Ищу того, не знаю кого бесплатное чтение

1

– Батюшка-царь, – я уперла руки в бока, сверля отца взглядом. – Тебе головушку-то многомудрую не напекло, нет?

– Что батюшка, что батюшка? Я уж, между прочим, тыщу лет, как царь-батюшка! – Кощей Трипетович стянул со сверкающей лысины золотой венец и без всякого почтения отшвырнул его в сторону. – Отдохнуть хочу. Вот ты, Еленушка Кощеевна, по мирам мотаешься. Науки всякоразные постигаешь. Развлекаешься, как в голову взбредет. А я тут, понимаешь ли, чахну! Тыщу лет уж чахну! В общем, давай, душа моя. Принимай царство. Я, может, тоже хочу всякие эти… круизы. И чтоб под пальмами загорать!

Я скептически окинула родителя взглядом.

– Куда тебе загорать-то, батюшка? Ты ж и так сушеный.

– Никакого уважения, – пожаловался царь, обернувшись к моей матушке, и та часто-часто закивала. А потом со вздохом перевел взгляд на меня и ласково объявил, – Пороть тебя надо, Еленушка.

– Так поздно, батюшка, – не менее ласково откликнулась я.

– Учиться никогда не поздно! – наставительно откликнулся отец, подняв костлявый узловатый палец. А потом вкрадчиво добавил, – а можешь таки замуж выйти… а чего? Дела на мужа спихнешь, а сама живи как привыкла. Главное, наследника-то царству роди. Наследник-то царству Кощеевой крови нужен! Оно ж и дело-то нехитрое. Раз-два, родила – и гуляй себе дальше, сколько душеньке угодно! А?

Ну вот и ясно, для чего все затевалось. Старая песенка…

Вся беда в том, что одна я у батюшки, и других детей не будет. Вообще-то и не беда это никакая. Бессмертный же он у меня! Как правил тыщу лет, так и еще б тыщу лет правил. На кой ему наследники, спрашивается? А вот уперся. Вынь да положь ему наследника. Я-то и не против в наследство вступить. Но не прямо нынче же! Знаю, крестьянские девки к моим годам не только замуж выйти, а и нескольких детей родить успевают. Да я-то не крестьянская какая девка! Колдунья потомственная как-никак. И жизнь у меня будет долгая. И краса моя никуда не денется. Так к чему спешить зазря?

Сказала, однако же, о другом.

– Где я тебе жениха возьму, когда одна нежить с нечистью кругом?

Вообще-то, по справедливости говоря, в царстве нашем живут и люди, хоть и не так много. Просто наше царство – единственное, где у нежити да нечисти с ними равные гражданские права. И ответственность тоже! В общем, это значит, что, с одной стороны, никто на них просто так не охотится, с насиженных мест не гоняет и честно нажитое (или честно же уворованное) имущество не отнимает. А с другой стороны, им тоже безобразить почем зря супротив закону не дозволяется. А набезобразил – так будь добр оплатить штраф. Батюшка-царь казну пополнить никогда не прочь.

А иначе-то никак. Иначе б все лешаки, кикиморы, духи неупокоенные и прочие, сколько их есть на белом свете, к нам бы эмигрировали. Вообще бы житья не стало.

– Так не мне, а себе. Это во-первых. Во-вторых, я тебе пошто по мирам-то мотаться разрешил? Мало тебе женихов там? А то вон – лук заговоренный возьми да стрелу пусти. Кто-то да найдется.

Я скептически вскинула бровь.

– Серьезно?

– А чего? – батюшка откинулся на троне, вальяжно облокотившись об один подлокотник. – Проверенный метод. Вон, царь Берендей всех троих сыновей так женил.

– Угу, – мне, в отличие от отца, все время разговора приходилось стоять. Ненавижу, когда он вот эдак призывает! Будто я холопка какая. Стой навытяжку и радуйся, что хоть с ноги на ногу переминаться дозволено, потому как дочь царская. – А ничего, что от того проверенного метода Берендею две невестки кривые на один глаз достались, а третья вообще лягушка?

– Василису не трожь! – тут же вскинулся батюшка. Ну конечно, былую любовь его и словом не задень. – А старшие невестки, так подумаешь, окривели. Зато женихов вон каких отхватили!

– А мне кривого не надобно! – я топнула ногой.

