать. Может, сыграло свою роль и то, и другое. Я оперлась на своего фаната, и мы побрели к выходу.

Теперь, кажется, все пассажиры уже пришли в себя. Когда-то давно я знала всех в корпусе космонавтов, но теперь я узнавала лишь половину, да и то лица некоторых из них были мне лишь смутно знакомы. Как бы то ни было, я знала, что Хелен, Леонард и Малуф легко справятся с трудностями. У двери возился с ремнями своего кресла Сесил Марлоу из инженерного отдела, как будто намереваясь подняться на ноги. Руби Дональдсон со своими светлыми хвостиками была похожа на ребенка, хотя во время войны она была фронтовым врачом.

Чем же там заняты пилоты? Вероятно, они были в сознании и понимали, что происходит. Во всяком случае, они должны были знать, что на борту оказалась вовсе не спасательная команда. В хвосте самолета было переговорное устройство, но не было камер. На их месте я бы сейчас внимательно все слушала, пытаясь собрать как можно больше информации. И передавала полученные сведения в центр управления полетами.

Я прочистила горло.

– Вы, шестеро… Что мне сказать?

В конце ряда бруклинец остановил меня.

– Скажи им, что проблем здесь, на Земле, хватает. Пусть оставят космос в покое и сначала разберутся со своей планетой.

Я медленно кивнула. «Первоземельщики». Могла бы и раньше догадаться. В основном в эту организацию входили беженцы из регионов, которые больше всего пострадали от последствий падения метеорита. Парень из Бруклина, вероятно, потерял все и теперь, будучи чернокожим, был брошен на произвол судьбы, и ему только и оставалось что гнить в развалинах Бруклина.

– Ладно. Но вам ведь не нужны все эти люди, если ваши слова буду передавать я…

– Конечно, тебе бы такой расклад понравился.

– Это было бы добрым жестом. – Снаружи остановились спасательные автомобили с мигалками: местная «скорая» и три пожарных машины. Не МАК. Одна из машин стояла боком, и я смогла прочитать надпись на борту: «Округ Мадисон». – Где мы?

– Алабама.

– Вот как… В таком случае МАК здесь появится нескоро. – Хотя благодаря самолетам сопровождения и радиолокационным станциям они поймут, где именно мы приземлились, все равно им еще предстоит сюда добраться. – Некоторым пассажирам нехорошо. Может, отпустите их к «скорой»? Так… так можно локализовать космические микробы.

Один из мужчин выглянул из люка, а потом быстро втянул голову обратно.

– Сюда идут парамедики.

– Останови их.

Мой поклонник вздернул подбородок, и баллон противогаза закачался туда-сюда.

Глубоко вздохнув, мужчина у люка высунул свою винтовку наружу и выстрелил в воздух. Звук рикошетом прошел по отсеку, наполняя его зловещим эхом. Мужчина крикнул:

– Ближе не подходить!

Бруклинец толкнул меня вперед. Большой палец его руки вонзился глубоко в мою плоть над локтем, но я держалась на ногах только благодаря его крепкой хватке.

Мой поклонник взглянул на меня.

– Скажешь им, что мы требуем журналистов. И президента. И доктора Мартина Лютера Кинга.

– И главу ООН, – добавил один из мужчин в банданах.

У него была самая темная кожа из всех, а еще он неожиданно оказался обладателем британского акцента. Я знавала чернокожих британцев, но всегда думала, что все представители движения «Земля прежде всего» были американцами.

– Вы же знаете… вы ведь понимаете, что этого не… – Этого не произойдет. Но я вовремя осеклась, опасаясь категоричных высказываний: – Это будет не быстро.

Британец приподнял одну бровь.

– «Скорая» появилась здесь быстро.

– Это местная «скорая». – Я не знала, что мне делать. Я получила подготовку в области математики и пилотирования космических кораблей. О захвате заложников я знала исключительно из фильмов, и что-то мне подсказывало, что с «Внезапного»[7] не стоит брать пример. Никого из этих парней не удастся обмануть, выдав игрушечный пистолет за настоящий. Ударить их током у меня тоже не было возможности. Дьявол, да я на ногах-то еле стояла. Единственный вариант – не раздражать их и оказывать содействие. – Я им скажу, просто хочу убедиться, что вы готовы подождать.

– Ты не в том положении, чтобы говорить нам, что делать, – заявил британец.

– Понимаю. Я всего лишь хочу, чтобы у вас была полная информация. Из Канзаса сюда лететь пять часов. Понятно? Я только это и пытаюсь сказать. – На самом деле полет занимает часа два, но я рассудила, что еще пара-тройка часов лишними не будут… Ну, то есть, можно погрузить президента в Т-38, и он окажется здесь через двадцать минут, но это было совсем уж маловероятным вариантом развития событий. Я повернулась к выходу, жмурясь от прямого солнечного света. – Они спросят, почему вы хотите с ними поговорить.

– Это подождет до того момента, как они здесь появятся. Так ведь? – Мой поклонник махнул в сторону люка. – Журналисты, президент, Кинг и глава ООН. Больше ничего не говоришь. Уяснила?

Бруклинец широким шагом прошел обратно по проходу и направил винтовку на Хелен.

– Для страховки.

На ногах меня держали один только адреналин и тот факт, что я десятилетиями училась скрывать тревогу. Коже под костюмом было слишком тесно, а колени у меня тряслись от каждого удара стремительно колотившегося сердца. Каким-то чудом я смогла кивнуть и шагнула к выходу.

Я оперлась ладонью о раму. Пальцы у меня дрожали, дискредитируя мои попытки напустить на себя уверенный вид. Пожарные стояли у своей машины, явно советуясь о том, что делать дальше. Водитель «скорой» достал рацию и с кем-то разговаривал. Один из пожарных заметил меня и толкнул другого в бок.

Я втянула в легкие воздух, готовясь прокричать требования захватчиков. От неотфильтрованного воздуха, наполненного пылью, пыльцой и жженым топливом, я тут же зашлась в приступе кашля. Схватившись за раму, я согнулась пополам. Не от того, что кашель был сильным, а скорее для того, чтобы не вырубиться на месте. Кто-то положил руку мне на спину, а еще кто-то подхватил за руку, не давая упасть.

– Все нормально?

Мой поклонник присел на корточки, скрываясь от всеобщего обозрения за дверью.

Я кивнула и тут же об этом пожалела. Крепко стиснув зубы, я судорожно сглатывала слюну и ждала, когда мир вокруг перестанет вращаться.

– Помогите мне встать. Медленно.

Он кивнул, – противогаз снова закачался, – и помог мне подняться. Продолжая держать меня за плечо, он смотрел на меня своими мутно-ореховыми глазами. Я снова вдохнула, на этот раз осторожнее. Пока я кашляла, парамедик подошел ближе, как будто ничего не мог с собой поделать.

Я сфокусировала взгляд на нем. Белый мужчина лет двадцати с вьющимися светлыми волосами, восставшими против помады для укладки.

– Эти люди хотели бы увидеть журналистов, а еще поговорить с президентом, главой ООН и доктором Мартином Лютером Кингом-младшим.

– С кем? – От группы своих коллег выступил вперед пожарный с плечами, как у медведя, и веснушками, усыпавшими бледные щеки. – Чего они хотят?

Я бросила взгляд в сторону, и мой поклонник покачал головой.

– Скажи, что это они узнают, когда здесь окажется президент.

Зная наше правительство, я понимала, что никогда.

Бруклинец все еще не отводил винтовки от Хелен, так что я повторила эти слова, а потом отступила обратно в тень.

– Можно я сяду?

Я почти ждала, что они откажут мне просто из вредности, но мой поклонник отвел меня обратно к моему креслу. Бруклинец опустил пушку, когда мы подошли, и Хелен обмякла на своем сиденье, словно только винтовка держала ее спину прямо.

Хотя мне очень хотелось просто рухнуть в свое кресло, я опустилась очень осторожно. Мой поклонник помог мне, как будто я не его заложница, а незнакомая старушка. Я прочистила горло. О, я бы многое отдала за глоток воды.

– Я подумала, может, нам надо обговорить, что мне сказать, когда приедет президент? Вы упомянули проблемы на Земле?..

Мой поклонник обменялся взглядами с бруклинцем, а потом бросил взгляд мне за спину, видимо, прося одобрения у остальных захватчиков. Леонард, сидевший через проход, чуть-чуть наклонился в нашу сторону, внимательно слушая. Пока я была у люка, он расстегнул ремни.

Мой поклонник, прищурившись, смерил меня изучающим взглядом. Не знаю, что он увидел, но, в конце концов, он все-таки кивнул.

– Люди на Земле брошены без внимания. Все деньги идут на программу освоения космоса вместо того, чтобы разобраться с хаосом, который учинил метеорит. Квартиры набиты битком. Беженцы до сих пор, даже спустя десять лет, не могут вернуться в свои дома, потому что страховые компании просто приплетают божий промысел, а правительства распределяют ресурсы на иные цели, «в порядке необходимости». – Он нахмурил низко опустившиеся брови: – Как будто мы не видим, куда они уходят. Как будто мы не знаем, какие районы остаются забытыми.

Я слишком много времени проработала в космической индустрии, где меня окружали люди, которые рано или поздно осознавали, что происходит с земным климатом, и потому совсем забыла, что многие люди сталкивались с более насущными проблемами.

– Если потепление продолжится в соответствии с прогнозами метеорологов, мы все окажемся в беде, если не успеем обзавестись домами на других планетах. Эта… космическая программа направлена на благо людей, которые сейчас остаются на Земле.

– Ой, я тебя умоляю. Мы все это уже проходили. Космос будет доступен лишь для элиты, а всех остальных просто бросят.

Я покачала головой.

– Нет. Все будет совсем не так.

– Оглянись.

Я послушалась, стараясь не вертеть головой слишком резко, чтобы не усугубить недомогание. Наши захватчики разбрелись по пассажирскому отсеку. Двое стояли в хвосте, трое – у двери, а со мной остался мой поклонник. Лица всех пассажиров были зеленовато-серого оттенка, хотя я не могла точно сказать, от гравитации это или от обстоятельств. Возможно, и от того, и от другого. Хелен сложила руки на коленях, и на ее лице застыло сосредоточенное выражение, которое было ее неизменным спутником, когда она играла в шахматы или делала расчеты. Леонард засунул руки под мышки и, глядя на нас, посасывал нижнюю губу. Руби Дональдсон покачивала правой ногой, а Вандербильт де Бер жевал заусеницу на большом пальце руки.

– Ладно. Все выглядят жалко.

– Снова посмотри. Много людей похоже на меня?

Я взглянула на Леонарда, и он поморщился. Клянусь, когда-нибудь я научусь соображать быстрее. На ракете, битком набитой космонавтами, был один чернокожий мужчина, одна женщина из Тайваня и тридцать белых. Или, скажем, двадцать девять и одна еврейка, тут смотря кем вы считаете меня.

– Не могу сказать, что вы ошибаетесь…

– Но ты все равно хочешь попробовать.

Он перехватил винтовку.

– Программа еще на ранней стадии. – У людей создаются какие-то идеализированные представления о космической программе из-за телешоу вроде «Бака Роджерса»[8], но они были очень далеки от правды. – Послушайте… Я шесть месяцев в году живу на Луне. У нас там нет проточной воды. Вместо кровати у меня спальный мешок. Никакого алкоголя… – Ну, почти. Во всяком случае, ничего удобоваримого: – Вся еда в консервных банках. И любая ошибка может привести к смерти всех до единого обитателя колонии. В настоящий момент, чтобы отправиться в космос, необходимо обладать определенными навыками. Думаю, у всех здесь присутствующих есть степень магистра или доктора.

Мой поклонник наклонился ближе ко мне. Глаза за стеклами противогаза прищурены.

– И ты выдвигаешь предположение, что у чернокожих такой степени не бывает…

Тут Леонард прочистил горло.

– Определенно, у кого-то из нас она есть…

Он осекся, когда мой поклонник резко обернулся к нему. Мужчина тряхнул противогазом и хмыкнул.

– Ну, давай, просвети нас, дядя Том.

Леонард закатил глаза.

– Для того чтобы получить необходимое образование, нужна не просто упорная работа. Для этого нужны деньги и связи. Прошу заметить, аргументы у вас дурацкие, но я понимаю, чем вы руководствуетесь.

Вот что нужно понимать о космических кораблях. Они герметичны. Даже при том, что люк был открыт и впускал внутрь влажный земной воздух, о циркуляции речь особо не шла. Стоял август. На юге. А еще помните, что кого-то рвало из-за резкого спуска?

Через четыре часа ожидания жара и запах только усилились. В нормальной ситуации мы могли уже валяться на водяных кроватях в акклиматизационном центре МАК. Вместо этого нам приходилось сидеть с прямой спиной, чувствуя гнет земной гравитации, в душном помещении, где витали ни с чем не сравнимые ароматы человеческих выделений.

Хелен протянула руку и положила ладонь мне на колено, начав постукивать по нему указательным пальцем. Гениальная женщина: это же была азбука Морзе. Я положила свою ладонь на ее, чтобы это выглядело так, словно мы успокаиваем друг друга, и постучала пальцем в ответ.

В результате долгих и коротких постукиваний она сообщила мне: «ПУГАЙ МИКРОБАМИ».

Постукивая пальцем по тыльной стороне ее ладони, я спросила: «КАК».

«ПРИТВОРЮСЬ МЕРТВОЙ». – Она замерла и искоса взглянула на меня. – «ТЫ ГОВОРИ».

Как ни странно, я знала, что Хелен хорошо умеет притворяться мертвой. В обучении космонавтов есть такая штука, которую называют «симулятором смерти», когда мы моделируем ситуацию, в которой кто-то из космонавтов погибает. Обычно космонавт, которому попалась карточка «смерти», просто пережидает, пока все не закончится, но Хелен отыгрывала свою смерть по полной, не забывая о жутком хрипении, а потом околачивалась рядом с нами, двигаясь максимально медленно и зловеще, как зомби.

Кто его знает, сработает ли это, но ждать появления президента было бесполезно… К тому же сложно было сказать, что эти парни сделают, если поймут, что он не явится. Я выпрямилась в своем кресле и оглянулась в поисках своего фаната. Его звали Рой. Это я узнала благодаря тому, что бруклинец спросил у него, где туалет.

Рой, наверное, был единственным человеком на борту корабля, кто чувствовал себя более или менее комфортно благодаря противогазу. Я подняла руку, чтобы привлечь его внимание, и, чудо из чудес, он подошел ко мне.

– Я думала о ваших целях, и у меня есть предложение.

– Не терпится услышать.

Тут Хелен проявила чудеса героизма (почти никогда мне не доводилось видеть ничего подобного) – наклонилась вперед, резко запрокинув голову, и ее вырвало прямо на ботинки Роя. Она сделала все то, чего мы стараемся избегать по возвращении на Землю, чтобы избежать рвоты, – быстро и точно.

Рой отпрянул и врезался в кресло Леонарда. Даже несмотря на противогаз, его лицо исказила гримаса отвращения.