– А ты не дерзи отцу!

– А если отец глупости говорит?

– Не сметь! – на этот раз батюшка, кажется, осерчал всерьез – потому как на этих словах ударил своим посохом с черепом на навершии о пол – и тотчас рот у меня сам собой закрылся, а язык точно отнялся.

– Р-расспустилась! – рыкнул царь в тишине, снова медленно поднимая посох. А я могла только в ужасе смотреть на это, понимая, что назад пути нет. – Чтоб нынче же надела кокошник…

– И бусики! – робко подала голос матушка. Она меня много лет пытается заставить одеваться “по-девичьи”, но батюшка раньше ее в этом не поощрял – все ж я Кощеевой крови, не какая-нибудь там… девица на выданье!

– И бусики! И вперед – женихов искать! Чтоб еще до того, как луна сменится, жениха в дом привела!

Посох снова ударился о пол, и меня точно вихрем подхватило на миг. Я схватилась за голову. Это же… это…

Да он с ума совсем спятил никак!

Если батюшка посохом ударил – так никто, в Навьем царстве рожденный, ослушаться не может. И отменить такой приказ уже никак нельзя – даже сам Кощей того не умеет. Теперь – вынь да положь ему жениха, пока луна не сменится!

Виски чем-то стиснуло, голову придавило непривычной тяжестью. Я принялась лихорадочно ощупывать волосы… так и есть! Кокошник! У меня на голове – кокошник! Да еще высоченный какой-то…

На шее что-то сомкнулось удавкой, и я схватилась за горло. Впрочем, хватка тут же ослабла – и на грудь мне упали разом несколько низок ярко-красных бус.

Да он издевается!

– Б-батюш-ш-ка!! – кое-как прохрипела я наконец.

А Кощей Трипетович, кажется, сообразил все-таки, что натворил – и отвел виновато взгляд.

– Ну… прости, доча. Погорячился малость. Так ты ж иначе бы до морковкина заговенья мужа не привела! А я не молодею, чтоб ты знала!

И не стареет тоже, между прочим! Впрочем, сказать мне тогда хотелось совсем не об этом. Но то, что хотелось, царям не полагается говорить. Даже если оный царь тебе родителем приходится.

Так что развернулась я резко – да и пошла из тронного зала к себе, печатая шаг и покачивая кокошником.

В путь-дорогу собираться.

2

Злобно шипя сквозь зубы, я старательно работала напильником. Между прочим, делать это совсем не так просто, когда пилишь что-то на собственной голове!

Все дело в том, что снять проклятущий кокошник не удавалось никакими силами. Ну и как я, по мнению батюшки, например, спать должна? Да я даже переодеться нормально не могу с этой штукой на макушке!

И главное, помочь мне никто не берется. Я уж ко всей дворне и челяди с топором подходила, просила срубить с меня эту гадость. Да хоть верхушечку самую! Будет кокошник пониже – хоть дверные косяки цеплять перестану! А все шарахаются почему-то и глаза пучат. Говорят, больно вид у меня с тем топором нехороший. И вообще, мол, над царской дочкой оружие заносить – за такое и самому головы лишиться недолго.

Вот и приходится самой… пилить. Своими белыми ручками.

И чем я, спрашивается, занимаюсь? У меня, между прочим, три высших образования!

Ну, в первый-то раз батюшка в академию в одном из миров послал – на некромантский факультет, понятное дело. Надо ж было родовые способности осваивать. А потом я сама поступала – уж больно студенческая жизнь понравилась.

На третий раз вовсе в мир без магии пошла – интересно же, как люди так живут! И как их лекари вообще лечить умудряются, без целительской-то магии. Оказалось, там у них наука целая для этого имеется, да не одна! В магической-то академии никто б меня, потомственную некромантку, на целительский факультет, ясное дело, не взял бы. А там – запросто!

Батюшка, конечно, говорил, что дурь это все и блажь одна, и ни к чему оно мне вовсе. Но я-то вся в него пошла – такая же упрямая! Ему ж и самому, как втемяшится что в голову, так никакими силами ту дурь не выбьешь. И сколько раз ему оно боком выходило – не сосчитать. Одна история с Василисой чего стоит…

А теперь вот – наследника ему. В отпуск, видите ли, желает, так надо чтоб на троне кто подменил хоть на век-другой. Эх, надо было мне самой соглашаться, пока не поздно было… вот только я всегда отлично знала, что меня батюшка за наследницу не считает. Он-то сына хотел, а как я родилась, так сплюнул и стал внуков ждать. Всю жизнь меня этим изводил! И как матушка только его терпит?