Остальные захватчики тут же подбежали к нам в состоянии боевой готовности и, не разобравшись до конца, что случилось, направили на нас пушки. Хелен подняла дрожащую руку и прохрипела:

– Космические… – она закашлялась, – микробы.

А потом она просто рухнула мне на колени и обмякла. Хотя я и знала, чего ждать, но все равно в ужасе отпрянула. Потом положила руку ей на горло, где ясно прощупывался быстрый пульс. Я взглянула на Роя и всеми силами попыталась заставить его мне поверить.

– Все очень плохо.

За спиной Роя Леонард наклонился к нему в своем кресле.

– Думаете, вас станет кто-то слушать, если из-за вас погибнет целая ракета с космонавтами? Думаете, доктор Кинг это одобрит?

Не отрывая руки от шеи Хелен, я взмолилась:

– Пожалуйста. Чтобы продемонстрировать благие намерения, отпустите самых больных.

– Хочешь сказать, мы должны отказаться от инструмента влияния?

– Вам пойдет только на пользу, если проявите сострадание. Например, позволите людям, которым плохо, получить медицинскую помощь. – Кажется, сдаваться он не собирался, совсем. – Я останусь здесь в качестве посредника.

Тут рвотный позыв издала Дон Сабадос из отдела связи, и самообладание одного из светлокожих мужчин в банданах дало сбой. Он покачал головой, глядя на Роя.

– Давай… Пока мы все эту штуку не подхватили.

Рой, которому в его противогазе ничего не угрожало, повернулся и оглядел всех своих компаньонов. Бруклинец прикрывал ладонью нос, хотя и был в балаклаве. Он оторвал руку только чтобы сказать:

– Давай.

– Ладно. – Рой наклонился и схватил меня за руки. – Ты им скажешь, что происходит.

Я сдвинула Хелен с коленей. Она осталась «мертвой», прямо как в симуляторе, и одна ее рука скользнула на пол. Рой помог мне подняться на ноги, и мир вокруг меня покачнулся и посерел. Я за что-то уцепилась (видимо, за спинку кресла) и только через несколько секунд нашла в себе силы отправиться по проходу к выходу.

Прежде чем мы добрались до люка, я остановилась и повернулась к Рою.

– Парамедикам придется пойти навстречу выходящим. У большинства из них нет сил даже на то, чтобы стоять.

Британец, прислонившийся к проему с винтовкой наготове, поднял голову.

– По двое?

Рой кивнул.

– Только без геройства.

– Принято.

Я подошла к люку. Британцу пришлось вытянуть руку, чтобы придержать меня. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая все вокруг в прекрасные золотые оттенки, среди которых то тут, то там мерцали красные и синие огни аварийных бригад. Машин «скорой помощи» стало больше, появилась и полиция. А вот и журналисты. Кажется, здесь обосновались все телесети и еще многочисленные радиостанции.

Однако они все стояли не слишком близко – обосновались за военным кордоном, который теперь окружал ракету. Когда я появилась в проеме, все направили свое оружие на меня. Мне пришлось сглотнуть, прежде чем я смогла заговорить.

– Они хотят отпустить некоторых космонавтов, в качестве жеста доброй воли. По двое за раз. Парамедики могут приблизиться, чтобы встретить космонавтов.

А потом они затащили меня обратно внутрь. Колени у меня подогнулись, и я рухнула на пол ракеты. Британец ухватил меня за руку и поднял на ноги, и от внезапной перемены положения… Я вырубилась.

Когда я очнулась, на борту корабля, воняющего рвотой и страхом, остались только манифестанты и я.

Глава третья

СТОРОННИКИ ДВИЖЕНИЯ «ЗЕМЛЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО»

ОТПУСТИЛИ 31 ИЗ 32 ЗАЛОЖНИКОВ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ

В КАЧЕСТВЕ ДЕМОНСТРАЦИИ «ЖЕСТА ДОБРОЙ ВОЛИ»

Монтгомери, штат Алабама. 21 августа 1961 г.

Сторонники движения «Земля прежде всего» воспользовались ситуацией, когда космический корабль «Сигнус 14» приземлился с отклонением от курса, и взяли судно штурмом, захватив в заложники 32 космонавта. Позднее они освободили всех, кроме одной женщины, «в качестве демонстрации жеста доброй воли». Доктор Эльма Йорк, также известная как Леди-Астронавт, все еще удерживается захватчиками до выполнения их требований. Она все это время исполняла роль посредника для переговоров с властями.

Шел десятый час. На корабле было темно, но внутрь проникал свет ламп, установленных снаружи спасательной командой. Моя вестибулярная система была в ужасе от нахождения на Земле в условиях полной гравитации. Мне было плохо, и я чувствовала себя даже слабее, чем в момент посадки. Я старалась как могла, но все равно вырубилась еще дважды после того, как они заставили меня снова подойти к выходу и потребовать президента, главу ООН и Мартина Лютера Кинга-младшего.

Они не появятся. Я это знала. И «первоземельщики» тоже это рано или поздно поймут, это лишь вопрос времени. Президент Денли пользовался определенной репутацией: во время Корейской войны он отдал своим войскам прямой приказ стрелять по гражданским. Вряд ли он прогнется под этих парней.

В промежутке между путешествиями до двери я сидела на одном из освободившихся кресел в передней части ракеты, прижав лоб к шейным ремням, и пыталась дремать. Даже в два часа ночи, сидя в полной темноте, я была слишком напряжена, чтобы нормально заснуть, но, когда глаза у меня были закрыты, манифестанты чувствовали себя свободнее в разговоре.

– Твою мать, есть хочется.

Это простонал британец. Его звали Лисандр, и он был женат на сестре бруклинца, которая также была двоюродной сестрой Роя. На этот момент мне стало ясно, что весь этот захват заложников не особенно планировался. Эти парни были на охоте, увидели садящуюся ракету, и весь накопленный за прошедшее десятилетие гнев выплеснулся в решимость действовать.

– Как думаешь, сможешь выпросить у них еды?

Бруклинец потряс меня за плечо.

Я дождалась, когда он встряхнет меня второй раз, и только после этого открыла глаза. Я опять пользовалась тактикой, подсмотренной в фильмах: мне показалось, что неплохо бы притвориться куда слабее, чем я была на самом деле. Хотя куда еще слабее.

– А?

Бруклинец ткнул пальцем на люк и повторил:

– Скажи, чтобы принесли еды.

Рой покачал головой.

– Не будь придурком. Они могут подсыпать отравы.

– Так давайте попросим консервов. – Бруклинец пожал плечами. – Банку «Спама»[9] и булку хлеба. Можно сделать бутеры.

На слове «Спам» желудок у меня отчаянно подскочил к горлу. Я начала быстро глотать, пытаясь вернуть его на место.

– Можно мне в туалет? Кажется, меня сейчас… – Я прижала руку ко рту. – Пожалуйста.

Рой взял меня под руку и потащил в туалет. Уборная была оптимизирована для космических путешествий: здесь стоял вакуумный туалет, а еще был поручень, с помощью которого можно было удержаться на одном месте в космосе. На Земле же достаточно было и гравитации.

Шатаясь, я вошла внутрь и закрыла за собой дверь. На мгновение я прислонилась к ней спиной, а потом опустилась на колени, и меня начало ужасно полоскать. Ненавижу, когда это происходит. Я скрючилась на полу крохотной комнатки, тяжело дыша и чувствуя себя еще слабее, чем прежде.

Рой заколотил в дверь.

– Ты все?

– Еще нет! – Мысль о том, что мне придется снова вставать и идти к своему креслу, словно пригвоздила мои конечности к полу, и…

Звуки выстрелов.

Признаюсь, я закричала. За дверью уборной слышались грубые выстрелы дробовиков, приправленные звонкой дробью автоматических винтовок. И мужские вопли.

Да, я вся сжалась. Да. Я была ужасно напугана. Я побывала на Второй мировой войне. Хотя я и не должна была видеть боевые действия, в действительности иногда… иногда в результате своих перегоночных полетов я оказывалась в осаде. Я знала, что происходит снаружи, и надо быть полной дурой, чтобы не бояться, когда от смерти тебя отделяют лишь стены и пластиковая дверь туалета.

Я прижалась к полу, обхватила голову руками и постаралась занимать как можно меньше пространства. Вот и все. Вот и итог моего геройства – попытка не стать застреленной.

Звуки стрельбы стихли.

– Все чисто! – вторил один мужской голос другому, пока, наконец, кто-то не остановился за дверью, ведущей в туалет. Ручка опустилась: – Доктор Йорк? Сержант Митчелл Онемус, ООН.

– Да. Секунду.

Я вытерла глаза и оперлась рукой о стену, чтобы подняться на ноги. Пусть я и вжималась в пол от страха, но если останусь тут – меня не спасут. Мне понадобилось несколько попыток, прежде чем пальцы меня послушались и смогли повернуть замок.

За дверью запахи рвоты и мочи перекрывала вонь бездымного пороха. Я не могла себе даже представить, что в ракете может пахнуть еще хуже, но так оно и было. У молодого солдата ООН были белая, усыпанная веснушками кожа и такие светлые ресницы, что я готова была поспорить – под шлемом у него спрятались белокурые локоны.

– Мэм? Вы в порядке?

– Спасибо. Да. – Я протянула руку. – Но идти без помощи я не смогу.

Рой скорчился на полу. Его грудная клетка истекала кровью. Между креслами протянулась, словно в мольбе, еще чья-то рука. Кто-то застонал от боли. Слава Богу! Слава не потому, что ему было больно, а потому, что этот человек был жив.

Можно было обойтись и без этого. Как бы странно это ни звучало, думаю, что, если бы президент все-таки приехал, они бы и в самом деле меня отпустили. Если бы только он приехал. Но этого никак не могло произойти.

Еще четыре часа ушло на медицинский осмотр и разбор полетов. А потом… О, позвольте я расскажу вам о чудотворной силе душа после того, как три месяца тебе приходится обходиться влажными полотенцами и сухим шампунем. Люди, которые никогда не бывали в космосе, не понимают, какая это роскошь – вода. Я сидела на табурете под струями воды в душе своего номера в акклиматизационном центре. Капли барабанили по голове, просачивались сквозь мои волосы и стекали по лицу и шее. Жидкое тепло обволакивало меня, скатывалось вниз по всей длине рук и ног, вызывая чувство восхищения.

Мне предстояло дать еще один, еще более длинный доклад, но в тот самый момент я могла позволить себе просто посидеть в душе. Я наклонилась, оперлась локтями на колени, и водопад пролился мне на спину, массируя кожу, как будто многочисленными пальцами, только из воды. За дверью ванной ждала дежурная. Она должна была помочь мне улечься на водяную кровать, которой в эту ночь я доверю свое изможденное тело. Мне ужасно хотелось остаться под этим душем навсегда, но я знала, что у меня будет еще много возможностей принять его позже. Или ванну. О… Опуститься в ванну и позволить теплой воде принять мой вес и держать меня на плаву.

Между тем это было уже как-то невежливо по отношению к дежурной. Я вздохнула, выключила воду и нажала на кнопку вызова. Дверь распахнулась, как будто дежурная ждала, положив руку на ручку, и…

В проеме показался Натаниэль. Он улыбнулся, и это было все равно что завидеть солнце.

– Вам требуется помощь, Леди-Астронавт?

Я протянула руку, которая, по ощущениям, весила килограммов тридцать.

– Наверное, кому-то придется помочь мне вытереться.

– С этим я справлюсь.

Натаниэль уже был босой. Он вошел в душевую, взял меня за руку и наклонился, чтобы поцеловать. Конечно, когда меня вытащили из ракеты, нам разрешили поговорить по телефону, но до этого самого момента Натаниэль все равно казался мне каким-то гипотетическим идеалом.

Рука моего мужа была теплой и знакомой, начиная с неизменной мозоли от карандаша на первой костяшке указательного пальца и заканчивая щекочущими светлыми волосками на тыльной стороне ладони. Его губы, прижавшиеся к моим, были теплыми и чуть потрескавшимися, но такими родными, что я буквально таяла от поцелуя. Когда ты не видишься со своей любовью три месяца, то первая встреча после разлуки… Прикосновения. Запахи. Само его присутствие космическим образом действовало на меня так, что я больше не чувствовала себя потерянной в сидерическом периоде[10].

Да, я все еще чувствовала себя слишком уставшей, чтобы твердо стоять на ногах, но хотя бы мир вокруг меня больше не кружился.

– Я так по тебе скучала.

– Я впервые по-настоящему испугался, что больше тебя не увижу.

Он потянулся и сорвал полотенце с вешалки.

– Мне ничего не угрожало. – Я поморщилась, когда на меня нахлынули воспоминания. – Если не считать момента, когда мы вошли в плотные слои.

От удивления у него отвисла челюсть.

– Эльма, тебя шестеро вооруженных мужчин держали в заложниках.

– Ну… да. Но пристрелить меня в их планы не входило. – Может, я бредила, но мне было ясно, что их гнев не был направлен на меня. – Эти парни просто охотились, увидели свой шанс и ухватились за него.

– Значит, они действовали импульсивно.

– Решительно. – Я зажмурилась, вспомнив, как блестели глаза Роя под его противогазом, когда он говорил о дочери. – У них были семьи. Они хотели сделать мир лучше для своих детей.

Я знаю это молчание, которое неизменно повисает, когда муж со мной не согласен. Он делает вдох, как будто собирается что-то сказать, а потом на мгновение задерживает дыхание. Натаниэль наконец выпустил воздух из легких и провел полотенцем по моей спине.

– Как бы то ни было, мне не терпится забрать тебя домой.

Если бы мы сейчас были дома, я бы спросила, с чем он не согласен, но я так устала, что позволила Натаниэлю сменить тему.

– Расскажи, что нового?

– Я купил новый ковер. – Полотенце скользило вниз по моему бедру. – Точнее, его выбрала Николь Уоргин, а я пустил на него заработанные непосильным трудом деньги.

– А бывают деньги, заработанные посильным трудом?

– Возможно, если ты зарабатываешь лежа?

Натаниэль говорил, а полотенце под его руками повторяло изгибы моего тела, как будто он пытался убедиться в том, что я настоящая.

– Долго они мне лежать не дадут. – Сегодня я еще смогу отдохнуть, но завтра физиотерапевт уже займется моей вестибулярной системой, чтобы я могла заново привыкнуть к земной гравитации. К счастью, на этот раз дело пойдет быстрее, чем после моих первых полетов. Процесс был не из приятных, но за неделю мы уже управимся. – А какого он цвета?

– Что? А, ковер. М-м-м… красноватый? С рисунком. – Он на мгновение закусил нижнюю губу. – Сочетается с подушками на диване.

Я прищурилась, глядя на него.

– Хм-м-м… Ну, у Николь все в порядке со вкусом. И что же тебя побудило к покупке?

Натаниэль сложил полотенце.

– В прошлый раз у тебя были трудности с гладкими полами. Так что я подумал, что сила сцепления поможет.

Какой же у меня милый муж.

– В квартире я могу носить тапочки.

– Я знаю, но ведь тебе нравится ходить босиком. – Натаниэль повесил полотенце на место, и между его бровей пролегла морщинка: – Ковер хороший. Честное слово.

Я рассмеялась, и это было пугающе здорово. Я только что избежала двух потенциальных смертей, это если не говорить о долгом времени, проведенном в космосе, а мы с ним ковры обсуждаем.

– Я верю. – Я взяла его за руку и взглянула на дверь. – Поможешь мне лечь?

Натаниэль очень осторожно подвел меня к кровати. Я остановила его, обвивая руками его шею, и прильнула к нему. Он обхватил меня руками, нежно прижимая ладони к изможденному позвоночнику. Как же с ним хорошо! От одного лишь тепла его тела, которым он ко мне прижимался.

Глаза жгло, и я их закрыла, чтобы не отпугнуть расцветавшее внутри желание. Рукой Натаниэль нежно провел по моей пояснице, скользнул вниз, к ягодицам, а затем вернулся к талии. Он нежно сжал меня в своих объятиях, а потом чуть отступил, все еще поддерживая меня, чтобы я не упала. Со вздохом я позволила ему надеть на меня больничную рубашку, и мы прошли недолгий путь до водяной кровати.

В тех местах, где отошли корочки мозолей, ступни у меня горели, и я представила, что я Русалочка, которая шагает по острым ножам. Забавно, что мозоли у меня были сверху – от анкерных перекладин – и на кончиках пальцев, потому что ими приходилось каждый раз отталкиваться в прыжке, зато пятки у меня были мягкие и нежные, как кожа младенца.

Я медленно опустилась на кровать, и Натаниэль осторожно помог мне закинуть ноги. Я откинулась на спину и вздохнула. Звук получился похожим на выкачивание воздуха. Боже, как я устала! Водяная кровать была неплохим решением, но после нескольких месяцев, проведенных в микрогравитации, на Земле все кажется ужасно неудобным.

Я похлопала по кровати рядом с собой и перевернулась, освободив немного места для Натаниэля на узком водяном матрасе. Он осторожно опустился рядом, чтобы не слишком тревожить поверхность, и, прижавшись ко мне, свернулся калачиком. Натаниэль водил пальцем туда-сюда по моей ключице, заставляя мое сердце биться чаще.

– Миртл собирается делать вино из одуванчиков. – Это были просто разговоры ни о чем, которыми я наполняла пустоту между нами. Мы так долго были вдали друг от друга… У меня в голове скопилось столько слов и мыслей, что я не знала, с чего начать, и не помнила, чего еще не рассказывала мужу. – И я уверена, что после эксперимента с изюмом всем…

– Погоди. Эксперимента с изюмом?

– Ах да. Прости, я не могла тебе о нем рассказать, потому что в наземном ЦУП это бы все услышали. Помнишь, мы получили огромный запас изюма? Она его весь регидрировала и смогла запустить процесс ферментации.

– Она из него сделала вино? – Водяная кровать заходила ходуном от его смеха. – На Луне?

– Алкоголь – важная составляющая жизнеспособного общества.

Натаниэль чмокнул меня в щеку.

– Ну конечно. И как?

– На вкус как сироп от кашля со скипидаром.

Он присвистнул.

– Ого. А ты же знаешь, что на Земле лунное вино можно продавать за много тысяч?

– Ну, Анри Лемонт его перегнал и превратил в весьма достойный бренди, – я поморщилась. – Достойный, значит, его можно было нормально смешивать с соком. Нормально, значит, его вкус почти не ощущался.

– Странно, что она не пыталась ферментировать яблочный сок.

– Людям это было нужно. Поставка изюма пришла по запросу Ольги Баумгартнер, но она забеременела, и ей пришлось раньше вернуться на Землю.

Я пожала плечами, насколько это вообще было возможно сделать лежа.

– Да… Я про нее слышал, – Натаниэль вздохнул: – Кому-то рано или поздно все равно придется остаться наверху, если мы хотим, чтобы у нас была автономная колония.

– Ну а кто захочет, чтобы его дети стали подопытными крысами? Когда мы начали разводить на Луне кроликов, и то разразилась буча. – Активисты по защите прав животных тогда пришли в ярость, но, если вспомнить слова моей бабушки, с кроликов есть что съесть. – Крольчата, которых спустили на Землю, были в плачевном состоянии. Кто захочет обрекать своего ребенка на вечную жизнь вдали от родной планеты?

– Судя по тому, к чему все идет, желание тут роли не играет.

Я вздохнула и плотнее прижалась к мужу. Именно этого опасались Рой и его друзья: что в какой-то момент случится массовое бегство с Земли, а они останутся в стороне. И ведь они были правы: кто-то останется здесь. Либо из-за нехватки ресурсов, либо по политическим причинам, либо из чистого упрямства.

Казалось, что идеального решения не существует.

Думаю, вы вряд ли догадаетесь, что одна из тех вещей, по которым я скучаю в космосе, – служебные совещания по утрам понедельника. Хотя, наверное, не совсем правильно говорить, что я скучаю именно по совещаниям, но все-таки для меня это возможность поболтать с друзьями и коллегами. Ах да, еще нас там неизменно ждут кофе и пончики.

Я пришла на совещание через неделю после возвращения на Землю. На ногах я уже стояла гораздо крепче. Гомон сорока с лишним человек, которые болтали за чашкой того самого кофе, уплетая те самые пончики, так меня приободрил, что я зашагала еще увереннее. Корпус космонавтов очень разросся, так что сейчас здесь присутствовал только один департамент: летчиков-космонавтов. Мы – так называемая «элита». По сути, это означает, что мы проходим более серьезную подготовку, а еще (давайте сосредоточимся на самом важном) нам достаются лучшие пончики.

Бенкоски первым меня заметил и громко загудел:

– Леди-Астронавт приземлилась!

Элитный еще не значит благородный. Мое лицо зарделось и наверняка приобрело цвет сигнальной ракеты. Я была не единственной женщиной в помещении, но почему-то это прозвище накрепко прилипло именно ко мне. Все сгрудились вокруг меня, широко улыбаясь и хлопая меня по спине.

Малуф вручил мне чашку с дымящимся кофе.

– Ты. Была. Великолепна. Космические микробы… Ха!

– Это Хелен была великолепна. Космические микробы – ее идея.

– Это да. – Он приподнял свою кружку, как бы произнося тост в мою честь. – Но я уже отвесил ей комплимент, и к тому же это ты осталась на ракете.

В комнату широким шагом вошел Клемонс, благодаря чему я быстро перестала быть центром всеобщего внимания, потому что все поспешили занять места. Леонард и Хелен, наверное, тоже получают свою долю внимания на своем совещании с остальными участниками марсианской команды. С другой стороны, многие из этой команды тогда были на борту «Сигнуса», так что, возможно, они все это уже обсудили. А я была просто рада вернуться к космическим делам.

Перед тем как сесть, я утащила один пончик. В конце концов, я уселась между Сабихой и Имоджен. Клемонс начал что-то говорить, но в этот момент я как раз откусила первый кусочек пончика. Что я могу сказать… в космосе не получится ничего пожарить во фритюре. Пончик кажется пищей без особых изысков до тех пор, пока ты о нем не задумаешься по-настоящему. Глазурь начала кристаллизоваться: пончик вытягивал влагу из сахара, образуя сладкую корочку, которая отходила от теста с каждым укусом, обнажая нежную внутреннюю часть. Сахар, дрожжи, масло и, боже мой… В этом пончике был Бог.

Имоджен наклонилась ко мне и прошептала:

– А Натаниэль знает, что ты делаешь такое лицо за пределами спальни?

Я фыркнула и тут же подавилась. Воцарилось молчание, и Клемонс уставился на меня, пока я пыталась прокашляться. С пылающим лицом я глотнула кофе и в очередной раз прочистила горло:

– Простите. Гравитация.

Словно удовлетворенный этим комментарием, Клемонс кивнул и продолжил. Забавный факт: директор МАК ни разу не был в космосе. У него были проблемы с сердечным клапаном, и, возможно, он бы даже не пережил взлета. Тут я невольно вспомнила о словах Роя и его друзей о том, что космос доступен лишь небольшому проценту населения Земли. Многие люди будут вынуждены остаться. Все это будет сродни самоселективной евгенической программе… и, честно говоря, я только в этот момент осознала весь ужас происходящего.

Но разве у нас был выбор? То есть да, люди пытаются справиться с неконтролируемым парниковым эффектом, но к тому времени, когда станет совершенно ясно, что эти попытки провалились, основывать колонии будет слишком поздно. Я снова вздохнула, отложила пончик и придвинула к себе папку с документами, листая бумаги в попытке понять, какая теперь передо мной стояла задача.

Клемонс продолжал говорить. Он прошелся по повестке дня и теперь объяснял задачи для каждой отдельной группы. Я листала страницы, и брови у меня сдвигались все сильнее. Когда я дошла до конца папки, они словно вознамерились расколоть мое лицо пополам. Мое имя не упоминалось ни на одной из страниц.

В ряд моих задач во время пребывания на Земле входила тренировка поселенцев, отправлявшихся на Луну. Все космонавты занимались этим по очереди. Для каждого «класса» будущих поселенцев назначается двое космонавтов, которые знакомят новичков с правилами выживания на Луне. Я рассчитывала, что меня поставят на новый класс, но…

– Йорк. Отличная работа с манифестантами. Мы дадим тебе и другим космонавтам с того рейса еще неделю, чтобы вы разобрались с прессой. – Он, кажется, считал, что это своего рода награда, но я была с этим не согласна. Выпустив дым от сигары, Клемонс закрыл свою папку: – На этом все. За работу. Йорк, останься на минутку.

Я с улыбкой кивнула, но в горле у меня застрял стон. Терпеть не могу пресс-конференции. Сабиха сочувственно похлопала меня по плечу.

– Скажи, что мне нужна твоя помощь с перепрошивкой для симулятора лунного автобуса.

– Спасибо. – Я отодвинула стул и поднялась, направившись навстречу Клемонсу. – Сомневаюсь, что он так просто меня отпустит.

– Попробовать стоит. К тому же мне правда нужна помощь.

Я рассмеялась. Это уж вряд ли. У Сабихи было куда больше летных часов, чем у меня, но я была ей благодарна за попытку увести меня от публичного внимания. Я взяла свою папку и подошла к столу Клемонса.

– Сэр, вы хотели со мной поговорить?

– Да. – Он затянулся своей неизменной сигарой и выпустил изо рта клубы дыма, которые окружили его лицо, напоминая капли воды в условиях невесомости. – Малуф! Закрой за собой дверь.

Черт. Кажется… кажется, у меня неприятности. 2, 3, 5, 7, 11… А, наверняка, ерунда.

– Йорк… Тебе удалось многих впечатлить в этой ситуации с заложниками, – Клемонс опустил сигару, – многих. Ребята из связи с общественностью хотят прибрать тебя к рукам для интервью. Что думаешь? Я не хочу тебя туда отправлять, пока ты полностью не акклиматизировалась.

– Спасибо, сэр. – Ни один летчик или космонавт не признается в слабости, если этого можно избежать. Как бы я ни относилась к пресс-конференциям, я понимала их важность для космической программы: – Я с радостью сделаю все, что от меня требуется.

– Хорошо… хорошо… – он стряхнул пепел с сигары в стеклянную пепельницу, стоявшую на столе: – Тут вот какое дело. Космическая программа в последнее время столкнулась с некоторыми трудностями, и парни, которые взяли тебя в заложники, эти трудности олицетворяют. Люди, которые не понимают, насколько важна эта программа, давят на правительство, побуждая их отозвать финансирование.

– Мне известны эти проблемы.

Он кивнул.

– Поэтому нам нужен хороший пиар. Нам нужен кто-то, кем люди восхищаются. Ты… – он вздохнул, – помнишь, как много лет назад ты мне сказала, что в космической программе еще на ранних стадиях должно быть много женщин, чтобы продемонстрировать, что в космосе безопасно?

И куда он, черт возьми, клонит? Никогда за долгие годы совместной работы я не видела Клемонса таким взволнованным.

– Да, сэр.

– Ты была права. А я ужасно ошибался.

Я стояла как громом пораженная. У меня в голове словно открылся шлюз в открытый космос.

– Хм-м… Спасибо?

Он фыркнул, и улыбка смягчила черты его широкого лица.

– Люди вроде тебя… Они тебе доверяют. Так что… во благо космической программы, я хочу, чтобы ты стала «лицом» МАК и, в частности, присоединилась к первой экспедиции на Марс.

Глава четвертая

УРАГАН «КАРЛА» ГУБИТ ТЕХАС

Галвестон, штат Техас. 28 августа 1961 г.

Ураган «Карла» со скоростью ветра, достигающей 278 километров в час, считается одним из восьми самых сильных ураганов, поразивших техасское побережье с 1875 года. От шторма бегут мужчины, женщины и дети. В результате эвакуации населения мы столкнулись с самой массовой миграцией в результате чрезвычайных обстоятельств с момента падения метеорита в 1952 году.

Вся эта ситуация служит нам напоминанием о том, что, хотя нога человека может ступить на поверхность Марса, даже на Земле еще остаются природные силы, которые мы не понимаем и которые мы не в силах предотвратить или контролировать. Количество энергии, которое ураган выделяет каждую секунду, по крайней мере, в десять раз превышает энергию, которая выделилась над Вашингтоном, округ Колумбия, в результате падения метеорита. Иными словами, за все время своего существования ураган выделяет энергию 10 миллионов атомных бомб. Этот устрашающий факт должен подтолкнуть нас к определенного рода смирению перед лицом природы.

Я дала Клемонсу твердое обещание подумать над его предложением и вышла из конференц-зала. Прошла по вестибюлю к лестнице, пересекла крыло инженерного отдела и устремилась прямо в офис Натаниэля. Он, улыбаясь, оторвался от схем на чертежном столе.

Улыбка сползла с его лица, а вместе с ней на стол упал карандаш.

– Что случилось?

37, 41, 43… Я осторожно прикрыла дверь за собой. 47, 53, 59… Так же осторожно я втянула воздух в легкие и изящно, как учила меня мать, скрестила руки на груди.

– Клемонс предлагает мне полететь на Марс.

– Что?

– Он сказал, что у программы проблемы с финансированием?.. – Я словно отделилась от своего тела и теперь смотрела на себя со стороны, находясь в конце длинного тоннеля: – Николь еще на Луне тоже что-то такое упоминала.

– Да… – Натаниэль выдвинул потрепанный стул от «Эймс» и махнул мне рукой, чтобы я тоже села за стол: – Президент Денли… Он не делал никаких публичных заявлений, но, если верить Клемонсу, он и впрямь думает о том, чтобы заморозить космическую программу, несмотря на наши договоренности с ООН.

Я опустилась в кожаное кресло, которое скрипнуло под моим весом.

– Но ведь… Клемонс сказал, что хочет, чтобы я стала «лицом» МАК и повлияла на общественное мнение, – я уставилась на свои ладони: пальцы от волнения были плотно стиснуты: – Он даже сказал, что зря не допускал до программы женщин, а я была права в том, что женщины нужны, чтобы доказать, что в космосе безопасно.

Натаниэль присвистнул.