Вся беда в том, что никакой наместник власть в Навьем царстве не удержит и границ не обережет – потому как посох Кощеев колдовской только его слушается… ну и меня вообще-то тоже.

Напильник чиркнул в последний раз, и здоровенная красная штуковина упала к моим ногам. Голова показалась невероятно легкой. Победа!

И тут же будто зашевелилось что в волосах. Я с ужасом подняла руку – пощупать, а потом, не веря себе, кинулась к зеркалу.

На голове у меня стремительно отрастал кокошник. Выше прежнего!

Ну… батюшка! Ну удружил! Вечно как ляпнет чего, не подумав, как шарахнет своим посохом – а там расхлебывай кто хочет!

– Маланья! – я мрачно обернулась к горничной, что все это время скорбно причитала, стараясь, однако, держаться подальше от меня, такой злобной и напильником вооруженной. – Одежу подай… да не сарафан, дура! Как я его надевать буду, по-твоему? Мужское платье неси. Портки мои… да-да, вот те, груботканые, иномирные. Рубаху давай с пуговицами. И камзол.

Поминутно сотворяя обережный знак и продолжая бормотать что-то про мое бесстыдство, Маланья кинулась исполнять приказание.

Поначалу-то, как я из последнего путешествия вернулась, от меня вся челядь шарахалась да обережные знаки творила – негоже, мол, девке по-мужски одеваться… а мне понравилось. Удобно же! А уж в дорогу лучше и вовсе не придумать.

3

– Нет, ну можешь себе представить! – все еще кипятилась я, неторопливо покачиваясь в седле. – Поди, значит, туда, не знаю куда – да найди себе того, сам не знаю, кого! А еще кокошник этот дурацкий! И бусики!!!

Игрунка грациозно переставляла копыта, никак не реагируя на злобное пыхтение всадницы. Ей не привыкать – характер у меня тот еще. Вся в батюшку, говорят.

Игрункой – это я свою кобылу так прозвала. Видала когда-то в своих странствиях зверька с таким названием – сам с пальчик ростом, да такой милый! Вот совсем таким же милым мне когда-то и показался жеребенок… игреневой масти. Рыжий-рыжий, только с гривой и хвостом белого золота, да с белой же проточиной на морде.

В наших-то конюшнях сроду одних вороных скакунов разводили. Где ж это видано, чтоб сам Кощей да войско его на иных каких разъезжали!

Да только породу нам Иван-царевич в свое время попортил. Ну, не сам, понятно, попортил, а жеребец его… но тут батюшка, конечно, сам виноват был. Покрал чужую жену – так и не жалуйся, что муж ее потом за своим явился, да злющий, как упырям нашим не снилось. Вот пока царевич-то по подземельям да башням замковым мыкался, Василису свою искал, конь-то его всех наших кобыл и успел покрыть. Ох и ругались потом конюхи, когда от чистокровных навских черных кобылиц жеребята всех мастей понародились! С тех-то пор нет-нет да появляются в наших конюшнях вот такие “неправильные” лошадки.

Поводья приходилось придерживать одной рукой. Потому что в другой был топор.

Зря я, конечно, поручила Маланье чересседельные сумки собирать. Но ведь не в первый раз! И в конные путешествия по Навьему царству, да и по другим землям, мне не впервой было отправляться. Вещи первой необходимости, походная одежда на смену, еда кой-какая… я-то пропитание себе везде добуду, да в пути мало ли что случится.

А вот оружия я с собой не вожу. К чему? Я колдунья, мое оружие – чары.

В общем, в этот раз рявкнула я Маланье, чтоб собрала все “как обычно, с учетом обстоятельств”. Сама не знаю, что сказать тем хотела, говоря по чести. Обстоятельства-то они ясные, да только как их учтешь?

А уже в дороге, изрядно удалившись от родных краев, поняла, что одна из сумок как-то больно уж жестко в бедро впивается. Прямо мочи никакой нет.

Реку Смородину, означающую границу наших владений, я к тому моменту уже миновала. Замок-то наш недалече от границ Навьего царства – это на случай, если кто к нам не с добром придет, так чтоб царь с его посохом волшебным да войском всегда поблизости был. С иных-то сторон к нам ниоткуда и никак не пробраться, только через Смородину путь из людских земель и есть.

Попробовала, не спешиваясь, заглянуть в суму – да так и обомлела. Потому как в суме, побрякивая да полязгивая, лежали себе топор и напильник. Те самые, которыми я кокошник укоротить пыталась. Ну… Маланья, ну голова! Учла, значит, обстоятельства!

Еще не до конца веря своим глазам, я извлекла топорик и покрутила его в руках. Вот и что с ним делать теперь? Выбрасывать? Да вроде и… жалко как-то. Может, в пути впрямь сгодится на что. А нет – так селянам каким подарю, все польза будет.

Я попыталась запихать топор обратно в суму, но запихиваться он как-то не желал. Еще и суму – хорошую, кожаную! – ненароком кромкой порезал. Тьфу! И как с ним теперь быть?

Может, попробовать вес облегчить да попросту привязать к седлу – тогда и бить так не будет? На пробу я выпустила из левой руки струйку зеленоватого тумана и попробовала окутать им свою внезапную поклажу. Это магия моя так проявляется – болотным туманом да огоньками, спасибо матушке. Еще глаза обычно зеленью светятся, когда чары творю – это уж по Кощеевой линии, отцово наследие.

Хм… нет, надо не весь облегчать, а только топорище, причем так, чтобы в разные стороны его все-таки не болтало…

Так, окутанная болотным туманом, с горящими глазами, с топором в руке и печатью тяжких раздумий на челе, я и въехала в первую деревню на пути от родного Навьего царства.

И первый встреченный в том селе человек оказался ражим мужиком богатырского роста.

Не… ну на жениха-то не сгодится, пожалуй. Староват будет. Да и женат к таким годам, поди. Хм… и чего это он так глаза на меня вытаращил?

– Н-ну? – сверля мужика взглядом и на ходу прикидывая баланс топорика, нарушила молчание я. – Женихи в селе есть?

Мужик, все так же пуча глаза, отчаянно замотал головой.

– А если найду? – так же вкрадчиво поинтересовалась я.

Мужик внезапно рухнул на колени.

– Никак нет, ваш благородие! – заголосил он, отбивая зачем-то земные поклоны. – Все повывелись!

Хм…

4

– А сама-то, говорят, страшна, как смерть! Худушшая, бледнющая, чернявая, глазьями-то колдовскими так и зыркает!

– Ой, Глашенька, как есть – правду люди бают! Я на энту погань проклятую глаза-то поднять боюся…

– Ганьку-то успела спрятать, кума?

– Спрятала, как есть спрятала, не приведи небо такой беды… в погребе сидит соколик мой…

Я хмыкнула, откидывая одеяло. И зачем мне его вообще выдали? Чай на дворе лето, на печи так и вовсе жарко без всякого одеяла.

В любом случае поспать еще вряд ли выйдет. Местные все давно на ногах – в деревне с рассветом встают. А эти две кумушки под окном вообще, по-моему, мертвого разбудят. Вроде и “шепчутся”, а до того у них трубно выходит, что хоть под подушку голову суй – не поможет.

Мне голову под подушку и не сунуть. И так спать не больно-то удобно было. Кокошник – враг здорового сна! Как вечером в бане ругалась, пока голову мыла, и вовсе лучше не говорить. Приличные девицы слов-то таких не знают.

Встретившийся мне мужик оказался старостой деревушки. К нему я и попросилась на постой.

Так я, значит, страшна, как смерть, да? Ну-ну.

Вообще я, конечно, понимала, в чем дело. Видала я местных красавиц – дебелых, румяных, русокосых. Подержаться что сзади, что спереди есть за что.

А я – Кощеевой породы, впрямь бледная да чернявая. И не тощая вовсе, а стройная! Да и вообще среди колдуний-то толстушек не бывает. У нас все в чары уходит.

Вот за это, к слову, мне тот мир полюбился, где последний университет заканчивала – там таких, как я, красавицами считают. Да и вообще я, откровенно говоря, на внешность не жалуюсь. Сама себя вполне устраиваю.

А что тоща – так то они просто моего батюшку не видели!