– Не знал, что все прямо так плохо.

– Вот и я о том же подумала.

Он наклонился и открыл ящик стола. Внутри был орел, которого я начала делать из перфокарт после своего предыдущего возвращения на Землю. Он наклонился, чтобы вызволить поделку, так что я не видела его лица, когда он спросил:

– Ты хочешь полететь?

– Я не знаю. – На краю стола стоял вентилятор. Он крутился туда-сюда, пытаясь охладить комнату. – То есть… Это же Марс. Но и полет будет длиться целых три года.

– Минимум. – Он поставил передо мной в ряд орла, мои крошечные медные ножницы для шитья и банку с клейстером. – Если бы речь шла о трех месяцах, ты бы полетела?

– Да. Ясное дело.

Он поднял глаза на меня.

– А если бы меня не было в этом уравнении? Но речь шла все равно о трех годах?

Я медленно вдохнула и так же медленно выпустила воздух.

– Да. Наверное. Не знаю. Я бы пропустила выпуск Томми. И столетний юбилей тетушки Эстер. – Надо было что-то срочно сделать с руками, пока я не сломала себе пальцы. Без сомнения, Натаниэль именно поэтому достал орла из ящика. Я потянулась в корзину для бумажного мусора за использованной перфокартой. Когда я ее достала, она немного тряслась в моей руке: – Просто… Клемонс хочет, чтобы я была на виду.

– Это значит, будет много пресс-конференций.

Он поморщился. Натаниэль прекрасно знал все мои… заскоки.

– Точно. А еще мне придется догонять остальных членов команды. Они готовятся уже четырнадцать месяцев. – Я в ужас приходила от одной только мысли об этом, но внутри меня уже разгоралась та самая жажда, благодаря которой я вообще оказалась в космической программе. Она скакала у меня внутри и хватала меня за сердце подобно пятилетке, которая упрашивает маму пойти в цирк. Я могла полететь туда, узнать, каково это, оказаться под другим небом и… – А ты бы полетел?

– Да. Если бы я мог всем этим заниматься… – Он обвел рукой свой стол, на котором в беспорядке громоздились кипы бумаг – олицетворение его занятого новым проектом разума. В углу стояла модель одного из кораблей, предназначавшихся для второй экспедиции на Марс: – …из космоса. Но пока я как-то не готов.

– Это же не постоянный переезд.

– А я хочу подождать, пока не возникнет необходимость в постоянном… – Он снова выпрямился в своем кресле, внимательно глядя на меня своими проницательными голубыми глазами: – В этом мы с тобой отличаемся. Полет туда и обратно для меня означал бы, что я три года не смогу заниматься любимым делом. А для тебя это значит три года, полностью посвященных именно тому, что ты так любишь.

– И три года вдали от тебя.

– Если бы меня не было в уравнении… ты бы точно полетела.

– Ты не та переменная, которую можно так просто исключить. – Я прикрепила к фигурке орла еще одну перфокарту. Через крошечные отверстия, подмигивая, проникал свет. Если бы и со словами все было так просто. Должен же быть способ не ходить кругами вокруг одной и той же проблемы. – На Луне мне и то было сложно, а это всего три месяца. К тому же там у нас была возможность изредка болтать и отправлять друг другу письма.

Он махнул рукой, словно эта проблема его не заботила.

– В программе предусмотрен телетайп для супругов и специально разработанный канал радиосвязи. Понятно, что задержка будет больше, но мы все равно сможем разговаривать. Слушай… Ты ведь думала о том, чтобы уволиться. Напомни-ка, почему.

Я вздохнула. Но ведь именно поэтому я к нему пришла. Ну, конечно, еще потому, что Натаниэль – мой муж, а решение, которое мне предстояло принять, непосредственно влияло и на него. Он помогает мне лучше понять саму себя, порой просто задавая правильные вопросы.

– Там куча причин. Перевозки, которыми я занимаюсь… по сути, я ведь просто вожу автобус. Да, это автобус в космическом пространстве, но все равно… Я хочу делать что-то значимое. Хотя это невероятное тщеславие и эгоизм, и я понимаю, что должна быть благодарна за то, что у меня вообще есть работа, и…

Натаниэль прочистил горло и, не сводя с меня взгляда, вопросительно приподнял брови.

Я замолчала и закрыла глаза. Будь оно все проклято, я никогда не смогу избавиться от чувства, будто мне надо просить прощения за то, что я хочу добиться успеха. 2, 3, 5, 7, 11, 13…

– Я хочу оставить след в истории. – Что ж, меня не поразила молния. Я открыла глаза и сфокусировалась на когтях орла, но все-таки заставила себя перейти к самому сложному моменту, который крылся в сердце этого разговора: – Но ведь тогда… Если мы хотим завести семью…

Он начал теребить нитку, торчащую из ткани брюк на колене.

– Это может подождать, пока ты не вернешься.

– Может ли? – Я вздохнула, отрезая излишки карты, которые спорхнули на стол. Мы все время откладывали беременность, и у нас были на то веские причины. Но если я полечу… – Радиация. Долгое время, проведенное в космосе. Во что превратятся за это время мои кости, даже при постоянных тренировках? Когда я вернусь, может случиться так, что я не смогу иметь детей.

– Если не сможешь… И если эту проблему нельзя будет решить, то, скорее всего, человеческая раса и вовсе безнадежна. – Натаниэль потер шею, уставившись в пол. – Прости. Как-то резко вышло. Но… ладно. Давай предположим, что ты уйдешь из космической программы. Чем ты тогда займешься?

Я открыла рот, и вдруг новый вдох словно позволил мне увидеть этот вариант будущего внутренним взором. Я бы снова работала в вычислительном отделе до самой беременности. Потом меня бы уволили. Я бы готовила, убиралась и растила ребенка до тех пор, пока он не достигнет какого-то неопределенного возраста, и тогда я стану работать на волонтерских началах на благотворительные организации, как это делала моя собственная мать. Я бы делала что-то важное, но в очень маленькой, очень узкой области. Математика. Полеты. Космос… Эти двери навсегда закрылись бы передо мной.

– Проклятье.

Натаниэль фыркнул. Потом он наклонился и положил ладонь на мою руку.

– Ты была бы счастлива?

Мне хотелось и того, и другого. Почему я не могу получить сразу все? Но он был прав. Я не хотела бросать космические полеты. Конечно, сейчас я была хваленым водителем автобуса, но и эта работа была полна красоты, которая невозможна на Земле. Экспедиция на Марс все еще была нерешенным вопросом, но…

– Нет. – Я потянулась за еще одной перфокартой, чтобы не смотреть в глаза мужу в момент признания собственного эгоизма. – Я хочу детей, но жизнь, которой я хочу жить, будет несправедлива по отношению к ним. Если и не Марс, то наверняка найдется что-то еще, что потребует от меня внимания и времени.

Он втянул воздух, как будто собираясь что-то сказать, а потом задержал дыхание. Я не стала давить в попытке выяснить, что же он решил оставить при себе, и сосредоточилась на вырезании. Я так говорю, но на деле я отвечала на его молчание своими руками. Птица продолжала обретать форму, а я укладывала перфокарты слоями, и они превращались в яйцо, лежавшее под когтями.

Наконец, Натаниэль откинулся на спинку кресла, которое отозвалось скрипом.

– Ладно. Значит, детей можно из уравнения выбросить. Это все упрощает. Ты хочешь полететь?

– Не знаю.

Три года. Три года вдали от мужчины, который понимает меня настолько хорошо, что даже не стал сомневаться в моих словах или попытаться убедить меня в неправоте. В отличие от космоса, здесь слезы могли капать и не застилать взор, но орел, которого я держала в руках, все равно казался размытым.

Натаниэль мягко вызволил его из моих рук и заключил меня в объятия. Оглядываясь назад, я понимаю, что орел, которого я сделала, скорее всего, ответил на все его вопросы.

Орел летел, но голова у него была повернута чуть в сторону, как будто он оглядывался через плечо. В когтях он сжимал яйцо. Символизм был грубоватым, но весьма ясным.

Даже после разговора с мужем я была сама не своя и понятия не имела, какой ответ дать Клемонсу. Поскольку у Натаниэля еще было много работы, я притворилась, что все в порядке. Он это принял, но, судя по всему, не особенно поверил. Я вышла в вестибюль, намереваясь вернуться в крыло космонавтов, и остановилась.

Мне не дали никакого задания, потому что Клемонс освободил мое расписание, чтобы я могла наверстать упущенное с марсианской командой. Он был уверен, что я соглашусь. Конечно, я могла бы благосклонно допустить, что он просто хотел предоставить мне свободу действий, чтобы я спокойно приняла решение, но к чему спорить с опытом прошлых лет?

Бережно держа готового орла из перфокарт в одной руке, я направилась в крыло космонавтов за своей сумкой. Если мне не дают работу, я вправе уйти. Может, заскочу в книжный, а потом пойду домой и утоплю пальцы ног в ворсе нового ковра.

У входа в офис я наткнулась на Хасиру и Паркера, которые как раз оттуда выходили вместе с Бетти. Ее ранее перевели из корпуса космонавтов в отдел по связи с общественностью. По мере расширения корпуса требовалось все больше узких специалистов, и Клемонс рассудил, что данная специальность подходит Бетти куда больше, чем пилотирование. Кажется, ей и впрямь там нравилось больше. Она брала интервью как на Земле, так и в космосе. Я бегло кивнула Паркеру, но он тут же мне улыбнулся. Я никогда не доверяла его улыбке.

– Йорк, а мы идем к воротам автографы раздавать. Пойдешь с нами?

Он знал, что я терпеть не могу эту историю с автографами. Бетти просияла и даже чуть привстала на цыпочки. Хасира за ее спиной смерила меня взглядом заложницы и сложила руки в мольбе. Сложно было взять и бросить ее: вид у нее был как у несчастного щенка.

– Конечно. Минутку, я только сумку заберу.

Я протиснулась между ними в крошечный офис и схватила со стола сумку, в которую осторожно положила своего орла. Он отправится со мной домой.

Когда я вернулась к коллегам, Паркер стоял, уперев руки в бока и выпятив челюсть вперед.

– No lo hiciste[11].

– Mach quatro. Honesto[12]. – Хасира подняла руки вверх. – Você pode verificar os logs do computador da minha trajetória, mas isso vai mudar a maneira como viajamos[13].

Паркер нахмурился, и между его бровей пролегла морщинка, когда он произнес какое-то слово одними губами. Потом он решительно кивнул и спросил:

– De que maneira?[14]

Я вопросительно приподняла бровь.

– Ты по-португальски говоришь?

– Пытаюсь. – Он пожал плечами и развернул нас к передней части здания. – Думаю, может пригодиться в общении с бразильцами на марсианской миссии. Но четыре Маха[15]? Серьезно?

– Ага, – кивнула Хасира.

– Это на «Тибериусе 47»?

Я пристроила сумку на локоть, чувствуя довольно сильную зависть: Хасира провела испытательный полет на этой штуке.

– Он красавец. – Она остановилась: Паркер открыл для нас входную дверь. – Мы с ним тренируем параболические дуги. Надеемся, что это даст возможность скользить вдоль поверхности планеты с меньшими затратами топлива.

Паркер вышел вслед за нами, и тяжелая дверь из стекла и стали захлопнулась за его спиной.

– На какую полосу можно его посадить на такой скорости?

– Мне понадобилась вся длина… о, черт, – Хасира вздохнула и покачала головой: – Девочка с фермы Уильямсов опять здесь.

Я не сразу поняла, что она имела в виду под фермой Уильямсов. Как-то у нас упала ракета на ферму, в результате чего погибло большинство ее жителей. Хасира не отрывала взгляда от маленькой девочки с каштановыми волосами, убранными в хвостики. На ней был потрепанный комбинезон, и она стояла среди группы таких же детишек.

Я ее уже видела, но так, как каждый день видишь одних и тех же людей, не обращая на них никакого внимания. Даже теперь, когда Хасира на нее показала, она не особенно выделялась из толпы. При взгляде на девочку невозможно было определить, что она пережила такую трагедию. Бедный ребенок.

Бетти повернулась к нам. На ее лице сияла широкая улыбка, как будто ничего не случилось.

– Нужно быть с ней поосторожнее. Ее мог привести сюда кто-то из репортеров в качестве подсадной утки, и…

Я отошла от нашей маленькой группки и устремилась к забору. Я не могла слушать о том, что эту девочку, лишившуюся семьи, используют как марионетку. Это же просто ребенок. «Быть с ней поосторожнее», да что вы говорите. Я проскользнула в ворота и побрела сквозь толпу репортеров и их сопровождающих. Все кричали в мою сторону:

– Доктор Йорк! Чего хотели захватчики?

– Эльма! Вам было страшно?

– Насколько опасны космические микробы?

К тому времени я хорошо научилась игнорировать подобные вопросы, поэтому я просто шла сквозь толпу, рассчитывая, что эти люди сами сообразят расступиться. Я подошла прямо к девчонке Уильямс. Она подняла голову и взглянула на меня.

Голос у нее был тоненьким и пронзительным, как будто ей было не больше трех лет.

– Вы полетите на Марс?

Я кивнула, хотя никогда и не была частью этой миссии.

– Может, ты тоже однажды туда полетишь. Как тебя зовут?

– Дороти. – Она теребила кончик косички, а вокруг нас щелкали затворами фотографы. Кто-то снимал нас на видео, но мне было на них плевать. Дороти склонила голову набок, словно задумавшись над моими словами. – А у вас на Марсе будут дети?

Устами младенца… В груди у меня все сжалось, как будто своими словами она выкачала из моих легких весь воздух. Ей было неизвестно о моем разговоре с Натаниэлем. Я так говорю, словно это был один-единственный разговор. Но на самом деле это было долгое обсуждение, к которому мы постоянно возвращались на протяжении последних двух лет. И хотя мы вроде бы пришли к решению, мне было непросто с ним смириться. Но я заставила себя вежливо улыбнуться. Улыбка, которой ты учишься, расхаживая в скафандре весом семьдесят три килограмма в условиях земной гравитации, когда фотограф делает очередной твой снимок.

О, я умела улыбаться через боль, благодарю покорно.

– Да, милая. Каждый ребенок, который родится на Марсе, окажется там благодаря мне.

– А как же те, кто рождается здесь?

А как же сироты вроде нее и все те люди, которые, по мнению нашего правительства, ничего не значат? И, что еще хуже, если космическую программу все-таки свернут, то как же все дети, которым придется расти на умирающей Земле? Я опустилась перед Дороти на колени. Решение было принято за меня. Я вытащила из сумки орла из перфокарт.

– А они в особенности.

Поговорив с Дороти и другими детьми, я вернулась внутрь и пошла прямо в офис Клемонса. Его секретарша, миссис Кар, подняла на меня взгляд, оторвавшись от печатной машинки, и улыбнулась.

– Ага, доктор Йорк. Как я рада снова видеть вас на Земле.

– Спасибо, – я махнула головой в сторону внутреннего офиса: – Он здесь?

– Да, и, кажется, не на телефоне. Позвольте, я проверю… – Она нажала на кнопку телефона внутренней связи. – Сэр? К вам доктор Йорк.