В магической академии, где я училась, таких, как мой батюшка, величали личами и высшей нежитью и рассказывали, как их правильно упокаивать. И такие глупости говорили, вот ей-богу. Вот уж я нахохоталась! Хотя, может, батюшка просто того… отдельный вид. Или не совсем типичный лич какой-то. Во всяком случае, по словам наших преподавателей, после перехода в эту форму не-жизни противоположный пол недопокойного мага вот совсем ни капельки уже не интересует. И детей у него быть никак не может!

А я есть. И матушка моя есть. Это не говоря уж о том, как до женитьбы батюшка покуролесил, больно уж до юбок охоч был… по всему царству о его похождениях анекдоты ходили, а в иных прочих странах о них же сказки рассказывали.

Вот, скажем, с Марьей Моревной-то как вышло. Завел Кощей себе зазнобу – да не кого-нибудь, а, как всегда, королевну, да еще воительницу. И замужнюю вдобавок! Как случится у нее муж в походе, так Кощей к ней и шастал. А Марья-то, говорят, затейница была… уж такая затейница!

В общем, однажды супружник ейный вернулся не вовремя. А у нее в подполе полюбовник… цепями прикованный! В общем, Марьюшка не растерялась, накинула на Кощея простынку – чресла прикрыть, а мужу сказала, что изловила супостата, злодея да колдуна черного, вот и приковала. Муж поверил.

Кощей-то ей подыграл поначалу, чтоб перед супругом не позорить. А потом королевна с мужем ушла, а он… на цепях висеть остался. В простынке. Долго висел! Марья к нему спускалась иногда, ей нравилось все. И муж спокоен, и полюбовник под боком, никуда не денется…

В общем, когда в следующий раз Марьин муж заглянул в тот подпол на пленника посмотреть, Кощей ему все как есть и выложил. Сплюнул бедный рогоносец, Кощея освободил да велел горькой подать прямо в подпол. Два дня они там пьянствовали с общего горя: что бабы – стервы и веры им никакой.

Это у нас, в Навьем царстве так рассказывают. А в Марьиной стране говорят про злодея Кощея, которого муж Моревны по глупости да доброте душевной нечаянно отпустил, водой зачарованной напоив. Потому как негоже про королевну-то слишком правдивые сказки сказывать!

А вот что на факультете точно говорили – это про личевы филактерии. Оно-то и верно, смерть Кощеева – в иголке, она, значит, и есть батюшкин филактерий, а без него Кощея никак не убить.

Само собой, в зайцах-утках (не говоря уже о яйцах) ту иголку давно никто не хранит. Зайцы и утки вообще столько не живут. А яйца к тому же тухнут со временем. Да и потом, что это за тайник такой, если о нем даже ребенок в любом из миров знает?

Вообще-то батюшка ту иголку давно под периной прячет, и все вокруг прикидываются, будто о том знать не знают. Чтоб ему спокойнее было. Матушка вовсе самопожертвенно делает вид, будто по ночам ей в бока да ягодицы белые ничего не впивается.

Впрочем, что-то отвлеклась я. Как бы ни было, от слов теток под окнами как-то обидно стало. Будто я вовсе какая невеста завалящая! Можно подумать!

А я им еще топор подарить хотела! Обойдутся вот теперь!

Соскочив с печи и быстро одевшись, я окинула взглядом пол горницы – и подцепила носком сапога полосатый половичок, чтобы тут же довольно хмыкнуть. Под половиком обнаружилась крышка погреба.

Правда, открыть ту крышку, потянув за металлическое кольцо, удалось не сразу. Тугая оказалась! Будто держал ее кто с той стороны. Пришлось чарами помочь.

А как крышка таки откинулась, брови мои сами собой поползли на лоб. Потому как, оказалось, ее в самом деле изнутри тянули! Снизу на ней было такое же металлическое кольцо, и на нем, вцепившись обеими руками, висел детинушка, очень похожий на старосту. Мышцы на руках у него аж бугрились – очень, видать, старался, чтоб я, такая коварная, убежище его не нашла.

– Ты кто? – вообще-то я догадывалась, но спросить все же решила по всем правилам.

– Ганька я, – печально пробасил детинушка.

– Жених? – строго уточнила я. Ответом мне был тяжкий вздох.

– Ага-а… А ну вылазь, Ганька-жених! – велела я, сложив руки на груди, и детинушка с печальным вздохом принялся выбираться.

После я в подпол тот заглянула и прямо поразилась – где он там вообще помещался? Там того погреба – три мешка репы сложить. Не иначе, в три погибели скорчившись сидел. Со вчера! Вот ведь как люди жениться-то не хотят!

Ганька оказался настоящим богатырем – я ему едва до груди доставала, а я-то росту для девицы немалого. И в плечах добрая косая сажень будет. Волос русый, борода курчавая, глаза голубые. В общем, всем справный жених!

С другой стороны, не брать же первого попавшегося!

…Али смотрины по погребам устроить?..

5

– Ж-женишки! – я неторопливо прохаживалась вдоль строя дюжих молодцев, меряя их взглядом и поигрывая топором в руках. Все-таки нравится мне этот аксессуар! Сразу уважение вызывает.

Хотя и глазами посветить всегда полезно, конечно.

Молодцы смотрели в землю, переминались с ноги на ногу и шумно сглатывали, стоило мне напротив остановиться.

Женихи из погребов оказались как на подбор: все высоченные, крупные, румяные, точно по одной мерке скроенные. Помятые только малость. Все ж погреба у местных мелковатые для такой богатырской стати.

Чуть в стороне толпились родственники и сочувствующие (не говоря уже о невестах). Матери жалостливо всхлипывали, отцы стискивали зубы. Сочувствующие смотрели кто злорадно, кто с жадным любопытством. Кто-то шепотом спорил на полмешка муки. Ставили, кажется, на Ганьку. Местные красавицы прожигали меня злющими взглядами – вот так и разорвут сейчас на сорок Еленок! А говорят еще, это я злая колдунья.

– Жениться будем? – с интересом спросила я. Женихи дружно икнули. А я невозмутимо продолжила, – ну нет так нет. Идите!

Я махнула рукой.

– К-куда? – рискнул поднять голову Ганька – и тут же втянул ее в могучие плечи.

– По домам, – я, в свою очередь, пожала плечами. – Можно, конечно, и обратно – по погребам, но я б на вашем месте прежде хоть поела. Голодные ж, поди.

В чьей-то утробе согласно заурчало. Эк они, бедолажные… со вчерашнего вечера же таятся, нос высунуть не рискуют. Не евши, не пивши.

– А жениться? – изумился Ганька.

А смелый парень, я посмотрю!

– А жениться не будем, – я покивала. И вздохнула даже.

Ну как, в самом деле, на таких жениться? То есть – тьфу! – замуж выходить? Так, попугать больше…

Да я, откровенно сказать, и не рассчитывала в первой же деревне кого найти. Да и вообще… все ж я как-никак царевна, не абы кто. И муж мне нужен, чтоб делами управлять, а не дрова рубить да грядки полоть.

Нет, если, конечно, как батюшка надеется, замуж идти исключительно с целью обзаведения наследником… оно-то дело нехитрое. Тут любой сгодится.

А с другой стороны, ну как дитятко мозгами не в деда да мамку, а в папашу пойдет? Кощеев посох да в руках этакого вот Ганьки – оно ж и представить страшно…

*

– А сказывали, черная колдунья за женихами едет! – это осмелевший Ганька говорил уже за столом, уплетая за обе щеки мамкины пироги. Старостиха только умиленно наблюдала за дитятком, подперев щеку. – Как кого, говорили, углядит, так его и… того!

Я хмыкнула.

– Больно надо! Вообще-то – за женихами, конечно… а только уж не такими!

– А чем наши-то не угодили тогда? – кажется, детинушка отчего-то слегка обиделся. Даже жевать перестал. – Коли так невтерпеж уж!

– Сам ты невтерпеж! – я даже поперхнулась от возмущения. – А мне батюшка велел без жениха не возвращаться. Поглядела бы я, как ты моему батюшке – царю Кощею возражать бы стал. Откуда хочешь, говорит, жениха вынь, а вот сюда положь… но не из погреба же!

– Ну, – Ганька чуть смущенно потупился. – Подумаешь, погреб. Спужались! Бывает. Так зато у нас парни справные все. Хоть куда женихи!

– Да ты мне никак своих сватаешь? – изумилась я. – Дурак ты, Ганька. Вот вы все тут дружно попрятались – будто я старуха какая али вовсе уродина. Не обидно мне? Али думаешь, у колдуний и чувств никаких нет? И замуж мне по любви, как всем девкам, не хочется?