– Кто из них?

– Космонавтка.

Я слышала, как он довольно хрюкнул, – как через дверь, так и по интеркому.

– Пусть зайдет.

Даже после стольких лет у меня иногда потели ладони во время беседы с Клемонсом. Для этого не было никаких причин, но наш мозг порой выдает странные штуки. Как бы то ни было, я сперва вытерла ладони о свои брюки и только потом толкнула дверь, которая вела в задымленный офис.

Клемонс в одной руке держал сигару. Он откинулся на спинку кресла и смотрел, как я вхожу. Живот у него в последние годы все сильнее выдавался вперед, но лицо не утратило ни капли жесткости.

– Присаживайся.

– Я много времени не отниму… – я уселась на стул напротив, злясь на себя за то, что уже прошу прощения за вторжение: – Я согласна. Я полечу на Марс.

Он загасил сигару и хлопнул в ладоши. Лицо у него расплылось в радостной улыбке.

– Моя милая девочка, ты даже не представляешь, насколько это важно.

Я только что видела детей, на которых непосредственно скажется как наш успех, так и поражение. Уверена, я куда лучше Клемонса, сидящего в своем безопасном офисе, понимала, что поставлено на карту.

– Я сделаю все что угодно, чтобы мы продолжали двигаться вперед.

– Отлично, – он залез в картотечный ящик и вытащил из него папку: – Я надеялся, что ты согласишься, так что попросил миссис Кар собрать для тебя документы. Здесь основной график работ экипажа и план занятий, чтобы ты могла наверстать упущенное.

Мы вместе просмотрели все документы, и Клемонс кратко ввел меня в курс дела. Глядя на характеристики и понимая, сколько всего мне нужно изучить, чтобы догнать остальных членов команды, я почувствовала воодушевление. Я так давно не сталкивалась с серьезными задачами, что теперь сердце у меня буквально пело от предвкушения.

И только после того как я вышла из его офиса, сжимая под мышкой пакет документов, – только после того, как я вышла из здания и села на трамвай, направлявшийся в деловой центр, – только тогда до меня дошло, что я так ничего и не сказала о своем окончательном решении Натаниэлю.

Из-за долгого пребывания в космосе в одиночестве я совсем забыла, что значит быть в паре.

Глава пятая

СВЯЩЕННИКИ ДОБИВАЮТСЯ МИРА В ЧИКАГО

В негритянский район пришли священнослужители,

и в городе становится спокойнее

Специально для «Нэшнл Таймс»Чикаго, штат Иллинойс. 28 августа 1961 г.

Сегодня в Уэст-Сайде – районе Чикаго, охваченном восстаниями, – было спокойно, однако нацгвардейцы продолжали дежурить у пяти оружейных складов города. Усиленные отряды полиции патрулировали район с целью предотвращения повторных бесчинств, в результате которых вечером пятницы пострадали 60 человек. Пивные заведения будут закрыты вплоть до получения особого распоряжения.

Лидеры движения борцов за гражданские права пояснили, что бо́льшая часть рабочих мест в этом регионе связана с космической индустрией, но средний уровень образования при этом ограничивается восьмым классом. Это связано с высоким числом беженцев с Восточного побережья, чье обучение резко закончилось в связи с падением метеорита. Учитывая, что многие из этих людей не обладают достаточными компетенциями для работы в сфере высоких технологий, уровень безработицы в этом районе достигает 18 процентов. Они также сообщили, что общественным организациям не хватает уверенных лидеров, и потому воинственно настроенные маргинальные группировки вроде «Земля прежде всего» довольно успешно восполнили этот пробел.

На Луне я всегда ем в столовой вместе с остальными обитателями колонии, но дома я готовлю сама. Иногда я делаю это от стресса. Иногда от стресса я готовлю целый кошерный ужин. После беседы с Клемонсом я сделала еще и пирог. К тому времени, как домой вернулся Натаниэль, в квартире стало душно, и все комнаты пропахли шоколадом, розмарином, говядиной и красным вином. Я сидела напротив вентилятора, наклонившись к нему поближе, чтобы воздух попадал в ложбинку между грудей. Я уже успела пожалеть о своем решении приготовить ужин, но в то же время раздумывала, не приготовить ли мне что-нибудь еще.

Все мои сожаления сошли на нет, когда в дверном проеме замер Натаниэль, вздернув голову. Он втянул носом воздух и улыбнулся.

– Твой фирменный беф бургиньон?

– А еще запеченный картофель. И салат. – Я поднялась на ноги и вернула вентилятор в его изначальное положение, в котором он тут же начал вертеться туда-сюда. – И еще печенье.

Он поставил свой портфель на пол у двери и повесил шляпу на вешалку.

– Я уже говорил, как я по тебе соскучился?

– Я сказала Клемонсу, что полечу. – Я закусила губу. Дерьмо. Я ведь планировала все обсудить за ужином. – Прости.

Натаниэль пересек комнату и взял мои руки в свои. Он мягко сжал обе мои ладони, глядя на них так, будто увидел что-то необычайно редкое. Он вздохнул, но его черты тут же смягчила улыбка.

– Что ж… Я знал, что ты полетишь.

– Прости. Еще есть время пойти на попятную.

– Нет. Эльма… – Он поднял глаза. В них стояли слезы. Меня пробила дрожь. Он поднял мою левую руку и поцеловал безымянный палец. – Я был уверен, что ты этого хочешь, просто ждал, пока ты сама к этому придешь. Я ведь мог ошибиться.

– Но…

Мой муж покачал головой, продолжая улыбаться, хотя глаза у него покраснели.

– Я не хочу, чтобы ты сидела на Земле и жалела о том, что не можешь подняться к звездам. Какой бы это был брак?

Проводить время вдали от Натаниэля мне пришлось почти сразу. Обучение, о котором говорила Хелен, проходило в планетарии Адлера. Я все жду, когда для навигации в космосе придумают что-нибудь получше секстанта, но без магнитного поля мы неизменно зависим от звезд. Конечно, у нас еще есть БИИ – блок инерциальных измерителей, но мы все равно использовали звезды в качестве точек отсчета. К тому же, учитывая, что БИИ, по сути, представлял собой кучку гироскопов, за звездами в любом случае сперва наблюдал живой человек. С помощью секстанта.

А еще… блок измерителей за весь его долгий срок путешествия приходится периодически перезагружать, потому что гироскопы отклоняются от курса. И потому, чтобы снова выровнять их положение, нужно, чтобы на звезды смотрел космонавт. С помощью секстанта.

Конечно, я знала, как пользоваться секстантом, потому что мне приходилось прибегать к помощи этого прибора каждый раз во время полета с Луны на «Лунетту», но для полета на Марс нужно будет ориентироваться по другим звездам. Так что я собиралась присоединиться к группе штурманов-вычислителей и летчиков, чтобы научиться опознавать звезды, которые нам встретятся по пути на Красную планету. С помощью секстанта.

Остальные члены группы уже находились в планетарии Адлера в Чикаго, так что я отправилась туда же, едва успев провести дома с Натаниэлем недели две. Хотелось бы прилететь в точку назначения на борту T-38, но полет коммерческим рейсом позволял мне посвятить некоторое время изучению кип документации. Несмотря на то, что полностью войти в курс дела мне не удалось, к тому времени, когда я оказалась на продуваемой всеми ветрами лестнице планетария, я хотя бы представляла, какие вопросы задавать.

Пусть вас не обманывает устаревший облик планетария в духе ар-деко. Мрамор, может, и вышел из моды еще лет тридцать назад, зато сам планетарий был оснащен по последнему слову техники. О да, планетарии мне нравятся.

На первый взгляд, это может показаться смешным, я ведь полжизни провожу в космосе, но… С Луны мы редко видим звезды. Мы погребены под поверхностью, а если и выходим из своих труб, то ничего не видим. Чтобы небо вокруг стало достаточно темным, мы должны оказаться в тени Земли. К тому же в планетарии можно ускорять время и вращать небо в любом направлении.

Я толкнула дверь в здание. На моем лице сияла улыбка, а в руках устроилась огромная папка. Бетти с широкой ухмылкой подскочила со своего стула.

– Эльма! А я-то думала, нас разыграли, когда сообщили, что ты к нам присоединишься.

Я быстро ее обняла.

– Клемонс и тебя сюда отправил, да?

Бетти кивнула и махнула рукой на фотографа за ее спиной.

– Фил не помешает?

– Нет, конечно.

Я кивнула мужчине и мысленно поклялась себе его игнорировать, а потом повернулась к остальным членам команды.

Или команд. Для экспедиции подготовили беспилотный грузовой корабль, «Санта-Мария», а два пилотируемых судна были близнецами, получившими ласковые прозвища «Нинья» и «Пинта»[16]. На каждом корабле было по два пилота и два штурмана-вычислителя, потому что в МАК обожали все дублировать на всякий случай. Сейчас все эти люди уткнули носы в свои папки, которыми нас нагрузила МАК. Они едва лишь взглянули на меня, когда я подошла поздороваться.

Пилотами «Пинты» были Дерек Бенкоски и Вандербильт де Бер. Эти двое вполне могли бы быть близнецами: одна и та же военная порода с прямыми углами и широкими подбородками. Что с того, что один из них был американским поляком, а другой – южноафриканцем? Это все пустяки. Штурманы у них тоже были белыми. Ходил слух, что ЮАР грозилась свернуть финансирование, если их людям придется лететь в экипаже, не состоящем на сто процентов из белых.

Как бы то ни было, единственные чернокожие марсианской миссии были членами экипажа «Ниньи», хотя ни один из них не был пилотом. Пилотом же был Стетсон Паркер, который откинулся в своем кресле, вытянув перед собой ноги. Он держал в руках секстант и пытался удержать медное устройство в равновесии у себя на ладони.

Наш второй пилот, Эстеван Терразас, поднялся на ноги, но его улыбка показалась мне неловкой и скованной. Мы как-то летали на Луну вместе, и этот взгляд мне был знаком. Он пытался напустить на себя бодрый вид, хотя на самом деле был чем-то расстроен.

– Привет, Йорк.

Мы пожали руки, обменялись любезностями, но я не стала спрашивать, в чем дело. Все из-за этого фотографа Фила. В присутствии прессы всем нам приходилось быть паиньками, даже если речь шла о ведомственных фотографах.

Еще здесь была Флоренс Грей. В прошлом году мы встречались на корпоративе, а еще мы обе дружили с Хелен. Флоренс была миниатюрной чернокожей женщиной, которая во время войны служила радиодешифровщицей, а теперь заслужила репутацию невероятно быстрого штурмана-вычислителя.

– Флоренс. Как ты?

Я протянула ей руку. Она пару секунд просто смотрела на нее, а потом вздохнула и все-таки пожала.

– Нормально.

И она снова уткнулась в папку с документацией. Как-то… невежливо.

Я оглядела помещение.

– А где Хелен?

Флоренс резко захлопнула свою папку.

– Серьезно?

Она встала и вышла из комнаты.

Я проводила ее взглядом, чуть приоткрыв рот от удивления, а Фил в это время фотографировал. Пытаясь держать лицо, я повернулась к остальным. Какое-то время все они пялились на меня, а потом снова вернулись к своим мануалам.

Все, кроме Паркера, который с кривой ухмылкой продолжал играться со своим чертовым секстантом. Он уставился на меня, втянул воздух, чтобы заговорить, и…

Между нами выросла Бетти. Она махнула рукой Филу, который послушно опустил камеру. Бетти наклонилась ко мне и прошептала:

– Хелен сняли с команды, чтобы освободить тебе место.

У меня все поплыло перед глазами, а кожу обдало жаром. Какого… черта.

Судя по всему, я произнесла эти слова вслух, потому что Паркер рассмеялся.

– Да ладно тебе, Йорк. Как будто ты не знаешь про норму провоза багажа… Ты что, думала, тебя просто добавят в команду?

– Знаешь… Я и правда не понимаю, с чего я решила, что Клемонс будет играть со мной по-честному, – и вот что я получила, поверив ему. – Что ж, не буду вам мешать.

Щеки у меня все еще горели, и я даже не могу сказать, от гнева или от стыда. Я должна была догадаться. Я должна была догадаться, что меня не могут просто добавить в команду. Каждый корабль рассчитан на семь человек. Ну, конечно, они не могли просто добавить меня и припасы на целый лишний рот, не выкинув из команды кого-то другого. И раз уж они добавили нового штурмана-вычислителя, естественно, пришлось другого штурмана убрать, чтобы сохранить баланс.

Я отступила на шаг назад. Меня трясло. Я бросилась прочь. Будь ты проклят, Клемонс. Почему он ничего не сказал?

– Йорк, ты куда?

Кресло Паркера издало металлический скрип, когда он встал.

– Пойду уволюсь, чтобы Хелен могла вернуться.

– Хорошо. Так будет правильно. – Его шаги глухо звучали за моей спиной: он шел за мной по покрытому ковром коридору. – Хочешь, я тебя отвезу? Так наша команда сможет быстрее восстановиться.

Он специально выводил меня из себя, но я резко остановилась и посмотрела ему в глаза.

– Да. Хочу.

Мы с Паркером… мы не особенно ладили, но после четырех лет совместной работы нам удалось выработать профессиональное уважение друг к другу. К тому моменту, как мы прошли предполетную подготовку и оказались в воздухе, я достаточно успокоилась и могла хотя бы попытаться вести себя цивилизованно.

С заднего кресла Т-38 мне был виден шлем Паркера, а компанию мне составлял шум ветра. Паркер поднял нас высоко над облаками, в прекрасное и чистое голубое небо. Я громко вздохнула. Активировалась система голосового управления, и мой голос теперь звучал у Паркера в наушниках.

– Мне жаль. Стоило догадаться.

– Да уж. Стоило. – Вот говнюк. То есть, конечно, он был прав, но необязательно ведь сыпать соль на рану. Его шлем слегка повернулся, как будто он хотел обернуться и посмотреть на меня. – Но и Клемонсу стоило что-нибудь сказать. Он дерьмово поступил.

– Если бы я только знала, то ни за что бы не согласилась.

– Не сомневаюсь, – под нами прокатывались белые волны облаков. – Если честно, я не думал, что ты хоть при каких обстоятельствах согласишься.

– Ты про Марс?

– Ты ведь уже от него отказывалась.

Да, отказывалась. В то время, когда о программе только начали говорить, я решила, что с меня хватит и Луны. Мне не хотелось отлучаться с Земли надолго.

– Финансирование сокращают… Клемонс снова хочет меня использовать.

Паркер вздохнул и покачал головой.

– Знаешь, было бы неплохо, если бы во главе программы встали настоящие ученые, а не политики и прихлебатели-пиарщики.

– Тут я с тобой соглашусь. – С другой стороны, я не знала, к чему приведет мой уход. Возможно, ни к чему хорошему. Но я не собиралась красть такую возможность у человека, который так долго и усердно работал. Хотя Рейнард меня, пожалуй, будет за это проклинать, ведь, вернувшись в программу, Хелен улетит от него. – Как твоя жена относится ко всей этой идее трехлетней разлуки?