Ганька поскреб пятерней шевелюру. Видно было, как в голове детинушки тяжко ворочается мысль – да все никак не родится. Да уж… женишок!

…Родилась мысль, когда я уж и собралась, и за околицу выехала. Гулкий топот за спиной заставил оглянуться, а Игрунку – еще и прянуть испуганно в сторону.

Тяжело бухая сапогами, за мной мчался пеший Ганька. Одной рукой он придерживал на плече мешок, другой размахивал, потрясая топором.

Я придержала поводья, с любопытством наблюдая этакое диво. Надо же, и сапоги сыскал на свою лапищу! По селу-то в лаптях ходил. Приличная обувка, видать, для особых случаев. И куда это он, интересно, собрался тогда такой красивый?

– Ты это! – молодец остановился, переводя дыхание. – Топор забыла!

– Ага, – я кивнула, продолжая выжидательно смотреть на парня. А он отчего-то смешался.

– А я это… провожу тебя, стало быть. Вот. С тобой пойду! – тут он с вызовом голову вскинул.

– Да на кой ты мне сдался-то? – я изумленно моргнула. – Сказала же – в женихи не возьму!

– Да я это… я ж не в женихи! – показалось, богатырь едва удержался, чтоб обережный знак не сотворить. – Я ж того! Ну, ты это… негоже девке-то одной по дорогам разъезжать! Колдунья – не колдунья, а ты вон какая… хлипкая! Всякий обидит!

– Да-а? – я изумилась еще больше. И на всякий случай, чтоб в память парня вернуть, сотворила на ладони туманный шар.

А тот только плечами могучими пожал и набычился.

– Негоже!

Я только головой покачала. Защитничек!

Ну… коня-то все равно не взял. Да и вовсе – конь в селе не для того, чтоб по дорогам почем зря кататься, а для дела. Рабочая лошадка – кормилица в семье, вот и не стал забирать. А пешком все одно далеко не уйдет. Я-то хоть и неспешно еду, шагом, а все не на своих двоих. Пусть себе, коли желает, прогуляется, авось отстанет скоро.

– В мешке-то что у тебя? – тронув поводья, я чуть повернула голову. А Ганька неожиданно бодро зашагал рядом с моей кобылой.

– Дык это… мамка поесть собрала в дорогу-то…

Ну ясно. Родители наверняка тоже не верят, что дитятко далеко уйдет. Но голодным оставлять не стали. Ясное дело, такую тушу хорошо кормить надо.

Вот одно меня только смущает. Пока ехала, нет-нет да слышала карканье – то с одной, то с другой стороны. Потом тихо стало, пока говорили. А теперь по кустам будто… хохочет кто? Да так знакомо, хрипло – будто тоже каркая…

Прищурившись, я внимательно огляделась – и сорвала шишку с ближайшего дерева. А потом, будто и не глядя, швырнула ее в самые заросли. Чуть-чуть разве чарами усилила.

Из кустов возмущенно каркнули, и тут же черная птица порскнула прямо перед моим носом. Ганька шарахнулся, а я, вскинув руку, выпустила плеть зеленого тумана, опутывая крылатого незваного гостя. Побарахтавшись в воздухе, черный ворон в конце концов смирился – и уселся прямо на макушке моей кобылы. Привычная Игрунка только ушами прянула.

– Так-тааак… шпионим, значит? – прошипела я.

– Пррррисматррриваем! – гаркнул ворон.

– Батюшка послал?!

– Кррр… крр… перрреживает царррь!

В этот момент позади снова послышался заполошный топот, и я уже утомленно обернулась. Да они всей деревней за мной собрались никак?

По дороге к нам мчалась, подобрав подол и сверкая тощими коленками, девчонка… хм, да нет, пожалуй, девица. Вполне себе уже и на выданье. Разве что росточком мелкая да худовата по местным меркам. А еще рыжая, чисто морковка, и до того конопатая, что аж в глазах рябило. Сейчас, впрочем, девица была красной в самом что ни на есть прямом смысле – лицо так густо раскраснелось от бега, что могло и со свеклой посоперничать, а коса растрепалась. Подол запачкался, а на мелькающих коленках виднелись ссадины – похоже, на бегу девчушке и падать довелось.