От шлема Паркера отражался солнечный свет. Он едва качнулся из стороны в сторону. Вокруг нас шипел воздух, отягощенный его молчанием.

С чего я вообще взяла, что могу задавать вопросы личного характера? Мы относились друг к другу с уважением. Но не более того.

– Забудь. И прости, я зря подняла эту тему.

Паркер прочистил горло. Его шлем задвигался так быстро, что солнечные блики пустились в пляс на изогнутой поверхности.

– Она… – его голос сорвался: – Это она убедила меня лететь.

В его голосе ясно чувствовались любовь и боль. И я невольно удивилась, потому что последние четыре года Паркер крутил роман с Бетти.

Какая-то часть меня ожидала, что Паркер не упустит возможности взглянуть на шоу и пойдет в офис Клемонса вместе со мной, но в какой-то момент он отстал от меня и пошел в сторону крыла космонавтов. Я призвала себе на помощь унаследованную от матери выправку и холодную ярость южанки, после чего вошла в приемную Клемонса с такой прямой спиной, словно держала на голове стопку книг.

Миссис Кар подняла голову и улыбнулась.

– Доктор Йорк! А я думала, вы в Чикаго.

За ее спиной дверь в офис Клемонса была открыта. Он сидел, закинув ноги на стол, и читал журнал.

Я ответила чуть громче, чем требовалось, чтобы он меня услышал.

– Я и была там, но кое-что случилось. Директор не занят?

Клемонс опустил журнал и убрал ноги со стола.

– Проходи.

Я вошла и закрыла за собой дверь – на случай, если вдруг мне придется повысить голос. Клемонс вопросительно приподнял брови и взял из пепельницы сигару.

– Тебе Паркер докучает?

– Нет, сэр. – Я убрала руки за спину, чтобы подавить желание засунуть их в карманы летного костюма. – Я пришла подать в отставку.

Клемонс неуклюже перехватил сигару, и она полетела на пол, оставляя за собой хвост из дыма и пепла подобно затухающей ракете.

– Какого… – он подхватил сигару с пола. – Что Паркер натворил?

– Он мне не докучает. – Хотя тот факт, что Клемонс сразу пришел к такому выводу, не сулил ничего хорошего в отношении миссии. – Вообще-то он даже сам предложил подкинуть меня из Чикаго, за что я ему очень признательна. Я намереваюсь уйти в отставку, чтобы Хелен Кармуш вернулась в состав экспедиции.

Если бы Клемонс обращал на такие мелочи внимание, он бы знал, что чем вежливее я начинала разговаривать, тем больше я злилась.

– Давай без глупостей.

Судя по всему, он не обращал внимания.

– Глупостей? – Я шагнула к нему и оперлась ладонями о стол. Вот однозначный плюс в моем решении уволиться: наконец-то я могла не беспокоиться о том, что он обо мне подумает. – Хелен Кармуш готовилась к этой миссии больше года. Она разбирается в вычислениях не хуже меня. Глупость – это снимать ее с экспедиции и заменять ее человеком, который все время будет пытаться наверстать упущенное.

Клемонс потушил свою сигару и поднял обе ладони в умоляющем жесте.

– Я бы тебя попросил пересмотреть свою позицию.

– Нет. Это исключено.

– Кармуш согласилась на замену. – Он встал и обошел стол, глядя на меня сверху вниз. – Мы с ней пришли к тому, что она вместе с мужем войдет в состав следующей группы колонистов, если у нее еще будет желание. На этой миссии нам нужна ты.

– В рекламных целях! Во всех других отношениях я стану просто балластом, потому что я пришла на смену квалифицированному специалисту.

– Да, – Клемонс застегнул свой пиджак, а затем, пожав плечами, снова расстегнул. – Я знаю о рисках, и да, это нам поможет. Уже помогло, и сенаторы готовы оказать нам финансовую поддержку. Ты вообще знаешь, у скольких из них есть дочери – фанатки Леди-Астронавта? И все благодаря тебе?

Мой живот сковал ужас.

– И этого достаточно, чтобы поставить всю экспедицию и ее участников под угрозу?

– Ты ведь уже согласилась. И ты была готова все наверстать.

– Потому что вы решили мне не сообщать, что мною заменят кого-то другого. – Я покачала головой, но мне никак не удавалось выбросить из нее мысль о том, как радовалась предстоящей миссии Хелен. – Я не на это соглашалась.

– Если ты сейчас дашь задний ход, это будет выглядеть плохо. Очень плохо. Мы ведь уже выступили с заявлениями. – Клемонс упер руки в бока. Даже без традиционного облака дыма он довлел надо мной. – Подумай, что скажет пресса, если первая женщина-космонавтка оставит миссию.

– Первой женщиной, полетевшей в космос, стала Хасира.

– Ты – первая американка, а Хасира все равно от нас уходит, чтобы выйти замуж, – он покачал головой. – Нам нужно убедить конгресс штатов в том, что эта программа необходима. Если они обрежут финансирование, миссия обречена. Точка.

Я стиснула зубы, как будто так я могла усмирить разогнавшееся сердце.

– Но это неправильно.

– Это необходимо.

В тот момент я ненавидела Клемонса, потому что в его словах был смысл. Может, все было бы по-другому, если бы у меня не было брата-метеоролога, который снабжал меня последними сведениями о парниковом эффекте, угрожавшем Земле. Может, все было бы по-другому, если бы я не жила какое-то время в космосе и не видела своими глазами облака и сильнейшие штормы, сеявшие хаос на побережьях нашей страны.

– Позвольте мне хотя бы сделать вот что: я не стану принимать решение, пока не поговорю с Хелен.

Глава шестая

ИТАЛИЮ ПОРАЗИЛА АНОМАЛЬНАЯ ЖАРА

Рим, Италия 4 сентября 1961 г.

(«Ассошиэйтед Пресс»)

В Риме вводятся нормы снабжения водой. Город страдает от засухи и жары, подобных которым Италия не видела на протяжении последних семидесяти лет. По крайней мере, 21 человек погиб в результате жары, сопутствующих штормов и утопления во время попытки спастись.

Вчера в отдельных районах прошли грозы, обеспечившие небольшую передышку от жары, но Рима это не коснулось. От ударов молний погибло несколько человек, а также десятки животных на фермах. Кроме того, молнии стали причиной ряда пожаров. Римская водопроводная компания объявила о запуске программы по ограничению водоснабжения, в результате которой каждое домохозяйство на следующей неделе останется без воды максимум на сутки.

Клемонс сверлил взглядом пол. Мясистая шея, перевалившаяся через воротник, обрела цвет спелого помидора. Он решительно кивнул и повернулся к столу, захватив сигару и журнал.

– Позвони с моего телефона.

– Я пойду к ней домой и…

– Пожалуйста. – От этой просьбы я так опешила, что сразу замолчала. Клемонс повернул журнал так, чтобы я могла его рассмотреть. Журнал «Тайм». На обложке огромное художественное изображение Марса и единственное слово: «ЗАЧЕМ?» – Если решишь отказаться, я хочу знать об этом сразу, потому что этому агентству придется приложить все силы, чтобы сдержать распространение слухов.

Я сглотнула и кивнула, но не собиралась идти на попятную. Как только Клемонс вышел из комнаты, я взяла трубку и позвонила Хелен домой. Накручивая телефонный провод на запястье, я оперлась о стол, не решаясь сесть в кресло босса. Мои представления о приличиях бывают довольны забавными.

Хелен ответила только после третьего гудка.

– Дом Кармушей. Говорит Хелен Кармуш.

– Привет… Это Эльма, – я прочистила горло, слушая воцарившееся в трубке молчание. Тихий треск помех ответил сразу на многие вопросы: – Я только сейчас узнала, что тебя сняли с программы… Но Клемонс сказал, что ты согласилась. Ты… ты точно согласна?

– Так я смогу проводить больше времени с Рейнардом.

– Но ты так много работала. – Я выждала несколько секунд, давая ей возможность ответить. Но из трубки доносился только едва слышный шум ее дыхания – единственный индикатор того, что связь не прервалась. – Я сказала Клемонсу, что никуда не полечу, если ты не согласна со своим увольнением.

– Да, Эльма, ну конечно. Ты можешь спокойно лететь.

Когда Хелен чему-то радуется, в ее голосе пробивается тайваньский акцент. А вот когда она злится, то начинает говорить как аристократка с северо-востока США. Прямо сейчас я беседовала чуть ли не с Кэтрин Хепберн[17].

– Послушай, если ты против, я откажусь. Я ему так и сказала.

– Ради всего святого! Я тебе уже сказала, что я не против. Я разрешаю тебе лететь. Хочешь, чтобы я тебе сказала, как я счастлива? Ничего подобного. Мы с тобой подруги, но я не стану тебе лгать, чтобы ты почувствовала себя лучше.

– Я… Прости меня. Я не хотела… Я скажу ему, что не полечу.

– Это будет абсолютно неоправданная жертва, – Хелен вздохнула, и ее голос чуть смягчился. – Про тебя уже во всех газетах написали. Если ты сейчас уйдешь и наведешь шороху, программа лишится поддержки. Я понимаю, в какой ты оказалась ситуации, но в этом случае я точно против.

– Я уверена, что можно все представить в ином свете… отметить, как долго ты готовилась и почему ты гораздо больше подходишь для участия.

– Будь реалисткой. Дело вовсе не в подготовке. – В ее словах мне слышалось эхо Роя и других «первоземельщиков». – Я знаю, какое мне отведено место в Америке и в космической индустрии. Если сейчас я молча уступлю, то еще смогу попасть во вторую волну. А если я стану артачиться? Он с легкостью найдет повод оставить меня на Земле навсегда и все равно заменит. Конечно, я согласилась и согласилась с улыбкой. Это был единственный мудрый выход из ситуации.

– Давай тогда упирать на факт, что прямо сейчас я не представляю никакой ценности… Я скажу Клемонсу, что не полечу без тебя.

Не успела я договорить, как уже поняла, почему эта идея не прокатит. Мы обе знали об ограничениях в числе членов экипажа, но озвучила эту мысль Хелен. Я слышала, с каким презрением она фыркнула.

– Нельзя включить в экипаж лишнего члена, потому что на него уйдут дополнительные ресурсы, да и по весу не пройдет.

– Но ведь… – Я осеклась, не зная, что на это ответить. Должен же быть хоть какой-то выход.

– Им тогда придется заменить кого-то другого. Спасибо, но нет. Не хочу быть человеком, из-за которого уйдет кто-то другой. Тогда ненавидеть будут сразу двоих.

Ее слова навалились на меня такой тяжестью, что голова у меня склонилась к груди.

– Мне жаль.

– Я знаю. – В эти два слова Хелен уместила столько всего сразу. «Я знаю, что ты сожалеешь». «Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я винила во всем тебя». «Я знаю, что мы ничего не изменим». – Я подожду. Это нечестно, но, по крайней мере, стратегия мне знакома.

И вот тут… тут я почувствовала себя еще более гадкой.

Как только я согласилась во второй раз, отдел по связям с общественностью словно с цепи сорвался. Может, они заранее все распланировали, или все дело было в журнале. В журналах. Потому что статья в «Тайм» была не единственным разгромным материалом. Неприязнь к космической программе не так ясно ощущалась с Луны, где у нас не было возможности получать свежие газеты каждый день.

Как бы то ни было, уже через две недели я стояла вместе со Стетсоном Паркером за кулисами «Вечернего шоу».

В номере отеля я приняла таблетку «Милтауна». Теперь я стояла напротив стены, прокручивая в голове последовательность Фибоначчи[18], чтобы успокоиться. По крайней мере, меня в последнее время больше не рвало. Обычно.

1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144…

За моей спиной Паркер описывал крошечные круги и встряхивал руками, словно пытаясь восстановить кровоснабжение. Рядом с нами ждал ассистент с доской-планшетом. В одном ухе у него сидел огромный наушник, как будто он управлял космическими полетами.

…233, 377, 610, 987, 1 597, 2 584, 4 181, 6 765…

Мужчина с планшетом наклонился ко мне и прошептал:

– Пора.

А на сцене Джек Пар[19] произнес:

– Давайте поприветствуем наших следующих гостей. Полковник Стетсон Паркер и доктор Эльма Йорк.

Я отвернулась от стены как раз в тот момент, когда Паркер натянул на лицо свою самую искреннюю улыбку. Он махнул рукой в сторону сцены.

– Дамы вперед.

Моя собственная улыбка казалась мне нервной и приклеенной. Юбка с шорохом обняла мои ноги, когда я вышла под свет софитов и услышала обрушившиеся на меня аплодисменты. За камерами и софитами в зале сидели настоящие люди. А с другой стороны экранов на меня смотрели еще целые миллионы.

…10 946, 17 711, 28 657…

Мистер Пар пожал руку мне и Паркеру. После этого последовала обязательная часть, где мы улыбались и махали зрителям, а затем нас наконец усадили в одинаковые кожаные кресла рядом с креслом ведущего. На полу между мной и Паркером стоял серебристый микрофон, и я осторожно скрестила ноги, чтобы не уронить его своими лодочками.

Поправив один из своих фирменных галстуков, Джек Пар наклонился к нам поближе, как будто кроме нас в помещении никого не было.

– Спасибо, что пришли. Должен сказать, что в глубине души я остался пятилетним мальчишкой. Знаю, вопрос банальный, но я должен спросить… Вы оба были на Луне?

Паркер рассмеялся. У него и правда был очень приятный смех.

– Я и сам в это не могу до конца поверить. Иногда приходится щипать себя.

– Так, а доктор Йорк… Вы ведь живете на Луне, это правда?

– Да, я живу в лунной колонии приблизительно шесть месяцев в году.

– Это ведь невероятно, – Джек Пар наклонился еще ближе – с улыбкой и непоседливым любопытством ребенка: – И как там?

– Куда больше похоже на Землю, чем можно подумать. Я пилотирую один из транспортных кораблей. Перевожу геологов и горняков с одного места на другое. Я выполняю регулярный маршрут, так что это все равно что водить автобус.

Паркер рядом со мной фыркнул.

– Только не нужно недооценивать доктора Йорк. Управлять таким кораблем совсем непросто из-за масконов?

Брови Джека Пара взлетели так высоко, что чуть не затерялись в линии роста волос.

– Маскони? Что это, массовые скопления лошадей?

Как я ему благодарна за эту шутку, пусть и очень глупую. Иначе у меня бы челюсть отвисла от такого комплимента со стороны Паркера.

– Масконы – это сокращение от mass concentration, то есть «концентрация массы». Это такие образования на поверхности Луны, которые обладают высокой плотностью, отчего корабль при прохождении над ними может неожиданно опускаться к поверхности.

– Погодите… то есть, это такие места на Луне, где больше гравитации?

Я кивнула.

– Здесь, на Земле, они тоже есть, но отклонения в гравитационном поле настолько несущественные, что вы их не заметите. Это одна из причин, почему автопилотирование на Луне невозможно. Для механического компьютера небольшого размера, который поместился бы на космическом корабле, это слишком сложные расчеты, – не всем интересны расчеты. Моя задача – превозносить прелести марсианской программы: – Но лунная колония позволяет примерно понять, как будет выглядеть колония на Марсе. Наверное, примерно то же самое испытывали первые американцы.

– А правда, что в лунной колонии есть музей искусства?

– Правда. – Я улыбнулась еще шире, и мне начало казаться, что кожа вокруг губ вот-вот лопнет. – Хотя, в общем-то, это всего лишь каморка площадью полтора метра. Колонисты создали крошечную вращающуюся выставку со скульптурами, текстильными изделиями и картинами.

Теперь и губы Паркера растянулись в напускной улыбке.

– Все так. Я с удовольствием туда заглядываю каждый раз, как оказываюсь на Луне. Там я понимаю, что человечество будет процветать среди звезд. Наше стремление к искусству – одна из отличительных черт человеческого рода.

– С нетерпением жду, как повлияет на художников Марс.

Едва ли бывает голос более веселый. Но ведь от меня этого и ждут. С каждой улыбкой внутренности у меня сжимались во все более тугой комок, и в кои-то веки не просто от тревоги, а от того, что меня использовали. Еще и в ущерб другим.

– Так, а теперь я хочу задать вопрос посерьезнее, если вы позволите. Доктор Йорк, по вашему возвращению на Землю корабль захватили террористы. Каково это было?

– Не то чтобы террористы… Это были мужчины, которые охотились неподалеку и которые… – Держали меня на прицеле. – Которых очень беспокоила идея того, что их могут бросить на Земле.

Немедленно вмешался Паркер. Он наклонился вперед, уперев локти в колени и соединив пальцы, отчего стал напоминать глубоко задумавшегося раввина.

– Именно этим и ценна наша работа в МАК. Мы летаем в космос, чтобы подготовить почву для остальных. Во времена фронтира[20] люди не могли и мечтать о том, чтобы перевезти бабулю через всю страну в крытом вагоне. И что мы видим сейчас? Она может отправиться хоть куда. И с космосом то же самое.

– Точно. Мы делаем космос местом, где даже бабушки будут чувствовать себя в безопасности, – когда я несу подобную околесицу, сложно догадаться, что у меня есть ученая степень в области физики и математики. Но, возможно, это мой шанс достучаться до людей вроде Роя, которые опасаются быть брошенными. – Это все целиком командная работа. В космической программе задействованы люди со всего земного шара. Например, Хелен Кармуш – штурман-вычислитель родом с Тайваня. Именно ей пришла в голову идея, благодаря которой все смогли спастись с «Сигнуса 14».

– А ты эту идею воплотила в жизнь, – Паркер ослепительно улыбался. – Так что нам ужасно повезло, что ты полетишь на Марс с нами.

Урод.

– О, я лишь часть большой команды. У нас еще есть Камила Шамун из Алжира, Эстеван Терразас из Испании и Рафаэль Авелино из Бразилии… и много кого еще. – Мне хотелось посмотреть прямо в камеру и обратиться к Рою, который, скорее всего, сидел сейчас где-нибудь в тюрьме, и сказать прямо: «Видишь, у нас не одни лишь белые. И мы все работаем сообща». Но вместо этого я сказала: – У нас там прям летучая Всемирная выставка.

Зрители рассмеялись. Класс. Могу взять с полки пирожок, ура-ура. Паркер тоже засмеялся и наклонился к Джеку Пару.

– И, конечно, каждый член команды является специалистом сразу в нескольких сферах.

Джек Пар приподнял брови.

– Вот как? И в чем вы сами специализируетесь?

– Я – командир экипажа. А еще пилот и лингвист, – Паркер ткнул в меня большим пальцем: – Доктор Йорк – физик, вычислитель и пилот. Тройная угроза. Если бы она еще в шахматы играла, был бы полный набор.

Я старательно улыбалась и смеялась вместе со всеми. Потому что, конечно, в шахматы я играть не умела. Зато в шахматы играла Хелен.

После окончания «Вечернего шоу» мне стоило вернуться в номер и заняться учебой, но как я могла не увидеть брата, оказавшись так рядом? Когда машина такси высадила меня и Паркера у отеля, Гершель уже сидел вместе с Томми на одном из шикарных бархатных диванов, украшавших лобби. Мой брат не сильно изменился с тех пор, как мы виделись на Рош ха-Шана[21], а вот Томми, кажется, вытянулся сантиметров на тридцать. Видимо, вот в чем разница между шестнадцати- и семнадцатилетними. Лицо у него все еще было совсем мальчишеским, зато челюсть приобретала форму, как у моего отца.

Племянник подскочил на ноги, расплывшись в довольной улыбке. Он уже пересек вестибюль и сжал меня в объятиях, а Гершель все еще возился со своими костылями.

– Тетя Эльма!

Томми горячо обнял меня, отчего я даже покачнулась. Боже, не дай ребенку моего сердца растерять свою любовь к жизни.

Ребенок моего сердца. На мгновение меня ослепило напоминание, что настоящего ребенка – ребенка от моего тела – у меня никогда не будет, и я ответила на объятия Томми с излишним пылом.

– Привет, приятель. – Я разжала руки и повернулась к Паркеру, который остановился в вестибюле вместе со мной. – Позволь тебе представить…

– Вот блин! Вы же Стетсон Паркер!

Паркер одарил его своей фирменной, якобы смущенной улыбкой.

– Да, это я. – Он протянул Томми руку, и они поздоровались по-мужски. – А ты, наверное, Томми.

Это меня застало врасплох. Насколько я помнила, я никогда не обсуждала своего племянника с… Нет, все-таки обсуждала. Это было в симуляторе смерти. Все космонавты отрабатывали действия, которые нужно предпринять в случае смерти кого-то из экипажа на лунной миссии. Мы подробно обсуждали, кого в таком случае необходимо оповестить и в каком порядке, так что Паркер знал о Томми, а я знала, что близнецов командира зовут Элмер и Уотсон.

– Так точно, сэр.

Томми все еще тряс руку Паркера, но грудь у него раздулась и стала раза в три больше при мысли о том, что я о нем рассказывала коллеге.

Покачиваясь, к нам подошел Гершель. Протезы ног слегка щелкали.

– Томми, наверняка полковнику Паркеру есть чем заняться.

– К сожалению, вы правы, – Паркер освободил свою руку и очень убедительно изобразил удрученную улыбку: – А ты наверняка хочешь провести время с тетушкой.

Когда у тебя есть брат, переживший полиомиелит, ты начинаешь замечать определенные вещи. Паркер не смотрел на костыли Гершеля и не опускал взгляд на его протезы. Большинство людей это делает, после чего на их лице неизменно появляется страдальческое выражение. Паркер же, при всех его пороках, порадовал моего брата абсолютно нормальным человеческим отношением.

Подмигнув Томми, Паркер направился прочь походкой настоящего героя Америки. Удаляясь, он крикнул через плечо:

– Сильно ее не задерживайте: ей еще нужно заняться домашкой, а завтра в школу.

Козлина. Он, конечно, был прав, но говорить это было совсем не обязательно. Я повернулась к Томми и Гершелю.

– Не хотите зайти в ресторан? Я умираю с голоду.

А еще я бы что-нибудь выпила. Хорошо, что ресторан работает допоздна.

– Да, отлично, – Гершель, покачиваясь, пошел рядом со мной в сторону стойки администратора, расположившейся у одной стены. – Тебе привет от тети Эстер. И от Дорис тоже.

– Мама не смогла прийти, потому что Рэйчел наказали, – Томми покачал головой, пытаясь придать себе серьезный и взрослый вид. – Она курила.

– Что?!

Моя тринадцатилетняя племянница курит?

– Томми, – Гершель нахмурился, взглянув на сына поверх очков, – зачем ты рассказываешь чужие секреты?

– Но это же всего лишь тетя Эльма.

Гершель прочистил горло.

– Не уверен, что твоя сестра с этим бы согласилась.

Прежде чем я смогла задать целый список накопившихся у меня вопросов, мы начали усаживаться за стол. Я даже представить себе не могла сигарету в руках племянницы. Ей же только тринадцать! Нет, четырнадцать. Но какая разница. Боже мой… Когда мы улетим на Марс, ей будет пятнадцать. И восемнадцать, когда я вернусь домой. А Томми будет учиться в колледже.

– Эльма… – Гершель положил ладонь на мое запястье: – В чем дело?

– М-м? – я заморгала, возвращаясь в реальность. Глаза жгло: – Просто был долгий день.

Он бросил взгляд на моего племянника. Не знаю, чувствовала ли я облегчение от того, что с нами был Томми, ведь из-за этого Гершель не мог мучить меня расспросами, или скорее разочарование от того, что я не могла все рассказать старшему брату. Хотя что я бы ему сказала? Мы с Натаниэлем не будем заводить детей, но это решение вряд ли кого-то вообще удивит. Тем более моего брата.

Гершель залез в карман.

– Вроде тут есть проигрыватель. Томми… Выберешь нам музыку?

Быстро, как заяц, племянник подхватил монеты в десять центов и ускакал из-за стола. Гершель тут же повернулся ко мне.

– Ну?

Я вздохнула и покачала головой.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– И я знаю, что ты сейчас увиливаешь. Он ведь быстро вернется.

– Я просто вдруг поняла, как сильно они повзрослеют за время моего отсутствия. – Я пожала плечами и покрутила в руках стакан с водой. – Раньше я как-то не подсчитывала.

– Впервые слышу, что ты чего-то не подсчитывала.

Я показала ему язык. Я же взрослая. Разве не очевидно?

– Мне даже без трехлетнего отсутствия сложно осознать, как быстро они растут. А что все-таки с Рэйчел?

Гершель оглянулся на Томми, который, судя по всему, читал подробное описание каждой песни, доступной на музыкальном автомате.

– Он не знает всей истории. Она курила травку.

– И ты мне ничего не сказал?

– Это было вчера. – Он снял очки и потер переносицу. – У нее есть парень, которого я не убил.

– Могу сделать это за тебя.

Он усмехнулся.

– Тебе придется опередить Дорис. В общем, он в выпускном классе. По всей видимости, очень симпатичный. А еще у него есть машина. Предложил ее подвезти после репетиции.

Я вся похолодела.

– Он не… то есть…

– Нет. Поэтому он еще жив. – Заиграла музыка, и Гершель снова оглянулся. – Время вышло. Просто держи в голове то, что Рэйчел будет сидеть дома все те годы, что тебя не будет.

Я кивнула и проглотила вставший в горле комок. Томми вернулся за стол, подпрыгивая в такт музыке. Он выбрал Sixty-Minute Man[22]. Ненавижу эту песню.

Глава седьмая

РАСХОДЫ НА КОСМОС

ПОДЛЕЖАТ СОКРАЩЕНИЮ

Клемонс начинает борьбу за бюджет;

сокращение финансов предполагает снижение налогов

Автор: Джон У. ФинниСпециально для «Нэшнл Таймс»Канзас-Сити, штат Канзас, 4 декабря 1961 г.

Сегодня Международная аэрокосмическая коалиция начала борьбу со скептически настроенным Конгрессом, запрашивая взнос в космический бюджет Организации Объединенных Наций в размере 5,7 миллиарда долларов. МАК предупредила, что любые существенные сокращения поставят под угрозу запланированную пилотируемую экспедицию на Марс.

Широко распространены опасения, граничащие с идеями сопротивления. Они связаны с увеличением бюджета на работу агентства. Члены Конгресса утверждают, что непропорционально большая доля бюджета Соединенных Штатов Америки приходится на космическую программу. За этим скептическим отношением стоит целый ряд факторов, начиная от таких мирских и земных забот, как снижение налогов, и заканчивая озабоченностью целями национальной политики в космосе.

Судя по всему, от меня требовали слишком многого, прося сосредоточиться на подготовке. Вместо этого последние три месяца я постоянно летала туда-сюда – с тренировок на встречи с прессой, а в перерывах пыталась успеть вызубрить бесконечные документы в фирменных папках МАК.

Сейчас я сидела в одной из аудиторий вместе с остальными членами команды и изучала геологию. Передо мной на столе стоял ящик с пронумерованными камнями. Центр управления полетами не удовлетворится, если мы скажем, что нашли на Марсе что-то красное и крошащееся. Мы должны обладать достаточными знаниями, чтобы заявить, что этот материал гипидиоморфный, зернистый, порфиритовый, с красными среднезернистыми фенокристаллами.

Леонард находился в своей стихии. Он перебирал минералы в своем ящике с широкой улыбкой на лице. Сжав в руке крупный красный камень, он наклонился ко мне:

– Получается?

– Я пытаюсь.

Я скривилась, глядя на оценочную таблицу, которую мне нужно было заполнить. С какой стороны ни глянь, для будущего полета приходилось слишком много всего учить.

– Так, ладно… – Леонард ткнул пальцем в выделяющуюся на общем фоне темно-красную полоску на камне, который я усердно рассматривала. – Это пироксен, который мы можем увидеть…

Его прервал быстрый стук в дверь. В аудиторию заглянула голова Бетти.

– Привет! Извините, что прерываю, но мне нужна Эльма. Это совсем ненадолго.

– Рада, что она хоть кому-то нужна, – пробормотала себе под нос Флоренс, не отрывая глаз от тетради.

Я вздохнула и вцепилась в свой камень так сильно, словно он мог гарантировать мне безопасность.

– Это не может подождать?

– Прости, просто «БиБиСи» хотят… Это быстро. Честное слово, – она наклонилась, заглянув в комнату еще больше, и встретившись взглядом с Паркером, подмигнула ему: – Ты же поможешь ей все наверстать?

Паркер только пожал плечами. Не знаю, был ли это знак согласия или того, что ему все равно.

– Может, им кто-нибудь другой подойдет? – Почему всегда должна быть я? – Леонард… Ты ведь уже и так все знаешь.

– Им нужны твои фотографии с Натаниэлем. – Бетти виновато поморщилась. – Прости, мы просто сейчас прорабатываем историю мужа и жены.

Флоренс наклонилась к Леонарду. Думаю, ее слова не были предназначены для моих ушей, но я их все-таки услышала:

– Во всяком случае, на этот раз она не сможет нами прикрываться.

Я положила камень на стол.

– Это ты о чем?

Флоренс поджала губы и уставилась на меня своими ореховыми глазами поверх длинного аристократичного носа. Темные волосы она выпрямляла, и ее осуждающее лицо обрамлял аккуратный боб.

– Ты и правда хочешь сейчас об этом поговорить?

– Нам придется поговорить сейчас или в космосе. Лучше уж сейчас.

2, 3, 5, 7, 11…

– Ладно… «Летучая Всемирная выставка»? Я тебя умоляю. У нас на всю программу всего шестеро цветных космонавтов.

– Да. И я пытаюсь воздать вам должное. МАК на первых порах проявляла дискриминацию, и я упорно работала…

– Ты упорно работала, – Флоренс фыркнула и бросила взгляд на Леонарда: – А я не работала? А Леонард, Ида, Имоджен, Юджин и Миртл? Разве Хелен недостаточно упорно работала?

– Ну, конечно, нет! – …13, 17, 23… Я медленно вдохнула и попыталась не обращать внимания на тот факт, что в аудитории все теперь смотрели на нас. – Я поэтому и говорю о вас, чтобы вас не задвигали на задний план. Я пытаюсь помочь.

– Хм-м. Знаешь, что бы помогло? Если бы ты научилась делать свою чертову работу, – она снова повернулась к камням на своем столе: – Давай беги. Не заставляй фотографов ждать.

Я могла на это ответить десятком разных вещей, но вместо этого я прикусила язык и отодвинула стул.

Вот что интересно: необязательно кого-то любить, чтобы эффективно работать с этим человеком в команде. По правде говоря, лучше, если тебя ставят в пару с кем-то, в чьей компании тебе не особенно комфортно находиться, потому что в таком случае вы оба заинтересованы в том, чтобы как можно скорее расправиться со своими задачами и тем самым свести общение к минимуму. Когда ты работаешь в паре с другом, то, скорее всего, вы много шутите и маетесь дурью.

Если так посмотреть, то я смогла бы работать максимально эффективно с половиной марсианской команды. Ладно… это все-таки преувеличение, хотя мне и правда казалось, будто все до единого на меня сердятся. И, честно говоря, я даже не могла их за это винить. Мало того, что я присоединилась к команде так поздно и мне нужно было наверстать тонны упущенного, так еще и приходилось бегать туда-сюда на показушные мероприятия… а ведь это совсем не то, чем должен заниматься космонавт. И такая ситуация подразумевала, что всем остальным приходилось меня заменять. Очень часто.

Мы пошли по коридору, и аудитория осталась позади. Бетти бросила на меня быстрый взгляд.

– Ты в порядке?

– Конечно! – пропищала я.

– Я пыталась все это отложить. Правда.

– Я знаю. Просто… я и так с трудом за всеми поспеваю.

Бетти, поморщившись, кивнула.

– Хочешь верь, хочешь нет, но я по большей части отказываю в интервью. Просто…

– Понимаю. Я в команде именно для этого.

Бетти привела меня в комнату, которую отдел по связям с общественностью превратил во что-то вроде гримерной. Со вздохом я уселась в кресло и отдалась в руки других людей, которые возились с макияжем и прической, пока я пыталась сосредоточиться на папке с документами, не имея доступа к образцам горных пород.

На Марсе нам пригодится умение находить потенциальные водные потоки. Их можно обнаружить благодаря небольшим расслоениям почвы или перекрестной слоистости, которые демонстрировали фестончатую структуру путем субаквальных отложений.

Я потерла лоб, и визажистка тут же отвела мою руку в сторону.

– Может размазаться.

– Точно.

С приоритетами у меня дело обстояло совсем плохо. При взгляде на мое отражение в зеркале можно было предположить, что я собралась на вечеринку в летном комбинезоне. Волосы лежали идеальными мягкими волнами, которые недолго бы держались, если бы я на самом деле занималась работой. И в симуляторах, и на Луне я обычно убирала волосы в платок, но прессу мало интересовала точность в отношении моего имиджа.

Визажистка повернула кресло, отпуская меня, и я, как верный пес, поплелась за Бетти в сторону инженерного крыла. Как бы я ни была раздражена, мне все равно стало легче, когда мы повернули за угол и прошли в офис Натаниэля.

Здесь кто-то прибрался. На рабочем столе красовалась орхидея, а угол чертежного стола освещал теплый свет лампы. Хотя они не стали просить мужа переодеться. Он был в своем твидовом пиджаке и однотонном синем галстуке, который…

Вообще-то… этот галстук я никогда не видела, но он выгодно подчеркивал цвет его глаз. Они засветились радостью при виде меня.

– Привет, доктор Йорк.

– Доброе утро, доктор Йорк.

Я подавила желание чмокнуть его в щеку. Не столько из-за присутствия фотографа и репортера, сколько из опасения оставить на его лице огромный красный след от помады.

Репортер, белый мужчина чуть за пятьдесят, положил на объемный живот блокнот и что-то быстро записывал.

– Я не отниму у вас много времени… Джерри. Как ты их хочешь снять?

– Нужны естественные кадры. Как вы обычно работаете вместе?

Мы не работали вместе. Во всяком случае, в последнее время. Я взглянула на Натаниэля и пожала плечами.

– Над чем ты сейчас работаешь?

– М-м-м… – Он обошел письменный стол, сел на стул и открыл ящик стола, который жалобно скрипнул. – Я изучал полетные планы для судов снабжения, которые полетят на Марс.

Он вытащил папку и положил на стол. Я подошла ближе и встала за его спиной. Склонившись у него над плечом, я вперила взгляд в вычисления и снова почувствовала себя оторванной от реальности. Я положила ладонь мужу на спину и нахмурилась, пытаясь понять, к чему относится запись «AMz в квадрате».

Блеснула вспышка.

– Изобразите счастье.

Фотограф по имени Джерри наклонился ближе. Его лоб за фотоаппаратом обрамляли гладкие черные волосы.

Я улыбнулась. Ох уж эта обязательная улыбка. Все просто потрясающе, и я обожаю космос! А вы?

Вспышка. Перед глазами у меня плыли фиолетовые пятна, и я больше не видела чисел на листе. Вспышка. 2, 3, 5, 7…

– Доктор Йорк… Эльма. Могу я к вам так обращаться? – Фотограф не стал дожидаться ответа. Он просто подошел ко мне и похлопал рукой по краешку стола. – Можете присесть на стол? Мне очень нравится ваш костюм, но за вашим мужем его совсем не видно. Натаниэль, кажется? Отлично… вот сюда. Хорошо. Прекрасно.

Я присела на краешек стола, из-за чего на документы стало неудобно смотреть. Хотя в самых первых капсулах комфорта было и того меньше.

– Можете сделать что-нибудь более научное? – Репортер сделал шаг вперед, постукивая карандашом по блокноту. – Тут непонятно, на что вы смотрите. Это может быть и просто налоговая отчетность.

Натаниэль взглянул на расчеты, которые были очень даже «научными», и потер затылок.

– М-м-м… Я только что отправил все модели на испытания в аэродинамической трубе. Может, чертежи?

– Как насчет этого?

Бетти вытащила из коробки на краю стола перфокарту.

– Не надо… – Натаниэль забрал у нее карту. – Они лежат в определенном порядке.

При виде карты глаза репортера округлились. Он словно не слышал Натаниэля.

– О-о-о! Прекрасно. Это будет получше модели, которую может слепить любой ребенок. Программирование на компьютере! Это и есть Наука с заглавной буквы!

Джерри навел на нас фотоаппарат.

– Нейт, покажите ее жене. Как будто вы ей что-то объясняете.

Натаниэль бросил на меня быстрый взгляд, приподняв брови, как будто он пытался понять, всерьез ли говорит фотограф. Что ж, это не хуже попытки припудрить носик на борту Т-38.

Я наклонилась поближе к мужу, чувствуя, как к горлу подступает смех.

– Да, милый. Давай, расскажи, что это за важная программистская штучка.

Я захлопала ресницами.

Натаниэль расхохотался, держа в руке перфокарту, как будто она что-то значила сама по себе. Это была крошечная деталь огромной программы, которая была столь же важна, как отдельный болтик. Космическое судно может без последнего развалиться, но он совсем не был определяющей частью.

Фотоаппарат зажужжал, мелькнула вспышка. Фотограф снял меня с беспечной и естественной улыбкой на лице. Этот снимок они впоследствии и станут использовать с припиской: «Радость космических полетов».

Но мы с Натаниэлем смеялись над абсолютной ненаучностью происходящего, в то время как мои коллеги в аудитории занимались настоящей наукой. Если им нужно было что-то более «научное», им стоило бы фотографировать людей в той аудитории. Но вместо этого они выбрали меня и превратили в столь же бесполезную вещь, как отдельная перфокарта.

Вот что нужно сказать о ношении скафандра на Земле: он рассчитан на меньшую гравитацию. Даже когда ты находишься в бассейне при лаборатории при нулевой плавучести[23] – гравитация неумолима. Да, она не особо действовала на сам скафандр, но внутри него я крутилась каждый раз, меняя положение. Будучи женщиной, я обладала не такой крупной комплекцией, как мужчины, на которых эти скафандры были рассчитаны, так что мне приходилось носить на бедрах специальные вставки, чтобы мои части тела не ходили ходуном внутри. Благодаря этому окружавшая меня воздушная полость распределялась равномерно, что позволяло перемещаться из горизонтального положения в вертикальное во время тренировки в бассейне, не борясь с гравитацией. Без этих вставок воздушный пузырь превращался в подобие огромного надувного мяча, привязанного к моему животу, который так и норовил развернуться в сторону поверхности. Из-за этого повернуться в любом другом направлении было проблематично.

По правде говоря, в космосе проблемы воздушного пузыря в скафандре не будет, но в лаборатории нулевой плавучести люди решали за тебя, способен ли ты на выход в открытый космос. Так что ни я, ни другие женщины не могли ни на что пожаловаться. Нет, сэр. Все просто великолепно, и мы просто счастливы плавать в этом бассейне.

Я боком висела в воде, и оболочка из стеклопластика впивалась мне в подмышку. Шея горела, потому что мне приходилось держать голову на весу внутри шлема. Пальцы ныли: я должна была сгибать жесткие перчатки и цепляться за край солнечной панели, «ремонт» которой мы осуществляли. Когда в скафандре давление повышалось на 0,34 бара по сравнению с атмосферным, любое движение ощущалось так, словно ты пытаешься преодолеть сверхмощный поток. В космосе ощущения были несколько иными, но такая тренировка давала представление о том, как это утомительно. Сгиб на перчатке превратился в металлическую проволоку, врезавшуюся в костяшку: таким жестким он стал из-за давления. Но если бы меня спросили, как у меня дела, я бы отвечала очень, очень бодро.

На другом краю солнечной панели Рафаэль Авелино выругался по-португальски, когда его перчатки соскользнули с ключа. Вокруг нас в специальной капсуле плавали водолазы поддержки. Они не остановили ключ, и тот уплыл прочь. Их работа заключалась в обеспечении нашей безопасности, а наша – в том, чтобы научиться производить ремонтные работы в условиях отсутствия гравитации. Ключ был прикреплен к так называемой рабочей мини-станции на груди его скафандра, так что далеко он уплыть не мог, но чтобы подтянуть его обратно к себе, все равно требовались огромные усилия.

По каналу связи раздавалась ругань Рафаэля, и я не сдержала широкой улыбки.

– Кажется, я начинаю понимать, зачем Паркер учит португальский.

Леонард, плававший левее и чуть ниже меня, помог мне стабилизировать панель. Рафаэль вернул ключ на место.

– Нам всем не помешает научиться ругаться на разных языках. Я как раз освоил латынь и греческий, но этого как-то маловато.

– Серьезно? И как звучат латинские ругательства?

Рафаэль снова пристроил гаечный ключ и поместил ноги в ножные захваты, предусмотренные в механическом рецепторе ШУД на макете корпуса нашего корабля. Как расшифровывается ШУД? Понятия не имею. В какой-то момент сокращения просто начинают жить своей жизнью. ШУД – это… Штатная Ультраважная Деталь[24].

Один из многочисленных плюсов строительства кораблей в космосе заключался в том, что нам не нужно было думать об аэродинамике. Поверхность корабля усеивали ШУДы и поручни. Ключ снова соскользнул с гайки, но на этот раз Рафаэль не выпустил его из рук.

– Мне бы сейчас пригодилось что-нибудь новенькое.

Леонард заколебался, а потом хохотнул.

– Вообще… бо́льшую часть из них не стоит произносить в смешанной компании.

– Пожалуйста… – Я прижалась к ножному ограничителю. Рафаэлю, наконец, удалось совладать с ключом. – Давай уже свою сраную латынь.

Оба мужчины тут же разразились смехом, хотя у меня лицо вспыхнуло от сказанного. Повезло, что под шлемом его не очень хорошо видно. Даже в шутку я редко использовала ругательства.

И тут, как и следовало ожидать, в наушниках раздался голос Джейсона Цао, нашего нынешнего босса по симуляциям.

– Следим за языком.

– Vae me, puto, concacavi me[25], – с огромной торжественностью произнес Леонард.

Рафаэль вздернул голову.

– Ха. Похоже на португальский, так что я даже все понял. Почти все.

– Господа. Дама, – Цао порой напускал на себя удивительную для парня из Чикаго важность: – У нас гости, и они вас слушают.

Мы втроем обменялись взглядами, и Рафаэль закатил глаза.

– А они на каком языке говорят?

– На английском, – потом в наших наушниках раздался шум: кто-то говорил на фоне, но различить слова было невозможно. Потом послышался резкий и колкий ответ босса: – Нет. Поднять их раньше невозможно, это даже не обсу…

И тут связь пропала.

Что это было? Через толщу воды сложно было понять, что думают парни, так что я просто стояла на ножном ограничителе и держалась за панель. Цао никогда не оставлял микрофон включенным без необходимости, так что невольно возникал вопрос, что же это за гости, которые так сильно его отвлекли. Не говоря уже о том, что кто-то требует, чтобы мы покинули бассейн раньше времени.

Рафаэль наконец прикрутил болт, и мы в полном составе двинулись к следующему участку солнечной панели. Эту задачу мы выполняли уже в четвертый раз и каждый раз справлялись все быстрее. Конечно, маловероятно, что мне придется вести работу за бортом космического судна, но в МАК свято верили в необходимость максимальной подготовки каждого члена экипажа. И раз уж я присоединилась сильно позже, я их в этом только поддерживала. Кроме того, всем членам экипажа будет спокойнее, если я буду знать, с чем мы можем столкнуться. Учитывая задержки связи, которые нас ждут во время миссии, мы не всегда сможем полагаться на помощь с Земли.

– Ребята… Придется оставить текущую задачу.

Голос босса сопровождался треском, потом микрофон зашуршал, как будто Цао кому-то его передал.

Мы парили под водой, слушая непрерывное гудение вентиляторов и шум собственного дыхания. А потом в наушниках раздался голос директора Клемонса.

– Нам придется забрать доктора Фланнери. Но доктор Йорк и капитан Авелино останутся и закончат работу. Доктор Фланнери, жду вас наверху незамедлительно.

Леонард сделал глубокий вдох, как будто собирался что-то возразить, но вдруг закрыл рот так резко, что я услышала стук зубов.

– Так точно, сэр. Увидимся наверху.

Мне стыдно признавать, что первым делом я испытала не любопытство и даже не раздражение от прерванной тренировки, а облегчение: в кои-то веки вызывали не меня. Леонард повернулся к нам спиной и позволил водолазам оттащить его к платформе, которая поднимет его на поверхность.

Мы с Рафаэлем остались в воде. Я расслабила шею, и моя голова склонилась вбок. Прижалась к внутренней поверхности шлема и на мгновение закрыла глаза. Водолазы приводили симулятор корабля в конечное состояние. Надеть скафандр было делом очень небыстрым, так что логично было дать нам возможность довести дело до конца, раз уж мы были здесь. Я продолжала вслушиваться, надеясь, что Цао нам что-нибудь расскажет про Леонарда.